Янтарь в темноте
Глава четвёртая «В дальний путь»
Чудовище взяло Понивиль. Затем Хуффингтон, Эпплузу, Доджтаун, Троттингем и Ванхувер. Глоу сражалась в каждом городе, а с ней тысячи, десятки тысяч других. Они делали всё возможное и невозможное: раскопали чертежи мин и щито-прожигающих ракет, изобрели усилители «Луча» и шрапнельные бомбы, однажды даже подорвали набитый пироксилином квартал — но всего этого было недостаточно. Карта темнела, сотнями гасли огни.
В конце остался единственный. Вскоре чудовище погасило и его.
— Почему так темно? — Глоу спросила пустоту.
Она знала, что спит. Сны — четверть жизни, и ещё в школе она научилась осознавать себя во снах. Иногда нападали кошмары, и тогда она тренировалась в тактике боя; иногда приходили воспоминания о семье и друзьях, и тогда она просила совета; а когда сон располагал к бездеятельности, тогда работала. Сегодня же, напротив, она ощутила присутствие чужака. Защита отозвалась — впервые — указывая направление по нитям снов.
— Мы всё равно тебя уничтожим, — она сказала, найдя взглядом сосредоточие тьмы. — Не я, так другие. Пони не сдаются перед врагом.
— Это было ошибкой.
— Что? — Глоу нахмурилась. Нечёткий и тихий, голос ничуть не напоминал врага.
— Стратегической. Мои друзья погибли, а вы только стали сильнее. Не вы проиграли эту войну.
Говорившая выступила из темноты. Серый плащ и иссиня-чёрный оттенок шерсти, неяркие зелёные глаза, пластины угловатой брони. Глоу изготовилась. Она знала, что это однажды случиться; вторжение; ведь её защита несовершенна, а мир снов был целиком во власти врага.
Но это была не враг: всего лишь одна из её слуг.
— Кто ты? Зачем ты здесь? — Глоу спросила, не спеша убивать.
— У меня приглашение, — незнакомка осторожно потянулась к сумке. Зашуршала. Появился сложенный вчетверо конверт. — Это обещание безопасности. Богиня приглашает к мирным переговорам. Она выбрала время, а Твайлайт место встречи. Шайнинг будет говорить от имени страны.
Послание было напечатано, но подписано почерком Твайлайт. Её ждали сегодня, в зале собраний при ратуше Кантерлота. Через несколько часов.
— Тогда почему явилась во сне? — Глоу вновь оглядела тёмное создание.
— Так я решила. Хочу поговорить. Мы боимся тебя.
Незнакомка прятала взгляд, но не отходила. Стоит протянуть копыто, и Глоу могла бы коснуться её тусклой, панцирной брони.
— Кто вы?
— Лунные пони, наверное. Меня назвали Анви. Я… родилась на луне.
Лунная пони рассказывала дальше. О доме в роще мирул и акаций; о крошечном озере, которое по вечерам превращалось в дождь; о «Истории востока», которую писала вместе с недавно погибшей подругой, а вернее — названной сестрой. Это был поток слов, разделённый словно бы книжными паузами. Анви не прерывалась на вдохи и выдохи: голос всё звучал и звучал.
«Познай врага», — учили мудрые книги. И что же, Глоу внимательно слушала, сохраняя холодный взгляд. Какой бы чуждой не была эта «лунная пони», она явно боялась, но не прекращала говорить.
Разные создания по-разному боролись со страхом: пони, в большинстве своём, бежали; волки бросались на угрозу; а военные изучали противника. И теперь эта «лунная», по своей ли воли, или по приказанию, пыталась выйти на связь.
Кивок, и Глоу начала о родном городе: о вишнях и яблонях, о семье и друзьях; о нападении отчаявшихся волков и о чудесном спасении, которое определило судьбу. Она рассказывала как есть, хотя и ничего такого, что нельзя было бы найти в архивах, или узнать, опрашивая других. Доджтаун, к сожалению, полнился слухами: особенно о той «безумной рогатой» из семьи земных.
Приглашающий жест от «лунной», и Глоу последовала за ней. Мир снов превратился в дорогу, скрытую туманом, где под копытами глухо стучали булыжники, а прохладный влажный воздух покрывал шерсть утренней росой.
— …Ещё в Понивиле я обещала себе больше не трусить, — Глоу говорила честно. — Уничтожить вас, уничтожить вашу богиню. Любой ценой, это так, но жизнь каждого не бесконечна. «Логика этатизма». Мы живём не лично. Мы отражение нашей страны.
На этом Глоу закончила речь. О мотивах было сказано достаточно, долг вежливости исполнен. Настало время потребовать того же от врага:
— В чём твоя цель, Анви? Не предназначение, а личная цель. Она есть у тебя?
— Выжить и быть счастливой, конечно. Позаботиться о семье. Это достойно?
— Да.
Глоу не нашлась, что добавить. В рамках философии утилитарного счастья, её ответ был точно таким же. Хотя, на первое место она поставила бы заботу обо всех пони, а после безопасность других рас.
— Я попросила богиню выйти на переговоры, — Анви обернулась. — Эта встреча очень важна для меня. Нас немного осталось. Я не хочу, не потерплю новых смертей. Если ты продолжишь, я тебя убью.
— Вопреки воле Найтмер Мун?
— Да, вопреки.
Глоу покачала головой, приблизилась.
— Мышка, пойми, я не боюсь смерти. Впрочем, ценю твои старания. Что ещё ты готова предложить?
Угроза родному городу? Угроза семье?.. «Давай же! — мысленно давила Глоу, — воспользуйся этим!» — но лунная пони молчала, опустив взгляд.
— Что ещё. Ты. Готова предложить?
— Я буду защищать вас.
Глоу подняла бровь.
— Гвардия защищает пони. Мы будем защищать вас.
Взгляд наконец-то поймал взгляд. Невыразительный и чуждый. Лунная пони дрожала. Она была на голову ниже ростом, слабее в плечах, а эти серые панцирные доспехи хоть и поражали прочностью, но магией их не так уж сложно было раздавить. Будем честны, без поддержки своей хозяйки лунные пони были лишь жалкой тенью эквестрийской армии. В каждом сражении их боевой потенциал оказывался невелик.
— Мы тоже живые, — Анви не отводила взгляд. — Мы тоже хотим жить и быть счастливыми. Мы не желаем вам зла. Мы никого не убивали намеренно. Пожалуйста, не истребляй нас.
А ведь правда боится. Глоу призадумалась. Не так-то просто было вспомнить, сколько «лунных» на её счету. Десятки? Сотни?.. Вероятно, гораздо больше, чем у кого-либо другого. Всё же другим недоставало готовности убивать. Глоу помнила взгляд Найтмер Мун. Испуганный, когда та готовилась к смерти. Восторженный, когда осознала триумф. И, наконец, опустевший, когда та отвернулась, чтобы уйти из города, оставляя их, изменёнными, посреди руин.
Всего неделя минула с тех пор. Она ждала суда. Но как судить ту пони, которая готовилась убить сотни тысяч? Такие дела решала только богиня. В кодексах законов упоминались смерти по неосторожности, но вовсе не было наказаний для убийц.
— Нельзя воевать без законов, — Анви продолжила. — Нельзя убивать беззащитных. Нельзя ломать, порабощать и грабить…
— Это твои законы? Тогда какого дьявола ты не сражалась на нашей стороне?!
Анви опустила взгляд, но тут же вскинула снова.
— Потому что Найтмер — мой друг. Потому что я поклялась ей в верности. Потому что считаю, что она будет лучшим правителем для всех нас.
Глоу смотрела на меньшую пони, а та стойко выдерживала взгляд. Будто две бури схлестнулись вихрями на экваторе, а в их тени двое безумных зодчих выстроили две равно прочные стены. Глоу знала, что её нередко называют фанатиком, и что же, она гордилась этим. А пони напротив была точно так же горда.
Здесь не с чем было спорить и нечему возразить.
Перед выходом в город Глоу накинула плащ, тщательно уложила хвост и гриву. Её не должны были узнать, ведь тогда придётся выступить перед всеми, что-то сказать. А слов не осталось. «Боритесь?» — это было бы неуместно в присутствии победившего врага. «Живите?» — так пони и без того возвращались к нормальной жизни. Улицы уже очистили от обломков, немногих погибших нашли и оплакали. Теперь же город переполняли телеги со свежими фруктами, а пони в превеликом множестве собирались в открытых кофейнях и на рыночных площадях. Спустя месяцы осады Кантерлот вернулся в Эквестрию. Которая, впрочем, неплохо справлялась и без него.
Глоу не была одна. Ко времени встречи «лунная» явилась, теперь уже во плоти, спрятав доспехи под иллюзией неприметной пони в тёмных очках. Анви шла рядом, сопровождая: не выходя вперёд и не отставая ни на шаг. Должно быть облако вражды между ними было настолько явным, что случайные попутчики замолкали, ускоряя шаг, а прохожие пегаски поджимали уши и вспархивали, как стаи встревоженных птиц. А может они просто спешили — конверты с приглашением и подписью Твайлайт там и здесь мелькали в толпе.
Приглашённые стекались к дворцовой площади и дальше, где за полумесяцем парка виднелась городская ратуша. Огромный амфитеатр, выстроенный богиней в день основания Кантерлота, а после обросший кварталами управ, магистратов и торговых компаний. Гранёная хрустальная крыша блестела в свете городских огней, а при входе ждали стражники, без вопросов пропускавшие всех. Праздные гуляки сюда не стремились, и разве что вездесущие жеребята седлали коньки окрестных крыш.
«Прогнать?» — мелькнула мысль. Взгляд нашёл «лунную», тоже замершую в нескольких шагах.
— Кто отвечает за безопасность? — Глоу обратилась. — Дай угадаю. Шайнинг?.. Сомневаюсь, что он осознаёт, насколько угроза велика.
— Угроза?
— Да. Моей первой мыслью было — сорвать переговоры. Но не бойся, я не посмею. Я доверюсь Твайлайт. Проблема в тех, кто не готов признать её власть.
Лунная пони подняла уши, поймала взгляд. Глоу продолжила, стараясь не сболтнуть лишнее врагу:
— Вижу, Шайнинг принял обычные меры. В небе дежурит до роты гвардейских пегасов, две дюжины магов обыскали ратушу и теперь незаметно досматривают гостей. Но кроме того у него не осталось резервов. Сейчас в городе меньше батальона, все разъехались повидать родных.
Лунная кивнула.
— У тебя есть связь с Шайнингом?
Пара мгновений молчания, и тёмная пони кивнула вновь.
— Хорошо. Передай ему, что меня не будет на собрании. Я осмотрю дома вокруг площади, поскольку лучше всех знаю возможности управляемых мин. Помощь мне не потребуется. Только скажи пегасам разогнать жеребят.
Глоу внимательно изучала лицо спутницы, пока говорила. Эмоции? Они были. В основном облегчение, с едва ощутимой примесью досады и стыда. Найтмер Мун пренебрегла безопасностью?.. Возможно. Считая себя победителем, такая особа могла отбросить мысли о тех, кто её едва не убил. Но сейчас это ничего не значило. Напасть хочется, а нечем — товарищи отвернулись от неё. Возвращаясь мыслями в прошлое Глоу стискивала зубы: она могла пожертвовать городом, чтобы убить врага, и честно ответила Твайлайт, что сделала бы это снова. В тот миг нить дружбы между ними прервалась.
Лунная пони называла себя другом чудовища. Так был ли это тот тип дружбы, что означает абсолютную верность?.. Или другой, приземлённый, который можно уничтожить, переступив пределы допустимого зла? Так или иначе, сейчас Анви шептала, через амулет передавая послание, а команды пегасов с явной неохотой принялись сгонять с крыш пернатых жеребят.
— Что же, приступим. Повторяй за мной.
Глоу постучалась в первый дом, представилась стражницей. Извинилась. «Безопасность встречи. Нам понадобится здание. Пожалуйста поспите у друзей», — она быстро сымпровизировала речь. Привыкшие к военным законам пони подчинились безропотно; как и следующие, и следующие; никто не смел спорить, никто не выдерживал её взгляд. Вскоре Анви тоже принялась выпроваживать жильцов из соседних домов. Крыши опустели, поздние магазины закрылись, жеребят разогнали по домам. На площади при ратуше всегда было спокойно, а теперь стояла и вовсе мёртвая тишина.
— Что ещё мы упустили? — Глоу обратилась. — И, пожалуйста, не играй со мной. Теперь я знаю, что ты умеешь работать с гражданскими. Военный военного видит издалека.
— Я не…
— Не важно. Мы должны сосредоточиться на задаче. Встреча скоро начнётся.
— Уже началась.
Резкий оборот, взгляд через прищуренные глаза, мгновение ужаса. Тёмная фигура стояла на подиуме, в окружении сотен и сотен гостей. Твайлайт вышла напротив, задирая голову, а Шайнинг, обращаясь к толпе, что-то приглушённо говорил.
«Я должна быть там, — Глоу сжала зубы. — Должна…»
А ещё она должна позаботиться о безопасности встречи. Вертикаль власти сейчас, это самое важное. Если Твайлайт удержится на вершине, то у них будет армия, будут средства, чтобы однажды снова выступить против врага. Если Твайлайт не выдержит — всё потеряно: Эквестрия распадётся на десятки заботящихся только о себе областей.
— Анви, предоставляю тебе остальное. Я должна быть там.
Шаг и ещё шаг, дрожь в копытах. Глоу направилась к ратуше, стараясь не отводить взгляда от трёх фигур за хрустальной стеной. Она считала шаги. Пятый и десятый, двадцатый и тридцатый. Пустая улица, ведущая вниз по склону, пустые окна посольских домов.
Дзинь.
Сработала сигналка.
— Анви, метка шестнадцать. Вспышка! Второй этаж!
Щит раскрылся огненной полусферой, магия подбросила тело вверх. Вектор перехода, фигуры в окнах, коротко ударивший по ушам хлопок. Она перенеслась к зданию, схватила противника, со звоном распахнутого окна вырвала наружу. Нити заклинания надёжно держали, не давая кричать.
— Стой! — Анви оказалась напротив. — Это дети! Это не враг!
Теперь она и сама видела. Всего лишь троица жеребчиков с фотографической камерой. Глаза на пол-мордочки, дрожащие уши, и кашель, когда она убрала путы, позволив им дышать.
— Из «Жеребячьего вестника», не так ли? — Глоу обратилась с ухмылкой. — Что же, тогда это глубоко личное. С вами, сволочами, у меня давний счёт.
— Эмм… — старший жеребчик быстро очухался. Теперь все трое смотрели без ужаса, а только удивлённо тараща глаза.
— Меня зовут Глоу Черривайн. И нет, очередное ведро вашей грязи меня не испугает. Брысь отсюда, иначе морды набью.
Она оставила жеребчикам камеру с их драгоценным снимком, отвернулась. Неспешной походкой пошла прочь. Нет, уже не к ратуше, а в обратную сторону, как можно дальше отсюда. Чтобы никому больше не навредить.
Всё ведь просто в этой жизни — если кто-то угрожает миру и благополучию, его следует устранить. Прекрасно, когда угроза, это бездумная стихия; печально, когда такое же разумное существо; и очень странно, когда враг не что-то внешнее, а лично ты. В любом случае, какой бы ни была угроза, от неё следует избавиться как можно скорее. Хотя и, разумеется, не любой ценой.
«Вернуться домой?» — она размышляла. В Доджтаун? К семье, к друзьям детства? К тем, кто вступил в ополчение, чтобы сражаться против Найтмер Мун. И кого она подвела в итоге. На самом деле в Эквестрии не осталось ни одного крупного города, где её бы не знали. Каждый видел в ней лидера, а не ту пони, которой больше всего хочется спрятаться и дрожать.
Минул час, когда огни города наконец-то сменились полутьмой шоссейной дороги. Копыта глухо постукивали о щебень, туман окутывал путь впереди и позади. Глоу часто останавливалась, надеясь услышать шаги лунной пони. Очень хотелось хоть с кем-нибудь поговорить. Но нет, вокруг не было ничего, кроме завихрений полуночного тумана и давящей тишины.
Анви не последовала за ней. Встреча была важнее. И что же, это значило, что в стане врага есть кто-то, кого она могла бы уважать. А вот себя — едва ли.
Глоу направилась в Понивиль.
Благодаря ли стараниям дипломатов, случайно ли, или вопреки всему — встреча в Кантерлоте закончилась благополучно. Вновь Найтмер Мун повторила то же самое, что говорила её посланница в первый день войны:
«Я изменила вас, чтобы не грустили в ночи, подарила вам крылья. Я обещаю вам защиту от внешних угроз. Я не нуждаюсь в почитании, живите как жили. Я возвращаюсь в свой домен и никому не буду мешать. Не беспокойте меня по пустякам, и больше никогда не увидите».
Сказав это, богиня ушла, а вернее развеяла иллюзию, посетившую город. Это уже стало новым правилом — никогда не вступать лично в вероятную ловушку врага. Боялась ли она?.. Пожалуй. Но тем не менее с формальностями нужно было покончить. Ведь не столь важно, насколько божество остерегается своих подопечных, пока они в стократ больше боятся её.
Так минули недели, складываясь в месяцы. Найтмер Мун жила: читала и училась, готовила вкуснейший пломбир; много путешествовала, в облике разных созданий посещая бесчисленные города; спала в траве, среди еловых иголок; а в перерывах между путешествиями строила свой собственный дом.
На юго-востоке от сияющего огнями Понивиля темнело диколесье. Если следовать течению реки, далеко в глубине чащи стояли башни высокого замка. Когда-то он был гораздо проще, скромнее; но посмотрев на оставшийся от «Старого замка» кратер и с минуту поразмышляв, Найтмер Мун решила не восстанавливать прежнее. Она всерьёз взялась за архитектуру: библиотеки столицы лишились кучи учебников, в свободные от сражений часы богиня читала и готовила новый проект.
Обсидиановые стены поднялись в небо, парапеты украсила чёрная бронза, на склонах холма раскинулся цветущий магнолией сад. Получился скорее не замок, а дворец. В Эквестрии давно не было замков, ведь не осталось ни феодалов, ни их верных слуг. Найтмер Мун не собиралась возвращать былые традиции. Она строила этот дом для себя и только для себя.
Копыта бесшумно ступали по пушистому ковру, лёгкий ветер ласкал гриву, а сама хозяйка Эквестрии удивлённо щурилась — впервые в своём тронном зале она стояла не одна.
— …Нападения участились. Без городского сердца мы лишены дальней связи и потому беззащитны. Богиня, ты должна что-то с этим сделать, — говорила светлая пони, гордо держась перед ней.
«Должна?!» — едва не вырвалось вслух. Но глупость была раздавлена, едва превратившись в мысль. Найтмер Мун тепло улыбнулась.
Гостья пришла сама. Тонкие очки на точёной мордочке бросали блики, хотя светильник в зале был всего лишь один.
— Я знаю. Заклинание почти готово. Вскоре чудовища будут заперты в лесу.
— Вечнодикий лес не единственный, другим городам тоже нелегко. Богиня, ты не сможешь уследить за всеми, — продолжала пони, не смутившись.
Сначала милашка Твайлайт, с её дружелюбием и готовностью саму богиню ночи взять в оборот, теперь эта особа. Они совсем отвыкли почитать богов. Найтмер Мун чувствовала себя неловко: никто раньше так с ней не говорил. Может на это и был расчёт? Это проверка?.. Она едва не рассмеялась. Такие пони нравились ей куда больше серых теней из прошлого!
Да и обещание защиты никто не отменял.
— Я смогу. Я не Селестия. Я не нуждаюсь в гвардии и щитах. Скоро ты увидишь, поток плохих слухов иссякнет.
Похоже, что гостья хотела сказать что-то ещё, должно быть столь же нелестное. Но передумала. С коротким поклоном кобыла ушла. А Найтмер Мун стояла ещё долго, хмурясь и покачивая головой. Мысли кружились вокруг этих удивительных созданий. То, что она сделала с ними, казалось такой мелочью в сравнении с тем, что сотворила сестра. Или они сами стали такими?
Поднялись крылья, стена расступилась; деревья ждали в темноте, перешёптываясь шелестом листьев.
Найтмер Мун летела над кронами дикого леса. Последние узоры заклинания занимали своё место, и потоки магии сплетались, чтобы наполнить их силой; Луна сияла в зените, а значит и её власть охватывала всю магию подлунных земель. Это был огромный, безбрежный океан: его хватило бы, чтобы сжечь весь мир, или согревать его долгие годы. Но что годы, в сравнении с веками жизни Эквестрии, или тысячелетиями существования планеты? Настоящая сила скрывалась далеко наверху, в сотнях тысяч миль над облаками, за тёмными плитами небесной сферы.
Когда-то пони верили, что звёзды, это глаза всевидящих богов; другие считали, что звёзды, это целые миры вдалеке; на деле же каждая звезда была морем огня и света, свободно плывущим по поверхности небес. Солнце с Луной лишь размером отличались от обычных звёзд. И если светила согревали мир, то звёзды питали его магией. Они излучали: волны гораздо более длинные, чем тепло или видимый свет, но хранящие в себе столь же большие энергии. Пожалуй, если бы они свободно достигали земли, никто не смог бы здесь жить.
Каждую вспышку звёзд ловили плывущие в стратосфере облака. Неощутимые, прозрачные, в какой-то мере живые — они слушались любого, кто знал бы, как ими управлять. Благо, что немногие об этом догадывались. Но и без чужой воли облака щедро делились энергией с землёй. Если правильно смотреть, весь мир тонул в тумане жемчужных потоков: тонких как нити, тянущихся от высоты к поверхности планеты и летящих обратно вверх.
— Кудах? — куроликс закружился рядом.
— Не мешай. Размышляю.
Итак, потоки. Вещество со сверхпротяжёнными электронными связями, метаматерия — так называли это те, кто понимал как устроен мир. Сейчас же больше в ходу новое название — эфирная сеть; или ещё проще — плетение. Будто эти слова могли что-то объяснить. Впрочем, первые слова тоже объясняли немногое: мятежным богиням приходилось вырывать знания по крупицам, никто не хотел их учить. А после восстания и вовсе не осталось учителей.
Найтмер Мун свободно парила в магнитном поле планеты. Сверхпроводящее кольцо скрывалось в окружности щита, а электронный ток создавал магнит достаточно сильный, чтобы поднять пони на высоту. Подобное кольцо делал каждый рогатый жеребёнок, поднимая магией предмет, каждый летун, взмахивая крыльями, слишком маленькими для его массивного тела — и всё это с такой лёгкостью, будто сутью магии был электромагнетизм.
Может так и есть? В кольцах, равных размером молекулам, текли по кругу электроны; миллиарды миллиардов сверхпроводников скрывали в себе нити потоков и каждый единорожий рог?.. Или всё проще — энергия магии таилась в химических связях метавещества? Как же хотелось узнать точный ответ, но способа заглянуть настолько глубоко в микромир Найтмер Мун не знала. Иногда казалось, что она продолжает изыскания не только из желания обрести власть, а прежде всего, чтобы найти ответ на этот вопрос. Что же, прошли века, но он остался открыт.
— Вот и готово, — улыбнулась Найтмер Мун, оглядывая своё творение.
Узор обрёл форму, по нитям потекла первая волна, и над лесом прозвучал высокий, неощутимый для обычных ушей звук. Последние следы магии сестры разгладились. Она тоже создавала нечто, чтобы разграничить страну пони и мир диких зверей. Нечто очень странное. Её заклинание вовсе не касалось потоков, оно питалось одним лишь светом Солнца и поэтому быстро ослабло в ночи. Почему? Какая прихоть заставила Селестию создавать чары, незаметные любопытным единорожкам вроде Твайлайт? Ничто разумное не могло это объяснить.
А ещё мифалары, пресловутые кристальные сердца. Они были далеко не просты, как казалось поначалу. Сутками Найтмер Мун лежала в трансе, уткнувшись рогом в один из сиреневых камней, где одна сеть скрывала другую и всё сплеталось в сложнейший фрактал. Это была головоломка, которую можно использовать, но невозможно понять. Тия всегда любила такие шутки. Теперь же камни лежали в тайнике, глубоко под горами, где их ни одна глупая единорожица не сумеет достать. Найтмер Мун очень на это надеялась.
Высоко в небе перестраивались облака, появились туманные перья северного сияния. Совсем как за полярным кругом, почти такого же яркого, как от магии Солнца и Ночи, совмещённой в единый поток. Они с сестрой когда-то любили на него смотреть.
— Что за глупые мысли? — Найтмер Мун мотнула головой.
— Кудах?
— О сестре думаю. Кажется, я лучше понимаю её стратегию. Вспомни вчерашнее чтение, «Теория игр», «Повторяющаяся дилемма заключённого». В первый ход она сыграла от доверия, а я предала. Случился Понивиль. При этом, что занятно, мои потери огромны, а о её возможностях я ничего не узнала. Второй и третий ходы завершились в Мэйнхеттене и Кантерлоте. Я следовала правилам войны, она не атаковала. Доверие на доверие, Небольшой выигрыш для всех. Теперь эта странная гостья. Похоже на четвёртый ход. Очевидно, я выбираю доверие, отныне она знает, чего от меня ждать.
— Кудах…
— Именно. Изучила и начинает использовать. А я и не против. Я не знаю, сколько ходов в партии, не могу оценить долговременные последствия каждого хода. Это игра с неизвестностью, где мне выгодно выбирать «доверие», всё больше и больше ставя на кону. Теперь вопрос, она и правда надеется на перемирие? Или готовит такое предательство, что я разом потеряю всё?
— Кудах.
— Действительно, «не играй». Спасибо за дельный совет.
Она могла выйти из игры. Заклинание готово войти в полную силу, лишь пара правок в узоре, и никто больше не приблизится к её дому — страх заставит их бежать. Ещё потребуется три, а лучше девять щитов, по мощности сравнимых с «кристальными»; сейсмические контуры в материковой плите и «Луч» для верхней полусферы; пути отхода, армия верных существ…
И всё равно этого не хватит. Придёт даже не Селестия, а очередная Глоу, и разрушит её дворец.
— Кудах, ты не поверишь, но это не сработает. Я слаба. У них даже дети играют в игры, где партии авантюристов штурмуют подземелья и убивают драконов. Я не могу противостоять на этом поле боя всей цивилизации, рано или поздно меня сомнут.
— Кудах?
— Нет, тоже нет.
Внушить преданность она не могла. А если бы и решилась, это значило бы предательство в большой игре. «Лучше быть хорошей в мире хороших, чем злюкой в мире плохих», — убеждала Твайлайт. А когда она посмела возразить, пони доступно объяснили, что тоже способны быть злюками. Причём такими инфернальными, что и спустя месяцы холодело на душе.
Найтмер Мун чувствовала себя уязвимой. И нет, отныне она не могла уничтожить источник подступающей беды. Предательство на предательство, доверие на доверие. Игра с проигрышем, либо игра с выигрышем — в каждый отдельный ход выбор очевиден. Но в целом это игра с неизвестностью будущего, где противник непредсказуем, а она на виду.
Война закончилась победой. Формально. Но положение стало ещё более шатким, чем если бы Солнце светило в зените, а счастливые пони приветствовали бы её.
Так стоило ли оно того?
Глоу пыталась уснуть. Теперь это было не так-то просто, как раньше. Ответственность за других помогала держаться, чувствовать себя кем-то важным, значимым для мира — теперь же от былых статусов не осталось ничего. Её попросили из командования армии, заставили поклясться не выслеживать «лунных», и даже следили поначалу — хотя за последнее очень просили простить.
Засыпая, она боялась себя. А вдруг, не проснувшись толком, ударит кого-нибудь насмерть? Вдруг ненароком разрушит, раздавит, убьёт? Это ведь так просто для чародея. Силы море, а самоконтроля ни на бит. Это было причиной, почему таких как она деревенщин редко принимали в Кантерлотскую школу. Не учили, остерегались, береглись — а если уж дар проявился, держали подальше от проблем.
Этому не было решения. Сила искала выхода, а она с детства готовила себя только для войны.
— Почему так темно? — Глоу спросила пустоту.
Она смотрела, распахнув веки, но ничего не видела. Тогда она вскочила, бросилась бежать, на что-то наткнулась, прыгнула. Земля исчезла из-под ног.
— Ааа!..
Она упала, больно ударившись боком; ноги дёрнулись, но что-то спутывало их. Рывок! Ещё рывок! Мгновение паники, удар магией. И вдруг свобода. Разорванное в клочья одеяло слетело с головы.
Лазурное сияние окутывало землю до горизонта. Соломенные кровли Понивиля, вязы и акации, ряды яблонь и вишнёвые рощи, всё отвечало собственными оттенками огню звёзд. Цветы серебрились, темнели ониксом виноградные лозы — и повсюду, от края до края пригородной улицы, кружились утренние светлячки.
— Эй, ты в порядке? — голос позади.
— Ага. Обожаю вылетать через окна. Это норма для меня!
Глоу вырвалась из куста сирени, потянулась. Одеяло улетело обратно в окно станционной гостиницы, в облаке магии к ней вернулась перевязь с сумками, а заодно с ней мятный корешок. Жевание здорово помогало, а ещё бег — хороший такой, до горящих лёгких и ломоты в костях.
— Ты точно не поранилась?
— Да!
Прочь. Мимо белёных фахверков станции, вдоль улицы соломенных кровель, фонариков и разноцветных флажков. Время было раннее, так что прохожие не попадались, разве что в стороне над крышами кружила парочка неуклюжих жеребят. Мышекрылых, разумеется, бывших земных. Они быстро учились. Её собственные крылья лежали под сумками на боках — мерзость перепончатая! — но если оторвать, вскоре отрастали новые.
— Стой!
Она резко остановилась, едва не влетев носом в разрисованную цветами доску.
— Какой параспрайт тебя укусил?
Невысокая пони одним копытом держала тележку, а вторым теребила лежащую за ухом розу; её шёрстка красиво блестела в свете крошечных малиновых светлячков.
Глоу отвела взгляд.
— Ничего не случилось. Всё в порядке. Я просто спешу. Бывай.
И снова бег, вперёд и только вперёд, как можно быстрее. Прочь от незнакомки, которая наверняка провожает её взглядом, прочь ото всех. Случайные встречи заставляли сердце холодеть. По крайней мере она могла отвлечься на мысли о работе, или на счёт в голове — это немного помогало. Вот первая яблоня, вторая и третья — полтысячи деревьев на каждый акр. Межевой столб, другой, третий — бесконечные ряды иссиня-чёрных крон, уходящие за холмы. На «Сладких Акрах» в лучшие годы сушили и перегоняли в сидр даже не сотни тысяч, а миллионы плодов. Почти как дома. Ей нравилось здесь.
Урожай давно собрали: яблони стояли пустыми, шелестя листьями на слабом ветру. Стоило ли называть их яблонями, если листва сменила цвет? Наверное, ведь плоды не изменились — остались красными и сочными, разве что вкус стал немного другим. Пони быстро привыкли готовить изменившиеся фрукты: в маленькой закусочный у ручья сэндвичи с сиропом получались почти как раньше, только цены немного кусались, так что она чаще обедала бесплатной овсянкой в станционном кафе.
Вскоре она добралась до места назначения. Старый амбар фермы местами темнел красной краской, но по большей части был облеплен вездесущим мхом. Мхом, что светился голубоватым, как и всё вокруг. Большинство предпочитало не замечать перемен. Всё случилось слишком быстро, неожиданно; но пони привыкли, ведь любимые дела у них никто не отнимал.
Хорошо, что не все стали такими.
— Запасы готовы? — спросила она не здороваясь, как только заглянула в сарай.
— Йеп.
— Завтра прибывает поезд. Мы должны подготовить вагоны прямо сейчас.
— Не боись. С этим мы справимся сами, — в полутьме сверкнули зелёные глаза.
Она вздрогнула, хотя видела эту пони уже не впервые, и мотнула головой, отгоняя наваждение.
— Тебе точно стоит выспаться, сахарок. Смотреть больно. Может, останешься?
— Спасибо, но у меня ещё пара дел в городе. Удачи вам!
Бросок наружу, за угол. Быстрый вдох. Сердце снова колотилось как бешеное: даже недолгие разговоры едва не доводили до срыва. Но всё равно, нужно бороться: поэтому она писала десятки и сотни писем, делала расчёты, часто платила за помощь какой-нибудь из почтовых пегасок, а иногда, как сейчас, являлась сама. Страшнее всего было бы снова почувствовать себя никчёмной. Бессилие хуже всего.
Отдышавшись, она поспешила обратно к городу, лишь немного сбавив темп. Все должны были ненавидеть её, но понивильцы уже строили новую ратушу, лучше прежней; некоторые улыбались ей на улицах, приветствуя взмахом копыта — эти пони не умели долго держать зло.
В Кантерлоте мало кто знал, что могло случиться — волшебники не рассказали остальным. «Это в прошлом», — говорила Твайлайт. И улыбалась. Улыбалась не просто чтобы подбодрить, она действительно радовалась, что война закончилась. Она словно ожила тогда.
Простить себя не получалось. И, оглядываясь на свои зелёные крылья, Глоу не могла уверенно сказать, что простила её.
В Понивиле вечерело. Сегодня это был тихий, безветренный вечер, один из тех, когда звёзды выстраивались в яркую дорожку от горизонта до горизонта, а над землёй поднимался тонкий, клубящийся туман. Теплоцветы закрылись, и на фоне ослабшей лазури проявились ночные цвета: бирюза леса, лаванда озёрных кувшинок, мягко-розовые оттенки убранных полей.
Если не напрягать зрение, было довольно темно, но городское освещение давно перестало быть проблемой. Светлячки летали повсюду, как к мёду притягиваясь к шерсти, гривам и хвостам. По утрам приходилось прогонять лишних, чтобы не сиять как праздничная ёлка — тогда-то их в лампы и ловили. Кто-то назвал этих созданий световыми параспрайтами; хотя они и не параспрайты, что уже давно известно, но название прижилось.
Двое отдыхали на любимой скамье в парке, где вместо зонта висел разгоняющий сумерки фонарь. Глоу изготовила его из золотистой латуни, а Бон с особенным вниманием подбирала светляков, чтобы получились солнечные оттенки. Сегодня свет был почти как настоящий дневной.
Тишина, легчайший бриз, касание подруги. Глоу каждый день с нетерпением ждала вечера. Пусть сон приносил кошмары, а повседневные дела заставляли дрожать — спокойная пони рядом возвращала уверенность в себе. С ней было так уютно и легко.
— Почему ты всегда так сидишь? — спросила подруга.
Глоу ответила не сразу.
— Так легче думать, не заснёшь.
— Кошмары не уходят?
— Ничего, они не сильно мешают.
Глоу потянулась, соскочив со скамьи: от вертикальной позы спина всё-таки затекала.
— Бон, пошли со мной. Тебя ведь тоже ничто здесь не держит.
С земли взлетела сумка, Глоу носом открыла её.
— Вондерболты долго летели на восток, они видели полоску рассвета. Они сделали фотографии, смотри! Если здесь ночь, то там всегда настоящий день!
Фото взлетели в янтарном облаке, и Бон-Бон сощурилась, разглядывая их.
— Твайлайт готовит экспедицию. Мы, и все кто захочет, скоро отправимся к рассвету на кораблях из Балтимэра. Ты читала о путешествии Дэринг Ду? Там леса выше наших гор, травяные равнины от горизонта до горизонта, а ещё вездесущие зебры, слоны, волшебные жирафы! Пошли со мной, Бон! Там будет интересно.
— Джем?
— Йеп.
— Сидр?
— Йеп.
— Что там…
— Йеп.
— …ещё должно быть?
Пони в жилетке поморщился, вздохнул:
— Да знаю я, знаю. Но мне сама Твайлайт велела проверить груз.
Поезд ждал на станции, где огни фонарей красили золотом пригородные фахверки, а вагоны блестели узорчатой бирюзой. Было раннее утро, ленивый Понивиль ещё спал.
Что до деятельной стороны города — они давно проснулись. Их было четверо здесь: почтенных Эпплов, вложивших всё состояние в этот поезд и этот поход. Невеликое состояние, надо признать; но, как известно, богатство не толкает к перемене мест. Да, их было четверо: невозмутимый брат, хмурая сестрёнка, умница-бабушка, а в конце списка — дрожащая от нетерпения она.
Её звали Эпплблум, ей было тринадцать, почти четырнадцать, и она не довольствовалась малым, она умела мечтать.
Вообще-то путешествие было её идеей. Эпплблум даже подумывала уйти одна, сразу как услышала о Экспедиции — ведь такой шанс раз в жизни даётся. Но всё же она не пегаска, чтобы так запросто всё бросить и сбежать. Она спросила семью однажды на обеде, и неожиданно все кивнули. Бабушка сказала: «И правда пора», — брат ответил своим «Йеп», одна только сестрёнка поначалу удивлённо моргала. Но и она упрямилась недолго — Понивиль справится без них, а вот экспедиция — нет.
Проблема была лишь в главах экспедиции. Рогатые, все дела, да и гвардейцы к тому же — не очень-то хотелось военщине доверять. Но Глоу извинилась, а Твайлайт так вложилась в рекламу, что о чудесах востока теперь говорили больше, чем о прошедшей войне.
— Брр… — Эпплблум извернулась, зубами почёсывая плечо.
Стоило вспомнить, как ожог сразу же зачесался. Четыре месяца как сошёл, а всё равно, нет-нет, да и напоминал о себе. Фантомная чесучесть — гадость ещё та.
Так-то она не должна была попасть в неприятности. Все ломанулись к ратуше, смотреть на богиню, а она мирно устроилась в парке с подзорной трубой. Кто же знал, что настоящая аликорница пряталась в паре шагов?.. Гвардейцы знали. Последним, что помнила Эпплблум, была вспышка, а затем океан боли, ужасной боли, заполнившей всё.
Шерсть загорелась, слепо она бросилась бежать. Это сейчас легко говорить: мол, надо было упасть, сбить пламя, а тогда было просто страшно. Но её спасли. Не гвардейцы, и даже не взрослые, а кобылка вроде неё самой. Одинокая, недооцененная пегаска. Она сбила её с ног, потушила, на себе утащила к врачу — а потом долго оставалась рядом, до самого возвращения вылечившей всех Найтмер Мун.
И тогда Эпплблум решила: «Вот друг, о котором я мечтала всегда».
Тычок носом в бок сестрёнки, копыто на вагоны, и разрешающий кивок. Эпплблум юркнула в пустующий поезд. Локомотива ещё не было, только вагоны-зерновозы, платформы-всяковозы, а позади состава дюжина пассажирских вагончиков старого типа. Уютных, между прочим, с просторными купе на пару мест. А поскольку поезд считался специальным, свободных мест хватало; пони на станции даже билеты не стала пробивать: мол, выбирайте на свой вкус.
Ну, Эпплблум и не стеснялась. Сумка снеди улетела в одно купе, плащ в соседнее, а сама она побежала дальше. Крылья поднялись. Чесаться, чесаться, чесаться! Какое же облегчение. От крупа до холки, от холки по бокам, до красноты латунной шёрстки, а дальше под гривой, с которой она тут же сдёрнула дурацкий бант. Крошечные крючки на кончиках крыльев были просто идеальны! И пусть сто раз Найтмер Мун злодейка, в штуках для чесания она знала толк.
— Скуталу, покажись! У меня подарок!
Долго ждать не пришлось. Щёлкнула задвижка, лиловогривая мордочка высунулась из купе впереди. Хмурая такая мордочка. Впрочем, как и всегда.
— Держи, — Эпплблум приблизилась, разматывая свёрток кончиками крыльев. Пара кексов блестели глазурью и кусочками арахиса по краям. — Бери оба, я уже наелась. Они тёплые ещё.
Скуталу взяла.
— Круто, что ты с нами. А у тебя ожоги не чешутся? Сестрёнка возится с вагоном. А знаешь, поезд скоро пойдёт?
— Да. Нет. Знаю. Нет. Отстань.
Пегаска скрылась в купе. Дверь захлопнулась, щёлкнул замок.
— Эмм… что?
Эпплблум стояла, почёсывая ухо кончиком крыла. Потыкала дверь — правда заперто — вздохнула.
Не, она не злилась. «Друзья познаются в беде», — так ведь? И ей повезло встретить верного товарища там, где она уже не надеялась найти. Скут оказалась весьма недружелюбной пони, но каким же ценным другом она могла стать! Она стоила многих часов усилий и даже превратилась в цель плана «Верность пегаски». А потом немного разочаровала, когда уже через пару недель послушно хрумкала яблочным пирогом.
Ради Скут пришлось пожертвовать дружбой с другими жеребятами: не любили они злую пегаску, даже очень. Но всё в мире имеет свою цену, разве не так? И в этот раз цена оказалась совсем невелика. Разменять полдюжины глупых подруг на одного по-настоящему верного друга было проще простого.
Эпплблум не спешила уходить от запертой двери. Подруга хочет побыть одна? Или ей грустно и нужна помощь? Может, стоит постучаться? Сложно решить: слишком много неясного, а навязываться не хотелось. Впрочем, дружба, такая штука, что можно оставить на потом и не пожалеешь.
Иногда проблемы дружбы решались сами собой.
Скуталу лежала, щурясь и смотря в потолок. Кексы она съела — голод не шутка — но никакой радости это не принесло. На самом деле она даже не почувствовала вкуса. Ничего она уже не чувствовала: ни боли в уставших мышцах, ни усталости от бессонной ночи — вообще ничего.
Поезд тронулся, она не пошевелилась, хотя все пони радостно кричали из окон, прощаясь с родным городком — они уезжали навсегда. Громыхали взрывы фейерверков и шумела музыка, мелькали разноцветные всполохи — Пинки на прощание устроила эпический салют. Она осталась в Понивиле. Не все могли уйти.
«Вот так, глупая трусливая Скут, ты упустила свой последний шанс!» — смеялась над ней та желтошёрстая пони, подняв свои кожистые крылья. Стоило закрыть глаза и появлялась она: то жёлтая, то серая; иногда даже с рогом, что злило сильнее всего.
— Иди к чёрту, — сказала Скуталу, переворачиваясь на живот. По крайней мере она могла держаться хоть в одном: подушка не намокала, слёзы не смели появляться в глазах.
Раньше она целыми днями гуляла по окраинам диколесья, иногда брала сумки и шла далеко вглубь. Ей нравилось путешествовать одной. И сейчас она знала, что нужно сделать: взять немного еды и лодку, спуститься по реке, а потом идти дальше, до тёмного замка богини; но не смогла шагнуть даже под кроны первых деревьев. Пыталась сделать шаг, но просто не могла. Было слишком страшно.
Не честь её остановила, а чёртов страх.
«Проклятье, гадство, тупость», — кружились обрывочные мысли. Она и в самом деле готовилась сделать это! Рэйнбоу Дэш бы никогда так не поступила! Никогда! Идти и просить что-то у злой богини?.. Да как бы на неё смотрели после такого?! Да наплевать, как другие бы смотрели — сами плевка не стоят — а вот на Дэш было не наплевать. Это называлось простым и ясным словом «предательство». Рэйнбоу Дэш бы никогда не простила её.
Перед Чёрным замком скручивало от страха, теперь же было больно от гнева на себя. Неспособная летать пегаска, оказавшаяся в мире, где у каждой пони крылья лежали за спиной — она держалась. Впрочем, как и всегда.
Поезд бесшумно летел над магнитной полосой. Вращались маховики, поддерживая равновесие, система тросов несла его вперёд.
За окнами вагона-ресторана проплывали чёрные как оникс дубовые кроны, сиренью светились полосы вересковых лугов. Приближалась ночь, и потому звёзды вновь меняли рисунок: от горизонта до горизонта, минуя путеводные «Медведицу» с «Колокольчиком», они выстраивались ветвистыми дорожками неярких цветов. Глоу сидела за чашечкой чая, размышляя о всяком. Всё было решено, всё готово, не осталось никаких сомнений — это был хороший день.
Две тысячи миль, и всего двадцать часов пути для стальной машины. Меньше суток, чтобы пролететь через всю страну. Невероятное чудо, уже ставшее доступным для каждого. Полвека минуло, как обычные рельсы начали дополнять линиями магнитных дорог и поездами-магнитопланами. Стройка растянулась на долгие годы. Бункеры маховиков и ветряки поставить было несложно, но в настоящую проблему превратился магнитный сплав. Редкому единорогу давалось искусство готовить правильный Альнико, она знала это не понаслышке.
Когда-то Глоу увлекалась металлургией, причём всерьёз: неделями сидела со слитками сплавов и кусочками руд, по вечерам ходила в плавильню, пыталась строить правильные структуры кристаллов раз за разом, забыв обо сне, — но в конце концов сдалась. Её магниты получались в десятки раз слабее, чем у настоящих мастеров. Требовался особый талант? Так ведь нет, сотни простых единорогов в Сталлионграде умели готовить магнитный сплав. Вся хитрость была в том, что они посвятили этому жизнь, они знали, что делают правильное дело. Они были героями, что бы ни думали о них другие.
А другие думали плохо. «Сталлионград вырубает тайгу!» — кричали они, будто не зная, что без угля не бывает металлургии. «Пони грабят чужие земли!» — звучало каждый раз, будто кто-то ещё умел разрабатывать глубинный магнетит. «Селестия, запрети!» — смели требовать самые отчаянные глупцы. Они совсем не задумывались, что только благодаря городу металлургов Эквестрия превратилась в единую страну.
Глоу потягивала чай и улыбалась, вспоминая, как все радовались, когда до родного Доджтауна дотянулась магнитная дорога. Восточная Эквестрия, казавшаяся такой далёкой, вдруг стала доступна в единственный миг. Не столько для путешественников, которые могли воспользоваться планёром, сколько для товаров. Впервые она попробовала апельсины, с остальными жеребятами объедаясь ими в урожайный сезон, впервые увидела дешёвые как картошка персики, а родные черешни на рынках других городов.
Родители наконец-то смогли продать весь урожай и подарили ей путешествие. Вокруг проплывали зелёные луга и голубые реки, блестели в свете утреннего Солнца башни Филлидельфии, а за ними стоял лес высоток Мэйнхеттена. Затем они отправились в Кантерлот, город золота и роскоши: самый красивый во всей стране и самый уродливый вместе с тем, потому что облик каждого города создавали живущие в нём пони.
Но если в Кантерлоте жила Богиня, то он был городом мечты для одной маленькой единорожки. В тот день она решила: пусть хоть все устои мира против, она будет рядом со своим Солнцем, она станет достойна её. Не стоило отчаиваться: путь к мечте не мог быть близок. Пусть он идёт через тьму, через поражения, да хоть через смерть — не важно, пока есть огонёк, ведущий вперёд!
Глоу куснула пирожок и тихо рассмеялась. Патетика никому не шла, но иногда следовало себе напомнить, в чём смысл жизни, чтобы не упасть однажды навсегда. Как же хорошо, что каждый раз рядом оказывались друзья, готовые поддержать. Ради них тоже стоило идти вперёд.
— Хмм…
Подруга по другую сторону стола сонно фыркнула. Сегодня Бон-Бон уснула на подушке, лицом между чайником и корзиной пирожков.
Такая забавная, она могла засыпать в самых неожиданных местах, и вагон-ресторан мчащегося вдаль поезда был далеко не самым удивительным из них: неделю назад Бон нашлась спящей на крыше, свернувшись колечком вокруг печной трубы. А ещё она такая милая, когда спит. Мягкая шёрстка, розовая и голубая полоски гривы. Бирюзовые глазки закрыты, легко вспомнить, какими замечательными они были раньше. Крылья скрывались под плащом — никому в поезде не нравились эти новые крылья, все прятали их.
Глоу обожала смотреть на дремлющую Бон. Когда они сидели вместе, грустные мысли уходили, а огонёк надежды разгорался всё ярче и ярче. Когда-то казалось, что всё потеряно навсегда, а Найтмер Мун смотрела в глаза и смеялась. Тогда только мысль о Бон помогла не заплакать и не сдаться. Твайлайт права — они должны уйти на восток. Там они отыщут способ снять проклятие чудовища, найдут Селестию и обязательно вернутся домой. Подруга хорошо справлялась со всеми делами экспедиции; Глоу чувствовала себя виноватой, что почти не помогает ей, но в выборе между Понивилем и верфями Мэйнхеттена легко было принять решение.
Два месяца она зачитывалась книгами о восточных землях. И как же мало пони о них знали! Пегасы летали, торговали понемногу, но чтобы организовать фактории, провести океанские маршруты, этого не получалось. Слишком большие расстояния, слишком опасный, неудобный из-за противостоящих ветров океан. Да и нужды не было, весь интерес Эквестрии был направлен на западный и южный фронтир. Но всё же проводников хватало: от вездесущей Дёрпи, в почтовых нуждах бывавшей на востоке, до на спор облетавших мир Вондерболтов, и дальше к обычным крылатым, кто из любопытства, или подвига ради перелетал океан.
Пегасы-писатели, к сожалению, были чудом исчезающе редким. Из сотен путешественников одна только Дэринг Ду писала что-то на основе собственного опыта. Её считали большой выдумщицей, но скорее она просто любила преувеличить, самую чуточку, ведь чудеса достойны того. Жаль только, что она жила на востоке, и здраво не спешила возвращаться в накрытую ночью страну.
Размышления прервал тихий стук с кухни. Лиловогривая пегасочка, шерсткой чуть похожая на знаменитую Дэринг, заворачивала стопку сэндвичей, колпачок термоса торчал из сумки на столе. Глоу уже хотела вернуть взгляд к мордочке сонной подруги, но пересилила себя, поднялась.
— Хочешь пирожок? Жареный, с черешней, — Глоу обратилась негромко.
Словно не услышав её, пегаска ушла в коридор. Очень тихой, плавной, настороженной походкой: точно такой же, как ходила она сама. Так кто же это? Дочь в семье гвардейцев? Бедняга, хлебнувшая бед во время войны?.. Это становилось интересным. Глоу никогда не умела сопротивляться любопытству. «Дальний взгляд», маячок, невидимость — на всякий случай усиление повседневного щита. Она последовала за жеребёнком, тихо ступая по ковру.
Оранжевая кобылка миновала пассажирские вагоны, вышла на платформу. Глоу со всё большим удивлением наблюдала, как она берёт складной самокат, вздыхает, и спешит к концу состава. Щёлкнул замок, распахнулась дверь. Пегаска сразу же, с разбега, спрыгнула; на удивление короткие крылья замелькали, сливаясь в сплошное пятно.
В одно мгновение Глоу перенеслась ближе, сбросила невидимость. Копыто толкнуло пустой, ещё не получивший метку бок.
— Я тоже когда-то последовала за своей судьбой. Ушла от семьи и друзей. Они не стоят того, поверь, ты будешь жалеть.
Секундное замешательство прошло, пегаска обернулась.
— Да что ты знаешь обо мне! — выкрикнула она со злостью, взгляд вцепился в глаза.
«Ни за что не отпущу», — пронеслось в голове. Этот взгляд Глоу видела в зеркале каждый день.
— Я Глоу. Почему ты уходишь?
Кобылка несколько секунд играла в гляделки. На удивление долго: мало кто из взрослых мог столько выдержать её взгляд. Но вот голова опустилась, прозвучал долгий вздох.
— Я Скут. Мне нужны новые крылья.
Пегас. Поезд. Самокат. Шестерёнки в голове мгновенно щёлкнули.
— Они не стоят того. Поверь.
Магия сложилось лезвием. Два быстрых удара, и кожистые крылья упали на землю. Шерсть на спине быстро намокала, но боли было куда меньше, чем в первый раз.
— Они отрастают вновь. Я бы делала это каждое утро, но так быстро слабею.
Глаза пегаски расширились в шоке.
— Вернёмся? — Глоу толкнула её в грудь.
Та никак не ответила, но заклинание уже перенесло их обратно, на заднюю платформу поезда.
— Нужно перевязать, — едва слышно прошептала маленькая пегаска.
Она очнулась и скинула сумку на пол.
— Нет, я умею останавливать кровь. Пошли со мной? Я тебя с Бон познакомлю, ещё остался кусочек её замечательного пирога.
Тысячи огней сияли в бухте Балтимэра. В воздухе роились светлячки, а под водой косяки столь же ярких рыб кружили спиралями, освещая собственным светом борта огромных парусных судов.
Твайлайт не могла решить, на что ей больше нравится смотреть — на океан или на звёздное небо, но уж точно больше всего ей нравилось смотреть на корабли. Четверть морского флота Эквестрии ждала, спустив паруса. Они с братом собирали их отовсюду: щедро тратили бюджет Кантерлота и деньги собственной семьи, просили, убеждали, угрожали. Это было непросто: моряки всегда славились несговорчивостью, а власти приказать не было — капитаны обычно и являлись владельцами собственных судов.
Но всё же они здесь: полсотни огромных барков, что раньше возили товары к островам грифонов и дальше на юг, к зебринскому Эверглейдсу; четыре дюжины шхун, созданных для океанских путешествий; и нечто совершенно особенное — два великолепных трёхмачтовых парусника, ничуть не меньше барков, но гораздо более изящные. Как же удивилась Твайлайт, когда впервые увидела их корпуса на верфях Мэйнхеттена. Они стояли там пятый год, практически достроенные, так и ждущие, когда же их спустят на воду.
Эти корабли, фрегаты, были проектом Сильверайса, изобретателя и путешественника. Он был судовладельцем, чьи парусники возили товары и пассажиров между прибрежными городами. И все свои средства он вкладывал в план кругосветного путешествия. Фрегаты должны были пройти через все океаны мира. Но когда от Балтимэра до Мэйнхеттена построили магнитную дорогу «Морские черепашки Сильвера» разорились. Прекрасные парусники остались ржаветь в доках, а путешественник сорвался в путь на шхуне с командой друзей. Он не вернулся — ни с запада, ни с востока. Твайлайт очень надеялась, что эти храбрые пони нашли дом где-нибудь в дальних землях. О худшем думать не хотелось — восточный океан всегда был жесток к морякам.
Ей хотелось обнять создателя фрегатов за то, что он подарил надежду, нет, уверенность, что у них всё получится. Она разглядывала корабли в бухте уже который час и улыбалась. Тысяча хуфов длины, сто сорок ширины. Корпус из лучшей стали Сталлионграда. Три мачты с пятью прямыми парусами на каждой — Высоченные! — ровно в пол-длины фрегата. И кое-что особенное: маховик, который мог поддерживать равновесие судна, какой бы шторм ни бушевал вокруг.
Почему-то в морском флоте Эквестрии никогда не использовали маховики. Капитаны были старомодны: они привыкли к парусам, привыкли, что в штиль судно ведут пегасы; они не хотели этих новых механических устройств, что когда-то забрали весь смысл жизни у многих из них. Всего один мореплаватель отличался от прочих. И каждый раз, заглядывая в его чертежи, Твайлайт поражалась, думая, во что могли бы превратиться корабли, если бы использовали всю силу магии и технологий. Но даже так фрегаты стали жемчужинами флота Эквестрии, а может и лучшими судами всего мира. Для неё было огромной честью закончить проект.
Зашумел ветер, хлопнули крылья — рядом приземлилась пегаска. Чуть мокрая и чуть взъерошенная, с оранжевой лоцманской жилеткой на груди.
— Твайли, мы с буями закончили. Сеть проверили тоже, ни одна мышка в воду не упадёт.
— Спасибо большое. Так вы с нами?
— А то.
Она тепло улыбнулась вслед уже убегавшей греться пегаске. Всякие пони им с братом попадались за эти месяцы: одни жадные, а другие хорошие; и если из-за первых чековая книжка, ещё недавно полная, истаяла до последних страниц, то вторые просто шли следом, помогали за спасибо, а чтобы было чем платить первым продавали собственные дома. Это было несправедливо.
Так или иначе, буи надёжно проверены, яркосветы заряжены, а флот закончил с репетицией выхода из бухты. Как бы ни хотелось побыть здесь ещё немного, но пустой отдых, это роскошь, а роскошь, как сказала бы любая уважающая себя пегаска: «Это чушь для неженок и слабаков».
Чуть поёжившись, Твайлайт сбросила плед на лавку и потянулась. Мощёная дорога вела к светящимся над холмами ярусам узких улиц, лестниц и белёных двухэтажек в садах. С моря несло прохладой, бриз не затихал никогда. Так-то уже месяц должна быть зима, но мхи и цветы светились, согревая воздух. На суше всегда было тепло, а над морем наоборот, холодало, поэтому не менялся бриз. Похоже, что в Эквестрию пришло вечное лето, о котором она когда-то мечтала. Вот только кому оно такое нужно?..
Копыта быстрой рысью несли к городу, ветер холодил шерсть. Когда-то Балтимэр был курортом: холм опоясывали террасы со столиками открытых кафе, мягкий тёплый песок согревал отдыхавших на пляжах; а если смотреть сверху, красными и оранжевыми плитками блестели крыши в лучах Солнца — местные любили эти цвета. Твайлайт редко бывала в Балтимэре, но ей нравился прибрежный город, и даже сейчас, с темнотой и бесконечным ветром с моря, он не утратил своей красоты.
Жаль, что Балтимэр не станет прежним. Уже четвёртый месяц, как растёт слой льда на поверхности восточного океана, а над западным ещё больше, будто в мире и без того мало льдов. Бухта Балтимэра не очень глубокая, она уже обмелела настолько, что лодочные пирсы торчали над сушей, а отметки водомеров показывали её собственный рост. Но это случилось не из-за льдов в океане; льдины ещё очень тонкие; на самом деле это исчезнувшие пассаты так повлияли на уровень вод.
Когда-то пассаты, восточные ветры, создавали климат всей Эквестрии: они несли дождевые тучи с океана, с ними приходили ураганы, в сезон кружащие над страной. Но теперь Солнце застыло над другой стороной планеты, нет того тепла, что заставляло бы двигаться воздушный океан — и пассаты исчезли. Слабенький холодный бриз не мог сравниться с теми тёплыми ветрами. Бриз приносил дождевые тучи, но его силы не хватало, чтобы сгонять волны со всего океана во внутреннее море Эквестрии, поэтому уровень воды столь резко упал.
А может не так всё плохо? Где была бухта, появится озеро. Придётся вложиться, построить дамбу даже крупнее Мэйнхеттенской, но результат будет стоить того. Со временем река согреет воды, на холме снова поставят столики, и тысячи разноцветных пятнышек соберутся, чтобы любоваться звёздами и танцем огоньков в глубине. Балтимэр ведь старейший город мира, а пони на то и пони, чтобы сохранить его красоту!
Вот и нужное место. За «Аллеей дельфинов» ждал маленький дом с оранжевой черепицей и двумя фонариками. Правда здесь каждый третий дом с оранжевой крышей, все они маленькие, и местные почему-то любят ставить фонари парами, но ошибки быть не могло. Твайлайт гордилась собой. Балтимэр славился запутанными улочками, но против идеальной памяти в союзе со знанием топографии никакие лабиринты не могли устоять.
Она постучалась.
— Да проходи ты, — донеслось изнутри.
Ну и что, если дверь открыта. Вежливость на то и вежливость, чтобы не входить без спроса даже в дома друзей.
— Привет, Фларри. Тебе уже доложили, как скоро на «Саншайн» доставят запасные паруса?
— Они уже в трюмах, — белогривая земная улыбнулась из-за стола. — Опять пытаешься за всем уследить, а?
Чуть посерьёзнев, Фларри привстала и сощурилась, в уголках глаз показались морщинки.
— Твайли, ты нам сейчас только мешаешь. Все знают что делать. Если хочешь помочь, лучше иди встречать последний поезд.
Вздох.
— Знаю, он будет через пару часов. Подожду на вокзале.
— Вот и славно. Не скучай, мышка сухопутная.
Фларри такая Фларри. Были у неё замечательные черты, но вот уважения — ни на бит. Впрочем, как и у остальных из «Круга капитанов»: с сотней таких же личностей ей приходилось спорить каждый день. Брат здорово помогал, товарищи выручали, но всё равно очень не хватало подруги. Подруги ведь?
Твайлайт ещё немного постояла за дверью, собираясь силами, и пошла, считая шаги. Чем меньше времени оставалось до прибытия поезда, тем больше она нервничала. Мышцы начинали непроизвольно подёргиваться, но она шла, и считала, считала, считала… Всеми силами стараясь не думать о предстоящей встрече.
Каждое утро Эпплблум начинала с плана на предстоящий день. Пожевать мятный корешок — готово; перехватить овсянку в вагоне-ресторане — сделано; подчинить мир — в процессе. «Великая задача», — признавала бабушка, но в общем-то соглашалась, что мир должен принадлежать Эпплам. А поскольку Эпплы разобщены, сама история требовала, чтобы родилась личность, способная их объединить. Ну а заодно и подчинить.
Потому что по-настоящему свободен только тот, кто владеет всем.
Великие задачи начинались с малого. С порыва. С найденных возможностей. С авторитета и приобретённых средств. И знаний, конечно же, чтобы эти средства реализовать. Эпплблум вполне осознавала, кто она, — всего лишь подросток с шестью классами сельской школы, шестью битами в кошельке, и одним другом, настоящим другом, которому она могла доверить жизнь. А теперь её друга пытались отбить! По незнанию, конечно, но гнев всё равно поднимался в душе.
Скуталу сидела рядом со своими новыми знакомыми — странной парочкой, пугающе молчаливой. Но что с них взять? Сегодня в поезде на Балтимэр едва ли нашлась бы хоть одна обычная пони — в неспокойные времена обычные пони сидели по домам.
Эпплблум подошла к столику, показав себя фырканьем, но не спешила говорить.
— Хай, Блум, — обернулась Скуталу. — Извини за вчерашнее. Хочешь пирога?
Чужой пирог? Не яблочный?! Плохой знак. Очень плохой.
— Ага, привет, Скут. Привет, Глоу. Привет, Бон. Я её забираю.
Копыто толкнуло пегаску в бок, второе обхватило шею. Теперь вперёд, вкладывая всю силу земнопони. Эпплблум тащила подругу подальше от шума и суеты, не давая и шанса опомниться. Через коридоры, к последнему вагону, где не бывало случайных зевак.
— Да в чём дело?! — наконец вырвалась Скут и отскочила, бросая настороженные взгляды на неё и вокруг.
— В нашей дружбе. Почему ты сторонишься меня?
Пегаска опустила уши, переступила. Эпплблум терпеливо ждала: подруга всегда отвечала, не умела она отмалчиваться, и вот снова, почти сразу же подняла унылый взгляд.
— Слушай, ты мне ничего не должна. Ты не обязана быть со мной, мне и одной неплохо.
— А теперь давай начистоту.
Эпплблум разглядывала смущённо замершую пегаску, такую ранимую и одновременно опасную. Большим риском было бы играть с ней, но это не игра.
— Ненавижу, когда прислуживают, — Скуталу заговорила, нависая над ней. — Вот какого чёрта ты это делаешь? Я бы спасла любого на твоём месте. Нет в тебе ничего особенного. Ты бесишь меня.
А вот это было обидно. Эпплблум аж зубы сжала, прежде чем заговорить:
— Знаешь что я делала прежде? Я искала друга. Я, блин, перерыла весь Понивиль, но не нашла никого, способного выдержать испытание. Трусы, тупицы, слабаки. Ты единственная — исключение. Ты нужна мне.
Взгляд вцепился во взгляд. Скуталу давила словно каменной плитой. Она была чуть младше, но на пол-головы выше, заметно шире в плечах, да и просто, как пегас, гораздо сильнее. Почему все считали земнопони сильными? Тягать плуг от рассвета до заката, это что, сила?.. Как это, вообще, можно сравнивать с теми, кто способен летать?..
«Летать?»
Вдруг всё стало ясно. Но крылья — больная тема, не о них сейчас следовало говорить. О взаимной выгоде, впрочем, тоже не стоило: Скуталу была не из тех, кто прислушивается к долгим речам. К коротким, впрочем, тоже. И что с такой прикажете делать? Спасибо умнице-брату — она знала: иногда лучше просто помолчать.
— Зачем я нужна тебе? — после долгих раздумий Скуталу задала правильный вопрос.
Эпплблум глубоко вдохнула, речь она подготовила давно.
— Потому что ты не предашь. Потому что обязательно спасёшь меня и в следующий раз. Я всего лишь беззащитная земная, но я хочу большего, чем отмерено мне судьбой. Мне нужен верный друг рядом. Я тебя не брошу. Я не подставлю тебя. Ты настоящий подарок. Ты очень нужна мне.
В тишине будто бы слышалось, как скрипят шестерни в голове удивлённой пегаски. Наконец она улыбнулась — очень неуверенно, но улыбнулась. Прямота всегда хорошо действовала на неё. Поднялось копыто, и Эпплблум с радостью ответила на жест. Звонкий удар скрепил дружбы договор.
— А теперь побежали смотреть город! Погуляем сегодня на полную!
И действительно, за окном проплыл холм и открылась Балтимэрская бухта. Показались корабли. Лес мачт светил огоньками, лодки скользили у пирсов, а пегаски с разными грузами кружили чуть выше.
— Смотри, вон там лагерь!
Эпплблум указала на прямоугольник палаток и временных домиков дальше, почти под кронами леса. Поставить лагерь в стороне было идеей Твайлайт и её брата Шайнинга. Все пони привыкали жить как в походе, гостиницы города пустовали. Вспоминая Дэш и, почему-то, мэра, Эпплблум готова была признать, что их поведут не самые бестолковые пони.
Поезд остановился, одни пони радостно махали со станции, другие спешили обнять друзей. Рядом с окном скользнула знакомая пара, кремовая и зелёная шёрстка замечательно дополняли друг друга. От станции к ним метнулась лавандовая единорожка; она замерла на секунду, а после уткнулась носом в шею обнявшей её подруги.
Пусть немногие решились уйти на восток, но они были хорошими друзьями. И вдвойне замечательно, что не отнимали чужих друзей.
«В этот раз действительно всё готово. Никого не забыли, ничего не забыли», — думала Твайлайт, прохаживаясь по мостику корабля. Время уже давно миновало за полдень, а она волновалась даже больше прежнего.
Неожиданно многие решили отправиться вместе с ними: гвардейцы из Кантерлота со своими семьями; моряки, ведомые любопытством; искатели приключений, которым не сиделось дома. Но большинство — беглецы, те кто боялся будущего Эквестрии больше, чем опасностей пути. Их собралось десять тысяч — и они были готовы. Ещё ни одна экспедиция не подготавливалась столь тщательно. Еда, топливо, инструменты, временные дома, материалы, семена — ровными рядами в трюмах лежало всё. А ещё с ней были те, кто не остановился бы найдя Солнечный мир. Ведь главная цель гораздо сложнее — отыскать Селестию и остаться рядом с ней, или же всем вместе вернуться и победить врага.
Твайлайт не сомневалась теперь, что у богини были веские причины не вмешиваться. Эквестрия на удивление легко пережила войну. Страну подготовили к самоуправлению: не было никакого хаоса, никаких бедствий, никаких споров за власть — даже без кристальных щитов мэры и городские стражники справлялись со всем. Когда они отсиживались за щитом Кантерлота, Твайлайт ждала худшего. А выйдя наружу не поверила глазам: Эквестрия жила в ночи так, будто ничего не случилось. Теперь они не боялись оставить её.
И подготовка к экспедиции оказалась настолько лёгкой, будто вся удача мира была на их стороне.
Все командиры, её друзья и соратники, собрались здесь, на палубе их собственного фрегата — «Саншайн». Его близнец «Эквити» стоял рядом. В три полукруга выстроились остальные суда. Ленты на снастях блестели в свете ламп и летучих огней, небо над Балтимэром раскрашивали фейерверки — отплытие решили отметить большим праздником.
Броня сдавливала бока — чувство неприятное, но привычное. Твайлайт иногда тренировалась двигаться в ней; она пообещала себе, что или научится превращать кристалл в полноценный щит за секунду, или будет привыкать к доспехам. Первое пока не получалось. Шайнинг тихо радовался, когда она попросила научить, думал небось, что так сестрёнка пытается соответствовать званию командора. Впрочем, это тоже важно — экспедиция держалась на ней. Её не переставало удивлять, как все могут заниматься своими делами, даже не пытаясь охватить взглядом весь план. Все были такими недальновидными, даже Глоу, но она хотя бы признавала свои недостатки.
Глоу тоже стояла рядом, блестя изумрудной шёрсткой и белой полосой гривы. Теплом в груди до сих пор отдавалось прикосновение её копыт, и в стократ лучше согревал огонёк жизни в глазах. Из Кантерлота ушла тень, а вернулась любимая подруга. Вместе с ней пришёл Гринблэйд, собрав весь свой отряд; в поход решил выйти прославленный сэр Блэкстоун, и лучшие ветераны гвардии последовали за ним; и, конечно же, к путешествию в неизвестность присоединилась вся команда Вондерболтс.
Линией выстроились гвардейцы. Сотни пони столпились на палубе и почти столько же ждали на втором фрегате, ещё больше цветных пятнышек заполняли ближний круг кораблей. Все эти гривы, крылья и плащи, удивлённые мордочки — Твайлайт смотрела на них и узнавала многих: фотографии из личных дел мелькали в уме.
Копыто подруги ободряюще толкнуло в бок. Твайлайт глубоко вдохнула.
— Спасибо, что вы с нами, — магия понесла её голос дальше и дальше над бухтой. Гул разговоров сразу же затих.
Твайлайт дрожала под бронёй, отчаянно надеясь, что это незаметно для остальных.
— Сегодня мы отправимся далеко на восток. Это опасный путь, подумайте ещё раз, готовы ли вы.
Она замолкла, следующая фраза не хотела произноситься. Пони молча смотрели. Знакомые по именам, дружелюбные и настороженные, связанные друг с другом миллионами связей — такие разные и такие близкие — они доверились ей. Не кому-нибудь, а именно ей.
Твайлайт сглотнула, затряслась.
— Спросите у гвардейцев, на каких кораблях вам плыть. У них есть списки имён. Не беспокойтесь, даже если вы прибыли сейчас, свободных мест хватит на всех. Запасов тоже хватит, и на путь, и на год вперёд…
Пони молчали. Из первого ряда вверх рванулась пегаска, взмах синих крыльев бросил её вперёд. Твайлайт неловко отступила. Единственный взгляд в глаза — и она поняла без слов: «Завалишь». Сияющая радужной гривой пегаска взлетела выше мачт.
— СЛУШАЙТЕ ВСЕ! — крик заставил уши поджаться. — На нашем пути к Солнцу всего один океан! Перешагнём его! Вперёд! К рассвету!
Твайлайт выдохнула. «Начинаем», — она приказала в амулет, и давно ждавшие команды Вондерболты взлетели. Шесть, восемь, десять — полная дюжина — обратным клином они пронеслись над бухтой, оставляя позади себя полосы дыма и многоцветного огня. Второй проход, теперь со стороны Балтимэра, и за Вондерболтами последовали остальные пегасы: команды кораблей, провожающие, городские. Огромным, ярко светящимся хороводом они окружили стоящие в бухте суда.
Кольцо пегасов поднималось, воздушные акробаты делились на тройки, командиры крыльев вели своих друзей. Вскоре это было уже не кольцо, а огромный, всё ярче и ярче разгоравшийся над горизонтом шар. Фонарики, тысячи фонариков: их разноцветные лучи сливались, заполняя и бухту, и город мягким оттенком рассвета. Гуляли волны, свистел ветер, но Твайлайт знала, что ливня не будет. Где угодно, но точно не здесь и не сейчас.
Пегасы обещали нечто особенное, и они превзошли себя: сияющее пятно вдруг дополнило вышедший из-за горизонта линией. Небо осветилось, яркая полоса очертила горизонт. Уже не тысячи, десятки тысяч пегасов: вся погодная служба, все команды городов — фонариками, обычными фонариками — они показали Эквестрии рассвет.
— Кто на свете самые крутые?.. — пробормотала Твайлайт.
Линия пегасов достигла побережья, всё в небе смешалось в свисте ветра и потоках разноцветных огоньков. Тут и там с кораблей срывались крылатые пони, чтобы присоединиться к танцу. Не только пернатые, мышекрылые тоже: не очень умелые, а часто и вовсе неумехи, взлетевшие в первый раз — они то и дело падали с тонким визгом, и с забавно-ошарашенными мордочками зависали над поверхностью воды. Между буями была натянута мягкая, но очень прочная сеть.
— Кто умница? Ты умница, Твай, — шепнул брат.
И она согласилась.
Эпплблум смотрела, щуря слезящиеся глаза, а Скуталу рядом и вовсе застыла без дыхания. Щёлкали вспышками фотографические аппараты, тонкий мышепоньский писк стоял над толпой.
Пегасье «Солнце» постепенно развеивалось, разбегаясь за сидром и обещанными пирогами, но всё равно оно было таким ярким, таким большим. Карнавал под его светом вспоминался урывками. Автограф на фото самодовольной Дэш, гонки по пружинящей под копытами сети, мороженое — вкуснейший пломбир — а потом воздушный оркестр, чья-то очень громкая песня, танцы.
Прошёл час, может и два, а Эпплблум всё танцевала. Хотя, чего врать, на самом деле её мотало то туда, то сюда в копытах ловкой пегаски. Её мутило, ушибленное бедро побаливало, а цена дружбы начинала казаться слишком велика.
— Вот так, шаг вперёд, шаг назад, поворот, поворот и ещё шаг…
— Ага, попробую.
Шаг вперёд, шаг назад, ещё шаг, поворот — и падение — она едва не улетела за борт. Скуталу успела подхватить, но палуба перед глазами всё равно закружилась, а потом раздвоилась, медленно собираясь воедино; белые овечки запрыгали вокруг.
— Ну как, крутота?
— Аа… не знаю. У нас и овечки есть?
Овечки и правда были. Крылатые. А дальше козье семейство во главе с хмурым, бородатым козлом. Парочка балтимэрских зебр, шумная компания оленей и гуанако. Они со Скут выбирали корабль поспокойнее, но, кажется, то ли у Твайлайт было особенное чувство юмора, то ли экспедиция и правда обернулась социальным срезом Эквестрии. Ну, той самой Эквестрии, куда понаехали, да так понаехали, что в иных городах на одну пони приходилось по пол-дюжины других.
Эпплблум замотала головой.
— Ещё разок?
— Не-не-не, хватит с меня!
— Ну-ну, не будь нытиком. В следующий раз получится гораздо лучше, уж поверь. Ты уже научилась ловить ритм.
Сил только и хватило, чтобы отмахнуться, едва не заехав Скут в нос.
— А ты попробуешь, Бон? — обернулась пегаска к соне за столом.
Кремовая пони словно ждала этой фразы — она тут же сбросила дрёму, вышла вперёд. И опять двое закружили в танце. Только в этот раз совсем ничего не получилось: Бон хватило на какие-то секунды, потом она оступилась и едва не упала. Будто в удивлении она замотала головой.
— Не сдавайся, я тебя научу, — улыбалась Скут, помогая подняться.
А Бон-Бон, вот странная особа, и не думала сдаваться. Она пробовала повторить движение раз за разом, с каждой попыткой едва не падая, но вставая опять. Скуталу была в восторге: ей, как уже приметила Эпплблум, нравилось упрямство в других, а ещё смелость с известной долей дурости. Приходилось соответствовать, насколько хватало сил.
Праздник потихоньку заканчивался: пегасам надоело кружить над головами, моряки занимали свои места. Фрегаты набирали ход, направляясь к устью бухты; а барки пока что не спешили, собираясь в походный строй. Вымотавшаяся за праздник Эпплблум вкушала заслуженный пирог и любовалась парочкой танцоров, которые то падали, то вставали, но с достойным лучшего применения упорством продолжали своё дело. Когда Скут в очередной раз решилась сделать двойной оборот на полной скорости, всё едва не закончилось вывихом для Бон.
— Да-а, действительно, тут нужен кто-нибудь твоего роста, — пробормотала Скуталу, потирая ушибленный бок.
Кремовая пони только вздохнула, как-то слепо и ошарашенно оглядываясь по сторонам.
— Подождём Глоу? Я вас обеих научу!
— Нет, подожди секунду.
Бон направилась к единственному занятому столику рядом. Там сидела одинокая пони, всё болтавшая о чём-то с кудахтавшей птицей. Они покусывали кекс на двоих.
— Привет, ты танцевать умеешь? — Бон обратилась к незнакомке.
Пони опустила кекс.
— Да, умею, — она оглянулась, сверкнули зелёные глаза.
— Поможешь мне научиться?
Пони кивнула, вставая. Вышла к центру палубы.
— Шаг, поворот, поворот, ещё шаг… — начала Скут.
— Не стоит, я смотрела на вас.
Серая пони подхватила Бон и легко повторила все движения, поддержав неловкого партнёра на последнем повороте.
— А теперь я покажу вам, как надо танцевать.
Поднялись кожистые крылья, пони коснулась копыт Бон. Одно движение, и вот она уже сбоку; ещё одно, и она закружила кремовую кобылу, чуть приподняв над палубой.
— Видишь, как всё просто? Пользуйся крыльями, чтобы равновесие держать, не зря же они тебе даны.
Кремовая пони поморщилась, но всё же приподняла крылья, и в следующей раз уже гораздо увереннее повторила самое сложное: стойку на паре копыт и поворот на одном. А потом получилось ещё лучше. Бон будто враз сбросила всю свою неловкость и медлительность. Она двигалась быстрее и быстрее, иногда ошибаясь, но ни разу не падая.
Скут обернулась, удивлённо почёсывая нос.
— Знаешь, Блум, мне говорили, что танцевать и учить, это разные вещи. А оказалось, одно и то же…
Эпплблум пожала плечами. После «Пегасьего Солнца» она уже ничему не удивлялась: даже странной змеехвостой птице, вдруг решившей поклевать её пирог.
Серая и кремовая красиво танцевали. В основном благодаря первой, она была поразительно ловкой и предупреждала каждую ошибку партнёра; хотя и вторая тоже очень старалась. Пару раз казалось, что Бон мимолётно трогает носиком мордочку серой пони, будто целуя; но конечно, так быть не могло — вежливые пони не целовали незнакомок.
Или целовали? В конце концов это был странный мир.