Принцесса Селестия меняет профессию
Глава 15: В одной лодке
…Обильно сыпавшаяся за шиворот дорогого замшевого пиджака потолочная побелка доставляла невероятно сильный дискомфорт. Впрочем, он казался мелочью на фоне дребезжащего, скребущего звона, стоявшего в ушах Карпа Савельича. Создавалось впечатление, что его засунули под огромный колокол и сыграли на нём пасхальную плясовую, отчего в голове всё гудело и ходило ходуном. Якин силился вспомнить события сегодняшнего дня до этого момента, но адекватного объяснения происходящему здесь до сих пор не нашёл. Посреди комнаты, как снег на голову свалившаяся, стояла причина «звуковой атаки», темно-синяя… знал Карп Савельич и английский, и немецкий язык, но самое близкое в его богатом лексиконе слово, коим можно было бы обозначить это громыхающее, кричащее, с развевающейся гривой нечто – лошадь, которую оно отдаленно напоминало. Сам факт её облика и человеческая речь уже вводила кинорежиссёра в ступор. Более того — судя по всему, лошадь обращалась именно к нему, к Якину, и была, мягко говоря, чем-то недовольна. Проморгавшись и собрав всё свое самообладание, Карп Савельич попытался разузнать причину недовольства «незваной гостьи», однако вместо заранее сформулированного обращения, из него вырвалось лишь несколько бессвязных фраз:
— Эм… самозваной?…А вы… а вы вообще кто?
— Учитывая твой испуг, презренный, отвечу: я та, что зовется именем ночного светила и управляет им, та, чью честь и достоинство ты посмел оскорбить своим невежеством, жалкий смерд! – прогремело в ответ.
«Именем ночного светила? Управляет им? Да что несёт это непарнокопытное! И как, а главное, когда я успел её оскорбить?! — крутились мысли в голове без вины виноватого Якина. — А вот она меня весьма и весьма! “Презренный, жалкий смерд” — да что себе позволяет эта лошадь?!»
— Я попрошу без оскорблений! — вспыхнул в ответ кинорежиссёр. — Что же до них, это ещё как поглядеть, кто кого облил грязью! Как вас там…
— МОЛЧИ, ПРЕЗРЕННЕЙШИЙ! — Стоявший на столике стакан с водой оглушительно взорвался, заставляя кинорежиссёра и сидящую рядом Зину вскрикнуть. Разлетевшееся в разные стороны содержимое стакана обильно забрызгало дорогой пиджак Карпа Савельича. – Беря во внимание твоё невежество и тупость, делаю тебе первое и последнее предупреждение: если ты ещё раз обратишься к Нам таким тоном, или посмеешь Нам перечить, королевской кары тебе не избежать. Понял, хам? — увидев, как отчаянно закивал Якин, Луна продолжила. — Оскорблений в твой адрес мало, чтобы загладить свою вину передо мной, нужно нечто большее…
«Боже мой! Что же это творится? Только что она силой мысли разнесла стакан! Так и меня пришибить, как таракана вот этим диваном, труда ей не составит! — судорожно гнал мысли Якин, оттирая со лба пот. — Вот и верь потом в то, что всяких колдунов и телепатов не существует… Господи, во что же я ввязался! Верно, говорят: понедельник — день тяжелый… — Карп Савельич покосился на стоящий рядом испорченный телефон. — А ещё и мымра эта белобрысая, нет, чтобы милицию вызвать…»
— П-прошу прощения, не знаю, как вас н-называть…- заикаясь, раболепным голосом обратился к пони Якин.
— Принцесса Луна, презренный! – царственным тоном просветила человека принцесса Ночи.
«Принцесса, значит! Вот оно что… Замашки воистину королевские, даром что лошадь!»
— Ваше Высочество! Не будет ли вам угодно сказать, в чём же всё-таки заключается моя вина? — осторожно поинтересовался кинорежиссёр.
Луна вперила свой взгляд в съёжившегося Якина, который в предчувствии грозы уже приготовился к новому шквалу. На её мордочке заиграло неподдельное изумление, глаза широко раскрылись, как будто принцесса узрела что-то совсем из ряда вон выходящее. А спустя мгновенье, к общему удивлению собеседников, тишину пронзил звонкий смех кобылицы, рассыпавшись по комнате серебряными бубенцами. Под переглядывающиеся взгляды Якина и Зины, Луна, наконец отсмеявшись и утерев копытом набежавшие слезы, проговорила:
— Твоя глупость поражает. Мы беседуем уже довольно долго, а ты до сих пор так и не понял причину, по которой тебя бранят! — пытаясь отдышаться, продолжала принцесса Ночи. — Твоя вина заключается в том, что ты имел неосторожность оскорбить меня, назвав самозваной богиней. Однако я посмеялась от души и давно не была в таком хорошем расположении духа! Так и быть, если ты смиренно попросишь прощения и заберешь свои слова назад, я, возможно, забуду этот конфуз, — в голосе темно-синей кобылы пробежали нотки стали. — В противном случае, мои прежние слова остаются в силе, и ты на своей шкуре ощутишь силу «самозваной» богини… Всё зависит от тебя, — многозначительно добавила Луна.
«Кобыла-мутант требует от меня прощения, простите, за какую-то ахинею про «принцессу ночного светила», предварительно облив с ног до головы помоями и почти доведя до нервного тика своим ором? О приливном ускорении не слышала, «богиня»? — скрипел зубами Якин, глядя исподлобья, то на Зину — её он уже несколько раз успел проклясть вместе с чемоданами и «лошадями» — то на принцессу Ночи, которая изогнув бровь, выжидающе смотрела на него. — Хотя… как она лихо разнесла стакан… Может, и правда луной управлять может... Да что за бред, в конце концов, я несу?! Впрочем, бред бредом, а вот на своей «шкуре» мне её гнев ощущать совсем не хочется…»
— Я… прошу прощения… и беру свои слова назад, — сквозь зубы процедил Карп Савельич.
— Что? Скажу не без хвастовства, мой слух весьма чуток, но даже с ним я не могу расслышать твоей бессвязной речи. Говори ВОТ ТАК! — От последних слов, «произнесенных» принцессой, правое ухо Карпа Савельича заложило окончательно. «Орать надо меньше!» — шевельнулось в дальних извилинах оглушенного очередной звуковой атакой мозга.
— Я… Я прошу прощения! – собравшись с силами, почти прокричал Якин. — И беру свои слова назад!
— Какие именно слова, человек?! — самодовольно поинтересовалась принцесса.
— Те слова, в которых… в которых оскорбляется ваше достоинство, принцесса… — Было видно, что последние слова кинорежиссёру давались с трудом.
— Так-с… А теперь встань на колени! — с задумчивым видом произнесла Луна.
— Что? На колени?! — взорвался Якин. — Ну, уж нет! Это слиш…
В следующую секунду край ковра, со стоящим на нём Карпом Савельичем, объяло бледно-голубое свечение, слегка потянув на себя. Якин, не удержавшись, приземлился на правое колено, упершись руками в пол.
— Вот и славно! Что ж, своим смирением и искренним желанием загладить свою вину ты заслужил Наше королевское прощение! — улыбаясь, проворковала принцесса. — Теперь можешь подняться.
Чертыхаясь и кряхтя, ненавистно поглядывая на улыбающуюся кобылицу и отряхивая пиджак, Якин наигранно произнес:
— О, я так рад заслужить ваше прощение, Ваше Высочество, что просто на седьмом… — тяжелый, пронизывающий душу взгляд упал на Карпа Савельича, заставляя его стушеваться и прервать свою тираду, однако через мгновенье, Луна вновь ухмылялась.
— Я тоже рада, что ты вовремя опомнился. Королевский гнев страшен! — с этими словами она шагнула в сторону Якина, сильно топнув копытом в пол, отчего на комнате пронеся низкий дребезжащий звук оконного стекла, заставляя кинорежиссёра в очередной раз вздрогнуть. — Никому бы не пожелала ощутить его на себе…
— Да уж…- почесав затылок, согласился тот. — Никому…
— Эм… вас ведь Луна зовут, верно? — обратилась к лунной принцессе Зина, до этого наблюдавшая за тем, как разворачиваются события. Получив утвердительный кивок, она продолжила. — Луна, с вашего позволения, я задам справедливый вопрос: кто вы всё-таки такая, откуда вы появились в моей квартире и где Шурик, мой… эм, бывший муж? С ним что-то случилось?
— Вы задали, отнюдь, не один вопрос, но я попробую утолить ваше любопытство, – доброжелательно ответила принцесса Ночи, делая приглашающий жест. — Всё равно мне здесь совершенно нечем заняться, да и спешить вроде некуда. Итак, начнем повесть сию…
-…САМОЗВАННОЙ?! БЕЗ ВСЯКОЙ ПОМОЩИ?! — донеслось из-за стены.
Иван Петрович уже битый час сидел за столом, обхватив свою голову руками. Под монотонный тик часов невидящим взглядом он смотрел на ящик с пустыми бутылками, ещё совсем недавно полными «экстрактом зеленого змия». Его бросало из жара в лютый холод, а затуманенные, мутные глаза не выражали абсолютно ничего. Он прислушивался к тишине, время от времени прерываемой громогласными возгласами, и к своему разуму, стараясь понять, спятил ли он до конца или всего лишь допился до белого каления.
Петрович уже давно хотел завязать с горькой, однако увиденное сегодня ставило под вопрос причастность к этому спиртного, и старый сантехник уже не мог со всей вероятностью утверждать, была ли это просто «белочка». Через некоторое время, уже успокоившись, Петрович вновь услышал странные голоса, как показалось, обращавшиеся к нему, называя его жалким и презренным невеждой. Сознание тут же рисовало в голове образы крылато-рогатых чертей-лошадей, и Петрович долгое время просидел под столом, жалобно скуля и слушая крики, доносящиеся из-за стены. Судить, где здесь реальность, а где вымысел, Петрович не брался. Вместо этого он достал из тайника последнюю бутылку водки, отложенную «на черный день», и, сев за стол, без закуски осушил половину её содержимого и уставился в пространство, слушая вопли нечистой силы.
«Вот и допился ты, Петрович! Что с водкой, что без неё, уже голоса и черти мерещатся… Дожил, — безрадостно, словно в бреду, размышлял старый сантехник. – Хотя… а вдруг не мерещится?! Вон, с потолка побелка сыплется, стены ходуном ходят. Тогда чему же ты радуешься, старый дурак? Тем хуже! У тебя же, Петрович, крыша съезжает, ядрена вошь! А может, это всё галлюцинации, а? Прав был мой сменщик насчет бухла, ой как прав!»
Взгляд Петровича скользнул по кухне, пройдясь над раковиной, где лежал кусок хозяйственного мыла и расшитое полотенце, затем на веревку, тянувшуюся через все помещение, и служившей ему для просушки барахла…
«Та-а-ак! И думать не смей о таком, старый пень! — скомандовал себе Петрович, отгоняя суицидальные мысли. — Даже думать о таком забудь! Соберись уже, наконец! Какие-то лошади вот так легко могут загнать Петровича в петлю?! Шиш им на постном масле! Может, я и сошел с ума, может и окончательно спился, но вам не сломить Петровича! И прежде чем я отправлюсь в дурдом, я должен убедиться во всём этом и посмотрю, что за черти расположились по соседству! А там хоть и в петлю лезь!»
Подивился сантехник такому порыву в себе, даже замер на мгновенье от переполнявшей его решимости, а затем отправился на поиски импровизированного оружия. В кладовке он нашёл старую, но довольно острую на конце лыжную палку и, решив для себя, что это сойдет, двинулся к двери.
Уже потянувшись к ручке двери, Петрович вдруг застыл, будто вспоминая что-то важное, и, развернувшись, проследовал на кухню. Там он до краёв наполнил стакан и, пригубив его одним залпом, сказал: «С Богом!» — и двинулся в путь.
Слегка шатающейся, но решительной походкой, Петрович очень скоро оказался перед предполагаемой дверью. При взгляде на неё по его спине пробежала дрожь, и удушливый ком подкатил к горлу. Простояв так несколько минут, мужик всё же пересилил себя и, перехватив «пику» поудобней, ринулся на штурм. Впрочем, этого не понадобилось. Дверь оказалась незапертой и гостеприимно открылась перед незваным визитером.
-…И тогда он опоил меня неким зельем, обозначив его как «обезболивающее». Поначалу я и вправду подумала, что чужак хочет меня отравить, но вскоре это лекарство и вправду подействовало, что помогло ему окончательно освободить мой рог… — донеслось до Ивана Петровича из комнаты.
«Рог… — холодея, подумал старый сантехник. — Рог… »
Не теряя ни секунды, Петрович двинулся на голос и, перешагнув порог комнаты, обомлел, покрываясь липкой испариной. Перед ним в кресле сидела и о чём-то оживленно рассказывала та самая тёмно-синяя рогатая лошадь, увиденная им на балконе, а её собеседники — одну из них, Зинаиду Михайловну, Петрович знал как соседку, второго видел впервые — внимательно слушали её, изредка кивая и уточняя некоторые детали повествования, совершенно не удивляясь странному виду «рассказчика».
— …Однако у этого зелья имелись и побочные эффекты. Они плохо сказались на моём самочувствии, — не замечая Петровича, продолжала кобыла. — Но опять мне на помощь пришел Александр, излечив и от этого недуга…
В этот момент лошадь повернулась в сторону двери и увидела застывшего в проходе пьяницу. Зинаида Михайловна и незнакомец устремили свой взор туда же, пристально глядя на сантехника.
Из рук Петровича выпала лыжная палка и, стукнувшись о пол, покатилась в противоположную сторону.
«Зря я всё-таки ящик водки на распыл пустил…» — с неким сожалением, подумал Петрович.
…Зина с удивлением смотрела на порог комнаты, где, держа наперевес старую лыжную палку, стоял их сосед Иван Петрович. С выпученными глазами, он уставился на аликорна, хлопая губами, как выброшенная на берег рыба, силясь что-то сказать. Лыжная палка выпала из его рук, покатившись по полу.
Повисла тишина, прерываемая лишь шамканьем губ Ивана Петровича и гулом полуденной Москвы за окном.
Наконец, он отшатнулся и, уперевшись спиной в дверь, выхаркнул из себя:
— Мать моя женщина! Вы её видите, видите?! — отлепившись от створок и обойдя стул с сидевшей на нём принцессой Ночи, возбужденно восклицал он, обращаясь к Якину и Зине. — Вы её тоже видите, Зинаида Михайловна, да?! Фух! А я-то уж думал, совсем крышу мне водка сорвала, уже лошади мерещятся, да…
— Да! Мы видим её… Высочество! — слегка побледнев, заверила Зина. Тем временем, сидящий рядом с ней незнакомец в дорогом пиджаке побелел и зажмурился, словно в ожидании удара.
— Какое такое «Её Высочество», Зинаида Михайловна? Эта синяя рогатая коза – «её Высочество»?! Только до одного меня не докатило: если и вы её видите, и это не мой галлюн, то…то что это, Зинаида Михайловна? – недоумевая, как-то опасливо и уже без прежней возбужденности, словно почувствовав надвигающуюся бурю, спросил сантехник.
— КОГО ТЫ ПОСМЕЛ НАЗВАТЬ РОГАТОЙ КОЗОЙ, МЕРЗКОЕ ОТРОДЬЕ?! МЕНЯ, ПРИНЦЕССУ ЛУННОГО СВЕТА?! — Пространство взорвалось от налетевшего на комнату шквала. Глаза принцессы горели, а голос не шёл не в какое сравнение с тем, которым она «вела беседу» с Якиным, забившемся сейчас в угол, силясь не слышать творящегося посреди комнаты кошмара. — ДОВОЛЬНО МЕНЯ ОСКОРБЛЯЛИ СЕГОДНЯ! ДАЖЕ МОЕ ПОИСТИНЕ КОРОЛЕВСКОЕ ТЕРПЕНИЕ НЕ ВЕЧНО!! МОЛИ О ПОЩАДЕ, ЖАЛКИЙ СМЕРД!!!
Лыжную палку, до этого бесцельно валявшуюся на полу, объяло знакомое бледно-голубое свечение, и нехотя поднявшись, словно не желая открываться от пола, спортинвентарь занял горизонтальное положение. Направив острие на оглушенного Петровича, палка, рассекая воздух, ринулась к нему и, оказавшись рядом с ним, пребольно кольнула его в зад. Петрович вскрикнул, выходя из ступора, а тем временем некогда его «орудие», провернувшись полукругом, дало ему по хребту.
— Караул! Хулиганы зрения лишают! — Старый сантехник, увернувшись от очередного удара, бросился бежать. Спасаясь от «бича» он истошно вопил, видя, что тот нагоняет его. Неизвестно, чем бы все это кончилось, не появись перед Луной Зина:
— Ваше Высочество, остановитесь! Прошу вас! Ваше Высочество!
— Отойди! Он посмел оскорбить меня даже похуже, чем тот невежда! Я научу этого негодяя хорошим манерам!
— Да послушайте же, Ваше Высочество! Он ведь даже не знал, к кому обращается, более того, я скажу, что он… пьян, – И уже шепотом, приблизившись к Луне вплотную. — Он всего лишь безобидный малограмотный пьяница, принцесса! Думаете, если бы он знал, с кем говорит, стал бы вас оскорблять? Простите его, Луна, сделайте милость!
Палка, уже почти нагнав запыхавшегося Петровича, остановилась, и в ожидании повисла в воздухе. Кобылица приняла задумчивый вид, ненадолго погрузившись в размышления. Наконец, она изрекла, обращаясь к загнанному в угол пьянице:
— Что ж, рачением Зины и только благодаря ей, я так и быть, забуду этот случай. Но твое невежество учту, и в следующий раз даже она не сможет отговорить меня.
— Конечно-конечно, принцесса! Больше такого не повторится! — сахарно улыбалась принцессе Зина и, аккуратно взяв под руку ошеломленного Петровича, двинулась на выход из комнаты. — Я мигом! Вот только провожу Ивана Петровича…
Оказавшись за пределами комнаты, девушка, прикрыв за собой дверь, дабы находящиеся внутри не услышали их разговора, повернулась к Петровичу.
— Что это такое, мать-перемать! — возмущенно заорал он, но был перебит Зиной.
— Тише! Вы что же, до сих пор не поняли?
— Да что я должен понимать?! Или вы мне сейчас всё объясните, что за беспредел здесь происходит и что это за лошадь такая, или я…- уже тише, но не менее гневным голосом прохрипел Иван Петрович.
— Понимаете…- начала Зина, но тут же осеклась, стараясь подобрать нужное слово. — Понимаете, то, что вы видели — это не ваша галлюцинация, а самая что ни на есть реальность! Эта «синяя коза» — представитель невиданной доселе расы, населяющей другой мир! И попала она сюда благодаря экспериментам моего мужа.
Петрович замер, уставившись на Зину, как баран на новые ворота. Скажи ему такое день назад, он бы точно поднял бы того человека на смех, но после всего случившегося… Сантехник резко развернулся, и направился к выходу.
— Стойте, куда вы?! — крикнула вслед актриса, нагоняя его в дверях.
— В милицию звонить. Да и псих-бригаду вызвать не помешает! А я умываю руки от этой чертовщины, пускай они во всем этом разбираются!
— Да постойте же вы, Иван Петрович! Не надо никого вызывать…
Последние слова были сказаны в спину торопливо уходящему соседу, хлопнувшему напоследок дверью. Зина осталась в прихожей наедине с тишиной да мерным тиканьем часов.
«Нет никаких сомнений в том, что этот забулдыга нас сдаст, — размышляла девушка. — И через час здесь всё будет пестреть милицейскими фуражками и медицинскими халатами. А там и принцессу найдут, и если ей заинтересуется правительство — что произойдет при всех раскладах! — вот тогда нам точно несдобровать! Как-никак, мы все в одной лодке…»
— Пентюх! Ты на чём приехал? — стремительно войдя в комнату, набросилась на Якина Зина.
— Это, самое… на машине, — пробурчал в ответ тот.
— Твоя личная машина или такси?
— Я кинорежиссёр или нет, в конце концов?! Конечно же, моя! А вам для чего, собственно?
— Спустя совсем немного времени квартира будет полна милицией, и тогда держитесь, Карп Савельич! Мы должны немедленно убираться отсюда, иначе очень скоро окажемся в «Белых столбах»! Собирайтесь! Живо!
— Какая милиция? Какие столбы? Куда собираться? Да что вы несете? — как чёрт от ладана, отшатнулся от Зины Якин.
— А то, что наш уважаемый сосед заложил нас и очень скоро будет здесь вместе с милицейским нарядом. А дальше всё будет просто: они увидят Луну, ею заинтересуется «те, кто надо», а мы с вами, Карп Савельич, окажемся там, где оказываются все, кто видел слишком много.
— Гори оно всё синим пламенем, — вздохнул Якин. — Во что же я всё-таки ввязался? Ладно, как мы её пронесем-то?
— Ну-у-у… Принцесса, для вашего же блага, вы не против, если мы вас завернём… скажем, вот в эти шторы?
— Я в курсе дела, и если это вопрос жизни и смерти, то я согласна. Моя королевская гордость не пострадает, — выпятив грудь и продемонстрировав королевский профиль, согласилась кобылица.
— Ну вот и чудно! Зинаида Михайловна, не соизволите ли вы мне помочь с этими чудесными шторками?
Облачив принцессу Ночи в узорчатую «попону», полностью покрывающую голову со спиной, и совершив спуск по лестнице без лишних свидетелей, они обошли консьержа и вышли на улицу. Как только все забрались в чёрную машину с открытым верхом, кинорежиссёр выпалил указания своему шофёру:
— Трогай, Сёмен! Жми на дачу!