Янтарь в темноте
Глава третья «Верность прошлому»
Небо сияло тысячами звёзд, чьи дорожки пересекались, сливаясь в тонкие узоры. Сегодня они напоминали ветви с листьями, вчера были как круги на воде. Несколько раз в неделю узор менялся, а отсчитывать сутки теперь стало непросто: память о солнечных днях быстро тускнела, будто так было всегда, только свет луны и звёздных дорожек.
Твайлайт тряхнула головой; взгляд коснулся фотографии, лежащей рядом. Утренние поля за Филлидельфией, персики и груши, живые изгороди ферм, а главное — Солнце, встающее над горизонтом. Даже на чёрно-белом фото оно сияло тёплой красотой. Она редко бывала в Филлидельфии, всего пару раз за жизнь. Это был шумный, очень шумный город; город на пересечении путей; город карнавалов, праздников, собиравших тысячи пони со всего побережья. Очередной город, который они потеряли.
Два месяца над Кантерлотом держалась сфера щита. Два месяца пони не видели рассвета. Но пони не сдавались.
— Командор, посланник ждёт у ворот.
Гвардеец подошёл неслышно — вернее, подлетел. Она оглянулась. Пегас в золотистых доспехах ждал на краю стены.
— Я скоро приду.
Твайлайт внимательно осмотрела щит над городом. Вроде в порядке, как и всегда. Да и что ему могло сделаться, если даже враг не смогла пробить? Копыта грустно понесли её вниз. Пусть ночь, но это место всё равно оставалось любимым, не хотелось уходить.
Она шла вниз по лестнице и дальше, вдоль сбросивших листву ясеней и каштанов парка, мимо пересохших каналов и утыканных бесчисленными палатками террас. Вокруг было очень много пегасов — почти весь Клаудсдейл — «почти», потому что самых смелых пришлось отправить наружу, чтобы вывезти пони из дальних селений. Но когда они вернулись к своим семьям — многих уже нельзя было принять.
Вот и городские ворота; кивок стражнику, негромкий скрип и впереди осталась только тонкая, полупрозрачная поверхность щита.
Пони за стеной поднялся, приветствуя взмахом копыта. Он начал с главного, как между ними и было заведено:
— Очнись, Твайлайт. Мир изменился, навсегда.
Вздох. Она разговаривала с разными мышепони каждый день, но этот приходил чаще прочих. Мышепони — так их теперь называли: раньше звали красноглазыми, но не прижилось, не у всех были красные глаза. Вертикальные зрачки смотрели цепко и хмуро, Твайлайт уже научилась угадывать по ним эмоции. Когда мышепони говорил, показывались острые клыки: не хищные, а будто для красоты. Длинные уши с маленькими кисточками торчали над головой. И крылья, кожистые крылья, сложенные на боках. Всем бескрылым Найтмер Мун сделала такие. И они действовали, мышепони легко учились летать.
— Подумай ещё раз, — продолжил посланник, — сотни тысяч собрались за стеной, запасы еды заканчиваются. Позволь нам позаботиться хотя бы о больных и жеребятах. Рано или поздно вам придётся выйти наружу. Ты простишь себе, если кто-то умрёт от голода или болезни?
«Как же ты изменился, старый друг…»
— Я не могу, Гринблэйд, ты сам знаешь: стоит открыться, хоть на секунду, и Найтмер Мун возьмёт нас. Расскажи лучше, как дела в Понивиле?
— Неплохо, — качнул гривой мышепони. — Вчера мы закончили с полями, собрали хороший урожай. Волки пытались напасть — видимо, решили, что пони стали беззащитны. Даже тревогу не пришлось поднимать, я сам перебил их всех.
— Напавшие были Коумо?
— Не знаю, я не так хорошо разбираюсь в них.
Гринблэйд коснулся щита, копыто скользнуло как по стеклу.
— Можно мне увидеть семью?
Твайлайт покачала головой:
— Прости, Грин, Хайвинд больно смотреть на тебя. И она не позволит богине тронуть дочь. Просто оставь их, пожалуйста.
Он понурился, сорвал магией цветок; один из новых, прозванных теплоцветами; теперь они росли повсюду за городским щитом.
— Знаешь, я вижу мир как сплошное голубое море. Всё светится оттенками синевы, до горизонта; горы и леса сияют. Мы придумывали названия для новых цветов: тёплая лазурь, далёкий ультрамарин, небесная синева. Да, небо потемнело, но когда поднимается туман оно тоже начинает мягко сиять. Это ни с чем не сравнить — так красиво.
Твайлайт опустила голову, но всё же не могла промолчать:
— Для меня всё наоборот. Смотрю сейчас «Ночным зрением«, а весь мир как кучи догорающих углей. Повсюду оттенки красного. Это ужасно.
— Неужели нельзя доказать тебе, что богиня не тронула мой разум?
— Ты сам не знаешь, — отвернулась Твайлайт. — Прости. У меня много дел.
На самом деле работы было немного, но эти встречи утомляли.
Вновь она смотрела с любимого места на стене. Ниже по склону был лес, изменившийся до неузнаваемости. Всего за несколько дней старую листву сменила новая: синяя, чёрная, где-то даже фиолетовая. Природа стала меняться сразу после начала долгой ночи. Не до того было тогда, чтобы смотреть — важнее было спасать, кого успевали — и пони не заметили, как быстро исчез старый мир.
Найтмер Мун взяла Понивиль на вторые сутки ночи. Они пытались собрать всех в городе, за щитом, но ферм в окрестностях было слишком много. Богиня скрылась под иллюзией. Когда одинокая серая пони постучалась снаружи, её не могли не впустить. Только одной единорожке удалось спрятаться тогда. Она лежала на крыше и смотрела, как по улицам плывёт облако тьмы. Попавшие в него пони падали, теряя сознание, их как волной несло к площади. Вскоре явилась богиня. Она брала пони по одной и превращала их.
Глоу не рассказывала, что было дальше. И, глядя ей в глаза, Твайлайт сама не хотела спрашивать. По крайней мере теперь они всё знали: Кантерлот держался. Кому-то приходилось выходить наружу, чтобы проверять бегущих в город пони. Волшебники тянули жребий, одной Твайлайт это запретили. Следить за щитом — вот единственное, что она теперь могла. И не с кем поговорить, после того как брат ушёл в Мэйнхеттен, взяв Глоу с собой. Все ждали от неё только приказов, но совсем не было идей.
Оставалось только размышлять и вспоминать.
Эти ковры цветов, что теперь повсюду снаружи: они согревали мир. Хотелось выйти, собрать побольше разных и проверить, что же они такое — но это было бы крайне опрометчиво. Вдруг ловушка? Найтмер Мун следила за ними. Она изменила природу континента всего за несколько дней. За несколько. Дней.
Лишь недавно Твайлайт начала понимать, против кого они сражались на самом деле. Она часто видела Селестию рядом и знала, что наставница — волшебница огромной силы; но мысль, что богиня разогревает Солнце над миром, никогда сильно не занимала её. Это казалось слишком невероятным, чтобы представить.
Первые сутки весь мир замер в ночи, медленно холодало. Потом Понивиль… Нет, не опять. Потом пошёл дождь, небо над континентом затянуло тучами, температура атмосферы упала к пределу конденсации влаги. Скоро должен был начаться снегопад, а затем все стали бы умирать. Но луна вспыхнула невидимым светом: поток теплового излучения согревал землю почти как Солнце, только без заметных обычному глазу лучей.
Две недели Эквестрия жила в тёплом свете луны. Потом луна начала медленно угасать: Найтмер Мун не Селестия, она не могла долго поддерживать светило. Твайлайт пыталась рассчитать, как скоро они умрут, и не сразу заметила, насколько изменился мир. И травы, и цветы, и эти новые деревья — всё излучало тепло, гораздо больше, чем любые организмы когда-либо прежде. Земля согревала саму себя.
Это было невероятно, но это работало. Климат в Эквестрии почти не изменился. Когда-то растения жили светом и теплом Солнца — а теперь они питались магией.
Магия > Солнце > Свет и тепло > Растения.
Магия > Растения > Свет и тепло.
Твайлайт начинала ненавидеть себя за то, что всегда предпочитала простое сложному, и для любого дела выбирала кратчайший алгоритм.
Найтмер Мун не знала ненависти. Луна когда-то умела ненавидеть, но не было радости в том, чтобы ненавидеть день за днём и год за годом. Ненависть не помогала строить, планировать, изобретать — только держаться, да и то недолго: её запасы стойкости иссякли за несколько лет. Стало жутко, стало плохо, она отчаялась; но в итоге отчаяние оказалось добрым попутчиком, оно помогло преодолеть страх.
Она могла изменить себя — и она изменила. Как сестра когда-то, чтобы в одиночку управиться с Элементами гармонии. Элементы требовали верности — и она сохранила верность своим идеалам. Элементы требовали доброты — и она убрала ненависть, а затем и все ранящие чувства, одно за другим. Честность превратилась в прямоту, щедрость в великодушие. А ещё она научилась играть. И работать, играя.
Полторы кубомили грунта, полторы кубомили воздуха, немного воды — вот и всё, что у неё было. А вокруг стены, которые как в насмешку делились энергией: прошедший через них звёздный ветер был сух и пресен на вкус. Но всё это можно было исправить. Её страстью была природа мира, так что в миниатюре она воссоздала её. Она помнила структуры клеток растений и животных, и научилась строить их из неживых веществ. Она ела яичницу на завтрак, землянику на ужин, а неудачные образцы — тоже вкусные — готовила на обед. Когда было скучно, она учила их думать. Когда было весело, обнимала и тёрлась мордочкой о лицо.
Она не убивала их; большеглазых, с кисточками на ушах; она сохранила их — в крошечных, как кончик пера, осколках обсидиана. Их были сотни, лунных пони, скрасивших худшие дни. Когда ловушка пала, они вышли все вместе, готовясь встретить смертельный удар. Но его не последовала. Дом и сад, крошечное озеро, роща мирул и акаций — всё стояло как прежде, а над ними сияли океаны звёзд. Планета молчала.
Ветер, ветер, звёздный ветер.
Даже ты не скажешь мне.
Я теперь одна на свете?
Что случилось на земле?
Она испугалась, бросилась к планете, забыв о себе метнулась на ближайший огонь. Разум вернулся, лишь когда она увидела город, а дальше десятки подобных ему, что сияли, украшая реки и побережья россыпями огней. Сестра показала себя, и душа похолодела: слишком хорошо Найтмер Мун осознавала абсолютное преимущество врага. Но атаки не последовало. Небо осветилось приветствием, взгляд нашёл метки ожидания и теплоты. Она отправила посланников вниз, и они погибли, в первый же день она потеряла своих.
Мстить не хотелось. Должно быть она вовсе разучилась мстить.
Спустя два месяца Найтмер Мун стояла в полях Филлидельфии, что заполняли теперь бесчисленные пятнышки спящих созданий. Овцы приречья, козы предгорных селений, неряшливые кабанчики — великое множество полёвок и птиц. Вся провинция, весь регион. Помощники трудились без отдыха: принося спящих, чтобы сразу же исправить их чувства и глаза. Но пони никто не трогал: ими она занималась лично, чтобы никто не сделал ошибки, о которой потом будет жалеть.
Конечно, она утешила питомцев, но многие до сих пор не могли прийти в себя: всех больно ранила смерть Энви и Гриф. Её тоже.
— Я знаю законы природы, — Найтмер Мун заговорила вслух. — Ослабший умирает. Безвольный умирает. Безмозглый тоже недолго живёт. Я не хочу умирать, но и убивать тоже. Это не моя ошибка, это проблема мира, а не меня.
— Кудах, — высказалась змеехвостая птица, устроившись на изгороди впереди.
— Нет, Кудах, ты не прав. Законы развития сложнее, не всё сводится к войне всех против всех. Природа полна сотрудничества, кооперации, мирного сосуществования, когда народам нечего делить.
Куроликс щёлкнул клювом, предлагая гроздь винограда.
Она покачала головой.
— Я люблю законы. Нужно же за что-то держаться? Но только глупец терпит чужие обычаи, когда можно установить свои.
— Кудах!
— Оправдания. Верно. Я снова оправдываюсь. Прости.
Она нахмурилась, отвернулась. Кудах был её голосом разума: обычно он советовал всех убить.
Увы злому Кудаху, ей не нравилось убивать. Пони спали, а она работала над ними, подбирая для каждой идеальные крылья, идеальные глаза. С рогом и магией пока что не получалось; слишком опасно; одна смерть на миллион значила бы, что десятки умрут из-за неё. Ей не хотелось этого. Она даже ступала, стараясь не побеспокоить букашек. Убить несложно — ей случалось убивать раньше; но в итоге каждая смерть оборачивалась поражением: пони отворачивались, сестра бесилась, мир пустел.
Она слишком привыкла к миру, где всё вокруг её творения. В каждой мордочке виделись отражения собственных детей.
— Кудах.
— Закончили? Спасибо. Поешьте, пожалуйста. Скоро дальше пойдём.
Куроликс промолчал, развязывая своё пшено, остальные потянулись к винограду. Вокруг было очень тихо, никто не говорил. Ей тоже не хотелось, но вдруг понадобится? Уже который день она разговаривала с питомцами: рассказывая то о законах мира, то о философии, то зачитывая выдержки из мимоходом взятых книг. Это называлось учёбой, а вернее познанием культуры, и не было ничего важнее для пришельцев в чужой стране.
Энви была самой красноречивой в семье, а всё равно не справилась. Её не пожелали слушать, а после убили, хотя предложение было самым щедрым, какое Найтмер Мун только могла дать.
Язык — беда цивилизации. Наверняка её не поняли. Найтмер Мун привыкла общаться с подопечными на уровне аниморфии. Она награждала радостью, поддерживала верностью, примиряла добротой. Так просто и так эффективно. Дома им всего не хватало, но никто не плакал, никто никого не обижал. Жаль только, что всё имело свою цену. Столкнувшись с изобилием подопечные растерялись: многие просили вернуться, многие скучали по дому — всех пугал этот огромный, непредсказуемый мир.
Но они помогали, поскольку не умели иначе. Подопечные не были своевольными, они принадлежали ей.
Мэйнхеттен был её следующей целью. Северо-восток побережья, ворота внутреннего моря, крупнейший порт страны. Величайший город, какой она раньше видела только в мечтах. Она умела мечтать, она мечтала о многом: живые острова в океане, самоходные планёры, быстрая как свет почта — и чистый, заполненный музыкой эфир. Эти мечты пони ещё не осуществили, но многие, очень многие сумели воплотить. И дополнить собственными.
Она летела, следуя ведущей от Филлидельфии линии железной дороги, взгляд привычно измерял дистанции и углы. Пони не поскупились: дорога насквозь пересекала холмы, поднималась над впадинами, изящно огибала скалистые склоны. А мост, арочный гигант в предверье провинции, и вовсе заставил её восхищённо замереть. У него была душа. В её мире души были у каждого творения, поскольку каждый час труда был кусочком чей-то вложенной жизни; но когда миллионы часов складывались в сотни посвящённых проекту судеб, это было по-настоящему великой жертвой. Мост молчал, изучая её.
— Всё наладится, — она извинилась. — Клянусь, поезда скоро пойдут.
Дорогу окружали обжитые земли. Вот селение и ещё селение — опустевшие — дальше река, луга и перелески, укрытый щитом городок. Небольшой, чуть крупнее Понивиля, а значит неохраняемый. Не наверняка, конечно, но она не могла лично посетить каждый из тысячи защищённых «сердцами» городов. Помощники справлялись с меньшими, а она выбирала крупнейшие центры, мегаполисы, в которые потом приносили всех пони с очередного региона огромной страны.
Забавно, что пони ей сами помогали. Они бежали. Из малых деревень в крупные, из селений в города. В Мэйнхеттене было полмиллиона жителей, а теперь собралось втрое, если не вчетверо больше. Не только пони, конечно, множество других. И во многом из-за этого она так спешила. Она уже видела, во что превращаются переполненные города под щитами. Припасов не хватало, дрова быстро расходовались, а когда пони спали в обнимку со свиньями и городскими крысами, это не могло закончиться хорошо.
Дело не только в болезнях: отчаяние плохо влияло на «кристальное сердце», власть над ним слабела, и настоящая угроза городу приходила не снаружи, а изнутри.
Раньше только в Юникорнии жили пони настолько отчаянные, чтобы питать «Сердце» за счёт себя, а теперь его подобия повсюду. Самой же Империи нет, на её месте осталась ледяная пустошь. Столица народа гордых единорогов должна была стать первой целью, но вот шутка судьбы, опаснейшие противники исчезли всего через несколько лет после её изгнания. Гордецы доигрались: наверняка пытались расширить купол щита дальше, когда кристалл и без того держался на пределе — она предупреждала их столько раз.
Худшее случилось. И всё равно кристальные сердца в каждом городе Эквестрии. Они стабильны, и радиус сферы наибольшего вдесятеро меньше чем у Сердца Юникорнии. Но всё равно, Тия, что за игру ты ведёшь?..
Солнце ещё способно служить, решимости не хватило погасить его, хотя власти теперь доставало. Ночной Мир — проект огромной сложности. Несмотря на все расчёты, невозможно было предугадать, какие последствия в далёком будущем он принесёт; но этих расчётов хватало, чтобы уверенно сказать — мир живёт, и жил бы как прежде ещё века, если бы Солнце двигалось над землёй. Может, мир ждала другая катастрофа? Война? Но архивы подсказывали, что никто не угрожал Эквестрии уже очень и очень давно. В столь серьёзной защите городов не было смысла! Разве что это была защита от неё…
Заманчивая мысль, но наивная. Сестра всегда выбирала нападение: та Селестия, которую она знала, просто убила бы противника, пока он слаб. И скоро у неё будет очередной шанс это сделать. Мэйнхеттен приближался, Найтмер Мун уже видела над горизонтом полусферу исполинского щита.
— Кудах? — Куроликс спросил, поравнявшись.
— Нет, мы не будем морить их жаждой. Не работают с ними лёгкие решения. Вдруг не сдадутся? Вдруг начнут умирать?
— Кудах!
— Дурные, не спорю. Но не нам судить.
Птице-змей не стал продолжать, отдалился. Она тоже сбавила скорость, идя на круг вдоль границы щита. Приближалась полночь по старому времени, так что все в городе спали, разве что там и здесь дымили очаги бань и прачечных, а пекари готовили вкусности к грядущему «дню». Пони всегда готовили вкусное: как бы ни было плохо, они хоть крошечной булочкой старались угостить всех. Храбрые и сильные создания; даже сильнее, чем прежде; пусть зрелище не располагало к веселью, но приятно было убедиться, что Твайлайт не лгала.
Найтмер Мун обернулась к своим:
— Предлагаю снова пройти по водоводу. Есть возражения? Мне самой не нравится идея дважды опираться на единственный план.
Возражений не последовало. Воодушевления, впрочем, тоже. Они пробовали разные стратегии, и каждая была по-своему рискованной: щит удавалось взять грубой силой, если он невелик; со средними приходилось помучиться, пробивая туннели под слабое место — колодец или городской водосток; что до крупных щитов, бой под ними превращался в смертельно опасную затею. Она смотрела сверху на пустые, украшенные фонариками улицы мегаполиса, и будь у неё тело обычной пони — её бы трясло.
Взлёт над щитом, неспешное парение. Взгляду открылись оставшиеся снаружи сухие доки, остовы стальных, недостроенных судов. Рядом река и водохранилище, плотина, кирпичная громада у границы воды.
— Это насосная станция, — Найтмер Мун обратилась к помощникам. — Там машина поднимает воду к медленным фильтрам, а дальше под своим весом вода расходится по всему городу. Здесь труба под озером, на глубине мелового слоя. Это единственное слабое место, и, несомненно, ловушка на той стороне.
Щит пропускал воздух, но вода была в тысячу раз плотнее, а сильное течение, да к тому же в единственной точке, превращало защиту в решето. Разумеется, пони знали об этом, но переполненный город не мог создать запасы: машины водопровода и так работали на пределе сил.
— Мы пойдём аккуратно, не ломайте ничего без нужды. Пони захотят помыться после превращения, так что нам же и придётся всё чинить.
Кудах зло скрипнул, остальные тихо стояли вокруг. Они боялись, до ужаса боялись. Вход в город часто заканчивался смертью разведчиков, но иного способа не было — она не хотела рисковать собой.
— Фрэнзи, Анви, ваша очередь. Идите вперёд.
Две тихие пони отделились от армии, шагнули к воде. Она последовала за ними. Вспоминались учебники тактики из памяти гвардейца, правила боя с вооружённым или магическим врагом. Девятикратное численное превосходство, недели подготовки на полигоне, окружение, обязательно воздушный бомбовый удар. Ничего подобного у неё не было: только крошечный пролом в щите, едва достаточная для пары помощников линия передачи энергии, и бессильный взгляд снаружи. Оружие было, а убивать нельзя.
Пони не сдерживались, они жгли и кромсали, ломали и рвали в клочья, добивали ослабших; но следом за первой парой шла вторая, затем третья и четвёртая, шестая, восьмая, десятая — ровно до тех пор, пока защитники города не падали без сил. Их было не так уж много — по-настоящему опасных — а у неё всё ещё хватало крылатых созданий с кисточками на ушах.
Подопечные не были её друзьями. Они были её оружием. В отличии от сестры она всегда могла сжать зубы и отправить других вперёд.
Они плыли, следуя потоку воды. Найтмер Мун не нуждалась в дыхании, как и все её подопечные, но так нестись вперёд, посреди кирпичной трубы, всё равно было непросто. Неловкие крылья касались склизких стен, копыта поднимали песчанную муть, а рачки-носохваты не просто так назывались. У каждой лунной пони была защита внешняя и внутренняя, и внешнюю они пока что старались не поднимать.
Наконец, впереди показалась граница щита, разведчики застыли.
— Приступим, — Найтмер Мун перешла на мыслеречь. — Проверяйте путь обманками, чуть что отступайте. Если подманите их поближе, замечательно, тогда я сама ими займусь.
В Балтимэре это сработало: впервые после Ванхувера они праздновали победу без смертей. Только пони страшные — они быстро учились на собственных ошибках. Филлидельфия стала настоящим кошмаром, и первым же, с чем столкнулись разведчики, был направленный по скважине взрыв.
Поэтому никаких проходов в полный рост, никакой спешки, никакой толпы. Касание рогом, три вспышки, и треугольник размером с копыто появился на щите. Вдруг сразу не заметят?.. Очередное заклинание, потемневшая вода, и две маленькие мышки юркнули в проход, быстро перебирая лапками. Далеко впереди заскрипел оживлённый магией кирпич. Голем — неспешное создание, и пока её каменный драконище просыпался, она успела и подготовить путь для мышек, и наполнить трубу потоком идущих как будто в наступление чернокрылых существ. Обманки, конечно, ничтожны, но всё равно они отвлекали врага.
Да, врага. Раньше она называла врагом только Селестию, но теперь сестра словно бы играла с ней. Добрый злодей и её злющие пони, это было так нелепо, что пробирало до слёз. Найтмер Мун нападала, и платила жизнями своих. Она не могла остановиться; как следуя разуму, так и долгу перед своей детской мечтой; но с каждой потерей всё больше хотелось вернуться. Обратно на луну, к дому в роще мирул и акаций, с крошечным озером, которое пересыхало во время дождя.
С детства она замечала в себе это желание сдаться, и терпеливо вытравливала его.
— Кудах?
— Ты прав. Слишком тихо. Волна уже на фильтрах, а они чего-то ждут. Ещё немного, и я смогу накрыть туманом весь прибрежный район.
Мышки выбрались из под земли. Одна наблюдала за ратушей, местом кристального сердца, а вторая стремительно чертила оборону. Порталы, ловушки, заграждения — вся та шелуха, что помогает направить сырую энергию звёздного ветра. Жгут силы тянулся за ними, и Найтмер Мун отчаянно надеялась, что раньше времени его не засекут.
— А если мы попробуем… — начала она, обращаясь к Кудаху, но прервалась на полуслове.
Мышек раскрыли. Взрыв, грохот, вспышка на вершине холма. Фрэнзи погибла мгновенно, Анви бросилась вниз.
— Кудах! Кудах! — разъярился куроликс.
— Да, её почерк.
Подопечные ощутимо напряглись, а она стремительно работала. Обманки вперёд, голема обратно, загнанную мышку назад — всё разом, ускоряя восприятие до растянутых в минуты секунд. Разные противники ей попадались, но одна зелёная единорожица была невыносима. Она убивала, убивала, убивала, а когда город взят исчезала в никуда. Заготовленные для сестры ловушки эту мошку не замечали, а чтобы подготовить новые не хватало ни времени, ни сил.
Анви появилась в туннели. Испуганная мордочка смотрела с той стороны.
Найтмер Мун опустила голову.
— Кудах?
— Нет, запрещаю. Мы не будем убивать.
Будем умирать — очевидно. Двадцать пар, а может и все двадцать пять. Снова смотреть, как они пробиваются к ратуше, а то там, то здесь мелькают белые вспышки и очередная лунная пони исчезает навсегда. Они не были такими сильными, как она сама, ибо могли предать. Они не были и храбрыми, потому что страх — важная часть жизни. Она создавала их живыми, по образу и подобию себя.
Ей было страшно. Всю жизнь она училась преодолевать страх.
— Кудах, — она обратилась. — Охраняй с остальными эту сторону. И только попробуй сбежать.
Касание, мгновение перехода, и она проникла за щит.
— Анви, держись здесь. Как прикажу, направь ко мне всю энергию, сколько успеешь собрать. Голем будет защищать тебя.
Найтмер Мун полетела вперёд. Это было глупо: такой же поступок стоил ей тысячи лет заточения; такой же едва не стоил жизни, когда Элементы взорвались. Но, Дискорд забери, шанс поймать зелёную сволочь не каждый день даётся! Она не для того становилась богиней, чтобы день за днём утираться и терпеть.
— Глупая земная, жалкая земная, — Найтмер Мун шептала про себя.
Крылья стремительно несли её выше, через трубу водовода и резервуары отстойников. Дальше водонапорная башня — латунь, паркет и запах железа — лестница наверх, ароматы лака и сосновой смолы. Крытая галерея, панорама, уличные огни. Такие красивые. И шпиль часовой башни на другой стороне города, где стрелки блестят янтарём и ониксом, а солнечные яркосветы изнутри подсвечивают циферблат. Начиналась полночь.
Найтмер Мун прильнула к окну, убрала дыхание, замерла. Она была невидима. Враг тоже. Она чуяла магию. Враг тоже. Она копила силы, а враг уже собрал всё, что только есть. Это и было её главным преимуществом. Взгляд метался от дома к дому, от улицы к улице, глаза аликорна подмечали всё. Вскоре она вернулась. Сидеть наверху было бы слишком очевидно для наблюдателя, а она уже увидела всё, что требовалось. Настало время атаковать.
— Ты ошиблась, — она одёрнула себя. — Не было нужды подниматься. Это чужой опыт, не твой.
Она могла отделить глаза от тела и отправить их наверх, но не сделала этого. Очевидное решение, а на ум не пришло.
Вот почему она не пользовалась чтением памяти направо и налево: стоило чуть отвлечься, и знания гвардейца вмешивались в опыт божества. Впрочем, нет худа без добра, теперь она знала, как действует противник. Направления на ратушу — перекрыты готовыми к взрыву зарядами. Каждый переулок — ловушка, а напротив батареи пороховых ракет. Пламя, грохот, бесполезные фейерверки — опасные больше для самих пони, чем для её слуг. Но они отвлекали, а волшебники били насмерть по слабым местам. Как воевать, когда тебя убивают? Как воевать, когда ты бросаешься спасать этих дураков, а они всё равно убивают тебя? Взглянув изнутри, она лучше понимала, почему у выживших после Филлидельфии помощников были такие пустые, ошарашенные глаза.
Найтмер Мун касалась амулета на шее. Крошечная молния, тёмное облако, плетёный узор — Элемент верности отвечал едва ощутимой щекоткой: недостаточно охотно, чтобы использовать как источник энергии, но вполне готовый защитить. Если бы она опустилась настолько, чтобы искать защиты. Элементы Гармонии не были добры к носителю: стоило чуть отступить от идеалов, и они предавали, вынуждая кроить себя аниморфией снова и снова, пока от прежней души не оставалось ничего. Оружие отчаянных, с которым два подростка истребили богов, к нему не хотелось возвращаться, но в её положении не до выбора средств.
С каждым днём пони становились всё смертоноснее, и если ещё недавно она хвасталась неуязвимой защитой, то теперь вовсе не была в ней уверена. «Отражение», «Преломление», щит внутренний и щит внешний — столько заклинаний, что она чувствовала себя в них черепахой. Маленькой такой черепахой, которую могут мимоходом раздавить.
Перепутье — Найтмер Мун ощущала его. Будущее давало ей выбор: броситься дальше, следуя пути верности, через сотни смертельных ударов и линии врага; или призвать армию, снова прикрывшись испуганными мордочками и большими глазами, превращая триумф в море боли, а верность в жгущую сердце вину.
Любой выбор был бы ошибочным, но, к сожалению, это не ложная дилемма, — после всех принесённых жертв отступить она не могла.
— Анви, слушай… — она обратилась тихо. — Зови остальных.
Она не была храброй, она убрала амулет.
Армии сближались. С одной стороны каменные чудовища, туман и орды ведомых её помощниками иллюзий; с другой стороны алые знамёна, латунный блеск доспехов и сияющие всевозможными оттенками щиты. Найтмер Мун узнавала стяги второго батальона, она знала его тактику и офицеров, их способности и пределы сил. Шансов у них не было: как если бы они бросились в атаку с самого начала, так и в обороне. С каждой минутой её силы прибывали, и власть здесь уже приближалась к власти снаружи щита.
Это же значило, что нужно спешить. Щит над городом был непредсказуем: «кристальное сердце» уже нашло пробоину и пыталось её затянуть, яркие лучи освещали её армию, нити поиска вились, разыскивая её саму. Пони не владели всей силой «сердца», не знали ключей для смертоносных способностей, но они боялись, и страх миллионов передавался охранявшему город волшебному существу. Благо, что оно не было смышлёным, оно не отличало пони от других: чтобы подчинить его, достаточно было добраться до ратуши, когда помощники расчистят путь.
— Начинайте, — она приказала.
Мгновение, грохот, дрожь земли. Каменные исполины поднимались, сбивая грунт и булыжники мостовых длинными хвостами, крылья заслонили армию, давая защиту и тень. Дюжина обсидиановых аликорнов, огромных как крепостные башни, неспешно они двинулись вперёд.
— Страшно, а? — Найтмер Мун усилила голос. — И что вы теперь сделаете, мои маленькие пони, когда на вас наступает крепостная стена?
— Кудах.
Она вздохнула. Конечно же, враг заготовил бомбы, расставил ямы-ловушки, Дискорд знает что ещё. Но вдруг дрогнет? На эти нелепые каменюги она потратила львиную долю собранных под щитом сил.
Образ, это важно. «Подопечные должны бояться тебя, — как-то раз поучала сестрёнка. — Не показывай им слабостей. Заставь чувствовать взгляд. Заставь бояться наказания. Всегда наказывай, но наказанных жалей. Тогда они научатся тебя любить». Жестокое было время, когда пони приходилось учить дружбе железным копытом. Найтмер Мун, тогда ещё Луна, с удовольствием предоставляла эту честь сестре.
Вдали сверкнуло, слитный грохот достиг ушей, и тут же пламя вспыхнуло на крыльях её армии. Метатели? Пороховые метатели? Она уже ничему не удивлялась. Взгляд ловил пегасов, которые поднимали ракетные трубы на крыши, пока другие кружили в воздухе, закидывая фланги её армии десятками шрапнельных бомб. На каменных аликорнах взрывы оставляли неожиданно глубокие шрамы.
— Кудах.
— Да, ты прав. Не толпиться, иначе окружат.
Пони не трогали центр, видно надеясь, что армия сломает строй. Тщетно, конечно. Пока гвардейцам приходилось пользоваться сигнальными ракетами и флажками, её средством связи было даже не слово, а мысль.
— Кудах? — Куроликс волновался.
— Да, вижу. Почти не пользуются магией. Что-то затеяли, силы берегут.
Двух големов она потеряла на флангах, двух обездвижили, но армия уже входила в пригороды. Пони отступали, бой в предместьях заканчивался без ощутимых потерь. Значит, и ей пора было браться за дело. Часы над ратушей показывали час ночи, внутренний хронометр отмерял минус сотню минут от часа «Ч», и с точностью до секунды «Усыпляющее облако» было готово. Она вызвала его из водонапорной станции, и в то же мгновение прочертила лучом все прикрывавшие город щиты. Слитный звон наполнил улицы, когда осколки осыпались вниз.
— А теперь… — мгновенный переход, затянутая туманом улица. — Вперёд, лунные пони! Хватайте их!
Она ворвалась в строй, оглушила, отскочила; и уже через мгновение была на соседнем проспекте, где очередной атакой смяла чародейские щиты. Пони падали, теряя сознание; сверху планировали сонные пегаски; а в домах, там и здесь, прятались вездесущие жеребята, пробравшиеся посмотреть на войну. Поэтому она так спешила, чтобы тупые гвардейцы не перебили своих.
— Кудах!
— Не до тебя!
Переход, удар, вспышка; и снова, переход, удар. Рогатые сидели в засадах, через миг после её атак звенели стёкла, а мостовую рвали ослепительно яркие лучи. Но она каждый раз опережала, выбирая целью уже самих чародеев — в центре вражеского построения расширялся огромный пролом.
— К ратуше! За мной! Вперёд!
— Кудах! Кудах!!!
Она резко обернулась. Птице-змей вился в воздухе, указывая назад. Насосная станция горела.
— Анви, что там?!
Оставшаяся у пробоины помощница молчала. Мгновение спустя Найтмер Мун ощутила, как прерывается дающий силу поток. Она замерла. Прорываться к ратуше? Отступить? Всё грозило потерями, как среди пони, так и среди своих.
— Кудах, ты умница. Возьмёшь ратушу, вознагражу!
Куроликс испуганно заскворчал.
— Пошёл!
Она метнулась обратно. Выше, к границе щита, и тут же вниз, к руинам водонапорной башни. Тихий голос разума подсказывал, что нужно бежать совсем в другую сторону. В коллекторы, ко второму слабому месту в защите города, и наружу, чтобы больше никогда не повторять подобной ошибки. Но бежать в нечистотах — это было слишком даже для неё.
Подвалы, влажные залы медленных фильтров, уходящая вниз кирпичная труба. Она остановилась, прильнула к полу, отправила вперёд наскоро созданные глаза. И взгляду открылся проход, перекрытый аметистовым барьером, одинокий пони стоял с той стороны.
У его ног лежала накрепко связанная Анви. Она была жива.
Найтмер Мун вдохнула и выдохнула, спустилась вниз. Она шла по туннелю, усиливая защиту перед собой, и рогатый делал то же самое. Синегривый, уставший на вид, он смотрел ей в глаза.
Анви слабо дрожала.
— Ты не убил её, — Найтмер Мун не могла поверить. — Ты… хороший?
Единорог молчал.
— Твоя армия разбита. Скоро мои слуги возьмут ратушу и щит над городом растает. Ты мог бы вырваться сейчас, но ты ведь этого не сделаешь? Так и будешь стоять здесь, пока я не пробью каждый твой щит?
Она с нетерпением ждала атаки Глоу. Это ведь так изощрённо, поймать богиню в ловушке узкого прохода — и жечь, жечь, жечь с обеих сторон, пока не останутся обугленные кости. Разумеется, это бы не сработало: с детства она не любила узкие проходы, а там, где раз прошла настороженная аликорница, запасной выход всегда есть.
Секунды летели, а туннель позади был свободен. Глоу не спешила нападать.
— Что-то пошло не по плану? — Найтмер Мун продолжила, усмехаясь. — Как видно, пристукнули твою помощницу на улицах. Случается. Что поделать, не добралась.
Единорог поднял Анви.
— Не делай этого.
Он аккуратно, и даже с долей нежности провёл мышку через щиты. Отпустил. Анви прижалась к её груди.
— Зачем ты играешь в чудовище, Луна? Ты же не хищник, я сразу заметил. У твоих пони печальные глаза.
Единорог спрашивал искренне. Брат той волшебницы, Твайлайт, он оказался ничуть не глупее её.
— Да, я не хищник. Мне от вас лично ничего не нужно. Мне даже эта земля не нужна. Но я не буду в безопасности, пока Солнце висит над головой. Бегать от линии светораздела, как и прятаться под землёй я не стану. Мне в жизни хватало унижений, чтобы мучить ещё и саму себя.
— Думаю, ты лукавишь.
Она шагнула ближе, утыкаясь носом в щит единорога. Прищурилась. Он прищурился в ответ.
— …Думаю, власть тебе всё же нужна.
— Пусть так, со стороны видней. Меня правда за живое задевает, когда нужно кому-то подчиняться. Кому-то настолько тупому, что и половины моих проектов осмыслить не может, а потом ещё и винит меня, мол, сидишь в своём замке как сова. Мне и правда хотелось, чтобы хоть кто-то меня слушал. Позже я смирилась. Не судьба, так не судьба.
— Понимаю.
— Понимаешь?
Она призадумалась, да и кивнула. Пожалуй, жеребец в мире победившего матриархата и правда мог её понять. А ещё он с жеребячьей непосредственностью тянул время. Это было так мило, что улыбка сама собой появилась на лице.
— А ты не думал, что Селестия не права? Что она погрязла в мелочах, пока я делала настоящую работу? Пока она спасала каждого, я придумала, как спасти всех. Я же победила зиму, дурья ты башка! Хоть кто сказал бы спасибо. Пара веков, и вы бы ютились под щитами посреди ледяной пустыни. А я вернулась и подарила вам целый мир!
Единорог молчал.
— Скажи, у меня что, нет права сделать этот мир хоть чуточку своим?
— Но методы…
— О да, чуть глазки подправить, ужас-то какой. Ты смотришь на меня и видишь обычную пони, потому что я говорю на понятном тебе языке. Но я — стихия. Я изменю мир по своей воле, а вы либо смиритесь, либо будете вечность воевать с землёй, небом и океаном. Но не со мной лично. Потому что у меня есть маски, но нет личности. Мне всё равно.
Рогатый недоверчиво склонил голову. Фыркнул. Улыбаясь он смотрел ей в глаза. Ну так и она тоже умела смотреть улыбаясь, с маленькими жестокими вихрями и темнотой звёздных бездн. Она побеждала Кудаха в гляделки! Но этот пони тоже был крепким орешком — всё смотрел и смотрел.
Шли секунды, складываясь в минуты; щит над городом растаял, вернулся взбешённый куроликс. У них были потери, и у пони тоже — как она ни старалась, кто-то всё равно погиб.
Она опустила голову.
— Чего бы ты ни добивался, мой маленький пони, ничего не получилось. Сдавайся, пожалуйста, я тебя так и так не отпущу.
— А ты бы сдалась, окажись в моём положении?
Она призадумалась.
— Нет, никогда. Я скорее умру.
Единорог убрал защиту, шагнул к ней.
— Подумай об этом.
Сонное облако подействовало, он упал.
Вдох и выдох, счёт до трёх, и путь обратно. Она поднялась над опалённым взрывами холмом и руинами водонапорной башни, оглядела улицы, там и здесь отмеченные рытвинами и дырами в домах. Зажмурилась. В городе было тихо — помощники потушили пожары, позаботились о раненых. Её ждало очень много работы: почти миллион пони здесь и столько же завтра, когда остальные команды закончат с меньшими городами, а после десятки миллионов других.
Столько работы, что лица сливались. Твайлайт говорила, что она может найти друзей, но после всего содеянного — едва ли. А дружбы и правда хотелось. Не той любви и заботы, что давали подопечные, а настоящей дружбы, где никто не выше и никто не ниже, где можно склонить голову перед мудростью совета, и надеяться, что друг тоже постарается тебя понять.
Аниморфия давала огромную силу: она могла сделать врага другом, могла сделать верным другом саму себя. Не это ли называлось дружбой? Важно ли было, какие к дружбе ведут пути?.. Она не знала. Этические учения отвергали аниморфию: свобода души была в основе всех известных миру социальных систем.
Добру и враг и друг ответствуют добром,
И эта доброта не знается со злом.
Врага получишь ты, злом отвративши друга,
И друга обретешь, став ласковым с врагом.
Боги на то и боги, что смотрели дальше. Она помнила удар Элементов, острый как скальпель, иссекающий лучшие слои её души. Помнила и заклинание аниморфии, что собирало осколки заново, заполняя пустоты чужими идеалами её самой. Помнила и собственную борьбу. Потеряв всё, она продолжала сражаться: в тот день она не стала другом, как бы враг этого ни хотела, она превратилась в Найтмер Мун.
Нельзя извиниться после такого. Да и после того, что она здесь натворила, извиниться тоже нельзя. Пони погибли, а Селестия не вмешалась. Хотя, если вдуматься, по той или иной причине пони погибали каждый день.
Твайлайт спала. Она всегда осознавала себя во снах, но лишалось контроля над мыслями: возвращались образы и запахи, звуки и телесные чувства, раскрывались картины прошлых событий — и особенно ярко те, которые ранили её. Снова и снова она говорила с туманногривой аликорницей, упрашивала её и даже умоляла, но та ничего не слушала. Смотря на них, словно на букашек, злая пони шла вперёд.
— Твайли, проснись.
— Да не могу я! Не могу я ничего сделать, неужели не ясно?! Каких приказов вы ждёте?! Как, вообще, остановить её, если ей на нас наплевать?
— Ну, не всё так плохо. Вставай.
— А?..
Глаза распахнулись, она огляделась. Неприбранную комнату освещал единственный светильник, блестела золотистая вязь сводов и лакированный дуб обитых стен. Тяжёлый запах переполненного города проникал за дворцовый щит. В дверь постучали.
— Простите, сейчас.
Лавандовые копыта вмиг оказались на полу, она метнулась к двери. В голове гудело. Будто и не спала.
— Что случилось?.. Дёрпи, ты?!
Пегаска в гвардейских доспехах загадочно улыбалась.
— Как ты оказалась здесь?
Твайлайт промаргивалась, пытаясь понять, не сон ли это. Серой пегаски просто не могло здесь быть!
— Тебе посылка, Твайли. Одна изумрудная единорожка ждёт внизу. А ну бегом за мной!
Пролетела секунда, вторая — сердце бешено заколотилась — но лишь после тычка копытом о грудь пришло осознание. Это не сон. Пегаска обернулась, взмахнула крылом, и Твайлайт бросилась следом за ней. Стремительно они неслись по коридорам; блестела позолота брони, жёлтой полосой развевался пегаскин хвост; один за другим проносились залы. Все светильники ярко горели, но в углах скапливалась пыль.
Дверь распахнулась, Глоу что-то громко рассказывала толпе, посреди огромного, блестящего мрамором и латунью сводов амфитеатра. В зале кристального сердца собрались почти все уцелевшие из первого и единственного полка гвардии: неровными рядами подругу окружали сотни солдат.
— Твайлайт! — Глоу вмиг оказалась рядом.
Крепкие копыта гладили и обнимали, чувствовался запах дыма и долгого пути. На несколько секунд лавандовая единорожка потеряла себя, но прозвучали слова кого-то из гвардейцев, Глоу ответила, и Твайлайт открыла глаза.
— Брат? — она прошептала, оглядываясь.
— Он остался в Мэйнхеттене. Ловушка не удалась. Мы с Дёрпи единственные вырвались.
Копыто приглаживало растрёпанную гриву. Твайлайт стояла и вся тряслась, только благодаря подруге она ещё не растянулась на полу.
— Что же теперь делать?
— У нас ещё есть шанс. Единственный шанс, — Глоу продолжила громко, на весь зал. — Когда Найтмер Мун окажется за щитом Кантерлота мы атакуем. Я знаю способ её убить, мы справимся. Селестия вернётся, она исправит этот проклятый мир.
Дальше Глоу раздавала приказы. Рота гвардейцев на южную стену, рота на северную — наглухо забаррикадировать проходы. Пегасы должны были собрать всех жителей на внешних террасах, как можно ближе к городскому щиту; а центр превращался в сплошную сеть ловушек и ограждающих чар.
Заполненные палатками площади постепенно пустели. Наскоро убрав скарб горожан волшебники ставили контуры охранных заклинаний: белёные стены, мостовые, скаты и кровли — годилось всё. Беда лишь в том, что к началу боя напитать энергией удастся далеко не каждый узор. Да и опасно это было: непрочно, недолговечно. Но всё же горожане старались. Кантерлот не зря называли городом магии — и величайшие чародеи постепенно включались в работу, а счетоводы и советники распоряжались командами мастеров: мягко, но настойчиво убеждая пару единорожиц не мешать.
Наконец, растратив все волшебные силы, они с Глоу уединились для разговора. Чайный столик ждал их на смотровой площадке верхней стены; сервиз был любимым, а приготовленный дворцовым кулинаром напиток замечательно пах брусникой и редкой южной листвой.
«Изменились ли зебры?»
Твайлайт не отводила взгляд от фарфоровых полосок. Этот вопрос занимал её уже давно. Сложно представить, как Найтмер Мун собиралась искать тысячи затерянных среди джунглей и болот маленьких племён. Возможно, это был шанс. Шанс спастись. Если разбиться на группы во главе с волшебниками, которые могли бы укрыть остальных от поисковых заклинаний врага: спрятаться в лесах, или даже уйти за океан.
Жаль, всё это пустые грёзы. Они заперты здесь.
— Глоу, что ты придумала? Почему не говоришь даже мне?
— У тебя особенно важная миссия. Ты спрячешься, обойдёшь её армию, а затем не дашь ей сбежать. Чуть что она скрывается переходом, поэтому нам никак не удаётся нацелить удар.
— Я не справлюсь, — Твайлайт ответила честно. Страха не было, она умела рассчитывать силы: она знала, что такое капля и что такое океан.
— Две минуты, Твай, всего две минуты. Возьми лучших бойцов, любым способом задержи её на себя.
— Я умру?
…
— Да.
Голос подруги был таким усталым, тусклым, словно неживым.
— Почему Селестия не возвращается? — спросила Твайлайт. Уши поджались, эта мысль не оставляла никогда.
— Она вернётся.
— Почему?
Подруга приблизилась, заговорила на ухо.
— Это очевидно. Селестия не тронет сестру, пока не будет уверена, что сможет взять её живой. Луна слишком ценная, её запрещается убивать.
— Но мы же…
— Да, мы всё равно убьём.
Глоу боялась. Никогда раньше Твайлайт не видела столько страха в её глазах. Она боялась, но и верила вместе с тем. Только это давало ей силы держаться и вдохновлять остальных.
Они ещё долго сидели молча, разглядывая кипящий работой город и небо в разноцветных пятнышках звёзд. Злая аликорница разрушила всю их жизнь, но в её рисунках всё-таки было нечто — далёкое, причудливое, но вместе с тем очень спокойное, затягивающее взгляд.
Миновали сутки, а затем вторые, снаружи показались дозорные врага. Тени кружили над городом, обследовали пересекавшие гору штольни и пещеры, подбирались к водоносным скважинам на плато. Глоу следила за ними, почти не выходя из зала «Кристального сердца», а других очень просила не отвлекать. Твайлайт приносила ей обед и ужин, а после возвращалась за пустыми тарелками; хотелось поговорить, хоть о чём-нибудь, но не находилось слов.
Более опытные пони отстранили её от власти в городе, гвардейцы заставляли снова и снова отрабатывать задачу на полигоне; но единороги её отряда не были такими способными с магией: когда они уставали, Твайлайт всё ещё была полна сил. Тогда она возвращалась в свои комнаты и продолжала работать: небольшой проект начинался, чтобы отвлечься, но постепенно захватывал ум.
— Да какой в этом смысл? Я же говорю, слишком далеко, письма сгорают, — бурчал маленький дракон.
Твайлайт попыталась улыбнуться:
— Ну же, последний раз, — она развернула свиток. — Смотри, это не обычное письмо. Этот кристаллик будет пометкой, он укажет направление, пока не сгорит. Я столько дней готовилась. Ну пожалуйста, Спайк.
Дракончик вздохнул, несколько быстрых жестов оставили в воздухе светящийся контур. Выдох пламени, прошедший по комнате ветер, и свиток исчез. Сочетание мощнейшего источника энергии, идеальной памяти драконов и силы запечатления несло послание вперёд — гораздо дальше и точнее, чем могла бы она сама.
Твайлайт предельно сосредоточилась, по рогу скользили потоки бьющих статикой искр. Узор на крыше дворца наполнился силой, вокруг города разворачивались огромные, невидимые и практически неощутимые крылья. Недели она готовила это заклинание: оно должно было продержаться всего секунду, чтобы поймать тот едва ощутимый в эфире отзвук, когда послание найдёт цель.
И это случилось. Сигнал пришёл с востока. Направление, азимут, оценка расстояния — заполненные числами формулы замелькали в уме.
— Сработало… — удивлённо пробормотала Твайлайт. — Сработало! — она схватила дракончика за шею, закружилась вокруг него.
— Да говори же ты! — наконец вырвался тот.
— Связь всё ещё есть. Селестия где-то на юго-востоке, очень далеко. Кристалл сгорел над океаном.
— Ага, или на Солнце. Оно тоже где-то там, по ту сторону мира…
Она мотнула головой. Уныние Спайка ничто не могло перебороть, так что Твайлайт даже не пыталась: в облаке магии взлетела стопка листов, защёлкал шестернями механический калькулятор. Расчёты не ограничивались одной триангуляцией, а к тому же проверка результатов требовала уйму времени и сил.
— Поможешь? — Твайлайт обернулась к дракончику.
Кивок и он уселся на задние лапы, подняв жестом в воздух ряд заполненных графиками лент. Драконы очень быстро учились. Твайлайт помнила тот хмурый взгляд в их первую встречу: попытки заинтересовать точными науками, а в ответ оскалы, будто в желании испугать. Как можно бояться того, кому доверилась богиня? И похоже, именно это доверие в итоге сблизило их. Насколько, вообще, могли сблизиться дракон и пони.
«Проблема чужих умов», — она читала об этом. Их чувства и мотивы были абсолютно различны: не было сходства в понимании дружбы и вражды, справедливости, долга. Спайк не отличался добротой, как и все драконы, зато он был верен Селестии, заменившей ему мать, и своим подопечным: Глоу и ей самой.
— Спайк?..
— Хм?.. — прозвучало удивлённо.
Не так давно он научился выражать эмоции голосом, почти по настоящему фыркать, улыбаться и вздыхать. Только взгляд по прежнему оставался пустым. Это многих пугало, причём настолько, что в академической переписке даже мелькали призывы отнести драконов к хищному виду. Как будто богиня могла этого допустить.
— Спайк? Результаты?
— Сходятся. Но я не возьму свои слова обратно, пока не встречу Селестию лично. Эти ваши циферки слишком часто лгут.
Заклинание, механизм калькулятора, расчёты с перекрёстной проверкой — всё говорило, что богиня всего в нескольких тысячах миль на востоке — а он сомневался. Вечный скептик. Твайлайт чувствовала, как широкая улыбка появляется на лице, но прежде чем бежать с радостной вестью нужно было попросить ещё об одном.
— Спайк, — она обратилась в третий раз, — Я хочу, чтобы ты покинул город. Не знаю, как повернётся бой, но тебе ни в коем случае нельзя попадаться.
— Я понимаю, Твайлайт. Я уйду, — дракон ответил спокойно.
Любой пони на его месте бы разозлился, Глоу с братом были бы в бешенстве, а он только кивнул. Да уж, у драконов были свои неоспоримые достоинства. Ей хотелось написать книгу о их дружбе, но раз уж не судьба, Спайк справится сам. Драконы живут вечно, так что даже без учебника пони в конце концов к нему привыкнут, а привыкнув полюбят. Потому что дружелюбие сильнее страха: чешуи, когтей и пугающих глаз.
Печально только, что иногда они так жестоко ошибались. Можно снять лунные флаги и полумесяцы с крыш, забыть вафельные трубочки и маскарад «Кошмарной ночи», но преданное доверие не забудешь. Сама она не хотела смерти, но теперь лучше понимала тех, кто способен убить.
Размышляя о грустном, Твайлайт возвратилась к залу кристального сердца, и уже долго стояла, касаясь носом высокой мраморной двери. Подруга очень просила не мешать, но сегодня можно: если не обнять сегодня, завтра может вовсе не быть.
— Глоу, я войду.
Несколько секунд ожидания, и Твайлайт решилась, переступая порог. Медленно она шла по паркету галереи, ступеням спиральной лестницы, дальше и дальше, осторожно перескакивая контуры барьеров и преград. Если дворец их стараниями превратился в крепость внутри защищённого города, то этот зал был крепостью в крепости. Одно из меньших сердец отвечало за его защиту, а подруга всё старалась согласовать его работу с исполинским кристаллом городского щита.
Глоу стояла там, прижимая к груди один камень, а рогом упираясь в занявшую весь центр залы аметистовую скалу. Она была в сознании, вычисляя что-то на парящей в воздухе доске.
— Я знаю где Селестия.
— А? — Глоу дёрнулась, едва не уронив чертёжную доску.
— Я нашла. Отправила письмо с амулетом пометки, поймала ответный сигнал. Она на солнечной стороне планеты. Восточнее нулевого меридиана, южнее экватора дикого материка.
— Она вернётся.
Последняя пара шагов и Твайлайт коснулась подруги, нос упёрся в тёплое напряжённое плечо.
— Я закончила всё на сегодня. Я могу помочь?
— Нет. Ты должна понять.
Конечно, чтение памяти. Одной глупой единорожице не следовало здесь быть.
— Но знаешь, — Глоу вдруг продолжила, — я закончила тоже. Ещё вчера. Проверяю уже в сотый раз. Очень боюсь.
— Не голодная?
Подруга поморщилась, признавшись: «Чуточку», — и как раз для такого случая Твайлайт захватила сумку: кексы и кувшин лёгкого вина. Дворцовые кулинары очень злились, но как-то так само получилось, что Дёрпи носилась повсюду и подкармливала их двоих. Она где-то добыла свежую клубнику, а ещё черешню, которую раздавала не в начинке маффинов, а просто так.
Они ели молча, устроившись на оставленной здесь же постели. Бескультурие жуткое, но Глоу запрещалось отлучаться от «сердца», потому что враг, сволочь такая, могла напасть в любой угодный ей час.
«Будь смелее, Твай, всегда будь смелее», — подруга учила её, и Твайлайт улыбнулась, наконец-то решаясь:
— Давай поспим вместе?
— Давай, — Глоу неуверенно ответила на улыбку. — И спасибо тебе, Твай. Ты сделала мою жизнь.
Объятие, касание о плечо. Они устроились на жёстком матрасе, а из пары одеял, канделябра и подушек соорудили палатку, а по-жеребячьи — подушечный форт. Самый безопасный на свете. Твайлайт прижималась носом о шею подруги, а Глоу, такая высокая, дышала ей в макушку, ненавязчиво играя с гривой и ушками, которые обожала трогать, но так никогда и не решилась поцеловать.
Они тыкались носиками, засыпая; как когда-то давно, после школы, когда обе поняли, насколько ничтожно было соперничество, а дружба прекрасна. Впервые с начала долгой ночи Твайлайт улыбалась во сне.
Утро встретило их тревогой. Сигнал зазвенел в амулете, а следом за ним пришёл страшный грохот, мгновенно стряхивая остатки сна. Твайлайт вскочила, оглядываясь, и нашла подругу в центре ограждающего круга, камень «сердца» прижимался ей к груди.
— Метка вторая! Вперёд, Твай!
Кивок, и заклинание перехода. Выбивший дыхание полёт, удар о жемчужный купол щита, и тут же бросок вниз, к точке сбора. На извилистом переулке уже ждали испуганные мордочки остальных. Семь, восемь, десять единорогов — весь её отряд. Никто не отстал, никто не потерялся. Снаряжение ждало их здесь.
— Эм, ребята, — Твайлайт мотнула головой. — Обстановка такая. Её слуги пробили щит в коллекторах. Сейчас пять, в пять тридцать они накопят силы и выйдут наружу. Мы разделимся, спрячемся в домах. Что бы ни случилось, без приказа магией не пользоваться, в эфир не лезть, щиты не поднимать.
Все кивнули. Эти пони знали, что делать, любые возможные сценарии они отрабатывали неделя за неделей, день за днём. А между тем над дворцом уже взлетели сигнальные ракеты, всё заполнил пронзительный вой труб. Мордочки жильцов показались в окнах, кто-то поспешил открыть перед ними запертую дверь. В этом квартале жили пегасы погодной службы — очень яркие для поисковых заклинаний — и именно поэтому десяток волшебников мог легко затеряться среди них.
Амулет заскрипел:
— На метке один они тоже пробились, — голос Глоу терялся в помехах. — Не отвлекайтесь, оставайтесь там.
Плохо. Тактика врага менялась с каждым городом: то грубая сила, то манёвры, то обманные действия — словно Найтмер Мун тоже училась, а к тому же была достаточно мудрой, чтобы понимать, что тупая сила подчас действеннее всего. Кантерлотский щит был самым древним, но не сильнейшим из всех. Враг могла пробиться в любом месте, если не побоится разрушить квартал. Раньше она останавливалась перед этим, но враг есть враг.
— Хочешь чаю? — предложила светлогривая пегаска. Супруга Гринблэйда, её звали Хайвинд.
— Пожалуйста, оставайтесь рядом. Лучше вплотную ко мне.
Белёная трёхэтажка, лестница, испуганные мордочки жильцов. Хлопнула дверь невеликой квартиры, скрипнул импровизированный засов. Твайлайт устроилась на ковре между Хайвинд — на диво спокойной — её настороженной пегасочкой и невесть как оказавшейся здесь козой. Вернее козочкой, подростком. Двурогая смотрела хмуро, морща носик, тёмные полосы шерсти на щеках смешно топорщились, когда она щурила глаза.
— Ты с заречья? — спросила Твайлайт.
Хотелось отвлечься, хоть на что-нибудь. Да и успокоить других.
— Так ты с заречья? У тебя характерные полоски, я раньше не встречала таких.
— Я сама по себе, — козочка ответила, жутко картавя.
Сама по себе? Трижды «ха». Жеребята никогда не меняются. Говорили ведь мудрые пони, что бесплатные гостиницы с поездами, это безумие; так нет, пол-совета жеребятколюбов, протащили. И что же, шесть лет спустя уже тысячи самих-по-себе козочек мотаются по свету. Целые таборы козочек! Между тем наёмных рабочих в городах больше не стало: своим благодетелям сами-по-себе козочки не спешили помогать.
— Мы друзья, — двурогая позволила себе уточнить.
— Рада познакомиться, — Твайлайт сказала из вежливости, но вдруг захотелось признаться: — Я не люблю вас, пусторогих. И жеребят тоже не люблю. Но я могу засунуть эту нелюбовь куда подальше. Я с детства мечтала, чтобы мир был справедливым для всех.
— А?
— Извини. Забудь.
Вдали загрохотало, едва ощутимо вздрогнула земля.
— Центр, слушайте, — голос из амулета. — Они не выходят на поверхность, пробиваются напрямую ко дворцу.
Слишком старый город, слишком много туннелей внизу…
— Всё плохо, а? — картавая козочка приблизилась. — Мы умрём?
Твайлайт ответила, что нет, не умрут. Вернее умрут, но с шансом в одну сотую процента, или скорее в одну тысячную, потому что от потрясений умирали в основном сердечные больные и старики. Она попыталась объяснить всё по-простому, на копытах, но, кажется, это не утешило жеребят.
— Брр, а я хочу себе чёрные крылья… — козочка отстранилась. — Ненавижу белые. Белый мне совсем не идёт.
— Что?!
— Не даёт она козам крылья, — вклинилась пегасочка. — Я слышала, всем даёт, а козам не даёт.
— Лягаать…
Вдали грохотало, качались фото на стенах и опасно похрустывал пол, а двое подростков спорили о крыльях. Пусторогая не хотела верить, что крылья не дадут, а пегасочка обещала за неё заступиться: то ли дать в нос богине, то ли просить исправить этот несправедливый мир.
Твайлайт молчала.
Интересно, а что бы злая Найтмер Мун делала, если бы пони было не двадцать миллионов, а двести? Или миллиард? Десять миллиардов! Тогда бы ничего подобного не случилось. В мире были бы сотни твайлайт и сотни глоу, другие страны и другие города. Кто-то мог бы погибнуть, но пони бы обязательно победили, а может и вышло бы так, что аликорница стала бы всего лишь равной среди равных, сильной среди сильных. Пони лучшего мира просто не увидели бы в ней врага.
На улице появился туман.
— Пожалуйста, держитесь ближе.
Пегаска справа, пегасочка слева, нос к носу испуганная коза — они прикрыли её, и вскоре уснули. Твайлайт тоже опустилась, до узких щелей закрывая глаза.
За окнами показались тёмные фигуры, дрожала земля.
Первый дом в квартале затих словно призрак, а вскорости второй, третий. Оборонявшие улицу гвардейцы отступали, а где враг пробивал их защиту, в проломы тут же прорывался туман. Он не рассеивался. Чёрные кляксы тянулись к каждому живому существу, и они были быстрыми, очень быстрыми — они с лёгкостью проникали сквозь оконные стёкла, не говоря уж о доспехах, одежде и живых телах.
Твайлайт удерживала иллюзию. Она была пуфиком, белым и пушистым, который обнимали спящие пегаски, а сверху лежала мокрая от пота коза. Секунды следовали за секундами, складываясь в минуты, снаружи слышался грохот заклинаний, звон и хруст. Она приказала заклеить все окна в городе, чтобы Понивиль не повторился, и это работало — стёкла трескались, но не разбивались на сотни осколков от ударных волн.
Послышались хлопки крыльев за окном.
— Кудах?
Кто-то ужасный оглядывал комнату. Она задрожала, готовя удар, но вскоре тварь скрылась — большие крылья пегасок защитили от ищущего магию взгляда врага. Звуки сражения постепенно удалялись: твари наступали медленнее, чем в её расчётах, но всё равно уверенно прорывались ко дворцу.
— Ребята, начинаем, — она приказала.
Глубокий вдох, и Твайлайт вскочила, бросилась по лестнице вниз. Мимо уснувших пони, к двери подвала, дальше и дальше, где под одиноким камешком яркосвета лежал заранее заготовленный сундук. Она накинула подсумки с накопителями, аптечку на грудь, а следом пластины золотистой брони. Именно в таком порядке, потому что броня была не из стали, и даже не из керамики, а из сжатого и сформованного щита. Так было проще: надёжнее и быстрее; а ещё можно было спрятать несколько комплектов в разных местах.
— Все готовы?
Оказалось — не все. Их осталось девятеро: один дом проверили особенно тщательно, и гвардейцу пришлось снять защиту, чтобы не подставить остальных. А может он испугался. Даже если так, она не винила. В отряде не было добровольцев: она выбрала лучших, стараясь не думать о тех, у кого есть семья.
— Мы пойдём через коллекторы. На каждую тройку одна улица. Как только её засекут, нам просигналят ракетой, поэтому две команды идут, а одна смотрит наружу. Связь держим только через нить.
Она говорила шёпотом, не касаясь амулета, только чтобы чувствовать присутствие остальных. Они ведь умрут. Очень-очень скоро. Умрут наверняка, без шансов, а с ними другие пони, кому не повезло оказаться слишком близко от врага. И она тоже умрёт, потому что обещала сделать невозможное. Нельзя сделать невозможное прячась за спины друзей.
— Помните, если вы видите аликорницу, это наверняка не она. Настоящее её тело не длиннее рога, а тела её слуг с кончик иголки. Они всегда пользуются иллюзиями, чтобы запутать нас. Но я могу её выследить, «Взгляд истины» работает на всех.
Твайлайт разобрала загодя ослабленную стену, спустилась вниз. Туннели канализации совсем не годились для пони, ведь их строили и чистили магией, но пройти всё равно было возможно — спасала левитация, а ещё фильтрующий воздух щит.
— Не пытайтесь атаковать её, у нас не хватит огневой мощи. Первая тройка держит антимагию, чтобы враг не вырвалась переходом; вторая и третья тройки — рушьте здания на неё. Если возможно, пользуйтесь заготовленными минами, когда первая тройка погибнет, вам придётся их подменить.
Всё это было сказано ранее, и Глоу не боялась честных слов. Да, враг бьёт насмерть, если её загнать. Да, никакая защита не спасает, и ничем не пробить защиту врага. И да, они погибнут, даже если уцелеют во время боя. После удара заклинания весь квартал исчезнет, не останется ни пепла, ни магии, ни даже самих душ. Если эти души, вообще, существуют.
Твайлайт не верила в посмертную жизнь. Краткий миг от рождения до смерти, вот и всё, что у них было. А ещё страна, которую они строили; богиня, которой они доверяли; и будущее, куда они вели других. В особенную миссию Эквестрии Твайлайт тоже не верила: просто им повезло больше, чем остальным. И это лишь значило, что ответственность тоже велика.
Кто-то рождался богатым, кто-то бедным, кто-то одарённым, а кто-то едва способным говорить — суть жизни не в этом. Если удача несправедлива, нельзя принимать это как должное. Жизнь — война? Ха, настоящая война, это война с войной.
Они ждали. Все три команды замерли в подземельях, пока каменные чудовища в соседнем квартале теснили городскую стражу. Трижды Твайлайт замечала слуг злой богини, и каждый раз пряталась, стараясь даже не дышать. Тёмные пони тоже скрывались в коллекторах, тоже вжимались в грязь от близкого грохота, и тоже дрожали, как она заметила по одной, остановившейся рядом. Мышепони всхлипывала, шмыгая носом. Хорошо, что она вскоре ушла.
— Видим главную, — доложили по нити. — Триста по азимуту ноль.
Совсем рядом, в пределах её сил.
— Начинаем. Давайте сигнал и поддержите меня.
Она вызвала пару «Зеркал» над ливневой решёткой, огляделась. Улица вязов горела, а у разбитой в руины мельницы метались тёмные фигуры, пытаясь вытащить кого-то из под рухнувшей стены. А вот и враг — появилась мгновенно: подняла разом всю мельницу, принялась вытаскивать пострадавших из под руин. Пять, десять, пятнадцать. Все? Нет, ещё двое. Найтмер Мун склонилась над ними, отправляя куда-то к границе щита.
«Фабричный квартал. Эвакуированный. Идеально».
Заранее начерченный контур, готовая нить связи, осколок «сердца» у груди — всё было в сто раз проще, чем на полигоне. Заклинание поднялось мгновенно: туман развеялся, аметистовые отсветы очертили каждую тень.
— Начинай, Глоу!
Найтмер Мун взмахнула крыльями, метнулась вверх. Взрыв, и её отшвырнула. Словно мошка в мыльном пузыре, она влетела в корпус швейной фабрики за улицей. Снова взрыв, и стены рухнули, три этажа машин и кирпичных сводов обрушились на неё.
Десять секунд. Связь прервалась, амулет скрипел шумом помех.
— Вперёд! Вперёд!!!
Бросок под «Пёрышком», и Твайлайт вырвалась из ливневого стока; схватив себя левитацией, она стрелой полетела к врагу. Первая тройка сражалась с тенями на улице — и побеждала их! — вторая тройка снова и снова била по фабрике, превращая руины в чадящий курган.
Двадцать секунд. Щит над городом ярко вспыхнул, скрежет из амулета ударил по ушам.
Твайлайт достигла руин фабрики, присоединилась к остальным. Погребённое чудовище что-то готовило, но солдаты уже развернули щиты. Рядом были и другие гвардейцы — пегасы — они помогали, минута в минуту устроив бомбовый налёт на врага. Всё грохотало, в ушах поднимался прерывистый свист.
Тридцать секунд. Рог обожгло болью, что-то давило до ваты в ушах.
— Держите её!
— ВЫ ВСЕХ УБЬЁТЕ, ТУПИЦЫ! ВСЕХ В ГОРОДЕ! ВСЕХ! — голос перекрыл грохот взрывов, звуча и сверху, и снизу, отовсюду вокруг.
Тёмная точка мелькнула над крышами. Что-то ударило в дворцовый щит и он рухнул, осыпаясь на дом богини тысячами тающих льдин. Враг перенеслась во дворец.
— Ошиблись! За ней!!!
Сорок секунд. Нос на дворец, щит в конус, «Пёрышко» в магнитное кольцо. Твайлайт разогналась как на переходе, только без самого перехода — антимагия не дала. Потому-то и было больно, очень больно: от перегрузки всё потемнело, внизу замелькали крыши, стремительно приближалась дворцовая скала.
Пятьдесят секунд. Слух ослаб, в носу жгло как перцем, слепли глаза.
Она не ошиблась с вектором, успела погасить импульс, и как только ослабшее зрение показало солнечные шпили, бросила себя вниз. Всё вокруг зала кристального сердца горело, в крыше зиял огромный пролом. А вот и враг, лишь чуть опережает: скрытая в тумане фигура задержалась, пробиваясь через верхние этажи. Балки, мебель и плиты мрамора разлетались под её ударами как щепки от ревущего огня.
— Стой!!!
Твайлайт сама себя не слышала, а уж враг — тем более. Зато луч заставил её дёрнуться. Первый отразило чем-то, второй и третий улетели не туда, но четвёртый достиг её защиты, пятый вспыхнул на спине. И вдруг взгляд поймал смазанную фигуру — Твайлайт бросилась вниз.
Шестьдесят секунд. Она успела уклониться. Наверху просвистело, а Твайлайт уже приземлилась там, где только что ломала крышу аликорница. Спиральная лестница вела вниз.
— ВЫ! УБЬЁТЕ! ВСЕХ!
Сверкнуло, страшный удар достался щиту, рог вспыхнул болью и тут же онемел. Твайлайт сжалась, крича, но не слыша собственного крика: в ушах пульсировала резкая, свистящая боль.
Тёмная фигура возникла над ней, прижала рог к голове.
Твайлайт лягнулась; удачно, прямо в нос; каменно-твёрдый нос, сморщенный от злобы, над которым зыркнули большие испуганные глаза. Злодейка схватила её магией: подбросило, перевернуло, опустило на горячий доспех. Твайлайт нашла себя висящей на спине аликорницы, которая с дикой скоростью мчалась куда-то вперёд.
Рог не слушался, удары в голову не помогали, укус в ухо даже не поцарапал врага, но Твайлайт всё равно била и и била аликорницу слабеющими копытами, кусала, колола рогом — чтобы хоть немного, хоть на долю мгновения задержать.
Две минуты, всего две минуты… Сколько оставалось ещё?..
Вчера они с Глоу надеялись, что баррикады и наскоро выстроенные стены хоть ненадолго задержат врага, но та сносила их не глядя. Разметало последний завал, в дымящуюся груду превратились ворота кристального зала. Путь вёл дальше под гору, по спиральной лестнице, мимо грохота взрывающихся мин.
Твайлайт дрожала. Темнело в глазах.
— СТОЙ!
Найтмер Мун вырвалась на балкон. Сверкнуло, ярчайшая вспышка пробила щит, но Глоу даже не шелохнулась. Пространство под щитом заполняла вода. Молния вспыхнула снова, и снова, и снова — но ни одна не достигала единорожки — потоки пара вырывались из под янтарного щита.
Удар крыла, падение. Твайлайт скорчилась на полу.
Аликорница метнулась вниз, к центру залы, вокруг неё вихрем закружилась темнота. Удар рогом, и огромная трещина в щите открылась водным потоком. Найтмер Мун пробилась копытами, попыталась пролезть — и застряла: щит закрылся, удерживая её.
Глоу стояла не оборачиваясь. Глубокий провал рассекал кристальное сердце, весь пол вокруг усеивали длинные стальные цилиндры — оружие концентрированного взрыва — вся их партия щито-прожигающих мин.
«Она убивает кристальное сердце».
Мысль вспыхнула, отдаваясь удивлением. Твайлайт подползла к перилам галереи, уставилась вниз. Она плохо видела, слух пропал, но ошибиться было невозможно — подруга разрушала кристалл: сверкали едва заметные за слоем воды вспышки, рог отвечал болезненной пульсацией, с каждым ударом углублялся пролом.
«Ранение сердцевины. Инстинктивная реакция. Щит сожмётся. Город тоже. Все умрут».
Найтмер Мун что-то колдовала, вода темнела перед ней. Она растратила все волшебные силы и теперь использовала собственное тело: крылья таяли, показывалась худоба.
«Убей её, Глоу. Это шанс. Просто убей».
Но подруга не слышала, не могла услышать. Она не оглядывалась, целиком уйдя в транс.
«Всё не должно закончиться так».
Твайлайт приподнялась. Сил осталось совсем немного, а времени — какие-то секунды, чтобы выбрать цель. Она могла ударить врага, и убить на месте, наверняка убить. Но подруга не очнётся. Она могла нацелить удар сквозь тело аликорницы, в кристалл удерживающего её щита. Тогда подруга точно проснётся. Оглушённой.
«Она не справится с врагом. Она умрёт».
«Тогда придут другие и закончат дело. Все уже на пути сюда».
Рог загорелся аметистовым светом, сверкнуло, белизна отпечаталась в глазах. Янтарная стена вспыхнула и раскололась в тот же миг, вода с грохотом упала. Аликорница бросилась вперёд. Единорожка в круге мгновенно очнулась. Взлетела. Слепящей вспышкой сверкнул луч. Но отступить с пути горящего аликорна она уже не успела, обе упали, покатившись по залившей наклонный пол воде.
Хрустнул схваченный зубами рог, Глоу закричала, но не ослабила хватку — сколотым концом она ударила богиню в глаза. Затем снова, и снова, и снова — покрывая морду обожжёнными ранами. Рог сыпал искрами и неровно горел. Глоу била без остановки, но сколотый рог не мог серьёзно ранить тело божества. Вскоре Найтмер Мун очнулась и следующую атаку единорожки встретил удар настолько сильный, что её швырнуло об колонну. Она врезалась спиной и не смогла встать, только дрожала.
Твайлайт, едва не теряя сознание от усилия, собрала последние крупицы магии. К врагу понеслась ударная волна. Аликорницу отбросило, совсем недалеко, через мгновение она шевельнулась, ещё через миг поднялась; но Твайлайт больше не следила за врагом — взгляд остановился на лежащем у колонны зелёном пятнышке. Она смотрела, пока крыло аликорна не перекрыло обзор.
Копыто метнулось к голове, в глазах сверкнуло, мир исчез.
Изумрудная пони задохнулась. Кристалл щита вспыхнул и погас.
Десять.
Найтмер Мун бросилась вниз. Ярость застилала глаза.
Девять.
Копыто летело в голову лежащей пони. Ветер бил в лицо.
Восемь.
В бок ударило со страшной силой. Что-то хрустнуло внутри.
Семь.
Она упала, ломая крылья о пол. Взгляд метнулся, охватывая зал.
Шесть.
Пегаска в гвардейской броне свалилась на другом конце зала.
Пять.
Крылатая резко перевернулась. Показалась ракетная труба.
Четыре.
Она прищурилась, прицельная планка прижалась к лицу.
Три.
Вспышка. Крик пегаски. Летящий снаряд.
Два.
Ухо дёрнуло. Громыхнуло позади.
Один
— Лягать! — выругалась пегаска.
Ноль.
Щит над городом исчез. Водопадом хлынула сила, восстанавливая едва не начавшее распадаться тело. Защитные чары поднялись в тот же миг. Богиня вскочила, одним лёгким движением, и широко улыбнулась. Взгляд наткнулся на застывшие янтарные глаза, и улыбка приоткрыла клыки.
— Всё — моё.
Она подхватила тело изумрудной единорожки и закружила с ним в танце. Эхо далеко разносило смех. Пара кругов по залу, и снова пара кругов. Не сравнимая ни с чем радость победы. Которую ничто не могло омрачить — ничто! — даже кудахтанье помощника, прибывшего с Анви и её десятком заплаканных лунных мышей.
Только спустя ещё круг Найтмер Мун остановилась, нежно оставив единорожку. Облако тумана поднесло ближе её лавандовую подругу, второе схватило пегаску, которая даже не пыталась бежать. Найтмер Мун касалась поверженного врага. Нет, уже не врага: отчаянно упрямого создания, такого же как она сама. Серебрилась грива, летней зеленью пушистилась помятая шерсть. Из носа текла кровь. Это было некрасиво — алый к изумрудному совсем не шёл. Она убрала кровь.
Найтмер Мун смотрела на юную единорожицу и никак не могла решиться. Очень, до скрипа зубов хотелось добить, но она никогда не казнила подопечных. Разве можно так? Разве это достойно? Были только тусклые воспоминания из прошлого: та Луна, глупое несчастное создание, однажды она испортила свою первую мышепони, а вместо того, чтобы исправить ошибку, — добила её. Именно это стало последней каплей для сестры.
— Что же делать? — спросила богиня вслух.
— Не трогай их!
Это пегаска заорала, приближаясь. Раненое крыло тащилось по земле.
— А я тебя спрашивала, Неуклюжие Копытца?
— Не трогай, — пегаска поймала её взгляд.
Впервые пони без страха смотрела на неё.
— А иначе?
— Ты умрёшь.
Только глупцы смотрят на богов без страха — Найтмер Мун отбросила пегаску прочь.
— Не будь как Селестия! Не убивай!
Пегаска подбежала ближе, снова приковывая к себе взгляд.
— О, так значит есть в мире создания, которые не любят свою солнцеликую всеблагую госпожу?
— Она никогда не жалела врагов, — упрямо продолжила пегаска. — Она убивала пони, которых считала злыми. Она скорее чудовище, чем богиня. И ты стоишь перед той же ловушкой. Убьёшь раз — не сможешь остановиться. Ты станешь совсем как она.
— Как тебя зовут, маленькая пони? — улыбнулась Найтмер Мун.
— Дитзи Ду.
— Ты права, Дитзи, спасибо за мудрый совет.
Рог коснулся головы изумрудной единорожки. Сила богини вернула к жизни все задыхавшиеся клетки её тела, срослись порванные ткани и разбитые кости, ожило сердце, прошелестел вдох. Две подруги лежали в безмятежном сне, их шёрстка лоснилась чистотой. Даже когда Найтмер Мун превращала миллионы новых подопечных в Мэйнхеттене, она работала с их глазами особенно аккуратно, сейчас же боялась дышать.
В мире, где умирали бы такие красивые пони, не стоило жить.