Венец творения
Арка первая. Часть 1.
Когда речь заходит о посмертии, кто-то представляет райские кущи или их противоположность в забытом Богом месте, кто-то представляет переход на новый цикл реинкарнации или обрывающее страдания растворение в нирване, кто-то по сей день чтит языческих богов или не задумывается о нём вовсе. Хоть и не разделяя ведущих к ней философских практик, Артём лелеял для себя довольно близкую к нирване идею небытия по ту сторону жизни. Простая и умиротворяющая идея о том, что там не будет причин для беспокойства, ведь ничто не может беспокоить, как и некому там беспокоиться.
И всё же он был обеспокоен. Чувствовать и воспринимать мир так естественно и легко, когда внешние раздражения поступают в безграничном обилии. Сознание, привыкшее за всю свою жизнь оперировать ощущениями и полагаться на них, не могло до конца допустить, что когда-нибудь может быть иначе. Но здесь... Здесь не было ни звука, ни запаха, не ощущалось даже давления с температурой, а взор застилала тьма, ибо не было самой материи чтобы взаимодействовать с ним.
Впервые осознав своё состояние, Артём пытался пошевелить хоть чем-нибудь, но терпел провал за провалом, что лишь разогревало внезапную нужду. Он не встречал сопротивления, ничего не блокировало сокращения мышц, коих попросту не существовало.
— Дышать! — пронеслась паническая мысль, — Нужно дышать!
Лёгкие потуги согнуть пальцы скоро сменились судорожным стремлением бежать затравленной дичью и выть от всё нарастающего отчаяния, когда он не ощутил собственного пульса и не смог совершить ни единого вдоха.
В какой-то момент бесконечных конвульсий, на границе разрывающегося от паники сознания всплыла уверенная и успокаивающая фраза, — "Я мыслю, следовательно, существую".
Пускай кроме бесконечного монолога ничего не подтверждало его существование, теперь у Артёма было за что зацепиться и попытаться осмыслить своё положение. Ведь не может это быть небытием, если он всё ещё присутствует в нём. Усилием воли Артём прислушался к тому, что ещё оставалось, когда даже чувство удушья его покинуло.
Лишенный сигналов почти от всей внешней периферии органов чувств разум Артёма изнывал от простоя, он требовал нагрузки, входящего потока информации, сливающейся в белый шум и засоряющей собой каждую мысль столь плотно, что её не всегда мог перекричать внутренний голос. Требовал и находил неудовлетворительный по объёму, не достигающий даже сотой доли прежнего потока, но столь желанный ответ — его новое состояние не было полностью иным от бытия.
Постепенно Артём смог различить шесть тусклых точек на окружавшем его холсте тьмы. Точек недостаточно ярких чтобы контрастно выделяться и почти ускользающих от недвижимого взгляда без глаз, но заметных для изголодавшейся до новых вводных вычислительной машины. Осознание увиденного мгновенно перетекло к выводу, — За светом следует расстояние и время, — впервые со своего пробуждения в этом месте Артём испытал надежду, — Не всё было потеряно, он не был одним в пустоте.
Но воодушевление схлынуло, когда за двадцать минут внутреннего отсчёта не было замечено изменений в представшей пред ним картине. Теперь он видел больше деталей, как определяемое различным расстояние между точками на основе их яркости, но не находил никакой динамики в происходящем, как и не мог добиться кардинально новых выводов об окружающем его пространстве. Он не знал, находится в вертикальном или горизонтальном положении. Даже то, двигались ли они все вместе с ним относительно мира или они все были статичны, оставалось загадкой.
Зато вновь подкралась безнадёга, уже не требуя срочно рвать на себе рубаху. Нет, она была хитрее, вызывая вопросы о перспективах нынешнего положения и призывая вспомнить, как он в нём оказался. Артём догадывался о ненормальности таких перепадов, но счёл их адекватной реакцией на неадекватную ситуацию и как мог избегал мыслей о ближайшем прошлом, дабы не впадать в ещё большее уныние. Долго это не продлилось и вскоре его предал сам разум, не удовлетворённый столь скудно поступавшей извне информацией, он начал воспроизводить наиболее яркие моменты из памяти, набранные за двадцать три года жизни.
Взор Артёма затуманился, в нём проплывали лица родственников и прежний дом, он ощутил вкус и текстуру погремушек, а со звуком вернулись тёплые колыбельные матери. За ними следовали сцены из детского сада и начальной школы, прерывающиеся на прыжки по гаражам с друзьями и самые горькие детские обиды. Миг спустя пролетали средние классы, первые стрелы, первое восхождение с отцом на одну из десятков безымянных камчатских гор и увлечение альпинизмом, рождение сестры. Их сменили старшие классы и первая любовь, гонка со временем на экзаменах, получение прав и переезд с поступлением в далёкий ВУЗ...
В памяти Артёма началась чёрная полоса, первый курс и адаптация к жаркому белгородскому климату, отсутствие гор на горизонте навевало тоску, лишь усиливающуюся с приходом пандемии. Тревожащие репортажи заполняли эфир, прививая всем очевидцам новый страх за себя и близких. Он смог привыкнуть, затолкать сопереживания в самые глубины сознания, чтобы прожить хоть как-то, не мучаясь от чужих страданий. Но сейчас переживал их вновь, не в состоянии отличить наваждение от ненормальной реальности.
На смену старому пришёл новый ужас, последовавший за двадцать вторым годом, когда он познал все прелести вспыхнувшего порубежья. Орудийная канонада стала обыденным дополнением птичьего пения, а убежища гражданской обороны вновь обрели свою ценность под разрывы ракет. Обострились отношения с новыми друзьями, слишком сильным оказался раскол в те дни. Блокпосты на дорогах и бетонные укрытия на остановках стали его новой реальностью, как и вести о смертях знакомых.
Но всему приходит конец, с получением диплома в двадцать четвёртом году Артём вернулся домой, на Камчатку, воссоединившись с семьёй. Его вновь потянуло в горы, хотелось скинуть тяжесть последних лет, опять стать жизнерадостным и энергичным, смотреть на мир широко раскрытыми глазами. Больше всего его манила Ключевская Сопка, самый большой действующий вулкан Евразии, окутанный ореолом корякских сказаний о живущих в нём духах.
Восхождение начиналось обыденно, восемь туристов, ведомых двойкой гидов, шли по не раз протоптанному маршруту на юго-западном склоне вулкана. Они планировали управиться за неделю, пять дней на подъём и два на спуск, за которые они пройдут по лавовым полям и леднику, достигнув вершины. На третий день двоих из них скосила горняшка и с одним гидом они были отправлены вниз, Артём был несказанно рад, что эта горная проказа его миновала.
Подъём продолжался всемером, они шли двумя страховочными парами и одной тройкой, пока на четвёртый день не уткнулись в участок ледопада, где на крутом склоне ледника слоистый снег растрескивался под их весом. Но назад никто не повернул, ибо немалые деньги были уплачены. Используя резервные припасы было решено идти в обход на южный склон, потратив на один день больше запланированного.
Шестой день Артём шёл по южному склону Ключевской Сопки. Ноги, привыкшие к равнинам, ныли от напряжения, лёгкие хватали воздух, разряженный и холодный, как ледяная вода. Но усталость не могла заглушить восхищение, которое переполняло его. Вулкан, величественный и грозный, возвышался над ним, подобно исполину, чья спина упиралась в небо.
До вершины оставались последние часы и с каждым метром, приближающим к ней, Артём ощущал торжество человека над невзгодами и всеми бедами мира. Но ветер, в прошлые дни лишь колыхавший снежные хлопья, сегодня рывками пытался скинуть их со склона, вынуждая сжав зубы от напряжения ещё глубже врубаться в ледник ледорубами.
Вскоре за ветром последовал свист, пронзительный и леденящий душу, заглушающий стук сердца и споро переходящий в грохот. Лавина. Снежная лавина, стремительная и неумолимая, обрушилась на них, застигнув врасплох и вобрав альпинистов в клубящуюся массу снега и льда...
— Несправедливо, нечестно! — Артём вспомнил, как оказался в своём нынешнем состоянии, наваждение подошло к концу.
Он был готов вновь окунуться в пучину отчаяния, но заметил изменение в окружающем пространстве. Одного из тусклых огоньков не хватало. Артём никак не мог разглядеть, куда девался дальний из всех, и чем дальше он думал о них, тем более странные мысли его посещали.
Могли ли эти точки быть его товарищами по несчастью, как и он воплощёнными в этом странном месте? Их число хорошо коррелировало с численностью группы. Был ли он тогда виден им таким же еле-различимым пятном? Что заставляло их источать свет в этом царстве тьмы?
Вдруг один из дальних огоньков начал мерцать. Он задрожал, словно пламя свечи, которую вот-вот погасят и бесследно потух. Артём снова начал считать секунды надеясь засечь скорость их исчезновения, ведь кроме наблюдения и счёта ему ничего не оставалось.
Через минуту заколебалась третья точка, в её свете и бликах он смог различить множество нитей тянущихся к центру огонька. Миг и точка исчезла. Разум тут же принялся строить догадки, пытаясь предсказать происходящее и раз за разом приходил к единственному выводу — эти нити потушат их всех.
— Что же мне делать? Молиться? — Артём вовсе не был рад расстаться даже со столь ущербной формой существования, — Но кому же из десятков возможных вариантов?
Когда потух четвёртый огонёк Артём перебирал в уме все святые писания и мифические сказания, какие только мог вспомнить. Но в них не было подходящей ситуации. Неужели шаманы коряков всё это время были правы и в вулкане действительно жили злые духи?
— Кто услышит меня здесь? Бог? Дьявол? Аллах? Кришна? Может, Зевс или Перун? — он никогда не считал себя плохим человеком, за ним не было ужасных грехов, как и не было великой добродетели — Нет, я никогда не чтил их заповедей.
Погас пятый огонёк, в его последних лучах вышло различить больше деталей. Нечто бесформенное постоянно бурлило и клубилось подобно дыму, запуская около дюжины своих отростков в центр свечения и затягивая его в себя.
— Нельзя впадать в уныние, нужно надеяться. — ему хотелось верить в лучшее, но для этого не было поводов, — На что? На чудо? Смешно. Просто смешно.
Потухла последняя точка, но даже без света теперь он мог различить нечто, ибо оно было ещё темнее и выразительнее окружающей пустоты. Артёму отчаянно хотелось отвернуться и не видеть надвигающихся всепожирающих теней.
— Нет, нет, нет, я не хочу умирать! Я не хочу! — Внутри него что-то лопнуло и оборвалось. Он уже не искал ответа, не пытался найти выход из положения, ибо возникшая следом мысль лишала всё это смысла, — "Просто смирись, ты уже мёртв".
Невозможно подготовиться к исчезновению, но Артём попытался. Он ожидал, что его поглотит Нечто подобно прочим, но вместо обвивающихся чернильных жгутов до него донеслась оглушающая многоголосица на неизвестном языке.
Он был столь поражён вернувшейся способности слышать, что не сразу заметил, как слова этого языка, несмотря на непонятные звуки, каким-то образом проникали в его сознание, складываясь в осмысленную речь:
— Пожрём его! — визжал один голос, полный жадности.
— Но седьмой лишний, лучше оставим. — ленно произнёс второй.
— Расточительно! — тут же басом возмутился другой, которому с явной поддержкой вторил следующий голос, — Нет, нет, слишком редок! Слишком ценен, нельзя оставлять!
— Разделить невозможно! — вскричал пятый в отчаянии.
— Тогда используем снаружи. — хрипло прошептал последний, запустив новый виток обсуждений.
Нечто явно спорило о том, что с ним делать и по всей видимости было близко к компромиссу. Артём с радостью бы отказался от такого внимания, но участь быть оставленным одним в пустоте страшила его больше перспективы окончательно развоплотиться по воле нестабильного комка теней.
А потому абстрагировавшись от странного разговора, перешедшего к перечислению неизвестных топонимов и гневливых проклятий в сторону Тартара, собрав остатки мужества он пытался хоть что-то сказать. Хотя из него не вырвалось ни звука, неизвестным образом это было замечено.
— Говори, — разом раздался многоголосый хор, будто сам вулкан эхом разговаривал с ним.
— Что вы? — слова к удивлению Артёма были произнесены легко, он тут же попытался совершить долгожданный вдох но потерпел неудачу.
— Мы есть Хексарион, мы существуем в недрах, мы властвуем здесь, мы добры и щедры. — "а потому только что намеревались поглотить меня", — Служи нам, Нерождённый, и по ту сторону ты будешь возвращён в кровь и плоть, устоявши в яви нашими цепями.
Перспектива вновь ощутить тело придавала Артёму надежду на лучший исход. Это было предложение, от которого невозможно отказаться в его ситуации. И всё же оно исходило от определённо злобного хтонического нечто, которое если догадки были верны, только что пожрало остатки шестерых его товарищей, упоминание цепей тоже не помогало делу.
— А если я откажусь?
— Это наше место, мы вольны уйти и явиться сюда когда захотим. — теперь с ним говорил не весь хор, лишь второй ленный голос снизошёл до ответа глупцу, не торопящемуся принимать щедрый дар, — Но будет ли кому задать сей вопрос вновь? В подобных местах такие как ты обречены на распад. Выбирай, Нерождённый. Жизнь или забвение.
Артём не сомневался, Хексарион не врёт. Его напрягали последующие за пробуждением перепады настроения из крайности в крайность, ему было тяжело концентрироваться на одной мысли продолжительное время. Разве должен подобное испытывать чистый разум, лишенный гормонов? Сколько раз он просмотрит собственную жизнь перед тем, как свихнётся? Как быстро эмоциональные качели превратят его в овоща, неспособного сформулировать ни единого слова?
— Клянусь, я клянусь служить Хексариону! — жребий брошен, обратной дороги нет. — Но что же вам нужно?
А в следующий миг, под всё набирающий обороты речитатив разношёрстных голосов из хоровода теней вырвалась дюжина рук, принявшихся штопать и перекраивать саму душу невезучего альпиниста, закрывая заплатками успевшие исчезнуть куски. Его зрение заполоняли образы древних заброшенных храмов, от саванн до тайги разнесённых по просторам неизвестного континента.
Сквозь неразборчивые камлания в завывающем от боли сознании набатом гремело послание:
— Ты будешь вновь воплощён.
В утаённом пристанище
Могучим перстнем наделён,
И покинешь священное капище
Ты будешь вновь воплощён.
По следу сквозь тишь проберись,
До других алтарей доберись,
Все в крови обагри,
Чужой скорбью печать обнови.
Эту круговерть не прерви,
Послужи нам мечом,
Окажись палачом,
Ты будешь вновь воплощён.
Стань от недра ключом,
Новым нашим клинком,
За то будешь взад воскрешён,
Ты будешь вновь воплощён.
Поток картин оборвался и тени отпрянули от Артёма, окончив свою работу. Повисла пауза. Он не знал, что конкретно и должен ли он ответить, но слова на неизвестном языке нашлись сами.
— Ари ори ари рей!
— Истинно так, да будет так, и пусть так и будет, — провозгласил в ответ хор и окутал его ослепительным светом.
Мир мигнул и стало так.
Через нейросеть можно послушать, как примерно звучало послание:
https://suno.com/song/50df9f39-45dc-4687-b52b-0362ef4efab8