Да устроюсь я на работу!

Как думаете, что самое важное в жизни? У маленькой кобылки нет ответа, но есть предположение.

ОС - пони

Самая длинная ночь

У каждого была своя "Самая Длинная Ночь" - когда время идёт, но рассвет не становится ближе. Для Селестии такая ночь началась когда она впервые подняла луну вместо своей сестры. Её сердце было разбито тоской по сестре, которую она могла никогда больше не увидеть, и увидев падающую звезду, Селестия загадала желание - увидеть её ещё хотья бы раз. Тогда она ещё не знала, что звёзды слышат. Короткая история о двух сёстрах и одной Верной Ученице.

Твайлайт Спаркл Принцесса Селестия Принцесса Луна

Одиннадцать минут

Небольшая хронология жизни Дежурного космического корабля.

Другие пони

Город

Ваша цель - доставить провизию и оружие в осаждаемый город. Сможете ли вы пройти все препятствия, все терзания и спокойно войти в город, отдать содержимое воза и с легким сердцем отправиться домой?

Другие пони ОС - пони

Мгновения тишины

Иногда тишина - высшее благо.

ОС - пони

Награда за предательство

Каждый получает только то, что он заслужил.

ОС - пони Найтмэр Мун

Солнечные таблетки

Два единорога решили поделиться счастьем со всеми пони.

Другие пони

"Эрмитаж"

Старая, как фандом, история о попаданце. Тип он довольно неприятный и депрессивный. Пони пытаются перевоспитать его с помощью Магии Дружбы, а он уверен, что дружба - это форма паразитизма, временное сосуществование эгоистичных индивидов.

Флаттершай Спайк Энджел Человеки

Песнь феникса

Пони во время выступления открывает в себе необычный талант, сходный с пирокинезом.

ОС - пони

Родители Флаттершай

Ну, судя по названию, про родителей)

Флаттершай

Автор рисунка: Siansaar

Заметки путешественницы

Глава 2. С людьми не всё в порядке.

Говорят, что если тебе не нужно идти в школу, то жизнь – это череда приятных пробуждений. И в то утро я не могла с этим не согласиться, хотя мышцы ног ныли от вчерашней нагрузки. Но раз школа закончилась для меня несколько лет назад, я могла валяться на мху и любоваться радужными переливами тысяч и тысяч крохотных капелек росы на хвое под самыми первыми лучами ещё не взошедшего утреннего солнышка. Но буквально через полминуты я вспомнила, что произошло вчера, и резко вскочила. Сердце часто забилось, я начала оглядываться по сторонам, тщетно пытаясь понять, что же мне делать дальше и как помочь новым знакомым, если это вообще было возможно.

На ум пришло только одно: добраться до Виндховера и там попросить помощи. И вот я вновь отправилась на поиски людей, которые знали бы, где находится этот таинственный город. Вернувшись на вырубку, я перешла ручей по наспех сделанному дощатому мостику, который не увидела ночью, и продолжила путь. Вскоре мне встретились выжженные участки леса, а за ними змеящаяся дорога, с обеих сторон окруженная золотистым полем поспевающей озимой пшеницы. Желудок моментально напомнил о себе протяжным урчанием, и я не стала отказывать ему в просьбе. Пшеница была тут потрясающе вкусной, хотя возможно мне это просто казалось с голоду. Твердые сладковатые зерна приятно хрустели на зубах, и я, не прекращая класть в рот новые колосья, лишь сплевывала плохожующиеся плевела. Поле явно принадлежало кому-то, но я не смогла оторваться от пшеницы, пока не набила полное брюхо. Пообещав себе извиниться перед хозяевами при удобном случае, я отправилась по дороге дальше.

Утро все ещё не закончилось, когда я добралась до деревни людей. Точнее до временного поселения, ведь не могут же пара дюжин покосившихся и чёрных от старости бревенчатых домов считаться деревней. Жить в таких подолгу просто невозможно, только провести пару месяцев сбора урожая и всё. Из-за покосившихся кривых и гнилых заборчиков на меня с удивлением и опаской смотрели местные жители, одетые в рабочую ветошь. Я вспомнила, что люди побаивались магии, поэтому колдовать даже не пыталась. Зато я увидела людских жеребят! Они оказалась такими милыми, низенькими и забавными, что мне сразу же захотелось потискать их и покатать на спине.

– Привет! – я остановилась и помахала им копытом.

Увидев это, матери заохали, похватали своих детенышей и унесли в дома. Мне оставалось лишь удивляться такой подозрительности и недоверию, хотя их тоже можно было понять – они беспокоились за потомство. Но вот почему остальные люди меня сторонились, мне было решительно не ясно. Я пыталась заговорить с некоторыми из них, но все местные жители стеснительно прятались во временных лачугах. Может быть, неправильно начинала разговор с ними? В отчаянии я стала спрашивать, где находится Виндховер, но реакция людей не изменилась. Ответил мне лишь один старый и сгорбленный человек, живущий на самой окраине деревни.

– Виндховер? Я сам собирался туда сегодня продать кое-что на рынке.

– Хотите, я вам помогу довезти ваш товар? – тут же спросила его я.

Глаза человека блеснули, он улыбнулся и сразу же согласился, радостно потирая руки. Я уже думала, что раз утро выдалось замечательным, то и день будет не хуже. Правда, выяснился один неприятный момент – меня пришлось запрячь. Оказывается, никаких сумок, вьюков или седел у старика не было, зато была упряжь, оставшаяся от ослика.

– А что с ним случилось? – спросила я.

– Умер он, – крестьянин пожевал губу и добавил: – От старости. Погоди, принесу уздечку.

Видимо потеря верного друга оказалась тяжела для моего нового знакомого, раз он решил отнести все личные вещи ослика из дома в этот маленький и покосившийся сарай. Мне стало жалко старика – уже вторая неприятность за утро. Третья тоже не заставила себя ждать. У крестьянина не было привычного для нас полууздка, который в Эквестрии остался только как декоративный элемент одежды для некоторых церемоний. А была самая настоящая уздечка с металлической штукой, которую мне пришлось держать во рту. Я отнекивалась, пыталась убедить, что можно обойтись и без этого, но, в конце концов, согласилась. Было очень неприятно, порой меня мутило, и я не могла нормально разговаривать. К тому же вся упряжь была мне великовата. В самый разгар подгонки ремешков под мой рост, к нам подошли трое других жителей деревни.

– Чо эт ты затеял, Сыч? – спросил старика один из них, мужчина с самой длинной бородой; меня немного удивило, что моего попутчика называют хищной птицей.

– А то не видно? – ответил тот. – Запрягаю вот единорога, в город поеду.

– Эт, а тебе животинку-то не жалко?

– Вот не твоё дело, борода! – проворчал старик.

– Мже же шложно, – дурацкая уздечка мешала говорить, но я решила потерпеть немного. – И же такоэ ташкажа.

Трое односельчан Сыча неодобрительно покачали головами, пробурчали каждый что-то своё и стали расходиться. Сам Сыч положил на повозку последний мешок с зерном, не обращая на них внимания, проверил упряжь и скомандовал: «Трогай!». Я хмыкнула и послушно потащила нетяжелую тележку. Дорога шла под горку и тянуть можно было совершенно не напрягаясь. Вспомнить только какие тяжести мне приходилось таскать с раскопок, да и привычка поддерживать себя в хорошей форме, давала о себе знать. Я всегда держала своё тело в форме и была одной из самых привлекательных музыкантов в нашем маленьком богемном кружке.

Поднявшееся солнце разбудило самых разнообразных птиц, и теперь воздух наполнялся веселыми трелями всех мастей. Настроение взлетело до небес. Это забавное выражение появилось, когда кто-то из единорогов заметил, насколько счастливы пегасы, играющие среди облаков. И я точно так же радовалась каждой минуте жизни! Ничто не могло омрачить этот чудесный день: ни потеря лиры, ни противная уздечка, ни тем более тележка. На дороге порой встречались колдобины, но я заранее разгонялась и, озорно покрикивая, с легкостью пересекала их. Поля пшеницы сменились на лиственный лесок, тот сменился на поля подсолнухов, а те – на огороды, засаженные тыквами. Медленно, но верно мы подбирались к оплоту людской цивилизации в этих краях.

Когда я первый раз увидела Виндховер, я даже не поверила своим глазам. Неужели вот эта огромная замызганная деревня может быть тем самым легендарным Виндховером? Первое, второе и последнее, что бросалась в глаза была грязь. Она была тут повсюду. Серый, насыщенный сажей жирный дым, идущий из кирпичных труб на окраине города. Заляпанные засыхающей коричневой глиной стены мрачных двухэтажных домов с маленькими окошками, в которых ютились люди. И дороги, больше похожие на озера черной жижи.

– Ожет жайдём ш дружой штороы?

– Нет, там за въезд берут деньгу, – Сыч сплюнул. – Вымогатели.

Я вздохнула и приготовилась тащить тележку по грязи. Это оказалось куда тяжелее, чем мне думалось на первый взгляд. Ноги увязали в противно чавкающей мокрой глине, колеса проворачивались, приходилось напрягаться так, что появилась одышка. Пока мы добирались до ворот города, я несколько раз поскальзывалась, но каждый раз каким-то чудом ухитрялась не падать. Тащила тележку изо всех сил, но всё равно очень и очень медленно. Когда мы въехали в город, Сыч начал покрикивать на меня, подгоняя, но это только мешало, отвлекало. Я хотела сделать ему замечание, но решила потерпеть, в конце концов, оставалось совсем немного.

Беда приключилась, когда мы проехали на пару кварталов вглубь города. Здесь жижа была такой глубины и густоты, что тележка, скатившись в колдобину, полную грязи, застряла окончательно и бесповоротно. Я тянула на пределе возможностей, теряя скользящую опору под ногами, но не могла сдвинуть колеса и на сантиметр. С самого нашего въезда за нами образовывался небольшой хвост из зевак, видимо из-за меня. Но теперь, когда повозка встала, нас буквально окружила толпа праздношатающихся людей, пришедших просто поглядеть. Они улыбались, что-то говорили друг другу и показывали пальцами то на меня, то на крестьянина.

– Тяни давай, чо встала? – закричал на меня Сыч.

– Я тяну! – отозвалась я и потянула поводья изо всех своих сил, которые стремительно убывали.

– Тяни сильнее, курвина дочь! – заорал он.

– Я увязла! Колёса не поддаются, – я наконец-то избавилась от отвратительной железки, и остановилась, пытаясь отдышаться. – Нужно попросить...

– Я тебе покажу, как отлынивать!

Не успела я и слова сказать, как раздался хлесткий звук, и мой круп обожгла резкая боль от удара. Я закричала и оглянулась, не понимая, что же произошло. Не могла поверить собственным глазам: Сыч ударил меня вожжами! Ударил меня за то, что я устала!

– Эй, ты в своём уме?! Мы так не договаривались! – возмутился я. – Что ты себе позволяешь? Вот он Виндховер, дальше тащи сам свою тележку, а я иду по своим делам.

Жилы на шее Сыча вздулись от напряжения, а лицо покраснело, едва он услышал мой ответ. Крестьянин резко вдохнул и что есть силы взревел:

– Ты у меня всю жизнь будешь тележку таскать, дерзкое животное! – он хлестанул меня поводьями по другому боку. – Ты теперь моя, и я буду делать с тобой, что захочу!

От страшной боли, обиды и понимания, что я попалась в ловушку, у меня из глаз брызнули слёзы. Сыч ещё раз занес вожжи для удара.

– Хватит! – плача, крикнула я и магией перехватила руку человека.

Толпа, стоящая до этого практически молча, тут же дала о себе знать возмущённым ропотом, улюлюканьем и гневными выкриками. Окружающие нас люди тут закричали что-то про колдовство, а какой-то подросток даже бросил в меня огрызком. Из-за слез я плохо видела, и жестокому погонщику удалось вырваться из телекинетической хватки и хлестануть меня ещё раз. Я зарыдала по-настоящему и просто толкнула Сыча магией от себя. Люди в страхе закричали и попятились прочь от нас. Я в спешке попыталась выкарабкаться из упряжки, но только запуталась в постромках. Внезапно гомон толпы смолк, и послышался громкий низкий возглас:

– Кто это тут про магию говорил?

Я стряхнула слёзы и подняла голову. Буквально раздвигая столпившихся людей, сквозь толпу двигался здоровенный человек. Он был куда выше и шире любого другого и, наверное, раза в два выше меня. А ещё я увидела первого человека, кто был в нормальной одежде, а не в этих ужасных серых от грязи обмотках. И даже больше, в его одежде прослеживался стиль.

– Забавная у тебя зверушка, пейзант, – голос здоровяка, нечто среднее между басом и баритоном, был властным и уверенным. – Пожалуй, я куплю её у тебя, скажем, за десять серебряных монет.

Я чуть было не ляпнула, что мной нельзя торговать, но вовремя удержалась. Что угодно, но только не рабство у моего бывшего попутчика! Я не знала, когда смогла бы сбежать. Одна только мысль, что я по-настоящему могла тут сгинуть, быть убитой и возможно съеденной, вызвала новый поток слёз. А Сыч, тем временем, пожевал губу и надменно ответил:

– Двадцать золотых монет, единороги так часто не встречаются.

–Ха-ха, – рассмеялся здоровяк. – Да мне проще тогда убить тебя, простолюдин, забрать единорога и заплатить штраф, – с этими словами он положил ладонь на рукоять меча, который висел на поясе, и с тихим скрежетом стал вытаскивать блестящее лезвие; Сыч отшатнулся в испуге, но все же попытался сохранить самообладание.

– Я бы с радостью, но она сама не захочет быть купленной вами. Так же? – спросил он, показав мне кулак таким образом, чтобы не увидел высокий.

– Я ни за что не останусь с тобой! — закричала я, высвобождаясь от упряжи. – Ты чудовище!

Мой покупатель вновь хмыкнул, кинул старику мешочек с монетами и командовал мне: «Пойдём». Я, выбралась из чавкающей грязи, и на ослабевших ногах последовала за ним. А он на ходу ухватил мою гриву, не позволяя вырваться, и таким образом вывел из города. Мы направились по вымощенной булыжником дороге к виднеющемуся невдалеке замку. Но, не пройдя и ста метров, человек остановился, присел рядом со мной и, улыбаясь, почесал за ухом.

– Ты – пони из Эквестрии, так? – сказал он, глядя мне прямо в глаза

– А как вы... так вы тот самый маг! Вы – сэр Грегори! – догадалась я. – Наконец-то я нашла вас!

– Для тебя просто Грэг. И я тоже рад, что нашёл тебя до того, как начались настоящие неприятности, – он потрепал мою гриву. – Долго же мне пришлось ждать гостей из вашего мира.