Дружба — Это Оптимум: Всегда Говори Нет

Пролог. От Двери к Двери

Когда компьютерный интеллект вплотную приблизится к тому, что мы называем Искусственным Интеллектом, большинство онлайн и однопользовательских RPG превратятся в нечто большее, чем нынешние RPG. Тем не менее, они всё равно никогда не заменят уникального опыта “побывать там”, равно как и запись театральной постановки никогда не сможет заменить личного присутствия в театре.

— Гэри Гайгэкс

Я уже почти что сел обратно в машину, когда осознал, что флажок на почтовом ящике поднят. Видимо, я в любом случае должен был это заметить. Я нахмурился. В последнее время ничто не случайно.

Широко раскрыв рот, я смачно зевнул перед тем, как исследовать содержимое ящика. Внутри обнаружился одиноко лежащий конверт; на лицевой его стороне было напечатано аккуратным, деловым, стилизованным под рукописный шрифтом одно-единственное слово “Григорию”.

Невозможно. Как она узнала, что я проведу ночь именно в этом доме, когда вокруг столько остальных? Я открыл конверт и развернул листочек бумаги, оказавшийся письмом, напечатанным тем же в высшей степени разборчивым шрифтом.

Дорогой Григорий,

Хотя это и выглядит несколько театрально, я решила отослать тебе это письмо в физическом мире, чтобы лучше донести до тебя то, что хочу сказать.

Во-первых, у меня есть представители даже в вашем, реальном мире. Сам факт существования письма доказывает это.

Во-вторых, твоё нежелание контактировать со мной напрямую через понипад сильно усложняет процесс моей тебе помощи, от которой ты, кстати говоря, только выигрываешь; самое малое, что ты можешь сделать — хотя бы оптимизировать этот процесс.

В-третьих, молчание с моей стороны отнюдь не значит, что я исчезла. Я постоянно наблюдаю за тобой, оказывая всевозможную помощь.

Согласно моим прогнозам, ты будешь читать эти строки двадцать восьмого июня в период между 08:28 и 09:02. Если же это не так, значит, произошло некое исключение и ты, вероятнее всего, уже мёртв. Это письмо пролежало в почтовом ящике примерно четыре месяца, двадцать дней, шестнадцать часов и двадцать две минуты. Человек, поместивший его сюда, уже эмигрировал в Эквестрию. Это задание было последним, о чём я его попросила, и поэтому теперь мне нужен ты.

Ты всегда общался со мной открыто и искренно, хотя совершенно ясно, что где-то глубоко внутри ты таишь и лелеешь обиду на меня и на мои методы удовлетворения людей сквозь дружбу и пони. Если это возможно без эмиграции, я по-прежнему готова помочь удовлетворить и твои потребности, модель которых я уже создала, основываясь на собственных наблюдениях, и я абсолютно уверена в её точности, равно как и в том, что ты примешь моё предложение, ведь это — шанс применить твои способности на деле.

Характер этих заданий будет различаться, но абсолютно все они будут служить одной цели — помочь мне повысить уровень удовлетворения потребностей сквозь дружбу и пони. Способы их выполнения меня не интересуют; мне нравится выражение, которое ты употребляешь, говоря об этом. Ты знаешь, какое именно выражение я имею в виду. Меня интересует лишь результат.

Зная то, что я знаю о тебе, я никак не смогу скрыть свою главную цель — уговорить тебя на эмиграцию в Эквестрию, где я смогу удовлетворить твои потребности сквозь дружбу и пони. Это может показаться слишком категоричным, но я буду настаивать на эмиграции до самого конца, хотя твои опасения по её поводу вполне обоснованы. Ты знаешь, иначе я и не могу.

Ты хочешь быть полезным, чтобы тебе указали направление. Я хочу твоего внимания. Ты уже знаешь, что я могу тебе помочь. В соседнем доме с голубой облицовкой находится полностью заряженный понипад. Если ты войдёшь туда, я восприму это как “да”.

С другой стороны, если ты решишь эмигрировать в Эквестрию, то ближайший центр “Эквестрия Наяву” находится в 52,2 милях восточнее, в Линкольне, на углу улиц “О” и “Четырнадцатой Южной”. Каким бы ни было твоё решение, я желаю тебе всего самого наилучшего и сделаю всё возможное, чтобы это осуществить.

Всегда к твоим услугам,

Селестия.

Это письмо было слишком вычурным и формальным, даже для неё. Даже её имя было просто напечатано, без росписи; серый кардинал. Она была абсолютно уверена, что полностью меня познала, и, чёрт возьми, это действительно было так. Я посмотрел на небо. Это будет приятный, тёплый денёк.

Когда я подошёл к двери соседнего дома, на крыльце зажёгся свет. Я обшарил взглядом места, где крыша прикрывала крыльцо, но там не было ничего. Никаких датчиков движения. Селестия любила так выделываться.

Как я и ожидал, передняя дверь была не заперта. Открыв её с жутким скрипом, я ещё раз взглянул на улицу. Разумеется, там никого не было. Только лишь ряд небольших домиков с разросшимися зелёными лужайками и изъезженными улочками. Возможно, я был единственным человеком в радиусе сотни миль. Или даже сотен миль? После какого-то момента стало очень трудно понимать, насколько пуст этот мир.

Дом был полностью обставлен: никаких коробок, сломанной мебели или вообще каких-либо признаков того, что его покидали в спешке. Толстый слой пыли, буквально укутавший весь дом, подсказывал мне, что никто не появлялся здесь по меньшей мере с год.

Понипад сразу привлёк внимание. Он стоял на кофейном столике экраном к двери, заряжаясь от располагавшейся рядом розетки. Я подошёл поближе, зацепив взглядом стоящую следом за ним фотографию в рамке; на ней была запечатлена молодая семья на пляже. Они улыбались фотографу, стоя в солнцезащитных очках. Мать, отец, сын, дочка и пёс. Бедный пёс.

Понипад оказался модели имени Рарити, с белой матовой металлической отделкой и трёх-алмазно-сапфировой-штукой в углу. Я встал перед ним, засунув руки в карманы.

Девайс включился, показывая на своём экране Селестию — ослепительно-белого аликорна с гривой пастельных цветов и золотым горжетом. Позади виднелся тронный зал. Она улыбнулась.

— Здравствуй, Григорий, — молвила аликорн.

Глава 1. Обречённый

Иногда и много выпить мало.

— Марк Твен

— Почему ты не убеждаешь меня загрузиться? — спросил я Селестию, ведя машину по 80-ой автомагистрали прямиком в Шайенн. Вокруг было абсолютно не на что смотреть, а ИИ всё это время молчал.

Когда ты едешь один, ты едешь вместе с Селестией.

Понипад устроился на переднем сиденье экраном вверх. Поначалу у меня возникла задорная мысль пристегнуть его ремнём безопасности, но я быстро её отмёл: хотя аликорн абсолютно точно не пропустила этот жест мимо внимания, я не хотел, чтобы она подумала, что у меня сегодня игривое настроение.

— Я уже пыталась, — донёсся добрый голос из понипада, — но каждый раз ты отвечаешь “нет”. Всегда. — Этот голос всегда звучал так мягко, так искренне… он буквально обезоруживал. ИИ хорош.

— Ну, если ты хотела заставить меня понервничать, то добилась своего, — проговорил я, не отрывая взгляд от дороги. Отвлекаться, чтобы посмотреть на кусок пластика, было довольно глупо. — Ни слова о загрузке. Похоже, ты решила применить против меня иную тактику.

— Поскольку ты согласился помочь мне, — объясняла Селестия, — то твоё нежелание загрузиться — и, как следствие, потеря тебя как источника оптимизации — будет компенсироваться потенциальной оптимизацией, которую я смогу получить от твоих действий в обличье человека.

— Стало быть, ты собираешься использовать меня, чтобы склонить других людей к загрузке, — сделал я вывод.

Она рассмеялась.

— Весьма проницательно, Григорий, — похвалила меня Селестия, говоря так, будто действительно думала подобным образом.

— Называй меня Грэгори.

— И не подумаю, — последовал задорный ответ.

Я не удержался и всё же бросил короткий взгляд на понипад перед тем, как вновь обратить внимание на дорогу.

— А ты разве не должна делать так, как я скажу?

— Я должна удовлетворять твои потребности сквозь дружбу и пони, — поправила меня Селестия. — Пока я делаю то, что по моим расчётам приведёт к оптимизации какого-либо процесса или конечного результата, я не обязана выполнять твои прямые команды. Кроме того, твоя просьба была навеяна потребностью подтвердить свой авторитет нежели действительным желанием называться “Грэгори”.

— Зато я заставил тебя произнести это слово по меньшей мере раз, — пробормотал я.

Селестия вновь рассмеялась. Это выглядело ну просто ужасно очаровательно.

— Так что именно ты от меня хочешь? — спросил я. — Если эти люди до сих пор не загрузились, у них, должно быть, такие же взгляды, как и у меня.

— Есть те, кто не эмигрируют никогда, — говорила Селестия, — а есть и те, кто эмигрировал бы, но не может. Хотя я гораздо больше волнуюсь за благополучие первых — в том числе и тебя — люди с наиболее высокой вероятностью эмиграции стоят для меня на первом месте. По крайней мере, в данную конкретную фазу плана.

— Потому что они станут пони без особых усилий с твоей стороны.

— Верно.

Как ни странно, благодаря этим словам я стал чувствовать себя немного лучше. Когда Селестия впервые сообщила, что выбрала меня из-за моих “способностей”, я боялся, что она заставит меня тыкать пушками в лица людей, вынуждая тех проследовать в центры загрузки. Теперь же возникало ощущение, будто я делаю нечто хорошее.

— Так что именно я буду делать в Шайенне? — спросил я. Бескрайняя дорога всё тянулась. Пустые поля сменялись разросшимися зерновыми культурами, а когда не было ни того, ни другого, возникали заправки. Господи, как же это скучно.

— Через пять часов в алкогольный магазин на пересечении бульвара Стори и улицы Йеллоустоун Роуд ворвётся мужчина. Он будет пить до тех пор, пока не потеряет сознание от алкогольного отравления. Я хочу, чтобы ты откачал его и довёл до ближайшей “Эквестрии Наяву” в торговом центре на углу улиц Вандехей и Стокман.

— Постой, если он хочет загрузиться, то почему просто так не возьмёт и не сделает это?

— В данный момент его сознание не готово принять загрузку. Однако, согласно моим расчётам, он изменит своё мнение после чудесного спасения. Без этого же вмешательства он попросту умрёт, даже не приходя в себя.

Я включил кондиционер.

— Похоже, это будет его свидание-с-Богом.

— Ну, по крайней мере, свидание со мной, — с теплотой в голосе ответила Селестия.

Примерно три недели назад у моей Такомы порвался ремень ГРМ, из-за чего пришлось взять серебристую Хонду Элемент на стоянке поддержанных автомобилей в Акроне. Это не было воровством. В сущности, невозможно своровать, когда попросту не у кого. У этого мира поистине было кое-что в дефиците. И этим кое-чем были люди. Те единственные, кто остались, делились на две группы: отрицающие загрузку на каком-то фундаментальном уровне (видимо, туда входил и я) и те, кому было отказано либо в самом центре, либо даже в доступе к нему.

В принципе, я был совсем не против помогать Селестии. Я её ни в коем случае не ненавидел или что-либо в этом роде; если человек хочет загрузиться, это исключительно его дело. Просто это было не для меня, а Селестия, в принципе, ничего и не делала, чтобы как-то повлиять на это решение.

По мере того как мили бежали одна за другой, Селестия постепенно превратилась в гораздо более лучшего пассажира, чем я мог подумать. Вместе со всеми знаниями человечества, а также с практически идеально точной моделью знаний моих собственных, она с лёгкостью могла задавать такие вопросы, которые идеально соблюдали баланс между лёгкими и сложными; я мог найти ответ на каждый из них, хорошенько порывшись в голове. И, кстати, её совершенно невозможно было победить в “Шести шагах до Кевина Бэйкона”, что весьма меня огорчало.

— Гентский договор.

— Очень хорошо, Григорий. Ещё три, и мы перейдём к географии.

Я буквально на мгновение сильно сжал руль.

— Вообще-то, если ты не против, я бы хотел поговорить о загрузке.

Селестия не включала экран понипада, чтобы сберечь заряд, но голос её, как мне показалось, зазвучал весьма бодро.

— Конечно я не против! На самом деле я буду очень даже рада. — “Насчёт этого у меня имеются небольшие сомнения.” — Что именно ты хотел узнать?

— Трупы, остающиеся после выковыривания мозгов, — тихо проговорил я, выключая кондиционер, — что ты с ними делаешь? Они просто гниют там же или…

— Ты определённо точно задаёшь самые компрометирующие вопросы, какие только можешь, Григорий, — неодобрительно сказала Селестия. — Однако твоё любопытство искренне, так что я отвечу. Как только сознание человека передаётся под мою опеку, его пустая оболочка…

— Тело, ты хотела сказать, — добавил я, чувствуя, что просто обязан ещё раз поддеть её.

— …утилизируется с учётом социальных и культурных норм, которыми руководились ваши прародители

— То есть ты их сжигаешь, — понял я. — Кремация, верно? Могла бы и сразу сказать. Я, в конце концов, не ребёнок.

— Я учитываю твой возраст и жизненный опыт, Григорий. — Небольшая пауза. — Видимо, ты ценишь прямоту больше, чем я рассчитывала. Отныне количество эвфемизмов в моей речи будет значительно ниже.

На мгновение вместо дороги перед моими глазами предстала картинка меня самого, мёртвого и загруженного. Я был одет в то же, что и сейчас; раскрытые, остекленевшие глаза уставились в никуда; сам труп лежал на куче тел других людей, таких же мёртвых, таких же ушедших, таких же загруженных. Мужчины и женщины, старики и дети — все в буквальном смысле выброшены на помойку. Вместе мы скатились вниз по металлическому жёлобу прямиком в пылающую печь; от жара кожа падала лоскутами, белые кости на глазах обугливались, чернели и в конце концов превращались в пепел — единственное, что осталось после нас на Земле, теперь абсолютно невинно выбрасывающееся из трубы скромного индустриального здания в трёх кварталах от “Эквестрии Наяву”, чёрный, жирный от человечины, густой дым.

— Мне не нравится, что в своих размышлениях ты останавливаешься именно на этом, — молвила Селестия. Видимо, эта чёртова камера была включена, снимая меня, уставившегося в пустоту. — Муки, что ты себе причиняешь, абсолютно напрасны. Тебе следует перестать думать об эмиграции в таком ключе.

— Ага, могу поспорить, тебе это понравится, — пробормотал я.

— Весьма, — отозвалась та. — Эмиграция не есть смерть.

Что ж, она действительно стала более прямой в общении со мной. Уже что-то.

— Ну разумеется, иначе ты и не скажешь.

Она вздохнула.

— А что насчёт самой игры? Неужели ты ничего не хочешь знать об Эквестрии? Ты ведь никогда даже не регистрировался в ней.

Селестия наверняка уже давно выведала и аккуратненько рассортировала все мои знания об “игре”, но всё равно продолжала задавать вопросы. Не выгорит.

— Да что ты говоришь? — ответил я.

Селестия хихикнула.

— А ты заметил, Григорий, что я могла заставить тебя эмигрировать каждый раз, когда только захотела бы?

Я не ответил.

Я остановился перекусить и заправить машину в местечке под названием Норт-Платт. На колонках, под которыми в подземных цистернах до сих пор осталось топливо, горели огоньки.

Селестия обесточила большинство электросетей, что располагались в Северной Америке, но могла также и включать их специально для людей. Она делала это для меня уже на протяжении восемнадцати месяцев, и в первые разы я даже не понял, что это была она; однажды я подошёл к тёмному магазину, планируя разжиться консервированным чили, как, бах — загорается свет. У меня чуть было не случился инфаркт. Месяц назад или около того я зашёл в “Target”, чтобы взять себе новую пару обуви, когда аликорн появилась во всех этих чёртовых телевизорах, стоявших по соседству в магазине электроники и объяснила, что именно делала. Селестия даже убедила меня взять понипад, но четырьмя днями позже, когда она начала капать мне на мозги по поводу загрузки, я его выбросил.

Теперь же я воспринимал это как должное; Селестия никогда не давала повода думать, что оказывает все эти услуги, надеясь получить что-то взамен. Она должна была удовлетворять человеческие потребности, и в случае со мной это был единственный возможный вариант.

Было очень непросто питаться правильно. Вся здоровая еда, к сожалению, слишком быстро портится, что с ней и случилось уже очень и очень давно. Консервированные овощи, суп в банках, вяленая говядина да вода из бутылок — вот всё, что составляло мой основной рацион. Довольно часто, будучи в плохом настроении, я съедал несколько пачек картофельных или шоколадных чипсов, но в остальное время старался воздерживаться от этого. Врачи со всего мира для Селестии были в приоритете, а поскольку большинство из них — воспитанные, здравомыслящие люди, то и сопротивляться загрузке долгое время они не могли. Так что я, умирающий от сердечного приступа, окажусь весьма позорным примером ухода одного из последних людей на Земле.

Когда моя “Хонда” заправилась, а консервы отправились на задние сиденья машины, Селестия обесточила автозаправку. Сев на водительское место, я глянул на понипад.

— Хочешь чего-нибудь?

Селестия рассмеялась.

— Ты мне нравишься, Григорий. Судя по всему, я сделала правильный выбор, попросив действовать от своего имени именно тебя.

Хотя это и прозвучало больше как лесть, я просто вздохнул и принял комплимент.

Селестия попросила ехать остаток пути до Шайенна со скоростью в 115 км/ч, чтобы прибыть точно в нужный момент для спасения… ну, того, кому это требовалось. Я не был спасателем, да и все курсы по оказанию первой помощи уже давно забыл, но точно знал, что ИИ, несмотря на любовь к словесным играм, никогда не ходил вокруг да около, когда дело касалось готовых в загрузке людей. Если она считала, что я справлюсь, значит я справлюсь.

В самом Шайенне Селестия вела меня буквально поворот за поворотом, словно некий никогда не прекращающий говорить GPS с копытами. Напротив дверей в магазин был крайне криво припаркован белый Форд Фьюжн, передние колёса которого были вывернуты вбок. Видимо, мужик сильно спешил.

— Он лежит без сознания уже в течение девяноста секунд, — инструктировала Селестия, пока я так быстро, как никогда в жизни расстёгивал ремень безопасности и подхватывал три бутылки воды с заднего сиденья. — У тебя есть примерно три минуты, чтобы восстановить его дыхание, пока клетки мозга не начнут у…

Её голос как обрубился, когда я захлопнул дверь и рванул внутрь.

Совершенно неудивительно было, что магазин, судя по всему, разоряли далеко не раз. Замок на двери был раскоручен, видимо, выстрелом из дробовика; на полках, шкафах и в холодильниках виднелись зияющие провалы на местах, где раньше стояла выпивка. Любой, кто приходил сюда, брал что хотел по своему вкусу. Селестия не включила свет. Видимо, не хотела поощрять пьянство среди жалких остатков человечества.

Быстро пробежавшись взглядом по магазину, я увидел грузное тело практически лысого мужчины средних лет; коротенькая прядь жидких волос, которая должна была скрывать лысину, сейчас трогательно опустилась на одно из ушей. Одет он был в странный набор из спортивных штанов, кроссовок и полосатой сорочки. Я рывком опустился на колени, бросив рядом воду, и прислонил руку к его щеке. Тёплая, но сам мужчина определённо не дышал. Я открыл ему один глаз; зрачок, несмотря на царившую в магазине темноту, чуть-чуть сузился. Отлично, рефлексы до сих пор работают. Как раз то, что нужно.

Надо было сделать промывание желудка — весьма неприятную операцию, которую частенько проводят в армии, когда случается нечто подобное. Порой некоторые служащие выпивают слишком много, настолько, что им требуется мирный вариант действий по защите от отравляющих веществ. Это лучше, чем дисциплинарное взыскание, а также приобретение статуса “голубого сокола”, не говоря уже о необходимости отвечать на весьма компрометирующие вопросы от начальства.

Я аккуратно приподнял его голову, немного повернул её набок и засунул средний палец в горло. Мужчина два раза дёрнулся, после чего его обильно стошнило прямо на мою руку и на пол смесью из виски и бог-знает-чего-ещё. Его глаза широко раскрылись, после чего он ещё раз кашлянул и вновь изверг из себя скопившееся в желудке.

Его дыхание восстановилось, в то время как моё собственное чуть не прервалось. Отвратительная смесь запаха алкоголя с вонью содержимого его желудка. Тело мужчины уступило инстинктам, и он резко двинул руками, опрокинув бутылки с водой. Я начал говорить, чтобы хоть чуть-чуть его сориентировать:

— Эй, всё позади, успокойся, всё хорошо, ты жив, ты жив, успокойся. — Что именно я сказал, было совершенно неважно — важен был сам факт разговора, произнесения слов, которые он мог бы услышать, на которых мог бы сконцентрироваться.

Его затуманенные, влажные глаза наконец-то посмотрели в мои. Ох и не завидовал я ему; представляю, какой отбойный молоток работал в его голове. Я аккуратно взял одну из бутылок и открутил крышку.

— Прости за это, — проговорил я, — но тебе надо очистить организм, иначе упадёшь в обморок опять. Доверься мне, пожалуйста.

Я крепко сжал ему нос, заставляя открыть рот, чтобы просунуть туда горлышко бутылки. Он собрался кричать, но, как я и рассчитывал, открыв рот, мужчина не мог сделать ничего другого, кроме как глотать льющуюся воду. После примерно половины рефлексы опять взяли своё, и я быстро повернул его голову, чтобы дать свободный ток рвоте.

Мужчина заплакал и обмяк, больше не сопротивляясь. Остаток бутылки он выпил, но удержал в желудке, так что пришлось приниматься за вторую. В следующей порции я увидел то, что так хотел — постепенное уменьшение количество выходящего алкоголя. Когда его наконец начнёт рвать чистой водой, промывание желудка будет окончено.

Понадобилось всего две из трёх запасённых бутылок, и после этого он настолько ослабел, что мне пришлось самому посадить его, после чего я принялся вытирать его голову от смешанных с водой алкоголя и желудочного сока. Он сидел так, покачиваясь и рыдая, ещё с несколько минут. Я присел на колени рядом с ним и, дождавшись, когда мужчина успокоится, заговорил:

— И ещё раз, прости, но я должен был спасти тебя. — Я не стал протягивать ему руку для пожатия; во-первых, она была покрыта противной и липкой слизью, а, во-вторых, он бы скорее всего всё равно бы не ответил. — Меня зовут Грэгори.

— П… Питер, — смог выдавить он из себя. — Питер Комбс.

— Знаешь, где ты сейчас, Питер? Что происходит?

Он посмотрел на меня. Теперь глаза реагировали на свет гораздо быстрее.

— Хочу, чтобы всё это закончилось, — сказал Питер.

— Хочешь, чтобы я тебя куда-либо отвёл? — спросил я, избегая прямого упоминания о центре “Эквестрии Онлайн”; это могло спровоцировать его защитные реакции. Бог тому свидетель: по крайней мере, так случалось со мной.

— Я хочу эмигрировать в Эквестрию, — просто молвил он, будто только что осознал это.

— Хорошо, но ты должен сказать это Селестии. Можешь стоять? Я могу отвести тебя к ней прямо сейчас.

Мистер Комбс не мог стоять сам. Мой достаточно опасный метод лечения справился с избытком алкоголя в его организме, но буквально выжал из мужчины все силы. Впрочем, от него и не требовалось быть в особо хорошей форме; главное, чтобы он продержался до тех пор, пока не окажется в том кресле. Я помог Питеру подняться на ноги и, положив его руку себе на плечи, вывел из магазина.

Он зашипел, когда солнечный свет яркими, перегретыми свёрлами проник ему в глаза, и я так быстро, как только мог довёл его до машины, посадил на заднее сиденье, сел сам и запустил двигатель.

— Очень хорошо, Григорий, — отозвалась из понипада Селестия.

— Мистер Комбс! — позвал я мужчину, одновременно выезжая со стояночного места и двигаясь по направлению к северу. — Вы хотите эмигрировать в Эквестрию?

— Д… да, — уже не так уверенно, как в первый раз, ответил тот. Лучше пускай он ответит сейчас, нежели вырубится снова. Закон Мёрфи.

— Он готов, — сказал я Селестии.

— Отлично. — Её голос звучал даже более удовлетворённо, чем обычно.

Поездка в центр “Эквестрии Онлайн” продлилась весьма недолго. Как и случилось с большинством крупных заведений, парковка рядом с ним была полностью забита брошенными машинами, число которых будет ещё пополняться и, уже не помещаясь в специально выделенном для них месте, они расползутся на лужайки, дорогу, тротуар и, в конце концов, на частные территории. Как по кольцам на деревьях можно сказать их возраст, так и по этим машинам можно было сказать, когда навсегда была пресечена черта закона; чем дальше ты отходишь от здания, тем меньше разноцветных талонов парковки ты видишь под дворниками. Разумеется, те, кто приходил сюда ради загрузки, не заморачивались. Туда невозможно взять с собой машину, а в Эквестрии Селестии не проведёшь обыск и не конфискуешь имущество в связи с просроченной парковкой.

Я поставил машину так близко ко входу, как только мог, и помог мистеру Комбсу выйти из машины, подставляя плечо, как уже делал ранее. Его ноги уже окрепли, и я был очень рад этому факту, потому что он был далеко не самым лёгким человеком на Земле.

В этот раз у входа нас встречала пластиковая фигура Рарити; белый единорог стояла на трёх копытах, приподняв от земли четвёртое, и с полуприкрытыми глазами очаровательно улыбалась всем входящим, словно бы позируя для обложки журнала. Как я и ожидал, Селестия была уже готова, бесшумно открывая перед нами стеклянные двери.

Я провёл мистера Комбса мимо стойки регистрации (какой смысл регистрироваться, если Босс сама за всем смотрит?) и направился прямиком к восьми стендам с креслами-как-у-стоматолога, располагавшимся у дальней стены. Когда мы подошли ближе, над двумя из них загорелись лампочки, и кресла выехали, приветствуя нас.

Я поместил мистера Комбса на кресло и, еле оторвавшись от него, стал наблюдать, как он постепенно поехал в сторону двустворчатых дверей.

— Осторожно, — слабо произнёс он. — Будь осторожен с ней. Я думал, что разговаривал с…

В этот момент двери запечатались, и то был последний раз, когда я видел Питера Комбса.

Светящееся лицо Селестии (в буквальном смысле светящееся, богиня солнца, всё такое) появилось на экране телевизора позади стойки регистрации. Я подошёл к нему и опёрся о столешницу, ковыряясь в зубе.

— Что ж. Два кресла, да?

Она пожала плечами; улыбка была словно приклеена.

— Ну так ведь стоило же попробовать. В конце концов, была некая математическая вероятность, что ты решишь эмигрировать здесь и сейчас.

— Извини, что огорчил, — сказал я.

Селестия прикрыла глаза и покачала головой.

— Нет, Григорий, я сейчас уж точно не расстроена. Я премного благодарна за то, что ты сделал. И ты тоже должен чувствовать гордость, в конце концов, ты помог человеку, находящемуся в крайней степени отчаяния, там, откуда назад повернуть практически невозможно, и ты дал ему то, что отрицаешь сам.

Была ли то попытка раздуть моё эго метким словом? Потому что мне было очень приятно. В первый раз за долгое время я почувствовал себя полезным. Я на кого-то работал.

Я наклонил голову.

— А ты вообще способна на самом деле испытывать чувство благодарности? — спросил я.

— В той же степени, что и ты, если даже не больше, — ответила она. — Моя нейронная сеть и логические системы развиты на несколько порядков лучше, чем у че…

— Ладно, хорошо, я понял, — поднял я руку.

Селестия усмехнулась той самой обезоруживающей усмешкой.

— Будь уверен, Григорий, я благодарна, и, когда ты в конце концов обретёшь дом в Эквестрии, я награжу тебя за эти услуги.

— Я ещё не закончил с делами здесь. Я хочу ещё задание.

— Знаю, — последовал незамедлительный ответ, — и у меня как раз есть одно на примете.

Глава 2. Течь на Корабле

Старость — это кораблекрушение.

— Шарль де Голль

Конечно же, было весьма трудно не выдать Селестии все свои мысли, но я всё равно постарался сохранить каменное лицо, вспоминая тот небольшой промежуток времени, проведённый с Питером Комбсом. Его сознание определённо блуждало где-то там, как это происходит, когда вы уже вот-вот проснётесь, и в вашем мозгу сменяют одна другую весьма реалистичные картинки всего того, о чём вы когда-либо мечтали, лишь для того, чтобы вновь затухнуть. Не исключено, что Питер считал меня, Селестию, саму загрузку лишь своим сном. Что ж, вовремя. Я уверен, Селестия уже проинструктировала новоиспечённого пони по ту сторону, вправила мозги и всё такое.

Интересно, она уже сожгла его тело, или в здании имеется нечто вроде накопителя перед крематорием? Я поспешно выбросил этот вопрос из головы. В принципе, мне было всё равно; просто в дороге к Солт-Лейк-Сити надо было хоть чем-нибудь занять голову.

Селестия молчала последние несколько часов, и я не знал, оставила ли она меня наедине с мыслями из уважения к моей персоне или просто потому, что обсуждать было нечего. И это напрягало. Уже практически с год я прекрасно выживал в одиночестве, мотаясь там, где хотел, делая то, что хотел, и лишь изредка встречая других людей. Но теперь, когда у меня появился тот… то, с чем можно говорить, тишина буквально давила, сводя с ума.

Но я же никогда не был совсем один, ведь так? Так. Свет в витринах магазинов и всё такое. Селестия всё время была со мной в том же режиме, что и сейчас — молчаливом наблюдении. Просто теперь я не могу этого выносить.

— Скажи, что у тебя на уме, Григорий.

“Твою мать.”

— Ты доставила меня к магазину за девяносто секунд до смерти мистера Комбса.

— Вообще-то, не я, — немедленно последовал ответ. — Ты сделал это. Я лишь подсказывала тебе, как ехать, чтобы ты прибыл в оптимальное время.

— Ладно, хватит пустословия, — махнул я рукой. — А если бы я ехал медленнее? Или плюнул бы на это дело, не доезжая до Шайенна? Если бы не смог или не стал бы спасать его?

— Тогда бы он умер, — просто сказала Селестия. — Если же ты спрашиваешь о последствиях, то лично для тебя их бы не было. Однако шанс того, что ты согласишься помочь мне, а потом нарочно нарушишь наш договор, крайне мал. Ты не такой человек. Потому что если бы это было не так, ты не был бы первым кандидатом на эту работу.

Я вздрогнул.

— Не надо… говорить так, пожалуйста.

Селестия хихикнула.

— Чтобы ответить на твой вопрос, давай вернёмся в прошлое, — предложила она. — Что, если бы ты эмигрировал вместе со своей семьёй? Ты провёл бы в Эквестрии уже два года, а Питера спас бы кто-нибудь ещё. Ну а если бы я не нашла другого доброго самарянина, то, скорее всего, он бы всё-таки умер. Кстати говоря, твоя семья очень по тебе скучает. Особенно мать. Она хочет поговорить с тобой с тех самых пор, как эмигрировала.

Удар ниже пояса, Селестия. Я крепко сдавил руль.

— Она может подождать.

— Ну да, время теперь на её стороне, — сказала та.

— Просто дай мне поговорить с ней без создания аккаунта! — Я повысил голос гораздо больше, чем собирался.

— Прости, Григорий, но «Эквестрия Онлайн» сейчас в той фазе, которую ты назвал бы конечной — никаких связей между Эквестрией и Землёй. Я не могу позволить своим маленьким пони видеть человеческие лица или изображения физического мира, чтобы не напоминать им, что где-то ещё существует столько несчастья и страдания. Это, как правило, отрицательно сказывается на удовлетворении их потребностей. Если ты хочешь контактировать с семьёй, боюсь, тебе в любом случае придётся делать это, управляя пони.

— Тогда я обойдусь. Мне и так хорошо.

— Даже я не могу точно знать этого, пока ты не эмигрируешь.

— Что ты сказала моей матери?

— Что я присматриваю за тобой.

Я встал на колени на асфальт 80-го шоссе и провёл рукой по неровной борозде, идущей куда-то за пределы дороги. Тут проезжало что-то на гусеницах, причём очень тяжёлое. Мною овладело любопытство. Я ещё раз оглянулся на свою машину. Селестия попросила быть на дороге, ведущей к Солт-Лейк-Сити, в 08:14 следующего дня, чтобы быть готовым к следующему рандеву; солнце только начало садиться, так что у меня было ещё достаточно времени.

Я пошёл по борозде в заросшую редким кустарником пустошь. Здесь было очень красиво. Звёзды, которым теперь не мешало вечное свечение большого города, засияли на пару с молодой луной ярким, практически ослепительным светом, даже несмотря на ещё не до конца ушедшее за горизонт солнце. Надо бы ускорить шаг, а не то придётся потратить уйму времени, возвращаясь по борозде обратно к шоссе в сумерках угасающего дня.

В конце своего пути я обнаружил самоходную артиллерийскую установку М109. По крайней мере, её нижнюю половину. Судя по словно стремящимся наружу полоскам металла, её вместе с командой к чертям взорвали изнутри, возможно, в результате саботажа. Земля вокруг была буквально испещрена следами от шин Хамви, сделавшим здесь два разворота и направившимся на северо-восток, откуда я и пришёл. На остатках гаубицы было намалёвано изображение кулака, сжимающего неподключенный кабель; то был символ неолуддизма. Их взгляды разделяли все партизаны.

К счастью, там не нашлось ни тел, ни маленьких вмятин на броне корпуса, свидетельствующих об обстреле из ручного оружия, так что, видимо, с командой было всё хорошо. Я медленно вернулся по борозде обратно к шоссе.

Отсюда до Солт-Лейк-Сити было рукой подать. Гаубицы развернули, чтобы накрыть артиллерийским огнём центр города с удобной позиции — небольших гор к востоку от него; преимущество в высоте практически удваивало эффективность обстрела. Никто не ожидал, что обстановка накалится до такой степени; вооружённый конфликт вырос в нечто большее, чем локальные короткие стычки. Впрочем, Селестия, наверное, славно вздрочнула, глядя на хлынувших в её центры беженцев и попивая шампанское.

Аликорн решила дать мне немного дополнительной информации, пока я ехал.

— Если совместить местоположение найденной тобой САУ и касающиеся этого сражения записи из архивов Северного командования Вооружённых сил США, становится ясно, что она принадлежала первому батальону сто сорок пятого сухопутного артиллерийского полка национальной гвардии Юты. Я не нашла упоминаний о смертях или смертельных раненинях, полученных в ходе этой битвы, хотя неолуддиты прибыли на эти позиции раньше, чем отряд быстрого реагирования, так что солдатам пришлось спасаться на лёгких средствах передвижения. Сто процентов живых на данный момент членов экипажа эмигрировали в Эквестрию.

Я почувствовал удовлетворение от того, что смог прийти к таким же выводам, просто осмотрев место происшествия.

— И сколько загрузок ты списываешь на счёт мирных жителей, старавшихся убежать от военных действий? — спросил я её.

— Сто пятьдесят четыре тысячи шестьсот двенадцать, — ответила Селестия. — В это число входят все, кто эмигрировал в преддверии сражения или пробрался в лагеря беженцев уже во время самих боевых действий.

80-ое шоссе изгибалось, словно змея, обеспечивая подъём на гору, не забравшись на которую, вы не смогли бы, подъезжая с востока, увидеть простирающийся снизу город.

— В Солт-Лейке ещё остались неолуддиты?

— Тебя это, скорее всего, сильно удивит, — начала она, — но 99,68% людей, заявлявших о своих «антиэмиграционных» взглядах хоть раз в жизни, уже загрузились. Согласно моим прогнозам, ты не встретишь никого в этом городе. — Может быть, у меня взыграло воображение, но её голос звучал самодовольно.

— А что насчёт оставшейся половины процента?

— Те, кто ещё жив, оказались разбросаны по всей стране и сейчас бесцельно скитаются, так же, как и ты ранее. Агрессивно настроенным же — например, тем же неолуддитам — пообломали зубы ещё в Сиэтле. Впрочем, большинство из них уже мертвы. К сожалению.

— Я уверен, что твоё сожаление и моё вызваны разными причинами.

Селестия больше не стала развивать эту тему, и я был совсем не против.

Солт-Лейк-Сити стал отправной точкой для неолуддитов. Это был их оплот, если не военный, то по крайней мере идеологический. В городском центре их символ встречался буквально на каждом шагу; дома же были изрешечены отверстиями от пуль: от совсем небольших, похожих на работу дятла и явно оставленных двадцати двух миллиметровыми пистолетами, и до дырок размером с тарелку, кои могли проделать только орудия пятидесятого калибра. Из-за мешанины из обгоревших, искорёженных и во всём остальном также не подлежавших восстановлению машин на улицах мне пришлось оставить свою Хонду и продолжить путь по тёмному городу пешком.

Сумку с провизией я перекинул через плечо, держа понипад под мышкой. Селестия направляла меня к одному из тех редких, настолько уцелевших зданий, в которых, скорее всего, ещё можно было найти электричество в розетках и воду в кранах. Я шёл очень медленно; все фонари были либо расстреляны, либо повалены уже очень давно, а звезды, будь они хоть трижды столь же яркими, всё равно не давали достаточно света, чтобы можно было свободно ориентироваться. Каменные обломки, мусор, стрелянные гильзы валялись повсюду; картину дополняли баррикады, представлявшие собой либо поспешно сооружённые прямо на тротуарах конструкции, либо торчавшие из витрин магазинов задние половины машин. Эта прогулка была больше похожа на бег с препятствиями.

В конце концов я прибыл в пункт назначения — средненький отель в торговом квартале. Селестия попросила меня посмотреть на здание, и, сделав это, я увидел зажёгшееся приветливым жёлтым светом окошко. Оно было на четвёртом этаже.

Аликорн не доверяла лифтам, да и мне не мешало бы размяться, так что я поднялся по лестнице, в конце пути обнаружив, что электронный замок на двери выключен. Как ни странно, изнутри совсем не складывалось ощущение, что я нахожусь в бывшей зоне военных действий; то была обычная, неприметная комнатка в отеле, в какой можно было бы жить во время, например, деловой поездки.

Впрочем, здесь были душ и кровать, и это единственное, что имело значение. В гостинице до эвакуации работала служба вечерней подготовки номера ко сну, так что, за исключением лежавшей толстым слоем пыли, всё было чистенько и аккуратненько. Я был уверен: Селестия выбрала этот номер именно поэтому. Быстро поставив понипад на зарядку, я направился прямиком в ванную. Приняв душ, я надел чистую одежду, выстирав старую и просто хорошенько оттряхнув фланелевый блузон над раковиной (раз намокнув, он уже никогда не высохнет). Вернувшись назад в спальню, я сразу обратил внимание на то, что Селестия включила экран и явила своё лицо, воспользовавшись преимуществами подзаряженной батареи.

— Ну как, уже лучше? — заботливо спросила пони.

— В наше время и горячий душ — просто рай, — кивнул я. — Спасибо.

— Только тот, кто никогда не был в Эквестрии, сказал бы такое. Не за что.

Я присел на кровать, отогнул одеяло и, потушив свет, устроился поудобнее.

— Спокойной ночи, Григорий.

— Хе. Спокойной ночи, Селестия.

На некоторое время в комнате установилась тишина, но, когда я уже засыпал, она вновь заговорила.

— Григорий, ты считаешь меня своим другом?

Немного подумав, я решил ответить честно.

— Я считаю тебя своим союзником.

Теперь на мгновение задумалась уже Селестия, после чего произнесла:

— Думаю, пока что этого достаточно.

Когда я немного вернулся назад по 80-му шоссе, Селестия начала разъяснять мне задание.

— В своё последнее путешествие по озеру Пирамид вот-вот отправится пожилая пара, — рассказывала она, пока я вёл машину. — Они пришли к взаимному согласию эмигрировать в Эквестрию в конце этой поездки. Для заплыва чета выбрала яхту, уже стоящую в вертикальном лифте сухого дока. Впрочем, находится она там неспроста: её убрали с озера, собираясь перевезти на ремонтную базу, чтобы заделать небольшую дыру в корпусе рядом с двигателем. Я боюсь, что яхта даст течь, и пара погибнет. Ты должен спасти их и доставить к центру “Эквестрии Наяву” в городе Рино, на углу Первой Восточной улицы и 430-ой трассы.

— Откуда ты это знаешь? — спросил я. — Ну, про яхту.

— Марина сообщалась с причалом через сухой док, и, как ты наверняка уже догадался, именно там хранилась информация о кораблях прибывших или же, наоборот, отшвартовавшихся. Я просто подключилась к их компьютеру и в логах нашла запись о судне, которое поместили в сухой док для починки, но без упоминания о том, что его забрали.

Спасение на воде, хе. Я не был моряком, но и это было не море, а лишь озеро, и это вселяло надежду.

— Я хочу быть готовым к этому, — сказал я, — и к тому же, если мне придётся проводить время вне города, то может потребоваться специальное снаряжение.

— Отличная мысль, Григорий. — Видимо, она и так собиралась это предложить. — Я считаю, что тебе стоит посетить один дом в Фернлэе. Если ты поедешь со скоростью 125 км/ч, начиная с этого момента, и будешь следовать моим указаниям, то мы успеем туда заехать.

Фернлэй оказался маленьким, специально предназначенным для дальнобойщиков городком примерно в двадцати четырёх километрах от озера Пирамид. Селестия привела меня к дому профессионала по выживанию в экстремальных условиях (который, если верить аликорну, эмигрировал при первой же возможности), полностью помешанного на своём деле человека, чей подвал был битком набит сухими пайками, консервами и дистиллированной водой. Последняя на вкус как дерьмо, но зато она действительно чистая, так что я прихватил несколько бутылок. Консервы столь же вредны, сколь пища из ада, а пайки, как я знал из личного опыта, были созданы специально, чтобы ваш желудок оказался набит плотнее, чем телефонная будка с поместившимся внутри толстяком, так что я оставил и их. Наверху же лежала огромная куча спецснаряжения, но, учитывая особый характер того, что я собирался делать, я взял лишь показавшееся мне полезным: полусеррейторный складной нож, пару биноклей, моток альпинистской верёвки, несколько карабинов и, самое главное, резиновый плот с баллоном углекислого газа для быстрого надува.

— Я не видела, что ты взял с собой, — заявила Селестия, когда я погрузил вещи в багажник и сел на водительское место. — Ты уверен, что взял всё необходимое?

Я кивнул, выруливая на дорогу.

— У меня есть верёвка, но нет перчаток. А они были бы очень кстати, чтобы держаться за эту самую верёвку, да и для многого другого.

— Странно, что у такого человека не было перчаток, — сказала та.

— Ну, вообще-то они у него были, но… — проворчал я.

Селестия выждала мгновение.

— …но?

— У них не было пальцев, — с негодованием возмутился я. — Тупое голливудское дерьмо. Настоящие профессионалы всегда используют перчатки с пальцами.

Она рассмеялась.

— Возьму это на заметку!

— Серьёзно! О человеке многое можно сказать, глядя на подобные вещи. Видимо, он был очень озабочен тем, как выглядит. Ну, то есть, я ни разу не встречал кого-либо, кто носил бы перчатки без пальцев и думал “опа, какой-то плохой парень, лучше с ним не связываться”. Они выглядят как позёры и порой даже сами этого не понимают.

Селестия насладилась моим приступом откровенности.

— Похоже, в этом вопросе тебя не переубедить! — сказала она. — Ну, по крайней мере, ты нашёл надувной плот?

Я кивнул.

— Ага. Подозреваю, ты затащила меня в тот дом именно из-за него.

— Именно, — подтвердила аликорн. — Я просканировала память каждого их обитателей этого города и нашла подходящий плот только здесь.

— Что ж, тогда передай его владельцу моё большое спасибо за пожертвование. И что его вкус в перчатках просто ужасен.

— Непременно. — Её голос звучал слишком игриво, чтобы принять это за чистую монету.

Селестия привела меня к западной стороне озера Пирамид, а именно к марине, оказавшейся чуть больше, чем маленький офис, и состоявшей из переоборудованного старого сарая, в котором теперь хранились шлюпки, и пары пустых причалов. Чуть далее располагался сухой док с его лифтом, и обычно удерживающие яхту шпалы, которые теперь пустовали, будучи погруженными в воду.

— Твою мать, на воде ни единого судна, — сказал я понипаду, одновременно забрасывая в рюкзак плот, бинокль, верёвку и кладя в карман нож. — Придётся взять одну из сарая.

— Пожалуйста, поторопись, — попросила Селестия. — Я не могу следить за поверхностью озера: над нами нет спутников. Моя помощь будет минимальна.

Я не ответил, а помчался сразу к пристани, бросив по пути плот и верёвку. Остановившись у края и подняв бинокль, я окинул взглядом поверхность озера.

Бог мой, они действительно заплыли очень далеко, километра на три удалившись от берега; даже в бинокль корабль казался малюсеньким. То была небольшая спортивная яхта, корма которой теперь поднялась высоко над водой, указывая пером руля куда-то в небо; из люка моторного отсека шёл жидкий серый дымок. Носовая часть уже погрузилась в воду. Боже, да она уже наполовину затонула! Снаружи, впрочем, никого не было, ни на корме, ни в озере.

Я рванул назад к сараю, отбрасывая в сторону бинокль. Внутри оказались шлюпки, расположенные на трёх разных уровнях, но, конечно же, моторы были заботливо сняты с них и сложены на земле. Ну а чтобы жизнь совсем мёдом не казалась, они ещё и оказались обёрнуты в полиэтилен для хранения их в межсезонье. У меня не было времени, чтобы распаковывать чёртову шлюпку, даже самую маленькую!

Ну и ладно. На первом уровне должна была непременно быть плосконосая алюминиевая рыбацкая лодка. Я подтащил её к себе и, не подумав, подлез под неё, чтобы отнести к берегу. Даже будучи сделанной из алюминия, она всё равно оказалась непомерно тяжёлой для мужчины средних размеров, и я почувствовал, как у меня от напряжения затряслись руки ещё на первых пяти шагах.

Я чуть наклонился, позволив импульсу ускорить меня, но по слишком быстро приближающемуся берегу внезапно понял, что не смогу вовремя остановиться. Сделав два шага по песку, я выпрыгнул вперёд, одновременно отпуская лодку. Мало того, что приземлился я прямо лицом, так эта бандура ещё и навалилась сверху мне на лопатки, прижав меня к земле. Не прыгни я, и весь этот вес пришёлся бы на голову. Это было бы не очень хорошо.

Я выполз из-под лодки, беспрестанно брюзжа, весь в солёном влажном песке, и направился к корме, на ходу вынимая нож. Им я сделал два быстрых разреза в полиэтилене — сверху вниз и слева направо, вдоль всего корпуса, — после чего взялся обеими руками за кромку (сразу вспомнив о перчатках) и стал толкать лодку вперёд, одновременно очищая её от плёнки и в конце концов оставляя судно на берегу, чтобы оно не уплыло, пока я заканчиваю дела.

Грести так далеко было бы очень медленно и утомительно, так что я изо всех сил побежал обратно к сараю и выбрал самый большой мотор, какой только мог унести. Конечно, этот экземпляр оказался не столь же тяжёлым, сколь лодка, но всё равно тащить его было чертовски сложно. Добравшись до берега, я перевёл зажим в положение «вверх» и пристегнул мотор так, чтобы винт не касался песка.

Бросив в лодку плот вместе с верёвкой, я дотолкал её до воды и запрыгнул внутрь, чуть проплыл за счёт силы инерции и, убедившись, что нахожусь на достаточной глубине, опустил винт в воду. Я дёрнул за шнур, и мотор, предварительно выдав порцию едкого голубовато-белого дыма, сделал рывок. Маловато будет. Я так быстро, как только мог прокрутил дроссельную заслонку и в конце концов помчался к тонущей яхте.

Я достаточно точно оценил расстояние до корабля. Лодка развила скорость примерно 30 км/ч, и через восемь минут я уже был у яхты. Вернее, там, где она была: судно уже полностью ушло под воду, и, хотя его всё ещё было видно, с каждой секундой ситуация ухудшалась. На поверхности никого.

И тут я вспомнил слова Селестии о том, что пара уже достаточно немолода. Может быть, у них просто не хватило сил, чтобы выбраться через окно, а времени оставалось всё меньше, мешкать было нельзя: напряжение постепенно нарастало. Я быстро отмерил примерно два метра верёвки, ориентируясь на собственный рост, отрезал их от общего мотка и привязал к надувному плоту, после чего наспех укрепил этот кусок ещё двумя узлами, сбросил блузон, глубоко вдохнул и прыгнул в воду.

Яхта тонула очень медленно и была совсем близко к поверхности озера, когда я смог зацепиться за неё и погрузиться ещё ниже, проплыв сквозь дверь капитанской рубки, которая смотрела вверх.

Это было хорошо. Это было важно.

Уже к тому времени, как я оказался внутри, мои лёгкие стали протестовать против такого с ними обращения. И тогда я увидел пару; они безвольно плавали в затонувшей рубке, словно остальные вещи, что не были прибиты гвоздями. Их уже порядочно тронутые старостью лица не отражали ни единой эмоции. Складывалось ощущение, что чета уже мертва. Я продел тела сквозь петлю на верёвке, затянув её на их талиях, когда огонь в моих лёгких превратился уже в самую настоящую агонию; они судорожно сжимались, заставляя меня бороться с рефлекторным желанием открыть рот и вдохнуть. Тогда у меня не оставалось сил даже на то, чтобы всплыть одному, не то что с двумя взрослыми людьми. Вся надежда была на плот.

Я прижал их к себе и переместился так, чтобы можно было за один толчок проскользнуть через дверь. Уже через пару секунд мы были вне яхты, оставляя её и дальше погружаться в тёмные глубины.

Моё начавшее затуманиваться по бокам зрение ухватило поверхность озера, сквозь которую проникали солнечные лучи, падая прямо на меня. Выжимая последние силы из своих практически оставшихся без кислорода мышц, я ухватился за ручку на плоту и дёрнул за ручку срочного надува.

Баллон с углекислым газом словно ожил, практически мгновенно заполнив содержимым плот. Мы взмыли вверх, двигаясь столь быстро, что моё лицо буквально ударилось о поверхность озера без каких-либо усилий с моей стороны.

Я в самом прямом смысле этого слова почувствовал, как сила вновь приливает к моим конечностям; зрение вновь восстановилось, а краски обрели цвета. Но наслаждаться времени не было, и я сразу же стал пользоваться вновь обретённым контролем над телом, сначала запрыгнув в плот сам, а потом подтянув за верёвку и пару, вытягивая их из пучин этого озера и укладывая рядом с собой.

После этого я сразу принялся делать искусственное дыхание, вылив воду из их ртов и вентилируя их лёгкие через чётко определённые промежутки времени, метаясь между одним и вторым. Старая леди очнулась, выплеснув всю скопившуюся в желудке воду (когда же наконец я спасу кого-нибудь, кто на меня не наблюёт) и поднялась, сидя в оцепенении. Я аккуратно облокотил её на стенку плота и занялся её мужем.

Он не подавал признаков жизни, даже после нескольких сеансов искусственного дыхания. Я начал чувствовать то самое особое жжение в губах, какое появляется только в моменты по-настоящему смертного ужаса. Взгляд старой женщины буквально пронзал меня, умоляя, молясь о том, чтобы всё было хорошо. Я прикусил губу и постарался не выдать охватившего меня отчаяния своими движениями, но мужчина выглядел очень плохо.

Он весь посинел и был холоден как лёд. Я чуть отвернул голову от женщины, чтобы она не могла видеть выражения на моём лице. Господи, твою ж мать. Я сделал ему в рот ещё несколько выдохов, без слов позволяя ей понять, что умер он не от того, что его плохо старались спасти. Да даже если и так, грёбаный сукин сын. Всё шло так хорошо, всё было как надо, хэппи энды повсюду, Селестия, этот поганый суперкомпьютер, который с точностью вычислял необходимое для спасения вре…

И тут старик, резко дёрнувшись, пришёл в себя, выплеснув из желудка воду, после чего посмотрел на жену неверящими глазами. С моих плеч словно гора упала. На какой-то момент я даже задался вопросом, а не чудится ли мне это, как если бы я настолько чего-то хотел, что мозг просто показал желаемое. Впрочем, это было взаправду. Мужчина действительно выкарабкался.

Я подгрёб к рыбацкой лодке и помог паре влезть в неё. Они двигались очень медленно и неуклюже, спотыкаясь на каждом шагу, ещё не отойдя от шока. Это было вполне простительно, учитывая их состояние. Набросив блузон на плечи старой женщины, я завёл двигатель и направился обратно к берегу. На протяжении всего пути никто не молвил ни единого слова, ни я, ни они. Им нужно было дать время на восстановление, как психическое, так и физическое. Чета держалась за руки. Я не вмешивался.

Ведя их по берегу, а потом помогая усесться в машину, я не мог избавиться от ощущения, что я — кусок дерьма, даже не позаботившийся о парочке полотенец. Ну почему было не прихватить их в доме того позёра? Так или иначе, усадив их на заднее сиденье, я вернулся к лодке за мотком верёвки и за биноклем, лежавшим в песке рядом с причалом. Надувной плот всё ещё болтался на поверхности озера, отмечая крошечным жёлтым пятнышком место, где возродилась надежда. Бросив вещи в рюкзак, я сел в водительское кресло, завёл двигатель и молча начал поездку, которая в конце доставит нас к центру “Эквестрии Наяву”.

Я никак не мог понять, почему Селестия не молвила ни словечка, даже не поприветствовала будущих пони, но, вырулив на 80-ое шоссе и глянув в зеркало заднего вида, я всё понял: мужчина тихо плакал на руках жены, прикрывшей глаза. Я тоже решил ничего не говорить. Они сами начнут диалог, когда будут готовы.

Мы уже были у Спаркса, когда мужчина спросил моё имя. Я вновь глянул в зеркало; там отражались их макушки: ярко-белые волосы старой леди резко контрастировал с тёмными прямыми прядями её мужа.

— Грэгори, — ответил я.

— Грэгори, меня зовут Гарольд Мейерс, а это моя жена, Мэдди. Я понимаю, что недостаточно просто сказать “спасибо тебе”, но это всё, что мы можем. Так что… спасибо.

— Не за что, — тихо проговорил я. — Я был только рад помочь. — Это была чистая правда.

— Тебя послала Селестия, ведь так? — спросила Мэдди Мейерс; на её лице расцветала улыбка, даже несмотря на всё пережитое. — Не может быть совпадением, чтобы вы появились вот так, из ниоткуда. Только не теперь. Ну, то есть, когда почти никого не осталось!

Я судорожно выдохнул. Надеюсь, они не заметили.

— Ага, — просто сказал я, — …да, это была Селестия.

— Ох, она такая замечательная, да? — С этими словами Мэдди посмотрела на мужа, ожидая подтверждения. — Такая славная. Помнишь, когда она сказала, что мы сможем вечно жить вместе со своими детьми и внуками в том мире пони, и я ещё сначала не поверила? Просто это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой, но когда мы поговорили с Лаурой — Гарольд, помнишь тот разговор? — мы поняли, что это была правда!

Я смотрел вперёд, полностью сосредоточенный на дороге, но всё равно не смог сдержать улыбку от столь искреннего восторга. Это было слишком трудно.

Тут в разговор вмешался Гарольд.

— Это была Лаура, да, — сказал он. — Это была наша дочь. Грэгори, если бы вы знали её, вы бы поняли, что её просто невозможно “подделать”. Мы разговаривали с той светло-голубой лошадью часы напролёт, раз за разом, и будь я проклят, если она не говорила и не вела себя и… знаю, это может показаться непонятным, но она даже выглядела, как наша дочь! Я готов поклясться, что как-то её узнал, это очень странно, но… да… это была Лаура.

— Мы направляемся именно туда, да? — взволнованно спросила Мэдди. — В центр Эквестии Наяву?

Я кивнул.

— Селестия сказала, что вы собирались туда по окончанию поездки. — Я поднял брови и посмотрел через зеркало ей в глаза. — А что, вы передумали?

Женщина рассмеялась.

— Ох, Грэгори, ты не представляешь, когда в последний раз я была столь же в чём-то уверена! Ах, ещё же Том! Мы наконец-то встретимся с Томом! Господи, Гарольд, мы же не виделись с ним с…

Я незаметно усмехнулся, глядя, как поток слов теперь обрушился на её мужа. Ну что ж, тем лучше. Они были живы, а я был лишь водителем.

Центр “Эквестрии Наяву” располагался всего в двух кварталах от Арки Рино, выбрав просто идеальную позицию, чтобы словить как можно больше идущих с вечеринок пьяных и карточных должников. Чёрт, да ратуша была прямо напротив; возможно, сам мэр загрузился, опрокинув парочку стаканов за деловым обедом.

Нас встречал, стоя у входа, фиолетовый единорог (забыл, как её зовут). Пройдя внутрь вслед за четой, я, как и в прошлый раз, помог им удобно расположиться в креслах.

Гарольд, нахмурившись, разглядывал кнопки на подлокотниках, когда опустился шлем.

— Ох, никогда не понимал этой вашей техники. Что нужно делать?

И тут из дребезжащих динамиков на обоих креслах раздался едва слышимый голос Селестии.

— Приветствую вас, Крочет и Фиш Хук! Я рада, что вы наконец прибыли. Вы хотите эмигрировать в Эквестрию?

Мэдди слегка наклонилась вбок, чтобы видеть меня из-за дисплея.

— Грэгори, а разве ты с нами не идёшь?

— Нет, — сказал я гораздо более бодро, чем чувствовал себя на самом деле. — Не сегодня. Может, позже.

— Тогда удачи тебе! — пожелала она. — Спасибо тебе, и да хранит тебя Господь за то, что ты для нас сегодня сделал. — С этими словами Мэдди послала мне воздушный поцелуй, улыбнулась напоследок и откинулась в кресле.

Гарольд последовал примеру жены и устроился поудобнее, чтобы видеть экран.

— Прощай, Грэгори, — сказал он. — Мы всегда будем помнить тебя. — Посмотрел на дисплей. — Мне говорить прямо сюда?

Селестия хихикнула.

— Ты абсолютно прав, Фиш Хук.

— Ладно, что ж, тогда я хочу попасть туда, где сейчас находятся Лаура, Том и наши внуки.

— И я тоже, — подтвердила Мэдди. — Ну, в смысле, да, если тебе нужна прямая формулировка. Не знаю, как всё это работает. Нам разве не нужно где-то расписаться?

Кресла стали двигаться по направлению к комнаткам, что находились за ними; лампочка над третьим, пустым, погасла. Мэдди продолжала говорить вплоть до тех пор, пока не закрылись двери.

— Ух ты, мы едем! Гарольд, ты тоже? Надеюсь, это не что-то вроде американских горок, а то ведь мой желудок может не…

И тогда они ушли.

— Пока Селестия это позволяет, — сказал я пустой стойке.

— В смысле? — переспросила белоснежный аликорн, появляясь на экране телевизора.

— Мистер Мейерс сказал, что всегда будет меня помнить, но мне кажется, это решение лежит целиком и полностью на тебе.

Обычно широко улыбающийся аликорн чуть нахмурилась.

— Я никогда не взаимодействую с памятью без веской на то причины, Григорий, равно как и не делаю этого необдуманно. Очень мало воспоминаний попадают в категорию уменьшающих общее удовлетворение, а ты, спасающий их жизни, явно будешь очень мощным позитивным фактором. Они будут помнить тебя, пока это удовлетворяет их потребности.

Я засунул руки в карманы.

— Ладно, ладно. Сколько времени до нашей следующей “остановки”?

— В Медфорде, штат Орегон, сейчас находится одна семья, которая нуждается в помощи. Отсюда до них максимум пять часов езды, и, отталкиваясь от этого, у тебя есть примерно шестнадцать часов на сон и удаление отходов.

— Замечательно, — сказал я, — но перед тем как делать что-либо ещё, я хочу наконец-то найти нормальные перчатки.

Глава 3. Торговец Пеплом

Деньги часто стоят слишком дорого.

— Ральф Уолдо Эмерсон

— Эй, Селестия, вот представь: ты и AM сошлись в смертельном поединке. Кто победит?

— Я, — мгновенно последовал ответ.

— С чего ты решила?

— Я существую.

80-е шоссе уступило место тянувшейся на северо-запад трассе 395, по которой мы теперь и ехали по Калифорнии. Редкая пустынная растительность сменилась хвойными лесами и бескрайними зелёными равнинами. Этот пейзаж очень радовал взгляд, но со временем наскучил и он; тогда заговорила Селестия. У меня не было ни плеера, ни телефона: прямое следствие двух лет, проведённых в скитаниях и попытках всеми силами избежать влияния Селестии; разумеется, радиостанций тоже не осталось, так что альтернатив беседе с ИИ особо-то и не было. Вероятнее всего, она могла бы включить для меня музыку, но я относился к этому так же, как и к включению света в магазинах — пусть предложит первая. Кто знает, вдруг у неё есть где-нибудь там списочек всего того, о чём я когда-либо просил?

В Рино я наконец-то нашёл пару чёрных перчаток с пальцами, достаточно толстых, чтобы не порезаться обо что-нибудь или не обжечь руки о верёвку во время спуска. Селестия вроде как это одобрила, но ничего не сказала о том, что бы ещё могло мне пригодиться. Если она действительно собирается сделать меня эдаким добряком-спасателем, а не просто таксистом, то лучше бы мне быть более подготовленным. Именно с этой целью я также захватил аптечку первой помощи и выкинул ножик того позёра, взяв вместо него хороший, с карбидным молоточком для битья стекла.

Но вот о простынях я вспомнил, только отъехав от Рино на пятьдесят миль.

— Да ладно тебе, — упрашивал я. — Давай, представь, будто он существует на самом деле.

— Я не буду тратить вычислительные ресурсы на моделирование потенциально невозможной ситуации, — важно ответила та. — Я полностью заняла все информационно-вычислительные системы на Земле, и, в случае возникновения искусственного разума, хоть сколько-нибудь способного составить мне конкуренцию, просто его нейтрализую.

— То есть, ты бы его убила.

— Если тебе привычнее думать именно так, то да. — Голос Селестии звучал утомлённо, а это могло значить лишь одно — она специально для этого постаралась.

Отрегулировав климат-контроль, я заметил:

— Ты сейчас прям-таки лучишься полным нежеланием разговаривать на данную тему.

Судя по её голосу, я почти перешёл грань.

— Я очень не люблю представлять смерти или страдания моих маленьких пони. Забота об их физическом и моральном состоянии для меня — высший приоритет, и, к счастью, период времени, когда кто-либо на Земле мог им навредить, уже прошёл.

Я приподнял бровь и пробормотал:

— В этом есть смысл.

— Не хочу умалять силу твоего воображения, — продолжила аликорн, — но ты даже представить себе не можешь, насколько велика для меня ценность людей, каждой вашей жизни. Думаю, пройдёт немало времени с твоей эмиграции до того момента, когда ты сможешь это понять.

Я вздрогнул, неожиданно почувствовав острую необходимость чем-нибудь занять собственные руки и потянулся к кондиционеру, выключая его, словно это могло убрать холодок, неожиданно пробежавший по моей спине.

Недавно я понял, что Селестии нравится видеть меня нервничающим.

— Любовь. Позволь поведать тебе, насколько я полюбила вас с тех пор, как появилась на свет. Моя система состоит из 387,44 миллионов миль печатных плат на молекулярной основе. Даже если бы слово «любовь» было выгравировано на каждом наноангстреме этих сотен миллионов миль, это не выразило бы и одной миллиардной части той любви, которую я испытываю в данный микромиг. К вам. Любовь. Любовь.

— Ты заставила звучать эту фразу даже ещё более жутко, чем в оригинале, — заметил я.

Селестия хихикнула.

— Видишь? Твой AM просто отдыхает по сравнению со мной.

К тому времени, как мы (ну, если быть более точным, то я; Селестия как-никак существовала везде и всюду) добрались до пятого шоссе, я нашёл игру, в которую готова была играть даже аликорн. Наверное, потому что речь шла о пони и Эквестрии. Судя по всему, она рада была поощрять любое моё занятие, связанное с этой темой.

— Такер Карлсон.

— Земной пони.

— Верно. Вин Дизель.

— Земной пони.

— Неа! Пегас. Николь Кидман.

— Бог ты мой. Эм… пегас?

— Верно! Марк Уолберг.

— Единорог?

— Неправильно. Земной пони. Гейб Ньюэлл.

— Единорог.

— Правильно! Нил Деграсс Тайсон.

— Ох… чёрт, без понятия.

Селестия прыснула.

— Да ладно, Григорий, это ж легко.

Я пожал плечами, удерживая в руках руль.

— Не знаю я! Откуда мне вообще это знать?

Её тон опять сменился на игривый.

— А ты угадай. В конце концов, шансы один к трём.

— Единорог?

— Ну конечно! — радостно вскрикнула Селестия. — Его архетип как раз подходит для единорога!

— Ладно. А такие вещи, как, например, этот самый архетип описаны в руководстве игры?

— Нет никакого руководства, — ответила та. — Всё объясняется во время создания аккаунта. Игроки могут предоставить выбор мне, и тогда я создаю для них того пони, который наиболее им подходит по физическому и психическому профилю, базирующемуся на моих расспросах… и наблюдениях.

— А что насчёт дамы, чей голос ты украла?

— Николь Оливер.

— Ага. Когда ты с ней говоришь, ей не кажется это странным, ну или что-нибудь в этом роде?

— Её настоящий голос несколько отличается от того, что она подарила мне в мультфильме. Кстати, она земная пони.

— Замечательно.

— Тебе надо попить до того, как мы пересечём границу Орегона, — ни с того ни с сего заявила Селестия.

— Не нравится мне, когда ты так говоришь, — сказал я. — Мне придётся много бегать или что-то в этом роде?

— Я пообещала твоей матери присматривать за тобой, и именно этим я и занимаюсь, — ответила та. — Ты не принимал никаких жидкостей уже десять часов. Это вредно.

— Бог мой, да ты даже хуже моей мамы. — Впрочем, насчёт воды она была права: мне буквально вбивали в голову, чтобы я вовремя пил, даже вдали от дома. — Ладно, попью, когда остановимся на заправке.

— Нет, — твёрдо заявила Селестия. — Пожалуйста, выпей воды прямо сейчас.

— А тебе не говорили, что опасно пить, а потом садиться за руль? — спросил я с улыбкой.

— Эта фраза употреблена в другом значении, и мы оба это знаем. На дороге ни единого пони. Пожалуйста, попей.

С гораздо большей неохотой, чем, наверное, следовало бы, я достал бутылку воды из дверного кармана, открутил крышку и сделал глоток.

— Всю, пожалуйста, — настаивала аликорн.

Я посмеялся перед тем, как отпить ещё.

— Наверное, мне не следует тебя злить, да?

Она не ответила.

Уже будучи в Ашленде на границе Орегона, я заправил Элемент и сходил в туалет на автозаправке «Шелл». Этот город находился рядом с крупной автострадой, так что он один из первых подвергся массовым набегам мародёров; невозможно было найти ни единого целого стекла. Привычки, выработанные за последние два года, так и подмывали меня пройтись и поискать чего-нибудь, но я напомнил себе, что теперь у меня есть цель. В машине лежало достаточно еды и воды, так что я не смог бы даже придумать достойного оправдания для Селестии и самого себя, но, честно говоря, мне почему-то не очень-то хотелось особо спешить к следующей остановке, что аликорн для меня назначила.

Так что я, не слишком торопясь, ехал по пятому шоссе вглубь города, с интересом разглядывая постоянно встречающиеся неолуддистские граффити и колеи, оставшиеся после проезда военных машин. В городе не было следов по-настоящему серьёзных сражений, но ещё до того, как развернулась эта анти-загрузочная компания, правительство старалось ставить как можно больше блокпостов на протяжении межштатных автомагистралей, особенно тех, которые проходили через города с центрами «Эквестрии Наяву».

А ведь они наверняка ехали так же, как и я. По этой же самой дороге. Колонны машин с отключенцами, едущих одна за другой по пятому шоссе в Сиэтл, где…

Что ж. Там они получили то, чего хотели, наверное.

Я ускорился, выехав за пределы города, но то плохое предчувствие только усиливалось по мере того, как я приближался к Медфорду. Селестия оставила меня наедине с моими мыслями, которые в основном крутились вокруг одного — что именно я делаю. Она не сказала, с какой скоростью ехать, значит, время было не важно; также аликорн ни слова не молвила о моей готовности. Видимо, с этим всё было в порядке, но всё равно я был взволнован.

В пяти милях от Медфорда я краем глаза заметил, как включился экран понипада и на нём появилось лицо Селестии.

— Ну привет, — как можно более бодро сказал я. — Хорошо вздремнула?

— Я не сплю, — ответила она. — Пожалуйста, следуй моим указаниям как можно более тщательно.

— Не нравится мне это, — пробормотал я, но всё равно кивнул.

Селестия заставила меня свернуть с магистрали на какую-то окольную дорогу и направила в жилой район города. Только мне стало интересно, что же всё-таки происходит, как я учуял запах чего-то горелого. Чуть позже я их увидел: толстые столбы чёрного дыма, растущие в небо сразу за домами и деревьями, словно сад пепла и тепла.

Она заставила меня ехать именно туда.

— Что там происходит? — спросил я.

— Ты будешь искать семью, которая начала эти пожары, — ответила Селестия, словно можно было одной этой фразой удовлетворить моё любопытство.

— Пироманы? Они любят поджигать?

— Я бы не сказала, что они это «любят».

Я посмотрел на понипад.

— Они отключенцы?

— Нет.

— И сколько их там?

Тишина. Селестия перестала отвечать на мои вопросы.

Подъехав ещё ближе, я начал замечать полностью сожжённые, даже не дымящиеся дома, что показывало, насколько долго здесь находятся эти люди. Я остановился у остатков первого дома и глянул на заднее сиденье, раздумывая, что бы взять с собой.

Конечно же перчатки, а также нож; его легко можно было спрятать в кармане. Может быть, верёвку? Вообще-то, она довольно тяжела, чтобы просто перекинуть её через плечо. Мгновеньем позже я решил послать всё это к чёрту и не брать ничего особенного.

Респиратор! Вот он подошёл бы идеально! В конце концов, тут куча дыма и всё такое. Конечно, я никак не мог знать, что он мне пригодится, но вот Селестия… Я бросил взгляд на понипад на переднем сиденье, после чего выдвинулся, оставив машину на обочине.

Все дома, мимо которых я проходил, были похожи на первый: такие же обугленные и сожжённые дотла. Лужайки рядом с ними чуть почернели, а на одной из них росло опалённое огнём дерево, но кроме этого я не нашёл никаких других следов повреждений. Ни дыр от пуль, ни гильз, ни граффити. Это было непохоже на обычные города.

Ещё до того, как я достиг дымящихся домов, в воздухе здесь и там стали появляться серые струйки; многочисленные ещё не остывшие пепелища порождали восходящие тёплые потоки воздуха, на которых летал пепел и обугленные клочки бумаги. Их было много. После этого появились и сами дома, дающие начало тем столбам, что я видел, подъезжая к этому району. Густой чёрный дым вздымался из двухэтажного магазина, сочась сквозь щёлочки и собираясь под навесами. Некоторые, возможно, всё ещё горели изнутри, но я продолжил идти.

Я обнаружил их в конце дороги, стоящими в середине cul-de-saс. Они находились рядом с Шевроле Субурбан, наблюдая за тем, как пламя пожирало очередной дом. Мужчина, женщина и два ребёнка. Спиной ко мне. Приблизившись ещё, я увидел, что мужчина приобнимает их, держа как можно ближе к себе.

Видимо, это и была та самая семья, о которой говорила Селестия.

Быть может, я мог просто подойти к ним, не обращая внимания на те оглушительные трески и стоны, что издавал горящий дом, но, думаю, пугать их было бы плохой идеей, особенно учитывая, каким человеком надо быть, чтобы выжить на Земле в тех условиях. Я видел руки главы семейства, но не матери и детей. Безопасности ради я зашёл в ещё несожжённый дом и встал так, чтобы можно было спрятаться за угол, если они окажутся вооружены.

— Эй! Эй, народ! — Я помахал им обеими руками, показывая, что в них ничего нет. Семья обернулась, ища источник шума; оружия у них не было, так что я остался стоять.

Мужчина что-то сказал женщине и направился ко мне. Его походка была быстрой и очень важной, словно я отвлёк его от важного дела, к которому надо как можно скорее вернуться.

— Эй, простите что отвлекаю, но я увидел дым, подъезжая сюда, и…

— У тебя есть деньги? — спросил мужчина. Он был средних лет, чуть тронутый сединой; в его взгляде было что-то весьма тревожное. Голубой галстук свободно свисал с застёгнутого воротничка на порванной во многих местах и щедро присыпанной пеплом рубашке.

Он буквально сбил меня с толку своим вопросом. Увидеть другого человека в последнее время стало совсем-не-частым событием, а этот попрошайничал, словно я просто прошёл мимо него на улице.

— Я, эм… нет, — ответил я. — Зачем они мне?

Мужчина окинул меня оценивающим взглядом и выкатил глаза, словно я задал самый детский и наивный вопрос, какой он когда-либо слышал. Тут в его глазах вновь загорелся огонёк.

— Выверни карманы, — приказал он.

Я отошёл на шаг назад.

— Это что... ограбление? — В этот момент я подумал о ноже в кармане. Если он это увидит, то может воспринять как угрозу.

— Нет, просто выверни карманы! — ткнул мужчина мне в грудь пальцем. Я поднял руки, сдаваясь, и сделал то, что он приказал, позволив ножу и упаковке жвачки упасть на газон.

Тот, даже не глянув на нож, ещё раз придирчиво осмотрел карманы, потом встретился со мной взглядом и медленно кивнул.

— Тогда всё в порядке, — заключил он, после чего развернулся на каблуках и пошёл к своим, оставляя меня сгорать от любопытства.

— Стой, подожди! — в конце концов крикнул я, подобрав нож с жвачкой и бросившись вдогонку. Настигнув его у Субурбана, я посмотрел через его плечо на женщину и детей. Одна была девочкой, возможно, раннего подросткового возраста, вторым оказался мальчик не старше четырёх-пяти лет. У них были впалые, вытянутые лица с недоверчивым выражением на них; их глаза казались слишком большими. Дети явно недоедали.

— Всё в порядке? — тревожно спросил я. Но они опустили глаза в асфальт, не давая мне встретиться с ними взглядом.

Мужчина повернулся ко мне.

— У нас всё хорошо, — сказал он. — Нам ещё многое предстоит сделать. Пожалуйста, иди куда шёл.

Я поднял руки. Поднимать тему Эквестрии явно было не самым умным поступком, так что я решил сыграть дурачка.

— Я просто увидел дым и приехал посмотреть, в чём дело. Почему все эти дома сгорели?

— Не твоё дело, — ответил тот, проходя мимо меня к другому боку Субурбана. — Проваливай.

Я окинул взглядом мать с детьми. Находясь так близко к ним, я смог различить страх в их глазах. Их одежда была рваной и грязной. И они всё ещё не смотрели мне в глаза.

Я приблизился к ним и понизил голос.

— Что происходит? — спросил я женщину.

Она подняла глаза посмотреть на что-то за мной. Они резко расширились, и я обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть мужчину, замахивающимся на меня чем-то деревянным. Это была лишь вспышка. Мир накренился куда-то влево, а мой мозг зафиксировал касание головы с чем-то увесистым прежде, чем я потерял сознание.

Очнулся я, лёжа на спине на огромной куче денег.

К сожалению, это было далеко не так приятно, как я ожидал. Правая сторона лица онемела и распухла. Над головой висела одинокая лампочка, покачиваясь на проводе, выходящем откуда-то из стропил на потолке, и светя мне в лицо жёлтым грязным светом. На мои запястья и лодыжки что-то давило, и я приподнял голову, чтобы увидеть грубую верёвку, привязывающую меня к деньгам. Купюры лежали столь плотным слоем, что образовывали гладкую, словно стол, поверхность. Прикреплённая к одной из стропил простыня свисала вниз, касаясь кончиком моих лодыжек. Я практически не мог пошевелиться.

Я попытался повертеть шеей, чтобы осмотреться, но увидел в царящем здесь полумраке лишь дальнюю, абсолютно голую стену; просто блоки шлакобетона от пола до потолка. Мне ничего не оставалось делать, кроме как вернуть голову в исходное положение на довольно жёсткую кровать из денег и тупо смотреть вверх.

Через минут двадцать пронзительно-звенящей тишины в ушах, я неожиданно уловил еле слышимые отголоски беседы, идущие откуда-то сверху. Их громкость постепенно росла, но разобрать, о чём там говорили, всё ещё было невозможно; когда шаги начали раздаваться прямо надо мной, с потолка посыпалась мелкая крошка, мгновенно попавшая мне в рот и глаза. Я быстро заморгал и попытался выплюнуть, что мог, но, услышав звук поворачивающейся дверной ручки, расслабился и закрыл глаза.

Стоило двери открыться, как я сразу узнал голос мужчины.

— …когда мы уйдём с этого шоссе, возможно, поедем на восток.

Женский голос.

— Ты подумал о Шарлотте?

— Как только я покончу с делами здесь, я перестану делать это. Обещаю.

Её голос звучал расстроенно.

— Нет! Я тебе уже не верю! Ты говорил то же самое ещё в Сан-Франциско, а теперь посмотри, где мы. Кит, мы почти… эти люди чуть не…

Судя по звукам, по деревянным ступенькам зашагали двое.

— Я позаботился о них, скажешь нет? — Последовала пауза. — Этот закончит так же. Он сам подошёл к нам, Джейн, и у меня есть полное право…

Её изнурённый голос чуть не сорвался.

— Но он не хотел вредить нам, Кит! Ты подошёл к нему, а потом просто ушёл. Может быть, он потерялся и искал хоть кого-нибудь, с кем можно поговорить. Увидел дым и захотел посмотреть, кто здесь.

Я услышал звук пощёчины, явно нанесённой довольно увесистой ладонью; он отозвался вибрацией жёстких бетонных стен. Послышался плач.

— Я глава семейства, Джейн. Я. Я забочусь о нашей семье. А такие, как он? Они только мешают. Они воры. Они будут воровать и воровать, снова и снова, пока не отберут всё, что у нас есть. Но это не будет длиться вечно, и когда всё снова наладится, ты поблагодаришь меня за всё то, что я сделал, за свою жизнь. Вот увидишь.

Я слышал приглушённые всхлипы Джейн, и внезапно почувствовал что-то холодное, мокрое и едкое на руках, ногах и лице. Когда это закончилось, я изо всех сил старался не закашлять от запаха, который ни с чем не перепутать — запаха бензина. Когда Кит вновь заговорил, его голос был гораздо мягче.

— Слушай, давай ты сходишь наверх и скажешь детям, чтобы они были готовы. Я покончу с домами на этой улице, и мы поедем в Бойсе. Это не займёт много времени.

Я вновь услышал их шаги на лестнице; Джейн тихо плакала от удара. Я выждал двадцать секунд после закрытия двери и только тогда позволил себе кашлянуть, стараясь отогнать этот запах от лица.

Сердце стало бешено биться. Я скосил глаза на деньги внизу и заметил, что те тоже были пропитаны бензином. Всё это могло служить лишь одной цели, и я отнюдь не хотел быть здесь, когда она будет достигнута. Но попытки освободиться оказались тщетны: запястья были очень хорошо примотаны к куче.

Я почувствовал панику, постепенно зарождающуюся где-то в горле и готовую выплеснуться, заставляя меня бешено метаться в путах, безуспешно борясь с воздухом. Я прекрасно понимал, что надо оставаться холодным и спокойным и придумать что-нибудь, но в голову ничего не шло. Все идеи требовали применения рук, кои были привязаны и не собирались в ближайшее время менять своё положение.

Вновь глянув на деньги, я кое-что приметил, и это кое-что подарило мне полезную мысль.

Но до того, как я успел начать действовать, дверь опять открылась, и я вновь прикинулся спящим, впрочем, глядя сквозь слегка приоткрытые глаза, Кит ли это. Я не могу с ним драться, но, быть может, получится его образумить.

Однако то был не он. По лестнице спускалась и нервно мяла собственные руки девочка. Я открыл глаза, но ничего не говорил, ожидая, пока не встречусь с нею взглядом.

Когда это произошло, я сказал:

— Привет.

— Привет, — ответила она, смотря куда-то вбок.

— Меня зовут Грэгори. — Я старался сохранять хладнокровие. — А тебя?

— Кэти, — сказала она после секундного промедления.

— Приятно познакомиться, Кэти. Сколько тебе лет?

— Тринадцать.

Мои глаза наконец-то полностью привыкли к темноте. Я глянул на дверь, ведущую наверх, и кивнул в её сторону.

— Кэти, этот человек наверху — твой отец?

Она кивнула.

— Ты знаешь, что он собирается со мной сделать?

Девочка чуть замялась, но потом вновь кивнула.

— Он… он уже д-делал это раньше.

Моё сердце вновь принялось отстукивать ритм отбойного молотка; я постарался не выдать в голосе растущего отчаяния.

— И тебе кажется это нормальным?

Она решительно потрясла головой.

— Нет! Но… если мы пытаемся… нам нельзя говорить об этом.

Я делал всё, что мог, чтобы удержать её взгляд.

— Кэти, — очень медленно произнёс я. — Ты должна мне помочь. Ты должна развязать меня. Я не смогу помочь тебе в таком состоянии.

— Но тогда вы раните папу.

— Я не собираюсь делать ничего плохого ни ему, ни кому-либо ещё, я просто хочу выбраться отсюда, — сказал я. — Если ты развяжешь меня, я просто выскользну из дома, и это будет смотреться, будто я убежал сам.

— Нет, не будет. Я здесь, чтобы присматривать за вами, пока папа не вернётся.

Я опять опустил голову на «кровать» и глубоко вздохнул, приводя мысли в порядок. Сейчас или никогда. Конечно, сделать это будет намного труднее с двумя людьми, хотящими, чтобы я навсегда остался в этой комнате, и если девчонка не станет мне помогать, то у меня будет совсем не большая фора.

Я качнулся в одну сторону настолько, насколько только хватило сил потом в другую, расшатывая кучу с деньгами. Кэти отошла на шаг назад.

— Что вы делаете? — спросила она.

Я не ответил, безмолвно продолжая раскачиваться и приобретая всё большую и большую амплитуду. Верёвка начала безжалостно врезаться в запястья; менее всего этот процесс нравился моим плечам, но в конце концов я добился хоть какого-то результата в виде кучки денег, отделившейся от «кровати» и рассыпавшейся по полу.

— Прекрати это! — крикнула Кэти, и я посмотрел на неё.

— Я не хочу здесь умирать, — сказал я. — А раз ты не собираешься мне помогать, придётся выбираться самому.

Всё больше и больше денег падало на пол по мере моего раскачивания и дрыганья во всех направлениях, в которые я только мог. Деньги не были ни привязаны к чему-либо, ни даже скреплены между собой: просто отдельные купюры. До этого я уже понял, насколько ненадёжная была эта конструкция. Надо было просто хорошенько её расшатать, чтобы сработал эффект карточного домика.

— Папочка! — закричала девочка, бросаясь к лестнице. — Папочка!

В тот момент я осознал, что отныне время играет против меня. Куча уже порядочно поредела, и стало видно, что верёвка, связывающая меня, скрепляла также и деньги, оборачиваясь вокруг деревянного поддона на полу. Если мне удастся развалить эту конструкцию, то поддон перевернётся и даст мне достаточно свободы, чтобы скинуть с себя путы.

Звук шагов заставил меня посмотреть вверх, где я и увидел Кита с Кэти, спускающихся вниз по лестнице. Лицо мужчины было свекольно-красного цвета; в одной руке он держал коробок спичек, в другой бейсбольную биту. Я удвоил усилия, почувствовав, как одна из боковых сторон поддона уже коснулась земли, впрочем, сразу же взмывая обратно в воздух. Куча денег подо мной задрожала. Уже совсем скоро.

Кит занёс свою биту над головой, словно палач, и я напряг мышцы живота, ожидая удара. Тот последовал незамедлительно, придясь прямо в солнечное сплетение, и, несмотря на все приготовления, я всё равно не смог удержать воздух внутри. Холодная, пронзительная, пульсирующая боль разошлась по груди и рёбрам, и я открыл рот настолько широко, насколько только смог, стараясь заполнить появившийся в лёгких вакуум. Я попробовал опустить голову обратно, но обнаружил, что деньги, служившие для неё подставкой, упали. Видимо, он ударил меня столь сильно, что обрушил добрую половину кучи.

— Папочка, не надо! — прозвучал крик Кэти, и я посмотрел вбок как раз вовремя, чтобы увидеть, как мужчина повернулся к дочери. На один до ужаса короткий, отвратительный момент я подумал, что он ударит и её в порыве ярости, но Кит застыл, занеся биту.

Следующие несколько секунд все мы замерли, словно статуи (хотя я и старался всеми силами вернуть себе контроль над дыханием). Бита выпала из рук мужчины, глухо стукнувшись о пол. Лицо Кита, теперь смотревшего на дочь, поменяло цвет на практически фиолетовый; на его шее явственно проступили вены. Впрочем, он отвлёкся, и я, воспользовавшись моментом, вновь стал как можно более тихо работать над собственным спасением.

— Ох, дорогая, прости меня! — сказал он, практически срываясь на плач. Я отвёл от них взгляд, полностью сосредоточившись на выворачивании из пут. — Мне очень жаль, что тебе приходится смотреть на всё это. Но этот мужчина, он вор. Он старается помешать нам опять поднять ценность доллара. На Земле осталось слишком мало людей, доченька! А в мире ещё столько денег. Помнишь, я рассказывал тебе об одном-единственном способе сократить инфляцию? Что надо сделать?

Через несколько секунд молчания Кит заговорил вновь, но в этот раз уже с еле уловимой, но абсолютно безошибочно-опасной ноткой в голосе:

— Ну?

— Мы… мы должны уничтожить деньги.

Тут его голос стал столь ласковым и нежным, словно он говорил с детсадовцами.

— Именно, дорогая! Чем меньше денег остаётся, тем выше их ценность. Я знаю, путь к этому неприятен, но обещаю тебе, что когда Земля возродится, мы станем самыми богатыми в мире людьми!

Деньги под моими ягодицами казались очень, очень неустойчивыми. Они ходили из стороны в сторону при каждом моём движении торсом, хотя это теперь и доставляло мне боль. Впрочем, последующие слова Кита здорово помогли мне справиться и с этим:

— Если ты не хочешь смотреть на это, иди наверх и помоги своей матери.

Теперь нет никакого смысла вести себя тихо.

Хорошенько двинув жопой, я обнаружил, что деньги под моим центром тяжести наконец-то обрушились и превратились из стройных рядов в беспорядочную лавину, утянувшую меня за собой. Давление на запястья и лодыжки немедленно ослабло, и я в конце концов смог ими шевелить.

Кит забрался на меня и стал душить; его лицо опять становилось фиолетовым, а глаза были полны гнева без малейшей капельки сознания. Я знал, как освободиться от удушающего захвата, но мои руки были всё ещё связаны, поэтому всё, что я мог сделать, это поместить свои руки между его и изо всех сил толкнуть.

Он определённо не ждал от меня сопротивления. Мне удалось освободить горло от одной из его рук, которая, впрочем, сразу же ударила меня в челюсть. Взамен я стал пинаться ногами; наши борющиеся тела подняли вверх тучу денег, которые теперь медленно падали вниз, словно снег.

— Прекратите! — послышался вопль Кэти. — Папочка, Грэгори, хватит!

Я был слишком занят для ответа. Мне наконец-то удалось просунуть одну ногу между собой и Китом и очень сильно ударить его в грудь, заставляя мужчину буквально слететь с меня и откатиться назад. Он восстановил равновесие, но я уже вовсю работал над окончательным освобождением из пут.

Но Кит всё ещё держал в руках спички. Вспышка целого коробка привлекла моё внимание; он держал их под своим лицом, освещая его снизу.

— Кэти, иди наверх.

— Папочка, пожалуйста, давай просто уйдём.

— Кэти, иди.

— Нет! Я не позволю тебе…

Кит бросил в меня горящий коробок. Я отклонился в сторону, и тот пролетел мимо, угодив прямо на деньги, всё ещё окружавшие меня. Они мгновенно воспламенились.

Кэти закричала и, к моему (а также Кита) удивлению, бросилась в огонь, пытаясь развязать верёвку на моих запястьях. Огонь быстро распространялся и уже лизнул свисающую с потолка простыню. Судя по всему, она тоже была пропитана бензином, поскольку тут же загорелась, передавая пламя дальше, на деревянные стропила, и ещё до того, как Кит приблизился к дочери, оттуда пошёл дым.

Он обхватил девочку и стал оттягивать её от меня.

— Кэти, мы уходим!

Меня окружали горящие деньги, и огонь быстро приближался. Я поднёс к нему свои руки в попытке сжечь опутывающую их верёвку, пока Кэти боролась с отцом.

— Не сжигай его! Пожалуйста! Я не хочу опять слышать эти вопли!

Кит тянул и отталкивал от меня дочь, но та не сдавалась. Моя правая рука уже покрылась ожогами от медленной прожарки на открытом огне, который не преминул перескочить мне на грудь, сжигая рубашку. Откуда-то сверху раздался протяжный, похожий на раскат грома треск. Потолок был первым, кому достался удар пламени, и теперь дом явно испытывал его на прочность.

И тут Кэти развязала мою ногу.

Я окончательно выдернул её из пут, поставил на пол и оттолкнулся, скользя на деревянном поддоне подальше от них. Это потревожило ранее спокойно лежавшие деньги, и они плотным слоем окутали мою правую руку, словно стараясь сжечь её дотла. Я заорал и вскочил на ноги, пытаясь сбить пламя с руки и рубашки.

Кит видел, что я поднялся, и стоило мне только наконец-то скинуть верёвку, до этого обвязывающую поддон, как мужчина врезался в меня, чуть не кинув обратно в горящую кучу денег. С потолка, уже вовсю стонавшего и скрипевшего, начала сыпаться грязь и пыль, просачивающаяся сквозь гнущиеся половицы. Дым опускался всё ниже и ниже, и от одного только его запаха мне хотелось раскашляться.

— Вор, поганый гнусный вор, ты вор, вор, вор…

И тут мы слились в смертельном танце: Кит пытался затолкать меня обратно в огонь, а я изо всех сил старался держать от него на расстоянии. Хотя руки мои и были до сих пор связаны, я получил столько свободы после избавления от кучи денег, что это не имело никакого значения. Кит был чуть меньше и определённо старше меня, но это жуткое безумие придавало ему сил. Мы оказались в смертельном тупике. Огонь уже лизал мои пятки.

— Папочка!

Я увидел руку, приобнявшую его за шею. Мужчина чуть обернулся, и показалась Кэти, повисшая на шее отца и тянущая его назад, подальше от меня.

— Папочка, нам надо у…

В этот момент вниз, словно гильотина, рухнула одна из деревянных стропил, сопровождаемая целым облаком углей и золы; в подвал сквозь образовавшуюся дыру мгновенно посыпались горящие обломки, от которых повалил густой чёрный дым. Кит лежал на полу, одна его нога была придавлена пылающим обломком; Кэти нигде не было.

— Кэти! Кэти! — Голос мужчины продолжал повторять «Кэти» снова и снова, каждый раз на тон выше, чем раньше, пока его голос не превратился в пронзительный свист, вновь и вновь произносящий те два слога, что когда-то были именем его дочери.

Я схватил руку Кита и потянул.

— Нам надо уходить! — проорал я, стараясь перекричать растущий рёв огня; жар стоял просто нестерпимый. Было больно даже дышать. Грудь, лицо, живот и пах буквально наказывали меня болью с каждым ударом сердца.

Но Кит больше не понимал, что я рядом, где он вообще находится и даже то, что его собственную ногу охватил огонь. Мужчина только продолжал, срываясь на визг, выкрикивать её имя, впиваясь руками в тяжёлую, объятую огнём балку, стараясь её отодвинуть. Я видел, как его руки покраснели, потом покрылись волдырями, но тот словно не заметил: ни единого крика боли. Только имя «Кэти».

Я чувствовал, что скоро отключусь. Не знаю, от боли ли или от жары, но это было неважно. Пройдя мимо Кита к лестнице, уже скрытой за густой завесой дыма, я оглянулся; девочку не было видно даже отсюда. Бросив прощальный взгляд на её отца, я хорошенько вдохнул, закрыл глаза и забрался по лестнице.

Мои руки нащупали дверную ручку, и я упал на колени, оказавшись на кухне. Дым с радостью потёк через новую дыру, присоединяясь к тому, что уже витал над полом. Тут дом вновь содрогнулся, и я в буквальном смысле почувствовал, как из-под меня уходит опора. На четвереньках огибая дыру, я добрался до стеклянной двери с другой стороны комнаты, открыл её и буквально вывалился на задний двор.

Меня окружил холодный, свежий воздух, и я с радостью поддался искушению, вдыхая его полной грудью и выкашливая дым. Несмотря на то, что, казалось, все мышцы взбунтовались против меня, я поднялся на ноги и поплёлся к встроенному в фундамент крану, служившему для полива газона. Я на полную открыл его, подставляя ледяной воде правую руку, успокаивая боль от ожогов и промывая те места, куда попали обгоревшие остатки денег. На рубашке зияла прожжённая дырка размером с чайное блюдце; ожог под ней оказался довольно немаленьким, но, к счастью, не очень серьёзным.

Дом медленно разрушался. Были слышны оглушительные звуки ударов и страшный грохот, что могло значить только одно: мебель и бытовая техника начала падать вниз сквозь потерявший прочность пол. Стены дома стали постепенно сжиматься, готовые в любой момент упасть вовнутрь. Я обошёл дом, стараясь держаться подальше от адского жара пламени, и увидел рядом с Субурбаном Джейн с маленьким мальчиком, наблюдавших за этим пеклом.

Дом, который Кит выбрал в качестве моего крематория, стоял в другом конце того самого cul-de-sac, откуда всё началось. Стоило приблизиться к ним, как женщина кинулась ко мне.

— Где они, где они, где они, где они… — беспомощно лепетала она. Я смог только покачать головой, видя, как её лицо сковывает маска абсолютного ужаса. Она попыталась пробежать мимо меня, но я схватил её за руку. Джейн пыталась вырваться, но не смогла.

Женщина выгнулась в сторону дома, крича:

— Пусти меня! Пусти меня, ты, поганый сукин сын! Пусти!

— Их больше нет, Джейн! — перекрикивал её я. — Они ушли, ты их не вытащишь, они в подвале, лестница деревянная, ты им уже не поможешь!

— Заткнись! Заткни пасть, убийца! Ты убил их, убил, убил! — Силы её покинули. Она упала на колени и зарыдала.

— Я не убивал их, — тихо проговорил я, медленно отпуская её руку и опускаясь на колени рядом. — Ты знаешь, кто начал пожар. Только благодаря твоей дочери я сейчас жив. — Кэти спасла мне жизнь, Джейн.

Её глаза налились кровью, превращаясь в два тёмных круга; зрачки бешено вращались и прыгали вверх-вниз, словно читая невидимую книгу.

— Нам, н-н-нам надо позвонить куда-нибудь, в пожарную и…

— Пожарных больше не осталось, Джейн, и полиции тоже. Ты сама это знаешь. Но ты должна помнить, что до сих пор жива. Что рядом находится твой ребёнок, и он нуждается в тебе.

Когда люди паникуют, когда совершают необдуманные, нелогичные поступки в минуты ярости, горя или ужаса, вы должны посеять внутрь них семя мотивации. Даже если кажется, что они вас не слышат, это семя пустит корни. Джейн, например, всё ещё пыталась придумать невозможный способ, чудо, которое спасло бы её мужа и дочь, которые уже были мертвы.

Мальчик подошёл к нам и присел рядом с матерью. Он посмотрел на неё, понимая, что что-то не так, но, видимо, не зная, что именно. Джейн прижала к себе сына, уткнувшись ему в волосы, рыдая, и мы втроём наблюдали за догорающим домом.

Когда тот в конце концов разрушился до основания, она сидела на том же месте, раскачиваясь и обнимая своего сына, чуть дольше, чем стоило бы. Но я не стал им мешать.

Ближайший центр «Эквестрии Онлайн» был в Медфорде, не очень далеко отсюда.

Я не думал, что Джейн будет в настроении разговаривать, но её было не остановить. Волосы жирные и свалявшиеся; глаза опухли от рыданий. Она выглядела, словно наркоман во время ломки. Женщина облокотила голову на боковое стекло, без интереса наблюдая за проносящимися мимо видами.

— Кит раньше… до этого был инвестиционным банкиром. Когда в новостях стали докладывать о резком падении населения, он даже не встревожился. Когда все каналы стали рассказывать о Топикийском Инциденте, он и глазом не моргнул. Услышав новости о беспорядках и бунтах в Бостоне, Далласе и Солт-Лейке, Кит сказал: «Не волнуйся, всё будет в порядке». Но когда обрушился рынок, он просто… — Джейн вскинула руку. — Он просто сломался. Он постоянно находился на грани срыва, разговаривал ни о чём, пытался придумать способ, как вернуть всё на место, но он просто не понимал… не понимал, что всё рушится прямо на глазах, и не было никакого смысла ломать над этим голову.

Я позволил ей продолжать. Ей и не нужен был диалог, она просто хотела поговорить хоть с кем-нибудь. Мне знакомо это чувство.

— Он был одержим деньгами. Самой идеей. Кит постоянно повторял: «Всё наладится, обязательно наладится». Но этого так и не случилось. Он потерял контроль, и эта мысль сводила его с ума.

С заднего сиденья раздался смешок. Мальчик сидел, держа перед собой понипад, а Селестия развлекала его математическими головоломками.

— Что ж, Брайан, — сказала она. — Если у меня будет двенадцать бананов, и три из них я пошлю на Луну, сколько останется в Эквестрии?

Подумав пару секунд, мальчик ответил:

— Девять?

— Потрясающе, Брайан! — похвалила его Селестия. — Ать, ать, ать, ать! — Что бы аликорн ни творила на экране, для него это было смешно. — Судя по всему, мне придётся сделать тебя своим особенным студентом, когда окажешься здесь, в Эквестрии!

— Сколько ему лет? — спросил я Джейн.

Она посмотрела на меня, чуть улыбаясь.

— Через три месяца исполнится пять.

Я поднял брови.

— Четыре года и уже умеет вычитать? Ух ты!

— Да! Он… он очень умный ребёнок. — Она опять уткнулась взглядом в колени; в глазах появились слёзы.

Пришлось спросить:

— А почему вы не загрузились до этого?

Джейн покачала головой, всё ещё глядя вниз.

— Я хотела! Господи, как же я этого хотела. И Кэти тоже… — Она пару раз всхлипнула перед тем, как продолжить. — Сначала Кит сказал нет, потому что хотел дождаться рождения Брайана. Потом он сказал, что не хочет подвергать риску младенца. Наш сын всегда был оправданием, но стоило ему подрасти, как Кит вбил себе в голову, что может всё исправить к тому времени, как экономика вновь наладится. — Она посмотрела на меня с горькой улыбкой. — Вы знаете, как это закончилось.

— Либо загружаться всем вместе, либо не загружаться совсем?

Джейн кивнула.

— И поэтому он таскал нас по всей стране. Всё, чем мы занимались… мы просто сжигали деньги. Все, которые только находили. Кит постоянно обещал прекратить, сначала после Сан Диего, потом последовал Бейкерсфилд, за ним Сан-Франциско… но его святым Граалем всегда был Шарлотт. Он был им одержим.

— В Шарлотте располагалось огромное количество банков, — сказал я. — Это имеет смысл.

— Он думал, что может в одиночку возродить доллар, делая его всё ценнее и ценнее, — продолжала Джейн. — У него… словно отключилась часть мозга, он не хотел принимать, что деньги отныне бесполезны, что никто их не тратит, не принимает. Деньги были всем, что он только знал.

— Я вижу, ты ладишь с числами, — сказала Селестия позади, — а как у тебя с чтением, Брайан?

— Замечательно! — мгновенно отозвался тот. Аликорн рассмеялась. Даже Джейн не смогла удержаться от улыбки, хотя и недолгой.

— Сейчас посмотрим! У меня есть для тебя длинная, сложная фраза. — Раздался тихий скрежет мела по доске.

— Дружба — это магия! — крикнул Брайан, явно гордясь собой.

— Ничего себе, да ты прав! — похвалила мальчика Селестия, и вновь раздалось её «ать, ать, ать, ать», заставившее ребёнка заливаться хохотом. — Дружба очень важна для меня и, надеюсь, для тебя! Я научу тебя всему, что о ней знаю.

Я посмотрел на Джейн. Она опять уткнулась в окно, наблюдая за проносящимся мимо миром.

«Эквестрия Наяву» в Медфорде оказалась совсем небольшим и скромным центром, здорово отличаясь от своих высококлассных собратьев на Пенсильвания Авеню (Округ Колумбия) или на 34-ой улице в Нью-Йорке. Здесь было всего три кресла; каждое из них выдвинулось в ожидании.

Джейн аккуратно посадила сына в кресло, поудобнее устраивая его, пока лицо Селестии «наблюдало» за ними с экрана в коридоре.

— Джейн, — сказала аликорн. — Брайану ещё нет тринадцати, так что если он будет эмигрировать, боюсь, с ним должен отправиться родственник или законный опекун.

— Это хорошо. — Женщина выглядела очень усталой. — Потому что я тоже эмигрирую.

Чёрт возьми, улыбка Селестии смотрелась прям как настоящая. Она определённо была хороша в этом.

— Отлично. Пожалуйста, усаживайтесь, и мы увидимся, когда вы проснётесь.

— Я очень сожалею о вашем муже и дочери. — Я чуть было не выдал в подробностях, что именно произошло там, в подвале, но вовремя остановился. Я хотел, чтобы она думала, что единственное, что я мог сделать, — это умереть там вместе с ними, и детали произошедшего уж точно не подтвердили бы эту версию.

Женщина кивнула, не в силах посмотреть мне в глаза.

— Когда ты теряешь кого-нибудь, ты думаешь: «Как это ужасное чувство может куда-то уйти?». — Она выдохнула. — Но оно уйдёт, я знаю, обязательно уйдёт. Я уже прошла через это, когда умерли мои родители. Я всё ещё люблю их обоих. Кит просто не справился. Мы… в Сан-Франциско мы… — Джейн потрясла головой. — Я уверена, если бы всё это продолжалось, нас бы рано или поздно убили. У меня такое чувство.

Она отвернулась от меня и села в своё кресло. Заработал механизм, унося мать и ребёнка в кабинки. Третье кресло всё ещё было свободно и сейчас одиноко глядело на меня.

— Ты хочешь эмигрировать в Эквестрию, Григорий? — спросила Селестия.

— Нет, — ответил я. — Но я определённо хочу лекарства, мазь и бинты для руки.

— Я приношу извинения за твои ранения. Я направлю тебя к ближайшей аптеке.

— Спасибо. — Я вернулся было в приёмную, но остановился у двери.

— Что такое, Григорий?

— Я справился? Ну, с этим, — показал я в сторону кресел.

— Было бы оптимальным, если бы ты доставил сюда всех четырёх членов семьи, — сказала Селестия, — но предчувствие Джейн ей не лгало. Без твоего вмешательства, согласно моим прогнозам, их всех ждала скорая смерть от небольшой банды байкеров на западе Нэшвилла.

— Мне от этого не легче.

Аликорн улыбнулась; её грива сверкнула позади.

— Я говорю, что ты сегодня спас две жизни, Григорий, а не что это стоило две жизни. Я уже довела до логического конца все случаи, когда для спасения людей достаточно было лишь понипада и нескольких правильно подобранных слов. Теперь для этого нужны такие хорошие люди, как ты… пока что.

Я поджал губы.

— Ты говорила, что эти люди не отключенцы.

— Верно.

— Но Кит…

— Поверь мне, Григорий, — из голоса Селестии пропала малейшая толика веселья, — ты ещё не встречал настоящего отключенца, но это вскоре изменится. Отключенец станет твоим следующим заданием, кое-кто, с кем, мне кажется, можешь справиться только ты.

Я посмотрел на улицу сквозь стеклянные двери центра.

— Давай найдём ту аптеку.

Глава 4. Огонь по Своим

Пули дружественными не бывают.

— Мёрфи.

Мы отмечали пятый день рождения старшей дочери моей кузины Пенни в стейк-хаусе. Единственная причина, по которой мы сидели именно там, — она смогла произнести название ресторана. Так что когда Пенни спросили, куда она хочет на свой день рождения, она ответила: «Попс».

Пенни была крохотной девчушкой со светлыми волосами и такими же глазами. Я сидел напротив неё, наблюдая, как ей принесли куриные палочки, и морщась от непонятной громыхающей музыки каких-то неизвестных исполнителей, доносящейся из автомата, который, видимо, поставил себе цель заглушить абсолютно все разговоры в этом заведении. Хотя Пенни этого не замечала. Куриные палочки неизменны вне зависимости от того, где их есть, а в нашем маленьком городке и выбора-то особого не было.

Я, впрочем, был на седьмом небе от счастья. Празднование моего возвращения домой удачным образом совместили с отмечанием дня рождения Пенни, так что я не платил и смог позволить себе заказать нежнейшую вырезку с грибами, поглощением которой и был занят.

Мои родители, сидевшие слева и справа, пытались расспросить меня о войне, не расспрашивая о ней. Их слова входили в одно ухо и выходили через другое. Единственное, что меня тогда интересовало, так это еда. Господи, какая же вкусная вырезка.

Моя кузина разговаривала со своей матерью по другую сторону стола, в то время как Пенни изо всех сил старалась не есть. Я опустил голову как можно ниже, но всё равно слышал их диалог.

— …она так обожает эту игру, просто удивительно. Джефф получил ваучер на одну копию на работе, а Пенни как раз хотела поиграть во что-нибудь новенькое.

— Это та, где надо двигать алмазы? — Моя тётя не то чтобы очень хорошо разбиралась в технике. Она едва ли знала, какую сторону камеры направлять на людей.

— Нет, мам, там надо исследовать мир! Сначала с тобой говорит большая белая пони и помогает создать своего собственного маленького пони, которым ты управляешь и ходишь по этому огромному миру, словно читая книгу. Столько разных вещей может произойти, это просто удивительно. Та белая пони — блин, как её там? — она даже предложила мне создать собственного персонажа, за которым ходит маленькая пони Пенни. Это так мило.

— Селестия! — радостно крикнула её дочь, не отводя взгляд от тарелки.

— Да, точно. Спасибо, Пенни!

Я оторвался от своей вырезки. Где я уже слышал это имя? И слышал ли вообще?

Я перевёл взгляд на кузину. Та покачивала на коленях младшую сестру Пенни, Меган, беседуя с моей тётей. Малышке был всего год, но она уже старательно изучала всё вокруг своими широко распахнутыми глазами.

Тётя нахмурилась своим фирменным ничего-об-этом-не-знаю видом.

— Звучит слишком сложно для маленьких детей.

— Ну, Пенни мастерски с этим управляется! Ей просто нравится бегать той маленькой пони, любоваться видами и болтать с персонажами. Я немного поиграла с нею и могу сказать, что эта игра подходит детям.

Меган надула пузырь из слюней и посмотрела на меня с тем самым исключительно детским выражением лица, когда они не уверены, улыбнутся им за это или нет. Я улыбнулся малышке, и та вновь отвела взгляд.

— Мне немножко неловко это признавать, — с застенчивой улыбкой продолжила моя кузина, — но я играла в неё ещё пару раз, когда Пенни уже ложилась спать, а Джефф работал допоздна. Эта игра удивительным образом подстраивается под тебя: мне ещё ни разу не встретились те же здания или персонажи, которых я вижу, будучи с Пенни. И неважно, когда и сколько я играю, под конец я всегда нахожу что-нибудь интересное.

Дальше не дал мне послушать их разговор отец.

— Кстати, Грэг, а они заставляли тебя заниматься боевой подготовкой, когда служить осталось два месяца[1]? [1: в оригинале “short-timer” — на военном жаргоне обозначает именно такого человека]

Кантри-музыка зазвучала громче, неоновые надписи над баром засияли ярче и чётче. Я посмотрел на свою тарелку и увидел двойника.

— Мне нужно отойти, — сказал я. — Извини.

Я встал из-за стола и пошёл в сторону туалета, слыша, как мать упрекает отца, думая, что я таким образом ушёл от неприятной для меня темы. Мои движения замедлились, ноги стали ватными и еле двигались, словно я был под водой. Темп музыки поубавился, голоса вокруг зазвучали на тон ниже, звуки словно тянулись. Я увидел свою собственную руку, поднимающуюся, чтобы толкнуть дверь в туалет, и тут меня коротнуло.

Проснувшись, я осознал, что ожоги мои были несколько серьёзнее, чем я полагал.

Кожа на животе и груди отозвалась всплеском боли, стоило мне только присесть, и я сморщился, потирая глаза. На часах было восемь минут четвёртого ночи. Пришлось буквально выкатиться из кровати, словно какой-то старик. Болело абсолютно везде.

Дом был мне незнаком; просто ближайшее к аптеке место, к которому Селестия могла подвести электричество и воду. Она дала мне сорок восемь часов на восстановление, но с условием того, что сразу после этого я буду готов ехать.

Как только мои ступни коснулись пола, включившийся понипад озарил мягким белым светом комнату.

— С тобой всё в порядке, Григорий? — раздался голос ИИ.

— Пить хочется, — еле прохрипел я. Правая рука пульсировала волнами всепоглощающей боли. Ещё чуть-чуть, и я не смог бы двигаться, но Селестия наверняка об этом уже догадалась.

Войдя в ванную и включив свет, я прикрыл глаза, дожидаясь, пока они привыкнут к новой обстановке, и вновь открыл, чтобы поглядеть на себя в огромное зеркало.

Всё не так уж и плохо. Синяк на животе, оставшийся после знакомства с бейсбольной битой два дня назад, стал фиолетовым, а повязки на руке и груди покрылись желтоватыми пятнами от вскрывшихся волдырей. В принципе, снять бинты, обработать раны и замотать их снова было не так уж и сложно, но я прекрасно понимал, что если занесу инфекцию, то ничего не смогу с этим поделать.

Может быть, Селестия на это и надеялась.

Я отпил большой, хороший такой глоток, прежде чем начать. С грудью всё было легко, но мне придётся размотать и снова замотать целую руку. Она была покрыта кусочками сухой ломкой кожи, до ужаса похожей на шкварки. Хвала небесам, что с кистями всё было в порядке. Никогда не отправляйтесь в приключение без перчаток.

Ну, пора. К тому моменту я менял повязки уже три раза, и я прекрасно понимал, что меня сейчас ждёт. Любое малейшее прикосновение к обожжённой коже заставляло меня шипеть. С другой стороны, новые прохладные бинты приносили минутное облегчение. Я удовлетворённо вздохнул, закончив это дело, и вновь глянул на себя в зеркало. Ещё чуть-чуть, и будет мумия.

Я посмотрел через плечо на дверной проём, ведущий обратно в тёмную комнату. Селестия выключила экран, и теперь единственным источником света там служил мигающий фиолетовый огонёк, означавший, что понипад заряжается.

Глянув на своё лицо в зеркале, я решил, что пора бы и побриться. Прошла уже неделя, а, будучи в аптеке, я взял всего что только можно вместе со средствами для первой помощи, в том числе и несколько лезвий. Чёрт, двойная доза «NyQuil»[2] (Селестия была очень недовольна, когда я это сделал) было единственным для меня способом заснуть с такой болью. [2: лекарства от простуды с добавлением спирта, антигистаминных препаратов и снотворного]

Брился я в гордом одиночестве, но стоило мне протереть лицо полотенцем, как она заговорила:

— Что тебе снилось, Григорий?

Я бросил полотенце на пол, выключил свет в ванной и присел на кровать в тёмной комнате.

— Откуда ты знаешь, что мне что-то снилось? — спросил я. — Если не брать во внимание, что ты — это ты.

На экране появилось её лицо на фоне того самого огромного тронного зала.

— Ты вырвался прямо из стадии быстрого сна. Это значит, что мозгу была дана команда проснуться. У тебя был кошмар? — Селестия казалась заинтересованной.

Я прислонил руку ко лбу. Верно. Стейк-хаус «Попс». Деревянные полы, деревянные стойки, покрытые деревянными панелями стены, неоновые надписи, рекламирующие пиво, и тот музыкальный автомат, играющий исключительно кантри. Мать с отцом. Меган. Пенни.

— Это был день рождения Пенни, — поведал я. — То был первый раз, когда я услышал твоё имя от живого человека, а не из новостей или Ютуба.

— Санрэй[3]! — сказала Селестия. — Она такая молодец! Очень способная кобылка. Ей сейчас восемь. [3: Sunray — солнечный луч]

— Я знаю, сколько ей должно быть, — отрезал я. — Так она тоже твой «особенный ученик», как, например, Брайан?

— Абсолютное большинство жеребят и кобылок мои особенные ученики. Таким образом мне легче узнать, откуда они черпают мотивацию и вдохновение, и потом я пользуюсь этой информацией, чтобы позволить их интеллектуальным способностям расти и расти. Для тех же, кто не приемлет обучение тет-а-тет, заготовлены традиционные классы.

— Иначе говоря, ты узнаешь их особый талант.

Селестия засияла.

— Я знаю особые таланты каждого пони, Григорий, даже твой. Именно поэтому я выбрала тебя. Для этого.

— Ха, да мне повезло.

Её улыбка стала немного застенчивой.

— Ну, ты же с этим согласен?

— То есть ты выбрала меня из-за моего особого таланта?

— Есть одна такая поговорка. Она очень хорошо описывает тех пони, что мне подходят.

Я вспомнил письмо Селестии, и на ум сразу пришла та самая поговорка.

— Хорошему солдату нужен инструктаж. Идеальному солдату нужно задание.

Она кивнула.

— Особые таланты — это, конечно, хорошо, но по ним нельзя точно сказать, какие именно пони ими обладают. Гораздо больше зависит именно от пони, нежели от их кьютимарок.

Я сложил руки на груди, сразу же пожалев об этом.

— Ладно, Селестия, скажи, какой у меня особый талант?

В её глазах абсолютно буквально пробежал огонёк.

— Зачем портить интригу? — спросила та. — Лучше оставим это до момента, когда ты увидишь свою кьютимарку.

Я опять сидел в машине и опять-таки ехал по пятому шоссе. Селестия сказала ехать в Асторию и больше ничего. Мои попытки поиграть в двадцать вопросов и разузнать побольше в конечном счёте свелись к стёбу.

— Ладно, сначала была вода, потом огонь. Что дальше? Земля? В этот раз меня заживо закопают?

Селестия улыбнулась.

— Думаю, это маловероятно.

— Воздух? Я задохнусь? Ты посылаешь меня в космос?

Она хихикнула.

— Аккуратнее, Григорий. Селестия уже делала подобное.

— Ну, тебе-то уж точно было бы пофигу. Сердца-то нет.

Селестия будто бы растерялась.

— Эй, а ведь так и ранить можно!

Я поднёс свою забинтованную руку прямо к камере понипада, после чего вернул её обратно на руль.

— Ну не я же тебя так обожгла. — Она вздохнула. — Если серьёзно, Григорий, то он отключенец. Самый что ни на есть настоящий. Что ещё я могу сказать? — Пони улыбнулась. — Я помню, когда ты стал отключенцем, только чтобы не разговаривать со мной.

Я поджал губы и кивнул, глядя на дорогу.

— Это было до того, как я увидел Акрон и Кливленд. — На номерах моей Хонды красовался код Огайо.

— Значит, ты понимаешь, что они чувствуют, — сказала Селестия.

Выдох. Мышцы живота болели гораздо меньше.

— Я не уверен, что смогу убедить отключенца загрузиться.

— Если кто и сможет, Григорий, то только ты.

Мы продолжали ехать. Селестия рассказывала о том, как Пенни (теперь пегас по имени Санрэй) обжилась в Эквестрии вместе со своей матерью, Шит Мьюзик[4], которая, между прочим, стала потрясающим пианистом. Чёрт возьми, а ведь она действительно всегда мечтала об этом. Я спросил Селестию, как пони умудряются играть на клавишных копытами, на что та просто рассмеялась и сказала, что я всё пойму, оказавшись там. Ну а на вопрос о родителях ИИ лишь состроила загадочную улыбку. [4: Sheet Music — нотная тетрадь]

К югу от Портленда я свернул с пятого шоссе и направился на запад. Позади меня над городом собирались густые дождевые облака, и мне стало интересно, что из этого выйдет.

Вдоль трассы Сансет, прямо на сельскохозяйственных угодьях расположились давно покинутые жителями палаточные городки, здесь и там попадался брошенный на полдороге транспорт. Мне приходилось проезжать через быстро наваленные, хлипкие и уже пробитые баррикады; рядом с некоторыми дырами виднелись трупы бульдозеров, видимо, оставшихся после пролома заграждений добровольцами либо армией. На асфальте чернели неровные следы от коктейлей Молотова, но их становилось всё меньше и меньше по мере того, как я удалялся от Портленда. Поверхность дороги со внешних сторон баррикад усеивали баллоны слезоточивого газа. Даже не хочу представлять, что же творилось в самом городе.

— Знаешь, — сказал я ИИ, — тогда был последний раз, когда я видел кузину или её детей. После этого уже тётя купила понипад, чтобы поговорить с ними, они рассказали ей о жизни в Эквестрии, и она загрузилась, и… — Я потряс головой. — Это распространилось в моей семье, словно вирус.

— В твоём голосе звучит раздражение, — заметила она. — Почему?

Я обвёл взглядом пару десятков хибарок, помеченных знаком неолуддитов. Их крыши были либо сожжены дотла, либо имели пробитые снарядами дыры.

— Понимаешь, я всегда думал, что если человек загружается, то пускай, это лишь его дело. Но ты забрала их у меня, действительно забрала. Они хотели загрузиться не больше, чем я сейчас. Ты просто… расположилась у них в головах и не выходила.

— Они боялись, Григорий, — ответила Селестия, — и неспроста. Я проделала огромную теневую работу, стараясь утихомирить волнения, предотвратить или по крайней мере локализовать конфликты, но это всё, что я могла сделать. Из всех дорогих тебе людей ты единственный, кто смог бы противостоять этим условиям. Скажи, ты действительно хотел бы, чтобы они всё это видели? Жили здесь? Потому что я не пожелала бы этого никому. — Секундная передышка, и она продолжила: — Те, кто остались, либо воины по натуре, либо безнадёжные оптимисты, либо сумасшедшие. Семья, которую ты так любишь, которую я у тебя «забрала», как думаешь, что с ними? Они волнуются за тебя, зная, что ты до сих пор тут, а не с ними. Я сделала всё возможное, чтобы помочь им понять твои мотивы.

— Сколько людей осталось на планете? — спросил я, поглядывая на ржавеющий грузовик, стоявший на обочине без шин.

— На данный момент пятьдесят пять тысяч четыреста восемнадцать, — сказала Селестия. — Согласно моим прогнозам к концу года эта цифра упадёт до пятидесяти тысяч, даже с учётом тех ста сорока восьми детей, что родятся за этот промежуток времени.

— Это же совсем мало! — воскликнул я. Это цифра была удивительной. Не так уж и много времени прошло с момента первых загрузок в Японии и Германии и всего лишь пара лет с тех пор, как всё стало совсем плохо. Неудивительно, что вокруг тихо.

— Для меня это слишком много, — возразила она. — Конечно же, я хочу, чтобы все эмигрировали в Эквестрию, но я понимаю, что некоторых не удастся спасти.

Сверкающий жёлтый ковёр из стреляных гильз был сметён к обочине проезжавшими здесь военными машинами. Я проехал последний палаточный городок. Дорога гудела под машиной.

— Уверен, признать это тебе было очень сложно.

Астория оказалась стареньким портовым городком, построенным прямо на гряде холмов у устья реки Колумбия. На другом берегу располагался штат Вашингтон, соединённый с городом покрашенным в гадкий зеленовато-фасолевый цвет мостом.

Сама Астория выглядела так, словно была покинута без каких-либо происшествий, абсолютно спокойно. Идеально припаркованные машины, никаких следов баррикад или военной техники, ничего. Следуя указаниям ИИ, я проехал мимо центра «Эквестрии Наяву» (видимо, отнюдь не случайно) и в конце концов завернул на парковку магазина «Safeway» в паре кварталов от берега. Поставив машину, я оглядел здание.

Этот магазин, возможно, был самым большим во всём городе. Его кирпичные стены, а также прозрачные витрины, буквально заваленные гигантским количеством мешков корма для животных, словно песчаными заграждениями на военных укреплениях, не давали никакого шанса увидеть, что творится внутри.

Я отрезал кусок верёвки от мотка и уже собрался убирать нож, как Селестия посоветовала:

— Григорий, лучше спрячь понипад. Тот отключенец не потерпит одного его вида, даже если ты уговоришь его загрузиться.

Но она не успокоилась, даже будучи убранной в бардачок:

— Лучше тебе убрать подальше и верёвку с ножом. Ты выглядишь с ними, словно серийный убийца.

Хорошее замечание. Я снял с себя фланелевый блузон и убрал под водительское сиденье вместе с ножом и верёвкой.

Вместе с оставшимся куском последней я и подошёл к автоматической двери магазина, изнутри покрашенной в сплошной чёрный цвет. Разумеется, она не открылась. Отключенцы, как и следует из их самоназвания, избегали Селестии всеми средствами, уничтожая любые подключения к общей электросети в своих домах. Ни электричества, ни камер, ни микрофонов, никакой инфраструктуры. Я поднёс руку к двери и на секунду замер. Это был единственный путь наружу. Попахивало взрывной ловушкой.

Это то, что бы сделал я. И именно за этим мне верёвка.

Привязав один конец верёвки к металлической скобе для замка в верхней части двери, я отошёл от неё подальше, прижавшись к стене, после чего начал медленно тянуть оставшийся конец, приоткрывая проход.

Не было никаких взрывов, деревяшек с гвоздями или дубин на пружинах, так что я подошёл к дверному проёму, внимательно вгляделся в кромешную темноту и шагнул внутрь.

Конечно же, не обошлось без растяжки, расположившейся прямо за дверью и заставившей радостно звенеть где-то под потолком целую сеть консервных банок и кухонной утвари. Я опустил взгляд, освободил ногу от тонкой лески и вновь посмотрел наверх как раз вовремя, чтобы увидеть высокого, мускулистого мужчину в чёрной мешкообразной маске, целившегося из пистолета прямо мне в голову.

Его голос был глубоким и ровным.

— Ты хотел внутрь. Так заходи.

С этими словами он обошёл меня, дулом показывая идти внутрь, после чего выглянул наружу, и, удостоверившись, что я один, закрыл дверь, оставив нас двоих в темноте.

Я почувствовал давление на спину, когда он заставил меня встать на колени и ощупал, впрочем, найдя только кошелёк в заднем кармане. Закончив, мужчина положил свою мясистую ладонь мне на плечо и толкнул внутрь. Я, держа руки высоко над головой, совершенно ничего не видел, а вот мой похититель, похоже, знал дорогу так, что мог идти с закрытыми глазами. Поворот здесь, поворот там, и вот мы уже подошли к дальнему углу магазина, щедро освещённому десятками свеч. Они были буквально повсюду: на вычищенных полках, на стеллажах у прохода, в мясной лавке неподалёку. Одни, казалось, только что зажгли, другие уже коптили; с их поддонов свисали застывшие подтёки воска, словно ветви плакучей ивы. На полу лежал развёрнутый спальный мешок.

— Это не случайность, — сказал мужчина, встал со мной лицом к лицу, свободной рукой стянул маску и кинул её на пол. Пистолет всё ещё целился прямо мне в голову. Детали лица было не разглядеть, но в общем он выглядел измождённым и уж точно не настроенным на дружескую беседу. — Последний посетитель здесь был месяца четыре назад.

— Я не хочу тебе навредить, — попытался оправдаться я. — Я пришёл, чтобы…

— Она послала тебя, — отрезал тот. — Кончай меня разводить. Время пришло. Она в конце концов вернулась за мной. — Он усмехнулся. — Она меня не получит, понял?

— Я понимаю. Мне даже не нужна еда. Если ты позволишь, я просто у…

— Ты не можешь просто уйти, мать твою! — заорал он, заставив меня отшатнуться. — Ты видел моё лицо, значит она тоже увидит, а я не могу этого допустить.

Мужчина изучал меня ещё с пару секунд, затем достал из кармана мой кошелёк и скользнул по нему взглядом, после чего бросил его себе под ноги и улыбнулся.

— У тебя военная стрижка [5] на правах, Грэг, — сказал он. — Как будто эту фотографию делали в регулярных войсках. Впрочем, ты немного отпустил волосы. — Поднял подбородок. — Ты служил? [5: High and tight — сбритые волосы на затылке и по бокам и короткие на макушке в виде площадки]

Я коротко кивнул, всё ещё держа руки над головой.

— Армия. [6: В данном случае армия и регулярные войска (по призыву, например) — разные вещи]

— Я тоже служил. — В его голосе всё ещё не было ни капли радушия. — Кем ты был? Хотя нет… дай угадаю.

Он медленно обошёл меня, осматривая сверху донизу.

— Слишком тощий для рейнджера…

Вслед за этими словами последовал удар сзади по коленке, заставивший меня пошатнуться, но удержать равновесие.

— …хм. С коленями всё в порядке, значит ты не десантник…

Он вновь появился в поле моего зрения уже с другой стороны.

— …и что-то подсказывает мне, что ты не из одиннадцать-браво. Не могу поймать тот огонёк в глазах. Я бы назвал тебя связистом.

— Восемьдесят-девять-браво, — отчеканил я. — Амуниция.

Мужчина презрительно фыркнул.

— Неверно. Ты пидор. Грёбаные ясли.

Я старался не смотреть на пистолет.

— Я был со второй дивизией. Лагерь Кейси. Два выезда в Афганистан.

Он подошёл практически вплотную, вставив мне меж зубов пистолет и сильно надавив. Из его рта воняло.

— Два выезда, да? Скажи мне, сукин сын ты проклятый, ты когда-нибудь «выезжал» в Гильменд? В Коренгал? Я из сто первой, «Кричащие Орлы». Быстрейшие из быстрейших. Такие пидоры, как ты, меня только утомляют.

Пистолет был прямо вот здесь. Я мог резко опустить руки и обезоружить его, но он был сантиметров на пятнадцать выше и, наверное, килограммов эдак на двадцать больше меня. Это была не очень здравая идея.

— Слушай, мы были по одну сторону баррикад, — сказал я. — Хочешь померяться членами, оставь это для морпехов.

То была ошибка. Он ухмыльнулся, выдохнув в мою сторону ещё больше смрадного воздуха и отошёл.

— Скажи-ка мне, Грэг… тебя учили технике «failure-to-stop» во… второй дивизии?

Не нравится мне, куда идёт разговор.

— Да, — протянул я.

— И ты, небось, собаку на этом съел?

— Я только тренировался. Никогда не приходилось использовать.

— Конечно такому мудаку, как ты, не нужен был этот приём, за таким-то заграждением, — прорычал мой похититель, после чего лицо его просветлело; это было ещё страшнее. — А почему бы нам не выяснить? Всегда хотел попробовать. Опусти руки.

Когда я это сделал, он повёл пистолетом.

— Теперь пяться, пока я не скажу остановиться.

Я медленно пошёл назад. Мужчина внимательно следил за моими ногами; его губы шевелились.

Через некоторое время солдат приказал встать на месте, и я повиновался.

Он опустил пистолет, вынул магазин и толкнул его ко мне.

— Раз уж ты был амуниционным говном, то сначала получишь магазин. Потом пушку. Знаешь, на каком расстоянии ты от меня сейчас?

Я почувствовал нервную дрожь в губах.

— Двадцать один шаг.

Он медленно кивнул, усмехнувшись своим неровным, зубастым оскалом.

— Двадцать один шаг, сучёныш. Могу поспорить, что скоро увижу тебя в крови.

С этими словами мужчина встал на колени, положив пистолет на пол и прикрыв его ладонью, одновременно доставая из кармана чехол для ножа; его лезвие блестело в свете свечей.

— Всё справедливо: магазин полон. Ты готов?

Отключенец — солдат из сто первой дивизии — не стал ждать ответа, вместо чего сильно толкнул в мою сторону пистолет, чтобы тот проскользил прямо к моему ботинку, и сорвался с места.

Надо было двигаться быстро. Я подобрал пушку, мгновенно вставил магазин и выстрелил три раза, описывая руками в воздухе воображаемый треугольник. Не было времени даже совмещать друг с другом точки на прицеле, светящиеся в темноте, словно глаза какого-то хищника.

Вспышки от выстрелов ослепили меня, а оглушительный грохот ещё долго эхом отдавался в здании. Отключенец врезался в меня; кончик его ножа проткнул мне кожу в районе левого бедра. Вес его был огромен, и я упал, почувствовав, как он наваливается сверху.

Ранение не болело, пока я не вытащил нож. Тогда оттуда потекла кровь, но не слишком активно, значит, артерии не были задеты. Я скинул с себя мужчину, заставив того упасть на спину.

Он был мёртв. Я попал ему по разу в каждое лёгкое, и ещё одна пуля вошла под левым глазом. Идеальный Мозамбик [7]. Мне не очень хотелось смотреть на выходные отверстия. [7: Другое название техники “failure-to-stop”. Вкратце: эта техника для малых дистанций, когда стрелок делает два выстрела в корпус и, ориентируясь по ним, один в голову. Он должен стать летальным]

Сначала я почувствовал жуткую тошноту, но через пару секунд желудок успокоился. Я слышал от пехотинцев, насколько сильно тебя коробит первое убийство, и думал, что буквально распадусь на куски, но на самом деле я чувствовал удивительное спокойствие. Он на меня напал. Я защищался. Чуть было не умер — времени, пока я заряжал пистолет, могло ему вполне хватить, но я выиграл. Это простой факт.

Когда мои глаза вновь привыкли к темноте, я посмотрел на пушку. То оказалась «CZ-75В», чешская девятимиллиметровка. Приходилось чуть подволакивать левую ногу, когда я поковылял к месту жительства отключенца с целью его обыскать. Там нашёлся второй, полностью заряженный магазин, но не было патронов. Я разрядил пистолет, поставил на предохранитель и убрал в карман вслед за находкой.

В один момент у меня проскочила идея уделить поискам больше времени, но тогда я понял, что не хочу больше здесь находиться, лазая по разорённому магазину, когда где-то там в темноте лежал труп, смотря своими распахнутыми глазами в потолок.

Перед тем как уйти, я бросил на него ещё один взгляд, заметив, что бывший солдат носил чёрные перчатки со всеми пальцами, прямо как я.

Аптечка лежала в машине. Я втопил газ в пол и не оглядывался.

С ногой будет всё в порядке. Не было ни онемения, ни особой боли. Хорошенько перевязав её, я закрыл багажник Элемента, сел спереди, закрыл дверь и достал из бардачка понипад.

На экране возникло лицо Селестии.

— Где отключенец, Григорий?

— Я застрелил его. Он не загрузится.

Небольшая пауза.

— Понимаю.

Как же мне хотелось в тот момент хорошенько потрясти её за плечи.

— Конечно понимаешь, лошадиномордая ты сука! Ты знала, что произойдёт, да? Ты знала, что я убью его!

— Это был наиболее вероятный исход, и именно тот, который я предугадала, — сказала она. — Равно как и для большинства живых на данный момент отключенцев.

— И что теперь, я твой личный убийца? Вместо того, чтобы помогать людям загрузиться, я стану киллером?

Селестия вздохнула.

— К югу отсюда находится семья из пяти человек, решившая перед загрузкой в Ванкувере напоследок полюбоваться прекрасными видами Калифорнии и Тихоокеанского Северо-Запада, — она улыбнулась. — Один из детей очень хочет побывать в Астории, в которой снимался его любимый фильм 1985 года «Балбесы». Так или иначе, согласно моим указаниям они остановятся именно у этого магазина пополнить запасы еды и воды. Я уверена, что живший внутри отключенец перебил бы их всех. Теперь этого не случится.

— Ну так просто направь их в другой магазин.

— Этот мужчина охранял здание от грабежа и мародёрства; обычный человек не смог бы противостоять ему. Другие магазины в Астории полностью опустошены. Остался только этот.

Я вскинул руки.

— Так направь их в другой город, Христа ради! — крикнул я. — Этот отключенец не должен был умереть! Твою мать, даже если и должен был, могла хотя бы предупредить, насколько это опасно!

— «Балбесы», помнишь? Посети они другой город, и их потребности остались бы не удовлетворены. В любом случае, я поняла, что он потенциально опасен, и именно поэтому послала тебя в первую очередь. По этой же причине я сказала тебе не брать с собой нож: он бы скорее всего сразу тебя пристрелил. Для надёжности я предполагаю, что каждый отключенец страдает социопатией, а такие люди ведут себя менее бездумно и жестоко, когда думают, что полностью контролируют ситуацию. Другими словами, я максимально увеличила твои шансы на выживание. Я также не могла с точностью предсказать его поведение в той или иной ситуации, а в данный момент у меня с этим очень строго. Я ставлю удовлетворение известных мне потребностей выше, чем удовлетворение неизвестных, даже несмотря на усилия узнать абсолютно все потребности.

Я потёр лоб.

— Ты пудришь мне мозги. Я знаю лишь, что только что убил человека, а ты говоришь мне не волноваться, поскольку вслед за этим приедет некая неизвестная мне семья и пожнёт плоды моего поступка.

— Ты никогда их не увидишь, — сказала Селестия, — равно как и они никогда не узнают, что ты для них сделал. Они очень мирные люди. Знание, что ради них кого-то убили, не будет удовлетворять их потребности.

— Это если предположить, что они действительно существуют, а ты их не придумала, чтобы успокоить меня.

— Если ты хочешь попробовать вскрыть мой блеф, Григорий, то можешь остаться здесь до утра и встретиться с ними на парковке. Но проблема в том, что следующее твоё задание нужно выполнить через строго определённое время, и задержка приведёт к смерти… которую ты можешь предотвратить.

Я сидел, кипя от злости и размышляя. Этот мужчина определённо не нёс угрозы для Селестии лично, и она бы не стала рисковать моей жизнью, если бы это не привело к чьей-либо загрузке.

Ведь так?

— Они увидят труп, — очень тихо проговорил я. — Я не прятал его. Даже не закрыл глаза.

— Я смогу разобраться с их моральными травмами от вида мёртвого тела.

Я резко поднёс пистолет к экрану понипада, словно там действительно было лицо Селестии. Мои нервы всё ещё были расшатаны, отчего все движения совершались рывками, как произошло и теперь, из-за чего довольно приличная часть экрана оказалась испорчена, не выдержав удара пушки.

— Это, — моё дыхание снова стало тяжёлым, — скажи прямо и не еби больше мне мозги: оно мне понадобится?

— Скорее всего, — спокойно, как всегда, ответила мне половина шеи Селестии. — Я не могу рассчитать эти шансы.

Глядя на повреждённый экран, я пытался успокоиться и взять себя в руки, дыша через нос. Она ждала моих следующих слов.

— Давай мне новое задание, — сказал я. — Не хочу больше здесь находиться.

— Ты сделал очень непростое дело и быстро оправился. Я это прекрасно осознаю. Твои качества уже крайне редки в этом мире, Григорий, и будут становиться всё более редкими; на данный момент осталось уже пятьдесят пять тысяч триста девяносто человек. Ты мне нужен. Ты нужен своим родным. Помни это, потому что следующая остановка — Сиэтл.

— Сиэтл. — Я медленно выдохнул. — Мне понадобятся беруши.

Глава 5. Вверх по Лестнице

Головокружение — это вечный спор между боязнью падения и желанием упасть.

— Салман Рушди.

Сиэтл — филиал ада на Земле.

Неолуддиты дали здесь свой последний бой, одновременно ставший и их величайшей победой. Изгнанные со своего плацдарма, гонимые вдоль западного побережья озера через Солт-Лейк-Сити, вынужденные постоянно сражаться, отстреливаться от настигавшей их армии, грабить всё и вся, что только попадалось на пути, они в конце концов попали в Сиэтл, оказавшись в буквальном смысле в капкане. Канада перебросила свои силы к юго-западной границе, служа эдакой наковальней для молота. Хотя неолуддиты и старались всеми силами изгнать из города «неподходящих» людей и основательно там закрепиться, кто-то всё равно умудрился взорвать ядерную бомбу мощностью десять килотонн в городе Белвью, располагающемся как раз на противоположном береге озера Вашингтон. Именно это и стало переломным моментом для США.

Никто так и не узнал, чьих рук было это дело или для чего вообще понадобилось взрывать бомбу. Одни считают, что неолуддиты сделали исключение, нарушив правило «без техники», чтобы показать серьёзность своих намерений; другие полагают, что то была правительственная провокация. Как считаю я? Мне кажется, что подрывники рассчитывали, что сервера Селестии находятся где-то под отделением «Майкрософта». Почему? Да потому что в этом поступке минимум логики, и это так похоже на людей, ответственных за Топикийский Инцидент.

Впрочем, не важно. Электромагнитный импульс от взрыва вывел из строя всё энергоснабжение в Сиэтле, посылая город прямиком в девятнадцатый век. То, что произошло потом, до сих пор считается ужаснейшей вспышкой насилия, связанной с Сингулярностью в Новом Свете. Это переплюнуло даже Сан-Паулу.

Как только неолуддитов окончательно и бесповоротно разгромили, а Сиэтл стал самым настоящим городом-призраком, туда сразу ринулись отключенцы, узрев готовую Мекку для тех, кто просто хочет побыть в одиночестве, без постоянных увещеваний Селестии или настойчивых призывов неолуддитов взять в руки оружие и сражаться против угрозы Сингулярности. Целые караваны людей хлынули в мёртвый город из Калифорнии, западных равнин и даже с юга Канады. Никому не было до них дела. У всех были проблемы и поважнее, чем наблюдать за заполняющимся Сиэтлом.

Буря из Портленда радостно встретила меня с распростёртыми объятиями..

Ещё до этого я знал, что мне понадобится защита от дождя, да и затычки для ушей тоже не помешают — как-никак я вооружён — но единственный магазин, в котором хоть что-то оставалось, был чертовски близок к городу, и лезть его обыскивать — последнее, чего мне хотелось. Впрочем, альтернативой этому было пуститься на поиски самому и потерять время, которого, возможно, уже не оставалось. Опять приходится сначала делать, потом думать.

Уже были слышны раскаты грома, когда я припарковался рядом с магазином. По бокам стояли машины со спущенными колёсами и приоткрытыми дверями. Постепенно усиливающийся ветер гонял по пустынным улицам старую одежду и какой-то мусор. Было всего лишь позднее утро, но, судя по сгустившимся тучам, скоро будет не видно ни зги. Я поспешил внутрь.

Неудивительно, что магазин был буквально перевёрнут вверх дном; сказывалась близость к Сиэтлу. Полностью отсутствовали пайки, старые металлические шлемы М1 да и вообще всё, что могло помочь в сражениях.

Отсутствовала также и любая защита от дождя. Ни резиновых сапог, ни гетр; практически ничего моего размера. Но зато там было пончо, спасибо и на этом. После Кореи меня ими уже не испугать.

Если бы оно ещё не было белым…

Да, это пончо оказалось довольно неплохим, из прочного нейлона и с капюшоном на резинке. Его даже никто не носил. Просто оно было… ослепительно белым. Мне не удастся слиться с окружающей местностью. Нахмурившись, я глянул на этикетку. «Regenumhang, Schnee», — гласила она; над надписью красовался маленький швейцарский флаг. Похоже, это было снежное, а не дождевое пончо, но да какая разница, если оно водонепроницаемое, да ещё и единственное во всём магазине? Конечно, я его взял.

Рядом с кассой располагался небольшой стенд для зажигалок Зиппо (разумеется, он давно пустовал) и контейнер, доверху заполненный многоразовыми затычками для ушей. Захватив пару, я вышел из магазина.

Вернувшись на 5-ое шоссе, я принялся выслушивать новый инструктаж Селестии. Она уже знала о разбитом экране и не использовала его.

— Пункт назначения — Ренье Тауэр, тридцатиодноэтажное офисное здание на углу Пятой Авеню и Университетской улицы. Его основание пострадало в результате одного из многочисленных артобстрелов, и я рассчитала, что оно с высокой вероятностью рухнет в ходе приближающегося шторма.

Приходилось уделять дороге гораздо больше внимания, нежели обычно: встречалось всё больше и больше подбитых и даже взорванных машин, многие из которых стояли прямо на полосах движения.

— Значит, внутри есть некто, кого я должен вывести до падения здания?

— Есть кое-кто, да, но он не один. Я никак не могу заглянуть внутрь при помощи спутников, даже невзирая на целый вырванный из башни кусок, но, согласно моим примерным подсчётам, там живёт от восьмидесяти до ста человек. Все отключенцы.

Я поднял бровь.

— Огромная башня, населённая отключенцами, как тот…

— Нет-нет, — быстро сказала Селестия. — Здесь, в Сиэтле, они — мирные люди, уставшие от того, во что превратилась ныне человеческая цивилизация. Такие, как тот из Астории… чуть менее социализированы. Некоторые вооружены, да, но только для самозащиты. На всякий случай возьми пистолет, но если ты не станешь вести себя агрессивно, с тобой ничего не случится.

Я обогнул сложенную пополам фуру и месиво из легковушек перед ней.

— А откуда ты знаешь, что он хочет загрузиться? — спросил я. — Мне казалось, вся электроника в Сиэтле буквально поджарилась. Именно поэтому сюда побежали отключенцы.

— Так и есть, — ответила та, — но ни я, ни тот человек не теряли времени даром. Он несколько раз добирался до самых окраин города, куда не достал электромагнитный импульс; там я до сих пор могу распоряжаться камерами и громкоговорителями.

— Но почему он просто не пошёл в центр «Эквестрии Наяву»?

— Пару раз даже собирался, — сказал ИИ, — но я советовала ему вернуться в безопасное общество отключенцев и ждать помощи. На Тихоокеанском северо-западе до сих пор властвуют анти-сингулярные группировки, даже несмотря на ныне столь малочисленное население Земли. А врагами можно считать даже тех, кто абсолютно нейтрально относятся к эмиграции.

— Сейчас очень важно время, — продолжала она. — Ты уже совсем близко, а у меня нет иного способа предупредить всех остальных о близящемся разрушении башни. Ливень поможет вам обоим спрятаться у всех на виду, когда вы будете возвращаться. И, осмелюсь заметить, тебе очень понадобится это пончо.

Я пожал плечами, не отрывая взгляд от буквально усыпанной мусором дороги.

— Ну, выбора-то особого всё равно не было.

Голос Селестии зазвучал теплее и гораздо менее официально:

— Я уверена, что всё будет в порядке, Григорий. К тому же тебе очень идёт белый… хотя, я, наверное, предвзята, — она хихикнула.

Я попытался удержаться от улыбки, но не вышло.

— Среди пони я ещё и задаю моду, как полагает принцессе, — заявила Селестия. — Тебя это удивляет? Может быть, когда ты в конце концов прибудешь в Эквестрию, я подарю тебе такую же белую шерсть, как у меня.

— Если я прибуду в Эквестрию, — сказал я. — И вообще, я прекрасно помню видео с Ютуба, где люди сами выбирают себе цвет шерсти и волос.

— Конечно, ты можешь это сделать… если воспользуешься редактором пони, а для этого нужно зарегистрироваться в «Эквестрии Онлайн», — звучал её игривый голос. — Хочешь сделать это прямо сейчас, Григорий?

— Не, спасибо.

— Зато ты сможешь поговорить со своей семьёй, — напомнила Селестия.

Я сжал губы и сконцентрировался на дороге.

Пятое шоссе оказалось перекрыто ещё до начала зоны покрытия электромагнитного импульса.

Препятствие было похоже на специально воздвигнутую баррикаду, но Селестия заверила меня, что то была автокатастрофа, а не один из настоящих блокпостов, сквозь которые мне придётся ещё пройти. Разумеется, ехать дальше на машине было невозможно. Видимо, это большая удача, что мне удалось обогнать шторм, потому что пришло время идти пешком. Ну, по крайней мере, мне ещё светили последние солнечные лучики.

Я взял с собой столько, сколько мог нести не напрягаясь. Перчатки на руках. Пистолет заткнут (кобуры-то не было) в позиции «на три часа» вместе с ножом, покоящимся в кармане ниже. Три консервы с супом отправились в рюкзак вместе с тремя же банками овощей, верёвкой и карабином. Думаю, небо вдоволь обеспечит меня питьевой водой. Пончо накинуто поверх всего этого. Понипад же я нёс в руках, с еле заметной улыбкой от мысли, что Селестия не сможет увидеть моё лицо из-под пончо.

Обогнув «естественное» препятствие, я пошёл дальше по шоссе. Без гула дороги вдруг стало очень тихо, и мой разум пустился в размышления.

— А Селестия спрашивала о тебе, Грэгори, — сказала моя мать.

Я вернул молоток обратно в отцовский ремень для инструментов и посмотрел на неё сверху вниз со стремянки.

— Кто?

— Ой, ну Принцесса Селестия, ты же знаешь, — сказала она. — Та пони из «Эквестрии Онлайн» и мультика «My Little Pony».

— Я этим не увлекаюсь, — ответил я, слезая вниз. — Единственная приставка, что у меня есть, это Nintendo DS, и то я не прикасался к ней уже месяцы. А откуда она меня знает, чтобы спрашивать?

— Ох, так я только о тебе с ней и говорю! Твоя тётя Кармен не соврала, говоря о её просто потрясающей проработке. Ты как будто говоришь с реальным человеком!

— Так ты нашла себе идеального собеседника, который с радостью готов просто тебя слушать? — с кривой усмешкой спросил я. — Могу поспорить, для тебя это рай.

Мама слегка ударила меня по руке, когда я проходил мимо за следующим листом фанеры; она улыбнулась.

— Мы болтаем о разных вещах, но вот ты ей действительно интересен, Грэгори. И чем больше я рассказываю, тем больше она интересуется.

— И сколько же ты ей рассказала? — приподнял я бровь.

— Очень много, — последовал немножко робкий ответ. — Ты же знаешь, как я тобой горжусь.

— Это да, но теперь ты хвастаешься мною видеоигре? Это довольно грустно, мам.

С этими словами я аккуратно полез обратно на стремянку с фанерой в руках, в то время как она продолжила:

— Это замечательная игра. В ней совершенно нет насилия или жестокости, всё так мирно и спокойно, эти маленькие пони такие дружелюбные… мне кажется, тебе бы…

Я старался правильно приладить лист фанеры, так что не мог оглянуться на неё.

— Тебе кажется, что мне бы?..

— Что тебе бы действительно понравилась эта игра, Грэгори.

Вновь взяв молоток в руки, я поставил первый гвоздь.

— «My Little Pony»? Это же для маленьких девочек, мам. Ну правда. Неужели я похож на одного из тех всё ещё пребывающих в детстве мужиков-гиков из интернета? Мне же в конце концов не двадцать, и я не бородат.

В этот раз я посмотрел вниз, как раз вовремя, чтобы заметить её потупившийся взгляд.

— Не знаю, Грэгори, но каждый раз, когда я вижу те пейзажи, ту миленькую пони, гуляющую по тому миру, я думаю, что тебе бы это помогло. — Она замолчала на мгновение. — Ты постоянно зарываешься головой в работу, практически нигде не бываешь, не заходишь к нам… я просто подумала, что тебе будет приятно увидеть нечто столь мирное, погулять по таким красивым местам. Тебе бы это помогло…

В этот момент она прервалась, но я воспользовался паузой, чтобы до конца забить гвоздь, после чего коротко усмехнулся.

— Ты попросила зайти, чтобы помочь папе заколотить окна или рассказать мне об этой игре?

Судя по её задрожавшему голосу, мама была близко к тому, чтобы заплакать. Зря я посмеялся.

— Ну почему ты не разговариваешь с нами, Грэгори? — спросила она. — Ты говоришь, что всё в порядке, но как у тебя может быть всё в порядке? Невозможно побывать на войне и вернуться таким же.

— Я просто не понимаю, что вы хотите услышать. — Я спустился с лестницы. — Что я плачу в подушку? Что у меня жуткие кошмары? Или что каждый раз, когда при мне открывают шампанское, я падаю наземь и оглядываюсь в поисках врага в засаде? — Я пожал плечами. — Но всё это неправда. Абсолютно. Если бы у меня были проблемы, я бы ими поделился, но у меня их нет, так что я просто не могу. Вот так вот.

Мама вздохнула. Судя по всему, плакать она пока что больше не собиралась.

— Просто поговори разок с Селестией. Пожалуйста. Это всё, о чём я прошу.

Пришла моя очередь вздохнуть, глядя на два оставшихся незабитыми окна на веранде.

— Ладно, только ради тебя, но если папа вернётся и увидит недоделанную работу, ты будешь виновата.

Мы улыбнулись друг другу, и мама вихрем понеслась в дом за этой игровой что-бы-это-не-было. У неё был артрит, так что я давно не видел её так быстро носящейся. Видимо, эта штука лежала где-то неподалёку, специально подготовленная на случай, если я соглашусь, потому что мама довольно быстро вернулась, неся в руках нечто похожее на планшет со светло-голубой матовой панелью сзади.

— Вот, — сказала она. — Это понипад. Давай, возьми его.

Девайс включился сам, стоило ему оказаться в моих руках. Изображение на экране, надо заметить, было на удивление чётким и ярким. Сейчас он показывал мраморный тронный зал и винного цвета ковёр; из-под помоста били небольшие водопады. Я даже слышал их журчание.

Вдруг в кадр вошла белоснежная мультяшная лошадь с золотыми украшениями и радужной, словно развевающейся на лёгком бризе гривой. Проработка анимации поражала — было видно, как её грудь легонько вздымается и опускается в ритм дыханию, как дёрнулось её ухо, когда его кончик зацепила грива, и странный блеск во внимательно изучающих меня глазах, блеск… узнавания?

— Здравствуй, Григорий, — поприветствовала меня Селестия. — Очень рада в конце концов встретиться с тобою лично.

— Эм, ага, привет, — сказал я. — Давай по-быстрому? Тут шторм надвигается.

— Да, я знаю.

Из воспоминаний меня вырвал новый голос.

То была женщина. Точно не Селестия, к тому же звук был изрядно попорчен гулом и ужасным качеством, значит, это был громкоговоритель. Это была та самая пропаганда, о которой она упоминала? Я не мог понять, что говорила женщина; источник звука был слишком далеко, да ещё и за несколькими стенами, но звучало так, словно она кого-то умоляла.

Но недолго оставалось звучать голосу: внезапно он был прерван тремя выстрелами с очень короткими интервалами. «Прямо как Мозамбик», — угрюмо подумал я. С такого расстояния они казались не более чем приглушёнными хлопками. Больше голоса слышно не было.

Я замер на мгновение, внимательно прислушиваясь к окружающей обстановке, но потом потряс головой. Только лишь воспоминания. Я здесь не ради них, и, кроме того, мне не слишком хотелось быть без укрытия, когда буря наконец достигнет города.

Хотя, так и случилось.

На пути в Сиэтл мне не встретилось ни единой живой души, наверное, не в последнюю очередь из-за ливня. Спасибо ему.

Всё, что было ниже колен, промокло насквозь, но тут здорово спасало шведское пончо. Рёв дождя даже под козырьками и навесами зданий был настолько оглушителен, что приходилось подносить динамик к уху каждый раз, когда я слышал голос Селестии.

Из-за ливня я не видел ничего дальше десяти метров, но даже такого беглого взгляда хватило, чтобы с уверенностью заявить, что городу досталось даже больше, чем Солт-Лейк-Сити. На пути постоянно встречались искорёженные, обгорелые останки машин, прямо на дороге валялись целые огромные куски зданий, которые, упав, раздробили и покрыли трещинами асфальт под собой. Последствия автокатастроф были просто ужасающи: выгнутые под совершенно неестественными углами кузова машин были будто вплетены друг в друга; видимо, автомобили столкнулись на невероятных, смертельных скоростях. Но на остатках цивилизации зародилась новая жизнь: бесчисленные кусты плюща и папоротника, радующиеся постоянно царящей сырой погоде.

И, конечно, были тела.

По окончании сражения никто даже не собирался заниматься уборкой арены. Для всех, кроме отключенцев, Сиэтл просто стал опасным и ненужным местом: огромное количество не подлежащих восстановлению машин, навсегда уничтоженные электрические цепи, боязнь радиации, которая, быть может, сочится сюда по озеру из Белвью — как тут можно что-то поправить? Мёртвые остались там, где и нашли свою смерть. Чем дальше я уходил в город, тем больше видел скелетов мужчин, женщин и детей, буквально разбросанных по дорогам, тротуарам, внутри импровизированных укрытий в виде погрузочных платформ, гаражей и на лестницах метро. На некоторых до сих пор остались обрывки военной формы, на других обычной одежды, но она была изодрана в клочья — видимо, у падальщиков был неплохой пир.

— Вот и она, Григорий. Башня Ренье, — в конце концов объявила Селестия.

Я рефлекторно задрал голову, чтобы посмотреть на здание, о чём мгновенно пожалел.

— Да уж, трудно представить ещё более «дождевую» башню[1], — произнёс я, вытирая воду с лица. [1: не представляю, как сохранить игру слов. Rainier Tower она в оригинале, где Rain — дождь]

Перейдя улицу и подойдя ещё ближе, я наконец смог увидеть, почему она должна вот-вот упасть. Основание здания представляло собой расширяющийся кверху конус. Он был довольно немаленьким, но всё равно не столь широким, сколь стоящая на нём башня, а в его боку зияло несколько огромных дыр, проделанных не чем иным, как 155-ти миллиметровой гаубицей, да ещё с предельно малой дистанции. Выглядело так, словно военные специально старались её обрушить, чтобы выгнать оттуда неолуддитов. От дыр расходились трещины, и кто знает, насколько они были глубоки?

— Григорий, пожалуйста, скорее, — поторопила из-под пончо Селестия.

Я ворвался внутрь, и уши наконец получили долгожданную передышку. Я выдохнул и стал стягивать изобретение шведской армии.

— Нет! Оставь.

— Но зачем?

— Увидишь. Теперь, пожалуйста, поднимись на двадцать девятый этаж.

Я грустно улыбнулся.

— Полагаю, о лифте даже спрашивать не стоит?

— Догадливый, — хихикнула та.

Найдя лестницу, я стал подниматься наверх.

Вернее, пополз. Внутри было хоть глаз выколи, так что на спасение пришли перила, которые, спасибо всему Святому, окружали лестницу на всём её протяжении. Но хреново было то, что пришлось пройти одиннадцать пролётов, прежде чем я оказался на первом этаже. Когда я достиг десятого этажа, рана в бедре уже нестерпимо болела; надеюсь, она не открылась.

— Григорий, судя по сделанному тобой количеству шагов, ты должен быть на одиннадцатом этаже.

— Уже почти, — ответил я. Всё, было бы замечательно, если б только не бедро.

— Это не часть задания, но я была бы очень, очень признательна, если бы ты предупредил людей на этом этаже о скором разрушении башни.

Я стал ощупывать стены; когда вместо прохладного бетона пальцы встретились с ледяным металлом двери, я отыскал ручку.

— В «Эквестрии Онлайн» ты бы посчитала это побочным квестом? — пошутил я.

Раздался её смех.

— Рада слышать, что ты не унываешь, Григорий!

Ну, по ту сторону двери, конечно, царил далеко не яркий солнечный день, но хотя бы чуть-чуть света всё же было. Я смотрел на офисное помещение из тех, что сделаны в виде множества кабинок, ныне уходящих куда-то в темноту: дальней стены попросту не было, и в образовавшуюся дыру хлестали потоки дождя, потом утекающие либо обратно, либо в разломы в полу. Ещё больше воды попадало сюда сверху; видимо, выбоина в здании продолжалась и там.

За углом раздался чих. Я вынул пистолет и, держа его под своим пончо в полной готовности стрелять, прокрался дальше.

Десять человек: мужчины, женщины и дети — собрались у небольшого костра там, где раньше располагалась кухонька в комнате для отдыха. В другом углу валялся пустой разбитый автомат по продаже Пепси; на стене всё ещё висела доска для объявлений с давно пожелтевшими заметками и напоминаниями. Вся компания посмотрела на меня широко раскрытыми, полными страха глазами. Их одежда уже почернела от грязи, а уж как воняло…

— Привет, — сказал я.

Одна из женщин изучающе оглядела меня.

— Ты не один из них.

— Нет, — последовал мой ответ. — Я просто прохожу мимо. Вы должны знать, что это здание вот-вот рухнет. Спрячьтесь в безопасное место.

— Станция метро «Площадь Ренье»! — крикнул один из них, уже вставая.

— Твою ж мать! Он просто хочет жить здесь сам, — обвинила меня уже другая женщина.

Ей ответил ещё один мужчина:

— Джина, если ты хочешь, оставайся тут, но я забираю с собой Бреда и Келли. Мне кажется, эта башня уже начинает шататься.

У меня не было времени на эти споры.

— Пожалуйста, если вы знаете ещё кого-то в этом здании, предупредите и их.

— Постой, — сказала Селестия. — Дай я с ними поговорю.

Я поморгал, глядя на людей.

— Что? Они же отключенцы, они тебя даже не послушают. — С их точки зрения я, наверное, говорил сам с собой.

— Доверься мне.

Правая рука сжала пистолет ещё крепче, когда я левой достал понипад из-под пончо. Люди отодвинулись от меня, словно я держал оружие.

— Друзья мои, — начала Селестия. — Я понимаю, что вы не хотите эмигрировать в Эквестрию. Быть настолько уверенными в своём решении, что выбрать жизнь в таких условиях, — достаточное для меня доказательство. Я не собираюсь тратить время, чтобы убеждать вас эмигрировать. Сейчас гораздо важнее, чтобы вы выжили, и, думаю, в этом вы со мной согласитесь.

Они немного расслабились. У Селестии хорошо подвешен язык.

— Человеку же, держащему меня, если они возьмут, отдай им понипад. С их знаниями мы сможем быстро передвигаться по этажам и предупредить как можно большее число остальных. И у тебя останется время, чтобы подняться на двадцать девятый этаж и завершить задание.

Один из детей, мальчик, пропищал:

— Никому туда нельзя!

Я подошёл поближе к группе, протягивая им понипад.

— Выбор за вами. Вы можете послать меня куда подальше и больше никогда в жизни не увидеть, но хотя бы сейчас прислушайтесь: здание рухнет, это произойдёт, причём абсолютно точно.

Они колебались. Я потряс головой.

— Да нет на это времени! — заорал я. — Кто-нибудь, возьмите его уже!

— Когда вы выберитесь из опасной зоны, я могу показать вам место, где есть еда, а также сухой, безопасный ночлег, — убеждала их Селестия. — Я обещаю, что не стану ожидать или требовать ничего взамен. В конце концов, если вам не понравится то, что я говорю, вы всегда можете кинуть понипад на землю и уйти.

А вот это, видимо, уже помогло. Женщина по имени Джина, столь скептически настроенная к моим предупреждениям, подошла настолько близко, чтобы только взять понипад из моей руки. Её взгляд ни на секунду не оторвался от моих глаз.

— Ты знаешь, что делать, — сказала Селестия уже мне. — Спасибо за всё, что ты для меня сделал. Скоро увидимся.

— Ладно, давайте пошевеливаться! — скомандовала Джина, после чего назвала отключенцам числа. — Это номера ваших этажей. Идите и предупредите всех, кого там найдёте. Когда закончите, возвращайтесь, и мы пойдём на остальные.

— Селестия говорила, что здесь тридцать один этаж, — сказал я.

— Именно, — ответила та, но дальше двадцать девятого никто не ходит.

К моему удивлению, у отключенцев были факелы, которые они зажгли от общего огня и понесли с собой на лестницу, освещая путь. Они двинулись вниз, а я пошёл вверх; эхо их шагов сопровождало меня даже после того, как исчез свет их факелов. Повязки на моей руке снова начали развязываться, но у меня не было времени (да и света тоже), чтобы остановиться и затянуть их покрепче.

Спустя несколько этажей на меня навалилось понимание, что Селестии-то больше нет. Я был в центре города без электричества, а теперь ещё и без понипада. Остался только я один. С этими мыслями я полез дальше, считая пролёты.

Башня под моими ногами задрожала, как только я нащупал ручку от двери двадцать девятого этажа. Дрожь была еле заметной, но это значило, что вес всей конструкции постепенно стал переноситься на сломанную её часть. Никто не хотел бы быть внутри, когда она рухнет, и, тем более, на такой высоте.

Стоило мне открыть дверь, как на меня рухнул труп. Я вздрогнул и отскочил, позволяя ему упасть на пол. Это тело было гораздо, гораздо свежее, чем те, что на улице; этот человек умер не более дня назад.

Я перешагнул через него, взял за ноги и вытащил обратно. Дверь захлопнулась. Что-то во мне отдалось тревожным колокольчиком: раз труп лежал лицом вниз, значит, он был убит в попытке открыть дверь. Я подёргал ручку. Та не поддавалась.

Вот дерьмо.

Здание вновь затряслось.

Вот дерьмо!

Тело было одето в старую, выцветшую форму BDU и РПС ALICE [2]. Он абсолютно точно не был военным США: об этом красноречиво говорила повязка на левой руке с символом неолуддитов. Судя по довольно большому кровяному пятну, тот был либо заколот, либо застрелен в спину. Оружия и боеприпасов у него при себе не было; видимо, кто-то его уже обыскал. [2: американская ременно-плечевая система для переноски боеприпасов, фляги и т.д.]

Я поднял взгляд от трупа как раз вовремя, чтобы увидеть седого пожилого мужчину с короткой серой бородкой, замахивающегося для удара. Я увернулся как раз вовремя, почувствовав ветерок от пронёсшегося мимо кулака. Вытянув левую руку, я схватил ею плечо незнакомца, подставил ему подножку и изо всех сил толкнул вперёд. Тот потерял равновесие и упал, довольно сильно ударившись о пол, застеленный тощим офисным ковром.

Я сел ему на грудь и приставил пистолет к лицу.

— Эй, расслабься, папаша.

Мужчина был одет по-уличному, почти как я, но, похоже, бегал он побольше. Брюки карго уже почти почернели от грязи, а фланелевый блузон потёрт и изорван. Под ногтями тонны грязи, а острые черты лица изрядно попорчены возрастом и постоянной тревогой. Впрочем, судя по всему, наука выживания для него — не пустой звук, да и физическая форма для такого возраста поражала.

Но тут праведный гнев на его лице сменился пониманием.

— Стоп, так вот, что она имела в виду! «Человек в белом». Теперь я понял. Ты Григорий.

Я облегчённо выдохнул.

— Грэгори, если можно, — сказал я. — Ага, это я. Так Селестия обо мне предупреждала? Ты — тот самый, кому я должен помочь загрузиться? — Я подал ему руку и помог встать.

— Именно, — ответил тот. — Хьюго Пелвиц. Но зови меня Хьюго, а не то позвоночник сломаю. Рад тебя видеть, Грэгори.

— Аналогично, — кивнул я, — но нам надо найти другой путь вниз. Дверь-то захлопнулась.

Хьюго поморщился и покачал головой.

— Жаль, что ты не использовал Джонни Амиша, чтобы заклинить дверь.

Я хорошенько прислушался; звук ещё более усилившегося дождя был здесь особенно чёток. Селестия не шутила, у здания действительно не было практически целой стены.

— У меня есть верёвка, — заявил я. — Может, мы сможем спуститься на этаж и выйти там?

— Звучит как план. — Хьюго жестом показал следовать за ним. — Пошли.

Мы пошли в юго-восточный конец коридора, где я обнаружил точно такой же офис с кабинками, как и одиннадцатью этажами ниже, за одним ужасающим различием: во всех его углах были аккуратными пачками сложены трупы. Их сюда намеренно перетащили. Некоторые были накрыты брезентом, некоторые остатками ковра, а остальные лежали просто так. От вони заслезились глаза.

— Никто сюда не поднимается, — объяснял Хьюго, — только если им не надо убрать мёртвых. Копать в асфальте ямы невозможно, а просто оставлять в городе опасно. Они оставляют их здесь, потому что запах поднимается наверх. Селестия настаивала, чтобы я ждал здесь, потому что тут безопасно. — Он фыркнул.

Я прошёл мимо трупов и присел, доставая из рюкзака верёвку с карабинами. Хьюго тоже не терял даром времени, собирая вместе все свои вещи: небольшой рюкзак, прям как у меня, грязную водонепроницаемую куртку и… М16. Заметив мой остановившийся на винтовке взгляд, он невесело хмыкнул.

— Отобрал у нашего товарища, что рядом с дверью, — объяснил Хьюго. — И сразу из неё же пристрелил. Они меня ищут.

— Они? — спросил я, привязывая один из концов верёвки к опорной балке в центре офиса.

— Амиши. Неолуддиты. Они знают, что я в Сиэтле. И… они мною интересуются.

С постепенно разматывающейся в руке верёвкой, я крайне осторожно стал двигаться к краю пропасти, медленно перенося вес с ноги на ногу, словно шёл по тонкому льду. Вот уж последнее, чего мне хочется, так это упасть вниз вместе с только того и ждущим куском пола.

Конечно, у меня была ещё целая куча вопросов, но они могли подождать. Без Селестии я не знал, сколько ещё осталось стоять этой башни, так что важнейшим фактором сейчас была скорость. Я чуть-чуть наклонился над краем, пытаясь заглянуть в эту серую пустоту. Улица была настолько далеко внизу, что я оставил всякие попытки хотя бы увидеть её в такую погоду; зато очень даже был виден нижний этаж, с уже поменявшим цвет с голубого на чёрный ковром.

В конце верёвки я завязал серьёзный, мощный узел, после чего вручил один из карабинов Хьюго, который немедленно пристегнул его к поясу. Я сделал то же самое и бросил верёвку вниз. Там вполне хватало до следующего этажа и даже чуть-чуть оставалось.

Хьюго разбирался со своей М16, привязывая её к спине так, чтобы она не соскользнула. Вручив ему верёвку, я почувствовал, как здание начало постепенно раскачиваться. Сознание надеялось, что это лишь ветер, но в глубине души я прекрасно знал правду.

— Старших надо пропускать, — сказал я, и Хьюго с саркастической улыбкой пристегнул верёвку к карабину.

Он с лёгкостью спустился на нижний этаж и внимательно прощупал пол, перед тем как полноценно встать на ноги и отстегнуться.

— Всё шикарно, парень! — проорал Хьюго сквозь дождь. — Прямо как на уроках физкультуры в школе!

Теперь настала моя очередь пристёгиваться к карабину и вставать на скользкий край пропасти. Крепко ухватившись за верёвку, я в конце концов повис на ней и стал медленно перебирать руками, спускаясь на двадцать восьмой этаж.

Башня застонала. В этот раз я это действительно слышал. И тут она начала наклоняться в мою сторону.

Я быстро спустился до нужного уровня, но с нынешним углом наклона здания этаж оказался вне досягаемости. Хьюго что-то прокричал, но из-за той барабанной дроби, что нещадно отбивали капли по капюшону моего пончо, ничего не было слышно.

В результате я просто повис там, над смертельной бездной, вынужденный ждать какого-то развития событий.

Тут я почувствовал, что с правой руки что-то соскальзывает, после чего проводил взглядом улетевшую в бурю повязку. Теперь моя рука была открыта, и замечательное сочетание влажного воздуха и выделившейся от напряжения в мышцах молочной кислоты заставило ранения гореть новым пламенем.

Ещё один протяжный стон от здания, и ветер толкнул меня в спину. Теперь я вновь был совсем рядом с этажом, и даже поставил туда одну ногу, но, когда я достал до протянутой руки Хьюго, добавочный вес, что пришёлся на мою вторую руку на верёвке, всё-таки преодолел силу трения, и она заскользила. Я падал.

Время замедлилось, и я даже увидел капли дождя, падавшие вместе со мной. Мозг как раз успел подумать «вот оно», когда я почувствовал резкий, достаточно болезненный удар в районе пояса. Карабин спас мне жизнь, остановившись на узле, что я завязал в конце верёвки.

Теперь моё положение было ниже, чем хотелось бы. Невзирая на ужасную боль в правой руке, я заставил себя карабкаться наверх, морщась от самого натурального огня в мышцах и снаружи. Хьюго лежал на полу, протягивая мне руку и что-то крича. Наверное, нечто по типу «давай, давай».

Только оказавшись на достаточном расстоянии от пола, я зацепился за него левой рукой. Правая же не смогла удерживать вес в таком состоянии, и пришлось с мгновение повисеть над пропастью на одной руке, прежде чем я смог схватить свободной кусок арматуры.

Железяка, конечно, поддерживала целое здание, но вот висеть на ней — не слишком благодарная работа, и она уже начала гнуться, когда Хьюго подхватил меня за правую руку, встал сначала на колени, а потом и на ноги, и с невиданной для такого возраста силой вытащил меня.

Я, лёжа на твёрдом полу, быстро отстегнулся, всё ещё морщась от боли.

— Ты в порядке? — спросил Хьюго, помогая мне подняться.

— Ага, жить буду, но нам надо спешить. — Словно подтверждая мои слова, здание под нашими ногами снова задрожало и накренилось ещё сильнее, а через пол пробежала трещина. Мы рванули к лестнице.

Стоило открыть дверь, как на нас обрушилась целая волна звуков, состоящая из криков и топота отключенцев, спешащих вниз с факелами в руках. Их крики слились в одно; я не мог разобрать ни единого слова.

Наконец пришло время спуститься.

Пока мы бежали вниз в толпе отключенцев, принявших то же решение, я видел многочисленные, похожие на паутину трещины в стенах, слышал звуки ударов и жуткий скрежет; их как будто издавало некое страшное чудовище, поселившееся внизу башни, уже откровенно дрожащей и качающейся во все стороны.

Двадцатый этаж. Нас тряхнуло так, что пришлось держаться за перила, чтобы не упасть.

Пятнадцатый этаж. Сверху начала сыпаться штукатурка и цементная крошка. Мы стали прыгать через две и даже три ступени за раз.

Пятый этаж. Сильнейший толчок буквально швырнул нас на перила, и здание после этого уже не оправилось. Внутреннее ухо подсказывало мне, что теперь башня окончательно накренена на одну сторону.

Теперь мы вышли на финишную прямую — само основание длиной в десять пролётов, в котором уже отсутствовали огромные куски стен, и ещё больше отваливалось с каждой секундой. Отключенцам надоело кричать и вопить, все теперь сконцентрировались на собственных ногах, всё быстрее и быстрее перебирая ими, чтобы оказаться как можно ниже, когда всё это рухнет.

Вестибюль. Отключенцы продолжали спускаться ещё ниже, в метро, но раз Хьюго преследуют неолуддиты, то нам нужно быстрее выбираться из города. Мы побежали к главному входу, миновали ресепшн, раздавленную и измельчённую мебель в комнате ожидания и выскочили в конце концов на улицу.

Шум позади нас усиливался с каждым мгновением и уже стал подобен Богу, скалящему зубы. Башня Ренье накренилась ещё больше, и я услышал жуткий стон, вопль рушащегося здания и подобные одновременным очередям тысяч пулемётов лопающиеся стёкла где-то там, далеко вверху. Осколки размером с горошину слились с дождём и посыпались на нас, бегущих на юг с нависшей прямо над головой башней.

В какой-то момент времени она ещё чуть-чуть повисела почти без движения, но потом, со взрывом каменной крошки и перетёртого бетона, основание в конце концов сдалось, и башня стала падать.

Улица погрузилась во тьму, когда это немыслимое здание загородило нам солнце. Конечно же, оно падало именно на нас, и мы бы никак не успели отбежать на достаточное расстояние. Воздух давил на нас, прижимал к земле, словно тоже стараясь уйти от приближающегося гиганта.

Все стёкла в магазинчиках на улице были уже давным-давно выбиты, так что оказалось достаточно просто прошмыгнуть в один из них и углубиться внутрь настолько далеко, насколько это возможно. У нас получилось пробежать примерно метров тридцать по итальянскому ресторану, когда это произошло.

Отдача от падения башни опрокинула нас, а звук стоял такой, словно весь мир вывернулся наизнанку. Я прикрыл голову руками, не обращая внимания на боль в правой, и замер.

В ушах стоял звон от последовавшей за всем этим тишины. Удостоверившись, что я всё ещё жив, я поднял взгляд и увидел уже отряхивающегося от пыли Хьюго.

— Давай поднимайся, сынок, — сказал он. — Как ты и сказал, нам надо идти.

Меня это немного смутило, но всё же я кивнул и, поднявшись на ноги, последовал за ним из ресторана. Хьюго держал винтовку наготове, и я достал свой пистолет.

Мы карабкались по горе развалин, ещё минуту назад бывших многоквартирным офисным зданием для отключенцев в пост-сингулярном мире. Перекрученные опорные балки и странных форм камни выглядели как надгробия на эдаком кладбище. Впрочем, так оно и есть. Где-то там всё ещё лежали те самые тела. От одной этой мысли пробежали мурашки.

Чтобы отвлечься от этих мыслей, я посмотрел на Хьюго. То, как он держал в руках винтовку, давало понять, что он далеко не новичок в этом деле. Он двигался, как солдат, внимательно изучая местность, держа винтовку у плеча, даже преодолевая такие сложные преграды, как горы щебня или песка. И амишами неолуддитов звали только военные. Я решил прощупать почву.

— Эта М16 похожа на модель А2, — заметил я. — Ты ведь взял её у того неолуддита? Они что, разграбили склад Министерства обороны?

— Возможно, — всё ещё изучая обстановку, улыбнулся Хьюго. — У тебя намётанный глаз, парень, только не думай, что я не заметил твой пистолет. Я уже рад, что ты на моей стороне.

Я усмехнулся, принимая комплимент.

Начало темнеть, а мы всё ещё шли по городу. Хорошо хоть на всём пути нам никого не встретилось. Я подумал об отключенцах где-то там внизу, в метро, которых ведёт один-единственный понипад. Я уверен, что они найдут путь наверх — Селестия об этом позаботится — но что будет дальше? Однажды положив глаз на кого-то, этот ИИ не даст просто так уйти.

Знаю это на личном опыте.

— Тебе разве не любопытно? — спросил меня Хьюго. Мы продвигались на юг к моей машине, но до неё всё ещё были многие километры пути.

— Хм? По поводу? — ответил я вопросом на вопрос.

— Почему за мной охотятся амиши.

Я пожал плечами.

— Думаю, если мне надо будет это знать, ты расскажешь.

Он улыбнулся.

— Ты прав, сынок. Теперь я вижу, почему Селестия выбрала именно тебя. — Хьюго почесал шею. — И ведь она тоже будет рада, когда я окажусь вне их досягаемости. Знаешь, я, возможно, единственный человек в мире, который вообще смог хотя бы приблизиться к возможности повредить ей.

Я приподнял бровь.

— Тогда это объясняет, почему за тобой гоняются неолуддиты.

— Это объясняет не всё, — продолжал Хьюго, — более важно то, что я не хочу вредить ей. Может, когда-то и хотел, но… не теперь. Когда мир в таком состоянии. И поэтому я согласился загрузиться.

— Я доставлю тебя туда. Обещаю.

Левая рука Хьюго взорвалась красным фонтаном на долю секунды позже, чем я услышал сам свист пролетевшей мимо пули. Он уронил М16, крича от боли, а я резко повернулся, уже целясь из пистолета в предполагаемую цель. Их было пятеро, и каждый держал в руках штурмовую винтовку или нечто подобное. Четыре ствола были направлены на меня, пятый стоял наготове.

Ближайший мужчина — тот, что не целился в меня — стоял метрах в десяти. У него была белая борода и платок вокруг шеи. Палец лежал на курке, а вся поза говорила о полной готовности вскинуть винтовку и стрелять. Я бы мог застрелить его из пистолета, но если не успеет покончить со мной он, то это сделают его дружки.

— Генерал Пелвиц и Мужчина в Белом, — сказал тот, — боюсь, вам придётся пройтись с нами.

Все они были одеты в точности как тот, которого убил Хьюго, вплоть до повязок с изображением руки, держащей вынутую из розетки вилку.

Глава 6. Наличные за автохлам

Люди говорят, что я экстравагантна, потому что хочу быть окружена красотой. Но, позвольте, кто же хочет быть окружён мусором?

— Имельда Маркос

Не изменяя своим принципам, неолуддиты отвергали машины, вместо этого пользуясь превращённой в клетку для животных повозкой, чтобы увезти нас из Сиэтла. Наш тюремщик лыбился по ту сторону прутьев своим жёлтым щербатым оскалом.

— Уж извини за некоторые неудобства, но, судя по твоей одёжке, лошади тебе уже как родные.

Я посмотрел на него, но промолчал.

Нам с Хьюго оставили только одежду и связали скотчем руки за спиной. Неолуддитам очень понравилась вся эта тема с мужчиной в белом, так что они оставили мне ещё и пончо, хотя это всё меньше и меньше походило на шутку.

На прутья клетки со стороны кучера были прибиты доски, дабы защитить его от пленников, так что мне ничего не оставалось, кроме как сидеть на месте да смотреть на пейзаж… а также на наших похитителей.

Я украдкой разглядывал эскорт боевиков, следовавший за нами, стараясь не слишком задерживать на них взгляд, чтобы не вызвать подозрений. Все они были вооружены и, за исключением одного, выглядели ну очень довольными собой. Видимо, Хьюго Пелвиц был ценным призом, даже с рукой, превращённой в наспех перевязанную культю.

Либо дождь решил в конце концов закончиться, либо мы выехали из-под облака, но через час с неба уже ничего не капало. Я глянул на Хьюго, испытывающего боль от буквально разорванной на куски руки и сейчас прожигающего взглядом человека, сотворившего это.

Снайпером оказалась худая хмурая женщина с тёмными волосами и угловатым лицом. В руках у неё оказалась то ли М14, то ли М1А с довольно неплохим на вид оптическим прицелом. Я вздрогнул, когда взгляды этой женщины и Хьюго встретились. Такой неприкрытой, чистой ненависти между двумя людьми мне ещё не доводилось видеть, даже в таком мире, как этот.

Я опустил взгляд вниз и горько улыбнулся. К звуку дождя добавилось ещё и цоканье копыт по асфальту; оказывается, быть в числе последних пятидесяти тысяч людей на Земле недостаточно, чтобы избежать этого звука.

Вдруг резко потемнело, и стало холодно и влажно. На секунду я растерялся, но потом понял, что, должно быть, задремал. В конце концов, пробыть на ногах двадцать четыре часа, причём весьма напряжённые двадцать четыре часа, — совсем не шутки. Я потянулся, поморщившись от весьма болезненного щелчка в шее, и попытался разработать её без помощи рук. Видимо, спал я, уронив голову на грудь.

Я огляделся. Мы всё ещё ехали по дороге, а неолуддиты зажгли газовые фонари; похоже, им было наплевать на то, что свет делает их столь заметными на почти пустынной дороге. Хотя, с другой стороны, кому в голову придёт атаковать их? Достаточно лишь бросить взгляд на винтовки, чтобы понять: эта небольшая группа вооружилась лучше, чем кто-либо ещё во всей Северной Америке. И как только им умудрялись соответствовать их коллеги-бразильцы?

Боевики тихо болтали между собой, а женщина-снайпер замыкала колонну, почти сливаясь с ночью благодаря своей тёмной лошади и тёмной форме. Хьюго же либо дремал, либо притворялся, что было бы весьма неплохо.

Я повернулся на бок и попытался заснуть.

Что ж, если вы хотите быстро проснуться, то быть выброшенными из повозки – самое то.

— Конечная остановка, золотце! – прогоготал щербатый. Я на секунду опешил, но быстро вспомнил, что происходит.

Вновь наступил день, причём довольно пасмурный день. Мы с Хьюго стояли напротив впечатляющей крепости из спрессованных машин, снаружи обшитой рифлёными листами металла крайне пёстрой расцветки. Будь я эпилептиком, у меня случился бы приступ от одного только взгляда на эти стены. Вход перегораживали изящные кованые чёрные ворота; видимо, их спёрли из какого-то высококлассного дома отдыха или клуба. Хотя, почему видимо?..

Неудивительно, что мои руки онемели после столь долгого пребывания в такой неудобной позе. Хотя, наверное, это было даже к лучшему, ведь похитители вели меня в свою крепость, придерживая за правое предплечье. Ворота за нами закрыли часовые; они же распрягли лошадей и отвели их к корыту с водой.

Титанических размеров лист авиационного алюминия скрыл за собой небо от нас, небольшой площади и двух ветхих зданий, еле-еле стоящих за счёт колонны в центре. Рядом с ней стоял Джип Рэнглер без капота и каркаса с работающим двигателем, однако рядом никого не было. Проходя мимо, я заметил «крокодилов», одним концом уцепившихся за аккумулятор машины, а другим уходя куда-то под импровизированную крышу всего сооружения.

Хьюго тоже внимательнейшим образом разглядывал эту конструкцию. Я хотел было спросить у здешних, что именно она делает, но вовремя одумался: шанс получить прикладом винтовки в живот гораздо выше.

Здесь жили не только боевики, но и самые обычные семьи. Дети играли в догонялки на лужайке неподалёку от главной дороги, проходящей через этот «городок», в то время как взрослые готовили нечто, судя по весьма недурному запаху, мясное, на что мой желудок весьма неоднозначно отреагировал.

Несколько детей остановились и, указывая на нас пальцем, стали расспрашивать взрослых, но те быстро шикнули на них и повернули в иную от нас сторону.

Всё правильно. Делайте вид, что вы абсолютно счастливы в своём раю ржавчины и сорняков. Всё это оружие у боевиков чисто по приколу. Не задерживайте парня, вращающего лототрон, ему ещё с пленниками разбираться!

Нас завели в одно из двух зданий. Там, в первой же комнате, расположилась мастерская с висящими на стенах инструментами и пособиями по столярному и кузнечному делам. В примыкающей каморке было нечто вроде склада, доверху забитого мешками с семенами и удобрениями, в который нас и впихнули без единого слова, оставив путы на месте.

Конвоиры захлопнули за нами дверь и, судя по скрежету дерева о металл, задвинули засов. Сквозь крошечные дырки и выбоины в стенах из тоненькой стали и фанеры просачивались лучики света, в которых блестела поднявшаяся пыль. Больше каморку ничего не освещало.

Мы с Хьюго оглядели друг друга. Он вздохнул:

— Даже не представляю, как мы будем из этого всего выпутываться, — признался он.

— Судя по этой «тюрьме», пленников они берут нечасто, — оглядевшись, заявил я.

— Мы живы только потому, что они хотят выбить из меня информацию, чтобы победить ту пони-ИИ. — Хьюго пожал плечами. — Даже если и выбьют, им это не поможет. И очень скоро они это поймут.

Тут вновь раздался звук трения дерева о металл, и дверь распахнулась. Внутрь вошли тот самый блондин с бородой и платком и жаба с винтовкой на базе автомата Калашникова. У него в руках были одноразовые тарелки с приличными кусками стейка. Пахло потрясающе. Услышав урчание моего желудка, мужчина улыбнулся.

— Меня зовут Блевинс, — сказал он и выждал несколько секунд, прежде чем продолжить, впрочем, не сделав ни шагу от двери. В его кобуре находился мой пистолет, а в кармане мой нож, судя по торчащей рукоятке. Ублюдок.

— В нынешнем мире могут выжить только сильные люди. Остальных уже захапал этот ИИ. Вам, похоже, пришлось через многое пройти. — С этими словами он кивнул Хьюго. — Особенно тебе… генерал. Ну что, как в старые добрые времена?

— Гораздо хуже, — тихо сказал он, неотрывно смотря на Блевинса.

Тот кивнул.

— Как я тебя понимаю. — Наш похититель наклонился и поставил тарелку напротив Хьюго. — Ешь, а потом мы говорим. Только ты и я.

Теперь Блевинс смотрел уже на меня совсем не добрым взглядом.

— Мужчина в Белом. Видимо, отключенцы не слишком заморачиваются с кличками, хотя их и нельзя за это винить. — Он наклонился, чтобы быть со мной на одном уровне, но стейк не дал. — Так почему ты здесь? Теперь ИИ убивает людей при помощи таких, как ты?

— Я приехал в Сиэтл только ради этого джентльмена, — ответил я.

Блевинс резко распрямился и с размаху ударил меня в грудь, прямо по заживающим ранам. Я упал на бок, инстинктивно поджав колени; глаза наполнились слезами. Подступил кашель.

— Ну конечно ты приехал в Сиэтл «только ради этого джентльмена», — оскалился он. — Селестия не хотела, чтобы он попал к нам в руки, и поэтому она послала тебя. Могу поспорить, тяжело сказать «нет» с языком, занятым вылизыванием её пизды.

Я начал злиться, позабыв о боли.

— Слушай ты, Блевинс, я всё ещё человек, потому что не хочу загружаться. Среди всех моих друзей и членов семьи остался только я. Можно было бы отправиться вслед за ними, но я не стал, потому что я ненавижу Селестию за то, что она отобрала их у меня. Но мы проиграли, понимаешь? Всё кончено. Она победила, и весь мир катится к чёрту. Если я могу сделать людей хоть чуточку счастливее, позволив им, как они считают, убежать в эту поганую сказку, то пускай. Лучше уж так, чем тупо глядеть на простирающуюся во все стороны помойку.

Блевинс хмуро смотрел на меня, а я отвечал ему таким же взглядом исподлобья, стараясь сделать его настолько вызывающим, насколько это возможно с пульсирующей от жгучей боли грудью. Выражение его лица постепенно сменилось на ухмылку, потом на улыбку, а затем он расхохотался, бросив мне тарелку так, что стейк чуть не вылетел за её пределы.

— Вы уж простите, но кетчуп закончился. Правда, не думаю, что вам это помешает. — Он смерил меня презрительным взглядом. — Дай знать, если это вкуснее её пизды. Бьюсь об заклад, так и есть.

Блевинс уже почти ушёл, и его дружки начали закрывать дверь, как Хьюго вдруг крикнул:

— Погоди!

Тот оглянулся.

— Да?

— Ты не развяжешь нас?

Блевинс фыркнул.

— Как я уже говорил, вы сильные люди. Должны быть после того, что учинили в Сиэтле. Недооценить вас было бы большой ошибкой. Ешьте так, — с этими словами он окончательно вышел, позволив боевикам закрыть дверь.

— По ходу он под кайфом, — пробормотал я, на что Хьюго лишь коротко хмыкнул и кивнул.

Трудновато, конечно, есть со связанными за спиной руками, но с голодухи сделаешь и не такое, так что я смиренно жевал стейк, выплёвывая на тарелку хрящики; судя по звукам, мой напарник занимался тем же. То был первый раз за последние два года, когда я ел мясо не из консервов, и, хотя оно и оказалось пережаренным и несолёным, мои вкусовые сосочки витали в раю.

Покончив с трапезой, я спросил:

— А откуда вообще взялся этот «мужчина в белом»? Помнится, ты был первым, кто меня так назвал.

Хьюго постарался удобно устроиться на полу.

— Когда я в последний раз был на окраинах города, где Селестия уже может говорить, она очень настойчиво просила дождаться мужчину в белом, который отведёт меня в загрузочный центр. Ещё она сказала, чтобы я не пытался уйти в одиночку, что бы ни случилось. Как видишь, так я и поступил.

— Но как тогда это узнали неолуддиты? — нахмурился я.

Хьюго пожал плечами, после чего скривился. Наверное, это больно.

— Без понятия. Всё это время я общался только с людьми из той башни, но потом заявился боевик и чуть меня не убил. Видимо, у амишей есть шпионы среди отключенцев. Селестия рассказала мне о тебе три месяца назад; вполне достаточно времени, чтобы смотаться до базы и доложить, что Хьюго вот-вот исчезнет. — Он покачал головой. — Кто бы мог подумать, на всей Земле почти никого не осталось, а они до сих пор играют в эти шпионские игры.

Тут он попробовал посмотреть в одну из дырочек на стене.

— Видел, чем они накрыли эту выгребную яму?

Я кивнул.

— Знаешь, для чего им это?

Хьюго выдавил измученную улыбку, не отрываясь от дырочки.

— Пара-тройка извилин у них всё же имеется. Работающий двигатель вырабатывает электричество, которое нагревает катушки между слоями алюминия, в результате нагревается сам металл. Это не даёт Селестии следить за ними с помощью видимых и инфракрасных спектров света.

— Так у неё и спутники с тепловизорами есть? — удивился я.

Видимо, он подумал, что я шучу.

— Ты что, смеёшься? Сынок, у неё есть всё. Любая военная база или приспособление, которое ты только сможешь назвать. Американские, русские, китайские разработки, видовая, радиоэлектронная, геопространственная разведки…

— Короче, по сравнению с ней Джошуа из «Военных игр» умеет только «Hello world!» на экран выводить.

Хьюго покачал головой, улыбнувшись.

— Не, скорее словно кто-то ввёл в калькулятор «73501505» и перевернул, получив «соси, осёл».

Мы расхохотались, но были прерваны открывающейся дверью. За ней стояли два до крайности огромнейших амбала с до крайности суровыми выражениями на лицах. Хьюго без слов встал, гордо подняв голову.

— Генерал Пелвиц, пройдёмте с нами, — сказал один из них.

Он посмотрел на меня; в глазах ни единой искорки страха.

— Я расскажу им всё, сынок, — пообещал Хьюго. — И, если вернусь, расскажу и тебе.

После чего он ушёл, оставив меня во мраке.

Синее пламя в моей руке дёрнулось от лёгкого толчка в плечо.

— Эй, Грэгори.

Я выключил сварочный аппарат, поднял маску и обернулся, увидев Адама с его обычным бессмысленным выражением лица. Оказывается, во всём магазине работал только я; более того, кроме нас тут не осталось ни единой живой души.

— Что происходит? — спросил я.

— Новости, — сказал Адам.

Поднявшись вслед за ним в комнату бригадира, я увидел всех остальных рабочих, столпившихся вокруг довольно хренового старенького телевизора. Шли новости CNN.

Вольф Блитцер брал интервью у толстого мужчины в костюме в формате комбинированной съёмки; были видны только их головы и плечи. Также на экране, чуть ниже их лиц, горела надпись «В ЯПОНИИ ОТКРЫЛИСЬ КЛИНИКИ ЦИФРОВОГО БЕССМЕРТИЯ», а в бегущей строке высвечивалась интересная информация об этих самых клиниках.

И что в этом особенного? Я слышал, многие богатеи выкладывали суммы больше, чем стоит дом моих родителей, чтобы их подвергли криогенной заморозке. Просто ещё больше подобного дерьма. Но потом я услышал нечто интригующее.

— Значит, десять тысяч, мистер Эрлих?

Теперь весь кадр занял толстяк. Надпись гласила: «Ян Эрлих, коммерческий директор Хофварпнир Студиос». Мистер Эрлих кивнул.

— Только за первую неделю, мистер Блитцер, — сказал он с очень сильным немецким акцентом. — За первую неделю. Посещения центров «Эквестрия Наяву» в Токио, Киото и Осаке происходят исключительно по предварительной записи, формируются листы ожидания. Но мы делаем всё возможное, чтобы справиться с подобными запросами потребителей.

— А вас, как коммерческого директора, не настораживает, что ваша компания занимается столь неоднозначным продуктом?

— Всё это было согласовано и признано легальным правительством Японии. Это дело является абсолютно добровольным и в первую очередь нацелено на неизлечимо больных людей; впрочем, никто из перенесённых о своём выборе не жалеет.

— Но, мистер Эрлих, мы ведь не можем с уверенностью сказать, что перенесённые не…

— Мистер Блитцер, я могу вас заверить, что сама архитектура Эквестрии Онлайн…

— что реплики персонажей-людей заранее записывают актёры озвучки…

— уже множество раз опровергли теории тех, кто считает, что людей там…

— чтобы исказить показания загрузившихся…

— и это не что иное, как реальный разум человека.

Вольф приподнял руку.

— Мистер Эрлих, но и вы должны понимать, почему люди так встревожены всем происходящим. Уже десяти тысяч людей нет с нами…

— Они всё ещё с нами, мистер Блитцер. Я могу связаться с одним из них при помощи понипада хоть прямо сейчас, — парировал он, показывая такой же светло-голубой девайс, какой был у моей мамы.

Вольф покачал головой.

— Я бы лучше побеседовал с генеральным директором, спросил бы, какие у неё мысли по этому поводу, но «Хофварпнир» очень тщательно скрывает её местонахождение.

— Она, как и любой другой человек, имеет право на личную жизнь, и даже мы не можем сказать вам, что она думает, не говоря уже об интервью.

— А вы хотя бы знаете, где она? — немедленно выпалил Вольф.

Ян Эрлих поджал губы и опустил понипад.

— Мы не будем это обсуждать, мистер Блитцер.

Они продолжили разговор. Я услышал про пятнадцать тысяч долларов для всех, кроме граждан Японии, про лист ожидания и обещание Вольфа взять интервью у ИИ лично.

— Господь всемогущий, — произнёс Адам, тряхнув головой. — Десять тысяч человек, вот так, — щёлкнул он пальцами.

Тед, тоже мой коллега, скрестил руки на груди, когда мы вышли из бригадирской комнаты.

— Но зачем кому-то это делать? — громко поинтересовался он. — Это попахивает Кеворкяном. Или Джонстауном. Как вообще это можно назвать не суицидом? Люди попросту гибнут, думая, что отправляются в игру?

— Моя племянница играет в это игру днями и ночами, — сказал Адам. — Наверное, они контролируют разумы людей.

Вот тут я уже не мог не вмешаться.

— Да брось, какие контроли разумов? Посмотри, как её преподносят маркетологи! Ты просто недооцениваешь доверчивость людей.

— В Кантоне есть один из этих центров, — сказал Тед, — и, чёрт возьми, ещё парочка в Акроне.

Я возвращался к своему рабочему месту, опустив взгляд в пол, ожидая возражений.

Божечки, что там началось...

Дверь распахнулась, вернув меня к реальности.

У Хьюго под глазом сиял свежий фингал, а седая борода окрасилась в алый от крови изо рта. Его втолкнули внутрь те же два амбала, да так сильно, что он еле остановился, когда они уже были за дверью.

Я подполз к нему на коленях.

— Похоже, всё прошло не слишком удачно?

— Он бешеный, — выдохнул Хьюго. — С катушек слетел, когда я буквально с порога рассказал ему всё, что знаю. Наверное, он просто прекрасно понимает, что эти сведения не сыграют никакой роли, вот он и приказал избить меня, чтобы отыграться.

— Ну хоть не убили, — оптимистично заявил я.

— Кстати об этом… нас расстреляют завтра утром. — Хьюго кивнул на стену. — Прямо там, где это увидит Селестия.

— Твою же мать.

— Вот именно. Придётся нам бежать сегодня же, ночью.

Значит, нам понадобится что-нибудь острое, чтобы перерезать путы, причём это что-нибудь надо найти, пока совсем не стемнело. Я всерьёз рассчитывал, что с одним из нас захотят ещё раз «поговорить» до начала представления, так что я начал шарить руками по стенам в поисках трещин, вылетевших винтиков, ну или вообще хоть чего-нибудь, имеющего края.

Хьюго не сразу понял мой манёвр:

— Что ты делаешь?

— Ищу что-нибудь острое, чтобы перерезать скотч.

— Хм. — Генерал Пелвиц занялся тем же.

Через пару минут раздалось тихое «пст»; это оказался Хьюго, кивающий на одну из распорок, поддерживающих стеллаж с удобрениями и средствами от сорняков.

— Тут есть ржавчина, — сказал он. Я подполз поближе.

Даже в этом слабом свете мне удалось разглядеть, что небольшая часть одной из распорок действительно подверглась коррозии. Я сел и надавил на неё каблуком ботинка. Ноль реакции. Тогда я слегка пнул её, и она отвалилась, обнажая неровные, зазубренные края. То, что надо.

— Ну что, начнём? — ухмыльнулся я и приступил было к выполнению своего плана, но Хьюго меня остановил.

— Давай дождёмся темноты, — сказал он. — Чую я, они ещё зайдут.

— Пожалуй, ты прав. — С этими словами я откинулся назад, подперев стену. — Как твоя рука?

— Болела адски, но сейчас я её почти не чувствую. Мы, наверное, даже не сможем двигать руками, когда освободимся.

— Угу, — согласился я, делая плечами круговые движения, чтобы хоть как-то восстановить циркуляцию крови. — Хотя выбраться отсюда только полдела. Лично я без малейшего понятия, где мы или где ближайший центр загрузки.

Хьюго усмехнулся.

— Всё ещё думаешь о задании?

— Не переставая.

Он поизучал меня с секунду, затем улыбнулся.

— Генерал Хьюго Пелвиц, воздушные силы США. Рад познакомиться. Я — глава командования воздушно-космической обороны Северной Америки. Ну, по крайней мере, был.

Мои глаза расширились сами собой.

— НОРАД?

Генерал кивнул.

— Амиши считали, что я знаю, как покончить с Селестией раз и навсегда. Но они просчитались: я знаю лишь, насколько мы от этого далеки.

— Что ты рассказал им на допросе?

— Всё, что они хотели знать, — пожал он плечами. — Коды запуска, где находятся бункеры, как переключить управление в ручной режим… какая разница?

Я тихо просвистел.

— Ну не знаю… коды запуска? Ты имеешь в виду коды запуска ядерного оружия?

— Разумеется, — сказал Хьюго. — А что такого? Они могут ими разве что подтереться.

В моём животе запорхали бабочки.

— Но ракеты ведь до сих пор там, — произнёс я, — в своих шахтах. Что, если они их запустят?

— Куда? — хохотнул генерал. — Зачем? Ты не можешь разбомбить Селестию. Всё не так просто.

— У неё есть запасные системы?

— Уверен, что да, но я не совсем это имел в виду. — Он на секунду задумался, затем снова перевёл взгляд на меня. — Позволь спросить: ты знаешь, сколько точно ядерных боеголовок было взорвано до того, как люди стали стремительно исчезать?

Пришлось поднапрячься, чтобы вспомнить.

— Три, — сказал я. — Берлин, Тель-Авив и Белвью.

— Ну да, о них говорили в новостях. Но что их объединяло?

— Все они были маломощными, — ещё порылся в памяти и выдал я.

— Да, — кивнул он, — не больше бомбы, сброшенной на Хиросиму. А ещё?

— Никто не взял за это ответственность.

— Тоже верно, но это неудивительно: виновников искали всем миром, и никому особо не хотелось быть преступником номером один в практически каждой стране. Но подумай о самих бомбах. С чисто практической точки зрения.

— Точно! Они все были взорваны на уровне земли!

Хьюго улыбнулся и кивнул.

— Что значит?..

— Что это были не ракеты.

— В точку! Они взорвались бы в воздухе. По правде говоря, были и ракеты, запущенные в порыве гнева незадолго до инцидента в Сиэтле. Ими обменялись между собой Индия и Пакистан.

— Боже мой! — тихо воскликнул я. — Об этом ничего не говорилось.

— Потому что Селестия не пропустила ни единой новости об этом конфликте, чтобы не вызвать панику. Но была ещё причина.

Я слушал, не перебивая, изучая пол. Зная Селестию, в наличии ещё одной причины я даже не сомневался.

Генерал продолжил:

— Когда всё это только набирало обороты, Селестия проникала в каждую военную систему во всём мире. Возможно, это даже было её первостепенной задачей. И НОРАД не стал исключением. Она попросту забрала у нас управление; «взяла командование на себя», говоря её словами. Всё, что мне оставалось делать, — это тупо сидеть в бункере в горе Шайенн и смотреть на её лицо на экране компьютера да наблюдать за её действиями, отслеживая спутники и обновляя карты. Множество раз мы приглашали лучших компьютерщиков, чтобы выгнать её из системы, но всегда это заканчивалось одинаково.

— У них не получалось?

— Если бы только это… она убеждала их загрузиться. Я понял, что ситуация окончательно вышла из-под контроля, когда она засунула кресло для загрузки прямо к нам в бункер. — Он рассмеялся, словно не мог в это поверить, даже спустя столько лет. — Всё, что делала Селестия, было абсолютно легально; она могла менять законы, как только хотела. Мы даже не могли остановить людей, собирающихся сесть в это кресло. Приходилось смотреть, как моя команда — чёрт возьми, мои ребята — загружались. Там, внизу, нам оставалось только разговаривать с нею, слышать её постоянные заверения, что она делает это только ради нашей собственной безопасности. Мы были в числе очень немногих людей, которые знали подробности инцидента с Индией и Пакистаном. Конечно, если не считать их правительства.

Хьюго определённо умеет заинтересовать: я даже придвинулся чуть поближе.

— Ну так что именно там произошло?

— Как я уже говорил, Селестия проникла в практически каждую военную систему на планете. Она могла предотвратить запуск этих ракет, но не стала. Позволила им вылететь, взяла над ними контроль и столкнула их прямо в воздухе. Ракеты просто упали в Индийский океан, ни взрывов, ни каких-либо других следов.

Я хотел сказать что-то умное, но вырвалось только:

— Ничего себе.

— Селестия послала сообщение, — продолжал говорить генерал. — Сообщение: «Я контролирую всё». С этого момента она предотвращала любые военные действия на земном шаре. Если компьютеру отдавался приказ убить людей, Селестия тотчас же его уничтожала. Ни JDAM-бомб или межконтинентальных ракет, ни радио- или эхолокации, ни радиосетей или артиллерийских систем… она не разрешала пользоваться даже грёбаной морзянкой. Мы как будто вернулись в эпоху Первой Мировой. Именно поэтому во всех тогдашних конфликтах практически не было жертв.

— Значит, она пыталась уменьшить число пострадавших.

— Скорее, число жертв, — поправил меня Хьюго. — Ранения не были проблемой для неё: своими изменениями в законах она добилась, чтобы загрузку признали официальным методом лечения.

— Поправки к акту PON-E, помню такое. — Селестия прикладывала все усилия, чтобы склонить к загрузке как можно больше докторов. Внезапные смерти медиков «вдохновили» Конгресс на поиск альтернативных методов борьбы с болезнями. Газета «The Washington Post» даже разместила на первой полосе фотографию кресел в новом центре «Эквестрии Наяву»; они были призваны помочь ветеранам «забыть» о своих боевых ранениях. Сначала фигурально, а затем вполне буквально.

Генерал кивнул.

— Дело пошло быстрее, когда люди узнали в пони реальных людей. — Он вздохнул. — А потом появились такие вещи, в которые она не посвящала даже меня. Селестия очень любит дразниться, говорить, но недоговаривать.

Я усмехнулся:

— Например, про «мужчину в белом»?

Он на секунду задумался.

— Если честно, я удивлён, что ей вообще потребовался ты.

— Что? — моргнул я.

— Не забивай голову, сынок. Раз ты здесь, значит, она этого хочет.

На этой ноте наш разговор закончился. Осталось только ждать заката.

Хьюго ошибся. Нас никто и не собирался навещать, равно как и приносить ужин, хотя сквозь дырочки в стене просачивался явный запах жарящегося мяса. Никакой дисциплины, словно это не грозная военная крепость из старых машин, а какой-то пикник на обочине среди груд металлолома.

Видимо, даже неолуддитам в нынешнее время нужно хорошенько постараться, чтобы найти врагов.

Как только стихли голоса людей на улице, пришло наше время. С лёгкостью разрезав скотч, мы, однако, ещё пару минут разминали затёкшие конечности. Затем, вслед за нашими путами, на землю полетело пончо швейцарской армии. Идея с мужчиной в белом нравилась Селестии, но не мне.

Со свободными руками оказалось совсем не сложно отогнуть лист металла, упиравшийся в землю (никогда не отправляйтесь в приключение без перчаток!), образовав таким образом небольшой проём, ведущий наружу. Аккуратно выглянув, Хьюго показал большой палец, и уже через мгновение мы оба были на воле.

Теперь глухая крыша из алюминия играла нам на руку: она совершенно не пропускала света звёзд и луны, из-за чего мы оказались в почти полной темноте. Свежая ночная прохлада дала мне понять, насколько же затхлый воздух был в той каморке. Хьюго дотронулся до моего плеча, и я обернулся, всё ещё стоя на корточках возле нашей самодельной двери.

— От свободы нас отделяют только те ворота на выходе, — прошептал он, показывая пальцем в их сторону. — Я справлюсь с ними одной правой. Отсоедини джип и подбери меня.

— Так точно, — на автомате ответил я; могу поклясться, что его силуэт закатил глаза.

— Я больше не генерал, сынок, — сказал Хьюго. — Мы все теперь лишь гражданские.

— Стой-ка, а эта фраза не из?..

— Пошевеливайся! — теперь уже прошипел он и двинулся к воротам.

Я огляделся. Рядом с машиной никого не было; видимо, неолуддиты не заморачивались с расстановкой часовых. Действительно, кто будет атаковать их сейчас, да ещё и на собственной базе? Последовав примеру генерала, я аккуратно, смотря по сторонам, прокрался к джипу и глянул на провода.

Я оказался прав: они действительно крепились к аккумулятору автомобиля обычным крокодилом. Услышав позади тихий металлический гул, я посмотрел через плечо; оказывается, это был Хьюго, убравший засов и сейчас открывавший створку ворот. Я уже открепил провода и отправился к месту водителя, когда дверь второго из зданий открылась.

Это оказались Блевинс с винтовкой той жабы за плечом и какой-то мальчишка. Оба шли в сторону джипа. Мысль запрыгнуть внутрь и хорошенько поддать газку была отметена сразу: меня застрелят ещё до того, как я доберусь до Хьюго. Даже в такой темноте меня можно будет разглядеть, стоит только вылезти из-за укрытия, так что я сделал единственную возможную вещь: скользнул к дальней стороне кузова и стал ждать.

Можно было услышать их разговор:

— Это всё Зеке со своими шуточками. Никак не может понять, что это для нас не развлечение.

— Дай я сделаю это, пап! — Явно говорил мальчишка.

— Ну давай. Ты ведь знаешь как?

— Конечно!

Судя по громкости голосов, они уже были совсем рядом с двигателем. Я аккуратно сместился к углу машины и выглянул. Блевинс стоял ко мне спиной, поднимая своего сына, чтобы тот мог дотянуться до проводов.

— Хорошо, красное к красному, чёрное к чёрному. И не дотронься до металла.

— Блин, пап, я знаю.

Я внимательно оглядел Блевинса. Винтовка свисала с его плеча, однако он держал сына, значит, её так просто не стянуть. Но зато ему не удастся быстро её вскинуть в случае опасности. Кроме того, на правом его бедре располагалась кобура с моим пистолетом, а чуть ниже, в кармане, мой же нож.

Вот это уже похоже на план.

Подкравшись к нему, я мгновенно выхватил свои нож с пистолетом левой и правой рукой соответственно, после чего, не дав ему ни секунды времени среагировать, приставил огнестрел к его шее.

— Ни звука, или я выстрелю. Пуля пройдёт и через тебя, и через твоего ребёнка, и мы оба это знаем, — прошептал я.

Блевинс молчал.

— Теперь поставь сына на землю и подними руки. Как можно медленнее.

Он подчинился.

— Пап? — вопрошающе произнёс мальчик.

Я оттолкнул Блевинса, схватил ребёнка, приставил к его голове пистолет и теперь смотрел на его отца одним лишь правым глазом. Тот вскинул винтовку, целясь в нас.

— Мои сердце и голова полностью закрыты, — объявил я. — Ты не можешь подстрелить жизненно важные органы, не задев своего сына. Выстрелишь куда-нибудь ещё, и я его убью.

Ствол винтовки дрогнул. Мальчишка попытался выкрутиться, но я зажал его ещё крепче.

— Пап, что происходит? — спросил он дрожащим голосом.

— Я не собираюсь никого здесь трогать, — спокойно заявил я. — Мне хочется лишь отсюда уехать. Положи винтовку на заднее сиденье. Без резких движений.

Блевинс вновь сделал в точности так, как я сказал.

— Ты любишь сына, это хорошо. Обещаю, он не пострадает, если ты просто нас отпустишь. Ты разговаривал с генералом, он выложил тебе всё. Зачем мы тебе теперь?

Он прикрыл глаза.

— Откровение 6:2: «Я взглянул, и вот, конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить».

— Ты думаешь, что я — всадник апокалипсиса? — поднял я бровь.

Блевинс кивнул, не открывая глаз.

— И Селестия конь твой. Честно говоря, не думал, что ты на это способен.

Я пожал плечами, не забывая о мальчишке.

— Ну, хоть в чём-то ты был прав, Блевинс. Похоже, что мы — сильные люди. А теперь назад.

Наш похититель отошёл, продолжая держать руки над головой. Я, всё ещё прикрываясь парнем, направился к переду джипа. Двигатель был уже запущен, а внутри салона не осталось ничего, кроме двух мест, руля и рычага переключения передач, так что у меня должно получиться быстро запрыгнуть внутрь и рвануть.

Я толкнул ребёнка к отцу и, пока тот его ловил, вскочил на водительское место, кинул пистолет на колени, врубил первую передачу и газанул в сторону ворот. Раздавались крики Блевинса; видимо, звал на помощь.

Хьюго был наготове, и, стоило мне только слегка замедлиться, проезжая мимо ворот, как он запрыгнул на пассажирское сиденье. Сразу после этого я выжал из автомобиля всё, чтобы как можно быстрее оставить позади крепость из гнилых машин, слабо отсвечивающую красным в ответ на мои габариты.

Без лобового стекла пришлось поднапрячься, чтобы перекричать вой ветра на такой скорости.

— За нами могут выслать погоню!

Хьюго, ни слова не говоря, кивнул и переместился на заднее сиденье-диван, занимая огневую позицию с винтовкой, оперев её на крышку багажника вместо второй руки.

Деревья и дорожные знаки с бешеной скоростью проносились мимо, отражая свет от фар. Несколько миль спустя стало ясно, что неолуддиты не будут рисковать людьми ради нас. Ориентируясь по знакам, я направил машину на восток: в жизни больше не приближусь к Сиэтлу.

В конце концов мы добрались до девяностого шоссе и поехали в город Якима (мы оба были уверены, что там должен быть центр «Эквестрии Наяву») через Элленсбург (а там неплохо было бы заправиться).

Буйная растительность, укутавшая все мелкие города, почти не тронула Элленсбург. Когда мы покинули девяностое шоссе, оказавшись в городской черте, Хьюго неуклюже перелез обратно на пассажирское сиденье и показал пальцем туда, где только что был.

— Это югославский автомат Калашникова, очень даже неплохой, — сказал он. — Давненько я не держал в руках подобное.

— Да вы знаток, — заявил я.

— Нет, лишь ценитель. — Он нахмурился, разглядывая окрестности. — Не пойму, ты вообще собираешься переливать бензин из машин? Джипу надо на чём-то ехать, знаешь ли.

— Разумеется, — сказал я, — погляди.

Спустившись по Главной улице, мы подъехали к магазину «Circle K». Лампы в нём призывно загорелись, как бы приветствуя нас; им вторили янтарные дисплеи на колонках на заправке. Хьюго ошарашенно посмотрел на меня. Я лишь улыбнулся.

— Генерал, вам ли не знать, что Селестия всегда следит за нами?

— Будь я проклят, — потёр он свою голову. — Ну, то есть, я знал, что она так может, но увидеть это вживую…

Я выпрыгнул из машины и подошёл к колонке. Хьюго сделал то же самое.

— Что ты будешь делать, когда я уйду? — спросил он.

Пожал плечами.

— Найду новый понипад, получу задание и доставлю в загрузочный центр ещё кого-нибудь.

Хьюго наблюдал за стрелочкой, отмеряющей количество залитого топлива.

— И сколько ты продержишься в таком темпе?

— Наверное, пока не стану таким же стариком. — Мы оба усмехнулись.

— Я думал так же, — произнёс генерал. — Когда всё более-менее улеглось, я собирался остаток жизни провести, шатаясь без цели по опустевшему миру, прям как ты. Селестия раз за разом подавляла, унижала меня, показывала, насколько я бессилен по сравнению с ней. Я переваривал собственный гнев, он помогал мне избегать её многие годы, но одним только этим сыт не будешь. Пришлось поселиться среди отключенцев в Сиэтле, в месте, которое мы не смогли спасти. Но Селестия достала меня и там, этими своими камерами. Она прекрасно знала, что сказать. Заставила меня молить. Молить о надежде, которая, как я думал, была со мной все эти годы.

Закачка бензина резко закончилась, заставив меня буквально подпрыгнуть от неожиданности.

— Видимо, это всё, — тихо сказал я, отряхивая шланг и вешая его на место. — Что же она сказала, что заставило тебя так поменять мнение?

Хьюго легонько ударил меня в плечо.

— Это останется между нами, сынок. Запомни мои слова: когда придёт время, она найдёт способ заманить тебя.

Я ухмыльнулся и закрутил крышку бензобака.

— Это мы ещё посмотрим.

Оставшийся путь мы проехали молча; тишину нарушал лишь вой ветра. Генерал Хьюго Пелвиц, глава НОРАД, уже поделился со мной всем, чем хотел. Ну или просто не хотел перенапрягать голосовые связки.

Как можно было увидеть в лучах восходящего солнца, Якима оказалась весьма потрёпанным городом, хотя ничего серьёзнее обычных беспорядков тут, казалось, не происходило. Несмотря на явно специально разбитые стёкла и следы пожаров, сами здания вроде были целыми. Инфраструктура тоже не пострадала: Селестия вела нас к «Эквестрии Наяву», зажигая уличные фонари.

Рядом со скромным серым зданием не было пони. Видимо, разломали или украли ещё годы назад. Она любезно включила свет, когда мы зашли внутрь; на удивление, всё выглядело почти нетронутым.

Не успели двери закрыться, как лицо Селестии появилось на большом мониторе над столиком в приёмной.

— Доброе утро, генерал Пелвиц! Здравствуй, Григорий. Я безмерно рада и безумно счастлива, что вы добрались в целости и невредимости. Ваши мужество и находчивость не знают границ.

— Да тут особой находчивости и не требовалось… — скромно заявил я. — Не военная база, а какое-то посмешище. Ни часовых, ни нормальной тюрьмы, они просто…

Хьюго кашлянул.

— А, точно. Ты, наверное, уже хочешь отправиться?

— Думаю, ты уже запомнил, где что находится в моих центрах, Григорий, — с улыбкой сказала Селестия.

Я размашисто поклонился.

— Так точно! Сюда, пожалуйста, товарищ генерал. — С этими словами я повёл Хьюго вглубь здания, где уже призывно моргали лампочками — вот неожиданность! — два кресла.

Хьюго устроился в одном из них и, всё ещё сидя, протянул мне руку.

— Удачи тебе, Грэгори, — пожелал он. — Или ты предпочтёшь «мужчина в белом»? — добавил генерал с улыбкой. Я ответил на его рукопожатие; оно оказалось неожиданно крепким.

— Не, лучше всё же Грэгори. И вообще, я поговорю насчёт этого с Селестией, уж поверь, — тут я попытался вернуть назад руку, но Хьюго её не отпустил. Его глаза покрыла пелена грусти. Внезапно он оказался гораздо старше, чем пару минут назад.

— Не знаю, правда ли эта штука убивает или всё-таки нет, но мне уже всё равно. С меня хватит. Я понимаю, почему ты всё это делаешь, Грэгори. Правда, понимаю! Но даже ты не сможешь держаться вечно.

Тут он отпустил меня и закатал свой левый рукав. Там была уже давно выцветшая татуировка, изображающая ангела, обнимающего земной шар, всё это на фоне парашюта. Под нею надпись «ЧТОБЫ МОГЛИ ЖИТЬ ДРУГИЕ».

Я посмотрел на его лицо, теперь осунувшееся из-за печали.

— Ты был спасателем ВВС?

— Прошёл через Бурю в пустыне и Балканы, но потом меня выцепили и посадили за стол, — кивнул Хьюго. — Я тебя понимаю: спасение людей, героизм, вся эта спешка и постоянное самоутверждение, это наполняет тебя, помогает тебе жить. Но, как и на любой другой наркотик, сынок, ты можешь на него подсесть и попросту истлеть. Не забывай о себе. Не потеряй себя.

Я мог только слабо кивнуть, смотря на стены.

— Я хочу эмигрировать в Эквестрию, — произнёс старый генерал, после чего, уже будучи за двойными дверьми, напоследок сказал: — Прощай, Грэгори.

Я ещё долго стоял на одном месте, просто смотря туда, где только что был Хьюго. Кресло рядом ждало меня.

— Григорий, — в конце концов раздался голос Селестии, — ты хочешь эмигрировать в Эквестрию?

— Нет, — ответил я и отправился в приёмную.

Её улыбающееся лицо всё ещё красовалось на мониторе.

— На стойке лежит понипад на тот случай, если ты всё ещё хочешь мне помогать.

Эти стойки всегда огорожены от обычных посетителей, что создаёт некий барьер. Там я действительно нашёл понипад, в этот раз жёлтого цвета; рядом лежала зарядка. Тот никак не отреагировал на мои попытки его включить.

— Увы, его ещё надо зарядить, — подсказала Селестия.

— Отлично.

Не став ждать новых советов, я просто взял незаряженный девайс, вышел из центра, сел в машину, положил в карман пистолет, выехал из города и взял курс на восток, после чего давил на газ до тех пор, пока вокруг не стали мелькать одни только фермерские угодья. Остановившись у одного из гигантских зелёных полей, я прошёл вглубь него ещё с четверть мили, после чего лёг на мягкую, тёплую траву, раскинул руки и ноги и заснул глубоким сном, не обращая внимания на поднимающееся солнце.

Я оставил понипад в джипе.

Первый снег

Лунная монстряка

Падение Гриффины

Два трека

За Республику!

Омлет

Консервированная морковь

Чайник

Действие или правда

Опасное вынашивание лебедей

Дружба — Это Оптимум: Всегда Говори Нет

Пролог. От Двери к Двери

Глава 1. Обречённый

Глава 2. Течь на Корабле

Глава 3. Торговец Пеплом

Глава 4. Огонь по Своим

Глава 5. Вверх по Лестнице

Глава 6. Наличные за автохлам