← Глава 18. Гонка по тонкому льду Глава 20. Меня зовут... →

Стальные крылья

Глава 19. Всех до одного!

Утро встретило нас промозглым холодом не отапливаемой камеры, согреваемой лишь теплом дыхания множества тел. Десяток земнопони разных цветов сгрудились в углу холодного помещения, согревая меня своими боками. Разомлевший в тепле жеребенок беспокойно зашевелился, не желая вылезать из нагретого за ночь местечка под моим бочком, куда глубокой ночью я подгреб его дрожащее и кашляющее от холодной сырости подземелья тельце. Его измученная мать все еще спала, в то время как все больше моих невольных сокамерников начинало просыпаться, оглашая большое, холодное помещение оханьем, зевками и невнятным бормотанием.

— «Хоть бы печку какую поставили, твари!» — прохрипел отощавший, болезненного вида зеленый жеребец. Словно в насмешку, на его крупе красовалась большая сдобная булка, впрочем, отощавшая не меньше своего хозяина и печально смотревшая на мир своими сморщенными боками.

— «Не шалуйся-я, Дэйв» — протянул из угла кто-то – «А то тебя самого на оп-погрев пустим. Вон ты какой мосластый ста-ал – знатный кулеш[1] из тебя выйдет».

— «Да пошел ты» — болезненно сморщился в ответ пони с булкой – «Вы, европейцы, всегда были извращенцами и козлами».

— «Джонни! Где Джонни?» — не успевшая разгореться перебранка была прервана испуганным женским голосом, донесшимся из кучи жмущихся друг к другу тел – «О боже, где мой мальчик?».

— «Мама, я тут!» — прокричал в ответ жеребенок, вскарабкиваясь на мою спину – «Мама, гляди, у этой лошадки есть крылья!».

Выбирающиеся из общей кучи пони удивленно загомонили, когда я, поднявшись, направился к матери Джонни, неся его на своей спине, с улыбкой поглядывая на его заинтересованную мордочку. По-видимому, малыш считал все происходящее не более чем веселым приключением, и весело болтал задними ножками, крепко вцепившись в тяжелый металлический обруч на моем теле. Ну, да что там говорить – дети есть дети...

Подойдя к песочного цвета земнопони, я передал ей юркого жеребенка, маленькой синей юлой крутящегося в моих копытах и совсем не торопящегося оказаться на руках… точнее, на ногах обеспокоенной матери, с робкой улыбкой забравшей у меня свое дитя.

«Господи, они используют для этого и детей?!»

— «Я так вам благодарна» — заторопилась она, принимая у меня непоседливо крутящегося жеребенка – «Джонни милый, что нужно сказать тете?».

— «Она не тетя – она лошадка!».

— «Неважно, милый! Итак?».

— «Спасибо, тетя лошадка» — застенчиво проговорил малыш, пряча мордочку в гриве матери и поглядывая на меня одним глазом.

— «Я вижу, у нас пополнение» — произнес над моим ухом чей-то голос. Обернувшись, я увидел синего жеребца с коротко остриженной зеленоватой гривой, с любопытством смотревшего на мой круп. Сложно было сказать, что заинтересовало его больше — мои тщательно прижатые к телу широким стальным кольцом крылья, моя метка, или же иные части тела, но проверять правильность своих мыслей я был совсем не намерен.

«Ну что, опять одно и то же?» — с тоской подумал я, едва ли не отпрыгивая от синего, чем-то напомнившего мне незабвенного Стива, и приготовившись биться до последнего, защищая свой организм от враждебных посягательств – «Опять маньяки, насильники и убийцы? Да что ж такое-то, когда, наконец, мне попадутся нормальные представители моего вида, а?!».

— «Будем знакомы, мисс. Меня зовут Ник» — проговорил жеребец, добродушно усмехнувшись при виде поспешности, с которой я обернулся и отступил от него на пару шагов – «Судя по вашим глазам, вы тоже попали в этот кошмар, правда? Ну что же, добро пожаловать в нашу группу товарищей по несчастью».

«Оп-па! Уже попались».

— «А я говорю – это все бред! Нас напоили наркотиками и снимают какое-нибудь реалити-шоу!».

Отвлекшись от меня, Ник повернулся к выкрикнувшему эту фразу пони, но сказать что-либо не успел. Его слова были заглушены пронзительным взвизгом проворачивающегося замка, и одновременно с этим – тихим, мерзким шипением, раздавшимся вокруг меня.

Ошейники, надетые на каждом пони, сжались, вынуждая всю группу с криками и хриплыми проклятьями подняться и отойти к стене, где каждый из них застыл в довольно странной для пони позе – упершись передними копытами в стену и стоя на задних ногах.

— «Эй, новенькая! Тебе что, особое приглашение, мать твою, нужно?» — прошипел мне кто-то – «Ждешь, пока тебя эта хреновина удушит?».

Решив не искушать судьбу, я метнулся к ближайшей стене, где и попытался принять аналогичную позу и молясь про себя, что бы это не было началом поголовной ректальной проверки[2]. Одетый на меня обруч ни в коей мере не стеснял моих движений, не пытался сжаться и даже не раскалялся, свободно болтаясь на моей шее подобно экзотическому украшению. Он был почти невесом, хотя я видел сотни блестящих густым, серебряным блеском нитей, свивавшихся в десятки забавных цепочек, из которых и состояли эти магические кандалы. Окружавшие меня пони с удивлением оглядывались на меня, видимо заметив, что я не испытываю ни малейшего дискомфорта от присутствия на шее этой штуковины, но открывшаяся наконец дверь в корне пресекла любые, готовые посыпаться на меня вопросы.

В освещенный ровным, магическим светом проем медленно въехала тачка, которую уверенно толкал перед собой зебр. Крупный, полосатый жеребец не торопясь оглядел камеру, периодически останавливая глаза на повернутых к нему крупах кобыл, после чего ленивым движением плюхнул оглобли на пол, едва не расплескав содержимое большого, черного котла, приподнятая крышка которого наполнила холодный воздух камеры паром и странным, густым запахом чего-то съедобного. Еще раз оглядев выстроившиеся вдоль стен камер зады с поджатыми хвостами, он повернулся и молча вышел, демонстративно шваркнув тяжелой дверью, задержав перед уходом на мне свой тяжелый взгляд.

Постанывая и тихо переговариваясь, пони стали выстраиваться в очередь к котлу, возле которого уже занял свое место знакомый мне синий жеребец. Держа зубами большой половник, Ник забавно выворачивал шею, накладывая каждому пони порцию какой-то жрачки в обнаружившиеся рядом с котлом деревянные миски, при этом стараясь как можно более равномерно распределять выданную нам еду. Впрочем, я заметил, что кобылки и малыш Джонни получили немного большие порции, чем остальные, что заставило меня проникнуться чувством симпатии к синему земнопони.

— «Видимо, и в этих условиях есть те, кто может оставаться человеком» — подумал я, задумчиво разглядывая парующее жерло котла, стоявшего передо мной – «Блин, ну и чем же нас, наконец, накормят? Никак, макаронами по-флотски?».

Додумать эту увлекательную мысль я не успел. Стоявший за мной зеленый жеребец, видимо, уставший от ожидания, резко оттолкнул меня с дороги и метнулся к котлу, заставляя меня оступиться и едва ли не выпасть из общей очереди.

— «Эй! А ну, встань в очередь!» — внезапно рявкнул Ник, демонстративно бросая половник в котел и в упор глядя на шустрого жеребца – «Все получат свою порцию! Опять ты за свое, Дэйв?».

— «Но она же…» — попытался было возмутиться торопыга, но быстро стух под осуждающими взглядами остальных и вернулся на свое место, зло поглядывая в мою сторону.

— «Берите свою порцию, мисс» — произнес мне синий, видя мое замешательство, с которым я продолжал разглядывать эту мешанину из каши и клочков чего-то, подозрительно напоминавшего старый выпотрошенный матрац – «Боюсь, большего здешние хозяева вам не предложат. Даже наоборот – за плохое поведение одного, даже этого могут лишить нас всех».

Мрачно кивнув, я подхватил зубами щербатый край миски и отошел в сторону, давая возможность остальным пони получить свою долю баланды. В миске на самом деле оказалась переваренная пшеничная каша, щедро сдобренная клочками неразварившегося, колючего сена и шкурка на моем загривке передернулась при виде того, с каким аппетитом мои сокамерники уплетают эту мерзкую бурду.

— «Итак, люди, я прошу вашего внимания» — Ник вышел вперед и поднял копыто, призывая сгрудившихся пони к тишине. Скудная еда была съедена, тачка с опустевшим котлом уже давно укатилась прочь, влекомая тем же невозмутимым полосатым тюремщиком, и все сосредоточили свое внимание на стоявшим перед нами синим жеребцом. Выйдя на середину камеры, он поднял переднюю ногу и заговорил властным и уверенным голосом, плохо вязавшимся с его не слишком атлетичной фигурой, размерами более всего напоминавшей мою – «Меня зовут Ник Маккриди, и я являюсь… являлся офицером полиции города Ричмонд, штат Виржиния. Поскольку среди нас появилось несколько новичков, я постараюсь еще раз напомнить вам несколько правил, которые должны неукоснительно соблюдаться в этой камере, пока я нахожусь при исполнении своих обязанностей… Даже в столь кардинально изменившихся условиях».

— «Да-да-да, мы все раньше были кем-то» — послышался недовольный голос справа от меня – «Ник, мы и так уже это слышали не один раз! Сколько еще ты…».

— «Вам это тоже будет полезно послушать, Дэйв!» — усмехнулся синий жеребец, под общий смех поворачиваясь к недовольно бурчавшему что-то Дэйву. В камерном полумраке на мгновение высветилась его метка – пара кандалов, в очередной раз заставив меня задуматься над прихотливыми извивами судьбы. Кем был тот пони, в чье тело подселился так похожий на него дух?

— «Так вот, новички, да — все присутствующие здесь являются людьми, как и вы. Нет – это не галлюцинация, как большинство из вас наверняка подумало, поскольку мы находимся в этой камере уже не один месяц, и она никаким образом не развеивается. Вы всегда можете подойти и поговорить с окружающими вас «людьми» или со мной – мы покажем вам, как пользоваться вашим новым телом. Но главное, запомните – мы все должны оставаться людьми. Крепитесь. Крепитесь и молитесь, что бы однажды, наша неволя закончилась, и да поможет нам бог».

— «Аминь» — выкрикнул кто-то из задних рядов пони, почему-то обративших свое внимание на меня – «Крылья, Ник! спроси ее про крылья!».

— «И в самом деле» — проговорил синий жеребец, поворачиваясь ко мне – «Мисс, если вам не сложно — расскажите нам, откуда у вас...».

— «Мне... Мне плохо…» — внезапно, простонал чей-то голос. Толпа расступилась, когда к нам, наступая на не убранные вовремя ноги и крупы, стала протискиваться безумно тощая, как скелет, земнопони. Я резко отскочил, расталкивая зашумевших сокамерников, когда увидел, как свет, падающий в камеру из узкого прямоугольного отверстия на потолке, внезапно замерцал. Что-то было не так, совсем не так! Обернувшись и едва открыв рот, что бы предупредить окружающих меня о приближении какой-то неведомой опасности, я поперхнулся и замер, парализованный внезапно нахлынувшим ужасом — и в этот же миг, камеру огласил отчаянный, многоголосый крик. Словно чумные, окружающие меня пони метались по всей камере, крича и молотя копытами по своим телам. В подрагивающем желтоватом свете, как в стробоскопе, их тела ломались и оплывали, начисто теряя привычные очертания, а из разрывов на лопающихся шкурах полился густой, зеленоватый гной, вонь которого заставила меня задохнуться, отступая к противоположной стене. Недалеко от меня послышался дикий крик — челюсти лежавшей недалеко от меня кобылки ломались, издавая тошнотворный хруст и выворачивая ее морду практически наизнанку, заставляя несчастную издавать отчаянные вопли, вскоре сменившиеся булькающим хрипом, когда лезущие из ее тела какие-то черные кристаллические пики за несколько секунд буквально разворотили ее шею и гортань. Я неподвижно прижимался к стене, глядя на дергающиеся тела и закрывая глаза и уши, что бы не видеть и не слышать хрипов несчастных жертв, но камера была недостаточно велика, и катающиеся в агонии жертвы страшного проклятья то и дело налетали на меня, царапая мою шкурку острыми черными гранями прораставших сквозь них кристаллов. Недалеко от меня тихо пищал жеребенок, но едва я, повинуясь какому-то древнему инстинкту, бросился на звук детского голоса, как кто-то, из еще способных держаться на ногах, налетел на меня, отбрасывая в общую кучу свивавшихся и дрыгающихся тел. Я вскрикнул, чувствуя, как острые черные грани, стремительно лезущие из окружавших меня пони, пробили мою шкурку, глубоко проникая в лихорадочно бьющееся в общей куче тело. Я рвался, чувствуя, как трещат и стонут от напряжения все мышцы моего тела, но все больше и больше умирающих падало в эту страшную кучу, и я не мог даже пошевелиться, задыхаясь под грузом навалившихся на меня останков тех, кто еще несколько минут назад были обычными земнопони.

И все, что мне оставалось в тот миг – это кричать, кричать отчаянно и громко, присоединяясь к дикой, безумной какофонии воплей агонирующих вокруг меня тел.

— «Эй, ты слышишь меня?».

— «А-а-а-а-а-а!» — Вздрогнув, я открыл глаза, дико озираясь вокруг себя. Перед моими глазами еще стояли тела агонирующих жертв, и я дико заорал, когда что-то длинное и черное коснулось моего носа, свесившись откуда-то с потолка. Вскочив, я тут же упал, не в состоянии устоять на онемевших от долгого лежания на ледяном полу ногах, впрочем, не выпуская из виду так испугавшую меня вещь. Вскоре, мои глаза привыкли к темноте настолько, что я смог рассмотреть так напугавшее меня нечто – это был длинный ремень, свешивающийся из отверстия в потолке, через которое в камеру ранее падал неяркий магический свет. Теперь, отверстие было темно, и лишь где-то на самом его краю, я смог разглядеть что-то черное, медленно колыхавшее спущенный вниз ремешок.

— «Ш-ш-ш-ш-ш! Не кричи, иначе ты перебудишь всех в этих проклятых развалинах!» — донесся до меня чей-то тихий шепот. Голос говорившего был настолько тих, что я не мог определить ни пола, ни возраста, ни, собственно говоря, расовой принадлежности обращавшегося ко мне существа – «Подойди поближе – я не вижу тебя».

— «Кто ты и что ты от меня хочешь?» — наверное, это был самый идиотский вопрос из тех, что можно было задать в окружавших меня условиях, но еще не отошедшее от кошмарного воспоминания сознание автоматически выдало давно знакомую фразу, набившую оскомину всем потребителям товаров голливудской промышленности – «Что, у милейшего мистера Брайта возникли еще какие-то вопросы?».

— «Мне нужны некоторые ответы» — помолчав, проговорила фигура, заглядывая в камеру через отверстие. Кажется, это был пони, если о расовой принадлежности можно было судить по морде, затянутой в темную, не отражающую свет материю, разглядеть которую я смог лишь в неверном свете луны – «Начнем с простого — зачем ты здесь?».

— «Зачем? Ах ты…» — я задохнулся от возмущения этим тупорылым «коварством» Брайта – «Передай своему сраному патрону, что бы он отлягал себя в зад! Шпионы-пятиклассники, мать вашу! В следующий раз, это я разобью ему поганое рыло за то, что он тут делает, ясно? А теперь пшел вон, предатель! Надеюсь, ты сам вкусишь того, чем вы тут занимаетесь с этими беднягами, понятно?».

На этот раз молчание длилось гораздо дольше. Мне показалось, что мой невидимый собеседник ушел, но болтающийся посередине камеры ремешок означал, что, скорее всего, ночной посетитель все еще оставался со мной, предавшись каким-то размышлениям. Или наблюдал.

Поднявшись на ноги, я несколько раз согнул и разогнул каждую конечность, стараясь восстановить кровообращение, тонкими уголочками возвращавшее в мои закоченевшие ноги. Камера, в которую меня бросили, представляла собой плоскую, холодную комнатку с очень низким потолком, до которого я без труда мог дотронуться, просто поднявшись на задние ноги. Окошко-продух[3], состоявшее из узкого, в два моих копыта, отверстия, находилось под самым потолком, позволяя мне любоваться краешком огромной луны, каждую ночь с любопытством заглядывающей в эту одиночную камеру. Холодный камень стен, ледяной булыжник грязного пола, да узкая, невыносимо воняющая дыра в углу – вот и все убранство, предоставленное мне моим бывшим учителем, видимо, имевшего кое-какое представление о том, как должен чувствовать себя в этой клетушке привыкший к воздушному раздолью пегас.

«Учителем… Старая ссука!».

— «Я буду краток, Раг» — на секунду подняв на меня глаза, проговорил единорог, продолжая что-то писать, быстро скользя удерживаемым в голубоватом сиянии магии пером по лежащим перед ним страницам – «Я хочу знать, где находится Ловец Душ, и что бы выяснить это, я не остановлюсь ни перед чем. Даже, если придется вывернуть наизнанку твою маленькую, мерзкую головку».

Кабинет хозяина этого замка был… уютен. Да, наверное, именно таким словом можно было бы охарактеризовать этот большой, в два этажа, зал, до самого потолка заставленный длинными книжными полками. Ряды разноцветных книжных корешков соседствовали с огромным количеством самых различных предметов – от странного вида ваз до церемониальных жезлов, соседствовавших с простыми, безыскусными масками и тотемами. Большая часть потолка была занята какими-то непонятными моделями, распахнувшими пыльные бумажные крылья в опасной близости от огромной, роскошной люстры, посверкивающей приятными глазу желтоватыми магическими огоньками. И витрины – буквально на каждом шагу в этом странном кабинете стояли витрины. Большие и маленькие, выполненные в виде столиков и огромные стеклянные колбы – все они неярко мерцали прохладным синим светом, медленно пульсировавшим на узких черных гранях странных коралловидных кристаллов, чья антрацитовая поверхность, казалось, впитывала каждый лучик попадавшего на них света.

Наверное, я бы смог оценить ту атмосферу и уют, которые предоставлял этот кабинет, если бы не одно «но» — в кабинет я буквально влетел, кубарем прокатившись по полу и распластавшись недалеко от стола, за которым сидел уже знакомый мне серый единорог. Фыркая и посмеиваясь, за моей спиной маячили два мускулистых зебра, позванивающие намотанными на правые ноги цепями, ведущими к моим ногам. Подойдя к столу, они ловким, привычным движением разошлись в разные стороны, буквально растягивая меня на полу, словно муравьи, притащившие в муравейник особо вкусного жука.

— «А-а-а, я вижу, моим новые помощники уже успели оформить тебя по нашей новой, «особенной процедуре» для самых интересных нам гостей?» — вновь обратил на меня внимание седой пони, поморщившись от чересчур громкого звона цепей. Забавляясь, зебры немного отпускали цепи и позволяли мне приподняться, что бы затем резким рывком вновь растянуть меня на полу – «Они могут показаться тебе слишком грубыми и даже жестокими, но что поделать – их племя самое воинственное в известной нам части Зебрики, а помощь, которую они оказывают мне по приказу заинтересовавшихся моей работой пони, просто неоценима. Или ты всерьез думала, что я смогу продолжать свои исследования только при помощи твоих покровителей, Раг?».

Я молчал, оглушенный своим провалом, и тупо глядел на красивый ковер, смешно щекотавший мой нос. При составлении плана я, конечно, понимал, что вероятнее всего, это будет билет в один конец, но даже попав в логово негодяев, я надеялся скрыться среди таких же похищенных, как и я, или хотя бы отболтаться, если дела пойдут совсем уж скверно, но этого я предусмотреть просто не мог. Как я мог предполагать, что эту крылатую пегаску тут знает каждая собака, и что именно она, настоящая хозяйка этого пятнистого тельца, уже успела нагадить и тут?

— «Кажется, нашей гостье трудно смотреть мне в глаза...» — издевательски прошипел седой единорог, слегка приподнимаясь из-за стола – «Неудивительно, после всего, что она сделала. Ну-ка, помогите-ка подняться моей любимой ученице».

«Чи-и-и-иво?!».

Кивнув, подручные мага ослабили цепи, и довольно жестким пинком под задницу подняли меня на ноги, не забывая, впрочем, зорко контролировать каждое мое движение.

— «Ну что же, вот так тебе будет гораздо удобнее, моя милая. А теперь, я хочу…» — говоривший внезапно осекся. Неотрывно глядя на меня, единорог резко вскочил из-за стола, и, отбрасывая с дороги все, что попадалось ему на пути, бросился ко мне.

— «Чт… Что это такое?!» — выкрикнул он, подбегая ко мне и под недоуменным взглядом своих подручных заключая мою мордочку в плотные клещи своих копыт. Подняв мою голову, он начал лихорадочно вертеть ею во все стороны, мало что не отрывая ее от шеи и, больно оттягивая веки, заглядывать мне в глаза.

«Он что, больной? Или фетишист какой-то? Мать твою, Скраппи, во что ты вляпалась?!».

— «Нет! Этого не может быть!» — отшатнувшись, единорог на мгновение опешил, но вскоре, его морда исказилась, и на мою мордочку обрушился хлесткий, неожиданно сильный удар, заставивший мою голову пьяно мотнуться в сторону и заливший волной холодной боли мой многострадальный нос — «Глаза… Ее глаза… О, какая насмешка! ОНА ВНОВЬ УСКОЛЬЗНУЛА ОТ МЕНЯ!».

— «Я не понимаю — это что вы такое тут вытворяете, мистер Бруйт?».

Сморгнув набегающие на глаза слезы, я уставился на неспешно выступающую на свет фигуру высокого пони, до самых ноздрей закутанную в широкий, красивый плащ.

«Эт-то еще кто?» — подумал я, тупо глядя на тяжелый красный бархат отороченного золотой парчой плаща – «Блин, еще один единорог, если верить оттопыривающемуся капюшону. Клянусь, я уже начинаю ненавидеть этих аналогов эльфов в мире пони. Свободу Скайриму, вашу мать![4]».

Тяжело дыша, серый единорог отступил от меня, нервно приглаживая копытом растрепавшуюся гриву и с видимым неудовольствием, впрочем, тотчас же сменившимся на слащавую улыбочку, посмотрел на появившуюся фигуру.

— «Брайт, мой досточтимый господин. Я уверен, что с вашим выдающимся умом и сообразительностью не составит ни малейшего труда запомнить мое имя… Хотя бы до завтра».

— «Конечно, конечно. Брайт, Бруйт — как бы то ни было!» — капризно воскликнул единорог, жеманно переминаясь возле большой стеклянной витрины, в которой, освещенный светом переливающихся магических огней, широко раскинул ветви неподвижный черный ужас – «Вы изволили пригласить меня сюда, обещав, что я услышу нечто совершенно небезынтересное – и что же? Все, что я слышу, это то, как вы опускаетесь до того, что бы марать свои копыта прикосновениями к этой низшей пони, и даже вымазались в ее крови? О, какой стыд, какой скандал! Я был о вас гораздо лучшего мнения, знаете ли».

— «Прошу вас, мой добрый гость, не обращать внимания на эту крайне неудачную сцену» — поморщившись, произнес извиняющимся голосом Брайт, возвращаясь за свой стол и вытирая вспотевший лоб – «Момент, когда по воле всемогущей судьбы ты враз теряешь всякую надежду на давно лелеемую месть, любого приведет к нервному срыву».

— «О, конечно, мне очень не хочется думать, что вы решили, что развлечете меня подобной… сценой».

— «Нет-нет, ни в коем случае, ваше… Кхм-кхм» — Брайт откинулся в кресле и потер копытами виски, морщась, словно от головной боли – «Просто выражение крайнего неудовольствия моей бывшей ученицей. Уверяю вас, нет ничего такого, что могло бы повредить нашим планам».

— «Пегаска была вашей ученицей? Это с памятью-то золотой рыбки, равной четырем минутам, которой, как известно, отличаются эти плебеи?» — нехорошо усмехнулась закутанная в царственный бархат фигура, презрительно фыркнув в сторону нашего трио – «О, это уже даже не смешно, мой дорогой Брейт – это просто глупо! Я смертельно устал от этой грязи и глупых монологов, в которых вы мечете крупицы дельных мыслей перед этой нечистоплотной кобылкой, уже успевшей закапать весь этот ваш дешевый ковер. Моя тонкая натура больше не может пребывать в этом месте, поелику, я удаляюсь на покой, в эти отвратительные, сырые, непроветриваемые комнаты, в которых дуют совершенно ужаснейшие сквозняки, от которых я неминуемо слягу с ужаснейшей простудой. Прошу вас заметить, что они абсолютно не соответствуют персоне моего ранга, и в будущем, тщательнее заботиться о местах моего пребывания. И еще — я настоятельно прошу вас, постарайтесь перенести свои «воспитательные мероприятия» на тот момент, когда я с облегчением покину эти отвратительные развалины — вы слишком шумите, а у меня очень чуткий, музыкальный сон!».

Царственно вздернув голову, закутанная в свой шикарный балахон фигура удалилась, оставив нас в ничем не нарушаемой тишине странного кабинета. Я тихо шмыгал разбитым носом, вновь уткнувшись головой в ковер по воле бдительных холуев Брайта, по-видимому, решивших, что цепей, ошейника и широкого стального кольца, плотно прижимающего мои крылья к телу, совершенно недостаточно, если я смогла вывести из себя их господина всего парой слов.

— «Ее доставили прямо ко мне?» — наконец нарушил молчание Брайт, отводя копыто ото лба и поворачивая голову в сторону зебр – «Никто не пытался засунуть ее в машину?».

«Машину? Какую еще… *шмыг* …машину?».

— «Ныкто ныкуда ее не вадыл, гаспадын» — отрицательно покачал головой зебр – «Мы прывелы ее ыз кузны, гидэ Гара надэла на нийо хупэл эн краг[5]… то ист, обруч и ашэйнэг».

Вновь установилось тяжелое молчание. Успокоившийся единорог вернул себе невозмутимый вид и теперь задумчиво рассматривал меня через изящные очки в резной деревянной оправе. Казалось, он напряженно размышлял, и я дорого бы дал за то, что бы узнать хотя бы примерное направление его мыслей, что бы попытаться…

— «Линзы» — внезапно, произнес он – «Проверьте, не нацепила ли она эти новомодные изобретения из отшлифованного хрусталя. Сталлионградцы делают их в единичных экземплярах, но зная пронырливость нашей кобылки, я не удивлюсь наличию у нее десятка комплектов на все случаи жизни».

— «Будэт сдэлано, гаспадын!» — подошедший ко мне зебр провел копытом по моим векам раз, затем второй. Естественно, это не принесло никаких результатов, и вскоре раздраженный жеребец, раздосадованный неудачей, уже вовсю пытался залезть своим грязным копытом прямо ко мне в глаз.

«Ну, этого я не потерплю!»

Вскинувшись, я дернулся сначала в одну сторону, затем в другую — и уже падая и изо всех сил выворачивая скованные ноги, залепил лбом прямо в нос не успевшему отстраниться зебру.

— «Ага!» — удовлетворенно проговорил Брайт, внимательно следивший за происходящим из-за своего стола, в то время как разозленные моим сопротивлением полосатые козлы вновь распяли меня на полу, однако, не применяя ко мне более жестких мер без команды хозяина – «А вот эти вот ухваточки я узнаю. Что-то подсказывает мне, моя дорогая Раг, что с тобой не все так просто…».

Я молчал, тяжело сопя на уже порядком испачканном нашей возней и брызгами крови из моего разбитого носа ковре. Тяжелый железный обруч[6], стягивавший мои крылья, больно впивался в мою шкурку, но я не произносил ни слова, боясь, что на этот раз «обработать» мою сопротивляющуюся тушку он может доверить уже насупленным зебрам, сердито поглядывающих на меня с разных сторон цепей. Судя по наличию белесых, хорошо заметных шрамов на их телах, они не отличались пацифизмом и отсутствием физических навыков, в отличие от остальных пони, и мысли о близком знакомстве с ними заставили меня вздрогнуть. А еще эти их взгляды, которые полосатые бандюги совершенно открыто бросали на мой зад…

— «Честно говоря, моя дорогая ученица, я даже и не представлял, что мы можем встретиться при подобных обстоятельствах. После доклада этих чрезвычайно исполнительных помощников…» — он сделал небрежный жест в сторону внимательно наблюдавших за мной зебр, никак не реагировавших на его слова и, словно хорошие санитары психиатрички, постоянно следивших за каждым моим движением – «В общем, признаюсь – я выбросил тебя из головы, хотя твой поступок, абсолютно глупый и безответственный, оказал на меня крайне удручающее впечатление. Но, как я вижу, даже они могут ошибаться, поэтому я попросил их привести тебя сюда, что бы в последний раз взглянуть в глаза той, что так дерзко пыталась разрушить все, к чему я шел все эти годы… Но и этой малости я был лишен!».

Встав из-за стола, Брайт медленно пошел вдоль стены кабинета. Очки, свисавшие на грудь старого единорога, неторопливо покачивались на длинной золотистом шнурке в такт его шагам, и я почувствовал, что помимо своей воли тупо таращусь на эти взблескивающие в неверном свете витрин кусочки стекла.

— «Погляди на плоды моих трудов – разве они не чудесны?» — продолжал тем временем Брайт, медленно идя вперед. Казалось, он был полностью поглощен мерцанием острых, скрытых за стеклом витрин, черных граней, отражавшихся в его глазах и на секунду, мне почудилось мелькнувшие в них отблески безумия. Повинуясь его движению, зебры вновь подняли меня на ноги, в который раз незаметно отвесив мне чувствительный пинок.

— «Эти кристаллы – они ведь могут не только пугать или банальнейшим образом подавлять волю, о не-ет. Как ты когда-то и предполагала, все намного, намного интереснее. И кажется, когда-то их создавали с весьма разнообразными целями, вот только где и кто? Мои архивы пока не могут дать на это ответ. Хотя, кому я это говорю, а?» — единорог шел от витрины к витрине, медленно подходя к моей распяленной тушке, с трудом удерживающейся на широко растянутых ногах. Подойдя вплотную, движением копыта он поднял мою голову, внимательно глядя мне в глаза – «Ведь ты же ни слова не понимаешь из того, что я сказал, правда?».

— «Эммм… Нет» — глаза единорога удовлетворенно сузились, что бы затем распахнуться от удивления, вслед за продолжением моих слов – «Прошу прощения, но я вообще не говорю на данном языке и, к моему большому сожалению, не понимаю ни слова из того, что вы говорите. Не будете ли вы так добры, указав мне дорогу к ближайшему посольству Сталлионграда?».

Держащие меня зебры синхронно, очень тяжело задышали и еще сильнее натянули цепи, словно решая, разорвать меня прямо здесь, или, предварительно, помучить где-нибудь в темном уголке. Не сдержавшись, я застонал, чувствуя, как мои суставы начинают выворачиваться под анатомически невозможными углами, и вновь распластался на полу, уткнувшись разбитым носом в копыта стоящего передо мной единорога.

— «Хммм… Клянусь, если бы не глаза, то я мог бы подумать, что и в правду говорю с моей прежней Скраппи Раг» — сухо улыбнулся Брайт, делая успокаивающий жест своим подчиненным – «Вежливая ирония, скрывающая под собой океан ядовитой насмешки. Ну что же, остался только один способ это проверить — давайте-ка посмотрим на ее бочок…».

Окутавшись голубоватым сиянием, мой зад резко взмыл в воздух над моей головой, заставляя меня испуганно запищать, поджимая хвост и протестующе брыкаясь задними ногами. Раздвинув маховые перья, прикрывавшие мои бедра, Брайт очень внимательно рассматривал мою метку, нацепив на нос очки и что-то бормоча себе под нос, в то время как его подручные не упустили свой шанс как можно шире растянуть мои задние ноги, и теперь с усмешкой любовались открывавшимся им зрелищем.

— «Ну что же, похоже, она настоящая» — удовлетворившись осмотром, наконец, произнес Брайт – «И тем ироничнее оскал судьбы. Подумать только – было время, когда я мечтал о том, как сгною тебя в темном подземелье, и даже малодушно помышлял о том, что бы бросить все свои начинания и скрыться, пока весть обо мне не дошла до ушей правительницы. Но вот ты вновь в моих копытах… Вернее, ты – но не она».

Мы молча смотрели друг на друга. Он – явно ожидая какого-то ответа, а я… Несмотря на демонстрируемые стойкость и спокойствия, мое сердце судорожно колотилось, словно овечий хвост, и чем дольше я вглядывался в эти задумчивые, подернутые старческой поволокой глаза, тем яснее мне становилось – живой отсюда этой кобылке не уйти.

— «Итак, вселившийся дух, придется тебе отвечать на мои вопросы, раз хозяйки больше нет дома» — ухмыльнувшись своей шутке, единорог вернулся за свой стол, откуда продолжил сверкать на меня чародейским зраком. Похоже, все происходящее основательно выбило его из колеи, заставляя судорожно метаться между столом и мной, раз за разом присаживаясь и вскакивая с большого, удобного кресла в течение всего этого разговора.

— «Расскажи мне – где ты очутилась, когда произошло вселение? Будь очень, очень внимательна, вспоминай каждую мелочь, даже если что-то покажется тебе неважным» — положив голову на скрещенные копыта, Брайт поднял засветившимся рогом перо и приготовился что-то писать – «И прошу тебя – не нужно мне врать. Чуть позже, ты лично сможешь убедиться, что случается с теми, кто недостаточно внимательно отнесся к моим словам».

Похоже, это был мой шанс!

— «Я… Я помню, как была в воде. Затем – выплыла на поверхность, после чего…».

Я вел рассказ не торопясь, делая вид, что вспоминаю произошедшие события, но на самом деле, я пытался лихорадочно придумать, как же могла настоящая Скраппи Раг попасть из глухих лесов центральной Эквестрии на сцену столичного театра, да еще и под явной маскировкой? Получалось, прямо сказать, не слишком хорошо, но версия про полет в Троттингем вроде бы не вызвала особых вопросов — моего похитителя больше интересовали дела «настоящей» Скраппи Раг.

— «Вспомни-ка еще раз, только хорошенько – рядом с тобой точно не было никаких сумок?».

— «Были, конечно. Две сумки на лямках этих, в которые нужно ноги вот так вот запи…».

— «Неважно! Итак, ты, конечно же, заглянула в них? Может быть и не сразу, но я сомневаюсь, что ты тащила всю дорогу до Троттингема совершенно непонятный тебе груз, не говоря уже об извечном кобыльем любопытстве...».

— «Ну да. Там была пачка белой бумаги, такие вот толстенькие, смешные карандаши, приглашение в какой-то Кладосдейл. А в другой лежали карандаши тонкие, совсем не пишущие, и конверты с обратным адресом в Сталлионград, а еще много вкусных…».

— «Хватит, хватит, ХВАТИТ!» — наконец, хлопнул копытом по столу Брайт, раздраженный моей болтовней – «Меня не интересует, что там было вкусного! Я хочу знать – была ли там третья, небольшая сумочка, больше похожая на кисет[7]. В ней была небольшая золотая коробка».

— «Коробка? Какая еще коробка?».

— «Гаспадын!» — послышался над моим ухом тихий голос одного из полосатых надзирателей – «Пры абрашении к хазяину гавары «гаспадын»! Ы вапросы тут задайош нэ ты. Йасно, хэмеет[5]?».

— «Эммм… Нет, коробки никакой не было… Гаспадын!».

— «Значит, не было…» — процедил единорог, видимо, уловив насмешку и поднимая на меня взгляд, в то время как его подручные снова растянули меня на полу, на этот раз натянув цепи поосновательнее и выжимая из меня страдальческий писк – «И черных-черных кристаллов никаких ты тоже не видела, так?».

-«В сумке? Нет, там ничего такого не было» — проскулил я с пола, изо всех сил делая вид, что собираюсь вести себя смирно – «Из кристаллов я раньше видела солевые, разные полудрагоценные камни, и еще эти штучки Сваровски[8], но все были они не черные а такие блестючие-блестючие, хотя все это было еще тогда… До того, как я очутилась в этой речке».

— «Ну и где же теперь эти сумки?».

— «Да там и оставила – чего мне тащить с собой карандаши по безлюдному лесу? Кое-как приноровилась махать крыльями, и долетела до какого-то городка. Там мне и помогли сесть на дилижанс[9], следующий до самого Троттингема, а уж потом…».

— «Ясно» — перебил меня единорог, ясно показывая всем своим видом, до какого места ему дальнейшее описание моих «приключений» — «Значит, только карандаши и еда. Так какого дискорда ты сорвалась и бросилась бежать, едва узнала о пропаже… Да будь ты проклята, пятнистая мерзавка! Все время забываю, с кем говорю!».

Брайт откинул перо и успокаиваясь, вновь скрестил копыта, неподвижно глядя в одну точку. Я тихо распластался на полу, не двигая ни единым мускулом. Если ему придет в голову копнуть мою историю поглубже, то на поверхность сразу же выплывут несостыковки и явное вранье, после чего… Я тихо сглотнул, глядя на переминавшихся рядом со мной пятнистых жеребцов, беззастенчиво наслаждавшихся моей экзотической позой и уже смаковавших в своих мыслях кое-какие подробности нашего возможного общения, что явно было видно по кое-каким частям их организмов, радостно выглянувших поприветствовать мелкую кобылку. Да уж, куда там Стиву или Моу – тут было впору завещание писать.

— «Ну что же, подведем кое-какие итоги» — наконец, проговорил Брайт, отвлекаясь от нелегких дум и поднимая глаза на своих холуев – «Похоже, эта тварь каким-то образом попала под действие Ловца Душ, и больше мы, хвала стихиям, о ней не услышим. Вполне вероятно, это произошло именно тогда, когда вы попытались «устранить» ее, и выходит, теперь этот непередаваемой ценности артефакт навсегда для нас утерян, если только вы не отыщете его на дне этой безымянной реки, да еще и через два сезона после всего произошедшего. Я так же крайне сомневаюсь, что какой-нибудь пони, ныряя за речными водорослями, отыщет его на дне реки и принесет мне, словно золотое кольцо на рог из одной детской сказки… И что же это значит, мои друзья? А это значит, что вы – пара неподражаемо тупых идиотов, неспособных выполнить что-либо сложнее, чем охрана этих трусливых тварей. Вы не смогли догнать ее. Вы не смогли ее схватить. И даже избавиться от нее толком вы тоже не смогли!».

— «Мы выполнылы вашу волю, гаспадын!» — оскорбился зебр, мгновенно подбирая вывешенное орудие кобыльего устрашения и разом теряя ко мне интерес – «Пятныстая хэмеет болше вас нэ бэспакоыла!».

— «Да-а-а-а? А это тогда кто?» — ехидно прошипел Брайт, указывая на меня кончиком зажатого в магическом захвате пера – «Это кто, я вас спрашиваю? Галлюцинация?».

— «Мы устранылы вашу праблэму!» — упорствовал его помощник, упрямо нагнув украшенную коротким ирокезом голову – «Вы занымаетес маахи – колдовством и прызваныем духов, а с духамы имэют дэло нашы тувэри омхаан, а не воыны!».

— «Значит, вы просто утопили ее в реке, даже не попытавшись взять живьем, как я вас просил? Или вы думали, что ваши настойки, дающие вам мышиные крылья, в мгновение ока превратят вас в пегасов? Да любой выпускник их Академии Клаудсдейла сделает вас в два счета! Удивительно, что вы хотя бы смогли догнать эту пятнистую дрянь, а не то, что схватить ее… Я очень недоволен вами, мои пятнистые друзья, о чем я не премину сообщить вашей жрице или как там ее…».

— «Прастыте, гаспадын» — удрученно произнес зебр, видимо, признавая свое поражение — «Оудэрлэнг сказала свайо слово – мы дэржем в падчынэные ваших вие и виходым наружу толко в мамэнт апасносты дла вашива дэла. Слово оудэрлэнг будэт виполнэно дажэ циной нащых жызней!».

— «Ясно. Ладно уж, уводите. Цепи можно снять – это более не та Скраппи Раг, что была раньше, а то, что пришло вместо нее… В общем и целом, она более не опасна» — вздохнув, Брайт нацепил на нос очки и вновь подхватил магией отброшенное перо, окуная его в чернильницу – «Бросьте ее к «отработанному» материалу».

— «Эй, ты там заснула, что ли?» — прошептала закутанная в черное фигура, вырывая меня из воспоминаний – «Ну у тебя и нервы. Хотя если так орать каждую ночь… Они делают с тобой что-то плохое?».

— «Н-нет, это не они» — я запнулся, не сразу сообразив, что говоривший имел в виду полосатых помощников хозяина – «Просто… Просто кошмары».

— «А-а, после того случая в камере?» — мне показалось, что шепот стал мрачнее – «Не вини себя. Никто не мог предсказать, что это разовьется у несчастной настолько быстро. Я обнаружил, что обычно, этих бедняг уводят из камер подальше, в шахты, где они быстро теряют способность говорить и могут лишь тихо стонать среди этих ужасных кристаллов. Там-то все и происходит, подальше от чужих глаз».

— «Она орала от боли, пока эта мерзость разламывала ее лицевой череп[10], словно арбузные корки. А потом – только хрипела. Я пыталась, пыталась хоть как-то помочь, обламывая эти черные кристаллы, но они в мгновение ока проросли в ее гортань, грудь, шею... А потом она затихла» — я говорил и говорил, уставившись в пол и вновь переживая все, что случилось у меня на глазах – «Она умерла у меня на глазах, и я ничего не могла поделать. Даже если бы у меня под рукой было все мое оборудование… Хотя тогда я, наверное, просто бы усыпила ее. Потом она просто забыла бы, как дышать – и все. Но не так».

— «Так вот почему они перевели тебя из общей камеры сюда» — задумчиво прошипел незнакомец, видимо, понимая, что твориться у меня на душе и деликатно позволяя высказать наболевшее – «После контакта с этой заразой жертвы экспериментов Брайта очень быстро приходят к такому же финалу. А как себя чувствуешь ты?».

— «П-простите?» — отвлекшись от самокопаний, я наконец поднял голову, уставившись в темный световод – «Как я себя чувствую? Думается мне, что неплохо. Правда, мартини подают не охлажденное, да и солнце жарит сильнее, чем в прошлом году. Нужно было брать с собой больше крема от загара, вы не находите?».

— «Ты шутишь, и это хорошо» — откликнулся незнакомец. Я решил считать, что это был он – речь незнакомца строилась на логике, нежели чувствах. Женщина или кобыла первым делом спросила бы меня о моих переживаниях, а этот…

«Ладно, что за самокопания, в самом деле? Что у тебя, раньше пациенты на руках не умирали? Перестань скулить и распускать нюни, как баба! Теперь встал – и сделал то, ради чего тебя сюда послали, иначе в следующий раз твои кошмары окажутся страшной явью!».

— «Ну что же, я вижу, ты расправилась с личными переживаниями?» — прокомментировал незнакомец, глядя, как я, встряхиваясь, решительно поднимаюсь на ноги – «Сейчас глубокая ночь и кроме пары стражей все спят, поэтому я и поднялся сюда, что бы пригласить тебя на короткую прогулку. Она будет крайне небезынтересной, если я правильно понял твое появление в этом страшном месте».

Идти и впрямь пришлось недолго – в конце концов, это был не дворец в Кантерлоте. С трудом выбравшись из камеры с помощью зубов, ремня и тихой ругани ночного гостя, я долго лежал на покрытом пылью полу крошечной каморки, приводя в порядок дыхание и бешено колотящееся сердце. Все-таки полуголодное существование, холод и тяжелый, мешающий дышать обруч на теле не способствуют развитию атлетической фигуры и уж подавно не помогают ползанию по перекрытиям древних руин.

««Бу-у-у-у-у-у!», как сказала бы Рейнбоу Дэш, глядя на меня сейчас» — мрачно думал я, бредя вслед за нетерпеливо оглядывавшимся незнакомцем и стараясь не слишком громко сопеть по пути – «Ну и хрен с ней, нимфоманкой несчастной. Вот ее посадить бы на эту диету из «хот-дога с йогуртом» — тогда посмотрим, как бы она запела, легкоатлетка хренова…». Хотя думаю, что мои конспиративные старания были напрасны – большая часть некогда величественного замка лежала в руинах, среди которых громко и тоскливо выл ночной зимний ветер, занося в широкие щели и проемы отсутствующих окон мелкий колючий снег и думаю, никто бы и ухом не повел, даже если бы я принялся отплясывать прямо здесь сталлионградскую пони-польку. Мой провожатый ловко лавировал между снежных наносов, стараясь не оставлять после себя следов. Его длинный, светлый хвост безостановочно покачивался из стороны в сторону, забрасывая немногочисленные следы снежком и искусственно состаривая остающуюся за ним тропинку. По крайней мере, так казалось моему неискушенному взгляду.

«Интересно, а вдруг хвост движется независимо от того, хотим мы заметать что-то или нет? Ведь это часть позвоночника, значит, он обязательно должен быть задействован при ходьбе хотя бы в качестве противовеса. Стоп, как противовесом может быть клок волос? Маловероятно. Скорее, это продолжение таза, и значит, если попробовать не шевелить этим отростком…».

— «Ай!».

— «Осторожнее, пожалуйста!» — шикнула на меня затянутая в черное фигура из-за ближайшего сугроба, под которым, как назло, оказалась большая куча очень ребристых и жестких кирпичей, куда я и улетел своим многострадальным носом – «Мы почти пришли».

— «Рада это слышать» — пробубнил я в ответ, протискиваясь вслед за своим провожатым по узкому, пахнущему плесенью проходу, скрывавшемуся за кучами битого камня и обломков деревянных перекрытий. Шарик синеватого света, паривший над головой незнакомца, выхватывал из темноты неровные стены, словно проход пробивался в толще камня уже после постройке самих стен. Острые сосульки, свисавшие с каждого мало-мальски пригодного для этого выступа, уже не раз прошлись по моим ногам и спине, вынуждая меня каждый раз злобно шипеть, в очередной раз удостаиваясь раздраженной отмашки хвостом от крадущегося впереди единорога. Конечно, я не самая догадливая личность в этом новом для меня мире, но лучше поздно, чем никогда, ведь так?

— «Ну что, мы уже пришли… Оооооох!» — мой голос смазался в неразборчивое оханье, когда мое копыто, делающее очередной шаг, внезапно провалилось в пустоту, и только быстрый рывок за хвост позволил мне не рухнуть в разливавшуюся перед нами чернильную мглу.

— «Ну вот мы и на месте» — раздался шепот рядом со мной. Послышался негромкий звон, эхом отразившийся в огромном пространстве вокруг нас, и с молочно-белого рога моего провожатого вновь сорвался шарик голубоватого света, заплясавший перед нашими мордами. Раскрыв зажмуренные глаза, я тихо застонал и очень медленно сделал аккуратный шаг назад.

Мы находились на небольшом, в пару поньских шагов, выступе, расположенном на стене огромного каменного колодца. Древние, припорошенные инеем, стены были покрыты бесчисленными капельками незамерзающей влаги, сотнями взблескивающих в магическом свете звезд срывающимися в чернильную тьму, что бы где-то далеко-далеко внизу, разбиться о невидимую мне поверхность воды.

— «Ш-ш-ш-ш, не нужно!» — остановил меня тихий голос, когда, обернувшись, я попытался подставить копыто под пролетающие мимо меня капли – «Не стоит беспокоить воды».

— «Где это мы?».

— «Это очень древнее и страшное место. Сотни лет назад, здесь была разбита и похоронена память о темной секте, которая пыталась освободить Найтмер Мун из ее тысячелетней ссылки. Этот замок, находящийся на краю Лягушачьей Трясины, возле отрогов Драконьего Хребта, был центром их деятельности. И именно тут творилось странное, древнее волшебство. Приходившие сюда пони могли призывать духов, и даже давать им тела, готовя из бывших животных послушных рабов. А вот тут» — копыто жеребца описало полукруг, охватывая лежащую перед нами тьму – «В этом месте они избавлялись от этих духов, изгоняя их из переживших свою полезность тел».

— «Значит, духов можно изгнать?».

— «Похоже, что да» — мрачно кивнул незнакомец, глядя в жадно смотревшую на нас пустоту за краем балкона – «Древние умели делать это с помощью огромного колодца, в котором ты сейчас стоишь. Они называли каждую светлую душу «звездой» — отсюда и пошло название этого места. Говорят, когда-то воды этого места доходили почти до верха – и они сияли светом тысяч и тысяч звезд, покоившихся в их глубине. Неудивительно, что в эту группировку входило так много пони. Даже после суровой чистки, устроенной нашей правительницей, множество сектантов низшего и среднего звена смогли ускользнуть от сияющего правосудия».

— «Но почему же его не разрушили? Почему оставили все это?».

— «Кто знает? Как я уже говорил, в эту секту входило множество пони, и среди них были даже члены королевской фамилии, недовольными своими второстепенными ролями при дворе, а так же богатая, фрондерствующая[11] молодежь знатных родителей, втянувшаяся в это ради «антуража». И хотя они и были изгнаны, их имущество было оставлено их семьям добросердечной правительницей, а поскольку на замок, расположенный в непролазных болотах, не нашлось ни одного претендента… Кто знает, что думала правительница? А теперь, он стал идеальным местом для операции этого оголтелого археолога».

«Ага, кентурион Скрич, кто из нас был прав? Искать нужно было среди этой братии, отличающейся нюхом на всякого рода древние гадости, если верить Голливуду! Вот так всегда – предупреждаешь их, предупреждаешь, и все равно все поступят по-своему! Синдром Кассандры[12] в действии, мать его так».

— «Ну и зачем вы меня сюда притащили, мой неизвестный… друг?» — произносить слово «спаситель» было пока рано, и эта небольшая запинка не ускользнула от внимания единорога – «Не похоже, что бы вы работали на Брайта, ведь у этого милейшего пони есть много возможностей, что бы воздействовать на маленькую, безобидную кобылку».

— «Да, целые две, а точнее – три полосатые возможности, храпящие вповалку в караульной комнате тюремного подвала, несмотря на то, что одна из них приходится сестрой двум другим. Ну да кто поймет этих зебр…» — единорог скривился, по-видимому, брезгливо дернув щекой под своей темной маской, из-под которой на меня смотрели светлые, неразличимого в магическом свете цвета глаза – «Я привел тебя сюда, что бы понаблюдать за тобой. Что бы увидеть твою реакцию на этот Колодец Звезд[13]. Что бы понять – что заставило тебя совершить все это».

— «У меня не было выбора» — подумав, признался я. Я мог бы назвать сотню разных причин, одна героичнее другой, но глядя на тихий полет серебряных капель в густую, чернильную тьму, я чувствовал, что хотя бы краешком души могу прикоснуться к чему-то огромному, непознаваемому, что лежит за горизонтами нашего сознания. Так зачем мне врать этому непонятному единорогу? Что измениться от того, узнает он правду или нет, когда уже совсем скоро, это я буду хрипеть и исходить желтым гноем на ногах у какого-нибудь добросердечного бедняги, опрометчиво сунувшегося помочь?

— «У меня не было выбора» — вскинув голову, повторил я, твердо глядя в глаза этому поньскому Бонду – «И если его нет у меня – значит, я должна была сделать так, что бы он появился у остальных. «Feci, quod potui, faciant meliora potentes», как говорили древние».

— «Я сделал, что я был в состоянии, они могут делать лучше, чем могучий» — проговорил единорог каким-то чужим, механическим голосом, сопровождая свои слова негромким позваниванием засветившегося рога – «Красивый язык. И очень развитый – заклинание перевода, обычно выдающее лишь намеки на то, что могут обозначать те или иные слова, не встретило никакого сопротивления. Откуда это?».

— «Это древний язык был мертв уже тогда, когда наша цивилизация начал восхождение к своим вершинам» — я отвернулся, глядя на угасающий свет магического шарика – «Скажи, а что именно я должна была тут совершить? Все, что я планировала, оказалось спущено в нужник, и теперь я еще более бесправная пленница, чем все остальные, кого этот седой подонок назвал «отработанным материалом». Все, что я теперь могу – это просыпаться в холодной камере, давясь собственным визгом и периодически срать в вонючую дыру, мечтая, что бы стекающие по ней отходы в один прекрасный день прорвались прямо над спящим Брайтом».

— «Нет, меня интересует не то, что ты хотела совершить, отнюдь – с этим и без твоей помощи неплохо справляется любезнейший Стар Брайт. Меня больше волнует, почему ты хотела совершить то, что уже совершила когда-то здесь».

Я нахмурился, пытаясь переварить загадочную фразу единорога, за километр отдающую душком дзен-буддизма, как известно, изо всех сил избегающего внятных формулировок, обнажающих перед публикой поиск дырки от бублика, но не слишком преуспел в этом начинании. Ладно, тогда придется пойти по пути индукции, разложим результат на составляющие…

— «Ты хочешь сказать, что в водах этого колодца уже записано то, что я сделаю, и предлагаешь мне обдумать этот свершившийся факт, что бы в будущем совершить шаги, которые приведут меня к тому, что я пойду по пути реализации содеянного… Нет?» — уф, даже мне, привыкшему выстраивать многоэтажные фразы в графе «жалобы пациента» пришлось попотеть, прежде чем составить эту логическую этажерку, впрочем, лишь рассердившую моего визитера.

— «Нет» — нахмурившись, единорог шагнул вперед, оттесняя меня на край балкона. Я тихо взвизгнул, почувствовав пустоту на краешке своих копыт, теснимый назад оказавшейся неожиданно мускулистой тушей – «Я сказал то, что сказал, Скраппи Раг – ничего более».

«Так, мне это все очень не нравиться, ОЧЕНЬ!».

— «Думаешь, никто не узнает о том, что именно ты затеяла все то, что происходит в этом замке?» — свет, маячивший за моей спиной, внезапно погас. Единственным источником света остался лишь неяркий свет, исходивший из рога стоявшего передо мной единорога, отбрасывавший глубокие тени на его глаза, превратившиеся в черные бездонные провалы – «Думала, никто и не догадается, что именно ты была той, кто подсказал этому старому безумцу Брайту способ активации найденного им артефакта ушедшей эпохи войны? Надеялась, что как только он достигнет успехов, ты сможешь улизнуть, забрав все его наработки? Или ты и вправду рассчитывала, что он окажется таким уж непроходимым тупицей, и не сможет починить испорченный тобой агрегат, запустив его на полную катушку?!».

— «Да что ты, мать твою за лошадиную ногу, несешь?!» — уже в полный голос взвизгнул я, чувствуя, как надвигающаяся на меня туша сталкивает меня с балкона. Мне пришлось повиснуть на шее стоявшего на самом краю единорога, словно клещ, цепляясь за него дрожащими от слабости ногами – «Тоже мне, обвинитель херов! Да я вообще без малейшего понятия, что тут вообще у вас твориться!».

— «Неправильный ответ» — шея единорога слегка наклонилась, и я почувствовал, как мои копыта медленно, но уверенно стали соскальзывать с мускулистой, покрытой темной тканью спины – «Подумай еще раз, но учти – времени у тебя остается все меньше».

«Принцесса! Можно прикрыться именем принцессы и если он тут по их поручению, то тогда… Нет! Он может быть либо подсылом Брайта, а может статься, и одиноким мстителем, несущим демократию всем замеченным на горизонте. Если с этой информацией он попадет в плен…».

— «Да пошел ты!» — отчаянно прошипел я в склонившуюся надо мной неподвижную морду, скрывавшуюся под черной, лоснящейся тканью. Его глаза недоуменно расширились, но мне уже было глубоко наплевать – «Думаешь, счаз я обосрусь прямо в этот колодец, и выложу тебе душу этой пегаски на ладошке? Отпинай себя в зад! Пошли вы все в ад, сраные некроманты!».

Всхлипнув от страха, я расслабил уже разжимавшиеся копыта – и камнем полетел во тьму.

— «Падийом, хэмеет! Илы тэбэ асобоэ прыглашэниэ нужна?».

Кубарем выкатившись из камеры, я проехался носом по грязному полу коридора, удостоившись очередной порции шуточек от полосатых тюремщиков. Я трясся от холода и слабости, идя по коридору вслед за своими тюремщиками, набросившими на мою морду какую-то шлейку, плотно сжимавшую мои щеки и затылок.

«Блин, теперь осталось маску Ганнибала Лектора нацепить, для полного антуража» — злобно сопел я про себя, мотая головой и чувствуя непривычное давление на морде – «Если это та хрень, которая в моем мире называлась «недоуздок[14]», то вообще непонятно, как лошади терпели ее присутствие? Неудобно же! Кстати, а куда это нас вообще ведут?».

Ответ на свой вопрос я получил довольно скоро. Как я уже успел заметить во время ночной вылазки, замок был не слишком большим, а повреждения, причиненные ему во время последней битвы, еще больше сократили количество приемлемых для существования помещений. Пройдя всего пару этажей и одну винтовую лестницу, ведущую от моей камеры, мы, наконец, дотопали до своей цели.

— «Заводите ее, заводите! Только прошу вас – осторожнее на этот раз. Я не собираюсь вновь видеть, как подопытный громит мое необычайно ценное оборудование!».

Большая, просторная комната, в которую ввели мою упирающуюся тушку, была под самый потолок забита самыми экзотическими агрегатами, которые мне когда-либо доводилось видеть. Проскользив по полу упирающимися копытами, я пораженно замер в центре помещения, переводя глаза с одного «прибора» на другой.

Казалось, фанат-барахольщик, одержимый клептоманией и гигантоманией в равных пропорциях, наконец получил доступ к музею древних вычислительных устройств, экспонатами которых и забил предоставленную ему каморку. Здесь было все – здоровенные стальные арифмометры с ножным приводом, рассчитанным на ногу великана, странного вида деревянные конструкции с весело пощелкивающими в них пронумерованными дисками, выглядевшие гротескной пародией на лотерейные аппараты из казино. Перемежая туши древних гигантов, из-за нелепых, скособоченных туш выглядывали более свежие плоды сумрачного эквестрийского гения, заключенные в скособочившиеся стальные шкафы, живо напомнившие мне распределительные трансформаторы советских времен. И пар – вся комната плавала в облаках пара, словно далекий и загадочный Клаудсдейл. Пар шипел в трубах и трубках, посвистывая, дергал шланги и визжал в открывавшихся и закрывавшихся клапанах – каждый прибор, приборчик и приборище тряслись, пыхтели и шипели под напором подведенного к ним отпрыска огня и воды.

«Ах-хуеть!» — пораженно подумал я, не найдя никакой другой словесной конструкции, способной более точно отразить степень моего удивления – «Что за стимпанк такой?».

— «Ну, и долго я еще буду ждать?» — из лабиринта свистящих и погромыхивающих машин выскочила суетливая фигурка Брайта. Казалось, он так и светился бьющей из него магической энергией, то и дело вспыхивающей на кончике его рога, когда озабоченный единорог бросался что-то подкручивать и регулировать в очередном, попавшемся ему на дороге «приборе».

— «Не стойте столбами, не стойте! Заводите ее скорее туда, в тестовую камеру!» — проорал Брайт, пытаясь перекричать внезапно засвистевшую громаду, весело подмигивающую нам какими-то допотопными угольными лампочками – «И ради стихий, на этот раз – пристегните ее покрепче!».

Вздрагивая и косясь на бушующие агрегаты, зебры споро забросили меня в небольшую комнатушку, до странности похожую на мою камеру, единственными отличиями от которой было наличие на полу странного рисунка, выполненного из вплавленных в камень светящихся металлических полос. Ну и конечно, отсутствие вонючего выгребного отверстия, хотя я не то, что бы очень сильно расстроился этому факту.

Пристегнув меня за все четыре ноги и шлейку к вбитым в пол и потолок крюкам, зебры вышли, с очевидной опаской закрывая за собой дверь. Видимо, храбрые воины действительно не желали иметь ничего общего с магическими изысками сумасшедшего колдуна, и облегчение, нарисовавшееся на их мордах, едва не заставило меня издевательски фыркнуть вслед закрывающейся двери.

Хлопнув, дверь начисто отрезала от меня какие-либо звуки. Стоять с раскоряченными ногами и задранной к потолку головой было очень неудобно, поэтому первое, что я попытался сделать — это сдернуть с себя надоевший недоуздок[14], но через какое-то время я сдался, сумев лишь ослабить державшую мою голову веревку настолько, что бы хотя бы расслабить затекающую шею.

Время тянулось медленно. Никто не орал в микрофон «Вздохнуть и НЕ дышать!», не высовывались из потайных окошек стальные руки с острыми неземными инструментами… Черт возьми — даже длинных кронштейнов с фалоимитаторами зебринских размеров на горизонте так же не наблюдалось. Повертев головой, я заскучал.

— «Зачем ты это сделала?».

Наверное, так выглядит смерть – падение в черный колодец. Сначала пропадают звуки, затем чувства, и последнее, что ты видишь – это удаляющееся пятнышко трепещущего света, становящееся все меньше и меньше, пока, наконец, тебя не охватит всепоглощающая, чернильная тьма.

Признаюсь, это было страшно. Никакой умиротворенности, никаких «тихих отходов» — только свист воздуха в ушах и звук собственного, бешено колотящегося сердца. Но как однако долго длился этот полет!

Через какое-то время, я почувствовал, что что-то не так. Шум холодного воздуха в ушах утих, пропало и ощущение свободного падения. Я словно лежал на невесомой перине, судя по движению воздуха, холодными коготками принявшегося впиваться в мои исстрадавшиеся губы и нос, поднимавшей меня куда-то наверх.

«Ах вот оно что».

Изогнув шею, я увидел серебристое сияние, легонько щекотавшее мою спину и возносящее меня все выше и выше, к далекому свету чьего-то рога. Вскоре, моя поездка закончилась – угасающее облачко чужой магии вытряхнуло меня на балкон, звякнув сжимавшим мои крылья обручем по каменной кладке стен.

— «Ты что, собралась умереть?» — хрипло спросил единорог, вновь зажигая над собой магический огонек. В этот раз парящий над нами шарик света был невыразителен и тускл, словно попытка вытянуть меня из черного провала далась этому магу совсем нелегко. Прислонившись к стене и тяжело поводя вздымающимися боками, единорог смотрел на меня с непонятным мне недоумением, словно не мог поверить в произошедшее.

— «А ты что, собирался меня пожалеть, «Белый Мститель»?» — тихо фыркнул я в ответ. После всего произошедшего меня била тихая дрожь – «Приперся судить и карать, белый рыцарь в сияющих доспехах? Так зачем оставил меня в живых, ты, защитник угнетенных? Сбросил бы в колодец – и все дела!».

— «Потише» — поморщился неизвестный, отлепляясь от стены и подтягивая к нам медленно плывущий в воздухе огонек – «Стража…».

— «Да мне уже плевать на стражу! Что измениться от того, что меня тут найдут – моя камера? В ней, по крайней мере, меня мучают только кошмары, а не доморощенные Мстители, Человекопауки и прочие Бэтмены, вашу мать!» — уже не сдерживая себя, зашипел я, все больше и больше повышая голос – «Где были вы все, когда это только начиналось? Где были вы все, когда целый год этот sedoy pedrila похищал и истязал десятки пони, а? Но стоило лишь кому-то взяться за это дело – как тут же изо всех щелей, как тараканы, вылезли советчики с их ahuyennimy идеями, принцессы с гениальными планами, ночная стража, неспособная даже…».

— «Стоп!» — суровым шепотом рявкнул единорог, притягивая меня к себе и затыкая копытом мой рот – «Ответь мне – я не ошибся, и ты действительно Скраппи Раг?».

— «Уфу!» — здоровенное, испачканное в снегу и каменной крошке копыто кого угодно заставит быть лаконичным.

— «И принцессы знают обо всем происходящем?».

— «Уф-фу!» — энергичный кивок был настолько энергичным, что едва не вывихнул мне шею.

— «Так значит, скоро…».

— «Ме-а» — а вот тут парняга в пролете. Никто не знает, что я тут. Никто.

— «Скажи мне, кто ты?» — убирая копыто от моего рта, заинтересованным голосом произнес незнакомец, присаживаясь на краю балкончика – «Тебя послали принцессы, замаскировав под эту Скраппи Раг, что бы вывести на чистую воду Стар Брайта с его прихлебателями?».

«Сказать или нет?» — меня вновь принялись одолевать сомнения – «Хотя, лучше будет приберечь эту карту на крайний случай, если этого мстителя в сияющих доспехах вновь охватит острый приступ п0л0динизма. И пусть научиться тому, что все не так просто в этом мире».

— «Меня доставили сюда, похитив из Кантерлота, связанную, избитую, истощенную. Брайт заковал меня в цепи, а ты – пытался сбросить в колодец. Вы все только и делаете, что изгаляетесь надо мной, пытаясь узнать – кто же я такая. Так вот, мой дорогой паладин, я сама не знаю, кто я. Но одно я могу сказать точно – то, что тут твориться, должно быть прекращено. И именно с этой целью я и сунула голову в это логово зверя. Но увы…».

Единорог молчал, в упор разглядывая меня из-под своей матерчатой маски. Звон падающих капель редел, по мере того, как высоко, на самом верху громады каменной трубы, разгорался широкий круг громады колодезного зева, приветствуя наступление зимнего утра. Вздохнув, я почувствовал, как мне не хочется возвращаться в холодную, сплющенную, вонючую камеру, что бы вновь, раз в день, жрать подгорелое пшено под ехидные замечания полосатых надсмотрщиков.

— «Ну что же» — наконец, нарушил молчание незнакомец, по-видимому, приняв какое-то судьбоносное для меня решение – «Мы выяснили, что мы с тобой на одной стороне, маленькая кобылка, и это значит…».

Задержав дыхание, я во все глаза таращился на тяжелую мускулистую тушу, вновь оттесняющую меня к краю обрыва. Дернувшись от ощущения провала под копытами задней ноги, я пропустил момент, когда быстрым движением жеребец оказался рядом со мной, крепко сжимая своими мощными ногами мою жалобно пискнувшую тушку, и вновь зажимая своим копытом мой рот.

— «… и это значит, что пора вернуть тебя в твою камеру».

— «Фи-и-и-иво?!».

Вздрогнув, я открыл глаза, бешено дергаясь в распяливших меня веревках. Мне понадобилось довольно долго времени, что бы перестать суматошно рваться на привязи, обретая хоть какой-то контроль над испуганным, ничего не понимающим телом.

«Оп-па, это было близко!» — подумал я, тяжело дыша и пытаясь глубоким дыханием успокоить бешено колотящееся сердце – «Похоже, меня едва не выкинуло из этого тела. Видимо, приближается момент, когда меня «поглотят для усиления», как было сказано в старой инструкции, но черт бы их всех побрал… Как же не вовремя!».

Поведя глазами по сторонам, я заметил, что что-то изменилось. Стены были на месте, фаллических предметов на кронштейнах тоже пока не наблюдалось, пол… А вот пол меня насторожил.

Прочно вплавленные в каменные плиты пола, изгибы стального рисунка неярко светились нежным голубоватым светом, расплываясь всякий раз, когда я пытался сосредоточить на них свой взгляд. Это было так похоже на начало мигренозного приступа, что я долго хлопал глазами, проверяя себя на отсутствие мерцающих пятен и выпадающих полей зрения, но все было тщетно. Я мог глядеть на комнату, на ремни и даже на кончик своего носа – и лишь размытая роза светящихся линий на полу убегала от моего взгляда.

Похоже, я вновь задремал. Периодически, мои глаза открывались, отмечая изменение интенсивности свечения рисунка, но в остальном, не происходило ничего хотя бы мало-мальски интересного, за исключением короткого, не более минуты, отключения света, вслед за которым угасла и полыхнувшая ярким светом фигура на полу.

Дверь грохнула. На пороге, безумно шаря по камере остекленевшими глазами, стоял Брайт. Грива единорога была всклокочена, копыта ходили ходуном, и лишь вид моей недоуменно хлопающей глазами тушки, распятой на длинных веревках, вернул относительную видимость спокойствия.

— «Она ту-у-ут!» — облегченно выдохнул он, отходя в сторону и пропуская перед собой своих полосатых холуев – «Ну вот, я же говорил! Я говорил вам, что ее нужно было фиксировать серебряными цепями, а не этими грубыми веревками! Данное действо совершается для заворачивания вправо левозакрученных торсионных полей и гармонизации серебрянно-никелевых гармоник, исключая, таким образом, появление критичных для моих исследований наводок!»

— «Да уж! И хочу добавить, что золото с брыльянтами или хотя бы стразиками, добавляет более 20% крутизны теплоте лампового звука при прецизионных исследованиях!» — я не совсем понимал, что несет этот умалишенный, но застоявшееся от скуки тело требовало внести хоть какое-нибудь разнообразие в этот скучный «эксперимент».

— «Ну и что вы прикажете мне делать? Аппаратура, на настройку которой пошло больше кристаллов, чем на десяток обычных сеансов призыва, оказалась полностью раскалибрована вихревыми возмущениями в этих мерзких льняных волокнах! Аппаратура попросту не видит эту мерзавку, словно она исчезла из камеры!» — продолжал тем временем разорятся Брайт, бегая от одного зебра к другому. Неподвижно стоявшие тюремщики с непонятным подозрением таращились на меня, словно на полном серьезе относясь к словам своего патрона и были необычно аккуратны, освобождая мои ноги и голову от «неправильных» веревок.

— «Ладно, выводите, выводите ее отсюда!» — нетерпеливо стукнул копытом единорог, уже нетерпеливо приплясывающий возле открытой двери – «Просто… Просто поставьте ее вон там, возле кресла. Я не хочу, что бы она испортила еще что-нибудь из этой ценной аппаратуры!».

Повинуясь тычкам зебр, я протиснулся мимо шипящих и плюющихся паром агрегатов, выходя на относительно свободный участок комнаты. Застеленный ковром квадрат пола, похоже, был сердцем, средоточием всей этой комнаты, ведь именно на нем находился… Находился…

— «Хмммм. Вот это я понимаю, орган!».

— «Орган?!» — высунулась из-за ближайшего к нам свистящего прибора голова Брайта, на мгновение заставив вздрогнуть стоящих рядом со мной зебр видом огромных окуляров, нацепленных на его глаза – «Даже переселение чужой души тебя не изменило, Раг — ты как была непроходимой тупицей, так ею и осталась, несмотря на все мои старания. Это же бюро управления, бездарность!».

— «О-о-о-о….» — сказанное единорогом заставило меня по-новому взглянуть на огромный, многоуровневый шкаф с множеством переключателей, кнопочек и колков[15], усеивавших каждый сантиметр его пространства. Даже под небольшим, удобным креслом, намертво приделанным к этому пульту на поворотном кронштейне, находился десяток круглых, как раз под среднестатистическое копыто, педалей. Из стоявшего рядом с деревянным монстром агрегатов медленно ползли длинные, скрепленные друг с другом шероховатые листы примитивной бумаги, радующие глаз веселыми графиками и кривыми.

Не удержавшись, я сунул нос в ближайшую пленку, со стрекотом вываливавшуюся из разверзнутой пасти весело подмигнувшего мне лампочками аппарата, гордо выставившего на всеобщее обозрение свое объемное пузо с вытравленной на металле надписью кириллицей — «СММЗ». Однако кроме странных пилообразных графиков, живо напомнивших мне раскрашенную фломастерами энцефалограмму, я не нашел ничего интересного. Без расшифровки, этот график значил не более чем туалетная бумага, на чьем подобии, кстати, он и был отпечатан.

— «О, как мило. Ты решила поинтересоваться механической составляющей этого бюро?» — произнес Брайт, появляясь из дымки конденсирующегося в помещении пара в более-менее привычном для него виде – «Да, это моя гордость – «Paromekhanicheskiy registrator Stalliongradskogo MagoMekhanicheskogo Zavoda». Между прочим, твой подарок, Скраппи Раг».

Развернувшись, единорог присел в кресло бюро, с тихим скрипом повернувшееся в мою сторону, с ухмылкой глядя, как я отшатнулся от заинтересовавшего меня прибора. Повинуясь рывку дернувшего меня за хвост зебра, я вновь занял место между своими полосатыми надзирателями, мрачно уставившись на Брайта. Похоже, он уже отошел от потрясения, вызванного провалом его загадочного «эксперимента», и теперь, вновь принимал свой привычный вид умного, утонченного дядюшки-единорога.

— «Почти все жалуются на упругость подачи рабочей смеси из верхнего паробокса и мутноватость вуалевых дымок в графиках при использовании перегретого пара вместо октальных графитовых ламп, но что поделать… Я слишком сентиментален, и не мог позволить себе выбросить такой дорогой и надежный подарок, моя дорогая, бывшая ученица. Признаюсь тебе, я мог бы многое рассказать тебе про наши взаимоотношения, но к чему?».

— «Не хочется тратить время на расходный материал?» — помрачнел я, чувствуя, как стоявшие рядом со мной зебры сдвигаются ближе ко мне, словно опасаясь, что я вот прямо тут наброшусь на этого придурковатого исследователя чужих душ.

— «Ну, не совсем так, хотя это предположение довольно близко к истине. Тебя наверное удивило, что я ни словом не обмолвился о тебе самой, предпочитая говорить о своей бывшей ученице, правда? Все гадаешь, когда я начну задавать тебе вопросы о том, кто вы были такие, как вы жили и прочее? И я отвечу тебе – НИ-КО-ГДА!» вальяжно разглагольствовал Брайт, явно наслаждаясь выражением искреннего недоумения на моей морде – «Ты что же, думаешь, ты у меня одна такая? Да, некоторые попаданцы хорохорятся и ведут себя очень нагло, пару раз даже заставив меня усомниться в возможностях моих помощников, которые получили на память об этих существах несколько хор-роших шрамов, но вскоре, я усовершенствовал предложенный моей ученицей процесс, и теперь, стоит лишь кому то из вас, духов, проявить неповиновение…».

Прервавшись, единорог уставился на меня испытующим взором. Его рог засиял гнилостным голубоватым светом, заставив стоявших вокруг меня зебр сделать осторожный шаг назад. Светясь, рог покачивался, явно целясь куда-то в район моей шей, и, помимо своей воли, я так же отступил от напрягшегося в своем кресле Брайта, возвращаясь в полосатый строй.

Текли мгновения. На лбу единорога стала появляться заметная испарина, а сияние его рога, разгоравшееся все ярче, наконец потухло, на секунду ослепив нас яркой магической вспышкой.

— «Что… Как… Этого не может быть!» — простонал Брайт, обессилено вытягиваясь в кресле и обвиняющее тыча в меня копытом – «Ошейник! Я лично… зачаровал его… Это просто невозможно!».

На секунду отведя глаза от дрожащего, взмокшего единорога, я бросил взгляд на свою шею, где по-прежнему недвижимо, висел уже успевший меня достать блестящий ошейник. Красивое переплетение нитей все так же посверкивало в свете магических ламп, и я вновь недоуменно уставился сначала на столь же тупо смотревших на меня зебр, а затем – на тяжело дышащего в своем кресле Брайта.

«Интересно, у меня такая же глупая рожа, как и у них?».

— «А, что, простите, должно было произойти?» — осторожненько, словно мышь из норки, спросил я у вытирающего цветным платком лоб единорога – «Еще какой-нибудь эксперимент, да?».

— «Экспериме-е-е-ент? Какой еще эксперимент, ты! Ты хоть понимаешь, что ты наделала?» — простонал седой выродок, судорожно присасываясь к стоящему на краешке бюро стакану – «Теперь я понимаю, почему ты не попала под действие машины – активируемое ею заклинание не смогло даже найти тебя, тупо отразившись обратно в перегоревшие от этой мощи контуры. Проклятая тварь! Чудовище из чужой эпохи! Да что же это за магия такая?!».

Злобно засопевшие зебры вновь сжали меня своими боками и оттащили к двери, чувствуя неудовольствие своего хозяина, развалившегося в кресле в полуобморочном состоянии.

— «Уведите ее! Уведите и заприте к дискорду в самой глубокой и страшной камере, какую вы только сможете отыскать в этой дыре! Завтра мы бросим ее на самое дно Обводной Галереи, и вот тогда-то и посмотрим, сколько ей удастся выжить среди этих необработанных крист…».

Договорить единорог не успел.

Пол вздрогнул под нашими ногами.

— «Чт… Что это такое?» — удивленно залепетал Брайт, вертя головой, словно надеясь рассмотреть на потолке ответы на все свои вопросы. Я лишь чихнул, прикрывая голову от сыплющейся на меня пыли, перемешанной с камушками и каменной крошкой – «О нет! Они нашли нас!».

— «Ангс Аннваль!» — проорал стоявший справа от меня зебр, хватая меня за ошейник и волоча куда-то по коридору – «Ваарску Гароу!».

Ворча, словно разбуженный медведь, замок просыпался от зимней спячки, вновь почувствовав прикосновение опаляющего огня к своей каменной шкуре. В окнах крытой галереи, по которой мою упирающуюся тушку волочил сосредоточенный зебр, то и дело вспыхивали ослепительные блики, словно кто-то огромный, развлекаясь, пускал в стены замка легкие солнечные зайчики. Не совсем безобидные зайчики.

Яркий, слепящий луч света рухнул откуда-то сверху на старую, полуразрушенную стену галереи, словно бритвой, срезая осыпающиеся от времени колонны, внешнюю стену и опаляя пол. Отпрянув в сторону, зебр едва успел забросить нас за большую, потрескавшуюся статую какого-то поньского героя, в героической позе вставшего на дыбы, спасая наши организмы от близкого знакомства с остатками рушащихся перекрытий. Град камней с грохотом молотил в стену галереи, по которой тащил меня мой конвоир.

— «Нэ разлягайса, хэмеет! Вставай, ылы я выкыну тэбя ыз блыжащего окна!». Подняв меня парой чувствительных пинков, зебр вновь потащил меня по рушащемуся проходу. Мои глаза и горло мгновенно забила висящая в холодном воздухе каменная пыль, и вскоре, я мог только кашлять, вслепую скача вперед, подгоняемый сзади нетерпеливым конвоиром.

— «Прис Энкейле, мы наканэц дабралыс!» — с облегчением проговорил полосатый жеребец, втаскивая мою задыхающуюся тушку на последнюю ступеньку длинной винтовой лестницы, ведущей к моей камере – «Быстра шивилы нагамы, хэмеет, ыначе йа наиду врэмя и для твоэй эссэл!».

Задыхаясь от бешенной скачки, я не сопротивлялся, позволяя взбешенному жеребцу тащить себя по полу за железный обруч, больно сдавивший мои крылья и ребра. Я надеялся лишь на то, что мой тюремщик отвлечется, в то время как я, воспользовавшись неразберихой и крайне плохой видимостью, сумею тихо…

— «Куда-та сабралась, крылатайа падстылка?!» — проорал мне на ухо голос ненавистного холуя, сопровождающийся ощущением тяжелого копыта, пригвоздившего мою к полу мою шею – «Ат мэна ишо ны адна вроу нэ… Эи, а ты чито тут дэлаиш, гаспадын? Хазаин прыказал…».

Тяжесть с шеи исчезла. Открыв глаза, я с удивлением увидел болтающиеся перед моим носом копыта, явно принадлежавшие моему тюремщику. Но почему их только два?

— «Ну и долго ты собираешься здесь лежать?» — раздался надо мной приятный тенорок с уже знакомыми мне жеманными нотками. Подняв глаза, я увидел стоявшую в дверном проеме камеры знакомую мне фигуру, по самые ноздри затянутую в дорогой бархатистый плащ. Золотая парча сбилась и порвалась, вися по краю одеяния неопрятной бахромой, походя на продолжение разводов пыли, с ног до головы покрывавший шикарную материю. Прямо перед ним, хрипя и плюясь, висел мой недавний тюремщик, словно кокон, опутанный светящейся зеленоватой нитью.

— «Верраэер! Вэрдоэм хэкс!» — рычал зебр, безуспешно дергаясь в магических путах. Звеня и подпрыгивая, с его тела соскользнул странного вида нож, представлявший собой несколько остро заточенных лезвий, словно крючья, изгибавшихся во всех направлениях от рукояти, ремешки которой оказались перерезаны сжимающимися путами.

— «О, как грубо» — равнодушно фыркнул незнакомец, выходя из камеры мне навстречу, и походя закидывая в нее тело зебра, обмякшего после двух хороших ударов головой о косяк – «Эти дикари просто несносны, я уже не говорю про запах – легче вытерпеть общение с толпой немытой деревенщины, чем пот этих полосатых ничтожеств. Будь добра, пегаска, поднимись и закрой дверь за своим дружком – я больше не хочу портить себе настроение созерцанием этого отребья».

Отдышавшись, я поднялся, с грохотом захлопывая скрипучую дверь. Провернувшийся замок навсегда отделил меня от мерзкого полосатого холуя, и если бы не голос незнакомца, то я еще долго стоял бы возле этой двери, поглощенный раздумьями о том, куда же будет понадежнее выкинуть ключ, дабы быть абсолютно уверенным, что наша встреча с этой мразью больше не состоится.

— «Я надеюсь, вы не собираетесь поменяться с ним ролями, и охранять эту дверь?» — задала вопрос окутанная в плащ голова, оглядываясь на меня с ведущего вниз лестничного пролета – «Это было бы глупо даже для вас, пегаска. Поторопитесь, если вообще хотите выбраться из этого гиблого места».

«Да уж, самомнения и чванливости ему не занимать» — подумал я, скача за бодро трусившей вниз фигурой – «Подумать только – и меня спас этот…». Несмотря на то, что спускаться было гораздо легче, чем ползти наверх, стягивающий мои бока обруч не позволял мне совершать такие длительные забеги, жесткими ребрами впиваясь в мои крылья и ребра и вскоре, я остановился, опершись боком о стену и задыхаясь от нехватки воздуха.

— «Кандалы… *уф* Трудно дышать…» — пыхтя, как паровоз, сообщил я остановившемуся на очередном пролете незнакомцу – «Идите… Без меня».

— «О, во имя всего святого!» — страдальчески воззвал мой сопровождающий – «Так это были кандалы? Зачем же вы позволили надеть на себя эту грубую, отвратительную железяку? Мне казалось, что она вам к лицу, поэтому я милостиво не обращал на нее внимания, но теперь… О, какой стыд!».

— «Простите… *уф* …меня, ваше высочество!» — иронично прохрипел я, стараясь восстановить сбившееся дыхание – «Просто… Со стразиками… Закончились. И с брыльянтами – тоже, хотя я просила».

Замерев, закрытая капюшоном голова несколько долгих секунд рассматривала мою отлепившуюся от стены фигурку. Наконец, она отвернулась, и в тот же момент, я почувствовал несказанное облегчение, сопровождающееся звуком падения чего-то металлического и очень тяжелого. Мои крылья, вот уже несколько дней плотно прижатые к бокам, наконец-то получили долгожданную свободу. Однако долгая неподвижность сыграла на руку моим тюремщикам – потеряв всякую чувствительность, крылья уныло висели грязными перьевыми тряпками вдоль моих боков, заставляя меня болезненно морщиться от любого движения.

«Ладно, уж лучше так, чем никак!» — всплывшая в памяти очередная мудрая мысль древних римлян служила мне некоторым утешением, пока я семенил за своим нежданным спасителем. Облаченная в царственный бархат фигура пони важно отмахивала задом по уже известной мне галерее, с породистым аристократизмом обходя завалы, начавшие покрываться легким налетом снежка. Его хвост, скрытый под тяжелой тканью, двигался в такт его движениям, небрежно заметая остающуюся за ним цепочку следов, придавая им вид…

— «Стоп!» — незнакомец остановился, небрежно поворачивая ко мне голову и кажется, небрежно косясь на меня из-под своего балахона – «Тут где-то недалеко должен быть проход!».

Метнувшись вперед, я обогнул стоявшую передо мной фигуру жеребца и стал лихорадочно растаскивать остатки перекрытий, закрывавших дальнюю, не пострадавшую стену галереи. Кажется, это было где-то тут…

— «Проход? Какой еще проход? Я вижу перед собой лишь одну дорогу, достойную попрания моими изысканными копытами» — недовольно заныла фигура, недовольно вскидывая голову – «Но если вам так хочется ползать по каким-то завалам – то я ни в коем случае не буду вас задерживать. Понимаю, как вам не терпится вновь окунуться в присущую вам грязь, но поверьте, меня идти куда бы то ни было вы не заставите».

Наконец, мои поиски были вознаграждены – очередной обломок потолочной балки сдвинулся очень плавно и легко, словно по давно накатанному пути, открывая лежащий за ним узкий, уже знакомый мне лаз в толще огромной стены. Лишь в свете дня я мог видеть, как изгибается ее наружная часть, явно служа частью огромной трубы.

— «Благодарю вас, уважаемый» — на полном серьезе произнес я, оборачиваясь к застывшей фигуре. Подняв голову, незнакомец словно бы прислушивался к отдаленным крикам и грохоту рушащихся стен – «Без вашей помощи мне не удалось бы даже выбраться из этой камеры. Спасибо вам – и прощайте. Пусть ваш путь будет лучше, чем мой».

Коротко кивнув, я бросился к отрытому мной проходу, но скользнувшее по гладкой доске копыто едва не заставило меня упасть. Удержав равновесие, я на секунду прислонился к холодной стене, и в тот же миг понял, что что-то было не так. Что-то новое, легкое, словно майский ветерок, пронеслось по моей спине, слегка облегчая колючую боль в застоявшихся от неподвижности суставах крыльев и возвращая им слабую тень былой чувствительности. Невольно вскрикнув от удивления, я изо всех сил развернул свои широкие, перьевые простыни, что бы заметить последние, угасавшие на кончиках перьев, отблески чьей-то магии. Блеснув последний раз, они пропали, вновь сделав тяжелой и неподъемной третью пару моих конечностей, но по крайней мере, я вновь ощущал свои пархалки, чувствуя, как с каждым новым толчком крови в них снова нагнетается жизнь. Обернувшись, я не нашел даже следов загадочной фигуры в красном плаще – даже следы, ровной тропинкой отпечатавшиеся на покрытом снегом полу, принадлежали лишь мне одному. Пропал незнакомец – словно и не было его никогда, и лишь отсутствие на мне стального обруча кандалов говорило о том, что все это мне не приснилось. Вздохнув, я аккуратно сложил тяжелые крылья – и аккуратно полез в узкий, холодный лаз.

«Видимо, и у ангелов бывают плохие дни».

Загадочный и темный ночью, в утреннем свете проход потерял всю свою загадочность, превратившись в узких, хотя и очень длинный лаз, на которые я насмотрелся еще в глубоком детстве, ползая с друзьями по развалинам старинных зданий. Даже балкон над чернильной пустотой, на поверку, оказался всего лишь уступом, образованным выпадающим из кладки огромным каменным блоком, на полметра выступающим из общего ряда каменюг, образующих стены огромной каменной трубы. Серые и невыразительные в свете дня, они все так же исходили редкими каплями непонятно откуда сочащейся влаги, сверкающими каплями устремлявшимися в долгий полет навстречу чему-то черному, медленно колыхавшемуся на самом дне это огромного колодца.

И я явно был тут не один.

— «Двыгай, двыгай! Захады скарээ!» — услышал я где-то внизу знакомый, уже ставший ненавистным для меня гортанный зебринский говор – «Пашлы в клэтку, вие!».

Опустившись на живот, я перегнулся через край уступа, глядя в шумящую ветром глубину. Где-то подо мной, далеко внизу, часть колодца была перегорожена странными конструкциями. Потемневшие от времени балки вгрызались в тело стен, служа опорой для сколоченных на них грубых лесов и платформ, по которым, спотыкаясь, брела цепочка пони. Связанные за ноги, они то и дело падали, поднимаемые окриками и ударами палки, которыми их награждал носящийся вдоль всей цепочки зебр, немилосердно подгоняя бредущих пленников в сторону огромной железной клети, подхваченной за большую, ржавую проушину допотопным деревянным краном. Агрегат охраняла еще одна полосатая сволочь, при виде которой у меня сжались зубы – ведь это она заковывала меня «в железа», отпуская какие-то шуточки на своем, зебринском языке, стараясь ненароком попасть мне молотком по спине и томно улыбаясь своим братьям, восторженно пожиравших раскрасневшуюся от работы полосатую кобылу своими зелеными глазами.

Бросив очередной раз вниз, я заметил еще кое-что – в сторону клетки уже протянулась длинная, смазанная полоса крови, потемневшая на сухих, холодных деревянного настила. Кажется, кто-то даже пытался сопротивляться?

«Ну, крылья, не подведите!».

Раздавшийся грохот запоров заставил меня прервать свои приготовления.

— «Йа гатова, Нагун!».

— «Тянйи их, Гара! Lig! Lig en beweeg!» — проорал зебр, и накренившись, с противным скрипом, клетка сползла со своего насеста, закачавшись в тридцати метрах над чернильной гладью воды. Тихий шелест разматываемого троса был практически неслышен за визгами несмазанной лебедки и громкими, отчаянными криками, доносившимися из раскачивающейся клетки.

Распахнув непослушные крылья, не выдавая себя ни единым движением воздуха, я спланировал на деревянную платформу. Тихо, словно кусок масла, скользящий по горячему ножу, я сделал два круга, и, подобравшись со спины к держащейся за рычаг зебре, бросился вниз.

— «Вуевад!» — вскрикнула полосатая гадина, отлетая от крана и перекатываясь через край платформы. Копыта зебры отчаянно скользили по деревянному настилу, но я не стал останавливаться, что бы спихнуть ее туда, где, по-моему скромному мнению, ей было самое место. Морщась и постанывая от боли в отбитых о мускулистую спину ногах, я неуклюже поскакал к дико скрипящей лебедке, стараясь не обращать внимания на тянущиеся ко мне ноги из проплывающей мимо клети.

Осмотр этого агрегата занял у меня не более пары минут.

«Да уж, это явно не Draeger[16] и уж тем более, не Полинаркон[16]» — иронично подумал я, дергая за один из нескольких рычагов, расположенных в основании здоровенной деревянной стрелы крана, на которой была подвешена клетка. Испустив злобный взвизг, лебедка затихла, прекратив насиловать мои уши какофонией терзаемого металла. Почувствовав рывок, пони вновь вскрикнули, а потом затихли, стараясь не раскачивать подозрительно скрипящую клетку. Из нее, на меня смотрело с испугом и затаенной надеждой множество глаз. Абсолютно черных, как у меня, глаз. Среди них я заметил и распластавшееся, тяжело дышащее тело синего пони с меткой в виде кандалов. Кажется, ему крепко досталось, судя по большим, рваным ранам на плечах и шее, которые изо всех сил прижимали какими-то грязными тряпками сидящие вокруг него пони. Видимо, офицер Ник Маккриди до конца старался выполнить свой долг.

«Так вот что имел в виду Брайт, когда кричал что-то про мои глаза. Черный цвет – знак того, что в тело вселилась новая душа».

— «Мисс! Мисс, я прошу вас – вытащите нас отсюда! Он сказал, что пришло время для… О мой бог, осторожнее, СЗАДИ!».

— «Руз! Хэмеет!» — обрушившийся на мой затылок удар воткнул мою голову в доски деревянного настила. Кажется, моему носу снова досталось по первое число, но переживать из-за этого мне было некогда – сморгнув брызнувшие из глаз слезы, я увидел фигуру зебры, тянущуюся к рычагам крана. Расставив ноги, полосатая сволочь прижимала мою шею одной ногой, другой пытаясь схватиться за рычаг тормоза лебедки, все сильнее и сильнее наваливаясь на меня всем своим весом. Захрипев, я подобрался, и несколько раз, изо всех сил, лягнул полосатую тварь в опрометчиво выставленный живот, вызвав у наваливающейся на меня зебры болезненный вскрик. Содрогнувшись от боли, она выпустила из захвата мою шею – и из последних сил, задней ногой, дотянулась-таки до рычага, с облегченным вдохом вновь наваливаясь на мою шею.

Меня омыло волной ужаса. Словно в страшном сне, когда события вокруг явно нереальны, я слышал визг разматывающейся лебедки и дикий вой ужаса, сопровождавший падение стальной клети. Удаляясь, он несколько раз прерывался стальным грохотом рикошетирующего от стен металла, закончившись громким, грохочущим всплеском.

— «ААААааааа ТВАААААРЬ!».

Словно озверевший вурдалак, я рвал зубами нос и губы кричащей от ужаса зебры, слишком поздно обнаружившей под собой не отчаянно брыкавшуюся кобылку, а что-то более страшное, древнее, озверевшее от отчаяния и вкуса чужой крови. Мотая головой и отбивая мешающие мне ноги, я вновь и вновь впивался в мягкое, рвущееся и упруго лопавшееся под моими зубами тело, брызгавшее в мой рот чем-то соленым, остановившись лишь вымазавшись по самые уши в заливавшей меня крови.

Судорожно вздохнув, я сбросил с себя истошно орущую и прижимающую к окровавленной морде копыта зебру, и вновь поднялся на трясущиеся, как после попойки у Эпплджек, ноги.

«Это что, я ее так?» — с каким-то тоскливым недоумением подумал я, на секунду задерживая взгляд на зияющих, вывернутых краях многочисленных ран на морде полосатой твари, свисающих с нее, словно куски тонко нарезанного мяса[17] – «Не может быть!».

Промелькнувшая мысль испарилась, стоило моему взгляду упасть на трос. Уходя в глубину колодца, он подрагивал и танцевал, словно упавшая в воду клетка еще продолжала двигаться из стороны в сторону, а это значило только одно — кто-то еще боролся за свою жизнь.

Распахнув крылья, я резким скачком, удивившим меня самого, выпрыгнул за край платформы. Куда девалась моя старческая осторожность, заставлявшая стартовать с разбегу и только с земли? Сухой, короткий перестук копыт по деревянному настилу, прыжок – и вниз, вниз, скорее, добраться до оставшихся в живых!

Клетка не успела погрузиться глубоко. Уходящий в темную воду трос танцевал и дергался, когда пони, запертые внутри, изо всех сил пытались открыть свою железную, лежащую на боку, могилу. Страшнее всего было то, что дно колодца было очень мелким, и находящаяся на его дне темная, маслянистая жидкость не могла закрыть обращенный вверх бок лежащей клетки всего на несколько сантиметров, и я слышал доносящиеся из гулкой глубины колодца булькающие, задыхающиеся хрипы и крики, когда кому-то из пони удавалось на секунду выставить свою морду над поверхностью воды, что бы спустя мгновение вновь быть утянутым в глубину клубком из тонущих тел.

«Отрешиться. Отрешиться от всего. У тебя еще есть минута, может быть две. Булькают – значит, живы» — повторял я про себя присказку, сочиненную еще в первые дни работы, и позволявшую все эти годы банально не сойти с ума, каждую смену встречаясь со ставшими привычными ужасами работы – «Нужно освободить их, но как?».

Сделав круг, я опустился на ржавые, железные прутья клети. К сожалению, они были слишком прочны для моих истощенных сил, а наполненная паникующими, бьющимися телами клетка была слишком тяжела для того, что бы я смог ее перевернуть. Не помогли ни раскачивание, ни заполошное биение крыльев – все больше и больше пони прекращало свое сопротивление, опускаясь на дно и заваливая своими телами выход из железного гроба, навалившимся своим боком на единственный выход.

Оставалось только одно.

Ощущение было такое, словно я медленно переламываю себе кости. Намотанный на передние ноги стальной трос, скрученный из какого-то грубого, ломкого металла, жадно впился в мою шкурку, сотнями острых заусенцев раздирая мою плоть. Заваленная на бок клеть подалась медленно и неуверенно, с трудом переворачиваясь на дно и неохотно вылезая из черной, маслянистой воды.

Вверх-вниз, вверх-вниз – это напоминало перетягивание каната, на другом конце которого находилось огромное, пружинистое нечто, сотнями гибких щупалец державшееся за каждый прут на решетке и не желавшее отпускать свою добычу.

Вдох-выдох, вдох-выдох. Ослабшие крылья уже не справлялись с чудовищной нагрузкой, и каждый взмах, каждый мой вздох давались мне все труднее – и каждый раз, поднимали меня чуть-чуть ниже, чем предыдущий.

Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох… Почему так темнеет в глазах?

«Давай же, тварь! Они же там умирают!».

Грохот. Грохот и рев, оглушивший меня самого. Подушка огненного ветра опалила мой круп, словно ядро в стволе пушки, швыряя меня наверх. Я дико заорал, чувствуя, как зажужжавший, заскользивший по моим ногам трос буквально перепиливал мне правую ногу, но клетка пошла, пошла – я чувствовал, как что-то тяжелое раскачивается далеко внизу, в устье проклятого колодца. Шипя, бурлящая ловушка отступала под напором ветра и огня, возносящих нас все выше по древнему стволу. Задыхаясь и плача, я делал судорожные взмахи крыльями, поднимая качавшуюся, скрежещущую клеть вверх – к воздуху и свободе.

Все закончилось довольно быстро – еще секунду назад я судорожно боролся с кружащим меня раскаленным ветром – а уже через секунду, кто-то резко спланировал мимо меня, подхватывая за угол раскачивающуюся и стукающую о стены колодца клетку. С трудом скосив глаза, я рассмотрел судорожно машущие крылья летучей мыши и серую шерсть – ночной страж клещом впился в угол клети, не давая ей кружиться и лупить по стенам, словно извращенному подобию маятника, и потянул куда-то наверх и вбок – навстречу спускавшимся к нам серым теням. С их помощью, на последнем издыхании, я и одолел оставшиеся метры воздуха. Задыхаясь, я сделал последний судорожный рывок, вытягивая клетку на деревянную платформу – и без сил рухнул на находящийся на противоположной стене балкон, ярко освещенный желтоватым мерцанием магических ламп. Прямо в копыта какому-то пони.

— «Скраппи! Скраппи, это ты!» — кричал налетевший на меня черный пегас, сжимая и тиская меня в своих объятьях. Распластав по всему балкону онемевшие крылья, я с трудом приоткрыл глаза, сквозь дымку застарелой крови в носу ощущая такой знакомый, слабый аромат старого табака, исходивший от моего друга. Покачивая меня в своих объятьях, пегас говорил и говорил, обвиняя, ругая и поминутно целуя меня то в щеки, то в нос, то в растрепавшуюся макушку. Я лишь тихо вздрагивал, чувствуя его прикосновения к своему телу, уже отвыкнув от того, что они могут нести не только боль и страдания от тюремных палачей и молча жалел и ненавидел себя. Ненавидел за все, чего не сумел совершить.

Мне не было нужды оборачиваться на клетку – царившая в колодце тишина прерывалась лишь отрывистыми командами ночных стражей, выпрыгивавших из расположенного где-то над нами прохода, через который я попал в это место. Почему-то никто из них не пытался воспользоваться широким зевом колодца, ярким глазом освещавшим возню, царившую в глубине древних стен, предпочитая пользоваться этим узким лазом или широкими, приплюснутыми воротами за спиной моего друга, открывавшимися в хорошо освещенный коридор, изогнутой кишкой поднимавшийся куда-то наверх.

«Уже потребовали носилки… Много носилок» — думал я, медленно бредя по утоптанному полу, прислонившись к теплому боку уводящего меня прочь друга. Тянущийся за мной моток стальной веревки волочился вслед, как кандалы – подлетевший к нам страж с яркими, черно-желтыми шашечками на броне, лишь покачал головой, глядя на мою изуродованную ногу, в которую, словно вплавленный, все еще впивался стальной трос, и лишь велел укоротить тянувшийся за мной отрезок. От предложенных носилок я отказался, так глянув на старавшуюся уложить меня на них кобылку-гвардейца, что еще долго за моей спиной раздавался приглушенный, сочувствующий шепоток.

«Рехнулась, бедняга, не иначе. Еще бы – вон что тут творилось».

Не спеша, мы поднимались все выше и выше. Мимо нас то и дело скакали ночные стражи и гвардейцы, что-то несущие, кого-то тащащие, что-то ломающие… Гвардейцев было очень мало, и золото их лат почему-то совсем не соответствовало ошарашенному и иногда – даже растерянному выражению на их мордах. Выстраиваясь вдоль стен, по уже заведенной издревле привычке, они принимали суровый и сосредоточенный вид, но лишь до тех пор, пока наткнувшийся на них очередной страж, спешащий куда-то по своим, очень срочным делам, не рявкал что-то невразумительное на «втором командном». И они терялись, бросаясь исполнять порученное им задание, с растерянными мордами, потерявшиеся в командной цепи, столь резко и бурно перевернутой с ног на голову.

— «Погоди, это совсем не тот проход» — остановил меня Графит, внимательно оглядывая один из боковых проходов, в который мы свернули, что бы не мешать транспортировке «груза 200»[18] – «Кажется, мы сбились с пути, и если продолжим идти вперед – то спустимся на самый низ этого колодца». Едва увидев вереницу из поднимающихся пони с бегущими рядом гвардейцами, тащащих на себе множество носилок, я опустил голову и подался к стене. Увидев мою реакцию, Графит мгновенно увел меня в какой-то боковой, неосвещенный проход, медленно ведя по покрытому инеем коридору. Пройдя несколько поворотов по ведущему вниз проходу, мы, наконец, остановились возле большой каменной арки, перегораживающей проход.

— «Да. Колодца Звезд, в котором когда-то сияли тысячи тысяч душ. Их изгоняли из тел, когда они становились более не нужны» — безучастно откликнулся я, повторяя слова, слышанные этой ночью. Мне не хотелось ничего говорить, но просто молчать – значило обидеть своего друга, примчавшегося к тебе на помощь.

«При подведении итогов жизни – не самый хороший путь».

— «Хо-орошо, как скажешь» — чересчур покладисто согласился черный пегас, заботливо поглядывая на меня своими желтыми глазами – «Давай просто постоим здесь, пока ты отдышишься, придешь в себя – а потом продолжим подъем. Как раз суматоха и спадет».

— «Конечно. Спасибо тебе» — я ласково провел носом по его плечу, чуть сморщившись от резкой вспышки боли в столь часто страдавшей части тела и, словно от усталости, оперся боком об одну из ее опор, разглядывая вычурный орнамент камней. Как я и предполагал, глупо было бы ставить столь сложный архитектурный элемент в пустом техническом проходе. А вот если снабдить его тяжелой, железной решеткой, как вот этот вот экземпляр – то выйдет очень неплохой элемент сдерживания выходящих из колодца… Или рвущихся к нему.

«Как удобно, тут даже рычаг имеется… Графит отвлекся – сейчас, или никогда!».

— «Скраппи, что ты делаешь?» — напряженным, как натянутая струна, голосом, спросил меня Графит, резко обернувшись на грохот обрушившихся с потолка стальных полос и с беспокойством глядя, как я, дрожавшими копытами, заклиниваю механизм решетки, блокируя первым попавшимся камешком щель для рычага – «Пожалуйста, открой эту решетку и отойди от рычага».

— «Прости меня, но осталось еще одно, недоделанное дело» — проговорил я, рассматривая застрявший под решеткой моток стального троса, все еще волочившегося за мной.

«Как же его вытащить оттуда? Хотя теперь уже — не все ли равно?»

— «Что еще за дело? Открой, и мы вместе сделаем все, что нужно вместе, обещаю тебе».

— «С этим я должна справиться сама» — дрожа, я оглянулся на изгибающийся коридор, чревом голодной змеи тянущийся вниз, к основанию колодца – «В этом замке больше не осталось духов… За исключением одного».

— «Эй, Скрапс, не говори так!» — беспокойство пегаса переросло в настоящую панику, когда мое копыто указало на мой круп – «Причем тут ты?».

— «Я не смогла сделать то, что должна была. Я не спасатель, не пожарный – а просто… Просто…» — всхлипнул я, позволяя на мгновение чувству жалости к самому себе наполнить себя до краев – «И я полезла туда, куда не стоило лезть. Стала играть в шпиона, в джеймсбонда, мать его – и вот результат».

— «Ты спасала множество жизней!».

— «Но я никого из них не спасла».

Вскрикнув, я рванулся, резко дернув всем телом, и влипший в мое тело канат с глухим чмоканьем оторвался от моей ноги, орошая пол коридора каплями темной, густой крови. Было больно, но я знал, что сильного кровотечения не будет – пережатые сосуды еще не скоро растворят образовавшиеся от их сдавления тромбы, и у меня есть еще немного времени до того, как уродливые рваные раны на моих ногах начнут опасно кровоточить.

«Много мне и не надо».

— «Скрапс, подожди! Не уходи, Скраппи!» — быстро просунув сквозь прутья решетки ноги, Графит умудрился схватить меня, притягивая к железным прутьям и покрывая мою мордочку неуклюжими поцелуями, пару раз попадая в разбитые губы.

«Это кровь, или уже гной? Неужели уже пришло время?!» — с испугом подумал я, чувствуя, как что-то влажное стекает по уголку рта. Вздохнув от ужаса, я попытался отстраниться, но настойчивый, испуганный пегас вновь притянул меня к себе, обнимая через позеленевшую от времени решетку. Его морда была испачкана в крови — откуда она на нем?

— «О богини, Скраппи, не уходи! Я люблю, люблю тебя, родная! Люблю так сильно, что просто не смогу без тебя! Прошу, поверь мне! Не уходи!».

— «Ты… Ты же знаешь, кто я» — вырвался у меня судорожный полувздох-полувсхлип. Грудь сдавило, словно кто-то тяжелый положил на нее свою исполинскую, когтистую лапу – «А она… Она тоже любит тебя, Графит! Поверь мне, я чувствую это».

— «Я верю, верю тебе!» — лихорадочно проговорил он, несмотря на все сопротивление, вновь прижимаясь к моим губам – «Но мне не нужна она – мне нужна ты! Ради тебя я перерыл весь Кантерлот и половину этой страны! Открой решетку, прошу!».

— «Обещай мне, если… Если она выживет, то позаботься о ней, прошу тебя. Она любит тебя, любит, Графит!» — прохрипел я, чувствуя, как на глаза наворачиваются злые слезы – «Она любит тебя – и раскаивается».

— «Умоляю, не делай этого!».

Дернувшись, резким толчком я высвободился из скользких от крови объятий пегаса и, спотыкаясь, побрел по узкому винтовому коридору, чувствуя, как крики бесновавшегося за решеткой друга рвут на части мое сердце.

— «СКРАААААААПС!» — донесся до меня дикий рев Графита, с грохотом и звоном выламывающего тяжелую решетку. Кажется, он лупил в нее уже всеми четырьмя ногами, или кто-то присоединился к нему? Напрасно – это было крепкое, старое железо. И я ненавижу долгие прощания.

«Прости, мой дорогой друг… Я не смогу переплыть это море[19]».

Путь вниз занял довольно много времени. С моей стороны было довольно самонадеянно так издеваться над этим ослабевшим, измученным тельцем, и последние шаги к колодцу я проделал едва ли не ползком, останавливаясь после каждого шага и пережидая вспышки мучительной боли, опалявшие изуродованную ногу.

Конечно же, она была тут. Кому же еще, как не Принцессе Ночи, присутствовать при отходе в иной мир своего последнего творения – и живого воплощения своей последней ошибки?

Расположившись на каменном обломке, фигура аликорна застыла в неподвижности на другой стороне огромного бассейна, наполненного черной, неподвижной водой. Темнота, царившая вокруг, заставила меня поднять голову, ища глазами круглый диск жерла колодца – но тщетно. Вокруг разливалась тьма, и лишь светящиеся пучки каких-то странных растений, медленно колышущих в непроглядном мраке светящимися ветвями, разгоняли тьму, выхватывая из нее лишь необозримую темную гладь – и молчаливую, царственную фигуру.

Поколебавшись, я вздохнул, и опустив голову, двинулся вперед, входя в темную воду.

«Ненавижу долгие прощания».

Вода была неощутима, словно парное молоко[20], и столь же густа. Продвигаясь вперед, я, словно настоящий дух, не породил даже самой маленькой волны на ровном зеркале бассейна, погружаясь все глубже и глубже.

— «Прости меня, малышка» — прошептал я, увидев свое отражение в дошедшей до груди воде – «Прости если сможешь, что так неосторожно обошелся с твоим телом. Прости – и прощай. Позаботься о Графите, ведь парень в тебе души не чает. Не обижай его – и вспоминай меня хотя бы иногда, когда вновь захочешь сделать подобную ошибку».

Подняв глаза, я увидел стоявшую надо мной Луну. Принцесса стояла на неподвижной поверхности воды, словно грозная, царственная статуя, и лишь ее развевающаяся грива, теряющаяся в окружающей нас тьме, говорила о том, что передо мной живое существо.

Одна из двух богинь.

Я поднял глаза в немом вопросе, встречаясь взглядом с глазами принцессы – и тотчас же опустил их. Тяжесть провала давила на меня многотонной плитой, и я уже не смел поднять взгляд на того, кого так бездарно подвел, расплачиваясь за свою ошибку жизнями безвинных людей и пони.

— «Простите. Простите меня… За все» — прошептал я – и рванувшись, ударился грудью о воду, ныряя в темную глубину.

«Падение в колодец? Исчезающий свет? Какая банальщина для такого зловредного духа!» — именно так и никак иначе должны были думать принцессы, планируя мой уход.

Наверное, так чувствовали себя овощи, варясь в кипящем бульоне. Забурлившая вокруг меня вода рванула мои уши грозным рыком миллионов лопающихся вокруг меня пузырей. Хлесткий удар раскаленного жгута кипятка выбросил меня на поверхность, где меня уже ждала ледяная волна, с головой накрывшая мое вопящее от страха тельце и потащившее ее в темную, ждущую меня глубину.

«Скажи, Физзи, а бездна – она существует?».

«Это не бездна, а стиральная машина какая-то!» — в отчаянии подумал я, чувствуя, как тянущая меня вниз волна холодной воды наконец встретилась в раскаленным течением, словно зверь, бросающимся на мою тушку в стремлении выкинуть ее прочь из воды. Смешавшись, они закружили, завертели меня в безумном водовороте пузырей, пока наконец, наигравшись, не отшвырнули прочь, словно выброшенную на берег щепку.

Немного придя в себя, я открыл глаза.

Мой взгляд упирался в темный, растрескавшийся камень, покрытый коркой острого, обломанного льда, на котором лежала моя голова. Лениво плещущаяся вода была тепла, как в ванной, и я с трудом подавил желание забраться в нее поглубже, чувствуя, как по моей спине начинает гулять холодный, прямо-таки ледяной ветер.

Раздавшийся сверху шум заставил меня поднять глаза, а затем и вовсе перевернуться на спину, в испуге поджимая к животу все четыре ноги и два крыла – сверху, не мигая, на меня смотрели две пары огромных глаз, сиявших на фоне развивающихся магическим ветром грив. Скосив глаза, я обнаружил, что по-прежнему являюсь счастливым обладателем четырех копыт и пары огромных крыльев, широко распластавшихся на покрытом камнем бортике бассейна. Где-то высоко над нами, в лучах ползущего по небу солнца, кружили пегасы, чьи трубные крики и команды эхом отдавались по всей громаде колодезной трубы. Снижаясь, они что-то взволнованно кричали, но я смотрел только в огромные, как небо, глаза повелительницы света.

— «П-простите меня…» — вновь пролепетал я, чувствуя себя полным идиотом из анекдота, пытавшимся повеситься на похоронах – «Н-не получилось… Я сожалею…».

Внезапно, ночная принцесса широко улыбнулась, и я увидел, как из ее взгляда исчезают всегдашние жесткость и холод. Покачав головой, она весело хмыкнула чему-то, и перевела взгляд на своих снижающихся воинов, царственно помавая[21] копытом.

«Что я такого смешного сказал-то?».

— «Что же, сестра — ты была права, и теперь мы можем сказать ей это открыто» — лавандовые глаза Селестии смотрели на меня весело и спокойно, и впервые со дня нашего знакомства, солнечная принцесса улыбнулась мне по-настоящему тепло и ласково, словно и вправду одной из своих подданных – «Ну, с днем рождения тебя, Скраппи Раг!».

«а-а-а-АППИ! СКРАППИ, ты слышишь меня? Ответь что-нибудь!».

Мир вокруг меня включился резко, как выставленный на таймер телевизор, на полную громкость врубивший трансляцию рок-концерта с переполненного стадиона.

— «Аааааааааааа! Что, ЧТО случилось?!».

— «Все в порядке. С днем рождения, милая».

Высунув нос из-под груды солдатских плащей, я сердито и недоверчиво уставился на глупо ухмыляющегося Графита, спросоня пытаясь сообразить, была ли это такая милая поньская шутка, которую я, простой дух, ни в жизни не пойму, или просто выкинуть поехавшего крышей от треволнений дружка к чертовой матери из нашей воздушной коляски. Выбираться на холод было лень, и я вновь закутался в груду теплой материи, выставив наружу один нос и продолжая сверлить шутника сердитым взглядом единственного глаза. Воздушная коляска, в которую меня едва ли не насильно затолкали веселящиеся стражи, мягко плыла над заснеженными лесами, ведомая парой крепких и опытных стражей, и я невольно покосился вниз, словно пытаясь разглядеть между мохнатых веток следы прошедшего там когда-то аляповатого циркового фургона.

Несмотря на приветливый вид, принцессы явно не собирались ничего объяснять мелкой пегаске, растерянно хлопающей глазами на берегу черного бассейна. Спустившиеся на дно колодца пегасы разлетелись как голуби, когда на бортик пруда, словно метеорит, с глухим стуком грохнулся Графит, черной молнией пропахавший весь путь до моей тушки на своем крупе, где и заключил меня в свои железные объятья, как маньяк, впившись в мои губы. Я болтался в его захвате, словно тряпичная кукла, и даже при виде подошедших принцесс черный пегас быстро спрятал от них наши морды, встав на задние ноги и отвернувшись в сторону, чем вызвал хохот собравшихся вокруг вояк.

— «Ну все, прощай, малышка Скраппи!», «Да, теперь все – никому не отдаст!», «Точно, гляньте, как вцепился, маньяк!», «Ух-х, чувствую, скоро гульнем!», «Да погоди ты, давай хоть узнаем, что хоть произошло?» — неслось со всех сторон. Я робко царапал краешком копыта грудь черного пегаса, мягко и ненавязчиво пытаясь намекнуть, что мне, хотя бы иногда, нужно делать вдох, и когда опомнившийся Графит оторвался от моей мордочки, я мог лишь заливисто кашлять, судорожно проталкивая воздух в легкие помятыми ребрами, под одобрительные крики собравшейся вокруг толпы радостно гомонящих пони.

— «Ну-ну, не сердись. Мне показалось, что я сплю и ты сейчас вновь исчезнешь, поэтому я просто хотел еще раз услышать твой голос».

«Интересно, влюбленность нас всех делает такими глупцами, или это видно только со стороны» — подумал я, продолжая злиться из-за столь резкого пробуждения. Но долго дуться на черного пегаса у меня не получилось – стоило лишь мохнатому, холодному с мороза телу забраться ко мне под плащи, как по моей тушке снова пробежала сладкая волна сумасшедших мурашек, начисто смывая усталость и злость.

— «Ладно, оставайся, охальник. Но смотри у меня!».

— «Ага!» — покладисто согласился черный мерзавец, ничтоже сумняшеся[22] обнимая меня и прижимая к себе – «Все, как скажешь».

— «Осторожно, я опять испачкаю тебя в крови» — пробормотал я, опуская голову, но даже не пытаясь отодвинуться от друга – «Прости, что не сказала тебе раньше, но…».

— «Не страшно. Как твой глаз?».

Бинтовали меня знатно. Порхавшие туда и сюда санитарные инструктора[23], видимо, совсем опечаленные отсутствием боевых и небоевых потерь, оторвались на мне по полной, всего за полчаса превратив меня в маленькую растрепавшуюся мумию. Конечно, они были не так уж и не правы, когда дружно охали и вздыхали над моей правой ногой, изуродованной почти перепилившим мою плоть тросом, но зачем, скажите мне принцессы, нужно было залеплять пластырной повязкой подбитый Брайтом левый глаз? Ссадины, синяки, порезы и пролежни под крыльями вообще, по-моему скромному мнению, не требовали тугих повязок, но разве кого-то интересовало мнение маленькой кобылки, уже ставшей, по мнению стражей, неофициальным прибавлением к десятку Графита?

— «Нормально. Они запретили снимать повязку, запугав меня страшными расходами на медицину в случае нарушения их предписаний[24], а поскольку я почти месяц отсутствовала на работе…

— «Я уверен, принцессы по достоинству оценят твою храбрость» — на полном серьезе заявил этот дятел, вновь удостоившись от меня сердитого взгляда – «И награда не заставит себя ждать».

— «Награда?» — мгновенно ощерился я, злобно сверкая глазом на спокойно глядящего на меня друга – «Я что, по-твоему, делала это ради денег, да?».

— «Конечно же нет! Но ведь не каждый день кто-то спасает пони от такой страшной судьбы, как та, что нам описала Госпожа».

— «Спасает?» — я буквально взвился от злости и стыда, заподозрив в этом довольно злую насмешку – «И кого это я там спасла, позволь тебя спросить, а? Все, что я смогла сделать, лишь привело к гибели этих несчастных, сдохнувших в этой сраной клетке по моей вине!».

— «Скраппи, опомнись! Какие «сдохшие»?» — нахмурившись, проговорил Графит, притягивая меня к себе – «Во время взятия развалин замка не пострадало ни одного пони! Ты что-то путаешь, Скрапс».

— «Путаю? Да я сама видела тела! Помнишь эту клетку?».

— «Ту, которую ты вытащила из воды?».

— «Именно, милый, ИМЕННО!» — я уже говорил, что кое-кто реально тупеет при взгляде на меня? Если что – надо будет попросить шубу, авось да прокатит.

— «И ты видела в ней тела?» — наконец заметив, каким взглядом я ласкаю его непонимающую морду, пегас заторопился – «Так ведь с нами были врачи! Лучшие единороги, которых мы смогли собрать в Кантерлоте и по пути в Лягушачью Трясину летели на этих повозках, и сейчас они переносят всех пострадавших от экспериментов этого сумасшедшего в понивильский госпиталь. Их жизненные функции были замедлены, или как-то так... Я же не врач, Скраппи».

Остолбенев, я забыл, как дышать, чувствуя, как во мне растет робкий, боящийся показаться, лучик надежды.

— «Так они все…».

— «Никто не умер, глупая! Они все живы, Скрапс, живы! Ты вытащила их – всех до одного!».

Наверное, везущие нас пегасы были очень дисциплинированными, и всего однажды, в недоумении, оглянулись назад, на мелкую, побитую жизнью кобылку, облегченно ревущую на груди растерянно улыбающегося пегаса.

_________________________

[1] Кулеш – солдатское блюдо из глубины веков. Варево из каши со всем, что попадется под руку, хотя «традиционным» считается добавление мяса на костях.

[2] Ректальная проверка: от лат. Rectum – прямая кишка (задний проход). Зеки часто прячут разные полезные вещи в естественных полостях и отверстиях своих организмов, вынуждая охрану периодически устраивать проверки такого рода «кармашков».

[3] Продух – узкое окошко, решетка, дыра для доступа воздуха в помещение.

[4] ГГ намекает на серию The Elder Scrolls V: Skyrim.

[5] Язык африкаанс.

[6] Железа, по поверьям наших предков, боялись все потусторонние и магические существа, включая колдунов, оборотней и вампиров. Вобравшее в себя частичку божественного огня, оно начисто лишало их магических способностей. А вот серебро хоть и считалось «колдовским металлом», однако было «чистым», что так же позволяло использовать его против всяких мрачных личностей, падких до человечинки.

[7] Кисет (турецк.) – кошелек с золотом в виде мешочка.

[8] Svarovski AG – Австрийская компания, основанная более ста лет назад Д. Сваровски. Ушлый еврей первым придумал, как сделать состояние на продаже стекляшек, ограненных под брыльянт.

[9] Дилижанс – многоместная карета для междугородних перевозок.

[10] Для простоты, череп часто делят на лицевой и мозговой отделы, что позволяет точнее разграничить «зоны ответственности» в экстренной хирургии и травматологии, поскольку в случае травмы головы ее могут лечить аж 5 разный врачей.

[11] Фрондерство – стремление противоречить чему-либо, причем наличие или отсутствие предмета не столь важно. Главное, что ты – против.

[12] Синдром Кассандры – предсказания, вызывающие недоверие у окружающих, несмотря на близкие к максимальным шансы на их исполнение. Особый смак получается в случае их реализации совместно с законами Мерфи.

[13] Well of a Stars — это не Starwell, а нечто другое. Намек на лирику А. Теннисона.

[14] Недоуздок – уздечка без удил. Ремешки на морде лошади, служащие аналогом ошейника для собак.

[15] Колок — рукоятка для точной регуляции чего-либо вращением. Визуально напоминает ключ.

[16] Draeger и Полинаркон – марки наркозно-дыхательных аппаратов. Несмотря на удобство и относительную простоту в использовании, радуют впервые причастившихся множеством вентилей, кнопочек и шлангов малопонятного назначения.

[17] К сожалению, у автора не сохранились фото того, что может сделать с лицом неверного мужа впавшая в истерику жена, используя только зубы и ногти. Поверьте, это было сильно. Мужик остался инвалидом, ага.

[18] Груз 200 – сленговое название трупов, вошедшее в обиход после Афганской войны. Медики шифруют их словом «кадавры». У пожарных своя градация, по степени прожаренности – негр\шашлык\узбек\калмык\чурка\паленый\задохшийся.

[19] Переплыть море – китайская поговорка, обозначающая практически невозможное дело или цель всей жизни человека.

[20] Разогретая до температуры тела, жидкость не ощущается кожей вообще, пока не придет в движение. Можете поэкспериментировать как-нибудь в ванной – при воздействии на все тело получите забавное ощущение, что вы лежите в пустоте.

[21] Помавать (староцерк.) – совершать какое-либо движение. В современном языке используется в качестве ироничного обозначения чрезмерно важных, царственных жестов.

[22] Ничтоже сумняшеся – Фразеологизм. Употребляется с шутливым или ироническим оттенком в значении «долго не раздумывая». Выражение заимствовано из церковнославянского языка.

[23] Санитарный инструктор – солдат или гражданское лицо, обученные началам санитарного дела.

[24] В США 50-60% населения не в состоянии оплачивать медицинскую страховку и в случае болезни, вынужденно берет на это кредит. Кто скинется на врача для бедной пегаски?

Винил Скретч: Спокойная и Вежливая? / Vinyl Scratch: Polite and Calm?

Гришка в Еквестрии

Синхронность

Сумасшедший дом в Эквестрии. Повседневные безумства

Жестокий Мэйнхеттен

Метка Судьбы

Зеркало души

Далеко и близко

Местоимения

Омлет

Стальные крылья

Глава 19. Всех до одного!

Глава 19. Всех до одного!

Предупреждение