Мифы и наследия

Глава 6: Узы

Тир выглянула через борт колесницы, когда в поле зрения появился Кантерлот. Сквозь разрыв в облаках горный город из мрамора и золота сиял в закатных лучах, отражая всплески оранжевых, фиолетовых и тутовых оттенков.

Возведенный на огромных, похожих на крылья, террасах и естественных плато, Кантерлот в буквальном смысле был разделен на части.

На самой высокой из террас, возвышаясь над всем остальным городом в самом сердце Эквестрии, возвышался королевский дворец сестер-богинь. Мосты и извилистые балконы соединялись тысячами лестниц и дорожек с внешними башнями и сооружениями большого центрального дворца. Тронный зал доминировал в северной части, одинокий и непокорный, с витражными окнами, заливавшими разноцветным светом всех, кто находился внутри, под минаретами из белого мрамора с золотыми вершинами.

«Совершенно беззащитный и непрактичный, − мысленно решила Тир, − хотя красивый и обладающий эфирной легкостью. Подходящее жилище для богини».

Тем не менее дворец не имел ничего общего с просторными открытыми храмами Цитадели с их изразцами из красной глины с рубиновой инкрустацией. В день, подобный сегодняшнему, Цитадель сияла бы, как маяк, видимая чуть не с любого конца страны.

Кантерлоту также не хватало одной очень важной детали. Город не был гигантской рунической печатью, созданной противостоять захватчикам. В случае нападения на него не возник бы светящийся купол, способный десятилетиями выдерживать удары осадных орудий или гнев аликорна. На низких, приземистых стенах не было даже катапульт или баллист.

− Это наши апартаменты, − сообщила Кейденс, указывая поверх холки Тир на три невысокие башни, расположенные на одном уровне с восточной стеной.

Кобылка фыркнула на непрактичность крытых переходов, соединяющих стены с дворцом. Как будто строители никогда не рассматривали возможность нападения на их творение.

Хотя нужно ли было городу подобное? Тир взглянула на принцессу Луну, богиню ночного светила, сидевшую в задней части своей колесницы. Рядом с ней устроились Твайлайт и змееныш, и троица дружески беседовала. Расстояние между колесницами было слишком велико, чтобы расслышать разговор из-за завывания ветра.

Одним из многих полезных сведений, которые удалось почерпнуть Тир, было то, что на Йоке было всего лишь несколько аликорнов. И она уже познакомилась почти со всеми из них, за исключением одного или двух. Мир, в котором так мало аликорнов… это ошеломило кобылку и заставило заподозрить, что с остальными что-то случилось. Или, возможно, Йока была настолько отсталой, что избежала их внимания.

Погруженная в свои мысли, Тир не обратила внимания, что колесница начала снижаться и приземлилась на широком травянистом поле в западном крыле дворца. Она вернулась к реальности, когда колеса коснулись земли и колесница остановились под малиновым навесом.

− Ну, вот мы и на месте, − заметил Шайнинг, выбрался наружу и повернулся, чтобы помочь спуститься Тир и вежливо подать копыто Кейденс.

Кобылка застыла, когда ее копыта коснулись покрытой росой травы, заметив Селестию, ожидающую в тени навеса. Из дворца галопом вылетел темно-серый единорог. Не отрывая взгляда от свитков, которые парили перед его носом, он подошел к принцессе и отвесил ей подчеркнутый поклон, оказавшись вплотную.

− Все готово, Кроникл? − спросила Селестия, наблюдая за Тир.

− Как вы и просили, ваше высочество, − ответил новый пони, когда он и принцесса подошли к колесницам. Из седельной сумки единорог добыл пакет документов и передал их Кейденс, даже не потрудившись представиться и не удостоив принцессу хотя бы поклоном, как того требовали приличия. − Леди Тир была дочерью некоего капитана Первинкла Эгиса. Он и его жена, родившаяся в простой семье, погибли во время кораблекрушения «Мавритании» прошлой осенью у Кристального побережья. В завещании была указана просьба к старому другу по академии позаботиться о его дочери в случае его смерти и смерти жены.

− Я верю, что ты проделал большую работу, Кроникл, но насколько качественным окажется прикрытие, начни кто-нибудь копать глубже? − спросила Кейденс, просматривая документы.

− Легенда выдержит самую тщательную проверку. Чтобы разоблачить обман, потребуется поездка в посольство Эквестрии в Хакни. Именно там служил покойный капитан Эгис.

− А существовал ли вообще капитан Эгис? − принцесса продолжила допытываться.

− Конечно, − подтвердил Шайнинг. − Он учился в том же классе академии, что и я, и они с женой действительно погибли, когда затонула «Мавритания». Но у них не было жеребят. Его ближайшая родственница − бабушка, страдающая слабоумием и проживающая в доме для престарелых. Прикрытие достаточно надежное.

− Тетя? − Кейденс повернулась к Селестии.

− Я безгранично доверяю работе Кроникла. Ему уже приходилось делать подобное.

− Но только не с аликорнами. Если бы другие народы знали, что вы пытаетесь скрыть прямо у них под носом... − жеребец несколько раз покачал головой, пробормотав несколько тихих ругательств. − От них и так не протолкнуться в городе для официального представления леди Спаркл. Потребуется настоящее чудо, чтобы все остались в неведении.

Затем он перевел взгляд на Твайлайт и Луну, дважды осмотрев нового аликорна, на мгновение разинул рот, прежде чем громко захлопнуть его.

− Тогда нам просто нужно убедиться, что их внимание полностью сосредоточено на Твайлайт, − Селестия слегка улыбнулась и рассмеялась, кивнув, когда упомянутая пони приблизилась. − Как ты себя чувствуешь, Твайлайт? Прости, что у нас не было возможности поговорить вчера.

− Я… не знаю, − призналась Твайлайт, расправляя крылья. − Волнуюсь, нервничаю и немного подавлена.

Продолжая тихо забавляться, Селестия произнесла:

− У нас с Луной было то же самое. Впрочем, ты к этому привыкнешь.

− А я нет, − фыркнул Спайк, скрестив лапы на груди, его короткий хвост стучал по траве, а из ноздрей вырывались струйки дыма. − Так не успеешь оглянуться, как у всех вокруг вырастут крылья и рога.

− Не говори глупостей, Спайк, − предостерегла Твайлайт, игриво толкая дракончика копытом. − Кроме того, мне показалось, тебе понравилась идея провести немного времени в Кантерлоте?

Ворча под нос, Спайк в конце концов признал, что так и есть.

− Но только если мы не останемся здесь навсегда. Иначе я буду скучать по нашим друзьям из Понивилля.

− Подозреваю, что вы не пробудете здесь так долго, − заметила Луна, улыбаясь так же, как и все остальные.

Все, кроме Тир.

Пока взрослые и дракончик смеялись и шутили, она отделилась от группы и наблюдала за происходящим с безудержным любопытством, очарованная тем, как богини так свободно смеются и подшучивают над простыми смертными. Кто-то сказал что-то особенно смешное, и Шайнинг запрокинул голову и издал глубокий, горловой смех. Этот смех сильно отличался от того, что Тир привыкла слышать.

− Вас что-то беспокоит, миледи? − спросил Кроникл, заставив кобылку подпрыгнуть.

− Нет... да… Не знаю, − призналась Тир, нахмурившись. − Это как… сон. Не плохой, но очень... странный. Она как… более милая, молодая Гемера.

− И кто же она такая? − жеребец приподняла бровь, отчего грива Тир встала дыбом, когда она осознала свою ошибку.

− Она... никто, − кобылка проглотила комок, застрявший у нее в горле от этой лжи.

− Ах, как приятно слышать, что «никто» смеется, потроша других.

− Она не... Ну... только в качестве наказания. И она, естественно, не смеялась! − запротестовала Тир, а затем ударила себя копытом по лбу. − Нехорошо обманывать пони.

Кобылка фыркнула, скрестив копыта, и ее маленькие крылышки задрожали.

С очень легкой усмешкой, которую едва ли можно было вообще назвать усмешкой, а скорее легкой деформацией уголка губ, Кроникл согласился.

− Ты верховный жрец Селестии? − спросила Тир, глядя снизу вверх на пожилого единорога.

Он определенно не был похож на верховного жреца. На нем явно отсутствовало парадное облачение и у него были седельные сумки, набитые свитками. Хотя последнее для посвященных чем-то необычным не являлось, но ни один из верховных жрецов, которых встречала Тир, никогда сами не таскали свитки.

− О нет. Я ее сенешаль, − когда кобылка бросила на него непонимающий взгляд, он продолжил, рассказав ей о роли главы дворцового персонала и первого помощника Селестии, помогающего организовать рабочий день и следящего за тем, чтобы все, что нужно было сделать, было выполнено должным образом.

− Почему они так... похожи? − пробормотала Тир больше для себя, чем для жеребца, после того, как он закончил объяснять.

− Для пони не редкость выглядеть одинаково. В конце концов, существует не так уж много сочетаний цвета шерсти и гривы. Или вы имели в виду их схожие энергии? − уточнил Кроникл, слегка ухмыльнувшись, когда Тир удивленно взглянула на него. − Может, я и единорог, но достаточно хорошо чувствую различия между принцессами. Для вас, мне кажется, они куда сильнее и понятнее. Если они олицетворяют что-то одно, как, скажем, любовь, то, возможно, они и чувствоваться будут одинаково.

− Возможно, − согласилась Тир. − Для смертного ты довольно умен.

Кобылка сказала, что думала, чем снова заставила жеребца слегка улыбнуться.

− Возможно, − ответил он, когда Кейденс отделилась от группы и, сияя, направилась к Тир. − Или, возможно, я просто видел и делал больше, чем вы.

Фыркнув, кобылка закатила глаза от такого предположения.

− Мне больше ста тридцати пяти лет. Сомневаюсь, что тебе есть хоть половина от этого.

− Нет, конечно, ха-ха!

В глазах Кроникла появились веселые искорки, прежде чем жеребец кивнул принцессе и добавил:

− Ваше высочество, у вас на копытах теперь нечто особенное, − после чего бодрой рысцой направился во дворец.

− Кроникл только что рассмеялся? − потрясенно спросил Шайнинг, глядя вслед сенешалю. − Не припоминаю, что бы хоть раз слышал, как он смеется...

− Ты готова, Тир? − спросила Кейденс взволнованным и дружелюбным тоном, в данный момент игнорируя мужа.

− К запечатыванию? − кобылка сглотнула, чувствуя, как в животе нарастает страх.

Она искала путь к отступлению, но везде, куда ни взгляни, были либо стены, либо путь во дворец.

«Если бы только мои крылья работали», − Тир мысленно выругалась. Хотя, если бы ее крылья работали, она бы никогда не попала в такое затруднительное положение.

− О нет, не к этому, − принцесса тряхнула своей пышной гривой, аметистовые глаза сияли. − К ужину, а потом, возможно, к ванне.

− Чего? − Тир перестала искать путь к побегу и вместо этого взглянула на Кейденс.

На краткий миг ей показалось, что она снова вернулась домой, к своей матери, улыбающейся ей сверху вниз. Образ быстро рассеялся. Если отбросить такие поверхностные детали, как цвет шерсти и гривы, Кейденс была совсем не похожа на мать Тир. Кейденс была... милее, для начала. На самом деле, она должна была отчитать Тир. Или сравнить ее неудачи с успехами сестер.

− Ужин, а потом ванна, − повторила Кейденс, используя крыло, чтобы направить кобылку во дворец.

Неохотно труся рядом с Кейденс и Шайнингом, Тир крутила головой, осматривая свой новый дом. Белый мрамор, который был повсюду, создавал ощущение чего-то знакомого, как и коринфские колонны. Бюсты пони в маленьких нишах слегка отличались, но только из-за стиля укладки грив. Красные шелковые ковры под копытами приглушали шаги, а над головой горели магические люстры, заставляя танцевать тени на потолке.

Вскоре они добрались до той части восточного крыла, где находились их королевские апартаменты.

Распахнув двойные двери, Кейденс вошла в просторный вестибюль. Там было несколько скамеек и большое пианино под высоким сводчатым окном. Двери слева, поменьше, вели в светлую гостиную, а впереди и справа было еще несколько дверей, предположительно, в спальни. В центре комнаты стоял низкий стол и скамейки, которые резко контрастировали с голубым и золотым декором, украшавшим остальную часть комнаты. Магия витала в воздухе, заставляя Тир задуматься, использовалась ли когда-нибудь эта комната в ее нынешнем виде.

− Я вижу, Селестия все здесь переделала, пока нас не было, − невесело ухмыльнулся Шайнинг, подтверждая подозрения Тир.

− Что ж, теперь нам понадобится больше места, − принцесса улыбнулась, подходя к столу и дергая за шнур, который исчезал в потолке рядом со входом.

Вскоре появились слуги, чтобы доставить блюда с едой. Тир сидела неподвижно, спрятав свои крылья под крыльями Кейденс, пока дворцовая прислуга была в помещении. Еда была совсем простой, салат, хлеб и что-то вроде апельсинового сока, что сильно контрастировало с видом дворца.

Приятный ужин, что закончился слишком быстро.

Тир провели через одну из смежных комнат, подтвердив подозрения, что это спальни, и привели в большую, богато украшенную ванную.

− На самом деле мне не нужно мыться, − запротестовала Тир, когда ее подняли в огромную ванну.

− Все кобылки так говорят, − ответила Кейденс, поворачивая ручку, чтобы направить поток миниатюрного водопада прямо в ванну.

− Нет, правда! − Тир продолжала протестовать, когда ее голова оказалась под падающей водой. Отплевываясь, она смахнула с глаз мокрую гриву и добавила: − Наше божественное великолепие сохраняет нас в чистоте!

С таким же успехом можно было говорить со стеной. Стеной, у которой был доступ к чудесно пахнущему мылу и зелью, наполнившему ванну пеной. Когда пришло время вытираться, Тир начала умолять дать ей еще несколько минут понежиться в теплой воде. Ее маленькие крылышки радостно захлопали, когда Кейденс пыталась ее достать, отчего обе промокли насквозь.

Стук в дверь, за которым последовало вежливое покашливание, известил их о том, что время мытья подошло к концу.

Когда Тир была вытерта, ее уложили в мягкую постель, застеленную большими стегаными одеялами того же цвета, что и ее шерстка. Присев рядом с кобылкой, Кейденс спросила:

− Как насчет сказки на ночь?

− Сказки? − Тир выжидательно уставилась на принцессу, но быстро поглубже закуталась в одеяло, так что наружу торчал только нос. − Мне не нужны сказки.

− Совсем-совсем?

− Совсем-совсем, − заявила кобылка, надувшись в своем убежище из утиного пуха. − И еще я не нуждаюсь в «запечатывании», чем бы оно ни было.

Кейденс рассмеялась тем легким, радостным смехом, который так отличался от резкого лающего веселья Афродиты.

− Возможно. Честно говоря, я и сама не уверена в необходимости ритуала. Но решение принимаю не я, − в голосе Кейденс безошибочно угадывались нотки беспокойства. Это и следующие слова принцессы немного успокоили Тир. − Я поговорю с Селестией и Луной об этом.

− Она тебя не послушает, − пробормотала кобылка, глубже зарываясь в одеяла. − Если Селестия хоть немного похожа на Гемеру, ничто не заставит ее передумать.

− Что бы ни случилось, Тир, мы с Шайнингом поможем тебе пройти через это.

Поцеловав кобылку в лоб, Кейденс пожелала ей спокойной ночи и приятных снов, после чего вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Довольная и согретая, Тир завернулась в одеяло и погрузилась в приятный сон. Возможно, завтра она найдет способ выбраться из дворца и найти свою семью.

---

− Мне все же не кажется, что ее нужно запечатывать, − произнесла Кейденс, сидя со своей тетей и матерью в покоях Селестии.

Последняя почувствовала укол сожаления от слов племянницы.

− Ты знаешь, почему это необходимо. Мое решение окончательное.

Кейденс, казалось, собиралась возразить, но затем сдалась, крылья смиренно обвисли. Она выглянула в окно, устремив взгляд в сторону башни с покоями Тир.

− Должен быть другой способ, − снова начала розовая принцесса, оглядываясь на Селестию.

− Соглашусь. Она не жеребенок, только что появившийся на свет. Мы не знаем, как ритуал может повлиять на нее, − властный голос Луны вмешался в дискуссию. − У меня серьезные опасения, что мы слишком сильно торопимся. По крайней мере, в наличии еще два аликорна, которые могут оказаться настоящими родителями Тир. Не говоря уже о той тени. Мы понятия не имеем, как они все связаны.

Вместо того, чтобы прямо ответить на опасения сестры, Селестия обратилась к Кейденс:

− Ты полагаешь, что есть еще один аликорн, связанный с любовью?

Услышав этот вопрос, принцесса резко выпрямилась, собираясь не менее резко ответить «нет». Однако, к большому облегчению и уважению правительницы Эквестрии, Кейденс этого не сделала. Шерсть Селестии встала дыбом, когда Принцесса Любви раскрыла свою сущность в поисках другого аликорна, способного влиять на потоки любви, что пронизывали диск.

− Нет… Если бы где-то тут был еще один аликорн любви, я бы это почувствовала, особенно в это время года. А я не чувствую. Кем бы ни были остальные, по крайней мере матерью Тир никто из них не является.

Слова Кейденс явно легли на нее тяжелым грузом, поскольку крылья продолжили поникать, как и голова.

− Что, если мы просто используем иллюзии, чтобы спрятать крылья? − спросила Луна, проявляя новый аргумент. − Мы все используем их или другие заклинания, чтобы среди наших маленьких пони выглядеть как обычные пегасы или единороги.

− Нет, это слишком непрактично, − пробормотала Кейденс, потирая виски. − У кобылки слишком много способов случайно разрушить иллюзию, и именно ей придется поддерживать трансмутацию. Кроме того, подобный способ не решит основную проблему, верно?

− Верно, − Селестия позволила собственному раздражению от сложившейся ситуации просочиться в голос. − Что, если пройдет пара десятилетий, а то и больше, прежде чем она обнаружит свой талант? Луна, мы обе знаем, что подобное может сделать с кобылкой. Это сказывается на разуме.

Скривив верхнюю губу, принцесса отрезала:

− Не втягивай в это Намиру.

− Ты знаешь, что я права, − ответила Селестия, сжав губы в тонкую линию.

− То, что с ней случилось, не имеет к этому никакого отношения! − фыркнула Луна.

Позволив раздражению проявиться в голосе, Селестия продолжила:

− Если бы она...

− Нет! − Луна ударила копытом по полу, выражение лица превратилось в холодную, яростную бурю. − Мир уже не тот, что был полторы тысячи лет назад.

− Но и не слишком отличается, − смиренно вздохнула Селестия. − На смену бродячим ордам мародеров пришли политики-интриганы. И по крайней мере, с бандитами разговор был короткий.

− Да уж, разбираться с ними куда проще, − согласилась Луна с капризным раздражением. Взглянув в окно на горизонт, она добавила: − По крайней мере, сейчас не так много всяких заговорщиков.

− Все уже не так мрачно, как в дни нашей юности, Луна. Ты, как никто другая, знаешь это. Но мир и не является сплошным светом. Посмотри, как тени поглотили тебя, и почти совладали с Кейденс. Или последние несколько лет. Твое возвращение, освобождение Дискорда из заточения, вторжение чейнджлингов − это лишь то, что случилось буквально у нас под носом. В Старых Королевствах идут войны, и наши объединенные силы света лишь едва-едва поддерживают стабильность.

Селестия внимательно наблюдала, как сестра пыталась придумать еще один аргумент, но лишь оглянулась на Кейденс за поддержкой. Та, в свою очередь, изучала ковер, как будто хотела разглядеть там ответ.

− Ты не можешь позволить чувству вины слепо вести тебя по этому пути, Тиа, − наконец произнесла Луна, ее тон был уже не резким, а скорее примирительным.

Селестия хотела было отмахнуться от опасений сестры, но остановилась. Воспоминания, которые она игнорировала веками, страшными вспышками бились о стены ее разума, мгновения были более вечными, чем если бы их высекли в камне: решения, слова... ошибки. Стыд бурлил и пенился, как делал на протяжении веков, в глубине ее сердца. Однако сильнее всего она боялась снова потерпеть неудачу.

− Но, конечно, мы вчетвером, если считать Твайлайт, сможем же уберечь ее от всего? − спросила Кейденс, постукивая копытом по подлокотнику. − Разве не это от нас и требуется?

− Вообще-то, нет, − нахмурилась Селестия, возвращенная к действительности неуверенным голосом племянницы.

Луна добавила:

− Ритуал работает как защита, манипулируя нитями Судьбы незаметными и сложными способами. Ей может быть причинен вред, хотя и не серьезный. Она может оказаться в опасности, но, несмотря ни на что, она будет защищена, пока не достигнет совершеннолетия.

− Запечатанная, она будет в безопасности. Уверена, мать позаботится об этом, − Селестия говорила тихо, но с твердой уверенностью в голосе.

− У тебя больше веры, что она где-то там, чем у меня, − фыркнула Луна, отводя взгляд от сестры и вместо этого сосредоточившись на огне, горящем в камине. − Ритуал это делает, а не она.

− Но Тир действительно будет в безопасности? − Кейденс глубоко вздохнула, глядя на угасающий день. − Она...

− Мы можем обсуждать это еще лет сто и не прийти ни к чему, − перебила ее Селестия. − Я возьму на себя ответственность за этот выбор. Запечатывание и удочерение это то, что мы всегда делали. У нее будет настолько нормальная жизнь, насколько мы сможем ей ее обеспечить, со школой, друзьями и семьей. В течение года или двух она обнаружит свой талант. Ритуал может закончиться прямо в тот момент, а может продлиться, пока она не станет взрослой. Без ритуала она может быть уязвима в течение многих десятилетий или даже столетий. Намире было более двухсот лет, когда...

Резкий вздох Луны заставил Селестию замолчать. Глаза двух сестер встретились, и взгляд старшей опустился к полу.

− Я не позволю этому случиться снова, − едва слышно прошептала Селестия. − Я не могу.

Луна уставилась на сестру полными слез глазами.

− Тия? Посмотри на меня, − Селестия не отвечала, пока сестра не повторила, жестче и резче. Удерживая ее взгляд, Луна произнесла: − Ты должна забыть об этом, Тия. Это была не твоя вина.

− Я говорила себе это тысячу раз. Это не меняет того, что именно я впустила его в наш дом.

− И я оставила его одного, предоставленного самому себе. Мы уже не те пони, которыми были когда-то. Мы сильнее и мудрее. Мы сможем защитить ее, Тия.

− Конечно сможем! − голос Селестии был таким же решительным, как и всегда. − Но какой ценой? Она уже лишилась большей части своего жеребячьего возраста. Ты же видела ее. Последние сто лет она была кобылкой, и ее единственными друзьями были такие, как она. Ей сто лет, а она не уважает никого, кто не бессмертен. Если мы не проведем ритуал, она никогда не полюбит наших маленьких пони, они всегда будут только отвлекать, как муравьи, набежавшие на пикник.

Кейденс попыталась заговорить, но взгляд Селестии заставил ее молчать.

− Нельзя заставить дружить, этому надо учиться. Тебе как никому другому это известно.

Мать и дочь изучали поверхность стола, позволяя последним словам Селестии растаять в тишине. Через несколько секунд солнечная принцесса расслабилась, расправила крылья и села.

− Я не буду принимать в этом участия... − пробормотала Луна, не отрывая взгляда от стола.

− Не проблема. Я справлюсь одна. Это вполне допустимо.

Приняв решение, Селестия встала и подошла к шкафу. Из него она достала шкатулку, что была старше, чем страна, в которой они сейчас находились. Воспоминания всплыли на поверхность, когда магия подхватила потертую шкатулку. Твайлайт как-то обнаружила ее и спросила о множестве переплетенных чар, вплетенных в дерево, которые защищали и оберегали контейнер так же, как и содержимое. Будучи еще совсем юной, Твайлайт сильно расстроилась, что не смогла открыть шкатулку. Но это разочарование было ничем по сравнению с ее желанием узнать, какие заклинания используются в замках.

Еще одно воспоминание о том, что произошло более тысячи лет назад: она садится, чтобы открыть шкатулку и перед ней кладут маленькую розовую новорожденную кобылку. Кейденс слегка пошевелилась в церемониальных пеленках сливового цвета. Воздух пропитан резким запахом перезрелой вишни, а на заднем плане Луна умоляла Селестию не забирать ее дочь.

Она содрогнулась при последнем воспоминании, пряча шкатулку под крыло.

Принцесса больше ничего не сказала сестре или племяннице, покинув комнату быстрым и решительным шагом. Она боялась, что решимость поколеблется, что сердце предаст ее еще до того, как она доберется до Тир.

Однако этого не произошло, и очень скоро Селестия уже толкнула дверь в спальню.

Стоя в дверях, принцесса наконец почувствовала сомнения, подтачивающие ее решимость. После завершения ритуала пути назад не будет, пока Тир не вырастет. Но по крайней мере, она сможет вырасти и не останется вечной кобылкой.

Осознание этого не помогало избавиться от растущего беспокойства. Решение казалось неправильным, и Селестия не привыкла к такому. Мирно спящая перед ней кобылка не была ее собственной. Тир не была ей даже дальней родственницей. Какое право имела принцесса навязывать ей такое решение?

− Мама, где ты? Сейчас мне нужен твой совет больше, чем когда-либо прежде, − прошептала Селестия, стараясь не разбудить Тир. − Пожалуйста, дай мне знак, что я поступаю правильно.

Как и всегда на протяжении полутора тысяч лет, ответа не последовало.

В комнате было тихо, если не считать тиканья старинных часов, когда Селестия направилась от двери к кровати. Поставив коробку на столик рядом с ней, принцесса отбросила сомнения.

Она сделает то, что было лучше для Тир.

Прежде чем предпринять что-либо еще, Селестия наложила мощное усыпляющее заклинание. По крайней мере, Тир не будет знать о произошедшем и не будет страдать в процессе. Хотя это было слабым утешением.

Когда кобылка погрузилась в магический сон, Селестия начала ритуал запечатывания. Созданный еще до появления современной магии, он состоял из пяти отдельных заклинательных матриц, работающих в связке.

Открыв коробку, принцесса достала из нее костяную иглу и пару ножниц. Все это она положила перед собой.

Золотые глифы, заполненные загадочными символами, жужжа, медленно закружились вокруг Тир, когда Селестия взяла иглу и ножницы. Над Кантерлотом сформировались облака и закружились в такт глифам внизу, словно город оказался в эпицентре бури. Одинокая капелька пота выступила на лбу принцессы, когда она творила древнюю магию, объединяя и сковывая, пока та не начала извиваться и скользить по комнате, словно живя своей собственной жизнью. В поле заклинания заискрились разноцветные огоньки, оставляя танцующие хвосты, парящие по всей комнате. Цвета гасли один за другим, пока не остались лишь оттенки красного, когда заклинание достигло спящей кобылки.

Тир воспарила в воздух, поддерживаемая рубиновыми струями. В комнате было неестественно темно, от глифов исходила зловещая магия, тихое шипение расходилось по углам, словно капля воды на раскаленной сковороде. Магические светильники погасли, словно их задули. Из Тир показалась золотая нить, сияющая, как вторая заря, свет лился из окон башни в ночь. Поднеся иглу к холке кобылки, Селестия начала напевать древнюю печальную мелодию.

Игла, что времени древнее,
Рока нить хватай быстрее!
Душе, что крепко ей оплетена,
Открой, кем может стать она!

Когда голос принцессы стал громче, игла прошла сквозь крылья Тир, зацепив несколько рубиновых нитей эфира и протянув золотую нить. В последний раз ткнув иглой, Селестия приподняла ножницы, приложив кромку к нитям и удерживая ее там.

Ножницы отрежут чисто
Всё, что расти мешает быстро!
Предназначенье ждёт тебя
А с ним и новая заря!

Пугающий изумрудный огонь пронесся по комнате, осветив кончики занавесок и простыни, когда ножницы щелкнули, обрывая собранные нити. Селестия отшатнулась, когда волна воющей магии, полной праведного гнева, окутала ее. Затем все исчезло, словно игла, дергающая оборванные нити, втянула все за собой.

Твоё сердце неизменно
Взросленью путь укажет верный!
Судьба одно, своё возьмёт
Когда твой час придет,
Когда твой час придет!

Магия успокоилась, рубиновый и изумрудный эфир растворился в ночи, когда Тир медленно опустилась на кровать. Селестия убрала иглу и ножницы в шкатулку, прежде чем шагнуть вперед и осмотреть работу. Крылья кобылки исчезли, как и мерцание шерстки, в то время как рог остался неизменным. Там, где раньше были крылья, остались желтые шрамы, переплетенные красными нитями, которые пульсировали в такт сердцебиению Тир.

− Единорог, − прошептала принцесса, выдохнув, хотя и не осознавала, что задержала дыхание, − это хорошо.

Отведя взгляд от ужасных шрамов, Селестия укрыла Тир одеялом.

Забрав шкатулку, она вернулась к Кейденс и Луне. Шаги замедлились, чувство вины ощутимо давило на холку. Селестия напомнила себе, что ритуал был проведен в интересах Тир. Но это не помогло. Она не могла заставить себя взглянуть ни на сестру, ни на племянницу, когда открыла дверь в покои.

− Дело сделано, − объявила принцесса, возвращая шкатулку матери в шкаф.

Переведя взгляд на родственников, она увидела то, чего так боялась: разочарование.

− Мы знаем, − ответила Кейденс, глядя в пол. Селестия подозревала, что не будь она аликорном, то плакала бы. − Мы почувствовали это, словно… Это неправильно, тетушка.

Селестия открыла рот, собираясь ответить, что всегда так поступали, но слова не шли с языка. Полагаться только на прошлое было ужасным оправданием, и она это знала. Поэтому принцесса повторила то, что постоянно твердила себе:

− Это было в ее интересах.

Возможно, она и сама поверит в это, если будет повторять достаточно часто.

---

Флёр стояла у ворот своего поместья, ноги дрожали от волнения. Она знала, что эта встреча произойдет. Рано или поздно она должна была случиться. Нерешительно кобыла поставила копыто на каменную дорожку, ведущую к Фэнси Пэнтсу.

Она отшатнулась, словно ужаленная, повернулась, чтобы снова, как в прошлый раз сбежать, но, сделав всего пару шагов, остановилась, дрожа всем телом.

− Это глупо, − проворчала себе под нос Флёр. − Je suis plus fort que ce.

Вернувшись к воротам, она заставила себя переступить порог. Закрыв глаза, чтобы сохранить решимость, единорожка зашагала по знакомой тропинке, легко цокая копытами по камням, ведущим к особняку. Легкое касание магии распахнуло дверь, и она оказалась внутри.

В прихожей было темно и холодно, свечи в канделябрах погасли, догорев до самого конца, потеки воска образовали округлые сталактиты под латунными украшениями. Дом был пуст, и он лишился не только пони. Тягостная тишина, делающая поместье холодным и неприветливым, так и просила ее заполнить. Поставив седельные сумки у двери, Флёр огляделась. Она быстро заметила осколки вазы, которую швырнула в Фэнси во время ссоры. Они все еще валялись под аркой, ведущей в маленький салон.

Подняв самый большой из осколков, кобыла поднесла его ближе, и на глазах у нее выступили слезы. Перевернув осколок, она увидела улыбающиеся лица − свое и Фэнси.

Ваза была свадебным подарком графини Бургундской, выполненным по ее заказу знаменитым художником Пинсо Д'Ора. Флёр упала на колени, рыдания сотрясали ее тело. Потянувшись магией, она собрала все осколки, которые смогла разглядеть. Это было бесполезно. Не хватало слишком многих, и даже если бы удалось найти их все, у нее не было заклинания, способного исправить нанесенный ущерб.

В итоге Флёр поместила все осколки, которые смогла собрать, в декоративную тарелку на столе в прихожей. Последним осколком стал первый, который она взяла, и она расположив его так, чтобы изображения ее и Фэнси были обращены к двери.

− Миледи? − раздался вежливый голос из темноты, так близко, что Флёр подпрыгнула и, ахнув, обернулась.

− Monsieur Кей, не подкрадывайтесь ко мне так незаметно, − попросила кобыла, когда дворецкий засветил рог и сотворил простое заклинание освещения, застывшее возле стены. − Где все?

Он был пожилым пони и давно стал частью поместья, еще до того, как Флёр сделала его резиденцией посла Пранции. Как всегда, на нем был черный пиджак и галстук-бабочка, что придавало жеребцу профессиональный вид. Кобыла заметила усталое выражение в уголках его грифельно-серых глаз, как будто дворецкий был счастлив и раздражен одновременно. Возможно, ей это показалось из-за слабого освещения в прихожей. Флёр быстро решила, что так и есть. Мистер Кей был слишком профессионален, чтобы его мысли могли отразиться на лице.

− Его светлость в библиотеке, миледи, − ответил жеребец, выходя вперед, чтобы взять седельные сумки и закрыть дверь. − Он попросил прислугу оставаться внизу до вашего возвращения. И очень разозлился, когда юная мисс Поттс попыталась прибраться в прихожей. Боюсь, это помещение было объявлено закрытым для посещения. Надеюсь, вы позволите мне и персоналу вернуться к своим обычным обязанностям, миледи?

− Oui, − произнесла Флёр, поворачиваясь к маленькому салону. − Пожалуйста, проследи, чтобы все было сделано.

− Как пожелаете, миледи, − дворецкий слегка поклонился, а затем добавил: − И еще одно, позавчера пришло письмо из дворца с королевской печатью. Оно на вашем столе в кабинете.

Флёр слегка кивнула:

− Спасибо, я уже в курсе письма и его темы.

− Понимаю, − ответил жеребец своим сухим голосом, прежде чем направиться к лестнице, ведущей вниз, в помещения для прислуги. Сделав несколько шагов, он остановился, оглянулся и добавил: − Хорошо, что вы дома, миледи.

− Хорошо быть дома, monsieur Кей. − Флёр закрыла глаза, вдыхая запахи старинного поместья, положив копыто на древнюю деревянную балку. Эти слова были ложью лишь отчасти.

Выйдя из вестибюля, она прошла через малый и большой салоны и остановилась в дверях библиотеки. Флёр разглядела фигуру мужа, сидящего в своем старом кресле, с обивкой, лезущей из подлокотников, и высохшей и потрескавшейся кожей. Копыто покоилось на боковом столике, прижимая проклятые отчеты врача.

И снова она подумала, что еще не слишком поздно развернуться и сбежать. Можно было бы отправиться в Балтимэйр или Болтон, возможно, в Галифакс, а оттуда вернуться в Пранцию. Это стало бы самым трусливым поступком, который только можно совершить. Репутация Флёр будет разрушена, она никогда не сможет показаться ни в Эквестрии, ни в приличном обществе Пранции, но, по крайней мере, ей не придется говорить с Фэнси Пэнтсом.

Желание было мимолетным и рассеялось быстрее, чем потребовалось, чтобы войти в комнату.

Откашлявшись, кобыла позвала своего мужа.

Он пошевелился, тихо фыркнул, и пустой бокал из-под бренди со звоном упал на толстый марабийский ковер. Обойдя вокруг кресла, Флёр обнаружила, что жеребец крепко спит, положив подбородок на грудь в самой неудобной позе, какую только можно вообразить.

Он издал долгий, рокочущий храп, голова склонилась набок, и Фэнси пробормотал:

− Флёр, пожалуйста, возвращайся домой, − прежде чем комнату снова наполнил храп.

− О, мой дорогой возлюбленный, я была такой дурой, − прошептала кобыла, стараясь не разбудить мужа.

Поставив бокал из под бренди на стол, она подхватила жеребца магией. На мгновение она была потрясена, насколько легким он казался, и удержание в воздухе почти не требовало усилий. Удивление быстро прошло, быстро сменившись более насущными проблемами. Ступая на цыпочках, Флёр направилась в их с Фэнси спальню. У лестницы, ведущей в комнаты для прислуги, она встретила мисс Поттс; молодая горничная радостно взвизгнула, увидев хозяйку, и присела в реверансе.

− Мисс Поттс, помогите, пожалуйста, − попросила единорожка, глядя на лестницу, ведущую на второй этаж, и гадая, как бы ей подняться, не ударив мужа о стену или перила.

− Конечно, миледи, − ответила юная земная пони, беря на себя роль направляющего.

Вдвоем они перенесли жеребца в спальню и уложили на большую кровать. Флёр воспользовалась моментом, чтобы поблагодарить мисс Поттс и поручить ей собрать осколки вазы. Утром необходимо будет узнать, сможет ли специалист по магическому ремонту ее восстановить. Забравшись в постель, кобыла обхватила копытами грудь Фэнси и уткнулась подбородком в знакомый изгиб его шеи.

Он немного подвинулся, принимая более удобную позу, и обнял жену в ответ. После этого Фэнси нежно промурлыкал:

− Рад, что ты дома, − и поцеловал ее чуть повыше рога.

Флёр застыла, словно ужаленная, глаза распахнулись, а сердце едва заметно затрепетало.

Повернув голову, она посмотрела жеребцу в глаза и произнесла:

− Я очень, очень извиняюсь, mi amour. За те ужасные вещи, которые наговорила. За то, что сбежала. За то, что была трусихой.

Фэнси молчал, его лицо было непроницаемо ни для кого, кроме жены. Она могла видеть боль и разочарование в его сверкающих голубых глазах. Затем жеребец наклонился вперед и нежно поцеловал основание рога Флёр, от этого прикосновения по ее телу пробежал электрический ток, от которого у нее закружилась голова и перехватило дыхание.

− Ты не трусиха, − эти слова, сказанные с непревзойденной уверенностью, согрели ее сердце, прогнав страхи, как рассвет прогоняет ночь. − Это я должен извиниться. Я слишком сильно на тебя давил. Даже самую прочную сталь можно сломать, если приложить достаточно усилий.

Флёр покачала головой и, потянувшись, заключила мужа в нежные объятия.

− Non, − прошептала она, прерывая поцелуй, − я хотела жеребенка не меньше тебя.

− Да, это так, − согласился Фэнси, медленно проводя копытом по гриве кобылы. − Но именно я заставлял тебя ходить по всем этим бесполезным докторам с их мерзкими снадобьями и приспособлениями. Ни одно из них не стоит и ломаного бита.

Флёр запротестовала, заявив, что это в равной степени ее вина, как и его. Что идея изначально принадлежала ей.

− Полагаю, этому не суждено было сбыться, − закончила она со вздохом.

− Знаешь, есть ведь и другие способы, − медленно, задумчиво проговорил Фэнси, устраиваясь поудобнее.

Оба уже принесли свои извинения, и оба ненавидели долгие препирательства, как у других пар. Повторенные многократно слова не становились более истинными. Извинение − лишь первый шаг к примирению. Это был длинный путь, по которому предстояло идти месяцами, а может быть, и годами. Флёр знала, что пройдет его с легкостью.

− Мы могли бы усыновить жеребенка, − продолжил Фэнси, не зная о мыслях Флёр.

Та не смогла удержаться от легкого смеха, когда в ее голове промелькнула встреча в Понивилле и то, что было сказано в городской библиотеке.

− Oui, возможно. Есть над чем подумать, − согласилась кобыла, закрывая глаза и погружаясь в сон, пока муж описывал их идеального жеребенка.

---

Постоянный шум дождя, барабанящего по крыше, был самым громким спутником Зубу, хотя и самым непостоянным. У старого зебры были и другие, например, мягкое мерцание небольшого костра в центре хижины или приятное пьянящее жужжание трав в его трубке. Огонь и Трава, как называл их Зубу, были с ним чаще, чем Дождь, но не так часто, как Боль. Боль была спутником шамана дольше всех, о чем она часто любила напоминать. Единственной другой спутницей Зубу, которая могла бы утверждать, что пробыла с ним так же долго, была Оренда, хотя она уже давно не появлялась, отправившись в одно из своих приключений, как это часто бывало.

По крайней мере, Дождь вернулся и вместе с Травой и Огнем отвлек внимание шамана от Боли.

− Хочу сказать тебе, Дождь, как же хорошо, что ты вернулся, − крикнул Зубу в потолок, с которого капала вода, и немного резко помахал трубкой с Травой. − Прошло добрых две недели с тех пор, как ты был здесь в последний раз. Видел что-нибудь интересное?

Повсюду вокруг зебры капли воды падали в аккуратно расставленные ведра, горшки и урны, создавая почти музыкальный шум. Кивнув в ответ на не прозвучавшие слова, Зубу пробормотал:

− Ага. Не-е-ет. Ты серьезно? Скандально! Значит, дочь мэра застукали в амбаре с каким-то молодым жеребцом? Просто замечательно! Ох, ха-ха-ха!

Зубу упал навзничь со своей маленькой лежанки, ударился головой об урну и опрокинул ее. Огонь с шипением погас, а смеющийся зебра и урна покатились по полу. Вскочив на три копыта, шаман выругался.

− Огонь! Извини! Ты в порядке, старый друг? Огонь?

Зубу наклонился правым боком к остаткам костра. Отставив правую переднюю ногу, он попытался дотянуться до мокрого пепла. Сустав, сросшийся под прямым углом, не мог двигаться, а искалеченное копыто бесполезно болталось, превратившись в клубок черно-белой шерсти, вывихнутых костей и хрящей. Поворошив потухший костер искалеченной конечностью, шаман печально покачал головой.

− Не волнуйся, Огонь, я знаю, как вдохнуть в тебя новую жизнь. Ага-ага, я действительно знаю. Да, знаю.

Наклонившись, Зубу провел здоровым копытом по мокрой золе. Несколько слогов, произнесенных тихим голосом, сопровождали руны, складывающиеся в голове старого шамана. Из-под копыта посыпались искры, заплясали на сырых дровах, и несколько поленьев вспыхнули оранжевым пламенем.

− А, ты вернулся, Огонь? Куда ты пропал? Хм... хм? − Зубу улыбнулся, вытирая тряпкой грязь, прилипшую к копыту. − Какими же дикими и безумными делами ты занимаешься каждый раз, когда уходишь, Огонь. Почти такой же плохой, как Оренда. В отличие от Дождя, который гораздо благоразумнее. Просто послушай его успокаивающую песню.

Глаза Зубу распахнулись, когда он понял, что больше не слышит тихого стука капель по листьям или крыше. Огонь в очаге стал затухать. Даже туманная теплая дымка, окружавшая мысли шамана, начала рассеиваться. Сморщив нос, старый зебра уловил в дуновении ветра особый аромат. Он был приторным, невероятно сладким, как у пережаренных пирогов с медом и ягодами.

Запах магии.

Последние облака, туманящие его разум, рассеялись, Зубу развернулся и схватил длинный посох, стоявший в углу. Привязанные к нему косточки и колокольчики зашумели, когда шаман направил посох искалеченной ногой на маленькую дверь из висячих бус. За ней он заметил движение, какую-то фигуру, мелькнувшую среди густых деревьев и широкой листвы, скрывавшей хижину.

Царила тишина. Ни непрерывного стрекота насекомых, ни отдаленного рева Великих обезьян, сражающихся за самок и территорию, ни пения птиц. Ничего не доносилось сквозь утренний сумрак. Шерсть на загривке Зубу встала дыбом. Запах становился все сильнее. Быстрое движение в тенях привлекло внимание зебры, его посох последовал за движением, и в разуме шамана возникли более опасные руны, которые объединились в одно из его любимых заклинаний.

Быстрый треск пронесся по джунглям, голубая вспышка на мгновение нарушила тишину, и хижину наполнил резкий запах озона. Над концом посоха курился дымок. Зубу медленно выбрался из своего жилища, оглядываясь по сторонам на случай, если он промахнулся или угроза была не единственной.

«Зубу, ты должен пойти...»

Слова, словно паутинка, плыли сквозь тени и лучи света, падая на землю джунглей и проникая прямо в мысли шамана.

− Кто ты? Где ты?

«Надежда, Зубу... Ты нужен ей».

Старый зебра фыркнул, опираясь на свой посох.

− Ты демон, который пришел, чтобы наконец забрать меня? Может быть, дух? Или жеребенок, который решил подшутить над Зубу, Могучим, хотя и Увечным? Если последнее, то знай, что я не потерял ни рассудка, ни своей магии.

По щеке шамана скатилась капелька пота, он облизал губы тонким языком.

Шорох в огороде заставил его медленно обернуться, и у него перехватило дыхание.

Создание, что прогнало его друзей, состояло из пузырящегося розового дыма и чистой магии. Волоски в носу Зубу зашевелились от исходящей от духа энергии. Другого объяснения призраку, степенно вышедшему из джунглей, быть не могло. Он был немного похож на зебру, только выше ростом и с крыльями из тумана, пенившимися на спине. На лбу, там, где должны были быть глаза, сияла звезда.

«Ты должен следовать за нами, Зубу, ты должен помочь нам... Она нуждается в тебе», − произнесла звезда, и ее свет мерцал с каждым словом.

Приглядевшись, Зубу понял, с кем разговаривает, и от осознания его прошиб озноб, несмотря на душный воздух джунглей.

− Огненная звезда? Сириус, почему ты не спишь со своими сестрами?

«Она спит и нуждается в моей помощи, а нам нужна твоя. Пожалуйста, иди за нами. Ты нужен ей».

Переведя взгляд от уютной хижины на влажные и зловонные джунгли, Зубу испустил долгий усталый вздох. Он был стар и изможден, его суставы болели, грива стала почти совсем белой, а правый глаз едва видел из-за катаракты. Зубу знал, что если он покинет свой дом и последует за звездой, то больше сюда не вернется. Приключения − удел молодых душой и телом, а он не мог похвастать ни тем, ни другим. Зубу одарил духа и звезду зубастой улыбкой.

− Веди, я последую за тобой, столько, сколько еще выдержат мои старые кости.

«Идем, у нас мало времени».

Они вели Зубу сквозь густые заросли, через ручьи, переполненные недавним дождем так, что превратились в опасные потоки, и скользкие бревна, перекинутые через пропасти. Он шел размеренно и неторопливо. Шаман знал джунгли и их обычаи, и вскоре понял, что за ними следят. Он замедлил свой и без того медленный шаг, бросая украдкой взгляды на тень, мелькающую в листве.

Когда он перебирался через скользкое бревно, тень бросилась на него, выскочив из подлеска с воем, который перешел в болезненный визг, когда Зубу отскочил назад и опустил посох на голову преследователя.

Существо − треххвостая лиса с мягким небесно-голубым мехом − упало на спину, схватившись белыми лапками за место, куда пришелся удар.

− Ой, ой, ой! − восклицала она снова и снова, несколько раз перекатываясь взад-вперед по тропе, прежде чем остановиться на животе.

− Оренда! Что ты делаешь, глупый дух лисы? − потребовал ответа Зубу, стукнув посохом по бревну для пущей убедительности.

− Я думала, ты в опасности, − недовольно проворчала Оренда, продолжая потирать ушиб на голове и своем самолюбии. − Я почувствовала запах необычной магии в хижине, но тебя там не было. В общем я выследила тебя, думая, что ты влип в неприятности. Потом я увидела, что ты с тенью, и поняла, что любые неприятности − мелочь по сравнению с тем, в какую передрягу ты вляпался.

− Ха, Зубу в полной безопасности, − отмахнулся шаман, раздраженно щелкая хвостом.

− Конечно, потому что величественный и мудрый Зубу не бросается очертя голову навстречу опасности, а потом не требует, чтобы я вытащила его оттуда за хвост.

Оренда закатила глаза, темные пятна на ее лице придавали ей зловещий и неприветливый вид, в то время как хвосты стучали по тропинке, поднимая брызги грязи, ни один из которых не мог прилипнуть к ее меху. Хвосты, каждый из которых был отмечен своей руной, прижались к бокам, и Оренда опустила голову.

− Прости, это было слишком, − извинилась она. − Я просто о тебе беспокоилась.

− Беспокоилась? За Зубу? Ха! − жеребец выпятил грудь и поплелся за Сириус. − Смотри, Зубу по-прежнему ищет приключений. Вот прямо сейчас в одном из них. Глупой лисе не о чем беспокоиться. Только не о старине Зубу, о нет, нет, нет.

− Но тень? − Оренда подскочила к шаману, легко подстроившись под его медленный шаг. − Мертвые не должны тут задерживаться. Это противоестественно.

Никто больше ничего не сказал, каждый погрузился в свои мысли, когда джунгли начали редеть, пока перед ними не открылась холмистая золотистая равнина, манившая выйти из влажного, душного леса. За границей джунглей виднелись редкие деревья, земля была сухой и потрескавшейся, словно солнце превратило ее в плотную корку. Вдали, так что это было всего лишь пятнышко на горизонте, виднелось одно из гнездовий грифонов. Поколебавшись, Зубу повернулся к своим необычным спутникам.

− Там, в саванне? − спросил он только для того, чтобы дух и звезда двинулись вперед. − Конечно, это непременно должно было быть рядом с этими мерзкими птицекошками.

Шаман колебался, шагая взад и вперед вдоль границы между джунглями и саванной.

− Ты же говорил, что у тебя приключение, − поддразнила Оренда, прыгая вперед с пружинистостью, свойственной только молодым. − Что такое приключение без небольшой опасности? Если только ты не хочешь развернуться, прокрасться обратно в хижину и еще немного поболтать с костром.

− Нет, шаман не отказывается от своих обещаний, − проворчал Зубу, следуя за ним и вонзая посох в твердую сухую землю.

Оренда покачала головой, когда он проходил мимо, пробормотав себе под нос:

− Упрямый зебра, если так пойдет и дальше, он в конце концов пойдет на корм стервятникам.

Они шли несколько часов, непрерывно высматривая грифонов или кого-нибудь из многих других хищников, что называли эти земли своим домом. Вскоре они наткнулись на следы. Зубу с любопытством их осмотрел, увидев два набора отпечатков, которые могли принадлежать только грифонам, причем один из них волочил обе правые ноги. Среди следов, хаотично кружась, виднелись следы жеребенка. По крайней мере, Зубу решил, что это следы жеребенка. Они не подходили для жеребенка зебры, были слишком круглыми, а углубление слишком узким. Он никогда не видел таких следов.

Пока шаман осматривал следы, солнце заслонили тени. Когда он поднял глаза, его старое сердце чуть не остановилось. Мимо летели сотни грифонов, многие из которых бросали на него сердитые или подозрительные взгляды. Вознеся короткую молитву Белому Страннику, надеясь, что грифоны не знают о том, что он не защищен Договором, Зубу сел и стал ждать, пока стая пролетит мимо. Оренда улеглась рядом с ним, рыча на грифонов. Звезда и тень полностью исчезли.

Когда последний грифон скрылся за небольшим холмом, жеребец испустил глубокий вздох облегчения, который долго сдерживал.

− Огненная звезда? Огненная звезда? Ты еще здесь, Огненная звезда?

«Мы здесь, − сухо произнесла звезда, стоя чуть дальше по тропе. − Мы должны поторопиться. Наше время почти истекло».

Подавив страх, скрутивший кишки, Зубу поспешил за быстро удаляющимся дымом. Несколько минут спустя он увидел, как грифоны взлетели из-за одинокого дерева.

«Мы опоздали», − посетовала Сириус, осторожно подлетая к дереву.

Зубу молча последовал за ней, тяжело дыша и волоча ноги. Под деревом он увидел двух грифонов, которые лежали слишком неподвижно для этого времени дня. От страха перед тем, что он может обнаружить, во рту у шамана пересохло, и он осторожно приблизился к грифонам. Повсюду было море следов, из-за чего невозможно было понять, что именно произошло.

Слеза скатилась из глаза Зубу, когда он осматривал первую грифину. Она была так молода и ужасно избита, крыло искалечено в драке или при падении. Горло было перерезано, без сомнения, одним из тех жутких церемониальных ножей.

− Грифоны, − фыркнул Зубу, − они считают благом лишать жизни тех, кого считают калеками.

Шаман взглянул на свою искалеченную ногу.

Он прожил всю свою жизнь с этой травмой, и это только сделало шамана сильнее, свирепее и решительнее. Сейчас, на закате жизни, Зубу не променял бы ногу на здоровую.

В действиях грифонов не было смысла. Шаман попытался вспомнить все, что он знал о птицекошках, пока шел осматривать вторую грифину. Они были отчаянно преданы друг другу, а жестокость со стороны грифонов друг к другу была почти неслыханной. Грифоны старались изо всех сил, чтобы никто не страдал, умирая долго и мучительно, и все же были такими бесчувственными. По крайней мере, они были предсказуемы. Если только речь не шла об изгнанниках. Зубу содрогнулся, подумав о том, какими дикими и пугающими могли быть изгнанные из гнездовий.

Приблизившись ко второй грифине, Зубу с удивлением обнаружил, что она все еще жива, а грудь едва заметно подрагивает. Под ней растекалась большая лужа крови, сделав землю влажной и липкой. Заинтересовавшись, шаман наклонился и увидел, что грифина была ранена ударом ножа в грудь. В остальном она казалась полностью здоровой, хотя и немного запыленной и неухоженной.

Глаза грифины распахнулись, когда Зубу повернул ей голову, чтобы осмотреть шею. Отпрыгнув назад, шаман направил свой посох на грифона, хотя и знал, что в таком состоянии она не представляет угрозы.

− Талона. Они забрали ее, − прошептала грифина, сплевывая кровь.

Озадаченный тем, кем может быть эта «Талона», Зубу посмотрел на призрака в поисках указаний, но тот исчез вместе со звездой. Фыркнув, шаман повернулся обратно к умирающей грифине.

− Похоже, тебе повезло, птицекошка. Меня отправили сюда, чтобы кого-то спасти, и похоже, это будешь ты.

---

Когда солнце поднялось над горой Кантерхорн, первые его лучи, идеально косые, проникали в мельчайшие щели между занавеской и подоконником, ударили Тир в глаза, разбудив кобылку. Устало смахивая с лица остатки сна, она с надеждой молча взмолилась Гемере, Афродите и Афине, чтобы оказаться в своих старых, уютных покоях. Мягкой кровати, в которой она спала уже больше века, с идеально расположенными выпуклостями и углублениями, под ней не оказалось. Туалетный столик из розового коралла, подарок Посейдона и Амфитриты, бога и богини океанов и озер, соответственно, отсутствовал между двумя окнами с тонкой золотой филигранью. Не было здесь и игрушек и кукол, разбросанных по полу, словно раскиданных ураганом.

Тир не смогла сдержать приступа тоски, который охватил ее при виде слишком чистой комнаты, которую ей предоставили. Все было слишком чистым, слишком свежим, слишком совершенным, по мнению кобылки, без каких-либо намеков на древность и очарование, которые она привыкла видеть.

Ворча, Тир перевернулась на живот, напоминая себе, что знала, что так и будет, когда она проснется.

Предыдущий день, когда она проснулась в незнакомой библиотеке, был не таким шокирующим. Все было слишком странно и непохоже на обычный день, разница была слишком велика, чтобы разум кобылки мог ее осознать.

Теперь, в окружении вещей, что поначалу казалось знакомым, но после первого же взгляда оказалось настолько неправильным, вся тяжесть утраты обрушилась на сердце Тир. Она чувствовала себя одновременно и тяжелее, и легче, ее тело глубже зарывалось в постель. Обхватив одеяло своими маленькими копытцами, Тир натянула великолепные плюшевые простыни до подбородка, чувствуя, как дрожат ее губы.

Что-то влажное обожгло ее щеки, медленно стекая вниз. Жалость кобылки к себе утихла, когда она коснулась копытцем влажного пятна, смахнув пару слезинок.

Она даже не пыталась сдержать крик, первобытный страх пронзил ее, как тысяча копий. Отшвырнув предательские капли, Тир бросилась назад так быстро, как только могла, и перевалилась через край кровати. Она попыталась замедлить падение парой взмахов крылышек, но ничего не добилась, кроме нескольких спорадических подергиваний мышц вдоль спины.

Лежа на полу и полностью погрузившись в попытки заставить крылья двигаться, Тир лишь смутно слышала стук копыт и то, что дверь в комнату распахнулась. Кейденс и Шайнинг на мгновение замерли у входа, осматриваясь в поисках угрозы, нависшей над кобылкой. Они сразу поняли, в чем дело, когда до их чутких ушей донеслись сдавленные вздохи из вороха одеял и простыней.

− Тир, что случилось? − спросила принцесса, медленно разворачивая плотный кокон из хлопка и утиного пуха, который кобылка умудрилась создать, спрыгнув с кровати.

Слова Кейденс заставили Тир перейти к действиям.

Снова вскрикнув, кобылка развернулась, пытаясь разглядеть свои крылья, но обнаружила лишь обычную спину.

Крыльев не было.

«Они забрали мои крылья!»

Осознание пронзило голову, когда она с глухим стуком села на пол.

Тир снова поднесла копытце к лицу, и слезы снова потекли по ее щекам, капая с кончика мордочки. Бесконечно медленным движением три из них упали, разлетаясь по полу, как самые обычные соленые слезы.

«Нет, они поступили хуже, чем отняли у меня крылья».

Кобылка провела копытом по мокрым пятнам на мраморе и ничего не почувствовала. Никакого магического покалывания, никакого ощущения скрытой силы. Хуже того, ее шерстка была такой… обычной, невыразительной и тусклой, ее великолепие исчезло, скрытое там же, где и крылья.

− Она сделала это. Селестия действительно сделала это, − пробормотала Тир, и целый поток маленьких капель потек по ее щекам. − На мгновение… прошлой ночью… когда ты сказала…

Голос кобылки оборвался усталым вздохом.

− Тир... − Кейденс говорила мягким, примирительным тоном, который становился все резче, пока она повторяла имя кобылки. − Посмотри на меня.

Она так и сделала, но медленно и с недовольным видом.

− Ты получишь обратно свои крылья и силу земной пони, − подбородок кобылки придержало копыто, когда та попыталась отвернуться. − Я знаю, ты этого не чувствуешь, но ничего из этого не исчезло, они просто запечатаны и скрыты.

Тир не ответила, игнорируя слова, относясь к ним с сомнением и подозрением. Ей необходимо сбежать и найти дорогу домой. Но сначала ей снова надо стать цельной. Если бы ее мать, ее настоящая мать, увидела кобылку такой, искалеченной и сломленной, Тир почти не сомневалась, что будет убита на месте. В лучшем случае ее бы изгнали во внешние пустоши или оставили на Йоке. Необходимо найти способ снять проклятие.

− Я знаю, − произнесла кобылка унылым, смирившимся голосом, в ее голове уже начали формироваться тайные планы.

Пока что она будет играть роль побежденного жеребенка. Тир никогда не сможет полностью доверять этим пони. Они были такими же плохими, как олимпийцы, и ничем, совсем ничем не отличались от ее собственной семьи. Гемера и другие, возможно, временами проявляли твердость, но они никогда не прибегали к хитрости или коварству вроде наложения проклятий на спящего жеребенка.

Нет, Тир никогда не занять места среди аликорнов Йоки.