Метка Судьбы

Часть 4.

16.

Я повертела в копытах пузырёк, понюхала и попробовала кончиком языка его содержимое, определив, что мазь сварена просто отвратительно, и старейшина наверняка дала бы мне затрещину за такую халтуру. Но, кое-какие действующие вещества в ней, всё-таки, содержались, а значит она не была полностью бесполезной. Куда больше самой мази меня заинтересовал стеклянный пузырёк с крышкой, выполненный настолько искусно что я невольно залюбовалась. После кособоких глиняных недоразумений, какими были заставлены все свободные поверхности в хижине старухи, этот сосуд смотрелся как ювелирное изделие. Я поднесла пузырёк к глазам чтобы рассмотреть, как свет от масляной лампадки переливается в гранёной крышечке, и вдруг поняла, что кроме меня в комнате находился ещё кто-то. Посетитель скрывался в тени как раз за висящим светильником.

— Эм… Пожалуйста, выйдите на свет, — нервно проговорила я, уже готовясь закричать и забарабанить в дверь. Эта тень могла скрывать кого угодно, там бы даже небольшой слон поместился, поэтому ситуация была так себе. Если пришелец имел недвусмысленные намерения, то защититься в комнате было совершенно нечем, и скрыться куда-то тоже возможности не было. Я успела подумать, что эта комната, во всей своей невероятной мягкости, наверняка предназначена для подобных посещений.

Из темноты послышалось несколько коротких покашливаний, а затем в свет лампы медленно вышел большой свёрток из тканей, в котором я узнала зебру, по скудоумию считаемую местными кваггой. Ткани, скрывающие её голову, немного распустились, и я увидела небольшие карие глаза этой зебры, неимоверно длинную, спутанную гриву, а шерсть с чёрными полосками на её голове была такого цвета будто хозяйку долго валяли в пыли и забыли помыть. Зебра избегала смотреть в глаза, её взгляд бесцельно шарил по комнате, изредка останавливаясь на запертой двери за моей спиной.

— Usifanye kelele, — проговорила моя гостья настолько тихо, что я не сразу поняла, что она произносит какие-то слова, а не снова покашливает. И только потом до меня дошло что эти слова сказаны на языке предков. Она сказала «не шуми».

— Хорошо, я не буду шуметь, — ответила я так тихо как смогла. Зебра раздражённо посмотрела на меня.

— Sielewi lugha hii! — прошипела она, — Ongea lugha ya kawaida!

Это означало что она не понимает мой язык, и требует, чтобы я отвечала ей на языке предков. Ох, это будет тяжело. Язык предков я начала изучать сразу, как только старейшина решила со мной возиться, но он настолько сильно отличался от нашей обычной речи, и тем более от крайне интуитивного полудикого, что освоить его за прошедшее время я так до конца и не смогла. Худо-бедно я читала его в виде письма, могла составлять ритуальные песни и короткие фразы, если было время на то, чтобы вспомнить нужные слова, но, чтобы напрямую вступать на нём в диалог… Я не помню, когда я краснела в последний раз, но прямо сейчас с ужасом почувствовала, как кончики ушей начинают пылать от стыда за моё скудоумие.

— Плохо говорить на этот, — пролепетала я, пытаясь не сломать язык, и непроизвольно прижала уши, краснея еще больше, — я знать его мало слов.

Зебра вдруг улыбнулась, глядя в сторону, отчего улыбка получилась крайне застенчивой на вид, но манера речи моей гостьи нисколько не позволяла назвать её стеснительной. Она просто избегала смотреть в глаза, видимо у неё были на то свои причины. А потом я заметила, что во рту у моей собеседницы не хватает зубов, и потеряла она их отнюдь не из-за возраста. Видимо, это одно из последствий её постоянного неповиновения местным порядкам.

— Я сама очень давно не разговаривала, — ответила зебра, неопределённо мотнув головой, будто отгоняла невидимую муху, — много сезонов. Услышала тебя там, где колонны, сначала не поверила ушам, потом поверила. Пришла к тебе, потому что ты можешь говорить.

— Узури сказала ты плохой образец. Для моего поведения.

— Эта зебра учит как выживать здесь, она пыталась учить меня, но я не знаю ваш язык, и не хочу узнавать, противно. Они считают меня опасной, меня это устраивает, мне это нравится. Сидела там, ждала возможности.

— Но как, — я запнулась, пытаясь припомнить нужное слово, — почему обманулись верблюды и зебры? Они ведь умны.

— Я не поняла тебя, — ответила гостья, — какой обман ты имеешь ввиду?

— Они верить ты квагга! — я широко улыбнулась, — они сильно верить в это. Почему, то есть как ты обмануть?

Я так и продолжила глупо улыбаться, ожидая как эта зебра расскажет мне способ как можно облапошить местных и получить возможность совершить дерзкий побег, наплевав на последствия кроме побоев. Я всё еще продолжала улыбаться, когда моя гостья втянула голову в своё тряпичное облачение как улитка в панцирь и выползла из него откуда-то сбоку, показавшись в свете лампадки без всей этой одежды. Я улыбалась, но улыбка уже начала деревенеть, потому что здесь, в одной комнате со мной, стояла настоящая степная зебра, настоящая квагга.

— Вот, — проговорила она, снова глядя в сторону, — я не обман.

Это действительно был не обман. Всё еще не веря глазам, я начала разглядывать кваггу так пристально, что она забеспокоилась и снова начала делать странные движения головой, видимо они позволяли ей контролировать нервозность. Её телосложение было куда более хрупким чем у зебр, полоски покрывали только голову и часть груди, всё остальное тело было одноцветным, названия этому цвету я подобрать не смогла, сейчас я бы назвала его землистым. Грива по рисунку прядей не отличалась от моей, разве что светлые полоски были темнее, а хвост не содержал светлых прядей вовсе. Метки у неё не было.

Но если окрас ещё можно было подделать каким-нибудь способом, пусть я и не знала каким, одну деталь подделать было невозможно: у квагги был подшёрсток. Для меня, привыкшей к жиденькой тонкой шёрстке на собственных боках, это зрелище было невероятным, как будто какая-то зебра завернулась в шкуру полудикой антилопы.

— Такая шерсть. Линяет. Неудобно? — проговорила я бездумно, и сразу догадалась что задала самый глупый и неуместный вопрос из всех какие можно было задать. Хуже него можно было озвучить только вопрос про то способны ли прокусить подобную шерсть мухи цеце.

— Линяет, — ответила квагга, мотнув головой после небольшой паузы, — Неудобно, нужно вычёсывать щётками два раза, самой тяжело, если сама, ходишь как осенний шакал.

— Извиняюсь, но в этих одеждах и в этой шерсти очень жарко. Зачем в одежде?

— Там, где я жила, до этого богатого верблюда, там я сидела в середине клетки в середине двора, как редкость. Всегда свет, везде смотрят. Туалет смотрят. Здесь смотрит только верблюд, когда захочет, редко хочет, остальным не важно. Мне в одеждах хорошо, жару потерплю.

— Как тебя зовут? Почему ты редкость? Откуда ты? — вопросы посыпались из меня как батат из корзины, но квагга снова бросила в мою сторону короткой раздражённый взгляд.

— Я не буду тебе говорить, зебра. Ты хорошая зебра, я не буду тебе говорить. Я пришла сюда чтобы ты говорила.

— Я скажу. — выдохнула я, постаравшись собраться с мыслями. Вряд ли кто-то заглянет сюда до утра, а значит времени поболтать у нас ещё полно. Подумаешь, не высплюсь ночку, бывало и хуже.

— Скажи зебра, далеко ли отсюда трава?

— Я не понимаю.

— Далеко ли отсюда саванна? Ты ведь из саванны?

— Да, всю жизнь прожила, тринадцать сезонов, а тебе сколько? Ты тоже попалась до Испытания?

— Не я говорю, ты говоришь. Говоришь, что рядом с твоим домом.

— Мне трудно сказать. Есть Река, она бывает широкая, бывает узкая. Есть курган, там живут львы, много львов. Рядом с Рекой есть… — когда я упомянула Реку квагга оживилась.

— Кто плывёт по Реке?

— Верблюд продавец плывёт редко, в лодке дау, быстрый. — начала я перечислять всё подряд, бродя кругами по комнате, — Зебра путешественник плывёт. Больше никто.

— Верблюды, зебры, и всё? — надежды в её голосе почти не осталось.

— Полудиких много, тебе не интересно. Окапи приходят на торжес…

— Стой! — она вдруг с удивительным проворством подскочила ко мне и села на пути, — Ты говоришь, окапи?

— Да, окапи, всегда молчат.

Она таинственно заулыбалась своей беззубой улыбкой, всё еще бросая недобрые взгляды то в одну сторону, то в другую, отчего всё выглядело так будто квагга задумала какую-то пакость. Смотрелось крайне подозрительно, уверена, что Узури имела ввиду как раз подобное, когда наказывала не вести себя подобным образом. Неожиданно квагга приблизилась ко мне, провела своей щекой по моей щеке и чмокнула меня за ухом. Я попятилась на пару шагов и села, прижав уши и полностью оторопев от произошедшего. Когда степная зебра увидела мою реакцию, на её лице снова отразилось злое раздражённое выражение, но, на этот раз, она злилась скорее на себя.

— Прости, — проговорила она немного дрожащим голосом, — я знаю, что у вас не принято, у нас так сильно благодарят. Я не знаю, как благодарят у вас, я не учу обычаи. Ты сказала для меня важную вещь, я забылась. От меня, наверное, плохо пахнет.

— Не страшно, — я снова поднялась на ноги и постаралась придать своей физиономии беззаботное выражение, — пахнет нормально. Если ты говорить обычаи, значит есть твой дом, где-то живёт много степных зебр?

— Я не буду тебе говорить, зебра. — снова повторила она заученную фразу, — Ты хорошая зебра, я не буду тебе говорить. Я пришла сюда чтобы ты говорила.

— Ты сказала, что узнала нужное! — я немного повысила голос, не сумев скрыть раздражение, — Ты являешься ко мне, пугаешь меня, заставляешь язык предков, выпрашиваешь про бесполезных окапи, сама ничего не говоришь! Должна понять, кваггу считали умершей ещё старики стариков, от квагги только картинки в древней книге! Должна понять, что зебра имеет право спрашивать.

— Окапи не бесполезный, — тихо прошептала квагга, — туда, куда приходят окапи, приходят перемены.

Я закатила глаза, постаравшись унять негодование. Мои надежды на целую ночь конструктивного диалога с представителем давно исчезнувшей цивилизации стремительно улетучивались.

— Скажи мне, там, где ты жила, ты видела Сестёр? — спросила степная зебра, дождавшись пока я заскучаю, сидя на одном месте и дуясь.

— На юг от нас. Очень далеко, никто не был. — ответила я без особого энтузиазма.

— Жаль, там очень хорошо, не жарко, там, где Сёстры. — Квагга мельком встретилась со мной глазами, видимо попытавшись выглядеть дружелюбнее, но быстро бросила эту затею. Она начала говорить быстро, будто кто-то мог в любой момент ворваться в комнату и прервать её, — Я на десять сезонов старше тебя, у меня нет Метки, потому что ни у кого из нас нет Меток, мы от них отказались очень давно, когда перестали быть степными зебрами. Озеро невозможно обойти, нельзя пересечь под парусом или на вёслах, путники не видят нас. Прости, пожалуйста не считай меня плохой, но я не буду больше тебе говорить. Сохранять неизвестность — это важно.

С этими словами она отошла к лампе и, отработанным движением, снова заползла под своё передвижное текстильное буйство.

— Ответь хотя бы, почему язык предков.

— Для нас это не язык предков, — донёсся приглушённый голос, — для вас это язык предков. Раньше на нём говорили все, сейчас остались только мы и книги.

— Как ты отсюда покинешь? — я скривилась, поняв, что сказала неправильно, — Как ты отсюда выйдешь?

— Подожду утра. Я умею ждать. Сейчас я очень устала, четыре сезона не говорила.

— Мы можем поговорить ещё о чём-то. — закинула я удочку в последний раз, но квагга лишь пошуршала тканью своего одеяния и затихла.

Я некоторое время тоже сидела неподвижно, ожидая от гостьи каких-нибудь действий, но по плотному тканевому кокону было совершенно непонятно что собирается делать квагга, и не спит ли она вообще прямо сейчас. Тяжко вздохнув, что должно было послужить ещё одним жирным намёком на моё разочарование, я снова, как и в прошлую ночь, стянула с кровати несколько подушек и устроилась на них спать.

И тут квагга запела. Сначала совсем тихо, потом погромче, так что я хорошо слышала каждое слово даже сквозь её одеяние. Она безобразно фальшивила, её голос постоянно срывался, но я слушала эту песню открыв рот от изумления, потому что раньше никогда не слышала таких песен на языке предков. Любые наши со старухой короткие ритуальные напевы казались какими-то грубыми выкриками по сравнению с безупречным слогом и текучим мотивом песни квагги. Я даже не слишком расстроилась от того, что не понимаю большую часть слов и выражений, видимо они были слишком устаревшими, либо наоборот появились уже после того, как язык предков превратился в ритуальный шифр, который понимали и передавали из уст в уста только племенные старейшины.

В песне говорилось о храброй зебре, которая ползёт то ли по пещере то ли по склону горы, намереваясь увидеть своими глазами Луну на небе, но до наступления утра ей не удаётся задуманное, и она возвращается восвояси, чтобы на следующую ночь снова повторить попытку.

Когда на следующее утро меня разбудил громкий стук в дверь, квагги в комнате уже не было.

17.

— Входите! — крикнула я, не понимая зачем вообще нужно стучать в дверь, которая закрыта снаружи на засов. Послышался знакомый хруст ключа в небольшом замке, и дверях возникла одна из служанок, знаками показывая, что мне нужно срочно идти за ней.

В одной из боковых комнат уже торчала вторая зебра, которая тут же начала укладывать мою гриву с помощью знакомого гребешка и ароматических масел. Её подруга, тем временем, достала откуда-то целую коллекцию разных щёток и принялась быстро расчёсывать мне шерсть, делая на ней небольшие узоры в виде завитков из шерстинок. Я хотела, было, сказать, что и сама могу позаботиться о своей личной гигиене, но служанки одновременно шикнули на меня и приложили копыта ко рту.

Спустя полчаса интенсивных приготовлений, меня, прибранную и благоухающую каким-то приторным ароматом, буквально втолкнули в зал с бассейном, где я оказалась прямо перед развалившимся на подушках Нгамией. Тот одним копытом обнимал незнакомую мне зебру, а другим держал во рту мундштук гигантского дымящегося кальяна. Краем глаза я заметила кваггу, которая сидела на своём обычном месте в уголке, верблюд не обращал на неё никакого внимания. Пока я торчала, не шелохнувшись, под изучающим взглядом верблюда, решая стоит сначала поприветствовать его или поклониться, в комнату вошла запыхавшаяся Узури. Бросив на меня быстрый оценивающий взгляд и просчитав обстановку, она плавно поклонилась Нгамии, и грациозно опустилась на подушки подле него. Вслед за Госпожой поклонилась и я, постаравшись скопировать её движения. Видимо, у меня всё получилось, потому что верблюд одобрительно хмыкнул и еле заметно кивнул головой.

Между Узури и её хозяином завязался какой-то тихий разговор, начавшийся с обмена любезностями, но быстро перетекший в откровенный спор. Точнее спорила только Узури, а верблюд, в ответ на её реплики, либо меланхолично поднимал бровь, либо искусно выпускал в воздух колечки дыма, любуясь как они расплываются на воде бассейна или под потолком.

— …мне дадут её подготовить, как обычно, великий Нгамиа. — постепенно Госпожа начала выходить из себя и повышать голос, так что даже с другого конца залы я уже могла разобрать о чём она говорит, — Она ведь ещё ребенок, и ничего не знает и тем более не умеет, ваш друг может быть огорчен. Сейчас она подобна нераскрывшемуся цветку, дайте мне даже не месяц, неделю, и я сделаю из неё такой товар, какой сам халиф захочет видеть у себя в гареме. Всего неделю, господин.

Нгамиа вдруг скривился и плюнул прямо в бассейн.

— Покупатель прибыл сегодня утром. Он проделал долгий путь, и я не собираюсь заставлять его ждать, — твёрдо сказал он, поднимаясь с подушек и грубо отталкивая бедную зебру, которую до этого обнимал. Я ещё раз отметила про себя, какие же эти верблюды огромные, когда он, покачиваясь, подошел ко мне. Нгамиа поднял мою голову за подбородок вверх, заставив взглянуть в свои серые глаза.

— И правда, нераскрывшийся цветок… Пожалуй, я бы даже мог оставить тебя здесь, — протянул он, склоняя голову и рассматривая меня, — но клиент слишком важен. Ты достаточно над ней поработала, Узури, я не зря доверяю тебе. Своему пленителю эта девчонка сразу выбила зуб, а сейчас ничего, стоит смирно, и на ней даже не видны побои. Это хорошо.

— Господин, она…

— Довольно! Не забывай своё место, зебра. Через полчаса она должна быть готова.

С этими словами Нгамиа развернулся и вышел. Зебра, бывшая с ним, семенила следом. Когда дверь захлопнулась, я подошла к Узури и спросила о произошедшем.

— Помолчи секунду, — ответила она, поморщившись и приложив копыто ко лбу. Потом быстро встала, деловито обошла меня вокруг, и кивнула служанкам. Те уже держали наготове какие-то свёртки, которые оказались мешковатой, очень свободной одеждой предназначенной скрывать всё кроме глаз. Пока зебры заворачивали меня в это тряпьё, словно в подарочную упаковку, Узури стояла у бассейна, напряженно глядя в воду.

— Всё пошло не так, как я планировала, — быстро проговорила она, не поворачиваясь, — Хозяин решил перепродать тебя. И я не знаю кому. Это очень плохо, ты можешь попасть в плохой дом, ты можешь попасть во дворец, ты можешь… Слушай меня внимательно, если это будет верблюд, то никогда не… — она в сердцах топнула ногой, отчего её золотые украшения жалобно звякнули, — О, Солнце, я не могу рассказать тебе обо всём этом сразу! Ладно, послушай, просто делай то, что тебе говорят. Не перечь, не спрашивай, не смотри в глаза, пока к тебе не обратятся. Помни о вежливости, это просто, это поможет тебе выжить. И ни в коем случае не пытайся бежать, я заклинаю тебя, Зекора, не надо.

В дверь настойчиво постучали. Узури в последний раз взглянула на меня, быстро накинула на голову вуаль и выбежала из комнаты, растолкав двоих пытавшихся войти верблюдов-охранников со знакомыми мне огромными кинжалами на горбах. Служанки, видя, что верблюды суют свои физиономии в комнату с бассейном, сразу же громко зашикали на них, прогоняя из комнаты и знаками показывая, что тем следует ждать в коридоре. Одна из зебр пошла за ними, наверное, для того чтобы проконтролировать не будут ли они соваться куда не следует, а другая в последний раз проверила застёжки на моей одежде и поклонилась, грустно улыбнувшись мне напоследок. Перед тем как выйти, я бросила последний взгляд на блюдо с фруктами, а затем на сидящую в уголке кваггу. Вполне возможно, ни её, ни фруктов, я больше не увижу.

Под конвоем верблюдов я вышла во двор с фонтаном, где по-прежнему прохаживался павлин, а у дальних ворот по-прежнему торчал здоровенный привратник. Однако, кое-что всё-таки изменилось: я с удовлетворением заметила, что в одном месте не хватает целой ветки цветочной лозы, аккуратно срезанной чем-то острым. Надеюсь, этот единорог приготовит всё правильно. Я сделала несколько шагов в сторону привратника, но резкий окрик моего конвоира показал, что мне предстоит покинуть этот дом не там, где я в него вошла. Оказалось, что со двора есть и другой выход, широкие парадные ворота, ведущие не в грязный вонючий переулок, а прямо на главную улицу, как раз туда куда приземлилась летающая повозка, на которой меня привезли. Сегодня на том месте не было никаких повозок, вместо этого там торчал шатёр с красочной вывеской, изображающей зебру со светящимися жёлтыми глазами, склонившуюся над огромным стеклянным шаром.

Прямо у ворот на земле лежал тесный паланкин с кабинкой, по обе стороны от которого, потупив глаза, топтались два рослых жеребца-зебры в огромных кожаных ошейниках и со знакомыми клеймами Нгамии поверх их Меток. Один из верблюдов распахнул узкую дверцу кабинки, а другой подтолкнул меня внутрь. Как только дверца захлопнулась, носилки плавно взмыли в воздух, поднимаемые зебрами, и быстро поплыли, подобно лодке, прямо сквозь рыночную толпу. Впереди бежали двое верблюдов, которые эту толпу бесцеремонно распихивали в стороны, истошно крича и раздавая плевки направо и налево. Внутри носилок было душновато, я попыталась высунуться из окошка, но тут же получила от кого-то по носу.

Вскоре шум рынка начал сходить на нет, я попыталась сквозь тканевое окно различить окружающую местность, но видела лишь смутные силуэты проплывавших мимо домов, торговых лавок, огромных развалов с глиняными горшками, мешками специй, коврами и прочим подобным товаром. И, конечно, бесчисленное множество верблюдов.

Прошел, наверное, целый час такого пути. От качки и духоты мне стало откровенно дурно, хоть и не настолько сильно как при путешествии на спине у того пони. Несмотря на жажду и дурноту меня начала одолевать дрёма, но носилки неожиданно остановились, дверца распахнулась и один из верблюдов энергичными жестами приказал мне вылезать.

Я оглянулась вокруг и рассудила, что мы находились на самой окраине города. Улица была настолько широкой что больше походила на загородную дорогу, но даже здесь обочины изобиловали множеством небольших торговых лотков со всевозможными мелочами. Правда, Солнце приближалось к зениту, и у лотков уже никого не было. В это время дня все горожане, у кого есть возможность, расползаются по тенистым закоулкам и спят, развлекают себя пустой болтовнёй, либо пьют из миниатюрных чашечек обожаемый всеми местными напиток под названием кофе, от одного запаха которого меня выворачивало наизнанку. Однако, когда носильщики утащили паланкин в сторону, я поняла, что не заметила слона посреди деревни.

С противоположной стороны улицы, отделённый от неё высоким каменным забором, стоял большой двухэтажный дом, разительно отличавшийся от всех виденных мной ранее. Он не был слеплен из обожжённой на солнце глины с соломой, как большинство строений в этом городе, и не был таким округлым и покрытым толстым слоем ровной белой извести, как усадьба Нгамии. Он был построен целиком из крайне дефицитного в этих местах дерева, с чёткими прямыми очертаниями, прямой двускатной крышей и огромными застеклёнными окнами. Перед домом был разбит сад с коротко подстриженной зелёной травой и низкими кустами, выполнявшими роль изгородей. Сад? В пустыне? ! Всё это настолько контрастировало с остальным городом, что казалось, будто этот дом просто свалился с неба.

Сопровождавшие меня верблюды, видимо, тоже были здесь впервые. Пройдя через внешние ворота, они некоторое время пялились на необычный дом как на чудо природы, но, к их чести, быстро взяли себя в копыта. Встав по обе стороны, они подтолкнули меня на посыпанную белоснежным гравием дорожку, ведущую через сад к дому.

Внезапно я заметила какое-то странное существо. Оно вприпрыжку бежало мне наперерез, преследуя с сачком в зубах большого пустынного жука. Тяжеловесно жужжащее насекомое пролетело прямо перед моим носом, а его преследователь запнулся о низкую декоративную изгородь из подстриженных кустов и рухнул носом в гравий, пробороздив в нём порядочную канаву. Я, наконец, догадалась, что это существо было жеребёнком пони. Ростом ниже меня на голову, с короткими ножками и казавшейся огромной головой с огромными же глазами. И эти глаза, с бусинками слезинок в уголках, сейчас уставились снизу вверх прямо на меня. Жеребёнок вскочил, вытер глаза и принялся меня разглядывать.

— Тебе не жарко во всей этой одежде? — произнёс он писклявым срывающимся голоском.

Мои конвоиры, судя по всему, не были готовы к такому, и замерли на месте с глазами, выражающими ужас. Только я открыла рот, чтобы ответить, как из дверей дома появилась взрослая пони ярко-голубого цвета с пышной гривой и со всех ног бросилась к жерёбенку. Вслед за ней вышел большой единорог в узком чёрно-белом одеянии и ожидающе замер. Верблюды при виде его спохватились и снова толкнули меня в сторону дома.

— Мам, зачем она так одета? – спросил жеребенок у подбежавшей пони, когда мы их миновали.

— Чтобы никто её не видел, — ответила она. — И вообще, что я тебе говорила о приставании к незнакомцам? Ты посмотри на себя, опять нос расквасил! Марш в ванную, и сегодня останешься без десерта!

— Ну ма-ам! – жалобно протянул жеребенок, но громкий шлепок по крупу не оставил ему шансов на оправдание.

Пони в чёрно-белом костюме неспешно провёл нас внутрь дома. Комнаты были непривычно тесными из-за большого количества диванов, стульев, маленьких столиков, и других предметов мебели, в изобилии расставленных по всему дому. Стен было почти не видно за картинами, гобеленами и еще Луна знает чем. Причём дом был изначально построен именно для пони: верблюды, кое-как пролазили в низкие двери. Мы прошли через весь первый этаж дома насквозь и оказались не небольшом заднем дворе, огороженном тем же высоким каменным забором.

Посреди двора, в тени изящной полукруглой беседки, сидел Нгамиа в компании синего единорога в белом костюме, с коротко постриженной гривой и очками на носу. На ровной открытой площадке с газоном, трава на котором была настолько зелёной что казалась ненастоящей, торчала маленькая одноосная повозка, запряженная скучающим пегасом. Так вот как этот верблюд добрался сюда гораздо раньше нас… Только не понимаю, что мешало взять меня с собой, а не пытать духотой в этих носилках.

В магическом поле единорога болтались листки белоснежной бумаги, с одного из которых он вслух зачитывал какой-то отрывок.

— «Господин посол полагает что достопочтенный визирь окажет содействие в продвижении нашей смиренной воли. Господин посол благодарит достопочтенного визиря за традиционно конструктивную позицию…», так, бла-бла, дипломатические расшаркивания… А, вот, оно: «Господин посол интересуется, известно ли достопочтенному визирю, где в данный момент находятся четыре паровоза типа один-три-ноль модели «Дейзи Райдер», доставленные в великий Дромедор из Эквестрии в прошлом году. Господин посол желает напомнить, что строительство железной дороги было остановлено эдиктом халифата номер…»

— Так им эти железяки нужны, — перебил единорога Нгамиа, — они уже год как в порту ржавеют, на кой они им? Представь, окапи на паровозе! Вот потеха была бы, я бы даже посмотрел.

— Слушай дальше: «Господин посол восхищается осведомлённостью визиря и интересуется возможностью заключения взаимовыгодного договора с халифатом, согласно которому четыре паровоза типа один-три-ноль модели «Дейзи Райдер», включая всю сопутствующую оснастку и имеющиеся запасные детали, перейдут в собственность Посольства. Господин посол желает напомнить достопочтенному визирю что он ещё ни разу не был огорчён платежеспособностью Посольства. Все накладные расходы, помимо стоимости самих машин, будут оплачены вдвое, драгоценными камнями. »

— Да уж, халифату очень дорого стоила авантюра с закупкой этих железок, — протянул верблюд, глубоко затянувшись дымом из кальяна.

— И ещё дороже обошлась их доставка. — рассеянно проговорил единорог, продолжая внимательно осматривать листы бумаги, висящие в воздухе, — Если ты беспокоишься о моём мнении, то не бери в голову, машины переданы в безусловную собственность Дромедора, и перепродажа их третьим лицам не запрещается.

— Мёд для ушей моих, — расплылся в довольной улыбке Нгамиа, — сегодня же поручу столоначальникам утрясти все формальности, а распоряжения железнодорожному ведомству отдам лично. Мне не терпится полюбоваться на физиономии этих дармоедов, когда они узнают, что в их ведении остался только игрушечный заводной паровозик халифского сынка.

Я и не думала, что этот верблюд может быть таким разговорчивым и даже дружелюбным. Он открыто смеялся, шутя толкал единорога копытом в бок, и настойчиво предлагал мундштук кальяна, но пони всегда отказывался. Дождавшись окончания разговора, конвоиры поставили меня прямо перед беседкой, а сами вытянулись по стойке смирно по обе стороны от двери.

— Кстати, вот и твой товар, — Нгамиа отложил мундштук и поднялся с подушек.

— Ну, показывай. Любопытно, ради чего я проделал весь этот путь, — сказал единорог.

Верблюд подошел и мастерским движением снизу вверх, которое он отрабатывал сотни, если не тысячи раз, сгрёб с меня всю одежду разом, оставив только легко звякнувшие украшения. Единорог поправил очки и удивлённо поднял брови.

— Это…Зебра?

— Особенная зебра. Зебра Кухани.

— Мне это ни о чём не говорит.

— Редкий вид зебр со светлыми глазами. Я за свою жизнь вижу такую третий раз, а уж зебр я повидал немало, очень немало. Говорят, они умеют делать всякие колдовские вещи, но я в это не верю.

— Глаза? Ну-ка, ну-ка… — единорог судорожно поправил очки и расплылся в улыбке, — они бирюзовые! Превосходно! Как раз то, что мне нужно! Знал бы ты, сколько мы перепробовали всего. Никакая магия цвет глаз не меняет, а тут такое чудо. Но погоди, а почему она такая тощая? Ты ведь не привёз её с каменоломен? Я ведь говорил, что не желаю иметь…

— Она, фактически, еще жеребёнок, Холдер. Жеребята зебр отличаются от ваших, они скорее похожи на верблюжат, сначала вытягиваются в рост, и только потом набирают вес. Нам это нужно чтобы нормально двигаться по песку, а им для того, чтобы удирать от хищников. В любом случае, это не станет проблемой для её использования.

Верблюд схватил меня за хвост, приподнял и повернул крупом к единорогу. О, Солнце, сколько сил мне понадобилось, чтобы ему не врезать. Спокойно, Зекора, так ты сделаешь только хуже.

— Поставь её на место, прошу тебя, — послышался усталый голос Холдера.

Верблюд хитро усмехнулся, отпустил меня и вернулся на своё место в беседке. Взяв в раздвоенное копыто мундштук кальяна, и сделав хорошую затяжку, он выдохнул: «тогда время обсудить цену».

— Сколько ты хочешь за неё?

— Пятнадцать тысяч и ящик арбалетов.

Единорог икнул и закашлялся.

— За такие деньги можно ранчо на Милд Весте устроить! Даю пять тысяч и десять арбалетов, и то, это с учетом нашей давней дружбы.

— Что ж, твой очень важный заказчик, должно быть, очень важно огорчится, когда узнает, что ты вернулся ни с чем. — протяжно выговорил верблюд, уже зная, что Холдер у него в копытах и никуда не денется, — Думаю, эта зебра станет прекрасным украшением для моего гарема. Только вот незадача, когда её клеймят моим знаком, она больше не сможет покинуть этот город, и передумывать будет поздно.

— Да ты просто грабитель! – воскликнул единорог, вскочил и принялся ходить по газону кругами, бросая на меня взгляды, полные боли и надежды одновременно.

— Хорошо! — сказал он и остановился как вкопанный, — Даю девять тысяч и пол-ящика арбалетов. Это всё что у меня есть!

— С тобой приятно иметь дело, — промурлыкал верблюд, отсоединил от кальяна мундштук и направился к своей повозке, — деньги могут подождать, а арбалеты должны быть у меня до завтрашнего вечера. И они должны быть исправными, а не как в прошлый раз.

— Куда, босс? – спросил пегас, расправляя крылья, когда Нгамиа взгромоздился на свою повозку, заставив рессоры на ней жалобно скрипнуть.

— Во дворец, правое крыло, там\, где ветряк на крыше. Сегодня меня ждёт изысканное развлечение, не каждый день удаётся выставить на улицу целое министерство.

18.

Повозка Нгамии легко оторвалась от земли и улетела, оставив меня с единорогом и двумя конвойными верблюдами.

— А вы чего тут встали? Пошли вон! — рявкнул на них Холдер.

Верблюды неловко переглянулись, уже который раз за день.

— Пошли! Вон! – крикнул единорог, его рог окутало светло-синее сияние, и дверь между верблюдами резко распахнулась. Бедолаги подпрыгнули от неожиданности и полезли в дом, смешно подгибая колени, — мистер Батлер, проводите их!

Единорог в чёрно-белом костюме появился из боковой комнаты и кивнул. Как только верблюды убежали, дверь оглушительно захлопнулась, на миг окутанная синим сиянием.

— Девять! Тысяч! Монет! Девять, Дискорд её побери, тысяч! — Холдер остановился, сделав круглые от возмущения глаза, — Да эти вонючие твари совсем обнаглели! Где бы сейчас был этот губастый пучеглазый мешок со слюной, если бы не я? Пресмыкался бы перед своим братом! Где бы вообще были эти дикари, если бы не наши станки, металлы, пегасы? Да они бы платили дань каким-нибудь варварам с запада! Ну и толку от того, что часы и навигационные приборы у них лучшие в мире, чтобы их продать они бы всё равно неделями топтали пустыню с вьюками на горбу, как тысячу лет назад. А стоило протянуть копыто помощи, как сразу начали отрывать всю ногу!

Всю эту тираду единорог произносил, расхаживая кругами вокруг меня.

— Пол-ящика арбалетов! Да с таким арсеналом можно военный переворот устроить! – единорог сделал еще один круг вокруг меня, — Ты ведь меня понимаешь, так?

Я кивнула.

— Хорошо! Отлично! Одной проблемой меньше. О, Селестия, дай мне терпения! — воскликнул он внезапно. Затем сел на землю, воздел копыта к небу и закрыл глаза.

В таком положении он просидел настолько долго что я начала осторожно вертеть головой, ещё раз осматривая дворик. Забор был слишком высоким чтобы через него можно было перебраться без лестницы, а кроме задней двери выходов отсюда больше не было. Досадно.

— Не вздумай доставлять мне неприятности, — проговорил Холдер, не меняя позы и не открывая глаз, — на тебе следящее заклинание, даже если сбежишь, я найду тебя за считанные часы.

Дверь медленно открылась и оттуда показалась голова жеребёнка. Он осторожно сошёл на траву, и опять уставился на меня своими глазищами.

— Ва-ау! – протянул он, достаточно рассмотрев меня и, видимо, сделав в голове какой-то окончательный вывод. Холдер, наконец, опустил копыта и поманил сына к себе. Жеребенок в два прыжка оказался рядом с отцом, который достал из кармана завёрнутую в папирус какую-то местную сладость.

— Только матери не говори, а то оба получим, — сказал он и потрепал сына за загривок.

— Пап, а почему тётя так странно раскрасилась?

Я непроизвольно скрипнула зубами. «Тётя»?

— Она зебра, она такой родилась. А теперь беги в дом, скоро ужинать.

— Но я хотел подружиться с зе.. Зеброй!

— Ты видишь её в первый и последний раз, она уже собирается уходить.

— Она так кру-уто выглядит. Пап, а можно мне покраситься в такие же полоски на Найтмер Найт?

Единорог дёрнулся и испуганно вытаращил глаза на своего сына.

— Нет! Не вздумай. Я не разрешаю! Батлер! Проводи Патти к ужину, и смотри, чтобы он опять куда-нибудь не убежал.

Когда чёрно-белый единорог увел повесившего нос жеребенка в дом, Холдер магией сгреб в охапку мои одежды, до сих пор валявшиеся на траве, и бросил в мусорную корзину у беседки.

— Как твоё имя? — спросил он, не глядя в мою сторону.

— Зекора.

— Сойдёт. Иди за мной, и спокойно. Дискорд же меня дёрнул взять с собой семью…

В одном из боковых коридоров на первом этаже дома единорог открыл толстую обитую металлом дверь и втолкнул меня внутрь. За дверью оказалась лестница, как только я на нее ступила, за спиной послышался лязг и дверь захлопнулась. Подождав, пока глаза привыкнут к темноте, я осторожно спустилась вниз. Там находилась небольшая сырая комната с каменными стенами и полом. Впереди, почти под потолком, светилось маленькое окошко, наполовину заросшее травой. На полу валялось несколько старых матрасов, а одну из стен украшали крючья, на которых висели связки каких-то ржавых цепей. Я попробовала ногой один из матрасов, и поняла, что он насквозь мокрый. Уютно, ничего не скажешь. В голове даже появилась мысль о том, что я скучаю по той комнате с коврами, фруктами и огромной кроватью. Там, хотя бы, было ощущение спокойствия, а здесь стены, казалось, давят со всех сторон.

Откуда-то сверху послышался быстрый топот копыт жеребёнка, и возмущенный крик: «Патти Холдер! Немедленно вернитесь за стол! », этот дом был явно мал для такого сорванца. Я с улыбкой вспомнила, как мы с Имарой и остальными убегали из деревни и пропадали в саванне целыми днями, а когда возвращались, получали крепкие подзатыльники за ссадины и потерянные вещи. Это, было так давно, как будто в прошлой жизни. А ещё я с грустью подумала, что жук, там, в саду, и вправду был ничего, и еще с неделю назад я бы не отказала себе в удовольствии сцапать такого, а потом упиваться завистью Имары…

Белёсый цвет каменной кладки прямо по центру комнаты указывал на то, что здесь строители когда-то схалтурили с уровнем пола, и теперь это место было единственным сухим участком во всём помещении. Туда-то я и прилегла, правда, всего на полчаса. Поначалу, после изнуряющей уличной жары, попасть в такое прохладное помещение было даже приятно, но холод очень быстро превратился из союзника во вредителя. Я провела не одну ночь в саванне, лёжа на каком-нибудь большом камне, но тамошние камни впитывают в себя свет Солнца и почти всю ночь остаются тёплыми. А этот подвал был холодным, как сердце Нгамии. Ничего не оставалось делать, кроме как ходить кругами по комнате.

«Хотя, зачем ходить? » — подумалось мне. Отойдя в дальний угол, я размяла шею и прокатилась по комнате колесом до другого угла, а потом обратно. Хорошие ощущения, они заставляют чувствовать себя живой зеброй, а не плесенью на стенах этого подвала. Даже громоздкие украшения почти не мешали, уже успела о них забыть. Правда, кольца на шее здорово натёрли, а пузырёк с мазью так и остался на столике в прежней комнате. Я с таким самодовольством обругала неумелость автора той мази, а сейчас была бы очень рада даже ей. Какая же я ещё глупая…

Сделав небольшую разминку, я прошла в центр подвала и перевернулась вниз головой, встав на передние копыта. Существовали позиции для медитации и посложнее, но ситуация подсказывала что и стойки вниз головой сейчас будет вполне достаточно. Кровь начала приливать к голове, но специальной дыхательной техникой я препятствовала этому. Глубокий вдох. Время упорядочить свои мысли. Они носятся в голове туда-сюда абсолютно хаотично, как комары вокруг лампы. Нужно отловить их.

Как они там меня назвали? Зебра Кухани? Что это значит? Чем я отличаюсь от других зебр, исключая цвет глаз? Не знаю и знать не хочу, за всю жизнь мне никто слова не сказал о моих глазах. Наверное, какие-то мерзкие фетиши.

Как мне снять с себя эти побрякушки? Не нужно их снимать, сейчас они не мешают, а там как-нибудь разберусь. К тому же они сделаны из золота, и ими можно будет расплатиться, в случае чего.

Почему их «особому клиенту» понадобилась именно я? Может он собирает глаза в коллекцию? Ну это нелепо. Или нет? Нужно ждать.

Как мне сбежать? Сейчас бежать бессмысленно, Узури была права. Если даже я сбегу в пустыню, то меня найдут пегасы, а если не найдут, то я просто умру там. Одинокая зебра в этом городе затеряться не сможет. Нужно ждать... Судя по всему, меня еще куда-то перевезут, скорее всего, даже прочь из этого города. А там уже подумаю.

Но если меня увезут далеко на север, как я узнаю, где нахожусь? Ведь я ни разу не видела карт, на которых были области дальше пяти дней пути от деревни. Сестёр отсюда тоже не видно. Нужно будет достать или увидеть карту.

Что за «следящее заклинание»? Я ничего не знаю о магии единорогов. Это упущение, нужно узнать о них больше. Нужно будет найти книги об этом. Книги могущественны, книги знают всё, нужно только достать нужную и выучить.

Почему я так легко восприняла смерть лучшего друга и провал Испытания? Потому что сейчас не время распускать нюни, сейчас от ясности ума зависит жизнь.

Я смогу вернуться домой? Вернуться-то смогу, но я там уже никому не нужна. Если там к тому времени вообще кто-нибудь останется. Да нет, они вряд ли решатся нападать на целую деревню.

А куда мне тогда идти?

Если предыдущие мысли были подобны назойливым комарам, то эта повисла в сознании как огромный злой шершень, который раздражающе гудит где-то у окна, а приближаться к нему просто страшно. Мне вдруг невыносимо захотелось к маме и папе, просто домой. Я всегда думала, что легко перенесу расставание с родными, они мне даже надоели, в какой-то мере. Но только сейчас, сидя в сыром подвале, где нельзя даже лечь поспать, до меня дошло, как же мне их не хватает. О, Солнце, судя по словам Нгамии, я не сильно старше того жеребёнка наверху! Но он бегает по травке и ловит жуков, а меня бьют, таскают за хвост, и собираются…

Из правого глаза выкатилась слезинка и пробежала по лбу к гриве. За ней последовала вторая. Нет, я не могу плакать! Нельзя плакать! Нужно контролировать дыхание, нужен ясный разум! Левая нога сама собой подогнулась, я мешком повалилась на холодный пол, свернулась калачиком и зарыдала. Я ненавижу плакать, это гадко, это противно, но перед глазами стоял образ мамы, которая то зовёт меня к ужину, то прячет слёзы, провожая на Испытание, из которого я уже не вернусь. Из глубин памяти вырывались всё новые и новые образы, при одной мысли о которых хотелось плакать еще сильнее. Все выстроенные до этого цепочки мыслей рухнули как домик из палочек, я мгновенно превратилась в испуганного трясущегося жеребенка. Прямо как те зебры, что были в фургоне со мной.

Сверху раздался лязг засова, и с лестницы в комнату вкатился свёрнутый трубочкой толстый матрас. За ним упала фляжка с водой и узелок с чем-то мягким.

— Хватит выть, или мне придётся вставить тебе кляп в рот. Ты пугаешь моего сына, — прошипел сверху Холдер и запер дверь.

19.

Я обнаружила себя лежащей в воде так, что глаза находились только чуть-чуть выше поверхности. Был поздний вечер, Солнце почти скрылось за горизонтом. Мои лапы медленно двигались вверх-вниз, а хвост делал плавные движения из стороны в сторону. Лапы? Хвост? !

— Привет, мелкая.

Я услышала этот голос прямо в голове. Голос Большого Мамбы. Да что там, я сама была этим крокодилом! Я попыталась что-то сказать, но ничего не вышло. Я не могла двигаться, такое чувство, что конечности двигает кто-то другой. Да так оно, в общем-то, и было.

— Жаль, что ты не можешь говорить, поболтали бы. Хотя, на самом деле, хорошо, что тебя здесь нет. После того как тебя унесли здесь стало совсем худо, — продолжил Мамба.

Крокодил повернул голову, и я увидела на реке корабль. Мимо нашей деревни по Реке иногда проходили небольшие парусные дау с верблюдами-торговцами, но таких огромных кораблей я в наших краях никогда не видела. С борта к прибрежной отмели тянулся широкий деревянный трап, по которому на борт поднималась цепочка связанных зебр. Я не видела отсюда весь берег, но, судя по всему, их охраняло множество пони, среди которых я заметила несколько виденных мной ранее. На носу корабля стоял Чалк, издали выделяясь своей облезлой шкурой. Мгновение спустя к нему подбежал Роуп, и начал что-то кричать. Отсюда я не могла расслышать слова, и крокодил, видимо почувствовав моё желание, подплыл ближе.

— Ты что здесь устроил, а? – кричал Роуп. Ты вообще понимаешь, что ты делаешь? Это же нарушение всех договоренностей! Это просто… Это какое-то безумие, Чалк, опомнись!

— Заткнись, Роуп. Чего тебе всегда не хватало, это хватки. Ты же не умеешь мыслить масштабно. А мне понадобилась всего пара дней, чтобы сколотить команду и начать вести бизнес самому, без этого твоего верблюжьего покровителя. У меня уже полный трюм товара, и это всего за один день охоты.

— Охоты? Какой, твою мать, охоты? ! Да ты же разорил целую деревню! Здесь куча жеребят и стариков, зачем они тебе?

— Уйдут за четверть цены, а места в трюме хватит.

С берега кто-то громко засвистел, послышалась возня, и из-за корабля галопом выбежала молодая зебра, наверное, чуть старше меня. Откуда-то с берега быстро взлетел Луп, глянул на Чалка с Роупом, и остановился в нерешительности. Выскочив на урез воды, где был удобный для бега твёрдый песок, она помчалась прочь. Хорошее решение, я сделала бы так же. Если она хотя бы в такой же форме, как и я, догнать её по прямой сможет только пегас, но и от него можно… Зебра почти достигла излучины Реки, видимо рассчитывая скрыться в растущем там кустарнике, когда с корабля послышался звонкий щелчок. Зебра внезапно споткнулась на ровном месте и упала, перекатившись через голову. У меня замерло сердце. «Вставай! Вставай же! » — закричала я мысленно, но зебра лежала на песке, а её хвост колыхался на набегающих волнах.

«Нет, не туда! » — крикнула я, но Мамба уже повернул голову обратно к кораблю. На носу стоял Чалк, и с ухмылкой любовался небольшим механизмом, закрепленным на его передней ноге. Роуп испуганно смотрел то на него, то вверх, на Лупа.

— Откуда у тебя эта штука? — выдохнул он, — оружие ведь запрещено. Арбалеты ведь запрещены!

— Завёл кое-какие связи… — ответил Чалк, зубами вытащил из-за пояса продолговатый штырь и вставил в механизм на ноге. Последовал глухой щелчок.

— Чалк, ты просто больной. Я убираюсь отсюда. Луп! Давай в фургон, сваливаем от этих психов!

— Ээ-э не-ет, дружок. Решил наябедничать этому своему Нгамии? Не стоит, не стоит...

Роуп начал выхватывать с пояса дубинку, но у него не было ни шанса. Устройство на ноге Чалка снова звонко щёлкнуло, а Роуп, пошатнувшись, перевалился через борт и упал в воду. С берега послышалось еще несколько щелчков, одновременно с которыми Луп сделал в воздухе какой-то немыслимый кульбит и, зигзагами, полетел прочь, быстро набирая высоту.

— Думаю, мы видели достаточно, — вздохнул Мамба, — не знаю, где ты, и как ты, но крепись. Грядут перемены.

Последним, что я заметила, перед тем как крокодил погрузился в воду, были плывущая шляпа Роупа и сидящая на ней большая стрекоза.

20.

По полу медленно ползло квадратное пятнышко света из окна, коварно подбираясь к моему хвосту. Подняв голову, я обнаружила себя на всё ещё свёрнутом матрасе, лежащем посередине комнаты. Неподалеку валялись завязанный узелок и металлическая фляжка. Я попыталась, было, подняться, но быстро отказалась от этой затеи, голову пронзила такая ужасная боль, словно прямо в висок забили гвоздь. Еще одна причина, по которой я ненавидела реветь. Положив щеку на прохладный участок матраса, я задней ногой подвинула к себе узелок и развязала. Внутри оказались три свёрнутых пополам кукурузных лепёшки и маленькое красное яблоко. До этого я видела яблоки только на картинках, не знала, что они растут где-то поблизости. Нет, не думаю, что растут, климат не тот. Хотя, вокруг этого дома разбит сад с зелёной травой, а вокруг пустыня. Опять единорожья магия? Нет, они бы вряд ли стали тратить её на такие бессмысленные вещи. Наверное, они привезли запас с собой. Возить с собой яблоки? Зачем?

За этими мыслями я съела лепёшки и принялась за яблоко. Странный кисло-сладкий вкус, зато приятно хрустит. Вот бы принести корзину таких в деревню, бабушка непременно выкопала бы у себя какой-нибудь потрясающий рецепт их приготовления.

Когда я подумала о доме, то как-то подсознательно приготовилась опять плакать, но из глаз не выпало ни слезинки, а из горла не донеслось ни единого всхлипа. Тем лучше, не хотелось думать вообще ни о чём. Раньше в таких случаях я обычно шла бесцельно бродить по безопасным окрестностям, либо отправлялась в дом старейшины и пыталась повторить рецепт её чая. Здесь же, в этом каменном мешке, оставалось только медитировать. Затащив матрас на лестницу, подальше от пола и сырости, я размялась, и снова встала вниз головой, на этот раз просто перебирая в памяти известные книги и рецепты. Но они скоро кончились, свет в маленьком окошечке потускнел, а я и не заметила, как прошел день. Наверху было тихо.

Второй день не принёс ничего нового, я несколько раз поднималась по лестнице и прикладывала ухо к двери, но не слышала ничего кроме собственного дыхания. Ну не хотят же они заморить меня голодом, в самом деле? Вода в маленькой фляжке давно закончилась, и жажда, мучившая меня слишком часто в последние дни, снова заявила о себе. Положение становилось всё хуже, уже в сумерках я прошла в дальний угол комнаты, куда оттащила старые мокрые матрасы, сжала краешек одного из них и на моё копыто полилась тонкая струйка отвратительной грязной воды. Если я задержусь здесь еще на несколько дней, мне придётся это пить.

Поздним вечером третьего дня, который я в полузабытьи провела сидя на верхней ступеньке лестницы, снаружи послышалось какое-то движение. Лязгнул засов и дверь открыл знакомый белый единорог в костюме. Выглядел он потрёпанно.

— С вами всё в порядке, мисс? – спросил он, освещая меня керосиновой лампой, поддерживаемой в воздухе телекинезом. Я, признаться, немного опешила от такого вопроса. Не дожидаясь ответа, единорог левитировал ко мне какую-то свёрнутую ткань, — Вам следует надеть вот это как можно быстрее, я буду ждать в конце коридора.

Ткань оказалась тёмно-коричневым плащом с капюшоном. Кое-как натянув его на себя, я выглянула из двери в коридор, где единорог терпеливо стоял спиной ко мне. Висящая в воздухе лампа покачивалась вверх-вниз, оставляя на стенах страшные тени, других источников света нигде не было, дом пустовал.

— Следуйте за мной, мисс, — сказал единорог и повёл меня к знакомому выходу во двор. Внезапно в парадную дверь громко постучали, за плотно занавешенными окнами заплясал жёлтый свет факелов. Вместо того чтобы открыть, единорог повернулся и, поморщившись от напряжения, загородил дверь большим шкафом с посудой. Стук повторился, на этот раз он больше походил на попытку выломать из двери какую-нибудь доску. Где-то на втором этаже послышался звон разбитого стекла.

— Живее, мисс, во двор! – громко шепнул единорог, подталкивая меня прямо по коридору. В боковой комнате вдруг разом разбилось большое окно, и посреди комнаты оказался верблюд сжимающий в зубах здоровенный кривой кинжал, множество которых я уже видела до этого. Верблюд, не мешкая, бросился прямо на меня, но одна из больших керамических ваз, стоящих в комнате, засветилась розовым, быстро описала в воздухе дугу и разбилась прямо о затылок верблюда. Тот мешком упал на пол и выронил кинжал. Окно в передней разбилось, обернувшись, я увидела второго верблюда, этот вместо кинжала держал в зубах факел. Он тоже попытался броситься на нас, но споткнулся о какой-то низенький пуфик и растянулся на полу, с треском переломав при этом множество мебели вокруг. Дверь в переднюю захлопнулась так быстро, что меня обдало ветром, единорог запер её на замок и сломал ключ в замочной скважине.

Во дворе на газоне ждал пегас, запряженный в небольшой одноосный экипаж. Пока мы забирались внутрь, пегас беспокойно вертел головой и рыл землю копытами, а с другой стороны забора доносились крики и какая-то возня.

— Мистер Бриз, летим, — скомандовал единорог, одновременно с его словами задняя дверь дома вывалилась от мощного удара, и во двор повалили верблюды с факелами и кинжалами в зубах.

Пегаса второй раз просить не пришлось, он рванул вверх так быстро, что экипаж перевернулся вертикально, а я чуть не вылетела на землю. За полминуты мы оказались настолько высоко, что я уже не смогла найти место, откуда мы взлетели. Несколько дней путешествия в передвижной клетке дали мне достаточно времени чтобы свыкнуться с передвижением по воздуху как таковым, иначе я бы точно хлопнулась в обморок. Хотя полёт на маленький хрупкой коляске всё же сильно отличался от полёта в огромной тяжёлой телеге, в основном, потому что коляску непрерывно трясло и мотало из стороны в сторону, а отсутствие дверей заставляло мозги постоянно воображать картины, в которых я вываливаюсь вниз. С другой стороны, из неё открывался потрясающий и одновременно пугающий вид на ночной город внизу, мерцающий множеством огней, и я невольно залюбовалась этим зрелищем.

— Оглоблю мне в ухо, — выдохнул пегас, когда мы выровнялись, — Я уж думал всё, сцапают. Эти верблюды как с цепи сорвались!

— Держите курс на Надиру, мистер Бриз, и как можно быстрее, — сказал единорог, поднимая специальным рычажком складную крышу, сделанную из брезента, растянутого на металлических трубочках.

— В Надиру? Ты издеваешься? Это же два дня лёта, еще и над пустыней!

— Если вы приложите все силы, то тридцать один час, с передышкой. К сожалению, придётся потерпеть. Если мы задержимся, последствия могут быть весьма печальными. Здесь в экипаже есть немного продовольствия и воды, этого нам должно хватить. И, да, мистер Холдер не останется у вас в долгу.

Пегас вполголоса выругался и сунул нос в сумку, извлекая уже знакомые мне большие защитные очки.

— Мисс, ээ-э…? — протянул единорог, приподняв брови.

— Зекора. — ответила я сорвавшимся неожиданно голосом, но оно было неудивительно, всё-таки это первое слово, произнесенное мной за последние пару дней.

— Приятно познакомится, мисс Зекора, — единорог в тесноте экипажа умудрился элегантно поклониться. Не так изящно и текуче, как Узури, но было хорошо заметно что поклон он отрабатывал многие сотни раз. Я ответила каким-то неуклюжим кивком, отчего мне стало стыдно.

— Меня зовут Эйли Батлер, — продолжил единорог, — я служу у мистера Холдера. Как вы, вероятно, заметили, у нашей семьи возникли… Трудности. Политическая обстановка кардинально изменилась, в связи с этим мистер Холдер с семьёй покидает этот континент и срочно возвращается в Эквестрию.

Пегас присвистнул.

— Так или иначе, мы должны присоединиться к ним в Надире, это такой портовый город, откуда послезавтра вечером отбудем через океан на личном дирижабле семьи Холдеров. Так как вернуться за вами он лично не смог, это имел честь сделать ваш покорный слуга. И, милостью Селестии, я успел как раз вовремя. Вижу, вам не терпится задать несколько вопросов. Что ж, я постараюсь на них ответить.

— Что такое «дирижабль»?

Из всех возможных вопросов я, как всегда, умудрилась выбрать самый идиотский.

— Это, ээ-э, машина, которая позволяет передвигаться по воздуху без пегасов.

— Это огромная кое-как летающая колбасина, под которой на верёвках болтается лодка с пони, — злорадно сказал пегас.

— Спасибо, мистер Бриз, — поблагодарил его единорог, наклонился ко мне и шепнул, — пегасы обычно не одобряют летающие сами по себе машины. Наверное, для них это что-то вроде оскорбления. Сами пегасы хороши на небольших расстояниях, но если нужно перелететь, например, океан, то дирижабль пока единственное транспортное средство, позволяющее это сделать с комфортом и относительной безопасностью. Можно ещё попробовать на океанском корабле, но это очень долго, безумно долго, плюс велик риск наткнуться на пиратов или просто утонуть.

Летающая лодка? Чего я еще не видела? Может у них еще и летающие дома есть? Тут я вспомнила бабушкину книгу о пегасах, и поняла, что недалека от истины.

— Что случилось там, внизу? Почему верблюды напали на нас?

— О, произошли удивительные и трагические события. В Зебрике случилась самая настоящая революция. Королевский дворец в Зевере был взят мятежниками и разорён, правящая семья перебита. Власть сейчас находится у какого-то временного совета племён, и этот совет потребовал от Дромедора выдачи всех находящихся там пони, в противном случае они пригрозили войной. Верблюды хоть и велики размерами, и среди них есть умелые воины, но, в своём большинстве, это народ торговцев и ремесленников. Поэтому они предпочли пойти на уступки… Как ни прискорбно для нас.

— Но из-за чего это всё? Я только недавно узнала, что вообще жила в государстве. Как мне говорили, племенам зебр вообще нет дела до наших правителей, а правителям до нас нет дела и подавно. Что произошло?

— Иногда достаточно одной искры, чтобы слежавшееся и всеми забытое сено загорелось и уничтожило всё вокруг… До меня дошли только обрывки слухов, будто бы хорошо вооруженная банда разорила деревню на одной из рек. И это послужило той самой искрой.

— Да знаю я, что это за банда, — подал голос пегас, — это Чалк со своими дружками. Решил действовать по-крупному, нанял целый корабль, где-то раздобыл несколько арбалетов, хотя я его и к кухонной поварёшке не подпустил бы. Он и меня звал с собой, но я еще не совсем выжил из ума, чтобы вступать в самую обычную шайку головорезов. Раз в месяц слетать в саванну и заарканить пяток зебр? Это ещё куда ни шло, только без обид, девочка. Но заниматься грабежом и убийствами? Знаете, я даже рад, что всё так обернулось. У этих зебр наконец-то появилось какое-то подобие гордости, ведь, если подумать, те же земнопони, только чуть больше и полосатее. Но попробуй какого-нибудь земнопони оторвать от его земли, без зубов останешься, это я вам как свидетель подобного говорю. Хотя, каким бы ни был воин, против арбалета всё равно толку мало. Арбалет, зебра, это такой…

— Я знаю, что это такое, видела, — ответила я, всё еще переваривая услышанное. А пегасу, тем временем, явно не терпелось поразмять язык.

— Ну если видела, тогда должна понимать какая это страшная штука, поэтому их и запретили. Только вот незадача, когда повстанцы штурмовали дворец, среди защитников был десяток пони с арбалетами, и ещё несколько дюжин зебр с какими-то вашими плевательными трубками. Таким арсеналом можно было обороняться неделю, не меньше, но всё закончилось за вечер. Всё, потому что повстанцы были одеты в металлические кирасы, прям всамделишные, как у дворцовой стражи в Кантерлоте, я видел на картинках. Я был там и наблюдал как от этих кирас болты отскакивают как вишнёвые косточки. Откуда они их взяли? А ещё…

— Мистер Бриз, — перебил его единорог, — прошу меня извинить, я простой слуга, и не привык рассуждать о таких вещах, — сказал единорог, — Там, откуда я родом, никто даже грубого слова друг другу не скажет, не то, чтобы драться. Но сейчас, с вашего позволения, я бы хотел немного поспать. У меня был длинный день.

Пегас тяжко вздохнул, а я начала с сосредоточенной физиономией осматривать внутренности нашего транспортного средства, потому что где-то у них наверняка должна была найтись… Единорог заметил моё беспокойство, а когда я ответила, что была бы не прочь попить воды, спохватился и засуетился на месте.

— О, да, конечно, как я мог быть таким невнимательным… — твердил пони, выглядывая наружу и назад. Его рог засветился, и откуда-то из задней части экипажа к нам прилетел большой, тяжеленный с виду ящик с окованными металлом углами. Внутри оказалось огромное количество изящной посуды и столовых приборов, аккуратно сложенных по обитым красным бархатом отделениям. Стоил такой набор, наверное, целое состояние, но единорог вздохнул и выбросил ящик прочь, а пегас испуганно оглянулся, видимо, из-за снизившегося веса решив, что кто-то из нас вывалился. Место первого занял второй такой же ящик, откуда Батлер извлёк две металлические фляжки и завёрнутые в бумагу кусочки хлеба с начинкой из овощей, уложенной между ними. Одну из фляжек он отдал мне, а другую повесил на шею пегасу.

— Спокойной ночи, мистер Бриз, мисс Зекора, — сказал единорог, коротко кивнув пегасу и мне, после чего извлёк из-под сиденья шерстяное одеяло, укрылся им и сразу уснул. Даже спящим он выглядел как-то… Величественно.

Отпив из фляги и подкрепившись, я подвинулась ближе к краю и посмотрела вниз. Конечно же я ничего не увидела, лишь абсолютная тьма до горизонта, казалось, переходящая прямо в звёздное небо. Мы как будто неподвижно висели посреди необъятной пустоты. Пегас размеренно махал крыльями, что-то бубнил под нос, и время от времени чихал. Надеюсь, он знает куда лететь, и у него есть какие-то внутренние чувства, которые позволяют поддерживать нужную высоту в темноте, не хотелось бы треснуться о вершину какой-нибудь дюны. На звёздном небе не было ни одного облачка, так что хотя бы ориентирование по звёздам не должно было быть проблемой.

Стало довольно холодно, так что я поплотнее завернулась в свою накидку и подобрала ноги. Пегас начал мурлыкать под нос какую-то песенку, и под её успокаивающие звуки я вскоре уснула.