Два одиночества
Эротика.
Не знаю сколько мы так просидели, но луна уже поднялась высоко в ночное небо, а от костра остались одни тлеющие угли. Шаловливый ветерок уже давно спутал наши гривы в одну, искристо-пепельную. Я очень нежно, воздушно поцеловал закрытые глаза кобылки, убирая проступившие слезы из их уголков, затем положил свою голову на темно-синее плечо и почувствовал, что ее дыхание стало взволнованным и глубоким.
— Луна… — хрипло шепнул я. От волнения перехватывало дыхание и дрожали копыта. — Я люблю тебя. Полюбил еще тогда когда был человеком. Ты самая красивая, изящная и изумительная кобылка, что я встречал.
— Ван… я… ты мне тоже… я люблю тебя Ван, — кое-как, сбиваясь от волнения и краснея, прошептала принцесса. Я дернулся словно от удара током. Мое сердце пропустило удар и отчаянно затрепетало. Я был словно на седьмом небе от счастья. Неужели это возможно? Она ответила взаимностью мне?
— Уже в вечнодиком лесу я начала ревновать тебя к Трикси и только потом, когда ты сгорел, загоняя Вендиго с их узилище, поняла, что влюбилась в странного двуногого словно молодая кобылка. Даже тогда, когда ты телепортировался в мою с Тией ванну, с оторванными крыльями, я сердцем чувствовала, что это ты, хоть разум и твердил, что ты умер и о тебе стоит забыть. Только потом я поняла кто тот черный аликорн на самом деле, но ты уже ушел из замка Полуночи, с этой чейнджлинг, Пэс, к минотаврам. Ты не представляешь, как я ревную тебя к ней!
Неожиданно она потерлась своей щечкой о мою. Это было настолько приятно, что я мурлыкнул и потерся в ответ. Осмелев я нежно и легко поцеловал Луняшку в губы. Ночная свежесть, ментол. Кобылка несмело ответила на мой поцелуй, чуть подавшись вперед. Я неожиданно понял, что Луна еще более неопытна, чем я! Все-таки у меня есть опыт двадцати с хвостиком хуманских лет. Но ведь она многотысячелетний аликорн! Неужели у нее не было жеребцов?! Хотя она всегда была младшей.
Наши поцелуи становились все откровеннее, ласки все настойчивее. И мои и Луняшкины крылья вновь взметнулись широко и возбуждено. Ночь укрывала неумелых любовников темным покрывалом, нарушаемым лишь переливами углей в костре, да мягким сиянием рогов аликорнов. Мои копыта осторожно скользили по спине пони, ероша ее шерстку. Принцесса довольно пискнула. Я почувствовал, как ее язычок пробежался по моим, заболевшим с непривычке, губам. Я было подался ей на встречу, но Луняшка увлекшись потеряла равновесие и, вцепившись друг в дружку, мы со смехом рухнули на траву поляны. Так даже лучше. Я смотрел на мило покрасневшую мордочку аликорна, на ее взъерошенную шерстку, на глубоко и страстно дышащую грудь и никак не мог налюбоваться божественной красотой Луны. Творец, неужели… неужели я с ней?.. неужели мои чувства взаимны?..
— Ван… — голос Луны охрип. — У меня никогда не было жеребцов. Я всегда чувствовала себя слишком маленькой для… этого…
— Луняша… — мой голос была таким же охрипшим. — У меня тоже не было кобылок до тебя. фактически мне всего год с мелочью от перерождения.
— Как ты меня назвал?
— Луняша. Любимая.
Мы лежали на боку, тесно прижавшись, мордочка к мордочке, неловко лаская наши тела копытами. Я чувствовал каждой своей шерстинкой, что касалась поняшки, как она иногда вздрагивает, когда я решаюсь попробовать что-то новое. Глаза принцессы были одновременно и испуганными и взволнованными. Иногда кобылка игриво покусывала меня за ушки. Это заводило, но я не мог ответить ей тем же, я помнил о остроте своих зубов. Вместо этого я сжимал ее ушки одними губами. Мое копыто соскользнуло со спины принцессы и опустилось ниже к ее кьютимарке. Принцесса повела бедром в мою сторону, отвечая на движение и закинула на меня свою ножку. Мы по прежнему целовались, шепча друг дружке разные ласковые глупости.
Мое копыто скользнуло с кьютимарки кобылки на ее упругий животик, осторожно поглаживая ее соски. Луна сдавленно охнула и откинулась на спину, широко расправив возбужденные крылья, и неуверенно развела задние ноги в стороны. Я склонился над поняшкой, опиравшись на обе передние ноги, какое-то время полюбовался на ее божественную мордочку, безупречную фигуру и вновь, одними губами, очень нежно, ущипнул ее за шею. Мои копыта массировали возбуждено подрагивающие крылья аликорна. мне было неимоверно приятно чувствовать мягкость ее перышек. Затем последовали бока и животик кобылки, которые я покрыл воздушными поцелуями. Я не торопился, стараясь почувствовать реакцию Луны на каждое прикосновением моих губ. Темно-синяя аликорн тихонько постанывала, сосредоточившись на доселе неизведанных ощущениях. Добравшись до уже набухших сосков Луны, я стал их дразнить воздушными прикосновениями языка, лишь изредка захватывал их губами и тянул на себя. В такие моменты живот поняшки напрягался так, что я мог различить в алом сияние моего рога мускулы под ее кожей.
Я спустился еще ниже. До самого интимного места Луняши. Едва я коснулся его языком, как по принцесса рефлекторно сдвинула ножки, зажав мою голову в мягких объятиях. я замер, взволнованный реакцией Луны, но она успокаивающе погладила меня по голове, зарывшись копытами в пепельную гриву и расслабила ноги. я вновь лизнул кобылку по интимному месту. ночная свежесть — непередаваемый словами аромат… принцесса опять испуганно вздрогнула, но ноги в этот раз не свела. Я продолжил, с каждым разом проникая чуть глубже. Копыта Луны возбуждено ерошили мою гриву. Она инстинктивно приподнималась на крыльях, улавливая заданный мною ритм, а копыта темно-синей аликорна требовательно прижимали мою голову к низу живота. Подняв голову, я увидел, что глаза принцессы закрыты, а губа прикушена.
— Не останавливайся, Ван, пожалуйста, — шепнула пони.
Я вновь принялся возбуждать кобылку, но на сейчас раз наращивая темп. Луна, уже не в силах сдержаться и громко застонала. Я наращивал темп: живот принцессы постоянно то приподнимался, то опускался, а ее распаленное тело пыталось влиться в задаваемый мною ритм. Из горла аликорна вырвался очень громкий и протяжный стон, «ЙЕЙ», а ее копыта с неожиданной силой прижали меня к низу живота. Пока Луна приходила в себя после бури чувств, я поднялся к ее лицу и ласково потерся об него мордочкой.
— Еще! — страстно шепнула поняшка и легонько куснула меня за ушко. В ее глазах я увидел какой-то лихорадочный блеск. Она перевернулась на живот, игриво задевает мою мордочку гривой, поджала ноги и призывно взмахнула хвостом. Крылья Луны были широко раскрыты и даже подрагивали от волнения и возбуждения.
Я уже давно был весьма заметно возбужден. Я лег на принцессу сзади, стараясь одновременно и держать свой вес на передних ногах, и касаться ее спины своим телом так, что бы верх моего живота прижался к ее крупу, и направил свою плоть телекинезом внутрь ее тела. Едва я вошел в Луну, она опустила голову на вытянутые передние ноги, закрыла глаза и даже прижала ушки. Я старался быть максимально нежен, хоть зверь во мне рычал от желания и страсти. Я проникал в принцессу осторожно, потихоньку задавая ритм и вскоре почувствовал, как ее тело начало отвечать, прерывисто задышав и подаваясь мне навстречу в моменты сближения. Сквозь сжатые зубки Луняши вырывались стоны удовольствия, сливаясь с таким же звуком, что невольно издало мое горло. Я уже проникал в Луну по самое основание своей плоти. Мой живот терся о ее круп, а тело, непонятно как, оказалось обвито ее хвостом, вновь спутавшимся с моим в волшебное, искристо-пепельное облако.
Настойчивым движением копыт я перевернул принцессу на спину, заботливо убрав ее крылья, что бы она не повредила их. Оказавшись на спине, пони вновь раскрыла крылышки и насмешливо и нетерпеливо фыркнула. Склонившись над ней, и страстно поцеловав темно-синюю аликорна, я вошел в нее не прерывая поцелуя, но на этот раз сразу же задал высокий темп. С каждым моим движением внутрь, с каждым соприкосновением живота о живот, из горла Луняши вырывался короткий стон. Больше всего на свете я боялся закончить раньше нее, но мне придавало уверенности то, что я ее разогрел до этого. Наши тела двигались в едином ритме, словно мы слились в каком-то страстном танце. Уже несдерживаемые крики нарушали предрассветное уединение ночной поляны.
Не размыкая нашей связи Луна перевернула меня над спину, так же как и я раньше, заботливо убрав мои крылья. Она уселась на меня сверху, упершись копытами в плечи и озорно улыбнулась. От ее былого стеснения ни осталось и тени. Мои копыта легли на бедра принцессы поглаживая то кьютимарки, то грудь над ее животике. Она запрокинула голову высоко вверх и начала двигаться, ведя уже свой темп. Ветер развивал искристую гриву аликорна, что придавало ей еще больше шарма. Уже вскоре принцесса резко взвинтила ритм, прижимаясь ко мне так, что бы моя плоть проникала максимально глубоко. Мои копыта крепко сжимали круп поняшки. я тоже почувствовав приближение финала стал двигаться ей навстречу, сливаясь в воистину ураганном ритме. Я ощутил, как ее тело с силой обхватило мою плоть, сжимая ее со всех сторон и уже не смог сдержаться. Наши громкие стоны слились в один. Мы закончили. Вместе.
Луняша рухнула над меня усталая, вымотанная и счастливая. Она зарылась в мою гриву, уткнувшись носиком ко мне в шею и по детски, сложив передние копыта на моей груди. Ее изящные крылья были устало раскрытыми и бессильно лежали на траве. Поправив их так, что бы они легли на меня, я обнял принцессу копытами и крепко прижал к себе, словно боясь, что она исчезнет, растворится, как предрассветный туман. Я тоже уткнулся в шею кобылки, окутанную нашими спутавшимися искристо-пепельными гривами. Наши запахи тоже смешались, уже проблематично было определить где чей. Полынь, пепел и ночная свежесть. Поверх нас легли моих перепончатые крылья, укутавшие два одиночества, наконец нашедших свое счастье.
Рассвет. Селестия только-только поднялась солнце. На лесной поляне, неподалеку от Кантерлота, спят два крепко прижавшиеся друг к дружке аликорна. Где-то неподалеку завистливо вздыхает высшая чейнджлинг, которая так и не смогла уснуть за эту короткую летнюю ночь.