Я другая
Ты помнишь песни небес?
Мы теряем ее...
Я проснулась от звона будильника, лениво открыла глаза и встала. Ступив на
облачный пол своей комнаты, я отправилась в ванную комнату, оглядывая по дороге интерьер своей комнаты, я проверяла все ли на месте: раскиданное нижнее белье, хуфбольный мяч, плакаты с моими любимыми звездами рока и Вондерболтами. Да, все в порядке.
Зайдя в ванную, я подошла к зеркалу, оттуда на меня смотрела улетная шестнадцатилетняя пегаска. – Блин, какая же я потрясная, – сказала я самой себе и принялась умываться.
Странный сон мне снился, как будто я…
В дверь ванны кто-то постучался.
– Дэши, солнышко, давай быстрее, завтрак сам себя не съест.
– Иду, мам, – ответила я ей.
– Быстрее, твои папа и брат уже заждались.
– Да иду, дай зубы почищу.
Иногда она меня раздражает своей заносчивостью.
Закончив, я спустилась вниз на кухню, меня там действительно ждали мама, папа и Рэймэн – мой брат.
– Ну наконец-то ты пришла! – иронично заявила моя сестра. – Знаешь, за это время можно было бы слетать из Клаудсдейла в Филидельфию раз пятнадцать.
– Хах… и мне это говорит пони, который не в состоянии отчистить небо за одиннадцать секунд, – не осталась в долгу я.
– Эй… – воскликнула Рэй.
– Так дети, не ссорьтесь, – сказал отец, выглянув из-за утренней газеты. – Кстати, доброе утро, принцесса.
– Пап… прекрати, я не принцесса, – сразу же надулась я.
– Хи-хи… милая, папе просто нравится так тебя называть, и ты очень милая, когда хмуришься, – ласково объяснила мама.
– Я не милая, я крутая, и я не принцесса, и никогда не захочу быть ей.
– Как скажешь, принцесса, – с усмешкой сказал папа.
– Ахрр… – Я взяла вилку и принялась завтракать.
– Что тебе снилось, милая? – спросила мама.
– Очень странный сон, там была я, только не совсем я, я была… старше.
– Старше? – удивленно переспросила мама.
– Да, как ты, – я показала копытом на нее. – Я была в белой рубашке и темно-синей юбке. Я смотрела на себя в зеркало, а потом проснулась.
– Может этот сон означает, что ты не будешь вечно молодой, и что твой отец желает увидеть внуков? – сказал отец.
– Пааап…
– Что? Будешь бить старика за то, что он мечтает о внуках?
– Нет, просто я не планирую заводить детей в ближайшем будущем.
– Ой… глупенькая еще. – Мама потрепала мою голову. – Ты еще не знаешь, какое это счастье.
– Дайте позавтракать.
– Ты в курсе, что мы едем на пикник завтра? – спросил меня Рей, когда я вела его в школу.
– Да, помню, и не просто на пикник, мы едем на рыбалку с ночевкой.
– Правда? И ты порыбачишь со мной? – восторженно откликнулся Рей.
– Разумеется я порыбачу с тобой.
Доведя своего братца до школы, я обняла ее и запустила в это хранилище знаний, надеюсь, он выйдет из нее не такой бестолочью как я.
А я отправилась на работу.
Приятно иметь младшего брата, всегда есть с кем поговорить, он поможет в трудную минуту, правда я хотела себе больше брата, а не сестру, но пол не выбирают.
Погодная фабрика была не самым лучшим местом, но это – единственная работа, куда меня приняли. Я собиралась, накопив достаточную сумму, съехать из города, кто знает, может меня ждет счастье в каком-нибудь Билл-Райте.
– Эй, Рэинбоу, как дела, дорогуша? – Я повернулась на голос, ко мне подошла белогривая пегаска. Ее имя – Оддити, и она моя полная противоположность – законодательница мод, прекрасная швея, какого черта она вообще забыла на погодной фабрике, могла бы быть дизайнером.
– Да отлично, Оддити, ну не считая того, что я сижу тут на фабрике. Вместо того, чтобы покорять небо.
– Ой, Дэши, успокойся, ты работаешь на этой фабрике уже год. Могла бы и привыкнуть.
– Да привыкла, просто я чувствую, что чужая тут, что мое будущее там за горизонтом.
– Может так, а может твое место на этой фабрике.
– Ну уж нет. Я тут ненадолго, – усмехнулась я.
– Может навсегда, – спокойно парировала Оддити.
– Упаси Селестия.
– Кто, прости? – переспросила меня Оддити, вскинув бровь.
– Ну принцесса Селестия, такая большая белая, есть рог и крылья, поднимает солнце.
Она посмотрела на меня как на ненормальную. – Ты может имеешь в виду Мойру – духа судьбы всех пегасов? И у тебя кровь из носа пошла.
Я дотронулась до носа копытом, и правда кровь, может от давления? Ладно, не так уж это и важно. – Да, Мойра, надеюсь, она не уготовила мне такую судьбу, а иначе…
– Твою судьбу предрешит Мара, – поправила меня Оддити.
Я нервно сглотнула. – Это точно.
– Ну ладно, что мы о грустном, давай пойдем устроим жеребцовый дождь!
– Я не поняла, Дэш? – Ко мне подошла моя начальница – Шиммер. – Почему мы еще не выполнили норму?
– Какую норму? У нас всегда было заведено по три облака в час, я за три часа сделала четыре.
Она дала мне листок.
– Теперь это норма, ты должна выполнять ее ежедневно или вылетишь с работы!
Она ушла.
– Норма ей, самодовольная шлюха.
Рабочий день проходил медленно и скучно, делать дождевые облака не такая уж и легкая работенка, к счастью меня согревала мысль о посиделках в моем любимом баре “Голубая устрица” и кружечке сидра после работы.
– ЭЙ, Дэши! – выпрыгнула на меня белая пегаска со светлой кучерявой гривой.
– Ай! Сюрпраиз, я же просила не пугать меня. Так и до инфаркта довести можно.
– Пфф… у тебя сейчас нету сердца, можешь не переживать.
– По какому поводу мы так прыгаем, Сюрпраиз? – спросила я это прыгучее чудо.
– А нужен повод? – Она перестала прыгать. – Сегодня вечер бесплатной выпивки в “Голубой устрице”, можно будет напиться до чертей.
– Блин, как же я забыла про него? – Я треснула себя по голове. – Сейчас будет такой улет! Чего мы ждем, полетели, сидр сам себя не выпьет!
Обожаю этот бар, в нем я в своей стихии: свобода, отвязность, никаких правил, я бы осталась тут. Столько общительных и приветливых пони. Может попроситься работать у них стриптизершей, у меня гибкое тело...хи-хи.
На сцену вышел жеребец с гитарой в клетчатой рубашке, он уселся на табурет, его гитара забренчала, и пегас запел.
В сон мне желтые огни
И хриплю во сне я
Повремени, повремени
Утро мудренее
Но, и утром все не так
Нет того веселья
Или куришь натощак,
Или пьешь с похмелья.
– Чего-нибудь желаете? – спросил меня бармен.
– Да, три кружки сидра, четыре белого сталионградского и шесть яблочных мартини. – Он ушел выполнять заказ.
– Часто тут отдыхаете? – Я повернулась, рядом со мной сидел светло-коричневый жеребец в инвалидной коляске.
– Я? Ну… да, частенько, это мой любимый бар, хотя кажется, он тут единственный во всем городе.
– Не думаю, город большой даже бесконечный, может вы не везде побывали. – Он тяпнул стаканчик водки.
– Возможно, хотя я родилась в этом городе и много чего знаю.
В кабаках зеленый штоф
И белые салфетки
Рай для нищих и шутов
Мне ж как птице в клетке
Смрад и полумрак
Дьяки курят ладан,
Все не так как надо.
А скажите, если бы вы узнали, что стоите на перепутье: одна дорога приведет вас туда, откуда вы пришли, к любимым, которые есть, а вторая к тем, кого уже нет. Что бы вы выбрали?
Я – на гору впопыхах
Чтоб чего не вышло
А на горе стоит ольха,
А под горою – вишня
Хоть бы склон увить плющом —
Мне б и то отрада.
Эх! Хоть бы что-нибудь еще…
Все не так как надо!
Эх, раз, да еще раз
да еще много-много много раз.
Я тогда по полю вдоль реки:
Свет-тьма нет Богини!
А в чистом поле васильки,
И дальняя дорога.
Вдоль дороги — лес густой
С Бабами-ягами,
– Я думаю...я.
– У вас кровь из носа пошла, – жеребец показал мне на нос.
– Ваш заказ, мисс, – бармен подошел ко мне с подносом.
– Спасибо. – Я взяла бокал яблочного мартини.
А в конце дороги той –
Плаха с топорами.
– Проснись, Дэш, мы уже почти приехали. – Я открыла глаза, надо мной склонилась моя любимая мамочка, она мне так искренне улыбалась. Я вспоминаю тот день, когда родилась, я также открыла глаза, и меня встретил яркий свет, а затем… ее лицо, она была такой… уставшей, я встала и пошла к ней, я помню ее прикосновения, когда она мыла меня. Я ей так благодарна.
– А где мы? – спросила я маму, протирая глаза.
– Как где? Мы едем на пикник, – улыбнулась она.
– Пикник? – Я осмотрелась, мы ехали в поезде, за окном похоже ранее утро. В вагоне почти пусто: только я, мама, папа и Рэй. – Я наверное перебрала вчера вечером, если не помню, как оказалась в поезде.
– Хи-хи...эт точно, – мама, шутя, погрозила мне копытом.
Я уселась поудобнее. – Пап, а ты взял удочки?
– Конечно, милая, я даже спустился вниз на землю и накопал червей, – он открыл банку могильных червей и показал мне.
– Какие жирные, рыбье будет просто в стаи собираться. – Я повернулась к окну, мимо проносились знакомые пейзажи: вот Понивиль, мама мне о нем много рассказывала, не такой уж и красивый город, серый и немного жуткий, вон там загнивший яблоневый сад и полуразрушенный амбар, заброшенный… эм, это что, ресторан? Больше похож на пряничный домик, сгнившее дерево, видимо и оно было чьим-то домом. Мне кажется или, когда мы ездили мимо Понивиля раньше, тут стоял бутик? Единственным островком надежды у этого города был маленький коттедж на окраине, похожий на дерево.
Следующие два часа я провела в одном положении, уставившись в окно, это не круто. Я разглядывала пейзаж, который менялся с каждым пройденным километром, хотя и была в нем некая закономерность: яблоневые сады, кукурузные поля и кладбища, яблони, кукурузы, кладбища, яблони, кукурузы, кладбища, яблони, кукурузы, кладбища.
Интересно, почему кукуруз и яблонь так много?
Тут поезд резко остановился и в вагон с двух сторон вошли две кондукторши-пегаски. Светлошерстная пони с черной гривой и голубыми как море глазами, она улыбалась ярко и искренне, мне хотелось пойти с ней, куда бы она не повела. Вторая – темно-рыжая с русыми волосами и алыми глазами излучала спокойствие, даже строгость.
Они встали с двух сторон, как будто ожидая, что мы подойдем к ним.
– Эм… сдрасте, – неловко промямлила я. – Эм… пап, мам, а где наши билеты?
– Твой билет у тебя, милая, – улыбчиво сообщила мне мама.
– Что? – Я посмотрела на свое копыто и увидела там билет, на нем было мое имя и надпись: “В один конец”. – Я… я не понимаю, что происходит?
– Посмотри на себя, милая.
Мне было страшновато разглядывать себя после такого, но я все же опустила глаза. На мне обнаружилась белая рубашка и темно-синяя юбка, моя растрепанная прическа превратилась в гладко уложенную гриву. Неожиданно рядом со мной появилось зеркало, я была в точности той пони из сна, только с одним маленьким отличием – у меня не было сердца. В буквальном смысле, на его месте зияла дыра, из которой текла кровь, пачкая рубашку… – Это сон? – я повернулась к родителям и брату. – Я сплю?
– Не совсем, Дэш, ты как бы сказать… – мама замялась, пытаясь подобрать слова.
– Мы мертвы, Дэш, – сказал отец.
– Что?! Нет, нет это… этого не может быть! – я схватилась за голову и уперлась в стену вагона. – Как это произошло и когда?
– Ты сама не помнишь? – спросил отец.
– Дэши, у тебя кровь из носа идет, – заметила мама, указав мне на лицо.
Я вспомнила все, что происходило со мной: мама, отец, элементы, подруги, свадьба, дети – все… я сжалась в клубочек и заплакала, – Я… я потеряла вас тогда, еще будучи юной кобылкой, вы оставили меня там одну в жестоком мире. Я так по вам скучала…
Мама подошла ко мне и обняла.
– Мы тоже, ты не представляешь, как бы мы хотели быть с тобой, на твоей свадьбе, повидать твоих детей… но не можем, мы лишь рады тому, что с ними можешь быть ты. И от этого у нас с отцом спокойнее на душе. Я горжусь тобой, доченька.
Мама отошла от меня, и подошел отец.
– Пап, я… я…
– Я не сдержал слово, не дожил хотя бы до первой внучки, – он усмехнулся. – Но зато я знаю, у тебя сейчас двое сорванцов, третьего не собрались завести?
– Ахах… нет пап, мне хотя бы этих двоих в пони вывести.
– Я всегда верил в тебя, принцесса, – папа поцеловал меня в щечку и отошел.
Ко мне подошел самый младший.
– Мама говорила, что хотела назвать мальчика Рэйманом, – я вытерла слезы. – Видимо, ей это удалось. Я тебя примерно так и представляла.
– А представь, каково мне тебя увидеть.
– У меня сын такого же возраста как и ты, думаю, вы бы с ним нашли общий язык.
– К тому времени мне было бы двадцать.
– Ахах… да, точно. – Почему-то в этой ситуации было жутко смешно.
– Эм… простите. – Мы повернулись к светлой улыбчивой кобылке. – Я понимаю, тут у нас трогательная сцена, но… конечная уже скоро, и нужно выбирать.
– Выбирать что? – не поняла я.
– Остаться и ехать дальше, – сказала рыжая.
– Или вернуться обратно к любимому мужу и детям, – вторила ей светлая.
– То есть я могу выбрать жить мне или умереть? – поразилась я.
– Ну да, тип того, – весело сказала светлая. – Давай, решай, откинуть копыта или вернуться и жить бодрячком.
– Не торопи ее, Мара. – упрекнула веселушку рыжая. – Дай ей выбрать.
– Ну конечно, не тебе ее второй раз встречать, – тут же возмутилась светлая.
– Мара.
– Ладно, – пегаска снова заулыбалась. – Я думаю, ты уже поняла, кто мы и куда надо идти, выбор за тобой.
Я встала на центр вагона, вернуться к моим любимым пони или… я посмотрела на родителей с братом, остаться с ними.
Но правильно ли я поступлю, если останусь? Я много лет винила родителей, что они оставили меня одну, а теперь хочу сделать точно также со своими детьми, нет, это не я…
*пшшш* Мы обернулись на шипение, там стояла белая пегаска, которая открывала бутылку с газировкой.
– Что? Я хочу пить, кстати, дети, не пейте колу, она вредна для здоровья, да и алкоголь тоже, сладкое, жирная пища, чипсы… короче без разницы, вы все равно умрете рано или поздно.
Я решилась, развернулась, направилась к рыженькой и вручила ей билет.
– Ты сделала свой выбор? – спросила та.
– Да.
– Ты в нем уверена?
– Абсолютно.
Она глубоко вздохнула. – Ну что ж, пройдем со мной. – Я пошла за рыженькой пегаской.
– Я тебя тут подожду! – прокричала вслед Мара.
Дверь вагона открылась и меня ослепил яркий свет.
– Она просыпается!
– Тихо, Пресли, не кричи. Рэинбоу Дэш, ты меня слышишь?
Я открыла глаза, яркий свет больничных ламп ударил по ним, и я сощурилась.
– Мамочка, ты как? – спросил меня до боли знакомый голос сына, его вопрос загудел в моих ушах, словно эхо в пещере.
Я все еще смутно понимала, что происходит, но одно я знала точно – я в больнице.
– Милая? – Я уже почти привыкла к яркому свету, но зрение по-прежнему было нечетким, спустя несколько секунд три размытые фигуры стали обрисовываться контурами. Наконец-то я увидела лица тех, ради которых пошла бы на все.
– Мерк? – спросила я. Я еще никогда не видела его таким, у него был вид пони, на протяжении нескольких часов плачущего без остановки. Я бросала мимолетные взгляды на детей, они сдерживали слезы и стояли на месте как оловянные солдатики, но в тоже время хотели накинуться на меня и заобнимать до смерти.
Он подошел ко мне и взял за копыто. Я только сейчас заметила, что в ногу воткнута игла, которая вела к капельнице, а еще на мне маска для искусственного дыхания.
– Я… я так волновался за тебя, ты не представляешь, как мы боялись потерять тебя, – он уже не сдерживал слезы. – Я не представляю, что бы я делал без тебя. – Он лег мне на грудь, и я почувствовала легкую боль.
– Ссс… ай, – зашипела я. Он быстро поднял голову.
– Прости, я забыл, что у тебя там швы.
– Швы? – Я до сих пор ничего не понимаю, я в больнице… я помню, как туда заходила, что… я плохо помню. – А что произошло?
– Ты не помнишь? – спросил меня Хенки.
В палату вошел пони в халате.
– Добрый вечер, я ваш лечащий врач – доктор Штугард, – представился симпатичный жеребец. Эх и почему я не медсестричка? Блин, голова, о чем ты думаешь, рядом с тобой стоит живой муж.
– Эм… что произошло? Я не очень хорошо помню.
– Видимо, вы еще не полностью отошли от наркоза, – врач поправил очки. – Вы перенесли операцию на сердце.
– На сердце?
Он кивнул. – Я расскажу, чтобы освежить вам память. Месяц назад вы обращались к нам из-за резких приступов боли в груди, мы установили, что проблема в вашем сердце. И если бы мы не приняли меры, то последствия были бы плачевными, хотя несколько часов они и так могли наступить.
– Не понимаю, – сказала я, взяв Меркьюри за копыто, дети подошли ко мне, и я стала их утешать.
– Во время операции возникли сильные осложнения и… – он сделал небольшую паузу. – Вы умерли.
От этой новости я чуть не отправилась на тот свет во второй раз. – Умерла?
– Врачи боролись за вашу жизнь, но все было тщетно, а затем, как рассказал мне хирург, вы как будто ожили.
Я попыталась осмыслить всю информацию, но сейчас я очень туго соображала. Единственное что я поняла – во время операции я сыграла в ящик на время.
– Но теперь со мной все хорошо?
Он улыбнулся. – Конечно, сейчас ваше состояние стабильное, не переживайте, полежите несколько недель у нас, а затем мы вас выпишем, – оптимистично сказал доктор.
– Буду рада. – Я отодвинула свою робу, чтобы посмотреть, как врачи резали меня и снова была шокирована – вся шерстка на брюхе сбрита, а на теле красовались два больших шва. Самой себе я напоминала сейчас труп из морга, который вскрыли и зашили снова.
Детей забрала Коко, она пришла навестить меня, сказала, что очень боялась, что я больше не проснусь. Затем увела Пресли и Хенка, оставив меня с Мерком наедине.
Он положил свою голову ко мне в ноги, и я поглаживала его, как будто это не мой муж, а огромный кот.
– Дэши, когда ты была в отключке, ты что-нибудь видела?
– ... нет, совсем ничего, помню лишь, что перед тем как проснуться, я видела кобылку-пегаса с белой шкуркой, темными волосами и голубыми глазами, она искренне улыбалась и звала к себе, ее задорная улыбка напомнила мне Пинки Пай.
– Ты ее знаешь?
– Кажется да…
– Давайте, дети, поезд вот-вот поедет, – я торопила детей, которые, как сонные мухи, ковыляли к вагону.
Они вяло зашли внутрь, отдав кондуктору билеты. Я проследовала за ними, заведя их в купе, где они сразу же благополучно заснули. Я села рядом с Мерком и облокотилась на него.
– Ну как ты? – заботливо спросил Меркьюри.
– Немного страшно, я впервые за эти годы еду на могилу родителей, боюсь представить, что я там увижу, – я прижалась к нему посильнее. – А еще мы проезжаем через Понивиль.
– Знаешь, мы могли бы выйти на остановке у Понивиля и заночевать там, ты бы погуляла, увидела подруг, приятелей. Уложили бы детей спать, а сами пошли бы в “Голубую устрицу”, вспомнили былое, как тебе?
– ...
– Дэши, как тебе идея?
– ...
– Дэш?
– Я не хочу туда. Я ничего не хочу. Я хочу только приехать, посмотреть на могилу матери и отца, вернуться домой и лечь в постель.
– Да ладно тебе, милая, что ты как будто мертвая? – Я посмотрела на него, приподняв бровь, как бы сказав: “Ты издеваешься?” – Ну да, ты почти была мертвой, но ты ходишь в этой депрессии с того дня, как тебя выписали из больницы, в чем дело, Дэши? – Он стал поглаживать мои волосы, он знает, что мне это нравится.
– ...
– Я понимаю, что это стресс для тебя, но Дэши, вспомни, для кого ты это сделала.
Два месяца назад.
– Дэши, ты уверена? – в который раз спрашивал Меркьюри, пока я собирала чемодан для поездки в больницу.
– Да, я считаю это необходимо.
– Ты ведь понимаешь, что могут возникнуть осложнения при операции, и ты можешь умереть.
– Я знаю, Мерк, – я повернулась к нему, не сдерживая слезы. – Думаешь, мне не страшно? Я ужас как боюсь, что если я усну, то не проснусь больше? Я… я даже не смогу попрощаться с детьми, – я заревела. – Но я делаю это ради них, если я не пойду на операцию – я умру, а так хоть будет шанс, что я смогу увидеть своих внуков и даже помириться с подругами.
– Помню, – я посмотрела на двух спящих ангелочков. – И я правильно поступила. – Мне стало легче, может действительно пора прекращать корчить из себя старую клячу и тряхнуть стариной?
Поезд тронулся и стал набирать скорость, приятный стук колес убаюкивал, но спать не хотелось, гораздо лучше смотреть в окно, вскоре зеленые холмы и леса сменили постройки каменных джунглей.
Я бы сейчас выпрыгнула из вагона и полетала бы вокруг, я так давно не поднималась в воздух, и это убивает. Док советовал воздержаться от полетов на некоторое время, а ведь у меня были планы посетить Клаудсдеил вместе с семьей, Пресли даже заклинание хождения по облакам выучила.
Нет все же стоит поспать, дети спят, Меркюри спит, почему бы и мне не вздремнуть?
Легкий толчок разбудил меня, поезд замедлял ход, дети и муж тоже начали просыпаться.
– Мы уже приехали? – вопросительно пробурчала Пресли, сонно потирая глазки.
– Не думаю, – ответил Мерк, мы наверное где-то в пригородном городке наподобие Билл-Райта.
– Нет. Мы в Понивиле, – объявила я, уставившись в окно.
– Дэши?
Понивиль, вот и мы… Скуталу была права, он сильно изменился, городок стал более плотным, чем раньше. Улочки замостили каменными тротуарами и дорогами. Замок Твайлайт величественно возвышался над городом. На месте разрушенной библиотеки прямо на руинах был возведен памятник, создавая впечатление, что дерево – это цветок, из которого вырос монумент, и он посвящен нам… Вот Твайлайт, Эплджек, Рэрити, Флаттершай, Пинки Пай… и я. Все они величественны, кроме меня, я была какой-то поникшей, словно чужой, может даже злой, почему они меня такой сделали?
И я поняла, я изображена той которой была: ехидной, азартной, мучимой кошмарами о потере родителей, я пыталась скрыть их агрессией и пустой бравадой.
– Смотри, мам, – Хенк ткнул копытом куда-то в сторону. Я повернулась и увидела их. Эйджей, Рэрити, Флаттершай и Пинки. Ох Селестия, какие они постаревшие.
У Эйджей теперь было две косы, она носила красную клетчатую рубашку, Рэрити закрутила гриву в пучок, ей даже идет, Пинки – она так и осталась Пинки, Флатти, зачем ты состригла свои длинные волосы?
Вот пробежала кобылка – ровесница Пресли, у нее черты Эйджей, это… эм, Эплмун, так звали ее дочь по рассказам Скуталу, а вот, видимо, сын Рэрити. Забавно получится, если эти двое поженятся, Рэр и Эйджей станут родственницами... хи-хи…
– Милая, ты побледнела, с тобой все хорошо? – Меркьюри подбежал ко мне, подхватил и помог сесть.
– Я в порядке, просто сердце еще подпрыгивает, а от такой картины скачет, как Грег Азманов.
– Тебе грустно на это смотреть?
– Конечно, – я заплакала. – Ведь у меня могло быть такое будущее, я могла бы тоже ходить с ними, болтать, смотреть, как меняется Понивиль. Но этого уже не будет, я не смогу повернуть время вспять.
– У нас есть еще шанс прогуляться, на обратном пути или сейчас? – предложил Меркьюри.
– Нет…
– Почему?
– Я боюсь, – я вытирала слезы. – Я не хочу, я через столько прошла и до сих пор боюсь встретиться со всеми лицом к лицу, когда они прибывали в Мэинхеттан по одной, я была готова поговорить, но сейчас я просто трусиха.
Мерк ничего не ответил, он просто стоял, смотря на меня, как и мои дети.
– Что так долго можно делать на этой станции? Давайте уже, поехали! – прокричала я и, отвернувшись к стенке, легла, не желая видеть кого-либо.
Как по приказу, поезд тронулся и повез меня к следующей остановке – “Клаудсдэил”.
Интересно, вот если бы я умерла во время операции, узнали бы они обо мне? Или нет? Я лежу в гробу, мои дети и друзья оплакивают меня, а они сидят в замке Твайлайт и такие: “Эй, Твай, а помнишь Дэш? Да конечно помню, выскочка такая была радужная. Видели, как она поднялась в Мэйнхеттане? Да вообще зажралась, попрошу принцессу Селестию заморозить все ее доходы”.
А если бы узнали, пришли бы они ко мне на могилу, хотя бы положить сорванную на ближайшем поле ромашку, сказать что-нибудь или даже попросить прощения? А я…? Я была бы призраком, блуждающим по дому в поисках утешения и прощения своих подруг.
Прибыв к остановке под Клаудсдейлом, мы шли минут двадцать, чтобы добраться до кладбища, где были похоронены мои родители. Когда проходишь под пегасьей столицей, кажется, что находишься под огромным куполом, закрывающим солнце.
– Мам, а мы поднимемся в Клаудсдэил после этого? – спросил меня Хенк.
– Ой, даже не знаю, милый, постараемся, это как у меня со здоровьем будет.
– Хорошо.
Любимые в лучах блаженства,
Чьи дорогие формы ты часто упускаешь.
Когда ты закончишь земной свой путь
Присоединишься ли ты к ним в их счастье?
О, эта песня, я помню, как мама водила меня сюда, музыка всегда тут играет, говорят храм спроектирован и построен так, что он похож на музыкальный инструмент.
– Мама, а что это за место? – Пресли любопытна как всегда, к ней присоединился Хенк.
– Это храм Мары, духа смерти и зимы.
Будет ли круг восстановлен
Вскоре, вскоре?
Ждет ли нас лучший дом
В небесах, в небесах?
Потрясающий храм, сделанный из белого камня, с витражами, которые пропускают свет так, что создается ощущение, как будто ты находишься внутри облака или сугроба. Стены и колонны. Даже на земле постройки пегасов напоминают облака, сводчатый потолок поддерживают двенадцать колонн, на них выбиты истории и притчи о Маре и ее похождениях, я не смогу прочесть их, потому что этот язык давным давно мертв. Древние пегасьи скульпторы хорошо постарались. Даже когда вечернее солнце бьет прямо в витражи, освещение остается таким же мягким, а ночью храм становится похож на звездное небо и блестит, как снежинки при лунном свете.
В те счастливые дни детства
Они часто говорили о чудесной любви
К умирающей спасительнице,
Сейчас же они с Ней, там наверху
– Духа смерти? – переспросил Хенк.
– Да, вот она, – я показала детям на центр храма, где на возвышающемся алтаре в виде облака стояла Она, смотря вперед, подняв переднюю ногу, ее волосы развеваются, и вечная улыбка застыла на губах.
– Еще до появления принцесс, до того дня, когда нога пегаса ступила на землю Эквестрии, наш народ поклонялся духам: погоды, солнца, плодородия, войны, здоровья и смерти.
Мара – пегаска с белой шкуркой, темными волосами и голубыми глазами. Нельзя назвать ее злой, в мифологии ее описывали как ту, кто с улыбкой ведет тебя в последний путь, может подшутить над тобой, подарить лишние годы жизни, сделать бессмертным и отнять этот дар.
– Даже у принцесс? – боязливо спросил Хенк.
– Ну не знаю, может принцессы ей не по зубам.
– Это и отличает нас от земнопони и единорогов, у них были похожие духи, но их смерть – какой-то психопат с косой и в капюшоне.
Так же она подарила нам чудесную пору, которую мы зовем зима. Были предположения, что это она наслала вендиго на наши народы, чтобы заставить нас помириться.
Ты помнишь песни о небесах,
Что пел детским голосом,
Любишь ли ты гимны, что тебя учили
Или же песни о земле тебе по душе?
Но этого никто не знает. С приходом эры принцесс о духах стали забывать, этот храм был построен незадолго до их появления, и те, кто сохранил веру, попытались сохранить его, как видите, им это удалось.
Ты можешь представить счастливые собрания
Вокруг огня давным давно
И ты думаешь о слезных прощаниях
Когда они оставляли тебя здесь внизу
– И бабушка с дедушкой тоже в них верили? – спросила Пресли.
– Немного, это была мамина курсовая работа, поэтому она прониклась этим. И со дня моего рождения она рассказывала мне о них, говорила, что историю своего народа надо знать.
Один за одним их места опустели,
Один за одним они ушли,
Теперь семья разлучена,
Будет ли она снова полна однажды?
– Давайте уйдем отсюда. – Мы выбрались из храма и направились к могилам. – Вот они, – я подошла к надгробным плитам моих родителей.
– Привет, я… я знаю, что редко навещала вас, просто у меня были проблемы, но сейчас все хорошо, относительно. – Повисло неловкое молчание, как будто я ждала от них ответа. – А вот, кстати, мой муж, – я цапнула его за копыто и подвела поближе. – Его зовут Меркьюри.
Он нервно помахал копытом. – Здрасте.
– А вот мои дети, – я подтащила жеребят к плитам. – Это моя старшенькая – Пресли.
– Привет.
– А это младшенький – Хенк.
– Эм… привет, деда и бабушка.
– Видите, у меня все хорошо, у меня семья, дети, карьера, а еще… еще…
– Дэши… – Я посмотрела на мужа. – С тобой все хорошо?
Я прокрутила в голове свои действия: я знакомила детей с могильными плитами, а еще хотела пообещать им прийти на ужин, на душе стало пусто.
– Нет, не хорошо! – заревела я. Я… я скучаю по ним, я бы все отдала за то, чтобы встретиться с ними снова.
Меня обняли все мои близкие: Мерк, Пресли, Хенк.
– Зато мы с тобой, милая, я понимаю, тебе трудно, но ты должна быть сильной, их уже не вернуть, но у тебя есть мы.
Он прав, с родителями я и на том свете повидаюсь, а сейчас у меня дети.
– Я… я в порядке. – Они отпустили меня, и я одарила каждого поцелуем. – Давайте пойдем обратно.
– Мама, можно мы еще посмотрим храм с Хенком? – попросила Пресли.
– Конечно, милая, только будьте осторожны. – Они погарцевали.
– Я оставлю тебя тут, может тебе найдется, что еще сказать, – Мерк поцеловал меня и отошел.
Я не знала, что сказать им еще, кажется, когда я была за порогом, я выговорила им все, что могла.
– Еще одна заблудшая душа. – Я повернулась на голос, ко мне подошел серый полноватый жеребец.
– А, отец Григорий, давно не виделись, – приветливо поздоровалась я.
– Пришла проведать родных?
– Да, приехала вместе с семьей, не знаю, какого черта я сюда поперлась, недели четыре назад сама чуть коньки не отбросила, а тут…
– Может это крик души, ты захотела побыть с теми, с кем начиналась твоя жизнь, хоть они и мертвы, но эта связь сильна.
– И не говорите, отец… а вы с лопатой тут ходите, кому-то могилу копаете?
– Не кому-то, а самому себе.
– Ч… что?
– Ну, я жеребец не молодой, чувствую, скоро на покой, вот и решил сделать дело, чтобы молодняку было меньше работы, не проснусь завтра – они меня в гроб и в готовую могилу.
– И вы так легко это говорите?
– Это жизнь, как-то Мара сказала: “и бессмертные когда-нибудь умрут, если не от старости, так подавятся виноградной косточкой”, – он заржал.
– Ахах… да, точно. То есть вы приняли то, что вы не вечны?
– Конечно, в этом был весь смысл, когда пони верили в Мару, они меньше зацикливались на всякой чепухе и жили на всю катушку. А теперь прости, я пойду, примечу себе гробик, – веселой легкой походкой он отправился к мастерской около храма.
Может действительно пора прекращать, я уже нашла свой смысл жизни, у меня есть все и все еще впереди.
Я вышла за территорию кладбища, там меня уже ждала моя семья.
– Ну что? – спросил меня мой любимый.
– Я тут подумала… А давайте поднимемся в Клаудсдэил, и я покажу вам, как живут пегасы, и свожу вас в луна-парк.
– ЕЙ! – прокричали дети.
– А как же Понивиль? – спросил Меркьюри.
Я подошла к нему и, крепко обняв, облизнула за ухом. – Понивиль подождет, сейчас я хочу совершенно другого.
Использовав заклинание Пресли, мы поднялись в Клаудсдэил, я еще хотела посмотреть на свой старый дом, может если в нем живут те же пони, они впустят меня внутрь.
У меня все еще впереди!