Венец творения
Арка первая. Часть 8.
Зло пахло ромашками и шевелило ушами.
Последние минуты Артём настороженно гладил увлечённо щебетавшую единорожку цвета морской волны, стараясь кивать ей в такт и не смотреть на рог лишний раз. Не то, чтобы это было неприятно, отнюдь. Живая пони была довольно мягка, её шёрстка пушиста, а голос мелодичен. Но вышло это абсолютно случайно...
Грёзы не сразу отпустили его, заставив с заметным трудом вспоминать, где и почему он оказался. Ломота во всём теле не добавляла концентрации, а глаза отказывались распознавать чрезмерно яркий мир, в котором то появлялось фиолетовое пятно, то всё заполнялось белым. Он будто смотрел в стробоскоп.
Это лишь усиливало желание остаться в забытье и продлевало неопределённость. Пока мысли собирались в нечто твёрдое, левая рука нащупала нечто мягкое, сродни плюшевой игрушке. Это было хорошее, успокаивающее ощущение, которое однако напомнило о злополучном мосте.
Собирая цельную картину прошлого по крупицам, Артём с запозданием понял, насколько грозными были рогатые твари. Способность к телекинезу сама по себе была весомой демонстрацией силы, при вдумчивом подходе способной достичь ужасных результатов. Для фатального вреда им было бы достаточно всего лишь передавить пару сосудов.
Но все физической манипуляции меркли по своими следствиям пред нематериальными. Им было подвластно чужое сознание, что он, к своему превеликому сожалению, испытал на собственной шкуре. Эти существа были многочисленны, свободно передвигались и судя по наблюдениям даже возглавляли местную иерархию.
Артём мог смириться с тем, что где-то на задворках мира в недрах чахнет языческий бог, играющий чужими душами по своему разумению, ведь тот был скован, зарыт и всеми забыт. Одиночен, несмотря на всю представшую мощь. Целое же общество телепатов, действительно способных истребить инакомыслие, казалось чем-то многократно худшим, недостойным существования.
Тяжело напугать того, кто видел как движется собственный труп, но даже такое случается, когда после подобных рассуждений глаза фокусируются на одном из представителей мистической мерзости в десятках сантиметров от себя. Наконец сообразив, кто находится рядом, его охватило жгучее желание обломать слишком близкий витой рог, пока тот не зашёлся в новом сиянии, не предвещающем ничего хорошего.
Сидящий и безоружный человек мало что мог противопоставить обладателю магии, но большие и светлые жёлтые глаза выглядели заманчивой целью, как и уши. Повредив их он бы смог дезориентировать и в последующем обезвредить главную угрозу единорога... Но не единственную.
Эти порывы были усилием воли выдавлены на задворки сознания при понимании перспективы борьбы с копытным животным в замкнутом пространстве. К тому же, он сомневался в физической возможности задушить или свернуть шею пони, не говоря уже о неминуемости прибытия помощи на крики.
Отдёрнув руку, Артём легко уловил изменения на разом погрустневшей мордашке, а потому был вынужден вернуть её обратно. Гневить гостью он не решался, продолжая гладить единорожку по спине и играя с ней в гляделки.
— laɪərə, — вдруг заговорила завладевшая его вниманием пони, указав на себя копытцем, — laɪərə!
Он молча смотрел на неё, пока пони без передышки продолжала повторять одно слово. В какой-то момент он сдался, лишь бы она замолчала:
— ˈlаər... lаərɪ, — повторение давалось неохотно, казалось для части звуков его гортань была вовсе не предназначена, — laərə.
Но даже такому пони оказалась довольна, невысоко подпрыгнув от радости, лишний раз заставив его нервы взвестись. Через секунду она уже легонько тыкала копытцем в его бок, сопровождая невысказанное вопрошающим взглядом.
— Артём.
— Аˈртуːəм, — хотя её произношение также ужасно коверкало звуки, он просто кивнул в знак согласия, на что пони присогнула ногу будто бы ожидая ответного жеста, — amisˈtað?
Осторожно убрав левую руку, он повёл её для рукопожатия, в последний момент успев сжать пальцы в кулак, когда единорожка решила приветственно стукнуться копытом. Стоявшая до этого головой к окну напротив входа, после приветствия она шустро развернулась и уселась поближе, разойдясь в ещё большей улыбке.
Так и сидели они какое-то время, он предаваясь размышлениям о своей незавидной судьбе, а пони что-то безудержно тараторя. Это продолжалось до тех пор, пока за приближающимся топотом в камеру не ворвалась стража, разрядив перед входом площадные оглушающие заклятия.
Твайлайт была в печали.
Сейчас она сидела на кровати в просторной гостевой комнате, скорее напоминавшей новомодную мэйнхеттоннскую квартиру, предоставленной администрацией города. Грива обвисла, отражая хмурое настроение её обладательницы, продолжавшей иногда вытаскивать из неё листья и ветки. Паническая телепортация вынесла её прямоком в кусты на чьём-то заднем дворе.
Но не испорченная причёска заставляла Твайлайт грустить, а жгучий стыд. Стыд за оставленную от страха Лиру наедине с монстром, за нерасторопность, когда она перепуганно металась по чужому саду. Даже за собственную волнительность, когда добравшись до управы она не сразу смогла отдышаться и рассказать о случившемся.
Но несмотря на промедление всё обошлось и никто не пострадал. Вытащив Лиру из камеры и удостоверившись в полном здравии, стража отпоила их обеих чаем, задала кучу вопросов, и… отпустила. Хотя она и провела постороннюю на закрытый объект, также нарушив мораторий на применение магии рядом с Объектом, никто из местных не решился ругать ученицу Её Высочества.
Ревизор же, курирующий изучение Объекта, со словами "что сделано, то сделано" отправился дальше спать, пообещав заглянуть завтра. Сейчас же была уже середина дня, а Твайлайт не могла найти себе места, изведясь в ожидании строгого разговора и попутно копытами борясь с гривой при помощи расчёски. Телепортации всегда ослабляли магию, тем более внезапные.
С утра к ней приходила Лира. Рассказывала про то, как она подружилась с чудовищем, и даже узнало его имя, предлагала помочь с гривой. Но Твайлайт прогнала её, не желая слушать вздор о том, как лапы монстра подходят под струнные инструменты. Тому, что ест пони, не место в оркестрах.
С прихожей раздался стук. Собравшись духом она по ковру проковыляла до проёма и отворила дверь, за которой оказался заметно взъерошенный розовый единорог.
— Здравствуйте, мисс Спаркл. Пропустите?
— Да-да, конечно, — она сбивчиво сопроводила Дюка до небольшого столика, — Распологайтесь.
— У нас большая проблема, — начал тот, изредка подрагивая перетащив какой-то свёрток из кармана на стол.
— Я очень сожалею...
— Не связанная со вчерашним происшествием проблема, — оборвал её Ревизор, — Тридцать пони в полном обмундировании исчезли без следа в зоне предполагаемого источника энергии Объекта.
— Пресвятая Селестия, какой кошмар!
— Именно. Но хуже того, имея в копытах вышедшее оттуда существо, из-за языкового барьера мы не можем получить от него полезной информации, — "неужели он всё ещё хочет, чтобы я этим занималась после провала", — Вам знаком сей предмет?
На столе в свёртке лежал небольшой золотой биконус, способный легко поместиться на копыте и покрытый гравированными письменами. На его вершинах были вмонтированы зелёный и оранжевый сапфиры, в центре же был белый.
— Это алитиометр, — Твайлайт легко узнала то, что проходила при изучении штучной артефакторики, — Разве их разрешено использовать кому-то вне верховной коллегии судей?
— Отдельным слугам Её Высочества можно, — Дюк заговорщически придвинулся и склонился над столом, — Вот только никому, кроме нас, не нужно об этом знать.
— Х-хорошо, но зачем вы показываете его мне?
— Нынешняя ситуацию требует получить ответы от Объекта в кратчайшие сроки и я уверен, он позволит существенно ускориться в вопросе коммуникации. Что скажете?
Шестерёнки в её голове закрутились, как будто сейчас сама Принцесса принимала экзамен. Волнение и горечь ушли, Твайлайт с головой охватил академический интерес, сопровождавший каждый её поход в королевскую библиотеку.
— Наверное да, правдомер улавливает намерения, стоящие за словами. Теоретически, его можно было бы подключить к стандартной матрице перевода, с потерями проведя по ней уже обработанный сигнал, — Твайлайт осеклась, вспомнив о важной детали, — Но моя магия истощена после... недавнего.
— Поверьте, мисс Спаркл, сейчас это нам на пользу. Подобные изделия очень чувствительны, случайно пережечь слишком сильным разрядом единственный экземпляр было бы очень некстати.
Джекпот никогда не был отважным пони.
Он боялся и чудовищных драконов, и грифонов, и даже обычного тёмного леса. Кьютермарка с сохой намекала, что ему там не место. И в стражи он пошёл лишь потому, что служба была одним из гарантированных путей к высшему образованию для земнопони из глухой деревушки.
У него не было и какой-то великой цели или безудержной тяги к знаю, оставаться на ферме его бы устроило. Не устроило семью, которая хотела, чтобы он стал мировым судьёй, что очень бы помогло их делу. Лет через пятнадцать.
Так было ранее и впредь перестало.
С невиданной уверенностью он продирался сквозь лес, пытаясь не выходить из пышных крон. Солнце, словно огромный, золотистый глаз, с осуждением следило за Джекпотом, особенно ярко проявляя покрывшую его сеть заживо вырезанных татуировок, кою не могли скрыть даже окрашивающие в белый заклинания доспехов.
Но они не причиняли боли, ибо он не ощущал её за переполнявшим возвышенным чувством эйфории. Страх, что холодной и колючей лозой ещё вчера сковывал его сердце, как и сомнения был навсегда позабыт после судьбоносной встречи. У него впервые в жизни появилась искреннее желанная цель, — освободить Живущего в недрах и запечатанного там навеки.
Он просил о помощи, обещал знания и источал столь прелестный свет, говорил о милости, которой сможет исцелить мир от зла. Джекпот поверил ему. Как же мог он не поверить? Хексарион был так добр, так щедр, что даровал ему рубины вместо глаз со своей статуи, чтобы Джекпот мог нести его свет прочим!
Но это было не всё. Могучий и искусный повелитель плоти и камня возвысил его, приладив на голове земнопони рог Форца, командира отряда, а на спине крылья Тхандер. Он сотворил самодельного Аликорна. Пускай для того пришлось изорвать спину и шею, пускай на крупном теле части единорога и пегаса выглядели аляповато и слушались через раз, Джекпот был доволен.
С каждым часом новые части работали всё лучше и лучше, хоть движения были неестественно резкими. Уже сейчас он смог бы взмыть в небо и проследовать вдаль на юг. Туда, где своего восстановления ждали новые пристанища Хексариона.
Но было бы подло оставлять своих названных братьев добираться самих, пятёрка стражей земнопони бы не угналась за ним и не знала нужного места. Их глаза также горели странным, нездоровым блеском, а на мордах застыла натянутая словно маска улыбка. Джекпоту нравился их слаженный подобно строгому механизму марш.
Потрёпанные доспехи с кровавыми разводами и следами подпалин заставили бы иной отряд остановиться, чтобы зализать раны, но в этом не было необходимости. Джекпот знал всё об их состоянии, идущий замыкающим Ивори в любом случае не доживёт до следующего дня, остальные же дотянут до места назначения.
Он вовсе не был безразличен к судьбе своего обречённого товарища, они все скорбели без слов. Скорбели и о тех, кто пал в лагере разведчиков, куда Джекпот прибыл в ночи, чтобы Свет милости озарил всех. Но не все приняли свободу от страданий и страха.
Перепуганные его видом и отсутствием группы, часовые подняли тревогу. Красный свет рубиновых глаз легко выдавался в ночи, привлекая на себя сонмы заклятий единорогов. Джекпот терпел и пробовал убедить их словом, но лишь земнопони открыли свои сердца для дара. И даже среди них нашлось несколько слишком заблудших во тьме.
Но всё это было позади, а сейчас сквозь ветки уже проглядывались дворы деревеньки Виндерфилл. Разве могут они горевать, когда впереди нужно стольких привести к свету?
Единороги Артёму определённо не нравились, даже если мягкие.
Хотя на фоне прочих, назвавшаяся laərə была ещё сносна. Прочие же встреченные за последнее время дружелюбностью не отличались, предпочитая всаживать в него оглушающие разряды. Как и раньше, полной потери сознания они не вызывали, но о движениях можно было забыть.
Чем были мотивированы их действия, он так и не понял. Они оказались категорически против того, чтобы он свободно перемещался по камере, натянув поверх наскоро сделанную смирительную рубашку из простыней и сковали ноги. Попутно оттуда вытащили все твёрдые предметы.
Вероятно, попытка уйти от допроса сильно не понравилась Розовому, как про себя Артём окрестил вторженца в его и так зыбкое сознание. Было ли это формой депривации в рамках подготовки к новому допросу или его просто сочли опасным для самого себя, он не знал. Но ввиду отсутствия даже кормёжки, склонялся к первому варианту.
И он подтвердился, когда вскоре после "рассвета" Розовый вновь заявился с отрядом рогатых за спиной. Ни о каком сопротивлении и речи не шло, физически его попеременно брали в захват, ментально же сдавливали в тисках. Из вредности Артём пытался в деталях вспоминать сцены кавалерийских атак из виденных фильмов, чтобы запугать посмевшего осквернить его разум, но от этого лишь отмахнулись.
К их обоюдной внезапности, процесс насильного просмотра памяти прервался на моменте меж пробуждением и прошлым вторжением. На нём они зависли на длительный срок. Этот отрезок не был пуст, он целиком состоял из белого шума, слившихся воедино тысяч и тысяч образов, коих невозможно было осознать.
Потревоженное, внутри его черепа визжала призрачное эхо голосов. Они не были человеческими, скорее являясь шепотом ветра в пустоте, зудящим и проникающим в самые потаённые уголки. Этот хор стенал о том, что было, что могло быть, и чего никогда не будет.
Розовый дважды пытался пробиться сквозь его шум и дважды терпел поражение. Его приводили в себя чем-то похожим по запаху на нашатырь. На третью попытку единорога не хватило и ему помогли уйти, оставив Артёма в одиночестве.
Он чувствовал себя опустошенным, словно его разум был разложен на части и снова собран, но уже не так, как прежде. Не в силах ничем пошевелить, кроме головы, не желая вновь проходить через допросы и не в состоянии выносить унижение, Артём прикинул варианты и решил, что сопротивление имеет смысл лишь тогда, когда есть шансы на успех.
У него же их не было, а потому нужно было вырваться из этого резинового мира. Миг и солёная, металлическая жидкость разливалась во рту набирающим силу потоком. Он пытался захлебнуться ею, не желая дожидаться гибели от потери крови. Чтобы проделать подобное в полной тишине, мало было осознанно контролировать тело.
А потому он до последней секунды пытался сконцентрировать на внутреннем монологе, на своём я, чтобы перетерпеть боль. Каково же было его удивление, когда последней секунду не наступило. Он продолжал мыслить, когда остановилось сердце и тело обмякло.
Продолжал существовать, чувствуя уже не нервной системой, но выгравированными на костях и плоти строгими линиями. Он ощущал их и раньше, ели заметным зудом и отзвуками ощущений, но живые ощущения перекрывали, размывали их.
По ним откуда-то проходили разряды, что вновь наполняли его жизнью. Вновь задышав, он ещё долго ощущал, как отрастает новый язык. Тогда-то Артём и осознал в полной мере, что цепи Хексариона оказались слишком прочны.
Спасаюсь от ужасного конца, он попал в ужас без него.