Fallout Equestria: Gardener

Всему есть искупление

Прошло три месяца.

Время шло своим чередом, и, казалось бы, ещё недавний лёгкий весенний бриз сменился жгучим зноем позднего лета. Я знал, что скоро нас настигнут осенние дожди – ещё многое предстояло сделать, дабы встретить их во всеоружии. Летние грозы уже указали верное направление, и теперь мы готовы встретиться лицом к лицу с самым главным сезоном из всех: сезоном сбора урожая.

За эти месяцы Шарм окрепла, её тело привыкло к работе на полях и ещё много где. На моих глазах она превращалась из запуганного подростка в закаленную Пустошью кобылу. За эти месяцы она не раз видела смерть, не только в лице мертвецов, которых мы хороним, но и в лице пони, которых она убила собственными копытами ради защиты нашего дома. Этот опыт изменил её, но не отнял прелестную внешность, не лишил её решимости работать вместе со мной. То, что единорожка постоянно была рядом, одновременно и утешало, и действовало на нервы.

Мне было отрадно осознавать, что новое поколение следовало моим наставлениям. Они не только внимали словам, но и по достоинству оценивали прошлое, принесённое в жертву их будущему. Я был рад поговорить с кем-то, кого я заботил как пони, а не как сундук, до краёв набитый яблочным виски. Я восторгался магией Шарм, которая хоть и буквально засыпала усадьбу маленькими шарами, но избавила от того, что отравляло наш дом. Мы чувствовали себя здоровыми, полными жизни гораздо больше, чем за все предыдущие годы. Вне стен лежали земли, выжженные радиоактивным пламенем, но внутри участка всё было чисто.

Беспокоило меня то, насколько близка она стала мне за столь короткий промежуток времени. Каждую минуту, свободную ото сна, она неотступно следовала по пятам, жаждая услышать новую мудрость из моих уст. Месяц спустя мне уже нечего было ей рассказать. Вместо этого я стал учить её проповедям, молитвам и обрядам Селестии. Она внимала моим наставлениям, даже когда мы вместе работали на участке. С её помощью количество теплиц в усадьбе выросло с нескольких десятков до более чем сотни. Мы были просто вынуждены начать использовать ничейную землю между стенами и оградой.

Вместо деревьев мы садили там пшеницу. К нам снова заглянул Стеклодув, оставив в подарок семена, которые мы посадили в землю вместе с костной мукой, вновь давая начало новой жизни. Некоторые из моих последователей сомневались в целесообразности выращивания зерна на облученной почве. Я же уверял их, что Селестия воздаст верующим, нам лишь нужно крепко держаться своих убеждений. Хоть и с неохотой, но они приняли мою мудрость. Я не был целителем, не обещал чудес, но мудрость, которой я поделился с ними, вселила им веру в мои слова. Я буду горд отплатить им за веру хлебом, взращенным на этой земле.

Гораздо большей проблемой были шарики Шарм. Каждый сантиметр ничейной земли был очищен магией единорожки, оставив нам несколько телег, до краев заваленных опасными радиоактивными отходами. По словам Гаучо, их можно было бы приспособить в качестве топлива для двигателя, работающего на радиации, но такие вещи были далеко за пределами его научных познаний. Мы не осмеливались плавить их, с тех пор как наши эксперименты с этим загрязнили радиацией одно из близлежащих разрушенных зданий. Эта неудача принесла нам болезненное понимание: силы Шарм полезны для работы с неодушевленными предметами, но могли обернуться мучительной пыткой для живых.

Единственным применением, которое мы нашли, было использовать их как боеприпасы. Как-то раз один пегас прилетал к нам в усадьбу, ища пристанище на ночь. Конечно же, мы не могли отказать ему. Когда он нашел один из шариков, то предложил использовать их в качестве сердечника в бронебойных патронах. Тогда как мы предпочитали мирное применение, Гаучо с головой ударился в эту идею и сделал пули, с легкостью прошивающие бронепластины. Собственнокопытно перезарядив турели, он отблагодарил пегаса несколькими бутылками яблочного виски.

После того как мы закончили с боеприпасами, я решил спрятать оставшиеся сферы там, где никто бы на них не наткнулся. Облачившись в свой антирадиационный комбинезон, я отправился на короткую прогулку, таща за собой телегу, полную шаров. Шарм вновь умоляла меня взять её с собой, но я вновь отказал, напомнив, что каждый раз, находясь за пределами стен, она подвергает себя опасности. На Пустоши нет места такой кобыле, как она.

Существовало одно местечко примерно в пятистах метрах от усадьбы, которое было бы идеальным местом для хранения смертельно опасных сфер. До войны там располагалось несколько бассейнов, построенных, как можно только догадываться, для спортивного зала. Беговые дорожки, гантели, сгнивший спортивный инвентарь – всем этим были завалены комнаты на верхних этажах, под ними же располагались прекрасно сохранившиеся бассейны. Когда я только начинал своё дело, там я обнаружил множество скелетов.

Здесь располагались два бассейна. Один из них был круглым, почти шесть метров в глубину, над ним большая платформа для... чего-то. Даже представить не могу, для чего нужна лестница, ведущая к платформе, на которой ничего нет, если только не собираться оттуда спрыгнуть. Пожалуй, это место стало бы прекрасным хранилищем для сфер. Оно было глубоким, скрытым от лишних глаз и выполнено из бетона. Здесь они никому не причинят вреда, не смогут навредить будущим поколениям, вновь заразив собой грунтовые воды. Сбросив содержимое телеги в бассейн, я направился вглубь здания.

Второй бассейн оказался намного мельче, около двух метров в самой глубокой части, и отделён от другого несколькими толстыми стенками. Мне бы очень хотелось наполнить его водой, насладиться своим собственным оазисом. Но такое количество чистой воды было бы непозволительной роскошью даже для крупнейших богачей Эквестрии, что уж говорить о бедных деревнях, раскиданных по Пустоши. Быть может, когда-нибудь, когда чистые реки вновь заструятся по землям Эквестрии, внуки Касы смогут позволить себе такие удобства. Но, чтобы осуществить подобное в реалиях Пустоши, мне бы понадобился водный талисман или...

— Шарм... — сказал я сам себе.

Её дар мог бы очистить такое количество воды, но использовать его в столь эгоистичных целях было непозволительно. Я чувствовал безграничную вину за то, что позволил себе даже помыслить о таком, догадываясь, что Селестия будет презирать меня за подобную глупую трату ресурсов. Я должен был покаяться за эти мысли, полные жадности, и...

— А что с ней? — спросила Каса.

Я едва не выскочил из своей шкуры. Обернувшись, я выхватил кувалду, готовый к бою. И увидел лишь пони цвета корицы, стоящую позади меня. Бросив кувалду, я сделал несколько глубоких вдохов. Я слишком стар для подобных сюрпризов.

 — Каса, что, во имя Селестии, ты тут делаешь? — потребовал я ответа. — Ты должна быть в усадьбе.

— Я шла сюда следом за тобой, — сказала она. — То, что ты сам с собой разговариваешь о ней, означает, что мне следовало бы с тобой поговорить.

— И о чем же ты хотела меня спросить, если для этого потребовалось столь уединенное место? — спросил я.

Она осмотрелась, после чего вновь взглянула на меня.

— Ты счастлив? — наконец спросила она.

— Я предпочту этому возрождение Эквестрии, — ответил я. — Все пони мечтают об этом. Разница лишь в том, что я стремлюсь к цели, а не бесцельно брожу по Пустоши в ожидании смерти, — собственная честность заставила меня вздрогнуть. Я должен буду покаяться за свою гордыню. — Не имеет значения, счастлив я или нет – вот в чём суть.

— Почему? — спросила она.

— Потому что я был благословлен, — ответил я. — Мне была дана цель всей жизни и инструменты для её достижения. Ты, Шарм, Гаучо, усадьба. Вы все – дары Селестии, с помощью которых я смогу возродить Пустошь. Использование таких даров в своих интересах стало бы растратой драгоценных ресурсов, требуемых этим землям. Неважно, счастлив я или нет. Я отдаю, потому что это правильно.

— Тогда что станет твоей наградой? — спросила она. — Ведь Селестия не могла дать тебе задачу, не пообещав награды?

— Не думай, будто я и впрямь верю, что со мной действительно говорил глас нашей павшей богини, — сказал я. — Это бы означало, что я сумасшедший. Щедрость и есть награда, Каса. И ты это знаешь. Я не предпочту этому свои смертные потребности.

— Каждый пони чего-то хочет, — сказала Каса. — Подавление собственных желаний порождает алчность, а для тебя алчность станет самой опасной вещью на Пустоши.

— И почему это?

— Ты сам говорил мне, что все пони хотят что-то, чего они никогда не получат, — сказала она. — Эта жадность – смертный грех Пустошей, и все другие грехи являются производными жадности. Ты отказываешься от всего, что имеешь, и это значит, что твое желание сильнее, чем кто-либо может себе представить. Безусловно, ты самая целеустремленная личность, которую я когда-либо знала, и когда идешь к чему-то, то не остановишься, пока не получишь это. Ты бы перепахал половину Пустоши, если бы тебя кто-то попросил. Итак, я спрошу снова. Чего ты хочешь?

— Возрождения Эквестрии, — ответил я. — Это всё, чего я хочу.

— Чушь собачья, — сказала она. — Ты хочешь Шарм.

Я смотрел в её оранжевые глаза, не в состоянии поверить в то, что она вообще могла произнести подобную вещь.

— Почему ты так думаешь? — спросил я её. — Почему ты говоришь такое?

— Не вижу, чтобы ты это отрицал, — ответила она. — Ты можешь быть богом для всей остальной Пустоши, но ты смертен. Я видела, как ты смотришь на неё. Вы проводите так много времени вместе, и я удивлена, что из всего этого до сих пор ничего не вышло.

— Она жеребёнок! — запротестовал я.

— Она кобыла, — возразила Каса. — Да, молодая, но она боготворит тебя. Мы разговариваем, когда ты уходишь в Пустошь на поиски. Она хочет сделать тебя счастливым больше, чем ты себе можешь представить.

— И что с того? — спросил я. — Я не могу быть с ней. Просить ее о чем-то подобном стало бы нарушением всех моих принципов. Мои желания не имеют значения и никогда не имели.

— Ты говорил ей об этом?

— В ночь, когда она пришла, я сказал ей, что члены семьи не трахают друг друга, — сказал я.

— Гаучо и я...

— Вы женаты, — прервал ее я. — То, чем вы занимаетесь, многое говорит о силе вашей любви. Кстати, о ней...

— Да, — улыбнулась Каса. — В прошлом месяце. Уже через год стук копыт маленького жеребёнка будет украшать наш дом.

Я улыбнулся. Ничего не могло бы осчастливить меня больше, чем возможность увидеть жеребёнка двух моих лучших друзей.

— Тогда что же мы здесь делаем? — спросил я, указывая на пустой бассейн. — Вернёмся в усадьбу и отпразднуем!

— Потому что ты так и не ответил на мой вопрос, — сказала она. — Чего ты хочешь?

Долго и упорно размышлял я над этим вопросом. Неужели у меня не было мирских желаний? Я был счастлив отдавать другим столь многое и был несказанно рад видеть, как мои друзья продолжали цикл жизни в Пустошах. Быть может, их дитя станет спасением для Эквестрии.

— Я не желаю большего, чем могу иметь, — наконец произнёс я. — Если бы я чего-то и пожелал, то этим желанием были бы чистота наших земель, здоровье твоих детей и то, чтобы мы все вновь жили в мире.

Обернувшись, я заглянул в пустой бассейн.

— Я хочу, чтобы снова потекли реки чистой воды и чтобы звонкий смех жеребят снова наполнял эти залы. Хочу тот мир, который был до войны, — я взглянул на Касу. — Это всё, чего я хочу от своей жизни. Все другие мои желания не имеют значения. Плотские удовольствия – удел тех, кто не собирается делиться своими благами. Мне не нужен бассейн, в котором можно будет плавать. Мне не нужен хороший дом, окруженный бесконечными лужайками. Мне не нужна любовь прекрасной юной кобылы. Все эти вещи – желания, которые я не могу себе позволить, и если я буду хотеть всего этого, то лишь впущу жадность в свое сердце.

Каса лишь досадно покачала головой.

— За всё то время, что я тебя знаю, ты ни разу не смотрел на кобылу или жеребца подобным взглядом, — сказала она. — Ты всего лишь смертный, Садовник, и однажды ты поймешь это.

— Я стараюсь быть лучше этого — сказал я. — Много ли в усадьбе тех, кто стремился к богатству? К сексу? Власти? Я не стану похожим на них, даже если это означает, что я умру в одиночестве.

— А что насчёт уроков, которые ты преподносишь будущему поколению? — спросил я. — Уверена, что твой жеребёнок пойдёт по твоим стопам?

— Это не то, чего я хочу от Шарм, — продолжил я. — Я хочу, чтобы она стала мне дочерью, которой у меня никогда не было. Даже то, чтобы просто рассматривать её... в таком свете, вызывает у меня отвращение к собственной душе. Та неделя, когда меня не было? Я каялся за этот грех. Я не образец добродетели, которым притворяюсь; я боюсь, что мои недостатки когда-нибудь разрушат всё, чего я добился, как карточный домик.

— Значит, на самом деле ты не знаешь, что значит отдавать, — произнесла Каса. — Ты можешь отдать всё своё имущество, всё, что делаешь, но ты никогда не отдаёшь по-настоящему, если не готов отдать самого себя, — она отстранилась от меня. — Я ожидала лучшего от тебя, Садовник.

Её слова ранили меня. Каса всегда была маяком во тьме, и разочаровать ее значило пойти по неверному пути. В конце концов, так ли это неправильно, быть смертным? Иметь то, что было у неё и Гаучо? Я покачал головой. Она ошибалась. Я был выше всего этого и должен это доказать.

Я пошел вслед за кобылой обратно к усадьбе, стараясь не пялиться на её круп. Каса была красавицей, но, так же как и Шарм, недоступна для меня. Я никогда не думал о ней в таком плане, однако наш разговор навел меня на мысли о том, чего я избегал с тех пор, как много лет назад взвалил на себя знамя щедрости.

Разумеется, я избегал воровства. Старался не убивать, если мог. Избегал пьянства и наркотиков, заполонивших Пустошь. Избегал плотских желаний, но почему? Делало ли это меня лучше? Или же сильнее? Я стал более приспособленным к выживанию в Пустоши? Или же это просто способ возвыситься над остальными? И тут я понял.

Я отказался от собственных удовольствий ради помощи другим. Если бы я заполнил разум своими собственными проблемами, то там просто не осталось бы места переживаниям окружающих. Просить других делиться, не отдавая при этом собственного, было бы просто лицемерием. То, что я хранил во имя Селестии, предназначалось для пони Пустоши, а не для моих личных интересов. Порой мне приходилось напоминать себе об этом, когда я собирал яблоки или разливал воду по бутылкам. Все, что я мог дать, было у меня благодаря Селестии, и присвоить себе это значило навлечь на себя её гнев. Подобные мысли успокаивали меня, хоть я и заслуживал наказания за свои недавние жадные и высокомерные мысли.

Покаяние обычно заключалось в поиске блуждающих по Пустоши пони и том, чтобы дать им то, в чем они нуждаются. Все получалось, пока я соблюдал свой кодекс. Большинство просто просило что-нибудь из тех вещей, что были у меня с собой, тогда как другие на время просили меня о защите. Один пони попросил прочитать их жеребенку историю, потому что сами они читать не умели. Той неделей, пока меня не было, я был охранником каравана на пути в Филлидельфию и обратно.

Но вместо того, чтобы странствовать, я знал, к кому следует пойти. Когда я рассказал Касе, что она должна наказать меня за грехи, она лишь покачала головой и сказала, что ничего от меня не хочет. Когда я настоял, она привела Шарм из сада и потребовала, чтобы я предложил наказать меня ей. Я неловко переступал с копыта на копыто, гадая, что она может попросить.

Она попросила присоединиться ко мне, когда я опять пойду на поиски тел. Я хотел отказать, чтобы она оставалась за этими стенами, подальше от облученного кошмара, ждущего снаружи. Но раскаяние требовало жертв, и эта жертва должна быть моей. Я согласился, попросив Гаучо изготовить для единорожки броню. Предвидев, что когда-нибудь такое потребуется, он уже смастерил для кобылки кожаный доспех.

Следующим утром Шарм и я вошли в руины Мэйнхеттена, начав наш поиск погибших пони Эквестрии. Её неопытность стала очевидна, когда она слепо последовала моему примеру. Конечно, она молчала, но её шаг был ужасен, и она часто задевала камни и шуршала мусором в неподходящем месте в неподходящее время. Сегодня я больше беспокоился о том, чтобы доставить её домой в целости и сохранности, нежели о поиске пони. Мертвые могут и подождать лишний день, но Пустошь не сможет оправиться от потери Шарм. Мы двигались к району, который, как я знал, был довольно безопасен.

Я рассказал ей о специфических для нашего задания опасностях, исходящих из этих руин. Мёртвые зачастую были рядом с живыми, укрытые от глаз достаточно хорошо, чтобы о их присутствии забыли. Нашей миссией было помнить об этих умерших и помочь обрести им упокоение. Мертвые не могут навредить нам, и я научил её, что нет никаких причин бояться даже самых ужасно оскверненных трупов. Живые – куда большая проблема. Здесь, в руинах, существовали только два типа пони. Три, если вы считаете гулей за пони, чего я не делал. Их тела слишком отравлены для того, чтобы вдохнуть в почву новую жизнь: я старался сжигать их тела, когда мог.

Мусорщики были превосходными союзниками в руинах Мэйнхеттена. Они были теми пони, которые могут достать что угодно и где угодно, да ещё и поделиться местоположением усопших. Большинство из них охотно рассказывали о своём деле и выслушивали мои речи, даже если и не интересовались моим учением о возрождении. Они по своей натуре были исследователями, и идеи земледелия никогда не интересовали их. Они понимали смысл, скрытый за этим, и часто несли за собой мою мудрость, куда бы не направлялись. Как правило, они также были чрезвычайно полезны. Не единожды я сопровождал их в офисных зданиях, полных скелетов, и они помогали мне их выносить. Мусорщики были лучшим типом пони.

Для рейдеров же в моём сердце места не было. Слишком часто я получал от них копытами или ножом, чтобы верить хоть кому-нибудь, кто носил кусок шины на своих плечах. Хотя некоторые рейдеры одевались как мусорщики, грабя тех, кто хотел торговать, но по большей части пони с кровавыми кьютимарками были неважными деловыми партнёрами. Я никогда не испытывал жалости, когда слышал, что рейдерский лагерь был уничтожен Пустошью, и никогда не испытывал жалости, когда мне самому приходилось расправляться с одним из них. Рейдеры были диаметральной противоположностью всех моих идеалов. Они забирали, ничего не отдавая взамен. Они оскверняли тела вместо их погребения. Их путь был так полон насилия и грабежа, что их исчезновение оказывалось неизбежно, и это поколение было для них последним. Пони заслуживают лучшего.

Я вёл Шарм к заброшенному офисному зданию, в котором не было замечено активности за последние несколько лет. Края здания были покрыты пылью и гнильём, само же здание было испещрено следами эрозии, свидетельствовавшими о том, что время берет своё и скоро всё здесь обрушится. Я был здесь много лет назад, но меня прогнали существа, обитавшие в недрах этих руин. В тот раз я испугался насекомых, хотя и потом никогда рядом с ними не чувствовал себя комфортно. Эти блотспрайты будут прекрасным тестом для Шарм, но я смогу справиться со стаей, если это будет необходимо.

Несмотря на подобную моей расцветку шкуры и гривы, Шарм не обладала моими навыками обращения с холодным оружием. Однако она необычайно умело обращалась с пистолетом, которым её отчим отплатил мне. Это был револьвер малого калибра и малой мощности, но точный и надежный. Она инстинктивно знала как и куда нужно прицелиться, чтобы достичь максимального эффекта, и вскоре она расправлялась с блотспрайтами быстрее, чем те появлялись. Мне будет жаль любого, кто недооценит единорожку. Она от природы была метким стрелком, её навыки в обращении с огнестрельным оружием были приятным сюрпризом на этой неделе, полной разочарований.

После часа стрелковой практики по блотспрайтам я стал учить Шарм, где лучше всего искать тела. Большинство из этого она уже знала, просто слушая мои речи при работе в поле. Вновь я рассказывал ей, что стенные шкафы были популярным местом, чтобы спрятаться от конца света, как и столы и разные комнаты без окон. По пути она обнаружила несколько запертых дверей. Пинком я открывал их для неё, находя всё больше усопших. Я напомнил ей, что мертвые тоже когда-то жили, и, находя их, она иногда может впадать в панику.

В общем счете мы нашли десять скелетов в этих офисах. Когда Эквестрии пришел конец, здесь находилось очень мало персонала, и офисное здание стало тихой могилой для нескольких пони. Это был не тот улов, которого я ожидал. Мы обнаружили несколько ценных технологий на верхних этажах здания, включая несколько энергетических кристаллов, питавших кресло Гаучо. По крайней мере, он будет рад.

Также мы нашли много медикаментов в неожиданно хорошо укомплектованной аптеке на верхнем этаже. Куча обезболивающих, антирадов и зелий всех видов и расцветок стали нашей наградой в этот день. Упаковав их, мы двинулись обратно через здание. Не умея обращаться с терминалами, секреты этого места остались загадкой для меня и Шарм. Что бы пони из прошлого ни хотели нам сказать, это останется неуслышанным. Собрав всё, что мы могли продать или спасти, мы направились в фойе к телеге.

Вестибюль особо не впечатлял: очевидно, две сотни лет разложения внесли свою лепту в его потрепанный вид. Пол был украшен розой ветров, а из собранных визиток я узнал что эти пони были частью юридической системы, раньше существовавшей здесь. Снаружи послышались тихие шаги, и я остановил Шарм, приказав ей найти укрытие. Достав револьвер, она спряталась за дверным проемом.

В здание вошли трое пони, облаченные в типичную для рейдеров броню. Один из них носил на шее ожерелье из ушей, болтавшееся меж шипованными наплечниками. Увидев меня, они достали оружие, на что я обнажил свой молот. Я предупредил их, чтобы не приближались, если только не хотят стать свежим удобрением на участке. Страх, пришедший с осознанием, завладел одним из пони, и он предпочел спастись бегством. Двое других, ослепленные то ли жадностью, то ли наркотиками, бросились в атаку.

Один из них попытался обойти меня слева, замахиваясь монтировкой, которую он держал зубами. Нырнув под удар, я пинком вывел его из равновесия. Он повалился на землю, ломая челюсть о мозаику розы ветров. Я опустил кувалду на череп пони, прекращая его жизнь, полную мучений, украшая фойе кусочками серого вещества и кровью. Совершив смертельный удар, я ударил копытами в грудь другого пони. Он упал на стол позади. Я услышал знакомый звук ломающихся костей, когда рейдер приземлился на пол. Он закричал от боли, не в силах пошевелить своими задними ногами. С кувалдой в зубах я медленно шел к нему.

— Почему? — спросил я его. — Ни разу за всю свою жизнь я так и не смог добиться ответа от рейдера, почему они живут такой жизнью. Теперь ты умрешь на пустоши, как и многие другие до тебя. Что ты можешь рассказать мне о своём жизненном пути? Я хочу знать, что вас так заводит, чтобы я смог остановить молодых пони от выбрасывания своих жизней на помойку, как это сделал ты.

Сквозь потоки ругательств и угроз я узнал, что когда-то он был обычным пони, деревню которого разрушили рейдеры. После этого он оставил надежду на лучшее завтра, смастерил себе рейдерскую броню и отправился в руины, чтобы уничтожить любое напоминание о жизни пони. Он верил, что богини покинули Эквестрию и что он должен жить так, будто мир уже не спасти.

Удивительно, насколько легко безумие охватило этого пони. Я был опечален, узнав, что искалеченный жеребец передо мной когда-то был нормальным членом общества. У него были соседи, друзья, семья. Теперь же его семья состояла из любой кучки наркоманов, не пытавшейся его убить или отыметь. Я не испытывал к нему ничего, кроме жалости. И хотя у рейдеров была тяжелая жизнь, они сами предпочли стать монстрами, которыми являлись. Я спросил у него, чего он хочет: что бы я ему ни дал, это будет последним подарком в его жизни. Его сознание прояснилось на мгновение, и он попросил меня о безболезненной смерти. Калека вроде него стал бы желанной целью для садистов, и остаток его жизни превратился бы в кошмар, который сложно вообразить. Я исполнил его просьбу, вколов большую дозу обезболивающего, которое мы недавно нашли. Перед тем как провалиться в сон, он поблагодарил меня, пожалев что не смог понять безрассудства своих действий до того, как стало слишком поздно. Он положил голову на холодный плиточный пол, и его дыхание остановилось.

Шарм поинтересовалась, почему я его просто не застрелил, вместо этого потратив ценные припасы на столь низкое существо, как рейдер. Я рассказал ей, что милосердие – это величайшая вещь, которую мы способны предложить другим пони. Приставить к его голове пистолет означало вынудить его умереть в страхе. Его жизнь и без того была достаточно ничтожна, и безболезненная смерть, которую мы подарили ему, была, возможно, первым актом щедрости, который он познал за годы свой жизни. Шарм помогла мне перенести пони в телегу, и мы вышли наружу, на Пустошь.

Рейдер, сбежавший ранее, подоспел с дюжиной своих друзей. Большинство из них были с пушками, однако был и рейдер с мечом. Это был фиолетовый единорог, одетый в металлическую броню, но не такую, как у меня. Он потребовал мою телегу и, увидев Шарм, её. Любезно отказав, я посоветовал им идти по своим делам. Шарм не была моей, чтобы я мог отдать её кому-то, словно вещь, и пусть меня проклянут богини, если я увижу, что хоть один волосок упадёт с её чёрной гривы. Я приказал ей вернуться в здание, и в тот же момент пони бросились на меня.

Резким движением я опрокинул телегу, когда они начали стрелять по мне. Трупы их бывших напарников спасали меня от пуль врагов, находящихся ко мне ближе всех, остальные же рикошетили от толстой стали телеги, отправляясь обратно в Пустошь. Я скользил от камня к камню, избегая их огня. Один из тех пони, что были ко мне ближе всех, на мгновение потерял меня из виду. Неожиданно для него я выскочил из руин, схватив за плечо. Когда я свалил его с ног, рейдеры снова стали палить в меня. Их друг послужил мне отличным щитом. Я швырнул истекающее кровью тело в двоих пони, стоявших. Мертвец сбил обоих с ног. Метнувшись из своего укрытия к лежащим пони, я изо всех сил стукнул их лбами друг о друга, проломив обоим черепа.

Пуля ударила меня в бок. Моя броня взяла на себя основной удар, но синяк в том месте определенно останется. Затем две пули пробили ее, оставляя рубцы на моей шкуре. Я бросился под укрытие бетонных обломков, выхватывая одну из их пушек. Это была какая-то штурмовая винтовка. Она неудобно лежала у меня в зубах, но я смог уложить еще одного пони, заставив последнего из них открыть беспорядочную стрельбу по мне, укрывшемуся за обломками. Он снова высунулся из укрытия, прицеливаясь в меня, когда позади меня раздались выстрелы пистолета Шарм. Обе пули вошли рейдеру в затылок, и он мешком рухнул наземь. Я отбросил винтовку, выхватывая свою кувалду. Фиолетовый единорог встретил моё рвение, когда кувалда со звоном ударилась о его меч.

Он дёрнул копытом, привлекая моё внимание. Мой шлем зазвенел, когда я нырнул под его меч. Я слышал, как пули из пистолета Шарм отскакивали от его брони. Его доспех был прочен, как и мой, и он был бойцом не хуже меня. Мы кружили, делая ложные выпады, ища слабые места в обороне противника.

— Почему? — спросил я.

Увернувшись от очередного выпада, я взмахнул кувалдой. Он танцевал вокруг нее так, словно это был вальс.

— Неужели в твоей жизни нет других целей, кроме очередного рейда?

— Ты понятия не имеешь, зачем я здесь, Садовник, — ответил он. — Отдай мне девчонку или пожалеешь. Не стоит становиться врагом Эндера.

— И какая жизнь ожидает ее с тобой? — поинтересовался я. — Жизнь, полная насилия и пыток? Превращение в одного из дикарей пустоши, после того как вы окончательно ее сломаете? Быть выброшенной прочь, после того как вы закончите с ней? Лежать, умирая, как твои приспешники?

— Эти пони были лишь инструментами для достижения конечной цели,— сказал Эндер. — Они оказались бесполезными, как я и предполагал. Но ты... — его взгляд встретился с моим. — Ты из тех пони, которых Красный Глаз берет в генералы. Я знаю о тебе, Садовник, и ты достиг великих вещей.

— И с какой стати я должен хотеть присоединиться к нему? — спросил я. — Он использует рабов в качестве средств для достижения цели. Весь его город построен силами пони, которые не смогли себя защитить. Быть может, мы разделяем взгляды, желая восстановить Эквестрию, только правда скрыта пеленой от его глаз.

— Правда о том, что пони эгоистичны? — парировал Эндер. — Что они слишком тупые и жадные, чтобы работать на благо других? Вы с ним единственные, кто понимает, что в этой пустоши необходимо отдавать. Я слышал твои проповеди, Садовник. Я ел твои яблоки и пил твою воду. Как думаешь, насколько долго ты сможешь продержаться против натиска пустоши?

— Настолько, насколько я должен, — произнёс я.

Очередной выстрел раздался из здания, попадая в неприкрытый участок шкуры единорога. Он застонал от боли, отквывшись для моей кувалды. Удар сломал его переднюю ногу, отправляя его на землю, выкрикивающего проклятия. Я стоял над ним, готовый нанести смертельный удар.

— Пощади, Садовник, — взмолился он. — Даруй мне своё милосердие.

Я смотрел на единорога сверху вниз. Он был не в состоянии атаковать меня, если я его отпущу, но что-то в этом пони говорило мне, что не стоит оставлять его в живых. Он не был рейдером, он был чем-то намного более опасным. Но Селестия требовала милосердия для всех пони. Неохотно я убрал свою кувалду.

— Ты получил мое милосердие, — сказал я ему. — Если увижу тебя снова, то я тебя похороню. Убирайся с глаз моих.

Схватив свой меч, единорог скрылся в руинах. Шарм вышла из разрушенного здания, осматривая поле битвы. Она спросила, почему я не убил его. Я объяснил ей, что он просил пощады и что Селестия повелевает нам быть милосердными к тем, кто просит о ней.

Погрузив тела и припасы рейдеров в телегу, мы направились домой. Я надеялся, что в ближайшую неделю инфекция возьмет верх над фиолетовым единорогом, вернув его тело земле. Но эта надежда была слабой, и я беспокоился о том, что мои грехи жадности, похоти и высокомерия уничтожат меня скорее раньше, чем позже.