Цыгане, психозы и удовольствия

Мицар

Твай в последний разочек посмотрела в телескоп — теперь уже чтобы просто полюбоваться Мицаром: двойной звездой, изучению которой она посвятила половину сегодняшней ночи. Это чудесно — Мицар, для невооруженного глаза — простенькая блёстка в ночном небе, на самом деле состоит из двух ярких звезд-красавиц. Ну а в книгах пишут, что там всё ещё сложнее и интереснее.
Теперь пора и спать. Усталая единорожка, наконец, оставила телескоп в покое и залезла в постель. Мицар светил в окно. Пони закрыла глаза, но почему-то даже сквозь сомкнутые веки, она ощущала блеск этой звезды. И теперь он уже не был красивым и приятым. Твай встала, зашторила окно, снова забралась под одеяло и зажмурилась. Ничего не изменилось — свет Мицара все-равно был с ней. Что-то в нем было неправильное, оно проникало даже на сетчатку зажмуренных глаз, беспокоило, навевало неприятные ассоциации, будто стальное, паровозное чудовище вдруг заставило половинки двойного Мицара вращаться стробоскопом, и это мерцающее кружение, которое существовало лишь в мозге Твайлайт, болезненно пульсировало в глазных яблоках пони-учёного.
Этой ночью единорожка так и не смогла заснуть.

Прошло несколько дней. От бессонницы у Твайлайт дрожали и подкашивались копытца. В воспаленных глазницах жгло, словно туда насыпали горячей металлической пыли. Пони не могла ничего ни есть, ни пить — её постоянно тошнило. И Мицар — он был с ней постоянно, даже днем: Твай ведь знала, что он всегда над её головой — несмотря на солнечный свет или тучи. Она искала тень, пряталась в чулане и под столом, но стоило только прикрыть веки, как звездный стробоскоп начинал своё вращение внутри её измученных глаз. Пони стала раздражительной и скрытной — никуда не выходила из библиотеки, накричала на подруг, которые забеспокоились и пришли её проведать. Но больше всего досталось Спайку: как-то раз, когда он попытался выяснить у Твайлайт, что с ней происходит, она пребольно его лягнула, и потом даже не извинилась, не пожалела, хотя раньше всегда была доброй и отзывчивой, особенно со своими близкими. Библиотека стала очень неуютным местом — казалось, что-то страшное и непостижимое поселилось между книжными полками.
Дракончик понял, что самому справиться с бедой своей подруги ему не по силам, и в Кантерлот отправилось срочное, полное тревоги письмо.

Селестия и Спайк с трудом отыскали Твайлайт — та опять забилась в темный чулан. Она совсем обессилела и только тряслась, как в ознобе. Единорожка даже не смогла поприветствовать свою любимую учительницу.
Принцесса озабоченно покачала головой и обратилась к дракончику:
— Это самое неприятное, что только может быть: воображаемый страх. Если обычно мы боимся реальных вещей или событий, и с такими страхами справится очень легко — нужно только чуть-чуть смелости, то с воображаемыми страхами все сложнее...
— Есть ли средство победить этот страх? — взволнованно спросил Спайк.
— Есть, однако, не каждому это по силам. Нужно справиться со своей фантазией, вытащить из неё то, что тебя беспокоит, в реальный мир — на бумагу, или, например, на холст. Но для этого нужен особый дар — талант настоящего художника. Если у Твайлайт его нет, то мы ничем ей помочь не сможем.
— Но как мы узнаем, есть ли у неё этот талант? Она ведь такая рациональная и прагматичная?
— Только попробовав, — ответила Селестия, — принеси-ка перо и пергамент.
Принцесса и дракончик вытащили единорожку из чулана и усадили за стол, на котором уже лежали письменные принадлежности и чистый лист пергамента. Твайлайт с минуту смотрела на эти предметы, потом вдруг подняла перо, обмакнула его в чернила и принялась лихорадочно что-то писать. Спайк хотел было заглянуть через плечо Твай в листок, покрывавшийся неровными буквами, но Селестия неодобрительно на него посмотрела, потом обняла крылом, и они вместе спустились на первый этаж библиотеки, оставив Твайлайт одну.
Теперь им нужно было только дождаться...

Скрип пера прекратился. Принцесса и дракончик поднялись к Твай. Та, наконец, спала, уронив голову на стол. Спайк с Селестией перенесли пони на кровать и укрыли одеялом. Потом принцесса вернулась к столу и подняла исписанный пергамент. На нем были стихи:
Механическая звезда,
Обожаю твой пряный свет,
Пусть тепла в нём нисколько нет —
Он на сердце моём всегда.

Потеряются города,
Заплутают курсы планет,
И поток леденящих бед
Хлынет в душу, как в трюм — вода.

От рыданий голос потух,
Мириады небесных мух
Пьют крови моей горький сок.

Я любовью одной живу
И глазами ищу восток,
Где рассвет проступил по шву.

Удивленная Селестия нежно поцеловала свою, на самом деле, такую талантливую, ученицу, а Спайк, тем временем, вынул из телескопа окуляр и вышвырнул его в окно.