Н. А. Понин, научный сотрудник
Глава 1: Объект
Проба пера. Подражаю, но почему бы не подражать тому, что действительно любишь?
Молодой человек лет двадцати шести стоял перед деревянной нелакированной дверью. Он не обращал внимания на людей вокруг, в благоговении задержавших дыхание. Сейчас он на работе. На бейджике, приколотом к рубашке, его имя выделялось чёрным: Николай Александрович Понин. На двери, в свою очередь, красовалась табличка, надпись на которой гласила до нелепости банальное: «объект».
Николай угрюмо вздохнул, и прикрыв на секунду глаза, повернул дверную ручку. Дверь беззвучно отворилась, и он вошёл в абсолютно белую, хорошо освещённую, маленькую комнату. Минималистическое убранство, представленное только парой металлических стульев, да обшарпанным столом с закруглёнными краями и потрескивание флюарисцентной лампы нагоняли на него лишь будничное уныние рабочего дня. В стену, справа от той, в которой находилась дверь, во всю ширину от левого до правого края было вмонтировано огромное зеркало. В противоположной стене была ещё одна дверь, но уже не деревянная, а из уплотнённой стали, и с небольшим окошком на петлях, запираемым на задвижку (сама дверь имела толстый амбарный замок, и запиралась изнутри). В общем и целом, с его последнего визита ничего не изменилось. И это его устраивало. Пусть скука, порой, и нагоняла на него дурные мысли, но он уж точно не любил, когда кто-то лез в его спокойную, размеренную жизнь – а тем более в его работу.
Над деревянной дверью висела камера видеонаблюдения, непрерывно фиксирующая всё, что происходило в комнате. За стальной дверью скрывалась другая комната, по размерам идентичная этой, но в остальном мало чем на неё похожая – по крайней мере, Николай полагал именно так – ведь обстановка внутри постоянно менялась, а сейчас дверь была закрыта (и он порадовался этому факту – мало ли, что там сейчас творилось).
Ножки стула скрипнули о белоснежный кафель, и Николай, устроившись поудобнее, наконец, соизволил взглянуть на свою собеседницу, которая всё это время сидела напротив.
— Как дела? – буднично произнёс он.
— Коля! Коля! Коля! – раздался в ответ радостный писк — Ты почему вчера не пришёл? Я тут сидела и гадала «А где Коля? А что он сейчас делает? А почему он не приходит? А почему потолок наверху, а пол внизу? А Коля ещё не пришёл? А почему он ещё не пришёл? А Коля знает, почему потолок наверху, а пол внизу? А он мне скажет? А может, это такой секрет? А Коля знает ещё много секретов?..» — он терпеливо слушал её, не перебивая, но и не особо вникая в её слова.
Надо было отдать ей должное – пока он сам с ней не заговорил, она не издавала ни звука – лишь, улыбаясь и подперев копытцами мордочку, следила сияющим от радости взглядом за своим, как она сама утверждала, «лучшим другом в другом мире». И когда тот, наконец, к ней обратился – вдохнула полную грудь воздуха, что заняло у неё добрых пять секунд, перед тем, как разразится потоком слов.
В институте уже все, кому, так или иначе, доводилось сталкиваться с этой особой, понимали, что лучшая тактика против её чрезвычайной говорливости – молчание. Конечно, иногда на то, чтобы удовлетворить её нездоровую тягу к «поговорить обо всём, и сразу», приходилось тратить неоправданно-большое количество рабочего времени — от нескольких десятков минут, и до пары часов. Но зато потом получить и законспектировать «важную» информацию становилось куда легче, и на общем темпе работы это складывалось чрезвычайно благоприятным образом.
Николай слышал много забавных и не очень историй о первом «контактёре» — так в отчётных документах числились те, кто непосредственно обменивался информацией с объектом (в надбавке к окладу стояла та же характеристика, классифицируемая как «работа при вредных условиях труда») – профессоре Юрии Викторовиче Поподаловом, пожилом докторе метафизической философии, очень уважаемом в научной среде. Тот, как истинный слуга науки, с самого начала проекта вознамерился, во что бы то ни стало, докопаться до «ответов на вопросы о том, что является первопричиной вопросов». А после первого его разговора с «уважаемой подопытной» (так он предпочитал именовать объект) окончательно уверился в неминуемом успехе. К сожалению, в то время команда, работавшая с объектом, ещё не знала, как справиться с её болтливостью. Поподалову стоило огромных трудов первым получить допуск к их общей знакомой – сложнее всего было убедить в первоочередной необходимости решения именно этого вопроса руководителя проекта, доктора теоретической физики, Звездопрыгову Александру Александровну.
Николай был совершенно озадачен, когда впервые услышал о том, чем всё это предприятие закончилось – но теперь, поработав на этой должности самостоятельно — очень жалел старика. К моменту, когда того, наконец, отстранили от работы над проектом, его кабинет, ныне пустующий, совсем не походил на рабочее место научного сотрудника: Помимо всего прочего безобразия, по всему полу были рассыпаны разноцветные конфетти, дубовый стол был опрокинут и превращён в импровизированный форт, из-за которого пожилой профессор, весело хохоча, отстреливался из детских хлопушек от неугодных ему посетителей. Надо заметить, что под «неугодными» он понимал вообще всех, за исключением своего любимого внука шести лет отроду, с которым, когда тот навещал старика вместе с матерью, они на пару совершали дерзкие набеги на кафедру биологии с целью дать свободу бобриному народу, вечному строителю «плотинизма». Эти набеги, сопровождавшиеся по пути непременным разорением буфета и обследованием приёмной декана на предмет «несчастных обезьянок, трудящихся над всей деканатской бухгалтерией», которых тоже следовало освободить, и стали последней каплей.
Пока мысли Николая занимало прошлое, Пинки как раз заканчивала перечислять все те вопросы, так мучавшее её днём ранее:
— «… А к какому именно? А я тоже так смогу? А Коля так умеет?». – Она перевела дух. – Коля, ты так умеешь? – Он моргнул, мыслями возвращаясь к настоящему.
— Эмм… а о чём ты спросила, Пинки? – Он буквально почувствовал затылком недовольный взгляд Виктории Васильевны Неидеевы, своего куратора, стоящей за другой стороной полупрозрачного зеркала.
— Ууу! – собеседница сдвинула бровки, и теперь Николая уже с двух сторон пилили недовольные взгляды, отчего он почувствовал себя неуютно. – Ты опять меня не слушал! Ну почему ты иногда меня не слушаешь? Ты должен меня слушать, когда мы с тобой разговариваем. Если ты не будешь меня слушать, когда мы с тобой разговариваем, то получится, что мы с тобой вовсе не разговариваем. А ведь мы с тобой разговариваем! Я люблю с тобой разговаривать. Очень люблю с тобой разговаривать! Хотя, я вообще люблю разговаривать. Поэтому ничего страшного, если ты меня иногда не слушаешь, ведь тогда я всё ещё могу разговаривать, пусть и не с тобой! Но с тобой я люблю разговаривать гораздо больше, чем просто разговаривать. Поэтому я тебя прощаю, ведь ты хороший. – Она замолчала, внимательно смотря ему в глаза.
Николай немного поёрзал на стуле, приходя в себя. «Надеюсь, уже можно. Вроде бы, теперь её пыл немного поутих и пора приступать» — подумал он, решив попробовать взяться за дело, так и оставив тот, прослушанный им вопрос, и все остальные, обрушенные на него, без ответа. Его частенько выручало то, что перескакивать с темы на тему для его собеседницы было просто.
— Пинки… – Осторожно начал он, приподняв указательный палец, что очень помогало сконцентрировать её внимание. – Ты ведь помнишь, о чём мой хороший друг, доктор Вскрытин, спрашивал тебя позавчера, когда мы вдвоём пришли тебя навестить, а ты ему не ответила?
Семён Анатолиевич Вскрытин, замдекана кафедры биологии и генетики, за последние две недели просто изъел Николая, а заодно и всё их общее руководство, просьбами предоставить ему объект «хотя ты на часик, хотя бы частично». В конце концов, контактёру пришлось ходатайствовать о его допуске к объекту «под своим личным присмотром» — ибо умоляющее лицо живодёра, попросту, мешало спать по ночам.
Одна бровь на розовой мордочке вздёрнулась в удивлении:
— Как это, не ответила? Я сказала ему всё, как есть! Кстати, он странный. Ты не думаешь, что он странный? А ведь он странный. – Николай опустил палец и, припомнив все те новые просьбы, которыми его завалил субъект по фамилии Вскрытин после того, как не был удовлетворён своим визитом, тяжело вздохнул. Пинки, моргнув, снова перевела взгляд и уставилась прямо на него, глядя в лицо. Увидев, как он устало прикрыл глаза, она подумала, что он грустит. И грустит из-за неё. Наверное, она его чем-то обидела.
Закусив нижнюю губу, Пинки тихонько прошептала:
— Коля, прости, пожалуйста. Он совсем и не странный… он, наверняка, очень хороший. – Робко убрав со стола передние ноги и поджав их под себя, она снова замолчала, потупив взгляд.
Человек, не привыкший наслаждаться тишиной в её компании, наконец, опомнился:
— Ой, что ты, Пинки! Он очень странный тип! Я, честно признаться, порой, тоже не понимаю: И чего он там себе думает? Но ты и в другом права: он хороший, и тебе не стоит его бояться. – Сглотнув комок в горле, он внимательно и с опаской следил за её реакцией. Не совершил ли он ещё одну ошибку, так поспешив её успокоить? И не совершил ли он ещё большую ошибку, так лестно отозвавшись о том, кого ей «не следует бояться»? «Об этом подумаешь позже» — напомнил он себе – «Сейчас у тебя, приятель, нехилые проблемы».
Вспоминая о незавидной, как он считал, судьбе профессора Поподалова, как научного сотрудника – тот сейчас работал в начальной школе, преподавая маленьким детям «Самоопределение», и, кажется, был счастлив – Николай совсем ушёл в свои мысли. А на рабочем месте это было чревато большими неприятностями. Особенно – в его случае.
Однако, к его величайшему облегчению, уголки рта собеседницы снова поползли вверх, а передние копытца взметнулись в воздух:
— Точно! А ещё он всё время хмурый был. Вот, смотрит он на меня, а мне всё кажется, что он не смотрит, а… разглядывает. Не в глаза мне смотрит, а глаза мои разглядывает! Ушки мои разглядывал! Носик! Как будто что-то не так с моим носиком! Ну чем ему мой носик не угодил? А у самого носик огромный! Прямо не носик, а носяка! Носище! Я такой носище в жизни не видела! Только у грифонов видела, так у них же не носищи! У них это всё по-другому... – Она остановилась, как только Николай снова поднял вверх указательный палец.
«Кажется, всё обошлось» — подумал он – «Теперь можно вернуться к делу». Всё действительно обошлось, как он и предполагал – а переживал он не зря.
После того, как Поподалов был отстранён от участия в проекте, следующим контактёром был назначен профессор с кафедры исторического факультета – Владимир Алексеевич Непомнящий. Николай до сих пор не понимал – чего ради доктора исторических наук назначили быть тем, чья прямая обязанность заключалась в том, чтобы добыть как можно больше научных сведений из столь странного источника, при этом ни в коем случае не спровоцировав его отказаться их предоставить. Может быть, целью было получение более подробных сведений об истории и общественном строе иного мира? Так ведь Попадалов более чем преуспел в этом начинании – почему бы было не назначить кого-то из той же области? Ну да Звездопрыговой — виднее, сам он – мелкая сошка.
В общем и целом вклад Владимира Алексеевича в общее дело переоценить сложно, с этим не стал бы спорить никто. Именно он первым предположил, а позже и подтвердил эту свою гипотезу о том, что силы природы, ничем не отличающиеся от наших, в ином мире, тем не менее, подвластны воле разумных существ (его подтвердившиеся гипотезы чрезвычайно многочисленны, но именно эта прославила его имя). Именно он, не побоявшись рискнуть (и вызвав тем самым недовольство многих членов коллектива, но не самой Звездопрыговой — что и стало решающим фактором), решился надавить на объект, предложив ей, своего рода, игру: Пришедшую к нам из глубины веков, а ныне общеизвестную детскую забаву «Камень, ножницы и бумага». К всеобщему удивлению и радости инициатора, подопытная не только не заметила подвоха, но и с огромным энтузиазмом и азартом влилась в игру. Так как в распоряжении объекта не находилось для игры ничего, помимо копыт, исход игры всегда решал контактёр. А уж в его-то обязанности и входило следить, чтобы объект не остался излишне недовольным исходом матча – иногда поддаваться, частенько устраивать ничьи и лишь при необходимости, с осторожностью, выигрывать – общую ролевую модель поведения разработали ведущие психологи проекта, Георгий Сергеевич Кнутов и Владислав Афанасьевич Пряников.
Но не стоит думать, что объект обладает низким интеллектом, раз так легко поддался обману и клюнул на наживку. И уж тем более – не стоит судить об этом по поведению – Кнутов до сих пор без устали бьётся над составлением психологического портрета этого существа, именующего себя не иначе, как Пинки Пай. Что до Пряникова – так он давно опустил руки, и отказывается признавать объект психически здоровым – по его мнению, в одном теле объекта уживаются, как минимум, четыре личности. Но в одном коллеги пришли к безусловному соглашению: Объект обладает выдающимся интеллектом, даже по меркам научного общества нашего мира, однако основная поведенческая модель свидетельствует о том, что объект более восприимчив к эмоциональному влиянию, чем к чему бы то ни было ещё. Как бы ни скудны были эти сведения – это единственное, в чём сошлись ведущие психологи.
Но главное, чего опасался Николай, случилось немного позже. Дело в том, что Непомнящий использовал свою находку с игрой в «Камень, ножницы и бумагу» для выяснения сведений о чужеродном мире, которые нельзя было получить иным путём. Проще говоря – он и объект играли на, как они сами это называли, «секретики». В случае, когда контактёр позволял объекту одержать победу, всё, чем это грозило – выбалтывание какой-либо личной информации (Владимир Алексеевич – человек очень приличный, поэтому проблем с этим не возникало), а то и простые житейские ответы на столь же житейские вопросы. В случае же, когда побеждал контактёр (что делал он, из известных соображений, крайне редко), он задавал Пинки такие вопросы, на которые она бы не стала отвечать (по мнению психологов) при обычной беседе. Кроме того, обязательным условием было заранее обговорить количество предстоящих матчей, и неукоснительно соблюдать уговор – психологи утверждали, что это не только поспособствует более доверительному общению с объектом, но и, что куда важнее, избавит контактёра от необходимости «урезонивать» излишне азартную соперницу, что очень неблагоприятно сказалось бы на работе.
И вот, однажды, Непомнящему было поручено добыть образец крови объекта. Запрос поступил, как не странно, не с кафедры биологии и генетики, а от физиков-теоретиков. А это значило, что Звездопрыгова лично взяла под свой патронаж эту работу, для которой вдруг очень срочно понадобился образец крови путешественницы сквозь измерения. Контактёр устроил настоящий скандал, ведь он успел по-настоящему привязаться к объекту, даже звал её не иначе, как «своей подругой». Что, кстати, уже мало кого удивило, после «уважаемой подопытной» Поподалова. Скандал – скандалом, но против руководителя проекта он пойти не мог, и ,в тот же день, приступил к исполнению поручения. Всей этой истории можно было легко избежать – элементарно попросив Пинки сдать кровь. Но чрезмерная, как известно сейчас, осторожность, уже очень горько аукнулась всему научному коллективу.
Общая мотивация Николаю была ясна – заполучить материю, прошедшую сквозь ткань пространства и времени. Ещё бы! Ведь Пинки и не подозревала о камерах, установленных в её личной комнате – той самой, за дверью из плотной стали, которую она сама запирала на амбарный замок – и огромное количество её задокументированных «путешествий» будоражило умы всех, без исключения, сотрудников. Но вот почему нужна была именно кровь – он, со своим нынешним багажом знаний, понять был не в состоянии.
Сначала всё шло гладко, и Пинки, победив уже в третий раз, была крайне счастлива, ведь она узнала так много нового и интересного, а именно: Что Владимир Алексеевич в детстве был влюблён в девочку, с которой они играли по выходным в парке, и даже, однажды, целовался с ней, прячась под горкой, пока другие ребята ловили ящериц! Что ложки и вилки (которые встречались ей и в её мире, и которые она совершенно не признавала) – это ещё не самое странное — в этом мире были люди, которые ели с тарелок двумя обыкновенными палочками, при этом держа их в одной и той же руке! И, наконец, самое интересное – теперь она знала, что такое биде!
Когда же пришла пора приступить к исполнению поручения, Непомнящий совершил роковую ошибку. Всего одна секунда стоила ему места и престижной должности и доверия «своей подруги». У него, как у любого контактёра до и после него, были за плечами двухмесячные усиленные актёрские курсы, двойное психологическое освидетельствование и то, чего не было, и поныне нет ни у кого из других контактёров – четыре месяца стажа в общении с объектом. И, всё же, он прокололся. Хотя, быть может, именно столь долгое общение и сыграло с ним злую шутку – он слишком привязался к «своей подруге».
Перед последней, на тот день запланированной, игрой Владимир Алексеевич спросил Пинки, не против ли она разок сыграть на «желание». Та, очень довольная тремя предыдущими победами, согласилась, не раздумывая. Непомнящий, третий раз одновременно с Пинки прокричав «Камень, ножницы, бумага!», на секунду спустил лица напускную улыбку, и Пинки это заметила. Никто из наблюдателей, находящихся за полупрозрачным зеркалом, этого не подтвердил, но позже контактёр яро клялся, что когда Пинки замерла, и он поднял на неё глаза, то увидел, что «из её глаз, как будто, что-то исчезло – что-то очень, очень светлое». Она переводила взгляд от его лица к раскрытой ладони и обратно, и никак не решалась выбросить вперёд копытце. Человек, поняв свою оплошность, забеспокоился. Он нервно облизнул губы, и сдавленно произнёс: «Ну, что же ты, Пинки? Мы не доиграли. Хоть… хоть уже и известно, кто победил, ты всё равно должна закончить игру». После его слов глаза у неё расширились от изумления, и она, не веря, таращилась то на его ладонь, то на своё копытце. И тут это случилось. Совсем не улыбаясь, объект выкинул вперёд копытце, ткнув им в грудь человеку. «Я победила» — обиженным голосом заключила она. Глаза Непомнящего и его здравый рассудок – единственное, что поныне подтверждает справедливость тех слов объекта, так как камере, висевшей над дверью, его спина загораживала обзор, а его вытянутая вперёд рука не давала разглядеть что-либо наблюдателям. «Я не хочу загадывать никакие желания. Я хочу, чтобы ты, как всегда, ответил на вопрос». Человек перевёл взгляд со своей груди на лицо «своей, тогда ещё, подруги». «Ты меня обманул?» — её голос стал ровным и тихим, а взгляд совсем остекленел. «Да» — только и смог выдохнуть контактёр. Это был первый и последний раз, когда объект разорвал ткань пространства прямо на глазах у людей. Пинки молча шагнула в висящую в воздухе вспышку, и исчезла на долгих пол года.
В любом случае, на этот раз всё обошлось, Пинки была довольна и верила каждому слову своего нынешнего «лучшего друга и другом мире». Прервав её рассуждения о, сказать по правде, и впрямь очень впечатляющей части физиономии их общего друга, живодёра и просто хорошего человека, Николай всё ещё не опускал указательный палец, призывающий собеседницу к вниманию. В конце концов, он сообразил, как перефразировать вопрос Вскрытина:
— Ты всё правильно сказала, Пинки. Просто мой хороший друг имел в виду немного другое: Когда он спросил тебя, обладают ли земные пони магией, он имел в виду ту же самую магию, что и у единорогов. Те же самые заклинания, которые, как ты говорила, они мысленно читают, преобразуя концентрированную энергию на кончике рога в определённую форму. Понимаешь?
— Ну да. – Объект выглядел озадаченно. — Я ему так и сказала: «У земных пони нет рога, не видишь, что ли? Вот, взгляни поближе! А магия у нас есть. Она есть у всех пони». Когда он попросил показать, как я владею магией, я обняла его, чтобы он убедился, что она у меня есть. Я передала ему очень много магии! Столько, что хватило бы на пятерых пони! Честное слово. Они бы ещё несколько дней ходили и улыбались. Я так уже делала!
Действительно, всё так и должно было быть. Припомнив, как на него тогда смотрел Вскрытин, с висящим на шее уже более получаса объектом, как один только его нос выражал больше недоумения, чем годовалый ребёнок при виде сложной шахматной позиции, Николай невольно улыбнулся. В самом деле – как ребёнок, скорее бы принявший пешку за пустышку – нос Вскрытина раньше унюхал бы собственный запах, чем магию, окутавшую его и его хозяина. Семён Анатолиевич, рационалист до самого костного мозга, с самого начала проекта не желал верить на слово ни одному утверждению объекта. И тем самым, пусть и не тормозил, в целом работу коллектива, но изрядно досаждал руководству, постоянно подавая жалобы о «ненаучном подходе в вопросах изучения магии».
— Хочешь, я тебе тоже передам магии? – его мысли прервал весёлый голосок – Ты сам увидишь, как много магии я ему передала! Я передам тебе столько же. После этого ты будешь весело бегать, улыбаясь, ещё много-много дней! Только смотри, сразу не убегай. Я обязательно должна сказать тебе нечто, очень важное. Очень-очень! Настолько важное, что я тебе это скажу по секрету. Очень тихо! Так, что та строгая человек за зеркалом не услышит. И ты тоже ей потом не говори! И все остальные человек за стеклом тоже не услышат. И им ты тоже не говори! Это будет наш с тобой секрет. Только между нами. Понял? – объект замолчал, и ожидающе уставился на человека.
На секунду остолбенев, Николай, в наступившей тишине, отчётливо услышал, как за зеркалом что-то упало на пол и покатилось – судя по звуку, это была шариковая авторучка. Он, будто бы вживую, увидел такую же остолбеневшую, как и он сам, Неидееву, выронившую эту авторучку.
Взяв себя в руки и постаравшись успокоить заходившее сердце, он, просто чтобы нарушить давящую тишину, вымолвил:
— Ту, которая строгая, называют женщиной. А всех остальных называют люди. – И вновь замолк, не зная, что ещё сказать.
Объект, вытянув губы трубочкой, заключил:
— Точно. Я забыла. – Растянув каждый слог, объект продемонстрировал два ряда белоснежных зубов, растянув мордочку в широкой улыбке. – С пони гораздо проще! – Радостно резюмировав свою мысль, она кинулась на шею человеку и повисла на плечах, крепко обхватив своего «лучшего в другом мире друга» передними ногами.
«Как давно она знает?! Она не могла узнать этого от меня, в себе я уверен! Получается, что она с самого начала была в курсе того, что за ней наблюдает целая команда специалистов? Или же кто-то ещё получил допуск? Нет, невозможно! Вскрытин?! Думай, думай… тоже нет! Я сам проводил инструктаж, да и глаз с него во время посещения не спускал! Как же она узнала? Она… почему, вдруг, «она»?! Я всегда думал о ней, как об объекте! Тьфу ты, чёрт! Не так! Я всегда думал об объекте, как об объекте! Объект, объект… да какого лешего я вообще думаю?!» — мозг человека лихорадочно работал. Но, как он и всегда боялся, в экстренной ситуации мыслить здраво у него не получалось.
Наконец, он смог ухватится за единственную разумную, на первый взгляд, мысль. «Так. Успокойся. Дыши ровно, иначе она заметит. Ладно — объект заметит, не нервничай. Итак: что сделано, того не вернуть. Она уже всё знает. Объект… да плевать. Она всё знает. Значит, это красный код. За дверью, наверняка, уже столпились все, кто был в лаборатории. Значит – решать будет начальство. А не я. Уж точно не я. Хрен им. Решать будут сами. И отвечать будут сами. Пусть подавятся своим грантом. Хорошо. С этим решил. Теперь, на счёт меня… а что на счёт меня? Меня же всё равно к едрени фени турнут из проекта! Я ж, видите ли, контактёр. Гады… нет! Стоп! Есть кое-что и пострашнее! А если она, та самая она, что висит сейчас у меня на шее, обозлиться на меня? Людей то я не боюсь – по крайней мере, тех, с кем работаю. А вот она меня пугает. Не на шутку. Её силы – это просто что-то неописуемое! Хотя – отставить панику! Отставить иррациональный страх! Ничего она мне не сделает. Просто потому что она такая, какая есть. Да и даже если Пряников прав, и в ней живут другие личности, кроме той, что постоянно на виду – всё равно, я последний, кому она навредит. Я её «лучший друг в другом мире». Да. А возможно, она вообще никому не может навредить. Вполне возможно. Эта их магия так ни разу и не оказала воздействия на человека. Вообще никакого. Вон, Вскрытин, живой же ещё? И ничего с ним не случилось. И ни с кем не случилось. И со мной не случится». Николай задышал ровно и спокойно, его сердце больше не билось о рёбра, лишь на лбу осталась лёгкая испарина. Пинки всё ещё висела на его шее, и он ощущал весь её вес – а весила она прилично, это вам не кошка.
Ещё немного потерпев, он почувствовал, что она ослабила хватку.
— Ну как? Понравилось? Я очень старалась! Наверное, я передала тебе даже больше магии, чем тому человек! Ты рад? – Она отпустила его и встала рядом со столом. В этом положении она едва была бы ему по пояс, если бы он всё еще не сидел на стуле.
— Конечно же, Пинки, спасибо тебе огромное! – Он, разумеется, ничего не почувствовал. Он даже не стал поправлять её на этот раз. Ему просто хотелось поскорее уйти.
Уже собираясь попрощаться, он начал вставать, как вдруг пони снова кинулась к нему на шею:
— Ну вот! Чуть не забыла! Наш с тобой секрет. Это очень важно. – Она наклонилась к его правому уху, и прошептала то, что мог услышать только он.
Сделав резкий вздох, человек на мгновение широко распахнул глаза, будто от удивления. Но на самом деле – он не удивился. На самом деле – он даже не понял, что значили те слова, которые Пинки прошептала лишь ему одному. И всё же он чувствовал себя ошарашенным. Словно он действительно узнал нечто «очень, очень важное», и просто пока ещё не понял этого.
Немного придя в себя, он обнаружил, что Пинки его уже снова отпустила. Теперь она стояла перед ним, широко улыбаясь.
— Что ж… — Промямлил человек, поднимаясь на ноги – Тогда, на сегодня, давай закончим? – О том, что за весь день не было получено никакой новой важной информации, он и думать не хотел.
И верно. Код красный, какая уж тут информация.
— Хорошо, но приходи снова поскорее! Я буду очень ждать! – Как ни странно, Пинки тоже ничуть не возражала закончить сегодня пораньше.
Пони помахала правым переднем копытцем, и, улыбнувшись на прощание, закрыла за собой дверь в «свою личную комнату». Обычно она ждала, пока контактёр сам не уйдёт, и лишь потом, посидев ещё какое-то время в одиночестве, удалялась за стальную дверь. «Хорошо хоть, что про камеры она не знает» — подумал Николай – «У них попросту нет таких технологий, поэтому здесь она нас не подозревает».
Бросив последний (возможно – последний в своей жизни) взгляд на стальную дверь, человек сделал пару шагов и взялся за ручку деревянной. Он был готов к тому, что его встретит снаружи: Бесчисленные вопросы, упрёки, необоснованные обвинения в халатности, угрозы и порицание. Выглянув наружу, он ничего из этого не застал.
За полупрозрачным зеркалом никого не было, даже тех, кто следил за комнатой, когда Николай вошёл внутрь. Коридор был пуст и любой звук, прозвучи он, ударил бы громом. Так и случилось. Голос Виктории Васильевны Неидеевой — обычно приятный и даже бархатный, несмотря на её суровый нрав — в этот раз показался Николаю ударом в барабан:
— Контактёр! – Николай вздрогнул от неожиданности. Он ещё раз огляделся. Голос эхом отдавался от стен и звучал отовсюду. Дверь за его спиной закрылась сама по себе. Перед ней, уже проворачивая в замке ключом, спиной к нему, стояла Виктория Васильевна. – Я всех распустила. У тебя большие проблемы, стажёр. У нас у всех большие проблемы.
Николай втянул носом воздух. Она, определённо, была не в духе. «Да и пусть катится, к каким угодно чертям». Он заметил на полу, рядом с «окном» в только что покинутую им комнату, раздавленную авторучку. «Видимо, гнала всех прочь, чуть ли не огнём полыхая. Но тихо». Не дождавшись никакой реакции, куратор круто повернулась на каблуках, и, молниеносно приблизившись почти вплотную, яростно зашептала:
— Ты чего молчишь, зараза? Этот карликовый розовый бес тебя раскусил! Всех нас раскусил! Ты хоть на минутку, пока обжимался с этой тварью, задумался о своей карьере, которой у тебя уже нет? Что ты думаешь делать, а? – Она остановилось, чтобы перевести дыхание. А когда всмотрелась в безучастное лицо своего стажёра, еле удержалась от того, чтобы не взвыть от злобы. – Почему ты молчишь? – По слогам, сквозь зубы, процедила она.
— Где все? – Словно, и, не догадываясь, спросил он.
— Ох, ох… — Она немного отстранилась, видимо, вспомнив, что ему тоже нелегко пришлось. Немного помолчав, куратор потёрла переносицу. — Я же сказала, что всех распустила. – Её голос стал прежним, в него вернулся бархат.
— Ах, да, я прослушал. Прости. – Теперь уже они молчали гораздо дольше. Она, видимо, думала о своём. А он ни о чём не думал.
— Что она шепнула тебе? Хоть что-то мы можем добавить к отчёту?
— Не помню. – Его голос, такой спокойный, совсем не подходил к данной ситуации.
Она вытаращилась на него со смесью насмешки и испуга, но затем опустила голову:
— Езжай домой, Коля. Тебе надо прийти в себя. Это приказ. – Она подцепила ногтями очки, зацепленные за декольте одной дужкой, и водрузила их на нос. – Если ты и дальше хочешь здесь работать, то завтра явишься засветло и с ясной головой.
Он даже не проводил её взглядом, а лишь отметил про себя, что ему нравится слушать мерный, удаляющийся стук каблучков.
Контактёр повернулся и зашагал прочь. Если ему чего сейчас и хотелось, так это поскорее добраться до дома.
Глава 2: Магия?
Продолжаю писать без плана, сам с интересом наблюдая за тем, что происходит.
За окном прошелестела по шоссе очередная машина. По занавескам и стенам пробежал свет фар. В открытую настежь форточку влетел порыв ветра, закружив ткань, словно в вальсе и обдув человека, лежащего на постели. Николай втянул ноздрями чистый ночной воздух. Вдохнув полной грудью, он снова попытался расслабиться и уснуть. Но свежий бриз, долетевший с набережной, похоже, прогнал последний сон. Он сложил руки за головой и продолжал разглядывать потолок. Квартирка была совсем новой, на седьмом этаже жилого комплекса, строительство которого закончилось прошлым летом. Домой он добрался уже к обеду и – удивительное дело – как только переступил, ставший уже родным, порог, всю вялость как рукой сняло.
Без спешки пообедав, и приняв душ, он намеревался завернуться в одеяло и проспать до поздней ночи, чтобы явиться в институт, как и было приказано: засветло и с ясной головой, готовой к работе. «То есть к головомойке. Или к плахе. Или… нет. Это вовсе не шутки, приятель» — напомнил он себе, повернувшись на бок, и позволив сквозняку обдувать спину. «Если сейчас ты чувствуешь, что пришёл в норму, то это ещё вовсе не значит, что и проблемы твои тоже решены».
За всё это время он так и не смог уснуть, а ведь скоро предстояло собираться на работу. «Ну и ладно». Николай чувствовал себя отдохнувшим и бодрым, а большего и не требовалось. Огромное количество вопросов, свалившихся на несчастного научного сотрудника, вовсе его не мучило. «Это не беда. Это проблема, которую можно и нужно решить. Много проблем». Решив, что, раз времени на здоровый сон всё равно не осталось, он встал и направился в ванную. Через два с половиной часа контактёр уже был на пропускном пункте своего института.
В четыре часа утра на улице было пустынно, а солнышко ещё только разливало свет по сонному городу. Николай стоял на пропускном пункте, ожидая охранника, которого на рабочем месте не было. Через три минуты контактёру это надоело:
— Андрей! – Прокричал он, стараясь, чтобы его голос звучал строго и внушительно.
Ещё через минуту из-за угла, оттуда, где находилась служебная уборная, послышался звук смываемой воды, а потом и включённого крана. Вскоре к охранной будке зашагал, бодро сжимая в зубах небольшую книжку в мягкой обложке, и на ходу вытирая мокрые руки об штаны, доблестный охранник. Он улыбался, предвкушая то, как снова сможет попытать Понина на предмет выяснения новых подробностей.
— Двавтвуйте, Виковай Авекфандовиф! Вано вы веводня! – В глазах парня, ещё более молодого, чем сам Понин, блестел азарт.
Андрей Андреевич Открывашко, которого самого ещё никто не звал по имени и отчеству, был единственным, кто в институте каждый день так обращался к контактёру. Пусть, поначалу Понину это и льстило, но очень скоро он понял, что желает как можно реже встречаться с этим человеком. К сожалению, по будням реже двух раз в день не выходило никак. Дело в том, что Открывашко, как ярый поклонник научной и не очень фантастики, просто изнывал желанием послушать, что же такого их институт изучает секретного и невероятного. А как младшему сотруднику, даже не вовлечённому в исследования, ему ничего не сообщали. Вот он и нашёл в лице Николая добрую душу, готовую поделиться последними новостями, да и вообще любыми подробностями. Вообще говоря, Николай был сам виноват, и прекрасно это понимал. В тот день, когда его назначили контактёром, он возвращался домой с настолько лёгкой головой, что ненароком сболтнул Андрею лишнего (лишним считалось любое упоминание об объекте в разговоре с людьми, к работе с ним не причастными). А именно: В ответ на вопрос Открывашко о том, что же такого особенного в том таинственно «объекте» (лишь эта классификация была известна охраннику), о котором все предпочитают помалкивать, Николай обронил: «То ли магией она владеет, то ли головы нам всем морочит». Это произвело на охранника впечатление. Ничего страшного, в общем-то, не случилось. Понину даже не сделали выговор. Но сам контактёр крепко жалел о своей болтливости и по сей день.
Положив книжку перед собой, Открывашко кивнул, взглянув на протянутый Николаем пропуск, и отворил ворота. На обложке был изображён улыбающийся, мускулистый и явно очень умный красавец, на фоне которого виднелся странный пейзаж, однозначно не земной. Ещё немного приглядевшись, Понин заметил, что за ногу умного красавца обнимает странное существо с ярко выраженными женскими формами, но не человек. Существо также улыбалось всем, чем только могло – а такого было в избытке. Кожным покровом оно напоминало змею.
— Что на повестке дня? – Осторожно попытался полюбопытствовать охранник.
— Сегодня объект кожу сбрасывает, много возни будет. – Небрежно бросил в ответ контактёр. Удаляясь от пропускного пункта, он услышал, как за спиной лихорадочно зашелестели страницами, и улыбнулся.
«И с чего у меня такое настроение? Я же, можно сказать, теперь безработный. Попрощаться пришёл, да послушать, как меня поносить будут. А заодно ещё и весь коллектив» — Николай шагал по пустым коридорам. Эхо его шагов шло далеко впереди него – «Хотя, странно. Код красный. А это значит, что даже сейчас тут должен стоять тот ещё бедлам. А никого нет».
Коридоры института лениво заливало утренним светом. Даже если сейчас в них было так тихо, ближе к утру, они всё равно наполнятся шумом и голосами. Начнётся типичный рабочий день. Ну, не совсем типичный – суматоха и полный кавардак ознаменуют официальное заявление руководства: «Внимание. Код красный. Всем сотрудникам оставаться на своих рабочих местах до поступления новых распоряжений. Сохранять спокойствие. Внимание. Это не учебная тревога. Код красный». И паника, паника… Если присмотреться, то станет понятно, что не так уж и много изменилось в институте с тех пор, как объекта здесь и в помине не было.
Первое появление объекта было зафиксировано пятнадцать месяцев назад, но тогда никто не придал этому значения. Никто, кроме находчивой Александры Александровны Звездопрыговой, да видевший всё своими глазами уборщицы, которой и принадлежит слава первого человека, вступившего в контакт с неведомым. Как то, в ночь с воскресенья на понедельник, та заканчивала приводить в порядок окна на последнем, шестом, этаже главного корпуса. На совесть, отполировав последнее стекло, Клавдия Ивановна Мойдодыр, довольно улыбнувшись, бросила тряпку в ведро и оглядела свою работу:
— Эка темень, подзадержалась ты, Клава. – У бойкой старушки вошло в привычку иногда разговаривать с самой собой, чтобы работалось веселее.
Тут её внимание привлёк звук, который она уж никак не ожидала услышать в старом здании института, а особенно среди ночи. Звук напоминал цоканье лошадиных копыт по мостовой, который Клавдия Ивановна помнила достаточно хорошо по ежегодным парадам, проходящим на главной площади, на каждом из которых Мойдодыр непременно присутствовала. Только вместо мостовой на этот раз была гладкая плитка узких коридоров родимого института, по которым этот звук гулял призрачным эхом, а вместо лошадиных копыт… уборщица заглянула за угол: в сторону лестничного пролёта вела дорожка из грязи. Будто бы кто-то, хорошенько попрыгав по размякшему чернозёму, теперь весело прыгал по чистому, её, Клавдии Ивановны, стараниями, корпусу. Только вот дорожка следов обрывалась, и было чётко видно, где таинственный вредитель начал пакостить. Но вот как ему удалось не загваздать полы до этого – было непонятно. Подбоченившись и нахмурив брови, боевая машина модели «Тётя Клава», пришедшая в боевую готовность, двинулась в сторону лестницы.
— Это кто тут такой умный, что ему ноги не нужны? Да я вас всех голыми руками э… перестреляю! – За годы работы бок обок с научным контингентом, уборщица неплохо поднаторела в искусстве ставить на место надменную публику, и могла за себя постоять.
Существо, которое остановилось и удивлённо оглянулось на уборщицу, явно не ожидало такого. Но и тётя Клава, надо заметить, тоже была удивлена не меньше, когда увидела, на кого направила орудия своего праведного гнева.
Внешне существо мало на кого походило. Светло-розовая шёрстка, гладкая и яркая, покрывала всё тело. Чуть вытянутая мордочка будто бы выражала изумление, или даже страх. Переплетающийся кудряшками хвост, чуть более тёмный, чем остальная шерсть, вздёрнулся вверх. От головы, вниз по шее, до самого туловища, спускались такие же кудряшки. Ушки также вздёрнулись и стояли торчком. Пока что уборщица отметила про себя, что более всех остальных зверей, это существо напоминало ей собаку, а именно, пуделя. Хоть и крупного. А цокот? Ну, что ж, пока она будет считать, что малютке давно не подстригали коготки.
— Ты моя маленькая. – Ласково поманила тётя Клава. – Не бойся, иди сюда. Это ж какой ирод так тебя разукрасил? Ну, ничего, мы тебя отмоем. – Существо, глядя на уборщицу с ещё большим недоумением, тем не менее, осторожно приблизилось. – Ох, и задала ты мне работы, милая. Половину этажа загваздала, ну да, тоже ничего…
— Ой, простите. – Огромные выразительные глаза неведомого зверя виновато уставились на грязные ножки. Тётя Клава, женщина не суеверная и благоразумная, перекрестилась и тихонечко села на пол. Существо встрепенулось и, выхватив зубами из рук уборщицы ведро с тряпками, метнулось в коридор, явно в сторону туалета, весело пискнув по дороге. – Не волнуйтесь! Я всё исправлю! Мигом, честное слово!
Когда Клавдия Ивановна пришла в себя от первого шока, Пинки (так представилось это существо, вернувшись из уборной) уже закончив с лестничной площадкой, драила полы в коридоре. Уборщица, теперь, по крайней мере, твёрдо стоявшая на ногах, осторожно поинтересовалась:
— Родная, а ты откуда такая будешь?
— А… — Неопределённо махнув чистенько вымытым копытом (теперь тётя Клава ясно видела, что это было именно копыто), произнесла Пинки. – Издалека. Я часто путешествую, я люблю путешествовать! Недавно, вот, к вам в гости стала заходить. Но сегодня что-то напутала, я часто что-то путаю. Напутала, вот, и сегодня, и вместо того, чтобы сразу к вам попасть, сперва очутилась в каком-то странном месте. Пахло там странно! Темно очень! И грязно. – Она виновато улыбнулась уборщице. – Я сразу поняла, что не туда попала. Но мне стало любопытно, а где это я очутилась? Я решила подождать и посмотреть, что произойдёт. Но недолго, я не люблю долго ждать! Это так скучно, стоять и ничего не делать! Но к счастью, очень скоро кое-что произошло. Или не к счастью? К счастью, потому что ждать пришлось совсем недолго. Не к счастью, потому что я очень испугалась! Вдруг, откуда ни возьмись, стало очень светло. Мне даже глазки заслепило! Но я быстро привыкла, так как в темноте была недолго. Я пригляделась и увидела, что это от того, что далеко-далеко зажёгся огромный-преогромный фонарь! Просто гигантский! Больше, чем мой город, в котором я живу! Гораздо больше! Просто он был очень далеко, поэтому я его видела целиком. – Пинки поёжилась и стала выжимать тряпку в ведро. – А потом фонарь моргнул. А потом ещё раз. А потом уставился на меня. А потом гром загрохотал, да так, что у меня ушки заложило! А потом я поняла, что это не гром, а это кто-то рычит. Фонарь рычит. – Всё ещё выжимая уже абсолютно сухую тряпку, она закусила нижнюю губу и замолчала на несколько секунд. Но вскоре снова улыбнулась. – А потом я быстро-быстро к вам перепрыгнула. Хотя и испугалась очень. Так, что даже грязи на копытцах не заметила!
Пинки, замурлыкав себе под нос какой-то мотивчик, вернулась к работе. А Клавдия Ивановна, открыв рот, продолжала наблюдать за странным существом. Наконец, она нашлась, что ещё спросить:
— А давно ли ты, сладкая, стала в гости к нам заходить? – Отмечая про себя трудолюбие своей новой знакомой, так ценимое ею самой, произнесла старушка.
— О, нет, совсем недавно! Я ещё и язык то ваш до конца не выучила. У вас тут есть библиотека, которая называется читальный зал. Так я пока только там и гуляю.
— И чего ж, не замечали тебя покамись?
— Нет. – Протянула Пинки. – Я прячусь! А вдруг у вас такие же фонари по улицам гуляют? А вдруг ещё чего пострашнее? Я уже привыкла осторожно путешествовать. Много страшных штуковин повидала! У вас я пока только гуляю чуть-чуть в читальном зале, по ночам. А днём иногда подслушиваю, не видел ли кто-нибудь недавно страшных фонарей.
Голова у уборщицы шла кругом, но та решила, что, уж чего-чего, а поскорее отдохнуть ей сегодня не помешает.
— Ладненько, милочка, ты только не отвлекайся. – Решив больше ничему до завтра не удивляться, подбодрила пони Клавдия Ивановна. – А то знаю я вас, болтушек! Что ни попадя тарахтеть горазды, лишь бы делом не заниматься. – Ехидно погрозив пальцем, пошутила старушка. Она то уже поняла, что её новая знакомая от работы не бежит.
— А, знаю, читала. – Отмахнулась Пинки. – Только ничего не поняла. Как это так, когда надо сделать, точно надо сделать, рано или поздно, а надо, … а вы не делаете? Я много-много раз перечитывала, потом в другой книжке искала, нашла, в ней тоже читала и перечитывала. Там было про мотивацию, цели и много ещё чего. Вроде всё и понятно, а я всё равно никак не пойму, ну как так можно? Почему вы всё делаете потом? Ведь всё время, пока вы ждёте этого «потом», дело остаётся не сделанным. Даже трудное дело будет трудным, только пока его не сделаешь. Вы все дела потом делаете, вот они все у вас и трудные. – Пинки продолжала тараторить, не отрываясь от работы. – К тому же, дела же всё время появляются, да? Вот у нас да, а у вас? – На секунду оглянувшись, пони поймала неуверенный кивок старушки, и вернулась к работе. – Ну вот. Дел много, а это ваше «потом» только одно. И чем это «потом» позже, тем больше трудных дел, очень трудных, потому что они потом, вы оставляете на это «потом». – Пинки смахнула со лба пот и сделала несколько шагов назад, чтобы поглядеть на свою работу. – А вы всё равно только больше радуетесь, если «потом» должно наступить ещё позже. – Похоже, оставшись довольной сделанным, пони повернулась к уборщице, отряхивая копытца. Её мордочка выражала бурную мыслительную деятельность. Видимо, она пыталась что то вспомнить. – Ма… за… Мазохизм. Вот как вы это называете. – Заключила она.
— Мы называем это «лень». – Посмотрев на чистый пол, и одобрительно улыбнувшись, поправила её тётя Клава.
— Вот! Вот чего я ещё не понимаю. – Ткнула в сторону удивлённой женщины копытцем пони. – Зачем вы одно и то же иногда называете по-разному?
На следующий день Клавдия Ивановна Мойдодыр спешила поделиться историей о невероятном ночном приключении со всем институтом. После неудачи, которую она потерпела, пытаясь унять смех после своего рассказа у других уборщиц, гордая старушка решила не испытывать судьбу, а направится прямяком к заведующей кафедрой, на территории которой и имело место быть ночное происшествие, Звездопрыговой, женщине серьёзной и солидной. Звездопрыгова, разумеется, не поверила ей на слово, но и смеяться над уборщицей не стала. Александра Александровна лишь потребовала от Клавдии Ивановны уже этой ночью предъявить в доказательство самого «таинственного розового пришельца». Сказано – сделано. Звездопрыгова, моментально оценив ситуацию, решила ни в коем случае не упускать шанс всей её жизни. На её счастье, в своё время Александра Александровна озаботилась завести нужные связи и теперь не намеревалась попусту терять время. Не дожидаясь утра, она позвонила, куда следует, и те, кому следует, подёргали за те ниточки, за которые следовало. К концу недели заведующая кафедрой теоретической физики встала во главе всего института, ныне переориентированного, в основном, на изучение «объекта». Работа закипела.
Единственное, о чём жалела руководитель проекта, так это о спущенных в канализацию образцах чужеродной породы, принесённой тогда в наш мир. Образцы были безвозвратно утеряны, а объект отказывался предоставить новые, объясняя это тем, что «к фонарю она больше и мордочкой не сунется». Очень жаль, это было бы чудесным дополнением ко всем прочим образцам и артефактам иных миров.
Николай направлялся на четвёртый этаж, прямо в кабинет к Неидеевой. Даже в обычные рабочие дни она была в это время на месте. Иногда Понин задумывался, а есть ли у неё вообще семья, личная жизнь, ну хоть что-то помимо работы? Но потом всегда уходил мыслями в другую сторону, забывая о своём кураторе.
— Виктория Васильевна, разрешите? – Постучав, он скрипнул дверью, заглядывая в кабинет.
Куратор сидела за своим столом. В руках у неё была толстенная папка, а на столе остывала кружка с настоящим, а не каким-нибудь там растворимым, кофе. Николай тут же учуял аромат. Женщина подняла взгляд на стажёра:
— Ха. Явился. Молодец. Заходи, садись.
— Можно и мне кружечку? – Понин приветливо улыбнулся, взяв второй стул, стоявший в углу, и ставя его напротив стола.
— Я тут всю ночь базу данных трясу. – Она проигнорировала его просьбу, а может, и просто прослушала. – Вчера все отчёты просмотрела, а так и не поняла, как этой маленькой гадине удалось нас всех обвести вокруг пальца. Или что у неё там? – Голос Неидеевой был спокойным, но усталым. – Копыта, да. Это же пони. – Положив папку на стол, она потянулась к кружке и сделала большой глоток. – Ты чем порадуешь?
— Эм… а чего, собственно, от меня требуется? – Брови куратора поползли вверх. – И зачем, простите, вы всем этим занимаетесь? Что решил совет директоров? Я так понимаю, что вас не уволили. Так чего они хотят?
Неидеева ещё с секунду смотрела на него в удивлении, а затем беззвучно рассмеялась.
— Коля. – Погрозила она пальцем. – Я не такая дура, чтобы терять своё место из-за чужих ошибок. Я два месяца работаю с этой… пони. И ни разу за эти два месяца я не поставила проект под угрозу. Ни разу. – Затяжной зевок прервал её речь.
Сама, удивившись тому, насколько она вымотана, Виктория Васильевна потянулась, встала и прошлась до окна, открыв форточку. Шаря по лабораторному халату в поисках пачки сигарет и зажигалки, она продолжала:
— Эта штука почти каждый день заявляется сюда уже больше года. И мне плевать, что там до меня могли проморгать наши бараны. Я работала на совесть. И ты тоже, так? – Выдохнув в форточку дым, она повернулась к своему стажёру.
— И я. – Уверенно отозвался тот. – Но я не до конца… Погодите, так вы всё замяли?
— Именно! – Она улыбнулась, и с сигареты в её губах упала щепотка пепла. – Код красный отменяется. Никто не в курсе. Ты, да я, да мы с тобой. А от тебя мне теперь нужно содействие и помощь в составлении отчёта. Ты же ведь рад, что не уволен, так? Тогда за работу. Вчера мне пришлось в срочном порядке разогнать всех лаборантов, поэтому отчёт только на нас… и готов он должен быть к десяти. А в полдень ты, как всегда, направишься на свидание к нашей любезной гостье. Так что не расслабляйся, впереди много работы. Ну, так что, вспомнил, что она тебе вчера прошептала? Я на это очень рассчитываю, не смей говорить, что нет.
Николай несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Радость от этой новости перекрывала собой удивление. «Я не уволен!». Однако одновременно с этим на него опустилась усталость. «Впереди, оказывается, столько работы. А я ведь уже почти сутки не спал».
— Вспомнил. Сразу, как домой пришёл, всё вспомнил. Я думаю, что объект…
— Погоди. – Неидеева подняла раскрытую ладонь. – Бери бумагу, ручку и пиши отчёт. Форма стандартная. И будь так любезен, обойдись без «я думаю» и прочего субъективного мусора. Оставь работу аналитиков им самим, и занимайся своими делами.
Секунду поколебавшись, Николай нашёл взглядом на столе всё необходимое, уже приготовленное Викторией Васильевной. Размяв пальцы, он принялся составлять отчёт.
— Так что она там тебе шепнула? – Куратор отвернулась у окну, и лица её было не видно.
— «По правде, у тебя и так её было больше» — Одновременно выводя аккуратные буквы на бумаге, процитировал контактёр.
— Чего? Больше? – Скептически скривилась куратор, выкинув окурок в форточку и обернувшись.
— Ну, судя по контексту, объект говорил о магии. – Николай со всей серьёзностью взглянул на Неидееву.
— Ну, ну. Колдун. – Та, не выдержав, захихикала. – Пиши давай, не отвлекайся. Она, бывает, и не такой бред несёт.
Улыбнувшись в ответ, Понин вернулся к бумаге.
Отчёт был готов уже к восьми часам утра. Проверив всё в четвёртый раз, Николай услышал, как дверь отворилась. В кабинет вошла Неидеева с очередными двумя кружками ароматного кофе. «Уже третья будет» — подумал он – «А она вообще неизвестно, сколько за ночь выпила. Ну да ладно, не повредит. День ещё будет долгим».
Он с благодарностью принял угощение, и протянул ей подшитую папку. Ещё раз бегло проглядев отчёт, она многозначительно поглядела на него:
— Знаешь, Понин, ты, может быть, даже пройдёшь стажировку.
Он с гордостью хмыкнул:
— Ну, тут вы мне уже льстите. Полгода это… долго. Сколько там продержался многоуважаемый Владимир Алексеевич?
— Чуть больше четырёх месяцев. – Она хлопнула папку на стол. – Но Непомнящий просто не подходил, можешь мне поверить, я его знаю лично. Тот ещё совестливый дядька. – Неидеева сняла очки и потёрла переносицу.
— Ну, я же тоже не идеал… — Начал было Николай, но куратор перебила его:
— А вот ты куда лучше подходишь. Хотя и тут ты прав, я тебя перехваливаю. – Это ему не понравилось. – Нет, не пойми неправильно, от своих слов я не отказываюсь! – Протирая платком очки, поторопилась успокоить его она. – Просто до тебя на моей шее было ещё трое. И это, хочу заметить, была настоящая катастрофа. Каждый из них. Ты пока что лучший стажёр на моей памяти. – Понин, довольный, зарделся, и куратор это заметила. – А чего ты так радуешься? Когда тебя, сравнивая с шимпанзе, кидающимся экскрементами, называют превосходным собеседником, радоваться особо и нечему. – Всё-таки, надо было периодически указывать стажёру на его место, и куратор этого не забывала.
— А… э, да, пожалуй… — Похоже, это его очень обидело.
— Да не дуйся ты так! – Улыбнулась она. – Говорю же, пока хорошо идёшь, даже можешь пройти стажировку. Сколько они там до тебя продержались под моим началом? Так… первый и недели не проработал. Вторая ровно десять дней мне мозолила глаза. А третий, как я помню, почти две недели показывал неплохие результаты. Только вот, эта розовая бестия его доконала. – Неидеева вздохнула. – И вот, ты. Уже второй месяц пошёл, а результаты хоть на стенку вешай, да любуйся! Ну, если не считать вчерашней маленькой неприятности. – Она отпила горячий кофе и поставила кружку на прежнее место. – Ладно! Хватит этой лирики. Через два часа отчёт будет на столе у Звездопрыговой, я уж об этом позабочусь. А вот ты через четыре часа будешь в той комнате, вместе с этой… — Куратор выразительно постукала костяшками пальцев по столу. – Пока можешь быть свободен. Кстати, вот, захвати с собой, отнесёшь в бухгалтерию. – Она подняла со стола ту самую толстенную папку и протянула ему. – Можешь и сам ознакомится по дороге. Будем считать, что понять самое секретное у тебя мозгов не хватит. – Она улыбнулась, но лишь на секунду. В мгновение её лицо стало серьёзным. – Постарайся не вылететь из проекта, идёт? Я не хочу отвечать за кого-то, ещё более безответственного, чем ты, Понин.
— Идёт. – Николай принял из её рук папку, оказавшуюся действительно тяжёлой. – До встречи. – Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
«Я её не подвиду» — думал он, шагая по светлому коридору, уже наполняющемуся шумом утра – «Я не уволен, а стало быть, мы ещё всем покажем». Он сморгнул. «А ну, погоди, парень. Она же стерва. Ты о чём вообще думаешь? Недосып?». Прокашлявшись, он завернул за угол и направился в туалет. В мужском с утра было пусто, но он слышал, как за стеной, в женском, лаборантки щебечут о чём-то своём, прихорашиваясь перед работой. Николай включил кран и ополоснул лицо, положив папку на подоконник рядом.
«Странный ты сегодня, приятель» — мысли блуждали в его голове, пока он смотрел в зеркало – «Даже пока не стало известно, что не уволен, всё равно ходил как клоун. Да что там, улыбался как самый настоящий идиот. А сейчас вообще чуть ли не на крыльях порхаешь. С тобой явно что то не так». Тягостные мысли приходили очень лениво и тут же исчезали, так, что было сложно сконцентрироваться на них. «Колдун, да?» — Николай не выдержал, и рассмеялся. Громко и с чувством. Голоса молодых лаборанток за стеной даже приутихли. «Ну и ладно. Просто настроение у меня хорошее! Чего теперь, грустить что ли?». Смахнув с подоконника тяжёлую папку и подмигнув на прощание своему отражению, Понин вышел в коридор и направился в бухгалтерию.
«Впереди работа, друг. Не раскисай!» — подбодрил он себя, уже в третий раз улыбнувшись едва знакомым, спешащим к своим рабочим местам, коллегам.