Скоро я проснусь

Придаток

Лира Хартстрингс шла по извилистой тропинке через Понивилльский парк. Она была одна.

Тёплое летнее солнце висело на небе. Цикады жужжали на ветвях деревьев, затмевая рысь Лиры. Когда она  завернула за поворот, она наткнулась на вершину холма. Несколько жеребят играли в траве на пологом склоне. Некоторые из них обнаружили пустую картонную коробку, из которой смастерили импровизированные сани. Они ехали по ухабистой дороге вниз по склону, скатывались вниз под каскад смеха, затем отчаянно тащили контейнер обратно на вершину холма, чтобы повторить весь процесс. У них есть весь день, чтобы насладиться этим прекрасным занятием. Либо у них закончится время, либо у них порвется картон, но они не ожидали ни того, ни другого. Их смех несёт их — быстрее и с большей искренностью.

Мгновение Лира наблюдала за детьми, смотря как они садятся на вершине холма, перед тем как соскользить обратно вниз. Она дошла до пустой скамейки, остановилась. Дыхание. Насыщение.

Трепет крыльев над головой. Она посмотрела наверх, чтобы увидеть одинокую ворону, парящую в светлом голубом небе. Птица проложила свой путь к далекой линии деревьев, где становилась бесконечной чёрной точкой против горизонта, казалось, никогда не исчезая, независимо от того, как долго Лира смотрела.

— Проблемы со сном?

Лира обернулась лицом к скамейке.

Бон Бон смотрела с улыбкой. Она сидела на сложённых копытах. Перед ней лежала открытая книга.

— Как ты узнала? — спросила Лира, улыбаясь в ответ.

Подмигивание. — Л.Д.Н, помнишь? — Она носила свою гриву, как на фотографии. — Ты хочешь поделиться?

Лира вздохнула. — Это не слишком стоит того, чтобы делиться.

— Это вывело тебя из койки, не так ли?

На это Лира кивнула. Она лениво позволила своим конечностям расслабиться. Падала, пока не облокотилась на спинку скамейки. Было похоже на приземление пера.— Мне просто приснился кошмар.

— Это странно, — промямлила  Бон Бон, переворачивая страницу.

— Это странно только потому, что у меня их не так много на днях, — сказала Лира. Она взглянула на книгу, которую читала Бон Бон. Ни одно из слов не имело никакого смысла. — Это часть старения. Реальная жизнь слишком страшна, чтобы твоё подсознание создавало что-то ещё страшнее.

— Ты ещё хочешь поделиться?

Лира хихикнула. Дети засмеялись в унисон. Она посмотрела в сторону, чтобы увидеть, как они снова садятся в коробку и скользят вверх по склону. — Я была на пароходе в океане.

— Начни сначала. — сказала Бон Бон.

Лира сглотнула. Тёмные тени мелькали над головой. Она подняла голову, чтобы увидеть ещё одну пару ворон, летящую к горизонту. — Была... Война. Великая война. — сказала она. — Эквестрия против грифонов... И других не-пони. — Она медленно потрясла головой. — Не могу вспомнить как это всё началось. Так много деталей... Так много гневных слов... Так много безумия...

— Но ты оказалась на пароходе.

— И мы эвакуировались... Понимаешь? Потому что война стала очень страшной. Половина деревень Эквестрии сгорела в огне. Но это была лишь малая часть. — Лира глубоко вздохнула. Она смотрела, как жеребята скользят вверх и вниз по холму. Ветви деревьев разрывают сонный закат на непокорные лучи. — Королевские Сёстры обнаружили, что грифоны изобрели это оружие. Что-то... Невообразимо ужасное. Алхимическая смесь. Древняя магия. Чистая смерть. В моём сне для этого не было названия. Так что мы просто называли это Концом.

— Ты права, — сказала Бон Бон. — Твоё подсознание не очень креативное.

Несмотря на это, Лира улыбнулась.

— Ну, мы все собрались на этом пароходе, чтобы уйти от материка... Потому что мы понимали, что именно туда Конец собирается ударить. Внезапно, над головой пронеслась эскадра бронированных пегасов. По распоряжению судьбы массивная битва между пони и грифонами разразилась прямо над тем морем, по которому мы плыли.

— Забавно, как последнее чего ты хочешь, преследует тебя во снах.

— Я знаю, ладно? — Лира наблюдала, как очередная стая ворон пролетела над головой. — В любом случае, мы смотрели, как наши крылатые братья и сестры вступили в схватку с грифонами. И сначала это было довольно страшно. Но в итоге, наша армия полностью и тотально разгромила их, понимаешь? И... И мы все кричали от радости. Все пони в лодке. Смеялись, и плакали, и танцевали. Потому что мы показали им! Этим чертовым злым, ненавидящим пони грифонам. Они получили то, что заслужили! И на мгновение, несмотря на кровь и боль, и утрату дома и жизни, появилась надежда.

Медлительность Бон Бон в ответах была единственным жутким моментом. — А потом что?

Лира сжала зубы. — Конец. — Жеребята смеялись, их голоса звучали как нежные колокольчики, над колеблющимися на ветру деревьями. — Я знала это в тот самый момент, как оно приземлилось. А оно не приземлилось точно на нас. Это жестокая часть.

— О?

— Нет, оно приземлилось в океане, за несколько сотен миль. И причина, по которой я знала это, заключалась в том, что весь горизонт стал водой. — Зрачки Лиры сжались, как только её уши сложились. — Ужасный... Страшный потоп. Сплошная волна непроницаемой смерти возвышалась и возвышалась на мили и мили в небо... Мгновенно выброшенная в атмосферу матерью всего магического оружия... И... И не было ни звука. Ни плача. Ни рыдания. Ни один из нас не имел сил даже дышать. Но мы все знали, что это предстоит. Секунды отрывались как ледники, с невероятно высокой стеной воды, которая мчалась на нас... Идеально под углом девяносто градусов к спокойным волнам ниже. А я не скорбела и не психовала. Всё о чём я могла думать про себя — в горько-сладком мысленном шёпоте — было "Они это сделали. Они действительно это сделали. Это Конец. Это и ничего больше — вот, что будет всегда. И теперь я сталкиваюсь с этим."

Бон Бон кивнула.

— И вот... — Лира посмотрела на свою подругу в прохладном полумраке вечера. — Я проснулась.

— Ты, похоже, крайне спокойно к этому относишься.

— Хмммм... — Лира кивнула, её мордочка слегка изогнулась. — Потому что могу.

Бон Бон перевернула очередную страницу. Чернила были всюду, разливались. — Тогда, что же ты ещё хочешь мне сказать?

— Кое-что, что я хотела сказать уже давно, — сказала Лира. — Но... Я этого не делала. Потому что это ужасно мрачно.

Смешок сорвался с губ Бон Бон. Волосы на фотографии затемняли её глаза. — Правда?

— Ага, — Лира хихикнула, потирая затылок. — А ты знаешь, как тебя раздражает, когда я начинаю псевдо-филосовствовать.

— Да, и?

Тишина. Листья прекратили шелестеть. Солнце висело вдали на горизонте, холодное и пристальное.

— Лошадиный разум — удивительная вещь. — буркнула Лира. — Способность восстанавливать память... Вызывать в памяти мысли, которые были заброшены годами. — вздох. — Такого вида сила... Абсолютная величина, необходимая нейронам, чтобы зажечь и активировать  мозговые паттерны по команде — как осознанные, так и автономные — не похоже ни на что-либо ещё во всей известной вселенной. — она сглотнула. — Я-я никогда не читала много научных журналов по этому процессу, но у меня всегда было чувство, что... То, что переживается во сне, занимает всего несколько секунд, чтобы произойти в реальности. Миллисекунд, даже. Как... Ты когда-нибудь просыпалась ото сна, который, казалось, длился несколько месяцев... Но на самом деле он случился лишь во время короткой пятиминутной дремоты?

— Я догадываюсь, что ты да?

— Гораздо чаще, чем мне хотелось бы признать.

— Хех...

—Итак... Я задумалась... — Лира смотрела сквозь тени парка. — Если мозг не умирает полностью, когда тело пони умирает... В таком случае, что останавливает разум от сновидений после этого? И сколько же целых подсознательных жизней мы можем прожить — нейроны зажигаются, а клетки мозга постепенно умирают — в эти несколько мимолётных секунд, пока сохраняется искра?

— Ты говоришь о загробной жизни?

— Вот в чём вся печаль, — сказала Лира. Она попыталась усмехнуться, но дыхание покинуло её. — Рассматривая все надежды, за которые мы цепляемся... Все тревоги, которые мучают нас... Все печали и страхи, которые ведут нас через угольно-черные лабиринты каждый день... — она моргнула. — Как мы можем ожидать чего-то кроме ада от наших осаждённых маленьких умов, когда мы действительно умираем?

— Или, может, вселенная даст нам шанс. Даст нам всем наши маленькие личные небеса.

— Неа... — Лира захихикала на это. Она слушала, как крики жеребят медленно дрифтуют по ледяным просторам. — Я не верю в рай.

— Почему нет?

— Это не рай, если он не может закончиться. И... Кроме того... — Она потерла щеку. Первая из многих слёз. — Лучше, чтобы рая не существовала вовсе. Пламя будет жечь намного холоднее.

— Ты говоришь так, будто ты была плохой пони.

— Я? — глаза Лиры метались взад и вперёд, наблюдая за воронами, как они заслоняют небо. Слабый солнечный свет мерцал, пытаясь остаться нетронутым. — Я следовала правилам. Я нашла танец и придерживалась его. Каждый день и каждую ночь. Никогда не пыталась измениться... Потому что изменение означает размышление, а размышление означает необходимость заботиться. Намного легче просто вписываться... Никогда не отвечать ни за что. По крайней мере, если бы я была "плохой", это бы что-то значило. Зло заставляет происходить перемены... И это первый шаг к страсти. Но не делать ничего? Это самый медленный путь, который ты можешь выбрать. Теперь я понимаю, почему это так заманчиво. Он создает иллюзию наслаждения вещами, когда всё, что ты на самом деле делаешь — просто скользишь мимо под действием гравитации.

— Что ты упустила?

— Ничего, — ответила Лира. — Всё. — Ещё одна слеза. Она ощущалась точно также, как первая — в том смысле, что не ощущалась совершенно никак. Чернила растеклись по пустой скамейке, и Лира парила — как брошенный корабль на дне моря. — Солнце. Ощущение мокрой земли в жаркий летний день. Запах дыхания подруги, когда она обнимает тебя. Крошечные точки, заполняющие тени старой фотографии. Апельсиновый сок. — она слушала крики жеребят, когда они исчезали в темноте. Теперь ворон было слишком много; она не смогла бы их сосчитать. Как бред сивой кобылы на страницах книги без начала и конца. — Ты входишь в ритм бытия... Избегания. Более того... Ты позволяешь миру, со всеми его друзьями и врагами скользить вниз по тому же холодному желобу вместе с тобой. Ты привыкаешь к импульсу... Пустоте... Равнодушному течению времени. И также вяло быть живой, как и быть спящей. Довольно скоро ты даже не сможешь отличить свои сны от своих пробуждений. Всё это, в любом случае, лишь воспоминания. А наши души всего лишь... Беспомощные придатки к чему-то, что должно было быть... Но так и не смогло стать.

— Что я хочу сделать сейчас?

Лира шмыгнула носом. — Я хочу... — она сжала зубы. Слёзы текли, делая следующую часть трудной. — Я хочу посмотреть, как садиться солнце... — пропищала она. — Я хочу почувствовать его тепло... Я хочу быть с... Я хочу представить, что я с пони... С множеством пони... — она снова потерла лицо, но не смогла увидеть своё собственное запястье в тусклом свечении, которое осталось. Солнце было крошечной свечкой на конце длинного отверстия булавки. — Что мы вместе и счастливы и нам не за что ненавидеть друг друга или ссориться...

— ...или скучать, или сожалеть, или бояться...

— ...или надеяться...

Лира пристально смотрела. Это всё, чем она была сейчас. Даже в этой великой густой тьме свет отступал. Он становился ничтожно меньше с каждым эпохальным моментом, но каким-то образом часть её — часть, навсегда разделенная на безмирные половины — осознавала это... Осознавала, как быстро он удалялся навсегда.

Не было вопросов. Не было ответов.

Сожжение — по крайней мере — было бы милосердным.