Квинтэссенция свободы

Тишина

В памяти снова возгорались пламенные речи ее ночного посетителя.

«Как тебя зовут?»

«Ты все узнаешь сама, тебе нужно лишь проявить волю. И главное, помни: самое важное порой скрыто от глаз»

Скрыто от глаз... Но почему же она ничего не видит? Погодите. Дэш поняла. Она хохотнула, когда осознала в чем дело. Ну конечно! Как она раньше не могла догадаться?

Она положила тетрадь под матрас, и вновь отпросилась в уборную. По пути она молилась, чтобы кто-нибудь отвлек сопровождающую ее медсестру. И ее мольбы были услышаны. Старый дед попросил ее безмолвную стражницу отвести его к своему знакомому. В то время, как старик пытался вспомнить имя товарища, Дэш снова заскочила в кладовку. Тихонько закрыв дверь, она стала рыться по полкам, заваленными хламом, электроникой и разными инструментами.

— Ну где же ты, где... — процедила сквозь зубы Дэш, перебирая вещицы на полках, — Давай, давай... Ты должна быть здесь.

Еще с полминуты сущего хаоса, как вдруг...

— Ага! Наконец—то!

Дэш вытащила из коробки небольшую цилиндрическую ультрафиолетовую лампу. Такие использовались в больнице для дезинфекции.

Она тихонько выглянула из кладовки. Никого в коридоре не было. Она быстро юркнула обратно в свою палату. Спрятав лампу под одеяло, она легла в кровать. И стала ждать.

Через несколько минут дверь открылась и в комнату заглянула медсестра.

— А Дэш, ты здесь. Ты не хотела разве...

— Я уже все, спасибо, — ответила пегас с улыбкой.

— Следующий раз не убегай, ладно? А то мы все волнуемся.

Дверь закрылась. Дэш осталась одна. Подождав абсолютной тишины, она вытащила свои пожитки на свет. Открыв тетрадь на первой странице, она включила лампу. Вдруг осознав, что в темноте будет удобнее, она забралась под одеяло. Внезапно ее пробрала дрожь, ей вспомнился ее припадок, который был позавчера, который начался под этим одеялом. Поежившись, она высунула голову, глубоко вздохнула и нырнула во тьму.

Загорелся яркий фиолетовый свет. Открыв тетрадку, Дэш направила на него лучи хитроумной лампы. На старой бумаге тетради начали проявляться буквы...

Вглядываясь что есть сил, Дэш прочла:

Дневник Франца Дугласа.

Вот оно. Его имя. Франц. Оно не было свойственно Понивилю. Этот пони был приезжим. В любом случае это было интересно. Устроившись поудобнее (насколько это было возможно), Дэш начала читать.

Посвящено Мэриал. Я никому не дам читать мой дневник, пока я жив. Значит, к этому моменту я уже буду мертв. Тот, кто читает это, наверное, сможет вынести множество уроков жизни из моего опыта. Я не знаю, что меня ждет. Но я надеюсь, что найду свою цель в жизни.

Я купил эту тетрадку у старого путешественника, что остановился в нашем городе. Он рассказал мне множество интересных историй из своей жизни. Я сообщил ему, что эта тетрадка станет моим дневником. Он пожелал мне записать туда гораздо больше интересного.. Этот бродяга мне понравился. Забыл его имя. Возможно, я тоже стану когда-нибудь путешественником.

Это моя первая запись. Сейчас март 993 года. Только что сошел снег, города преобразились, и я снова могу гулять, набираясь вдохновения. Ненавижу снег и лед.

Сегодня я поеду к своей тетушке Уолсон, на ферму. Она начинает сажать овощи — грех ей не помочь. Плюс, я смогу поработать над книгой, уединившись на природе. Это будет отличный опыт для меня.

Это была ужасная неделя! Я горбатился с утра до ночи. Не было ни секунды на отдых! Я раб своих желаний. Какой черт привел меня на эту ферму? Я ненавижу свою тетю! Эти неотесанные деревенщины меня заеб... Меня никто не понимает...

Вчера я спал на клопах. Утром был весь покусанный. Проснувшись, я твердо решил съехать отсюда, под вежливым предлогом множественных дел... А какие у меня могут быть дела? Я ведь даже не работаю.

Мама прислала письмо. В нем она сообщила, что продала квартиру и переезжает в какой-то провинциальный городок... У нее кончились деньги. В ответном письме я сообщил, что пришлю ей нужную сумму. Нужно срочно найти работу. Мой бюджет затягивается, как петля на моей шее. Нельзя быть обузой, я должен помогать ближним! Завтра же начну искать вакансии. Напишу, когда добьюсь каких-либо успехов.

Прошло уже... около двух месяцев. Я работаю в кафе на кухне. Какое-то время я мыл полы, но потом меня повысили и позволили мыть посуду. Сегодня вернулся поздно ночью, усталый и разбитый. Пишу под одеялом, проваливаясь в сон. Мда, я ожидал, что эта запись будет несколько иной.

Попеременно пишу какие-то зарисовки. На окончание романа времени и фантазии не хватает. Муза в последнее время редко меня посещает.

Вчера дописал еще один рассказ, и назвал его «Во плоти». Короткая история о диктаторе, захватившем власть на острове и свергнутого собственным народом. (Неразборчиво) Попытался понять психологию угнетаемого народа... Многого придумывать не пришлось. Получилось довольно мило, думаю отослать мою писанину куда-нибудь. Матери деньги отправил, чуть меньше, но сколько смог. Она поблагодарила меня и спросила, все ли у меня в порядке. Мне было неприятно отвечать ей, что у меня все отлично, что дела идут в гору. Для нее я работаю в издательстве. С тенью укора я отправил ей письмо.

Вчера заходил Чарли, выпили с ним доброго сидра. Он рассказал мне про жизнь в Кантерлоте. Я завидую ему...

Какого это, просыпаться и видеть в окне замок Селестии? Какой же он счастливый пони! Он сказал, что показывал тамошним критикам мои работы... Они нашли во мне некий потенциал! Мне нужно написать еще пару рассказов, и если они будут так же высоко оценены, то я поеду туда на собеседование!

Декабрь 993 года. Я написал лишь один рассказ. Сроки поджимают, ведь я должен закончить к концу года. А идеи все никак не приходят...

Сегодня видел одну очень милую кобылицу в кафе... У нее была зеленая ухоженная шерсть, шелковая фиолетовая грива, очень красиво зачесанная набок. На ее крупе была интересная кьютимарка — компас! Удивительно, что я запомнил такие детали... Она сидела за столиком, ковыряла в салате, и явно была одинока... А я даже не осмелился спросить ее имени. Какой же я все-таки застенчивый! А может, она — цель моей жизни... Кто может знать? Судьба бывает так непредсказуема. И да, я теперь официант!

Узнал, что ее зовут Мэриал. Она остановилась в нашем городе, в отеле (неразборчиво). Да ведь это на соседней улице! И да, она стала заходить к нам каждое утро. Я спокойно и неизменно приношу ей кружку кофе и маффин. Она даже не глядит на меня. Я же, небрежно бросая на нее взгляд, впитываю каждую клеточку ее тела, каждую черту, каждое движение. Ее глаза... Ее роскошные желтые глаза... Я никогда ничего подобного не видел, меня пробирает трепет, когда я ее вспоминаю. Да, дневник. Похоже, что я влюбился.

Мы начали с ней общаться. Она, кажется, воспринимает меня как знакомого, которого лишь изредка видит. Она рассказала мне, что приехала в Хуфингтон затем, чтобы поступить на учебу и попасть в общежитие. Ее отец сильно хочет, чтобы ее ребенок стала психологом. В данный момент она готовится к экзаменам и прожигает деньги отца. Она успела побывать почти на всех вечеринках этого города. Это, по ее мнению, позволяет почувствовать свободу.

Пока она говорила, я наслаждался каждой секундой, проведенной с ней. Ее речь завораживает, я начинаю представлять нас вместе. Черт, она же начинающий психолог, может ли она определить, что я в нее втрескался? Но, теперь, по-видимому, отступать уже некуда. Начальство закрывало глаза на то, что я подсаживаюсь к клиенту за столик и болтаю с ним. Я хороший работник.

Сегодня она позволила проводить себя домой. Мы говорили за жизнь, она рассказывала о своем детстве, родных, как она выросла в небольшом городке недалеко от Кантерлота, в семье часовщика. Мать ее работает учителем в Мэйнхэттене, брат пошел по стопам отца и делает немалые успехи. Пару лет назад у него появилась кьютимарка — песочные часы. Семья была несказанно рада.

Я спросил ее: а что означает твоя кьютимарка? Вряд ли она связана с психологией. Мэриал ответила, что компас — символ путешественницы и рассказала замечательную историю о том, как у ее отца украли золотые часы. Она убежала из дома и всю ночь бродила по лесу в поисках часов. И каким-то образом нашла их! В пещере у дракона! Видимо, вору не повезло, и он попал на глаза загребущей рептилии. Мэриал тихонько зашла и забрала часы, и умудрилась за 10 минут вернуться домой. Когда перепуганные родители увидели перепачканную, счастливую дочь с золотыми часами, то не могли скрыть свою радость. А на крупе у кобылки высветился яркий символ — компас! В эту историю сложно поверить, но я так и сделал. Надеюсь, я смогу как-нибудь использовать эту историю для написания своей собственной...

Медсестра, подоспевшая в палату с ужином, была выставлена вон.

Я слишком много времени провожу с ней! На работе мне грозят понижением, рассказ так и не готов! Что мне делать? Вдохновение, где ты? Уже конец года!

Она чмокнула меня в щеку! Это было незабываемо, как бы жалко это не звучало. Тепло и трепет пронеслись по моему телу. Когда она зашла в отель, я стоял еще несколько минут в радостном ступоре. Влюбленный идиот.

А я таки дописал рассказ. Само пришло, все получилось спонтанно, я не следил за словами. Сейчас сижу перечитываю — пока вроде нравится. Тему любви я уже очень давно не поднимал. Где та глубокая психологичность, к которой я стремлюсь?

Надеюсь, это не будет считаться уходом от моих канонов. Хотя есть ли они у меня вообще? Письмо в редакцию отправлено.

Беспрестанно продолжаю восхищаться ею! Она неописуемо прекрасна. Господи, зачем судьба меня свела с ней? Я же теперь умалишенный!

На работе меня заставали в ступоре, не способным отвечать на вопросы. Я все чаще уходил в мир грез... Знаете, каково это: реальность расплывается, тяжесть наваливается на веки, ворох шумов и голосов сливается в протяжный вой...

И ничего. Ничего не видишь и не слышишь. Она перед твоим взором. Смотрит и улыбается. А ты тоже не сводишь глаз и скашиваешь рот в зачарованной улыбке... Подходишь к ней, чтоб обнять, пригреть — и тут же получаешь подзатыльник от менеджера, который за тобой наблюдал вот уже минут 10... Короче, у меня проблемы на работе. Скорее бы уже получить ответ из Кантерлота. И во имя Селестии, пусть им понравится мой рассказ!

Мэриал теперь редко заходит в кафе. Я шлю ей цветы. Я пытаюсь связаться с ней, договориться о встрече, но она меня... Не то, чтобы избегает... Не выказывает того интереса, что сверкал огоньками любопытства в ее глазах. В ее лучезарных глазах цвета золота. Я опять улетел.
(неразборчиво)
Она временно покинула меня. Не знаю, куда она делась. Я отправил ей письмо, приглашая вместе встретить новый год... Письмо было возвращено обратно.

Единственное, что было дописано прекрасной кобылицей, было:

«Ты мне очень дорог, но я не могу, прости»

Любой нормальный написал бы на моем месте, что его сердце разбито. Но я не такой. Мой дивный мозг не такой. Я все еще люблю ее. Я не знаю, как мне быть. Моя жизнь наполнилась смыслом с ней... Пойду, поищу ее.

Я стоял у отеля полчаса, борясь с назойливыми мыслями, а затем решился войти внутрь. Я искал ее очень долго. Когда заведующий заверил меня, что за дверью с заветным номером 67 никого нет, я не поверил и пошел проверять сам. Номер был пуст. Она съехала — но куда?

Сам не зная, зачем, я снял этот номер на одну ночь. Сейчас сижу в комнатке за рабочим столом и пишу. Тут сидела она и училась. Я оглянулся, а сзади от меня — кровать, в которой она спала. И я там буду спать. Я не знаю, как еще связать себя с ней. Мэриал — часть меня самого.

Начал исправлять свой роман, который я так долго писал. Я сменил главного героя, место действия, но оставил главный вопрос повествования — вопрос свободы. Она незыблема, но грань между ней и рабством так тонка. Мы же рабы своих страстей — не так ли?

Долго думал над именем своей героини... что-нибудь запоминающееся. Блин, даже не знаю. Ничего не подобрать. Я подумаю об этом завтра.

А дальше не читалось, не могло читаться. Дэш, как была, начала проваливаться в сон. Мягкое одеяло, теплота и трепет — все это манило, притягивало к себе. Хоть Дэш и была заинтригована этой историей, она не могла оставаться на плаву реальности. Сладко причмокнув губами, Дэш завернулась в одеяло и стала засыпать.

На нее смотрела тьма. Густая, тягучая, она пялилась на нее своими бездонными глазами, пожирая ее тело. Тьма поглощала видения. Тьма утаскивала на дно. А на душе у Дэш было тепло и легко. Хотя была и какая-то тревога. Это, видимо, было из-за того, что Дэш сильно сопереживала Францу в его чувствах. Ей хотелось помочь ему — но было уже до смешного поздно. Она слишком впечатлительна... Ее стоило привязать к кровати...

Стоп, мозг! Что это еще такое? Хватит шутить надо мной! Черви, черви в голове... Дэш потрясла бренной головой, чтобы отогнать тревожные мысли и уткнулась покрепче в подушку. Ее окружала тишина. И только?

Мозг раскладывал перед пегасихой пазл событий, происходивших с ней, с ее соседом по несчастью, со всеми. Что могло все это значить? Кто же он такой, Франц Дуглас? Почему он знает о свободе больше, чем Дэш? Он же земной пони! Видимо, он был выше всего этого.

Дэш перевернулась на другой бок, не раскрывая глаз. Она только что читала отрывок из старого дневника. В 993 году ей было всего-то 7 лет. Что были за времена... Она была своенравной пегасихой, без башни. Без родителей. Это было время умозаключений и миропознания. Но Дэш изучала не столько окружающий ее мир, сколько себя саму. Также себя изучал и он...

Голова начала болеть от вороха мыслей. Дэш скривила лицо. Ей даже казалось, что источник ее боли находился прямо перед ней. Помявшись минуту, Дэш раскрыла глаза. Франц лежал на своей койке, скрестив ноги. Он лежал и читал какую-то книгу. Приглядевшись, Дэш поняла, что это его дневник. Посмотрев на свою полку, куда Дэш положила старую тетрадь, она ничего не обнаружила. Он взял ее, пока она пыталась заснуть.

Он бросил на нее небрежный взгляд.

— Ты быстро отгадала мою загадку. Слишком быстро.

Он захлопнул тетрадь и стал хмуро смотреть перед собой. Дэш поняла, что это шанс поговорить, поэтому она решила учесть свои старые ошибки и задавать вопросы по существу. Но мозг...

— Почему ты пришел сейчас? Я же пытаюсь отдохнуть...

— Разве ты хочешь спать? — Франц удивленно глянул на Дэш.

Дэш прислушалась к своим ощущениям и поняла, что сна ни в одном глазу. Осознав, что с ним нельзя спорить, Рэйнбоу села в кровати, свесив ноги и накрыв их одеялом. Удобно. Все располагает для разговора. Дуглас сидел в глубокой задумчивости.

— Знаешь, читая мои воспоминания, ты невольно оказываешься духовно связанной со мной. Я не просто так дал именно тебе увидеть меня.

Дэш с интересом глядела на него. Она просто запоминала. Думать, разговаривая с ним, было сложно. Дэш улыбнулась и как-то по-детски произнесла:

— А я мечтала узнать твое имя.

Подняв бровь, Франц смотрел на нее. А она была наивна и чиста, будто и не переживала недавних страданий. Она смотрела угольками своих рубинов в его бездонные, небесного цвета, глаза.

— Дэши, моя маленькая Дэши, — сказал Франц, вздохнув, — мое имя ничего тебе не скажет. Мое имя — это лишь порядковый номер, который мне дали родители при рождении. Да, оно может быть красивым. Но оно никогда не отразит внутреннего состояния пони. Поэтому я больше полагаюсь на прозвища. Их всегда дают по поводу. Вот, например, какое у тебя прозвище?

Дэш нахмурилась. «Рэйнбоу Крээээш....» — пронеслось в голове обидное выражение троих идиотов из Клаудсдэйля. Черт, да они так называли ее с раннего детства! И до сих пор называют! Как дети малые!

Заметив смятение на лице пегасихи, Дуглас сам ответил на свой вопрос:

— Да не суть важно. Но вот мое прозвище... Знаешь, как меня называли со школы?

Дэш отрицательно покачала головой.

— Меня называли Боец. И знаешь, это не потому что я любил лезть в драки. Я их всегда стороной обходил. Меня так называли, потому что я всегда сражался за Правду и Свободу. Да. Отстаивал права других, подставляясь сам, возражал на самые веские аргументы. Меня за это уважали. И я помню времена, когда бороться приходилось часто. Но затем... Затем в этом пропал смысл... Система стала поглощать больше и больше душ и противостоять ей стало мучительно сложно. Но я не сдался. Мой разум, — он указал себе в висок, — Всегда был абсорбирован от внешних воздействий, он всегда оставался холоден и расчетлив. Но иногда мой мозг таял. Например, когда я...

— Встретил ее, — закончила за ним Дэш. Дуглас улыбнулся и сел в кровати. Он все еще любил ее. Даже будучи мертвым. Но это была несчастная любовь...

— Мэри... Сколько лет прошло с последней нашей встречи? Где она теперь?

Он снова открыл свой дневник.... И понюхал его. Дэш удивленно посмотрела на Дугласа.

— Однажды я побрызгал дневник ее духами, — разъяснил он, сладостно улыбаясь, — надо же, кажется я еще чувствую ее запах...

Через минуту прекратив ритуал и захлопнув тетрадку, Франц спросил серьезно:

— Дэш. Ты любила когда-нибудь кого-нибудь по-настоящему?

Рэйнбоу задумалась. Она хотела сказать нет, но затем в ее сознании кое-что всплыло, и она заволновалась... Дуглас почувствовал это.

— Давай же. Расскажи мне.

Помявшись немного, пегасиха все-таки решилась рассказать.

— Ну, дело в том, что еще в школе, в моем классе, — начала она неуверенно, — все было так странно, я... В общем, там был один жеребец. Звали его Ронни. И я влюбилась в него...

Дэш покраснела, вспоминая эту историю.

— Ничего, рассказывай. Мы же одно целое, помнишь?

— Я.. Я втюрилась по уши. Я не сводила с него глаз, он был прекрасен. Пыталась обратить на себя внимание. Но.. но он не реагировал. А затем, на выпускном вечере нас выбрали королем и королевой бала. Я была вне себя от радости. А когда пришло время финального танца, он просто отказался танцевать со мной. Перед всей школой отказал и ушел. И все стали смеяться надо мной. А я выбежала на улицу и стала лететь, рыдая на пути. Взлетев на самую высокую точку, которую могла, я зависла на мгновение и затем понеслась вниз. Развив приличную скорость, я камнем летела к земле. В тот вечер Понивиль огласил мой второй «соник рэйнбум». Говорят, тем самым я выбила окна в школе. Но мне было все равно.

Франц слушал не отрываясь и был сосредоточен, но мрачен.

— Ты даже не представляешь, насколько я понимаю тебя. Даа, мы воистину с тобой похожи. Невероятно похожи. И я рад, что провел последние дни жизни в палате с тобой.

Молчание повисло на минуту в комнате, но Дэш внезапно подала голос:

— Ты был на луне, не так ли?

Он ухмыльнулся и глянул на нее блестящими глазами. Этот взгляд был ей знаком. Этот взгляд был присущ ей самой. Именно так она смотрела на других, кидая им вызов. Именно так она смотрела, обличая их. Это был проницательный, всепоглощающий взгляд.

— Но ведь и ты там была.

Дэш задумалась. Она закрыла глаза, пытаясь вспомнить, что же из себя представляет это место. Луна — место отчуждения, место уединения мятежных душ. Она бывала там. Что ее влекло туда? Уж точно не серая почва и глубокие кратеры. Это было нечто неуловимое, то, чего так не хватает в мире Эквестрии...

— ...Тишина, — прошептал Дуглас рядом с ней.

Дэш

открыла глаза. Франц сидел на ее кровати, рядом с ней самой. Дэш, не управляя собой, потянулась к нему — потрогать — но тот отпрянул и слез с кровати.

— Пойми, если ты дотронешься до меня, то я исчезну. Так что лучше визуально-вербальный контакт, окей?

Он сделал круг по палате и остановился напротив пегаски, в метре от нее. Посмотрев на нее серьезно, он сказал:

— У тебя есть одна необычайная способность. Твоя травма принесла тебе еще кое-что, помимо боли.

Дэш посмотрела на свои крылья, плотно привязанные к телу, и невольно поежилась, вспомнив свой приступ.

— Ты можешь проникать в книги. Не просто читать, представляя себе действия героев, их мысли и чувства, а самой ощущать все это. Ты можешь переселяться в их тела. Можешь наблюдать. Поэтому тебе гораздо легче понять суть, содержание произведения. Поэтому ты так впечатляема от книжек. Помнишь, ты сравнивала это с магией? Да, это своего рода магия. А ты — волшебница. Лишившись возможности летать, ты познала полет мысли. И это великий дар. Если бы кьютимарка давалась дважды в жизни, то книги стали бы твоей второй способностью.

Рэйнбоу, слушая все это, смотрела сначала на Франца, потом на гладко побеленную стену, затем на свою кьютимарку. И осознав все это, задала вопрос:

— Я — Дэринг Ду? Я — это ты? Мы одно целое?

— Это неоспоримый факт. Но я сам — это не я. Поэтому ты должна помочь мне. Ты должна стать мной на страницах моего дневника. Так я смогу постичь себя... И дать тебе уроки свободы.

— А они мне нужны?

Франц посмотрел на нее с ухмылкой и топнул копытом.

Комната содрогнулась. Беленые стены улетели в бесконечность. Пол провалился, вместо него взмыло что-то серое, потрескавшееся. Песок. Песок?

Дэш глянула наверх и увидела свою планету. Она казалась голубой на фоне феерического парада солнц. Жизнь переливалась на ней, блестела. Она смотрела на родную планету со стороны. Как это?

— Где мы, Дэши? — спросил Дуглас, отойдя на несколько шагов от удивленной пегасихи.

Ага. То есть так вот. Дэш все еще сидела на койке. Да, она сидела на койке на поверхности луны. Дуглас умудрился ее сюда затащить.

Дэш не удивлялась происходящему. В конце концов, это мог быть лишь сон. Она на это надеялась.

— Мы... На... луне? — спросила Дэш, медленно слезая на поверхность другой планеты. Да, это был песок, но не такой как в Эквестрии. Он был плотным и вязким, как глина. И пах порохом.

— Именно! Вот она!, — Франц пошел вперед, все отдаляясь от пегасихи, — Вот мы и снова на ней!

— Погоди...

Двое пони, бок о бок, шли по поверхности луны, попирая копытами однообразную смесь грунта.

— Это и есть твоя свобода? Вот оно? Это — то, к чему ты стремишься?

Дэш огляделась. Мда, необычное зрелище. Идеальная пустошь. Абсолютная изолированность от мира. Только ты и твои мысли. Какого это?

Дэш шла за ним, глядя на серые камни вокруг себя, на трещины в земле, и на удивительно красивые созвездия, окружавшие ее. Это было, безусловно, впечатляюще, но можно ли было этим пресытиться?

— Представь — это все у тебя в голове! Все, что мы видим — все создал твой мозг. Ты так и сидишь сейчас на койке в больнице, разглядывая свою кьютимарку. Но главная прелесть не в этом. Слушай.

Они остановились. Дэш задержала дыхание. Дуглас не проронил ни звука. Тяжелая, оглушающая тишина обрушилась на двух пони. Это.. это было неописуемо. Та же тишина была и в белой комнате, когда Дэш и Контуженный первый раз встретились. Когда он передал ей свою жизнь...

— Успокаивающе, не правда ли? Но... Представляешь, какого испытывать эту тишину на протяжении тысячи лет? Она проедает мозг... Обычный пони сойдет с ума уже через пару дней... Но не аликорн.

Дэш удивленно покосилась на спутника.

— Луна?

— Именно. Вот уж кто знает, чего стоит покой.

Он остановился и глянул ей прямо в глаза.

— Вот почему тебе нужно познать свободу. Иначе зачем ты живешь?

Пегасиха от удивления застыла.

— Давай... Уйдем отсюда... — прошептала Дэш. Тишина угнетала, сдавливала, крушила и без того неустойчивое сознание, — подальше от этой луны...

— С чего ты взяла, что находишься на луне? — спросил голос пегасиху.

Дэш была в палате. Она сидела на краю кровати, прикрывшись одеялом. Через пыльные стекла окон на нее смотрела луна. Дуглас все так же лежал с собственным дневником на собственной кровати, как и в начале разговора. Глубоко вздохнув, он встал с кровати, подошел к столику Дэш и всунул тетрадку в ящичек.

— Было приятно поболтать, — улыбнулся он и уже развернулся, чтобы уйти, но услышал голос Рэйнбоу за спиной:

— Франц... Ты все еще ее любишь?

Пауза. Он опустил голову, постоял так немного в своей думе, затем обернулся и ответил:

— Я никогда не прекращал ее любить. Она продолжает жить во мне еще той молодой и дерзкой студенткой, которую я боготворил. Но остался ли я в ее сердце? Где она теперь? Знает ли она, что меня больше нет?

Они оба знали, что на эти вопросы уже не ответить.

Затем, смахнув наплывшую на глаз слезу, он закончил:

— Почитай мой дневник. Ты найдешь много нового для себя.

Затем он медленно ушел в коридор, прикрыв за собой дверь. Дэш завалилась на бок, укрылась до подбородка одеялом и начала думать. Она думала об этом наистраннейшем разговоре. Вряд ли она сможет проспать остаток ночи.

Тем не менее вошедшая медсестра разбудила Дэш.

— Просыпайся, Рэйнбоу... Скоро завтрак.

В спешке набив рот капустным салатом и овощной запеканкой, Дэш попросила оставить себя одну. Если сегодня и будут посетители, то придут они нескоро. Достав дневник Франца, она начала читать... И совершенно забыла, что чернила невидимые. Прочесав территорию в поисках ультрафиолетовой лампы, она ничего не нашла. Ничего, кроме кучки осколков на полу и каких-то деталей. О боги. Она разбила лампу, видимо, случайно спихнув ее с кровати. Дэш взгрустнулось. Ей хотелось незамедлительно приступить к чтению. А если в кладовке больше нет этих ламп? Где ей взять еще?

Нужно было действовать. И действовать немедленно.

Она приоткрыла дверь своей палаты. Выглянув, она увидела медсестру, чье тело находилось в коридоре, в то время как голова была просунута в соседнюю палату. Это был ее шанс. Выбежав из своей палаты, она стала тихонько перебегать, приближаясь к кладовой. Но, проходя мимо столика дежурной, она заметила папку, скрепленную резинкой и облепленную печатями. На ней красовалось имя пегасихи. Рэйнбоу Дэш.

Это была ее история болезни. Жуткое желание заглянуть в нее начало нарастать в Дэш. Она встала, как вкопанная, не в силах свести глаз с этого источника информации. Не контролируя себя, она схватила эту папку и юркнула за ближайший угол. Сняв резинку и раскрыв картон обложки, она стала жадно читать. Ее глаза округлились. Она читала отрывисто, наискосок. Но и этого хватало.

... Поступила в реанимацию четвертого... переведена в стационар...

...Обнаружены смещение костей в крыльях и многочисленные кровоподтеки...

... А так же ясно выраженный ушиб головного мозга второй степени... повреждение тканей... возможное воздействие на психику...

... При наблюдении обнаружились отклонения в психоанализе... реакция порой неконтролируема и импульсивна...

... Седьмого числа случился приступ... острый мышечный спазм... проведены все возможные меры... временная остановка сердца — редкий случай клинической смерти... после прямого воздействия препаратом... на сердце сознание вновь вернулось к пациенту...

Дэш не могла поверить своим глазам. Она умерла тогда на кушетке. Ее не лечили. Ее оживляли. Она приложила копыто к своему сердцу. Оно стучало ритмично, быстро. От волнения кровь по жилам разгонялась все скорее. Ей стало страшно. Ее большое, честное и щедрое сердце отказало, подвело ее. Кто мог поручиться, что оно не откажет еще раз? Дэш сползла на пол, прислонившись к стене. Приподняв дрожащими копытцами папку, она через силу продолжила читать.

... Явные отклонения в поведении... жалобы на боль... склонность утаивать что-то от врачей... в связи с повышенной раздражительностью пациенту запрещено читать художественную литературу (приписка: любую литературу)...

... Возможны слуховые галлюцинации... замедленная реакция... симптомы ухудшаются с каждым днем... есть опасения, что у пациента начинает развиваться шизофрения... не существует методов лечения... совещание с профессором Мэйрловером... не принесло результатов...

И свежая, последняя запись:

Разговаривала сама с собой этой ночью. Жестикулировала. Реагировала так, словно кого-то видела в комнате. Возможно, это связано с воспалившейся фантазией, но признаки душевной болезни на лицо. Следует немедленно приписать к психиатру. Она может быть опасна. Возможно, ее придется снова приковать к койке.

Дэш было нечего сказать: по ее щекам текли слезы. Это-то, чего она так добивалась. Узнать всю правду о себе. Грязная правда всегда лучше чистой лжи? Это утверждение теперь было для нее под вопросом. Под большим вопросом. Дэш сидела на полу, смахивая слезы, назойливо вытекающие из глаз. Она... не должна быть слабой. Она не может. Это и делает ее особенной. В конце концов, лучшим решением для нее будет решение сражаться, идти дальше. Хотя ей все-таки было страшно за свою психику. Очень страшно. Самое — жуткое — не понимать самого себя. И Дэш, похоже, не понимала.

Дэш просидела в таком положении несколько минут. Осознав, что находится в опасном положении, она собралась с силами и быстро встала. Проанализировав ситуацию, она тихонько глянула за угол. В коридоре медсестры не было. Дэш быстро, но тихо добежала до столика и положила на него историю болезни ровно так же, как и нашла ее. Затем, пробежав еще несколько метров, она заскочила в уже до боли знакомую кладовку, в спешке громко захлопнув дверь.

— Твою мать! — выругалась Дэш, понимая, что времени осталось очень мало. Она с двойным усилием начала копаться в горах аппаратуры, перебирая все вокруг, посещая каждую полку и каждую коробку. Слезы еще не высохли на ее щеках, пегаска крепко стиснула зубы и продолжала работать. Нигде, нигде она не видела заветной лампы. Видимо, она была единственной на этаж. Но Дэш не останавливалась. Ей не хотелось верить в потерю последней опоры разума. Она чувствовала, как ее копыта затекали и болели. Так не могло быть. Но надежда все угасала и угасала...

Вдруг Дэш услышала топот копыт за дверью. Она мигом перестала шуметь и замерла, прислушиваясь к шагам, не дававшим ей покоя. Это явно была медсестра. «Хоть бы она не заглянула сюда!» — молилась про себя Дэш в то время, как медсестра в коридоре искала запропастившуюся неизвестно куда пегасиху. Осознав, что выбора нет, Дэш решила бежать. Подождав, пока шаги не утихли, она осторожно выглянула, а затем и выскочила из кладовки. Она помчалась в свою комнату. Дверь хлопнула, тихонько. Дэш зашла и упала прямо на одеяло, переводя дух. Да, перебежки для нее были большой обузой. Опомнившись, она быстро собрала осколки лампы и выбросила их. Она снова достала дневник, попыталась хоть что-нибудь высмотреть там без лампы, но это не увенчалось успехом. Она убрала его под матрас.

Встал вопрос: а что теперь делать? Дэш нашла мячик в ящике и принялась играть с ним. О пол, о стену, в копыто. Бум. Бам. Бум. Бам. На стук прибежала медсестра.

— Где ты была? Мне вновь пришлось тебя искать! — обличала она бедную пегасиху.

— Я... Я просто захотела в уборную, а вас рядом не было, так что...

— Ты хоть понимаешь, что всполошила всю больницу? Я уже не знаю, что с тобой делать! Ты в курсе, что главврач настаивает, чтобы тебя приковали к кровати? И я уже всеми силами пытаюсь удержать его от этой меры!

-Дэш опустила глаза вниз, ее отчитывали как маленькую девочку. Но единственное, что ей оставалось — это терпеть и задабривать своих мучителей. Ведь это и давало ей свободу. Этому ли ее учил Дуглас? Дэш виновато, как могла жалостливо посмотрела на медсестру и та растаяла.

— Дэши... Ты же знаешь, что я всегда готова тебе помочь... Но ты же сама понимаешь, что меня ждет жестокое наказание, если я буду бесконечно буду тебя прикрывать. Пора уже стать самостоятельной. Ты больше не будешь убегать без моего ведома, ясно?

— Да, мэм.

Сестра улыбнулась.

— Ой, кончай меня так называть, дурашка. Для тебя я просто Рэтчед.

— Простите, мэм. Ой, то есть... простите, Рэтчед.

— Ничего. А теперь будь паинькой и больше не стучи своим мячиком. Ты пугаешь пациентов из соседних палат. Играй им тихонько.

— Да, м... Рэтчед.

— Вот и отлично ^_^, отдыхай, — сестра снова улыбнулась и тихо вышла из комнаты. Дэш осталась одна.

Следующий час она предала размышлениям о том, как ей стоит раздобыть новую лампу. Это было не так — то просто. Больница была трехэтажной, на каждом этаже дежурила медсестра, изредка обходя больных да и еще и врачи, регулярно посещавшие своих пациентов. Много кто может ее спалить. А раз так случится — не миновать ей тех жутких петлей на копыта... Снова эта адская боль в спине....

Дэш потрясла головой. Черви сегодня в ударе. Ну так как же найти лампу? Кладовки на каждом этаже были на одном и том же месте. Нужно выбраться ночью и спускаться ниже на этаж. Черт, это будет трудно. Но она добудет ее. Во что бы то ни стало. Дэш поклялась себе.

Вначале пегасиха начала отягчать себя тяжелыми думами о свободе. Но затем бросила это дело и начала играть мячиком. Тихонько, как ей и сказала Рэтчед. Бумс, бамс. Часы тикают. Бумс, бамс. Время течет. Бумс, бамс. Бесконечно долгое заточение.

Дэш отобедала овощами на пару и решила подремать. Но не тут-то было. Она услышала знакомый звук. Характерный звук прыжков. Источником такого звука могла быть лишь одна пони. Дверь была открыта. Пинки хотела уже залететь в палату к своей подруге, но ее окликнула Рэтчед. Розовая пони подскакала к ней. Наклонившись к ней, медсестра сказала Пинки диагноз. Затем что-то еще. После минуты разговора Пинки стала махать копытами и в итоге тыкнула себя в глаз. Она давала Пинки-клятву. Эту клятву не разрушить. Она клялась не говорить Дэш о диагнозе. Пегаска ухмыльнулась. Слава Селестии, что она уже все знала. Или к сожалению?

Пинки развернулась и пошла к Дэш, правда, уже не такая веселая. У нее с собой была сумка. Внутри что-то было. Пинки принесла ей вкусняшки.

— Привет, подруга! Ну как у тебя делишки?

— Неплохо...,- ответила Дэш, ухмыльнувшись. В ее голове созревал коварный план.

— Я тебе тут принесла превкуснейшие кексы!, — она раскрыла сумку и на свет выплыла коробка с меткой кондитерской Понивилля. Там было шесть отличных кексов.

Кексы... Как же. От Пинки и не ожидаешь другого.

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста! Подруга, можешь мне поверить, когда тебя выпишут, я закачу огромную вечеринку в твою честь! Там будет конфетти, и пунш, и песни, и танцы, и конфеты, и игры, и....

— Ладно, ладно, я поняла. Ты прекрасная подруга, Пинки. Но могла бы ты сделать мне одолжение? Последнее, что мне нужно. Честно-честно.

— Конечно! Но что тебе ...

— Нееет, ты сперва поклянись, что выполнишь пою просьбу.

Пинки посмотрела на нее, подняв бровь, и открыла рот, чтобы возразить, но Рэйнбоу напрочь перерезала такую возможность:

— Поклянись.

— Я копытами клянусь, пусть хоть кексом подавлюсь, — и тык в глаз.

— Хорошо, слушай сюда...

Несколько минут пегасиха объясняла, что ей нужно. Она старалась рассказать все подробно, ведь у нее есть лишь один шанс на миллион. Но Пинки, способная обходить и без того шаткую физику Эквестрии, должна справиться с этим.

Выслушав план, Пинки основательно его переварила и выдала вопрос:

— А что такое ультрафиолетовая лампа?

— Это лампочка, светит фиолетовым цветом. Очень красивая. Да еще и дезинфицирует воздух. В общем, мне очень нужна такая. Но мне никто не дает.

— Ну... Ладно, я постараюсь сделать это.

— Ты не постараешься... Ты сделаешь это, Пинки. Я знаю это.

Розовая пони серьезно кивнула и вылетела из палаты. Или выбежала. Или выпрыгнула... Не важно, ведь Дэш этого даже не заметила. Она лишь сидела и желала подруге удачи. Она обещала, она сделает. Ее клятва — тверже стали. Вот уж кто — самый честный пони. Погодите, а как же...

Эплджек, которую Дэш так бестактно спугнула. Практически выгнала. Стыд снова теплым, мерзким ручьем полился по телу пегаса. Опять это чувство. Мозг, за что ты так со мной?

Пинки вернулась. Через десять минут. В зубах она бережно несла лампу. Как она прошла мимо множества врачей, оставшись незамеченной — уму непостижимо, но дело она свое сделала. Дэш почувствовала трепет и ей захотелось обнять подругу — тем более, что раньше она этого так не ценила.

— Иди ко мне, — сказала она и обняла пони, которая была ее лучшей подругой. Одной из лучших. Она имела свою, темную сторону. И побороть ее было нелегко. Но дружба и поддержка — вот то, что вытянуло Пинки из пучины сладострастия и затворничества. И тот эпизод многому научил Дэш. И пегас запомнила урок.

Мило поболтав еще пятнадцать минут, поедая кексики, они разошлись. Пинки покинула Дэш, мотивируя это необыкновенным завалом в кондитерской. У каких-то пони в Понивиле была свадьба, и был заказан огромный торт. Работа над ним шла уже второй день. Отвлекаться было нельзя. Но чего только не сделаешь для такого торжества. «Надеюсь, ты посетишь эту свадьбу» — это были последние слова розовой пони перед уходом. Символично сказано...