Rock Around the Clock?

Глава IX. На сцену!

«Когда я выхожу на сцену,
то хочу отдать всего себя публике.
Умереть ради шоу.
Неважно, поломана ли у меня рука,
или я подхватил простуду -
я выбегаю на сцену
и отдаю зрителям все, на что способен!»
Freddie Mercury


Результатом моей депрессии стало одно очень неприятное событие. Как я уже говорил, в тот год я категорически отказывался выступать на сцене. И, понятное дело, такой подход к жизни группы ведет только к ссорам и плохому настроению участников, а в особо запущенных случаях даже к распаду группы.

У нас было именно так. Ну, по крайней мере, первый месяц моей депрессии, когда я еще ездил в составе группы. Каждая моя встреча с Дэйсом или Гилтом всегда заканчивалась криками друг на друга. С чего бы не начинался наш разговор, он всегда, в конце концов, доходил до обсуждения темы «почему я отказываюсь выступать?». Грэван был единственным, кто старался не поднимать выше озвученную тему. Он понимал, как мне тяжело, и считал, что мне всего лишь нужно побыть одному и все хорошенько обдумать.

Вот и однажды вечером, в отеле, а если точнее, в ресторане, состоялся подобного рода разговор. С чего он начинался я уже и не помню, да и не хочу вспоминать. Возможно, мы обсуждали течения современной музыки. Но, в любом случае, в один прекрасный момент разговор все таки дошел до неприятной для меня темы.

— Малькольм, ты можешь нормально объяснить, почему ты отказываешься выходить на сцену? — спросил меня Дэйс.

— В который раз повторяю — я не вижу в этом смысла, — спокойно ответил я.

— Смысла? Очнись, Малькольм! Мы играем рок, какой в нем может быть смысл?

— Дэйс прав, — сказал Гилт, — все эти годы мы только и делали, что веселились на сцене.

— Да ну? А ты разве не замечал, сколько смысла я вкладываю в тексты песен? — спросил я.

— Замечал. Вот только весь этот «смысл» всегда куда-то терялся, когда ты танцевал на сцене.

— Ну да, особенно в годы после смерти Джера.

— Ну, это не в счет, — сказал Дэйс, — мы тогда все были поражены случившимся, да и настроение было плохое.

— По твоему, у меня сейчас прекрасное настроение? — спросил я.

— Малькольм, я понимаю, тебе тяжело из-за смерти Кэрри, — сказал Гилт, — но ведь это не повод опускать копыта! Разве она тебя ничего не научила? Надо жить дальше не смотря ни на что. Я думаю, она хотела бы, чтобы ты продолжал выступать.

— Даже не смей говорить от её имени, — сквозь зубы проговорил я, — я намного лучше вас знаю, чего она хотела бы.

— Да что с тобой, Малькольм?! — выкрикнул Дэйс, — мы ведь тоже переживаем из-за смерти Кэрри, и прекрасно понимаем твои чувства, но ведь все равно с удовольствием выступаем на сцене!

— Ни черта ты не понимаешь. Для тебя она была всего лишь другом, а для меня — женой. Тебе не понять, какого это — потерять пони, которую ты любишь больше всего.

— Да ну?! А то, что у меня недавно погибли родители ничего уже не значит, да?!

— Что?! Твои родители погибли? — спросил недоуменно Грэван, — но почему ты нам ничего не рассказал?

— Потому что для жизни группы это не имеет значения. Я ведь не Малькольм, который из небольшого происшествия делает большую трагедию.
Сложно описать мои чувства в тот момент, когда Дэйс произнес эти слова. Так и хотелось встать, подойти, и ударить его по лицу. Но... это все таки был мой друг, с которым мы пережили многое. Так что, вместо удара копытом по лицу, я лишь сказал слова, которые сильно повлияли на ближайшее будущее группы.

— Пошел. Вон, — сказал я с расстановкой.

— Что?! Так Я тебе мешаю?! Ха! Спешу тебя огорчить, Малькольм. На самом деле это ТЫ мешаешь не только мне, но и всем, кто тебя знает! Я с удовольствием последую твоему совету и уйду в какую-нибудь другую группу! Сердечно благодарю за все годы жизни в этой чертовой группе!

— Так и будешь продолжать нести чушь? — спросил я, — или уйдешь уже наконец?

— Да с удовольствием, — сказал Дэйс и направился к выходу.

— Ты чего творишь, Малькольм?! — спросил через минуту Гилт, — он же основной гитарист, без него и группы-то не будет!

— Ну и прекрасно.

— Да ты с ума сошел! Надо его вернуть! — сказал Гилт и побежал за Дэйсом.

— Дэйс ведь вернется? — спросил Грэван.

— Надеюсь, что нет.

Гилту не удалось уговорить Дэйса вернуться. В результате, Дэйс ушел в группу под названием Deep Night. Остальные участники, осознав, что без основного гитариста группы как таковой уже не будет, тоже решили уйти. Нет, конечно можно было попытаться найти замену Дэйсу, но, во-первых, этот единорог был незаменим, как и Джер, а во-вторых, мне была абсолютно безразлична судьба группы. Таким образом, Грэван ушел из группы и стал одним из участников какого-то симфонического оркестра, если мне память не изменяет. Ну а Гилт вообще решил бросить музыку и поселился в Лас-Пегасе.

Официально группа не распалась. Об этом не писалось в газетах и т.д. Мы отмазались от внимания журналистов словами, что это всего лишь небольшой отпуск для Kantar, как во времена перед выходом альбома «Welcome Home». Стоит сказать, что если бы я, Гилт или Дэйс вдруг решили бы официально распустить группу, продав кому-нибудь название, а также авторские права на песни, у нас бы просто это не вышло. Все дело в том, что после смерти Джера все права на название группы и прочее были записаны на Грэвана. Из-за плохого настроения, кто-то из остальных участников группы мог с легкостью сделать то, о чем я написал чуть выше. Грэван же был единственным, кто вел себя адекватно. Так что, отдав права на группу нашему клавишнику, мы были абсолютно уверены, что официально группа не распадется. Ведь для него Kantar это не только рок-группа, но также друзья, которые помогут ему в любой ситуации. Жаль, что я, Дэйс и Гилт напрочь забыли об этом небольшом, но в тоже время наиважнейшем факторе.

Первые несколько недель после того разговора я чувствовал некое... облегчение. Наконец-то это все закончилось. Нет больше этих чертовых поездок из города в город, утомленности из-за многочасовых сессий в студии, толп взволнованных фанатов, назойливых журналистов... тишина и покой, одним словом. Но затем... я почувствовал, что чего-то не хватает. Как это не парадоксально, но для выяснения, чего же такого важного не хватает, мне потребовалось «каких-то» десять месяцев.

Хотя, если честно, я практически сразу понял, что скучаю по всему, что я перечислил выше. Просто я хотел, чтобы эти чувства были лишь просто моей выдумкой, иллюзией. Депрессия, куда ж от нее деться...

Окончательно понять, что я идиот, мне помог один маленький, но все таки приятный случай. Я каждый день слушал музыку различных исполнителей. Их пластинки были свалены в огромную кучу рядом с проигрывателем. Чаще всего я не глядя, с помощью магии, доставал из этой кучи какую-нибудь пластинку и ставил в проигрыватель. Вот и однажды утром, только проснувшись, я, как обычно, взял какую-то пластинку и включил её. И в этот момент мне стало понятно, что я психованный идиот, который сделал, наверное, самую большую ошибку в своей жизни, поссорившись с друзьями. На пластинке был записан альбом группы Kantar «Basis of Fun». С самого же первого трека перед моими глазами пронеслись приятные моменты тех сессий в студии: дурачества Дэйса в тот момент, когда я выходил из студии для разговора с менеджером, которые позже случайно попали на один из треков ; сессия на которую я пришел будучи больным ; та же музыкальная дуэль между двумя единорогами и двумя пегасами. Черт, какие же прекрасные были времена... под конец альбома я уже просто не мог сдержать слез. Мне захотелось вернуть все как было, чего бы мне это не стоило. Ведь они мои друзья.

Проще всего было вернуть Грэвана в группу. Этот пони только и ждал, когда я приду и скажу о возрождении группы. С Гилтом и Дэйсом было сложнее. Особенно с Дэйсом. Если Гилт согласился вернуться в музыку после пары сотен уговоров, то Дэйс просто отказывался разговаривать не только со мной, но и с другими участниками группы. Да что там, он даже на письма не отвечал!

Но я очень хотел возродить Kantar, и поэтому нашел очень... необычный способ вернуть нам нашего гитариста. Для осуществления задуманного, нам потребовалось пригласить гитариста группы Black Ponies для записи одной небольшой песни. Дэйс о-очень сильно ненавидел его и эту группу. Одной из причин было название: единорог постоянно твердил, что эти пони нагло украли название, которое он придумал давным давно. Из этого вытекали оставшиеся претензии в сторону этой группы, особенно гитариста. В основном это были мелкие придирки по поводу музыкальных стилей, а также одежды.

Дэйс был слишком сильно зациклен на музыке. Малейшее отклонение от его представлений о музыкальных стилях, заставляло гитариста крушить чуть ли не все, что попадалось под копыто, в попытках доказать свою точку зрения. Но в таком состоянии, с помощью определенных слов, можно было с легкостью заставить его внимательно слушать. В этом и заключался мой небольшой план. Я собирался дать Дэйсу прослушать запись на которой звучит гитара участника Black Ponies, от которой он тут же прибежит к нам в студию с целью сравнять её с землей. План, кончено, был немного рискованным, все таки Дэйс жутко ненавидит Black Ponies и есть шанс, что он просто впадет в бешенство, но это был единственный способ вернуть его в группу.

Записав песню, я отправился в Кантерлот, где должен был проходить концерт Deep Night. До его начала оставалось пару часов, когда я добрался до места выступления. Стоит сказать, что эта группа, Deep Night, была не такая уж и плохая. Играли они классический хард-рок, причем очень даже хорошо. А с приходом Дэйса их популярность возросла многократно. Вот только у них была одна небольшая проблемка. Дэйсу каким-то образом удалось всего за месяц стать лидером группы. В результате, из-за буйного характера Дэйса, состав Deep Night постоянно менялся.

Работы по подготовки сцены были почти закончены, рабочие уже устанавливали прожектора. Дэйс стоял рядом с ударной установкой и что-то кричал находящимся наверху пони.

— Дэйс, я пришел поговорить с тобой, — сказал я спокойным голосом, встав посередине сцены.

— Эй, Стин! Я думал, вы уже убрали все лишнее со сцены! — крикнул Дэйс одному из рабочих.

— Так и есть! — ответили ему сверху.

— Что-то не особо заметно! Вот что это такое?! — спросил Дэйс, указывая на меня.

— Это пони, — сказал, выглянувший из-за большого прожектора, рабочий.

— Да я уж вижу! Что он делает на сцене?! Я же ясно дал понять, что на сцене не должно быть посторонних! Где охрана?!

— Дэйс, дай мне с тобой поговорить, — сказал я.

— Нам не о чем разговаривать, Малькольм. Я не в настроении слушать твое нытье. Черт побери, где охрана?!

— Я хочу возродить группу, — сказал я, не оставляя попыток достучаться до Дэйса.

— Зачем? Чтобы через неделю опять её распустить? Нет, спасибо, мне и здесь хорошо. Пллитери, какого сена ты бросил провода таким образом?! Они же запутаются, стоит мне только пару раз пропрыгать вокруг басиста!

— Если ты не хочешь слушать меня, послушай хотя бы это, — сказал я и, достав из седельной сумки запись песни, кинул её к ногам Дэйса. Он даже не обратил на это внимания, продолжая командовать подготовкой к концерту.

На следующий день я был уже в Мэйнхеттане, в нашей студии, и, вместе с другими участниками группы, ждал Дэйса.

— Почему-то мне кажется, что он не придет, — сказал Гилт, сидя за продюсерским пультом, — Это ведь Дэйс. Ему в таком состоянии плевать на все, что хоть как-то связано с Kantar.

— Ты прав, это Дэйс. И именно поэтому он придет. Этот единорог при любых обстоятельствах будет слушать музыку, ну или что мы там записали. Дэйс наверняка прослушал нашу запись перед выступлением, значит он отменил концерт. Таким образом, по моим расчетам, он должен вломиться в студию через 10-20 минут, — ответил я, посмотрев на висящие на стене часы.

— Надеюсь ты прав, — ответил Гилт, — а то мне не хочется просидеть здесь несколько часов. Почему мы не взяли с собой еды? Вы как будто специально узнали, что я сегодня не позавтракал. Можно было хотя бы парочку сэндвичей с маргаритками взять. А то ведь я могу внезапно умереть с голоду и тогда вы точно...

Слова Гилта прервал неожиданно выбивший дверь в студию Дэйс. Его грива была растрепанна, а одежда была в пыли. В глазах единорога читалась злость.

— ГДЕ ОН?! — проревел Дэйс.

— Кто? — спросил ошарашенный Грэван.

— Этот чертов идиот из Black Ponies! Я знаю, он был здесь! Его гитару я даже находясь в звуконепроницаемой комнате услышу!

— Его здесь уже давно нет. Он заходил сюда всего один раз, чтобы записать с нами песню, — спокойно ответил я.

— Зачем?! Зачем, Малькольм?! Неужели вам ТАК нужен гитарист, что вы решили пригласить это... это... отвратительное существо?! Могли бы мне сказать об этом, а я бы вернулся в группу!

— Мы тебе говорили, — сказал Грэван, — вот только ты не слушал.

— Да, ты прав, — сказал Дэйс и сел на пол, униженно поджав уши, — кажется, я опять погорячился. Простите меня за это.

— Нет Дэйс, ты ни в чем не виноват, — сказал я, подойдя к единорогу, — это все из-за меня. Я просто забыл, что такое группа. Я забыл, что вы — мои друзья. И не просто друзья, а моя семья. Я прошу прощения за это. Особенно у тебя, Дэйс.

— Я тебя уже давно простил, Малькольм, — сказал Гилт, — а Грэван, похоже, вообще на тебя не обижался.
— Знаешь, Малькольм, — начал Дэйс, — если бы ты не дал мне ту запись, я бы все равно простил тебя. Но только через пару лет. Ведь ты, черт побери, мой друг.

— Так значит, Kantar снова вместе? — спросил я.

— Иначе и быть не может! — ответил Дэйс.

Группа была вновь возрождена. Но на этот раз мы не давали в честь этого грандиозного концерта. Мы просто вернулись из долгого отпуска. В первые за год я наконец вышел на сцену. Это были непередаваемые ощущения. Вновь играть старые песни вместе со своими лучшими друзьями, которые многое пережили вместе со мной... это просто прекрасно.

Вернувшись в мир музыки, мы создали несколько альбомов. И по ним было сразу видно, что мы, несмотря ни на что, остались теми же хард-рокерами, которые двадцать пять лет назад впервые вышли на сцену. Названия альбомов? Да кому они нужны! Если бы в этих альбомах был какой-то смысл, то я бы написал их названия. Но в данном случае это всего лишь дурачества перед микрофоном.

Мы выпустили много альбомов за промежуток в 16 лет. Все они не имеют значения для моей жизни. А значит и места им в этих мемуарах нет. Почему шестнадцать лет? Просто именно столько лет жила группа вплоть до своего окончательного распада.