Лечебница
Глава 1
Твайлайт Спаркл резко пробудилась от неприятно резанувшего по глазам яркого химического света, который тут же выжег все ее сны без остатка. Шок от того, что ее столь безжалостно выдернули из сна, превратил мысли в вязкую кашу. Она чувствовала себя… неправильно. Разум был как в тумане, а ноги болели так, будто она проспала в неправильной позе целую ночь, и даже рог, казалось, потяжелел. Твайлайт застонала. Она хотела вернуться ко сну, но неумолимый свет безжалостно прожигал закрытые веки.
Постельное белье предало ее, лишив движения, запеленав в тесный кокон, в котором она не могла даже перекатиться на бок, чтобы закрыть лицо от света. Облегчение было невозможно. Твайлайт сдалась неизбежному и приоткрыла один глаз — и тут же отвернулась, смаргивая внезапный поток слез.
— Спаааайк, — каркнула Твайлайт, с трудом приподняв голову. Она попыталась протереть глаза, но не смогла сдвинуть копыто даже на долю дюйма. Она, должно быть, так ворочалась этой ночью во сне, что окончательно запуталась в простыне и одеяле, которые, как в крепких объятьях, прижали ей ноги к бокам. Даже будучи запутанной в собственном постельном белье, она не чувствовала себя глупо — для этого не осталось места из-за страшной усталости и раздражения. Стыдиться по этому поводу она будет как-нибудь потом.
— У меня сейчас нет настроения для твоих игр, Спайк. Закрой уже занавески.
Тишина насмехалась над ней. Твайлайт поклялась себе поговорить хорошенько со Спайком по поводу того, что он слишком много времени проводит с Пинки Пай и Рейнбоу Дэш. Для розыгрышей должно быть свое время и место. Ворча себе под нос про инфантильных драконов, она огляделась сквозь приоткрытые веки, как ищущая свои очки старая близорукая кобыла. Все вокруг казалось лишь постоянно меняющим форму размытым пятном — болезненный свет, насилующий ее глаза, выжимал из них слезы.
Пока Твайлайт пыталась осмыслить невнятное мутное пятно, в которое обратился ее дом, на дальних задворках ее сознания зашевелилась какая-то мысль. В этом утре было что-то не так, что-то странное. Она саркастически фыркнула. Конечно же, что-то не так — я проснулась чересчур рано в первый же выдавшийся за последние несколько недель выходной день!
— Если кто-то решил, что это отличная идея для розыгрыша, то я ей не слишком-то рада! — пообещала Твайлайт. Вновь тишина. Сопротивляясь желанию заскрипеть зубами, она продолжила попытки сосредоточиться на окружении. Твайлайт пришлось ждать, пока глаза не приспособятся к яркому свету — ей это напомнило выход на яркое полуденное солнце после бессонной ночи учебы, что для нее было несколько более знакомым чувством, чем она бы хотела признать. Будто нехотя, библиотека начала входить в резкость, поднимаясь из неразборчивой мути, складываясь в ясные формы и чистые цвета.
Твайлайт снова моргнула, на этот раз от удивления. Несмотря на боль, глаза открылись еще шире.
Где я?
Ее дом пропал. Округлые просторные комнаты уютного дубового интерьера библиотеки сменились на маленькую бетонную коробку. Четыре стены, окрашенные в казенную пару цветов — зеленый и белый — зловеще возвышались над ней: холодная и крохотная, больничная на вид комната, строитель которой будто решил скрестить процедурный кабинет с хозяйственной кладовкой. Монотонность голых стен комнатки нарушала лишь только гладкая металлическая дверь такого же цвета в стене напротив. За узким окошком по центру двери лежали только такие же бездушные стены. Она задержала глаза на толстых металлических прутьях, прикрученных болтами поверх стекла, и почувствовала, как холодеет у нее позвоночник.
Это не кладовка. Это тюрьма.
Единственная мебель во всей комнате — это ее кровать, и она явно была не той же самой, в которой Твайлайт заснула прошлой ночью. Вместо привычных одеял и пледа копытной работы ее накрывала единственная белая простыня, столь же чистая и стерильная, как и все остальное в этой комнате. Она попыталась скинуть ее, но в копыто тут же впилось что-то, крепко прижимающее ей ноги к бокам. Сколько бы она ни пыталась сесть прямо, у нее не выходило ничего — сила, давящая поперек груди, тут же толкала обратно в кровать. Невидимые путы удерживали ее на спине в неестественно прямой и жесткой позе для сна.
В голове носились жуткие мысли о насекомых, попавшихся в паутины. В воображении Твайлайт к кричащей ее голосом мухе подбиралась тень паука, в чертах которого можно было разглядеть лишь только злобные, пылающие огнем глаза. Ее ситуации это никак не помогало.
К счастью, ремни поперек груди лежали не настолько плотно, чтобы помешать ей все быстрее и быстрее в панике дышать.
Твайлайт еще раз оглядела комнату в надежде, что она что-то упустила, в отчаянной попытке найти какое-нибудь, хоть какое-либо объяснение. Язык ощущался во рту как наждачная бумага, а зрачки в ужасе сжались до ширины не больше булавки. Сердце забилось чаще: ей казалось, будто стены начали сжиматься со всех сторон. Ей необходимо проснуться. Ей необходимо проснуться прямо сейчас.
Туман, окутавший голову с того самого мига, как ее заставили проснуться яркие лампы, пугающе крепко цеплялся за разум, тормозя и перемешивая мысли. Сквозь эту туманную муть было невероятно сложно сосредоточиться. Испуганная кобылка внутри нее хотела кричать и плакать, умолять и молиться. Почему этот кошмар не желает кончаться?
Но та часть ее души, что привлекла к себе внимание Селестии, та часть, что сразила Дискорда, защитила Кристалльную Империю и спасла Понивилль уже дюжину раз — эта часть ее души не собиралась сдаваться. Дюжина лиц мелькнула перед ее мысленным взором: друзья, семья — все с ободряющими улыбками на губах. Стоило мыслям о ее любимых друзьях мелькнуть в голове, как все тело разом наполнила сила.
— Я не беспомощный жеребенок, — сказала вслух Твайлайт с куда большей уверенностью, чем смогла в себе отыскать. Борясь с тревогой одной лишь чистой силой воли, она собралась и успокоила нервы. Втягивая в себя нити волшебной энергии с той же легкостью, с какой любой пони дышит, она обратилась к знакомой рутине, естественной привычке, необходимой для призыва магических сил, что пронизывают собою всю Эквестрию.
Большую часть своей жизни она провела, осваивая магические искусства, и никакой гордыни в том, что она — самый одаренный от рождения единорог своего поколения, не было. Селестия говорила ей об этом постоянно, но всякий раз похвалу она сопровождала предупреждением, что такой дар требует и не меньшей ответственности. Для Твайлайт статус лучшей, насколько это возможно, ученицы служил ей и долгом, и страстью, и она запомнила данные ей уроки прекрасно. Поддаться страху — значит опозорить Селестию. Она не может подвести принцессу. Ни сейчас, ни когда-либо вообще.
При мыслях о своей любимой наставнице в груди разлилась знакомая ободряющая теплота, столь же воодушевляющая, сколь и доступные ей магические силы. Закусив губу, Твайлайт начала сплетать из энергии сложную геометрическую фигуру у себя в голове. Телекинез — одна из самых начальных и простых магических сил. Единороги-жеребята осваивают его, когда еще учатся читать и писать. Это сила столь глубоко заложена и столь часто используется, что заклинание само по себе является практически подсознательным действием.
Она унесла по воздуху Малую Медведицу из Понивилля. Стоит ей убрать простыню, и от этих замков и пут, скрытых под ней, можно будет избавиться за считаные мгновенья. Свобода лежит на расстоянии вытянутого копыта.
Ничего не произошло.
Твайлайт нахмурила лоб, чувствуя, как соскальзывает с нее маска силы и уверенности в себе. Рог был холоден, тяжел и безответен. Раздражение вскоре распалилось в ней не меньше недоумения. Рог, как решето, изливал магические энергии, как бы быстро она их ни призывала в себя. Стиснув зубы, она постаралась приложить еще больше сил и открыла разум шире, чтобы зачерпнуть на порядки больше энергии. Она тужилась от огромного напряжения; в ее разуме бушевало электрическое пламя. Она не собиралась так просто сдаваться.
Большие капли пота стекали по лицу, обжигая глаза. Она в отчаянии, с жадностью поглощала магическую энергию, отчего ее ноги припадочно подрагивали в путах, сотрясаясь, будто от электрического тока. Она вышла далеко за пределы своих возможностей: нервные импульсы перемешались с помехами от могучих энергий, которые она пыталась себе подчинить. Казалось, она удерживала чудовище изо льда, пламени и молний, которое старается изо всех сил вырваться из-под контроля и броситься на нее.
Она оттолкнула прочь боль и страх, сражаясь с ним в еще большем напряжении. Ей было все равно, сколь это глупо или опасно. Она подобралась уже совсем близко. Все должно сработать. Боль в глазах смягчилась: пот растворился в новых слезах. Пожалуйста, пусть все получится.
По сухой глотке прорвался полный боли гневный вопль, когда она наконец потеряла контроль: невидимый узор магической энергии распадался, как паутина на могучем ветру. Твайлайт откинулась назад на подушку, как марионетка, у которой отрезали нити. Разум и тело болели после этих отчаянных попыток, отчего она чувствовала себя выжатой и пустой. Она хватала ртом воздух, как вырвавшаяся на поверхность тонущая пони, перемежая каждый вдох тихими стонами.
Простыня не сдвинулась совершенно. Девственно чистую ткань запятнали капли пота и пролитых слез. Она не смогла сдвинуть с места даже какой-то квадратный кусок обычной ткани. От неровного дыхания грудь вздымалась и опускалась, с куда большей легкостью двигая простыню, чем все ее накопленные за годы обучения магические таланты и способности, вместе взятые. Она издевалась над ней.
Твайлайт устало подняла взгляд наверх и увидела краем глаз кончик рога. Или, если говорить точнее, кончик какой-то ткани, плотно обернутой вокруг рога. В потоках и водоворотах магической энергии эта ткань казалась черной дырой, видимой только тогда, когда знаешь, куда смотришь в поисках отсутствия чего-то, а не присутствия. Она казалась магической пустотой — бездонным провалом в паутине невидимых энергий, опутывавших весь мир. Ужасное устройство присосалось к ней, как минога, с ненасытным аппетитом вытягивая из нее всю магическую силу досуха.
Откровение ужасало: по самым основам сознания Твайлайт пронеслась могучая дрожь. Где-то внутри прорвалась плотина, и весь страх и ужас, которые она сдерживала в себе, вырвались наконец на свободу. Ее заглушили. Похитители отрезали ее от той силы, что определяла ее «я» на протяжении всей жизни.
С губ Твайлайт сорвался дрожащий стон, и она разрыдалась взахлеб, как маленькая испуганная кобылка. Она поддалась своему отчаянию: пот и слезы сливались воедино, и громкие стенания заполнили собой маленькую тюрьму, эхо стен которой порождало в ответ леденящий душу хор. Она была одинока, напугана, растеряна и обессилена, и желала больше всего, чтобы кто-то пробудил ее от этого кошмара и сказал, что все будет хорошо.
Но никто этого не сделал.
Твайлайт смотрела вверх невидящим взглядом. Ее лавандовая шкурка перемазалась соплями, слезами и потом. После целой вечности рыданий глаза у нее налились красным и ужасно чесались. Она изо всех сил старалась не обращать на это внимания — ей ничего другого и не оставалось. Она поймана в ловушку, бессильна и беспомощна. Она не могла даже поднять копыто, чтобы стереть напоминание о своем позоре. До чего же она бесполезная пони — не может даже спастись из страшного сна. Что вообще Селестия в ней нашла?
Под удерживающими ее на месте ремнями болели синяки. Они начали медленно наливаться сразу после того, как она перестала дергаться и вырываться из пут. Постепенно растущая боль формирующихся синяков служила ей единственной подсказкой, что время на самом деле не стоит на месте. Лишенная всяких деталей, комната казалась вечной и незыблемой. Сколько она уже провела в этой адской ловушке кремового и мшистого цвета? Минуты казались годами.
Она шмыгнула носом. Даже сон избегал ее. Мысли носились в голове бурным штормом, сопротивляясь любой попытке успокоиться хотя бы на мгновенье. Едва паника начала утихомириваться, на нее накатило облако противоречивых теорий, размышлений и предположений, и каждая из этих мыслей столь же правдоподобна, как и любая другая. Ночной кошмар или проклятье? Незримые похитители или порождение ее собственного разума?
Мысли бесконечно кружили в голове, как собака, пытающаяся поймать собственный хвост, не находя решения, выдвигая все те же аргументы и утверждения снова и снова. Твайлайт было все равно — хоть какое-то отвлечение. Чем более отвлеченными и логичными у нее будут мысли, тем меньше шанс, что их вновь поглотит шторм эмоций, бушующий в глубинах ее сознания. С того самого момента, как она открыла глаза, эмоции у нее в голове бушевали беспорядочно и почти неконтролируемо. Мысли будто подернулись дымкой, холодным туманом, который гасил всякое желание думать последовательно, делая этот процесс похожим на движения под водой.
По маленькой комнатке прокатилось эхо громкого щелчка. Этого неожиданного вторжения хватило, чтобы выбросить Твайлайт из угрюмого помрачения. Она напряженно приподняла голову, оглядывая комнату, насколько позволяла ей поза. Ничего не изменилось. Звук ей показался?
За дверью мелькнуло какое-то движение. Сумев наконец сфокусировать глаза на окошке, Твайлайт вдруг почувствовала, как ее захлестывают с головой эмоции. С той стороны — живой пони! Облегчение и тревожное ожидание разом нахлынули на нее. Там может стоять похититель, а может быть, и спаситель, но, по крайней мере, это кто-то другой — кто-то настоящий. Она напряглась, увидев, как слегка дрогнула дверь. Приглушенный лязг металла перебил последний громкий щелчок: замок теперь был отперт. Металлическая дверь распахнулась с мягким шелестом, явив за собой большого жеребца со связкой ключей в зубах.
Твайлайт сглотнула. Он был большим: белый халат сидел на его могучем теле в обтяжку. Темная шерсть шкуры никак не могла сокрыть за собой пугающе рельефной мускулатуры. Он с легкой скукой в глазах встретил ее полный страха взгляд, а потом повесил ключи обратно на пояс.
Никто не собирался ее спасать.
— Доброе утро, Твайлайт Спаркл! — с приклеенной широкой улыбкой весело заявила кобыла-единорог в медицинском халате, проскользнув в комнату мимо большого пони. Она поправила сестринскую шапочку на розовой гриве и подошла к Твайлайт, а за ней по пятам послушно проследовал жеребец. — Я знаю, ты сегодня проснулась несколько раньше обычного, но доктор хотел еще раз немного с тобой поболтать, чтобы посмотреть, как работает новое лечение. После последних нескольких дней он настроен очень оптимистично, и это, в самом деле, прекрасные новости.
Подойдя ближе и заметив неопрятный внешний вид Твайлайт, медсестра ахнула тихо:
— Ох, Твайлайт, похоже, ты плакала! С тобой все хорошо? У кого-то был очень плохой сон? — мягко спросила она. Вокруг ее рога внезапно вспыхнула аура, и из одного из карманов халата вылетело маленькое полотенце. Она принялась вытирать с материнской заботой запекшуюся корку с лица Твайлайт, мягко поглаживая при этом ей гриву копытом.
Это проявление тепла и фамильярности противоречило всему пережитому Твайлайт этим утром. Пока медсестра очищала шерстку вокруг глаз, она попыталась нагнать себе в рот хоть немного влаги.
— Кто… кто вы? — смогла выдавить Твайлайт шепотом, похожим на трущиеся друг о друга сухие листья.
Лицо белой кобылы скользнуло чуть ближе.
— Ты меня не помнишь? — с любопытством спросила она, вернувшись к чистке лица.
Язык Твайлайт был как наждачная бумага, а голос — сухой, еле слышный шепот, а потому она лишь помотала головой.
— Хммм… Доктор говорил, что с воспоминаниями могут быть некоторые временные проблемы, — в итоге сказала кобыла, сложив тряпочку на место и сняв с шеи стетоскоп. — Но не волнуйся, впрочем, Твайлайт. Ты все вспомнишь уже скоро, я уверена. Доктор, впрочем, не хочет, чтобы я отвечала на слишком много твоих вопросов, так что просто полежи смирно, пока я тебя осматриваю. Как только я закончу, мы тебя покормим и с постели поднимем, — она улыбнулась собственному неловкому почти рифмованному воркованию и стянула простыню, открыв глазам Твайлайт подбитые войлоком ремни и зеленую больничную робу, о которой та даже и не подозревала. Медсестра принялась за работу с привычной легкостью, поднеся левитацией стетоскоп, который обжег своим ледяным касанием даже сквозь зеленую ткань робы.
— Значит, я… в больнице? — голос Твайлайт надломился на этом вопросе.
Медсестра подняла взгляд на лицо Твайлайт, оторвавшись от измерения ее давления.
— Значит, ты в самом деле не помнишь вообще ничего?
Твайлайт снова помотала головой.
— Что ж, в таком случае мне и правда стоит хотя бы назвать наши имена. Доктор против этого возражать не должен. Я — сестра Ратчет, а это — Силас,[1] один из наших санитаров, — она предупредила следующий вопрос Твайлайт поднятым в воздух копытом. — Так, так, я знаю, что у тебя куча других вопросов, милая, но тебе их придется задавать доктору. Он говорил, что возможны некоторые побочные эффекты, и потому решил, что лучше будет, если ответит тебе на все самостоятельно. А теперь будь хорошей девочкой и не двигайся, пока мы снимаем с тебя ремни.
— Спасибо, — сказала Твайлайт с явным облегчением, смягчившим ее хриплый шепот. Не ожидая команды, оба пони принялись за работу, как один. Свобода вновь вернула ногам ощущения, отчего каждый синяк заболел в два раза сильнее прежнего. Но Твайлайт улыбалась все равно: казалось, нет чувства приятнее, чем вновь ощутить свободу от этих пут. Освобождение от ремней стало для нее первым облегчением за все это утро.
Сестра Ратчет помогла Твайлайт сесть на кровати, а Силас вышел ненадолго из комнаты. Твайлайт свесила с края койки ноги, воспользовавшись моментом, чтобы их немного размять и потянуть — они задеревенели и двигались, как машина, слишком долго проработавшая без смазки. Пока Твайлайт растирала передние ноги, вернулся санитар, неся во рту пластиковый поднос, на котором стояла миска с кашей и приспособление, которое в простонародье прозвано «чашка-непроливайка». Твайлайт уставилась на чашку. Такая посуда предназначалась для младенцев и неряшливых жеребят: крепко держащаяся крышка защищала содержимое при неожиданных падениях. Ее должно было бы это оскорбить… но чашка была полна воды.
Схватив ее с подноса, Твайлайт обернула потрескавшимися губами носик крышки и принялась сосать освежающую воду, смягчающую, как лечебный бальзам, болезненно сухой рот. Рэрити наверняка бы устроила ей головомойку из-за таких неподобающих леди звуков, не говоря уж о питье из посуды, предназначенной для маленьких жеребят. Твайлайт продолжала пить огромными глотками безо всякой задней мысли об этикете, будто в страхе, что воду вот-вот у нее отберут. Она была божественна на вкус.
Пока Твайлайт допивала остатки воды, Силас уложил ей на задние ноги поднос. Она с сожалением оторвала опустевшую чашку от губ.
— Эм, спасибо, — сказала она извиняющимся тоном и положила ее обратно на поднос. — Я… очень хотела пить.
— Теперь чувствуешь себя чуть получше, Твайлайт?
— Ага… то есть, да, мэм. Я и правда чувствую себя чуть получше. Но я по-прежнему… в растерянности, пожалуй. В смысле, я не знаю, где я, как я сюда попала, или… вообще ничего, на самом деле.
Сестра Ратчет глубокомысленно кивнула.
— Доктор говорил, что подобное может случиться. Это совершенно нормально. Тебе только начали новое лечение, и первые несколько дней всегда самые тяжелые. Но ты не волнуйся — сразу после завтрака мы пойдем повидаем доктора Роуза, чтобы он тебя осмотрел и ответил на твои вопросы. Главное, постарайся съесть всю овсянку. Лекарство может немного тяжеловато лечь на пустой желудок. Ты же не хочешь, чтобы у тебя заболел животик, правда?
Твайлайт глянула на свой завтрак — маленькая миска сероватой каши и единственная пластиковая ложка. Твайлайт тупо смотрела на ложку, но ничего не происходило. Она попыталась поднять ложку еще раз, и что-то шевельнулось где-то в глубинах ее разума. Она моргнула, а затем ахнула и вскинула копыта к рогу.
Вокруг костяного выроста была обернута, как ножны, тяжелая ткань, закрепленная на нем маленькими муфтами. Она испугалась, что под тканью прячется поврежденный или даже разбитый окончательно рог, что было совершенно оправданно с учетом шокирующего пробуждения в незнакомой больнице, но ее страхи развеялись после непродолжительного ощупывания. Несмотря на облегчение, что невозможность пользоваться магией — временное явление, Твайлайт все равно нахмурилась, обнаружив, что не может найти способа его снять.
— Что это такое вокруг моего рога, и как это снять? — спросила она, переведя взгляд с кончика рога на двух пони-медиков. Они внимательно смотрели на нее в ответ, а сестра Ратчет больше не улыбалась. Силас немедленно встал между двумя кобылами, сверля Твайлайт внимательными глазами, недавняя апатия в которых мгновенно сменилась на угрозу насилия. Все тело жеребца натянулось, как у бегуна, ожидающего выстрела стартового пистолета.
Комната стала еще меньше.
— Твайлайт, будь добра, перестань его трогать, — это была не просьба. Медсестра пыталась сохранять в голосе следы той недавней теплоты, но от обеспокоенного и заботливого опекуна, какое впечатление она недавно производила, не осталось ничего. В ее глазах блестел лед. Она заметно сменила свою позу — сжатая пружина, готовая сорваться.
Твайлайт сглотнула и отдернула копыта прочь от головы.
— Извините! — торопливо принялась извиняться она, ощутив, как у нее вдруг опять пересохла глотка. — Я просто, я… я не знала, — едва ее копыта вернулись к бедрам, оба пони тут же заметно расслабились, и напряжение медленно начало покидать комнату. Силас сделал шаг назад, но все равно продолжил внимательно за ней следить, что уже было лучше — по крайней мере, ей больше не казалось, будто она смотрит в морду готовому броситься в атаку быку.
Твайлайт решила оставить свежевыступивший пот на лбу, не рискуя его вытирать. Возвращение себе магии придется отложить.
Сестра Ратчет поблагодарила Твайлайт тонкой, но искренней улыбкой.
— Я понимаю, Твайлайт. Ты растеряна и не знаешь, что происходит. Ты просто не знала, что так нельзя. Никто на тебя не злится, Твайлайт. Так что просто заканчивай завтрак, и мы пойдем к доктору. Он тебе расскажет все, что тебе нужно знать. Хорошо, сахарная? — старшая кобыла говорила с ней, как с жеребенком, потянувшим копыта к горячей духовке.
Твайлайт только робко улыбнулась в ответ, чувствуя, как все еще колотится ее сердце. Смена их поведения была столь же неожиданной, сколь и мгновенной, и их реакция ввела ее в замешательство. Ей казалось, будто она пытается собрать мозаику, у которой большая часть кусочков отсутствует. Ничего не подходило. Ей нужно больше ответов, из которых можно будет как-то сложить понимание всего происходящего. Впрочем, было очевидно, что Ратчет не собиралась отвечать ни на какие вопросы, а потому Твайлайт предпочла проигнорировать ее поучающий тон и хранить молчание.
К тому же она и правда была весьма голодна.
Твайлайт осторожно положила в рот полную ложку каши. На вкус она была ровно такая же, как и на вид: никакая, комковатая и едва теплая. Так же, как и простая двухцветная краска на стенах, безвкусная пища служила ясным признаком государственного заведения, в котором самым главным была экономия бюджета на всем. Каша напомнила ей унылые школьные обеды, приготовленные в огромных объемах столь же унылыми буфетчицами, совершенно не беспокоящимися о таких традиционных кулинарных ценностях, как вкус и текстура, во многом потому, что им надо прокормить несколько сотен маленьких неблагодарных жеребят. Каша эта, ясное дело, никогда в обозримом будущем не появится в меню Сахарного Уголка, но она, по крайней мере, была съедобна. И не успела Твайлайт и глазом моргнуть, как обнаружила, что сидит, уставившись в пустую миску.
— Вот хорошая девочка, — сказала сестра Ратчет, а Силас взял поднос в зубы. — А теперь почему бы нам не встать? Не волнуйся, дорогая, я тебя поддержу, если что. Вот так, осторожно, не спеша.
Следуя указаниям, Твайлайт осторожно расположилась на краю кровати и аккуратно поставила каждое копыто на пол, опираясь все это время боком о другую кобылу. Натертые ремнями ноги слегка задрожали и подогнулись под ее весом, когда она оттолкнулась от кобылы и встала на все четыре ноги полностью, но тут же выправилась и избежала неловкого падения. Кафель мягким не выглядел.
Твайлайт слабо улыбнулась.
— Так, а что теперь?
— Просто иди рядом со мной, милая.
Твайлайт послушно последовала за сестрой Ратчет, почувствовав, будто камень соскользнул с ее души, едва она прошла сквозь открытый проем металлической двери. Она больше не в клетке. Сразу за дверью стоял еще один санитар у тележки из полированного металла. Силас передал ему пустой поднос и потом занял свое место позади двух кобыл.
Твайлайт вертела головой из стороны в сторону, пока ее вели по извилистым коридорам. Стены в них были окрашены по той же знакомой двухцветной схеме — кремово-белый над мшисто-зеленым. На равном расстоянии друг от друга в стенах располагались другие двери, такие же, как у той камеры, которую она только что, к своей радости, покинула. За ними лежали пойманные в ловушку другие пони? Сестра Ратчет вела ее за собой дальше, и Твайлайт бросала взгляды в дверные окошки, но темнота за стеклом не открывала ей ничего.
Три пони шли, не говоря друг другу ни слова, и только цокот их копыт по белому кафелю был единственным звуком, сопровождавшим их путь. Впереди, у единственного выхода из коридора, их ждал еще один санитар, на этот раз — апельсинового цвета кобыла. После мимолетного взгляда на карточку Ратчет она нажала на кнопку на стене, и с тихим щелчком отворились двойные двери. Кобыла эта — не просто санитарка, но еще и охранница: Твайлайт, проходя вслед за медсестрой в двери, тревожно скосила глаза на резиновую дубинку у нее на поясе.
Коридоры по ту сторону дверей не имели ничего общего с той тюрьмой, из которой она только что спаслась. Хоть стены и были выкрашены в те же скучные цвета, на глаза Твайлайт не попалось ни одной тяжелой железной двери или спартанской камеры. Здесь была нормальная больница. Хоть и никто, конечно, никогда не назовет больницу местом теплым и уютным, на фоне той каморки, где Твайлайт сегодня проснулась, те комнаты, в которые ей удавалось заглянуть мимоходом, производили впечатление покоев, достойных принцессы.
Немного дальше по коридору двери уступили место ничем не загороженным окнам. Сердце Твайлайт екнуло в груди, и она с трудом сдержала внезапный порыв закричать от облегчения.
Она увидела внешний мир.
Пейзаж впечатлял своей глубиной: гряды холмов и мягкие луга тянулись на многие мили, и все заливал нежным светом ранний восход. Ряд неестественно прямых теней на горизонте отметил присутствие там далекого города. Возможность сфокусировать глаза на чем-то конкретном казалась ей настоящим подарком после тесных коридоров и будящих клаустрофобию камер. Пейзаж был прекрасен, великолепен и… и трагичен. Ее облегчение отступило, как море в отлив. Я хочу быть там, снаружи, — печально подумала она. Я хочу домой.
Позади Твайлайт кто-то кашлянул. Она повернула голову на звук и увидела, что там некомфортно близко встал, выжидающе подняв бровь, Силас. Она тупо уставилась ему в лицо.
— Иди вперед, — наконец сказал он, и мягкость его голоса застала ее врасплох. Вздрогнув от неожиданности, Твайлайт поняла, что стоит настолько близко к стеклу, что затуманивает его своим дыханием.
— Ой, простите, — она извинилась, отвернулась и поспешила за сестрой Ратчет. Жеребец двинулся за ней следом, не отставая ни на шаг. К разочарованию Твайлайт, дорога к кабинету доктора Роуза свернула прочь от окон, но она все равно не смогла сдержаться и широко улыбнулась на мгновенье. Улыбаться было приятно.
Оставшийся путь тянулся сравнительно тоскливо: монотонная последовательность неотличимых друг от друга коридоров и закрытых дверей. Сестра Ратчет уверенным шагом вела их вперед, нарушая тишину лишь только цокотом копыт по кафелю и коротким приветствием редкому проходящему мимо пони. Твайлайт удивлялась тому, насколько пустыми казались коридоры больницы. Разве здесь не должна активно кипеть жизнь, пусть даже в такую рань?
Таблички на каждом пересечении коридоров висели до раздражения стандартные и малоинформативные. Проходя мимо очередной, Твайлайт прочитала: «Смотровые кабинеты 301–309», и вскоре она уже потеряла чувство направления, понадеявшись, что ее сопровождающая выведет их наконец из этого линолеумного лабиринта. Больница казалась бесконечной: множество совершенно идентичных коридоров сливались друг с другом в единое длинное зелено-белое пятно. Трудно было держать мысли в сосредоточении, пока она шла следом за медсестрой, как верная гончая. Ставя одно копыто за другим с точностью, достойной робота, она просто отпустила свои мысли на волю, чтобы убить бесконечно тянущееся время.
— А, вот мы и пришли.
Твайлайт вынырнула из своей рассеянной дремы и внезапно неловко затормозила, поймав равновесие в последний момент, прежде чем успела бы слепо врезаться в круп сестры Ратчет. Погрузившись полностью в свои мысли, она и не заметила момента, когда старшая кобыла остановилась. Она попыталась прикрыть свой стыд от такой рассеянности, быстро оглянувшись по сторонам, но уже вскоре поняла, что никто на самом деле на нее не смотрит. К тому же ей все равно было неинтересно, что они о ней подумают.
Медсестра остановилась перед единственным отличием этого коридора от любого другого — перед двойными дверями из состаренного дуба. Рядом с дверями висела бронзовая табличка с выбитой на ней надписью: «Доктор Валентино Роуз». Сестра Ратчет вежливо постучала.
— Заходите, заходите, — ответил голос. Открыв дверь, медсестра мягко подтолкнула Твайлайт в скрывавшуюся за ней библиотеку.
На деревянных полках, покрывавших стены с двух сторон комнаты, покоились сотни книг. В кабинете не было ничего, что могло бы подсказать, что буквально несколько минут назад они блуждали, как в ловушке, по бесконечным чередам унылых больничных коридоров. Многие тома здесь могли похвастаться дорогим переплетом с названиями, выбитыми на корешках золотыми буквами. Все книги стояли в строжайшем порядке, и ни одного свитка или листка бумаги не торчало не на своем месте. Невероятно. При виде такой высококлассной организации в душе Твайлайт вспыхнул огонек зависти, который тут же обратился в бескрайнюю тоску по дому. Стоило ей вспомнить о Спайке, и ее внутренности тут же завязались узлом. Она мысленно понадеялась, что с ним все хорошо. Знают ли вообще ее друзья, куда она попала?
— А, Твайлайт Спаркл, очень рад тебя видеть этим утром, — сказал бежевый единорог, встав из-за стола красного дерева, который занимал большую часть противоположного края комнаты. Его улыбка походила на его кабинет: такая же широкая, теплая и гостеприимная. Нежно-голубые глаза за очками с тонкой золотой оправой и редкие искорки седины в темно-каштановой гриве говорили о нем как о весьма видном ученом. Его кабинет подходил ему идеально. Обойдя стол, он указал копытом в приглашающем жесте на диван и стулья вдоль стены. — Пожалуйста, присаживайся, Твайлайт. Я вскоре к тебе присоединюсь.
Твайлайт кивнула и потащилась к одному из мягко обитых стульев. Доктор Роуз, чье имя было до боли очевидно подчеркнуто алой розой на голубом медицинском кресте в качестве Метки, вежливо покинул кабинет вместе с сестрой Ратчет и закрыл за собой дверь. О чем бы они ни говорили, звуки до неразличимости заглушили толстые дубовые панели.
Твайлайт осталась наедине с терпеливо вставшим у входа Силасом.
— Итак, э, Силас, сколько вы уже здесь проработали? — вежливо спросила она.
Она уже собралась повторить вопрос, когда он вдруг ответил:
— Семь лет.
— О, это весьма долго. Могу поспорить, вы за это время повидали здесь много интересного, правда?
Еще одна болезненно долгая пауза.
— Да.
— И, ну, знаете, может быть, какие-нибудь смешные истории?
— Да.
Твайлайт смотрела на него, ожидая продолжения еще какое-то время, но санитар оставался нем.
Она раздраженно прищурилась.
— И, может быть, вы можете рассказать что-нибудь из них?
Пауза.
— Нет.
— Могла бы догадаться, — пробормотала про себя Твайлайт, растирая копытом переносицу. Ей казалось, будто она дантист, вытягивающий из него клещами, как зубы, каждое слово.
Отвернувшись от Силаса, она принялась бесцельно блуждать глазами по окружающей обстановке. Окна позади стола доктора подарили ей еще один желанный взгляд наружу, но даже видам вольных просторов не хватало заманчивости, чтобы удержать ее взгляд вместо многочисленных разнообразных фолиантов, скрывающих за собой стены кабинета. Заголовки все, как один, были на медицинскую тему: Кантерлотский журнал Народного Здравоохранения, Анатомия Тревожного Разума за авторством Пастерна и Пособие по Когнитивной Психотерапии Троттингемского Университета плотными рядами стояли среди прочих подобных книг на многочисленных полках. Такая узкоспециализированная литература выходила далеко за пределы эрудиции Твайлайт, но любопытство разгорелось у нее в душе все равно. Вполне возможно, что в них можно найти какую-нибудь подсказку, которая укажет, как же она сюда попала.
Твайлайт протянула копыто, чтобы взять одну из книг с полки, но ее остановило мягкое покашливание за спиной. Она обернулась с вопросительным взглядом на Силаса, но он только помотал головой. Смотри, но не трогай, значит. Она вздохнула и нехотя убрала переднюю ногу от полки, продолжив, впрочем, читать корешки. Она никогда не бывала в этом кабинете, но библиотека есть библиотека, и Твайлайт ощущала, как таящаяся в глубине ее естества тяга к знаниям становится все сильнее и сильнее с каждым мгновеньем, проведенном в подобном знакомом окружении. Столь близкое соседство с таким количеством новых книг пьянило ее, и она наслаждалась этим развернувшимся перед ней нераскрытым потенциалом.
Приглушенные голоса в коридоре в конце концов стихли, и Твайлайт оторвала свой жадный взгляд от книжных полок, когда в комнату вошел Доктор Роуз, в одиночку.
— Сестра Ратчет рассказывала мне о твоем состоянии, Твайлайт. Небольшая временная амнезия — это известный побочный эффект твоего лечения, как тебе, насколько я знаю, уже сказали. Но похоже, что у тебя есть трудности с воспоминаниями о самой больнице и ее персонале. Это так? — спросил он, усевшись на стул напротив нее и подвесив перед собой левитацией блокнот и карандаш.
— Да, доктор, так и есть, — сказала она. — Я проснулась сегодня утром и обнаружила, что прикована к кровати и абсолютно не помню, как в ней оказалась… как я вообще оказалась в больнице, для начала. Мне показалось, будто я застряла в каком-то извращенном кошмаре. И, что еще хуже, мой рог заглушен, и потому я даже не могу пользоваться магией! — она с завистью сверлила глазами висящий в воздухе блокнот. — Все утро мне было страшно, я ничего не понимала, и никто мне ничего не говорил. Пытаться разобраться в том, что происходит, когда вам вообще никто ничего не говорит, — это очень трудно, и вообще все это — бессмысленная жестокость!
Твайлайт готова была взорваться, как надутый гораздо сильнее своего запаса прочности воздушный шарик. Как она продержалась так долго и при этом не сорвалась, она понять не могла никак. Она знала, что уступает своему гневу, но оказаться запертой и магически заглушенной — это едва ли можно назвать хорошим рецептом для сохранения спокойствия.
Доктор просто смотрел на нее с любопытством и строчил в блокнот, даже не пытаясь ее прервать.
Воодушевленная его молчанием, Твайлайт продолжила:
— Я не знаю, как у вас принято вести здесь дела, но я никогда прежде не видела такого пренебрежения благополучием пациентов! Вы вообще представляете, в каком ужасе я была? Этому просто нет прощения! До сегодняшнего дня я ни за что бы не поверила, что в современной Эквестрии пони могут запереть в больнице и отказывать ему в любых объяснениях! Никто не сказал мне ничего. Ничего! Единственное, что мне удалось узнать — это то, что я должна задавать все вопросы вам. Итак, Доктор Роуз, давайте начнем с самого простого. Что, во имя Селестии, я здесь делаю?
Она выплюнула этот вопрос с таким ядом в голосе, что Силасу пришлось на всякий случай сделать шаг к ним, но она этого даже не заметила — а если бы и заметила, то ей было бы все равно. Пришло время получить ответы, и она не собиралась сидеть на месте с потупленным взором, пока они продолжают держать ее в полном неведении. В ее глазах горел огонек нетерпения, и она сверлила взглядом доктора, который продолжал молча писать в блокноте, не обращая внимания на ее кипящий возмущением разум.
— Что ж, Твайлайт, это не такой уж простой вопрос, — сказал наконец он, подняв глаза от блокнота и встретившись взглядом с ее гневными глазами. — Короткий ответ будет таков: ты здесь, в Мемориальной Больнице Бродхуф, потому, что ты больна, Твайлайт, и мы за тобой ухаживаем.
— Что вы имеете в виду под «больна»? Чем же таким я больна? — с сомнением в голосе спросила она, чувствуя отвращение к его невозмутимости.
— Твайлайт, ты… нездорова. Мы уже долгое время пытаемся облегчить твою болезнь, но такие заболевания, как твое, лечить нелегко. Порез можно вылечить бинтом и капелькой магии, но бывают вещи не такие простые. Чтобы выздороветь, тебе нужно много времени и особая забота.
— Хватит со мной говорить, будто я какой-то долбаный жеребенок! Я уже взрослая! — огрызнулась Твайлайт, вскочив со стула и ткнув копытом в сторону доктора. Обычно такие грубые слова она считала за признак примитивного словарного запаса, но сдержаться ей не удалось. Твайлайт и не хотела сдерживаться. Она заметила краем глаза, что Силас двинулся в ее сторону, сжав в зубах дубинку. Она говорила, как сумасшедшая. Она, скорее всего, и выглядела как сумасшедшая. Оскалив зубы, единорожка орала на доктора, разбрасывая капельки слюны: — Дайте мне уже хоть один ляганый прямой ответ! Я имею на это право! Насколько я больна?
Доктор Роуз остановил Силаса жестом поднятого копыта и с профессиональным спокойствием заглянул в горящие бешенством глаза Твайлайт. Она наверняка впечатлилась бы его стойкостью, если бы не готова была в любой момент сломать ему челюсть. Он снял очки и потер глаза, собираясь с мыслями. Наконец он сделал глубокий вдох и сказал:
— Твайлайт, ты страдаешь от шизофрении в тяжелой форме и бреда величия на фоне обсессивно-компульсивного расстройства личности.
Она моргнула.
— Чего?
— Твайлайт, большую часть своей жизни ты страдала от ряда серьезных бредовых галлюцинаций, порожденных острыми психическими и личностными расстройствами.
Твайлайт продолжала тупо глядеть на доктора; сказанные им слова просто повисли между ними, пока ее разум пытался их осознать. Она сделала глубокий вдох через нос и осторожно, взвешенно выдохнула.
А затем Твайлайт рассмеялась. Она смеялась взахлеб. Она хохотала от души, мотая головой и тряся гривой из стороны в сторону. Она рухнула на стул, потому что ноги у нее будто превратились в резину. Она не могла дышать. Бока сводили спазмы. Но она никак не могла успокоиться. Она не знала, что ожидала услышать, но уж точно совсем не была готова к… такому. Хотя она должна была признать, что ее серьезно впечатлило, с каким же серьезным лицом он это произнес. Вышло очень искренне.
— Вы хотите сказать, что я сумасшеееедшая? — просипела она и вытерла слезы с глаз, ожидая самую соль шутки.
— Мы не пользуемся здесь этим словом, Твайлайт, — напряженно произнес он. — Мы не хотим, чтобы наши пациенты хуже относились к себе только лишь потому, что они больны. На самом деле при правильном лечении и с правильным выбором лекарств большинство наших пациентов живут относительно нормальной жизнью.
Твайлайт фыркнула.
— Пожалуйста, доктор, хватит уже. Если бы вы сказали, что я провела в коме несколько лет или заболела чем-нибудь вроде гнилорога из Седельной Арабии или Эпполузской лихорадкой, или еще чем-нибудь хоть немного возможным, то я, быть может, вам поверила бы. Но, хоть я не доктор, я неплохо начитана. Даже я знаю, что заработать шизофрению за одну ночь никак нельзя.
Прокашлявшись, она встала на ноги.
— А теперь мне, пожалуй, хватит ужасов и плохого обращения на один день, так что, пожалуйста, простите меня, но я не хочу больше тратить здесь свое время. Почему бы вам не сказать, в чем на самом деле дело, чтобы я смогла уже пойти наконец домой?
— Силас, можешь принести нам папку с моего стола? — попросил он санитара. Силас помедлил, не решаясь оставлять доктора одного. Он с подозрением оглядел Твайлайт, а затем развернулся и пошел к столу.
— Доктор, это уже в самом деле немного непристойно. Какие бы поддельные документы у вас там в этой папке ни хранились, убедить меня, что я сумасшедшая, они не смогут.
Силас вернулся и вложил в копыта доктору толстую картонную папку, плотно набитую бумагами, а затем отошел на несколько шагов назад. Заняв позицию неподалеку, он продолжил внимательно следить за Твайлайт, готовый вмешаться в любой момент. Он достоверно играл свою роль: это непростое дело — так натурально изображать угрозу на пустом месте. Хотела бы она, чтобы у нее был актерский талант не хуже.
Голубая аура окутала рог доктора Роуза, и он принялся быстро перебирать нитями магии содержимое папки. Вытащив один скрепленный документ, он поднес его к Твайлайт и опустил ей на колени.
— Вот, Твайлайт. Этот документ подписали твои родители, когда отдали тебя под нашу опеку. Как видишь, шизофрения возникла не за одну ночь. Ты провела с нами уже много лет.
Твайлайт сердито выдохнула и схватила бумаги. На верхней части страницы рубленым шрифтом было написано: «МПББ Форма регистрации пациента». Она заскользила взглядом по документу от начала и до конца, проверяя и перепроверяя каждую отдельно взятую строчку. Никто не говорил ни слова. Ледяной червь сомнений начал подтачивать ее сердце, когда она внимательно пригляделась к подписям своих родителей. Они совпадали с настоящими идеально.
Она бросила взгляд на доктора.
— Впечатляющее качество для подделки, — признала она. — Но даты совершенно неправильные. В бумаге написано, что я здесь нахожусь с самого вступительного экзамена. А это попросту невозможно. Спора ради я проигнорирую тот факт, что я буквально до совсем недавнего времени жила в полном здравии далеко отсюда. А теперь вы говорите, что я провела здесь большую часть своей жизни, но не помню абсолютно ничего из этого, потому что страдаю от какой-то ретроградной амнезии, являющейся побочным эффектом лечения. Так?
— Так.
У нее уже не хватало терпения на этот спор.
— Бред сивой кобылы! — огрызнулась она. — Амнезия такой не бывает! Если бы я потеряла больше десяти лет своей жизни из-за амнезии, то в моих воспоминаниях были бы одни сплошные дыры. Но в них нет дыр! Ни одной! Нет никаких недостающих звеньев, никаких забытых событий, ничего! Единственный вопрос без ответа, единственный провал в моем прошлом — это промежуток между вчерашним вечером и сегодняшним утром. И если следующее же слово из вашего рта — не объяснение или не извинение, я ухожу.
Она подобралась, будто собираясь встать.
Доктор Роуз не отрывал от нее взгляда в глубокой задумчивости. И когда Твайлайт уже собралась реализовать свою угрозу, он вновь начал перебирать толстую папку.
— Твайлайт, ты помнишь свой день рождения после вступительного экзамена?
И вновь слова доктора застали ее врасплох.
— Конечно же, помню, — сказала она. — У нас был пикник рядом с Кантерлотом. Как он вообще со всем этим связан?
— Ты помнишь, как там фотографировалась?
— Откуда вы об этом знаете? — прищурившись, прошипела она.
— Твайлайт, ты помнишь?
— Да, я помню! Но откуда, во имя Эквестрии, вы об этом можете знать? Вам лучше бы начать… — Твайлайт замолчала, увидев, как Доктор Роуз вытащил из толстой папки лист и положил его поверх регистрационной формы.
Это была фотография.
У Твайлайт застыла кровь в жилах. Страх и сомнения разрывали ее сердце на части, пока она тупо глядела на нее. Как это возможно? Она хотела обозвать ее очередной подделкой, причем весьма слабой, но все обвинения заглохли, так и не сорвавшись с ее языка.
Это была фотография пятерых пони на пикнике.
Она была снята на ее дне рождения, сразу после того, как ее приняли в Школу для Одаренных Единорогов под патронажем Принцессы Селестии. Маленькая Твайлайт широко улыбалась камере, сидя между родителей с дурацким видом из-за чересчур большого праздничного колпака на голове. Она поменялась своим маленьким колпаком с папой, и хоть его колпак постоянно спадал ей на глаза, она даже не думала отдавать его обратно, потому что была совершенно уверена, что он похож на шляпу волшебника. Ее старший брат, Шайнинг Армор и нянька Кейденс, тоже с дурацкими колпаками, пусть и более практичного размера, тоже присутствовали в кадре и улыбались ей. В копытах Твайлайт держала книгу «Стар Свирл Бородатый: Краткая история» — подарок отца, все еще покрытый ошметками оберточной бумаги. У нее по-прежнему хранилась эта книга, и ее затертые страницы и поврежденный корешок служили свидетельством жажды знаний маленькой энергичной кобылки. Посередине одеяла стоял недоеденный и забытый на фоне подарков праздничный торт.
Это было одно из самых лучших воспоминаний раннего детства Твайлайт, и она помнила этот момент идеально. Она не должна смотреть на эту фотографию в этот момент. Ее тут, в ее копытах, быть не могло.
Она никогда не смогла бы забыть эту фотографию, которая висела многие годы на стене в родительском доме. Как и сами события, изображенные на ней, она прочно засела в ее памяти. Фотография явно была той же самой: у угла был маленький залом, который остался после того, как ее брат случайно погнул фотографию, засовывая ее в седельную сумку отца. Она даже, казалось, пахла родительским домом. Но фотография быть реальной не могла. Она была неправильной.
На ней виднелись детали, которые не совпадали с воспоминаниями. Озеро на фоне, в котором они купались перед едой, сменилось белым многоэтажным зданием. Она приблизила фотографию к лицу. Под глазами родителей виднелись мешки, которых она не помнила. Шайнинг Армор по-прежнему улыбался весело, но Кейденс казалась… смущенной. Нервной даже. У всех, кроме Твайлайт, на шеях висели ленточки с карточками. Текст на них был крошечным, и только карточка на груди у матери не была ничем закрыта.
Подняв фотографию повыше, чтоб на нее лучше падал свет, Твайлайт поднесла ее к самому лицу и прищурилась, безмолвно выговаривая буквы на карточке и пытаясь разобрать, что они значат. Фотография, казалось, легонько затряслась.
— Нет, — прошептала она. Это ложь. И никак иначе.
— Пожалуйста, Твайлайт, я знаю, это неприятно, но ты должна сохранять спокойствие, — сказал кто-то успокаивающе, но Твайлайт его не слушала. Фотография выпала из бесчувственных копыт, а сама она осталась в неподвижности, глядя куда-то сквозь потолок расфокусированными глазами. Теперь сотрясалось уже все тело целиком. Она не могла вспомнить конкретный момент, когда из глаз потекли слезы.
Она хотела закричать. Она хотела завопить. Она хотела швырнуть стулом и броситься на доктора. Он лгал! Голос сказал что-то про необходимость успокоиться, чтобы не задохнуться. Это неправда! Не может быть правдой!
Голос подернулся нотками паники, когда Твайлайт вдруг стошнило, и она, вяло опрокинувшись на стул, рухнула с мерзким хрустом на пол. Она не почувствовала ничего. Ей было слишком холодно, слишком пусто в душе, слишком немо в теле, чтобы отныне чувствовать вообще что угодно. Пожалуйста, пусть это будет ложью. Кто-то перекатил ее на бок, чтобы она не захлебнулась рвотой, а кто-то другой звал на помощь, но Твайлайт была слишком далеко, чтобы обратить на это какое-нибудь внимание. Она заблудилась в собственном сознании.
Фотографию никто не редактировал, не менял, не переснимал. Она была такой же реальностью, как она была и подделкой, и Твайлайт пыталась изо всех сил разделить эти два понятия. Фотография была парадоксом. Она была неправильной, она была ложью, она была ненастоящей, но она была в то же время реальной — невероятность, обретшая форму.
И изображенное на ней ранило. Ох, оно ранило просто ужасно. Она пыталась выпихнуть слова из своей головы, но у нее не получалось их игнорировать. Они были как жуткий порез на психике, экзистенциальная рана на душе. Кто-то кричал. Возможно, это была она. Совершенно безвредные слова, но они пульсировали в сознании, как горящие неоновым светом опухоли .
Карточка посетителя.
Мемориальная Психиатрическая Больница Бродхуф.
[1] Ратчет — медицинский термин, означает фиксатор. Силас — библейское имя. Если вкратце — сподвижник, спутник.