120 дней Блюблада

I. The Dressmaker

Надежда есть наихудшее из всех зол, ибо продлевает оно мучения человеческие.

Фридрих Ницше

Если мировой истории вольно меня осудить как монстра, да будет так. Я не намерен прожить свою жизнь, сгибаясь под страхом презрения грядущих поколений. Я недосягаем для насмешек и всеобщего порицания при жизни, ибо я — государь.

От одного упоминания моего имени – Блюблад — спины даже самых стойких жеребцов дрожат от холода. Кровь стынет в жилах у каждого пони, стоит им заслышать звон труб, возвещающих о моем прибытии.

По праву данной мне власти, ничто не ускользнет от моей хватки. Мои тетушки управляют солнцем и луной, я же управляю всем, чего касается их свет.

Я вспоминаю о том, что когда-то была одна семья, бросившая вызов моей власти. В отличие от единорогов Кантерлота, которые всегда меня боялись, эта семья прибыла из крошечной провинции, известной как Понивилль. Но оказавшись в столице они не знали, что все мои желания должны исполняться безоговорочно. И я убедился, что они дорого заплатили за свое невежество.

Семья приехала сюда с двумя своими детьми, чтобы торговать одеждой, сшитой их старшей дочкой. Это была очаровательная молодая кобылка кремовой масти с фиолетовыми вьющимися локонами. Её мать была не менее восхитительной, с широкими дородными бедрами. У неё была розовая шерстка, и грива такого же прекрасного цвета, как у её дочери.

Целиком и полностью признаю, что моя развращенность не знает возрастных границ, потому как я вожделел именно младшую из дочерей. Как и её сестра, она была белоснежной, и отсутствие метки служило доказательством её столь юного возраста.

Я поговорил с отцом семейства, белым единорогом с пышными усами. Какие-то зачатки разума у него имелись, раз уж он поклонился при моем появлении. Он спросил у меня, чего же я желаю от бедной семьи торговцев.

Я ответил, что желаю, чтобы его жена и дочки служили мне. Я даже проявил к ним неслыханную щедрость, предложив достойную сумму за его жалкую семейку. Этот глупец возмутился и выразил свой категорический отказ. Более того, он очернил моё имя, а это преступление каралось смертью.

Отец семейства увел своих кобылок, и, не обмолвившись и словом, они дружно скрылись на рынке, чтобы спокойно продать свои товары.

Его ответ только подогрел во мне извращенные желания. А зная, что такие пчелки, как он, легко ведутся на мёд, в моей голове зародился гениальный план того, как достичь желаемой цели.

Я позвал своего лучшего убийцу, Найтшейда. Он был свидетелем тех ужасных оскорблений, и был готов нести кровавое возмездие всей семье.

Мой верный Найтшейд предложил медленно замучить каждого члена семьи до смерти. Единорог будет беспомощно наблюдать за тем, как его жену и дочек будут истязать и насиловать одну за другой, пока они не начнут умолять о быстрой смерти.

Я был впечатлен его возвышенным чувством справедливости, но это предложение я отвергнул.

После введения в план действий, Найтшейд неукоснительно следовал моим инструкциям. Он незаметно подобрался к единорогам из Понивилля. Когда наступил вечер, семья сняла комнату в местной гостинице. После того, как они заплатили за постой, мать семейства помогла обеим дочерям отнести нераспроданные товары к ним в комнату.

На первом этаже гостиницы располагался бар. Единорог направился туда, чтобы пропустить рюмочку-другую. Дальше всё было просто: Найтшейд нашел там какого-то пьяного бродягу и настроил его против отца семейства.

Как только пьянчуга вознамерился начать драку, мой верный посланник смерти сотворил ослепительную вспышку света. В поднявшейся суматохе он убил пьяницу. Затем Найтшейд растворился среди завсегдатаев прежде, чем глаза управляющего таверной смогли что-то заметить.

Когда пелена рассеялась, все пони увидели мертвого пьяницу и единорога, застывшего над его мертвым телом. Крики «Убийца!» услышала вся гостиница. Королевская стража была вызвана туда, и без промедления туда явилась. Это была моя идея – разместить небольшой патруль неподалеку от гостиницы.

Услышав шум, мать и дочери прибежали как раз вовремя, чтобы увидеть, как их отца, закованного в кандалы, уводит конвой. Тело пьяницы унесли в морг.

Жена выбежала на улицу вслед за своим мужем. Его, клявшегося небесами в собственной невиновности вели в королевские темницы. Чувствуя, что вот-вот упадет в обморок кобыла вернулась в гостиницу и попыталась разузнать у постояльцев, к кому стоит обратиться по делу её мужа. Она клялась своей жизнью, что он был единорогом благородной души и кроткого нрава и настаивала, что в этой трагедии нет вины её мужа. Её дочки сквозь слезы подтверждали её слова.

Найтшейд внимательно слушал. Отчаяние кобылы еще больше возросло от того, что завсегдатаям известно — не стоит связываться с незнакомцами, если не хочешь разделить их участь. И так три кобылки оплакивали своего мужа и отца, потерявшего свободу, ужасаясь равнодушию, царившему среди жителей Кантерлота.

И в этот момент мой верный убийца шагнул вперед. Он сказал кобыле, что только я могу спасти любого пони от топора палача.

Она поблагодарила его и спросила, возможно ли получить у меня аудиенцию. Найтшейд предложил ей отправиться вместе с ним. А еще посоветовал взять обеих дочек с собой, ведь их присутствие может повлиять на моё решение.

Когда верный мне убийца привел всю троицу во дворец, мне пришлось выслушивать болтовню по поводу их безмозглого дурака-отца. Они умоляли меня оставить ему жизнь.

Я объяснил им, что такое преступление, как убийство, карается смертной казнью. Его жена клялась мне, что её муж был оклеветан. Я спросил у неё, чем она готова пожертвовать ради спасения своего мужа.

Она отдала мне все свои деньги, заработанные на продаже одежды и пообещала продать утром свою повозку и все остальное имущество, чтобы заплатить за его освобождение.

Я лишь невесело усмехнулся и отбросил кошель с монетами от её копыт. Я сказал ей, что нельзя просто так выкупить жизнь своего мужа золотом.

Розовая кобыла предложила себя в услужение моему величеству. Её дочери вмешались в разговор и сказали, что могли бы тоже работать во дворце, чтобы выкупить свободу своего отца.

Я отказался, ведь у меня достаточно слуг и мне не нужны еще.

Тогда они снова начали рыдать. Они умоляли меня сказать, какова же цена жизни их отца и мужа. Они уверяли, что готовы заплатить, какой бы высокой она ни была.

Я ответил им, что есть только одна возможность спасти их отца. Его жена просила рассказать мне о ней. И я сказал, что освобождение её мужа зависит только от моего… удовлетворения.

Кобыла выглядела потрясенной. Она опустила глаза вниз, не в силах смотреть на меня. Я сказал, что одна ночь страсти, безусловно, стоит жизни ее мужа. Её дочки были против, воскликнув, что она не может запятнать узы брака столь гнусной изменой. Мать прикрикнула на них, заставив замолчать.

С немалой силой воли, взрослая кобыла подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Слёзы текли по щекам, но очи её пламенели от нахлынувшей ярости.

Она согласилась разделить со мной ложе в эту ночь, в обмен на свободу своего мужа. Я спорил с ней, утверждая, что она слишком старая кобыла и не сможет принести мне должного удовлетворения. Она же настаивала на том, что исполнит любое моё желание. Я посчитал её просьбу приемлемой.

Как только дело было улажено, я объявил, что обе её дочери присоединятся к нам. Мать семейства зарыдала, умоляя меня не делать этого. Она просила не трогать невинность и честь её дочерей.

Моё терпение подходило к концу, я уже готов был отказаться от своего предложения, как в наш разговор вмешалась одна из дочерей. Старшая сестра — портниха — великодушно согласилась обслужить меня наравне с матерью, но при том условии, что я не трону младшую.

Я согласился, но поставил своё условие – её сестра будет присутствовать в комнате, где всё и случится. С нескрываемым выражением стыда и смущения, её мама согласилась.

Я провел всю троицу в королевскую опочивальню. Стены были украшены роскошными гобеленами, на которых пони предаются оргиям в самых невообразимых позициях. Старшие кобылки стыдливо уводили глаза, а младшая густо краснела, глядя на эти откровенные иллюстрации с детской наивностью и не понимая что же на них происходит.

Под огромной картиной, на которой одна кобылка ублажала семерых жеребцов одновременно, я поставил у стены тахту. Я приказал маленькой единорожке присесть там и наслаждаться зрелищем.

Взрослая пони подошла к своей младшей дочке, её мордочка выражала любовь. Также она выражала великую скорбь о судьбе своей семьи.

Желая начать эротическое представление, я приказал матери целовать укромные места своей младшей дочери. Она воскликнула, что я нарушаю условие нашей с ней договоренности – оставить её девственной и чистой. Я ударил эту тупую мразь по загривку за наглость, и дочки заплакали над своей побитой мамочкой. Я сказал, что не намерен трогать юную кобылку. Но на них наш договор не распространялся.

Подняв с помощью магии подсвечник над головой кобылы, я пригрозил ей — если она не удовлетворит дочь язычком, ей придется затолкать этот подсвечник в её молодую попку. Ужаснувшись от такого выбора, она осторожно приникла мордочкой к девственным губам младшей дочери.

Я чувствовал, как мой королевский стержень набухает от возбуждения. Я сел рядом с юной кобылкой, положа копыто между плечами и играя её бледно-розовой, с оттенками фиолетового, гривой. Я спросил у неё, что она думает о моих картинах. Она скромно ответила, что не понимает того, что на них нарисовано. Я сказал, что она, её мама и сестра в эту ночь исполняют свое предназначение. И заметил, что оно, как и роль каждого пони в жизни всего общества, состоит в том, чтобы обеспечить благосклонность со стороны августейших особ. Маленькая пони нерешительно улыбнулась мне в ответ.

Она постоянно елозила от тех странных поцелуев, которыми её одаривала мама и спрашивала, нравится ли это мне. Я ответил, что нравится, и заверил, что скоро она встретится с отцом. Она нервно улыбнулась, стараясь не потерять голову в шквале противоречивых эмоций, охвативших её разум.

Она пожаловалась, что мамины прикосновения делают её животику щекотно. Я усмехнулся её наивности. А её мама тихо рыдала, продолжая целовать щелочку любимой дочери.

Старшая сестра сидела с закрытыми глазами, не желая смотреть на этот кошмар. Я потер свой член другим копытом и приказал ей подойти поближе.

Она склонилась рядом со своей мамой и посмотрела на меня. Её глаза застыли на моем разбухшем инструменте для любви. Я спросил у неё, брала ли она раньше что-то подобное в рот. Она покраснела и ответила, что всё это время была девственницей. Я предупредил — если она посмеет сделать мне больно, её неосторожность может стоить жизни всей семье.

Я опустил свое левое переднее копыто на её голову, чтобы вогнать свой огромный стержень поглубже ей в глотку. Копытом я потянул её голову вперед до тех пор, пока её губы не коснулись его основания. Слёзы наворачивались на её глазах; задыхаясь, она пыталась подавить рвотный рефлекс. Услышав булькающие звуки, её мама посмотрела направо. Она пришла в ужас, глядя на то, как её дочка заглотила член в полную величину.

Для пущего наслаждения я приказал старшей дочери подвигать головой вперед и назад. И посоветовал придержать свои зубки, если она не хочет вскорости об этом пожалеть.

И пока меня услаждали ртом, я вновь переключил свое внимание на маму и дочку. От того, что она слишком слабо возбуждает её, становилось скучно. Я сказал ей, что поцелуев достаточно. Пришло время поработать язычком. А точнее, я хотел, чтобы она сунула его в девственный бутон дочери.

Она пыталась возразить, но я напомнил, что на карту поставлена жизнь её супруга. И предупредил розовую кобылу — если она возразит очередному моему требованию, я сочту нашу сделку недействительной. Ей ничего не оставалось, кроме как согласиться, отправив свой мокрый язычок в нежное лоно юной кобылки.

Маленькая единорожка извивалась; мамин язык стал первым, что когда-либо проходило в глубины её узенькой щелочки.

Она просила маму убрать язык, потому что это приносило ей странные ощущения. Но сквозь рыдания, невзирая на её жалобные просьбы она продолжала своё дело. Мама хорошо знала о том, что может ждать её за непослушание.

А старшая превосходно делала свою работу. Несмотря на её заверения в том, что она была девственной, в её невинности я очень сильно сомневался.

Хочу заметить, что старшая дочь сосет не хуже многих первоклассных шлюх королевства. Можно предположить, что она в свое время переглотала семени у множества жеребцов, иначе её бедная семейка просто не могла себе позволить покупку дорогих материалов для столь изысканных платьев.

Когда мой венценосный стержень стал достаточно скользким, я вытащил его изо рта единорожки и приказал её матери более не облизывать бутон юной кобылки. Она и сама была рада остановиться. Она немедленно убрала язык и разрыдалась, склонив голову на спинке дивана.

Юное дитя тяжело дыша, лежало рядом. Оно было еще слишком молодо, чтобы осознать эти удивительные ощущения, потому необычные мамины ласки вогнали её в ступор.

Я приказал младшей повернуться, чтобы как можно лучше рассмотреть её чудесную попку. Ей это не понравилось, она обозвала меня нехорошим, начала звать папу на помощь. У её матери хватило ума, чтобы заткнуть свое чадо. Она просила её слушаться меня во всем, обещая, что очень скоро всё это закончится.

И когда она развернулась, я смог разглядеть все её маленькие прелести. Я попросил взрослую единорожку пройтись по её дырочке так же, как она проделала это с её девственным бутоном. Мне хотелось видеть, как сжимается крохотная дырочка маленькой пони под гнетом маминого языка.

Это для неё уже было чересчур. Но она согласилась, приникнув мордочкой к её бедрам. Она плакала от нескрываемого стыда, втайне проклиная своё чрево, породившее дочерей, которым было суждено пережить столь унизительные садистские извращения.

Она водила язычком вокруг маленькой дырочки кобылки, и та не могла удержаться от хохота, сказав, что ей щекотно. Я только невесело усмехнулся, взобравшись на её маму.

Она испустила вздох, полный удивления, приглушенный её дочерью. Выбрав цель, я направил свой пульсирующий инструмент прямо в её дыру.

Я со всей силы дернул бедрами, глубоко введя свой стержень с первого раза. Её сухое колечко закровоточило и кобыла задрала голову, исторгнув пронзительный вопль. Крик подхватила её дочка, опустошив при этом свой мочевой пузырь прямо на мамино лицо. Желтая жидкость залила её мордочку и гриву, в то время как я усилил свои атаки в её горячий зад. Не то чтобы я ожидал подобного, но это было приятным дополнением к нашей маленькой оргии.

Кобыла просила пощады. Она кричала, что мой стержень слишком огромен для её узкого прохода. Меня возбуждал её взгляд, полный сладостной агонии. Стенки ануса изнутри плотно сжимали мой член. И когда я потянул его назад, окровавленное кольцо запульсировало от наслаждения.

Я приказал ей поднести залитую мочой мордашку к попке её дочери и продолжить ласки.

Страстно желая большего возбуждения, я подозвал старшую дочь встать позади меня. Я похвалил её за столь изысканный язычок. И спросил, может ли она лизать задницы так же хорошо, как её мамочка.

Я приказал портнихе пройтись по моему кольцу своим язычком. Ей ничего не оставалось, кроме как подчиниться.

Её язык уткнулся прямо мне в зад. Ощущения были великолепные. Не пообещай я ей воссоединиться с отцом, её можно было бы держать при себе как личного круполизателя.

Старшая дочь водила головой туда-сюда по моим ягодицам, пока я рассверлил зад её мамочки. Кровь из разорванной дыры обильно стекала по её бедрам.

Я просто упивался этой сценой, я желал, чтобы отец семейства видел их в этот момент. Мы были подобны пони-паровозику, соединенного с помощью задниц, языков и члена.

И пока я сношал взрослую кобылу, её прямая кишка растягивалась, постепенно подстраиваясь под меня. Со временем стенки её дыры стали слабеть, и это больше не приносило удовольствия ни ей, ни тем более мне.

Маленькая кобылка продолжала докучать, она просила маму прекратить этот разврат. Но не обращая внимания на окружающий мир, оставив его за болью и страстным наслаждением, мама загнала язык еще глубже в тугое колечко младшей дочки и пошевелила им внутри. Кобыла стонала от возбуждения, когда её язык входил в крохотную дырочку единорожки снова и снова, растягивая её до предела. Дочка умоляла маму остановиться, но она без всякого трепета не желала отступать.

После нескольких минут интенсивной работы языком, кобыла вытащила его из дочкиной задницы и издала крик, полный наслаждения. В порыве страсти она выкрикнула имя своего мужа.

И вдруг мои задние ноги оказались забрызганы её соками. Ей удалось достигнуть оргазма, не тронув собственное лоно.

Я был в ярости — эта распутная тварь кончила раньше меня и забрызгала своими соками мои чудесные копыта! И в довершение этому она посмела представлять мужа, когда я расширил ей дыру.

Не желая больше сдерживаться от такого явного оскорбления, я вытащил свой инструмент из норки распутной кобылы. Ротик старшей дочери тоже отделился от моей задницы с характерным звуком, когда я подошел поближе к тахте. Я собирался преподать этой распутной твари урок: мое удовлетворение – вот что важно, её же чувства никакого значения не имеют.

После того, как я плюнул на гриву кобылы, мне стоило обратить свой взор на то, чего действительно желал. Я объявил, что собираюсь лишить маленькую единорожку невинности. Дважды.

Её мама, до сих пор пребывавшая в блаженстве от оргазма, вновь столкнулась с ужасающей реальностью. Она встала между мной и дочкой и сказала, что скорее умрет, чем позволит мне тронуть её девственность.

Старшая начала скулить о том, что я нарушаю уговор.

Я плюнул ей в лицо и сказал, что всё изменилось с того самого момента, когда её шлюха-мать посмела кончить раньше моего величества. И добавил, что они должны быть счастливы от того, что я всё еще желаю освободить их отца, в то время как младшенькая сможет утолить мою жажду похоти.

Кобыла легла рядом с плачущей единорожкой на тахте и держала копыто на её груди. Наступило время, чтобы лишить невинности маленькую пони. И я был просто вне себя от нетерпения!

Я подозвал старшую дочь к себе, чтобы она продолжила увлажнять своим языком мой зад. И когда её язык вошел в мое кольцо, я приготовился к утехам в узенькой пещерке маленькой пони.

Кобылка легла на спину, и я сразу же перешел к делу. Как только мой здоровенный стержень попытался войти внутрь, кобылка закричала и бешено замолотила по дивану. Глядя ей прямо в глаза, мама старалась удержать её на месте.

Кровь из девственной плевы обильно стекала по моим бедрам под жалобные вопли единорожки. Да она еще уже, чем дыра её мамочки! Из-за того, что она была совсем маленькой, в неё не могла пройти и треть от моего члена, его головка упиралась в еще не созревшую матку. Пришлось сделать несколько слабых толчков, чтобы дорвать и без того кровоточащее лоно.

Моё кольцо сжалось вокруг языка портнихи, и моё удовольствие возросло десятикратно! Я поблагодарил старшую дочку за её талант, заметив, что если ей надоест шить платья, то она может сколотить неплохое состояние в роли куртизантки.

Предчувствуя приближение оргазма, я вытащил своего дружка из окровавленной щелочки. Я решил воздержаться от семяизвержения, пока не попробую пробиться в другую маленькую дырочку.

Рыдая, маленькая единорожка лежала и наблюдала за тем, как смесь из крови и смазки моего члена вытекают из её разорванной норки. Я приказал её матери повернуть дочку и развести её бедра так, чтобы мой дружок вошел в её попку.

Слёзы кобылы капали на её круп, но ослушаться она не посмела. Свежая кровь бежала вниз по ножкам её дочери, окрашивая некогда белоснежную шкурку в алый цвет.

Убрав её хвостик в сторону, кобыла попросила, чтобы я закончил побыстрее. Я упрекнул её, убитую горем мать, что могу долбить задницу её дочери так долго, как захочу.

Я со всего размаху всадил свой огромный член в её маленькую дырочку. Голос кобылы дрогнул, когда режущий уши вопль её дочери эхом прокатился по моей огромной опочивальне. Пронзительные крики, полные отчаяния звенели в моих ушах подобно нежной мелодии.

Мамин язычок помог разработать её отверстие, чтобы мой стержень прошел через него как можно быстрее. Кровь из её некогда девственной пещерки замечательно подходила на роль смазки. Но несмотря на всё это, мой член был слишком огромен, чтобы так просто пройти через её крохотную дырочку. Задница единорожки изувечена и окровавлена, ведь я разорвал её до основания.

Она кричала от пылающей боли в бедрах, она умоляла меня прекратить это. Она звала своего отца, умоляла спасти её, пока я входил глубже и глубже. Мама гладила её волосы, старалась хоть как-то успокоить разревевшуюся единорожку. Она сказала ей, что скоро все закончится, и они смогут воссоединиться со своим отцом; обещала, что потом они смогут отправиться домой, и больше никогда не вернутся в этот проклятый город.

Старшая дочь продолжала облизывать моё анальное колечко. Я был как никогда близок к кульминации, отчего довольно сложно контролировать свой кишечник. Так что я слегка приспустил королевского газку. Горький аромат забился в нос и рот портнихи. Она поспешно отдернула мордашку, удерживая в себе рвотные позывы.

Я двинул свой член до самого конца. Колечко ануса единорожки соединилось с его основанием. Когда я вошел в неё, мои яички стукнулись о её разорванное лоно. Больших размеров струя королевского семени вылезала из головки моего стержня. Я продолжал накачивать её попку, приближая мгновения оргазма. И я закричал в экстазе, как только мое семя заполнило её изнутри.

Когда я вытащил из неё свой член, он был весь покрыт моей спермой, а также кровью и дерьмом маленькой кобылки. Я подозвал к себе старшую дочь и приказал ей дочиста его облизать. Она подчинилась, с нескрываемым выражением отвращения на лице. Портниха вздрагивала, глотая дерьмо своей сестры и кровь вместе с выделениями моего королевского стержня.

Она безудержно рыдала перед своей мамой, а остатки моего царственного семени потекли из её окровавленной дырочки, стекая на покрытые застывшей кровью разорванные губки.

Розовая кобыла обняла свою дочь, и они вместе заплакали. Мать сказала, что гордится ей, ведь благодаря её храбрости жизнь отца будет спасена.

Молодое тело маленькой пони пыталось слить семя, и кобылка позволила себе слегка пукнуть, отчего оно разлилось на пол. Я усмехнулся.

Когда мой член был очищен, старшая дочь присоединилась к своей семье на диване. Ни одна из кобылок не смела смотреть на меня. Я заверил их — наше соглашение выполнено, вскоре они смогут воссоединиться со своим отцом.

Я стоял у занавешенных окон и налил для кобылок три бокала вина. Я приказал им подойти сюда и выпить, чтобы снять напряжение. Они неохотно подошли ко мне и взяли бокалы.

За окном наступил рассвет, и небольшая толпа собралась, чтобы стать свидетелями публичной казни единорога — отца семейства. Его признали виновным в убийстве и приговорили к смертной казни через отсечение головы. Его лицо было окровавлено после долгой ночи, полной жестоких избиений королевскими стражниками. Его пышные усы заливала кровь из разбитого носа. Один его глаз заплыл от посиневших гематом. Он потерял пару зубов, и кровь брызнула из его рта, когда он начал говорить.

Этот старый дурак лежал, склонив голову на плахе, постоянно говоря о своей невиновности и молил Селестию о том, чтобы увидеть свою семью.

Палач получил строгий наказ – не начинать казнь до тех пор, пока окна моей спальни не откроются.

Как только троица допила свое вино, я раскрыл окно. Вся семья увидела своего мужа и отца в тот самый момент, когда над его головой завис топор. Последние его слова были отчаянной мольбой — он желал повидаться со своей семьей напоследок, перед смертью. Если бы этот дурак повернул голову направо, он бы их увидел.

И кобылки беспомощно наблюдали за тем, как топор палача опустился, оставив отвратительный срез на его теле. Голова жеребца скатилась с плахи и упала в корзину.

Обе дочери возопили от ужаса. Их мама смотрела на своего мужа. Она не рыдала; все свои слёзы, которые у неё были, она уже выплакала. Она чувствовала, как умирает изнутри, глядя на обезглавленное тело своего любимого.

Она прошептала, что я ей солгал.

А я улыбнулся и ответил — свою часть договора я выполнил, и скоро все они воссоединятся со своим мужем и отцом.

Маленькая единорожка упала на пол, и слабый стон сорвался из её губ. Кобылки думали, что она упала в обморок от горя. Но на самом деле начинал действовать яд, который я добавил в вино. Пока кобылки пытались разбудить уже мертвое дитя, яд начал действовать и на них. Скоро обе кобылки присоединятся к ней в холодных объятиях смерти.

Моя добродетельность и сострадание не знают себе равных. Ну у кого, кроме меня достанет милосердия использовать настолько быстродействующий яд, чтобы прервать их страдания?

Перед моими глазами лежала горка из мертвых тел: мама и её дочки. Я вызвал самых крепких жеребцов, чтобы они от них избавились. Им стоит знать, что у кобылы и её старшей дочки еще остались нетронутые отверстия, если они пожелают ими воспользоваться. Жеребцы-некрофилы в предвкушении вынесли тела прочь из моей спальни, чтобы позаниматься с ними всякими нехорошими вещами.

Голова их отца была насажена на пику, дабы предостеречь остальных о моем безграничном могуществе. Единственная причина, по которой три кобылки были избавлены от такого позора заключалась в том, что к тому времени мои слуги достаточно позабавились с их телами — их головы были слишком изуродованы, чтобы быть пригодными для всеобщего обозрения. Изувеченные, залитые спермой тела были скормлены в королевской псарне.

На следующий день я заглянул к управляющему гостиницей, и на деньги из кошелька единорожки выкупил все непроданные платья, которые всё еще находились в её комнате. Он с благодарностью принял деньги, потому что не знал, что делать с ними, ведь семья за ними так и не вернулась.

Вернувшись в покои, я развесил эти платья как память о своей великой победе.

И всё-таки как это прекрасно – быть принцем.

II. The Scholar

Говорят, что власть развращает. Но, пожалуй, не менее важно осознавать, что слабость тоже развращает. Власть развращает немногих, в то время как слабость развращает большинство.

Эрик Хоффер.

Пребывание на государственной должности не терпит легкомыслия. И, временами, мой долг состоит в том, чтобы играть непосредственную роль в делах особой важности. Подобных тому, что произошел с безумной послушницей моей тетушки Селестии.

До того, как стать еретиком, извергающим нечестивые богохульства, послушница была верной ученицей принцессы. Хочу заметить, она была фиолетовой единорожкой с гривой того же цвета с розовыми полосками. Ученица жила с малых лет в замке, под опекой самой принцессы. Будучи одаренной в искусстве волшебства, она проводила все свое время за расшифровкой учения Селестии как священного писания. Она поклонялась принцессе с таким неистовым рвением, подобного которому я не видел ни в одном пони.

Но знания могут нести в себе опасность — особенно для неё. Долгие и кропотливые исследования привели её к выводу о том, что принцессы не поднимают солнце и луну. Она провозгласила, что наша планета просто вращается вокруг солнца, так как оно является центром вселенной.

Эта новая истина заставила её разочароваться в учении принцесс. Она почувствовала себя преданной и возмутилась своим положением в королевстве. Охваченная “безумием” единорожка возложила на себя миссию – рассказать всё о своем видении мира жителям Кантерлота.

Она стояла на главной площади и кричала свою ересь всякому, кто был готов её слушать. Но пони бежали прочь от неё, как от прокаженной. Жители города достаточно мудры, чтобы не связываться с теми, кто посмел выступить против королевской семьи.

Но эта упрямая кобыла всё равно продолжала изрыгать богохульства, утверждая, что принцесс не следует почитать за богинь, ибо их слова – ложь. Вскоре её бред привлек внимание королевской стражи, которая схватила её и заточила в темницу.

Вообще-то я знал, что эта кобыла не была безумной; более того, она была умна, даже слишком. Но невзирая на её ум, нельзя было позволить ей посеять семена инакомыслия в королевстве. Моя тетушка была занята своими королевскими обязанностями, а это значило, что я должен заставить богохульницу отречься от своих слов.

Я морщил нос от запаха плесени и разлагающейся плоти, спускаясь по холодным и липким ступеньками, ведущим в подземелье. Стоило заключенным пони услышать мои шаги, те из них, у кого ещё остались языки, кричали, и, задыхаясь стали умолять меня убить их и прекратить их страдания. Остальные же безобразно стонали и просили смерти по-своему. Я быстро прошел мимо них, потому что у меня были куда более срочные дела, достойные моего внимания.

Ученицу Селестии заточили в закрытой части темницы. Её грива была неухоженной и грязной. Она с трудом держалась на копытах, потому что кандалы удерживали её в вертикальном положении всю ночь. От сильного недосыпа и боли её глаза постоянно закатывались.

Окровавленные тряпки укрывали то, что осталось от её некогда величественного рога. Его отрезали, чтобы её волшебство больше никогда не могло служить распространению ереси.

Услышав мои шаги, единорожка попыталась сосредоточить на мне свой взгляд. Кровь из обрубка обильно сочилась на её лицо, заливая глаза. Часто и тяжело задышав, она раскрыла рот.

Перед моим визитом её посетили высокопоставленные члены духовенства. Для них это была обычная практика – залить еретику кипящей водички в глотку, дабы очистить его душу от скверны. Из-за этого губы и рот пони были покрыты волдырями и ожогами.

Я испытал возбуждение, подойдя к прикованному телу. Я питал к ней страсть еще в те времена, когда она была всего лишь скромной ученицей Селестии. Несколько раз я воображал, как поймаю эту скромнягу и покрою её прямо на письменном столе. А пока следы от чернил будут блестеть на её шкурке, моё семя прольется внутри неё.

Если учитывать грязные желания, которые я испытывал к ней, то возможность причинить такую пытку этой неверующей стала для меня приятной неожиданностью.

Я спросил её, готова ли она отречься от своих слов. Она смотрела на меня и слезы выступили на её глазах. Она рыдала и медленно качала головой. Фиолетовой единорожке было тяжело говорить обожженным ртом, так что я услышал лишь булькающее «Нет»

Я как раз подумывал о том, что мой член будет неплохо смотреться в её изувеченной глотке. Но всё же решил не делать этого, ведь она может попытаться забрать с собой мой член, как последний акт неповиновения. Так что я решил, что мне придется попользоваться другой парой губ, куда менее склонных к насилию.

Я спросил, почему она отвергла слова принцесс и сбилась с пути истинного, став шлюхой Дискорда. Она ответила, что Истина – это то, чему она служит верой и правдой. Истине, которую принцессы скрывают от своих подданных. Я обвинил её в распространении хаоса и дисгармонии своими богохульными речами. Она смотрела на меня, пока я снисходительно ей улыбался. Она пыталась прочистить горло, что закончилось болезненным хрипом.

Осмотрев стену с инструментами для пыток, мой взгляд остановился на трех приборах фаллической формы. Я поднял один из них, самый маленький, который тем не менее был длинной в пять неудобных дюймов. Я рассказал ученице о том, что эта штуковина более известна как «Груша»

Этот прибор состоит из четырех лепестков, медленно отделяющихся друг от друга при поворачивании винта. Также здесь располагался маленький шип на самом кончике инструмента, разделявшийся на четыре части вместе с лепестками.

Я предупредил единорожку о том, что обычно анальную грушу мы приберегаем для жеребцов-содомитов, но в её случае я собирался сделать исключение.

Она слишком устала, чтобы сопротивляться, и я подошел к ней вплотную. Воткнул металлический инструмент в её обожженный ротик и несколько раз поводил его туда-сюда для увлажнения. После того, как груша была готова, я пододвинулся к её заднице.

Я предупредил её о том, что это последний шанс отречься от собственных слов. Она сказала, чтобы я пошел и отсосал у самого себя. Я усмехнулся; груша вошла в её узенькую дырочку. Её изувеченное горло прорвал крик боли, перешедший в хриплый вопль. Когда инструмент был введен на все пять дюймов, я вытащил его наполовину. Кровь стекала с её ануса, в то время как тонкий шип прошел в самое нутро.

Когда эта кобылка стала послушницей, она приняла обет безбрачия. В этот день я намеревался нарушить клятву, лишив её невинности и сломив волю к сопротивлению.

Мой возбужденный член приблизился к её сухому девственному бутону. Чтобы отвлечь её от предстоящей потери девственности, я снова воткнул в неё грушу до самого конца. Единорожка возопила от боли; смесь крови и слюны вытекла из её полураскрытого рта.

Я прижал свой разбухший член к её нежной плоти. С должным почтением и формальностями я объявил, что она Дискордова шлюха и согрешила против своей Богини. И мой долг, как законного государя состоит в сокрушении этого пристанища зла.

Её ротик был слишком обожжен, чтобы она могла ответить. Должно быть, ей сейчас было бы сложно в чем-либо признаться, потому что последний крик разодрал её обожженную глотку изнутри.

Я воскликнул, что всё это делаю во славу Луны, Селестии и всей Эквестрии и быстрым, решительным толчком ввел в неё свой член. От этого плева разорвалась, оросив его кровью. В тот самый момент, когда единорожка впервые почувствовала его внутри, ей ничего не оставалось, кроме как откашляться свежей порцией крови.

На некоторое время я остановился. Мой член чувствовал себя уютно внутри её нежной плоти. Я сказал послушнице, что если бы её губы были такими же податливыми, как эти, она бы отреклась от своих богохульств, как только те вырвались из её грязного рта.

Я почувствовал, как винт анальной груши прижался к моему животу. С помощью магии я провернул его еще разок, чтобы четыре лепестка разделились и расширились внутри неё.

Она кричала и яростно крутила головой; четыре маленьких шипа раскрылись, разрывая анальную плоть. Еще больше крови просочилось с её ануса на мой член, и это была превосходная смазка для её узенького влагалища.

Для меня использование груши было уникальным опытом. Я почувствовал, как обе дырочки непослушной кобылы постепенно раскрываются в обе стороны перед моим членом. Маленький слой плоти стоял между ним и этим ужасным орудием пыток.

Чтобы отвлечь её от боли в кровоточащей заднице, я начал постепенно набирать скорость. Ощущение того, что мой член трется о лепестки вагинальной груши, не причиняло мне какой-то особенной боли. Чего не скажешь о единорожке, чьи вопли красноречиво говорили о том, насколько мучительной для неё была эта пытка.

Её зубы окрасились в красный от обилия крови, заливавшей её рот. Превозмогая ужасную боль, послушница пыталась говорить. Она умоляла меня остановить это безумие. Я спросил, не хочет ли она отказаться от своих недавних заявлений. После недолгой паузы эта упрямая кобыла отказалась. Я был впечатлен её болевым порогом и в то же время страстно желал преодолеть его.

Я снова повернул винт груши, чтобы лепестки разделились еще дальше. Задница единорожки была изорвана без всякой возможности на восстановление. Я пронзал её с такой яростью, что наши с ней бедра бились друг о друга. Её славная дырочка, услаждавшая моё горячее копье, была подобна небесам.

Я хлопнул копытом по её крупу, заставив послушницу взвизгнуть от удивления. Разрывая её девственный бутон, я сказал ей, что такая судьба ожидает любого пони, осмелившегося усомниться в высочайшем авторитете принцесс, дабы низвести его к самым глубинам смирения.

Я пошевелил грушей внутри её задницы с помощью магии. Лепестки прорвали еще больше плоти её анального прохода. И пока текла кровь из её ануса, я в бешеном темпе сверлил её другую дырочку.

Не желая более терпеть эту мучительную боль, единорожка закричала о своей виновности. Она кричала, что была кощунствующей еретичкой, солгавшей против наших добродетельных и священных правительниц. Она отрекалась от всех своих знаний и учений и просила прекратить все эти пытки.

Ощущения того, что я смог сломить её психику так же быстро, как и анус были слишком сильными, чтобы сдерживаться. Я вошел в её чрево, заполнив его спермой. Я объявил о том, что очистил её тело от злых помыслов, охвативших её разум. Единорожка ничего не ответила; она плакала. Я окончательно сломил её силу воли.

Когда груша сложилась, я смог вытащить орудие пытки из её задницы. Кровь стекала с её разорванной кишки прямо на мой член. Как только мой оргазм прошел, я вытащил его и позволил огромному количеству своего семени вытечь из её более не девственного влагалища. Белая и красная лужицы смешались на каменном полу темницы.

Кобылка плакала и смотрела, как кровь заливает все её отверстия. Я опустил грушу в ведро с водой, чтобы отмыть её прежде, чем вернуть на полку.

Теперь, когда я получил признательные показания, не было смысла говорить с ней дальше. Я левитировал ошейник, к которому был прикреплен металлический стержень с двумя острыми зубцами с обеих сторон. Этот инструмент более известен, как “вилка еретика” и был создан для того, чтобы его носитель не мог произнести ни слова.

Я приподнял подбородок кобылки и закрепил металлический воротник вокруг её шеи. Затянул ремень, зубцы на котором нажимали на её подбородок, в то время как зубцы на другом ремне стягивали её грудь. Любая попытка открыть рот окончится болезненным уколом.

Прикрепив к ошейнику поводок, я вывел испуганную единорожку прочь из темницы. Когда я проходил мимо других заключенных, те пони, у которых еще остались глаза, с завистью смотрели в её сторону.

Я привел ученую пони к главной площади города, где был разложен хворост. Немалая толпа собралась поглядеть на то, как будут сжигать еретичку. Они собрались для того, чтобы показать свою веру в принцесс, но не для того, чтобы наблюдать за казнью осужденного. Так как доносы в наше время происходили довольно часто, избегавших публичных экзекуций могли обвинить в симпатии к еретикам.

Единорожка пыталась заговорить, но вилка давила на её подбородок и грудь, не давая ей раскрыть рта. Всё, что она могла сделать – это стонать сквозь стиснутые зубы, и даже это могло сорвать её из без того перенапряженные голосовые связки.

Селестия и Луна никогда не унижали себя присутствием на публичной казни, так что мне выпала немалая честь находиться здесь от их имени. Я представил народу очередного грязного агента Хаоса в облике единорожки. Шлюху Дискорда. Толпа сразу же освистала её, стоило ей услышать имя духа Хаоса и Дисгармонии

Я объявил о том, что осужденная созналась во всех своих чудовищных преступлениях. Послушница признала себя виновной в самых тяжких актах богохульства и ереси. Горячо желая продемонстрировать свое презрение, толпа шумно загалдела, извергая проклятья в адрес кобылы.

Не в силах смотреть на глумящуюся толпу, единорожка вскинула свои очи к небу и посмотрела на облака. Она судорожно всхлипывала, и слезы бежали по её щекам.

Я объявил во всеуслышание, чтобы каждый извлек урок из этого прискорбного случая. История ученой пони была прямым доказательством того, что каждый может низко пасть, и не важно, насколько он близок к совершенству. Я говорил им, что эта кобыла была ближе к принцессе Селестии чем многие из них, и тем не менее, она отвергла священный свет, желая пройти по извилистой дорожке к хаосу и дисгармонии.

Я удержал их от учения, провозгласив, что слишком много знаний являют в себе опаснейшую ересь, и эта единорожка тому прямое доказательство. Граждане Кантерлота кивали во всеобщем согласии. Волшебница с ужасом смотрела на толпу безумных дураков, которые протянут ей копыта помощи не раньше чем свинец превратится в золото.

Я усмехнулся сказав, что капитан стражи покормит её в последний раз. Белоснежный синегривый единорог стоял за сценой. Он был капитаном королевской гвардии и верным защитником королевства.

Местная шлюха как раз обсасывала ему прибор, чтобы подготовить его к предстоящему событию. Когда я объявил его имя, распутная кобыла отошла от его члена, и капитан промаршировал к помосту с достойной солдата четкостью.

Мало кто в толпе знал, что капитан стражи был братом осужденной. Жеребец был настолько слепо предан принцессам, что вызвался публично пристыдить сестру.

Я сообщил, что перед казнью единорожке придется отсосать у капитана гвардии. Таким образом её последним завтраком станет семя жеребца, прежде чем её душу затянет в огненное чрево Тартара. Эта мерзкая шлюха пребудет к своему господину и ей придется целую вечность ублажать бога хаоса и дисгармонии.

Я повернул вилку на 90 градусов и единорожка подняла голову. Я освободил её рот, чтобы ей было проще обслужить брата. Их взгляды встретились. Она робко просила брата о помощи. Но он одарил её своим холодным взглядом, назвал её шлюхой и приказал замолчать. Остатки духа покинули единорожку; она была сломлена резким тоном голоса родного брата.

Напряженный член капитана блестел в полуденном свете. Кобылка сопротивлялась, умоляя брата не совершать настолько отвратительное действо, но капитан проигнорировал её и ударил по лицу. Так получилось, что у него больше не было сестры. Его тревожило лишь то, что она умерла для него еще раньше, когда посмела усомниться в принцессах. А та пони, кто стояла перед ним, была лишь шлюхой Хаоса, которая теперь должна быть унижена и наказана.

Как только он прижал головку своего члена к израненным губам единорожки, его смазка покрыла ей рот. Капитан направился глубже и вошел в глотку своей сестры. Её изувеченный рот был едва способен выдержать внутри огромный член брата. Обжигающая боль, которую она испытывала, начисто перебила все вкусовые ощущения избавив кобылку от смакования пульсирующего члена капитана.

Это был первый раз, когда послушницу склоняли к фелляции. Она была неопытна в этом деле, если подумать; однако после своего недавнего изнасилования, единорожка успела составить общее представление о том, что приводит к эякуляции у жеребцов.

Когда капитан с еще большей силой сверлил рот своей сестры, волдыри на нем начинали лопаться от сильного трения. Смесь из лимфы и других жидкостей хлынула с её раскрытых ран, стекая по подбородку кобылки вниз вместе со смазкой от члена её садиста-брата.

Но несмотря на то, что её брат заставил её страдать от позора, единорожка даже и не пыталась укусить его за член. Она знала, что ей суждено умереть и кажется, смирилась со своей участью.

Послушница уже принимала более активное участие в ублажении капитанского члена. Невзирая на мучительную боль, которую испытывал её рот казалось, что она хочет сделать приятно своему брату перед смертью. Даже если его заставили возненавидеть её, ей предоставлялся шанс доставить ему удовольствие и она не собиралась упустить его. Капитан похвалил свою сестру, приказав ей сосать глубже, подобно грязной шлюхе.

Мой взор был устремлен на площадь. Матери закрывали глаза своим жеребятам, чтобы те не видели творящийся разврат. Молодые кобылки кричали от ужаса. Некоторые из наиболее распутных жеребцов ласкали себя у всех на виду. Они не чувствовали стыда за это; они знали, что внимание толпы сосредоточено на месте казни.

Раны её рта были вновь открыты, когда твердый член неистово терся в её горле. Пока единорожка пыталась заставить кончить своего брата, уголки её губ окрасились кровью. Между тем, её изувеченная задница сочилась кровью.

Капитан стражи продолжал сношать рот единорожки. Его член был весь покрыт кровью и слюной его сестры. Он чувствовал покалывание в яичках и был готов к извержению.

Он вытащил свой член из глотки сестры. Её кровь окрасила его в темно-красный цвет. Капитан прижал головку своего стержня прямо к её влажным губам, и сестра присосалась к нему, как жеребенок к маминой груди. Капитан, извергая семя в её рот, обозвал сестру шлюхой и приказал наслаждаться последним обедом в её жизни.

Неимоверный поток семени заполнил рот кобылы. В этот момент жеребец издал стон, полный наслаждения, излив его в изувеченную глотку сестры.

Другие жеребцы, ублажавшие себя среди толпы испытали невиданное возбуждение в тот момент, когда кончил капитан. Они излили свое семя на землю и на хвосты и гривы стоявших перед ними кобылок. Извращенность толпы немало меня заводила.

Капитан приказал послушнице не проливать его семени. Она со смирением подчинилась, проглотив сперму жеребца. Когда он отошел от единорожки, некоторые зрители встретили его радостными возгласами. Ученая кобылка умоляюще смотрела на брата и призналась, что всё еще любит его, и ей очень жаль, что она опозорила их семью.

Жеребец не желал проявить слабость по отношению к еретичке и плюнул ей лицо. Он сказал ей, что надеется, что она будет медленно гореть за свои богохульства. Её сердце рухнуло вниз, кобылка закрыла глаза и издала громкий протяжный вой, а из уголков её рта тонкими струйками потекла кровь. Фиолетовая пони знала, что в этом мире некому было её утешить.

Чтобы заткнуть это ревущее недоразумение, я с силой приподнял ей подбородок и переставил вилку, ограничив её общение. Она стояла здесь, вся в слезах, неспособная раскрыть рот и смотрела как её брат уходит с помоста, не желая более на неё смотреть.

Её последний обед закончился и казнь еретички перешла к своей кульминации. Она прошла по сцене вниз, по направлению к толпе.

Посреди кучи хвороста был поставлен огромный шест. Один конец веревки связывал кобылку по передним копытам, привязываясь другим концом к основанию шеста. Ей пришлось стоять на задних ногах лицом к толпе, а передние тем временем были подняты над её головой.

Единорожка с окровавленным задом и изуродованным ртом представляла собой жалкое зрелище. Толпа забросала единорожку насмешками и оскорблениями, пока она вопила от боли, от невозможности открыть рот из-за вилки.

Чтобы донести до других пони мысль о том, что знания таят в себе опасность, комната послушницы подверглась тщательному обыску на предмет свитков и бумаг, в которых содержались результаты её научных изысканий – они должны были быть сожжены вместе с ней. Фиолетовая единорожка разревелась, глядя на все свои книги и пергаменты, разбросанные перед ней.

Когда-то для сжигания еретиков готовились огромные костры, пока мы не поняли, что осужденные задыхаются от дыма и умирают слишком быстро. Мы исправили это досадное недоразумение — малый огонь должен продлить страдания богохульников. Я подошел к единорожке, держа при себе горящий факел с помощью заклинания левитации. Я спросил ученую пони, может ли она что-нибудь сказать напоследок.

Она пыталась что-то сказать, но лишь ахнула, чтобы не повредить рот вилкой. На эту жалкую попытку я усмехнулся и заметил, что все осужденные на казнь так говорят. Мою шутку толпа оценила дружным хохотом, и я положил факел на книги у её задних ног.

Все услышали громкое пронзительное мычание – богохульница кричала с закрытым ртом. Она извивалась подобно червяку на крючке, в то время как языки пламени лизали ей копыта. Бесценные труды в один момент поглотил огонь, и их создатель вскоре к ним присоединится.

Многие в толпе со страхом смотрели на огонь, и лишь немногие получили поистине порочное удовольствие от созерцания этого зрелища. Я знал это, я был одним из них.

Огненная смерть принесла кобылке такую боль, которую она более не могла терпеть. Она исторгнула душераздирающий вопль, забыв о вилке, которая и проколола ей подбородок. Кровь хлынула из пары ран и падала вниз, она просила у пони воды, чтобы потушить огонь.

Королевский стражник пододвинулся поближе к огню и встал перед ней. Он насмешливо воскликнул, что богохульнице слишком жарко и решил слегка её остудить. Похотливый жеребец решил справить нужду на кобылку. Струя мочи залила ей шкурку и гриву. Стражник был достаточно осторожен, чтобы не потушить огонь. Она отплевывалась от мочи, попавшей ей в рот и стекавшей с пары дырок, проделанных зубьями вилки.

Другие жеребцы тоже присоединились к общему веселью и помочились на кобылку. Сразу несколько струй ударили по ней. Жеребцы были не менее осторожны с огнем, чтобы их не подозревали в симпатиях к еретику. Она яростно мотала головой и пыталась отряхнуться от мочи жеребцов.

Так как зубья проткнули кобылке подбородок, она не могла закрыть свой рот. Это превратило орошение мочой в своеобразную игру, в которой жеребцы соревнуются в том, кто сможет попасть струей прямо ей в глотку. Это было непросто — единорожка упорно не хотела держать голову неподвижно. Струя должна была следовать за её открытым ртом, пока тот двигался слева-направо. Я согнулся от беззвучного хохота и про себя отметил, что подобное соревнование надо будет включить в ближайшие Сатурналии Синей Луны.

Послушница выплевывала мочу и возможно, смогла бы попытаться потушить огонь, если бы вилка не удерживала её шею внизу. Когда мочевые пузыри всех жеребцов были опустошены, сильный запах мочи перебивал запах гари и жареной плоти.

Единорожка продолжала гореть и ей казалось, что прошла целая вечность, хотя на самом деле прошло всего лишь несколько часов. В конце концов она умерла от потери крови прежде, чем её тело поглотил огонь. Если бы она оказалась в более здоровом состоянии, экзекуция могла продлиться гораздо дольше. Я отметил, что в следующий раз не стоит так сильно пытать еретика, чтобы сделать его смерть более мучительной.

Вонючее, обугленное тело единорожки было поднято вверх и провисело на главной площади несколько дней. Хищным птицам пришлось по нраву жареное мясо.

Но несмотря на то, как капитан стражи держал себя на казни, его постепенно уничтожило чувство вины за то, что он сотворил со своей сестрой в последние часы её жизни. Не желая более жить с этим, он покончил с собой, сбросившись с самой высокой башни королевского замка. Он оставил после себя предсмертную записку, в которой было лишь пять букв: «С.Б.Л.Д.Н». Последние дни я провел, подыскивая ему достойную замену.

А как же рог фиолетовой единорожки, спросите вы? Я храню его на память о своей службе принцессам и королевству. Как я говорил раньше, настоящий государь должен принять свои обязанности. Но истинный секрет счастья заключается в том, чтобы получать удовольствие даже от самой отвратительной работы.

III. The Witch

Только настоящий смех исходит от отчаянья.
Граучо Маркс.

-«...Истинный секрет счастья заключается в том, чтобы получать удовольствие даже от самой отвратительной работы», — Блюблад вслух произнес цитату из своего дневника. Он как раз закончил писать отчет о семье портнихи и о богохульствующей ученице Селестии.

Принц Блюблад сидел в своих палатах, беседуя с парой белоснежных единорогов. Один из них был статным усатым синегривым жеребцом. На левом глазу он носил монокль. Он был настоящим аристокольтом, обладавшим значительной властью в королевстве и разделявшим любовь принца к плотским удовольствиям. Этого усатого жеребца звали Фэнси Пэнтс. Его любовница, розовогривая Флёр де Лис зарылась головой между его задних ног и страстно ублажала его ртом. Принц развлекал гостей прочтением записей своих былых побед и актов чудовищной жестокости.

-Хотелось бы заметить, — сказал Фэнси Пэнтс кобыле, — что несмотря на ваш опытный язычок, мой член еще не опал только благодаря подвигам нашего дорогого повелителя.

Флер ответила на это скрытое оскорбление, заглотив его стержень еще глубже, желая угодить своему господину; даже невзирая на то, что вот-вот задохнется.

-Мм, хорошая девочка, — он сказал это покровительствующим тоном, играя копытом с её вьющейся гривой.

Читая заметки в своем журнале, принц мог оживить в памяти каждый момент совершенных им изуверств. Блюблад чувствовал запах холодного пота, стекающего по спинам пони и слышал крики изувеченных и изнасилованных. Принц лишний раз убедился, что если испытываешь удовольствие в определенном опыте — запиши его в доказательство тому, насколько высоко ты ценишь его. И вполне вероятно, что будет возможность пережить его заново.

Воспоминаний о его жестоких подвигах было достаточно, чтобы сделать крепким не только жеребцовое достоинство Фэнси Пэнтса, но и самого Блюблада. Принц хотел выглядеть как настоящий джентльпони, поэтому подошел к Фэнси Пэнтсу и попросил у него разрешения пристроиться к Флёр сзади. Фэнси любезно согласился.

Флёр была маленькой и худощавой. У неё едва хватало сил выдержать вес взобравшегося на неё Блюблада. Она застонала, держа свой нос прижатым у основания члена Фэнси Пэнтса, отчего усатый единорог взвыл от восторга.

И кобыле не стало легче, когда принц медленно вошел в её узкий проход. Её половые губы разошлись, предоставляя ему гораздо более широкий доступ к её влажным сокровищам. Будучи полностью заполненной, Флёр испустила похотливый стон, приглушенный удушающим членом Фэнси Пэнтса.

Сильными и уверенными толчками Блюблад подталкивал Флёр вперед до тех пор, пока член у неё рту не опустился в самую глубь её глотки, из-за чего кобыла не имела возможности вдохнуть воздуха.

Для пущего милосердия Фэнси Пэнтс отодвинулся назад, убрав член из её подрагивающей глотки. Как только её горло было свободно, Флёр поперхнулась и вдохнула воздуха. Она судорожно и отчаянно дышала. Фэнси Пэнтс приказал ей держать голову повыше, чтобы её мордочка приняла его благородное семя.

Фэнси Пэнтс погладил свой стержень, излив несколько толстых липких струй спермы на лицо своей любовницы. Первая струйка приземлилась под левым глазом, после чего несколько выстрелов попали ей в гриву и нос. Она подняла копыто и попыталась стереть семя у своих глаз.

-Постой, — раздался тихий, но властный голос Фэнси Пэнтса, — опусти копыто. Я хочу еще немного полюбоваться твоим лицом.

Флёр подчинилась своему хозяину и посмотрела прямо ему в глаза.

Принц Блюблад понял, что его оргазм уже был как никогда близок. Желая присоединиться к забаве Фэнси Пэнтса, принц слез с кобылы и подошел к ней спереди, чтобы использовать прекрасную мордашку Флёр в качестве тряпки для своего семени. Следы спермы аристокольта все еще красовались на её лице. Флёр тяжело дышала, переводя дух.

-Кажется, вам тяжело дышать, моя дорогая, — Блюблад сказал это с нотками деланного беспокойства, — а для того, чтобы облегчить дыхание, нужно прочистить верхние дыхательные пути. И к счастью для вас, я прихватил с собой капли для носа!

Опустив копыто ей на затылок, Блюблад двинулся вперед и пихнул кончик своего члена к правой ноздре Флёр. Она учуяла запах королевского мускуса, смешанный с ароматами её любовных выделений. Эти запахи были сильно заглушены аммиачным зловонием, стоило Блюбладу кончить, заполнив её ноздрю спермой. Она непроизвольно фыркнула носом, спрыснув сперму обратно на его член. Принц ударил её по голове и быстро двинул членом в её левую ноздрю для следующего выстрела.

-Неблагодарная шлюха! – воскликнул он, — как смеешь ты отвергать мой дар?! Держи его в себе, пока я не взял пирограф и не запаял все твои отверстия! — с этими словами он кончил в её левую ноздрю. Подавляя естественные импульсы своего тела, кобыла быстро вдохнула носом, чтобы удержать столько семени, сколько вообще это было возможно.

Тем временем принц заполнил её правую ноздрю последней струёй. Он отступил, любуясь своей работой и глядя на то, как сперма медленно стекала из обеих ноздрей кобылы, спускаясь к её губам. Флёр присела, послушно втягивая её назад с абсолютно несчастным видом.

-Хотелось бы заметить, — с усмешкой произнес Фэнси Пэнтс, — я никогда не видел эти дырочки заполненными.

Он приказал Флёр привести себя в порядок прежде, чем они уйдут.

-Да, господин, — кротко произнесла кобыла. Она так и не кончила. А их это никогда не интересовало.

---

Когда они остались наедине, Фэнси Пэнтс подошел к принцу со свежими новостями из королевства.

-Вы слышали о гадалке Кантерлотского рынка? – спросил он у Блюблада.

-Её передвижная кибитка который год отравляет своим видом площадь, — ответил Блюблад, — она разводит дураков на деньги и продает безвредные безделушки. А что с ней?

-Ходят слухи о том, что она может быть ведьмой, — произнес Фэнси Пэнтс, — говорят, у неё есть шестое чувство, и она может предсказывать будущее.

Лицо Блюблада оскалилось в гневной ухмылке.

-Полагаю, мой долг как государя перед моими подданными состоит в том, чтобы допросить эту кобылу и найти доказательства обвинениям, выдвинутым против неё, — торжественно возвестил Блюблад. Принц и Фэнси Пэнтс обменялись зловещими улыбками.

Как только Флёр привела себя в порядок, принц проводил своих гостей до двери. Глядя на то, как они уходят, он подозвал к себе стражника и приказал ему привлечь пони-гадалку по обвинению в колдовстве.

Вскоре розовая пони была доставлена в темницу. Когда Блюблад прибыл туда, чтобы допросить заключенную, стражники по его приказу заковали её в колодки. Она стояла и плакала, будучи скованной по передним копытам и голове. После нескольких безуспешных попыток выбраться, кобылка поняла, что единственный способ выбраться отсюда – убедить в своей невиновности государя.

-Пожалуйста, отпустите меня! – воскликнула она, — я не ведьма! Я не ведьма!

Принц медленно подошел к ней; казалось, воздух вокруг него был пропитан угрозой.

-Тогда как ты объяснишь свой дар к провидению? – спросил принц, — ты знаешь то, о чем не может знать ни один пони.

Кобылка не смела смотреть ему в глаза. У неё не было ответа на этот вопрос.

-Я не могу объяснить, как у меня так получается, — ответила она, — просто получается, и всё.

Принцне был впечатлен её ответом. А земная пони надеялась призвать к его состраданию.

-Ваше величество, пожалуйста, освободите меня, — попросила она, — я в положении, и у меня скоро родится жеребенок.

Блюблад посмотрел между её задних ног. Живот кобылки был раздут её нерожденным чадом. Принца изрядно повеселил тот факт, что беременную пони заковали в колодки и она, брюхатая и растолстевшая, не могла двигаться.

-Дитя ведьмы, — произнес он, акулой кружа вокруг земной пони, — Нет сомнения — гнилая яблоня порождает яблоко Раздора. Я так понимаю, ты познала плоть темного повелителя, не так ли?

-Это ложь! – разревелась она. Назвать принца лжецом было преступлением, карающимся смертью. Не обезумев она от горя, она бы выбирала слова поаккуратнее.

В любом случае, Блюблад не собирался убивать её только за это. Принц хотел понаблюдать за тем, как она переживет особенные наказания для ведьм, ведь это представляло собой довольно занимательное зрелище

-Меня изнасиловали! — кричала она, — это был распутник из Королевской Гвардии — вот кто настоящий преступник! Он потребовал от меня денег за защиту и сказал, что иначе сожжет все мое имущество! Когда мне стало нечем платить, он сказал что моя невинность сойдет за оплату! И он просто взял и изнасиловал меня в вардо!

Блюблад никогда не слышал, чтобы кобылье влагалище так называлось. Просто принц не знал, что «вардо» называлась тележка гадалки.

-Он насиловал меня часами и оставил свое семя внутри меня, — заплакала кобылка, опустив голову от стыда, — и теперь я ношу его дитя… а он даже не назвал свое имя.

Блюблад слушал её историю с напряженным вниманием и возрастающим возбуждением.

Несмотря на произошедшее, кобылка не решилась оставить город. В Кантерлоте было так много пони, и её бизнес нигде так сильно не процветал, как здесь. Всегда находились пони, которые хотели бы узнать свою судьбу с помощью карт Таро или гадания на копыте. Когда она очутилась в колодках, то уже начинала думать о том, что лучше бы ей оставить Кантерлот и уехать куда-нибудь подальше. Даже земли воинственных грифонов казались ей неплохим вариантом на этот момент.

«Может быть, она не ясновидящая», — подумал Блюблад, — «если бы она была способна видеть будущее, она могла бы предугадать и свое изнасилование».

Но игнорируя всякие логичные измышления, он настаивал на признании колдовства. И когда кобылка закончила свою печальную историю, принц представил ей своё опровержение.

-Изнасилована? – произнес Блюблад, — Я так не думаю. Нет, ты использовала свою магию, чтобы соблазнить одного из моих стражников, желая опорочить его честное имя. Твоя порочность имеет хоть какие-нибудь границы?

Кобылка попыталась ответить, но была слишком шокирована его словами.

Воспользовавшись замешательством розовой пони, Блюблад захотел устроить кобылке незабываемый допрос. Принц плюнул на головку своего члена и пристроился к заднице розовой пони. Она издала испуганный визг.

-Мой принц, — закричала она, — умоляю вас, не занимайтесь бесчестием! Это чудовищно! Блюблад тихо усмехнулся и прижал свой член к её маленькой дырочке. Жеребца

эти крики немало позабавили.

-Тело этой ведьмы и её утроба кишат бесчисленным сонмом демонов! – воззвал принц к небесам, — Силой своего благословленного члена я очищу её тело от нечистых духов!

Пони-гадалка явно не была в восторге от такой перспективы, поэтому от страха сделала лужицу на полу. Принц воспользовался этим и подставил под струю свой стержень, чтобы покрыть его мочой.

-Должно быть, ты и правда жаждешь содомии, если предоставила мне столь прекрасную смазку! — заметил Блюблад, — а теперь приготовься принять своего повелителя!

Головка огромного члена коснулась её узенького сфинктера. Хотя он был довольно скользким, попка кобылки все еще оставалась удручающе сухой. Блюблад взобрался на её спину и оседлал зад гадалки, продвигаясь чуть глубже с каждым толчком. Пони без остановки рыдала от неистовой боли в анусе, что мешало ей здраво мыслить. Её огромный живот покачивался от того, как Блюблад безжалостно пронзил её прямую кишку. Огромные круглые серьги розовой пони бешено колотились о колодки, пока она скрежетала зубами от боли. Кровь из разорванного ануса протекала на пол, пока принц продолжал сношать её анальную девственность.

-Вытащите его, умоляю! – завопила она, — я не могу больше терпеть эту боль! Прошу вас, отпустите меня, я не сделала ничего плохого!

Блюблад постепенно замедлил свои толчки до тех пор, пока не остановился. Принц полностью лег на её спину, его член находился всё еще внутри кобылки. Остановка не была выполнена из чувств сострадания или милосердия: её узкий проход мог заставить его кончить раньше положенного, а принц этого не хотел.

Он наклонился поближе, чтобы понюхать её гриву. Грива пахла сахарной ватой. Глубоко вдохнув, принц опустился пониже волос и начал облизывать её шею. Сопротивляющаяся задница кобылки продолжала массажировать и ласкать его стержень. Принц, переведя дух, решил поговорить с кобылой.

Предскажи мне будущее, ведьма, — насмешливо приказал ей Блюблад, — что же пески времени готовят для твоего доброжелательного принца?

Пони-гадалка хранила молчания. Она не хотела, признаться в ложных обвинениях. Её упрямство взбесило Блюблада.

-Отвечай, потаскуха! – рявкнул принц, — когда его величество отдает тебе приказ, ты должна ему подчиниться.

Кобылка побежденно вздохнула.

-Я не ведьма, ваше величество, — грустно сказала она, — то есть, я не делала никому ничего плохого. Я только хотела делать пони счастливыми.

-Твоя задница с этим справилась. Она куда уже любого вардо, — произнес Блюблад. Он наслаждался новым грязным ругательством в своем лексиконе. Учитывая, что её настоящее вардо было довольно просторным, розовая пони вряд ли сочла это за комплимент.

А если твое предсказание меня впечатлит, — интригующе заметил Блюблад, — я освобожу тебя и разрешу вернуться домой, где ты родишь своего маленького ублюдка.

Жгучая боль в заднице отвлекала её от каких-либо попыток для предсказания будущих событий; но жажда свободы была велика, и пони-гадалка решила придумать что-нибудь для Блюблада.

-Мой принц, — произнесла она, пытаясь заставить свой голос звучать загадочно, — я вижу много славных дней в вашей долгой жизни, — кобылка пыталась произнести это со счастливой улыбкой, но глубоко внутри она была уничтожена от боли и горя. В душе она молилась, чтобы её ложь достаточно успокоила принца, чтобы тот оставил жизнь ей и её жеребенку.

-Но что насчет тех, кто стоит против меня? – спросил Блюблад, присоединяясь к этой маленькой игре, — стоит ли мне опасаться покушений на свою жизнь в будущем?

Кобылка некоторое время думала обо всех мыслимых и немыслимых способах его убийства. Но всё же продолжила свою шараду.

-Кости врагов будут лежать у ваших копыт, — воскликнула она, — и всех, кто посмеет выступить против законного принца ждет судьба куда худшая, чем смерть!

-Для этого не обязательно обладать даром провидения. Я знаю, что все мои враги падут, — сказал Блюблад, — но что насчет пони? Много ли я изнасилую и уничтожу кобылок на своем пути?

Она сама была жертвой насилия, и мысли об этом вызывали у гадалки отвращение, но желая освободиться, она потакала принцу во всех его грязных фантазиях.

Ваше огромное жеребцовое достоинство познает столько девственниц, что его воспоют в легендах! — сказала она, пытаясь не разрыдаться, — ваше мужество заставит многих жеребцов сгореть от стыда, а кобыл – плакать от радости!

Пони чувствовала, что ей становится нехорошо.

-А скажи мне, ведьма, что ты думаешь о моей сексуальной доблести? – спросил Блюблад, — кто же лучший любовник? Стражник, который изнасиловал твоё вардо, или же принц, растолкавший дерьмо в твоей норе?

Заставить её выбирать между двумя насильниками, кто сделал это лучше – она с трудом вынесла это. В этот момент ей хотелось, чтобы мир обрушился вокруг неё. Сопротивляясь желанию впасть в отчаяние, она все же понимала, что если ей хочется жить, то придется удовлетворить непомерное эго принца.

-Без сомнений! Это вы, мой принц, — произнесла она сквозь зубы, — ваш богоподобный член есть ключ, который открыл комнату к недостижимым удовольствиям моего тела.

Блюблад издал похотливый стон и снова обнюхал её сладко пахнущую гриву. Он поблагодарил её за предсказание.

-А теперь я должен окропить тебя своей святой водой, — жадно произнес Блюблад. Несмотря на эрекцию, его королевский член мог исполнять основную функцию организма. Дрожь пробежала по телу Блюблада, когда он опустошил свой мочевой пузырь в задницу кобылки и наполнил её толстую кишку теплой желтой жидкостью.

«От моей божественной водицы её проход такой же мокрый, как и любое вардо!», — с удовольствием подумал жеребец, наслаждаясь ощущениями теплоты и влажности. Блюблад вытащил свой член, оставив внутри самый кончик. После этого он с неимоверной силой дернулся вперед. Как только он пронзил её зад, член Блюблада вытеснил почти всю мочу внутри неё. Она хлынула через плотное колечко ануса на яички жеребца, оказавшиеся прямо перед её влагалищем.

Ворожея пожалела о том, что эта содомия не закончилась раньше, потому что с нарастающей скоростью она чувствовала такую боль, какую никогда прежде не испытывала. Ей становилось тошно от одной мысли о том, что её только что использовали в качестве туалета.

-Я всё сделала, как вы просили, — расплакалась она, — я рассказала вам будущее! Отпустите меня! – кобылка чувствовала, как жеребенок толкается внутри её животика и молилась, чтобы этот кошмар наяву не смог ему как-нибудь навредить.

-Я отпущу тебя, — ответил принц, постепенно увеличивая темп, — если ты сознаешься в колдовстве.

-А если признаюсь, ты дашь Пинки-клятву, что вернешь меня домой в безопасности?, — спросила она. Заключать сделки со всякой романской швалью вроде неё было ниже его достоинства, но он должен был добиться от неё признания. С неохотой он согласился на её условия, решив твердо держать своё слово. И кобылка созналась, решив, что это положит конец её страданиям.

-Я ведьма! – закричала она, — Я злая колдунья! Я признаюсь!

Это были слова, которые Блюблад ожидал услышать. Опустив переднее копыто, он ударил кобылку по почкам. От внезапной боли кобылка напрягла свои ягодицы и её проход стал узким, отчего принц почувствовал близость к кульминации.

-Пожалуйста, не трогайте моего жеребенка! — закричала она, морщась от боли. Без лишних слов Блюблад с силой опустил переднее копыто на её затылок, отчего она свалилась без сознания.

-Я достойный пони, — сказал принц самому себе, кончив в её задницу, — и так как ты освободила меня от сексуального напряжения, я верну тебя в твою грязную лачугу.

Блюблад сдержал слово. Пара стражников увели беременную кобылку обратно в её кибитку и оставили её там. Пони-гадалка без сознания провалялась там всю ночь.

---

На следующее утро розовая пони проснулась и почувствовала сильную головную боль. Да и в заднице тоже, когда она положила копыто туда, куда принц безжалостно насиловал её прошлой ночью. Она осмотрелась и поняла, что лежит дома, в своей постели. Пони не могла поверить, что пережила этот кошмар. Медленно присев на кровать, она с нежностью потерла свой животик. Даже если его обитатель был зачат в чудовищном соитии, пони не испытывала какой-либо ненависти к своему жеребенку. Её дитя не должно платить за грехи своего отца. Она пообещала себе воспитать собственное чадо со всей нежностью и любовью, которые только могла дать.

Помня о произошедшем, она знала, что ей нельзя будет оставаться в этом городе еще на один день. Она не имела ни малейшего представления, куда уйдет или как она сможет обеспечить своего жеребенка; все, что она понимала — ей чудом удалось избежать смерти, и что не стоит вновь испытывать судьбу.

Спрыгнув с кровати, она с плеском приземлилась на пол своего передвижного домика. Пара дюймов воды доходила ей до запястий. Немало удивившись произошедшему, она попыталась открыть окно. Оно не поддавалось. Все ставни и дверь вардо были наглухо закрыты, пока она крепко спала. Кобылка приложила ухо к трещине у окна, чтобы услышать, что же происходит. Снаружи она услышала шум воды и… голоса?

Наступил рассвет. Блюблад стоял на сцене, возвышаясь над небольшой толпой. Ему предстояло засвидетельствовать публичную казнь сознавшейся ведьмы. Ночью её вагончик перенесли с помощью деревянного крана, которым обычно пользовались для разгрузки кораблей. Вардо был прицеплен к этому крану и остался стоять у самой поверхности Кантерлотской реки.

-Внутри этого вместилища находится ведьма, которую я поймал — произнес Блюблад, — она признала, что все её предчувствия и предсказания исходили от её темного повелителя!

Беременная кобылка рыдала и молотила изо всех сил в окно.

-Умоляю! – кричала она, — вы пообещали, что вернете меня домой и поможете моему жеребенку! Вы дали Пинки-клятву!

Блюблад подошел к краю платформы, бросив взгляд на реку. Он говорил достаточно громко, чтобы розовая пони могла его слышать, но достаточно тихо, чтобы его голос был заглушен шумом реки под колесами тележки.

-Я верен своей клятве, — ответил Блюблад, — я позволил тебе вернуться в свой дом. Я даже согласился помочь твоему маленькому ублюдку. Только сначала тебе придется научить его дышать под водой.

После этих слов кобылка почувствовала свою неминуемую смерть, отчего её сердце стучало всё сильнее. Она прислонилась щекой к ставням, и в её душу закралось отчаяние.

-Ради вашей безопасности мы закрыли ведьму в этой передвижной тележке, — объявил Блюблад, — потому что стоит вам посмотреть ей в глаза, и она может погрузить вас в глубокий транс.

-Не делайте этого! – кричала она, в отчаянии стуча по окну, — я не ведьма! Прошу вас, умоляю! Сохраните жизнь моему будущему жеребенку!

Среди толпы пошел тихий шепот. То, что обвиняемая оказалась беременной было полной неожиданностью. Кто-то даже смотрел с сочувствием в её сторону. Блюблад придумал хитрость для того, чтобы отмести всякие сомнения по поводу её наказания.

-Это очередная уловка, — пояснил он, — не обманывайтесь елейными речами этой ведьмы. Она носит в своем чреве нечестивого демона. И мы должны очистить наш город от двух зол простым актом справедливости! – и с этими словами Блюблад встал перед рычагом, чтобы потянуть за него и отправить вагончик в самую глубь ледяных вод.

-Подожди! – закричала пони-гадалка. Внутри своего вардо её трясло в припадке. Подобная ситуация заставила бы съеживаться от страха любого пони, но дело было не в этом. У неё было самое настоящее предчувствие.

-У меня было видение! – воскликнула она, — удивительное видение для принца Блюблада! Толпа пони замолчала, услышав о её предсказании. И даже принц застыл от любопытства.

-Я вижу… вижу… — затараторила кобылка, — вечеринку! Целое королевство собирается для того, чтобы отпраздновать ваш день рождения, мой принц! Он стал всеобщим праздником, и ваши подданные преподнесли вам огромный подарок!

Но принц не был впечатлен. Он думал, что предсказание, данное прошлой ночью было куда интереснее.

-А мы увидим, понравятся ли твои гнусные шутки рыбам. Изыди, мерзкое чудовище! У тебя нет права дышать воздухом, — сказал Блюблад.

И отпустил рычаг.

Вещи гадалки попадали на пол, когда её вагончик свалился в реку. Металла на колесах было достаточно, чтобы погрузить его в воду. Река пыталась утянуть вардо вниз по течению, но веревка удерживала его на виду у принца и собравшейся вокруг него толпы.

Внутри своего вардо кобылка чувствовала нехватку воздуха. Она в отчаянии металась в поисках выхода, но не могла его нигде найти. Вода сочилась из каждого отверстия и трещин. Кобылка вскочила на кровать и разрыдалась.

Вагончик опускался всё глубже и глубже в реку и внутри него воцарилась темнота. Кобылка вздрагивала от ледяной воды, медленно охлаждавшей её домик. Если бы она была в состоянии рассмотреть хоть что-нибудь, она даже могла бы увидеть собственное дыхание.

Она сидела в кромешной темноте на своей кроватке, и вода поднималась вокруг неё. Чтобы последний момент в её жизни был хоть чуточку приятным, кобылка гладила свой животик и пыталась не плакать, напевая своему жеребенку песню.

-Когда малышкой я была, и наступала ночь,

Была не в силах я прогнать страх перед тьмою прочь…

Блюблад посмотрел на туго натянутую веревку. Он прикинул, что передвижной вагончик вот-вот будет заполнен водой. Ведьме недолго осталось жить на этом свете. И он подумал про морских поньков, о которых слагали легенды моряки королевского флота. Принц размышлял, существуют ли они на самом деле, или все это лишь сказки. С одной стороны он бы хотел, чтобы его воля исполнилась и ведьма была казнена, но с другой хотел бы увидеть, как морские поньки её спасут — просто для того чтобы подтвердить их существование.

---

Вода поднималась всё выше и выше, и пони-гадалка перебирала копытами по воде. Её голова касалась потолка вагончика, когда она пропела конец песни, успев закончить её прежде, чем ей стало нечем дышать.

-И если она думает, что ты её боишься, то пусть она передумает, ведь сама мысль об этом вызывает... — И она сделала глубокий вдох прежде, чем окончательно скрыться под водой.

«Прости, что не смогла защитить тебя», — она затаила дыхание, передавая свои мысли жеребенку, — «я даже дала Пинки-клятву». Холодная вода терзала её тело так, что она не чувствовала собственных копыт. Она понимала, что ей уготована смерть в кромешной темноте.

Воздух был на исходе, и от этого она испытывала еще больший страх. В тщетных усилиях она стучала по потолку, но это еще больше расходовало оставшийся кислород. Она не могла больше бороться с естественными позывами тела и открыла рот, втягивая воду.

Ледяная жидкость стекала в её дыхательные пути, заставляя её кашлять и втягивать еще больше воды. Как только речная вода набросилась на её глотку, голосовые связки пони сузились, не позволяя ей попасть в легкие. Не имея возможности попасть туда, вся вода попадала в её желудок.

Не имея возможности дышать, пони запаниковала. Все разумные мысли исчезли в отчаянной борьбе за свою жизнь и жизнь своего жеребенка. Гадалка неистово держалась копытами за потолок своего вардо, но всё было бесполезно. Её судьба была предрешена. Она почувствовала, что силы начинают покидать её. Последние мысли кобылки были о жеребенке, которого она никогда не увидит. Но перед тем, как уровень кислорода стал слишком низок, чтобы поддерживать головной мозг, её посетили последние мысли.

«Ну что же», — подумала она, — «Наши души слишком счастливые для этого жестокого мира».

Тело пони-гадалки медленно опустилось на пол вагончика и больше никогда не поднималось.

---

Принц Блюблад перерезал веревку, позволив ведьме и её отродью гнить в водяной могиле. Когда он вернулся в свои палаты, он вытащил из кармана локон вьющейся розовой гривы. Принц вдохнул сладкий аромат волос гадалки. Он испытал нарастающее возбуждение и положил свой последний трофей рядом с фиолетовым рогом и платьем. Блюблад присел за стол и с нетерпением начал писать в свой дневник о новых приключениях.

IV. The Distillers

Любить возможно только то, что можешь предать.
Предать возможно, только когда любишь.
Джон ле Карре.

Среди всех приближенных к Блюбладу пони одним из самых двуличных жеребцов в Эквестрийском бизнесе был его друг, Филти Рич. Филти женился на богатой вдове для того, чтобы усилить свое положение в обществе, и брак его был заключен исключительно из корыстных побуждений и уж точно не по любви. Когда речь заходила о сексуальных предпочтениях Филти Рича, он был прямолинеен, как сжатая пружина.

Вскоре после свадьбы он убил престарелую вдову и обставил её смерть таким образом, что виноватым оказался один из её рабов-зебр. Невиновный вскоре был казнен без суда и следствия, и после смерти жены Филти Рич стал единоличным обладателем огромного состояния и имущества: как движимого, так и недвижимого. Хотя и был при этом обременен уходом за избалованной дочкой, которую искренне ненавидел и презирал.

Блюблад искренне уважал Филти Рича. В то время как принц родился, окруженный богатством и роскошью, бизнескольту пришлось не раз пачкать свои копыта, чтобы получить желаемое.

И одной дождливой ночью он пришел в палаты принца, чтобы предложить ему поучаствовать в одной рискованной затее.

-Итак, мой старый друг, что же ты хотел со мной обсудить? – спросил Блюблад, когда оба они расположились в его кабинете.

-Как ты знаешь, моя усопшая женушка оставила мне процветающий бизнес по торговле сидром, — ответил Филти Рич. — Но в последнее время дела складываются не очень хорошо — новые конкуренты переманивают моих старых клиентов.

-Позволь догадаться: ты хочешь прибрать их дело себе? – спросил Блюблад.

-Нет, — мрачно ответил Филти, — я хочу его уничтожить.

Блюблад понимающе улыбнулся.

Я приглашу их в замок, чтобы обсудить с ними важные дела, — произнес Блюблад. – и тебе, мой дорогой друг, придется понаблюдать из тени, чтобы не нервировать их своим присутствием.

— И когда они потеряют осмотрительность, мы нанесем удар! – сказал Филти. Его глаза сверкали от жажды крови.

С тех пор прошло два дня, и Блюблад договорился встретиться с варщиками сидра. Конкурентом Филти Рича оказалось семейное предприятие, принадлежавшее огромному, крепкому жеребцу красной масти и двум его сестрам. Самой младшей была желтенькая кобылка, которая была слишком мала, чтобы всерьез участвовать в приготовлении сидра, но несмотря на свой возраст увязалась за старшими родственниками, горя желанием получше узнать все особенности семейного дела.

Принц смотрел на старшую сестру — кобылку оранжевого цвета, наблюдая за тем, как она разгружала бочки с сидром, выкатывая их в подвал замка. Он смотрел на её длинную светлую гриву и чувствовал, как кончик его здоровенного гобоя выглядывает из своего кожаного футляра. От тяжелой работы на её упругом крупе проступили капли пота. Блюблад прикинул, что у кобылки неплохо накачаны ноги, и он был бы не прочь проверить, как она управляет своими мускулами. И, решив, что не будет отвлекаться на её манящую щелку, принц сосредоточился на текущих делах.

-Ваша семья варит лучший сидр во всей Эквестрии, — сказал Блюблад красному жеребцу, — и мне бы хотелось, чтобы вы стали единственным поставщиком этого чудесного напитка в наш замок. Можем ли мы остаться наедине, чтобы обсудить детали нашего совместного сотрудничества?

-Иди поболтай с этим богачом, братец, — крикнула оранжевая кобылка, продолжая разгружать бочки, — я тут сама справлюсь!

Блюблад принял жеребца в роскошной гостиной. Они быстренько пробежались по всем деталям своего сотрудничества за несколькими кружками крепкого сидра. Единорог держался как никогда хорошо, хотя его голова немного гудела от выпитого. А вот земной пони сдался быстро, хотя обычно он с легкостью переносил сидр. Дело в том, что принц подсыпал в его кружку сильнейший афродизиак, действие которого еще больше усиливалось алкоголем. Принц в свою очередь развлекал своего подвыпившего гостя непристойными шутками.

— …И вот просыпается вторая монашка, видит жеребенка и говорит: “Ну вот, даже своим копытам доверять нельзя!” — закончил он последнюю шутку. Они на пару с красным жеребцом дружно расхохотались, и принц стукнул копытом по столу. Щеки Блюблада розовели от смеха и выпитого сидра.

А некогда благочестивый и сдержанный жеребец становился всё более грубым и развязным под действием грязных шуток и алкоголя. Принц заметил, что его солидных размеров член начинает постепенно набухать.

-Кажется, вам нужна разрядка, друг мой, — с улыбкой произнес принц. Пьяный жеребец сидел, небрежно покачивая головой. Он потерял всякое понятие о стыде и морали.

-В знак нашего партнерства, не соизволите ли вы испробовать одну из прекраснейших шлюх нашего замка? – снисходительно предложил Блюблад, — Обещаю вам, что во всем Кантерлоте не найдется ни одной задницы прекраснее этой!

Блюблад привел пьяного жеребца обратно в освещаемый лампами погреб с сидром. Филти Рич держался в тени, наблюдая за разворачивающимися событиями.

Посреди подвала были поставлены две бочки со стульями. Клинья удерживали бочки в слегка приподнятом положении, не позволяя им укатиться. Сестры жеребца были связаны по копытам. Они были совершенно неподвижны, их задницы торчали за бочками. Они были поставлены таким образом, чтобы сестры могли видеть друг дружку.

Желтая кобылка плакала, связанная тугими веревками. Её сестра тщетно пыталась освободиться.

-Большой брат! – воскликнула оранжевая кобыла, завидев старшего брата. — Спаси нас!

Красный жеребец покачнулся и пьяно икнул.

-Он не слышит тебя, — Блюблад улыбнулся, — его уши открыты только для голоса, что взывает к его низменным инстинктам.

Кобыла в ужасе наблюдала, как её брат медленно подходит к младшей сестренке. Поплывшие глаза жеребца и слюни у рта подсказывали ей, что он не в себе и никак не контролировал свои действия. Без лишних слов красный пони взобрался на бочку, опустив перед маленькой кобылкой передние копыта. Его огромный черный ствол скользнул к попке и повис у двух крошечных половинок. Желтая кобылка могла только плакать; веревки прочно сдерживали её.

-Братец, не надо! – закричала оранжевая пони. — Это твоя сестренка! Не делай этого!

Но её внезапно отвлекли от предстоящего инцеста самым незатейливым образом – она почувствовала язычок, скользнувший по её самым интимным местам.

Кобыла завопила от нежелательного удовольствия и умоляла Блюблада, опустившего мордочку к её щелке, остановиться. На вкус её любовные соки были подобны нектару из пряных яблок, и принц знал, как получить от неё еще больше. Встав повыше, он опустил передние копыта по обе стороны от оранжевой пони. Он потерся кончиком своего члена по её щелке.

-Поскольку вы мой уважаемый гость и новый поставщик сидра, даю вам право первым воспользоваться своей наградой, — произнес Блюблад. Он грациозно протянул свое копыто красному пони.

-Нет, братец! – закричала маленькая пони. — Это же я, твоя сестра!

Но жеребец пьяно икнул, не обращая никакого внимания на её крики. Он подтянулся вперед, прижав головку своего члена к попке младшей сестренки. Её тело неистово тряслось, а голос дрожал от страха.

-Пожалуйста, нет! – просила его маленькая пони. — Это неправильно! Не делай этого!

-А-агась, — ответил жеребец. Он резко двинул бедрами, и его мясистый хобот продвинулся в её маленький сфинктер. Пони исторгла пронзительный крик, эхом прокатившийся по подвалу.

-Ой! Моя маленькая бедная дырочка! – кричала она. Её глаза наполнялись слезами, — вытащи его из меня, большой брат! Ты делаешь мне больно!

Когда член красного жеребца пронзил ей зад, кровь начала сочиться из её желтой попки. Оранжевой кобыле оставалось только смотреть, как её младшую сестру насилует старший брат.

-Остановись, брат, прошу тебя! – расплакалась она, — Как ты можешь, это ж твоя сес… Ой!

Последние слова кобылки были грубо прерваны Блюбладом, чей королевский жезл вошел в её влажные кущи.

Блюблад еще никогда не испытывал чего-то подобного. Кобыла проводила всю свою жизнь, накачивая мускулы на ногах, и годы интенсивного стряхивания яблок превратили её бока в идеальный инструмент любви, что было оценено принцем по достоинству. Крепость её лона была как никогда сильна и не походила ни на чье-либо влагалище, ранее испытанное принцем. Её трепещущее лоно возвело принца на новые ступени удовольствия. Его чресла двигались вперед и назад, покрывая кобылку подобно плугу, вспахивающему плодородную почву.

Тем временем красный жеребец продолжал насиловать свою младшую сестренку, и кровь стекала с изувеченного ануса на опрокинутую бочку. Невыразимая боль заставляла маленькую пони кричать до потери голоса.

Она знала, что содомия являла собой ужасный порок, но не понимала, почему это произошло с ней, и чувствовала стыд за свое тело — словно душа её старшего брата была одержима демонами.

Жеребец направил своё орудие греха в запретные глубины, и когда ему удалось вонзить треть от него в прямую кишку младшей сестры она издала мучительный вопль.

-Хватит! — рыдала она, и слезы струились по её щекам. — Прошу тебя, братик... он такой огромный!

-Слишком огромный для такой грязной шлюхи, как ты, — и после этих чудовищных слов он резко дернул бедрами, вогнав в зад маленькой пони половину своего огромного члена. От ужасной боли, пронзившей юное тело, у маленькой пони помутился взгляд. Она не понимала, почему брат делает с ней такое и хотела, чтобы боль прекратилась.

Тем временем Блюблад наклонился над кобылой и устроился всем весом на её крепкой спине. Светлогривая пони плакала, не отрывая свой взор от кровосмесительного насилия, в то время как принц вновь и вновь входил в её лоно с невероятной скоростью. Он заметил, что жеребец с еще большей жестокостью вгонял своего красного дружка в зад маленькой пони, проникая все глубже и глубже. Блюблад превратил грубое изнасилование двух кобылок в своего рода игру «Кто кончит быстрее». Он пытался следовать в такт беспорядочным толчкам пьяного жеребца.

Красный жеребец фыркнул, отчаянно пытаясь довести себя до оргазма. Выносливость всегда являлась отличительной особенностью его семьи, и она охватывала каждый аспект их жизни, в том числе и секс. Глаза маленькой пони распахнулись, когда её брат сделал последнее усилие и погрузил три четверти своего могущества в её пульсирующий анус. Крик кобылки взял настолько высокую ноту, что мог бы с легкостью созвать всех собак, а стеклянная кружка, стоявшая на вершине перевернутой бочки с сидром раскололась. И когда она почувствовала, что её прямая кишка наполняется чем-то теплым, силы окончательно оставили малышку.

-Моя попка болит, и мне кажется, она вся липкая, — жалобно всхлипнула кобылка. Блюблад рассмеялся над оранжевой пони.

-Кажется, твой брат только что посеял яблочное семя на её плодородной земельке, — заметил принц. Пони не выдержала и расплакалась. И этого оказалось достаточно, чтобы Блюблад не смог сдержать себя. Принц застонал от восторга, кончив в её утробе. Когда он вытащил свой член, остатки его семени выплеснулись из раскрытой щели земной кобылки.

-Моя дорогая, вы были просто невероятны, — произнес принц, вообразив себя джентлькольтом, сделавшим кобыле комплимент, — Похоже, что у вас с сестрой есть немалый талант к ублажению жеребцов.

Красный жеребец вытащил свой огромный член, покрытый плотной смесью из спермы, смешанной с кровью и экскрементами. Оргазм почти сразу же развеял эффект афродизиака, и он пришел в себя.

-Что случилось? – спросил старший брат, тщетно пытаясь вспомнить события прошедшего часа. Он посмотрел на зияющую дыру в заднице его сестренки, из которой сочились семя и кровь. Земной пони не имел представления о том, что сделал и по глупости спросил, всё ли с ней в порядке.

-Нет, большой брат! – закричала она в приступе боли и гнева. — Ты изнасиловал меня! Мои бедные яблочки никогда так не болели, как сейчас…

Обезумевший от горя, стыда и собственной глупости жеребец просил прощения, говоря что не знает, что на него нашло. Он нагнулся, чтобы развязать веревки, удерживавшие его младшую сестренку, но в дело вмешался Филти Рич. Он тихо подошел к нему сзади и со всей силы ударил его по голове. От удара голова жеребца встретилась с бочкой сидра и он отправился в нокаут. Последнее, что он слышал, прежде чем погрузиться в темноту, это плач его изнасилованных сестренок.

Жеребец очнулся от странного, непонятного ощущения. Он почувствовал что к его анальному кольцу прижат язык, который тщательно вылизывал его анус. Его красный зад сжался от неожиданных прикосновений. Он вздрогнул, испытав это запретное, ни с чем не сравнимое чувство.

Открыв глаза, он заметил, что был не в хранилище для сидра. Его бессознательное тело перенесли в королевские темницы, располагавшиеся глубоко под замком. Он был подвешен на цепях и не мог шевельнуться. Цепи свисали с потолка и крепились к наручникам, которые помимо всех четырех ног оковывали еще и шею.

Темница тускло освещалась факелами; жеребец пытался осмотреть её. Первым, кого он увидел был принц Блюблад, стоявший прямо перед ним.

-Друг мой, кажется, твои ласки разбудили спящего гиганта, — сказал принц стоявшему позади пленного жеребца Филти Ричу. Бизнескольт вытащил свой язык из его задницы и облизнул губы.

-Мой язык еще никогда не пробовал задницы слаще этой, — заметил Филти обездвиженному жеребцу. — Полагаю, это яблочный рацион придает вашему дерьму особенно притягательный аромат.

Филти Рич опустил голову и продолжил смазывать языком чужой зад. Но мысли жеребца были только о своей семье и он игнорировал неприятные ощущения.

-Ублюдки, что вы сделали с моими сестрами? – спросил он сквозь зубы. Блюблад улыбнулся, невзирая на оскорбление.

-Ублюдки? Мы ли? – с сомнением спросил Блюблад. — Ни Филти Рич, ни я не залезали на твою младшую сестренку в порыве похоти.

Стоило красному жеребцу вспомнить о содеянном, он опустил голову и заплакал.

-Я не знаю, почему я сделал это, — всхлипнул он. — Клянусь вам, я не больной извращенец.

Жеребец помолчал. И яростно посмотрел на Блюблада.

-Ты что-то подсыпал в мой сидр! – воскликнул он, трясясь от гнева. Загремели цепи , сдерживая его необузданную ярость.

-Если ты хочешь оставаться поставщиком королевского сидра, тебе стоит принимать ответственность за свои поступки и не перекладывать свою вину на других, — укоризненно заметил Блюблад. — Всё, что я сделал сегодня – снял все запреты и ограничения и подарил вам возможность сделать это; всё остальное было вашим решением. Я дал вам свободу от оков ханжеской морали, которую вам навязали лжецы и лицемеры. И хотя вы игнорировали очевидное, я раскрыл ваши глаза, я позволил вам сделать то, что подсказывало ваше сердце.

-Это неправда, — всхлипывал жеребец, — я никогда бы не обидел свою сестру.

Блюблад уставился на эмоционально уничтоженного земного пони и зло ухмыльнулся.

-Думаю, для пони, чья задница кровоточит и разливает дерьмо и сперму твои слова будут достойным утешением, — холодно заметил принц, насмехаясь над болью старшего брата.

-Пожалуйста, позволь нам уйти, — умолял пони, глядя в безразличные глаза Блюблада. — Где мои сестры?

-Ну что же, они здесь, — небрежно бросил Блюблад, показав ему на две бочки с сидром, свалившиеся на бок. Жеребец услышал, как плещется содержимое бочек и понял, что его сестры плавали в крепком сидре. Пробки были убраны, чтобы позволить им дышать. Оранжевая пони ударила по бочке, внутри которой находилась..

-Выпустите нас отсюда! – устало просила она. — Пони-будь, помогите!

Маленькая пони кричала внутри своей бочки и жаловалась, что от сидра ей становится слишком весело. Блюблад подошел к бочке с оранжевой кобылой внутри и пнул её. Содержимое захлестнуло пленницу. Кобыла отплевывалась и с трудом дышала, жадно втягивая воздух. Принц посмотрел через дырку от пробки и увидел её зеленый глаз, в страхе смотревший на него.

Жеребец, наблюдавший за тем, как перед ним воплощался оживший кошмар, невольно морщил нос от запаха смерти и разложения, исходящего из дальнего конца подземелья. Между двумя бочками стояли три заграждения из толстой черной тюремной решетки, представляющие собой клетку напротив тюремной стены. И внутри этой клетки находились самые омерзительные существа в истории Кантерлота — больные проказой. Среди них находилось и немало умерших.

Ни одна болезнь в истории Эквестрии не опускала так низко социальный статус больного пони, как клеймо прокаженного. Жители Кантерлота смотрели на больных как на грязных, отвратительных и безнадежных тварей. Для простого пони проказа означала долгую, медленную и неизбежную смерть. Одного слова «прокаженный» было достаточно, чтобы вселить в чужое сердце страх перед Селестией.

Учитывая все возможные ужасы заболевания, пони старались избегать прямого контакта с зараженными, расступаясь у них на пути. Были приняты законы, запрещающие прокаженным обладать собственностью или работать в городе. И те, не имея иной возможности для выживания начали бродить по улицам и просить милостыню.

Блюблад был настолько очарован этой таинственной болезнью, что собрал всех прокаженных Кантерлота и заточил их в темнице. Принц заверил простых жителей, что больные были изолированы от общества, чтобы не допустить массовой эпидемии. На самом же деле, принц использовал эту больную толпу для своих лихих экспериментов. Прокаженные кобылки были постепенно уничтожены в полном соответствии с женоненавистнической натурой принца. На них были испытаны стерилизация и всякого рода пытки, просто чтобы убедиться, что они не смогут рожать больных жеребят.

После того, как все кобылы были замучены до смерти, принц распорядился, чтобы зараженные жеребцы медленно подыхали в королевских темницах. Им давали жалкие крохи еды, чтобы не дать им умереть от голодной смерти. Это было сделано для того, чтобы Блюблад мог наблюдать за последствиями проказы в течение долгого времени.

Прокаженные носили грязные лохмотья, слипшиеся с их открытыми язвами. Их потертые тряпки защищали их от последующего гниения. На ткани, закрывавшей их кьютимарки была вышита большая желтая буква «П». Если какому-то прокаженному доводилось поговорить со здоровыми пони, эта буква призвана была сообщить всем окружающим, что её обладатель неизлечимо болен.

Прокаженные были не просто отвергнуты обществом, более того — в глазах общества они были представлены как живые воплощения зла. Считалось, что проказа была наказанием за чревоугодие и прелюбодеяние. Жители Кантерлота считали больных за содомитов и морально опустившихся чудовищ.

Болезнь была предупреждением для всех пони о том, что за грехи их может постигнуть божественная кара Солнечной Принцессы. А поскольку природа болезни связывалась с проявлением аморальности, прокаженные были достойной причиной благоговейного страха перед двумя Богинями, Селестией и Луной

Прокаженные в клетке слабо походили на пони. Они все выглядели как живые мертвецы, за исключением тех немногих, кто был мертв по-настоящему. Даже в кромешной темноте красный жеребец мог разглядеть охваченные болезнью тела, корчившиеся в агонии на полу темницы.

У многих больных были изуродованы или отсутствовали конечности, а их тела были покрыты кишащими личинками язвами. У некоторых на лицах образовались заполненные гноем нарывы, вследствие чего они ослепли. Принц Блюблад счастливо улыбался, глядя на их страдания. Он испытывал удовольствие от познания пределов боли, которую способно вынести тело пони.

-Жалкое зрелище, не так ли? – спросил Блюблад, подойдя к решетке, — Но даже такие омерзительные создания должны иметь право получить немного удовольствия перед смертью…

Принц подошел к жеребцу. Тот морщился от того, как Филти Рич вгрызается в его зад.

-Я и мой дорогой друг Филти Рич хотим разрешить небольшой спор, — сказал ему Блюблад. — Если ты победишь, то можешь без всяких проблем забрать своих сестер и идти на все четыре стороны.

Жеребец понимал, что принцу нельзя доверять, но у него не было выбора.

-Что… что за спор? – спросил жеребец. Его суставы болели от растяжения, но он был готов пройти любое испытание и вытерпеть любую боль ради своих сестер.

-Филти Рич считает, что если он хорошенько оттрахает тебя, то ты кончишь раньше, чем это сделает он, — ответил Блюблад, — но если твой зад наполнится семенем раньше, чем это произойдет, то ты победишь и будешь волен уйти со своими сестрами.

Красный пони был в ужасе. Он не был из числа слабаков, но не мог вынести мысль о том, что ему придется пасть так низко, чтобы подставить свой зад другим жеребцам. После недолгих размышлений, жеребец согласился и махнул хвостом, в надежде, что это закончится как можно скорее.

Филти Рич зачерпнул немного грязи с пола и смазал ей свой засохший хобот. Затем он прихватил зеленой слизи с земли и смазал ей анус жеребца, чтобы подготовить его к проникновению. Блюблад спустил цепи, чтобы член бизнескольта мог пристроиться к заднице земного пони.

Красный жеребец выглядел немало удивленным и потрясенным при виде члена, так легко скользнувшего в его расслабленный зад. Филти Рич хорошенько постарался, чтобы первый опыт жеребца в анальном сексе прошел без лишней боли. А еще бизнескольт знал, что тот собирался заставить его кончить первым. И красный жеребец болезненно вскрикнул, чувствуя, как его анус теряет свою первозданную, девственную красоту. Что касается Блюблада, то он не упустил возможности поиздеваться над оранжевой кобылкой в бочке.

-Я позволю вам уйти, если твой брат не кончит первым, — заметил он. — Не думаю, что это так сложно. Вся его сексуальная энергия осталась на заднице его сестры.

Старший брат всё еще думал о том, что просто перетерпит эту атаку на свой анус до тех пор, пока Филти Рич не кончит. Но когда член конеложца оказался внутри него, жеребцу пришлось пересмотреть свою стратегию.

Красный пони не был предрасположен к жеребцам, но скользкий член, скользивший в его заднице массировал его простату, что привело к неожиданным ощущениям. И от этого его член немедленно поднялся ввысь и застыл каменным изваянием. В панике жеребец подумал, что это противоестественное действо начинает приносить ему удовольствие, и если не предпримет меры, то может проиграть состязание.

-Оххх, — жеребец сладостно застонал, стоило Филти Ричу хлопнуть его по заднице. Блюблад усмехнулся, поставив копыто на бочку с сидром, в которой пленил оранжевую кобылку.

-Похоже, твой брат тот еще извращенец, — сказал принц, посмотрев на неё через отверстие в бочке. — Ему не только нравится насиловать маленьких жеребят, но и самому подставлять свой зад.

Кобылка не хотела даже думать о том, чем сейчас занимается её брат, но громкие стоны двух жеребцов предельно ясно рисовали общую картину.

Отрывистые постанывания жеребца становились всё громче и безумнее. Он чувствовал, как приближается его оргазм и отчаянно держался из последних сил, но всё шло к тому, что Филти Рич выиграет пари.

Жеребец понимал: единственный шанс выиграть — это заставить Филти Рич кончить первым, поэтому он начал говорить ему грязные слова, надеясь, что от этого бизнескольт не сможет с собой совладать.

-Он такой огромный, — елейным голосом произнес он. Красный пони был готов сказать и сделать всё что угодно, чтобы этот кошмар наяву быстрее закончился, даже солгать сквозь сжатые зубы.

-Твой член прекрасно смотрится в моих шоколадных глубинах! – сочувственно заметил земной пони. — Наполни меня своей липкой спермой, и не пролей ни капли!

Блюблад только смеялся над его отчаянными попытками.

Когда грязные словечки не дали желаемого результата, жеребец напряг ректальные мышцы, сжав внутри себя член бизнескольта. Задница жеребца отчаянно пыталась заставить его кончить внутри себя.

Но к несчастью для него бизнескольт был подлинным мастером в искусстве любви. Филти Рич превосходно управлял своим тазом. Он добился немалых успехов в контролировании оргазма путем упорных тренировок – он напрягал мышцы с интервалом в десять секунд. Он никогда не кончал быстро, упиваясь медленным приближением к кульминации. В общем-то, никакого соревнования не было. Всё было предрешено с самого начала, но ложная надежда позволяла обоим чудовищам в шкурах пони поиздеваться подольше и унизить жертву прежде, чем они приступят к следующему событию.

Крепкое сжатие своего ануса возымело неблагоприятные последствия для красного жеребца, что и предопределило его судьбу. У него не было выбора. Он был готов кончить.

-Нет… — слабо простонал жеребец, чувствуя, как его белоснежная роса падает на пол темницы. Принц Блюблад объявил, что состязание окончено и провозгласил Филти Рича победителем. Красный пони опустил голову от унижения. Блюблад подошел к его сестрам, чтобы сообщить им следующую новость:

-Если бы ваш брат получше контролировал себя, вы уже были бы свободны, — поддразнил их принц. Стыд и позор ему! Он ставит собственное удовольствие выше своих сестер.

Жеребец плакал, а остатки его самоуважения стекали с опавшего члена на пол.

Филти Рич еще не кончил и продолжал сношать разорванный зад жеребца. Принц Блюблад обратился к пони-фермеру:

-Я пообещал прокаженным, что если ты проиграешь, то я им отдам две бочки твоего прекрасного сидра. Ну что же, — произнес Блюблад, — я верен своему слову. Пришло время исполнить его.

Блюблад с помощью своей магии открыл клетку с неизлечимо больными. Затем он пнул задними копытами бочку, в которой находилась старшая сестра. Эта же бочка была связана с другой, в которой сидела младшая. Их брат в ужасе смотрел на то, как обе бочки покатились вниз и с грохотом ударились о стену темницы. Затем Блюблад закрыл её, чтобы никто из прокаженных не смог вылезти наружу.

Внушительная сила удара привела к тому, что обе бочки разбились на куски. Сёстры лежали на полу, не в силах пошевелиться от сковывающей боли. Они отплевывались от сидра, большая часть которого была разлита по полу.

Заключенных долгое время не поили, и от вида крепкого сидра он обезумели, желая лишь одного – утолить жажду. Те, кто еще был способен двигаться, медленно и неуклюже волокли к вожделенной луже свои разбухшие и изуродованные тела. Прокаженные, чьи тела были слишком слабы, чтобы сдвинуться с места, стонали и трясли головами от разочарования.

Жеребцы пили сидр с грязного каменного пола, и когда лужица заметно поуменьшилась в размерах, больные пони поползли вперед, приближаясь к двум до смерти напуганным кобылкам.

Они двигались в их сторону и издавали ужасные крики. Некоторые давно ослепли, но для зрячих всё светлое и доброе затухло. Десятилетиями они были опухолью, паразитирующей на этом мире, и остатки рассудка и сострадания покинули их разум. То «лечение», которому подвергнул их принц Блюблад, освободило их нелепые тела от всякого проявления совести, и ветра низменных желаний и инстинктов вели их по своему пути.

Кобылки тем временем приходили в себя после сильного удара о стену. Они лежали на полу промокшие и неспособные сопротивляться надвигающейся толпе. Кажется, оранжевая кобылка сломала заднюю ногу, но Блюблад не был в этом уверен.

Первый жеребец, приблизившийся к ней, был абсолютно слепым. Его лицо было покрыто гнойными нарывами, так что ему пришлось найти её по запаху. Стойкий аромат сидра, смешанный с потом привел его к ней. Он подполз ближе и начал слизывать сидр с её правого переднего копыта. Оранжевая пони вздрогнула, почувствовав его язык на своей спутанной шкурке. Его рот представлял собой гниющую пещеру без зубов, изливающую гной на её копыта. Она попыталась присесть и отбросить прокаженного назад, но их было слишком много. Кобылка осознала всю безысходность своей ситуации, когда несколько изуродованных пони начали слизывать сидр с её мокрой шкуры и гривы.

Маленькая пони плакала от боли; всё её тело болело, особенно задница. Засохшая кровь красовалась на её анальном колечке. Она посмотрела направо и увидела сестру, окруженную толпой немытых прокаженных, облизывавших её тело.

Жеребенок не хотела повторить судьбу своей сестры и понимала неминуемую опасность. Один из прокаженных кряхтя от боли, ковылял к ней. Его искривленные передние ноги кровоточили. Оцепенев от страха, она лежала на спине, в то время как больной жеребец рассматривал её своим единственным глазом. Немало времени утекло с тех пор, когда он в последний раз проводил время с кобылкой, так что у него были не совсем здоровые намерения по отношению к маленькой пони.

Не в силах сдерживать себя, маленькая пони опустошила свой мочевой пузырь прямо перед жеребцом. Это стало своего рода приглашением к действию. Встав на корточки, жеребец приложил свои сухие, обветренные губы к её крохотной щелке. Прокаженный, вне себя от удовольствия пил благословенную желтую жидкость, вытекающую из её письки.

Кобылка хныкала и просила развратного жеребца остановиться, но он продолжал жадно хлебать её мочу. Когда поток постепенно ослаб, прокаженный провел языком по её девственным губам, очищая их от последних остатков. Когда он прикоснулся к её крошечному клитору, пони вздрогнула; жеребец возбудил в ней то, чего она никогда до этого не испытывала. Она искренне ненавидела то, что с ней произошло, но она не могла не признать – это гораздо приятнее, чем то, что с ней сделал её брат.

Тем временем Филти Рич медленно содомировал жеребца, обреченно смотревшего на то, как прокаженные окружили и насиловали его сестер. Принц же смотрел на оргию уродов с немалым интересом. Жеребец плакал и умолял освободить его сестер из клетки.

-Во имя Богинь заклинаю тебя остановить это безумие, пока их не убили! – кричал он. — Зачем ты всё это делаешь?!

Блюблад медленно повернул голову и спокойно подошел к подвешенному жеребцу. Мордочка принца находилась на том же уровне, что и его голова. Он смотрел ему в глаза, покрасневшие и опухшие от пролитых слёз за своих сестер..

-Я это делаю по той же причине, по которой это может сделать кто угодно, — ответил Блюблад. — Потому что я могу.

Эти слова глубоко закрались в сердце жеребца. Теперь он понимал, что для них не осталось ни единой надежды.

Вслед за словами Блюблада дух жеребца был сломлен Филти Ричем, опустошившим внутрь него свои яички.

Бизнескольт вытащил свой огромный член из зияющей дыры красного пони. Сперма выливалась из растянутого сфинктера и медленно падала на землю.

В это же время клетка темницы стала средоточием вакханалии уродов во всем своем великолепии. И один из них, некогда облизывавший нежный бутон маленькой пони наклонился вперед и засунул в него член, лишив тем самым девственности. Она разревелась, и плева разорвалась, будучи впервые заполненной. Кровь текла из её дырочек, и она чувствовала стыд за то, что потеряла обе девственности за один день.

Когда кобылка росла на ферме, ей приходилось видеть совокупляющихся животных. Это было нормально. Она отдаленно знала, что такое секс, но и представить себе не могла, что её первый раз станет настолько болезненным. С ухаживаниями со стороны жеребцов она думала повременить хотя бы тех пор, пока не получит свою кьютимарку. Но её мечты о счастливой жизни были разрушены навсегда, и ей казалось, что надругательство над её юным телом никогда не закончится

-Вытащите его, вытащите! – умоляла она. — Он странно пахнет, и мне больно!

Пока она кричала в агонии, жеребец постепенно наращивал темп. Открытые раны на его голой груди кровоточили, сочились гноем и стали прибежищем для доброй дюжины личинок. Когда он вонзал свой изуродованный кол в маленькую пони, эти милые маленькие существа стряслись из привычного места своего обитания и оказались на ней. Земная пони посмотрела вниз и ужаснулась от того, как крохотные опарыши ползают по её животу. Жеребец проникал всё и быстрее, и к личинкам прибавились капли крови и гноя, оседавшие на её желтой шкурке.

Прокаженному было нелегко встать над ней из-за боли в своих кривых ногах, поэтому он поднял её над собой, при этом сам жеребец лег на спину. Личинки, некогда свалившиеся с него снова вернулись к нему и заняли свои насиженные гнездышки в его ранах.

Он опустил малышку на свою сочащуюся гноем и личинками грудь и дернул бедрами, направив свой член в её кровоточащие чертоги.

И тут другой прокаженный пони заметил, что некогда использованная дырочка земной пони ныне осталась невостребованной, и он решил исправить эту досадную оплошность. Второй жеребец наклонился над ней и вставил свой изуродованный елдак в её покрытый кровью анус. Он не был просторным, даже несмотря на то, что её брат хорошенько над этим поработал. Колечко оказалось настолько узким, что стягивало все фурункулы на плоти его члена, заполняя прямую кишку кобылки смазкой из гноя и слизи, отчего прокаженный стал еще быстрее двигать членом. Ощущаемое им удовольствие заглушало боль всего остального тела.

Старшей сестре было не легче: со всех сторон её окружали уродливые лошадиные письки. Одна из них влезла в её щелку, еще одна устремилась в анус, а все остальные собрались в круг и собирались излить на неё свое семя. Жеребец, имевший её зад лег грудью ей на спину. У второго жеребца кожа на члене была покрыта мозолями, отчего у кобылки складывалось впечатление, словно её трахают наждачной бумагой. Внутренние стенки её влагалища начинали рваться и кровоточить, что причиняло ей страшную боль. Хотя и жеребцу мозоли мешали получить подлинное удовольствие от соития. Кровь хлестала из её разорванной вагины, и кобылка понимала, что не сможет восстановить свою честь после такого.

Жеребцы собрались в круг вокруг её головы и дружно кончили ей на лицо. Даже сперма прокаженных выглядела нездорово. Один жеребец слил на неё светло-розовую смесь из крови и эякулята. У другого на члене был здоровенный фурункул, который лопнул, щедро оросив кобылку гноем. Третий закричал от боли, слив вместе с жидкостью молочного цвета червей, облюбовавших его мошонку. Всё тело яблочной пони было покрыто всякого рода нечистотами, и она корчилась на полу от боли, не в силах пошевелиться.

Вдоволь насладившись представлением, принц Блюблад опустил цепи и освободил красного пони из заточения. А еще единорог открыл двери, ведущие в клетку, дав ему шанс спасти своих сестер. Он страстно желал превратить морды Филти Рича и Блюблада в кровавый фарш, однако он понимал, что в первую очередь нужно помочь своим несчастным кобылкам.

Красный пони бросился в клетку, чтобы остановить эту гнусное действо и отбросил сразу нескольких прокаженных ударами своих могучих ног. Один из больных, только собиравшийся кончить в старшую сестру отправился в нокаут. Его зловонный выброс семени описал кровавую дугу над спиной жеребца и беспардонно приземлился на пол.

Остальные заключенные резво отошли от кобылок, и не важно было, кончили они или нет. Прокаженные пони попрятались по темным углам клетки и съежились подобно диким зверям.

Вместо того, чтобы избить этих ублюдков до смерти, жеребец хотел осмотреть своих сестер. Но когда он подошел к младшей, силы его оставили. Большой брат упал на землю и разрыдался.

Он опоздал. Она была мертва.

Жеребец подумал о том, что её хрупкое сердечко просто не выдержало всего того, что ей довелось испытать и разорвалось в приступе болезненной агонии.

Он присел и склонился, взяв на копыта тело сестренки и прижав его к груди. Она умерла раньше, чем он мог попросить у неё прощения за всё, что сделал с ней.

-Мне так жаль, — повторял он сквозь слезы, держа мертвое тело и раскачиваясь вперед и назад. — Мне так жаль…

Оранжевая пони осмотрелась и увидела своего брата. Одинокая слеза скатилась по её залитому спермой лицу, когда она увидела крошечное тельце на его передних копытах. Стерев эякулят с мордочки, она из последних сил пошевелила сломанными конечностями и подползла к брату, отбросив с груди копошащихся червей. Взявшись правым передним копытом за плечо красного жеребца, она чуть приподнялась и увидела мертвую кобылку.

И так живые брат и сестра оплакивали невинную маленькую пони, столь рано покинувшую сей бренный мир.

Принц Блюблад и Филти Рич вышли из темницы по длинной и извилистой лестнице. Выходя, единорог магией потушил свет. Всё подземелье погрузилось в темноту, и единственным звуком, нарушавшим тишину этого места был плач двух близких по крови душ.

Прошло несколько часов, но никто из них даже и не сдвинулся с места. Оранжевой пони было слишком тяжело ходить, а дух жеребца был сломлен настолько, что он даже не свел счеты с окружавшими его прокаженными. Он только раскачивал маленькую кобылку и просил прощения снова и снова до тех пор, пока не сорвал голос.

На следующий день принц Блюблад пообщался с зеброй-аптекарем по имени Атропа Белладонна. Именно она продала принцу мощный афродизиак, а также знала, как правильно избавиться от нежелательных гостей в его подземелье.

Прихватив с собой “Сонную одурь”, зельеварительница воспользовалась ступкой и пестиком, чтобы перемолоть ягоды и листья в мелкий порошок. Кузнечные меха перекачивали эту смертельную пыль по всей клетке через небольшие отверстия для воздуха, которые соединяли темницу с остальной частью замка.

Когда смертельная пыль заполнила подземелье, еще живые пони испытывали сильную головную боль и тошноту. Некоторые прокаженные начали терзать свои открытые раны, отчего те бесконтрольно кровоточили.

Когда яд начал действовать, всех пони охватили приступы лихорадочной рвоты. Брата и сестру вырвало на каменный пол, в то время как тела слепых и неподвижных прокаженных покрывали друг друга пленкой из блевотины.

В конце концов, все заключенные начинали медленно засыпать, отправившись в холодные объятия смерти. Из-за своего образа жизни прокаженные умерли гораздо раньше, чем брат с сестрой. Так что у них было немного времени для последнего разговора.

Кобылка хотела простить своего брата прежде, чем её заберет дурманящий туман.

-Я… я знаю, что ты всегда любил нас, — прохрипела она, — и наша сестренка тоже знала. И это самая… настоящая… правда.

И с этими словами она умерла.

Красный жеребец сидел в одиночестве и темноте, окруженный запахом смерти и блевотины. Его мертвые сестры лежали на его коленях. Он нежно погладил их гривы и поцеловал лбы. Атропин, покрывавший их тела встретился с губами жеребца, что ускорило его кончину.

Веки жеребца налились тяжестью.

И он упал навзничь, отправившись за своими сестрам в определенно лучший мир.

Блюблад сидел в своем кабинете, описывая события прошедшего дня. При себе он оставил бочку крепкого и пряного сидра, которую поставил рядом со своими трофеями. Поднеся кубок к крану, принц наполнил его и поднес к губам. Он сделал длинный глоток, и вкус сидра невольно напомнил ему о том сладкому нектаре, которого он вдоволь испил из крупа оранжевой кобылы.

Когда прокаженные и семья сидроделов были мертвы, Блюблад распорядился о том, чтобы их тела были преданы огню. Слуги дочиста отмыли клетку и всю темницу, чтобы подготовить её к приезду новых гостей.

V. The Feast

Разумное существо не выбирает зло, потому что это зло; оно ошибочно принимает его за счастье и добро, к которому стремится.

Мэри Уолстонкрафт

Декабрь в Эквестрии подходил к концу. Наступило то время, когда пони проявляли любовь и заботу по отношению друг к другу. И даже принц Блюблад со своей стороны намеревался помочь тем, кому повезло меньше, чем ему.

Венценосные сестры мерно прохаживались по длинному залу Кантерлотского Замка. Между Селестией, богиней солнечного света, и Луной, богиней ночной тьмы, произошел следующий разговор:

-Моя дорогая сестра, дошли ли до ваших ушей слухи о темных делах нашего племянника? – спросила Селестия приглушенным Кантерлотским Королевским Голосом.

-О да, — в отличие от своей сестры, Луна говорила нормальным голосом, — семья портнихи, послушница, гадалка и варщики сидра. Слух о жестокости Блюблада облетел всё королевство. А еще я слышала о том, что к нему приведут группу жеребят из сиротского приюта.

-Тогда нам стоит поторопиться, пока не стало слишком поздно, — произнесла Селестия. Обе сестры ускорили шаг.

Блюбладу стоило больших трудов сдерживать волнение, готовясь к ночному приему; с ним были Фэнси Пэнтс и Флер Де Лис, и они втроем находились в трапезной с двумя столами: один прямоугольной формы — для взрослых, и один в форме полумесяца – для жеребят. Три единорога с нетерпением ожидали своих гостей.

Вдруг дверь раскрылась, и на пороге появился Филти Рич с двумя кобылками: одна из них была розового окраса, а другая серого. Принц невольно восхитился мордочкой розовой пони, которую так и распирало от самодовольства. Без лишних слов понятно, что у неё было всё, о чем она только могла мечтать. Позади неё, краснея от стыда, стояла серая кобылка в одежде горничной.

-Это моя приемная дочь, Даймонд Тиара, — так представил розовую пони Филти Рич. Принц подошел к ней и поклонился, поцеловав ей копытце.

-Ваше присутствие для меня великая честь, юная леди, — учтиво произнес он.

-А еще я взял на себя смелость привести сюда Сильвер Спун, — продолжал Филти, представив серую кобылку, сделавшую скромный реверанс: — Она и её мать — мои слуги, её отец – банкрот. Он покончил с собой и оставил семью отрабатывать свои непомерные долги.

Серая кобылка тихо всхлипнула, но Филти Рич не обратил на это внимания.

-И как вы можете судить по метке, которую она не так давно получила, её особенный талант состоит в том, чтобы полировать серебро, — добавил он, показав на Сильвер Спун. Благодаря тому, что она была примерно того же возраста, что и Тиара, они быстро подружились, хотя последняя никогда не скрывала своего властного отношения к своей прислуге.

-Я так понимаю, остальные еще не прибыли? — спросил Филти Рич, осмотревшись,.

-Ты не первый, кто это спросил, — ответил Фэнси Пэнтс, показывая на себя и Флёр. — Я даже представить не могу, что могло задержать в пути наших дорогих сироток.

И стоило ему замолчать, дверь снова открылась, и на пороге показались еще четверо жеребят: три жеребца и одна кобылка. Они боязливо прошли вперед, окруженные с двух сторон конвоем королевской гвардии. Согласно приказам принца Блюблада, все четверо были отмыты к вечернему торжеству.

Все жеребята, за исключением Даймонд Тиары, были не на шутку встревожены. Нет сомнения — слухи об исключительной жестокости принца уже дошли до их юных ушек. Стража вернулась на свою вахту тогда, когда все юные пони оказались у копыт Его Величества.

Блюблад подошел к первой же сиротке — милой оранжевой пегасочке — и спросил её имя. Она, не дерзнув встать, раболепно склонилась перед принцем.

-Меня зовут Скуталу, — ответила она, — почему нас сюда привезли?

Трое оставшихся жеребят с нетерпением ждали ответа.

-А потому, дорогая моя, — посмеиваясь, вышел вперед Фэнси Пэнтс, — что в это время года принц и его друзья всегда принимают нищих и сирот за общим столом.

Услышав про стол, упитанный серый жеребенок с темно-коричневой гривой заметно оживился. Нож и вилка — его кьютимарка — тут же зашевелилась, стоило ему проковылять вперед.

-Вы хотите сказать, что нас покормят? — с надеждой спросил он. Флер подошла к нему и посмотрела прямо в глаза.

-Мы устроили незабываемый пир для каждого пони в этом зале, — ответила она, смешно наморщив носик: — скажи мне, мой храбрый маленький пони, как же тебя зовут?

-Траффл Шаффл, — краснея, произнес жеребенок. Он опустил голову и лениво махнул копытом: — нас не очень хорошо кормят в приюте. Я всегда голоден.

Животик жеребенка забурчал, ясно подтверждая его слова. Флер хихикнула.

-Я готов тебя заверить в том, что никто не уйдет обиженным, — заметил Блюблад. Заметив, что юные жеребцы и кобылки заметно приободрились, принц подошел к двум пока еще безымянным жеребятам.

-А как вас зовут? — спросил принц, — расскажите мне о себе.

Первым голос подал пегий земной пони с пятнистым окрасом. Он склонился перед Блюбладом.

-Меня зовут Пип, Ваше Величество, — смиренно произнес он, — мои родители — бедные иммигранты из Троттингема, и они погибли на корабле по пути в Кантерлот. Я долго путешествовал один, а потом меня забрали в детский приют.

Последний жеребенок оказался слегка замызганным, несмотря на то, что он принял ванну. Похоже, грязь в каком-то роде въелась в него. Он был худым и болезненным пегасом с длинными ушами и гнилыми зубами. Но у него хватило ума представиться принцу, когда тот подошел к нему.

-Меня зовут Физервейт, — грустно ответил он. — Мама умерла при родах, а я работал в шахтах под Кантерлотским Дворцом. Я добывал самоцветы вместе с отцом. А потом, когда он погиб, я больше не мог работать, и меня отправили в приют.

Блюблад приказал всем жеребятам построиться в ряд, что и было исполнено.

Три жеребца и три кобылки. Даймонд Тиара возмутилась тому, что её поставили в одном ряду с её прислугой и четверкой оборванцев, но ради встречи с самим принцем она не смела открыто выражать свое недовольство.

Принц и его друзья смотрели в глаза своим юным посетителям. Кого-то из них распирало от радости, а кто-то откровенно нервничал. Блюблад только собирался попросить жеребят повернуться, как вдруг двери распахнулись…

И в зал гордо вошли Селестия и Луна. Все пони, за исключением Блюблада, учтиво склонились перед великими принцессами-богинями.

Несмотря на то, что принцессы-аликорны крайне редко удостаивали себя общением с народом, каждый пони в Эквестрии знал их в лицо. Гобелены и статуи по всему королевству украшали их светлые образы. Оторванность от общества способствовала их образу, таинственному, и в какой-то мере мистическому. Жеребята боялись смотреть на них; они верили, что их глаза могут растаять от их сияющих ликов.

Селестия подошла к Блюбладу. Её взгляд не предвещал племяннику ничего хорошего.

-Что же ты наделал, мой дорогой племянник? — властно спросила у него Селестия, — мы пришли, чтобы поговорить о твоём поведении, а вместо этого мы видим тебя в окружении друзей и кучки невинных жеребят.

Блюблад стыдливо опустил голову.

-Я... я просто хотел их осмотреть к Сатурналиям Голубой Луны, — неохотно произнес он. Селестия и Луна переглянулись между собой и вновь обратили свой взор на племянника.

-Мы очень разочарованы, Блюблад, — холодно заметила Луна.

Принц опустил голову еще ниже, но принцесса Селестия закончила фразу за сестру.

-А разочарованы мы, потому что ты не дождался нас! — улыбнулась ему она. Блюблад и его друзья дружно подняли головы и вздох облегчения сорвался с их уст. Жеребята все еще прикрывали свои мордочки передними копытами, явно не понимая, что происходит.

-Ты знаешь, что Сатурналии Голубой Луны наш самый любимый праздник, — произнесла Луна, — а пока ты осмотришь жеребят, мы расскажем им нашу историю и наши правила. Встаньте, дети мои.

Жеребята неохотно присели и осторожно открыли глаза. Жеребцы и кобылки некоторое время пристально смотрели в копыта принцессам, пока не решились поднять глаза и взглянуть на их гордый стан.

Венценосные сестры могли быть кем угодно, но богинями они точно не были. И они никак не могли влиять на привычный цикл дня и ночи. Зато Селестия и Луна рассматривали погоню за удовольствиями как естественный позыв тела и были полны решимости следовать ему, невзирая на ту цену, которую придется заплатить.

Грехопадение сестер началось более чем тысячу лет тому назад. За это время они выпестовали немало распутников; принц Блюблад, их племянник, был тому примером. Когда они склонили его на свою сторону, принц смог затмить их своей жестокостью, и многие другие представители Кантерлотской знати вскоре присоединились к нему.

И единственная причина, по которой принцессы не смогли ввергнуть свой народ в пучину разврата и гедонизма заключалась в том, что подобные идеи были крайне непопулярны среди обычных пони. Для многих бедных жителей Эквестрии внутренняя чистота, основы морали и нравственности не были пустым звуком, и пони рассматривали эти жизненные ценности как то немногое в своей жизни, во что они могли верить. Сестры не вмешивались, потому что меньше всего на свете они хотели революции, катализатором для которой мог бы послужить народный гнев.

Зато их племянник начинал постепенно терять контроль над собой, открыто демонстрируя свою жестокость, что вылилось в ужасные слухи, разносившиеся по всей Эквестрии. Публичное унижение и изнасилование послушницы перед её сожжением стала пиком его неподобающего поведения.

Блюблад приказал жеребятам повернуться. Пока жеребята смотрели в одну сторону, их юные ягодицы предстали во всем великолепии перед принцем и его друзьями. Задницы они осмотрели в первую очередь. Малейший недостаток мог стать причиной для того, чтобы выбросить жеребенка на улицу. Блюблад и его друзья прошли от жеребенка к жеребенку, ощупывая, вынюхивая и разводя ягодицы, тем самым проверяя их качество. От неприятных прикосновений жеребята начали жаловаться. После того, как взрослые пони закончили осмотр жеребячьих дырочек, они с радостью сообщили, что с ними нет никаких проблем.

-Мы должны были убедиться, что вы здоровы, — сострадательно произнесла Флер, втянув запах из грязной дырочки Физервейта, — как только мы закончим, нас ждет пир.

Луна рассказывала жеребятам основные принципы их личной философии, просто чтобы отвлечь их от чужих носов, прижимающихся к их задницам.

-Мы представляем собой уникальных в своем роде последователей либертинажа, — объясняла она, — это значит, что мы абсолютно свободны; нас не сковывают моральные ограничения – они бесполезны и нежелательны для нас. Пони – существа из плоти и крови, и естественно, что высшее удовольствие в своей жизни они получают через физический контакт.

Луна подошла к жеребятам. Её последние слова были сказаны так медленно и эмоционально, словно она в ярких подробностях описывала свой последний оргазм.

-Взгляд. Слух. Запах. Вкус. Мммм… Прикосновение, – похотливо произнесла Луна. Она закрыла глаза и приподняла брови, из её груди вырвался сладострастный стон. Сильвер Спун взвизгнула, стоило Флер запустить свой язык в недра её анальной дырочки. Взрослые проигнорировали её слезливые мольбы о пощаде. Селестия улыбнулась; её сестра встала рядом с ней и продолжила:

-Признают ли это пони, или нет, но страсть являет собой высшее благо, — произнесла Луна, — и цель нашей распутной жизни состоит в том, чтобы достигнуть высших ступеней удовольствия. Это наше право, наша обязанность – сделать всё в наших силах, чтобы претворить эти мечты в реальность.

Её слова были встречены шквалом аплодисментов и топотом копыт со стороны Блюблада и его друзей. Она улыбнулась и склонила голову.

После своей напутственной речи Луна отступила в сторону, позволив Селестии шагнуть вперед. Она расправила крылья и пронзительно посмотрела на жеребят, отчего юные жеребцы и кобылки вздрогнули.

К тому времени Блюблад и его друзья закончили осмотр анальных дырочек и перешли к гениталиям жеребят. Взрослые пони развели им задние копыта, чтобы получше их рассмотреть. Ни один жеребенок не был возбужден, но Блюблад знал, что это ненадолго. Взрослые пони принялись ласкать гениталии юных жеребят и кобылок.

Нос Филти Рича прижался к мошонке Траффл Шаффла и втянул ее запах. Жеребец почувствовал, как его возбуждение растет все быстрее при виде молодой, девственной задницы маленького жеребца.

-Пожалуйста, не трогайте меня. Я не очень хорошо себя чувствую, — Траффл Шаффл дрожал от смущения. — Я всего лишь хотел что-нибудь поесть…

Взрослые пони касались и тыкали гениталии жеребят и кобылок передними копытами, отчего те морщились и стонали от чуждых им ощущений. Селестия прикрикнула на них, заставив замолчать, и когда юные пони застыли на месте, солнечная принцесса заговорила с ними.

-Сия пища, которую вы вскоре отведаете, есть лишь часть того грандиозного пиршества, что ожидает вас в этих стенах, — произнесла она, — вы все – лишь жалкие существа, чей удел – служить развлечением для нас.

Даймонд Тиара запаниковала в тот момент, когда чье-то копыто прикасалось совсем рядом с её девственным бутоном, и позвала на помощь отца.

-Папочка, я больше не хочу оставаться здесь ни минуты! – завопила кобылка. — Забери меня домой!

Даймонд Тиара увидела отца, который стоял за смертельно напуганным Физервейтом. Взрослый жеребец опустил голову так, чтобы пососать грязные яйца жеребенка. Она с отвращением посмотрела на приемного отца, как вдруг к ней подошла Селестия. Принцесса наклонилась поближе и посмотрела на розовую кобылку, которая от её приближения затряслась от страха

-Я хочу верить, что ты не ввела саму себя в заблуждение, полагая, что то же внимание, которое тебе оказал внешний мир, будет оказано тебе в нашей обители, — сказала Селестия Даймонд Тиаре, — если ты бы согласилась стать рабыней там, это значит, что ты будешь вести себя здесь в тысячу раз покорнее. И не думай, что высокое положение твоего отца в нашем обществе даст тебе особенные привилегии. И ты жестоко ошибешься, если понадеешься на это. Привязанность кровных или брачных уз ничего не значит по нашему мнению, и чем сильнее эти узы, тем быстрее мы достигнем порочного возбуждения, увидев их разрыв.

Многие жеребята начинали скулить. Им было страшно сдвинуться с места, будучи ощупанными и окруженными взрослыми пони со всех сторон. Обе сестры, которых жеребята почитали как богинь мироздания, смотрели на приставания с бездеятельным удовольствием.

-Не ожидайте по отношению к себе иного обхождения, кроме как самого унизительного, — обратилась Селестия к жеребятам, — послушание является той самой добродетелью, которую мы приветствуем в этих стенах. И никому не позволено вести себя иначе.

Сильвер Спун уже приходилось подчиняться приказам за те годы, когда она была простой служанкой. Она подавила в себе желание сопротивляться тогда, когда распутники по очереди ощупывали её влагалище. Кобылка надеялась лишь на то, что если она согласится исполнять их прихоти, к ней проявят снисхождение и разрешат вернуться домой, к матери. Но Селестия, словно прочитав её мысли, разрушила всякие надежды юной пони на подобный исход событий.

-Прежде всего, не надейтесь на собственное очарование, — заметила Селестия, — нам нет никакого дела до ваших уловок. Не обманывайте себя, думая, что хоть кто-то из нас проявит к вам жалость или сострадание. Разве сравнится сочувствие перед тем, что находится между вашими ногами?

Только Скуталу не поддалась всеобщей панике. Она вела себя слишком вызывающе против насильников, даже несмотря на ласки, которыми они одаривали её влагалище. Кобылка имела лишь отдаленное представление о том, какие ужасы могут ожидать её, но она была полна решимости выдержать это испытание, как и многие другие в своей юной жизни. Селестия видела огонь сопротивления в её глазах и с радостью была готова его погасить.

-Думаю, бесполезно скрывать вашу судьбу за завесой тайн, — объявила она. — Ваше услужение будет тяжелым, болезненным и жестоким, и малейшая провинность будет караться со всей возможной строгостью. В свою очередь, мы рекомендуем вам постоянно упражняться в старательности, послушании и в полном самоотречении, не прислушиваясь к чему-либо, кроме как к нашим желаниям. Пусть они станут для вас законом. Спешите их исполнить; вы должны примириться с ними и предвидеть их. Не то чтобы вы многое получите, сделав это. Вам просто придется это сделать, потому что если вы откажетесь, то потеряете гораздо больше.

Пока Селестия говорила, Скуталу смогла набраться храбрости и посмотреть ей в глаза. Все остальные жеребята съежились перед ней и начинали вздрагивать от того, что им ласкают гениталии. Пегасочка вспомнила о благочестивых монахинях, которые любили и заботились о ней так же хорошо, как и об остальных. Она думала, что ей придется немного дольше вытерпеть эти унижения, пока их стражники не придут на помощь. Но и эта надежда рухнула под гнетом мрачного голоса Селестии:

-…И чем раньше вы отвергнете всякую попытку спасения, тем быстрее вы сможете посвятить свои мысли и усилия для исполнения своих обязанностей, — произнесла она. — Мы находимся в Кантерлотском Замке – самой неприступной крепости Эквестрии. Отсюда нет выхода, и ни один пони даже помыслить не сможет о том, чтобы вас найти. Теперь вы далеко от своих друзей и своих семей. Для этого мира вы уже мертвы. И каждый вздох, который вы делаете в этот самый момент, отныне должен быть исполнен только ради нашего удовольствия, и только для него.

Услышав о семье, Сильвер Спун разрыдалась, вспомнив о маме, которая, как она думала, даже сейчас будет беспокоиться за свою пропавшую дочь.

К этому моменту половые органы жеребят были тщательно осмотрены. Юные кобылки и жеребцы должны были остаться нетронутыми, по крайней мере, на целый месяц; для распутников было крайне важно убедиться в том, что жеребята будут пригодными для пользования в свое время. А пока жеребята стояли на месте и жалобно скулили, Селестия объяснила, с кем они имеют дело.

-Быть может, вас заинтересует тот вид пони, к которым вы отныне принадлежите, — произнесла она, — моя сестра дала исчерпывающее объяснение. Но вам достаточно знать о том, что мы проповедуем идеи либертинажа. Мы – пони, известные своей абсолютной и осознанной жестокостью. У нас нет иной власти, кроме жажды плоти. Нет иного закона, кроме порока. Нет иной привязанности, кроме как к разврату. А если точнее, то мы – аморальные, беспринципные распутники, и каждый из нас повинен в неустанном уничтожении всего того, что в вашей среде считается хорошим и порядочным.

Губы Пипа задрожали. Он мысленно перенесся в самый худший день своей жизни; день, когда увидел тела своих мертвых родителей, сброшенных за борт. Но те чувства, которые он испытал в тот день, не шли ни в какое сравнение с тем, что он видел сейчас. Селестия попыталась приободрить жеребят:

-Будьте сильными; проявите терпение и подчинитесь, — сказала она, — утешайте себя тем, что все мы не вечны. Судьба милостива к тем, кто умер молодыми, прежде чем жизненный опыт лишил их прошлые удовольствия былой страсти.

Физервейт сжался от страха. Это было связано с жертвой его отца, который отдал свою жизнь, чтобы спасти своего сына из обвала. Юный пегас наверняка предпочел бы быть раздавленным камнями, узнай он о том, какая ждет его судьба.

-Короче говоря: дрожите, трепещите, предвосхищайте и подчиняйтесь, — закончила Селестия, — сделайте всё это, и, быть может, вы не будете совсем уж несчастными. Не пытайтесь плести заговоры. Не объединяйтесь вместе. Нелепая дружба неприемлема для тех форм унижений, которыми вы услужите нам. Мы смотрим на вас как на низших животных, удел которых – питаться и служить нам, и мы будем намерены сломить их дух силой, если они вздумают воспротивиться.

После этих слов Селестия отступила, позволив Блюбладу встать на свое место. Следующие слова он адресовал своим друзьям и тетушкам, объясняя правила Ста Двадцати Дней Блюблада.

-Сатурналии Голубой Луны названы так в честь тринадцатого полнолуния в году, — произнес он, — они также приурочены к ста двадцати дням со дня моего рождения. Поскольку оно начнется только в апреле, эта ночь ознаменует собой начало Ста Двадцати Дней Блюблада.

Жеребята смотрели на принца, в то время как он разъяснял своим друзьям их обязанности.

-Жеребята будут исполнять наши повеления, потворствуя моим личным предпочтениям и желаниям, так же, как и вашим, — добавил он, — они преднамеренно не будут получать удовольствия – лишь оказывать его нам. Их задницы должны остаться нетронутыми, пока они не познают себя во всех возможных формах разврата; лишь тогда печати их невинности будут сломаны. Им не стоит и мечтать о том, что мы их не тронем, если они вдруг перестанут прислуживать нам. Любое отклонение от этой первостепенной задачи будет караться своевременно и со всей возможной жестокостью.

Пока принц говорил, в комнату вошла прислуга, неся с собой столовые приборы. Жеребята наблюдали за тем, как на столе появились тарелки и кубки. Слуги, которым было приказано ни на кого не смотреть, старались сосредоточить свои взгляды на работе.

-Ни один пони, будь он жеребцом или кобылой, не должен быть допущен к нашим занятиям в чистом виде; он должен утопать в своих нечистотах, — произнес Блюблад, — а также жеребятам запрещено где-либо справлять нужду, кроме специально отведенных для этого комнат, посещение которых без специального разрешения запрещено.

Напоминание об уборных заставило Траффл Шаффла подумать о том, что ему стоило бы справить нужду, потому что его кишечник начинал бурлить.

Каждое утро детские комнаты будут подвергнуты обыску, — продолжал Блюблад, — если мы увидим доказательство того, что кто-нибудь из жеребят облегчился ночью, расплатой ему за это нарушение станет смерть, — от внезапно нахлынувшей эрекции глаза жеребца расширились, и он скрестил задние ноги, решив держаться столько, сколько возможно.

-После завтрака, юные пони соберутся в пары с распутниками, после чего займутся утолением их плотских желаний ровно до тех пор, пока не наступит перерыв на ужин. По завершении трапезы все должны пройти в зал для оргий. В большом зале будет достаточно тепло, и он будет освещаться люстрами. Вокруг будет царить беспорядок, все участники должны будут лежать на полу и, меняя позы, заниматься преступными, кровосмесительными и гомосексуальными совокуплениями.

Флёр поцеловала Фэнси Пэнтса в шею, он же с нетерпением потер её бедро передним копытом.

-До особого указания лишать девственности жеребят запрещено, — продолжил Блюблад, — это единственное исключение, в остальном наши участники могут целиком себя отдать пресыщению и разврату. Их час наступит только тогда, когда все приготовления будут завершены. Когда все жеребята будут готовы к этому, их следует допустить ко всем формам наслаждения во всех возможных формах и на все времена. Оргия заканчивается ровно в два часа, после чего все должны отправиться спать. Таков будет ежедневный порядок.

По завершению этой речи слуги закончили расставлять тарелки и занялись чанами для пунша и кубками. Жеребята заметили, что все они были пусты, но когда принц Блюблад заговорил, их внимание полностью переключилось на него:

-Если кто-то из жеребят откажется исполнять то, что от него требуют, его следует наказать со всей возможной строгостью. Их ответственность заключается в том, чтобы найти пути и средства для исполнения любого желания, каким бы противоречивым оно ни было.

Сердце Скуталу бешено забилось, пока она тщетно пыталась придумать план побега. Тот неумолимый ужас моральной деградации, который ожидал её и других пони не давал ей тщательно обдумать возможные варианты.

-Любые признаки проявленного неуважения со стороны жеребят или недостаточная покорность будут считаться самыми серьезными из прегрешений и будут жестоко пресекаться на корню, — продолжил принц. — Настоятельно рекомендую всем не использовать иного языка общения, кроме как языка страсти и выражений, свидетельствующих о величайшей развращенности. Почаще пользуйтесь грязной, грубой и нечестивой бранью. Любой пони, который не выполняет хотя бы одно из этих правил, в ком пробудился хотя бы мимолетный проблеск здравого смысла или хотя бы чувство умеренности и, что хуже всего, провел весь день, не нажравшись в хлам, будет строго наказан!

Друзья Блюблада дружно воскликнули: «Ура! Ура!»

Закончив говорить, Блюблад отступил, и вперед вышла принцесса Луна, настойчиво убеждая детей следовать этим правилам.

-Указания, что вы получили, мудры и придуманы для безопасности вашей, как и для наших удовольствий, — произнесла Луна, — слепо следуйте им, и ожидайте от нас самого худшего, если нарушите их.

Увидев, что все столовые принадлежности были на месте, Селестия обратилась к жеребятам:

-Теперь, когда вы знаете свои обязанности, мы сможем начать пир во славу Сатурналий! – в нетерпении воскликнула она и приказала жеребятам занять место за столом в форме полумесяца. Они с неохотой подчинились, их юные головы все еще пытались обмозговать и осознать то, что с ними произошло.

Друзья Блюблада заняли места за столом для распутников, в то время как Блюблад, Селестия и Луна стояли перед двумя столами и осматривали пустые тарелки. Селестия подошла к столу жеребят.

-Поскольку вы наши новые гости, думаю, что вам стоит поесть первыми, — сказала она, — кажется, что этот юный жеребец очень хочет кушать, и думаю, что стоит начать с него. Она подошла к Траффл Шаффлу и улыбнулась перед тем, как быстро повернуться к нему задом. Она приподняла свой хвост, обнажив перед ним свой зад. Жеребенок увидел прелести Селестии и густо покраснел.

-Кушать подано! – крикнула Селестия. Пердящий звук с грохотом вырвался из её задницы и аромат газов заполнил всю комнату. От прогорклого запаха глаза жеребят начали слезиться. Взрослые же с удовольствием вдохнули ядовитый аромат принцессы. Зловоние каловых масс было очень хорошо знакомо распутникам, что немало их возбуждало.

Темно-бурая колбаска округлилась перед тем, как выпасть из прямой кишки Селестии и приземлиться прямо на тарелку Траффл Шаффла. Все жеребята с отвращением посмотрели на этот кусок мягкого дерьма. Вскоре их внимание от этого гротескного зрелища было отвлечено звуком булькающей жидкости. Жеребята повернули головы и посмотрели на то, как принцесса Луна встала задом перед чаном для пунша и со счастливым видом наполняла его мочой.

-Нет повода для беспокойства, детишки, — воскликнула она, — мы скоро утолим вашу жажду!

Когда чан для пунша был наполнен до краев её горячей мочой, Луна с помощью магии левитировала кубки жеребят и наполнила их. Вскоре кружки вернулись назад, полные темновато-золотистой жидкости.

Скуталу в ужасе смотрела на происходящее. Она осознала, что все эти взрослые окончательно сошли с ума, как понимала и то, что она и остальные жеребята погибнут здесь, если она не придумает план для побега.

Селестия прошла по очереди к каждому жеребенку, испражняясь им в еду. Отвратительный приступ метеоризма предшествовал каждой новой дефекации. Белоснежная мордочка Селестии покраснела в то время, когда она заполняла своим дерьмом чужие тарелки. Никто из жеребят даже не думал о том, чтобы притронуться к этой тошнотворной «еде». После того, как она закончила, она повернулась, чтобы посмотреть на то, как они будут это есть.

-Ешьте, — приказала Селестия. Жеребята захныкали, но к тарелкам даже не притронулись. Селестия медленно теряла терпение.

-ВЫ БУДЕТЕ ЕСТЬ МОЕ ДЕРЬМО! — раздался её Королевский Кантерлотский Голос, от которого зазвенели стекла и закачались люстры.

С крайней неохотой жеребята наклонились и начали робко покусывать кусочки кала. Селестия почувствовала немалое возбуждение, представляя, какое отвращение испытывают они, поедая её теплое дерьмо. Она была настолько невосприимчива к своему распутному образу жизни, что даже не могла припомнить, когда в последний раз испытывала нечто подобное.

Физервейт со страхом и дрожью смотрел на свою порцию. Он положил маленький кусочек в рот и начал его жевать. Он был довольно вязким и густым, как каша, и так или иначе, на вкус он был хуже, чем на запах, вытерпеть который, как казалось жеребенку, просто физически невозможно.

Дерьмо осело на языках жеребят, и это было куда большее унижение, чем недавнее половое домогательство.

Одного кусочка фекалий было достаточно, чтобы Траффл Шаффла стошнило, но он боялся того, что с ним могут сделать за это. Он его проглотил; отправил этот кусок дерьма в свой бунтующий желудок.

Распутники видели Даймонд Тиару и Сильвер Спун равными, не видя разницы между прислугой и её госпожой. Обе кобылки плакали, поедая результат королевских испражнений принцессы Селестии. Дерьмо оседало на их зубах, окрашивая губы в коричневый цвет.

Пип схватил свой кубок и, несмотря на его содержимое, принялся пить, отчаянно надеясь перебить вкус кала во рту. Теплая моча принцессы Луны захлестнула его язык, и он жадно припал к ней до тех пор, пока не осушил кубок. Его передернуло от отвращения, когда он поставил кружку на стол и с ужасом посмотрел на то, что ему следовало доесть.

Взрослые сидели с пустыми тарелками и были целиком увлечены тем, как дети пытаются покончить со своим на редкость дерьмовым ужином.

Желая угодить друзьям своего племянника, Луна подошла к ним и приподняла хвост. Троица пони в благоговейном восторге уставилась на сморщенную дырочку принцессы Ночи. На протяжении десятилетий разврата все распутники Кантерлота разбирались во вкусах дерьма, и больше всего желали отведать именно её.

-Сегодня мы сполна утолим ваш голод нашими отходами! – воскликнула Луна. Она изрядно напряглась, чтобы исторгнуть еду для распутников. Она стояла перед тарелкой Флёр и расслабила анус, но та уже не могла удержаться от соблазна и наклонилась вперед, выставив свои губы прямо перед ним. Принцесса заворковала, почувствовав язык кобылы в своей заднице.

-Мы благодарим тебя за твой столь искусный язык, — сказала Луна, — а теперь испробуй плоды своего труда!

Флер почувствовала, как бурая колбаска с силой отталкивается от её языка, заполняя собой ректальные стенки принцессы. Вытянув язык, де Лис принялась облизывать анальное колечко Луны, позволив большому куску быстрее выскользнуть. Она лизала этот кусок, смакуя его горький вкус и зловоние того места, откуда он вылез. Когда же кусок на пару дюймов выбрался из анального отверстия, она положила его себе в рот и откусила кусочек, со счастливым видом прожевав его и проглотив. Остатки фекальной массы Луна выдавила прямо на тарелку Флёр, тем самым закончив с её порцией.

Кобылка наклонилась и поцеловала измазанную дерьмом дырочку Луны. Принцесса была настолько поражена подобным обхождением, что испустила мокрый пук, ударивший Флёр в нос и глаза. Фэнси Пэнтс и Филти Рич дружно усмехнулись, глядя на то, как она кашляет и задыхается.

Следующим на очереди был Фэнси Пэнтс. Луна застонала, испражняя огромный кусок в тарелку жеребца. Длинный кусок дерьма немало растянул дыру принцессы прежде, чем выйти наружу. Обхват и длина этого куска могла бы заставить член любого жеребца съежиться от жалости. От его удара тарелка Фэнси Пэнтса разбилась, и кусок дерьма с глухим звуком приземлился на стол.

Флер и Филти Рич с удовольствием набросились на свои королевские порции. Порочное удовольствие от твердости кала принцессы Луны мурашками прошло по спинам жеребца и кобылки.

А пока Луна обслуживала взрослых, Селестия опорожнилась в чан для пунша, чтобы напоить дорогих распутников. Филти Рич, получив свой кубок, немедленно осушил его и попросил добавки, что с радостью было исполнено солнечной принцессой.

Не успела она вернуть кружку Филти с добавкой, как принц Блюблад расположил свой рот прямо перед её задницей. Предугадав желание племянника, она излила свой жидкий кал прямо ему в рот, наполнив им щеки принца. Он тут же закрыл его, позволив каловой массе покрыть его язык.

Подойдя к Луне, принц поцеловал её с открытым ртом. Своим языком он передал дерьмо Селестии из своего рта в её. Она слегка прикрыла его, позволив смеси из слюны и дерьма проплыть туда, и лишь небольшие струйки осели на её подбородке.

Только после того, как она удержала у себя во рту кал своей сестры, Луна подошла к ней и поцеловала её. Тело Селестии задрожало, когда слизкая, коричневая масса потекла к её губам. Это дерьмо прошло через два разных рта, лишь для того, чтобы вернуться к той, кто его породил. Когда её рот был заполнен её же дерьмом, Селестия с радостью брызнула им вокруг перед тем, как проглотить.

Королевская семья стояла посреди комнаты и наблюдала за столь тошнотворным зрелищем. Все жеребята захлебывались от слез, пересиливая себя, чтобы проглотить последние кусочки дерьма Селестии. Их мордочки позеленели и выглядели так, будто их вот-вот вырвет.

Другая троица распутников стояла на другом конце комнаты и еще больше наслаждалась зрелищем. Они с радостью поедали дерьмо Луны, запивая мочой Селестии. Фэнси Пэнтс пролил немного себе на грудь, окрасив белоснежную шкурку в желтый цвет. Мордочку Флёр покрывало большое коричневое кольцо дерьма, которое вскоре она вылизала языком. Филти Рич, отличавшийся утонченным вкусом, решил добавить к своей пище особого соуса. Жеребец приподнялся над столом, держась за него одним передним копытом, лаская свой член другим. Он застонал, кончив на дерьмо принцессы Луны. Затем он поднял смердящий, покрытый спермой кусок и положил его себе в рот. Увидев это, Луну посетила интересная мысль.

-Племянник, — обратилась она к Блюбладу, — не соблаговолишь ли ты приготовить для нас «Жеребят в лодке? Он улыбнулся и ответил, что сделает всё ради своих тётушек.

Принц поднял с помощью магии пустой чан для пунша и поставил его перед собой. Он наполнил его своей мочой перед тем, как повернуться к нему задом и нагадить туда. Большая коричневая колбаска плюхнулась в чан, расплескав его содержимое на каменный пол. Его тетушки наблюдали за тем, как кусочек дерьма дрейфовал по вспенившемуся морю единорожьей мочи. Затем Блюблад встал на корточки без чаном и принялся ласкать свой огромный член. Тщательно прицелившись, он излил семя прямо на плавающий кал.

-Угощайтесь! – с гордостью воскликнул Блюблад, — «Жеребята в лодке»!

Луна облизала губы и воспользовалась магией, чтобы слевитировать из чана с мочой кусок кала, покрытый семенем. Пропитавшаяся в нем моча падала на пол, поэтому Луна держала его перед своим лицом.

-Не изволишь ли ты отведать со мной соленый десерт нашего племянника? — попросила она сестру. Селестия ответила ей нетерпеливой улыбкой. Обе принцессы приоткрыли рты и начали обкусывать кал с обеих сторон, пока не встретились на середине. Сестры поцеловались, в то время как дерьмо кружилось на языках каждой из них. Семя Блюблада прилипло к их глоткам подобно арахисовому маслу, принцессы-аликорны с невиданной радостью прожевали смесь из дерьма, мочи и спермы. Наконец они проглотили его, после чего продолжили целоваться.

Чудом доев свои порции и удержавшись от рвоты, жеребята сидели на своих местах, дрожа и задыхаясь от отвращения. Селестия перестала целоваться с сестрой и подошла к Скуталу. Оранжевая пегасочка смотрела прямо перед собой, неспособная сфокусировать свой взгляд на чем-либо. Она была отвлечена мыслями о том, что ей пришлось съесть, и отчаянно пыталась сохранить рассудок, когда пересилила себя, чтобы доесть остатки. Её нижняя губа задрожала: тело свело судорогой, пока она пыталась не выплеснуть свой ужин обратно. Принцесса подошла ближе и воспользовалась языком, чтобы слизать кусок дерьма, прилипший к щеке пегасочки. Кобылка с трудом понимала, что перед ней стоит принцесса, она была слишком травмирована, чтобы хоть как-то отреагировать в этот момент.

Флёр дочиста вылизала свою тарелку от оставшихся на ней экскрементов. Фэнси Пэнтс был готов покончить с остатками той невероятной колбаски принцессы Луны. Подумав о том, каким образом ей можно воспользоваться, жеребец поднял в воздух оставшийся кусок с помощью магии и обернул им верхнюю половину своего члена. Фэнси Пэнтс присел на корточки и расталкивал дерьмо Луны. Податливая структура фекалий превосходно подходила для того, чтобы ласкать в ней свой член. Фэнси Пэнтс громко застонал и кончил в кусок фекалий. Когда он вытащил свой болт, посреди кучи дерьма красовалась огромная дыра.

Несмотря на то, что Филти Рич уже закончил свой ужин, жеребец не мог упустить такой славной возможности отведать еще больше кала с подливкой из семени. Он спросил у Фэнси Пэнтса, собирается ли тот доедать свою порцию. Джентльпони великодушно предложил её своему другу. Бизнескольт с нетерпением положил кусок себе в рот и жадно высосал сперму Фэнси вместе с рыхлыми остатками экскрементов, попавшимися ему в общем потоке. Вдоволь напившись семени Фэнси Пэнтса, Филти доел оставшееся за три присеста.

Когда все пони дочиста облизали свои тарелки, Блюблад приказал жеребятам встать. Они подчинились, медленно становясь в очередь и шаркая копытцами. Никто из них не хотел говорить или выдавить хоть какой-то звук, чтобы не дать возможности своим ртам дать выход для своего ужина.

Но эти немые попытки успехом не увенчались, и со стороны жеребят заиграла симфония из гортанных звуков. Их желудки бурлили и грохотали в знак протеста против столь отвратительной и, более того, вредной пищи. Жеребята пытались подавить естественную реакцию на съеденное дерьмо, и пока они стояли на месте, им это кое-как удавалось.

Блюблад был немало впечатлен и разочарован тем, что им удалось удержать дерьмо принцессы Селестии в своих животах. Одним из самых впечатляющих моментов минувших лет был эпизод, когда жеребята доедали свои порции, после чего их неудержимо рвало на пол. Когда такое происходило, другой жеребенок должен был съесть то, что оставил после себя первый. Это часто приводило к очередной рвотной волне, что являло собой бесконечный круг поглощения чужой блевотины.

Фэнси Пэнтс, Филти Рич и Флер вывели детей прочь из трапезной и проводили их до спальной комнаты, что располагалась в недавно отмытых подземельях под замком. Принц Блюблад с сияющим видом стоял рядом со своими тетушками и наблюдал за тем, как уходят жеребята. Он знал – завтрашний день принесет с собой еще больше веселья.

-Этот вечер, — весело заметил он, — ознаменует собой начало еще одной Сотни и Двадцати Дней Блюблада!

VI. The Bath

Не сожалейте о своей старости. Эта привилегия доступна немногим.
 — Неизвестный автор.

Большое спасибо тов. Arsus за помощь в работе

Селестия и Луна наблюдали за тем, как детишки покидали трапезную. Стеная от боли в желудках, кобылки и жеребчики медленно спускались по винтовой лестнице вниз. Друзья Блюблада разговаривали между собой, ведя детей в их новые комнаты, расположенные в подземелье.

Две сестры испытывали извращенное удовольствие, вдыхая зловоние трапезной. В воздухе висел стойкий аромат результата обильных дефекаций обеих принцесс, отчего помещение по запаху больше напоминало старый ночной горшок.

Обе были потные и вонючие, их подбородки были измазаны в жидком дерьме. Луна тихо забормотала, когда Селестия наклонилась ближе, и, проведя языком, слизала бурые пятна с потной шеи и подбородка сестры, после чего поцеловала ее в губы.

Блюблад стоял у дверей и смотрел на них, когда они прервали поцелуй. Он улыбнулся тетушкам прежде чем их покинуть. Ему предстояло совершить немало славных дел, поэтому принц собирался выкрасть немного времени для своего дневника.

Селестия и Луна остались наедине с собой. Они смотрели на пустые столы и грустили о том, что праздник, которого они так долго ждали, подошел к концу. Луна позволила себе меланхоличный вздох.

-Когда праздник Сатурналий Голубой Луны подходит к концу, мы не чувствуем в себе ничего, кроме пустоты, — с тоской произнесла Луна.

Ее замечание значило куда больше, чем пустота ее опорожненного кишечника или мочевого пузыря. То чувство, что испытывала принцесса ночи, имело не только физическую, но и эмоциональную подоплеку.

-Тогда, сестра моя, нам следует заняться чем-нибудь, что могло бы поднять наш настрой. — ответила Селестия. Принцессы взглянули друг на друга и улыбнулись, будто бы прочитав мысли друг друга.

-Купание! — воскликнули они в унисон.

Запрет на омовение, как неизменная часть Ста Двадцати Дней Блюблада касался лишь жеребят. Несмотря на то, что принцессы редко появлялись перед своими подданными, Селестии и Луне приходилось более или менее следить за своей чистотой. Это была одна из тех причин, почему они принимали ванну раз в месяц, независимо от того, хотелось им того или нет.

Воду в королевской купальне Селестии и Луны нагревала пара земных кобылок-прислужниц. Сестры-близнецы приехали сюда из маленькой далекой страны в поисках работы и вскоре были быстро наняты на освободившиеся вакансии.

Грива одной из сестер была цвета небес, а шерстка розового цвета, другая же отличалась от неё розовой гривой и шерсткой небесного цвета. Розовая пони не понимала чужого языка, в отличие от своей сестры, научившейся говорить на Кантерлотском.

Стоило принцессам войти в купальню, как обе кобылки склонились перед ними.

-Вітати принцес, — произнесла розовая пони на языке своей родины.

-Добро пожаловать, принцессы, — повторила голубая, переводя слова своей сестры с ярко выраженным акцентом.

Вода для королевской купальни разогревалась слугами в котлах на огромном камине, расположенном в дальнем конце комнаты. Внешнюю стену дымохода камина покрывала огромная картина. На ней принцессы Селестия и Луна управляли своими светилами, пролетая сквозь безграничное звездное пространство космоса. До того, как они набрали силу и получили власть, мир в центре картины был изображен холодным и безжизненным диском.

Ни один пони не мог бы поведать о тех временах, когда Селестия и Луна еще не правили Эквестрией. Из поколения в поколение они сохраняли свою силу и могущество, постоянно сохраняя при этом первозданную молодость и красоту, и даже принц Блюблад не знал о тайне их долголетия. Он давно решил, что подобного рода вопросы лучше держать при себе.

Следившие за ваннами служанки не были осведомлены о распутной жизни Селестии и Луны. Близнецы принимали принцесс за Богинь и считали своим священным долгом омывать и заботиться о них.

Две огромные ванны, что находились в центре купальни, располагались параллельно друг к дружке. Каждая из восьми медных ног, на которых стояли ванные, была выполнена в виде грифона, сжимающего в своих когтях шар. Противоположный от камина край ванны был более высоким, позволяя принцессам наблюдать за огнем камина в час купания.

На двор опустилась ночь, поэтому огромные окна были занавешены плотными красными шторами. Комната освещалась желтым светом огня, идущим от камина, и несколькими толстыми красными свечами на черных длинных подсвечниках, расположенных вокруг ванной.

Ожидая, пока вода нагреется, прислужницы натирали маслом тела Селестии и Луны, возлежавших на больших подушках. Они погружали гривы принцесс в чаши с маслом и наносили его, нежно касаясь копыт Селестии и Луны. Голубая пони осталась за Селестией, розовая же занялась Луной.

Драгоценное масло было изготовлено из смеси апельсинов, жасмина, эссенции роз и корицы. Сильный и приятный аромат помогал скрыть запах королевских дефекаций.

После того как копыта были очищены, Селестия и Луна закрыли глаза, стоило их слугам вылить остатки масла на их гривы. Холодное масло, разливающееся вниз по их спинам заставило венценосных сестер вздрогнуть.

Служанки начали расчесывать гривы и хвосты Селестии и Луны с помощью щеток, инкрустированных драгоценными камнями. Селестия высоко оценила работу своей служанки и похвалила ее внешний вид.

Ты и твоя сестра очень красивы, — сказала служанке Селестия, пока синея пони расчесывала её.

Благодарю вас, Ваше Величество, — покраснев, ответила служанка. Луна посмотрела на сестру, стремясь прочесть выражение ее лица. Это было тщетно, на мордочке Селестии можно было заметить лишь печать равнодушия и отстраненности.

-Но что на счет ваших принцесс? — тихо спросила Селестия нахмурив брови и прикрыв глаза, — быть может, мы тоже красивы?

Ни секунду не колеблясь, служанка поспешила с ответом.

-О да, разумеется! — без лишних сомнений произнесла голубая пони. — Ваши крылья просто изумительны!

-Они прекрасны, не так ли? — произнесла Селестия, улыбаясь. — А хотели бы вы узнать тайну нашей вечной молодости и красоты?

Служанки смутились; они честно полагали, что подобное знание было выше их смертного понимания. Селестия открыла глаза и прямо посмотрела на голубую кобылку.

— Для нас это была бы великая честь, Ваше Величество, — сказала служанка принцессе Селестии и отложила щетку. Синяя кобыла не осмеливалась задать этот вопрос, чтобы не показаться чрезмерно любопытной. Втайне она надеялась, что Селестия поведает ей и ее сестре секрет вечной жизни в награду за их службу.

Пар, поднявшийся над огромными котлами, сообщил, что вода для ванн принцесс была готова. Служанки извинились перед Луной и Селестией и вернулись к камину, чтобы наполнить ванны водой. Взявшись зубами за длинные и загнутые шесты, кобылки-близняшки подняли и сняли кипящие котлы с огня, поставив их на каменный пол. Купальня наполнилась теплом горячего воздуха. Пар, идущий от котлов, распространялся по комнате подобно опиатному дыму, притупляющему сознание и создающему ощущение необычайного спокойствия. Одурманивающее естество пара не позволило кобылкам осознать, что за судьба им была уготована.

Пока служанки все еще стояли спиной к Селестии и Луне, принцессы без лишних слов, с помощью своей магии сняли с багровых занавесок длинные, красные, шелковые ленты, что парой змей взлетели в сторону близняшек.

Прежде чем кобылки успели что-либо понять, они почувствовали, как их оторвали от пола и связали. От удивления они выплюнули свои шесты, с грохотом упавшие на пол. Обе служанки вскрикнули от ужаса, ведь концы лент оказались привязаны к металлическим кольцам, висевшими на богато украшенном потолке купальни.

Луну немало позабавил вид близняшек, которые в своих попытках выбраться из шелковых оков здорово напоминали червей, насаженных на рыболовный крючок. Передние ноги кобыл были связаны за спинами, а задние загнуты назад, что причиняло им определенный дискомфорт. Чувствуя, что их усилия тщетны, они прекратили извиваться и в недоумении уставились на принцесс.

-Будь ласка, відпустіть нас! — в панике воскликнула розовая пони.

-Пожалуйста, отпусти нас! — повторила голубая кобыла, которой пришлось переводить слова ее сестры. Селестия, игнорируя их просьбу, спокойно говорила со своими служанками в привычном ей тоне.

-Мы соизволяем посвятить вас в тайну нашей вечной красоты, — сказала Селестия, — Мы сохраняли её благодаря древнему ритуалу омоложения. С помощью темного, запрещенного колдовства, я и моя сестра продлеваем дни наши уже более тысячи лет. Столь мощное заклинание требует жертвы; мы же получаем ее, купаясь в крови девственных кобыл.

Глаза голубой кобылы широко распахнулись в ужасе от такого откровения. Ее сестра, не понимавшая cлов Селестии, по прежнему выглядела сбитой с толку.

После того, как Селестия рассказала о своих извращенных желаниях, голубая кобыла сразу же заметалась, отчаянно пытаясь освободиться. Вид паникующей сестры еще больше испугал розовую кобылу, которая все еще не осознавала всей опасности положения, в которое они попали. Розовая кобыла спросила сестру что происходит, но та не ответила, будучи полностью поглощенной попытками освободиться.

Кровь ваша сослужит нам куда лучшую службу, чем вы сами, — произнесла Луна наблюдая за попытками розовой кобылы освободиться, — я и моя сестра следуем нашему предназначению. Плоть была сотворена для того, чтобы доставлять удовольствие, но в этом мире осталось так много тех, кто напрасно изволит расточать свои жизни на всякого рода никчемные занятия: такие, как целомудрие. Они отказывают себе в плотских утехах, а значит — не достойны крови, что бежит по их венам.

Как только Луна левитировала серебряный кинжал со стены камина , розовая кобыла полностью осознала всю серьезность положения. Селестия с помощью магии вытащила оттуда же золотой кинжал и обе принцессы направились к ваннам.

-О, вам и правда повезло, — эти слова Луна произнесла своим слугам, облизывая лезвие кинжала. — Величайшая любовь — это не когда у тебя есть особенная пони, но когда эта пони готова отдать жизнь за своих принцесс.

-Но мы не девственны! — в отчаянии воскликнула голубая кобыла. — наша кровь будет бесполезна для вас! Для того, чтобы попасть в Кантерлот, нам пришлось совершить греховный акт фелляции с капитаном корабля и его первым помощником!

Розовая пони достаточно поняла из слов своей сестры, чтобы засвидетельствовать их правдивость, кивнула в знак согласия и сложила ротик трубочкой, тем самым наглядно пояснив суть греховного акта.

Селестия и Луна на мгновение переглянулись, обдумывая новую информацию. Сердца обоих служанок бешено бились, когда они изо всех сил пытались найти выход из этой ужасающей ситуации.

Фелляция не в счет, — свой вердикт принцесса Луна вынесла одновременно с газами из своего кишечника. — Вы все еще девственны.

-Но мы глотали! — закричала голубая кобыла, словно схватившись за спасительную соломинку. В этот момент близняшки подумывали лечь под всю Королевскую Гвардию, причем неоднократно, но лишь бы остаться в живых.

После того как Селестия и Луна уселись в пустые ванные, принцессы медленно подняли кинжалы к своим вопящим, извивающимся служанкам.

— Залиште нас у спокої! — завопила розовая кобыла.

-Она просит оставить нас в покое! — переводя крики своей сестры голубая кобыла рыдала в истерике. — Пожалуйста, не трогайте нас!

Глухие к их мольбам о милосердии, Селестия и Луна закрыли глаза и очистили разум перед произнесением заклятия омоложения.

-Пусть покров ночи будет нам свидетелем и уничтожит всяких инакомыслящих, дабы бы они не навредили нам, — произнесла Луна.

-Пусть кровь многих очистит нас, подобно тому, как очищают лучи солнца... — сказала Селестия.

-...Храня вечную красоту, — произнесли они вместе.

Когда принцессы произносили заклинание, огонь в камине и на свечах вокруг ванн заплясал и начал мерцать.

Проводя этот ритуал тысячи раз, Селестия и Луна стали весьма искусны в умении перерезать глотки. Они не желали, чтобы их жертвы слишком быстро истекли кровью. Принцессы точно знали, насколько глубоко нужно резать, и под каким углом должно находиться лезвие, чтобы как можно дольше продлить чужие страдания.

Выбор места для разреза часто сводился между сонной артерией и яремной веной. Несмотря на то, что сонная артерия была меньше и имела меньший кровоток, она была предпочтительнее, так как сокращала площадь надреза.

Перерезание сонной артерии могло привести к потере сознании и смерти менее чем через три минуты, в то время как жертва с перерезанной яремной веной оставалась в сознании до восьми минут, а то и больше.

Резать слишком глубоко было не самым мудрым решением, так как давление, вызванное целиком перерезанной веной окажет влияние на шейные мышцы. Это приведет к нежелательному эффекту возникновения закупорки в области раны и замедления кровотока. Предпочтительнее было перерезать вену лишь на половину, потому что надрезанная вена будет оставаться открытой, позволяя крови протекать свободно.

Голубая пони затаила дыхание, когда Селестия осторожно поднесла заточенный кинжал к шее служанки. Если бы она знала о намерении принцессы даровать ей медленную смерть, пони возможно предпочла бы дернуться вперед, чтобы кинжал полностью перерезал сонную артерию. По крайней мере, быстрая смерть не заставила бы себя ждать.

Желание жить лишь продлевало ее агонию. Стараясь уклониться от кинжала она отклоняла шею как можно дальше от лезвия. Это позволило Селестии надрезать яремную вену так, как ей того хотелось, но не глубже.

-Момент между перерезанием глотки и потерей сознания, которое предшествует смерти, слишком короток, — пожаловалась Луна близняшкам. — Редко у кого-нибудь из пони с перерезанной глоткой было достаточно времени, чтобы быть в состоянии изучить все те новые и необычные ощущения, которые ему были предоставлены.

-Какой позор, — добавила Селестия осторожно скользя лезвием по голубой шее служанки. — К сожалению, пони, чьи глотки были перерезаны, так часто занимают себя бессмысленными вопросами. Глупыми мелочами: беспокойством о том, что они не успели сделать, мыслями о близких, гневом к нашим персонам... страхом смерти. Всё это не имеет никакого отношения к пони, которому осталось жить восемь минут. Большинство из них желают тратить отпущенное им время именно так, и почти полностью игнорируют уникальный опыт, который дает им перерезанная глотка.

Голубая кобыла приготовилась к невыносимой боли, Но первые несколько минут, после того как на её горле появился надрез, прошли почти безболезненно. Причина крылась эндорфинах, вырабатываемых ее организмом: они помогли на время остановить чувство боли.

Во-первых она еще не знала о серьезности своей раны. На секунду или две она почувствовала тепло в области шеи — после того как лезвие рассекло ей горло. Это ощущение было интересно тем, что оно оказалось безболезненным — по крайней мере, поначалу. Но она еще не осознавала, что раны от острых лезвий не причиняли боли почти до самого конца.

Голубая пони находилась в том состоянии шока, в котором даже не понимала, что истекает кровью. Вместо этого она почувствовала теплое покалывание в горле. Так было до тех пор, пока она не взглянула вниз, на Селестию, и не увидела несколько чаш с ее кровью, плескавшейся напротив лица и груди принцессы.

Увидев багровый поток над телом Селестии, голубая кобыла попыталась было схватиться за глотку. Этому инстинктивному движению помешали шелковые ленты, которые держали ее копыта связанными за спиной. И пока она продолжала бороться, кровь продолжала литься из раны на шею.

Даже если бы твои оковы ослабли, ни одно крепкое копыто на твоем горле не смогло бы остановить неизбежное, — снисходительно заметила Селестия, — Ты должна возблагодарить нас за то, что мы сковали движения твои, тем самым избавили тебя от необходимости тратить последние мгновения на столь тщетные попытки.

-Ти вбив мою сестру, — розовая кобыла рыдала, непрерывно смотря на свою сестру, — Ти вбив мою сестру.

Разрезанная глотка сестры заставила ее повернуть голову так, чтобы ее нельзя было видеть, но голубая кобыла все еще была в состояние слышать ее слова. Она перевела: — Ты убила мою сестру.

Рыдания розовой кобылы были буквально оборваны, когда кинжал Луны нашел свою цель. Розовая кобыла почувствовала, что ее рот буквально пузырится кровью, и она задыхается, пытаясь произнести слова.

Будучи вне себя от жажды крови, Луна нечаянно перерезала не только яремную вену розовой кобылы, но и сонную артерию вместе с трахеей. Перерезанная глотка предоставила розовой кобыле уникальные и потрясающие речевые ощущения. Она чувствовала внутри себя голосовые вибрации, возникавшие в момент разрезания.

После того, как ее голосовые связки оказались перерезаны, она почувствовала, что ее голос пропал. На короткий миг она завизжала, но лишь для того, чтобы мгновение спустя онеметь.

Независимо от того, как сильно она кричала, ни одно слово не сорвалось с ее губ. Единственный звук который от неё исходил, был лишь шум ее брызжущей крови напротив груди Луны.

В отличие от жертвы Селестии, из которой тек большой и равномерный кровавый поток, жертва Луны потеряла несколько литров менее, чем за две минуты. Это был иной, полностью противоположенный метод кровопускания.

Над стенкой камина, в ожидании своего часа, стояли два инкрустированных драгоценностями бокала в специально отведенных для них местах. Селестия и Луна левитировали кубки над своими ваннами, подставив их под теплый багровый душ, исходящий от их прислуги.

Когда кубки были наполнены до краев, венценосные особы чокнулись, и приложились к ним. Кровь стекала по их щекам, когда они опустошили свои бокалы. Принцесс поглощение крови опьяняло сильнее самого крепкого алкоголя.

Для Селестии и Луны наблюдение за борьбой кобылок-близняшек в последние мгновения их жизни было самым ярким моментом церемонии. Сестры-деспоты именовали “фонтаном молодости” горячую кровавую струю, слившуюся из рассеченных шей двух бьющихся в агонии кобыл. Кровь девственниц в представлении принцесс, опьяненных абсолютной властью над своими подданными, являлась ни чем иным, как маслом, на котором держался механизм садистского удовольствия.

Но распития крови служанок и купания в ней было явно недостаточно. Возбуждение было настолько сильным, что Селестия и Луна начали мастурбировать, омываясь в багровой жидкости. Сам по себе вид лезвия, вскрывающего вены столь премилых, жалких и беззащитных служанок заставлял Селестию и Луну становиться влажными от похотливых судорог. Их копыта создавали рябь в крови, когда они терли и дразнили свои клиторы. Принцессы стонали от извращенного удовольствия и радовались багровой пене запекшейся крови, взбитой на плодах абсолютной жестокости.

Каждый удар сердца служанок изливал все больше крови на венценосных сестер. Психическое, эмоциональное и физическое напряжение наконец начало сказываться на подвешенных.

-Расслабьтесь, — сказала Луна близняшкам, услаждая себя передним копытом, скользким от крови. — Сопротивление лишь ускорит смерть. Это ваши последние мгновения жизни. Вам надлежит попытаться растянуть их настолько долго, насколько это вообще возможно. Мы также не советуем вам думать о семье или о тех делах, которые вам не довелось закончить. Эти мысли приносят лишь печаль.

-Узрите, что менее минуты осталось вам жить, так зачем тратить ее на пустые сожаления?

С другой стороны, — добавила Селестия, при этом неистово мастурбируя обеими копытами, — попытайтесь сосредоточиться на ощущении легкости, что начинает охватывать ваши тела. Сравните холодное оцепенение ваших членов с горячим, сильным течением в ваших глотках. Обратите внимание, как тускнеют мысли, когда кровь и воздух покидают тело. Ощутите судороги утопающих в крови легких, безнадежно борющихся за воздух. Это последнее, что вы почувствуете, так довольствуйтесь этим.

Селестия и Луна были так горды своей доброжелательностью. Мало какие правители могли быть столь милосердными и щедрыми, чтобы найти время в момент неистовой мастурбации, чтобы попытаться подбодрить умирающих пони в их последние мгновенья. Не столь выдающийся государь игнорировал бы и издевался над ниже стоящими, но только не Селестия и Луна. Принцессы считали себя настолько неравнодушными, что слуги должны были считать, что им сильно повезло — венценосные сестры были готовы научить тому, как извлечь что-то полезное даже с перерезанным горлом.

Два покрытых кровью аликорна предались агонии безудержного наслаждения, их тела забились в конвульсиях от многочисленных оргазмов. Само их воплощение было настолько отвратительно в своей экстравагантности, что принцессы, закатив глаза, рухнули в свои ванны от помрачения рассудка. Кобыльи соки вырвались наружу из промокших влагалищ, смешавшись с кровавым потоком.

Селестия и Луна испытали головокружение, его испытали и висящие над их головой близнецы, но по совершенно другой причине.

Потеря крови одурманила служанок. Отвратительные звуки льющейся крови насиловали их уши, принося тошнотворные чувства.

Хотя розовая пони была порезана позже, чем её сестра, она быстрее истекла кровью из-за слишком глубокого надреза. Несмотря на слова принцессы Луны, последние мысли розовой пони были о сестре, которую она любила всем сердцем.

Её розовая мордашка побелела от кровопотери. Луна заглянула в мертвые, остекленевшие глаза кобылки и улыбнулась в предвкушении второй волны оргазма.

Голубая кобыла не осознавала, что ее сестра мертва. Сейчас для нее уже не было слишком важно, кто умер первым. У голубой пони не было сил что-либо предпринять, она просто смотрела прямо на камин. Глаза ее помутнели, а теплый свет от пламени очага танцевал прямо перед ней. Лицо кобылы стало бледно-голубым, её кровоток постепенно ослабевал.

“Похоже, кто-то развел огонь, но выпустил весь жар,” — рассеянно подумала она. — “Почему мне так холодно?”

Голубая кобыла попыталась сосредоточить взгляд на картине с Селестией и Луной. Она посмотрела на холодный ледяной диск в ее центре.

"Холодно, — подумала она в то время, когда кислород быстро покидал ее мозг. — Мне нравится холод. Я надеюсь, что была... счастлива. Я… и моя сестра..."

Голова голубой пони повисла, ее кровоток почти иссяк. В это мгновение обе пони были мертвы.

К превеликому разочарованию Селестии и Луны, крови одной кобылы было недостаточно чтобы заполнить ванну. Для этого требовалось, по крайней мере, четыре. Кровь близняшек заполняла ванну лишь на четверть.

Обе сестры лежали в крови, наслаждаясь последствиями многочисленных безумных оргазмов. После того, как приятное ощущение прошло, сестры оставили свои ванны и остановились над решеткой в центре комнаты. Селестия и Луна левитировали котелки с водой и вылили ее на себя. Температура воды, как и тела близнецов, была теперь чуть выше комнатной. Содержимое котелков смыло кровь с их шкур и унесло водоворотом с сливную трубу. Омывшись, сестры сняли мертвые тела.

Целиком обернув их тела лентами, Селестия и Луна левитировали их к камину и бросили в огонь. Пламя, которому подбросили новое горючее, вспыхнуло с новой силой.

Подобным образом кровь девственных кобылок выступала своего рода “топливом” для принцесс. Селестия заглянула в богато украшенное зеркало любуясь своим отражением. Сложно было сказать, что было прекраснее. Рамка, украшенная десятками драгоценных камней, или зеркальная сторона, отражавшая сияющий лик Селестии во всем своем ужасном великолепии.

Венценосные сестры всматривались в свои отражения, в уголках глаз которых исчезли морщинки; юность вновь вернулась на их лица.

За время своего царствования Селестия и Луна замучили и убили более двадцати тысяч девственниц. Это если считать только тех кобылок, которые были убиты сестрами, чтобы сохранить молодость и красоту. Еще больше стали жертвами изнасилований, сексуальных надругательств и жестоких убийств, в основном благодаря творческому подходу принцесс в последнее время. Главной причиной этого были спонтанные сексуальные кульминации, которые венценосные сестры пережили, совершая подобные изуверства.

На следующее утро две кобылки ходили по улицам Кантерлота, стараясь не попадаться никому на глаза. После того как они напортачили на последнем рабочем месте — “Кантерлотском комитете по поощрению добродетели и удержанию от порока”, их бывшие работодатели желали наказать их за невыполнение своих обязанностей.

---

Кремового цвета земнопони шла рядом со своей подругой, единорожкой мятно-зеленого цвета. Они носили плащи и прикрывали лица капюшонами. Земная пони постоянно извинялась.

-Мне так жаль, что я устроила нас на это место, — стыдливо произнесла земная пони. — Когда Комитет набирал пони для связывания и сжигания “петушков”, я просто была уверена, что они говорили про леденцы на палочках.

Мятно-зеленая единорожка тяжело вздохнула, наивность подруги её просто раздражала.

-Хорошо еще, что эти фанатики не узнали о наших взаимных чувствах, иначе мы бы разделили судьбу тех, кто был сожжен на костре, — серьезно ответила ей единорожка.

Обе кобылки замолчали из уважения перед погибшими. Спустя несколько мгновений земная пони нарушила молчание, восхищаясь мужеством своей подруги.

-Я была так рада когда ты освободила тех ласковых жеребчиков и глупеньких кобылок, — сказала земная пони. — Вместо того, чтобы сжечь узников, ты освободила их.

-Ничего особенного, — скромно сказала единорожка. — Зато какая ты умная! После того, как я освободила узников, ты создала чучела, которые сожгли вместо них.

-Это было не так умно, учитывая, что я сделала эти чучела из дыни, — смущенно заметила ей земнопони. — Капитан наверняка заметил разницу между кучей фруктов и кучей фруктов в форме пони.

-Теперь нас разыскивают фанатики, и у нас нет работы, — мрачно произнесла единорожка. — Нам нужна новая работа, притом такая, где мы могли бы укрыться от наших врагов.

Кремовая пони остановилась, чтобы прочесть недавно появившееся объявление о работе, которое было заверено официальной Королевской Кантерлотской печатью.

Здесь что-то есть! — взволнованно воскликнула земная пони. - “Требуются две кобылки для королевской купальни. От соискательниц требуется, чтобы они еще не познали жеребца. Обращаться в замок”, — прочитала земная пони и взволнованная обернулась к своей подруге.

-Мы никогда не спали с жеребцами! — восторженно воскликнула кремовая пони. — Ты знаешь, как мало пони видели принцесс вживую? Если мы будем держаться рядом с ними, нас тоже никто не увидит! Мы можем скрыться в замке от наших врагов! Это последнее место, где нас будут искать! Мы могли бы получить эту работу во дворце и показать принцессам наше хорошее отношение!

Мятная единорожка покосилась на объявление, а затем взглянула на замок.

Почему бы и нет? — задумчиво произнесла она. — Вряд ли эта работа будет хуже предыдущей.

VII. The Training

Целомудрие — самое неестественное из всех сексуальных извращений.

Олдос Хаксли

Жеребятам тяжело пришлось на новом месте. Звук выворачиваемых наизнанку желудков, пытавшихся переварить праздничный ужин не давал им заснуть. Жеребята рассматривали решетчатый потолок и стены, заново прокручивая в головах события вчерашнего дня. Их юные головы просто не могли представить себе, что им предстоит пережить в ближайшие четыре месяца.

Если бы они могли в полной мере осознать безнадежность своего положения, то, скорее всего, их бы охватило отчаяние. Но так как они все еще были детьми, в их сердцах горело неугасимое пламя надежды; то самое пламя, которое распутники страстно желали погасить навсегда.

Скуталу вспоминала о днях, проведенных в приюте. Она многому научилась у монахинь, заботившихся о ней, особенно у сестры Спектрум, которая рассказывала ей о таком грехе, как прелюбодеяние, и о расплате за свершенные прегрешения.

Никогда еще за свою короткую жизнь она не чувствовала себя настолько сбитой с толку. Всё, что монахини рассказывали ей о сестрах-принцессах, оказалось ложью. Луна и Селестия не превозносили любовь среди пони. Вместо того чтобы олицетворять собой абсолютный образец чистоты и целомудрия, принцессы были самыми нечистыми и отвратительными чудовищами из всех возможных.

Эти принцессы — ложные боги, — горько произнесла Скуталу, окруженная друзьями по несчастью, — они солгали всем нам.

В других обстоятельствах, за столь кощунственное заявление Скуталу подверглась бы суровому наказанию. Но сейчас она с большим трудом могла представить себе наказание более жестокое, чем находиться там, где она находится сейчас; она так же сильно сомневалась, что кто-нибудь из ее сокамерников не согласится с ней.

“Знает ли сестра Спектрум обо всем этом?”, — в ужасе думала Скуталу, – “Может ли она быть…одной из них?”

Перед Скуталу предстал образ сестры Спектрум в тот момент, когда стражники пришли в приют, чтобы увести жеребят в замок. Её глаза злобно блестели и она жестоко улыбалась, целиком и полностью осознавая, что случится с бедными сиротками.

 — Нет! – закричала Скуталу, бешено тряся головой, и рухнув на каменный пол. Закрыв голову передними копытами, Скуталу долго рыдала, отчаянно пытаясь изгнать дурные мысли из головы.

Сестра Спектрум относилась к маленькой пегасочке, как к младшей сестре. И Скуталу не собиралась позволить развратникам запятнать воспоминания о ней.

“Сестра Спектрум никогда бы не навредила нам”, — думала Скуталу, не переставая плакать. – “Так ведь?..”

Рыдания Скуталу привели к тому, что другие дети тоже расплакались. Пип сидел и смотрел в угол клетки, раскачиваясь взад-вперед и слушая стенания своих товарищей по несчастью. Чтобы успокоиться он начал петь “Эквестрийский гимн”, который его мать пела ему как колыбельную, когда он был еще совсем маленьким жеребенком.

 — Да, Луна любит меня, — с грустью напевал Пип., — О да, Луна любит меня…

Когда он подумал о пиршестве и сущности настоящей Луны, слова песни застряли у него в горле. Губы Пипсквика задрожали, и он не мог продолжить песню. Развратникам удалось запятнать те немногие воспоминания, что у него остались о его матери. Пип опустил голову и слезы градом хлынули из его глаз.

Морально и физически истощенные кобылки и жеребята выплакали все свои слезы, и в изнеможении легли на сено, заменившее им постель и наконец, устроившись, задремали.

На следующее утро Филти Рич пришел, чтобы разбудить детей. С ним были Фэнси Пэнтс и Флер де Лис, дабы убедиться, что дети не сбежали. Увидев своего отчима, капризная розовая кобылка подбежала к краю клетки и отчаянно умоляла освободить её.

 — Папочка! Папочка, прошу тебя! – завопила Даймонд Тиара протягивая копыта сквозь решетку к отчиму-развратнику. – Я не знаю, что за безумие овладело тобой, но ты должен побороть его! Прошу тебя, опомнись, и мы вместе уйдем отсюда! Я не расскажу ни единой душе о том, что ты сделал! Я обещаю быть хорошей дочерью! Спаси меня, умоляю!

 — Молчать! – подобно дикому животному, рявкнул Филти Рич. Даймонд Тиара жалобно всхлипнула, на её глазах появились слезинки

 — Скоро ты обретешь свободу, моя маленькая шлюшка, — сказал Филти Рич, — Но не раньше, чем ты узнаешь, как её получить.

Филти Рич приказал жеребятам выйти из клетки и стать по стойке смирно. Как только они подчинились, он осмотрел клетку, чтобы убедиться, что ни один из них не облегчился этой ночью. Убедившись, что все в порядке, он вернулся к детям.

Вдруг живот Траффл Шаффла заурчал. Желудок торопился изгнать из себя результат дефекации принцессы Селестии.

 — Пожалуйста! – умолял жеребянок, — Мне нужно выйти в туалет! Я сдерживался всю ночь!

Филти Рич улыбнулся пухлому жеребенку; тот явно нервничал. Из всех пленников он больше всего и с нетерпением ожидал обучения этого ласкового жеребчика. Мольбы пухленького жеребенка заставили его трепетать от извращенного удовольствия.

О, конечно, — сочувственно произнес Филти Рич, — мой бедный малыш, мне кажется, ты вот-вот взорвешься, если не облегчишься прямо сейчас.

Пухленький жеребенок нервно посмотрел на жеребца.

 — К счастью для тебя, — продолжил Филти Рич, — у нас есть несколько прекрасных ртов, которые подойдут тебе в качестве туалета.

И он указал на пятерых жеребят, сжавшихся от страха. Траффл нерешительно смотрел на своих товарищей.

Он хотел облегчиться на пол в знак неповиновения. Так он хотел показать, что отказывается играть со взрослыми в их больные игры. Однако он знал, что в случае неподчинения он будет сурово наказан и, возможно, даже убит. Несмотря на все перенесенные им ужасы, юный жеребенок не собирался становиться самоубийцей.

Траффл Шаффл хотел выжить — выжить ради того, чтобы покинуть это место!

Я… я не могу, — сказал Траффл Шаффл, отступив от своих товарищей по несчастью, — Прошу вас, не заставляйте меня выбирать.

Не разочаровывай меня, — злобно прорычал Филти Рич, — Сейчас же покажи мне того, кто получит твоё дерьмо.

Не сдержав слез, Траффл Шаффл, закрыв глаза, показал на Даймонд Тиару.

Нет! — закричала розовая кобылка и попыталась сбежать. Она была поймана Фэнси Пэнтсом. Он поднял брыкающуюся Тиару в воздух.

О, ты хочешь опорожниться в рот моей падчерице? – с улыбкой заметил Филти Рич, – это так мило.

Фэнси Пэнтс подвел разъяренную кобылку к Траффл Шаффлу. Он положил ее на спину, пока она продолжала кричать в ярости, вертеть головой и требовать, что бы ее освободили.

Пухленький жеребенок, всхлипывая, повернулся к ней, расположив свой зад над ее лицом. Едва увидев его анус в нескольких дюймах от своих губ, Тиара сжала челюсти в знак протеста. Закрыв глаза, она отвернула голову в сторону. Пусть уж лучше экскременты окажутся у нее на лице, чем во рту.

— Открой рот, доченька, — приказал Филти Рич, — Или ты сожрешь его дерьмо, или ты всю оставшуюся жизнь проведешь в качестве ночного горшка для принцессы Селестии.

Решив, что ее отец достаточно безумен, чтобы претворить свои угрозы в жизнь, Даймонд Тиара подчинилась и медленно открыла рот. Её слезы капали на землю, горечь она испытывала от того, что ей уже второй раз подряд предстояло отведать фекалий.

Траффл Шаффл знал, что все это было неправильно, но теперь ему было не до чувства вины. Он собирался облегчиться, чтобы ему стало лучше. Он почувствовал, как первая бурая колбаска зависла над дрожащими губами Даймонд Тиары. Толстый жеребенок уже собирался закончить свое дело в тот самый момент, когда Флер ударила по рычагу, открывающему потайную дверь в соседнюю комнату.

Круглая камера в подземелье была соединена с большим отверстием посередине. Траффл Шаффл почувствовал, как в его нос ударил невыносимый зловонный запах. Он оглянулся и понял, что он доносился из ванной распутников. Унюхав запах обычной туалетной дыры, пухленький жеребенок подбежал к ней и справил туда нужду. Даймонд Тиара позволила себе вздохнуть с облегчением.

Затем Филти Рич приказал другим детям поступить так же и справить их потребности в выгребную яму. Не сдерживая газы, дрожащие и булькающие кишечники шести жеребят исторгли из себя праздничную трапезу прошлой ночи. Экскременты и моча отправились в глубокую дыру, на самую вершину невероятно огромной горы застывшего кала. Эта комната уже много лет хранила в себе испражнения жертв развратников.

Освободив кишечник, Траффл Шаффл случайно испустил пару громовых разрядов. Филти Рич, стоя в сторонке, наблюдал за длинными бурыми колбасками, выскальзывающими из его задницы. Бизнескольт рисовал в своем воображении картину о том, как он засунет свой огромный болт в прямую кишку жеребенка. Его член исходил спермой при мысли рича о том, как жестоко он надругается над окровавленной задницей юного Траффл Шаффла, пока тот будет молить его о пощаде. Возбудившись при мысли об этом, Филти Рич подошел к жеребенку и поцеловал его в губы.

От поцелуя Траффл Шаффл покраснел. Жеребчик не поддался этому позыву и подался назад, ведь иначе он мог свалиться в отхожую яму. Филти Рич просунул язык внутрь и начал шевелить им во рту жеребенка. Несмотря на прилив удовольствия, Филти Рич смог сохранить самоконтроль и помнить о правилах. Пока жеребчик не будет должным образом обучен и признан готовым, бизнескольт не сможет претендовать на его задницу. Распутнику пришлось прервать поцелуй, и Траффл Шаффл стыдливо отвел от него взгляд.

— Я так горжусь тобой, моё милое дитя, — прошептал Филти Рич ему на ушко. – Это было твое первое испытание, и ты прошел его.

— Я не понимаю, — произнес Траффл Шаффл.

— Если тело желает свободы, то все ложные постулаты добродетели рассеиваются перед ней, — сказал Филти Рич. – Тебе так сильно хотелось облегчиться, что ты был готов наложить дерьма в рот моей дочери. Ублажение себя за счет других – это то самое, что среди нас ценится превыше всего...

После того, как дети облегчились, наступило время их обучения. Выйдя из ванной, дети последовали за распутниками вверх по винтовой лестнице, ведущей из темницы в длинный холл в гостиной, где стояло несколько коек, прикрытых занавесками. Жеребята еще не были разделены на пары, и сейчас цель развратников заключалась в том, чтобы научить детей должным образом исполнять свои обязанности. Будучи самым красноречивым из развратников, Фэнси Пэнтс сделал шаг вперед, чтобы обратиться к детям.

— Те, кто вздумают оклеветать нас, скажут, что мы рабы своей плоти, — сказал Фэнси Пэнтс, — Они скажут, что мы подчиняемся её зову, а не она нашему.

Слова жеребца заставили Траффла Шаффла чувствовать себя виноватым за то, что он собирался сделать с Даймонд Тиарой. Ему было так стыдно, что он не мог даже посмотреть на нее.

“Я не стану таким же, как они”, — с горечью подумал он, — “Я не…”

 — Эти глупцы упирают на необходимость целомудрия и воздержания от плотских утех ради сохранения чистоты своей души, — сказал Фэнси Пентс, — Но они всего лишь обманывают себя, ибо никакой души нет. Все они — рабы, скованные ложными идеями о том, что они будут вознаграждены в загробной жизни за отказ от плотских удовольствий.

Скуталу чувствовала, как в ней вскипает ярость, стоило ей подумать о развратниках, имевших наглость высмеивать ценности, столь значимые для нее и сестры Спектрум.

Мы несем в этот мир великую истину, — благодушно произнес Фэнси Пэнтс, — Лишь необузданная похоть и бессмысленный разврат дарует нам величайшие удовольствия в жизни. Мы следуем нашему истинному предназначению, принимая в свои души философию либертинажа!

Скуталу не могла больше молчать. Вздрогнув от гнева, взмахнув крыльями и приземлившись перед Фэнси Пэнтсом, она принялась цитировать Священное Писание принцесс:

”О горе вам, лжецы и лицемеры, не соблюдающие заповедей принцесс!” – воскликнула Скуталу, обратив слова Селестии против ее же развращенных последователей.

Остальные жеребята, сжавшись от страха за Скуталу, попятились назад. Молодая пегаска закрыла глаза и вздрогнула, когда Фэнси Пэнтс подошел к ней. Она ожидала, что ее сбросят вниз за ее вспышку гнева и была крайне удивлена, когда Фэнси Пэнтс просто улыбнулся ей. Филти Рич и Флер де Лис тихо посмеивались.

Фэнси Пэнтс по достоинству оценил смелость молодой кобылки. В ее нахальстве он увидел стремление к пониманию истины. Он был рад поддержать это стремление.

— Не стоит топорщить свои крохотные перышки, моя милая маленькая сучка, — произнес Фэнси Пэнтс. – Я уверен, что тебе будет интересно, почему Селестия и Луна проповедуют нравственность и целомудрие, а сами при этом с удовольствием предаются мириадам низменных страстей.

Скуталу кивнула с неизменным выражением лица.

— Принцессам известно, что большинство пони не заслуживает собственных тел, — сказал Фэнси Пэнтс. – Селестия и Луна всегда желали, чтобы вся Эквестрия разделила с ними учение либертинажа, но их послание было отвергнуто. Большинство пони не желали отдаваться во власть похоти, а вместо этого они предпочли стремиться к нравственной чистоте, что абсолютно неестественно для разумного существа. Это ранило принцесс, и им пришлось скрыть великую истину от своих подданных. Но Селестия великодушна, и она дала им то, что они желали. Селестия сковала каждого пони догмами морали, дабы наказать их за отказ от удовольствий плоти.

Фэнси Пэнтс повторял то, что ему когда-то рассказали принцессы. Это была ложь. Даже распутники не знали всей правды. О ней ведали лишь венценосные сестры.

Тысячу лет тому назад, Селестия и Луна правили миром Эквестрии в мире и гармонии. Но одержимые тщеславием и желанием найти рецепт вечной молодости и красоты, они создали то, что им казалось, заклятием бессмертия. В действительности, оно оказалось заклятием Беспутства, оказавшимся настолько мощным, что затронуло собой всю Эквестрию

Мир погрузился в хаос. Каждый пони в Эквестрии стал частью огромной, единой, бесконечной оргии. Жеребцы проникали своими горячими, пульсирующими членами в любое отверстие, причем не важно, какого пола был его обладатель. Кобылы неустанно сосали концы жеребцов, даже будучи в положении или порождая на свет новых пони. Их потомству приходилось участвовать в кровосмесительном грехе задолго до того, как они достигали половой зрелости. Половые члены оказывались в их губах раньше молока матери.

Охватившее принцесс распутство сделало их равнодушными к порокам, охватившим целый мир. Их интересовали лишь поиски бессмертия, даже если бы это было чтение свитков с запретной темной магией, и никакая понячья нравственность не остановила бы их на этом пути. Один свиток поведал им о древнем обряде, который даровал вечную молодость и красоту ценой девственных жертв.

К их несчастью, из-за заклинания Беспутства девственность становилась все более редким товаром в Эквестрии.

Понятия нравственности и целомудрия были стерты из сознания целого общества, что означало — тайный ритуал бессмертия окажется в большой опасности, если принцессы ничего не смогут предпринять на этот счет.

Дабы увеличить количество потенциальных кандидатов в жертвы, Селестия и Луна объявили во всеуслышанье, что мир был очарован шепотом Дискорда, помрачившим рассудок подданных Эквестрии, сбив их тем самым с истинного пути.

Принцессы составили список заповедей, которые должны были исполнять их подданные, дабы их не поглотил огонь Тартара. Перед лицом погибели подданные королевства приступили к покаянию, которое освободило их от заклинания Беспутства. Пони по всей Эквестрии клялись хранить нравственность и целомудрие, избежав тем самым плотских соблазнов.

Публичные оргии были запрещены, и лишь небольшой группе избранных было разрешено разделить с принцессами их распутную жизнь. Селестия и Луна скрывали свои темные дела от подданных, чтобы не выглядеть в их глазах чудовищами и лицемерами. Большая часть жителей Эквестрии верили, что Селестия и Луна — богини чистоты, спустившиеся с небес, дабы спасти погрязших в грехах пони.

Тысячу лет принцессы проповедовали целомудрие и нравственность кающемуся народу. Медленно число девственниц росло, позволяя принцессам приносить в жертву молодых и нетронутых кобылок ровно столько, сколько требовалось для их молодости и красоты.

---

А сейчас мы приступим к нашим утренним урокам, — сказала Флер. – Принц Блюблад постановил, что каждое утро в одно и то же время вы должны практиковаться в искусстве мастурбации.

Скуталу нервно оглянулась на товарищей. С одного взгляда она могла распознать, кто хотя бы поверхностно был знаком с этим удовольствием. Сильвер Спун и Физервейт, будучи самыми невинными, не имели ни малейшего представления, о чем говорила Флер де Лис.

— Я лучшая в этом деле в замке, и я буду наставлять вас, как правильно ласкать чужие члены, — сказала Флер. – Я буду направлять ваши молодые копытца. Скоро каждый из вас постигнет правильность движений, особенности ритма, нужную скорость и, что самое самое главное — вы научитесь обращать внимание на визуальные подсказки от жеребца, которого вам суждено ласкать.

Две тахты были поставлены в центре зала — для Фэнси Пэнтса и Филти Рича. Вялая крайняя плоть развратников свисала из их кожаных складок. Жеребцы, молча и строго осматривали своих пленников на предмет возражения или отказа, но те молчали — не от согласия, но испытывая шок и отвращение перед ними.

— Кроме изучения данной техники, — сказала Флер, — Вы также узнаете, какие позы наиболее способствуют возбуждению. Кроме того, наказание ждет каждого, кто не достигнет нужного результата в этом искусстве, несмотря на все уроки к концу второй недели обучения.

Сильвер Спун и Физервейт стали первыми «добровольцами». Ни пол, ни возраст не значили ровным счетом ничего для распутных жеребцов. Никто из жеребят не был освобожден от уроков разврата. Оставшиеся четверо смотрели, как их друзей подвергали худшим извращениям. Они испытывали чувство облегчения от того, что на них не обращают внимания … по крайней мере, сейчас.

Вам четверым следует обратить на это внимание, — прикрикнула на жеребят Флер, — скоро наступит и ваш черед!

Физервейт не мог заставить себя смотреть на Филти Рича. Молодой жеребенок никогда не ласкал себя до этого, но теперь ему приходилось возбуждать вялый фаллос развратника.

Флер, я думаю, тебе стоит обратить свое внимание на этого, — заметил Филти Рич взъерошив своими передними копытами гриву Физервейта, — Осмелюсь заметить, что этот маленький негодник неплохо разбирается в том, как обращаться с инструментами жеребцов.

— Я…я никогда не трогал себя раньше, — тихо произнес Физервейт, — я никогда не делал этого.

Возможность растления жеребенка столь невинного, была слишком заманчивой для Филти Рича.

Пожалуйста, не заставляйте меня,- сказал Физервейт, отводя глаза от достоинства распутника, — я не хочу этого делать.

Ты жалкий молокосос! — воскликнул Филти Рич, ударив маленького жеребенка по лицу, — Я плевать хотел на то, что ты хочешь, и на твоего идиота-отца мне тоже плевать!

Мой отец погиб ради меня, — проговорил Физервейт, — он был выдающимся жеребцом.

Разумеется, — слегка усмехнувшись, произнес Филти Рич, — если бы не его жертва, ты бы сейчас не прислуживал мне. Во всяком случае, мне стоит полагать, что нахожусь у него в неоплатном долгу.

Физервейт почувствовал, как в его горле встал ком. Внутри него закипает гнев.

Тем временем Флер учила Сильвер Спун как лучше всего соблазнять жеребцов.

— Прежде, чем ты научишься доставлять жеребцу удовольствие, в первую очередь ты должна сначала возбудить его, – сказала Флер, — присядь рядом и покажи ему свой зад.

Подчинившись, Силвер Спун повернулась к Фэнси Пэнтсу своим укромным местом, краснея от его похотливого взгляда.

— Прошу вас, не смотрите, — сказала она, — мне так стыдно.

— Столь прелестно, как я и ожидал. Иметь столь маленькое, но такое аппетитное влагалище и не делиться им – это преступление, — пожурил ее Фэнси Пэнтс, — ну а теперь расскажи мне о том, как правильно ласкать концы.

— Увы! — сказала Сильвер Спун, покраснев до кончиков ушей, — я даже не знаю, о чем вы говорите.

Ну что же, я объясню тебе это, моя маленькая шлюшка, — сказал Фэнси Пэнтс, со страстью поцеловав задницу кобылки, — одна из испостасей удовольствия в этом мире состоит в том, чтобы обучать таким делам маленьких кобылок. Уроки, которые мы им даем, настолько хороши, что их просто невозможно забыть. Раздвинь свои задние ноги. Если мы хотим научить тебя доставлять удовольствие, то будет справедливо научить тебя тому, что нужно делать, чтобы это самое удовольствие получить..

Сильвер Спун встала на тахту и развела свои задние ноги так широко, что между ними могло пройти копыто. Флер вмешалась, чтобы научить ее тому, что представляет собой тело кобылки. Кобыла придвинулась и положила копыто на вагину Сильвер Спун.

— Это, моя дорогуша, называется влагалищем, — сказала Флер, — а теперь я объясню, что ты должна с ним делать, чтобы пробудить чувства сладострастия. Положи свое переднее копыто между ног и легонько потри эту маленькую выпуклость, которую ты почувствуешь, когда прикоснешься к ней. Это клитор.

Сильвер Спун сделала так, как ей сказали. Положив голову на край тахты, и просунув своё переднее копыто между ног, она прижала его к вагине. Направляя ее копыто, Фэнси Пэнтс почувствовал немалое возбуждение при виде маленькой кобылки, изучающей тайны своего тела.

— Да! Вот так! – подбадривал ее Фэнси Пэнтс, — Теперь ты чувствуешь что-нибудь?

— Нет, кажется, нет, — простодушно ответила Сильвер Спун.

— Ах, дело в том, что ты еще слишком юна, — снисходительно произнес Фэнси Пэнтс, — но спустя какое-то время ты сможешь познать это удовольствие...

— Подождите, — перебила его Сильвер Спун, — кажется, я что-то чувствую!

Сильвер Спун с упорством натирала то место, на которое ей указали. Небольшие, слабые уколы сладострастия убеждали кобылку, что ей стоит продолжить. Она терла все сильнее, позволяя юношескому задору нести ее на всех порах навстречу вспышке необычных ощущений.

Но прежде, чем она смогла достигнуть кульминации, вмешалась Флер и остановила ее.

-Достаточно, — сказала Флер, — лаская себя, ты добилась основной цели нашего урока — пробудить в себе сексуальное желание.

Сильвер Спун, тяжело дыша, повернула свое залитое краской лицо к Фэнси Пэнтсу. Ее взгляд сразу же упал на его массивный член. Конец Фэнси Пэнтса был тверд как скала. Таким образом, он был готовы приступить к следующей фазе обучения.

Филти Рич не был столь щепетилен относительно методов достижения оргазма. Он просто приказал целовать его член, пока тот не станет твердым. Даже будучи униженным и оскорбленным, Физервейт исполнил его приказание. Вскоре член Филти Рича стал твердым и начал сочиться преякулятом.

Ммм, да. А теперь пососи мои шары, — сказал Филти Рич. Язык жеребенка щекотал ему яички. Преякулят капнул с его члена на нос жеребенка. Физервейт вздрогнул.

— Осторожнее, — сквозь зубы проговорил Филти Рич – если ты укусишь меня, я выбью все маленькие зубки из твоего милого ротика.

— Физервейт отправил потную мошонку жеребца целиком в свой рот. Филти Рич задрожал от удовольствия, но вынув свои шары изо рта жеребенка, чтобы подготовиться к следующему этапу.

Чувствуя тошнотворный вкус гениталий жеребца у себя во рту, Физервейт думал, что его сейчас вырвет. Боязнь гнева Филти Рича сдержала этот позыв.

— А теперь, мой маленький пернатый педик, — сказал Филти Рич, — умеешь ли ты взбивать масло?

Да, — ответил Физервейт, — мы часто занимались этим в приюте.

— Превосходно, — сказал Филти Рич, — эта работенка во многом похожа на то, что ты сейчас сделаешь. И, скажем так — и то, и другое дают в итоге много сливок.

Филти Рич жестом приказал жеребенку приблизится так, чтобы он стоял прямо перед его членом. Инструмент жеребца был настолько огромен, что казалось, тонкие передние ножки жеребенка просто сломаются под его огромным весом.

Это, дитя мое, называется членом, — гордо произнес Филти Рич, — у тебя такой тоже есть, но осмелюсь предположить, что его размер не столь впечатляет.

Жеребец положил передние ноги Физервейта на свой член.

— Ты должен работать копытами вот так, — сказал Филти Рич, двигая чужими копытами вверх и вниз, постепенно ускоряя движение, — то, что ты делаешь, называется мастурбацией. Таким способом ты делаешь мне приятно.

Физервейт вздрогнул, когда несколько капель преякулята упали ему на копыта. Неожиданное появление смазки упростили процесс, ведь ему приходилось сохранять быстрый темп после того, как распутник прекратил направлять его движения. Филти Рич откинулся назад и наблюдал за успехами жеребенка.

— Тем временем, на другой тахте Сильвер Спун постигала плоды своего обучения. Имея кьютимарку, означавшую талант в полировке серебра, молодая кобылка заметила, что это умение в той же степени поможет ей полировать чужие члены.

— Приступай же, дитя моё, вложи все свои силы и старания, — сказал Фэнси Пэнтс, — чем более быстрыми и настойчивыми будут твои движения, тем быстрее получится результат.

Он уже больше не мог сдерживать напряжение. В предчувствии оргазма он толкнул Сильвер Спун на спину и встал над ней. Испуганная кобылка посмотрела на его дергающийся член и зловеще раздувшуюся головку.

— Ну, вот и все! – воскликнул Фэнси Пэнтс – сейчас, моя малышка, тебе кое-что предстоит увидеть!

Фэнси Пэнтс кончил на Сильвер Спун. Её живот был покрыт вязкой, соленой спермой жеребца. После того, как его семя было полностью излито, он прилег на тахту, упиваясь своим оргазмом. Прежде чем подойти к Сильвер Спун, Флер подошла к нему наклонилась, чтобы слизать остатки спермы с его члена.

А Филти Рич уже приготовился кончить в рот неподвижно сидящему Физервейту.

— А вот твои сливки подоспели, моя маленькая крылатая проститутка! — сказал Филти Рич, кончив на лицо Физервейту. Первая капля семени, попавшая на язык жеребенка, вызывала непроизвольное желание закрыть рот.

— Как ты смеешь закрывать свою пасть?! — рявкнул Филти Рич, — сейчас же открой ее, или я сломаю твою никчемную челюсть!

Физервейт широко открыл рот, позволяя Филти Ричу излить оставшуюся сперму ему в рот.

— Вот так. И совсем не страшно, не так ли? – сказал Филти Рич с издевательскими нотками сострадания.

— А теперь глотай.

Жеребенок, которого трясло от отвращения и стыда, заставил себя проглотить чужую сперму. Физервейт сидел и тихо оплакивал свою потерю. Он лишился чего-то такого, что было ему столь же дорого, как память о его отце: он лишился невинности.

— Пожалуйста, — произнес он, в то время как его подбородок был покрыт капающей спермой, — Позвольте нам уйти. Это все неправильно.

— Я знаю, что ты теперь чувствуешь пустоту внутри себя, — произнес Филти Рич,- и скоро наступит время, когда ты будешь чувствовать себя цельным лишь тогда, когда внутри тебя будет член.

Флер осмотрела оставшихся четверых детей, каждый из которых напряженно следил за развивающимися событиями.

Ну, — сказала Флер, слизывая сперму Фэнси Пэнтса со своих губ, — Кто следующий?

---

Следующие несколько недель слились в одну непрерывную череду оргий и семяизвержений. Флер де Лис старалась научить своих подопечных всем трюкам, которые она знала, для того что бы они могли заставить члены кончать. Уроки превратили шестерку детей в самых искусных мастеров мастурбации, которых когда-либо видел свет. Для них производить сперму было так же легко и естественно, как для пчел производить мед.

Дети не получали ни малейшего удовольствия от исполнения своих обязанностей. Для них обслуживание развратников стало ежедневной утомительной рутиной, к которой их принуждало положение сексуальных рабов. Только в своей подземной темнице они могли расслабиться и передохнуть.

— Мы должны держаться вместе, — сказала Скуталу, — мы должны сохранить чистоту наших сердец, дабы не стать такими же отвратительными, как наши распутные повелители.

Шестеро жеребят договорились, что будут сопротивляться влиянию распутников всеми возможными способами, хотя это от них и не зависело.

Так как им было запрещено мыться, их шерстка пропиталась невыносимым ароматом пота. От детей несло половыми секрециями и запахом от тел развратников. Отвратительный аромат высушенной спермы и женской эякуляции еще больше распалял взрослых.

В отношении детей так же действовал запрет на дефлорацию. Они просто подчинялись развратникам и оттачивали свое мастерство в возбуждении половых органов. После почти целого месяца сексуального рабства, жеребята чувствовали, как их рассудок начинает помутняться.

Однажды ночью Филти Ричу и Фэнси Пенсу пришлось посетить темницу, после того как королевская гвардия доложила о душераздирающих криках, доносящихся из подземелья.

Когда они спустились, то увидели пятеро жеребят, сбившихся в углу своей клетки, в ужасе смотрящих на молотящую ногами кобылку в центре. Сильвер Спун билась о каменный пол и рыдала так, что чуть не сорвала себе голос. Всё походило на то, что она сошла с ума от ужаса и горя.

— Что здесь устроила эта малолетняя куча дерьма?! — раздраженно рявкнул Филти Рич, пока Сильвер Спун продолжала плакать.

В отличие от других жеребят, мать Сильвер была жива и заботилась о ней. Ощущение такой потери делало ее уникальной среди остальных юных пленников и пленниц. Сильвер Спун хранила в своей памяти дорогие сердцу воспоминания о той, кто дал ей жизнь и любил ее. Теперь жестокая реальность, вторгшаяся в нежное воображение Сильвер Спун, заставила ее лить слезы.

— Ты плачешь из-за своей мамочки, моя сопливая малышка? — флегматично спросил Фэнси Пэнтс — подойди сюда и позволь мне тебя утешить.

Открыв клетку, два жеребца зашли внутрь, прикрыв за собой дверь. Жеребята заметили, что у Фэнси Пэнтса проклюнулся член. Пятеро пони беспомощно наблюдали, как жеребец подошел к хрупкому тельцу Сильвер Спун. Она смотрела сквозь слезы, текущие по ее щекам, на похотливое чудовище, жаждущее сексуальной сатисфакции.

— Чтоб меня Дискорд отсодомировал, — сказал Фэнси Пэнтс, посмотрев на дрожащую кобылку, — осмелюсь заметить, что для столь милой крошки просто невозможно выглядеть еще более привлекательно, чем сейчас.

Не обращая внимания на его похабные слова, сокровенные мысли Сильвер Спун вырвались наружу. Она посмотрела на Филти Рича, которому его мать работала в качестве служанки, и попросила разрешения кое о чем попросить.

Пожалуйста, — сказала она, — пользуйтесь мной, как вам будет угодно, но только пусть моя мать знает, что я все еще жива.

Распутники молчали, растерянные смелостью жеребенка, посмевшего просить их об одолжении.

— Скажите ей, что я … счастлива остаться в замке, — сказала Сильвер Спун, силясь поверить в то, что говорит, — я не хочу, чтобы она беспокоилась за меня. Вы ведь скажите ей, не так ли?

— Не думаю, что знаю, где она сейчас находится, — сказал Филти Рич. Сильвер Спун почувствовала, как разбилось её сердце.

— После того, как тебя забрали, эта старая шлюха перестала работать, — холодно сказал Филти Рич, — она думала только о потерянной дочери, и это привело её к тяжелой депрессии. Мне не нужны служанки, от которых нет пользы, так что я продал ее жеребцу, которому приглянулось ее тело.

Пока Филти Рич говорил столь ужасные слова Сильвер Спун, Фэнси Пэнтс трогал и ласкал ее. Кобылка чувствовала себя больной.

— Пожалуйста, — сквозь плач сказала Сильвер Спун, пытаясь сопротивляться чувственным прикосновениям Фэнси Пэнтса, — отнеситесь с уважением к моему горю, я скорблю о судьбе моей матери. Она была мне очень дорога, и я боюсь, что никогда не увижу ее снова. Пощадите меня и оставьте в покое хотя бы на один вечер.

Развратники совершенно не обращали внимание на ее мольбы, ведь их интересовали лишь собственные желания.

— Отодрать мою задницу, — воскликнул Фэнси Пэнтс, лаская свой огромный член, — никогда бы не подумал, что этот момент может быть таким сладострастным. Ложись на на спину, дорогуша, чтобы я мог покрыть твою вагину своей эссенцией.

Не обращая внимания на свои чувства, Сильвер Спун без малейшего колебания выполнила требование жеребца. Она лежала на спине с раздвинутыми ногами, обнажив перед ним влагалище. Это был идеальный момент, чтобы лишить её невинности. Но пройдет еще немало времени до то того момента, когда принц позволит дефлорировать жеребят.

Сильвер Спун всё еще рыдала, пока Фэнси Пэнтс наяривал свой член, а Филти Рич следил, чтобы остальные дети не вздумали прийти ей на помощь. Два жеребца упивались горем маленькой кобылки с поистине садистической одержимостью.

— Прости, что причинила тебе столько горя, мама, — в слезах проговорила кобылка, — где бы ты ни была, пожалуйста, прости свою маленькую Спуни.

Фэнси Пэнтс прижал кончик своего распухшего члена к клитору кобылки, залив своей спермой ее половые губы. Скользкая белая субстанция стекала по ее щели до тех пор, пока вся ее промежность не была покрыта спермой.

— На этом мне придется остановиться, — сказал Фэнси Пэнтс, — сейчас я не могу вскрыть твой маленький замочек, иначе наш принц очень сильно расстроится. Но будь уверена, моя маленькая шлюшка, что очень скоро ты познаешь тот славный момент, когда тебя до краев наполнят спермой.

Сильвер Спун была так морально вымотана, что не могла двигаться. Она знала, что больше никогда не увидит свою мать.

Скуталу тем временем больше не могла сдерживаться. Она решила высказать жеребцам все, что о них думает.

— Вы просто чудовища! — сказала Скуталу сквозь слезы, текущие по ее лицу, — Как вы можете быть такими жестокими?

Филти Рич с необычайной скоростью метнулся к Скуталу, заставив ее плюхнуться на свой круп. Глаза его были широко открыты. На его лице красовался жуткий оскал, от которого в жилах маленькой пегасочки застыла кровь.

 — Гребаная мелкая шваль, — вбешено прошипел Филти Рич, — ты еще не знаешь, что такое настоящая жестокость, но очень скоро, даю тебе слово, ты почувствуешь её на своей шкуре!

Сердце Скуталу забилось от страха. Когда ей было нужно снять камень с души, она произносила молитву, которой ее научила сестра Спектрум. Слова этой молитвы умерли в тот миг, когда она поняла, что принцессы, которым она молилась всю свою жизнь, целую ночь кормили её говном.

Тогда она решила вспомнить имя совершенно иного Бога.

Закрыв глаза, она начала молиться перед взрослыми.

 — Дискорд, ты слышишь меня? Это я, Скуталу, — произнесла она, — я не знаю, буду ли я обречена на вечные муки за то, что молюсь тебе. Но все, что я знаю — огненные ямы Тартара не могут быть хуже Селестии и Луны. Прошу, услышь меня и избавь нас от этих распутных монстров. Спаси нас от бесчестия...

 — И ты смеешь молиться в моём присутствии, маленькая благочестивая тварь?! — воскликнул Филти Рич,- желание сохранить девственность уже само по себе преступление, достойное смерти!

 — Отлично, — сказала поглощенная гневом Скуталу, — тогда убей меня, прежде чем обесчестить. Освободи мою душу из тела, чтобы я могла взлететь на небо, освободившись от вашей мерзости. Я хочу избавиться от вечности, проведенной в мучениях.

Мольбы о смерти и превознесение достоинств невинности действовали на развратников сильнее, чем любой, даже самый мощный афродизиак. Они чувствовали, как твердеют их члены, когда она требовала сохранить невинность ценой своей жизни.

— Ты не умрешь сегодня, малышка, — сказал Фэнси Пэнтс, — но тебя следует наказать за плохое поведение. Подойди сюда, пососешь нам.

— Или ты предпочитаешь, — заметил Филти Рич, — чтобы мы заставили Сильвер Спун сделать это вместо тебя?

— Зная о страданиях, которые пришлось вынести сегодня Сильвер Спун, Скуталу подчинилась их требованиям, хотя и с неохотой. Положив свои передние копыта на орган Филти Рича, она с должной ей сноровкой удовлетворила жеребца, слизав сперму с его конца.

— Ну что за чудное дитя, — добавил Фэнси Пэнтс, — столь милый ротик не должен тратить время на бесполезные молитвы. Он лучше подходит для демонстрации уважения к нашим членам.

Скуталу пятнадцать минут сосала огромные хоботы, прежде чем жеребцы соизволили кончить. И хотя Филти Рич предпочитал жеребчиков, иногда он не брезговал и кобылками. Он выпрыснул семенную жидкость в рот Скуталу и угрожал избить ее, если она выплюнет хотя бы каплю. Ее щеки были раздуты от столь огромного количества спермы, но она смогла все проглотить, оставив свою мордочку до безобразия чистой.

Ее наказание не было закончено, пока она не испила спермы из болта Фэнси Пэнтса. После того, как она проглотила чужое семя, развратники-жеребцы плюнули на нее, заперли дверь в темницу и ушли.

— Пусть это послужит уроком каждому из вас, — сказал на прощание Филти Рич, — молитвы бесполезны… если только вы не молитесь о том, чтобы вас заполнили жеребцовым молочком.

Скуталу трясло от отвращения. Смесь из слюны и спермы сочилась у нее изо рта.

— Мы прокляты. Все мы, — в отчаянии сказала она, — только подлинное чудо сможет спасти нас отсюда.

VIII. The Assassin

Тиранию как и ад, завоевать нелегко.
Томас Пэйн.

Получив последние отчеты от Фэнси Пэнса, Принц Блюблад шел по коридору. Его лицо светилось довольной улыбкой. Ему пришлось немало попотеть за эти два долгих месяца, но в конце концов жеребята достигли надлежащих успехов в своем обучении. Скоро наступит время для их дефлорации и обряда Вознесения.

Войдя в свои покои, принц, даже будучи изможденным, чувствовал, что он довел дело до конца. Он был удивлен тому, с каким трудом ему удалось сломить волю жеребят.

Блюблад уже собирался взойти на свое ложе, как вдруг застыл на месте. Сердце принца замерло; он понял, что кто-то уже лежит на нем.

Голубая пегаска, тайно проникшая в опочивальню принца, была облачена в черную монашескую вуаль, что скрывала ее радужную гриву от чужих глаз.

Кобылка была одета в монашеские одеяния Церкви Святых Сестер, поклонявшейся его тётушкам. На ней было серебряное ожерелье с луной и солнцем, как символ ее верности принцессам. Её плотная черная одежда подчеркивала каждый изгиб ее тела, что еще больше распалило желание принца заиметь столь «запретный плод».

Черная ткань покрыла все её тело, обнажив голубую мордашку, в то время как белый воротничок контрастировал с абсолютно черным облачением. Голубые крылья были продеты сквозь два отверстия в черной мантии, они помогали святой сестре выглядеть еще более ангелоподобно.

Взглянув на окно, принц Блюблад заметил, что оно было взломано снаружи.

— Тебе стоит сменить замки, мой принц,- кокетливо сказала монахиня.

— Замки, которыми пони защищали себя от внешней угрозы, никогда не доставляли мне проблем, — спокойно произнес Блюблад, подойдя к окну и закрыв его.

— Я считаю более разумным сосредоточить свое внимание на тех замках, которыми пони ограничивают самих себя.

Стоило Блюбладу лишь взглянуть на монашку, как он понял, что еще не встречал никого подобного ей. Слухи о его чудовищной распущенности разлетелись по всему королевству. Горожане Кантерлота и всей Эквестрии ненавидели его.

 — Пусть ненавидят меня, — думал Блюблад, — лишь бы боялись.

Несмотря на смертельную опасность, эта монахиня добровольно и без страха вошла в его личные покои. Он был поражен её неукротимым духом, которым она должна была обладать, чтобы решиться на подобное преступление.

 — Церковь находится далеко отсюда, сестра, — усмехнулся Блюблад, — что заставило вас этой ночью проникнуть в мои покои?

 — Я согрешила, — сказала монахиня, отведя взгляд от принца и покраснев. В удивлении Блюблад поднял брови. Он взглянул на огромные картины оргий, что висели на его стенах.

 — Моя постель не исповедальня, — озадаченно произнес Блюблад , — но если ты чувствуешь что должна избавиться от этого бремени, то поведай мне о нем любыми способами.

Ради драматического эффекта монахиня сделала паузу, перед тем как продолжить.

 — Я возжелала вашу филейную часть, — кокетливо сказала кобылка, соблазнительно взглянув на Блюблада. И принц понял, что она имела в виду не мясо.

Впервые за столь долгое время Блюблад был слегка обескуражен. Кобылы никогда не желали его, за исключением тех случаев, когда они просто изображали влечение в отчаянной попытке спасти жизни своих близких. Но это… это было нечто совсем иное.

Принц решил не подходить ближе и, налив себе чего покрепче, обратился к монахине.

 — Проникновение в мои личные покои без разрешения – это преступление, которое карается смертью, — сухо произнес принц Блюблад, — Зачем рисковать жизнью ради шанса узнать меня поближе?

 — Твое имя — золотой колокольчик в моем сердце, — страстно произнесла кобыла. – Я бы разорвала свое тело на кусочки за одну только возможность назвать тебя по имени.

Монахиня выглядела вполне искренней в своих желаниях, но Блюблад все еще был настороже.

 — А как быть с твоим обетом безбрачия? — сказал Блюблад, — Ты можешь не бояться язв, которые постигнут твою плоть, но я знаю, что такая набожная кобылка, как ты, никогда не подвергнет опасности «чистоту своей души» ради погони за плотскими удовольствиями.

Монахиня посмотрела на Блюблада так, словно она уже задумывалась об этом.

 — В священном писании принцесс сказано, что «всякое, что входит в уста не оскверняет тело, но все что исходит из них, вредит ему», сказала кобылка. – Поэтому я полагаю, что акт фелляции не есть грех при условии, что я буду глотать.

Блюблад мог бы сказать, что она неверно истолковывает писание ради удовлетворения своих греховных желаний, но он не собирался делать это. Распутная кобылица так и просилась на член, и потому Блюблад был только рад ей услужить.

Будучи полностью убежденным в ее искренности, он оставил свой бокал и присоединился к ней в постели. Он лег на спину так, чтобы ей хорошо было видно его вялое достоинство жеребца.

 — Я готов к началу богослужения, сестра, — с издевкой произнес Блюблад, — иди ко мне и приготовь свои святые дары.

Монахиня подвинулась к принцу и с благоговением уставилась на его пенис. Склонив голову, она произнесла молитву, прежде чем продолжить.

 — Дорогая Селестия, — произнесла монашка, – прошу, благослови эту плоть, что я собираюсь вкусить, что бы она щедро вскормила мое тело здоровым семенем. Во имя Луны я прошу тебя. Аминь.

Блюблад не мог сдержать улыбку при виде ее религиозного рвения творить молитву перед каждой трапезой. Закончив, монашка подняла пульсирующий хобот и прикоснулась к нему губами. Лаская языком его горячий прибор вверх и вниз, она почувствовала, как он становится все более твердым.

Начав от основания пениса, она одним непрерывным движением языка достигла верхушки его достоинства. Монашка взяла член в рот и, посасывая его, вращала языком вокруг пульсирующего жезла принца Блюблада. Когда она вынула его член изо рта, сверкающая слюна покрывала его головку и капала с его прибора.

 — Прости меня, Селестия, — сказала монахиня, играя с его концом. — Но я ничего не могу с собой поделать.

 — Тебе не стоит жить в страхе перед моими тетушками, — уверенно произнес Блюблад, — я давным-давно перестал беспокоиться о том, что они думают. Нами управляет судьба, моя маленькая пони, а не какой-то там бог или богиня.

 — Но мой господин, — сказала кобылка, — при вашей власти нет ничего невозможного. Вы — бог среди пони!

 — Я не бог! – резко ответил Блюблад. — К моему большому сожеланию, в отличие от моих тетушек я все еще смертный!

В голосе принца, возмущенного неумолимым ходом времени, которое его тетушки все-таки смогли подчинить своей воле, были слышны нотки ревности. Дело в том, что сокрытие секрета вечной молодости от принца было щекотливым вопросом в его отношениях с принцессами.

 — Принцесса Селестия и принцесса Луна — Богини, — искренне произнесла монашка.

 — Так говорят в королевстве, и подданные предпочитают в это верить, — с горечью произнес Блюблад, — эти сказки мне неинтересны.

После жаркого спора некоторое время они не разговаривали. Были слышны только звуки, которые издавала монахиня, пока сосала его хобот. Она заглатывала его дюйм за дюймом и поднимала голову лишь тогда когда чувствовала рвотный рефлекс. Слюна монахини покрывала член Блюблада, в то время как она пыталась угодить ему. Принц закрыл глаза и содрогнулся в похотливом удовольствии, пока она вкушала его тлетворной плоти.

 — Дискорд вас подери, тетушки! – произнес Блюблад, — кобыла, которая может дарить такие удовольствия языком не имеет права быть в безбрачии!

Монашка не могла ответить, так как ее рот был занят. Тяжело дыша через нос, она двигала головой во все более быстром темпе, приумножив удовольствия принца.

 — Я начинаю сомневаться в твоей невинности, сестра, — произнес Блюблад, — чтобы стать столь искусной в таком деле, вам определенно раньше приходилось развлекать других жеребцов.

Она вынула его болт изо рта и перевела дыхание, прежде чем ответить.

 — Клянусь тебе мой принц, вы первый, — сказала затаив дыхание монашка, облизывая основание его члена, — я обрела эти познания плоти благодаря моей вере. Процесс нашего развития проистекает от спонтанных действий и никоим образом не зависит от жизненного опыта.

Опустив голову, монахиня заглотила яички принца. Она сосала его яйца, не давя слишком сильно, чтобы не причинить ему боль. Принц Блюблад застонал в знак одобрения.

— Покажи мне свой закрепощенный клитор, — приказал Блюблад, — я желаю подготовить его для моего вхождения в святая святых.

Подчинившись Блюбладу, пегаска повернулась так, чтобы они оба находились в позиции, подходящей для перекрестной любви. Её губы обхватили его член, силясь захватить его целиком.

Гладкая черная мантия накрыла принца. Ему пришлось поднять несколько слоев одежды, прежде чем увидеть…

 — Металлический пояс целомудрия? – с сомнением произнес Блюблад.

Под своей мантией монашка носила чугунное нижнее белье, цель которого была уберечь ее девственность. В районе промежности пояс напоминал цветок венериной мухоловки, хотя правильнее было бы назвать его “пенисоловкой”.

Посреди её блестящего девственного бугорка находилась тонкая щель в металлическом белье. На краях щели были расположены длинные и узкие шипы, торчащие под углом, что делало любое проникновение невозможным. Металлическая пластина между гениталиями и поясом также мешала ей ублажать саму себя. Единственное, что могло безопасно проникнуть сквозь эти шипы, это была испускаемая влагалищем моча.

Прямо над зубастой ловушкой находилось еще одно отверстие, для ануса. Как ни странно, оно было выполнено в форме сердца, но было достаточно малым, чтобы исключить возможность анальных утех.

Блюблад усмехнулся, представив себе фекалии монахини, проходящие сквозь сердцевидное металлическое отверстие. Он задумался о сложности постоянной чистки столь сложного устройства.

Выше металлического сердца находилось третье отверстие, для просунутого через него радужного хвоста.

С громким, влажно-причмокивающим звуком монахиня позволила инструменту Блюблада выскользнуть изо рта.

 — Я чувствую, что ты сейчас смотришь на мой пояс целомудрия, — сказала монахиня. — Селестия настаивает, чтобы ее монахини носили его постоянно, потому что это очень важно, чтобы мы сохранили свою непорочность для нее.

Монахиня не знала истинных намерений, с которыми Селестия стремилась сохранить девственность верных ей сестер, и с благоговейным удовольствием подчинялась ее приказам.

 — Жалкая распутница с закованным влагалищем, — сказал Блюблад, — на что должна походить жизнь без удовольствия?

— Для меня удовольствие помогать другим, — уверенно произнесла монахиня, — В мире есть удовольствия и помимо плотских.

 — Прибереги свою проповедь для своей паствы, — поморщился Блюблад, — вместо того, чтобы давать мне советы, тебе стоит сосредоточиться на работе ртом. Это у тебя получается гораздо лучше.

 — Как пожелаете мой принц, — сказала монахиня и продолжила его ублажать. Языком она чувствовала жар его разогретого члена, ритм которого совпадал с быстрым биением ее сердца.

В то время как монашка подталкивала его к оргазму, Блюблад чувствовал, как растет напряжение в его шарах. Хотя он надеялся кончить в ее неиспользованное влагалище, ему приходилось довольствоваться изливанием семени в рот монашки и мириться с тем, что он не сможет проникнуть в нее без предварительного удаления этого громоздкого вагино-защитного устройства.

 — Мой принц, вы — сверкающая звезда в ночном небе, — со страстью произнесла монахиня, целуя головку его члена, – много лет я стремилась к вам, зная, что я никогда не смогу приблизиться, но продолжала пытаться, не жалея своих сил.

 — И теперь, когда ты, наконец поймала свою звезду, моя маленькая птичка, — сказал Блюблад, — что ты чувствуешь?

 — Твоя страсть пылает жаром тысячи солнц, — сказала монахиня, — я боюсь, что твое яркое сияние сожжет моё тело и душу.

 — Наслаждайся теплом, пока можешь, сестра, — сказал Блюблад, — ибо, в конце концов, мы все остынем в холодных объятиях смерти.

При упоминании слова «смерть» сердце монахини забилось быстрее. Теперь, когда Блюблад был достаточно сосредоточен на приближающемся оргазме, монахиня стала готовиться к своей божественной миссии.

Дотянувшись своим передним копытом до мантии, она извлекла молниеобразный кинжал так, чтобы принц его не заметил. Ручка кинжала удерживалась на копыте с помощью металлических зажимов.

Её пояс целомудрия был аккурат над лицом Блюблада. Не давая времени ему отреагировать, монахиня плюхнулась своим задом ему на лицо, прижимая острые шипы к его правой щеке. Быстро двигая пахом вдоль его лица, железным поясом она рассекла кожу, оставив глубокие порезы на его лице.

Принц издал крик, полный боли и удивления, горячая кровь брызнула из свежей раны на его лице. Монахиня развернулась к раненому Блюбладу. Присев у края кровати она угрожающе прижала лезвие к основанию его возбужденного члена. Другое ее копыто держало пенис принца неподвижным.

Блюблад не смел пошевелиться, боясь потерять свое жеребцовое достоинство. Он и она с ненавистью смотрели друг на друга. Кровь с его мордочки стекала ему на грудь и кровать. Она же покрывала шипы на поясе монахини.

 — Где жеребята?! — прорычала она, — Что ты сделал с ними, грязный ублюдок?!

Блюблад осознал, что все представление с обольщением было лишь уловкой хитроумной монашки, желавшей спасти сирот. Теперь на его лице была кровоточащая рана, а острое лезвие было угрожающе близко к его члену.

Осознав, что любое резкое движение поставит под угрозу средоточие его силы, Блюблад лежал неподвижно. Монахиня с нетерпением ждала его ответа, прижав кинжал к его возбужденной плоти.

Блюблад думал о заточенных в подземелье детях. Он представлял их крики, полные боли, когда их

впервые поимеют сзади. Даже этих мыслей было достаточно, чтобы заставить его кончить.

Лицо монахини было прямо над его членом. Блюблад испустил стон, когда он кончил ей прямо в правый глаз. Первый заряд спермы частично ослепил монахиню. Она вздрогнула от потеряла равновесие, что дало Блюбладу небольшой шанс на спасение.

Крепкими задними ногами он ударил её прямо в грудь, заставив ее рухнуть на землю. Блюблад поднялся, прижав переднее копыто к своему кровоточащему лицу. Боль умерила его удовольствие от оргазма, последние капли его семени упали на атласные простыни.

Потенциальная убийца приземлилась на копыта с потрясающей ловкостью. — Во имя Селестии, я задам тебе трепку! – прокричала монахиня, бросившись без оглядки на принца Блюблада.

Смерть тиранам! – воскликнула она, взлетев быстрее орла и устремившись нанести удар в шею принцу.

Поначалу она хотела добыть информацию от принца, прежде чем отрезать ему достоинство. Но при теперешнем раскладе его убийство становилось для нее приоритетной целью. После того, как она очистит замок Сестер от его порочного влияния, она продолжит поиски жеребят. Она найдет их, даже если ей придется для этого обыскать весь замок камень за камнем.

Луна и Селестия! – воскликнула монахиня. — Дайте мне силу покарать преступника!

Принц стиснул зубы от ярости. Кровь текла по его правой щеке. Монахиня и Блюблад сцепились на ложе, две неукротимые воли боролись друг с другом. Ни один не отступал ни на дюйм пока они боролись за обладание кинжалом.

 — Ничтожная тварь, — прошипел Блюблад, ударив монахиню головой. Оба рухнули с кровати и продолжили сражаться на полу. Она плюнула ему в лицо, её слюна была смешана с кровью из раны.

 — Ты порочишь Святых Сестер, – произнесла монахиня, стараясь изо всех сил одолеть Блюблада, — тебе было позволено так долго жить лишь потому, что принцессы не соизволили марать копыта, раздавив тебя как мерзкое насекомое!

 — Будь ты проклята, безмозглая дура! – воскликнул Блюблад, смеясь. — Ты не знаешь истинную природу тех, кому поклоняешься. Я положу конец твоей бессмысленной жизни во имя милосердия!

Принц придавил монахиню к полу, гримаса безумной ярости исказила его лицо. Прижав копыта к ее горлу Блюблад начал душить ее. Несмотря на непростую ситуацию, безумный распутник находил в себе силы отпускать шутки в адрес монахини.

 — Ты и так синяя, — заметил принц, — интересно, какого ты будешь цвета, когда я тебя придушу?

В широко открытых глазах монахини застыл страх, она чувствовала что слабеет. Окружающий мир становился размытым, легкие кричали от недостатка кислорода. Не имея больше сил сопротивляться, передние копыта монахини вяло обвисли по бокам. Кинжал убийцы с грохотом упал на пол. Прежде чем погрузиться во тьму, она вспомнила о детях и своем задании, которое провалила. Дорогая сердцу оранжевая пегаска стояла у нее перед глазами.

 — Скуталу, — тихо произнесла монахиня, — мой … маленький ангел.

Мир погрузился во тьму.

---

Когда она очнулась, наступил другой день. Она находилась в деревянной клетке, которую тянула через Кантерлот пара королевских гвардейцев. Она не могла вспомнить, как долго находилась без сознания, или как она попала сюда. Все что она знала, это то, что она потерпела неудачу и не смогла убить принца.

Она потерла свою ноющую шею, покрытую синяками от копыт. Все ее тело болело, но особенно острая боль была в спине. Она попыталась расправить крылья, когда чувство тошноты подкатило к горлу. Маховые перья на ее крыльях были срезаны, чтобы лишить ее возможности улететь.

Еще никогда в жизни она не чувствовала себя столь уязвимой. Травма от невозможности летать, смешанная с чувством беспомощности — все это привело к тому, что ее вырвало в углу клетки. Она вытерла рвоту со рта и, уставившись на деревянные брусья решетки, пыталась понять, куда ее везут. Она непроизвольно положила копыто на ожерелье с луной и солнцем и начала теребить его, умоляя Святых Сестер о защите.

Прежде чем пегаска осознала, что происходит, повозка, вздрогнув, остановилась. Ей сердце бешено билось в груди, когда дверь ее клетки открылась. Два угрюмых гвардейца вытащили ее на веревке, обмотанной вокруг ее шеи.

Под конвоем гвардейцев монахиня поднялась по ступеням деревянной платформы. После трудного подъема её взору предстало действительно страшное зрелище.

В центре платформы стояла высокая вертикальная рама с подвешенным косым ножом. Лезвие удерживалось в приведенном положении с помощью, прикрепленной к нему веревки. Зловещее устройство использовалось для обезглавливания и было известно как гильотина.

Перед ней стоял угрюмый принц Блюблад. Его правую щеку покрывала белая марля. Если бы она не боялась за свою жизнь, она бы получила маленькую толику удовлетворения от его изуродованной морды. Немалая толпа пони собралась, чтобы посмотреть на унижения и экзекуцию неудавшейся убийцы.

 — Вы все собрались сегодня здесь, чтобы стать свидетелями исполнения приговора мерзкой убийце, что скрывалась под личиной монахини, — обратился Блюблад к толпе, — чудовищу, чья развращенность может соперничать лишь с ее богохульством.

Монахиня смотрела на толпу. Она смотрела молча, пока Блюблад говорил. Некоторые зрители смотрели на нее сочувственно, другие улыбались, ликуя от предвкушения публичной казни.

 — Эта негодяйка осмелилась напасть на меня в моих покоях, — сказал Блюблад, — только чудом мне удалось справиться с нападавшей и сорвать ее покушение!

Несколько членов Конгрегации Церкви Святых Сестер присутствовали среди толпы. В том числе и знакомая пегаски — сестра Санфлауэр.

У сестры Санфлауэр была бордовая шерстка, а её полосатая грива, укрытая черной вуалью, была розового с оттенками светло-розового цвета. Её кьютимарка выглядела, как три улыбающихся цветка. Она была главным учителем в приюте и впала в отчаяние, когда узнала, что шестерых сирот забрали в замок. Её горе приумножилось, когда она увидела, как ее лучшую подругу ведут на гильотину. Сестра Санфлауэр подобралась как можно ближе к платформе, пока путь ей не преградили королевские гвардейцы.

Сестра Санфлауэр хотела что-нибудь сказать в защиту своей подруги, но она понимала, что любая демонстративная поддержка приведет к тому, что ее могут обивинить в сообщничестве. Все те, кто испытывал сочувствие к обвиняемой, стояли молча, опасаясь за свои жизни.

 — За свои коварные преступления, радужногривая убийца будет предана смерти, — произнес Блюблад, указывая на гильотину, — мы собираемся сделать ее казнь на двадцать процентов короче, уложившись в десять секунд.

 — Нет! – воскликнула пегаска, пытаясь бежать, но лишь натянула веревку. Она взмахнула бесполезными крыльями в отчаянной попытке спастись. Самые жестокие участники толпы потешались над ее бессмысленной борьбой. Сестра Санфлауэр отвела взгляд. Она не находила в себе сил смотреть на мучения подруги.

 — Гвардейцы, исполняйте свой долг, — сказал Блюблад. Монахиня громко молилась, пока ее вели к гильотине.

 — О, Селестия! – вскричала она, — О, Луна! Почему вы оставили меня? Пощадите вашего бедного слугу! Я всего лишь пыталась исполнить вашу волю!

Последнее предложение заставило Блюблада остановиться. Он подошел к монахине, голова которой была помещена между двумя деревянными блоками, чтобы удерживать ее в неподвижном положение.

 — О чем ты говоришь, мерзкая шлюха? — сказал Блюблад, — ты утверждаешь, что исполняла волю моих тетушек?

 — Я потерпела неудачу, выполняя их волю, — грустно произнесла монахиня, — я ненавижу проигрывать.

Блюблад ударил монахиню по лицу, чтобы заставить ее сосредоточиться на его вопросе.

 — Что ты имеешь в виду? – спросил Блюблад, — Кто приказал меня убить?

 — Богини удостоили меня своей божественной аудиенции, — сказала благоговейно монахиня, — когда я готовилась к вечерней молитве, Селестия и Луна посетили меня в спальне. Они рассказали мне о твоих злых деяниях и о том, что ты собирался сделать с бедными сиротками. И хотя они нашли твои преступления достойными смерти, их праведность не позволяла им убить тебя. Они отпустили мне грехи и поручили исполнить этот священный долг. Богини повелели мне положить конец твоей тирании и спасти детей от растления.

Мысли о сиротах заставили монахиню снова заплакать.

 — Пожалуйста! – умоляла она. — Я знаю, что моя жизнь окончена, но прошу, пощади детей! Не губи их души ради своего порочного удовольствия. Сохрани моих драгоценных маленьких ангелов, умоляю тебя!

Но принц больше не внимал ее мольбам. Он перестал обращать на неё внимание, после того как она упомянула о приказаниях покарать его.

Блюблад медленно повернул голову и уставился на Кантерлотский замок с дурным предчувствием. Если рассказ монахини был правдой, это означало, что где-то внутри замка его тетушки плели заговор против него.

Селестия и Луна действительно отдали приказ убить его? Говорила ли монахиня правду или же это был просто бред религиозной фанатички? Она выдумала себе аудиенцию королевских особ или же она просто первая в цепочке убийц его тетушек, стремящихся его уничтожить?

Блюблад внимательно всматривался в толпу, и страх был заметен на его лице. Боль от раны вспыхивала вновь, когда он спрашивал, кто следующий из этой толпы попытается его убить.

“Если бы у всего Кантерлота была только одна шея…” — с горечью подумал он.

Но самообладание вернулось к нему, и дьявольская улыбка появилась на устах принца.
“Если следующий убийца окажется среди них”, — подумал Блюблад, — тогда мне следует показать ему цену неудачи.

Блюблад стоял перед монахиней, обращенный лицом к толпе. Она могла видеть его яички и задницу, находившиеся на уровне ее глаз.

 — Пусть судьба этой предательницы короны послужит предостережением для всех вас! — произнес он, — Ничего, кроме смерти и унижения не ждет тех, кто бросит вызов принцу Блюбладу!

Блюблад отошел в сторону и кивнул королевским гвардейцам. Несколько одоспешенных жеребцов подступили к монахине, и она могла заметить, как в состоянии эрекции они щеголяли своими внушительными орудиями.

 — О, богини! – воскликнула монахиня – Нет, пожалуйста! Пощади! Пощади!

Её облегающая черная одежда была разорвана, обнажив ее невзрачное железное исподнее. Серия смешков возникла среди гвардейцев и некоторых пони в толпе. Скромная монахиня покраснела и попыталась прикрыть свой позор хвостом.

Гвардеец-единорог левитировал с помощью магии молот и долото к монахине. Через несколько удачных ударов металлическое белье треснуло и свалилось наземь. Монахиня взмахнула хвостом, испытав впервые за десять лет дуновение ветра по своей обнаженной заднице.

Светло-голубой пегас с темно-синей гривой стал по стойке смирно, как только девственное естество монахини было обнажено.

 — Соарин, — обратился Блюблад к пегасу, — как новому Капитану Гвардии, тебе предоставлена честь лишить её невинности.

Соарин улыбнулся. Растопырив свои перья, он направился к обездвиженной монахине.

 — Нет! — умоляла она, — Убейте меня сразу, пожалуйста! Даруйте мне быструю смерть, она предпочтительнее этого бесконечного позора.

 — Ты не заслуживаешь милосердия, — ядовито произнес Блюблад, — грязная предательница вроде тебя заслужила пытки.

Монахиня вскрикнула, и тщетно пыталась бороться со своими оковами. Она жалобно всхлипнула при виде капитана гвардии, подходящего все ближе.

Член Соарина помог ему обеспечить положение в качестве нового капитана гвардии. Филти Ричу было поручено найти подходящую замену, после того как предыдущий капитан покончил жизнь самоубийством.

Филти Рич сделал выбор после того, как организовал оргию, в процессе которой его отымели все желающие кандидаты. Соарин стал абсолютным победителем, так как его член был самым красивым и превосходным инструментом из всех, что Филти Рич когда-либо принимал в себя. Член Соарина почти всегда стоял по стойке смирно и мог наполнить семенем пинту до краев всего за четыре подхода.

Соарин взобрался на нее, наслаждаясь моментом перед проникновением. Преякулят сочился с конца его члена, когда он тер им о ее девственные половые губы кобылы. Некоторые из участников толпы нарушали тишину непристойными выкриками.

— Изнасилуй шлюху! Изнасилуй шлюху! Изнасилуй шлюху! – скандировала группа жеребцов.

Воодушевленный толпой Соарин ринулся вперед. Его бедра и ее зад представляли шокирующую картину публичного секса. Когда монахиня закричала от боли, некоторые пони взорвались одобрительными криками, другие же стыдливо отворачивались.

Девственная плева кобылки была разорвана. Кровь капала с яиц Соарина на пол. Её крики пронзали небеса, когда капитан долбил её кровоточащую вагину.

 — Во имя Селестии, вытащите его! – завопила монахиня. — Боль… она невыносима!

Но Соарин не пощадил её. От его мощных толчков платформа заскрипела, и колени кобылки подогнулись. Под воздействием вибрации начало раскачиваться и лезвие гильотины. Лезвие крепилось с помощью веревки, так что не было никаких шансов, что оно опустится раньше положенного времени. Монахине предстояло вытерпеть все, что Блюблад подготовил для нее, прежде чем ей будет даровано долгожданное избавление в смерти.

Болтающиеся шары Соарина бились о живот монахини, пока он продолжал сношать ее сзади. Ощущение мошонки, трущейся о ее клитор начало вызывать у нее внутри ранее не известные ей ощущения.

— Мой принц, — заметив Соарин, активно работая бедрами, — я не сомневаюсь в ваших методах, но у меня есть сомнения в эффективности этой пытки.

— Да? — произнес Блюблад. — И почему же, капитан?

— Потому что эта мразь такая влажная, что она явно получает удовольствие от сношений, — произнес Соарин.

— Это ложь! – проговорила, всхлипывая монахиня. — Как можно получать удовольствие от такого гнусного действия?

— Это ты мне скажи, — проговорил Соарин, — запах твоего похотливого возбуждения висит в воздухе подобно дымке. Мой стержень весь покрыт жидкостью из твоей влажной кобыльей дырки, и не пытайся это отрицать.

К великому ужасу монахини, тело предало ее, смазав орудие ее насилия. Блюблад получил огромное удовольствие от слез унижаемой монахини.

 — Будь усердным, исполняя свой долг, капитан, — сказал Блюблад, — когда закончишь, другой гвардеец займет твое место, и дальше по очереди каждый получит свой шанс.

Глаза монахини расширились от ужаса, при мысли о потных понячьих концах, извергающих в нее сперму.

Соарин задвигал бедрами в попытке проникнуть глубже в нее. Его яички терлись о ее клитор, пока плотину кобылки не прорвало.

 — О Селестия! — воскликнула монахиня, стоило ей кончить в первый раз. — Прости меня за этот позорный оргазм!

Едва член Соарина заставил ее кончить, как новый оргазм накрыл ее с головой.

 — Подлая шлюха! – разразился бранью Соарин. — Как ты смеешь кончать раньше меня?

Всякое удовольствие от оргазма было испорчено болью в пояснице и чувством стыда, закравшимся глубоко в сердце. Все что монахиня могла сделать, это повесить голову и рыдать.

Желая закончить с ней, Соарин ускорил темп движения. Капитан выгнул спину и застонал, выстрелив свой заряд в ее узкий туннель. Шары Соарина выпустили четыре густых струи спермы в ее лоно. Довольно вздыхая, Соарин вытащил свой член из ее кровавого, сочащегося отверстия. Целая пинта белой клейкой спермы, перемешавшись с ее девственной кровью, капала из ее влагалища на пол.

Прежде чем монашка успела прийти в себя, следующий гвардеец оседлал ее. Это был огромный земнопони, насквозь провонявший потом, испытывавший сексуальную неудовлетворенность. У него была желтая шерсть и светло-зеленая грива, и звали его Инвиктус.

Гвардейца так прозвали потому, что вне зависимости от того, что он делал, у него была постоянная эрекция. Хотя его член был относительно мал для жеребца его размера, он мог посрамить других гвардейцев своей богоподобной потенцией. Остальные гвардейцы, несмотря на огромные размеры своих членов, испытывали трудности с твердостью после нескольких эякуляций, но член Инвиктуса расцветал от малейшего прикосновения, независимо от того, сколько раз за день он кончил.

Инвиктус наклонился к спине пегаски, поставив свои передние копыта на деревянную скобу, державшую шею кобылы неподвижной. Она слышала его тяжелое дыхание, которое заставляло все ее тело трястись от страха.

Монахиня заскулила, когда почувствовала головку его члена проникающего в ее разорванную вагину. Она закричала, когда уже второй гладкий стержень нырнул в ее смазанную лакуну. В этот раз трение было более слабым из-за ее крови и спермы Соарина, которые служили смазкой при проникновении. Многократно изломанное тело монахини забилось в агонии.

Блюблад бросил взгляд в толпу и заметил нескольких жеребцов, мастурбирующих, наблюдая за происходящим. От столь аморального бесстыдства Блюблад пустил слезу радости.

 — Мои королевские подданные, — произнес Блюблад, сияя от гордости при виде столь экстравагантного разврата. – тех кто желает доказать свою преданность короне, я призываю покрыть своей спермой лицо предательницы. Пусть ваше семя станет позорным свидетельством ее мерзких поступков.

Развратное действо скоро продолжилось и жеребцы начали подниматься на арену, каждый из них был готов кончить на лицо монахини, чтобы продемонстрировать уважение к принцу.

Монахиня оказалась между двух очередей. Одна очередь набралась из гвардейцев, по очереди насиловавших ее зад, другая — из жеребцов кончавших ей на лицо. Ей приходилось терпеть смрад их промежностей и отвратительный вкус соленой спермы.

 — Покайтесь, грешники! – рыдала монахиня, пока жеребцы оскверняли и растляли ее чистоту. – Вы все будете гореть в огне Тартара если не раскаетесь! Не разменивайте свои души на удовольствия плоти! Покайтесь пока еще не слишком позд … акх!

Мольбы монахини были прерваны, когда пегаске кончили в ее открытый рот. Толстые нити спермы попали ей в рот и на лицо. Она задыхалась и шипела, выплюнув все, что смогла.

Инквитус издал торжествующий крик, когда он выпустил огромное количество спермы в ее утробу, и прежде чем он быстро вынул его твердый стержень, следующий гвардеец уже стоял в очереди.

Жеребцы кряхтели и стонали, пока сношали ее с обеих сторон. Это жестокое унижение заставило монахиню сильно покраснеть, что было скрыто от глаз посторонних слоем спермы на ее лице. В дополнение к тому, что семя было на ее лице, ее религиозный головной убор был также забрызган спермой. Пока ее сношали сзади, ожерелье с солнцем и луной билось о переднюю часть гильотины.

После того, как все охранники по очереди исполнили свой долг, щель убийцы стала шире чем у распутной акробатки. Вагинальные мышцы монахини горели, словно в огне. Её влагалище было заполнено до краев спермой доброго десятка гвардейцев, а её лицо было тщательно покрыто горячей спермой пони.

Густой, липкий преякулят капал с ее тела, пока она отряхивалась. Она вся пропахла сношениями. Её слезы смешались со спермой на лице, образовав коктейль из соленых жидкостей.

Остался только один пони, которого Блюблад специально придерживал до самого конца. Звук удивления пронесся через толпу, ведь этого пони очень редко видели в свете.

 — Это же горбун из Кантерлотского замка! — встревожено произнес жеребец из толпы.

Уродливый жеребец-земнопони имел ярко-красную шерсть и гриву цвета древесного угля. Он носил деревянное ярмо на шее, и у него было неприятное лицо, вдобавок он имел отвратительный нарост, который закрывал его левый глаз. А еще он страдал задержкой в умственном развитии и постоянно пускал слюни.

Развратники прозвали горбуна Разрывателем Задниц. Это прозвище было дано ему из-за его члена, который имел столь забавную форму, что его проникновение было почти невозможно без болезненного разрыва в заднем проходе. Сама головка его члена напоминала сердце мантикоры. Длина члена измерялась всего в восемь дюймов, но, как и остальные части его тела, он был нелепо деформирован. Член Разрывателя задниц был так изогнут, что жестоко рвал анус при проникновении в него. Именно за эту особенность его столь высоко ценили развратники.

Когда Разрыватель Pадниц приблизился к монахине, преякулят сочился из двух отверстий его скрученного члена. Одно из них было для уретры, но другое, в верхней правой части головки его скрученного полового члена, было лишним. Задний проход монахини был оставлен нетронутым до этого момента, но теперь ее анальной девственности предстояло встретить свою погибель.

Разрыватель оказался на полумертвой кобылке. Она могла чувствовать его отвратительное тяжелое дыхание и чувствовать, как он пускает дурно пахнущие слюни на ее подрезанные крылья. Разрыватель задниц смеялся, как идиот, когда он уперся передними ногами в гильотину.

Игнорируя ее липкое, кровавое влагалище, Разрыватель задниц скоро нашел то, что искал: сухую, тугую дырочку кобылки.

Горбун прижал бугорчатую головку к сфинктеру монахини, пока толпа, затаив дыхание, ждала, что произойдет дальше.

Оправдав свое имя, Разрыватель задниц разорвал задницу кобылы на куски, вогнав в нее свою скрученную ракету из плоти. Монахиня издала пронзительный крик, вызвав небольшое количество одобрительных возгласов из толпы. Некоторые ликовали с искренней злобой, другие же просто повторяли их, надеясь избежать подобной участи.

Терзаемая кобылка дергала головой настолько, насколько ей позволяла шея. Единственное чего она добилась, мотая головой, это были летящие в разные стороны нити спермы, слетевшие с ее мордочки.

Глубокими проникновениями он растягивал сухие складки ее сфинктера. Его деформированная головка раздвинула ее ректальные мышцы на широту, непозволительную природой.

Хотя его умственные способности были невысоки, к большому неудовольствию монахини, бедра жеребца двигались неестественно быстро. Его пах сливался с местом под основанием ее хвоста, издавая серию хлопков и хлюпающих звуков.

Когда Разрыватель задниц окончательно порвал ее прямую кишку, то факт ее скорой казни был неприятностью, которая казалась благодеянием. Грубые наросты на головке его члена были острее, чем битое стекло и разорвали ее ректальные мышцы в клочья. Каждый раз, когда жеребец вынимал свой болт, он был покрыт свежим слоем крови. Еще больше малиновой жидкости вытекло из ее задницы на пол арены в продолжение жестокости акта насилия.

В попытке отвлечься от жестокого изнасилования монахиня сосредоточилась на молитве к Богиням вслух.

 — Благословенна ты, Селестия, Матерь Солнца, — произнесла через боль монахиня. — Милостью своей даешь свет и жизнь всем живущим на этой проклятой планете. Щедрость твоя не знает границ… Ааа!

Она потеряла концентрацию, когда Разрыватель задниц провернул свой член внутри ее окровавленного ануса. Отбросив боль, монахиня возобновила свою отчаянную мольбу.

 — Невзирая на грехи наши”, — продолжила она, — Ты несешь вес этого мира на спине Своей, порок и богохульство отвратительны Тебе. Благослови пони, направь их копытом Своим и помоги им идти по дороге праведности Твоей. Веди нас сквозь мир скорби и дай нам возможность узреть чистоту Лика Твоего.

Зад монахини был изогнут так, чтобы он подходил для грубого инструмента Разрывателя задниц. Он сношал ее зад с все возрастающим темпом и уже был готов кончить внутри неё. Монахиня прерывала свою молитву каждый раз, когда бедра горбуна соединялись с ее задом.

 — Позволь Твоим объятиям согреть наши души, — говорила она, — и дальше скреплять Эквестрию заповедями Твоими. Пусть дружба как Твое самое святое учение будет принято всей грешной землей и пусть учение Твое распространится, подобно лучам солнца, и изгонит всю тьму.

Кончая в кобылу, горбун проорал что-то непонятное. Вязкая сперма жеребца сочилась с его искривленного члена в ее окровавленной заднице. Он тяжело выдохнул вытащив его из ее разорванного зада. Пенящаяся красная кровь текла из израненого ануса, собираясь в небольшую лужицу крови, смешиваясь с озерцами спермы, скопившимися на полу деревянной арены.

Голова монахини находилась на гильотине, а из ее вагины и ануса вытекала смесь из крови и спермы. Её лицо и вуаль были покрыты спермой десятков жеребцов из Кантерлота. Сделав свое дело, Разрыватель задниц был препровожден со сцены. Капли крови капали с его члена, когда он возвращался в свою одинокую колокольню.

Принц Блюблад убрал вуаль, обнажив для толпы прекрасную радужную гриву. Используя магию, он стер ею последние следы спермы с ее лица. Её глаза были красные от слез, что она пролила, и семени жеребцов попавшего ей в глаза. После того, как все следы спермы были удалены, Блюблад засунул пропитанную спермой вуаль ей в рот. Её рвотный рефлекс тут же напомнил о себе тошнотой и удушьем. Она выплюнула испачканную семенем вуаль на пол и взглянула на него.

 — За своё предательство, эта кобыла будет вечно гореть в огненной преисподней, — сказал Блюблад, — Пусть ее наказание послужит предупреждением каждому из вас. Такова цена предательства.

Блюблад кивнул Соарину. Капитан отпустил веревку. Лезвие со свистом опустилось вниз.

 — Селестия, в копыта Твои предаю свою душу, — сказала монахиня. Лезвие опустилось ей на шею, как только она произнесла последние слова. Без мозга, контролирующего его, тело кобылки сразу обмякло.

Сестра Санфлауэр, которая наблюдала за процессом со всевозрастающей болью не вынесла вида обезглавленной и упала в обморок, когда голову ее подруги отделили от тела.

Вместо ободрительных криков, которых следовало ожидать от толпы, в ней царила мертвая тишина. Обезглавливание было особенным удовольствием принца Блюблада и зрители хорошо знали, что принцу требуется полная тишина на время его уникального эксперимента.

Блюблад был очарован процессом отрубания голов, ему было интересно, как долго может работать мозг, будучи отделенным от тела.

Голова монахини остановилась у ног Блюблада, ее глаза смотрели на него. Он взглянул на ее голову и улыбнулся. Её налитые кровью глаза дернулись и начали вращаться по кругу, словно она еще была в сознании. Блюблад знал, что она не сможет говорить без легких, но ему хотелось посмотреть на ее реакцию.

Блюблад наклонился ближе и зашептал на ухо кобыле. Он пытался сказать ей последние слова, прежде чем сознание покинет её.

 — Этой ночью, я лишу невинности твоих драгоценных ангелочков, — произнес Блюблад со зловещей улыбкой. Подняв голову Блюблад мог безошибочно разглядеть одинокую слезу, катившуюся вниз по голубой щеке. Жестокая улыбка принца, это было последнее, что видели мертвые и остекленевшие глаза монахини.

И потом она умерла.

---

— Я думаю, она слышала меня, — сказал Блюблад, с улыбкой повернувшись к Соарину.

Капитан гвардии ухмыльнулся, прежде чем схватить веревку и начать поднимать кровавое лезвие. Он вернул клинок в исходное положение и благополучно зафиксировал его.

Блюбдад смотрел на отверстие в шее трупа. Оно было кровавым, влажным и таким… манящим. Принц почувствовал, как его чресла встрепенулись, когда он подошел к обезглавленному телу монахини.

Желая оправдать репутацию самого отвратительного правителя, которого когда-либо знал этот мир, Блюблад оседлал гильотину и вставил свой крепкий член в кровавую глотку трупа. На глазах у гвардейцев и горожан принц начал трахать шейное отверстие казненной.

Теплая кровь капала с заточенного лезвия на спину Блюблада, пока он сношал мертвое тело.
“Это за то, что изуродовала мне лицо, грязная маленькая сучка!” – с ненавистью подумал Блюблад.

Его промежность вся пропиталась теплой кровью монахини, когда он кончил в её шейное отверстие и желудок.

 — Я знаю, что это слегка поздновато, — не без иронии заметил он, — но прошу, наслаждайся своей последней трапезой, которую тебе предоставил принц Блюблад!

После осквернения безголового тела монахини Блюблад повелел своим подданным разойтись и рассказать другим о том, чему они были свидетелями.

 — Селестия и Луна управляют солнцем и луной, — объявил Блюблад, — я же правлю всем, чего касается их свет!

Члены конгрегации монахини унесли потерявшую сознание сестру Санфлауэр прочь от этого грязного представления. Они хотели забрать и тело сестры Спектрум, но у Блюблада были на него иные планы.

Принц приказал Соарину отнести тело монахини к башне с видом на вход в Кантерлотский замок. Кровь и сперма падали с ее холодной плоти на землю, когда Соарин пролетал с ним над шпилем.

Труп был по-прежнему облачен в пропитанную кровью и спермой рясу. Соарин насадил его на шпиль, острый металл которого пронзил ее влагалище и внутренние органы и вышел через отверстие в шее. Кровь и внутренности выскользнули вниз по шпилю. Каждый, кто видел обезглавленное тело с радужным хвостом, мог познать цену измены.

---

Наступила поздняя ночь. Молниеобразный кинжал пополнил коллекцию трофеев Блюблада. Кинжал убийцы занял свое место среди элегантного платья, фиолетового рога, клочка розовой гривы и бочки с яблочным сидром.

Блюблад сидел за письменным столом, приготовив перо для своей последней записи в журнале. Он поднял с помощью магии кинжал поближе к себе, чтобы оживить свои воспоминания об убийце.

Увидев свое отражение в его зеркальной поверхности, Блюбладу испытал отвращение при вида шрама на своем лице. Принц в ярости ударил кинжалом о дубовый стол и подвинул к себе перо. Погрузив его в чернила, Блюблад, преисполненный скверного настроения, начал писать в своем журнале.

Спустя несколько часов последняя победа Блюблада была записана для потомков. Как только чернильница захлопнулась пробкой, раздался стук в дверь. Блюблад подскочил от неожиданности. С момента недавнего покушения на свою жизнь он был сам не свой.

Но пони за дверью оказался не врагом, но его другом, Фэнси Пэнсом. Усатый жеребец приоткрыл дверь и просунул голову внутрь.

 — Я не хотел побеспокоить вас, мой принц, — сказал Фэнси Пэнс, — но время для обряда Вознесения жеребят уже близко.

Блюблад спокойно положил перо и встал из-за стола.

 — Я иду, — сказал он. Его оптимистичный тон был предан тревожной улыбкой. Принц был не на шутку взволнован. Сегодня предстояла самая важная церемония Ста Двадцати Дней Блюблада, и он не собирался позволить шраму на лице помешать ему хорошо провести время.