Fallout : New Canterlot

Глава 27

Наконец то!

Глава 27

Кримми находилась на крыше здания и глядела в оба глаза. Ей поручили быть наблюдательницей, пока остальные отправились добывать ключи, чтобы выбраться из этого места, но жеребёнок забрался сюда не только потому, что это было важным занятием, её, помимо всего прочего, прельщала мысль первой увидеть возвращающуюся группу. Так и случилось. Вначале ей показалось, что в дорожку из фонарей зашла группа глазунов, и Кримми готова была бежать вниз, чтобы поднять тревогу, но слишком твёрдые и целеустремлённые движения для этих теней мгновенно выдали в них пони и грифона с гиппогрифкой. Когда они подошли достаточно близко, Кримми заметила, что отряд сильно потрёпан, да и вообще — выглядит жалко. Капитан шёл достаточно уверенно, но то и дело прихрамывал на переднюю лапу, у Куххи так вообще отсутствовала кисть, что заставило жеребёнка нервно сглатывать слюну. Зебр шёл с перевязанным боком, однокрылая, казалось, если ещё ниже опустит голову, то просто прочертит на земле борозду, Курьер помогал передвигаться одноглазой пегаске, у которой была нога на привязи, и, наконец, в отряде чётко читалось отсутствие киборга. Одним словом, партия выглядела совсем не как победители, хотя, как подумалось Кримми, потеря светящегося робота — это, наверное, не особо страшно, было бы хуже потерять кого-нибудь из живых.

Группа вошла в здание, где их уже собрались встречать все оставшиеся члены команды, за исключением, разве что, няньки из этого убежища, которую-то, в общем, и относить к ним не стоит. Фреши глядела на вошедшую группу, пытаясь отыскать в ней Панацею, но та как сквозь землю провалилась. В итоге единорожка задала вопрос, уже догадываясь, каким будет ответ, но всё равно хваталась за соломинку, надеясь, что синяя пони просто стоит снаружи. Ответом ей было угрюмое молчание членов партии, которые уже начали разбредаться кто куда. Фреш-Де-Лайт даже на всякий случай выглянула на улицу, но, как и ожидалось, не нашла ничего, кроме неприветливого тумана, лениво стелившегося по шуршащим кварталам.

Скрап и Кримми спустя какое-то время нашли паладинов в одной из комнат, где капитан заботливо бинтовал культю Куххи, которая всё ещё находилась под действием обезболивающего, впрыснутого системами силовой брони гиппогрифки. Культя выглядела не особо хорошо, её светло-синяя птичья лапа была отделена ровным, как от гильотины, кровавым срезом.

— Мы не вовремя? — спросил старый пони, попутно отталкивая свою любопытную спутницу.

— Какая уже разница? — угрюмо проворчал грифон, затягивая тугой бинт. — Всё равно придётся вам рассказать.

Получив что-то наподобие приглашения, Скрап вошёл внутрь комнаты. Очевидно, что раньше эта комната служила чем-то наподобие свалки для нужных вещей, которые вроде как и не нужны, но и избавляться от них жалко. Однако сейчас весь этот подгнивший хлам был бесцеремонно отодвинут к стенам комнаты, оставив посредине лишь несколько табуретов и выскобленный деревянный стол, на котором сидела Куххи, с интересом разглядывая то, что осталось от её лапы.

— Так что там случилось? — спросила Кримми, наблюдая за тем, как паладинша приделывает на место то, что осталось от рукава её брони.

— Нас раскидали как котят — ответила Куххи.

— Что верно, то верно — согласился капитан. — Мы мало того, что потеряли одного члена отряда, так даже не смогли завладеть ключом — неохотно добавил грифон.

— Хорошо, что это был просто робот — вставил жеребёнок. — А вот ключик жалко. Сможем мы его ещё раз попробовать достать?

— Ты не слишком много общалась с Панацеей, верно? — спросила Куххи.

— Как-то не довелось — честно призналась Кримми. — Как её вообще смогли отключить, она выглядела довольно внушительно — тут же выпалила поняшка, мгновенно переключившись на другую, более интересную ей тему.

— Её убил Расти Армор — ответил капитан. — Просто насадил её на своё чёртово копьё и унёс куда-то сквозь кольцо из теней, даже наши пегасы потеряли его из виду.

— Так может она ещё функционирует — предположил Скрап.

— Маловероятно — отмахнулся паладин. — Я, конечно, не знаю, из чего она там сделана, но после такого точно не живут. Думаю, он просто разорвал её на части, пока бежал по городу.

— Может организовать поиски? — спросил пожилой пони.

— Об этом даже речи быть не может. Мы еле дотащились до дома, большая часть бойцов ранена, а оставшиеся, включая меня лично, совсем не горят желанием вновь подставлять свои шеи повторно.

— Как насчёт поискать её завтра?

— Ты действительно веришь, что за ночь от неё ещё что-нибудь останется?

-...

— Так я и думал. К тому же не стоит тешить остальных ложными надеждами, как мне удалось заметить — наше свежее пополнение её любило.

Пони открыла глаза из-за того, что почувствовала, как кто-то коснулся одной из чувствительных зон её оставшегося тела. Она не хотела разбираться, кто именно к этому причастен, так что сразу же отреагировала резким пинком ноги в направлении предполагаемого извращенца. Послышался глухой удар и удивлённый "ох", что можно было охарактеризовать, как точное попадание, однако радовалась Панацея недолго, боль, проснувшаяся чуть позже хозяйки, решила строго наказать её за то, что вовремя не разбудила. От такого зверского приступа у Панацеи перехватило дыхание, казалось, тело мстит ей за все те издевательства над собой, которым она позволила случаться. Боль была разнообразной в разных местах, просто ассорти какое-то, и хуже всего пони ощущала себя в груди. Там было сразу два очага, будто конкурировавших между собой, кто первый сведёт свою хозяйку в могилу. Тот, что повыше, находившийся в области сердца, непрестанно резался, кололся и разрывал плоть, в то время как более низкий очаг надменно, явно, не тратя лишних усилий, прожигал тело насквозь ровным импульсом боли. Однако стоило Панацее хоть на миллиметр пошевелиться, он, как строгий родитель, тут же шлёпал ремнём, заставляя синюю пони болезненно морщиться. Помимо этих ран, болели ещё и многочисленные порезы вместе со свежими сколами на искусственных частях тела. Честно сказать, до этого Панацея была уверена в их полнейшей неуязвимости, но теперь, глядя на себя, она в этом жестоко разуверилась. Ну а в довершение картины, у неё жутко гудела голова, время от времени призывая приступы тошноты. Иными словами, сомневаться в том, что она жива — Панацее не понадобилось, и боль ей постоянно об этом напоминала.

— Эй ты! — позвала Панацея неизвестного, который, похоже, и приволок её в это место.

Неизвестный ответил не сразу, было слышно, как он поднимается и осторожно, стараясь держаться подальше от задних конечностей киберпони, подбирается ближе.

— Кто такой и какого хрена ты собирался сделать?! — спросила Панацея, стараясь чтобы её голос звучал одновременно и жёстко и не вызывал лишних вспышек боли от чрезмерного напряжения голосовых связок.

— Это я хотел спросить — ответил ей низкий мужской голос.

— В смысле? — не поняла Панацея.

— В том смысле, что для живой пони ты слишком... живая на данный момент, а для робота, пожалуй, тоже.

— В таком случае считай ,что я где-то между этими понятиями! — недовольно гаркнула Панацея, попытавшаяся приподнять голову, о чём сразу же пожалела, залив шею и стол, на котором лежала, желчью вперемешку с полупереваренными кусочками еды.

— Честно сказать, я принял тебя за секс-бота, наспех обученного боевой программе — недовольно произнёс неизвестный, — ну, или я скорее надеялся на это.

— Мне бы, конечно, хотелось ещё поколотить тебя на эту тему, но сейчас сделай милость — заткнись и сгоняй за аптечкой и большим количеством бинтов, пока я не кончилась на месте.

Синяя пони ожидала каких-то препирательств, но, к чести её неизвестного спасителя, он сразу же сорвался с места, а чуть погодя, судя по звуками мелких предметов в большой коробке, принёс некоторый запас медикаментов.

— Так быстро? — удивилась Панацея.

— Может это из-за того, что я уже потратил добрую четверть всевозможных лекарств, пока останавливал тебе кровь? — Холодно поинтересовался он, с грохотом кидая ящик у стола с почти обездвиженной пони.

— В таком случае у меня на одну проблему меньше — откомментировала Панацея, мысленно ставя заметку — поблагодарить своего спасителя, как только её состояние более или менее стабилизируется. — Можешь описать, как я выгляжу?

— Как брамин, которого переехал самолёт — ответил неизвестный.

— Вообще-то я хотела поинтересоваться о характере и местах повреждений на моей органической части тела — кисло заметила Панацея. Она очень не любила разграничивать себя на живую и искусственную половину, однако в этом случае данная конкретика казалась её необходимой.

— У тебя была сквозная рана в центре туловища, органы, как я думаю, не сильно задеты, многочисленные ушибы на спине, сломаны рёбра, почка чуть было не отдала концы, а ещё в месте..., в щели, рядом с твоим, кхем, сердцем, воткнут кончик копья...

Пока неизвестный бормотал, Панацея снова потеряла сознание, от чего не смогла услышать, какие ещё шишки она насобирала за последнюю драку.

Фестиваль как раз заканчивал говорить про сотрясение мозга, как понял, что его уже никто не слушает. Гуль невесело улыбнулся под своей маской, дотронулся одетым в резиновый чехол копытом к самой страшной ране на своей пациентке и начал быстро вспоминать всё, что он видел в сериале о скорой помощи, пока ещё не был гулем. Теперь, когда он убедился, что эта пони действительно жива — медлить было нельзя, Фестиваль ещё не знал почему, но ему не хотелось вот так взять и лишиться первого живого собеседника за последние десять лет.

Пришла в сознанье Панацея лишь на следующий день. Голова продолжала гудеть, но уже не так сильно, боль утихла, во всяком случае, на некоторое время, а желудок требовал срочно что-нибудь переварить. Синяя пони попыталась принять сидячее положение, но быстро отказалась от этой идеи, когда ей в горло ударила очередная порция желчи, стремившаяся выбраться наружу. Аппетит резко пропал. В этот раз Панацея сдержала порыв, но осталась в полулежачем положении, опираясь на локти. Она находилась в комнате некогда богатого дома, о чём свидетельствовали совершенно безвкусные обои, покрытые осыпавшейся позолотой. Комната была довольно просторной с занавешенными либо заколоченными окнами, видимо, чтобы любопытные не заметили, что в доме кто-то обитает, а это, в сложившейся ситуации, было весьма благоразумно. Помимо стола, застеленного клеёнкой с уже засохшей кровью, Панацея готова была зуб дать, что это из неё набрызгало, в комнате также присутствовала целая коллекция кресел и диван, выполненные в одном стиле. Когда-то их покрывала элегантная обшивка, но с течением времени она изрядно прохудилась, обнажив пружины и куски поролона. Ножки у дивана уже отсутствовали, как и у половины кресел, однако те, что сохранились — представляли собой нечто, похожее на свернувшихся пиявок, выструганных из дерева. Дверь в помещение была приоткрыта и висела на одной петле, из прохода, который она должна была заслонять, вела кровавая дорожка, идущая прямо к Панацее, очевидно, что её тащили волоком. Вспомнив, что ещё недавно в ней была сквозная рана, Панацея перевела взгляд на своё тело. Вся её грудная клетка была перемотана толстым слоем бинтов, смоченных какой-то вонючей жидкостью, имеющей желтоватый оттенок. Более мелкие ранки были промыты и оставлены подсыхать, очевидно, её спаситель справедливо решил, что раз она не откинула копыта при тяжёлом ранение в грудь, то о порезах меньше чем до кости можно вообще не задумываться. Панацея ещё некоторое время созерцала бинты, после чего решила проверить, насколько верен был диагноз о переломе рёбер. Пони осторожно поднесла левую руку к груди и коснулась её двумя пальцами. Послышался звук, будто кто-то наступил на свежий снег, видимо, всем рёбрам в этой области, которые не заменил доктор Персеваль, пришёл конец, а именно двум нижним. Панацея уже было приготовилась к боли, но её, как ни странно, не последовало. Видимо, её хорошенько накачали обезболивающими препаратами. Оценив своё положение, Панацея с ужасом осознала, как близка была к смерти. Её спаситель не был квалифицированным специалистом и положил её таким образом, что произойди у неё выделение рвотных масс, пока она находилась без сознания — пони неминуемо бы задохнулась. Так же она вспомнила, что при сотрясении мозга следует чуть приподнять голову, что, к счастью, было соблюдено, под ней лежала подушка, которая с успехом выполняла данную функцию, вот только это было скорее проделано просто для того, чтобы пони было не слишком жёстко лежать. Тем не менее, Панацея была благодарна тому, кто притащил её сюда, пусть и в прошлый раз повела себя слишком несдержанно, но и он, дракон побери! начал лезть туда, куда совсем не следует. Пока пони обдумывала своё новое положение, из соседней комнаты послышался звук фортепьяно. Кто-то играл на нём, и делал это совсем недурственно. Панацея никогда не была большим поклонником струнных инструментов, но про себя отметила, что мелодия льётся легко и непринуждённо, будто затекает в уши, огибает мозг мягким шарфом и выходит наружу, ни за что не цепляясь. Синяя пони даже не пыталась запоминать эту музыку, это означало бы напрячь мозги и выпасть из махровых объятий мелодии. Но, как это обычно бывает, всё хорошее всегда кончается. Музыка прекратилась, послышался звук удара деревянной крышки, и в комнату к пони зашёл некто, носящий на своём лице белую маску. Маска была самой, что ни на есть, простой. Белый пластик, полностью соответствующий по форме мордочке среднего жеребца, с отверстиями для глаз, ноздрей и рта, который был изнутри заделан чёрной тканью со множеством дырочек. Так же её собеседник постоянно кутался в длинный плащ с поднятым воротником, как будто созданным для того, чтобы скрывать тело от окружающего пространства, но всё равно то там, то здесь выглядывали оголённые части тела, к примеру, уши и затылок, лишь частично прикрытые ремнями маски и воротником. Некроз кожи — определила Панацея. Похоже, перед ней несвихнувшийся гуль.

— И давно ты очнулась? — поинтересовался жеребец.

— Достаточно.

— Понятно — угрюмо ответил неизвестный.

Панацея было хотела поблагодарить его за помощь, и уже было открыла рот, чтобы выговориться, как странная гордость будто сдавила ей горло, заставив произнести нечто совершенно иное.

— Кто ты вообще такой?

— Я? Я, очевидно, как и вы — очередной дурак, мечтающий вырваться отсюда.

— Это понятно, зовут-то тебя как?

— Все зовут меня Фестиваль, а своё настоящее имя я уже давно как забыл.

— Фестиваль? что это за имя такое?

— Возможно, это из-за того, что я всё время ношу маску на лице, мне, видишь ли, оно совсем не доставляет удовольствия.

— Гуль?

— Да.

— И давно ты тут?

— Достаточно, чтобы отыскать один из трёх ключей, а вместе с твоим — их уже двое.

— Двое? — не поняла Панацея.

— Ну да, ты уже забыла, как вообще наполучала ранений, от которых любая приличная пони давным-давно богу душу бы отдала?

— Богу? какому ещё богу? Стоп, как ты вообще нашёл меня, где все остальные и что случилось с Расти Армором?!

— Найти тебя было очень несложно, достаточно лишь было идти на невероятное световое шоу, которое разыгралось в паре километров от моего дома — ответил Фестиваль, игнорируя первый вопрос.

— А дальше — продолжил он, — я увидел, как ты висишь приколоченной к стене копьём, а рядом лежащий неподалёку мощный фонарик в каком-то дырявом панцире. Я только потом сообразил — это всё, что осталось от Расти Армора, да и то, лишь когда заметил ключ, висящий на доспехах. Потом тебя стошнило прямо мне за шиворот, и я поспешил снять тебя и приволочь сюда. Признаться, я был уверен, что ты умрёшь ещё в пути, но то, из чего ты сделана, явно не захотело тебя отпускать. Я несколько раз видел твои предсмертные судороги, которые кончались яркой белой вспышкой из твоей груди, и всё прекращалось.

Теперь, когда Панацея услышала о белой вспышке, она осторожно стянула бинты, слабо обмотанные вокруг её груди, и взглянула туда, где раньше было сердце. Увиденное ей сразу не понравилось. Если раньше белый кубик свободно кружился в чёрном пространстве, то сейчас, он, как дохлый моллюск, лежал на дне сосуда и посверкивал неровными прерывистыми вспышками.

— Что за дискордщина со мной происходит?! — с чувством воскликнула Панацея.

— Я попрошу не выражаться — ответил гуль и наклонился, чтобы посмотреть на её состояние. — Знаешь, в фонарике свет так же дёргается, когда садятся батарейки.

— Ты хочешь сказать, что у меня кончается энергия? — удивилась пони, которая даже не думала, что такое возможно.

— А чего ты удивляешься? в тебе был наконечник копья, который я так и не смог вытащить, пришлось его отпиливать и шлифовать. А так как он угодил в твой моторчик, видимо вызвал какую-то протечку.

— И что теперь делать?

— Есть у меня одна идея, правда, не думаю, что тебе она придётся по вкусу.

— Выкладывай, мне уже всё равно. Я выжила не для того, чтобы потом сесть, как игрушечный пистолетик.

— Мы зарядим тебя напрямую от микроядерного аккумулятора.

— Каким это образом?

— Через проводники.

— Ничего не поняла, но сначала скажи, куда делась моя остальная группа?

— Я никого не видел. Тебя отнесло довольно далеко вглубь старых районов от места скопления остальных лучей.

— Тогда я должна как можно скорее встать на ноги и привести тебя к ним.

— Это ещё почему?! — возмутился Фестиваль. — Мне одному намного проще, да и не каждый пони будет рад видеть гуля рядом с собой.

— А потому, что у нас теперь есть все три ключа — улыбнулась Панацея. — И мы наконец сможем убраться из всей этой навозной кучи.

Подзарядка, как и говорил Фестиваль, произошла при помощи проводника, а точнее зубастых зажимов, один конец которых он подсоединил к большим пальцам Панацеи, а другой непосредственно к батарее. Как только последнее непроизвольное движение ногой было завершено, синяя пони одновременно почувствовала себя и недожаренной и полной сил, пусть даже её кубик в груди лишь на миллиметр оторвался от дна той ёмкости, куда был помещён. Ещё одним неприятным последствием столь радикальных мер стало кровотечение из начавших было заживать ран, которые вновь открылись, пока Панацея билась как кроторыба о землю.

— Ого, этой энергии бы хватило, чтобы завести подводную лодку, не думал, что и ты и впрямь всё впитаешь без риска обратиться в пепел.

— Не будь я сейчас прикована к постели, твоя морда мигом стала бы кашей — вознегодовала Панацея.

— А что такое? Получилось же!

— Ага, но если ты ещё раз попытаешься поставить на мне опыт, то я отгрызу у тебя полчерепа.

На этом разговор был закончен, и пони вновь попыталась погрузиться в сон, заглотнув очередную порцию снотворного.

Гуль смотрел, как его нервная гостья засыпает, после чего окунулся в свои мысли. Он до сих пор боялся поверить, что наконец сможет выбраться отсюда, что вот-вот, и можно будет вернуться в нормальный мир за стенками этого купола... Но что тогда? Снова всеобщее презрение и охота некоторых особо рьяных блюстителей чистоты? Может и не стоит возвращаться? Здесь у него есть всё для простой жизни. Еда, каждую неделю появляющаяся на одном и том же месте, крыша над головой, фортепьяно. Единственное, в чём он остро нуждался — это компания. Пусть это даже полуподвижный робот с приступами плохого настроения, но всё же. К тому же он не хотел себе признаваться, но сама возможность покинуть этот город начала заполнять всё его сознание. Он наконец сможет увидеть настоящее, пусть и вечно хмурое, небо. Отправиться в путь по неведомым землям, может, постараться найти себе какую-нибудь извращенку, которой нравятся истлевшие кожные покровы... и так далее. Пока Фестиваль пребывал в думах, он не заметил, как куб в груди у синей пони вновь опустился на дно сосуда.

Спустя неделю Панацея уже могла самостоятельно оторвать свой зад от земли и бродить по комнатам, но это, отнюдь, не значило, что она полностью поправилась. У неё до сих пор при каждом шаге болела грудь в тех местах, куда пришлись основные повреждения, нижние рёбра держались буквально на соплях, не рассыпаясь лишь благодаря краешку металлической пластины, которая, так удобно, оказывается, была к ним приварена и в результате защитила от разлёта осколков, надёжно их зафиксировав. Искусственные конечности перестали чувствовать постоянную, доканывающую боль и согласились напоминать о себе лишь при неосторожно резких движениях. Иными словами, синяя пони, наконец, могла возвратиться к остальным.

— Уже собираешься? — поинтересовался Фестиваль, глядя на свою гостью, которая неспешно набивала свою сумку разнообразными припасами, большую часть из которых составляли медикаменты.

— Собираемся — поправила Панацея. — Ты идёшь со мной.

Фестиваль ждал этого. Он в последний раз оглядел свой дом. Небольшое одноэтажное здание с пятью комнатами и кухней. Находясь в коридоре, он мог увидеть проход в каждую. Вот большая комната с отсутствующей дверью, в которой находился длинный, надломанный в середине, деревянный стол, поддерживаемый помимо ножек деревянной табуреткой, на которой ещё лежала доска, не позволяющая столу окончательно сломаться. В этой же комнате находился телевизор с разбитым экраном, несколько запылённых фотографий в рамках, которые Фестиваль совсем не хотел протирать и разглядывать, и целая россыпь детских игрушек, сейчас уже аккуратно убранных в угол комнаты. Следующая комната была родительской спальней с пустым минибаром и большой кроватью, украшенной пологом. Далее следовала детская с двумя кроватками и креслом-качалкой. Затем была музыкальная комната, интерьер которой составлял фортепьяно, установленный посреди комнаты, и куча разномастных кресел и пуфиков, расположенных вдоль стен. Наконец, последнюю комнату можно было охарактеризовать лишь как кабинет. Это было среднее по размерам помещение с крепким столом, на котором и лежала Панацея, и высоким креслом, осевшем и продавившемся под тяжестью толстокрупого времени. Ещё была кухня и уборная, но они совсем ничем не выделялись, если не считать магнитика на холодильнике в форме солнца и заначки старых золотых монет, приклеенных внутри бачка унитаза.

— Иду — со вздохом ответил гуль, уже попрощавшись со своим обиталищем.

— Вот и отлично — ответила Панацея, заряжая в пистолет свежий магазин. Её любимый дробовик пришёл в полную негодность после того, как по нему пробежался Расти Армор, это пони воочию увидела, когда Фестиваль продемонстрировал ей загнутый в дугу ствол, который он принёс на следующий день после того, как попытался зарядить её от аккумулятора.

И вот, взяв всё необходимое, странная парочка отправилась в путь.

Как только пони вышли из дома, Панацея слегка растерялась. Перед ней лежали не дома правильной кубической формы, к которым она уже успела привыкнуть, находясь в этом месте, а нечто совсем иное. Каждый дом был не похож на остальные, и, по сути, являлся самостоятельным произведением искусства. Даже тот дом, в котором они находились, имел форму шестигранника со ступенчатой крышей и искусной резьбой на стенах. Остальные дома, находящиеся в поле зрения, так же имели свою индивидуальность. К примеру, через дорогу от пони стоял дом, выполненный в форме цилиндра с медной трубой, торчащей из верхнего круглого окошечка. Он, в свою очередь, так же соседствовал с домом, сильно похожим на многослойный торт, от нижнего коржа которого отрезали прямоугольный кусок, в который потом вмонтировали деревянную дверь с блестящей табличкой. Так же тут было множество ассиметричных домов, домов с замысловатыми витражами и даже в форме различных предметов. Здание в форме связки микрофонов, дом в виде кувшина и был даже один в форме плюшевого дракончика. Ещё одна примечательная деталь в этих домах была в том, что казалось, они нисколько не испортились со временем. Не было привычных следов обветшалости, потёртости, усталости. Ничего подобного. Дома будто ждали, когда к ним вернутся их старые владельцы, а до этого времени старательно ухаживали за собой, чтобы даже через тысячу лет каждый пони узнал своё жилище. Панацея в непонятках огляделась, пытаясь узнать место. Она думала, что достаточно хорошо изучила город, но теперь даже не понимала, в какую сторону двигаться.

— Где это мы? — удивлённо спросила она у Фестиваля.

— Старые кварталы — ответил гуль. — Настоящий, если можно так выразиться, Кантерлот.

— И ты всё время был тут?

— Да. Здесь намного спокойней, чем в остальном городе.

— Подожди, как ты вообще сюда пробрался, я думала, что Расти Армор охранял этот проход.

Гуль вначале помолчал, но потом всё-таки ответил — Это так. Я сумел пробежать сюда, пока он методично расправлялся с моими товарищами. Это был просто ад какой-то. Он летал повсюду и срубал с каждым прыжком одного из наших, кто не успевал уклониться. В результате Волнистый, который был второй по званию в нашем отряде, отдал приказ отступать сразу же после смерти главаря. Мы бросились врассыпную, но этот монстр не захотел нас отпускать, он сразу же бросился нам вслед. Мне посчастливилось оказаться последним, на кого он хотел напасть. Думаю, я бы тоже погиб, не побеги я в сторону этих кварталов. Уже чуть позже я отыскал ключ, который находился в том самом доме, где я и решил поселиться.

— Понятно — кивнула Панацея, — а теперь выводи нас отсюда. Нужно как можно скорее найти остальных, а то, чего доброго, они успеют сменить место дислоцирования.

— Тогда нам туда — махнул Фестиваль копытом в сторону длинной дороги, ведущей в надоевшую до тошноты дымку.

На удивление Панацеи, путь был лёгкий. Фестиваль даже не пытался прятаться, видимо, не опасаясь никаких неприятностей, да и вообще, как он сообщил ей, когда синяя пони в очередной раз спряталась за углом дома, чтобы оглядеться, реплеи в этом месте не водятся. Перед тем, как направиться к арене, Фестивать настоял, чтобы сначала они посетили один из продуктовых магазинов, который, к изумлению всё той же Панацеи, оказался полон до краёв едой и напитками.

— Я тут уже лет семь затариваюсь — пояснил Фестиваль, очень ловко выбирая кратчайший путь к самым вкусным деликатесам, ну или тем, которые ещё не успели ему надоесть.

— И эти запасы до сих пор не кончились? — не поверила синяя пони.

— А они никогда и не кончатся. В этом городе все продукты появляются снова в течение недели.

— Быть того не может... Я тут уже довольно долго, но...

— Ни разу не возвращалась в одно и то же место по нескольку раз? — закончил за неё гуль.

Пони промолчала.

— Как бы то ни было, я сам тоже не сразу в этом разобрался. Вначале я бродил по холодильникам в квартирах, а когда нашёл этот магазин, то месяц таскал еду, удивляясь, что она никак не заканчивается. Всё встало на свои места лишь тогда, когда я дважды чуть не сломал зуб об один и тот же камушек в хлебе. Вот, кстати, эта буханка — кивнул он на пышную булку хлеба.

— Ну, хорошо. Набирай давай быстрее, да пошли, у меня уже голова кружиться начинает от простого стояния на месте.

— А ты что, не собираешься ничего нести?

— А я — больная, даже не так. Я раненая в бою девушка, мне категорически нельзя подымать тяжести.

— Вот уж не заметил с первого раза, что ты девушка.

— На первый раз сделаю вид, что ничего не слышала, понятно?

— Понятно — понятно. Что уж тут непонятного. Выдвигаемся — вновь нахмурился гуль и пошёл прочь из магазина. — Ни капли благодарности, одни угрозы.

Следующей остановкой было то самое место, где Фестиваль обнаружил Панацею, приколоченную к стене. Сейчас в ней красовалась живописная щель, окружённая трещинами и сколами на некогда ровной кирпичной кладке.

— Так это тут? — поинтересовалась Панацея.

— Угу — кивнул гуль и начал ходить по кругу.

Панацея, крякнув, присела на своих искусственных ногах, теперь уже покрытых немногочисленными сколами, и стала оглядывать место. Стена, в которую её с размаха впечатало, была сделана из белого кирпича и принадлежала одному из тех сахарных домиков, к которым она уже успела притерпеться по дороге. На земле, как раз там, где она повисла, можно ещё было разглядеть следы пролитой крови, хотя они больше угадывались по обычным затемнениям на почве, и, если б пони не знала наверняка, что ищет, то даже вниманием бы их не удостоила. Этот домик, в который её врезали, был одним из первых зданий, лежащих около арены, видневшейся в километре спереди. Панацея примерно помнила, сколько тряслась на копье, пока не потеряла сознание от удара, и вывод, полученный путём расчёта скорости и силы столкновения, заставил её голову вновь заболеть, будто даже воспоминание этого удара вполне способно причинить вред. Из всех расчётов получалось, что не будь она наполовину сделана из металла, то уже давно здоровалась бы за копыта со всеми своими коллегами по центру. От этого воспоминания на неё даже хандра накатила. Она представила, как воспримет её бывшее руководство. Наверняка, сильно удивятся и попросят показать удостоверение, после чего станут долго и нудно сверять её с фотографией. А её бывшие друзья и подруги? Для них она была всего лишь полноватой поняшей, любящей иногда поиграть в карты и погладить кошек, которые, ещё во времена открытия убежища, как-то прошмыгнули внутрь и успели нарожать достойное потомство.

От ностальгических размышлений о прошлой жизни её отвлёк Фестиваль, упорно трясущий её за круглое плечо и настаивавший быстрее убираться отсюда.

— Что случилось? — спросила пони.

— Доспехи исчезли — ответил ей гуль.

Панацея вначале даже не поняла, о чём идёт речь, но когда сообразила, взглянула на место около стены, где по идее должен был лежать поверженный Расти Армор. Там было пусто, если не считать кучу маслянистых клякс на земле и то немногое, что осталось от её фонарика. Поняв, что это может значить, Панацея резко поднялась на ноги, после чего чуть не свалилась на землю от неожиданного головокружения, при котором, будь у неё нормальные глаза, обычно всё меркнет в синеватой тьме, пока не обнаруживаешь себя держащимся подрагивающими копытами за какую-нибудь стену. Но наваждение быстро прошло, и пара резво отправилась дальше. Впереди ещё лежал путь через кварталы, наполненные реплеями.

Вторая часть пути, пролегавшая в той части города, которую Панацея худо-бедно, но знала, прошли без камушка, без занозинки. По пути им вообще не попадалось ни одного реплея. Пусть это и был несколько зловещий знак, Панацея поблагодарила всех богинь, каких знала, за такой подарок. Она сейчас была не в состоянии бегать по городу от укрытия к укрытию. Путь, как заметила пони, оказался намного более коротким, чем она запомнила, даже делая скидку на то, что в первый раз они совершали крюк, чтобы обойти орду теней, так что достичь освещённой стараниями Скрапа дорожки удалось в рекордно короткие сроки. Панацея ожидала, что сейчас на них вновь спикирует Куххи, но нет, они без препонов добрались до двери убежища, и, собравшись с духом, вошли внутрь.

В прихожей никого не было, зато появился новый элемент интерьера — большой деревянный крест, сколоченный из двух досок. Панацея уже догадывалась, что это за монумент, так что для неё совсем не стало удивлением обнаружить своё имя, выцарапанное на дереве и обведённое каким-то маркером.

— Похоже, не только меня тут совсем не ожидают — произнёс Фестеваль, с интересом разглядывая надгробие.

— Чушь полнейшая — отрезала синяя пони и ударом ноги разломала крест пополам. Тут же с верхних этажей послышались многочисленные шаги и приглушённые голоса, по интонации похожие на команды.

В течение нескольких секунд с лестницы, в направлении Панацеи и гуля, разом было направленно несколько лучей фонаря, а знакомый голос резко произнёс — Стоять, не двигаться! Голос принадлежал, как и ожидала синяя пони, капитану, который молча разглядывал гостей, явно не до конца уверенный в том, что видел.

— Панацея? — спросил голос, принадлежавший Фреш-Де-Лайт. — Ты жива!

С этими словами к ней выбежала счастливая единорожка с воспалёнными глазами и с разбегу заключила её в объятья, практически повиснув на шее. В какой-нибудь другой ситуации Панацея бы только удовольствие получила, но сейчас обрадованная Фреши лишь причиняла ей лишние неудобства, связанные с её ещё незажившими ранами, но говорить, чтобы она её отпустила? Нет, в конце концов, кто она такая, чтобы лишать ребёнка счастья? Ради благого дела можно и потерпеть, во всяком случае, пока из неё вновь не начнёт капать. К счастью, до этого не дошло. Единорожка, видно углядев, что Панацея вся перемотана бинтами, ослабила хватку и со звонким цоконьем опустилась на свои четыре. К этому моменту её уже облепили все остальные, кто встречал её на лестнице. Это оказалась Куххи, опирающаяся на три конечности, Курьер, имя которого до си пор оставалось для всех загадкой, Дитзи, с передней правой ногой на перевязи, ну и Тано. Единственный, кто пока не спустился с лестницы — был капитан. Он продолжал стоять наверху и светить фонарём.

— Эй, сухарь, хорош стоять, спускайся, будешь частью момента — крикнула ему Куххи, из чего Панацея заключила, что уж кого-кого, а эту гиппогрифку потеря одной или нескольких частей тела никогда не сломает. Возможно, в отличие от неё самой...

— Извините, что не разделяю вашей всеобщей радости — едко произнёс паладин, — но сперва я хотел бы узнать, кто это? — указал он дулом своего оружия на гуля. Оказалось, что в атмосфере всеобщего воссоединения, все напрочь забыли о пони, тихо стоявшем неподалёку и ожидавшего своей очереди.

— Кстати да — встрепенулась Дитзи. — Кого это ты к нам привела?

— Его зовут Фестиваль — начала Панацея так, чтобы слышал даже капитан, он гуль, и по совместительству тот, кто нашёл третий ключ. А вместе с этим — тут синяя пони подняла вверх старый жестяной ключик, добытый у Расти Армора, — у нас есть пропуск во дворец.

— Что ж — произнёс капитан, опуская ствол. В это момент на его птичью физиономию сама собой натянулась благодушная улыбка, о наличии которой в арсенале его мимики пони даже не предполагала. — Думаю, это стоит отметить.

В ответ ему тут же послышались согласные восклицания, и компания, захватив с собой Фестиваля, удалилась наверх, оставив внизу только Панацею, которая сказала, что у неё ещё есть кое-какие дела, и единорожку, которая, похоже, больше не хотела оставлять её одну и без присмотра.

— Эммм, Панацея — неуверенно начала Фреш-Де-Лайт.

— Что? — осторожно поинтересовалась синяя пони, подсознательно готовая к новым признаниям от её лимонной спутницы.

— Гули же плохие, так почему этот пришёл вместе с тобой? — спросила она, что вызвало у роботизированной девушки чувство огромного облегчения.

— Не все гули плохие.

— Но как же те, что мы видели в том городе?

— Ааааааа, ты про этих. Забудь о них. Те гули — это просто зомби, живые мертвецы, у которых мозги давным-давно спеклись.

— А этот?

— А это такой же пони, как ты и я, просто... просто с небольшими отклонениями внешнего вида.

— Так вот почему он носит маску...

— Да, именно поэтому.

— Тогда, я думаю, называть его так же, как и тех чудовищ — это как-то неправильно... в смысле, зачем отождествлять таких как он с теми созданиями?

— Эх, малявка, вот если станешь правительницей Эквестрии, то обязательно назовёшь всё своими именами, а пока... пока все называют его гулем — он тоже продолжает себя так называть.

— Неправильно всё это. Такие как он же не чудовища.

— Верно. Они могут быть гораздо хуже.

— То есть? — нахмурилась Фреши.

— Прости, я не так выразилась. Я имела в виду, что любой пони, или даже грифон, или гуль — могут быть во много раз хуже, чем любой мутант на пустоши. Если зомби — это просто набор первобытных и низменных инстинктов, то обычные пони могут совершать все те же зверства, но уже осмысленно. Вся разница в том, что одни понимают, что делают, а другие — нет. Так что по сути — они скорее жертвы, нежели злодеи.

— Злодеи, как те единороги, что разрушили Новый Кантерлот?

— Именно.

На этом тема себя исчерпала, и Фреш-Де-Лайт уже хотела проследовать за весёлыми голосами, как её окликнула Панацея.

— Фреши, ты не видела Фениту?

— Она, скорее всего, в своей комнате на третьем этаже. Она сидит там с того дня, как вернулась, и не выходит. Ничего не ест и никого к себе не впускает...

— Понятно. Думаю, мне стоит принести ей что-нибудь.

В дверь постучались, но однокрылая пегаска даже не пошевелилась. Затем постучали снова, более настойчиво. Это заставило Фениту недовольно сдвинуть брови. Ей казалось, она ясно дала понять, что никого не хочет видеть, и если этот кто-то ещё раз постучит... Она не успела додумать, как деревянная дверь слетела с петель и упала неподалёку с вырванным шпингалетом. Пегаска резко поднялась с кровати и хотела уже было дать в морду незваному гостю, как осеклась. Перед ней стояла Панацея, державшая в руках поднос с едой. Да, это определённо была Панацея. Помятая, перебинтованная, но определённо Панацея. У Фениты подкосились ноги, и она осела на пол возле кровати.

— Мне можно? — спросила синяя пони тоном, будто не она только что вынесла дверь.

— Заходи — слабо протянула пегаска.

Панацея прошла в комнату и присела, чтобы оказаться на одном уровне с наводчицей.

— Эй, я подумала, что ты сильно проголодалась, пока изображала из себя затворницу.

И действительно, взглянув на еду, Фенита поняла, как сильно она хочет есть. Пегаска мигом накинулась на угощение и с неприличной скоростью умяла сытный обед. Наконец, поставив точку осторожной отрыжкой в копыто, как принято в приличном обществе, она подняла своё шрамированное рейдершами лицо и взглянула на Панацею. Та, в свою очередь, виновато улыбалась в ответ. Тут на Фениту накатил внезапный гнев, и она бросилась на синюю пони, ударив ей в лицо копытом. От неожиданной атаки Панацея повалилась на спину, чем тут же воспользовалась наводчица, усевшись у той на животе и начавшей наносить бывшей сотруднице медицинского центра всё ещё слабые, но довольно чувствительные удары.

— Ты сука! — кричала на неё Фенита. — Думаешь, можно так взять, уехать на копье и пропасть на неделю?! Ты понимаешь, что все с тобой давно попрощались?! Я думала, что ты погибла! Думала, что больше тебя не увижу! Думала, что ты опять меня обманула... как ты посмела снова меня бросить?.. — после этих слов удары стали совсем ватными, так что Панацея рискнула опустить руки, защищавшие её голову, и увидела рыдающую Фениту, сотрясающуюся при каждом всхлипывании.

— Как ты вообще посмела так напугать меня? — спросила она с такой горечью в голосе, будто сидела сейчас не на живой пони, а на трупе, который уже подготовили к захоронению.

Панацея на всякий случай обхватила передние копыта Фениты и медленно свалила её с себя. После такого приветствия у неё вновь разболелись раны, но так как все удары шли по голове — не кровоточили. Пегаска даже не пыталась подняться, лишь продолжала всхлипывать на полу.

— Куда я денусь-то, особенно без тебя — неожиданно мягко, даже для самой себя, сказала Панацея. — Я с тобой слишком сильно связанна обещанием, чтобы какой-то Расти Армор смог нас разлучить. После этих слов Панацея подхватила Фениту и помогла той подняться.

— Пошли в соседнюю комнату, нам многое стоит обсудить.

— А что в соседней комнате?

— Дверь на задвижке и удобная кровать.