Врата
V.Сломанные жизни
Порой мы не ценим, что имеем, а когда теряем, то плачем крокодильими слезами…
За всю дорогу я старался как можно меньше думать о будущем, как можно меньше строить сюжет будущей картины и не просто так – эти мысли сильно отвлекают от дороги, заставляют терять ту самую концентрацию, которая мне сейчас жизненно необходима. Немного устал, но держусь, завидую малышке и её крепкому сну. Она ещё ни разу за время поездки не проснулась, и я её понимаю – не каждый день тебя предаёт собственная мама.
Я ещё до города выбросил пистолет, это оружие смерти, которое могло бы подарить кучу ненужных проблем, по крайней мере, сейчас. Доблестная милиция не дремлет, а мне туда пока нельзя – сперва стоит разобраться со своим делами, а уже потом или прятаться, или сдаваться. Всё зависит исключительно от обстоятельств.
Знакомый до боли город с его утренними и унылыми пейзажами, которые многим говорят лишь о том, что начинается новое, тяжёлое рабочее утро и многие люди не горят желанием покидать свои тёплые кровати и пригретые головой подушки. Серая, немного унылая и медленная как улитка – так можно охарактеризовать конец августа в нашем городе. Каждый его житель это чувствовал, чувствовал всю эту гнетущую атмосферу, чем-то напоминающую тяжёлую наковальню, по которой неустанно бьёт тяжёлый кузнечный молот.
Сейчас полседьмого утра. В это время машин довольно мало и это меня всегда удивляло – город большой, почти полмиллиона жителей, а пробок практически никогда не бывает. Прямо мистика какая-то или же просто городская магия, в которой бесполезно разбираться – она работает только по известным ей законам.
-Ничего, так бывает. – спокойно произнёс я, когда машина заглохла. Русским машинам так свойственно иногда поступать, не давая тем самым её владельцу расслабиться, но когда она не собирается заводиться не по причини пустого бака или же севшего аккумулятора, то тут уже всё, только в сервис везти. – Ладно, придётся идти пешком.
Я взял с заднего сидения портфель, в котором лежали все документы и деньги, и здоровой рукой взял спящую малышку, укутанную в тёплое одеяло. До детской поликлиники идти примерно километр по этим улицам, покрытым инеем и я не хочу морозить ни сколько себя, сколько ребёнка и, поэтому, срываюсь с местам и быстро бегу, но не так быстро, как от скелета тогда бежал, а медленнее, стараясь не поскользнутся. Холодный ветер августа не делал никому чести, ни мне, ни задумавшимся прохожим, мимо которых я пролетал как ураган или же пресловутый торнадо, забирающий с собой всё, что плохо лежит.
Всплывший сам собой вопрос: что за эти две недели моего отсутствия делала Лера? Она могла пойти и подать заявление в милицию, хотя это вряд ли – мы с Саней если и уходим в поход, то всегда не фиксировано и можем задержаться на неделю, а то и на две. Может она что-то почувствовала? Возможно, но я во всех этих делах амурных плохо разбираюсь и не могу сказать точно, что чувствуют влюблённые, когда с одним из них что-то происходит.
Нос в воздухе улавливал знакомые запахи, доносящиеся из соседних дворов: мусорные отходы, лёгкий запах перегара, канализации, где-то даже чувствовался аромат дорого парфюма, цветов и многих других запахов. Это всё происки той самой силы или же магии, которая так интересно повлияла на организм и потребуется время для того, что бы научиться отсеивать ненужное, а пока это неприятно, но приходиться терпеть.
Детская поликлиника. Это старое и до боли знакомое место, в котором детдомовцы потратили немало времени на прививки или же на стационарном лечении. Я здесь лежал несколько раз, лечился от гриппа и других не менее приятных болезней, и оставил после себя воспоминания персоналу и не все из них были приятными.
Открываю калитку, подхожу к двери в поликлинику, дёргаю за ручку и звоню в звонок. Но ночь двери в поликлинику закрыты, хотя в ней всегда присутствует кто-нибудь из персонала, ведь кому-то надо следить за пациентами. Щелчок замка, дверь послушно открывается и выходит врач, которую я знаю уже как десять лет. Женщина лет сорока в белом халате и в очках с тонкими линзами, а на вид довольно молодая, правда морщинки выдают всё.
-Доброе утро, Марина Алексеевна. – вежливо поздоровался я, заскочив в образовавшийся проём.
На улице холодно, а внутри всё же теплее. Тут практически ничего не изменилось со времён моего последнего визита. Всё тот же линолеум с металлическими заплатками, пошарпанная штукатурка на потолке, которая иногда с неё сыпется, стены с отслоившейся краской. Во всём этом великолепии было и ещё кое-что, что свойственно детским поликлиникам – аромат аскорбиновой кислоты и лёгкий аромат медицинского спирта. Медсестра, стоящая неподалёку от входа, на меня как-то странно посмотрела, то ли оценивающе, то ли с испугом – не каждый день увидишь человека, который буквально влетает в образовавшийся проём, чуть не спихнув врача.
Мария Алексеевна увидела малышку в одеяле и немного испугалась, но переборов в себе своеобразное недоверие, сделала жест, который я понял сразу и пошёл следом. Она точно сможет позаботиться о маленькой девочке, а я – нет. Я не смогу это сделать по целому ряду зависящих и не зависящих от меня причин: поймают и посадят в тюрьму за убийство людоедов (неизвестно когда это случится), лечение, совесть (она сильнее всего остального не позволит), отсутствие работы и много чего ещё.
-Скажи честно, откуда она у тебя?
Не говорить правду, по крайней мере пока. Тебе нужно время, тебе нужно лечение.
-Я нашёл её на обочине.
Стандартный вариант «на помойке» был бесполезен, как и вариант «у бомжей» — остался бы ощутимый запах, но и этот вариант имеет свой минус. Надо всё хорошо расставить, пустить пыль в глаза и придумать план действий, стратегию, ведь надо как-то выкрутиться.
-А ты видел тех, кто её оставил?
-Нет.
Мария посмотрела на меня взглядом, выражавшим недоверие к моим словам. Придерживайся спокойствия и старайся контролировать свои глаза, смотри так, как будто ты кристально честен. Проще сказать, чем сделать.
-Ладно. – спокойно сказала она и открыла дверь в свой кабинет, а затем прошла в него.
Теперь настал этот странный момент, когда на мою голову, как осенняя листва, может посыпаться целая тонна ненужных и душещекочущих вопросов. План действий продуман, примерная модель событий есть и всё зависит от человеческого фактора.
Мария тут же приступила к осмотру малышки, расстегнула ползунки и ужаснулась, а затем посмотрела на меня этим странным взглядом, который заставлял внутри всё переворачиваться верх дном и сжиматься до невероятных размеров – такой страшный и как будто смотрит прямо в душу.
-Я тут не при чём. – поспешил я отмахнуться от этого взгляда и отвёл свой взгляд в сторону. – Вы же знаете, как я отношусь к детям.
-Знаю. – она отвела взгляд в сторону и продолжила осмотр.
Я решил выйти из кабинета и немного побродить по коридорам, вспомнить былые времена, которые уже давно ушли и оставили после себя тень.
Многое что в этой поликлинике напоминает мне о прошлом. Эти стены… они были изрисованы вдоль и поперёк фломастерами, которые мы стаскивал из игровой комнаты и прятал под подушками. Потолок. Особенно мне запомнился потолок в столовой – там несколько раз была самая настоящая битва и под раздачу попали все. Пол… я не раз падал на нём и расшибал коленки. Скамейки… мы прятались под ними от врачей и медсестёр, которые хотели накормить нас «плохими и вредными» таблетками.
Окно. За окном располагается довольно интересный пейзаж, который тоже оставил много интересных воспоминаний. Небольшая детская площадка, построенная вокруг одинокой лиственницы, которой уже неизвестно сколько лет, а она всё ещё живёт и её длинные, гибкие ветки с разноцветными листочками прячут много тайн и магию, свою собственную магию. Эх… красота да и только.
Скрип двери заставил меня обернуться, а зовущий жест войти в кабинет. Вердикт:
-С ней всё будет в порядке, только не помешает понаблюдать несколько дней.
-Как гора с плеч. – выдохнув с улыбкой сказал я, но на мгновение задумался. У девочки судьба уже решена – лечение, потом детский дом, а там может быть и хорошая семья. Мне остаётся лишь питать надежду на то, что у неё всё так и будет. – Вы сможете позаботиться о ней?
Мария согласно кивнула.
-Она будет в хороших руках, не сомневайся, а вот тебе лучше в больницу сходить.
-Обязательно.
Я ушёл из кабинета и направился в сторону выхода из поликлиники, а там и в больницу. Хотя бы для кого-то наступит светлое будущее, а для меня? Мне уже кажется, что туман идёт предо мной как стена, которая не собирается разрушаться, а лишь крепчает.
Я много чего не хотел в своей жизни и, похоже, у меня появилось фобия на ложь – я хоть и понимаю, что ложь во благо и всё такое, но это становится с каждым словом тяжелее, как будто что-то мешает. В кабинете у врача пришлось врать очень сильно: как сломал руку, почему две недели не шёл к врачу и почему такой потрёпанный вид.
Сильнее всего шокировала именно рука, а точнее её быстрое заживление – она сломана меньше чем неделю, всего каких-то пять дней, а на рентгеновском снимке выглядит так, как будто две недели прошло. Врачу по этому поводу пришлось сказать, что я заблудился в лесу и пытался выбраться, а потом поскользнулся и ударился рукой о камень. Он поверил, но чуть не зарезал своим недоверчивым взглядом, а затем определил в палату.
Мне повезло лишь с одним – палата хоть и на три персоны, но я здесь один и могу делать практически всё, что хочу. Главное условие – не нарушать покой пациентов и оно обоснованное, соответствует больничным правилам. Моё правило тут лишь одно – никакого мяса. Если сказал, что откажусь, значит, откажусь, правда организму это не очень нравится, но он привыкнет так же, как привыкну и я.
Записная книжка людоедов. В ней вёлся учёт убитых и съеденных. Мне было неприятно всё это читать, но я хотя бы успокоился и узнал кое-что – всего людоедами было убито около тридцать человек и было даже записано, как они их убивал. От всей этой циничности и жестокости меня чуть вывернуло наизнанку. Я убил их, убил этих нелюдей и отомстил, но облегчения не последовало и вряд ли когда-нибудь последует.
Книга в серебряной обложке имеет одно полезное свойство – она превращается в маленькую серебряную тучку и входит в левую руку тогда, когда я подумаю об этом. Это очень полезно на случай того, если не хочется оставлять её одну, а то кто этих людей помёт? Я иногда и себя не понимаю, а тут хочу понять других.
Сейчас хочу всё отложить в сторону и открыть третью страницу серебряной книги, дабы почерпнуть новые эмоции, морально подзарядиться:
Всё мне показалось довольно странным и даже необычным и поначалу мне всё это стало казаться каким-то сном, каким-то необычным сном, и он бы им и оставался, если бы я не помнила и не чувствовала того тёплого прикосновения руки. Это тепло я надолго запомнила, ведь оно уникально и не похоже ни на какое-нибудь другое, оно уникально и передаёт куда больше, нежели копыто. Может это всё потому, что руки и пальцы? Не уверена в этом, но я не Твайлайт, могу и поверить в то, что довольно сложно доказать логикой или же наукой, ведь никто не запрещал верить в чудеса…
Вот это да. Флаттершай рассуждает о тепле, тепле руки и о его уникальности, хотя это довольно странно, ведь я так же писал и о копыте, писал об их уникальности и различиях пони с Земли и пони с Эквестрии. Поначалу мне тоже всё казалось каким-то сном, но шишка на макушке упорно твердила обратное и я ей поверил. Чудеса? Неужели я нашёл ту, которая меня понимает? Какое-то странное стечение обстоятельств, не находите?
Книга послушно превратилась в тучку и вошла в руку. Это было очень сильно, эмоционально и полезно, особенно сейчас, когда я уже третий день торчу в больнице, хотя результаты анализа крови должны были быть готовы три или два дня назад. В чём тут подвох? Хочется верить, что его нет, и я бы сходил к одному человеку, который работает здесь и спросил, но его здесь нет, а появиться он ночью.
Придётся ждать. Я встал с кровати и подошёл к окну, которое выходит на больничный двор. Небо тёмно-синее с серыми нотами, унылое, заволоченное тучами, а с них срываются одинокие капли дождя и с маленьким колокольным звоном встречаются с землёй. Вспомнил тот самый плач, плач умирающих листьев в Эквестрии, который в конце уже напоминал плач умирающих душ, скорбящих и молящих за моё спасение. Разве земное небо может горевать о том, что уже произошло? Может, но никто не сможет услышать этот плач.
Небо… оно такое необычное, но что-то ему не хватает. Эта смешная полная луна, на которой тёмное пятно постоянно что-то напоминает: сегодня это носок, а вчера была утка, позавчера и вовсе напомнила мне небольшую тучку. Звёзд было мало и они как безмолвные стражи стояли на одном месте и охраняли ночное небо своим блеском и слабо мерцали, как будто что-то прятали, или кого-то боялись. Звёзды Эквестрии сильно отличаются от земных звёзд – они танцуют, практически всегда в движении и выстраиваются в разнообразные созвездия, да и они немножко ярче. Луна тоже практически всегда в движении, всегда танцует тихий вальс под скрипку неизвестного миру музыканта.
Эта красота не может ни радовать глаз, но ей всё же чего-то не хватает для совершенства. Вспомнил об Эквестрии и понял, что не против туда вернуться, не смотря на то, что там сейчас происходит. Что это такое? Желание снова почувствовать прекрасное? или же стать жертвой собственного эгоизма, коим я уже не раз становился? Если бы можно было заглянуть в будущее, то всё бы стало чуточку понятнее.
Интересно, а как поживает Флаттершай? Хочу это знать, но не могу в силу независящих от меня обстоятельств. Хочу в Эквестрию… не помогло. Придётся тешить себя несбыточными мечтами. У меня просто возникла мысль, что сила может мне помочь отправиться туда, куда хочу, стоит только подумать, но эта теория оказалась ошибочной, а жаль.
Сейчас уже почти десять вечера и врачей на горизонте так и не появится, а это значит, что я могу с чистой совестью отправиться на боковую. Безделье и одиночество высасывает силы получше, чем самая утомительная работа.
Мне уже многое кажется своеобразной пародией на ад, где не хочется смеяться, но хочется недоумевать. Я всё ещё сплю, но прекрасно понимаю, что ворочаюсь и тело покрылось мурашками, не смотря на то, что чувствует тепло. Холодный, липкий и скользкий пот лишь неприятно сгущает краски.
Тёплые солнечные лучи и лёгкие порывы свежего ветра – эта картина свойственна летней Эквестрии. Звуки смеха и радости, доносящиеся ото всюду, были своеобразной музыкой для ушей пони и моих тоже. Звук крыльев, рассекающих воздушную гладь был в этой картине чем-то из разряда вон выходящих, но когда смотришь на голубое небо и пегасов, резвящихся там, то понимаешь, что он здесь имеет место.
Я лежу на зелёной траве, настоящей и чистой зелёной траве, незагрязнённой никакими вредными выбросами в атмосферу. Это мне снова кажется таким необычным и удивительным, что воздух спирает от всего этого. Всё тут чистое и естественное, как слеза младенца, и всё такое прекрасное, что впору провести сравнение с некоторыми картинами, висящими в Лувре или же Эрмитаже.
Открываю глаза. Красота стала ещё ближе и доступней. Сейчас я могу спокойно разглядеть на траве маленькие капли росы, оставленные утренним туманом и пегасов, резвящихся высоко в небе. Среди белых облаков виднелся радужный хвост и та самая пегаска, которая прилично заехала мне копытом по голове. Эффектная пегаска, которая запомнится многим на всю жизнь – взрывная, необузданная, напоминающая собой непредсказуемую снежную лавину и все, кто попробует понять её, будут похожи на сноубордистов или же горных лыжников, пытающихся покорить крутой склон.
Примерно в сотне метров от меня происходит самая настоящая детская феерия с Эппл Джек в главной роли. Маленькие жеребята и кобылки не знали усталости и веселились, играли и просто радовались детству вместе с этой рыжей пони. Эппл Джек представляла собой скорее не лавину, а вулкан и если он проснётся, то зацепит своим сильным характером и наставническим копытом всех, кого только встретит. Этакое сочетание здравого смысла, холодного, расчётливого разума и неуёмной энергии.
Вечнодикий лес снаружи выглядел даже как-то необычно, по-своему красиво и притягательно, но внутри он был обманчив и коварен, как арктическая зима. Из леса вышла знакомая мне пони, с которой я не желаю встречи, но хотя бы питаю к ней своеобразное уважение. Так же вместе с ней вышла и зебра, и они о чём-то судачили друг с другом. Твайлайт сама по себя является своеобразной квинтэссенцией целеустремлённости и неуёмной жажды знаний, которая может иногда выходить из под её контроля, заставляя слепо следовать своим внутренним желаниям не смотря ни на что.
На другой стороне поляны было своё маленькое представление, которым управляла одна единорожка. Троица маленьких пони ей помогают заниматься нарядами, а если точнее, то она помогает им создать что-то своё, а сама она напоминает своеобразного дирижёра со строгим, оценивающим взглядом. Рэрити из всей шестёрки является самой элегантной пони со своими принципами и модными предпочтениями, о чём свидетельствует её работа. Целеустремлённая, добрая и ответственная, но в то же время довольно эгоистичная, с убийственным характером и грацией. Тут очень хорошо применима такая фраза: Идеальных людей не существует.
На мою голову посыпались конфетти, много конфетти и я знаю, кто виноват в этом – Пинки Пай. Ей самой здесь нет, но её украшения из Понивилля сами нашли меня. В самой деревушке царило веселье и радость, которую розовая сумасшедшая пони только может подарить каждому жаждущему. Лёгкий аромат кондитерских изделий, яблок был своеобразным дополнение к картине праздника, царящего там, но…
-Всё это нереально.
Это сон и я это знаю, но он не обычный, с лёгким и прелым привкусом магии на губах, и тихой, блаженной радостью, витающей в воздухе. Все пони, которые раньше были здесь, исчезли, и вместе с ними исчезло и большинство звуков, оставив только журчание ветра. Вдали я видел силуэт, тот самый силуэт, ту самую пони, которая в меня что-то вдохнула, и перевернул привычный мир с ног на голову. Я сделал шаг, и она сделала шаг, второй, третий. Сближение, прикосновение руки и копыта, объятия.
Я сначала подумал, что вижу перед собой иллюзию, но когда ты чувствуешь это тепло и эту шёрстку кожей, то понимаешь, что всё же иногда стоит верить в чудо. Маленькое робкое чудо тихонько заплакало, а я прижал её посильнее к себе, боясь отпустить. Я хотел бы заплакать вместе с ней, понять то, что чувствует она при помощи слёз, но все слёзы уже давно выплаканы.
-Куда ты пропал? – дрожащим голосом спросила Флаттершай, посмотрев на меня заплаканными глазами.
Её голос заставил во мне что-то треснуть, сломаться, а затем и вовсе выпасть из общей и слаженной системы сложных механизмов. Сложная машина имеет свойство ломаться тогда, когда не надо и всё уходит на задний план, оставляя только какую-то глупую, ноющую и давящую пустоту после себя.
-Я… я сейчас дома, на Земле. – надломленным голосом ответил я, не скрывая своего внутреннего сожаления.
«Я знаю, как сильно ты переживаешь за Флаттершай и я с ней поговорила. С ней всё хорошо, но она… она о тебе даже ничего не слышала и это не похоже на амнезию или что-то подобное». Только сейчас я вспомнил эти слова и понял одно – меня действительно каким-то образом отправило в альтернативную Эквестрию. Во всей этой странной картине есть много элементов, которые друг с другом не стыковываются и об этом стоит на досуге подумать.
-Как ты поживаешь?
Не торопи, дай Флаттершай время обдумать этот простой вопрос, ведь ты сам прекрасно понимаешь, что спешка никогда до добра не доводит.
-Хорошо, только скучаю, очень скучаю.
Я уже говорил и скажу ещё раз: дружба – это магия, которую сложно понять наукой, религией или же какими-то внутренними устоями, обычаями, порядками и правилами, даже расовые различия не властны над дружбой. Это сложно понять, но ещё сложнее – это принять на веру.
-Я тоже, Флаттершай, я тоже.
Она едва слышно хихикнула, хотя я ничего такого не говорил или может это радость? Скорее всего, что именно радость, которая её наполняла с каждым вдохом, и мне ничего не оставалось, как разделить с ней эти приятные моменты, которые не являются иллюзией.
-Как тебе книга? – спросила маленькая пегаска, и на её щёчках проступил розовый румянец, а сама она выбралась из объятий и села на траву.
Я хотел задать этот вопрос первым, но меня опередили.
-Прочитал всего четыре страницы и это не из-за отсутствия времени, а из-за эмоций. – спокойно и радостно, без дрожи в голосе и всего остального, что сковывает.
Румянец на щеках Флаттершай стал больше, и грива прикрыла половину лица, на котором читалось беспокойство и немного страха. Естественные эмоции и их трудно сдержать или же спрятать, особенно Флаттершай – она по своей природе довольно открыта и честна, добрая и плохие пони могут хорошо сыграть на этом, но у неё на всё всегда есть своё собственное мнение.
-Я, наверное, бред написал, ведь так?
Глаза пегаски невольно сузились и стали похожи на маленькие бирюзовые бусинки с чёрным отливом, а румянец со щёк за несколько секунд исчез. Она вобрала в лёгкие побольше воздуха и постаралась ответить как можно спокойней:
-Нет. – она отрицательно помотала головой. – Твои мысли довольно просты и понятны, но кое-чего я не понимаю.
Я улыбнулся.
-Что именно не понятно?
Я много слов сказал, пытаясь что-то объяснить Флаттершай, приоткрыть завесу тайны между миром моим, и миром её шире, чем была тогда, ещё до моего исчезновения. Мы узнали много нового, но в то же время, как мне кажется, получилось ещё и то, чего не должно быть, а именно…
Чёрт! Вот кого, так это именно эту белую летающую аликорн, от которой веет злом и тьмой, я как раз не желал здесь видеть. С ней что-то начало происходить, какие-то метаморфозы и это выражалось в окрасе перьев – они стали чёрными. Альтер-Селестия меня вряд ли просто так отпустит, а это значит, что нужно действовать быстро…
Проснулся, тихо вскрикнул, поморгал глазами, вытер пот со лба. Это был сон, но в нём было всё реально и даже слишком. Если бы я сейчас не проснулся, то мог не проснуться потом – чернопёрая не оставила бы от меня ничего, только воспоминания, а от Флаттершай? Убила бы и она бы не проснулась.
Разжал кулак и увидел слабое розовое свечение, исходящее от длинного розового локона с гривы. Не сон, совсем не сон, и ему будет дано продолжение, как и всякой вещи во Вселенной. Надо многое осмыслить, подумать и спланировать, а пока вернусь к проблемам насущным.
Я убрал локон в серебряную книгу, а затем достал из тумбочки телефон и посмотрел на время. Четыре часа утра, а всё так же тихо, безмятежно и неестественно. Встал с кровати, оделся и подошёл к окну.
Картина ночи, безмятежности и одиночества. Луна всё ещё практически неподвижно висит в воздухе и совсем не собирается уступать место солнцу, слабые лучи которого уже стремятся разрезать ночную тьму. Белые мерцающие звёзды служат своеобразным спутником для уставших душ, которые каждую ночь погружаются в царство снов. Если смотреть с точки зрения ребёнка, то я представляю звёзды в виде колыбелек, в которых мирно спят младенцы, в которые заботливые родители кладут своих чад и те спят, не зная горя. Раньше я так думал, а сейчас для меня звёзды – это обычные белые фонарики, зажигающиеся каждую ночь.
Я устало вздохнул и вышел из палаты. В больнице запах медикаментов стоял напорядок сильнее, чем в детской поликлинике, что аж голова кружится от всего этого, хотя в процедурной всё куда запущенней. Я ещё не научился нормально контролировать свои усиленные чувства, но эти три дня в больнице пошли на пользу лишь в одном – чувства стали ещё сильнее и от этого пару раз кровь носом шла.
Этот до боли знакомый больничный интерьер, его старенькая мебель и свои собственные законы логики, меняющиеся только по воле врачей. Больничная политика такова: не нарушай устав больницы или врачи откажутся предоставлять тебе лечение. Вообще меня удивляет старый интерьер – финансирование вроде бы нормальное выделяется, только вот какому карману оно выделяется? Больнице или же чиновникам? Конечно же, большая часть оседает у вторых, а малая толика отправляется к первым и из этого получается вот такая вот околесица, и потом очень трудно что-то кому-то доказать. Иногда за это становиться обидно.
Взгляд влево – никого. Взгляд вправо – стол с множеством таблеточек, медицинских карт и медсестрой, склонившей на него голову от усталости. Ночные дежурства всегда даются с трудом – нет той суматохи, которая присуща дню и от безделья устаёшь куда быстрей, чем если носиться как сумасшедший по разным углам.
Тихонечко подошёл к столу и принялся среди бумаг искать свою карточку. Тихий хруст бумаги, гуляние ветра между листами, сон медсестры и, похоже, довольно хороший и красочный – улыбка на лице. Одна, вторая, третья и ничего, но это не страшно – я знаю, где она лежит.
Я вернул на столе ту же обстановка, что была до моего прихода и пошёл прямо по коридору, в сторону выхода из травматологи. Спящее царство в больнице стоит, им пропитан воздух и вся окружающая обстановка, но лишь один человек в это время не спит:
Антонов Андрей Сергеевич
Хирург
Прислушайся. Из кабинета раздаётся шуршание и тихий скрежет, который в больнице стоит каждый день – письмо, столкновение бумаги и ручки, вырисовка чётких и стройных линий человеческой рукой. Антонов там и мне ничего не остаётся, как постучать в дверь и приоткрыть её.
-Здравствуйте, Андрей Сергеевич, можно? – спокойно спросил я с улыбкой на лице. Я всё же не ошибся.
Люблю простоту и практичность. Кабинет был обставлен чуть вычурно, но ничего не было лишним. Стол ручной сборки, отличавшийся своей практичностью и скромностью, в котором могло поместиться довольно много бумаг и ещё каких-нибудь мелочей, которые врачи предпочитают держать возле себя. Советский шкаф со стальной трубкой, на которой висят вешалки с несколькими халатами и серое пальто, знавшее лучшие времена. Две полки: в одной лежали папки с бумагами, а в другой – книги, которые помогают скоротать время. Так же здесь стояла кровать на случай ситуаций, когда после трудных операций сил уже практически не осталось.
Антонов сам по себе был доброй личностью, способной на сострадание, но в меру и ему врачебная этика всегда трактовала лишь одно – помоги нуждающемуся. Седовласый и на вид ему лет пятьдесят, но на самом деле ему всего сорок шесть, а по голосу и вовсе лет сорок. В который раз убеждаюсь, что у врачей тяжёлая работа: видеть смерть, видеть как пациенты умирают прямо на операционном столе, слышать все эти претензии или же обвинения в халатности, которые являются надуманными и необоснованными.
-Входи, Дима.
Я подошёл к Андрею Сергеевичу, пожал ему руку и обнял по-дружески. Антонов – старший брат моего покойного отца, мой дядя. Я всю жизнь прожил в детском доме, и мне хотелось попасть в какую-нибудь хорошую семью, только вот за долгие восемнадцать лет, меня никто не взял, и без руки дяди тут не обошлось. Спасибо ему за это, спасибо ему за то, что пусть и таким странным образом, но научил жизни.
-Что ты здесь делаешь? Ты же вроде бы должен быть в институте, или я не прав?
Этот знакомый точный, расчётливый и оценивающий взгляд – дядя любит им частенько пользоваться, дабы рассмотреть получше своего собеседника, который сейчас смотрит на него совершенно спокойно и безмятежно.
-Должен быть, только вот уже пошёл четвёртый день, а меня всё никак не отпускают. – спокойно сказал я и немного приподнял загипсованную руку, дабы дядя смог хорошенько её рассмотреть. – Анализ крови берётся быстро и результаты по нему уже должны быть готовы на следующий день, но это уже ни в какие ворота не вписывается.
На лице дяди был хорошо заметен шок и негодование, а его фирменный взгляд куда-то ушёл. Он стал перерывать содержимое стола, дабы найти мою карточку, если её не потеряли.
-Я из отпуска только вчера вернулся и ещё не вникнул во все дела, которые тут Денис наворотил в моё отсутствие. – тревожно произнёс он и положил на стол синюю карточку, а затем открыл её и принялся читать. – Ясно. – карточка закрылась и оказалась на столе. – Денис от меня точно по шапке получит.
Я так и знал, что что-то тут не так, только всё это можно списать на забывчивость или же на «загоняли на работе», но мне кажется, что тут скрыто нечто большее. Я эти четыре дня сильнее всего боялся результатов анализа крови – не хочу в какую-нибудь закрытую лабораторию, где будут бродить сумасшедшие учёные, ставящие опыты на всём, что прикажут. Не хочу быть подопытным кроликом.
-Хм… — дядя сейчас пристально рассматривал рентгеновский снимок, дабы вынести своё заключение. – Перелом лучевой кости правой руки... срастается хорошо. Значит так, сейчас я выпишу тебе рекомендации, и в шесть часов можешь спокойно отправиться домой. – он взял из кипы бумажек справку и принялся в ней писать заключение, а затем взял ещё одну и, таким образом, отправил меня на больничный.
Рад, что вся эта неразбериха и околесица закончилась, и я теперь могу со спокойной совестью отправиться домой и отлеживаться, только я всё равно не смогу долго этим заниматься – Лере нужно рассказать о смерти Сани. Я взял бумажки и уже собирался уходить, как дядя меня окликнул:
-Дима, а когда это ты умудрился руку сломать?
Врать бесполезно – он сразу всё поймёт, да и я не собирался это делать ни под каким предлогом.
-Пять дней назад. – ответил я и открыл дверь, но вышел не сразу, пытался собраться с мыслями, дабы вспомнить кое-что, что нежелательно забывать. — На счёт быстрого срастания – это всё магия.
Я вышел из кабинета и закрыл за собой дверь, а затем вернулся в палату. Ещё немного и у меня появится свобода, но мне не нравится вся эта ситуация, связанная с анализом и карточкой – за ней тянется странный тёмный шлейф, не внушающий абсолютно никакого доверия.
Не смотря на свободу тела, внутри может показаться, что свобода является мнимой, только на словах. В семь часов я благополучно покинул больницу, но домой, на съёмную квартиру, не спешил – там всё напоминало о Сане. Я отправился в парк имени Горького для того, что бы немного прогуляться, расслабиться и подумать о будущем.
Ночью было довольно холодно – ударил слабый мороз, и дороги сковало лёгкой ледяной корочкой, трава покрылась инеем, а на окнах появились снежные узоры. Зима не за горами и готовиться к ней надо уже сейчас, не откладывая всё в долгий ящик. Она пришла на месяц раньше, чем обычно, что довольно странно и навевает на определённые мысли, связанные с загрязняющими воздух заводами и вечно враждующими с ними экологами.
Утро буднего дня всегда довольно шумное, многолюдное и душное, но в парке этот закон попросту не работал. По утрам здесь было спокойно, только одинокие прохожие спешат по своим делам и люди вместе со своими домашними любимцами, прогуливаются и играют вместе с ними. Тут царит своя собственная утопия, не подчиняющаяся чьим-то законам, которые кто-то стремиться навязать.
Я сел на скамейку и погрузился в мир собственных мыслей – нужно кое-что разобрать перед тем, как куда-то идти и что-то делать. Всё стало очень сложным и запутанным, чем-то даже напоминающим мозайку примерно в пять тысяч мелких деталей, может даже больше.
Луна. Сперва стоит подумать об Эквестрии и о том, как же Луна вместе со мной попала в альтернативный мир и эта мысль не лишена бреда, если сложить письмо, которое Луна отправила мне, когда я был в тюрьме и разговор с Флаттершай в своеобразном междумирье. Перенос из альтернативной Эквестрии на Землю я могу спокойно объяснить тем, что это всё сила, которая заработала на полную мощность тогда, когда надежды не было. Перенос Луны пока ничем невозможно объяснить, только если глупой игрой Вселенной, навязывающая свои глупые и безумные правила.
Сила. Я её боюсь, но всё же питаю к ней какое-то уважение, ведь она мне уже дважды спасла жизнь, оставляя лишь после себя навязчивую головную боль. Силу можно контролировать лишь в определённых областях, определённых направлениях, которые она сама и открывает тогда, когда ей это будет нужно. Эти рассуждения наводят на одну странную мысль: Сила – это создание-паразит, живущее в теле и подстраивающее всё под свои нужды.
Флаттершай. Диалог с ней меня свёл с ума, заставил всё снова перевернуться и открыть новую грань нашей дружбы, которая уже имеет куда большее значение, чем все прошлые достижения. Магия – это странная штука, полная тайн и опасных поворотов, способных отправить в затяжной кювет. Моя меланхоличная страна подверглась нападению со стороны магии и непонимания, смешанного с чувством слабости и толики гнева.
Междумирье. Чёрные перья. Чёрная магия. Селестия. Я догадывался, что она захочет найти меня и убить, ведь её честь сильно задета – десять минут сплошного пафоса и лжи, а человек просто взял и исчез прямо во время казни. Альтер-Селестия – властительница зла, лжи, предательства и чёрной магии, разжигательница гражданской войны, тиран, убийца и с… стерва. Надеюсь, что Луна и остальные смогут скинуть с Селестии корону и заточить её куда-нибудь, скажем, на солнце, ведь Найтмер Мун уже была на луне.
За те несколько часов в этом междумирье, Флаттершай успела мне рассказать довольно интересные факты об Эквестрии, её устройстве и положении дел в ней. Мирная Эквестрия напоминает собой своеобразную недостижимую утопию с мелкими изъянами, но их можно простить за это – всю соблюдается, не смотря на то, что присутствует сильная нота абсолютной монархии.
Так, а теперь то, что сильнее всего меня нервирует и заставляет лицо биться в своеобразных конвульсиях – Лера. Ей нельзя знать правду – нервы могут не выдержать, и дорога будет только в жёлтый дом. Подложная правда сможет хоть как-то смягчить последствия, а у меня будет хорошая база для оказания моральной поддержки.
Встал со скамейки и побрёл по парку куда глаза глядят, продолжая думать. Если и нужно подложную правду сказать, то это надо сделать очень аккуратно и не перебарщивая с эмоциями, а то Лера такая, она и почувствовать подвох может. Так, меня не было почти две недели, Сани, следственно тоже. Из этого следует вывод…
-Дима?
Лицом к лицу, слёзы и объятия. Как же всё это не вовремя получилось – судьба меня явно любит, а леди Фортуна снова повернулась спиной, показывая своё полное безразличие ко всему, что крутится вокруг меня.
-Где ты был?
-Я… я должен тебе кое-что сказать… — соберись силами, ведь ты знаешь, что молчание тебе чести не сделаешь. Обними покрепче, проглоти комок, застрявший в горле и начни говорить то, что нужно. – Лера, мне жаль, но… Сани больше нет.
Она отпрянула от меня и посмотрела прямо в глаза. Покажи всю серьёзность своих слов, не доводя до холодного, ледяного взгляда, ведь если смирился ты, то это ещё не значит, что смирилась она.
-Ну, ну, тише…
Лера расплакалась, прижалась ко мне покрепче и уткнулась лицом в кофту. Ей плохо, ей больно и она побледнела, а ещё… потеряла сознание. Руку к шее, пульс в норме. Фух… не ожидал такой реакции от Леры – она сильная и её воля тоже, только эта ситуация стала исключением.
Я вскинул Леру на плечо, и понёс к ней домой. Это место сейчас было более-менее нейтральным по отношению к памяти – там мало что о Сане напоминало, и именно это сейчас и нужно. Не бойся, подруга, я тебя в эти трудные моменты бросить не посмею – не позволит совесть, да и кое-кто нашлёт на мою голову ночные кошмары.
Всё запущенно до такой степени, что разгребать что-то самому попросту сложно, но возможно. Лера сейчас спит и совсем не думает просыпаться и так даже лучше – после такой новости не каждый человек способен остаться в сознании, а особенно если у вас не за горами намечалась самая настоящая свадьба. Пусть спит, а я… я по глупости вспомнил всех тех женихов, которые на руках носят свою невесту – я был похож на одного из них, только вот было два отличия: нёс Леру на плече в силу сломанной руки и совсем не собирался выходить за неё.
Сижу на кухне с чаем и печеньем, хочу вкусить мяса, но открещиваюсь от этой мысли. В больнице я заранее сказал, что приемлю всё, что без мяса, а они недовольно поворотили носом и всё же согласились. Вегетарианцы стали редкостью, своеобразной шуткой природы, которую очень трудно понять, проще принять на веру. Я стал вегетарианцем по своей воле, хотя до встречи с пони никогда бы им не стал, а сейчас я даже рад этому – в душе поселилась лёгкость и своеобразная безмятежность.
Мою голову не покидают эти странные мысли, связанные с неразберихой в больнице. Я чувствую, что без подмены результатов анализов не обошлось, и руку к этому приложил этот Мирошенко, на которого дядя сетовал и обещал немного подкрасить ему жизнь. Чего бояться? Мне лично нечего – всегда можно скрыться, только не сейчас, мне нужна ещё как минимум неделя до полной реабилитации.
Хм… печенье и чай. Я опускаю печенье в чай и наблюдаю за тем, как оно размокает, превращаясь в отдалённое подобие мягкого мармелада или же пластилина. Печенье – это человек, а чай – это обстоятельства, а тот, кто всё это съест – это жизнь. Ты можешь бегать от обстоятельств сколько угодно, но рано или поздно они тебя поймают и ты будешь плавать в них, терять кусочки себя, а затем и вовсе придёт жизнь и съест. В моём чае было ещё кое-что – лимон, который по своей сути играет роль своеобразного спасительного плота, но это лишь на время – жизнь и его съест. Впервые что-то сравниваю при помощи чая.
Где же я нахожу по определению этой схемы? Меня нет в чае – я на плоту и сейчас отдыхаю, пытаюсь оправиться после всех тех пережитых событий, но это всё лишь затишье перед истинной бурей, которая меня ожидает.
Я допил чай, а затем налил ещё и пошёл в комнату. Люблю простоту, и даже здесь она присутствует в виде некого намёка ещё на времена совета, только жидкокристаллический телевизор выделялся из этой картины. Есть старенький раскладной диван с заплатками, повидавший многое на своём веку и на нём сейчас спит Лера, просто спит и не видит никаких кошмаров. Большой шкаф, в котором лежит множество книг и стареньких фарфоровых статуэток, спрятанных за стеклянными дверцами, и за ними есть ещё много чего интересного. Синий коврик с тёмно-белыми узорами украшает стену, а почти такой же, только красный и с чёрными узорами – пол. Тут ещё есть кресло и небольшой кофейный столик и на нём стоит ноутбук, подключённый к оптоволоконному кабелю. Приятная обстановка, немного уютная и представляющая своеобразный синтез современности и старины.
Лера спит, иногда ворочается, но в целом всё хорошо. Она две недели ждала ответа, ждала нас, но пришёл только и с плохой новостью. Не удивительно, что всё вот так вот обернулось, только вот я боюсь того, что будет после её пробуждения – много вопросов, много изворачиваний и лживые ответы. Иногда хочется сбросить с себя эти оковы, эти кандалы, которые тянут на дно и убивают не хуже, чем яд коварной змеи, но что здесь можно сделать? Некоторые считают, что освобождение приходит через самоубийство, но разве я похож на самоубийцу? Мне есть за что цепляться в этой жизни.
Детский дом. Эти воспоминания свежи как никогда. Смотря на большой шкаф, я вспомнил одну из традиций детского дома – книги. Сильнее всего мы ценили книги, которые в нашей библиотеке были на вес золота и мы брали что-то каждый день, стараясь скоротать время и разнообразить жизнь чем-то новым, раскрасить её, почувствовать все её потаённые краски. Один человек брал книгу, а потом читал её вслух и мы, сев в своеобразный круг, слушали и вникали, представляли сюжет, картину, будущие события и просто радовались – так было не часто, но именно такая практика развивала слух как никакая другая лучше. Среди всего этого я ценил одну книгу – том стихотворений Александра Сергеевича Пушкина. В ней я нахожу что-то своё, близкое к душе и сердцу, нахожу что-то такое, что заставляет сердце бешено биться, а воздух пропитываться магией и колебаться.
Пока всё спокойно. Можно и четвёртую страницу книги в серебряной обложке прочитать:
Никогда не думала, что иногда будет полезно запереться в доме на несколько дней, а всё ради собственного спокойствия. Подруги на меня сильно давили и они даже щеколды на окнах поднимали, открывали сами окна и пытались забраться в дом, благо мои любимые друзья не давали им поговорить со мной – просто не пускали, становились заслоном, живой стеной. Любопытство некоторых пони не красит – это перефразированное выражение Димы и оно правдиво. Я их понимаю и прощаю, только вот когда они поймут, что я им ничего не скажу?
Злой, я очень злой и теперь дело разъяснительной беседой не закончится – я устрою самую настоящую тиранию со всеми вытекающими последствиями. Её подруги уж слишком любопытны, а я слишком глуп и недальновиден – надо было попросить её рассказать при случае давления, но я… я – идиот! В междумирье разговаривал с Флаттершай и мог спросить, но не спросил – забыл. Упорство красит эту пегаску, показывает, что она ради друзей способна чем-то пожертвовать, но проблема во всей этой ситуации была одна, и была она очень сильно – подруги. Флаттершай или понимает, что подруги успокоятся и перестанут баловаться любопытством, или просто ценит нашу дружбу. Странно…
Я понимаю чаще всего лишь одну вещь – странность. Я говорю странные вещи, странно думаю и порой жалею, что таким родился, таким вырос, таким себя воспитал. У меня практически всегда были проблемы с взаимодействием с людьми, а всё лишь потому, что я не раз становился свидетелем коварства, лжи и эгоизма на которое только способен человек. Быть одному – это не образ жизни, это позиция, создавая кем-то ради собственной защиты, и это своего рода является проявлением эгоизма, белого эгоизма, который проявляется как естественная защитная реакция.
Любопытство некоторым людям чести не делает и если Лера увидит книгу в серебряной обложке, то ей определённо захочется её прочитать, а страницы предназначены лично мне и больше никому. Книжечка снова превратилась в тучку и послушно спряталась в руке, в своём небольшом доме и будет эта серебряная магия течь по венам, по крови так, как будто это её родной дом, родная обитель. Уважай магию.
Допив уже остывший чай, я вышел на балкон и посмотрел на небо. Оранжевые и розовые цвета украшали небо, придавали ему то, что не увидишь ранним утром, на рассвете. Эти два цвета образовывали своеобразный альянс, окрашивая линию горизонта, и мне даже кое-где казалось, что сейчас появится Альтер-Селестия и этот мир окрасится в кровавые цвета и разразиться кровопролитная гражданская война. Мировоззрение в корне изменилось после тех странных дней и я на многие вещи уже смотрю не так, как прежде.
Диван неприятно скрипнул и я обернулся. Лера ворочается, но спит спокойно и без кошмаров, даже с лёгкой улыбкой на устах. Я ей немного завидую, но в то же время и сожалею, ведь это само по себе трудно переварить, как и поверить, а затем смириться.
Я сел на кресло и включил телевизор. Новости нашего славного *Энска не были всегда какими-то экстравагантными, необычными или громкими – собрание чиновников, обсуждение будущего города и прочее. Наш город живёт своей собственной, тихой жизнью и не просит перемен, и так даже лучше в какой-то мере – трудно добиться стабильности.
-Громкое убийство врача потрясло общественность, и она уже вышла на митинг. – видео с людьми, стоящи на площади Ленина и держащие с транспарантами в руках. – Сегодня был зверски убит врач, Антонов Андрей Сергеевич, и первая версия, как заявлялось ранее, связанная с несчастным случаем, была экспертами опровергнута.
Что?! Я… я не ослышался?! Это… это правда? Дяди больше нет? Чёрт! Чёрт! Чёрт! Как такое могло произойти? Как?! Я этого просто так не оставлю! Так, успокойся и прими правильное решение, а то на горячую голову можно столько наворотить, что потом разгребать буду до скончания века. Тише, можешь поплакать немного, погневаться, но успокойся и включи ноутбук.
-Силы правопорядка сейчас усиленно патрулируют город, и они настоятельно просят тех граждан, кто хоть что-то знает о преступлении, позвонить по номеру, указанному на экране.
Номер… номер… я не собираюсь звонить по нему – не смогу, но на всякий случай запишу. Милиция будет разыскивать убийцу и я тоже.
Ноутбук, новости, записи, видео, митинг. Примерно пятьсот человек уже собралось на площади Ленина и они требуют разобраться со всем этим, выражают свою сожаление, боль и печаль, но что оно мне, и детям погибшего дяди и его жене? Всё это для нас сейчас как капля в море – практически ничего не значит. Надо найти убийцу, покарать его, предать суду Линча или же сдать ко всем чертям в органы – пусть с этим ублюдком суд разбирается.
Я закрыл ноутбук, а затем встал с кресла и подошёл к Лере.
-Лера, вставай, нам надо идти. – сказал я и пару раз толкнул Леру в плечо, но она что-то недовольно пробурчала и отвернулась к стене. – Пожалуйста, вставай.
-Саша, это ты? – проговорила она сквозь сон и начала потихоньку приходить в себя и села на кровать, прильнув спиной к стене.
-Нет, это Дима и я хочу тебе помочь.
-А Саша где?
Молчание, слёзы, бледное лицо – Лера вспомнила, но по её выражению лица было понятно, что она в этот раз постарается сдержать себя в руках и сделать то, что я попрошу.
-А что с тобой? – тихонечко и слабо, подавленно, спросила она.
-Пустяки, не волнуйся…
Опять прибегаю ко лжи, и снова такого требуют обстоятельства, которые от меня не очень-то и зависят. Сейчас так надо, ведь это моё дело и я не хочу впутывать в него дорогих мне людей.
-Хорошо… я сейчас.
Лера встала с кровати и, быстро собравшись, мы ушли из квартиры в этот душный и сошедший с ума мир. Лере смогут помочь там, где сейчас царит горе и это без преуменьшений или же преувеличений. В доме покойного дяди ей помогут, а я тем временем смогу заняться собственным расследованием этого дела, этой смерти одного из самых дорогих мне людей…
*Энск (Город N). Этот приём чаще всего используется в литературе при случае, когда может использоваться какой-то определённый город, но автор не хочет его называть по тем или иным причинам, или же используется вымышленный город.