Оживший кошмар

2. Мой маленький кошмар

— Ты что… ты только что сдвинула солнце!? — раздалось резкое шипение, будто хлёсткий удар хлыста, эхом прокатившееся по сводчатому залу.

Принцесса Луна стояла посреди комнаты, держа в копытах взъерошенного жеребёнка с чёрным оттенком шерсти, чьи крошечные копыта всё ещё подрагивали. Её уши слегка дрожали от сдерживаемого раздражения. Внизу, на мраморном полу, жёлтая пегаска тянула копытца вверх, к сестре, что-то невнятно скуля, издавая тонкие повизгивания, будто просясь: «Ну пусти, ну пожалуйста...»

— Прекрати, Голден, — буркнула Луна, бросив сердитый взгляд вниз. — Уж если ты мечтаешь стать актрисой, научись сначала притворяться невинной после преступления, а не до него.

Она тяжело вздохнула и, нахмурившись, опустила Муншэдоу на пол. Маленькая единорожка прижалась к сестре, повиснув на её крыле, словно и не подозревая, что только что чуть не устроила катастрофу вселенского масштаба.

— Слишком рано, — пробормотала Луна себе под нос, отходя к письменному столу. — Слишком рано пробуждаются твои силы... Если так пойдёт и дальше, ты солнце на орбиту загонишь раньше, чем научишься выговаривать «астрономия».

Свинцовая тишина повисла на пару мгновений, нарушаемая лишь звонким хохотом Голден Фезер, что уже вовсю носилась по залу, волоча за собой сестру. Муншэдоу неохотно позволяла себя тащить, но в уголках её губ затаилась скрытая улыбка.

Луна вновь наклонилась к столу, взгляд её скользил по свиткам, расстеленным перед ней. Они пахли старой пылью, грифелем и крошащимся временем — воспоминания, заключённые в бумаге. Это были уцелевшие документы времён Восстания Найтмер Мун. Фрагменты приказов, рапорты, наброски тактических планов… Всё, что осталось от тех нескольких, долгих, горьких лет, когда её имя внушало страх.

Она уже углубилась в один из манускриптов, когда послышался лёгкий скрип — дверь медленно отворилась, пропуская струю золотого света и знакомый, мягкий голос:

— Голди, перестань таскать сестру за хвост. А ты, Муншэдоу, — голос наполнился легким смешком, — пожалуйста, не двигай больше солнце…

Селестия грациозно вошла в зал, с улыбкой на губах и лёгким взмахом крыла. Она подошла к Муншэдоу и ласково потрепала её по гриве:

— Никакой вечной ночи, юная принцесса, пока ты не съешь всё, что тебе положили. Такой вот у нас теперь государственный порядок.

Луна фыркнула, отложив свиток:

— Это невозможно. Я пытаюсь воссоздать хронологию восстания, а вокруг мечутся эти двое, словно кометы. Если так пойдёт, я к утру вместо отчёта по архивам составлю план эвакуации дворца от разбушевавшихся жеребят.

Селестия лишь усмехнулась, её взгляд стал загадочным:

— Не переживай, сестрёнка. Та, кто поможет нам в этом… уже здесь.

Дверь вновь отворилась. В комнату вошла стройная фигура в простом, но изящном плаще. Её шаги были мягкими, почти танцующими, а густая розовая грива была аккуратно заплетена в тугой хвост. Она остановилась, опустилась в грациозный поклон.

— Ваше высочество, — произнесла она с лёгким оттенком волнения. — Моё имя — Ми Аморе Каденс. Мы… возможно, встречались, когда я ещё была младенцем.

Луна приподняла бровь, потом чуть усмехнулась.

— Как я могу забыть то милое создание, которое я выносила на своих крыльях из пылающей Кристальной Империи, спасая от когтей обезумевшего Сомбры? — проговорила она, с лёгкой грустью в голосе. — Да… теперь ты выросла. И стала красавицей. Я рада видеть тебя, дорогая.

Каденс чуть покраснела от похвалы и тепло улыбнулась:

— У меня так много вопросов к вам… столько всего хочется узнать. Но… — она перевела взгляд на носившихся по залу жеребят, — кажется, сейчас куда нужнее услуги няни, верно?

Луна устало махнула копытом в сторону ночного гвардейца — мрачного фестрала, на спину которого уже влезла Голден, а Муншэдоу, слегка кося глазами, пыталась дотянуться до его уха. Фестрал не издавал ни звука, но весь его вид кричал о смирении с судьбой.

— Они делают вид, что он скала. А он делает вид, что скале это нравится, — прокомментировала Луна.

Каденс весело рассмеялась:

— Какие чудесные жеребята! Просто прелесть.

Обе малышки вдруг замерли, заметив незнакомку. Несколько мгновений они изучали её, нахохлившись, как две пугливые синицы. Но затем, будто поддаваясь на тёплую, сияющую ауру, что словно исходила от самой Каденс, они бросились в её распахнутые объятия. Она прижала их к себе, шепча ласковые слова, пока Селестия наблюдала за сценой с мягкой, одобрительной улыбкой.

Момент прервало вежливое покашливание.

— Прошу прощения за вторжение, ваше высочество, — в зал вошёл канцлер Нейсей. Он был, как всегда, сух и точен, словно вырезан из пергамента. На его спине покоилась высокая стопка свитков.

Поклонившись, он подошёл к Лунe и аккуратно сложил бумаги перед ней.

— Как вы и просили, всё, что нам удалось собрать по архивам времён Восстания Лунной Пони. Увы, многое сгорело в старом замке, но… кое-что сохранилось.

Луна кивнула, принимая свитки.

— Благодарю, канцлер. Даже не представляете, как это важно.

Луна уселась по удобнее, низко опустив голову над свитками, тусклый свет лампы бросал длинные тени на древние пергаменты, исписанные выцветшими чернилами. Она молчала, её взгляд блуждал по строчкам, но мысли были где-то далеко. Наконец, с долгим, утомлённым вздохом она проговорила, не отрывая взгляда от документа:

— Даже не знаю, что страшнее... — её голос звучал глухо, почти с отголоском усталости. — Быть увековеченной в памяти как воплощение предательства… или вовсе быть забытой. Как будто никогда и не существовала.

Наступила тишина. Даже жеребята, только что вертевшиеся вокруг, замерли, ловя настроение комнаты. Каденс бросила быстрый взгляд на Селестию, словно ища у старшей наставницы слов, но та лишь мягко качнула головой. Тогда канцлер Нейсей, с заметной долей неловкости, кашлянул в копыто и шагнул ближе, стараясь звучать как можно почтительнее:

— Ваше Величество… прошу простить мне дерзость. Я ведь один из немногих, кому открыли правду о… происхождении этих двух кобылок, — он покосился на жеребят, которые с весёлым озорством продолжали покушаться на его бородку. — Но, смею заметить, что для нации рождение ещё одного аликорна… особенно с такой, гм, направленностью, как у Муншэдоу…

— А что ты вообще знаешь об аликорнах, канцлер? — перебила Луна резко, поднимая взгляд. Её глаза, холодные и глубокие, застыли на нём. — Какие там “направленности”? Вы может теперь специалист по природе бессмертия?

Селестия поспешно вмешалась, её голос был тёплым, но настойчивым:

— Луна… он не хотел ничего дурного. Просто… после всего, что ты пережила, всё звучит иначе, я понимаю…

— Всё в порядке, — неожиданно мягко сказал Нейсей, и даже слегка улыбнулся. — Я прекрасно понимаю вашу реакцию, Принцесса Луна. И вам не за что извиняться. Однако… — он сделал шаг вперёд, с заметной осторожностью, словно подходя к дикой зверушке, — я изучил всё, что связано с аликорнами. И особенно с теми трагическими событиями.

Луна усмехнулась, мрачно, едва заметно.

— “Трагическими”… Как благородно звучит. Так пишут, когда хотят не вспоминать подробности.

— В летописях… — продолжил Нейсей, чуть понизив голос, — Найтмер Мун описана как… решительная. Если не сказать — жестокая.

Луна фыркнула, поднявшись, словно её тело несло груз не одного тысячелетия, а многих.

— Решительная, говоришь? — её губы изогнулись в кривой усмешке. — Расплывчатая формулировка. По правде — она была чудовищем. Безумной, садистской, одержимой идеей власти. Чудовищем, которое носило моё лицо и говорило моим голосом. — Она тяжело выдохнула. — Иногда мне кажется, что даже луна была рада, когда меня сослали на неё. Хоть немного — но стало тише.

Каденс, опустив глаза, сделала шаг ближе, её голос был тёплым и обволакивающим:

— Но ведь вы — не она. То, что с вами произошло… это не определяет вас целиком. Вы выбрали свет, Луна.

— Свет... — глухо повторила та, вновь глядя на свитки. — Ты знаешь, Каденс, свет утомителен. Он требует постоянных усилий. Постоянного внимания. Тени же приходят сами. Они терпеливы. Они не зовут, но всегда ждут. Стоит лишь отвернуться.

— Но ведь именно мы прогнали их, — мягко ответила Селестия. — Пусть и не без последствий.

— Мы. — Луна посмотрела сначала на сестру, затем на Каденс. — Ты, она… носители элементов гармонии, даже эти маленькие сгустки хаоса, — добавила, кивая в сторону жеребят, которые в этот момент как раз пытались вскарабкаться на стул канцлера.

— Эй, эй! — вскрикнул Нейсей, поспешно убирая бумаги с края стола. — Пожалуйста, только не на документы! Это подлинники, им почти тысяча лет!

— Похоже, теперь у вас будет подлинный отпечаток копытного искусства, — с усмешкой произнесла Каденс, поднимая Муншэдоу на спину. — Надо же, какой у тебя сильный магический фон… и характер в придачу. Прямо как у…

— Не говори этого. — Луна резко подняла копыто. — Пусть она будет собой. Ни Луной, ни Селестией, ни кем-либо ещё. У неё есть право не быть продолжением чьей-то тени.

— И я думаю, именно с этим она справится лучше всех, — уверенно сказала Каденс, глядя на жеребёнка, теперь тихо обнимающего сестру.

— Если, конечно, кто-нибудь убережёт нас всех от её попыток сдвинуть солнце, — буркнула Луна, вновь опускаясь к столу.

— О, мы все тут немного… сдвинуты, — заметила Селестия, не скрывая улыбки. — Главное, чтобы это движение было вперёд.

Каденс, с лёгкой улыбкой на губах, подошла к Муншэдоу, устроившейся у края ковра и что-то жевала с задумчивым видом. Она мягко, но с озорством похлопала её по голове, взъерошив гладкую тёмную гриву.

— Ну скажи мне, — пропела она, почти мурлыча, — ну как у такой очаровательной, пухлощёкой милашки может быть хоть что-то нездоровое? — Она игриво подмигнула. — Кто у нас тут безумный аликорн, а? Кто хотел навеки окутать Эквестрию вечной ночью, а?

Жеребёнок фыркнула, вытянула шею и потянулась к её гриве, как будто желая ухватить её зубами, но Каденс уже защекотала её, весело покатываясь на ковре. Смешок Муншэдоу наполнил комнату — звонкий, глупый, детский — от которого даже стража у дверей не смогла сдержать лёгкой улыбки.

Селестия лишь покачала головой, а Луна, бросив взгляд на сестру, вздохнула, опуская перо на пергамент.

— Она смеётся… — произнесла Луна с тенью в голосе. — А когда-то она же и наказывала за смех. Без пощады. Она карала тех, кто осмеливался не преклониться. И тех, кто просто… вызывал подозрение. Она была параноиком, что вымещал свой гнев на невинных.

Канцлер, что до этого сдержанно наблюдал за сценой, чуть наклонил голову, расправляя складки своего плаща.

— Быть может, — сказал он тихо, но с теплотой, — и всё же… она была могучим воином. Её магия не уступала принцессе Селестии. Так или иначе, Найтмер Мун — это часть истории. И если в этой истории возможно искупить ошибку — то она бесценна. Новый аликорн, с подобной природой… это не проклятие. Это дар. Защитник, а не палач.

— Вы говорите это, как будто знаете, о чём рассуждаете, — Луна чуть прищурилась. — А на самом деле, канцлер, вы едва ли понимаете, как рождались такие, как она.

— Простите, если был неучтив, — канцлер чуть склонил голову. — Но я ознакомился с записями. С летописями. Найтмер Мун… если верить хроникам, вопреки своей безумной идее, обладала решимостью. Да, возможно — жестокостью. Но мир не удержать одними цветами. Кому как ни вам это понимать?

— Решимость? — Луна усмехнулась. — А я теперь, выходит, нерешительная. — Она вздохнула и взглянула на Муншэдоу. — Нет, Найтмер Мун была безумной. Алчным чудовищем, со сломанным разумом. Монстром с гнилью в сердце. Не стоит приукрашивать прошлое ради будущего.

— Даже так… — канцлер развёл копытами. — Возможно, события, что привели к тому… восстанию… не повторятся.

— Вы не знаете, какие события привели к нему, — спокойно, но с твёрдостью перебила Луна.

Канцлер обернулся к Селестии, подняв брови.

— Простите, но разве дело не было в том, что принцесса Луна… считала, что её никто не ценит? Что её ночь — нелюбима, забыта?

Селестия, уловив в его голосе не обвинение, но растерянность, неловко улыбнулась. Её взгляд был тёплым, но где-то глубоко в нём таилось старое сожаление.

— Это была лишь одна причина, канцлер, — произнесла она мягко. Всё было куда… сложнее. Но всё это — в прошлом. И сейчас… — она медленно опустила взгляд на жеребят — …нам нужно смотреть вперёд.

Селестия протянула копыта, бережно поднимая Голден Фезер. Та, пегаска с золотой гривой, заплетённой в аккуратную косу, уютно устроилась у неё на груди, беззаботно повизгивая.

Селестия опустила лоб к её лбу, и коснулась его с ласковой нежностью.

— А ты, моя маленькая Голди… — прошептала она, — ты будешь следить за сестрой. Защищать её, наставлять… оберегать. Я рассчитываю на тебя. И Эквестрия рассчитывает.

Пегаска, ничего не понимая, лишь радостно фыркнула, прижавшись к тёплому телу Селестии ещё крепче, будто угадывая, что здесь — самое безопасное место в мире.

На мгновение в зале воцарилась тишина. Лишь тихий писк жеребят и шелест пергамента в углу.

Муншэдоу, до этого смотревшая на происходящее со стороны, с неуверенностью поднялась и сделала пару шагов к Луне. Она прижала уши, замерла, словно ожидая… Но Луна, не отрывая взгляда от свитков, только вздохнула:

— Иди, понадоедай кому-нибудь другому, маленький монстр.

— Луна! — тут же резко откликнулась Каденс, укоризненно хлопнув крылом.

Луна подняла глаза к потолку, словно обращаясь к звёздам за терпением.

— Хорошо, хорошо, — пробормотала она и с некоторой демонстративной неохотой подняла жеребёнка. — Запомни этот порыв доброты, Муншэдоу. В ближайшее время новых не предвидится. Всё равно осталась такой же ледяной, как и раньше.

Муншэдоу ничего не ответила. Лишь глубоко вдохнула и прижалась к тёплой груди Луны, тихо, почти незаметно. Её глаза закрылись, скрывая под линзами вытянутые, звериные зрачки.

Луна, опустив взгляд, медленно провела копытом по её спине. И не произнесла ни слова. Только один едва слышный выдох скользнул по комнате.

— Монстр… — почти нежно.