Маяк
VII
Пробыв у Хопи до самого вечера, в восьмом часу, Доглу всё-таки пришлось отправиться на маяк. Правда, не одному, пегаска решила составить ему компанию, чему жеребец был только рад.
К вечеру погода не испортилась и даже улучшилась. Ветер стих, дождя ничего не предвещало, а солнце, скрываясь за горизонтом, отдавало земле свои последние порции тепла.
Кобылка и жеребец шли как-то не синхронно: он спешил, а она тормозила. Однако как Догл не мог её ускорить, так и она не могла его остановить. Так что в итоге паре пришлось выбрать нечто среднее между быстрой ходьбой и неспешной прогулкой.
— Ты куда-то сильно спешишь? – спрашивала она.
— Немного…
— Да не волнуйся ты так, успеешь на свой огонёк насмотреться, — отвечала она, улыбаясь, не серьёзно.
— Один разу же не успел… — еле слышно сказал жеребец в сторону.
— Ты что-то сказал? Я не расслышала.
— Да нет, что ты, тебе, наверное, показалось, — ответил он, а сам подумал: «если бы…»
Пара дошла до маяка, когда на побережье уже опустились сумерки. Без солнца на улице стало прохладно, и пони поспешили зайти в помещение. Там, однако, оказалось не намного теплее, чем на улице, и разве что только сухой воздух скрашивал положение.
— Мм, уютненько тут у тебя, — сказала кобылка с сарказмом, осматривая кухню-прихожую. – Только вот цвета какие-то тускленькие, да и… — Хопи подошла к полке, но прежде чем открыть, спросила: — Я не позволяю себе лишнего?
— Нет, что ты, — улыбнулся Догл. – Делай что хочешь.
— Спасибо, — поблагодарила она и открыла полку; та оказалась пустой. – Пусто. – Кобылка подошла к другой, но и в той не оказалось ничего, и только в третей она смогла найти… нет, не еду, а лишь инструменты. После этого она посмотрела на Догла и не без улыбки спросила: — А что вы тут едите?
— Что из дома приносим. Да и так, по мелочи.
— Туго приходится.
— Да нет, быстро привыкаешь. Пошли наверх, я тебе кое-что покажу.
Пони подняли на верх маяка, и Догл подвёл Хопи к окну. За ним, грязным и искусственным, простиралось огромное, синее, дикое, девственное море, чью зеркальную гладь, отражающую лунный свет, на пару с прибоем, слегка колебал тихий ветерок. На небе уже готовился к торжественному шествию парад звёзд, но пока лишь самые смелые из них одиноко загорались на ночном полотне.
Хопи томительно вздохнула, но тон её не грустнел:
— Как же красиво. Наверное, поэтому ты и пошёл сюда работать?
— И это тоже, — подержал Догл шутливый тон пегаски.
— Оно такое спокойное и умиротворённое, как спящий жеребёнок. Я, наверное, могла бы целую ночь на него смотреть.
— Со временем надоедает.
— Да брось ты, такая красота не может просто так взять и надоесть.
— Ну… — задумчиво ответил Догл, а сам подошёл к фонарю. – Нет, Хопи, со временем приедается, и никогда больше я уже не почувствую тех ощущений, что чувствовал тогда, в свой первый день.
— Мог бы уже и согласиться! – сказала она, ложно нахмурившись, и обернулась.
В ярком свете фонаря её милая улыбка казалось прекрасней, чем круглый диск луны, сияющей на звёздном небе; кремовая грива сияла ярче утреннего солнца; нежно-голубая шёрстка была милее цвета неба, а «два зелёных сапфира» придавали кобылке воистину божественный вид.
— А вот на это я готов любоваться до конца своих дней.
В ответ пегаска лишь тихо хихикнула и подошла к жеребцу.
— Ну так пойдём, полюбуешься, — шепнула она ему ушко.
Догл вначале потупил взгляд, а затем сделал довольную ухмылку и пошёл вслед за пегаской. Все его мысли были только о ней, о той, которую он так долго добивался и наконец добился. Сколько ему пришлось пережить и что перетерпеть одной только Селестии известно. Но он достиг своего, добился своего счастья. Но вот, среди океана мысли и желаний, вдруг появилась огромная скала, чей мрачный блеск сулили лишь погибель и смерть.
— Постой, — сказал Догл вдруг, и Хопи остановилась.
— Что такое? – спросила она по-прежнему игриво.
— Я не могу уйти, — ответил Догл растерянно и развернулся. – Мне надо остаться. Прости.
Лицо пегаски тут же переменилось: никакой радости и легкомыслия, лишь встревоженность и серьёзность.
— Что случилось? Тебя что-то гложет? – спросила она, но жеребец лишь молча отошёл от лестницы.
Хопи пошла за ним и, когда он остановился, попросила:
— Расскажи мне, я же вижу, что тебя что-то мучает весь день. Расскажи, тебе станет легче! — Она обняла земнопони и положила голову ему на плечо.
— Ты моё счастье, Хопи, я тебя так долго добивался, но… — Догл вздохнул, — но сейчас я не могу с тобой пойти, ибо это мой долг находиться здесь и следить за тем, чтобы огонь не погас.
— Но ведь ты не обязательно всю ночь следить за ним? Заправил лампу и можешь отдохнуть. Ты имеешь на это право.
— Нет, не имею! – грубо ответил Догл и продолжил: — Помнишь, позавчера, когда мы с тобой вместе пошли к Луке на праздник?
— Да.
— А помнишь ли ты, что я тогда говорил? Что должен был сделать?
— К чему ты клонишь?
— В тот день я хотел навестить Геральда, проведать его, потому что он не пришёл вовремя на работу, и мне пришлось оставить маяк без присмотра. Но я не пошёл, потому… — Догл запнулся и так не решился закончить предложение. – А у Геральда случился инсульт, и вчера ночью он умер… Но если бы я пошёл к нему, проведал его, то, возможно, он был бы и жив…
— Никто ведь не знал, что так может произойти. Тут нет твоей вины.
— Есть! Если бы я…
— Никто не может знать, что было, если бы всё пошло по-другому.
— А я знаю! Если бы я не поддался соблазну, то всего этого можно было избежать. И тогда Геральд был бы жив, а тот корабль… Это же ещё не всё! Той же ночью на море бушевал шторм и ветка разбило окно и потушила огонь, а какой-то корабль, заплутав, не увидел света маяка и разбился о скалы. И всё из-за того, что погас огонь, а погас он из-за меня. Я ведь мог ещё тогда утром, просто поддержать огонь, но решил, раз уж моя смена закончилась, то и забота уже не моя. А это не просто моя забота, это мой долг! – выкрикнул Догл последние слова и опустил взгляд.
Воцарилась тишина, прерываемая лишь тихими посторонними звуками. Догл сидел, грустно опустив голову, а Хопи задумчиво смотрела на него, иногда нервно покусывая нижнюю губу, пытаясь подобрать нужные слова. Вот только она и сама не знала, что сказать: согласиться с обвинениями жеребца или же, наоборот, попытаться их оспорить. Правильней было второе, вот только Хопи и сам не могла решить, может ли она оправдать такой поступок?
— Догл, — наконец сказала она, — я понимаю, тебе сейчас очень тяжело, и то, что ты чувствуешь вину – как ни странно, но хорошо, ты можешь признавать свои ошибки и делать из них выводы. Но… Посмотри на меня, — попросила она, но земнопони не подчинился. – Пожалуйста, — Хопи подошла к Доглу и сама подняла его голову. – Посмотри мне в глаза и скажи, ответь на вопрос: разве есть на свете кто-нибудь, кто никогда и ни в чём не ошибался?
— Нет, конечно, нет. Но это не тот случай! – резко крикнул жеребец и отошёл от кобылки.
— Разве? – продолжила она – Как раз таки всё в точности наоборот, все мы ошибаемся.
— Но не так!
— Да, — согласилась Хопи, выдержав некоторую паузу, — редко наши ошибки имеют такой катастрофический характер, но всё же это наши ошибки и страдают из-за них не только мы, но и другие. Но надо уметь и прощать, не только других, но и самого себя… — Хопи вновь подошла и жеребцу, который сейчас сидел на холодном полу, задумчиво смотря вдаль.
— Не знаю, смогу ли я простить себе такое? Ведь могли погибнуть пони, да один и погиб…
— Даже если и так, но жизнь-то продолжается. И оттого, что ты продолжишь себя терзать, никому легче не станет.
Хопи обняла Догла и нежно поцеловала. Жеребец осторожно встал и, подумав, произнёс:
— Я всё равно не могу уйти.
— Знаю, теперь я это знаю и понимаю. Я посижу с тобой, если ты не против?
— Конечно же нет, — ответил Догл и, наконец, улыбнулся.
Ночь прошла незаметно. Хопи и Догл лежали на кровати и всё время о чём-то болтали. Она прижималась к нему, а он укрывал её своим теплом. Кобылка ему действительно помогла, сняла груз ответственности с плеч, и теперь он мог вздохнуть с облегчением. Но нет, он не забыл о том, что и по чьей вине произошло. Он по-прежнему ненавидел себя за свой поступок, но теперь старался об этом не вспоминать, ибо, как верно подметила Хопи, никому не станет легче от его самоистязаний! Нужно жить дальше. И жить так, чтобы потом тебе не было стыдно за свои поступки, чтобы ты с гордостью мог сказать: «Я выполнил свой долг!»