Школа принцессы Твайлайт Спаркл для фантастических жеребят: Зимние каникулы

Глава 1

Если говорить об измерении дружбы, то объятия были фантастическим показателем чего-то особенного или продвинутого состояния дружбы. Обнимашки, следующая ступень после объятий, предполагали ещe более высокий уровень близости в Индексе дружбы Твайлайт. Сумак Эппл, один из многочисленных учеников Твайлайт, оказался в ситуации, когда грань между объятиями и обнимашками стала размытой, и он не знал, что из этого следует.

Закутавшись в мягкое пушистое одеяло вместе с Мундэнсер, настоящей Мундэнсер, он размышлял над этой загадкой дружбы. Она была ещe слабой, хрупкой и костлявой. Одно лишь предположение о холоде вызывало у неe сильнейшую дрожь. Но она поправлялась после заточения у чейнджлингов, и Сумаку хотелось думать, что его дружба с ней имеет к этому какое-то отношение.

Под одеялом оказалась и Флаттеркап, и это стало не только упражнением на укрепление дружбы, но и настоящим испытанием характера. Мундэнсер была потрясена, узнав, что чейнджлинг, заменивший ее, также каким-то образом обманул ее питомца, и Сумаку стало жаль ее. По крайней мере, ей становилось лучше, хотя сеансы заместительной терапии были довольно интенсивными.

Маленький Сумак сидел с Мундэнсер во время некоторых сеансов заместительной терапии — на этом настояли и принцесса Кейденс, и Твайлайт, хотя жеребенок не знал, почему, — и говорил Мундэнсер полезные слова ободрения, уверяя ее, что ей действительно станет лучше. Сумак боялся этих сеансов из-за их эмоциональной насыщенности и потому, что ему было неприятно вспоминать о случившемся.

Мундэнсер демонстрировала заметные признаки улучшения, и, похоже, ее выздоровление шло ускоренными темпами. Она набирала вес — этому способствовали праздничные угощения — и ее грубая шерсть снова становилась мягкой. Проплешины заростали, а грива немного отросла, чему Сумак был несказанно рад. Большая часть ее выпала за время заточения.

— Мне по-прежнему не по себе, — сказала Мундэнсер Сумаку дрожащим, почти прерывающимся голосом. — Мне кажется странным, что ты хочешь со мной дружить. Большинство пони теперь избегают меня из-за моей подмены. У них… проблемы с доверием. Другие злятся, потому что их обманула, и я до сих пор не могу понять, почему они так злятся на меня. Я — жертва. Это очень больно, Сумак.

— Дай им время, — ответил Сумак и серьeзно задумался над тем, что ещe сказать. Почувствовав на себе пристальный взгляд, он обернулся и увидел, что Твинклшайн смотрит на него, заглядывая за верхний край своей книги. Что-то в ее взгляде не давало ему покоя.

— Ты тоже должен меня ненавидеть.

— Нехорошо так говорить. — Сумак с усилием попытался поднять голову, чтобы посмотреть на Мундэнсер, но не смог. Все его тело дрожало от гнева, а глаза были устремлены на Мундэнсер.

— Я не смогла спасти тебя от того, что случилось. Каждый день меня гложет чувство вины.

На короткую секунду гнев Сумака закипел, а потом перешeл в нечто другое. Что это было, он не мог сказать, но это было больно. Его глаза опустились, и он увидел, что смотрит вниз, на вязаное крючком одеяло, которое было покрыто множеством, множеством выпавших волосков самых разных цветов.

Некоторые из них были синими.

— Кажется, у меня сегодня не самый удачный день, — сказала Мундэнсер, ее голос дрожал как никогда. — Наступили праздники, а я чувствую себя не в своей тарелке. Я не чувствую себя востребованной или желанной. Мне очень тяжело.

— Муни, я была твоим другом с самого жеребячества, и сейчас я от тебя не откажусь. Мы с Лемон Хартс прикроем тебя. — Твинклшайн захлопнула книгу, и глаза перламутровой кобылы сузились. — Я могу поговорить с Тарнишем… Я могу спросить его, можешь ли ты остаться с нами…

— Нет, — покачала головой Мундэнсер. — Мне нужен покой и тишина. Я не выношу суеты и шума.

От досады Твинклшайн выпятила нижнюю губу и закатила глаза.

— Мне очень тяжело. — Мундэнсер на несколько секунд закрыла глаза, а затем посмотрела на свою подругу детства. — Родители Твайлайт будут жить с ней в ее замке. Меня пригласили провести с ними несколько тихих вечеров. Мне обещали очень спокойную, тихую атмосферу. Но мне трудно принять приглашение. Я… я больше не чувствую, что принадлежу к ним.

— У каждого из нас бывают дни, когда кажется, что прогресс ускользает. — Сумак несколько раз моргнул и понял, что его очки грязные. Высунув язык, он сосредоточился, его рог засветился, а затем он выдавил из себя заклинание, которое сделало его линзы безупречными. — Это разочаровывает, и всe кажется отстойным. Я до сих пор не могу самостоятельно пользоваться туалетом и ненавижу это.

— Сумак… — Твинклшайн строго посмотрела на жеребенка. — Не говори так. Мы оба услышим лекцию от Лемон. Ты этого хочешь? Лекции? Потому что именно поэтому ты получаешь лекции…

— Ладно! — Сумак поморщился и подумал о Лемон Хартс, которая села ему на ухо.

— В последнее время у Лемон неважное настроение, — заметила Мундэнсер. — Какая-то кислая…

Это заставило Твинклшайн ухмыльнуться и приподнять бровь:

— Это наши первые зимние каникулы вместе… как пара? Нет, нас трое плюс Сумак. Тройка? Тройня? Она нервничает и хочет, чтобы всe было идеально. Лемон — домохозяйка из нас троих, и она постоянно нервничает, потому что всe не идеально.

Вздохнув, Мундэнсер кивнула головой:

— Я знаю, каково это.

— Лемон нужно, чтобы всe было идеально, потому что она что-то планирует.

— Что она планирует, Твинкл? — спросил Сумак.

Твинклшайн пожала плечами и сделала растерянное лицо:

— Понятия не имею.

Без предупреждения входная дверь с грохотом распахнулась, и в гостиную ворвался завывающий ветер. Огонь взвился в ярости, потрескивая и плюясь, а рог Твинклшайн загорелся опасным сиянием, которое соперничало с яркостью огня. Трикси и Лемон Хартс вошли в дом, неся пакеты и сумки, и именно Лемон захлопнула за ними дверь.

Прошло несколько секунд, прежде чем рог Твинклшайн потускнел.

— Луни! — сказала Лемон Хартс теплым голосом, прогоняя холод.

— Малыш!

— Никто никогда не произносит моего имени, когда возвращается домой, — с досадой сказала Твинклшайн и сложила передние ноги на грудь, надувшись.

— Твинклвонкл! — Глаза Лемон были весeлыми, а тон — ласково-дразнящим.

Обе кобылы положили свои пакеты и сумки, а затем начали снимать зимнюю верхнюю одежду. Сумак дрожал рядом с Мундэнсер и был рад, что рядом горит огонь. На улице было холодно. Планировалась тяжeлая зима, и это было как-то связано с восстановлением уровня воды.

Трикси оттолкнула Лемон Хартс в сторону, отчего лимонно-жeлтая кобыла показала язык, и Сумак наблюдал за матерью, когда она подошла ближе. Он почувствовал, как его поднимают, вытаскивают из-под одеяла вместе с Мундэнсер, и Трикси подняла его в воздух перед своим лицом. Сумак нервно хихикнул, когда холодная мокрая морда Трикси прижалась к его щеке и поцеловала его. Он завис, обмякнув, свесив ноги, а потом Трикси подхватила его на копыта и усадила на диван рядом с Мундэнсер.

Сумак оказался прижатым к передним ногам Трикси, как жеребенок. Он ненавидел это, но ничего не мог с собой поделать, и это радовало Трикси. Он видел в этом стимул к выздоровлению — скоро он сможет убежать, и с этим позором будет покончено. Однако Сумак не очень торопился. Недавняя встреча с Кризалис вызвала у него искреннее желание быть немного ласковее со взрослыми, хотя он никогда бы в этом не признался.

Шерсть Трикси всe ещe была холодной, и Сумак чувствовал, как она согревается, пока обнимает его. Ее лицо было влажным, уши выглядели мокрыми, и он надеялся, что перед тем, как взять его на копыта, она отчистила с них всю грязь, которая могла там оказаться. Это было несложно — у единорога есть свои преимущества, — но иногда от волнения или в спешке можно что-то забыть.

— В этом году у меня были деньги, чтобы купить тебе подарки, Сумак.

Сам не зная почему, Сумак почувствовал, что начинает волноваться:

— Ой, мама, в этом нет необходимости…

— Цыц, — приказала Трикси. — Мне это нужно. Так я чувствую себя хорошо. Теперь я не чувствую себя неудачницей. Мы будем счастливой, любящей семьей и очень, очень хорошо проведeм время в доме Тарниша, пока будем у него в гостях.

Лемон принялась раскладывать вещи, подбирая с пола мокрые плащи и верхнюю одежду, чтобы повесить ее на крючки. Она собрала коробки, свертки и пакеты и понесла их на кухню, где поставила на стол. Она напевала себе под нос, наполняя дом радостными звуками, и Сумак, находящийся в безопасности, защищeнный и довольный в объятиях своей матери, пришeл к мощному осознанию.

Это был дом, и это была его семья.

Немного покачиваясь, он ухитрился прижаться головой к груди Трикси и прислушался к стуку ее сердца. Теплое покалывание магии обволакивало его щетки, и он чувствовал, как вытягивается одна из его передних ног.

— Тебе идут носочки, Сумак Эппл.

Прищурившись, Сумак не мог понять, о чем говорит его мать, и чувствовал, как Мундэнсер дышит на него, наклонившись, чтобы рассмотреть получше. Трикси настаивала на том, что у него растут носочки, что на каждой из его ног щетки были несколько светлее, чем остальная часть шерсти. Он не мог этого заметить, но другие могли, и это его немного беспокоило.

— Ты права, Трикси, он приобретает носки, но это трудно заметить, ведь он такого бледного цвета. — Мундэнсер тоже ухватилась за ногу, подтянула ее и присмотрелась.

Сумак позволил себя ощупать и осмотреть. Ему ничего не оставалось делать, кроме как ныть по этому поводу, но он был не в том настроении, чтобы ныть. Он был счастлив и мог терпеть, когда его ласкают. К тому же это радовало других. Из кухни доносились звуки наполняющегося чайника и возня Лемон.

— Я видела Октавию, когда гуляла сегодня, — сказала Трикси Сумаку, продолжая осматривать его бежевую на бежевом переднюю ногу. — Она сказала мне, что вы с Винил сделали вместе несколько впечатляющих магических вещей. Насколько я поняла, Винил очень взволнована и уже готова обзавестись голосом.

— Да. — Сумак не чувствовал необходимости набивать себе цену.

— Малыш, забавно, что единороги считают трудным… Я могу сотворить заклинание голоса, которое пытается она, без особых усилий, но другие заклинания остаются для меня неуловимыми и недостижимыми. Это лишь доказывает, что все мы по-своему особенные и у каждого из нас есть свои сильные и слабые стороны.

— Я отстойно владею боевыми заклинаниями, — сказал Сумак матери, и в его голосе промелькнула злость. Если бы он мог постоять за себя, все могло бы пойти по-другому с Кризалис. Неважно, что ему было пять лет и что его магия ещe не созрела, Сумак всe равно возлагал большую часть вины за случившееся на себя.

— СУМАК ЭППЛ! — крикнула Лемон Хартс из кухни, заставив все уши в доме дeрнуться в тревоге. — Что я тебе говорила о том, что нельзя так выражаться! ООООО! — Лимонно-желтая кобыла, которую Сумак принял как свою вторую мать, кипела, как чайник. — У тебя большие неприятности, мой маленький жеребенок!

Твинклшайн, зажмурившись, была просто обязана подтвердить свою правоту:

— Я же говорила тебе, Сумак, что таким способом ты получаешь лекции!

За окном город Понивилль был усыпан снежинками, которые в тeплом свете уличных фонарей сверкали, как падающие бриллианты. Окно немного запотело, в углах и по краям был иней. Он чувствовал холод, исходящий от стекла, и знал, что ответственные взрослые в доме хотят закрыть шторы, чтобы не простудиться.

Снаружи, за стеклом, слышался смех, звуки, издаваемые пони, наслаждающимися праздничной ночью. Вдалеке слышались звуки колядок и звон колокольчиков. Внутри слышалось плеск воды и хихиканье. Трикси и Твинклшайн вместе принимали ванну — Твинклшайн сказала, что важно экономить воду, — и Сумак навострил уши при звуках их счастья.

Лемон подняла его и заключила в нежные, ласковые объятия. Она погладила его по ушам, немного распушила гриву, а затем притянула к себе. На жeлтом бархате ее шерсти витал аромат кофейного пирога, и Сумак, довольный, закрыл глаза. Он не хотел спать, нет. Просто расслабился.

— Сумак, мне нужно с тобой поговорить. — Голос Лемон был мягким, как шепот, а ее губы оказались совсем рядом с ушами Сумака. Она натянула покрывало вокруг себя и Сумака, укрывая его и пряча от посторонних глаз. Она улыбнулась, когда жеребенок зевнул, и натянула покрывало еще плотнее вокруг них обоих.

— Хорошо.

— Сумак, наши отношения скоро изменятся. Они должны измениться. В последнее время Трикси пришлось принять несколько очень сложных, трудных истин, и она чувствует себя очень неуверенно. Из-за этого она сомневается и не уверена в наших отношениях. Так что… Я чувствую, что наши отношения должны измениться, но я хотела поговорить с тобой, прежде чем мы что-то скажем или сделаем.

— Ты расстаeшься с моей мамой? — спросил Сумак, открывая глаза.

— Что? Нет! — Лемон Хартс была почти в панике. — Нет… ничего такого.

— Что происходит? — Сумак снова закрыл глаза и боролся с сонливостью, которая наступала от такого тепла.

— Сумак, твоя мама… она не лесбиянка, — прошептала Лемон Хартс, и ее передние ноги плотнее сжались вокруг Сумака.

— О-о-о… — Глаза Сумака снова открылись, и он почувствовал первые проблески паники.

— В этом ее беда, Сумак… она никем не является. Она асексуальна… как и ее собственная мать. И сейчас она очень, очень боится, что я перестану ее любить или отвернусь от нее. Трикси, как и ее мать, все еще нуждается в любви, ей нужна близость, ей все еще нужно что-то, что заполнило бы ту большую пустоту в ее сердце. Она отлично справляется со своей ролью, скрывая всe, что не так.

Моргая, Сумак слушал, но не знал, что сказать. Некоторое время назад у них с Лемон зашел разговор о разных видах пони и разных предпочтениях, а также о том, как важно сохранять непредвзятость. Он подозревал, что разговор, который состоялся некоторое время назад, был лишь подготовкой к этому.

— Я очень, очень люблю ее, Сумак. — Лемон сделала паузу, облизала губы, а когда заговорила снова, ее голос был напряженным, скрипучим шепотом. — Когда-нибудь, во время праздников, я попрошу ее выйти за меня, и Твинклшайн тоже. Я до смерти напугана, Сумак, и прежде чем что-то предпринять, хочу убедиться, что ты не против.

Не раздумывая ни секунды, Сумак ответил:

— Я в порядке. Каков план?

Лемон Хартс нервно рассмеялась:

— Ты — нечто, Сумак, ты знаешь об этом?

— Да. — После минутного молчаливого объятия он добавил: — Я бы хотел иметь семью. Как у Пеббл. Иногда я немного ревную. — Жеребенок зевнул, чмокнул губами и еще раз зевнул. Звуки маминого хихиканья и колядок на улице теперь путались в его голове, вызывая сонливость.

— Хочешь, я уложу тебя спать? — спросила Лемон Хартс.

— Да, — зевнул Сумак. — С удовольствием. А ты можешь почитать мне сказку?

— Какую? — спросила Лемон.

— Про пукающего слона, которому трудно найти друзей.

— Правда, Сумак?

— Мне нравится эта история.

Лемон Хартс вздохнула и покачала головой.

— Мне пять лет, — сказал Сумак Лемон, предлагая неопровержимую логику. — Мне должна нравиться эта история.

— Ладно. — Лемон засомневалась и бросила на Сумака подозрительный взгляд, возможно, ей было интересно, не разыгрывают ли ее.

— Тебе еще придeтся издавать звуки…

— Сумак…

— Пожалуйста?

— Ладно, хорошо. — Лемон вздохнула, а потом пробормотала: — Думаю, Эпплджек точно знала, что делает, когда покупала эту книгу.

— Я люблю тебя, мам-Лемон.

Смирившись со своей ужасной судьбой, Лемон Хартс улыбнулась:

— Еще несколько минут. Когда Трикси и Твинклшайн выйдут из ванны, мы соберемся все вместе, и я почитаю "Непохожего слоненка Хитута".

Прижавшись поближе к Лемон Хартс, Сумак улыбался и наслаждался своей победой:

— Мне нравится часть с крокодилом-колдуном, пробкой и пауком по имени Ананси.

— Бедный, бедный паук, — сказала Лемон Хартс голосом, полным искреннего сочувствия. — Оседлав пробку, он перелетел через океан и оказался в новой стране. Насколько я понимаю, Тарниш встречал Ананси.

— Не морочь мне голову, Лемон…

— Нет, правда, спроси его об этом. — Лемон усмехнулась, и одно ухо дeрнулось. — Думаю, я приготовлю какао и печенье для сказки… как тебе это?

— У нас есть имбирное печенье?

— Думаю, есть, если Трикси не съела их все…

Глава 2

На его тосте с изюмом не было изюма, к ужасу Сумака. По сути, это был просто тост с корицей без изюма. Он и не очень-то любил изюм, но что-то во всем этом было такое, что не давало ему покоя. Или, может быть, всe остальное не давало ему покоя, и от этого всe хотело вырваться наружу. Где-то в глубине таилась истерика. Сумак чувствовал это и боялся.

— В моeм тосте с изюмом нет изюма, — сказал Сумак трeм кобылам, завтракавшим вместе с ним. — Только корица и масло.

Твинклшайн, наклонившись вперед, сузила глаза, глядя прямо на Сумака:

— Теперь мне придется тебя наказать.

— Что? — Сумак моргнул. — Почему? Что я натворил?

— Потому что мне нужно попрактиковаться в роли мамы. Пришло время наказать тебя за отсутствие изюма.

— Твинклшайн! — голос Трикси был пронзительным, а ноздри раздувались, пока она поворачивалась, чтобы одарить свою спутницу по завтраку злобным взглядом. — Это было ужасно! — С рычанием Трикси швырнула недоеденный тост, чтобы наказать проказницу, и, конечно, он приземлился маслом вниз, прямо на нос Твинклшайн.

— Кажется, я нашла весь изюм Сумака, — сказала Твинклшайн, опустив глаза, чтобы получше рассмотреть тост, прилипший к ее мордочке. — Почему ты так смотришь на меня, Лемон? Я думала, мы друзья!

Сумак рассмеялся, и в глубине тeмных уголков его души вспыхнула истерика, сопровождаемая обещанием вернуться позже, когда условия будут более благоприятными. Он наблюдал, как Твинклшайн убрала тост с носа и принялась его есть, а Трикси принялась намазывать маслом еще один кусочек тоста с изюмом для себя.

Вздохнув, жеребенок напрягся, ненавидя свои привязи. Он был привязан к стулу — по-другому и не скажешь, его закрепили ремнями, чтобы он не упал. Хотя он не мог двигаться, по крайней мере, у него была магия, и от постоянного использования она становилась все сильнее. Его голова была наклонена на одну сторону, а угол челюсти упирался в мягкую шейную скобу, которая удерживала его. Он терпеть не мог эту скобу, и приходилось надевать ее только во время еды. Однако борьба с этим приспособлением делала его сильнее, так что не все так плохо.

Окинув взглядом Трикси, Сумак сказал:

— Лемон Хартс сказала мне, что ты асексуал.

— Лемон! — Трикси приостановила процесс приготовления масла, чтобы посмотреть на жeлтую кобылу, сидящую за столом. — Как ты могла?

Выглядя немного пристыженной, Лемон прижала уши к голове:

— Я же сказала, что сделаю это, если ты будешь медлить. Сумак заслуживает правды. Ему, может, и пять, но он уже взрослый для своего возраста и беспокоится о тебе. Он хочет всего того же, что и другие жеребята его возраста, например счастливых родителей!

— Не злись на Лемон. — Сумак усилием воли заставил кувшин с яблочным соком подняться и налил немного в свою чашку, не пролив ни капли. Он опустил кувшин, тот забулькал, и он взял кусок оставшегося кофейного пирога.

— Тебя… не… беспокоит… это? — Удивлeнно моргая, Трикси уставилась на сына.

— С чего бы это? — спросил Сумак, но тут же моргнул, глядя на мать.

— Потому что… из-за всех бед и проблем, которые были у моей собственной матери… у твоей бабушки… из-за всех душевных страданий… Сумак, ты не поверишь, какие сценарии я выстраивала в своей голове и как это может сделать тебя несчастным или причинить тебе боль. — Жестокая, непоколебимая честность Трикси заставила исчезнуть веселое настроение.

— Я же тебе говорила. — Уши Лемон слегка приподнялись в знак неповиновения, но остались направленными назад. — Трикси, то, что ты придумываешь в своей голове, не соответствует тому, что пони думают о тебе на самом деле. Особенно Сумак. Ты должна начать доверять ему… ты должна начать доверять нам, иначе возникнут проблемы. Я сделаю это проблемой.

— Это трудно, понимаешь? — Трикси опустила уши и приняла более покорную позу. — Мне постоянно снятся плохие сны… действительно ужасные сны, в которых я теряю тебя…

— Этого не случится! — Голос Лемон стал значительно громче. — Иногда быть с пони, которую любишь, важнее, чем секс, который может к этому прилагаться! — Уши жeлтой кобылы приподнялись, и она повернулась лицом к Трикси. — Я предана тебе! Ты зациклилась на сексе, потому что, похоже, у тебя сложилось неверное представление о том, что преданность и самоотверженность предлагаются только в качестве награды за сексуальное удовлетворение! Тебе нужно разобраться с этой путаницей!

Теперь уши Трикси были прижаты к голове:

— Ты права. Так и есть. Пока это не повредило Сумаку. — Трикси, глаза которой блестели от избытка влаги, посмотрела на жеребенка, несколько раз моргнула, а затем отвернулась, чтобы посмотреть в окно кухни.

— Хм… — Сумак огляделся по сторонам, не зная, что сказать.

— Мы хотим, чтобы ты вырос со здоровыми сексуальными взглядами, — сказала Твинклшайн Сумаку, вытирая масло со своего носа. — У меня есть проблемы, но я поправляюсь, и я бы хотела, чтобы мои родители были со мной так откровенны. Трикси сейчас находится в каком-то промежуточном положении, и мы все были бы в полном беспорядке, если бы не Лемон Хартс, которая держит нас в узде.

— Я все еще не понимаю всей этой асексуальности, — признался Сумак, надеясь отвлечь внимание Лемон от Трикси. Его слова были правдой — он не очень хорошо это понимал, и сама мысль о сексе в любом виде вызывала у него неприятные ощущения. Поцелуи, как действие, по-прежнему были довольно мерзкими.

Услышав эти слова, Лемон резко повернула голову и, похоже, решила попробовать еще раз:

— Сумак, с асексуальностью связано много недоразумений. Это не значит, что они ненавидят секс, или не хотят секса, или не могут им заниматься…

— Для меня, — сказала Трикси мягким голосом, — речь идет о душевном влечении, а не о действии. Мне нравится близость. Мне нравится прижиматься друг к другу. Но я не получаю особого удовольствия от самого акта и не чувствую физического влечения, что очень смущает, когда хочешь быть близким с кем-то из пони.

Сделав глубокий вдох, Сумак почувствовал, что его уши стали тeплыми, и уставился в свою тарелку, вместо того чтобы смотреть на кобыл за столом. Так было проще. По его шее пробежал жаркий румянец, а щеки стали сухими, отчего прилипли к зубам. Он сделал еще один глубокий вдох и сказал:

— Значит, вы занимались вместе… взрослыми делами. Это хорошо. Так и должно быть. — По мере того как он говорил, внутри него нарастал ужас, и он боялся, что мог сказать что-то не то. — Приятно знать, что ничего не сломано.

— Да. — Трикси кивнула, потом закашлялась и уставилась в свою тарелку.

— Сумак, — начала Лемон, ее тон был мягким. — У твоей матери все работает. Ничего не сломано. Она способна заниматься счастливым, здоровым, нормальным сексом и получать от этого удовольствие. Она может возбудиться до определeнной степени… просто для этого ей нужно пойти другим путeм. Для Трикси это не физический акт, а почти полностью психический.

Выслушав все это, Сумак изо всех сил старался понять, потому что хотел понять. Он хотел, чтобы его мать — нет, все его матери — были счастливы друг с другом. Он сглотнул, набрал полные щеки воздуха, чтобы они перестали прилипать к зубам, и, прикрутив мужество к месту прилипания, посмотрел на Трикси.

Нервная улыбка вырвалась наружу, и Сумак снова сглотнул. Ему очень хотелось яблочного сока, но это должно было случиться позже, может быть, в качестве награды:

— Мне кажется, — сказал он, и его голос превратился в неловкий писк, — что тебе никогда не нравились жеребята или кобылки, но ты все равно можешь их любить, если не обращать внимания на эти детали.

Улыбаясь с облегчением, Лемон Хартс восторженно кивнула головой вверх-вниз:

— Очень хорошо сказано, Сумак. Я горжусь тобой. Мы поговорим об этом позже, хорошо? Трикси и Твинклшайн выглядят немного ошеломлeнными, да и ты тоже.

Сумак и в самом деле был ошеломлeн и стал прихлебывать яблочный сок, радуясь, что всe закончилось.

В очередной раз Сумак Эппл обнаружил, что смотрит в окно, наблюдая за окружающим миром. Он очень скучал по Бумер, и его наблюдение за окном было посвящено тому, чтобы заметить Твайлайт Спаркл и Спайка. Бумер требовался осмотр и обследование, а врач находился в Кантерлоте. В данный момент Сумаку было трудно путешествовать.

Драконы рождались, быстро достигали состояния зрелости, когда могли позаботиться о себе, а затем замедлялись. Драконы вроде Спайка замедлялись очень сильно, а драконы вроде Бумер имели продолжительность жизни, как у пони. Спайк мог оставаться малышом в течение следующего столетия, а Бумер просто старела и в конце концов уходила из жизни, пока Спайк приближался к подростковому возрасту.

Такова была жизнь.

Жизнь была несправедлива, но если хорошенько поискать, можно было найти утешение. Друзья, семья, любимые и простые удовольствия. Сумак наслаждался простыми удовольствиями, возможно, даже слишком, и у него появилось чувство, что ему нужно снова взяться за книги, если он хочет сохранить свои умственные мышцы.

Уроки магии с Винил были отложены из-за внезапного увеличения семьи. Жеребенку было любопытно и тревожно, ведь о Мегаре, которая, как говорили, была наполовину мантикорой, а наполовину пони, упоминалось лишь вскользь. Он почти наверняка испытывал ломку по Пеббл и больше всего на свете хотел увидеть ее.

На мгновение он услышал голос Лемон из спальни и понадеялся, что они втроeм не ссорятся. Почему-то он постоянно боялся, что начнeтся драка, и тогда всe закончится, всe будет кончено. Сумак боялся конца, ему снились ужасные кошмары, и не раз он видел, как принцесса Луна исчезает сквозь двери в его снах.

Семья — единственное, чего хотел Сумак. Не благосостояние, не удача, не богатство, не стопки комиксов или самые последние, самые лучшие игрушки. Все это не имело для него никакого значения, и в долгосрочной перспективе он прекрасно понимал, чего хочет от жизни. Он хотел того же, что и Пеббл, — большую, шумную семью, и для него она начиналась с трeх кобыл, которые заботились о каждой его потребности, неловкой или нет.

Снаружи снег валил валом, а небо было серым. В доме было тепло, уютно и надeжно. Сумак любил этот дом, здесь было все, на что он рассчитывал. У него был весь верхний этаж, и даже собственная ванная. Из окон гостиной открывался прекрасный вид, кухня была большой, даже больше, чем гостиная, а в задней части дома находился полностью закрытый солярий, который скоро достроят. Точнее, комната была уже готова, но растения все еще высаживались. Это было занятие, которым они занимались всей семьeй.

Уши заложило, и он снова услышал голоса — на этот раз Твинклшайн и Трикси говорили одновременно. Мышцы его живота напряглись, и на мгновение Сумак почти возненавидел иррациональный страх, грозивший охватить его. О чeм бы ни шла речь, они не могли разговаривать в его присутствии, и это его беспокоило. Теперь он понимал, почему у Пеббл такая паранойя и почему она всегда беспокоилась о своих родителях.

Когда ты был жеребенком, все казалось таким важным, тем более когда ты привык ничего не иметь. Дом, вещи, семья… все, что могло представлять потенциальную угрозу, казалось серьeзным кризисом, который только и ждeт, чтобы случиться. Все казалось таким шатким. Их предыдущий дом сгорел, и все превратилось в пепел. Лемон Хартс хотела сделать предложение копыта и сердца, но, похоже, нужно было еще многое уладить, а улаживание могло привести к ссорам.

А ссоры… ссоры могут означать конец всему. Это был ужасный, ужасный факт жизни. Сумак был беспомощен, беззащитен и очень зависим от этих трeх кобыл. Теперь он напрягся, чтобы прислушаться, и даже подумал о том, чтобы использовать заклинание, чтобы подслушать. По какой-то причине он мог это сделать, ведь он был одарeн тем, что Твайлайт называла "хитроумными заклинаниями". Они приходили к нему так же естественно, как дыхание, к большому беспокойству всех пони, и он понимал, почему.

Флэм Эппл, вот почему.

К большому облегчению Сумака, он услышал смех, доносящийся из спальни, настоящий, реальный смех, не нервный, не испуганный, а счастливый, надрывающий живот. Напряжение, заставившее все его мышцы напрячься, отпустило, и он смог сделать один глубокий, вздрагивающий вдох, прежде чем зарыдать от облегчения, — прежняя истерика вылилась в сильную потребность плакать.

Оставшись один на диване и глядя в окно, Сумаку ничего не оставалось, как выпустить все наружу.

Глава 3

Твайлайт Спаркл, стоявшая прямо за дверью, энергично встряхнулась, чтобы освободиться от снега. Поскольку она была аликорном, от этого содрогнулся весь дом, и Сумак в тревоге моргнул, а Бумер зашаркала по деревянному полу, царапая когтями, пытаясь добраться до него. Маленькая драконица выглядела расстроенной, и, подпрыгнув, она взлетела и, скользя, приземлилась на диван рядом с Сумаком.

Спайк подошeл к уборке снега более непринуждeнно и смахнул его когтями.

— Укололи! — крикнула Бумер и показала на свой тощий зад. — Ой! Ой! Ой!

— О нет! — Сумак наблюдал, как Бумер пантомимой изображает свою травму, тыкая в спину своим крошечным изогнутым коготком.

— Нам обоим сделали прививки и ревакцинацию, — сказал Спайк, помогая Твайлайт снять тяжeлое одеяние. Дракону пришлось упереться в пол, а потом он стал тянуть и тянуть, чтобы освободить Твайлайт. Однако шерстяное пальто оказалось цепким и не желало идти на поводу у тихого и спокойного Спайка. — Фу, здесь пахнет мокрой лошадью.

— Спайк, получи сообщение, — скомандовала Твайлайт.

— Да? — Спайк посмотрел на Твайлайт с ожидающим прищуром.

— Ты придурок!

Лемон Хартс рассмеялась первой, а затем, взмахнув хвостом, унеслась на кухню с широкой ухмылкой на лице. Трикси помогла Твайлайт снять остатки мокрой верхней одежды, а Твинклшайн взяла на копыта Бумер, чтобы маленькую драконицу можно было высушить. После некоторого колебания Твинклшайн сделала небрежный бросок, и Бумер приземлилась в ревущий огонь, где захихикала от щекотки пламени.

Спайк взглянул на Бумер и присоединился к ней. От обоих драконов с шипением шел пар, и они мгновенно высохли в трещащем и плюющемся пламени. Бумер воспользовалась этим и принялась растирать себя вишнево-красными угольками, словно принимала ванну и мылась с мылом.

— Тра-ла-ла-ла-ла! — напевала она, натираясь.

— Знаешь, — заметила Трикси, — можно подумать, что ты к этому привыкнешь, но это не так. Я до сих пор чувствую панику, когда она так делает. Огромное и сильное чувство материнской паники.

Твайлайт, кивнув в знак согласия, пересекла комнату, чтобы погреться у камина. Она расправила крылья, приняла величественную позу и чуть не опрокинула лампу. Дом был построен с расчeтом на единорогов или земных пони — существ, которым не нужно расправлять крылья в помещении, и уютная гостиная теперь казалась тесной.

— Мне говорили не летать в метель, но я не послушала, — ворчала Твайлайт, стоя на месте и свирепо хмурясь. — Здесь, в Понивилле, все не так плохо, но в Кантерлоте? Уф!

— У меня воздушная болезнь. — Спайк отошeл от огня и встал на камень очага, чтобы остыть. — И Бумер упала. Твайлайт пришлось ее спасать. А потом я упал, когда Твайлайт полетела за Бумер. Невесeлое путешествие.

— Весело! — крикнула Бумер пронзительным, перевозбуждeнным голосом и начала танцевать в трещащем пламени, потряхивая своими перепонками. Потянувшись, она схватила Спайка за хвост, подeргала его и посмотрела на него умоляющими глазами, надеясь, что он еще раз присоединится к ней. Когда он не присоединился, Бумер бросилась на раскалeнную золу и стала кататься по ней, напевая себе под нос.

Пряный аромат чая наполнил гостиную, и Сумак, принюхавшись, смог чуть приподнять голову. Замедленными, отрывистыми движениями он выгнул передние ноги, немного потянулся и продолжил вдыхать восхитительный аромат, доносящийся в гостиную из кухни. Остыв, Спайк с осторожностью сошeл с очага на деревянный пол. Убедившись, что дерево не горит, он поплeлся прочь, чтобы присоединиться к Лемон Хартс на кухне — в комнате, где Спайк чувствовал себя наиболее комфортно.

— Твайлайт, ты в порядке? — спросила Трикси, и на ее лбу появились глубокие морщины беспокойства.

В ответ на вопрос Трикси Твайлайт сделала несколько глубоких вдохов, а затем повернула голову и посмотрела на сводную сестру:

— Просто все обычные заботы навалились разом. Охрана всех пони. Безопасность Понивилля. Я волнуюсь за Мундэнсер. У меня ужасный страх, что все пойдeт не так до Дня Согревания Очага.

Уши Сумака насторожились при этих словах.

— Рэрити попросила меня быть почeтным гостем на какой-то большой праздничной вечеринке… по сбору средств. Не знаю, справлюсь ли я, но я не могу ей отказать. Слишком много нуждающихся пони. Все сейчас просто в напряжении. — Твайлайт сложила крылья, повернулась, и ее взгляд упал на Сумака. — У тебя растут носки.

— Что-то я их не вижу, — проворчал Сумак.

— А посетители? — спросила Твайлайт. Затем, сузив глаза, она добавила: — Особые гости?

— Никого из будущего… еще нет. — Сумак поднял глаза и посмотрел на Твайлайт. — А у тебя?

— Санбeрст, Старлайт, ты и я. — Глаза Твайлайт сузились еще больше. — Старлайт, наша Старлайт, Старлайт из настоящего, у неe есть тревожная теория о том, что ее путешествия во времени могли вызвать рябь во временной шкале. Никто из нас не уверен, что это значит. У Старлайт начинается паранойя, и она настаивает на том, что есть некая внешняя сила, которая работает над тем, чтобы исправить все, что было сделано. Я не думаю, что это возможно, но никогда не знаешь, верно?

— У нее есть убедительная теория. — Твинклшайн навострила уши и принялась теребить подбородок. — Она делилась со мной своими записями. Старлайт считает, что рябь, как только она приходит в движение, невозможно остановить. Даже если не дать камешку упасть в воду, так сказать, рябь все равно будет, потому что ткань пространства и времени, однажды затронутая, не может быть неизменной. Так что, даже если она остановила падение камня, последствия ее действий все равно проявятся, потому что ни одно действие нельзя полностью отменить. Время и пространство все равно фиксируют, что что-то произошло, и рябь сохраняется.

— Неизменные события. — Через несколько секунд после произнесения этих слов Сумак почувствовал, что все глаза в комнате устремлены на него. — Что? Винил учила меня чему-то. Я вроде как знаю, что это такое, хотя и не до конца понимаю.

Скребя когтями по камню, Бумер выползла из камина и стала остывать на камнях очага, принося с собой кучу пепла. Она не обращала внимания на разговор в комнате, и если у нее и оставались какие-то неприятные ощущения от укола в спину, то она их не выказывала.

С неожиданной внезапностью Сумак почувствовал необходимость высказать свою озабоченность и воскликнул:

— А Бумер получит свою чашку чая?

— Нет, — крикнула Лемон из кухни. — Ты можешь поделиться своей.

— О, чокнуться, я не хочу!

— Почему?

— Она пускает пузыри и все такое, — Сумак глубоко, с придыханием втянул воздух, — драконьи микробы… фу.

— А что не так с драконьими микробами? — спросил Спайк у Лемон Хартс, и Твайлайт, которая была в гостиной, начала смеяться.

Без всякого предупреждения Сумак оказался поднят со своего места на диване и поставлен на пол. Он напряг ноги, и, к его облегчению, кто-то все еще держал его. Все его мышцы напряглись, в том числе и мышцы живота, и он почувствовал, как из заднего прохода донеслось урчание, предупреждающее о приближении чего-то недоброго. Тут же произошли две вещи.

Во-первых, Сумак заметил, насколько больше стала комната. То, что он оказался на полу, резко отличалось от того, что было на диване, на спине у кого-то или на копытах. Двери были огромными, а дверные ручки — просто недосягаемыми. Камин был гигантским, устрашающим, а пламя в нем было выше его самого. Даже диван, его крепость комфорта, представлял собой колоссальную конструкцию, превосходящую его по высоте. Сумак давно не чувствовал себя таким маленьким, и это ощущение вновь дезориентировало его.

Во второй раз он не сразу опрокинулся. Его голова низко свесилась, шея ослабла, но колени не подкосились, а ноги не превратились в липкие отростки. К его удивлению и шоку, никто его не держал, и он заметил, что Твайлайт смотрит на него. Неужели она сделала это с ним? Это было возможно. Опасаясь за своe равновесие, он оттолкнулся слишком твeрдой ногой, чтобы исправить шатание, но это было слишком сильно, и он подался вперeд. Остальные ноги отреагировали, и он зашагал, как новорожденный жеребенок.

А потом он стал ходить.

Вроде того.

Он шeл и падал. Топая копытами, Сумак пытался спастись от неловкого падения. Все работало, как и обещал доктор. Связи восстанавливались, и Сумак забыл о том, что Бумер пускала пузыри в его чае и оставляла после себя драконьи микробы. Жеребенок испуганно заскулил и затряс головой, направляясь к стене.

Перед самым столкновением Твайлайт дeрнула его за хвост, чтобы он пошeл в другом направлении. Теперь он, шатаясь, спотыкаясь, шeл и падал к кухонной двери. Его шея обвисла, а голова была слишком низко опущена, что нарушало равновесие. Никто не смеялся, что было облегчением, и Сумак сосредоточился на том, чтобы оставаться в вертикальном положении.

Одно заднее копыто попало в мокрое пятно на деревянном полу, потеряло сцепление с поверхностью, вылетело из-под него, и он сел. Его передние ноги дрожали и брыкались, пытаясь удержать его в вертикальном положении. По крайней мере, он не сел ни на что хрупкое, и за это следовало сказать спасибо. Он поднял голову и увидел, что на него смотрит мама.

— Хм, — сказала Трикси, тихонько хмыкнув. — Малыш, думаю, мы больше не будем позволять тебе валяться на диване. Хватит быть диванным огурцом…

— Диванным огурцом? — Сумак одарил мать неловкой ухмылкой.

— Да, и это тоже. — Трикси потянулась вниз и чмокнула Сумака в нос. — Я знаю, что ты боишься упасть, и знаю, как ты боишься пораниться, но, по-моему, это доказывает, что ты способен на большее, чем думаешь. Малыш, как твоя шея?

— Судороги, — честно ответил Сумак.

— Хм, — хмыкнули Твайлайт и Трикси.

Ничего больше не говоря, Твайлайт подняла Сумака с пола, поставила его на ноги, а затем снова опустила на пол. Она смотрела, как он шатается, как Сумак с трудом поднимает голову, чтобы посмотреть на нее. Затем Сумак почувствовал слабое щекотание магии под подбородком, и его голова поднялась, поддерживаемая телекинезом Твайлайт. Когда он поднял голову, к нему частично, но не полностью, вернулось равновесие, и он смог стоять немного лучше.

— Я до сих пор поражаюсь, как Кейденс и Радиант Хоуп смогли тебя вылечить. — Трикси выдохнула эти слова и покачала головой. — Это кошмар каждой матери. Когда они сказали, что у тебя сломана шея, я хотела умереть. — У Трикси было большое и сильное беспокойство… но она также была готова провести остаток своей жизни, заботясь о тебе, независимо от твоего состояния.

Трикси дрожала, и Сумак чувствовал, что его начинает бить дрожь. Он не хотел говорить о том, что произошло, не хотел думать о том дне, только не сегодня. Твайлайт поддержала его голову, и он встал без особого труда, но ноги уже устали. Непреодолимое чувство благодарности, счастья, радости от того, что он жив, охватило Сумака, и он уткнулся в передние ноги Трикси, чтобы почувствовать ее прикосновение к себе.

— Кто хочет чаю? — позвала Лемон из кухни.

Придерживаемый Твайлайт, Сумак понюхал свой перечный, пряный чай. Его передние ноги опирались на край стола, и он взглядом дал понять Бумер, что ей следует придерживаться своей чашки — его чашка была под запретом. За столом было тесно, что беспокоило маленького интроверта, но Сумаку это нравилось. Ему нравилось ощущение семьи, близости, единения.

— Как Адвентус? — спросил Сумак, беспокоясь о пони, которого давно не видел.

— Мало что изменилось, — ответила Твайлайт и посмотрела, как Спайк помогает Бумер с чаем. — Меня беспокоит, что я не могу ему помочь. Он такой милый пони… Если я когда-нибудь поймаю пони, ответственных за его состояние, я попрошу Тарниша превратить их всех в деревья.

Моргнув, Лемон Хартс повернулась, чтобы посмотреть на свою дорогую подругу:

— Правда? Ты говоришь это просто от злости или всерьeз?

— О, я серьeзно, — пробормотала Твайлайт в ответ. — Мне кажется, это подходит… совершишь преступление против природы и ответишь перед самим Гелиофантом. — Уши Твайлайт на мгновение опустились, но затем снова поднялись. — Наши тюрьмы остаются слабым местом. Они не только уязвимы для нападений, как мы видели, но я сомневаюсь в том, что они эффективны как средство реабилитации.

— Вы с принцессой Селестией снова спорите? — спросила Твинклшайн.

— Да. — Твайлайт разочарованно выдохнула это слово.

— И она выигрывает? — Твинклшайн приподняла бровь.

— Ну конечно же, она выигрывает! — Крылья Твайлайт захлопали по бокам, а уши сложились на макушке. — У нее почти непробиваемая логика и тысячелетний опыт. А что есть у меня? Жгучее желание перемен ради перемен, и мои юношеские идеалы. Это удручает! У меня не может быть новых, оригинальных идей, потому что они уже были у принцессы Селестии.

— И уже опробовала их? — Твинклшайн подняла свою чашку и посмотрела на Твайлайт через верхний край.

Кивнув, Твайлайт надулась и проворчала:

— Nihil sub sole novum.^[1]

— Значит, теперь ты просто подбрасываешь идеи наобум, надеясь, что найдешь что-то, чего она еще не пробовала, и тогда сможешь присвоить себе заслугу новой идеи.

— В общем-то, да, Твинклшайн. — Твайлайт левитировала кокосовый макарон, несколько секунд изучала его, а затем яростно и злобно надкусила. Не обращая внимания на то, что у нее был набит рот, она выразила свои чувства, просто выложив все начистоту. — Я знаю, что поступаю по-жеребячьи, но у меня есть жгучая потребность доказать свою правоту. Принцесса Селестия — это принцесса Селестия… Принцесса Луна… она делает вещи, о которых мне пока даже не дано знать. А Кейденс… моя "современная" принцесса, она занята тем, что вместе с моей мамой разрывает бюрократию Эквестрии на куски и отстраивает ее заново.

— Быть принцессой — это не соревнование…

— Нет, это так, Трикси! — Твайлайт отломила оставшийся кусочек макарона и сердито прожевала его. — Я облажалась! Я всe испортила! Мундэнсер заменили, а я как-то не заметила. Я. Маленький плаксивый единорог, который никак не мог заткнуться из-за странного поведения Кейденс перед свадьбой. Я как-то не заметила, что в моeм собственном замке завeлся чейнджлинг. Из-за моей ошибки Сумак, Олив и Строуберри Хартс были похищены! Глупая королева чейнджлингов едва не обеспечила злу настоящую победу! Знаете, что это такое? Это знак, что мне нужно активизировать свою игру, вот что это такое! Под моим присмотром произошли события, способные привести к гибели мира.

Сгорбившись над чаем, Сумак почувствовал страшное напряжение, и за столом воцарилась тишина. Ему не нравилась мысль о том, что его могут использовать для уничтожения мира, и он боялся, что никогда не примирится с этим. Это было проклятие Колдуна, и оно было ужасно.

— Твайлайт, — обратилась Трикси к своей сводной сестре, — ты должна помнить, что уже несколько раз предотвращала конец света. Вместе, со всеми нами, я думаю, мы сможем остановить его еще несколько раз. У нас это неплохо получается. Мы становимся довольно… великими и могущественными.

И с этими словами стол снова погрузился в тишину, а все пони стали пить свой чай.

¹↑ лат. Ничего нового под солнцем

Глава 4

Единственное пятно ярко-оранжевого цвета резко выделялось на фоне белого одеяла, укрывавшего Понивилль. На дереве, все еще цепляясь за голую, почти безжизненную ветку, остался одинокий лист — лист, который не хотел опадать, который не хотел лететь. Каким-то образом он упорствовал. Он упорствовал, и что-то в этом находило отклик в глубине души Сумака Эппл.

Сидя в своих санях, которые буксировала за собой Лемон Хартс, Сумак сосредоточился на листе. В его голове сразу же пронеслось множество мыслей, и он был ошеломлeн. После встречи с королевой Кризалис Сумак понял, насколько хрупка жизнь, и осознал, насколько близок он был к смерти. Но этот лист, этот одинокий, всеми забытый лист, заставил его задуматься о том, насколько живуча жизнь. Лист не поддался течению времени и теперь продолжал существовать, не просто существуя, но и принося другим немного столь необходимого цвета. Это было вдохновение, и Сумак был настолько захвачен им, что почувствовал, как в горле встает комок.

— Остановитесь, — взмолился он, и, к его облегчению, сани остановились. Сумак наблюдал, как все три кобылы повернули головы, чтобы посмотреть на него, и все они фыркали от холода. Трикси подняла бровь, у Лемон Хартс было любопытное выражение, а Твинклшайн выглядела встревоженной. Для Сумака их лица отражали их реакцию на ситуацию, напоминая о том, какую роль каждая из них выполняла в их маленькой зарождающейся семье.

— Что случилось? — спросила Твинклшайн.

Трикси начала оглядываться по сторонам, ее бровь все еще была приподнята:

— Почему мы остановились?

С большим усилием Сумак поднял переднюю ногу и указал вверх, на лист:

— Он все еще существует.

Трикси, Лемон Хартс и Твинклшайн посмотрели вверх, и каждая из них сосредоточилась на одиноком листе. Бумер высунула голову из-под пончо Сумака и принялась осматривать окрестности, огрызаясь на все снежинки, которые подлетали слишком близко. Судя по любопытным и растерянным лицам трех кобыл, Сумак начал понимать, что у него наступил момент, один из его особых моментов, когда ему придется объясняться с другими пони.

Это немного обескураживало.

Октавия поняла бы его, ведь она была интровертом. Она понимала внезапный прилив эмоций, который, казалось, происходит без всякой причины. Сумак спустил переднюю ногу, а затем засунул ее обратно под пончо и старую попону, укрывающую его. Он несколько раз быстро моргнул, фокусируя взгляд на ярком оранжевом листе, который каким-то образом сохранил свою шаткую связь с деревом.

— Он все еще существует, — сказал Сумак трем кобылам.

— Я не понимаю. — Твинклшайн наклонила голову в одну сторону, потом в другую и уставилась вверх, а на ее пастельно-розовую гриву прилипли снежинки. — Это всего лишь лист.

Чувствуя нарастающее разочарование, Сумак уставился на Твинклшайн и испытал момент жеребячьего гнева, от которого ему стало жарко под зимней одеждой:

— Все мертво, все остальные листья исчезли, но этот все еще существует. Ему еще есть что предложить миру. Он все еще держится и не собирается уходить.

— Это всего лишь лист, — сказала Трикси сыну и теперь сосредоточилась на нем. — Ты хорошо себя чувствуешь, Сумак?

— Я в порядке, — огрызнулся Сумак, чувствуя, как его одолевает раздражение. Он начал подумывать о том, что кто-нибудь из них может предложить немного вздремнуть, а он терпеть не мог, когда об этом заговаривали. Да, ему нужно было вздремнуть, но не было смысла поднимать эту тему. — Разве ты не видишь, насколько это значимо? Это красиво… в этом есть смысл… разве ты не видишь?

— Полагаю, это довольно красиво. — Лемон Хартс моргнула, и несколько снежинок прилетели на ее длинные ресницы. — Но это всего лишь листок, и он еще не упал. Ветер поднимется, и он скоро исчезнет.

Чувствуя себя так, словно он только что впустую потратил свое дыхание, Сумак предпочел промолчать. Он смотрел на лист, наблюдая, как он трепещет на ветру, а три кобылы принялись нетерпеливо топтаться на снегу. Это был не столько снежный хруст, сколько слякотное хлюпанье. Прошло совсем немного времени, и Лемон Хартс начала двигаться, таща за собой сани.

Пока сани двигались, Сумак сосредоточился на одиноком листе, решив извлечь из этого листа как можно больше смысла, подумать и поразмыслить над его поэтической красотой. Для пятилетнего жеребенка этот лист стал глубоким моментом в его жизни, осознанием глубокого смысла, идеалов, пробуждением понятия эстетики, хотя у него еще не было для него подходящего названия.

Это был и грустный момент, в каком-то глубоком смысле, поскольку он также понимал, что другие просто видели лист.

Кладбище Понивилля было погребено под снегом, большинство надгробий поглотило огромное белое пространство. Деревья были голыми, обнаженными, они выглядели как костлявые руки, тянущиеся к могилам, — все, кроме одного. У этого дерева были листья, оно было зелeным, и по какой-то причине снег не скапливался на его ветвях.

Под деревом сидела знакомая кобыла в знакомой шляпе, а на кончике ее хвоста была повязана знакомая красная лента, резко выделявшаяся на фоне белого снега. Лишь только он увидел ее, одинокий уцелевший лист был забыт, и Сумак пришeл в полный восторг, да так, что его ноги начали дeргаться сами по себе, без всякой мысли об этом.

Когда сани проезжали через железные ворота, кобыла обернулась посмотреть, прищурив глаза из-под шляпы. Через мгновение она снова повернула голову и снова стала смотреть на странное дерево, которое, казалось, не тронул убийственный холод зимы. Сани ехали по мокрому снегу с влажным хлюпаньем, и Сумак был счастлив, что буксировочный трос оказался достаточно длинным, чтобы на него не упало ничего из копыт Лемон Хартс.

— Здарова, — сказала Эпплджек, когда три кобылы и сани приблизились. — Мокрый снег, и я не думала, что кто-нибудь из пони выйдет сегодня в эти края.

Сидя в санях и положив голову на сложенное одеяло, Сумак слышал боль в голосе Эпплджек. Он чувствовал себя неловко, ему многое хотелось сказать, но все, о чем он мог думать, — это недавнее откровение об их отношениях. Эпплджек была не только его двоюродной сестрой, но и его тетей — из-за неудачной любовной связи между членами семьи Эппл. Из-за этого Сумак был в замешательстве, как ее называть.

— Сумак хотел поговорить с отцом, — сказала Лемон Хартс Эпплджек. — Поэтому мы все собрались и отправились в путь. Похоже, ты тоже хотела поговорить с его отцом.

— Наверное, да, — ровным голосом ответила Эпплджек. — Наверное, да.

— Что случилось? — Трикси придвинулась к Эпплджек, подняла Сумака из саней и усадила его к себе на спину. Затем она принялась разглаживать его пончо, чтобы убедиться, что оно не сбилось в кучу и не стало неудобным.

— Время — забавная штука. — Эпплджек начала шаркать по снегу и посмотрела на яблоню, которая, казалось, была в самом разгаре весны. Ее взгляд остановился на ярком красно-белом вязаном шарфе, который кто-то из пони повязал вокруг ствола. — Время идeт, и с каждым днeм те вещи, которые казались тебе правильными, иногда уже не кажутся такими правильными.

— Ты сожалеешь? — Когда Твинклшайн произнесла это, пар, выходящий из ее губ, почти, но не совсем, выглядел так, словно образовывал вопросительный знак.

— Еще как. — Эпплджек на мгновение закрыла глаза, а когда открыла их, оглядела трeх кобыл, которые присоединились к ней у дерева. — Я сказала ему, что если он еще хоть раз прикоснeтся копытом к Сумаку, я изобью его до полусмерти, и я это сделала. В то время мне казалось, что это правильный поступок. Я была очень нервной, понимаете…

Трикси кивнула.

— Я пыталась делать вид, что это благородный поступок, но это полная чушь. — Губы Эпплджек сжались и выпятились наружу, отчего ее мордочка выглядела вытянутой и немного глуповатой. — Короче говоря, я сделала это по многим причинам, и не все из них были хорошими. Я ненавидела его за то, что он сделал с фамилией, понимаете? И теперь, по прошествии некоторого времени, когда я увидела, как принцесса Луна входит и выходит через двери, появляющиеся в моих снах, я поняла, что совершила ошибку.

— Так ты пришла извиниться? — спросила Лемон Хартс.

— Агась, — ответила Эпплджек, очень похожая на своего брата. — Я корила себя и думала, могла ли я что-то сделать, каким-то образом отсечь эту злобу и заставить вести себя хорошо. Мы, Эпплы, отличаемся вспыльчивым нравом, и иногда это мешает нам рассуждать.

— А я и не подозревала, — сказала Трикси с язвительной улыбкой.

Эпплджек тоже улыбнулась, вздохнула, а затем повернулась, чтобы посмотреть на Сумака. Ветер немного усилился, и падающий снег повалил набок, срывая и натягивая зимнюю верхнюю одежду и угрожая украсть шляпу Эпплджек. Бумер, спрятанная под пончо Сумака, казалось, спала или просто не двигалась в данный момент. Немного посмотрев на Сумака, Эпплджек вернулась к разглядыванию дерева.

— Иногда я беспокоюсь, не являемся ли мы с Биг Маком хорошим примером для Сумака, — сказала Эпплджек окружающим ее пони. — У Биг Мака довольно старомодные представления о кобылах, которые милые пони называют причудливыми, а не очень милые — совсем другим словом. Я тоже не идеальна, хотя иногда делаю вид, что идеальна. Я знаю, что смотрю на других сквозь копыта, и мне бывает трудно признать, что я поступила неправильно.

— Но ты же делаешь это сейчас, — мягким, поддерживающим шепотом сказала Лемон Хартс.

— Да, но если бы я была хорошей пони, я бы сделала это до того, как чувство вины перегрызло бы мне внутренности. Единственная причина, по которой я выкладываю все начистоту, — это то, что я не могу выносить себя и это чувство, которое я испытываю внутри. В последнее время я чувствую себя немного лицемером, потому что указываю на все, что не так с другими, в то время как многое из того же самого не так и со мной.

Сумак, лежа на спине Трикси, упирался подбородком во влажный воротник ее пальто. Он принимал каждое из слов Эпплджек близко к сердцу и надеялся, что однажды, если понадобится, у него хватит смелости быть таким же честным по отношению к самому себе. Он глубоко вдохнул, наполняя легкие холодным воздухом, и стал размышлять, есть ли у него что сказать.

— Биг-Мак — молодец, — сказала Лемон Хартс, шаркая копытами по мокрому снегу, и белые хлопья прилипли к ее влажным щеткам. — Он, что называется, обходителен. Я никогда не чувствовала себя приниженной или оскорблeнной рядом с ним, даже если его взгляды старомодны.

— Да, но на днях он вывел меня из себя, и мы поссорились. — Эпплджек, не в силах смотреть в глаза ни одной пони, отвернулась и уставилась на дальний забор.

— Что он сказал? — спросила Твинклшайн, потому что кто-то должен был это сделать, иначе могло возникнуть неловкое молчание.

Оскалив зубы, Эпплджек издала сердитый вой и слегка запрокинула голову, отчего снежинки на околыше ее шляпы сползли:

— Он что-то сказал о вас.

— Сказал? — Лемон Хартс склонила голову набок, и ее глаза наполнились теплым беспокойством. — Я уверена, что он хотел как лучше. Что он сказал?

— Я не знаю, стоит ли мне…

— Эпплджек, я думаю, тебе станет легче, если ты выложишь все начистоту. — Тон Лемон Хартс был одновременно материнским и настойчивым.

— Он ясно дал понять, что его все устраивает, у него нет с этим проблем, совсем нет, и он повторял мне это снова и снова, пока я его ругала… А вот с чем у него проблемы, так это с тем, что у Сумака нет папы, и Биг Мак очень, очень переживает, что вы, три кобылы, не сможете воспитать его правильно, что вы сделаете из него размазню, и Мак очень расстроен, что у Сумака нет мужского взгляда в доме. Он считает, что вам троим нужно завести жеребца в вашем маленьком табуне для пользы Сумака.

— Понятно. — В голосе Лемон Хартс звучала абсолютная тишина и спокойствие. — Биг Мак имеет право на свое мнение, и он может быть обеспокоен.

— Как ты можешь быть такой спокойной? — потребовала Эпплджек. — Я хотела поставить ему синяк под глазом за то, что он это сказал!

— Я не думаю, что Биг Мак имел в виду какой-то злой умысел, когда говорил это, — ответила Лемон Хартс и бросила упреждающий взгляд на Твинклшайн, чье лицо приобрело румяный оттенок розового. — Биг Мак любит Сумака, и ему позволено высказывать свои опасения, даже если они вызывают обеспокоенность или являются следствием дезинформации. Пони делают много предположений о нас, трех кобылах, что мы вырастим неженку, что мы не сможем обеспечить безопасность Сумака и что это как-то неправильно, когда три кобылы растят грубого, мужественного жеребенка. Я больше не обращаю на это внимания, потому что хочу быть для Сумака примером для подражания.

— Отчасти поэтому я и пришла сюда сегодня, чтобы выйти из дома и проветрить голову. — Эпплджек повернулась, чтобы посмотреть на Лемон Хартс, и кивнула желтой лимонной кобыле. — Когда мы с Маком начинаем ссориться, это очень расстраивает Хидден Роуз и Амброзию.

— А почему, по-твоему, он до сих пор зелeный? — спросил Сумак, надеясь сменить тему.

— В смысле? — Эпплджек посмотрела Сумаку прямо в глаза.

— Флэм. У него есть листья и даже яблоневые цветки. — Сумак поднял глаза вверх. — Как ты думаешь, почему?

Прищурившись и пожевав губу, Эпплджек откинула голову назад, и посмотрела на зелeные покрытые листвой ветви над головой:

— Тарниш считает, что это потому, что у этого дерева есть душа… а с душой приходит немного магии. Это дерево никогда не узнает зимы. Оно останется сильным, выносливым деревом.

Раздался долгий, низкий стон, и Сумак понадеялся, что это ветер. Ему очень хотелось, чтобы это был ветер, но он подозревал, что это может быть что-то другое. Взглянув на шарф, повязанный вокруг ствола, он увидел, что кто-то из пони оставил мятную палочку, засунутую в складки узла.

— Кто хочет пойти погреться в Сахарный Уголок? — сказала Лемон Хартс голосом, который, казалось, согревал зимний воздух.

Глава 5

Рисовый пудинг в Сахарном Уголке был, пожалуй, самым впечатляющим сезонным угощением. Это было необыкновенное блюдо, подходящее для королевских особ, и ничто другое не могло сравниться с ним. Рисовый пудинг медленного приготовления, с сушеной обезвоженной вишней для сладости, кристаллизованным имбирем для пикантности и посыпкой кайенского перца для остроты. Сверху посыпали сахаром, а затем подпалили горелкой, чтобы он расплавился и образовал тонкую, твердую оболочку карамелизированного вкуса, которую нужно было разбить ложкой.

Это было само по себе блюдо, от которого, как знал Сумак, можно было наесться досыта.

В этом году Сахарный Уголок украсили к праздникам немного раньше, чем обычно. Сумак нашeл атмосферу весeлой, даже праздничной, и его шальные, любопытные глаза вглядывались в каждую деталь, пока он думал о разговоре, который произошeл во время завтрака.

— Мам?

— Да? — Трикси ответила рассеянно, потому что была слишком сосредоточена на своeм рисовом пудинге.

Сумак говорил тихо, понимая, что это очень деликатная тема:

— Насчет того, что ты такая, какая есть… Лемон сказала, что ты влюбилась в Тарниша. Как это работает?

В одно мгновение мордочка Трикси стала пурпурной, Твинклшайн захихикала, а Лемон Хартс, протянув переднюю ногу, вытерла капли рисового пудинга с пушистого подбородка Трикси. Сумаку было не до смеха, и он сохранял серьeзный вид. Когда его мать начала что-то лопотать, одна из его пушистых бровей выгнулась дугой, но из-за того, что один оттенок бежевого был на другом оттенке бежевого, это было трудно разглядеть.

— Это одна из тех вещей, о которых я и сама задумывалась, — сказала Трикси, немного придя в себя. — Об этом я спросила принцессу Кейденс наедине.

— И что она ответила? — спросил Сумак, все еще сохраняя тихий голос.

— Ну, — начала Трикси, — она задала мне целую кучу вопросов, например, что привлекательного я нашла в Тарнише. Кроме того, что он приятного шоколадного цвета, я не нашла в нeм ничего такого, что бы меня особенно привлекало или возбуждало, а на его шоколадный цвет просто приятно смотреть, но он не вызывает никаких особых чувств.

Сумак набросился ложкой на пудинг и, к своему восторгу, обнаружил огромный кусок вишни. Он проглотил его, не отрывая взгляда от матери и не обращая внимания на жгучее смущение, грозившее поджечь уши. Лемон Хартс настаивала, что их маленькая семья может говорить о чeм угодно, и Сумак был готов потвердить слово Лемон.

— Единственное, к чему мы смогли прийти после долгого разговора, — это то, что Тарниш помог мне почувствовать себя в безопасности. Принцесса Кейденс сказала, что я могу быть немного серо-сексуальной и что мои состояния возбуждения могут зависеть от того, насколько я счастлива и насколько защищeнной я себя чувствую в тот или иной момент.

Лемон, улыбнувшись Сумаку, сказала жеребенку:

— Асексуальность охватывает широкий спектр состояний и эмоций.

— Тарниш спас меня и ничего не просил взамен. Он ничего от меня не требовал и не пытался навязать себя мне. В горячем источнике… он просто… обнял меня… и я плакала… и это было неловко… но он дал мне почувствовать себя в безопасности… и это… ну… когда я потом об этом думала, я… — Трикси, лицо которой приобрело восхитительный пурпурно-синий оттенок, сидела, моргая, и смотрела в свой пудинг.

— У тебя было что-то вроде влюбленности, — закончила Лемон Хартс. — Его доброта согрела твоe сердце.

Одно из ушей Трикси немного опустилось, а затем дeрнулось, когда она заставила его снова подняться:

— Да. Тарниш был добр ко мне, как и ты. Я испытываю к тебе и Твинклшайн те же чувства, что и к нему.

— Видишь, Сумак, немного доброты помогает пройти долгий-долгий путь. — Повернув голову, Лемон Хартс улыбнулась Трикси. — Мягкость, понимание, доброта и сострадание. Это те вещи, которые сделают тебя великим пони, любимым другими. Никогда не забывай об этом, Сумак.

Жуя резиновый кусочек вишни, а может, это был имбирь, Сумак обдумывал слова Лемон. Быть хорошим пони было для него насущной проблемой, и, учитывая его нынешнюю малоподвижность, он проводил много времени, глядя в окно и размышляя о том, что значит быть хорошим пони. У Лемон Хартс было много идей о том, что значит быть хорошим пони, и он относился к ним со всей серьeзностью, на какую только был способен его пятилетний разум.

Пожалуй, самое важное, что поведала ему Лемон, — это то, что важно быть хорошим, но не из страха быть наказанным. Скорее, мотивацией должно быть искреннее желание поступать правильно. И все же в пятилетнем возрасте Сумак много времени проводил, беспокоясь о том, что его накажут, это было насущной проблемой, и ему постоянно снились страшные сны.

Повиснув на роге Твинклшайн, Бумер своим длинным липким языком вылавливала кусочки рисового пудинга из миски Твинклшайн.

Колокольчик над дверью зазвенел, и Сумак услышал знакомый голос, от которого у него заложило уши. Почти сразу же голоса замолчали, и он напряг слух, пытаясь уловить слова, которых больше не было. Он чувствовал на себе пристальный взгляд, и хотя не мог повернуть голову, чтобы посмотреть, знал, что если бы смог повернуться, то увидел бы обеспокоенное, встревоженное лицо.

— Сумак!

Звук копыт, цокающих по деревянным доскам пола, наполнил Сахарный Уголок, когда Олив вприпрыжку пересекла комнату. За время своего выздоровления она набрала несколько килограммов, о чeм свидетельствовал тяжeлый стук каждого копыта по полу. Через мгновение она появилась в поле зрения, и Сумак был рад ее видеть. Она, конечно, была исцелена и выздоровела, как и он, но у нее не была сломана шея.

С большим энтузиазмом она забралась на пустой стул рядом с ним, чуть не опрокинув его, и тут Сумак почувствовал, как его заключают в нежные, но почти сокрушительные объятия. Олив даже не забыла поддержать его шею. Прижимаясь к ее шерсти, еще не успевшей нагреться от пребывания на улице, он почувствовал любопытное тeплое ощущение.

Стряхнув с себя снег, родители Олив, Сапфир Джин и Вермут, пересекли комнату, чтобы присоединиться к дочери. Они медленно приблизились к столу, улыбаясь, возможно, ожидая какого-то приглашения, прежде чем подойти слишком близко. Лемон Хартс махнула им копытом, и пони пододвинули стулья, чтобы присоединиться к дочери за переполненным столом.

— Сапфир, Вермут, как вы? — спросила Твинклшайн, когда оба земных пони устроились поудобнее. — Олив, тебе лучше?

Потирая шею и все еще обнимая Сумака, Олив ответила:

— Головная боль в основном прошла.

Ничего не говоря, Сапфир наблюдала за дочерью, ее глаза были теплыми, любящими и немного расфокусированными. Рядом с ней Вермут обвeл взглядом стол, встречаясь глазами с каждым пони по очереди, и когда он закончил, его взгляд тоже остановился на дочери. На его лице появилось выражение нескрываемой гордости.

— Я думаю, мы в порядке, — сказала Сапфир в ответ на приветствие Твинклшайн. — Мы пришли за рисовым пудингом. Приятно, что мы можем пойти всей семьей… побыть вместе.

— Да, хорошо, что у нас всех по-прежнему есть то, что нам дорого. — Лемон Хартс жестом указала на двух жеребят как раз в тот момент, когда Олив отпустила Сумака и помогла ему удобно устроиться на своем месте. Лемон Хартс с помощью своей магии поправила голову Сумака и помогла ему держать ее, но оставила часть веса ему самому. — А вот и миссис Кейк, чтобы принять ваш заказ…

У Сумака Эппл на носу была капля рисового пудинга, и Олив изо всех сил старалась не рассмеяться. Он выглядел достаточно весeлым, хотя нужно было быть внимательным, чтобы заметить, что Сумак весел. Это было не так заметно, хотя иногда и проявлялось. Он был довольно милым с капелькой пудинга на носу, но она старалась не думать об этом слишком много.

С чувством вины она подумала о его хрупкости, о том, каким маленьким и тощим он был для своего возраста. У него было то, что ее мать называла "каркасом бегуна", и со временем Сумак вырастет длинным, худым и долговязым, что, по мнению Олив, было идеальным. Однако он был хрупким, очень хрупким, и она сама убедилась в этом, когда столкнулась с королевой Кризалис. Хотя издевательства над ней были жестокими и даже ужасными, ее пухлое, мускулистое тело выдержало их и теперь восстанавливалось с помощью магического исцеления.

Однако Сумаку еще предстояло пройти долгий путь.

Олив была полна решимости сделать так, чтобы он больше никогда не пострадал. Забавно, что теперь они стали закадычными друзьями. Она была ошеломлена тем, как легко заводить друзей, когда перестала быть властной дурой. Старлайт указала ей путь, и теперь они вдвоем преодолевали сложную дорогу к выздоровлению от неприятного, нелюбимого прошлого.

Как он смог простить ее за то, что она причинила ему боль, она никогда не узнает и не поймeт.

Глядя на Сумака, Олив заметила, что мать смотрит прямо на нее с дразнящим взглядом. Смутившись, она подавила хихиканье, хотя раньше могла бы взорваться от ярости. На ее мордочке расплылась неловкая полуулыбка, и она разделила с матерью тайный счастливый момент. Сапфир, ее мать, знала ее секрет, они говорили о нeм, обсуждали его, и Олив открыла маме своe сердце.

Но не отцу, потому что это было бы неприятно и стыдно.

— Будет Зимний Лунный Фестиваль, — сказал Вермут своим соседям по столу. — Это будет первый официальный праздник за более чем тысячу лет. Но мы, земные пони, по-прежнему считаем его одной из самых важных ночей.

— Почему? — спросил Сумак, и за тeмными очками его глаза горели любопытством.

— Это лучшее время для создания жеребят, — ответил Вермут самым непринуждeнным тоном, какой только можно себе представить. Не обращая внимания на реакцию кобыл и жеребят за столом, жеребец продолжил: — Это самая важная ночь в году для земных пони, самая длинная и тeмная. Жеребята, зачатые в ночь на Зимнюю Луну, появляются на свет ровно через одиннадцать месяцев, как раз когда зима снова начинает наступать, когда нечем заняться, кроме как собираться вместе в помещении и ждать весны. Очень приятно, когда на праздники рядом с тобой оказывается маленький милый новорожденный. — Он перевeл взгляд на свою дочь, и жеребец усмехнулся. — А у кого-то из пони только что был день рождения.

Олив захотелось растечься лужицей под столом, когда она подумала о словах отца. Фу!

— Когда полнолуние яркое и насыщенное магией, — начала Сапфир Джин, — кобылы земных пони становятся восприимчивыми и плодовитыми. Есть летний жар и зимнее тепло. — Протянув копыто, она добродушно ткнула им свою дочь. — Это также особое время для матерей и дочерей, так как по традиции во время долгой, скучной, тeмной зимы мать учит свою дочь дому и очагу сразу после того, как ее дочь впервые в жизни испытает Зимнее тепло.

— Мама! — Зелeное лицо Олив почему-то стало румяно-коричневым, когда она покраснела.

— Зимой нечем заняться, кроме как делать больше жеребят и передавать свои навыки тем жеребятам, которые у тебя есть. — Вермут сгорбился над своим пудингом и кокетливо подмигнул жене, отчего Сапфир начала хихикать. — Есть много земных пони, которые очень, очень рады возвращению этого фестиваля.

— Ну, — вздохнула Лемон, обмахивая себя копытом. — Каждый день узнаeшь что-то новое. Зимнее тепло. — От внезапного розоватого румянца ее лицо стало немного оранжевым.

— Мама? — Олив, у которой горели уши, не могла смотреть матери в глаза.

— Да? — Сапфир приостановила трапезу, чтобы посмотреть на дочь.

— То особое время… то особое время, о котором ты говорила, ты проведешь его со мной? — спросила Олив и уставилась на свой пудинг, не желая думать обо всех окружающих ее пони.

— Ну… конечно… почему бы и нет? — ответила Сапфир.

Подняв голову, Олив каким-то образом нашла в себе мужество посмотреть матери в глаза:

— Я не земная пони. Эта магия на меня не подействует. Я не такая, как ты. Со мной такого никогда не случится.

Сапфир отшатнулась, как от пощечины, и ее рот открылся от поразительного осознания, которое поняла ее дочь. Кобыла была крупной, мощной, крепкого телосложения, и, сделав выпад вперeд, она выхватила дочь из кресла. В считанные секунды она сжала Олив в крепких медвежьих объятиях, и глаза Олив выпучились.

От жестокого материнского удушения, которое пришлось пережить Олив, было не спастись.

Глава 6

Поездка домой была тем приятнее, что снег немного поутих, и солнце уже почти светило. Вдалеке армия пегасов украшала замок Твайлайт, навешивая на него гирлянды из мишуры разного цвета. Пони, как жеребята, так и взрослые, дружно играли в снегу. Над всем городом витало праздничное настроение и ощущение, что все вокруг в безопасности.

Сумак не знал, так ли это, но, тем не менее, был рад этому ощущению.

После всего, что произошло, у Сумака возникла ассоциация, что безопасность ассоциируется с силой. Магия обеспечивала безопасность пони. Могущественные волшебницы, такие как Твайлайт Спаркл, Старлайт Глиммер и его мама Трикси, обеспечивали безопасность пони и Понивилля. В будущем такие пони, как Олив, тоже будут обеспечивать безопасность. Хотя он не осознавал и не понимал этого в полной мере, в юном сознании Сумака безопасность навсегда ассоциировалась с силой, а сила распознавалась по безопасности, которую она обеспечивала.

Тем больше причин стать могущественным волшебником, по крайней мере, так считал Сумак.

Высунув язык, Сумак изо всех сил сосредоточился на заклинании "оживления", направленном на сани, которые были под ним. Он хотел, чтобы они двигались сами по себе или хотя бы помогали Лемон Хартс тянуть его по снегу, ведь сегодня была ее очередь быть тягловой пони. Оживляющие заклинания были сложны — Трикси иногда использовала их, когда тянула повозку, но под нагрузкой заклинание истощалось и никогда не длилось долго, обычно его хватало только на то, чтобы поднять их на крутой холм.

Магия текла через Сумака, он чувствовал ее, ощущал мощную притягательность сложной, запутанной магии, самой сложной из всех магических школ — зачарования. Обычные единороги не могли даже начать творить эти заклинания. Только особые, одаренные единороги, единороги с развитыми, достаточными способностями могли наложить заклинание такой сложности.

Рэрити была одним из таких единорогов, и он наблюдал, как она оживляет предметы вокруг себя с помощью телекинеза, делая их своими марионетками. Рэрити была намного, намного сильнее, чем она думала, и Сумак знал это благодаря своему собственному магическому чутью. У Рэрити было достаточно магии, чтобы у него разболелась голова, если он слишком сильно на ней сосредотачивался.

Вокруг Сумака снежинки больше не падали, а оставались в подвешенном состоянии, паря в воздухе. Запах зимы сменился вонью озона. Сумак чувствовал, как часть его сознания просачивается в дерево саней, которые жужжали и трещали под ним. Бумер вылезла из-под его пончо и попоны, укрывавших их обоих, пробежалась по его шее, по затылку, а затем вцепилась когтями в вязаную шапку.

— Нет, — сказала Бумер, качая головой. — Нет, нет, нет, нененененененене!

В середине "не" сани резко дернулись, и Сумак почувствовал, что его магия ускользает от него. Сани разогнались, как ракета, и понеслись вперед, прямо на Лемон Хартс, которая кувыркнулась в сани вместе с Сумаком, прилагая все усилия, чтобы не повредить хрупкого жеребенка при падении. Трикси и Твинклшайн издали вопль тревоги, и тут сани сорвались с места.

Словно пуля, они понеслись вперед, и Понивилль превратился в сплошное пятно. Щеки Сумака оттянулись от зубов и развевались, как флаги на ветру. Лемон каким-то образом оказалась у него за спиной, держа его и поддерживая за шею. Бумер все еще кричала "не", снова и снова цепляясь за шапку. Все вокруг превратилось в сумбур, и чувства Сумака были переполнены.

Лемон Хартс смеялась.

Она смеялась, как бешеная пони, ревела от смеха, а еще визжала от восторга, сжимая Сумака. Вокруг них образовался щитовой пузырь, защищавший их, пока сани набирали скорость. И сани набирали скорость, о боже, они становились все быстрее, и быстрее, и еще быстрее. Пони визжали и кричали, уворачиваясь от бегущих ракетных саней, которые неслись через Понивилль, проносясь по снегу и разгоняясь до абсурдных скоростей.

Защищенное от ветра лицо Сумака опустилось на место, но лишь на мгновение, потому что, когда он оправился от того, что его лицо чуть не сползло на заднюю часть черепа, он начал ухмыляться. Он творил волшебство! Настоящую, серьезную, честную магию! Он уже чувствовал, как истощается его организм, но ему было все равно, абсолютно безразлично. Он мчался по улицам Понивилля со скоростью Рейнбоу Дэш, а Лемон Хартс хохотала во все горло.

Эйфорический восторг Сумака был притуплен внезапным осознанием того, что он не знает, как управлять, и этот бег по прямой не может продолжаться вечно. Он также не знал, как остановиться, — и это было настоящей проблемой. Он промчался мимо испуганной Старлайт Глиммер, и его стремительный порыв сорвал с нее шапку, шарф и наушники. Она что-то крикнула, но Сумак не расслышал, и жеребенок подумал, не перешел ли он звуковой барьер или что-то в этом роде.

ФУУУМ!

Он все еще ускорялся, и Сумак чувствовал, как магические затраты высасывают его досуха. Лемон тряслась от смеха — был ли это испуганный смех? Сумак не мог знать. Слева от него пегас поднялся в воздух и полетел рядом с ним на уровне улицы. Конечно же, это была Рейнбоу Дэш, и выглядела она так, словно даже не пыталась угнаться за ним. Она не сбавляла темпа, находясь прямо за пределами защитного пузыря Лемон.

Взглянув на Рейнбоу Дэш, Сумак не смог удержаться. Он спросил:

— Эй, тихоходка, хочешь поучаствовать в гонке?

На что Рейнбоу Дэш ответила:

— Хочешь навсегда остаться под домашним арестом?

Как только Рейнбоу Дэш заговорила, произошла яркая, ослепительная вспышка пурпурного света, и Твайлайт Спаркл возникла прямо над мчащимися санями, вместе с двумя очень обеспокоенными кобылами, ни одна из которых не смеялась так, как смеялась Лемон. Твайлайт начала плести заклинание, Бумер завыла, как сирена, и, к облегчению Сумака (и его ужасу), сани начали замедляться.

После того как первоначальный шок прошел и было произнесено несколько гневных слов, начались поцелуи. Сумак терпел их, стоически, стойко, и ничего не мог с этим поделать. Трикси ничего не сказала о том, что гордится им, а Твинклшайн лишь вскользь упомянула о том, что он болван. Его целовали с двух сторон, что было в какой-то степени ужасно, но в то же время и приятно, хотя он никогда, никогда бы в этом не признался.

Твайлайт стояла на снегу и смотрела в пустоту. Рейнбоу Дэш висела рядом с ней, смеясь и пытаясь заставить Твайлайт улыбнуться. У Лемон Хартс все еще был неконтролируемый приступ хихиканья, и она почти хрипела, пытаясь отдышаться. Сумак был истощен, и все его тело дрожало от желания поесть, хотя он только что съел рисовый пудинг.

Бегущая по снегу Старлайт Глиммер приближалась к ним с широкой, безрассудной ухмылкой на лице. Твайлайт повернула голову, чтобы посмотреть на нее, и тут ее серьезное выражение лица изменилось, когда уголки ее рта дернулись вверх. Подтолкнув Рейнбоу Дэш, Твайлайт начала хихикать, а Сумак получил еще несколько поцелуев с обеих сторон.

Когда рядом с ней появилась Старлайт, Твайлайт разразилась звонким смехом, а ее глаза зажмурились. Подняв одну переднюю ногу, она уперлась ею в бок, откинув голову назад и неудержимо завывая. Сумак с виноватым выражением лица не понимал, что тут смешного.

— Что смешного, Твайлайт? — спросила Трикси, выразив то, о чем думал Сумак.

Задыхаясь, Твайлайт попыталась взять себя в копыта, но не смогла. Со всхлипом смеха и слезами, текущими из глаз, она упала на снег с мокрым, слякотным хлюпаньем. Рейнбоу, смеясь, смотрела вниз, как Твайлайт хватается за бока. Старлайт Глиммер начала наматывать шарф на шею, качая головой и хихикая.

— Твайлайт, что тут смешного? — повторяла Трикси, обнимая Сумака одной передней ногой и прижимаясь мордочкой к его пушистой щеке.

— Сумак достиг той стадии безрассудного экспериментирования, — задыхалась Твайлайт, втягивая в себя как можно больше воздуха, чтобы продолжать смеяться. — Он достаточно умен, чтобы пробовать новое… но недостаточно мудр, чтобы понимать последствия… Вы все трое такие озабоченные! Следующие несколько лет будут такими интересными! Принцессе Селестии понадобилась помощь, чтобы контролировать мои магические вспышки!

— Уф… — Все лицо Трикси осунулось, когда на нее обрушился груз слов Твайлайт.

— И это говорит кобылка, которая превратила своих родителей в комнатные растения. — Мертвенный тон Твинклшайн не остановил смех Твайлайт, и она, сузив глаза, наблюдала, как аликорн перекатывается по снегу. — Думаю, втроем мы с Сумаком справимся.

— ХАХ! — вспышка Твайлайт испугала Старлайт, которая испуганно заскулила. — Если вы втроем переживете следующее десятилетие в целости и сохранности, я дам вам медаль или золотую звезду за исключительное воспитание!

— Не смешно, Спаркл, — сказала Твинклшайн.

— Нет, это не смешно, — добавил Лемон Хартс, — это уморительно!

— Лемон! — Твинклшайн повернулась, чтобы посмотреть на свою лимонно-желтую спутницу.

— Мы такие озабоченные. — У Трикси был тусклый, почти пустой взгляд, который не был направлен ни на что конкретное. — Мой сын станет нашей погибелью. Твайлайт права. Если мы надеемся выжить в ближайшие десять лет, нам придется активизировать свою игру. — Медленно повернув голову, Трикси обеспокоенно, но с любовью потрепала жеребенка по щеке.

Сумак, осознав, что именно он является источником стольких страхов, сомнений и беспокойства, начал хихикать.

На этот раз постмагическая дрожь была довольно сильной, но Сумак воспринял ее как знак того, что все сделано правильно. Лемон Хартс сейчас находилась на кухне, все еще хихикая, и готовила закуску. А с самого Сумака, как с праздничного подарка, сняли верхнюю одежду и оставили сидеть на диване с Бумер, которая смотрела на него очень подозрительно, как будто он мог в любой момент заставить диван взлететь на воздух. Бумер не верила, что диван останется неподвижным, особенно после того, что только что сделал Сумак.

Трикси и Твинклшайн бросили странные взгляды на швабру, которую Лемон Хартс оставила у входной двери, — тонкий намек на то, что в прихожей нужно прибраться, и так оно и было. Твинклшайн моргнула один раз, а затем уставилась на швабру, наклонив голову набок. Трикси тем временем опустила взгляд на мокрый и грязный пол.

— Кто поставил мою партнершу по танцам с ног на голову? — спросила Твинклшайн, и Трикси начала хихикать.

Ухмыльнувшись, Твинклшайн заставила швабру исчезнуть, обратным заклинанием вернув ее в шкаф, а затем произнесла заклинание, которое вымыло всю прихожую, оставив ее безупречной. Затем она надула губы, выпятила их вперед и выпустила из рога маленький завиток дыма, раздув грудь. Трикси выглядела впечатленной, а потом посмотрела Твинклшайн в глаза.

— Надо бы научить Сумака так делать.

— Хм… — Твинклшайн кивнула, покачивая головой вверх-вниз. — Мы могли бы заставить его практиковать магию и держать дом в чистоте, не допуская никаких катастроф.

— Я уверен, что смогу все испортить. — Сумак проигнорировал Бумер, которая дергала свои перепонки и всем своим видом показывала, что не одобряет его действий. — Я в этом мастер.

Трикси уже собиралась ответить, как в дверь постучали. Твинклшайн и Трикси обменялись взглядами, а затем обе повернулись к двери, сверкая рогами. Обе выглядели спокойными и собранными, и именно Трикси распахнула дверь, явив взору гостью, стоявшую снаружи.

— Мод! — Трикси отступила в сторону, чтобы дать Мод возможность войти внутрь, и жестом пригласила ее зайти. — Как дела? Ваша новая дочь уже освоилась?

Оказавшись внутри, Мод отошла от двери, которая была заперта на засов. Бумер испуганно взвизгнула, сделала сальто назад, а затем начала подпрыгивать на диванной подушке. Сумак как-то приподнял переднюю ногу, чтобы помахать ей. Мод повернулась лицом к Трикси, моргнула один раз, а затем без предупреждения заключила голубую единорожку в теплые, ласковые объятия.

— Мегара — замечательная, — ответила Мод на вопрос Трикси. — Ей немного трудно привыкнуть, но она очень старается. Тарниш все время плачет, и я думаю, что ему нужны друзья. Я знаю, что Пеббл нужен ее особенный пони. — Помявшись, Мод отстранилась. — Мы должны придерживаться плана. Приходи, оставайся с нами. Думаю, Мегара прекрасно будет чувствовать себя, если рядом с ней будет еще несколько пони. Она, может, и полумантикора, но она еще и полупони, а эта половина пони родом от Тарниша.

— Ты уверена? — спросила Трикси. — Мы не против небольшой задержки и все понимаем.

— Я абсолютно уверена. — Мод стояла с отсутствующим выражением лица, и в ее словах не было ни капли энтузиазма. — Я пришла, чтобы помочь вам все перевезти.

Бумер сделала мощный рывок и в высшей точке оттолкнулась от спинки дивана. Это подбросило ее через всю комнату, и она распласталась, растягивая свои перепонки. Распластавшись, она скользнула с дивана к Мод и приземлилась на спину кобылы. Молниеносными движениями Бумер вскарабкалась на шею Мод и уселась ей на голову. Мод подняла глаза вверх, и это зрелище рассмешило всех, кто его видел.

— Я спасла твое яйцо, — заметила Мод своим особым монотонным тоном. — Мы с Тарнишем сильно поссорились. Было много битья, пинков, тумаков и кнута.

Пока Мод говорила, Бумер пантомимой изображала каждое из этих действий.

— Один очень глупый пони пытался взять в заложники твое яйцо, — продолжала Мод, рассказывая свою историю ровным, бесчувственным голосом. — Он угрожал разбить его о землю. То, что Тарниш сделал с этим пони, не может быть рассказано в истории для жеребят или детенышей драконов, но достаточно сказать, что он поступил плохо. Он делал очень плохие вещи, и я не сказала ему остановиться. Не сразу. Все-таки я не очень хорошая пони. Надеюсь, в моем чулке будут камни^[1].

Сумак сглотнул, сидя на диване. Возможно, ему показалось, но в голосе Мод почти слышалось акцентирование. А может, он провел достаточно времени рядом с Мод, чтобы знать, какие тонкие интонации она добавляет к сказанному. Трикси стояла, моргая, а потом задрожала с такой силой, что у нее затряслись уши. Схватив одно из ушей Мод, Бумер зажала его в когтях и прижала к своему худому телу. Мод, не поднимая глаз, просто стояла и смотрела на детеныша, сидящего у нее на голове.

— Я думаю, что вы с Мегарой поладите. Мне не терпится посмотреть, как вы будете играть вместе…

¹↑ Традиция подарки в носках над камином, а для, тех кто плохо себя вел кусок угля. Что применительно к Мод любительнице камней :)

Глава 7

Мод лучше всех тянула сани. Сани Сумака были нагружены всякой всячиной, часть которой ему не разрешалось исследовать. Это должны были быть подарки, и, хотя он старался не подавать виду, мысли о них приводили его в восторг. Санки неслись по снегу без рывков, просто плавное скольжение, которое Сумак успел оценить.

В центре Понивилля, возле ратуши, земные пони, пегасы и единороги работали вместе, чтобы установить массивную праздничную елку высотой в пять этажей, которую после закрепления украсят, чтобы город мог ею полюбоваться. Праздничные деревья вызывали у Сумака противоречивые чувства: с одной стороны, на них было приятно смотреть, а с другой — не стоит рубить живое дерево только для того, чтобы украсить на радость пони.

— Трикси с нетерпением ждала этого. — Она сделала небольшую паузу, выглядя немного смущенной, и посмотрела на Лемон Хартс, которая рысила по снегу рядом с ней. — Это изменило мои взгляды на семью и единство. Я рада, что остепенилась и что вы все со мной. Трикси очень трудно говорить об этом.

— Я уверена, что это трудно, — спокойно ответила Мод. — Все эти годы ты была кобылой в бегах, бежала от любой эмоциональной привязанности, всегда бежала, всегда спасалась. Тарнишу было больно, да и мне, если честно, тоже, но мы продолжали пытаться. Как и многие другие пони.

Слегка фыркнув, Трикси кивнула, начала что-то говорить, но не стала. Ее нижняя губа выпятилась, дрожа, а глаза остекленели от слез. И все же, даже несмотря на все эти эмоции, она выглядела счастливой. Лемон Хартс обняла Трикси, прильнув всем телом, и Трикси каким-то образом удалось подарить Лемон храбрую улыбку в ответ.

— Все начинается с возвращения домой…

— Но Понивилль не был моим домом, — сказала Трикси.

— Все начинается с того, что ты возвращаешься домой и позволяешь пони любить тебя. Это самое сложное. — Мод повернула голову и посмотрела на Трикси, в то время как ее копыта неслись вперед идеальным шагом. — Для Тарниша это было хуже всего, потому что он думал, будто убедил себя в том, что его не любят. Ты даже не представляешь, как ему было невероятно тяжело. Мне пришлось тащить его за собой до тех пор, пока он не начал верить, что его можно любить. Конечно, я и сама страдала от некоторых проблем, но, разобравшись с Тарнишем, я разобралась и с собой. Мне повезло, и я знаю, что не каждому пони так везет. В большинстве случаев нужно разобраться в себе, прежде чем разбираться с другим пони.

— Дорога закончилась здесь. — В голосе Лемон Хартс послышался легкий смешок. — Ты измотала свои ноги, Трикси… и физические, и душевные. Бежать было просто некуда.

— И даже когда во мне ничего не осталось, я попыталась убежать. Хуже того, я пыталась бросить Сумака. Трикси… я… я рада, что меня остановили и на какое-то время заперли в одном месте. — По щеке Трикси скатилась одна слезинка, блеснув в морозном зимнем свете, а уголки ее рта дернулись вверх. — Теперь я не могу представить себе жизнь без своих друзей, без Сумака… без Твайлайт… и тебя, и Твинклшайн, Лемон Хартс. Я просыпаюсь каждое утро и просто долго смотрю на ваши лица.

Кобылы, подумал про себя Сумак, глупые существа. Он хотел вытереть нос и глаза, но не смог. Дышать почему-то было трудновато, и он несколько раз фыркнул, пытаясь скрыть выделения из носа. Это касалось не только кобыл, но и кобылок. Ему не терпелось увидеть Пеббл, давненько они не виделись.

Ему не придется долго ждать.

В прихожей не хватало мантикорского отродья. Сидя на полу и поддерживаемый Лемон Хартс, Сумак терпеливо ждал, пока его разденут. Ни одной Пеббл не подошло к двери, чтобы поприветствовать его, и он почувствовал себя немного разочарованным. Сумак задумался, почему это место называется прихожей, а не задним крыльцом.

— У тебя растут носки, — заметила Мод, осматривая щетки Сумака.

— Не могу сказать, — честно ответил Сумак.

— Как ты можешь этого не видеть? — Мод опустила голову. — Там такой яркий контраст. Я думаю, нам нужно еще раз проверить твои глаза. Астигматизм влияет на то, как ты видишь цвета? — Сев за стол, она принялась возиться с Сумаком и нежным прикосновением отвела его гриву с лица.

Моргнув, Сумак понял, что в последнее время Мод ведет себя немного странно, она стала намного ласковее. Взглянув на ее живот, он догадался, почему. Сейчас она поглаживала его правое ухо, и это было приятно: он чувствовал себя расслабленным и немного сонным. В глубине сознания Сумака таились странные мысли, которые не давали ему покоя, и любопытство заставляло его гадать, какой может стать Пеббл когда-нибудь, когда у нее появится собственный жеребенок.

Это была взрослая мысль, и она беспокоила его.

— Тарниш? — позвала Мод.

— Мы здесь, ждем, — ответил Тарниш из кухни. — Наш орешек ведет себя хорошо, но все время принюхивается к двери.

— Ну, она же кошачья. — Голос Октавии звучал противоречиво. — Ну, вроде того. Она не пони, Тарниш, а обнюхивание — это то, что она делает, когда чего-то не понимает или не знает. Мы должны были поощрять ее…

— Я не говорил ей прекратить, — сказал Тарниш, прерывая ее.

Мод притянула Сумака ближе, а магия Лемон Хартс поддержала его. Одна передняя нога обхватила его тело, и Мод опустила голову ближе к уху Сумака:

— Она возбуждена и может быть немного пугливой, но Мэг милая. Ей будет любопытно узнать о тебе, и у нее другой способ здороваться. Хорошо?

Сумак моргнул:

— Хорошо.

— Открой дверь, — ровным голосом сказала Мод.

И прежде чем Сумак успел отреагировать, дверь открылась, и она влетела в прихожую. В дверном проеме он увидел… нечто, не поддающееся описанию. Она была шоколадно-коричневой, как Тарниш, с ирокезом цвета корицы. Сумака пугало то, что ее огненно-оранжевые глаза действительно светились в слабом свете, или казалось, что светились. У нее были усы и прикус. А еще у нее были кожистые перепончатые крылья, сложенные по бокам.

Найдя в себе силы двигаться, Сумак сделал слабый взмах копытом, каким-то образом поднявшись с пола:

— Привет. — Сразу за любопытным существом он увидел Пеббл, но ему было трудно сосредоточиться на ней, потому что Мегара все время двигалась. От вида ее стремительного приближения у него сердце заколотилось о ребра.

Она не хотела пугать, не хотела быть грубой, но что-то в ее медленной, хищной походке было пугающим. Сумак слегка покачнулся и прижался к Мод, мысленно благодаря ее за присутствие и стараясь контролировать дыхание. Мантикоры были опасными, коварными чудовищами, и большую часть своего жеребячьего детства он провел в страхе перед тем, чего боится каждый жеребенок, — перед мантикорами.

— Помни, Мэг, не набрасывайся. Он хрупкий. Если тебе нужно на что-то наброситься, набросься на меня, — отрезала Пеббл.

Прежде чем Мегара успела добраться до Сумака, раздался трубный звук Бумер, а затем маленькая дракониха спрыгнула на пол, встав между Сумаком и Мегарой. Бумер надулась и стала изображать из себя чукваллу, и все ее шипы и перепонки выступили на всеобщее обозрение. Мегара остановилась на полшаге, затем низко пригнулась, ее хвост покачивался из стороны в сторону.

Никто не двигался.

Казалось, никто даже не дышит.

Бумер была слишком мала, чтобы представлять угрозу, но она была бесстрашна. Она шипела, и из ее крошечных ноздрей струился дым. Встав на задние лапы, она взмахнула передними лапами и сделала все возможное, чтобы казаться больше, чем на самом деле. Хвост ее метался из стороны в сторону, и Бумер начала издавать рыгающие звуки.

— Мегара, дорогая, не двигайся, — сказала Мод, ее голос был тихим и ровным. — Бумер, пожалуйста, не поджигай ничего.

— Мяраоу? — Голова Мегары отклонилась в сторону, и теперь ее внимание было приковано к дракону, стоящему перед ней.

В ответ Бумер зашипела и начала прыгать вверх-вниз, раскачиваясь из стороны в сторону. Пеббл уже поднялась на копыта, ее уши были наклонены вперед, а на морде появилось выражение беспокойства. Сумак чувствовал, как напрягаются все его мышцы, пока два природных хищника продолжали оценивать друг друга.

Затем произошло самое необычное. Мегара опустилась на землю, перевернулась и показала свой живот. Бумер тут же сдулась и погрузилась в гораздо более спокойное состояние. Сумак хотел спросить, кто научил их так поступать? Так себя вести? Как они научились общаться? Казалось, они говорят на одном языке, на непроизносимом языке, и Сумак был очарован тем, чему стал свидетелем.

Какое соглашение было достигнуто?

Без предупреждения Мегара снова поднялась на лапы, но уже в приземистой позе, ее хвост завилял из стороны в сторону, а Бумер начала скрести когтями по каменному полу. Тарниш стоял рядом со своей дочерью, Пеббл, и на его лице было выражение отцовской заботы. Большинство присутствующих взрослых издали возглас удивления, когда Мегара бросилась бежать, проскочив между ног отца, а Бумер бросилась в погоню.

— РРРР! — проревела Бумер, устремляясь за убегающим мантикорским отродьем.

— ГРРРР! — прорычала в ответ Мегара, бегая по кухне, преследуемая гораздо меньшим драконом.

Октавия едва не опрокинулась навзничь, и только грация танцовщицы спасла ее от падения. Мегара сделала круг вокруг нее, потом второй, и с воплем мантикорское отродье вылетело из кухни, а Бумер помчалась за ней вдогонку, оставив позади целый табун растерянных пони, каждый из которых моргал и издавал недоуменные звуки.

Тарниш, первым пришедший в себя, спросил:

— Что только что произошло?

На что его дочь Пеббл ответила:

— У Мегары появился первый друг… Кажется?

Сумак сидел на полу в кухне, положив голову на подушку. Он слышал, как Бумер, Пеббл и Мегара играли с Тарнишем в другой комнате, а Мегара не проявляла к нему никакого интереса, наверное, потому что он был скучным. В ноздрях стоял сильный запах чая, а взрослые носились по кухне, занимаясь своими делами.

Винил подошла к нему, чтобы побыть с ним, и Сумак был благодарен за это. Ему было немного не по себе от того, что Пеббл ушла в другую комнату, чтобы побыть с остальными. Его мастер сегодня передвигалась с большей бодростью, и когда она садилась, то не откидывалась на спинку стула, как это делала бы Грэнни Смит. Винил выглядела… лучше. А еще она казалась счастливой. Протянув одну переднюю ногу, она потрепала его по носу, и Сумак почувствовал, как его грива претерпела взрывное изменение.

Теперь у него был шипастый ирокез всех цветов, как у вольт-яблока, а Винил ухмылялась.

Но это было недолго. Трикси, чистившая картошку, прекратила свои занятия, уронила нож на стол, встала, пересекла кухню и села рядом с Сумаком. Нахмурив брови, она с вызовом уставилась на Винил и, подняв одну переднюю ногу, тоже бупнула Сумака по носу.

Теперь его грива снова стала прежней.

Винил, не уступая, смотрела Трикси прямо в глаза, уголки ее рта опустились вниз, а Трикси качала головой из стороны в сторону. Когда Винил подняла копыто, глаза Трикси сузились, и Сумак не мог отделаться от ощущения, что оказался в ловушке, застряв в центре этого поединка воли. Когда Винил бупнула его, его грива снова пришла в буйное состояние.

Ничего не говоря, Трикси тоже бупнула его, и его грива обмякла, потеряв свои яркие цвета. Октавия и Мод наблюдали за происходящим, переглядываясь друг с другом. Лемон Хартс, не довольствуясь наблюдением, подошла, покорно прижав уши, и села прямо за Сумаком.

— Эй, девочки, что происходит? — спросила Лемон Хартс.

Потянувшись, Винил ответила, ткнув Сумака в нос, отчего его грива снова взорвалась, превратившись в шипастый беспорядок цвета вольт-яблок. Прежде чем Трикси успела ответить, прежде чем она успела бупнуть своего сына, Лемон Хартс вмешалась. Обойдя Сумака, она положила лимонно-желтое копыто ему на нос, слегка постучала по нему, и его грива превратилась в шикарный помпадур.

Винил в ужасе отпрянула, и Трикси тоже. Обе кобылы откинули головы назад, скривившись от отвращения, а Сумак не мог понять, что происходит, кроме того, что его грива сейчас кажется очень странной и какой-то жирной. Первой отреагировала Винил, она потрепала Сумака по загривку, пытаясь исправить подлые чары Лемон Хартс.

И снова грива Сумака взорвалась.

Трикси, не обращая на это внимания, не стала трогать Сумака, а вместо этого бупнула Винил. От ее прикосновения все фирменные шокирующие цвета Винил исчезли, а грива стала бледно-белой, почти полупрозрачной. Волосы тоже поникли, свисая вниз прямыми, почти безжизненными прядями. Октавия захихикала и прикрыла морду копытом.

Не желая уступать, Винил похлопала Трикси по спине, и грива Трикси отреагировала… не лучшим образом. Она приобрела отвратительный зеленовато-коричневый оттенок полусгнившего авокадо и превратилась в беспорядочную кучу густых локонов. Это было похоже на клоунский парик, только еще ужаснее. Сумак не мог на это смотреть, и, видимо, Лемон Хартс тоже, потому что она закрыла глаза обоими передними копытами и издала пронзительный писк.

Как раз в тот момент, когда все должно было пойти кувырком, Сумака спасла Твинклшайн. В мгновение ока он был телепортирован подальше от дурачащихся взрослых и попал в объятия перламутровой кобылы. Взмахом ноги она сняла все действующие чары с гривы Сумака, вернув ее в естественное состояние, а затем прижала его к себе, укачивая взад-вперед, пока Винил и Трикси ополчились на беднягу Лемон Хартс, единственной ошибкой которой было то, что она ввязалась в это дело.

— Единороги. — Октавия фыркнула и повернулась, чтобы посмотреть на Мод. — Глупые создания, все они. Иногда, честно говоря, я просто схожу с ума от того, что вижу в ней.

— Я привела одного из них домой, чтобы познакомить с родителями, — ответила Мод, покачав головой. — И что это говорит обо мне? — Она ткнула Октавию в ребра, а потом добавила: — Мне ужасно хочется тыквы. Помоги мне.

Глава 8

— О, смотрите, они даже не успели поужинать, — сказал Тарниш тихим шепотом, жестом указывая на маленькие пушистые (и одно чешуйчатое) тельца, сваленные на диване. — Надо бы их чем-нибудь занять. — Повернув голову, он начал проверять, одобряют ли его идею различные пони, присутствующие в гостиной.

— О нет, — застонала Лемон Хартс, качая головой. — Было бы неправильно злоупотреблять их доверием. Мы не должны с ними шутить.

Но было уже поздно: Тарниш, похоже, твердо решил, как ему поступить, и, поскольку Мод была рядом с ним и смотрела на него снизу вверх, розыгрыш казался неизбежным. Трикси сохраняла нейтралитет, а Твинклшайн проявляла легкий интерес. Лемон, мягкосердечная, сосредоточила свое внимание на Мод, а затем начала умолять ее, пытаясь воззвать к ее материнской стороне.

— Мод, как ты могла? — прошептала Лемон.

— Все просто, — отмахнулась Мод. — Я извергла это из своих чресел, — она жестом указала на Пеббл, — и теперь мне сложно совершить полноценный половой акт с моим мужем без ее вмешательства. Она должна заплатить. Мегара, несомненно, тоже будет виновна в этом преступлении, так что я считаю это упреждающим ударом.

Услышав это, Лемон раскрыл рот в круглом "О" от ужаса.

Сумак, спавший сном невинных, дернул ухом, отчего и Тарниш, и Мод замолчали. Октавия теперь стояла рядом с Мод, и две кобылы обменялись знающим взглядом друг с другом, а затем посмотрели вниз на спящую Мегару. Винил наложила на диван звукоизолирующее заклинание, и альбинос одарил Тарниша леденящей душу злобной ухмылкой.

— Мы могли бы кое-чему здесь научиться, — сказала Трикси Твинклшайн. — Мне нравится идея упреждающего воспитания.

Твинклшайн кивнула и ответила:

— Действительно.

— Итак, каков план? — Октавия, похоже, очень разволновалась и подпрыгивала на месте.

— Воздушные шары, — ответил Тарниш, кивнув. — Воздушные шары.

Со взрывом конфетти и гудением таинственного казу появилась Пинки Пай, и при этом никто не успел и глазом моргнуть. Она чмокнула Тарниша в щеку — ведь она каким-то образом возникла из отбрасываемой им тени, — поцеловала свою сестру Мод и нежно потрепала Октавию по боку. С безумным взглядом в голубых глазах Пинки посмотрела на спящих жеребят.

— Кто-то сказал шары? — Пинки подпрыгнула на месте, поджав под себя колени, и ее голос превратился в возбужденный визг. — Я пропустила ужин? Извините за опоздание, я помогала Твайлайт развеселить Адвентуса. У него праздничная тоска.

— Мы как раз собирались устроить небольшое развлечение перед ужином. — Октавия крепко и тепло обняла Пинки Пай, и та ответила ей взаимностью. — Бедный Адвентус. Может быть, завтра мы с Лемон Хартс навестим его. Немного музыки вместе с чаем и сочувствием могли бы его успокоить.

Задней ногой Пинки Пай почесала за ухом — после нескольких взмахов из ее гривы на пол высыпалась целая куча шариков. Тарниш подхватил один, с помощью магии надул его, а затем перевязал. Ухмыляясь самым ужасным образом, он принялся тереть шарик о шоколадно-коричневую шерсть, генерируя статическое электричество. Когда статического электричества стало достаточно, он издал злобное хихиканье, а затем поднес шар к голове Пеббл.

Когда он ослабил свою магию, шар опустился на Пеббл и прилип к ее голове с треском статического электричества. Пинки была занята своей собственной магией, надувая шары и завязывая их со множественными скрипами. Закончив с одним, она передала его сестре Мод, и та принялась тереть его о себя. От этого грива Мод начала вставать дыбом, а вокруг ушей появились маленькие дуги молний.

Пока ее муж продолжал зло хихикать, Мод прилепила шарик к боку Сумака, и теперь он поднимался и опускался с каждым его вздохом. Трикси уже смеялась, и Твинклшайн тоже. Они подползли поближе к дивану, намереваясь присоединиться к веселью. Трикси подобрала голубой шарик, а Твинклшайн нашла на полу розовый.

— Присоединяйся к нам, — обратился Тарниш к Лемон Хартс, — присоединяйся к нам и начни свое путешествие на темную сторону. — Он додул шарик и сунул его к Мегаре, у которой в передних лапах свернулась Бумер.

— Не знаю, стоит ли. — Лемон Хартс покачала головой. — Думаю, маленькая невинная шалость не повредит, верно? Ведь мы же просто играем, а не злобствуем, верно?

— Будь одной из нас, Лемон. — Голос Октавии был чистейшим шелком, и она сделала приглашающий жест, чтобы подтянуть лимонно-желтую кобылу поближе, чтобы и ее завлечь. — Это невероятно весело. Именно поэтому мы с Винил захотели себе такого же, чтобы иметь возможность резвиться с ним при каждом удобном случае.

— Оооо. — Лемон издала визг и покачала головой, делая первый шаг в сторону темной стороны. — Не могу поверить, что собираюсь помочь Темному Лорду Флорникатору осуществить его гнусные планы. Во что я превратилась…

— Темный Лорд Флорникатор? — Уши Тарниша раздвинулись в стороны. — Ты только что назвала меня цветочным блудником?

Лемон кивнула, моргнула и бросила на Тарниша опасливый взгляд.

Тарниш протянул Лемон надутый воздушный шарик и злобно рассмеялся:

— Теперь присоединяйся к нам, малышка Лемон… Присоединяйся к нам или умри! Муахахахахахаха!

Пеббл проснулась от очень растерянного "МЯУ!" и обнаружила, что находится в коконе, состоящем из множества цветов. Она моргнула один раз, услышала еще одно недоуменное "МЯУ!", а затем путаница цветов сместилась, некоторые из них задвигались, и в ушах раздался статический треск электричества. Пеббл села, но с трудом, так как сама была в замешательстве и не понимала, что происходит.

Мегара свалилась с дивана на пол и покатилась по нему на спине, брыкаясь ногами и пытаясь освободиться от… целой кучи шариков? Пеббл моргнула, осознав происходящее, но у нее не было времени на то, чтобы все это осмыслить. Она услышала крик Сумака и, испугавшись, что ему грозит опасность, напрягла все мышцы: Сумак тоже соскользнул с дивана.

Он был слишком хрупким, чтобы падать, поэтому Пеббл использовала свою силу и ловкость, чтобы броситься вперед. Спрыгнув с дивана, она приземлилась на пол копытами вперед как раз вовремя, чтобы увидеть, как вокруг Сумака появилась слабая магическая аура. Как ни быстра была Пеббл, магия все равно быстрее — факт, который она терпеть не могла.

С воплем Сумак, заключенный в шары, опустился на пол и принялся судорожно метаться по нему, к немалому удивлению Пеббл. Она догадалась, что это, вероятно, связано с адреналином, который хлынул в его новые связи и заставил их работать. Мегара жалобно мяукнула, пытаясь избавиться от шариков, прилипших к каждому квадратному сантиметру ее шоколадно-коричневой шерсти.

Смех множества взрослых наполнил уши Пеббл и заставил их гореть. За это, несомненно, придется расплатиться, но об этом позже. Не обращая внимания на множество прилипших к ней шариков, Пеббл направилась к Сумаку, опасаясь, что он упадет или еще как-нибудь пострадает, если его ноги вдруг перестанут работать.

Бумер спрыгнула с дивана, вытянула когти и начала атаковать шарики, прилипшие к Мегаре. Первый шарик лопнул — с ужасающим звуком — и это ужасно напугало Мегару. Мантикорное отродье в мгновение ока оказалось на лапах, а затем бросилось в тенистое убежище, которое находилось под диваном. Из тени послышался жалобный вопль, и лопнул еще один шарик. Поняв, что Сумак тоже в беде, Бумер заскакала по полу на четырех конечностях, шлепая хвостом из стороны в сторону, а из ее ноздрей вился дымок.

Тарниш упал на пол, увлекая за собой Пинки Пай, а Пеббл бросила короткий каменистый взгляд на отца, пытаясь схватить Сумака. Несомненно, ее мать тоже веселилась от души, и гостиная была наполнена безудержным смехом. Еще хуже, поняла Пеббл, было то, что Винил снимала все это на кинокамеру.

О да, за это придется расплатиться.

Когда на его тарелку положили большую деревянную ложку картофеля о-гратен, Сумак почувствовал влажное любопытное пофыркивание на своей шее, у основания челюсти. Мегара, сидевшая рядом с ним, разглядывала его, и это было ужасно щекотно. К собственному удивлению, он смог самостоятельно поднять голову. Глупый испуг что-то с ним сделал, и он обнаружил, что вполне контролирует свои конечности. Затем последовал горох, а за ним — морковь, глазированная паприкой.

— Так, как покормить Мегару, — обратилась Лемон Хартс к Тарнишу, накладывая себе еду на тарелку, закончив с тарелкой Сумака.

— Оказывается, она может быть всеядной, потому что является пони, — ответил Тарниш, переводя взгляд с Мегары, своей дочери, на Лемон Хартс, свою подругу. — Она может получать большинство своих особых диетических потребностей из яиц и молочных продуктов, иногда добавляя в рацион рыбу, креветки и моллюсков. Из-за своей фелиноидной природы мы должны следить за тем, чтобы она получала таурин. Флаттершай поможет нам следить за тем, чтобы она оставалась здоровой.

— Хм… — Лемон Хартс стало любопытно, и она повернулась лицом к Сумаку и Мегаре.

— Таурин можно найти в пивных дрожжах и некоторых видах морских водорослей. Я узнал о существовании грифонов-вегетарианцев от Флаттершай. — Тарниш помахал вилкой, как дирижерской палочкой, и ухмыльнулся, выглядя довольным тем, что знает. — Однако я оставлю этот выбор на усмотрение моего маленького орешка.

Затем, без предупреждения, Мегара лизнула его, и Сумак испустил испуганный бульк, когда ее шершавый, будто покрытый песком язык провел по его щеке. Усики мантикорского отродья щекотали его. Принюхавшись, Сумак понял, что у нее дурное дыхание — дыхание плотоядного, — и обильные слюни оставили жеребенка мокрым. Как реагировать на такой поступок? Сумак смог придумать только один способ.

— ФУ!

— Насколько мне удалось выяснить, Мегара лижет только то, что считает своим, — объяснила Пеббл, пока Мегара в очередной раз лизала Сумака. — Она лизала всех нас, но первой досталось Октавии, и я думаю, что это ее способ проявить привязанность. Если я почувствую себя достаточно храброй, то когда-нибудь позже я попробую лизнуть ее в ответ, просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет.

— Я чувствую себя мокрым, — дрогнувшим голосом заявил Сумак.

— Ты милый. — Мегара подняла лапу и вытерла лицо Сумака, а ее хвост завилял за спиной. — На вкус как магия искр.

Без всякого предупреждения Тарниш разрыдался и начал плакать, что было непросто для Сумака. Жеребенок сидел, сбитый с толку собственными внезапными чувствами, и чувствовал, как Мегара отстраняется от него. Он пожалел, что она так поступила, потому что внезапно почувствовал себя одиноким и уязвимым. Такие большие и сильные пони, как Тарниш, не должны были плакать, и Сумак понятия не имел, что он чувствует.

Первой отреагировала Мод и, обхватив его передними ногами, притянула ближе. Сумак почувствовал на себе пристальный взгляд и, быстро оглядевшись по сторонам, обнаружил, что на него смотрит Пеббл. Почему? Почему она смотрит на него, а не на своего отца? Рядом с ним Мегара издала смущенное поскуливание.

— Я потерял столько лет, — пробормотал Тарниш, закрыв глаза.

С тихим шелестом шерсти о дерево Пинки Пай соскользнула со стула и рысью направилась к месту, где сидел Тарниш. Она встала рядом с ним, втиснувшись между Тарнишем и Винил, которая сидела с противоположной стороны от него. Тихонько поскуливая, она прижалась мордочкой к его шее, а ее сестра Мод погладила его.

Это был запутанный семейный момент, который Сумак не понимал. Он был в недоумении, ведь они с Трикси не вели себя так во время путешествий, да и сейчас, после всех перемен, все еще чувствовали себя неловко. Им было трудно научиться, быть вместе, вести себя как семья. Без Лемон Хартс все могло бы пойти наперекосяк.

— Почему ты плачешь? — спросила Мегара, ее собственный голос скрипел от эмоционального напряжения, а уши, как и хвост, обвисли.

— Твой папа очень любит тебя, — ответила Октавия, стараясь, как и подобает земной пони, взять на себя ответственность. — Он очень любит тебя и хочет, чтобы ты осталась. Мы все хотим сохранить тебя. Ты не сделала ничего плохого, так что тебе не стоит беспокоиться. Просто у твоего папы есть некоторые чувства, с которыми ему нужно разобраться, но ты не должна волноваться, потому что ты делаешь его счастливым.

Не зная ничего лучшего, Мегара вскочила со стула и бросилась к столу. Не забывая о еде, она пересекла коварную территорию, чтобы добраться до Тарниша, и бросилась к нему. Она повисла у него на шее, крепко обхватив его передними лапами, а ее хвост взметнулся к лицу Мод.

— По крайней мере, она не наступила на картошку, — сказала Пеббл и принялась за еду.

Глава 9

В постели Пеббл было тесно, но Сумак не возражал. Он оказался между кобылкой и стеной, в таком месте, что не мог скатиться с кровати и упасть на пол, а это было насущной проблемой. Дома у него на кровати были перила, которые останутся до тех пор, пока он не поправится.

В спальне было холодно, гораздо холоднее, чем в его собственной, поскольку в этом доме не было печи и вентиляционных отверстий. Конечно, это место начиналось как казарма, а за долгие годы превратилось в нечто иное — огромное извилистое пространство, которое Сумак обожал. Впрочем, холод был не так уж страшен, потому что сама кровать, на которой лежало столько тел, была очень теплой.

На все в комнате Пеббл было наложено свежее огнеупорное заклинание из-за Бумер.

Что касается самой Бумер, то маленькая драконесса уже крепко спала, и в теплом помещении под тяжелыми одеялами пахло древесным дымом с примесью тухлых яиц. Этот запах ассоциировался у Сумака с теплом, безопасностью и привязанностью. Дома у Бумер была своя кровать — корзинка с пестрой вышитой подушкой, но она никогда в ней не спала.

Комната Пеббл не была похожа на комнату жеребенка. Скорее это был кабинет, в котором, так уж получилось, стояла кровать. У Пеббл было несколько игрушек, но, судя по их виду, она с ними не играла. Как и у многих других кобылок, у нее была коллекция плюшевых принцесс с любопытным добавлением куклы принца Блюблада. Что Пеббл хотела этим сказать? Принц Блюблад поддерживал искусство и науку, а значит, поддерживал ее родителей и семью.

Кукла появилась в знак признательности.

— Пеббл? — В голосе Сумака была та тихая мягкость, которая бывает только у жеребят, когда они совсем маленькие. Рядом с ним Пеббл зашевелилась, и он почувствовал, как ее передняя нога скользнула по его боку, когда она перевернулась к нему лицом. Он прижался к ней носом, отчего постель стала еще теплее. Сейчас, когда рядом с ним находилось теплое тело Пеббл, отгонявшее зимнюю прохладу, Сумак понял, почему сохранилась эта причудливая троттингемская традиция.

— Да?

— Ты счастлива, что у тебя есть сестра? — Сумак, рядом с которым находилась Пеббл, услышал звук дыхания Мегары. Сам того не желая, он поставил Пеббл в затруднительное положение и надеялся, что она не рассердится и не обидится на него. Он не слишком задумывался над вопросом, прежде чем задать его, — например, о том, что тема вопроса находится прямо здесь.

— Иметь сестру — это самое замечательное, что есть на свете, — приглушенным шепотом сказала Пеббл. — У меня теперь есть работа. Я учительница Мэг и должна учить ее всему, что ей нужно знать. Меня оставили за старшую, потому что родители мне доверяют. — Кобылка на мгновение замолчала, и раздался слабый статический треск, когда разные тела сдвинулись в кровати и стали тереться о шерстяные фланелевые простыни.

— Поначалу я немного расстроилась из-за того, что мне приходится делиться родителями, — признание Пеббл заставило ее голос звучать немного напряженно, лишив его обычной ровной интонации, — но потом я поняла, что получаю взамен. Это был справедливый обмен. Теперь я с нетерпением жду момента, когда стану старшей сестрой, но все еще пытаюсь разобраться с некоторыми вещами.

— Например? — спросил Сумак.

— Ну, Мэг называет Октавию и Винил "мамой". Я называю их своими тетями. Теперь я пересматриваю свои взгляды. Мне кажется… мне кажется, я немного обиделась на них, потому что они живут отдельно, и все пони не женаты, как мне хотелось бы. Я была властной, грубой, требовательной и, может быть, даже немного чудовищной. Только вчера, перед твоим приходом, я назвала Октавию "мамой", и она так расплакалась из-за этого.

— О. — Сумак не знал, что на это сказать. Когда твоя особенная пони говорит, что она чудовищна, как на это реагировать? Каков правильный этикет? Он собирался спросить об этом у Лемон Хартс, чтобы быть до конца уверенным. Жеребенок очень верил, что у Лемон есть ответы на все вопросы, которые могут понадобиться ему в жизни.

— Называя их своими тетями, я думаю, что привлекаю внимание к тому факту, что мы вместе, но раздельно. Я не знаю. Последние несколько дней я веду беседы в своей голове и совсем не довольна собой. Я действительно была несчастной кобылкой какое-то время, а Мегара… Наш орешек делает меня счастливой.

— Счастливой? — Голос Мегары представлял собой нечто среднее между грубым мурлыканьем и мягким бархатом.

— Да, ты делаешь меня счастливой, — ответила Пеббл.

— Это не похоже на мантикорскую гордость. — Голос Мегары теперь дрожал и менял высоту, становясь почти носовым. — Мегара — карлик. Погрызли. Пожевали. Мегару отправили жить с едой. Мегаре снится синий пони, и синий пони говорит Мегаре, чтобы она шла на север и нашла розовую пони. Синий пони заставляет звезду ярко светить, чтобы Мегара знала, в какую сторону идти. Ночью львица Мегара идет за звездой.

— Это потрясающе, — прошептал Сумак в благоговении. — Мегара за один раз сказала больше, чем за всю ночь, и Сумак начал понимать, насколько велика сила принцессы Луны.

— Итак, Мегара счастлива. У нее есть сестра, которая не грызет голову.

— В этом доме не принято жевать голову, — отрезала Пеббл. — У нас есть правила. Нельзя жевать голову, и Сумак не должен пострадать, потому что королева Кризалис сломала ему шею, и он хрупкий. А еще мы чистим зубы перед сном, потому что у хищников ужасный запах изо рта. Фу.

Зевнув, Сумак подумал, приснится ли ему принцесса Луна этой ночью, когда наступит сон

Весь мир был розовым. Так много розового. Сумак несколько раз моргнул, пытаясь понять, почему мир розовый. Постель была теплой, а воздух холодным — приятный, чудесный контраст. Было приятно вдыхать в легкие бодрящий холодный воздух, в то время как тело оставалось теплым и согретым.

Пока он продолжал просыпаться, его ноги подергивались, причем все чаще и чаще. Это его обрадовало, и, приложив немало усилий, он смог прижаться к теплому, розовому, пушистому телу рядом с собой. Понемногу спутанность в его голове рассеялась, и он понял, что в кровати с ним лежит Пинки Пай.

— Нет, Пинни, ты не можешь использовать мою племянницу в качестве шара для боулинга, — пробормотала Пинки, подергиваясь всем телом. — Ну… ладно… если ты настаиваешь, но я тоже хочу поиграть.

Что?

— Пинки, проснись, — сказал Сумак и с помощью своей магии потянул ее за ухо.

Фыркнув, Пинки открыла глаза и на мгновение растерялась:

— Я что, попала в цель?

— Пинки, помоги мне, мне нужно сходить на горшок. — Сумак начал паниковать от сильного желания сходить, а контроль над телом у него временами был еще довольно слабым. Тогда, не удержавшись, он спросил: — Что ты делаешь в кровати Пеббл?

— О, в большой кровати было тесно, а пуканье моей сестры пахло прогорклой тыквой, — ответила Пинки полусонным голосом.

Не в силах остановиться, Сумак начал хихикать, что нисколько не помогло его проблеме.

Внезапно глаза Пинки Пай широко распахнулись, все ее тело напряглось, а кудрявая грива встала дыбом, что стало проявлением ее Пинки чувства:

— Экстренная ситуация с горшком! Жеребёнку нужно срочно сходить на горшок! Боже мой, срочно на горшок! — И с этими словами Пинки Пай окончательно проснулась и была готова двигаться.

Сумак тоже был готов, и он надеялся, что Пинки доставит его вовремя.

На кухне было холодно, но тепло. Иней создавал на стеклах окон красивые, изысканные узоры, на которые было приятно смотреть. Из углей в камине возродился огонь, наполнив кухню теплом и светом. Бумер сидела в огне и не хотела выходить, так как пол был слишком холодным.

У Сумака была уникальная проблема, решения которой у него не было. Его задние ноги почему-то были быстрее передних, и когда он ковылял по кухне, наслаждаясь вновь обретенной подвижностью, его задняя часть отклонялась то в одну, то в другую сторону. То, что его напугали до одури, хоть как-то разбудило его связи, но все равно держать голову было большим напряжением, борьбой, сражением.

Винил, только наполовину проснувшаяся, шаркала по кухне, пока готовились чай и кофе. Демократия была в действии, и был задан вопрос:

— Что на завтрак? — Увы, ответа пока не было, да и вообще пони не проснулись настолько, чтобы ответить. Нужен был тиран, чтобы решить, какой завтрак подойдет для всех.

Не совсем проснувшаяся Лемон Хартс сидела на плюшевой подушке у камина, прижимая к себе дремлющую Трикси. Некоторые пони еще как-то могли просыпаться по утрам, но вот петь отказывались напрочь. Однако Твинклшайн казалась более бодрой и осознаной, чем большинство пони, стоящих на кухне в ожидании приготовления теплых тонизирующих эликсиров.

— У меня запланирован большой день, — объявил Тарниш. Его веки казались тяжелыми и были открыты лишь наполовину. — Для начала все пони объединятся в пары, и сегодня утром мы будем делать скворечники. Все детали уже вырезаны, осталось только собрать их вместе. Мы будем творчески подходить к их покраске и украшению. Звучит неплохо?

— Да. — Твинклшайн казалась взрослой пони, которая была достаточно бодра, чтобы ответить. — Мне нужен партнер, который поможет мне свить гнездо. — Пока она говорила, Твинклшайн один раз моргнула, а затем ее щеки стали такими же розовыми, как и грива. Когда последнее слово покинуло ее рот, она начала хихикать, а ее уши подергивались.

Мод, все еще одетая в ночную рубашку и укрытая одеялом, наклонила голову, чтобы посмотреть на мужа, и сказала:

— Вам с Мегарой стоит поработать вместе. У вас есть шанс создать воспоминания и провести немного столь необходимого времени между отцом и дочерью.

Тарниш ответил не сразу, и Сумаку каким-то образом удалось поднять голову, чтобы посмотреть на высокого жеребца. Он смотрел на Мегару, которая, сидя у очага, наблюдала за Бумер в камине с выражением глубокого восхищения на своей кошачьей морде. Через мгновение Тарниш улыбнулся, глаза его стали влажными, но плакать он не начал, к большому облегчению Сумака.

— Я забираю Пеббл, — объявила Октавия.

— Что? — Сумак покачнулся, пытаясь повернуться, чтобы посмотреть на Октавию. — Что? Нет!

— Прости, Сумак… но тебе придется поделиться. Она наконец-то назвала меня мамой, и это наконец-то наступило. Я хорошенько поплакала из-за этого, а теперь мне нужно немного побыть с Пеббл. — Октавия, укутавшись в одеяло, подошла к Сумаку, опустила голову и коснулась его носа. — Мне очень жаль. Вот что я тебе скажу: мы будем работать втроем. Как тебе это?

Это были мамины гормоны? Возможно. Сумак слегка покраснел от тычка в нос и, заглянув в глаза Октавии, увидел океан эмоций. Октавия была его особенным другом и другом-интровертом. Через несколько секунд он уже не мог придумать лучшего способа провести утро, чем в компании двух своих лучших друзей. С каждым ее вздохом Сумак чувствовал мятную прохладу на мягкой подушечке носа.

— Это было бы здорово.

— Наблюдать за тем, как вы растете вместе, будет очень приятно, — пробормотала Октавия, протягивая одну переднюю ногу, чтобы погладить Сумака по щеке. — У матери такие надежды и мечты. Будет так много чудесных моментов, свидетелем которых я смогу стать. — Серая земная кобыла фыркнула и отстранилась от Сумака. — Простите, в последнее время я очень эмоциональна.

— Все в порядке, — ответил Сумак. — Ты можешь поговорить со мной, если тебе нужно. Мы можем сесть вместе на подушку и закутаться в одеяло, если хочешь. Или мы можем просто помолчать вместе. Это тоже неплохо. — Говоря, Сумак старался не думать о том, сколько глаз устремлено на него в этот момент и насколько это неудобно.

Выйдя из коридора, Пинки Пай зевнула и встряхнулась, чтобы избавиться от озноба. Затем, несколько раз чмокнув губами, она сказала:

— Это напоминает мне о доме. Зимой становилось холодновато, и мы собирались все вместе на кухне, а мамина печка согревала нас. Не сразу понимаешь, что скучаешь по этому, пока не лишишься этого на какое-то время. Это здорово. — Перейдя через кухню, Пинки Пай встала рядом со своей сестрой Мод.

Тем временем Октавия воспользовалась предложением Сумака и притянула его поближе, устроившись поудобнее на подушке. Обняв его, она обернула одеяло вокруг них обоих, и тогда стала видна только голова Сумака, торчащая из-за основания ее шеи.

Для Сумака все это лишь укрепило его веру в то, чего он хочет в жизни, — большую семью, собравшуюся вокруг очага. Теперь это было глубоким желанием, и он чувствовал острую потребность пустить корни. Он был как никогда счастлив, и, завернувшись в одеяло вместе с Октавией, чувствовал себя в тепле, безопасности и защищенности. Это было идеальное утро, а идеальное утро хоть изредка нужно каждому пони.

Пеббл, опустив веки, подошла к Октавии и Сумаку и спросила:

— А для меня есть место?

Как оказалось, есть, и Октавия распахнула свои объятия, чтобы Пеббл могла присоединиться к ним. Сумак вздрогнул, почувствовав холодок , а Пеббл забралась на подушку и уселась рядом с ним. Затем Октавия обхватила их обоих передними ногами, и одеяло образовало барьер, не пропускающий холод.

— Я собираюсь испечь кулич! — объявила Пинки Пай, став тираном, в котором так нуждалась семья.

Мод, навострив уши, проявила некоторый интерес к вспышке Пинки:

— А ты можешь сделать его с тыквой? Целый. Только для меня? Я была бы тебе благодарна.

Глава 10

Неважно, что в комнате было холодно, Сумак чувствовал только изысканное, жизнеутверждающее тепло, которое, казалось, пронизывало его до костей. Тарниш и Мод танцевали — медленный, но все же зажигательный танец. Наблюдая за ними, Сумак чувствовал себя неловко, казалось, его вот-вот захлестнут эмоции, и по непонятной причине он все время думал о Пеббл.

Что-то было в том, как они танцевали, глядя друг другу в глаза, обхватив друг друга передними ногами, — Сумак никогда не видел ничего подобного. Тарниш был высок даже на четырех ногах, а на двух — просто гигант. Мод была ниже, но это не имело значения. Она смотрела вверх, он — вниз, и они двигались так, словно были в невесомыми.

Казалось, за этим не было никакой причины, Сумак не мог понять, с какой целью. Они не были одеты, не было музыки, Тарниш просто вошел, подхватил Мод на ноги, а затем начал кружиться с ней по комнате. Теперь стало понятно, зачем им понадобился такой большой дом — чтобы было где танцевать. Они кружились, покачиваясь, пританцовывая, притопывая, а иногда и целуясь, когда Тарниш склонял свою длинную шею.

Поцелуи были неловкими, но смотреть на них было не так уж неприятно. Если бы кто-то из пони спросил, Сумак ответил бы, что это мерзко в принципе, потому что у него есть репутация, которую нужно поддерживать, и потому что в глубине души он действительно считал поцелуи мерзкими. Фу.

Это была семья? Партнеры по танцам? Сумак не понимал, как и почему. Теперь в дело вступила Пинки Пай, которая, как выяснилось, тоже была великолепной танцовщицей. Хихикая, она подхватила Трикси с подушки на полу (кому охота сидеть на холодном камне) и закружила вальсирующую и протестующую Трикси по комнате, пока все пони наблюдали за ней. На танец было странно смотреть. Он был слишком близким, слишком трогательным, чтобы быть просто дружеским, случайным танцем, и Сумак задумался, не было ли это чем-то большим.

Что такое семья? Сумак часто задавал себе этот вопрос, и, наблюдая за танцем Мод и Тарниша, он задумался: а является ли семья движущей силой для создания воспоминаний? Когда-нибудь все это станет приятным воспоминанием, о котором он будет вспоминать и размышлять. Возможно, в будущем он даже разделит танец с Пеббл, надеясь вновь пережить это чудесное воспоминание и оживить его.

Бледный утренний свет проникал через окна, наполняя комнату золотистой дымкой и освещая плавающие пылинки. Комната была заполнена диковинками, безделушками, полками, стеллажами и всякими интересными вещами. В стеклянной витрине над камином стояло не одно, а два ружья — маленький серебряный пистолет и огромное ружье, на стволах которого были выгравированы изображения принцессы Селестии и принцессы Луны.

Сумак не обратил на них никакого внимания, настолько он был очарован видом взрослых, танцующих друг с другом. Музыки не было, но движения, казалось, подчинялись какому-то ритму, какому-то измерению времени. Трикси тоже пыталась танцевать, и кончик ее языка сосредоточенно высовывался. Пинки Пай была увлечена моментом, наслаждаясь собой, и казалось, что она не задумывается о том, что делает.

— Забавно, — прошептала Пеббл, наклоняясь и прикладывая мордочку к уху Сумака. — Я смотрела, как танцуют мои родители, и иногда это приводило меня в ярость, потому что я хотела быть в центре внимания. Иногда я до сих пор немного ревную, если честно, но, думаю, мне становится лучше, потому что теперь я иногда чувствую себя счастливой, когда смотрю, как они танцуют.

— Только иногда? — спросил Сумак, вызывая в себе ту честность, которая присуща только жеребятам.

— Ну, я еще не во всем разобралась, — ответила Пеббл, и ее уши опустились. — Я все еще разбираюсь, понимаешь? Еще не все улажено. Но то, что ты рядом, помогает, потому что ты добр ко мне и уделяешь мне внимание. Это то, что нас с мамой объединяет. Мы обе полные неумехи, если кто-то из пони уделяет нам внимание. Мы много об этом говорили.

— Ты самая странная кобылка из всех, кого я знаю, и я не могу тебя игнорировать. — Заявление Сумака вызвало у Пеббл тяжелое дыхание, а у жеребенка — любопытный прилив возбуждения. Он не знал, почему ему нравится звук ее тяжелого дыхания и почему это заставляет его сердце биться, но ему это нравилось, и он начал размышлять, что еще можно сказать, чтобы заставить ее тяжело дышать. — Ты просто такая странная. Что еще я могу с тобой сделать?

Теперь Пеббл шумела как поезд, и Сумак был в восторге от своей вновь обретенной силы.

На полу были разбросаны части скворечника, а также различные принадлежности для самоделок. Пеббл хотела сделать скворечник в виде каменного домика, и благодаря телекинезу Сумака это было возможно. У Пеббл в комнате был припрятан мешок декоративного гравия — обычное дело для земных пони, — но теперь он лежал на полу рядом с вырезанными деревянными деталями скворечника. Пистолет для термоклея не понадобился — еще одно преимущество единорога.

— У меня есть идея, как мы можем сделать соломенную крышу, — сказал Сумак.

— Правда? — дружно сказали Пеббл и Октавия.

Сумаку удалось кивнуть, что было немалым достижением:

— Если мы возьмем отрезок пеньковой веревки длиной около полуметра и распутаем ее, то сможем использовать пряди и сделать из них подобие соломы.

— Хм, — хмыкнула Октавия, потирая подбородок. — Это очень умно.

Солнечный свет, хлынувший в окно, согревал комнату вместе с потрескивающим огнем. Каменный пол начал нагреваться от солнечных лучей, и к вечеру в нем накопится немало тепла, настолько, что по нему даже будет приятно ходить.

А пока — холодные стрелки!

Пеббл вскочила на ноги и отправилась на поиски веревки, оставив Сумака и Октавию вдвоем. Тем временем Тарниш и Мегара веселились от души вместе с Бумер, которая каким-то необъяснимым образом проснулась. Пинки Пай и Трикси вместе мастерили скворечник, и эта пара немного смутила Сумака, ведь они, несомненно, хотели бы получить от скворечника совершенно разные вещи. Винил и Мод мастерили что-то, и Винил широко, безумно улыбалась. Лемон Хартс и Твинклшайн потягивали чай и просто смотрели на части своего скворечника.

— Я думал о том, чтобы стать мамой, — прошептал Сумак Октавии и тут же пожалел о своих словах. На его щеках появился горячий румянец, и это стало еще хуже, когда Октавия начала хихикать.

— Теперь и ты? — приглушенным голосом спросила Октавия.

— Я имею в виду, что делает мама. Я имею в виду… Я стал называть Трикси мамой, и между нами все изменилось. Она меня не рожала, но она все равно моя мама, и это немного сбивает с толку, потому что это значит, что любой пони может быть твоей мамой, правда, и у тебя может быть больше одной мамы, и чем больше я об этом думаю, тем больше все запутывается, а теперь и Пеббл начинает считать тебя своей мамой, и это все заставляет меня задуматься.

— Ах да, потребность интроверта классифицировать все свои разнообразные отношения. — Октавия глубоко вздохнула, задержала дыхание на секунду и выпустила его в длинном, задумчивом вздохе. — Я тоже думала о том, что такое семья. Все очень запутано, правда. Мы с Винил больше не пара, не такая, как раньше. Наши жизни переплелись с Мод и Тарнишем. Честно говоря, я еще не совсем поняла, кто мы все такие. Я бы хотела стать матерью Пеббл. А когда у меня родится жеребенок, я хочу, чтобы он воспринимал Пеббл как свою сестру. Не сводную сестру, а просто сестру. Я много думала о том, что такое семья. Что нас объединяет? Что все это значит?

— Мне кажется, что жизнь — это создание связей, а потом выяснение, как их назвать, — сказал Сумак, облекая свои сложные мысли в простые слова.

— О, это очень мудро, Сумак. — Вздохнув еще раз, Октавия потянулась и обняла Сумака. — Что происходит, когда ты уже не можешь называть друг друга просто друзьями… Я безумно, глубоко люблю Тарниша, и Мод тоже… но это не та любовь, которая подтверждается физической привязанностью. Должна признаться, Сумак, бывают моменты, когда у меня не все так гладко, как хотелось бы.

— Все становится сложным, не так ли? — пробормотал Сумак, чувствуя, как сердце Октавии бьется о его спину.

— О, это точно. И однажды все усложнится между тобой и Пеббл.

— Уже, — признался Сумак. — Я целовал ее, а она целовала меня в ответ. Это было отвратительно. Мне постоянно снятся сны о том, как я ее целую, и они очень мерзкие. Я хочу, чтобы принцесса Луна перестала меня дразнить.

Зажмурив глаза, Октавия начала хихикать и изо всех сил старалась не трясти Сумака. Она крепче обняла его и прижалась изящным подбородком к одному из его пушистых ушей. В этот момент Сумак понял, что между ним и Октавией есть нечто, выходящее за рамки простой дружбы, но он понятия не имел, что это может быть, как это назвать или как обозначить, чтобы это можно было правильно выразить.

Потребовалось много концентрации и усилий, чтобы прикрепить каждый камешек на место с помощью термоклея, но Сумак справился. Скворечник был собран, каждая деталь держалась с помощью комбинации язычков, пазов и колышков. Соломенная крыша, сделанная из ниток веревки, была уже на месте. Теперь наступило томительное время, которое так нравилось Сумаку.

Каждый из камешков в мешке с декоративным гравием был гладким и отполированным, словно из ручья. Они были самых разных цветов, и Сумак старался, чтобы два одинаковых цвета не соприкасались друг с другом. Ряд за рядом, камешек за камешком, Сумак продвигался от дна скворечника, нанося каплю горячего клея и прижимая крошечный камешек на место. Все должно было получиться идеально.

— Посмотри на него, Пеббл, посмотри, как он сосредоточен. Кого он тебе напоминает? — Октавия указала передней ногой на Сумака.

— Винил, — ответила Пеббл, пока Сумак закреплял очередной камень на место. — Думаю, он перенял некоторые привычки Винил.

— Мы обречены, — проворчала Октавия.

Прижав уши к глазам, Сумак не желал нарушать свою концентрацию. Каждый камешек должен быть идеальным. Винил говорила ему, что совершенства можно достичь только терпением, и он принял этот урок близко к сердцу. Винил могла показаться порывистой и нетерпеливой, но Сумак лучше знал своего мастера. Это было притворство. Винил создала себе образ. Пони считали ее безответственной, легкомысленной, неорганизованной, беспечной и, возможно, даже немного глупой. Этот тщательно созданный образ она проецировала на мир как DJ Pon-3.

Вестник Селены не была ни дурой, ни пустоголовой идиоткой. У Винил не было таланта к магии, не то что у Твайлайт или Старлайт, но она была признана одной из самых технически подкованных волшебниц во всей Эквестрии. Как и Старлайт, она использовала свои знания в области науки и инженерии, чтобы сделать себя опасной. Она делала больше, используя меньшее. Сейчас она создавала свой голос с нуля. И Сумак гордился тем, что стал ее учеником.

Вздохнув с удовлетворением, Сумак закончил еще один ряд камешков.

Скворечник стоял на полу незаконченным, а Сумак отдыхал на своей подушке. Его магия была немного истощена, исчерпана, и ему нужно было время, чтобы прийти в себя. Однако он уже почти закончил, и каменный скворечник выглядел потрясающе. Пеббл не переставала восхищаться им, и Сумак был рад, что порадовал ее.

Пеббл часто была несчастным жеребенком.

Перед Сумаком со звоном поставили тарелку с сухофруктами и несколькими печеньями. Когда он попытался взять одно из них, его рог заискрился, а затем угас, издав тихое потрескивающее шипение. В общем, вместо "встань и иди" у него получилось “хоть стой, хоть падай”. Винил присела на подушку вместе с ним, слегка толкнув его бедром, а затем левитировала печенье.

В большинстве случаев Винил отказывалась помогать ему, если только он сам не мог справиться, потому что хотела, чтобы он исследовал свои пределы, находил, где край. Поэтому в такие моменты, когда она все же помогала ему, это было значимо, важно и вызывало у Сумака прилив эмоций.

— Это впечатляет, — сказала Винил, почти идеально подражая голосу Октавии. — Ты разогрел клей, нанес его, левитировал скворечник, левитировал камешки, поворачивал и манипулировал всем, и делал это в течение нескольких часов. — Казалось, голос доносится из подушки.

— К тому же это выглядит потрясающе, — добавила Пеббл. — Выглядит лучше, чем я могла себе представить.

Сумак открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут Винил впихнула в него целое печенье. Не имея другого выхода, он начал жевать, глядя на Пеббл и отмечая мелкие детали на ее лице, которые показывали, что она счастлива. Изучая ее лицо, Сумак пришел к одному выводу: Пеббл была милой. Он моргнул один раз и пожелал, чтобы его мозг разъяснил ему эту ситуацию.

— Я скучаю по нашему каменному коттеджу на ферме камней, — сказала Пеббл, а потом тоскливо вздохнула.

Глава 11

Один камешек за другим, ряд за рядом тщательных, скрупулезных, кропотливых усилий. Таков был путь к совершенству. Сумак, несомненно, мог наклеить целую кучу маленьких камешков за один раз, но тогда могли появиться пробелы, изъяны, скопления крошечных фрагментов одного цвета. Это был тот случай, когда терпение будет вознаграждено.

— Так много зависит от одного доброго поступка, — рассеянно сказала Октавия, глядя в сторону Тарниша. Ей очень нравилось наблюдать, как он играет с Мегарой и Бумер.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Пеббл, пока Сумак прикреплял еще один крошечный камень к скворечнику.

— Пеббл, дорогая, все твое счастье — из-за одного доброго поступка. — Октавия повернулась и улыбнулась Пеббл, а затем обратила свое внимание на трудолюбивого жеребенка, стремящегося к совершенству. — Давным-давно жил-был молодой жеребенок, который находился на пороге взрослой жизни. Он совершил несколько ошибок, как это обычно бывает у жеребят. Да… ошибки были совершены… так или иначе, с этим жеребенком случилось нечто поистине ужасное, но что именно — не столь важно.

Октавия сделала паузу, глубоко вздохнула и продолжила:

— Важно то, что жеребенка спасла одна очень милая кобыла. Она была немного старше, немного мудрее, немного более настороженно относилась к окружающему миру. Когда она спасла его, некоторые могут сказать, что она спасла себя. Она обрела счастье, которого, возможно, не знала бы в ином случае. Она забрала его домой, чтобы он мог привести себя в порядок.

Когда Октавия сделала небольшую паузу, Пеббл посмотрела на отца. Скворечник, над которым он работал вместе с Мегарой и Бумер, был закончен. Кобылка моргнула раз, два, а на третий вернула свое внимание к Октавии, которая как раз собиралась начать говорить снова. Пеббл вздохнула, в чем-то довольная, а Сумак продолжил свой кропотливый труд.

— В плодородной почве этот жеребенок расцвел и стал самим собой, тем жеребенком, которым он должен был стать. С некоторыми правильными и достойными примерами для подражания этот жеребенок изменился и окреп на путях добра. После нескольких приключений, а их на самом деле было немало, он спас своенравную кобылу. Само по себе это не кажется чем-то особенным, но это так. Он спас заблудшую кобылу, обеспечив ей жизнь, и благодаря одному бескорыстному доброму поступку эта кобыла смогла совершить свой собственный добрый поступок. Она спасла и приютила маленького любопытного жеребенка.

Сумак сделал паузу, чтобы посмотреть на Октавию.

— Спасти жеребенка оказалось недостаточно, и эта своенравная кобыла поняла, что должна спастись сама. Так она и сделала, или попыталась сделать это. Она приложила немало усилий, и со временем и стараниями у нее получилось довольно замечательно. — Октавия улыбнулась, потянулась и потрепала Пеббл по носу. — Вот так добрые дела могут стать причиной хороших поступков. Потому что Мод поступила правильно; потому что она была хорошей пони; ты существуешь, Пеббл, и, более того, существует Сумак. Так много зависит от одного доброго поступка, и все великие дела, которые вы делаете вместе, возвращаются к тому моменту, когда Мод решила поступить правильно как пони.

— Я никогда об этом не думала, — призналась Пеббл, пока Сумак продолжал заниматься своим делом.

— Потому что Мод поступила правильно, потому что она поступила нравственно, мы с Винил познали счастье, о котором я и не подозревала. — Улыбка Октавии исчезла, и она сидела, покачивая головой. — Мы вчетвером вместе совершили несколько добрых дел, а что касается Тарниша и Винил, то они вдвоем… — ее слова оборвались, и она стала совсем мрачной.

— Мам? — Пеббл произнесла единственный слог мягко, и он прозвучал немного неуместно, когда она его произнесла.

— Прости, мне нужно время. — Октавия сглотнула и принялась растирать передние копыта, выглядя при этом расстроенной и страдающей. — Я просто вспоминаю тот день, когда мы с Мод получили известие о смерти Винил и Тарниша. Была зима, как и сейчас, и ты была совсем маленькой, Пеббл. Ты родилась совсем недавно. Принцесса Селестия приехала на ферму камней с целым отрядом солдат. Она была убита горем. — Потянувшись вверх, Октавия вытерла глаза, а затем, опустив переднюю ногу, вернулась к растиранию передних копыт.

Пеббл молча смотрела на отца, потом перевела взгляд на Сумака.

— Никогда не осознаешь, что у тебя есть, пока не лишишься этого, — продолжала Октавия. — Какое-то время казалось, что нам с Мод придется справляться с этим в одиночку, только друг с другом. Тогда я поняла, что мы должны оставаться вместе, несмотря ни на что. И снова все возвращается к тому единственному моменту доброты, к одному доброму поступку. Так много зависит от одного доброго поступка.

Все скворечники были закончены и стояли в ряд. Сумак, глядя на них, не мог отделаться от мысли, что один из них не похож на другой. К его удивлению, его фаворитом оказался не его собственный, а Пинки Пай и Трикси. Пинки Пай хотела пряничный домик, а Трикси — скворечник, похожий на вардо, цыганскую повозку. Компромисс дал потрясающие результаты. Деревянные катушки были разрезаны пополам, чтобы сделать колеса для повозки, и дерево было немного изменено, чтобы придать ему более похожий на повозку вид. Пинки раскрасила его так, что он стал похож на пряник, и получился очень реалистичным и настоящим.

Каменный домик, который он сделал вместе с Пеббл и Октавией, по его мнению, был неплох. Для Сумака опыт, полученный при его строительстве, был важнее скворечника. Он был доволен тем, что у него получилось, потому что считал его совершенным.

Твинклшайн и Лемон Хартс сделали свой скворечник очень похожим на дома Понивилля и даже "позаимствовали" идею превратить веревочные пряди в солому. Он не был причудливым, но выглядел уютно, и две кобылы, казалось, были довольны своими усилиями по созданию совместного дома. Они тратили меньше времени на строительство и больше на болтовню друг с другом за чаем. Для них это было одним из способов общения.

Дом Мод и Винил был не столько домом, сколько крошечным замком, с башнями, укреплениями и зубцами. Деревянные блоки были добавлены, покрашены, и в целом получился могучий дом-крепость. Сумак понял, что это естественный результат объединения интересов двух кобыл. Винил была инженером, а Мод любила камень. Это был компромисс, который устраивал обеих.

Но была и тот, что не был похож на другие. Скворечник Мегары был… страшным. Тарниш придал ему форму, чтобы он больше походил на голову его дочери, а затем раскрасил, чтобы он как можно больше походил на Мегару. Отверстие скворечника представляло собой пасть Мегары с нарисованными зубами, а ее нарисованные глаза были скрещены, чтобы она могла наблюдать, как птицы залетают внутрь. Это был скворечник из ночных кошмаров, и Сумак с ужасом думал о птицах, которые могли бы сделать его своим домом весной.

Бумер, казалось, гордилась тем, что внесла свой вклад.

— Это было очень весело, Тарниш, спасибо. — Твинклшайн благодарно кивнула хозяину, а затем взглянула на Лемон Хартс. — Спасибо, что создала для меня дом, Лемон. — При этих словах обе кобылы захихикали, обмениваясь друг с другом любящими взглядами.

— Эй, не надо об этом. — На роге Тарниша сидел крошечный древесный дракончик, а на его длинной шее примостилось могучее мантикорское отродье. Бумер дремала, а Мегара выглядела так, словно в любой момент могла задремать. — Итак, что мы будем делать в обед?

— Есть пирог^[1], — отрезала Мод, чем вызвала несколько смешков.

— О, это хорошая идея, — пискнула Пинки, подпрыгивая на месте. — Я приготовила несколько пирожков на завтрак, а на обед могу сделать несколько пирогов и… о, подождите, ТЫ СНОВА ЭТО СКАЗАЛА! — Став ещё более тёмно-розовой, Пинки Пай повернулась, чтобы посмотреть на сестру. — Ну вот, я чувствую себя глупо. — Опустив уши, Пинки Пай нервно и смущенно хихикнула.

Сидя в удобном кресле, Трикси моргала и подергивала одним ухом, в такт открывающимся и закрывающимся глазам. Лемон Хартс и Твинклшайн все еще хихикали над своей шуткой, и от этого было еще смешнее. Сумак не совсем понимал, что происходит, но знал, что что-то смешное. Октавия и Винил смотрели друг на друга, Винил вздергивала брови, а Октавия краснела.

— Я бы не отказался съесть немного пирога, — сказал Сумак, не подозревая о скрытом смысле своих слов и не понимая, что поджигает спичку в комнате, переполненной динамитом. Бедный жеребенок, сам того не понимая, ввязался в коварный замысел Мод, и реакция на его слова последовала незамедлительно.

Не говоря уже о разрушительных последствиях, которые обычно бывают в комнате, полной динамита.

С мощным фырканьем Пинки Пай засунула копыто в рот и прикусила его, при этом все ее тело затряслось. Глаза Мод чуть расширились, но эффект был настолько мизерным, что большинство пони не смогли бы его заметить. Покраснев, Лемон Хартс стала оранжевой, превратившись в другой вид цитрусовых, и прижалась к Твинклшайн, сдерживая смех, который вместо этого вырвался наружу в виде слез. Из глаз Лемон Хартс, теперь уже Апельсин Хартс, вытекал драгоценный сок, и она явно была цитрусом, нуждающимся в выжимке.

— Это снова инцидент за ужином, — проворчала Мод, в то время как ее муж плюхнулся на пол, а Мегара зарычала, в то время как ее отец завыл. — Мне нужно быть осторожнее в выражениях. Я могла бы стать Элементом Смеха…

Пеббл, сверкнув глазами, покачала головой:

— Это смешно, потому что это имеет двойной смысл, верно? — Она стала очень темного коричневого цвета и с каждой секундой становилась все темнее, как пережаренное кофейное зерно. И тут Пеббл сломалась: она издала визг, закрыла лицо передними ногами и свернулась калачиком на полу, при этом визжа, как перевозбужденный чайник — эту черту она, несомненно, унаследовала от своего отца, Типота.

Одной передней ногой Пинки Пай прижималась к сестре, а копыто другой грызла, пытаясь сдержать смех. Из ее глаз текли слезы, и, похоже, ей было трудно дышать. Трикси смотрела на нее отстраненно, уголки ее рта подергивались и тянулись вверх, а ухо продолжало покачиваться вверх-вниз.

— Мне нравится есть пироги Пеббл, — сказал Сумак, не понимая, что в этом смешного. — Она прилагает много усилий, чтобы придать пирогу презентабельный вид. Ее пирог всегда безупречен, и мне всегда немного жаль, что я его испортил и сделал грязным. — Сумак покраснел, не понимая, почему, и продолжил: — Однажды пирог Пеббл был сырой и немного противный, но я все равно его съел, потому что она еще только осваивалась, и я не хотел, чтобы ей было стыдно за то что она подала мне сырой и неряшливый пирог. Лемон Хартс сказала мне никогда не позволять кобылкам чувствовать себя пристыженными.

Вздрогнув, Пинки потеряла способность дышать и упала на пол, завывая от смеха и сжимая живот копытами, одно из которых было в слюне. Она хрипела и кашляла между приступами смеха, а Мод с видимым безразличием смотрела на свою корчащуюся, почти задыхающуюся сестру.

Без предупреждения Трикси взорвалась:

— ХАХАХАХАХ, Великая и Могущественная Трикси испытывает неловкий смех и получает от этого огромное удовольствие! — Рокочущий голос Трикси полностью заглушил визг Пеббл. — Позже Великая и Могущественная Трикси пожалеет об этом, а пока — ХАХАХАХАХАХ!

— Со мной сейчас произойдет несчастный случай! — задыхаясь, крикнула Октавия, хватаясь за бока. — Дурацкая беременность!

Рог Винил вспыхнул, а потом она и Октавия исчезли, несомненно, они удалились в ванную. Сумак смотрел на царящий вокруг хаос, моргал, качал головой и думал, почему взрослые такие странные. Без всякого предупреждения Лемон Хартс исчезла, и Сумак подумал, не ушла ли она тоже в туалет.

Пока ее отец катался по полу, Мегара била его хвост своей широкой лапой, но свои выдвижные бритвы она держала при себе. Бумер, раздосадованная тем, что ее насест неустойчив, метнулась по полу, взбежала по ножке стола, перелезла через стол и нырнула внутрь птичьего домика, чтобы спокойно вздремнуть.

С криком Пеббл поднялась на копыта и выбежала из комнаты, хихикая, плача и распушив хвост. Сумак подумал, не бежит ли она тоже в поисках ванной. Он все еще не понимал, что тут смешного, и не знал, что думать о том, что Мод теперь смотрит на него.

— Что смешного? — спросил Сумак, и когда он заговорил, ноздри Мод раздулись.

Бока Мод поднимались и опускались самым необычным образом, отчего ее платье слегка вздрагивало:

— Когда-нибудь, Сумак, когда ты станешь старше, ты будешь вспоминать этот день… и смеяться.

¹↑ В семье Пай (пирогов) пироги не только едят, но и едят.

Глава 12

Вода, каскадом бьющаяся о бледно-зеленую эмалированную чугунную ванну на когтистых ножках, издавала громоподобный звук, пока наполнялась. Ванная уже наполнялась паром, и Пеббл не терпелось забраться в ванну, где было бы тепло. Она была слишком мала, чтобы залезть туда самостоятельно, — ее приходилось понемногу продвигать, а если бы она просто плюхнулась туда, было бы очень больно. Но понемногу? Жжение и его предвкушение были восхитительны.

Сидя на унитазе, она почувствовала тепло, исходящее от маленькой черной кованой печки, и посмотрела на мать. Они обе были голыми, и Пеббл чувствовала себя немного неловко из-за этого факта. Нагота матери ее не беспокоила, а вот ее собственная — точно. Без платья, без какой бы то ни было одежды были видны ее булки, большие бедра и все лишнее вокруг ее живота. Все это было уродливо, и она это ненавидела. Она сидела, плотно сжав бедра, потому что в ней были части тела, которые были намного, намного уродливее других частей, и ей совсем не нравились два новых дополнения к ее телу, которые все росли. Она возмущалась жестокой тиранией биологии.

— Мама, могу я задать тебе вопрос земного пони? — Пеббл посмотрела на маму и стала ждать ответа.

— Ну, ты же земная пони, и ты только что задала мне вопрос, значит, ты его задала, — сказала безэмоционально Мод, — и ты разве не можешь называть меня как-нибудь вроде "мамочка" или "мам"… тебя это не убьет?

— Но это серьезный вопрос. — Щеки и живот Пеббл стали теплыми от смущения, пока она раздумывала, не оставить ли свой вопрос при себе. Прислушиваясь к звуку горящих в маленькой печке дров, ее уши подергивались от каждого хлопка и треска. Ванна наполнялась долго, а в данный момент казалось, что даже слишком долго. Как и кастрюля, за которой следят, ванна никогда не наполняется.

Стоя рядом с ванной, Мод опустила копыто в воду, подержала его там и на мгновение сосредоточилась. Через несколько секунд она сказала:

— Примерно от сорока до сорока четырех градусов. Идеально. — Затем она так и замерла, держа копыто в воде.

— Мама, когда и как ты узнала, что папа — тот самый? — спросила Пеббл, постукивая двумя передними копытами друг о друга. — Как твои чувства земного пони подсказали тебе, что он тот самый? Мои чувства всегда такие сбивающие с толку и подавляющие. Они слишком сильны, и мне приходится пытаться от них отгородиться.

— По-моему, ты еще слишком молода, чтобы беспокоиться об этом…

— Просто ответь на вопрос! — потребовала Пеббл, ее нетерпение проявилось в бесстрастном хныканье.

Вздохнув, Мод повернулась и посмотрела на дочь со своим обычным сонным выражением лица. Голая Пеббл в этот момент казалась еще более уязвимой, и она не могла смотреть матери в глаза, пока ее передние копыта отбивали чечетку. С плеском Мод подняла копыто из ванны, встряхнула его и опустила на пол, где оно оставило сырое пятно на каменном полу.

— Я заставила твоего отца молчать, просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Это было глупо с моей стороны, но на самом деле я была взволнована и подавлена им, и мне было проще справиться со всеми своими чувствами, промолчав и попытавшись разобраться с ними. Это был просто глупый поступок. Когда он заволновался и начал изливать мне свое сердце, я просто поняла. Он был тем самым. Это было похоже на звон колокола, и все мои чувства земного пони оповестили меня о том, что я только что нашла своего идеального спутника и партнера для размножения.

— Да, но как? — Пеббл посмотрела маме в глаза, и ее крошечные ноздри раздулись.

— Предчувствие. Инстинкт. Просто это… чувство. Когда ты просто знаешь, и все кажется безмятежным и правильным. — Мод на мгновение остановилась, моргнула, а когда продолжила говорить, в ее голосе прозвучало любопытство. — А еще было странное, постоянное возбуждение, которое никак не проходило, и я тогда подозревала, что оно магического происхождения. Я до сих пор иногда чувствую это, когда мы с ним разлучены, и меня охватывает сильный инстинкт, требующий, чтобы он был рядом. Чтобы он был рядом со мной.

Поджав губы, Пеббл надула щеки и сосредоточила свое внимание на дровяной печи. Пока она смотрела на нее, мать выключила воду, и когда Пеббл подняла голову, чтобы посмотреть, она увидела, что мать идет за ней. Встав на две ноги, Мод подняла Пеббл с унитаза, прижала к себе, немного обняла и поцеловала в голову, чуть выше глаз.

— Быть земной пони очень сложно, — ворчала Пеббл.

На двух ногах Мод подошла к ванне, которая была уже полна, и свесила Пеббл над водой. Движимая инстинктом, Пеббл начала брыкаться, перебирать ногами, и маленькая ворчливая кобылка нахмурилась, не особо заботясь о своих инстинктах в данный момент. Мод немного опустила дочь, и Пеббл зашипела, когда ее копыта попали в горячую воду. Контраст прохладного воздуха и горячей воды в ванне был восхитительным, и Пеббл задрожала от предвкушения предстоящего погружения.

Будет жарко, слишком жарко, а потом воздух в ванной станет еще холоднее. Ее пухлые копытца брыкались, двигаясь сами по себе, как у большинства млекопитающих, когда их держат над водой, и копытца плескались, погружаясь в воду. Ее погружали в воду понемногу, и Пеббл знала, что больше всего будет жалить, когда в воду попадет ее живот — ну, живот и два самых нежеланных пополнения. Горячая вода причинит им наибольшую боль, и Пеббл стиснула зубы, когда в воду погрузилась еще большая часть ее тела.

По крайней мере, ее мать была осторожна и медлительна.

— Горячо, горячо, горячо! — пробормотала Пеббл, и осторожный процесс окунания на секунду остановился, чтобы она могла прийти в себя. Появился страх, так как Пеббл не любила, когда ее держат на весу, и паника присоединилась к предвкушению, заставляя сердце колотиться. — Мама, я думаю, Сумак — это тот самый.

— Ты еще слишком мала для таких выводов, — спокойно ответила Мод.

— Это не делает их менее правдивыми, — возразила Пеббл, пока мать продолжала понемногу погружать ее в воду.

В голосе Мод по-прежнему звучало любопытство:

— Я никогда не говорила, что это неправда, просто ты еще слишком молода, чтобы прийти к такому выводу. Слушай, я уважаю тебя, твои инстинкты и предчувствия как земного пони. Но как твоя мать, я могу не согласиться с некоторыми вещами. Но мы всегда можем поговорить об этом, никогда не забывай об этом. Просто помни, что я твоя мама, и у меня есть свои собственные чувства из-за любви к тебе как к дочери.

С шумом и плеском Пеббл опустилась в ванну, которая была достаточно глубокой, чтобы она могла в ней балансировать. Ее грива и хвост развевались вокруг нее, пытаясь парить в воде, и она смотрела на мать яркими, любопытными глазами. Любящими глазами. Маленькая кобылка наблюдала, как ее мать перекинула одну ногу через край ванны и начала медленно, осторожно погружаться в воду. Когда задняя нога Мод коснулась поверхности воды, раздался всплеск, земная кобыла издала осторожное шипение между стиснутыми зубами.

Время купания — лучшее время, потому что можно было говорить о чем угодно.

После утренних волнений в доме стало тихо. Некоторые ушли, чтобы навестить Адвентуса и подарить ему немного столь необходимого праздничного настроения. Другие немного вздремнули. Другие принимали ванну. Тарнишед Типот пил чай, и он был не один. Сумак сидел, положив подбородок на край стола, чтобы подпереть голову, и с интересом наблюдал за всем вокруг.

В кухонном очаге пылал огонь, наполняя кухню теплом и светом, прогоняя тусклые зимние тени. Винил Скрэтч двигалась по кухне в старческом темпе, подготавливая огурцы, чтобы сделать хлебные лепешки с маслом. Когда наступали постные времена, тонкие, почти как бумага, ломтики огурцов мариновали, а затем подавали между намазанными маслом ломтиками хлеба. Запах от стараний Винил был потрясающим: рассол, огурцы, лук, чеснок и острый сладкий перец.

Для Тарниша наступил момент Игнеуса, то есть присутствия жеребенка, которого он хотел бы назвать своим сыном. Присутствие Сумака помогло Тарнишу немного лучше понять своего тестя, ведь Игнеус был не самым простым пони для понимания. Хотя Тарниш любил своих девочек, он хотел сына и надеялся, что хотя бы один жеребенок у него будет.

Если бы Тарниш был немного внимательнее, он мог бы заметить, как Сумак навострил уши, и как жеребенок глубоко вздохнул, но он этого не заметил. Поэтому он был совершенно застигнут врасплох, когда маленький любопытный единорог задал свой вопрос.

— Агент Короны Какао убил бога, — начал Сумак. — Что случилось в Скайриче?

Едва не выронив чай, Тарниш задрожал, и паника нахлынула так сильно и внезапно, что почти захлестнула его. Тысяча кошмарных образов пронеслась в его голове, каждый из которых был ужаснее предыдущего, и с губ Тарниша сорвался слабый, почти незаметный хнык.

— Где же Винил в этих историях? — Сумак продолжал, не замечая нарастающей паники Тарниша.

— Агент Короны Какао — это смесь Тарниша и меня, — сказала Винил голосом Октавии, который, казалось, доносился откуда-то сверху, с потолка, а может, из светильника. Было очевидно, что ей еще нужно много практики с этим новым заклинанием.

Пытаясь контролировать свой телекинез, Тарниш поставил чашку на стол, глубоко вздохнул и задумался о более приятных вещах. Быстро повернув голову, он посмотрел на Винил и увидел, что с ней вроде бы все в порядке, но она хорошо умела все скрывать, во всяком случае, лучше, чем он. Поколебавшись, он облизал зубы языком и сделал еще один глубокий вдох.

— Сумак, мисс Йерлинг… она немного вольно обращается с этими книгами. — Он почувствовал, как к нему возвращается спокойствие, и Тарниш увидел яркие зеленые глаза Сумака за темными очками жеребенка. На мгновение Сумак стал так похож на своего отца, Флэма, что Тарнишу стало не по себе. Впервые он встретил Флэма в Додж-Сити Джанкшн…

— Но ведь ты убил бога, верно? — Сумак ждал, выглядя одновременно любопытным и встревоженным.

— Я… мы… ну, видишь ли… Сумак, — заикаясь, пролепетал Тарниш, не в силах сформулировать предложение. Еще один глубокий вдох, и Тарниш проговорил: — То, что там произошло, было очень сложно. Мисс Йерлинг пришлось все записать, чтобы как-то исцелиться. Случилось кое-что плохое. Много плохого.

— Правда ли, что принцесса Селестия уничтожила его? — спросил Сумак. — Скайрич, я имею в виду.

Услышав эти слова, Тарниш почувствовал, как напряжение в его груди немного ослабло, и следующий глубокий вдох дался ему немного легче:

— Да, Сумак, это правда.

— Как? — В голосе Сумака звучало изумленное недоверие. — Это же целый горный хребет и долины.

Тарниш навострил уши и прислушался к звукам, которые издавала Винил, шаркая по кухне. Его копыто начало постукивать по столу, но он не осознавал своих действий. Чайная чашка задрожала, когда он поднял ее, и он пролил немного чая, когда отхлебнул его. Облизав губы, он убрал чай, а затем посмотрел на стол, куда упало несколько капель кремово-коричневой жидкости.

— Принцесса Селестия была в гневе. Она думала, что потеряла своих друзей, и была убита горем. В ней было много эмоций… может быть, даже слишком много… Так или иначе, она улетела на восток, сама, оставив свою сестру принцессу Луну управлять Эквестрией. Я не знаю, что произошло, меня там не было, но в Эквестрии почти сорок восемь часов царила темнота. Она сказала мне, что обратила гнев солнца на это место, и отказалась говорить об этом больше.

— Дэринг Ду заявила, что солнце зашло на Скайрич, — сказал Сумак.

— Может, и так, Сумак… может, и так. — Тарниш почувствовал, что его паника ослабевает, и смог улыбнуться. Стремясь сменить тему, Тарниш отхлебнул еще чаю, а потом сказал: — Эй, я когда-нибудь рассказывал тебе о том, как меня ранили в попу? — Пока он говорил, он услышал, как Сумак глубоко вдохнул. Звук дыхания кольта был драгоценен для Тарниша по непонятным причинам. — Знаешь, у меня до сих пор есть оружие, из которого это было сделано. Оно выставлено на всеобщее обозрение. Я пришел домой и попросил Мод поцеловать меня туда, где бо-бо, чтобы мне стало легче. Она спросила, в какое место меня ранили, и я повернулся. Она укусила меня. Я заслужил это. Вот так и работает брак, Сумак.

— Это так здорово. — Сумак выдохнул эти слова, пока его уши поднимались и опускались.

— Да, когда кобыла любит тебя настолько, что кусает за задницу, это очень круто…

Глава 13

Юный Сумак веселился от души. Тарниш рассказал ему о Скайриче — совсем немного, — дал совет по поводу брака, чтобы его не укусили за задницу, и теперь обучал его искусству грубой мужественности. Ну, вроде того. Пеббл, Мегара и Бумер тоже принимали участие в этом уроке. Винил все еще двигалась по кухне, только теперь она готовила баночки с клубничным сиропом из клубники, выращенной в теплице.

Сказать, что Пеббл была склонна к соперничеству, значит преуменьшить. Хотя большую часть своего времени она могла выглядеть скучающей и не в своей тарелке, стоило ее чем-то увлечь, как она тут же преображалась, как сейчас, во время уроков по воспитанию мужественности.

На столе стояли разные бутылочки с Принцесс~Колой, некоторые открытые, некоторые нет, некоторые пустые, некоторые полные. Пеббл держала в копытцах Твайлайт~Колу, и в воздухе витал сильный аромат лаванды и огурца. Сумак не понаслышке знал, что Твайлайт обожает газировку со своим вкусом, не говоря уже о том, что аромат лаванды и огурца вместе может быть ее самым любимым на свете.

Без всякого предупреждения Пеббл рыгнула, разрушив тишину кухни вулканическим потоком. Сумак был впечатлен, это была неплохая отрыжка, учитывая, что она исходила от девушки, но он знал, что может быть лучше. В конце концов, Пеббл была всего лишь кобылкой, а он — жеребенком. Для него, как и для всех маленьких жеребят, быть мерзким и отвратительным было все равно что дышать.

— Пеббл, мне кажется, ты не очень-то старалась, — сказал Тарниш своей дочери, и его слова вызвали презрительный взгляд суженных глаз. — Не смотри на меня так! Я слышал, как ты стараешься, и знаю разницу. А теперь перестань разочаровывать.

Прижав уши к голове, Пеббл, только что вышедшая из ванны, начала осторожно, маленькими глотками пить Твайлайт~Колу, как будто пускала пузырек за пузырьком, запасая шипучую жидкость для будущих взрывных вульгарных выходок. Сумак знал Пеббл, он был знаком с ее нынешним выражением лица по тому, как она наморщила нос. Увидев ее в таком виде, он почувствовал легкий страх — да, Пеббл была страшной.

У Мегары были некоторые проблемы с питьем из бутылок из-за прикуса, и ей приходилось как бы вливать напиток в рот. За этим было забавно наблюдать, и Мегара, будучи по натуре доброй, не возражала, когда другие смеялись, когда она откидывала голову, чтобы попить. Пока что Мегара не рыгала, но Сумак надеялся на это. В кухне, на оживленной кухне, притаилась львица, заполненная газом.

Сидя на краю стола, Бумер грызла металлическую пробку от бутылки, причмокивая с драконьим восторгом. Сумак считал, что в таком виде она выглядит довольно мило, ведь "милые" — это не только пони, но и не пушистые эквинные. Однако Бумер была милой. Она также была главным источником неразберихи в жизни Сумака, поскольку он никак не мог определить природу их отношений.

Это дало ему возможность понять отношения Твайлайт и Спайка.

Без всякого предупреждения Сумак изверг из себя то, что, как он знал, должно было стать эпической отрыжкой. Началось все с небольшого, почти слабого звука, но он становился все громче и громче. Пеббл вцепилась в свою бутылку, глаза ее расширились. У Мегары отвисла нижняя челюсть, и она навострила уши. Бумер перестала есть, на ее лице появилось выражение рептилоидного благоговения.

— Фигасе, какая жуть! — Голова Тарниша начала одобрительно покачиваться вверх-вниз, и он добавил: — Посмотрите, как он продвигается… он просто не думает останавливаться! Продолжай, Сумак!

Сумак с готовностью откинулся на спинку кресла и пустил все на самотек. Да, он больше ничего не сдерживал. Не было ни вины, ни стыда, ни, самое главное, Лемон с ее смущающими, отвлекающими взглядами. Глаза Бумер теперь были широко раскрыты, а когда она с благоговением вдохнула, то издала слабый хриплый звук. Винил перестала нарезать клубнику, сняла темные очки и уставилась на своего ученика, словно оценивая его.

— Я чувствую себя отвратительно и неполноценно, — проворчала Пеббл и опустилась на стул.

Сумак уже чувствовал головокружение, но не собирался останавливаться. У него было лучшее "лошадиное лицо" с глупыми, перекошенными глазами и странно растянутыми губами. Его ноздри ужасно жгло, отчего зеленые глаза слезились, но он противился боли, поднимаясь к крещендо. Жеребенок втайне надеялся и мечтал, что принцесса Селестия заметит его в один из таких моментов, заметит, похвалит, возвысит и превратит в аликорна в знак признания его беспримерного, непревзойденного совершенства… нет, нет, она возведет его в ранг РЫГОкорна. Да, он будет первым.

У него заслезились глаза в то время, когда он услышал, как открывается дверь черного хода, а затем знакомый, родной голос сказал:

— Что это, черт возьми, такое?

Твинклшайн вошла в кухню из прихожей, все еще присыпанная снегом, как раз в тот момент, когда крещендо Сумака достигло апогея. Она уставилась на него, ее глаза сначала расширились, потом сузились. Сумак, почти лишившийся воздуха, почти лишившийся газов, изо всех сил рвался к финишу, уже не заботясь о жизни и смерти под копытом Твинклшайн. Он был в ударе.

Прямая, свежевымытая грива Пеббл развевалась на порывистом ветру, и она пробормотала:

— Мне нужно еще раз искупаться.

А потом все закончилось, как и должно заканчиваться, и Сумак опустел и задыхался.

— Я очень разочарована, — сказала Твинклшайн, неодобрительно покачав головой.

— Вот что ты получаешь, когда бросаешь на произвол судьбы присмотр за мелкими. — Тарниш держал голову высоко поднятой, но его уши были прижаты в знак покорности. — Послушайте, я жеребец, и у меня нет оправданий. Это то, что я делаю на своей собственной кухне.

— Чему ты учишь моего жеребенка? — заявила Твинклшайн со всей наглой дерзостью, на которую только была способна.

— Но я…

— О, помолчи! — потребовала Твинклшайн, подняв одно копыто и пренебрежительно махнув Тарнишу, отчего тот замолчал, а Винил захрипела от смеха.

Сумак наблюдал, как перламутровая кобыла уверенной походкой направилась вперед и подняла со стола бутылку Селестия~Кола. Немного помудрив, она откупорила крышку:

— Учти, Сумак, Селестия~Кола — самая газированная из всех кол, почти в два раза сильнее, чем остальные. — Ничего больше не сказав, она откинула голову назад и стала пить из бутылки ужасающими, безрассудными глотками, позволяя напитку проникать в горло. Он сильно пенился, поэтому она старательно втягивала его.

Бумер проглотила остатки крышки от бутылки, зашипела и спрыгнула со стола на стойку, а затем взбежала на шею Винил и уселась на рог единорога-альбиноса. Мегара все еще пыталась прийти в себя после того, что сделал Сумак, и, казалось, была ошеломлена тем, что делала Твинклшайн.

— Папочка, мне страшно, — прошептала Пеббл.

— Мне тоже, детка, мне тоже, — ответил он.

Винил на мгновение пригнулась под стойкой, а когда ее голова снова появилась, то на ее голове, словно каска, красовалась большая металлическая миска для замешивания молока. Бумер, которая, предположительно, находилась под миской, уцепившись за рог Винил, не было видно. Тяжелая стальная крышка от кастрюли была поднята и находилась перед мордой осторожной кобылы, как щит.

Твинклшайн глотала колу между зубами, и щеки ее были выпуклыми. Она подпрыгивала на копытах, отчего на пол падали снежинки, а ее пастельно-розовая грива покачивалась. Сумак был охвачен предвкушением и ужасом, который, как он надеялся, продлится долго. Тарниш, возможно, предчувствуя свои последние минуты, подхватил Пеббл на копыта, и маленькая кобылка прижалась к шее отца, раздувая ноздри от ужаса.

Сумак испустил испуганный крик, когда Мегара вытащила его из кресла и заключила в свои объятия. Она была сильной, пугающе сильной, и с легкостью поддерживала его ослабевшее тело. Прижав его к себе, она обернула вокруг него свои кожистые, жуткие крылья, и Сумак оказался в мохнатом, страшном коконе безопасности.

Сумака охватило необычное чувство, когда Твинклшайн открыла вторую бутылку Селестии~Колы, которая шипела при откручивании крышки. Что она делает? Что она будет делать? Кто выживет и что от них останется? Предвкушение зашло слишком далеко, и Сумаку нужен был финал, каким бы ужасным он ни был. Ему нужно было завершение, развязка, даже если она оставит на этой стороне планеты дымящийся, светящийся кратер, видимый из космоса. Твинклшайн пригубила бутылку, как показалось, одним глотком. Первая бутылка образовала скважину, а вторая наполнила пресловутый бак.

И тут, без предупреждения, случилось то, что случилось.

Это был не столько звук, сколько сила, и ощущение этой силы было таким же мощным внутри его головы, как и снаружи. Сумак чувствовал, как вибрируют все его зубы, и от этого странного жужжания глазные яблоки заслезились, а сами они тоже завибрировали. Он оглох, а может, и нет — сила была всем, что он осознавал. Казалось, он стал единым целым с Силой, и вся локализованная вселенная вокруг него теперь резонировала на частоте того, что выходило изо рта Твинклшайн.

Его зрение расфокусировалось, и теперь перед ним стояли шесть Твинклшайн — каждая из них была одного из оттенков радуги, и все они испускали ужасающий звук, который был предсмертным криком Вселенной. Громкость звука увеличилась в шесть раз, достигнув невыносимого уровня, и Сумак понял, что стал свидетелем конца всего сущего. Вот так все и закончилось — не взрывом, не хныканьем, а… Брыыггр.

Возможно, это была особенность модуляции высоты тона, но мир превратился в калейдоскоп, перемешанный, искаженный калейдоскоп, а различные Твинклшайн продолжали свои ужасающие предсмертные песнопения. Сумак почувствовал звон, и жеребенку потребовалось несколько долгих, полных замешательства секунд, чтобы определить, что каждый металлический предмет на кухне поет, как камертон.

Магия бездонной смерти Твинклшайн была столь ужасна, что к ее хору проклятых присоединились неодушевленные предметы, и все вместе они пели песню о конце вселенной. Тяжелый деревянный кухонный стол заскрипел по каменному полу, и всевозможные предметы на нем норовили упасть, подпрыгивая.

— Нет никаких богов, — сухо заметила Пеббл кротким голосом, который едва можно было расслышать за ревом ярости, — есть только монстры.

Секунды растянулись в микровечность, и время потеряло всякий смысл. Осталась только ярость силы, неописуемая новая форма физики, выходящая за рамки звука. Это было нечто, что, несомненно, эхом прокатится по ледяному, пустому вакууму космоса, неся с собой ужас, страдания и холодное знание о наступлении Конца.

А потом все закончилось так же внезапно, как и началось. Сумак не мог понять, жив он или мертв, а может быть, перешел в какую-то новую плоскость бытия. Мир стал пугающим, неизвестным, это был новый мир, странный мир, которым управляла Твинклшайн, богиня Грегорианских Песнопений Смерти из Бездны.

Откуда взялась такая всесокрушающая ярость?

Твинклшайн облизала губы, усмехнулась и бросила на Тарниша дразнящий взгляд. Хихикая и упиваясь собственной удалью, она уселась в кресло, где сидел Сумак до того, как Мегара утащила его в свои объятия. Она вырвала Сумака из лап Мегары и прижала к себе, глядя ему в глаза с любящей материнской улыбкой.

— В школе принцессы Селестии для одаренных единорогов проводились конкурсы, — сказала она Сумаку успокаивающим, утешающим голосом, прогоняющим ужас. — Принцесса Селестия научила меня этому, после того как мое мастерство привлекло ее внимание. Она, знаешь ли, может прорыгать весь драконий алфавит.

Ошеломленный Сумак ничего не ответил, но продолжал сидеть, глядя в лицо Твинклшайн.

— Я научу тебя своим секретам, — пообещала Твинклшайн, — и однажды, когда ты будешь готов, ты будешь стоять в яблоневых садах, споешь, и Биг Мак узнает, что я не вырастила неженку. — Передней ногой она смахнула гриву Сумака с его морды и разгладила ее, погладив при этом его уши. Она озорно рассмеялась и посмотрела на Тарниша.

— Если вы так себя ведете на собственной кухне, то вам действительно следует улучшить свою игру, мистер Типот…

Глава 14

Трикси вернулась, и Сумак был очень рад ее видеть. Настолько, что почти не сопротивлялся, когда его держали на копытах. Да он и не особо сопротивлялся, а короткие моменты сопротивления были скорее демонстрацией. Когда их шерсть терлась друг о друга, раздавалось приятное шуршание, сопровождаемое щекочущим электрическим треском. От матери пахло озоном и магией, и его магическое чутье подсказывало, что мать недавно сотворила какое-то заклинание великое и могучее.

Он не стал спрашивать, да ему было и все равно.

В прохладной комнате лучше прижиматься друг к другу, а Сумак не возражал против тепла. Он закрыл глаза, отдаваясь моменту, и, прижав ухо к горлу матери, услышал стук ее сердца — очень обнадеживающий звук. От тепла и нежности объятий ему почти что захотелось спать.

— Как Адвентус? — спросил Сумак, пытаясь не зевнуть.

— О, ему уже гораздо лучше после того, как Лемон Хартс проведала его. — Пока Трикси отвечала, она ласково погладила Сумака по шее. — Забавно, что она такая, правда? Наверное, это самое трудное в любви к Лемон — делить ее с другими пони.

Приоткрыв один глаз, Сумак мельком взглянул на Лемон Хартс, которая сидела с Мегарой и Пеббл. Несомненно, она слышала. Ему было приятно осознавать, что все идет своим чередом и скоро они станут семьей, настоящей семьей, скрепленной документами и чернилами. Он подумал, не подшутить ли над ней, но момент был слишком приятным, чтобы портить его.

— Ты любишь Лемон? — спросил он приглушенным голосом.

— Да, я не могу этого отрицать. — Трикси на мгновение замолчала, и Сумак не заметил, как она перевела взгляд на Лемон, как и не заметил самодовольного взгляда Лемон, выражавшего удовлетворение. — Я очень люблю ее, Сумак. Примерно так же, как люблю тебя.

На мгновение до него донесся мягкий баритон Тарниша, но Сумак не обратил внимания на его слова. Он услышал, как Мегара издала лепечущий звук, а затем раздался смех Октавии. Почти довольный, он потерся щекой о маму и с наслаждением ощутил приятное тепло от близости с самой важной пони в его жизни.

— Мам?

— Да, малыш?

— А кто такой неженка? — Сумак почувствовал странную тишину, сопровождавшую его вопрос. Да, он ее почувствовал. Некоторые молчания можно было услышать, как бы странно это ни было, а другие — почувствовать. Эту он почувствовал, и в глубине души жеребенок подумал, не совершил ли он ошибку. Его мать напряглась, и он почувствовал, как напряглись ее мышцы, когда она обняла его.

— Ну, малыш… как ты думаешь, что такое "неженка"? — спросила Трикси.

Опять тишина. Сумак прислушался, пытаясь уловить хоть какой-то звук, но ничего не было. Еще больше Сумак задумался, не сделал ли он что-то не так, произнеся слово "неженка". Он постарался не думать об этом, а вместо этого сосредоточился на том, чтобы придумать ответ, причем хороший ответ. Долго думать не пришлось, и он вспомнил школу.

— В школе я слышал, как один жеребенок сказал другому жеребенку, что он маменькин сыночек.

Из удушающей тишины раздался звук, достаточно смелый, чтобы вырваться наружу, и Сумак не сомневался, что это была Лемон Хартс, потому что она издала самый отчетливый разочарованный вздох, который невозможно было перепутать. Сумак не раз становился объектом таких вздохов, и он хорошо их знал.

— Да, полагаю, это одно из определений неженки. — Говорила Лемон Хартс, и в ее голосе прозвучала жесткость, которая почти испугала Сумака. — Это социальное воспитание, которое заставляет маленьких жеребят стыдиться близости с матерью, и это причиняет им боль… на самом деле, это причиняет боль всем нам. Маленькие жеребята, которые растут вдали от своих матерей, обычно становятся жеребцами, которые отдаляются от своих жен.

— Ладно, Лемон, давай не будем устраивать из этого хороший и правильный припадок…

— Послушай, Октавия, я просто констатирую простую и очевидную истину.

— Я знаю, что это так, Лемон, но давай не будем расстраиваться из-за этого.

— Ладно, хорошо. — И снова раздался характерный вздох Лемон Хартс, на этот раз в качестве знака препинания.

Сумак подождал и, когда вновь воцарилась тишина, задал еще один вопрос:

— Что, по-твоему, быть неженкой означает для Биг-Мака? — Даже когда он говорил, он почувствовал, как Трикси вдохнула, глубоко вздохнула и прижалась к нему. Он чувствовал себя странно, задавая вопросы о мотивах Биг Мака, как будто он не должен был задавать вопросы взрослым в своей жизни и спрашивать, почему они делают то, что делают, но это беспокоило его, и он должен был знать.

— Иногда, Сумак, я забываю, насколько ты умен, а тут ты сам мне напоминаешь об этом. — Трикси сделала еще один глубокий вдох, чмокнула губами, а затем прижала мордочку к одному из ушей Сумака. — Сумак Эппл, я собираюсь кое-что сказать, и это будет довольно прямолинейно. Я буду верить, что ты достаточно умен, чтобы воспринять это правильно, хорошо?

— Хорошо. — Сумак почувствовал, как затрепетало его ухо, когда губы Трикси прикоснулись к нему.

Сидя в тишине, Трикси не ответила, но продолжала молчать, прижимая к себе жеребенка. До остальных доносились слабые звуки бормотания, но Сумак не обращал на них внимания и не пытался понять, о чем идет речь. Слабое цоканье крошечных коготков предупредило его о том, что Бумер вскарабкалась на него, как на дерево, а затем взобралась на Трикси и уселась на ее рог.

— Знаешь, я думаю, что талант Лемон связан с сердечными делами, — сказала Мод голосом, достаточно громким, чтобы ее было хорошо слышно. — Все говорит о том, что ей удается удерживать пони вместе, сохраняя здоровые отношения. Ты согласна, Октавия?

— Несомненно.

— Октавия, ты всенепременно должна быть такой шикарной? — спросила Мод.

— Ну… да… — сухо и остроумно ответила Октавия. — Она как садовник, только с пони, тщательно культивирующий рост отношений вокруг себя. Как будто она стремится создать семью, или дружбу, или что-то в этом роде.

— Или что-то в этом роде. — Мод звучала не то чтобы шикарно, но довольно сухо.

Хотя Сумак этого не видел, Пеббл смотрела на мать широкими, обожающими глазами, несомненно, впитывая все, ведь Пеббл так хотела подражать матери, быть своей матерью. Тем временем Мегара пыталась полушутя напасть на хвост отца, надеясь, что он сдвинется с места и ей будет с чем поиграть.

— Биг Мак — очень простой и очень хороший пони, — начала Трикси, и все пони замолчали. — Я слышала много разговоров о том, кто он и что он, и некоторые пони говорят, что Мак немного отстал от жизни. Я с этим не согласна… нет, Трикси с этим не согласна.

Сумак подождал, пока его мать прочистит горло.

— Фанатик — это тот пони, который навязывает свои взгляды другим пони, — сказала Трикси, и от волнения ее голос заметно напрягся. — Биг Мак старомоден, в этом нет никаких сомнений. Но он не лезет из кожи вон, чтобы навязать свои взгляды другим. Он остается в своем саду, много работает, занимается своими делами и держится особняком. У него хорошие ценности, даже если они остались в прошлом, и Сумак, больше всего на свете я хочу, чтобы ты научился всему тому хорошему, чему может научить тебя Биг Мак.

— Если есть хорошие вещи, значит, должны быть и плохие. — Сумак, закрыв глаза, вдохнул, чтобы наполнить легкие, растягивая их до жжения, а затем медленно выдохнул. Все было очень сложно.

— Малыш, когда Биг Мак сделал новую повозку, чтобы сдержать свое слово, я хочу, чтобы ты научился у него этому. — Трикси сделала паузу, а потом добавила: — И если честно, я не думаю, что тебе повредит немного его старомодных ценностей. Что касается Биг-Мака, то я, кажется, знаю, что, по его мнению, неженка — это… лодырь. Тот, кто убегает от тяжелой работы. Тот, кто не держит слово. Пони, которые не могут сделать то, что нужно, когда наступают тяжелые времена.

— Да, это совпадает с тем, что я знаю о Биг Маке, — сказал Тарниш, подхватывая то, на чем остановилась Трикси. — Мак считал меня немного неженкой, но с тех пор все изменилось. Я повзрослел, стал ответственным и поступал правильно, даже когда это было трудно, и с тех пор он меня уважает, хотя во многом мы не сходимся во взглядах.

— Биг Мак разумный. — Бесстрастный голос Мод наполнил комнату, и она заговорила чуть громче, чем обычно. — Разумный — это значит способный принять идею, даже если ты с ней не согласен. Мак много с чем не согласен, но он выслушает.

Сумак, казалось, навострил уши.

— Мод, если позволишь, я спрошу, что послужило поводом для этого? — спросила Октавия.

— Однажды мы разговаривали, — ответила Мод, — и зашла речь о бывшем муже Эпплджек. Оказалось, что Мак не согласен со всем, что делает его сестра, но у него нет намерений заставить ее измениться. Он уважает ее, уважает ее мнение и всегда поддерживает ее. Знаете, Биг Мак мог бы устроить свою жизнь, мог бы заниматься чем угодно, но он остался дома, чтобы помогать растить Амброзию и Хидден Роуз Эппл. Он остался, чтобы поддержать свою семью… и не ушел, как неженка.

Лемон Хартс подхватила Мегару на копыта, и та зарычала, пытаясь ухватить отца за хвост, пока ее оттаскивали от него.

— Итак, мы вернулись к определению того, что такое неженка, как я вижу. — Говоря, она обняла Мегару, и мантикорское отродье, все еще повизгивая, извивалось в ласковых объятиях Лемон.

— Долгое время я была неженкой, — призналась Трикси, и в комнате снова воцарилась тишина. — Я убегала от всего. Я убегала от всех своих обязанностей и отказывалась верить, что я в чем-то виновата. Я боялась, как больно будет все исправить, исправить то, что я сделала, и всю ту тяжелую работу, которая с этим связана. Проще было тащить разбитую повозку по всей Эквестрии и пытаться выдать себя за ту, кем я не являлась. — Прижимая к себе Сумака, она добавила: — И я надеюсь, что мой сын не вырастет неженкой.

— Больше похоже на малодушие, — заметил Тарниш со свойственной ему прямотой.

— А в чем разница? — спросила Винил, говоря голосом Октавии. — Я большая неженка, когда дело доходит до боли. Я просто не могу с ней справиться. У каждого пони есть слабость, и это моя. Я ужасно боюсь иголок и всего, что может причинить мне боль.

— Винил, ты одна из самых храбрых пони, которых я знаю. — Голос Тарниша был тихим, грубым и немного хриплым. — То, что мы делали вместе… то, где мы бывали… то, что происходило. Например… когда Индевор потерпел крушение… ты казалась такой бесстрашной… или как ты вступаешь в такие ситуации, с которыми даже я не решаюсь столкнуться.

— Это просто я самоуверенная.

— Самоуверенная? — в голосе Тарниша звучало сомнение.

— Единственная причина моей чертовтовой самоуверенности в том, что я знаю, что ты прямо за мной… иначе я бы убежала, как маленькая неженка, — ответила Винил, все еще используя голос Октавии, что делало ситуацию более чем странной.

Все это было слишком сложно, чтобы принять, понять, осмыслить, и Сумак был почти погребен под этим грузом. Взросление было сложным, нужно было многое сделать, понять и, как боялся Сумак, многое могло пойти не так. Для Сумака слово "неженка" означало неправильное взросление, и он решил поступить правильно. Однако он не был уверен, что именно правильно, ведь, как и в случае со словом "неженка", каждый пони вкладывал в него свой смысл. Он был уверен, что если бы спросил Биг-Мака, какое значение правильное, то получил бы совсем другой ответ, чем если бы задал тот же вопрос Лемон.

Но в одном он был уверен: и Биг-Мак, и Лемон Хартс направят его в правильное русло, предложив свои значения правильности, и он это знал. Сумак, по счастливой случайности, судьбе, стечению обстоятельств или удаче, оказался в компании хороших пони, пони, которые поступали правильно и придерживались этого, даже если все они по-разному понимали, что такое правильно.

Болезненное воспоминание о том, как он чуть не разбил голову отца надгробным камнем, заставило его вздрогнуть в объятиях матери, и Сумак понял, что, даже если правильные поступки трудно определить, он знает, что такое неправильные. Пеббл уберегла его от неправильных поступков, и он был благодарен ей за это. Сумак понимал, что, когда пони идет по неправильному пути, ему трудно вернуться на путь истинный. Он думал о Старлайт Глиммер и ее борьбе за возвращение на истинный путь.

Для Сумака будущее, его будущее, казалось многообещающим и правильным.

Глава 15

Озорство. Озорство — универсальная константа, особенно для молодых жеребят, испытывающих скуку. Так было и с Сумаком, который обладал быстрым и сообразительным умом, а также природной склонностью к озорству. Среди некоторых пони склонность к озорству была вполне мыслимой, а склонность к злу — какой-то огромной, туманной, немыслимой концепцией. Были и те, кто рассказывал своим жеребятам, что Найтмер Мун превратилась в озорницу, потому что легче поверить, что в мире существует великое озорство, чем великое зло. В конце концов, Найтмер Мун была прощена за свое великое озорство, искуплена и снова стала принцессой Луной.

Долгий день подходил к концу, превращаясь в приятный зимний вечер. Темнота, наступившая рано, принесла с собой жестокий ветер и холод, но дом был крепким, и в нем было много надежных, пушистых тел, чтобы согреться. В камине горел огонь, и искры взлетали вверх, танцуя на вихрях перегретого потока. Это была, как могли заметить многие интеллектуалы прений, обстановка, благоприятная для изучения физики.

Это было то ужасное время суток, когда маленькие жеребята скоро ложатся спать, а значит, ничего интересного, а значит, перед сном — великое долгое ничто. В гостиной, где было почти, но не совсем тепло, разбили своеобразный лагерь. Конечно, было не настолько холодно, чтобы замерзнуть, но дом был старый, не всегда был домом, и все в нем имело свойство немного остывать. Одеяло стало источником большой роскоши, наряду со свитерами, шелковыми пиджаками, халатами, пушистыми шерстяными шапками или, как уже говорилось, теплом, которое можно было прижать к себе.

Долгое ничегонеделание перед сном изматывало бедного Сумака, которому в последнее время слишком часто приходилось сталкиваться со скукой. Чувства и движения возвращались в его тело, в его конечности, и происходило это очень быстро. Свет костра отражался в его круглых темных линзах очков, а светлая шелковистая грива шелестела в волнах тепла, исходившего от камина. Рядом с ним Пеббл сосредоточенно читала одну из книг, написанных ее матерью.

Как выяснилось, Мод тоже писала в стиле бесстрастности.

Сумаку ничего не оставалось делать, кроме как напускать на себя скуку, и он направил пятно на стену, используя разновидность магии "пятно на стене". Все это было довольно обыденно и не представляло собой ничего захватывающего, так думал Сумак, пока Мегара не отреагировала. Вздрогнув, львица Мегара, казалось, очень обиделась на пятно на стене. Она поднялась со своего места, ее тело напряглось, стало жестким, а волосы вдоль позвоночника встали дыбом.

Она издала жуткое шипение — действительно, от него бросало в дрожь — и стала преследовать пятно на стене, которое Сумак передвинул в сторону. Мегара мотнула головой, наводясь на цель, и Октавия захихикала, поднеся копыто к губам. Что за великую силу он открыл? Сумак был в восторге от увиденного. Мод закрыла книгу, которую читала, отложила ее и стала наблюдать за Мегарой.

Пятно на стене пошло зигзагами, и Мегара отреагировала на это воплем. Она подняла одну переднюю лапу, снова зашипела и с размаху ударила ею по пятну, вытянув когти. Какие страшные у нее были когти, у этой крошечной львицы, у этого страшного, почти не выкинутого из гнезда отпрыска мантикоры. Ткнув Трикси в ребра, Лемон Хартс привлекла ее внимание, и Трикси с фырканьем очнулась от полудремы. Теперь она тоже была вовлечена в разворачивающуюся драму великой охоты.

Октавия, звучащая шикарно, вела эрудированный рассказ:

— Здесь мы видим детеныша мантикоры в его родной среде обитания, в семейной комнате. Посмотрите, как она охотится на свою добычу — светящееся пятно на стене. Давайте понаблюдаем, что она будет делать, не против? — Сухой, остроумный комментарий оказался непонятен многим, но губы Пеббл на мгновение дрогнули, почти превратившись в улыбку. — Будет ли бедлам? Боже, надеюсь, что нет.

Пеббл была маленькой странной кобылкой, и ей нравилось слушать документальные фильмы про бабочек, которые рассказывала Октавия. Другие с их помощью боролись с бессонницей.

Шлепая лапой по стене, Мегара никак не могла поймать быстро движущееся пятно. Она шлепала и шлепала, хвост ее обиженно подергивался, а на кошачье-эквинной морде читалось выражение сильного замешательства. Пятнышко пронеслось вдоль стены и остановилось в другом месте. С яростным, возмущенным воплем она бросилась в погоню, чтобы поймать неуловимое пятно.

Сквозь треск огня послышался мягкий голос Лемон Хартс:

— Сумак…

Жеребенок не обращал на нее внимания и продолжал дразнить потрясающую охотницу неуловимым, постоянно движущимся пятном. Теперь он улыбался, почти смеялся, как и большинство взрослых. Мегара двигалась, как перо, создающее поэзию тонким почерком; она текла, двигаясь с тем, что можно было назвать лишь кошачьей грацией. Когда пятно двигалось, она в считанные секунды оказывалась на нем, перепрыгивая через все, что попадалось ей на пути.

Конечно, все пошло не так.

Сумак начал смеяться, и все его тело затряслось, что привело к безумию. Оно двигалось зигзагами, метнулось влево, метнулось вправо и разлетелось по всей комнате, двигаясь в случайных направлениях.

Мегара, теперь уже не в себе, кинулась за ним. Пеббл, как самая умная, выронила книгу и бросилась в укрытие, оставив Сумака на его заслуженную участь. Отскочив в сторону, она перепрыгнула через диван, нырнула за него и укрылась, пока ее новая сестра буйствовала.

Бумер, следуя примеру Пеббл, скрылась под креслом.

— Умри! — Выпустив когти, Мегара набросилась на врага, и ее хвост стал похож на щетку для чистки бутылок.

Твинклшайн испустила панический крик, вскочила на диван, а затем, сделав впечатляющее сальто назад, присоединилась к Пеббл в относительной безопасности. Винил развалилась, она держалась за бока и тряслась от беззвучного, хриплого смеха. Октавия выглядела весьма обеспокоенной и была готова защищать Винил, которая оказалась беззащитной и беспомощной, если возникнет такая необходимость.

— Мегара, веди себя хорошо, — сказала Мод, но ее проигнорировали.

Когда на потолке появилось пятно, Мегара с разгона прыгнула на него, нанесла удар, оставивший глубокие порезы на декоративных деревянных панелях потолка, и рухнула на пол, едва не угодив в Сумака, который теперь хохотал как сумасшедший. Лемон Хартс вцепилась в Трикси, обе кобылы смеялись, но это продолжалось недолго: им пришлось броситься в укрытие, когда в их сторону метнулась Мегара.

— О… блин! — воскликнула Лемон Хартс, отпрыгивая в сторону.

— Да, блин! — крикнула Трикси, когда Лемон подняла ее в воздух и перекинула через спинку дивана. По счастливой случайности она приземлилась на мягкую подушку, и на нее свалилась Твинклшайн, придавив ее, а через мгновение на нее же приземлилась Лемон Хартс.

— Очень приятно встретить вас здесь, мисс Луламун, — заметила Твинклшайн. — Приятно, что вы заглянули.

— Перестаньте быть такими правильными, на нас напали!

— Да, да, мой капитан!

— Только не надо пи-пи, это просто маленькое мантикорское отродье взбесилось из-за моего сына! — Трикси глубоко вдохнула, а затем закричала: — Сумак! Немедленно прекрати это, пока все здесь не уничтожено!

За диваном раздалось хихиканье при каждом упоминании о пи-пи.

Хаос достиг своего пика, когда в комнату ворвался Тарниш, выглядевший немного безумным. Он остановился в дверях, оценивая ситуацию и наблюдая, как его дочь мечется по комнате, пытаясь поймать крошечное светящееся пятнышко. Навострив уши, расставив ноги и вытянув шею, Тарниш взял себя в копыта.

— Что здесь происходит? Я вышел почесать булки и смотрю, а тут такое!

Сумак сосредоточился на Тарнише, что было ужасной ошибкой. Когда жеребенок поднял глаза на Тарниша, стоявшего в дверном проеме, светящееся пятно резко выделилось на фоне шоколадной шерсти Тарниша. Со стороны Мод раздался странный звук — почти фырканье, но не совсем. Казалось, время остановилось, и Мегара напряглась, ее хвост заходил из стороны в сторону.

— О, горе, меня убьет Сумак, это просто несправедливо после всего случившегося… ООООФ!

Тарниш так и не успел договорить, потому что Мегара набросилась на него, втянув когти, пытаясь поймать вечно ускользающее пятно. Она повалила отца, ударила его по шее, пытаясь поймать пятнышко, а когда он оказался на полу, наступила ему на лицо, пытаясь найти место, где теперь пряталось пятнышко.

— Мяу? — Взмахнув хвостом, Мегара наступила на лицо отца, пока кружила вокруг него, пытаясь найти ненавистное пятно, которое исчезло. Сбитая с толку, она опрокинулась на бок, жалобно мяукнула и принялась играть с гривой отца, попутно потрепав его за уши. — Куда оно делось? — спросила она отца, хлопая его по ушам.

Из-за дивана послышался голос Пеббл:

— Кажется, мама чуть не рассмеялась…

— Ты злишься?

Наклонившись над кроватью, Октавия покачала головой из стороны в сторону:

— Нет, Сумак, я не сержусь. Я не думаю, что кто-то из пони злится. — Уложив жеребят в кровать, она копытом разгладила одеяла. Ей это нравилось — нет, она это обожала — и она знала, что примерно через год она будет укладывать в кроватку своего собственного жеребенка.

— Я увлекся, — сказал Сумак.

Октавия улыбнулась, как улыбаются терпеливые земные пони.

— Такое бывает. Никто не пострадал, Мод чуть не рассмеялась, и я думаю, мы всей семьей будем бережно хранить это воспоминание.

Пеббл зевнула, немного поёрзала и прижалась к Мегаре. Октавия наблюдала за ними, скучая по своим братьям и сестрам; она скучала по своей семье в Троттингеме, но у нее не было желания туда возвращаться. В горле у нее запершило, и вместе с этим накатила тоска. К грусти присоединились тоска и сожаление, и Октавия вздохнула.

— Мы семья? — спросил Сумак.

Потрясенная вопросом, Октавия глубоко вздохнула и задумалась над вопросом. Сложно было определить, что именно они с Винил разделяют с Тарнишем и Мод, а теперь, услышав вопрос Сумака, она начала вспоминать все то, что им пришлось пережить вместе. Похищение Сумака почти уничтожило Трикси, и именно Тарниш пришел на помощь, чтобы собрать осколки, поддержать ее, и еще раз Тарниш спас Трикси, когда она была так расстроена, что даже Лемон Хартс или Твинклшайн не смогли до нее достучаться.

— Раньше я думала, что знаю, что такое семья, — начала Октавия, облокотившись на край кровати. Она посмотрела на Бумер, которая подняла на нее глаза, потом на Сумака, потом на Пеббл и, наконец, на Мегару. — Я выросла в очень большой семье. Очень традиционной, консервативной семье. Меня воспитывали так, чтобы я верила в определенные вещи и вела себя определенным образом. Тогда все имело смысл. У меня не было больших и сложных вопросов.

Пеббл ответила:

— Но все изменилось. — И это был не вопрос.

— Я больше не знаю, что такое семья. — Октавия моргнула, вздохнула, и ее хвост завилял вокруг задних ног, пока она подбирала следующие слова. — То есть я знаю, что такое семья, не поймите меня неправильно, но то, что определяет семью… эти узы, которые мы создаем… Я не вижу никакой логической причины, почему я не могу любить вас всех, как своих собственных. Зачем вводить ограничения? Мы стадные животные, полагаю, и в нашей природе объединяться.

— Но ты не похожа на остальных.

— Нет, Пеббл, не похожа. — Через мгновение она добавила: — Забавная штука — когда пони больше не вписываются в большое стадо. Возможно, именно это и есть семья… Мы уходим и находим меньшее, меньшее стадо, какое-то стадо внутри огромного стада пони, которое принимает нас такими, какие мы есть.

— Почему бы пони не принять тебя? — спросил Сумак.

— О, Сумак, это очень, очень сложно, и не лучший вопрос для того, чтобы задавать его перед сном. — Октавия нахмурила брови, покачала головой и прищелкнула языком. Она уже собиралась сказать что-то еще, как дверь открылась и чьи-то копыта зацокали по каменному полу. Повернувшись, она увидела Лемон Хартс.

— Я знаю, что уже пожелала вам спокойной ночи, но я должна была прийти и проведать вас в последний раз.

— Они все целы и невредимы, Лемон.

— Я знаю, Октавия, но я… ну, ты понимаешь…

— Ты волнуешься. — Голова Октавии качнулась вверх-вниз в чопорном кивке. — Мы просто говорили о семье.

— О, это сложно перед сном. — Лемон придвинулась ближе, ее глаза были теплыми, живыми, и она остановилась, прижавшись к Октавии. — Может быть, завтра у нас будет возможность поговорить об этом. А сейчас иди спать, уже поздно для маленьких жеребят.

— Сумак, никаких пятен на стене, — сказала Октавия.

— Никаких пятен, обещаю. Только не в постели.

— Хорошо. — Октавия еще раз чопорно кивнула. — Спокойной ночи, маленькие негодники…

Моя классная Дерпи: дружба это любовь

Грехи Прошлого: Отблески 2

Заражение

Дети Ночи

Человек, способный на хаос.

Забытое прошлое 2. Тень древних.

Бриллиант в серебряной оправе

Кубок Лунного Камня [The Moonstone Cup]

Вестколд

Слуга Духа