Нортляндские записи.

Истории Эдварда. 2.

О призраках крепости, пропаже, таинственном храме и спецназе Эквестрии

Начало этой истории было положено еще до моего рождения.

Поговаривали в легендах, что сотню лет назад, а может две сотни – велика ли разница для легенды,  неизвестный пони-крестьянин в неизвестном месте, в неизвестное время суток, открыл где-то в ущелье Цыплячьих косточек, которое тогда именовалось, конечно же, по — другому, неизвестный храм доселе невиданных божеств.

Представляю себе, что могло вырасти перед бедным земледельцем. Золотые стены, покрытые слоем многовековой пыли. Алтарь в следах давно сгинувшей крови. Черепа в произвольных местах. Такой вот черный декор.

Никто не знал, что именно пахарь нашел: было ли это древнее капище нортским богов, жаждущих крови и золота, или просто древнее пристанище миролюбивой секты затворников, так и не вышедших на свет. Но золото там однозначно было. И было оно повсюду.

Настолько повсюду, что, говорит легенда, крестьянин домой уже более не вернулся. Сошел ли он с ума, так и оставшись в золотом храме, мечтая о лучшей жизни, которая ему предстоит, или же ушел в ближайший город, сменил имя, стал жить как щеголь. А может быть, он отправился домой с добычей, чтобы порадовать родных, но какое-то проклятье не позволило ему вернуться…

Ну, знаете ли, легенды. Они для того и созданы, чтобы быть ложью и просто красивой сказкой. Сказкой о золотых храмах древнего культа, о почти романтическом главном герое, который, открыв для себя такую великую тайну, просто не смог нести ее на себе.

Хорошая история, чтобы рассказать ее у костра в приятной компании.

Так я, по крайней мере, думал.

У того, что произошло после, сразу предупреждаю, вполне счастливый конец. Для нас, по крайней мере.

Началось это через неделю после, не побоюсь этого слова, исторического похода в последнюю деревню Недевов. Трагедия, которую мы своими глазами наблюдали, неописуема. Да, самый лучший способ описать то, что мы увидели – неописуемо. В худшем смысле этого слова.

Я отвлекся. Начнем с самого начала.

Началось все с того, что Макс пропал.

*

— Простите, мисс, вы случайно не видели тут жердь? Высокая такая, где-то два с половиной меня, — дурачится Секкуя – Нет, уверяю, вы бы заметили!

На базарной площади вечером очень тихо. Очень – значит, что на улице, если повезет, вы встретите одного, может, два пони. Негласное правило Кедра – вечером вы должны быть дома. Только родные стены защитят вас.

Ходят слухи, что по ночам в Кедре гуляют призраки первых колонистов. Тех, кто погиб при становлении Конфедерации, тех, кого пожгли северные норты. Много чьи призраки имеют право бродить в этих стенах.

Особо выделяют в городской мифологии троих призраков, эдакое Великолепное трио мертвецов. Фонарный столб, Вдова и Кровавый комендант. Вы можете сказать – сказки для жеребят. Ну, возможно…

Но Вдову лично видел Борхес, когда возвращался из наряда на городской стене, Фонарный столб часто по ночам воет у забегаловки «Affliction», распугивая пьянчуг. Много рассказывают о том, как очередной подвыпивший сидра пони еле унес от ужасной тени свой круп. А раз в год, может, немного чаще, в Кедре происходит и вовсе что-то странное, что, несомненно, делает самый грозный из призраков города-крепости – Кровавый комендант не любит шутить.

Наверное, раз уж зашла речь, стоит рассказать поподробнее об этих трех разбушевавшихся суевериях. К тому же, как потом оказалось, они сыграют некоторую роль в последующем повествовании.

Если вы солдат Колониальной армии и вам приказывают нести караул у маяка, что стоит на самом краю обрыва, то около трех часов утра вы можете стать свидетелем странного феномена.

Спускаясь чуть позже, чем указано в инструкции, с вашего поста (ну, мало ли, может, разводящий запоздал, а может вы просто решили подышать лишнюю минуту, глядя на прекрасную бухту) к складу якорей по главной лестнице, вам может встретиться странная молчаливая особа. Поняша мила собой, в ее глазах плещется что-то одновременно зачаровывающее и пугающее, инфернальное. Вы  учтиво спрашиваете ее, мол, как такая красавица попала на военный объект, да еще и ночью, когда в Кедре правит комендантский час. Она молчит. Если ночь лунная, а тучи ушли за ущелье, вы можете увидеть, что у нее очень странный цвет шерстки. Что-то непередаваемое, и каждый, поговаривают, каждый, кто ее видел, видел разный цвет прекрасной незнакомки. Она молчалива, и вы не разговорите ее никогда. Вы попросите ее уйти, но она не шелохнется. Вы прикрикнете на нее, угрожая оружием, но она лишь наклонит по щенячьи голову, в ее глазах прочитается обида. И в следующий миг она исчезнет. Будто и не было красавицы.

А на следующий день, подвыпивший пони, ставший свидетелем такой сцены, расскажет о новом появлении Вдовы у маяка. Новость разойдется по суеверному городу, опять соберут комиссию, опять будут проверять солдата на наличие болезней, а в итоге, просто спишут все на выпитое спиртное. Мол, зачем пил на посту – вот и видишь всякое. Но это, конечно же, неправда…

Недаром место, на котором стоит маяк, а стоит он у самой воды, в Кедровой гавани, получило леденящее душу название: Вдовий бастион.

А еще ходят слухи, что Вдова мстит каждому караульному, который посмеет попытаться прогнать ее силой. Нет, не умрешь по трагичной случайности, Вдова не хочет смерти. У нее есть определенное чувство юмора: Ты можешь поскользнуться на обледенелом мраморе, и, со всего размаху, въехать копытами вперед в огромный стог сена, оставленный на улице незадачливым торговцем. И все это на глазах аплодирующей публики. Сраму потом не оберешься.

Зато те, кто вели себя с Вдовой учтиво, будут одарены несказанной удачей. Неизвестно, когда настигнет вас благодарности призрачной поняши, но вы выиграете в лотерею, или же, вас минует вражья пуля. Поэтому многие солдаты, отправляясь в караул на маяк Вдовьего бастиона, в надежде на встречу, берут с собой купленные днем корешки местного букмекерства. И, знаете ли, иногда на главной лестнице выстраиваются целые очереди понаблюдать за мистическим явлением, а может, и отхватить немного удачи. Но в такие дни, даже если соблюсти все условия, Вдова не приходит.

Борхес однажды видел Вдову. На посту его отчитывал за неопрятный вид разводящий (Борхес и правда, неряха еще тот, он спокойно может выйти из казармы весь в сене, а потом весь день удивляться, почему его обходят стороной горожане), и, как полагается, спускаясь к склады чуть позже обычного, он практически лицом к лицу столкнулся с легендарной пони. Она была вся золотистая, с просто ошеломительной гривой и голубыми глазами, рассказывал потом он. Но Борхес испугался тогда не на шутку. Неизвестно, что случилось бы, если бы он просто убежал от нее, сверкая копытами – никто так еще не делал,  и первым быть никто не стремился. Тогда Борхес просто сказал ей «Хорошее утро, не правда ли?» и продолжил спуск. Он признался, что боялся обернуться, хотя его вихрастый затылок прямо чувствовал на себе ледяной взгляд.

На следующий день Борхес нашел на дороге золотую монетку. Маленький привет призрака бастиона.

Вы можете верить этому, а можете, хмыкнув, сказать: «Враки». Я и сам не очень верю своему товарищу, но кто знает…

Возможно, Вдова и правда является избранным у большого маяка.

Кровавого коменданта же, напротив, никто никогда не видел, а те, кто утверждают, что встречались с ним, будьте уверены, без зазрения совести вам врут. Потому что призрака коменданта нет, а вот деяния, которые он совершает, увы, имеются.

Каждая ночь пятого дня после солнцестояния в городе считается фестивалем Кровавого коменданта. В эту ночь никто, даже солдатские патрули, не кажут нос из своих домов и казарм. Потому что тот, кто встретит ночь на улице, цокая копытцами по брусчатке, обречен стать игрушкой коменданта.

А происходит это, с рассказа жертв, так:

В один момент, ноги бедного пони, кем бы он ни был, подкашиваются, он падает на дорогу, и его начинает трясти какая-то невероятная судорога. Каждая конечность, кажется, каждая мышца тела сокращается, невероятная боль сковывает весь организм, изо рта начинает капать белая, как первый снег, пена, в глазах лопаются сосуды, наливая белки кровавым соком. Жертва несколько минут, агонизируя, лежит на дороге, одна, а из окон на нее смотрят десятки пар испуганных глаз. Никто не осмелится выйти в карнавал на улицу.

Наконец, пройдет минут пять или десять, и пони на дороге замирает. Жертва теряет сознание, и лежит так, пока разум не вернется в измученное тельце. Тогда бедняга встает на ватные ноги, и, еле перебирая ими, возвращается домой, проклиная тот час, когда что-то заставило его (или ее, бывали случаи) выйти на свежий воздух, пока гуляет Кровавый комендант.

Страшная история. Но коменданта пока никто из нас не видел. Оно и к лучшему.

А вот история с Фонарным столбом очень занятна.

Как я уже говорил, есть на окраине Кедра такое злачное местечко  - «Affiction». Не самая лучшая пивнушка в городе, но, стоит отметить, за небольшие деньги, если вы портовый нищий или матрос, вы можете просто упиться тут низкопробными сидрами любого вида и цвета. Возможно, именно это и породило легенду Фонаря.

А история такова: выпивохи из этого сомнительного заведения, забредая после него в какие-нибудь дворы-колодцы, где, к примеру, хотели бы переночевать, встречали вдруг, откуда не возьмись, высокую, под три метра, абсолютно черную тень. Тень не шевелилась, будто бы отбрасываемая массивным уличным фонарем, но, когда запоздалый гуляка уже переставал ее в чем-либо подозревать, Тень начинала выть. Вой этот, говорят, слышен во всех дворах округи, настолько он громкий и пронизывающий. Потом, когда пони закрывал глаза и затыкал копытами уши, гул начинал удаляться. Открываешь глаза – а тени след простыл.

Некоторые видели, как Фонарь идет куда-то своей дорогой. Тонкая высокая тень о двух ногах, длинная и какая-то неправильная. Идет себе и идет. Но если ты ее заметишь, и долго будешь пялиться ей в спину – берегись, путник! Фонарь остановится, постоит, потом развернется, и ты увидишь его глаза. Два сияющих серым цветом яблока без зрачков. Он посмотрит на тебя и выберет: отпустить тебя или передать послание. Отпустит – просто развернется и пойдет дальше. А захочет что-то сказать – береги уши. Вой поднимется вновь, такой сильный, что и слух посадить недолго…

Старая легенда. Говорили, что это демон, потерявший тут свою возлюбленную. Что это древний божок леса, на месте которого построена крепость. Протестует он так. А недавно появилась добавка к этой старой легенде.

В городе поговаривают, Фонаря можно теперь увидеть не только ночью, но еще и днем. И теперь он гуляет по всему городу в живом воплощении! Добра от него не жди. Как и от любого, кто приплыл из-за океана.

Но Макс только рукой махал, когда какой-нибудь норт, видя его, останавливался и затыкал уши, спасаясь от ужасного рева, которого так и не происходило.

*

Я бы никогда не подумал, что найти Макса будет проблемой. Это немного не тот  тип, ну, скажем так, существ, который может затеряться в толпе. Всегда найдется свидетель, как эта штука куда-то шла. Я не верю во внезапные исчезновения. Наше боевое командование – боюсь, тоже.

Я отсалютовал военному патрулю и попытался вытащить из них хоть какую-то информацию. Они только виновато покачали головами. Нет, Макса они не видели.

Где ты прячешься целую неделю, друже?

Мы найдем тебя, не сомневайся.

*

Благослови Селестия пьянчуг из «Affiction».

Когда день начал медленно перекатывать в ночь, уводя и без того низкое полярное солнце за горизонт, мы окончательно отчаялись найти нашу пропажу. Ничто не помогало, хоть развешивай по каменным стенам домов объявления. И сулить вознаграждение за доставку беглого пулеметчика домой.

Если мы не найдем его, то чем это все закончится?

Гено еще мягкотелый, он с закрытыми глазами смотрит на все то, что творит Макс. А вот комиссия из Штаба, назревшая на горизонте, не погладит по голове самовольно покинувшего расположение офицера, кем бы он ни был. Даже если он солдатом стал скорее для галочки.

Это длинная история. Скажем так, настоящий командир пулеметного расчета не выдержал длительного путешествия до Нортляндии. Макс оказался на документах отличным способом скрыть пропажу.

Где он сейчас? Лежит без сознания в каком-нибудь хлеву?

Поет песни под гитару в кабаке? Он знал много песен на нортском языке, так местные любили его послушать. Эта версия подкреплялась тем, что у Милтона, заряжающего первого пулемета, пропала гитара — Макс своей не обзавелся.

А может в город пробрались синие спины, из тех, кто сбежал тогда из деревни? Диверсанты вытащили Макса из города, и сейчас, возможно, ведут к себе в кочевое поселение, где казнят его по своему суду.

Я потряс головой, отгоняя все забравшееся мне в голову.

Нет, ну не настолько же все плохо.

Ну и, в итоге, мы с Секкуя все-таки зашли в «Affiction», где, как утверждают легенды, и шатается Фонарный Столб, который часто ассоциируется у местных с Максом.

Давайте поподробнее остановимся на убранстве этого паба.

«Affiction», кажется, еще чуть-чуть, и переименуют во что-нибудь другое. К примеру, в «У Фонарного Столба». Потому что тут все о нем.

На стенах висят большие фотоколлажи. Много Фонаря. Неимоверное количество. В профиль, в анфас, наверняка, поддельные. Много засветок. Фонарь стал для журналистов одной из самых обсасываемых тем. Макс, к примеру, газеты тут из принципа не покупает. Потому что пишут одно и тоже.

Секкуя, хмыкнув, толкает меня, и показывает стоящее на столике меню. Столик сделан из плохих досок, одно неловкое движение, и вся нога поверх копыта в стружке и маленьких занозах. Меню – засаленная бумажка.

«Сидр «Фонарный Столб» — 3 монеты»

Нда…

Не суть важно. А важно то, что за столом напротив, где собралась группа подвыпивших пони-бродяжек, мы с Секкуя услышали довольно интересный разговор:

— Я видел его! Представляете, Фонаря! Во плоти…

Секкуя стучит пьянице по спине копытом с железной подковой – грозной оружие ближнего боя. Когда свидетель явления Макса, икнув, поворачивается, Секкуя улыбается, как кошка, поймавшая мышонка за хвост.

*

— Я. Больше. Не. Могу. Все. Дальше ищи его сам.

— Слабак.

— Что? Да я… Кадровый офицер. Как ты…

— Иди уже, кадровый офицер.

Мы с капитаном уже полчаса поднимались по хребтине к ущелью. Поднялись мы уже порядочно, так что сзади нас открывался отличный вид: крепость Кедр, окрашенная закатом в ярчайший красный цвет, такая же, будто кровь, вода в бухте, маленькие, как муравьи, рыбачьи шхуны. И снег под копытами тоже был красноватый, и камень вокруг, и пробежавшая из-под железной подковы капитана песчаная речка.

Да, пока в мире все кроваво-красное, но еще, может, от силы полчаса, и станет темно. На этот случай и у меня, и у Секкуя, в седельных сумках есть по органической лампе, благоразумно взятых со склада корпуса.

Органические лампы – это верх немагических технологий, для которых, как не парадоксально, на начальном этапе производства, все-таки требуется магия. Ничто не дает такого стабильного света на длительный промежуток времени. Магия, конечно, менее затратна и более надежна будет, но, увы. Чего мне точно не дала природа, так это рога.

Мне и так хорошо.

Секкуя крякнул, и, осев, съехал на пару метров вниз.

— Эд, мы могли пройти по Порошковому тоннелю, как тогда. Нагоним мы Макса, не пойдет же он ночью в ущелье.

— А вдруг пойдет. Нет, лучше мы сразу уж.

Правда, всегда остается шанс, что «Фонарный Столб» привиделся пьянчуге. Но не будем о плохом.

Так и совершали этот переход через хребет, то падая, съезжая вниз, то ухватываясь за какие-то уступы. Солнце опускалось все ниже, и, вот, сзади нас, Кедр уже наполовину вошел в царство Ночи.

Легкий ветер с моря поднял на вершинах зеленые облака «proshek». Ни с чем не сравнимое зрелище.

Мы поднялись на вершину только в тот исторический момент, когда солнце окончательно ушло за горизонт, и кровавые земли стали черными, будто исчезли из мира.

Мы с капитаном Секкуя так и стояли, наблюдая за гибелью мира, вокруг нас вилась зеленая, похожая на песок, пыль, сверкая в последних лучах солнца десятками тысяч граней. Слепя глаза.

Наконец, стало абсолютно темно. Как оба глаза выкололи.

— Как думаешь, включать фонарь безопасно? – спросил я у своего товарища.

— Боюсь, что нет. Мало ли всего живет в ущелье и по хребтам. Но, с другой стороны, мы же не хотим пройтись по мине.

— Давай подождем полчасика тут. Может, Макс включит свой фонарь…

— Угу. Если он у него есть.

Полчаса мы смиренно ждали на этом самом месте, на самой вершине, ожидая, что вот, сейчас появится где-нибудь на той столовой горе, здоровой огонек органического фонаря.

Но, чуда не произошло.

Спустя полчаса, с помощью Секкуя, я извлек из седельной сумки свой фонарь и поставил его перед собой.

Хитрая штука.

Железный корпус с двумя отсеками, парой шлангов, форсункой и зеркалом, для усиления света. В одном отсеке обычная вода, а во втором – секретное вещество, тайна которого спрятана в глубине научных архивов Камелу. Для нас, обывателей, оно значилось под название «Слезы камня» — это такой кремового цвета песочек. Его нельзя касаться незащищенными участками тела – гарантирован ожог. Были случаи. Поэтому у меня в седельной сумке была маленькая железная баночка с этим порошком, и банка какая-то непростая, она сильно пахала маслом и еще чем-то очень сильным.

Надавливаешь на рычажок, и вода капает в резервуар со «Слезами камня» Внутри фонаря сильно шипит, нажимаешь еще один рычажок, и газ тонкой струйкой выходит из форсунки, или как ее там. Огнивом поджигаешь газ, и все! У тебя есть хороший, сильный источник света – ровный огонек стабильно висит в центре круглого выпуклого зеркальца. И как светло становится.

А потом берешь в зубы фонарь, благо, есть специальная ручка, и ступай себе!

Я и капитан так и поступили. Пройдя немного вправо по хребту, мы нашли более-менее хоженую тропу, и начали трудоемкий спуск вниз.

*

— Блин, Эд, попугай ты, вот ты кто. Понял меня!

— Не обзывайся, Секкуя! Вот выберусь – я обещаю, я тебе копытом разобью что-нибудь, ясно?

— Тебе еще повезло, что ты дальше не пошел, глупец!

Ну, он прав, в общем-то. Виноватым в этой ситуации был я и только я. Не доглядел.

Просто не заметил под слоем снега.

Была бы магическая – вообще бы уже лежал без чего-нибудь важного, или, что лучше, просто бы перестал бы существовать.

Просто, спускаясь какой-то козьей тропой, я наступил на механическую мину. Тихий лязг, и я, машинально, встал столбом. Отпущу, будут очевидные проблемы.

Мы стояли в полной тишине с минуту, когда Секкуя подсветил фонарем закопанную в снег консервную банку с большой пружиной от кровати, которую я вдавил копытом. Ужас. Мне и в кошмарах никогда не снился более леденящий душу звук…

— Если хочешь, я могу попытаться вытащить тебя. Нас же учили.

— Нет. Нельзя. Надо саперов. И желательно побыстрее, у меня сейчас уже копыто отвалится давить так сильно.

— А ты не дави. Так слегка послабже, ну, как учили – до скрипа.

Я отрицательно замотал головой:

— Нет, я боюсь, репа с ним! Иди за саперами. Да поживее.

— Поживее, поживее. Если бы кое-кто до этого был помедленнее, и не несся, куда глаза смотрят, может, все было бы нормально.

— Не бурчи!

Секкуя оставил свои вещи, ухватил зубами фонарь, и, развернувшись, потопал по скрипящему снегу обратно. Когда стало уже тихо, он, прощаясь, сказал:

— Эдди, ты только… это… Ну, в общем, держи эту штуку.

И все. Скрылся из виду. Повернув голову, я еще видел некоторое время, как все дальше и дальше мигал органический фонарь. Но и тот вскоре утонул во тьме.

Одиноко.

Кажется, где-то в сумке была еда. Я, покопавшись носом, наткнулся на красное чахлое яблочко. Запаха у не было вообще, а вкус – яблоко было редкостной кислятиной, почти высохшей и очень твердой. В последнее время нас комплектовали только едой с местных огородов.

Пожевав немного яблоко, я с чистой совестью выплюнул сухую вяжущую кашу на сугроб.  Ясно, поесть, чтобы убить время, у меня не выйдет.

Мы поднимались на гору, кажется, минут сорок. Представим, Секкуя без седельных сумок спустится за двадцать, плюс, пока до города добежать – это еще пятнадцать. Пока все объяснить, поднять саперов. Подняться с полной амуницией на хребет, в полной темноте…

Я здесь надолго. А знаете, что я делаю, когда мне нужно долго ждать?

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь…

Я так долго могу. Мой рекорд – чуть меньше ста тысяч. Это был очень долгий и скучный день.

Восемь, девять, десять…

*

Две тысячи сто два, две тысячи сто три, две тысячи сто четыре…

У этого приема есть одна негативная сторона – где-то на первой тысяче начинают слипаться глаза. Я находился в нестандартной ситуации, и смог продержаться до второй тысячи, ни разу не зевнув. Теоретически, я и спать могу стоя, но не ручаюсь за то, что смогу поддерживать напряжение в ноющей ноге, которая держит спускной механизм мины.

Раздалось шипение, и сразу стало темно. Органический фонарь сдох.

А возможно, что через долю секунды, мине надоест со мной играть, и она, сдавшись, рванет. Прямо под моим копытом.

В темноте.

— Даже не думай, — Я угрожающе посмотрел на покрытую ржой жестяную крышку. – Я заберу тебя с собой.

Я посчитал еще где-то пятьсот чисел перед тем, как где-то впереди захрустел снег.

Хрум, хрум, хруст, хруст.

Неужели…

— Маааакс, — с надеждой затянул я. Но нет, никто не ответил.

Я чуть не потерял равновесие, когда на меня уставились два круглых молочных глаза.

Ничего. Только два белых светящихся яблока, на месте предполагаемых глаз.

Фонарный Столб, во плоти, стоял передо мной. И молчал.

Это все не сказка? Странное черное существо с двумя глазами, похожими на крупные звезды.

Которое кричит так, что можно потерять слух навеки.

Я не верил.

Я, кажется, вообще мало во что верю.

Это моя ошибка.

Силуэт и глаза стали увеличиваться, приближаясь. Казалось, вот, еще пара мгновений, и все. Привет, глухота, или, может, что похуже.

Даже ветер, носящий внизу зеленую пыль, замер в ожидании: что же будет сейчас с этим малым?

Две тысячи шестьсот четырнадцать. Две тысячи шестьсот пятнадцать…

Семнадцать, восемнадцать, пятьдесят три с четвертью, я больше не могу!

Хрустит. Глаза приближаются.

Совсем близко. Десять, может, меньше шагов

Когда, кажется, я уже готов был сорваться с места, оставить мину, в надежде, что она сгнила, и не взорвется, глаза исчезли. Просто будто закатились внутрь глазниц.

Чиркнуло, темноту рассекла искра, вновь темно. Знакомое бурчание.

— Макс!

Второй раз чиркнуло, органический фонарь в руках Столба, наконец, зажегся, осветив бледную, как простыня, физиономию моего потерянного друга.

— Макс, ну у тебя и шуточки, что вообще происходит!

Напугался я не на шутку, признаюсь вам. В груди стучало неприлично  громко, заглушая мысли

Макс подошел ко мне, присел, поставив фонарь рядом с моим (снег вокруг моего фонаря оплавился, образовав исходящие паром небольшие лунки) и пристально уставился на мину.

— Ты что молчишь! Тебя обычно не заткнешь, а сегодня что-то…

Он только показал рукой на горло.

— Ты горло посадил, что ли?

— Да, а теперь помолчи, — рокочущим шепотом просипел Макс.

Он  полностью был поглощен созерцанием мины, постучал по ней, осмотрел со всех сторон. Потом, зацепив пальцем пружину и прижав, что есть силы, прошипел:

— Убирай.

Я послушно снял копыто с пружины. Немыслимое облегчение. Нога болела, словно я прошел десяток миль.

Макс, воспользовавшись свободой пружины, прижал ее всей ладонью. Со второй руки он зубами сорвал перчатку, и ей же, из кармана, извлек пробирку, светящуюся розовато-молочным цветом. Кажется, древняя работа, эта пробирка. На верхушке ее, правда, прямо как живой, восседал бронзовый, а может, просто покрашенный, паучок.

Надавив на рычажок, деловито кряхтя, Макс пальцем дотянулся до странной, да что там, пугающей, субстанции, поддел ее и вытянул на воздух яркий эластичный шлейф. Выглядело это так же экзотично, как выступление тех огненных магов, которое я видел, когда был еще совсем жеребенком.

Эти всполохи огня навеки отпечатались в моей памяти. Красивые магические фигуры из огня, строящиеся прямо перед акробатами – высокими пони с красного металла броне. Драконы, созданные из стихии, кружили вокруг, извиваясь. Это было что-то неописуемо красивое.

Я ужаснулся от мысли, что стал забывать самый прекрасный день своей жизни.

Макс не терял времени. Сначала он шлепнул немного вещества себе на руку, позволив ей расползтись по пальцам.  Прижав пружину как можно сильнее, он два раза, как веревкой, перемотал спусковой механизм светящейся материей. Я смотрел на него, пытаясь выхватить в темноте момент, когда его глаза, на миг, вновь станут молочными белками. Но Макс даже не мигал, сосредоточившись на адской машинке.

Дуга пружины стала красной от тепла, и жестянка, приняв раскаленный металл, сплавилась со спусковым механизмом. Макс отпустил пружину, похоже, не получив даже ожога. А не дракон ли он?  Закрыл склянку и убрал обратно в пальто.

Минуту мы сидели молча, глядя друг на друга.

— Готов поклясться, что видел в темноте два глазных яблока.

Макс закивал. Медленно опустив веки, он продемонстрировал их паранормальное свечение.

— Что это?

— Это пройдет. Пошли.

— Куда? Зачем? А мина как же?

Капитан, пожав плечами, бережно подхватил мину и положил ее на высокий сугроб. Вернувшись, он открыл седельную сумку, мою, между прочим, нашел там красный флажок и воткнул его рядом с миной.

— А теперь пошли.

— Что-то ты не сильно рад меня видеть, дружище.

— Отчего же. Рад. Просто не время, – просипел пропавший.

— Что-то случилось?

Макс не ответил, просто подхватил мои сумки и двинул в темноту. Я, подхватил его фонарь, попрощался с миной, кивнув ей, и потопал за ним.

Мы шли очень долго. Просто неприлично долго. К тому моменту, как дошли до места назначения, вдали послышался глухой удар. Секкуя и саперы расправились с миной.

*

Я боялся еще раз увидеть эти, доводящие меня до паники, светящиеся белки. Кажется, кто-то сыграл с моим другом злую шутку, наградив этим…

«Это пройдет»… Что-то это не похоже ни на простуду, ни на пони-оспу. Не находите?

Макс больше не проронил ни слова. Только шел впереди меня, на самой границе тьмы и света, рожденного фонарем, иногда я слышал, как его сотрясает кашель. Да, друже, похоже, кое-кто забыл взять теплые вещи.

Сначала мы шли по утоптанной большой дороге, прямо между двумя хребтами. Здесь часто ходили длинные караваны из тоннеля к деревне Недевов и форпосту корпуса. Но после недавних событий ходить стало не к кому.

— Макс?

— М?

— Скажи мне. Только честно. Ты все еще винишь себя? Зато, что случилось там?

Макс остановился. Постоял, собираясь с мыслями. Потом развернулся ко мне лицом, и посмотрел на меня горящими веками. Меня вновь обняла пронизывающая дрожь.

— А ты?

— Я?

— Да, ты. Тут нет никого кроме нас.

— Я… Не мог уже ничего сделать.

— Тогда к чему ты спрашиваешь? – сказал Макс, вплотную подойдя ко мне, сверля белками. Я не узнавал его голос. Посаженное горло придало Максу какой-то грозной рокочущей силы, которой никогда не было у моего друга. Кажется, сами интонации хрипящего голоса изменились. Будто изменился и сам капитан, пропавший неделю назад. – Я чувствую тоже, что и ты. Пошли.

И мы опять шли.

Скоро большая дорога сменилась утоптанной тропинкой, на которой не разошлись бы и два пони. А потом и тропинка оборвалась – просто исчезла, и Макс, высоко поднимая ноги, пошел вперед по наметенным сугробам. Мне было еще сложнее, но я продолжал плестись в хвосте.

Пройдя так минут десять, Макс резко повернул налево, направляясь к подошве горы.

Интересно, куда же он меня ведет? Он тут был вообще?

Поднялся ветер, закружив вокруг нас задорную метель, я почти потерял спину друга и прибавил шагу. Копыта вязли в снегу, что в нуге, я изрядно утомился, а копыто, которым я стоял на мине, и вовсе молило о капитуляции.

Мы шли, а гора становилась все больше, нависая над нами множеством зевов – гроты хребтов. Гиблое место. И Макс об этом знал.

Наконец, обогнув два валуна, удачно прикрывавших вход от ветра, мы вступили в темноту пещеры. Здесь было громко – каменное нутро выло под натиском назревающего стихийного бедствия. Кажется, снег усиливался…

Еще пара дней, и ущелье мы не откопаем.

Макс шагал мягко, как умел только он, зато я стучал по каменному полу, скованному льдом, так, что это отдавалось где-то наверху. Звук умирал наверху, у самого потолка, докуда не доносились лучи органического фонаря.

А вот Макс, кажется, видел, что там – наверху.

— Дай мне фонарь, — тихо прошептал он, протягивая мне руку в перчатке. Со всех сторон тоже самое сказали множество теневых Максов, выбив из меня дрожь. Я послушно разжал зубы.

Макс аккуратно подцепил одним пальцем фонарь и поднял его высоко над собой, так, что я увидел пещерные своды. И, в очередной раз, шумно выдохнул.

Я ожидал увидеть много чего. Каменный потолок, холодный, покрытый инеем, со свисающими сосульками, готовыми сорваться от лишней звуковой волны. Или стаю летучих мышей-вампиров, которых в Нортляндии в избытке, глазеющих на нас своими незрячими глазками-бусинами.

Но нет – с потолка на меня смотрели странные магические существа. Красный дракон, лежа на золотой перине, пытливо вгрызался мне в душу. Странные порождения мифологий, двухголовые пони, высокие, словно не из этого мира, деревья, которые уходили за нарисованный голубым горизонт. В ночь.

— Наскальные рисунки древних нортов, – пояснил Макс – Они были древними еще при первозданном хаосе. Пользуйся случаем, Эдди – все это чудо не видело света уже тысячи лет.

И я смотрел, пытаясь впитать все это великолепие, наследия древних цивилизаций.

— Чем они это рисовали?

Мой друг только пожал плечами.

— Я не специалист, но прошло столько лет, а рисунки не выцвели. Огромной удачей было бы хотя бы доказательство их былого существования. А тут такое. Однако…

Макс, подпрыгнув, хлопнул рукой по камню, а потом посмотрел на перчатку. Продемонстрировав мне ее, испачканную красным, он пояснил:

— Мне кажется, это мел.

— Столько лет – и вдруг, мел?

— Ну, а чему удивляться.

Он опустил фонарь, и живопись древнего народца опять погрузилась во тьму.

— Пойдем, нас ждут.

— Кто?

Макс выстроил на лице гримасу, отдаленно похожую на улыбку.

— Мне довелось встретить старых знакомых. Из прошлой жизни. Точнее даже – из одной из прошлых. И да, иди вперед, дружище – не потеряйся.

В следующий миг, Макс, сделав один единственный шаг, просто растворился в холодном воздухе. Стало темно, хоть глаза выкалывай.

Я послушно сделал два шага вперед. Откуда ни возьмись, ударило жаром, я услышал треск костра, а потом и увидел его всполохи.

Однако, ну и знакомые у Макса.

*

У костра грелись четверо. Все как на подбор – белые единороги одинаковой комплекции. Я бы сказал, что они близнецы, но цвет глаз и кьютимарки выдавали их. Золотые латы, отполированные до блеска и золотые подковы-кастеты, как у Секкуя, но только чувствовалось, что ковали их не в кузнице Надирских казарм. Кьютимарки благоразумно спрятаны белыми пушистыми платками, пришитыми под латы.

Макс стоял рядом и активно тушил фонарь, помахивая на него шляпой. Продолжая свое благородное дело, он вновь объяснился:

— Магия Гвардии не имеет аналогов. На вооружении Эквестрии лучшие заклятия маскировки.

Гвардия, вот оно что.

Я уставился на них, кажется, с таким явным неодобрением, что гвардеец, что поближе ко мне, сразу же обратился к капитану:

— Макс, зачем вы привели его? Я думал, вы поняли, что дело очень важное.

— Он будет молчать. Не оставлять же мне его было в такую погоду стоять на мине в милях от тоннеля.

— Вы неисправимы.

— О, еще бы. Но вы можете попытаться. А теперь, скажите, где это пойло? Я устал шипеть, как змея.

Гвардеец  кивнул на  раскладной столик, где стоял медицинский саквояж.

— Синее стекло. Не перепутайте. Там примерно такого же цвета лекарство от блох.

И они заржали. Макс огрызнулся, схватил баночку, переливающуюся блестками, и, сплюнув, выпил. Миг на его лице не отражалось ни единой эмоции, что редкость, а потом он согнулся, уперев руки в колени, дикими глазами смотря на свои собственные ботинки.

— На вкус как тухлые яйца и еще что-то не менее приятное, — совершенно другим, своим голосом, чуть дав петуха, сказал он.

— Зато действенно, Макс, — дружелюбно улыбнулся второй гвардеец.

Макс распрямился, пожевал язык, поднял вверх палец, и, подумав, сказал:

— Молчи, Дори!

— Простите, Макс, я не Дори. Меня зовут…

— Дори, — Макс переводил с одного гвардейца на другого палец – Нори, Кили, Фили. Ничего не хочу слышать. Будем считать это прихотью.

— Как вам будет угодно, — склонив голову, сказал новоиспеченный Нори.

— Именно, я рад, что вы приняли так мою глупость.

Не сказал бы, что на лицах грозных вояк читался энтузиазм. Как все-таки часто выкидывает Макс такие жеребячьи выходки, диву даюсь.

Некоторое время все молчали. Я неловко стоял у самой магической стены, иногда ощущая, что мой хвост проскакивает границу и попадает в стылую пещеру. Гвардейцы перешептывались и жевали сено. Макс, присев на валун, утянул из плетеной корзины кекс и огромное, налитое соком, яблоко. Кекс он сразу отправил в рот, а вот на яблоко еще долго смотрел, гипнотизируя плод. Потом вздохнул и спрятал его обратно в корзину.

— Так дела не делаются…

Друже встал с камня, подошел к костру и забрал гитару, лежавшую на красном покрывале у большой сумки.

— Я надеюсь, вы не планировали пустить инструмент на дрова, пока я отсутствовал?

— Никак нет, Макс, что вы. Мы бы не посмели.

— Чтож, дело ваше. Возможно, я спою вам, ребята. Если мы останемся в живых. В чем я сомневаюсь, ха!

— А вы шутник…

— Сам удивляюсь. А теперь отдайте мне эту дурацкую салфетку.

Кили послушно изъял из своей седельной сумки небольшой квадратный пергамент.

— Где нашли?

— Столичная библиотека, -  Макса на этих словах пробрал нервный тик, он нервно тряхнул головой.

— Как мило… Мне понадобиться время. Может, полчаса. Да, думаю, полчаса. Не скучайте.

И, сказав это, Макс уселся обратно на камень. Вновь тишина. Я уселся ближе к костру с согласия Гвардейцев. Посмотрел наверх, ожидая увидеть и там те рисунки, начертанные мелом много тысячелетий назад, но нет – костер коптил низкий черный потолок, никаких следов.

Макс тихо кашлянул, обращая на себя внимания:

— Господа, к делу не относится, но… — он запнулся – у вас сигаретки не найдется, ну или как там у вас она называется, а то у меня сейчас десны отвалятся… К чему вам проводник без десен, это неэтично.

*

Нортляндия – край однозначно мистический, здесь что ни дом, что ни пещера или дерево,  то история тысячи рыцарей и королей, вождей и самопосаженных князьков.

Но каждая легенда и тайна, хранящаяся здесь, стара как мир. Магия ушла из Нортляндии, единороги выродились, заменившись абсолютным большинством земных пони, древние боги, съедавшие на завтрак по пять деревень, отступили, на замену пришли боги другие, слабые, но не менее кровавые, и так до тех пор, пока на этом холодном материке, похоже, не закончились высшие силы.

Старая магия и ее проявления забыта, как забыты наскальные рисунки в пещерах, а нового ничего принесено не было. Выходит, Нортляндия – край умирающий? О, нет!

Пока каждая тайна прошлого, от Кедра и до Меди, не будет найдена, тщательно проверена и занесена в картотеку какой-нибудь библиотеки — нет, сэр, Нортляндия не перестанет существовать. А найти все тайны здесь не представляется возможным.

Да и никто не ищет, собственно. Другими вещами тут занимаются.

Но мы не об этом.

Сейчас я расскажу вам древнейшую сказку из написанных.

В ней есть могущественная сила, любовь на века, войны и герои, героические расставания с жизнью, немного истории мира, и даже пророчество. Все, что нужно, чтобы древняя сказка стала чуточку волшебнее.

Мы начинаем, жеребята: усаживайтесь поудобнее…

 

*

Были времена, когда даже первозданный хаос еще не вылился на землю. Это было время, когда города еще не стояли на прочных каменных стопах, крепости еще не выстроились у морей, а само море было зеленым-зеленым, словно proshek растворялся в нем. Но это было еще до того, как выпал proshek, за сотни лет до него…

Не было гор. Горы – это волнения, а в те времена, который я описываю, не было волнений. Потому что некому было волновать камень.

Это было в те времена, когда пони еще не ступили копытами на зеленую траву. Время, принадлежавшее только зеленым лесам, золотым пескам и морям изумруда. Только солнце гуляло по небу, не зная, что когда-то по небосводу пронесутся птицы. А ночью Солнце сменяла Луна, и темно становилось. Кажется, по ночам, даже ветер замолкал, и леса становились немыми, как и будущие их обитатели – рыбы.

И так было много лет, и столько же лет было бы также, и не было конца этому замкнутому кругу, где не менялось абсолютно ничего, пока не проснулся неизвестный.

Кто он, когда он явился в этот мир, или, может, он был тут с самого начала? Может, он сотворил все вокруг себя? А как выглядит он? И выглядит ли вообще?

Не важно, кто он и откуда, осязаем ли он, и был ли он вообще, но он проснулся. И наступило Утро.

Утро мира населило леса насекомыми. И не был больше власти ветра над жизнью. Взвились в небо существа на маленьких крылышках, и не были больше Луна и Солнце, две разлученные сестры, одиноки.

Но потом он окреп в разуме. И наступил погожий денек.

День породил рыбу в морях и пони на лугах, живность в лесах и птиц в небе. И стало еще живее, и одиночество умерло.

Он смотрел на детей своих, разумно молча, и заметил он, как старшие дети его обучились говорить и добывать огонь, чтобы не мерзнуть под Луной. И был он горд ими.

И выстроили его дети дома. И сделали крыши из соломы. И дымок завился над их домами. Он заплакал от счастья.

А потом дети его начали познавать силу, не постижимую для остальных. И вырастили они крылья себе, и поднялись в небеса, как птицы. И вырастили себе рога, и стали менять свой дом.

Он испугался за детей своих. И послал долгие зимы, пытаясь научить детей своих земледелию. Но не захотели покорители небес и материй пахать землю, и низвергнул Он их во тьму. И стер все на планете, что напоминало Ему о его старших детях. И стало опять в мире одиноко, хотя и жили в лесах и водах другие дети: Он их более не замечал.

И тогда сказал Он: Да будет Полдень мира.

И создал Он хозяев мира – двух драконов, с крыльями, что загораживали солнце, с огнем, который парил воду в океанах, и с зеленой кровью, которая текла в жилах. И наделил Он их своей мудростью и чувствами своими.

И создал он опять старших детей своих, и наказал двум драконам, охранять детей от самих себя, не пускать их в небеса и в материи, карать огнем за неповиновение и послушно жить.

И отправились драконы по свету, выполняя наказ.

Тысячи лет они жгли осмелившихся подняться ввысь и открывших для себя Его силу. Тысячу лет они сеяли справедливые семена гнева Его.

Но Он был уже стар.

И, слабея, сказал Он, чтобы Полдень продолжался вечно. Чтобы вечно пони копали землю и растили пищу, и чтобы никто из них никогда не растил себе крылья и рога. И сказал он: а когда драконы умрут – значит, наступил Вечер мира. А Вечер ведет неотвратимо к Ночи. Ночь порождают темноту и тишину, а после нее рождается новое Утро. Так и жизнь, сказал Он, и заснул.

И Драконы еще тысячу лет несли слово Его. И жгли деревни, и карали за неверие. Но, со временем, перестали пони верить в Него. И не было Его, чтобы доказать, что Он был.

И тогда пошли пони к двум драконам и сказали им: будьте нашими новыми богами, взамен Его. И согласились драконы. И еще много тысяч лет они несли слово Его, пока, однажды, один из драконов не принес яйцо.

Любовь драконов берет начало еще до рождения их, а конца их любви не видно – и воспевали это еще много лет. И велели Драконы построить золотой храм, где будет кипеть лава, подогревая яйцо. Чтобы дать начало Новому дракону.

И построили пони храм, да с лавой, что грела яйцо. И стали ждать они.

Драконы слабели с годами, а яйцо все так же оставалось яйцом, не рождая нового Дракона. Все сложнее становилось Стражам воли Его справляться с наказом. Шли годы, и, со временем, только на своей земле, земле Храма, могли поддерживать они древний завет. И шептали пони, что за океанами живут такие как они, но с крыльями, поднимающими их до небес, и рогами, которые творят необычайные чудеса. Драконы слышали это, и поняли они, что близок Вечер.

И долго еще лежали драконы у храма с яйцом, и ждали. И слабели они, предвидя свой час. И когда Дракон, принесший яйцо, умер, второй распечатал храм, дабы посмотреть, что с его яйцом.

И не было там яйца.

Сердце дракона сковала грусть, да такая, что, говорят, ушел из жизни он всего за одну ночь.

Так и лежали два мертвых Дракона близ храма. Годы превратили их чешую с породу, в недрах их огромные черви проложили пещеры, а кровь их стала зелеными песчинками мира. Так и лежали они, оставив мир без воли Его, и пришел Хаос в мир.

Хаос был велик и прочен, и Вечер настал. И вновь познали пони воздух и магию. И зимы стали длиннее, а лето жарче, губя посевы. И было так еще тысячу лет.

И когда Хаос понял, что и его время приходит к концу, и на пороге новое время мира, он полетел на Солнце и отобрал у него силу подниматься каждый день. И полетел он на Луну, и отобрал у нее силу подниматься каждую ночь.

И спрятал он силу Солнца и Луны в золотом храме Яйца, и сокрыл храм навеки. И много тысяч лет правил во Тьме, ожидая конца Вечера.

И время это лишений и невзгод. И конца ему не видно много лет. Напал голод и холод на мир, а дети Его старшие все так же летали в воздухе и использовали неведомые материи во имя своих целей.

И все так же сила Солнца и Луны сокрыта в храме золота, откуда было украдено яйцо Будущего Дракона.

И как только вернется сила Солнца и Луны – наступит Вечер мира. И только тогда, через тысячи лет, наступит Ночь. А Ночь принесет за собой новое Утро.

*

— «А Ночь принесет за собой новое Утро». Это все, — Макс отложил пергамент – Где вы это нашли, говорите?

— В столичной библиотеке, Макс. Не прикидывайтесь невинной овечкой, вы ведь там, кажется, бывали?

— Да. Приходилось.

— И за вами тянется такой кровавый след. Начиная с самых подвалов замка.

Макс промолчал, только кивнув сухо, и отвернувшись.

— Мы здесь не просто так ведь.

— Еще бы…

— Помогите нам найти храм.

— Это все сказки, — чиркнуло огниво, Макс опять глубоко вдохнул дым дымящейся палочки – Никаких храмов, никаких двух драконов – никакого Его – просто красивая история. Или вы хотите найти яйцо нового дракона, высидеть его своими задницами, а потом использовать, как пожелает принцесса, а?

— Никаких драконов и яиц. Нас интересует конец легенды. Там, где про конец хаоса.

Макс шумно выпустил дым из ноздрей:

— Продолжай.

— Вы там были, Макс, я знаю. Мы знаем. И мы в курсе, что вы отлично осведомлены обо всем. Другой вопрос – почему вы все еще живы, зная слишком много?

— Меня трудно найти, я легко теряюсь в толпе.

— Оно и видно. У вас появился шанс искупить свою вину перед Эквестрией.

— Ха, вина?

— Не перебивайте меня. У вас есть шанс добиться прощения принцессы. Или вам нравится скитаться по миру? Неужели вам не хочется вернуться туда, где все началось?

— Для меня все началось с того, что у меня плохое чувство юмора.

— Просто ужаснейшее.

— Вы заметили.

— Нам плевать на ваше чувство юмора, капитан – нам с вами в кабаках вместе не сидеть. Нам от вас требуется только помощь в этом деле. Растолковать пергамент, что вы уже сделали. Ну и заодно помочь найти старый храм – мы тут, в Нортляндии, редкие гости, а подкупать местных – себе дороже

— А я… Я смогу вернуться?

— Мы поговорим об этом с выше стоящим начальством.

— Игра определенно стоит свеч. Но, я полагаю, сюда вы прибыли из-за того, что кто-то уже переводил этот текст до меня. Вас привлекла зеленая пыль. Proshek.

— До вас текст не полностью переводил один ваш старый знакомый – Эстъюд Дэйз, королевский библиотекарь. Но закончить работу он не успел. Он тоже знал язык, правда, чуть похуже. А у вас радикальный способ убирать конкурентов.

Макс закрыл глаза, выдохнул, а в следующий момент, ни с того ни с сего, сжал остатки дымящейся палочки в кулаке, и кинул получившийся дымящий ком в белоснежного Кили. Удар, конечно, сильным назвать было нельзя, но обида в душонку Гвардейца закралась точно.

— Я же говорил, господа, это существо не способно к разумной деятельности, — высокомерно заявил единорог, в поиске поддержки своих, раздувая ноздри – Оно просто не может держать себя в руках! Что мы вообще пытаемся доказать этому дикарю с дальних рубежей!

— Еще одно слово, щенок, и я тебе голову проломлю, — Макс ощерился, в глазах запрыгали резвые огоньки – вот этой гитарой.

— Ну, давай, попробуй!

— Да как нефиг делать.

Кажется, атмосфера начала закипать, и чувствовал это не я один. Остальные гвардейцы дружно, как по команде, отвели взгляд.

Так они и стояли: белый, с черными крошками пепла на ногах, Гвардеец, и Макс, похожий на озлобленного ежа. Вообще, я давно заметил, что злой Макс – это субстанция, может, и угрожающая своей нестабильностью, но забавная неимоверно.

Ну а началу нашего приключения мы обязаны Нори:

— Фейр Энджер, будьте добры, решайте свои проблемы, когда это не мешает работе. Давайте же, наконец, начнем путь. Макс, скажите же нам: куда?

— Вы еще не догадались?

— Мы солдаты, капитан. А не Дэринг  Ду из книжек.

Макс закинул гитару на плечо, прихватил мою седельную сумку.

— Это просто. Не знаю, были ли когда-нибудь драконы, но мы сейчас в одном из них – в тоннелях трупного червя, пожравшего мифологического исполина. И место для храма близ хребтов одно – столовая гора, что закрывает ущелье. Туда нам и дорога.

Слова моего друга подействовали как катализатор. Гвардия не привыкла зря тратить время.

— В колонну по одному, Энджер в хвост, гостей в центр. Долго нам идти до этой вашей столовой горы?

— Если ущелье еще не замело – дойдем, еще солнце не поднимется.

*

Гвардейцы умело провели нас мимо военного разъезда, патрулирующего низину, кажется, я знаю, кого ищут, через сеть пещер одного из Драконов, да так, что я поразился, насколько блестяще они действуют. Слаженная работа настоящих солдат.

Выходя из пещеры близ уничтоженного гарнизона, мы увидели, как возвышается далеко впереди черный силуэт, заслоняющий звездное небо. Столовая гора, блокирующая  с севера ущелье – огромная и непоколебимая, словно, и правда, храм?

— Макс, — тихо позвал я идущую впереди меня жердь.

— Что, дружок?

— Зачем они здесь?

— Это не самая лучшая страшилка на ночь, Эдди. Как-нибудь, я тебе расскажу. Или они сами расскажут, кто знает.

— Ну, а почему ты не веришь в эту историю с драконами и яйцом?

Макс пожал плечами:

— Не знаю. Мне просто не нравится думать, что мир создало мудрейшее нечто. От этого я чувствую свою неполноценность.

Еще час мы шли, или, может, два? Дойдя до тоннеля, проходящего через гору, мы вновь сделали внушительный крюк, перейдя к другой горе, и, практически под постоянным светом огромных органических фонарей и дозорных костров, прошмыгнули дальше.

Ночь выдалась долгой. Когда наша группа уперлась в отполированный ветром камень горы, до рассвета оставалось порядка часа.

*

Нори, видимо, специалист по всяким магическим штуковинам, левитируя над собой какой-то жезл, методично обходил, метр за метром, внушительную гору. С такими темпами, он будет мучатся неделю, думаю.

Но, пройдя по часовой стрелке расстояние пяти-семи копыт, он остановился.

— Да, магическая активность камня внушительна.

— Может, просто попала зеленая пыль?

— Не думаю. Немного не то свечение.

По мне, так ничего не изменилось.

— Тогда, если уверены – запускайте поисковое и против замков. Не мешкать!

— Ты только подумай, Эдди. Мы в Кедре уже далеко не день, а у подножия Стола так и не побывали.

— Возможности не представлялось.

— Это ты прав. Просто смешно получается. Знаешь, мне тут очень нравится. Я люблю горы. Просто обожаю.

— Макс. А почему ты ушел? Гено рвет и мечет, неделя – это слишком.

— Ну, после того ужаса в ратуше, я немного расквасился. Выпил… И пошел на гору собирать proshek. Ну, знаешь, ребячество какое-то. Ну, романтизм взыграл. Захотелось посидеть, подумать. Вон, даже гитару прихватил.

— И по дороге ты встретил этих?

— Нет, Эд, не по дороге. И не я встретил, а меня нашли. Целенаправленно искали, думаю.

— Макс сам решил вопрос его похищения прямо из казарм Экспедиционного корпуса, — пояснил Фили – План был – просто ночью усыпить часовых и, связав капитана, вытащить его. У нас в Кедре есть коллеги – конспиративная группа. Очень удачно вышло – не пришлось их беспокоить.

— Настоящие мастера своего дела. Если бы еще читать умели – сказал Макс, поджигая, кажется, уже пятую или шестую палочку.

— Дорвался, друже, а?

— И не говори. То, что продают в Кедре – дорого и невкусно. А я эстет. Кстати, смотри!

Он указал пальцем в небо. Я не сразу понял, что он от меня хочет. Но потом, когда я проследил, как двигается палец, заметил еле мерцающую точку в небе. Падающую вдали звездочку?

— Как давно я не видел такого, Эдди! Да это же как… спутник.

— Спутник?

Макс пропел на нортском:

 

Лишь в космическом пространстве,

Черном звездном постоянстве,

Где нет снега и метели,

Kozmonavti пролетели,

 

— Я не понял последнюю строчку. Кто пролетел?

— О, Эдди. Ты много потерял. Кем же ты хотел стать в детстве, если не kosmonavtom

Иногда я не понимаю, что пытается мне сказать этот странный капитан.

Нори тем временем творил магию. Что-то приговаривая себе под нос, он двигал головой, выписывая в воздухе светящимся рогом древние руны. Что-то, отдаленно похожее на бабочку. Когда руна была завершена, она, зависнув на миг в воздухе, растворилась, став рыжеватым дымком. Сгусток был энергичный и неимоверно подвижный. Он ни на миг не становился неподвижным, бросаясь, то влево, то вправо, в поисках запечатанного входа в храм. Пронесся куда-то вправо, на сотню метров, в темноту, вернулся, дернул влево, обогнув своего создателя, рванул вдруг вверх, ушел в землю – в глазах зарябило.

С минуту, кажется, рыжая субстанция описывала фигуры разной степени вокруг огромной горы, несколько раз исчезала из виду, один раз долетела до вершины – столешницы в несколько километров длиной. А потом просто вернулась к Нори, помаячила у него перед глазами, и побежала куда-то опять направо.

— Нашла. Быстрее.

И мы припустили, насколько это вообще справедливое описание бега по сугробам, за пятном света. Максу было проще всего, он постоянно опирался о камень почти вертикальной горы, в надежде не упасть, а вот мы, четвероногие, были в куда как худшем положении. Сосредоточенные просто до безобразия.

Наконец, когда мы были совсем недалеко от света, он просто всосался в гору. Камень на этом месте засветился приглушенным белым светом, очертя прямоугольник. Звук, будто ломается стена, и во все стороны, как от бенгальского огня, жахнула мелкая каменная крошка.

Даже там, где стоял я, запахло просто вселенской затхлостью. Вентиляции, похоже, древние пони не предусмотрели.

Макс зажег от табачной палочки органический фонарь, и первым, хотя Нори протестовал (говорят, древние были большими любителями ставить у себя в храмах ловушки) вошел в получившийся проход. Пройдя пару метров, он вернулся, высунув голову из проема:

— Ну, дышать там нечем однозначно. Застоялось.

— Это наоборот хорошо, Макс. Значит, до нас никого тут не было.

— Или просто те, кто тут были, уже не дышат пару лет. Эдд, будь добр, держись меня, ладно?

Я закивал.

Гвардейцы, как до этого Макс, закрыли глаза, и их веки засветились белым. Кажется, это нечто вроде фонаря, или, может, какого-то детектора. А потом мы вошли в ровный проем, пробитый прямо в многовековом камне.

*

Стены были холодными, как лед. И точно не каменными. Я старался быть поближе к Максу, несущему фонарь, и можно было увидеть, насколько давно не ступали копыта по  металлическому полу.

— Это что, все золото? – поинтересовался сзади Энджер.

— Похоже на то.

— Взгляните на письмена. Или рисунки, я не разбираюсь.

— Если и письмена, то какие-то совсем древние, — заверил Макс – Он провел рукой по стене, отколупывая лед – На вязь похоже, или что-то типа того.

— Вы такое не прочитаете?

— Абсолютно точно нет. Да и сомневаюсь, что кто-то еще прочтет. А жаль – возможно, на этих стенах подробно расписан вопрос жизни, вселенной, да и всего остального в придачу.

— Не останавливайтесь. Продолжать движение. Еще немного, и должно быть что-то вроде зала.

Мы прошли по узкому коридору где-то порядка, может, тридцати копыт до открытых дверей. Двери — это, конечно, мягко сказано -  большие, каменные, с золотой обшивкой, толщиной где-то с длину моего пулемета. Очень внушительная защита. Они были такие тяжелые, что открыть их не представлялось бы возможности, поэтому они должны были раздвигаться в стороны с помощью системы тросов. Система давно сгнила, оставив, на нашу удачу, двери в открытом состоянии.

— Зал славы, полагаю, господа. Тут должны быть светильники.

Из-за моей спины к потолку поднялись огоньки, и, найдя для себя место в больших каменных абажурах, угрожающе нависавших над нами, засветились ровным светом. Помещение, впервые, за много лет, оживилось.

— Мне кажется, если я вынесу из этой комнаты немного обшивки, я смогу купить себе возвращение домой, а, Энджер?

— Я не допущу этого.

Макс усмехнулся.

Стены, и правда, были золотыми. Длинный холл, и весь он в золоте. Полы, стены, даже высокий потолок. По обе стороны от нас, будто охраняя дорогу, стояли золотые статуи волков, или что это такое. Длинные острые морды с мудрыми щелками глаз, высокие, такие, что порезаться можно, уши.

— Мне кажется, музей древностей Эквестрии отдаст последнее, лишь бы получить одну из таких собачек. Если все пройдет хорошо, напомните мне сюда вернуться.

— Всенепременно.

— Не останавливаться. Вперед.

И мы опять пошли вперед, к следующей двери. Которая, увы, была закрыта.

Как и с прошлой, система открытия была безнадежно испорчена, поэтому Нори решил взрывать. Пока он готовил заклинание, Макс обошел статуи стражей, и, дойдя опять до двери, крикнул:

— Не знаю, кто были эти ваши Драконы, но одно могу сказать точно – Храм закрылся либо еще при отделочных работах, либо при реставрации.

— С чего вы взяли?

— Элементарно, Энджер. Обойдите сзади статуи – заметите, что золотое покрытие далеко не везде. Обвалиться оно не могло – ибо осталось бы лежать на полу. Обокрасть тоже бы никто не смог. Плюс, смотрите, — Макс указал пальцами двух рук на два, опять же, постамента — пустующих — Кто-то, хм, не донес, статуи. Сомневаюсь, что они сейчас хранятся у какого-нибудь коллекционера.

— Ну и что с того, что храм незакончен? На что это вообще влияет?

— В целом, не на что. Я просто ищу разумное объяснение на случай, если мы не найдем то, что ищем.

— Поооберегись! – гаркнул Нори, и я, отстранившись, зажал уши.

Удачный подрыв двери – это когда та вваливается в то помещение, куда ты собирался попасть. Ну, чтобы своих не задавило. Приглушенно грянуло, я почувствовал, как мне в нос ударилась пыль – захотелось чихнуть. А потом еще один удар.

Дверь послушно упала вперед, в помещение, полное ярчайшего света.

Когда я отпустил уши, то услышал, как Макс, заглядывая в проход, ругается на нортском. Что-то его очень удивило. Гвардейцы были куда более сдержанны, но тоже, раскрыв рты, смотрели на открывшийся, поистине дворцовый, зал.

Я, протиснувшись, тоже уставился на это. И, поверьте мне, там было на что посмотреть.

Не горело ни одной лампы, конечно же, не было окон, но в зале было так светло, что резало глаза. Золото было отполировано до блеска, а над алтарем – огромным золотым столом, висело нечто. Это трудно писать. Представьте себе елочную игрушку, круглую, из прозрачного стекла, обхваченную тремя золотыми обручами. Внутри нее копошится что-то яркое и будто бы живое, такое же, как в той колбочке, которую использовал Макс, чтобы освободить меня от мины. Только масштабы другие. И это огромное хранилище висело у самого потолка. Его ничто не держало, оно просто висело. Волшебство.

Справа от входа начиналась тяжелая мраморная лестница – единственный, похоже, во всем храме, представитель неметалла. Ее не успели закончить, потому что где-то через два пролета лестница обрывалась, и после наверх тянулись бесконечные ступени из трухлявого дерева, иногда превращаясь в массивные леса, идущие по правой стене, а потом вновь плавно переходя в ступени на новый уровень. На самой высокой точке этой конструкции было нечто похожее деревянный помост, удобно выходивший прямо к рычагу. Рычаг…

Ручка из золота, инкрустированная драгоценными камнями, открывающая шар?

— Неужели?

— Да. За этим мы сюда и пришли. Благодарите Селестию, что мы нашли его.

— Что нашли? – спросил я.

— Яйцо нового Дракона, — пафосно ответил Энджер.

— Это… яйцо дракона?

— Нет, Эдди. Из этого яйца дракон никогда не родится. Потому что яйцо, в нашем случае, всего лишь метафора. Устоявшийся фразеологизм. Нет, братец, это не яйцо. Это огромное хранилище магии, или что-то типа того.

Магия.

— И… Что с ней делать?

— Выпустить ее и всего делов. И можно идти домой.

— Если у кого-то, конечно, есть дом.

— Энджер, не нарывайся. Гитара при мне.

— Боюсь. Очень. Поджилки трясутся.

— До рассвета полчаса, — оборвал их Фили – Неплохо было бы, если принцесса получила подарок до этого момента. Нори – ступайте наверх, мы подержим лестницу мало ли.

Мне сначала показалось, что невидимые окна зала просто затянуло облаками, но, увы – окон, как и солнца на небосводе, не было.

Система безопасности?

— Ребята… — как сквозь воду, донеслось до меня со спины. Голос Макса было настолько глухим, будто он говорил со мной через стену.

— Свет включай! Свет, дура! А то… — И слова утонули в пучине нарастающей темноты. Я будто остался один.

Ненадолго.

Потом перед моим взором словно рассосалось чернильное пятно, и из внешнего света вышла Она.

Я давно не видел Ее.

Она – это личное.

— Как ты посмел! – как раньше, плаксивым голоском начала она. В таких случаях я обычно закатывал глаза, опуская голову набок, и ждал, когда это закончится. Но на этот раз разговор подстерег меня неожиданно.

— Да ты знаешь, каково это!

Я молчал.

— Да он… да ты! Кто ты вообще такой!

Она отвернулась от меня.

— Как все-таки хорошо, что ты ушел.

А вот это был удар ниже пояса.

— Это все ради вас, глупая ты девчонка!

— Ради нас? Да что ты хотя бы раз делал ради нас?

Дальше знать вам совершенно не обязательно. То есть, последующий диалог совсем никак не связан с повествованием. Я зеленел от злости и зависти, громко скрежетал зубами, еле сдерживая подступившие слезы. Она пробирала меня, била в самые больные места, вспоминала всех, кого я ненавидел. Напоминала мне о том, что я так давно старался забыть. К концу разговора во тьме, я серьезно намеревался ударить Ее копытом, свалить с ног, ударить еще раз. И еще. И пока вся та ярость, порожденная это глупышкой, не выйдет. А потом я себя бы, наверное, никогда бы не простил. Поделом.

— Ты разрушил мой мир, Эдвард! Ты сделал все, чтобы я никогда не видела счастья! И теперь, когда ты разрушил мой дом, ты пришел разрушить чужой. Ты создан для того, чтобы рушить все, что созидали!

Это многое объясняло. Я бы мог, наверное, догадаться, что Она далеко. Она не здесь. Я попытался точно сформулировать, где нахожусь, но это оказалось задачей не по моей голове. Кажется, там была елочная игрушка. Я был на рождественском маскараде? Там было так много блестящего, как на бальных платьях. И украшение – о, золото, благородный металл. Верный ход, я почти представил себе, как нахожусь внутри огромной золотой подвески и смотрю на висящую в воздухе жемчужину. К жемчужине вел хрустальный держатель. Потом он стал меняться, и, вдруг, стал деревянной шаткой лестницей…

— Это не ты. Как я рад этому.

— Что ты несешь!

— Умолкни. И выпусти меня отсюда.

Она замолчала, будто бы в недоумении:

— Ты совсем свихнулся Эдвард. Я не верю, что когда-то могла любить тебя.

— Не ври мне, тень.

Она впервые взглянула мне в глаза. И я, окончательно уверившись, добил наваждение:

— У тебя красивые зеленые глаза.

Она (или же Оно?) потупила взгляд.

— Как в том стихотворении, что я читал несколько лет назад. Твои зеленые глаза полны огня… Мне было очень стыдно, когда я забыл, что у тебя глаза далеко не зеленые. С этого дня я помню их настоящий цвет.

Она взглянула на меня опять, в буйной зелени радужки закипал неведомый огонь.

— Выпусти меня.

Она, признавая поражение, стала сначала прозрачной, а потом и вовсе невидимой. Так и тьма вокруг, вдруг зарябила яркими красками, а я увидел свет.

Оказалось, что я лежу на спине, раскинув ноги во все стороны, что со мной не бывает даже во сне. Круп болел, похоже, я грохнулся на него всей массой.

Когда зрение сфокусировалось, я уронил голову направо.

В сознании находился только Энджер. Он возился над Нори, шептал что-то, вслушивался в сердцебиение Гвардейца. Потом он увидел меня.

— Что… за… черт, — пыхтя, вопросил он, поднимая меня. Я только покачал головой.

— Ладно, капитан. Помоги мне привести в чувство этих. Ох, это было что-то нереальное…

Кто где стоял, там и остался, только в лежачем состоянии. Нори так и слег на полпути к лестнице.

Кроме Макса. Путь, проделанный им, ярко обозначался каплями кумачовой крови, и заканчивался  у самой стены, где мой друг полулежал, прислонившись к стене. Изо рта его, и правда, сочился слабый красный ручеек.

— На лицо упал твой дружок. Ты гляди-ка, уползти хотел, а? Думал, не достанет.

То есть, сознание он потерял не сразу.

Я ринулся к Максу. Первым делом, я проверил, стучит ли сердце. Да, ответ положительный. Стучит и еще как. Когда-то, Макс говорил, что врачи нашли у него какую-то странную и сложную в произношении болезнь. Я не помнил название, но там было как-то связано со слишком высоким темпом сокращения сердца. Жуть.

Но пока сердце стучало. Я попытался открыть Максу рот, чтобы посмотреть, что с зубами. Весь удар, похоже, пришелся на них. Но ощупать зубы копытом возможным не представлялось, а полуоткрытый рот Макса представлял собой нелицеприятное зрелище. Изо рта его явственно пахло железом.

— Эй, дышит?

— Дышит. Только не реагирует ни на что.

Тем временем, очнулся еще кто. Энджер бросился к нему, тоже помог встать.

— Ох, господа, да здесь целое лежбище. Меня давно не было.

— Кто знает. Мы могли пролежать часы.

— Или даже годы, — вклинился в разговор я.

Следующим пришел в сознание Нори. Тот, что был раньше, оказался медиком, ну, или просто знал основы, и сразу осмотрел его. Когда осмотр закончился, я попросил глянуть и на Макса.

Кажется, это был Дори. Он магически приоткрыл веки Макса, вгляделся в его зрачки. Потом осмотрел зубы, а потом послушал сердце.

— Как-то странно стучит.

— Да, он говорил, что так быстро из-за того, что он болеет.

— Быстро?

Дори пригласил меня к пациенту, и я опять вслушался в то, как стучит моторчик моего друга. Странное дело, но сейчас оно как будто бы замирало перед каждым новым ударом.

— Раньше было иначе?

Я живо закивал и попытался копытом отстучать по полу примерную темп. Дори покачал головой.

— Не знаю, может, физиология Макса несколько иная. Но для пони это однозначно ненормально.

Все мы уже были на ногах, А Макс так и лежал. Дори вытер ему лицо от крови, влил в глотку какое-то зелье. И теперь он, говоря сам с собой, он решал, что делать дальше.

Наконец, он достал из сумки маленький стеклянный шприц и вколол что-то Максу в руку. И почти незамедлительно, Макс открыл глаза.

Он уставился в одну точку, как слепец, часто задышал, и протянул вперед левую руку.

— Не надо, — он прошептал – Пожалуйста.

Мы не поняли, к кому он обращается. Тогда Дори попытался толкнуть Макса. Реакция была почти молниеносна, капитан схватил медика за ногу, крепко сжал, и, не перемещая взгляда, опять зашептал:

— Не уходи. Пожалуйста. Не надо… — голос его дрожал, подобно осеннему листу

Прошло немного времени, в полном молчании, и Макс опять, будто разговаривая с невидимым собеседником, замотал головой:

— Не говори так. Это неправда.

Энджер сзади опять приказал Нори отправляться наверх. Дори успешно освободился.

— Сердцебиение падает. Организму не хватает воздуха. Я не знаю, можно ли его поддерживать искусственно, и как отреагирует его разум на это все. Укол должен привести его в чувство, но, будто бы, просто приблизило к реальности, что ли?

Капитан уронил руки на пол, все чаще и громче вдыхая, выдавливая из себя каждое слово:

— Прошу. Не говори так. Это все ложь. Тебе не идет врать.

Кажется, я впервые видел, как у Макса из глаз идут рекой слезы. На лице появилась гримаса невыносимого страдания.

— Ты… Что с тобой случилось?

Капитан, понурив голову, уперся взглядом в свои ноги. Дыхание его стало выравниваться.

Медик вновь осмотрел его, уже в который раз. Неуверенно заявил:

— Чтобы это ни было, кажется, оно прошло. Или отступило. Эдвард, находитесь рядом с ним, на всякий случай.

Макс продолжал овощем сидеть на полу. Из открытого рта стекала  тонким ручейком красноватая слюна. Наверное, впервые, я испытал к Максу какое-то животное отвращение. Но я все-таки согласился с Дори – мало ли что могло произойти.

— Макс, — я осторожно лягнул его в плечо. Ноль реакции.

Наверху жахнуло, да так, что я оглох на ухо.

*

Удар был чудовищен – гвардеец отлетел до алтаря, проехался носом по полированному полу, и только тогда остановился. Все мы, исключая Макса, у которого были, похоже, свои дела, уставились на существо.

Мы все разом поняли, для кого предназначались те постаменты в прошлой комнате. Только постамента было два.

Второй волк с гулким лязгом появился под лестницей, будто из воздуха. Вытянув шею, он уставился на нас.

Энджер ударил по первой статуе каким-то заклятием. Красный луч врезался в золотое тело, но, отраженный, ушел куда-то вверх.

— Не берет, — констатировал факт Кили.

Золотые волки, рыкнув, двинулись на нас, а мы, само собой, побежали. Сейчас мне кажется, что повели мы себя глупо, как стадо неразумных тушканчиков. Особенно отличился я, просто оставив бесчувственного друга. Хороший из меня вояка, ничего не скажешь. Сейчас я часто размышляю над тем, что случилось, если бы я поступил иначе. Макс мне говорил, что «история не терпит сослагательного наклонения». Но вдруг…

 Мы бежали, а они сжимали нас, загоняя, как на охоте. Еще раз или два Гвардейцы били их, но прием не сработал вновь.

Когда мы попытались резко повернуть, сняв волков с хвоста, левый, удачно ворвавшись в наш, с позволения сказать, строй, раздробил и без того хилую связь. Я и хромающий Нори оказались отрезаны от трех своих защитников.

Золотое существо, повернувшись к нам, заскользило по полу, делая на нем глубокие морщины от когтей. Нори попытался ударить заклятием, но из рога посыпались неясные красные искорки. Больше было похоже на дешевую бенгальскую свечу, чем на смертоносное заклятие.

Волк пошел на нас, Нори упал на круп, ойкнув. Гвардеец, черт бери.  Я мысленно попрощался с миром.

Со спины на статую налетел Энджер, ударил рогом по ногам. Морда отвернулась от нас.

— Беги!

Я сначала даже не понял, к кому обращается хромой гвардеец.

— Что?

— Беги, кому говорят! Не оглядывайся! – Нори еще раз зажмурился, вокруг рога забродил горячий воздух.

Ну, я и побежал. И, как сказали, даже не оглянулся. Просто устремился к залу со статуями. Мимо меня пронеслась красная стрела и врезалась в стену. Сзади топало, но мне было страшно оглянуться. Будто незнание могло спасти меня.

Препятствием для меня стал неожиданно, прямо на пустом месте, появившийся Энджер:

— Влево!

Невидимая сила поддала мне вбок, и я, не чувствуя копытами земли, отлетел в заданном направлении. Энджер ударил чем-то новеньким, и волк, преследующий меня, подняв лапы, сдвинулся на много копыт назад, как прессом вдавило.

Энджер вновь исчез, я продолжал бег. Вынесенная дверь была уже вот, можно дотянуться. Сзади закричали, сверкнуло и зарябило в глазах. Наконец, вбежав в дверной проем, я нырнул влево, за одну из статуй. Прижавшись к постаменту спиной, я уставился на стену. Все ноги отбивали чечетку. Я очень надеялся, что меня не слышно. Паника охватила нутро, я забыл обо всем и на полном серьезе попытался врыться в постамент, будто он был землей. Не вышло.

За дверью разрывались какие-то магические снаряды. Мигало, как в небе над дворцом во время приема. Синий пресс, красный смертоносный луч. Неизвестная мне фиолетовая субстанция, похоже, тоже пошла в ход. Гвардейцы перекрикивались, но я не вычленял из гула слов. Слышно было и другое – как скребут по золотому полу здоровенные когти.

Не могу точно сказать, прошел ли час или минута. Но самое страшное началось для меня,  как сейчас помню, когда все стихло.

«Неужели они их победили» — я до последнего тешил себя мыслью, что Гвардейцы избавились от золотых тварей. Моя трусость будто вышла на новый уровень, ранее невиданный. Мне просто показалось, что все позади. И даже когда мы с волком уставились друг на друга, а он, замечу, стоял на потолке, цепляясь когтями, я все еще надеялся на что-то хорошее.

Рывок, мои внутренности прилипли ко дну, невыносимый смрад звериной пасти. Статуя сползла на пол, схватила меня зубами за загривок. Боль, притупленная страхом. И понесла меня, как вшивого котенка, обратно в зал.

*

Поле боя было испещрено когтями, у входа валялась разорванная на лоскуты седельная сумка. Тяжелая нога оборотня наступила на что-то и до моих ушей, сквозь звон, донесся плач струн. Гитара пала смертью храбрых.

«Меня сейчас стошнит».

«Нет, сначала я в обморок грохнусь».

Второе к истине ближе, потому что несли меня к алтарю, где уже с удобством разместились Гвардейцы. Волк рядом с ними смотрел вверх, не мигая.

Макс, ну что за… Кроме тошноты и дурмана, меня наполнили просто невыносимым стыдом. Какой же я все-таки трус. Невыносимый трус. Я пообещал себе: если мы выберемся, я искуплю. Я больше никогда не оставлю Макса, когда он будет во мне нуждаться, даже если мне придется умереть рядом с ним. Так поступают друзья.

Меня бросили на жертвенный стол, как и остальных. Я больно приложился о чье-то копыто.

— Эдвард, вы целы? – спросил голос. Я часто затряс головой.

— Это хорошо.

Волк, несший меня, развернулся, в три прыжка добрался до лестницы, и тихо, словно кошка, что вовсе не сочеталось с его габаритами, начал подъем к Яйцу. У которого, как ты, читатель, догадался, уже стоял Макс.

Ну как стоял – считай, висел. Схватившись за рычаг обоими руками, Макс, все такой же грязный, но с уже вполне осмысленным выражением лица, переводил взгляд с одного противника на другого.

Или, может, не противника. Правильно ли называть противником существо, которому ты даже больно сделать не можешь. Это достаточно хитрый вопрос, я потом рассуждал о нем долго. И пришел к выходу, что да – правильно. Потому что нет врага, которого нельзя победить. Вот так вот.

Под телом золотого зверя деревянные леса вновь жалобно заскрипели. Макс слегка потянул на себя спусковой механизм Яйца. Оно остановилось на почтительно расстоянии.

То, что стояло рядом с нами, заговорило. На моем языке.

Оно покивало острой головой:

— Ты чужой.

Макс вымученно улыбнулся и тряхнул головой.

— Ты пришел в чужой дом. Ты принес с собой огонь. Духи терпели тебя, пока ты не посягал на это место. Уходи.

— Отступать некуда.

— Ты нас всех погубишь. Не позволяй родиться Дракону! Будет голод. И смерть придет за ним. Наступит Ночь мира. Тьма поглотит все.

— Макс, открывайте! – золотой хвост, извиваясь, замкнулся на горле Нори, вырвав из него хрип.

Макс одной рукой потянулся вниз, к ремню.

— Знаешь что, тварь… Ответь, каково это, стать живой после тысяч лет смерти, а?

— Это блаженство.

— Ну, еще бы. Зубы, правда, почистить все же стоило.

Золотые звери на колкость не ответили.

— Скучные вы, гадины. Скучные и подлые, тьфу так жить.

Макс еще немного притянул рычаг.

— Тьма и голод. Ночь наступит. Ты погубишь нас всех.

— Молчать, шавка! Во-первых, что мне твой голод. Во-первых, Ночь не причина сна, а только повод. А во-вторых, — Макс весь напрягся – я все равно во всю вашу эту чушь не верю.

Он рванул рычаг на себя с такой силой, что сам отшатнулся, еле удержав равновесие. Второй рукой, сняв с пояса что-то, он врезал волку близ него по морде, а когда тот раскрыл свою зловонную пасть, загнал ему в глотку этот самый предмет и наподдал кулаком снизу. Залу наполнил рев.

Статуя встала на дыбы, ударила тяжелым хвостом по дереву, и то, не выдержав, дало трещину. Потом вторую, третью. Помост осел, нижние подпорки стали по очереди лопаться.

И Макс, и зверюга, просто полетели вниз, вместе с тоннами дерева.

Меня прижала ледяная лапа второго стража. Он раскрыл пасть, полную больших белых зубов, намереваясь откусить мне голову, но Энджер отогнал ее прессом. Она съехала со стола, отчаянно цепляясь за меня. Шрамы от ее когтей теперь вечно при мне, напоминая об этом сумбурном моменте моей жизни.

Древесная пыль была повсюду, глаза слезились. Гвардейцы ударили вместе. Четыре луча: два красных, два синих. Слаженная работа – смертоносные лучи ударили в тело противника, а прессы построили вокруг него непроницаемый куб. Рикошет от золотого бока – удар о голубую стену, опять удар о золотую оболочку. Существо, разинув рот, пыталось выбраться из клетки, стуча по ней хвостом и передними лапами до тех пор, пока один из красных зарядом не вошел ей прямо в пасть.

Умер ли зверь сразу или же еще боролся – я вам не скажу. Конца я и сам не видел. Я смотрел вверх – прямо над нами парило Яйцо, а через хитрый механизм, открытый Максом, вытекала магическая субстанция. Вязкая, как кисель, меняющая цвет без каких-либо причин. Она выходила из сферы, закручивалась причудливыми спиралями и исчезала, будто таяла в воздухе. Дракон родился.

*

Слава Селестии, Макса вы извлекли из-под завалов обожженного, немного поломанного, но живого.

— Стой, ай-яй-яй-яй!  — завыл он, когда мы с Нори вытаскивали его из-под трухлявой балки. – Нога, черт! – он опять начал ругаться на нортском, да так виртуозно, что будь у стен уши – они бы покраснели.

— Нога сломана, — констатировал медик, осматривающий капитана. – Это мы поправим. Чтобы вам не говорили в ваших госпиталях, сэр, а кость сращивать – дело простое. Я вам за полчаса все сделаю, но ушиб, боюсь, не сниму – недельку поболит. А домой вам добираться долго придется. Эдвард, вы же позволите своему другу на себя опереться.

Я кивнул. Это – малая толика того, что я мог сделать для Макса после того, как оставил его одного, даже хуже – забыл о нем, спасая свою дешевую шкуру.

А вот волчара,  стоявший с Максом на помосте, оказался уже неживым. И его изуродованной пасти я с некоторым трудом вытащил помятую банку с зеркалом. Все, что осталось от моего органического фонаря.

— Я как увидел ее пасть, ребята, честно скажу – испугался, — увещевал Макс, лежа на жертвенном столе. Нори уже напоил его болеутоляющим и теперь колдовал над распухшей ногой – А потом смекнул, что если оболочка у них из металла, то внутренности, если они есть, вряд ли такие же. Ну и загнал этой штуке в рот фонарь. Она его зубами прогрызла, ну, карбидка плохо с живыми тканями взаимодействует.

На руке Макса теперь отчетливо было видно несколько маленьких багровых пятен – следы «слез».

Энджер смотрел вверх и улыбался.

— Мы поспели к рассвету, господа. Принцесса получила наш подарок. Докси, если у вас осталась драконья таблетка, будьте добры, отправьте весточку в Кедр. Наша конспиративная группа отправит к вам разъезд Экспедиционного корпуса. Вас заберут.

— Это здорово. И что же теперь, Энджер? Объект закроют? – спросил Макс.

— Переквалифицируют. Но в одном вы правы – услуги Объекта принцессе более не нужны. Я… — Гвардеец замялся – Мы расскажем выше стоящему командованию о вашем подвиге. Думаю, это решит ваши проблемы.

— Это было бы здорово, — Макс протянул Гвардейцу кулак. Он стукнул по нему копытом.

— Я узнал вас, Энджер, если честно. У вас на морде эти штуки…

— От соли.

— Ага.

— Ивам тоже спасибо, Эдвард, — обратился он ко мне – Вы нам помогли. Но, увы, мы обязаны удалить у вас воспоминания об этом дне.

— Я никому не расскажу.

— А я верю. Но поймите, тайны Эквестрии остаются в Эквестрии. Личные симпатии тут не при чем. Это закон. Деми, дайте нашему другу зелья забытья.

Деми, ну, или Нори, чуть покопавшись в своей сумке, подал мне пузырек, который я, с соглашения Макса, опустошил.

Вкус был, и правда, не очень. Тухлые яйца в вареве точно были.

— У вас есть два часа, после этого эликсир подействует. Рад был познакомиться.

С этими словами, Гвардейцы развернулись и отправились к выходу. Стуча копытами по золоту, они молча вышли из залы с Яйцом. Я услышал хлопок – скорее всего, их нет уже и в радиусе тысяч копыт.

Макс попытался сесть.

— Ой, — он неуклюже приподнялся и выудил из заднего кармана брюк стеклянный осколок. За ним второй. И третий. Последним на золотой алтарь израненные занозами пальцы опустили бронзового паучка.

— Пусть останется здесь. Кесарю кесарево. Жаль, эта штука уже давно при мне. Могла бы пригодиться.

— Ничто не вечно, Макс.

— Это ты правильно подметил.

И мы, не сговариваясь, уставились на опустошенный сосуд, все также висящий высоко над нами. Я давно не чувствовал такого духовного равновесия, как тогда. И думаю, никогда больше не почувствую.

*

Через полчаса Макс тоже изъявил желание покинуть это место.

Я позволим ему упереться в свою спину, и мы медленно начали движение.

Мы прошли зал со статуями. Ни одна из них на нас, как я ожидал, не кинулась.

Узкий тоннель. Макс рукой проводит по древней вязи и глупо улыбается.

Как только мы вошли, закончило действие заклятие Гвардии. Каменная крошка, собираясь в кластеры, заделала проход. Как и не было. Я даже цокнул копытом по камню. Так, на всякий случая, проверяя конструкцию.

  И мы устремились к Тоннелю. Солнце уже проснулось, но не поднималось настолько, чтобы осветить ущелье – мы ограничивались вновь красноватым небом. Макс смотрел на небо и почему-то опять улыбался. Есть у него такая улыбка, которую иначе как дурацкой не назовешь. Лицо не обременено интеллектом, глаза светятся счастьем, и рот как у жабы растянулся.

Пройдет еще много времени, перед тем моментом, как я пойму это странное существо.

В общем, мы шли.

Всю дорогу я пытался заметить у себя в мыслях признаки зачаточной амнезии, вызванной эликсиром со вкусом тухлых яиц,  но их так и не было.

— Макс, сколько времени прошло?

— Часа два-три.

— Тогда плохое у этих ребят зелье! Я все еще помню.

— Хорошее у них зелье. Самое лучшее из самых лучших.

— Тогда в чем же дело? – в недоумении спросил я.

— Нори – классный парень…

Ах, вот как.

— И что тогда я выпил?

— Скажем так, в ближайший месяц о блохах можешь даже не мечтать, – Макс засмеялся. Я засмеялся тоже.

Так мы и шли. Медленно. Потом мы вышли на дорогу. А потом нас встретил разъезд Корпуса и сопроводил в Кедр. Майор Гено рвал и метал.

Макс долго еще ходил странный, после того дня. Он то был какой-то вялый, вновь начал писать какие-то письма, которые потом сжигал. То исчезал на дни, а потом возвращался счастливый.

И в один прекрасный день он тоже повидался с Вдовой. Я сам не видел, но мне рассказывал пони из городской стражи, что Макс повел себе крайне нетипично в ту ночь.

Сначала стражник подумал, что Фонарный Столб и Вдова плетут какой-то заговор у Вдовьего бастиона. Но потом, когда подошел поближе, увидел Макса. Он сидел на лестнице, свесив ноги, рядом с ним примостилась легенда крепости Кедр. Макс показывал ей в небо пальцем, что-то вдохновлено рассказывал. И лицо Вдовы было неописуемым – впервые в городской мифологии появилась история о улыбающейся призрачной кобылке.

Когда мы в казарме спросили Макса, как же для него выглядела Вдова, он, засмеявшись, сказал:

— О, знаете, у нее были глубочайшие глаза. Глаза цвета васильков. Я плохо разбираюсь в цветах, но да – определенно васильки.

И сейчас, смотря на адрес, написанный на папке с его дневником, я знаю, кто явился к моему другу в том болезненном наваждении в зале Храма, и, заодно, у маяка, освещающего судам вход в бухту крепости Кедр.