Принцесса Селестия меняет профессию
Глава 23: Парфюм властителя
Мёртвый чашник без кафтана…
Скуратов сумел понять, что это может значить и, не раздумывая ни минуты, со всех ног бросился к тронному залу.
«Проморгали душегуба, собачьи сыны! Дай Бог успеть, пока ещё дел тёмных не наворочено!»
Судьбы всех государевых людей, только-только миновавшие тёмную прорубь, сейчас верно приближались к коварной полынье, сводящей на нет все начинания.
Знал Малюта дело своё важное, но не предполагал, что нужда в нём возникнет так скоро.
«Не успела княгиня и титул новый спраздновать, как на неё уже покушаются? Стало быть, решили при первом удобном случае, ироды несчастные?!»
Сбивая сновавшую в коридорах прислугу, опричник нёсся вперёд. Наконец, он ворвался в одну из боковых дверей зала, что была слева от главного входа. Быстрый взгляд метнулся к княгине, которая как ни в чём не бывало восседала на троне.
Жгущие нутро догадки ещё не успели накрыть разум волной, когда Скуратов-Бельский завидел парящий рядом с кобылицей кубок. У опричника не было ни времени на разглядывание лица чашника, стоявшего неподалёку от неё и на обдумывание роковой мысли, что уже слишком поздно и яд вот-вот заберёт очередную жизнь стоявшего у власти. Никакого анализа не последовало. Только обострившиеся чувства и инстинкты имели сейчас значение.
Рука рванулась к поясу и через миг выпрямилась, сжимая пистоль, ставший буквальным её продолжением. Не каждый мог похвастаться таким оружейным шедевром итальянских мастеров. Царский дар верному слуге теперь послужит ему верой и правдой.
Мишень-то близко, но и далеко в то же время: не успеть ему предотвратить злой умысел, добежав, а дать ему свершиться – вот, где грех недопустимый. Чашника-собаку, как назло телами пировавших закрывало, а посему оставалось только одно. Отбросил Малюта все мысли о возможном промахе, и чего страшнее – о попадании гибельном, и навёл прицел на парящую чашу.
И Бог его не оставил, сотворив «коридор» с медленно плывущим по воздуху кубком в конце. Пустяковая дистанция, но не это страшит. Из трёх вариантов только один сулил исход без жертв, если не брать в расчёт шкуру авантюрного опричника, конечно.
Но если есть шанс, то грешно им не воспользоваться! Палец сдавил курок и оглушительный хлопок, сливаясь с праздным гулом, потряс своды зала. Свинцовая пуля нашла свою наполненную, возможно, отравленным вином цель, но не успел Скуратов поблагодарить за везение высшие силы, как неожиданный треск столов положил конец всеобщему веселью.
– Ох, не миновать мне опалы… – вздохнул стрелок и двинулся против потока летящей со стороны трона снеди и посуды.
«Что на меня нашло?» – сбивчиво дыша, вопрошала Тия. Она всегда прислушивалась к себе, но в этот раз, по всей вероятности, зря. Или всё же нет?
Последним из того, что она запомнила перед тем, как довериться рефлексам, были словно застывшие во времени алые бусины вина, позже украсившие её шею рубиновым колье.
Селестия опомнилась не сразу, но, даже опомнившись, продолжала держать щит – так, на всякий случай. Не ожидала она от себя таких фокусов, ох не ожидала. О том, как нелеп сейчас её вид, кобылица старалась вообще не думать.
«Неужто нервы расшатаны настолько, что пустяк вроде «взрыва» чаши на расстоянии менее вытянутого копыта способен спровоцировать меня на непроизвольную боевую стойку? Как видно – да…
В Эвестрии я за собой такого не замечала».
Но винить себя княгиня не стала: она не на родине, в конце концов, посему излишняя предосторожность не повредит.
«Знать бы, кому я обязана за этот розыгрыш», – суровым взглядом аликорн осматривала устроенный ею погром.
А что ещё ожидать от багинета – боевой комбинации, какую проводят с целью разрыва дистанции в случае окружения?
«Не знаю насчёт врагов, а вот от столов и всего что на них лежало дистанцию я точно набрала… Ох, надеюсь, удастся замять этот инцидент».
– Гойда! Хватайте его! Вяжите гада, да покрепче! – Внимание Селестии переключилось на орущего во всё горло Малюту. Опричники вместе со стражей набросились на одного из чашников, а Тия, посмотрев по сторонам и не обнаружив слугу, поднёсшего ей кубок, начала понемногу собирать этот хаотичный пазл.
Рынды, отброшенные заклинанием, резво поднялись с пола и, держа свои топоры наперевес, молча заслонили Тию от творившегося перед ней хаоса.
Но терпение княгини исчерпала отнюдь не творящаяся вокруг неё вакханалия: что рынды, готовые разрубить своими бердышами любого ворога, видимого и невидимого, что стража, что Малюта – никто не спешил просветить Селестию в суть происходящего, несомненно, связанного с её персоной. Так мало того – в её сторону даже не смотрели, занимаясь Дискорд знает чем!
Скуратов, почувствовав спиной грозный взгляд жаждущей объяснений княгини, оставил скручивание чашника и своевременно упал перед ней на колени.
– Прости, что жизнью твоей рискнул, но риск то оправданный! Не гневайся, княгиня, вели слово молвить! – срывая с головы шапку, выпалил опричник. Его виноватый взгляд и кающийся голос немного смягчили настрой Селестии. В том, что человек имел прямую причастность к «сбиванию» чаши, она не сомневалась, однако видно, что не со зла он это делал. Но зачем тогда? Вот что непонятно.
– Что происходит? Отвечай мне немедля, в чём слуга тот провинился, – смерив его уничижительным взглядом, молвила княгиня. Нет, она не злилась на Малюту, но видом своим говорила об обратном. Раз извиняется – значит, виноватым себя чувствует… но в чём? Опять вопросы, ответы на которые не спешат находиться.
– Душегуб это, княгиня! Гришку-чашника в спину зарезал, аки Иуда! Сам я видеть не видал, но вот как он наутёк со страху перед расправой пустился – сам Бог свидетель! Бояться нечего, коли невиновен ты, а грех на душу взявший дрожит перед судом. На тате окаянном и шапка горит, – Скуратов-Бельский бросил презрительный взгляд через плечо и продолжил уже тихим, слышимым только Селестией, голосом: – Отравить тебя хотели.
– Как отравить? – не в силах сдержать удивления от подобного заявления, воскликнула Тия. В её голове никак не могли уложиться произнесенные, как гром среди ясного неба, слова.
Отравленный монарх – устойчивое для того времени словосочетание. Для прогрессивных европейцев претворение его в жизнь было отнюдь не чуждым явлением, а напротив – актом донельзя распространённым. Вряд ли этим можно было кого-нибудь удивить…
Вот и Селестия не удивлялась, ибо пребывала в шоке. Для неё, равно как и для Эквестрии, сия фраза звучала как оксюморон, к тому же грубый и бессмысленный. Но этот, как ей казалось, абсурд только что опровергли, и, слава Богу, не на живом примере.
– Не серчай, княгиня, но опасно тебе тут оставаться, – озираясь по сторонам недоверчивым взглядом, заметил Григорий Лукьянович. – Мои люди в покои проводят да охрану надёжную обеспечат.
Не дождавшись согласия со стороны Селестии, Малюта окликнул нескольких опричников, деловито шнырявших по залу.
Сбитая с толку Тия, также молча, в окружении государевых людей оставила тронный зал. Хлопок двери за спиной вывел её из состояния прострации. Она заперта в царских покоях ради собственного блага, но едва ли от этого становилось легче.
Подавленная кобылица размякла на ложе, разглядывая тёмные складки на шторах балдахина. Не так она себе всё представляла, совсем не так…
Первый день в роли княгини московской мог стать последним. Неужто удержаться на троне можно лишь вгрызшись в его седалище? За власть, которой её обременили, нужно ещё и бороться?
Но везде, если приглядевшись, можно найти светлые стороны. Среди толпы знати, помимо скрытых ненавистников, были и опасающиеся за её жизнь. А государевы люди вновь подтвердили правильность принятого решения, не давая повода усомниться в своей преданности. Тия начинала понимать, почему прошлый монарх возвёл их в фавор. Что не говори, но среди всех негативных чувств одиночества не было. Она будет вынуждена бороться, но к счастью, не в одиночку.
«Так, нечего тут валятся, – скомандовала себе Тия. – Нужно во всём разобраться. Схватить-то подозреваемого схватили, но преступник ли это? Уверена, его тут же отпустят, если он невиновен. А если виновен… в этом случае пусть скажет, зачем ему это понадобилось, и я распоряжусь, чтобы его… лишили свободы. Здесь ведь так наказывают за подобное? Уверена, он уже искренне раскаялся в своих свершённых и несостоявшихся преступлениях. Разве этого не достаточно?»
Приободрившись, Селестия вернулась в привычную для себя колею. Позвав из-за двери одного из четырёх стражников, она высказала желание увидеть Малюту. Прошло полчаса, и в покои вошёл всё тот же посланный за Скуратовым человек.
– Боярин молвил, что работа ещё не закончена и ему нужно время. Вечером он явится на поклон и возвестит о результате, – прозвучал невнятный ответ, после которого стражник удалился.
Не знала княгиня, что за работа у Малюты, но взяла на заметку спросить. Оставалось только дождаться его прихода.
Тяжёлая поступь уставшего человека оторвала Селестию от чтения.
– Вижу, знать желаешь, кто на жизнь твою покусился, – с поклоном начал Малюта. Его белый кафтан, в котором он пребывал в начале дня, сменил чёрный. Цвет под стать вести, что несёт гонец. – Поведать об этом, княгиня?
– В этом нет нужды, – Тия громко закрыла фолиант. – Пусть сам чашник мне и поведает, языка-то он не лишён.
Скуратов от такого изъявление малость опешил.
– Княгиня сомневается в работе верного слуги и хочет самолично всё проверить? – Опричник ощерил зубы. В глазах играло неподдельное восхищение. – Не доверяете, значит? Это верно! Слова – ветер. Им верить нельзя. Можно людям, но верным и проверенным, а это заслужить надобно.
Селестия неопределённо кивнула, не до конца уловив суть сказанного, а может, растолковав по-иному.
– Есть задачи, которые решаются без посредников, и наша как раз из таких. Тут чутьё должно быть и княгиня им не обделена, как погляжу. Недооценил я тебя – прости невежду! – снова поклонился Малюта, да так низко, что чуть до пола головой не достал. – Когда чашника допросить изволишь?
«Разумеется, в таких вещах о посредниках не может быть и речи! Разве возможно по-другому?»
В решении чей-то судьбы, особенно преступившего закон, Селестия принимала самое непосредственное участие. Так было в Эквестрии. Так солнечная принцесса правила более тысячи лет, одновременно заключая в себе три ветви власти. И причина вовсе не в недоверии к своим подданным. О своём народе она заботилась, стараясь никого не обделять внимание и опёкой. И как судья, Селестия оставляла за собой последнее слово – самое весомое и решающее. Слово, способное перевесить все обвинения и оправдать, или же наоборот – обвинить.
Она учитывала ту непреодолимую разницу между её родиной и этим миром, но иначе не могла. Селестия правила как умела.
– Я планировала заняться этим без отлагательств. И лучше всего – прямо сейчас. Есть препятствия?
– Не смею перечить твоей воле, но прямо сейчас… – запнулся на полуслове Скуратов, – разбойный приказ ещё не закончил работу с этим лиходеем, но раз княгиня желает…
Слова прозвучали как некое предупреждение, но чего ей опасаться? По правде говоря, Селестия ещё не добралась до рассмотрения обязанностей таинственного разбойного приказа, но что мешало ей мыслить логически?
«Раз этот приказ работает с подозреваемым слугой, значит, и другие правонарушители попадают под его юрисдикцию. А перечень взаимодействий с ними не так огромен: их можно сторожить, допрашивать и…»
Не очень оптимистичные догадки мрачным мороком нависли над Тией, но та поспешила от них отмахнуться.
– Желает, – отрезала княгиня.
Малюта и двое опричников, что раньше сторожили двери покоев, сопровождали Селестию на пути к выходу из дворца. Вся прислуга уже привыкла к новой обитательнице царских хором, что не могло не радовать Тию: эти нередкие удивления доставляли дискомфорт не только людям, но и ей.
Они проходили по незнакомой Селестии галерее, и открывшийся отсюда вид заставил её на миг прекратить шествие. Величественное здание, возвышающееся над всеми остальными постройками площади, приковало взгляд княгини и не спешило отпускать. Разноцветные узорчатые купола и помпезные декорации собора поражали недюжинным талантом виртуозного зодчего. То, что в этом мире есть место подобной красоте, вселяло в Тию надежду.
До сего момента она не покидала пределы дворца, так что была рада возникшему поводу исправить это упущение. Свежий воздух мягких сумерек разгонял усталость, но, к сожалению, это была не прогулка. Не самое подходящее время наслаждаться уже забытым простором, но как велик был соблазн расправить крылья и взмыть ввысь…
С трудом игнорируя зов небес, Селестия следовала за Малютой. Что-то ёкнуло в её груди, когда стал очевидным пункт их назначения. Это было скромное, выбивающееся из общей картины деревянное здание. Но больше всего настораживал выбор способа проникновения внутрь: вместо крыльца опричник свернул к лестнице, ведущей в подклеть. Продолжая отгонять дурные предчувствия, Селестия спускалась за ним.
Сама дверца, как и потолок коридор за ней, была невысока даже по меркам Тии. Будь на ней кокошник, которым она решила пренебречь для этой прогулки, она непременно бы задела дверной косяк.
Огонь воткнутых в настенные гнёзда факелов разгонял мрак низких сводов. Когда Селестия прошла достаточно далеко, чтобы свежий уличный воздух уступил внутреннему застою, в её ноздри ударил тяжёлый тошнотворный дух, усиливающийся по мере продвижения вглубь коридора.
«Этот запах…»
– Мы пришли, княгиня, – Скуратов распахнул дверь в помещение, которым оканчивался туннель.
Селестия добралась до порога, но там же и застыла, не в силах сделать ещё хоть шаг вперёд…
Только назад.
В очаге лениво потрескивало пламя, давая комнатке достаточно яркое освящение. У правой стенки за усыпанным пергаментами столом трудился человек с пером в руке. На соседнем стуле, покусывая наливное яблоко, развалился ещё один. Завидев княгиню, оба встали со своих мест, поприветствовав её поклоном, на что та никак не отреагировала.
Для взгляда Тии всё это осталось в слепой зоне. Всё, кроме свисавшего с потолка по пояс голого человека в центре помещения. Подвешенный за запястья и с грузом на ногах, он, опрокинув голову на грудь, обессилено поник. Множественные кровоподтёки и синяки на рёбрах намекали на усердие служилых приказных, вновь вернувшихся к своим занятиям в этой немой сцене.
Но не эти раны вызывали у Селестии отвращение. Ужас в ней порождало нечто другое.
«Запах горящей плоти…» — княгиня закрыла глаза, не в силах оторвать взгляд от жалкой пародии на стопы человека. То, что находилось ниже щиколоток, опознавалось с трудом.
Сложно описать, каких усилий стоил ей ещё один шаг внутрь.
Эквестрийская правительница представляла неизбежное наказание человека, несколько иначе…
«Это недопустимо!» — думала она, как подумали бы и многие другие. Но приказные бы лишь усмехнулись, услышав её мысли: по их мнению, работа с виновным только-только началась. То ли ещё будет…
– Ну как, угольки развязали ему язык? – облокотившись локтем о стол, поинтересовался Малюта.
– Ещё как развязали, Григорий Лукьянович! Орал аки свинья перед забоем, вот только нового ничего нам не молвил, – оторвавшись от записей, развёл руками писарь.
– Приведите-ка его в чувства, дабы я его при княгине последний раз спросил.
Писарь остался сидеть, а вот его помощник без лишних слов отложил недоеденное яблоко и направился к подвешенному. За его спиной находился ворот, к которому собственно и крепился конец верёвки. Механизм скрипнул, и под сильною рукой колесо немного повернулось, пронизывая растянутое тело новой волной боли.
Просто и со вкусом – вот, что можно было сказать о таком популярном в европейских застенках изобретении, как дыба. Её вертикальный вариант имел на Руси наибольшее распространение.
– Смотри собачий сын, на ту, что отравить удумал! Гляди, пока тебя очей не лишили! – крикнул злоумышленнику Скуратов, потрясая кулаком.
У пытаемого хватило сил, чтобы поднять голову и взглянуть перед собой.
– Чего хочешь знать, пёс царский? – еле слышным голосом отозвался он. – Я сказал вам всё что знал… или мог.
— Вот именно, что мог. Тут, Григорий Лукьянович, самое интересное начинается, – докладывал писарь. – Рассказал, сколько золота в мошне за деяние чёрное одаренной, что родом он из Новгорода Великого, как и хозяин его. Что Гришку-чашника ножом в спину ударил и в вино отраву подмешал тоже сказал. Но о самом-то главном молчит, проклятый! Кто хозяин твой?! – гневно бросил служилый, уже не Скуратову, а лиходею.
– И молчит, но не потому, что не знает… Нечисто тут, боярин, вот что я тебе скажу. Как только рот откроет, дабы на вопрос ответить попытаться, так и начнёт его лицо грешное судорогой сводить, да гримасой оскверняться, будто и не властен он над волею своей. Но как только тему сменим – мелит язык без устали, аки у бабы базарной, что и немудрено. Думали мы, что упёртый попался и решили огнём его пытать, дабы подсобить от греха душу очистить, но не тут-то было. Всё едино! А на шее-то у ирода заместо креста мешочек странный весел с костями какими-то! Тьфу ты, Господи! Вон он рядом с очагом валяется. Ох, нечисто всё это, ох нечисто, – закончил писарь, крестясь на иконы в красном углу.
– Али взаправду без нечистого не обошлось, али пёс этот своему хозяину слишком предан, – мрачно подытожил Малюта. – Коли не хочешь имя называть, молви хоть, что ж ему княгиню погубить приспичило?
– А то, что неугодна она хозяевам моим, – корчась от боли, проскрежетал подвешенный.
– Каким хозяевам, смерд?! О ней и в Москве ещё не всем известно, а откуда шляхтичам-то знать? Али ты крымской собаки халдей?! Побойся Бога! Хоть пред смертью-то не лги!
– Господа мои не с запада и не с юга. Ошибся ты, боярин.
Слаб голос лиходея, но что-то было в нём для ушей неуловимое, что-то, навевающее необъяснимый страх.
– Иные силы за мной стоят и ближе они, чем вы думаете. Если не человеческими руками, то дланями незримыми свершится их воля.
Теперь красные от долгой пытки глаза встретились с помешанным, полубезумным взглядом Селестии, не находившей в себе силы отвести взор.
– Недолго тебе осталось, Лжеповелительница Солнца, – презрительно сплюнул человек.
– Лжа это всё, княгиня, – гаркнул Скуратов и, глянув за плечо, увидел бредущую к двери Тию, похоже, вовсе не слышавшую сказанного ей.
Селестия не знала, как держалась до этого момента, но больше вытерпеть не могла. Не пройдя после порога и пару шагов, она, облокотившись о стену и прикрыв голову крылом, рассталась со всем своим завтраком.
– Что, Малюта… скажешь, я слабый правитель для московского престола? – почувствовав рядом чьё-то присутствие, произнесла Тия низким усталым голосом.
– Язык такое сказать не повернётся, княгиня, – прозвучал ответ после паузы, понадобившейся Бельскому на осмысление. – С непривычки-то и мужей зрелых выворачивает. Не даст Бог солгать – ни одна дева по своей воле в застенки не спустится! Прости, что предупредить не удосужился, но до сего момента ты держалась, словно и не впервой здесь. Без тени лукавства молвлю, дивлюсь я тебе.
Когда её отпустило, крыло вернулось на своё место и она, не отходя от стены, зашагала к выходу, вяло перебирая ногами.
– Княгиня, позволь подсобить, – поравнявшись с Селестией, предложил Малюта.
Та перевела на него взгляд и отшатнулась: человек тянул к ней руку, замаранную чём-то красным. Был ли то свет факелов, играющий с расшатанным воображением, или морок, таящийся внутри неё самой – маловажно. Фантомы и наваждения меркли после той небольшой комнаты, затерявшейся в тёмной подклети невзрачного здания разбойного приказа.
– Я сама, – отрезала Тия, бредя дальше. К свету, пусть и вечернему, и к свежему воздуху.
Запах крови и жжёной плоти гнал её по тёмному туннелю, но и снаружи не оставил. Запах настолько явный и настойчивый, что невольно думалось о невозможном: будто именно она, не жалея сил, «работала» с лжечашником полдня.
В бане, куда Селестия пришла с единственным желанием поскорее от него избавиться, её вновь ожидало торжество наваждения. Верить в неестественную живучесть сего аромата она отказывалась.
«С непривычки…»
Вновь и вновь в голове звучали слова опричника. Внутренний голос желал осмысления, и разум жаждал донести простую мысль до заблудившейся в тёмном лесу своего сознания принцессы.
«То есть, скоро я к этому привыкну?»
Селестия усердно скоблила своё тело, не замечая, что уже не очищается, а причиняет себе боль.
«И как я раньше этого не понимала? Кровь, вопли, горящая плоть, мрак пыточной – всё это входит в букет духов под названием власть. Так должен пахнуть сидящий на троне.
Так должна пахнуть я…
Должна? Дискорд побери, я что, обязана мириться с этим?! А что мне остаётся… Что?!
Привыкнуть, да, именно привыкнуть, а может… может и этого будет не достаточно? Может, мне следует полюбить этот смрад?!
Нет! Сторониться, игнорировать, заглушить! Ослепнуть, успокоиться, притупить чувства…»
По пути в опочивальню Селестия обрушилась на первого встречного халопа и потребовала доставить в её покои вино, явно намекнув, что его должно быть «чуть больше», чем обычно. Тот пулей помчался исполнять её волю.
И десяти минут не прошло, как в царских покоях стоял дутый, предчувствовавший скорую расправу над собой бочонок.
Призраки подклети отступали под напором залитого вина, но чёрные мысли оставались при княгине.
«Что сказали бы пони Эквестрии, увидев свою правительницу в таком свете?» – промелькнуло в голове, когда очередной кубок приближался к устам.
Грубый смех разорвал тишину, а сосуд опустился на подлокотник, не добравшись до искажённых кривой ухмылкой губ Селестии.
«Да что они знают об этом? Моими стараниями – ничего! Мне удалось научить моих маленьких пони различать белое с серым, потому как чёрного просто не было. Я изничтожила его! Но кто-то должен, прочувствовав всю эту грязь, нести её в себе, дабы не понаслышке знать, от чего нужно отгородить других. Никто не догадывается, что их идеальная правительница вовсе не является таковой. Но приходилось стараться ради них…
Они заслужили правительницу без тени пороков, ставшую для верноподданных образцом для подражания. Я и должна быть такой, разве нет?
В этом мире мне вряд ли удастся найти ответ. Я не увижу разочарования, шока или ужаса в лицах пони… Не увижу ничего, что могло бы обозначить предел дозволенного. Что заставило бы меня устыдиться своих решений.
Кто остановит меня, когда границы будут пересечены или вообще стёрты? Надеюсь, такой найдётся…
Себе я уже давно не доверяю…»
Сон отказывался посещать Селестию, даже когда бочонок опустел на добрую половину, и ей оставалось только продолжать тонуть в противоречивых думах, упиваясь напитком истины. Раздавшийся в тишине скрип двери вернул княгиню в освящённое несколькими свечами помещение… не столь тёмное, как её мысли.
– Я не хочу никого видеть, – бросила Тия, даже не глядя в ту сторону. – Оставьте меня.
– Я надеюсь, государыня найдёт время, чтобы выслушать мою речь, – прозвучал незнакомый голос.
– Найдёт, если это важно настолько, что отлагательства неуместны. – В этот раз она удостоила вошедшего апатичным взглядом. – Назови своё имя.
Прозвучавший вопрос был не проявлением интереса, но попыткой скрыть полное безразличие к оппоненту.
– Боярин Умной-Колычев, государыня, – почтенно поклонился высокий и статный гость.
Было сложно определить хотя бы приблизительный возраст боярина. В усах и бороде седых волос было больше, чем тёмных, а лицо не выражало абсолютно никаких эмоций. Но тело вовсе не старое: чувствовалась сила в чреслах, да и кожа не дряхлая. Взгляд отнюдь не стеклянный, но живой и цепкий.
– Зачем пожаловал, боярин? – допивая чашу, осведомилась Селестия.
– Предупредить тебя хочу, дабы греха на совести не держать, – начал Умной, подходя ближе. – Месяц назад ядом извести царя задумали, равно как и тебя сегодня. В зародыше был умысел пресечён, а пойманный продажный холоп много чего интересного поведал. И не первый он, кто на дыбе подобное молвил.
Запутанное дело было, но как бы ниточки не петляли, в конце все как одна на Новгород Великий вывели. В страшном обвиняли град: что знать новгородская с королём польским породнилась и переворот учинить намерена; что действа нечистые в Господине Новгороде творятся.
Хотел государь его от измены и грязи богопротивной очистить, да не успел…
Днесь не это важно. Пойманный отравитель – ещё один камень в огород вольнодумного града. Только вот больно всё туманно и неясно на сей раз. Я был уверен, что после исчезновения самодержца взор заговорщиков падёт на владыку… Не в ту сторону очи мои смотрели, ибо не ожидали подобного. Не ведали, что ты будешь их мишенью.
Раз жизни лишить пытались, значит, угрозу в тебе учуяли. Не узрел я важность твою, княгиня, вот и оступился. А Филипп всё ведал. Придёт время, и нам откроется божий промысел, а пока придётся довериться собственным мыслям.
В новинку тебе наши устои, но принимая решения, думай не о себе, а о стране, в которой тебе княжить доверили.
Боярин приблизился к Тии почти вплотную и, понизив голос, продолжил.
— Поутру собери совет и огласи желание обезопасить себя и трон от измены и заговора. Страха перед судом государя более нет, а посему и действовать лиходеи будут нагло, без опаски. Люди государевы верны тебе, а большего и не надо. Вели собирать поход на Новгород, дабы разобраться — где лжа, а где истина. Где вымысел, а где действительность. Отдели зёрна от плевел и тогда не допустишь ошибки.
Последнее слово за тобой, княгиня.