← Глава 17: "Тайны уходящего года" - часть 4 Глава 17: "Тайны уходящего года" - часть 6 →

Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 17: "Тайны уходящего года" - часть 5

— «Мэм, здесь не занято?».

— «Занято».

— «Простите. Здесь продают slovan… Slovyanski…».

— «Ладно-ладно, не занято» — невольно хихикнула я, отвлекаясь от грустных мыслей. Остановившийся рядом с моим столиком Желли ничем не напоминал шпиона из популярных у пони детективных романов, но я все же не удержалась, и заставила его произнести сакраментальный пароль про покупку славянского шкафа. Уж не знаю, чем эта фраза так нравилась Старику, но сколько бы я ни рылась в памяти, ее происхождения вспомнить так и не смогла^[12]. Но после того, как не справившийся с трудным словом Фрут выжидательно уставился на меня, еще раз фыркнула, и произнесла – «Но могу предложить кровать с тумбочкой».

— «Монсеньора изволит развлекаться?».

— «Что-то вроде того, Фрут» — проблеск веселья уходил вместе со снегом, превратившимся на улицах в мокрую кашу, понемногу исчезавшую в ливневых стоках. Падавшие с неба редкие хлопья подхватывались холодным и влажным ветром, отчего на улицах было абсолютно неуютно, и многочисленные прохожие предпочитали коротать время в не менее многочисленных заведениях вроде баров, ресторанчиков и кафе. Их примеру решила последовать и я, заняв место у самой стены, не понимая пристрастия остальных жителей этого города садиться поближе к окнам, занимая все расположенные возле них столики, чтобы с грустным видом глядеть на паршивую погоду снаружи – «Мне показалось это забавным. Ну, два шпиона встречаются в одном заведении… Классика же».

— «Согласен. Классика» — в опустившейся перед ним чашке был кофе, в то время как в моем стакане был молочный коктейль с горячим клубничным сиропом. Забавное сочетание, о котором я даже и не подозревала до этого дня – «Как… Как ты?».

— «Нормально. Привыкла. Смирилась» — переспрашивать, о чем был этот вопрос, я не стала, и лишь покачала головой, набрасывая пряди гривы на левую половину морды. Неудобно было, аж жуть! И что в этом находят принцессы?

— «Сочувствую. Не должно быть так» — в отличие от моей курточки, Фрут выглядел замечательно в своей белой рубашке и плотном костюмном жилете, при галстуке и плаще, который он оставил на вешалке у входа. Сразу было видно серьезного пони, не просто прожигающего свою жизнь, и на его фоне я смотрелась как этакое дитя улиц, как отъявленная хулиганка, добывшая где-то денег на неплохое кафе – «Мы должны получать свои шрамы вместо наших кобыл и детей».

— «Иногда приходит время каждому заплатить свою цену» — вздохнула я, вдруг пожалев, что не могу отвернуться к окну, избавившись от ощущения ощупывающего взгляда жеребца напротив – «Итак, что тут у нас интересненького?».

— «Вагон серебра – это не та вещь, которую можно переместить незаметно. Поэтому хлебные крошки^[13] привели нас сюда, несмотря на все предосторожности, предпринятые похитителями».

— «Значит, Мейнхеттен…».

— «Ты должна понимать, что пропажа тысяч фунтов серебра – это не то, на что казначейство готово закрыть глаза. Поэтому мне пришлось просто прибегнуть к помощи сына и узнать, кто назначен расследовать это происшествие, чтобы предложить им посильную помощь. Надеюсь, это не идет вразрез с твоими планами?».

— «Нет. Полагаю, что нет» — подумав, я кивнула, и вновь присосалась к коктейлю. В этом городе во всем чувствовался размах, пусть даже и внешний, поэтому порции еды и напитков были попросту богатырскими, и над парой молочных коктейлей можно было просидеть не менее часа – «Чем больший размах примут поиски, тем больше шансов что-то найти. Мы же дилетанты, Фрут, не правда ли? Но пусть негодяи прячутся от профессионалов, и забудут про таких дилетантов, как мы – и тогда мы накроем их на какой-нибудь ошибке».

— «Обязательно. А тем временем, предлагаю прогуляться, и посетить банк».

- «Банк?».

— «Банк. Небольшой и хороший банк. Ничем не примечательная среднестатистическая контора» — долго собираться нам не пришлось, и вскоре мы уже пробирались по городу, потряхивая ушами от налипавшего на них снега. Время от времени я косилась вокруг, но не выглядывая шпионящих за нами личностей, а обращая внимание на те взгляды, которые привлекала к себе не только внешность, но и уверенная, стремительная побежка Желли, с головой выдававшая в нем закаленного армейского единорога. Завистливые, опасливые, недовольные, они сопровождали нас до дверей одного ничем не примечательного заведения, занимавшего два нижних этажа одного из высотных домов в центре города – «Финансовые обороты вроде бы небольшие, но проверяющим показалось странным поведение работающих здесь господ. Вернее, их деятельность и обороты».

— «А что с ними?» — вроде бы ничем не примечательное было место. Два первых этажа в узком, словно топор, здании, стоявшем на перекрестке. Стоянка для экипажей, где дремали четвероногие движители в добротных ливреях, пожевывая обязательный Мейнхеттенский хот-дог. Полустертая вывеска с облетевшими буквами. Ничего примечательного, на мой взгляд – разве что отсутствие пешеходной дорожки перед дверями, выходившими прямо на проезжую часть. Словно посетители этого места не приходили и прилетали, а попадали сюда исключительно в собственном транспортном средстве.

— «Разница между первым и вторым. Согласно документам, за весь этот год деятельность у конторы почти отсутствует, а вот обороты вдруг стали такие, что половину Мейнхеттена можно кормить».

— «Ну и что же?» — а вот дверь мне понравилась, в отличие от мутных, запыленных окон конторы. Массивная такая дверь из мореного дуба, цветом и запахом похожего на железнодорожные шпалы – «Я вообще слабо разбираюсь в финансах. У нас вон тоже оборотов никаких, а подвал Второго корпуса забит остатками того, что мы из Грифуса притащили. Как можно вообще посчитать чьи-то деньги, если они в подвале лежат?».

— «Можно, Раг. Еще как можно» — успокоил меня жеребец. Сделав знак не торопиться, он остановился на крыльце здания, и начал раскуривать трубку, появившуюся из кармана плаща. Похоже, и его не обошло это входящее в моду поветрие. А может, он просто не хотел встречаться нос к носу с выходящими из двери пони и грифонкой, с тяжелыми портфелями на спинах потрусившими в сторону четвероногих такси – «Когда-то печатал монеты и гранил камни любой, кто хотел и умел это делать. Много веков назад профессор Паччоло придумал стандартный бухгалтерский учет…».

— «Он был перевертышем?» — заинтересовалась я, вскинув уши при знакомых звуках.

— «Не знаю. Но в общем лет пятьсот назад об этом задумались всерьез. Поэтому все деньги учитываются для того, чтобы избежать их удешевления или удорожания. Поэтому работа в министерстве финансов является очень престижной, и я могу с законной гордостью сказать, что мой сорванец уже получил предложение о работе в одном из его департаментов после окончания стажировки».

— «Поздравляю. Это и в самом деле нужное дело».

— «Осталось только ему это объяснить. Он ведь не считать деньги рвется – ему хочется в надзорный департамент попасть, чтобы следить за качеством эквестрийских битов. И ведь не понимает, что не специалисты по трансмутации или прорицанию, а такие вот счетоводы как раз и находят утраты в сотни тысяч битов».

— «Тут ты прав. Мы с тобой уже убедились, что один ушлый законник с портфелем сопрет больше, чем сотня легионеров, вооруженных от копыт до зубов» — усмехнулась я.

— «Тут ты права. И как раз вот такие вот неприметные пони из департамента подсчета налогов и доходов обнаружили несоответствие в отчетности этого банка. Я не счетовод и не стряпчий, поэтому мне пришлось с головой влезть в эти дела, пытаясь разобраться в происходящем. Вот, даже пить трубочку начал» — хмыкнул в ответ единорог, использовав старинное выражение «пить дым никоцианы», услышанное мною когда-то от грифонов, после этой их шуточки с табаком – «Поэтому я и не смог отправиться с тобой в это посольство к грифонам, по самый рог закопавшись в делах. А потом ты уже упорхнула, и догнать тебя не представлялось возможным…».

— «Желли, все хорошо. Я выжила, сохранила семью, и даже вернулась одним куском. Почти. Поэтому не нужно извинений – в конце концов, я сама тебя туда не позвала».

— «Допустим. Но мой долг твоего вассала оказывать помощь даже когда ты не просишь о ней. Особенно если не можешь просить по какой-то причине. Невольно я согрешил против присяги, но именно поэтому я привел тебя сюда, опередив аудиторов с их проверкой буквально на несколько дней».

— «Да? И зачем же?».

— «Потому что именно в этот банк отправились те биты, которые оставались у тебя после недоразумений со строительными конторами. И это тот банк, через которых проводились твои деньги, которые ты содрала с местного бизнеса с помощью того ушлого адвоката» — огорошил меня известием жеребец, заставив ошарашенно развернуться, по-новому глядя на неприметную с виду контору с наполовину облетевшей вывеской «Фьючерз Интраст» – «Да, банк города Мейнхеттена каким-то образом использовал эту контору для тех сомнительных с точки зрения закона переводов. Я не знаю, кто это все задумал, но теперь ты сама заляпана в во всем происходящем по самые уши, Раг, и нам придется разгрести немало навоза прежде, чем мы успеем вытащить из всего этого хотя бы твой хвост».

Под влиянием новости, от которой моя задница сжалась до размеров детского копытца, план родился быстро, и как все быстророжденные планы, представлял собой пример паники, замаскированной под брутальный налет. Распахнув тяжелую дверь, мы отправились в недра этой конторы, и я собиралась переть буром на любого, кто попытался бы преградить мне путь. Однако этого не понадобилось, и атриум с широкой скрипучей лестницей, ведущей на второй этаж, встретил нас тишиной, нарушаемой разве что нашими шагами и негромким сопением неприметного земнопони, дремавшего за конторкой.

На втором этаже было прекрасно. Массивные деревянные балки и грубые стенные панели из темно-коричневого, неполированного дерева, сохранявшего первозданную текстуру досок, лишь немного прикрытых морилкой и лаком; скрипучие черные доски пола, полукруглые окна с почти непрозрачными стеклами, пропускавшими лишь матовый свет дня – все вокруг кричало о том, что тут происходили дела не только важные, но и тайные, поэтому я не смогла отказать себе в удовольствии постоять, оглядываясь по сторонам, и впитывая всем своим существом сухой воздух операционных залов, пропахший старой бумагой. Мой взгляд скользил по многочисленным секретерам, картотекам и каталожным шкафам, отмечая разделение рабочих зон не только перепадами уровня пола, но и массивными деревянными перегородками, похожими на перила, которые отделяли друг от друга рабочие места. Это место явно не предназначалось для массового приема клиентов, поэтому я не удивилась, когда к нам никто не подошел и не поинтересовался, чем обязан посещению пока еще неизвестных им гостей, поэтому я решила воспользоваться неожиданно презентабельной ковровой дорожкой, которая повела нас сквозь зал, мимо отделенных от центрального прохода столов, за которыми трудились неприметные существа разных видов, от пони и грифонов до самых настоящих коз, чьи странные глаза с узким горизонтальным зрачком внимательно следили за пачками бумаг и связками карандашей, которые они разносили по залам, не отвлекаясь на забредших в это место ротозеев. Сколь неприметными были клерки, столь же привлекающими к себе внимание были и посетители, каждый из которых не стеснял себя какими-то ограничениями во внешности. Но несмотря на большие, тяжелые шляпки-аэродромы кобыл, дорогие костюмы жеребцов, блеск золотых запонок и украшений, их всех объединяло одно – тот негромкой голос, которым они общались с предупредительными клерками. Один из них, обнаружившийся в конце дорожки, за массивным столом, оказался свободен, но даже когда я остановилась возле разделяющего нас барьера, он не соизволил поднять клювастую голову, внимательно разглядывая лежащий перед ним документ.

«Мордкай Келлер. Управляющий инвестиционным отделом» — гласила табличка, стоявшая на столе.

— «Прошу прощения, сэр».

— «Что вам?» — темно-серый грифон с черным клювом и зеленовато-голубыми, подернутыми пылью глазами даже не соизволил поднять их на нас. Черный пиджак его был аккуратно развешен на спинке стула, в то время как рукава белой рубашки скрывались в матерчатых нарукавниках такого же непримечательного, пыльно-черного цвета, как и многое в этой конторе.

— «Денег хочу» — решив сразу огласить цель своего визита, буркнула я.

— «В конце недели не подаем» — столь же быстрый и безразличный ответ заставил меня замереть, а затем от души рассмеяться, привлекая к себе внимание окружающих быстрее, чем запланированный скандал.

— «А он хорош!» — толкнув крылом нахмурившегося Желли, вновь хихикнула я – «Хорошо, пойдем длинным путем: меня зовут Скраппи Раг. Я недавно вернулась из ваших Королевств, где была с дипломатической миссией…».

— «Раг? Посол? Не знаю таких пони» — вновь отрезал грифон. Стоявший рядом единорог только возвел очи горе, когда посетители, ведущие в этой конторе свои загадочные дела, принялись поворачиваться к нам, бесцеремонно разглядывая наглых побирушек, заявившихся в этот банк для не самых бедных существ – «Клиника святого Ильхуфса находится в Вестсайде. Министерство иностранных дел находится в Кантерлоте. Вы ошиблись адресом и городом, мисс».

— «Да? Я убила вашего прошлого короля, Мордкай, грохнула его фаворита, и нарезала в лапшу еще десяток благородных господ во время рокоша верховного канцлера Гранд Бека» — наклоняясь над ограждением, хмыкнула я, со скучающим видом проведя копытом по хрусткому, высохшему от времени дереву – «Думаете, такая пони станет вас беспокоить по пустякам, чтобы занять десяток-другой бит?».

— «А, вот теперь я вас вижу…» — обдумав не более пары секунд мое заявление, птицекот наконец соизволил отложить пенсне, и повернуть к нам свою клювастую голову. Клюв у него и вправду был здоровенным, и я затруднялась сказать, кому из орлиного племени может принадлежать такой вот прочный, снабженный хищно загнутым кончиком шнобель – «Могу я увидеть ваши рекомендации?».

— «Рекомендации?» — удивилась я, оглянувшись на Желли, едва заметно прикусившего нижнюю губу в ответ на раздавшиеся в зале смешки. Похоже, я вновь оказалась в уже привычном для себя, но незавидном амплуа клоуна, потешавшего своими ужимками окружающих, но не собиралась так просто отступать. Кто-то проворачивал через этот банк мои деньги, и я собиралась выдрать их из глотки у любого, кто решил поживиться за мой счет – «Пожалуй, что нет. Но у меня есть хорошие друзья. Много хороших друзей. Их зовут Копье, Лоза, Шлем, Секира и Бочонок – именно эти значки стояли на серебряных слитках, несколько фургонов которых я увезла из ваших сраных Королевств».

И я не могла не засмеяться, услышав ту тишину, что опустилась на зал.

— «О, какая приятная пегаска! Как я вас раньше не заметил?!» — что ж, этот удар не просто нашел свою цель. Он ударил в самую болезненную точку того, кто распоряжался финансами – в кошелек, и спустя несколько секунд мы уже оказались возле стола, на достаточно жестких и неудобных подушечках, глядя на оживившегося грифона – «Наверное, вы просто далеко стояли. Наш банковский клан очень рад новому вкладчику и кредитору!».

— «А вот тут вы снова заблуждаетесь, мистер Келлер. Мой доверенный пони сообщил мне, что мои деньги уже давно и уютно лежат себе в этом банке. И когда я оказалась проездом в Мейнхеттене, то почувствовала такой, знаете ли, зов – можно сказать, позыв прилететь сюда и проверить, как им тут живется. Не обижают ли их, хорошо ли они тут растут...».

— «Разве?» — удивился грифон. Сделал он это настолько натурально, что мой круп снова зазудел от мурашек, начавших экстренную эвакуацию с него на спину и крылья – «А впрочем, я проверю сейчас кое-что. Сколько нулей в вашем счете?».

— «Шесть» — заглянув в протянутую мне единорогом записку, я взглянула на выделенное и подчеркнутое число – «Двадцать восемь, шесть нолей, тридцать два».

Где-то в зале раздался стук упавшего на пол редикюля, выскользнувшего из копыт неприлично богато одетой единорожки, чья шляпка-аэродром мгновенно повернулась в мою сторону, как и головы тех, кто до того шушукался за столами с банковскими клерками. Вот уж не знала, что тут такая акустика… Пожалуй, нужно было заново учить себя беречь связки, и не орать командным голосом, больше похожим на хрип сорвавшего горло алкоголика

«Интересно, и что это их так поразило? Наверное, сумма – наверняка все эти богатые господа на завтраки тратят столько же, чем я успела скопить за этот год или два».

— «Какая приятная встреча, мадам» — несмотря на радушный тон, я недоверчиво царапнула взглядом грифона. Что-то в его голосе, в его облике подсказывало мне, что так могла бы кривляться и лицедействовать дага, запрятанная в обшлаг рукава. Внутри этого пернатого птицельва скрывалась сталь, и я невольно проводила глазами его удаляющуюся фигуру, заново оценивая походку и движения этого существа – «Прошу вас чуть-чуть подождать. Много времени это не займет».

И вправду, его отлучка длилась недолго, и спустя десяток минут грифон вернулся, выкладывая передо мной черный деревянный ящик, похожий на длинный пенал. К нему прилагался и ключ, находившийся в узком стальном цилиндре, и для того, чтобы сломать опечатанную крышечку, мне потребовалось расписаться в какой-то тяжелой книге, старательно выводя первую подпись на чистом пока что листе. Остальное взял на себя управляющий, поскольку выпавший из тубуса ключик был исключительно мал, и не был приспособлен для того, чтобы им управлялись копытами, и вскоре передо мной опустился толстый рулон из скатанных в трубочку бумаг, каждая из которых размером не уступала детскому одеяльцу.

— «Это что за хрень?» — не удержавшись, все-таки удивилась я, оглянувшись на Желли.

— «Акции, мэм. Опись и протоколы депозитария прилагаются».

«Вот так-так» — голоса за спиной истончились, вновь превратившись в едва слышный шелест, в то время как я, с каменной рожей, разглядывала толстую, рыхлую бумагу, на ощупь не отличавшуюся от туалетной. Несмотря на грубый материал, это явно был документ (язык не поворачивался назвать это ценной бумагой), и даже блеклые, невыразительные цвета не умаляли тяжеловесной важности, которую умудрились придать ему создатели этого финансового инструмента. Его лицевая сторона уверяла меня, что я держала в копытах акцию Фонда Возрождения Города Мейнхеттена, одну штуку, и если мои глаза меня не подвели, в тугом рулоне было не менее десятка этих вот сраных бумажек, каждая из которых наверняка принадлежала еще какому-нибудь обществу или трасту «Рога и Копыта».

— «Понимаешь, Фрут?» — помолчав, негромко выдохнула я, в то время как морда единорога едва заметно скривилась, словно тот проглотил, не разжевывая, целый лимон – «Хитро. Умно. Мистер Келлер, а кем было принято решение о переводе серебра в акции?».

— «О, это было во всех газетах, мисс» — спокойно ответил тот. Слишком спокойно, хотя в его голосе мне почудилась глубоко похороненная насмешка – «Вы позволите взглянуть на итоговый отчет? Благодарю. Да, вот тут, видите? Большая сумма с шестью нулями – позвольте вас поздравить, это поистине государственныий размах, с такими оборотами можно не кланяться и самому королю! – была сформирована на вашем счету путем поступлений с многочисленных счетов других банков и контор. Для надлежащего ее хранения был открыт счет в банке города Мейнхеттен. Потом этот счет был объединен с другими вашими счетами – рабочими, я так полагаю, судя по достаточно незначительным суммам, которые вы с них снимали примерно год назад. Вот тут – документ о решении объединить их с главной суммой для удобства подсчета налогов, между прочим, все еще не уплаченных в казну. А вот здесь вы можете видеть депозитарную расписку, удостоверяющую ваше право собственника на депонированные акции – те, что лежат перед вами, являются всего лишь образцами, как можно видеть из этой проколотой на каждой из них надписи «Образец», для наиболее удобного представления вкладчика о имеющемся у него инвестиционном портфеле».

— «Банк распорядился моими собственными счетами? Как мило!».

— «Вам было послано уведомление с помощью почтового перевода. Вот здесь, видите – страница двести восемьдесят два? Это отметка о гашении из почтовых отделений Мейнхеттена и Кантерлота».

— «Хорошо. Но перейдем непосредственно к сути – где мои деньги, мистер Келлер? Пока, вместо ласкающего взгляд серебра, я вижу лишь гору туалетной бумаги!».

— «О, это было поистине трагическое событие» — отложив в сторону пенсне, кивнул нахмурившийся грифон. Весь его вид воплощал собой аллегорию скорби, но я ни на миг не позволила себе обмануться этой напускной печалью, и все больше и больше свирепея, ожидала продолжения этой захватывающей истории исчезновения нескольких миллионов – «Не более полугода назад банк Мейнхеттена был одной из самых устойчивых финансовых контор Эквестри. Но случившийся не так давно обвал на бирже, уже названный Большой Паникой 1096 года, привел к тому, что эмитенты и акцепторы фондовых рынков прибегли к хеджированию деривативных свопов…».

«В общем, меня кинули. Пробросили пинком через колено» — все более ясно понимала я, слушая клекотание серого птицельва. Картина получалась довольно безрадостная – в течение нескольких лет Банк Мейнхеттена накачивал деньгами подставные конторы-однодневки, выдавая кредиты самым сомнительным бизнесам. Правительство города не могло договориться о должности мэра уже долгое время, и получая взятки от Д.Н.А., наконец разрешило организовывать трасты, паевые и акционерные общества с уставным капиталом чуть ли от тысячи бит. Наконец, полгода назад кто-то ушлый убедил городской банк дать денег в долг нескольким конторам, которые незамедлительно объявили о крахе, после чего власти города остались без штанов и без денег, и наверняка были вынуждены идти на поклон к воротилам бизнеса, легального и теневого – «В течение всего нескольких лет, власть в городе оказалась у Д.Н.А. и его прихлебателей. Вон, даже своих ставленников в правительство города и члены правления банка умудрились ввести. Да, быстро они, очень быстро… И как-то очень подозрительно похоже на то, что помнил о тех временах Дух. Эх, и где же ты, Старик? Как бы ты знал, как мне тебя не хватает!».

— «Другими словами, банк Мейнхеттена если не лопнул, то уже почти к этому подошел?» — устав слушать усыпляющее бормотание управляющего, наконец поинтересовалась я. Не потому, что заснула – обстановочка как раз бодрила похлеще холодного снега в трусах! – а просто решив не испытывать собственный разум слишком большим количеством умных слов, использовавшихся лишь для того, чтобы поиздеваться над глупой кобылкой – «И он раздал свои деньги другим конторам, в том числе и вашей, которые решили, что им крупно повезло, и вообще, жизнь удалась, быстренько превратив мое серебро в обязательства когда-нибудь мне его вернуть? Я ничего не упустила из виду?».

— «В упрощенном виде можно сказать и так» — грифон бросил на меня не слишком понравившийся мне взгляд, мгновенно заставивший дрогнуть копыто, само потянувшееся к несуществующим ножнам на левом плече — «Но я уверен, что это будет чисто техническое банкротство, и вскоре все наладится».

— «А я почему-то в этом не уверена» — мой собеседник лишь развел лапами, показывая, как велики обрушившиеся на меня проблемы, и как мало он может сделать в данном случае, разве что посочувствовав очередной разорившейся дурочке, прыгнувшей выше своей головы — «Подводя итог, мистер Келлер, теперь я являюсь владелицей сотен фунтов испачканной краской бумаги?».

— «Я уверен, что все наладится, миссис Раг» — успокаивающе покивал клювом управляющий. Отработанными движениями убрав все бумаги обратно в ящик, он закрыл его и на моих глазах спрятал ключ в металлический тубус, который я опечатала, приложив предложенную мне печатку к расплавленному сургучу. Дождавшись моей росписи в журнале, он сложил перед собою лапы, и с видом величайшего долготерпения вновь уставился на меня – «Но если вы захотите продать имеющиеся у вас ценные бумаги, облигации или бонды, инвестиционный фонд «Фьючерз Интраст» будет рад предложить вам свои услуги с минимальной комиссией, как нашему почетнейшему клиенту».

— «На мой взгляд, все это дурно пахнет, Раг» — поделился со мной своими мыслями Желли, выходя из здания банка — «Получается, что они просто хранят или как-то еще используют ценные бумаги, и не отвечают за то, как они оказались у них. Мне кажется, все это какой-то навоз, и запах от этой кучи уже начал резать глаза».

— «Да нет, все еще хуже, Фрут» — не найдя возле банка ни лавочки, ни тротуара, мы перебежали через проезжую часть, и уже на той стороне я без сил опустилась на мокрую, засыпанную снегом скамейку – «Ты понял, что сделали эти твари? Они отмыли деньги через этот blyadskiy банк, который якобы лопнул! Теперь они собираются обанкротить его еще один раз, надежно спрятав концы. Причем они заплатили мне – мне! – моим же серебром, которое мы с тобой ищем!».

— «Значит, мы его нашли?».

— «Да нет уже никакого серебра, фрументарий! Оно уже давно в карманах других, более умных и решительных пони! Вместо него они выдали мне акции, blyad! Акции! Это бумага, которая не стоит краски, которой она нарисована, blyad! Они ограбили меня, забрав деньги и выдав даже не долговые расписки, а паи в организациях и предприятиях, от которых я сама отказалась год с лишним назад, переместив производство в Сталлионград! А в довесок, они еще и повесили на меня долг по уплате налогов с этой сделки – ты цифры то видел вообще?!».

— «Видел. Это бюджет Легиона за год».

— «И таким образом, Желли, на меня набросили поводок. Даже не поводок – мне засунули трензель в рот, связали крылья и ноги, после чего зафиксировали в станке, для удобства отогнув подальше подвязанный хвост. И – пожалуйте пользоваться!».

— «Это ужасно».

— «Это охрененно, blyad. А знаешь, что самое прекрасное? Что в глазах тех, кто не копался в этом дерьме, для взгляда со стороны, я теперь не пострадавшая, не обманутый вкладчик, а самый настоящих соучастник того, что тут происходит! Соучастник деятельный, кровно заинтересованный во всем происходящем, свинья-копилка и касса сепаратистов, снабдившая их состоянием размером с годовой бюджет страны!».

Единорог не ответил. Присев рядом со мной, он вытащил трубку из внутреннего кармана плаща, но я заметила, как подрагивало его копыто, когда блестевшая в магическом захвате спичка ткнулась в скверно примятый табак.

— «Не тряси ногами, Желли. Не тряси, просыпешь» — сварливо буркнула я, устав смотреть на этот перевод табака. Резким движением отобрав у вишневого жеребца его трубку, я посмотрела на тлеющий внутри уголек, и осторожненько затянулась, набирая в рот терпкий дымок – «Знаешь, какой на каторге обменный курс сухарей, сахара и табака? Надо заранее приучаться к бережному обращению с такими ценными вещами».

— «Чтоб у тебя язык отсох, язва пятнистая» — негромко, но с чувством выдохнул фрументарий, вместе со мной глядя в хмурое зимнее небо – «Слушай, а может… Грифоны тебя же не выдадут?».

— «Вряд ли. Разве что принцессы потребуют экстрадиции. Но понимаешь, дело не в этом, Фрут – я просто не могу их предать. Бросить все и улететь вместе с семьей? Да, это можно будет проделать, и оказавшись в Грифусе, поселиться в самом сердце Грифоньих Королевств, в спокойном и мирном кантоне, на священной для грифонов земле, где мне уже подарили небольшой особнячок. Но дело даже не в отношении короля, а в том, что никто из окружающих меня пони даже не способен представить, как глубока эта связь между нами, и насколько пугающий и таинственный смысл вкладывается в звание ученицы принцесс».

— «Ты не боишься наказания?».

— «Наказания? За то, что кто-то украл деньги у вояк, у этого военного суда и генштаба, после чего решил повесить все на меня? Нет, Фрут, просто я не могу заявиться к ним и сказать «Извините, но эту зиму нашим маленьким пони вновь придется поголодать» — не потому что боюсь, а потому что… Боюсь того, что это произойдет. Понимаешь? Видеть голодающих, страдающих пони? Нет. И я сожгу весь этот город дотла, если нужно, но ни один банкир, биржевой спекулянт или ушлый бизнеспони не будет жрать рябчиков и ананасы, в то время как нищие на улицах будут выстраиваться за миской еды! И мы будем работать, будем рвать жопы себе и другим – но мы разберемся со всем этим навозом, и не допустим, чтобы кто-то наживался на горе других!».

— «Что ж, значит, продолжаем работать» — в последний раз затянувшись угасающей трубкой, вишневый единорог аккуратно выбил ее о край скамейки, стряхивая пепел на пожухлую траву, покрытую жидким снежком, и неожиданно дернул краем рта в подобии нервной улыбки – «Я верю тебе, Раг, и рад убедиться в том, что не ошибся в своем выборе».

— «Я тоже рада, что встретила тебя когда-то, Фрут» — кряхтя, я поднялась с сырой лавочки, с неудовольствием ощущая, как влажный зимний ветер начал покусывать намокшие части моего тела, буквально вопившие о необходимости покупки попонки – «Но табачок и сухари все-таки запасай».

— «Умеешь ты обнадежить» — зябко поежился тот.

Ночью я проснулась от ощущения, что кто-то прошел мимо меня. Не колыхнулся воздух, не скрипнула половица, не изменился свет вывесок из окна – просто ощущение, что мимо скользнул кто-то или что-то, заставив вскочить на кровати, хватаясь за звонко вылетевший из ножен меч. «Тихий ангел пролетел», как говорили старики в нашей общей памяти с Древним. Но мне показалось, что тут было что-то другое. Что-то, мало имеющее отношение к потусторонней мути, которую придумывали себе ушедшие люди, еще не знавшие магии, но каким-то образом чувствовавшие, что она есть, и осознавая свою ущербность, населяли мир вокруг себя воображаемыми чудовищами.

Мне вдруг показалось, что меня просто позвали.

— «Тет… Санни?» — тихо спросила я, осторожно открывая дверь соседней комнаты. Номер был темен и казался пустым, но когда мои глаза привыкли к темноте, я увидела что на кровати, сжавшись в комочек, сидела белая пегаска, натянувшая до самого носа скомканное одеяло.

— «Что случилось?!» — меч вновь выскочил из ножен, тихим звоном стали разбив вязкую, тревожную тишину. Вздрогнув, белая пегаска резко повернулась ко мне, и снова застыла на постели, не решаясь двинуться ни назад, ни вперед.

— «Все… Все хорошо. Все нормально» — я не могла поверить в то, что увидела. Несмотря на внешнюю расслабленность принцесса была напряжена, словно перетянутая пружина, а ее глаза, не отрываясь, глядели на мои копыта, словно пытаясь увидеть их даже тогда, когда они скрылись за краем кровати, к которой я подошла — «Нет, пожалуйста, не уходи».

Я оглянулась по сторонам. Я обошла вокруг кровати. Я даже заглянула в темную ванную комнату – это было легко, когда первым в темноту нырнул Фрегорах, разочарованно свистнувший, когда его лезвие не вонзилось в чью-нибудь плоть, скрывавшуюся во мраке. Я так и не решилась включить в номере свет, услышав у себя за спиной тихий вздох, когда моя нога приблизилась к выключателю лампы на тумбочке, поэтому просто присела на край кровати, обеспокоенно глядя на порядком струхнувшую Санни Скайз.

— «Конечно. Без проблем».

Тишина. Только зимний ветер завывал за окном, заставляя дрожать окна отеля. Тут и впрямь было страшно, и хоть бы деревья качали голыми кронами, навевая осеннюю или зимнюю грусть — но нет, только мертвящий свет мигающих вывесок рисовал на стенах косые полосы рам, и от этого становилось еще страшнее.

Как пони вообще могли жить в этом городе?

— «Я прилягу?».

— «Да, пожалуйста» — уже спокойнее, но все еще нервно откликнулась пегаска. Я заметила, что она не предложила мне спрятаться с ней под одеялом, из чего заключила, что страх таился у нее где-то внутри, заставляя подспудно подозревать все, что ее окружало, включая меня – «Прости пожалуйста».

— «Я понимаю. Сама помню такое из детства. Когда ты просыпаешься от страха, и вроде бы все хорошо, но…».

— «Но?» — кажется, мои слова захватили принцессу настолько, что даже объявший ее страх чуточку отступил.

— «Но ты понимаешь, что все вокруг до ужаса страшное. Что тебя окружает какая-то вязкая, недобрая тишина. Что голоса утешающих тебя родителей звучат неестественно спокойно. Что их объятья готовы смениться лапами с острыми когтями, а их улыбки вот-вот превратятся в жуткий оскал…».

— «Скраппи!» — совсем не по-королевски всхлипнула одна испуганная принцесса, словно простая кобылка, по самые глаза сползая под одеяло.

— «Ты чувствуешь напряжение внутри, готовое взорваться истошным визгом. И ты кричишь» — я присела немного поближе, и осторожно положила на одеяло перед принцессой посверкивающий в темноте клинок. Тяжелый шар в его навершии казался огромной жемчужиной – «Я все это помню из детства. Но в детстве у меня не было вот этого».

— «Разве это может помочь?» — я заметила, как дрожало копыто, прикоснувшееся к Фрегораху. Эх, не начал бы своевольничать, как тот же Шепот. Сейчас это было бы совершенно не к месту – «Разве оружие помогает?».

— «Просто прикоснись к нему. Попробуй на ощупь. Почувствуй его успокаивающую тяжесть» — предложила я, медленно, не делая резких движений, дотронувшись до клинка, когда в сознании всплыли те же самые интонации и те же слова, произносимые белой принцессой в комнате у водопада – «Предать могут чувства и разум. Птица и зверь. Даже самые близкие могут предать. Но вот оружие – оно не предаст никогда».

В комнате вновь стало тихо, но к счастью, ненадолго — ветер вдруг стукнул в окно, заставив загудеть оконные стекла, и по улице пронеслись какие-то экипажи, грохотом колес и копыт разорвав гнетущую тишину.

— «Да, наверное, это помогает» — наконец, гораздо спокойнее произнесла принцесса. Поднявшись, я залезла на подоконник, и пыхтя, приоткрыла фрамугу, впуская в комнату звуки ночного города, чье холодное и влажное дыхание понемногу стирало скопившуюся в ней тревогу – «Прости меня за неловкий вопрос, но когда ты говорила, что помнишь то, о чем говорила, из детства… То чье детство ты имела в виду?».

«Так прямо…» — я даже растерялась, не зная, что и сказать. Еще ни разу принцесса не задавала вопрос настолько прямо, в лоб, предпочитая подводить тебя к нужным ей выводам исподволь, путем ни к чему не обязывающей, казалось бы, беседы. Поэтому я колебалась, даже не зная, как правильно ей ответить. Но вскоре молчать уже было попросту невозможно, и я решилась на то, о чем, как подозревала, должна была пожалеть.

— «Я не помню ничего, что было до той реки».

Сидевшая рядом кобыла тихонько вздохнула.

— «Сложно отделить мои воспоминания от… не моих. Понимаешь?» — слова, застрявшие в горле, выдирались из него со скрипом сухих веток, проходящихся по стали брони – «Я не знаю, что было с той, что была настоящей Скраппи Раг. Кем она была, почему стала такой, какой стала. Было ли у нее детство, или не было вообще. Я помню только холодную воду, обвивающую мои ноги и крылья речную траву – и темноту, из которой я появилась на свет. Мы появились».

Молчание, сгустившееся между нами, можно было назвать неловким, если бы не тяжелое дыхание, с трудом сдерживаемое сидевшей на кровати пегаской.

Я почему-то была уверена в том, что она была именно ею до того, как нечто внутри будущей правительницы этой страны пробудилось, являя себя «городу и миру»^[14].

— «У нее… не было детства» — наконец, тихо ответила белая кобыла. Ее опущенная голова скрылась за розовой гривой, водопадом прямых, словно струи воды, волос скрывая от меня ее глаза – «Ты же знаешь… Ты же догадываешься…».

— «Да. Я спрашивала. Я догадалась» — не зная, что сказать на эти тихие, неуверенные слова, вырвавшиеся у сгорбившейся под одеялом принцессы, я протянула копыто, ободряюще дотронувшись до ее ноги – «План внутри плана, а внутри – еще планы. Когда я оценила весь размах – то просто обалдела».

— «И все? Ты… просто удивилась?».

— «Ну, я же не собираюсь никого ни в чем обвинять».

— «А почему?» — вдруг повернулась ко мне принцесса. Вот она сидит неподвижно – и в следующее мгновение водопад сереющих в полумраке покоев волос разлетается веером от резкого поворота головы, хлеща меня по отшатнувшейся морде – «Почему ты не винишь меня в этом? Почему не винишь меня в том, что была лишена детства? Что не имела любящих матери и отца? В том, что ты росла среди странных машин, в стерильном окружении камнеметалла, не зная сверстников и родни? В том, что так и не принявшее тебя окружение сделало из тебя эгоистку, испортило твой характер, не дав взамен ничего? Что все это, и многое другое, привели тебя на дно той реки, о которой ты не устаешь вспоминать? Ведь все это правда, и я создала тебя, создала своими силами то, что не могли дать моей жаждущей утробе сотни, тысячи жербцовых удов – так почему ты не скажешь мне это открыто? Почему не бросишь мне этот справедливый упрек, как и сотни остальных?! Почему ты боишься меня?!!».

— «Потому что…» — что я могла ей сказать в ответ на этот тихий, на грани безумия, шепот-крик? Как могла объяснить, что я не просто кусок чьей-то плоти, выброшенный в огромный мир, но обладатель части древнего разума намного старше меня? Что я не та, кого они нафантазировали в своем кошмаре, заставив исполнить какую-то подростковую истерику с криками «Все вокруг меня предали!» и «Никто меня никогда не понимал!». Что я помнила, видела и знала такое, что заставило бы меня первой отвесить такой крикунье живительных оплеух? Что я понимала больше, чем подозревали эти древние существа?

И я сказала правду. То, что должна была сказать в этот жуткий и захватывающий миг.

— «Потому что ты меня создала».

Потянувшись, принцесса притянула меня к себе, и я осторожно обняла ее, ощущая, как дрожат эти сильные ноги, удерживавшие меня в ее объятьях.

— «Поэтому я часто вспоминаю тот кошмар, который вы создали для меня, когда решили наградить по-королевски. Когда решили проверить, смогу ли я нести этот дар. Ведь в этом сне, в этом кошмаре – это была не я, совершенно не я! Как я могла бы поднять на вас ногу? Как я могла бы нанести тебе хоть один удар? Ты создала меня, пусть не из плоти, но с помощью древней науки и магии – так как я могла бы поднять ногу на свою…».

— «На кого же, Скраппи?» — и вновь этот жадный интерес. То, что пугало меня до усрачки, но вдруг поманило к себе, как манит бездонный обрыв, за которым виднеются бесконечные просторы, манящие к себе изумрудной зеленью холмов, блеском рек и суровым молчанием гор. То, чего могло так страстно жаждать это древнее существо, обращавшееся ко мне с этим вопросом вот уже несколько лет, с момента моего появления в этом мире.

— «На свою…» — все повторялось. Вновь темнота, и хоть вместо сотрясающих небо молний за окном падал какой-то жидкий и мокрый, совсем не-зимний снежок, все повторялось, как то слово, что рвалось у меня с губ – «На свою создательницу. Мать».

Слово было сказано.

Мы сидели обнявшись, и кажется, вспоминали одно и то же. Комплекс под Сталлионградом. Вереницу заполненных колб. Ядро. Интернат. Кантерлот.

— «Наверное, ты права» — наконец, произнесла Санни Скайз. Не всезнающая принцесса, а белая пегаска, вернувшаяся в давно забытую молодость. Когда небо манило своей бесконечностью. Когда магия еще не была знакомым и обыденным инструментом. Когда можно было засыпать с полупустым животом, не раздумывая над тем, что даст в пищу завтрашний день. Когда еще не пришло осознание, что ты одна на целом свете, и кроме сестры, нет никого, кто был бы ближе. И нет никого, кто продолжит твой род – «Но ты ошиблась в одном. И мне кажется, что это очень важно».

— «Оу? И что же это?».

— «Ты, верно, видела то место?» — о чем она говорила, догадаться было сложно, но я сразу же вспомнила тот закуток в Ядре, папки с документами и доску, на которой красными нитями была выведена генетическая линия последней ученицы Принцессы Ночи. Но может быть, она имела в виду ту галерею со стеклянными баками, паноптикум многолетних неудач? – «Думаю, ты уже догадалась, кем были твои предки? Почему у тебя родились такие необычные дети?».

— «Да. Но они не необычные – они…».

— «Они замечательные» — прошептала принцесса, уткнув свой нос в мои волосы на макушке, как это часто делал Графит – «Первые за тысячу лет. Как и ты, Скраппи. Но для того, чтобы ты появилась на свет, недостаточно было просто найти носителей геммул^[15] угасшего в прошлом рода – была необходима еще одна часть, которая могла бы принять на себя самую главную тяжесть бытия. Помочь стать живым. Живая часть».

— «И кто же стал ее донором?» — задумчиво поинтересовалась я, пытаясь представить кого-то из статных, мускулистых жербцов из «королевских стойл», как иногда непристойно шутили особенно смелые остряки, говоря о гвардейцах из кантерлотских казарм. Ведь речь явно шла об экстракорпоральном оплодотворении яйцеклетки, и я с трудом подавила внезапный порыв начать тормошить приоткрывшуюся вдруг принцессу, выпытывая у нее подробности этого необычного эксперимента – «Кто тот счастл… Ох».

Я запнулась и замолчала, когда обнимавшие меня ноги судорожно сжались вокруг меня, заставив изумленно поглядеть на себя, на свое тело, словно созданное и десятков кусочков самых разных пони. Вот уж действительно – коврик из лоскутков! Но если она была права, если не обманула, то внутри эти кусочки были крепко спаяны тем, о чем я и боялась подумать – но это же объясняло многое. Если не все.

«Но как?! С тем уровнем науки и магии, который был им доступен… Ах, да. Ядро».

— «Это было так странно – принять внутрь холодный металл, отдавая частичку себя, чтобы она стала частью чего-то нового. Видеть, как происходит таинство жизни, разворачиваясь у тебя на глазах. О, как я молила, как каталась по полу, царапая копытами свою шкуру и бездушные механизмы; как срывала горло в крике на лишавшихся сознания биологов и врачей, не способных позволить мне стать той, кем я мечтала и надеялась сотни лет! Но вердикт был вынесен веками назад, и крошечный, едва видимый глазу комочек клеток занял место в питательной среде, из которой, в один прекрасный день, он появился на свет, став той, кого я ждала все эти века».

«Да, она говорила об этом» — подумала я, вспоминая казавшийсся уже невероятно далеким разговор в Кантерлоте. Те обвинения, которыми меня попрекали принцессы. То почтение, которое они питали ко всему, что было связано с материнством любой из кобыл. Покачиваясь в сжимавших меня объятьях, я вдруг поняла, откуда взялось это страстное желание оказаться в роли няньки у наших малышей, менять испорченные подгузники, согревать молоко и возиться с непоседливыми жеребятами. Все это было тем суррогатом настоящего материнства, которого они были лишены, и не потому ли так тесно дружила с принцессой Саншайн, у которой самой подрастало два жеребенка, дав той возможность когда-то повозиться с ее малышками? – «Так значит, вся моя жизнь была ложью…».

Ответ на это пришел изнутри. Не громом фанфар, не озарением, и не мыслью – я просто почувствовала ласковое утешение, которого была лишена вот уже почти год. Без звуков привычного голоса, заставляющего вибрировать мое тело, я просто почувствовала ручеек утешения и ласковой укоризны, идущий из глубины души. Действительно, на что я могла жаловаться? На то, что мне не сказали «всей правды»? И это при том, что сама я хранила столько секретов, что узнай о них кто-то иной, и меня бы совершенно справедливо оплевали бы с ног до ушей! Что рассказали бы пони, узнав о творимом своей повелительницей за эти века? Что бы подумали, что бы сказали, и как осудили бы ту, что отдавала до конца все эти годы самое себя, стремясь сделать лучше их жизнь – как бы они приняли эту правду? Как бы смирились с тем, что у их правительницы, принцессы, богини, есть желания, неотличимые от желаний простой земнопони, день-деньской копающейся в земле? О, я знала о том, что могли бы сказать или сделать те, кто был вечно в оппозиции к власти! К власти любой – хорошей, плохой или ужасной, справедливой или тиранической, народной или единовластной. Как легко будет раздуть до небес этот пожар, со скорбными мордами и безумной радостью в глазах подсчитывая вместе с благодарными слушателями, читателями и любителями слухов те средства, что были потрачены на попытки воплотить в жизнь эту бесплодную мечту. Мечтая о том, на что потратили бы их сами — для блага других, конечно же, но и не забывая себя.

И пожар охватит все государство, казавшееся незыблемым до этого дня.

«Не в мою смену, твари!» - мысленно прошептала я.

— «Наверное, я боялась того, что чувствовала, и о чем подозревала» — наконец, негромко призналась я. Сидеть вот так, обнимая кого-то через одеяло, было не слишком удобно, и завозившись, я попыталась вывернуться, чтобы прикрыть хотя бы спину, замерзающую на сквозняке – «Все это так странно и необычно – быть сначала одной во всем мире, потом завести друзей, приемную семью, мужа, и в конце концов, отыскать настоящую. Наверное, даже Графит не придумал бы такого в этих своих кобыльих романах».

— «Романы – лишь отражение того, что иногда может дать нам настоящая жизнь» — тяжело вздохнув, Селестия медленно разжала объятья, и с каким-то новым выражением поглядела мне в глаза – «Вот ты и узнала то, что стояло между нами всю эту жизнь. Но примешь ли ты это?».

— «Что именно? Двух матерей и отца-стеклянного бака? Ну…» — я сделала нарочито задумчивый вид, постукивая копытом по нижней губе, что не укрылось от взгляда принцессы – «Посмотрим по вашему поведению!».

— «Скраппи! Я же серьезно!».

— «Как я могу отвернуться, и сказать тебе нет?» — в свою очередь, выдохнула я, крепко сжимая переднюю ногу принцессы, словно хватаясь за спасательный круг перед прыжком в ледяную воду – «Ты дала мне жизнь, и не важно, зачем и для чего. Это мне нужно извиняться перед тобой за то, что я отвергла все то, что ты мне дала. Хотя какие могут быть извинения за то, что я сделала? Прости меня, если когда-нибудь сможешь – я должна была это сказать, но никакие слова не изменят содеянного. И не уменьшат моей вины».

— «Ничего, моя хорошая. В жизни каждого приходит день, когда он делает выбор. И я уважаю твой, даже если была не согласна с ним» — погладив меня по спине, произнесла та, кого я все еще мысленно называла тетушкой. Хотя теперь я понимала, почему это слово резало мне язык. Однако мне показалось, что я ощутила стоявшую за этими словами какую-то фальшь, но не придала этому значения. В конце концов, я ведь знала, что такое говорить успокаивающие слова, даже если сама в них не веришь – «Каждый жеребенок суть продолжение своего родителя, рожденный из их мыслей и надежд. И наверное правы те, кто считает, что это в дальнейшем и определяет их метку. Кто-то рождается из желания получить новый опыт, кто-то – из сильной любви. Кто-то зачинается из непреодолимого позыва к продолжению рода, а кто-то – под влиянием хитрости и далеко идущих планов. Но каждый будет тем, что создавшие его пони принесут с собой в этот мир, и оставят в нем после себя».

— «А из чего родилась я?».

Копыто, гладившее меня по спине, остановилось.

— «Из страха» — наконец, едва слышно прошептала Селестия – «Из тяжелого, как неподъемный груз, страха».

— «Ну, тогда понятно, откуда я вижу всяких там страховидл» — неловко пошутила я, ощутив всю бестактность, и в то же время неизбежность заданного вопроса — «Ну, как это было с Дэрпи. Значит, не все еще потеряно для меня, и я смогу приносить пони хоть немного пользы. Правда?».

— «Ты помнишь, что мы обещали друг другу?» — снова спросила меня та, что была для меня принцессой, затем самозванной родственницей, оказавшись в конце концов той, благодаря кому я и появилась на свет — «Что же касается Дэрпи… Скажи, а ты еще видишь чудовищ, которых не видят другие?».

— «Нууууууу… Иногда?» — вспомнив вылазку за пределы подземного города-порта, промычала я, буквально макушкой ощущая пристальный взгляд лавандовых глаз.

— «А в городах? В домах?» — я насторожилась еще больше, почуствовав, как напряглась сидевшая рядом кобыла – «В комнатах? Или… под кроватью?».

— «Под кроватью?!» — Так, стоп. Я что, спала или бредила? Громадный аликорн размером с повозку, и таящейся внутри него мощью термоядерного взрыва, боится монстров из-под кровати? Я не знала, что больше хотелось сделать – обалдеть, или истошно заржать – «Ну, я могу проверить…».

— «Скраппи, стой! Давай не будем совершать поспешных действий!» – ох, богини и все, что с ними связанное — она и вправду боялась! Селестия вновь напряглась, и схватила меня за ногу, притягивая к себе, едва слышно закончив – «Может, если мы просто посидим тут, вдвоем, то ничего не случится?».

— «А если там действительно кто-нибудь есть? Я же от страха уписаюсь, пока не выясню это наверняка!».

— «Скраппи!» — не слушая лихорадочного шепота, я спрыгнула на пол, и медвежонком полезла под кровать. Поднапрягшись и крякнув, я приподняла загорбком один ее край, и внимательно вгляделась в темноту, ощущая лишь не слишком заметный запах пыли. Палас в этом месте был не так вытерт копытами как в остальной комнате, выделяясь в полумраке более светлым квадратом, казавшимся еще светлее рядом с простым фанерным кроватным дном. Да уж, это вам не дворец с его резными чудовищами, каждое из которых весило как вся мебель в комнате этого отеля...

— «Что там? Что там, Скраппи?» — дно кровати, сколоченное из прикрытых фанерой досок, было абсолютно пустым. Никто не выпрыгивал из темноты, никто не клацал зубами, и я уже собиралась было опустить на место задравшуюся кверху мебель, но все же что-то заставило меня замереть, удерживая на спине нелегкий груз, да еще и с шебуршившейся где-то сверху принцессой.

Не свалилась бы, пугливое существо. А то враз по статье «оскорбление божественного величия» можно отчалить, невзирая на прорезавшиеся родительские чувства. Вон, Луна уже наигралась в мамашку, и теперь даже удрать не успеешь, если сделаешь что-то не так.

Или опять очутишься в джакузи.

— «Ну… Вроде как… Ничего. Представляешь?» — после этих слов меня чуть не сдуло вместе с кроватью от раздавшегося сверху облегченного выдоха. Однако я не спешила опускать кровать, пристально вглядываясь в темноту, в самый дальний и темный угол – «Хотя подожди-ка… Ага!».

— «Что?!».

Это было не чудовище. Вернее, не то чудовище, которое я ожидала увидеть. Просто странная тварь, притулившаяся в одном из уголков под кроватью – она напоминала какого-то длиннолапого паука-косиножку, но вместо нелепого в своей миниатюрности блошиного тела, имело небольшую круглую голову и пузатое брюшко, перетекающее в толстенький хвост. Несколько блестящих глаз уставились на меня, понемногу становясь все больше и больше, но перед тем, как я уже собралась заорать, с грохотом перевернуть вместе с принцессой лежавшую у меня на спине кровать, тварюжка заработала всеми своими длинными лапами-хворостинками, и в самый дальний угол, трясясь, как осиновый лист.

— «Скраппи, что там?!» — испуганно прошипели откуда-то сверху. При этих звуках мелкое чудовище постаралось размазаться по днищу кровати, и для чего-то даже прикрыло передними лапами глаза, оставив на обозрение только длинный хоботок, напоминающий не острый комариный ланцет, а подобие расширяющейся трубки, похожей на какой-то духовой инструмент.

«Вот будет забавно, если оно еще и дудеть им умеет» — подумала я. И в самом деле, мне вдруг показалось, что я и вправду услышала едва слышное гудение, похожее на звук небольшого осеннего сквознячка, грустно дующего в окно. Что-то серебристое маячило на краю зрения, исчезая, если я смотрела прямо на монстра, и появляясь, как только я отводила глаза. Что-то тонкое, тоньше волоса, похожее на паутину, которое сплело это странное существо, и мне вдруг показалось, что вряд ли такая крошечная конструкция предназначалась для охоты на кого-то, крупнее блохи или отощавшего комара. Крошечные пылинки, серебрившиеся в свете занимавшегося рассвета, проплывали неподалеку, и я заметила, как членистоногий паукомонстр повел в их сторону нелепой своей головой, не открывая глаз всосав сразу несколько блестящих искорок своим чудным раструбом-ртом.

— «Пыль. Видимо, забыли убраться» — демонстративно кашлянула я, после чего строго поглядела на мелкого лишенца, решившего зачем-то пошпионить за нашей принцессой. Хотя нет – это же мы были гостями в этой комнате, и кто знает, не стану ли я той бессердечной тварью, что вышвырнет из дома его законного хозяина, живущего тут уже много лет, если не веков?

«Странные мысли» — понемногу дрожь длинных лапок унялась, и их обладатель раздвинул свои конечности, чтобы удостовериться, что его пока не собирались убивать, или с визгом швыряться кроватью. Круглые глаза, которых я насчитала не меньше шести, вновь уставились на меня, породив в душе какое-то странное ощущение, которое я назвала бы неловкостью. Вновь покашляв, я пожала плечами, и осторожно опустила кровать, старательно не обращая внимание на раздавшийся облегченный выдох-гудение. Словно на детскую дудочку наступила – «Странные мысли. И странное поведение. Но почему мне вдруг так легко это было делать? Просто оставить все как есть, не пытаясь ни изучить этого подкроватного монстра, ни найти ему место в жизни, распорядившись, словно хозяин своим рабом. Просто уйти, ведь нам нечего было делить».

— «Ты ведь что-то нашла, правда?» — требовательно осведомилась пегаска, обращаясь к моей взлохмаченной голове, появившейся из-под кровати – «Скажи мне, это по-настоящему страшно?».

— «Нет».

— «Нет?».

— «Просто что-то вроде маленького паучка».

— «И насколько же маленького?» — уже спокойнее, но еще не до конца убежденная, поинтересовалась принцесса. Сделав самые честные глаза, я развела копыта на полдюйма, старательно гоня из головы длинные лапы, способные охватить небольшую тарелку.

— «Есть разные чудовища. И разные монстры. Хуже всех те, в которых мы превращаемся сами. А эти… Они не опасны».

— «Чудовища? Не опасны?» — с недоверием подняла бровь та.

— «Не в том смысле, что совсем не опасны. Они не охотятся на пони, вот что я имела в виду. Это не исчадия Тьмы, которых мы уничтожали полгода, и не порабощенные ею чудовища. Просто есть очень странные существа, которые приходят из этой тьмы, но они… Они не конкурируют с имеющимися в природе видами, и они ищут место в этом мире. Поэтому я считаю, что мы должны им это место дать. Может быть, даже потесниться, если понадобится. Но не уничтожать».

— «Скажи, ты уверена в своих суждениях?».

— «Я опробовала их на себе» — на секунду отведя взгляд, я вспомнила Крикета, Торгу, Скрипа, и других странных существ, с которыми повстречалась полгода назад. Все они были странными, непонятными, а многие вообще не принадлежали этому миру. Но каждый из них, так или иначе, хотел жить, и каждый имел возможность на это. По крайней мере, пока не приходили какие-нибудь охотники на чудовищ – или я. Но и меня не оставляло настойчиво рвущееся в сознание чувство, что мы не имели право решать, как им жить, и даже если они беспокоили окружавшие их земли, то нам следовало учиться сосуществованию с этими загадочными существами.

И не о том ли говорилось в послании ушедших от нас людей?

— «Вот ты немножечко и повзрослела, Скраппи» — мягко улыбнулась принцесса. Создательница. Мать. Я еще не знала, когда смогу произнести для нее это слово, но почему-то была уверена в том, что это произойдет очень скоро, и мне будет гораздо легче сделать это, чем назвать ее какой-то там теткой – «И спасибо. Ты даже не представляешь, как давно я хотела открыться, и как нужен мне был этот разговор. Но смотри – кажется, скоро наступит утро? Быть может, ты… Умммм… Останешься здесь, со мной, до утра?».

— «Конечно же, Ваше Высочество» — церемонно поклонившись, я медвежонком полезла на кровать, и покрываясь мурашками от собственной храбрости, ткнула копытом в дальний угол комнаты – «Ой! А что это там? Привидение? И невидимые, чудовищные пауки?!».

— «Кажется, я начинаю понимать, как чувствовала себя Луна, когда вернулась из этой своей Обители вместе с тобой» — посетовала новоявленная мать, стремительно, учитывая ее габариты, снова ныряя под одеяло, откуда меня настойчиво выпихнули на ночной морозец, начинающийся скапливаться в комнате из-за открытого мною окна – «Учти, Скраппи, все произошедшее не делает тебе не то что поблажек – поверь, ты еще будешь плакать и жаловаться на судьбу, когда я всерьез возьмусь за твое обучение после Луны!».

Что ж, это было неожиданно. Я и в самом деле не ожидала такого вот поворота, затолкав все, о чем узнала в Ядре, подальше в память, забросив все в шахту глубокого бункера, над которым насыпала холм, на котором построила дом, и поселилась в нем, словно бессменный хранитель-дракон, сторожа похороненное. Но все пошло прахом, от дома и холма ничего не осталось, а бункер превратился в исходящую черным дымом воронку, выпуская наружу все то, о чем я старалась забыть. Нет, я не визжала от восторга, не прыгала до потолка, узнав о подобном родстве – да, это было не просто лестно, это был бы джек-пот жизни всех поколений для любого подданного принцесс, но для меня… Я вдруг подумала, что именно так должен был ощущать себя «принц» Блюблад – кусочком чьих-то планов, после реализации превратившийся в дорогой сувенир, который и выбросить жалко, и использовать неудобно, навечно застыв слепком достигнутого одной мудрой и безжалостной принцессой. Я отказалась от дарованного мне по праву рождения, как называла мое становление Луна, я не прошла проверку, экзамен, и сама, своею волей лишила себя того будущего, что прочила мне Селестия, нуждавшаяся в поддержке на ее долгом пути. Что ж, теперь я и сама стану эпизодом в ее казавшейся бесконечной жизни, и мне оставалось лишь надеяться, что и меня будут вспоминать, как ее ушедшую ученицу, так много сделавшую для здоровья пони целой страны. Поэтому я совершенно не удивилась, когда меня бесцеремонно разбудили с самого раннего, мать его, утра и мягко, но решительно выставили с помощью телекинеза в уборную, когда мне вздумалось устроить очередной утренний харчемет. Так что из номера принцессы я вернулась разбитая бессонной ночью, с гудящей от усталости головой, да еще и обласканная тяжелыми взглядами горничных, наверняка приписавших тяжелому похмелью те трубные звуки, которые я издавала в гудевший от ужаса унитаз.

— «Я рада, что у тебя хорошее настроение. Даже несмотря на бессонную ночь» — произнесла прихорошившаяся принцесса, вместе со мною спустившись в холл отеля.

— «Это так странно. Ну, я имею в виду, то, что произошло этой ночью» — хмыкнула я. В отличие от свежеумытой, одетой для прогулки пегаски, я накрутила на голову полотенце, нацепила нашедшийся в шкафу халат, и сунула ноги в теплые розовые накопытники, всем своим видом показывая, что после бессонной ночи, посвященной охране Ее Августейшего Высочества от всяких там жутких подкроватных бабаек, на улицу меня вытащить смогут лишь под угрозой немедленного расстрела – «Я даже и не думала, что это будет вот так… Ну, что это произойдет где-нибудь во дворце, или под Сталлионградом, в комплексе Древних. А не в обычном отеле с номерами за две сотни бит».

Кажется, я произнесла это слишком громко. Кажется, пони подумали что-то не то. И кажется, все это вместе заставило каждого в холле повернуться, и уставиться на меня.

«Иногда мой язык доведет меня до беды».

Что ж, возможно, это было и к лучшему, и в головы окружающих, включая персонал отеля или неприметного типа в шляпе и очках, притаившегося за одной из колонн, где он день-деньской читал газету, не пришла ненужная мысль о том, кем на самом деле были две взбалмошные пегаски, остановившиеся в двух смежных номерах.

— «Однажды, Скраппи, окружающие заинтересуются твоими словами, и попросят тебя их объяснить» — хмыкнула белая кобыла, наклонившись ко мне. В ее глазах я увидела веселые зайчики света, которые исчезли с того дня, как мы переступили порог Мейнхеттенского вокзала, и снова вернулись после этой тяжелой ночи, полной запоздалых откровений – «Тогда тебе придется все это объяснять. И будь уверена, я постараюсь оказаться поблизости, чтобы не пропустить этот чудесный момент».

— «Ага. Совершенно не сомневаюсь» — буркнула я, но не удержалась, и громко зевнула, вызвав очередной августейший смешок. После всех признаний и разговоров мы не заснули, а так и просидели до самого утра, пока меня не сморил тяжелый, без сновидений, липкий предутренний сон. Проводив отчалившую погулять принцессу, нарочито громко прощебетавшую на прощание что-то про отличный денек и коньки, я продефилировала по холлу, запаслась совершенно ненужной газетой, и убедившись в том, что все возможные (и являющиеся таковыми) соглядатаи осведомлены о текущем положении моих дел, отчалила обратно в номер, где завалилась в кровать, добирать положенные мне часы сна.

Дело делом, а в моем состоянии и положении, признаться о котором я боялась даже самой себе, не стоило рисковать, и вновь доводить дело до госпиталя. В конце концов, были те, кому врачи были куда как нужнее, чем мне.

Пробуждение было… тошнотным. Именно такое слово я использовала бы для этого тянущего чувства в горле и животе, намекающего на возможную рвоту, не говоря уже о тяжелой, как чугунный котел, голове. И такой же звонкой, как этот котел, в чем я быстренько убедилась, когда испуганный вскрик в коридоре отозвался в ней нудной, гудящей болью, раскатившейся под черепушкой.

— «Да встаю я, встаю…» — простонала я, по привычке шаря копытом по тумбочке в поисках несуществующего будильника, подаренного когда-то не без намека мне Бабулей и Дедом. В отеле явно царила какая-то непонятная мне движуха, но даже в ответ на очередной испуганный вскрик я только с трудом приоткрыла глаза, зло сощурившиеся, как у неопытного китайского пчеловода.

— «Да что у вас там, пожар, что ли?..» — на все приказы и предложение встать тело отреагировало только вялым подергиванием конечностей, говоривших что я уже готова, уже поднимаюсь, вот еще чуть-чуть, и я уже иду…

— «Да чтоб вас всех!» — очередной вскрик откуда-то этажом ниже, вновь вырвал меня из объятий липкого сна. Пожар? Ну и что? Дыма нет, огня не видно, а если что – крылья есть, окно открыто. Здраво рассудив подобным образом, я перевернулась на другой бок, решив накрыть свободное ухо подушкой, и проклиная про себя чересчур острый слух наших четвероногих потомков, а заодно и зрение с обонянием. Но, как обычно, неприятности не нашли никого ближе, до кого они смогли бы докопаться в этот сырой и холодный денек, поэтому они скопом, уже по привычке, отправились лично ко мне.

Ведь я уже могла убедиться, что неприятности меня не ищут – они всегда точно знают, где я нахожусь.

Дробный стук копыт и грохот отлетевший от удара двери вновь вырвал меня из объятий сна, заставив зло зарычать, и не поворачиваясь, ухватиться за рукоять Фрегораха. Кто бы там ни явился ко мне в этот сраный день, он сильно рисковал познакомиться с такой увлекательной дисциплиной для фриков и отморозков, как насильственное шрамирование, не говоря уже о нескольких дополнительных, и абсолютно бесплатных отверстиях в носу и ушах.

— «А ну вставай! Гони все ценности и биты! Живо!».

Я медленно открыла глаза, и несколько долгих секунд просто глядела в одну точку, переваривая вопль, раздавшийся от двери. Вроде бы я все еще находилась в том же номере того же отеля того же города, в той же стране, и никакая магия не перенесла меня в захолустный кантон в сотне милях от Грифуса, в лагерь под деревом, на который наткнулись дезертиры из наспех собранного дворянского ополчения, после одного-единственного разгрома переквалифицировавшиеся в обыкновенных разбойников. Вокруг не шумел лес, не прогибались отсыревшие за ночь от налипшего на них снега стены палатки, но вот нога, бесцеремонно схватившая меня за волосы, и потащившая из кровати, была такой же грубой и решительной, как и лапа того атаман-барона, что первый нырнул в мое логово, пропахшее перегаром.

«Да ты okhuyel что-ли, ssuka?!».

Тело отреагировало бессознательно, теми движениями, к которым я уже привыкла за этот год непрерывных боев. Отдав накрученные на чью-то ногу волосы запрокинутой головой, я позволила вытащить себя из постели, и только потом, утвердившись на задних ногах, резко крутанулась, впечатывая нападающего в стену.

— «Ты кто, blyad, такой вообще?!» — зарычала я в морду бурого земнопони, прижав того к стене копытом передней ноги, упершейся в его горло. Вторая моя нога держалась за меч, которым я прижала к стене вторую его ногу, на копыте которой красовался шипастый кастет. Только богини знали, чего мне стоило удержать ее от удара слева, в подмышку, которым закончилась жизнь того глупого и чересчур хитрого атамана-барона, обхитрившего самого себя.

— «Блгрхххх… Срсссс».

— «Ты чего там булькнул?!» — не дождавшись ответа, я прекратила терзать его шею, и ухватившись за замечательный отложной воротник недешевого на вид пиджака, вновь шарахнула закашлявшегося идиота о стену – «Имя, звание, должность и цель прихода – живо!».

— «Это… Ограбление…» — прохрипел незнакомец, вновь попытавшись дернуть левой ногой. Проследив взглядом за его движениями, я отступила, и с удивлением уставилась на это чудо, шмякнувшееся на пол, словно мешок – «Отдавай… Кхе… Деньги…».

— «Это что за клоун, мать его за вымя, такой?» — поинтересовалась я у горничной, появившейся в дверях. Увы, уже знакомая мне кобылка не смогла внятно мне объяснить причину такого переполоха, испуганно семеня перед еще одним здоровяком, толкавшим ее перед собой с помощью летающей в облачке магии тяжелой дубинки. Увидев происходившее в номере, тот отшвырнул вскрикнувшую горничную, и бросился на меня, крестя перед собою порхавшим в телекинетическом захвате оружием.

— «Нет, ну это просто праздник какой-то!» — удивленно развела копытами я, и дождавшись, когда набегающий на меня противник размахнется, ударила, не задумываясь, и не колеблясь – «Утренник идиотов, yob vashu mat!».

Щелчок!

«Оружие должно кхепко сидеть у тебя в лапе или на копыте, но сама она должна быть хасслабленной и собханной одновхеменно. Ты не думаешь, не контхолируешь ее, а пхосто щелкаешь, как бичом, остхием отбвивая напхавленный на тебя выпад» — этот насмешливый удар-вызов мне когда-то показывал де Куттон. И я, не задумываясь, щелкнула, коротко и сильно дернув запястьем, со звоном отправив вырвавшуюся из телекинеза дубинку куда-то в угол, на удивление ловко исполнив этот не всегда удававшийся мне удар – «Но запомни, что пхи всей своей внешней эффектности, он не только позволит сохвать аплодисменты толпы, но и оставит тебя откхытой для любого рипоста».

— «Куда, blyad, без стука?!» — зарычала я, делая шаг в сторону, чтобы не столкнуться с разогнавшейся тушей. Несмотря на лощеный вид, прилизанные волосы и дорогие костюмы, двигались эти молодчики быстро, но кажется, были скорее бандитами, чем опытными бойцами с оружием – уж слишком старались они перейти в клинч, где можно было воспользоваться копытами, вооруженными шипастыми кастетами, сделанными из спиленных накопытников. Позволять такого я им не рискнула, и не успевший вовремя остановиться единорог получил закономерный удар эфесом за ухо, после чего свалился, и кроме приглушенного воя, других попыток вывести меня из себя не предпринимал — «А ноги вытирать кто будет, осел?!».

Ответить мне эти странные джентельпони не потрудились.

— «У вас тут что, в этой вашей лечебнице святого Ильхуфса день открытых дверей?» — поинтересовалась я у горничной, испуганно выглядывавшей из-за дверного косяка. Быстрыми, брезгливыми движениями меча я стянула с валявшихся аборигенов их самодельное оружие, после чего отправила его в коридор, не преминув отвесить попытавшемуся встать единорогу хороший пинок по ребрам, отправив того обратно на пол.

— «Эт-то нападение, мэм!» — испуганно прошептала та, косясь себе за спину, в коридор, откуда доносились испуганные голоса других постояльцев.

— «Эммм… А зачем?».

— «Ограбление!».

— «Ограбление?! То есть это настоящие эквестрийские бандиты?!» — не знаю, как отреагировала на мой прискорбный энтузиазм бедняжка, но первый из двух налетчиков определенно был против того жадного внимания, с которым я осматривала своих незваных гостей, с опаской отворачиваясь от моей мордочки, разглядывавшей его почти что в упор – «Ух ты! Нет, я уже видела однажды криминальных подонков, но это оказались какие-то там придурковатые контрабандисты, и с ними было абсолютно не весело. А тут – настоящие, мать их, эквестрийские бандиты! Blin, будет о чем мужу и подруге рассказать!».

— «Мы мобстеры… Сдавайся, а то будет хуже…» — прохрипел первый, опасливо вздрагивая и прикрывая глаза, когда я вскинула круп, и вновь впечатала оба задних копыта в пытавшегося подняться единорога, заставив того громко вскрикнуть, отлетая к противоположной стене – «Мы из Д.Н.А., поняла?».

— «Так это же замечательно! Вот вас мне и было нужно!» — кажется, мой энтузиазм был воспринят как-то не так, и лощеный подонок с непонятным мне испугом вытаращился на рукоять Фрегораха, который я засунула себе под крыло. Наверное, это из-за нелепого сочетания меча и пушистого халатика с розовыми накопытниками, которые я забыла с себя стянуть, отправляясь в постель – «Мэм! Да, вы – вы не могли бы вы посторожить этих двух, чтобы они никуда отсюда не выходили? Глядите, я могу оставить вам вот этот вот замечательный меч. Просто постойте рядом с ними вот с этой вот острой штукой, а если кто-нибудь дернется, то не волнуйтесь, и просто колите того в брюхо. После этого он будет уже и не боец, и не жилец, поэтому проблем быть не должно».

«Да, пожалуй, инструкция для новобранцев Легиона почему-то не сработала» — выходя из номера, подумала я. Услышав мое дружелюбное предложение, кобылка зачем-то закатила глаза, и сползла по косяку на пол, так что забрасывать полудурошных мобстеров в ванную, подпирая дверь ящиком от стола, пришлось мне самой. Поэтому в вояж по коридорам я отправилась в том же халате, всю дорогу до холла пытаясь понять, где опять носит моих репоголовых кретинов, нацепивших на себя девчачьего цвета броню. Сопротивление рассеявшихся по отелю бандитов было не слишком впечатляющим – большинство уже успело пробежаться по всем этажам, собрав награбленное в мешки, и мне оставалось лишь гнать их перед собою, уворачиваясь от стульев и ваз, которыми в меня придумали кидаться самые хитрые. Умные уже свалили, а смелые закончились на четвертом, когда очередная кобыла в жеребцовом пиджаке и отвратительно прилизанной гривой решила, что за попытку ткнуть меня каким-то ножом ей непременно выдадут премию и медаль, за что лишилась половины обоих ушей, которые я походя ей обрубила, оставив вопить, с ужасом вцепившись в кровоточащие обрубки. Жестоко? Да, я сама пожалела о том, что сделало тело, не задумываясь, закрутившее бабочку-мулине, отбивая удар зажатого в зубах ножа, и на противоходе обкарнавшее сунувшуюся ко мне башку. Но дело было сделано, и я совершила то, чему нас учили, и чему мы учили друг друга весь этот год. Не задумываясь, я отбивала летевшие в мою сторону пепельницы, вазы и прочие полезные в быту предметы, в свою очередь, успокаивая разошедшуюся банду животворящими ударами Фрегораха, огромное навершие которого оказалось крайне удобным для ударов по голове, которые отправляли противников на пол поблевать и подумать над своим поведением, когда меч, недовольно свистя, опускался на оказавшуюся крайне чувствительной точку за ухом. Кажется, у наших создателей там находился сосцевидный отросток, бывший частью височной кости, и проходивший в опасной близости от внутреннего и среднего уха, в которых располагались парные органы равновесия, но я даже примерно не представляла, как обстояло с этим дело у пони. Хотя те пируэты, которые выписывали после таких вот ударов пытавшиеся подняться, заставляли меня заподозрить, что физиология этих процессов была в чем-то сходной, поэтому без особенного зазрения совести лупила по тупым головам, оставляя за собой неуверенно шевелившиеся тела, и оттесняя прочих в холл отеля.

— «И где же эти придурки, когда они и вправду нужны?» — недовольно прогудела я, со звоном отбивая очередную металлическую треногу, обдавшую меня ворохом табачного пепла, скопившегося у нее внутри. Неплохо так размявшись по пути на первый этаж, я недовольным взглядом окинула помещение, особенное внимание уделяя колоннам, за которыми наверняка прятались любители потыкать чем-нибудь острым в меня и друг друга, после чего бросилась за оставшимися мобстерами, стараясь не запутаться ногами в полах изодранного и окровавленного халата – «А ну, стоять! Стоять, я кому сказала?! Я вас еще не всех рассмотрела, ублюдки членожопые! Стоять, а то глаз на жопу натяну, и моргать заставлю!».

Увы и ах, бегать в меховых тапочках и банном халате по улице оказалось не слишком удобно, и я едва не навернулась, поскользнувшись на скользком крыльце. Бросившие большую часть добычи бандиты решили дружно свалить, использовав для этого повозки с закрытыми по-зимнему раскладными тентами, и сколько бы я не металась из стороны в сторону, останавливаться они явно не собирались. Так что отбросив в сторону возбуждение и природную жадность (Не смей ухмыляться, Твайлайт! Не все живут на готовеньком, отправляя несложную должность библиотекаря, Ваше Толстеющее Высочество!), я подняла себя в воздух, и сложив крылья, с грохотом обрушилась на последнюю повозку, заставив тащивших их земнопони с грохотом и проклятиями растянуться на скользкой, вымощенной булыжником мостовой. Едва не переломив пополам длинный брус дышла, я соскочила с треснувшей деревяшки, и взмахнув свиснувшим клинком, свирепо уставилась на вжавшихся в сиденья пассажиров, одним своим взглядом пообещав тем все то же самое, что сотворила с их оставшимися в отеле подельниками, оставивших отпечатки моего неудовольствия на халате, ставшим из белого почти полностью красным. В таком вот живописном виде нас и обнаружили прибывшие на место гвардейцы, на которых я не менее свирепо уставилась, в своем легкомысленном халатике успев почти задубеть на холодном и мокром ветру.

— «Бросай оружие, преступное отродье!».

— «Иди в жопу, лейтенант! Где вы вообще шлялись, пока эти дебилы обносили целый отель?!» — вызверилась я, трясясь от холода как осиновый лист. Впрочем, это не помешало мне отбить в сторону парочку сунувшихся ко мне копий, когда окружившие меня гвардейцы решили с их помощью поставить меня на землю – «Я тут вообще пострадавшая, и если я еще и простужусь, то кроме нападения с целью ограбления, я им еще и иск об ущербе здоровья вчиню!».

— «Эй, я не мобстер!» — простонал один из хорошо и стильно одетых жеребчиков, все еще скрючившись в глубине повозки. Несмотря на промозглый ветер и мокрый снег, вылезти наружу ему мешал Фрегорах, которым я просто кольнула его в паре мест, несколькими короткими предложениями обрисовав то, что я могу сделать просто для смеха или от скуки, дожидаясь прибытия гвардейцев – «Я просто притворялся чтобы выглядеть как они!».

— «Тогда притворись, что дышишь!» — прошипела я, прижимая к его шее кровожадно задрожавший клинок. Казалось, бившаяся под модно, по-летнему выстриженной шерстью напряженная жилка приводила эту полосу синеватой стали в какой-то нездоровый восторг, порождая в моей голове ощущение кипящей крови, горячим компотом из черноплодной рябины прокатывающейся по языку.

— «Заберите ее от нас! Она же просто сумасшедшая!» — простонала его сообщница. Все это время кобыла просидела не двигаясь, хотя до того пыталась удрать, пока я успокаивала четвероногие двигатели этой упряжки с помощью мата, и живительных ударов по голове, но быстро передумала, когда меч впился в валявшийся рядом с нею мешок.

— «Сэр, там множество пони» — задыхаясь, проговорил вернувшийся из отеля гвардеец, тормозя возле командовавшего ими офицера – «Есть пострадавшие. Они все одеты как вот эти вот, и пытаются куда-то уйти».

— «Всех задержать!» — не раздумывая, скомандовал лейтенант, оборачиваясь ко мне. Приподнявшиеся было копья вновь уткнулись мне в ребра, посоветовав не шутить, и не провоцировать державших их пони – «И эту пегаску особенно! Похоже, очередная военная тронулась умом».

— «От фамозванца флышу!» — сердито махнула крылом я, ответив набычившемуся гвардейцу цитатой из одного древнего фильма^[16]. Увы, я представляла, как делаются эти дела, и в моей памяти еще свежо было то происшествие с одним из моих подчиненных, слетевшего с катушек на ровном месте. Поэтому я не сопротивлялась, и только жалобно дрожала под промокшим, изорванным и изгвазданным халатом, с сердитой рожей глядя на какого-то члена профсоюза, невесть какими путями оказавшегося в этом месте. Прохаживаясь среди набежавших и налетевших гвардейцев, он по-хозяйски осматривался по сторонам, и даже имел наглость шептаться с каким-то сержантом, отозвав его в сторону для разговора. Среди всех и всяческих представителей власти я заметила нескольких пони, одетых в странную униформу, больше всего напоминавшую самую настоящую шинель, на портупее которой висели блокноты, дубинки и миниатюрные фонари. Двигаясь от одного пони к другому, они что-то записывали в свои книжки, после чего скрылись в глубине отеля, оставив меня долго таращиться вслед этим странным пони, так не похожим на окружающих их гвардейцев.

Впрочем, долго любоваться происходящим мне не довелось, и я лишь начала намекающе кашлять – то есть с полной самоотдачей изображать умирающую от гриппа, пневмонии и отека легких одновременно, заставляя окружающих передергиваться от очередного взрыва неприятных, выворачивающих наизнанку легкие звуков – как меня упаковали в подъехавший фургон охраны, который доставил меня в отделение местного Патруля.

В кандалах, заботливо надетых на меня по пути.

Что ж, тут все было по-прежнему: отставные гвардейцы у входа, облаченные в обшитую синей тканью броню, многочисленные посетители, вбегавшие и выбегавшие из дверей, да и само трехэтажное здание практически не изменилось – разве что добавился новый корпус, соединенный с ним арочным переходом, да и тот старался не выпячиваться, скромно притулившись позади старого отделения, выглядевшим теперь как его фасад. Заходя в двери здания, я не удержалась, и все же поискала глазами боковую аллею, где когда-то прятались сбежавшие контрабандисты, но быстро выкинула ее из головы, и поднимаясь по широкой лестнице на третий этаж, чувствовала разве что облегчение, что мне не пришлось сидеть в длинной очереди, среди ожидающих внимания дежурного офицера.

— «Так вот, значит, кого к нам принесло!» — со свирепой радостью оскалилась Армед Фур. С момента нашей последней встречи, полтора года назад, она совершенно не изменилась – разве что стала гораздо шире накладная колодка с наградами на груди, да прибавилось фотографий на стенах. Весь второй и третий этаж были выполнены из дерева, и кабинет капитана Мейнхеттенской гвардии соответствовал тем, что я видела через приоткрытые двери. Миновав лабиринт из многочисленных столов детективов, мы попали в большую и светлую комнату, хозяйка которой, как выяснилось, была в полном восторге по поводу моего незапланированного визита, но я все же успела несколько раз оглянуться, отмечая про себя такой же, как и в моем кабинете, простой и незамысловатый пол, лишенный каких-либо стульев, подушечек или скамеек. Похоже, эта дама предпочитала, чтобы ее подчиненные и задержанные отчитывались перед ней стоя, и даже растения в кадках, стоявшие у окна, не только не смягчали аскезу этого рабочего кабинета, но даже подчеркивали ее острыми гранями зазубренных листьев.

«Интересно, и нахрена она тут столько крапивы в кадках держит? Ничего покрасивее себе не нашла?».

— «А это для тех, кто сразу не внимает голосу разума, и приходится доносить им прописные истины через другие места!» — осклабилась Фур, перехватив мой недоумевающий взгляд на цветы. Да, эти противные крапивные кусты еще и цвели, удостоившись от меня нескольких удивленных взглядов на белые соцветия, похожие на крошечные колокольчики, белыми пятнами притаившиеся вдоль колючих стеблей – «Все на них смотрят сначала. Что ж, Раг, вот ты оказалась в моих копытах!».

— «Если ты хотела со мной повидаться, то могла бы и просто письмом пригласить» — фыркнула я. Убедившись, что получивший разрешение удалиться гвардеец ушел, я повела шеей в ошейнике, и гремя закованными в железо ногами, потопала к столу капитана, возле которого и плюхнулась, выжидающе глядя на Фур – «Помню, когда я прилетала сюда в последний раз, ты от меня скрывалась как от налогового инспектора… Но это было давно. В общем, чо как?».

— «Молчать!».

— «Ой, ну вот что ты таки сразу вот так начинаешь? Нормально же сидели, разговаривали…» — вспомнив одно из посещений этого места вместе с Твайлайт, принялась прикалываться я, имитируя шаблонный одесский говорок – «Ой-вэй, и зачем ты таки так громко кричишь? Или ты забыла, что я могу организовать тебе что-то похожее, и в следующий раз кандалами греметь будешь ты, но только у меня в кабинете?».

— «Ну, все…» — кажется, мой экспромт ее только больше разозлил.

— «Фур, хватит!» — уже нормальным голосом, холодно рыкнула я, топнув копытами по полу, ответившему мне лязгом ударившей по нему цепи – «Ты не с подчиненным общаешься! Не забывайся, капитан!».

Что ж, это оказалось правильным ходом. Услышав начальственный окрик, пегаска опомнилась и медленно опустилась на место. Свирепо раздувавшиеся ее ноздри понемногу опали, и она начала успокаиваться, стараясь не встречаться с моим холодным, оценивающим взглядом, который я не спускала с нее, пока она бесцельно перекладывала по столу какие-то бумаги, стараясь прийти в себя после этой вспышки. Все верно, мы могли ссориться, могли сколько угодно назначать друг другу дуэли, но во время нашего расставания, когда Грифус покидали последние эквестрийские войска, мой ранг находился где-то между бригадным генералом и генерал-майором, и не капитану, пусть даже и отдельного воздушного гвардейского эскадрона «Мейнхеттенские Забияки», отказывать в уважении той, что оказалась у нее в кабинете, пусть даже и закованная в кандалы. Так же повел себя Хай. Так же поступила бы и я, доведись мне встретить того же Глиммерлайта «Челюсти» Туска. И я почувствовала первые ростки хоть какого-то уважения к этой гвардейской лошадке, когда та наконец успокоилась, и уже не столь злобно взглянула на меня, отложив в сторону уже не раз и не два отсортированные документы.

Я в таких случаях ломала попадающиеся под копыто карандаши, или бегала по потолку.

— «Я хочу знать, что произошло в этом отеле» — наконец, выдохнула она, вновь опуская взгляд на бумагу. Записей она никаких не вела, поэтому я решила не распинаться, в общих чертах обрисовав произошедшее. Впрочем, некоторые заметки она все же сделала, услышав о пострадавших во время драки – боем назвать всю эту клоунаду у меня язык не повернулся. Все остальное, включая мешки с награбленным и ушедшие экипажи, она пропустила мимо ушей, даже несмотря на запомненные мною опознавательные знаки последних, похожие на логотип мейнхеттенского такси.

— «Выходит, что от тебя пострадала куча народа, Раг» — резюмировала она, когда мой рассказ подошел к концу – «И если тех, кто, по твоим словам, к тебе вломился, еще можно привлечь к ответственности за хулиганство, то вот за остальных тебе придется ответить. Ты же первая на них всех напала, по твоим же словам».

— «Я? Да я вообще и мухи не обижу!» — решила обидеться я, заставив красную пегаску подарить мне ироничный взгляд со своей стороны стола — «Пони вообще какие-то странные в этом городе. Я им говорила, что добрая. Объясняла, кричала, и даже била – все равно не верят. Кошмар!».

— «Действительно. Именно так это и опишут в газетах. «Кошмар! Очередной ветеран вооруженных сил Эквестрии сошел с ума, и совершил насилие над постояльцами отеля!». А значит, теперь ты и в самом деле отправишься в одно изолированное заведение на острове в заливе».

— «Серьезно? И по каким же обвинениям ты попробуешь меня туда затолкать?» — внутренне сжавшись, хмыкнула я. Похоже, начинался настоящий, серьезный разговор, который мог бы пролить немного света на происходящее в этом городе — «Давай подумаем... Предотвратила ограбление отеля? Так за это меня наградить должны. Пострадавшие нападающие? Самозащита, капитан, не более того. Они были вооружены, что с радостью подтвердят многочисленные свидетели, что дает мне право на самозащиту, вплоть до самых серьезных мер. Помнишь, чем закончился суд по тому же поводу несколько лет назад? Так что это тоже у тебя не пройдет. Может, есть еще какие-нибудь идеи, что я могла нарушить?».

— «Свидетели уже завтра покажут, что ничего не помнят из-за перенесенного стресса. Причем половина из них заявит, что это ты напала на мирных работяг, помогавших перетаскивать вещи постояльцам отеля».

— «Угрожаешь применить свой «административный ресурс», чтобы это организовать?» — несмотря на ехидный голос, внутри меня начал собираться ледяной ком.

— «Это то, что грозит тебе в ближайшем будущем, поэтому начинай готовиться к долгому и захватывающему судебному процессу. А сейчас я хочу знать, что ты собиралась здесь делать» – прищурившись, ядовитым голосом поинтересовалась у меня капитан Забияк. Эмблема этого пегасьего эскадрона украшала голубое эквестрийское знамя у нее за спиной – «Каждый твой чих, каждый взмах крыльев, каждое движение хвоста!».

«Вот-так-так!» — подумала я. Вот тут уже было теплее. Это были уже не угрозы, похожие на туман – теперь мне было видно нацелившееся в меня копье. Но кто же держался за его древко?

— «Цели мои, капитан Армед Фур, просты и незатейливы» – закончив разглядывать свои кандалы, честно ответила я – «Я собираюсь как можно более точно исполнить указания, данные мне Ее Высочеством».

— «И это все?» — Фур долго ждала продолжения, напряженно глядя, как я обнюхиваю, и даже пытаюсь зубами открыть кандалы.

— «Конечно!» – как можно более дурным, ура-патриотическим голосом воскликнула я, когда дверь кабинета открылась, и в ней показалась голова секретаря участка, зажавшего в зубах не самую тонкую кипу бумаг – «Ну какие еще могут быть цели у верных подданных Эквестрийского королевства, кроме точного, быстрого и старательного исполнения повелений наших принцесс? Или ты считаешь, что допустимы еще какие-то желания и собственные планы? Нет, нет, и еще раз нет! Извини, но согласиться я с этим никак не могу! Августейшие повеления…».

Голова секретаря вздрогнула, и мгновенно исчезла за хлопнувшей дверью.

— «Но я хочу знать хотя бы направление твоей работы!» – зарычала кобыла, заставив меня гнусно усмехнуться, услышав невысказанную панику, сквозящую в этих словах.

— «Нет, ну какая ты все-таки забавная, Фур!» – хмыкнув, я намекающе положила на стол закованные в кандалы передние ноги – «Можно подумать, что принцессы отдельно упомянули, что я просто обязана делиться полученными инструкциями с окружающими, чтобы они могли как можно точнее растолковать мне, что же именно Ее Высочество имела в виду!».

— «Ее Высочество, да?» – прошипела пегаска, приближая свою морду к моей, и пристально глядя мне в глаза – «Так значит, ты прибыла сюда, как простой секретарь…».

— «… Ее Высочества, принцессы Селестии Эквестрийской. Ага» – беззаботно потянулась я, расправив хрустнувшие суставы, после чего резким движем набросила цепь от кандалов на шею красной пегаске, и с шутливой наглостью подула в раздувавшийся от гнева нос Фур – «А что, тебя тоже что-то не устраивает в наших диархах?».

На этот раз в моем тихом голосе сверкнула обнаженная сталь, острым стилетом готовая вонзиться в обнаженную плоть, заставив сидевшую напротив пони вздрогнуть.

— «Кому ты служишь, капитан Эквестрийской Гвардии Армед Фур?» — столь же тихим голосом продолжила я. На этот раз в нем не было спокойствия или показного радушия, как не было слабости и в полыхнувшем вдруг яростью теле, без усилий притянувшем к себе захрипевшую от неожиданности и испуга кобылу, распластавшуюся на собственном столе – «Кому ты верна, капитан «Мейнхеттенских Забияк»? Себе? Каким-то дельцам, управляющим тобою из-за кулис? Или все-таки Эквестрии и нашим принцессам?!».

— «Я… Всегда была… Верной…» — прохрипела та, пытаясь подсунуть копыто под душившую ее цепь. Заметив, как начала наливаться дурной кровью морда этой кобылы, уже буквально лежавшей на мне, я ослабила ноги, и подхватив ее под мышки, полностью перетянула к себе со стола, осторожно положив ее голову себе на живот. Даже не знаю, правильно ли я поступила, но почему-то мне вспомнились слова Луны о взаимоотношениях среди крылатых кобыл, сказанные после происшествия с Морнинг Рампейдж – мне нужно было показать, что я сильнее, что я ведущая в этом тандеме, в этом разговоре и в отношениях между нами, сколько бы времени ни прошло. Не знаю, получилось ли у меня или нет, но отпрянувшая от меня пегаска уже не пыталась орать, а в стрельнувших на меня глазах мне вдруг почудился отблеск испуга.

— «Хорошо. Я поверю тебе, Фур. Потому что я тоже верна нашим повелительницам. И поэтому я не понимаю, что здесь происходит. Но я вдруг захотела это выяснить, уж прости мне такое вот любопытство».

— «Любопытство, да? Знаем мы, что это за любопытство!» — потирая помятую шею, скривилась алая кобыла, с опаской поглядев на мои передние ноги. Забавно, а я ведь только сейчас заметила, что ей уже не так мало лет, если судить по морщинкам, обозначившимся вокруг глаз – «Тебя отстранили от действительной службы, но ты не готова потерять свою власть, и ради нее готова идти по головам! Думаешь, я не знаю, для чего мне в заместители навязали твоего дружка с нелепым именем? Думаешь, я не знаю, для чего он сманивает моих ребят на гражданскую службу?».

— «Да ну?!» — Ник Маккриди заделался заместителем капитана Гвардии Мейнхеттена? Ничего себе взлет! А как же разговоры о том, что даже перевод в другое отделение сопровождается понижением в должности до рядового?

— «О, ты хочешь сделать вид, что ничего не знаешь о том, что он и твоих оболтусов в юбках к себе перетащил?» — ядовито поинтересовалась Фур – «Да не свисти!».

— «Нет, я и вправду об этом не знала. Но теперь Легатом станет Хай Винд, поэтому требовать от него отчета, я думаю, уже поздно… А что, многие согласились?».

— «Вот у них и спроси! Когда выйдешь из тюряги, конечно. Если не успеешь до этого убежать, как ты всегда поступала».

— «Спрошу, спрошу…» — процедила я, разглядывая Армед Фур. И для чего она так сильно на меня давила, угрожала, пыталась заставить разозлиться, и совершить что-нибудь глупое? Для чего она раз за разом упоминала побег?

«Она хочет выкинуть меня отсюда» — пришла наконец-то оформившаяся мысль. Рожденная наблюдением за этой умной и решительной пони, вместо настоящего ареста, устроившей эдакое представление, но вместо камеры затащившей меня в свой кабинет. Не было никакого допроса, никаких показаний – она просто пыталась понять, что же именно произошло с вверенным ей объектом наблюдения, который ей полагалось… контролировать? Да, наверное так. Потому что кое-кто другой желает осуществления ее угроз. Возможно, это даже оформили в инструкции на случай, если бывший Легат Легиона прилетела сюда пошпионить, а не просто покувыркаться с очередной подружкой в номере отеля. Но если эти пони настолько могущественны, то почему бы ей просто не отойти в сторону вместо того, чтобы меня предупреждать?

«Ах, да – тогда тебя не поймут, Армед Фур. Не поймет начальство в лице командора, который непременно заинтересуется, почему это вместо официальной командировки одна пятнистая скандалистка оказалась за решеткой. А что хуже, этого могут совсем не понять и принцессы, которые, быть может, еще по привычке могли прикрывать эту мелкую сволочь. И то, что такая пакость случилась бы на твоей земле, с твоего согласия, заставило бы тебя отвечать на множество неудобных вопросов. Да, тут не то что должности и звания можно лишиться – вполне вероятно оказаться там же, на соседней скамье, если повелительницы не захотят поднимать большой шум. И поэтому единственным выходом для тебя было бы напугать, разозлить, и заставить уехать подальше из города».

Да, неприятный вырисовывался вариант. Но то, что эта часть расклада мне стала понятнее, сделало жизнь хоть немножечко веселее. Но я все еще не видела, кто держался за поднявшееся для удара копье.

— «Да, все изменилось в этом городе» — помолчав, признала я.

— «Все изменилось. Жизнь изменилась» — откликнулась кобыла. Она не позвала своего секретаря, не приказала швырнуть меня в камеру, из чего я заключила, что ей было от меня что-то нужно. А может, она просто не до конца убедилась, для чего я здесь оказалась, и не представляю ли в этом деле глаза и уши принцесс.

В конце концов, что может быть лучше, чем маскировка под опальную фаворитку, к которой, словно лакмусовой бумажке, потянутся недовольные или слишком неосторожные, слишком жаждущие перемен?

— «Прошло всего полгода, а ощущение, словно мы вернулись в другую страну. Вокруг новая жизнь, новые приоритеты, новые задачи и цели. Мы уже не вписываемся в новый ритм, Раг. Жизнь теперь принадлежит другим».

— «Это они так решили? Или тебе показалось?» — что-то это все напоминало. Эти слова, похожие на жалобу, замаскированную под недоуменное пожатие плеч… Уж очень они были похожи на слова наших предков, возвращавшихся после очередной тяжелой войны, и понимавших, что пока их не было, все вокруг уже принадлежало кому-то другому — «Ты представитель армии, Фур. Мускулов и иммунной системы нашего государства. И если ты вернулась и видишь, что пока мы там морозили матку и яичники в снегах Грифуса, кто-то решил взять себе власть…».

— «Ты думаешь, это все так просто? Тебе легко всех поучать, живя под крылышком наших принцесс, в столице, где к тебе и придраться-то лишний раз боятся!».

— «Ага. Так боятся, что несколько раз присылали комиссии с проверкой из Штаба».

— «Несколько раз? Какая ты душка! Это в столице, а тут…» — что ж, кажется, я все же нащупала болевую точку, и все, что было нужно – это ударить туда, где болит, чтобы слова полились рекой – «Попробуй сделай что-то, что придется не по нраву крупным воротилам, и эти проверки станут регулярными! Тебя замордуют комиссиями, оценками деятельности, утопят в бумажной работе, требуя отчеты, отчеты по отчетам, и итоговые отчеты о проделанной работе со всеми остальными отчетами! Ты никогда не считала, сколько твоих бойцов болело сенной лихорадкой, или перьевым гриппом? У тебя могут потребовать отчет об этом в максимально развернутом виде, с полными данными переболевших, их историей болезни, местах проживания, и установят срок в день или два! А если ты попробуешь возмутиться – еще и заставят делать это еженедельно, ежемесячно, ежеквартально! Проверка работы, подставы, тайные пострадавшие, на деле оказывающиеся журналистами, не говоря уже о грязи, льющейся изо всех газет. И нет никого, кто пришел бы тебе на помощь – даже свои отвернутся, и закроют глаза, ведь у каждого есть своя ноша, как говаривал старина Ильхуфс, и каждому предстоит нести ее самому!».

— «Ну, с этим не удивлюсь. У меня служат два твоих бывших патрульных и офицер, которых ты тупо сдала отморозкам из этого вашего Д.Н.А. Так за что им тебя любить то, или идти ради тебя на смерть?».

— «А они не «мои» ветераны, с которыми мы весь Грифус прошли!» — возмутилась красная. Резко поднявшись, она дошла до шкафа, и покосившись на меня, скривилась, под мою понимающую усмешку открывая скрывавшийся за книгами бар – «Можно подумать, что у тебя таких не было!».

— А, ты про Боттл, Джема, Кранча и прочих недовольных моим командованием офицеров, с рогом и без? Кажется, кто-то из них подался сюда, если мне память не изменяет?» – коротко хохотнула я, когда передо мною опустился стакан, всего на два дюйма наполненный золотистым напитком со знакомым запахом – «Вышвырнула, как обоссавшихся котят. А тому, кто их на это подбил, послала короткое, но энергичное послание – не связывайся, блядь, со мною! Судя по тому, что эти полгода прошли для Легиона спокойно, Аналитический Отдел либо угомонился, либо готовит какую-нибудь особо изощренную пакость. Но что бы этот ишак Трэйл ни придумал, бить он будет исподтишка, чужими копытами, ведь окажись он хоть в чем-то замаранным – я прекрасно знаю, где он живет».

— «Как же тебе легко. Запросто обвинила, запросто набросилась…» — горько посетовала красная пони, и не чокаясь, опустошила в себя свой бокал.

— «А что тебе мешает сделать точно так же?» — хмыкнула я, скривившись под ироничным взглядом кобылы, когда мой язык взорвался огнем от прокатившегося по нему кукурузного виски – «Назначь того, кого подозреваешь, ответственным за это дело, и нанеси ему парочку дружеских визитов с отрядом проверенных бойцов. Устрой веселую жизнь, чтобы даже посмотреть в твою сторону косо боялся!».

— «Я тебе уже сказала, чем это закончится. Они обратятся в мэрию, пускай и без мэра, и администрация города съест меня вместе с дерьмом. А ты? Какие обвинения ты можешь им предъявить, и кому? Респектабельному банкиру? Хозяину треста? Владельцу сети лавочек и магазинов? Они думаешь сами марают копыта во всех этих мерзких вещах?».

— «О? И каких же?» — вот что значит сила хорошей попойки, Твайлайт! Не успели мы налить по второй, как у меня уже начала появляться интересная информация. Вот и говори после этого, что алкоголь вреден для жизни!

— «А то ты не знаешь» — разлив очередную порцию «Дикого Пегаса», хозяйка кабинета не стала глотать ее целиком, а медленно пригубила, остро взглянув на меня поверх края бокала – «Коррупция. Взяточничество. Политические интриги».

— «Ой, да не свисти, Фур!» — кажется, доза оказалась все-таки маловата, поэтому следующую порцию я разлила уже самостоятельно, не пожалев – «Этим занимаются все политики и единороги, как я слышала. Варятся в собственном соку, из которого потом принцесса выжимает то, что ей нужно. А тут? Ты же видела, что происходит – город похож на подыхающую собаку, на теле и в теле которой копошатся самые разные паразиты. Так что они тут едят?».

— «Ну и мерзкая же ты тварюжка, Раг…» — скривившись после могучего, под стать моему, глотка, кобыла втянула в себя воздух, смаргивая выступившие слезы, не пожелав уступить хотя бы в этом – «Тут творится бизнес, дура. Крупные дела. И к власти пришли деловые пони, которые не собираются подчиняться протухшим правилам и замшелым догмам. Ну, так они говорят. Думаешь, администрация что-то решает? Думаешь, мэра города не могут выбрать вот уже несколько лет только потому, что идущие по улицам пони не способны договориться о том, кто же будет управляющим этим местом?».

— «Значит, кто-то затягивает избрание градоначальника?» — спросила я саму себя под презрительное хмыканье с другой половины стола.

— «А зачем им вообще градоначальник? При такой свободе, которую получили умные и ловкие пони после смерти старого управляющего банком Мейнхеттена, какой-то там управленец, да еще и назначенный из Кантерлота, им совершенно ни к чему».

— «Понятно. Да, многовато воли дала этому городу принцесса, ты не находишь?» — мрачно буркнула я. Пусть даже разговорившаяся пегаска, которую все сказанное явно хватало за живое, и не называла конкретных имен, образ врага внезапно нарисовался на горизонте, напоминая появившийся из тумана огромный линкор, чья тупорылая, прущая вперед туша готовилась переехать мой утлый баркас – «И эти тресты, общества доверительного управления… Ты же понимаешь, что это финансовые пирамиды, обогащающие лишь владельцев?».

— «Они слишком сильны, Раг. И не нам с ними бороться».

— «Ну, хорошо. А если попробовать договориться? Я ведь проделывала что-то подобное, года полтора назад. Посетила всех, кто решил меня опрокинуть, нагло сперев мои биты, после чего устроила непонятливым наглядную презентацию. Может, после того случая, даже не понадобится экстренных мер?».

— «Поговорить? Ты толкаешь меня на должностное преступление, Раг?» — удивилась кобыла, для чего-то поглядывая на дверь.

— «А что? Ты сама говорила, что это очень респектабельные пони» – я лишь ухмыльнулась в ответ на злое шипение собеседницы, сообразившей, что ее подвел болтливый пегаский язык.

— «Я еще не готова отправиться на слушание дисциплинарной комиссии, Раг! Тем более с тобой, раз ты уже отстранена от дел!» — она отвернулась, всем своим видом выражая непреклонную решимость – «Богатенькая дочка влиятельных родителей учит бедных пони, как им выйти из зоны комфорта! Самой-то не смешно?».

— «Я только сейчас, после своего возвращения, узнала о том, что пони почему-то считают меня выходцем из высшего света. Забавно…».

— «А этого что, не видно? Ты ведешь себя как избалованная дочка богатого и влиятельного клана, который не может признать тебя открыто, но и не отдал на воспитание в другую семью, или приют. Кто-то из единорогов нового строя, верно? Пайперы, Саншайны или Шайнинги – я даже не собираюсь угадывать кто!».

— «А у тебя самой дети есть?» — не обидевшись, я только пожала плечами, и чокнувшись бокалом с бутылкой «Пегаса», представила себе реакцию командора, доведись тому узнать, к чьему клану меня приписала молва. Получалось смешно – «Знаешь, пока ты и прочие офицеры зависали на дружеских гвардейских пирушках в Савойе или у Мадам Дюбари, хлопая в потолок пробками молодого грифоньего вина, я мучительно пыталась выбрать, купить ли мне еды, чтобы накормить детей, или одеяльца побольше, потому что под старыми они уже не умещались – ведь денег было только на что-то одно. А может, тебя тоже пытали – и не просто избивая, ведь эта затея прекратила быть смешной уже через несколько дней, а запекая живьем в печи?».

— «О, ты решила похвастаться тяжеленькой жизнью, или боевыми шрамами, что ли?».

— «Я пытаюсь понять, что тебе не дает поступить так же, как я. Ты капитан гвардии Мейнхеттена, у тебя есть «Мейнхеттенские Забияки» — одно из лучших гвардейских подразделений, наверняка уже не раз устраивавшее потасовки с Легионом. Наша власть – власть принцесс и народа, делегированная тебе лично принцессами и народом, давшими тебе право силой оружия охранять их мирную жизнь! И ты будешь утверждать, что ничего не можешь сделать? Что какие-то лавочники и ростовщики смеют приказывать тебе? Самой-то не смешно?».

— «Мне не до смеха!» – я видела что мои слова зацепили ее. Что она еще никогда не думала о себе вот так. Не просто как о командующем офицере, а как о ком-то большем. За кем стоит реальная власть, проводником которой она являлась – «Ты просто не видела этих пони!».

— «Так познакомь нас. Быть может, тогда и сообразим, что с ними сделать… вдвоем» — эти слова вырвались у меня случайно, но и они же заставили вздрогнуть от пришедшей в голову мысли. А что если и вправду все эти уроки, все эти наставления, которыми загружали меня принцессы, и в самом деле имеют под собой рациональное зерно? «Благословенны аликорны, ибо разум их есть высшая сила, и сильнее он разума многих и многих, собранных воедино» — вспомнилась какая-то цитата из одной книги. Неужели принцессы были правы, и все, что говорила мне та же Твайлайт, имело все-таки какой-то смысл? Быть может, стоило попробовать повторить тот эксперимент, который я сама признала несостоятельным, ведь сделать врага не противником, а затем и другом в прошлый раз у меня не получилось. Гриндофт изначально не был врагом, а письмо для другого монарха, наспех нацарапанное под диктовку Твайлайт, так и затерялось на бесконечных просторах, разделявших две страны, либо не дойдя до Кристальной Империи, или попросту не удостоилось ответа. Конечно, после этой моей эскапады с мелкой жужелицей (знать бы еще, что с нею делать!) до конца своих дней в эту далекую северную страну мне было лучше не приезжать, но даже если высокий литературный слог явно был мне не по плечу, то почему бы и не попробовать подружиться более деятельным, так сказать, путем, заставив говорить за себя не слова, но поступки?

— «Так ты сможешь организовать нам встречу?».

— «Ты сама-то соображаешь, о чем говоришь?!».

— «И о чем же? Ты же сама только что заявляла о том, что это респектабельные, уважаемые, не бедные и известные пони, а не какие-то там хобо^[17]».

— «Это ты генеральному прокурору расскажешь!».

— «Ага! Так значит, не такие уж и респектабельные, да?».

— «Доказательств никогда не было собрано» – кисло ответила Фур. Добивать ее тем, что я уже имела честь встречаться с генеральным прокурором, и та настоятельно приглашала меня поработать с ней, я не стала – «И нет, я не собираюсь что-то там организовывать. Ведь для суда это будет означать, что на момент нашего разговора я знала как найти этих пони, выйти на них, а значит, тесно связана с ними».

— «Ну, тогда тебе придется случайно оказаться там вместе со мной» — я решила не заострять внимания на том, что она и сама, похоже, не понимала до конца, в какую паутину попала. Или понимала, но смирилась, видя происходящее, и не желая быть перееханной паровозом стремительно несущегося вперед прогресса, пыталась ухватить что могла, с тревогой глядя в мрачное будущее, и отмахиваясь от увиденного впереди? А может, ей и впрямь пообещали спокойную отставку по выслуге лет без разбирательств, и возможность оставить себе заработанное? Кто знает, что могли предложить эти дельцы из Д.Н.А, но мне вдруг начало казаться, что принцесса в чем-то крупно просчиталась, и ослабив свой надзор за этим вольнолюбивым городом предпринимателей, сама того не желая, лишила своей поддержки те «здоровые силы», которые были призваны за этим городом и следить. Возможно, это была ошибочная мысль, и за те полгода, которые я провела у грифонов, можно было бы уже сделать что-нибудь, чтобы привести в чувство оторвавшихся от реальности бизнес-пони… Или нет?

— «Капитан Гвардии Мейнхеттена – в каком-нибудь мобстерском притоне? Ты как вообще себе это представляешь?».

— «Встреча с информатором, к примеру» — с ходу предложила я, заставив алую пегаску подавиться возмущенным рычанием, которое она залила очередным глотком алкоголя – «Кто докажет, что это не так? Я в книжках читала, что ты имеешь право не разглашать свои источники информации, если считаешь, что это может им повредить».

— «Книжки ты читала? Книжки?! Это что для тебя, всего-навсего очередная игра?».

— «Я играла в разные игры» — тряхнув головой, резким движением головы я отбросила с мордочки прикрывавшую ее челку, продемонстрировав Фур ее обезображенную часть – «И все они оставляли шрамы на душе и на теле. Хочешь сыграть в такую же, дорогой капитан? Поверь, мне не безразлично, что происходит в этом городе, но по причинам, о которых ты вряд ли догадываешься. Если тебе не все равно – мы можем попробовать разгрести эту кучу навоза, и для этого можно использовать несколько путей. Тот, которым бы я воспользовалась, предполагал, что ты просто назовешь мне несколько имен и адресов тех пони, о которых мы говорили, после чего их навещает Легион. Да, это шумно, бестолково, и заставит Д.Н.О. затаиться на время, зализывая раны и строя новую сеть. Но если ничто уже не поможет, я готова пойти и на это».

— «Этому не бывать!» — рявкнула кобыла, обрушивая копыта на свой замечательный стол. Я лишь развела в стороны передние ноги, предлагая ей самой оценить перспективы и размах этой операции, после чего оставалось лишь скорчить сочувствующую рожу, дожидаясь закономерного вопроса, который не мог не последовать. И это случилось – «А… Какой еще вариант у тебя был?».

— «Мы встречаемся с этими респектабельными пони. Мы разговариваем с этими респектабельными пони».

— «И о чем же они должны с тобой говорить?».

— «О погоде. О ценах на продукты. О многочисленных нищих, которых, несмотря на закон, становится все больше. О стремительном обнищании пони. О их бегстве в другие области и города. О том, что кучка пони богатеет, в то время как остальные влачат полунищенское существование. Ну, и о том, как эти уважаемые пони думают все это остановить».

— «И что будет дальше? Что, если они посочувствуют, согласятся с падением нравов и общим ухудшением жизни в Мейнхеттене? Расскажут о том, как грабительские налоги на бизнес приводят к стагнации экономики, а военные ремесленные цеха вынуждены закрываться, разоряясь один за другим из-за переноса заказов казны в Сталлионград?».

«Ох. А вот это было не честно!» - подумала я, вспомнив, как вовсю гоняла профсоюзных воротил, идя на обострение с бизнесом, провоцируя и буквально подталкивая их вышвырнуть все наше производство из Мейнхеттена. И вот такой вот итог. Даже не знаешь, радоваться, злорадствовать, или снова винить во всем себя – «Но нет. Они знали, на что шли. Они не были неразумными детьми, они ведали что творили, и теперь получили закономерный итог. Но почему же тогда так больно на душе?».

— «Тогда мы просто посидим, вспомним старые времена, во время которых солнце было горячее, трава зеленее, кобылки красивее, и всем было лучше. А заодно и то, что послужило причиной происходившего полтора года назад» — пусть мои намеки и были похожи на громкую отрыжку бегемота, удар попал в цель, заставив нахмуриться Армед Фур. Что ж, я и не сомневалась, что она тоже в курсе происходившего в то время, и наверняка радовалась вместе со всеми, читая одну передовицу за другой, рассказывавшие о том, как бизнес оздоравливается, выдавливая из города банду столичных прихлебателей – «Возможно, это даже сделает их сговорчивее, не находишь? А заодно и мы узнаем, кто тут мутит воду. Я тут прочитала в газетах, что собирается какая-то там комиссия, которая попытается чуть ли не отложиться от Кантерлота, потребовав выделить Мейнхеттен в автономную область?».

— «И что же ты сделаешь? Попробуешь на них надавить? Вот только на следующий день все газеты раструбят о попытке подкупа властью уважаемых членов профсоюза, бизнеса и прессы, выразителей нужд и чаяний народа, желающих как один сбросить ярмо кантерлотской знати. Если для тебя появление на газетных страницах просто приятная необходимость, то для меня это будет приговором».

— «Я? Надавить? Не смеши, кого я теперь испугаю, кроме своей семьи?» — вздохнула я, с сожалением глядя на быстро опустевшую бутылку. И не нужно так возмущаться, Твайлайт! В ней была всего треть, которой двум пегаскам и понюхать-то не хватило! – «Мы просто пообщаемся. Это разумные пони, как я поняла в прошлый раз, общаясь с их поверенными в делах, так что вполне возможно, что мы и сможем договориться».

— «Вы не сможете договориться» — что ж, переход от полного отрицания к частностям означало какой-то прогресс в нашем разговоре. Ну, по крайней мере, я надеялась на это. Знать бы еще, к чему это все приведет?

— «А если нет, то я просто мило поулыбаюсь им, и уйду» — пожала плечами я, передернув крыльями, перья на которых встопорщились от холодного ветерка, скользнувшего по копытам – «Что, не веришь? Честно-честно. А если что, меня всегда сможет задержать капитан Гвардии, случайно оказавшаяся в том же месте для встречи со своим информатором».

— «Зачем тебе это, Раг?» – в упор посмотрела на меня Армед Фур, отставляя в сторону пустой стакан – «Зачем ты так настойчиво пихаешь голову в пасть древоволку?».

— «Кто знает. Но мне совесть не позволит сесть на поезд и уехать дальше в свое путешествие, когда вокруг творятся такие дела» — тряхнув головой, я вновь набросила длинную челку на левую половину мордочки, скрывая свое уродство от себя и других. Эх, если бы можно было так же легко скрыть те шрамы, что уродовали мою душу… — «И я уверена, что тебя это тоже не оставляет равнодушной. Как капитана Гвардии Мейнхеттена, я имею в виду».

«Иначе «там» могут сделать соответствующие выводы» — недосказанность повисла в воздухе словно запах навозных лепешек, оставшихся за прошедшим по дороге стадом коров, заставив скривиться алую пегаску. Да, я выкручивала ей крылья и ноги, но тартар ее раздери, Твайлайт – зная о происходящем, она была обязана сообщить об этом в столицу! Но она не сделала этого, как я предполагала, и словно растерянный ребенок, потерявшийся на шумной площади, просто стояла и глазела по сторонам, пряча за агрессией неуверенность, растерянность и испуг. Быть может, вот так вот и рушились империи их создателей, когда по всей стране поднимало голову зло, а добро растерянно топталось на месте, вдруг лишившись воли и разума. Но я не собиралась допустить, чтобы это случилось вновь – не здесь, не сейчас.

«Не в мою смену, твари!», как говорило одно хорошее существо.

¹↑ [12] «Подвиг Разведчика», 1947г.

²↑ [13] Отсылка к старым сказкам, в которых дети оставляют след из хлебных крошек, по которым возвращаются домой. В переносном смысле – оставленные кем-то подсказки или следы.

³↑ [14] Urbi et Orbi (лат.): «Городу и Миру». Так оглашались важные объявления в Древнем Риме, считавшем себя в то время центром мира.

⁴↑ [15] В представлении ученых прошлого, смешивающиеся при зачатии частицы, несущие в себе наследуемые признаки будущего организма.

⁵↑ [16] «Иван Васильевич меняет профессию».

⁶↑ [17] Странствующие сезонные или поденные рабочие.

Ночь стала вдвое больше

Ночная кобыла.

Проблема, Селестия

Электричка

The Conversion Bureau: Ушедшие в пони

А дружба - это магия!

Спасти Эквестрию: тишина

Долго и счастливо/ Happily Ever After

Вспомнить прошлое

Путь лучика

Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 17: "Тайны уходящего года" - часть 5