Абсолютно серый

2. То, что делается ночью

Темная, священная ночь принесла облегчение от сурового, неумолимого света дня. Дим немного поспал, сны его были тревожными, ему снилась Дарлинг. Снятая им комната была вполне пригодна для нищих и, возможно, нелюбимых горничных. Как-то он справлялся с этими плачевными условиями. Бледно-коричневая глиняная трубка с гашишем торчала у него из губ, и завитки дыма поднимались из ноздрей, пока он смотрел в узкое окно.

Скоро он выйдет в ночь и начнет разбираться с загадочной проблемой зебры.

Его язык все еще горчил от пейота, но это была небольшая цена за то облегчение, которое он получил от него и его ноющих суставов, не говоря уже о том, что это помогло его магии. Его обостренные чувства начали пробуждаться, цвета казались более яркими в слабом свете свечи на столе, и он чувствовал, как его связь с магией крепнет, сплетается, переплетается. С помощью пейота он мог подключиться к мистическим, первобытным энергиям этих захолустных островов, к их странной, диковинной магии, хранящейся в глубине мела и соли. Это не было похоже на эквестрийскую магию, нет, она ощущалась иначе, ее было труднее направить в нужное русло.

Конечно, здесь была и обычная магия, которую можно встретить повсюду, но Дим был гораздо больше заинтригован теми источниками магии, которые можно было найти в меле и соли. Его кровь согрелась, когда он вдохнул, наполнив легкие гашишным дымом. Дрожь прошла, тело успокоилось и вновь стало неподвижным.

Здесь, в местах пересечения лей-линий, находились очаги сосредоточения магии. Дим побывал в нескольких из них и перепробовал множество различных измененных состояний, чтобы подключиться к ним. Настроившись, найдя нужную частоту, он приступил к опасной работе — черпать из этих древних колодцев магии, опасной, но необходимой.

Это была суровая, неумолимая земля, ничуть не менее жестокая, чем эквестрийская пустыня, о которой он читал рассказы. Выживать здесь было трудно, земля была опасной, а выйти за пределы цивилизации означало взять свою жизнь в собственные копыта. Но это была хорошая земля, идеальная земля, земля, где он мог применить все свои годы обучения, все свои годы теории, применить все, что он узнал, на практике и отточить свое искусство.

Харш Винтер, чародей по найму, уже успел завоевать репутацию могущественного, опасного волшебника. Его специализацией были опасные, разрушительные магии, но также и обычные, более мирские задания. Плывя по течению, он чувствовал, как кровь бьется в каждом сосуде, пронизывающем его мышцы, ощущал, как пот выступает на каждой поре его тела, и осознавал каждый волосяной фолликул, прорастающий из его кожи.

Становилось все легче, и его тело больше не отвергало странную магию.

Закрыв глаза, он потянулся, взял бумагу с соседнего стола и начал читать — любопытный фокус. Его тонкий, чувствительный телекинез позволял ему "чувствовать" чернила в отличие от бумаги, а значит, он мог читать в полной, всепоглощающей темноте. Его жеребячье детство прошло в поглощении книг таким образом; он стал настолько хорош в этом, что ему не нужно было вчитываться в каждую букву по отдельности, а с помощью телекинеза он мог читать целые страницы одним лишь прикосновением, что позволяло ему переварить огромное количество знаний за считанные мгновения.

Немного расслабившись за чтением, он мог приступить к работе.

Голый, если не считать седельных сумок, Дим скользил сквозь ночь, бледной тенью под луной и звездами. Низкий, ползучий туман покрывал землю, казалось, он дул с болот на востоке и цеплялся за корни деревьев в лесу к северу от Дербишира. Болота были опасны, там водились волки, опасные волки и всевозможные другие, более ужасные существа, некоторые из них были сверхъестественными. Дим слышал вой вдалеке, но не чувствовал от него ни малейшей угрозы.

Волки должны были научиться держаться на расстоянии, иначе волки умрут.

Опасность здесь была, но не со стороны хищников. Этот лес представлял для Дима небольшую опасность. Здесь его могли поцарапать, порезать, здесь он мог получить травму. Кровотечение было настоящей проблемой, даже маленькая царапина могла кровоточить несколько часов. Приходилось остерегаться колючих палок, торчащих веток, колючек, шипов и всего, что могло бы зацепить его идеальную, красивую, безупречную кожу. Он не хотел, чтобы на его бархатной шерсти оставались следы от колючек, и поэтому должен был быть очень осторожен, исследуя окрестности.

Проходя мимо места, где деревья немного поредели, Дим услышал хлопанье крыльев и немного встревожился. Этого следовало ожидать, он был готов, но даже после стольких встреч этот звук, шелест перьев все еще вызывал у него некоторое беспокойство. Он привлек внимание стаи стриксов^[1], птиц-вампиров, которые пили кровь и высасывали магию из неосторожных.

Это была одна из многих причин, по которым отвратительные примитивы этих островов не выходили в темноту. У стриксов, как и у него самого, была сильная реакция на солнечный свет, а как вид они страдали аллергией на чеснок. Хорошо построенный дом мог уберечь их от проникновения, а веревки с чесноком, подвешенные к стропилам, не давали им пролезть сквозь солому.

Вскоре они начнут слетаться, раскрывая клювы, и начнут высасывать его магию. Когда он ослабеет, они спустятся на землю и начнут питаться им, пронзая его клювами и выпивая его теплую, живую, пропитанную магией кровь. Стриксы не пили из обычных животных, таких как коровы, куры или овцы, — им нужна была магическая кровь, чтобы выжить.

Как, например, волкам на болотах, некоторые из которых были вполне магическими.

— Отвратительные, мерзкие, ужасные маленькие кровососы, — прошептал Дим, с шипением втягивая слова через тонкие, как пергамент, губы. Наклонив голову, он прицелился, немного прищурился, чтобы сфокусироваться на свете луны и звезд, и выстрелил. Он попал точно, и пролетающего стрикса разорвало на мясные куски, куски внутренностей и засаленные, похожие на больные перья. — Нечистый, презренный паразит! Как ты смеешь осквернять мой воздух своими мерзкими, нечистыми запахами!

Повернув голову, он выстрелил еще несколько раз, используя свой телекинез, чтобы применить сотни ньютонов силы к сфокусированной области размером не больше горошины. Это было все равно что убивать мух кувалдой, но убивать мух кувалдой было приятно. На этих забытых аликорнами островах чрезмерная жестокость была вполне приемлемой практикой.

Перья летели вниз, как снежинки, закручиваясь в ленивые спирали, а дождь сыпал кусками мяса и внутренностей. Световое шоу, когда Дим делал свое грязное дело, было весьма эффектным. Его гетерохромия, разноцветные глаза, имели соответствующие потоки магии. Из его рога вырывались два разных потока магии: один — бледно-розовый, другой — приглушенного янтарного оттенка. Это был особый эффект, присущий только семейству Дарков, и одна из многих вещей, которые делали их особенными.

Дим был немного ошарашен собственным световым шоу, но это было не страшно. Угроза была нейтрализована, с ней было покончено, и она больше не представляла угрозы. После битвы его немного пошатывало, он нервничал, а в животе осталась пустота. Не желая бороться с усталостью, Дим полез в седельные сумки, открыл богато украшенный контейнер, достал оттуда небольшой белый кубик, закрыл контейнер и поднял кубик от седельных сумок.

Мановением магии он сунул его в рот, и когда соль с кокой попала на язык, эффект был электрическим. Внутренности щек покалывало, десны и зубы наполнились приятным теплом, которое длилось до тех пор, пока рот и морда не онемели. Все следы усталости исчезли, а мышцы запульсировали с новой силой. Сердце бешено колотилось, зрачки Дима начали исполнять безумный танец, расширяясь и сужаясь с дикими, непредсказуемыми колебаниями, а кубик соли таял под языком.

— Черт, кажется, у меня страх, — пробормотал Дим, столкнувшись с курицей-зомби. Неживая птица смотрела на него одним молочным, поврежденным глазом, и Диму стало любопытно, какие яйца может нести такая курица. — Кто в здравом уме воскрешает курицу из мертвых? Больные, развращенные, дегенеративные, отвратительные примитивы, вот кто!

— Куд-куд-кудах, — прохрипела неживая курица.

Один глаз моргнул, через долю секунды — другой, и Дим уставился на полусгнившую курицу:

— Ты выглядишь вполне реальной. Может, скажешь мне, где прячется твой хозяин, мерзость с птичьего двора?

Дим не ожидал ответа, и даже если бы курица каким-то образом ответила, только глупец поверил бы всему, что скажет птица-зомби. Жеребчик готовился к этому, он пришел готовым на случай, если здесь происходит что-то действительно ужасное. Констебль был прав, кто-то из замышляет недоброе.

С помощью магии он потянулся в седельную сумку и достал маленький стеклянный пузырек, в котором, как оказалось, находился диэтиламид лизергиновой кислоты, купленный им ранее в этот день. Гнилой гребень на голове зомби-цыпленка покачивался, шныряя туда-сюда, сюда-туда. Флакон был закупорен пипеткой, которую Дим вытащил и, сжав, наполнил пипетку прозрачной жидкостью из флакона.

— Смотри, что ты заставляешь меня делать! — обвиняющим тоном крикнул он курице, после чего позволил нескольким каплям жидкого диэтиламида лизергиновой кислоты капнуть в один глаз, затем в другой. — Жжет, и теперь у меня сумасшедшие глаза! Тартар бы тебя побрал, это ты виновата! Посмотри, что ты заставила меня сделать! — Бессвязно бормоча, он закупорил пузырек и убрал его в седельную сумку.

Мир вокруг него менялся, смещался, его восприятие теперь еще больше изменилось. Его глаза были вынуждены открыться, чтобы увидеть невидимое. От курицы тянулся серебряный шнур — светящаяся, призрачная, почти, но не совсем бесплотная нить, исчезающая в деревьях впереди и чуть левее. Курица была бездушной, пустой, и оживление исходило из другого места. На конце астральной нити должен был находиться хозяин курицы.

— Жжение сообщает, что все работает! — застонал Дим, пока его зрение пыталось отфильтровать все доступные реальности, попавшие в фокус.

Остановившись, он с удивлением рассматривал деревья, некоторые из которых имели серебристый астральный блеск. Это были старые деревья, частично уходящие в астральный план, как и некоторые хенджи^[2] в округе. Именно в этих местах его магия будет сильнее всего — сырая, первобытная магия этих проклятых аликорнами островов. Спотыкаясь, он стал следить за серебряным шнуром, полный решимости найти того, кто был ответственен за это деяние.

Это был самый опасный вид магии — добровольное безумие ради власти. Астральное пламя Дима было черным, от него не исходило ни света, ни серебристого оттенка, что он воспринял как доказательство собственного зла. Дим считал, что собственная астральная проекция — это отражение души, зеркальное отражение, так что же еще может означать, если в таком состоянии его тело окутано черным, мерцающим, извивающимся пламенем?

Вокруг него ночные тени танцевали с серебристыми астральными огнями, ослепляя глаза и радуя чувства. В такие моменты мир был прекрасен, прекрасен и совершенен. Лунные лучи превратились в благоговейные серебристые лучи, прохладные и приятные на коже Дима. По крайней мере, луна по-прежнему любила его, по-прежнему приветствовала, да и почему бы и нет?

Луна понимала. Принцесса Луна понимала. Принцесса Луна должна была понять. Моргнув странным, несинхронным морганием, Дим посмотрел вперед, думая о принцессе Луне. Она была прародительницей этой семьи, темных и Дарков. Она была… его матерью… Да, она была его матерью. Матерью всей тьмы. Матерью Дарков. Она защищала, она понимала, и, возможно, для него еще оставалась надежда.

В конце концов, принцесса Луна должна была стать местом, куда отступали все темные, когда приходил свет. Темным нужно было куда-то уходить, и принцесса Луна формально была таким местом. Да, Принцесса Ночи была местом. Для Дима это имело смысл, и его рассуждения были здравыми, а логика — неопровержимой. Принцесса Луна была местом, куда отступала тьма, когда свет становился невыносимым. Все темные, гадкие утята находили утешение в темных, тенистых местах под ее пушистыми, совершенными крыльями.

Возможно, не все надежды были потеряны.

Примечание автора:

Он забыл разобраться с курицей, не так ли?