Короткая история, рассказанная зеброй

Короткая история, рассказанная зеброй

Не так давно в Эквестрии жила одна земнопони из старого, но разорившегося рода.

В семье она получила хорошее воспитание, образование и узнала о непростых нравах высшего света. С ранних лет земная пони проявляла талант к организации, быстро научилась легко заводить нужные знакомства и прекрасно умела держаться в обществе. Благодаря этим навыкам перед ней вскоре раскрылись двери королевского замка.

И однажды на нее обратила свой взор сама Принцесса...

Принцесса разглядела в ней способную юную пони, и чтобы полностью раскрыть её таланты, она приставила к ней лучших учителей, что были в замке. Учителя отточили ее навыки, ее умения и ее знания. Прошли годы, и земнопони стала

видным политиком и превосходной интриганкой.

И, разумеется, у принцессы на неё с самого начала были планы. Земная пони должна была стать послом в Зебрике. Но помимо того, по мнению принцессы, из неё должен был выйти и неплохой шпион.

Так она прибыла в Зебрику, заняла свое место, и все шло по плану. Не теряя времени, она принялась за работу и очень быстро раскинула свои сети по всей стране. В посольстве вместе с ней работал один зебр — её верный и надежный помощник. И он влюбился в неё. Влюбился в светло-серую шкурку, в рыжую гриву, в зеленые глаза и твердый характер.

Но давно известно: если все идет гладко и по плану, значит о плане известно врагу.Однажды земнопони схватили. От нее хотели узнать планы принцессы, планы Эквестрии. Но она была сильной, и ни долгие пытки, ни истощение не сломили её волю. В итоге её мучителям осталось одно — надеть на неё ошейник раба.

Но жизнь имеет свои планы. И ночью к земнопони пришло спасение — пришел тот, кто видел в ней свою жизнь и судьбу, и вытащил ее.

Однако так просто уйти им не удалось. Дорога была долгой — очень долгой, и за

ними шла погоня.

В конце концов земнопони смогла добраться до земель Эквестрии и до своего дома. Но ее любимый не смог дойти — он остался защищать ее путь. Когда земнопони пришла к своим родным, она была уже на сносях. И почти через сутки она родила, отдав свою жизнь своему детю.

Для древнего и, её стараниями, уже снова уважаемого рода, новорожденная

кобылка-зебра была позором. И всё семейство пришло в ярость и смятение.

Но обо всем этом я узнала гораздо позднее, а тогда шел дождь...

...Шел дождь. В маленьком окошке под потолком виднелся кусочек тяжелых туч. Туч которые давали свободу столь целительной прохладе свежей воды.

Кап.

Капелька сорвалась с рамы окна и упала на утоптанный земляной пол. От нетерпения я подалась вперед, но сразу же остановилась, дабы не мешать капелькам. Свежей воды не приносили уже пять дней, а та, что была, уже застоялась и начала вонять. Я ждала этого дождя, долго ждала. Я мыслила о нем, видя в разуме картинки падающих капель из окна.

Кап.

Упала вторая капелька. В своей голове я уже слышала звук, с которым буду пить, и чувствовала прохладу на языке, но надо было подождать ещё — пока не наполнится ямка, выдолбленная в земляном полу такими же каплями.

Кап.

Очередная капелька прибавилась в мой маленький "водоемчик". Еще пара капель, и я могла бы попить, но моему ожиданию не дано было сбыться. На верху забряцали металлические механизмы замка, который я представляла себе... Я никак его не представляла, так как выход видела лишь однажды. Сорвавшись с места, я убежала в угол, в котором спала, и

села мордочкой к стене.

— В угол тварь, — прогромыхал басовитый голос, и по лестнице застукали грузные копыта. Что-то бряцнуло неподалёку, упав на пол, и копыта снова загремели по лестнице. А я просто сидела и смотрела в угол. Ведь та команда означала сидеть и не двигаться, иначе будет боль или что хуже.

Правда, боль меня давно не пугала. Закрыв лишь левый глаз, как делала это

уже множество раз, вгляделась в тьму. Ничего не изменилось.

Я тогда была еще меньше, еще даже не подросток, и не знала, что бывает что-то страшнее боли...

Я сидела и смотрела в ночное небо через окошко под потолком. Мимо моего взора медленно проплывали темные облака. Это было не очень интересно, но я ждала, когда покажется большой белый круг. Он был красивый и дарил мне

— тогда ещё маленькой кобылке — редкие моменты радости.

В ожидании круга я то и дело опускала голову, чтобы поглядеть на старую выцветшую и пожелтевшую картинку. На картинке были два красивых существа, и когда я смотрела на них, чувствовала что-то хорошее. Что-то доброе. Как я потом узнала, на картинке были пони. Одна небольшая со светлой шкуркой и более темной гривой. Вторая была также со светлой шкуркой, но повыше, с чем то большим на спине и со странной вещью на голове.

Я поглаживала картинку потрескавшимся копытцем и повторяла два звука, которые, наверное, знала всю сознательную жизнь.

— Ма... ма...- эти звуки приносили с собой тягучую и чем-то приятную боль.

Я представляла, как эти две пони придут и заберут меня с собой в тот большой мир. Я грезила этим каждую ночь и ждала. Ждала.

Поток картинок в моей голове прервал лязг замков и легкий топот копыт по лестнице. Испугавшись, я схватила картинку и убежала в угол. Картинку некогда было прятать, поэтому я просто зарыла её в мою подстилку и с дрожью уставилась в угол. Еще никогда не приходили в темное время. Звука упавшей чашки, на который я надеялась, не последовало. В место этого глухой топот копыт приблизился. Меня резко развернуло и кинуло спиной вперед на пол. Надо мной возвышался крупный молодой жеребец. Я видела его раньше всего несколько раз, он приходил с другим, большим пони. Еще не понятный мне страх поселился в моей маленькой груди.

Жеребец навалился на меня, прижавшись своим животом к моему и придавив спиной к полу. В то время я о таком не знала и не понимала, что со мной собираются сделать, потому и не сопротивлялась. Но страх в груди усиливался.

Когда я почувствовала где то внизу своего маленького тела рвущую боль, не отдавая себе отчета, я задергалась. От этого мучитель только тяжелее и азартнее задышал мне в мордочку. Но рано или поздно все находит свою цель. Вот и мое копытце нашло свою, попав куда то между задних ног мучителя. Жеребец не в силах повысить голос захрипел и повалился на бок.

Как только его туша соскользнула с моего тела, копытца сами понесли меня. Я взбежала по лестнице. Тогда я напрочь забыла о том, что мне строжайше запрещено к ней подходить, хотя раньше шрам на правом боку служил очень хорошим напоминанием. Дверь наверх была открыта. Тот жеребец, может, спьяну, а может от самонадеянности не стал её запирать, и так я оказалась в амбаре. Помню много незнакомых запахов — свежих, теплых и приятных, — от которых кружилась голова, под копытами мягко шуршало сено, и от новизны этих ощущений стало ещё страшнее и тревожней.

Из-за приоткрытых ворот пробивался луч лунного света, тянуло свежим воздухом, и мои ноги, повинуясь древним инстинктам, подгоняемые невыразимым страхом, ещё быстрее понесли меня наружу. Там то, у двери, все и закончилось.

Что-то тяжелое ударило меня по голове, и я повалилась на пол. В глазах стало темно, в ушах стоял звон. По всему телу, то тут, то там, вспыхивала ужасная боль от ударов. Мне оставалось лишь стараться прикрывать ногами голову и живот. Что-то хрустнуло в моем теле, и мое сознание, не выдержав новой вспышки боли, наконец-то милостиво погрузилось во тьму.

Большинство боится боли. Но куда страшнее не боль, а тьма которая приходит за ней — тьма, в которой живут голоса неживых.

Самым страшным был первый удар, что пришелся в голову. Когда я пришла в себя, правый глаз уже не видел. Он был мертв. Ещё ужасно болела задняя правая нога. Долгое время я не могла встать, вплоть до времени когда падают облака, что я видела в окне. Потом я снова смогла ходить, от хромоты так и не избавилась.

Но тогда во тьме я кое-что нашла.

— Жри, — раздалось сверху, и вновь защелкали замки. Это означало что мне разрешили кушать. Прохромав к чашке, я легла рядом с ней и сунула мордочку в холодное сено. Долго сидеть не выходило — начинала болеть нога. И на тот день я уже насиделась под окном и в углу.

Так меня и кормили: раз в сутки, холодным сеном, либо крупой. Иногда, совсем редко, бывала пара яблок. Тогда я растягивал их, как могла, — это был для меня праздник. А бывало и жучков ловила. Жучки были вкусные.

Не вынимая мордочки из чашки, я не спеша жевала сено, ловя ушками звук капающей воды. Уже набралось достаточно, чтобы напиться.

Но вдруг что-то изменилось. Я подняла мордочку и осмотрелась по сторонам. Ничего нового не было, но я чувствовала чье-то присутствие. Кого-то нового и незаметного.

— Ты слышишь нас, дитя? — шептало в унисон множество шипящих голосов. Но я, само собой, не поняла их. Я знала всего пять слов. Голоса приняли вторую попытку, потом и третью. И тогда они поняли.

— Ты не знаешь слов. Тагда попробуем так.

И в мой разум полились картинки. Их было много, они были разные, и все обещали одно — свободу. Настало время. То семя, что я когда то нашла во тьме, с голосами созрело.

И наступила тьма...

Очнулась я уже в лесу. Грязная, в чем-то темном и липком. Глаза болели и слезились от яркого света.

На меня тут же нахлынуло множество новых звуков, запахов, ощущений. В смятении я пыталась продрать глаза и... закричала. Из моей груди, не щадя горла, одновременно наперебой рвались рыдания, смех и крик. От боли, от горя, от ненависти к тем, кто запер меня в том подвале. И в то же время я ликовала от радости и счастья.

А потом я наконец смогла осмотреться: я лежала на лесной поляне. Затем я посмотрела наверх и в тот же миг бросилась к ближайшему дереву. Крепко,изо всех сил, я обхватила копытами его ствол. Мой разум затмила паника, страх что я упаду в эту бескрайнюю синеву.

Именно так началась моя свобода. В крови, радости и боли. Будто я вновь

родилась.

— А когда нашла реку, меня пробила дрожь. Я еще никогда не видела столько воды. Я аккуратно вошла в нее по самую грудь и стала пить. Пила, пока мне не стало плохо, — я не смотрела на свою собеседницу. Просто тихо говорила, сверля взглядом свои потрескавшиеся черные копыта. — Когда я

наконец-то напилась, то решила отмыть свою шкуру. Я не сразу поняла, что полосы — это не грязь.

Я замолчала и подняла на нее глаза. Я не знала, что рассказывать дальше, — не знала что нужно рассказывать. Собственно, примерно на этом и собиралась закончить, но кажется, собеседнице этого было мало.

— И что же дальше? — хмуро поинтересовалась пятнистая пегаска, пристально глядя на меня сквозь полумрак камеры своими странными черными глазами, казавшимися блестящими и безжизненными, словно черные камни, источенные водой.

— А дальше — долгая история о Зебрике, где я узнала, что я радгар, побег в Камелу и жизнь в пыльных руинах древней крепости, среди скелетов, мумий и свисающих отовсюду цепей. Не лучшее место, я быстро это поняла, но жить можно. И вот, я тут.

— Радгар?

— Так зебры называют тех, кто поддался соблазну звезд, — все-таки я была готова рассказывать дальше, хотя бы из благодарности за хорошую кормежку, теплую комнату, хоть и запертую снаружи, а так же за мягкую, соломенную постель, которую тоже можно пожевать.

— Хорошо. Допустим, — поднявшись, кобылка прошлась от стены к стене, в то время как сопровождавшая ее мясистая земнопони, облаченная в явно жмущую ей броню, отклеилась от стены и угрожающе качнулась в мою сторону. «Попробуй только дернуться!» — казалось, говорил весь ее вид.

— Ну и зачем ты здесь? С какой целью ты проникла на территорию казарм Легиона?

— Не знаю. Ваша уважаемая принцесса советовала идти к Легиону. Сказала что здесь мне помогут. А вы меня тут держите пять дней и допрашиваете, хотя кормят у вас отменно. Никогда не ела так хорошо!

— Да, мне просто везет на разных личностей, которые сами не знают, чего хотят! — страдальчески закатила глаза пятнистая. Подняв голову к потолку, она внезапно заорала, заставив меня вздрогнуть от пронзительного крика, прокатившегося по коридорам подвала. — Слышали, караул? Заключенным нравится баланда! Поэтому теперь десятая контуберния Седьмой будет готовить ежедневно! И для всех!

Из коридора донесся громкий страдальческий стон. Похоже, местные воины не разделяли моих гастрономических пристрастий, хотя я никак не могла взять в толк, что могло быть плохого в ячменной каше, обильно приправленной лежалым сеном. В конце концов, это же не гусеницы, не жуки

и не — брррр! — скорпионы.

Помещение затопило тишиной. Пегаска смотрела в пустоту, вероятно раздумывая; я смотрела на нее, а на нас переминаясь у двери, поглядывала легионерша.

Заднюю правую ногу начало раздирать болью от долгого сидения, и мои передние копыта непроизвольно застучали по полу мелкой дробью. Из-за чего на меня еще подозрительнее уставилась легионерша у выхода. Сидеть уже было невыносимо, но я терпела и лишь поглядывала на задумавшуюся собеседницу.

— У вас случаем нет черных пегасов? — нарушила я невыносимую тишину. Копыта пришлось прижать друг к другу, чтобы они не дрожали. Пятнистая пегаска перевела задумчивые глаза на меня и приподняла брови.

— Знаете, я видела тут дней шесть назад. Такой черный, размером со шкаф и с такой милой бородкой, — уточнила я.

— Случаем нет! — поднимаясь, рявкнула пятнистая. Похоже, этот вопрос был задан очень даже зря. Интересно, почему? — Что ты умеешь, кроме как выносить мозг окружающим своим блеянием? Драться? Готовить? Строить?

— Ничего из перечисленного, — довольно ответствовала я пятнистой. — Посмотри на меня. Я хромая и полуслепая, как я буду драться? Лечить я могу лишь настоями и травами, да так, зельями своими.

— Лечить зельями... — кобылка задумалась, прищурив черные глаза так, что не стало видно белков. — И что за зелья?

— Яды, лекарства, жидкие проклятья, — честно попыталась я припомнить хотя бы часть. — Много разных.

— Хммм... Тогда стоит тебя испытать. Если мне понравится то, что ты можешь, то я подумаю, чтобы найти тебе применение. А если нет, — ее копыто указало куда-то в сторону одной из стен, окружающих казармы, — Ассенизаторы все время испытывают недостаток персонала.

Пегаска, дернув ушами, отвернулась и направилась к выходу.

— Эй, Раг... — пегаска повернулась ко мне. Угу, заинтересованна, она не называла своего имени. — Что ты чувствовала, пытая грифона в вагоне того паровоза?

— Я ощущала целесообразность. Но судя по этому противному тону, которым ты решилась задать этот вопрос, тебе хочется самой испытать на себе эти незабываемые ощущения?! — сделав несколько быстрых семенящих шагов, она резко дернулась вперед, ударом груди отбрасывая меня назад. — Или

решила попробовать доставить их кому-нибудь другому?!

Похоже, мой вопрос попал в цель, здорово ее расстроив. И разозлив. Тем не менее я не отвела взгляда. Что такое чужая злость, когда от смены позы отступила боль от моей ноги.

Пятнистая кобылка фыркнула и, кивнув своей сопровождающей, вышла. Уже порядком намозолившая мне глаза дверь вновь грохнула, закрывшись вслед за странными гостями, которые наконец оставили меня наедине с уже изрядно пожеванной постелью. Я вновь вспомнила последний вопрос, что задала принцессе.

"— Ты должна мне. За родителей, за всю мою жизнь.

— Да, дорогая моя Фрост, — белый аликорн печально и виновато смотрела мне в глаза.

— Скажи, те... родственники моей мамы... Что с ними стало в тот день?

— Они все живы. Серьезно покусаны, у некоторых переломы, но все живы.

— О духи... — я отвернулась в сторону, скрывая свои слезы. — Спасибо."

Взобравшись на лежанку, я сжалась в калачик и, всхлипнув, затянула тихим хриплым шепотом:

Лишь те, кто постоянно в пути

Находят неведомые дорожки,

Что приведут их домой...

На следующее утро меня вывели из подвала.

— Поднимайся! — буркнула охранница, подталкивая меня в бок древком копья, словно думала, что можно не проснуться от этого дикого грохота, с которым открывается уже ненавистная мне дверь в камеру.

— Тебя хочет видеть командир...