Rock Around the Clock?

Глава IV. Слава?

«Желание быть кем-то другим —
— это потеря самого себя»
Curt Cobain

Если бы я был каким-нибудь бизнеспони, то обязательно бы привел унылые строчки с цифрами, которые означали продажи нашего альбома. Но к счастью, я всего лишь вокалист одной из самых известных и уважаемых рок-групп Эквестрии. Так что наверно обойдусь парой-тройкой слов. Альбом продавался на ура. Особенно если учитывать, что он был дебютным.

В течение года после выпуска «Kantar» мы проехали с концертами по всей Эквестрии. Особенно запомнился концерт в Мэйнхеттене, где мы выступали как небольшой разогрев для группы Led Ponies. Случайно, а может быть и намеренно (до сих пор неизвестно), Дэйс, во время соло на песне Journey, вошел в раж и начал долго, примерно 15 минут, импровизировать с основным риффом песни, выдавая такие сложные музыкальные конструкции, которые, несомненно, просто шокировали всю группу Led Ponies, в особенности их гитариста. Публика же, посчитала данную выходку Дэйса частью шоу, и поэтому требовала в конце на бис не Led’ов, а нас! Наверно с этого момента началась многолетняя вражда между нашими группами. Но она не оставила какого-либо заметного отпечатка в моей жизни, поэтому и места ей в этих мемуарах нет.

Можно сказать, что наша мечта о путешествиях наконец исполнилась. Но, конечно, все было не так радужно, как мы это представляли. Было действительно тяжело ездить из города в город в течение года, практически без остановок. К счастью, к концу первого года для нас наступил такой момент, как создание нового альбома.

Иллюзорные мечты о духе приключений были быстро и начисто сметены жестокой реальностью. Это мы и хотели передать в своем новом альбоме «Asymmetrically». Даже само название альбома, и одноименная заглавная песня с него, говорили о попытке противопоставить мечты и жестокую реальность. Другие песни тоже не отставали. К примеру, песня Hard Way была переосмыслением песни Highway, третьего трека с дебютного альбома, с точки зрения реального мира. Обложка альбома тоже кричала о нашем «открытии»: дорога, уходящая в никуда, поделенная на две части, где левая была безжизненной пустыней, а правая была вся покрыта зеленой травой и всевозможными цветами.

Собственно, мы провели целый месяц практически не выходя из звукозаписывающей студии. Мы ожидали как минимум наикрутейшего результата. Но не тут то было. Во время прослушивания готового материала, вышел не самый приятный разговор, который стоит упомянуть.

Вся группа, а также Риджет, собрались в моем гостиничном номере. Мы тогда остановились в Мэйнхеттене для записи альбома, и наш продюсер сумел поместить нас в одну из лучших гостиниц города. Хотя, если честно, из-за постоянного нахождения в студии, мы ни разу не воспользовались какими либо элитными услугами. Максимум, что мы делали, это спали на кроватях в номерах, да обедали в ресторане на первом этаже. И то не всегда. Был случай, когда Дэйс просто отказался уходить из студии, заявив, что он вошел в раж, и не собирается из него выходить, пока не уснет. Ну и нам пришлось тоже остаться в студии на всю ночь. Примечательно, что Дэйс уснул через 20 минут после своих слов. Хотя, опять же по его словам, долгая игра в таком состоянии изматывает сильнее, чем два концерта подряд, в жару, да и еще в каких-то промышленных комбинезонах.

Собравшись, мы начали прослушивать весь созданный материал. Все было хорошо, ровно до того момента, как Риджет включил второй трек — Anthem. Стоит сказать, что в первоначальной задумке, песня должна была стать приятной для слуха рок-балладой, наподобие You’re Way. Ну а получилось то, что никто не ожидал.

— Это что? — спросил с явным непониманием на лице Дэйс.

— Песня Anthem- ответил Риджет.

— Что?! Да это ни одной нотой не похоже на Anthem!

— Риджет, ты издеваешься? — поддержал я Дэйса, — что случилось с нормальной версией песни, которую мы записывали неделю назад?

— А чем вам эта не нравится? — спросил озадаченный Риджет.

— Хм, ну с чего бы начать? — сказал Дэйс, — ну, во-первых, Anthem по определению лирическая рок-баллада, а это — мутант, который получится, если ускорить её в несколько раз!

— А во-вторых? — поинтересовался Риджет.

— А во-вторых, что произошло с голосом Малькольма? Почему у меня при прослушивании возникает ощущение, что он поет с другого конца длинного туннеля? Ведь его голос это основная часть песни! И самое главное: какого сена выпилено мое соло на четвертой минуте?! — Дэйс похоже не на шутку разозлился.

— Успокойся, мой дорогой друг, — сказал успокаивающе Риджет, — давай я все тебе объясню.

— Ты уж постарайся, — сказал Гилт, — Дэйс в ярости непредсказуем.

— Понимаете, Kantar, — начал Риджет, — дело в том, что в наше время обычная публика будет слушать только то, что модно. Сейчас, к примеру, никто уже не слушает рок-н-ролл. Сейчас в моде хард-рок. Быстрый, настойчивый, разрушающий все преграды. В вашем случае вы пытаетесь впихнуть в альбом несколько разных стилей, среди которых хард — примерно половина всего альбома. Все остальное же это различные баллады в жанрах блюз и даже кантри. Это не совсем хорошо для бизнеса группы. Да что тут говорить, вас попросту не будут слушать. Я уже не первый день работаю в этом бизнесе, и знаю, как группа должна реагировать на внезапные течения музыкальной моды.

— Вот как? — спросил Дэйс, — а ты не думал, что нам на это наплевать?

— Может и так, — согласился Риджет, — но с таким отношением вы точно потеряете шансы не то что называться рок-группой, но хотя бы зарабатывать на своих песнях деньги.

— А теперь давай вернемся к реальности, — сказал я, — нам абсолютно безразлично, сколько мы получаем денег. Мы играем не ради них. Задумайся, может мы просто хотим донести с помощью музыки свои мысли, свои чувства до публики?

— Эх, Малькольм, — сказал Риджет, — я уже говорил, но я не первый день в индустрии музыки. И я точно знаю, что публике, на самом деле, наплевать, есть в ваших песнях смысл или нет. Им просто нужна порция веселья, а она в свою очередь может быть получена с помощью чего-то модного, чего-то, что слушают все. В нашем случае это хард-рок.

— Но по какому праву ты смеешь портить наши песни?! — Дэйс весь кипел от злости.

— А вот в этом моменте я бы рекомендовал вам внимательнее читать договоры, которые вы подписываете.

— В каком это смысле? — спросил я.

— Как хорошо, что я всегда ношу копию договора, — сказал Риджет, и с помощью магии достал из сумки с записями песен договор, — вот, читай внимательно эти строки.

Он указал мне на предложение, которое находилось примерно посередине текста.

— «Продюсер имеет полное право, — начал читать я вслух, — вмешиваться в процесс создания группой песни, вплоть до полной смены жанра»

— Черт побери, Малькольм! Почему ты не заметил этот пункт раньше? — спросил Дэйс.

— Я... я не знаю. Я внимательно все читал, и там такого не было!

— К сожалению было, — сказал Риджет.

— Раз так, — сказал Дэйс, — то мы разрываем контракт!

— Сожалею, но это не возможно.

— Почему это?

— Прочитайте внимательно вот эти строки, — сказал Риджет, указав на предложение находящееся в самом конце.

— «Контракт не может быть расторгнут до истечения срока в 2 года» — прочитал вслух Дэйс, — да это же бред! Контракт всего на пять лет!

— Повторюсь: читайте внимательно, что подписываете, — сказал Риджет.

— Знаешь что? — Дэйс уже не мог сдерживать свою злость, — мне плевать и на тебя и на этот контракт! Я ухожу!

С этими словами единорог вышел из номера и напоследок хлопнул дверью с такой силой, что аж стекла на окнах зазвенели.

— Говорил же, что он непредсказуемый, — сказал Гилт, — я, например, не ожидал от него такого.

— Ладно, я вас оставлю, — сказал Риджет, — и лучше бы вам вернуть своего дружка, мне нужен Kantar в полном составе.

— А я вам говорил, что от этого Риджета не будет ничего хорошего, — сказал я через несколько минут после того, как продюсер ушел.

— Да Малькольм, мы уже заметили, — ответил Грэван.

— И что мы будем делать? — спросил Гилт.

— Честно говоря, я не знаю, — ответил я, — надо вначале хотя бы вернуть Дэйса, а потом уже думать, как нам быть.

— Ну ладно, — сказал Джер, — пошли. Он сейчас либо у себя в номере, либо бродит по улице.

В номере Дэйса не было, поэтому мы отправились на улицы Мэйнхеттена, чтобы найти своего друга. Поиски длились почти час. Дэйса не было ни в ближайших барах, ни в местах, куда он обычно выходил в поисках вдохновения. Мы уже хотели вернуться в отель, вдруг он уже там, но на обратном пути мы увидели единорога в черной одежде сидящего в одиночестве у небольшого озера в местном парке. Это был Дэйс. Когда мы подошли к нему, он не обратил на нас внимания. Я впервые видел Дэйса таким: отрешенным, думавшим о чем-то только ему доступном, а также жутко печальным. Весь его внешний вид говорил, что он сильно воспринял случившееся в номере. Глаза его были припухшими от слез, а одежда вся промокла из-за дождя, который закончился где-то 20 минут назад. Сейчас же на улице стояла красивая безоблачная ночь.

Дэйс, будучи очень энергичным и веселым пони, мог предаться отчаянью и грусти только когда произошло действительно что-то ужасное. Что-то, что затрагивало не только его тело, но также душу. Та ночь стала одним из трех известных мне случаев, когда Дэйс впадал в депрессию. Остальные два были связаны с не менее печальными, а то и страшными событиями. Но о них я расскажу позже.

Сев рядом с Дэйсом у берега озера, мы тоже начали смотреть на воду. Так продолжалось минут десять, пока Дэйс не решился заговорить.

— Не так я себе это представлял. Я думал мы будем творить музыку. Ту музыку, которую сами захотим.

— Не ты один Дэйс, — произнес я.

— Прости меня, Малькольм. Надо было послушать тебя. А я как идиот уговаривал тебя подписать этот контракт.

— Это не твоя вина Дэйс. Вообще, нам абсолютно все равно, что Риджет будет делать с нашей музыкой. Нам главное, чтобы ты не уходил.

— Честно говоря, я уже не хочу уходить из группы. Просидев здесь без малого час, я о многом думал. В общем, хоть я и жить не могу без музыки, но жить без друзей тем более не могу. Да и год можно потерпеть этого Риджета.

— Мы рады, что ты не уходишь от нас Дэйс, — сказал Джер, — и мы тоже согласны, что Риджета можно потерпеть.

— Это... это хорошо, — ответил Дэйс, — и простите меня за то, что я так резко себя повел.

— Да ладно тебе, Дэйс, — сказал Гилт, — каждый из нас готов был сделать что-то подобное. Но ты сделал это первым.

— Ну ладно, хватит уже тут сидеть, — сказал я, — давайте вернемся в отель, а то уже ночь на дворе.

Мы вернулись в отель где-то ближе к утру, т.к. Дэйс предложил зайти в какой-нибудь бар и отметить его «возвращение» в группу. Отказаться было невозможно. Поэтому, вернувшись в отель мы разошлись по своим номерам и сразу же легли спать. Все мы были рады, что группа будет жить дальше, но в то же время на сердце была тяжесть, ведь целый год это не так уж и мало.

Как бы мы не протестовали, но Риджет был непреклонен. И поэтому через неделю после того злополучного разговора вышел наш альбом «Asymmetrically». Но можно ли называть его нашим? Нет, как по мне. Пусть название нашей группы красовалось на обложке альбома, пусть это наши инструменты играли в песнях, но в этих песнях не было частички нашей души. Не было чувств, которые переполняли наши сердца во время создания. Был только быстрый хард-рок.

К нашему сожалению, Риджет оказался прав. Альбом скупали в ещё больших количествах, чем дебютный. Но публика не вслушивалась в скрытый смысл, который был заложен в наших песнях. Им было интересно только, что это хард-рок. Они просто следовали музыкальной моде. И это оказалось для нас даже более неприятным, чем вмешательство Риджета в процесс написания песен.

Даже на концертах мы не могли изменять эти песни. Может быть везло только Дэйсу, который во время соло немножко импровизировал. Да и то в рамках стиля песни.

Все это постепенно стало действовать на нас не совсем хорошо. Дело в том, что во время создания песен, а также во время их исполнения, мы вкладываем в неё свои чувства. Иногда это бывают и такие чувства, как злость, грусть и прочее. Но был в таких случаях и плюс: играя такие песни мы не испытывали эти чувства в реальности, оставаясь веселыми и жизнерадостными. Проблема состояла в том, что весь альбом «Asymmetrically» был создан такими чувствами, как разочарование, злость и горечь из-за этого разочарования. Но так как все песни были переделаны Риджетом, нам не удавалось прочувствовать всю гамму эмоций. Поэтому, в течение того злополучного года вся наша группа ходила чуть ли не трясясь от злости.

Большинство концертов были скучны и не интересны, т.к. песни с альбома не вызывали у меня абсолютно никакой реакции, а значит и передавать публике что-то кроме злости у меня не получалось. Остальные участники группы тоже вели себя не очень радостно. Был случай, когда во время одного из концертов в Кантерлоте нам так надоело играть эти чертовы песни, что мы просто бросили свои инструменты и ушли со сцены.

Но были и приятные моменты. Иногда на концертах удавалось сыграть песни из нашего дебютного альбома. Эти дни, наверное, были самыми счастливыми для нас в тот период. Ведь в тех пенях содержались наши реальные чувства, которые не были изменены копытами Риджета.

Год подходил к концу. К этому времени мы уже были настолько уставшими и злыми, что хотели просто уже порвать этот чертов договор. Что нас сдерживало, даже не могу представить. Но один случай, произошедший за две недели до конца года, вернул нам былую жизнерадостность. В Мэйнхеттене проходил прощальный концерт группы Pontles. Да, в том году эта замечательная группа распалась по причине того, что её участники устали от всех этих гастролей и фанатов. Этот концерт был не просто замечательным, а невообразимо великолепным. Помимо Pontles на сцену выходили и играли многие знаменитые группы, которые хотели отдать дань уважения великим. Среди этих групп были и мы. Мы выступили с песнями Journey и You’re Way, но не это главное. Когда окончился концерт и все уже собирались разъезжаться, ко мне подошел не кто иной как сам Фитси Капритс.

— Добрый вечер, Малькольм, — сказал он.

Даже музыкой невозможно описать того счастья, которое я испытывал. Мой кумир, пони, которому я обязан желанием стать рок-музыкантом, стоял рядом со мной! Да что там стоял, он заговорил со мной!

— З-здравствуйте, — только и смог произнести я.

— Малькольм, я хотел бы поблагодарить вас и вашу группу за сегодняшнее выступление. Вы напомнили мне о тех замечательных временах, когда Pontles только начинали свою карьеру. Мы тоже мечтали о путешествиях и прочем. Это действительно меня задело до глубины души. Вернуться бы в те времена... но к сожалению это невозможно. В общем, спасибо вам Малькольм.

— П-пожалуйста, — ответил я, голос у меня до сих пор дрожал, а ноги подкашивались.

— Но перед тем как я уйду, мне хотелось бы еще кое-что сказать. Заранее извините за личный вопрос, но я заметил, что другие участники вашей группы, да и вы тоже, ходите как-то зло, что ли. Это связано с какими-то проблемами в группе?

— Это... ну в общем можно и так сказать.

— Понятно. Знаете, что, Малькольм? Я хотел бы дать вам небольшой совет. Какие бы проблемы не возникали у вас в группе, всегда помните, что вы — это одна семья, которая раз за разом выступает на сцене. От вас, и только от вас, зависит, как вы будете выступать. Никакие продюсеры, менеджеры и прочие недоброжелатели не смогут испортить ваши отношения, а уж тем более ваши выступления. Ну в общем это все что я хотел сказать. Согласен, похоже на бред стареющего пони (хотя оно так и есть), но просто запомните мои слова. Спасибо, что выслушали меня, Малькольм, — закончил он свою речь и, пожав мое копыто, ушел.

— Фитси Капритс... пожал... мое... копыто... — проговорил я через несколько минут. Все предыдущее время после ухода этого пони я просто стоял и пытался переосмыслить случившееся.

К концу дня я рассказал своим друзьям о случившемся, а также о совете Фитси. Это очень сильно повысило наше настроение и оставшиеся две недели мы провели, как во времена дебютного альбома: с радостью на душе.

Наконец закончился этот год, который принес нам столько нежелательных эмоций. Мы, наконец, разорвали договор с Риджетом и смогли начать новую, более прекрасную жизнь в качестве рок-группы.

Место этого единорога за продюсерским пультом занял я. Хоть делить работу вокалиста и работу продюсера было тяжело, но это было настоящим счастьем, наконец создавать музыку, которую хотели именно мы.