← Глава 17: "Тайны уходящего года" - часть 1 Глава 17: "Тайны уходящего года" - часть 3 →

Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 17: "Тайны уходящего года" - часть 2

Секретарская должность оказалась действительно кошмарной. Работа моя едва двигалась — избегавшая письменной работы всеми доступными мне средствами, я оказалась совершенно не готовой к тому, что мне придется писать целые дни напролет. Мой почерк, если можно было так называть волнистые линии из завитушек, в которых угадывались отдельные слова или их части, совершенно не вписывался в стандарты канцелярии Ее Высочества, и на то, чтобы переписать какой-нибудь запрос или простую поздравительную открытку, у меня уходило немало времени, за которое остальные делали немыслимое количество работы. Эта самая работа просто стояла возле меня в виде тележки с колесиками, до самого верха наполненной грудой бумаг, и часто я просыпалась за тем же столом, положив под голову стопку очередных документов. Нет, конечно, командование Легионом отнюдь не было синекурой, и бывали дни, когда я не вылезала из-за стола в своей палатке или кабинете казарм. Доклады и отчеты, запросы и приказы, предложения, споры и прочее, прочее, прочее. Во всем требовалось разобраться, вникнуть, наложить резолюцию, дать ответ, назначить исполнителя, командующего и контролирующего, а ведь это не так-то просто. Приходится учитывать не только личные способности, но и амбиции с характером, не забывая про опыт, знания и прежние заслуги. Тяжело приходилось, но тут… Здесь требовалась филигранность и опыт, не говоря уже о хладнокровии, изменяющем мне каждый раз, когда я представляла, какая ответственность ложилась мне на спину, когда я брала из тележки очередной бумажный листок. Остальные секретари относились ко мне сдержанно и отстраненно, закономерно подозревая меня в том, что я просто сослана на «непыльную», по их мнению, работенку, и попросту зря трачу чужое время и биты. Это настолько явно читалось в их поведении, безукоризненно корректном, но все более и более отстраненном, что я не сразу сообразила, что подошедшая ко мне кобыла не собирается меня в чем-то упрекать, а держит перед собою пачку листов с какой-то другой целью.

Возможно, отхлестать меня ими, словно провинившуюся собачонку.

— «Мисс Раг, не могли бы вы взглянуть на это?» — протянув мне какие-то документы, явно вышедшие из-под гвардейского пера, она с сожалением покосилась на свое место, явно мечтая побыстрее вернуться к работе — «Это более по вашей части, я полагаю, чем по нашей, и мы никак не можем понять, что со всем этим делать. Нельзя подавать принцессе на подпись вот это».

— «Ээээ… Всегда рада помочь» — проблеяла я, недоумевая, какие же странности были в этих бумагах, раз в них не смогли разобраться столь опытные делопроизводители и секретари. Бумага, несущая на себе следы прохождения административных кругов гвардейского бюрократического аппарата была написана доходчиво и собственнокопытно — то есть вкривь и вкось, и с многочисленными ошибками, которые я исправляла не глядя, в уме, шаря глазами по двустраничному запросу о переводе».

— «Простите… А что тут не так?» — я почувствовала, что краснею, когда заподозрила, что эта цидулька была просто проверкой, смогу ли я разобраться в таком простом деле, как передача на визирование документа — «Я просто раньше никогда не выполняла работу секретаря, и еще не знаю особенностей...».

— «Мы это поняли, мисс Раг» — нетерпеливо тряхнула хвостом строгая дама — «Я не знаю, что делать вот с этим. Тут нет нескольких необходимых справок для резолюции Ее Высочества — ни свидетельства о прохождении службы, ни выписки из личного дела, ни...».

— «Оу. Но зато тут есть подпись командора Гвардии Вайт Шилда» — еще раз исследовав листок вдоль и поперек, недоуменно проблеяла я, снизу вверх глядя на стоявшего надо мною секретаря — «Так в чем же проблема? Для чего принцессе забивать себе голову административной работой, которую уже сделали за нее? Или этого пони подозревают в чем-то предосудительном?».

— «Нет, но...» — кажется, такой поворот мысли заставил ее задуматься — «Но командор для чего-то прислал это прошение в канцелярию! Думаете...».

— «Ага! Значит, он сам против этого, но не нашел объективных причин отказать!» — обрадовалась я подсказке, краем глаза отмечая, как работавшие за столами секретари все, как один, подняли глаза на меня — «Тогда все понятно… Вот хитрец какой выискался! Ну, счаз мы ему свинку-то и подложим… Нашел, на кого все свалить!».

— «Что вы задумали, могу я узнать?».

— «А все просто» — я протянула копыта к огромному допотопному степлеру, больше похожему на мясорубку, или приспособление для пыточных дел, и потянув за рычаг, прокомпостировала угол листа, сшивая несколько документов воедино, выбивая на них иголочками буквенный год, и заодно отмечая маленькой круглой печатью о том, что все проверки произведены, и можно подписывать, не глядя на сами бумаги. Удобная конструкция, что ни говори — «Мы отдадим это все на подпись».

— «Но...».

— «Командор это все подписал? Подписал. Разве у принцессы есть основания не доверять своему прославленному генералу?» — коварно усмехнулась я, представляя, как вытянется морда у здоровенного жеребца, когда тот поймет, что его хитрость не осталась незамеченной — «А если этот офицер накосячит, то с командора весь спрос. Куда глядел, когда распределял своих подчиненных?».

— «Это… необычный подход» — помолчав и оглянувшись на своих коллег, через какое-то время произнесла строгая кобыла, забирая у меня подготовленные документы — «И вы уверены, что это сработает?».

— «Можно подумать, я сама так не поступала!» — коротко рассмеялась я, вспоминая былые деньки — «Вояки могут быть такими затейниками, я вам доложу! Вот, помню...».

Что ж, язык мой — враг мой, но странное дело — тот случай пошел мне на пользу, и уже на следующий день содержимое моей телеги не просто увеличилось, а исчезло, переместившись в рабочие тележки остальных секретарей. Взамен, в нее были сложены куда как менее многочисленные документы, касавшиеся вооруженных сил страны, с которыми так не любили, как оказалось, возиться строгие и умные дамы из канцелярии, всякий раз провожавшие полными ужаса взглядами очередную бумажку из какого-нибудь гарнизона.

— «Даже не представляю, как вы понимаете, что написано в этих записках» — пробормотала Минт, передавая мне очередную партию документов, от которых за милю несло гвардейским происхождением — «Одни только просьбы, никаких справок или обоснований для этих прошений!».

— «Как это?» — вознегодовала я, потрясая одним из листов — «А это что? Ну и что, что помята? Как, по вашему, выглядит справка, которую таскают за отворотом поддоспешника или брони? Если документ ровный и чистый, написан красивым почерком, и от него даже не пахнет, как от неделю не чищенного накопытника, то можно даже не сомневаться — писавший явно что-то задумал, раз так хорошо подготовился. А тут вот даже след от чьей-то подковы имеется — либо капитан наложил резолюцию, либо просто на него наступил, когда выходил из сортира».

- «Это просто ужас какой-то! Как вы во всем этом разбираетесь?» — вздохнули из-за соседнего стола.

— «И ничего ужасного. Вот, смотрите… Это направить туда, это – сюда. И для чего вообще направлять тораксы гвардейской брони вот сюда, если два листа назад шло донесение интендантской службы о том, что части перебазируются в Фрогги Пасс? Вот туда и посылаем, с пометкой-обоснованием на предыдущий доклад».

В общем, спустя несколько дней входящие в приемную могли лицезреть мою тушку, удобно расположившуюся у теперь уже своего, по праву, стола, где, откинувшись на спинку удобного кресла, я листала все относящиеся к военному делу бумаги, посасывая выклянченный у шеф-повара Луны Блади Томатто леденец. С перцем и фисташками. Ну, а что? Теперь мне еще долго можно извращаться, требуя сала в шоколаде, и селедку с вином… Большую часть я подшивала на подпись принцессе, некоторые заворачивала назад, не поленившись найти для этого большую печать «ОТКАЗАТЬ», очень часто прибавляя под вынесенной резолюцией пару строк от себя, не особенно стесняясь в выражениях. И однажды, уходя с работы, я даже услышала сдержанный смех, а заглянув краем глаза в комнату отдыха, увидела мои отказные, пояснения на которых со смехом читали собравшиеся там секретари. Что ж, их можно понять, ведь не всегда возвращавшиеся из столь важного органа власти документы несли под отказом пометки «А жопа не слипнется?!», или «Рожа не треснет?», «Вы ждете, когда я сама к вам прилечу, и устрою всем похохотать?!», не говоря уже о стандартном «Да вы там blyad совсем охренели что ли?!».

Лед отчуждения оказался сломлен, и вскоре секретарский состав приемной принцессы воспринимал меня не то чтобы как равную (до этого мне нужно было расти и расти), но уже принимал как часть той организации, к которой имели честь принадлежать все встречавшиеся мне пони. Да и сама я неожиданно втянулась в ритм канцелярии, но для этого пришлось немало потрудиться — принцесса, словно увидев меня в первый раз, изволила сделать мне несколько замечаний таким холодным, повелительным тоном, что не только я попыталась провалиться сквозь землю, но пригнулись и все в канцелярии, сделав вид, что страшно заняты своими делами, лишь бы не обратили внимание и на них. Как выяснилось, подобное выражение монаршьего неудовольствия они видели впервые за все время службы — принцесса относилась приветливо и ровно ко всем, и лишь недавно появившаяся в приемной кобылка удостоилась столь сомнительной чести вызвать неудовольствие одной из принцесс. Впрочем, я уже понимала, что моя выходка не останется безнаказанной, поэтому сцепила зубы, и принялась за дело. Я привыкла спать в кабинете, на диванчике или столе, начала разбирать самый неудобочитаемый почерк эквестрийских вояк из дальних гарнизонов, и даже научилась варить сносный кофе, хотя провожала неодобрительным взглядом каждую чашку, отправлявшуюся в кабинет. Внутрь меня не пускали — сделав единственное внушение, принцесса никак не реагировала на мое появление в канцелярии, и вскоре я успокоилась, и однажды даже почувствовала себя не лишней в самом сердце огромной понячьей страны.

— «Ох, кажется, Гвардия наконец-то закончила свой доклад» — негромко прокомментировала однажды дежурный секретарь появление в стенах канцелярии здоровенного талмуда в нарядной обложке синего цвета с желтым кантом по краю, над которым уже склонилась одна из ее коллег — «Даже затрудняюсь сказать, по чьей это части… Скраппи, милочка, не поможешь Чиззи Минт?».

— «Мне кажется, не стоит. Я уже со всем разобралась» — причина, по которой этот томик, похожий на сборник всех сочинений Ленина или Маркса, был пронесен мимо моего стола, и торжественно оставлен недалеко от входа в кабинет принцессы, была не совсем мне ясна. Хотя я заподозрила, что такие вещи нужно вручать шефу лично, и судя по упрямым выражениям морд гвардейских офицеров в немалых чинах, притащивших эту мегакниженцию, уступать эту честь какой-то пятнистой секретутке они явно не собирались. Расположившись на диванчике для ожидания, они зорко следили за вверенным им объектом, в то время как Минт уже привычно пролистывала толстую книгу, чтобы после просмотра оставить свою резолюцию на титульном листе — «Все выполнено грамотно, красиво, и в точности по правилам. Думаю, принцесса скоро вас примет».

Единорог и пегаска сдержанно поклонились, царапнув глазами мою тушку, возвращавшуюся мимо стола Минт с понадобившимся мне сборником статистических данных по одному удаленному эквестрийскому городку.

— «Ага. Хороший доклад» – хмыкнула я, из-за плеча единорожки вчитываясь в мелькающие страницы. Услышав мой тон, остальные подняли взгляд, заподозрив, что слух их подвел, ведь таким голосом я, бывало, зачитывала самые смачные перлы, выходящие из-под гвардейского пера – «Просто замечательный. А самое главное, никакой конкретики. Все везде так хорошо, что лучше уже и быть не может… А, нет, смотри – тут вот, и еще кое-где не просто хорошо, а сверхзамечательно! Действительно, жизнеутверждающий доклад. А самое главное – без конкретных подписей».

— «Да, это упущение, но я не думаю, что из-за этого стоит вернуть его на переделку...».

— «Ты что, совсем с ума сошла?!» – искренне выпучилась я на Минт, не в силах понять, отчего эта умная пони, своей осведомленностью способная заткнуть за пояс даже министров, вдруг решила сморозить подобную глупость – «Зачем такую замечательную вещь-то портить? Вот, гляди на оглавление – «Главный Штаб Эквестрийских Вооруженных Сил», а чуть ниже — «Аналитический Отдел Королевской Канцелярии». Так чего тебе еще нужно-то?».

— «Если в этом докладе что-то привлечет внимание принцессы, то потребуется узнать, кого нужно наградить» — твердо ответила секретарь.

— «Наградить?!» – не выдержав, я запрокинула голову, и весело, заливисто захохотала. Признаюсь, это было для меня настоящим достижением, Твайли, после того утробного рева, к которому я привыкла, одичав за полтора года в лесистых горах – «Ох, ты просто душка! Ну вот скажи, для чего тебе имена на этой бумаге, которую разве что в сортире интересно читать? Для награждения? А вот представь, что вдруг выясняется, что не везде все так весело и задорно, как пытаются изобразить штабные чинуши, пыхтящие от чувства собственной значимости? Что тогда?».

С диванчика раздался свирепое фырканье, с которым переглянувшиеся гвардейцы поднялись на все четыре копыта. Поколебавшись, Чиззи Минт посмотрела сначала на меня, затем на притихших товарок, отложивших свои дела, и во все глаза таращившихся на наш разговор, после чего нахмурилась и вновь, очень медленно, принялась перелистывать верноподданейший доклад.

— «Тогда придется кого-нибудь наказать. Верно? Ну и чего хорошего будет, если под этой туалетной бумажкой на триста листов будет стоять подпись нужного принцессе пони, вроде того же генерала Глиммерлайта «Челюсти» Туска, убирать которого по какой-то причине будет нежелательно? Оставлять без наказания нехорошо, и наказывать вроде бы не ко времени... Может получиться очень неудобно» – заметив неприкрытый интерес остальных секретарей и даже парочки залетных товарищей министров, занявших кресла в ожидании своей очереди на доклад принцессе, я лишь усмехнулась, и решила преподать кое-кому урок – «А тут гляди, весь генштаб от своего имени такую замечательную книжку нарисовал, а главное, от своего имени ее и посылает принцессе!».

— «И что же? Я тебя не понимаю. То ты говоришь, что это хорошо, то что наоборот, все плохо…».

— «Ну ведь теперь в этом штабе можно собрать всех тех, кто осточертел нашим повелительницами, и уже настолько охамел, что позволяет себе тискать вот такие книжонки, и подавать их для ознакомление нашим принцессам. После чего, с чистой совестью, отдать мерзавцев под трибунал. Даже прокурор не понадобится – они уже сами все написали в этом докладе. Кррррасота, а главное — коллективная ответственность! Разве же это не чудо?».

— «Оооо... Пожалуй… Пожалуй, ты права» – так и эдак полистав увесистый талмуд, согласилась Минт, быстро взглянув на переглядывавшихся секретарей принцессы – «Это и вправду ловкий ход. Господа, доклад будет рассмотрен принцессой через...».

— «В течение часа» — кивнула дежурная секретарь. Каждый день одна из секретарей занимала место возле двери в кабинет принцессы, и распоряжалась работой ее приемной, лично докладывая обо всем повелительнице. Чаще всего ею была Равен Инквелл, но остальные тоже входили в эту ротацию, хотя я надеялась, что мне такая честь все же не грозит. Услышав наш разговор, военные громко сопели и переступали с ноги на ногу, вовсю раздуваясь под своими кирасами, словно агрессивные воробьи, но получив в ответ множество недоумевающих взглядов, притихли — в конце концов, это не в штабе или в родном подразделении перья топорщить, тут даже товарищи министров вели себя тихо и сдержанно, ожидая своей очереди на доклад.

— «Ерунда. Знали бы вы, какие схемы проворачивает грифоний король и наши возлюбленные повелительницы!» – фыркнула я, посылая воякам откровенно приглашающий взгляд, держась ногой за кофейник. Его вид быстро заставил их сникнуть, и опуститься обратно на свой диванчик с ужасно недовольными мордами. И именно они заставили меня вспомнить о давно лелеемой комбинации, которую я уже давно хотела провернуть, но только сейчас получила возможность сделать это, не подставляя ни себя, ни Фрута Желли с его немногочисленными пока помощниками – «С другой стороны, давай взглянем повнимательнее на этот доклад. Уверена, эти лишенные воображения строевые пони сами бы ни за что не догадались до такого изящного хода – у них, то есть у нас, вообще туговато со всем, что касается действий не по уставу. Такова специфика службы. Значит, кто-то им это подсказал».

— «И кто же?» - с долей иронии поинтересовалась Минт. Мне показалось, или от кабинета принцессы друг повеяло теплым сквознячком, словно от приоткрывшейся двери?

— «А давай посмотрим на то, кто еще подписал этот доклад» – коварно подмигнула всем я, вновь разворачивая титульный лист. Да, это не многовековые комбинации Селестии, или нравственные ловушки Луны, но тогда я гордилась задуманным планом – «Гляди, что написано? «Аналитический Отдел». Значит, Стил Трейл, мерзавец такой, надоумил заслуженных генералов накарябать эту верноподданническую цидульку».

— «Он глава Аналитического отдела, это так. Но зачем ему это?».

— «Как зачем? Когда я улетала послом в Грифоньи Королевства, в штабе развелось многовато всяких карьеристов и умников, решивших что они умнее принцессы. А этим докладом он их прямо под статью 18 Эквестрийского Кодекса подводит – «Измена трону». Нет, вы поглядите, какой все-таки милый и услужливый земнопони! Нужно будет ему что-нибудь хорошее сделать… Например, перестать преследовать с целью переломать ноги и хвост».

— «Политические игры… Понятно» — пробормотал кто-то из-за другого стола. Обменявшись многозначительными взглядами, секретари вернулись к работе, время от времени поглядывая на меня, словно по-новому оценивая появившуюся среди них пятнистую пегаску. Что ж, возможно, я просто заблуждалась, и эти опытные кобылы видели гораздо больше интриг и коварства чем я, становясь свидетелями восхождения фаворитов, расцвета и заката карьер, но возвращаясь к работе, я понадеялась, что смогла хоть чем-то помочь этим пони, как и многие другие жители этой страны, добросовестно делавшим свою работу, трудясь на благо не только себя, но и остальных, ощущая себя частью огромного живого организма, которым правило бессмертное существо.

И если они не растеряют это чувство с течением беззаботных, ничем не омрачаемых лет, то я была бы спокойна за будущее наших потомков, когда придет черед и мне в последний раз закрыть свои глаза.

Снова темнота — та, что встречала меня под горами. Миллионы тонн каменной породы нависали над головой, тисками сдавливая грудь, трепетавшую в тщетном усилии протолкнуть в себя хоть немного воздуха. Снова безмолвие и сухой, ровный жар, исходящий из недр земли. Снова мое дыхание, остававшееся единственным звуком в этом мире темноты — и все вокруг застывало, вновь, как когда-то, превращаясь в черный песок. Сама земля рассыпалась от моих прикосновений, засасывая в шуршащую черную бездну. Скользкий, похожий на чешуйки, он проникал в мои уши нос, рот и глаза, заставляя корчиться от удушья под тысячами, миллионами тонн, пытавшихся расплющить мою фигурку. Но когда удушье уже брало меня за горло, и костлявыми пальцами фигуры в черном балахоне начинало выковыривать изо рта рвущийся наружу язык для последнего вдоха, тяжесть вдруг отступала. Нечто огромное появлялось из глубины, и раздвигая черную, шуршащую смерть, выносило меня на поверхность — жалкую, кашляющую, судорожно хватавшую безвкусный, лишенный запахов воздух широко открытым ртом. Хватавшуюся за край громадного хитинового кольца — одного из многих, что опоясывали непередаваемо огромное существо. Медленно выползавшее на поверхность, словно появлявшийся из океанских волн Левиафан, оно замедлялось, и остановившись, лежало неподвижно, терпеливо дожидаясь, пока я избавлюсь от набившегося в глаза и уши черного песка.

— «Почему?» — этот вопрос почему-то казался мне очень важным. Гораздо важнее знакомого пейзажа, напоминавшего поверхность незнакомых планет. Барханы черного песка расстилались до горизонта, блестя, словно бесконечное море, изрезанное тут и там поднимающимися из него скалами, чернеющими под холодным светом незнакомых звезд. Гораздо важнее громады медленно вращающегося столба из черного песка, занимавшего половину горизонта. Бледный свет исходил от черного неба, словно где-то в его вышине зажгли молочно-белый фонарь, и в его зыбком, болезненном свете были видны громады камней, пролетавших над головой. Кружащиеся в сложном танце, эти обломки чего-то огромного издавали неприятный, тревожащий гул, когда неслись в вышине, или скользили между черными скалами, сопровождаемые в полете камнями поменьше, следовавшими за ними как почетная свита, как рыбы-прилипалы, преследующие неторопливо кружащегося в океане кита. Но это было не важно — все было не важно, и значение имел для меня лишь ответ на вопрос.

— «Почему?».

— Ты же не ненавидишь огонь за то, что он жжется? Такова сущность огня» — неторопливо заявил Червь, похоже, лучше меня понимая суть этого вопроса-мольбы. Несмотря на громадные размеры, голос его походил на низкий женский или высокий мужской, он был поистине лишен пола – «Увидев меня, твоя сущность потребовала действия. Ты – та, кто ты есть, и твоя сущность не может быть изменена. Но ее можно контролировать. Пока кто-нибудь… что-нибудь… не возьмет над тобою верх. Поэтому вас и боятся. Опасаются. Преклоняются вам».

— «Прости» — это слово я произносила, когда погрузилась в это видение. Это слово, которое не могло исправить того, что произошло. Но я должна была сказать его, и произносила, пока темный мир вокруг не начал бледнеть — «Прости меня! Прости!».

И я просыпалась. Просыпалась в своей комнате, во дворце, откуда меня еще не выкинули — наверняка, по недосмотру горничных Реджинальда, по-видимому, нашедшему гораздо более важное дело, нежели необходимость следить за тем, проснется ли вообще совесть у одной пятнистой мерзавки. Я уже начала лихорадочно подбирать варианты, но малыши вдруг решили затемпературить, и все как-то забылось, растворившись в работе и регулярных пробежках до комнаты близнецов, чтобы раз за разом целовать нетерпеливо дожидающихся меня жеребят. Обычный катар, по словам докторов, под которым я подозревала простуду, вызванную поеданием запрещенных сосулек, оставил хныкающих близнецов без прогулок, в постели, и единственной радостью для расхныкавшихся жеребят были посылки от Бабули и Деда, каждые несколько дней присылавших им то буквально истекающие медом соты из белого воска, до которого маленькие обжоры оказались большими охотниками, то баночку настоящего варенья — я давно уже обещала себе слетать в ту загадочную лощину, где когда-то выбралась из реки, и вновь набрать тех удивительно вкусных и ароматных ягод малины, чтобы заготовить их впрок. Но пока в Эквестрии царила зима, и я просыпалась в кровати с двумя особенными для меня пони, просыпалась между ними, съежившись на кровати от страха, в то время как мои полураскрытые крылья беззастенчиво использовали в качестве одеял.

— «Нам нужно будет сделать ей подарок» — заметил однажды муж, задумчиво прокручивая в копытах свиток, принесенный ему когда-то Нэттл. За окном царило раннее зимнее утро, но Блуми проснулась раньше других, и тихонечко собравшись, поскакала на службу, судя по звукам, шарахаясь от каждого встречного в коридорах дворца. Я не могла не улыбнуться, вспомнив то выражение сладкого ужаса на ее морде, когда я предложила ей остаться с нами на ночь в этих покоях — «Тут написано что табун дарит новой кобыле что-то памятное – обычно какое-нибудь украшение или предмет одежды, или подвязку… Главное, чтобы подарок был украшен изображениями меток всех, кто входит в табун. Это такой знак признания, что она принята в семью».

- «Оу! Оу! Я тоже хочу! Я тоже хочу подвязку!» — вспомнив об этой замечательной вещи, в которой я успела покрасоваться один-единственный раз, я едва не расплакалась под недоумевающим взглядом супруга — «У меня была такая, помнишь? На помолвке! Ее кажется Медоу потом спер. А еще эти козлы из Гвардии мне платье порвали!».

- «Ну-ну, дорогая, не расстраивайся» — медведем забравшись на кровать, муж осторожно поцеловал меня в выпяченную нижнюю губу, уже дрожавшую от едва сдерживаемых слез. И откуда вдруг взялась эта странная смена настроений? Не иначе, как Луна решила мне отомстить, с хихиканьем мастеря свои загадочные алхимические декокты — «Я вам обеим такие подарю. Хорошо?».

— «Беленькие?».

— «Да, тебе – беленькую. А что?».

— «Ну… Просто…» — настроение вновь сменилось с едва слышным щелчком, который я, клянусь тебе, Твайли, ясно расслышала у себя в голове — «Обычно это жена должна приносить в дом мужа приданое. То есть ценные вещи, имущество, или еще что-нибудь. Ну, чтобы не быть бесприданницей, которую никто даже за муж, или в табун, не позовет».

— «Глупость какая-то!» — возмущенно фыркнул Графит — «Где-то про это писалось… А, вот. Да, слушай, ты права – кобыла, вступая в табун, должна одарить его жеребца подарками, ценность которых показывает, что она готова пожертвовать… Насколько рада… Да ну, бред! А если жеребец берет под крыло уже сформировавшийся табун, то…».

— «То что же?»

— «Ну, тогда… Я давно хотел кораблик. Управляемый» — с какой-то глуповатой детской ухмылкой сообщил супруг, мечтательно закатывая глаза — «Которому можно ставить паруса и править, палочкой поворачивая руль».

— «Не может такого быть! Дай сюда!» — возмущенно заверещала я, просто охреневая от столь мерзкого и неприкрытого жеребцового шовинизма — «Ты это все придумал! Не может такого быть, чтобы жеребцам, в любом случае, всегда что-нибудь хорошее перепадало!»

— «Да, мы такие. Мы нежные и чувствительные, и нас мало, поэтому нас нужно любить и заботиться» — самодовольно заявила эта стероидная задница. Словно это не он только что вернулся с утренней тренировки, и с довольным уханьем обтирал за окном свои блестевшие от пота и растаявшего снега телеса, вызвав подозрительное шевеление за окном башни с апартаментами Госпожи. Увы, он оказался прав, и согласно свитку, составленного древними кумушками, чтоб им икалось и пукалось на Небесных Лугах, все кобылы его нового табунка должна были сделать ему подарки.

— «Значит так, если ты хоть попробуешь, хоть намекнешь Блуми о том, чтобы она нам что-нибудь подарила...».

— «Не намекну. В конце концов, я не настоящий пегас, не забыла?».

— «Очень даже настоящий!» — сварливо буркнула я, но не удержавшись, расплылась в глупой улыбке, нащупав такие забавные, так здорово перекатывающиеся штуки, уже долгое время служившие объектом моего нездорового интереса — «А кое-где даже более настоящий, чем некоторые, мнящие себя образцом жеребца».

— «Действительно? И где же ты умудрилась сравнить?» — на этот раз я ощутила на себе, что такое отравленная ревностью шпилька, которую сама, не так давно, вонзила под шкуру супруга. К счастью, у меня сразу нашелся ответ на этот вопрос.

— «А когда пинала по яйцам подчиненных за косяки. И всяких риттеров всратых, решивших что круче них только горы, да и те, которые не менее восьми тысяч. А что, ты считаешь, что нам этого не хватает в нашей семейной жизни?».

— «Совсем нет!» — уловив какое-то нездоровое ожидание, промелькнувшее в моем голосе, поспешно заверил меня Графит, опасливо покосившись на мое копыто, все еще гладившее его между бедрами — «Хотя я вот тут вспомнил про горничных, которые бегают тут каждый день. Они такие милашки… Если ты понимаешь, о чем я говорю».

— «Извращенец!» — я тоже помнила ту просьбу о черно-белом наряде, с чулочками сеточкой, и кружевным накрахмаленным фартуком.

— «Зато хороший, пушистый и теплый» — заурчал муж, устраивая меня у себя на животе, почему-то крупом к своему носу. Я вздохнула, понимая намек, и это утро прошло довольно забавно и мирно, даже несмотря на то, что я почти не получила своей порции удовольствия. Ну, не умеют жеребцы обращаться со своим языком — как одним, так и другим своим органом они просто стараются влезть как можно глубже. На этом их фантазия заканчивается, и оставшееся время они просто болтаются там туда и сюда, воображая, что доставляют подруге незабываемые ощущения. Хотя на самом деле ты просто пытаешься не рассмеяться, или попросту не уснуть. Так что запомни, или запиши это тонкое наблюдение, Твайли, о котором я уже писала тебе в прошлой части этого дневника. Ты будешь смеяться, но муж только что прочитал это, и теперь я лежу на столе, пока мне доказывают что я все вру, и просто ничего не понимаю в пегасьих полизушках. Нет, конечно, такое внимание очень приятно, но вот звуки, которые они все при этом издают… В общем, тогда все завершилось почти к обоюдному удовлетворению, да и горничным, как мне кажется, было о чем посудачить тем утром, когда они меняли и заправляли постель. Впрочем, совсем бесполезным назвать его тоже было сложно, ведь мы придумали подарить новой подруге подвязку с серебряными кулончиками в виде наших меток , которую мне удалось выклянчить и себе. Думаю, маркиз де Клюни был бы в ужасе, узнав, на что уходили вещи из его все больше и больше уменьшающегося фамильного серебра...

А еще я узнала, что Блуми тоже плакала по ночам. Однажды я проснулась от того, что она сидела на кровати, глядя на нас, и по ее вздрагивающим плечам поняла, что что-то случилось.

— «Мне стало так страшно. Я наконец-то нашла свое счастье, и вдруг испугалась, что это был просто сон» — судорожно прошептала она, уткнувшись мне в шею, когда я крепко обняла ее, привлекая к себе – «Что настанет утро, и это будет просто матрас в том пегасьем общежитии, и не будет этой прекрасной комнаты, никакого Легиона, ни тебя».

— «Все это правда. Ну, или просто я пытаюсь тебя в этом убедить, а на самом деле я просто плод твоего воображения, и не хочу, чтобы ты принимала таблетки. Ведь тогда я точно исчезну».

— «Глупая!» — стукнув меня копытом по лбу, она опять уткнулась носом мне в шею – «Это… Это так ты чувствуешь себя, когда тебе перепадает немного счастья?».

— «Да. Наверное» — обнимая ее, я поглядела в темноту. Рядом сопел супруг, за дверями была тишина, и даже густой снег, падавший за окном, заглушал успокаивающий шепот ветра. «Спите спокойно, маленькие пони. Придет день, придут заботы. А сейчас — отдыхайте. Усните под недреманным оком луны, чей свет пробивается из-за туч». Тишина и спокойствие — это они заставляют нас просыпаться от крика и слез. Срывая оковы с памяти, из которой появляются черные воспоминания о боях, лишениях и потерях. О том, что было перенесено, и к чему мы должны готовиться в будущем. Для нас абсолютный мир так же страшен, как абсолютная, бесконечная война, ведь он ослабляет оковы на разуме, выпуская запертых в нем чудовищ.

— «Какой ужас. Все считают тебя хорошей, заботливым командиром, хотя раньше думали, что ты просто пони из верхов, выкормыш одного из влиятельных кланов, создавшая Легион для того, чтобы сделать себе карьеру. Но никто и не представляет… Как ты с этим живешь вообще?!».

Что ж, можно было сказать ей правду — и я чувствовала, что когда-нибудь я ее расскажу. Когда-нибудь потом, когда уже не будет столь страшно обнажить перед другими всю пустоту и мелочность своего небогатого внутреннего мира. Но не для того я взяла себе эту измученную одиночеством душу, не для того наполнила ее тем светом, что появился внутри, чтобы сделать ее еще несчастнее, превратив найденное счастье украденным раем, превратившимся в ад. Поэтому я не ответила сразу, и лишь уложив ее рядом с собой и Графитом, лишь высушив поцелуями слезы на ее щеках, ответила, глядя в зеленые глаза, блестевшие звездами в полумраке покоев.

— Обычно… Обычно я напиваюсь — не придумав ничего лучшего, с усмешкой ответила я, прижимая к себе кобылу, уткнувшуюся носом мне в грудь — «И напоминаю себе, что теперь у меня есть те, ради кого мне стоит жить».

Кстати, насчет вина: меня всегда интересовало, как могут персонажи романов и прочих произведений, в которых фигурируют знатные и просто обеспеченные пони, пить только вино, утром, днем и на ночь? Ну на самом же деле! Неужели их авторы не пытались сесть на такую чисто алкогольную диету, а потом посмотреть, что же с ними произойдет? Или же просто я была такой неважной выпивохой, что не могла поверить в то, что какой-нибудь граф или графиня, с утра до вечера, в качестве жидкости могли вливать себя лишь спиртосодержащий продукт перегонки виноградного сока, изредка разбавляя его обязательным Пятичасовым чаем? В общем, эта философская мысль, на которую меня навела быстро опустевшая бутылка, стала темой на весь вечер, и была поддержана моим табуном. Графиту и Блуми тоже было что рассказать про обычаи употребления горячительного, да и как любые военные, вино они тоже не шотами пили… В общем, посиделки прошли ожидаемо приятно, а вот ночь была гораздо интереснее. Помнишь, я писала про развратниц-пегасок, способных даже бизона до истощения довести? Забудь! Мне уже кажется, что это просто-напросто миф, вроде человеческих амазонок, отражающий кобылью мечту – ту, которая никому, как потом оказывается, вообще не нужна, являясь сплошным разочарованием, «украденным раем», к которому мы стремимся, сами не зная зачем. Да, я помню твои красные щечки и ханжеские комментарии по поводу моих дневников, Ваше Фиолетовое Высочество, поэтому не буду углубляться в детали. Скажу лишь одно – попытка покувыркаться нового табуна, разогретого хорошим и чего уж говорить, коварным вином, прошла не так, как планировалась, ведь всю оставшуюся часть ночи мне пришлось убеждать порядком перепугавшуюся рыжуху в том, что она не попала ни к монстрам, ни к сексуальным маньякам, накачавшимся алкоголем и бизоньим возбудителем «Одна капля на сотню голов». Вот уж не знаю, чего такого ужасного она разглядела между ног у своего партнера по табуну, но отлавливать ее пришлось под матрасом, куда она попыталась зарыться прямо сквозь одеяло и простыню. А утром пришлось успокаивать уже мужа, возвращая Графиту толику жеребцовой самоуверенности, полдня убеждая в том, что его новая подруга по постели и семейной жизни хлопнулась в обморок просто от счастья, когда увидела, сколько этого самого счастья ей привалило, и оказалось у самого носа. В общем, теперь на меня свалилась еще и организация свиданий в постели, поэтому оставшуюся часть дня я бродила с крайне пришибленным видом — но нет худа без добра, ведь это заставило эту парочку вновь перейти в режим наседок, и попытаться хоть как-нибудь поднять мое враз упавшее настроение и самооценку, для чего на табунном (так и тянуло назвать его «семейном») совете было решено срочно вытащить меня в город.

Поразвлекаться.

Ну, ты же знаешь мою удачу, Твайлайт! Если я просто остановлюсь рядом со складом абсолютно негорючего материала, что-нибудь обязательно грохнет, да так, словно я собственнокопытно подожгла фургон с петардами и фейерверком. Вот и в тот раз все пошло не по плану. Первым отстал Графит, зацепившийся языками с какими-то странными, лохматыми и диковато выглядевшими пони, начав долго и нудно, с точки зрения изнывавших от скуки кобыл, обсуждать какие-то совершенно глупые вещи, вроде выпуска новых моделей корабликов, каких-то тулкитов, так и сыпя невероятным количеством новых, и абсолютно незнакомых мне слов. В конце концов, устав от хорового нытья, он послал нас вперед (хотя мне показалось, что хотел немного подальше), пообещав после догнать где-нибудь, и снова вернулся к оживленному разговору, в котором мы понимали хорошо если одно слово из ста. Поняв, что теперь милого и за уши не оттащишь от этого разговора и глупого магазина, витрину которого они разглядывали словно Берри, увидевшая новый самокат, мы решили отправиться дальше, уделив внимание только важным, с нашей точки зрения, вещам, вроде магазинов готового платья и даже только-только появившимся «бутикам подержанной одежды», которые привлекли особое наше внимание. Теперь пришла очередь усмехаться уже Блуми, увидевшей на моей мордочке неподдельный энтузиазм, когда моя кобылья сущность обрадованно запищала, увидев столько красивых нарядов, и по вполне себе доступной цене. Конечно, мало кто из кантерлотских снобов, разъезжающих в колясках и останавливающихся только возле самых дорогих заведений, публично признал бы, что ходит в такой вот магазин, но я думаю, что некоторые мутные личности, с натянутыми на самый нос шляпами, явно оставили свой фаэтон за углом, чтобы всласть покопаться в ящиках с бывшими в употреблении нарядами, выискивая среди навоза жемчужины в виде стильных и почти новых вещей, ношенных всего раз или два. Пока конкуренция была небольшой, но мы вместе, не сговариваясь, изо всех сил постарались подружиться с продавщицей — еще не уверенная в успехе этого предприятия, и обфырканная разными мимокрокодилами в дорогих пальто и полушубках, она явно обрадовалась такому вниманию явно непростых пегасок, и пообещала нас известить, если к ней вдруг попадет что-то интересное, и по хорошей цене. Особенно ее впечатлило обещание рассказать о ее магазинчике не одной сотне кобыл, измучившимся в поисках приличных, пусть и бывших в употреблении нарядов, которое я тотчас же и исполнила, отловив пролетающий мимо патруль, командиру которого передала нацарапанную тут же записку — уверена, в казармах ее обмусолили и зачитали до дыр, передавая по цепочке как секретное донесение с фронта. После этого мы надолго зарылись в глубины этой сокровищницы, остановившись лишь когда поняли, что нахватали больше, чем могли унести. Оставив радушно и несколько ошалело улыбающейся нам владелице лавочки свои биты и адрес, по которому она обещалась доставить покупки, мы вышли из этого царства искушения с издрядно отощавшим кошельком, но при этом абсолютно счастливыми, ведь теперь нам не приходилось ломать голову над тем, что можно было подарить своему жеребцу.

Но, как я уже говорила, неприятности меня не ищут — они всегда точно знают, где я нахожусь. Поэтому я почти не удивилась, услышав чьи-то возбужденные вопли, доносившиеся с одной из улочек, ведущих к району вокзала, в лабиринт которых мы забрели по предложению Нэттл, решившей поискать что-нибудь столь же новое и интересное, как встреченный нами бутик. Решив, что подобные места явно будут располагаться подальше от крупных улиц, уже оккупированных модными и очень дорогими заведениями, мы решили продолжать путь на своих четырех и, как видишь, не прогадали — кто знает, что могло бы произойти, если бы мы решили, к примеру, воспользоваться своими крыльями. Но именно моя забывчивость и привела нас к этому дому, одно из окон которого разлетелось, когда через него вылетел (во всех смыслах этого слова) взъерошенный пегас, вооруженный не самым коротким мечом.

— «Ah ti j yebanniy ti nakhuy!» — остановившись, вякнула я, неосознанно переходя на «второй командный» язык.

«Ну надо же, какое странное недоразумение!».

— «В мой единственный выходной!. Ну что за ссаная блевотня свинобраза!» — что бы ты там себе ни надумала, Твайли, Нэттл тоже не первый год в Легионе служила, не говоря уже о Гвардии, о которой ты судишь только по бравым жеребцам из стойл Ее Высочества, да своему брату — «Сами озвездюлим, или дождемся, пока дежурные жопошники свои глаза у себя в сраке отыщут?».

«Абсолютно согласна с вами, моя дорогая. Это настоящее безобразие. Не должны ли мы, как законопослушные пони, немедленно это пресечь, не дожидаясь наряда стражи?».

— «Бей в глаз, не порти шкуру!» — буркнула я, прикидывая, сколько смогут продержаться рукава моей курточки, украшенные длинной «ковпоньской» бахромой, против меча. Явно не стандартный для Гвардии или Легиона, он подрагивал в удерживающей его ноге, нацелившись на ближайших прохожих — «Blayd, Блуми, окно!».

«Постараемся не нанести серьезных повреждений… Подождите-ка, дорогая, что это был за шум?».

— «Лечу!» — услышав вместе со мной долгий, пронзительный вопль, раздавшийся из дома, пегаска пригнулась, и мощным ударом крыльев послала себя в темное нутро здания, вломившись в открытое окно на втором этаже, в то время как я, пригнувшись, следила за жеребцом. При одном только взгляде на его вытаращенные глаза было понятно, что он капитально не в себе, а разодранная одежда и вздыбленная шерсть лишь придавала законченности облику полного психа.

«Только бы не решил улететь...».

— «Эй, приятель! Эй!» — подняв и разведя крылья, чтобы перекрыть для него обзор, я медленно двинулась к психу, стараясь не делать резких движений. Мои глаза, против воли, то и дело возвращались к уставившемуся на меня мечу, в то время как в голове прозвучал голос маэстро Куттона: «Всекда слети за охудием, Скхаппи, а не за напхавляющей его лапой, ведь во вхемя вызова и атаки оно может оказаться в совехшенно дхугой лапе или ноге!».

— «Проч, клювокрылые уроды! Меня так просто не взять!» — заорал тот, уставившись на меня абсолютно безумными глазами, затянув какой-то незамысловатый мотив — «Наш алый стяг на север ведет! И завтра Север падет!».

— «Blyaaaad...» — выдохнула я, отскакивая назад, чем едва-едва спасла себя от потери очередной части тела, когда свистнувший меч прочертил косую полосу у меня перед носом. Классический «легионерский» удар, еще называющийся «косым» — из верхнего декстра, наискось в нижний синистр, справа налево, и снова назад, словно взмах полотенцем, отгоняющий муху. Казалось бы, безыскусный, но при должной сноровке способный развалить голову в шляпе или плохеньком шлеме до клюва или зубов, и позволяющий тут же укрыться щитом — «Вот как назло, еще и свой урод башкой тронулся! Ну что за день сегодня такой?!».

Эту песенку я узнала. В меру простая, в меру глупая и в меру сентиментальная, она была написано кем-то из бардов в сегментарных доспехах, в ком прорезался певческий и стихотворный талант (по моему же скромному мнению, кто больше драл глотку, чем драил сбрую). Но песня прижилась, и стала популярной среди тех, кто напевал ее у костра, немало смутив меня когда они прозвучала вот так, под аккомпанемент свиста меча у моего носа.

— «Легионер, да ты охренел тут, что ли?!» — кажется, мои слова не доходили до разума этого пони, посеяв в душе первые ростки назревающей паники. Без доспеха бросаться на меч мог только опытный боец-копытопашник, а у меня даже с оружием, но голышом, шансы были куда как невелики. Ощущение страха усиливалось еще и от того, что я на собственной шкуре ощущала, как ко мне применяют те самые знания, которые мы давали всем тем, кто вставал под наши знамена, обучаясь не защищаться, а уничтожать врага всеми доступными способами. Это пугало, причем жутко, в чем я не боюсь признаться на страницах этого дневника, но я бы соврала, если бы не сказала еще и о том, что внутри, под слоем страха, внезапно для себя я ощутила какую-то извращенную гордость за то, что наука эта легла на благодатную почву, превратив обычного пони в предельно опасное существо. Мечником он не был, как выяснилось, но оружием владел в рамках положенного, и мне никак не удавалось не то что приблизиться, но и просто удерживать его на одном месте до прибытия подмоги. В том, что она должна была прийти, я не сомневалась, ведь вместе с собирающейся толпой где-то неподалеку уже слышались крики и громкий свист, перемежающийся со знакомым и немелодичным воем легионерского рожка. Оставалось лишь продержаться до появления стражи, поэтому я прыгала вперед и назад, отходила и вновь приближалась к сумасшедшему пони, чей меч рыскал из стороны в сторону, целясь в собравшуюся толпу.

И это была еще одна примета нового времени, ведь раньше большинство пони разбежались бы при первых признаках серьезной угрозы. А теперь все больше разноцветных четвероногих собиралось вокруг, и мне пришлось замахать крыльями, отгоняя добровольных помощников, лезущих прямо под меч. Не знаю, что они там себе вообразили, но до прибытия Гвардии и Легиона я уже потеряла несколько перьев, и не горела желанием видеть, что будет с теми, кто сунет голову дальше, чем это уже сделала я. Впрочем, долго ждать не пришлось, и вскоре буяна окружило несколько стражников, часть из которых немедленно отдала нам честь. Нам — это мне и Блуми, в очередной раз высунувшейся из окна. Она уже несколько раз порывалась спланировать на спину вооруженному психу, но каждый раз я сердито отмахивалась, в глубине души обмирая от страха за то, что может случиться, если что-то пойдет не так. Странно и непривычно, Твайлайт, ведь еще полгода назад я бы не колебалась, и воспользовалась ее помощью, уповая на то, что ничего страшного не произойдет, и я успею достать противника прежде, чем он успеет причинить ей какой-нибудь вред. Но теперь… Теперь я стала осторожной — быть может, это было осознание того, что теперь я опять не одна, а полторы кобылы на ножках, а может, просто я начала отмякать, остановив это превращение в опасного сумасшедшего, а может быть, и то и другое одновременно. Но думаю, больше всего на меня повлияло усиливающееся понимание того, что я уже не принадлежала тому странному классу общества, что держит жизнь и смерть на конце своего меча. Что я буду выглядеть полной дурой, если подставлюсь под удар, проигнорировав тот факт, что я уже не служу в Легионе, тем самым, добавив головной боли окружающим.

Но будет хуже всего, если по моей глупости пострадает кто-нибудь из тех, кто стал мне близок и дорог.

— «Пакуем. Но не подставляйтесь. Если нужно — подколите его, и укладываем».

— «Сделаем» — сказанное значило, что ввиду опасности не одоспешенной цели, следовало нанести не тяжелое, но беспокоящее ранение в плечо или круп, а уж затем сжать щитами, после чего настучать по башке — «Ух, ну ты погляди! Это ж кентурион из четыре-восемь! Да, точно он!».

— «Тогда вперед. Мы займемся этим, сэры!» — решив не мешать двинувшемуся вперед патрулю, я повернулась к гвардейцам, уже выставившим вперед копья и круглые, позолоченные щиты. Командовавший ими усатый сержант явно собирался послать меня в жопу, но я все еще стояла у него на пути, а выражение на моей морде наверняка было явно далеко от улыбки селестианского праведника — «Сэры, это наш пони, и мы сами все подчистим».

— «Сбрыкните отсюда, дамочка!» — ну вот, что я говорила?

— «Сержант, не лезь! Работает Легион!».

— «Да что б вас, красноюбочники!» — секунду поколебавшись, ругнулся тот, но все же поднял копье, обернувшись к своим подчиненным — «Слайм, отгони гражданских на двадцать футов назад! Остальным — ждать. Пусть железнолобые сами разбираются со своим. В случае чего — поможем».

— «Благодарю, серж!» — прикинув, что стоит напомнить своим поступать точно так же в подобных случаях, я цапнула ближайшее копье, так удобно болтавшееся неподалеку, развернулась… Но воспользоваться им не успела, нос к носу столкнувшись с какой-то кобылой, неизвестно как оказавшейся у меня за спиной.

Белая земнопони, на вид давно перешагнувшая тридцатилетний рубеж, имела в своем облике что-то от кошки. Быть может, это были чуть раскосые глаза с радужкой цвета желтка, а может быть, плавность походки или прическа-каре нарочито неестественного черного цвета — главным было то, что она решительно заступила мне дорогу, упершись в грудь поднятым копытом.

— «Остановитесь, храбрые вои!» — голос ее звучал мягко, но громко. Так звучал он у тех, кто привык разговаривать долго, перебивая шум других голосов, но не желая орать на шумящих — «Страждущий сей нуждается в помощи и опеке!».

— «Вот сейчас будет и страдания, и опека» — буркнула я, скривившись при звуке меча, саданувшего по щитам. Грамотно бил, негодяй — наотмашь, сверху и между ними, стараясь скреплявшую их цепочку перерубить. Пожалуй, нужно внести заметку в личное дело, поощрив за образцовые знания в боевой подготовке. Даже в психозе навыков не растерял, умудрившись растолкать этих растяп, и буквально ввинтиться в образовавшуюся щель между щитов — «Так, мэм, свалите с дороги! Не подвергайте опасности ни себя, ни остальных!».

— «Я призываю вас остановиться!» — интересно, и как оказавшйся у меня перед носом конец черного шарфа, украшенного большими золотыми эмблемами солнца, мог, по ее мнению, мне помешать? В ответ, я попросту бортанула плечом его обладательницу… И провалившись вперед, едва не рухнула в снег, когда та сделала всего один шаг назад и в сторону — «Этому пони нужна помощь, а не бой! Вы что же, не видите, что вы лишь подпитываете пламя его безумства?».

— «Это еще почему? К себе бы я ожидала точно такого же отношения!» — зарычав, я щелкнула зубами, словно вечно ненасытная гончая тьмы. Что ж, в моем исполнении это выглядело, наверное, особенно жалко, раз не произвело ни малейшего впечатления на стоявшую напротив кобылу, хоть и заставило податься назад самых смелых из толпы – «Даже в страшном сне я не представляю себе, что могу причинить вред пони! Повелительницы обещали мне, что как только я стану опасна для понячьего рода, они лично прекратят мое жалкое и бессмысленное существования – я сама потребовала это от них! Так почему я должна позволять остальным вытворять такое?!».

— «Потому что это сделано не со зла, а лишь под влиянием охватившего его безумия» — голос земнопони был спокоен и чист, когда она двинулась вперед. Моя задница рефлекторно сжалась в кулачок, когда она вскинула переднюю ногу, и рванувшийся вперед меч со звоном отскочил от нее, словно столкнувшись с тяжелым легионерским сабатоном – «Ему нужно не твое осуждение или твой гнев. Ему нужна помощь. Разве не в том ты клялась тем, кто пойдет за тобой?».

— «Много ты об этом знаешь, незнакомка!».

— «Признаться, я просто угадала» — пожала плечами та, и не прерывая разговора, снова шагнула вперед, не обращая внимания на вновь замахнувшегося мечом легионера. Ее нога дернулась вперед в небыстром, почти ленивом ударе, с тихим стуком соприкоснувшись копытом с челюстью легионера – казалось, она просто шлепнула его по морде, привлекая к себе внимание, но уже через секунду тот зашатался, как пьяный, и сделав вперед заплетающийся шаг, рухнул в истоптанный снег – «Ты собрала огромную силу, ты провела ее через сражения, и если то правда, что о тебе говорят, ты заботишься о тех, кто тебе присягнул. Почему же ты хочешь отвергнуть этого несчастного?».

— «Потому что он нарушил ту самую присягу, о которой ты говорила! В числе прочего, я клялась никогда не требовать от других больше, чем могла бы сделать сама, и быть во всем для них примером!» — рыкнула я, подходя к лежащему легионеру, и пинком переворачивая его на бок. Похоже, тот был в полной отключке, и только мутно таращился на окружающий его мир, едва заметно поводя глазами по сторонам – «Нэттл! Что там у тебя?».

— «Просто испуганная гражданская. Его подружка. Без повреждений» — высунувшись из окна, четко доложила рыжая пегаска, поправляя на себе сбившуюся шапочку – «А можно, я это тоже запишу? Для инструкторов?».

— «Да хоть все» — махнула я крылом, коротко взглянув на столпившихся вокруг нас гвардейцев. Теперь, когда вооруженный преступник был обезврежен, случившееся подпадало под их юрисдикцию, но я не собиралась устраивать из этого представление с долгой отсидкой преступника в комфортабельной камере, открытым судом, и прочими юридическими кувырканиями на радость столичной толпе – «Так, сэры. Это даже не залет, а самое настоящее преступление, поэтому пострадавшая по праву ваша. Этого клоуна мы забираем себе. Рапорт и копия допроса будет в вашем участке уже завтра. Если вашему капитану понадобится что-либо, он знает, где нас найти».

— «Хотите отмазать его, мэм?» — с понимающим, но от этого не менее напряженным выражением морды поинтересовался седоусый сержант, с отвращением подцепив копытом меч, выпавший из копыта жеребца. Весь вид оружия говорил о том, что это была грифонья работа, причем не из рядовых, с четким рисунком переплетающихся слоев, и усиленная двумя большими рунами у рукояти.

— «Наоборот. Устроить такое, что он пожалеет, что вообще решил тронуться крышей» — фыркнула я, заметив очередную патрульную тройку пегасов в синих туниках, заходящую прямо на наши головы – «Что вы ему можете предложить? Комфортабельную камеру для отдыха, с сортиром и свежей питьевой водой?».

— «А вы?».

— «Подвалы и камеру с кандалами, за которые его подвесят к стене!» — твердо отрезала я, заставив усатого недоверчиво уставиться на моих бывших подчиненных. Обменявшись парой слов с Нэттл, они споро завернули копыта буяна под мышки, и довольно ловко стреножили его, нацепив на шею и передние ноги тонкие, но прочные кандалы – «А когда он очухается, я лично поговорю с этим придурком. Рапортами обменяемся завтра, а в докладе укажете, что мы готовы к тесному сотрудничеству в расследовании этого дела, в том числе и к совместной судебной комиссии».

— «Воины магии и меча, остановитесь!» — громко вскрикнула земнопони, вставая между мной и сержантом гвардейцев. Ее накидка протестующе зашелестела, бросая золотые блики на снег – «Разум малого сего был омрачен духом раздора, но теперь ему нужно не порицание, но помощь!».

— «Вот в казармах ее и окажут. Тихое, комфортабельное подземелье с цепями и капающей водой – вы что, совсем газет не читали?».

— «Закон предельно точен по поводу этого правонарушения» — согласился со мной сержант, явно одобрявший размеренные и даже какие-то привычные действия дежурной тройки, шустро упаковавшей клиента с помощью коротких, не в пример гвардейским, кандалов – «И думаю, суд решит, что все произошедшее как минимум было небрежным обращением с оружием под влиянием алкоголя».

— «Как и устав. Эх, а я все голову ломала, кем мне Каладан заселять… Это ж какой аналог Сибири и Камчатки можно устроить!».

— «Вот поэтому наши повелительницы воистину мудры, что не позволяют вам, носящим оружие, распоряжаться жизнями прочих!» — резко прервала нас кобыла, вставая между нами и заключенным. Да, теперь я могла назвать его так, несмотря на былые заслуги – «Ваша задача исполнена, и теперь орден Милосердных Сердец берет этого несчастного под свою опеку!».

— «Это как?» — удивилась я, но быстро поняла, что осталась единственной, кто не понял, что происходит, но гвардейский сержант лишь повешелил усами, да глаза закатил, словно напоминая о разных орденах, которые так любили организовывать пони – «Сержант, че за nakher?!».

— «Мой орден помогает всем, кто нуждается в помощи» — веско проговорила пони, вновь становясь передо мной. За ее спиной сержант уже раздавал приказы проверить дом и не подпускать зевак к месту происшествия — «Позвольте мне заняться моим долгом перед этим страждущим. Поверьте, вы сделаете только хуже».

— «Вы так мило произнесли это «вы» и «вам», когда говорили про тех, кто носит оружие…» — горько вздохнула я, бросив взгляд на Блуми, вновь высунувшуюся из окна. Неужели из-за таких вот прекраснодушных мечтательниц однажды мне придется рискнуть ее жизнью? Этот странный и новый для меня вопрос, поселившийся где-то внутри, заставлял меня медлить и сомневаться, переводя взгляд с кентуриона на принцепса, торчащего из окна — «А вы в курсе, что вступая в Легион, по настоящему вступая, а не просто становясь кандидатом, мы все даем клятву умереть за других? Не просто обтекаемые слова произносим, а клянемся умереть вместо любого пони, когда придет его черед? А оправдывая этого пони, вы просто обесцениваете то, ради чего мы жертвовали всем в последних двух войнах!».

Пони молчала, разглядывая меня. А может, просто пыталась понять, что я произношу из-за акцента и шрама, перекосившего рот. Белая попона средней величины, едва прикрывающая живот, длинные рукава плотно застегнутого одеяния, похожего на жилет, и перекинутая через шею лента черного цвета – все это напоминало какие-то церемониальные одеяния, украшенные знаками солнца, вышитыми сверкающими золотом нитями, и лишь по примечательно жестким складкам на рукавах можно было заподозрить, что она не так уж и безобидна и беззащитна, как пыталась казаться.

— «Если вы утверждаете, что он безумен – значит, вы признаете за остальными право защищаться от него всеми средствами, которые мы посчитаем приемлемыми! Если считаете, что он вполне адекватен – значит, он нарушил присягу, приказ и закон, и понесет наказание! Если же нет – значит, вы просто потакаете его безумию, поддерживаете его, а значит – покушаетесь на жизни остальных, натравливая его на прочих, словно бешеную собаку!».

— «Это ужасная моральная дилемма, выхода из которой я не могу найти» — покачала головой незнакомка – «И это лишний раз подтверждает, что вам всем нужна помощь. Что ж, хорошо! Забирайте его, пони железа, но запомните то, что было сказано вам! Вы нуждаетесь в помощи, и мы окажем ее вам, хотите вы того, или нет».

— «Даже так?».

— «А вы, Легат Легиона – вы сами не боитесь превратиться в бешеную собаку, о которой только что говорили?» — веско произнесла земнопони. Подойдя к пыхтящему в кандалах декану, она прикоснулась концом своей нашейной ленты к его лбу, после чего вновь предупреждающе поглядела мне в глаза – «Дайте шанс оступившемуся, воительница. Ведь каждый из нас может упасть, но горе тому, рядом с кем не будет верных друзей или просто хороших, порядочных пони, кто поможет подняться, и не остаться навечно в грязи».

На этот раз я была первой, кто опустила глаза.

Как я и обещала гвардейцам, притащенный в казармы буян был прикован к стене, распяленный на ней в кандалах, словно эдакая морская звезда, сходство с которой усиливалось в полумраке из-за растянутых крыльев и хвоста. Нет это был не акт непомерной жестокости или немотивированной агрессии, Твайлайт – просто мы примерно представляли себе, что может сотворить каждый из нас, если ему вдруг снесет крышу. Помимо своей основной функции — фиксации — кандалы выполняли еще одну важную роль, напоминая одурманенному сознанию о грядущем наказании, заставляя задуматься о совершенном проступке. Эдакий сплав психологии и инквизиторских замашек, предложенный, кстати, не мной, а нашими добрыми эскулапами. Намучившись несколько раз с особо буйными соратниками, они были куда как далеки от селестианского всепрощения, и любой, кто пытался побуйствовать после попадания в их копыта, после оказания помощи живо отправлялся на дыбу – подумать о собственном поведении.

Вот уж не ожидала, что рогатые медики были в душе еще теми живодерами с кучей странных фетишей, которые я даже не могла себе вообразить.

Благодаря такому подходу, все оставалось внутри подразделения, и я не намеревалась выносить сор из избы, когда входила в подвал, где и обнаружила распятого на одной из стен легионера.

— «Я не знаю, откуда они взялись, мэм!» — нервно облизывая губы, уверял меня жеребец, поминутно косясь на освещенный дверной проем, где маячила фигура одного из моих охранников – «Мы миловались с Пайнэппл, и вдруг тарелки в ее серванте загорелись синим светом! И отовсюду полезли эти грифоны-лазутчики, мэм!».

— «Почему ты так решил?».

— «Ну, они же полезли!» — с нездоровой убежденностью заявил тот, заставив меня на секунду задуматься, куда же нас приведет этот разговор. Особенно, если он будет состоять из таких вот железобетонных аргументов.

— «А куда они потом делись?».

— «Вылетели в окно!».

— «Хорошо… А эта Пэйнэппл – зачем ты ее напугал?».

— «Мэм, я бы никогда… Она моя подружка мэм! Я ее защищал!».

— «Ясно. Что ж, за быстроту реакции хвалю, но голову лечить все же придется» — вздохнула я.

— «Нет-нет-нет, мэм! Они точно там были! Вы же мне верите?!» — забормотал тот, вздрогнув при виде фигуры, заслонившей падавший из двери свет – «Я в норме! Вы ж видите, что я в норме!».

— «Ладно, я верю в то, что ты это видел» — успокаивающе дотронувшись крылом до головы жеребца, буркнула я. Оглянувшись, я увидела, как вошедший врач бросил внимательный взгляд на своего пациента, и сочувствующе покачал головой – «Поэтому побудешь здесь, до прихода гвардейского офицера. И постарайся изобразить перед ним образцового легионера, измученного раскаянием и желанием искупить свою вину. Понял?».

— «Но…».

— «Заткнись и слушай меня внимательно, легионер! Я тут, между прочим, твою жопу пытаюсь спасти от неминуемой каторги, изгнания или не так давно появившегося изобретения пони — тюрьмы!» — рыкнула я, для доходчивости, стукнув того крылом по голове — «Тебе нужна помощь, понятно? Помощь, которую мы тебе окажем, хочешь ты того, или нет! Усек?».

Думаю, незнакомая пони оценила бы этот словесный пассаж.

— «Поэтому даю вводную: у тебя обнаружились небольшие проблемы с башкой, боец. Но ничего, с чем бы мы не справились. Легион своих не бросает, помнишь?» — жеребец истово закивал в ответ, поминутно косясь на четвероногого эскулапа, фигура которого здорово его нервировала, заставив задуматься, чем тут промышляли в мое отсутствие эти рогатые инквизиторы — «Но для этого ты должен слушаться врачей и своего командира. А если нет — твой принцепс-кентурион твоей жопе такой Дарккроушаттен устоит, что ее потом в качестве учебного пособия для хирургов использовать будет можно! Ты меня понял?!».

— «Мэм, понял, мэм!».

— «Вот и хорошо» — вздохнув, я поднялась, и бросив взгляд на прикованную к стене фигуру, вышла из камеры. Пони все же отличались от своих создателей, и всю дорогу до административного этажа я думала, что вряд ли кому-нибудь из них пришла бы в голову мысль использовать смягчающие накладки на стальных кандалах, предназначенных для фиксации недовольных. Конечно, все это были симптомы того, что мы делаем что-то не так. Что медицинскую службу нужно перетряхнуть. Что я облажалась, переложив проблему на плечи других. Что…

Что это нормальный процесс, и лишь благодаря высокой мотивации в Легионе он не начался раньше, приведя к полному разложению. По крайней мере, именно так мне объяснили в медчасти, куда я ворвалась, желая чинить суд и расправу над каждым, включая саму себя.

— «У нас нет собственных специалистов, которые могли бы достоверно распознать симптомы психического заболевания. Особенно, если они сами страдают от него, или его последствий» — просветил меня давешний единорог. Чашка горячего кофе, который вновь начал появляться в Эквестрии после отбытия делегации из Камелу, настроила меня на миролюбивый лад, и пока отчалившая Блуми ушмыгнула по служебным делам, пытаясь выбить на грядущие праздники увольнительную, я обнаружила кентуриона медицинской службы Легиона там, где и предполагала – в одном из кабинетов третьего этажа, где он корпел над кучей бумаг – «Мэм, это ваше решение и ваша ответственность, но если каждый прошел через то же, что и каждый легионер, в голове формируется определенный шаблон. Мол, «если я это выдержал – то выдержит и каждый. И нечего прикидываться дураком, чтобы увольнительную получить». Поэтому нам нужны грамотные специалисты, и не полевые, как мы, а те, что живя на гражданке, могли бы сразу увидеть отличия и отклонения от нормы».

— «Что, тоже решил нас покинуть?».

— «Никак нет, мэм» — решив, что это была шутка, жеребец усмехнулся, и зачем-то провел копытом по волосам рано поседевшей гривы, после чего незаметно подул на него. Этот странный жест повторялся раз за разом во время нашего разговора, поселив внутри меня глухую тревогу – «Куда же я без остальных? Я имею в виду, что нам нужен госпиталь для того, чтобы медкомиссию легионеры проходили настоящую, а не подсчет конечностей и наличие сознания, как сейчас».

— «Бюджет Эквестрии не потянет еще и это…» — и снова копыто потрогало гриву, словно снимая что-то с нее, после чего оказалось у рта. Движение навязчивое и явно осознаваемое, судя по мгновенно спрятанной под стол ноге, после того, как с нее был сдут невидимый волос. Или это была мысль, от которой он хотел избавиться? Столь явный симптом заставил меня поперхнуться на полуслове, вновь наполнившись гнетущей тревогой.

— «А для чего нам собственный госпиталь, мэм?» — удивился тот, заставив меня вскинуть глаза, проверяя, кто тут из нас вообще сошел с ума – «Простите, мэм, я имею в виду, для чего нам само здание в физическом смысле этого слова? Мы могли бы использовать госпиталя Гвардии. Если позволите, я тут набросал короткую докладную записку-обоснование, с цифрами. Через знакомых я доподлинно знаю о том, что госпиталя Гвардии в период простоя отдают свои койки для города, чтобы как-то занять свободные места. Так почему бы нам не занять их нашими ребятами? Там точно есть все специалисты, о которых я говорил, и уверен, что нам обеспечат там достойный уход».

— «Так уж и доподлинно знаешь об этом?».

— «Да, мэм. Считайте это «инсайдерской информацией», мэм» — ухмыльнулся жеребец, блеснув глазами, заставив меня вздохнуть, демонстративно закатывая свои. Было понятно, что информация была получена с помощью крайне глубокого, «по самые яйца», погружения в проблему, и я на секунду ревниво нахмурилась, попытавшись представить, какими методами добывал информацию муж, отправляясь на свои загадочные задания. Похотливые, развратные, сластолюбивые… Жеребцы! Зла на вас не хватает!

Вот так я оказалась озадачена еще одной проблемой, которую тут же переадресовала Гриму Стоуну. По старой армейской традиции, реализовывать ее было поручено инициатору, но не как наказание, подтверждающее старую служебную мудрость, а поручение, выполнить которое мог только тот, кто знал и понимал все его тонкости, впоследствии, получив заслуженный бонус, не говоря об уважении товарищей по оружию. Кажется, пони называли это «видеть картину целиком», и я всеми силами приучала всех, включая себя, рассматривать это как почетную обязанность, приводящую к приятным изменениям в жаловании и личном деле. Так что я решила, что пусть эти рогатые умники хоть древнеединорожьи оргии там устраивают, но в результате мы должны получить то, в чем экстренно нуждался наш Легион. Хотя, уходя, я наслушалась вздохов, и успела похихикать над страдальческими рожами, которые строил закопавшийся в бумагах единорог.

Впрочем, не все мои прогулки протекали так же бурно. Ведь День Согревающего Очага – это время встреч. Встреч со старыми друзьями, родными и близкими. Но были и странные встречи. Одной из таких стала встреча с новой пассией Рэйна – вишневой кобылой с обломанным рогом, которая произошла во время буйной попойки, посреди улицы нашей столицы. Да-да, Твайлайт, ты не ослышалась, как не ослышалась и я, когда в мое сознание, словно меч, врезался короткий и злой свисток, сопровождаемый уже привычным уху легионерским рыком, которым командиры привыкли за эти годы доносить до своих подчиненных любую информацию. Переглянувшись с Нэттл, мы резво свалились в галоп, шлифуя копытами плиты улиц для того, чтобы обнаружить в соседнем переулке небольшую толпу, окружавшую легионеров, нетерпеливо приплясывавших в почти правильной походной колонне, почему-то остановившейся возле какого-то питейного заведения. Внутрь они не входили… Нет, входили, но почему-то по десять голов, и после резкой трели свистка, обнаружившегося во рту суровой вишневой кобылы.

— «Мэм?» — холодно и подчеркнуто официально вытянулась она перед начальством. Запыхавшееся начальство удивленно обозрело ее, подмечая идеально подогнанную броню, на наплечниках которой красовались знакомые руны-молнии, заставившие меня выпучиться на них, словно раздавленную лягушку.

— «Что за… представление?» — переводя дух, поинтересовалась я, по-прежнему глядя на знаки, подозрительно похожие на сдвоенную руну Зиг, одна из молний которой располагалась зеркально напротив другой – «И что за знаки «шутцтаффен» у вас всех на плечах, кентурион?».

«Надо же – уже кентурион. А я не помню, чтобы подписывала приказ о повышении в звании или должности для этой длинноногой. Ох, косячит что-то в последнее время кудрявый!».

— «Это молнии, мэм» — столь же официально и холодно ответила та, после чего вновь взяла в рот свисток, и повернув голову, издала громкую трель, больно бьющую по ушам. Услышав ее, очередная контуберния сорвалась с места, и загребая копытами снег, рванулась в бар, едва не сметая по пути другую десятку, выскакивавшую из дверей – «Синие, потому что мы еще не стали Молниеносной когортой, которая выбрала себе такой же, но белый значок. Но мы станем, или погибнем, пытаясь это сделать!».

— «Понятно…» — оглянувшись на Нэттл, я решила поподробнее узнать, что там задумал этот противный розовый хрен, и почему он решил, что командование последней кентурией последней когорты будет полезным опытом для этой кобылы, из которой он грозился сделать жуткого копытопашника-единорога – «А цвет наплечника означает когорту?».

— «Да, мэм. Я ввела эту систему, когда поняла, что новая броня прикрывает все тело, туника уже не видна из-под металлических частей брони, а знаки различия на шлемах есть только у кентурионов».

— «А это что за спортивное соревнование?».

— «Это? Разрешенное по уставу и положенное по сезону употребление алкоголя личным составом кентурии» — быстро и бойко отрапортовала та своим холодным голосом. Слишком быстро и слишком бойко, выдавая готовность к этому вопросу, и я почувствовала какую-то фальшь, словно та лишь притворялась эдаким идеальным легионером — «Вы против, мэм?».

— «Да нет, наверное, одобряю…» — задумчиво проговорила я. Странное дело, я никак не могла раскусить эту кобылу, хотя чувствовала всем своим естеством, что под маской холодного командира скрывалось что-то еще, заставлявшее ощетиниваться все мое существо. Что-то, что я чувствовала в себе самой, когда вновь и вновь становилась Легатом. Холодным, безжалостным к себе и другим — «По крайней мере в отношении опознавательных знаков. Это одобряю, и рекомендую к дальнейшему применению в Легионе. Докладную Рэйну подашь».

«И пусть только попробует спустить ее в сортир! Заставлю самого, лично вылизать и перекрасить всю броню Легиона!».

— «А остальное?».

— «Кентурион, привыкай к тому, что тут не Гвардия» — вмешалась Блум, смерив незнакомку возмущенным взглядом, который был благополучно проигнорирован. Хотя в глазах вишневой мне почудилось что-то, что было глубоко спрятано от остальных, но на миг показалось на поверхности, словно хребет проползающегося под землей нагльфара. Что-то, что заставляло мою шерсть на загривке топорщиться, зарождая в глотке предупреждающий рык – «Пока ты не выходишь за рамки устава, и не заставляешь подчиненных страдать без какой-либо цели, ты вольна действовать так, как считаешь необходимым. Понятно?».

— «Да… мэм» — и эта пауза, многое сказавшая моему уху… Эта пони была безжалостна, и я собиралась присматривать за ней как только можно – «Могу я спросить? Чем вы поддерживаете свою форму?».

— «Прости, что?».

— «Ваша форма, мэм. Вы не известны увлечением спортом, мэм, но я вижу, что вы очень сильны, с пропорционально и красиво развитой фигурой. Это специальное питание, или комплекс особенных упражнений?».

Мы с Нэттл вновь переглянулись.

— «Ах, да, мэм… Когда, кстати, вы выходили на положенную по уставу зарядку?» — медовым голоском пропела мне на ухо рыжая язва, заставив затравленно зарычать – «Кажется, год назад? Или два?».

— «Мэм?» — вопросительно приподнявшуюся бровь вишневой я стойко проигнорировала, изо всех сил стараясь не прибить ехидно ухмылявшуюся любовницу-наложницу-супружницу и просто очаровательно рыжую пони, которую в тот миг хотелось схватить и искусать за рыжую задницу.

— «Даже не знаю, что тебе сказать, легионер» — решив, что юлить и надувать щеки с этой непонятной дамочкой еще рано, или вообще бесполезно, решила честно ответить я. Заодно, стукнув Блуми по удобно подвернувшейся под копыто голове, едва не щекотавшей губами мое задергавшееся от удовольствия ухо – «Ничем особенным не увлекаюсь. Просто набрасываюсь и стараюсь сделать больно. Что-то получается, что-то не очень. В Обители, где были мы с Рэйном и некоторыми офицерами, тоже ничем особенным не выделялась. Каких-то особенных трав или диет точно не признаю».

— «Хорошо. Оружейные навыки?» — даже если мои слова ее и не убедили, то она постаралась это ничем не показать – «О вашем мастерстве и знании каких-то тайных техник работы с полуторным и коротким мечом ходит множество слухов, и не только среди легионеров».

— «Враки. Просто иногда получается встречаться со старым знакомым, который показывает кое-что, пытаясь научить Высокому Искусству. Но и он говорит, что я, со своим «мастерством и тайной техникой» максимум от простого разбойника отобьюсь» — очередной свисток, и очередной десяток легионеров выскочил из бара, на бегу утирая с губ пену от сидра. В воздухе запахло яблоками, газировкой и алкоголем, отчего мне очень быстро наскучили разговоры о службе. В том числе и из-за намекающего покашливания мужа у меня за спиной – «В общем, кентурион, из своих знаний и умений я загадки не делаю, поэтому если увидишь меня на тренировке – подходи, посмотрим, чем я смогу поделиться. Что до оружия, то я договорилась, что скоро у нас могут появиться последователи одного маэстро, которые могут стать достойными учителями фехтования, и которым для дальнейшего совершенствования нужны ученики. Вот их и будешь доставать. Поняла?».

— «Да, мэм» — это ее более или менее удовлетворило, и мы оставили эту сотню развлекаться и дальше, бегая из бара и в бар, под резкий свист и холодные окрики их странного фиолетового командира.

Интересно, она подстриглась по-уставному, или по-прежнему носила свой лихой ирокез, делавший ее похожей на какую-то опасную бойцовую рыбку?

После долгой ночи замок сиял. По случаю приема очередной делегации послов разных стран, посланных рассказать Эквестрии о том, что могут предложить их государства своему соседу, выкарабкавшегося из экономического кризиса и двух войн, нам пришлось принарядиться, и по этому случаю Нэттл запихнула меня в одно из платьев, которые мы нашли в том бутике подержанных вещей. На этот раз я присутствовала как секретарь, а не ученица принцессы, поэтому пришлось облачиться в торжественный наряд, нацепив на ногу это жуткое украшение в виде массивного червя, в пасти которого светились сотни зернышек алых камней. Не знаю, откуда искусник-ювелир узнал про облик этих жутких существ, но выполнил их он настолько детально, словно видел вживую – или, что более вероятно, воспользовался воспоминаниями моих сослуживцев. И это говорило о многом. О желании выполнить работу не просто по лекалам клиента, но сообразуясь со всеми канонами своего мастерства, не говоря уже о личном опыте, несоизмеримо большем, чем любые желания заказчика. Увидев это необычное украшение, я пришла в ужас при мысли о том, сколько пришлось за него заплатить, но увидев сияющие морды Рэйна, Нэттл, Графита и остальных пони из Соколиной кентурии, полгода кровью и потом зарабатывавших ей свое новое имя, не посмела и вякнуть об этом, и только сбивчиво благодарила жмурящихся от удовольствия пони, слышавших сбивчивые слова благодарности своего бывшего командира. Узнав, что я снова собираюсь нацепить на себя очередную несчастную занавеску, вся вина которой была лишь в том, что ей не посчастливилось попасться мне на глаза, в ужас пришла уже Блуми, и на приеме делегаций я появилась в положенном по этикету наряде, который мы долго соображали из найденного платья, и который, по ее мнению, лучше других подчеркнул бы массивное серебряное украшение у меня на ноге. Темно-фиолетовый, почти черный шелк, серебро тонкой цепочки на шее с кулоном острого полумесяца, серьги-клипсы со небольшими рубинами в ушах – все они были почти незаметны на фоне богатых украшений, которые нацепили на себя почти все приглашенные кобылы. Грифонки, впрочем, не отставали от них, и семеня вслед за Луной по залам для делегаций, я не раз и не два ловила себя на мысли о выставке ювелирных украшений, или праздновании дня основания цеха ювелиров. Но даже среди всего это роскошества, важных кавалеров и пышно разодетых дам, мою скромную, во всех смыслах этого слова, фигурку, каждый раз провожало множество глаз, заставляя ощущать себя попавшей из ванной на общественный прием. Облегающее, без единой оборочки платье, лишенное даже намека на кружева, так не похожее на расфуфыренные наряды придворных модниц, мягко и почти неощутимо скользило по телу, позволяя двигаться легко и непринужденно, и если бы не прищепки сережек, сдавливающие края ушей, я бы сказала, что чувствовала себя легко, словно в полном доспехе, и единственной причиной, по которой на меня могли обратить внимание, было подаренное мне украшение, которое я не могла не надеть на этот торжественный прием.

По крайней мере, я не могла и придумать, что еще заставляло окружающих таращиться на меня, словно на выползшего из земли нагльфара.

Нет, я не спорю, вещица была не рядовой, и представляла из себя сеточку из множества тончайших серебряных нитей, скрепленных друг с другом крошечными рубинами. И поверх этой льдисто сверкающей паутины, вокруг моей правой передней ноги обвился настоящий червь — нагльфар, как называли его грифоны и северные земнопони. Выполненный в виде глидерного браслета^[8], чьи полые звенья скреплялись внутри посредством хитроумной системы проволок и пружин, он один в один повторял очертания своих гигантских собратьев, а насечки, искусно повторяющие мельчайшие выбоины и шероховатости громадных чешуйчатых колец, лишь добавляли реалистичности этому чуду ювелирного дела. Каждое движение заставляло сегменты двигаться, сходиться и расходиться в такт моим шагам, и казалось, что чудовище оживало, змеиными движениями сдавливая и отпуская мою ногу, а раскрытая клювообразная пасть, сверкавшая крошечными кристалликами рубиновых зубов, придавало картине пугающую законченность – так монстр, обвивший добычу, предъявлял на нее свои права, отпугивая кружащих на почтительном расстоянии конкурентов. Серое и алое, серебро и кровь – это сочетание цветов вдруг ударило и покорило мою душу, задавив застрявший в горле вопрос о цене за работу, не говоря уже о том, сколько украшений из нашей добычи отправилось на переплавку, пожертвовав свои камни и серебро для создания этого великолепия. Отдать такое я бы не смогла, и не только потому, что это был подарок, причем созданный из-за того, что одна пронырливая рыжая пегаска узнала то, о чем знать ни ей, ни остальным совершенно не полагалось. Это было что-то, что я ощутила своим – словно еще одна деталь, потерянная во времени, вдруг нашлась, и встала на свое место. Увидев мое «боевое облачение» для этого раута, Луна соизволила полюбоваться злобно скалившимся в ее сторону монстром, и многозначительно хмыкнув, улыбнулась каким-то собственным мыслям. Хотя лично я была уверена, что Ее Всетемнейшество нарочно решила меня подколоть, придав себе вид хозяйки комнатной собачки, чья собственность наконец-то пописала в отведенный для нее лоток. В общем, сочтя это за одобрение, я появилась в нем в свет, и теперь несла за это наказание в виде многочисленных пристальных взглядов.

В отличие от меня, Твайлайт на этом празднике жизни была главной звездой. Расшитое звездами темно-синее платье с длинным подолом, две скромные ленты-бретельки на груди, и пышные кружева — на мой взгляд, оно отлично вписывалось в привычный канон торжественных мероприятий. Лишь аляповатое, тяжеловесное ожерелье, составленное из здоровенных золотых медальонов, украшенных синими аквамаринами и солнечными сапфирами, собранными в форме голубеньких цветов, несколько портили, на мой взгляд, получившийся облик. Но все же она была прекрасна, и притягивала взгляды всех, кто случался неподалеку, не говоря уже об обязательной толпе ухажеров, вившихся вокруг младшей принцессы. Юность не нуждалась в обилии косметики или дополнительных украшениях, и рядом с нею я ощущала себя словно старый, потрепанный поникен. Что, впрочем, не помешало мне тепло поприветствовать ее, удивившись отсутствию привычных подруг, уже давно и прочно ассоциирующихся у всех с ее свитой. В то же время я поняла, что приближающиеся праздники это не то время, когда хочется расхаживать по скучным протокольным мероприятиям, да еще и приезжая для этого из нашего медвежьего угла. А вот отсутствие рядом с нею Луны меня насторожило, поэтому большую часть времени я проболталась рядом с Госпожой, эдак ненавязчиво пытаясь узнать, почему мы шатаемся по залу практически в одиночку.

Ну не считать же принцессе компанией какого-то там секретаря?

Это был обычный околовечерний прием. Прибывшие послы отчитались принцессам, вручили свои верительные грамоты, и исполнив, таким образом, самую унылую часть протокола, перешли к более тесному общению, которое я ненавидела всеми фибрами своей пятнистой души. Пустопорожние разговоры, в которых был важен скорее сам смысл, нежели содержание, да еще и запрятанный за семью слоями ничего не значивших фраз, бесили меня хуже накосячивших подчиненных. Бывших, конечно же, о чем я не уставала себе напоминать, хвостиком болтаясь за подолом из пышной парчи, вес которого был способен свалить с ног иного риттера, не говоря уже о мелкой пятнистой кобылке, опасливо косившейся на тяжелую ткань с узором из настоящих золотых и серебряных нитей. Все это время аликорны держались в отдалении друг от друга, сходясь в центре зала для протокольных моментов, и вновь расходясь, будто боясь оказаться друг с другом наедине. Впрочем, у них было и без того слишком много забот, да и я не скучала, старательно ловя взглядом знаки, которые подавала мне краем уха принцесса, стараясь как можно разборчивее записывать заинтересовавшие ее слова самых разных гостей. В общем, очередной скучный и утомительный (а значит, хорошо организованный) дипломатический вечер, и лишь под занавес произошло одно событие, которое врезалось мне в память, позволив запомнить его навсегда. Это было придуманное подвыпившими (иначе я не могла бы этого объяснить) гостями соревнование или конкурс, в котором желающим отводилась роль угадывателя запахов, опознавателя звуков, и конечно же, дегустатора вина. Детские шалости, если смотреть на это предвзято, но лучше пусть будет так, чем лихие разборки на пьяном глазу, на которые я успела насмотреться во время полугодичного путешествия по самым разным маркам и кантонам Грифоньих Королевств. Впрочем, через какое-то время я поняла, что принцессы преподали мне еще один важный урок и глядя на то, с каким искренним интересом Селестия принюхивается к создаваемым магией запахам или звукам, и как спокойно и раскрепощенно Луна обсуждает достоинства и недостатки изысканных вин, забыв про обожаемый этикет, я вдруг осознала, что они имели в виду, когда говорили про долг принцессы перед своим народом. И на что любая из них должна быть готова пойти, даже если время от времени этот долг будет требовать развлекать своих подданных, становясь на какое-то время даже шутом. Но, с другой стороны, и я была хороша — ну что мне мешало смолчать, и в ответ на заявление Твайлайт о кантоне Шезар-де-Базан не устраивать лекцию о его виноградниках, обрадовав владельцев бутылочек с его маркой известием о том, что теперь они могут смело выставлять их на аукцион, вместе с картинами и прочими сохранившимися видами самого кантона, поскольку там, увы, ничего больше нет, и появится очень нескоро? После такого заявления беседа просто не могла не переключиться на вина, а где вина — там и грифоны, среди которых просто не мог не отыскаться очередной винокур.

Что ж, все случилось так, как случилось. История словно вода, бегущая по земле — она следует рельефу и течет под уклон, каждый миг выбирая тот или иной путь из тысячи возможных, подчиняясь сотням тысяч мелочей, чтобы в будущем сформировать новую поверхность, на которой останется ее след. Мастер-винокур отыскался в одном из залов дворца, но узнав о приглашении на королевский прием, мгновенно забыл обо всем, и вскоре веселье продолжилось…

Но наверное, лишь я да принцессы знали о том, сколько труда, сколько пота и сколько рано поседевших волос было вложено в это незначительное, казалось, отклонение от протокола. Почти незаметные, слуги сновали туда и сюда, пока отвлеченные речью хозяйки вечера гости готовились поддержать этот дружеский спор, безобидное соревнование, которое живо напомнило мне то представление на день Согревающего Очага, в котором играла Твайлайт, столь экстравагантным образом познакомившись с благородной публикой из высшего общества Кантерлота. Теперь же ей предстояло блеснуть не творческим потенциалом, но эрудированностью, и угадайте, кто был выбран на роль ее боксерской груши?

На знаю почему, но меня это задело, очень задело. Добивать упавшего противника, забивая лежащего ногами — это скверно, очень скверно. За такие штуки даже я бы сломала виновнику все его дрыгалки, по одной, невзирая на звания, регалии и устав. Но в высшем обществе иная мораль, и редко кто отказался бы насладиться наблюдением за долгим нравственным падением, превращением некогда гордого и наглого существа в забитую попрошайку, клоуна, прыгающего на задних лапках в попытке выпросить очередную подачку...

«О, как великие падут!».

— «Скраппи, что с тобой?» — я вздрогнула, поглядев на Твайлайт. Фиолетовая единорожка стояла напротив, с тревогой глядя мне в глаза — «Ты опять попыталась спрятаться...».

— «Я? Нет! То есть, нет. Ты ошибаешься. Правда».

— «Тогда почему ты очутилась вот здесь, возле выхода?» — да, обмануть ее становилось все труднее. Погруженная в книги заучка, ходячая энциклопедия на ножках, она расцвела, разбудила дремавшую свою сущность, и как закаляется тело, так и разум ее изменился, становясь все более проницательным, что иногда нервировало и даже пугало.

— «Я? Ну… Я хотела убедиться, что все идет по плану, и мы ничего не забыли. А что?».

— «Гости хотят, чтобы мы с тобой первыми участвовали в этом конкурсе, Скраппи» — немного нервничая, призналась Твайлайт, отчего ледяные мысли, вдруг запустившие свои лапы мне в душу, шипя, отползли в темноту, из которой и вышли на свет — «Но ты так много знаешь про вина, что мне кажется, что…».

— «Обещаю, Твайлайт — ты обязательно победишь» — грустно улыбнулась я. Но только одной половиной морды — «Вокруг слишком много дипломатов, и мы не имеем права уронить честь нашего королевства».

— «Что? Нет!» — спустя всего миг, решительно воскликнула фиолетовая кобылка, решительно тряхнув меня за плечо, отчего моя голова мотнулась, как у старенькой плюшевой куклы — «Я совершенно не это имела в виду! Как ты могла вообще подумать такое?!».

— «Прости, Твайли» — я смотрела ей в глаза и видела, что она говорила серьезно. Она была честна со мной — так как я могла подумать, что она хочет подговорить меня проиграть? Перед моими глазами прошли дни, проведенные в Понивилле и наши посиделки у нее за столом, во время которых мы ссорились и мирились, радовались и огорчались, как крепла наша дружба, когда я протянула свое копыто и, в свою очередь, дотронулась до ее плеча — «Я не предназначена для двора. Мое место в поле, подальше от нормальных пони, или где-нибудь в Обители, а тут… Я все больше чувствую себя каким-то посмешищем».

— «Знаешь, я думаю точно так же. Что мое место — в моей библиотеке. Ну, или хотя бы в королевской» — несколько неуверенно призналась бывшая единорожка — «Но даже если я не чувствую себя уверенно среди всех этих важных пони, я все равно знаю, что среди них есть и хорошие, и плохие. И хороших больше — кстати, они много говорят о тебе».

— «Аааа! Ну, тогда все понятно!» — насмешливо фыркнула я.

— «Я серьезно! И многие жалеют, что с тобой так получилось. Я потом тебе расскажу».

— «А знаешь что, Твайли?» — почувствовав, как немного улучшилось настроение от общения с кем-то искренним, предложила я — «Давай не будем соревноваться? Нет, не будем всех обижать, а просто выйдем, и оценим то, что они нам предложат. Продегустируем, подумаем, оценим — для себя, не для других. Пусть думают что хотят, а мы просто позабавимся, без спора».

— «Ох, мне нравится эта идея!» — воспряла младшая из четырех повелительниц этой части мира, после чего с подозрением поинтересовалась — «Погоди, Скраппи! А может, можно вообще не пить?».

— «Конечно можно, Твайлайт. Как ты, на первой вечеринке в библиотеке, во время первого приезда в Понивилль» — как можно серьезнее ответила я, старательно держа крайне участливое выражение на морде — «Слушай, а скажи мне по секрету, только честно — ты и в самом деле не знаешь, кто был тот счастливый отец?».

Грифон-винодел явно невзлюбил меня с первого взгляда – похоже, он был одним из тех владельцев виноградников Внутренних Земель, по которым промчалась поньская орда Легиона. Впрочем, если тебе удалось убежать от расстроенного твоей шуточкой аликорна, то полагаю, что день прожит не зря. Конечно, в качестве долгосрочных жизненных целей это может выглядеть так себе. но как по мне, так нормально, учитывая мою сумасшедшую, бурную жизнь.

— Что видишь здесь ты, моя дорогая Твайлайт?

Уголок зала прибран и подготовлен для небольшого развлекательного конкурса, призванного развеселить слишком чопорных и оттого заскучавших гостей. Две напряженные кобылки приготовились скрестить воображаемые копья — одна из них старается не рассмеяться, вторая нервничает, потому что подозревает, что без непонятных, а оттого еще более подозрительных шуточек дело не обойдется.

— «Кхе-кхе… Это вино. Грифонье вино в бутылках. Оно светлое, что можно увидеть через стекло» — услышав смешки гостей, бывшая единорожка немного смутилась, но затем вскинула голову, и смело продолжила, приблизив к носу наполненный вином бокал. Пить она его не стала, заставив по-новому поглядеть на этого юного аликорна, раз за разом с видом знатока втягивающим в себя запах вина. Конечно, книги всего не расскажут, Твайли, и часто упускают некоторые незначительные моменты – например, необходимость погреть в лапах или копытах бокал, позволяя вину полностью раскрыть свой запах и вкус, что заметили многие. Долгое обнюхивание, затем чуточку пригубить, сделав вид, что наслаждаешься незабываемой гаммой вкусовых ощущений, после чего сделать первый глоток – ты справилась просто отлично, поэтому я не кривя сердцем потопала твоему выступлению, завершившемуся вынесением вердикта – «Это Божоле. Вкус богатый, маслянистый, с оттенками фруктов. Согласно справочникам, вкус совпадает с эталонным на 98.7%, а взвесь и осадок на дне бутылки говорят о том, что вину не менее десяти лет, что подтверждается этикеткой. Это очень хорошее вино, и все книги и справочники рекомендуют его как прекрасное украшение для любого стола».

— «О, трес магнификъ!» — изящно захлопал лапами винодел, куртуазно приложившись краем клюва к ножке принцессы, зардевшейся от похвалы. Или это было от вина, бокал которого фиолетовая заучка незаметно умыкнула с постамента?

«Эх, знала бы ты, подруга, что я, наверное, выглядела так же, как и ты, когда пробовала это вино» - улыбнувшись, я виновато покосилась на Луну, с легкой улыбкой приветствовавшей это выступление – «Точно школьник, не выучивший урок, и обличающий себя одной вопросительной интонацией голоса, которым он то ли дает, то ли спрашивает ответы, нащупывая путь в темноте незнания силой лихорадочно работающего интеллекта, мы давали с тобой правильные ответы, но этим лишь подчеркивали свою некомпетентность, веселя окружающих нас гостей».

Издав округлые звуки хлопков, бутылки исторгли из себя чарующие ароматы, описанные младшей принцессой, и вино закрутилось в бокалах гостей, спешащих попробовать, приобщиться к столь высоко оцененному умницей Твайлайт напитку, не обращая внимания на печальную улыбку темно-синего аликорна, с которой она поглядела мне прямо в глаза, заставив на секунду сбиться с хода трепыхнувшееся сердце.

«Хочешь ли ты этого?» — казалось, спрашивал ее взгляд.

«Это же дружеское соревнование» - я слегка пожала плечами и ободряюще улыбнулась. Мне вдруг показалось, что зимы приводили ее в какое-то странное, меланхолическое состояние, навевая на вернувшегося аликорна тяжелую грусть, поэтому я решила, что следующий день я должна провести с той, что внезапно отдалилась от меня за эти полгода.

— «А что скажешь ты, Наша Первая Ученица?» — поинтересовалась мать, когда початая бутылочка покинула постамент. Бросив на меня презрительно-злобный взгляд, грифон даже не поставил, а плюхнул на постамент невзрачную бутылку из темного, мутного стекла, на котором красовались не просто сколы, а целые вмятины, будто это была не просто стеклотара от винных остатков, но изначально неумело и небрежно сделанная посуда, горлышко которой кренилось, будто пьяное, куда-то в сторону, придавая ей вид оплывающей от жара свечи. Словно бросили ее в печь, но не расплавили и не сожгли, а выхватили, отбросив в сторону, оставив на боку вмятину от обожженного пальца. «Случайно» забытая салфетка скрыла от меня этикетку, а открытая пробка, вместе с плакеткой и мюзле, отправились в сторону прежде, чем я могла бы на них поглядеть.

«Что ж, ожидаемо» — я пожала плечами, и вышла вперед, ощущая странную расслабленность во всем теле. Не было нужды напрягать свой разум и тело, измысливая попытки заинтересовать грифоньих дворян. Не было необходимости ожидать удара из-за каждого угла, страшась отравлений или вызовов очередного бретера. Не было нужды рваться вперед, надрывая жилы, стремясь добраться до далекого города-в-горе, где на троне ждал покинутый всеми друг, глядевший на приближающиеся к нему кинжалы, мечи и халберды. Я была среди друзей, и даже если кто-то из них не любил меня, презирал или испытывал холодную отчужденность – это были лишь их проблемы. Мир был велик, и гораздо больше в нем было существо хороших и добрых, пусть даже эту доброту нужно было извлечь на свет, сделав что-то хорошее взамен. Эти мысли пришли мне в голову сами, под влиянием момента, и я поняла, что не хочу торопиться, делая первый, второй, и третий круг у постамента, неторопливо разглядывая скособоченную, непривлекательную бутылку.

«Но зачем-то он привез ее в Кантерлот?» — да, эта посудина ничем не привлекала взгляд. Она казалась дешевой, с кривовато наклеенной этикеткой, кончик которой я видела из-под белой материи, но что-то в ее цвете показалось мне странным – ну не стали бы на такую дешевую вещь тратить странный сплав из стекла, в котором присутствовала какая-то черная, равномерно распределенная в нем взвесь, похожая на графитовый порошок – «Привез, и припрятал в одном из ящиков – вон он стоит, у стены, накрытый салфетками, из-под которых виднеются оторванные доски и целая охапка сена. Значит, берег, волновался за сохранность. А значит...».

— «Итак, Скраппи, что можешь ты сказать нам про это вино?».

— «Это… не вино» — медленно, не открывая глаз, я приблизила нос к склоненному горлышку, и не обращая внимания на смешки и ропот гостей, раз за разом, вдыхала в себя аромат, позволяя вину раскрывать себя, отдавая воздуху ароматы, заточенные в бутылке.

— «Прошу тебя, объяснись».

— «Это не вино. Это сладкий, но невыразительный запах клубники, смешивающийся с ярким, кисловато-сладким запахом малины» — не открывая глаз, я отстранилась от всего – смеха и шума гостей, презрительного хмыканья грифоньего винодела, и даже шепота Твайлайт, которым она пыталась донести до меня какие-то подробности, почерпнутые из справочников и пособий. Хорошая подруга, дружбы которой я была недостойна – «Они смешиваются, рождая вкус сладких ягод, лопающихся на губах. Острый спиртовой запах подчеркивает нотки миндаля и чего-то, похожего на… свежие листья? Серьезно?».

— «Это необычно» — шум понемногу стал стихать, когда приглашенные устали веселиться, и начали замечать, что не все присоединились к их остроумным комментариям, которыми светские дамы пытались уязвить пятнистую кобылку, и в числе таковых были и принцессы, с интересом следившие за нитью моих рассуждений, прихотливым дымком возносившейся вслед за ароматом вина куда-то вверх, к потолку, к сияющим огням огромных люстр. Каждый из них был похож на миниатюрное солнце, и это сравнение придавало законченности оформлявшейся мысли.

— «Это тепло. Тепло, орехи и листья. Аромат свежих ягод. Жар горячего солнца на зеленом лугу» — стало тихо, и единственным громким звуком было дыхание грифона, подавшегося вперед при этих словах – «Это теплые ночи под серебряным светом луны. Это беззаботные прогулки по лесу, и тяжесть собранных ягод с орехами в твоем рюкзачке. Это горячая пыль дорог, щекочущая и гладящая копыта. Это розовый цвет заката, созданный заходящим солнцем и восходящей луной, смешавших их на встречающемся с закатом восходе».

— «Поэтично и возвышенно» — важно кивнула Луна, поймав мой взгляд потеплевшими вдруг глазами. Словно мои слова нашли какой-то отзвук в ее душе, тронув давно и прочно, казалось, забытую струну, отозвавшуюся на них долгим звуком – «Но обычай требует спросить у Нас задать тебе тот же вопрос, что и твоей встречнице в этом споре. Что же ты видишь здесь, перед собой?».

— «Я вижу лапы, прикасающиеся к этой бутылке» — ах вот, значит как, дорогие мои? Кое-кто решил сделать развлечение «честным», натравив на меня свой фиолетовый справочник на ножках? Строптиво фыркнув про себя, я поняла, что уносящее меня вдаль ощущение полета пропало, и решила попросту пошалить, ответив на этот выпад тем же, что и их дорогая Твайлайт, вывалив ворох услышанных во время похода легенд – «Я вижу хитроумного винодела, склонившегося перед недовольным королем. «Отчего эта бутылка нехороша?» — «О, она прекрасна, Ваше Величество, склоняясь перед вашим величием, словно фрейлина!». «Откуда же на ней эта вмятина?» — «А разве ваши благородные лапы не оставляют таких же вмятин на платьях игривых, и боготворящих вас фрейлин?». Я вижу лукавство и мастерство, победившие гнев монарха, даровавшего ловкому винокуру целую область в наследное владение. Я вижу историю, ставшую анекдотом, и превратившуюся в традицию. Традицию, разлитую в бутылки из темного, непроницаемого взглядом вулканического стекла, чья форма, так напоминающая склонившуюся в поклоне фрейлину двора, выдувается по строгим канонам, принимая в себя то, что мы хотели оставить после себя. Слепок нас самих, наших мыслей, чувств, и надежд, заключенных в одном-единственном глотке».

— «И это…».

— «Это вечное лето, Ваше Высочество. Целый глоток одного далекого летнего дня» — раздался звон, словно бокал выпал из чьих-то вздрогнувших когтистых лап, разлетевшись о сияющий паркет, когда я негромко выдохнула то, что пришло мне на ум – «Это Чене Розе, я полагаю. То загадочное, почти не встречающееся, легендарное вино, которым когда-то хитрый и умный грифон Чене поклонился раздосадованному незамысловатым видом поданной ему бутылки королю, остановившемуся в бедной сельской траттории».

— «Маэстро-винокур?» — загадочно улыбнувшись, принцесса взглянула на ошарашенного грифона. Уставившись на меня, он бесцельно крутил в когтистых пальцах ножку разбившегося бокала, и нервно поправлял кружевное жабо на груди. Интересно, и что же случилось, если он стал выглядеть столь взволнованным?

— «Нет. Это не…» — откашлявшись, спустя долгие пару минут он наконец взял себя в лапы, и поклонился принцессам и гостям, прикрыв сдернутой с постамента салфеткой осколки стекла – «Это не Розе. Это Чене Глассе эт Байе – «Лед и ягоды». Редкая серия, очень редкая…».

«Не свезло» — хмыкнула я про себя, с грустной улыбкой пожимая плечами в ответ на разочарованные возгласы и ободряющее «Оууу!» Твайлайт, прикоснувшейся крылом к моему плечу.

— «Но теперь, Ваши Высочества, с вашего Высочайшего позволения, эта серия будет называться Элете Этернель – «Вечное Лето» – отныне, и навсегда!» — этого возгласа винокура не ожидал никто, включая меня, и уж точно он стал неожиданностью для знатных дам. Услышав эти слова, нескольких разодетых мегер буквально перекосило, словно в бокалы им добавили уксус, а не появившееся из заветного ящика вино, которое помощник разливал всем желающим небольшими, крошечными порциями в половину бокала, в то время как его патрон нервно комкал в трясущихся от волнения лапах салфетку – «Ваши Высочества, дозвольте же мне объясниться! Название этому вину искали очень долго: сам старик Чене был необразован, и не слишком долго думал над именами сортов, называя их по годам. Когда сто пятьдесят лет назад мой дед впервые смешал этот дивный купаж, все его потомки, включая меня, долго думали, каждый год пытаясь найти те слова, которые описали бы этот дивный напиток, но не найдя, назвали тем, чем вино отличалось. Да, оно лучше всего раскрывает свой аромат будучи охлажденным на льду, и тем загадочнее получается его чарующий аромат, но только сегодня, сейчас я услышал все те слова, которые искало несколько поколений винокуров! И от кого… От той, что зовут Мясником?! Невероятно!».

— «Прошлое должно оставаться в прошлом, мой дорогой мастер» — мягко упрекнула его принцесса. Так кошка, устав играть с клубком шерсти, вдруг забирается на колени, и забавляясь, трогает мягкой лапкой за грудь – «И, как вы видите, не стоит доверять расхожим домыслам и злым слухам. Прошлое должно остаться в прошлом, мы должны выучить его урок, и идти дальше».

— «В бесконечное, дивное лето!» — подхватил ее слова клювастый господин, галантно раскланиваясь с милостиво кивнувшей ему принцессой. Да, чего у этих птицеголовых химер было не отнять, так это куртуазности, и умению вести себя при любом дворе – «Дозвольте же поклониться Вам самыми старыми, самыми проверенными временем бутылками нашей винокурни, которая мечтала бы о чести именовать себя поставщиком Высочайшего двора!».

— «Да, эти ребята своего не упустят» — хмыкнула я, заметив, с каким удивлением смотрит подруга на ловкого винокура, уже выставившего перед принцессами покрытые пылью и паутиной бутылки – «Предприимчивый народ, что ни говори. Хотя я больше общалась со знатью, но даже глядя на Пуассона могу тебе точно сказать, что эти дельцы на ходу подковы сорвут».

— «Но если это такой дорогой напиток, то зачем он выставил его перед тобой? Он хотел, чтобы ты проиграла в этом соревновании?» — удивилась та.

— «Наверное. Но ты выиграла честно, а мне просто повезло не продуть уж слишком позорно. В конце концов, я догадалась о названии сорта только по бутылке. Признаться, все эти вина так отдают винным спиртом, что запахи очень быстро теряются, когда он начинает жечь тебе язык».

— «И это хорошо… наверное» — важно кивнула фиолетовая заучка, с самым умным видом игнорируя мой ироничный взгляд на порхающий рядом с нею бокал – «Ты часто пишешь в своих дневниках, что у тебя есть ярко выраженная проблема с пристрастием к алкоголю, и что ты с нею борешься, с помощью своих близкий и даже врачей. Это очень правильно, поскольку исследования доказывают, что без помощи близких невозможно полноценное излечение страдающих алкогольной зависимостью, и неизбежны срывы и рецидивы, если больного не удалить из привычной микросреды, которая, в числе прочего, и провоцирует его на…».

— «Так, стоп! Ты что, расшифровала мои записи?!» — выпучилась я на эту ходячую энциклопедию, не в силах поверить, что кому-то удастся прочитать те волнистые линии, которые я выводила на бумаге, следуя собственным мыслям.

— «О, это было не слишком сложно, поверь!» — фыркнула в ответ Твайлайт, задирая нос к потолку. Почему-то мне сразу захотелось ее ударить по голове какой-нибудь книгой. И желательно потяжелее – «То есть, в начале это было не слишком увлекательно, ведь я подумала, что ты просто издеваешься, но затем я решила, что была бы плохим куратором, если бы не смогла разгадать эту загадку, после чего принялась за дело. И используя методы математического, морфологического и синтаксического анализа, я нашла закономерности, а заполнение твоего психопрофиля подсказало паттерн для наложения на языковую матрицу…».

— «Так. Стоп-стоп-стоп» — насторожилась я, услышав знакомое словосочетание, выпавшее из вороха странных научных слов на эквестрийском, смысл которых я пропустила мимо ушей – «Какой еще такой психопрофиль?!».

— «Из твоего досье».

— «Из досье?!».

— «Которое есть в Аналитическом Отделе» — расслабленно улыбнулась Твайлайт. Да, дорогуша, читать про увлекательный труд сомелье это одно, а вот на деле дегустировать вино полуторавековой давности – это совершенно иное, поэтому я нисколько не удивилась ни твоей глуповатой улыбке, ни сепаратизму, который начал проявлять твой язык. В конце концов, я знала эти ощущения по себе. А вот то, что ты выболтала на этом приеме, заставило меня тихо зарычать, окинув взглядом зал в поисках Трэйла, которому я непременно решила устроить «темную», зажав где-нибудь в уголке, и заткнув занавеской рот, переломать что-нибудь не слишком важное, но долго и болезненно заживающее. Однако вместо серого земнопони мой взгляд натолкнулся на мирно беседующих с кем-то принцесс, и кровожадность сменилась холодным потом, с которым я попыталась представить себе, как этот ушлый подонок собирает архив на самых важных персон королевства и окружающих его стран, а живущая и дышащая интригами повелительница совсем-совсем не знает об этом... И закономерно потерпела провал – «Ой. Но ты знаешь, кажется, я обещала не рассказывать никому об этом, и кажется, даже подписывала свое ознакомление с этим требованием…».

— «Слушай, ну ты же знаешь, что я ничего не понимаю в этих математических, морфических и других умных словах, да?» — картинка не складывалась, как ни крутила я ее в голове, а это значило, что дело мое было действительно дрянь, поэтому я, с рожденной опытом привычной, быстро прикинулась шлангом и дурочкой, озабоченной только выпивкой, песнями и безобразиями – «Но кажется, ты снова пытаешься использовать на мне свою хитрую математику, Твайли! А если ты разгадала мою писанину, то знаешь, что я не слишком умное существо. Но вот почему ты решила вдруг вместо легкого и вкусного сидра вдруг перейти на крепленое грифонье вино, меня действительно интересует. И беспокоит. Что вдруг случилось?».

— «Нет-нет. Ничего не случилось!» — замотала головой фиолетовая обладательница крыльев и рога, да так, что пошатнулась, едва не повиснув на мне. Поэтому я быстренько прикрыла ее, прижимая к себе крылом, изобразив при этом попытку не слишком умелого подката к своей бывшей, по слухам, отбитой у меня самой повелительницей ночи, за что была вознаграждена видом скривившихся высокородных мегер, у которых от этого зрелища развилась настоящая изжога. А еще заметила сверкнувшие глаза матери, которой, неожиданно для себя, тайком показала язык, удостоившись повторного многообещающего взгляда, который демонстративно проигнорировала, постаравшись ни единым движением не показать своих истинных чувств, под влиянием которых мой хвост вновь попытался влипнуть в ягодицы.

«Ага. Понятно» — кажется, я начала понимать, что случилось, связав воедино ревнивый взгляд Луны, и торопливые оправдания Твайлайт.

— «Уммм… Скажи, тебе понравился наш подарок?».

«Подарок? Ах, да…».

— «Конечно понравился – он же мне жизнь спас!» — мои слова заставили фиолетовую задницу расплыться в чуть пьяноватой улыбке от удовольствия, и кажется, мои следующие слова застали ее врасплох – «Правда, я ничего из этой книжки не поняла, но фонарик из нее получился просто отличный!».

— «Фонарик? Скраппи! Ухххх! Ты, ты просто…» — разогнаться до крика и небольшого скандала Твайлайт не позволило громкое покашливание за нашей спиной, с которым подкравшийся к нам герольд оповестил двух обнявшихся крыльями кобыл о прибытии своей важной персоны. Мне показалось, что он собирался, как обычно, набрать воздуха в грудь, чтобы на весь зал проорать что-то важное, и почему-то мне прямо на ухо, для чего я предусмотрительно прижала их к голове, но вместо этого он лишь пробурчал что-то на ухо Твайлайт, указав своим внушающим уважение жезлом в сторону дальней от входа стены. Там, за торжественным возвышением, откуда коронованные особы обращались ко всем гостям, находились двери в приватные помещения, куда могли удалиться принцессы, и куда могли вызвать для более личного разговора кого-либо из гостей. На этот раз за колыхнувшимися портьерами исчезла Твайлайт, вежливо просеменившая до дверей вслед за белоснежным диархом, оставляя меня с недоумением таращиться им вслед.

И, как оказалось, не только меня.

— «Скраппи, прекрати стоять с такой глупой мордочкой» — негромко попеняла мне мать. Несмотря на то, что ей удалось подобраться ко мне незаметно, я все же увидела, что за секунду до того, как обратиться ко мне, она точно так же глядела на эти двери, но, в отличие от меня, искусно скрывая недоумение и зарождающуюся обиду за маской державности и великосветского этикета – «Здесь слишком много глаз следят за каждым твоим взглядом, каждым вдохом и каждым движением затрепетавших ресниц».

— «Мерзавцы. Скучно, видите ли им» — буркнула я, занимая место чуть позади нее, положенное сопровождающему принцессу секретарю – «Другого развлечения себе не могут найти? И что теперь мне делать – развлекать их до посинения?».

— «Ну уж точно не приглашать свою новую пассию!» — раздраженно фыркнула мать, вновь заставив меня вспомнить о сказанных когда-то принцессой словах. Да, во взаимоотношениях аликорнов ничто не происходило просто так, и кажется, наметившаяся размолвка с Твайлайт заставила ее гораздо острее воспринять тот факт, что на том месте, которое она, по какому-то загадочному праву, прочила для себя, оказалась какая-то рыжая, никому не известная пегаска. Мне было даже жаль, что моя хитрость не сработала так, как я ожидала, но в то же время что-то внутри меня говорило, что отступать ни в коем случае нельзя, ведь этим я лишь подтвержу ее мысли, ее обиды, и сделаю только хуже и ей, и себе, распаляя ее уязвленное самолюбие – «О чем ты вообще думала?!».

— «О том, чтобы помочь вам. Тебе и Твайлайт» — прошептала я, словно случайно делая шаг вперед, и перехватывая у спешащего куда-то слуги поднос с бокалами. Поставив его на отставленное крыло, я с поклоном предложила его принцессе, что позволило мне оказаться прямо перед ней, поддерживая тихий, неслышный другим разговор – «В конце концов, кто увел у меня эту крепкую фиолетовую попку, а? Так что мне не оставалось ничего другого, как броситься в объятья старой знакомой, которая приняла меня такой, какая я есть – использованная, исчерпавшая свою полезность, и вышвырнутая за ненадобностью за порог».

Облаченная в темный бархат и парчу аликорн позволила себе усмехнуться. Но мне показалось, что этот смешок прозвучал уже не так напряженно, как раньше.

— «Как я уже имела неудовольствие тебе сообщить, ты совершенно не умеешь жаловаться или пристойно, но красочно описать страдания души или тела».

— «Ах так? А ты знаешь, что она испускает такие забавные искорки, когда ты используешь свой язык на ее…».

— «Скраппи, это не место и не время для подобных разговоров, не говоря уже о том, что они не приличествуют истинной леди!» — капитулируя, тихим шепотом отрезала Луна, чересчур поспешно, на мой взгляд, подхватывая бокал, и пытаясь скрыть за ним свою морду. Впрочем, я и не надеялась, что смогу ее чем-то смутить, поэтому не удивилась, когда вместе с опустившимся на поднос бокалом, ее голова оказалась рядом с моей, блеснув в мою сторону хитро прищуренным глазом – «Но я достоверно могу сказать, какие забавные трели способна испускать одна маленькая пятнистая кобылка, когда за дело берусь я сама».

«Потомки!» - теперь пришла очередь покраснеть уже мне – «У вас что, вообще нет стыда?!».

— «Я просто за вас беспокоилась. В высшем обществе не принято афишировать такие вот отношения, поэтому я хотела вызвать недовольство своею выходкой» — попыталась я неловко оправдаться, заодно легализировав свою новую подругу-по-табуну, но быстро увяла, заметив небрежное движение идеальных ресниц, отметающих мое сбивчивое бормотание – «Ну, то есть… Я просто взяла ее для себя. Не для мужа. Понимаешь? И все обещания остаются в силе».

— «Оу?» — кажется, это ее расшевелило, раз на прекрасных щеках матери появился темный румянец. Да, это было неловко и где-то больно, так открыто впускать в свою семью даже самых близких существ, в очередной раз делая над собою усилие, и пытаясь отойти на второй план, выбрасывая саму себя за порог. Это было очень странно, необычно – и больно, словно публичное признание в собственной неполноценности, и углубившись в эти переживания, я не сразу распознала крыло, которое привлекло меня к жесткому платью, в складках которого я спрятала свой шмыгнувший нос.

К счастью, с противоположной стороны от гостей.

— «Спасибо тебе. Но я не могу вновь принять этот дар. И не по тем причинам, о которых могли бы подумать поборники нынешней нравственности» — отстраненно заметила мать, протягивая мне кружевной платочек, наполнивший мой нос тонким запахом трав – «Для тебя это слишком большая жертва».

— «Но именно в этом и состоит смысл дара» — прошептала я. Наверное, со стороны все выглядело так, словно я получила беззвучную для других выволочку и теперь, переживая, пыталась спрятаться за платком от нескромных взглядов окружавших нас гостей, подбиравшихся все ближе к надменно разглядывавшему их аликорну – «Я помню древнюю поговорку, высмеивающую подношение богам ненужных вещей. Ведь настоящий дар – тот, который ты отрываешь от сердца, делишься частью себя, а не просто отдариваешься излишками!».

— «Это может быть очень больно – делиться частью души» — так же тихо заметила принцесса, устремив задумчивый взгляд поверх голов. Повернувшись в ту сторону, я вдруг заметила, что среди приглашенных, среди старомодных цилиндров и фраков, кринолинов и пышных платьев, мелькало немало фигур, облаченных в вполне современные (хотя и странного покроя, на мой взгляд) костюмы-тройки и коктейльные платья из дорогих, но не роскошных и не броских тканей. Они общались в нарочито дружелюбной манере, не задирали нос к потолку, и первыми спешили навстречу друг другу вместо того, чтобы холодно переглядываться издалека прежде, чем подойти и начать манерно представляться, превращая знакомство в выяснение, насколько важные персоны решили пойти на контакт. Забавно, но именно они были теми, в чьих глазах я не видела ледяного презрения или холодного отторжения, свойственного потомственной аристократии, когда тем доводилось бросить на меня взгляд – «Не все это понимают. Не все. Мало кто. Очень мало. Когда-то богатейшие грифоны и пони приносили в дар не злато и серебро, не утварь, но самое дорогое, что было у них. Отделяя наделы, отдавая добычу и славу, а иногда и потомство свое жертвуя на благо общины, дабы браком постылым скрепить нерушимый союз. Поэтому тебе стоит подумать об этом».

— «Я…».

— «Вернемся к этому разговору в следующее Равноденствие» — принцесса легким движением крыла подтолкнула меня вперед, навстречу герольду, спешащему к нам со своей палкой наперевес – «А пока – ты нужна моей сестре, Скраппи. Не бойся, и не оглядываясь на меня, исполняй ее волю как если бы то был мой приказ».

— «Не могу» — остановившись, я обернулась, и искренне поглядела в прекрасные глаза цвета нефрита. Они не отвернулись, не отвели взгляда при виде моей искалеченной морды, и это заставило что-то теплое шевельнуться в груди – «Ты же знаешь, что я всегда буду с тобой – что бы ни случилось».

— «Тогда помоги Селестии, Скраппи» — негромко ответила мать, одарив меня теплым взглядом, так не вязавшимся с надменным выражением морды, с которым она обозрела подбиравшихся поближе гостей, старательно пытавшихся погреть свои уши на нашем разговоре – «Сделай все, чтобы помочь. А потом возвращайся, ведь кажется, нам есть с тобой о чем поговорить».

— «Ага. О разных снах, которые кто-то долго считает правдой, а не кошмаром, к примеру» — фыркнула я, не удержавшись, и вспомнив о том, что узнала от белой принцессы. Надо же такое придумать – меня в кошмар поместить, и исследовать, словно подопытную зверушку!

— «Что ж, и о них мы тоже поговорим. Как и о том, что за тьма таится внутри» — на мгновение вспышки рождающихся и умирающих звезд блеснули в прекрасных глазах, заставив меня втянуть язык в задницу, плотно прикрыв ее трусливо поджавшимся хвостом – «Пришло время продолжить твое обучение, но уже не как ученице… Но об этом мы еще поговорим. Об этом – и многом другом, моя дорогая. Пришло время узнать и принять!».

Выдав это многообещающее заявление, Принцесса Ночи величаво повернулась к приглашенным, ненавязчиво пытавшимся разнюхать какой-нибудь интересный секрет опальной фаворитки правительниц, по-видимому, получавшей очередную выволочку, и тотчас же согнувшимся в подобострастных поклонах. Да, несмотря на всю внутреннюю неуверенность, тщательно скрываемую и не видимую никому, кроме меня и сестры, Луна умела внушить почтение к себе одним только мимолетным взглядом, прошедшимся по склоненным головам. И вряд ли ее обещание сулило мне что-то хорошее.

«Почему-то мне совсем не нравится, как это звучит».

¹↑ Глидерные браслеты могут состоять из самых разных элементов, скрепленных между собою подвижными соединениями. К этому типу относятся и древнейшие браслеты, чьи звенья повторяли облик обвивающей запястье змеи.

Недосып

Седьмой элемент

Скайрим в стиле пони

Витражи

21.12.12

FiO: Со всем уважением...

Властелин Талисмана. Начало.

Дипломатия

Межсезонье

Дневник

Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 17: "Тайны уходящего года" - часть 2