Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 12: "Равноденствие" - часть вторая [18+]

— «Нервничаешь?».
— «Я? Да что ты…» — несмотря на браваду, с которой я откликнулась на вопрос, Хай явно не поверил моему беззаботному голосу, и продолжал пристально оглядывать мою тушку, плотно упакованную в роскошный доспех, подаренный мне сослуживцами – «Это ведь вам предстоит предстать пред очами наших возлюбленных повелительниц, а не мне».
— «Ты точно уверена в том, что не можешь возглавить нас?» — в который раз вопросил пегас, нервным жестом проводя по гребню своего шлема. Вокруг нас кипел настоящий бардак — кентурионы носились вперед и назад, пытаясь построить своих подчиненных; те взирали на них с показным спокойствием ветеранов, но периодически вскакивали, и начинали нервно перебегать с места на место под раздраженные вопли начальства.
— «Точно, точно. Я же говорила – раз не умеешь держать язык за зубами, то будешь из-за этого страдать» — усмехнувшись, я повела глазами по сторонам, задержав взгляд на кучках пони, рассевшихся вокруг луга, на котором мы собрали те десять кентурий, что должны были пройти торжественным маршем по улицам Кантерлота. Решив не толкаться на столичных улочках и переулках, они устроили пикники на обочинах главных трактов, и без помех глазели на приготовления Гвардии и Легиона – «В конце концов, начинай уже приучать остальных, что ты будешь моим приемником, и никто другой. Иначе не успеешь оглянуться, как тебя затопчут желающие покомандовать, и покрасоваться в этом плаще».
— «Надеюсь, до этого никогда не дойдет» — нервно повел головой Хай, словно пробуя на жесткость полосы защиты для шеи. Солнце еще только показалось из-за верхушек деревьев, а на дорогах уже появились повозки и пешеходы, спешащие занять места на улицах города – «Видишь, что без тебя происходит? Ну, сейчас я их угомоню!».
— «Да ладно тебе. Ничего особенного не происходит. Нормальная рабочая атмосфера» — пожав плечами, я оглянулась, и крылом загребла пыль с обочины тракта, пропуская ее между перьев, а оставшиеся после этого камушки, размахнувшись, по широкой дуге запустила на головы расшумевшихся подчиненных – «Сейчас посмотрим, чему нас научила эта Северная война…».
Что ж, ожидания мои оправдались – почувствовав удары по шлемам и спинам, легионеры мгновенно забыли про дрязги и брань, испуганно юркнув под вскинувшиеся к небу щиты, с грохотом собираясь в небольшие пока «черепахи», принявшиеся шустро сползаться вместе, формируя зачаток того монолитного строя, что позволил создавшему его древнему народу покорить половину мира, известного в те времена. Кто-то сдуру даже взялся дудеть в рожок, оглашая утреннее небо сиплыми, немелодичными звуками, пока не подавился самой высокой нотой от звонкого подзатыльника, полученного от пробегавшего мимо кентуриона.
— «Маладцы!» — рассмеялась я, взбираясь на спину крякнувшего под моим весом Хая. Подняв крылья над головой, я повернула из стороны в сторону получившуюся акустическую раковину, и снова коротко хохотнула – «Эй, народ! Что за шум? Отставить панику и вопли! В конце концов, мы что – опять под грифоньей осадой? Что нам, прошедшим огонь, лед и стены Грифуса, какой-то там парад, а? Построились, промаршировали – и вперед, на вечеринку! Верно я говорю?».
Ответом мне был согласный гул и грохот опускавшихся щитов. Опомнившись от горячки приготовлений, легионеры вновь разбились на кентурии, и принялись устраиваться в ожидании команды на марш – теперь уже в том самом порядке, в котором их расставляли десятники и сотники, уже не бегавшие, а солидно прохаживавшиеся между рядов.
— «Деканы и кентурионы! Проверить оружие и броню! Сегодня все должно сверкать, как подхвостье у Кавити, и ее подруг! Если что пойдет не так – принцесса, быть может, по доброте душевной, вас и простит. А вот я с вас семь шкур спущу, ясно? Вы меня, собаки свинские, знаете!».
Похоже, порядок был восстановлен, и я спрыгнула со спины облегченно выдохнувшего субпрефекта, мыслями пребывая уже во дворце, где находились мои родные и близкие.
— «Ну вот, все и организовалось» — толкнув плечом нервничавшего жеребца, пожала плечами я, и дружелюбно улыбнулась Хаю, изо всех сил старающемуся изобразить статую древнего героя, чья непоколебимая стать заставляла окружающих выпячивать грудь, расправлять плечи, и втягивать животы едва ли не до самой спины – «В общем, с программой вы знакомы, все рассчитано и отрепетировано – осталось только воплотить это в жизнь, причем с максимально грозным и надутым видом».
— «Все рассчитано по часам. Эта грозная дама-инспектор постаралась» — оглянувшись, пегас передернулся и отвернулся, чтобы не глядеть на мой личный сюрприз, который я собиралась подложить всем тем, кто решит слишком серьезно отнестись к этому торжеству, чья помпезность в моих глазах лишь оттеняла ощущение горечи от чтения сводок потерь, которыми мы заплатили за эту победу – «Слушай, а может, еще не поздно все переделать? Я за полчаса тебе нормальную когорту организую!».
— «Не дрейфь, братишка! Если что – вали все на меня!» — дернув крылом, я подозвала к себе Стрейпс, назначенную мной в этом деле на роль козла отпущения, и поинтересовалась – «Ну что, Коралл? Все готово?».
— «Мы будем стараться. Только вот идти не слишком удобно…» — пожаловалась та, преданно глядя на нас, но меня едва не сшибло с ног запахом желания, мощной волной шарахнувшего от зеленогривой кобылы, оказавшейся рядом с нашим принцепсом. Смутившись, она покраснела, но не отвела от меня глаз, когда я усмехнулась, подумав, добьется ли она своего, не взирая на риск оказаться в помойной яме, узнай об этом наш злобный, брюхатый префект – «Но мы тренировались почти два месяца, и готовы добраться туда в срок».
— «Копытами, Коралл, копытами. Переоденетесь после. У вас будет пять минут перед тем, как нас впустят в ворота. И воду, воду не забудьте!».
— «Будет сделано, мэм!».
— «Ну, вот и хорошо» — кивнула я, обозрев прикрытые длинными плащами тела «добровольцев», очутившихся в этой временной, сводной кентурии благодаря тому, что понижать их в звании я сочла нецелесообразным из-за опыта и выслуги лет; а также из-за того, что каждый из них успел наделать достаточно глупостей во время нашего возвращения, чтобы обратить на себя мое внимание. Эта маскировка будет сброшена при входе в город, когда начнется заключительная часть моего плана, а до тех пор никто не должен был знать о том, что Легат Легиона, образно говоря, подтерлась тщательно выверенным планом, и добавила в него чуть-чуть отсебятины, которая должна была стать пряной щепоткой специй, призванной разбавить пресную и чересчур серьезную атмосферу этого парада.
В конце концов, если не относиться к самой себе с долей иронии, можно было закончить как тот же Глиммерлайт Туск, и его помощнички из Генерального Штаба.
— «Мне поручили околачиваться рядом с гостями из Грифуса» — вздохнув, поделилась я своим горем с Хаем. Время медленно текло, шорохом черного песка просачиваясь через сложенные вместе копыта, но я все медлила, стараясь оттянуть момент расставания, не испытывая никакого желания вновь очутиться во дворце, ставшим за эти дни для меня какой-то ловушкой. Я честно пыталась быть счастливой, как обещала своему Старику, но все вокруг, словно сговорившись, принялись испытывать границы дозволенного, и я чувствовала, что рано или поздно, меня все же подхватит этот необоримый водоворот.
— «Сочувствую. Говорят, это та самая баронесса?».
— «Угу. Фрайфрау фон Кейлхаке. Похоже, новому королю пришлось по душе то, как она выполнила поручение прошлого, и не ее вина, что все пошло под хвост из-за этого придурка фон Рабенсбаха. Может, ее решили так наказать, или просто спихнули на нее поручение, от которого отказались остальные?».
— «В любом случае, вы с ней уже договаривались».
— «Она показалась мне адекватной. Одной из немногих адекватных личностей среди всей этой грифоньей своры» — признала я. Солнце полностью вылезло из-за верхушек деревьев, и тянуть дальше было нельзя – «Но кто знает, что придет этим клювастым на ум? Может, решат поиграть в «Мартовские Иды, часть вторая», или просто намекнуть принцессам, чтобы не расслаблялись, и воспринимали их серьезно… В общем, скоро узнаем. Жду вас в Кантерлоте».
— «Мы не подведем» — вскинул на прощание крыло Хай, и снова повернулся к сидевшим на травке легионерам – «Так, бескрылые! Почему отдыхаем? Строиться, строиться! Кентурионы и принцепсы, построить своих, и доложить!».
Полет до города занял всего ничего. Пешком – не больше часа, курам на смех для любого порядочного земнопони. И совсем мало для обыкновенного пегаса, что слетались к столице как мухи, привлеченные белизной огромной сахарной глыбы, завлекающе блестевшей на солнце. Кусковой сахар – это для богатеев, Твайлайт. Или для сидящих на гособеспечении, как некоторые библиотекари, прикидывающиеся еще и принцессами, чтобы получать надбавку за вредность. Остальные пользуются медом, вареньем или колотым сахаром, который покупают большими, тяжелыми кусками, и ломают на части специальными щипцами, вызывая к жизни фейерверк сахаринок, орошающих полотенце, подстеленное рачительной старушкой-земнопони под миску со сладким угощением. Множество мух, пользуясь подслеповатостью ворчливой старухи, планируют на это белое великолепие, чтобы не столько наесться, сколько показать себя остальным, с важным видом пройдясь по сладким осколкам, фамильярно потирая то передние, то задние лапки. Так и летающие лошадки, с самого утра стекавшиеся к Кантерлоту, носились вперед и назад, по одиночке и парами, а иногда и развеселым табунком, оседлавшим какое-нибудь облако. Каждый нес с собой флажок, транспарант или попону, украшенную цветами города, местности, или цехового союза, и мне на мгновение стало грустно от того, что я не имела ни малейшего понятия, что означали все эти гербы и цвета, но при этом могла бы определить, к какой части страны относится тот или иной герб наших северных соседей, а иногда – и пол, титул, положение в семье и наличие прочих привилегий, полезных в быту и хозяйстве любому уважающему себя риттеру. Уворачиваясь от равно крикливых и шумных родителей и их детей, я забралась повыше, и уже оттуда спикировала в сторону города, время от времени помахивая копытом в сторону внешних башен на стенах, где трепетали зеленые знамена со схематичной фигурой распяленного на плоскости пегаса, не сомневаясь, что меня уже углядела городская стража. Ей явно было не интересно докапываться до одинокой фигуры пегаски, упакованной в массивный доспех, и я беспрепятственно миновала внешнее городское кольцо, со скрежетом царапавших камень накопытников остановившись возле Малых дворцовых ворот. Можно, конечно же, было и сразу нырнуть за высокие белые стены, но мне не улыбалось оказаться с заломанными за спину крыльями, и прижатой носом к земле – в связи с подготовкой к ответственному мероприятию, в огромном дворцовом комплексе царила крайне нервозная атмосфера, больше похожая на особую, военную панику, когда множество пони носились вперед и назад, сталкиваясь и разбегаясь, занятые последними приготовлениями к прибытию принцесс. Прошлым вечером они исчезли из замка, отправившись с официальным визитом в Понивилль, где должна была состояться официальная церемония поднятия солнца, встреча с юной принцессой, а также торжественное прибытие принцессы менее юной, видеть которую мне почему-то хотелось меньше всего.
Наверное, Селестия была права, и я переняла у Луны весь тот негатив, который она выплескивала на окружающих, стоило им упомянуть новую владычицу Кристальной Империи.
Графит был завален по самые уши работой, и его подчиненные носились над городом хлопьями пепла, пугая наиболее впечатлительных обывателей, впервые приехавших в Кантерлот – кажется, он тоже был не в восторге от приглашения на парад посла признавших себя побежденными королевств, поэтому вся забота о наших малышах, как обычно, свалилась на Бабулю и Деда. По слухам, они собирались приобщить к этому общественно полезному, но не всегда безопасному занятию и своих родных дочерей, но я не представляла себе, как отреагировала бы на это предложение та же Грасс, доведись ей получить его от меня лично. Пользуясь своей репутацией беспринципной хапуги, я вытребовала – на самом-то деле, выскулила, но кому это интересно? – у Фрайта Ньюсенса разрешения для своих домочадцев, которые могли теперь обосноваться на трибунах, среди приглашенных гостей, отсутствие титулов, богатства или происхождения у которых не давало им доступа на балконы для знати. Конечно, можно было подвинуть всех, прикрывшись титулами близнецов – но я хотела, чтобы они выросли нормальными пони, не превращаясь в рафинированные куски самодовольства и спеси, чем нередко грешили представители старых, богатых эквестрийских родов. И поэтому этот день они должны были провести среди тех, кто вышел на улицы праздновать окончание войны, возвращение воинов – и Равноденствие, набиравшее обороты.
— «Вы опоздали, миссис Раг» — попенял мне сэр Реджинальд. Как я узнала совершенно случайно, эту приставку к имени он носил не случайно, и не за лихо закрученные усы, или тщательно расчесанные бакенбарды – «Через пять минут начинается развод караула».
— «Так значит, я пришла на пять минут раньше? Здорово же… Правда?».
— «Вы почти опоздали, миссис Раг» — так же сурово прогудел жеребец, сверкая на меня желтым зраком из-под кустистых «брежневских» бровей. Мне доводилось слышать истории, как некоторые молодые гвардейцы, бывало, и в обморок падали под этим суровым взглядом старого риттера-бакалавра[7] – «Поскольку в данный момент вы являетесь самым высокопоставленным офицером во дворце, то вам надлежит командовать этим разводом, и встречать возвращающихся принцесс, после чего отрапортовать им о построении караула. До тех пор дворец остается закрытым как для входа, так и для выхода, не взирая на повод».
— «Ээээ… А зачем?» — удивилась я, еще не до конца понимая всех тонкостей традиций в жизни дворца. Конечно, по долгу службы, я залетала время от времени то в караул, который проводила тихонько похрапывая себе возле какой-нибудь статуи в самой необитаемой части дворца; то изображая из себя статую у подножия трона, где приходилось шевелиться чуть больше, поддерживая недобрым взглядом своей бронированной тушки распоряжения мордастого мажордома – «Думаете, они считают, что без них нам кусок в горло не полезет? Так ведь наоборот, без их присмотра и упьемся, как хрюшки!».
— «Я думаю, вы спешите, миссис Раг» — голос сэра Реджинальда мог бы поспорить с иным айсбергом, плескавшимся в водах Атлантического океана – «Капитан Скай ждет вас в помещении караула».
— «Да поняла я, поняла. Не сердись» — я примиряюще помахала сгибами приподнятых крыльев, двинувшись дальше по коридору, в сторону той самой пресловутой караулки – «Я люблю наших повелительниц, но при этом не закрываю глаза на наши недостатки, из-за которых мы вряд ли когда-нибудь сможем хотя бы приблизиться к ним, как к недостижимому идеалу».
Сопровождаемая тяжелым взглядом Реджинальда, я кое-как добралась до поворота коридора, и облегченно вздохнув, отправилась на поиски Твайлайт Ская, все еще числившегося капитаном дворцовой гвардии, хотя я подозревала, что командор был не слишком рад отдавать под его начало созданный им отряд Хранителей Тела. Но назначением капитана дворцовой стражи ведали сами принцессы, и вряд ли кто-либо смог бы усомниться в их выборе, поэтому серый земнопони с ярко-голубой гривой и такими же пронзительными глазами, по-прежнему оставался на своем посту. Не зря, как мне подумалось чуть позже – уяснив, что я ничем не собиралась ему мешать, и с удовольствием постояла бы в сторонке, он умело и расторопно провел весь церемониал, и мне осталось лишь куртуазно помахать перед принцессами жезлом маршала-распорядителя, объявляя о построении караула. Выполнив, таким образом, свою задачу, я решила было отправиться и проверить своих подопечных, часть которых несла в этот день охрану дворца, но подхваченная хлынувшей вслед за принцессами толпой, все-таки оказалась в одном из залов, где меня перехватил вечно хмурый, вечно занятой, и вечно помятый Стил Трэйл – эдакий серый кардинал при принцессах, возглавивший Аналитический Отдел Королевской канцелярии. На этот раз, ради торжественного случая, он нарядился в белую сорочку и серую с искрой жилетку, сменившие вечно помятые плащи и пальто.
— «Вам надлежит неотлучно находиться при посланнице Грифуса» — без приветствий и предисловий пробурчал земнопони. Встречаться со мной взглядом он избегал, и мне казалось, что эти слова были посвящены не мне, а ближайшей колонне – «Сопровождать ее везде, не путаясь при этом под ногами. В случае возникновения проблем – кричите, вас будут прикрывать двое моих доверенных подчиненных».
— «И по чьему это приказу?» — решила было заостриться я. Мне казалось, что в моей душе отгорели костры былой злобы, и сама удивилась собственной вспышке. Конечно, этот беспринципный мерзавец пытался подгадить мне последние полгода, видимо, ощущая во мне тот тип соперника, который скорее пойдет напролом, чем отступит, но все же, мне не стоило так задираться на все больше входящего в силу земнопони.
— «Принцессы утвердили дополнения к плану празднеств, предложенные Аналитическим Отделом» — так же скучно и пыльно проговорил Трэйл, казалось, никак не удивившийся тому, что я решила сделать вид, что не в курсе последних приказов и распоряжений – «И этим планам должны следовать все. Иначе получится хаос».
«А уж не собираешься ли устроить хаос ты сам?» — набычившись, подумала я, изучая протянутый мне свиток. Как всегда, во время больших мероприятий, когда необходимо четко поддерживать заранее продуманный ритм всего происходящего, придерживаясь строгого расписания, каждый раз что-нибудь идет не так. Заболевает артист, пропадает реквизит, исчезают отошедшие «на пару минут» актеры, не хватает помещений, заказанные товары оказываются не там, где нужно, да еще и с опозданием на пару часов – все это нарастает как снежный ком, и стоит его лишь подтолкнуть…
— «Кто утверждал план парада?».
— «Канцелярия. У вас есть вопросы?».
— «Есть. Где там наш распорядитель всего этого бедлама?».
— «Второй секретарь принцессы очень занят, Раг. Как и инспектор-распорядитель празднеств и увеселений» — мазнув по мне взглядом, скучным голосом ответил земнопони. Он даже и не пытался скрывать звучавшую в его голосе усталость, и ничем непоколебимый отказ от любых моих предложений – «Посол уже прибыла. Поторопитесь».
— «Тогда будем действовать быстро» — согласилась я, и начала пробивать себе путь через разнаряженную толпу, пользуясь возросшей за счет доспеха массой тела, и бравыми легионерскими приемчиками вроде «принятия противника на плечо, с отбрасыванием в сторону». На мое счастье, Ньюсенс и строгая дама-распорядитель обретались там, где им и положено было быть – на одном из балконов, расположенном на стратегически важном перекрестке центрального коридора дворца, откуда они могли наблюдать за происходящим как снаружи, так и внутри, контролируя крылатых и бескрылых подчиненных.
— «Ага! Жеребчики тут? Хорошо… И кобылки тоже? Атлично!» — словно ураган, я разметала толпящихся в коридоре слуг, и ворвалась на балкон, сердито уставившись снизу вверх на недоуменно воззрившихся на меня важных пони – «Чей туфля?! Тьфу, то есть, я хотела сказать, кто придумал вот эту вот ересь?!».
— «Мисс Раг, в этот момент вы должны быть с послом Грифуса, которую поручили вашим заботам» — ледяным голосом ответила Харшвини. Эта суровая, умная, и очень придирчивая кобыла уже давно стала для всех эталоном всего самого ужасного, что может свалиться на организаторов любого мало-мальски массового мероприятия, и мне приходилось благодарить судьбу, что до этого ее ни разу не посылали инспектировать военных – «Я знала, что на вас нельзя положиться даже в столь деликатном, хотя и довольно простом деле! Вы еще тут?».
— «Я, как и вы, еще тут только потому, что не хочу уже завтра обсуждать с алмазными псами Собачьих гор особенности добычи глубоких залежей угля или меди!» — строгость хороша, когда ее не ждут. С разгоряченной кобылкой, упакованной в тяжелые, поскрипывающие латы, такие фокусы не проходят. Как удивительно меняет нас одежда…
— «Вы о чем?».
— «Вот об этом?» — протянув вперед свой трофей, я наугад ткнула копытом в свиток, надеясь, что копыто попало на правильный пункт – «Посол грифонов – на балконе принцесс?!».
— «И что в этом непонятного?» — насупилась дама-распорядитель, поднимая глаза поверх моего гребня на кого-то цветастого, отчаянно пытавшегося привлечь к себе внимание размахиванием всеми ногами.
— «Мне непонятно, вы тут совсем okherely, или не очень?!» — зарычала я, ощущая, как вибрирует охватывающая шею кольчужная подкладка гамбезона – «Вы знаете, сколько пони участвует в параде?».
— «Четыре тысячи, пятьсот двадцать девять. Ни одним больше, ни одним меньше».
— «Именно! Четыре с половиной тысячи пони! Четыре с половиной тысячи вооруженных пони. Четыре с половиной тысячи вооруженных пони, только что вернувшихся с войны!» — я приложила копыто ко лбу, не в силах выносить и дальше подобную гражданскую тупость – «Они полгода резались с грифонами, теряя друзей и соратников! И что же они увидят, вернувшись домой? Грифона на балконе королевского дворца? Вы что, действительно тупые, или и вправду решили спровоцировать тут бунт?!».
— «Это все ваши глупости, мисс Раг» — ледяным тоном проскрипела инспектор увеселений. По морде стоявшего рядом Ньюсенса прочесть что-либо было практически невозможно – только сошлись еще больше его косматые, седые брови, да грозно зашевелились великолепнейшие усы – «Глава Аналитического Отдела заверил нас, что никаким криминальным элементам, все еще сохраняющимся в нашем обществе, не под силу испортить этот праздник. И свое решение я приняла».
— «А слово той, что командовала на этой войне, для вас, значит, уже не имеет никакого веса?!».
— «Никакого бунта не будет» — недовольно прошелестел позади меня голос Трэйла, появившегося из неоткуда, словно чертик из табакерки – «Вместе с принцессами принимает парад командор Шилд. И никаких волнений он не допустит».
— «Прямо во время парада? Быть может…» — я понимала, что шагая в слитном строю, не до размышлений, но вот после него неизбежно возникнуть не очень приятные вопросы — «Но затем обязательно будут обиды. Или вы собираетесь исчезнуть, мисс Главная Распорядительница, оставив нас объясняться с теми, кто прошел всю эту войну? И не надейтесь! Если вы собираетесь принять такое решение, то знайте – я лично приволоку вас за вымя, и заставлю сказать, что таково было ваше решение. Можете даже рассказать им про «криминальные элементы», и сослаться на канцелярию принцесс. Обещаю, я не позволю вам что-нибудь сломать, или выбить зубы. Клянусь честью!».
Харшвинни молчала, холодно глядя то на меня, то на дверь, за которой, казалось, сама собой затихла царившая минутой назад толчея. «Сломать-то они не сломают, а вот бока намнут – это как пить дать!» — ясно прозвучало в моем предложении – «За такие решения придется отвечать».
— «А может, изолируем подстрекателя к этому процессу?» — предложил Трэйл, задумчиво глядя в окно, мимо которого проносились пегасы, таща за собой цветастые транспаранты – «И выпустим, когда все закончится. Думаю, мисс Раг перенервничала, и снова не способна отвечать за свои поступки».
— «Сколько у тебя пони во дворце, Стил?» — поинтересовалась я, стараясь справиться с бешено колотившимся сердцем, изучая стальной накопытник с треугольным мыском. Я обещала, обещала себе быть счастливой, и тот день растянулся на несколько прекрасных, почти беззаботных деньков, когда я не думала ни о чем, и позволяла себе маленькую толику счастья, неведения, и безответственности. Однако теперь я не выдержала, и вновь начала превращаться в ту злобную, подозрительную, мстительную ссучку, о которой привыкла читать в эквестрийских газетах – «Десять? Двадцать? Сто? У меня – полсотни охраны из тех, кто без проблем настучит в черепа твоим подчиненным, и у ворот еще тысяча тех, с кем лучше не связываться. Ты и вправду хочешь попробовать выяснить, кто тут кого заизолирует?».
— «Что вы думаете по этому поводу, мистер Ньюсенс?» — видя, что все идет к серьезной ссоре, осведомилась бежевая кобыла у второго секретаря. Нужно было отдать ей должное, ее выдержка в подобной ситуации произвела впечатление не только на меня, но и на всех, кто стоял в коридоре, наполнившемся гробовой тишиной, как только посыпались угрозы и обвинения.
— «Третий балкон, полагаю?».
— «Трибуны!» — каркнула я, как можно грознее распушив свои перышки, став похожей на мелкого, воинственного воробья – «Можно повыше, чтобы не мешалась толпа. Иначе сами сопровождайте вашу посланницу – а я отправлюсь к своим ребятам. В конце концов, что такое еще одна ссылка на год? Хоть отосплюсь, и отъемся нормально!».
— «Хватит!» — сердито хлопнула переполненной папкой Харшвинни – «Отправляйтесь к послу, Раг, и делайте с ней что хотите! Можете даже сказать, что я оставила решение протокольных вопросов на ваше личное усмотрение – как Первой Ученицы принцессы Луны, конечно же!».
— «Так и поступим» — прогудел второй секретарь принцессы, и даже стоявший неподалеку серый жеребец удовлетворенно покивал мне вслед, явно довольный хитроумным решением опытной бюрократки. Теперь они возложила ответственность на меня, и что бы я ни сказала в случае провала посольства, или хотя бы намека на волнения среди войск – все будет поставлено в вину лично мне, как отвечавшей за то, чтобы ничего из вышеперечисленного не случилось. Разыскивая вверенную мне клювастую даму, я еще долго качала головой, понимая, как много я еще на знала о том мире, который так любят мнящие себя выше других личности, и который существует лишь на словах – но вот награды и наказания в этом мире были вполне реальными, как и усилия, которые для них стоило приложить.
— «Легат Легиона».
— «Госпожа посол, фрайфрау фон Кейлхаке».
— «Уже не фрайфрау. Просто посол» — я нашла грифонью делегацию неподалеку, в одном из залов, где те застыли с горделивыми позами, и недоумением в круглых глазах. Обменявшись поклонами, мы проследовали по коридорам, через весь замок, к выходу на Солнечную – широченную улицу, словно подкова, охватывавшую дворцовый комплекс. Всякий раз бросая на нее взгляд с высоты пегасьего полета, я неизбежно проводила аналогию с Канатной, точно так же охватывавшей казармы нашего Легиона, и иногда, во время редких приступов ничем не спровоцированного веселья, представляла себе Селестию, с коварным видом вырисовывающую план города, с заранее набросанными на нем казармами, которые вскоре бы пригодились одной пятнистой малышке, живущей далеко-далеко на востоке, в лесу, возле города из бетона и стали.
— «Сочувствую вашему горю» — дежурно откликнулась я, постаравшись всем своим видом показать, что это была лишь учтивость, рожденная воспитанием, а не порывом добрейшей души. Топавшие за нами грифоны то и дело порывались лететь, и часть дороги провели над землей, жужжа за нашими спинами, словно привязанные ниточкой шмели, но быстро сообразив, что выглядят при этом донельзя глупо, снова опустились на бренную землю, принявшись сверлить мой затылок сердито прищуренными глазами.
— «И за что же вас так? За тот инцидент при обмене?».
— «Вы и впрямь невероятно проницательны!» — горечи в голосе грифонки хватило бы, чтобы отравить десяток колодцев разом – «Увы, баронесса, да еще и вдовствующая – не та фигура, с которой принято считаться, когда в песочнице играют великаны».
— «Можете не рассказывать. Я ощутила это на себе» — недоуменно оглядываясь, следовавшее за нами посольство вскарабкалось на вершину трехъярусных трибун, явно не понимая, где их отдельная ложа для приглашенных гостей – «Так значит, вас решили наказать, послав глазеть на Кантерлотский парад? Умно, нечего сказать! Но вот лично я бы отослала сюда совсем не вас, а сотню-другую горлопанов из тех, кто так рьяно поддерживал Гриндофта – так же рьяно, как до этого восхвалял фон Кварда. А потом – согнала всех в полк, и на границу. Или в Кладбище Забытого, в земляночку вонючую. Чтобы вспомнили, чем землица пахнет».
— «Какая интересная мысль» — хмыкнули сбоку. Остальные грифоны рассыпались в дробном смехе, сопровождающимся пощелкиванием клювами, означавшим у этого племени множество эмоций, от радости до задумчивости или злости – «Тогда мы все будем надеяться, что не вы будете определять политику Эквестрии хотя бы ближайшие несколько лет».
— «Я тоже на это надеюсь» — пришлось улыбаться, хотя я категорически не понимала, что же именно было сказано такого смешного. Ладно, мое дело – продержаться до вечера, когда начнется бал, а там уже передать эту даму «уже-не-фрайфрау» принцессам, эквестрийскому министру или послу. Пусть сами с ними отплясывают политесы!
— «Да, удача переменчивая фрау» — кивнула занятая своими мыслями Кейлхаке. Все грифонье посольство изъяснялось по-кантерлотски очень правильно и чисто, почти без акцента, изредка вставляя в свою речь обороты из ново и старогрифонского, для поддержания антуража – «И кто знает, каким будет снег на вершине горы… Но думаю, вы могли бы помочь бедной фрау, вся вина была в том, что она честно выполнила свой долг. Не так ли?».
— «Ну… Я вообще-то кобылка добрая и отходчивая…» — сбитая с толку, я никак не могла сообразить, к чему в бывшей баронессе вдруг прорезалась такая откровенность, и лихорадочно соображала, что же это было – не слишком ловкая попытка вербовки, или же меня и вправду хотят впутать в какие-то махинации Каменного Трона, сделав дымовой завесой для настоящей операции посольства? – «Но как я могу вам…».
— «Обещаю, я все расскажу вам после этого парада» — негромко произнесла грифона, сменившая бич и черную кирасу на красивое, хотя и несколько тяжеловесное платье, на талии которого посверкивал украшенный рубинами длинный кинжал – «Думаю, лучшим из всего было бы спокойное завершение этого дня».
— «Для этого я и была к вам приставлена, фрау» — мои слова подействовали странным образом на грифонью свору, но почему так просветлела бывшая фрайфрау, и недоверчиво переглянулись остальные члены сопровождавшего ее посольства, я понять не успела. По улицам прокатилась волна приветственных криков – набирая силу вдали, она почти терялась в шуме звучавших вокруг нас голосов, но постепенно крепла, и приближаясь, заглушала все остальные звуки, достигая невыразимой силы и высоты. Казалось, отражаясь от стен домов, радостный гул вздымался до самых крыш, где, переплетаясь со звуками труб и трещоток, низвергался на слушателей, омывая их головы для того, чтобы прокатиться дальше по Кантерлоту.
Парад начался.
Гордо реяли флаги и транспаранты. Натянутые между домов, гирлянды испуганно трепетали, когда прижавшиеся к стенам, толпы разноцветных лошадок радостными криками приветствовали знаменосцев, появившихся в дальних концах подковообразной Солнечной, чтобы затем сойтись вместе, в ее центре, где они салютовали принцессам новыми эквестрийскими знаменами, на которых, в голубом поле с белыми звездами, располагались два аликорна – белый и синий, несущихся вокруг луны и солнца. Непритязательные, безыскусные, они дошли до нас из глубины веков, и я подозревала, что именно они были теми баннерами, с которыми войска некогда единого Старого Королевства вышли в последний свой бой.
Не успели утихнуть приветственные крики, как с разных сторон, в сторону перекрестка Солнечной и проспекта Двух Сестер, бодро двинулось цветастое, шумное, расфранченное – и очень грозное воинство риттеров, копытами, рогом и крыльями выцарапавшее себе привилегию «не глотать пыль за этими фермерами и лесорубами». Были, конечно, и те, кто выражался на этот счет менее изыскано, но любые шуточки по поводу грязных копыт и навоза, как я слышала, быстро и жестко пресекались самим командором, лично отловившим десяток таких оборзевших в конец шутников, и поставившим их замыкать это пестрое шествие. Остальные, грозно стуча копытами, двигались по широкой улице, останавливаясь перед Малыми воротами дворца, чтобы лично поприветствовать своих повелительниц, и выкрикнуть им здравицу, а себе – славу, не забыв упомянуть в короткой речи свой титул и герб, а также благородных предков до седьмого колена. Закованные в тяжелые, неподъемные доспехи и легкие праздничные кольчуги; вооруженные всем, от копья до кинжала, и несущие на боку только молот или огромный топор, все они были облачены в попоны-сюркоты, стелившиеся едва ли не до земли. Это был настоящий праздник геральдики, и я заметила, как стоявшие с кислыми рожами члены посольства поневоле заинтересованно забегали взглядом по двигавшимся где-то под нами фигурам, негромко обсуждая между собой наиболее отличившихся на этом поприще риттеров. При этом они не отказывали себе в удовольствии осмеивать слишком вычурные и оттого, почти нечитаемые гербы, глубокий символизм которых был надежно похоронен под ворохом мишуры из намета, мантии, и сени[8], не опасаясь быть услышанными в приветственном реве толпы. Со своего места, я разглядела несколько знакомых фигур, и не сдержавшись, помахала крылом парочке знакомцев, которых видела за работой внутри Барьерной Гряды. Величаво вышагивая и бешено несясь напролом, риттеры то и дело сталкивались на перекрестке, порождая призабавнейший грохот, заглушавший спесивые кличи и славословия, посвященные повелительницам страны, с живым интересом глядевшим на все происходившее с расположенного над воротами балкона. Стена замкового комплекса в этом месте была достаточно высокой для того, чтобы вместить в себя не только громадные Малые ворота, каждая заклепка которых весила больше, чем я смогла бы поднять, но и галерею над ними, узкие и высокие окна-бойницы которой были украшены длинными полотнищами с символами солнца и луны. К счастью того, чего я опасалась, не произошло – может, принцессы все-таки вспомнили, что нужно себя контролировать, а может, каким-то образом сбросили напряжение, в котором зачем-то держали себя много лет, но я с облегчением и радостью глядела на величавых аликорнов, облаченных в богатые доспехи, при взгляде на которые я понимала, что аналогов им не существовало в мире ушедших людей. Неимоверно сложные, состоящие из множества деталей, они были идеально подогнаны под фигуры повелительниц, величаво помахавших идеальными своими крылами, приветствуя кричавших им что-то прославленных и родовитых смельчаков.
Но вот цирк уехал – убрались с перекрестка, похожего на средних размеров площадь, последние фигуры в попонах и плюмажах. Приветственные крики покатились вниз по проспекту, вслед за удалявшимся шествием риттеров, а в начале и в конце Солнечной уже зарождалось другое движение, мало похожее на то, что радовало наши глаза всего несколько минут назад. Уборщики-волонтеры еще подчищали улицы, с топотом гоня перед собой, словно копья, широкие и длинные щетки, сметая прочь обрывки попон и птериг, а по улице уже струились две стальные реки. Облаченные в золотистые доспехи, с длинными мечами на боках и развевающимися знаменами шла Эквестрийская Гвардия, блестя позолоченной сталью щитов, укрепленных на левом плече. Круглые, они блестели так же ярко, как солнце, бросая яркие отблески, вспыхивавшие даже на крышах домов. Высоко, бодро поднимая ноги в блестящих своих накопытниках, гвардейцы шли с изяществом и непринужденностью великолепных танцоров, и удары их стальной обувки высекали искры из каменных плит, долетавшие до очарованных зрителей.
Толпа взорвалась от восторга. Грохот барабанов, визг дудок, и радостные крики, казалось, готовы были сбить с небес пролетавших над нами пегасов, тройками и пятерками проходивших почти над самыми крышами домов. Разгоняясь у самой вершины Кантерлотской горы, они бросались вниз с головокружительной высоты, и набирая скорость, проносились над пронзавшим город проспектом, оставляя за собой красивые, разноцветные завихрения, создать которые могли только опытные и сильные летуны. И толпа это знала, криками и слезами радости приветствуя появление над головами тех, о ком уже слагали песни, писали книги, и даже пытались снимать примитивнейшее немое кино.
— «Впечатляет» — каркнул один из грифонов посольства. Снова нахохлившиеся, они со злостью и завистью глядели на этот «праздник мужества и гордости», и кажется, даже пытались считать пролетавшие над нами крылья и звенья, но вскоре бросили эту бесполезную затею – «Пусть я считаю как стряпчий, и уже несколько раз ошибался, но все равно – впечатляет».
— «Согласна» — вздохнула я, глядя на темный след, тянувшийся за шестеркой Вандерболтов. Забравшись высоко в небеса, над самым дворцом, они слетелись вместе – и оттолкнувшись копытами, бросились прочь, устроив в небе самый настоящий фейерверк, яркими вспышками нарисовавший в воздухе медленно опадающие крылья. Мне показалось, что я увидела среди них Флитфут, и озадачилась мыслью, что же именно заставило ее оставить Черри, проигнорировав просьбу своего жеребца – «Действительно, мастерская работа. Это лучшая пилотажная группа в стране».
— «Не сомневаюсь» — криво усмехнулся чему-то клювастый господин. Похоже, я снова забылась, и дала волю своим чувствам, а эти опытные господа, не одну рыбку съевшие в этих интригах, дипломатических переговорах, и прочих развлечениях, для которых были нужны не мышцы, но ум, успел что-то уяснить для себя по одному только моему тону – «Ну и чем же нас позабавит этот ваш Легион?».
— «Думаю, скоро узнаем» — мрачно буркнула впавшая в меланхолию фрау Кейлхаке. Судя по всему, она так же не имела привычки заботиться о том, чтобы надежно скрывать свои чувства от окружающих, и это странным образом пробудило во мне толику сочувствия к этой неглупой и уравновешенной грифонке.
Парад продолжался.
Жаркое солнце нещадно палило толпу. От жара, поднимавшегося от разгоряченных тел и нагревшейся мостовой, становилось трудно дышать, и среди собравшихся на улицах гостей все чаще сновали лоточники, мороженщики и продавцы лимонада. Еще бегали по проспекту подметальщики со своими щетками, на спинах которых весело смеялись и дудели в крошечные дудки маленькие жеребята, а окна домов уже начали вздрагивать от мерной, тяжелой поступи, каждый шаг которой отзывался легким пока сотрясением у самых моих копыт. БРРРУМ-БРРРУМ-БРРРУМ-БРРРУМ – недобрые, рокочущие, они заставили притихнуть крикливые толпы, и даже пегасы, оккупировавшие крыши домов, перестали щедро сыпать на головы пони разноцветные конфетти, и свесились со своей верхотуры, чтобы во все глаза таращиться на две стальные змеи, выползавшие на перекресток по широкой Солнечной улице.
«Сейчас столкнутся!» — я хотела бы зажмуриться, но не смогла, и лишь судорожно вцепилась копытами в край трибуны, когда шедшие друг к другу кентурии остановились – и дружно вскинули в воздух копья, блеснувшие серебром боевых, не бутафорских жал, приветствуя толи принцесс, толи своих принцепс-кентурионов, появившихся из их рядов, и остановившихся в центре площади, возле Хая, опустившегося на брусчатку с небес. Обернувшись к балкону, он высоко поднял что-то блестящее, и в следующий миг строй громко и грозно (пускай и не слишком слитно) рявкнул, сгоняя с крыш голубей, и самых впечатлительных из пегасов.
— «АВЕ СЕЛЕСТИЯ!» — вопль сотен глоток пробирал до самых костей. Я понадеялась, что у него хватит ума не размахивать мечом почти перед носом у наших всемилостивейших повелительниц. За такие шуточки освежевали бы даже меня, не говоря уже о каком-то там офицере Легиона. Взмах жезлом – и первые две сотни, одна за другой, отправились вниз по проспекту.
— «АВЕ ЛУНА!» — еще две сотни умудрились не столкнуться, не насадить друг друга на копья, и почти ровным строем направиться вниз. Вблизи грохот копыт казался громом, катавшимся между стен домов.
— «АВЕ ЭКВЕСТРИЯ!» — сопроводив взмахом блестяшки очередную кентурию, Хай снова остался на перекрестке, не занимая положенного ему места во главе торжественного марша. Оправившаяся толпа вновь задудела, закричала – и затопала, вторя размеренному, грозному, вызывающему дрожь во всех внутренностях шагу легионеров. Они топали – и я ощутила, как мои глаза наполнялись слезами, а ноги сами пытались ударить копытами в деревянный настил, чтобы я могла слиться со всеми, кто в едином порыве исполнял эту безмолвную, грозную песню войны. Войны не завоевательной, но оборонительной. Не за богатствами шли те, кто сейчас сотрясал мостовую своим тяжким шагом – они шли как тяжелые волны, обрушивающиеся на упавшую в море скалу, чтобы разбиться об нее, но в конце концов, сокрушить. Разгильдяи, любители выпить и что-нибудь стибрить с кухни, уснуть в наряде, или устроить дебош в увольнительной – все они проходили передо мной, но оказавшись в этом слитном, казавшимся непоколебимым строю, они вдруг показались мне матерыми ветеранами, чьи шкуры задубели от шрамов, морозов и ран. Алые, корытообразные щиты мерно грюкали стальной окантовкой по мостовой. Покачивались длинные копья. Блестела стальная, отполированная до зеркального блеска броня. Трепетали на горячем ветру гребешки на шлемах. Казалось, я видела какой-то диафильм, выхватывая глазами один кадр за другим, не способная сосредоточиться на общей картине, и то и дело вздергивавшая голову к небу, по которому, неторопливо, скользили крылатые тени.
«Ну, Хай… Еще и пегасью Стаю сюда притащил! Да мне за это Харшвинни соски на уши намотает – если оклемается, и от инфаркта отойдет!».
Да, этот момент был явно упущен нашей дражайшей дамой-распорядительницей. Целая тысяча вооруженных пегасов смогла где-то спрятаться – а может, они просто рассчитали время, и прибыли в срок, чтобы вот так, на марше, пролететь над городом, закрыв своими крыльями небо? Тогда я еще могла рассчитывать на какое-то снисхождение с ее стороны…
— «Это… Дас ист Вундебар!» — бросив разглядывать грохочущие сотни, грифоны уставились в небо, и похоже, это зрелище их окончательно проняло – «Это просто невероятно! Примите наши комплементы, фроляйн! Никогда не видел ничего подобного!».
— «Надеюсь, повторения не понадобится» — тайком вытерев глаза, я постаралась придать своему голосу нейтральное выражение, понадеявшись, что до послов дойдет этот неприкрытый намек. В отличие от скоростных троек и пятерок, свистевших над крышами домов, вооруженные самострелами легионеры синхронно взмахивали крыльями, растянувшись над городом, словно сеть. И именно сотрясавший улицы грохот шагов придавал их движениям ощущение необратимости, необоримости – казалось, это была тяжелая поступь судьбы, катившейся на врагов. Предпоследними, не соблюдая мерного шага, но воинственно потрясая оружием, двигались иррегуляры – одетые кто во что горазд, они выглядели растрепанными дикарями, но каждый из них, отмытый и вычесанный, казался восторженным зрителям эдаким благородным дикарем, чьи толстые, грубые подковы, длинные бороды и гривы, а особенно символы рода и бурга на шкурах привели обывателей и обывательниц в неимоверный восторг. Крича и смеясь, они махали им, и бросали в них конфетти, не сразу заметив последнюю кентурию, только что выползшую на площадь. Поведя глазами по сторонам, я увидела на знакомом балконе мадам Харшвини – ее глаза выпучились, как у испуганного Кабанидзе, а морда медленно, но верно приобретала интересный свекольный цвет.
И все потому, что тот самый Кабанидзе, весело попискивая, восседал на голове Корал Стрэйпс, радуясь всеобщему вниманию, и возможности всласть поорать, не нарываясь на летящий в его голову накопытник Легата. Его средство передвижения, как и остальная сотня легионеров за ее спиной, была затянута в черное трико из тяжелой, прорезиненной ткани, дополнением к которой шли длинные черные ласты и маски для подводного плавания, чьи длинные дыхательные трубки уже поблескивали кое-где свежими сколами краски, которую пару месяцев назад, трудолюбиво наносили на все это великолепие вернувшиеся в казармы первыми легионеры.
— «Кто шагает дружно в ряд?
Аквапони наш отряд!
Сильные, смелые!
Ловкие, умелые!
Любим плавать и скакать,
Но попробуй нас догнать!»
— «А это… Это…» — протянув когтистую лапу в сторону плюхавших по мостовой «аквапони», грозная фрау Кейлхаке не выдержала, и захохотала, прикрыв клюв батистовым платком. Вслед за ней, грохотала уже вся улица, приветствуя шлепавших ластами легионеров радостными воплями и смехом, только усилившимся, когда все разглядели тянувшиеся за сотней мокрые, похожие на лягушачьи, следы. Похоже, Коралл все же не забыла про воду – «Раг, вы это сами придумали?!».
— «Ага. Нельзя быть слишком серьезным с самим собой. Иначе начнешь верить в собственную непогрешимость» — вздохнула я, и рассмеявшись, помахала идущей деревянной походкой Коралл. Увидев меня, та немного расслабилась, и вместе со своими подчиненными, стала робко отвечать на приветствия, помахивая примитивной, зубчатой ластой.
— «А вы опасная штучка, Легат» — промакнув слезившиеся от смеха глаза, экс-баронесса бросила на меня внимательный взгляд, и словно ненароком, шагнула поближе, словно желая указать мне на быстро пустеющие трибуны. Лед отчуждения был сломан, и толпа пони хлынула на проспект, мгновенно окружив остановившуюся кентурию, которой безраздельно завладели жеребята всех видов и возрастов, уже вскарабкавшиеся на спины своих новых кумиров – «Вы и вправду могли бы мне помочь. Это в ваших же интересах, как сказал пославший меня. Он назвал вас одной из немногих, кто трезво смотрит на мир, и посоветовал вести дела именно с вами, а не с говорунами из вашего правительства. Понимаете?».
— «Мммм… И сколько же будут стоить мои услуги?» — хмыкнула я, с тревогой глядя на подчиненных. Кажется, они успели освоиться в новом качестве любимцев толпы, и вовсю позировали со всеми желающими для уличных художников и фотографов, время от времени бросая опасливые взгляды на порыкивавшую что-то Стрэйпс – «Не морщитесь, я просто так спросила. Чтобы разговор поддержать. На самом деле, я никогда не отказывала в помощи, но те, с кем я встречалась, начинали демонстрировать свои качества почему-то исключительно после небольшого кровопускания. Странно, правда?».
— «Мы боремся с этой накипью. Но мне поручено убедить вас еще кое в чем… Но об этом мы сможем поговорить и на празднике» — Кейлхаке серьезно поглядела мне в глаза, словно и не замечая парившего рядом Рэйна, с десятком моих охранников зависшего возле трибун – «Я всегда хорошо относилась к пони, какую политику не пытался бы проводить Каменный Трон. В моей баронии… в моей бывшей баронии любой беглый пони находил себе приют, и я верила, что Хрурт одобрил бы милосердие ко всем, кто стоит ниже нас. Но теперь… Я откроюсь вам, и скажу, что ценой за выполнение мной этого поручения, от которого я довольно уже претерпела, будет пожалование мне титула виконтессы. Видите? Я доверила вам свой самый дорогой секрет! Неужели это не стоит хотя бы части вашего доверия?».
— «Неплохо…» — подумав, оценила я грозящий грифонке взлет. Ниже графа, но куда как выше барона, да и титул будет являться наследственным, а не прижизненным приложением к титулу мужа – «И как же я смогу вам помочь, фрау Кейлхаке? Мои условия вы знаете – я всегда стараюсь вести игру честно, и меня все больше подмывает пойти, и сказать о вашей просьбе принцессам. Ведь если вы играете честно, то вам и бояться нечего. Верно?».
— «Просто подумайте об этом прежде, чем делать опрометчивые решения, Легат Раг» — мазнув меня по ноге платком, вздохнула грифонка. Ее соратники усиленно делали вид, что заняты чем угодно, кроме подслушивания, стоя за ее спиной – «Парад был забавен, но утомителен. Я хотела бы отдохнуть в своих покоях. Не соблаговолите ли проводить меня до них, Легат?».

Приготовления к балу заняли у нас весь оставшийся день. Перепоручив заботам Рэйна уставших грифонов, я оставила его караулить отдыхавших птицельвов, а сама отправилась в казармы, где до самого позднего вечера пряталась от инспектора-распорядителя игр и увеселений, увлеченно делая вид, что занимаюсь организационными делами.
Впрочем, их и в самом деле оказалось немало. Предстояло утвердить расписания патрулей; назначить дежурную кентурию, которая должна оставаться боеспособной, и решать возникающие проблемы с разгулявшимися легионерами. Найти неудачника, который достаточно нарвался для того, чтобы командовать этими несчастными, вынужденными всю ночь оставаться без капли спиртного, и вместо празднования, крутить ноги и крылья разбушевавшимся товарищам. Обнаружить спящего Буши Тэйла, уже успевшего отметить начало праздника. Выкатить заветный фургончик на плац. Разрисовать и накрасить спящего Тэйла. Организовать раздачу пряников легионерам. Провести торжественное награждение с присвоением новых воинских званий. Помыться и накраситься самой. Убежать от проснувшегося Буши Тэйла. Найти наименее вонючую и застиранную из запасных туник. Дел было так много, что я носилась как веник в библиотеке Твайлайт, и только после захода солнца, наконец-то присела, без сил опускаясь на жесткий и пыльный свой коврик возле стола.
— «Думаете, это разумно – выдавать чеки, и немного наличных?» — поинтересовалась у меня Стомп. Нервничавшая пегаска носилась вслед за мной, пытаясь изображать холодную уверенность, и поминутно срываясь в истеричный галоп, выдававший ее с головой – «Не лучше ли было выдать легионерам всю сумму разом?».
— «Ага, конечно же. И где я тебе столько наличности разом найду?» — осведомилась я, поднимая глаза от небольшого, потрескавшегося зеркальца, которое где-то нашла, и притащила в свой кабинет, окончательно поставив в тупик кобылью часть Легиона, считавшую, что Первая Ученица Принцессы Ночи должна выглядеть и вести себя если не как порнозвезда, то хотя бы как светская львица – «Поэтому я и опорожнила весь этот фургон в банк Госпожи, обернув в монеты лишь малую его часть. Остальное раздали чеками и наградами, не забыла?».
— «Такое забудешь, как же» — поежилась Трибун Латиклавий, отходя от открытого окна, перечеркнутого закрытой решеткой – «Все пони теперь щеголяют в грифоньих браслетах. И им это нравится!».
— «Теперь это будет отличительным символом легионера, бравшего Грифус» — ободряюще хмыкнула я, оттягивая верхнее веко, чтобы мазнуть по нему тональным карандашом – «Опять же, ты считаешь разумным выдавать им все и сразу? Это же тоже самое, что отдать им на разграбление весь Кантерлот!».
— «Что? Будут нарушения?!» — вскинулась бывшая подчиненная командора. Ее морда выражала столь сильное недоверие, что я не выдержала, и фыркнула, едва не выколов себе глаз макияжным карандашиком.
— «Знаешь, я, в отличие от тебя колледжей не заканчивала, но все же успела тут немножко послужить…».
— «Да. Собрав весь этот Легион, как я слышала. Согласно доктрине…».
— «…которую написала сама. Ну так вот, из всех этих лет службы с милыми, приятными в обхождении пони я поняла, что любой легионер, получивший в свои копыта хотя бы немного бит, тотчас же развивает бурную деятельность. Даже самая тупая и отбитая на голову кобыла заранее узнает, кто будет кентурионом дежурной когорты, кто – тессерарием; кто будет ее, мерзавку, забирать из гвардейского участка или суда, кто будет пороть после этого. И если в этой цепи будет хотя бы одно слабое звено – безобразия будут возможны. А уж если несколько – то просто неизбежны!».
— «И что же теперь прикажешь делать?».
— «А ничего» — вздохнув, я засунула в стол зеркальце и карандаши, после чего с сожалением оглянулась на латы, кучей сваленные возле стола. Был очень велик соблазн явиться в них на праздник, но увы, посещение дворца предусматривало строгое следование придворному этикету, поэтому мне оставалось надеяться лишь на то, что мне вновь удастся провернуть тот старый фокус с занавесками – «Я уже распорядилась собрать все оружие, и запереть в арсенале. Личный состав предупрежден, что если на драки я гляжу сквозь расправленные перья, то за причинение вреда оружием буду карать, и карать нещадно. Мы не для этого мерзли в проклятых лесах. Мы там были ради всех этих пони!».
— «Это все так необычно… Что просто жутко» — призналась мне Нэттл, когда стайка идущих за мной офицеров Легиона вошла в крытую колоннаду, предварявшую вход в главный зал. Казалось, всего несколько часов назад я развернула перед свежеиспеченными принцепс-кентурионами уже совершенно официально полученные приглашения, с улыбкой утешила перепуганную Блуми Нэттл, вообразившую себе, что от нее хотят попросту откупиться, как от докучливой и ненужной обузы – и вскоре мы уже поднимались по широкой лестнице, осторожно ступая по алой ковровой дорожке.
— «Надеюсь, тебе понравится» — вздохнула я, кладя широко распахнутые крылья на спины товарищей и товарок, вертевших головами по сторонам. Появившись впервые в этом великолепном месте, они то и дело пытались остановиться, чтобы поглазеть то на огромные, тяжелые светильники, каждый из которых был размером с небольшую повозку, то на роскошные выезды[9], то и дело подкатывавшие к ярко освещенному входу по усыпанной мелким гравием дорожке, то на толпу, что заполнила балконы, и живо обсуждавшую каждого гостя. Шедшие чуть в стороне, Лауд Стомп и Фрут Желли вели себя более сдержано, то и дело кланяясь благородным и богатым гостям, но всех их объединяло одно – они явно чувствовали себя не в своей тарелке – «Ребята, расслабьтесь. Нас же пригласили на праздник, а не на трибунал!».
— «Тут столько важных пони…» — смущенно пробормотала Нэттл, стараясь как можно меньше коситься на знатных гостей, надменно разглядывавших нашу компанию – «Я еще ни разу не была в этой части дворца. Снаружи он кажется меньше, чем изнутри».
— «Это потому что он слишком огромен, и оттого мы видим лишь малую его часть, откуда на него ни посмотри. Разве что с воздуха еще можно понять его настоящие размеры, но и это не всегда получается, поскольку множество помещений находятся ниже центральных платформ».
— «Еще ниже?!».
— «Я там почти не была» — призналась я. Поднявшись по лестнице, принцепсы дружно поправили на себе платья и костюмы так, словно это была униформа, и как по команде, вытянулись, позируя для фотографа, нацелившего на нас свой допотопный фотоаппарат с дымной магниевой вспышкой. Вспышка, щелчок – и мы отправились дальше, разгоняя клубы пахучего дыма, медленно поднимавшегося к потолку. Я усмехнулась, представив, как будут выглядеть на фотокарточке все эти серьезные офицеры, на плечах которых повисла ухмыляющаяся пегаска, высунувшая длинный розовый язык – «Там находятся помещения для слуг, склады, подвалы... Ну, и другие помещения. Вся гора, на много футов вниз, является обитаемой, поэтому я уже перестала удивляться тому, как легко приглашают принцессы гостей в свой дворец для бесконечных праздников и торжественных мероприятий».
— «А может, это потому, что они добрые?» — эта неожиданная мысль, поступившая от энергичной и неглупой пегаски, застала меня врасплох. Что-то резко изменилось в до этого жесткой, деловитой карьеристке, и я пока не могла сказать точно, нравились мне эти перемены, или нет. В конце концов, спокойным, и даже расслабленным, пациент становятся и от постепенной кровопотери, поэтому любое изменение в поведении так настораживает врачей. Задумавшись и проклиная свою мнительность, я и не заметила, как мы оказались на первом перекрестке, где остановились, скромно остановившись возле ниши с каким-то уж слишком модным, авангардистским, и оттого, не слишком понятным изваянием.
— «Итак, сэры и мэм, рискуя своей жизнью, я протащила вас в эту обитель ужаса и разврата» — оглядевшись, хмыкнула я. Помахав на прощание нам крылышком, Стомп отправилась вместе с Желли по главному коридору, быстро затерявшись в толпе столь же приятно и правильно одетых гостей, в то время как оставшиеся задумчиво озирались по сторонам – «И теперь хотела бы спросить – чем именно вы хотите заняться?».
— «Давайте посмотрим тронный зал? Хотя бы одним глазком, а?» — громко предложил Буши. Лишенный привычной подпитки вином, он ощущал себя не слишком уверено, и постоянно одергивал не себе форменную рубашку гвардейца, с которой кто-то очень умелый спорол все знаки отличия, заменив их какими-то украшениями или значками. Если не приглядываться слишком уж пристально, то в рассеянном свете люстр и свечей выходило очень неплохо, особенно с массивным золотым браслетом на передней ноге. Такие же получил каждый принцепс-кентурион Легиона – «Страх как хочется увидеть принцессу!».
— «Пожалуй, я тоже поглядел бы на великую правительницу Эквестрии…» — задумчиво пробурчал Браун Брик. Этот толстокожий, медвежистый земнопони запаковал себя в мешковатый, безумного покроя костюм с чистой, но слегка пожелтевшей от времени и крахмала сорочкой в полосочку, от вида которых у проходивших мимо дам тотчас же случилась форменная изжога – «Да и музейные залы здесь, говорят, хороши».
— «Прямо по этому коридору, прямо по ковровой дорожке» — указала я копытом в сторону самого светлого крыла, куда понемногу тянулись прибывающие гости – «Про музей спросите у любого гвардейца или слуги. Но думаю, вам и там будет достаточно развлечений. Дэйз, ты куда?».
— «Я, пожалуй, найду сослуживцев, Легат».
— «Хорошо. Блуми?».
— «Я? Я даже не знаю, с чего начать! Все такое великолепное…».
— «Что ж, если у тебя нету планов, то давай просто пройдемся и подождем, пока планы найдут нас сами» — решила я, видя колебания своей новой подруги. В ответ, она радостно затрясла головой, и мне показалось, что ее глаза то и дело искали кого-то в толпе – «Или предпочитаешь общество попроще? Тут есть множество залов, где собираются пони богатые, очень богатые — и такие как мы. Вход в бальный зал будет по приглашениям, ведь там соберутся все эти сливки общества, чтобы с чопорным видом фланировать друг перед другом, и обмениваться дежурными любезностями, в то время как вон в том, левом крыле, как и во дворе, встречаются пони попроще и не такие спесивые».
— «А их что, не пускают даже в коридор?» — выпучилась на меня рыжая пони.
— «Да конечно! Ты их попробуй, загони!» — рассмеявшись, я подошла к окну, и приглашающе повела на него копытом, призывая пегаску присоединиться ко мне, и поглядеть на «отверженных», чей шум доносился из-за кустов – «Вон, погляди на них. Как думаешь, разве этим замечательным пони очень хочется видеть постные рожи богатых и знаменитых? Им и без того хорошо!».
— «Каааажется, я действительно поторопилась с выводами» — призналась Нэттл, глядя вместе со мной в окно – «Двухэтажный дом с огромными окнами, и множество пони вокруг него… Там какой-то праздник?».
— «Это летний парковый павильон. Однажды там оттягивалась принцесса Спаркл с подругами» — я указала на двухэтажный павильон, украшенный башенкой над входом, через высокие стрельчатые окна которого лился яркий свет люстр, освещая толпу, лихо плясавшую внутри и снаружи под звуки маленького оркестра, лихо выводившего популярные земнопоньские мелодии времен освоения востока страны – «Я была в нем однажды зимой. Знаешь, это так странно – бродить в тишине по скрипучему паркету, слушая, как шуршит за окнами снег, и вдыхать запахи дерева, засохших цветов и пыльной материи. Запахи ушедшего лета, которого мне так не хватает. Наверное, это старость…».
— «Что с тобой случилось, Раг?» — отрываясь от разглядывания развеселой толпы, повернулась ко мне кобылка. Наши морды оказались близко-близко друг к другу, и я ощутила ее дыхание на своих губах – «Я помню, ты всегда была резкой и злой, а зимой вообще стала какой-то мрачной сумасшедшей, которую боялись и свои, и чужие. А сейчас… Что с тобой произошло? Это из-за того исчезновения? Примипил, то есть, субпрефект сказал, что это из-за секретного приказа принцесс..».
— «Тсссс. Это секрет!» — кривенько усмехнулась я, вместе с Нэттл спускаясь по подковообразной лестнице на широкую грунтовую дорогу, проходившую через сад, в сторону маленьких Королевских ворот. Вокруг гуляли, валялись на травке, плясали и веселились десятки, а может, и сотни пони, чьи платья, быть может, и не стоили сотни битов, но веселья в которых хватило бы на целый полк знати – «Смотри, как весело вокруг нас, Блум! Погляди на этих пони – разве похожи они на заплаканных жертв сегрегации, на которые ты решила тут намекнуть? Улыбнись, подруга! И, если хочешь, я могла бы дать тебе один совет, который мне очень помог в эти дни».
— «Да, ты изменилась» — счастливо вздохнув, рыжая вернула мне несмелую, но искреннюю улыбку – «Стала спокойнее, собраннее, увереннее. Иногда мне казалось, что я видела перед собой настоящую…».
— «Просто будь счастливой. Поняла?» — выдохнула я, и ухватив за крыло пегаску, недоуменно открывшую рот, бросилась к единорогу во фраке, на спине которого стояло большое блюдо со сладкими закусками и бокалами шоколадного пунша — «О, гляди! Круассаны! Гарсон! Гарсон, ноу вулён ке се геату!».
Веселье. Любовь и веселье.
Этими словами можно было описать то, что происходило этим вечером во дворце, городе, и, наверное, всей Эквестрии разом. Праздник весны, уже безо всяких ханжеских гримас, открыто называемый Равноденствием – временем, когда силы природы и магии уравновешивают друг друга. Когда перенесенные невзгоды заставляют пони тянуться друг к другу, забывая обо всем, что раньше считалось приличным или аморальным.
Помнишь, как я удивлялась тому, как вам, нашим потомкам, удавалось пройти по столь тонкой грани, и не скатиться ни в ханжество, ни в открытый разврат, Твайлайт? Теперь я узнала ответ на свой вопрос – это все Равноденствие. Понимаешь? Рано или поздно, не только отдельным представителям одного народа, но целой расе приходится сбрасывать накопившееся напряжение, и это приводит к такому вот Равноденствию, Гону, Горячей Весне – называй как тебе хочется этот праздник победы плоти над разумом, который накатывает на всех как волна.
Божественные сестры менялись. Почти незаметно сначала, но увидев Селестию и Луну, я едва не вскрикнула от открывшихся мне перемен. Черты аликорнов заострились, стали более хищными, как и движения, из плавной, царственной поступи, превратившись в хмурую, опасную грацию охотящихся акул. Рост Луны сравнялся с ростом сестры, а шкура приобрела глубокий вороной цвет, лишь оттеняемый свечением голубовато-синей гривы, и яркими фиолетовыми помадой и тенями для век. Ее старшая сестра, казалось, выросла еще больше, а резко похудевшее тело дало возможность окружающим любоваться пикантной жилистостью длинных, красивых ног, лишенных привычных накопытников. Макияж, ранее почти незаметный, и состоявший из пастельных тонов, сменился яркой, вызывающей «боевой раскраской» кислотных цветов. Подчеркнутая аскетичность исчезла, уступив место шикарному принингу, пирсингу и груммингу – присмотревшись, можно было увидеть едва заметный орнамент на шерсти принцессы, полосы которого охватывали ее ноги, шею и основание хвоста. Появившись в начале празднования в тяжелых, старомодных, шикарных нарядах, вес которых не уступил бы иной груженой повозке из-за обилия драгоценных камней, сотнями струившихся по бархату и парче, принцессы приветствовали своих подданных, после чего официально открыли Королевский Бал торжественным танцем. Торжественная и веселая, музыка, казалось, звала помчаться вскачь по блестящему паркету громадного Бального зала, и тем забавнее было смотреть на строгое, неторопливое вышагивание со множеством поклонов и фигур, которым развлекали себя сливки общества в течение целого получаса. Обиходив и уложив спать отчаянно зевавших детишек, слипавшимися от впечатлений глазами глядевших на фейерверк, грохот и вспышки которого рассыпались над праздничным Кантерлотом, я спустилась на балкон ярко освещенного зала, и стоя за портьерой, внимательно следила за традиционными фигурами этого танца, чем-то похожего на ушедший от нас полонез. Конечно, если вдуматься, это было понятно и объяснимо, ведь в старину, когда пони еще не ведали того блеска и величественности, которые придавались таким вот праздникам роскошными вещами и помещениями, единственным способом выразить свою утонченность были манеры, и умение танцевать, причем не деревенскую буйную пляску, с прыжками, раскидыванием конечностей, и задранными крыльями и хвостом. «Знакомство под музыку» — так бы я назвала это действо, и с кривоватой усмешкой глядела на Луну, томно следующую за галантно ведущим ее в танце Графитом. Партнером Селестии был генерал Шилд, столь же ловко перебиравший ногами по паркету, как и по скользким, опаленным камням огромной грифоньей горы. Третьим звездным танцором был Кланг фон Гриндофт — младший сын нового грифоньего короля был не последней звездой на этом празднике, в свои юные годы с аристократической утонченностью, легко ведя в танце четвероногую партнершу.
— «Ну как тебе?».
— «Грандиозно!» — поделилась своими впечатлениями Нэттл. Я помнила, с какой милой жеребячьей наивностью она рассказывала мне о том, как мечтала попасть на такой вот торжественный бал, и я решила окунуть ее в самое сердце таких вот праздников, показав стройные ряды танцующих пони – «И так много важных персон! Я и подумать не могла, что однажды попаду на бал к самим принцессам!».
— «Надеюсь, что это не войдет у вас в привычку» — оглянувшись, мы уставились на двух добродушно ухмылявшихся лейтенантов, отделившихся от группы военных, окружавших гордо поглядывавших на всех Вандерболтов, чьи синие парадные рубашки пестрели наградными планками, в отличие от более скромных наград их коричневорубашечных поклонников – «Вы же знаете, дамы, что нижним чинам вход в этот зал разрешен только по персональному приглашению, заверенному капитаном дворцовой гвардии?».
— «Да, у нас…».
— «Правда? А вдруг я сама себя пригласила?» — усмехнувшись, я отвела в сторону крыло, пресекая попытки Нэттл потянуться копытом в изящный нашейный кошель, бывший непременным атрибутом любого платья четвероногих модниц. «Старая я» уже давно осадила бы обратившихся с этим вопросом если не площадной бранью, то парочкой хороших угроз, но теперь… Теперь я хотела быть счастливой, и в тайне как от Древнего, так и от самой себя, пыталась продлить это светлое чувство, похожее на путешествие в лодке по теплой летней реке – «И как давно, кстати, были введены эти замечательные меры предосторожности?».
— «С того самого свадебного бала, когда на принцесс напали перевертыши» — моя покладистость почему-то насторожила жеребцов, пятившихся к куче своих соратников все то время, пока я шла к ним с добродушной ухмылкой на щербатой роже. В опоясывавшем зал коридоре было шумнее, темнее и интимнее – здесь утомившиеся от танцев могли побеседовать, отдыхая в компании друзей и знакомых, чутко прислушиваясь к звукам оркестра, доносившимся с многочисленных балконов, на которых множество важных кобыл опекали своих юных пока дочерей, гордившихся своим первым выходом в свет – «О, капитан! Мы хотели сказать им… А они сами пришли. Без приглашения. Прикажете их вывести и проверить?».
— «Выгнать? Меня? Обычно оттуда, куда я прихожу, меня и метлой не выгонишь!» — рассмеялась я, приобнимая крылом подругу, и без стеснения вваливаясь в круг офицеров, окруживших своих кумиров. Мои слова предназначались серому земнопони, тихонько закатившему глаза при виде моей фигурки, лишенной как платья, так и любых других предметов туалета, в которые можно было бы спрятать что-либо крупнее заколки или сеточки для волос – «Всем привет. Веселитесь? Капитан, можно вас на минутку?».
— «Это меры предосторожности, одобренные принцессами, Раг» — категорично отрезал серый жеребец, покосившись на двух желтых кобыл с одинаковыми, огненно-рыжими гривами. Без сомнения, они узнали меня, и с одинаково непроницаемым выражением морд нацепили на себя темные «офицерские» очки, отгораживаясь блестящими стеклами от окружавшего их мира – «Могу я надеяться, что у вас с собой ваши приглашения?».
— «Можешь. Ты ж сам их подписывал» — еще шире ухмыльнулась я. Стоявшая рядом Нэттл уже пару раз попыталась было сдать назад под недобрыми, оценивающими взглядами когорты лучших летунов Эквестрии, но каждый раз мое крыло крепко прижимало ее к теплому боку – «О, я вижу, что у многих тут появились новые награды? А что это такое? Выглядит красиво».
— «Это розовые сердца мужества, мэм» — ответил за всех Соарин. Выпятив грудь, он позволил моему копыту подцепить рубиновую шпинель размером со сливу, ограненную в форме сердца – «Дарованы за беспримерные отвагу и доблесть в бою».
— «И это награда, которую можно получить только за них, а не за цвет шерсти» — под негромкий смех произнес кто-то у меня за спиной.
— «Это точно. Куда нам, пятнистым, до благородной рыжины?» — пусть я была не самой умной пони, но инстинктивно ощутила подколку, и решила сделать вид, что приняла эти слова за чистую монету – «Но вот, например, принцепс-кентурион Блуми Нэттл, которая уже достигла, как мне кажется, нужного цвета. Не так ли?».
— «Ну конечно же. Теперь дело осталось за отвагой и доблестью» — пошутил тот же голос.
— «Действительно. Несмотря на многочисленные достоинства, моя соратница еще не умеет так же легко и смело молоть языком, как некоторые…» — несмотря на то, что я надеялась на произнесенную фразу, сама подтолкнув к ней кого-нибудь из окружающих, я решила найти эту говорунью, и попросить ее больше не ляпать лишнего. А потом, в профилактических целях, сломать ей хвост – «Но если вам понадобится смелая и опытная «наковальня» — обращайтесь, принцепс не подведет».
— «Наковальня?».
— «Ага. Это такой прием, который мы использовали против тяжелых риттеров и их отрядов» — мое крыло опять придержало Блуми, вновь попытавшуюся ускользнуть из-под множества взглядов богато декорированных наградами офицеров. Подняв переднюю ногу, я сделала вид, что любуюсь надетым на него браслетом, чьи вес и толщина ощущались с первого взгляда. Такой же украшал ногу Нэттл – «Для этого не нужно много смелости – не как для паркетных говорунов! – а просто опыт, отвага, смекалка, а самое главное, чутье. Именно эти качества позволили принцепс-кентуриону Блуми Нэттл в течение нескольких часов держать в клинче атаковавший ее отряд из двух риттеров и их дружины, при этом, находясь в меньшинстве. Отступать было нельзя, ведь тогда часть врагов неизбежно бросилась бы назад, к нам, пока мы потрошили их поместье, ища пленников, которых захватили эти клювастые храбрецы – но она справилась, продержавшись до нашего прихода. И тогда, совместно с нами, разбила в пух и прах попавшихся на нашу уловку грифонов, да так, что некому было сообщить о поражении. И именно за такие вот незначительные победы, почти не видимые на фоне геройств остальных, она с честью носит этот золотой браслет. Ну, и за взятие Грифуса, конечно же».
— «А в газетах об этом писали по-другому…» — после недолгого молчания, недоуменно произнес Соарин – «Флитфут, конечно же, что-то болтала про Легион и их фокусы, но это…».
— «Это уловка, достойная выпускника нашей академии» — сиплым, грудным голосом произнесла Спитфайр. Сдвинув очки с переносицы на кончик носа, она внимательно поглядела на Блуми, переставшую, наконец, дергаться, и пытавшуюся совладать со своей мордой, на которой то и дело проступала довольная улыбка – «Вот только Грифус мы не взяли».
— «Ну, мы, на своей стороне, снесли с его поверхности все, до чего смогли дотянуться» — пожала плечами я, делая неопределенный жест поднятым в воздух копытом, чтобы еще раз продемонстрировать варварски толстый и дорогущий браслет. Рядом сверкнул его тезка – это рыжая пегаска, словно случайно, поправила лиф своего платья, позволив блеску золота отразиться в глазах стоявших вокруг офицеров – «И благодаря смелым пегасам из Гвардии, державших всю северную сторону Грифуса, смогли пробиться во дворец».
— «Конечно, мы посылали им резервы» — хмыкнула Нэттл. Похоже, пегаска начала осваиваться, и поняла правила этой игры, уже на равных глядя на окружавших нас пони – «Но что не сделаешь для боевых товарищей, правда?».
— «Конечно. Координация и взаимодействие – вот что является определяющим в воздушном бою» — подумав, согласилась Спитфайр. Вздохнув, она спрятала очки в кармашек своей парадной формы, и коротко взглянув на остальных, протянула копыто моей протеже – «Блуми Нэттл, да? Ничего, если я буду звать тебя просто Блуми, и приглашу на следующий танец? Думаю, нам есть, о чем поговорить, и что вспомнить. Если ты не против, конечно же».
— «Я…» — по тому, как счастливо вздрогнула рыжая, я поняла, что кажется, только что сбылась еще одна ее мечта. Мечта, лелеемая долгими вечерами, за глупыми книжками, на одиноком матрасике в облачном общежитии Кантерлота – «Я с радостью! Конечно. Но…».
— «Нам всем есть что обсудить с братьями и сестрами по оружию!» — широко ухмыльнувшись, я подмигнула глядевшим на меня кобылам, и незаметно подтолкнула крылом пегаску, которую привела на бал – «Развлекайтесь, дамы, ведь я вынуждена вас оставить. Дела Первой Ученицы Принцессы Ночи, как вы понимаете. Ни дня, ни ночи покоя…».
Помахав всем крылышком, я отчалила, с затаенным удовольствием слушая кашель поперхнувшейся от неожиданности говоруньи, решившей сделать себе скандальную славу на утонченных издевательствах над двумя провинциальными служаками. Меня не интересовала ни ее личность, ни связи, ни заслуги – я уже выкинула ее из головы, кем бы она ни была, и представь себе, Твайли, обрадовалась этой победе над собой, ведь «старая я» уже готовила бы планы изощреннейшей мести… Но то, что родилось во мне после пробуждения в лечебнице Стикки Виллоу, войдя внутри меня словно солнечный свет, лишь разгоралось, черпая силу и теплоту внутри меня самой, в моих поступках и мыслях, поэтому я уже и забыла про эту схватку гадюк, из которых, на самом деле, и состояли такие вот праздники знати.
Интересно, они в самом деле находили некое извращенное удовольствия, высказывая друг другу гадости, скрытые под маской доброжелательного безразличия и словесных кружев, скрывающих за собой холод и отчуждение?
— «Привет, кобылки. Развлекаетесь?».
— «Оу, здравствуй, Скраппи» — обернувшись, застенчиво улыбнулась мне Флаттершай. На этот раз она была в полном порядке, и смело улыбалась мне обычной для пони подковкой мелких, одинаковых зубов, без какого-либо намека на длинные вампирские клыки, не говоря уже о лысеющих крыльях, или алых глазах. Не знаю, что уж там с ней сотворил муж с помощью чеснока и осиновых кольев, но она казалась абсолютно нормальной – разве что более живой, и не такой замкнутой, как прежде. Кобыла рядом с ней стояла слишком близко для случайной знакомой, что явно не нравилось странному существу, казалось, собранному из кусочков самых разных зверей. Оранжевый пиджак Дискорда до странности удачно гармонировал с его светло-оранжевой рубашкой и ярко оранжевым галстуком-бабочкой, диссонируя с розовым платьем новой знакомой Флаттершай.
– «Познакомься – это Дискорд. Вы с ним встречались, мне кажется. А это – моя подруга Трихаггер».
— «Ниииштяяяяк. Приятно познакомиться» — растягивая слова, обратилась ко мне салатовая земнопони. Ее засаленные, неухоженные дреды алого цвета уныло свисали с ее головы словно жирные змеи, когда она, в ответ на приветствие, несильно прикоснулась своим копытом к моему – «Что случилось с твоей энергетикой?».
— «С какой эн-нергетикой?» — опешила я, ощущая, как в голове вспорхнули крылышки множества маленьких «я», испуганно заметавшихся под сводами черепа.
— «Оу, не пугайся. Это такой комплимент» — пояснила Флаттершай.
— «Ага. Комплемент!» — буквально выплюнула химера, с недовольным видом крутясь над головами подруг. Это существо было словно собрано воедино из самых разных частей, но судя по всему, это ему нисколько не мешало, как не мешало и мне при каждой встрече таращиться на это чудо природы – «Один из тех, что никому не понятны, но все делают вот так: «ХА-ХА-ХА!». Не может быть, чтобы это происходило лишь потому, что никто не хочет обижать непонятную незнакомку, верно?».
— «Я думаю, ты преувеличиваешь, Дискорд!» — отозвалась Флаттершай.
— «О, не может быть! Я всего лишь сделал предположение, но разве это меня извиняет?» — продолжал дурачиться тот. Оторвав у себя один из рогов, он мазнул им по моей лохматившейся после вчерашней помойки шевелюре, и загробастав им приличный пук волос, принялся жевать их, словно изысканное мороженое, после чего закашлялся, и высунув от отвращения язык, прилепил его прямо мне на лоб.
— «Блех! Никогда не любил шоколад и ваниль» — сморщился он, задумчиво поглаживая мою пятнистую шкурку. Странно, но я почти не ощущала ни его прикосновений, ни присутствия, как это случалось с той же Селестией, с которой, по слухам, его связывало очень давнее знакомство – «Может попробовать карамель и топленое молоко? Ваше Высочество не будет против?».
— «В целом, я всегда резко против, когда кто-нибудь пытается откусить или оттяпать части моего тела» — осторожно ответила я, украдкой пытаясь избавиться от прилипшего ко лбу рога, неприятно холодившего череп, словно он был наполнен самым настоящим мороженым. С этим странным существом следовало вести себя поосторожнее, и чем дальше, тем больше казалось, что мне знаком этот надтреснутый голос, поражавший гаммой передаваемых им чувств, но где я могла его слышать – вспомнить так и не получилось – «Я к ним привыкла, знаешь ли».
— «Чуууувааак. Ты настолько обдолбался, что принял ее за…».
— «Слушай, Флатти, а где Твайлайт?» — перебила я зеленую земнопони, в попытке родить что-либо осмысленное, медленно продиравшееся сквозь частокол слов. Я буквально слышала, как она медленно, словно в замедленной съемке, штурмовала укрепления слогов, продираясь через забор слов, складывавшихся в окопы и терриконы предложений – и с отвращением ощутила, как сама начинаю гнусавить, подстраиваясь под ее тягучую речь – «Я думала, что посыльный застанет вас дома, но вы, оказывается, еще вчера выехали из Понивилля».
— «Несмотря на мои предложения отправиться верхом на ките из малинового мороженого, эта идея была отвергнута. Представляешь?» — шмыгнул носом Дискорд, сердито глянув на салатовую конкурентку, только что закончившую гундеть, и с добродушным удивлением пьяного ленивца уставившуюся на нас, словно мы только что появились в ее поле зрения – «Словно я прямо-таки напрашивался на то, чтобы меня взяли на эту скучную, грустную, никому не интересную вечеринку, которой заправляет эта бестактнейшая из принцесс! Кстати, вон она, возле этих скучный гостей».
— «Воу, ребята! От вас всех исходит такая живая аура… Ну, почти от всех».
— «Эмммм… Кажется, нам стоит отойти за напитками» — зыркнув на своих друзей, решила Флаттершай. Почти незаметно для остальных, но я успела хорошо узнать этот взгляд, и решила, что у меня есть еще куча наисрочнейших дел, которые требовали моего присутствия где-нибудь еще. Желательно, в соседнем зале, или даже соседнем крыле. Вяло переругиваясь, эта странная троица отправились дальше, лавируя среди гостей, оставив меня и дальше качать головой, глядя им вслед. Я не слишком хорошо знала этого странного зверя, звавшего себя «Повелителем хаоса», но каждый раз, когда ему случалось оказаться неподалеку, старательно делала вид, что ни капельки ни помню ту статую в королевском саду, которую едва не разрушила, просто потрогав крошившийся алебастр. Кто знает, не скрывалось ли что-то внутри той каменной фигуры, и не обидятся ли Селестия или Дискорд на одну глупую мелкую пегаску, когда узнают об этом? Одна – за то, что испортила одну из ее любимейших статуй, а другой…
Другой вполне мог обидеться за то, что испортила ее не до конца.

— «Веселитесь, фрау Раг?» — поинтересовалась у меня дама посол, появляясь из-за портьеры с тем мастерством, что рождается от долгого пребывания при дворе. Она с легкостью разминулась с одним из официантов, с дикими глазами выскочившим из узенького коридора, по которому текла нескончаемая вереница слуг, и с прыжком оказалась возле меня, счастливо избежав столкновения с парой тележек, волокущих куда-то большие торты.
— «Ага, фрау Кейлхаке. Просто безудержное веселье» — пробурчала я, торопливо просматривая пачку бумажных листов, подсунутых мне десять минут назад мажордомом – «Просто безудержное… Эй, гарсон! Ты куда бежишь с этим пуншем?».
— «В Бальный за…».
— «Стоять! Завернешь вон туда, там возьмешь еще десять бутылок игристого, и полсотни бокалов! Сваливай все на свою тележку, и тащи в Бальный – там знают, что делать!».
Получив порцию указаний, официант вцепился зубами в ручку легкого, невесомого столика на колесах, и опрометью бросился в сторону следующей ниши, где исходивший потом сомелье выгружал из ящиков покрытые благородной пылью бутылки, наскоро обтирая их посеревшим от грязи полотенцем. Его услуги специалиста по винам больше не требовались – закончилась торжественная часть, и гости разбились на группки, самостоятельно выбирая и поглощая молодое вино, несколько лет вызревавшее в подвалах замка, поэтому я, недолго думая, припахала этого бойкого молодчика к общественно полезному делу, чем совершенно выбила его из колеи.
А почему это сделала именно я? Ну, если бы ты задала этот вопрос в то самое время, Твайлайт, то боюсь, что нарвалась бы на честный, подробный, а главное, абсолютно не подобающий юной леди ответ.
— «Я вижу, что вы с легкостью подчинили себе всю прислугу дворца, миссис Раг?» — с видом знатока взяв одну из бутылок, сиротливо стоявших позади меня рядом с окончательно и бесповоротно засохшими бутербродами, грифонка вгляделась в этикетку на дутом стекле, после чего одобрительно кивнув, поставила ее на место, на прощание щелкнув длинным, желтеющим когтем – «Забавно было видеть недоумение гостей, у которых я осведомлялась о вас. Но в то же время первый же лакей указал мне, где я могу вас найти. Правда, он добавил, что это будет потруднее, чем пробраться к принцессе Селестии, и не обманул».
— «Врал, конечно же. Кому я тут нужна?» — не поднимая глаз от записок, нацарапанных в спешке прислугой всех родов и мастей, пробубнила я, лихорадочно соображая, кого еще можно было бы отправить в парк, следить за тем, чтобы гости не мешали друг другу, а заползали в кусты в строгом порядке, согласно общей очереди, не беспокоя при этом просто прогуливающихся по дорожкам — «Эй! Больше фруктов в Розовую приемную! И пригласите доктора в покои леди Стеинлесс – у старой лошади вновь разыгралась подагра!».
— «Я понимаю, что отвлекаю вас в довольно неподходящий момент…» — повинилась грифонка, хотя по ее голосу я поняла, что это была простая вежливость, и ничего более – «Но как получилось, что Легат Легиона вдруг оказалась на месте управляющего?».
Действительно, как я тут оказалась, Твайлайт? Обычно эту роль, так или иначе, на любом званом вечере начинала исполнять именно ты, выполняя наказ твоей повелительницы, учительницы, и близкого тебе существа, которое ты видела чаще, чем мать, но именно в этот вечер, моя дорогая подруга ты слегка переволновалась, а при виде этого плюшевого медвежонка Флеша Сентри твоя матка сделала кульбит, и поменялась местами с головным мозгом, после чего добиться чего-либо от Вашего Фиолетового Высочества стало положительно невозможно. Охрана во главе с Твайлайт Скаем кое-как бдела, но вот ты, и твои подруги…
— «Графит! Ты не видел Твайлайт?!» — выскочив из узкого и длинного коридора, идущего вдоль внутренней замковой стены, по которому дворцовая прислуга могла беспрепятственно попадать в нужные им помещения, материализуясь как будто из воздуха, я очутилась в объятьях Графита, сграбаставшего меня прямо у выхода, прикрытого тяжелой гардиной. Судя по утомленному виду, Госпожа не сразу отпустила своего верного ликтора, лишь к середине бала переключившись на Кайлэна. Сменивший доспехи на роскошный смокинг, он успел поразить всех своими манерами, умением поддержать беседу, а также уверенными движениями в танцах, которые он, казалось, знал наизусть. В отличие от него, мой муж выглядел довольно помятым, и недовольно рыскал глазами по сторонам, отчего углядевшие нас гости так и не решились подойти поближе, и издали, на ушко, обсуждали здоровенную фигуру ночного стража, нарисовавшуюся между полуколонн.
— «Она в Бальном зале. Танцует с Флешем Сентри» — вздохнул тот, увлекая меня в интимный полумрак одной из стенных ниш настоящего коридора, подальше от любопытных взглядов – «Кажется, своим медленным танцем они будут закрывать сегодняшний бал».
— «Она танцует? Танцует?!» — моему возмущению не было предела, и только крыло мужа, прикоснувшееся к моим губам, не позволило вырваться из меня тому возмущенному визгу, что копился внутри на протяжении уже двадцати с лишним минут – «Да ты… Да ты знаешь, что она была назначена помогать распорядителю этого мероприятия?! Какого hrena вообще здесь происходит?!».
— «Равноденствие, моя дорогая» — нос мужа уткнулся мне в затылок, и я ощутила, как затрепетали его ноздри, вбирая в себя замах моей взмокшей гривы. Не поперхнулся бы ненароком, дегустатор стероидный! – «Слушай, бал движется к концу. Дворцовые слуги знают, что им делать и без юной принцессы. Поэтому я приглашаю тебя прогуляться в одно очень интересное место – как раньше, только ты и я, при свете луны, рядом с огромным водопадом».
— «Эээээ… Водопадом?» — пискнула я, мгновенно сообразив, о каких покоях ведет речь Графит. Лоджия с балконом! Водопад! Еще недавно я была в нем на докладе у матери!
— «Да. Эти покои принцесса решила использовать для дневного сна, но они не пришлись ей по вкусу – слишком шумно, да и железная дорога проходит чересчур близко. Мы даже установили там небольшой бассейн – чуть не сдохли, пока тащили на себе эту каменную штуковину. Но увы, Госпожа передумала. Но…».
— «Но что?» — вжав голову в плечи, испуганно поинтересовалась я, страшась услышать ответ.
— «Но переносить все вещи в одну из башен велено завтра. Поэтому у нас с тобой есть целая ночь в королевских покоях. Представляешь?».
— «Это… Это было бы просто потрясающе!» — стряхнув, наконец, испуг, я широко улыбнулась, принимаясь толкать затылком подбородок стоявшего рядом со мной жеребца – «Детей я уложила, так что у нас будет время на то, чтобы вспомнить прошедшие годы, правда?».
— «Я захвачу вина. И еды».
— «Лучше сыра. И фруктов. И пару бутылок из дальнего угла подва…».
— «Миссис Раг!» — самым бесцеремонным образом перебив меня на полуслове, в нишу ввалился какой-то единорог – «Я от… Меня послал…».
— «Сссэр, для вашшшего же блага я надеюсссь, что вы побессспокоили нас по доссстаточно важной причине!» — до скрипа сжав острые зубы, процедил Графит, поворачиваясь к икнувшему от неожиданности собеседнику, похоже, не ожидавшему, что часть темноты в крошечной нише вдруг оскалится, и распахнет светящиеся глаза – «Иначе я сссам вассс пошшшлю. И не менее далеко, чем приссславший вассс пони!».
— «Да… Я… Мне нужно…» — наконец, справившись с оторопью, единорог вновь попытался прорваться ко мне – «Мисс Раг! Ее Высочество, Твайлайт Спаркл – она должна была управлять всем этим праздником! Но увы, ее увлекли дела государственного значения, и теперь мы не знаем, что делать! Хаос усиливается, ведь у нас нет ее записей, а капитан Скай велел не лезть к нему «с этой мелочью», и рекомендовал обратиться именно к вам!».
— «Я ему уши пообкусссаю!».
— «А что, больше никто не…» — вздохнув, я оборвала себя на середине предложения. Секретари принцесс традиционно находились возле своей принцессы, и явно не отвечали за организацию праздника во дворце. Но почему эту миссию на взял на себя сэр Реджинальд? Неужели и он решил хоть на день сбросить со своей спины это бремя, взвалив его на глупую пятнистую лошадку, которой не повезло оказаться не в том месте, и не в то время? – «Погоди. Значит, «единственный офицер, который…» — ах, Реджинальд! Ах ты, умник усатый! Да он уже с утра решил все свалить на меня!».
— «Сссерьезно? Ну, я ему…».
— «Милый, займись фруктами и вином. И цветами – я хочу цветы! Свежие, безо всякого сахара. Наполняй ванну, и жди меня там, где условились, понял?» — решив, что отвертеться не выйдет, я сделала самую большую глупость, на которую была способна пони в моем положении. Я решила сделать все быстренько, после чего упрямо выпятила челюсть, и повернулась к взиравшему на меня с непонятной надеждой единорогу – «Ладно, сэр, ведите. Для начала, давайте разберемся с тем, что у нас накопилось неотложного».
— «Так получилось» — вспомнив все, что привело меня в этот стратегически важный закуток, набитый пачками свернутых скатертей, и располагавшийся прямо у выхода из технического прохода, я снова пролистала все записки, которые собирались для новой принцессы, и вздохнув, выглянула в коридор. Признаваться в том, что в замке царила контролируемая неразбериха, было достаточно стыдно, поэтому я решила эту позорную недоработку в подвиг определить – «Каждый пони, независимо от его возраста, пола и происхождения, должен быть готовым в любой момент выполнить свой долг перед принцессами. Поэтому я и взялась за это дело, раз остальные заняты важными государственными делами».
— «Понимаю» — ухмыльнулась ушлая дама, вслед за мной переведя взгляд в коридор. Гости вновь стекались в огромный, светлый зал, где уже звучали первые аккорды торжественного туша, посвященного закрытию бала. Потом еще будут напутственные слова принцесс своим подданным, прощальный танец, и вскоре во дворце останутся самые стойкие, что будут веселиться в нем до самого утра – «Как говорила моя фрейлина, «Самые важные государственные дела вершатся на балах и в постелях». Разве у пони это происходит не так?».
— «Нет. Нашим принцессам не нужны фавориты» — сухо откликнулась я. Кажется, где-то неподалеку мелькала знакомая алая грива, но я не смогла разглядеть, отправилась с бала моя новая подруга одна, или все же эти рыжухи смогли найти между собой нечто большее, чем разговоры о высшем пилотаже – «Фрау, я могу показаться невежливой, но поверьте, что это скорее от усталости, нежели от желания вас обидеть. Поэтому прошу вас, говорите уже, чем я могу или не могу вам помочь».
— «Что ж, если вы желаете говорить прямо…».
— «Разве я это только подумала, а не произнесла?».
— «Тогда я предлагаю вам риттерство» — произнеся эту фразу, экс-фрайфрау сделала шаг назад, явно любуясь произведенным эффектом – «Риттерство, и благосклонность нового короля. Нет-нет, не нужно так меняться в цвете, Легат Раг. Я изучила историю вопроса, и не хочу закончить свое посольство таким же образом, как это сделал мой предшественник. Я не предлагаю вам сменить подданство, но по приказу моего сюзерена, предлагаю вам личное риттерство. С членством в ордене, названия которого я пока не могу разгласить. Это будет не умозрительный титул риттера-бакалавра – вы будете наделены правом на свой герб, правом на свой отряд и свой замок…».
— «Не интересует!» — рявкнула я, ища глазами бутылку, которую можно было легко и непринужденно разбить о голову этой клювастой искусительницы.
— «… и в довершение всего прочего, вам предоставляется возможность заслужить наследственный титул. Наследственный» — последнее слово грифонка подчеркнула голосом и поднятым пальцем когтистой птичьей лапы – «Имя вас, и вашего рода, будет внесено во все геральдические книги, и ваши потомки станут наследниками ваших титулов и богатств. Подумайте над этим – такой чести грифоньи семьи и кланы добиваются десятилетиями, и даже столетиями верной службы, в то время как вы получаете все это лишь одним словом, и росчерком пера».
— «Фрау Кейлхаке — я наконец нащупала тарелку с бутербродами и решила, что ее тупой край, в принципе, тоже можно использовать для нанесения тяжких телесных повреждений – «Вы серьезно сейчас это предложили? Подписать свое признание в измене? Свое отречение от принцесс? Свой приговор?».
— «Мой сюзерен предвидел ваш первый ответ» — вздохнула пернатая дама. Она явно заметила мои приготовления, но кроме прищуренных глаз, ничем не выдала своей обеспокоенности, тем самым, напомнив мне, что и она всего лишь месяц назад носила не самые легкие латы – «Поэтому он поручил мне уверить вас в том, что это должно было быть лишь ваше письмо, которое позволило бы ему лучше подготовиться к вашему прибытию. Вы можете просто написать «Благодарю» — и это решило бы все дело. Подумайте, я не тороплю вас с ответом».
— «Правда?» — выдохнула я, ощутив, что все это время сжимала в копытах обломки тарелки, острые края которых со скрипом уперлись в каменный пол – «И почему же?».
— «Быть может потому, что таковы были мои инструкции?» — направившись к выходу, через плечо сообщила грифонка. Оправив оборки на платье, она покосилась по сторонам, и усмехнулась, углядев кого-то, идущего в зал – «Быть может, пославший меня знал вас лучше, чем я, фрау Раг? Подумайте… И спасибо за день. Он и вправду прошел спокойно и плодотворно – благодаря вам».
— «Раг, она к тебе приходила?» — поинтересовалась у меня Блуми Нэттл, столкнувшаяся со мной в коридоре. Увидев, что в зале притушили свет, я бросила оставшиеся записки, уже безнадежно устаревшие ко времени окончания бала, и выползла из прохода для слуг, чтобы хоть глазком увидеть танец главной пары вечера, по традиции, танцевавшей одной, в свете одинокой софиты.
— «Ко мне. Не к официантам же, за мороженым» — вздохнула я, ощущая, что выгляжу, а главное, чувствую себя как выжатая половая тряпка. В отличие от меня Нэттл выглядела просто отлично, а легкий беспорядок в ее платье намекал мне на то, что общение со Спитфайр тоже прошло небезынтересно – «Это политика, Блуми. Проклятая политика. «Искусство возможного», как называли ее в старину. На самом деле, грязь, ложь и замаскированные угрозы, скрытые под фальшивыми улыбочками… Но не важно. Главное, чтобы ты хорошо провела этот вечер».
— «Просто чудесно! Вот, даже получила какой-то знак отличия за лучшую танцевальную пару в воздухе!» — копыто кобылки прикоснулось к складке на платье, к которой была приколота сверкающая брошь, изображавшая фигуры танцующих пегасов – «Стекляшка, конечно, но все равно приятно».
— «Да прям! Судя по блеску и цвету – топаз или бриллиант» — глаза кобылки выпучились, как у лягушки, придавленной тележным колесом. Она снова потрогала свой подарок, по-новому оценив блеск его граней и вес – «Но я не ювелир, хотя дарить гостям стеклянные безделушки постеснялись бы, наверное, даже грифоны. У тебя со Спитфайр все хорошо?».
— «Да, она хотела подождать меня у выхода. Я…».
— «А с ее сестрой? Они теперь редко разлучаются, хотя Физзи стала какой-то пришибленной с тех пор, как я видела ее, несколько лет назад».
— «Правда? А мне она показалась веселой и очень милой. Она такая забавная – как и ее сестра. Раг, я…».
— «Ну, вот и хорошо» — мельком взглянув поверх голов на танцующую Твайлайт Спаркл, я углядела и своих подруг, стоявших в первых рядах, после чего неохотно двинулась дальше, решив проверить соседние залы. Раз уж не удалось отдохнуть, то следовало доделать свою работу до конца, дав возможность остальным пони хотя бы немного расслабиться, и получить удовольствие от первого, и как знать, не последнего ли посещения королевского дворца – «Повеселитесь там, ладно? За всех за нас. А мне тут еще нужно…».
— «Раг! Скраппи!» — ухватив меня за крыло, Блуми резко развернула меня на месте, ухватив передними ногами за плечи — «Я хочу… Я хочу познакомить тебя кое с кем!».
— «Серьезно? И с кем же?» — моя мордочка со скрипом попыталась изобразить сначала улыбку, затем заинтересованность, но потом устало сдалась, и оставила лишь недоуменно приподнятую бровь.
— «С моим другом. Я… Я хотела бы… Ну, ты понимаешь… Поделиться им. С тобой».
Я моргнула – раз, затем другой. Увы, мыслей от этого не прибавилось.
— «Поделиться?».
— «Да. Знаешь, что это такое? Пегасы должны делиться друг с другом. Ты никогда не обращала на меня внимания. Я тоже никогда о тебе не думала… Ну, почти никогда» — судя по легкому румянцу, кое в чем она лукавила, и я ощутила, как сама покраснела, вспомнив тот матрасик и стопку пикантных романов в комнате новой подруги – «Я думала, что так и состарюсь одна, среди нарядов, которые некому показать! А потом ты вернулась – и столько всего произошло… Но главное – ты поделилась со мной своею бывшей, понимаешь? Она… Она призналась, что чувствует то же самое, что и я, и поэтому… В общем, я хочу поделиться с тобою своим новым знакомым. Я знаю, что ты очень недоверчивая пони, но я вчера познакомилась с ним, и он, кажется, не против узнать поближе еще кого-нибудь из Легиона. И я подумала… В общем, я делюсь всем, что у меня есть! Все, что мое – твое!».
— «И ты решила оторвать его от себя, чтобы поделиться? Со мной? Ох, Блум!» — оторопь постепенно спадала, и я вдруг ощутила, как горячие капли стекают у меня по щекам. Это предложение было таким неожиданным, таким странным – и таким волнующим, что я просто не знала, что же сказать этой рыжей кобылке, в одночасье обретшей сразу нескольких заинтересовавшихся ею подруг. Безусловно, в глубине меня, другая, более злобная пони, ни на секунду не верила в бескорыстный интерес какого-то там жеребца, тотчас же нарисовавшегося на горизонте, стоило Легиону удостоиться внимания принцесс – однако Нэттл не была искушенным политиком или придворной интриганкой, поэтому пакости от нее ожидать я не могла. Быть может, от этого нового знакомого – но не от нее, и то, что получив своего жеребца, о чем в тайне мечтала любая пегаска, насколько бы «шаловливой» она ни была, Блуми первым же делом подумала обо мне, грело сердце, выплавляя из него последние осколки черного льда, засевшие где-то внутри. Обнявшись, мы присели возле столика с пуншем, в котором плавали конфетти, и теперь уже не рыжая, а пятнистая пегаска, до того считавшая себя циничной, несгибаемой стервой, тихо плакала на плече утешавшей ее подруги.
Бал закончился, и гости начали покидать огромный дворец. Свойственное каждому празднику, сконцентрированное на одной мысли веселье понемногу угасало, расползаясь по залам небольшими вечеринками «для своих», где пони, объединенные общностью взглядов, идей или рода занятий устраивали большие (или небольшие) пирушки. Еще шумели неугомонные гости Летнего павильона, продолжившие танцы до упаду под звук примитивного, хрипящего фонографа; еще гудели гостевые залы, в которых продолжались званые ужины, затянувшиеся далеко за полночь, а по королевскому парку уже сновали робкие тени – это парочки, а иногда и тройки, четверки, пятерки, гуляли под сенью деревьев. Праздничные огни затухали один за другим – кончился бал, и на смену им пришли светлячки, порхавшие в темных зарослях, служа проводниками в ставшем загадочным лабиринте живых изгородей, принимавших в свое лоно самых нетерпеливых из гостей. Ночь была просто чудесной – таких никогда не видели на старой Земле, поверь мне, подруга! Огромное небо было похоже на накинутую на мир вуаль, на огромный шатер. Казалось, протяни ногу – и ты дотронешься до темно-фиолетового купола, собирая копытом пригоршню звезд, а из таинственной глубины вновь поднимутся яркие блестки, чтобы сиять в молочном свете луны – гладкой и чистой, лишенной того ужасного символа, под которым рождались и умирали поколения живых существ, и думать забывших про сосланную на нее принцессу.
— «Нравится тебе, дочь моя?» — негромко поинтересовалась Луна.
— «Очень! Это просто восхитительно!» — я и вправду не находила нужных слов, чтобы описать эту красоту. Очерченная серебристым светом луны, Принцесса Ночи стояла на вершине самой высокой башни, и игнорируя огромный, примитивный, но вполне действенный телескоп, наблюдала за всем, что происходило в подлунном мире. Не удержавшись, я бросила взгляд с головокружительной высоты – где-то там, надежно скрытый от нас водопадом, находился заветный балкон, где меня уже ждали… Но я все так же ходила по замку, копытоводя усталыми слугами, наводившими порядок в опустевшем гостевом крыле, находя уснувших гостей, и расставляя по местам дворцовых гвардейцев, которым вновь предстояло занять свои места в патрулях. Наведя хоть какой-то порядок, я разогнала всех по койкам, и вскоре, под старыми сводами установилась зыбкая тишина, словно тревожимая рябью вода, нарушавшаяся то аккордами музыки, доносимой теплым ночным ветерком, то тихим шепотом, то осторожными шагами крадущихся куда-то гостей.
Хотя, признаюсь, я все еще лукавлю, даже на страницах моих почеркушек. Ведь я знала, зачем и куда вели их копыта.
— «Какой же опыт принес тебе этот вечер?» — казалось, стоявшая на балконе богиня изменилась лишь внешне, но приглядевшись, я заметила, с какой поспешностью отводила та взгляд от королевского сада, предпочитая разглядывать вершины гор. Тело принцессы – прекрасное, собранное, напряженное – утратило жеребячьи черты, и теперь, рядом со мной, стояла прекрасная кобылица, изгибами тела которой грезили юные представители всех четвероногих народов. Чьи стати воспеты древними скальдами, бардами, и поэтами, сколько бы их ни было на свете. Вернувшись, она изменилась, но в эту волшебную ночь Равноденствия я понимала, как выглядела когда-то та, кто спускался к пони на колеснице из лунного света – грациозная, желанная, незабываемая.
Одинокая.
— «Я… Я узнала много нового» — о чем я могла бы ей рассказать? Про толчею и беготню многочисленных слуг, так похожую на тайные приготовления к маршу? Про усталость, что выжимала из меня последние силы, и которая так резко контрастировала с беззаботным весельем гостей? Про безразличное отупение, которое понемногу овладевало всеми, кто готовил этот бал? А может о том, что без них, без этих безликих и незапоминающихся слуг, наводнивших каждый богатый дом, и весь этот дворец, не произошло бы и самого маленького банкета? Нет, ей было бы это не интересно. В ответ на такое она бы смогла рассказать, что такое служба принцессы, поставив в пример мне Селестию, с ее безумным ежедневным расписанием – или себя. Я не знала пока, как же именно ей удавалось хранить королевство от кошмаров, благодаря пронизывающей мир магии свивавших свои гнезда в разумах пони, но верила, что ее служба не менее трудна, и не может закончится даже по прошествии множества лет. Но было одно, что я хотела бы высказать ей, что она несомненно сочла бы «достаточно занимательным», и решившись, я сделала шаг вперед, стараясь выбросить из головы ухоженный хвост и прекрасные, идеальные стати принцессы – «Я сделала то, что не должна была делать – но знаешь, это почему-то сработало. Моя подчиненная… Моя подруга… Она долго томилась от одиночества, но теперь… В общем, она нашла себя среди пони. И она больше не одинока».
— «Что ж, это занятно. И поучительно» — не отрывая взгляд от серебрившейся в лунном свете вершины горы, откликнулась Луна. Сверкнула темно-синяя магия, и по мановению ее рога, целая плеяда звезд протянулась по небосклону – «Теперь она чувствует себя обязанной? Она попыталась откупиться, или предложила тебе свою жизнь? Свои услуги? Были ли оценены по достоинству твои усилия?».
— «Она познакомилась с жеребцом. Спустя долгое время одиночества» — по тону Луны я понимала, что жизнь неизвестной пегаски занимала ее не больше, чем отгоревшая свое звезда. Быть может, последней она уделила бы даже больше внимания. Но увы, остановиться я уже не могла – «Но даже сходя с ума от счастья, что попала на королевский бал, она… Она поделилась со мной тем, чего желала все эти годы. Понимаешь?».
— «Понимаю» — прошелестел голос матери, словно ветер, запутавшийся в конской гриве – «И ты… Приняла?».
— «Я научилась тому, что никто не мог объяснить мне все эти годы» — остановившись у каменных перил, я ощутила жар, исходивший от большого, бессмертного тела. Жар, и запах лаванды, круживший мою голову не хуже, чем карусель – «Тому, что нужда одного иногда не заметна на фоне нужд многих, но если мы будем забывать о других, то и сами не будем достойны счастья, о котором мечтаем. Госпожа… Мать моя… Мама… Я хотела бы... Я хочу поделиться с тобой крупицей своего счастья».
«Вот и все. Дело сделано» — ночной ветерок, пахнущий свежей травой и речной прохладой, взъерошил гриву нечесаных волос, и со свистом пробежался по перьям.
— «Что? Что ты сказала?».
— «Делюсь я всем, что у меня есть. Все что мое – твое!» – боясь, что в последний момент отступлю, произнесла я древнюю формулу пегасов, и неожиданно, едва не улыбнулась от ощущения камня, упавшего со спины. Так тяжелое, выстраданное решение отзывается облегчением во всем теле, даже если предстоит до ужаса сложное дело. Решение принято – и прочь сожаления, прочь все сомнения! Я сделала свой выбор, и вновь облегченно вздохнула, ощущая, что поступила нелогично, и странно, и старомодно… Но почему-то до ужаса правильно – «Помнишь покои, в которых ты приняла меня? Те, что у водопада? Спустись туда, и обретешь искомое».
— «Скраппи, ты понимаешь, что только что сказала?» — повернувшись ко мне, совершенно безумными глазами поглядела на меня мать – «Ты же сама говорила, что…».
— «Ты – та, кто вложила душу в это тело. Пусть опосредованно, пусть сначала и не по своей воле, но после всего, что произошло, ты была той, кто приняла меня – так как я могу дать тебе меньше, мама? Все, что мое – твое, понимаешь? Я только сейчас поняла всю глубину этого обычая. Все, что мое – твое. И это то, чему пытались научить нас когда-то волхвы, принеся немудреные дары к яслям с неизвестным младенцем».
— «Я не могу принять этот дар» — с трудом, преодолевая себя, произнесла принцесса. Дрожа всем телом, она впервые, наверное, за тысячи лет, ломала самую свою натуру, отвергая дарованное судьбой и природой, и я заметила, как засеребрилась от благородного пота темная, черная шерсть – «Это слишком… Я не могу, понимаешь? Не от тебя!».
— «Можешь. Не отвергай этот дар» — поднявшись на задние ноги, я попыталась обхватить копытами склонившуюся ко мне шею, ощущая дрожь нетерпения, пробегавшую по огромному телу. Чувство чего-то огромного на миг коснулось моей души, словно неизведанные бездны космоса, отголоски которого угадывались в струящейся гриве – «Пожалуйста, мама. Ты так многое сделала для меня, для остальных, поэтому считай это нашим подарком на день Равноденствия. Последуй моему примеру, последуй совету, которое мне дало одно мудрое и старое существо – просто будь счастливой, мама. Просто попробуй отринуть все – и быть счастливой в эту прекрасную ночь!».

Ночь. Тягучая, клейкая, словно патока, она разлилась по всему городу и, возможно, по всему миру.
— «Все спокойно?» — промямлила я, проходя мимо очередного стражника, застывшего с вытаращенными глазами. Ответом мне стало фырканье, с которым гвардеец судорожно втянул в себя воздух, и я поспешила уйти, пока у этого бравого сына какого-нибудь фермера или лавочника не снесло крышу от запаха, которым я пропиталась, всего лишь постояв рядом с Луной. Интересно, что сдерживало этих бравых парней? Какие ограничения были заложены в них от рождения? Мне, что хранила в себе память порочного древнего мира, было это сложно понять. Быть может, это было то, что древние напыщенно называли «внутренним нравственным законом»? Я не знала, но уже несколько раз подряд ловила себя на мысли о том, что все чаще оказывалась у подножия огромной башни, похожей на гриб, в которой, на лоджии с балконом и ванной, у водопада…
«Нет. Я обещала себе не сожалеть о принятом решении!».
Да, одно дело говорить себе, а другое – гнать из головы мысли о том, что должно быть, творилось в тот миг в томной неге покоев принцессы. Сердито помотав головой, я притопнула – и отправилась в другую сторону, бесцельно кружить по дворцу, заглядывая в залы, спускаясь по узеньким переходам в подвалы и кухни, прислушиваясь и чего-то ища.
Быть может, саму себя?
— «Ах, как это мило! Неужели сама командир Легиона пожаловала на нашу вечеринку?» — сунув нос в один из залов, я оказалась в центре внимания скучающей молодежи. Напудренные сверх меры красавицы, и чересчур воинственные красавцы, мужественно выпячивавшие грудь – неужели и мы когда-то были такими? Сколько там мне исполнилось – десять, одиннадцать лет? Это было не важно, ведь я ощущала себя глубокой старухой, немало пожившей, и прожившей целую жизнь – «А где же ваше платье, милочка? Неужели вам и впрямь не по карману даже оно, как говорит мой папа?».
«Ничего себе!» — обозрев развеселившуюся компашку сначала одним глазом, затем другим, я недоуменно пожала плечами. Откуда в них был этот гонор, этот снисходительный тон? Подцеплен от родителей, разве что, и усугубленный бутылками сидра, по-взрослому стоявшими в центре стола… Еще раз взглянув на этих подростков, которых, по недоразумению, судьба определила во взрослые, «за беспорочную выслугу лет» в каком-нибудь элитном пансионе под Мэйнхеттеном или Нью Сэддлом, я вдруг преисполнилась грустной симпатии к этим юным дарованиям, которых жизнь еще успеет макнуть в навоз и без меня – постылым браком, разорившимся родом, а может, и никчемной должностишкой, которую сунет им в зубы клан. Чем больше я узнавала единорогов, тем менее радужной казалась мне жизнь этих «рогатых господ», зачастую, державшихся за старые обычаи и привилегии лишь из-за страха перед всем новым и неизведанным.
— «Командир оставила его в своих покоях. Во дворце» — Оглянувшись, я увидела Берил Лиш, грациозно отставившую точеную ножку на входе в зал. Позади белой единорожки толклись ее подруги или фрейлины – я так и не разобралась, в качестве кого околачивались поблизости эти юные дамы. Удовлетворившись произведенным эффектом, она двинулась вперед, обходя по кругу уставленные сладостями и фруктами столы – «Ты же знаешь, Маскотт, что это такое, правда? Ох, погоди – у тебя же нет своих покоев во дворце, правда? И у родителей тоже… Ах, прости мне мою бестактность! Наверняка это из-за восхищения твоим платьем – оно такое… Такое… Красивое. Как торт. Большой, сладкий, липкий, абсолютно безвкусный торт».
— «Кентурион Берил Лиш, попрошу вас подойти ко мне» — сделав несколько шагов назад, я вышла из зала, поманив к себе белую единорожку. Буквально втоптав в салат свою соперницу, не способную тягаться с красоткой ни богатым, со вкусом сделанным платьем, ни происхождением, которое Лиш упорно скрывала как от меня, так и от остальных офицеров, кобылка поспешно двинулась вслед за мной в коридор, выйдя из зала, огласившегося за ее спиной многоголосым хихиканьем. Выйдя из него на террасу, я прикрыла остекленные двери, и остановилась возле небольшого фонтана, чья прохлада разгоняла духоту последней ночи весны.
— «Что ж, благодарю за поддержку. Это было…».
— «Находчиво, мэм?».
— «Даже очень» — я поймала копытом звонкие струи, и поежилась, когда теплая вода юрко побежала по моей ноге, мгновенно очутившись под брюхом – «В следующий раз подумай о том, что иногда противника добивать совершенно не обязательно. Достаточно просто осадить, поставить на место. В общем, не делать из него врага. Ведь это те пони, ради которых мы все проливали свою кровь в тех лесах и горах».
— «Она просто выскочка из захиревшего рода. Ни средств, ни воспитания – только амбиции и хорошее происхождение» — глаза единорожки были прикованы к бугристому шраму на моей правой передней ноге. Бегущая вода струилась прямо по алой, лишенной шерсти полосе, отчего она казалась практически черной в зыбком свете луны – «Мэм… Могу я спросить?».
— «А стоит ли?» — настроение было меланхоличным. Мое сознание раздваивалось, и пока я разговаривала со своими молодыми подопечными, каждая из которых, к слову, была на голову выше меня, что-то внутри плыло по темной реке, неловко вылезало из какой-то лодки — и падало на черный песок – «А то ведь и я могу поинтересоваться, где же ваши славные родители, которые отпустили вас в Легион, да еще и ни разу не написали мне хотя бы парочки ругательных писем, в которых подробно объяснили бы, как именно мне следует командовать моим же подразделением, учитывая великую честь, оказанную нам нахождением в нем парочки выскочек из богатых родов».
— «Ммммм… Я думаю, что это вряд ли случится» — уловив, куда дует ветер, единорожка тотчас же прикусила язык, и постаралась как можно тщательнее разубедить меня в необходимости срываться, и кого-то искать в полутемном дворце – «Просто отец – он единорог старой формации, и старых взглядов… И кроме того, он много путешествует. Далеко. Очень-очень далеко».
— «Ну, раз так…» — пожав плечами, я улыбнулась, и вынула копыто из фонтана. Высоко над городом крутился целый рой светлячков, и ценой определенных усилий я все же смогла разглядеть над нашими головами фигурки пегасов, носившихся в странном танце между множества облачков – «Странно. И чего это они снова там выдумали? Неужели утренний ливень?».
— «Просто ищут компанию на ночь» — с облегчением откликнулась Лиш, радуясь тому, что смогла съехать с такой скользкой темы, как ее неуловимая родня, интересовавшая меня все больше и больше – «Видите эти фонарики, мэм? Каждый цвет означает различные предпочтения во время постельных утех. Говорят, в облачных городах для этого используются вставные перья разных цветов, но уверяю вас, что я ни разу не была ни в одном из таких заведений!».
— «Верю. Как самой себе верю» — хмыкнула я. Что-то странное творилось с моей головой, и меня все сильнее тянуло куда-то назад, во дворец. Это было похоже на зов перевертышей, но теперь мне казалось, что он исходил откуда-то изнутри. Чьи-то пальцы сжимались в кулаки, хрустя попавшими в них камнями, и помогали подняться отвыкшему от движения телу – «И поэтому вы вдруг все вместе, ни разу не сговорившись, надели на себя эти замечательные подвязки?».
— «Мэм!» — смутившись, воскликнула Берил. Стоя передо мной, она на миг позабылась, и чуть дальше, чем нужно отставила заднюю ножку, выскользнувшую в разрез ее платья, струившегося по телу кобылки подобно лазурной волне. Я заметила, что все три подруги носят одинаковые колечки украшенной оборками ткани, заколотой золотыми фибулами с изображением метки белой единорожки – «Как вы…».
— «Пусть я тупая, Берил, но не слепая же. Что это?».
— «Это… Знак. Нашего табуна» — неохотно выдавила из себя гордая доселе кобылка, бросая затравленный взгляд на своих подруг. Те, впрочем, выглядели не лучше, и казалось, готовы были сорвать свои украшения, выдавшие их с головой – «Мэм, я прошу вас не говорить никому про то, что вы видели. Отец… Он единорог очень старой закалки, и может не понять наших чувств!».
— «Хорошо. Я просто спросила» — хмыкнув, я потрепала ее крылом по плечу, и направилась обратно к двери. Мне показалось, что я уловила за ней какое-то движение, и выбросила из головы обалдевшие морды оставшихся у фонтана кобыл – «Последний раз я надевала подвязку на свадьбу. Надо же быть в курсе последних тенденций и мод, верно?».
— «Я лично принесу вам последние журналы!».
— «Договорились» — покивав, я резко распахнула дверь, и ворвавшись в коридор замка, оглянулась по сторонам – «Что ж, тогда до послезавтра, опцион Берил Лиш. И помните – может, мы в чем-то и сильнее окружающих нас пони, но именно этих пони нам выпала честь защищать».
«Странный какой-то был разговор» — думала я, бесцельно шатаясь по замку. Часы в покоях, мимо которых я шла, негромко и деликатно звякнули – два ночи. Они были нужны слугам и гостям – но не принцессам, в покоях которых я никогда не видала каких-либо механизмов для отсчета времени, которые можно было бы использовать, а не любоваться ими, как какой-нибудь замысловатой клепсидрой. Казалось, что каждый из нас хотел что-то сказать окружающим, но каждый раз, для чего-то, прятал свои мысли под ворохом словесной мишуры. Я недоумевала, как пони могли испытывать удовольствие от подобного общения, похожего на путешествие в бочке, наполненной кучей змей и пауков, пока мне на ум не пришли наши невинные «экзерсисы», которыми мы развлекались с Госпожой – «Но, наверное, и он нес в себе какой-то урок. Все они несут свой урок, вот только жаль, что не все из них я могла бы усвоить.»
Коридоры полнились жизнью. Это было странно и нелогично но, если бы вдруг принцессам пришла в голову блажь спуститься и походить со мной по сонному замку, их непременно ждала бы масса сюрпризов, причем самого пикантного толка – особенно, если бы она нашла любопытной мысль проследить за некоторыми знакомыми ей кобылами.
Некоторых из приятельниц я уже видела, и не переживала за них, убедившись, что те вполне вольготно чувствовали себя во дворце. Похоже, знаменитая на всю Эквестрию Большая Шестерка героинь разделилась, и завершала празднование Равноденствия согласно их собственным предпочтениям. Рарити, как и Твайлайт, быстро сыскала себе кавалера, и мне показалось, что я слышала басовитый хохоток Эпплджек, вместе с возбужденным фальцетом Пинки доносившийся из летнего павильона, веселье в котором все еще било через край. Вопрос с Рэйнбоу Дэш еще оставался открытым, но я не сомневалась, что она снова вилась где-то возле своих кумиров.
«Интересно, и что же все-таки означали эти разноцветные огоньки, о которых токовала Берил Лиш? Типа «Красный цвет – хочу миньет», или типа того?» — на большее фантазии у меня не хватило, но сама реальность вокруг могла дать фору любым мечтам. Жаркая летняя ночь полнилась шорохами, шелестом голосов, шагами и тихим смехом, источники которого скрывались от моих глаз, причем в некоторых случаях – с удручающей поспешностью, подтягивая на бегу спадавшие платья и пиджаки. Но иногда мне самой приходилось скрываться в тенях или стенных нишах, пропуская мимо воркующие парочки.
Огромную лодку выбросило на берег. Драккар стоял накренившись, зарывшись килем в крупный, черный песок, и грозно выставив вперед обломок, бывший когда-то резным изображением, украшавшим его нос. Большая ее часть исчезла, отправившись вслед за костлявым страшилищем, что посмело… Дерзнуло…
— «Ох, дорогой Свифт, вы так романтичны! Я вся дрожу, когда слышу ваш голос!» — вынырнувшая из бокового прохода парочка приблизилась, и не заметив меня, остановилась у бюста одного из древних министров.
— «При виде вас, дорогая Левер, мне хочется петь, хочется читать стихи! Мои чувства отчаянно ищут взаимности, ищут ответа…».
— «Ох, вы так милы! Ну, тогда начинайте… Нет, не это! Стихи».
— «Любовью оскорбить нельзя,
Кто б ни был тот, кто грезит счастьем.
Нас оскорбляют безучастьем!» — приятным голосом, вдохновенно произнес жеребец.
Обломки разрушенных во время схватки скамей полетели на черный песок. Падая от изнеможения, я ударился всем телом о берег, и пропуская сквозь пальцы хрустевшие камни, пытался нащупать среди них те, что покрупнее, молча глядя на безжизненный берег, уходивший в темноту. Там, подобно обглоданным ветром и ливнями костям, белели руины каких-то строений».
— «Природу трудно изменить,
Но жизнь изменчива, как море.
Сегодня – радость, завтра – горе,
И то и дело рвется нить!».[10]
— «О, вы так романтичны, мой Свифт! Моя решимость тает, я вся дрожу!».
— «Позвольте мне увлечь вас в тень этого дружеского алькова…».
Крадучись, словно вор, я выскользнула из темноты, и осторожно ступая, двинулась прочь, стараясь не думать о том, что происходило в полумраке алькова. О звуках поцелуев и томных вздохах, доносившихся до меня из темного закутка. О таких удобных, покойных банкетках, словно нарочно поставленных в каждом из них. О шелесте юбок и сдвоенном вздохе, ознаменовавших единение еще двух душ, нашедших друг друга этой ночью. Кем бы ни были эти Левер и Свифт, я мысленно пожелала им удачи, пробираясь мимо огромных гобеленов, фигуры на которых, казалось, едва заметно двигались – все они, как один, казались мне витражами, надолго врезавшимися в мою память.
Огонь загорался неохотно, чадя и стреляя, словно плюясь на отсыревшие доски. Оглянувшись на свою драгоценную ношу, я переложил ее поближе к огню, и вновь заработал камнями, наполнив соленый воздух кислым запахом кремня.
Ночь становилась все жарче, и с меня градом лил пот. Казалось, в груди поселилось крошечное солнце, и оглядываясь, я удивлялась тому, что за мной еще не тянулся огненный след. Стражи на постах провожали меня совершенно безумными, осоловелыми глазами, уже не пытаясь противостоять группкам фрейлин и горничных, с тихим, мышиным топотком носившимся по коридорам в поисках свободного жеребца или кобылы. Предпочитавшие общество себе подобных вели себя более сдержано, но кое-где я натыкалась на лязгавшие сталью фигуры, даже во время этой любовной лихорадки не забывавшие про долг и устав. Реальность плыла и искажалась, и мне почудилось, что я слышу знакомую песню, доносившуюся откуда-то с верхних этажей дворца.
«Wise men say
Only fools rush in.
But I can't help
Falling in love with you».
Жар от занявшегося наконец дерева опалял, заставляя отсесть подальше от костра. Теперь его хватит надолго, и я поднялся, глядя на белую башню, торчавшую среди руин. Болезненно-желтая, луна серебрила ее стены, а окошки, казалось, блестели нетронутыми стеклами, обещая приют и защиту.
Ноги сами несли меня по качавшемуся коридору, между множества самых разных пони, мелькавших перед моими глазами. Песня звучала все громче, маня меня, словно глупого мотылька, летящего на огонь.
«Shall I stay?
Would it be a sin?
If I can't help
Falling in love with you».
Ноги сами несли меня к руинам. Оглянувшись, я убедился, что наша лодка все так же лежит на берегу, а костер и не думает гаснуть, и вновь двинулся вперед, за призывными звуками песни – древней, как сам мир.
Like a river flows
Surely to the sea,
Darling so it goes
Some things are meant to be».
Ковер коридоров сменился мрамором винтовой лестницы, оставляя за моей спиной дышащий, стонущий, вздыхающий, смеющийся и целующийся коридор. Странный запах наполнял мой нос, заставляя тело распахивать крылья, и молить, требовать присоединиться к тем пони, что остались внизу, позади. Голова же тянула вперед, сладко кружась от ощущения чего-то огромного и прекрасного, что ждало меня в конце пути.
«Take my hand,
Take my whole life too!
For I can't help
Falling in love with you!».
Песок берега сменился старым, потрескавшимся мрамором древних залов. Лишенные крыш, они казались старыми, заброшенными декорациями, и только теплые огоньки манили меня обещанием чего-то знакомого и желанного, милого и уютного, как шуршание и поскрипывание старого патефона, певшего песнь любви где-то на приближавшейся вершине башни.
«Take my hand, take my whole life too.
For I can't help
Falling in love with you.
For I can't help
Falling in love with you».[11]
Песня – я знала эту песню. Бархатный голос Пресли вел меня все выше и выше, мне казалось, что я раздваивалась, что это не я, а кто-то другой, не копытами, но босыми ногами ступает по прохладным ступеням, щурясь от яркого света. Ровный, желтый, теплый, он горел все ярче и ярче, пугая какую-то часть меня, с шипением прикрывавшуюся от этого сияния черным кожаным крылом, в то время как другая – неудержимо рвалась вперед, волоча меня за собой. К искуплению. К прощению.
К мечте.

С высоты моего роста она казалась не очень большой – размером со среднего пони, но гораздо, гораздо изящнее, грациознее, соразмернее любого живого существа, виденного мной когда-либо в той, и этой жизни. Ее голова едва доставала мне до груди, а лавандовые глаза глядели с каким-то странным выражением, понять которое я так и не смог. Я не знал, нужно ли было склониться перед белой красавицей, или распластаться перед ней на полу; а может, подобно моим соотечественникам, остаться стоять, демонстрируя несгибаемость человеческого духа – глаза стоявшей передо мной пони не давали ответа, да и она сама не спешила что-либо предпринимать., словно давая мне возможность самостоятельно решить этот вопрос… Поэтому я сделал то, что подсказывало мне сердце – я опустился перед ней на колени, и медленно протянул вперед руки, привлек к себе, мягко потянув за холку и гибкую шею.
Сопротивления не последовало – с тихим всхлипом пони ринулась ко мне на встречу, опрокидывая на ковер. Длинная шея изогнулась вниз и в сторону, и я буквально утонул в лавандовом свете сверкающих глаз, прижимая к себе обосновавшееся на мне тело кобылы. Мои пальцы погрузились в мягчайшую шерсть на боках и загривке, так не похожую на жесткие, хрусткие шкуры исчезнувших лошадей, прошлись по основанию хвоста, изогнувшегося навстречу моим рукам, мимолетом огладили крепкие, пышные ягодицы, и зарылись в густой, невесомый пух у основания крыльев.
«Что мы делаем?» — мысль появилась и исчезла, смытая жаром завозившегося на мне белоснежного тела. Мягкие губы накрыли мой рот, копыта уперлись в грудь, а по животу пробежала короткая дрожь, спускавшаяся все ниже и ниже, заставляя меня смущенно ворохнуться, стараясь не выдавать возбуждения, внезапно охватившего чресла. Она была увесистой, но не более – отпрянув, аликорн очаровательно покраснела, когда заметила, что я негромко покряхтываю под весом оккупировавшей мой живот кобылицы, но мои руки удержали ее, крепко прижимая к груди. Мои руки переместились на ее бока, спину, огладили пикантную ложбинку вдоль позвоночника, и удобно устроились на крупе и между лопаток, ощущая, как ходят под белоснежной шкуркой крепкие мышцы, то собираясь в стальные канаты, то расслабляясь под моими пальцами, словно желе. Ладони мягко двигались по напряженному телу, разглаживая, расправляя мельчайшие складки на шкурке, и заставляя хвост судорожно выгибаться, а крылья – подрагивать, расправляясь над нами великолепным шатром.
— «Что же мы делаем…» — тихонько выдохнула аликорн, когда мои руки вернулись под крылья, массирующими, потягивающими движениями проходясь по судорожно развернувшимся конечностям крылатой кобылы. Движения пришли сами, струясь через вновь обретенное тело из невообразимой бездны веков, и мне показалось, что это не я, а бесчисленные поколения моих предков оглаживают стоящих перед ними коней, крепкими, уверенными движениями расслабляя напряженные мышцы, одним лишь прикосновением сообщая спокойствие готовым сорваться с места телам. Тысячи лет бок о бок, тысячи лет вдвоем – люди как кони, и кони, подобные людям – отпечатались в самой человеческой сути, и мне казалось, что сама седая старина, вместе со мною, прикасается к нависавшему надо мной напряженному телу, то уверенно проходясь ладонями по бокам и шее, то самыми кончиками пальцев массируя ложбинки под крыльями, утопая в лебяжьем пуху, то крепко притягивая к себе изогнувшуюся шею, ощущая эфемерную легкость разноцветных волос.
— «Нет-нет-нет-нет… Мне так многое нужно узнать…» — голос сорвался на шепот, когда мои ладони огладили судорожно выгнувшуюся спину; прошлись, растопырив пальцы, по шкурке на боках, и мягко обхватили чуть пышноватые ягодицы. Задние ноги чуть дернулись, пробуя на прочность мой живот, рождая воспоминания о кошках, которые когда-то любили вот так забираться на своих хозяев, и резким толчком, похожим на удар боксерской перчатки, спрыгивать с них, словно не сами они, только что, настойчиво лезли на лежавшего человека, требуя внимания и ласки – «Я хотела спросить… Нет! Не важно! Все не важно!».
Улыбнувшись пришедшей в голову мысли, Селестия распахнула подрагивавшие крылья, и вновь накрыла волосами мое лицо. Я лежал под ней по-прежнему обнаженный, растянувшийся во весь рост, и аликорн кокетливо хихикнула, когда ощутила, что несмотря на все мое смущение, все старания выглядеть достойно, мое тело было куда как не против оккупировавшей меня тяжести. Рука уже привычным жестом потянулась прижать к себе теплое и мягкое, лежавшее на груди – как давно все это началось? Как давно я находился в том месте, подвешенный между перевернутой чашей темного неба, и непередаваемо глубокой бездной, раскинувшейся где-то внизу, в глубинах черной воды? Уже привычка, а не осознанные действия, заставили пальцы собрать в пригоршню шкурку между лопаток кобылы, и подержав, отпустить, движениями ладони расправляя шуршащие волоски, вызвав к жизни негромкий вздох.
Ах, да… Кажется, там у них довольно чувствительно местечко?
В своих предположениях я не ошибся, но несколько недооценил любознательность белой красавицы, с бесшабашностью молодости тотчас же ринувшейся исследовать разницу и соответствие наших тел. Мои чресла оказались в прекрасном плену роскошных ягодиц, игриво сжавших вздрогнувшее естество – отклонившись назад, без долгих и захватывающих прелюдий, кобыла слегка приподняла свой круп, и уверенным, точным движением насадила на меня свое тело, вжимая в мягкий ковер.
— «Ооооооо…» — негромко выдохнула Селестия. Остановившись, она уперлась передними ногами в мою грудь, запрокинула голову, и замерла, прислушиваясь к собственным ощущениям, затем медленно, очень медленно качнулась вперед. И назад. И снова вперед…
Странные ощущения затопили меня с головой. Казалось, мои бедра попали в самую настоящую топку, с жадностью пожиравшую каждую клеточку очутившегося в ней тела. Ни возвышенных признаний в любви до самого гроба, ни долгих прелюдий, ни утомительных ласк – кобылица знала, чего жаждала, и споро принялась за дело, все быстрее подпрыгивая на моих бедрах. Не выдержав, я протянул вперед руки, и сжал ладонями крепкую, ладную грудь, стараясь замедлить эту безудержную скачку – но опоздал, и с негромким выдохом-стоном белоснежная красавица сама упала мне на грудь, обессиленно раскинув зашуршавшие крылья. Бедра принцессы разжались, выпуская меня из горячих, суховатых объятий, заставив смущенно кашлянуть от странного ощущения, что по нежной коже чресел недавно прошелся наждак, от странной, но ожидаемой неудачи, от беспокойства за то, смогла ли прекрасная дама, так внезапно появившаяся передо мной во плоти, получить от всего произошедшего хоть толику удовольствия.
— «Прости, что повела себя не слишком гостеприимно» — а вот и первая фраза. Я ждал ее, как мужчины ждут возможности закурить после постельного многоборья. Сколько бы нам ни было лет, сколько бы мы ни прожили вместе, но каждый раз мы исполняем этот привычный уже танец – и черт возьми, в каждом его действии, в каждом па мы ощущаем дыхание времени. Так наши предки лежали возле костра, разметавшись на шкурах и тряпках, и глядя на звездное небо, тихонько обращались друг к другу и к лошадям – выныривая из ночной темноты, они обеспокоенно пофыркивали, и убеждаясь, что с нами ничего не произошло, вновь исчезали в ночи — «Но боюсь, что мое тело возобладало над разумом. Скажи, это было не слишком неприятно или непривычно?».
— «Ты была потрясающа. Сногсшибательна» — о, женщины! Везде, во все времена, вы одинаковы – но разве не это привлекает нас к вам, словно мотыльков, летящих на огонек свечи? Говорить что-нибудь вроде «Ты нуждалась в этом» я посчитал просто пошлым, когда в моих объятьях лежала прекраснейшая из женщин – «Никогда еще это не происходило так замечательно, как с тобой!».
— «Дааааа? И как часто ты это произносил?» — коварно поинтересовалась принцесса. Лавандовый глаз с хитрым прищуром требовательно заглянул мне в глаза, в то время как второй скрывался за прядью роскошной гривы – «Что-то внутри меня подсказывает, что вы, сэр, обманываете бедную кобылку. То есть, попросту врете».
— «Конечно» — наше дыхание восстановилось, и я все сильнее ощущал те неудобства, о которых забыл, впервые прикоснувшись к белой соблазнительнице. Я знал, что мне нужно о многом спросить, а еще больше – узнать, как долго я смогу оставаться в этой башне, пронизанной лучами теплого летнего солнца… Но ничего не мог с собой поделать. Так мы не можем оторваться, получив в руки священный дар, исполнение всех наших желаний, поэтому я отбросил глупую мысль – кому это важно? – поняв, что за каждый момент, проведенный рядом с Селестией, готов был заплатить бездной веков. Услышав мой ответ, принцесса возмущенно зафыркала, завозившись у меня на груди, но затихла, ощутив на холке тяжесть прижавшей ее ладони – «Это было всего лишь замечательно, но вот тут, в груди, я чувствую маленькое счастье от того, что могу держать тебя в руках. Хотя, конечно, мы оба немножко поспешили».
— «И что же мы теперь будем делать?» — потешно сморщила носик принцесса. Белое ушко, потешно просвечивавшее в лучах солнца розовой сеточкой сосудов, озадаченно дернулось, когда я мягко подул на него – «Когда я впервые почувствовала касание твоих мыслей, я решила кое-что узнать о вашем виде, но кажется, эта инструкция оказалась довольно неполной, и достаточно однобокой… И в целом, в ней почему-то был освещен только этот момент».
Я усмехнулся в усы, представив, что за «инструкцию» она могла откопать в памяти древнего компьютера.
— «Тогда, как я думаю, нужно это исправить!».
И мы попытались исправить огорчение от неловкости первой встречи. Замолк на столике патефон, грустно повесив помятый свой раструб, свернутый на бок небрежно пущенным в него накопытником; склонили головки цветы, растекался по блюду сок виноградин. Жадно хватая зубами и пальцами фрукты, мы утоляли обрушивавшиеся на нас голод и жажду, после чего вновь оказывались среди подушек – большая часть собранного на полу ложа не перенесла наших бурных объятий и ласк, и в строю остались лишь самые стойкие, самые жесткие, которые мы приспособили для наших фантазий и нужд. Сперва мы и в самом деле не торопились – взяв в руки цветок, я пытался изобразить из себя ловеласа, и что-то выдумывал с ним, но кажется, не преуспел, и роскошная роза оказалась на крепких зубах аликорна, придавая дыханию Селли острый цветочный аромат. Рассмеявшись, мы бросили корчить из себя утонченных повес, и теперь уже я навалился на застонавшее подо мной белоснежное тело, крепко оглаживая вздымающиеся бока, и вздрагивавший от моих движений живот. Сперва эта поза казалась нам интригующей и необычной, но вскоре прискучила, и теперь уже розовогривая кобылица, смеясь и дразня меня языком, широко, непристойно, и безумно возбуждающе раскинулась на подушках, подложенных под спину и поясницу. Это зрелище настолько меня потрясло, что в себя я пришел лишь через какое-то время, сжимая в объятьях тяжело дышавшего аликорна, чьи копыта порядком ободрали мне спину и бока. Недолгий отдых под тихий звук поцелуев, немного подушек под круп – и вот уже белоснежная кобылица отдавалась мне с той покорностью, что составляла основу любви между мужчиной и женщиной. Словно признавая мое право на это чудесное тело, она покорно склоняла прекрасную шею, но вновь поднимала ее вверх, и запрокидывала голову, не в силах противостоять напору моих бедер и рук, вынуждая раз за разом уворачиваться от острого рога, мелькавшего в опасной близости от моей груди. Ее бедра сжимались, а мягкое, влажное, горевшее печью нутро жадно стискивало, массировало мое естество, и от этого ощущения я буквально терял голову, раз за разом сжимая, притягивая к себе вздыбленные от желания крылья, стремясь познать как можно глубже это чудесное существо, продлить наслаждение, от которого слезы текли по моим щекам, мгновенно испаряясь от жара. Голова кружилась, пот заливал наши тела, снова и снова бросавшиеся друг на друга, чтобы наполнить покои сладостными, развратными звуками соития двух существ, потерявшихся в этом вихре наслаждений, и державшихся друг за друга, как за спасительные якоря. Быть сверху определенно понравилось солнечной принцессе, и она демонстрировала тщательно скрываемый до того, но от этого не менее бурный и зверский темперамент, мотая из стороны в сторону развевавшейся гривой, и сокрушая своими ударами мои бедра и пах, словно стараясь извлечь из себя как можно более громкие и влажные звуки, эхом разносившиеся по комнате, утопавшей в алом свете заката.
— «Еще фруктов?».
— «Пожалуй, хватит. Иначе я, по примеру наших предков, и в самом деле… Хммм… Описаюсь» — тихий шепот из-под крыла. Тяжелое дыхание двух тел – уставших, измазанных любовными соками, но счастливых так, как пожалуй, не может быть счастлив никто – «Улыбайся сколько тебе хочется, но это и вправду когда-то было естественным выражением благодарности за самое большое удовольствие, которое только мог доставить своей кобыле жеребец».
— «Из твоих копыт – хоть яд!».
— «Серьезно?».
— «Конечно. Хммм… А давай-ка воспользуемся вот этой чудесной вазой?».
— «Ах ты…» — веселых смех, шутки, и недолгое смущение от того, что мы открывали друг в друге, и как раскрывались друг перед другом. Упоминание о старине вновь разожгло нашу фантазию — подушки полетели в угол, столик с отломившимися ножками превратился в древнее ложе любви, и мы сделали все еще раз – так, как полагалось в старину у этого четвероногого народа. Укусы, рычание, стоны – и пролившееся золото удовольствия, как скрепляющая сделку печать. В чем-то мы были поистине старомодны, развратникам и развратницам двора, пожалуй, нечего было бы извлечь из этого зрелища, кроме поз – но я мог бы поклясться, что никто в этом мире не чувствовал себя свободнее и беззаботнее, чем мы в эти часы. Наши тела стали едины, мы без смущения притрагивались друг к другу, лаская и изучая, казалось, самих себя. Милые шутки Селестии, мое старомодное ехидство, подколы и признания, стон наслаждения и шепот любви – мы познали их, и под конец, уже не могли оторваться друг от друга, лежа среди разнесенного в пух и прах кабинета.
— «Теперь я знаю, как выглядит рай».
— «Я помню это слово. Место, похожее на Небесные Луга, куда уходят те, кто оставил нас» — голос аликорна беззаботен, но в лавандовых глазах поселяется тщательно скрываемое беспокойство – «Место вечного блаженства, и вечной любви — ты же не собираешься покидать меня, правда?».
— «Я отдал бы все, что имею за то, чтобы вечно держать тебя в своих руках».
— «Правда?».
— «Я готов вырвать себе сердце лишь для того, чтобы ты мне поверила» — успокоившись, розовогривая положила мне голову на грудь, еще тяжело вздымавшуюся после последних утех. Кажется, после земнопони мы попытались вспомнить пегасов, но крылатое племя не отличалось изысканностью в этих вопросах, предпочитая брать количеством и напором, поэтому наши изыскания остановились на единорогах. Забавно, а я и не знал, каким чувствительным, оказывается, бывает этот рог, и какой на самом деле, оказывается, он шершавый для человеческого языка – «Ты – мое солнце, Селестия».
— «Тия. Зови меня Тия. Пожалуйста» — от нее одуряюще пахло овсяным печеньем, розами и виноградом. Шерсть, ставшая хрусткой и влажной от пота, раздавленных фруктов и наших соков, мокрыми прядями скользила сквозь пальцы, а небольшие, розовые бусинки теплого, мягкого вымени легко перекатывались в моих пальцах.
— «Ты – мое солнце, Тия. Моя душа. Пусть и несколько потрепанная, как я погляжу».
— «Негодяй и развратник!» — тихонько выдохнула она. Боже, если бы кто-то слышал этот голос, этот тон, которым она произнесла эти слова… Лавандовый глаз приоткрылся, и смешно сморщив мордочку, прекрасная кобылица, дразнясь, показала мне язык – «Старое, древнее чудовище… Мое чудовище. Только мое».
— «И ты – моя, Тия. Только моя» — моя рука исподволь прошлась по подбородку, приводя в порядок растрепавшуюся бороду. Пусть и короткая, она выглядела также помято, как и вышедшая из моих рук аликорн – «Отныне – и навсегда».
— «Ты… Ты и вправду хочешь…».
— «Да, моя любовь. Я следил за тобой все эти годы, и теперь, когда я смог хотя бы на секунду вырваться из того странного места, где нахожусь я, или моя душа – я хочу посвятить себя тебе. Всего, без остатка. Ты – идеал, Тия. Ты – идеал женщины, который мужчины воспевали в веках».
— «Тогда оставайся!» — решение было принято быстро. Подняв голову, Селестия впилась в меня широко распахнутыми глазами – «Оставайся, молю! Останься здесь, со мной – и этот день будет длиться вечно!».
— «Моя душа всегда с тобой, любимая» — мы были не молоды, я и она. Нам не было нужды в долгих признаниях, больше похожих на попытки убедить друг друга в подлинности чувств с помощью витиеватых выражений. Мы уже принадлежали друг другу, и наши слова лишь скрепили печать, которой мы сковали наши тела и души – «Но день, как и ночь, не может длиться вечно».
— «Может!» — чего я не ожидал, так это яростной вспышки, с которой кобыла вскочила мне на грудь, заставив крякнуть под навалившимся весом – «Может, ибо этого хочу я! Разве я не достойна?! Разве я не заслужила?! Счастье для всех, счастье для каждого — а что же останется мне?!!».
Я молчал. Слов было не нужно – они бы лишь повредили. И я давал ей выговориться, излить на меня всю ту горечь и боль, которую прекрасная кобыла носила в себе сотни лет, изредка позволяя своему телу получить толику удовольствия во время коротких, но бурных Равноденствий. Она говорила, убеждала, кричала и даже плакала — но я видел, как жаркое солнце клонится к закату. Как нарастает жара. Как движутся тени по полу, медленно переползая на стены огромного кабинета. От жара трещали волосы и плавились свечи, а фрукты раскисли и съежились, словно устрашившись громового голоса аликорна.
— «Ты знаешь, что мне придется».
— «Нет!» — ответ тверд, категоричен. Решение принято, и обжалованию не подлежит – «А ты – ты даже не представляешь, глупец, на что способна кобыла ради своего жеребца!».
— «Она способна на все, и даже больше. Как и мужчина – ради своей женщины» — рука аккуратно поднимается по шее, сведенной судорогой гнева, и обжигаясь, отдергивается – грива сидящего на мне аликорна превращается в настоящий огонь. Яростное пламя бушует в глазах, а рот превратился в жерло вулкана, пышущего жаром, огнем, и праведным негодованием – «Разве что жизнь отобрать у невинного они не способны».
— «Что? Что ты лопочешь, дурачок?» — от тона, каким задан вопрос, волосы на руках становятся дыбом, чтобы мгновенно сгореть, соприкоснувшись с пламенем, рвущимся из глазниц. Приблизив морду к моему лицу, объятая внутренним пламенем фигура шипит, как заливаемый водой костер – «О, ты хочешь попробовать убедить меня оставить все, как есть? Скажешь, что «твоя Тия» никогда бы так не поступила? Осудишь мое желание? Ну же! Говори!».
— «Нет. Я не осуждаю тебя, и никогда не собираюсь делать это впредь» — наверное, она ждала другого ответа. Быть может, тупой покорности, или велеречивых убеждений – но не руки, что обжигаясь, схватила ее за шею, прижимая к запахшей паленым груди – «Я лишь всегда буду рядом, моя хорошая. Ты упадешь – я подхвачу тебя. Ты оступишься – я подставлю плечо. Мы с тобой едины, моя хорошая, моя родная. Разве ты это забыла? Разве ты забыла, что есть еще одна живая душа, с которой я связан? С которой мы связаны оба?».
— «Неважно! Ей повезло, что она вообще появилась на свет!» — шея аликорна напряглась. Она еще пытается вырваться, начать накручивать себя криком, но рука все так же сильно и властно держит ее на груди – «Нет ни ее, ни других – только ты, только я, и только наши желания!».
Запах паленого становится уже нестерпимым, и я был готов разжать руку, с проклятиями выдергивая ее из огня, когда она сдалась, и прижалась ко мне всем телом, пряча прекрасную морду у меня на груди. Пламя погасло, и я смог, наконец, опустить на ковер пострадавшую руку, едва не закричав от пекущей боли, поселившейся в левой кисти.
— «Ох, стихии! Тебе больно?!» — кажется, я все-таки вздрогнул, чем выдал себя с головой.
— «Из твоих копыт – хоть яд» — наполненные слезами глаза придавали мне сил, заставляя не думать о боли – «Ты чувствуешь? Время пришло. Но ты справишься, я верю. Ты найдешь выход, Тия. Я буду ждать – и искать его, вместе с тобой».
— «Я… Я найду его. Обещаю! Ты слышишь?!» — последние лучи заходящего солнца скользят все быстрей и быстрей, словно стараясь как можно быстрее добраться до потолка, и исчезнуть, погружая во мрак этот мир – «Клянусь, я найду способ!».
— «Я тоже. Клянусь, я пройду через ад и рай, чтобы снова увидеть тебя – во плоти» — я поднимаю внезапно ослабшую руку. Боль исчезла, а с нею пришла и пугающая прозрачность, медленно разливавшаяся по телу. Увидев мои глаза прямо сквозь поднятую руку, белая кобылица вновь всхлипнула, и прижалась щекой к моей ладони, словно пытаясь хотя бы на секундочку отложить миг расставания – «Я уже иду к тебе, милая. Просто дождись. И… И позаботься о нашей общей знакомой».
— «Я… Я знаю. И прости меня, слышишь? Я была не права» — совсем не по-королевски, словно обычная женщина, всхлипнула та, что навеки заняла мое сердце – «Я обещаю, что позабочусь о ней. Только ты береги себя, прошу!».
— «Я всегда буду рядом» — золотой орнамент вдруг потемнел, и пришел в движение, извиваясь по потолку, словно змея. Комната все быстрее стала погружаться во мрак, в котором растворялась, становясь золотистым туманом, призрачная фигура, тянувшая ко мне передние ноги. Солнце погасло, и стены начали осыпаться вокруг меня, превращаясь в лохмотья дыма, ринувшегося на меня со всех сторон. Ветер завыл, просыпаясь, и заметался среди развалин какого-то древнего храма, перед которым, потрескивая, горел костер из сырых деревяшек, бывших когда-то остатками старого подъемника, которым грифоны таскали громадные каменные глыбы для чудовищных своих катапульт.
Вместо прекрасного тела мои руки сжимали грубый, черный песок, недобро шуршащий на холодном и влажном ветру, утекая сквозь пальцы, как само неостановимое время.

Пробуждение. Наверное, для остальных – это постепенный переход от сновидений к реальности, во время которого можно всхрапнуть, потянуться, и снова уснуть, чтобы через пять минут открыть глаза, глядя рассеянным взглядом на солнечные лучи, бьющие в занавеску.
Для меня пробуждением всегда был резкий переход от полнейшей темноты, в которой барахталась моя тушка, к реальному миру, наваливавшемуся на все пять моих органов чувств с деликатностью опорожняющегося тираннозавра. Еще секунду назад я захлебывалась в каких-то видениях, грозивших разорвать мою бедную голову на сотни маленьких фестралят – и вот я уже лежала в разгромленной королевской обсерватории, укрытая чем-то вонючим и жарким, да еще и в луже чего-то, что подозрительно пахло…
«О богини!» — распахнув глаза, я повела ими по сторонам, с ужасом узнавая один из двух кабинетов, в которых принцессы любили шпионить за своими подданными, прикрывая свои божественные делишки атласами звездного неба, и привинченным к перилам балкона, старомодным телескопом. И это при том, что этому латунному патриарху освоения близлежащего космического пространства уже давно пора было пылиться в каком-нибудь музее или на складе, где для него, похоже, просто не нашлось места, а выбросить этот раритет принцессам было просто жалко, и лень. Не говоря уже о том, что одна из них с такой же легкостью меняла звездное небо, с какой хозяйка помешивала варившийся суп! Теперь это место казалось пережившим бомбежку, пожар и нашествие пьяных яков из Якьякистана одновременно, и я в ужасе зажмурилась от мысли о том, что же мне будет за столь безобразную пьянку в этом месте. Что бы еще могло вызвать подобные разрушения? Разве что похождения пьяного аликорна, но я была уверена, что обе принцессы вчера и не притрагивались к вину…
— «Проснулась?» — я чуть не взвизгнула от неожиданности, услышав над собой голос старшей принцессы. Сжатое спазмом горло отказывалось повиноваться, и я смогла лишь издать какой-то придушенный писк, когда прикрывавшая меня простыня приподнялась, и рядом со мной обнаружилось нечто большое, чумазое, прикрывавшее меня изляпанным сладкими пятнами крылом – «Я гляжу, ты стала ранней пташкой, Скраппи».
— «Я… Мы… Это…» — выдавила из себя я, вновь поперхнувшись при виде принцессы. Ее Высочество, Селестия Эквестрийская, изволила пребывать в чрезвычайно растрепанном виде – густая, тяжелая грива топорщилась сотнями кудряшек, к которым кое-где прилипли косточки и раздавленные виноградины; белая некогда шкура стала пятнистой, как у леопарда – если, конечно, бывают на свете бело-красно-фиолетовые леопарды, пахнущие мускусом, фруктами, и чем-то соленым. От последнего запаха шкурка на моем загривке встала дыбом, а крылья вдруг вознамерились совершить достаточно сложный пируэт, и буквально выстрелить в потолок в могучем, не поддающемся контролю утреннем стояке.
— «Надеюсь, тебе удалось поспать?» — увидев, что мои глаза были готовы выпрыгнуть из глазниц и покатиться по полу, принцесса хитро ухмыльнулась, и словно решив окончательно убедить меня в том, что я полностью и бесповоротно рехнулась, перекатилась на другой бок, будто и не замечая захрустевших под ней фарфоровых черепков и подозрительной лужи, пропитавшей роскошный ковер – «Скажи, чем тебе так не нравится этот кабинет?».
«Мне хана!».
— «Аааа… Эээээ…» — в пустой и звонкой, словно с похмелья голове пронеслись, словно тараканы, испуганные мысли о ссылке – «Но… Разве это я?».
— «Ну, не я же!» — оскорбилась белая кобылица, протягивая копыто за чем-то, что я поначалу приняла за разбитую бутылку, оказавшуюся бокалом с каким-то густым, серебристым напитком, похожим на настоящую ртуть. Подняв его, она повела носом над краем бокала, и решительным движением втянула напиток, оставив меня недоумевать, что вообще можно почувствовать среди специфического амбре, наполнявшего комнату на вершине башни.
— «Но…».
— «Я упала. Несколько раз» — категорично отрезало Ее Высочество при виде моего дрожащего копыта, показывавшего на ее заляпанную чем-то шерсть. Речь принцессы была такой же спокойной и величавой, как раньше, но глядя на ее широкие, в половину морды, глаза я поняла, что лежащая передо мной аликорн была на полпути к тому состоянию, что и я, когда собиралась нагло, неприкрыто напиться – «Кажется, тут где-то был стол… И фрукты… Ты не видела фруктов?».
— «Ээээ… Нет» — большей частью, они были на шкуре принцессы, но мне показалось, что сообщить ей об этом мог бы и кто-то другой. Зрелище пьяной принцессы, выглядевшей и ведущей себя как абсолютно трезвый аликорн, кого угодно выбьет из колеи. Решив не противоречить, я сделала вид, что воспринимаю этот разговор абсолютно серьезно, тем временем вспоминая, где мог скрываться тот усатый господин, что так ловко перекинул на меня этим вечером свои обязанности.
— «Даже и не думай, моя дорогая» — хмыкнула принцесса, заставив меня испуганно обернуться – «Я дала Реджинальду отгул. Пусть все остается как есть».
— «Ох, нет…».
— «Нет?» — удивилась та, вновь прикладываясь к воронкообразному бокалу, волшебным образом оказавшимуся полным. Приглядевшись, я заметила серебристую бутылку, стоявшую в полосе лунного света, и оттого почти незаметную. Вот уж действительно, прячь вещи там, где их точно не будут искать…
— «Ваше Высочество…».
— «Хватит!».
— «Ну хорошо. Хватит, так хватит» — дрожа от непонятного страха, я осторожно приблизилась, и потянула зубами Селестию за крыло. Запах, ударивший мне в нос из-под подкрылья, заставил мои бедра конвульсивно сжаться, а хвост – встать торчком, как у хорошей борзой – «Можете меня казнить, Ваше Ве… Селестия, но мы сейчас отправимся с вами в королевскую сауну, и вот там уже можете утопить меня, словно щенка. Уже после того, как я вас помою».
— «Я подумаю над твоим предложением» — лениво отозвалась та. Все ее поведение, все жесты, манеры были так непохожи на ту спокойную, царственную уверенность, что впиталась за века в саму суть этого прекрасного существа, что я поневоле подумала – а не королевский ли это шут, арлекин, коим по штатному расписанию дворца числилась Саншайн Бугсон, взялась морочить мне голову? Решив до конца прояснить этот вопрос, я уже уверенней подошла к протестующе задравшей копыта к потолку пони, наклонилась над ее головой, чтобы отклеить фальшивый, без сомнения, рог…
— «НЕ РАСКИСАЙ» — громкий шепот, от которого завибрировало мое тело, показался мне громом среди ясного неба. Мои губы шевелились сами по себе, заставляя покрыться холодным потом – «Я ЗДЕСЬ».
— «Что?».
— «Кааа… Кажется, вет-тер» — промямлила я, ощущая, что готова свалится в обморок, словно простая фрейлина, увидавшая мышь.
— «Ветер» — в лунном свете глаза лежащей передо мной кобылицы казались темными, бездонными омутами. Нет, это определенно была не Саншайн, боявшаяся меня до поросячьего визга – «Ветер… Спасибо. Спасибо тебе, Скраппи. Ветер, да… А как это будет по-сталлионградски?».
— «Ээээ… Veter. Но зачем…».
— «Не важно» — прикрыв глаза, Селестия улыбнулась чему-то, а затем неторопливо, и очень осторожно, поднялась на ноги – «Я думаю, что приму твое предложение о купании. Вот только…».
— «Да, конечно. Я доведу» — облегченно вздохнув, я постаралась как можно быстрее забыть о произошедшем. Дома, все дома – там меня ждет наша постелька и теплое одеяло, в которое я была готова зарыться с головой. А еще – стол с ящиком, в котором лежит множество самых странных пилюлек. Да, пилюли – они мне помогут. Обязаны помочь…
«Нужно написать об этом доктору Сендпейперу!».
Темнота ночного дворца, к сожалению, оказалась не такой уж и темной. Спустившись, оступившись, и наконец, покатившись, мы все же добрались до коридора, и прихрамывая на две ноги из восьми, отправились в сторону купален, дорогу к которым я заучила уже наизусть. Путь наш лежал по освещенному коридору гостевого крыла, где к нашей пьяно шатающейся компашке присоединились хранители тела, шагнувшие в нашу сторону из ниш, в которых они изображали неподвижные статуи. Честно говоря, у них неплохо получалось, и забывшись, я вздрогнула, когда возле нас нарисовались черно-красные, одоспешенные фигуры. Несмотря на определенную здравость суждений, сообщенную мной белоснежному аликорну путем выливания серебристого напитка на и без того уже испорченный ковер, походка Селестии все еще оставляла желать лучшего, поэтому моя заминка превратила дорогу до купален в самый настоящий пинбол, в качестве шара в котором выступало Ее Высочество, а выступать в качестве лопаток-флипперов, поддерживавших и отталкивавших ее от окон, дверей и иных препятствий, в достатке встречавшихся на нашем пути, сомнительная честь выпала нам. Мне, и хранителям тела, с выпученными глазами следившим за очередным виражом высокого, статного, и без сомнения, помятого королевского тела, шарахавшегося от стены к стене под негромкое, но злое пыхтение пятнистой кобылки.
— «Фууууух! Добрались!» — простонала я, устраивая принцессу в купальне. Подняться к огромной раковине-ванной она, конечно, смогла, но вот дальше дело не пошло, и махнувшая на все крылом кобылица повисла на бортике купели, выставив на мое обозрение заметно порозовевший, и лишившийся украшений круп. Я забегала и справа, и слева, так и эдак, то пытаясь втянуть в ванну пьяно хихикавшую принцессу, то подтолкнуть ее, упираясь загривком в отожранную королевскую задницу – но дело не шло. По крайней мере, пока в моей голове не всплыли чьи-то ехидные мысли по этому поводу, и спустя несколько секунд туша принцессы удивленно икнула, и быстро работая задними ногами, с шумом отправилась в ванну, опасаясь в очередной раз встретиться с полотенцем, грозно щелкнувшим по пышному королевскому крупу.
— «Знаете, Ваше Высочество – вам нужно худеть» — доверительно сообщила я Селестии. Вымотавшись как грузчик, я забыла на какое-то время о своих страхах, и устроив голову принцессы на бортике купели, принялась поливать ее из серебряного ковша. Быстро сообразив, что так мы будем копаться до утра, я открыла задвижки на трубах, и вскоре уже намыливала бурчавшего что-то себе под нос аликорна, чей голос терялся в грохоте водных струй.
— «О да? А ты… Ты – пятнистая. Вот» — спустя какое-то время, сообщила мне повелительница Всея Эквестрии.
— «И что же?».
— «Ничего. Просто ты пятнистая» — фыркнув, Селестия попыталась убрать с глаз намокшую гриву, свисавшую на ее морду, словно волосы водяного, но не преуспела, и сердито забулькала, отфыркиваясь от водопада воды, которую я обрушила на нее из большой серебряной шайки – «Скраппи… Брррр! Ты пытаешься Нас утопить?».
— «Нет. Просто вымыть. Ну, и немного протрезвить. В назидание, так сказать, за такие же эксперименты над моей свободной личностью!».
— «Пожалуй, Мы уже достаточно пришли в себя» — поспешно сообщила мне принцесса, когда теплая вода сменилась прохладной, а затем и просто холодной, обильно изливаясь на голову провинившегося аликорна. Вода в ванне напоминала чан с отходами винного производства, когда немного осоловевшая после пережитого Селестия растянулась на широкой и низкой лежанке, исходившей клубами ароматного пара.
— «Точно?» — стоя возле кранов, я угрожающе пошевелила булькнувшим черпаком – «Подумайте, Ваше Высочество, вода тут холодная и очень вкусная».
— «Пожалуй, Я воздержусь!».
— «Аааага… Посмотрим, как вы сможете произнести это утром!».
— «Скраппи, ты стала жестокой не по годам» — укорила меня Селестия, приглашающим жестом призывая меня присоединиться к ней на мраморном ложе, укрытом горячими полотенцами. Места на нем было достаточно сразу для двух аликорнов, а не то что для мелкой пегаски, робко приткнувшейся на самом его уголке – «Думаю, просить тебя принести мне немного вина было бы излишне оптимистично?».
— «Безусловно, Ваше Высочество».
— «Высочество… Безусловно…» — повторила про себя мои слова Селестия. Я заметила внимательный взгляд, которым одарила меня принцесса, и попыталась сжаться в комочек, став как можно меньше и незаметнее. Эта ночь была странной, очень странной, и мое сердце то замирало от ужаса, то преисполнялось спокойствия и доброты, что совсем не прибавляло мне уверенности в происходящем. Казалось, что я попала в какую-то сказку, абсолютно не зная, что происходит вокруг, и тыкалась любопытным бежевым носом во все щели, надеясь, что в одной из них отыщу своего белого кролика[12] – «Скажи мне пожалуйста, Скраппи – кто я для тебя?».
— «Эммм… Принцесса. Селестия».
— «Так все-таки Селестия, или принцесса?».
— «Нуууу…» — ощущение комфорта понемногу улетучивалось, уступая место раздражению, за которым замаячила злость. Одним из немногих, что я могла ненавидеть, это были вот такие вот пьяные разговоры, когда собеседник был вынужден либо поддакивать, ненавидя себя самого за мягкотелость, и невозможность по тем или иным причинам послать собеседника нахрен, либо закончить дело пьяной же ссорой и дракой, после которых стыдно должно было бы стать всем – но почему-то это происходило со всеми, кроме ее зачинщика. Скрипнув зубами, я спрыгнула с лежанки, и собралась ускользнуть, сделав вид, что собираюсь набрать в ковшик водички, но белое, отмытое до блеска крыло ухватило меня за шкирку, словно описавшегося котенка, и легко, не напрягаясь, вновь посадило на влажную, толстую ткань.
— «Я вижу, ты сердишься?».
— «Нет, что вы…».
— «Ты снова забыла наш уговор?».
— «Нет. Не забыла» — с неохотой откликнулась я, понимая, что убежать уже не получится, и проклиная себя за мягкосердечность, представив, что было бы с Реджинальдом, вернувшимся из своего отгула, и обнаружившего принцессу в таком затрапезном виде – «Просто я думаю, что сейчас ты не в состоянии говорить».
— «Разве?».
— «Именно! Все, что бы я ни сказала, в твоем состоянии покажется тебе либо ложью, либо оскорблением!» — не удержавшись, все же вызверилась я, стукнув копытом по полотенцу. Горячие капли попали на белую шерсть, и сползли по ней, словно жемчужины – «Когда я пьяна, то вряд ли докапываюсь до окружающих. Ну, или по крайней мере, делаю это в рамках устава! Вот, видишь? Это прозвучало как порицание, так что теперь можешь спокойно меня сослать, и подальше».
— «Успеется» — хмыкнула аликорн. Вздохнув, она потянулась, и мои глаза невольно скользнули под радужный хвост, любуясь розовой раковиной с припухшими, приоткрытыми створками, блестевшими от влаги, оседающей на нежной коже – «Принцесса. Повелительница. Просто надоедливая кобыла на троне. Да, все это я. Но не думала ли ты о нас, как о чем-то большем?».
— «Думала» — запрокинув голову и помолчав, призналась я. Лунный свет заглядывал в большие окна купальни, расположенные под самым потолком, заставляя воду в бассейне причудливо блестеть, словно расплавленное серебро – «Думала… Однажды. Ты помнишь, чем все это закончилось?».
— «Твоим триумфальным возвращением в Понивилль. Прибавлением в семействе. Радостью Луны» — неспешно перечислила мне принцесса. Ее речь казалась абсолютно нормальной – но ненормальными были воспоминания, которые я так долго и тщательно старалась похоронить в глубине собственной памяти – «Разве этого мало?».
— «А раны?» — с болью откликнулась я, вспоминая о том, что когда-то описала в своих дневниках. Что забросила на чердак, в большой деревянной коробке, скрыв под ворохом старых, годных лишь в переплавку мечей, и обломков тренировочных доспехов для манекена – «Я помню. Я помню каждый удар, каждую рану, которую нанесла тебе в ту безумную ночь. И иногда, когда я смотрю на луну, мне хочется взять нож, и кромсать свое тело, нанося их – одну за другой».
— «Знаю. Я чувствую твою боль» — просто, безо всякой рисовки откликнулась кобылица. Взглянув на нее, я увидела полуприкрытые глаза, и по-прежнему внимательный взгляд, который преследовал меня все это время – «Но думаю, ты достаточно настрадалась, и кое-что можно просто забыть, как кошмар».
— «А что, если я не хочу забывать?».
— «Тогда можно просто и незатейливо сойти с ума. Съехать с катушек. Подвинуться крышей» — принялась перечислять синонимы к этому словосочетанию принцесса, проявляя при этом довольно обширные познания не только эквестрийских, но и грифоньих жаргонизмов – «Ду бист ганс шон вешаэхт. Швайцех Кейце. Пштрубт гешозн».
— «Последнего я не слышала» — призналась я, глядя в сторону – «Звучит забавно. Но все же, я не могу такого забыть. Не ту боль, что причинила тебе, и Луне. Особенно тебе».
— «Правда? И почему?».
— «Потому что ты дала мне жизнь» — поняв, что отвертеться от разговора не получится, тяжело выдавила из себя я, бесцельно чертя копытом по влажным, горячим полотенцам – «Луна подарила мне душу, а ты – создала это тело. Так как я могла бы о таком забыть?».
— «Да, это было бы очень страшно для меня, Скраппи» — теперь пришла очередь Селестии помолчать, оценивая мою откровенность. Казалось, она долго колебалась, прежде чем продолжить этот тяжелый разговор. Проклятая ночь признаний, которая должна была быть праздником, превратилась в настоящую пытку, но мы обе, с какой-то непонятной, ненормальной настойчивостью продолжали мучить себя воспоминаниями о том, что наделали всего несколько лет назад – «И я рада, что все, в конечном итоге, закончилось благополучно».
— «Куда уж благополучнее!» — мои глаза скользили по белой шерсти, стараясь отыскать на ней хотя бы намеки на страшные раны, полученные от ржавых, кривых когтей стального чудовища, в которое превратилась поднявшаяся из мертвых пегаска – «Скажи, было очень больно?».
Вопрос вырвался сам, но я вдруг поняла, что страстно желала получить один-единственный, определенный ответ.
— «Конечно. Пусть и не в физическом плане, но все же…» — изогнув в грустной усмешке мягкие губы, призналась мне аликорн – «Я думаю, ты понимаешь, что когда происходит столь важное и грозное событие, необходимо учесть все нюансы и подготовиться, чтобы любое действие, вольное или невольное, не причинило бы вред окружающему нас миру».
— «Боюсь, что ущерб уже причинен».
— «Разве?».
Эта странная фраза заставила меня застыть с распахнутыми глазами, и глупо открытым ртом.
— «Чт-то ты имеешь в виду?» — прошептала я, глядя на хитро ухмыльнувшуюся принцессу. Потянувшись, она коротко повела головой, прибавляя телекинезом пахнущего травами пара, сочившегося из отверстий в кушетке – «Почему ты так говоришь? Разве ты не помнишь, что случилось в ту ночь? Кровавая луна, все эти крики, убийства… Ты, буквально распластанная на куски – это был настоящий кошмар!».
— «Именно» — снова загадочная фраза, заставившая меня обратить свой взор на свои же слова. Удобно улегшись, Селестия внимательно наблюдала за мной, напоминая мудрого, осторожного дракона, разлегшегося на куче сокровищ.
— «Кошмар…» — я покрылась испариной, слепо вглядываясь в завихрения пара. Лунная дорожка струилась по воде, и даже свет ярких люстр не мог изгнать ее из купальни, стыдливо пасуя перед напором ночного светила – «Кошмар. Все это было похоже на настоящий… Луна!!!».
Селестия тихонько засмеялась, и от этого смеха меня пробила испарина.
— «Так значит, этого не было?» — перед моими глазами вновь начали прокручиваться подробности той кровавой ночи. Обрывки воспоминаний всплывали в моей памяти один за другим, каждый раз, с издевательской услужливостью останавливаясь на несуразностях, которые в тот момент казались мне откровением свыше. Могла ли я тогда победить? Могла ли причинить вред этому тысячелетнему существу, чьи силы были несоизмеримы с моими?
Могло ли это вообще произойти?
— «Так значит, всего этого не происходило?» — мертвеющими губами прошептала я.
— «Ох, Луна нередко бывает такой затейницей…» — негромко рассмеялась чему-то принцесса, исподволь, внимательно наблюдая за мной. Опустив голову, я сидела неподвижно, как статуя, ощущая, как недобрый, тяжелый огонь разгорался где-то внутри – «Но я рада, что ты не пошла по пути своей пра-пра-прабабки, которая кормила своих внутренних демонов, и была готова убивать за власть – но не готова была за нее умирать».
— «Так значит, всего этого не случилось?» — медленно, словно пробуя на вкус срывавшиеся с губ слова, проговорила я, переводя взгляд на улыбавшуюся Селестию – «Так вот, значит, почему я очнулась там, возле Мэйнхеттена, а не выкопалась из какой-нибудь могилы? Получается, все это было видением? Мороком, который навела на меня та, что назвалась моей матерью?!».
Глаза лежавшего передо мной аликорна сверкнули, заставив меня вздрогнуть.
— «А ты предпочла бы, чтобы это произошло наяву?!».
— «Нет, но…».
— «Правда? Подумай, и скажи это еще раз» — голос белой кобылицы вдруг стал похожим на хрупкое, острое, смертельно опасное стекло. Хрустальный мост над беснующейся бездной огня – «Ты бы хотела почувствовать вкус Нашей крови на своих губах?».
— «Нет! Никогда!» — ударив обеими копытами по сочащимся влагой полотенцам, бешено вы крикнула я. Эхо моего голоса заметалось под сводами купальни, искажая и извращая все сказанное, оставляя от него один лишь слог, ставший словом. Ставший ответом.
…да.
…да.
Да.
— «Никогда» — тихо, стараясь не разбудить уродливое воплощение своих страхов, снова повторила я – «Никогда больше».
— «Аааааа, вот это больше похоже на правду» — покровительственно погладив меня по голове, Селестия перекатилась на спину, и с удовольствием раскинула бедра, вытягивая стройные, красивые ноги. Ее небольшое, гармоничное вымя темнело подозрительными пятнами, похожими на самые настоящие следы крепких поцелуев, или прикосновений чьей-то руки – «Ты была первой, кто выжил, моя малышка. Первой, о ком мне не пришлось плакать, перенося останки в глубокий склеп под дворцом. Оссуарий, ставший пристанищем всех моих учениц и учеников. В нем были две незанятые ниши, и знала бы ты, как я была счастлива, когда совсем недавно приказала их замуровать!».
— «Их было много?».
— «Очень. Девять сотен лет продолжались мои поиски и изыскания» — осмелев, я подвинулась, стараясь пристроиться под бочок разоткровенничавшемуся аликорну, надеясь услышать хоть что-то, что пролило бы свет на происхождение моей фиолетовой подруги – «Отчаяние, горе и страх сменяли друг друга. Никто не смог мне помочь, пока, наконец, не сошлись в небе звезды, и предсказанное не свершилось».
— «Твайлайт говорила что-то о пророчестве Старсвирла из старой книги…».
— «Я тоже его читала» — совсем не аристократично фыркнула Селестия, развалившись на горячей кушетке. Я вдруг заметила, насколько сытой, удовлетворенной выглядела белоснежная кобылица, и кое-какие сомнения зашевелились в моей голове – «Это старое и очень недоброе пророчество, Скраппи. Не будем его обсуждать. Тем более, что тебе пока рано влезать в эти материи».
— «Вот-вот. И Луна говорила тоже самое!».
— «Вот видишь? Сейчас нам лучше поговорить о… Нас».
— «О нас?».
— «Кем ты видишь меня, Скраппи?».
— «Мне кажется, вы вновь нарываетесь, Ваше Высочество!».
— «Нет. Но я думаю, нам пора бы с тобой объясниться» — перевернувшись, Селестия столь естественно приняла красивую, утонченную позу, вытянувшись на мраморном ложе, что при виде нее любая красотка должна была бы подавиться от зависти собственным языком – «В этот день мы все празднуем и веселимся. Кто-то уже получил то, о чем мечтал всю свою жизнь. Кто-то – еще нет, но обязательно получит, поверь моему слову. В этот день, в эту ночь исполняются самые сокровенные мечты, и пока взрослые празднуют, дети готовятся ко сну, кладя под подушку молочные зубы, мечтая о приходе Зубной Феи. А кто-то кладет под подушку семейный портрет, надеясь увидеть во сне кого-то близкого и дорогого».
— «И… Они видят?».
— «Да. Потому что сегодня – особенная ночь. Ночь Равноденствия. Ночь, когда сбывается многое, и дозволено все».
— «Так уж и все?» — прищурилась я, к сожалению, очень поздно сообразив, что не следует перебивать принцессу, а тем более – подобным тоном. Но увы, слово было сказано, и глаза аликорна полыхнули знакомым пламенем, на миг превращаясь в две адские топки – где я могла уже их видеть? Поглядев на меня сверху вниз, Селестия притушила полыхавшие очи – наверное, вид дрожащей пегаски, так и норовившей шмыгнуть за ближайший лежак, не вписывался в ее планы. Пока что не вписывался – «Ну, я имела в виду…».
— «Все – значит все, моя дорогая» — помолчав, просветила меня белоснежная кобылица, внимательно разглядывая меня из-под опущенных век – «Но вопрос ты задала правильный. Очень правильный вопрос… Я вижу, Луна не зря занялась твоим воспитанием. Посмотрим, смогу ли я добавить к нему чего-то большего… Пожалуйста, подойди».
Не сразу сообразив, чего от меня требуется – в конце-то концов, мы сидели на одном и том же ложе, разве что мой круп уже начинал подгорать от горячего пара, так и норовящего залезть мне зачем-то под хвост – я соскочила с лежанки, и остановилась перед державно возлежавшей на ложе принцессой, поклонившись, и запечатлев на ее копыте куртуазный поцелуй.
— «Хорошо. Теперь постой вот так. Я хочу на тебя посмотреть» — я скрипнула зубами, обругав себя за эту глупую, жеребячью выходку. Наедине, принцесса с настоящей сестринской ревностью требовала, по примеру Луны, чтобы я вела себя в ее присутствии проще, и моя выходка, рожденная недовольством, разбилась хрупкой снежинкой о волю принцессы, виртуозно, не задумываясь, обернувшей всю ситуацию в свою пользу. Требовательный взгляд Селестии скользил по моему телу, внимательно разглядывая, оценивая, взвешивая — несколько раз она улыбнулась каким-то мыслям, но не сочла нужным поделиться со мной своими соображениями. Наконец, удовлетворившись, осмотром, она откинула голову, тряхнув влажной гривой, явно довольная впечатлением, которое произвел на меня этот жест, заставив впиться глазами в роскошные волосы, буквально струившиеся от магии.
— «А ты подросла. Стала осторожнее. Заматерела. Пока твои подруги играют в куклы – фигурально, конечно же, говоря – ты уже стала кем-то в нашем мире».
— «Лишь благодаря вашей протекции, повелительница. Без нее я бы не протянула и года, в лучшем случае, оставшись жить в Понивилле – околачивать яблони, например».
— «Самокритичность, трезвый взгляд на собственные возможности. Пожалуй, мне и вправду нравится то, что я вижу».
— «Надеюсь, что хоть чем-то сумела вам угодить».
— «Сумеешь, Скраппи. Непременно сумеешь» — задумчиво откликнулась принцесса. Кажется, осмотр подошел к концу, и я постаралась как можно незаметнее выдохнуть, сообразив, что все это время стояла, почти не дыша – «А теперь послушай. Как ты, наверное, знаешь, у каждого живого существа есть мечты. Эти мечты были и у меня. Я лелеяла их сотни лет, хватаясь то за одно, то за другое дело в попытке занять чем-то мятущийся разум. Эти бесчисленные десятилетия изменили меня, и я не боюсь теперь в этом признаться ни окружающим, ни, самое главное, себе самой. Но теперь, мои поиски были окончены, и я…».
— «И вам стало скучно?» — не удержавшись, вякнула я. Теперь, после этих признаний, слова сталлионградских заправил уже не казались мне абсолютной бессмысленностью – «Поэтому вы решили вновь изменить этот мир?».
— «Научись думать своей головой, и поменьше слушай глупцов» — с легким, едва заметным раздражением откликнулась Селестия, впрочем, тотчас же вернув себе спокойный, царственный вид. Огромное помещение купален понемногу затягивалось клубами пара, и я вдруг ощутила, как вымокла моя шерсть, по которой катились щекотавшие шкурку капли воды – «Глупцы неистребимы, ведь пока умный ищет ответы на возникающие вопросы, глупцы устраиваются со всеми удобствами в этом мире. Они ведь и проблем-то никаких не видят!».
Я молча поклонилась, прикусив свой длинный язык.
— «Нет, Скраппи, моя цель никак не связана с глобальными изменениями, и уж тем более – с какими-то сиюминутными страхами политиков и дельцов. Мои желания сбылись, и верно говорили древние – бойся того, что это может произойти. Бойся сбывшихся желаний, Скраппи, ведь они отнимают у тебя цель!».
— «Но тогда зачем же чего-то желать? Если достижение цели вредно само по себе?».
— «И вновь хороший вопрос» — кажется, мое робкое возражение позабавило повелительницу – «Поэтому я и захотела посмотреть на тебя, мой верный Легат. Чтобы понять, сможешь ли ты, решишься ли встать бок о бок со мной в достижении цели. Да, я вернула Луну назад. Да, я получила ту, что со временем, сможет встать вровень со мной, но в эту ночь я получила еще более сладостный дар, и для того, чтобы получить причитающееся мне по праву, я сделала шаг вперед – и избрала себе еще более важную цель. То, чего я хочу добиться, невзирая ни на что на свете. Поэтому скажи мне, Скраппи, поможешь ли ты мне на этом пути? Пройдешь ли ты его со мной, до конца?».
— «Вы же знаете, Ваше Высочество, что моя жизнь принадлежит вам».
— «А что думаешь лично ты?» — этот невинный вопрос показался мне острым лезвием, скрывавшимся в складках плаща.
— «Я помогу вам, принцесса. Всем, чем смогу» — подняв голову, честно ответила я. Пусть немилость, пусть ссылка – но что-то мне переставало нравиться в этом белом аликорне, в глазах которого поселилась пугавшая меня одержимость – «Но не ценой жизней невинных, или какого-нибудь катаклизма. Тут я вам вряд ли буду помощницей – скорее, стоп-краном, или гирей на ногах».
— «Неужто?».
— «Приложу к этому все усилия. Но зная вас, я уверена, что до этого дело не дойдет».
— «Ну, насчет себя я уверена, моя дорогая» — удовлетворенно улыбнулась принцесса, очередным движением хвоста вызывая к жизни клубы горячего воздуха, рванувшегося из отверстий кушетки – «А вот что будешь делать ты – это вопрос дискутабельный, милая. Поглядим. Ведь я уже видела, на что ты бываешь способна, и теперь ты принадлежишь мне. Запомни это!».
— «Ээээ…. Как скажете, Ваше Высочество» — я вновь поклонилась, пряча глаза за прядями мокрой гривы. Вот уж действительно, нашла кому выговаривать. А сама? Сама что тогда натворила?
— «Что ж, тогда не будем торопиться, и отнимать у моей сестры ее любимейшую игрушку. Поэтому, зови меня… Пока что тетушкой, Скраппи» — с поистине демонической усмешкой, промурлыкал удовлетворенный аликорн, приподнимая передней ногой мой подбородок, чтобы внимательно поглядеть мне в глаза – «Ты была плотью, что я создала. Ты вкусила моей крови – пусть понарошку, всего лишь в мечтах. Так что можно сказать, что теперь мы с тобой являемся близкими, очень близкими родственниками, а в такой семье как наша, нужно очень серьезно подходить ко всем вопросам родства».

Выйдя из покоев принцессы, куда сопроводила Селестию, я прислонилась к высокому постаменту, пытаясь унять головокружение от всего, что было сказано после купален. Мои оправдания и заверения в том, что я просто глупая пегаска, а отнюдь не многомудрый единорог, разбились о железобетонную уверенность принцессы в моих силах. По-матерински меня пожурив, она уверила меня в том, что правящая династия, под ее мудрым копытоводством, оставалась такой на протяжении тысячи лет не потому, что твердо знала о том, что что-либо невозможно в принципе, а потому, что неустанно искала ответы на вопросы и вызовы времени.
— «Теперь мы родственники, Скраппи, раз уж Луна взяла тебя под свое крыло» — пробормотала я, едва слышно передразнивая слова принцессы. Да уж, воистину, бойся исполнения своих желаний! Конечно, как и любая кобылка, я мечтала о ком-то, кто был бы добр, силен и ласков, и понимал бы меня с полуслова – но это был эдакий идеал, обобщенный образ, и я была точно уверена, что он не включал в себя бессмертное существо, не только понимающее тебя, но и точно знающее, что ты думаешь в любой момент! Особенно, если ты еще только собралась об этом подумать! Ладно… В конце концов, чем это может обернуться для меня? Разве что еще большей нагрузкой – видимо, Селестия решила, что Твайлайт наигралась в мажордома или дворецкого, и должна уже начинать учиться серьезным вещам, вроде пикировки со знатью, прикрытой фальшивыми улыбками грызней с послами, и прочими нужными и интересными вещами. Ох-ох-оу, похоже, что «отгул» Реджинальда был просто предлогом для того, чтобы бросить весь свой дворец мне на хребет. В этом вся Селестия – кинь утенка в воду и посмотри, поплывет он, или нет. Родственнички, говорите? Интересно, не от такой ли жизни Блюблад каждый вечер надевает на себя черное трико, и в образе Защитника рыщет по Кантерлоту?
«Ладно, хватит себя жалеть!» — одернула себя я, задумчиво бредя по полутемным коридорам. Магические светильники притухли – зачарованные магией кристаллы были выточены в форме изящных светильников, и расколоты пополам. Стоило лишь потянуть копытом за шнур, сводя вместе обе половинки, как те начинали светиться, что до сих пор жутко меня напрягает, Твайлайт. В конце концов, Древний в институте учился, а не просто так свою бороду жевал, и его мысли по поводу критической и закритической массы[13] уже давно не давали мне спать, и заставляли с подозрением коситься на эти замысловатые плоды технического гения пони, используя дома только керосиновые лампы. Да и те я долго, с подозрением обнюхивала, не подложили ли в них чьи-то шаловливые копыта какой-нибудь световой кристалл – «В конце концов, Малые завтраки в узком кругу предназначаются только для членов Королевского дома, поэтому эту ношу можно спокойно перекинуть на детей. А что? Пусть привыкают и учатся, как можно тиранить семейство с помощью одной лишь улыбки, и вороха хороших манер! Глядишь, и научатся ценить мамкину заботу».
Размышляя и ругаясь сама с собой, я медленно побрела по дворцу. Ночь раскинулась над городом чудесным куполом, и свет звезд соперничал с фейерверками, громыхавшими где-то за городской стеной, разноцветными блестками взмывая над крышами Кантерлота. Казалось, даже отсюда я чувствовала едкий алхимический запах странных реагентов, которые заменяли пони порох – странные жидкости и порошки требовали к себе особого отношения, и стоили совсем-совсем не дешево, в отличие от парфюмерии и лекарств, которые в достатке изготавливали алхимики, каждый из которых был по совместительству аптекарем или парфюмером.
Вот только жаль, что большая часть их чудесных снадобий и припарок была для меня просто набором небезопасных, а зачастую, и откровенно ядовитых ингредиентов.
Рано или поздно, но это должно было случиться, и мои блуждания привели меня на нижние ярусы, к подножию громадной, грибообразной башни. Продравшись через многочисленные комнаты слуг, день и ночь кипевшие жизнью, я долго блуждала по полутемным залам и анфиладам дворца, тут и там натыкаясь на уединенные альковы и закутки, полные страстного шепота, негромкого смеха, и сладостных звуков поцелуев. Я видела тени, скользившие по погруженным во мрак коридорам; видела фигуры в плащах, прикрывавшие свои морды шляпами и капюшонами. Слышала звук открывавшихся и закрывавшихся дверей; негромкий, условленный стук, служивший паролем для тех, кто пожинал в эту ночь плоды своего счастья. Я видела Рарити, чей капюшон на миг опустился, проиграв сложной, модельной прическе в неравной борьбе – элегантная кобылка зарделась, и прикрыв мордочку, постаралась как можно быстрее прошмыгнуть мимо меня в соседнюю дверь. Теплая летняя ночь кружила наши головы, и я едва не обрушила на свою голову все последние достижения атакующей магии, сумев затормозить, и тихонько отступить в темноту, в самый последний момент заметив на балконе неподвижно стоявшую парочку – пегаса и единорога с непослушными, вздыбленными от возбуждения крыльями. Криво усмехнувшись, я постаралась как можно быстрее исчезнуть – не то, чтобы я испугалась, но, в общем… Поверь, Твайли, я не подглядывала! Честно-честно! Да и мой нос мне подсказал, что между вами тогда ничего еще не было, и мне стало даже смешно от мысли о том, как долго ты будешь тиранить этого плюшевого красавца, строя из себя роковую соблазнительницу, а на деле – разрываясь между неуверенностью, робостью, и своими затаенными страхами, которые тяжким грузом накапливаются в душе каждой кобылки. Решив срезать путь по зимнему саду, я уходила из него гораздо быстрее, чем шла до него, и еще долго вздрагивала, недоуменно мотая головой, и уворачиваясь от порхающих в воздухе кадок с растениями, злобно шелестящими мне вслед. Вот вам и тихоня-затворница! Но каков темперамент – других пони она, понимаешь, боится, ей экзотику подавай!
Тяжело вздыхая, и старая совладать с непокорными крыльями, то смирно лежащими на спине, то пытающимися упереться в стены коридора, я добрела, наконец, до дверей, ведущих в лоджию. Позади осталось пять этажей, еще пять находились над нами. Пять этажей вниз, пять вверх – я стояла на перепутье, возле закрытых дверей, мутное, непрозрачное стекло которых напоминало о былых временах, когда пони еще не умели придавать ему должную прозрачность, и просто использовали как источники дневного света, украшая желтоватые пластинки вкраплениями ракушек, и разноцветных кусочков стекла.
«Встряхнись! Когда пони только начали осваивать стекло, тебя и в проекте-то еще не было!».
За длинным, выцветшим знаменем, ни цветов, ни символов на котором я не могла разглядеть в темноте, мне послышался шорох. Нахмурившись, я решила подкрасться к нише у входа – в конце концов, ощущение присутствия вокруг Ночной Стражи было очень нечетким и смазанным, и пусть даже я отупела, перестав понимать, где все-таки прячутся эти засранцы, отсутствие наблюдения и было поводом устроить маленькую бучу. В конце концов, пока я шла сюда, меня так никто и не остановил, в отличие от других коридоров, где я успела получить несколько явных намеков, парочку открытых предложений, и даже попытку («Пардон, мадам! Обознался!») с ходу запрыгнуть на мой круп, что меня скорей заинтриговало, чем испугало по-настоящему. Такое отсутствие внимания со стороны бывших коллег все же было обидным, и я двинулась в сторону темного провала в стене с явным желанием разобраться, кто разрешил этим кожистокрылым покинуть свой пост… Но не дошла, остановившись, когда увидела две пары глаз, сердито зыркнувших на меня из темноты. Одна из них располагалась явно ниже другой, а любопытный нос подсказал мне, что я заявилась ну очень и очень не вовремя.
— «Хммммсссссс!» — закатывая от удовольствия глаза, поведал мне мышекрылый жеребчик. Ну да, конечно. Чего ж тут было непонятного?
— «Ссслушшшай, Раг! Сссвали уже куда-нибудь, ладно?!» — его подружка оказалась куда более разговорчивей, и с чмокающим звуком выпустив изо рта член жеребца, сердито уставилась на меня, посверкивая зеленовато-желтыми глазами – «С Госсспожой ее служанки и ликтор, и она приказала никому их не бессспокоить».
— «Никому, кроме ее Первой ученицы!» — с вызовом рыкнула я, распахивая дверь. Чудовище, которое я почитала давно укрощенным, вдруг извернулось, и словно змея, по самые десны вонзило мне в сердце свои зубы. Словно во сне, ноги сами несли меня через крохотную прихожую, мимо застывших Клауд и Мист – обнявшихся, привалившихся к стене. Мимо, мимо – в широкое пространство лоджии, под высокими, сводчатыми потолками которой, дробясь, отражался грохот водопада, заглушавший негромкую речь двух фигур, двигавшихся в полумраке. Мне казалось, что сердце вот-вот выскочит у меня из груди, когда я вломилась на эту интимную встречу с грацией пьяного медвежонка, готовясь увидеть все, что угодно — но только не полные отчаяния глаза Луны, которыми она смотрела на мою задыхавшуюся тушку, появившуюся из-за гардин. Кажется, принцесса решила, что ее обманули, что я передумала – но я уже видела, что такой же взгляд она бросила и на Графита, натянутого, словно пружина. Увидев меня, он вскочил с того краешка ложа, на котором грациозно возлежала принцесса, и сделав шаг ко мне, остановился.
— «Скраппи…» — морда мужа внезапно посерела. Луна молча, гневно выдохнула воздух сквозь крепко сжатые зубы, и в лоджии вспыхнул магический свет, когда звякнувший рог аликорна зажег роскошную люстру под потолком. Там, в бальном зале, я не имела возможности поближе увидеть наряды принцесс, но теперь, в желтоватом, похожем на солнечный свете, я увидела, насколько прекрасной была Повелительница Ночи.
Голубое платье с длинным подолом, украшенное орнаментом из золотой нити. Золотые накопытники с золотыми завязками, обвивавшими ноги принцессы. Золотые серьги и перстень, охватывавший рог, были украшены большими рубинами, казавшимися ожившими каплями крови – и те же камни украшали массивный браслет, плотно охватывавший основание хвоста аликорна. Серебряным было лишь легкое, изящное ожерелье-пектораль, охватывавшее основание шеи принцессы, и украшенное громадным алым камнем, белые прожилки которого складывались в дымчатый серп луны. Золотое и голубое на черном – изысканном, как бархат ночи – казалось, принцесса стремилась подчеркнуть всем своим обликом единение в этот день со своею сестрой, а изящно отставленная задняя ножка с поистине царской небрежностью так натянула подол, что даже я едва не захлебнулась слюной от зависти и восхищения, увидев, как выгодно этот наряд охватывает всю фигуру принцессы.
«И он не польстился на это?! Да я бы сама… Стоп, кажется, у меня точно поехала крыша. Но хороша, до чего хороша!».
— «Ваше Высочество, могу я занять всего минуту вашего драгоценного времени?» — сладким голосом проворковала я, отступая ко входу в прихожую. Что-то не ладилось у этой парочки, которую так неуклюже я попыталась создать, движимая собственной глупостью, и желанием вписаться в этот изменившийся мир. Грубо, по-детски настойчиво, забывая о том, что пони вокруг меня – существа живые, и движимые собственными страхами, заботами, и любовью. Кто знает, о чем подумал Графит, когда вместо меня, увидел входившую в покои принцессу – быть может, нежился в ее ванне, а может, даже натирал ее любимой мочалкой свою шерсть, готовясь к моему приходу, и желая выглядеть как можно более мужественным и желанным? Заметив непримятую еще постель, сердце заколотилось свободнее, а воспоминание о мочалке – так и вовсе едва не заставило захихикать. Увидев приглашающе распахнутое крыло, призывавшее ее присоединиться ко мне в прихожей, Луна вспыхнула, но движимая любовью и чувством стыда, я сердито блеснула глазами – и Повелительница Ночи, Ее Высочество, Ночная Кобылица, и прочее, и прочее, и прочее, покорно поднявшись, отправилась вслед за мной.
— «Милый, мы скоро. Не уходи» — пропела я ангельским голоском, в моем исполнении наверняка похожим на хрип умирающей таксы. Муж дернулся было к окну, но заметив мой взгляд, не суливший ему ничего хорошего в случае исчезновения, судорожно вздохнул, и остановился у выхода на балкон, запрокинув голову, и подставляя ветру влажную гриву. Не сговариваясь, мы подняли головы, улавливая затрепетавшими ноздрями запах жеребца, и теперь мне уже приходилось буквально выталкивать Луну в предбанник покоев, где, за задернутыми гардинами, она смогла бы мне объяснить, что же такого случилось у этой парочки, до сих пор возлежавшей на разных диванах, а не в одной огромной постели.
— «Он… Он не желает быть с Нами!» — рокочущим Кантерлотским Шепотом рычала на меня мать. Уже оправившие на себе костюмы горничных, Клауд и Мист забились в угол, и распластались возле дверей, стараясь дрожью своей не вызвать еще большего неудовольствия у повелительницы – «О, Мы чувствуем его желание, чувствуем с первого шага, что сделали Мы в сии покои! Мыслью своею уже Нас покрыл он, но нуждаемся Мы не в бесплотных мечтах! О, жестокая шутка! О, насмешка судьбы! Мы, Ночная Кобылица, чей взор заставлял иных драться до смерти, чье лоно по праву воспето в веках! Мы…».
— «В общем, он отказался» — резюмировала я все вышесказанное, и прерывая этот бурный панегирик. Пребывая в весьма расстроенных чувствах, Луна не сразу откликнулась на мой голос, и мне пришлось достаточно аккуратно, но весьма и весьма фамильярно погладить ее по крылу, чтобы обратить на себя внимание токующего аликорна. Забавно, но брошенный на меня взгляд я проигнорировала, ощущая себя легко и свободно в обществе Луны – в отличие от моей новой тетушки, приходившейся ей родной сестрой – «А ты пробовала…».
— «Тебе ли учить меня, предерзкая?!» — вспыхнула принцесса, но помолчав, призналась, заметив, что я молча жду продолжения, изо всех сил стараясь скопировать ее фокус с ироничным движением брови – «Да, я испробовала многое, что постановила для себя дозволенным этой ночью. Я могла бы превратить его в любовный автоматон, в лишенного разума раба – я даже пыталась принять твой облик, моя возлюбленная, но столь невоздержанная на язык дочь. Но увы…».
— «Ты… Ты что?!» — выпучившись на гневно потрясавшую копытом Луну, я сначала обалдела, пытаясь понять, как это вообще можно было сделать. Потом рассердилась, ощущая вновь вспыхнувший в сердце огонь. А потом…
Потом пришел смех.
— «Что в этом смешного?» — сухо осведомилась принцесса, глядя на мою ухахатывавшуюся тушку – «Ужель Мы, Повелительница Ночи, опустимся до принужденья там, где ранее за один лишь благосклонный взгляд Наш сходились армии? Да, я пыталась, но сей предерзостный…».
— «Ты… Ты сама хоть представила это со стороны?» — всхлипывая от смеха, я привалилась к плечу матери, оставляя влажные пятна от слез на драгоценных кружевах – «Заходит, значит, в покои высокая, красивая, безупречная, огромная пегаска…».
— «Все верно. Что же не так?».
— «…и так важно, понимаешь ли, говорит ему: «Пади ниц, счастливец безумный, ибо пришла жена твоя, дабы разделить с тобой ложе!». Аааааа! Убейте меня, но я должна это видеть!!!».
Представив себе эту картину, я снова захрюкала, и не в силах сдержаться, громко, во все горло, захохотала, повиснув у матери на груди. Кажется, та что-то сердито сказала, затем замолкла, и лишь спустя какое-то время я заметила, как начала вздрагивать укрытая серебром грудь в попытке сдержать рвущийся наружу смех. Я хохотала так заразительно, пытаясь копытами, голосом, всем своим видом вновь и вновь изобразить эту сценку, что принцесса не выдержала, и вскоре, прихожую огласил ее смех, присоединившийся к моему хохоту. Выпучившиеся на нас служанки застыли недвижимыми изваяниями, явно подозревая, что мы обе сошли с ума. Отчего же еще могут хохотать до упада пегаска и аликорн, обнявшись, и подвывая от душащего их смеха? Прошло еще немало времени, прежде чем мы смогли успокоиться, и вместе, не сговариваясь, оглянуться на дверь, чтобы убедиться, что находившийся в лоджии жеребец по-прежнему на своем месте.
— «Ох, это так вульгарно, Скраппи!» — фыркнула Луна, глядя, как я отклячиваю свой зад в попытке заглянуть в замочную скважину. Впрочем, мою возню она терпела недолго, и попросту отжав меня в сторону, сама заглянула в нее, продемонстрировав при этом недюжинные сноровку и опыт – «Вот, учись, как это нужно делать. Элегантно и быстро».
— «Да уж, Ваше Высочество! В этом я бы с вами соревноваться не стала!».
— «Предерзкая» — пробормотала принцесса, совсем по-кобыльи прикусывая высунутый язык в попытках разобраться, что же творилось в покоях – «Но что же мне делать? Ужель оставить попытки сии? Но как я смогла бы потом принимать его службу?».
— «Как обычно» — вся царственность, надменность и гордость ушли из стоявшего у дверей аликорна. Иссиня-черная кобыла, словно простушка-служанка, подглядывала за предметом своего вожделения, и эта метаморфоза сдавила мое сердце, наполнив его нежностью и задором. Мой дар, оторванный от души, не мог оставаться не принятым. Да, Графит отказался, и я ощутила волну любви, буквально приподнявшую меня над каменным полом. Он отказался, отказался! И ради кого – ради глупой, пятнистой, щербатой пегаски, лишившейся нескольких зубов, но приобретшей взамен только шрамы. За это он должен был быть вознагражден, и чудовище, жившее в моем сердце, обиженно зашипело, придавленное тяжелым копытом решимости, с которой я принялась за дело.
Да, пусть глупо. Пусть нелепо. Пусть по-дилетантски. Но это было мое решение, и моя награда, которой я намеревалась одарить тех, кто был светом в моей бестолковой жизни, не очень-то нужной этому миру.
— «Скажи, а ты сможешь сделать так, чтобы наутро Графиту казалось, что это был всего лишь сон?».
— «Конечно. Но трюки сии…».
— «Это не трюки. Я думаю, что он так тебя вожделеет, просто стесняется выказать тебе это».
— «Какая глупость!» — вновь начала горячиться принцесса, отрываясь от замочной скважины, за которой находился предмет ее вожделений – «Уж если любишь – так люби! Если желаешь – желай открыто! О, современные нравы и одежды! Пони в эти дни поголовно решили таскать на себе брюки – брюки, представляешь?! Ну и как теперь, с этими штанами, можно понять, что чувствует к тебе жеребец?».
— «Наверное, по каким-либо другим знакам внимания, а не по гордо выкаченным яйцам или члену, дружески положенному тебе на плечо» — фыркнула я, задумчиво обегая глазами прихожую. В моей голове появилась одна интересная мысль, и чем дальше, тем более соблазнительной мне она казалось. Для этого требовалась смелость, безрассудность, даже дерзость… И малая толика склонности к настоящему разврату, которая вдруг поселилась в моей груди.
«Ох, страшно! А что, если он сочтет меня извращенкой? Но как соблазнительно…».
— «Кажется, у меня есть одна идея…» — обдумывая детали, проговорила я, задумчиво разглядывая Клауд и Мист, синхронно вздрогнувших, и попятившихся под моим оценивающим взглядом – «Есть, понимаешь ли, одна идейка… Скажи, а ты никогда не изучала искусство массажа?».

— «Господин…».
Не торопясь, не делая резких движений, мы вплыли в огромную лоджию, и остановились напротив графита, согнувшись в глубоком поклоне.
— «Что желает наш господин?».
Этот спектакль пришел мне на ум совершенно случайно. Нам понадобилось целых десять минут на то, чтобы заставить раздеться Клауд и Мист, отчего-то решивших резко отупеть, и лишь непонятливо хлопать глазами; после чего еще двадцать – на то, чтобы натянуть на себя их костюмы. План был прост и понятен, и я ограничилась лишь парочкой общих советов, с высокомерным видом выслушанных Луной, брезгливо поглядывавшей на кучу вещей, выросшую на полу. Я видела, что она была в ужасе от того, что ей, принцессе, придется надевать еще теплое, снятое с чужого тела белье, но все же смогла, уговорила топорщившего перышки аликорна облачиться в костюм Клауд, который более-менее подошел ей по размеру. Переживая неудачу на любовном фронте, принцесса стала как будто бы меньше, но вещи служанки натянула, пусть лишь с моей помощью и превеликим трудом. В короткой черной юбчонке, накрахмаленном переднике и черных носочках, она выглядела настолько соблазнительно, настолько распутно, настолько развратно, что я сама едва не подавилась слюной, когда поглядывавшая на меня мать вдруг сделала несколько пробных шагов, виляя задницей, в которую врезались слишком узкие для нее трусики и пояс. Кажется, мой глупый вид, с которым я, не отрываясь, глядела на ее дефиле, придал ей уверенности, и в комнату она вошла танцующей походкой, вместе со мной, склонившись перед подобравшимся жеребцом.
— «Ваше Высо…».
— «Тссс!» — таинственно произнесла Луна, прикладывая копыто к губам. Подняв глаза на мужа, с копытами забравшегося на диван, я едва не захохотала – так он похож был на нервную барышню, увидавшую в углу комнаты пару безобидных мышей, что в исполнении этого бородатого охламона, кондициями способного поспорить с иным секретером, выглядело на двадцать процентов комичнее. Поймав его взгляд, я коротко улыбнулась, подмигнула – и вновь скромно опустила глаза, бросив быстрый взгляд по сторонам в поисках чего-либо, что могло бы помочь разрядить обстановку. Похоже, Графит еще не понял правил этой игры, и изо всех сил пытался вести себя благопристойно, как и полагалось примерному Ликтору на приеме у своей госпожи, но это нас совершенно не устраивало – в конце концов, ночь была коротка, а сделать предстояло еще так много…
«Ванна! Он говорил, что тут есть какая-то замечательная ванная, или бассейн, которую они затарарахались сюда заносить!».
— «Господин устал?» — играясь, я медленно подобралась к Графиту, пытаясь при этом как можно развратнее вилять затянутым в черный плис крупом, и потянула его в сторону балкона, стараясь не рассмеяться при виде выпученных, как у лягушки, светящихся глаз. Наверное, как-то так должны были выглядеть попавшие под поезд драконы – «Может, господин хочет принять ванну? Или откушать? Или… Кого-то из нас?».
— «Думаю, ванна не повредит» — обольстительным тоном откликнулась Луна, и я едва успела стукнуть ее по ноге, чтобы та погасила свой телекинез, которым собралась попросту макнуть моего мужа в здоровенную каменную лохань, наполненную горячей, пузырящейся водой – «Прошу вас… Господин».
Последнее слово вырвалось у принцессы легко, но вот тон… Ей снова пришлось отдернуть копыто, спасаясь от моего пинка, которым я призвала ее не переигрывать, а если она и дальше собиралась упрямиться, то… Кажется, мой быстрый взгляд, который я бросила на виновато опустившую глаза Луну, сообщил ей достаточно моих мыслей, и следующие двадцать минут прошли в напряженном молчании, с которым мы принялись намывать опустившегося в ванну, и донельзя несчастного жеребца.
Однако, горячая, пузырящаяся вода, вкупе с нашими неумелыми, но старательными прикосновениями сделали свое дело, и вскоре, Графит расслабился, с громким вздохом откинувшись на каменный бортик. Возликовав, я радостно затрясла головой, и знаками призвала свою мать не останавливаться, а продолжать те поглаживания, которые она пыталась выдать за расслабляющий массаж. Уже через несколько минут после начала наших потуг, я поняла, что массаж она только лишь принимала, и вряд ли когда-нибудь делала сама, но Луна оказалась неплохой ученицей, и высунув от напряжения кончик языка, принялась повторять за мной все движения, которые я смогла извлечь из нашей общей памяти с Древним, поглаживая, надавливая, поколачивая и пресекая шуршавшую под моими копытами шкуру[14]. Выходило не так чтобы хорошо, но спустя четверть часа мышцы под моими копытами начали расслабляться, а еще через десяток минут, Графит все же сдался на нашу милость, и сопя, откинулся на край ванны, чтобы возившимся вокруг него кобылам было удобнее массировать его грудь и живот.
— «Вина, господин?» — что ж, я могла гордиться собою. Через полчаса активной работы всеми мышцами тела, Луна выдохлась, и уже не напоминала сжатую пружину, готовую наброситься если не на Графита, то на виновницу всех ее бед в этот день. Похоже, ей и вправду понадобился перерыв, и стрельнувший глазами в мою сторону муж осторожно принял протянутый ему бокал, на дне которого плескалось рубиновое вино – темное, как кровь старого дракона. Донесшийся запах заставил меня заинтересованно закрутить любопытным бежевым носом – помимо виноградной кислинки, присущей всем винам, я уловила оттенок ореха и что-то горькое, похожее на сгоревшее дерево, но увы, Луна зорко следила за своей «конкуренткой», и предотвратила мои поползновения, начав массировать шею и спину Графита.
— «Не соблаговолит ли господин приподнять свою ногу?» — решив, что пора переходить к чему-либо более откровенному, я перегнулась через бортик, и нащупав здоровенное копыто, забросила себе его на плечо. Судя по нервному движению жеребца, схватившегося передними ногами за край джакузи, его не прельщала судьба быть утопленным в ванной с романтическими пузырьками, возникавшими словно из ниоткуда, и с веселым шипением лопавшимися на поверхности воды. Массировать здоровенные, могучие бедра в таком положении было не слишком удобно, и глаза матери ревниво сверкнули, когда я, наплевав на условности, плюхнулась в пузырящуюся воду, принявшись гладить большое бедро, понемногу спускаясь все ниже и ниже – «Благодарю вас, господин. Вы так добры к бедной горничной…».
«Ага. К щербатой, мокрой, нестриженной горничной, от которой, наверное, за версту несет пролитой кровью» — иронично подумала я, заметив, как криво ухмыльнулась принцесса. Похоже, она решила, что эта игра понемногу становилась борьбой за внимание жеребца, и я насторожилась, понимая, что скоро она сделает свой ход.
— «На самом деле, она не бедная, мой господин» — на этот раз у нее получилось просто идеально, и раздавшийся шепот даже меня пробрал до костей. Тихий, интимный, казалось, он звучал прямо у нас в головах, когда Луна мягко, с кошачьей грацией, перешагнула бортик джакузи, и тихо, без всплеска, опустилась рядом с Графитом, принимаясь поглаживать его грудь – «На самом деле, мы были очень непослушны, ленивы, разнузданы и своевольны, и сегодня, господин, вы можете примерно наказать нас. Так, как считаете нужным».
Последовавший за этими словами смешок заставил мои крылья, раскрываясь, выскочить из воды.
«Чииииивоооо?! Мы ни о чем таком не договаривались!».
— «Сегодня вы – хозяин этого дома, а мы – ваши преданные служанки» — голос принцессы был вкрадчив и тих, но я слышала каждое ее слово, которое не могли заглушить даже перья на крыльях, с шорохом поднимавшихся у нее на спине – «И если господин разрешает…».
— «Это… Это что, все правда?» — вдруг хрипло откликнулся Графит. Откинувшись на пологий бортик джакузи, он так и лежал, не открывая глаз, словно надеясь наконец проснуться… Или же стараясь, чтобы сон этот длился как можно дольше – «Или же это все сон?».
— «Сегодня вы наш господин, и распоряжаетесь нами» — повторила я, отпуская надоевшую мне ногу, и присоединяясь к Луне, занятой животом жеребца. Вода была горяча и прозрачна, и в свете фосфоресцирующих пузырей я заметила, как вздрогнуло, и вдруг показалось на поверхности естество мужа, до того, мучительно сдерживаемое с помощью бедер и ног. Увидев его, я улыбнулась, и наклонившись, мягко поцеловала большую головку, вздрогнувшую от прикосновения моих губ – «Распоряжаетесь как вам угодно».
— «Ууууугодно!» — выдохнул Графит. Его копыто нащупало мой затылок, и властно повлекло меня вниз – «Прошу тебя, продолжай».
— «Как прикажете, господин» — усмехнувшись, мать милостиво кивнула мне, разрешая разогреть своего жеребца, и наклонившись, приникла к его губам в долгом поцелуе, пока я облизывала поднявшийся из воды член. Словно решившее поприветствовать меня древнее божество, он был тверд и прекрасен, и я старалась изо всех сил, работая своими губами и языком, пока мать, оседлав грудь застонавшего от возбуждения жеребца, целовала моего супруга, понемногу спускаясь все ниже и ниже. Трусики с сухим треском слетели с напрягшихся бедер, и прямо над моей головой закачалась прекрасная в своей гармоничности и размерах петля. Ее губы набухли, открываясь и закрываясь с едва слышным шлепком, будто створки темной раковины, на миг обнажая влажное розовое нутро и большую, блестящую ягоду клитора, призывно мерцавшего в преддверии лона. Оторвавшись на миг от одурманенного поцелуями жеребца, мать прикрыла глаза – и словно бросаясь в холодную воду, решительно опустилась на напряженный, подрагивавший под моими копытами член.
— «Ооооооо…» — выдохнула она, насадив себя на Графита. Член исчез в ней до самого основания, чтобы затем вновь появиться наружу – и вновь пропасть в алой глубине. Едва отдернув копыта, я тупо уставилась на происходящее – в моей голове еще никак не укладывалось то, что я не только свела их вдвоем, «поделившись» своим нареченным, но и буквально сама, своими копытами направила член супруга в подрагивавшее от нетерпения, материнское лоно. Сама мысль об этом была настолько безумной, насколько безумной была и вся эта ночь – но мысли о том, чтобы вылезти из джакузи и убежать, или хотя бы скромно отвернуться, просто не возникло у меня в голове, и парализованная открывшимся мне зрелищем, я смотрела, как поднимался и падал идеально черный круп, с жадностью набрасываясь на подрагивающую дубину; как шарили копыта Графита по бедрам Луны, касаясь ее меток, и стараясь задержать ее, замедлить эти размеренные движения – но тщетно, тщетно, ведь на нем, рассыпая звезды из гривы, скакала сама Повелительница Ночи, и каждое движение заставляло его выгибаться, стараясь еще глубже оказаться в жаркой, пленительной глубине. Вскоре, движения их стали быстрыми, конвульсивными, и наконец, взорвались чередой коротких прыжков, закончившихся оглушительной тишиной, в которой мать упала на грудь кончившего в нее жеребца.
Член Графита обмяк, и выскользнул из принцессы. Благодарно шепча что-то, она сползла по нему, словно по большому, рухнувшему дереву, и положила голову на вздымавшуюся грудь. Глаза ее были закрыты, но я ощутила, как крыло Луны повлекло меня к ней, и через секунду, почувствовала запах Графита на ее губах, с которым она подарила мне несколько благодарных поцелуев.
И признаюсь, что я и не подумала отстраниться, Твайлайт.
— «Спасибо. За то, что подарила мне это».
— «Всего лишь «спасибо»? Не маловато ли?» — вдруг неожиданно поинтересовался тот, кому я отвела в этом спектакле роль третьего плана. Глубоко вздохнув, жеребец открыл светящиеся глаза, и внимательно обозрел растрепанных кобылок, прикорнувших у него на груди, после чего, вдруг поднял передние ноги, и решительно надавил нам на спины, пригибая к самой воде – «Кажется, кто-то только что называл меня «господином»? Или это мне лишь почудилось?».
— «Сегодня день Равноденствия. День и ночь, когда исполняются самые сокровенные желания» — собрав глаза в кучку, выдохнула наконец Луна. Я заметила темный румянец на ее щеках, когда она сообразила, что хочет от нас этот жеребец, которого она только что выдоила до конца. Этот румянец заставил меня задуматься о том, так ли ловка и искусна была в любовной науке та, что назвалась моей матерью, или же перерыв в этом деле был настолько большим, что она уже и забыла, каково это – вылизывать набухший, еще не отвердевший до конца член жеребца, сталкиваясь носом и язычком с другой кобылкой, старавшейся над его чистотой с другой стороны.
— «Ммммм… Пожалуй, мне нравится этот обычай» — пробасил Графит, придерживая копытом мою голову, заставляя меня опускаться к самой воде, проводя языком по основанию его члена, еще покрытого соками матери. Скользкие, пощипывающие губы, они размазались у меня по языку, заставляя искать спасительного утешения в языке Луны, скользящего вверх и вниз по напрягшейся дубине Графита, вновь готовой к нелегкому бою. Казалось, что дело идет к развязке, но как выяснилось, мы крупно недооценили того, кем решили «делиться», и кого попытались использовать как актера, покорного воле сценария, написанного двумя слишком самонадеянными кобылами. Двигаясь вверх и вниз, мы переплетались языками, борясь за первые капли семени, которые вот-вот должны были выстрелить из забавной трубочки у основания головки – но вместо пряной и жирной струи, получили лишь губы друг друга, когда хмуро посмеивающийся муж положил копыта на наши загривки, и с силой сжал наши головы в сильном, почти болезненном поцелуе.
— «Вы действительно были плохими кобылами» — поднимаясь в джакузи, пробасил жеребец. Его глаза сверкали, а сквозь крылья просвечивала огромная, без единого пятнышка, луна – в этот миг он был прекрасен и ужасен одновременно, и мы застыли возле его ног, до глубины души пораженные зрелищем, которое пробуждало что-то древнее, не поддающееся контролю, в наших телах – «И вы должны быть наказаны. Прямо сейчас».
— «Господин» — оторвавшись от глаз мужа, я изобразила короткий поклон, начав выбираться из ванны – «Ваша верная слуга покидает вас, господин. Но не волнуйтесь, ведь с вами останется…».
— «Я сказал вы обе!» — прогрохотал тот, легким шлепком закидывая меня обратно в воду. Вставшая на все четыре ноги, Луна нахмурилась – и вдруг чему-то улыбнулась, встретившись взглядом с решившим посамодурствовать жеребцом — «И начну я, пожалуй… С обеих. А ты… Ты знаешь, что нужно принести!».
— «О, да, мой господин!» — я вздрогнула, услышав этот страстный шепот. Голос матери вдруг стал хриплым и низким, а звук заклинания, раздавшийся от проснувшегося рога, напоминал грохот грома, с которым возле джакузи упал увесистый, покрытый пылью сундук – «Разрешите мне, повелитель! Прошу вас!».
— «Недостаточно почтительно просишь, как я погляжу, поэтому будешь наказана первой» — проворчал Графит, запуская копыто под приоткрывшуюся крышку, и доставая из недр пыльного ящика странного вида ременную плетку, казавшуюся кусочком мрака, поселившегося у него под копытом. Взмахнув на пробу свистнувшими в воздухе ремешками, он сердито нахмурился, указав мне рукоятью в сторону сундука – «А ты – надевай на нее сбрую! И пошевеливайся. Терпеть не могу нерасторопных кобыл!».
— «Эй, это уже не смешно!» — пригнувшись, я плюхнулась пузом в воду, подняв тучу брызг, когда спасалась от свистнувшей надо мной плетки. Начавшись как эдакая ролевая игра, эротический маскарад, эта встреча вдруг стала развиваться совсем не по плану «Поиграть — Пожелать Приятной Ночи – Поплакать в Подушку – Уснуть», и с заново проснувшимся испугом я поняла, что сама превратилась в актера, и теперь должна была сыграть очень странную роль свидетеля консумации[15] в этом спектакле, полностью выпустив бразды из копыт. Спасаясь от еще одного замаха, я вывалилась из каменной лохани прямо возле сундука, из которого уже выплывали в облаке синей магии какие-то ремешки, упавшие прямо мне на спину – «Эй! Да вы тут совсем охреммммфмфмффф!».
— «Вот теперь тут стало тише» — хмыкнул черный бугай, когда его копыто схватило болтавшуюся в воздухе шлейку, и нащупав что-то среди ремней, определило это «что-то» мне в рот, наполнив его вкусом и запахом старого дерева. Старого, порядком погрызенного дерева, снабженного застегнувшимся на моем затылке ремнем – «А теперь полезай обратно, строптивая горничная, пока я не решил заняться тобою всерьез! И помоги своей подруге!».
На этот раз увернуться не удалось. Удар был похож на обычный шлепок – болезненный, но не опасный. Скользя и извиваясь, я наконец поднялась, и сердито сопя, принялась облачать свою мать в этот странный наряд, оказавшийся шлейкой с уздой, за которую тотчас же ухватился лохматый тиран, рывком заставивший принцессу встать на дыбы. Она попыталась было обернуться, но получила звонкий удар по ягодицам, и заплясала в воде, высоко вскидывая точеные ноги, пытаясь увернуться от свищущей плетки. Понадобилось много шлепков, прежде чем Графит подчинил себе строптивую кобылицу, пусть и не слишком пытавшуюся вырваться из его лап, и рывком притянул к себе, заставив упереться подхвостьем в свой пах, туго натянув поводья.
— «Вот так…» — многоглавая плетка свистнула, со звонким шлепком обрушиваясь на бедра принцессы. Та вскрикнула, и вновь попыталась вырваться, широко раскрывая растягиваемый трензелем[16] рот, однако я слышала в ее голосе не боль, а какое-то затаенное чувство, которое я назвала бы наслаждением, после чего вновь опустилась на все четыре ноги, прижимаясь бедрами к победно торчавшему члену Графита – «Чтобы что-то получить, нужно попросить об этом, и хорошенько».
— «Пхашу тебя, гохпотин!».
— «Не слишком-то покорно это звучит» — плетка свистнула раз, и другой, звонко обрушиваясь на черные ягодицы. Бросившись вперед, чтобы прекратить эту странную, пугавшую меня до усрачки игру, я тоже получила свое, и схватившись за вспыхнувший круп, очутилась на дергающейся спине матери, вцепившись копытами в ее шею.
— «А вот и вторая» — голос мужа звучал заинтересованно, но я слышала его бурное дыхание, с которым он осторожно, почти нежно пощекотал меня своей плеткой – «Ну что же, милашка? Ты тоже была нехорошей пони?».
— «Ммфмммрррр грррррррр!» — прохрипела я, пытаясь обернуться.
— «Стой спокойно, строптивая пони!» — отбросив уздечку, муж ухватил меня за бока, и потянул к себе, без каких-либо ласк и приготовлений, врываясь в мое разгоряченное лоно. Казалось, ему доставляло удовольствие слышать, как я возмущенно шиплю, и грызу проклятый деревянный шарик, вздрагивая под ударами его члена. Смазанный нашими собственными ртами, он то таранил меня словно поршень, то выскальзывал из меня, и с глухим чмоканьем вонзался в лоно матери, вскрикивавшей под каждым ударом. Вверх-вниз, и снова вверх – тяжело дыша, лохматый монстр трудился над нами, и вскоре, сквозь застилавшую глаза пелену истомы и пота я ощутила, что Луна улеглась посреди джакузи, чтобы долбившего нас жеребцу было удобнее доставать и ее, и меня своей огромной дубиной, с забавным, чмокающим звуком вонзавшейся в нашу плоть. Двигавшееся подо мной тело матери, наша скрипящая шерсть, плеск воды и влажные, непристойные звуки двойного соития завели меня настолько, что я не выдержала, и буквально за пару минут достигла первого оргазма, горячей волной прошедшегося по всему телу. Моя пылающая утроба попыталась было сжать, задержать в себе член мужа, в очередной раз поцеловавший головкой устье матки, но не смогла, и едва не заплакала, ощущая внезапную пустоту под хвостом, представляя, что в этот момент чувствовала подо мной Луна, в которую с долгим стоном разрядился пыхтевший надо мной жеребец.
— «Еще рано… Ты кончила… Слишком рано…» — прошептал сопевший тиран. Задержавшись на миг между нами, он повернул меня мордой к себе, и пристально глядя в глаза, пригрозил – «Теперь тебя… Ждет… Наказание».
Поднявшись, он цапнул меня зубами за шкирку, и выбравшись из сауны, потащил с балкона на лоджию, где уже лежали приготовленные Клауд и Мист полотенца, которыми мы принялись вытирать гордо выгибавшего шею Графита. Уделив внимание и себе, мы подчинились указующему жесту, и забрались на большую, круглую, лишенную спинок постель, казалось, состоявшую из одних лишь подушек, расположившись по бокам удовлетворенно поглядывавшего на нас жеребца. Свет притух, и лоджия погрузилась в интимный полумрак, разгоняемый сотнями светлячков, слетевшихся под древние своды. Соперничая со старой мозаикой, их свет складывался в сотни меняющихся картин, и в его неровном свете я увидела глаза мужа, внимательно разглядывавшего свою жену, поспешно избавлявшуюся от изгрызенного, старого шарика-кляпа.
— «Это ты придумала все это, Скраппи?» — тихонько поинтересовался он, протягивая переднюю ногу, и с глухим бульканьем буквально насаживая голову принцессы на свой содрогнувшийся член. Трензель был выполнен в форме кольца, не дававшего закрыть рот громко давившемуся его пенисом аликорну, но кажется, Графиту было абсолютно все равно, что там фыркала и кашляла не справившаяся с заданием принцесса – «Скажи, что это все сделала и придумала ты. Что все это не сон».
Что я могла ему ответить? Сказать, что это не сон? Или наоборот, убедить его в том, что он спит, словно юный жеребчик, пачкая под собой простыню? Что он уснул, не дождавшись меня в этой комнате – один, под гулкими сводами лоджии, убаюканный светом поднимавшейся луны, и шепотом звезд? Что бы я ни сказала, что бы ни ответила – мне казалось, что это должно непременно убить всю интригу, все очарование Равноденствия, и я не нашла ничего лучше, чем потянуться, и поцеловать его – так, как умела лишь я. Пройдясь язычком по его губам, я начала осторожно целовать уголки его рта, спускаясь на подбородок и шею. Прижавшись на миг к груди милого, я улыбнулась, услышав глухие удары огромного сердца, и решительно выдохнув, отстранила от органа мужа сердито сопевшую и кашлявшую принцессу.
Что ж, похоже, та долгая ночь на грязном полу дирижабля чему-то меня научила, и приноровившись, я очень скоро смогла заглотить это чудовище почти до конца. Широко расставив ноги, я трудилась над пахом Графита, то выпуская из себя ставшую твердокаменной дубину жеребца для того, чтобы сделать хоть несколько глотков свежего воздуха, то вновь, со странным, гортанным звуком вбирая его до конца, упираясь при этом носом в поджавшуюся мошонку. В какой-то момент муж решил присоединиться к веселью, и я ощутила на своем вымени его горячий, шершавый язык – признаюсь, это не особенно меня вдохновило, и не доставило особого удовольствия, но я мужественно выдержала это изъявление благодарности, и почти не закашлялась, когда он, наконец-то, выстрелил тугими, горячими струями в мой широко распахнутый рот.
Кстати, Твайли – когда будешь писать свои эротические рассказы, не упоминай в них о том, как приятно на вкус жеребцовое семя, подруга. По крайней мере, тогда в них будет хотя бы капелька правды.
— «Ну что за непослушные нынче служанки…» — посетовал муж, когда мы вновь расположились на мягких подушках. Не знаю, что за питье приготовила ему Луна, но вялый, обмякший его член снова вздрогнул и стал подниматься от одного лишь прикосновения хвоста принцессы, которым она обмахивала перетрудившегося жеребца – «Что ж, я измыслил достойное вас наказание. Ложитесь!».
— «Ээээ… Так?».
— «Да, вот так» — перекатив меня через себя, он устроил меня на животе матери, и назидательно постучал по носу своим вялым пока агрегатом – «Я хочу, чтобы вы постарались, кобылки, и доставили друг другу максимум удовольствия. Победитель получит большее наказание, чем проигравший, поэтому в ваших же интересах порадовать меня красочными оргазмами. Наслаждайтесь, непослушные кобылы!».
— «Ах ты… Извращенец!».
— «Ммммммм…» — раздался позади меня томный выдох, заставивший робко поджать хвост. Не помогло, и спустя мгновение я задохнулась, ощутив на своей промежности горячий язык матери, проходящийся по набухшим, истерзанным створкам моей петельки. Пусть она и не могла говорить из-за трензеля во рту, его отверстие было достаточно большим для того, чтобы в него проскользнул ее прекрасный язык, тотчас же принявшийся исследовать мой не слишком глубокий, и не очень-то и интересный внутренний мир.
— «Кажется, кто-то вздумал лениться?» — плетка звонко обрушилась на мои бедра, бросая вперед, а задняя нога аликорна вдруг оказалась над моей головой, и ловко прижала коленом к пышущему жаром подхвостью. Зажмурившись до слез, я вспыхнула, ощутив под подбородком и шеей материнское вымя, вкус ее плоти у себя на губах, и захлебнувшись, закашлялась, вдохнув в себя брызнувшую из ее утробы влагу, смешанную с семенем мужа. Снова звонкий удар – скорее подбадривающий, чем болезненный или обидный. Это точно была не плеть шехрияра или грифоньи бичи, однако давление под моим хвостом нарастало, заставляя меня потянуться вперед, и стыдливо закрыв глаза, вновь испробовать на вкус плоть принцессы, завлекающе подмаргивавшую мне эластичной петлей, обрамлявшей вход во влагалище, принявшее в свои скользкие, раскаленные объятья мой робкий и неуверенный язык.
Конечно, она была несравненно более опытна, чем простая пегаска, и пусть умения ее были отшлифованы по большей части сестрой, и верными ученицами. Пока я, еще робко и неуверенно, касалась язычком ее клитора, приветствующего меня при каждом подмигивании набухшей петли, мои задние ноги уже сжали голову Луны, за несколько долгих, почти бесконечных минут доведшей меня до оргазма так же легко и уверенно, как я сделала это со своей рыжей подругой. Вцепившись в мягкое, теплое вымя, я громко вскрикнула – и обмякла, пустыми глазами глядя на прохаживавшегося вокруг жеребца, ощущая, как моя морда начинает гореть от смущения, перераставшего в яростный стыд.
«О богини! Мы сделали это! Мы сделали это – прямо на его глазах!».
— «А вот и победительница. Не удержалась, служанка?» — Обойдя нас со всех сторон, Графит остановился возле моей головы, и с интересом осведомился у Луны – «Решила забрать первый приз? Что ж, готовься – расплата будет… Интересной. А ты – помоги ей. Направляй. Выбирай».
— «Нет, я не могу» — замотав головой, я попыталась было закрыть глаза, но не удержалась, и во все глаза смотрела на могучий жеребцовый член, покачивающийся возле промежности принцессы. Он то прижимался головкой к ее петле, то медленно сползал ниже, с угрозой останавливаясь возле тугого холмика ануса – «Я не… Эй!».
— «Выбирай».
Зажмурившись, я протянула копыто – и направила в лоно матери член жеребца, с забавным урчащим звуком исчезнувший в ее утробе. Поставив копыта мне на спину, Графит быстро и мощно долбил лежавшую подо мной принцессу. С каждым ударом он буквально выворачивал ее наизнанку, заставляя нежные, розовые стенки влагалища тянуться за буравящим ее членом, снова и снова, с урчанием и шлепками исчезая в утробе аликорна. Все происходило настолько близко, что я не могла отвести глаз от этого зрелища, казавшегося мне каким-то прекрасным и жутким спектаклем, в котором участниками была я сама, и Графит, и Луна, и даже член мужа, вокруг которого и вертелось все главное действо. Это ружье стреляло без остановки[17], заставляя лежавшую подо мной мать стонать и извиваться, то пытаясь ухватить за бедра трудившегося над ней жеребца, то вжимая меня копытами в самую ее промежность, заставляя облизывать язычком набухший, чувствительный клитор, появлявшийся и исчезавший в глубинах ее петли вслед за мощными размашистыми ударами члена. Движения его были размеренными и ровными, что явно приводило в неистовство Луну, издававшую один долгий, страстный стон за другим. Нависнув над нами и сжав зубы, жеребец трудился над своими кобылами как всеблагой властелин, удостоивший посещением свой верный гарем, не пропуская ни одну из стайки истосковавшихся по ласке подруг, снова и снова вторгаясь в распаленное лоно. Наконец, склонившись над широко раздвинутыми ногами принцессы, он подобрался – и мощным ударом врубился в нее на всю глубину, знаменуя свою победу громким, удовлетворенным стоном обессилевшей от ласк кобылицы. Густое семя брызнуло мне на губы, когда член Графита с влажным чмоканьем вышел из расслабленной вульвы, являя моему взору розовое, истерзанное нутро, еще подергивавшееся в ожидании очередного оргазма.
— «Погоди. Не слизывай» — предостерег меня муж, в несколько ловких движений переворачивая постанывавшего от наслаждения аликорна. Либо Луна и в самом деле приукрашала свои достижения, либо уже давно не бывала под жеребцом, о чем красноречиво говорили те жалобные, сбивчивые всхлипы, с которыми она покорно отклячила зад, быстрее меня догадавшись, что ждет от нее неугомонный партнер по Равноденствию.
Но тут просчиталась даже она.
— «Нет. Нет-нет-нет-нет-нет! Графит!» — запричитала я, наконец-то заметив, что вознамерился сделать этот накачанный конским возбудителем, черный тиран. Поднявшись на задние ноги, он обхватил передними бедра Луны, и натянув зубами поводья, заставил ее попятиться, нависнув прямо над моей мордой.
— «Скажи, ты хочешь этого?».
— «Как пхикашешь, мой гошпотин» — голос кобылицы был все еще невнятным из-за трензеля, который я сама, своими копытами вложила в ее прекрасный рот. Отпустив ее бедро, муж резко потянул за волшебную гриву, наклоняясь к запрокинутой голове Луны, отчего его член плотно уперся под хвост кобылицы – «Оооооо! Да, стелай это, повелитель!».
— «Не слышу должного энтузиазма, моя хорошая. Попробуй еще раз».
— «Та! Та! Стелай ше это, тиран!».
— «Тебе это нравилось когда-то, не так ли?» — завозившись, я попыталась было выбраться из-под этой парочки, но ноги стоявшей надо мной принцессы подкосились, и она рухнула, погребая меня под собой, когда толстый, покрытый соками и семенем член начал медленно пробивать себе путь через тугое колечко ее ануса. Подрагивая, оно постепенно подалось под напором сопевшего жеребца, пропуская в себя головку его члена, с глухим чмоканьем исчезнувшую в его глубине. Остановившись, Графит подождал, давая привыкнуть кобыле к своим размерам, а затем медленно, но непреклонно, двинулся дальше, все глубже и глубже вгоняя свой член в стонавшего под ним аликорна, чьи невнятные стоны и мольбы, казалось, распаляли его еще больше. Наконец, с глухим рыком, он погрузился в нее до конца, и медленно, очень медленно двинулся обратно, словно неторопливый палач, наказующий свою жертву. Вперед и назад, до половины – и снова обратно; он оказался удивительно опытным в этом виде любви, и я с удивлением слышала, как в стоны матери вплелись звонкие ноты вожделения, как задрожал от страсти ее хвост, как бешено захлопала петля, звонким поцелуям приветствуя ударявшую по ней мошонку. Неторопливо наращивая темп, Графит таранил внутренности матери, и прижимавший меня к ложу живот вздувался и опадал в такт его ударам – казалось, я чувствовала его член, путешествующий по животу аликорна в попытке добраться до мелкой пегаски, завороженно и с ужасом глядевшей на разворачивавшуюся перед ней картину. Стоны Луны слились в один долгий, бесконечный рев боли и животного удовольствия, когда взмокший как мышь жеребец потянул за узду, одним мощным, стремительным ударом вонзился в нее – и замер, накачивая своим семенем увеличивавшееся на глазах брюхо кобылы.
— «Оооооохххх…» — простонала Луна, когда Графит вышел из нее, распространяя вокруг специфический запах семени и прочих жидкостей, сопутствующих соитию, но при этом, не терзавших наши носы. Я обалдело глядела на то, как он откинулся на подушки, аккуратным движением освобождая аликорна от трензеля и узды, которыми он буквально натягивал на себя свою жертву, которая, тем не менее, даже и не пыталась покарать его за этот форменный беспредел, но даже потянулась языком к его паху, чтобы начисто вымыть член своего господина, царствующего лишь в эту ночь – «Ооооо… Как давно этого не было… Как давно я ждала…».
— «Слушайте! Может, я и никакая любовница или служанка, но для этого дела уже лет пятьсот как придумали полотенца!» — возопила я, перекатываясь по постели, и набрасывая на бедра мужа влажное покрывало. Судя по всему, принцесса основательно подготовилась, в том числе, и к такому вот развитию событий, если вообще, не спровоцировала его сама – «И вообще, вы что вообще…».
— «Она всегда такая шумная после хорошего любовного марафона?» — не делая попытки встать, Луна с интересом глядела, как извернувшийся муж отловил меня, и вытащил из-под подушек, где я пыталась спастись, справедливо рассудив, что если этот маньяк, накачанный конским возбудителем по самые уши, смог так раздуть мать, то я под ним просто лопну, если раньше не порвусь на сотни маленьких Скраппи Раг.
— «Это ее первый» — удовлетворенно вздохнув, Графит уволок меня к себе под бочок, другой ногой прижимая к себе слегка увеличившуюся в размерах принцессу – «И надеюсь, что не единственный».
— «В следующий раз попросим ее придумать что-нибудь столь же захватывающее» — улыбнулась мать, поглаживая приятно булькнувший животик – «И спасибо тебе. Это было поистине незабываемо».
— «Благодарю вас, принцесса».
— «Теперь – просто Луна. Договорились?» — я возмущенно засопела, увидев, как заблестели глаза аликорна при взгляде на моего жеребца. За такие взгляды любой готов был пойти и в огонь, и в воду – «И… Я могу надеяться на следующее равноденствие?».
— «Постараюсь не пропустить его, Госпожа» — коротко поклонился ей Графит, переведя на меня задумчивый взгляд, от которого мне вдруг стало крайне неуютно – «Как жаль, что это всего лишь сон, и скоро придет рассвет, который сотрет воспоминания об этих невероятных минутах. Но я постараюсь, чтобы они остались со мной навсегда».
— «Ночь не может длиться вечно, мои добрые, верные подданные» — согласилась мать. Ее рог снова звякнул, и я ощутила, как медленно поплыла куда-то вверх и вперед, остановившись в воздухе между Луной и мужем, разглядывавших меня со странным выражением на их мордах, которое я могла бы назвать не иначе, как заговорщицким – «Однако до рассвета у нас есть еще немного времени, и я думаю, нам стоит провести его с пользой».
— «Согласен, Ваше Вы… Луна» — ухмыльнулся Графит, отбрасывая с чресел приподнявшееся вдруг полотенце – «Итак, на какой части наказания мы остановились?».

Принцесса ушла на рассвете.
Казалось, еще не отзвучал тихий шепот наших разговоров, едва слышным эхом отдававшийся под сводами лоджии, еще не отошла моя многострадальная задница, подвергшаяся в эту ночь форменному истязанию, а вершина горы, возвышавшейся рядом с Кантерлотом, уже заалела первыми лучами рассвета. Вместе с ней пропало и все, что напоминало бы об этой ночи – к нашему пробуждению лоджия была пуста, и лишь ваза с фруктами и свежими лепестками цветов подсказала мне о том, что все это нам не приснилось.
Впрочем, как и мои задние ноги, все еще не способные сойтись достаточно плотно для нормальной походки.
— «Знаешь, мне сегодня снился достаточно странный, но в то же время, очень интересный сон» — поделился со мной своими мыслями Графит. Развалившись за столиками Кафе, мы глядели, как дети с веселыми криками носились по газону, где никто не одергивал их, не читал строгим голосом нотации, и уж тем более, не заставлял вести себя чинно, как полагается, в том числе юным принцам и принцессам.
— «Действительно интересный?» — осведомилась я, поднимая свой бокал. Ничего такого в нем не было – обычный яблочный сок, если, конечно, можно назвать обычным все, что производилось в Эквестрии. Доставляемый в больших деревянных бочках из соседних районов и графств, он обязательно подавался с мякотью, в изобилии остававшейся на дне бочонков, и лишь те, кто мнили себя эстетами, считали своим долгом громко, во всеуслышание, заказать себе «чистый» напиток. Как по мне, эти пони могли бы эстетствовать и молча, не портя никому удовольствие от поглощения этого замечательного напитка, с помощью умелых фермерских копыт служившего прекрасной основой для завтрака, утоляя и жажду, и голод.
Оставалось лишь объяснить это детям, категорически не любившим все, что было полезным, и во всю силу своих маленьких пока легких требовавших шоколадный коктейль, и десерт.
— «Очень».
— «И никаких тебе жутких единорогов?».
— «Ни одного за весь сон».
— «Что ж, тогда это был весьма интересный сон, как я думаю» — я вновь приложилась к стакану, скрывая за его краем глаза от внимательно наблюдавшего за мной мужа. Убедившись, что милый уснул, мы еще долго лежали возле тяжело дышавшего жеребца, вслушиваясь в его успокоившееся наконец дыхание, после чего мне пришлось еще долго валяться на животе, с большим, наполненным льдом пузырем, прочно обосновавшимся на моем крупе. В отличие от нас, кобыл, после бурного свидания готовых куда-то бежать, или болтать до упаду всю ночь, жеребцы ощущают приятную, но сильную слабость, и именно потому они засыпают сразу же после постельных утех, а не потому, что самовлюбленные, эгоистичные подонки, которых овсом не корми, а дай только затащить в постель побольше кобыл, не особенно заморачиваясь степенью их родства!
По крайней мере, так объяснила мне Луна.
— «Очень. Очень интересный и приятный» — заверил меня муж. Видимо, что-то из пришедших мне в голову мыслей все-таки отразилось в моих глазах, и он поспешно решил сменить эту тему – «А что снилось тебе?».
— «Какой-то кошмар».
— «Серьезно? Это опять то же самое, что было два года назад?».
— «Не совсем» — поставив на столик опустевший бокал, я снова откинулась на спинку лежанки, поглядывая на детей. Так было легче не встречаться глазами с Графитом, с истинно жеребцовой непосредственностью пытавшегося выяснить, не приснилось ли ему эта странная, волшебная ночь – «Но этот был не менее ужасен: мне вдруг приснилось, что я крошила в салат огурцы, а это оказались корнишоны![18]».
— «Эээээ…» — выслушав мое признание, муж открыл рот, да так и застыл, пытаясь переварить услышанное, и разобраться, в каком месте я пыталась насвистеть ему в уши. Пользуясь моментом, я вытянула задние ноги, и довольно замурлыкала какую-то мелодию, двигая ушами вслед за голосами детей, носившихся вокруг нас вслед за каким-то здоровенным жуком. Несмотря на жаркий полдень, нежиться под широким зонтиком, поглядывая на сновавших по улице пони, было безумно приятно, и расслабившись, я долго, слишком долго пыталась понять, чего хочет от нас этот красиво одетый господин с синими усиками и завитой гривой, локоны которой качнулись вслед за хозяином, приветствовавшего меня коротким поклоном-кивком.
— «Мисс Раг».
— «О, Фанси!» — наконец сообразив, кто же решился прервать мой отдых, я приветственно кивнула, указав копытом на парочку свободных лежанок, обретавшихся возле стола. В отличие от прочих заведений, выставлявших на улицу самую прочную мебель, а зачастую, ограничивавшихся лишь столиками и половичками, Кроп Шедоу не поскупился, и под зонтиками его заведения алели бархатной обивкой самые настоящие диванчики без ножек, и с высокими спинками, на которых так приятно было отдыхать, пережидая полуденную жару. Вторым изменением было появление канатного ограждения по периметру газона, отделявшего огромное здание Кафе от мостовой – чтобы пересечь его, и подняться по дорожке ко входу, посетителям требовалось миновать швейцара, облаченного в фальшивые, декоративные латы, копировавшие облачение верных слуг Госпожи.
Забавно, но Санни и Берри носились по окружавшему нас газону как по паркету, несмотря на длинную, жесткую, неухоженную траву с острыми листьями, казалось, буквально расступавшуюся от их прикосновений.
— «Приятно видеть вас, дружище» — дождавшись, когда Графит поможет присесть его спутнице, обратилась я к белому единорогу. В отличие от меня, он был свеж, завит, и благоухал вежеталем, словно только что спустившись с картинки из толкового словаря. Буква «Д» — джентельпони, во всей своей красе – «Ну, и вас, наверное, тоже».
— «Благодарю» — кивнула его спутница. Ухоженная, высокая, красивая, под стать своему спутнику, единорожка приняла предписанную этикетом позу, и скромно потупила глаза, ожидая, пока ее жеребец закончит с неприятным для нее, но все же необходимым по какой-то причине визитом.
— «Я рад вас видеть, мисс Раг» — издалека зашел жеребец. Пару раз бросив взгляд на безмятежно попивавшего сок Графита, он обозрел стоявший перед ним стол, задержав взгляд на вазочках из-под мороженого, с которым так быстро расправились близнецы, и вновь поглядел на меня – «Этот день мне кажется просто замечательным для прогулки, и я рад, что вы все же решились прервать ваше затворничество, и выйти, наконец, в свет. Думаю, я буду первым, кто принесет вам поздравления с этим приятным событием, и надеюсь, что не останусь при этом единственным…».
«Нужно чаще бывать при дворе. Иначе никто и не вспомнит, кто ты, и как тебя звать».
— «А что, если ваш визит, Фанси, для меня дороже, чем все остальные?» — ухмыльнулась я, пытаясь за столь прямолинейным посылом спрятать вторую, менее четкую, но в то же время, более важную мысль.
«Вы очень расторопны, дружище. Даже слишком. И я начинаю думать, что все это неспроста…».
— «Польщен, польщен» — светски улыбнулся единорог, двинув ухом в сторону громких воплей. Так и есть – Берри снова вскочила на спину брату, и принялась трепать его за гриву в отместку за укушенный нос – «О, так это юные принц и принцесса? Как необычно… Детям нужно больше свободы, и кто, как не мать, способна уследить за ними во время прогулки. Не так ли?».
«Не побоялась украсть детей, пока повелительницы приходят в себя после целых суток балов, карнавалов и иных развлечений? Смело, очень смело. А не страшно?».
— «Материнские объятья крепче, чем что-либо в мире».
«Если понадобиться – убью, и глазом моргнуть не успеешь».
— «Что ж, это верно» — натянуто улыбнулся синегривый жеребец. Почувствовав затаившуюся в моем голосе угрозу, Флер де Лис удивленно уставилась на меня, словно не в силах помыслить о столь вопиющем нарушении этикета – «А мы только что из дворца. В эту ночь мы были в числе приглашенных гостей, оставшихся до самого утра, чтобы весело и элегантно провести время до самого главного действа – ритуала поднятия солнца».
— «Принцесса была столь элегантна, столь грациозна, когда совершила положенные действия, и подняла свое светило» — низким, воркующим голосом добавила вступившая в разговор кобыла, провожая взглядом Графита, отправившегося разнимать близнецов – «Хотела бы и я, хоть на миг, заполучить такую же грацию и осанку! Как жаль, что не все могли увидеть это чарующее, божественное зрелище, доступное лишь избранным пони…».
«Я тоже там была, и провела ночь во дворце, в отличие от некоторых простушек, лезущих к подножью трона, и забывших о своем месте!».
— «Да, это было поистине незабываемо. Как и всегда» — согласился с ней Фансипантс. Его намек был столь очевиден, что я удивленно приподняла бровь, пытаясь понять, для чего он завел этот разговор, каждой фразой подчеркивая, что не последний из приглашенных гостей, и даже завсегдатай подобных приемов – «Конечно, он был бы идеален, как обычно, если бы не те прискорбные слухи и шепотки… Говорят, что прислуга в тот вечер осталась без копытоводства из-за внезапного исчезновения дворецкого и секретарей. Представляете себе весь трагизм положения? Даже и не знаю, как бы все прошло, если бы не расторопность слуг, вышколенных долгими годами службы…».
«Ты – не из нашего круга, и твоя попытка взять на себя бразды правления не слишком понравилась благородным гостям. Поэтому жди шквала критики и новых потоков грязи в свой адрес».
— «Действительно, нам повезло, что все обошлось, и праздник прошел без эксцессов».
— «Уверены?».
— «Я проследила за этим лично».
«Я не побоюсь ответить за свои ошибки, так что пусть пытаются, пока не обосрутся – я все равно буду твердо стоять на своем».
— «Что ж, значит, нам всем действительно повезло» — криво ухмыльнулся Фансипантс, глядя на расстроенных детей, которых подал мне вернувшийся супруг. Хныкая и жалуясь, они тыкались мордочкой мне в подбородок, и получив от матери несколько утешающих облизываний, заставивших содрогнуться от омерзения статную кобылу напротив, снова обратили внимание на стол, вынюхивая, не появилось ли на нем чего-нибудь вкусненького – «И особенно вам, моя дорогая».
— «Мне? В самом деле?».
— «О, с самого первого взгляда на вас я понял, что вы необычная пони» — легко сделал мне комплемент единорог. Вопреки моим опасениям, Графит не отреагировал на него, как я подспудно надеялась, и продолжал расслабленно созерцать улицу, вежливо улыбаясь проходившим мимо пони, специально останавливавшимся, чтобы поглядеть на столь необычный экспонат. Ни дать, ни взять, благодушный глава прайда, переваривающий сытный обед – «И с течением лет, прошедших с момента нашего знакомства, я только уверился в этом, мисс Раг. И я уверен, что столь чуткая, добрая и умная кобыла, чьи достоинства для меня просто неоспоримы, обладает верными друзьями, готовыми на многое ради одной лишь ее улыбки, которая вдохновляет их, и освещает их жизнь, полную подвигов во имя нее».
«Мне снова нужны твои услуги, дорогая, и я надеюсь, что ты не забыла все то, что я когда-то для тебя сделал, ведь среди культурных пони принято отдавать свои долги».
Уточнить, что именно имел в виду от меня единорог, я не успела, ведь наш отдых был прерван самым бесцеремонным образом – облаченный в ало-золотую шлейку пегас спикировал на газон перед Кафе, и ойкнув, проехался крупом по жесткой траве, тотчас же поплатившись за дерзость. Зашипев, он схватился одним крылом за пострадавшую задницу, покрывшуюся множеством ссадин и порезов, другим протягивая мне маленький конвертик, украшенный золотой подковой.
— «Срочная депеша для мисс Раг!» — прошипел он, стараясь не поворачиваться к нам уязвленным местом, и опасливо косясь на недобро зашелестевшую траву – «Мистер Фантсипантс? Вам тоже депеша. Вас не смогли найти во дворце, но к счастью, гвардейцы видели, как вы выбегали из ворот, и…».
— «Спасибо, милейший. Мы поняли вас, и более не нуждаемся в ваших услугах» — прервал разговорчивого посыльного жеребец, небрежным взмахом копыта отпуская рванувшегося прочь пегаса – «Курьер из канцелярии принцесс, надо же…».
— «Он самый» — вздохнула я, передавая записку мужу. На прямоугольном листе дорогой мелованной бумаги было всего лишь несколько слов – «Вас ждут во дворце для исполнения своих обязанностей. Срочно. Дворецкий Их Высочеств принцесс Эквестрии, сэр Реджинальд». Что было в записке для моего собеседника – так и осталось тайной, ведь пепел, в который она превратилась от яркой искры, соскочившей с его рога, не умел говорить – «Что будем делать?».
— «Служба» — коротко вздохнул муж, взглядом напомнив мне про разговор, состоявшийся всего несколько дней назад, и сурово дернувшейся бородкой намекнув, что продолжение обязательно состоится – «Прошу прощения у присутствующих за столиком гостей, но неотложные дела требуют нашего немедленного присутствия в другом месте. Мистер Фансипантс, мадам де Лис».
— «Рады были увидеться с вами, мистер и миссис Раг» — небрежный тон жеребца больше меня не обманывал. Я поняла, откуда он мчался сюда, в Кафе, чтобы первым намекнуть мне на какую-то гадость, которую задумали коронованные тиранши, вновь решив устроить бедной пятнистой пегаске веселую жизнь – и задумалась о том, какие же цели на самом деле преследовал этот юркий паркетный шаркун, так ловко воспользовавшийся ситуацией. Теперь, по законам хорошего тона, я была ему чем-то должна, и то, как хитро он обстряпал все это дело, одним лишь своим присутствием поставив меня в подчиненное положение, заставляло меня угрюмо качать головой, до самого дворца недобрым словом поминая всех и всяческих единорогов.
— «Вы позволили себе опоздать, юная мисс» — сурово нахмурившийся дворецкий недобро блеснул на меня глазами из-под кустистых бровей. Одним движением их он сообщал бегавшим вокруг служкам, камердинерам, гувернанткам и истопникам стройность и порядок облаченных в платья и ливреи рядов, и уж тем более был способен нагнать робость на простую, ни в чем не виноватую кобылку, всю ночь трудившуюся, как бармен в стриптиз-клубе – «Немедленно одевайтесь, и следуйте в тронный зал».
— «Смена Хранителей Тела должна производиться только разводящим их офицером!» — ну, это мы твердо выучили, и на такую подначку не попадемся. Тем не менее, я широко раздвинула ноги, и не сопротивлялась, пока окружившие меня горничные пытались приладить поверх тонкого, полотняного гамбезона скорлупки «парадной» брони, которую я забросила под кровать своих покоев год, или больше, назад – «Эй, сначала застегните их! Сводите вместе половинки, а уж потом затягивайте ремни!».
— «Вам нужно всего лишь выйти из-за трона, и подать мисс Инквелл заверенные верительные грамоты, чтобы та отдала их послу Грифуса» — удостоверившись, что взмыленные кобылки не подвели, и побили рекорд по скоростному облачению в броню, он многозначительно пошевелил усами, открывая передо мной небольшую дверку, которой заканчивался слепой, казалось бы, поворот одного из узких коридорчиков для прислуги – «После чего занять свое место перед троном, и оставаться там до конца приема. Оружие при вас?».
— «Только накопытники…» — обалдев, проблеяла я. Вот чего-чего, а такого я не ожидала от этого важного, пожилого господина, пусть и с благородной приставкой к имени «сэр».
— «Надеюсь, что вы не забыли, как ими пользоваться» — приплющил меня на прощание очередной умной мыслью дворецкий принцессы, заткнув мой разинутый рот трубочками свитков, и проталкивая в приоткрывшуюся дверь – «Ну же! Гвардия, вперед!».
«Вот это я вляпалась!» — только и успела подумать я, очутившись в крошечном алькове, да еще и с уткнувшимся мне в нос коротким копьем. Узнав меня, нервно прядающий ушами гвардеец из Хранителей Тела коротко выдохнул, и коротким движением головы послал меня дальше, за спинку трона, загораживавшего эту тайную нишу, в царство яркого света и шелеста голосов. Вздохнув, я зажала под крылом свою ношу, и прищурившись, постаралась как можно незаметнее выскользнуть из-за трона, принимая крайне занятой вид, с которым вручила белой единорожке ее свитки, украшенные алой нитью и золотыми печатями канцелярии Ее Высочества. Передав ей свою ношу, я поклонилась, и спустившись на свое место у тронного возвышения, принялась с сонным видом разглядывать пеструю, расфранченную толпу, гадая, какого сена всем этим высокородным, богатым, и просто знаменитым пони вдруг понадобилось в этот день торчать тут, в духоте, вместо того, чтобы лечиться после вчерашнего доброй толикой сидра или рассола. Впрочем, разгадка быстро нашлась, и ходить за ней далеко не потребовалось, ведь клювастая грифина, досточтимая фрау Кейлхаке, со всем своим посольством, стояла тут же, напротив трона, успев бросить на меня пронзительный взгляд. По одному только нему я поняла, что мой приход явно не планировался, и похоже, был спровоцирован изнутри, одной из партий дворца – быть может, даже вразрез с мнением по этому поводу самой принцессы.
От этой мысли мне захотелось тотчас же залезть куда-нибудь подальше, поглубже, и чтобы никто не знал, где находится это место.
— «Благодарю вас, Ваше Высочество» — продолжила свою речь грифонка, принимая от Рейвен Инквелл заверенные грамоты, и передавая свитки назад, одному из своих помощников. Убедившись, что все сделано как нужно, первый секретарь Ее Высочества поклонилась своей повелительнице, и неслышной мышкой устроилась рядом с троном – «Как я уже говорила, Его Величество, король Грифоньих Королевств, Килтус фон Гриндофт Третий, будет рад принять эквестрийских послов, и гарантирует их безопасность, а также надлежащий прием, соразмерный их статусу и положению».
— «И для чего же нашим северным соседям и давним партнерам понадобился еще один посол?» — задумчиво поинтересовалась принцесса. Скосив глаза, я увидела лишь белую фигуру на фоне высоченной, до потолка, спинке трона. Как я слышала, этому авангардистскому произведению искусства было «всего лишь» три сотни лет – всего-ничего по меркам неторопливых пони, увлекшихся в те года поисками новых идей в искусстве, живописи и архитектуре. Золотой, с алой обивкой, он был красив устремленной вверх красотой, и понравился мне гораздо больше, чем дорогое, многоступенчатое, с фонтаном, изваяние, построенное для совместных приемов диархов.
— «Боюсь, что Меджик Флейвор сказался больным, и не в силах выполнять возложенные на него обязательства» — развела крыльями грифонка, словно сама удивляясь подобному повороту событий – «А его секретари не обладают статусом, который позволил бы им говорить от Вашего имени, Ваше Высочество. Вы же знаете, как тонко мы, жители Грифоньих Королевств, различаем малейшие нюансы титулов и званий, а также доблесть и волю, которые обязаны демонстрировать все послы».
— «Другими словами, вам нужен кто-то, с кем согласится договариваться ваша вооруженная знать» — раздался голос принцессы. Даже не видя ее, я могла бы поклясться, что моими усилиями, чисто вымытая, напаренная и должным образом взбодрившаяся принцесса была просто недостижимым идеалом на фоне любого модника или франта, присутствовавшего в этом зале – «Кто-то, обладающий должным весом в глазах ваших соотечественников, посол Кейлхаке. Что ж, я думаю, что мы сможем кого-нибудь подыскать».
— «Его Величество король Грифоньих Королевств готов удовлетвориться и послом Флейвором, Ваше Высочество. Если бы только он получил от вас подробные инструкции, или же заверения в вашем добром к нему расположении, то я уверена, что он тотчас бы поправился, как от самого сильного алхимического лекарства».
— «Что ж, это интересная мысль, посол» — я пропустила большую часть разговора, и теперь не могла взять в толк, что же именно пыталась сказать принцессе грифонка, но судя по ропоту, пронесшемуся среди приглашенных гостей – отнюдь не признаться ей в любви, или доложить о досрочном исполнении всех повелений. Я вновь и вновь прокручивала в голове эту фразу, пока преисполнилась самых недобрых подозрений, пытаясь увязать между собою слова «получить», «заверения», и «доброе расположение», которые раз за разом всплывали у меня в голове.
«Стоп. Он у нее деньги на взятки просить осмелился что ли, мул самаркандский?!».
— «Ваше Высочество, если мне будет позволено сказать…» — скосив глаза, я недобро уставилась на выступившего из толпы жеребца. Как всегда подтянутый, несмотря на возраст, Джет Сет был сама элегантность в своем наглухо засупоненном смокинге, цилиндре с фиолетовой лентой, и сверкающими очками. Дождавшись благосклонного монаршего кивка, он поклонился, и продолжил свою речь – «Я думаю, что мы могли бы поддержать посла Меджик Флейвора, который так смело и самозабвенно бился в этой политической борьбе, что занемог, и слег в горячке, о чем он пишет в открытом письме к сенаторам. Думаю, мы могли бы изыскать на это средства, и перевести их из фондов в тот же самый Мейнхеттен, откуда мы смогли бы без дополнительных трат осуществлять поддержку всех начинаний нашего доблестного соотечественника».
— «Какое интересное предложение, мой дорогой мистер Сет» — голос принцессы был исполнен всяческого интереса, но при его звуках моя спина вдруг покрылась мурашками, табуном проскакавшими от загривка до крупа – «И очень своевременное. Должна отметить, что я и не знала о том, что у нас есть подобные фонды. И вы уверены, что это осуществимо без значительных рисков с нашей стороны?».
«Новые фонды? Деньги, о которых не знает даже принцесса?» — я ощутила, как что-то недоброе зашевелилось у меня в груди, словно дракон, обнаруживший пропажу монетки, и злобно ощеривший огромную пасть – «А откуда, спрашивается, он взял эти денюжки?!».
— «Абсолютно, Ваше Высочество» — склонил голову единорог, смело глядя в глаза принцессы – «Это наш долг – изыскивать средства на осуществление самых рисковых проектов».
— «Что ж, если так, то мы должны уважать и желание наших партнеров по переговорам, не так ли? И думаю, я знаю кого к вам послать, уважаемая фрау Кейлхаке. Пожалуй, у меня есть подобные пони, которые заставят грифонов себя уважать» — вздрогнув, я буквально физически ощутила, как по мне скользнул взгляд улыбавшегося аликорна, чья улыбка заставила стоявших перед троном существ непроизвольно податься назад. Взгляд принцессы скользил по толпе – ощупывая, оценивая, выбирая. И так тяжел, так пристален был это взгляд, что я видела, как облегченно выдыхали те пони, которых миновало внимание всеблагой повелительницы Эквестрии, и я не могла их в этом винить. Только порадоваться за то, что меня миновала сия искупительная чаша.
— «Пожалуй, я пошлю к вам свою доверенную пони, с которой вы точно найдете общий язык» — едва заметно усмехнувшись чему-то, наконец произнесла солнечная принцесса – «Я посылаю к вам… Скраппи Раг».
______________________
[7] Риттер-бакалавр не входил в рыцарский орден, не имел права на баннер и свой отряд.
[8] Геральдические символы в виде плаща, плаща с капюшоном и шатра, располагавшихся вокруг герба, усложнявших его прочтение, внося ненужную пестроту и тяжеловесность.
[9] Экипаж с прислугой и запряженными в него животными.
[10]Феликс Лопе де Вега и Карпио.
[11] Э. Пресли «Can’t Help Falling in Love».
[12] Персонаж произведения Л.Кэррола. В переносном смысле – проводник в неизведанное, или оттуда.
[13] Минимальная масса вещества для начала самоподдерживающейся цепной реакции деления.
[14] Виды приемов в массаже.
[15] В средние века — обряд публичного расставания с девственностью молодоженами, совершаемый после свадьбы, под бдительным оком достойных доверия людей, с торжественным выносом простыни.
[16] Металлическая часть уздечки, помещаемая в рот лошади.
[17] Драматургический принцип, призывающий к минимализму в деталях и монологах. Важный для пьесы предмет, непосредственно влияющий на события.
[18] Сорт мелких, не более 8см, огурцов.