Стальные крылья: Огнем и Железом

Пролог

«Склоняюсь пред Вами, Солнцерожденная.

По Вашему приказу я начала эту копытопись, лишь только получив Ваш приказ, который был столь милостиво назван Вами «маленькой просьбой». Я польщена и обрадована тем, что на меня обращено столь высокое внимание богини народа пони, и приложу все свои усилия для того, чтобы не посрамить славу своего племени, славными по всей Саванне своими несравненными мудрецами, провидцами и жрецами, толкующими волю духов предков.

Приказ был ясен, но он вверг меня в пучину отчаяния, в чем я признаюсь Вам без всякой утайки, о Видящая Глубины Душ Живых! Составить жизнеописание Звездного Зверя – нет более страшного проклятия для любой правоверной зебры, нет худшего преступления. За громкие разговоры о ней, проклятой, судьи до сих пор заставляют провинившихся откусывать собственные языки под внимательными взглядами достойнейших зебр той местности, где довелось случиться преступлению, а того, кто осмелился бы написать о ней хоть что-нибудь подобное… Нет-нет-нет, я проклята, я знаю это. Теперь я это поняла, и мне осталось лишь уповать на то, что Ваше слово оградит меня от неминуемой смерти, как в Зебрике, так и в Эквестрии, и этот архив, который я получила из копыт моего мужа и повелителя, все же будет вам интересен и, согласно данному Вами слову, навсегда останется в Ваших архивах. Ведь вы должны знать, какое чудовище скрывается под маской одной из ваших доверенных слуг и рабынь! И будь она проклята за то, что пишет о себе так, словно… Словно она обыкновенная, ничем не примечательная пони, не виноватая ни в чем! Она прокляла меня в тот самый миг, когда мы встретились с ней под холодным солнцем Вашей страны – иначе как еще можно объяснить то, что читая ее записки, написанные почерком пьяного серви, объевшегося плодов марулы, я вдруг поняла, что начала сочувствовать этой… Этой…

Нет-нет! Прочь, неправедные мысли! Я проклята, и я знаю это!

Простите меня, Солнцерожденная, я вновь заболталась. Ничего не могу с собой поделать, ведь все детские годы, что я провела в ученичестве у своей матери, на женской половине дворца своего всесильного отца, мне было запрещено писать и читать – моим уделом были непрерывные медитации, спиритические практики наших предков и заучивание священных таблиц с историей и путями множества племен. Столь необычно было видеть, как по моей просьбе хемуу — дворцовые рабы, которых вы зовете «слуги», без удивления или возмущения приносят мне целую гору этих мягких, белых кусков листьев столь странного растения, известного в этих землях как «бу-ма-га». Плотнее чем папирус, они столь сильно впитывают краску, что после невозможно смыть за ненадобностью написанное – оно просто расплывается, пачкая копыта и оставшиеся нетронутыми места, а калям то и дело оставляет на них безобразные кляксы.

Как я скучаю по хорошему папирусу!

В шесть лет я прошла свои первые посвящения, и с гордостью могу сказать, что к своим шестнадцати годам овладела всеми языками и диалектами, на которых разговаривают, болтают и молчат все племена зебр нашей необъятной Саванны. Многое поменялось после Великой Войны, которую знают как «Пришествие Тьмы», и наш великий отец, да продлят духи предков его дни на земле, сумел перебороть самых неумных или отсталых зебр, и теперь все, кто живет вдоль побережья Уадж-Ур, называемого пони Морем Вечности, могут свободно читать и писать, обучаться в гимнасиях и ликее – о, сколького я лишена, заброшенная волею духов и своего проклятья так далеко от дома! Весна Саванны – вот как называют сейчас то, что происходит там, у нас, за многими днями пути по воде, но я никогда больше не увижу свой дом!

Разве могут принять меня мои соотечественники и духи предков, когда надо мной довлеет столь ужасное проклятье?

Мать моя, будучи из племени Ачу, хорошо обучила меня, и в свои четырнадцать лет я уже могла узнавать зловоние зла лишь по малейшим, самым крохотным признакам, еще не видимым самому бедняге, проклятому злыми зебрами, лишившими его покровительства предков и обнажившими его дух пред мстительными сущностями, живущими в тонком мире, и каждый раз, перед сном, я раз за разом была вынуждена заучивать «Гханима Категезе», изучая повадки и описание Зверя, но… Как я могла ее не распознать, столкнувшись нос к носу с той, кого боится и ненавидит вся великая Саванна?

Путешествие мое длилось долго. Много дней пути по соленой до горечи воде, на странном, пузатом корабле, тяжело переваливающимся по волнам, стали для меня одним из первых испытаний, к которым меня готовили сразу после рождения – как была эта миска не похожа на наши замечательные, завещанные нам предками папирусные лодки, чья форма так напоминает прекрасный фрукт, что был дарован правоверным в дни Большого Голода, дабы укрепить их силы! Однако она была крепка, и исстрадавшись из-за нещадной качки, я благополучно сошла на деревянный причал, первым встретивший меня в этой далекой стране.

Да, именно сошла!

О Солнцерожденная, неужели в Вашей стране жители столь пренебрежительно относятся к заветам предков, раз и навсегда установивших, что выходить из священной реки Итеру, а лучше – изо всякой воды, потребно лишь снизу вверх? Находясь в воде, мы отдаляемся от мира живых, и приближаемся к тонкому миру, миру духов и предков, и зависаем в неопределенности, пока не взойдем вновь на берег. Лишь пройдя положенные обряды, беднейшие из крестьян или рабов могут ходить невозбранно по разлившейся Итеру в сезон Ахет, но и они, перед выходом на твердый берег, стараются забраться по нему, рождаясь вновь для мира живых. Что уж говорить об остальных правоверных зебрах?

Увы, увлеченная разглядыванием столь необычного города, в который приплыла та миска с тремя огромными, белыми парусами, я не придала тому большого значения, и лишь подивилась неграмотности старейшин, входивших в местный Кенбет. Разглядывая множество разноцветных пони, спешащих по своим странным делам, я пропустила этот пугающий знак, как, впрочем, и множество других, что сопровождали мое прибытие. Спускаясь по трясущейся доске на пристань, я не рождалась, но умирала, уходя из мира живых, и столь хитры были наброшенные на меня проклятья, что не заметила я ни стукнувшего о причал борта лодки, наполнившего старые доски громом и гудением; ни пронзительных криков белоснежных эрм'ари, плачущих над судьбой бедной зебры; ни света солнца, чей свет не обжигал, а лишь согревал мою шкуру… Я не заметила ничего, ослепленная проклятьями, что в этот момент накладывала на меня стоявшая неподалеку, пятнистая пони. Сначала я приняла ее за жрицу из-за роскошной белой столы, укрывавшей ее плечи, спину и круп, и не ошиблась – ниспадая до самой земли, она скрывала алую подкладку, по-видимому, означавшую высокий ранг посланницы Солнцерожденной, своей божественной волей призвавшей меня в этот край холодных ветров и разноцветных жителей. Сопровождавшие ее пони были меша – пехотинцами ненавистного всем Легиона, и судя по тому, с каким спокойствием и даже панибратством они обращались к встречающей меня кобыле, даже тут, на собственной земле, в своем доме, цветные жители стонали от гнета проклятой армии закованных в драгоценное железо поработителей, не уважающих ни жрецов, ни мудрецов, ни правителей.

Увы, в происходящем я разобралась гораздо позже, а тогда – мне было очень холодно и плохо, я очень скучала по матери, хотя до этого момента я никогда не думала, что могла бы вспоминать ее тяжелый характер и вечные страхи о Втором Пришествии Зверя почти с умилением… Но что до того, ведь теперь она далеко, и ничем не может помочь своей дочери, пусть даже и не любимой. Той, из кого она трудолюбиво ковала орудие для борьбы со Зверем.

В огромном вагоне пыхтящего дымом, стального чудовища, которое я когда-то видела издалека, бегущим по захваченным местам Саванны, мы все-таки разговорились. Похоже, что встречающая меня пони, назвавшаяся смешным именем «Бер-ри-слоп», была только рада уходу сопровождавших ее надзирателей – она мгновенно скинула плащ и странные железные кандалы, внутри которых оказались самые обычные ноги, после чего с облегчением вытянулась на диванчике, рядом со мной, бормоча что-то про «форменное издевательство» и какую-то «жару». Быть может, ее учили жареными розгами ее хозяева или старшие жрецы, как это водится у тех, кто преподает науку ленивым или глупым ученикам? Я не знала, но тогда это заставило меня проникнуться симпатией к этой небольшой, крылатой пони, и хотя раньше символ крыльев внушал нам только страх перед неминуемыми налетами стальных воинов, ее огромные летательные конечности показались мне такими мягкими, такими теплыми и настолько похожими на шерсть младших братьев и сестер, к которым иногда меня отпускали поиграть, что я и не заметила, как оказалась под одним из этих громадных полотнищ. Кажется, это ее чем-то смутило, но она никак не выразила своего недовольства, не ударила меня и даже не отчитала, как не преминула бы сделать любая матрона из племени Прополи, что так возвысились под мудрым правлением нашего всесильного отца, пробормотав только, что «все жеребята одинаковы» или что-то похожее – я не расслышала точно, занятая тихим плачем в мягкий пух, мягкостью соперничавший с тем, что покрывает маленьких гусят. Конечно, я быстро успокоилась, ведь я – достойная дочь своей матери и великого отца, и я достойно пройду свое испытание, и я…

Я очень скучаю по своему дому.

Повозка на стальных колесах ехала очень долго – несколько дней, останавливаясь в разных городах, в каждом из которых меня, как и сопровождавших меня сородичей, встречали небольшие группы важных пони, почему-то старавшихся поговорить с нами наедине. Хвала предкам, что моей провожатой удавалось отбиться от столь некрасивых попыток поглазеть на меня, словно на какую-то диковинку, и уже через сутки таких вот остановок, я перестала выходить из комнаты сопровождавшей меня жрицы, не откликаясь даже на просьбы и требования Суок-Воспитательницы, строгой и жесткой няни, что стала моей провожатой в дальний путь без возврата. Я чувствовала вину перед ней, по словам матери, добровольно отправившейся со мной в это дальнее и, без сомнения, последнее путешествие, но я должна была узнать столько нового, а эта пятнистая пони оказалась на удивление смешной рассказчицей, хотя она часто смеялась над какими-то совсем не смешными вещами – ну как, например, можно посмеиваться над огромным, во всю правую переднюю ногу шрамом, говоря, что это «напоминание о том, как опасны бывают цепи и клетки»? Я решила тогда, что она была когда-то в рабстве у злого господина, поднявшись после до хемуу – Вашей личной дворцовой рабыни, и прониклась к ней симпатией. Мне стыдно вспоминать о том, что это я приставала к ней с просьбами рассказать мне о ее стране, а не наоборот, да так, что на третий день она уже просила меня дать ей отдохнуть, ссылаясь на то, что дома ее ждут дела и «трое вечно голодных бугаев, не ценящих ее старания на кулинарном поприще!». Я сочувствовала ей всей душой, не зная, кто скрывается под этой миловидной маской доброго духа, и упорно изводила ее вопросами, стараясь побольше узнать о том, что ждет меня у подножия трона Солнцерожденной. Мой глупый интерес затмил мой взор, и то, что даже самые стойкие и крепкие духом зебры, лишь завидев мою провожатую, отшатывались прочь, я приписала присутствию железных воинов, беспрестанно торчащих за ее спиной, и не обратив на это внимания, продолжала спрашивать и получать веселые, забавные, а иногда и очень грустные ответы.

Да, я знала о том, что мне предстоит. Я знала, что была отдана на заклание злому демону, алчущему крови духу, рожденному из пылающей утробы Звездного Зверя, который, вскоре, должен был стать моим мужем, повелителем и господином. Отец рассказывал мне о нем, и разговоры эти заставляли мою гриву подниматься дыбом, а подушку – быть вечно мокрой от слез. У меня не было игрушек, как у других моих братьев и сестер – моими игрушками были ритуальные принадлежности, а книгами – категизы верований и знаний, которыми моя мать пыталась укрепить мои Ба, Сут и Ка перед предстоящим мне испытанием. Сначала это было настолько захватывающе – учиться тому, что не дозволено знать зебрам гораздо взрослее меня, готовиться к схватке не на жизнь а на смерть… Но потом все эти уроки, практики и испытания превратились в рутину, а наш великий отец… После разговора с ним я поняла, что нет у меня больше защиты, и никакие знания не спасут меня в логове Зверя.

Я приготовилась к худшему.

Но после поездки с этой странной пони я поняла, что не все жители Вашего королевства желают мне зла. Я была уверена, что нашла себе пусть ненадежного, но друга или, по крайней мере того, кто проявлял бы ко мне искреннее участие – не сюсюкающего, не относящегося ко мне как к глупому жеребенку, терпеливо выслушивающего все мои вопросы и дававшего на них правдивые ответы… О, как должно быть, жгло ее язык, вынужденный говорить лишь правду! Но Зверь хитер, и только оказавшись в тронном зале, окруженная зебрами своего посольства, я поняла, как жестоко я обманулась, когда под громадными сводами, способными вместить в себя не самое маленькое поселение зебр, раздалось злое, ненавистное, известное всякой пережившей Пришествие зебре «Легат Легиона!».

Почему она скрывала это от меня? Хотела втереться ко мне в доверие? Выведать мои тайны? Пелена упала с моих глаз, когда я впервые увидела Зверя. Зверь был пятнист. Зверь носил дорогую, красивую броню и белый плащ с алой подкладкой. Зверь клацал по каменному полу стальными когтями железных своих ног. Пред Зверем уважительно расступались окружающие пони – со страхом и подобием почтения, за которыми проглядывала поразившая меня брезгливость, но вряд ли кто-либо мог открыто показать это, глядя ей в глаза.

В неживые, словно нарисованные глаза.

Так что же мне делать, Солнцерожденная? Моя кровь, кровь дочери Ачу, позволяет мне видеть больше, нежели другим, но я боюсь, что мои суждения могут быть запятнаны, замараны проклятьем, все глубже погружающимся в мое тело, личность, душу и тень. Иначе как бы это было возможно, чтобы читая сокровенные мысли Звездного Зверя, я вдруг прониклась к ней сочувствием и недоверием к тому, что говорили мне мои родные? Как это может быть? Но не важно – я все еще гордая дочь своего народа, и пусть даже он отвернется от меня, пусть плюнет на мою тень, лишив ее посмертия, но я исполню до конца свой долг, и явлю миру то, что когда-нибудь, быть может, сможет его спасти.

Я напишу для Вас правдивое жизнеописание Звездного Зверя».

Иийиса Нгомо Сесе Квамбе, шестая дочь Великого и Непревзойденного

Нгомо Сесе Квамбе, Объединителя Саванны.

Глава 1: Семейные хлопоты

«Я не должна бояться.

Страх убивает разум.

Страх — это маленькая смерть, влекущая за собой полное уничтожение.

Я встречусь со своим страхом,

Я позволю ему пройти через меня и сквозь меня.

И, когда он уйдет, я обращу свой внутренний взор на его путь.

Там, где был страх, не будет ничего.

Останусь лишь я, только я».

«Литания против страха», приписывается первому Легату Легиона.

«Лунный Зверь – та, кто рождена на грешной земле проклятого города, отвергшего силы предков. Будет она из плоти и стали, тронутая звездами и выбранная ими, как их глашатай, их чемпион. Где пройдет она, хаос и разорение придут следом. Та, что несет зло земли, глашатай последних дней мира, который навсегда затмит солнце и призовет вниз луну. Созывающая бури, сеющая чуму, направляющая нечестивый пламень, уничтожающая все на своем пути и всех, кто идет по ее следу. Кобыла возжелает кобылу, жеребец возжелает жеребца, и нечестивые связи между разными видами начнутся там, где следует она».

«Гханима Категизе», запрещенная книга Серви.

«СЕНСАЦИЯ ВЕКА! НОВЫЙ АЛИКОРН!

Да, леди и джентельпони, читающие эти строки, это не сон и вам не мерещатся буквы, написанные вашим покорным слугой. Но признаюсь, я сам с трудом поверил бы себе, еще несколько минут назад. Казалось бы, не так давно собравшаяся на лужайке королевского сада толпа с нетерпением ожидала начала церемонии представления, впрочем, не ожидая особых сюрпризов, но теперь... Да, как и ожидалось, высокий, наследственный титул принцессы был пожалован единорожке изумительных качеств и душевных достоинств, дважды героине Эквестрии и личной ученице принцессы Селестии Эквестрийской, Твайлайт Спаркл. Потомок некогда значимого, а ныне – угасшего благородного дома, она, без сомнения, была наилучшей кандидатурой на это место, и вся страна уверена в том, что под мудрым копытоводством двух наших правительниц она, без сомнения, продолжит блистательное правление тысячелетних богинь.

Да, в этом было не слишком много интриги, и букмекерские конторы Мейнхеттена, как и кумушки-наушницы, извечные распространительницы слухов, имели немного шансов заинтересовать кого-то ставками или шепотками. Ну в самом деле, кто еще был бы более достоин этой высокой чести? Печально известная С.Р.?

Но и тут нашим блистательным правительницам удалось удивить, поразить и изумить своих подданных. Новая принцесса, ставшая аликорном – это ли не новость на последующие сотни лет? Принцессы лишь загадочно улыбаются в ответ на все почтительные вопросы о том, как такое вообще могло произойти, сама виновница прошедшего торжества скупо рассказывает загадочную, мистическую историю про новый вид магии, открытый ей под началом своей мудрой учительницы – похоже, магам, историкам и исследователям всех видов и мастей предстоит сломать немало перьев в бескровных, но от этого не менее ожесточенных схватках мудрецов, стараясь объяснить данный феномен.

На фоне всеобщего ликования совсем затерялась та, чье имя уже несколько лет не сходило с первых и вторых полос газет; та, чьего возвышения так боялись все честные и разумные пони – лукавая временщица, оголтелая милитаристка С.Р., усмирять которую пришлось самим принцессам, наконец-то отстранена от власти. Официальные морды королевства показательно отказываются давать комментарии обо всем, что было связано с бывшей сотницей, а затем – и тысячницей, пробравшейся на самую вершину власти. Какой ценой удалось усмирить бывшую фаворитку Принцессы Ночи? Что произошло в том поезде, встречать который был направлен торжественный, но в то же время вооруженный до кончиков ушей «эскорт»? О каком похищении шепчутся в кулуарах власти? С какой целью два дирижабля Сталлионграда вторглись в пространство Эквестрии, добравшись почти до Мейнхеттена? Мрачные, темные тайны все плотнее окутывают наше королевство, и они уже стоили карьеры многим честным и добропорядочным пони. «Правдолюб», «Громовержец», «Светило Разума» – все они внезапно исчезали из дома, а вернувшись – в ужасе оставляли карьеру и увольнялись из издательств с должности колумнистов[1], журналистов и внештатных сотрудников журналов и газет. Ходят слухи о некой причастности к этому Ночной Стражи, но кто теперь скажет нам правду? Неоправданно жесткая реакция Принцессы Ночи на исчезновение своей любимицы, впоследствии, отстраненной от службы и лишенной былых привилегий при дворе, кажется, была последним аккордом, последним выдохом злого дракона, отныне лишенного своих острых зубов. Нам остается надеяться лишь на то, что мир и спокойствие вновь вернутся в наше королевство, а пока – будьте бдительны, будьте настороже и помните, что мы рассказываем всем правду, какой бы горькой она не была!».

***

Что было самое необычное в этом новом, заселенном нашими рукотворными потомками, мире? Это была тишина. По воспоминаниям Духа, древние города людей полнились самыми разнообразными звуками, не умолкающими ни днем, ни ночью. Шум колес, работа двигателей и чьи-то шаги, голоса людей и клаксоны – притихая по ночам и вновь атакуя уши жителей городов, они настолько въедались в саму суть человека, что становились неразличимым фоном, отсутствие которого вызывало тревогу в древних жителях земли.

Тишина обволакивала этот мир – по крайней мере, с моей точки зрения. Конечно, где-нибудь в Кантерлоте или Мейнхеттене, Нью Сэддле или Сталлионграде пони посмеялись бы, узнав мои мысли, но тут, в Понивилле, я убеждалась в своей правоте каждый вечер и каждую ночь. Горячее солнце, окрасив небо в тревожный, малиновый цвет, осторожно опускалось куда-то за Дракенриджские горы, мрачными, высокими пиками маячившие где-то на горизонте, и наработавшиеся за день пони, набегавшиеся и налетавшиеся по своим понячьим делам, начинали расходиться по домам, готовясь к ужину в кругу своих семей. Голоса и глухой топот копыт, день-деньской раздававшиеся на широких улочках разросшегося городка, не ограниченного стискивающим, душащим кольцом ненужных ему стен, постепенно стихали и вскоре, из приоткрытых окон домов, из беседок и из-под зонтиков летних кафе начинали раздаваться совсем иные звуки. Бредя в летних сумерках среди забавных, «пряничных» домов, можно было слышать негромкие голоса, ведущие беседу или делящиеся друг с другом последними новостями, гомон небольшой, собравшейся возле ратуши толпы, обступившей вернувшегося из дальних мест соотечественника и выпытывающей у него вести из других городов под звуки деревенского оркестра, чьи простенькие мелодии доносились из маленького парка, окруженного стенами домов. Вскоре, все стихает, и из приветливо освещенных окон, до слуха припозднившихся прохожих доносятся звон чашек, звяканье ложек, помешивающих сахар или мед в исходящих ароматным паром чашках, полных горячим взваром трав или даже дорогих, по нынешним меркам, чайных листьев. Веселый гомон жеребенка, почуявшего десерт, перебивается сытным запахом домашнего пирога или сладким благоуханием кондитерского великолепия из "Сахарного уголка", которое вносит на кухню мать. Как бы чудесно ни готовила Пинки, как бы искусно не смешивали вкусы и запахи мистер и миссис Кейк, мало что могло сравниться в этом мире с горячим, испеченным родительскими копытами пирогом, истекающим божественным ароматом на чистом полотенце, и проглотив набежавшую слюну, скиталец торопится дальше – к порогу своего дома.

Но постепенно шум затихает, и на городок, затерянный среди холмистых дубрав, на окраине жуткого леса, опускается тишина. Музыканты разошлись, и в полночной темноте, среди теней домов, летают светлячки, безмолвными фонариками плывущие в ночной тиши. Открытые окна вновь плотно закрыты, оберегая засыпающих пони от ночной прохлады и насекомых, волнами накатывающих на уснувший городок. Солнце, ярко сиявшее в небе, ушло, и недобро чернеющий на окраине Понивилля лес вновь, как и каждую ночь, в очередной раз недобро вздыхает, исторгая из своего чрева стаи комаров и плеск болотной воды, чьи темные глубины полнятся истошно орущими лягушками, закатывающими свой ночной концерт. Тени скользят меж скрюченных деревьев, но тщетны их надежды, ведь на небо уже взошла луна, озаряя серебристым светом уснувший мир, и недобрые силы стихают, не в силах противиться властным речениям Повелительницы Ночи, вровень со своей лучезарной сестрой, оберегающей покой своих подданных и всего народа. Блеск звезд да свет полной луны озаряют этот мир, и именно в такие мгновенья, полные покоя и сна, можно услышать ту оглушительную тишину, что опустилась на эту планету с уходом последнего человека. Осязаемая, густая, бархатистая, она напоминала плотный, и вместе с тем, невесомый туман, в котором тонут все звуки. Это была громада звездного неба, не испорченная светом городских огней, непостижимых размеров пространство, видя лишь частицу которого, разум тщится представить себе необъятность и бесконечность, насыщенные мерцающим светом звезд. От этого ощущения приятно и немного интригующе кружится голова и, не выдерживая напряжения, мысль вновь обращается к земле, к тому, что окружает нас и изо дня в день служит нам якорями, удерживающими разум в привычном русле под названием жизнь. Бежевые стены дома, заключенные в потемневший от времени и вареного масла[2] каркас балок, негромко потрескивают, отдавая накопленное за день тепло, сообщенное им весенним солнышком, весело блестевшим целыми днями над небольшим городком. Пронзительный, по-зимнему холодный ночной ветер тревожно шелестит ветвями деревьев, украсившимися набухшими почками и юной, свежей листвой, но быстро стихает, запутавшись в березовых сережках – глашатаях наступившей весны. Залает где-то вдалеке собака, со сна огрызнувшись на прошмыгнувшую мимо фруктовую летучую мышь, тихонько стукнет в окно рано проснувшийся жук – и вновь тишина разливается окрест. Можно услышать спящих существ, мерно сопящих под одеялом, и согревающих своим дыханием прохладный воздух комнаты, погруженной во мрак, тихий шорох жука-древоточца, грызущего ножку массивного шкафа, вышедшего из-под рубанка отставного гвардейца, и если прислушаться чутко-чутко – плеск мелкой речки, освободившейся от зимних оков. Мир и покой царят в природе и душе...

Конечно, если ты не юная мать.

– «Ииииииииииииииииииииии!».

– «Мммм…».

– «Ууууууииииииииииииииииии!».

– «Дорогая, твоя очередь вставать».

– «Как моя?» – сонно разлепив глаза, я старалась абстрагироваться от свиста, разрывавшего мои уши. Желание спать оказалось сильнее, и моя вздернутая голова вновь упала на подушку, не хуже каменного валуна – «Я ж уже… Вставала…».

– «Ааааааииииииииииииииииииииииии!» – свист усиливался, и где-то в конце коридора заскрипела кровать родни. Похоже, еженощные экзерсисы близнецов разбудили не только нас, но и весь дом.

– «Так, Хомячок, подъем!» – зубы Графита выдернули меня из постели. Взяв меня зубами за шкирку, муж поставил мою душераздирающе зевавшую тушку на пол, после чего демонстративно повернулся на другой бок. Сердито фыркнув и ежась от ночной свежести, я кивнула Бабуле, иронично глядевшей на меня из приоткрывшейся двери, и нога за ногу, поплелась к колыбели, в которой кричали, орали, грозились, возмущались и протестовали маленькие чудовища, которых я сама породила на свет, выражая обуревавшие их чувства пронзительным, на грани ультразвука, свистом. Как выяснилось, вскормить пару юных фестралов была та еще задачка, и одним из многих отличий, которыми могли похвастаться мохнатоухие малыши, был громкий, пронзительный голосок, вместо привычного крика или плача, выражавший всю гамму своих эмоций пронзительным свистом, мало отличимым от паровозного свистка. Я могла поклясться, что малолетние тираны специально подбирали самую раздражающую интонацию и гамму своих воплей, дабы поскорее свести меня с ума…

– «Вы просто монстры какие-то!» – хмурясь, буркнула я, глядя на близнецов, при моем приближении, мгновенно захлопнувших рты и с интересом таращившихся на меня своими светящимися глазенками. Стоило мне лишь подойти к кровати, как свист и скрежет двух маленьких глоток быстро стих, и вместо сверлящих мой череп, пронзительных звуков, к потолку потянулись восемь жеребячьих копыт, немногословно требовавших взять своих обладателей под крылья, покачать, потискать, а самое главное – накормить вкусным материнским молоком.

Конечно, насчет вкуса я бы поспорила, но судя по тому, что однажды я застала своего черного охламона вместе с жеребятами за распитием бутылочки сцеженного мной молока «на троих», что-то в нем все-таки было привлекательное для прочих пони. Ну, или, по крайней мере, для трех ненасытных фестралов. При виде меня, трое собутыльников сделали вид, что к ним этот стеклянный предмет с изжеванной соской не имеет ни малейшего отношения, хотя молочные потеки на мордах скрыть было куда сложнее, чем спрятанную за спиной бутылочку. После недолгого разбора полетов с выдачей подзатыльников всем участникам молочной дегустации, «представители древнего племени» были приговорены к купанию, обтиранию мохнатым полотенцем и сушкой под материнским крылом. Выкупанный заодно с близнецами, Графит так же попытался забраться в теплых пух подкрыльев, но был быстро выбрыкан оттуда миниатюрными детскими копытцами, и был вынужден еще полдня таскать на себе мою тушку, вольготно расположившуюся на его спине.

– «Просто маленькие чудовища!» – я улыбнулась, глядя на шарившие в пространстве копытца. Еще не способные правильно определять расстояние до предметов, жеребята вновь начали недовольно попискивать, недоумевая, где же их мать. Ласково фыркнув и вызвав этим бурю писклявых восторгов, я опустила морду в кроватку, по одному, выскребая из нее барахтающиеся, теплые комочки. Малыши были явно недовольны тем, что я вновь обращаюсь с их малолетними высочествами слишком вольно, рассовывая мелюзгу под теплые крылья с помощью зубов, легко прикусывающих детей за шкирки, но я – не папка, и сама решала, кого, как и за что тут тянуть и волочить. Как всегда, быстро смирившись с неизбежным, Санни лишь тихо покряхтывал, терпеливо снося все мои манипуляции, в то время как Берри не преминула устроить небольшой полуночный скандал, с воплями, визгом и дрыганьем всеми четырьмя ногами. Рассовав под крылья маленьких скандалистов, я спустилась в гостиную и поудобнее устроившись на диванчике, принялась кормить писклявых монстров, щурясь от света керосиновой лампы, перекочевавшей из фургончика стариков в наш общий дом.

Первое кормление, как мне когда-то обещали, было и вправду незабываемым. Признаюсь, я даже не ожидала, что это будет еще тем акробатическим этюдом. Все-таки создатели вложили в пони слишком много человеческого, поэтому, как я выяснила, ни о каких «первых шагах через несколько часов» можно было и не мечтать – новорожденные не могли даже самостоятельно держать головку, и впервые получив в копыта пронзительно свистящие комочки, я могла лишь беспомощно смотреть, как шевелящие ножками младенцы слепо тычутся мордочками из стороны в сторону в поисках материнского вымени. Положение, как это часто бывало в повседневных делах нашей семьи, спасла Бабуля.

– «Эх, молодежь!» – с ворчанием отобрав у меня свиристевшее потомство, она уверенными и неожиданно сильными для ее возраста движениями перевернула меня на спину – «И чему вас только на этих ваших занятиях учили? Вот, ложись-ка вот так…».

Под ее копытоводством, я умостилась в кровати и развела бедра. Старческие копыта уверенно положили жеребят мне на живот, и буквально через мгновение я вздрогнула от неожиданности, почувствовав, как мои соски охватывают два маленьких и теплых рта.

– «Ну, теперь все поняла?» – с добродушной ухмылкой осведомилась Бабуля, глядя на мою расплывающуюся в улыбке мордашку. Тяжесть и жар постепенно уходили из набухшего, нагрубевшего вымени, превратившегося из двух маленьких холмиков в увесистые, горячие бурдючки. Сопя, давясь и булькая, детишки жадно чавкали крошечными ртами, получая свой первый в этой жизни завтрак, и я умиленно улыбалась, глядя на непроизвольно подергивающиеся от жадности и удовольствия задние ноги и крошечные хвосты – «Придерживай их, малыши могут легко с тебя скатиться. И не вздумай уснуть!».

– «Можно подумать, теперь смогу! И вообще… Ой, чего это они?!».

– «Что? А, это нормально» – покивала головой пожилая пони, глядя, как оккупировавшие мои бедра дети шевелят передними ножками, поочередно надавливая ими вокруг сосков – «Рефлекс. Постепенно пропадет, когда научатся держать головку и кашлять».

– «Так они еще и кашлять не умеют?!».

– «Ну а что ж ты хотела? Пока – только чихать и срыгивать, да и то не всегда, поэтому после каждого кормления тебе придется им помогать» – иронично изогнула бровь Бабуля. Насосавшись, малыши раздулись, словно серые клопики и похоже, что так и уснули, не выпуская изо рта материнских сосков – «Или ты ждала, что тебе принесут эдакий подарок, простынку-конверт, в котором будет сидеть жеребенок двух-трех лет, с погремушкой и соской? Нет, милая, до этого еще нужно дожить! Не спать ночами, вскакивая по первому крику проголодавшихся малышей, следить целыми днями за тем, чтобы научившиеся ползать негодники не учудили чего – а они обязательно учудят, поверь моему опыту. Как-никак, я вырастила трех детей и знаю, о чем говорю».

– «Аааа… Я вот так вот… Всегда?».

– «Скоро они научатся самостоятельно держать головку, и кормить можно будет лежа на боку. Но поскольку у тебя двойня, то тебе придется свыкнуться именно с этой позой, иначе малыши будут друг другу мешать».

– «Ясно. Я попала» – буркнула я, придерживая малышей. Конечно, я знала, что при появлении на свет, детеныши всех видов выглядят достаточно непрезентабельно (ну еще бы, после года с лишним плавания в амниотической жидкости), но… Но все-таки я думала, что они будут хоть немного похожими на тех веселых стригунков, что я видела на улицах эквестрийских городов – «А вот ты, похоже, совсем не удивлена. Ну, внуками, я имею в виду».

– «Ох, милая, как сердцем чувствовала, что что-то пойдет не так. Конечно, нехорошо так говорить о внуках…» – вздохнув, Бабуля заключила мою голову в объятья, поглаживая по взмыленной, спутанной после родов гриве. В ее копытах появился гребешок, и вскоре я тихо млела от ощущения ласковых прикосновений деревянных зубчиков, проходящихся по черно-белым прядям – «Слишком долго ты их носила. Слишком уж крепко они в тебе сидели – любая другая уже раз десять бы выкинула, после всего-то произошедшего. А ты…».

– «И ты… Разочарована?» – тихонько спросила я. Движения малышей становились все тише и, отняв от вымени наевшихся детей, я спрятала под крылья сонно пискнувшие комочки, испачканные потеками молока. Не знаю, почему я так поступила, но в тот момент я просто почувствовала, что так будет правильным, и покосившись по сторонам, вдруг лизнула зевающую мордочку дочери, издавшую при этом забавное, свистящее бурчание.

– «Не говори глупостей! Конечно же, я счастлива за тебя, моя малышка!» – возмутилась Бабуля, неодобрительно качая головой при виде моих телодвижений – «В конце концов, они мои внуки, а со всей этой магией принцесс, раз за разом вытаскивавшей тебя с небесных лугов, рано или поздно, что-то такое обязательно должно было произойти! Конечно, пойдут пересуды – ты же знаешь, как пони любят посплетничать, особенно ваш род, но я уверена, что все будет хорошо».

– «Надеюсь…» – пробурчала я, поднимая глаза от чисто вылизанной мордочки дочери, прикрывавшейся всеми четырьмя ногами от материнского языка, и замечая медсестру Тендерхарт, вошедшую в палату и ошарашено глядевшую на открывшуюся ей картину. Вымучив из себя напряженную улыбку, она втолкнула в палату столик с эмалированным судном, прикрытым белой простынкой, и старательно отводя глаза, покинула нас, плотно прикрыв за собой дверь. Пожав плечами, я решила уделить внимание и сыну, и вскоре, пришла и его очередь, похрюкивая, терпеть материнский язык, проходящийся по его мордочке и массирующий раздувшийся, словно шарик, живот.

***

– «Наелись?» – поинтересовалась Бабуля. Спустившись со второго этажа, она накинула теплую шаль и присев на диван рядом со мной, внимательно поглядела на серых клопиков, оккупировавших мой живот – «Погляди, не пора уже? А то переедят…».

– «Быстро они» – покачав головой, я отняла от вымени недовольно пискнувших близнецов и быстро шоркая языком, умыла мелких свинтусов, слизывая с кривящихся мордочек потеки молока. Помяв носом надувшиеся животы, я добилась от запищавших детей могучей отрыжки, после чего рассовала полусонных жеребят под крылья – «И сосут неохотно, больше балуясь».

– «Значит, пора отнимать» – качнула головой старушка, слыша возню, доносящуюся из-под моих порхалок. Недовольные детишки никак не хотели засыпать, несмотря на явно слипающиеся глаза, и громко хныкая, капризничали в тепле – «Ну-ка, давай их сюда, а сама отправляйся в постель. Я их присплю, и принесу к вам».

– «Хорошо. Охххх, этот год... Уж лучше еще одна беременность!» – потянувшись, пожаловалась я – «Это ж наказание какое-то!».

– «Всего-то десять месяцев, милая!» – фыркнула Бабуля, забирая бузящих близнецов. Мне казалось, что она искренне потешалась над моими заботами, легко и беззаботно относясь к беспокоящим и иногда, откровенно пугавшим меня трудностям воспитания детей – «Они только начали ползать, а ты уже исстрадалась. Вот, погоди, когда начнут бегать и летать...».

– «Жду с содроганием» – я потерла глаза и нога за ногу, поплелась из гостиной – «Ума не приложу, как мне удастся совмещать службу и воспитание малышей... Хоть в детский сад их отдавай. Но ведь не раньше трех лет, да и кто согласится?».

– «Значит, нужна няня» – слова Бабули заставили меня остановиться на полдороги – «Хоть ты и не одобряешь эту идею, но может быть, на этот раз тебе прислушаться к нашим принцессам? Хотя бы для разнообразия?».

– «Нет!» – мгновенно проснувшись, я резко мотнула головой. Этот разговор всплывал в нашей маленькой семье все чаще и чаще, и каждый раз, я отвечала категорическим отказом – «Я видела, какими глазами глядела на них эта «опытная няня, обличенная Высочайшим доверием»! Фальшивая улыбка идущей на смерть, а в глазах – страх и тоска!».

– «А еще она единорог...» – ехидно буркнула старушка, укачивая детей.

– «Она чуть не выронила Санни!».

– «Ее можно понять, ведь не каждый день можно увидеть ночных пони, писающих тебе на копыта».

– «Она. Его. Чуть. Не. Уронила» – чеканя слова, прошипела я – «И да, я не доверяю этим рогатым. Как, впрочем, и всем, у кого на голове растет еще что-то, помимо гривы и ушей».

Смерив меня загадочным взглядом, бабка усмехнулась, одарив меня своей фирменной «я кое-что знаю!» улыбкой, заставляя меня вновь начать изводиться от подозрений. Я старалась гнать от себя эти мысли, не желая впускать в себя те разлагающие душу мысли, что тревожили меня пару лет назад. Ведь если я не смогу доверять даже своим родным...

– «Дорогая, не делай такую вот испуганную и подозрительную мордочку, ладно?» – без труда прочитала меня та – «Я все прекрасно понимаю. Я сама не доверила бы своих дочерей наемной няньке, но иногда обстоятельства заставляют нас смириться и действовать помимо своей воли».

– «Бабуля, у нас нет на это средств» – как обычно, выдвинула я железобетонный, никогда ранее не подводивший меня аргумент. Денег и вправду не хватало, и с рождением близнецов я вновь перешла в режим строжайшей экономии. Увесистый мешочек с битами, ежемесячно вручаемый мне Графитом, заканчивался довольно быстро, и вот уже несколько месяцев, как я жила на полагавшееся мне пособие по уходу за детьми, тратя всю сумму на предметы ухода за близнецами. Помимо многочисленных пеленок, распашонок, посуды и оказавшимися неожиданно дорогими лекарств, по совету родичей, я приобрела старенький, подержанный фризер и теперь была способна отлучаться из дома на гораздо больший срок, не боясь, что сцеженное молоко свернется, или испортится протертое яблочное пюре. Конечно, магический кристалл, вырабатывавший лед в этом деревянном, побитом жизнью ящике, выдыхался довольно быстро, но его перезарядка обходилась мне не на много дороже, чем еженедельная доставка льда для ледника, однако средств все еще не хватало, поэтому я уже всерьез подумывала о возвращении на службу. Как-никак, жалование Легата позволило бы мне вздохнуть гораздо свободнее... Но для этого мне пришлось бы нанимать няню.

– «Разве?» – прищурилась на меня пожилая земнопони. Притихшие близнецы сонно копошились, лежа между ее передних ног – «А некая «помощь» от наших повелительниц? Каждую неделю ее приносит очень любезный пожилой гвардеец-пегас, но, увы, по твоей же просьбе, я каждый раз вынуждена ему отказывать...».

Опустив голову, я присела на диван. Да, для Бабули, выросшей в Эквестрии, было вполне естественно любить и баловать внуков, при этом считая себя вполне свободной от тех обязательств, которые добровольно взвалила бы на себя любая бабушка из другого, ушедшего от нас мира, оставшегося в воспоминаниях лишь Духа… И меня. И это было одной из тех причин, что побуждали моих родственников и мужа, раз за разом намекать на необходимость присмотра за детьми.

– «Слушай, эти биты тоже не откуда-нибудь взялись, правда?» – как всегда, не зная, что сказать, я начинала сердиться и переть напролом, зачастую, в ущерб собственным интересам – «Далеко ходить не нужно, достаточно просто посмотреть на Дэрпи! Что-то я не помню, чтобы ее дочери, оставшейся одной-одинешенькой, помогали деньгами или еще чем-нибудь! Помнишь, как я рассказывала тебе про те мешки, что скопились у нее в…».

– «Это была ошибка нашего мэра, которая Мэр» – взмахнув хвостом, перебила меня серая земнопони, сделав мне знак говорить потише, когда разбуженные звуками моего голоса близнецы беспокойно захныкали сквозь сон – «Но говорят, что она сделала все, что можно, чтобы дать возможность маленькой Динки остаться дома и навещать свою мать, вместо того, чтобы отправиться в приют для жеребят, оставшихся без родителей, где-нибудь в Холоу Шейдс. И не забывай, что твои дети, и мои внуки, кстати, удостоились высочайшей для простого пони чести – стать не просто знатными пегасами, а принцем и принцессой!».

– «Эй! Это был всего лишь политический ход, не более!».

– «Правда?» – ехидно улыбнулась противная бабка, качая носом Берри. Перевернувшись на спинку, она раскинула во все стороны маленькие ножки, и громко сопела, даже не замечая, что придавила своего брата, беспокойно ворочавшегося во сне. Напевая что-то монотонно-гудящее, Бабуля подтянула к себе Санни и вскоре, уложенные как следует дети вновь мирно засопели, иногда, дергая во сне крошечными копытцами – «Принцесса Луна строго наказала мне следить за внуками, и даже если не брать в расчет то, что они у нас, оказывается, первые из Ночного Народа, когда-то служившего нашей возлюбленной принцессе, мы все равно должны заботиться о них так, как положено. Или ты считаешь, что сможешь обеспечить их…».

– «Я работаю над этим!» – теперь уже был мой черед перебить Бабулю. Увы, поползновения моего бежевого носа выцарапать жеребят и вновь упрятать их под крыло были быстро пресечены опустившимся на него копытом – «Эй, ну в самом деле! Они немного подрастут, и я…».

– «И ты вернешься в свою казарму? Да, просто идеальное место для матери и ее детей! И просто отличное место для воспитания будущих принца и принцессы!».

– «Ты говоришь так , будто это что-то плохое!» – не желая сдаваться, сердито фыркнула я. Ну да, я уже прикидывала, как, в какой очередности и насколько часто кобылы моей Первой будут нянчится с детьми, пока их мать занята на службе. Всего-то и нужно, что превратить это из вызывающей недоумение повинности в средство поощрения – и готово дело, останется лишь отбиваться от желающих устроить себе внеплановые выходные. Конечно, за территорию казарм отпускать их будет нельзя, да и занятие какое-нибудь придумать нужно будет тоже… Конечно, первой в моей очереди должна была быть Черри, после недавней встречи с которой я собиралась основательно поговорить с подругой «по душам», но думаю, и остальные не откажутся посидеть с крикливыми, забавными близнецами.

Главное, чтобы в головы моих воображаемых нянек не пришла идея попробовать снять медальоны, плотно прижатые к шеям жеребят тонкими, но необычайно прочными золотыми цепочками.

– «Конечно. Они – будущие принц и принцесса, поэтому должны воспитываться так, чтобы нашим повелительницам не было за них стыдно!» – похоже, титулы, раз за разом озвучиваемые Бабулей, обладали для нее немалой притягательностью, в то время как для меня… Эх, не знала моя приемная семья тех прожигателей жизни, в которых превратились эти самые принцы и принцессы, основной задачей которых было приветливо махать ручками с балкона, не выходить за отведенный им лимит содержания, а главное – сидеть тихо и помалкивать, пока те, кто на самом деле управляют их страной, ведут свои дела. Увы, память Духа отложила на мне некий отпечаток, определенное отношение к высоким титулам и наследственным званиям, и не оттуда ли росли корни моего презрительного отношения к знати, и связанными с этим, постоянными конфликтами с властьпридержащими? Конечно, трудно спорить с неуступчивой кобылой, за спиной которой маячат многочисленные копья тех, кто прошел недавнюю Северную войну, но честно говоря, даже меня саму уже начинало возмущать, как именно я веду себя в приличном обществе. Однако так просто сдаваться я не собиралась, но увы, моя твердокаменная, непрошибаемая, железобетонная непоколебимость совсем не впечатляла Бабулю, похоже, решившую насесть на меня всерьез – «Или ты решила, что воспитаешь их одна, без всякой помощи от так тепло относящихся к тебе принцесс? Без помощи мужа? Или меня?».

– «Эй, ну так нечестно!» – захныкала я. Остановившись, я обернулась, и тихо подойдя к Бабуле, обняла ее, присев рядом со стареньким диваном. Прошла всего пара лет, а материал, использованный когда-то Дедом, уже начал сдавать, и сделанный им собственнокопытно, диван потрескивал и уже начал пошатываться, однако ни за какие коврижки на свете я не сменила бы его на что-либо другое – «Ну зачем ты так? Разве я вас чем-нибудь обидела? Или я тоже вам надоела со своими проблемами?».

– «Нет, Скраппи, ты знаешь, что это не так» – строгим шепотом ответила та, стараясь не разбудить вновь завозившихся во сне жеребят – «Однако ты забываешь о том, что кроме меня и Деда, есть еще и твой муж, а еще – принцессы. Наши повелительницы, которых мы уважаем и всемерно любим, вряд ли заслужили подобного обращения от той, чьих детей они фактически приняли в свою семью, не так ли? Разве они давали тебе повод усомниться в своем благорасположении? Или ты думаешь, что они желают им дурного?».

– «Нет, но она уро…».

– «Давай не будем вспоминать про эту небольшую ошибку, хорошо?» – дернула ушами Бабуля – «Они доверяли этой пони, и не их вина, что она не смогла справиться со своими обязанностями. И между прочим, как насчет приглашения повелительниц пожить у них во дворце?».

– «Никогда!» – до боли прижав уши к голове, свистящим шепотом рявкнула я – «Мы договорились, что мои дети будут жить тут, в Понивилле! Свободными от развращающего влияния двора и… И всего остального! Это мои дети, мои! И твои внуки, но это не меняет того, что я их мать, и не собираюсь отдавать их под опеку этих… Этих…».

– «Принцесс?» – нешуточно изумилась и даже растерялась пожилая кобыла – «Скраппи, о чем ты? Это же принцессы!».

– «Я говорю о знати. О той борьбе, которая развернулась вокруг всего этого цирка с новой принцессой и ее коронацией. Разве ты не устала от тех важных пони, что время от времени все еще наезжают в наш городок только лишь затем, чтобы с важным и одобрительным видом поглядеть на Твайлайт? Они ей кланяются, да – но с тем же успехом они могли бы кланяться и фонарному столбу! Бедняга не выдержала и смоталась из Кантерлота сюда, в Понивилль, и мне кажется, что именно из-за этого принцессы пока не могут сделать из нее настоящую соправительницу. Разве ты хочешь такой вот судьбы для своих внуков? «Торжественный вынос смены подгузников!», «Лорд Пэндлпони был осчастливлен милостью Их Высочеств, описавших его манишку!». Смешно? Поверь, я видела, во что превращаются такие пони! Или тебе мало историй про Блюблада?».

– «Ох, Скраппи! Умеешь ты увести в сторону разговор!» – успокаиваясь, добродушно фыркнула Бабуля – «Хорошо, принцессы одобрили твое желание вырастить хороших, милых и послушных жеребят, которые не нахватаются всяких глупостей от важничающих столичных пони. Но как ты думаешь вырастить их без няньки? Разве только сама уйдешь со службы…».

– «Нико… Я не могу, и ты это знаешь. Представляешь, что они там без меня наделают?».

– «Хорошо. Но тогда подумай, как ты будешь воспитывать их без няни?» – продолжила наседать на меня старушка, ехидно глядя из-под редеющей гривы, жидкой челкой свешивающейся ей на глаза – «Сейчас они питаются молоком и детским питанием, но ты сама видишь, что они сосут все менее охотно, и вскоре нам с тобой придется переводить их на обычную еду, а не прикорм. Конечно, можно попросить у принцесс продлить твой отпуск по уходу за жеребятами…».

– «К чему ты ведешь?» – не утерпела я, понемногу устав слушать эти словесные попихушки. Я чувствовала себя бумажным корабликом, летящим по бурному ручью, в то время как длинный прутик, зажатый в чьих-то зубах, направлял мой бег по блестящей воде. Старательно подавив в себе проснувшееся недовольство, я положила голову на диванную подушку, пахнущую пылью, временем и землей с чьих-то немытых копыт.

«Проснется – заставлю вытряхнуть и выбить весь диван! Свинтус великовозрастный!».

– «Скраппи, выслушай меня, хорошо?» – заглянув мне в глаза, попросила Бабуля, и убедившись, что я внимательно слушаю, продолжила свои убеждения – «Мы с тобой понимаем, что рано или поздно, тебе придется нанять сиделку. Боюсь, что я уже не в том возрасте, чтобы углядеть за двумя сорванцами, в которых превратятся мои внуки. Поверь, это так – доживешь до моих лет, и сама научишься определять, кем вырастут эти маленькие непоседы. Так может быть, сразу приучать их к тому, что мама может быть и далеко, у нее могут быть дела, которые потребуют от нее долгих отлучек – ведь ты не усидишь, и вновь улетишь куда-нибудь далеко, где страдают пони, правда? Не отводи, пожалуйста, глаза! В конце концов, я хорошо тебя изучила за эти годы, и понимаю, что ты не усидишь на месте, когда потребуется твоя помощь. Но разве ты не понимаешь, какой это будет удар для малышей?».

– «Но…».

– «И разве ты хочешь оскорбить принцесс, БОГИНЬ, своим недоверием?» – она подпустила в голос чуточку религиозного экстаза, которым отличались отдельные пони этой страны – нарочно, наверняка, ведь моя приемная мать знала, как я относилась ко всякого рода религиозным мракобесам, попав однажды к ним на сборище, после которого едва не осталась слепой на всю жизнь – «Разве могут быть няньки лучше, чем те, кто был избран принцессой?».

– «Но они…» – вскинув голову, я начала было спорить, но замолчала, ощутив на своих губах старое, потрескавшееся копыто.

– «Это всяко лучше, чем кто-нибудь со стороны. Кто-нибудь, кто, в силу каких-либо причин, однажды снимет с их шеи амулеты. Мне кажется, принцессы были предельно серьезны, когда обращали наше внимание на то, что мы должны следить, чтобы они всегда были на них, правда? И кто сможет сохранить эту тайну лучше, чем доверенная пони принцесс?».

– «Но…» – отведя глаза в сторону, я заколебалась. Конечно, я рассматривала возможную ситуацию и под таким углом, но всегда убеждала себя, что моего строгого внушения будет достаточно для того, чтобы «первое условие для няни» выполнялось неукоснительно. Однако слава Бабули всколыхнули во мне былые сомнения. Что если бы мне срочно пришлось бы оставить детей с кем-нибудь из своих знакомых? С Дэрпи, например? Или с Пинки? Передернув спиной, по которой пробежал предательский холодок, я тряхнула головой, отгоняя видение толпы пони, изгоняющих нас из городка под многоголосый вой толпы «ПРОЧЬ! ДЕМОНЫ!». Пусть даже пони будут и добрее, однако я прекрасно понимала, что узнав о том, кем именно являются мои дети, они не перестанут шептаться за их спинами, будут запрещать играть с ними другим жеребятам, и это отравит жизнь моих малышей почище любого Кантерлота. Именно эта неготовность общества пони к резким переменам и делала невозможным триумфальное возвращение Ночного Народа, которое хотела устроить своим внукам разошедшаяся Луна.

И именно это заставило ее зачаровать своей магией подаренные нам когда-то единорожкой, странные амулеты.

Ах, Мелоди Дрим! И что заставило вас создать эти черные камни, которые вы подарили когда-то нам с Графитом? О чем вы думали, вытачивая эти безделушки, выполненные в форме наших меток? Теперь, покоясь в бархатной утробе широкого и тяжелого деревянного пенала, они защищали внуков некогда прекрасной единорожки от того кошмара, что ждал бы их в случае неминуемого разоблачения, и за это я чувствовала горячую благодарность ушедшей от нас представительнице древнего дома, благородной не по рождению, но в самой своей душе.

Как водится, причиной всему была случайность. Однажды, в то время как я, в сопровождении Луны, отправилась провожать заскочившую на огонек Твайлайт, Графит остался в комнате, играясь с неугомонными детьми. С самых первых месяцев они буянили, вопили, размахивали маленькими ножками и даже пытались куда-то уползти, словно обожравшиеся головастики, недовольно стуча по полу крошечными копытцами, поэтому за ними нужен был глаз да глаз, и я не стеснялась подключать к заботе о детях и собственного мужа – конечно, предварительно дав ему выспаться и наесться после долгих суток на службе Госпоже. Выспавшись и перекусив бабулиной стряпней, он был гораздо спокойнее, и легче переносил такие стрессовые ситуации, как смена тряпичных подгузников, купание или отрыжка молоком после кормления. Уже спустя два месяца дрессировки, он вполне мог справляться с такими сложными поручениями, как «не урони сына в таз с мыльной водой», «не давай Берри играться с бяками», и «не спать, когда следишь за детьми!», но я все еще побаивалась оставлять этого черного охламона наедине с отпрысками больше, чем на пятнадцать минут. В отличие от меня, Луна, вновь нацепившая свой любимый образ Морнинг Фреш, вела себя очень спокойно, всегда зная, как чувствуют себя малыши. Я могла лишь верить ей наслово, благо наши с Графитом творения не унаследовали материнского сопротивления магии, и пока принцессе удавалось накладывать на них иллюзии, заставлявшие других пони забывать об их необычной внешности сразу за порогом нашего дома, и это хотя бы немного должно было облегчить им жизнь в этом наполненном магией мире. Кто знает, быть может, наши дети будут счастливее, чем их глупая, вечно влипающая в неприятности мать… Но я все-таки не могла перестать волноваться.

– «Скраппи! Иди сюда, скорее!» – крик мужа, донесшийся со второго этажа, заставил мое сердце пропустить удар. Сердито бормоча и заранее причитая, я стремглав бросилась наверх, не обращая внимания на заинтересованные морды обернувшихся к нам аликорнов, и с грохотом распахнув протестующее взвизгнувшую дверь, нависла над лежащим на кровати мужем, между передних ног которого, смеясь и гуля, барахтались жеребята.

Абсолютно незнакомые мне жеребята.

– «Смотри!» – опустив морду, Графит осторожно ухватил зубами небольшой, но увесистый медальон, подаренный нам его бабушкой, который, слюнявя, обсасывала песочного цвета кобылка. Короткая, соломенного цвета гривка взметнулась от моего дыхания – запах определенно принадлежал моей дочери, но вот вид… – «Здорово, правда? Нет, ты смотри, смотри!».

– «На что смотреть?» – гулким голосом откликнулась я, переводя взгляд с недовольно пищавшей кобылки на Графита, отобравшего у жеребенка новую игрушку. При виде моего взгляда он поежился, но все так же серьезно продолжал сверлить меня взглядом светящихся глаз – «Ты что с нашей дочерью сделал, охламон?!».

– «Сие есть поистине удивительно!» – став матерью и бабушкой одновременно, Луна вдруг как-то очень быстро освоила искусство подкрадываться незаметно, словно смерч, ураган или иное стихийное бедствие, заставляя меня люто завидовать наличию у нее такого нужного любому толковому командиру свойства, если он и вправду желал знать, чем дышат вверенные ему подчиненные – «Ужель МЫ зрим давно и незаслуженно забытую магию иллюзий, сиречь, преображения высокое искусство?».

– «Это вот – магия?» – я недоверчиво воззрилась сначала на нее, затем – опять на дочь. Прошла всего минута, и песочного цвета шкурка вдруг начала таять, сползая с маленького тела клочьями серого тумана, быстро растворяющегося в воздухе. Светлая шкурка исчезла, уступив место уже ставшей привычной для меня серой шерстке, а рыжие глаза вновь превратились в светящиеся драконьи гляделки, хоть и маленькие, но уже успевшие когда-то напугать тетушку Спаркл, впервые зашедшую проведать отпрысков своей подруги и объекта присмотра, которым я оставалась для нее и поныне.

Хотя теперь уже было трудно сказать, кто за кем тут присматривал.

Схватив ребенка, я внимательно оглядела, обнюхала, ощупала свое дитя, и для верности облизав весело дергающую ножками дочь, быстро затолкала к себе под крыло, на ставшее уже привычным место в мягком пуху, предотвращая дальнейшие покушения на ее самочувствие, после чего, обратила свое внимание на двух исследователей, продолжавшихся играться с моим сыном.

– «Ну и что это такое было?» – нехорошим тоном поинтересовалась я, легким движением крыла давая понять захныкавшей под ним дочке, что дело важное, и мама ее не отпустит – «Ты чего это решил тут поэкспериментировать на наших детях, а? А если бы это было опасно? Если бы мисс Мелоди вложила в свои поделки какую-нибудь опасную магию? Ты об этом подумал, олух?!».

– «Тебе следует больше доверять чутью своего супруга, дочь МОЯ» – велеречиво начала было мать, но быстро сбавила децибелы, услышав недовольный рев жеребят – «Скраппи, ты стала очень нервной. Что-то не так?».

– «Не так? Вот, погляди!» – я с возмущением ткнула копытом в сторону Графита. Поняв, что дочку он уже не получит, черный охламон, басовито похохатывая, игрался с весело пищащим сыном. Похоже, им обоим не надоедало смотреть, как серый туман, появлявшийся на теле жеребенка от приложенного к нему талисмана, с тихим шипением растворялся в воздухе, рваными клочьями разлетаясь по комнате от малейшего вздоха. Завладев черным камнем, ограненным в виде метки отца, Санни вновь запихал его в рот, и теперь весело пускал носом пузыри, напоминая всем своим видом хомяка, укравшего бобовый стручок размерами больше своего тела. Преображение свершилось быстро, и через мгновение, мягкие кожистые крылышки покрылись черными перьями, а глаза, потеряв мерцающий в их глубине свет, стали пронзительно-голубыми, синевой повторяя свежее утреннее небо, умытое летним дождем. Приблизив морду к гугукающему сыну, я не могла разглядеть и следа какого-либо магического вмешательства, обычно проявлявшегося каким-либо искажением внешнего вида вещей или пони. Даже Селестия с Луной не смогли укрыться от этой моей милой особенности, позволявшей мне игнорировать большую часть рассчитанной на прямое воздействие магии, хотя, как я подозревала, они могли не слишком-то и скрываться. А вот зачарованный голем в древней пирамиде возле Надиры такого знакомства не пережил… Но теперь даже мое прикосновение ничего не изменило.

– «Так значит, Мелоди Дрим…» – тем временем, пока я была занята осмотром и раздумьями, введенная Графитом в курс дела Луна присоединилась ко мне, ласково ероша своими дыханием лохматую голову внука – «И вновь МЫ убеждаемся, что даже самые простые пони могут стать достойными своих предков! Ужель не видишь ты… Ах да, прости. Но вязь заклятий этих мне знакома. Древние, они сильнее тех, чем балуются в нынешнее время, но увы…».

– «Стоп-стоп-стоп. Так значит, это маскировка? Специальная магия, которая меняет внешний вид пони? И очень стойкая, если даже я ничего не могу с ней поделать?» – вот видите, иногда даже на меня находит прозрение. Разворошив носом перья и пух под крылом, я выудила оттуда недовольно вопящую дочку, и лизнув ее нос, вновь внимательно оглядела, переводя взгляд с нее на дрыгающего ножками сына – «Странно. Никакой разницы. Но как такое может быть?».

Луна не ответила. Прищурившись, мы уставились на странную магию, раз за разом меняющую облик Санни, и я могла поклясться, что думали мы об одном и том же. О задаче, над решением которой вместе со мной ломали головы три принцессы разом, решая, как нам вырастить детей, не обрекая их на принудительное затворничество. Конечно, эта мысль была первой, которую высказала бесхитростная Твайлайт, предложив упаковать малышей в комфортабельную башню с библиотекой, до самого их совершеннолетия, после чего ей пришлось побегать от меня по тронному залу, прикрываясь каким-то пухлым томом, притащенным ей из королевской библиотеки, но к счастью, эта идея не прошла. Однако других вариантов тоже не было – несмотря на всю терпимость разноцветного народца, слишком прочно эти крылатые создания вошли в местный фольклор как одни из самых темных слуг Найтмер Мун, и если возрожденных стражей боялись больше по привычке, зная о рескрипте двух принцесс, объявившем их пегасами на службе младшей из правительниц, то реакцию на появление среди пони клыкастых отпрысков древнего рода, сохранившегося лишь в сказках и легендах, предсказать было достаточно сложно. Но, как и принцессы, я была уверена в том, что это превратило бы их жизнь в нескончаемую круговерть одиночества и отчуждения. Но жизнь взаперти? Нет уж, и мне все чаще хотелось плюнуть на все и торжественно вынести их в мир, явив своих детей всему миру, бросая ему вызов, и будь что будет – в конце концов, наши четырехногие потомки были добрее и терпимее нас, а если еще и озадачиться грамотной рекламной кампанией… Но принцессы осторожничали, и убедили меня немного подождать, через Твайлайт распространив слух о недоношенности и крайней слабости малышей, на что я, скрепя сердце, согласилась, пойдя ради своих детей на эту невинную, но все-таки ложь. Зная о моих похождениях и роде занятий, население городка не особенно удивилось, принявшись сочинять байки и слухи о врожденных заболеваниях моих детишек, молвой превращенных в «страдающих бедняжек», а мои еженедельные полеты в Кантерлот, в клинику Крылатых Целителей, лишь добавляли достоверности придуманным мной байкам. Новый центр, которой обслуживал уже не только меня, но и малышей, радостно, всеми четырьмя копытами, вцепился в это маленькое, писклявое чудо, в количестве двух штук, показанное лишь самым надежным, одним из самых доверенных врачей и профессоров Эквестрии, чей узкий круг впору было называть каким-нибудь тайным братством. Но теперь, через три месяца затворничества и кратковременных встреч с подругами и знакомыми, у нас появилась возможность дать близнецам нормальную жизнь, без социальных потрясений и любопытства толпы.

– «И как долго действуют эти штучки?» – решив отбросить несущественные для меня вопросы о том, как именно старая единорожка смогла сделать это маленькое чудо, и самое главное, как она додумалась до такого, я поспешила выяснить самое главное – длину цепи, которая отныне должна была приковать нас к нашему дому, и выражавшуюся не в метрах, копытах или взмахах крыльев, а всего лишь во времени, которое мы могли бы провести на улице, гуляя и веселясь, встречаясь с другими пони и соседскими детьми. Я приняла бы любой ответ, пусть даже «пять минут», пускай! Да, позже это будет казаться смехотворно малой величиной, но в этот миг, я была готова отдать хоть литр крови за каждое из удлиненных звеньев их оков, одетых не по моей вине, но все-таки, из-за меня.

– «Увы, недолго» – подняв магией амулет на уровень глаз, Луна вгляделась в него, словно опытный оценщик, способный с одного взгляда оценить пробу, вес и даже место изготовления попавшего к нему украшения. Она поворачивала его то так, то эдак, заставляя солнечные лучи скользить и переливаться на загадочных значках, покрывавших тонкие полоски серого металла – «Создательница их была мудра, и движима особым вдохновением, однако ей недоставало тех знаний, что скрыты под покровами веков».

– «Так значит, ничего не выйдет?» – в отчаянии я до скрипа стиснула зубы, изо всех сил борясь с нахлынувшим чувством отчаяния, и вновь начиная подумывать о том, чтобы отринуть все и всяческие запреты, рожденные страхами принцесс – «Мама, ты же понимаешь, что дальше так нельзя! Я… Прости, я не хочу никому предъявлять ультиматумы, но завтра же я выйду с ними на прогулку, и пусть хоть один пони попробует…».

– «Утешься, дочь моя. Беремся МЫ решить сию задачу!» – распахнув крылья, гордо заявила принцесса. Судя по подрагивающим, завитым перьям и велеречивому голосу, она была не на шутку взволнована, как всегда, в минуты душевного смятения, переходя на вычурный, певучий старокантерлотский язык – «Я переплавлю лунный свет, смешав его с колючим звоном звезд, и сила амулетов будет длиться ВЕЧНО!».

– «Сила? Длиться?» – стараясь успокоиться, я фыркнула на резанувшее мое ухо сочетание слов, и принялась успокаивать малышню, испуганную громовым голосом бабушки – «Неважный подбор слов, моя повелительница, если мне будет прощена подобная дерзость…».

– «Нынешние пони забыли свои основы, и не имеют представления о том, что может продолжаться вечно, а что нет!» – фыркнула та, но затем сложила крылья и миролюбиво добавила – «Язык меняется, моя хорошая, и то, что раньше было нормой, сейчас – анахронизм, который помним лишь мы с сестрой».

– «Извини» – рассовав пищащих жеребят под крылья, я принялась укачивать их, не забыв ласково потыкаться носом в шею Луны – «Я снова становлюсь мелочной и склочной, словно…».

– «Словно самая обычная кобылка» – закончила за меня Луна, бросая на Графита странный взгляд, и ласково дохнув мне в макушку, словно не замечая, что я давно приметила эти странные обмены взглядами, которыми уже несколько месяцев они обменивались за моей спиной – «Как отмечала Селестия, тебе не хватает самоконтроля, но думаю, со временем это придет. Я заберу эти чудесные вещицы, и не позже седмицы мы прогуляемся с моими внуками под светом звезд и чудесными ночными небесами!».

– «Спасибо!» – прошептала я, утыкаясь носом в грудь аликорна – «Ты лучшая мать на свете!».

Улыбнувшись, она исчезла, а через неделю, упаковав малышей в разноцветные сумочки-конверты, висевшие на моих боках, мы в первый раз вышли на прогулку, пройдясь по вечернему Понивиллю.

Да, все привыкли к виду близнецов, и если среди пони разнесется весть, что среди них живут маленькие монстры… Эта мысль подкосила меня, и присев возле стены, я тихонько расплакалась, стараясь не разбудить задремавших жеребят.

– «Ну-ну-ну, не нужно слез» – ласково попеняла мне Бабуля, разрываясь между спящими у ее бока малышами и мной. Утерев слезы, я кивнула и шмыгая носом, пересела поближе, невольно улыбнувшись, когда копытца Санни плотно обхватили мою морду. Словно маленький летучий мышонок, он крепко держался за любую часть родительского тела, до которой успевал дотянуться, и я ласково зафыркала, увидев его щекастую мордашку, улыбающуюся сквозь сон.

– «Все будет хорошо, Скраппи. Не терзайся. В конце концов, ты не первая мать, которой нужна няня, а уж с такими покровительницами, как принцессы, никто и думать не посмеет плохо о наших малышах. Ну так ты согласна?».

– «Да…» – сипло проговорила я – «Но передай принцессам, что у меня есть пара условий».

– «Вот и обговорите с ними все тонкости во время следующего медосмотра!» – несказанно обрадовалась пожилая пони, аккуратно кладя жеребят мне на спину – «В конце концов, милая, тебя же не лишили статуса Первой Ученицы, не так ли? Вот и займись своими детьми! В конце концов, как и любая порядочная бабушка, я хочу им только добра».

– «Ага. А нянькой быть отказалась!» – негромко прогундела я.

– «Как и Грасс» – иронично тряхнув головой, она отправилась наверх, захватив с собой теплую шаль – «Она все еще дуется на тебя, не так ли? Вот наймем няню – и у тебя сразу же появится время на то, чтобы слетать к ней и помириться. Не так ли?».

– «Ррррррродственнички!» – расстроено фыркнула я и, усевшись на диван, вновь уставилась на свет старинной керосиновой лампы, ощущая, как меня покидает то равновесие, которое я пыталась выпестовать в себе под мудрым копытоводством принцесс – «Ну ничего, подрастут детишки – я всем припомню, кто мне тут не хотел помогать! Куплю им дудки, барабан и детское пианино – вспомните, как издевались над вечно недосыпающей пегаской!».

***

– «Скраппи! Что, что случилось?».

Кубарем выкатившись из постели, я в два прыжка оказалась рядом с детской кроваткой и, заслонив ее своими крыльями, со страхом вглядывалась в полумрак комнаты, вздрагивая от каждого шороха, от каждого звука. Тревожно заворчав, Графит выбрался из постели и, оглянувшись, направился ко мне. В очередной раз вздрогнув, я уставилась в светящиеся глаза жеребца, успокаивающе положившего копыто на мою спину, и лишь после этого ощутила, как отступает прочь скрутивший меня ужас. Облегченно выдохнув, я осела у постельки детей и негромко, облегченно разрыдалась, выплескивая остатки страха в колючую, жесткую шерсть мужа, присевшего рядом со мной.

– «Опять кошмары?».

– «Да…» – на этот раз сон был таким реальным, что я могла воспроизвести в памяти каждую складку, каждый шов на одежде… Нет, прочь, прочь! Это все дурной сон!

– «И опять о Камелу? Или о том похищении?» – продолжал допытываться Графит. Разбуженные шумом, дети распахнули глазенки, а одновременно с ними — и рты, которые, как я обнаружила из личных наблюдений, обычно открывались и закрывались прискорбно синхронно, и дружно завопили что-то раздраженно-плаксивое, заставив супруга быстро ретироваться в кровать, а меня – еще час бродить по комнате, укачивая Их Разбуженных Высочеств. Признаюсь, это дало мне достаточно времени для того, чтобы увериться, что я не собираюсь рассказывать Графиту о тех снах, что посещали меня в течение уже нескольких дней. Становясь все реальнее и детальнее, они стали напоминать какой-то извращенный кошмар, буквально каждую ночь мучая меня и заставляя просыпаться среди ночи, подпрыгивая на измятых, пропитанных потом простынях… Но я еще держалась и старалась как могла, скрывая от окружающих свои страхи, договорившись с Кег о еще одной порции пилюль, которыми та смогла успокоить меня после возвращения из замка Ириса, и которые, по ее словам, помогли бы мне притупить кошмарные воспоминания о недавних событиях. Конечно, это была ложь, но я солгала лишь наполовину – эти сны и вправду напоминали кошмар, и если с ужасными снами о бойлерной с гостеприимно распахнутой печью мне удалось справиться самостоятельно и на удивление — довольно быстро, то посещавшие меня в последние ночи, крайне детализованные ужастики, похоже, понемногу брали надо мной верх. Поэтому в постель я вернулась преисполненная уверенности и дальше держать в неведении беспокойно шевельнувшегося мужа, к которому я подкатилась под бочок, об этих неприятных сновидениях.

С другой стороны, что я могла ему рассказать? О том, что просыпаюсь от совиного крика, раздававшегося прямо под окном? О том, что, обнаружив себя среди серого, застывшего мира, начинаю метаться по комнате, вскрикивая от прикосновения к шкуре черного порошка, в который рассыпаются от малейшего прикосновения все попадающиеся на моем пути предметы? Или о странной, пугающей фигуре в грубом, коричневом плаще, застывшей над детской кроваткой? Каждый раз я просыпалась в броске, летя в сторону колыбели, и каждый раз последним звуком, с которым я выпадала, вырывалась из серого плена кошмара, был глухой стук досок под толстым, почти треугольным ножом, одним за другим, пробивающим маленькие тела близнецов – это я должна была ему рассказать? Ну уж нет! Я и так довольно заставляла его страдать, и мои кошмары были лишь отражением тех пугающих снов, что заставляли черного жеребца подпрыгивать на постели, бурно дыша и слепо шаря вокруг дрожащими копытами. Нащупав мое сопящее тельце, он облегченно откидывался на кровать, и подгребая меня к себе, еще долго лежал, глядя в ночной полумрак. Потом уходил, и возвращался лишь под утро – усталый, не выспавшийся, и тихо дремал почти до обеда. Какие сны ему снились – кто знает? Он никогда не говорил мне об этом, но каждый раз, исчезая из дома, он и не подозревал, как долго я ревела в подушку, ненавидя себя за то, что не могу быть нормальной и любящей женой, примерной матерью и украшением когорты доверенных пони принцесс. В конце концов, даже Твайлайт стала принцессой, а я…

«Хватит себя жалеть!» – одернула я сама себя, опускаясь на чуть влажную ткань простыни, и передергиваясь от неприятного ощущения мурашек, пробежавших под скрипнувшей шерстью – «Ты сама выбрала эту дорогу! Как сказал однажды Вайт Шилд, не стоит надеяться, что моя дорога будет усыпана розами. В конце концов, Твайлайт вели к этому, натаскивая, словно хорошую гончую, а я… Стоп! Хватит! У тебя есть муж, есть дети, а еще и мать, которая, к слову, еще и носит милейший титул «Владычицы Снов» – так что тебе мешает к ней обратиться? Вот завтра и…».

– «Скраппи… Ты не спишь?».

– «Сплю, сплю. Все в порядке, милый» – обернувшись, я погладила по плечу сонно бормотнувшего мужа, и прижавшись к его спине, уткнулась носом в непокорную, лохматую гриву. Похоже, так и нужно будет поступить. В конце концов, кто может знать о снах больше, нежели та, кто их насылает, а иногда – даже и создает?

– «Спи. Все хорошо» – я закрыла глаза и медленно задышала, старательно считая секунды до нового рассвета, скользя глазами в темноте по россыпи серых точек, так напоминающих звезды…

И блеск перламутровых ракушек на рукояти треугольного ножа.

***

Почему плачут дети? В основном, потому что только так они могут выразить свое неудовольствие, испуг, недоумение или боль. Еще не до конца сформировавшаяся, или вернее, не до конца втянувшаяся в работу нервная система жеребенка способна оповестить о чем-то неприятном лишь громким, отчаянным плачем, заслышав который, любой вменяемый родитель тотчас же спешит на помощь, чтобы обнять, поднять на спину и обязательно пожалеть малыша, громко страдающего над каким-то необъятным детским горем. Однако плакать они могут и по другим, не столь тривиальным причинам, как обыденные физические раздражители вроде пустого или переполненного животика, температуры или занозы. Мои карапузы научились вопить по поводу и без повода, зачастую приводя меня в недоумение и иногда даже глухое раздражение, переходящее в непонимание и злость. Не дали поиграть с шариками навоза; отняли стружки, которые он пытался есть; застряла под кроватью; у соседского жеребенка была кукла красивее – все это были куда как важные поводы громко, взахлеб и с подвыванием посвиристеть, разрывая барабанные перепонки жителей дома пронзительными голосами. От них не спасали ни закрытые двери, ни занавешенные окна, и чем незначительнее была причина – тем более долгим и бурным был скандал. И последствия его приходилось разруливать мне – раз за разом, раз за разом, раз за разом…

Но все-таки даже этим мелким переработчикам яблок, молока и детского питания в бесполезные, маленькие катышки пахучего навоза иногда требовался отдых. Устав от визга и ора, малыши засыпали с таким невинным выражением на детских мордашках, что могли ввести в заблуждение кого угодно, кто не знал об их истинной, скандальной натуре, и кто успевал удалиться на достаточное расстояние, чтобы не оказаться случайным свидетелем пробуждения мелких чудовищ.

– «Ох, вы, должно быть, так счастливы!» – в очередной раз умилилась Твайлайт, разглядывая сопящих близнецов, упакованных в рюкзачки, с помощью системы ремешков, образующих уже виденную мной когда-то шлейку, крепившуюся на моих боках. Наголосившись по поводу большой и страшной божьей коровки, залетевшей в окошко гостиной, маленькие тираны спокойно уснули, и теперь разбудить их могли разве что выстрелы из бутафорской «пушки для вечеринок» Пинки Пай. По поводу последней, между прочим, я уже начала осторожно наводить кое-какие справки – «Ты только посмотри на них, они такие хорошенькие… Особенно в новом облике, правда?».

– «Ага. Просто замечательные» – поневоле улыбнулась я, наверное, как и любая мать, расцветая от похвальбы в адрес своих детей – «Но не дайте обмануть себя этим милым видом, Ваше Высочество. На самом деле, это маленькие исчадья ада, исторгнутые из глубин Тартара, и являющиеся моим персональным наказанием за все прегрешения!».

– «Не нужно так говорить, Скраппи! Просто… Не нужно, ладно?» – мгновенно ощетинилась сиреневая, становясь чем-то похожей на испуганного ежика, со свирепым видом топорщащего во все стороны свои острые иголки. Было не совсем понятно, что же именно вызвало такую реакцию – мои слова про детей, или же столь официальное к ней обращение, поэтому я удивленно хмыкнула, и решила на время перестать подкалывать новоявленную принцессу, чье появление уже вызвало нездоровый ажиотаж как среди жителей городка, так и среди всего понячьего народа. Я просто медленно шла вперед, давая углубившейся в свои мысли подруге следовать за мной, и просто наслаждалась прогулкой, которые так полюбила после нескольких месяцев, добровольно проведенных взаперти.

*БОМММММММ*

– «Ох, уже полдень?».

– «Вообще-то, тринадцать часов, Твайлайт» – хмыкнула я. Наши ноги принесли нас в новый райончик Понивилля, раскинувшийся неподалеку от коттеджа Флаттершай и старой Часовой башни, механизм которой представлял собой довольно древний и откровенно пугавший меня агрегат. Собранные из черного, ноздреватого чугуна, неизносимые шестерни его недобро стучали, мрачно пережевывая позванивавшую от напряжения цепь с пудовым каменным грузом, а удары отбивались надтреснутым медным колоколом, глухой, дрожащий звук которого каждый раз заставлял мурашки табуном пробегать у меня по спине. Я даже не представляла себе, как приезжие пони, заселившие эту короткую улочку на пять домов, могли жить рядом с этим чудовищем – «Скоро малыши проснутся, и вновь возжелают чего-нибудь пожрать, поэтому у тебя есть отличный шанс увидеть этих «ангелочков» в деле!».

– «Тринадцать? Ах, час дня…» – отвлекшись от своих невеселых мыслей, Твайлайт подняла глаза на гулко щелкнувшие стрелки – «Скраппи, нужно говорить как положено – «Час дня». Ты же знаешь, что в Эквестрии…».

– «Знаю. И это глупо!» – перебила я заучку, ничуть не изменившуюся после своей смерти, как я познала на своей шкурке, бывшей непременным и главным условием превращения в аликорна – «Знаешь, как это звучит для меня? «Адын Пи Эм»![4] Вот и думай, что там имелось с виду! А уж путаница с полночью и полуднем меня вообще бесит! Вот, помню…».

– «Нет, это неправильно!» – остановившись, бывшая единорожка сердито топнула ногой и негодующе всхрапнула, заставив меня удивленно оглянуться на заведшуюся по пустяку подругу – «Просто ты привыкла к «военной» системе обозначения времени, в то время как наша Эквестрия – сугубо мирная страна, и будет оставаться такой… Уффф. Прости, я… Я погорячилась, правда?».

– «Да ты сегодня все утро в каких-то растрепанных чувствах» – кивнув, я присела рядом с подругой, опустившейся на крылечко деревянной башни, и мрачно глядевшей на свои копыта. Заметив мой удивленный взгляд, она пробормотала какие-то извинения, и вновь затихла, переживая что-то внутри – «Твай, в чем дело? Тоже плохо спала?».

– «Тоже? Значит, ты вновь плохо спишь?» – явно не желая говорить о расстроившем ее предмете, сиреневая кобыла ухватилась за мои слова, явно желая отвлечь меня от слишком уж назойливых вопросов – «Скраппи, почему ты мне сразу не сказала? Принцессы очень четко дали мне понять, что столь высокая честь, оказанная мне моей наставницей, нисколько не умаляет моих обязанностей по отношению к своим друзьям. А ты ведь мой друг, правда?».

– «Каааанееееешно! И я всегда…».

– «Скраппи, пожалуйста, не ври!» – строго уставилась на меня перерожденная заучка, заставив меня страдальчески закатить глаза – «Ты же знаешь, что совершенно не умеешь контролировать свое тело, и пока ты говоришь мне одно, оно, твое тело, просто кричит совершенно другое, выдавая тебя с головой!».

– «Ну…» – признаваться совсем не хотелось, поэтому я, в свою очередь, уткнула глаза в землю, старательно ища на ней ответы на все волнующие подругу вопросы – «Я… Эммм…».

– «Я все еще твой куратор, Скраппи, и теперь вряд ли кто-нибудь сможет это изменить!» – с садистской усмешечкой протянула крылато-рогатая засранка, неловко пытаясь обнять меня крылом, словно настоящий пегас. Увы, у нее ничего не получилось, и спустя короткое время, ей самой пришлось отбиваться от вставшей дыбом, негнущейся конечности, то распрямлявшейся, то вновь складывавшейся и буквально прилипавшей к аликорньему боку – «Угххххх! Да что с ними такое?!».

– «Постарайся расслабиться. Не пытайся их контролировать» – посоветовала я, глядя на благородные мучения новой принцессы – «Слышала сказку про сороконожку, которая вдруг задумалась, с какой ноги нужно начинать идти – с правой, или с левой?».

– «Гррррр! При чем тут… При чем тут вообще насекомые?!» – сдавленно зарычала сиреневая, силой прижимая крылья к своим бокам – «Я же не бабочка, в конце кон… Да закрывайтесь вы уже!».

– «Я говорю о том, что не стоит пытаться контролировать моторику и безусловные рефлексы» – ухмыльнувшись, я провела по сгибам крыльев, заставив их потянуться вслед за моими копытами, а потом вдруг пощекотала ямочки под крыльями, успевшие за прошедший год обрасти мягким пухом, пробивавшимся из-под еще не до конца выпавшей там шерсти. С легким шлепком, крылья сложились, плотно прижавшись к бокам «твайликорна», как я про себя окрестила новоявленную принцессу, морда которой вдруг заполыхала, словно наливное яблочко – «Вот так, Ваше Высочество. Не всегда нужно думать именно головой. Порой достаточно просто отпустить вожжи и доверить телу сделать все за тебя».

– «Эмммм… Да, спасибо, Скраппи. Я...» – смутившись и отчего-то опечалившись, Твайлайт вскочила и поспешила распрощаться – «Пожалуй, я пойду. Я буду у себя, в библиотеке».

– «Хммм. Что это с ней?» – недоуменно выгнула я бровь в сторону уходящей от меня кобылы. Понуро бредя в сторону раскинувшегося за небольшим холмом городка, Твайлайт не обратила внимания даже на Спайка, бодро трусившего из коттеджа Флаттершай с укрытой полотенцем корзинкой, и вскоре скрылась за поворотом дороги, скорбным воплощением печали и уныния исчезнув среди деревьев. Покачав головой, дракончик решил было последовать за ней, но отчего-то передумал, и заметив мою недоумевающую тушку возле башни, попрыгал в мою сторону, резво размахивая корзинкой.

– «Привет, Скраппи!».

– «И тебе привет, чапчерица!» – ухмыльнулась я в ответ, с интересом обнюхивая корзинку – «А кто это к нам такой припрыгал? Кто это нам что-то вкусненькое принес?».

– «Эй-эй-эй, это не тебе!» – мгновенно всполошился маленький жадина, выдергивая корзинку прямо у меня из-под носа, который я уже успела запустить в ее загадочно темневшее под полотенцем нутро – «Это для Совелия! Ты такое не ешь!».

– «А откуда ты знаешь? Разве ты мне предлагал?» – обидчиво поинтересовалась я, оценивающе глядя на блестевших чешуей, мелких рыбешек, заботливо переложенных ледяной крошкой – «Знаешь, какие из них замечательные шпроты получаются? Не хуже, чем из хвостов мелких, фиолетовых чапчеров, поверь мне на слово!».

– «Мне казалось, что кое-кто уже давно обзавелся жеребятами, и теперь должен есть как любой уважающий себя пони…» – пробормотал Спайк, демонстративно игнорируя мои подколки, научившись не обижаться на этот парафраз одного старого анекдота. В свою очередь, я так же не удивлялась его долготерпению – в конце концов, он сумел выжить в компании шести молоденьких кобыл, хоть и оставшись эдаким аналогом надоедливого младшего брата, а это могло говорить только в его пользу.

– «А мне, может, понравилось! Заправляешь салатик вареньем, спишь сколько влезет, и никто тебе ни слова не говорит. Ладно, это все ерунда, хотя теперь я знаю, к кому влезать в дом на предмет поиска жирного стейка… Ты мне вот что скажи – что там такое с Твайлайт-то произошло? Вроде бы разговоришься с ней – нормальная, адекватная кобыла, а стоит только прекратить разговор, так сразу вся такая грустная-печальная, словно Tcheburashka. Что там у вас произошло?».

– «Бедная Твайлайт. Она так переживает» – опечалившись, потомок динозавров уселся на крылечко, и положив голову на передние лапы, принялся качать корзинку короткой, кривой ногой – «Ну, из-за этого титула… И короны… В общем, поссорились они… Кажется».

– «Кто и с кем?».

– «Твайлайт и остальные ее подруги. Они принялись оказывать ей почести, достойные принцессы, а Твайлайт этого не хотела. Ну, то есть, совсем не хотела. Да, я знаю, что это звучит странно, но ей совсем не нравится носить корону все время».

– «Дай угадаю – Рарити настаивала на обратном?» – усмехнулась я, прекрасно понимая, кто в «Большой Шестерке» подруг, словно древний китаец, был помешан на соблюдении всех правил придворного этикета – «И это вылилось в ссору?».

– «Нет, ссоры как таковой не было» – помотал хомячьими щеками Спайк – «Да и корону она не забыла, ведь мы взяли ее с собой, положив в специальный чемодан… А ты разве не знаешь? Последний раз нас приглашали туда прошлым летом, чтобы мы помогли принцессе Кейденс и ее мужу встретить инспектора Эквестрийских Игр. Ну, когда тебя… Когда с тобой случилось… Это».

«Вот так. «Принцессе Кейденс и ее мужу», а не «королевской чете» или как-либо иначе» – подумала я, невольно подмечая этот интересный оборот речи – «И похоже, что это вполне привычное именование супруга аликорна. Что ж, видимо, с течением веков четырехногий народ привык к тому, что супруги, любовники и фавориты не вечны, они приходят и уходят, а принцессы – вечны, поэтому история редко сохраняет имена тех, что некогда стоял возле трона, а то и согревал королевскую постель… Как хорошо, что мои дети будут лишены подобной участи, быть безымянными временщиками, приносившими завтрак в постель принцесс с такого-то года по такой!».

– «Это?» – решив не углубляться в воспоминания о событиях, на которые столь «деликатно» намекнул этот долбоящер, я демонстративно покосилась на сумки, в которых сопели близнецы – «Аааа, ну это естественно. Быть может, тебе и самому когда-нибудь придется для Твайлайт сначала ананас с селедкой разогревать, а потом и такого вот малыша по ночам укачивать. Так что не боись, протозавр крашеный! У тебя все еще впереди!».

– «Нет-нет-нет! Не надо!» – не на шутку перепугался Спайк, вскакивая с крыльца и начиная пятиться от меня, зачем-то спрятав за спину четырехпалые передние лапки – «Иииизбавь меня от ваших ужасных обычаев млекопитающих! Я надеюсь, что у Твайлайт никогда не будет этих ужасных, крикливых младенцев, не дающих мне спать по ночам!».

– «Скажите, мсье, вы давно копытом по хлебалу не получали?» – обиделась я, демонстративно поднимая к глазам переднюю ногу, и изучающее глядя на свое копыто. Отсутствие ежемесячной ковки и год, проведенный почти без нагрузок, положительно сказались на их здоровье и внешнем виде, поэтому иногда мои ноги просто полнились ощущением, что я могла бы разорвать голыми копытами железнодорожный рельс – «Это я так чисто спрашиваю, чтобы разговор поддержать…».

– «Я н-непонял половины из того, что ты сказала» – отойдя от меня на приличное расстояние, заявил фиолетовый дракон – «И вообще, я должен бежать! Помочь Рарити… Ну, помочь! Вот!».

– «Беги, беги, черепаха двуногая! Она ведь тоже «млекопитающая», слышишь?!» – ржанув, проорала я вслед двуногому бегемотышу, резво взявшему тряский аллюр в сторону одного из двух каменных мостов через безымянную речку, протекавшую по Понивиллю, возле которого располагался бутик Карусель. Мелкий чешуйчатый ловелас ушел так поспешно, что даже забыл корзинку для еще одного питомца своей фиолетовой принцессы, который, должно быть, уже заждался порции свежевыловленной рыбки. Конечно, я всегда подозревала, что филины и совы кушают, в основном, мелких грызунов и пичуг, но учитывая трепетное отношение к этим представителям местной фауны самой Флаттершай, с которой большая часть зверей, волей-неволей, вынуждена была считаться, я решила, что этот филин мог перейти и на рыбную диету, отрываясь в кровавых оргиях мышиного смертоубийства по ночам. Подняв зубами корзинку, я двинулась в путь в сторону большого, раскидистого дуба, маячащего над крышами домов – в конце концов, раз уж я вышла «в свет», решив не так давно проблему с затворничеством из-за детишек, то мне стоило начинать интересоваться, чем же живут и дышат местные жители.

В том числе – и разобиженные на весь белый свет, принцессы поневоле.

***

– «Эй, Твайлайт! Я тут нашла корзинку Спайка, и… Ммммм, однако ж!».

Подхватив зубами корзинку, я резво поскакала в сторону центра городка. Проснувшиеся жеребята уже начали свои «распевки», негромко хныкая из трясущихся сумок, и я едва успела заскочить домой, оставив бузящих тиранов на попечение Бабули. Странно, но у нее лучше получалось кормить изменивших цвет жеребят, терпеливо, ложечка за ложечкой, заталкивая в них яблочное пюре с протертым яйцом, поэтому я безо всяких разговоров нагрузила ее этой почетной обязанностью, в ответ на упоминание ей моего «материнского долга» прочитав ей целую лекцию о правах и обязанностях родственников коронованных особ. Конечно, они еще не были коронованы, да и я, со своей стороны, намеревалась приложить все усилия, чтобы мои потомки и не мечтали о тяжести короны на головах, изо всех сил отдавая себя служению богиням, но впечатленная моим экскурсом в историю придворных обычаев, она мужественно и со всей самоотдачей взялась за нелегкое дело, поэтому по возвращении домой меня уже ждал накрытый стол и неодобрительно хмурящиеся старики, поглядывавшие на часы.

Усадив крутящихся жеребят в самодельные креслица, стараниями деда больше напоминавшие кресла для особо опасных маньяков, я быстро ретировалась, опрометью бросившись в сторону библиотеки, пока занятые кормежкой особо опасных зверят старики не обратили внимания на то, что я успела куда-то подеваться из дома. Прихваченная с собой корзинка рыбы занимала мой рот, поэтому ввалившись в библиотеку «Золотые дубы», я прошамкала что-то вроде «Эй, Твалахт!», словно беззубая старуха или земнопони Эпплджек, казалось, способная придумывать бесчисленные вариации этого имени. Остаток фразы прозвучал более-менее четко, поскольку ручка корзинки выскочила у меня из зубов при виде довольно необычного зрелища, в подлинность которого я и сама бы поверила с большим трудом, если бы не видела его собственными глазами.

Твайлайт Спаркл пыталась напиться.

– «Эммм… Я… Ну…» – вскочив на все четыре ноги, юная принцесса заполошно стянула со стола нежно-розовую бутылку, и постаралась спрятать ее под крылом. Увы, от прикосновения к их основаниям, бывшим чувствительным местечком у любого пегаса, небольшие порхалки тотчас же распахнулись, с грохотом роняя припрятанную под ними бутылку, содержимое которой радостно разлилось по полу – «Скраппи! Это не то, что ты думаешь! Я просто… Я… Полировала… Свой рог! Да-да! Знаешь, что единорогам необходимо каждый месяц полировать свой рог с применением антисептика? Так вот, я тут сидела и полировала свой рог, а потом – вошла ты, пока я сидела и… Полировала… Свой… Рог…».

Голос экс-единорожки становился все тише по мере того, как на моей мордахе росла и ширилась добрейшая улыбка. Виновато отвернув голову в сторону, она вздрогнула, когда почувствовала мой нос на своем крыле. Глубоко втянув носом воздух, я на секунду зажмурилась, а затем...

– «ААаааапчхи!».

– «Скраппи! Ты чего?!».

– «Вино!» – пробормотала я, потирая зудящий нос, в который попали чьи-то перья – «Вино! Ты пыталась нажраться вином?!».

– «Я не пыталась наж… Сделать что-то такое, ясно?» – с гордым видом вскинула голову подруга – «Я просто полиро…».

– «Слушай, заткнись уже, ладно?» – снисходительно фыркнула я, с отвращением пиная бутылку, громкий звон которой заставил новоиспеченную принцессу подпрыгнуть едва ли не до потолка – «Все, хватит тут сидеть! Собирай manatki[5], поднимай свой королевский круп и пойдем лечиться. Я знаю одного классного психолога, и ты просто обязана с ним познакомиться!».

– «Скраппи… И ты тоже?» – опять понурилась Твайлайт, но теперь я не собиралась останавливаться и отпускать все на самотек. Если уж такая образцовая и вся из себя правильная кобылка, как моя высокоученая подруга, решает утопить горе в дешевом вине – дела действительно идут не очень хорошо, поэтому я решительно пресекла все попытки рогатой вырваться из моего захвата, чуть сильнее сжав зубы на сгибе ее крыла. Подруга пискнула и больше уже не пыталась вырываться, даже не смотря на удивленные взгляды жителей городка, провожающих глазами наши рысящие куда-то тушки.

– «Ну так что, собственно говоря, с тобой приключилось?» – напористо поинтересовалась я. Усевшись за столик одной маленькой кафешки, расположенной в новой части городка, мы успели приговорить по бутылочке пенного сидра, и теперь, с молчаливого согласия, отставили в стороны недопитое Перри, привозимое в город Кранки Дудлом, и принялись за сидр Эпплджек. Похоже, старый осел все-таки сохранил свои знакомства, и теперь, на радость редким любителям «экзотики», регулярно возвращался в город с тележкой или на небольшом плоту, снабжая своих покупателей и в том числе, и нашего Деда, табаком, кустарными сигарами и разными напитками, в число которых входил и этот грушевый напиток. Глотнув пенистого напитка, по обычаю, налитого в грубые, деревянные кружки с металлическим дном, я громко стукнула опорожненной посудиной по столу, тем самым требуя добавки, и решила, что непривычная к алкоголю Твайлайт уже достаточно отмякла для того, чтобы начать разговор, и еще недостаточно налакалась для того, чтобы пьяно жаловаться на жизнь вообще и непонимание окружающих – в частности – «Ну же, Твайли! Расскажи, что тебя так гнетет?».

– «Все хорошо, Скраппи. Я с этим справлюсь».

– «С чем же?».

– «Ухххххх!» – воздев копыта к полотку, подруга потрясла ими, словно призывая в свидетели высшие силы, как я ей надоела – «Там, откуда ты родом, все такие назойливые?!».

– «Назойливые? Это что-то новенькое от нашей новоявленной принцессы!» – усмехнулась я, вновь прикладываясь к кружке – «А там, откуда я «родом», как вы изволили выразиться, Ваше Высочество, назойливых нет. Как, впрочем, и живых».

– «Живых? Скраппи, ты о чем?» – поперхнувшись какой-то резкой фразой, Твайлайт опустилась обратно за столик – «Это ты так неудачно пошутила? Или ты про это похищение? Прости, мы просто не знали, что это был перевертыш, и были под таким впечатлением от прошедших игр, что даже не заметили подмены!».

– «Расслабься. Ты начала грубить, и нужно было как-то тебя окоротить, не слишком уж травмируя твою нежную и возвышенную душу. В конце концов, хоть драка с принцессой и улучшит мое реноме[6] в глазах охочих до сенсаций газетчиков, начавших уже подзабывать о своем главном поставщике скандальных новостей, но… Ааааа, да плевать на все, Твай! Ты – моя подруга, поэтому я действительно хочу знать, что с тобой происходит! И думаю, не только я».

Переведя взгляд на окно, аликорн замолчала.

– «Твааайлааааайт! Носочки!».

– «А? Что?» – очнувшись от грустный мыслей, Ее Рогатое Высочество пораженно уставилась на меня, стараясь совладать с неминуемо краснеющей мордочкой. Не вышло – «Н-не понимаю, о чем ты говоришь. И знаешь, кажется, мне уже пора!».

– «Да-да. Пора уже объяснить, куратор ты мой дорогой, что именно с тобой происходит. Ну, конечно, если ты не хочешь, чтобы я отправилась за помощью к принцессе. Думаю, она будет рада услышать о том, что ее лучшая, любимая ученица, ставшая ее гордостью и опорой, грустит как Тcheburashka в телефонной будке. Иди, конечно иди. Прячься от себя и остальных!».

– «Да? И это говорит мне та, кто так же страдает, но уже по ночам?» – бухнула копытом по столу фиолетовая заучка, заставив меня вздрогнуть и вскинуть на нее глаза – «А ты, ты, Скраппи, не хочешь ничего мне рассказать?».

– «Ну… Да о чем мне рассказывать?» – теперь была моя очередь стушеваться, и мямлить в кружку, старательно пытаясь рассмотреть сквозь пенный напиток скрытое за пузырьками дно – «Живу, отъедаюсь, детей нянчу. Говорят, я поправилась и набрала прежний вес, если не больший, чем прежде. Помнишь, как меня Дэш дразнила, говоря, что от меня одни глаза и живот остались?».

– «Ты переводишь разговор» – садистски ухмыльнулась дорвавшаяся до власти маньячка, подтверждая всем своим видом мое мнение о том, что самые тихие и незаметные личности, к каковым я относила и библиотекарей, на самом деле, настоящие тираны и душегубы – «И не нужно мне врать, хорошо? Я прекрасно знаю, что последние две недели ты просыпаешься по ночам, бросаясь к кроватке с детьми, и это тревожит твоих родственников. И самое главное – это тревожит тебя. Ну что, я не права?».

– «Ну и кто же из них проболтался?» – наигранно небрежным тоном поинтересовалась я, устав гипнотизировать остатки пены на дне кружки, и грохотом требуя налить себе еще – «Графит? Или Бабуля? Или может, ты допросила детей?».

– «Не старайся, я все равно тебе не скажу!» – фыркнула Твайлайт, отстраняя от себя принесенный напиток – «Но согласись, что ты зря пыталась от меня это скрыть. Ну так что, поделишься своим секретом?».

– «И с каких это пор ты стала такой хитрой, а?».

– «С тех пор, как некоторые стали называть меня «Высочеством»! Итак, я слушаю».

– «Отвертеться не удастся?» – с надеждой подняла глаза я, искренне и глубоко жалея, что деливший со мной это тело и душу Древний Дух вновь уснул, оставив меня наедине со всеми трудностями простой, обычной жизни самой обычной кобылы, живущей в обычном, захолустном городке. Вот уже год как я барахталась в супе из сложных взаимоотношений с соседями, знакомыми и друзьями, стараясь еще и держать копыто на пульсе Легиона, постепенно, с головой погружаясь в эту «бытовуху», а старикан решил прикорнуть, и вот уже почти год если и всплывал где-то в глубине души, то только чтобы поерничать, слушая мои жалобы и капризы. Думаю, вместе мы бы смогли решить возникшую проблему с новоиспеченной принцессой, возомнившей себя прожженной интриганкой, достойной своей учительницы, но раз я осталась одна, то приходилось идти на компромиссы – «Ну, например… Я напишу еще одну главу в дневник. Пойдет?».

– «Ты и так ее напишешь» – с взбесившей меня покровительственной усмешкой покачала головой Твайлайт – «Ты обещала принцессам, что будешь меня слушаться, поэтому задание остается в силе. Ну так что, ты готова поделиться своими проблемами?».

– «Ладно. Но знай, что я поступаю так не из-за того, что проиграла, слышишь? А только потому, что мне не безразлично то, что происходит с моей подругой! Вот так!».

– «Ох, Скраппи… Иногда мне кажется, что я слышу Рейнбоу Дэш» – пробормотала подруга, прикрывая копытом глаза – «Не знаю, почему вы еще цапаетесь с ней, причем каждый раз – безо всякой причины. Уверена, вы определенно стали бы неразлучной парочкой, если бы обе были хотя бы немножечко терпимее друг к другу».

– «Вот только не начинай, ладно?» – скривилась я, подгребая к себе кружку с сидром, отставленную Твайлайт – «Мы с ней антагонисты, что бы вы там себе не навоображали с этой вашей магией дружбы. Она – индивидуалист с замашками лидера, я – простая рабочая лошадка, поэтому большую часть времени нам с ней не по пути. Хочешь услышать о моих снах? Отлично, вот только не нужно загружать меня этой вашей магической мумбой-юмбой, ладно?».

– «Не расстраивайся, мы найдем способ научить тебя хотя бы копытокинезу» – пообещала мне подруга тем же тоном, которым взрослые обещают ребенку конфету, которую никогда не дадут – «Итак, я готова».

– «Готова… Ты хотя бы перо убери. Или уже не запоминаешь ничего? Крылья оттягивают на себя большую часть крови, да? Смотри, скоро спортсменкой станешь, похлеще чем Дэш!».

– «Скраппи…».

– «Да вспоминаю я, вспоминаю!» – опустив голову на стол, я следила, как капельки желтого напитка бегут по деревянному боку кружки, проваливаясь в трещины и вновь появляясь из них золотистыми искорками, чтобы наконец добраться до металлического основания и пропасть без следа – «В общем, это сны о том, что в нашу комнату пробирается какая-то фигура в плаще. Ну, то есть, это уже не совсем наша комната, хотя выглядит она так же, как и наша… В общем, эта фигура останавливается напротив кроватки детей, и…».

– «Да, это пугающе» – согласилась Твайлайт, быстро-быстро черкая что-то в своем блокноте. Мне показалось, что он стал гораздо больше с тех пор, как она стала принцессой – «И что происходит дальше?».

– «А дальше – я просыпаюсь, сидя возле кроватки, на этом же самом месте, где стояла та фигура. Вот и все» – пожав плечами, я попыталась отхлебнуть из кружки, не поднимая головы. Увы, с координацией у меня было уже плоховато, и вскоре, я громко отфыркивалась, перевернув на себя этот деревянный жбан и по уши облившись сидром. Ворчливая владелица кафешки выбранила меня, обтерев воняющим какой-то кислятиной полотенцем, и угодливо кланяясь Твайлайт, убралась обратно за стойку – «Тьфу ты! Что за гадость! Теперь я уже и не знаю, что хуже – облиться сидром или быть вытертой, словно столик, какой-то половой тряпкой!».

– «Давай уйдем, если ты не против?» – поспешно пробормотала подруга, оставив приличную стопочку битов обрадованной владелице заведения – «Не хочешь зайти и сполоснуться перед тем, как мы продолжим?».

– «Ага. Хочу. Еще как хочу!» – теперь уже я ехидно ухмылялась, ухватив за крыло фиолетовую хитрюгу – «Но только у тебя!».

– «Эй! Мы так не договаривались!».

«Ой, и чего это мы так покраснели?».

– «Ну, я же не могу вернуться домой и сказать, что моя высокопоставленная подруга взяла и напоила меня, как поросенка? Значит, мне нужен душ!» – принялась обстоятельно объяснять я, положив голову на круп Твайлайт и подталкивая ее к развесистому дереву-дому – «Конечно, я могу облиться водой из шланга, у тебя под окном, но тогда я точно заболею и погибну во цвете лет, ведь чья-то магия на меня практически не действует! И гибель моя, во цвете лет, будет на твоей совести, так и знай!».

– «Нет, Скраппи. Не нужно на меня так смотреть».

– «Ты оставишь меня одну?» – я сделала большие и умоляющие глаза, для верности, громко шмыгнув носом – «Ты бросишь меня, прямо здесь? Где меня съедят злые осы?».

– «Ууууухххххх! Скраппи! Ты…» – резко тряхнув головой, она двинулась в сторону дома, но на этот раз, гораздо бодрее – «Я уже и забыла, какая ты! Ты просто беззастенчиво пользуешься тем, что пони не могут отказать, глядя в твои умоляющие глаза!».

– «А еще у меня хорошо получается петь. Ну, так говорят» – ни к селу, ни к городу, добавила я. Солнышко припекало, и его лучи, отразившись от низколетящих облачков, неплохо нагревали мою глупую голову, породив в ней странные процессы, отозвавшиеся глухим гулом в моей черепушке. Выпитый сидр взбурлил, рождая могучий выхлоп, и не сдержавшись, я громко рыгнула, тотчас же смутившись, и попыталась прикрыться болтающимся где-то под подбородком, фиолетово-синим хвостом – «Хошь, спою?».

– «Нет уж! Не нужно!» – подхватив меня магией, Твайлайт опрометью бросилась вперед, сердито ворча что-то по поводу увеличения количества алкоголиков в городке. Прикрыв глаза, я летела вслед за ней, окутанная телекинетическим полем, и мечтала лишь об одном – чтобы эта незапланированная поездка побыстрее закончилась. Будучи в благородной рассеянности, новая принцесса не заметила, что волочила меня вслед за собой в несколько перевернутом виде, но поправить ее ошибку мне мешало одно – я изо всех сил боролась с употребленными нами напитками, словно индейцы, рванувшимися на свободу пампасов. Опустившись на пол библиотеки, я еще долго лежала, закрыв глаза, после чего медленно и печально поползла в ванную комнату, с трудом перебирая дрожащими ногами.

– «Спайк, ты тут? Спа-айк!».

– «Он занят. С Рарити» – буркнула я из ванной, куда умостилась, даже не включая воду – «Твайлайт, а где тут у тебя вода идет?».

– «Поверни правый кран!».

– «Правый… Справа от тебя или от меня?» – бараньим взором я уставилась на черные, чугунные вентили кранов, соединявшихся над самым бортиком в толстую, черную трубу, недовольно блеснувшей мне в глаза блестящей лейкой-насадкой – «Кто ж вас, пони, знает, как вы тут считаете, справа или сле… АААААААааааааааа!».

– «Дай угадаю – это была холодная?» – зайдя в ванную комнату, бессердечная кобыла добродушно усмехнулась, глядя, как я, словно душащий змею Геракл[7], пытаюсь пережать копытами стальную лейку душа, презрительно оплевывающую меня потоками ледяной воды – «Ох, Скраппи-Скраппи! Вот, гляди, как это нужно делать».

– «Нужно было сразу говорить, что «правая от входа», а не «вот эта»! Развели, понимаешь, умников на свою голову!» – в полном расстройстве чувств от ледяного душа, я изо всех сил пнула ненавистную трубу, впрочем, тут же завыв, и схватившись за ушибленную ногу – «Оооооооййййй! Ну воооооот!».

– «Хватит буйствовать. Вот, возьми шампунь и расслабься, хотя бы ненадолго. Хорошо?» – взяв с полочки у ванной какую-то пузатую бутылку с нежно-розовым содержимым, она добавила ее в воду, взбивая воздушную, чуть розоватую пену с запахом малины – «В конце концов, я тщательно проверила все чертежи, когда меняла ванну, и установила специальные противокрокодильи фильтры на выходе из каждой трубы, поэтому в случае нашествия аллигаторов это будет самое безопасное место во всем Понивилле!».

– «А окна?».

– «При чем тут окна?».

– «А если он не полезет через трубу, а решит воспользоваться дверью или окном?».

– «Ну… Этот момент я еще не проработала» – смутившись, призналась Твайлайт, внимательно глядя на окна и дверь, словно уже начиная прикидывать озвученную мной возможность вторжения через них в ее дом стай голодных крокодилов – «Но не волнуйся! Наука знает ответы на все вопросы!».

– «Что ж, верю» – положив морду на бортик ванной, я позволила телу плавать в этом чугунном корыте, словно островку, окруженному валиками пены – «Тогда, быть может, наука даст ответ на вопрос, почему ее носительница чуть ли не поссорилась со всеми своими подругами? Почему она тушуется и пытается улизнуть, едва только услышав свой титул?».

– «Скраппи, давай не сейч…».

– «Ты обещала! Начни с того, почему ты каждый раз тушуешься, услышав свой новый титул» – твердо сказала я, глядя в глаза подруги. Удивительно, насколько они напоминали глаза белоснежной богини! Замерев, я осматривала ее морду, внезапно для себя, находя в ней знакомые уже черты, все глубже отпечатывающиеся в моей памяти после каждой встречи с аликорнами. Прошло всего три года, а как она изменилась, особенно – глаза, уже приобретающие этот глубокий, лавандовый цвет. Случайность? Особенность «аликорнизации»? Или что-то иное?

– «Знаешь, я думаю, это не совсем правильное время для разговоров» – отставив бутылочку в сторону, Твайлайт потянулась к полочке с полотенцами, похоже, даже не подозревая, какая сумятица творится у меня в голове.

«За все эти годы я ни разу не видела ее родителей. Вроде бы они присутствовали на свадьбе ее брата… А они хоть раз приезжали сюда? Интересовались, как устроилась их дочь? Довольно странное поведение, на мой взгляд. Вон, даже к Рарити родители продолжают наезжать каждый год, несмотря на ее тщательно скрываемое недовольство. А к дочери, еще и ставшей принцессой – никто ни разу и не заглянул?».

– «Но если ты хочешь знать… Да, дело в титуле. Точнее, в том, что его произносят, когда обращаются ко мне, причем все. Теперь ты понимаешь, что я имела в виду, когда говорила о том, что это слишком сложный разговор даже для меня?».

«А что если… Нет, это бред! Остальные папки были помечены штампом, говорящим о смерти получившегося в результате исследований жеребенка!» – нахмурившись, я принялась ворошить в памяти то, о чем старательно пыталась забыть в течение целого года, перебирая всплывающие в голове картины того загадочного места. Кажется, там была целая галерея… Нет, хранилище, наполненное неудачными результатами этого длительного эксперимента. Я попыталась припомнить, не видела ли я среди тех плавающих в подсвеченной жидкости тел кого-нибудь, напоминающего окраской мою подругу – и не смогла. Их было слишком много. Хотя…

– «Понимаешь, это обращение, «Принцесса Твайлайт»… Если прочие пони хотят так ко мне обращаться – пускай. Но только не мои друзья, Скраппи. Это абсолютно неправильно! И я чувствую, что с каждым разом, когда они произносят эти слова, наша дружба уменьшается, уступая место чему-то странному. Неправильному. Ох, как бы я хотела подобрать этому правильное определение, но…».

– «Почитанию».

– «Да, точно! Именно – почитанию! Они начинают чтить меня, как принцессу Селестию, хотя я не сделала пока ничего такого, за что меня стоило бы возвеличивать, как ее!».

«Успокойся. Все нормально. Единственный пустой цилиндр был всего один, и под ним стояло твое имя. А это… Ну, наверное, это совпадение. Или результат магического вмешательства в самую суть пони, в результате которого реципиент получает часть признаков того, кто… Нет, звучит глупо. А может…».

– «Я специально отпросилась сюда, чтобы жить в Понивилле, как раньше, рядом со своими друзьями, и мне становится неловко каждый раз, когда они начинают мне кланяться вместе со всеми!».

Пришедшая мне в голову мысль была настолько дикой, что я стукнулась головой о бортик ванной. И еще раз. И еще. Нет, эта мысль была более очевидной, но не менее дикой, и отдавала дешевыми сериалами для скучающих домохозяек. Отложив на время крамольные мысли, я все-таки положила себе обстоятельно побеседовать с Луной, рассказав ей о своих подозрениях, и принялась следить глазами за Твайлайт, возбужденно шагавшей мимо ванной, от стены к стене.

– «А эти регалии? Ты знаешь, что ко всему прочему, мне полагается еще и нагрудник с накопытниками? Пони даже не представляют, сколько весят эти штуки! А ведь даже Рарити считает, что я должна носить их каждый день!».

– «Никто не обещал, что будет легко» – вяло ухмыльнулась я, старательно гоня от себя мысли о загадках, тайнах и прочих непотребствах Эквестрийского двора – «Твайлайт, ты так расстраиваешься лишь потому, что они хотят видеть тебя в этих цацках?».

– «Ох, я просто хочу, чтобы все было как раньше!» – простонала крылатая единорожка, присаживаясь рядом с ванной и кладя голову на ее бортик, рядом с моей – «Я просто хочу, чтобы мы общались как раньше. Смеялись, шутили, огорчались и вообще, дружили. Понимаешь, о чем я говорю?».

– «А то!» – хмыкнув, я решила действовать, и незаметно подобравшись к Твайлайт, обняла ее мокрыми ногами – «Знаешь, подруга, мне кажется, я поняла, что тебе нужно».

– «Да? И что же?» – вяло поинтересовалась та – «Опять сходить куда-то за сидром? Ох, Скраппи, мне кажется, ты просто решила использовать меня в своих целях. Например, чтобы снова напиться».

– «Ах так?» – ухмыльнувшись, я вновь заключила подругу в объятья, но теперь даже не собиралась ее отпускать. Почувствовав что-то недоброе, Твайлайт дернулась, но я тут же подхватила ее и крякнув от натуги, закинула к себе в ванну, окунув в розовую пену. Отфыркиваясь и отплевываясь, она вынырнула на поверхность, но тут же опять погрузилась по самую шею в сладко пахнущую воду под весом моей тушки, удобно расположившейся на лежавшей на спине принцессе.

– «Малиновая пена для ванной, значит?» – промурлыкала я, прижимая поджавшую ноги подругу к наклонному бортику ванной. Лежать так было необычайно приятно, и я не отказала себе в удовольствии внимательно осмотреть пунцовую морду кобылки, водя своим носом по мокрой и пенистой шерсти – «Ну-ну».

– «Скраппи, я… Это не то, что ты подумала!».

– «А о чем я подумала?» – поинтересовалась я. Пройдясь по смущенно отворачивающейся морде, мой нос медленно переполз на щеку, медленно подбираясь к испуганно прижатым к голове ушам. Почувствовав мои зубы, осторожно проходящиеся по кончику уха, Твайлайт перестала дергаться и наконец-то расслабилась, безвольно сползая в воду. Не утонула бы ненароком, страдалица коронованная…

– «Тебе нужно поговорить с подругами» – доверительно сообщила я заучке, кажется, начавшей понемногу отмякать под действием пены и движений моего носа и зубов, проходящихся по ее ушам и медленно спускавшихся на шею – «Почему ты считаешь, что они не смогут тебя понять?».

– «Я пыталась, честно! Но они никак не хотят меня слушать!».

– «Спокойнее. Спокойнее. Тут никого нет, только мы вдвоем» – шепнула я в фиолетовое ухо, радостно вздрогнувшее от легкого укуса в его основание – «Они тебя обязательно поймут. Вы знаете друг друга уже много лет, и я уверена, что они смогут преодолеть свое смущение и впитанное с молоком почитание принцесс».

– «Правда?».

– «Правда-правда» – мои губы осторожно прошлись по шее кобылки, отмечая все быстрее и быстрее бившуюся жилку, расслабленность еще недавно сведенных напряжением мышц, горьковатый привкус мыла, оставшийся от тающей пены – «Вы просто не представляете, какое это благо – иметь настоящую, материальную богиню. Богиню, с которой можно пообщаться, которую можно увидеть, и которая на самом деле правит вами, мои маленькие пони. Поэтому ты должна начать действовать прямо сейчас, чтобы не остаться в один прекрасный момент одна-одинешенька, окруженная почитателями, последователями и слугами. Разве ты хочешь растерять всех своих друзей? Нет? Ну тогда действуй! Заставь их выслушать тебя, попроси их о помощи, поделись своими страхами, хорошо? Откройся им – и они наверняка откроются тебе».

– «Ох, как бы я хотела, чтобы так оно и было» – вздохнула Твайлайт, мечтательно уставившись мне в глаза – «Нет, ты и вправду думаешь, что у меня получится?».

– «Эй, ты же один из Элементов Гармонии! А какая гармония может обойтись без дружбы? Без доверия друг другу?».

– «Ты права, Скраппи! Решено – как только они освободятся, я тотчас же с ними поговорю!» – мои зубки вновь игриво прикусили основание фиолетового уха, и его обладательница тут же обмякла, по самые ноздри погружаясь в розовую пену – «Ну… Может быть, чуть позже?».

– «Твайлайт! ТВАААЙЛААААЙТ!».

– «Это Спайк!» – подорвавшись, засуетилась Твайлайт. Тем не менее, скользкое дно ванной не располагало к таким суетливым подпрыгиваниям, и крылатая единорожка сердито уставилась на мою тушку, вольготно расположившуюся на ней – «Скраппи, нам нужно побыстрее вылезать отсюда! Он в любую минуту…».

– «Твайлайт! Представляешь, тебя ищут гвард…» – дверь ванной комнаты распахнулась, и на пороге нарисовался запыхавшийся дракончик, тяжело переводящий дух. За его плечом маячила голова, облаченная в золоченый гвардейский шлем, с интересом уставившаяся на открывшуюся им картину – «Эмммм, Твайлайт?».

Да, развернувшаяся композиция наверняка была бы достойна кисти художника. Прижавшись друг к другу в наполненной пеной ванне, мы молча таращились на ввалившуюся к нам парочку, с недоумением, смущением и полыхающими мордами.

– «Флэш!» – при виде темно-желтого красавца, моя подруга задергалась, то стараясь спрятаться за моей спиной, то пытаясь занырнуть поглубже в пену – «Спайк! Это не то, что вы подумали!».

– «ВООООООООООООООООООООН!» – я была более конкретна в высказывании своих пожеланий, в то же время, успев смерить толкущуюся в дверях, и явно не спешившую уходить парочку внимательным взглядом. Судя по запыленным лапам двуногого варана, он явно спешил через весь городок, что заставило меня на секунду задуматься о том, куда же на самом деле слинял этот неугомонный помощник Твайлайт с такой поспешностью после нашего разговора. Стоявший рядом с ним пегас выглядел лучше – безукоризненно блестящие доспехи, тщательно постриженная и уложенная шерсть, благодаря дорогим бальзамам ставшая мягкой и слегка пушившаяся, словно у плюшевого медвежонка, короткие, в «спортивном» стиле, грива и хвост, идеально подходящие к таким же глубоким, синим глазам – да парень был просто красавчик, и я ощутила, как при взгляде на его спокойную морду с тщательно скрываемой усмешкой, по моей спине промчался табун веселых мурашек.

– «Прошу простить меня, принцесса» – оправившись от первого впечатления, гвардеец склонился в низком поклоне, и отступил обратно в коридор – «Почта из дворца. Я получил указание доставить вам ее лично, и с удовольствием подожду, когда вы сможете ее забрать».

– «Ты быстро его лишишься, если еще раз сунешь свою морду в чужую ванную комнату без приглашения!» – рявкнула я, старательно скрываясь в мыльной пене, розовыми хлопьями летающей над охватившим ванную штормом, в котором пытались спрятаться две донельзя смущенные кобылы – «Ваше Высочество! Я хочу Вам пожаловаться на недопустимое поведение одного из ваших гвардейцев!».

– «Скраппи! На выход!» – соседний розовый сугробик, из которого таращились круглые и очень испуганные глаза, медленно подплыл ко мне, и принялся выталкивать меня с моего насиженного места в точно такой же кучке пены – «Это же неприлично! Пожалуйста, выйди и встреть гостей!».

– «Это твой дом, а не мой!» – упершись всеми четырьмя ногами и головой в бортик ванной, я решила не сдаваться без боя, увы, постепенно проигрывая эту схватку подлой магии, примененной начинающим тираном – «Не толкай меня! Не выйду! Ты должна выйти сама! По-принцесьи! Ай! Да прекратишь ты меня болтать, или нет?! Тиран! Сатрап! Эксплуататор трудового народа!».

– «Скраппи! Вон!» – увы, подлая магия оказалась сильнее, и с протестующими революционными криками, я поднялась над залитым пенной водой полом, после чего – вылетела в коридор, словно фея, окутанная струившимся за мной пенным шлейфом, части которого игриво осели на моих бедрах и груди, образовав экзотический купальный костюм, за эскиз которого Сен-Лоран или Лагерфельд[8], без малейшего размышления, продали бы свою душу – «Я… Я скоро выйду!».

– «Видели? Нет, вы видели?!» – возмущенно вопросила я, сидя в мокрой и холодной луже посреди гостиной библиотеки. Удивленно переглядывавшиеся Спайк и гвардеец так и прыснули со смеху, видя мою мокрую тушку, сердито потрясавшую воздетыми к небу копытами – «И они еще борются за звание дома высокой культуры быта! Они еще имеют наглость утверждать, что никого не угнетают и не эксплуатируют! Сатрапы и изверги, все эти рогатые, все до одного!».

– «Она всегда так потешно ругается?».

– «Агась!» – беспечно ответил желтому гвардейцу Спайк, словно речь шла об отвлеченном предмете, не присутствующем в комнате и не сверкавшем злобно черными глазенками из сладко пахнущего облачка испарявшейся на жаре воды – «Да, Скраппи иногда такое начинает говорить, что ее даже Твайлайт не понимает! А еще – она любит красть чужое мороженое и корзинки. Хотя она предназначалась для Совелия, поэтому я за себя совершенно спокоен – пусть с ним разбирается она, раз зачем-то похитила эту рыбу».

– «Не похитила, а кое-кто, не будем показывать на него копытом, ее бросил и убежал на свиданку, варан ты пупырчатый!».

– «Скраппи… Знакомое имя» – пробормотал золотобронный вояка, потирая вспотевший под шлемом лоб – «Мне кажется, я даже его где-то слышал. В любом случае, рад знакомству с вами, миссис. Как здоровье вашего избранника?».

– «На что это ты там намёкиваешь, ЭлТи?»[9] – прервав свой пламенный спич, обличавший всех до единого единорогов, сколько бы их не было в этом королевстве, я поперхнулась, и вперила недобрый взор в усмехавшегося лейтенанта гвардии, со своей, до отвращения добродушной ухмылочкой, слушавшего мой революционный манифест – «Это кольцо на моем крыле не просто так надето! И вообще, Твайлайт Спаркл – мой куратор, практически учительница, надзира… Следя… Опекающая меня, в общем! Так что потрудись стереть свою ухмылочку с морды, а то, что видели твои моргалки – из памяти! И если хоть что-нибудь просочится в газеты…».

– «Не нужно угрожать королевскому гвардейцу, миссис Скраппи» – улыбочка плюшевого пегаса стала еще ехиднее – «Судя по всему, вы – «наземница», поэтому не осведомлены о жесткой дисциплине в рядах Крылатого Воинства Самообороны Клаудсдейла, в котором я, как любой настоящий пегас, состоял до прихода в Гвардию. Я знаю, что столь пренебрежительное отношение к находящимся при исполнении прощалось по милости принцесс, но сейчас не то время, миссис. Времена меняются, и мой вам совет – научитесь уважать представителей власти. И постарайтесь запомнить, что нашу новую принцессу зовут «принцесса Твайлайт Спаркл Эквестрийская», или «Ее Высочество». Запомнили? Вот и хорошо».

«Умыл так умыл…» – надувшись, я плюхнулась обратно в лужу, сердито хлестнув хвостом по розоватой воде, окатив хихикающего Спайка пахнущими малиной брызгами – «И ничего ведь не скажешь – прав, негодяй крылатый. Думаю, я отреагировала бы менее спокойно, придя кто-нибудь ко мне с жалобой на не слишком дружелюбное поведение одного из моих легионеров. Скраппи, ты снова заигралась, и была отбрита. О чем это говорит?».

«Вновь веселишься? Не заигрывайся. Привет».

– «Ты!» – вскочив, я лихорадочно закрутила головой и радостно притопнула копытом – «Ты ли это, старина?!».

– «Ох, ну вот, опять начинается…» – шлепнув себя лапкой по морде, простонал малолетний драконыш – «Она опять становится страаааааанной!».

«Ну да. Прости» – остановившись, я строптиво мотнула головой, и пулей вылетела на кухню, не обращая внимания на две пары глаз, недоуменно провожающих мой взметнувшийся хвост – «Ты где был? Куда пропал? Знаешь, как мне было одиноко? Я скучала! А у нас дети – настоящие фестралы, представляешь? Как ты думаешь, я хорошо справляюсь? Быть может, показать их врачу? А что делать, когда режутся зубки? Им не нужно дополнительных витаминов или…»

«Ох, кобылы. Я тут. Всегда с тобой».

Присутствие Древнего давно забытым ощущением наполненности вновь затеплилось у меня в душе. Две части целого вновь слились воедино, и я опять, как некогда, ощущала, как распрямляется спина, напрягаются мышцы крыльев, готовясь подбросить меня в небеса, а ноги сами приплясывают подо мной, стуча крепкими копытами и готовясь к дальней дороге. Мой старый добрый симбионт, деливший со мной тело и душу, вернулся, и теперь, все должно пойти хорошо.

Просто обязано пойти хорошо.

«Ты знаешь. Ты видела. Я тут».

«Да, я знаю. И я видела» – прикрыв глаза, я прикоснулась лбом к носику крана над фарфоровой, допотопной мойкой. Тихо скрипнул покрытый капельками влаги вентиль, и первая, тонкая струйка воды разбилась о чуть пожелтевшую керамику, покрытую сеточкой мельчайших пока трещин. Брызги разлетались и падали вниз, на дно, своим блеском напоминая мне темный океан, в котором плавало человеческое тело, прижимавшее к груди спящую пегаску.

«Не терзайся. Все хорошо. Я с тобой».

– «Скраппи?».

– «Все хорошо. Я в порядке» – отлепившись от крана, я нацепила беззаботную ухмылку, и медленно потащилась в общий зал, следом за Твайлайт, беспокойно глядевшей на меня всю дорогу до прихожей, словно конвоир. Несмотря на то, что четвертая принцесса уже знала о моем «маленьком секрете», посвящать ее в подробности нашего общения с Духом я не собиралась. Как, впрочем, и остальных. Когда, собравшись в Понивилле, три интриганки улучили момент и прижав меня в уголке, решили расспросить о том, что же именно во мне поменялось после рождения детей, я так и не поняла, что же именно пытаются выяснить обеспокоенные аликорны, раз за разом выспрашивая меня о Древнем. Услышав неохотно рассказанную историю о том видении от лица самого Духа, сестры вновь принялись играть в гляделки, в то время как Твайлайт разразилась целой лекцией о посттравматических сновидениях, впрочем, быстро увяв под ироничным взглядом Луны, похоже, ревностно оберегавшей все, что касалось ее епархии. Иронично фыркнув, она спокойно и в более доступной для меня форме, объяснила разницу между ассоциативными сновидениями и предсказаниями, сиречь – вещими снами, сведя все к тому же, что и ее новая соправительница.

Что меня слишком сильно и много били по голове.

– «Я думаю, нам стоит извиниться перед нашим гостем за то, что мы встрети… Уф!» – обернувшись ко мне, Твайлайт не заметила, как вышла из короткого, полукруглого коридора, отделявшего кухню и ванную комнату от прихожей, и со всего маху села на круп, ударившись о выпяченную грудь стоявшего в прихожей гвардейца.

– «Принцесса Твайлайт» – не растерявшись, он протянул ей переднюю ногу, с улыбкой глядя на сидевшую на крупе и смущенно отводившую морду принцессу – «Мне кажется, что нам стоит сталкиваться друг с другом менее травмоопасным образом».

– «Д-да, ты прав» – зардевшись пуще прежнего, Твайлайт поднялась, и скрывая непонятное мне смущение, огляделась по сторонам, словно ожидая, что вокруг непременно прячется огромная толпа, ничего в жизни не желающая так сильно, как стать свидетелем королевской промашки – «Флеш, а… А что тут произошло?».

– «По приказу моей повелительницы, принцессы Кейденс, я прилетел, чтобы доставить вам ее письмо. Ей стало известно, что несколько ваших писем потерялись по дороге в Кристальную Империю, поэтому я с радостью взял на себя труд доставить вам ее послание и уверения в преданности и дружбе».

– «Письмо от Кейденс!» – забыв о смущении, Твайлайт бросилась к копавшемуся в сумке гвардейцу, и уже через мгновение, тот болтался вверх тормашками, нелепо дрыгая в воздухе всеми четырьмя ногами и хлопающими крыльями. Хихикнув, я представила, как чувствовал себя бедолага, ведь еще час или два назад, я сама болталась вот так в телекинетическом захвате молодой принцессы. За этот год она стала гораздо сильнее, и хотя она явно не обладала иезуитской изощренностью Селестии, или холодной, непреодолимой силой Луны, ее магические навыки по части перемещения одушевленных или не слишком объектов усилились стократ, и даже с моей магической невосприимчивостью, я уже не была уверена, что смогла бы вырваться из ее магического захвата. Подобрав высыпавшиеся из переметной сумки письма, она быстро развернула широкий конверт из плотной, вощеной бумаги, украшенной широкой сургучной печатью с выдавленной на ней подковой – знаком официальных служб, подчиненных коронованным особам – и принялась жадно вчитываться в длинное, многостраничное письмо, в благородной рассеянности выпустив из облачка своей магии болтавшегося в ней пегаса, тотчас же грохнувшегося на Спайка.

– «Надеюсь, оно доставило вам удовольствие» – пробормотал лежащий на полу гвардеец. Похоже, его звали Флеш, если я правильно расслышала свою подругу – «Однако, я боюсь, что остальные письма мы вряд ли найдем. Я слышал, что у местного почтового отделения с этим постоянные проблемы…».

– «У местного почтового отделения нет никаких проблем!» – холодно прошипела я, мгновенно озверев от намека на мою другую подругу. Несмотря на все мое беспокойство, отчаянно косившая своими золотыми, словно смоченные дождем, кленовые листья, глазами, пегаска была бодра и весела, за этот год ни разу не дав мне заподозрить возвращающуюся болезнь. Увы, ежемесячные «осмотры» уже были не столь волнующими, как первый, к явному нашему сожалению, и больше походили на посиделки двух семей, традиционно проходившие в большом зале почты, на втором этаже которой жило семейство Хувз, и затевать какие-то интрижки за спинами наших жеребцов мы явно не собирались – «Судя по тому, что говорит ее дочь, да и остальные жители городка, Дерпи в норме, если к ней вообще применимо это определение! Но если тебе так не нравится наша почта – ты можешь носить ее сам!».

– «Вы вновь грубите гвардейцу, мисс?».

– «Пожалуйста, перестаньте!» – откладывая письмо на столик, попросила Твайлайт – «Кейденс пишет, что не сможет приехать на встречу еще месяц или даже больше из-за проблем с подготовкой к Эквестрийским играм… Ох, я так по ней скучаю! Но она попросила меня прибыть в Кантерлот, и даже любезно передала мне записку принцессы Селестии с предложением навестить ее в столице, хотя я не понимаю, почему она не написала мне сама? Или я сделала что-нибудь не так?».

– «Скорее, простая любезность со стороны хрююююстальной принцессы» – я расплылась в идиотской улыбочке, стараясь отвлечь внимание Твайлайт от мелкой записки, белым прямоугольником маячившей перед ее глазами – «Ну, ты же теперь сама принцесса, и должна знать все об этих ваших политических раскладах и мелких интригах, как я полагаю».

– «Нет никаких интриг. Моя учительница, принцесса Селестия, просит навестить ее в Кантерлоте для начала дальнейшего обучения! Это здорово, очень! Но… Но это значит, что если мы отправимся сегодня, то я уже не смогу поговорить и проститься со своими друзьями?».

– «Да брось, Твай! Она ж не прислала за тобой эту белоснежную повозку с аппетитными жеребчиками из своей личной конюшни, правда?» – подойдя к расстроенной подруге, я панибратски пихнула ее крупом, не обращая внимания на передернувшегося под своей броней Флеша – «Значит, дело не настолько срочное, поэтому ты можешь спокойно отправиться и завтра. Я слышала от кобыл-обходчиц, меняющих шпалы на этой ветке пути, что у них опять возникли неприятности с виадуком, который я, пару-тройку лет назад, немножко… Ну, в общем, ты помнишь, да? Короче, железнодорожники-земнопони поставили тогда какую-то деревянную времянку, а пегасы, не слишком интересуясь их мнением, устроили весной настоящий паводок, стремясь обезопасить столицу от лавин, и теперь эта дорогостоящая времянка просто тонет, медленно погружаясь в раскисшую землю. А ты знаешь, что окружной путь, идущий через Дракенриджские горы, займет как минимум сутки пути. Так что не переживай, все устроится!».

– «Вот поэтому нам стоит выдвигаться немедленно!» – решительно встрял желтый пегас, отодвигая меня от коронованного тела – «Приказы королевских особ…».

– «Я чей-то не слышала ни одного приказа!» – увидев, как колеблется Твайлайт, я решила любым образом увести от нее этого пушистого красавца, явно действующего на мозги бывшей единорожки не хуже любого стоп-крана, хотя за окном уже вовсю царило лето, а не весна – «Тем более, ты хто такой? Элемент системы принуждения, да еще и из какой-то там далекой страны, а я – гражданка Эквестрии! У меня даже паспорт есть!».

– «Скраппи, пожалуйста, прекрати!».

– «Я уведу его отсюда, а то ведь не отстанет!» – прошипела я на ухо Твайлайт, все еще нерешительно топтавшейся с письмами возле нас – «А ты пока сбегай за остальными! Проведи вечер с подругами, единорог крылатый! Обещаю, я отдам тебе этого плюшевого жеребчика уже вечером, поняла?».

– «Но Кейденс…».

– «Кейденс? А это хто?».

– «Принцесса Кейденс – новая правительница Кристальной империи!» – повысил голос Флеш, явно выведенный из себя учиненным мной скандалом. Спайк, не более меня любивший эти «кошачьи драки», давно уловил, откуда дует ветер, и шустро ускакал наверх, глядя с балкона спальни на разворачивающийся внизу скандал вместе с бурой совой, сонно таращившей на нас свои недовольные гляделки – «И я требую, чтобы вы относились почтительно к нашим принцессам!».

– «К моим принцессам? А я за нее не голосовала!»

– «За принцесс не голосуют!».

– «Да? И как тогда она вообще сподобилась стать принцессой? Эксплуатировала земнопони? Цепляясь за устаревшие империалистические догмы, мы сохраняем социально-экономическое неравенство! Однажды, прогресс все-таки возьмет свое, и соединившись с земнопони Сталлионграда, мы…».

– «Так, с меня довольно!» – подобравшись, воскликнул гвардеец, натягивая на себя шлем, и обхватывая меня крылом за шею – «Простите, принцесса Твайлайт, но я должен доставить ее в местную казарму Стражи, как опасную политическую преступницу!».

– «Флеш, Скраппи! Прекратите немедленно!».

– «Ага! Значит, твоя система немыслима без насилия? На помощь! Не проходите мимо жертвы репрессий!» – продолжила изгаляться я, с молчаливого одобрения Древнего, беззвучно хохотавшего у меня внутри, играя свою любимую сценку из одного старого-престарого фильма[10], пока пыхтящий от негодования пегас вытаскивал меня из библиотеки – «Вы видите, как меня угнетают?».

К счастью, на помощь мне так никто и не пришел. Поставив перед собой задачу занять золотобронного красавца на как можно более долгий срок, я не слишком дергалась, и вырвалась всего один раз, позволив ему погонять меня по улочкам городка, наконец, загнав к низкому, сложенному из грубого камня домишке.

К караулке.

Основательное, словно приплюснутое сверху, небольшое здание было выстроено в нестандартном для Понивилля, да и остальной Эквестрии, стиле – квадратное, с узкими окнами-бойницами, в которые с трудом мог протиснуться обычный пони, забранные тронутыми легкой ржавчиной решетками, с нехарактерной, плоской крышей, оно больше походило на какой-нибудь бункер времен Первой или Второй мировой войны. Однако, таково было требование его хозяина к рабочим, и те, не смея ослушаться обличенного доверием принцессы пони, выстроили это «каменное уродство», как метко назвал его распоряжавшийся работами инженер. Но недовольные строители уехали – а хозяин, занявший домик, остался, и теперь, мне предстояло вновь, впервые за почти полтора года, побывать у него в гостях.

– «Прекратите орать, Скраппи! Вам это не поможет!» – строго предупредил меня Флеш, грохоча обутым в накопытник ногой по начавшему темнеть дереву толстой двери, чье полотно было укреплено толстыми стальными полосами – «В этом городке проживает одна из принцесс, и ваши Сталлионградские приемчики тут не пройдут, уж поверьте мне на слово!».

– «Да? Ну и как же становятся принцессами?».

– «Это был бой, который моя повелительница выиграла с помощью мужа и своих друзей!» – дверь приоткрылась, и пегас втолкнул меня в пахнувший прохладой дверной проем, прямо к худощавому, синему жеребцу, отступившему на шаг при виде моей тушки, кувыркнувшейся к нему под ноги – «И все склонились, увидев ее, несущую кристальное сердце империи!».

– «Это не основание для формы правления! Верховная власть делегируется народными массами, а не странными ритуалами или полетом с кристальной каменюкой… Ауч!» – не удержавшись, я брякнулась на пол, зацепившись копытом за высокий порог – «Ой. Привет, Ник».

– «Здравствуйте, миссис Раг» – поколебавшись, ответил синий земнопони. Подойдя ко мне, он неловко помог мне подняться, встав на задние ноги и изо всех сил подтягивая меня передними – похоже, мой приятель и собрат по несчастью так до конца и не усвоил моторику нового вида, в тело которого попала его душа – «И какой судьбе я обязан принимать в этом скромном участке столь важную персону?».

– «Не нужно кланяться. Я всего лишь гвардеец Ее Высочества» – не без самолюбия ухмыльнулся желтый жеребец, похоже, даже не замечая наших недоуменных взглядов, брошенных сначала друг на друга, а затем – на его статную, одоспешенную фигуру. В отличие от гвардейца, Ник был одет в светло-голубую рубашку с коротеньким черным галстуком и черный матерчатый пояс с двумя подсумками, на котором висела уже привычная для всех жителей городка, деревянная дубинка – «И это мой долг, следить за соблюдением законов, пусть даже не совсем у себя в стране. Будьте так добры…».

– «Офицер Ник Маккриди» – хмурясь, синий жеребец заколебался, глядя то на меня, то на гостеприимно распахнутую дверь камеры, выходящая в коридор стена которой была заменена тяжелой решеткой – «Точнее, бывший офицер. Теперь – просто стражник или охранник, местные пока не определились до конца с точным наименованием этой должности. Эта мисс нарушила закон? И пошла с вами добровольно?».

– «Конечно. Но рядом оказался гвардеец принцессы, и ей ничего не оставалось, как подчинится моему строгому приказу» – убежденно заявил Флеш, заводя меня в камеру. Морщины на лбу Маккриди стали глубже, а глаза в упор уставились на меня, заслуженно подозревая в какой-либо пакости. Мое отношение к гвардейцам было известно довольно широко среди тех, кто был хотя бы каким-либо боком причастен к моим приключениям, и то, что я подчинилась этому молодчику, явно заставило его напрячься от нехороших подозрений – «Конечно, она пыталась от меня сбежать, но в конце концов, все равно оказалась тут, любезно доставив сама себя к вашему порогу».

– «Значит, сама…» – подозрение в глазах Маккриди сменилось мрачной уверенностью – «Ну, раз мисс Раг сама напросилась ко мне в гости, хоть и столь необычным способом… В общем, располагайтесь. Я сообщу вашему мужу».

– «Думаю, торопиться не стоит. Наказание для нее придумает суд или местные власти, ведь это дело насквозь политическое» – покачав головой, важно заявил желтый пегас – «Она осмелилась выступать против власти принцесс, а это серьезный проступок, и теперь, с ней будет беседовать офицер стражи, который попытается выяснить, что сподвигло ее ступить на этот порочный путь».

– «Что? «Порочный путь?» Не обманывай себя, стеклянная голова! У нас диктатура! Власть аристократии, при которой рабочий класс земнопони стонет под гнетом пегасов, служащих своим эксплуататорам-единорогам!» – кажется, этот выкормыш Кадензы собрался уходить, что никак не укладывалось в мои планы – «Принцесса, правящая в карликовом королевстве на севере, воссевшая на престол после уничтожения правящего там короля, считает свою власть легитимной? Ха-ха! Не смешите мои подковы!».

– «Опять ты за свое?!».

– «А как же иначе? Все решения правителя должны быть ратифицированы всеобщим собранием, а его избрание – быть осознанным, волевым решением народа!».

– «Она принцесса!».

– «А я ее не выбирала!».

– «Хватит!».

Хлопнув по решетке копытом, синий жеребец строго посмотрел на нас из-под насупленных бровей. Похоже, вся эта ситуация стала ему более-менее понятной, и увы, он тотчас же заподозрил меня в гнусной шутке, разыгрываемой над пыжившимся гвардейцем – небезосновательно, конечно. Но мог бы и подыграть, гад. Вновь смерив нас тяжелым взглядом, он запер дверь в свой «участок», и подойдя к столу, выгреб из его ящика несколько листов желтоватой бумаги.

– «Проходите сюда, гвардеец. И напишите рапорт о задержании и сути претензий. Если можете – вместе с нарушенными статьями законов. Увы, я пока не слишком разбираюсь в местной юриспруденции…» – вопреки словам бывшего копа, полочка, висевшая над столом, ломилась от потрепанных справочников и книг по законам Эквестрии. На части корешков красовались белые прямоугольники, которыми помечала книги Твайлайт, сортируя их по разделам библиотеки. Мотнув головой, гвардеец поколебался, но увидев мой длинный и розовый язык, нахмурился и громко стуча накопытниками по каменному полу, направился к столу, где и присел, взяв зубами перо.

«Отлично! Теперь осталось промурыжить его тут до темноты – и дело сделано».

– «Аллонс энфанс дэ ля патри-ие,

Ле жюр де глори эст арривэ!

Контре ню де ля тиррани-ие,

Летандарт… Пум-пурум-пум… эст левееееее!».

– «Раг, заканчивайте!» – подняв глаза на решетку, поморщился Маккриди, услышав донесшийся из камеры куплет. Растянувшись на деревянном лежаке нар, я уставилась в потолок, и отчаянно фальшивя, принялась голосить «Марсельезу», хотя кроме припева, помнила из нее всего несколько строк. Что, впрочем, не помешало мне терзать нервы двух своих невольных слушателей.

– «Аус армес, ситойенс!

Форрррмееее во баттальонс!

Маршон, маршонс!

Пурум-пурум… во нос сильонс!».

– «Я думаю, что это нужно записать и приложить к рапорту» – сердито буркнул Флеш, скрипя плохо очиненным пером по плохой бумаге – «Кто знает, какую еще хулу она возводит на принцесс? И я уже почти закончил».

– «Не отпускайте его без проверки написанного, Маккриди! Могу поспорить, у него в тексте найдется не одна грамматическая ошибка!».

– «Мисс Раг, из нас троих, именно вы находитесь в камере, поэтому ваши выкрики меня лишь раздражают» – прищурился синий жеребец, проводя копытом по блестевшей от пота, коротко постриженной гриве. Солнце клонилось к закату, и последние лучи догорающего дня ложились на пол причудливыми, вытянутыми квадратами – «Вот как вы думаете, стоит раздражать человека, у которого ключ от решетки, а? Который может просто уйти домой, и появиться здесь только завтра? Подумайте над этим, пока я тут, хорошо?».

– «О да! Ник, у тебя дети есть? Нет еще?» – повернув голову, я уставилась на сидевших у стола жеребцов, хмуро покосившихся на мою фигурку, задравшую ноги к потолку. Судя по всему, желтый не заметил оговорки синего, и я понадеялась, что он не допускает такой оплошности слишком часто, поминая ушедших людей – «Ну, тогда ты даже не представляешь, какой возможностью пытаешься меня соблазнить! Ночь, целая, мать ее, ночь, без криков, без четырехчасового сна, перемежающегося кормлениями и попытками уложить спать этих маленьких чудовищ, без еженощных кошмаров! Да это просто праздник какой-то!».

– «Я могу вам быстро его испортить» – хмыкнул бывший коп, не поднимая глаз от рапорта гвардейца – «Если этот гвардейский офицер подождет, я мог бы сходить за вашим мужем».

– «Ты такое же орудие угнетения, как и этот желтый красавчик, Ник» – вздохнула я, с тоской глядя на серую стену, до которой уже добрались чьи-то копыта с гвоздем. «Брри Пунч бла здесь!» – ну, это понятно. Кто, как не производитель пунша, да еще и любительница закладывать за воротник, могла первой оказаться в этом месте? «Чисти зубы три раза в день!» – а вот это уже было странно. Даже непонятно.

– «Эй, Ник! А Колгейт тут как оказалась?».

– «Колгейт? А, голубая пони с сине-белой гривой – она бегала по рынку и мазала фрукты зубной пастой и порошком. Ну, типа, в них слишком много фруктозы, и все такое. Заумные дантистские штучки. А потом она докопалась до этой «четвертьмильной лошадки»[11] Эпплджек, после чего отправилась ко мне, с синяком под глазом и ртом, полным зубного порошка. Но она, по крайней мере, не пела».

– «Ну да, думаю, трудно было бы петь, отплевываясь от зубного порошка…» – я заворочалась на нарах, но увы, расслабиться так и не смогла. Новые еще доски сильно пахли опилками и смолой, на стенах и раме навесной койки над моей головой тоже ничего интересного не оказалась, и поневоле, я вновь повернулась к Маккриди. Как оказалось, он уже ждал моего взгляда, недоуменно вздернув бровь.

«Он нужен тут!» – мое копыто ткнуло сначала в сидящего ко мне спиной гвардейца, затем – указало на пол возле стола, после чего показало на садившееся за окном солнце, описав медленную дугу, окончившуюся возле моей койки – «До вечера!».

«Зачем?» – нахмурился синий земнопони.

«Нада!» – я с загадочным видом улыбнулась, после чего – возвела глаза к потолку, и вновь взглянула на Ника, медленно покивав головой – «Все схвачено. Наверху не обидятся».

Не знаю, поверил ли он мне, или нет, но читать доклад стал гораздо медленнее.

– «Даже не знаю…» – наконец, отложив в сторону бумаги, он поднял глаза на уже нервничающего из-за непредвиденной задержки гвардейца – «Флеш Центри, да? Так вас зовут? Флеш, вот тут вы указали, что от этой кобылы исходил запах сидра. Все верно?».

– «Да, да я думаю, вы и сами это видите!» – поднявшись, жеребец вскинул голову, приглаживая потную гриву – «Поэтому я остав…».

– «Но если так, то я не пойму, зачем вы ее ко мне приволокли?» – с той же неторопливой обстоятельностью продолжил бывший офицер полиции, отстраняя от себя исписанные листы бумаги – «Все описанное вами пока тянет лишь на нарушение общественного порядка, хулиганство, но никак не на те ужасы, которые вы мне описывали. Ну мало ли что болтала выпившая кобыла, правда? В библиотеку нашего захолустья дошла подшивка газет за полгода, так там такое пишут про сестру Ее Высочества… А вы говорите, «политические мотивы!». Нет, так дело не пойдет».

– «Значит, вы вот так просто хотите ее отпустить, охранник?» – в голосе молодого офицера послышалось пренебрежение, которое тот не слишком-то и пытался скрыть – «Даже несмотря на то, что вышестоящий офицер приказал вам содержать ее в камере до прибытия того, кто более компетентен в этом вопросе, чем вы?».

– «Никак нет, сэ-эр!» – все так же расслабленно заявил зеленогривый, чья вольготная неторопливость казалась особо извращенной формой издевательства над собеседником – «Но я не могу посадить в эту камеру кого бы то ни было, полагаясь лишь на ваши слова. Для этого мне нужен обстоятельный рапорт, в котором нужно отразить дословно все злонамеренные речи, которые говорила хулиганка. Вы улетите, а что прикажете делать мне, когда прилетит ваш офицер, и попросит протокол допроса? Вот эту жалобу?».

– «Ладно, ладно. Я понял. Будет вам обстоятельный, дословный рапорт» – сердито грохнув шлем на стол, заявил Флеш, с шумом опускаясь на половичок – «У вас тут свет ярче есть?».

– «Зачем мне, сэ-эр?» – развел копытами Маккриди, бросая на меня полный превосходства взгляд, призывая поучиться, как нужно разводить грозных и много мнящих о себе, молодых офицеров – «По ночам тут тихо, а ежели ночью кто-нибудь что-то учудит, то маринуется у меня в камере, пока не проспится. А уж с утра и допрос вести удобнее».

– «Ну и порядки тут у вас!».

– «Захолустье… Сэ-эр» – смерив согнувшегося над столом жеребчика ироничным взглядом, Ник откинулся назад, прислонившись спиной к стене, и уставился на темнеющее небо, еще полыхавшее где-то за лесом алыми красками догорающего заката – «Вы не торопитесь, сэр. Ежели что – можете переночевать прямо тут, рядом с заключенной. Домой я вас пригласить не могу, вы уж простите великодушно – у меня невеста, да и не развернемся мы там, втроем. А тут есть где переждать ночь».

– «Невеста? Ты же говорил, что вы уже…» – повернув голову, я уставилась на синего пони проницательным, по моим меркам, взглядом – «Или ты врал, негритосина?!».

– «Я соврал. Мы пока лишь обручены… Толстуха».

– «Принцесса!» – отшвырнув перо, Флеш вдруг вскочил, озираясь по сторонам – «Принцесса! Я должен был сопроводить ее до Кантерлота, а вместо этого – застрял тут, с этой писаниной!».

– «Думаю, это всего лишь неудачное стечение обстоятельств, сэр» – брови Маккриди удивленно поползли вверх, когда я тихонько приложила копыта друг к другу в беззвучных аплодисментах – «Но теперь вам так и так придется оставаться в нашем городке. Девятичасовой скорый на Кантерлот придет лишь завтра утром, а я не думаю, что принцесса пойдет в столицу пешком. Поэтому присаживайтесь и допишите уже свой труд».

– «Нет. Я и так потерял уже достаточно времени на это происшествие!» – поколебавшись, покачал головой гвардеец, откладывая в сторону перо – «И я не могу позволить себе еще одну такую задержку. Вот что – если миссис Скраппи уже достаточно протрезвела, и извинится за свои слова, сказанные ей в адрес меня и принцесс, то можно будет не оформлять это, а счесть обычным хулиганством, и ограничиться строгим внушением. На этот раз, конечно же».

– «Ну, я готова принести извинения за несколько резких слов в адрес Ее Кристального Высочества…» – все так же лежа на койке, принялась разглагольствовать я, в надежде, что вспыливший жеребец останется и все-таки доведет дело до конца – «А вот за то, что ты протащил меня по всему нашему городку, ославив перед всеми жителями, останешься без прощения! Засадил меня в камеру, хватал за всякое! Уууууууух!».

– «Она неисправима» – покачал головой пегас, прикрыв глаза копытом – «В общем, теперь это ваша проблема, охранник. Я же должен пойти и извиниться перед принцессой».

– «Ну и зачем был весь этот цирк?» – через какое-то время, поинтересовался Маккриди. Шаги Флеша уже смолкли в вечерней тишине, но еще долгое время мы молча ждали, не мелькнет ли где в окошке тень подслушивающего гвардейца. Но нет, похоже, он действительно ушел, и теперь вновь надоедал Твайлайт, хотя теперь я была за нее относительно спокойна, ведь в окружении подруг она не столь нервно реагировала на разные официальные послания из дворца, да и те вряд ли дадут ей умчаться куда-либо на ночь глядя. Пусть привыкает быть принцессой, а не кобылой на побегушках.

– «Принцесса Твайлайт Спаркл. Слышал о такой?».

– «Библиотекарша?».

– «Ну да. Раньше она была личной ученицей принцессы Селестии, потом – героиней Эквестрии… Дважды. А теперь вот – стала аликорном. Считай, достигла статуса начинающей богини».

– «Богини?!» – нарочитая невозмутимость синего земнопони дала трещину – «Погоди, ты хочешь сказать, что она теперь…».

– «Ну да. А ты думал, это просто мутанты такие на троне?» – хмыкнула я, глядя в нависавшую надо мной койку – «Она еще с детства буквально искрилась от магии, как заряженный танковый аккумулятор, и вот теперь, пройдя свой путь, она стала одной из тех, кто по-настоящему правит этой страной. А может быть, даже и миром».

– «Господи боже! Это и вправду невероятно!» – потрясенно пробормотал Маккриди, ероша копытом гриву на голове – «А я-то все думал, почему все пони падают ниц, стоит ей к ним обратиться!».

– «Ты видел Селестию, которой уже тысяча с лишним лет. Вот и представь, что когда-нибудь, и она сможет стать такой. А может, и не сможет…» – не обратив внимания на невольный каламбур, я представила себе розового аликорна, сидящего на троне какой-то северной страны. Интересно, она граничит с Эквестрией? Я слышала, это крохотная страна, расположенная на нескольких горных равнинах, лишь недавно была освобождена от проклятья одним мелким, фиолетовым драконом, удостоенного целого витража в одном из залов королевского дворца – «В любом случае, я сделала это нарочно, ты прав. Но это было нужно самой Твайлайт – пообщаться с подругами, как-нибудь примириться со свалившимися на нее славой и преклонением. Не знаю, как у вас, а у нас была поговорка про огонь, воду и медные трубы, и последние, олицетворявшие славу, были самым тяжелым испытанием для любого человека, а не то, что героя».

– «Ну да. Помню, у нас эту штуку называли «звездной болезнью». Власть делала людей глухими и слепыми».

– «Ну вот видишь. Поэтому я решила немного придержать этого бьющего копытом жеребца, и дать ей время уладить свои дела».

– «Интересно» – пробормотал земнопони, вновь откидываясь на низкой скамеечке, и упираясь спиной в порядком истертую стену. На этот раз он не стал себя ограничивать, и как заправский шериф, закинул задние ноги на стол, заставив меня хрюкнуть от смеха. Уж больно нелепо смотрелись эти кованые копыта вместо ковбойских сапогов – «Значит, ты теперь у нас важная мисс?».

– «Скорее, пони с хорошими связями».

– «Ну, зачастую, это одно и то же».

– «Не скажи» – покачала я головой, вновь глядя на забранные в железный каркас, доски навесной койки – «Вот ты, например. Ты выполнял поручения для самой принцессы Селестии, виделся с разными важными пони – и что? Ты вновь вернулся в этот захолустный городок, а не осел где-нибудь в Кантерлоте или Мейнхеттене. Почему, кстати? Я лишь однажды побывала у них в участке, и честно говоря, он гораздо больше напомнил мне те заведения, которые я раньше видела лишь по телевизору, в американских фильмах. Да и работы там было невпроворот. Ты видел, чтобы полицейские без особой на то причины таскали на себе бронежилеты? А те ребята расхаживали упакованными в латы, да еще и патрулями по пять-десять морд! Думаю, там бы ты уже был если не капитаном, то явно грел зад в каком-нибудь кресле, на командной должности… Но ты приехал сюда. Значит, не помогли тебе эти связи?».

– «Я и уехал. Взял с собой Мэйн и укатил в путешествие» – помолчав, признался Ник, бесцельно крутя перо между копытами. Он явно научился пользоваться своим телом, хотя как и мне, ему очень недоставало такой элементарной вещи, как копытокинез, вынуждая пользоваться зубами там, где остальные пони использовали эту полезную магию «липких копыт», которой обучают каждого жеребенка – «Побывал в нескольких городах, посмотрел на мир… Но ты же понимаешь, что этот мир – он не наш. Не мой. Да, я на миг ощутил себя на улицах той, старой Америки, но быстро понял, что все-таки это не наши города. В них нет людей. Хотя да, Мейнхеттен живо напомнил мне Город Ангелов[12], и думаю, я бы там прижился. Но деньги, Раг – у нас нет столько денег, чтобы начать там жить. Хотя местный капитан обещал подумать, и связаться со мной, если у них освободится вакансия. Я не хочу вновь начинать путь от простого патрульного – кондиции у этого тела, увы, не те, чтобы сделать это быстро[13]».

– «Да, это одна из проблем нового мироустройства. Если тебе богини поручают или просят тебя сделать для них что-нибудь, обычно, это не приводит к тому, что твое финансовое положение резко улучшается. Я уже несколько лет в полной мере ощущаю это на своей шкуре. Ну да таковы тут правила игры. Мне кажется, что пони просто привыкли к тому, что просьбы аликорнов обычно равны приказам, и являются служением, а не работой».

Мы замолчали, слушая, как за окном, в сгущающейся темноте, поют сверчки. Жаркий день закончился, и напоенная солнечным светом земля неохотно отдавала свой жар, но уже ощущалась сырость, которой потянуло с маленькой речки, протекавшей по самому центру и южной окраине городка. Обрадованные ею лягушки вновь вылезли из-под своих коряг и листьев, начиная свои вечерние распевки. Я усмехнулась, вспомнив историю о том, как Флаттершай пришлось переселить большую часть популяции этих земноводных из города в какое-то болото, когда ор расплодившихся пупырчатых тварей стал просто невыносим.

– «Ну так, значит, ты все еще с Мэйн Гудолл?».

– «Да. Она хорошая женщина, пусть даже и кобыла, поэтому да, я с ней. Она предлагает сыграть свадьбу осенью, и уже прожужжала мне все уши о том, какой замечательной она получилась у тебя».

– «Хе-хе! Значит, скоро можно ожидать появления новых Маккриди!» – гадко похихикала я, потирая копыта, но затем остановилась, увидев странное выражение на морде синего жеребца – «Что? Только не говори, что у вас какие-то проблемы!».

– «Мисс Раг, я не хотел бы говорить об этом».

– «Да ну? А может, все-таки поговорим? Как говорите вы, американцы, «может, тебе нужен кто-нибудь, чтобы поговорить об этом?». Ну так как?».

– «Я не готов к этому разговору».

– «Ну ничего, ночь длинная, поэтому у тебя полно времени» – я откинула голову на доски, гадая, что же именно могло произойти. Случайная травма или какие-то проблемы с головой? А может, религиозные запреты? Или… – «Ник, ты все еще рассматриваешь ее как какое-нибудь животное, и боишься прослыть зоофилом?».

– «Что?! Нет! Как вы… Как ты вообще могла такое подумать!» – поперхнувшись, Маккриди с негодованием уставился на меня – «Я добрый христианин, и еще с детства, каждое воскресение, ходил в церковь! Поэтому оставь эти свои европейские шуточки при себе, ясно?».

– «Ну вот, хоть какой-то прогресс!» – усмехнулась я, переворачиваясь на бок, и с выражением ложной скромности на морде хлопая ресницами – «Значит, ты считаешь ее привлекательной?».

– «Конечно! Она – живое существо, а все живые существа были благословлены дыханием Господа нашего, и в Библии сказано, что всякого ждет награда по делам его. Видимо, я был добрым агнцом, раз после смерти, попал к таким хорошим существам… И нет, я не считаю себя проклятым богом зоофилом!».

– «Хммм. Многочисленные отсылки к Библии, американец, скорее всего – афроамериканец… Ты из южных штатов, да?».

– «Вирджиния – восточный штат, Раг!» – хмыкнул Ник, глядя в окно на проклевывающиеся звезды – «И да, я горжусь тем, что у меня, скорее всего, был темный цвет кожи, и я разделяю идеи Мартина Лютера Кинга!».

– «Ага. Ну вот, не удалось состроить из себя крутую физиогномистку» – притворно опечалилась я, не удержавшись, впрочем, от смешка, переросшего в неконтролируемый хохот, к которому вскоре, присоединился и Маккриди. Отсмеявшись, мы взглянули друг на друга с гораздо большей симпатией, чем во время нашей встречи этим днем – «Да, ты очень странная, Раг. Очень. Вроде бы обычная женщина, но будь я проклят, ты можешь заставить любого плясать под свою дудку! Была бы ты не замужем – приударил бы за тобой не глядя!».

– «У тебя уже есть невеста, ковбой!» – вновь засмеялась я, с хрустом вытягиваясь на своем жестком ложе. Даже глядя в потолок, я ощущала глаза синего земнопони, украдкой проходящиеся по моему телу – «Ну так что, расскажешь мне, в чем твоя проблема? Поверь, я знаю, почему вы, американцы и европейцы, так любите психологов – это посторонний человек, которому вы можете доверить все свои страхи, не рискуя показаться слабаком или ощутить неловкость. Раньше, в христианстве, эту роль играла исповедь, но там, где я жила, это зачастую заменялось разговором по душам с каким-нибудь попутчиком – таксистом, пассажиром твоего купе. С теми, с кем ты больше никогда не встретишься, а если даже и пересечешься – не узнаешь в толпе».

– «Я не…».

– «А с тобой, дружище, мы вообще повязаны круче, чем двое преступников, грабанувших какой-нибудь мафиозный клан» – не обращая внимания на попытавшего было уйти от разговора жеребца, продолжила я, принимая самую соблазнительную позу из тех, что я видела в исполнении других кобыл. Наверное, получилось не очень, хотя потемневшая морда сидящего за столом Маккриди явно говорила о том, что в его зеленогривую голову пришли совсем не христианские мысли – «Так что прекрати краснеть и мяться, как девчонка на первом свидании. В конце концов, кто еще поймет тебя в этом мире лучше, чем я?».

– «Дети, Раг» – вернув себе былую серьезность, наконец признался Ник. Поднявшись, он нарочито медленно полез в скрипучий, разваливающийся шкафчик за спичками, и долго разжигал висевшую над столом керосиновую лампу, наполнившую комнату сладковатым душком – «Она хочет родить жеребенка. И не одного».

– «И… И что?» – вздернув бровь, я уставилась на повернувшегося ко мне спиной, бывшего-будущего копа – «Это нормальное явление в этом мире, еще не отравленного тлетворным влиянием различных «общественных организаций», размахивающих радужными флагами[14]. Ты же говорил, что собираешься на ней жениться? И куда ты хочешь деться от своего долга, как жеребца?».

– «Я мужчина. И я с ней поговорю» – не слишком уверенно пробормотал он, отворачивая от меня морду – «Уверен, она поймет…».

– «Земнопони-чайлдфри?!»[15] – хрюкнув, я запрокинула голову и не сдержавшись, вновь расхохоталась – «Ни-ик, ты просто душка! Я пробыла тут всего на год дольше тебя, но черт тебя дери, что ты делал все это время? А еще они говорят, что это я не стараюсь узнать как можно больше об обществе пони! Да всего пятьдесят лет назад для кобылы было счастьем войти хотя бы в какой-нибудь табун! У них тут, видишь ли, проблема с жеребцами… Да-да, и не нужно делать такие вот круглые глаза! Просто тебе повезло получить тело земнопони, у которых этот вопрос стоит не так остро, а вот что делать пегасам, у которых на одного жеребца сейчас приходится семь неудовлетворенных кобыл, а? Черт, послушай только меня – говорю сейчас, прямо как моя сводная сестра, рассуждая о табунах и свинге… В общем, Ник, в этом мире жеребенок – это не приятный бонус, не обременительная ответственность, прилагающаяся к бесплатным ужинам и регулярному сексу с супругой, а обязанность для жеребцов. Понял? Поэтому будь морально готов к тому, что этот вопрос встанет еще и до свадьбы… Как и кое-какой еще».

– «И какой же еще?» – помолчав, мрачно осведомился Ник – «Заключение контракта? Клеймо на зад? Узда в зубы?».

– «Только если очень захочешь. Могу познакомить с одной земнопони, которая может обеспечить вас подобного рода игрушками» – хмыкнула я. Лежать на голых досках становилось все неуютнее, и я встала, начав вышагивать взад и вперед по зарешеченной комнатке – «Нет, я говорю о том, чтобы ты был готов к разговору о… Выдохни, хорошо? А лучше – присядь. Так вот, чтобы ты был готов к разговору о ее подругах, с которыми она может тебя познакомить».

– «Ээээ… А при чем тут…».

– «Узнаешь!» – я злобно усмехнулась, потирая копыта – «Ты уже два года тут околачиваешься, так? И наверняка заметил, что большая часть населения этого городка составляют кобылы? А теперь сложи два и два…».

– «Ты хочешь сказать, что она может предложить мне… Раг, да ты все врешь!».

– «Это сейчас все звучит смешно и нелепо, но поверь мне, мы в пух и прах разругались с женихом, когда он эдак ненавязчиво, с истинно мужским тактом, предложил мне познакомить его с моими подругами, если им понадобится его «помощь». Поэтому я и хочу предупредить тебя об этом заранее, чтобы ты не начал скандал, с криками «Я тебе не шлюх!» и церковными проповедями, ясно? Я уже вижу, как заблестели твои похотливые глаза, негрила! Ну и как тебе новость? Кто б тебе еще такое рассказал, как не я?».

– «Вы снова ведете себя неполиткорректно, Раг!» – прищурился на меня Ник, старательно скрывая охватившее его возбуждение – «И думаю, я буду вынужден задержать вас тут на ночь, чтобы вы могли подумать о своем поведе… Нет, ты это серьезно все говорила? Боже правый!».

– «Да, я не шутила. Но имей в виду, Маккриди, табун – это штука сложная, поэтому предоставь выбор своей спутнице жизни, хорошо? И не смей намекать ей на это, если окажется, что у нее нет надежных приятельниц! Обидишь, как меня однажды обидели!».

– «Никогда не думал об этом» – нервно теребя гриву, признался синий жеребец, бесцельно расхаживая по караулке – «А я все думал, почему большая часть разговоров между кобылами сводится к тому, кто на кого залез, считая их сплетницами… Но получается, тут прямо тебе долбанный рай какой-то?!».

– «Нет. Тут есть и горе, и страдания, и отчаяние. Поверь, я насмотрелась и на первое, и на второе, и на третье. Для этого я и протолкнула идею этого «Легиона» – жители этой страны разучились себя защищать, и усиливающиеся виды, живущие по соседству с этой немаленькой страной, начинают понемногу подумывать о том, чтобы откусить кусочек сладкого пирога, валяющегося буквально под ногами. Полтора года назад мы уже дали по клюву одним из них, но этого явно недостаточно».

– «Да, я слышал о Северной Войне» – кивнул мечтательно закативший глаза жеребец, неохотно возвращаясь к реальности от сладких грез – «Говорят, тебя там ранили?».

– «Ну… Можно сказать и так» – неохотно откликнулась я, не желая говорить на эту тему – «Но все обошлось сравнительно малой кровью».

– «Да, если бы так было бы и в нашем мире…» – вздохнул Ник. Похоже, тема ушедшего человечества была все еще свежей раной на его сердце, как бы это высокопарно не звучало. Оставшись одна, в чужом для меня мире, я очень быстро ощутила, как сползает с души налет цинизма и неверия, год за годом наносимый на него тем обществом, в котором жил Древний. Я научилась сострадать и перестала бояться красивых слов и дел, ведь кажется, это то, что некогда называли «огнем души»… – «Черт бы всех их побрал! Ну почему, почему все должно было закончится так?! Ни сраного вторжения летающих тарелок, ни ужасных экспериментов сумасшедших ученых, ни даже метеорита с планеты Криптон! Мы просто взяли – и убили сами себя! Наверняка это была какая-нибудь катастрофа с этими сраными русскими и их Tzar-bomb![16]».

– «И это меня он обзывает неполиткорректной!» – обидевшись, фыркнула я – «Я, между прочим, видела, как именно погибло старое человечество, и поверь, именно так называемый «демократический строй», взяв под ручку неконтролируемую никем и ничем, рыночную экономику, и устроили глобальный pizdets всему этому миру!».

– «Что?!» – обернувшись, жеребец остановился, и долго смотрел на меня казавшимися абсолютно черными в вечернем полумраке глазами – «Что ты сказала?».

– «Pizdets? Это что-то вроде «все пропало!» на американский лад, только гораздо грубее и со множеством нюансов, позволяющих раск…».

– «Заткнись! Я говорю не об этом!» – подскочив к решетке, рявкнул синий жеребец, изо всех сил ударив копытом по загудевшим прутьям – «Ты что-то узнала о людях? Что произошло? Как это предотвратить? Говори, черт бы тебя побрал!».

– «Я похожа на допрашиваемую, Ник?» – сообразив, о чем идет речь, я решила, что мне уже надоело сидеть в этой клетке. За прошедший год я примирилась со всем, что узнала в «Ядре», и не сразу сообразила, что мои слова будут шоком для ничего не ведающего о судьбе человечества сородича. Но этот разговор стоило вести в более располагающей для этого обстановке – «Цирковое представление закончено, и клоуны ушли спать. Или ты считаешь, что я прослезюсь, и выложу тебе все, лишь бы выбраться из-за решетки?».

– «А что, это не так?».

– «Ну… Если вспомнить, кем я тут стала…» – как можно неприятнее ухмыльнувшись, я с легкой иронией наблюдала, как поколебавшись, бывший человек отправился за ключом – «Вот и хорошо. Честно, я считала тебя другом, и совсем не хотела бы, чтобы ты сцепился с моим мужем, который вломил бы сначала тебе, а потом и меня отшлепал, за компанию. Клянусь, это же тиран какой-то! Ты не поверишь, каким он стал занудой и педантом, постоянно…».

– «Че-ло-ве-че-ство, Раг!» – оборвав меня на полуслове, напомнил Ник, вместе со мной присаживаясь за стол – «Что с ним случилось? Говори!».

– «Оно не погибло, Ник. Оно выжило» – я улыбнулась, следя за эмоциями, пробегающими по всему телу сидящего напротив земнопони. Страх, ожидание чего-то неприятного, покорность судьбе и надежда сменяли друг друга, как в калейдоскопе – «Почти уничтожив себя, оно поднялось, и в последний раз дало самый трудный, практически безнадежный бой. Оно сражалось само с собой – и победило. Но цена этого была высока. Вот послушай…».

– «Так значит, они ушли к звездам?».

– «Угу».

– «И живут мало что не по библейским заповедям?».

– «А что лежало в основе всех крупнейших религий? Основной мыслью было «Поступай с другими так, как хотел бы, чтобы они поступали с тобой». Все остальное – лишь поздние наслоения и обряды, призванные к сплочению верующих».

Выбравшись по скрипучей лестнице на крышу, мы сидели, уставившись на звезды. Огромные, перемигивающиеся, они постепенно угасали, вытесняемые молочным светом луны, поднимавшейся из-за Вечнодикого леса.

– «Где ты училась, Раг?» – помолчав, поинтересовался Маккриди – «Я понял, что ты из Европы, а судя по акценту – откуда-нибудь из Польши? С Балкан? Нет?».

– «Не совсем» – говорить не хотелось. История отзвучала, всколыхнув во мне все те воспоминания, что я задвинула в дальний угол своего сознания, похоронив их в глубоком бункере с запечатанной дверью – «Добро пожаловать в будущее, Ник. Они ушли – и оставили своих потомков. Ты заметил, как интересно гнутся твои передние ноги? Я еще ни разу не вскрывала ни одного из этих существ, но думаю, над ними хорошо постарались. Дополнительная степень свободы плечевых суставов, существенно измененная анатомия… Несмотря на некоторые карикатурные черты, вроде больших глаз, это очень гармонично развитые существа. И эта магия…».

– «И она нам недоступна».

– «Зато мы живы» – хмыкнула я, ощущая, как тоска проходит мимо, задевая ободранным хвостом частицу моей души – лишь для того, чтобы юркнуть прочь, сбегая от потока утешения, поднимающегося откуда-то из глубины. Древний, незримо присутствующий рядом, вновь положил свою бесплотную руку на мой загривок, поддерживая, оберегая, наставляя.

Куда бы я без него делась?

– «А ты за этот год ни разу к нам не зашел» – не к месту буркнула я. Сидеть с задранной головой было не очень удобно, и я принялась рассматривать собственные копыта, ожидая, когда перестанет ныть затекшая от неудобного положения шея – «Только «здрасьте-здрасьте» на улице, и все. Избегал меня?».

– «Ты непоследовательна, как все женщины!» – фыркнул Ник – «Я…».

– «И как всем женщтчинам, ей необходимо напоминать о необходимости вовремя ложиться спать» – на наши спины легло два тяжелых крыла, когда кто-то большой и холодный после полета, присел между нами – «Я не побеспокоил?».

– «Блядь!» – рявкнул от неожиданности Маккриди, дергаясь в сторону от скалящего зубы Графита – «Раг! Тваю мать! Вы издеваетесь надо мной?».

– «К кому это он счаз обратился?» – поинтересовалась я у супруга, с интересом рассматривавшего мой хвост – «И что ты там интересного нашел?».

– «Хвостик» – вдруг как-то игриво хихикнул шкафообразный охламон, подтягивая меня к себе за этот самый хвост – «Ник, вы не возражаете, если я украду у вас свою супругу? У меня есть для нее пара интересных новостей, да и время уже позднее».

– «Возражаю!» – переводя дух, рыкнул синий земнопони, поправляя пояс с дубинкой, уже наполовину извлеченной из петли – «Она задержана по подозрению в распространении богохульных речей!».

– «Оууу… Правда?» – светящийся глаз внимательно оглядел сначала Ника, словно пытаясь понять, не шутит ли тот, а затем, уставился на меня – «Первая Ученица Богини Ночи – богохульствовала?».

– «Да, и тому есть письменные показания того молодого лейтенанта, который приволок ее ко мне».

– «Тебя доставил в камеру гвардеец?» – с интересом продолжил таращиться на меня муж – «Ну, дорогая! Я горжусь тобой! Нет, на самом деле, ты – и вдруг подчинилась офицеру Гвардии? С такими успехами, скоро ты станешь порядочной, законопослушной пегаской и примерной женой».

– «Ага. А сейчас, значит, я жена плохая, да?» – сердито засопела я, вырываясь из объятий черного пегаса – «Ну ладно-ладно! Я вам еще покажу! Вы еще у меня попляшете!».

– «Она всегда такая?» – недоуменно осведомился Ник, глядя на смеющегося Графита, тискающего мою шипящую и плюющуюся от возмущения тушку – «Может, она того… Снова? А то как-то у нее быстро настроение меняется, словно по щелчку переключателя».

– «Всегда, всегда» – ухмыльнулся черный негодяй, ласково сопя мне в макушку – «И нет, пока нет. Мы, если честно, пока не думали об этом. У нас двое жеребят подрастают, и пока мы не планируем заводить еще. Ну, если, конечно, Скраппс не захочет».

– «Пока – не хочет!».

– «Вообще, Ник, вам стоило уже давным-давно жениться на этой даме-ветеринаре, с которой вы живете, завести жеребенка…».

– «Я… Подумаю над этим» – неохотно выдавил Маккриди, отводя в сторону глаза – «Я не хотел делать ее несчастной, клянусь богом, но я боялся… Я был не готов».

– «А сейчас?».

– «После рассказа Раг о том, что случилось с… В общем, после ее рассказа я готов подумать. Но мне нужно время».

– «Приходите в любое время, когда созреете для этого разговора» – кивнул головой Графит, легко подхватывая меня за шкирку зубами, и водружая к себе на спину – «А нам уже пора. Удачи, Ник. Пусть звезды ведут вас по жизни, а луна – благоволит вашим снам».

***

– «Ну и что же это за новости?» – поинтересовалась я поутру. Присев за небольшой столик, я с удовольствием расчесывала гриву, присматриваясь к плотным, черно-белым прядям. Пожалуй, они достигли уже приемлемой длины, и теперь, мне оставалось либо подрезать их, либо вновь отправиться к парикмахеру, заплетя их в десятки черных и белых косичек. Как все-таки легко жеребцам! Помыл гриву – и уже симпатяга, а уж если причесал – так вообще красавец!

– «Хорошая для тебя, и плохая, тоже для тебя. С какой начнем?» – Графит все еще нежился в постели, следя одним глазом за барахтающимися под его крылом близнецами. Детишки всю ночь капризничали, пуская слюни и жуя собственные копыта – похоже, у них резались зубки, что предвещало мне еще много бессонных ночей – «Эй, похоже, меня сейчас съедят».

– «Не прогрызут, не бойся» – хмыкнула я, покосившись на Санни, вовсю обсасывающего косточку черного крыла – «Или лопнут. Хотя через месяц я бы уже не поручилась за твою безопасность… Ладно, давай с хорошей, чтобы мне уже ничто не помешало вдоволь порыдать над плохой. Да и погода соответствующая – кажется, пегасы запланировали дождь?».

– «Я слышал, что погодное бюро Клаудсдейла избавляется от задержавшихся на складе облаков, рассылая их в страдающие от засухи места. Понивиллю, как городку, где живут шесть героинь Эквестрии и одна эквестрийская принцесса, тоже перепало несколько тучек. Для полноценного ливня этого не хватит, но прохладу и накрапывающий дождик нам гарантировали на пару дней».

– «И откуда ты все это знаешь, а?» – подозрительно прищурилась я в зеркало, разглядывая отражение мужа, принявшегося подкидывать сына в воздух. Обиженно пищавшая Берри взгромоздилась на его крыло и стуча маленькими ножками по боку отца, так же желала принять участие в утреннем веселье – «Ты все такой же загадочный и неприступный, как и был. И я по-прежнему не знаю, чем ты занимаешься. Не хочешь рассказать?».

– «Ноуп!».

– «Ла-адно. Но в следующий раз я подготовлюсь к этому разговору получше!» – многообещающе протянула я, припоминая, успела ли я отдать сестре ту замечательную машинку для стрижки шерсти – «Хорошо. Давай плохую!».

– «У нас будет няня».

– «Оу…» – признаться, я не ожидала такого поворота дел. Конечно, я дала свое принципиальное согласие Бабуле, но при этом я все же рассчитывала потянуть какое-то время, согласовывая и отвергая кандидатуры и выставляя все новые правила и требования, поэтому оказалась совершенно не готова к тому, что решение будет принято настолько быстро – «Ну и… Кто она? Когда приедет?».

– «Сегодня утром. Наверное, уже сейчас» – хмыкнул Графит, с удовольствием глядя на мою обескураженную мордашку – «Поэтому советую тебе встретить ее лично – хотя бы из простой вежливости, ведь она прекрасно знает о том, как трудно было тебя уговорить решиться на этот шаг».

– «Графит, что б тебя!» – вскочив, я тотчас же плюхнулась обратно, оглушенная этой новостью – «Ты прямо как… Ну почему нужно всегда сообщать мне все в последний момент?! Что б поржать надо мной, так что ли?».

– «Ну, я бы не отказался увидеть у тебя на мордочке ту улыбку, которую я так люблю» – внимательно поглядел на меня муж с таким серьезным выражением, что я мгновенно заткнулась, и с недоуменным прищуром вернула ему непонимающий взгляд – «С тобой творится что-то непонятное, причем уже год. И теперь это «что-то» становится все более заметным. Ты перестала улыбаться. Ты дергаешься. Тебя мучают кошмары. И ты не хочешь об этом говорить».

– «Все в порядке. Я… Просто… Да глупости это».

– «Нет, не глупости!» – раскинув крылья, муж поднимал и опускал свои кожаные порхалки, катая то вверх, то вниз, пищащих от восторга жеребят – «Тебя что-то гнетет, и я хочу узнать, что именно. И ради этого я даже сменил график своей службы, и теперь буду проводить с тобой два дня вместо одного. Ну как тебе «хорошая» новость?».

– «Это просто отлично!» – вымученно улыбнулась я – «Просто замечательно!».

– «Ну что, стоит она того, чтобы ты призналась, что же именно тебя гнетет?».

Я замолчала, уткнувшись в зеркало. Поднявшись, муж вышел из комнаты, вернувшись уже без детей, и присел рядом со мной на выцветший коврик.

– «Сегодня замечательный день. Что скажешь о прогулке?».

– «Прогулке? Но…».

– «Нет-нет, дети останутся с Бабулей. Мы встретим новую няню, и оставив детей на ее попечение, отправимся в полет» – продолжил соблазнять меня черный искуситель – «Представь себе ветер, наполняющий твои крылья. Уменьшающуюся землю, остающуюся где-то далеко внизу. Сегодня облачно, и если подняться повыше – мы увидим сплошной ковер из облаков, тающий, исходящий паром, словно мороженое».

– «Но как же дети…» – я почувствовала, что не могла, да и не пыталась противостоять искушению. Предложение было столь заманчивым, что я уже согласилась, уже была там душой, кувыркаясь в потоках холодного ветра, облизывающего мои крылья, подхватывающего меня, словно подушка, и возносящего в громаду синеющего над нами неба – «Я даже не знаю, кто эта пони…».

– «А вот сейчас и узнаешь» – хмыкнул муж, услышав громкий стук в дверь – «Открывай. Я думаю, пришло время тебе познакомиться с новой няней наших детей».

– «Няня, говорите?!» – ошарашено прохрипела я, отступая от двери, в которую, пригнувшись, входила белая пегаска, стряхивая редкие капли с длинного, розового хвоста. Надетый на голову капюшон свободного плаща блестел от влаги, скатывающейся по шершавой, зеленой материи, и искрясь, падающей в приоткрытые седельные сумки, туго набитые какими-то свертками, коробочками и пакетами, едва ли не высыпавшимися из них на землю.

«Плащ, значит…».

– «Здравствуйте. Меня зовут Санни Скайз» – с робкой улыбкой представилась она, уловив всю гамму самых разнообразных эмоций у меня на морде – «А вы – миссис Скраппи Раг?».

– «Скра… Скайз…» – прохрипела я, с трудом выдавливая из себя слова. Шестеренки в моей голове, резво крутившиеся до этой встречи, вдруг встали в раскоряку, словно заклинивший двигатель, и мне понадобилось немало времени, чтобы прийти в себя, уже сидя в гостиной, перед чашкой мятного отвара, которым нас потчевала Бабуля – «Ааааээээээ…».

– «Ага. Кажется, ее расклинило» – добродушно сообщил Дед, в то время как Бабуля вложила в мое, отставленное в сторону для патетического жеста копыто, большущий бутерброд с фиалками – «Дочка, познакомься, это Санни Скайз. Она будет няней твоих жеребят, и наших внуков. Теперь нас трое, поэтому все присутствующие могут загадать желание».

– «Чагось?» – непонимающе прошамкала я сквозь хлебно-цветочное великолепие бутерброда – «Какое… Желание?».

– «Она Санни. Я Санни. И сынок твой – тоже Санни. Три солнышка собрались в одном доме» – ухмыльнулся в усы старый земнопони. Похоже, никто кроме меня не замечал ни размытых контуров ее фигуры, ни того, как размазывается при движении скрывающая гостью маскировка – «А что же ты внуков не несешь? Познакомь эту добрую пони с нашими непоседами».

– «Да-да, я бы очень хотела увидеть своих… подопечных» – с едва уловимой заминкой, кивнула головой «Санни Скайз», отставляя в сторону чашку. Я догадывалась, как за прошедшие века ее, должно быть, задолбали эти бесконечные чаепития, которые пони отчего-то считали единственным времяпровождением, приличествующим их гостье, но эта мысль пришла мне в голову гораздо позже, а в тот миг, в моей голове царила пугающая тишина, словно в заклинившем часовом механизме. Кивнув, я поднялась и постоянно оглядываясь, потопала наверх, ловя на себе недоуменные взгляды стариков. Перехватив мой взгляд, пегаска отрицательно покачала головой, и поперхнувшись какой-то фразой, родившейся у меня в голове, я захлопнула открывшийся было рот, и поспешила в свою комнату.

– «Ты! Ты знал об этом?!» – захлопнув дверь, я сползла по ней на пол, вытаращенными глазами глядя на недоумевающего мужа – «Ты видел, кто к нам пришел?!».

– «Если это та, о ком я думаю, то да» – посмотрев на мою ошарашенную морду, Графит слегка напрягся, и едва уловимым движением стряхнул с распахнутых крыльев жеребят, ловко приземлив их на постель – «А кого ты увидела?».

– «Кого?! Принцесса хлещет мятный настой в компании простых пони, и заявляет, что она их новая няня! Принцесса притаскивает с собой какую-то непонятную кучу разного хлама из детского магазина! Принцесса…» – подпрыгнув от внезапно нахлынувшего подозрения, я с нарастающим раздражением оскалилась на демонстративно расслабившегося супруга – «Ты! Ты все знал! Что вы там еще удумали, а? Собрались забрать моих детей?!».

– «По-моему, ты перегибаешь палку, Скраппи. Тебе так не кажется?» – набычился Графит, передавая мне дрыгающих ногами детишек, и несмотря на все мое сопротивление, открывая нараспашку дверь нашей комнаты – «Госпожа почтила нас неслыханной честью, и знаешь, мне все равно, что там между вами происходит, но изволь вести себя вежливо и почтительно, как и подобает матери будущих принца и принцессы. Ясно?».

«Он прав. Ты глупишь. Успокойся».

– «Ага! Так значит, тут еще и Луна замешана?!» – прошипела я, рассовывая мелочь под крылья. Похоже, все королевское семейство решило отойти вдруг от дел, и пристально заинтересовалось моим приплодом? А зачем? Мысленно огрызаясь на бубнившего что-то Древнего, я ощущала, что еще немного – и я начну бегать по комнате, вырывая из гривы остатки волос и голося, как ненормальная. Однако, мешающаяся мне на пути фигура мужа придала моим мыслям несколько иное направление, и вскоре, здоровенный черный пегас уже летел впереди меня, с трудом успевая перебирать ногами по ступеням скрипучей лестницы.

«Ха-ха! Думал, это очередной кобылий заскок, так бесящий жеребцов? Вот сейчас мы и поглядим, как ты запоешь!».

Случившееся далее было сюрпризом для всех. Увидев белую пегаску, Графит остановился и недоуменно нахмурился, явно ожидая увидеть на ее месте Госпожу, уловки и маскировку которой он знал «по долгу службы», как однажды выразился этот скрытный тихоня. Сладко улыбаясь, Скайз выслушала наши сбивчивые приветствия, после чего решительно потянулась к выглядывавшим у меня из-под крыльев близнецам…

Но не тут-то было.

– «Бабуля, жеребятам пора мыться» – отступив на шаг от присевшей передо мной Санни Скайз, я приподняла крылья, и вручила детей старой земнопони, проигнорировав протянутые ко мне копыта белой пегаски – «Искупай их, ладно? А мы пока покажем мисс Скайз что у нас и где в Понивилле, а заодно и обсудим некоторые тонкости ухода за детьми. Хорошо? Вот и чудно. Пойдемте, мисс, нам нужно многое обсудить. СЕЙЧАС ЖЕ!».

– «Да-да, конечно. Я присоединюсь к вам позже, миссис Беррислоп» – пригнувшись и прижав уши к голове, поспешила согласиться со мной пегаска. Если бы мой голос мог резать, словно нож, то жителям нашего захолустного городка выпала бы сомнительная честь собирать мозаику из тысячи кусочков, бывших когда-то розовогривой кобылой – «Я с нетерпением жду возможности познакомиться с этим городком, увидев жизнь его обитателей изнутри. Я уверена, что вскоре стану полноправной жительницей Понивилля, как и все вы».

– «Я в этом уверена» – растянув губы в ненатуральной ухмылке, я схватила двух интриганов, и потащила их на улицу, оставив за собой недоумевавшую старушку, растерянно держащую на спине двух крутившихся жеребят. Выйдя, я молча взмахнула хвостом, приглашая гостью и мужа следовать за собой, после чего направилась в сторону библиотеки. Твайлайт наверняка уже час как катила в сторону Кантерлота, подпрыгивая от нетерпения на лавочке битком набитого вагона, и мне показалось, что это было именно то место, где мы могли свободно поговорить.

– «Итак…» – опустившись на балкончик, к перилам которого был прикручен небольшой телескоп, я сжала зубы, и нацепив на морду самое решительное выражение из всех, что знала, я свирепо уставилась на непонимающе глядящую на меня парочку – «Чья это была идея? И с какой целью вы, Ваше Высочество, пытались пробраться к моим детям?».

– «Я тоже рада тебя видеть, мой маленький легат» – своими привычным голосом ответила мне принцесса. В отличие от меня, Графит не сплоховал, и уже через пару секунд напряженных размышлений, преклонил ноги перед нахмурившейся пегаской. Повинуясь нетерпеливому жесту принцессы, он не торопясь, солидно поднялся, и встав рядом со мной, принялся с преданным видом поедать глазами повелительницу огромной страны, явно не обрадовавшуюся подобному проявлению чинопочитания.

– «И что же натолкнуло тебя на подобную мысль?».

– «Да я…» – начав фразу, я вдруг поняла, что я никогда ее не закончу. «Я видела сон про фигуру в таком же плаще!» было не слишком конструктивным началом диалога, и я всерьез начала опасаться, что если бы что-то подобное произошло, двое пони рядом со мной, без малейших раздумий упрятали бы меня в психушку, звенеть цепями по соседству со Скрю Луз, едва ли не каждый день оглашавшей окрестности понивилльского госпиталя заливистым собачьим лаем. Да, хороша бы вышла из нас парочка… Сосредоточившись, я попыталась найти более подходящий аргумент, не напрашивающийся на живительную дозу галоперидола – «Ну… Этот плащ…».

«Молодец, малышка» – иронии в голосе Духа могло бы позавидовать иное море.

– «Теплый и шерстяной, он показался мне очень удобным. Настоящий «Кунс и Физерс», но если он тебе не нравится, я с удовольствием его сниму. Дождь уже закончился, и в самом деле, становится довольно тепло» – без каких-либо признаков неудовольствия ответила Селестия, аккуратно стягивая с себя мешковатую одежку. Поведя глазами по сторонам, она ловко подкинула его вверх, и через секунду, подсыхающая материя повисла на ветке над нашими головами – «Его одолжила мне Саншайн, и поверь, у меня не было намерений обидеть тебя или напугать, поверь».

– «Нет, я, конечно, не против всяких «Гансов и Фрезеров», и я не имела в виду… Ну, то есть… В общем…» – запутавшись в том, что собиралась сказать, я опустилась на пол балкона и в отчаянии стукнула копытами по пахнущим свежей краской доскам – «Уххххх! Ну почему все так сложно?! Почему все не может быть совсем простым?».

– «Наверное, потому, что иначе, сама жизнь казалась бы нам пресной и скучной» – улыбнулась принцесса, осторожно присаживаясь рядом со мной. Я передернулась от внезапно накатившего ощущения, что со мной обращаются как с буйной сумасшедшей, ходящей по краю карниза высотного дома, и это неприятно поразило меня, заставив вновь, как когда-то, сжаться в комочек под опустившимся на меня, белым крылом – «Скраппи, я знаю о… О многом. Почему ты мне не писала? Вот уже полгода от тебя не приходило ни одного письма, и все, что я о тебе знаю, я почерпнула из писем своей бывшей Первой Ученицы. Я чем-то невольно обидела тебя?».

– «Нет. Я… Не берите в голову, хорошо?».

– «Она жаловалась на плохие сны, повелительница» – подал голос Графит, ответив твердым взглядом на мое сердитое шипение, донесшееся из-под крыла принцессы – «Однако она отказывается о них говорить. Быть может, в этом кроется причина?».

– «Это всего лишь сны! Причем всего лишь раз или два!»

– «Уже две недели, практически через день» – неодобрительно фыркнул муж – «Прошу прощения, моя принцесса. Вы знаете, что я бы не завел об этом речь, если бы не был уверен, что здесь что-то не так. Госпожа проявила к моему рассказу живейший интерес, тем более, что это происходит не впервые, и это дает мне надежду, что я осмелюсь беспокоить вас не напрасно».

– «Я знаю о кошмарах, что беспокоят Скраппи из письма Твайлайт» – кивнула головой Селестия, задумчиво глядя на сухой лист, раскачивающийся на слабом ветерке. Погода стремительно улучшалась, и проглянувшее сквозь тучи солнце играло радужными бликами на подсыхающих лужах, в которых уже открыли навигацию деревянные корабли, ведомые прутиками, зажатыми в зубах их юных капитанов – «И я постараюсь помочь вам в этой беде».

– «Ваше Вы… Кхем… Разве двум правительницам Эквестрии больше нечем заняться, кроме того, как допытываться, отчего вдруг одной бездельнице вдруг начали сниться кошмары? Или идти в няньки?» – я уловила мелькнувшее в глазах Селестии неудовольствие, и быстро исправившись, завершила фразу несколько по-другому. Похоже, у всех у нас были в голове свои тараканы, и мои в общем-то безобидные кошмары казались чем-то обыденным на фоне пунктика двух коронованных сестер, не желавших ни в чем уступать друг другу во взаимоотношениях с одной пятнистой, побитой и покалеченной жизнью пегаской. Похоже, Селестия и впрямь считала, что Луна ведет у нее по очкам, и даже такая незначительная моя оплошность, как забытая просьба обращаться к ней «неформально», действительно ее расстроила. Ну, да чем бы принцессы не тешились...

– «После того, что произошло год назад, сейчас действительно затишье» – призналась принцесса, провожая взглядом лист, все же оторвавшийся от ветки, и в попытке преодолеть земное тяготение, плывший на влажном ветру – «Твой совет позволить пони самим проявлять инициативу, не дожидаясь официального одобрения правящих ими принцесс, как ни странно, принес свои плоды, и у меня даже появилось свободное время – впервые за много сотен лет. Поэтому теперь тебе придется пожинать плоды своего опрометчивого решения, и иногда терпеть рядом с собой не знающую чем занять себя принцессу. Конечно, если ты согласишься».

– «Я..».

– «Безусловно, Ваше Высочество» – почтительно отозвался за меня Графит, на этот раз, ограничившись лишь склоненной головой. Похоже, он уловил реакцию принцессы на чересчур подобострастное выражение верноподданнических чувств, а может, просто понял, что маскировка под пегаску наложена на нее не просто так – «Хотя мы и не заслуживаем такой чести, мы всегда будем рады встретить вас в нашем доме».

– «Ну… Да. Да, он прав» – сдавшись, я махнула на все копытом и выбравшись из-под крыла своей создательницы, оперлась о перила, глядя на звонкие капли, бриллиантами падавшие с влажных листьев на землю – «Прости, что так нагавкала на тебя. Просто все эти сны, эта жизнь… Я растолстела, стала ленивой, сплю до девяти утра – видели бы меня мои подчиненные! Кстати, с ними нет проблем?».

– «Все в порядке. Не волнуйся» – уверено отозвалась принцесса, явно не желая поднимать этот вопрос – «Давайте лучше пройдемся, а лучше – полетим. Позволим себе небольшую прогулку в окрестностях городка – в конце концов, я задолжала Луне целую неделю изнурительной аэробики и ежедневный десерт за то, что она займет мое место на троне, пока Саншайн общается с Твайлайт, и намерена использовать купленное мной время самым приятным для себя образом».

– «Ты оставила свою заместительницу разбираться с делами новой принцессы?!» – признаться, я была удивлена столь странным поступком Селестии. Мне казалось, что их с Твайлайт связывают отношения более глубокие, нежели те, что могут зародиться между учителем и учеником – «Это довольно необычно. А она не догадается?».

– «В присутствии моей сестры? Не думаю» – распахнув крылья, принцесса поднялась в воздух красивым прыжком, взмахом хвоста приглашая нас следовать за собой – «Все знают о том, что в присутствии Луны я веду себя несколько более сдержано и официально, как знают и о том, что сестра старается придерживаться положенного по протоколу этикета. Все уже оговорено, Твайлайт, как обычно, уже прислала мне для утверждения свой список главных и неотложных дел, поэтому все ограничится расшаркиванием и поклонами. Я думаю, ей не повредит побыть немного возле трона. Как думаешь, почему?».

– «Ну… Я могу лишь предполагать» – раскрыв свои порхалки, я не без внутреннего содрогания шагнула вниз с балкона, и вскоре, присоединилась к ходившим кругами над библиотекой пегасам, отправившись вслед за ними в хмурые небеса – «В конце концов, я не самая умная кобыла, правда?».

– «Сие не ответ, как говорит моя сестрица. Скажи как думаешь».

– «Я думаю, что ей и вправду нужно уехать» – прищурившись, я отдалась на волю ветра, щекотавшего мою шкурку, и погрузившись в размышления. Оторвавшись от земли, думать было не в пример легче, мысли текли плавно и неторопливо, и вскоре, мне показалось, что я начала догадываться, что именно имела в виду принцесса – «Мне кажется… Знаешь, похоже, что она оказалась не готова к этой роли, и спряталась в Понивилль, словно в раковину, стремясь избежать внимания толпы. Весь этот год она тоже, по-своему, была несчастна, и только вчера я смогла растормошить эту страдалицу, раздавленную тем ощущением преклонения, обрушившегося на нее со всех сторон. В том числе, и от друзей».

– «Да, власть меняет любого» – поколебавшись, кивнула головой Селестия. Она держалась в воздухе столь изящно и непринужденно, что я на мгновение люто воззавидовала и ей, и мужу, и всем пегасам, что имели нормальные крылья, а не такие уродливые конечности, что судьба вручила лично мне – «К добру или к худу, она меняет любого. И этого не избежать. Но и прятаться от этого бессмысленно. И именно поэтому я попросила ее приехать в Кантерлот».

– «Вакцина от зазнайства? Пытаешься привить ей чувство долга перед ее подданными?».

– «Скорее, хочу показать ей, что помимо ответственности и долга, в ее жизни осталось немало места для ее близких и друзей. Помнишь, что она рассказывала тебе про магию дружбы?».

– «Аааааа-гаааааа» – я с трудом подавила зевок, вспомнив «курсы перевоспитания», устроенные мне когда-то Твайлайт по решению суда. Признаться, на них я научилась словесной эквилибристике и беспардонному вранью, нежели чему-то, связанному с магией, а уж тем более, с такой эфемерной для меня вещью, как магия дружбы. Нет, в дружбу я верила, и даже больше – я знала, что она действительно существует, но делать из этого едва ли не культ… Беее, нет уж, я еще не настолько сошла с ума от безделья!

– «В любом случае, это ей не повредит» – закруглила разговор о дружбомагии принцесса, заметив, что я рискую вывихнуть себе челюсть могучими зевками – «Куда бы нам отправиться сегодня? Быть может, сделать круг над Вечнодиким? Признаюсь, я давно хотела поглядеть на все происходящее собственными глазами».

– «Что-то случилось?» – напряглась я, покачиваясь в порывах ветра. После упоминания о чернеющем на горизонте лесе, сам воздух показался мне вдруг холоднее и негостеприимнее, словно произнесенное вслух упоминание древнего лесного массива, каким-то образом, пробудило в нем ту древнюю магию, что исказила, выкрутила и опалила древние стволы. Прищурившись, я уловила короткий взблеск где-то в глубине этого древнего леса. Магия? Блеск ручья или болота?

– «В последнее время, я ощущаю смутное беспокойство. Лес прочно занял место в моих мыслях, и Луна считает, что это неспроста» – призналась Селестия, легко и изящно поворачивая на запад, туда, где находилось огромное тело Вечнодикого, замершего, словно дикий зверь перед прыжком. Именно его присутствию наш милый Понивилль был удостоен славы захолустья – никто из пони не хотел селиться вдоль земель, ощущавших на себе дыхание древнего леса. Лишь те, кому нечего было терять, с благодарностью приняли из копыт Селестии дарственную на эти земли, позволяющую обедневшей семье Эпплов растить на землях между Вечнодиким лесом и Белохвостым бором яблоки и иные культуры, перепродажей семян которых оставшаяся без дома семья промышляла в те времена, словно цыганский табор, бредя наугад, в поисках своей судьбы. Увы, «землей обетованной» эти места не стали – почва, напитанная злой магией леса, не давала побегов и всходов, и вскоре, перед переселенцами замаячила угроза голода. Пришедшие в эти места земнопони были горды, и они желали во что бы то ни стало заставить нетронутую еще землю плодоносить, но… Кто знает, как закончилась бы эта история, если бы одна юная кобылка не отправилась глубокой ночью в Вечнодикий лес в поисках какой-нибудь еды? Едва сумев унести оттуда ноги, она вернулась на ферму с седельной сумкой, полной странных плодов, названных пони грозояблоками. Буквально с боем вырывая каждый плод, поселенцы смогли создать себе запасы, позволившие пережить суровую зиму и весеннюю бескормицу, и вскоре, на окраине Вечнодикого, образовался крошечный городок, который наводнили земнопони, привлеченные слухами о новых, необычных плодах, выращивать которые умела лишь одна семья во всей Эквестрии.

– «Кто знает, как бы сложилась судьба этих земель, если бы не храбрая кобылка, впервые нашедшая странные, волшебные плоды?» – задумчиво проговорила Селестия, глядя на проплывавшие под нами вершины темных деревьев. Окутанный туманом лес был мрачен и тих, лишь иногда, в прорехах разлапистых крон мелькали осторожные животные, слишком быстрые для того, чтобы пегасий глаз мог зацепиться больше одного раза за их быстро исчезающие фигуры. Деревья в этом странном месте старались прижаться к земле, как можно ниже опуская свои унылые, недобро темневшие кроны, и лишь вездесущие вьюнки, лианы да загадочные грибы изо всех сил тянулись наверх, к редким лучам солнца, карабкаясь по скользким стволам. Та часть леса, что огибала с востока наш городок, была всего лишь малой частью, языком громадного массива, уже практически окультуренной за прошедшие десятилетия трудолюбивыми земнопони. В ней были протоптаны тропинки, в ней даже жили несколько существ, пришедших в наши земли из других стран, и вот уже несколько лет, как городок готовился к окончательной и бесповоротной экспансии в загадочные глубины, раз за разом проникая все глубже в тень разлапистых крон. Интересно, и почему принцессы не препятствуют тому, что рано или поздно выползет на свет из руин находившегося здесь когда-то Замка Двух Сестер?

– «Быть может потому, что им и самим интересно, что же осталось от некогда роскошного путевого дворца?» – похоже, задумавшись, я произнесла последнюю фразу вслух, совсем не ожидая ответа на свой вопрос. Однако, он прозвучал, заставив меня заполошно взмахнуть крыльями – не замечая ничего вокруг, я опустилась слишком низко, и от деревьев меня отделяло каких-нибудь сто метров, да темная туша мужа, внимательно глядевшего на меня светящимся глазом – «Скраппи, ты задумалась».

– «Ну… Да, а что тут такого?» – покосившись на подмигнувшего мне Графита, занявшего место рядом со мной, я принялась активнее работать крыльями, быстро догнав устремившуюся ввысь принцессу – «Можно подумать, я этого не умею!».

– «Это было довольно необычно, видеть такую напряженную работу мысли у моего верного, маленького Легата» – беззаботно рассмеявшись, поддела меня Селестия, оглядывая горизонт. Облака разошлись, и в их прорехах я видела лишь неподвижное, темно-зеленое море листвы, лишь изредка расступавшееся над болотами, озерами и мелкими речушками с затхлой, зеленоватой водой – «Не бойся, оттуда появится лишь то, чему уже пришел срок. А к остальному пони еще не готовы».

Проследив за ее взглядом, я заметила вдали белеющие вершины Заслонных гор – массива из высоких скал и неприступных гор, острыми гранями царапающие само небо. Неприступные и поныне, из-за непредсказуемых ветров, они оставались загадкой для местных археологов, спелеологов и прочей братии, обожающей полазать по чему-нибудь высокому, каменному и непременно – опасному. Несмотря на пару экспедиций, о которых я слышала за два прошлых года, ни одна из них не смогла подняться выше предгорий, каждый раз сталкиваясь с противодействием самой природы, снежными бурями, лавинами и внезапными обвалами намекавшей покорителям вершин, что это место пока для них закрыто. Последняя – так и вовсе разбежалась из поставленной на ночь палатки, и ни один из найденных в живых не смог толком объяснить, зачем они ломанулись в темноту в одном исподнем. По крайней мере, так значилось в докладе декана того пегасьего крыла легионеров, что помогали искать рассеянных по склону бедолаг.

Да, быть может, время и впрямь еще не пришло.

– «Поворачиваем?» – наглядевшись на приметную, раздвоенную вершину, принцесса заложила изящный поворот, и устремилась в сторону Понивилля. Пройдя на бреющем вдоль крыш, мы вновь набрали высоту, и полетели над той частью леса, что, как я выразилась, была «окультурена» местными жителями. Не такая темная, как остальной Вечнодикий, она казалась более дружелюбной, чем подпиравшие городок с юго-запада леса, и пролетая над катившей пенистые воды речкой, я даже увидала необычное существо, похожее на китайского дракона. Длинное, змеиное тело струилось в воде подобно ленте, удерживая странного змея на одном месте, а широкая пасть, в которую без труда поместилась бы иная карета, громко лязгала длиннющими клыками, вылавливая из воды прыгавших по порогам и перекатам, забавного вида рыбин. Увидев наш клин, змей заворчал и хлопнул хвостом по воде, поднимая в воздух фонтан брызг, но мы уже улетали дальше, вглубь зачарованного леса, хотя я еще долго оглядывалась на удалявшуюся полоску реки, вспоминая ее странного обитателя.

– «Морской змей. Обычно представители его вида живут в море, а этот каким-то образом попал сюда» – объяснила Селестия, видя, как я верчу головой – «Твайлайт однажды видела его и даже общалась. Земля эта полна великих тайн, и никогда не знаешь, что встретишь ты на своем пути».

– «Я лишь читал о таком» – признался Графит, с не меньшим чем я любопытством, разглядывавший огромного зверя – «Надеюсь, что эта писательница, пишущая уже, наверное, сотую книгу про Дэрин Ду, черпала свои сюжеты не из личных встреч с описанными ей существами. Не хотелось бы вытаскивать ее из лап того же Ахуизотля».

– «Ахуекого?!».

«Как он его назвал?!» – услышав слово со знакомым корнем из трех букв, Старый хомяк мгновенно проснулся, не замедлив присоединиться к веселью.

– «Ахуизотль» – повторил Графит, недоуменно переглядываясь с принцессой, которая не могла не обратить внимания на дикий хохот, раскатившийся по влажному от тумана воздуху – «Это существо из рассказов про Дерин Ду. И что в этом смешного, Скраппс?».

– «Лучше… тебе… не знать…» – икая от смеха, простонала я – «О святые, это было что-то! Как-как, ты говорил, его зовут? Аух… Ахах… Ахахахахахахааааааааа!».

– «Прошу прощения, Ваше Высочество. С ней такое бывает, и нужно просто…» – близкий гром, шарахнувший недалеко от нас, заглушил слова Графита и мой смех. Заткнувшись, я огляделась, все еще пытаясь сдержать рвущийся из меня хохот, пытаясь понять, куда нас занесло, и что же с этим делать. Погода в Вечнодиком не поддавалась контролю пегасов, а пригоняемые или разгоняемые ими облака быстро собирались в тяжелые, недобрые тучи, сердито плюющиеся молниями – настоящими молниями – в крылатых лошадок, решивших поиграть в небесных пастухов. Потеряв множество пегасов, погибших от удара электричеством, Клаудсдейл наконец внял предостережению богини, и отступился, объявив воздух над темным лесом «опасным для полетов».

– «За мной!» – в отличие от нас, Селестия не колебалась, и сложив крылья, белоснежной стрелой вонзилась в один из просветов между бурчащими тучами, обступавшими нас со всех сторон. Стараясь не отставать от вьющегося впереди хвоста, словно розовый прапор, указывавшего нам путь в сгущающейся темноте, мы падали вниз, уже ощущая на мордах и крыльях первые капли дождя. Мелькавшие деревья расступились, и перед нами открылся большой и глубокий кратер, чьи каменные стенки серели в черноте, словно нарисованные на антрацитово-черной поверхности огромной скалы, гнилым зубом выступавшей из разлома в теле земли. Изрезанная глубокими трещинами поверхность бугрилась, словно распираемая изнутри неодолимой силой, и на мгновение мне показалось, что я заметила какие-то руины, оплавленными кучами камней возвышавшиеся перед бешено раскачивающимся подвесным мостом… Но грохнувший гром и запах озона, оставшийся от зашипевшей недалеко от нас молнии, заставили меня трусливо поджать хвост, и броситься вслед за мужем, уже поджидавшим меня возле входа в большую пещеру, где укрылась от дождя наша коронованная попутчица. Сложив крылья, я зажмурилась – и сжав зубы, окунулась в чернильную темноту каменного зева.

– «Где это мы?».

– «Мне кажется, в пещере».

– «Спасибо, милый. И что б я без тебя делала, а?».

От входа в пещеру накатывались волны холода и влаги. Прижавшись друг к другу, мы пережидали бурю, грохотавшую у нас над головами, и озарявшую наше пристанище вспышками ослепительных молний. Куда ни глянь – везде был только камень да нанесенные непогодой горы земли, под дождем мгновенно превратившиеся в бурлящие реки из грязи. Отступая все дальше и дальше, мы углубились в пещеру, и словно куры, расселись на высоком карнизе-насесте, с грустью глядя на темные потоки, постепенно затапливающие наше убещище. Тут и там, из блестящей от влаги поверхности скалы, выступали округлые колонны, казалось, рвущиеся из самой земли. Толстые и тонкие, широкие и узкие, все они торчали ровно, словно вбитые кем-то специально в крошащийся камень, и стробоскопические вспышки молний выхватывали все большее число этих странных образований, неровными рядами уходившие вглубь скалы.

– «Странные штуки» – нарушил молчание муж. Шмыгнув носом, я завозилась на насесте, и неловко, поскальзываясь и ругаясь сквозь зубы, переползла на новое место, прижавшись к боку любимого. Не знаю, что там подумала принцесса, но я не собиралась позволять ему страдать от долгих, изнуряющих болей в покалеченных некогда крыльях, возникающих при каждом ухудшении погоды. Пегас было завозился, но быстро стих, услышав мое сердитое шипение, сжатый с двух сторон теплыми кобыльими боками – «Может… Может, я посмотрю, что это?».

– «Это такие каменные образования, возникающие, когда расплавленная порода выдавливается сквозь трещины в земле» – я стукнула по поднимающейся передней ноге мужа, вновь опуская его на место – «Я читала о таких штуках, поэтому ничего интересного, кроме застывших силикатов[17], ты там не найдешь. Посиди, пожалуйста, смирно, геолог-любитель!».

– «Я прошу у вас прощения за эту непредвиденную случайность» – подала из темноты голос Селестия. Несмотря на мягкий, успокаивающий тон, я различила в ее голосе что-то, что показалось мне тщательно скрываемым удовольствием. Похоже, вырвавшись из нескончаемого круга повседневной рутины, она искренне радовалась этому маленькому приключению – «Боюсь, что если мы сейчас вернемся в Понивилль, то это приведет к моему разоблачению, чего бы я нисколько не желала».

– «Потерпим. Дождь уже заканчивается» – навострив уши, я поняла, что раскаты грома удаляются, и больше не стремятся оглушить, а лишь предупреждающе грохочут где-то вдалеке. Гроза ушла, оставив после себя соленый запах молний, кислый привкус мокрого камня и шуршание дождя. Стало светлее, и в полумраке пещеры обрисовалась арка входа, скрывая от нас низину кратера потоками льющейся с неба воды. Завозившись, муж аккуратно раздвинул прильнувшие к нему кобыльи тела, и спрыгнув с уступа, отправился исследовать наше убежище, неслышно паря над грязевыми потоками и что-то бурча себе под нос.

– «Это не честно!» – захныкала я, глядя на еле видимую фигуру. Черная шерсть отлично маскировала жеребца, а кожистые крылья не издавали при взмахах ни звука, и я быстро потеряла его среди камней – «Ну почему у всех пегасов такие хорошие, милые, пропорциональные крылышки, а я... А у меня...».

– «А у тебя – большие, мягкие и очень красивые крылья» – убежденно ответила Селестия, проводя копытом по жестким маховым перьям, и прислушиваясь к издаваемому ими костяному перестуку – «Вспомни, как ты несла ими пятерых пони и тяжелые тюки, вместить которые под силу не всякой телеге. А перенос фургона с юга на север страны, через горы? Поверь, обычный пегас считался бы после этого героем, силачом, и память сохранила бы его имя в приданиях».

– «А для меня...».

– «А для тебя это обычное дело» – я уловила предупреждение в голосе своей создательницы, явно считавшей, что обсуждение всего, что было связано с моим рождением, лучше оставить для разговора один на один – «Подумай, ведь я тоже не умею строить или пахать, или ухаживать за детьми, правда? Луна же, при всех ее достоинствах, никудышный кулинар, но это не мешает ей пытаться научиться этому полезному ремеслу, пусть даже против этого восстает сама реальность. Попробуй относиться к этому как к хобби, как к некоторой особенности, отличающей тебя от других. Хорошо?».

– «Ладно. Я попробую» – пробурчала я, все еще не убежденная до конца, но вняв неозвученной просьбе принцессы – «А что это ты имела в виду, когда говорила о детях?».

– «Я сказала, что буду усердно учиться – задорно, совсем не по-королевски, ухмыльнулась Селестия, успокаивающе потрепав меня по щеке – «Как я уже говорила, у правительницы может быть любое хобби, правда?».

– «Значит, это для тебя развлечение?».

– «Скорее, приключение и очень ценный опыт. Скраппи, не кипятись. Я обещаю тебе, что буду усердной няней. У меня уже был небольшой опыт присмотра за пятилетними кобылками, с которыми я тебя обязательно познакомлю, и думаю, я уже готова к чему-то посложнее».

– «Например, понянчить представителей давно ушедшего народа» – буркнула я, ища глазами мужа – «И как только Луна согласилась? Или у кого-то вновь проснулся азарт собирателя редких зверушек?».

– «О, она согласилась очень неохотно, и за каждую секунду этого дня я буду расплачиваться литрами пота, пролитого на полу нашего бального зала, где моя тираническая тиранша-сестра заставит меня заниматься аэробикой!» – нажаловалась мне белая принцесса, поднимаясь со своего места, и элегантно спрыгивая на камушек, торчащий посреди залитой грязью пещеры – «Представь себе, принцессы тоже страдают, особенно – без тортиков. Или хотя бы десерта».

– «Главное, не перестараться с этим делом» – заявила я, приземляясь прямо в грязь, и с видом матерого критика оценивая стати стоящей передо мной «пегаски» – «Может, чуть-чуть согнать тут и там… Хоть нет. И так выглядит просто облизабельно!».

– «Значит, и впрямь пора садиться на диету» – смущенно хихикнула белая, в голосе которой мне вдруг почудились уже знакомые, слышанные когда-то маслянистые нотки. Оглянувшись, она скромно прикрылась розовым хвостом, и с видом полнейшего целомудрия поскакала по камням, оставив меня таращиться ей вслед с приоткрытым ртом и глупейшим выражением на морде – «Скраппи, не отставай!».

«Какая женщина! Кобылица! Просто богиня!».

– «Ну а ты-то чего, старый черт?!» – обижено бурча, я подобрала слюни и пошлепала на раздававшиеся неподалеку голоса – «Лучше сиди и думай, как тебе ее напоить, и сколько в нее влезет, чтобы добиться гарантированного эффекта. А до того – я к ней и на пушечный выстрел не подойду, так и знай! Я еще пожить хочу, и желательно – не в виде какой-нибудь статуи в курятнике!».

Ответа не последовало, хотя перед моими глазами пронесся ворох образов, заставивших мои крылья если и не встать торчком, то явно зашевелиться на боках, с вполне определенными намерениями. Рассердившись, смутившись и испугавшись, я затрясла головой в попытках отогнать будоражащие мысли, и сама не заметила, как оказалась рядом с принцессой, окатив ее брызгами грязи, разлетавшимися из-под моих копыт.

– «А… Ну… Прости, я не… Ух ты!» – смутившись, я попыталась было извиниться, но быстро бросила это дело, поняв, что стоящей рядом со мной пегаске явно не было до этого никакого дела. Не отрываясь, Селестия-Скайз рассматривала какую-то огромную скульптуру, наполовину скрытую под ворохом вьюнков, чьи усики сплетались в огромный зеленый ковер, усеянный полупрозрачными цветами. Повинуясь жесту принцессы, Графит принялся очищать непонятный объект, вскоре, его стараниями, превратившийся в полупрозрачную скульптуру, выполненную из чего-то, подозрительно напоминающего стекло.

Или прозрачный минерал.

– «Скраппи, прошу тебя, прояви хоть чуточку уважения» – попросила меня аликорн. Видя, что странная, разлапистая штуковина не делает попыток броситься на меня, оплетая кристальными ветвями, я подобралась поближе, и внимательно осмотрела нашу находку, освещенную множеством светящихся шаров, гроздьями свисавших с ее веток. Вблизи, она напоминала гротескную пародию на дерево, выполненную дизайнером-авангардистом в попытке сплавить воедино древесный ствол и новогоднюю звезду, традиционно, помещаемую на верхушку ёлки, а сам материал был твердым и холодным, а также, совсем безвкусным. Осмотрев, обнюхав и даже покусав абсолютно индифферентную к моему присутствию штуковину, я только хмыкнула, увидев на ней нацарапанные кем-то полумесяц и солнце, ощетинившееся уже знакомыми мне, изогнутыми лучами.

– «Вижу. Какой-то символ ушедших времен? Алтарь для поклонения? Место для личных встреч?» – ухмыльнувшись, я переводила глаза с замершей Селестии на украшающие ствол «дерева» символы, и обратно – «Что, «С + Л были тут?», угадала? Все, теперь я точно уважаю это место. Честно».

«Вот только не верю при этом ни на грош, что мы оказались тут случайно».

– «Да, это очень… Важная вещь. Назовем ее так» – казалась, принцесса с трудом подбирала слова, отдавшись во власть каких-то воспоминаний или мыслей. В отличие от других пони, я не умела определять настроение или мысли окружающего меня, копытного народца, и не могла сказать, что именно так поразило или заинтересовало Селестию, чей взгляд неотрывно гулял по блестящему стволу. Время не оставило на нем ни одного отпечатка, ни следа отложений не появилось на острых гранях ветвей, лишь свет от дерева слегка притух, когда белоснежная пегаска вступила под сень неподвижных гроздьев светящихся шаров, проплывавших над ее головой. Обойдя по кругу странную находку, она вздохнула, и устремила взгляд в темноту, что навалилась со всех сторон на сферу источаемого стеклянным древом света.

– «Ни слова!» – раздался у меня над ухом едва слышных голос. Встав рядом со мной, Графит опустил крыло мне на спину, и терпеливо ждал, прищурив фонарики желтых глаз – «Помолчим, хорошо?».

Минуты текли медленно, словно застывающий мед. Я готова была поклясться, что ощущала, как липкие секунды сменяются застывающими минутами, готовыми сложиться в твердокаменные часы, из блоков которых был сложен замок времени. Была лишь тишина, да узкий круг света, разгонявший темноту пещеры, в которой решалась чья-то судьба. Не знаю, что навело меня на эту мысль, но кажется, именно такая, странная, ни на что не похожая тишина должна была стоять перед тем, как в мире случалось что-то. Когда в нем появлялась какая-то мысль или идея, впоследствии, менявшая до неузнаваемости чью-то судьбу, будь то отдельное существо, или целый народ.

Наконец, принцесса вздохнула, и небрежно двинулась к выходу. Она ступала абсолютно машинально, погруженная в собственные мысли, но каждый шаг ее приходился точно на камень или принесенную грозой, изогнутую корягу, не смевшую прогнуться под легкой поступью властительницы этой части мира. Пыхтя и спотыкаясь, мы последовали за белевшей впереди фигурой, и выскочив из пещеры, заполошно захлопали крыльями, присоединяясь к белоснежной пегаске.

Полет в город прошел молча, и лишь на пороге Селестия вскинула голову, и посмотрела на нас своим кротким, ласкающим взглядом, за которым я уже научилась угадывать непреклонную волю и легкий интерес, как быстро собеседник сообразит, что все предложенное ему – лишь к его же вящей пользе. Подтянувшись, мы молча ждали указаний.

– «Ну-ну, не стоит так тянуться» – вынужденно рассмеявшись, она покосилась на окна нашего дома – «Простите, я немного задумалась. Когда-то, в этом месте, стоял наш путевой дворец, в котором мы останавливались перед прибытием в нашу старую столицу. Она находилась совсем в другом месте, нежели Кантерлот, и сил сопровождавших нас пони не хватало на столь долгий путь. То место… Оно навевает множество воспоминаний, хороших и плохих. Не тревожьтесь, мои добрые друзья, не стоит. Быть может, развлечете меня приятной беседой и позволите провести немного времени с моими названными внуками?».

– «Конечно» – покосившись друг на друга, мы с мужем распахнули дверь и вежливо склонили головы, пропуская вперед замаскированную принцессу – «Будьте как дома, Ваше Высочество».

Мое настроение в тот день было окончательно испорчено.

***

Что ж, быть может, я была и не права. Не знаю, что там Селестия пообещала Луне, но близнецов она посещала регулярно, как штык, появляясь у нас перед дверью в восемь часов утра. Позевывая и кляня на чем свет стоит всех богинь, и темных, и светлых, я спускалась по лестнице, и открывала ей дверь, натянув на морду приветливое выражение, каждый раз удостаиваясь в ответ какой-нибудь насмешливой рожицы. Да, я явно была не самой скрытной пони, раз остальные представители этого разноцветного племени могли с одного раза понять, что именно я чувствую по одной лишь моей позе, но в эти ранние часы мне, в общем-то, было абсолютно наплевать. Ворча, я принималась за работу, застилая постель и приводя себя в порядок, ведь внизу, за чашкой ароматного травяного настоя, нетерпеливо ждала меня принцесса, изо всех сил маскирующаяся под няньку для малолетних близнецов. И я вынуждена была признать, что на этом поприще она явно шла со мною вровень.

Ну, за исключением облизывания.

– «Не знаю, Скраппи… Ты не думаешь, что это несколько странно? Или негигиенично?».

– «Негигиенифно?!» – вытаращив глаза, я уставилась на Селестию, вытиравшую Берри мохнатым полотенцем. Санни, вцепившись мне в нос всеми четырьмя копытами, только довольно някал, когда мой язык проходился по его влажной после купания шерсти, едва ли не оборачиваясь вокруг его маленького, пузатого тельца – «Пофему нехихиенифно? У наф чифтая фота!».

– «Нет-нет, я не про воду» – сняв с моего носа прилепившегося к нему черного клопика, она принялась аккуратно вытирать брыкавшегося охламона – «Просто язык… Это очень необычно. Признаюсь, последний раз я видела такое обращение с жеребятами более тысячи лет назад. Откуда ты о нем узнала?».

– «Вообще-то, мне показалось это правильным и естественным» – пожав плечами, я отобрала у неловко двигающей копытами принцессы пушистый сверток, и начала энергично работать ногами, болтая сына в мохнатых, розовых складках – «Еще тогда, после родов. Да и им это нравится. А что, что-то не так?».

– «Нет-нет, все в порядке» – успокоила меня Скайз. Розовогривая пегаска быстро примелькалась в Понивилле, и теперь, даже мы привыкли обращаться к ней подобным образом, впрочем, никогда не забывая, кто именно скрывается под этой маской – «Просто мне показалось это необычным, вот и все. Ты же знаешь, что все больше городских пони посещают курсы для молодых родителей, и боюсь, что некоторые из их организаторов создают целую философию по уходу за жеребенком, признаюсь, довольно странного толка. Я попросила Фрайта Ньюсенза подготовить мне подробный доклад по этой теме, и я искренне рада, что ты считаешь себя достаточно подготовленной для того, чтобы самостоятельно растить твоих замечательных детишек, не увлекаясь размышлениями о том, как завоевать доверие собственных жеребят, или как понять высокое предназначение ваших родственных чувств. Не смейся, они действительно учат думать об этом».

– «Ну… Наверное, это потому, что я все еще ощущаю себя новичком в этом мире» – пробормотала я, ласково тыкая носом надувшуюся дочь. Ее Выкупанное Высочество вновь сердилось на столь вольное с собой обращение, сердито хныкая и пуская носом пузыри – «Что было бы, если бы меня не нашли? Жила бы я в какой-нибудь деревушке на пять домов, считаясь блаженной или дурочкой, вроде Дэрпи, и детей растить бы мне пришлось самой, без всяческих подсказок всяких организаторов курсов для скучающих мамаш. Ну, это если бы я выжила, правда?».

– «Но ты выжила» – голос принцессы был тих, словно шуршание на ветру развевающейся гривы – «Ты выжила и вернулась ко мне. К нам с Луной. Жизнь налаживается, поэтому отринь свои страхи и поверь, что все будет хорошо».

– «Ага. «Все будет хорошо, ведь с нами – наш жеребенок!». Вот видишь, я это запомнила!» – рассмеялась я, на свой лад перефразировав девиз курсов для будущих мамаш, на которые меня когда-то засунула деспотичная правительница всея Эквестрии – «Ну что, пора выбираться? Графит как раз приготовил компот…».

Увы, я несколько переоценила кулинарные способности мужа. К моменту нашего прихода, он как раз колдовал над такой сложной и ответственной процедурой, как варка компота для малышей, а точнее – процеживание ягод, оставшихся после приготовления сладкого десерта. Я не помнила, как точно готовилось это блюдо, но я точно была уверена в том, что основным продуктом, получаемым при его приготовлении, была жидкость, а не остатки склеенных, разваренных ягод.

– «Экспериментируем, значит?» – подойдя к Графиту, я с интересом заглянула ему через плечо. Верный бабулиным указаниям «слить и процедить», недолго думая и морща мозг, он процедил через сито весь компот в раковину, и теперь стоял и напряженно думал, что же еще можно сделать с оставшимися после этой процедуры ягодами. Не выдержав, я повисла на спине задумчивого жеребца и расхохоталась, не в силах совладать с собой при виде этого напряженного мыслительного процесса.

– «Мне кажется, я где-то ошибся?» – поставив сито на стол, обидчиво поинтересовался супруг, глядя на мою ухахатывающуся фигурку, всхлипывавшую от смеха на его крыле – «Вот видите, Ваше Выс… Я хотел сказать, вы видели, мисс Скайз? И вот так каждый день! Это же не жена, а просто маленький монстр!».

– «Зато ты… Ты… Куууулииинааааааар! Ах-хахахахахахаааааа!».

– «Смейся-смейся. После поговорим!» – вздернув нос, муж оставил в покое сито с ягодами, истекающими последними каплями компота, и направился в сторону выхода – «Как говорят земнопони, «Кухня, детская, работа!» – слышала о таком?».

– «Дааа, мой Черный Господин!» – смаргивая выступившие на глазах от смеха слезы, простонала я, беря зубами сито – «Прям фефяф и уйту, на рапоту! Потгувники фам поменяеф, или инфтрукфию напифать?».

– «Ты жестока и беспощадна» – донеслось из прихожей – «И еще… Ээээ… Приветствую вас, Ваше Выс… Монинг Фреш, мэм».

– «Ась?» – сосредоточенно пересыпая в кастрюльку слипшиеся, разваренные ягоды, которым предстояло стать пюре для малышей, я бросила взгляд на небо, постепенно, заполнявшееся темными тучами. Похоже, пегасы вновь решили устроить ливень или бурю – второй раз за эту неделю, и я представила, каково же придется тем, кто понесет мне на подпись очередную кучу документов, согласований и кляуз на моих подопечных. Точнее, уже не совсем моих – «Милый, что ты там говоришь?».

– «Сестра Моя, время!» – раздавшийся из гостиной голос заставил меня выронить сито, едва не перевернув загремевшую кастрюльку. Вылетев из кухни, я остановилась на пороге, и уже через миг обнимала гнедую земнопони, ласково и несколько тревожно улыбавшуюся мне из-под небрежно заколотой челки, свешивающейся на правый глаз. Я впервые видела подобный способ закалывания гривы, и если бы не прикосновение к спине белого крыла, точно завалила бы явившуюся мать кучей вопросов о том, где скрывается ее парикмахер, стилист или как еще назывался этот неуловимый, но очень умелый пони, придававший младшей из богинь поистине неземной шарм. Оглянувшись, я заметила неслышно подошедшую Селестию, тревожно косящуюся в сторону окна, и мигом отрезвев, с усиливающимся беспокойством посмотрела на стоящих передо мной кобылиц.

– «Что-то происходит? Я могу помочь?» – видя, как переглянулись правительницы, я заволновалась еще сильнее – «Нужен Легион?».

– «Как раз об этом мы и хотели с тобой поговорить, Скраппи» – начала старшая из богинь. Начало разговора мне сразу не понравилось, как не понравилось оно и Духу, беспокойно завозившемуся у меня внутри. Слушая спокойную речь Селестии, я стала медленно отступать к дивану, на котором свернулись калачиками близнецы, испуганные звуками грома, раздавшимися за окном – «Ты не должна нам помогать. Ни нам, ни Твайлайт, которая скоро будет тут».

*ФШШШШШШШШШШшшшшшшшшшшшш*

– «А что, собственно, происходит? Что случилось?» – рассовав хнычущих детей под крылья, я вздрогнула от шипения молнии, пронесшейся где-то над домом. Раздавшийся затем удар грома заставил нас троих пригнуть головы, спасаясь от чудовищного грохота, расколовшего небо над тревожно притихшим городком – «Да что за… Это что-то плохое? Где Графит? Вы видели Графита?!».

– «Это испытание» – раздался в полутьме голос Селестии. Темнота накрывала Понивилль, и сквозь шум тревожно завывающего ветра мне послышалось неприятное, пугающее шуршание, так живо напомнившее те привидевшиеся мне, страшные звуки, которые до полусмерти напугали меня несколько лет назад, в поезде, с огромной скоростью несшимся в Кантерлот. Вкрадчивое, неторопливое, оно слышалось все ближе и ближе, словно шорох песка под извивающимся телом охотящейся змеи. Вновь сверкнула молния, выхватив из темноты мертвенно-бледное тело принцессы – «Сейчас лучшее время для того, чтобы вырвать из земли те горькие всходы, что зрели там испокон времен. И это будет лучшим испытанием для новой принцессы, не так ли, сестра?».

– «Воистину» – склонила голову Луна. Наложенный ей образ изгибался и трепетал, словно мыльный пузырь, когда скрывающаяся под ним аликорн попыталась раскрыть свои ухоженные крылья в уже виденном мной ритуальном жесте – «Мы просим тебя не мешать Твайлайт и ее подругам встретить свою судьбу. Доколь новая принцесса пребывает в Кантерлоте, ты вольна помогать своим друзьям, но лишь до той поры, пока принцесса Твайлайт Спаркл не прибудет в свой городок, стремясь предотвратить вторженье!».

– «Вторжение? Какое еще вторжение?!» – кажется, сегодня был день глупых вопросов, и именно мне выпала сомнительная честь быть той, кто будет их задавать – «Я, конечно, не самое умное существо, но можно глупой пони узнать у всеведущих богинь, какого сена тут творится?!».

– «Не бойся. Если хочешь – посмотри сама» – предложила мне Селестия. Брошенный ей быстрый взгляд в сторону дернувшейся ко мне Луны вполне мог быть и просто отражением молнии в ее глазах, чей свет на мгновение озарил комнату, заставив малышей громко разораться от страха. Это была их первая настоящая гроза, и испуганные близнецы надсадно свистели, изо всех сил цепляясь неокрепшими еще ногами за пух под крыльями и шерсть на моих боках – «Мы с Луной проследим, чтобы с малышами ничего не случилось».

– «Иди, дочь моя. Мне кажется, что тебе стоит это увидеть» – поколебавшись, кивнула Луна. Видя мое колебание и недоверчивые взгляды, она потерлась носом о мою макушку, заставив меня хихикнуть от ощущения ее дыхания, щекотавшего мой лоб – «Иди, отринув страх, пока я успокою своих внуков. Такое не часто увидишь в наши дни!».

Да уж, «не часто» – это было даже преуменьшением со стороны Повелительницы Ночи. Казалось, весь участок леса, что еще пару недель назад казался мне уже почти окультуренным и мало что не заселенным пони, теперь представлял из себя сплошную мешанину каких-то непонятных, черных щупалец, чьи недобро блестящие, извивающиеся тела поднимались выше деревьев, с треском и шумом ломая попадающиеся на их пути стволы. Небольшие еще, блестящие отростки буквально на глазах пробивались сквозь мокрую, раскисшую землю, и извиваясь, тянулись ко всему, что попадалось на их пути, или свиваясь кольцами, бессильно грозились самому небу, набрякшему, готовому пролиться каплями холодного дождя. Ворчливые тучи ходили над городом на необычной высоте, а под ними, кружа, словно стая хищных птиц, медленно плыли небольшие, но очень плотные тучки, среди которых мелькала голубая фигурка, оставляя за собой блеклый, радужный хвост.

– «Что это за нахрен…» – непонимающе пробормотала я, летя над городком. Где-то внизу, пони с визгом разбегались в разные стороны, пытаясь увернуться от черных отростков, оказавшихся любителями похвататься за пробегающие мимо конечности. Одной из пони не повезло, и даже с высоты своего полета я услышала глухой хруст сломанной кости, когда нога кобылки попала в капкан свернувшейся дряни.

Ну, так дело не пойдет!

«Мочи!».

– «Йаволь, май женераль!» – рыкнула я, складывая крылья и бросаясь к кричащей жертве черного тентакля[18]. Нимало не смущаясь криками кобылы, блестящая хреновина подняла ее за пострадавшую конечность, и принялась размахивать добычей, словно пытаясь оторвать попавшую в захват ногу от тела жертвы. Осатанев, я всеми ногами впечаталась в темный отросток, глухо хрустнувший при моем прикосновении, и отпустивший свою добычу. Противником моим оказалось не щупальце, а толстенный, и очень гибкий корень, что сразу же почувствовали мои копыта, занывшие от богатырского удара. К счастью, его силы оказалось достаточно, чтобы переломить покрытую зеленоватыми шипами дрянь, и отшвырнув нелепо корчащийся сорняк, я бросилась к бедняге, которой так не повезло запнуться за эту мерзость.

– «Все хорошо, милая. Все хорошо» – прошептала я, глядя на стонущую кобылку. Похоже, Дейзи не повезло, и ее нога была основательно переломана, причем в нескольких местах, в ответ на мои прикосновения, отзываясь сильными болями, заставившими земнопони истошно завопить, отталкивая мои копыта. Я знала эту троицу кобыл – жившие в одном коттедже, составленном из трех отдельно стоящих домишек, они выращивали красивые, ароматные и вкусные цветы, вечно ходили по трое, не расставаясь ни на минуту, и были до отвращения пугливыми и глупыми созданиями, вечно трогающие палочкой, зажатой под трясущимся от ужаса копытом, пугавший их объект, будь то громко поющая птица, экзотический фрукт на прилавке торговца, или громко храпящая под забором, подвыпившая Берри Панч. «Цветочные кобылы», как называла их молва, и я была уверена, что их вечно вытаращенные в тревоге глаза занимали большую часть их черепных коробок. Интересно, и где же две другие прошмандовки?

– «Скраппс! Ты в порядке?!» – свист крыльев и громкий стук копыт по черному стволу ознаменовали прибытие Графита. Внимательно осмотрев меня с ног до головы, муж только присвистнул, глядя на неестественно подвернутую ногу Дейзи. Нужно отдать должное моему любимому, сориентировался он быстро, и буркнув «Погоди, я сейчас!», он вскоре вернулся с двумя досками и какой-то грязной веревкой, которые мы использовали для фиксации ноги пострадавшей цветочницы.

– «Ну что, несем ее домой?».

– «Нет, милый, тут сложный перелом со смещением костных отломков. Гляди, какая гематома нарастает!» – присмотревшись, я отрицательно покачала головой – «Хватай ее, и махом в госпиталь! Я поищу Бабулю с Дедом».

– «Они в порядке. Я успел привести их домой, когда началась вся эта заварушка» – успокаивающе похлопал меня по холке Графит. Подняв за шиворот земнопони, он легко положил ее к себе на спину, не обращая внимания на жалобы и стоны – «С детьми осталась гос… Мисс Фреш?».

– «Да. И она послала меня поглядеть на происходящее».

– «Тогда будем действовать согласно приказу Госпожи!» – когда дело заходило о просьбах, пожеланиях или распоряжениях Луны, муж редко когда отваживался протестовать или обсуждать слова принцессы – «Скраппс, прошу тебя, будь осторожна, хорошо? Хотя бы ради любящего тебя мужа!».

– «Хорошо. Но только ради тебя!» – ухмыльнувшись, я вновь взмыла в воздух, увидев за деревьями мелькание чьей-то магии, голубоватыми искрами озарявшими террасу Ратуши. Увы, об организованном сопротивлении вторгающимся из леса корням речи, к сожалению, не шло – Рарити, гордо встав на деревянном возвышении, что-то втолковывала своим подругам, тряся белоснежным рогом, искрящим, словно неисправный электрод. Похоже, в отсутствии принцессы Спаркл, власть снова перешла к единорогам, но я пока не представляла, чем же именно могла помочь нам утонченная магия модельерши – разве что затыкать насмерть иглами хотя бы один из черных отростков. Обвиваясь вокруг домов, столбов и немногочисленных статуй, некоторые из них уже успели обзавестись черными, острыми листьями, тревожно шуршавшими на холодном ветру, и именно эта деталь навела меня на интересную мысль, проверить которую мне предстояло в самое ближайшее время.

– «Ииииииээээх!» – резко взмахнув грифоньим полуторным мечом, я со стуком опустила его на ближайший корень. Вышло так себе – слишком толстый, он резко дернулся и моментально спрятался в почву, обдирая шипы и свежие листья, оставшиеся лежать на земле. Выбрав другую, чуть менее толстую жертву, я вновь размахнулась, и одним ударом снесла скрипнувший отросток, рассыпавшийся черной золой.

«Магия…».

– «Волшебство, представляешь?!» – ехидно заорала я, размашистыми ударами выкашивая просеку к нашему дому – «Ну кто бы мог подумать? А я-то воображала, что это просто такие странные тентакли вдруг взяли и выросли из земли!».

«Сосредоточься. Ну вот, видишь?».

– «Вижу, вижу, что б вас всех!» – выругалась я. Занятая придумыванием ехидного комментария, я позабыла о максимальной толщине доступной мне добычи, и не глядя, рубанула по целому сплетению корней. Скрипнув, меч отрезал два или три древесных щупальца, и застрял. Дернув раз, затем другой, я едва успела убрать копыта от острых шипов, просвистевших рядом с моими ногами. Мгновенно опутав меч десятком кряжистых тел, корни уволокли его куда-то вниз, в мешанину шипастого клубка, достать что-либо из которого было бы практически невозможно без дозы животворящего напалма.

Если бы у меня был огнемет или Спайк…

– «Ну нет, так не пойдет!» – проорал кто-то сверху. Отшатнувшись, я едва не плюхнулась обратно на землю, когда над моей макушкой просвистели чьи-то копыта. Сложив крылья, мимо меня пронесся голубой комок энергии, оставляя за собой едва заметный радужный след, и принялся носиться над ратушей, сердито глядя на ощетинившиеся тучи – «Это территория Понивилля, и дождь у нас будет не раньше Праздника Солнцестояния! А вы, вечнодикие облака, убирайтесь туда, откуда пришли!».

«Ого…».

– «Ага…» – согласилась я, глядя, как разошедшаяся пегаска воюет с плотными, черными тучами. За последние полтора года она многому научилась, и даже попала в свою Академию Вандерболтов, где, по слухам, произошла какая-то мутная история. Я не вдавалась в подробности, хотя среди пегасов ходили неприятные слухи о том, что радужногривая летунья воспользовалась своим положением героини Эквестрии и личным знакомством с правящей принцессой, чтобы выжить из группы своего ведущего, заняв, таким образом, его место. Так это было или не так – я не знала, но не могла не отметить возросших сил этой кобылки, если я не ошибалась, и способность при полете создавать короткий цветной шлейф говорила именно об этом. В конце концов, мне об этом переживать не приходилось – ведь я была обычной земнопони, которой, по каким-то причинам, были приделаны огромные, тупые, бесполезные порхалки.

«Ты красавица. Честно. Помоги ей».

– «Правда?» – пригорюнившись, я все же нашла в себе силы робко улыбнуться, почувствовав волну утешения и твердой уверенности, исходящую от Духа. Древний и вправду так думал, наполнив мою душу ощущением любви и понимания. Он не утешал, он был твердо уверен в том, что я и впрямь, красивая пони…

– «Спасибо, старый друг» – прошептала я, планируя в сторону ратуши – «Я думаю, она справится и без меня. Ну серьезно, чем я могу помо… Оу. Однако же!».

Да, Древний был прав, и несмотря на всю браваду, пегаска явно нуждалась в помощи. Фронтальные наскоки привели лишь к тому, что запутавшись в плотном, словно войлок, материале, из которого состояли сердитые облака, Дэш кубарем полетела на землю, лишь в последний миг умудрившись расправить крылья и избежать встречи с утоптанной поверхностью городской площади. Взлетев повыше, она вновь негодующе уставилась на черные тучки.

– «Значит, хочешь по-плохому, да?! Хочешь по-плох… Ау! Ау! Оу! Эй!».

– «Что, Дэши, не выходит каменный цветок?» – ехидно крикнула я, облетая по кругу площадь, над которой кружились странные темные мутанты неба. Конечно, я собиралась сказать что-нибудь более нейтральное, не задевающее чувств радужногривой пегаски, мнившей себя едва ли не лучшим летуном всей Эквестрии, но вид голубого тела, с истошными вскриками уворачивающегося от молний, заставил меня выдать нечто совершенно другое – «Опять проспала сводку погоды от Патруля?».

– «Что? Я не… Ауч! Я не спала!» – устав прыгать на одном месте, летунья смешалась и бросилась прочь от потянувшихся за ней тучек – «Вон, сама попробуй!».

– «Еще чего!» – буркнула я, на всякий случай, отваливая в сторону и принимаясь кружиться над домом – «Я что, похожа на члена Погодного Патруля? Это вообще-то твое дело, лучший летун! Эй, а вам-то что тут надо?!».

«Не время ссориться».

– «Да? А чему тут время?!» – проорала я, глядя, как черные куски чьего-то выхлопа подбираются к нашему дому – «Мне плевать, что там задумали асы Эквестрии и подковерной борьбы, но к моему дому эта дрянь не подойдет!».

«Прошу. Осторожнее».

Уловив странную эмоцию, похожую, на неодобрительное покачивание головой, я фыркнула, и бросилась на подошедшие слишком близко тучки. Откуда-то изнутри, через разрывы в их плотной шкуре, вырывались короткие пучки грязно-серого света, похожие на короткие и очень острые шипы. Пройдя над ними раз, затем другой, я все-таки решилась, и бросившись вперед, шмыгнула мимо одного из этих образований, задев его краем крыла. Пучки направленного в мою сторону света тревожно замерцали, и потеряв былую подвижность, тучка застыла, словно забыв, куда ей нужно было лететь.

Зато не забыли ее товарки, угрожающе направившиеся в нашу сторону.

– «Эгей! Одну оглушили, дело за остальными!» – конечно, как могла Рэйнбоу Дэш не присоединиться к такому веселью? Спланировав откуда-то сверху, она принялась пинать поверженный кусок пара, прыгая по нему, словно чайка по дохлому киту – «Эй! Спорим, я снесу больше этих облаков, чем ты?!».

– «Спорим!» – рявкнула я, описывая бочку. Увы, отвыкшая за время отпуска по уходу за детьми от полетов, голова повела себя странно, и вместо задорной фигуры самого что ни на есть обычного пилотажа, известной каждому уважающему себя пегасу, у меня вышло нечто странное, издалека, наверняка похожее на сошедшие с ума лопасти вентилятора, оторвавшиеся от мотора, и отправившиеся в путешествие по небу – «Оооооооууууу… Паааабеееереееегиииииись!».

– «Эй, так не честно!» – завопив, радужногривая бросилась прочь, когда поднятый моими крыльями ветер подхватил плюющиеся молниями тучи и потащил их за собой, прочь от нашего дома, но увы, именно в ту сторону, где болталась голубая пегаска, резво рванувшая прочь от шипящих черных облаков, явно наметивших себе новую цель. Миг – и она уже скрылась за ратушей, довольно резво предприняв «тактическое отступление для перегруппировки», как называют это отдельные крылатые гордецы и гордячки, когда наступает время для того, чтобы быстро удрать. Повернув голову, я заметила Луну, призывно махнувшую мне ногой, и уже через пару взмахов крыльев, я приземлилась в нашей комнате, на втором этаже

– «Что случилось?!».

– «Мы должны идти» – торжественно провозгласила мать, глядя на меня каким-то странным взглядом, в котором смешалась нежность, грусть и непонятное мне предупреждение. Казалось, она хотела сказать мне что-то еще, и даже оглянулась на дверь, будто ожидая, что вот-вот в нее войдет ее сестра, но пересилила себя, и лишь погладила меня по голове облаченной в серебристый накопытник ногой – «Скоро весть дойдет до Кантерлота, и новая принцесса будет вынуждена действовать на свой страх и риск, принимая решения, как и их последствия. Будь тут, не выходи на улицу, прошу. Скоро все это закончится».

– «Это такое испытание? Для Твайлайт?» – она сухо кивнула, словно сама мысль об этом была ей неприятна – «Но почему тогда вы уходите? Куда? И почему вы сняли ваши личины? Это будет… Вам должна грозить опасность?».

– «Не бойся, моя милая Скраппи. Все будет хорошо» – скупо ухмыльнулась Повелительница Ночи, насторожив ухо в сторону двери. Чутье ее не подвело, и я заметила, как в комнату вошла Селестия, с задумчивым и властным выражением на морде – «Пришло время, сестра?».

– «Пришло. Нам пора, Луна» – кивнула повелительница Эквестрии, бросая на нас проницательный взгляд, словно желая узнать до мельчайших подробностей, о чем мы успели поговорить до ее прихода – «Скраппи, на тебе лежит большая ответственность, как перед нашими внуками и твоими детьми, так и перед жителями всего городка. Мы очистим твой дом от этой странной порчи, прущей из земли, и я советую тебе приготовиться к приему жителей, чьи дома оказались захвачены вторгающимся Вечнодиким лесом. Собери носительниц Элементов Гармонии, и ждите Твайлайт – она придумает, что нужно делать дальше. Но заклинаю тебя – ни словом не обмолвись о том, что ей предстоит, и в чем ее предназначенье! Могу ли я рассчитывать на тебя в этом нелегком и ответственном деле?».

– «Да, Селестия» – опустив глаза, я гордо вскинула голову, ощущая странную пустоту в душе – «Ты и Луна – вы можете рассчитывать на меня. Я вас не подведу. Ведь я знаю, когда нужно отойти в сторону, и уступить дорогу».

– «Спасибо тебе, мой маленький Легат» – улыбнулась Селестия, и призывно махнув хвостом сестре, с ослепившей меня вспышкой, вместе с ней, растворилась в воздухе.

– «Всегда пожалуйста» – машинально ответила я, ощущая тонкий ручеек утешения, пробившийся ко мне от спрятавшегося Древнего. По-прежнему опасавшийся принцесс, он постарался поддержать меня единственным доступным ему образом, и положив на спину детей, я еще долго глядела в окно, полумрак за которым прочертили две падающие звезды, разрезав небо где-то над Вечнодиким лесом – «Всегда пожалуйста… богини».

***

В эту ночь я проснулась от глухого стука и боли в передней ноге. Широко распахнув глаза, я обнаружила себя возле колыбели близнецов, пришпиленной к стене – моя правая передняя нога болела от удара, с которым я вогнала белеющие в темноте «когти» в деревянную стену, прямо над кроваткой детей. Застрявшие в дереве, молочно-белые клинки никак не хотели поддаваться, и мне пришлось порядочно пошуметь, прежде чем я смогла вытащить их из твердого дерева.

– «Ну и что же это было?» – сурово спросил меня Графит. Обернувшись, я вскрикнула, уткнувшись носом в его грудь – как выяснилось, все это время он стоял позади, и как мне показалось, был готов на крайние меры, если я попытаюсь сделать что-то недоброе. Но почему он не вмешался? Решил поглядеть на то, что же именно меня ведет в этих снах? Я терялась в догадках, в то время как мой мозг лихорадочно пытался придумать какое-нибудь оправдание всему произошедшему.

– «Это… Это был сон. Просто сон!».

– «Опять?» – с подозрением осведомился супруг – «Так все-таки сон, или «этот сон», как тогда, перед свадьбой?».

– «Глупости! Ерунда!» – убеждала я больше сама себя, нежели Графита. Шмыгнув носом и отерев мокрые щеки, я принялась укладывать жеребят, проснувшихся и голосивших на весь дом – «Я просто расклеилась. Переволновалась, наверное – вот и лезет в голову всякая дурь. Ты за окошко-то посмотри!».

– «А тот «сон» в госпитале, после возвращения из пещеры?».

– «Нууууу…» – смутившись, я сделала вид, что занята убаюкиванием детей, и с головой зарылась в кроватку, безо всякой нужды перебирая одеяльца и пеленки – «Нуяпростомврфммм…».

– «Что-что?» – не дождавшись внятного ответа, муж отошел, но продолжал бдительно следить за мной, притушив фонарики глаз. Периодически выныривая из кроватки, я убеждалась, что он терпеливо несет свой караул, и вновь скрывалась среди уютных запахов детских тел. Но увы, долго так продолжаться не могло – на третий раз, уже меня саму вынули из кровати за шкирку, и словно нашкодившего котенка, поволокли в постель. Надувшись, я попыталась было выразить свой протест сердитым фырканьем, но увесистый шлепок по крупу намекнул мне, что возражения к сведению не принимаются, и уж тем более, обсуждаться не будут.

– «Ну и что же это был за сон?» – холодно осведомился Графит, когда я немного успокоилась, и перестала отшвыривать его копыто, время от времени, проходящееся по моей спине – «Быть может перестанешь вести себя словно избалованная дурочка, решившая устроить скандал?».

– «Это был сон!».

– «От которого ты орешь буквально через ночь?» – темнота под одеялом буквально сочилась сарказмом – «Милая, а тебе не кажется, что тебе стоит вновь немного полежать в той клинике, поправить немного здоровье…».

– «Чеееего?!».

– «… либо это не просто сон» – невозмутимо закончил свою мысль муж – «Что ты видишь, Скраппи? То, что с тобой произошло там, под Мейнхеттеном? То, о чем ты рассказывала мне тогда, на вечеринке?».

– «Я рассказала тебе?!» – поразившись, я перевернулась и уставилась в горящие глаза мужа, мигом забыв про злость. Такого просто не могло быть! Ведь я обещала, обещала себе, что никогда не притащу этот ужас в семью! Никогда не буду смущать этих добрых существ, что заселили покинутый людьми мир, страшными историями о том, что творили мы когда-то друг с другом!

– «Помнишь ту вечеринку в честь детей, у Эпплджек, после которой у тебя сильно болела голова?».

– «Чт… Чтооооо?!» – вытаращившись на невидимую в темноте фигуру Графита, прохрипела я – «Так значит, ты использовал ее для того, чтобы меня напоить?!».

– «Мы потратили полтора галлона[19] нового сидра Эпплов, а ты была трезва, как стеклышко, и только блестела своими черными глазенками, словно пуговицами! Полтора галлона, Скраппс! И ты мне еще клялась, что бросила пить?!».

Я молчала, тяжело дыша и просто не представляя, что мне сказать. Вот так вот просто – любые слова, рождавшиеся у меня в голове умирали, не успев соскочить с языка. Предательство того, кого я уже два года как считала своим мужем, ударило по мне с силой пудовой гири, и я просто не понимала, что мне делать дальше.

Завыть – или убежать.

– «Что я рассказала?».

– «Ты рассказала достаточно. Почему ты молчала об этом, Скраппи? Почему молчишь до сих пор?» – сжав мои плечи, муж притянул меня к себе и тряхнул, словно старый половичок – «Почему?!».

– «А чем я должна была хвастаться?» – на мою грудь опустилась пудовая гиря, выжимая из меня остатки дыхания, вырывавшегося из пересохшего вдруг горла надсадным хрипом – «Тем, что меня избили, переломав все кости? Тем, что меня сунули в печь? Тем, что они сожгли половину моего тела, приготовив меня, словно карпа, живьем?[20] Чем я должна была хв…».

– «Что ты сказала?! Повтори!» – уже не сдерживаясь, заорал на всю комнату Графит, тряся меня, словно большую плюшевую игрушку. Грохнув, открылась дверь, и на пороге возникла Бабуля, зашедшая узнать, что вдруг приключился за шум. Увидев бешеные глаза мужа, она отступила в темноту коридора, в то время как сжимавшие меня тиски чужих копыт все сильнее сдавливали мое тело.

– «По-вто-ри!» – негромко, угрожающе протянул супруг.

– «Так значит, ты не знал…» – зажмурившись, я попыталась изо всех сил боднуть проклятую фигуру, что держала меня за плечи – «Обманщик! Врун! Как ты мог?!».

Не отвечая, Графит притянул меня к себе, и не обращая на мои крики и сыплющиеся на него удары, все сильнее прижимал меня к груди. Я обвиняла его в лжи, в манипулировании, в жестокости и двуличности, пиная ненавистное мне тело, пока не устала, пока не охрипла, пока не покорилась судьбе, безвольно повиснув в объятьях супруга. Проснувшись от нашего крика, громко вопили и плакали дети, что-то неодобрительно ворчали в своей комнате старики, а я все так же валялась на кровати, наполовину расплющенная хваткой своего жеребца, тщетно пытаясь собраться с силами, и вырваться из его копыт.

– «Почему ты мне не сказала?».

Почему? А зачем? Для чего? И о чем?

– «Почему ты ничего мне не говорила?».

– «За…чем?» – прошептала я, глядя сквозь полнившуюся шумом комнату.

– «Ты могла мне не врать» – прошуршала в ответ темнота. Что-то тяжелое упало мне на лоб, покатившись по шерсти, соленой каплей скользнув по губам.

– «Я не… Я не могла тебе это сказать».

– «Кто я такой? Кто я, если не могу защитить даже тех, кто мне дорог?».

– «Ты сильный!» – подняв голову, я ткнулась носом в мокрую щеку. Откуда эта влага на шерсти? – «Ты сильный и смелый! Ты просто… Ты просто не успел. Это моя вина. Я не дождалась… Я не смогла дождаться».

И вновь тишина.

– «Как?» – наконец, донесся до меня сдавленный, осевший голос мужа – «Когда мы… Когда я… Когда тебя нашли, ты была вся… Но на тебе не было ни единой царапины. Мы сочли тебя перевертышем, как ту тварь, что прикинулась тобой на вокзале. Как ты выжила – после всего, что произошло?».

– «Богини» – одно слово, и оно объяснило все. Отстранившись, Графит посмотрел на меня, внимательно скользя взглядом светящихся глаз по моему телу. Взглядом, которому не помехой была самая густая темнота – «Богини… Они… Не важно. Они спасли меня. От смерти, и от самой себя. От того, что было бы гораздо хуже чем… Прости. Прости, что не сказала раньше».

– «Почему?!» – казалось, этот вопрос был для него самым мучительным из всех, затмив собой даже жгущее душу желание узнать подробности того, о чем обманом он вынудил меня рассказать – «Почему, Скраппи? Ну разве я настолько слаб, что ты мне так не доверяешь?».

– «Я не хотела причинять тебе боль!» – прошептала я, кусая черную шерсть – «Я не хотела тебя мучить!».

– «Так вот какие кошмары тебе сняться по ночам».

– «Нет, это другое. Клянусь! Они… Они о детях. О том, как в комнату приходит кто-то, и… И эти сны... Кошмары... Они становятся все более подробными! Вот что меня мучает по ночам, поверь! Я похоронила воспоминания о произошедшем, закопав их в глубокой могиле, построила над нею дом, и поселила туда воспоминания о… О том, как мы жили весь этот год. О том, как мы с тобой впервые вынесли малышей на воздух – помнишь? Ты пришел со службы, не спав почти двое суток, но мне так и не удалось тебя уложить, и вечером, мы вдвоем вышагивали по площади возле Ратуши, гуляя и наслаждаясь последними днями зимы. Ты помнишь, какие вытянувшиеся морды были у этих сплетниц, когда они увидели жеребят, здоровыми и веселыми, во время праздника Зимней Уборки? Как поздравляла нас Мэр и новая принцесса? Я помню все это, только это! Клянусь!».

Не отвечая, Графит покачивался, сидя на кровати, и я качалась вместе с ним. Вновь заглянув в нашу комнату, старики прокрались к кроватке, и стараясь ступать как можно тише, забрали детей к себе, оставляя нас в темноте. Тишина, лишь тихо потрескивает старый дом, да где-то недалеко, шуршит земля, разрываемая черными корнями. В наш дом они опасаются лезть, а каково остальным? Сидеть по домам, стискиваемым неизвестными растениями, и дрожать, слыша, как хрустят стены и отрываются доски постепенно разрушаемых жилищ… А если кто-то спустится в подвал – что ждет его там, в темноте?

Мы должны собрать всех, кого сможем.

– «Прости. Я… Я должна была тебе сказать. Пусть не так, пусть как-нибудь по-другому. Обмануть. Ну зачем ты вынудил меня сделать это вот так?».

– «Как?».

– «Грязно. Я всегда боялась, что это произойдет именно так» – призналась я, ощущая, что мои мысли мечутся по Понивиллю, уже собирая всех, кто прятался от страшных посланников Вечнодикого леса, собирают их и ведут сюда, в благословленный богинями дом. В укрытие. Убежище. Стремясь найти – и убежать от того, что происходило здесь и сейчас.

– «Это я виноват. Мне не следовало отпускать тебя в Обитель».

– «Тогда я не выдержала бы всего, что выпало на нашу с тобой долю. Я не вытащила бы тебя из Дарккроушаттена. Я не смогла бы помочь принцессам. Я не возглавила бы Легион, разбивший грифонов у Белых Холмов. И наверное, сломалась бы в том месте. И именно этого я боялась – что после всего, что произошло, ты меня возненавидишь».

– «Я не тебя, я себя ненавижу».

– «Прекрати уже отвечать односложно» – негромко попросила я мужа.

– «А ты хочешь, чтобы я радовался? Но чему?» – с отвращением поинтересовался у меня мышекрылый жеребец – «Тому, что я не смог за тобой уследить? Что я позволил тебе исчезнуть на несколько недель? Позволил тебя похитить? Позволил сделать с тобой то, о чем ты мне рассказала? Чему, скажи мне, я должен обрадоваться, и зачем?».

«Ты жива».

– «Ну, например, тому, что я жива» – ухватившись за подсказку, данную мне Древним, словно за сакраментальную соломинку, злясь на саму себя, я заставляла себя говорить, буквально выдавливая царапающие горло слова – «Тому, что мы вместе…».

«Дети».

– «Тому, что с нами – наши дети. Которых мы зачали и выносили, несмотря ни на что».

«Вместе. Сейчас» – голос внутри становился все тише и тише, но я поняла, что имело в виду древнее существо. Что имела в виду я. И о чем подумали мы оба.

– «Прошу, останься со мной, хотя бы на эту ночь. Пусть дети побудут у наших стариков – мы просто будем лежать рядом друг с другом, а завтра… Завтра я соберу всех, чьи дома все-таки доломают эти корни и приведу их сюда. А ты…».

– «А я – все так же буду рядом с тобой, Скраппи. Даже когда далеко» – приняв какое-то решение, Графит повернулся, и очень серьезно поглядел мне в глаза – «Пускай я буду мучиться и переживать за тебя – как обычно, но… Я никогда тебя не брошу, ты поняла меня? Никогда!».

– «Я поняла» – покорно согласилась я, присаживаясь рядом с мужем.

– «Хорошо. А теперь я схожу за бутылкой, а когда я вернусь… Я хотел бы услышать всю эту сталлионградскую историю. От начала и до конца».

***

– «Значит, они у тебя в подвале?».

– «Да, сахарок. Я только что тебе сказала, что они у меня в подполе».

– «То есть, в том самом подполе?!».

– «Уххххх!».

– «Там, где находится бочка с тем самым «Суперсидром», да?» – я хотела быть максимально уверенной, за что я тут собиралась рисковать своим здоровьем и остальными пони, еще не найденными нами в заблокированных корнями домах – «Тогда вперед! Шнель, шнель!».

– «Эй, торопыга! Я хотела сходить за Флаттершай – все-таки, это сорняки, хоть, как ты говоришь, и из Вечнодикого леса, поэтому должны же у нее найтись какие-нибудь бобры, которые могут обглодать эту гадость! Клянусь хвостом своего прадеда, они уже захватили весь Понивилль!».

– «Нельзя терять ни минуты!» – провозгласила я, хватая Эпплджек за хвост, и держа его передними копытами, словно перегруженный вертолет, зажужжала в сторону амбара, не слушая протестующих выкриков медленно вращавшейся подо мной подруги и стонов вцепившегося в мою гриву жеребца – «Держись, Ник! Пока мы теряем время, бочонок замечательнейшего, холодного, шипучего «Суперсидра» находится во власти злобного монстра! Зверя! Чудовища из легенд! И мы обязаны его спасти!».

Наступившее утро прошло бурно, хотя и довольно бестолково. Опаздывавший на службу Графит был явно не в лучшем настроении, да и похоже, все еще находился под впечатлением от рассказанной мной этой ночью истории, и дулся за то, что я не рассказала ему обо всем раньше. Жеребцы! Наивные, как дети, они предпочитают знать «всю правду», долго страдая впоследствии от своих желаний! Не мешаясь под ногами у мечущегося по кухне мужа, я молча набросала в коробку для завтраков какую-то стряпню, добавила пару завалявшихся пилюль от похмелья, предложенных мне некогда аптекарем, продавшим снотворное для той предвоенной вечеринки, и положила ее на самое видное место, чтобы Графит смог все-таки ее найти, когда начнет третий или четвертый заход, хлопая дверцами шкафчиков и зачем-то заглядывая в печку. Получив на прощанье поспешный «кусь-за-ушко», я лишь возвела очи горе, увидя нарисовавшуюся на пороге Бабулю, и побыстрее смоталась из дома, удачно избежав разговоров и долгих нравоучений, касающихся прошедшей ночи. Поджидавшие его у входа стражи с опаской косились на шуршащие вокруг корни, но несмотря на все просьбы местных жителей, остаться не могли – что-то нехорошее случилось в Кантерлоте, и долг заставлял Графита оставить свой дом, бросаясь на помощь столице.

Понивилль представлял собой довольно жалкое зрелище. Опутанные толстыми, черными корнями дома топорщились шипами, словно дикобразы, и черные листья, казалось, старались побыстрее скрыть их от чужих глаз. В тревожно-лиловом небе по-прежнему летали черные тучи, а солнце и луна одновременно заняли небосклон, соперничая друг с другом за право находиться на небе. Огромные части каких-то растений, а может, и одного и того же растения, опутывали наш городок, скребясь и слепо тычась в деревянные стены домов, и явно пытались добраться до спрятавшихся в их недрах обитателей. На концах самых длинных и гибких из них появилась какая-то завязь, странная мешанина из острых листьев, сжимавшихся и разжимавшихся, как чудовищная ладонь. Их внутреннюю поверхность покрывал веселенький зеленый пигмент, но мне с первого взгляда не понравилась куча отверстий у основания этих пугающих «цветков» – и как оказалось, совершенно не напрасно.

«В сторону!».

– «Берегись!» – крик Древнего и Ника раздались одновременно, заставляя меня нырнуть, впечатываясь грудью в раскисшую землю. Над моей головой, с тихим шуршанием, промчалось густая струя грязно-зеленых спор, оставив на стене дома Дейзи, Лили и Роуз отвратительного вида пятно. Чудом избежав еще одного плевка, я отлетела подальше, передергиваясь от подсунутой мне в голову картинки каких-то человеческих ужастиков. Похоже, высшее образование лишь называлось в те времена «высшим», раз этот старый хрен смотрел такую ересь…

«А ты проверь!».

– «Нет уж, спасибо!» – буркнула я, пятясь к синему жеребцу, облокотившемуся на свою короткую полицейскую дубинку. Судя по царапинам на его боках, он уже успел повстречаться с этими милыми существами – «О, привет, Ник. Как делишки?».

– «Все отлично, Раг. Все просто замечательно. Что это за дерьмо, обосри его господь, а?».

– «Мне кажется, что это вторжение Вечнодикого леса. Ну, той черной, пугающей рощи, заходить в которую осмеливаются лишь сумасшедшие, герои, вроде Твайлайт и ее компании, и ты со своей дубинкой» – нервно хмыкнула я, глядя, как особо настырный ствол пытается пролезть в дымовую трубу коттеджа – «Хотя я могу и ошибаться, и все мы участвуем в съемках реалити-шоу «Зомби-апокалипсис», поэтому нужно торопиться».

– «Да брось, Раг! Я же вижу, что это какие-то сраные растения!».

– «Ну и что? Разве ты не помнишь плакаты Гринписа «Природа нанесет ответный удар!»? Вот она, наверное, и нанесла. В конце концов, кто тут из нас должен быть специалистом по дешевым американским ужастикам?! Вот и давай, помогай! Нам нужно найти как можно больше выживших, и забаррикадироваться в супермаркете, пока не прибудет помощь от военных. Главное, чтобы и нас не порешили с этими растениями заодно…».

– «Ну и юмор у тебя… comrade. Угадал?».

– «А? О чем ты? Не понимаю…» – я сделала вид, что все слухи, говорящие обо мне, как о глупой и недалекой кобыле, абсолютно правдивы – «Ты не знаешь, где найти топор, или два?».

– «Нет. Зато я долго думал, и сложил два и два. Этот непонятный акцент, разные заморочки, неприкрытый расизм – ты точно оттуда, из-за Железного Занавеса, так?».

– «Думаешь, это поможет нам отбиться от этих сраных цветочков из жопы сатаны?» – тяжело взглянула я на увлекшегося антропологическими изысканиями жеребца, прерывая его обличительный монолог – «Сосредоточься, Маккриди! Нам нужны бензопилы или топоры!».

– «Бензопил тут отродясь не бывало, как я понимаю. Ручные нам не подойдут…» – вот за что я любила общаться со служившими где-либо людьми или пони, так это за то, что в ситуациях, когда нужно было действовать, а не предаваться рефлексии и самокопанию, их мозги всегда работали более-менее четко – «Мне кажется, за инструментами лучше зайти к этим фермерам, Эпплам. Где уж и есть какой-либо инструмент, так это у них!».

– «Отлично! Ты, случаем, не боишься летать?» – иронично усмехнулась я, подхватывая под мышки задергавшегося жеребца – «Эй, расслабься! Ниже земли не упадешь!».

– «Поставь меня на землю, Раг! Поставь, я сказал!» – засучив задними ногами, принялся орать Маккриди, дергаясь у меня в копытах, будто подхваченный ветром висельник – «Ты меня уронишь! О мой бог, мы падаем! Мы упадем!».

– «Дернись еще раз – и ты точно упадешь, причем в самый колючий куст, понял?» – рявкнула я, пыхтя в сторону Западного сада, в котором находилась ферма Эпплов. Внявший мне коп резко кивнул и зажмурившись, принялся бормотать про себя какую-то молитву, щедро перемежая ее громкими ругательствами и богохульствами, когда я делала особенно резкие рывки, избегая жужжащих от электричества туч или плюющихся зеленой дрянью растений. Кажется, до яблоневого сада эта дрянь еще не добралась, но мне пришлось сделать два полных круга, прежде чем я заметила тонкую нитку дороги, по которой, уворачиваясь от хлещущих черных бичей, ковыляло разноцветное семейство земнопони.

– «Скраппи! Ты видела эти сорняки?» – не размениваясь на приветствия, встревоженно вопросила меня Эпплджек, провожая взглядом свое семейство. Большой красный жеребец прихрамывал на заднюю правую ногу, но стоически переносил полученную травму, и без видимых усилий поддерживал плечом скрипевшую рядом салатовую старушку, умудряясь выхватывать зубами из особо колючих кустов свою младшую сестру, с воинственным кличем носившуюся вокруг отступающих от своего дома земнопони – «Обмажьте меня навозом, если эта дрянь лезет не из Вечнодикого леса! Но нам, земнопони, с ними ничего не сделать, как ни старайся. Наша соседка, Кэррот Топ, ни в какую не хочет уходить, она забаррикадировалась в доме, и трясется над своим урожаем моркови! Футы-нуты! Можно подумать, что ее несчастная морковь стоит того, чтобы пропадать из-за нее в лапах этих сорняков!».

– «У них нет лап» – заметил Макинтош, останавливаясь у поворота дороги – «Идешь?».

Этот здоровяк, как всегда, был крайне немногословен, что даже породило слушок о его умственной неполноценности, яростно, с пеной у рта, отрицаемый Эпплджек, утверждавшей, что это все козни глупых кобыл, которых она периодически выкидывала из семейного амбара, где они планировали свои засады на одного из самых завидных женихов нашего захолустного городишки.

– «Мы вытащим ее оттуда, даже если мне придется выдергать ей всю гриву и хвост» – покачала я головой при мысли о желтой кобыле с кудрявой, морковного цвета гривой, всем своим видом соответствующей выбранной ей профессии. С другой стороны, куда еще ей было податься с меткой в виде пучка из трех морковок и фермой с обширным огородом, на котором работало немало живущих в городке кобыл?

– «Эй, я бы не тратила на это свое время, сахарок. Она уже взрослая кобыла, и уж если она возьмет в копыта тяпку, я бы не поставила на этих черных паразитов и сушеного яблочного огрызка! Конечно, по уму, нам тоже следовало оставаться на ферме, и защищать наши запасы «суперсидра», но мне нужно попасть в город, чтоб отыскать какого-нить единорога, знающего магию от этой напасти, а братца с бабулей Смит я там одних не оставлю».

– «Суперсидра?» – насторожившись, я пихнула задней ногой сидевшего рядом со мной Маккриди, с тихими стонами, всеми четырьмя копытами державшегося за такую надежную, твердую, а главное, абсолютно неподвижную землю – «Ник, ты слышал? Цель меняется – мы должны освободить от захватчиков этот подвал!».

– «Как-кой подвал? Мой погреб, чтоль?» – насторожилась фермерша, от удивления стаскивая с головы шляпу, и принимаясь яростно выбивать из нее пыль и грязь, оставшиеся после сражения с посланцами черного леса – «Это слишком опасно, прыткая моя! Оттуда даже БигМак вылетел, как пробка из бочонка! Представляешь, что они сделают с тобой?».

– «Мне кажется, ты забываешь об одной тонкости, дражайшая поставщица лучшего в мире сидра…» – с ухмылкой, протянула я, глядя в глаза недоуменно комкающей в копытах шляпу Эпплджек, вновь пихая ногой Маккриди, со стоном принявшегося залезать ко мне на спину, хватаясь за гостеприимно отставленное крыло – «Я уже не пузатая, беременная кобылка, и теперь, никто не посмеет стоять между мной, и бутылочкой холодного, пенного сидра! Ну так где, ты говоришь, у вас там были топоры?».

***

«… чудовища из легенд! И мы обязаны его спасти!».

Полюбовавшись на написанное, я промокнула текст тяжелым, неудобным пресс-папье[21], и вздохнув, отложила в сторону исписанный листок грубой, волокнистой бумаги, уставившись на трепещущий огонек лампы. Старое стекло треснуло, фитиль нещадно чадил, но я вряд ли бы променяла на что-то ее уютный запах сгорающего керосина, негромкое потрескивание оранжевого огонька, и стук лохматых мотыльков, с размаху бьющихся в помутневшее от времени и жара стекло. Маленькие ящерицы, приползшие поглядеть на огонек, с тихим шуршанием пробегали по потолку, спускаясь на стены, где и оставались висеть вниз головой, с интересом глядя на трепещущий огонек и окружавших его насекомых. Потянувшись, я отложила в сторону деревянную ручку-перо, и грустно взглянула на толстый пучок гусиных перьев, приготовленный для меня всемилостивейшей правительницей пыльных томов, госпожой библиотек и принцессой непостижимых простым смертным знаний, Ее Высочеством Твайлайт Спаркл, все же исполнившей свое обещание, и заставившей меня вести дневник.

Делать я этого категорически не умела. Первые мои попытки изложить все на бумаге были почти нечитаемыми, поскольку выписывать буковки движениями головы и челюстей, чему учат каждого жеребенка, я еще не умела, а копытописный мой почерк привел бы в ужас любого аптекаря, однако это не остановило начинающего тирана, и получив нагоняй с угрозой заняться еще и чистописанием под надзором вдохновленной принцессы, я отступила, и принялась, по ее же совету, просто записывать все самое интересное, что происходило со мной за день. Или неделю. Или две. Это было не важно, но я была обязана уложиться в определенный лимит – пачка листов должна была быть не ниже венчика копыта, что доставляло мне определенные проблемы. Не так-то просто было угодить расквартированной в городке соправительнице божественных сестер, с линейкой проверяющей размер межстрочных интервалов.

Потянувшись, я отмахнулась от надоедливой бабочки, с безумным видом бьющейся мне в глаза, и неслышно прошлась по комнате, стараясь не скрипеть половицами. Вот интересно, а бывает у этих ночных насекомых не безумный вид? Или безумным он кажется лишь нам? Обдумав эту высокоученую, и явно философскую мысль, я тихо подошла к кроватке близнецов, поправив укрывавшую ее москитную сеть, сделанную из обычной марли, пропитанной отваром душистых трав. Торговец хозяйственными товарами, день-деньской катающий свою тележку-лавочку по городку, был рад продать мне сразу пять глиняных флаконов, и вроде бы даже не обманул, и маленькие серые комочки, свернувшиеся в центре кроватки, беззаботно сопели, надежно укрытые от надоедливой ночной мошкары.

Как хорошо, что этот мир пока не часто встречается с обманом.

Подоткнув плотнее край марли, я долго любовалась детьми. Свернувшийся поближе к стенке Санни казался серым холмиком, рядом с которым, вольготно растянувшись на спине и приоткрыв рот, громко сопела Берри, раскидав во все стороны маленькие ножки, две из которых она вновь умудрилась забросить на брата. Похоже, это будет еще та маленькая стервозка, и вскоре, мне предстояло задуматься над тем, как же именно мне нужно воспитывать моих детей. Быть может, я пока была плохой или мало что понимающей матерью, но и Древний, и Бабуля – даже они отмечали необычно скандальный характер жеребят, и сетовали, что я уж слишком балую серых охламонов. Быть может, пусть и так. Хотя сегодня, взбудораженная последними событиями, я была достаточно утомлена и могла охотно согласиться, что эти мелкие монстры могут вывести любого из себя. Устав слышать привычное вечернее нытье и рассердившись, я рявкнула так, что наши временные постояльцы тоже расстелили постели и смирно легли спать, побоявшись даже поинтересоваться, а к кому это я обращалась. Увы, на самих жеребят особого впечатления это не произвело, хотя количество вечернего ора немного сократилось – похоже, в будущем, проблему предстояло решать гораздо более радикальным путем…

Вскинув голову, я прислушалась к негромкому дыханию десятков пони, заполонивших наш дом. Вооружившись топорами, мы прорубились через сплетения черных стволов и отбили у сорняков подвал фермы Эпплов, и убедившись, что с бочками все было в порядке, и никто не покушался на запасы хмельного напитка, мы поспешили отступить, тщательно заперев за собой погреб, после чего – отправились по всему городку, стучась в оплетенные шипастыми стволами дома, и предлагая жителям устроиться у нас в доме, госпитале, а так же в полицейском участке, каменные стены которого не поддались нашествию леса, наглядно доказывая правоту Маккриди. Не все соглашались оставить свои дома добровольно, но обычно, хватало лишь грозного взгляда и вежливой речи охранника Понивилля, чтобы самые упертые пони соглашались провести ночь хотя бы в ратуше, куда, по странному стечению обстоятельств, корни пока не пытались пролезть, игнорируя высокие стеклянные окна. Так что теперь наш уютный домик представлял собой битком набитую ночлежку, каждый свободный клочок пространства которой был занят лежащими, сидящими, спящими и плачущими пони, со страхом глядевшими на темнеющие окна. Солнце и луна, сиявшие на небосклоне в течение дня, ушли, и теперь лишь колючие звезды скупо освещали лежащий где-то под ними городок, обычная ночная тишина которого отступила и спряталась, оборвав свои бархатные бока о колючие иглы шипов, с негромким потрескиванием, все глубже и глубже входивших в стены и крыши домов. Растеряв былой напор, корни взяли Понивилль в осаду, сплетаясь в настоящие стволы, и наш последний рейд по лавкам и домам, способный обеспечить всех нуждающихся хотя бы какой-нибудь едой, действительно стал последним – наши топоры и косы уже не могли справиться с толстыми конгломератами из медленно извивающихся растений, все гуще оплетавших дома.

Лишь одно существо чувствовало себя вольготно в этом бардаке, но думаю, что оно могло бы чувствовать себя вольготно везде, кроме каменной статуи, в которую было когда-то заточено. «Дважды, мадам!», как поправил меня этот драконикус – кошмарное существо, составленное из частей тел самых разных животных. Представившись «Дискордом, духом хаоса», он долго вился вокруг нас, ведя себя как злой и испорченный мальчишка, осторожно и планомерно действующий на нервы окружающим его близким и родным. Что ж, меня нельзя назвать по-настоящему умным существом, но даже без подсказки Духа я поняла, что действовать с ним нужно так же тонко, и поболтавшись вокруг, Дискорд, наконец, улетел, непонятно с чего оставшись довольным нашим вежливым разговором, полным завуалированных насмешек и обоюдных угроз.

Быть может тем, что я не грозилась через каждое предложение превратить его обратно в камень.

Наш разговор я быстро выкинула из головы. Каких только существ не привлекает наш городок, расположенный у края огромного, полного древней магии леса, и тратить время на каждого, кто обладал возможностью болтать, было бы интересно Селестии или Флаттершай. Я была более приземленным созданием, даже несмотря на наличие крыльев, поэтому в тот момент меня больше волновало количество еды и питья, которое мы должны были распределить между всеми пони, находящимися в ратуше, участке и нашем доме. Химера-надоеда улетел домогаться до шестерки подруг, устроивших военный совет в библиотеке, а я – отправилась помогать тем, кто по каким-либо причинам не мог самостоятельно добраться до безопасного местечка. Принцессы попросили меня не вмешиваться? Отлично. Что ж, тогда и я не собиралась помогать героиням корчить из себя спасителей Эквестрии, преодолевая придуманные ими же трудности, или советовать разуть глаза и посмотреть на юго-восток, где над «окультуренным» языком Вечнодикого леса, мерцая, разгорался в небе переливающийся разлом, замеченный при нашей встрече радужногривой пегаской, долго оравшей что-то про «расколовшиеся небеса». Хотя черные тучи, кажется, занимали ее воображение больше, нежели какое-то светошоу, хотя кто я такая, чтобы ее судить? В наполненном магией мире чего только не происходило, и то, что раньше мне не попадалось на глаза, могло быть вполне обыденным явлением для наших потомков… Выключив лампу, я быстро забралась в постель. Несмотря на тесноту, нашу комнату решили не трогать, оставив в полном моем распоряжении, хотя это решение и заставило меня начать недоуменные расспросы, к моему глубочайшему сожалению, не давшие мне никакого ответа. У всех были те или иные причины, правдивые и откровенно выдуманные, поэтому я быстро бросила надоедать своим невольным гостям, и чтобы скоротать медленно тянувшееся время, принялась за свой дневник.

«Не грусти. Узнаем. После».

– «Ты прав, старина» – закрыв глаза, я принялась разглядывать бегавшие под веками пятна света. Зеленые и белые, синие и красные, они двигались, застывали, сливаясь в причудливые фигуры, словно бегущие по небу облака. Быть может, завтра тучи уйдут? Или Твайлайт, собравшая свою Шестерку, известную на всю Эквестрию группу героинь, вновь найдут выход из положения? Она была неважным летуном, почти как я в свое время, и путь до Кантерлота, занимавший у нас от нескольких часов до полудня, принцесса проделала почти за сутки, с грохотом приземлившись в своей библиотеке, что дало мне повод вдоволь поржать над недовольно кривившим морду аликорном, еще недавно, в бытность свою единорожкой, постоянно отчитывавшей Рэйнбоу Дэш за крайне неаккуратные приземления в «Золотых Дубах».

«Принцесса. Уверена. Надеюсь».

– «И я тоже надеюсь, что у них все получится» – хмыкнула я себе под нос, понемногу проваливаясь в сон – «Твайлайт – мастер… решать… тесты…».

Утро было…

Нет, утра еще не было, как не было и ночи – небо вновь было поделено пополам, недвижимо застыв в этих странных сумерках. Тревожный серый свет едва заметно подсвечивал черные корни, все ближе подползавшие к нашему дому, вместе с ратушей и участком пока еще остававшемуся островком спокойствия и безопасности посреди бушующего моря таинственных игрищ аликорнов. Я не имела ни малейшего понятия, в чем должно было состоять это «испытание», и чьим именно испытанием оно должно было стать, но почему-то я крепко подозревала, что дело не обошлось без развалин старого замка, у подножья которого недобро чернела, укрытая в стене большого кратера, таинственная пещера.

Мой беспокойный сон, в котором вновь мелькали какие-то образы, закончился уже привычным мне образом – возле кроватки с детьми. На этот раз я не орала, не рубила и не била по стенам, а просто открыла глаза, встретившись взглядом с непонимающе вытаращенными детскими глазенками, светящимися, словно две пары фонариков, из-под марлевой сетки, тонко пахнущей горьковатым отваром трав. В доме царила никем не потревоженная тишина, лишь изредка нарушаемая звуками множества спящих в одном помещении пони, негромко постанывавших, звучно сопевших, ворочавшихся и кашлявших где-то за стеной. Расправив дрожащими копытами сетку, я тихо отошла от кроватки и обессиленно привалилась к спинке постели.

«Во что я превратилась, а?».

Покосившись на стол, в котором были спрятаны пилюли, я обессиленно повесила голову, разглядывая собственный живот и задние ноги. Сероватые, пахнущие хвоей, таблетки не то что бы не помогали – они лишь позволяли забыться и не тревожить родственников и мужа дикими воплями по ночам, однако они никак не могли повлиять на эти кошмары, приходящие теперь уже каждую ночь, и я впервые задумалась о том, что возможно, психиатрическая больница была бы наилучшим выходом из сложившегося положения. Лечь, отдохнуть от забот и тревог, забывшись в тяжелом, медикаментозном сне, после которого ты долго приходишь в себя, не понимая того, где ты находишься, не узнавая ни ходящих рядом людей или пони, ни, собственно, того, кто лежит в твоей постели, вместо тебя моргая глазами и глядя в потолок, и размышляющего о том, кто же именно тут лежит. Довольно путанно, не так ли? Зато довольно верно. И чем, спрашивается, не жизнь? В этом мире совсем не редкость доктора, неравнодушно относящиеся к своим пациентам, нисколько не мечтающие сделать из попавших в их копыта идиота спокойное, никому не досаждающее растение. Вон, Скрю Луз – до сих пор гавкает себе и гавкает в госпитале Понивилля, хотя уже несколько раз врачи пытались перевести ее в какой-нибудь приют для душевнобольных. Кажется, в городе даже появился новый доктор, который решил, что сможет ее вылечить… Что ж, надеюсь, он добьется успеха.

Желание оказаться где-нибудь там, где за тобой присмотрят, вытрут сопли, погладят по головке и дадут много вкусных таблеток, после которых можно долго и ненапряжно разглядывать мультики, крутящиеся в твоей голове, накатило на меня с новой силой, заставив дернуться, словно от удара. Откуда это желание убежать от реальности? Почему именно сейчас? Ведь когда-то, всего год или два назад, я мечтала о такой тихой, семейной жизни! А теперь?

«А что теперь? Теперь ты сидишь в четырех стенах, и ничего не делаешь, кроме проверки бумаг, присылаемых тебе на подпись твоим заместителем, да выгуливаешь детей» – ехидно прошептал мне на ухо гадкий голосок – «Разве этого ты хотела? Не этого ли боялась? Вот так вот и становятся дерганными невротичками, и виной всему – скука. Признайся в этом хотя бы себе».

– «Скука?» – не веря себе, прошептала я, пробуя это слово на вкус. Что-то сыпучее и абсолютно безвкусное, лишенное жизни, как высохший до состояния камня сухарь – «Скука? Да я же сплю по четыре часа. О какой скуке речь, когда за окошком лазают черные тентакли, а принцессы едва не дерутся за право понянчить наших детей?».

«А Твайлайт?».

– «А что с ней? С Твайлайт?».

«Она прилетела спасать Понивилль. Но разве она попросила тебя о помощи?» – не унимался голосок. Кто-то маленький и ехидный, трясясь от злого возбуждения, все быстрее и быстрее нашептывал мне на ушко ехидные слова – «Разве она вспомнила о том, что у нее есть подруга, по слову которой множество пони сожжет эти корни дотла? Разве она вспомнила про твою нечувствительность к магии?».

– «Принцессы просили не вмешиваться!».

«Да. И тем самым лишь подтвердили, что сбросили тебя со счетов. Указ номер такой-то, дата, подпись. Самой-то не противно?».

– «Ну все! С меня довольно!» – прошипела я, вскакивая на ноги, и нетвердой походкой направляясь к столу. Выдвинув ящик, я на мгновение заколебалась, глядя на баночку из дутого стекла, за стеклом которой призывно поблескивали пилюли, маня к себе потемневшей от времени, сахарной глазурью. Всего пара таблеток. Всего пара…

Где-то невдалеке проухала сова.

«Бред! Хватит с меня! Хватит!».

Рванув крышку банки, я отправила ее содержимое себе в рот.

Нападение произошло быстро и как мне показалось, довольно профессионально. Глотая скрипящие на языке шарики лекарств, я уже поворачивалась к постели, ища глазами припрятанную возле ножки бутылку открытого позавчера вина, когда мои уши уже отметили внезапную тишину, что опустилась на дом. Скрип половиц и сопение спящих утихли, пропали все стоны и кашель, стихло даже сонное хныканье жеребят, и на спящий домик опустилась неестественная тишина. Где-то под окном еще раз ухнула сова. Но сова ли?

«Берегись!».

Как всегда, Дух констатировал очевидное. У каждого из нас есть определенный языковой шаблон, в рамках которого мы мыслим и слышим чужую речь, непроизвольно отмечая многие языковые нюансы. Мы привыкаем выражать те или иные звуки известными нам аналогами, существующими в нашем языке, и не замечаем того, что резануло бы слух любому другому существу, привыкшему к родной для него речи. Быть может, этот крик и был бы похож для любого пони на уханье охотящейся совы, но для меня это были лишь странные, заунывные выкрики, издаваемые существом с мягкими, подвижными губами.

«Вуххуу-вуххуууу, говорите?![22]» – прошептала я, роняя изо рта не помещающиеся в него пилюли. Десятки маленьких шариков с веселым стуком покатились по полу, пока я лихорадочно рылась в верхнем ящике комода, стараясь как можно быстрее достать лежащий там…

*БАХ*

С громким стуком окно распахнулось, обдавая меня промозглой прохладой, и я почувствовала, что лечу по комнате, когда запрыгнувшая в него фигура, перекувырнувшись в воздухе, словно пьяный бурундук, обрушила мне на грудь свои ноги, отправив в путешествие, закончившееся возле соседней стены. Удар о вздрогнувшую от соприкосновения с моей тушкой стену выбил из меня весь воздух, еще остававшийся в моей груди после столь грубого обращения с ней неизвестного, приземлившегося посередине комнаты. Мне повезло, что удар пришелся вскользь, по отшатнувшемуся от града осколков телу, в противном случае я бы не поручилась за то, что смогла бы так легко вскочить на ноги, поворачиваясь к закутанной в мешковатый плащ фигуре.

– «Ауч! Ауууууу!».

Ну хорошо, не слишком-то и легко. Но вскочила ведь, правда?

– «Ты… Об этом… Пожалеешь…» – гримасничая, я выпустила добычу из копыт, и кряхтя, направилась к пришельцу, в странной нерешительности остановившемуся в центре комнаты. Казалось, он быстро, но с интересом осматривался по сторонам, словно пытаясь отыскать что-то в моей берлоге – «Брысь, тварь!».

Второй удар я пропустила. Будет даже честнее сказать, что я попросту его не заметила – стоявшая передо мной фигура слегка наклонила голову, скрытую просторным капюшоном, и кажется, слегка сместилась в сторону, уходя от моего удара… Комната закружилась, и я вновь ощутила, что лечу куда-то вперед, теперь уже в сторону двери.

В сторону быстро открывавшейся двери.

*БАЦ*

– «Аиииииииии!» – мой голос сорвался на визг, когда гостеприимно распахнувшаяся дверь изо всех сил шарахнула мне по носу, отозвавшемуся звонким хрустом, пробравшим меня до копыт. Звезды и планеты водили в моих глазах бесконечный хоровод, на нос словно опустили тяжелую гирю, но сквозь какофонию собственных стонов, мерцания звезд и поскрипывающих под чужими копытами досок пола я услыхала вначале негромкий, а затем все более явственный писк, быстро перешедший в дикий ор, с которым проснувшиеся дети решили довести до моего сведения свое недовольство столь ранним и бурным пробуждением.

– «От-тойдите… Отвалите от них, твари!» – отпустив кровоточащий нос, я принялась шарить по полу в попытке нащупать свой понож, валявшийся где-то тут, между кроватью и открытой дверью. Не слушая моих стонов, фигуры направились к детской кроватке, и быстро сорвав с нее марлю, остановились, что-то решая. Рванув на себя наконец-то нащупанный кольчужный чулок, я кое-как нацепила его на переднюю правую ногу и шумно попрыгала в сторону чужаков. На этот раз удар их был слитным и неторопливым, словно элемент экзотического танца, но резанувшая мои плечи боль подсказала мне, что вторгшиеся больше не шутят.

«Вставай! Прошу! Быстрее!» – взревело у меня в голове, но я уже поднималась, словно сомнамбула, не слушая ни предостерегающего шипения вторгшихся в мой дом незнакомцев, ни что-то рычавшего внутри меня Духа, ведь под плащом у одного из пришельцев я увидела короткий и толстый кинжал, блеснувший мне в глаза искорками перламутровых раковин, усеивавших рукоять.

А может, это была копытоять? Или лапоять?

«Убийцы!» – рявкнул Древний так, что меня пошатнуло. Быть может, это меня и спасло от промелькнувшей мимо конечности супостата, но отнюдь не защитило от последовавшей за ним серии быстрых ударов, пришедшихся по всему моему телу. Негромко покрикивая, словно птица, фигура двигалась вокруг меня, с сумасшедшей скоростью лупцуя мое тело. Каждый удар находил свою цель, каждый мой взмах был блокирован хлестким ударом, и вскоре, я слепо размахивала во все стороны правой ногой в попытке защититься от этого ослепляющего шквала ударов. Боль приходила не сразу, отнюдь, а спустя лишь какое-то время, словно жестокий противник стремился не столько измотать, сколько измучить меня, отвлекая от подельника, вновь склонившегося над кроваткой.

«Мааааааа! Мааааааамяяяяяяяяя!».

Громкий, визгливый детский крик разорвал тишину дома. Забыв обо всем, я обернулась, и дикими глазами уставилась на вторую фигуру, вынимавшую детей из их кроватки. В тот жуткий миг я даже не поняла, кто именно из малышей, в столь неподходящее время, произнес свое первое слово, но мне кажется, именно оно было той соломинкой, что обычно ломают спины глупым, пятнистым, и очень упертым верблюдам.

И именно с него начинается эта долгая и мрачная история.

– «МммммррррррааааААААЗИИИИ!» – взревев, я крест-накрест рубанула перед собой выскочившими из поножа клинками. Отшатнувшаяся фигура, на задних лапах прыгавшая вокруг меня, своим движением дала мне возможность обернуться ко второму существу, и резким ударом распороть его балахон, выбивая уже знакомый мне кинжал, со стуком улетевший под кровать. Никто не проснулся, никто не зашел в комнату, чтобы выяснить, откуда эти грохот, вопли и шум, но в тот момент я ощутила, что мне это было и не нужно – я сама была готова порвать этих странных существ на клочки, к какому бы виду разумных они ни принадлежали.

– «УБЬЮ!» – я не знала, откуда раздавался этот рев. Был ли то Дух, кричащий что-то в моей душе, и заставляющий тело вибрировать, словно колокол, или это моя больная голова, получившая слишком много ударов, столь забавно резонировала в такт моему крику, но поднятый мной шум явно испугал забравшихся ко мне убийц. Бросившись к детской кроватке, я едва не навернулась от сильного рывка, с которым знаток единоборств схватил меня за гриву, и попытался оттащить от своего подельника, откинувшего плащ, и запихивающего моих детей в седельные сумки.

– «ТВАРИ! СМЕРТЬ!» – конечности скрывавшегося под балахоном ассасина оканчивались черными копытами. Получив несколько хлестких ударов по морде и голове, я лишь разъярилась и медленно двинулась вперед, преодолевая боль и сопротивление первого нападавшего, старавшегося оттащить меня от кроватки, возле которой его подельник уже запихивал визжащих малышей в сумки на своих боках. Опутанная тряпками нога обвилась вокруг моего горла, и я, не глядя, несколько раз ткнула лезвиями поножа куда-то назад, пока не нащупала ими что-то податливое, мягкое – и брызнувшее теплым мне на бок. Свои, свои же, вновь ударили в спину! Не монстры, не грифоны и не верблюды – пони пробрались ко мне в дом! Рванувшись, я высвободилась из цепких копыт, и кашляя, рванулась в сторону второго пришельца, быстро и грубо запихивавшего кого-то из детей в свою котомку. Протянув ноги ко второму, он понял, что не успевает – я была слишком близко, и взмахнув изодранным плащом, фигура развернулась, хлестнув чем-то длинным мне по морде, стремясь попасть по глазам, и опрометью бросилась наружу, поскальзываясь на рассыпанных по полу пилюлях.

– «УБЬЮ!» – вновь взревела я, бросаясь в погоню. Быстро оглянувшись, я на секунду заколебалась, не решаясь оставлять одного из своих детей с одним из убийц, но закутанная в тряпки фигура, постанывая, уже вываливалась из окна, пачкая мебель и пол темными брызгами крови, казавшимися абсолютно черными в полутьме. Повинуясь волне ужаса, пробежавшейся по мне изнутри, я бросилась из комнаты прочь, пытаясь догнать похитителя, уже грохотавшего копытами по коридору первого этажа. Едва видимая масса спящих на полу тел медленно шевелилась, словно бы только сейчас услышав всю ту кутерьму, что творилась уже… минуту? Две? Десять? Время не имело для меня значения, а главным было только одно – выскальзывающая в дверь фигура, несшаяся по тропинке вперед, к черным зарослям толстых корней. Поскальзываясь и оступаясь, я кубарем скатилась по лестнице, с хлопком приземлившись на крыльце нашего дома. Убийца уже убегал, его темная фигура лишь на мгновение притормозила у края заполненного темнотой пространства, образовавшего извилистый и темный лабиринт из переплетенных стволов поскрипывающих растений. Словно издеваясь, фигура обернулась, вскинув переднюю ногу в размашистом, пренебрежительном, таящим угрозу жесте…

«НЕЕЕЕЕПРООООЩУУУУУУУ!» – что-то яркое и длинное протянулось между мной и стоящей у дороги фигурой. Длинный, белоснежный луч ударил меня по глазам, заставляя заорать от боли, пронзившей все мое тело. Миллиарды острых игл вонзились в мой позвоночник, острой лентой пробежав от хвоста до головы, заставляя выгибать сведенную в агонии спину. Грохнувшись на землю, я заорала от боли, начавшей рвать на части все мое тело, когда боль, месившая мой позвоночник, жгучим шаром прокатилась по шее – и сосредоточилась где-то на лбу.

Ощущение, длившееся всего секунду, в тот момент растянулось на вечность. Тяжелый, тупой кол вонзился мне в лоб, и ломая хрустящие кости, начал свое неторопливое движение внутрь, раздирая, выворачивая и круша. Что-то жгучее, словно кипящая кровь, выплеснулось наружу, опаляя жаром мое извивающееся в агонии тело, но как я ни старалась, я не могла опустить свою морду, убирая ее из-под убивающего меня луча. Откуда-то издалека донесся жуткий крик, наполненный страданием и ужасом – и быстро пропал, сменившись абсолютной темнотой.

«Это… кричала… я?».

Наконец, боль пропала, сменившись абсолютной тишиной. Извернувшись, я заорала от резкой боли, вновь пронзившей мой позвоночник, но это был лишь слабый отголосок того мучения, что мне довелось пережить всего несколько мгновений назад, его слабое подобие. Моргнув раз, затем второй, я лишь размазала по морде что-то теплое, неприятно пахнущее разогретой медью. Меня вновь, как когда-то, окружала лишь темнота, да плавающие в ней светлые пятна, словно в насмешку, избегающие обращенного к ним взгляда. Ныряя в темноту каждый раз, когда я пыталась их рассмотреть, они выпрыгивали из нее, лишь стоило мне отвести глаза, и вновь маячили на периферии зрения, пытаясь отвлечь меня от главного – негромкого детского крика, раздававшегося где-то вдали.

– «Сссааннии…» – захрипев, я попыталась подняться, но ставшие ватными ноги меня подвели, и я рухнула, завалившись в какую-то дурно пахнущую лужу. Похоже, я обмочилась, но в тот момент меня абсолютно не волновало, что именно происходит с моим телом, ведь там, впереди, плакал мой жеребенок, уносимый бездушным убийцей – «Берррииии…».

И я поползла вперед, извиваясь, словно покалеченный колесом телеги уж.

– «… ыыыыааааппппииии… еняяяя… ыыышшиииишшь?» – какие-то звуки возникли позади. Приближаясь, они становились все громче, словно кричавшие продирались сквозь густой войлок непонятного лабиринта, искажавшего любые слова. Зарычав, я вновь забросила вперед непослушные, не желающие гнуться ноги, и вновь толкнула себя вперед, и опять, и вновь, и снова. Крики приближались, лупя по моему обнаженному мозгу не хуже утыканных гвоздями дубин, но самым плохим было то, что они не давали мне услышать крики и плач моего жеребенка! Он был уже близко, совсем недалеко! Еще чуть-чуть!

«О Селестия и Луна! Дайте сил! Прошу! Только добраться! Защитить!».

Крики приблизились, а вместе с ними – и чей-то голос, сотрясавший меня изнутри. Чьи-то копыта схватили меня, поволокли… Закричав от отчаяния и боли, я отмахнулась, срывая с себя чужие ноги, выворачивая и отбрасывая от себя убийц, и вновь потянулась к источнику крика.

– «…аппи! Отойдите! Осторожнее!» – крики сложились в слова, звучавшие где-то надо мной. Источник детского крика был уже рядом, и я слышала только его – «Что случилось? Что произошло?!».

– «Санни! Берри!» – безжизненный и хриплый, мой голос казался мне кусками сухого угля, царапающего мое горло и рот – «Дети! Где они?!».

– «Все в порядке, все… Скраппи, что случилось?».

– «Где мои дети?!» – темнота понемногу рассеивалась, превращаясь в серый туман, в котором бродили черные фигуры, поднимая над собой шары из белого света. Еще одна попытка подняться – и вновь падение в грязь, тошнотворно пахнущую чем-то стальным и соленым. Крик жеребенка приблизился, и в моих копытах оказался какой-то жесткий, пахнущий кожей кошель, из которого звучал громкий, надсадный, пронзительный – и такой милый и родной моему сердцу крик дочери, сердито оравшей сквозь жесткий материал своей тюрьмы. Откинув мягкую крышку, я прижала к себе голосившую малышку, и откинулась обратно на землю, стараясь укрыть ее от бед и забот хотя бы своим непослушным крылом, каждое движение которого сопровождалось стреляющей болью.

Но это было уже не важно.

– «Лежи, лежи, дорогая. Сейчас мы принесем что-нибудь…» – раздался надо мной дрожащий голос Бабули – «Внучек наверху. С ним все хорошо. Ты только лежи, ладно?».

– «Санни…».

– «С ним все хорошо!» – вновь кивнула ощупывавшая меня тень, потянувшись к кричащей дочке – «Вот, быстренько, пока никого рядом…».

– «А сын? Что с ним?» – что-то прохладное и явно металлическое скользнуло по сгибу моего крыла, опускаясь на шейку дочки. Скорее всего, амулет – старая добрая земнопони, даже в такой ситуации, не растерялась и сделала самую правильную, самую нужную в этот миг вещь. Дети не должны пострадать, тайна не должна быть раскрыта! У них есть те, кто позаботятся о них, даже если я…

– «Все… Все плохо?» – уронив голову в грязь, тихо спросила я бабку. Каждое движение порождало клубок острых игл, прокатывающихся по позвоночнику. Нос неимоверно болел, лоб жгло, но даже сквозь кисло-соленый запах крови я ощущала противный запах паленых волос – «Грива… Все сгорело?».

– «Кто это сделал, милая?» – копыто прошлось по голове, быстро отдергиваясь от макушки и лба, когда я зашипела от боли – «Что ж за изверги такие?!».

– «Где… этот? Который…» – слова путались, но мир вокруг постепенно становился все ярче. Туман уходил, и я уже могла видеть над собой отчетливые силуэты фигур пони, опасливо бродивших по палисаднику, окруженному, будто частоколом, поскрипывающими корнями – «Они приходили за детьми, Ба! Они приходили за детьми, как я и видела в этих кошмарах!».

– «Никого не видать. Только сумка и плащ остались, которые бросил один из негодяев» – покачала головой старушка, осторожно поглаживая меня по крылу – «Но дети тут, ты не дала их забрать. Все хорошо. Полежи. Мы унесем тебя в дом, и там позовем врача. Эта жуть еще не добралась до госпиталя, и может быть, кто-то из них сможет пробраться сюда… Но кто же это мог сделать? Ты видела, кто это был?».

– «Нет. Они были в плащах и капюшонах» – прикрыв глаза, я попыталась расслабиться и отстраниться от боли в спине, голове и носу, гоня прочь возникающий перед глазами образ сладковатых, пахнущих хвоей таблеток. Теперь нужно было лишь немного подождать, и я стоически стиснула зубы, ощутив на щеке измазанное чем-то старческое копыто – «Но я знала, что они придут. Я видела это – во снах».

***

– «Так значит, не осталось ничего…» – задумчиво протянула Селестия. Склонив голову на бок, принцесса разглядывала мою перебинтованную голову и нос, от повязок которых ощутимо тянуло больницей – «И кто это был, неизвестно».

– «Все верно, Ваше Высочество» – поклонился Стил Трэйл. Глава Аналитического Отдела Королевской Канцелярии так же не преминул пробежаться глазами по моей фигурке – «Когда Понивилль был освобожден от нашествия растений из Вечнодикого леса, прибывшие туда стражи не смогли ни выследить нападавших, ни найти их следов. Увы, я прибыл на место преступления слишком поздно, хотя проведенное мной время в этом городишке я не считаю абсолютно бесполезным…»

– «Я уверена, вы сделали все, что было в ваших силах» – кивнула белоснежная принцесса, едва заметным движением крыла давая понять обиженно открывшей рот сестре, что ей не стоит торопиться с выводами – «Как, впрочем, и верные стражи моей дорогой сестры. Я уверена, что вы уже готовы поделиться с нами своими выводами, дорогой Трэйл».

– «Истинно так, Ваше Высочество» – уважительно склонил голову единорог – «Если вы позволите, я готов ознакомить вас с предварительными результатами расследования, хотя в данное время, что-то определенное можно сказать лишь о той его части, что относится к вторжению Вечнодикого леса и возможном участии в этом древнего существа, которое мы знаем под именем Дискорд. Поскольку силы, которыми он повелевает, выходят далеко за рамки обычной магии в любых ее проявлениях, а также вовлеченности в это происшествие Ваших Высочеств, все происходящее не могло не привлечь внимания Аналитического Отдела, и я готов предоставить вам информацию о том, что мы смогли узнать на этот момент».

– «Сие не столь важно, Стил Трэйл. Поведай НАМ о том, что НАМ доселе было неизвестно! Кто покуситься дерзновенно осмелился на членов НАШЕГО семейства?» – каркнула со своего трона Луна, явно не желая в который раз выслушивать измышления о том, что именно случилось в той пещере – «Что было с НАШЕЙ подданной, именуемой Скраппи Раг?».

– «Увы, тут мы можем лишь предполагать…».

– «Озвучь же свои предположения! Иль МЫ должны тебя о том просить?».

– «Сестра, прошу тебя. Мы понимаем, что ты расстроена этим происшествием, но поверь, теперь все будет хорошо. Я уверена, мы найдем выход из сложившейся ситуации, причем не без помощи нашего верного главы Аналитического Отдела».

– «Истинно так, Ваши Высочества. Прошу прощения за то, что осмелился вызвать Ваше неудовольствие. Однако я служу Вам верой и правдой, поэтому расследование будет длиться столько, сколько нужно» – ершисто парировал выпад Луны земнопони. Одетый в свой обычный, уже примелькавшийся в кулуарах мешковатый, помятый костюм, он неодобрительно поморщился сквозь маленькие круглые очки – «Хотя предварительные данные я могу озвучить уже сейчас. Прикажете начать?».

– «Прошу вас, начинайте» – кивнула Селестия, подавив этот маленький бунт – «Мы внимательно вас слушаем».

– «Двое неизвестных, воспользовавшись вторжением Вечнодикого леса в Понивилль, проникают в городок. В связи с царившей в нем паникой и спешной эвакуацией жителей в безопасные строения, мы вряд ли сможем выяснить, когда это произошло. Так же доподлинно неизвестно, знали ли они о том, где находятся цели их визита, или им пришлось их искать, но результатом стало проникновение этих неизвестных в дом Скраппи Раг, и попытка похищения двух проживающих с нею жеребят».

– «Убийства» – стиснув зубы, поправила я главу Аналитического Отдела – «У второго был кинжал. Я говорила вам об этом».

– «Согласно утверждению мисс Раг, благодаря ее бдительности или простой случайности, попытка похищения частично провалилась – неизвестные смогли забрать лишь одного жеребенка – Берри Раг, после чего попытались спастись бегством. Один из них получил тяжелое ранение, второй же… А вот со вторым все гораздо интереснее».

– «Продолжайте, уважаемый Трэйл. Мы знакомы с произошедшим по рассказу нашего Легата. Расскажите, что именно привлекло ваше внимание».

– «Что ж, тут много непонятного, Ваше Высочество» – вздохнув, жеребец протер о лацкан пиджака свои очки, и вытащил из кармана измятого пиджака столь же непрезентабельно выглядящие листы исписанной бумаги – «Эти неизвестные знали, на что идут – они использовали вот этот странный побег растения, вероятнее всего – ели или сосны, вымоченный в отваре сонных трав. Подожженный и подброшенный в дом, именно он вызвал столь глубокий сон у всех, кто был в доме. Похоже, во время бегства преступник постарался забрать его с собой, чтобы не оставлять следов на месте преступления. Однако само использование столь интересных, природных средств вызывает некоторые вопросы».

– «Химия. Все помешались на химии в эти дни!» – поморщилась Принцесса Ночи – «Сие говорит о том, что разбойник был не из крупных городов, знакомых с алхимической наукой?».

– «Ммммм… Возможно. Или просто местный» – подумав, кивнул Стил Трэйл – «Второй же… Вот тут-то и возникает загадка. Его просто нет. Совсем нет».

– «То есть, ты хочешь сказать, что этот пони мне просто привиделся?!» – ощерилась я, впрочем, быстро поплатившись за свою гримасу остренькой болью в сломанном носу – «И это привидение запихало Берри в свою сумку, сделанную, кстати, из чего-то, похожего на кожу, после чего, подобрав эту сраную шишку, выбежало во двор, стрельнув в меня из какого-то сраного lazera? Обалденный вывод!».

– «Нет, мисс Раг. Я сказал, что его самого нет» – устало покосился на меня жеребец. Краем глаза я заметила два светящихся глаза, при звуках моего голоса, показавшиеся из-за одной из колонн старого зала. Сидящий рядом Графит недовольно дернул хвостом, и глаза юной стражницы тотчас исчезли – «По моей просьбе, место происшествия осмотрел профессор Школы для Одаренных Единорогов, Бастион Йорсетс, с несколькими своими учениками. Я затрудняюсь сказать, какая именно магия была использована в этом месте, но по их заверениям, это был либо чрезвычайной силы маг, либо неизвестный пока науке артефакт. Судя по остаточным следам магии, высвобожденная магическая энергия равнялась примерно полутора тераглоубам – по словам профессора, они не могут назвать мага, способного оперировать с такими силами, за исключением разве что Твайлайт Спаркл, хотя, после ее… Эммм… Возвышения… В общем, как мне кажется, подозревать ее пока не стоит».

– «Твайлайт тут вряд ли замешана» – покачала я головой, вновь сморщившись от остренькой боли – «Она улетела спасать пропавших принцесс, да и эти нападавшие… Я думаю, случись что, я легко смогла бы завернуть ей копыта к ушам, если бы она не пользовалась магией. Эти твари имели представление о копытопашном бое, и не пытались использовать магию… Ну, за исключением того луча».

– «Мммм… Что ж, это стоит внести в список того, о чем стоит подумать» – признался Трэйл, быстро черкая что-то в своих записях огрызком карандаша – «Тем более, неизвестный использовал ногу, как вы говорите – быть может, это и впрямь был какой-то зажатый под копытом артефакт. Странно, что высвобожденная им магия лишь обожгла вашу голову, оставив на месте использовавшего ее преступника горку праха и несколько вещей, которые, похоже, тот выронил вместе с сумкой. Она действительно была сделана из кожи какого-то зверя, однако вам удалось разрезать несколько удерживающих ее ремешков, и видимо, лишь благодаря этому ваша дочь осталась жива».

– «Это отвратительно» – поморщилась солнечная принцесса, впервые на моей памяти вынося столь жесткое суждение о чем-либо – «Использовать живых существ для изготовления сумок? Я надеюсь, что это был единичный случай помешательства, и преступник наказал сам себя, использовав столь сильный артефакт».

– «Значит, это был не маг…» – вздохнув, я как можно незаметнее привалилась к боку Графита, тотчас же укрывшего меня своим крылом – «Час от часу не легче. И что это за глобы такие, что ими может пользоваться любой проходимец?».

– «Единица измерения магических сил, затрачиваемых единорогом» – глянув в записи, пояснил земнопони – «Это минимально необходимое усилие для того, чтобы осветить с помощью созданного магией источника света сферу диаметром в один дюйм в течение одной секунды. Отсюда и «глоуб»[23]. Хорошо тренированные единороги оперируют силами в десятки и сотни мегаглоуб, однако если верить профессору, он видел излучение и в один гигаглоуб, но лишь однажды, на вступительном экзамене Твайлайт Спаркл, и лишь благодаря вмешательству Ее Высочества принцессы Селестии, удалось избежать неминуемой катастрофы».

– «Охренеть! А представляете, что было бы, если бы эта штука попала в копыта жеребенка? Или начала излучать где-нибудь на площади, в толпе?».

– «Это было бы ужасно!» – помрачнел глава Аналитического Отдела, пряча свои записи обратно в карман – «К счастью, если я могу так сказать, это излучение было чрезвычайно целенаправленным, подобно молнии, если я правильно понял пояснения профессора Бастиона, и привело лишь к тому, что возникшая «обратная петля» уничтожила самого нападающего. Не спрашивайте меня, Ваши Высочества, что это такое – думаю, в моем докладе это отражено лучше, чем сбивчивый пересказ одного стареющего земнопони».

– «Благодарю вас, Стил Трэйл. Нам есть над чем подумать» – кивнула старшая из двух принцесс, величавым взмахом крыла отпуская главу Аналитического Отдела. Дождавшись, когда пони и его помощница покинули зал, она неторопливо поднялась со своего места, и неторопливо направилась ко мне.

– «Я ни в чем не виновата!» – на всякий случай предупредила я, глядя на приближающуюся ко мне принцессу – «Он сам пришел! И самоуничтожился – тоже сам! Честно!».

– «Я верю тебе, Скраппи» – вздохнула повелительница огромной страны. Страны, где не нашлось такого укромного места, в котором бы я могла чувствовать себя в безопасности, чувствовать себя счастливой – «И в то, как ты описывала свои ощущения от воздействия этого артефакта – тоже верю. Это очень сильная магия, моя дорогая. Могущественная и древняя, она… Но не будем спешить, хорошо? В силу данных тебе способностей, твоим коньком является противодействие всему, что с ней связанно, а не использования таких страшных сил. Поэтому я думаю, что нам стоит перейти к вопросу о том, где ты будешь жить. Понивилль и окружающие его поселения пони спасены храброй шестеркой героев, и на фоне всего происходящего нападение на тебя осталось практически незамеченным, и думаю, это даже хорошо. Нашим добрым подданным нужна капелька утешения, уверенность в завтрашнем дне, особенно – после всего произошедшего, и я думаю, пока не стоит тревожить их столь мрачными известиями».

– «Мы… Я начала это лишь потому, что не хотела, чтобы еще кто-нибудь пострадал. А теперь – охотятся то на меня, то на моих детей, и кто будет дальше? Мои родные? Мои друзья?».

– «МЫ думаем, вам должно поселиться в Кантерлоте!» – завела старую песню Луна. Сойдя с трона вслед за своей сестрой, она приблизилась, и движением брови потребовала от Графита освободить местечко для своего королевского крупа, но… Поведя глазами по сторонам, муж ревниво фыркнул, и вцепившись в меня передними ногами, отрицательно покачал головой. Судя по поджатому хвосту, это потребовало от него немалого мужества, несмотря на сердитый взгляд, которым его одарила принцесса – «Опекой окруженные моей, вы сможете взрастить достойных НАШИХ внуков! Ужель не так, сестра МОЯ?».

– «У меня есть идея получше. Если, конечно, вы готовы меня выслушать» – высвободившись из объятий любимого, я медленно вышла вперед, стараясь не слишком заметно морщиться и прихрамывать при ходьбе.

– «Мы всегда готовы выслушать тебя, мой маленький Легат» – поколебавшись, кивнула головой солнечная принцесса. Мне показалось, что она обменялась со своей сестрой быстрыми и непонятными мне взглядами, но я решила выбросить увиденное из головы, уже давно отчаявшись понять, как мыслят эти аликорны – «Прошу тебя, говори».

– «Я облажалась. Да-да, я облажалась, и нечего мне говорить, что я защитила, предотвратила, бла-бла-бла… Они не стремились меня убить, а точнее, не стремились убить именно меня, как мне показалось. Но этот кинжал, который они притащили – это ведь церемониальное оружие, мать его за ногу, и оно у них было явно неспроста! Они нацелились на моих детей, а я… Да я должна была скрутить их обоих, и уже к утру знать о том, кто их послал, откуда и зачем! Но нет – я стала жирной, ленивой, глупой и расхлябанной. Слишком долго я сидела дома, превращаясь в склочную толстуху, способную только ныть, жрать и лить слезы без всякого повода. Не так ли, дорогой?».

– «Мне кажется, ты на себя наговариваешь» – отводя глаза, промямлил муж, явно проиграв игру в гляделки с принцессой, нависавшей над ним, словно горгулья – «Ты не такая уж и жирная...».

– «Спасибо, милый. Я всегда знала, что ты готов поддержать меня в трудную минуту!» – сердито фыркнула я – «Мама, отойди от моего мужа! Хватит уже играть в злую тещу! Спасибо!».

– «Что ж, это было довольно самокритично» – медленно кивнула Селестия со столь внимательным выражением на морде, что я немедленно заподозрила скрывавшийся за этой маской пофигизм и абсолютную скуку – «Но что же ты предлагаешь? Мне кажется, уехать путешествовать в фургончике твоей приемной семьи будет не самым мудрым решением».

– «Да, это был один из вариантов решения всех бед» – поколебавшись, призналась я, ковырнув копытом плиты каменного пола. Увы, принцесса раскусила меня с полуслова, одним лишь взглядом поняв, чего я хотела достичь – и так же легко и непринужденно разрушила эту надежду, всего одной фразой, одной лишь интонацией похоронив мои мечты на приключения – «Однако после этого нападения, во всех смыслах этих слов искупавшись в навозе и крови, я поняла, что так дальше не может продолжаться. Иначе я просто сорвусь».

«И вновь наглотаюсь таблеток» – взглянув в глаза стоящего передо мной белоснежного аликорна, я вдруг поняла, что она знает, знает обо всем. Быть может, ей доложили – трудно, наверное, было не заметить рассыпанные по всей комнате пилюли, а может, анализы крови, проведенные в «Клинике Крылатых Целителей» выдали меня с головой. Но ее глаза, так похожие на глаза ее лучшей, Первой Ученицы, на мгновение метнувшиеся в сторону сестры, сказали мне больше, чем тысяча слов. Она знала – но не собиралась делиться этим знанием ни с кем. Я опустила голову, переживая мучительное желание заплакать и во всем сознаться, попросив, потребовав лечения… Но из глубин души уже поднималась теплая, ободряющая волна, придававшая мне сил и уверенности в том, что я справлюсь, что я не сломаюсь – хотя бы ради своих детей, ради их будущего и будущего тех, кто любит меня.

И я решилась.

– «Принцессы, я прошу у Вас разрешения направиться в Обитель Кошмаров».

Слово было сказано.

– «Нет, Скраппи. Это неразумно!» – первой отреагировала Селестия – «Жеребятам будет очень плохо без тебя, поверь».

– «ЗАПРЕЩАЮ!» – Луна не замедлила присоединиться к столь быстро вынесенному вердикту, колыхнув Кантерлотским Гласом полотнища, свисающие со стен – «СИЕ БЕССМЫСЛЕННО И КРАЙНЕ ОПАСНО!».

– «Вот именно!» – поднявшись, рявкнула я, тотчас же сморщившись от боли в голове. Казалось, тяжелый штырь, вошедший в мою многострадальную голову, никуда не делся, и теперь, засев в голове, легким зудом и звоном реагировал на любое мое резкое движение. Но я должна была перебороть принцесс – «Там опасно – но для кого? Мы были там с Графитом, во время нашего свадебного путешествия – и что же? Даже не вспотели, когда добирались! Там множество стражей, там древний замок, там этот чокнутый врач-психопат – ну и в каком еще месте я могла бы чувствовать себя более защищенной? Быть может в замке, из которого похищают принцесс?».

– «Ты знаешь, что это была Саншайн Бугсон!» – ревниво нахмурилась Луна – «Попробовали бы эти корни похитить меня! Или Селли!».

– «Об этом и разговор» – ехидно ухмыльнулась я, поправляя повязку на ноющем носу – «А там я буду чувствовать себя в полной безопасности. Тем более – с тобой».

– «Я не могу так вот просто оставить все дела и отправиться в Обитель» – смутилась младшая из двух принцесс – «У меня ведь есть обязанности при дворе, нужно помочь Селли преодолеть последствия этого Понивилльского кризиса…».

– «По зрелому размышлению, эта идея мне стала казаться не такой уж и безумной» – вдруг перебила сестру солнечная богиня, с мягкой улыбкой поглядев на наши удивленные морды – «Ну, разве что лишь чуточку. А что? Вы думали, что я начну вас убеждать остаться тут, в Кантерлоте? Мне кажется, вы всей душой рветесь туда, в это место, по разным причинам – но с одинаковой целью. Что ж, да будет так. Если ты, Луна, согласна, то я, скрепя сердце, отпущу вас в обитель зла и разврата, как называют это место некоторые наши подданные. Хотя после той Ночи Кошмаров я перестала удивляться тому, откуда беруться такие вот слухи».

– «Почему, Селли?» – поднявшись, мать встала напротив Селестии, внимательно глядя ей в глаза – «Почему ты вдруг передумала и столь быстро дала свое согласие? Что ты задумала, сестра?».

– «Ничего, моя дорогая сестрица. Просто предчувствие» – неожиданно тепло и убедительно ответила тысячелетняя правительница – «Просто предчувствие. Я думаю, мы подзабыли о том, что может дать слишком навязчивая защита, и теперь вынуждены расплачиваться за это. Мне кажется, тебе и ей пора развеяться, да и жеребятам не повредят новые впечатления, если мы хотим, чтобы они выросли в настоящих дворян и опору Эквестрии. А под твоим замечательным крылом я нисколько за них не опасаюсь. Ну, может быть, самую малость, да и то – за саму эту вашу Обитель».

«Планы внутри планов, а в них – другие планы».

– «Но для этого Скраппи необходимо поправиться. А значит…».

– «А значит, она еще какое-то время побудет в Кантерлоте!» – радостно дрыгнув ногами, словно непоседливый жеребенок, воскликнула Луна – «Селли, я тебя обожаю! Ты – лучшая на свете сестра!».

– «Ну спасибо… Тиранши!» – забурчала я, когда поднявшийся с места Графит аккуратно потянул меня за хвост, намекая, что пора и честь знать. Благостно улыбавшиеся мне вслед интриганки просто взбесили меня принимаемыми на ходу решениями, особенно, касавшимися непосредственно меня. Нет, я получила то, что хотела, о чем думала вот уже несколько дней, но простите, нельзя ли было сделать это помягче? Обмануть меня, например? – «Кстати, я тут немного почитала периодику, и скучая в своей палате, даже сочинила один стишок про очень умных и хитрых пони, которые думали, что смогли всех провести. Хотите, расскажу?».

– «Конечно. Стихотворение от Скраппи – это довольно необычно» – мягко усмехнулась Селестия.

«Смеесся? Ну, щаз вы у меня похохочете!» – изобразив гордую позу, я громко, но довольно гнусаво продекламировала свой стих:

«Однажды тентаклевый лес

К себе утащил двух принцесс.

Вернулись те ночью,

Довольные очень,

И днем повторили процесс!».

Повисла неловкая пауза.

– «Ты… можешь… идти… Скраппи» – медленно, контролируя каждое свое движение, произнесла солнечная принцесса. Ее божественная сестра владела собой хуже, и молча открывала и закрывала идеально очерченный рот, постепенно, наливаясь темным румянцем, черными кляксами расползавшийся по ее темно-синей, идеально ухоженной шкуре. Бодро вскинув хвост, я со скрипом похромала на выход, наслаждаясь оставленными позади, полыхающими мордами двух коронованных богинь.

_______________________________

[1] Колумнист – журналист, ведущий постоянную рубрику в печатном издании.

[2] Вареное масло – старое название олифы, пропитки для дерева.

[3] Гуление – нечленораздельная речь и звуки, издаваемые младенцами.

[4] и  — «до полудня» и «после полудня» в двенадцатичасовой системе отсчета времени.

[5] Манатки (от польск. manatki) – пренебрежительное название мелких личных вещей.

[6] Реноме (от фр. Renomee) – репутация, сложившееся мнение.

[7] Первый подвиг безумного греческого героя состоялся еще в колыбели, как, впрочем, и убийство. Жертвой стали две змеи, задушенные и завязанные узлом. Впрочем, остальные подвиги столь же редко обходились без насилия.

[8] И.А.Д.М. Сен-Лоран и Лагерфельд К.О. – модельеры XX-XXI в.

[9] ЭлТи (англ. LT – leutenant) – армейский жаргонизм, обозначающий лейтенанта.

[10] «Монти Пайтон и Священный Грааль» — английская кинокомедия семидесятых годов XX века, пародирующая мифы и легенды о короле Артуре.

[11] Четвертьмильная лошадь (англ. Quarter Horse) – американская порода лошадей, выведенная для скотозаводчиков, и способная к мгновенному набору высокой скорости, которую может поддерживать четверть мили, что было необходимо для погонщиков скота.

[12] Город Ангелов – сленговое название Лос Анжелеса.

[13] При переходе на другое место работы, в большинстве случаев, полицейские США вынуждены начинать свою карьеру заново, с более низкой должности, а то и простым патрульным. Даже если переводятся в другой участок того же города.

[14] Радужный флаг или «Знамя Гордости» — символ общественных движений, объединяющих людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Так же, флаг движения коренных народов Америки, что люто бесит последних.

[15] Чайлдфри (англ. Childfree) – идеология, сознательное нежелание иметь детей.

[16] Царь-бомба – самое мощное оружие, созданное человечеством. Термоядерная бомба, способная стирать с лица земли целые области и многомиллионные города, весом всего лишь в двадцать семь тонн. Угадайте, кто его создал?

[17] Это базальт, но откуда Скраппи знать?

[18] Тентакли (англ. Tentacles) – щупальца. В переносном смысле – гибкие, щупальцеобразные объекты, фигурирующие в эротике и порнографии в качестве фетиша.

[19] Пять с половиной литров.

[20] Скраппи имеет в виду Икизукури – японские блюда из животных, приготовленных и поедаемых живьем.

[21] Пресс-папье – брусок с рукояткой, к которой прикреплялась промокательная бумага для промакивая излишков чернил, образующихся при письме пером.

[22] Скраппс передразнивает отрывистое уханье совы, в английском языке звучащее как «Who!».

[23] Globe (англ.) – сфера.

Глава 2: "Тута была Скраппс!"

«Знаешь, со временем, все приедается. Изысканные яства не радуют рот, заговоры и интриги знати навевают скуку и лишь иногда – легкий интерес. Но только то для тебя будет по-настоящему ценным, что ты боишься и можешь потерять. Ради одной лишь этой вещи ты пойдешь до конца, не прикрываясь ханжеской моралью или фальшивыми вздохами о неисповедимости путей судьбы или богинь».

Иийиса Нгомо Сесе Квамбе – «Сто бесед со Зверем».

«Что такое Обитель Кошмаров?

Первое, что вам опишут непосвященные, будет логово зла, с непременными атрибутами в виде неприступных гор, клубящихся туч и старинного замка. Что ж, это будет правдой.

Те, кто на самом деле знает или слышал что-либо об этом месте, расскажут о неприступных горных вершинах, глубоких ущельях и вечных снегах. О трещинах и разломах в толще вековых льдов, сменяющихся участками осыпающихся горных склонов, нагретых ядовитыми испарениями, поднимающимися из самой земли. О пронзительном ветре и мрачных тучах, создающих вокруг нереальный, не имеющий права на существование пейзаж. И это будет недалеко от истины.

Увлеченные, любопытные или исследователи расскажут вам о тяжелой школе выживания, которую проходят все, кто желает посвятить себя служению Принцессе Ночи. Или не проходят – смотря кому как повезет. Они говорят об Обители так, будто это и правда какая-то школа, в которой сколько угодно можно сдавать и пересдавать экзамены, готовясь к будущей роли. Вот только как пересдать воткнувшееся в глотку копье или раздирающие живот клыки мантикоры, они почему-то не уточняют. Наверняка для них это всего лишь проза жизни, задумываться о которой просто не принято – по крайней мере до тех пор, пока тела таких вот идеалистов не прикопают где-нибудь у подножия Заслонных гор. Ну что же, каждый имеет право на заблуждения.

Обитель Кошмаров – это путь. Это учение о том, как добиваться поставленной цели. Как стать настоящим орудием, направляемым нашей Принцессой. Мы живем лишь ее милостью, и все наши силы – от нее. Без нее мы – никто, и любой, хоть раз прикоснувшийся к этой силе, редко находит в себе мужество или волю, чтобы отказаться от дарованного блага. И именно поэтому Обитель – это река, и мы плывем по течению или идем вдоль ее берегов, но редко, очень редко когда мы уходим от темной воды.

Ведь тот, кто испил Ее мощи – уже никогда не останется прежним».

Графит Раг, Ликтор Ночной Стражи.

---

Грохот. Шипение и грохот – это первое, что слышал тот бедолага, что волею случая или с известной лишь ему одному целью оказывался у восточных отрогов[1] Заслонных гор. Первое и вскоре – единственное, что мог слышать пегас или грифон, болтаясь в месиве громыхающих туч, пронизывающего ветра и брызг дождя или хлопьев снега. Ворчащие исполины, словно киты, величаво кружили над пиками гор, окруженные черными, докучливыми тучками, подобно рыбам-прилипалам следующими за своими хозяевами, то сливающимися с ними, то отрывающимися от рыхлых боков и вереницей себе подобных, устремлявшимися в полет меж острых вершин, влекомые холодным, пронизывающим ветром. От грохота и шипения закладывало уши, молнии слепили глаза, а ветер, до того услужливо подхватывавший тело путешественника, постепенно свирепел и ежеминутно грозил разбить его об острые камни, таящиеся в полутьме между скал. Рыхлая, ноздреватая земля в зависимости от времени года была покрыта то снегом, то ярко-желтым налетом, от запаха которого першило горло и слезились глаза. Тут не было ни троп, ни дорог, и лишь располагавшаяся в десятках миль к северо-востоку железнодорожная станция связывала северную часть Старого Королевства с лежащей вокруг Эквестрией.

Когда-то это была небольшая страна, раскинувшаяся на побережье материка. По преданиям, именно туда бежали от гнева Виндиго древние пони, и именно там было основано первое королевство, во главе которого стоял Совет Трех, а затем – и Их Высочества, божественные сестры-аликорны.

И именно там произошло одно из самых ужасных сражений этого мира, произошедшее между двумя божественными сущностями, жертвами которого стали десятки тысяч пони, канувших в небытие. Землетрясения, цунами и оползни обрушились на гордый город, стоявший у моря, низвергнув его во прах. Небольшой полуостров исчез, погрузившись в кипящие воды, и тысячеголосый крик ужаса прервался, навечно замолкнув меж поднявшихся со дна моря скал. Прошли века, но местность, бывшая когда-то свидетелем божественного гнева, так и осталась незаселенной, со временем, покрывшись густыми лесами, часть которых, изменившись под действием эха тех сил, что бились друг с другом когда-то, образовали пространство, тот основной массив Вечнодикого леса, что многие пони старались даже не упоминать. Потомки тех пони, что жили в исчезнувшем королевстве, пережив и катаклизм, и голод, и объединительную войну, когда движимая отчаянием солнечная принцесса, сославшая сестру на луну, лихорадочно отвоевывала место под солнцем для тех, кто пережил катастрофу, скрылись в этих чащобах, до наших дней живя небольшими, мрачными и недружелюбными поселениями в дремучих, непролазных лесах, и даже проложенная в этих местах узкоколейная железнодорожная ветка мало изменила быт этих затерянных в лесах общин.

Грохоча на раздолбанных стыках, вагончики мчались сквозь лес. На этом направлении, начинавшемся у стен Холлоу Шейдс, печально известного своими сиротскими приютами, и теряющимся где-то в лесистых районах юго-западной части страны, не было вагонов с купе, и мне, как и когда-то давным-давно, досталось сидячее место у окна. Усаженные в широкие дорожные сумки, жеребята с интересом крутили головами по сторонам, пронзительными криками реагируя на каждую новую и необычную вещь, появлявшуюся в поле их зрения. Море звуков, запахов и цветов, пестрящих вокруг, произвели на них неизгладимое впечатление, и вскоре, я ощущала себя маленьким, бойким орнитологом, пустившимся в путешествие с парочкой любопытных сов, сверкающих вытаращенными от удивления глазами.

– «Устали, совята?» – ухмыльнулся Графит, присаживаясь напротив. Похоже, при виде детей, крутящих своими головами едва ли не на триста шестьдесят градусов и тянущих свои ножки ко всему, что их интересовало или хотя бы блестело, в голову мужа пришла та же мысль, что и мне. Как бы не отвернули их совсем, шалуны… Народ вокруг дичился вида стража, и при малейшей возможности расползался по углам – впрочем, не слишком удачно, поскольку уже через несколько остановок вагон до боли напоминал внутренности электрички в самый разгар дачного сезона, и новым пассажирам, волей-неволей, но все-таки пришлось занимать места рядом с вольготно расположившимся напротив меня громилой. Не обращая внимания на шепотки и тишину, опускавшуюся на вагон при его пробуждении, Графит старался делать вид, что все идет своими чередом, и попеременно со мной спал, покачиваясь на лавке, читал, кормил или баловал жеребят, и вскоре, копытный народец перестал дичиться и жаться по соседним лавкам, стоило моему муженьку открыть свои светящиеся глаза. Да и сложно было долго чураться того, кто с басовитым похохатыванием возился со своими детьми, храбро лезущими ему на голову и словно клопики, свисавшими с гривы и ушей. И вновь Бабуля оказалась абсолютно права, и уже к первому году жизни мне пришлось перевести детей с молока на полноценное питание – признаюсь, я была уже не в силах выносить их крепкие и удивительно сильные челюсти, к тому же, обзаведшиеся множеством мелких, но очень острых зубов, так что теперь капризничающие тираны вкушали только одобренную врачами, здоровую и сытную пищу, по большей части состоящую из фруктов и овощей. Хотя кое в чем я пошла наперекор советам педиатра, осматривающего скрытых под своими личинами жеребят – уж очень мне не нравилось практически регулярное расстройство их животиков, и вопреки всем рекомендациям, я включала в их рацион, помимо яиц, еще и рыбу, приготовление которой мне приходилось держать не то чтобы в строгой тайне, но явно не распространяясь об этом своим знакомым и друзьям. К экзотическому виду жеребят еще можно было привыкнуть – в конце концов, ночные стражи медленно и постепенно, но все же входили в общество пони, однако то, что я родила, и что росло под моим чутким надзором, все же отличалось от окружавших их соплеменников, и я не хотела давать остальным пони повод подозревать, что рядом с ними живут те, чей рацион должен включать в себя не только растения. В конце концов, мне хватило и того, что после одного из осмотров приглашенное светило стоматологии вынесло свой вердикт – «Жеребята здоровы, но зубами нужно заняться» – и предложило, не мучаясь сомнениями, попросту удалить не понравившиеся ему «больные» зубы.

– «Ерунда. «Волчьи зубки»! Удалить – и все дела!» – благодушно прогудела врач, осмотрев близнецов – «Что? Да, это такие зубные пластинки, которые вырастают перед коренными, и замещают собой жевательные зубы, которые должны расти на этом месте. Они напоминают «хищные» зубы зверей, питающихся мясом, и служат для разрезания пищи, словно ножницы, позволяя животным откусывать потребные им куски. Такое случается, и обычно это врожденный порок, но его можно исправить, попросту их удалив. Хотя я бы не отказалась поплотнее заняться этими крикунами – уж слишком у них интересные рты…».

К счастью, заняться обследованиями и исследованиями у приглашенного стоматолога не получилось – Луна, в бессменном облике Монинг Фреш нависавшая над ее плечом, деловито закруглила разговор, и быстро уволокла ее из палаты – якобы на осмотр других пациентов, предоставив мне самостоятельно изучать особенности строения ротовой полости моих детей. После ее возвращения, мое удивление быстро прошло – как выяснилось со слов матери, ночные пони были всеядными существами, с уклоном в хищничество, словно медведи, и вскоре, удивившие стоматолога маленькие, аккуратные и очень острые клыки, должны были дополниться настоящими зубами хищников, способных перекусить кое-что потолще, чем пучок сельдерея. И вот теперь, лишившись привычной соски в виде материнского вымени, жеребята то и дело норовили что-нибудь да сгрызть, словно кролики, при этом с отвращением отвергая грубые, воняющие резиной изделия эквестрийской промышленности, призванные затыкать непослушным детям рот. Ну, или повисеть у папки на гриве или ушах, о чем тот не забывал мне поплакаться, когда я, наконец, забирала у него детей. Но все же хоть какое-никакое, а развлечение, в том числе и для окружавших нас пассажиров. Перестав вздрагивать и втягивать головы в плечи, пони немного расслабились и как могли, коротали долгие перегоны между станциями, каждая из которых представляла собой деревянную платформу, соседствующую с небольшой и пыльной площадью-рынком, полнившейся продавцами местных товаров и множеством встречающих и уезжающих, большая часть которых была, как это водится, земнопони.

Лишь в этой долгой поездке я обратила внимание на то, что несмотря на все усилия Солнечной Принцессы, результаты ее долгой и кропотливой работы были заметны лишь в Центральной Эквестрии и крупных городах. В глубинке же, да и в прочих удаленных от центра частях страны, все еще сохранялось размежевание видов, эдакая негласная, добровольная сегрегация, при которой торговцы, фермеры и простые рабочие, занимающиеся тяжелым и не требующим особой мыслительной деятельности трудом, все как один, кивали или просто уважительно поглядывали на единорогов, неспешно шествующих в толпе. Почему? Ответ же был прост – даже самый простой представитель рогатого племени, родившийся где-нибудь в глубинке, был обучен родителями, или обучался сам такому полезному навыку, как телекинез, или «простая магия», как называл ее один сумрачный жеребец, сидевший рядом со мной в обнимку с большущей корзиной. «Единороги тоньше работают!» – ответил он мне на мои осторожные расспросы – «Хотя мы и можем сделать почти все, что нужно для жизни, своей простой магией рогатые делают все тоньше и точнее, чем самый умелый из земнопони. Вот поэтому-то мы и заказываем праздничные или шибко нужные вещи у городских – тоньше работают, точнее у них вещи выходят, как ни крутись. А пегасы? Да што с вас взять? Лодыри вы, только и можете, что тучи хвостами толочь, а хорошей погоды у вас выпрашивать приходится!».

«Что ж, быть может, в чем-то он был и прав» – подумала я, вспоминая вздорную пегаску, так отравлявшую мне жизнь в далекой деревушке, которую я еще долго и упорно именовала Хуффингстоном[2] – «Хотя такая вот патриархальщина меня совсем-совсем не греет. Забавно, а я еще считала наш Понивилль захолустьем!».

Покачивались, грохоча, вагоны. Негромко шумел ветерок, просачивающийся в приоткрытое окно, играющий прядями моей черно-красной гривы, со свистом закручивавшийся вокруг покачивающейся под потолком керосиновой лампы, и терявшийся меж ног стоявших вокруг четвероногих пассажиров. Свистели на поворотах реборды[3] колес, когда извилистая узкоколейка петляла между холмов, покрытых густым, непролазным лесом, и лишь иногда, среди веток, в окно взблескивало солнце, продравшись сквозь свисающие лапы вековых сосен на прогалины или узкие дорожки, теряющиеся среди потрескивающих стволов. Попутчики молча дремали или стояли, устремив взгляд в пространство – окружавший нас четвероногий народ был сумрачен и тих. Не было слышно ни песен, ни веселых перепалок, ни гомона жеребят – лишь негромкий разговор, смолкавший каждый раз, когда я оглядывалась по сторонам с целью завязать с кем-нибудь беседу. Детей среди путешествующих было не много, ну или они, что не исключено, искусно скрывались среди вещей, наваленных в проходе вагона. Лишь изредка разновозрастные жеребята, цепляясь за хвосты своих родителей, проходили мимо нашей, устроившейся на лавочке, компании, но к вящему разочарованию близнецов, ни один из них не остановился, или не оказался рядом с ними. Лишь однажды, неподалеку остановилась большая семья земнопони, и восседавший на материнской спине малыш принялся что-то звонко кричать, тыча копытом в Санни и Берри, головки которых, словно грибы после дождя, тотчас же показались из-за спинки скамейки. Синхронно распахнув маленькие рты, жеребята согласно засвиристели в ответ, вызвав нешуточный восторг у малыша – и непонятное волнение у его родителей, мгновенно утащивших карапуза в другой вагон.

Признаться, поездка меня утомила, как утомили косые взгляды, напряженное молчание и грохот колес, поэтому я была только рада, когда вагоны дернулись, и вместе с тащившим их паровозом, принялись сбрасывать ход, медленно подползая к станции, видневшейся где-то впереди, перед длинной вереницей вагонов. Изогнувшись дугой, состав замедлялся, и побитые жизнью вагоны скрипели, жалуясь на нелегкую жизнь. Подхватив сумки с детьми, Графит, несмотря на свои немаленькие размеры, легко взмыл в воздух, и несколькими мощными гребками бросил себя вперед, к выходу, предоставляя мне самой продираться сквозь лабиринт ящиков, баулов, корзинок и прочей клади, оставленной пассажирами в проходе. Прыжок, другой, затем, пригнувшись, проползти под колючими ветвями саженцев, густым кустом топорщившимся из чьего-то мешка – это напоминало настоящую игру, и, думаю, мне даже понравилось бы в нее поиграть после трех долгих, однообразных дней, наполненных сидением на одном и том же месте, если бы не сердитое фырканье и недовольные восклицания, несущиеся мне вслед. Потрепанные, лохматые и мрачные, земнопони недовольно глядели мне в затылок, и даже в глазах пары единорогов, путешествующих в обнимку с объемистыми седельными мешками, я видела нескрываемое недовольство при виде моей белоснежной фигурки, с пыхтением пробирающейся через искусственный лабиринт вагона. Наконец, преодолев эту импровизированную полосу препятствий, я очутилась рядом с выходом, напоследок, впечатавшись носом в заднюю стенку вагона, когда останавливающийся поезд резко дернулся, злобно скрипнув тормозными колодками. Ухмыльнувшись, муж вышел на платформу, и тотчас же рванул куда-то вперед, спасаясь от косых струй холодного дождя, обрушившегося на старые доски. Взвизгнув, я метнулась вслед за развевающимся черным хвостом, и вскоре, вбежала под крышу каменного павильона, промокшая до нитки даже несмотря на то, что до его темнеющего в сумерках зева было всего-то два или три хороших прыжка. Падающие с немыслимой высоты, капли оглушительно грохотали по черепице и лупили по доскам перрона, словно стараясь вколотить себя вместо гвоздей, и сердитый их грохот, так непохожий на мерное, педантичное шуршание понивилльских дождей, не на шутку испугал моих детишек. Сжавшись в своих убежищах, Санни и Берри громко свистели, морща мордочки и размазывая копытами слезы, и даже перебравшись в мягкий пух материнских подкрыльев, еще долго пищали и жаловались на такую ужасную, пугающую грозу, столь не вовремя обрушившуюся на это место.

– «Да, жутковато!» – вздрогнула я. Грохот расколол небо над нашими головами, словно громадные камни, прокатившись над лесом. Тревожно шумевшие ветки царапали каменные стены тяжеловесного сооружения, больше похожего на убежище, чем на место, где пони ожидали бы прибытия поезда. Сухой каменный пол был покрыт травинками, засохшими листьями и хвоей, нанесенной сюда неугомонным ветром, порывы которого бросали нам в морды холодные брызги дождя, капли которого, словно миниатюрные мячики, отскакивали от перрона, прежде чем растечься по набухающим доскам. Стало прохладно, и сидевший рядом Графит опустил на мои плечи лохматое одеяло, появившееся из его рюкзака, а сам, отрицательно помотав головой в ответ на мои настойчивые попытки прикрыть его крылья, сереющие шрамами от полученных когда-то ран, сел рядом со входом, внимательно вглядываясь в шумящий дождем полумрак.

– «Похоже, нам придется тут задержаться» – наконец, удовлетворившись увиденным, заявил он, возвращаясь ко мне, и с кряхтением опускаясь у холодной стены – «Дождь зарядил надолго, и лететь прямо сейчас нам нельзя. Нет ничего глупее, чем оказаться где-то в горах, промокшим до нитки. Ты ведь помнишь, какой там ветер?».

– «Это было зимой, давно, и вообще, неправда!» – буркнула я, стянув с себя половину колючего одеяла, и с ворчанием, принимаясь подпихивать его под спину Графита – «Милый, сколько тебе раз говорить – не сиди и не прислоняйся к холодному! Опять крылья будут болеть!».

– «Значит, будут болеть» – пожал плечами черный охламон. Пользуясь тем, что я была занята спасением его почек и прочего ливера, о существовании которого в лошадином организме я имела самое смутное представление, муж выудил у меня из-под крыла Берри, и принялся играться с немного успокоившейся дочкой, щелкая у нее перед носом острыми зубами. Однако, ту это совершенно не пугало, и вскоре, отец поплатился за собственную нерасторопность, когда его нижняя губа очутилась во власти крошечных иголочек детских зубов – «Ауч! Дочка, опять безобразничаешь?».

– «Ну кто бы говорил!» – хмыкнула я, подтрунивая над Графитом. Муженек словно бы и забыл, какой притягательностью обладают для дочери его зубы – каждый раз, возвращаясь со службы и наспех перекусив, он без сил доползал до кровати и отрубался до позднего вечера или ночи, и всякий раз, возле него оказывалась маленькая, песочного цвета фигурка. Это было самым мирным временем в нашем доме – отпущенная погулять, Берри целеустремленно шмыгала в сторону кровати, и после долгих, наполненных кряхтением и ревом, если в конце долгого пути приключилось упасть, минут, оказывалась рядом с отцом. Все, тут можно было успокаиваться и оставлять их наедине – малышка могла часами завороженно таращиться на приоткрытую пасть, наполненную множеством острых, недобро поблескивающих зубов, пока, наконец, сама не засыпала, мирно прикорнув рядом с похрапывающим папкой, вольготно расположившись на его оставленной без присмотра бородке. Хотя это и давало повод черному негодяю постоянно подкалывать меня громкими рассуждениями о «взаимосвязи поколений» и «врожденном понимании прекрасного», я была более чем готова мириться с этим, получая взамен несколько часов тишины и покоя – пусть даже и в немного урезанном виде, ведь Санни были чужды такие низменные развлечения, и каждый раз, освобождаясь от назойливой опеки сестры, он принимался чудить за двоих.

– «Ау! Отдай купу, я тепе фказал! Вот, так-то!» – освободившись, муж громко лязгнул зубами возле носа дочери, разразившейся радостной трелью, и вновь пристально уставился ей в глаза – «Лучше скажи «Па-па»! Ну, давай! «Паааа-пааааа». Я знаю, ты можешь!».

– «Пррррззззб!».

– «Па-паааааааа».

– «Зврррряп!».

– «Да, учиться нам еще и учиться» – с нарочитым смирением вздохнул Графит. После моего рассказа о произошедшем той ночью, он, раз за разом, вместе со мной, пытался «разговорить» наших детей, но увы, то первое слово так и осталось первым и последним, что произнесли юные фестралы. Кое-кто из врачей, не обращая внимания на презрительное фырканье моей сводной сестры, даже выдвинул теорию об отсутствии у жеребят подъязычной кости, что, мол, и обуславливает их нежелание общаться с нами посредством обычной речи. Правда, возможность маленьких тиранов есть, глотать и воспроизводить своими маленькими ртами столь ужасные звуки, не испытывая при этом видимого дискомфорта, в рамках своей теории светило медицины не объяснило, и, к счастью, ошиблось – допотопный снимок, выполненный с помощью какого-то странного прибора и рассыпавшегося одноразового кристалла показал, что с анатомией глоток маленьких фестралов все более чем в порядке. Однако это переводило проблему в качественно иную плоскость, и после вынесения заключения, что с нашими детьми все в порядке, за исключением «незначительных отклонений в развитии», мужу пришлось долго меня успокаивать, уверяя, что в этом нет моей вины, и мы сможем справиться с этим вызовом.

Хотя я все еще уверена, что именно моя неопытность, вкупе с невнимательностью и врожденной глупостью, все более и более дающей о себе знать, взрастили такие вот горькие всходы.

– «Хватит уже, хорошо?» – голос над ухом вывел меня из задумчивости, с которой я неспешно меняла подгузник Санни, вертевшегося у меня в копытах, словно юла. Сынишка никак не хотел полежать спокойно, облегчая работу неловко орудовавшей копытами матери, постоянно норовя упасть на каменный пол павильона – «Ты опять начинаешь придумывать себе проблемы и несуществующую вину?».

– «Я ничего… Ладно, ладно!» – я уже открыла рот, чтобы вновь соврать что-нибудь успокоительное, но отчего-то передумала. Быть может, это путешествие, внесшее свежую струю в размеренную жизнь, которая, почему-то, вдруг начала засасывать меня в свое болото, наконец, прочистило мне мозги, а может, это было связанно с тем, что я устала лицемерить и делать вид, что все хорошо, когда дела шли совсем плохо – «Да, я опять думала об этом. И я считаю, что… Ох, я уже и не знаю, что считать! Я родила тебе детей, которые не говорят, не летают, не… Ну да, они бегают, но врачи же говорят, что это нормально! Получается, что я вновь тебя подвела. В который раз».

– «Наших детей, Скраппи. Наших» – терпеливо, но явно с трудом сдерживая себя, буркнул муж, подсовывая мне недовольно пищащую дочь, от которой уже начало ощутимо попахивать детской неожиданностью, случавшейся с ней каждый раз, когда она заигрывалась, и совсем забывала о том, что пахучие катышки из матерчатых подгузников никуда не деваются, а очень гадко размазываются по всей попке – «И прекрати уже себя пилить. Я уверен, что все наладится, правда!».

– «Да, наверное ты прав. Все будет хорошо, и я зря треплю себе нервы» – проглотив тяжелый ком в горле, кивнула я, принимаясь распаковывать ревевшую дочь – «Принеси мне, пожалуйста, воды и несколько листьев – ее нужно будет помыть».

– «Момент!» – явно удивленный тем, что ему не придется вновь успокаивать расстроившуюся из-за придуманной ей же беды кобылу, Графит мгновение сверлил меня светящимся в полумраке зраком, но быстро опомнился, и выскочил под дождь, вскоре, вернувшись с целой охапкой мокрых лопухов, даже по прошествии множества веков по-прежнему обильно произрастающих вдоль трактов и железных дорог – «Вот. Давай оботрем ее влажными листьями, а потом, по прибытии, уже и вымоем хорошенько. Своей воды у нас нет, а мыть жеребенка в луже я не намерен».

– «И как ты себе предс… Ладно. В конце концов, пусть привыкает» – уже второй раз за этот день, я замолчала, удивляясь сама себе. Еще месяц, неделю, пять дней назад – я уже орала бы на мужа, пинками выпроваживая его в поисках подгузников, воды, губки и таза, причем совершенно не интересуясь, где он мог их найти, а сейчас… Сейчас я почему-то ощущала некоторую странность, непонятное изменение внутри себя – еще незаметное и непонятное, но рождающее во мне смутные воспоминания о чем-то приятном, холодном, жестком и опасном, словно таящийся в темноте клинок. Судя по удивленной морде Графита, мои переживания слишком явно отразились на всем моем теле, и я отвернулась, скрывая смущение, к сумкам, раскладывая на них холодные и мокрые листья – «Графит, слушай… Эммм… Ладно, давай Берри сюда. Только осторожно, в центр клади. Видишь эти маленькие колючки по краям?».

– «Хорошо» – уложив дочь на живот, муж вздернул голову к потолку, и закатив глаза, со стоическим видом принялся делать вид, что он находится совсем не здесь, в полутемном, каменном павильоне далекого полустанка, затерянного среди лесов и гор, а по меньшей мере, в здании Палаты Общин, где ему вновь, как и когда-то, предстояло держать речь перед законотворцами всея страны. Вот так вот, лишь после долгих месяцев, проведенных вместе, можно было обнаружить в поведении близкого тебе существа странные, доселе неизвестные тебе черты. Ну кто бы мог подумать, что несмотря на крайне героическую внешность, Графит был столь брезглив во всем, что касалось жеребят, даже если это были его собственные дети? Х-ха, и он еще говорил мне о том, что это у меня проблемы с головой?!

– «Вот только не нужно на меня так коситься, хорошо?» – не открывая глаз, буркнул жеребец, мужественно делая попытки говорить не в нос, однако волна сладковатого запашка, рванувшегося во все стороны, заставила его поперхнуться, и страдальчески сморщившись, уткнуться носом в мою гриву – «Охххх, ну почему они такие пахучие?! Тельце – с мое копыто, а вони…».

– «Эй, я могу обратиться к твоим родителям или няньке, и точно узнать, сколько именно этой самой «вони» исходило от одного моего знакомого жеребца, когда он был жеребенком!» – фыркнула я, ощущая, как поднимается настроение от этой милой забавы. В отличие от мужа, меня этот запах ничуть не волновал, и признаюсь, я даже использовала его для того, чтобы контролировать качество переваривания детишками пищи – «Ну чего ты так страдаешь? Это же не трупная вонь, а простые ферменты».

– «Это… Потому что… Твой… Призрак был… Врачом…» – страдальчески глотая воздух, прогудел Графит, своим судорожным дыханием заставляя мою шею немилосердно чесаться – «Все вы… Извращенцы… И маньяки…».

– «Ну кто бы говорил!» – усмехнулась я, освобождая дочку из-под гнета тяжелой ноги, и с ехидной улыбочкой глядя в сторону черной спины, с топотом исчезавшей за струями дождя, поливавшего одинокий полустанок – «Эх вы, жеребцы! Могучие герои! А от запаха жеребячьего навоза чуть ли не в обморок падаете!».

– «Я не падал!» – раздался снаружи недовольный голос мужа – «Я просто… В общем, это все твоя вина, Раг! Ты слышишь? Ты была права – это твоя и только твоя вина! Мои дети не могут быть такими вонючими! Они кушают радугу и пукают облачками!».

– «Еще чего!».

Повисла долгая пауза, заполненная шумом дождя.

– «Что-что?» – раздвигая струи воды, стучащие по старым доскам перрона, в павильон сунулась большая и мокрая голова, подозрительно оглядевшая меня сверху донизу, слово экзотическое животное, по недоразумению, попавшее на разделочный стол – «Прости, я не ослышался? Всего несколько минут назад ты корила себя за все, что только могла придумать за целый год, а теперь вдруг во всем виноват оказываюсь я?».

– «Да. Я передумала» – бледно усмехнулась я, изо всех сил стараясь поддерживать боевой настрой – «Виноватым во всем назначаю тебя. Есть возражения?».

– «Ну… Вообще-то, нет» – как-то неуверенно ухмыльнулся Графит, осторожно подбираясь ко мне, словно боясь, что я вдруг исчезну, или снова разревусь. Осознание этого простого факта стерло улыбку с моей морды, и вздрогнувший муж лишь подтвердил мою правоту. Едва заметно, но много ли надо тому, кто по-настоящему любит?

– «Я... Слушай, мне нужно копыта помыть!» – с как можно более деловым видом, я направилась на выход, но не успела дойти до проема, скалящегося на меня остатками проржавевших петель, вросших в рассыпающийся от времени, деревянный косяк, как большие и сильные ноги мужа обхватили меня за живот, и выволокли под дождь – «Эй! Ты чего это?!».

– «Помнишь, как мы с тобой любили гулять под дождем?» – картинно обняв меня, поинтересовался муженек. Интересно, это он сейчас придумал, или экспериментировал? И если да, то с кем?

– «Это ты любил, а я вечно ныла и пряталась у тебя под крылом» – хмыкнула я, запрокидывая голову, и ловя языком льющую с неба влагу. Не то, чтобы мне было приятно – в конце концов, вряд ли кому-то могут понравиться удары холодных капель, словно нарочно лупящих по сомкнутым векам и залетающих глубоко в нос, чтобы со смачным «плюх!» разбиться где-то глубоко внутри, между ушей. Но если я правильно помнила старые фильмы, именно в такой позе должна была застыть героиня, прежде чем…

Поцелуй, начавшийся довольно грубо, едва ли не с укуса, казалось, продолжался целую вечность. Обхватив друг друга передними ногами, мы сидели под дождем и закрыв глаза, отдавались непонятному, пугающему ощущению, охватившему нас в этот миг. Не было ни «голливудских» поцелуев взасос, ни танцев под струями падающей воды – мы просто сидели, прижавшись губами друг к другу и чувствовали, как мимо проносится вечность, сползая по нашим шкурам холодными каплями секунд и минут. Я вновь, как когда-то, ощутила, как успокаивается мое сердце, приноравливая свой лихорадочный ритм к тяжелым ударам в прижавшейся ко мне груди, а по спине разливается уже основательно подзабытая, томная нега… Что ж, пожалуй, эта поездка уже пошла мне на пользу.

– «Поезд» – прошептала я. Дождь кончился, и ручейки воды уже вовсю журчали по мокрым доскам, просачиваясь меж наших копыт – «Я думала, они проходят по этой ветке лишь раз в три дня».

– «Наверное, грузовой» – пробормотал Графит, как и я, ощутивший стук паровозных колес, передававшийся нашим телам через платформу – «Пускай. Там никого нет, точно тебе говорю».

– «А если есть?» – уходить не хотелось. Выглянувшее солнце начало пригревать мою спину, основательно продрогшую под ударами прохладного ветерка – «Подумают, что мы сумасшедшие, раз забрались в такую даль лишь для того, чтобы целоваться на заброшенном полустанке».

– «Пускай».

– «Ну Графииииит!» – рассмеялась я, ощущая, как губы милого вновь начинают скользить по моей шее – «Они подумают, что я попалась в копыта стражу, и ты пьешь из меня кровь!».

– «Мммм, стоит подумать над этой идеей следующей ночью» – пробормотал муж, с видимым сожалением выпуская меня из копыт – «Пожалуй, я запомню твое пожелание…».

– «Ага. И вновь уснешь, рассказывая детям сказку!» – хмыкнула я. Похоже, мы просидели тут уже достаточно долго, и звонкие вопли, доносящиеся из станционного павильона, вновь напомнили нам о нашем родительском долге – «Кстати о детях…».

– «Да-да, ты права. Нам пора!» – с какой-то подозрительной поспешностью засобирался Графит, тяжелым прыжком обгоняя меня, и первым влетая под каменную крышу – «Я возьму детей и сумки, а ты…».

– «Дорогой…».

– «Да-да. Видишь, мы уже готовы!» – лихорадочно навьючив на себя все, что только можно, муж взял в зубы матерчатые сумки с детьми, и попытался протиснуться мимо меня – «Догоняй!».

– «Графит! А ну стой, гад такой!» – завопила я, увидев черный хвост, шмыгнувший за порог, и оставивший меня наедине с парой пахучих пеленок – «Что, опять я их выносить буду?!».

– «Эй, это же материнская обязанность, материнский долг и все такое!» – послышался удаляющийся голос – «Так что вперед, милая! Нам об этом на курсах все-все рассказывали, так и знай!».

– «На каких еще курсах?» – догнав черного охламона, с подозрением поинтересовалась я. Покрытые опушкой из леса, предгорья, одетые в лысеющие шкуры сходящих на нет лесов, понемногу сменились на горные хребты, сурово взиравшие на двух букашек, тяжело работавших крыльями на пронзительном, холодном ветру. Каменные исполины терялись в царящем тут полумраке, и я успела несколько раз пожалеть о том, что вновь забыла гогглы, по дурной привычке, захватив с собой все для детей, но ничего – для себя самой. Хотя я была готова поспорить, что черный гад знал или догадывался об этом, но ничего мне не сказал! Так бы и прибила подонка…

– «Не обращай внимания!» – равномерно загребая крыльями воздух, проорал Графит. День понемногу уступал место сумраку, залитому тяжелым, медным светом солнца, с трудом пробивавшимся из-за свинцовых туч, все плотнее обступавших проплывавшие мимо нас горные вершины. Это был самый краешек Заслонных гор, длинной грядой протянувшихся с запада на восток, где, среди холодных, неприступных вершин, лежали закрытые от всего света горные долины, в одной из которых и находился тот древний замок, что дал название всему этому месту – Обители Кошмаров. Кажется, муж собирался сказать что-то еще, но удар холодного воздуха заставил его поперхнуться, и едва слышно ругнуться под нос. Поднимаясь над горами, ветер усиливался и ледяным кулаком несся вниз, по темнеющим склонам, неся за собой подхваченные струи оранжевых и желтых испарений, клубившихся в каждой расселине, в каждой щели, и его стремительный ток заставлял нас то подниматься все выше и выше, то складывая крылья, нырять к самым скалам, пытаясь продвинуться дальше, в сторону вершин. Это была утомительная и нелегкая работа, сравнимая разве что с выгребанием против течения, и вскоре я ощутила, как мои крылья вновь начинают покрываться каплями влаги, веером разлетающимися от каждого взмаха, каждого движения кончиками перьев, расправленных, словно пальцы руки. Мужу приходилось не легче, и хотя его кожистые крылья нисколько не боялись дождя, ему приходилось работать ими в два раза чаще, чем мне, поэтому вскоре, мы уже шли ноздря в ноздрю, синхронно ныряя и взмывая, словно парочка разномастных дельфинов, веселой стайкой выпрыгивающих из воды.

– «Хорошо еще, что ветер нам помогает!».

– «Помогает?!» – взвизгнула я, сердито тряся головой, когда очередной порыв ветра стегнул меня по морде ледяной плеткой, выжимая слезы из глаз – «Да мы тут сдохнем, пока доберемся!».

– «Это путь, которым летают все стражи!» – наставительно рыкнул Графит, крутя головой по сторонам – «И думай об этом, как о вступительном экзамене на новый курс!».

– «Ну ты затейник!» – я хотела выкрикнуть что-то еще, но очередная холодная струя, от которой мгновенно заныли все зубы, быстро заткнула мой недовольно кривившийся рот, и остаток пути мы проделали в гробовом молчании, сопровождаемые грохотом туч, бродивших по кругу над самой вершиной горы.

Она встретила нас по-прежнему неприветливо, но я быстро узнала приметный раздвоенный пик, когда-то, служивший нам ориентиром в белесом море тумана, наползавшем из болот, и нередко окутывавшим всю долину. Взлетая, мы быстро искали его взглядом, и тут же ныряли обратно, старясь не попадаться на глаза охотящимся мантикорам, ревностно патрулирующим свою территорию. Перевалив через горный хребет, мы не стали снижаться, чтобы не привлечь внимания этих прожорливых хищников, и взяли немного правее, в сторону полуразрушенного замка, гнилым зубом торчащим среди голого, усеянного камнями распадка, на дне которого подозрительно белело что-то, похожее на снег. Пролетая над одной из его башен, я вновь поразилась его странной архитектуре, состоящей из многочисленных каменных платформ, на которых зиждилось бесчисленное количество зданий, лестниц, переходов и колоннад, соединенных между собою остатками некогда могучей стены. Словно какой-то могучий великан или сумасшедший колдун взял – и вывернул наизнанку старинную крепость, являя миру ее запутанное нутро, в котором теплилась осторожная, и очень опасная жизнь. Выворачивая шею, я успела заметить, как в темноте, пару раз, наметилось осторожное движение, впрочем, быстро исчезавшее при виде Графита, парящего вслед за моим развевающимся, черно-красным хвостом. С высоты своего полета я не могла этого видеть, но, в то же время, прекрасно понимала, что нас давным-давно заприметили, и наши тушки, летящие над долиной, провожает не менее двух десятков любопытных, светящихся глаз. Или, быть может, недавно, если таящийся на часах десяток проморгал наше появление… Что ж, тогда я точно не завидую их декану.

– «Дальше, Скраппс!» – прошипел муж, видя, что я собираюсь заходить на посадку, и покачивая крыльями, уже примериваюсь, как половчее бросить вниз свой отъевшийся круп – «Ты же не собираешься ломиться в центральный зал, верно?».

– «Но я думала… Вообще-то, да!» – обернувшись, удивленно вякнула я. Вместо ответа, нога мужа ухватила меня за шею и сильно дернула вверх, спасая от чего-то массивного и очень быстрого, с протестующим ревом пролетевшего мимо нас. Заткнувшись, я ойкнула, и изо всех сил работая крыльями, рванулась вверх, в сторону громыхающих туч, вереницами пересекавших небо Обители с юга на северо-восток. Сверкая зелеными глазами, молодая мантикора устремилась нам вслед, но быстро отстала, услышав угрожающий рев черной тучи, разрядившейся молнией в сторону своих товарок, когда пролетавший мимо Графит походя пнул ее клубящийся бок. Я никогда не уставала удивляться, насколько плотными для пегасов были тучи и облака, и насколько эфемерными они были для прочих пони, утверждавших, что они не видят ничего, кроме белесого пара, щедро приправленного «махинациями пегасов», которыми многие земнопони, да и единороги, небрежно называли пегасью магию. Конечно, она была не столь наглядна, как у единорогов, но я раз за разом могла убедиться, насколько наполнен ей этот мир, и пусть пони использовали ее инстинктивно, подчас, даже не замечая эффекта от своих действий, но для меня, каждое ее проявление бросалось в глаза не хуже какого-нибудь фейерверка. Полетав чуть ниже и для острастки громко порычав, химера отправилась искать себе более легкую жертву, предпочтительно, не издающую столь ужасные, грохочущие звуки, освободив наш путь. Покосившись на мужа, я виновато скуксилась и пожала плечами, однако по его напряженной морде мне и так все было понятно – если бы не его расторопность, я уже лежала бы в здоровенном гнезде или пещере, где кучковались эти опасные хищники, разодранная на куски прожорливой стаей. Интересно, и что же они такое едят, если не пони?

– «За мной!» – хрипло буркнул Графит, вновь принимаясь работать крыльями. Испуганные дети притихли и лишь тихо попискивали, когда проплывавшие мимо черные тучи бурлили темными боками. Полосы тусклого, насыщенно-медного света, падали сквозь прорехи в облаках на притихшую долину, и там, где их пальцы пытались пробраться к земле, туман начинал парить, закручиваясь белесыми водоворотами, словно кто-то большой и недобрый помешивал ложкой комковатую, раскаленную манную кашу. Их было больше, чем обычно, и гнилостные запахи, исходящие из невидимого, но оттого не менее опасного, болота, преследовали нас до самого замка, куда мы вернулись, отбившись от опасного хищника. Поднимаясь все выше и выше, мы поднимались по спирали, закручивая наш полет вокруг массивной башни, стараниями неизвестных зодчих, за несколько лет возведенной в центре замка. Насколько я помнила, раньше там были развалины гигантского донжона[4], теперь превратившиеся в целый каскад из башенок и башен, самая высокая из которых уходила куда-то под облака, царапающие мохнатые бока о ее черные стены, сложенные из грубых камней, оставшихся, наверное, еще от первых обитателей этого места.

– «Странно. Обитель расширилась?».

– «Немного. И полет сюда запрещен всем, кто еще не стал полноценным стражем».

Очутившись над облаками, я на секунду зажмурилась, спасаясь от яркого солнечного света. Облачный покров скрывал расположенную под ним чашу долины, и лишь горные кручи возвышались по ее периметру, выступая из серого марева, словно спины древних животных, образуя гигантские чаши, в которых кипела недобрая, скрытая от глаз прочих жизнь. Опустившись на балконе, я с удовольствием стряхнула с себя шлейку с котомками, в которых сидели перепуганные жеребята, и зажав ее ремешки в зубах, вознамерилась было постучаться в тяжелые двери, слегка припорошенные невесть как залетевшим сюда снегом, но быстро отъехала от них, словно на лыжах, скользя копытами по холодному каменному полу балкона.

– «Эй, это что еще такое?» – рассердилась я, пытаясь выдрать свой хвост из зубов мужа, с каким-то недобрым весельем глядевшего на мою недоуменную морду – «Ты чего? Занято там, что ли? Или нам не сюда?».

– «Нам? Нам сюда…» – подчеркнув голосом это слово, ехидно ухмыльнулся жеребец, отбирая у меня сумки с детьми, из которых донеслось испуганное кряхтение – «А вот тебе сюда пока вход заказан».

– «Ниииипоняла…» – пискнула я, от удивления даже не сопротивляясь, когда здоровенная нога мужа подняла меня за хвост, держа над краем балкона – «Эй, ты чего это тут задумал, а?».

– «Госпожа встретит нас тут. И у нее насчет тебя есть довольно интересные планы» – заявил милый, поднося меня к своей ухмыляющейся морде. И как он только еще держал мою отожравшуюся за два года тушку? – «Ты хотела вновь окунуться в атмосферу этого места? Тебе казалось, что тут ты вернешь себе былую форму? Что ж, отлично! Тогда я, Графит Раг, ликтор Ночной Стражи, отправляю тебя в Грязь – туда, где место новичкам, и запрещаю появляться в этой башне, по крайней мере, до разрешения Госпожи! Все ли тебе понятно, страж-гастат?».

– «Эй! Так не честно!».

– «Зато так будет правильно» – пожал плечами муж, вновь изгибая губы в ехидной ухмылке – «Прости, Скраппи, но как бы я не был против этого решения, вы все-же попали в Обитель, и на этот раз, притащили с собой детей. Но за это, тебе вновь придется пройти через то, о чем ты не рискнула рассказывать никому – ни родителям, ни подругам, ни мне. Прощай».

– «Эй!» – вот и все, что успела я взвизгнуть, прежде чем державшее мой хвост копыто вздрогнуло – и злой горный ветер засвистел у меня в ушах, когда мое тело начало свой разгон, падая в облака, укрывавшие Обитель Кошмаров – «Ну, я тебя найду! Я это запомню, слышишь?! Я это запоооомнююююю!».

---

– «Навоз».

Уступ нисколько не изменился за эти годы. Все так же дул пронизывающий ветер, вороша наши гривы и перья, и вместо колючего снега, бросающего в нас вонь болотной воды и тухлых яиц. Все так же холоден был камень уступа, и так же, как и раньше, бесшумной скользили по нему копыта нашего опциона. Ах да, уже не опциона, а «наставника».

– «Поганый навоз, собранный со всех концов этой страны. Ну и зачем вы сюда явились? Материнского вымени тут нет, а рацион гастата еще нужно суметь заслужить. Вы что, приперлись сюда, проделав весь этот путь лишь для того, чтобы жрать что найдете, спать на голой земле и дрожа, мечтать о теплом уголке и лишней минуте сна? Не думаю…».

Ходящий вокруг нас страж был молод, и пока не успел приобрести той ауры угрозы, почти физически ощущавшейся в остальных его братьях и сестрах. Однако, что было для меня наиболее непонятно, он даже не пытался ее воспроизвести – мохнатоухий жеребец не сверкал зраком, не блестел клыком, и даже угрожая, он делал это с каким-то цепким вниманием, словно и впрямь, искренне интересуясь тем, что могла ответить ему дрожащая кучка пегасов и один единорог, трясущиеся на холодном ветру. Не привычные к местному амбре и разреженной атмосфере, мы громко сопели, тяжело поводя вздымающимися боками, стараясь поглубже вдохнуть в себя холодный, но какой-то затхлый и душный воздух, доносящий до нас запахи ряски и тревожную затхлость хищных растений, старательно не замечая щекочущий нос «аромат» тухлых яиц серных испарений, бурлящими гейзерами пробивавшихся тут и там из-под земли. Трудно было поверить, что когда-то я могла беззаботно шнырять по этой долине – теперь, через два года отсутствия, я столь же тяжело привыкала к условиям высокогорья, как и остальные новички. Хотя у меня было перед ними небольшое преимущество – по крайней мере я знала, чего можно было ожидать, и стоило опасаться в этом месте.

– «Вот ты, например» – склонив голову на бок и смешно подрагивая кисточками мохнатых ушей, страж уставился на меня, безошибочно выделив среди дрожащих тел остальных претендентов на «усиленный» рацион – «Зачем ты приперлась сюда?».

– «Сказать по правде, мня сюда затолкали едва ли не пинками, сэр!» – старательно давя в себе желание поприкалываться над собратом, я сделала морду кирпичом, и как все новички, принялась изображать из себя рекрута-гвардейца – «Вы не поверите, офицер, муж-тиран всю дорогу по рельсам за хвост тащил, и велел без диплома не возвращаться!».

– «Единственной бумажкой, которую вы получите, будет извещения для ваших родственников о том, что ваши останки были выброшены в отвал, где стали добычей помоечников-мантикор. С соблюдением всех положенных ритуалов, конечно же» – все так же ровно и спокойно произнес тот, глядя сквозь меня. Похоже, я в который раз могла убедиться, что моя значимость для этого мира была мной несколько переоценена, и даже несмотря на наличие, казалось бы, довольно заметных особенностей строения тела и постоянно мелькающее имя на первых-вторых полосах мало-мальски значимых газет, большая часть пони просто не замечала меня в толпе или при личной встрече, что, с одной стороны, не могло меня не радовать, а с другой… Что ж, можно было назвать это и уязвленным самолюбием, червячком, копошившимся у меня внутри.

– «Если вы улетите прямо сейчас, я лично распоряжусь, чтобы вас всех проводили до станции мои вежливые братья и сестры, и посадив на поезд, долго-долго махали копытами вслед».

– «Очень заманчивое предложение… Но нет».

– «Ну хорошо» – закатив на секунду глаза, страж направился дальше вдоль продрогшего строя – «А ты?».

– «Я тут для того, чтобы стать лучшей из лучших, сэр!».

– «Гвардия?».

– «Отряд содействия Гвардии «Молодые стражники», сэр!».

– «Как это очевидно…» – вздохнув, пробормотал инструктор, все больше и больше беся меня безразличием к продувающему нас до костей, холодному ветру, вони, разреженному воздуху и прочим, ничего для него не значащим, внешним раздражителям. Похоже, до зеленой пегаски с нежно-салатовой гривой, вытянувшейся перед ним во фрунт, еще не дошла ирония слов остановившегося перед ней стража, и она продолжала преданно поедать глазами будущее начальство – «Ну хорошо. А остальные? Неужто у меня не получится донести до вас хотя бы крупицу понимания того на каком ничтожно малом расстоянии находитесь вы все от того Тартара, который разверзнется перед вами через несколько минут? Поверьте, за это время вы сможете долететь до отрогов, а особо талантливые и одаренные – даже добраться до предгорий. Ведь если вы останетесь…».

Строй безмолвствовал. Нервно подрагивая крыльями и переступая озябшими ногами, мы топтались перед инструктором, со скучающим видом осматривавшим наш разноцветный табунок. Как я понимала, это была первая и последняя бескровная проверка, призванная отсеять прекраснодушных идиотов, мечтающих о славе и чести носить темно-фиолетовый, похожий на лепестки экзотического цветка, доспех, показывающая им, что их тут совсем не ждут, и все их надежды и мечты о славе – лишь розовая водица в их же собственных головах. На мой взгляд, замысел был неплох, но его топорное исполнение, зачастую, убивало его на корню, и в тот момент, я впервые задумалась о том, с какими трудностями сталкиваются рекруты нашего Легиона, впервые переступая порог кантерлотских казарм. Пожалуй, стоило подумать об этом на досуге…

Если мне вообще было суждено отсюда вернуться.

«Не куксись. Ты права. Тут лучше».

Прянув ушами, я отогнала от себя эту мысль. Древний был прав – в конце концов, с таким же успехом я могла бы погибнуть и в том же Понивилле, превратившись в кучку пепла под ударом неведомого артефакта. Сознание быстро нарисовало мне снайперов, прячущихся в кронах Вечнодикого леса, и с неусыпным вниманием оглядывавших окраины городка, не промелькнет ли где, среди домов, знакомая им, пятнистая шкурка. Нет уж, лучше знакомые, известные опасности, знание которых облегчит мне жизнь здесь, чем вечный страх того, что однажды, я проснусь рядом с пустой кроваткой, а может, и не проснусь вовсе. Попытка похищения детей явно показала принцессам, что тщательно лелеемая тайна перестала быть таковой, и кто-то уже пронюхал, чем именно отличаются мои дети от прочих жеребят разноцветного народа. И у этих существ были такие же копыта, как и у меня.

«Лучше мантикоры».

«Ага. Они хоть не пуляют лазером из глаз, и молниями из задницы».

Похоже, не все разделяли моего оптимизма, и бросив взгляд на стоявших рядом пегасов, я ощутила, что в группе новичков явно затесалось пара субъектов, которым тут было явно не место. Это не было каким-то скрытым предзнанием или безумно развитой наблюдательностью, позволяющей персонажам дешевых комиксов и романов подмечать движения лапок мухи, усевшейся на ветке дерева, проносящегося мимо окна пассажирского вагона – достаточно было взглянуть в сторону двух жеребцов, чтобы понять, что единственным их желанием вскоре окажется поиск пути на выход из этого места. Обильно потея, даже несмотря на пронизывающий ветер, они нервно поглядывали то друг на друга, то на неторопливо шатающегося перед нами инструктора, терпеливо ожидающего, когда, наконец, кто-нибудь из нас решит покинуть строй, и этот запах – запах тщательно подавляемого страха, так знакомый любому, стоявшему когда-либо в строю, лучше всяких слов сказал нам о том, что среди нас оказались те, кто вряд ли сможет пройти все то, что приготовила для непосвященных Обитель.

И нужно отдать ему должное, это уже давно уловил слонявшийся перед нами фестрал.

– «Ты! На землю!» – копыто стража указало на стоящего рядом со мной жеребца. Это был симпатичный, поджарый, молочно-белый пегас, чья растрепавшаяся грива придавала ему лихой и немного опасный вид молодого бунтаря, но вразрез с располагающей внешностью, его поведение, вся его поза, просто кричали о том, что молодой атлет уже разуверился в том, что полет сюда был хорошей идеей, и судорожно стискивая зубы, старался как мог, пытаясь не выделяться из общей толпы. Довольно глупая идея, учитывая то, что мы были первыми в этом строю…

– «С-сэр?».

– «Ты не производишь впечатление глухого. На землю, я сказал» – все так же спокойно и скучно повторил инструктор. Наблюдая за ним, я не могла понять, нравится он мне или нет, и задаваясь этим вопросом, я постоянно сравнивала его с оставшимся в казармах Легиона Праул Шейдом, когда-то точно так же встречавшего десяток рекрутов на этом уступе, и два года назад, без особых возражений, согласившегося променять шипастые подковы на витис[5], и теперь, обучавшего наших легионеров – «Видишь? Вон, перед твоим носом – это еда. Приступай».

– «Что? Сэр! Это…» – вздергивая голову, пегас отпрянул, круглыми глазами глядя на неаппетитную многоножку, застывшую на камне недалеко от его головы. Угрожающе пошевеливая длинными, похожими на усы, сегментами передней части туловища, она пыталась изобразить из себя ядовитую сколопендру, но поняв, что вместо того, чтобы отпугнуть непрошеных гостей, она вдруг быстро стала предметом всеобщего внимания, многоножка юркнула вниз, и побежала среди отдергивающихся копыт полупрозрачной сосиской, окруженной мерцающей бахромой сотен маленьких ног, струясь между желтоватых камней.

– «Ешь! Лови и ешь!»

Нарушив строй, пони шарахнулись назад, в кутерьме, придавив пытающегося звякнуть магией единорога, в то время как сорвавшийся наконец пегас мухой взвился в небо, и со всех доступных ему сил рванул в сторону предгорий, быстро затерявшись среди сердито грохочущих туч. Проводив его взглядом, я тихо вздохнула, и осторожно переместила свой вес сначала на одно, а затем и на другое копыто, в два приема раздавив добравшееся до меня насекомое, постаравшись как можно незаметнее отодвинуть подальше от себя извивавшееся в агонии тело многоножки. После встречи с представителем этого племени в шахтах у Зеркала Мира, я искренне недолюбливала все, что имело более четырех ног, и было склонно проползать по вам в самый неподходящий момент. Повинуясь небрежному движению копыта инструктора, две тени отделились от скалы, и с лихим посвистом рванулись вслед за убегавшим пегасом, пытаясь то ли придать ему скорости, то ли убедиться, что бедняга не заблудился среди туч и не угодил туда, куда кандидатам в рекруты летать было вовсе не положено. Утес Претендентов, словно длинный язык, нависал над глубоким ущельем, точно стрелка[6] копыта, прорезавшим изрезанную распадками долину с замком, и длинным языком, выходившим за пределы Обители. Грязь, как называли это место, вполне соответствовало своему названию, и сглотнув, я поспешно отвела глаза от этого недоброго места, по иронии, являвшегося самым безопасным участком Обители.

– «Насмотрелись?» – осведомился инструктор, заставив нас вздрогнуть и вновь уставиться на неутомимо прохаживающегося по утесу стража – «Не волнуйтесь за него – ему не причинят вреда, а наоборот, догнав, проводят до станции, где посадят на первый же поезд. Пока вы не приняли решение стать стражами, вверив свои жизни Госпоже, вы все еще являетесь гражданскими пони, и обходиться с вами будут соответственно, как с любым жителем нашей страны, коих мы призваны защищать. Иногда – и от них самих… Но это все слова, которые вы пока не можете подкрепить своим делом. Итак, кто передумал?».

Строй молчал.

– «Вот ты, рогатый. Ты где-то увидел у себя крылья? Твои родители так хотели крылатого карапуза, что врали тебе всю твою жалкую жизнь о том, что когда-нибудь, ты непременно полетишь?» – темно-фиолетовый единорог неприязненно вскинул голову на стоящего перед ним стража, но тотчас же отвел глаза, и попытался принять как можно более расслабленную позу, что выглядело довольно смешно, особенно, если сравнивать его подрагивающую от холода фигуру с упакованным в латы инструктором, насмешливо разглядывавшим новичка – «Ну так что, язык проглотил? Мы что, забыли написать на агитационных плакатах, что нам немые и дебилы не нужны?».

– «Я отвечу вам только если вы соблаговолите говорить со мной как подобает взрослому пони» – негромко возразил единорог, вновь вскидывая глаза на фестрала. Увы, его гордая и «взрослая» фраза оказалась смазанной очень молодым, и явно простуженным голоском. Да, похоже, он действительно был юн, и едва ли превышал меня ростом, но увы, я так и не смогла разглядеть смельчака из-за разделяющего нас ряда разноцветных спин – «Вы ведете себя как клоун. Я прекрасно понял, зачем на нас кричат и оскорбляют, и изучил все повадки офицеров военных колледжей. Поэтому крик на меня не действует».

– «Действительно?» – поднял бровь инструктор, в упор глядя на стоявшего перед ним единорога, после чего неторопливо двинулся вперед – «Совсем не действует? И это потому, что ты изучил по умным книгам все «повадки» офицеров? Как мило. А теперь – на землю».

– «Я не хочу портить с вами отношения офицер» – отступая, вновь забормотал единорог, заставив меня страдальчески поморщиться. Конечно, стоило отдать парню должное – он пробрался сюда, протопав весь путь по земле, но все-таки, спорить с инструктором – последнее дело, и так или иначе, дело неизбежно шло к заслуженной трепке, и я решила посмотреть, как выпутается из нее этот молодой фестрал.

– «На землю».

– «Я не хочу… Но если вы меня вынудите…».

– «ЛЕЖАТЬ, НАВОЗ!» – послышался глухой удар, сопровождавшийся звонким щелчком прерванного заклятья, и через секунду из-за наших спин донесся громкий вскрик, окончившийся негромким подвыванием, словно кто-то пытался кричать от боли через крепко и плотно закрытый рот – «Молчать. В Обители говорят тихо, а новички – не говорят вообще. Только слушают. Это понятно? Если да, то скажи или хотя бы пукни, чтобы я понял, что не зря провел этот час, глядя на ваши дебильные рожи. ТЫ СЛЫШАЛ, КУСОК ГОВНА ИЗ-ПОД КОПЫТ?».

– «Ммммммм!».

– «Ну, вот и хорошо» – словно ничего и не случилось, резюмировал жеребец, вновь принимаясь прохаживаться перед нашим строем – «Признаюсь, мне уже скучно. И грустно. Такая организация, такой орден, как Ночная Стража, привлекает к себе все отрепье, какое сложно даже придумать. Встать в строй!».

Подтянувшись, мы все выстроились в одну шеренгу, в том числе и пострадавший единорог, придерживающий фаллический символ своего вида копытом. Я уже знала, что срыв незаконченного заклинания, по каким-то причинам, мог вызвать множество неприятных последствий как для самого единорога, так и для его цели, превратив ее, например, в квакающий апельсин. Видимо, сделав насчет нас определенные выводы и попросту устав от представления, страж быстро прошелся вдоль строя, внимательно глядя нам в глаза. Вместе со всеми, я старательно вздрогнула и отвела взгляд, не пытаясь соревноваться с ним в игре «кто кого переглядит», но впервые за этот вечер, я почему-то не была абсолютно уверена, что смогла его обмануть своей маскировкой.

– «Ты!» – подняв глаза, я вытянулась по стойке смирно, нелепо задирая голову, и принялась истово созерцать драконий гребень на шлеме стоявшего напротив меня инструктора. Прищурив глаза, жеребец почти нежно подцепил копытом черно-красные пряди болтающейся без дела гривы, и резким рывком притянул мою морду к своей – «Вот ты, белая. Судя по твоей масти, я мог бы предположить, что вы родственнички с тем жеребчиком, что так шустро удрал отсюда прочь, милостиво решив не трепать мои нервы своим похоронным обрядом, который состоялся бы уже через несколько дней. Я угадал? Вы и вправду брат и сестра?».

– «Никак нет, сэр!» – я было хрюкнула от смеха, но быстро опомнилась, приведенная в чувство тяжелым копытом, вновь рванувшим мою гриву – «Ай-ай-ай! Нет, сэр! Однофамильцы, сэр!».

Стоявшие рядом пони неуверенно хихикнули, но быстро стушевались под острым взглядом фестрала.

– «Смешно…» – спустя несколько долгих секунд, оценил мою шутку инструктор. Выпустив гриву, он брезгливо оттолкнул меня, и, пройдясь по утесу, подошел к самому его краю, что-то высматривая внизу, среди клочьев белесого тумана – «Что ж, значит, у вас будет свой юморист. И раз вы не ушли, с этого момента, вы становитесь претендентами. Нет, это не новички – это кандидаты в новички, страстно желающие, чтобы на них обратили внимание. Это расходный материал и вечная головная боль для инструкторов, вынужденных постоянно марать о вас свои копыта, или организовывать ваши похороны в виде прикапывания самых больших из оставшихся от вас кусков где-нибудь на склоне горы. Честно говоря, многие уже предлагают кидать части тела мантикорам, чтобы не возиться с копкой могил… Ну да ладно, рано или поздно, вы все в этом поучаствуете. Кто в качестве копающих, а кто и в качестве начинки. Поэтому запоминайте – звать вы меня будете «инструктор Спирит Фангс», и обращаться будете только ко мне, и только по званию, ясно? Никаких «Сэр!» и прочей скаутской ерунды, никаких жалоб, никаких возражений или попыток убежать. С этого момента вы – не более чем движимая собственность этой горной долины, и не обладаете никакими правами, и приравниваетесь к домашнему скоту. И я буду вас пасти. Все понятно?».

– «Да, сэр!» – хрипло и вразнобой рявкнул наш промерзший и порядком испуганный десяток – «Так точно, инструктор, сэр!».

– «Что ж, вот и хорошо» – подвел итог Фангс, иронично глядя на нас из-под нахмуренных бровей – «И кстати, белая…».

Да, пожалуй, теперь я могла понять того, улетевшего пегаса. Многоножки просто отвратительны на вкус.

---

Инструктор мне не нравился.

Я понимала это все более отчетливо, с каждым разом ненавидя его все больше и больше, приходя в раздражение от самого упоминания его имени и звания, однако у меня хватало ума держать это при себе. Нет, он был достаточно компетентным для этой работы, да и теперь, глядя со стороны на всю нашу компашку, я прекрасно понимала, какая пропасть отделяет претендента от гастата, и уж тем более, от настоящего стража, и то, что остальным казалось глупостью и утомительной, выматывающей душу рутиной, было для меня той самой учебой, о которой и не подозревали остальные члены десятка. Бесконечные круги по грязи, песку, сыпучей вулканической почве и скользким камням, неисчислимые полеты «на выносливость» вдоль гор, от которых начинала кружиться голова, перетаскивание тяжелых валунов, выворотней и прочих, тяжелых и крайне полезных грузов – как и когда-то, большую часть суток нас ни на секунду не оставляли без присмотра, каждый раз, находя нам какое-нибудь интересное и полезное, с точки зрения инструктора, и крайне тупое и утомительное – с нашей, дело. Но все-таки меня бесил его холодный пофигизм, с которым он отсчитывал секунды до окончания очередного задания, которые Фангс легкомысленно называл «поручениями», словно намеренно не давая своим подчиненным осознать всю важность подобных упражнений. Конечно, со временем, они становились все сложнее и тяжелее, но грязный, разноцветный народ роптал, не желая осознавать, как эти тренировки пригодятся им в будущем, и с большой долей скептицизма смотрел на акробатические этюды, которые нас, словно цирковых лошадок, заставлял исполнять серый самодур, считая их бесполезными, глупыми, и придуманными для них лишь в качестве наказания за прегрешения против воли богинь. И в первую очередь это касалось прыжков по стенам.

Вначале достаточно простые для любого, имеющего крылья, они постепенно становились все сложнее и изощреннее, и теперь, нам предстояло за каких-то тридцать секунд, вихрем проскакать между стен каких-то развалюх, сделав не более десяти взмахов крыльями. Просто? Конечно, если не брать в расчет, что двигаться нам предстояло зигзагами, по самим стенам, отскакивая от одной из них к другой на уровне третьего этажа, цепляясь копытами за подоконники, кирпичи и трещины в кладке. Импровизированный переулок, сохранившийся от некогда стоявших тут, многоэтажных бараков, был не слишком широким, а времени – мало, поэтому вот уже несколько дней мы, словно дикие козы, старательно прыгали по рассыпающихся от времени и влажности карнизам, постоянно падая вниз, на холодную, покрытую камнями, тропинку между стенами, своими спинами успев сосчитать каждый камень, вывалившийся из осыпающихся стен.

Но само собой, инструктор Фангс не мог пройти мимо такой отличной возможности подгадить нам и тут.

– «Прохлаждаетесь?» – как всегда неслышно появляясь из тумана, осведомился фестрал. Ну почти неслышно – потревоженный при его приземлении камушек успел намекнуть мне о приближении начальства – «Отрадно, отрадно. А как поживает ваша белая симулянтка?».

В ответ, я лишь мрачно боднула его недружелюбным взглядом, продолжая зализывать ноющую голень. Моя последняя охота на кустики хрум-хрумов прошла неудачно – быстрый прыжок на зазевавшееся насекоморастение привел меня в дружелюбные объятья старой, зубастой болотной змеи, каким-то образом оказавшейся в промоине у берега ручья. Схватка была короткой и шумной, и собрала множество заинтересованных морд, примчавшихся на мой громкий и энергичный визг, предвкушающих увлекательную долбежку заступами и лопатами очередной безымянной могилки в распадке на окраине долины. К их удивлению и немалому облегчению, похороны пришлось отложить – прилетевшие и прискакавшие на шум пони обнаружили меня сидящей у берега, по самую грудь в холодной воде, и лихорадочно долбящей здоровенным камнем по дергающемуся и извивающемуся в предсмертных судорогах телу хищной гадины, голова которой представляла собой одно большое и неаппетитное пятно на прибрежном валуне. Увы, пока неторопливо двигавшийся Фангс читал мне мораль и удивлялся тому, какой же я была дурой, что не сдохла, избавив его от лишних хлопот, пока кто-то из околачивающихся неподалеку стражей летал за противоядьем в апотекариум, кто-то успел свиснуть мою добычу, и теперь я страдала от жестокого озноба, голода, и была настроена отнюдь не миролюбиво.

– «Твоими молитвами, инструктор!».

– «Вот и хорошо» – с уже осточертевшим мне, абсолютно серьезным видом заявил тот – «Что ж, отрадно видеть такой энтузиазм, и думаю, он должен быть вознагражден. Так что сегодняшнее поручение немного усложняется – теперь, из любого окна, в любого из вас, может полететь камень или копье, и ваша задача – от него уклониться. Ну, и как всегда, пройти препятствие за тридцать секунд. Приготовьтесь».

– «Ну, спасибо тебе, белобрысая шваль!» – прошипела Изи Флеш. С самого первого дня, присвоив себе лидерство в десятке, зеленая пегаска уверенно шла к тому, чтобы стать старшиной команды – похоже, что после создания Легиона, Луна хорошенько переработала старые ранги, по-видимому не на шутку уязвленная моей безобидной насмешкой во время моего первого доклада принцессам, но суть от этого не менялась. Похоже, мои выкрутасы приводили Флеш в бешенство, ведь принцип «Зачет – по последнему!» никто не отменял, несмотря на некоторую смену приоритетов и явное смягчение нравов этой суровой школы для воинов Госпожи – еще несколько лет назад меня вряд ли кто-нибудь подумал баловать противоядьем от укуса болотной змеи. Увы, за пару лет я подрастеряла былую форму, и теперь, с трудом восстанавливала утраченные кондиции, расплачиваясь за интенсивную учебу болями в отвыкших от таких нагрузок мышцах. Как бы банально и обыденно это не звучало на бумаге, ощущения эти были выматывающими, и наравне с голодом, нехваткой кислорода и вездесущей грязью, изматывали меня не хуже самого обучения. Занятая сама собой, своими переживаниями и мыслями, я абсолютно не претендовала на какое-либо лидерство, подспудно, считая его абсолютно нечестным по отношению к остальным претендентам, вместе с нами, копошившимся в Грязи, поэтому никто не мешал Флеш развить бурную деятельность по самосовершенствованию, превратив наш десяток в подобие школьной команды по хуфболу. В ней присутствовал ярко выраженный лидер и пяток его добровольных подчиненных, надеющихся заслужить внимание главаря и подтянуть себя до его уровня, а также троица тех, кто оказался не столь быстр, силен или хотя бы упорен, чтобы существовать вне группы или пытаться подтянуть себя до ее уровня, встав вровень с остальными, и превратившихся, по сути, в помощников главной шестерки. Ну и особняком, эдакой вишенкой на торте, стояла я – аутсайдер, с молчаливым пофигизмом выслушивающий самые глупые или чересчур смелые планы десятка, за что практически сразу была признана тихой, безобидной идиоткой.

И теперь это аукалось мне с лихвой.

– «Инструктор Фангс! Ну почему мы должны все страдать из-за этой дурехи?».

– «Потому что вам всем был дан шанс уйти. А она им не воспользовалась, впрочем, как и вы» – все так же флегматично отозвался страж, поглядывая на допотопный хронометр в красивой, бронзовой оправе, висящий у него на шее – «С другой стороны, это я должен удивляться, почему вы все еще держите ее рядом с собой. Думаю, в одиночку тут вряд ли кто-нибудь выживет, правда?».

– «Много чести! Еду приносит – и хорошо. Чего еще требовать от этой дуры?» – поколебавшись, презрительно фыркнула пегаска, напоровшись на мой насмешливый и откровенно приглашающий взгляд. Прискакав на место схватки со змеюкой одной из первых, она вздумала меня проучить «за глупость и за то, что взбаламутила всю долину, дура!», однако испуганная столь неожиданным нападением хищника, никогда ранее не водившегося в этом ручье, я взъярилась и хорошенько приложила Флеш о здоровенный валун, пообещав оторвать ей соски и сожрать у нее же на глазах, если она хотя бы раз вздумает поднять на меня копыто. Позднее, когда я вернулась из апотекариума, пройдя полный курс интоксикации, сопровождавшийся ехидными и крайне сквернословными комментариями старика Флинта, конфликт был уже исчерпан – похоже, зеленая задавака убедила себя и остальных в том, что это было временное помешательство и кобылья истерика до кучи, а она, по доброте душевной и заботясь о благополучии десятка, просто не захотела меня проучить. Поскольку я не предпринимала ни малейших попыток хоть как-то намекнуть на произошедшее, со временем, она твердо уверилась в придуманном ей же объяснении, но уже не раз я ловила на себе ее оценивающий и подозрительный взгляд.

– «Я думаю, та змеюка была достаточно ядовитой, и вскоре, она сама избавит нас от проблем».

– «Однако зачет по-прежнему ведется по последнему» – со скучающей миной напомнил о себе инструктор. Тряхнув хронометром, он материализовался на возвышении у начала препятствия – «И кстати, пять кругов вокруг долины, Флеш. За нарушение «первого правила». Не забыла? Остальные – прошу к барьеру!».

– «Ну, тварь, теперь молись богиням!» – прошипел мне сзади один из пегасов. Кто – я не обратила особого внимания, относясь к ним без должного пиетета или вообще какой-либо заинтересованности, выкинув их имена из головы сразу же после первого знакомства. Понурого единорога уволок кто-то из руководства – конечно, его наверняка пропустили через что-то подобное, но думаю, принцесса не собиралась терять такого перспективного подчиненного, и думаю, уже через пару лет, у нее станет на одного обладающего магией помощника больше. Интересно, какое название она присвоит магическому крылу Ночной Стражи – Ночная Гвардия? Маги Ночи? Судя по объемным талмудам, посвященным всем и всяческим организациям Эквестрии, и являющимся для библиотек чем-то вроде постоянно обновляющихся справочников, недостатка в фантазии пони не испытывали. Подняв глаза, мы с тоской уставились на блестящие от мелкого, нудного дождика стены и задумались о том, кого именно сегодня посетят изучающие основы оказания первой помощи стражи-гастаты. Флеш улетела наматывать свои «штрафные круги», и по прошлому опыту я знала, что вернется она не скоро. А поскольку зачет, как водится, ставится по последнему, можно считать, что сегодняшнее занятие мы провалили, а это означало, что дальше нам придется только хуже. Хотя, казалось бы, куда уж…

– «Пошли!» – рыкнул инструктор, и поднявшись на дыбы, мы скакнули вперед.

– «Ну, белая задница, сегодня тебе несдобровать!».

Нет, все-таки, всегда может быть хуже.

«Все-таки, обитель меняется» – думала я, вслед за остальными, совершая скупые прыжки от одной стены к другой. Словно горные козы, мы прыгали вверх и вниз, останавливаясь лишь на мгновение, чтобы, балансируя на одном копыте повернуться, и ударами трех оставшихся ног бросить тело вперед и вверх, перепрыгивая на следующее, столь же ненадежное местечко, вроде вывернутого из кладки стены кирпича или растрескавшегося карниза. Вверх и вниз, все выше и выше, и каждый раз, надежных уступов становилось все меньше, а стены – все уже, и каждая ошибка могла стоить нам полета вниз, на камни и битый кирпич, где средь куч строительного мусора виднелась едва заметная тропка – «Для непосвященного взгляда она осталась все тем же нацистским лагерем, полным фашиствующих стражников и заключенных, готовых перегрызть друг другу глотки за маленький кусочек подачки, милостиво брошенной жирующим надсмотрщиком. Но в действительности, для того, кто провел тут целый год какое-то время назад, эти изменения должны были казаться просто разительными. Вот взять хотя бы апотекариум – виданное ли дело, чтобы претенденты получали в него доступ? Конечно, это были не те громадные залы, что таились под основанием замка для новичков, откуда и полноправного стража вышвыривали быстрее, чем он успевал произнести «Служу Госпоже!», и больше походил на ФАП[7] старого мира, но черт возьми, еще несколько лет назад претенденты тут дохли едва ли не как мухи, и те, кто пострадал и не успевал добраться до Утеса Претендента, к утру превращались в поживу для мелкого зверья и насекомых!».

«Селестия».

«Ты прав, старик. Больше некому. Помнишь то совещание, когда нас приволокли по распоряжению брата Твайлайт?» – закряхтев, я вскарабкалась на карниз пятого этажа, уверенная в том, что уж сюда-то точно никто не полезет… И поплатилась за это, с визгом рухнув вниз, когда что-то быстрое и невероятно острое пролетело в паре сантиметров от моего носа. Ударившись ногами о деревянный подоконник на третьем, я смогла спружинить и перекувырнувшись, упасть на спину рядом с финишной чертой, у самого выхода из переулка – «Блин, да они меня угробить хотят!»

«Сама напросилась!»

– «Плохо. Отвратительно» – сообщил нам сверху Спирит Фангс, неслышной тенью болтаясь над нашими головами – «Предположу, что вы хотели меня позабавить, и изобразить «Танец маленьких жеребят» для Кантерлотского Оперного Театра – но увы, я не люблю ни оперу, ни балет, и чужд столь низких развлечений. Еще раз!».

– «Смотри куда ноги ставишь, полоумная!» – прошипел мне в спину кто-то из десятка, подкрепляя свои слова чувствительным укусом. Не оборачиваясь, я подняла заднюю ногу, и тренировочный полигон огласился коротким вскриком, когда мое копыто попало умнику в грудь. Да, в этот день я точно была не в настроении.

«Значит, Селестия. Хотя конечно, кому, как не ей, смирить суровый нрав Принцессы Ночи» – и вновь лихая пробежка по стене. Клянусь, я была уверена, что кто-то злой и гадкий, коварно хохоча, специально менял расположение незыблемых, казалось бы, уступов и камней, и каждый раз, начиная заново эту изматывающую тренировку, я была вынуждена обшаривать взглядом блестящую от измороси стену, за доли секунды примериваясь к следующему подоконнику, кусочку стропила или выщербленному кирпичу, в выемку которого едва помещалось копыто. В прошлый раз это задание казалось мне проще, хотя тогда, убедившись, что мои крылья не распахнуться даже наполовину среди сходящихся стен переулка, Шейд плюнул, и вместо этого, заставил меня раз за разом носиться в тяжелом, нелепом доспехе среди небрежно накиданных на мостовую веточек и камней, сурово проходясь своим шипованным накопытником по моим филейным частям тела, если слышал хоть один-единственный хруст. Фангс же, как образец блистательного пофигизма, не стал даже присматриваться ко мне, и, вместе со всеми, отрядил на эту тренировку, день за днем высмеивая мои кривлянья и потуги.

«А может, выходного материала не хватало?» – я вновь схватилась за подоконник, и быстро метнулась мимо окна. На этот раз комната была пуста, и я решила не испытывать судьбу, двумя прыжками спускаясь на один этаж ниже. Удар копытами об одну стену, затем о другую – помнило жирное тело, как раньше мы скакали над головами добропорядочных граждан, пугая акробатическими этюдами в полном доспехе легионера не только их, но даже верных гвардейцев, неверяще пучивших из-под шлемов глаза – «Маловато получалось стражей, вот она и решила немного смягчить режим».

«Не похоже».

«Да, пожалуй, ты прав. Разменивать качество на количество – не ее стиль. Она старомодна, прямолинейна, но знаешь, она мне напоминает скалу. Незыблемую такую гору, о которую разбиваются ветер и волны. Селестия более непонятна, а Луна…».

«Любишь ее. Ты права».

«Еще бы. Меня, в отличие от некоторых, не прельщает сдобный королевский круп!» – судорожно подергивая задними ногами, я вновь взгромоздила свою задницу на осыпающийся балкончик пятого этажа, и не дожидаясь удара копья, сиганула в противоположную сторону, хлопнув копытами по осыпающейся штукатурке стены. Удар, еще удар, еще – как это напоминало движения стражей, что пришли нам на помощь в Камелу! Как я восхищалась тогда этими движениями, с которыми они выныривали из темноты, наносили удар всеми ногами, и вновь пропадали во тьме! Как я теперь убеждалась, за этими легкими, даже небрежными движениями, таились дни, недели и месяцы тренировок, и теперь я на своей шкуре ощущала, как нелегок этот труд. Ноющие мышцы живота, трясущегося, словно после родов, едва меня не подвели, и если бы не проворство голубого пегаса, проносящегося под моей тушей, пикирующей в сторону второго этажа, лететь бы ему со сломанной спиной на гостеприимные кучи обломков. Зло прохрипев что-то ругательное, он запрыгал вслед за мной, стремясь если не обогнать, то хотя бы ухватить за хвост, но финишная черта была уже близко, и подгоняемая ехидными комментариями Древнего, в отместку, устроившего в моей голове настоящую презентацию крамольных картинок с участием двух божественных личностей, я выскочила из переулка, едва не налетев на остальных членов группы, тяжело отдувавшихся после предложенного нам «поручения».

– «Что ж, это уже куда не шло» – щелкнув кнопкой хронометра, провозгласил Фангс, презрительно оглядывая наши потные, взъерошенные тела, с резвостью инвалидов, пытающихся изобразить построение в линию, по стойке смирно – «К моему немалому удивлению, сегодня, вы смогли уложиться в норматив для полноценных новичков».

– «Ого!» – признаться, такого не ожидал никто. Обрадованный десяток радостно и гордо переглянулся, но улыбки на наших мордах увяли, как цветы на суровом морозе, буквально содранные ехидным голосом стража.

– «Да-да. Для полноценных новичков-инвалидов, дорогие мои. Израненных, упавших с башни, сломавших спину, и с переломанными ногами, ползущих на окраину долины, в сторону своих могил, чтобы не затруднять жизнь своему любимому наставнику, и, по случайности, завернувших на эту тренировочную площадку. «Почему бы не порадовать своего наставника в последний раз?» – подумали бы они, и собрав свои жалкие силы, устроили бы прохождение этой полосы препятствий на время, и знаете что?».

– «Никак нет, инструктор» – мрачно прогудел строй.

– «Конечно нет, но я вас просвещу» – ласково и абсолютно серьезно кивнул нам одоспешенный жеребец – «Они прошли бы ее быстрее. Поверьте».

– «Это все из-за нашей дуры!».

– «Правда?» – вздернул бровь Фангс, с видимым удобством располагаясь на столбе, подобно каменной химере. Тусклый камень с узким зрачком в центре его нагрудника злобно разглядывал нас, двигаясь в такт с глазами обладателя доспеха, отчего у любого, кто глядел на стража, очень быстро начинали бегать мурашки по всем частям тела от этого пронзительного и очень осмысленного взгляда – «А мне, случайно, конечно же, вдруг показалось, что она пришла четвертой или пятой… В любом случае, мне есть чем занять себя помимо того, чтобы выслушивать ваши жалобы и нытье про несправедливость мира и разрушенный куличик из песка. Вы не смогли ее научить, вы не смогли ее прогнать, и сами тоже мало чего достигли за эти месяцы – чем вы хотели заставить меня гордиться? Жеребячьими жалобами на удар копытом по лбу?».

– «Она тянет нас назад! Вот вернется Флеш…».

– «Ты знаешь, я считаю ниже своего достоинства лезть в столь увлекательную, хотя и несколько сопливую возню жеребят, с упоением дерущихся в песочнице за деревянную лопатку, которую вы, сброд, демонстрировали мне все это время» – доверительно сообщил Фангс молодой, подтянутой кобыле. Темно-синяя шкура ее была покрыта россыпью гнойничков и нарывов, оставшихся после укусов многочисленных насекомых, среди которых блохи и клещи были наиболее безобидными из той своры нежелательных постояльцев, что накидывались на каждого прибывшего в долину. Популяция насекомых в Обители была представлена крайне агрессивными видами паразитов, и лишь знание о необходимости натирать шкуру горьким соком тщательно пережеванных листьев какой-то странной, темно-фиолетовой болотной травы, уберегало меня от бравых наездов кровососущей братии, от которых страдали поголовно все претенденты, и большинство новичков-гастатов. Увы, это не избавляло меня от обычных блох, скачущих по нашим шкурам – «Но эти постоянные сопли начинают мне надоедать. Вы – десяток, контуберний, если говорить по-старому. У вашего лидера – ваша инсигния, то есть, значок. Но все, что я тут вижу – это кучка сопливых скаутов из младшей школы, спорящих, кому ставить палатки и разжигать костер. Очень скоро вы встретитесь с вашим первым испытанием – «Давилкой», и те, кто его пройдут, смогут стать нашими новичками. Теми, кого мы будем по-настоящему учить. И теми, кто может быть, лишь может быть, смогут стать нашими братьями и сестрами под сенью вернувшейся Госпожи».

Строй испустил долгий и недоверчивый стон.

– «Вы хотите сказать, инструктор Фангс, что вот это вот все, что мы тут делаем – это еще не тренировки?!» – недоверчиво поинтересовался стоявший рядом со мной пегас. На счет него я ошиблась тогда, на утесе – подтянутый, хотя и не блещущий столь выразительной внешностью, как его сбежавший дружок, жеребец не сломался, и даже пробился в лидеры нашей группы.

– «Норматив прохождения этого препятствия для рядового стража составляет пять – семь секунд».

– «Скоооооолько?!» – недоверчиво выдохнул десяток, включая меня. Нет, я видела, как шныряли между такими же стенами мои товарищи, к тому времени, став полноценными рекрутами-новичками, но семь секунд… Это казалось невероятным даже на мой, казавшийся мне до того, искушенным, взгляд.

– «И ваши двадцать четыре секунды… В общем, мой вам совет – начинайте уже трудиться нормально, выкладываясь так, словно от этого зависит ваша жизнь. Хотя в принципе, она и так от этого зависит» – скучающим тоном закончил свою лекцию инструктор, вновь устраиваясь на столбе – «Кстати, вот и ваша покорительница пространств. Будьте так добры, Пиллоу, смените ее в этой бесконечной, как сама жизнь, гонке вокруг долины. Пять кругов, как обычно».

– «За что?!» – бросая на меня злобные взгляды, зашипел сиреневый пегас. Подлетевшая к нам Изи Флеш тяжело пыхтела, и пар от ее дрожащей шкуры забавно смешивался с белесыми испарениями, поднимавшейся от кисло пахнущей земли – «Это ведь не я…».

– «За нарушение первого правила. А теперь пошевеливайся, жирный круп! Благодаря тебе, остальные только что заработали еще час тренировок!».

---

Отзвенело душное лето. Булькающие, свистящие, исходящие паром озера у Двух Пиков, расположенных недалеко от Грязи, подернулись по краям хрустким ледком. Отощавшие, подтянувшиеся и осунувшиеся, мы волей-неволей сбивались в десятки и спали кучками, прижавшись друг к другу обросшими боками. Грянули первые заморозки, и конкуренция за любою нору, за укрытие под скальным карнизом и небольшие пещерки не берегах реки и многочисленных ручьев усилилась, выливаясь в скоротечные, злые драки, после которых победившие еще долго спали вполглаза, опасаясь неминуемой мести проигравшей группы претендентов. Я не участвовала в этой детдомовской «войне за бутерброд», и потихоньку пробираясь к болоту, раз за разом притаскивала с собой охапки болотной травы, пряча их под приметным, расколотым пнем на окраине Грязи. К осени, у меня набрался маленький сном высушенной травы, который я использовала для того, чтобы спать на земле или камнях с минимальным комфортом, но вскоре, заметив, что получившаяся кучка то промокала, то пачкалась, то просто гнила во влажном климате этой горной долины, решила оборудовать себе логово под тем самым пнем, храня свои насушенные с лета запасы не хуже матерой вагоновожатой, подсчитывающей грязные тряпки, гордо именовавшиеся когда-то бельем. Конечно, я понимала, что этот секрет не мог существовать слишком долго, но я надеялась, что к настоящим холодам, когда рано пришедшая в горы зима укроет холодную, раскисшую почву белым покровом, наша судьба уже определится, а до тех пор – яростно и злобно защищала свой приваленный здоровенным камнем тайничок от чужих посягательств, считая дни до «Давилки».

Вместе с погодой, менялась и я. Я заметила, что стала гораздо спокойнее, и несмотря на вспышки ярости при виде попыток покуситься на мою постель, ощущала, что понемногу начинаю подстраиваться под ритм окружающей нас природы. Недружелюбной, скудной и грубой, но такой простой и понятной, в отличие от множества забот, оставшихся где-то далеко, во внешнем мире, существующим где-то там, за склонами гор. Раз в неделю я ускользала из Грязи на свидание с детьми, и сколь бы ни были кратковременными эти встречи, перед которыми мне приходилось с ног до головы вымазываться в бурой, дурно пахнущей антисептической мази, почти всегда они проходили с бурной радостью и непременными слезами растроганной матери, старавшейся не испачкать льнувших к ней жеребят пахучим противоблошиным линиментом[8]. Быть может, тому виной была именно кратковременность этих свиданий, а может, оттого, что они уже привыкли видеть вокруг себя лишь молчаливых служанок принцессы, детишки радовались даже не мне, а тем скудным подаркам, что я приносила им каждый раз, пробираясь в высокую башню замка. Это мог быть красивый, обточенный водами ледяного ручья камень, сквозь полупрозрачную поверхность которого таинственно мерцали разноцветные огоньки кристаллических друз; или грубоватая, отшлифованная камнями и материнскими копытами деревяшка, так похожая на фигурку зверя или пони, или гроздь вкусных ягод, с которых исколотые губы матери уже ободрали крючковатые, наполненные раздражающим ядом шипы – я редко когда приходила без какой-нибудь вкусняшки или забавной вещицы, подчас, тратя помногу часов на создание этих подарков. Переместив свою резиденцию в Обитель, Луна поместила жеребят в комнату рядом со своими покоями, и несмотря на долготерпение, с которым она возилась с растущими оглоедами, по ее глазам, по скудным рассказам и шаблонным ответам, я начала подозревать, что, несмотря на весь проявленный ранее энтузиазм, она начала уставать от крикливого и откровенно скандального характера близнецов, заставляя меня втайне ухмыляться столь забавному повороту дел. Я ощущала тревогу и недоумение, излучаемые Древним, но каждый раз, попадая обратно в Грязь, я прятала эти чувства подальше, запирая их на надежный замок и успокаивая себя тем, что это была небольшая цена за безопасность моих малышей. Быть может, именно это сыграло свою роль в становлении характеров жеребят, но признаться, лишь в последствии я поняла, как эта разлука повлияла на них в дальнейшем, позволив пережить еще более долгую отлучку матери, вновь подхваченной водоворотом безжалостной судьбы.

А тем временем, я делила время между детьми и учебой, как я называла эти тяжелые для прочих пони дни. Для меня они проходили гораздо легче – в первую очередь потому, что я знала и искренне верила в то, что это поможет мне в дальнейшем, поможет не зачахнуть, вырваться из топкого болота, в которое я превращала свою жизнь. Именно тут, на берегу холодного ручья, у самого края Грязи, выслеживая сторожкую добычу, я могла, не торопясь, как следует обдумать свои поступки и желания, дальнейшие перспективы и свои обязанности по отношению к семье. В это время даже неугомонный Дух, ставший подозрительно активным после прибытия в Обитель, затаивался, и ничем не потревоженные мысли катились мягко и неторопливо, следуя за блеском холодной воды, на фоне которой темнели нервные и быстрые кустики хрум-хрумов.

Наверное, именно их наличие позволило организовать обучение новичков в этом месте – в Грязи было запрещено разводить огонь и пользоваться чем-либо извне, из-за пределов долины. Трава тут была жесткой и почти несъедобной, и все, на что могли рассчитывать кандидаты в новобранцы – это грубое оружие, изготовленное своими копытами. Среди нас не было ни героев комиксов, ни бравых богатырей древних легенд, да и нрав пони был слишком мягок для того, чтобы нацепить камень на палку, и размозжить ею череп ближнего своего – мягкость, которую всеми силами пыталась выбить Обитель. Но не просто выбить, но и сплотить, ведь одиночке тут мало что светило. У него не было инструктора, не было товарищей, его жизнь превращалась в кошмар, наполненный короткими часами сна и долгими охотами за остатками чужих трапез, и я слышала, что где-то на южной окраине участка из новичков даже сложился один такой стихийный десяток, состоящий из тех, кто не смог, не выдержал, но и не хотел уходить, жалкой тенью скользя по краю тумана.

Говорили, что понаблюдав за действиями этих отщепенцев, им дали своего инструктора.

Да, Обитель менялась, как менялась и я. Что-то холодное и острое, словно остро наточенная кромка доспеха, все чаще всплывало из глубины души, захватывая дыхание и настойчиво подталкивая меня к самому краю обрыва, за которым лежала безбрежная пустота, бездна, что ожидала меня столько лет. Я чувствовала ее тогда, во время полета с Физалис, и только недавно узнала, как тонко прочувствовали пегасы то страшное, выпивающее душу место, в которое я окунулась не так уж давно, нанеся огромной, непередаваемо громадной воронке из шуршащего черного песка, чувствительный удар, отбросивший меня прямиком в объятья принцесс. Как знать, не этот ли безрассудный поступок аукался мне, но признаюсь, я гнала от себя не только воспоминания, но даже сами мысли о том, что запомнилось мне как цветастый, феерический бред агонизирующего мозга. Белый вихрь, из стенок которого вырастал тот сакраментальный, белый тоннель, по которому проходили души почивших – я могла бы поклясться, что я что-то видела там, вдали, за приветливым и теплым мерцанием бесконечно прекрасного света; бесконечный ужас из песка и пыли, непередаваемо огромным смерчем выраставший из самых глубин мироздания – кто знает, не привиделось ли все это мне, в то время пока умирающий мозг купался в пюре из гормонов? Увы, я не знала ответа на этот вопрос, и старалась загнать мысли о произошедшем подальше в подсознание, откуда они выбирались, словно термиты, прогрызая огромные прорехи во снах. Быть может, это был Древний, чью незримую длань я ощущала время от времени на своей холке, а может, богини опять решили основательно прополоскать мне мозги, позволив с удивительной легкостью забыть те несчастья, что свалились на меня после отъезда из Сталлионграда – да, вот так вот просто, взять и забыть, приказав себе не думать об этом, как не думать о замке Ириса, о чудесном воскрешении, о живых и здоровых детях, каким-то чудом не погибших вместе со мной… Я не была сильна в теологии, и может, передавшаяся мне с Древним крупица здорового скептицизма позволила мне не сойти с ума, столкнувшись с проявлениями поистине божественной силы, и лишь благодаря заступничеству симбионта, я еще не бегала кругами, с пеной у рта, славя новых богинь? Старый Хомяк предпочитал отмалчиваться, в такие моменты, становясь почти недоступным для мысленного разговора, и лишь что-то темное и недоброе, пузырясь, вскипало в душе, словно кто-то, ослабив оковы, рычал и рвался наружу, бурно радуясь… Чему?

Вопросы, вопросы. Они, словно пузыри, поднимались из глубины целого моря мыслей, лопаясь и разбрызгивая остатки из чувств, ощущений, воспоминаний. Стараясь двигаться как можно тише, я подкрадывалась к новичкам – их всегда тянуло поближе к воде – и слушала голосок в моей голове. Приятный и звонкий, словно колокольчик, он завораживал меня, приглашая подкрасться поближе, а затем еще, а затем… Встряхивая головой, я приходила в себя, стоя за спинами ничего не подозревающих бедолаг с камнем, зажатым под правым копытом, и бросив его, убегала, пока вскочившие пони таращились в темноту впереди, не подозревая, как близко от них прошло что-то страшное, что испугалось самое себя. Ругаясь и злясь, я выматывалась до упора на тренировках, едва доползая до лёжки, но даже засыпая, я с сожалением понимала, что очень скоро, на эту ли, на следующую ли ночь, я вновь примусь рассекать по Грязи, избегая взглядов фестралов, выслеживая, волнуясь и ища.

Наверное, я действительно что-то искала. Быть может, саму себя.

– «Принесла?» – покосившись в мою сторону, презрительно сморщилась кобыла. Я торопливо закивала, и разжав зубы, выронила на камни пяток оглушенных хрум-хрумов, тотчас же принявшихся расползаться в разные стороны с резвостью парализованных черепах. Водящиеся только в Обители, они представляли собой странные гибриды насекомого и растения, и наверное, в будущем, зоологам и ботаникам предстояло немало потрудиться, доказывая себе и друг другу, к какому именно царству живого мира принадлежат эти странные существа. Разные, иногда даже ничем не похожие друг на друга, они могли напоминать то желудь с длинными щупальцами, то волосатое яблоко, то небольшой, но очень резвый куст, резво скакавший на извивающихся корешках, но в каждом из них, в самом центре, среди вороха разнообразных жгутиков, корешков и волос, таилось тело хрум-хрума, похожее на плотную, кожистую раковину, в отверстия которой организм просовывал свои щупальцеобразные конечности. Их можно было обкусать, чем обычно и пользовались новички, но имея доступ к воде, шустрые паразиты буквально за час отращивали себе новые, и лишь приноровившись, можно было научиться раскусывать плотные створки, добираясь до скользкого, холодного, мясистого тела существа. Кусать следовало аккуратно, по краю – нажмешь чуть сильнее, и рот неудачника мгновенно наполнялся едким содержимым специального пузыря, черный секрет которого долго не покидал рот, выходя из него вместе с клочьями слизистой оболочки зева и языка. Обжегшись раз или два, некоторые даже считали их ядовитыми, разбрасывая остатки еды тут и там, на радость тем, кто научился ценить эти живые пирожки, заключенные в хрусткую, съедобную упаковку.

– «Только пять?».

– «Больфе нету» – всосав, словно макаронину, один из отростков, я аккуратно откусила его у самой раковины, и принялась жевать извивающийся корешок, исходящий вязким секретом, похожим на зеленую слизь – «Я же вас кормить не подряжалась, верно?».

– «А зачем ты еще нам нужна?» – с обезоруживающей прямотой поинтересовалась Флеш, появляясь за моей спиной из клочьев тумана. Холодная осеняя дымка была наполнена запахом дыма – волнующим, будящим в нас мысли о доме. Похоже, кто-то из новичков пренебрег запретом, и умудрился найти веток, камней и сухой травы, соорудив импровизированный очаг. Что ж, его затопчут быстро, и вместо него, чьи-то крупы будут отсвечивать в темноте не хуже фонарей – конечно, уже после того, как ослушавшихся заставят зубами, уголек за угольком, перетащить шипящие остатки костра в ближайший ручей – «Чем еще ты можешь помочь нашей команде? Была бы ты приписана к моему скаутскому отряду – давно бы уже вылетела из лагеря, с вещичками в зубах!».

«Ударь ее. Что тебе стоит?» – на этот раз, голос не пропадал. Я делала вид, что ничего не происходит, что все в порядке, но мурашки, пробежавшиеся по спине и лихими прыжками по ребрам заставившие мой живот резко дернуться от нежданной щекотки, выдали меня с головой. Я узнала этот голос, эту личность, что пыталась помешать мне в тот страшный момент, когда я… Или она не пыталась? Быть может, она хотела помочь? Сколько раз она спасла меня на том заблокированном складском терминале, когда я, по воле богини поднявшись из мертвых, обрушила ярость и боль на всех, кто находился в том проклятом месте? Но теперь, в отличие от разговора с Древним, я понимала, что это мой, мой собственный измененный голос разговаривает со мной, и каждое звенящее колокольчиком слово отдается у меня внутри желаниями, подталкивающими меня поступать именно так, как говорил мне этот голос… Как говорила я себе сама.

«Один разок, но это живо поставит ее на место. Мы же с тобой знаем, на что мы способны, не так ли? Легкий, скользящий удар под нижнюю челюсть, и…».

«И ее глотка окажется в района затылка. Я брежу? Или ты и вправду звучишь у меня в голове?».

– «Мне казалось, что инструктор не зря упоминал, что мы десяток…» – пробурчала я, отводя глаза. Чем дальше, тем больше я ощущала, как тесно мне становилось в пределах Грязи, среди новичков, и эти галлюцинации… Они были словно напоминание о том, что я оставила дома, о таблетках, надежно спрятанных в ящике стола. Всего одна или две пилюли, чтобы забыться, чтобы забыть…

«Нет, ты не бредишь. Второй, очень странный, уснул, и я могу говорить с тобой откровенно, не прячась от его страшного взгляда. Ты знаешь, что одержима?».

«Заткнись!».

– «О да. Но это все сладкий лимонад для новичков, в которые бедняги свято верят. А между тем, стражами становятся единицы, и среди нас есть лишь несколько пони, достойные того, чтобы принцесса Луна обратила на них свое внимание» – не замечая опасности, Изи подходила все ближе, похоже, принимая мои гримасы за испуг перед ее гордой позой и уверенной походкой. Тряхнув головой, я отступила, краем глаза ловя презрительную усмешку темно-синей кобылы, по привычке, почесывающей свои язвочки и струпья. Пользуясь моментом, она ухватила один из хрум-хрумов, и торопливо обкусывала его, пока Флеш пыталась поставить меня на место – «Мы были бы десятком, если бы мне дали хотя бы восемь нормальных пони из моего скаутского отряда, но здесь мне приходится иметь дело со всяким сбродом, половина из которых не достойна называться настоящим пегасом! Наземники и отщепенцы – вы просто потеря времени для остальных, настоящих пони, и тянете нас назад, отказываясь выполнять даже самую простую работу! Ну и зачем мне ты, или этот жирдяй Куки, или прочие несуразности, лишь по глупости родителей родившиеся крылатыми?».

«Она переходит границы. Проучим ее?».

«Здесь я решаю, что и когда делать! Заткнись, глюк!».

– «Потому что ты не пройдешь испытание одна» – не задумываясь, ответила я, остановившись возле берега ручья, слишком поглощенная внутренней борьбой, чтобы отступать и дальше. Слишком взволнованная и откровенно испуганная, чтобы продолжать убегать – «Остальные десятки… Там есть те, чьи родители недавно стали стражами, и вас пятерых просто разнесут, да так, что только перья полетят во все стороны. Я уверена, они подготовили своих детишек к этому испытанию, а вот вас – нет».

– «Я сама могу пройти все, что предложит мне это место!» – высокомерно тряхнула головой Флеш. Эффект оказался смазан многочисленными насекомыми, попрыгавшими из ее волос, но думаю, никто из приближающихся пегасов не заметил этого – мы все были грязны, блохасты и некормлены, как на подбор, и кажется, уже привыкали к своему новому статусу «грязных вонючек», как иногда мы называли друг друга, совсем не весело посмеиваясь над тяжкой жизнью кандидатов в новички – «У меня желтые глаза, и это значит, я точно стану стражем».

– «Эээээ… Чаго?» – на секунду отвлекаясь от бушующих во мне желаний как следует наподдать всем тем, кто, хлопая крыльями, опускался неподалеку, таща в зубах деревяшки и охапки травы для общей лежанки, которую мы вот уже который месяц занимали в углублении, расположенном под крутым склоном глинистого берега ручья – «Ты думаешь, они нас оценивают по глазам?!».

– «Нас оценивают по многим критериям, ясно? И глаза – очень важный признак, говорящий, что преображение пройдет легче, чем у тех, кто обладает другим цветом радужки. А уж взглянув на твои пуговицы, они сразу поймут, что тратить на тебя время просто бессмысленно! Так что смирись, и делай все, как я говорю – тогда, быть может, ты и пройдешь вместе с нами это испытание, о котором говорил инструктор, и даже не став стражем, будешь гордиться, что была членом нашего отряда. Верно я говорю, ребята?».

– «Ага» – кивнула синяя, незаметно отодвигая от себя обглоданные раковины хрум-хрумов – «Будем укладываться, Флеш?».

– «Да, завтра нам предстоит нелегкий день» – гордо выпрямив спину, зеленая пегаска смилостивилась, и наконец, отошла, внимательно оглядывая свою группу, уже готовившую наши жесткие, покрытые травой постели – «Все готовы? Тогда повторяйте за мной!».

Приосанившись, зеленая пони расставила крылья, и подняв голову к небу, звучно и чисто провозгласила – «Мы станем стражами!».

– «Мы станем стражами!» – хором ответил десяток. Кто-то кривясь, кто-то морщась, но большинство, как и стоявшая передо мной кобыла, уверенные в том, что им по плечу эта ноша, этот каждодневный, тяжкий труд. Что ж, я могла лишь порадоваться этой уверенности.

– «Мы сможем!».

– «Мы сможем, и не подведем свой отряд!».

– «Хорошо. А теперь – спать!» – проведя ритуал отбоя, Флеш принялась загонять подопечных в укрытие – «Надеюсь, погода не испортится, но все-таки, на наших отстающих – первое дежурство, до полуночи. Глэйз, не стой там столбом! Ты все еще в моем отряде, и хотя я тебя предупредила, что после испытания нам вряд ли будет с тобой по пути, до тех пор я за тебя отвечаю, и сегодня ты будешь спать рядом, понятно? Мне уже надоели твои самовольные отлучки, и еще раз я увижу, что тебя нет на построении – пеняй на себя. Можешь тогда не возвращаться, и делать что хочешь в этом тумане! Все поняла?».

«Она командует нами?».

«Я подчинюсь!» – сжав зубы, я двинулась вперед, каждое мгновение опасаясь сопротивления, которое описывалось в книгах про тех, чей разум вдруг восставал против своего владельца, и постепенно брал над ним контроль. Однако ничего не произошло – голос затих, неодобрительно пробормотав что-то гадкое в адрес каких-то «сраных голубей», и в моей голове воцарилась привычная тишина. Нога за ногу, я доплелась до широкой, импровизированной лежанки, состоявшей из наваленных на землю хворостин, укрытых пучками высохшей, жесткой травы, и привалилась к холодной, каменистой стене, ощущая, как один за другим, пегасы влезали в убежище, прижимаясь друг к другу мохнатыми боками. Пегасы всегда предпочитали забираться повыше, и где-либо еще, мы давно бы уже согнали в кучу несколько облаков, соорудив себе прохладный, но защищенный от непогоды, облачный домик, однако Обитель вынуждала нас едва ли не зарываться под землю, спасаясь от многочисленных опасностей этого места, включая вечно голодных мантикор. Превратившись по большей части в помоечников, роющихся на свалках с отходами жизнедеятельности множества пегасов и фестралов, они были вдвойне опаснее своих равнинных сородичей, перестав опасаться пони, и рассматривая их как один из самых привлекательных видов добычи, и легко могли бы выковырять нас из любых облаков. Притиснутая к холодящий мой бок стене, я крутилась и так, и эдак, мучительно пытаясь понять, что же это было за помрачение рассудка, случившееся со мной так неожиданно и так не вовремя – ведь я была абсолютно уверена в том, что в Обители я и мои дети будут в безопасности, и сюда уж точно не проникнут ни похитители, ни какие-либо убийцы. Графит остался следить за нашими стариками, и я, хоть и волновалась за мужа, была уверена, что под его бдительным присмотром им ничего не грозит. Да и Твайлайт, вернувшаяся, по словам Луны, в Понивилль, должна была стать сдерживающим фактором на пути любого, решившего провернуть что-либо гнусное в нашем городке. В конце концов, не каждое захолустье могло похвастаться целой принцессой, аликорном – первым за многие века.

Ворочаясь с боку на бок, я пыталась нащупать внутри себя что-либо, что выделялось бы из общей картины – но нет, похоже, наваждение ушло, оставив после себя пронзительное ощущение потери и гнусный холодок страха. Вертясь и вглядываясь в темноту, наполненную звуками дыхания десятка засыпающих пони, я поняла, что лишь накручиваю себя, и что бы со мной ни произошло, это состояние пока и не думало возвращаться, однако даже загнанная в угол, притиснутая к стене тремя обросшими спинами, я все еще опасалась – не за себя, но за остальных.

В конце концов, я помнила, что сделала на том далеком складе, недалеко от Мейнхеттена.

– «Флеш!» – устав бороться с наваливающейся на меня усталостью, прошипела я в маячившее неподалеку ухо.

– «Что тебе, Глэйз?!» – поворочавшись, злобно откликнулись из темноты – «Опять на мороз захотела?».

– «Если я вдруг начну сегодня ходить, и… И совершать какие-нибудь странные поступки… Ну, или просто соберусь куда-нибудь уйти… То смело лупи меня камнем по голове. Понятно?».

– «Чего?!».

– «Я ж говорил, она рехнулась» – фыркнул кто-то с другой стороны нашей лежки, ворочаясь на похрустывающих хворостинах – «Совсем с приветом стала. Нам же легче, да?».

– «Ты о чем это, Глэйз?» – поднявшись, нависла надо мной зеленая морда Изи – «Чего это ты взялась тут на ночь глядя бормотать какую-то ахинею?».

– «Ты лидер этого отряда, Флеш. И я на тебя надеюсь» – поежившись, я свернулась калачиком и положив голову под крыло, крепко зажмурилась, ощущая себя окончательно запутавшейся и беспомощной перед лицом опасности, что исходила не откуда-нибудь снаружи, а изнутри, из меня самой – «Помни, если что – бей сразу по голове, и тащи к инструктору. Он придумает, что делать».

«Ну, или я надеюсь, что у него достанет мозгов, чтобы обратиться к кентуриону, или как там теперь называется сотник. Только бы продержаться до утра. Только бы ничего не случилось…».

Несмотря на терзающие меня опасения, переросшие в настоящий страх, я очень быстро забылась тяжелым, беспокойным сном, в котором я вновь, как когда-то, убегала и не могла убежать от чего-то огромного и страшного, что раскинулось вокруг меня, но даже утомленная, проваливаясь в забытье, я еще долго ощущала на себе подозрительный, цепкий взгляд, который бросала на меня зеленая пегаска, притискивающая меня к шершавой коряге теплым, хотя и довольно блохастым боком.

---

– «Ну что же, двадцать одна секунда» – покосившись на хронометр, лениво процедил инструктор Фангс. Удобно усевшись на высоком и узком столбе, оставшемся, по-видимому, от одной из опорных стен разрушенного дома, он внимательно разглядывал свои большие, похожие на луковицу часы, и даже поднес их к мохнатому уху, словно проверяя, не остановились ли они ненароком – «Похоже, моя маленькая, прочувствованная речь дошла до ваших умов и сердец, вдохновив вас на подвиги, достойные почетных обитателей дома для престарелых. Три секунды за два месяца – это достойный результат для инвалидов детства. Как жаль, что по прибытии мы не требуем от новичков справки от врачей об отсутствии у них жизнеугрожающих травм – вывиха мозга, например, или хронических переломов каких-нибудь важных костей…».

– «Или хотя бы сертификата о рождении в небе!» – вызверилась Флеш, сердито опуская копыто на влажную землю, обдав стоявших рядом с ней пони брызгами грязи. Я отвела глаза, прекрасно понимая ее раздражение и злость, ведь правило «Зачет – по последнему!» соблюдалось в Обители непреложно, и, несмотря на неплохие успехи в остальных видах тренировок, именно на этом проклятом аттракционе из двух стен я была тем самым «слабым звеном», не в силах пройти его быстрее, чем за эти проклятые двадцать одну секунду – «Пошлите меня хоть на десять кругов вокруг долины, инструктор, но с этим нужно что-то делать! Мы перепробовали все – даже тащили ее на себе, но как видите, это не только не помогло, а сделало все еще хуже! Она что, специально нас тормозит?!».

– «Я просто не могу раскрыть там свои крылья» – виновато пробубнила я. И вроде бы этот переулок был не таким уж и длинным, и место, куда я могла поставить копыто, всегда находилось, но лишенная возможности сделать законные десять взмахов, я каждый раз оказывалась последней, не в состоянии вырваться за пресловутую двадцать одну секунду. Конечно, для Обители это оправдание звучало точно так же, как если бы вместо объяснений, я просто звучно высморкалась или испортила воздух – это была бы моя проблема, и только моя.

– «Значит сделай так, чтобы ты смогла это сделать! Иначе я и не знаю, что я с тобой сделаю!».

– «Да что угодно» – флегматично заметил Фангс, потянувшись, и со скучающим видом обозрев наши лохматые, покрытые липким и влажным снежком тела. Отдуваясь, мы выстроились в шеренгу, и зализывая неизменные ссадины и ушибы, мрачно глядели на подтянутого, всегда элегантного фестрала, удобно устроившегося на своем неизменном насесте – «Да-да, не нужно на меня так смотреть. В конце концов, я не предложил вам представить вас всех ко двору Госпожи, но первые подвижки в этом направлении, признаюсь, вы уже сделали».

– «Что?!».

– «Клянусь, я ненавижу это слово!» – очень тихо и с настоящей болью в голосе проговорил инструктор, драматически закатив глаза. Хлопнув крыльями, жеребец слетел со своего столба, и опустившись рядом с нами, прошелся вдоль шеренги, разглядывая стоящих перед собой кандидатов так, словно видел их впервые – «Да-да. Только маленький шажок. Старший инструктор Нидлз, известный своими зверствами и пристрастием к галлюциногенным растениям, отчего-то решил, что именно сегодня вам выпал шанс совершить хоть что-то стоящее в вашей никчемной жизни. Догадываетесь, какой?».

– «Испытание…» – потрясенно выдохнул десяток. Я напряглась. По моим расчетам, это эпохальное событие должно было произойти чуть позже, едва ли не на неделю, и я не видела ни малейших признаков подготовки к этому торжественному действу, сравнимому разве что с днем, когда новоиспеченные стражи принимались в объединяющее нас братство уже как полноценные члены команды, получая свое наградное оружие, и наверное, что-то еще. Прошедшие через церемонию неохотно говорили об этом, но судя по обмолвкам, которые я слышала от Хая, Графита и прочих собратьев по несчастью и ремеслу, это было что-то глубоко личное, и в то же время, объединяющее всех новичков. Однако облетев буквально накануне вокруг всей Грязи, я не заметила ни снующих санитарных команд, ведущих поиски тел неудачливых претендентов, ни охапок оружия, ни мешков с частями доспехов – ничего, что говорило бы о подготовке к Давилке, и слова инструктора стали для меня неприятным сюрпризом. Продравший глаза Древний тоже насторожился, небрежно отмахиваясь от моего чувства иронии, обрушившегося на него при пробуждении. А вот нечего спать, когда тут такое творится!

– «Да, мои дорогие, нежные детишки. Ваше привольное житье в этом славном и теплом, словно коровья задница месте, закончено. Сегодня вы абсолютно свободны – отдыхайте, набирайтесь сил и храбрости… Ну, или молитесь, если считаете, что вам это поможет. Я встречу вас на закате».

– «На зака… Но где?!» – ошарашенная свалившейся на нас столь радостной для нее вестью, Флеш пропустила момент, когда неслышно воспаривший со своего места Фангс пропал в утренней дымке, поднимающейся над протекавшим неподалеку ручьем. С приходом зимы Грязь превратилась в холодное и топкое болото, испещренное множеством ручьев, чьи ледяные воды питались тающим снегом, не способным укрыть исходящую серными испарениями, ноздреватую землю, и жить тут стало, мягко говоря, крайне затруднительно, даже для тех, кто имел бы палатку и походный костер – «Где мы должны собраться? Где он нас найдет?».

– «Думаю, он прекрасно знает, где мы спим» – вымотанная кавалерийскими скачками по стенам, я с трудом разогнулась и с глухими стонами взмахнула крыльями, поднимая себя в воздух. Разбуженные неожиданным подъемом, мы еще не успели свернуть свою лежку, и я собиралась перехватить еще немного сна перед тем, как нас вновь погонят через долину, полную самых замечательных вещей вроде болота со змеями, зубы которых все-таки содержали в себе какой-то слабый нейротоксин; кустов гигантских, усеянных отстреливающимися шипами растений; а так же прочими радостями вроде мантикор, лабиринта из пещер, и древнего замка, в котором располагались все те, кто смог пройти испытание, и доказав свою пригодность, поднять значок десятка на крыше полуразрушенной башни. Хотела бы я сказать, что не боялась и спокойно уснула, продрыхнув до самого вечера, но увы, моим мечтам было не суждено сбыться так рано, ведь стоило лишь мне заползти под откос и расположиться на остывшей лежанке из веток и травы, еще хранящей запахи наших тел, как тут же меня буквально выдернули из укрывища, словно пробку из бутылки, сразу несколько ног и зубов.

– «Эй, я первая залезла!» – зарычала я, отбиваясь от примчавшихся вслед за мной членов десятка, плотной толпой обступивших мою брыкающуюся тушку – «Я последняя сторожила – значит, мне первой и спать!».

– «У нас есть к тебе дело, Глэйз» – оглянувшись на остальных, необычайно серьезно обратилась ко мне Флеш. Настойчивая, не терпящая возражений и уверенная в собственной правоте, эта пони обладала задатками хорошего лидера среднего звена, толкающего окружающих на подвиги, однако делающего это во имя цели, обозначенной кем-то еще – казалось, она все делала серьезно и с максимальной самоотдачей, поэтому я даже не представляла, что она может быть еще серьезнее… Да, вот такой вот получился каламбур, над которым не преминул поржать взволнованный Древний – «Сегодня начнется наше Испытание».

– «Ну… Я рада за нас. Поздравляю» – неуверенно проговорила я, настороженно косясь на частокол обступивших меня ног – «Ты хочешь толкнуть еще одну речь, или кушать? Я уже сказала, что стояла сегодня последнюю стражу, и раз у нас сегодня выходной…».

– «Да, у тебя сегодня выходной. Об этом мы и хотели с тобой поговорить».

– «Ну, хорошо» – присев, я уставилась на опустившихся рядом пони, отмечая, что все они сели мордами ко мне, словно противопоставив себя, свою крепкую, дружную команду обросшей, изгвазданной пони, чья белая шкурка покрылась почти несводимыми, грязными пятнами, а черно-красная грива представляла собой один большой и засаленный колтун – «Я вся внимание».

– «Ты представляешь значимость этого события для нашего отряда?» – в спокойном до поры голосе зеленой пегаски послышалось напряжение, словно весь этот разговор, хоть и неприятный для нее, она проводила уже не раз, и давно привыкла не отвлекаться на мнение или эмоции собеседника – «Это будет испытание, не чета всем нашим тренировкам, и мы должны показать все самое лучшее, что в нас есть. Мы должны быть уверены в своих силах, и в силах друг друга, чтобы с честью пройти через все, что может бросить против нас Обитель Кошмаров, и я готова вести всех за собой… Всех, кроме того, кто не сможет, не справится с трудностями этого экзамена. Короче говоря, кроме тебя».

Повисло неловкое молчание.

– «Прости, я немного не поняла…».

– «Ох, во имя богини!» – демонстративно простонала синяя пегаска, с драматическим видом закатывая глаза – «Мы прогоняем тебя, Глэйз! Чего непонятного? Можешь идти, можешь лететь, можешь бежать – отсюда. Домой».

– «Да, все верно, Тамблвид» – нахмурившись, кивнула Флеш. Остальные пони смотрели с сочувствием, но столь же непреклонно – похоже, не одну только Изи и ее из кожи вон лезущих подсвинков я достала своими «успехами» в учебе, и теперь, перед самым сложным этапом, они решили разрубить беспокоящий их узел одним выверенным ударом – «Мы проводим тебя до границы Грязи, а там…».

«Как дети. Честное слово».

– «Ты читаешь мои мысли, старик» – улыбнувшись, пробормотала я, обводя глазами насупленных пони. Я вновь ухмыльнулась, затем – захихикала, и вскоре, уже смеялась, от избытка чувств, повалившись на выстуженную лежанку.

– «Ну вот, истерика. Что, Тамблвид, не могла это доверить Флеш, а?» – прогундел кто-то справа, вновь вызывая у меня приступ неконтролируемого хихиканья. Эти наивные дети, молодежь, и вправду решили, что отсюда можно улететь?! Представив себе толпы блохастых, обросших кандидатов в рекруты, косяками улетающих из долины, я вновь захохотала, размазывая слезы у себя по щекам, пока, наконец, опустившаяся на меня зеленая пегаска не отвесила мне две смачные оплеухи, заставившие мою голову мотнуться, будто привязанный за веревочку, воздушный шар.

Но и тогда я продолжала икать и тихо хихикать.

– «Может, она сошла с ума, а?» – предположил сиреневый пегас – «Я слышал, такое бывает от страха. Давайте просто сдадим ее инструктору, и…».

– «Ага! Чтобы она нас тут же заложила!» – похоже, зеленая решила отвесить мне еще одну оплеуху, но тут же отлетела в сторону, когда я, быстрым поворотом туловища, стряхнула ее со своего живота – «Внимание, сейчас она боится до ужаса, и способна на что угодно! Эй, полегче, Глэйз, полегче! Вот так!».

– «Да, похоже, я действительно схожу с ума» – вновь хрюкнула я от очередной порции смеха, рванувшегося у меня изнутри – «Да, тут ты, Пиллоу, прав. И что, вы действительно решили, что вдевятером вам будет легче его пройти, это испытание?».

– «Мы знаем, что мы его пройдем. А ты – нет. Засыплешься на каком-нибудь тесте, и потянешь за собой остальных» – строго сказала мне Флеш, недовольно нахмурившись при виде моей идиотской улыбки. Увы, я ничего не могла с собой поделать, а тут еще и Древний… Старый охламон подтрунивал надо мной, называя нашу возню «Войной за кусочек сосиски», и вообще, относился ко всему происходящему абсолютно несерьезно, несмотря на то, что мне предстояло вместе с этим, ополчившимся на меня десятком, проходить вторую в своей жизни Давилку, и похоже, это явно отражалось на моей хихикающей морде – «Никто из нас не готов ползать в грязи еще год, или с позором возвращаться обратно. Поэтому мы пока что тебя лишь просим – уходи сама. Я слышала, что тут есть те, кто…».

– «Ага. Есть, что довольно странно» – закивала я головой, справившись с очередными хохотушками, и одернув Духа, принявшегося меня щекотать, насылая сотни веселых мурашек, пробегающих у меня по бокам – «Раньше их не было. И улететь отсюда, увы, я не могу. Да и никто не может. Честно. Ты уж прости, Флеш, что я так рублено говорю – боюсь, еще немного, и я вновь начну хохотать, как идиотка. Ты можешь попробовать меня прогнать, но подумай – я ведь могу вам еще пригодиться. Вы же ничего не знаете о том, что ждет вас впереди, а я, глядишь, где-нибудь и пригожусь…».

– «Мы твердо решили – ты уходишь!» – топнула Тамблвид, поднимаясь на ноги, но поколебавшись, опустилась назад, заметив знак, поданный лидером десятка – «Нет, Флеш, ты серьезно поддашься на ее нытье?».

– «Я была бы рада оставить тебя, Айси Глэйз» – сделав вид, что колеблется, призналась зеленая кобыла, но перехватив ее взгляд, я поняла, что однажды приняв решение, она не собиралась его менять без серьезных на то причин – «Но нет, ты уж прости. Мы скажем инструктору, что ты передумала и улетела».

– «А если я откажусь?».

– «Тогда мы сами тебя прогоним!».

– «Правда?» – не без иронии покосилась я на синюю кобылу, вновь лихо вскочившую со своего места – «Ну что ж, да будет так. Я уйду – но после того, как мы пройдем это ваше «испытание». Обещаю, я не буду путаться у вас под ногами, и могу даже идти сзади, в ста метрах от вас. Хорошо?».

– «Зачем тебе это, Глэйз?» – перекрывая загомонивших товарищей, негромко поинтересовалась Флеш. Пегаска с подозрением таращилась на меня, словно подозревая в чем-то нехорошем, и если это было и в самом деле так, то я должна была бы отдать должное ее смекалке и чутью – «Зачем ты так стремишься попасть в эту Обитель?».

– «Зачем?» – веселье и страхи ушли, оставив после себя небольшое волнение, передававшееся мне от Духа. Как это часто бывало, проснувшееся древнее существо, крепко слившееся со мной в один неразделимый конгломерат чувств, мыслей и надежд, одним своим присутствием отгоняло все страхи и беды. Расслабившись, я решила немного пошалить, и закончила свою мысль не так, как намеревалась ранее – «Ну, думаю, ты помнишь, что я говорила о своем муже. В отличие от вас, у меня нет великих целей, но я точно знаю – если я не пройду этот экзамен, моему крупу несдобровать!».

– «Это что, копья? Настоящие? А зачем?».

– «Ах простите, Ваше Высочество, что посмел предложить Вам это грубое оружие!» – ехидно ощерился Фангс, небрежно откидывая в сторону веревку, скреплявшую вязанку остро наточенных копий – «Но лично вы можете его и не брать. Я уверен, что вашей крепко спаянной команде абсолютно ничего не угрожает».

«Он что-то узнал» – думала я, натягивая на себя половинки доспеха. Словно раковина, состоящий из двух одинаковых частей, он скреплялся на груди удобным ключом в форме диска, украшенного изображением глаза, недобро взиравшего на мир узким, вертикальным зрачком – «Слишком уж очевидный намек. Наверняка подслушивал».

«Или подглядывал. Вуайерист!».

«Точно!» – не удержавшись от довольно нервной ухмылки, я быстро закрепила на себе элементы брони, подтянула щитки на ногах и попрыгала, убеждаясь, что все подогнано как положено, и не выдаст меня предательским звяканьем стали. Остальные все еще возились с глухо звеневшим железом, вмиг позабыв все, чему нас учили. Конечно, эти занятия были не сравнимы с последующими жесткими тренировками возле замка, и я со спокойной душой выкинула из головы скупую лекцию инструктора, не поленившись пару раз нацепить их как можно медленнее и задом наперед, чтобы не выделяться из общей толпы.

– «Стройся!» – выдохнул Фангс, заметив крылатую тень, на миг заслонившую краешек луны, поднимавшийся из-за гор. В эту ночь, испарения окутывали долину необычно густым, молочно-белым туманом, и из его разрывов, словно тень, появилась фигура фестрала, несущего на спине немалых размеров мешок.

– «Меня зовут старший наставник Нидлз» – без длительных предисловий, прогудел бывший кентурион, сбрасывая на землю глухо звякнувший груз – «Вы видите меня в первый, и если вам не повезет, и в последний раз в своей жизни. Сегодня, в последний месяц осени, мы начинаем испытания для тех, кто оказался способен выдержать тот образ жизни, что влачили наши предки – полудикие, сбивавшиеся в табуны, свободные от условностей и обязанностей. Вы выдержали, очистившись от предрассудков и привычек, вы научились выживать, хоты бы в этих тепличных условиях, и я решил, что вы достойны того, чтобы дать вам шанс. Сегодня вы будете первыми, кто начнет испытание для новичков, известное в наших краях как Давилка».

– «Мы не подведем вас, старший наставник!» – истово выдохнула Флеш. Кажется, она хотела сказать что-то еще, быть может, даже задвинув ответную речь в своем скаутском стиле, но осеклась и быстро вернулась в строй под тяжелым, немигающим взглядом бывшего кентуриона.

– «Разбирайте шлемы, кандидаты в рекруты!» – скомандовал звонким голосом Фангс. Отступив в темноту, Нидлз улетел, полоснув напоследок светящимся взглядом по нашей группе. Пригнувшись, я сунулась вперед, отгораживаясь спинами группы от взгляда, прошедшегося по мне, словно нож, и породившего сотни мурашек, тревожным табунком проскакавших у меня под доспехом – «Пошевеливайтесь. Сам старший наставник решил обратить на вас свое внимание, а это чего-то да стоит!».

– «Что мы должны делать?» – справившись с доспехом, деловито осведомилась Флеш. Мне пришло в голову, что она совсем не поинтересовалась, как обстоят дела у тех, чьим лидером она себя считала все это время, и почему половина пегасов выглядела так, словно видела этот фиолетовый доспех в первый раз. Быть может, я была излишне пристрастна, но в тот миг я была уверена в том, что ни за какие коврижки не дала бы ей и последнего десятка… Или наоборот, дала бы последнюю контубернию, и драла бы собственнокопытно за каждую ошибку, через день.

– «Вы? Вы должны добраться вон до той башни» – копыто наставника описало полукруг и остановилось, уткнувшись в видневшиеся на горизонте шпили. Древний замок, чье основание терялось в темноте каменистого распадка, все так же нависал над долиной гнилым, полуразрушенным зубом, но я знала, как обманчиво это впечатление, отчетливо помня множество платформ, лестниц, переходов и галерей, опутывающих древнее строение не хуже строительных лесов. Убедившись, что все обнюхали, осмотрели, и наконец, надели свои шлемы, фестрал прошелся вдоль строя, внимательно глядя на нас, словно стараясь получше запомнить наши фигуры, нетерпеливо приплясывающие на холодном зимнем ветру – «Да, до башни замка. И поместить на ее вершине значок своего отряда. Он у вас с собой?».

– «Конечно…» – на шее у Флеш болтался плотный кошелек, из которого она выудила потускневшую инсигнию, диск с вырезанным в нем глупо ухмыляющимся солнцем. Увидев его впервые, я преисполнилась было подозрений – ну не бывает столь явных совпадений! – но вскоре решила, что все же бывают, усыпленная тем, как гладко прошло мое проникновение в среду новичков – «То есть, просто положить ее на крышу той башни?».

– «Нацепить на флагшток, расположенный на открытой верхней площадке. И все» – как-то нервно ухмыльнулся фестрал – «Ваша задача проста – добраться до башни любыми способами. Копайте, идите, летите – в общем, делайте что хотите, но к рассвету мы либо увидим на башне ваш знак, либо…».

– «Либо что?» – кажется, до переглядывающихся пегасов, наконец, начало доходить, что доспех и копья им выдали не просто так, по доброте души и мягкости характера – «Нам будет что-то угрожать?».

– «Угрожать? Флеш, красавица ты моя ненаглядная, не заставляй меня думать о тебе хуже, чем есть! Конечно же не нет!» – натянуто рассмеялся Фангс, рывком за шнуровку затягивая сумочку с инсигнией на шее зеленой пегаски – «Все, что вы встретите на своем пути, просто постарается вас убить, чтобы потом, не торопясь, сожрать на досуге. И все. Предвосхищая твой следующий тупой вопрос – да, вы можете использовать копья, и отнюдь не для самообороны. Вот так, мои дорогие пегасятки. До следующего заката вся долина, за исключением Грязи, находится в вашем полном распоряжении. Делайте все, что угодно, но запомните, что следующим вечером, невзирая на все опасности, которые обязательно встретят вас на пути, ваш значок должен оказаться на башне».

– «Поняла» – сосредотачиваясь, кивнула Флеш, оглянувшись на встревоженных компаньонов – «Разрешите начинать?».

– «Конечно. А чтобы вам было не так скучно…» – распахнувшееся кожистое крыло придержало меня, отделяя от остальной группы, двинувшейся вперед – «… я, пожалуй, оставлю одного из вас тут, минут на десять. Посмотрим, как вы пройдете Давилку не полным составом. В конце концов, это должно быть испытание, а не легкая прогулка, не так ли?».

– «За это я могу вас только поблагодарить!» – придя в себя, Флеш кинула на меня ироничный взгляд, и борзо рванула вперед, подбадривая остальных задорными криками, заставившими меня прикрыть копытом глаза – «Вперед! Покажем себя! Отстающих не ждем!».

– «Как думаешь, они дойдут?».

– «Уверена что дойдут, инструктор!» – грохочущий копытами табун скрылся в распадке, но еще долго мы слышали слитный топот десятков ног, месящих снег и ноздреватую, пахучую землю Грязи – «Они много тренировались, и если бы не я, то точно бы вас не подвели, и преодолели двадцатисекундный рубеж».

– «Правда?» – повернувшись, страж в упор поглядел мне в глаза. Я отвела взгляд, до самого конца выдерживая роль новобранца, но подняв голову, я вновь столкнулась взглядом с уставившимся на меня фестралом – «Быть может, все-таки скажешь мне правду, сестра?».

Признаюсь, я опешила. Моя маскировка, наложенная одним полоумным единорогом под внимательным взглядом принцессы, казалась мне идеальной – роскошная, молочно-белая шкурка и перья; густая, слегка укороченная, черно-красная грива; белесые, чуть розоватые копыта – ее не портили даже гипертрофированные крылья, и после стольких месяцев, проведенных в обители, я совсем было уверилась в ее безупречности… И вот такой вот поворот.

– «Ээээ… Отбрехаться не удастся?».

– «Как?» – иронично сощурился страж.

– «Ну, не знаю. Как-нибудь».

– «Нет, не удастся. Я тебя узнал».

– «Жаль, очень жаль» – буркнула я, вертя на копыте позвякивавший шлем – «И кто еще знает?».

– «Думаю, все, кто должен. Я, например, опознал тебя, несмотря на твой маскарад. Скажи мне, как ты думаешь, они пройдут?».

– «Нет. Не пройдут» – помедлив, я покачала головой, глядя вслед скрывшемуся в тумане десятку – «У них есть лидер, но она озабочена лишь своим продвижением, а также тех, кто ей полезен, а это от силы пяток пони. Двигаясь вперед, они заблудятся и неизбежно будут терять то одного, то другого, и боюсь, к башне она попадет одна или с парой сотоварищей, которые будут топить других, чтобы остаться в строю. Никогда не доверяла этим гражданским скаутским объединениям – они старательно корчат из себя бравых вояк, но при малейшей опасности вся эта чушь мгновенно выветрится у них из головы, и они превратятся в истеричное, паникующее стадо. А именно по этому принципу она и создала свою группу. И думаю, это аукнется ей уже на болоте. Сегодня прольется кровь, Фангс, и первая кровь будет их собственной».

– «Значит, все зря…» – оставшись наедине со мной, без своих подчиненных, Фангс отбросил былой пофигизм, и с тоскующим видом уставился на полную луну, выползавшую из-за пиков – «Это моя вторая группа за год. Я старался дать им волю, и не вмешиваться в процесс адаптации к жизни в Грязи. А ведь они казались такими перспективными…».

– «Да? Это ты называешь «не вмешиваться»? Ну зашибись!» – иронично хмыкнула я, вспоминая высокомерную отстраненность Фанга – «Но критиковать тебя я не собираюсь – в конце-концов, это была твоя группа и твое решение. А что случилось с первой?».

– «Они не дошли» – помедлив, глухо признался фестрал – «Я контролировал каждый их шаг, сутками не вылезал из Грязи, уча их всему, что знал сам. А они… Их разнесли в пух и прах, на подходе к этой башне. Ты слышала, что Госпожа разрешила неудачникам оставаться в живых, и дальше ползать по Грязи?».

– «Ну да. А это не дискредитирует саму идею Давилки? Ведь если новички будут знать о том, что им предстоит сделать…».

– «Ты видела хоть одного такого бедолагу?» – вопросом на вопрос ответит мышекрылый жеребец. В ответ, я отрицательно помотала головой – «И недаром. Они знают, чем им грозит попытка хотя бы приблизиться к новичкам, или начать распространять слухи – церемониться с ними не будут. И вот такие вот отщепенцы, притаившись у основания башни, перекололи всю мою группу. Зашли им в тыл, ударили с флангов – в общем, классический захват в клещи, и уже через несколько минут, у меня был не десяток, а израненные, паникующие жертвы, разбежавшиеся кто куда. Выжившие после ранений сами стали изгоями, и до сих пор выживают как могут неподалеку. Я просил отправить меня к ним, но увы…».

– «Хммм. Умно, но несколько нечестно» – подумав, признала я, постукивая копытом по древку лежавшего передо мной копья. Признаться, захваченная восстановлением собственной формы, я как-то упустила из виду, что даже тут, в этих суровых местах, могут разыгрываться нешуточные драмы – «Они знали все о своем противнике, откуда он подойдет, что будет делать и к чему стремиться. В качестве проверки или эксперимента сойдет, но если это станет практикой, боюсь, следующие поколения стражей превратятся в настоящих мерзавцев. И братство начнет гнить изнутри».

– «Да, выводы были сделаны, и теперь «второкурсников» будут оценивать стражи!» – злобно ощерился Фангс – «Поэтому тех, кто рассчитывает на легкую прогулку в этом году, ждет большое разочарование. И именно поэтому я хочу, чтобы ты не мешала своему новому десятку».

– «То есть, не проходила Давилку?» – протянула я с нарастающим разочарованием – «Нет, я, конечно, нисколько не лелеяла надежду отлупить десяток новичков, ведь после Северной войны нам эти игры уже не кажутся такими уж привлекательными, но все равно – разве я просто так копошилась в этой грязи?».

– «Я не знаю, зачем тебе это было нужно» – равнодушно пожал плечами фестрал – «Я уверен в том, что только старшие знают о твоем присутствии в Обители, да и то не все. В любом случае, сестра, не мне, простому стражу, толковать волю Госпожи, чьей ученицей являешься ты, Скраппи Раг. Я опознал тебя по крыльям, всем твоим статям и запаху, но не подал виду».

– «И у тебя это получилось. Хорошо, так чего ты хочешь?».

– «Я думал просить тебя не вмешиваться, но теперь, пожалуй, это лишнее» – вновь понурился жеребец, глядя на гребень скалы, за которым лежала основная часть долины. Ведомый зеленой пегаской, десяток добрался до границы Грязи, и расправив крылья, как на параде, поднялся в воздух – без разведки, без плана, без колебаний – «Ты же знаешь их так же, как я, и если ты думаешь, что они не пройдут…».

– «А что думаешь ты?» – поинтересовалась я, кокетливо поправляя прядь черно-огненной гривы, из которой тотчас же запрыгали мерзкие насекомые, стремясь добраться до стоявшего рядом фестрала.

– «Я могу лишь надеяться».

– «Ну что ж, тогда я просто понаблюдаю со стороны» – ухмыльнувшись, я нацепила на себя шлем с шипастым драконьим гребнем. К чести Фанга, он и глазом не повел в сторону разлетавшихся от меня паразитов, пристально разглядывая мою вооружавшуюся фигурку – «Вмешиваться я не буду, но все-таки мне до ужаса интересно, чем порадует нас тот декан, которому поручено осложнить наш путь. Считай это профессиональным интересом».

– «Не вмешивайся, прошу! Это нужно мне самому!».

– «Хмммм… Ну хорошо, брат. Вмешиваться я не стану, но за это… План Давилки остался прежним – захват и удержание?».

– «Да, без изменений. Это разработанный лично Госпожой план оценки новобранцев. А что?».

– «Хорошо. Тогда сделай так, чтобы следующей группой, идущей за нами, был десяток этих… Как ты их там назвал? «Второкурсников»? Вот-вот, пусти этих ребяток по нашим следам».

– «Раг, ты понимаешь, чего требуешь?» – хрипя пересохшим от волнения горлом, ошарашено пробормотал Фангс – «Они же вас разорвут!».

– «Может, и не разорвут» – беспечно хмыкнула я – «И вообще, присоединяйся к веселью! В конце концов, ты сам сказал, что оценивать их должны настоящие стражи, и разве два таких героя, как мы, не сможем отлупить десяток каких-то качков? Брат, я начинаю подозревать, что ты намерено пытаешься опорочить честь своего мундира!».

– «Старшие не согласятся…».

– «А ты скажи, что это была моя идея. Уверяю, они запасутся попкорном и рассядутся на ближайших скалах, словно вороны. Еще и билеты будут продавать. Ну, или ставки делать».

– «Облака, сестра» – ошарашено тряся головой, отозвался фестрал – «Мы используем для наблюдения облака и тучи».

– «Вот хитрецы!» – скупо ухмыльнулась я, справившись наконец с топорщащимся подшлемником. Шлем пах потом и кровью – «Я тут уже полтора года, считая прошлый раз, а об этом даже не знала. Ну что ж, посмотрим, что приготовил нам этот бездельник, готовивший ловушки для нашей группы. Берегись, декан – я гряду!».

– «Ты просто удивительная кобылка, слышишь?» – крикнул мне вслед жеребец. Взмахнув крыльями, я поднялась в воздух, и понеслась в сторону болота, следуя не раз пройденным маршрутом, стремясь настичь остальных – «Думаю, тебе уже говорили об этом?».

---

Что ж, хотя бы внешне Обитель не изменилась. Как на заказ, последний день месяца Закатного Солнца принес в долину густой туман, спускавшийся с горных пиков, подобно пушистому одеялу. Снег с дождем прекратились, и над притихшей Обителью расстилалось колышущееся, белое море, в котором тонули овраги, распадки, болото и даже небольшой лес, низкорослые горные сосны которого полностью погрузились в туман. Но даже несмотря на столь забавный погодный феномен, по моему скромному мнению, способный не помешать, а только помочь бегущему где-то впереди отряду, болото оставалось таким же мрачным, гадким и неприветливым. Темная бездна мрачно булькала, исходя вонючим паром горячей воды, бившей из источников в ее таинственных глубинах, и низкорослые, почти лишенные коры деревца все так же торчали на ее поверхности, сиротливо мотая на длинные пальцы ветвей болотную траву и грязь.

Зима вступала в свои права, и ветер, уныло и тревожно гудевший в бойницах древней башни, пробирал до костей любого, рискнувшего вступить на лестницу, казавшиеся бесконечными ступени которой, пронизывали таившую ее башню от подвала до плоской смотровой площадки на ее вершине, где, сбившись в кучу и растерянно озираясь по сторонам, толпился наш неполный десяток. Наш – это мой, поскольку я все еще являлась его частью, пусть даже и ощущая, что нашему знакомству остались считанные часы, и Фангса, зыркавшего на меня светящимися в темноте глазами.

– «Пока все тихо» – стараясь не отсвечивать бело шкурой, я отошла к стене и уже из глубины помещения осмотрелась через узкое окошко-бойницу. Башня огромным гнилым зубом возвышалась над глубоким распадком, словно бушприт корабля, предваряя громаду замка, притаившегося в темноте. Обычно залитый солнцем, в этот день он таился в тени, все двери и окна его были накрепко заколочены, массивные ставни закрыты, и лишь самое чуткое ухо сумело бы уловить эхо негромких шагов дежурных по десяткам, патрулирующих длинные коридоры – как по полу, так и по потолку. Рассевшись по залам, его обитатели спали, получив столь желанный выходной, но по большей части, собравшись кучками, прислушивались к творившемуся вокруг замка, и тайком от наставников, бились об заклад на исход того или иного боя, заканчивавшего Давилку. Конечно же, инструктора об этом знали, как знали и о том, что порхающие тут и там стражи, время от времени залетавшие в замок по своим делам, мгновенно оказывались в кольце нетерпеливых учеников, желающих знать подробности о том или ином десятке, не говоря уже о тех, кому посчастливилось вытянуть счастливый жребий быть назначенным в патрули, шатающиеся в эти дни по всей долине. У многих были свои любимчики или объекты презрения – в конце концов, одним из самых забавных заданий была слежка за претендентами, призванная показать нам разницу между теми, кто пришел в обитель и теми, кто вскоре должен был ее покинуть. Признаться, разница впечатляла.

– «Кажется, они и не собираются проверять лестницу и последний этаж».

– «Угу» – моргнул из темноты Фангс, невидимкой вися в самом темном углу. Одно из самых интригующих умений всех слуг вернувшейся принцессы – способность болтаться вверх ногами на практически любой поверхности, а также бродить и бегать по ним, на радость ошарашенным обывателям, впервые видевшим такое забавное зрелище. Копытокинез в квадрате, он был мне так же недоступен, как облик, как темные силы, которыми наделялись присягнувшие Луне кобылы и жеребцы – «И это еще раз говорит обо мне как о некомпетентном инструкторе».

– «Ну, не скажи!» – хмыкнула я, прислушиваясь к доносившемуся из-за крышки люка спору. Выкинув с крыши башни привязанную там мантикору, отряд лишился еще троих, покусанных рвущимся с привязи зверем, и теперь, водрузив на флагштоке инсигнию, перевязывал раненных и до хрипоты спорил о том, что же делать дальше. Прошедшим первый этап намеренно не говорили о том, что нужно делать и, наверное, лишь однажды нарушили правило невмешательства, увидев, как зверствовала на крыше сорвавшаяся с цепи, молодая пегаска, одного за другим, швырявшая противников через парапет. Нынешний десяток был менее буйным, и судя по всему, его членам, как и прочим претендентам, предстояло самостоятельно догадаться не оставлять свой значок без присмотра – «Насколько я помню свое обучение, старый подонок Шейд не особенно с нами носился, предпочитая гонять да лупить, причем меня – исключительно палкой. Вряд ли отличается от твоей первой попытки, как я поняла. Хотя те, кто приходят в обитель из семей стражей, уж наверняка подготовлены лучше, и…»

– «Вот уж не думал, что ты купишься на эту байку!» – фыркнуло из темноты – «Какие семьи, Раг?». От тех, кто ушел служить Госпоже из Гвардии, отворачиваются, как от предателей и прокаженных, и поверь моему слову – ни один вменяемый родитель не пожелает своему отпрыску подобной судьбы. Нет, есть, конечно, единицы – в конце концов, если ты хочешь стать стражем, тебе нужно всего лишь пройти Давилку и последующие испытания, но представь, как много пони в возрасте, имеющие совершеннолетних детей, выдержат или хотя бы пойдут на это? Нет, конечно же, есть единицы – но в основном, это распространяемая нами легенда, намеренно распускаемый слух, чтобы новички, лучше других подготовленные в Гвардии или иных орденах или организациях, не возгордились, всегда ощущая тень неуверенности, воображая себе конкурента, опережающего их на пару взмахов крыла. Насколько я, кстати, знаю, сейчас в Обители нет ни одного, кроме тех, кого мы поджидаем».

– «Так значит, из нас делали дураков?» – надувшись, решила обидеться я, ощутив горечь внезапного прозрения, словно спортсмен, мнивший себя чемпионом мира, и вдруг узнавший о том, что все его противники были не более чем неудачниками и слабаками, подставными фигурами закулисных воротил – «И все эти жертвы, ранение Черри и драка на башне – все это было неправдой?».

– «Нет, этого я не говорил» – примирительно прошелестел фестрал, спускаясь с потолка и успокаивающе проводя по моей спине невесомым, кожистым крылом – «Это испытание вошло в анналы Обители как из-за беспрецедентного количества участников, уже знавших о том, через что им предстоит пройти, так и из-за его итога, в результате которого его пришлось признать состоявшимся даже несмотря на то, что разношерстная группа претендентов так и не прошла вторую его часть – защиту. Если ты решишь задержаться тут надолго, то советую тебе заглянуть в библиотеку, и хоть я могу поспорить, ты до сих пор не балуешь такие заведения своим присутствием, тебе будет приятно почитать о самой свирепой Давилке за все годы существования восстановленной Обители Кошмаров. Так что гордись – ты и в самом деле схватилась с нацеленными на успех детьми тех, кто стал стражами в первые годы возвращения нашей принцессы».

– «Горжусь, как пионер галстуком!» – буркнула я, вновь глянув в окно. Шум сверху утих, но судя по глухим звукам шагов, Флеш сотоварищи сообразила, что покидать эту башню им было совсем не резон, и принялась устраивать десяток на ее вершине. Нет, конечно, я сама заперла люк на лестницу, использовав вместо засова обломанное копейное древко, но мне казалось, что они могли бы приложить чуть больше усилий, нежели просто подергать за старое, ржавое кольцо – «Ладно, скоро утро, и твой десяток на вершине башни – официально, они прошли это испытание. Защита же ничего не решает, верно? Иначе, отсеивалась бы половина претендентов, если я правильно понимаю ее смысл».

– «Верно. Защита – это оценка решимости, которую могут выказать претенденты перед неминуемым поражением. А если нападающие настолько слабы или ослаблены неудачным прорывом к башне, что не могут победить даже таких же, как они, вымотанных походом, сражением и долгим ожиданием пони…».

– «Угу. Такие списываются в утиль» – кивнула я, насторожившись. Мои подрагивающие уши встали торчком, с громким шорохом сбрасывая с себя пряди засаленной гривы, уловив негромкий стук камней, раздавшийся из-под скального карниза, расположенного напротив окна – «Кстати, об утиле. Кажется, нас почтили своим присутствием господа второкурсники».

– «Быстро они!» – скривился Фангс, отходя от меня и снова исчезая в темноте. Судя по ветерку, обдавшему мою спину, он вновь прилепился к потолку – «Не приведи богини, если я узнаю, что Сваллоу им подсказывала – хвост ей в задницу затолкаю!».

– «Не понимаю я вас, пегасов» – буркнула я, зажимая под бабкой древко короткого, обломанного копья, действовать которым было гораздо удобнее в узком пространстве винтовой лестницы башни – «С одной стороны, вечно плачетесь на то, что с трудом поддерживаете популяцию, а с другой…».

– «Ну да, не склонны мы к тому, что так активно пытается привить нам принцесса Селестия. Все эти браки, семья, один партнер на всю жизнь вместо привычных табунов, и прочие земнопоньские штучки – это все не для нас. Свобода – вот что отличает пегасов от прочих наземников, верно?».

– «Твоя правда» – буркнула я, вспоминая о том, с каким облегчением я окунулась в жизнь претендента в новобранцы, сбросив с себя груз ответственности за семью и детей. Конечно, это пошло мне на пользу, но что станет с моими детьми, если подобные отлучки будут постоянными? С другой стороны, как же жили жеребята гвардейцев? Похоже, мне стоило как можно скорее прояснить этот вопрос – «Ладно, это все лирика. А где же эти храбрецы?».

– «Придут. Уверена, что тем, кто наверху, поддержка не потребуется?».

– «Даже не знаю» – откровенно призналась я, осторожно поднимаясь по лестнице на кончиках копыт. Было неудобно и даже неприятно, но так мои ноги не издавали веселого, так нравившегося мне цоканья при каждом моем шаге, и мне удалось незамеченной подкрасться к двери, аккуратно вынимая из петлей импровизированный засов. Отбросив бесполезную теперь деревяшку, я осторожно приподняла крышку люка… Для того, чтобы уткнуться носом в блестящее жало копья.

– «Ээээ… Привет».

– «Глэйз?! Откуда ты тут взялась?!» – выдохнула Флеш, отводя от меня свое оружие. Остальные члены десятка, за исключением трех раненых пегасов, с недоумением таращились на меня, совершенно позабыв о необходимости приглядывать за окружающей обстановкой – «Инструктор же тебя задержал!».

– «Я шла за вами, но потерялась. Потом увидела вас тут, но не смогла взлететь – от усталости, наверное, поэтому забралась в одно из этих окошек внизу» – не задумываясь, выдала я свою версию произошедшего. В тот момент, мне показалось неимоверно забавным отсутствие в ней хотя бы грамма лжи, ведь если не углубляться в подробности, именно так все и происходило – в конце концов, я и впрямь поплутала по болоту, столкнувшись с подпиленными кем-то досками настила, и если бы не мысли о таком же фокусе, который я провернула когда-то сама, я бы надолго застряла в этом дурно пахнувшем месте, увлеченно удирая от болотных змеюк – «Это… Я много чего пропустила?».

– «Тьфу! Что б тебя, дура черноглазая!» – рявкнул Пиллоу, баюкая больную ногу. Несмотря на грязь, покрывавшее его тело, пегас имел крайне нездоровый цвет губ и глазных яблок, что в купе с сотрясающим его ознобом, явно говорило о том, что он попался на зуб змее или мантикоре. Скорее, последней, ведь змеиный яд бы его наверняка парализовал – «Какого конского редиса ты сюда приперлась?».

– «Но я ведь член отряда…» – сделав грустную мину, слезливым голосом проблеяла я, старательно давя в себе раздражение. Фыркнувший где-то внутри меня Древний посоветовал не издеваться над детьми, а следить за окнами башни – «И инструктор сказал, что я должна лететь по вашим следам».

– «А я сказала тебе валить!» – рыкнула Флеш, ударом копья обрушивая мне на макушку крышку люка – «Тут не место для неудачниц! Еще час – и мы станем…».

– «Кормом для мантикор вы станете!» – прокричал кто-то над моей головой, и тяжелые копыта с грохотом захлопнули крышку люка, отправив меня в полет по лестнице, когда их обладатель приземлился на крышу башни – «Вперед, вперед, вперед!».

– «Аууууууууууууууу!» – приложившись головой о стену, я громко завыла, держась за разбитый затылок. В воздухе мгновенно запахло кровью, и этот солоновато-тошнотный запах живо напомнил мне о том, что шлем снимают лишь на привале, а уж никак не во время патрулирования, да еще и перед возможным нападением врага – «Ссссволочь! Идиот!».

– «И ты хотела справиться с ними сама?» – иронично прошипело из дальнего угла лестничной клетки – «Сама встанешь, или помочь?».

– «Помоги себе сам, умник!» – рявкнула я, вскакивая на ноги. Красное и соленое обильно текло у меня по голове, неприятно щекоча шерсть и тяжелыми каплями скатываясь по ушам и затылку. Подхватив выроненное копье, я обернулась – и как выяснилось, весьма вовремя, ведь в окна-бойницы уже лезли вооруженные копьями фигуры.

– «Эти твои, а я пойду гляну, кто это у нас такой смелый завелся!».

Развернувшись, я поскакала вверх по лестнице, скуля и морщась от боли в ушибленной голове, на которой наверняка уже вздувалась здоровенная гематома. Да еще и эта рана… В общем, на крышу я выбралась в отвратительном настроении, с мстительной радостью слыша за собой рассерженное шипение и хлесткие удары, которыми Фангс награждал смелых захватчиков, решивших зайти к защитникам с тыла, и долбанув затылком крышку люка, с мстительной злобой воткнула копье в чей-то круп, болтающийся перед моим носом. Взвыла я при этом не хуже того дурачка, что попался под мой удар, ощущая, как усилившееся кровотечение начинает буквально поливать мою шею горячей, щекочущей струйкой. Нет, я определенно была идиоткой, да еще и с проснувшейся отчего-то мазохистской жилкой, однако это не помешало мне отбить в сторону еще два копья, сунувшиеся к моему носу с явно враждебными намерениями, и с недобрым оскалом уставиться на обернувшихся ко мне пришельцев.

Пони как пони – ничего особенного в них не было. Чуть более тощие, чуть более живые и явно гораздо злее чем те, кто пришли в Обитель в этом году, они быстро разобрались в чем дело, и уже через секунду, мне пришлось прыгнуть назад, уходя от удара копейных жал, воткнувшихся в доски настила. Несмотря на то, что от момента атаки на башню прошло не более минуты, эта группа легко разобралась с находившимся на башне десятком, и пользуясь тем, что шестеро из защитников могли лишь лежать, баюкая полученные травмы, быстро подавила сопротивление, неплохо подколов троих из противостоящих им пегасов. Окруженная копьями, коловшими ее горло и грудь, Флеш расстроенно кривилась, с трудом сдерживая разочарование, как мне показалось, готовое пролиться горькими слезами. Вот уж не думала, что эта зараза была способна на такие эмоции…

– «Моя!» – рявкнуло позади. Не долго думая, я рыбкой нырнула вперед, спасаясь от просвистевшего мимо шеи копья, больно рванувшего мою гриву. Продолжив свой путь оно со звоном ударило в грудь стоявшего передо мной пегаса, отскочив от темно-синего доспеха, и заставив молодчика бесславно опуститься назад. Крякнув, как утка, я перескочила через его голову, и опустившись на пол, изо всех сила выбросила назад задние ноги, отправив неудачника в полет. Второй оказался умнее, но воля ваша, зачем же было пытаться так настойчиво ткнуть меня копьем, поднимаясь на задние ноги? Прямой удар в живот кромкой копыта, которыми любил пробавляться Маккриди, словно боксерский джеб[9], заставил противника согнуться, и, выронив копье, упасть рядом со мной, беспомощно хватая воздух широко раскрытым ртом. Что ж, пожалуй, стоило поставить Нику выпивку за столь интересную идею…

– «Нннннннаааа!» – завопил кто-то у меня над ухом, и теперь уже была моя очередь мешком отлететь в угол от удара чего-то твердого, пришедшегося по прикрывающему плечо доспеху. На этот раз я успела потянуться мордой вперед, и тяжесть удара пришлась на лопатки, немилосердно отдавшись колючей болью в самых кончиках крыльев. Алая пегаска, словно трепещущий крыльями снегирь, сходство с которым усиливалось синевой надетого на ней доспеха, пронеслась над моей головой, отбрасывая в сторону сломавшееся от удара копье. Еще бы на пару сантиметров ниже…

– «А ну иди сюда, пиздень рваная!» – признаюсь, впоследствии, воспоминания о собственном поведении не раз заставляло меня отчаянно краснеть, но тогда, на вершине этой скотской башни, где я оказалась уже второй раз за свою короткую жизнь, мне было абсолютно плевать, как посмотрят на меня остальные. Заведясь уже не на шутку, я взвыла не хуже голодного призрака, и подхватив валявшееся рядом копье, изо всех сил швырнула его вперед, словно пилум. Конечно, оно вряд ли было предназначено для столь грубых бросков, но летящая на меня кобыла уже не имела возможности уклониться, хотя и пыталась куда-то нырнуть, но это привело лишь к тому, что вместо груди, копье пронзило ее в основание шеи, и длинным, окровавленным штырем вылезло у нее в районе лопаток, напоследок, вывернув левое крыло и зафиксировав его в гротескной пародии на приветствие. Задохнувшись, пегаска упала на пол, и забилась на свежеструганных досках, с криками орошая исходящее живицей дерево струйками алой крови. Остановившись, я замерла, не в силах поверить, что вот так вот, походя, нанесла способный стать смертельным удар, и если бы не случайность, отправивший бы в общем ни в чем не повинную пони на свидание с родичами на Небесных Лугах, однако еще три головы, показавшиеся над парапетом, не оставили мне много времени для размышлений. У одного из тех, кто прилепился к боку башни и, наверное, собирался проникнуть в нее через окна, должна была быть бутылочка с жидкой аптечкой, поэтому, недолго думая, я скакнула вперед, и схватив копытами голову ближайшего ко мне жеребца, наполовину втащила его на вершину башни.

– «Аптечка есть?!» – пожалуй, в этот миг, у меня было не самое добродушное выражение на морде. Упрямо сощурившись, желтый пегас уже открыл рот, чтобы сказать мне что-нибудь нелицеприятное, однако наткнувшись взглядом на воющую за моей спиной подругу, только сглотнул и помотал головой – «Твою мать!».

Оттолкнув от себя цеплявшегося за мои ноги претендента на победу, я отправила его назад, за парапет, и не потрудившись узнать, как прошел его недолгий полет до земли, я обернулась, и смачным пинком отправила в сторону Флеш, уже подбиравшуюся к чьему-то копью. Не знаю, собиралась ли она защищаться, или решила закончить мучения красной, в чем лично я сомневалась, но в этот момент, мне показалось крайне неприятной сама мысль, что эта дуреха, по собственной неопытности и зазнайству растерявшая весь свой отряд, валявшийся возле каменного бортика смотровой площадки, со страхом глядевший на развернувшуюся вокруг драку, на моем горбу въедет в Обитель. Отшвырнув зеленую прочь, я беспомощно осмотрелась вокруг, игнорируя двух оставшихся пегасов, осторожно кружащих над башней. Похоже, аптечки не было ни у кого.

«Нужно остановить. Рана плохая».

– «Согласна!» – поколебавшись лишь на мгновенье, я швырнула зажатый под крылом обломок копья. Интересно, когда я успела его подобрать? Еще раз беспомощно поглядев по сторонам, я опустилась на пол рядом с немного успокоившейся пегаской, прекратившей истошно орать, и лишь глухо постанывающей в ответ на прикосновения моих копыт, пробежавшихся по ее плечу и груди. Похоже, ей повезло, и под чутким контролем Древнего, я вновь пробежалась копытами по уродливо вздувшейся шкуре – похоже, копье не задело грудную клетку, и просто прошло между мышцами шеи и спины. Гора упала с моих плеч, поэтому я даже не дернулась, когда ощутила болезненные уколы копий, прижавшиеся к моей шее и крылу – «Сдаюсь! Сдаюсь-сдаюсь. Тащите сюда аптечку!».

– «Отойди, тварь!» – дергаясь и кривясь, потребовал от меня желтый высоким, ломающимся голосом. Ну надо же, уже вернулся? Вот молодец – «Сейчас же от нее отойди!».

– «Да легко. Вот только других врачей у вас нет, так что хватит верещать, и помоги ей!» – я недовольно дернула крылом, в которое уже чересчур больно тыкало его копье – «Другие пусть крепят инсигнию. Мне тебя что, учить надо, идиота кусок?».

– «Ты нами не командуешь, слышишь?!».

– «Делай! Инсигнию вешай!» – простонала под моими копытами пегаска, начиная всхлипывать от боли – «Вешай значок, кастрат тупомордый! Айййййй, ну почему так больно-то?!».

– «Извиняй, сразу не заметила, что ты просто обнять меня спешила» – смущенно пробормотала я, оглядывая копье. Попытка его сломать принесла бы больше проблем, чем пользы – похоже, тут нужды были инструменты и походный хирургический набор для ушивания ран – «Прости, я не… Извини. У вас аптечки остались?».

– «Голова кружится…» – ни к селу, ни к городу пробормотала пегаска. Похоже, кровопотеря оказалась гораздо больше, чем я предполагала – «И в глазах темно. Ты кто?».

– «Аптечку! Бутылочку из сумки, eb vashu mat!» – вскочив, заорала я так, что желтый жеребчик, до этого старательно прикручивавший свою эмблему на покосившийся флагшток, вздрогнул, и выронил золотистый кругляш, в центре которого была вырезана сердитая морда дракона – «У кого бутылочка с бабочками?! Или счаз вас самих отправлю полетать с оборванными крыльями!».

– «У нас есть, одна» – пробухтел кто-то из моего десятка. Разложенные вдоль каменного парапета, пегасы вжались в стены и пол, когда началась заварушка, и теперь осторожно приподнимали головы, осматриваясь по сторонам. Их тела, неумело перевязанные, топорщились окровавленными бинтами, хотя я не заметила слишком серьезных ран – похоже, нападавшие в своем большинстве проявили сдержанность… Ну, или просто не были готовы к тому, чтобы вот так просто убивать не способных оказать сопротивление противников – «В сумке, у Тамблвид».

– «Заткнись! Она нам самим понадобиться!» – взвыла Флеш, дергаясь из стороны в сторону, и стараясь выбраться из-под копыта второго жеребца, прижимающего ее к полу – «Ты что творишь такое, Глэйз?! Кто дал тебе право распоряжаться нашей командой?!».

– «Иди в жопу» – доверительно сообщила я зеленой, рывком раскрывая седельную сумку на ее боку, и доставая оттуда бутылочки из белоснежной глазури. Быстрый осмотр значка в виде розовой бабочки на ее боку подтвердил мои надежды – это действительно была та самая, «жидкая аптечка» из Сталлионграда. Интересно, какими путями Луне удавалось доставать эти штуки, по слухам, распространенные так же широко, как и нежадные драконы? Выдернув зубами плотно пригнанную пробку, я отстранила от лежавшей на досках пегаски желтого жеребца, закончившего наконец-то возиться с инсигнией, и резким движением потянула за торчащее из ее спины копье.

– «Ааааааааааааааааааа!!» – выпучив от боли и ужаса глаза, кобылка громко завопила, когда я плавно, но непреклонно, принялась вытаскивать из нее скользкое, окровавленное древко. Копье засело неплотно и довольно удачно, насколько я могла судить на первый взгляд, и быть может, во мне что-то сломалось или огрубело, но прижимая одним копытом к изляпанным доскам бьющееся подо мной тело, и лихорадочно хватая вторым скользкое от крови древко, я ощущала не страх, но волнение и холодок подспудной неуверенности в своих действиях. Быть может, было бы лучше оставить ее в покое, и дождаться помощи от инструкторов, незримо глядящих на то, как проходит Давилка? А может быть, все бы и обошлось, и стоило попробовать ее напоить, не вынимая застрявшего в теле копья? Эти вопросы крутились у меня в голове, пока я работала, уже самыми зубами хватаясь за пахнущее медью и солью дерево, тяжело выходящее из раны.

«Все верно. Ты молодец. Тяни!» – как всегда немногословный, Дух одобрял и незримо мне помогал, укрепляя мою решимость исправить содеянное. Наконец, с неприятным шорохом, древко вылетело из раны, орошая меня новыми струйками крови, хлестнувшими из потревоженных тканей. Рванувшись вперед, я изо всех сил нажала на лежащее передо мной тело, сжимая открывшиеся раны, и попыталась дотянуться свободной ногой до бутылочки, стоявшей неподалеку. К счастью, ни я, ни дергающая и стонущая жертва моей ошибки, не сумели перевернуть открытую аптечку – подскочивший пегас подал мне драгоценную склянку, и вскоре, красная кобыла обессиленно распростерлась у моих ног, вылакав до дна резко пахнувшую жидкость.

– «Ну вот, прилетели!» – злобно зарычала Флеш откуда-то из-за спины – «Ты вообще за кого тут, Глэйз?! Тебя за такое исключат, с позором!».

– «Из Обители не исключают» – презрительно фыркнула я в ответ, глядя на быстро прекращающееся кровотечение. Края ран слиплись, покрывшись мягкой пока корочкой, стоны утихли, и скривившись, пегаска перекатилась на спину, разлепив перепачканные кровью глаза. По случайности, или намеренно, она оказалась рядом со мной, и недолго думая, я обняла ее за шею, приподнимая небольшую, изящную головку, по самые ноздри перепачканную в крови.

– «Из Обители выносят, вперед ногами. Ну или как тут у вас принято хоронить».

– «Дура! Ты нам испортила все испытание!» – вновь зарычала Флеш, но ей хватило ума не дергаться, и поднявшийся было гомон всего отряда быстро стих, когда из люка показался Спирит Фангс, волокущий за собой за хвосты двоих пегасов – «Инструктор! Инструктор Фангс!».

– «Там еще парочка осталась» – ухмыльнулся тот, ограничившись лишь недовольно дернувшимся ухом в ответ на скорбные воззвания своей подопечной – «А что у нас тут? Ндааааа… Ты, как всегда, в своем репертуаре».

– «Это просто ходячая катастрофа» – пророкотал надо мной голос старшего наставника. Паря возле опускавшегося к нам облачка, кентурион Нидлз выглядел до странного умиротворенно для того, кто обозревал залитый кровью пол смотровой площадки башни замка Обители – «Ну что, все по-прежнему? Кровь, грязь, и ты, с каменной мордой героя, спасающая кого-то из тех, кто по твоей вине едва не лишился жизни?».

– «История идет по спирали» – признала я, глядя в зеленые глаза, с детской непосредственностью уставившиеся на меня, словно два изумруда – «Это была моя вина. Не сдержалась».

– «Да, это все твоя вина! Только твоя!» – вновь рванулась ко мне зеленая пегаска, и если бы не молниеносная реакция Фагнса, чья подножка заставила зеленую пегаску растянуться на полу, меня, пожалуй, в этот день неплохо бы побили – быть может, даже ногами. Конечно, если бы я решила сыграть роль виновника чьей-то неудачи, удрученной чувством собственной вины, но я в этом крайне сомневалась.

– «Итак, что скажете?».

– «Все как обычно» – удобно устроившиеся на облаке инструктора озирали разгромленную крышу с удивившей меня смесью иронии и удовольствия – «Всего-то пара лет прошло, а стоило ей тут появиться, как вновь кровь, крики, шум и обвинения. С другой стороны, все-таки было, на что посмотреть. Я думаю, прошли».

– «Согласен» – поднявшись на ноги, молодой фестрал с неприязнью взглянул сначала на меня, затем на Нидлза – «Ни техники, ни смекалки – одна животная изворотливость да свирепая кровожадность. Чего, впрочем, нельзя сказать об остальных, но они – всего лишь материал, из которого можно вылепить что-нибудь путное. Поэтому согласен – прошли».

– «Хорошо» – бывший кентурион повернул ко мне лобастую голову – «А что скажешь ты?».

– «Кто ты?» – неожиданно приятным голосом спросила меня красная пегаска. Ее голова покоилась у меня в копытах, и судя по всему, она не собиралась покидать такое удобное местечко. Глаза кобылки лихорадочно блестели – похоже, в состав этого зелья входил какой-то легкий наркотик – «Как тебя зовут? Я – Буллфинч Кловер. А ты?».

– «Они прошли, раз добрались сюда, кентурион» – с трудом оторвав глаза от прильнувшей ко мне пегаски, кашлянула я, внезапно ощутив, каким хриплым стал мой голос. Коротко всхохотнувший внутри Древний вновь заставил меня откашляться, скрывая нежданный румянец – «И эти, раз сумели захватить эту башню. Одним не хватает понимания того, как работает настоящая команда, а не скаутский отряд юных школьников-натуралистов, другим – умения и практики, ведь оказавшись в неожиданной ситуации, они растерялись и едва не проиграли этот бой. Но думаю, и те, и другие достойны. Хотя гонять их нужно нещадно».

– «Что ж, да будет так!» – опустившись на грязные доски, старший инструктор осмотрел два десятка пони, собравшихся на вершине башни, мгновенно ставшей узкой от такого количества толкущихся по ней тел – «Вы все, как новички, так и те, кому был дан второй шанс, проявили смекалку и стремление достигнуть поставленной цели. Ваши значки появились на башне в назначенный срок, поэтому я могу вас поздравить – вы прошли свою Давилку. И добро пожаловать в Стражу».

– «Нет, не уходи!» – растерянно и очень обижено пробормотала Буллфинч, когда подлетевшие фестралы споро погрузили ее на носилки, и быстро рванули прочь, на ходу переговариваясь о необычно большой ране. Теперь, после слов Нидлза о вступлении в Ночную Стражу, пусть даже и в качестве новичка, ее ждал настоящий лазарет-апотекариум, и первое в ее жизни знакомство со Злобко Флинтом – Доктором Смерть, заведовавшим этими ужасными подземельями. Несмотря на всю свою злобность, вполне соответствовавшую его имени, он, кажется, был рад меня видеть, и провожая после лечения от последствий укуса змеи, сунул в дорогу помятое яблоко, в ответ, получив от меня энергичные обнимашки. Проводив взглядом удалявшиеся носилки, я ободряюще ухмыльнулась стоявшему неподалеку Фангсу, и с тяжелым вздохом принялась стягивать с себя ногавки и броню, ожидая неминуемого продолжения. Ошарашенные, не верящие в свое счастье, члены обоих десятков покидали свою крышу – на своих крыльях или в полотняных носилках, привязанных к бокам порхающих тут и там добровольных помощников из наиболее любопытных учеников, и никто из них даже не взглянул в сторону ободранной, перепачканной кровью, белой пегаски. Вскоре, я была вознаграждена за свое ожидание голосом старшего наставника Нидлза, раздавшегося у меня над головой.

– «А тебя, Скраппи Раг, я попрошу проследовать за мной».

---

– «Госпожа тебя ожидает».

Негромко прошелестев положенные слова, Мист исчезла за тяжелой портьерой, приглашающе махнув мне хвостом. Сопровождавшая всюду свою повелительницу, она казалась клочком тумана – столь же белесым, сколь и незаметным. Остановившись у дверей, она склонилась в поклоне, и вновь исчезла, сопровождаемая одобрительным взглядом своей госпожи, сверкнув в мою сторону неразличимыми в полумраке глазами. Мы недолюбливали друг друга – она меня за явное пренебрежением этикетом, положенным при обращении к Госпоже и явно за то, что я так быстро обошла их, доверенных служанок Принцессы Ночи, и столь нагло втерлась в доверие к Луне, а я… Ну в конце концов, могу я просто не любить кого-нибудь, правда?

– «Я нахожу чрезвычайно утешительным тот факт, что мне служат столь достойные подданные» – заметила Луна из-за полога кровати, по-видимому, прекрасно осведомленная обо всем, что творится в ее ближайшем окружении. Увидев ухоженную ногу, мелькнувшую за вышитой серебром тканью, я приблизилась и со всей доступной мне куртуазностью приложилась губами к ухоженному копыту, отмечая тонкий, но ощутимый запах неведомых трав, наполнивший мой нос.

– «Ах, перестань» – слабым голосом потребовала принцесса, привлекая меня для поцелуя в макушку. Этот ритуал, придуманный ей уже в обители, она выполняла неукоснительно при каждой нашей встрече, заставляя меня чувствовать себя участником грандиозного костюмированного праздника, с непременной королевой бала, окруженной многочисленными слугами, добровольно и с радостью играющими свою роль. Но в свете произошедшего всего полтора года назад, я была готова плясать на задних ногах, если бы это доставило удовольствие той, что назвала себя моей матерью – «Скажи, все ли в порядке с тобой?».

– «Да, конечно» – и вновь дежурный вопрос, откликаясь на который, я избегала шаблонных ответов. Даже если день проходил ничем не примечательно, я изо всех сил старалась вспомнить что-нибудь необычное, веселое или просто возбудившее мое любопытство, делясь с ней даже своими сомнениями и мыслями. Мне это было не трудно, а Луне – приятно, и я жестко, даже сурово приучила себя держать язык за зубами, и продолжать разговор, даже если говорить не хотелось – «В первый раз я отоспалась за это время. Забралась в гнездо на чердаке Парадного зала, и проспала двое суток, пропустив остаток Давилки. А как прошел твой день?».

– «Мы изволим страдать королевской мигренью!» – провозгласила принцесса, сопровождая свое утверждение чрезвычайно драматическим взмахом ноги – «И ныне не находим приятным созерцание зрелища претендентов в Наши покорные слуги!».

– «Ааааага…» – кажется, я начала понимать, почему меня встретила лишь Мист, и почему стоявшие на посту у дверей фестралы забились в самые темные углы – «Опять дети?».

– «Воистину, ты стала необычайно догадлива, Скраппи!» – даже зная Луну уже несколько лет, я не смогла понять, говорит она серьезно, или шутит – «Мы отнеслись к вопросу воспитания со всей нашей заботой и прилежанием, но даже не подозревали, как утомительно сие занятие может быть. Мы зрим, что жеребята матери алкают, родных копыт и губ ласкающих тепло».

– «Агаааа…» – вновь протянула я. Пусть я была и не самой умной пони, над чем регулярно изволили подтрунивать принцессы, но кажется, я догадалась, в чем была причина сиятельной болезни – «В общем, они тебя достали, и ты сбежала от них сюда».

– «Ты говоришь о НАШИХ внуках!» – возмутилась было Луна, колыхнув полог кровати отголосками грома Кантерлотского Гласа, но быстро вспомнила о своей «болезни», и вновь откинулась на пышные подушки круглой, словно таблетка, кровати. Свисающий с потолка балдахин из черной, прошитой серебром, струящейся ткани делал ее похожей на шатер, под пологом которого возлежала принцесса – «Мы и забыли, какими пронзительными были их голоса».

– «Разве?» – усомнилась я, украдкой запрыгивая на постель, и быстрым червячком забуриваясь между двумя одеялами – «Нам с первого же дня пришлось вызывать стекольщика с бруском замазки, иначе боюсь, окна повылетали бы в первую же ночь от воплей малышни. Вряд ли такое забудешь».

– «Мы говорили о давно исчезнувшем народе ночных пони!» – фыркнула мать, с возмущением глядя на мою благоухающую мазью тушку, все ближе подбиравшуюся к ее ногам – «И Мы уверены, что… Скраппи, уж не забыла ли ты, что у Нас – мигрень, а этот запах… Он Нам не по нраву!».

– «Ой-ой-ой!» – теперь была моя очередь обижаться, и всем своим видом демонстрировать оскорбленную невинность. К несчастью, именно в это время, у меня зверски зачесалась грива, но стило мне только высунув язык, потянуться задней ногой к зудящему от укуса местечку, как я мгновенно взмыла в воздух, отброшенная к самой двери сверкнувшей магией принцессы – «Эй! А это еще за что?!».

– «Скраппи, в детскую! Марш!» – с чрезвычайно суровым видом приказала мне Луна, сердито сверкая глазами из-под своего одеяла, куда она нырнула с головой. Вот уж не знала, что коронованные особы так боятся доисторических животных, что водятся на шкурках их верных подданных – «С Нас достаточно и этой самоучки Твайлайт, пытавшейся этой ночью поднять луну! Заметь, не солнце своей обожаемой наставницы и моей дражайшей сестрицы, о нет! Именно луну! Мы провели преотвратительное утро, вместо положенного Нам отдохновенья от забот, словно какой-нибудь писарь, корпея над таблицами поправок к извечному движению подвластного Нам ночного светила, и Мы желаем отдохнуть! Причем без всяких древних кровососов, прыгающих по нашей шерсти!».

– «Что ж, это объясняет, почему ты общаешься со мной столь официально!» – фыркнула я, махнув в сторону надувшейся, словно филин, Луны, красно-черным хвостом – «Ну и ладно! Ну и пойду, раз меня тут не ценят, притесняют и объедают!».

– «Предерзкая!».

– «Бука!» – фыркнув, я выскочила за дверь, спасаясь от кокетливого звона длинного рога, вместе со своей владелицей, явно задумавшего что-то нехорошее, и миновав портьеру, избавлявшую расположенные за ней покои от сквозняков, царивших в древнем замке, оказалась в детской, служившей обителью моим маленьким, непослушным жеребятам.

Конечно же, меня заметили сразу.

– «Мямя!» – промяукала Берри, бросаясь ко мне на заплетающихся ножках. Ходить жеребята научились довольно быстро, и уже в шесть месяцев вовсю семенили вокруг, постукивая маленькими копытцами. Но вот с координацией дела пока шли не так хорошо, что вкупе с непоседливостью, приводило их к постоянным падениям – впрочем, совсем не опасным, благо, для их сиятельной бабки ничего не стоило потребовать доставить ей сколь угодно мягкий и пушистый ковер.

– «Ня!».

– «Ня!».

– «Идите-ка сюда, мои хорошие!» – пригнувшись и расставив крылья, я подхватила подлетевших ко мне детей. Ходить было легко, но стоило им только перейти на бег, как передние и задние ноги мгновенно забывали друг о друге, и тряская рысца быстро сменялась лихорадочным галопом; голова наклонялась все ниже и ниже, и вскоре, малыши чебурахались на пол, катясь по мохнатому ворсу клубком из дрыгающихся ног, хвостов и крыльев.

– «Ня!».

– «На? Чего тебе дать, непоседа?» – подхватив зубами за шкирку сначала одного, затем второго жеребенка, я усадила их себе на приподнятые крылья, и повернув голову, хитро уставилась на някающего сына. Увы, не «мама» или «папа», а именно «На!» было их первым осмысленным словом, которое мелкие сорванцы научились выговаривать крошечным ртом. «На!» – говорили мы, предлагая детишкам игрушку или конфету, еду или новую распашонку, поэтому не было ничего удивительного, что именно его они и запомнили лучше всего – «Вы уже кушали? А купаться хотите?».

– «Ааа… АаааааАААААААААААААААААААААААААА!».

Что ж, это тоже был своего рода ответ.

– «Жеребята накормлены, но ели плохо. Нехотя» – прошелестела мне Клауд, появляясь из-за портьеры, и плотно прикрывая дверь в покои принцессы. Алое зимнее солнце, пробивавшееся сквозь тучи, кружащие над Обителью, тревожным багрянцем заливало детскую, опускаясь за горные пики – «Они стали еще более капризными, и несмотря на то, что мало говорят, часто отказываются от купания или прогулок. Часто истерят. Думаю, им нужна мать».

– «Спасибо, Клауд. Я подумаю над этим» – чопорно поджав губы, откликнулась я, придерживая ревущих, дрыгающих ножками малышей. Глядя на Санни, заревела и дочь – в отличие от него, мыться она любила, но еще больше любила поорать за компанию с братом – «Может, завтрашняя прогулка поможет. Ступай, я их укачаю. Ути мои хорошие…».

Увы, укачивания не получилось. Жеребята свистели, вопили и скандалили до вечера, в довершение всего, перевернув на меня свои тарелочки с морковным пюре. Кое-как впихнув в них несколько ложек, я до полуночи пыталась угомонить разноцветных тиранов. Наконец, выкупанные и вытертые, в новых подгузниках, они прикорнули в кроватке, совершенно вымотав мне нервы своим поведением. Да, быть может, я была не самой чуткой матерью, да еще и отсутствовала шесть дней из семи, но все-таки мне не нравилось то, что происходило с детишками. Пробыв с ними полдня, я ощутила, как мне начала передаваться озабоченность Духа. Эх, каково ж ему там, бедняге…

«Все хорошо. Подгузник. Проверь».

– «Что? Ах, да…» – шмыгнув носом, я поднялась и потянув за шнурок сухо щелкнувший шнурок, сделала поярче свет допотопной, тяжелой люстры. Провернувшись, скрипнувшие медные колеса толкнули изящные коромысла, прижавшие кусочки зачарованных кристаллов к их более массивным собратьям, тотчас же осветившихся тусклым, мерцающим светом. Признаюсь, каждое это действо заставляло меня передергиваться от воспоминаний о разных умных книгах, описывающих строение разных интересных предметов, включая такую нужную и полезную в хозяйстве вещь, как атомную бомбу. Конечно, масштаб был несоизмерим, но слова о «критической массе», «самоподдерживающейся реакции деления» и прочие умные понятия сами собой приходили мне на ум при виде таких вот странных приборов. Техника земнопони, в отличие от пегасьих и единорожьих приспособлений, органично сочетала в себе как механику, так и собственно мышечную силу использующего ее пони, рождая на свет вот такие вот странные изделия. Открыв корзинку, стоявшую возле двери, я принялась обследовать матерчатые подгузники, оставшиеся после переодевания жеребят – «Вроде бы ничего…».

«Не болеют» – признался Древний, вместе со мной рассматривая пахучие кучки – «Но скандалят. Недовольны».

– «Да, это более чем странно» – задумавшись, я не заметила, как в комнату, привлеченная светом, вошла Мист, неодобрительно уставившаяся на открывшуюся ей картину. Оглянувшись, я тотчас же упаковала белье в корзинку, и захлопнув крышку, выставила в прихожую, стараясь не подавать виду, что непроизвольно задерживаю дыхание. Я была не брезгливой, но и пачкаться нарочно не собиралась.

«Зелени нет, слизи нет, запах соответствует… Может, что-то болит?».

Погрузившись в размышления, я присела возле кроватки, глядя на спящих детей. Неизменно свернувшийся калачиком Санни вновь оказался под привольно развалившейся рядом Берри, взгромоздившей свой круп на его спину, и довольно подергивающей во сне задней ногой. Медальоны на их шеях поблескивали золотыми боками, но в этом теплом сиянии мне вдруг почудилось недоброе предупреждение.

«А что, если это они?».

Мотнув головой, я вздохнула, и неожиданно для самой себя, попробовала вновь ощутить внутри тот голос, что нашептывал мне все эти сумасшедшие идеи перед Давилкой. Быть может…

«Голос?».

– «Ты не знаешь?» – я вскинула глаза к потолку, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Внутри была тишина, да незримое, умиротворяющее присутствие Древнего. Я попыталась было вспомнить, что именно мне чудилось тогда, и чем больше я погружалась в воспоминания, тем сильнее ощущала, как начал тревожиться мой симбионт.

«Голос? Одержима?».

– «Не бери в голову» – попыталась отшутиться я, но быстро проиграла, ощутив на мгновение тяжелую руку, прижавшуюся к моему крупу в намеке на укоризненный шлепок – «Нет, ну серьезно! Это были просто мысли, причем в голове. Ты же знаешь, что иногда, я бываю не совсем… Как бы это сказать… Адекватной. Вот».

И вновь ощущение упрямой властности. Я напряглась, почувствовав себя крайне неуютно. Нет, я доверяла ему, как самой себе, но в то же время, уж больно это походило на начало…

«Хорошо. Я послежу» – едва начав причинять мне настоящее неудобство, Дух отдалился, окатив меня волной сожаления и грусти. Похоже, мой симбионт, вторая половинка моей души, уловил мою мысль о надвигающемся сумасшествии, и решил не давить на меня, боясь, что я действительно съеду с катушек, ведь я понимала, ощущала, как он боится всего, что было связано с психиатрией. Его можно было понять – ведь я помнила, хотя уже довольно смутно, как он, как я, как вместе мы боялись, что действительно сошли с ума, вынырнув из той лесной речушки, где-то на полпути в… Куда? Воспоминания тускнели, подергиваясь пылью времени и пролетевших лет.

«Прости».

«Да чего уж там» – присев возле постели, заботливо разложенной в углу, возле кроватки, я ощутила, как начинает покидать меня противная дрожь, рожденная запоздалым страхом – «Не обращай внимания. Это все штуки из подсознания. Оно теперь занято тобой, и я не понимаю, что со мной творится. Но поверь, я скорее наложу на себя руки, чем расстанусь с тобой. Знаешь, как мне было грустно и одиноко, когда ты исчезал? Без тебя, я превращаюсь в полную дуру. Блондинку. Тупую пи…».

«Я знаю. Не ругайся».

– «Да как тут не ругаться…» – пробормотала я, оглядывая детскую. Ни тяжелые шторы, ни вязаные, с претензией на шик, салфеточки и скатерть, ни толстый и роскошный ковер не могли скрыть суровой аскетичности массивных каменных стен, не поддавшихся ни времени, ни врагам. Заметив какой-то необычный блеск, я насторожилась и сделав шаг вперед, отвела в сторону легкую ткань, окружавшую спальное место, но тут же расслабилась, негромко и с облегчением захихикав, увидев массивную раму зеркала, наполовину скрытого кружевной кисеей[10]. Да, похоже, такими темпами, я скоро стану настоящей невротичкой… Или безжалостной охотницей, на которую, вскоре, будет открыт сезон охоты.

– «Ну и как я тебе?».

«Неплохо. Хотя знакомо. Не помню».

– «Ой, да ладно тебе прибедняться!» – хмыкнула я, рассматривая себя в зеркале. Из него, на меня смотрела повзрослевшая, иронично нахмурившаяся кобылка молочно-белого цвета. Измятая, спутанная грива, черные и алые пряди которой сплетались в полнейшем беспорядке, пучком жестких волос болталась аж на уровне груди, и похоже, в скором времени, должна была познакомиться с коленями, если не с копытами, а грязный хвост неумолчно шуршал, по вновь проснувшейся привычке, обметая бедра и замызганный чем-то живот. Лишь блестящие, черные глаза остались такими же выразительными и глубокими, огромной, черной радужкой почти скрывая едва виднеющиеся белки. Да уж, ничего не скажешь – действительно, выглядела я как кукла. Большая, злая, опасная кукла.

«Отдыхай. Ты не права».

– «Правда?» – обратилась я к зеркалу. Я помнила, как мне достался этот облик. Я помнила того единорога, что по команде Госпожи зашел в ее покои. Всклокоченный пучок волос на голове – вот и все, что осталось от его гривы, остатки которой жалкими клоками спускались на шею и спину, без предупреждения, переходя в куцый, болтающийся хвост. Казалось, эта похожая на метелку часть тела принадлежала кому-то другому – по большей времени вися неподвижно, и колыхаясь в такт его шагам, она напоминала конечность парализованного, но стоило лишь жеребцу поднять на меня взгляд, как она, с невообразимой скоростью, начинала болтаться из стороны в сторону, грозясь оторваться и улететь в ближайший угол. Вместе с этим пониподобным животным, в покои проник и его запах, напоминавший удивительную смесь из запаха кишечных газов и ароматов переполненной казармы, живо напомнив мне сырую камеру под Дарккроушаттенским замком, и ее исчезнувшего обитателя. Не обращая внимания на мою ошарашенную морду, Луна и ухом не повела, милостиво кивнув в сторону бухнувшегося ниц единорога, для надежности, несколько раз стукнувшегося лбом о ковер.

– «Изволим МЫ даровать тебе еще одну возможность явить НАМ глубину твоего раскаяния» – без предисловий, начала принцесса, небрежно глядя на распростершегося перед ней жеребца – «Узри ж – перед тобой стоит та, кто желает преобразиться. Готов ли ты явить нам свой колдовской дар, изменник?».

– «Эй! Что за… Я не согласная!» – быстро отступив назад, на всякий случай, предупредила я, вздрогнув от одного только взгляда этого существа. Наведя на меня свои мрачные, слезящиеся буркала, единорог разглядывал меня, словно обсиженный мухами кусок мяса, примериваясь, как половчее поддеть его лопатой – «Что вы тут удумали?!».

– «Отринь свой страх, НАША Первая Ученица!» – изящно махнув копытом, Луна поднялась, и прошлась по покоям, остановившись за спиной испуганно съежившегося жеребца – «Сей жизни враг, колдун премерзкий, изобличенный моими верными слугами, готов послужить нам еще раз, приблизив сим свое искупленье. Он преобразит тебя не хуже эликсиров, иль настоев волшебных, чья сила велика, но недолговечна».

– «То есть, он согласился нам помочь в обмен на свободу?» – я удивленно вскинула глаза на Госпожу, но натолкнувшись на покровительственную усмешку, на миг, промелькнувшую на ее морде, тотчас же отвела глаза – «А, так вот как… Ну, значит, на смягчение срока? Эммм… На более удобную камеру… Нет?».

– «Его ждет смерть, и преданной НАМ службой, он приближает свой конец» – решив не томить меня загадками, прямо высказалась принцесса, заставив меня вздрогнуть. Ее слова падали, как удары тяжелых камней – «Искал он дерзновенно бессмертия секрет, и вот, нашел – печален был итог. Ответствуй, раб – чего ты жаждешь больше самой жизни?».

– «Смерти! Смерти, о вернувшееся зло!» – застонал, заскрежетал, заперхал пони, трясясь как в лихорадке, и не смея ни двинуться, ни отвести глаза от стоявшей за его спиной богини ночи – «Лишь ты залатываешь мою ошибку! Так было сказано! Зри овамо! Третий в конях! Бойся василиска! Се царь гадов, полный страшных ядов. Оными плюется! И хуже плевков. Пустит вонь, злостно так — убьет наповал! Брысь, брысь! Отрава! На горбу белый крап, башка петуха, передом стояч, задом ползуч, како всякий змий. Уморишь в вине, выпьешь оное – оборотись мордой на восток и шепни «Мельхиор! Хаспард! Мелисар!». Снизойдет к тебе желанное!».

– «И он согласился?!» – не поверила я, глядя на потеющего безумца, источающего запах мокрых портянок.

– «С НАМИ не торгуются, дорогая ученица» – на морде Луны вновь промелькнула мягкая, но непреклонная улыбка, на миг, раздвинув мягкие черные губы, и трясущийся идиот согласно закивал плешивой головой – «Что ж, начинай, магистр темный. Тебе МЫ говорим – сим ты приблизишь свой конец!».

Пригнувшийся единорог вскочил. Его глаза, до того слезящиеся и безжизненные, вдруг вспыхнули недобрым огнем. Рог Луны щелкнул, словно бич, и почти невидимый в полумраке ее покоев, темный луч вонзился в затылок выкрикивавшего что-то безумца. Пол под ногами тихо дрогнул, словно рождая отголосок далекого землетрясения, тихонько звякнули загадочные склянки в шкафу – казалось, это была всего лишь дрожь, но словно приливная волна, она подхватила меня и подняв в воздух, шмякнула об пол, окутав густым, белоснежным туманом, расчерченным черными и красными молниями. Не ожидав такого, я попыталась вырваться, но магия крепко держала меня на полу, с хрустом разводя ноги, заламывая крылья и вытягивая мою шею с готовой оторваться от нее головой. Признаюсь, я не то что испугалась – я окунулась в море ужаса, пронзительно вопя и пытаясь вырваться из невидимой хватки, когда моя шкурка вдруг полыхнула огнем, с потрескиванием, принявшимся облизывать мое тело. Его жар поднимался все выше и выше, захватывая голову и опаляя уши и глаза, оставляя от меня безжизненную головешку, в которой, в вечной муке и агонии еще теплилась жизнь. В моем сотрясаемом корчами ужаса мозгу всплыло воспоминание о бедном страже, что выпал из брюха каменного монстра, и я вновь завопила от ужаса ожидания неминуемой агонии…

И вдруг, все кончилось.

Жжение и треск ушли. Распяленное на полу тело еще сотрясалось от ужаса и ожидания боли, но инстинкты уже брали свое – открыв глаза, я увидела маячащее перед собой тело жеребца, и не думая ни секунды, рванулась вперед, охватывая его голову своими копытами. Всего один поворот – и его челюсть встретилась бы с его позвоночником… Но увы, его мне сделать не дали – плотный, синий пузырь охватил меня, словно подушка, и не взирая на мои протестующие вопли, поволок куда-то прочь. Я не знала, что стало с этим психопатом, и что за награду он так желал, прикрываясь словами о смерти – в тот момент меня больше заботило то, как со мной поступила та, на кого я надеялась, кому доверяла, и понадобилось нимало хорошего сидра, прежде чем я смогла унять постыдную дрожь, сидя в глубокой ванной личных покоев принцессы. Посмеиваясь, Луна долго выслушивала мои сбивчивые угрозы и обвинения в свой адрес, а потом…

«Ученица…» – задумчиво буркнул древний, моими глазами, по-новому глядя на отражение в старом и пыльном стекле.

«Ага. Она напомнила мне, что я все еще ее ученица, и никакие родственные связи не могут разрушить этот союз. Тем более, что я сама попросила ее найти «долгоиграющее» средство, которое не подведет меня, как та краска, из-за которой меня и вычислил Графит» – вздохнув, я прикрыла зеркало, и отправилась в кровать, по дороге, проверив малышей – «И представь себе, передохнув и приведя себя в порядок, я согласилась с ее доводами. Даже не знаю, кто из нас более сумасшедший, но раз по ее словам, она проделала все гораздо мягче, чем практиковалось в ее время… В общем, я не сержусь. Но предупредила ее, что буду держать ушки на макушке, и в следующий раз просто слиняю оттуда прочь, не взирая на причиненную ее хоромам разруху».

Дух не ответил, и погасив свет, я шмыгнула в кровать, блаженно вытягиваясь на показавшихся мне чрезвычайно удобных и мягких простынях. Кому-то эта узкая койка показалась бы чересчур маленькой и тесной, кому-то – недостаточно удобной, но мне, полгода ползавшей по камням и грязи, показались просто царской периной эти простынки, лежащие на голых досках.

Утро выдалось хлопотным – проснувшись, я попыталась было вывести жеребят на прогулку, но попытка выцарапать их из кроватки обернулась нешуточной дракой, в которой мои зубы быстро проиграли восьми копытцам, немилосердно дубасящим мой нос, и пару раз, даже попавших мне в глаз. Решив, что синяк под глазом того не стоит, я фыркнула и умчалась прочь, намеренно задержавшись у облюбованного водопада, возле которых когда-то видела самых отборных и нажористых хрум-хрумов. Воспоминания меня не подвели – как оказалось, потомки тех существ, которых мы ловили перед сном, приспособились к режиму сна и бодрствования фестралов, прячась от них по ночам, и выходя из холодных и мокрых расщелин лишь под утро, чтобы скрипящей панцирями толпой запрудить облюбованный водоем, ползая по дну запруд и небольших озер в поисках падали или грязи. Не знаю, что уж они отфильтровывали там из холодного, клейкого ила, но охота на них в ледяной воде была тем еще занятием, благо, что в медленно движущейся воде были хорошо видны облака и фонтанчики грязи, поднимавшиеся со дна. Вдоволь наплескавшись и порядком замерзнув, я поспешила назад, на ходу дожевывая пахнущую землей и тиной, жесткую ракушку-пирожок, гадая, проснулись ли малолетние охламоны.

О, они проснулись.

Едва подойдя к дверям детской, я услышала знакомые вопли и свист – проснувшиеся тираны требовали любви, ласки, и прочих радостей, причем немедленно, а лучше – сейчас же, сей момент. Как там сказала моя мать – «чего-то теплоту и губ, ласкающих чей-то хвост»? Да уж, был бы на моем месте кто-нибудь другой…

«Нет!» – твердо сказала себя я, кладя на спину неугомонных детишек, тотчас же принявшихся скулить, пищать и требовать чего-то. Я ощутила недюжинную заинтересованность старого хомяка, и признаюсь, попыталась обдумать пришедшую мне в голову мысль, но спустя мгновение, с негодованием ее же и отвергла – «Я должна быть хорошей матерью, понятно? Детей нужно понимать, нужно устанавливать с ними контакт и пока они маленькие – вести с ними невербальный диалог! И нечего меня пичкать своими старообрядными методами, ясно?».

Ответа не последовало, но докатившаяся до меня волна скептицизма и ехидного веселья едва не сбила меня с ног. Ну надо же! Нашелся, великий воспитатель! Полная решимости показать, как ошибается этот представитель Homo Sapiens, лишь по недоразумению еще коптящий этот мир, я принялась за дело – помыла, переодела и обиходила капризничающих детишек, после чего – усадила их за стол. Признаюсь, кулинарными талантами я не блистала, поэтому с охотой согласилась на предложение Клауд накормить жеребят привычной им едой. Похоже, она явно что-то знала о моих кулинарных подвигах, иначе зачем бы ей предлагать свои услуги? Промучившись сомнениями, я все-таки решила довериться служанке Госпожи, и как оказалось – не прогадала. Морковная запеканка выглядела очень аппетитной, а овсяная каша с вареньем и засахаренными лепестками роз благоухала как лучший пир на свете, но…

Малолетние тираны отнюдь не оценили этот пир.

Запеканка была надкушена, пожевана, и признана невкусной, отправившись с детских кресел прямиком на ковер. Та же судьба постигла и кашу, и если бы не мой акробатический этюд «тройной горизонтальный тулуп спиной назад с посвистом и подскоком»[11], в комнате определенно пришлось бы менять ковер и занавески. Цветочные лепестки, спустя какое-то время, были одобрены, но их количество признано совершенно недостаточным для столь высокородных особ, поэтому после завтрака меня ждало все то же, ни на секунду не прекращающееся нытье. Утомившись, я сгребла детей в охапку, и завалилась на стоявший возле стены диван, укрытый белоснежным покрывалом, на котором, однако, уже успел отметиться кто-то из близнецов.

А может, и оба сразу.

– «Я просто не знаю, что с ними делать!» – пожаловалась я Луне, осторожно выглядывавшей из-за двери в свои покои. Похоже, неожиданно притихшие дети насторожили ее даже сквозь сон, и теперь она подслеповато щурилась на меня, словно китайский пчеловод, пытаясь разобраться, не удавила ли я ненароком ее дражайших внуков – «Есть не хотят, купаться не хотят, играть желают только в «разломай что-нибудь подороже»! Это же малолетние подонки, а не дети!».

– «Зто тперь они с матрью, а Селли гврит, что это самй важнй в жизне…» – пробормотала сонная принцесса, и тихо затворила за собой дверь, оставив меня недоумевать, что же именно имело в виду Их Сонное Высочество. Балуясь и кряхтя, жеребята ползали по мне туда и сюда, то больно дергая за перья, то принимаясь пихать меня под бока. Несмотря на столь привередливые вкусы, они неплохо набирали вес, и вскоре мне надоело вытаскивать их из-под крыльев, ощущая, как уже окрепшие копытца неприятно впиваются мне под ребра и в бока. Сердито рыкнув, я выудила из-под себя забуривающуюся под мой круп Берри, и сердито уставилась на ее уже скривившуюся мордашку, готовившуюся разразиться пронзительным писком – «Тихо! Да что ж такое с вами происходит, а?!».

Дочка замерла, и зачарованно уставилась на мои губы.

– «Вот, так-то лучше. Теперь, если ты будешь хорошей кобылкой…» – я осеклась, когда рванувшаяся ко мне дочь принялась облизывать мои губы – «Берри! Ах ты хулиганка! Целуются не так! Ну-ка, поцелуй свою маму! Смотри, вот так – чмок! Ну-ка, попробуй! Давай поиграем!».

Увы, целоваться ни она, ни Санни не собирались, но отчего-то испытывали непреодолимую тягу вылизать мои губы и нос. Недоуменно нахмурясь, я попыталась оттащить их от себя, но ребятишки вновь принялись ныть, и успокоились лишь после того, как я улеглась на диване, позволим им невозбранно вылизать мою голову от носа и до ушей.

– «Даже и не знаю, что с ними!» – призналась я Клауд, вернувшейся с пустым подносом из располагавшейся десятком этажей ниже кухни – «То вопят, то балуются, то вот облизывают меня, словно леденец. Они точно не кашляли, не чихали?».

– «Дети не болели» – спокойно и холодно ответила пони, внимательно глядя на развернувшуюся перед ней сцену – «Быть может, им нравится твой запах? Или вкус?».

– «Я не лайка-самоед, чтобы давать себя грызть… Эй!» – в этот момент, Берри пребольно укусила меня за губу, за что тут же получила толчок носом, отправивший ее валяться пузом кверху по белому диванному чехлу. Это отнюдь не обескуражило маленькую хулиганку, и вскоре, моя морда вновь оказалась в нешуточной опасности, исходившей от маленьких всепожирающих существ, решивших попробовать материнской крови.

– «Ты что-нибудь ела сегодня?».

– «Только хрум-хрумов» – подняв голову, я отпихнула висящую у меня на подбородке Берри, и с нарастающим возбуждением, уставилась на поднявшую бровь Клауд – «Я ела только хрум-хрумов, и не успела даже умыться! Так, а ну-ка, посторожи этих маленьких дьяволят!».

Охота заняла гораздо больше времени, чем я планировала – приближался зимний полдень, и та часть насекоморастений, что не уснула до весны, шатаясь по дну сернистых водоемов, окружавших шипящие гейзеры, уже наелась, и лежала неподвижно на дне, нисколько не желая облегчать мне задачу по их нахождению и отлову. На ощупь неотличимые от камней, они проворно сбегали, выпуская из отверстия у основания черный секрет и тугую струю воды, чтобы под прикрытием разливающейся краски поглубже зарыться в булькающий, теплый ил, поэтому их ловля в и без того темной воде превратилась в довольно хлопотное занятие, хотя я не могла не отметить того, что скакать в теплой водичке, куда стянулись эти существа из более холодных, хотя и не замерзающих ручьев и водоемов, было куда как приятнее, чем бродить по колено в ледяных озерцах. Наконец, отловив трех самых крупных представителей этого прыткого племени, не успевших удрать из моих копыт, я вернулась, вновь окунувшись в царство детского беспредела.

Да, Клауд оказалась права – давясь, чавкая и бурча что-то под нос, мои маленькие монстры набросились на ракушку, и мигом измазавшись в ее содержимом, буквально проглотили принесенное угощение, пронзительным визгом потребовав добавки. Ошарашено поглядев друг на друга, мы уставились на две половинки буквально уничтоженного хрум-хрума, в то время как облизывающиеся жеребята, как заведенные, принялись носиться вокруг, писклявыми голосами немедленно, сейчас же требуя добавки.

– «Мне кажется, нам нужно доложить Госпоже» – наконец, справившись с потрясением, заявила Клауд. Белая кобыла потеряла толику своей отчужденности, и не могла скрыть своего удивления открывшимся нам фактом – «Это еда для взрослых, не для детей! Нужно немедленно промыть им желудок!».

– «Ага. Хочешь, чтобы и тебя покусали?» – хмыкнула я, осторожно надкусывая по краю скрипящую на зубах ракушку, и разломив, принимаясь выковыривать из нее мешочек с черным секретом находившихся вокруг него защитных желез – «Они уже съели одну, и пока вроде бы не обделались, хотя, как мне кажется, это лишь дело времени. У тебя нож есть? Отрежь-ка эти корешки, и поруби на части – думаю, они еще не привыкли есть что-то извивающееся и явно живое».

Опровергая мои слова, с сердитым ворчанием, мелкие непоседы принялись делить одно из отвалившихся щупалец, вырывая его друг у друга изо рта, словно маленький, зеленый канат. Понукаемая мной Клауд ушла, оборачиваясь на каждом шагу, и вскоре вернулась с изящным столовым ножом, быстро прекратившим попытки поползновений оставшихся на ракушке, зеленых отростков. Очищенный хрум-хрум пришелся детям по вкусу, но чем больше они ели, тем более странным и агрессивным становилось их поведение.

– «Мы должны прекратить» – твердо произнесла Клауд, глядя на последнюю раковину, жадно доедаемую маленькими оглоедами. Чавкающие малыши раздулись, словно клопики, продемонстрировав нам тот самый аппетит, о котором мы и не смели мечтать, потчуя их кашами, зеленью и морковкой, но даже мне стало не по себе при виде дочери, пытающейся рычать на брата сквозь забитый зеленым содержимым ракушки рот. Решив, что с них хватит, я попыталась было отстранить детей от остатков их трапезы, но даже малейшая моя попытка поднести к ним копыто привела лишь к тому, что жадно жующий Санни окрысился на меня, и даже щелкнул своими мелкими зубками рядом с быстро отдернувшимся копытом.

– «Я… Я иду к госпоже» – теперь на морде стоявшей за мной пони читалась не только обеспокоенность, но и откровенный страх – «Это ненормально, Раг!».

В ответ, я лишь покачала головой – оторопевшая, оглушенная столь странной реакцией детишек на предложенную им, живую еду. Присев рядом с детьми, я попыталась было лаской и уговорами прервать их трапезу, закончившуюся вылизыванием и обнюхиванием тщательно обглоданных половинок ракушек, но любая моя попытка вмешаться в процесс еды приводила лишь к писклявому хрипу, до ужаса напоминавшему предостерегающий рык.

«Они что же, решили, что они… Хищники?».

– «Клауд, стой. Я думаю… Мне кажется, я знаю, что нужно делать» – похоже, Дух был прав. Луна была права. Все вокруг были правы. Детям нужна была мать, а мои отлучки делали меня ничем не лучше какой-нибудь приходящей няни или воспитательницы, которую можно игнорировать, на которую можно не обращать внимания, можно окрыситься или куснуть – все равно, уже утром, ее снова не будет, и можно и дальше вести свою жизнь иждивенца – без родителей, без любящих, целующих губ и обнимающих тебя ног… И без твердого копыта, которое напомнит, кто в доме хозяин.

– «Ты уверена, Раг?» – стоя возле покоев хозяйки, нервным шепотом окликнула меня служанка. В ответ, я лишь покачала головой, и не обращая внимания на вопли и протестующее нытье, потащила измазанных в зеленом охламонов в укромный уголок. Я ни в чем не была уверена, однако понимала, как была права принцесса, решившая заменить мне мать, как был прав мой симбионт, и как не правы те книги, что нас заставляли читать на курсах для будущих матерей. Детям нужно, чтобы рядом с ними были мягкие материнские губы и твердое копыто отца, но раз уж с последним наметился некоторый дефицит, то я сама была должна восполнить некоторые пробелы в воспитании моих детей.

Проводив взглядом шмыгнувшую из покоев пегаску, я повернулась к едва ли не рычащим на меня близнецам, и скрепя сердце и мысленно засуча рукава, принялась за дело.

Весь этот день я провела в башне, демонстративно маяча на виду захлебывающихся слезами детей, и столь же демонстративно не обращая на них внимания более, чем требовалось для того, чтобы засунуть в них несколько ложек еды. Купание, еда, прогулка по полуразрушенному балкону – каждый раз всем своим видом, холодным голосом и отсутствием каких-либо уговоров я давала им понять, что шикарная жизнь закончилась, и поблажек больше не будет. Расположившись на коврике, я щурилась, глядя на закат, и изо всех сил делала вид, что это солнечные лучи виноваты в блестящих дорожках из слез, вымочивших шерсть на моих щеках. Но сдаваться было нельзя, и скрепя сердце, я лишь отмахнулась хвостом от подползавшей ко мне Берри, жалобно скулившей на пару со своим братом, прячущимся за ее спиной.

– «Мне кажется, это довольно жестоко, дочка» – заметила Луна, словно призрак, появляясь из темноты, сгустившейся на миг возле коврика, где я коротала эти часы, любуясь закатом. Повернув голову, я ласково потерлась о шею опустившейся рядом со мной принцессы, и вновь принялась следить за последними лучами солнца, опускавшегося за пики Заслонных гор, в бурлящее кольцо из мрачных, грохочущих туч – «Я понимаю, что без подобного рода наказаний никак не обойтись, и в жизни каждой матери приходит момент, когда нужно поставить ребенка на место… Но почему именно сейчас?».

– «Потому что я чувствовала, что это нужно было сделать сейчас, иначе…» – наконец, когда стенания за моей спиной переросли в захлебывающийся, отчаянный плач, я соизволила убрать мешавший близнецам хвост, и демонстративно не глядя на ползущих ко мне детей, приподняла крыло, под которое те и забились, икая и всхлипывая от пережитого страха. Наверное, еще долго будут помнить негодники тяжелое материнское копыто и жжение в не на шутку отшлепанных крупах. Конечно, сначала я осторожничала, памятуя о хрупкости жеребячьего организма, но вскоре приноровилась, задействовав в процессе воспитания жесткие и длинные маховые перья, оказавшиеся куда как удобным средством донесения до детей необходимой информации, никак не желавшей проникать в их головки через предназначенные для этого природой пути – «Мне кажется, в процессе их воспитания я упустила одну очень важную вещь. Они – всеядные, с уклоном в хищничество, прямо как человек, а у большинства хищников и высших приматов, способных к созданию сложных сообществ, имелась четкая иерархия, поддерживать которую приходилось и вот такими вот методами. Боюсь, что они начали воспринимать меня как няньку, как поставщика высокопротеиновой диеты, и ничего более – так что пришлось поставить их на место и показать им их ошибку. В конце концов, я главная в этой семье!».

– «Это лишь детский эгоизм, Скраппи. Все малыши склонны к нему» – успокаивающим тоном укорила меня мать – «Конечно, я не могу утверждать это однозначно, ведь в свое время, я не уделяла слишком много внимания процессу воспитания жеребят, да и к тому же, порция розог еще никому не вредила, уж поверь».

– «Да? А почему тогда ты сама…».

– «Наверное, я вспомнила об этом лишь после того, как их наказала ты, Скраппи» – помолчав, призналась Луна, проводя своим великолепным крылом по моему, под которым притаились всхлипывающие жеребята – «И я хочу тебя немного подбодрить».

– «Ага. Спасибо» – саркастически прогудела я, шмыгая носом – «Мне уже стало опонительно легче!».

– «Пожалуйста. Я всегда должна быть готова прийти на помощь с каким-нибудь хорошим советом – как выяснилось, сейчас, это одна из главных добродетелей хорошего правителя» – покосившись на важно кивавшую в такт своим словам принцессу, я попыталась понять, шутит она, или и впрямь говорит абсолютно серьезно. Нет, конечно, дядька Геббельс знал, как пудрить своим сородичам мозги, но слышать парафразы его слов из уст утонченной, но в то же время прямой, как копье, Принцессы Ночи, было, как минимум, странно – «Селестия говорит, что со временем наши подданные перестанут меня опасаться, и я должна быть готова к тому, что вскоре, часть ее обязанностей может перейти ко мне».

– «Ах вот как! Селестия!» – не удержавшись, фыркнула я – «Тогда все понятно. Но мне казалось, что ты в совершенстве постигла науку управления пони. Взять, к примеру, того же мага, которого ты натравила на меня ради этой маскировки».

– «Забудь про этого безумца!» – с величавой небрежностью отмахнулась копытом мать, сверкнув серебряным накопытником, отразившим последние лучи заходящего солнца. Погрузившись в клубящиеся по краю Обители тучи, оно еще долго просвечивало сквозь них, словно раскаленный слиток золота, постепенно тускневший, и терявший свой жар – «Его путь ведет во тьму, куда его определила судьба. Не нам стоять у него на пути».

– «А кому?» – помолчав, негромко поинтересовалась я. За этими внешне безобидными словами темно-синего аликорна плескалась тьма неведомого, непостижимого, и я не смогла удержаться от того, чтобы попытаться хотя бы краешком глаза взглянуть на те силы, которыми повелевали принцессы.

– «Уже готов герой, который пройдет сквозь лед и пламень, нырнет в пучину, и сразив врагов, ворвется в мрачный замок, освободив безумного отца» – негромко, нараспев произнесла Луна, не замечая моего взгляда. Прикрыв глаза, она вглядывалась в быстро темнеющее пространство за окном, словно читая открытую книгу – «Печален будет итог, и препятствовать сему не станем Мы. Но все же, он подданный Наш и поэтому, его талантами воспользоваться Мы желаем».

– «Ого…».

– «Не одобряешь?» – вдруг резко, в лоб, спросила меня Луна. Она начисто проигнорировала тот факт, что я вздрогнула, и продолжала глядеть на меня, гипнотизируя огромными, ставшими вдруг непроницаемо-темными глазами, в которые я завороженно уставилась, словно кролик, оказавшийся в объятьях анаконды.

– «Я… Эммм… Ну…» – я попыталась было родить что-нибудь умное, и непременно приличествующее моменту, но увы, в голове было пусто. Пересохшее горло не повиновалось, а язык просто прилип к нёбу, и все, что я могла – лишь глупо хлопать ртом, не хуже вытащенной из воды рыбки. Какая-то тень пролегла между нами, и даже хнычущие дети притихли, до боли впиваясь копытцами в мой бок.

– «Поверь, тебе еще многому предстоит научиться» – спустя какое-то время, произнесла принцесса, отведя от меня свой пугающий взгляд. Признаюсь, давно мне не было так страшно, ведь несмотря на всю опаску, которую по-прежнему внушала мне Селестия, несмотря на тщательно «забытые» воспоминания о произошедшем на грузовом терминале под Мейнхеттеном, после всего произошедшего, я начала чуть лучше понимать своих наставниц, своих принцесс, одна из которых стала мне названой матерью. Конечно, она упорно настаивала на том, что впрыснутая в мою носительницу жизнь – не важно, была ли это банка или утроба обычной кобылы – не чета тому, что дарует магия аликорна, но мне еще предстояло привыкнуть к тому, что помимо приемной, у меня появилась еще и настоящая мать.

– «Уже поздно. Не пора ли моим внукам отправляться в кроватку?» – поинтересовалась Луна, когда пауза затянулась, и стала крайне неуютной – я смела надеяться, что для нас обеих – «Их нужно выкупать и обиходить. Я сделаю это, а ты посмотришь, все ли верно».

– «Акхем… А… Ну да. Конечно» – просипела я, тряхнув головой. Кажется, этот жест начал входить у меня в привычку, и если так пойдет и дальше, я превращусь в настоящую паркинсоничку, вечно трясущую своей глупой головой. Тоже мне, исследовательница! Полезла в божественные мистерии, как корова в посудную лавку! Поднявшись, я попыталась выковырять из-под крыла немного успокоившихся жеребят, но стоило мне только приподнять покрытую перьями конечность, как детишки изо всех сил вцепились в пух под крыльями, ни за что не желая даже на секунду покидать теплое и уютное местечко под материнским крылом. Отчаянно завывая, Берри впилась в мой бок, словно серый клопик, вцепившись в лохматую шерсть всеми своими зубами и трогательно размахивая миниатюрными крылышками. Санни сдался быстрее, но восполнил недостаток проворства громкостью рева, заставив отступить на шаг даже Луну, а не то что Клауд, неслышно нарисовавшуюся было из-за двери, и вновь нырнувшую за портьеру.

– «Ну, тише. Тише. Я никуда не ухожу».

– «Да, похоже, сегодня тебе придется спать вместе с ними» – щуря глаза и прижимая к голове уши, громко заметила принцесса, глядя на столь бурную реакцию детей. Вновь оказавшись под моими крыльями, они утихомирились и вновь принялись скулить и икать, жалуясь на несправедливость окружающего мира.

Но теперь, я впервые услышала в их голосах настоящий страх.

«Ох, что же я наделала…».

– «Да, похоже на то» – старательно сдерживая слезы, я направилась к кровати. «Стражи не плачут – стражи огорчаются», но в этот момент, в моих глазах плескалось целое море, и лишь старательно возведенная запруда на их пути не давала мне разрыдаться. Не сейчас. Не теперь. Очутившись в своей узкой, спартанской постели, я улеглась, и приоткрыв крылья, принялась укачивать цеплявшихся за меня жеребят. Прошло немало времени, прежде чем дети успокоились и уснули, изо всех сил прижимаясь к материнским бокам, вздрагивая и иногда, даже вскрикивая от страха во сне, стоило лишь мне пошевелиться или осторожно попробовать сменить позу. Присевшая рядом Луна с интересом глядела на тихо сопящих внуков, с благосклонной улыбкой разглядывая судорожно цеплявшихся за меня жеребят. Она отлучилась лишь раз, скрывшись в своих покоях, и вскоре, огромная луна, поднявшаяся из-за гор, ознаменовала ее возвращение. Опустившись рядом со мной, она вновь вгляделась в мордочки внуков. Берри уснула довольно быстро, и сон ее был все так же безмятежен, как раньше – лишь сильнее она прижималась к материнскому боку, то и дело подергивая крошечными копытцами, если зажатый между ними клок шерсти вдруг начинал выскальзывать из ее хватки. Санни спал беспокойнее, крутясь и тихо вскрикивая во сне, успокаиваясь лишь от ощущения материнского языка, ласково проходившегося по напряженной спинке. Тогда сын расслаблялся, и забывался в беспокойном сне, подергивая задними ногами, словно бегущий куда-то зверек.

– «Я себя ненавижу».

– «Ты сделала то, что должно» – успокаивающе откликнулась Луна, проводя по моей голове искусно завитыми перьями крыла – «Утешься, моя дорогая. То было необходимо».

– «Правда?!» – ощерилась я. Пока дети бодрствовали, мы избегали говорить о произошедшем, словно поддерживая какое-то табу, но стоило им уснуть, как слезы, до того душившие меня не хуже наброшенной на шею веревки, нашли дорожку к глазам, и я содрогнулась в беззвучных рыданиях – «Я… Это вы… Вам всем легко говорить! Один поучает, как воспитывать детей, вторая – что розги просто необходимы для детских задниц, а я… А как наказывать – так мне?!».

– «Родительское копыто – закон!» – наставительно подняла ногу принцесса, словно наглядная демонстрация ее слов могло бы облегчить мою боль от содеянного – «Только родитель имеет право наказывать жеребенка, но наказуя – он учит его, и боль от учения, войдя в его голову чрез посеченные чресла, отвратит его в будущем от проступков и бед, принести которые способно чрезмерная мягкость родителей».

– «Ага. Может, тогда и меня посечешь?!» – тихим шепотом рявкнула я, вытирая мокрые щеки. Санни вновь беспокойно завозился, и я прижала к себе хнычущего сына, с тихим шипением укачивая малыша, пока тот не заснул.

– «Коль дашь мне повод…» – тонко усмехнулась мать, вновь опуская на мою голову великолепное крыло. Его тепло подействовала на меня успокаивающе, и прикрыв глаза, я изо всех сил, полной грудью, вдохнула ароматы неведомых трав, от которых еще более таинственно мерцали на небе звезды, и приятно кружилась голова – «Пойми, моя милая, даже если бы на моих глазах дети – любые дети – совершили что-либо непотребное, я первым же делом доставила бы их к родителям для примерного наказания. В мое время, знать отправляла своих сыновей и дочерей ко дворам вассалов и сюзеренов, опасаясь родительской лаской и мягкосердечием взрастить их в неге и довольстве, не подготовив к вызовам жизни. Этот обычай пришел к нам от грифонов, хотя у них он обычно практиковался лишь потому, что бедным ваза не на что было содержать приближавшихся к совершеннолетию птенцов. В самом нежном возрасте они посылали их ко двору знатного риттера, где, копошась среди прислуги, они могли выделиться силой, умом или ловкостью, становясь вскоре оруженосцами, песенниками, шутами и собутыльниками знатных особ, составляя их свиту. Сюзерен же мог их и окогтить – даровать своей волей золотые накоготники, посвящая в незнатные риттеры. Конечно, его решение должен был подтвердить сам владыка Каменного Трона на ежегодном собрании кланов, и политические дрязги, посвященные этому событию, составляли едва ли не главное развлечение для скучающей грифоньей знати.

– «Значит… В твое время… Все было жестче?» – пробормотала я, помимо своей воли, захваченная рассказом принцессы. Молочно-белый диск луны медленно карабкался из-за горизонта, играя серебристыми бликами на заснеженном окне, и мне вдруг вспомнилась зимняя ночь в Понивилле, и дальняя палата госпиталя, с тяжело дышащей фигурой в углу.

– «О да! Тогда все было проще – и сложнее» – кивнув головой, Луна придвинулась поближе, глядя на меня таинственно мерцающими в темноте глазами – «То было тяжелое время. Мы были сильнее, честнее и глупее, чем нынешний народ. Мы не боялись смеяться и плакать, открыто любили и еще честнее ненавидели. Воевали с грифонами, дружили с грифонами, алчно поглядывая на границы друг друга. Я принимала владыку Каменного Трона как равного, вместе с ним ликуя и благосклонно даря свое внимание бьющимся за нашу благосклонность юным птенцам. Представь, как дрожала земля под копытами наших гвардейцев, еще не разделенных на Ночную Стражу и Гвардию Селестии; как величаво качались знамена и прапора на турнирных копьях, как гордо реяли стяги летящих грифонов, прикрепленные к длинным прутьям, расположенным на их плечах. Блеск нарядов и запах возбуждения исходил от собравшихся толп. Мы чествовали победителей и освистывали проигравших, смеялись над неразберихой среди новичков и уже посвященных в риттеры – они вечно что-нибудь путали или забывали. То нарушат непреложные законы геральдики, забыв выбить на своем знамени звезду, говорящую о том, что это младший или средний отпрыск своего родителя, или вообще, являлись на турнир под штандартом клана… Ты знала, что раньше знамена были не из ткани – тряпки легко порвать или потерять – но из железа и меди? Ветер поворачивал их, словно флюгера на башнях, и тогда казалось, что целый лес поднялся и вышел поприветствовать нас на этом празднике. Копья и сариссы, тяжелые мечи и накопытники, глухая броня и шипастые доспехи – все было начищено до блеска, жаром сияя на солнце, когда склонявшиеся в поклоне воители и мудрецы, знать и простые жители со всех земель кланялись нашему величию. И… Но что это, Скраппи? Ты спишь?».

– «А? Что?» – вскинув голову, я обнаружила, что убаюканная негромким, вкрадчивым голосом и мерцанием глаз, я прикорнула, обессиленно опустив голову на кровать. Выбравшиеся из-под крыльев дети прильнули ко мне, восемь маленьких ног обхватили мою морду и шею – и покосившись, я не решилась нарушать их покой. Вдохнув, я моргнула, почувствовав, как слипаются мои глаза, словно намазанные густым и безвкусным рыбьим клеем[12], и, не удержавшись, тихонько зевнула, стараясь не потревожить детей.

– «Спите, мои хорошие» – прошептала Луна, легонько касаясь губами сначала моего лба, затем – макушек детей, словно заботливая мать, желающая спокойной ночи своему многочисленному семейству. Ее губы, задев мое сокровенное местечко, скрытое под отросшей челкой, на мгновение задержались, ощупав оставшуюся на этом месте ямочку – «Сегодня ваш сон будет легок и светел. И пусть вам приснятся чудеса далекого прошлого, которые теперь помним лишь я, да сестра. Спокойной ночи, мои маленькие пони».

---

Долина Обители, как выяснила я еще по прибытии, была отнюдь не одна. Это место представляло собой несколько долин, окруженных высокими пиками гор и массивными хребтами, простиравшимися до самого Мейнхеттена. Именно первые поселенцы тех мест назвали их Заслонными горами, и название это закрепилось за всей горной цепью, отделявшей мрачные земли Старого Королевства от вновь обживаемых земель остальной Эквестрии. В каждой из них находилось место для того, чтобы маленькая, карманная армия Принцессы Ночи не скучала, и могла найти себе развлечения по вкусу – конечно, под копытоводством опытных (и не очень) инструкторов, основной задачей которых было объяснить своим подопечным, чем именно им было бы интересно заняться.

– «Достаточно тебе изображать из себя новичка» – огорошила однажды меня Луна. Пройдя во второй раз Давилку, я получила пару недель на отдых, и провела их занимаясь исключительно детьми. После того памятного для них наказания, поведение малышей постепенно стало меняться, но увы, еще раз или два, скрепя сердце, мне пришлось отшлепать негодников, забывших, что шутить им можно с бабушками или отцом, но никак не со строгой матерью, не собирающейся терпеть скандальное поведение собственных детишек. Увы и ах, я быстро поняла, что и Древний, и Луна – оба они были по-своему правы, и уже спустя пару сеансов такой вот «физиотерапии» Санни уже не смел огрызаться на мать, с рычанием требуя хрум-хрумов вместо тыквенной каши, а Берри… Что ж, с ней все было сложнее, и я начала подозревать, что для нее наказания были едва ли не естественным исходом всей ее жизнедеятельности, и казалось, получив в очередной раз по мелкому, вертлявому крупу десяток живительных шлепков, она воспринимала их как логическое завершение пакости, после которого, с легким сердцем, можно было приниматься за новый разбой. Живую еду она воспринимала гораздо спокойнее, хотя умудрялась при этом умять в два раза больше брата, не превращаясь при этом в озлобленного маленького хищника, свирепо атакующего любого, кто покусится на ее добычу. Конечно, большая часть детской еды была привычной для прочих пони, в том числе и фестралов, зубы которых служили скорее средством нападения, нежели для пожирания мяса или разгрызания костей, но увы, после первого раза, я так и не смогла научиться отказывать своим жеребятам, и скрепя сердце, костеря себя последними словами, я улетала в ночь – и утром возвращалась с шуршащими раковинами хрум-хрумов, не в силах выносить умоляющие взгляды бегающих вокруг меня детей.

– «Ты достаточно отдохнула, и думаю, готова к сюрпризу».

– «Ненавижу сюрпризы!» – скривилась я, поднося к носу Берри копыто, и давая его тщательно обнюхать. Вдохновившись запахом близкой порки, оранжевая егоза сделала невинные глазки, и просеменив, соскочила со стола на стул, отойдя подальше от бутылочки с чернилами, столь соблазнительно стоявшей на самом его краю, так заманчиво близко к белоснежному, пушистому ковру. Я буквально слышала, как шуршат маленькими лапками божьи коровки в ее голове, прикидывая, как будут смотреться следы крошечных копыт на изгвазданном черным, густом ворсе – «Беррииииии…».

– «Няка!».

– «Вот сейчас тебе задам!» – посулила с улыбкой я, глядя на расплывшуюся в ответной улыбке дочь. Исправив характер жеребят, я обнаружила в них море скрытых талантов, а также неуемное желание болтать и день и ночь, хотя пока – лишь на их собственном, детском языке. Полтора года – не такой большой срок, но увы, по словам Луны, они отставали в этом отношении от сверстников, чуть что, принимаясь орать и свистеть, словно их давно исчезнувшие предки. Однако теперь визг, вой и скрежет уступили место бурному лопотанию, когда маленькие негодники сообразили, что ласковым словом и визгливыми криками можно добиться больше, чем просто отчаянным визгом, и сообразительные малыши с поразительной скоростью принялись запоминать новые слова. Например, слово «бяка».

– «Ня-ня-няка! Няяяякааааа!» – завопила кобылка, и с веселым воплем поскакала вперед, с вполне закономерным итогом, чебурахнувшись на половине дороги, и с криками, исчезнув за диваном. Судя по протестующему визгу, там она наткнулась на Санни, и кажется, вскоре мне предстояло разбирать очередную потасовку, выдавая обоим ее участникам живительных шлепков.

– «Так что там про новичков?» – покачав головой, обратилась я к Луне. Почтившая меня с утра принцесса готовилась отойти ко сну, и крутясь перед зеркалом, поправляла какие-то странные штучки у себя во рту, отчего ее голос был менее разборчивым, чем прежде – «Слушай, а что это такое? Выглядит как вставные челюсти для фильмов ужасов!».

– «Это капа. Телает мои фубы рофными» – похвасталась Луна, одаривая меня ласковой и дружелюбной улыбкой голодного Терминатора – «Фелефтия наушила. Карошая придумка. Умелес путет фоснахраштён!».

– «Пока она только заставляет тебя говорить, словно грифон» – буркнула я, передернувшись от вида белых керамических накладок, охватывающих зубы обиженно фыркнувшей принцессы – «И ты еще говорила про сюрприз».

– «Он фтет тепя фнаруши. Приятнофо тня!» – махнула хвостом аликорн, направляясь в свои покои, откуда уже выходили кланяющиеся служанки. Кажется, после произошедшего, Клауд прониклась моим талантом воспитателя, и посматривала на меня с тщательно скрываемой опаской, но старалась этого не показывать, и с нарочитой небрежностью кивнув в мою сторону, поскакала к дивану – вынимать из-за него вовсю дерущихся жеребят. Вздохнув, я покосилась на старинные водные часы, представлявшие из себя безумной сложности клепсидру, минутная и часовая колбы которой были опутаны множеством непонятных тяг, штанг, клапанов и противовесов, и поняла, что мне придется еще немного задержаться, утихомиривая расшалившихся детей.

Сюрприз ожидал меня в новой долине – в той, которую мы с Графитом видели на пути к моему новому-старому месту жительства. Большая – гораздо больше той, что принимала новичков, она располагалась между двумя горными хребтами, и казалась царством вечной зимы. Надеюсь, эти дневники никогда не попадутся на глаза кому-нибудь, кроме Твайлайт, но если это вдруг случится, невольные жертвы моего обращения с эквестрийским языком могут резонно заметить, что я слишком вольно обращалась в этих записках сумасшедшей с понятием пространства, зачастую, с необыкновенной простотой говоря о далеких местах так, словно они находились буквально под боком. Казалось бы, горные долины, разделенные высокими хребтами, должны были бы стать для любого пони нешуточным препятствием, и это была бы, отчасти, правда… Если бы этими пони были бы единороги или их лишенные магического дара сородичи, а не пегасы. Крылья давали свободу, и ценить их можно было научиться лишь потеряв возможность летать. Мы работали крыльями денно и нощно, носясь через горные хребты на спинах бурных воздушных потоков, огибая опасные пики и ныряя в относительно гостеприимные долины, не забывая уворачиваться от вечно голодных мантикор, и кажется, лично мне это пошло только на пользу, несмотря на все жалобы на ноющие плечи и спину. Думаю, теперь я могла бы спокойно летать в Кантерлот наперегонки с разогнавшимся поездом, хотя вряд ли смогла бы долго поддерживать такую же скорость. Теперь я прекрасно понимала Луну, избравшую летающий народ проводником своей воли – ничто, даже магия, не смогла бы, наверное, заменить нам то чувство полета, чувство свободы, даруемое крыльями на наших боках. Мы были мобильнее любого человеческого соединения прошлого, свободные, словно птицы, зависящие лишь от погоды да запасов собственных сил, и Обитель предоставляла нам и то, и другое, хотя для поиска их нам приходилось прилагать недюжинные усилия – впрочем, как и всегда. Но каждому пегасу необходимо место для отдыха, и нашим стал старый, наполовину разрушенный дом, притулившийся на самом краю каменного карниза, нависавшего над обширной, укрытой снегами долиной, большая часть которой была утыкана карликовыми соснами, елями и прочими пыхтами, названий которых я не знала, да и не стремилась узнать. Старая скрипучая дверь, шарообразная печка-светильник, набитая горючими камнями, да десяток походных одеял – вот и весь небогатый скарб, что полагался нам в нашем убежище. Конечно, мы умудрились разнообразить его сундучком и большим котелком на треноге, спертым мной где-то на чердаке полуразрушенного замка, но все же, обстановка оставалась довольно спартанской. Ну, и в довесок, название дома не менее вдохновляло на подвиги, а не домоседство – он звался Воронье Гнездо. Почему «Воронье»? Не знаю, но раз те, кто нашел когда-то это место, не заморачивались поиском более оригинального названия, то и я не горела желанием выяснять историю топонимов[13] данного места.

– «Ну что, кровососики мои ненаглядные, явились?».

На этот раз, инструктор был правильным – злобно выглядевшая кобыла где-то за сорок, чей истинный возраст был сглажен магией Госпожи, даровавшей ей облик фестрала. Серая шкура ее была испещрена множеством белых полос, делающих ее похожей на вывернутую наизнанку зебру – похоже, она отваливала не одну сотню битов своему стилисту или магу за такие украшения, ветвящиеся по всему телу. Привычная для стражей броня так же не осталась без внимания этой кобылы, и я с содроганием уставилась на длинные шипы, торчащие вдоль спины этой сумасшедшей валькирии, потрясающей перед нашими носами шипастыми накопытниками, украшенными, вдобавок, парой острых когтей, по которым, время от времени, пробегали голубоватые искорки магии. Лишенный гребня шлем мог похвастаться длинным рогом, навершие которого нехорошо поблескивало в такт шагам своей хозяйки, расхаживающей вдоль строя – «Что, обосрались, значить, где-то?».

– «Эй, сестра, мы уже не…».

– «Молчать!» – подскочив к первому, кто осмелился протестовать, инструктор изо всех сил боднула его головой, и несмотря на то, что и одна, и другой были облачены в шлемы, осмелившийся высказаться фестрал бесславно сел крупом на снег – «Просто так в Обитель не возвращают!».

Переглянувшись друг с другом, фестралы заворчали. Они покинули Обитель полгода назад, и каждый успел поучаствовать в том или ином деле, и теперь, в каком-то смысле по праву считали себя чем-то большим, чем простая строевая скотинка Гвардии или Легиона. Признаться, я тоже нахмурилась, ощущая неуверенность от того, как мне реагировать на эту бешеную дамочку в экзотических доспехах, но пока решила держать язык при себе.

– «Вы все прослужили полгода своей Госпоже» – тем временем, продолжала инструктор, словно и не замечая, какой эффект оказали ее действия и слова. Теперь уже напрягся весь строй – в конце концов, личные обиды не стоили ничего, когда речь шла о нашей повелительнице, а новички, прошедшие тяготы Обители, отличались в этом вопросе повышенной чувствительностью, как и любые новообращенные верующие. В конце концов, у них имелись наглядные свидетельства силы их божественной покровительницы – «Кое-кто из вас даже умудрился поучаствовать в кое-каких темных делишках – по-другому я эту ерунду и не назову. И вот теперь, вас прислали сюда. Официально – отточить свое мастерство… И что, кто-нибудь из вас, молокососы, и впрямь поверил в этот навоз?!».

Ошеломленный яростным криком, строй замер. Нахмурившись, некоторые принялись рыть копытом землю, словно готовясь в следующий же миг броситься на оравшего инструктора. Другие же принялись переглядываться, словно и в самом деле, неуверенные в своих силах или знающие за собой какие-то грешки. Эх, учить их еще и учить…

– «Когда вы пошли в школу и впервые взяли в зубы родительское перо, я гоняла бандитов и отщепенцев вокруг строящегося Мейнхеттена! Мы, с моим крылом, обеспечили победу наших войск у Пизы в Северной войне, предоставив командору Гвардии исчерпывающие сведения о нашем враге! И с высоты своего опыта, я могу вам сказать, что вы ничего не знаете и не умеете! И именно поэтому вам нужна помощь тех, кто умеет и может!».

Вновь пройдясь вдоль бурлящего строя, офицер-инструктор свирепо ухмыльнулась и с хорошо слышимым хрустом повела головой, разминая шею и недвусмысленно приглашая желающих высказаться не сдерживать душевные порывы. Желающих отчего-то не нашлось. Поглядев на стоявших рядом со мной фестралов, я успокаивающе коснулась их крылом – так или иначе, эта кобыла годилась нам в матери, она была нашим инструктором, и не стоило начинать наше «повышение квалификации» с безобразной ссоры с учителями. Заметив мою пантомиму, кобыла бросилась ко мне, в два прыжка оказавшись рядом со мной.

– «А ты что тут крутишь крыльями, белая?!».

– «Жарко, инструктор. Обмахиваюсь вот» – миролюбиво откликнулась я, демонстративно похлопав крыльями. Взметнувшиеся снежинки на мгновение скрыли от меня ощерившуюся кобылу, но уже в следующий миг, из снежной, блестящей завесы, на меня вылетела украшенная рогом голова, с хрустом соприкоснувшись с моим многострадальным носом.

Ну почему всегда нос?! Это ж уже даже не смешно!

Драки в обители были обычным делом. Находясь в состоянии постоянного стресса, пони так или иначе срывались, и очень часто, вступали друг с другом в короткие, злые потасовки. В них я впервые узнала, что для драки можно использовать все тело, все конечности и хвост. В отличие от деревенских попихушек гражданских, в основном, гарцевавших перед друг другом, осыпая противника ударами передних копыт, тут я научилась использовать все тело, чтобы нанести урон своему врагу. Одним из моих любимейших приемов быстро стала «катапульта» – резкий прыжок на противника, отправляющий его в короткий полет на гостеприимно расположенную под ним землю. Резкий прыжок вперед, с попыткой захватить шею стоящего перед тобой пони – большинство из тех, кто был не знаком с такой атакой, инстинктивно поднимались на дыбы, принимая летящего на них противника на грудь, и закономерно получали свое, пропуская удар задними ногами в оставленный без защиты живот. Те же, кто драться умел, обычно поворачивались боком, решая вывернуться из захвата и вломить пролетающему мимо незадачливому драчуну по ребрам – и пропускали вторую, самую коварную часть приема. Я отдавала противнику переднюю часть тела, в свою очередь, плотно обхватывая его шею и плечо, на которое он принимал мою прилетевшую тушку, и изогнувшись, изо всех сил лупила его задними ногами, сила удара которых была усилена инерцией моего тела, отправляя жертву в полет. Универсальный прием быстро стал моим любимым – удачно проведенная первая часть давала немалый простор для фантазии, от простой «мельницы» – кувырка вокруг шеи оппонента, в результате которого противник сам оказывался под тобой, до зубодробительной серии ударов свободным копытом по морде. Задняя часть тела тоже не отставала, и приноровившись, можно было регулировать силу ударов задними ногами, от простого толчка до опасного удара кончиками копыт, после которого у большинства идейных оппонентов желание продолжать потасовку резко пропадало. Конечно, прочие пони быстро ухватывались за эту интересную идею, и думаю, вскоре, я смогла бы считать себя родоначальником нового стиля борьбы, но идея продвигалась в массы медленно – прием переводил бой в некрасивую «собачью драку» [14], во время которой начинали играть роль не ловкость или опыт, а банальная сила и как ни странно, неприкрытая злость. Чего-чего, а вот ее у меня было в достатке, и вскоре, количество желающих пощупать подбрюшье «лишившейся облика» пегаски как-то быстро сошло на нет – я не церемонилась со своими врагами, впрочем, как и они со мной, и несмотря на череду довольно громких, и признаюсь, безобразных драк, мой список побед дополнялся кучей болезненных ран, оставленных на моей груди и плечах зубами побежденных фестралов. Получив за эти годы столько ударов по моей самой многострадальной части тела, я замешкалась едва ли на секунду, и тотчас же, взъярившись, сама бросилась вперед, грудью встречая летевшее на меня тело. Передние ноги инструктора очутились на моей шее – ну, это мы знаем, выучили, что такое «колесо» – и уже сжались было в болезненном захвате, обездвиживающем незадачливого оппонента, но мои задние ноги уже спружинили, полетев в ее бок, и с гулким, металлическим стуком, тяжелое тело татуированной кобылы отправилось в полет, закончившийся в ближайшем сугробе. Поняв, что перестаралась, я вскочила, и нахлобучив на голову слетевший с наплечника шлем, окативший мою голову целой охапкой колючего и очень холодного снега, вновь застыла по стойке смирно, искоса глядя на пышущую злобой фестралку, словно снежный демон, вылетевшую из сугроба.

– «Смиррррна!» – рассыпавшиеся вокруг стражи принялись было вопить что-то одобрительное, похоже, искренне радуясь тому, что кто-то решил поставить на место зарвавшуюся учительницу, но после моего начальственного рыка быстро сообразили, чем это может грозить как мне, так и им заодно, и подтянувшись, вновь выстроились в строй. Окруженная взметнувшимся снегом, инструктор прыгнула ко мне, и остановилась рядом, тяжело дыша, и пожирая меня светящимися глазами. Казалось, она была готова наброситься на меня и словно дикарь, сожрать со всеми потрохами, но поведя глазами по сторонам, разрисованная кобыла воздержалась от дальнейшего копытоприкладства, рождая во мне чувство, похожее на уважение.

– «О, так у нас тут живчик?!» – прорычала она, приподнимаясь на кончиках передних копыт, словно собираясь обрушить шипастые накопытники мне на голову – «Да еще и без облика? Наказана за что-то? Твое имя, страж!».

– «Страж-гастат Айси Глэйз, мэм!» – вытянувшись в струнку, отрапортовала я, глядя поверх шлема инструктора – «До того – десятая контуберния Четвертой кентурии Легиона. Северная война, мэм».

– «Хмммм… Так значит, в этой куче желторотиков вдруг обнаружился кто-то с опытом?» – прищурившись, прорычала инструктор. Прижавшись бронированным лбом к моему шлему, она уставилась на меня гипнотизирующим взглядом голодной гадюки. Я ответила пустым и полным равнодушия взглядом, стараясь не заржать при мысли о сравнении с пугающими глазами Найтмер Мун. Да, мать была способна заставить обгадиться любого, осмелившегося поднять на нее глаза, и я прекрасно помнила свой ужас, когда обнаружила ее стоявшей за моей спиной во время того званого приема.

– «Никак нет, мэм!» – я решила доиграть до конца свою роль – «На моем счету двадцать восемь пернатых ублюдков, мэм. Поэтому я еще новичок».

– «На личном счету?» – быстро спросила инструктор, продолжая бодать меня головой, и заставляя сделать шаг назад. Признаюсь, этот вопрос застал меня врасплох – похоже, эта пони и в самом деле являлась прожженной гвардейской кобылой.

– «Да, мэм».

– «Ого!» – недобро усмехнулась полосатая, отступая, наконец, от моей напрягшейся тушки – «Еще один – и догнала бы новичка нашего крыла».

– «Польщена, мэм!».

– «Естественно! Это же Серебряные Подковы! Но хватит об этом» – отойдя назад, задиристая кобыла резко обернулась, полоснув глазами по строю – «Внимание! Заткнулись и принялись слушать! Шутки закончились – вы стали ночными стражами, и успели послужить Госпоже. Хорошо ли, плохо ли – не важно! Но теперь, я буду вас учить быть настоящими невидимками, внушающими трепет врагам! Это то, чего вы пока не умеете, несмотря на всю магию, которую вложила в вас наша возлюбленная принцесса, и это то, чему вы обязательно научитесь – или вылетите отсюда, и дальше шипеть из темноты и протирать своими крупами углы, словно дворцовые жеребчики. Это понятно?».

– «Да, мэм!».

– «Хорошо. И прекращайте уже этот ваш бред новичка! Мое имя – Монинг Рампейдж, и я приветствую вас на тренировках для настоящих мастеров. Теперь, мои братья и сестры по Страже, вы попали в настоящий Тартар!».

---

Что ж, в каком-то смысле, это действительно напоминало ад. Мы считались полноценными стражами, и поэтому, нам не требовались обычные учителя. Подразумевалось, что мы и так уже умеем все что нужно порядочному ночному стражу, и теперь, нам приходилось лишь оттачивать те навыки, что были привиты нам за последние полгода обучения, которые, увы, я пропустила, хотя и не по своей вине.

Инструктор существовала здесь лишь для того, чтобы осложнять нам жизнь. Она не читала лекций, не проводила с нами время, заставляя тренироваться или гоняя по тренажерам – Рампейдж просто-напросто сваливалась нам на голову в любое время дня и ночи, и ставила задачу, выполнить которую мы были обязаны к определенному времени. И все. Короткий брифинг, скудные данные о местности, перечисление условий задачи и множество сопряженных с ней запретов, а также указание точки, где мы должны были находиться или откуда должны были удирать, унося с собой что-либо ценное для нашего инструктора.

Со временем, задания становились сложнее – признаюсь, у меня душа уходила под хвост, когда, по заданию Монинг, мы были вынуждены продираться сквозь целую стаю мантикор, ловко лавируя между грозовыми облаками. Попробовав раз, второй и третий прорваться сквозь явно взбешенных кем-то животных, мы приняли решение идти прямо сквозь тучи. И именно тогда я увидела, как рождался когда-то тот фирменный, «дельфиний» стиль полета фестралов. Пока одни ныряли в тяжелые, набухшие влагой и плюющиеся молниями тучи, другие выскакивали из них, прикрывая спины и бока товарищей, на которые тут же нацеливались летающие тут и там хищные химеры. Словно дельфинья стая, мы учились прытко выскакивать из жгущейся молниями тьмы, мгновенно нанося удар по хищникам, атакующим наших товарищей, и вновь скрываться в темноте. Казавшийся мне несколько лет назад неподражаемым, этот стиль полета быстро превратился в привычку, рожденную необходимостью – трудно было не усвоить урок, ведь каждому хотелось жить, и желательно – целиком, не оставив крыло или ногу в пасти алчного существа. Опять же, в отличие от пегасьих стай, требовавших заранее определенного количества пегасьих крыльев, состоящих из трех крылатых коней, формации фестралов позволяли выстраивать гибкие походные колонны, защищенные, и готовые в мгновение ока щупальцами отдельных отрядов охватить приблизившегося врага.

Случались и неудачи – гораздо чаще, чем мог бы подумать иной читатель этих заметок, и тогда, на оставшихся ложилась вся тяжесть работы, которую делал оказавшийся в апотекариуме фестрал. Правила «Зачет – по последнему!» больше не существовало, как не существовало и самих зачетов – были лишь цели, которых мы стремились достичь.

И каждая цель была частью какого-то плана.

Я поняла это однажды утром, сидя в тени скалы, и наблюдая за новичками. Уже прошедшие Давилку, они вскоре должны были стать настоящими стражами, получив свой облик, и оттого, мнящие себя едва ли не всемогущими. Это была интересная задача – взбудораженные близостью заветной цели, их чувства были обострены, и выкрасть в столь непростых условиях значок десятка было явно нетривиальной задачей. И пока мои сотоварищи, скрывшись в темноте, в буквальном смысле растворились в тенях, я коротала время в засаде, выстраивая из камушков и щепочек все наши ходы, а также задания других групп, о которых я знала или мне доводилось слышать по крайней мере, краем белого уха. Похоже, под бдительным присмотром принцессы, в Обители шла какая-то военно-тактическая игра, смысл которой был для меня недоступен. Я двигала фишки и так, и эдак, но увы, даже под присмотром Древнего не смогла решить эту задачу, добившись лишь того, что мое чувство паранойи вдруг снова всплыло в моей голове, и вернувшейся за мной команде я заявила, что наше будущее предначертано, что наши силы – лишь пешки в чьей-то игре, и мы уже обречены. Меня внимательно выслушали, после чего, посовещавшись, оставили без еды, но с большой бадейкой кисловатого напитка, чье название вылетело у меня из головы после первых глотков. Настоянный на корнях агрессивных, стреляющих шипами растений, он одарил меня жутчайшим похмельем, вдобавок, целую ночь терроризируя жестоким поносом, перемежающимся короткими приступами забытья, наполненного видениями колючек и шипов. Проморгавшись лишь через сутки, я еще долго шипела на любого, оказавшегося в пределах видимости, и впервые смогла отлупить своего инструктора так, что нас пришлось по-настоящему разнимать остальным фестралам, похоже, не ожидавшим такого поворота дел. Судя по их хитрым взглядам, вывод был сделан «правильный», и вскоре, я начала с подозрением принюхиваться к каждому предлагаемому мне напитку, особенно – перед заданиями, в которых намечалась какая-либо потасовка.

Иногда, правда, случалось веселье, и вместо положенной задачи, Рампейдж обрушивалась на нас, словно летящая со склона лавина, и старательно мутузила всех, кто был недостаточно проворен, чтобы услышать ее приближение, и вовремя от нее удрать. Таких было мало, а уж мне, с моими неторопливыми порхалками, нечего было об этом и думать, и так получилось, что именно я оказалась ее более или менее постоянным спарринг-партнером… Ну, или грушей для битья – все зависело от удачи и нашего настроения. Я терпеливо сносила все побои, стараясь минимизировать ущерб от ударов ее рога и обутых в шипастые накопытники ног, но иногда, зверея, сама принималась лупцевать полосатую кобылу, яростно отмахивавшуюся от меня ногами, крыльями, головой и выкрашенным в алый цвет хвостом, в пряди которого была вплетена стальная проволока, делающая его похожим на щетку для унитазов. В ход шло все, что попадалось под копыто, и вскоре, мои доспехи покрылись вмятинами и сколами от ударов палок, камней, накопытников и чьего-то длинного и острого, нашлемного рога. Конечно же, я бесилась, и все чаще использовала все доступные мне приемы и уловки, часть из которых я подсмотрела у самой же Монинг Рампейдж, и все чаще случалось так, что моя группа улетала на задание без моей тушки, валявшейся в самой дальней комнате, под грудой бинтов и прохладных примочек. Слава богиням, в таких простых вещах нам не отказывали, предоставляя простейшие средства ухода за пострадавшими членами группы по первой же просьбе нарочного, прилетавшего в подвал замка за советом, лекарствами или лубками[15], но случалось и так, что в течение целого дня мы не получали никаких заданий от нашего свирепого инструктора, отлеживающегося после очередной схватки с ее белоснежной протеже.

– «Ох и зла же она…» – заботливо бормотал Вижн. Самый субтильный в нашей стае, он неплохо знал лечебное дело, но и прочими талантами был не обижен, хотя, как и все вокруг, предпочитал молчать о своем прошлом. На его ногах я давно заприметила странные полосы вытертой, плохо растущей шерсти, словно когда-то, будучи обычным пегасом, он таскал на себе какие-то браслеты… Или кандалы – «Да и ты ей под стать, Глэйз. Ну чего ты ее задираешь? Тебе нужно было на «мельнице» сделать «ветрушку», и уйти отскоком с ударом по ногам. Но нет, тебе нужно было впечатать ее в стену этим своим подлым приемчиком, да еще и настучать по башке! Вот вернется она – я тебя больше лечить не буду!».

– «Правда? А если не будет меня – кто, как ты думаешь, станет ее следующей жертвой?» – простонала я, баюкая искусанные ноги – «Давай, Вижн, самоустранись. А я погляжу, да похихикаю».

– «Да ну тебя!» – нехотя буркнул жеребец, со шлепком прикладывая к моей ране обильно смазанную вонючей мазью тряпицу – «Всегда боялся таких вот, как ты. И как она. От вас одно только беспокойство».

– «Каких это «таких», а?» – с подозрением поинтересовалась я, глядя на светящиеся глаза товарища, мелькавшие в темноте.

– «Свирепых, любящих драку и ни дня не способных прожить без того, чтобы им не начистили нос. Насмотрелся я на таких, уж поверь».

– «Вот не нужно про нос, ладно?» – простонала я под смех окружавших нас стражей – «Зато теперь я точно знаю, почему ее зовут Монинг Рампейдж. Это было описание того чувства, когда ее мать разродилась наконец этой злыдней, и поняла, кого она произвела на свет!» [16].

Смех усилился, и окружавшие меня фестралы, похохатывая, поползли наружу, на солнышко, греть пузо, и глядеть на блестевшую под солнцем, заснеженную долину, предвкушая еще один редкий спокойный день, когда мы могли отдохнуть, залечить свои раны, и не думать ни о чем, кроме блеска снега, пригревавшего горного солнца, да приятных часах, посвященных сладостному ничегонеделанию.

Несмотря на то, что такие дни стали выпадать довольно часто, я стала чувствовать себя так, словно по мне ежедневно носился табун лошадей. Укусы, ушибы и растяжения стали моими постоянными спутниками – Рампейдж сменила тактику, и теперь, словно в насмешку, она появлялась свежей, словно огурец, всякий раз нападая на меня внезапно, без предупреждения, как и полагалась хорошему стражу. Она быстро освоила мой прием, и хотя проводила его не столь безупречно, ее опыт копытопашных схваток возмещал этот маленький недостаток. Весы, отмеряющие счет наших встреч, заколебались, и принялись быстро склоняться в сторону полосатой кобылы, не брезговавшей наподдать мне даже во сне. Я молча страдала, но теперь, моя проблема коснулась всей группы – вынужденные действовать без меня, они старались оставить кого-то присматривать за мной, но на следующее утро, вернувшись в Воронье Гнездо, они обнаруживали уже двух своих товарищей, зализывающих рваные раны на шеях и ногах, и быстро отказались от этой затеи. «Нечестно!» – подумаете вы? Что ж, сначала я думала так же. Рампейдж явно ждала, чтобы я сломалась, но зачем? Я не знала ответа на этот вопрос. Быть может, это была какая-то тактика, какая-то часть обучения, но оказавшись в очередной раз возле холодной стены, за которую, перепрыгнув, свалила полосатая кобыла, воспользовавшаяся тем, что после нашей схватки я не могла даже лететь, я осознала – этому должен быть положен конец. Плевать на правила, плевать на клятвы – она доигралась и перешла черту, за которой жертва должна была либо сдаться, либо…

Что ж, в конце концов, даже крысы сражаются, будучи загнанными в угол.

– «О, у нас тут нарисовался герой?» – ехидно протянула Монинг Рампейдж. Всего секунду назад, проводя глазами по полуразрушенному алькову, я была уверена, что он пуст, но уловив краем уха негромкое шипение и хлопок, сопровождавшие выход стражей из тени, я вновь уставилась в наполненный прыгающими тенями полумрак, и вскоре, различила в нем уже знакомую до отвращения полосатую фигуру, похожую на вывернутую наизнанку зебру. Я ни разу не видела ее без брони, и понятия не имела, какая у нее метка, хотя, признаться честно, теперь мне было абсолютно плевать. Промолчав, я сжала зубы, и стараясь не хромать и не горбиться, попятилась наружу, на площадку перед домом, которую заботливые копыта товарищей уже посыпали песком и золой[17] – группа отсутствовала, отправившись на очередное задание, и теперь, мы вновь были одни. Но теперь я не собиралась давать кобыле спуску, и остановившись в центре площадки, по краям которой были воткнуты самые примитивные факелы, я подняла правую ногу и демонстративно спокойно выщелкнула из нее лезвия поножа, оставшись стоять неподвижно, и внимательно наблюдая за противницей, появившейся из наполовину обвалившегося входа.

Я собиралась убить Монинг Рампейдж – и будь что будет.

– «Ох, поединок! Как здорово!» – прорычала она, рысцой направляясь ко мне. Части ее тела, еще вчера покрытые рваными ранами и синяками, сегодня были девственно чисты, кобыла просто светилась здоровьем и самодовольством – «А это что такое? Где ты нашла эту древнюю рухлядь? Кто разрешал тебе снимать раритеты со статуй? За это тебе придется пострадать…».

– «Ты перешла черту, мразь» – первый удар я пропустила, приняв его на нагрудник. Шипастый накопытник уткнулся в нарисованный глаз, скрепляющий части доспеха, заставив его загудеть, словно барабан. Следующую серию выпадов я отразила поножем – тело понемногу вспоминало оружие, а оружие – вспоминало меня. Конечно, все это выглядело, да и было просто клоунадой – мне стоило подстеречь ее и попросту подрезать, бросив истекать кровью в какой-нибудь сугроб, или отправиться туда самой… Но думаю, именно этого она от меня и ждала – нападения исподтишка, или такой вот, демонстративной выходки, вполне в духе романтических юнцов и недалеких кобыл.

И она повелась, явившись почти демонстративно.

– «Неплохое подспорье безногой, вроде тебя» – отскочив назад, полосатая кобыла нашла время бросить взгляд на нагрудник, через который пролегли две полосы взрезанной стали, посверкивающие барашками металлической стружки – «Но мне кажется, или это немного неспортивно для двух старых знакомых, вроде нас с тобой?».

Вместо ответа, я лишь иронично вздернула бровь, радуясь короткой передышке. На публику, большинство драк выглядят довольно солидно, но между собой мы сражались люто, и не стесненные мнением окружающих, не брезговали самыми мерзкими приемами, среди которых бросок в глаза перемешанного с золой снега был самым безобидным подколом, едва ли не дружеским жестом.

И кажется, Рампейдж знала их гораздо больше, чем я.

– «Я тебя ненавижу! Я ненавижу твою белую шкуру, твою черно-красную гриву, твою сраную метку… Я ненавижу тебя, поняла?!» – рычала Монинг, налетая на меня, словно ураган. Однако, ни навык казарменных драк, ни магия не особо помогали ей в эту ночь. Я крутилась как бешеная, нанося и получая удары, вновь, как когда-то, ощущая, как в голове начинает звенеть этот приятный, красивый голосок, заглушая призывы взволнованного Древнего. В этот раз я его не гнала, ощущая, что не просто хочу превратиться в животное – я отчетливо понимала, что полосатая мразь добилась своего, и не гнала это чувство безумия, во время которого мир становился похожим на аляповатую картинку из комикса, в которой цвета не имели оттенков, а предметы казались окруженными серебристой каймой, выделяясь из общего фона.

«Пригнись! Да не стой ты! Взлетай!» – поначалу сердитый, надутый, словно обиженная кобылка в моей душе расстроенно хмурила брови, он был отрывистым и командным, но вскоре, увлекшись происходящим, стал комментировать нашу схватку гораздо задорнее, словно его обладательница – какая-то часть моей личности, до поры, скрытая глубоко внутри, по-настоящему втянулась в эту драку, исходом которой могла быть лишь кровь.

И я ощущала, что именно это рождало во мне то ощущение предвкушения, признаться в котором я боялась даже себе.

Выпад. Отскок. Прыжок назад, удар, прыжок вперед. Это не танец, а грязная драка.

– «Ты мучаешь всех, кто находится рядом! Одно твое существование приносит горе и беды всем, кто доверился тебе, и теперь, я тебя просто прикончу! Теперь уже окончательно, и засуну тебе твою железную ногу под хвост! Все четыре ноги!!!».

Я не понимала, что она несет – но даже и не старалась понять.

«О, а ты прирожденный убийца!» – беззвучно засмеялась Я, ощущая свое полное согласие с этой мыслью. Звонкий голос, казалось, принадлежал мне самой, но я ощущала акцент, словно во рту незнакомки скрывались аккуратные, белоснежные клыки. Мне все время хотелось провести по ним губами, вонзиться в чью-то плоть… Зарычав от разочарования, я отпрыгнула назад, спасаясь от широкого взмаха шипов – остро заточенные, раздвоенные, они украшали переднюю часть накопытников Рампейдж, и если бы не крылья, ей было бы крайне неудобно передвигаться на своих четырех. Но сегодня не имело значения, пришла она безоружной, или притащила с собой целый арсенал – у меня была цель, и цель эта все более явно звучала у меня в голове, заглушив кричащего что-то симбионта.

Я собиралась вдоволь напиться горячей крови.

Не знаю, откуда взялось во мне это желание. Какие-то мрачные чувства пытались пробудиться в душе, трусливо шныряя на периферии сознания, но они не могли и подумать о том, чтобы сунуться к нам двоим – ко мне и еще раз ко мне, синхронным дуэтом прыгавшим и отскакивающим, вскрикивающим от ударов и с удовлетворенным рычанием, полосующим чужую плоть. Снег быстро покрылся каплями горячей крови, почти незаметной на черной золе, но запах ее, будоражащий и терпкий, похожий на горячий, кипящий черничный компот, возбуждал меня, с каждым разом, с каждой пролитой каплей усиливая мой голод. Теперь мы бились молча – поняв, что шутки кончились, Рампейдж с неистовым рычанием прыгала вокруг меня, исчезая в тени и появляясь у меня за спиной, но запах, запах крови она скрыть не могла, и вскоре, каждый раз появляясь из темного уголка, она встречала мою оскаленную морду с безумно распахнутыми глазами и ощеренным ртом, тянувшимся к ее ранам в попытке схватить, укусить, оторвать…

«Не увлекайся, дорогая. Нам еще предстоит много работы… Да-да, вот так. Смотри, она заходит со спины. Думаю, выпрыгнет из той тени, на потолке» – едва заметно грассируя[18], звенел мой голос у меня в голове. Я соглашалась, и прыгала к потолку, стараясь не застонать от ощущения отрывающихся ног – это широкая и длинная рана на обеих голенях вновь разошлась, принимаясь кровоточить, и рождая в моей голове легкий комариный писк. Похоже, времени у меня не оставалось, и если я хочу остаться на ногах, нам придется заканчивать этот затянувшийся поединок.

«Ой, ну какой еще поединок!» – рассмеялась Я, вновь, легко отбивая три последовательных удара, один сильнее другого. На последнем, шипы накопытника Рампейдж ударились о подставленные мной лезвия поножа, и с неприятным звоном отлетели, срезанные у самого основания молочно-белыми клинками – «А вот теперь – пора! Давай! Хватай! Куси!».

– «Даааааа!» – прорычала я, не понимая, кто это жадно воет, словно увидевший жертву зверь. Попытавшись меня остановить, полосатая кобыла рванулась вперед, обхватила мою шею передними ногами и попыталась взять ее в замок… Но поздно, уже было поздно, и с торжествующим ревом я подалась к ней в захват, в свою очередь, обхватывая ее шею, словно приветствуя старого друга, и надрывая связки, потянулась вперед, впиваясь зубами в блестевшую от пота морду, ощущая, как скользит под зубами раздувавшийся от усталости нос. Задние ноги выстрелили вперед, выбивая из поднявшейся на дыбы кобылы остатки дыхания, и выпустив нос своей жертвы, я вновь взревела от восторга, почти оргазмируя от ощущения чужой плоти, проминающейся под моими копытами. Грохнувшись рядом с упавшей Рампейдж, я навалилась на нее сверху, и принялась молотить по ее голове, по морде, по шее, уже не соображая, что именно я делаю, и желая лишь одного – увидеть, как холеная, напитанная лечащими растворами и магией морда превращается в кровавое месиво, в которое я могла бы запустить свои зубы. Уже впоследствии я вспоминала, что, наверное, вряд ли могла бы держаться так долго, как делала эта кобыла, но в тот момент, я была далека от всего, что можно было бы считать благородством или хотя бы уважением к врагу. А то, что это был враг, я не сомневалась, и продолжала молотить ее обутой в сталью ногой, кроша зубы и отбивая в сторону мешающие мне копыта.

«Отлично. Еще чуть-чуть… Нет-нет, зачем же забивать ее на смерть?» – устав, я склонилась над булькавшим месивом, на которое кто-то, по недоразумению, зачем-то нацепил доспехи и шлем, роняя капли крови на раздувшуюся, потерявшую всякое сходство с пони, голову Рампейдж – «Что ж, закончи это, и мы сможем отметить нашу победу. Как думаешь, какова ее печень на вкус?».

– «Ты… Больная…» – прошипела я себе. В ответ, Я рассмеялась – звонко и весело, словно колокольчик.

«Ты думаешь, меня просто так нарекли Бич Богинь?».

– «Не… Знаю…» – восторженное состояние медленно отступало, и сквозь стучавшую в моей голове жажду крови, вдруг начало проклевываться иное, более сильное чувство. Оно росло, заглушая обиженно говоривший мне что-то голосок, такой приятный и милый – но он уходил, пропадая вдали, и все, что оставалось вокруг – это взрытый, пропитанный кровью снег, догоревшие факелы – и тяжело дышащее тело, уже мало похожее на пони. Тяжелое, агональное дыхание коснулось моих ушей вместе с навалившимся чувством вины и отвращения. Я ощутила присутствие Древнего, но на этот раз, в нем не было ничего успокаивающего – теперь он незримо давил мне на грудь, на затылок, словно своей незримой дланью приглашая меня полюбоваться на дело своих копыт, однако впервые, быть может, с самого первого момента моего появления в этом мире в качестве той Скраппи Раг, которую знали окружавшие меня пони, я лишь строптиво мотнула головой, не соглашаясь со своим старым другом, со второй половинкой своей души. Я была горда тем, что я сделала, я была в восторге, что выдержала, что победила…

Но отчего так холодно и неуютно было у меня на душе?

– «Да черт бы вас всех подрал!» – рассердившись, я уставилась на захлебывающееся кровью тело. Не имея сил даже перевернуться на бок, кобыла лежала на спине, с гулкими звуками глотая заливавшую морду кровь, и периодически, мучительно кашляя, не в силах даже стонать. Ее время было на исходе – тяжелейшая черепно-лицевая травма, как минимум, и это не считая остальных ран, которые могли нанести клинки моего поножа… Жить ей оставалось считанные часы, если не меньше.

– «В конце концов, это моя добыча!» – заорала я, глядя на холодные звезды. Над этой частью долины не было туч, и серебряные спутницы луны недобро перемигивались в холодной зимней вышине, бесчувственные к заботам копошащихся где-то пони – «Это же моя… Я была в праве! Я бросила вызов – и победила!».

Тишина. Холод начал пробираться ко мне под доспех, словно раскаленное железо, проходясь по обнаженным ранам, кусая каждую гематому и холодя наливавшийся кровью глаз. Дыхание кобылы становилось все более редким и громким. Теперь ее уже не спасти.

Я победила – но откуда тогда во мне оказалось это чувство потери?

Древние силы ушли, оставив меня одну, возле окровавленной жертвы, разбираться с последствиями того, что я натворила, будучи их игрушкой. Это безумие… И Древний… Я ненавидела их в этот момент, ощущая себя тряпичной куклой, которую бросил глупый жеребенок, нашедший себе более веселое занятие, и быть может, именно в этот момент, глядя в холодное, зимнее небо, я впервые начала молиться – не словами, но всей душой, желая, чтобы кто-нибудь вразумил меня, дал силы понять, что же движет мной в этом мире. Слова были бессмысленны – я говорила сама с собой, а в это время, мои копыта сами делали всю работу. Они сгребали в кучку чистый снег, подвинув его к голове моей жертвы. Без моего вмешательства выщелкнули лезвия и поднесли их к хрипящему телу. Я глядела вниз – но мне не были нужны глаза, чтобы сделать то, что должно, и все, о чем я думала в тот миг, было то, что даже спустя тысячи, десятки тысяч лет, вселенная все еще оставалась очень жестоким местом.

Но с другой стороны, жестокость была лишь иной гранью доброты.

---

Горы. Кто не был в горах – мало что видел на этом свете. Конечно, я не говорю о романтиках высокогорных маршрутов, покорителях высочайших гор мира – это были профессионалы своего дела, немного тронутые на голову люди и пони, чей мозг, раз пораженный кислородным голоданием, вновь и вновь требовал тех же ощущений, переживаний и радости от удачно совершенного восхождения и преодоления трудностей. Быть может, в чем-то они и были правы, но с моей точки зрения, они ничем не отличались от тех, кто испытывал себя в спортзале, побивая собственные рекорды, или зависал на много лет перед экраном монитора, превозмогая врагов в вымышленных мирах. Это были искусственные трудности, заранее известные маршруты, по которым, искусственно усложняя себе путь, брели «покорители» и «побиватели», «превозмогатели» и «добивающиеся цели», желающие доказать самому себе и окружающим, что они в чем-то лучше остальных.

У нас подобных трудностей не было – мы жили в таких условиях, что каждый день предоставлял нам множество вызовов, и нигде не было финишной черты, за которой «чемпион и покоритель вершин» мог остановиться и сказать «Да, я сделал это!» – каждый наш прожитый день был лишь шагом, лишь взмахом крыла в бесконечном полете вокруг долины, и осознание бесконечности этой борьбы могло бы отсеять всех чемпионов и покорителей, сколько бы их не было на свете.

Ведь без скрепляющей нас идеи, борьба ради борьбы просто теряла смысл.

– «И что, ты успела донести ее до апотекариума?».

– «Угу…» – невнятно пробубнила я, покачиваясь возле сурово хрипевшей, грозовой тучи. Наша группа была направлена в дозор к южному хребту, и вот уже сутки патрулировала предгорья, справедливо рассудив, что никто не полезет нахрапом через самое опасное место – гребень гор, где сходящие с ума потоки разреженного воздуха заворачиваются узлом, создавая из туч огромный, опасный узел, дробящий молниями камни и засыпающий вершины бесконечной метелью. Скапливаясь на них, снег часто сходил вниз, бесконечными горными лавинами прокатываясь по южным хребтам Заслонных гор, иногда, доходившими до узкой тропинки перевала.

И именно этот участок нам предстояло охранять. От кого? Как оказалось, были желающие проникнуть даже в это, внушающее ужас для прочих пони, место.

– «Не знал, что мантикоры залетают даже в южную долину» – нейтральным тоном высказался Вижн – «И ты говоришь, одна из них залетела в Воронье Гнездо?».

– «Угу…» – вновь проворчала я. Говорить не хотелось, и едва шевеля крыльями, я вновь повисла возле тучи, оглядывая серебрившийся снег. Ветер, набирая разгон над чернеющим недалеко от нас лесом, взбирался по укутанным снегом склонам и превращаясь в мощный, холодный поток, устремлялся к вершине хребта, и все, что мне нужно было делать – это занять удобное положение и раскинув крылья, парить, лежа на холодной подушке свистящего ветра, неподалеку от какой-нибудь тучки. Выбрав одно такое облако, я присоседилась к нему, и вот уже несколько часов изображала из себя белый, неподвижный и продрогший до костей конденсат атмосферного пара, недоверчиво косящийся в сторону порыкивающей громом товарки.

– «И эта мантикора напала на вас с инструктором Рампейдж?».

– «Угуууууууу!» – промычала я в нос, начиная терять терпение. Вот пристал-то! Нет бы слетал, и спросил у нее самой!

– «Хорошо. Хорошо, что вам удалось отбиться» – помолчав, на полном серьезе заявил фестрал, косясь на остальных членов стаи. Делая вид, что им ни до чего не было дела, стражи оккупировали сердитое облако, каким-то образом приручив эту тучу и не давая ей лупить во все стороны молниями, за что я была им воистину благодарна. Конечно, я ни разу не состояла в погодном патруле, в котором, по слухам, хотя бы раз в жизни должен был побывать любой пегас, и не умела управлять ни погодой, ни атмосферными осадками, поэтому долго таращилась на это чудо, глупо открыв рот, под покровительственными усмешками товарищей – «Значит, это ее кровь там везде, на стенах и на снегу?».

– «Нет, blyad! Это мы там обе, синхронно, менструировали!» – не выдержав, зарычала я, заставив отшатнуться от себя серого жеребца – «Потом я срезала с нее доспехи, и мы занялись грязными кобыльими шалостями, разбрызгивая от удовольствия во все стороны кровь! Тебя это заводит? Хочешь поговорить об этом?!».

– «Эй, полегче! Я всего лишь хотел знать, не пропустил ли я судебный поединок, и…».

– «Не было судебного поединка! Не было поединка!» – рыкнула я, слегка меняя угол атаки крыльев[19], и начиная стремительно падать вниз – «Вообще ничего не было! Понял?!».

Ответа я не услышала – шум ветра в ушах заглушил слова фестрала. Рванув вниз, я подхватила крыльями воздух, и полетела галсами, ловя восходящие и нисходящие потоки воздуха то левым, то правым крылом. Оставшись лежать на туче, стая проводила меня удивленными взглядами, но я ощущала, что мне необходимо остаться одной. Я не хотела думать, боясь того, что может прийти мне на ум, и мечтая лишь об одном – чтобы подольше сохранялась та таинственная, недобрая тишина, которая установилась у меня в голове. Я успела, ввалившись в апотекариум замка, таща на себе освобожденное от доспехов тело, попавшее прямиком в копыта Злобко Флинта. Старый хрыч, постаревший еще больше с момента нашей встречи в суде, только поцокал языком, глядя на месиво, в которое превратилась голова полосатой кобылы, тотчас же уволок ее куда-то вниз, определив меня на попечение своему помощнику, невзрачному стражу-единорогу.

Признаться, я обалдела от такого зрелища, и даже оказавшись в глубокой и теплой ванне, куда меня засунули целиком, непрерывно поливая какой-то зеленой, пахучей водой, продолжала пялиться на это чудо природы, отвечавшее мне неприязненными взглядами светящихся глаз. Я положила себе непременно поинтересоваться у Луны, с каких это пор она поменяла политику призыва в Ночную Стражу, но оказавшись за дверями подвала, решила, что это может и подождать. Я долго размышляла, что же именно сказать своим товарищам, помогавшим мне подготавливать ту злополучную площадку, но так и не сумев выдумать ничего пристойного, остановилась на истории с бешеной мантикорой, и героически спасшим меня инструктором. Остальное им знать было не обязательно – я не собиралась превращать нашу вражду в судебный поединок, а уж тем более, претендовать на ее место, на что, по законам Обители, в принципе, имела полное право. Конечно, кандидатуру еще должны были бы утвердить старшие, но, как я уже писала, я никоим образом не собиралась занимать место инструктора, поэтому, избавившись хотя бы на время от этой бешеной фестралки, я, по идее, должна была бы вздохнуть гораздо свободнее…

Но вот не получалось – и все.

«Что она имела в виду, крича «Я тебя ненавижу» и «Ты мучаешь всех вокруг себя»? Как я могла ей чем-либо навредить?» – ветер, шумевший в ушах, проникал куда-то внутрь головы, рождая в опустевшей черепушке заунывное эхо, вторившее монотонному напеву струй воздуха, разбивавшихся о подставленные крылья – «А может, она просто сумасшедшая? Или шпион? Хотя кто тут еще сумасшедший – вопрос непростой, ведь это я говорю сразу с двумя голосами в моей голове. Эй, старина! Ты тут? Молчишь… Вот так всегда. Когда все ясно и понятно – отбоя от желающих покомандовать нету, а как попадается загадка – так сразу тишина и благодать, все разбегаются по полкам! Гады вы все, сколько бы вас там не было!».

И вновь тишина и свист ветра. Несмотря на то, что солнце стояло еще высоко, летать в предгорьях было лишь немногим легче, чем ночью – стоило лишь зазеваться, и резкие порывы ледяного ветра с готовностью швыряли оседлавшего их пегаса на скалы, стараясь как можно сильнее вдавить его в испещренные трещинами, каменные стены. Поднявшись чуть выше, я сделала круг, убеждаясь в отсутствии поблизости подозрительных облачков, в которых могли прятаться соглядатаи-пегасы, и вновь полетела на запад, круто забирая к югу от гор. Мне не хотелось возвращаться чересчур рано – до конца дежурства было еще слишком много свободного времени, и оно неизбежно будет наполнено осторожными расспросами, отвечать на которые я не хотела. Лететь дальше тоже не стоило – я рассмотрела впереди еще одно грозовое облако, и заприметив на нем темные точки, попрятавшиеся при моем появлении на горизонте, повернула назад. Разговаривать о чем-либо с представителями других стай я совсем не хотела, а уж если кто-то начнет задираться… Сдав еще немного на юг, я пронеслась над скальным карнизом, сдув с него снежную шапку, с глухим стуком ухнувшую куда-то вниз, и добравшись до леса, отыскала начало перевала, ведущего в Обитель. Признаться, я даже и не догадывалась, что в это затерянное в горах место вела целая дорога, и вот уже несколько лет пребывала в блаженном неведении, считая себя в полной безопасности за высокими горными хребтами. И вот, такой облом… Найдя едва заметную тропку, начинавшуюся где-то в лесу, я полетела вдоль расширяющейся просеки, быстро обнаружив неплохую гравийную дорожку, вившуюся среди редеющих деревьев, и уходящую на север, через предгорья, к высокому горному кряжу. Несмотря на пустынную местность вокруг, она выглядела довольно ухоженной, все крупные камни, осыпавшиеся со скал, были заботливо откачены в сторону, а вдоль горной дороги, на которой с трудом могли бы разъехаться две тележки, были предусмотрительно выставлены столбики из положенных друг на друга камней. Разглядывая эту картину, больше похожую на какой-нибудь туристический маршрут в Швейцарских Альпах, я тихо офигевала, все быстрее и быстрее летя вдоль извилистой тропы. Кто-то явно чистил тут снег, а на каменистой дорожке я заметила множество следов и даже следы от колес, причем некоторые были достаточно свежими, если я вообще понимала хоть что-то в следах от копыт. Конечно, я не была ни матерым следопытом, ни Чингачкуком, ни каким-нибудь Боббой Феттом, но думаю, едва тронутые поземкой следы от небольших копыт появились тут не сегодня, но и явно не позавчера. Контрастируя с другими следами, они уходили куда-то на север, по тропе, но я была уверена, что с самой ночи, с того самого момента, как мы заняли свой пост над перевалом, мимо нас не прошмыгнула и мышь, а все птицы, нарушавшие воздушное пространство Обители, были тщательно осмотрены, задокументированы, и после вдумчивого обсуждения, вышвырнуты вон от греха подальше, невзирая на название или вид, будь то гордый орел или сумрачный гриф. Я попыталась было вякнуть что-то про крылышки на углях, но меня, увы, не поняли… Значит, кто-то прошел тут вчера, а раз обратных следов нет – этот кто-то вполне мог проскользнуть в неизвестную нам щель, ведущую в пещеру или проход. Конечно, горы были большими, но я прекрасно помнила по воспоминаниям Духа, что такое сеть горных пещер, да и соляные шахты у Зеркала Мира, переходящие в такой вот комплекс подземных пустот, наглядно доказали мне, что если очень постараться, потребная трещинка всегда отыщется. Поэтому я решила проследить, куда ведут следы неведомого нарушителя, ведь похоже, он шел не один – рядом с одной цепочкой следов, с большим трудом, просматривалась другая – чуть меньше чем первая, она превратилась в череду углублений, и сколько бы я ни вглядывалась в ямки на снегу, понять так и не смогла, была ли это собака, или кобыла, следовавшая за жеребцом.

Разгадка обнаружилась довольно быстро. Пыхтя и проклиная про себя идиотскую идею идти по следу пешком, я вдруг заметила, что следы свернули с тропинки, и ушли куда-то в сторону, спускаясь в небольшое ущелье, со дна которого поднимались острые зубы обломков камней. Тут след закрутился на месте, словно его обладатели потеряли дорогу – быть может, они попали под снегопад, и просто сбились с дороги? Что еще могло заставить их покинуть тропу? Словно в ответ на мои мысли, с неба, уже давно затягиваемого тучами, полетели первые снежинки, буквально за несколько минут, превратившиеся в густые хлопья снега. Это и был ответ на мой вопрос – стоя на земле, я уже через несколько минут потеряла из виду и тропу, и горы, и даже собственный след, похожий на распаханную борозду, и все, что мне оставалось – это взлететь и постараться найти какое-нибудь убежище, или вернуться к своим. Снегопады в горах бывали довольно продолжительными, и часто сопровождались порывами усиливающегося ветра, поэтому мне предстояло быстро решить, прорываться ли дальше, или попытаться взлететь, и повернув на юг, выбраться в предгорья, где спокойно пересидеть непогоду на ближайшем подвернувшемся облаке, подчиняющемся магии пегасов, а не отдающим потусторонним душком, древним заклятьям Госпожи. Думаю, я смогла бы сделать себе норку в какой-нибудь из тучек, не разнося ее на части, словно пьяный слон…

Откуда-то раздался пронзительный визг.

Вздрогнув, я завертела головой по сторонам, стараясь определить, откуда донесся крик, но пелена тихо шуршащего снега скрадывала все звуки. Не дождавшись продолжения, я опустила голову и, словно охотничья собака, рванула вперед, не отводя глаза от петляющей передо мной цепочки следов. К счастью, идти далеко не пришлось, и уже через сотню-другую метров, я обнаружила заснеженный холмик, оказавшийся каким-то замерзшим узелком, похоже, брошенным незадачливыми путешественниками. Следы вели дальше, и вскоре, я оказалась возле одной из стен ущелья, где быстро потеряла след, пропавший меж острых камней, словно надгробья, усеивавших его засыпанное снегом дно. Но след был мне уже и не нужен – за пеленой из липких снежинок, я заметила небольшой карниз, образованный треснувшими скалами, из которых когда-то вывалился практически ровный, треугольный кусок. Больше бедолагам спрятаться было негде… Но почему тогда кто-то кричал?

Что ж, я получила ответ и на этот вопрос, когда тяжело поднявшись, и хлопая крыльями, словно курица, полетела к углублению под каменным козырьком, проклиная так не вовремя начавшийся снегопад. Из белесого полумрака, опустившегося на ущелье, в мою сторону стремительно рванулась черная фигура, сверкая драконьими глазами. Я едва успела увернуться, и инстинктивно наподдала пролетевшему мимо меня стражу, отправив его кувыркаться в ближайший сугроб. Судя по раздраженному шипению, он вряд ли что-то себе повредил, но ввалившись на начавший покрываться снегом карниз, я обнаружила еще трех представителей местного мышекрылого племени, обступивших прижавшиеся друг к другу фигурки.

– «Тваю ж мать за вымя!» – не удержавшись, выругалась я, глядя в наполненные ужасом глаза розовой кобылы, рядом с которой, прижавшись к материнскому боку, лежала маленькая дочь. Глаза белой малышки были закрыты, покрытая инеем грива и хвост из соломенно-желтых превратились в обледенелое мочало, а на щеках играл нездоровый румянец, видимый даже сквозь мягкую, но очень грязную шерстку. Стоявшие вокруг стражи явно были еще молоды – новички, едва получившие облик, и страшно гордившиеся тем, что почти стали полноценными стражами. Это было видно по их гордым позам, по оскаленным зубам и пугающим взглядам, которыми они таращились на лежавших перед ними пони – похоже, ребятки еще не успели сообразить, что под карнизом очутился не их дружок по десятку, хотя голос мой вряд ли можно было бы спутать с чьим-то другим… Ну и откуда, скажите на милость, берутся такие вот лопухи?

– «Кхем!» – сердито откашлявшись, я наконец взбесилась, и видя, что на меня никто не обращает внимания, кроме трясущейся кобылы, громко рявкнула – «Эй! Глаза на меня, идиотов куски!».

– «Шшшшто?!» – юнцы, наконец, изволили повернуться, резко крутанувшись на месте – «Ты кто?! Это запретное месссто!».

– «Ой, да не говори!» – хмыкнула я, демонстративно игнорируя угрожающие позы, которые принялись демонстрировать мне юные дарования. Неужели и я когда-то была такой? – «Какой десяток?».

– «Эээ… Вы из нашшших, шшшто ли?».

– «Дружок, ты пока еще не посвящен, поэтому я не буду называть тебя братом» – ласково окликнула я ближайшего ко мне жеребчика, обласкав ироничным взглядом двух стоявших поодаль кобыл – «Тут все свои, всё своё, так что не нужно шипеть на меня, словно рваный шланг, демонстрируя свой акцент. Ребята, докладывайте – какой десяток, что тут делаете, кто это у вас тут… В общем, не мне вас учить».

– «Не говори ей ничего, Бун!» – прошипела одна из учениц, сверкая в мою сторону светящимися глазами – «Она может быть из этих!».

– «Из которых?» – поинтересовалась я, подходя к сжавшейся в комочек земнопони, и ласково тычась носом в грязную спинку жеребенка. Судя по запаху, это была кобылка, и то, что она не проснулась, даже когда вокруг нее начал творится весь этот бедлам, говорило о многом – «Из вот этих? Из нарушителей?».

– «Да! И мы тебя задерживаем!».

– «Да богини ради, молодежь!» – не стала отпираться я. В душе было пусто, хотя я прекрасно понимала, что молоденькую кобылку нужно срочно доставить в апотекариум, если уже не поздно… Но наваливающееся на меня чувство какой-то неправильности происходящего заставило меня лишь переступить с ноги на ногу – «Вообще-то, я тут просто учусь, как и вы. Видишь?».

– «Облика нет. Значит, ты кандидат?» – недоуменно вытаращился на меня жеребчик – «Вам нельзя вылезать из Грязи!».

– «Я знаю. Меня отправили патрулировать… Ну, летать вокруг долины» – я с неопределенным видом помахала крылом, привлекая их внимание к отсутствию у меня мохнатых ушей и светящихся глаз – «Я заметила следы, услышала крик – ну и решила посмотреть, кто тут безобразничает. Вот и все».

– «Посмотрела? Теперь лети себе дальше, новенькая!» – презрительно скривившись, бросила стоявшая поодаль кобылка, ставя копыто на задрожавшую земнопони – «Мы с этим разберемся!».

– «И что с ними будет?».

– «А тебе-то что? Лети, говорю!».

– «Я просто хотела помочь» – по-прежнему миролюбиво заметила я, неодобрительно поглядывая на грязное копыто, пачкавшее и без того не слишком чистую, розовую шерсть – «Жеребенок явно заболел, и я думаю, что…».

– «А вот я так не думаю!» – выходя вперед, заявила молодая фестралка. Отстранив крылом своего товарища, оно встала напротив меня, демонстрируя развитую грудь и картинно выгибая шею – «Инструктор распорядилась громко и четко – всех нарушителей надлежит допрашивать и вышвыривать вон. Пусть идут туда, куда шли!».

– «Мы заблудились… Пожалуйста…» – простонала земнопони, обводя нас испуганным взглядом рыжих глаз – «Мы уйдем… Только не ешьте нас… Пожалуйста…».

– «Ей понадобится куда больше, чем допрос» – я взглянула в глаза каждому из стоящих напротив меня будущих стражей, задержав взгляд на обглоданном кустике какого-то чахлого растения, от которого осталась одна-единственная, обглоданная веточка. Похоже, мать отдала своей дочери все, что они нашли на своем пути, включая этот жесткий куст… Но этого явно было мало – «Дорогу отсюда они не выдержат. Вы готовы стать их убийцами?».

– «Не пытайся поливать нам на голову!».

«Да что со мной не так?» – я вяло удивилась, глядя на вновь ощерившееся трио, стоящее передо мной. Мое сознание кричало мне «Вперед! Выбей из них мозги!», но в то же время я понимала, что нельзя было давать волю этим странным порывам, охватывающим меня все чаще и чаще с момента прибытия в Обитель. Вместо того, чтобы просто набить им морды и заставить делать то, что я считала необходимым в данной ситуации, я стояла тут, и вела с ними пространные разговоры, ведя себя как старшеклассница, застигнутая в школьной раздевалке. Кажется, часть этих мыслей отразилась у меня на морде, и заворчавшие было фестралы быстро сделали шаг назад. Интересно, и чего это они испугались?

– «Прошу вас, не прогоняйте!» – раненной птицей забилась земнопони, увидев, как сверкавшие глазами фестралы разошлись в стороны, пытаясь вытеснить меня наружу – «Мы уйдем, как только закончится снег! Или… Выгоните меня! Слышите? Я уже ухожу! Только пожалуйста… Ради богинь… Не прогоняйте мою малышку!».

– «Никто никуда не уйдет» – успокаивающе проговорила я, проводя крылом по голове пони. Приблизившись, я отбросила в сторону копыто кобылы, все еще прижимавшее ее к земле, и не обращая внимания на раздавшееся со всех сторон шипение, принялась подталкивать ее под бока, помогая подняться на ноги – «Забирайся ко мне на спину, и мы отнесем тебя в безопасное место. А эти добрые пони понесут твою дочь».

– «И не подумаем!».

– «Не бойся. Залезай и держись. Просто обхвати ногами мои бока» – я терпеливо дождалась, пока земнопони умостится на моей спине, после чего поднялась, и с раздражением, в упор, уставилась на кипящих от праведного гнева юнцов. Интересно, и почему они до сих пор не напали? – «Они нам помогут. Они понесут малышку очень-очень нежно, сменяя друг друга по пути. Главное – не вертись, а то сброшу. Все поняла?».

– «Все, что угодно!» – выдохнула розовая, умостившись на моей спине, и доверчиво выдохнула в мою вмиг зачесавшуюся гриву – «Только помогите моей Лили!».

«Они молодые дурачки, оттого-то и не нападают. А тебе бы этого очень-очень хотелось, не так ли?» – испугано ворохнувшись, Дух замер. Тихий колокольчик голоса вновь прорезался в моей голове, и мои губы дернулись в такт этому голосу, беззвучно произнося обличающие меня самое слова – «Очень-очень хотелось… Но тебе это не нужно. Не пытайся быть такими, как они. Ты старше, ты выше этого. Найди себе достойного врага!».

– «Знаете, обычно, я очень спокойная пони» – должна была признать, что на этот раз моё сумасшествие было право, и приняв решение, я вдруг ощутила, как стало легче дышать. Снегопад за спиной усиливался, и залетавшие под каменный карниз хлопья снега принялись покусывать мои ноги, даже сквозь отросшую к зиме шерсть. Фестралы приблизились, и кажется, на этот раз были настроены более решительно, но честно говоря, мне было уже наплевать. Исход был предрешен, я уже поняла, почему их отправили в этот патруль, и исход нашего спора был настолько очевиден, что я лишь покачала головой, недоумевая, почему я не увидела этого раньше – «Обычно. Хотя говорят, что наоборот. Но думаю, они просто ничего не понимают в колбасных обрезках. Ладно, милая, держись крепче, и закрой на минутку глаза. Мамочке потребуется немножко пошалить…».

– «В строй!».

С трудом работая крыльями, будущие стражи вновь нагнали меня, заняв свои места у меня по бокам. Самая рьяная из них, осмелившаяся дольше всех сопротивляться и шипеть на меня кобыла, теперь с надутым видом летела впереди и чуть ниже, периодически дергая хвостом и задними ногами, словно с трудом удерживая себя от того, чтобы вильнув, пропасть в проносившихся мимо сторожевых облаках. Приотстав, молодежь запыхтела, и вновь полетела вровень со мной – гонору у них было много, а вот дыхания и выносливости совершенно не хватало. И как эти голубчики вообще попали в Обитель?

– «Позорище. Просто позор! И этому вас учила инструктор? Этому вас учили в Обители?».

– «Но мэм… Нам же сказали…».

– «Что вам сказали? Что все нарушители должны были быть опрошены и препровождены из долины, если они не представляют для нас никакого интереса. И что? Вы опросили этих бедняг? Быть может, они могут теперь уйти отсюда своими ногами?».

– «Нет, но…».

– «Так может быть, им нужна наша помощь?» – покачиваясь в струях воздуха, я ощущала, как тяжелеют крылья от налипавшего на них, холодного и мокрого снега, но меня это мало заботило. Еще немного, еще один горный кряж – и перед нами откроется самая первая долинка, место для новичков, где было гораздо теплее, и где мне нужно будет просто парить, планируя к старому замку – «Вот ты как думаешь, дохлая, если я сломала бы тебе крылья, и бросила там, в ущелье – это было бы достаточно справедливо? Быть может, тогда бы в твою тупую башку пробилась бы мысль о том, что было необходимо делать с этими нарушителями?».

– «Не могу знать, мэм!» – презрительно дернув хвостом, отозвалась пыхтящая впереди фестралка – «Но если бы вы нас не отвлекали, мы бы разобрались с этой проблемой. Можете и дальше меня лупить, но мы бы со всем справились, если бы не вы!».

– «Наивные, как дети…» – возведя очи горе, я лишь покачала головой, и экономя дыхание, принялась работать крыльями, переваливая очередной хребет. Лежавшая под ним долина была скрыта гремящими, ревущими тучами, периодически разряжавшимися ветвящимися молниями в неосторожных стражей и мантикор. Интересно, почему эти молнии не убивали и не калечили подлетавших к ним пони? Ведь я же слышала, что те тучи, что бродили над Вечнодиким, были гораздо опаснее, и молнии их, по словам Графита, регулярно становились причиной гибели попавших под них пегасов. Они что же, были «настоящими», в отличие от тех, что рождались в недрах изготавливаемых пегасами облаков? Не в этом ли была причина? Шипя и негромко ругаясь, молодежь принялась молотить озябшими крыльями, приноравливаясь к моему монотонному полету, и вновь догнала меня, явно опасаясь вызвать очередной взрыв недовольства, после которого их крупы бы точно светились вместо фонарей, озаряя наш путь в долину. Как выяснялось с годами, роль стайера подходила мне больше, чем спринтерский удел[20], и приноровившись, я могла отмахивать крыльями многие десятки километров, даже несмотря на относительно небольшую, по меркам пегасов, «крейсерскую скорость», рождая тщательно скрываемую зависть у сталкивавшихся со мной в полете, представителей крылатого племени. Оголодавшая, истощенная земнопони почти не чувствовалась у меня на спине, и видя, как ненадежен полет сопровождавшей меня троицы будущих стражей, я вскоре забрала у них мелко дрожащего жеребенка, и держа его всеми четырьмя ногами, продолжила свой полет. Конечно, это снизило мою и без того «непегасью» скорость полета, но как выяснилось, в порывистом и бурном воздухе гор летучему племени пони нужна была не скорость, но выносливость, а уж этого у обитателей этого чудного места было не отнять. Хотя признаться, сопящая вокруг меня тройка будущих коллег заставляла меня усомниться в целесообразности вручения им облика.

– «Подлетаем… Мэм…» – прохрипела выбившаяся из сил кобыла. Так и оставшаяся для меня безымянной, она приняла на себя все удары бурного горного воздуха, летя впереди и чуть ниже нашей тройки, и теперь, по моему примеру, просто парила, расставив в стороны озябшие и заметно посеревшие крылья. Громада замка, выраставшая впереди, заставила лежавшую на моей спине пони заскулить от отчаяния и страха, но признаться, для меня, открывавшаяся картина была гораздо ближе и роднее, чем все лужайки и парки Кантерлота, за исключением, быть может, нашего милого домика в Понивилле. Полночь уже вступила в свои права, и вокруг нас, неслышно, словно хлопья серого пепла, носились туда и сюда новички, инструктора и полноценные стражи – темнота не была им помехой, а темное время суток было самым оживленным в этой части понячьего мира. Неудивительно было, что до сих пор, об Обители ходили лишь слухи – шпионить тут кому-то, не обладающему крыльями и ночным зрением, было бы крайне проблематично, ведь днем, за исключением Грязи, долины Обители были подозрительно пустынны, а ночью незадачливого шпиона быстрее заметили бы сами ее обитатели. Кивнув прошипевшим мне что-то инструкторам, на пару, следившим за втягивающимися в широкие окна классов подопечными, я спланировала в колодец внутреннего двора замка, прямо к широко открытым воротам, за которым, в нарушение всех мыслимых инструкций Обители, ярко пылали два ряда факелов, закрепленных на стенах широкого и низкого коридора, уводившего в подвалы, где располагался знаменитый Апотекариум принцессы.

Конечно, Луна вряд ли сама перевязывала своих подопечных – признаться, меня до сих пор ставила в тупик смесь из множества душевных качеств принцессы. Брезгливость и самоотверженность, скупость и бессеребренничество, щепетильность и потрясающая иногда даже меня простота – в ней было намешано столько, что я уже махнула крылом на попытки разобраться в этой противоречивой натуре. Все ее чувства, все ее привычки и качества не думали смешиваться, вместо этого, формируя красивый клубок, бесконечно прекрасный оникс[21], несокрушимый и очень простой – даже сейчас, по прошествии стольких лет, мне кажется, что именно эта простота привлекала к ней пони. Она вполне могла посчитать ниже своего достоинства готовить декокты и настои для раненных стражей, но в тоже время, учить поклонявшихся ей лекарей умению изготавливать настолько таинственные снадобья для своих подопечных, что попади они в копыта сторонников Солнечной Принцессы – все знания о них считались бы тайными, и надолго поселились бы в закрытой секции Королевской библиотеки. Черное и белое, открытость и тайна – она казалась мне зримым воплощением монархии, в то время как Селестия – эдаким серым кардиналом, чьи далеко идущие планы был не в состоянии охватить ничей, даже самый искушенный ум. Быть может, именно это и привлекало к ним пони?

Царапнув копытами пол, я продолжила свой полет, под испуганный крик завозившейся на спине земнопони планируя под самым потолком коридора. Побывав здесь уже множество раз, я прекрасно помнила расположение всех выступов и балок, решив немного пошалить, и не дать возможность старому Злобко вышвырнуть меня вон до того, как я объясню ему, зачем я приперлась в его личное царство вонючих припарок, булькающих грязевых ванн и неистребимого запах крови и страданий. Новых камней, выпирающих из древних сводов, не обнаружилось, и я удачно приземлилась на чистый, но от этого не менее твердый каменный пол, проскользив на коленях едва ли не до конца огромного кабинета древнего старика с едва заметно трясущейся головой, уже поднимавшегося ко мне из своего кресла, где он сидел, словно король, обозревая свое королевство.

– «Драссьти!» – прохрипела я, сгружая на пол тихо пискнувшую кобылу, тотчас же бросившуюся к своей дочери, и кривясь, принялась облизывать ноющие суставы, принявшие на себя основную силу удара о каменный пол – «Док, прости – это снова я. Тут у меня…».

– «Жеребенок. Страдает от переохлаждения» – гаркнул старик, утверждаясь на кривых, подагрических ногах. Сдал Злобко, очень сдал за эти два года, но почти потухшие драконьи глаза смотрели все так же зорко, часто смаргивая из-за набегающих на них слез – «Для вашего же блага надеюсь, что вы их не согревали, ублюдки рахитичные!».

– «Никак нет, профэссор!» – разогнувшись, отрапортовала я, вытянувшись перед старым врачом. Не знаю, кем он был до того, как пришел к Богине Ночи, но мне кажется, именно тут он смог развернуться во всю широту своей души, преподавая как лечение, так и тактику «форсированного допроса», после занятий по которой десятки еще долго не могли притронуться к еде. Ничего такого особенного он не делал, и я не стану обременять возможных читателей этих писулек информацией, которую им совершенно не захочется знать, но его способность причинять незначительной раной значительную боль постоянно ставила меня в тупик, и на мой взгляд, слабо соответствовала высокому призванию врача – «Только доставили, не согревали. Нарушители, задержаны вот этими вот молодчиками. Истощение, переохлаждение, респираторная инфе…».

«Ага. Спасибо, что тыкнула меня носом в очевидное, идиотка вечнобрюхатая!» – картинно поклонился Флинт. Тем временем, испуганные до икоты «молодчики» распластались по двери, явно мечтая как можно быстрее выбраться из этого кабинета – «Так, вы! Чего там вымя мнете?! Молока вам никто не предложит, скоты тупорогие! А ну, живо сюда каталку! Да не одну, а две – это если вам все мозги отбили, говорю!».

Согласно кивнув, троица быстро испарилась.

– «Идиот на идиоте, и идиотом погоняет…» – вздохнул старый врач, несколькими касаниями копыт ощупывая лежащих перед ним земнопони. Приложив губы ко лбу дрожащей малышки, он вдруг чему-то улыбнулся, и успокаивающе провел морщинистым, дрожащим крылом по голове ее тихо скулившей от страха матери – «Ну-ну, милочка. Не трать слезы. Вы таперича под сенью крыла Госпожи, поэтому не боись тут ничего. Тут, знаешь ли, апотекарий, а не эти ваши сраные эквестрийские больнички! Тут твою дочку живо на ноги поставят, не успеешь «Госпожа, благослови!» произнести».

– «Прошу вас… Все, что угодно! Только помогите ей! Ей плохо!».

– «Естессно, что угодно» – фыркнул Злобко, бредя к стене кабинета. Это помещение, которое старик называл «своей норой», было настолько не похоже на другие кабинеты врачей, что я просто диву давалась, удивляясь удовлетворению Древнего, когда тот оказывался в этом зале с низким потолком, все стены которого были заполнены неожиданно современно смотревшимися грифельными досками, на которых, красиво и ярко, были начертаны названия залов и комнат, операционных и палат. Неслышно появлявшиеся ассистенты и ассистентки врача быстро писали что-то во множестве граф, стирая и занося в них новую информацию, по-видимому, касавшуюся пациентов этого странного места. Я решила было прогуляться до этого «неэлектронного табло», но быстро вернулась на место, услышав раздраженную брань Флинта – старый матершинник не любил, когда кто-то совал свой нос в его дела.

– «Так, милочка, ты землю чуешь? Коренья знаешь?».

– «К-как и все земнопони… Немного… От матери…».

– «Атлично! Пока будешь тут, мне помогать» – обрадовано хлопнул копытами врач, недовольно глядя в мою сторону – «Давненько я кого-то ждал, вроде тебя. Эти крыложопые, копыта им в анус, даже одуванчик не сорвут, не повредив соцветия, а уж корни копать – легче самому туда полететь и все выкопать, чем видеть то, что они приносят, при этом, половину сожрав по дороге!».

– «Эй! Я не жру ничего из того, что вы просите меня достать!» – демонстративно обиделась я, но тотчас же получила неожиданно сильный удар в темечко трясущейся от старости ногой – «Ой! Ну ладно, было разок… Ауч! Ну хорошо, два раза! Ай! Да хватит драться уже! Я ж не виновата, что они так вкусно пахнут!».

– «Зато лечить тебя после этого уже тошно!».

– «Оно того стоило!» – упрямо буркнула я, вспоминая невзрачные цветочки с приторно-сладкими корешками, окрашивающими язык в радикально синий цвет – «Мне известить кентуриона?».

– «Он таперича старший инструктор. Да извести – мне насрать что на тебя, что на него, да и на вас обоих разом!» – отмахнулся старик, обозревая слезящимися глазами земнопони, положенную на каталку. Ее дочь уже волокли два перешептывающихся помощника Злобко – «А иттить-то тебе есть куда, милочка? Может, родственников или каких друзей известить? Мы ж тут хоша и оторваны от мира, сто копыт ему под хвост, но ежели что – найдем, оповестим».

– «Я была… Меня прогнали» – опустив голову, как-то сразу и очень быстро призналась земнопони, словно давящая ее тайна наконец-то прорвалась наружу, вместе с горячими слезами, гулко закапавшими на жестяной поддон – «Жеребенок… Ее отец улетел. Но он обещал вернуться! А мои родственники – они не хотели ждать… Они сговорились с каким-то пришлым пони, и за то, что его примут в род, он согласился стать моим мужем… Покрыть венцом грех… Но не успели – нам ворота вымазали дегтем, и меня прогнали».

– «Дикари сраные, чтоб их в земле черви жрали!» – буркнул Флинт, отходя к доске, и принимаясь что-то чиркать в самом низу исчерченного краской и меловыми разводами пространства – «Учит их, учит светлая принцесса – а все одно толку чуть! Ну нич-че, Серые-то им быстро мозги вправят, дай только срок! Так значится, одинокие вы?».

– «Д-да, господин…».

– «Ну вот и ладненько! Значит, останетесь пока тута, а дальше – поглядим. Вдруг как понравится? Разносолов не обещаю, но поверь старику, которого поперли взашей из всех больниц Эквестрии, штоб ей провалиться в Тартар, тут гораздо спокойнее. Да и дегтя тут нет».

– «Как скажете, господин. Только спасите мою Лили».

– «Да ничего с ней не случится. Серная ванна всю хворь из нее вытянет, да и настои мои помогут. Ты лежи пока, поправляйся, и не бойся ничего, поняла? Теперь тебя никто тут не тронет, да и вообще – народ тут мирный, разве что шипеть может, да гадить себе на хвост, не вытирая. Эти идиоты тебя хотели прогнать?».

– «Д-да, они…» – земнопони замешкалась, украдкой взглянув на мою фигуру, уже маячившую у входа в зал – «Но эта добрая пегаска вмешалась, и принесла меня сюда. Она пыталась их уговорить, а потом…».

– «А потом сделала то, что было нужно сделать, не разводя соплей и политесов!» – гаркнул врач, передавая каталку с пациенткой вернувшимся помощникам – «Я ж говорю – дура набитая! Ну-ка, подь-ка сюда…».

– «Будешь драться – убегу!» – предупредила я, бочком приближаясь к старику. Неожиданно сильное копыто схватило меня за крыло, и я уже пригнула голову, ожидая неизбежного подзатыльника, но неожиданно ощутила вкус настоящего яблока, оказавшегося у меня в зубах. Усмехнувшись, Флинт выпустил мое крыло и помахал в сторону выхода, куда я, оглядываясь, и побрела, изумленно качая головой.

– «Кому расскажешь – не поверят» – донесся от меня надтреснутый голос старика – «Но все равно, дура ты набитая, Раг. Так и знай!».

«Угу. Дура. Ну… Быть может» – думала я, жуя угощение и показывая язык встречавшимся мне по дороге фестралам, заинтересованно принюхивавшимся к исходящему от меня яблочному духу – «Быть может я была не права, и как бы я ни старалась, все равно, все закончилось потасовкой… Но все равно, я должна и буду стараться вести себя лучше, вести себя правильнее, иначе зачем я вообще выбрала эту стезю? Я должна помогать окружающим меня пони, и даже если они не хотят принимать эту помощь – я все равно обязана им помочь. Иначе какая бы я была ученица нашей принцессы, правда?».

---

Что ж, язык мой – враг мой.

– «Так, слушайте меня внимательно!» – мрачно прорычал старший инструктор Нидлз, обводя глазами стоящую перед ним группу. Его взгляд задержался на моей фигуре, и я тотчас же сделала вид, что древние статуи застывших в абсолютном внимании пони лепили именно с меня – «Ерунда, которой вы занимались до сих пор, и которая стоила вам вашего инструктора, заканчивается здесь и сейчас. У меня, лично у меня, появилось для вас задание, провалить которое вы не имеете права. Это понятно?».

– «Сделаем, старший инструктор!» – откликнулся Сквэр. Этот жеребчик с первого же задания демонстрировал навыки лидера небольшого отряда, и признаться, я даже подумывала попробовать переманить его в Легион – «Какие будут вводные данные?».

– «А данные очень просты…» – ох и не нравились мне все эти взгляды, которые бросал на меня бывший кентурион Ночной Стражи – «Четверо пони были захвачены сегодня днем. Захвачены без дураков, поэтому отнеситесь ко всему этому предельно серьезно. Вам предстоит отправиться в ту самую долину, где находится облюбованное вашей группой Воронье Гнездо, и нейтрализовать противника, вытащив из его логова этих захваченных пони. Это задание я даю вам лично, чтобы увидеть, что может ваша группа, надеюсь, не за красивые глаза и фланки получившее имя десятка Молнии».

– «Во внешней долине?» – нахмурившись, уточнил Сквэр, недоуменно расставив в стороны лохматые уши – «Старший инструктор Нидлз, мы не так давно целую неделю патрулировали проход, ведущий в эту долину, и ни разу не заметили присутствия кого бы то ни было. Мимо нас никто не мог проскочить! Значит ли это, что те, кто там дежурил в эти дни, облажались?».

– «Хороший вопрос. Вам предстоит это выяснить» – буркнул фестрал – «А почему, кстати, вы решили, что они проникли туда именно сегодня или вчера?».

– «Следы. Следы колес. Наверное, от повозки» – ляпнула я, вспомнив о виденных на тропе следах. Увлекшись преследованием двух пони, я и думать забыла о том, что заметила на припорошенных снегом камнях – «Они были на тропинке, но занесены снегом, словно им было не меньше суток, а то и двух-трех дней».

– «И ты промолчала?!» – распахнул светящиеся глаза Сквэр. Казалось, он был готов впиться в меня зубами, словно в некстати подвернувшийся хрум-хрум.

– «Я… Я отвлеклась» – смутившись, выдала я первое, что пришло мне на ум – «Вы тоже что-то не очень-то рвались осматривать это место, пиная крупы на туче!».

– «Понятно… Последнее время ты демонстрируешь потрясающую забывчивость» – покачал головой фестрал, под раздраженное шипение остальных членов отряда – «Сначала инструктор стала завсегдатаем подвалов апотекариума, по самые уши накачиваясь лечебными зельями, потом, вдруг, внезапно, на нее напала свирепая мантикора… Теперь вот и забытые вдруг следы… Мне кажется, кто-то крутит свои делишки за нашими спинами?».

– «Эй, я и вправду об этом забыла! А эта бешеная ссу… То есть, бедный инструктор, и впрямь, была очень плоха! Что я должна была делать, а? Бросить ее там, в луже крови? И вообще, на что это ты тут намекаешь, носок штопанный?!».

– «Заткнулись!» – голос наставника быстро прекратил этот спор, готовый вылиться в потасовку – «Вы уже не ученики, чтобы я тратил свое время на ваши споры. Вы стражи, и не заставляйте меня думать, что принять вас на службу была моя главная ошибка в этой жизни! Все понятно?».

– «Конечно, старший инструктор» – вновь влез Сквэр, игнорируя мое раздраженное ворчание – «Думаю, мы справимся с этим. Значит, нам нужно найти и обезвредить этих захватчиков?».

– «Найти, и выцепить оттуда двух пони. Никаких трупов, никаких захватов в плен – враг не должен знать о вашем существовании до самого отхода, а в идеале – и после него. Оружие брать запрещаю – вам предстоит справиться с ними без него, и без вашей брони, так что считайте это диверсионным заданием. Прилетели, нашли, увели. Чего может быть проще?».

– «Вы только что сказали о четырех!» – скорее по привычке, нежели из-за чего-то другого, принялась говниться я. Настроение мое было безнадежно испорчено, и я вновь ощутила себя ненужной, словно бедная родственница, на которую искоса смотрит даже родня. Еще одна группа посчитала меня бесполезной, и это здорово ударило по моему самомнению, вновь заставляя пышно расцветать мою паранойю и социопатию, выражавшиеся в желании лично прибить окружающих в поле зрения, причем самым экзотическим образом. Да так, чтобы никто ничего не заметил.

– «Правильно, белая. Это значит, что несмотря на отсутствие глаз и мозгов, у тебя еще остались уши и связывающая их веревочка, которую обычно путают с извилиной наши врачи» – поворачиваясь с явным намерением улететь, насмешливо фыркнул Нидлз – «Десяток Дракона доложил, что у врагов находятся двое наших пони, и обе – без облика, вроде тебя. А что же до остальных… Они говорят, что слышали детские крики и плач. Тебе все ясно?».

Не в силах выдавить из себя хоть что-нибудь, я молча кивнула, ощущая, как небо рушится мне на голову.

– «Ты не пойдешь с нами, Глэйз».

– «Что, опять?!».

Вернувшись в Гнездо, мы разоблачились, и оставили в уголке накопытники, как и прочее оружие, которое не брезговали таскать с собой те, кто прибыл в Обитель на «переподготовку». Никогда не знаешь, в какой момент тебе понадобится острый и массивный тесак, которым можно резать, прокалывать и пилить, устраивая ловушки, диверсии или просто салатик на скорую ногу. Конечно, можно было сжульничать – нигде вокруг мы не видели, не слышали и даже не ощущали присутствия старших, но все уже прошли полугодичный период службы Госпоже, и если я в это время лишь била баклуши, то абсолютно серьезное отношение остальных членов группы к этому вопросу явно говорило о том, что порядки и дисциплина в Ночной Страже поддерживаются на должном уровне, да и идеологическая подготовка не отстает. Полностью освободившись от чего-либо на теле, фестралы внимательно поглядели друг на друга, после чего, не сговариваясь, уставились на меня, рождая очень нехорошее подозрение. История, как водится, идет по спирали, и заявление Сквэра не то чтобы сильно выбило меня из колеи, но и комфорта тоже не добавило.

– «Это не обсуждается, Глэйз».

– «Иди и отлягай себя в зад, милый! Нашелся мне командир!».

– «Ты не понимаешь…» – тяжело вздохнул жеребец, словно подбирая подходящие слова – «Мы не знаем кто это, не знаем, вооружены ли они, не знаем где они находятся и где держат пленных. Ну и как ты хочешь нам помочь? Отсвечивать своим крупом на фоне полной луны?».

– «А ты решил, что на белом снегу твоя черная фестральская срака будет не так заметна?!» – вызверилась я, ощерив подковку мелких зубов, и уже в который раз жалея о том, что заигравшиеся с генами люди лишили своих детей клыков, взамен, даровав им множество мелких и ровных зубов – «Это не обсуждается, Сквэр. Ты можешь не ходить, можешь лететь один, словно Бэтмэн, tvoyu mat, но богини ради, не пытайся тут командовать, хорошо? Или по крайней мере, делай это с остальными, не стараясь задвинуть меня. Это понятно?».

– «Я ведь могу и заставить…» – мягко заметил фестрал, стараясь выпятить свою адекватность на фоне моего отрывистого лая, с которым я нацепляла свой понож. Что? Он сказал без оружия и брони? Ха-ха, это не оружие и не броня, ясно? Этому элементу доспеха не нашлось места в официальном реестре Эквестрии, поэтому я с легкой душой застегнула на себе ремешки, удерживающие на моей правой ноге невесомый кольчужный рукав из множества мелких и плоских колец, удерживающих на себе изогнутые, покрытые искусной резьбой щитки, в которых скрывался механизм, по мановению копыта, выбрасывающий из скрытых под сталью ножен два молочно-белых клинка, по заверению Луны, похожих на когти дракона.

«Мои дети вновь в опасности, а они хотят превратить это в игру? Я сыграю – на их костях!».

– «Я очень хотела бы на это посмотреть» – не менее спокойно и терпеливо откликнулась я, смерив стоявшую у входа группу долгим, внимательным взглядом – «Что ж, мы собрались. Осталось только обыскать долину».

– «Нам следует искать у прохода» – подала голос Бэт Вистл. Вися под потолком, она задумчиво напевала что-то под нос, ежась на сквозняке, свистевшем из всех щелей разрушенного дома – «Эта долина… Она всегда была беспокойным местом, хотя мы этого и не замечали».

– «Отлично!» – закатил глаза Сквэр – «Да у нас сегодня вечер признаний! Ты тоже что-то заметила, Бэтс?».

– «Не дерзи мне, жеребчик» – буркнула кобыла, забавно почесывая зубами у себя под крылом – «Удивительно, что этого не заметил ни ты, ни все остальные. Тут кто-то пасется, но я лично списывала это на то, что это наши – кто-нибудь из других групп, как и мы, поселившихся в этом месте. А вот теперь я понимаю, что этим искусно воспользовался кто-то еще, каждый раз представляя дело так, что все подозрения падали на кого-то из наших. Ну кому интересен вдруг исчезнувший перелесок или пропавшие ветки деревьев?».

– «Да, я гляжу, мы все полны скрытых талантов» – скривился номинальный лидер команды, вдруг обнаруживший, что его лидерство – не такой уж непреложный постулат для окружавших его пони – «Ну хорошо. Но кто-то же должен командовать, так? Я готов уступить, если кто-то захочет взвалить на себя эту ношу…».

– «Эй, не нужно на меня так смотреть!» – нахмурившись, я ковырнула копытом пол – «Ну, я конечно могу, но… Нет, у меня нет опыта диверсионных вылазок, как и antiterroristitcheskih операций, поэтому пусть будет Сквэр. Он квадратный, ему poher… Да и свалить всю неудачу, в случае чего, будет на кого, правда?».

– «Ну спасибо тебе, Глэйз».

– «Ага. Чувствуется опыт командования. Вот ты и подставилась» – хмуро дернула уголками губ Вистл – «Но я согласна – пусть будет Сквэр».

– «О, я так рад этому доверию…» – начал было ехидничать жеребец, но быстро заткнулся под недоуменными взглядами остальных – «Ладно, мне тоже иногда хочется поиздеваться, как издевается надо мной эта белая. Ладно, пусть будет с нами, в случае чего – кинем тебя вперед, отвлекать этих налетчиков».

– «Ага. Ох я их и отвлеку!» – осклабилась я, громыхнув облаченным в сталь копытом по полу, выбивая из камня ворох веселых искр. Отчетливо запахло кислым, но на зачарованной века назад стали не осталось ни зарубки, ни следа – «Штабелями отвлекать стану!».

– «Оооох, ну за что мне это, а?» – простонал фестрал, в то время как остальные, посмеиваясь, потянулись на выход – «Ладно, ребята, шутки в сторону. Давайте обыщем долину, и найдем этих налетчиков, похищенных и жеребят».

Искать долго не пришлось. Поделив долину на квадраты, мы быстро носились туда и сюда, взяв за точку отсчета ущелье, ведущее за ее пределы, и вскоре, обнаружили свежую прогалину. Кто-то довольно аккуратно срубил низкорослые деревца, и утащил их прочь, оставив после себя заметный след. Волоча деревца по снегу, неизвестные замели за собой все следы, но если на снегу и не осталось следов копыт или лап, то сам разворошенный, а затем вновь подметенный снежный покров уже говорил нам о том, что тут дело не чисто – вряд ли кому-то из коренных обитателей этой долинки пришло бы в голову прятать свои следы. Пройдя по следу, мы натолкнулись на очень неприятное открытие – действительно, Нидлз был прав, и враг уже был здесь.

– «Как мы могли его не заметить?» – пораженно прошептала Бэт, глядя на небольшой особняк, притаившийся в роще некрупных северных сосен, верхушки которых едва доходили до окон второго этажа. Окна дома ярко сияли, словно в насмешку над всеми правилами маскировки, и лишь поведя глазами по сторонам, можно было поверить, что это действительно укрывище похитителей и шпионов, а не чей-нибудь зимний домик или горный пансионат из тех, что за двести бит в неделю предоставляют путнику маленькую комнату, четырехразовое питание и катание с лыж в невысоких горах.

– «Магия» – буркнул бравый лидер десятка, неприязненно глядя на дом, словно тот был лично виноват в том, что его еще не заметили – «Видишь, как закручивается сверху воздух? Снаружи снегопад, но проходя через барьер, снег падает спокойно. Жаль, что эту сферу видно лишь изнутри!».

– «Поверю вам на слово» – фыркнула я, прядая ушами, с которых тотчас же свалилось по паре приличных сугробов – «Нет, ну какова наглость – построить тут путевой дворец вместо бункера! Обнаглели, ничего не боятся! Всех растерзать!».

– «Ага. Не боятся, а значит – там единороги» – негромко пожаловался кто-то сзади, неслышно подбираясь к кустам, в которых мы устроили свой дозор – «Кто бы там ни был, они устроились хорошо. Вон, глядите – мы не сможем подобраться к ним через эту рощицу, деревья растут слишком близко, и любой незваный гость обязательно заденет либо ветку, либо какую-нибудь ловушку или сторожевое заклинание. А сверху нас будет отлично видно на фоне заснеженных деревьев. Умно придумано, очень умно!».

– «Полетим над землей» – подумав, решил Сквэр, подбираясь поближе к выходу из кустарника, и неосторожным движением обрушивая на нас небольшой водопад из снега – «Вперед! Глэйз, остаешься тут и ждешь сигнала – пленным понадобится кто-то, кто сможет их успокоить и вывести прочь!».

– «Да лети ты!» – прошипела я, но подорвавшаяся стая уже исчезла из виду. Повозившись в кустах, я рассерженно топнула ногой, но добилась лишь новой охапки снега, обрушившейся мне на спину и шею, мгновенно промочив и без того отсыревшую шерсть. Сидеть в таком виде в сугробе, из которого, во все стороны, торчали голые прутья, было совсем некомфортно, и вскоре, я ощутила, что начинаю по-настоящему замерзать.

Из дома не доносилось ни звука – улетевшие фестралы будто канули в воду, и сколько бы я не вглядывалась в теплый свет окон – ничто не говорило об удаче или неудаче нашей затеи. Конечно, атака нахрапом была абсолютным экспромтом, но признаюсь, я понимала, что не представляю, как подошел бы к этой затее профессионал. Попав в Обитель, я была словно отделена от остальных невидимой стеной, словно развернувшийся над моей головой купол, защищающий загадочный дом от глаз обитателей долины, не пропускавшей через себя то, что я считала ненужным или неинтересным. Казалось бы, зачем Легату Легиона навыки скрытного проникновения и спасения заложников? А вот поди ж ты… И что они так долго возятся, в конце концов? Забыли, как проходить через тень, появляясь в самых интересных местах?

– «Нет, это положительно становится интересным!» – прошипела я, ощущая, как отмерзают мои фланки, а матка с мочевым пузырем начинают нервничать, причем самым раздражающим для меня образом – «Да пошли они naher! Если уж выведут заложников, то моя помощь им вряд ли будет нужна! А если не выведут – толку от меня тут нетути!».

«А еще там детишки» – ощущение чужого голоска в голове вновь появилось неожиданно, словно тот самый снег, упавший на буйную голову. Древний дернулся – и затих, настороженный, словно зверь. Но на этот раз Я не отступила, и тихо хихикая, начала кружиться у меня в голове, звуча то в одном, то в другом ухе, словно надоедливый комар – «Да-да, наши милые, добрые детишки. Ты их наказала? Поздравляю. Детям нужно чувствовать твердое родительское крыло, иначе они вырастают в плаксивых, бесхребетных истериков и истеричек. Но им же, должно быть, очень страшно там, внутри, без мамы? Ну разве это не повод устроить…».

– «Устроить что?» – выдохнула я, остановившись между карликовыми соснами. Снег падал на мою спину и шею, заставляя меня ежесекундно вздрагивать от ощущения недоброго взгляда, сверлящего мою фигурку из ярко освещенного окна – «Показательную резню?».

«Ну зачем же так грубо?» – делано удивилась Я, непроизвольно облизывая губы, словно уже ощущая на них медно-кислую тяжесть горячих капель – «Напугать. Показать, как выглядит наказание за ослушание. Спасти детей, в конце концов. Разве это не стоит того?».

– «Заткнись! Я не маньяк-убийца какой-то, ясно? Скажи ей, дружище!».

«Правда? Разве ты не видишь, как колышется воздух? Разве не чуешь разносящуюся вонь? Разве ты не ощущаешь того, что должна ощущать?» – на этот раз искренне изумилась Я, демонстративно игнорируя мой призыв к Древнему. Симбионт молчал, и что-то очень недоброе было в той тишине, что разливалось по моему телу. Странное спокойствие наполняло его, и прыгая среди сосен, по глубокому снегу, я искренне захотела, чтобы внутри меня колотилось и бухало сердце, чтобы холод пробрал меня до костей, чтобы мне стало страшно до слез за детей, находящихся в этом праздничном доме… Но с каждым шагом, с каждым прыжком я ощущала лишь нарастающую озабоченность, переходящую в слабую заинтересованность. Странно, я никогда не смогла бы подумать, что способна на такие вот чувства, ведь сейчас мне предстояло столкнуться с чем-то неизведанным, уже поглотившим в своем чреве десяток фестралов, а я…

«Фестралов?» – мои губы скривились, когда Я буквально выплюнула это слово, огибая изогнутую ветвь, просевшую под тяжестью снега. Иглы прошли по моему телу, но не смогли пробиться сквозь шерсть. Я не удивилась – все шло так, как должно, и даже в таком небольшом одолжении я усмотрела проявление чьей-то воли, божественного порядка, что правил этим миром – «Только не нужно меня смешить, иначе я расплачусь – от боли. Фестралов! О, как низко пали некогда гордые… Гляди!».

– «На что?» – прошептала я, до боли выпучивая глаза в темноту, подсвеченную косыми лучами света, падавшим из окон дома. Странный это был свет – мерцающий, колеблющийся, словно за стеклами горели десятки свечей, но все, что я видела – это какие-то плоские, словно приклеенные к окнам картинки, изображающие коридоры и пустые комнаты дома – «Мне кажется, это не настоящее. Иллюзия? Как на амулетах?».

– «Да, и наложенная мастерски, должна заметить!» – улыбнулась чему-то Я, но тотчас же осеклась, ощутив, как нахмурился мой лоб под мокрой, обледеневшей челкой черно-красной гривы – «Гляди! Гляди вперед! Ну неужели она не научила тебя? Неужели не рассказала? Неужели не дала то, что ты заслужила по праву? Заслужила больше, чем все они, вместе взятые?!».

– «Да на что гля… Blyad!» – зажмурившись, я вновь встряхнула головой, решив не спорить сама с собой, и после задания тотчас же сдаться в добрые и надежные копыта санитаров, но стоило мне открыть глаза… Разноцветные круги, плававшие в них после долгого разглядывания иллюзий, наложенных на окна, постепенно исчезали, уступая место едва заметному движению воздуха, проступавшему буквально перед моим носом. Едва заметные волны искажений, колыхаясь, поднимались от поверхности снега, на котором я заметила странные, серые разводы. Они исчезали, лишь стоило мне бросить на них свой взгляд, и тотчас же появлялись обратно, маяча на периферии зрения, в уголках моих глаз. Что-то подобное я видела в замке Ириса и в Сталлионграде, когда сумасшедший маг решил прибегнуть к вырывающим душу заклятьям, но эти рисунки на снегу… Я даже не знала, что именно могло их оставить. Ну не неопознанный же летающий объект?

«А ты сильна…» – изумленно прошептала Я, старательно пряча от меня свое удивление – «С первого раза… Я думаю, это магия».

– «Твайлайт бы тебе рассказала, что такое магия, и почему ее нельзя видеть!» – огрызнулась я, стараясь удержаться за тонкую соломинку самоиронии, удерживающую меня от скатывания в пучину кошмара и сумасшествия, наполненного иллюзиями и раздававшимися в моей голове голосами. Древний был тут, я его ощущала, но он отчего-то не вмешивался, буквально демонстративно маяча где-то внутри. Почему он это не остановит? Почему не поможет? Почему не прекратит? Ответа не было, и все, что мне оставалось – это брести среди сосен по узкой тропинке, идущей вдоль дома, осторожно перепрыгивая сквозь невысокие заборчики колышущегося воздуха, в беспорядке набросанные вдоль и поперек неширокой дорожки. Задняя часть дома, казалось, примыкала к расположенной за ним вековой скале, но обойдя его, я заметила узкую тропку, ведущую к задней двери, искусно замаскированной вечнозеленым кустом, склонившимся под тяжестью снега. Наверное, она тоже была укрыла иллюзией, но думаю, тут неизвестный искусник перемудрил, ведь тропинка, упиравшаяся в голую стену и куст, сама по себе вызывала множество вопросов и подозрений. Прилипчивый голос утих, отпустив мой рот и прекратив терзать мои голосовые связки, и, наверное, я бы расслабилась… Если бы не стойкое ощущение какой-то неправильности во всем теле.

Признаться, очень притягательной неправильности.

Подпрыгнув, я хлопнула крыльями и подскочила на несколько метров вверх, подняв целое облако снега. Плевать – задняя стена не имела окон, а единственное окошко мансарды[23] находилось на третьем этаже особняка, возле самой трубы, из которой тихо и мирно поднимался столб дыма, рассеиваемый в воздухе хитроумным устройством, похожим на быстро вращавшийся барабан со множеством изогнутых лопаток. Конечно, оно было заперто – вряд ли нашелся бы глупец, что как в дешевых комиксах или древних человеческих фильмах, оставил бы его открытым посреди мягкой, но все же зимы. На помощь снова пришли когти – молочно-белые клинки с тихим потрескиванием расширили щель между рамой и створкой, что позволило попросту скинуть запор, и ввалиться прямиком в ванную комнату, едва не чебурахнувшись в ванную, еще мокрую после чьего-то купания.

– «Богини, благословите тех идиотов, что переняли у англосаксов привычку строить дома с окнами в ванных и туалетах!» – прошептала я, прижав уши к голове от звука копыт, стукнувших о кафель. Зверски чесалась голова, особенно в области того места, где осталась маленькая ямочка, словно кратер, словно могилка на месте чьих-то несбывшихся надежд. Зуд усиливался и нарастал, волнами прокатываясь по всей голове и отдавая в лопатки и спину, но на фоне того неестественного спокойствия, окутавшего мое тело, он казался лишь раздражающей, досадной помехой. Сердце билось спокойно и ровно, дыхание не учащалось, ноги и крылья не дрожали – я ощущала себя каким-то киборгом, бездушной машиной-убийцей, крадущейся из ванной в поисках жертв. Смешно? А мне было абсолютно все равно. Тревожно – но в то же время я ощущала устрашающую целесообразность всего, что творилось со мной и вокруг, и это пугало… Должно было пугать. Нет, с этой чесоткой нужно было что-то делать. Она отвлекала, и я едва успела затормозить, когда за углом коридора послышались осторожные шаги. Кто-то шел по паласу, осторожно ступая обутыми в накопытники ногами, и явно направляясь сюда. Колебания воздуха усилились, и предваряя заворачивавшую за угол фигуру, вперед нее, появились те самые странные разводы, на этот раз, исходящие от тела идущего… А вернее – от надетой на него брони.

Шаги замедлились, и я услышала, как неизвестный переступил с ноги на ногу, по-видимому, привлеченный приоткрытой дверью в ванную комнату, из которой уже сквозил холодный зимний ветерок. Постояв, он начал подкрадываться, заставив мои губы раздвинуться в ироничной усмешке – ну надо же было додуматься до такого! Похоже, похитители были достаточно самонадеянными, раз приперлись в Обитель в броне, решив таким образом, что она защитит их от обитателей этого места. И мы умудрились пропустить этих охламонов? Насмешливо покачав головой, я бросила взгляд на лежавшую на раковине занавеску, за которую я так неаккуратно цеплялась, выбираясь из ванной, оценив ее плотность и вес. Что ж, думаю, подойдет.

Занавеска не подвела, и спустя буквально тридцать секунд, я водружала в пустую ванную спеленатое тело кобылы. Зайдя, она не нашла ничего лучше, чем дернуть за веревочку, зажигая в комнате свет, после чего – долго моргать от яркого, бьющего в глаза света. Опустившаяся на ее голову занавеска, дважды обернутая вокруг головы и завязанная на горле, предотвратила истязание моих бедных нервов различными непристойными криками, а полотенца, так удачно обнаружившиеся в ящике банного столика, оказались неплохим средством для фиксации копыт за спиной. Освобождение от брони оказалось делом муторным и долгим, в процессе которого зафиксированная незнакомка – а это оказалась кобыла – никак не хотела мне помогать, и даже войти в мое положение отказалась. Пришлось ее стукнуть по глупой голове, и обдирая кончики копыт, самой возиться с пряжками и цепочками, которыми была усеяна броня.

– «Ну прямо клуб садомазохистов!» – сердито шептала я, застегивая на себе всю эту тряхомундию, и в который раз ощущая, как неприятно поскрипывают кончики копыт, задевая за разные железяки. К счастью, опыт легионера меня не подвел, и вскоре, я уже выходила из ванной, обложив свою жертву полотенцами, на случай, если ей захочется пошуметь. Конечно, серьезных усилий они не выдержат, но по крайней мере, не дадут ей выбраться из белого, фаянсового плена, а большего мне и не было нужно. Осторожно ступая, я постаралась привыкнуть к незнакомым, чуть великоватым для меня накопытникам, но вскоре осмелела, и принялась топать, имитируя походку гвардейцев. Почему их? Да потому что броня на кобыле была хоть и не стандартного, гвардейского образца, но я вряд ли смогла бы забыть эти черные латы, словно специально скопированные с ранних образцов Легиона, прекрасно защищавшие своих хозяев в тот злополучный день, когда две сотни закованных в черно-красные латы гвардейцев, под предводительством своего командора, взяли штурмом казармы наших кентурий. А если верить моему сумасшествию, да еще и сделать скидку на то, что эти колыхания воздуха и впрямь были видимыми следами магии, вырисовывалась довольно неприятная картина. Но что значило их присутствие в этом месте? Вайт Шилд решил поиграть в высокую политику, или ощутил себя достаточно сильным для того, чтобы приглядывать за младшей из правительниц страны? Вроде как старшая и так под его неусыпным надзором… А может, это была совсем не его идея? Помнится, Селестия как-то слишком быстро сдалась, удивив поспешным согласием даже Луну… И почему так чешется голова?

Спустившись по новенькой лестнице, я очутилась в длинном коридоре. Действительно, все, что мы видели через окна, было иллюзией – внутренности дома были темны и неприветливы, и если бы не запах жилья и готовящейся еды, доносившийся откуда-то снизу, можно было бы подумать, что тут никто не живет. Услышав приглушенные голоса, я направилась к двойным дверям, за которыми общались какие-то пони, по пути, оглядываясь по сторонам, и не заметив ничего подозрительного, приникла ухом к едва заметной щели возле дверного косяка. Замочная скважина была совсем рядом, но я бы не рискнула пользоваться столь примитивным трюком в том месте, где бродит умелец, способный магией прятать целый дом!

– «Так значит, больше вы нечего добавить не можете?» – голоса стали слышнее. Похоже, в комнате находились двое, ведя негромкий разговор. Первого я точно не знала, а вот кто был второй? – «Поймите, мисс Стренберри, что любая, даже самая незначительная вещь, которую вы сможете вспомнить, очень поможет нам в нашем деле. Не торопитесь, подумайте и не волнуйтесь – вы в безопасности в этом доме».

– «Я так испугалась, когда вы выскочили из сугроба!» – взволнованно вздохнул кобылий голос. Дверь скрадывала отдельные слова, оставляя лишь интонации, и я не могла сказать, кому он принадлежит – «А где моя Лили? С ней точно все в порядке?».

«Лили?».

«Ох, прекрати! Мы тут не за тем, чтобы искать чьего-то отпрыска! О своих подумай!».

– «Она под надежной защитой, в соседнем крыле. Спит в гостевой комнате, как мне сообщали недавно» – успокаивающим тоном произнес жеребец. Судя по тому, как сухо и официально звучал его голос, он повторил эту фразу уже не один раз – «Не бойтесь. Здесь вы в полной безопасности. Никто не найдет вас в этом месте, включая местных монстров».

– «Они оказались такими разными…» – потрясенно произнесла кобыла, в то время как я поежилась от нехорошего ощущения, навеянного последними словами неизвестного, заставившего множество мурашек промчаться по моей спине – «Молодые – они злые и очень страшные. Старшие… Они тоже недобрые, но очень спокойные. И гоняют молодых почем зря. А есть еще обычные пегасы – как молодые, так и не очень. Они…».

Дослушать я не успела. В коридоре, где-то впереди, послышались приближающиеся шаги, и возле лестницы возникла фигура в черных доспехах, явно направлявшаяся в мою сторону. Бежать не было смысла – меня уже заметили, и я едва успела отпрянуть от двери, делая вид, что только-только спустилась с лестницы на третий этаж. Время для меня словно остановилось, и я успела разглядеть каждую заклепку, каждый шнурок на доспехе незнакомца, как и я, пренебрегшего шлемом, болтавшимся у него на плече. Его голова оставалась в тени, и я уже напряглась в ожидании короткой схватки, как вдруг, маячившая фигура вскинула обутую в накопытник, правую ногу в коротком, энергичном жесте, должно быть, означавшим приветствие.

– «Все в порядке?».

– «Эмммм… Да-да. Все хорошо» – пожалуй, я могла бы собой гордиться, ведь первым моим желанием было вякнуть «Что?!», примерно сразу же после «Сдавайся, гвардейская мразь!». Но все-таки, я пересилила себя, и нарочито покашляв, просипела – «Простыла. Внизу все тихо?».

– «Естественно. А тебе нужно меньше сосулек есть!» – фыркнул незнакомец, отворачиваясь и вновь исчезая на лестнице. Проводив его взглядом, я шумно выдохнула и оперлась о столбик перил, ощущая, как нарастает внутри меня напряжение, разрушая настораживающую меня бесчувственность, неживой автоматизм. Не много, и не сразу, но начало этому процессу было положено, слегка приподняв подспудно давивший на меня груз озабоченности и недоумения собственным состоянием. Похоже, моя белая шкурка и полумрак, царящий в коридоре, смогли обмануть этого гвардейца, но впредь, мне следовало вести себя осторожнее, ведь удача не может продолжаться вечно. Ладно, а что поделывают наши шпионы?

– «Эй, Биджей!».

Раздавшийся из-за двери, негромкий голос заставил меня мигом оказаться на ногах. Гвардеец меня не узнал – так может, не узнают и эти? В коридоре было темно, и я понадеялась, что хриплый голос и полумрак введут в заблуждение остальных посланцев командора, сколько бы их ни было в этой дыре. Глубоко вздохнув и задержав дыхание, я подошла к двери, и сунула нос в приоткрывшуюся щель.

– «Тут!».

Их было всего двое – единорог и его гостья, сидящая боком ко мне. Из комнаты был только один выход, а висевшая под абажуром лампа с тусклым кристаллом освещала крошечный пятачок над столом. Ну просто идеальная сцена – грех было такой не воспользоваться.

– «Нашей гостье потребуется еще кофе. Скажи Слиму, что…» – остаток фразу утонул в коротком хрипе, когда моя метнувшаяся вперед тушка буквально вдавила в стену поднимавшегося из-за стола легионера. Выщелкнув когти, я со свирепым выражением на морде уставилась в глаза ошарашенному жеребцу, краем глаза следя за «гостьей», которой оказалась уже знакомая мне, розовая кобыла. Даже если у моей жертвы и была мысль закричать, она тотчас же испарилось при виде длинных, белоснежных клинков, упершихся в дрогнувшую шею.

– «Только пикни!» – прорычала я, отмечая, как открывается рот отшатнувшейся к стене кобылы. Мое крыло оказалось быстрее, и розовая закашлялась, подавившись собственным криком, когда мое длинное маховое перо оказалось у нее во рту, прижимая голову к стенке.

Нет, что ни говори, а самые обычные крылья – это отчасти очень даже удобно. Попробовал бы кто из стражей провернуть такой фокус! Кстати, а где же они все?

– «Где мои дети?!» – признаюсь у меня была проблема понасущнее, чем пропавший десяток мышекрылых жеребцов и кобыл. Да, именно в этом порядке приоритеты выстроились у меня в голове, и семья была в нем на первом месте – «А ты, неблагодарная тварь, захлопни свой рот!».

– «Не смей ее пугать, мерзавка!» – попытался было воспрять духом гвардеец, но быстро затих, когда «когти» вонзились чуть глубже в его шею, выдавливая из него страдальческий хрип – «Что ты несешь? Где Биджей?».

«Пугни его, пожалуйста. Мы почти у цели. Скоро они обмочатся, и будут звать своих родителей, чтобы мы не делали им больно!».

– «Вы захватили двух пони, и мои братья слышали детский плач. Одну из них я вижу, а кто вторая? Белая кобыла, Клауд? Отвечай, где вы держите двух жеребят, которые были с ней, ssuka! Или последнее, что ты увидишь, будут твои кишки, которые я намотаю на шею этой вот «бедной, потерявшейся пони»! Говори, идиота кусок!».

– «Я ничего не… Уххх, да прекрати ты, безумная! Кто ты? Я ничего не знаю ни о каких жеребятах!» – как-то очень быстро сдался гвардеец. Его взгляд лишь однажды метнулся к двери, и больше не покидал моей морды. Слишком старательно, на мой взгляд – «Мы освободили эту пони и ее жеребенка, когда мы… Во время нашего визита в соседнюю долину. Ее дочь уже успокоилась и спит в комнате для гостей. Ее охраняют мои самые доверенные соратники, поэтому даже не вздумай попытаться причинить ей вред!».

«Он старается тянуть время…».

– «Это правда?» – я покосилась на розовую кобылу, все так же пришпиленную к стене моим крылом, перо которого по-прежнему торчало у нее во рту, прижимая к некрашеным бревнам. Она лихорадочно затрясла головой, глядя на меня с самым жалобным видом – «Хмммм… И кто же вы тогда такие? Кто не боится шариться здесь, в Обители Кошмаров?».

– «А, так ты не знаешь?» – с торжеством оскалился жеребец, несмотря на прижатые к его шее клинки – «Что ж, скоро ты с нами познакомишься!».

«Нажми уже, а! Еще немного! Ну неужели ты всегда такая робкая?».

– «Заткнись!» – рыкнула я, не соображая, говорю ли я это себе, или стоящим рядом со мной пони. Я хотела взволноваться, разозлиться, испугаться, в конце концов, за детей – ну хоть что-нибудь, что походило бы на чувства, но предавшее меня тело вновь отозвалось лишь слабым напряжением мышц, дрожь которых передалась клинкам, заставив умокнуть шипевшего какие-то угрозы единорога. Лишь сейчас я обратила внимание на его не слишком-то и длинный, казавшийся каким-то игрушечным рог, когда виденные мной ранее колебания воздуха, вдруг взорвались, словно прозрачный гейзер, опутывая белесую кость. Я напрягла мышцы и на всякий случай, прищурила глаза, прижавшись к напрягшемуся телу жеребца, еще не понимая, чего он задумал, но вскоре, ответ пришел сам собой, в виде вспышки холодного света, отшвырнувшего меня прочь, едва ли не до самой двери. К счастью, моя вторая нога, цеплявшаяся за нагрудник единорога, не подвела, и незадачливый носитель магии полетел вслед за мной, с глухим стуком приложившись головой о комод. Теперь уже ничто не мешало спасенной мной некогда кобыле громко заорать, призывая на мою голову гром, молнию, и нашествие незваных гостей, но скованная ужасом, она замешкалась – и в следующий миг, уже обнималась со стулом, который я, приподнявшись, метнула в осевшую на пол фигуру.

«Ну и что это за балаган? Что за низкосортная комедия? Самой-то не противно?».

– «Противно. Очень противно» – я поднялась на ноги, и с нарастающей злостью взглянула на прижимавшего к рогу копыта гвардейца. Похоже, уже в полете он пытался исполнить что-то еще, но невзначай, без малейшего умысла, соприкоснулся со мной своим блещущим рогом… И итог был вполне предсказуем. Подняв голову, я воткнула кипящий бешенством взгляд в тихо пискнувшую земнопони, скрючившуюся под столом – мне стоило закончить это бесчинство, прекратить ломать комедию и уже сделать хоть что-то… Но увы, все, что мне приходило на ум, было услужливо подкинуто мне вторым Я, изо всех сил развлекавшимся при полном попустительстве Духа. О да, я ощущала его, глубоко-глубоко, но в то же время, очень близко, и мне абсолютно не нравилось то, что я чувствовала в своей душе. Запутавшийся старикан, казалось, колебался, и был готов согласиться, и разрубить этот узел, просто закрыв глаза и отступив в сторону, чтобы не слышать, не видеть, не ощущать… Но я, а не Я, ощущала, что этому чувству нельзя было давать воли, как нельзя было выпускать из-под контроля то чувство ярости, что вскипело во мне при этой нелепой попытке освободиться – первое, что проснулось в бесчувственном теле.

«И что же ты предлагаешь?».

– «Я? Предлагаю?» – бормоча, я отступила назад, оглядывая открывавшуюся мне картину. Скорчившийся на полу единорог, переживавший мучительный приступ головной боли, раздиравший его мозг – похоже, молодчик еще не сталкивался со срывом заклинания? Странно… Юная пони – уже мать, раз за разом теряющая свое дитя, ставшее причиной всех ее бед, но в то же время, ставшее ее единственным сокровищем, памятью о исчезнувшем партнере. Пони скорчилась под столом и обхватив копытами голову, глухо стонала, похоже, испуганная до судорог.

И стена. Обыкновенная, не крашенная стена, аккуратно обшитая досками, она привлекла мое внимание своей простотой, странной созвучностью с тем, что творилось у меня в голове. Сродством с белым листом бумаги, на котором знающий мог написать что угодно – послание любви и выражение ненависти, грязную брань и совет путешествующим, восторги от достижений и муки творчества… Я же могла расписать ее кровью. Но именно этого я не могла, не хотела допустить, несмотря на всю жажду, запекшуюся у меня на губах в ожидании капелек алого. Да, я нуждалась в помощи, причем быстро, немедленно, пока еще не стало слишком поздно – но сейчас я нуждалась в чем-то большем, чем просто ярость берсерка или героическое рычание, в моем исполнении, выглядевшее хрипом умирающей таксы. Мне было нужно…

– «Скажи-ка, дружок» – присев рядом с единорогом, я нежно схватила его за рог, и не обращая внимания на рванувшиеся из-под моей ноги, беспорядочно хлещущие вокруг волны искажавшегося пространства, притянула голову гвардейца к своему носу. Мне вдруг безумно захотелось облизнуть эту витую, серую косточку, но сглотнув, я пересилила себя, взглянув в слезящиеся от боли глаза – «Скажи мне, сколько вас тут, и где вы держите тех, кто пришел сегодня ночью?».

– «Да… Отлягай себя… В зад…».

– «Не очень-то вежливо» – вздохнув, я поднялась, и покачивая головой, направилась в сторону земнопони. Увидев меня, бедняжка попыталась было спрятаться за ножкой стола, но я быстро выцарапала ее оттуда, и выволокла на свет, пресекая попытки прокопать себе путь через пол в соседнюю комнату – «Так, а ты? Ты знаешь, сколько вас было, когда вас захватили эти бравые ребята в черных доспехах?».

– «Янничегонезнаюпроститепроститепрости…».

– «Ясно. Замолчи» – легкая оплеуха, и забормотавшая что-то пони широко открыла глаза, уставившись на меня, словно мартышка – на подобравшегося к ней удава – «Скольких пони захватили эти черные?».

– «Т-только нас!» – вновь зажмурившись, прошипела пони. Я не понимала, чего именно она так боялась, но решила не вникать в этот вопрос. Не в это время. Не сейчас – «Пожалуйста… Лили… Не трогайте ее!».

– «Тогда сиди тихо-тихо, и вскоре, кто-нибудь отведет тебя к ней» – пообещала я. Дождавшись, когда дрожавшая в моих копытах земнопони вновь затрясла головой, я отпустила ее, и повернувшись к гвардейцу, вновь принялась созерцать деревянную стену. Интересно, а что если…

«Признаться, ты меня вдохновляешь» – шепнула себе Я, ощущая, как мои губы сомкнулись на шероховатой поверхности рога. Дернувшееся подо мной тело вдруг выгнулось и заплясало, пытаясь то скинуть со своей морды сжимавшие ее копыта, то оторвать мою голову от своего лба, в который уткнулся мой нос, сливавшийся с ним в непристойном акте глотания витой косточки, которую эти пони полагали символом своего рода – «Что ж, думаю, судьба не зря свела нас с тобой. И что же ты думаешь делать дальше?».

«Увидишь» – задумчиво улыбнулась я, глядя на вновь зарыдавшую земнопони, забившуюся под стол и не способную оторвать взгляд от разворачивавшейся перед ней картины – «У меня есть несколько интересных планов, которые только что пришли мне на ум. Кстати, поздравь меня, кто бы ты ни была – я сумасшедшая».

«О, ты не сумасшедшая» – хмыкнула Я, прислушиваясь к странному вкусу во рту – «Ты просто психопатка, и я, как искусный художник, как врач, хирургическими ножницами срезаю с тебя тонкую масочку кожи, открывая царящий под ней ад. Кажется, это слово ты шептала, когда имела в виду Тартар? Но не важно – делай то, что ты хочешь, ведь я чувствую, что ты готова».

– «Конечно» – поднявшись, я отпихнула от себя дрожавшего, словно в лихорадке, гвардейца, и вновь посмотрела на стену – «Что ж, думаю, теперь, нам потребуется лишь кисть – и немного краски. Свежей, алой краски».

---

– «Значит, так сие и написала? Восхитительно!».

– «Мне кажется, это было не смешно. По крайней мере, не для тех, кто был в доме» – на всякий случай, осторожно заметила я. Сейчас, по прошествии нескольких суток, все происходившее казалось мне глупым сном, сплошным недоразумением и верхом непрофессионализма – «Но знаешь, в чем-то я с тобой соглашусь – тебе стоило бы видеть их глаза, когда они таращились на огромную надпись «Тута была Скраппс!». [24] Представь, чего мне только стоило не заржать, рисуя этот бред?».

– «Вот теперь я вижу перед собой ту, прежнюю Скраппс Раг» – одобрительно улыбнулась мне мать, с царственной небрежностью откладывая в сторону бумаги, с легким шуршанием воспарившие куда-то к потолку. Осторожно подтолкнув копытом Санни, покатившегося ко мне, словно колобок, она насмешливо фыркнула на Берри, пытавшуюся с рычанием выдрать драгоценное перо из темно-синего крыла – «Значит, они тебя не заметили? Как же ты сумела так спрятаться?».

– «У меня… Я… У меня были хорошие учителя» – на секунду замешкавшись, выдавила я, вспоминая тот грохот и вспышку взрыва, выбившего стекла и раскидавшего собравшихся в зале гвардейцев. Притаившись на первом этаже, они явно поджидали кого-то, рассредоточившись по холлу и лестнице на второй этаж, и уж точно не ожидали гулкого взрыва, расшвырявшего по всему залу облаченные в черные латы тела. Клянусь, я всего лишь хотела отбросить их с дороги, как сделала когда-то на поле под Кантерлотом, и признаться, сама не ожидала такого эффекта. Оттолкнуть с дороги, выскочить на улицу и уже там, в небесах, поспорить в копытопашной со всеми, кто осмелится высунуть на улицу свой чересчур смелый нос – таков был мой гениальный план, но что-то явно пошло не так, и заметив взметнувшиеся передо мной прозрачные клубы вскипевшего отчего-то воздуха, я приняла единственно верное, как мне казалось, решение – путаясь в собственных ногах, попыталась отпрыгнуть, оказавшись подальше от опасного места…

Взрыв оглушил меня, швырнув о ближайшую стену. Держась копытами за голову, по привычке, вновь первой соприкоснувшейся с твердой поверхностью, я громко застонала, ощущая, что еще немного – и мой череп раскололся бы, как грецкий орех. Скорее всего, это меня и спасло – вооружившись парой фонарей, ворвавшиеся на шум вояки быстро откатили в сторонку всех пострадавших, включая меня, и с топотом ломанулись на второй этаж. Отлежавшись, я поднялась, и игнорируя шевелившихся вокруг меня пони, похромала в другой коридор, стараясь слинять до того, как обходившие пострадавших товарищей гвардейцы обратили бы на меня свое внимание. Хотя на мне были надеты точно такие же черные доспехи, я думаю, что меня быстро бы раскусили даже в холодной темноте – в конце концов, я даже не знала «своего» имени, которым могла бы прикрыться при первичной проверке. Как там ее звал этот единорог? Бамблби? Баджик? Блекджек?

«Ох, ну почему всегда голова, а? То голова, то нос! Это уже начинает входить в привычку!».

Громко охая и мечтая поскорее сдохнуть, я хромала по дому в поисках двери в подвал, желая просто лечь и зарыться головой в самый большой сугроб, чтобы только не чувствовать этой боли, вгрызавшейся в мою спину и лоб. Стальной штырь, застрявший в моей голове, вновь зашевелился, круша окружавшие его ткани, и вызывая у меня галлюцинации, видения и откровенно бредовые мысли. Не знаю, что помогало мне держаться, пробираясь сквозь качающийся, движущийся воздух, вдруг обретший плотность и ставший видимым для моих слезящихся глаз – то ли ободряющее ощущение невидимой руки симбионта, лежащей на моей шее, то ли щенячий восторг, с которым Я толкала вперед это едва бредущее впотьмах тело… Наполовину сползя, наполовину скатившись по лестнице, я обнаружила в подвале всю мышекрылую братию, довольно бесцеремонно прикованную цепями к тяжелым деревянным колодам, и нагло дрыхнущую в каком-то магическом сне. Укрывавшие их головы волны струящегося воздуха двоились и троились в моих глазах, складываясь в непонятные знаки, но озабоченная тем, чтобы не упасть, я мало обращала внимания на все эти пертурбации пространства – в конце концов, я же разговаривала и спорила сама с собой, и на фоне этого, любые галлюцинации лишь дополняли общую, довольно печальную, кстати, картину.

Попытка разбудить их оказалась той еще задачкой.

– «Да… Хорошие учителя» – повторила я, заботливо обнюхивая Санни, клубком из ножек и крыльев подкатившегося к моей груди. Убедившись, что со счастливо визжащим проказником ничего не случилось, я ласково потерлась носом о его бок, и легким движением головы запустила его обратно, в сторону Луны. Казалось, ему никогда не надоедала эта забава – «В любом случае, остальное сделала уже не я, а моя группа, которая и…».

– «Которая проспала все это время в грязном, вонючем подвале?» – вскинула бровь принцесса, осторожно снимая со спины Берри, почти расправившуюся с непокорным пером. Недовольно завопившая что-то дочь обижено чихнула в мою сторону, видя неодобрительно нахмуренные материнские брови, и с веселыми криками понеслась охотиться за моим хвостом, шуршавшим туда и сюда по пушистому ковру – «Хороши же воины ночи! Сие примерным им будет уроком – недооценивать врага твоего глупо и очень опасно».

– «Конечно, как хорошая ученица Обители, я не должна спрашивать о таком, но я все же рискну» – помявшись, решилась я на вопрос – «Им ничего не будет? Нет, я, конечно, не против всяческих наказаний, но все же…».

– «А что должно было бы с ними случиться?» – в своей неподражаемой манере, изогнула бровь Луна, похоже, находя забавным мою неловкую попытку вступиться за охламонов, ломанувшихся через окна, и попавших прямо в расставленную им ловушку – «Уж не считаешь ли ты их малыми жеребятами, как твои дети, к примеру, за которыми мне надобно было б следить? Они получили урок, и удостоятся выражения неудовольствия от старшего наставника Обители – чего же боле? Пойми, моя дорогая – поражение само по себе будет для них чувствительным ударом. Особенно – от гвардейцев».

– «Кстати, а кто они такие, выяснили?».

– «Это лишнее. Я знаю о них все» – махнула копытом мать, с явным превосходством отметая мои невысказанные опасения – «Они находятся в этом месте уже больше года. Ты удивлена?».

– «Д-даааа…» – вякнула я, пытаясь подобрать челюсть с пола – «Больше года? Но зачем?! Неужели кто-то взялся… Селестия. Точно. Больше некому».

– «Отличный анализ. Быстрый и абсолютно точный» – шутливо похвалила меня принцесса, принимая между передних ног мячик катившегося к ней внука. Зажав зубами свой хвост, и схватившись за задние ноги, он приглушенно хихикал и явно наслаждался этими покатушками. И как только голова не кружилась у сорванца – «Озвучь же свои мысли – как ты пришла к решению сему?».

– «Ну, мне показалось это очевидным. С командора бы сталось послать сюда соглядатаев, но если ты говоришь, что они находятся уже год, причем под твоим неусыпным надзором, то дело уже даже не в Шилде – ведь ты бы не упустила случая щелкнуть его по носу, верно?».

– «Неужели я настолько очевидна?».

– «Не совсем, но я поступила бы именно так».

– «Что ж, допустим» – подумав, кивнула головой мать, отправляя внука ко мне, словно мячик, на поле соперника – «И тогда ты подумала, что я вновь опасаюсь своей сестры?».

– «Ну… Да. Извини» – я скромно потупилась, опасаясь, что невольно обидела мать. После того примирения, она стала крайне ревностно относиться ко всему, что касалось ее взаимоотношений с сестрой, и вполне могло статься, что мой язык вновь заставил ее вспомнить не самые приятные моменты из прошлого – «Как хочешь, а после того, что она сделала, и что сделала я – я не могу перестать подозревать ее. Извини».

– «Не стоит. Хотя ты чересчур ее идеализируешь и боишься одновременно. А идея организовать тут тайный форпост Гвардии принадлежала именно мне» – замолкнув, Луна явно наслаждалась моей глупой, полыхающей мордой – «Да-да, представь себе. Не только ты не забыла тот случай на свадьбе, но не забыла его и Селестия. Поэтому, когда она попросила меня заняться обучением ее личной стражи, на которую будет возложена ответственность за охрану покоев и персоны правительницы Эквестрии во время проведения всяческих публичных мероприятий, я решила – а что может быть лучше для такого рода охранников, как пребывание в том месте, где опасность становится неотъемлемым условием существования? Именно поэтому они наложили на дом множество разных чар, забившись в него, словно крысы. Сему я не препятствовала — пусть действуют так, как умеют».

– «Ага. То-то весь мой десяток и не вякнул, когда попал к этим «крысам», правда?» – не переставая удивляться, запальчиво возразила я, изо всех сил борясь с ощущением, что меня опять где-то обманули, чего-то недодали и вообще, использовали, как всегда – «Кажется, ты их недооценила!».

– «Не я, а вы» – заметила Луна. Да, это был камень в мой огород. Поддев носом верещащего сына, я ухватила его поплотнее, и принялась водить носом по спинке, зарывшись носом в мягкую, пахнущую домашним уютом шерстку. Близился вечер, и я решила понемногу успокоить разыгравшихся близнецов, чтобы потом не мучиться, укладывая спать расшалившихся жеребят – «Они учатся, и признаться, я считаю, что они уже достигли многого. Вашу группу, например, обнаружили еще во время ваших поисков, похожих больше на хаотичные метания по всей долине. Конечно, они были и остаются гвардейцами, и не преминули нажаловаться мне на использование «неподобающих чести воителя приемов» со стороны одной белой пегаски. Ты и вправду швырялась в них чем-то горючим и оглушающим, Скраппи?».

– «Я? Нет! Это… Это было… Это была случайность!» – я не понимала, почему я так испугалась, но в тот момент, все слова, которые я готовила для этого разговора, и которые, при должном подходе, должны были пролить свет на все странности, что я встретила в этом доме, замерзли у меня на языке. Какие-то еще не оформившиеся подозрения и страхи, ледяной коркой сковавшие мое тело, заставили меня запинаться и лопотать бессмысленные оправдания, в которые я не верила и сама – «Я просто хотела снести их – ну, помнишь, как я делала когда-то? Хотела махнуть крыльями, а оно вот так вот… Само… Получилось».

– «Вижу. Что ж, действительно, получилось» – после недолгого молчания, нейтральным тоном заметила мать.

«Догадалась? Нет, никто же ничего не видел! Этого не могло быть, потому что… Я просто смогла вызвать этот огненный вихрь в доме. В миниатюре. Вот и все!».

– «Ну хорошо. Оставим это, тем более, как я поняла, ты и сама еще не до конца научилась контролировать эту, чрезвычайно полезную, нужно сказать, способность».

– «Да-да. Я… Я обещаю, я буду учиться. Не знаю, что на меня нашло!» – выдохнула я. Кажется, что-то страшное миновало, мазнув меня на прощанье хвостом, но что – я и сама не смогла бы сказать, ощущая лишь уходящий страх от чего-то огромного, пролетевшего мимо меня, словно поезд, словно опускающийся топор палача. После всего, что случилось в Ядре год назад, я уже почти изжила свой страх перед принцессами, как и говорила когда-то Бабуля, но одно дело – быть забавной комнатной зверушкой, способной порычать на бесцеремонного гостя или мило напрудить на чей-нибудь подол, а другое – оказаться опасной сумасшедшей, обуреваемой видениями и однажды вкусившей запретной для всех живых силы. «А ведь я тебе говорила!» – мне показалось, что вот-вот, и в черепе у меня вновь раздастся приятный, столь мило картавящий голосок – но нет. В голове была абсолютная, оглушающая тишина.

– «Скажи, а… А магию можно видеть?».

– «Конечно!» – немного удивилась Луна – «Зависит сие от того, с какой целью призывает единорог свои силы, и сколько усилий он приложит к искомому. Цвет магии не имеет значения, как не имеет значения и само свечение, ибо это лишь внешний, поверхностный слой. Позволь узнать, а почему ты спросила?».

«Нет, точно подозревает! Но я не могу рассказать – не здесь! Не сейчас!».

– «Просто… В общем, одна моя подруга – не я, заметь! – сказала, что магию можно увидеть. Ну, то есть, наложенные на предметы и места заклинания. Сторожевые там, или просто усиливающие броню. Такое невозможно?».

– «Я сомневаюсь, что в магических трактатах ты встретишь что-либо подобное» – покачала головой мать, с не понравившейся мне проницательностью глядя в мои бегающие глаза – «Магия – это проявление внутренней силы единорога. Она требует изучения и тренировок, и действует только по твоей воле, делая что-то определенное – то, что ты желаешь сделать. Нельзя просто «видеть» чьи-то заклинания, словно вязь древних рун, накладываемых на само пространство. По крайней мере, еще ни один единорог – даже Старсвирл Бородатый, заметь — не пытался заставить себя использовать магию постоянно. Иначе он быстро сошел бы с ума. Прежде, чем перегореть, конечно же».

– «Оу…» – я растеряно ковырнула копытом ковер – «Значит, и слышать при этом голоса – тоже невозможно?».

– «Голоса? Поясни».

– «Ну, голоса в голове. Говорящие про разные чудные вещи» – окончательно запутавшись, я просто махнула копытом, и принялась отдирать дочь от хвоста, над которым нависла нешуточная угроза превращения в обкусанную кочерыжку – «Ну, она говорила мне, что… В общем, голоса советовали ей обратить внимание на это, поглядеть на то… А потом она вдруг стала видеть разные вещи. Вот».

– «И мне еще нужно что-то пояснять?» – подняла бровь Луна, с интересом глядя на то, как я пытаюсь спасти остатки своего изжеванного хвоста из маленького, слюнявого рта – «И что же это был за голос, все-таки? Ну, который разговаривал в голове твоей подруги?».

– «Ну, голос. Обычный голос. Хосспади, ну… Ну просто голос. Он говорит вещи… Всякие вещи» – натужно рассмеялась я, ощущая, как глупо и жалко выгляжу в глазах матери, внимательно наблюдавшей за тем, как я пытаюсь поймать убегающую от меня дочку. Берри явно не собиралась успокаиваться, и предчувствуя скорое купание и ежевечерний ритуал с укладыванием в кроватку, решила оторваться по полной, с дикими воплями бросившись от меня за диван – «Извини, что беспокою. Просто у моей подруги, в голове, вдруг стал появляться голос, и я решила спросить, что ты думаешь об этом. Вот и все».

– «И давно?».

– «Ну… Уже почти полгода. А что?».

– «Мило, что ты сообщила мне об этом лишь сейчас» – с холодком откликнулась Луна. По хлопку ее копыт, дверь в покои принцессы отворилась, и поклонившиеся ей служанки, словно два белых призрака, поплыли по комнате, собирая разбросанные игрушки и отлавливая близнецов. Задрав, словно флаги, развевающиеся хвосты, жеребята с развеселыми воплями носились по комнате, но, как и вчера, и позавчера, и в любой другой день, их вечерний бунт был быстро и профессионально подавлен – признаться, за эти месяцы Мист и Клауд поднаторели в искусстве заботы о двух непоседливых жеребятах – «Так значит, уже год? И она живет тут, в Обители?».

– «Эммм… Нет-нет, она живет… Ну, далеко. Даже не в Понивилле» – проводив глазами служанок, утащивших голосящих отпрысков на ежевечернюю экзекуцию, прозываемую «водные процедуры для малышей», я уставилась в густой, белоснежный ковер, словно в нем, среди мягких ворсинок, мне мог случайно попасться совет, как избежать этого разговора, который я сдуру затеяла с той, кто был воплощением магии, хотя и довольно специфической, стоило признать – «Просто… Ну… Забудь, ладно? Это все равно слишком сложная для меня материя. Ты же знаешь, что я не умею колдовать. В конце концов, я пегас, правда? А пегасы не умеют пользоваться магией, это знает каждый! Уммм… Правда?».

– «Безусловно. Той магией, какая сродственна и свойственна единорогам – нет» – понятливо кивнула головой принцесса, опускаясь рядом со мной на ковер. Мягкий, свет заходящего солнца красил комнату во все оттенки розового, и я невольно залюбовалась солнечным лучиком, отразившимся от накопытника Луны на мой уродливый шрам, не подвластный ни одному косметическому заклинанию. А ведь когда-то у меня было довольно симпатичное тело, на которое клевали не только жеребцы, но и даже мои подруги…

– «Но даже у пегасов, даже у земнопони – у них у всех есть своя магия, свои силы, которые сродни биению сердца нашего мира, и потушить их не может никто… Ну, почти никто. Но это древние легенды».

– «Легенды?» – слабо заинтересовалась я, но вновь приуныла, ощущая, как огонек заинтересованности погас, как свеча на ветру – «А, эти легенды. Мрак, тьма, ужас, и все подобные вещи. Придет Разрушитель, который сделает со всеми что-то нехорошее – в вашем случае, он, наверное, должен сожрать всю магию, верно? Эх, знали бы вы… В общем, этих легенд и в наше время было полно. Ну, во время людей, что б ты знала».

– «Безусловно!» – отрубила Луна, глядя сверху вниз на мою обеспокоенную морду. Сменить тему оказалось невероятно сложно, и до самого последнего слова я подспудно ожидала какого-то сопротивления, внутреннего или внешнего – но все обошлось. В голове крутились мысли и страхи, и никаких посторонних или потусторонних голосов. Даже Древний затих, словно затаив дыхание в ожидании скорой развязки – «Я вижу, к чему ты ведешь. Об этом нужно спросить у Селестии, но я думаю, эти легенды не имеют к тебе никакого отношения. Зло повержено, и оно не вернется. А уж что касается голосов – и в мои времена это считалось очень нехорошим признаком, знаешь ли. Если ты так волнуешься за нее, я непременно прослежу, чтобы профессор Сниддл обратил на ее здоровье самое пристальное внимание, и приложил все свои силы и уменье, наставив твою подругу на путь исцеления».

– «Ага. То есть, заперев подальше и поглубже» – фыркнула я, но уже без особого возмущения. Сбросив с себя часть груза тяготивших меня тайн, я почувствовала себя гораздо легче, словно храня их, я таскала на себе мешки с тяжеленными камнями – «Нет-нет, я разберусь. В конце концов, она уже пожилая пони, а ты ведь знаешь, какими они могут быть странными, правда? Кстати, ты только не обижайся, ведь я прекрасно понимаю, что это я настояла на нашей поездке сюда, в Обитель Кошмаров, но теперь мне кажется, что мое время тут вышло. Что пора возвращаться домой. Конечно, я ни на чем не настаиваю, и этот год прошел очень плодотворно, но…».

– «Но ты стала для этого места уж слишком сильна?» – как-то очень тонко усмехнулась принцесса, разом озвучив все то, что скрывалось за моими, коряво звучащими словами – «Ну-ну, моя верная Скраппи, не куксись. После всех этих жалоб и отчетов, после того случая с инструктором и мантикорой, я поняла, что ты получила то, что хотела. Быстрее, чем мы рассчитывали, но думаю, так будет даже лучше. Что ж, если ты считаешь, что сама справишься как со своей подругой, так и с обязанностями легата – так тому и быть. Но чем ты думала заняться дальше?».

– «А у меня есть выбор?» – вскинула брови я, ощущая тепло и запах ночных трав, исходящий от бока лежавшего рядом со мной аликорна – «Ну, я имею в виду… Ты хочешь, чтобы я делала что-то иное, нежели гоняла своих охламонов по плацу?».

– «А ты не задумывалась об иной судьбе?».

– «Ну… Задумывалась. Все чаще» – опустив голову призналась я. Солнечный зайчик перепрыгнул с ноги на мой нос, в конце концов, заставив меня громко и прочувственно чихнуть – «Я чувствую, что что-то меняется вокруг меня. Даже тут, даже в Обители. Общаясь с другими, я ощущаю себя камнем, скользящим по поверхности черного пруда. Я несусь вперед, но не могу ни взлететь, ни погрузиться, и просто прыгаю по темной воде, делая очередной «блинчик» [25], искушая судьбу и калеча тех, кто находится рядом. Ведь ты не поверила этим рассказам про мантикору, правда?».

– «Ни на миг» – губы принцессы на секунду дрогнули в слабой усмешке – «Но этому есть объяснение».

– «И какое?» – печально покачав головой, я уставилась на догоравший закат – «Я приходила к Монинг Рампейдж после того, как Флинт объявил, что она вне опасности. Она отказалась даже разговаривать со мной. Я просто сидела с ней рядом, и даже напросилась ухаживать за ней, но быстро поняла, что делаю все только хуже. Появляясь рядом, я была для нее напоминанием о произошедшем, но она так и не сказала, что за нелепые обвинения она выкрикивала в мой адрес».

– «Вполне возможно, что это были переживания, связанные с ее службой в Гвардии?» – предположила Луна – «Нынешние пони – не чета прежним силачам, и вполне может статься, что в твоем новом облике она увидела что-то из того, что произошло в том конфликте, что местные упорно называют «войной». Быть может, что-нибудь из детства, к примеру?».

– «Что ж, может быть. А вот у меня никогда не было детства» – пробормотала я, любуясь зимним солнцем, медленно скрывавшимся в черных тучах, окружавших долину – «Иногда, глядя в зимнее небо, я мечтаю о том, какой бы я была, если бы родилась у обычных родителей. Знаешь, как я представляю себе свою комнату? Это мансарда в двухэтажном доме – старом, трескучем, высушенным солнцем, как сухарь. Деревянный пол с половичком из толстых, крашенных веревочек, бумажные обои на стенах, наклеенные прямо на доски, и скат нависающей надо мной крыши с потемневшими от времени стропилами. Старая люстра с тканевым абажуром, тумбочка у окна и комод – вот и все ее убранство, все деревянное, с покосившимися от времени дверцами и лакированными некогда стенками, теперь уже облезшими и выцветшими, на которых, в укромных местах, чьи-то шаловливые копытца уже нарисовали звездочки, пони и цветы. Они полустерты – мама заставила их смывать, но следы, оставшиеся на дереве, не смываются – как и воспоминания. Ах да, я забыла про постель. У меня была бы старенькая кровать, с высоким изголовьем, шатким и гулким, которое так здорово было бы раскачивать, держась за тяжелые, деревянные шары, и воображая себя то смелым капитаном за штурвалом корабля, то несущимся по пустыне возницей, уводящим экипаж от преследующих его бизонов… Конечно, его частенько приходилось бы чинить, и мне нередко попадало бы от родителей, но думаю, оно точно стоило бы того. Интересно, что было бы на нем изображено? Солнце? Луна? А может, персонажи детских сказок, перенесенных с книжных картинок на дерево инструментом умелого столяра – медведи, зайцы, птицы? Или все три вида пони, свивающиеся в бесконечный круг жизни вокруг двух светил, истертые прикосновениями детских копыт… На стене, над кроватью, висело бы несколько портретов – в допотопных, деревянных рамках, напоминающих широкие доски, в центре которых, из овального отверстия, каждый день на меня глядели бы уже плохо различимые фигуры – я вряд ли бы знала точно, кто эти пони на выцветших, пожелтевших карандашных портретах, но выбрасывать их было бы жаль, для гостиной они не годились, и со временем, эти картинки занимали бы место у меня на стене, рядом с полкой, на которой, вперемешку с книгами, стояли бы куклы и статуэтки. Наверное, там был бы смелый пегас, взмывающий в высь с облаков, поднявшийся на дыбы единорог, пронзающий рогом небо, и уж наверняка – земнопони, сидящий или стоящий, с отломанным ухом и пожеванным хвостом. Портфель и тетради, учебники из грубой бумаги лежали бы на невысоком комоде, стоявшим под самым окном, между ножек которого ждал меня мячик, даже в тиши этой комнаты еще еле слышно звенящий под ударами юных копыт, которыми его награждала непоседливая детвора, до самого вечера бегавшая по улицам маленького, провинциального городка. Ему пришлось бы ждать долго, ведь его хозяйки пока нет. Ведь она… Ведь ее самой тоже… Еще нет».

Луна молчала, лишь кончик ее крыла медленно скользил по моей спине, заставляя крылья приподниматься, а ноги – забавно подергиваться, когда завитушка махового пера проходила у меня над крестцом. Интересно, и как она летает, с такими вот изысками моды на крыльях?

– «Ты можешь уйти из Легиона» – наконец, негромко сказала она с непроницаемым выражением на морде – «Удивительно, но даже в твое отсутствие те, кто приходят в него, понемногу втягиваются в установленный тобой порядок службы, словно заражаясь этим безумием – или уходят навсегда. Признаться, сестра должна быть тебе благодарна – нюхнув легионерскую попону, возвращающиеся в Гвардию готовы служить на самых заштатных должностях, безропотно перенося поражение в звании и вознося молитвы о том, чтобы их командору не пришло в голову организовать что-то подобное у своих подчиненных. Потому ты можешь гордиться, и перейти на менее хлопотную должность – например, посла. Или капитана объединенной дворцовой стражи – в конце концов, кто, как не ты, обвела вокруг рога тех, кто будет служить под твоим началом? Думаю, после этого в твоем авторитете не посмеют сомневаться открыто, а ты получишь нехлопотную должность, возможность проводить больше времени с семьей и значимую прибавку к жалованию, не говоря уже о почетности данной службы. Соглашайся – и эта мечта может стать явью».

– «У тебя как-то не получается быть демоном-искусителем, мам» – ухмыльнулась я, стараясь сбросить негаданно накатившую меланхолию. Что-то в речи Луны меня настораживало, словно за ее словами лежало какое-то непонятное желание убедить меня принять ее предложение, быть может – любой ценой. Пожалуй, не стоило пропускать это мимо ушей, как я поступала чересчур часто в своей жизни, превратив это в своего рода привычку, за которую потом расплачивалась сполна – «По крайней мере, не со мной. Что-то случилось?».

– «О, и это говорит та, что провела незабываемую ночь в храме, посвященному моему величию?».

– «А вот теперь ты уходишь от вопроса!» – я растянула губы, выдавливая из себя дрожащую улыбку – «Что-то произошло? Это… Это касается меня? Моей семьи? Или что-то случилось вообще?».

– «Можно сказать и так» – помолчав, призналась принцесса, обхватывая меня теплым крылом. Погода стремительно портилась, и громады кочевых облаков плотно набились в долину, скрывая от нас последние лучи заходящего солнца – «Грифоны. Когда ты улетела, они раз за разом устраивали политические демарши, а недавно, выдвинули нам ультиматум».

– «Ультиматум?» – казалось, мой желудок ухнул куда-то вниз, пришпилив меня к полу прямо сквозь мягкий ковер – «Какого рода ультиматум?».

– «Они провозгласили, что смерть их соотечественников не может быть забыта или прощена. Безвинные жертвы не могут войти в посмертие, пока их убийца разгуливает на свободе» – за желчью и иронией, сквозящих в ее словах, голос матери все же выдал ее волнение и озабоченность, которые она всячески пыталась от меня скрыть – «Они требуют выдать им виновного в их поражении. Им нужен Мясник Дарккроушаттена. Они хотят тебя, Скраппс».

«Меня?».

Тишина, разлившаяся по комнате, была почти осязаемой.

– «Что ж… Я понимаю».

– «Неужели ты хоть на миг подумала, что мы отдадим кого бы то ни было этим пернатым кошкам?» – возмутилась было Луна, но тотчас же замолчала, увидев мое копыто, аккуратно опустившееся на ее накопытник, пытаясь скрыть свои чувства за маской великодержавной озабоченности происходящим. Признаться, получалось не очень.

– «Помнишь, что я сказала про детскую комнату?» – я тяжело вздохнула, сглатывая холодный комок, поселившийся у меня в горле. Дыхание Луны чуть заметно ерошило мою гриву, как легкий сквознячок, едва заметно играющийся занавесками у окна – «Я уверена, где-нибудь, на краю света, есть такой дом. Но пока я его не нашла… Я сделаю его там, в Понивилле. У моих детей и у твоих внуков будет детство, какого не было ни у меня, ни у того жеребенка, что мы похоронили в глухой деревушке, на севере ничейной земли. Которого были лишены все те, кто умер в застенках и каменоломнях грифонов. И за это – я буду зубами рвать тех, кто посягнет на эту мечту. Они решили посягнуть на наше будущее? Так пусть же готовятся встретится с жутким прошлым!».

– «Так значит ты решила?» – голос удочерившего меня существа был полон гордости и скрытой печали.

– «Да. Я возвращаюсь в Легион».

– «Ты уверена?» – внимательные глаза матери, казалось, пытались проникнуть в самую мою суть.

– «Уверена!» – коротко буркнула я. Прислушавшись к себе, я ощутила уверенность, исходящую от моего симбионта. Молчавший все эти дни, он обдумывал что-то, и время от времени, я ощущала что-то недоброе, исходившее от древнего существа. Теперь же, он просто лучился энергией и каким-то детским желанием быть нужным, заставив меня мысленно ухмыльнуться, сравнивая его со своим подрастающим сыном. Признаться, если бы не Графит, то я бы и не мечтала о лучшем отце для своего семейства – «Да, мы абсолютно уверены в этом. И еще одно…».

Поднявшись, я прошлась по комнате, разминая затекшие крылья, пока не остановилась у зеркала, внимательно глядя на отразившееся в нем тело белоснежной пегаски со спутанной, черно-красной гривой. Потрепанный и побитый, этот облик походил на старый боевой манекен, десятки которых я изрубила за эти два года. Теперь же, эта расцветка казалась мне чем-то чужеродным, незнакомым, и я впервые почувствовала, что начала понимать своего мужа, по заданию Госпожи, раз за разом, вынужденного влезать в ненавистную ему шкуру Стар Дрима.

– «Теперь я могу сказать точно – мне абсолютно не нравится эта расцветка!».

________________

[1] Отрог – небольшой горный хребет, отходящий от основного горного массива.
[2] На самом деле – Хуффингтон.
[3] Реборда – гребень на колесе, препятствующий его сходу с рельс.
[4] Донжон – главная, и обычно – самая высокая башня замка, находившаяся внутри крепостных стен. В ней располагалась оружейная, колодец и сокровищница крепости.
[5] Витис – палка из виноградной лозы, использовавшаяся для наказания древними римлянами.
[6] Стрелка – эластичная V-образная складка в основании копыта.
[7] ФАП – фельдшерско-акушерский пункт. По идее, медпункт для несерьезных болячек, обслуживающий сельский люд. На деле, функционировали как полноценные больнички для аборигенов, и были вынуждены заменять собой десяток врачей и полноценный стационар.
[8] Линимент (лат. Linimentum) – устаревшее название для мазей.
[9] Джеб – длинный, прямой удар в боксе.
[10] Кисея – легкая, полупрозрачная ткань для драпировок и декорирования помещений.
[11] Похоже, Скраппс иронизирует над маловразумительными названиями прыжков, выполняемых на скейтах, скейтбордах и велосипедах.
[12] Клей из кожи и обрезков рыбы, крепостью способный поспорить с современными химическими сортами. В XIX веке был известен по всему миру как «русский цемент» или «Isinglass», поставлялся из России преимущественно за границу, во все развитые страны мира, включая Новый Свет.
[13] Топоним – сложившееся название географического объекта.
[14] Собачья драка (англ. Dogfight) – вид ближнего боя на короткой дистанции, во время которого противники схватываются буквально грудь на грудь, и во время которого сложно применить какое-либо оружие.
[15] Лубок – негнущаяся фиксирующая накладка на поврежденную конечность, предназначенная для лечения травм опорно-двигательного аппарата.
[16] Morning Rampage – Утренняя Ярость. Игра слов.
[17] Утоптанная земля, на которой проходили поединки воинов в ранние и средние века.
[18] Грассирование – произнесение звука «Р» на французский манер. Легкая, милая картавость.
[19] Угол атаки крыла – угол между хордой крыла и набегающим на него потоком воздуха. Проще говоря, это угол, на которое отклоняется распахнутое крыло пегаса от продольной линии его тела, что позволяет либо опускаться, либо стремительно взлетать вверх.
[20] Стаер – бегун на длинные дистанции, от трех до сорока двух километров. Спринтер – бегун на дистанции короткие, стометровки, и прочую ерунду.
[21] Оникс – разновидность агата. Камень, сложенный из черных и белых полос. Впрочем, черные вкрапления могут варьироваться от светло-серого до темно-коричневых цветов.
[22] Сквэр (англ. Square) – Квадрат.
[23] Мансарда – жилое помещение на чердаке, потолок и одна из стен которого являются скатом крыши.
[24] «Scrapps wuz herе!» – плохой эквестрийский.
[25] «Блинчики» – распространенная забава, основанная на свойствах круглых и плоских камней рикошетить от поверхности воды, прыгая по ней, и оставляя за собой расходящиеся круги – «блинчики».

Глава 3: "Камень у темной воды"

Однажды, уже после заключения мира, отец принимал у себя Солнцеподобную. С ней же была и Зверь. Застольные разговоры, приличествующие для гостей и хозяина, развлекавшего их разумной, неспешной беседой, касались всего, кроме прошедшей войны – слишком глубоки были раны на душах и телах бойцов с обеих сторон, но из-за вина, туманящего разум, или под влиянием скрытой под шкурой натуры, спор вырвался на волю, и поселил распрю между пирующими. Проигравшие, но с честью отступившие, боевые вожди стали хвастаться могучими воинами своих племен, что на потеху и вразумление внимательно глядевшим на них гостям, боролись друг с другом и демонстрировали знание воинского искусства. Послушав одних и других, отец не поверил словам одного из панцирных пони, что поборов любого их воина один на один, наши могучие хемуу отступят перед сотней таких же, даже превосходя их числом в сотню раз. «Какой из ваших лагерей я могу посетить, чтобы убедиться, что это не хвастовство?» — спросил он, вероятно, желая поймать пришельцев на лжи. «Да любой!» — с злобной радостью воскликнула Зверь в ответ на кроткий вопрос Солнцеподобной – «И ежели там найдется то, что будет мне или гостям не по нраву, я разрешаю им лично выпороть всех, ибо другого они не достойны!». Оставив своих преданных вождей и друзей оказывать знаки внимания Светозарной богине, он отбыл, но вскоре, вернулся назад.

Во время оставшегося пира он был молчалив, и поднимая заздравные чаши, нисколько не улыбался, бросая расстроенные взгляды на доблестных вождей, уверенными речами своими провозглашавших скорый расцвет моего народа, под мудрым управлением храброго владыки способного выдворить любых врагов из Великой Саванны.

«Мы были глупы, и не нам с ними ровняться» — сказал он, когда пир закончился, и злобно ухмыляющаяся Зверь покинула священное место, сопровождая отбывшую северную богиню – «В то время как наши вожди похвалялись своей храбростью на поле боя, проводя время в пирах и охотах, где забивали бессчетное количество животных и рабов, а воины их оттачивали мастерство в единичных поединках да братских междоусобицах, эти пришельцы ни минуты не сидели без дела. И оттого я нарекаю глупцом всякого, кто решит похваляться старинными обычаями схваток». По просьбе своих приближенных, Великий рассказал о лагерях, где даже после войны ни на секунду не замирала жизнь, поведав о виденных им ровных рядах белоснежных палаток, о сотнях одоспешенных пони, посвящавших каждую минуту тренировкам или укреплению лагеря, о злых и неутомимых мануу – пехотинцах, что в тяжелых своих доспехах, ведомые вожаками, действовали слажено и содружно, словно одно копыто, одна нога, одно крыло. «Время схваток один на один прошло» сказало он, проливая горькие слезы над поруганными заветами предков, что не спасли их народ в трудный час – «И надлежит нам безотлагательно думать, как можно исправить сие».

Иийиса Нгомо Сесе Квамбе, «В доме моего отца».

Что ж, процедура нашего отбытия запомнилась мне надолго.

Конечно, ее нельзя было сравнить даже с самым захудалым парадом, даже отбытие правительницы из какого-нибудь захолустного городка всегда обставлялось гораздо веселее и красочнее – я уже могла убедиться в этом, несколько раз сопровождая Принцессу Ночи на встречу с ее подданными. По крайней мере туда, где выныривавшая из облаков темно-фиолетовая повозка не заставляла пони с криками разбегаться во все стороны. Таких мест было не много, и каждый раз глядя на их жителей, с подобострастием склонявшихся перед своей повелительницей, я научилась улавливать скрытые движения в толпе – словно течения, скрывающиеся под поверхностью воды, и выдающие себя лишь легкой рябью и бурунами на ее поверхности, они были практически незаметными для непосвященного взгляда, и я искренне радовалась, в первые раз или два, по крайней мере пока заметившая мое веселье мать не обратила мое внимание на кое-какие нюансы этих встреч – и тогда все стало на свои места. С моих глаз упала пелена, и прибыв в очередной городишко – кажется, это был расположенный на север от Понивилля Холлоу Шейдс – я внимательно, новым взглядом оглядывала толпящихся перед нами пони, видя заискивающие улыбки и дрожащие ноги, готовые согнуться в подобострастном поклоне, а за спинами их владельцев – напряженные, расчетливые глаза жен, мужей и родителей, что-то одобрительно шипевших своим родственничкам и чадам в то время, когда, как им казалось, сиятельная гостья была отвлечена чем-то другим. Похоже, с течением лет, прошедших после возвращения сестры эквестрийской правительницы, в обществе пони появились, наконец, те, кто не то что бы не боялся новую-старую принцессу – не думаю, что среди обывателей было много таких смельчаков, никогда не слышавших о Найтмер Мун – но, по крайней мере, пытающиеся извлечь из своего служения или демонстративной лояльности младшей из двух сестер какую-либо выгоду. Знала ли об этом Луна? Знала, наверное, иначе не обратила бы мое внимание на подобострастие некоторых своих подданных, но, похоже, воспринимала это как должное – не демонстрируя, подобно Селестии, маску благожелательного интереса ко всему, что нес очередной соискатель внимания правительницы, но игнорируя все то, что не попадало в сферу ее интересов или считалось ей недостойным внимания коронованной особы. Я не уставала поражаться столь непонятному для меня, необычному складу характера и ума, демонстрируя которые, она каждый раз ставила в тупик не только меня, но и окружающих ее пони.

Во время отбытия из Обители все было гораздо скромнее – на площадках вновь отстроенных башен собралось несколько десятков стражей, и еще больше порхало вокруг, с крайне деловым видом проносясь на почтительно расстоянии от башни. Среди серых теней я с удивлением отмечала и обычных, еще не получивших облика пегасов – то ли идея наказания путtм принудительного эксгибиционизма, по моему примеру, что называется, пошла в массы, то ли это был такой незамысловатый план моего прикрытия, наскоро придуманный нашей Госпожой. Мне показалось, что среди мелькавших неподалеку тел я увидела Буллфинч, и даже помахала ей крылом, но после устыдилась своего порыва. Что принесла я в ее жизнь, кроме боли и первых серьезных ран?

«ОНИ НАРВАЛИСЬ».

Да, Дух был прав, и мои противники тоже не шутили – не успей я уклониться от того удара, и это меня б, словно курчонка, снимали бы с пронзившего тушку копья. Но день за днем, чем дальше – тем яснее, я понимала, что делаю что-то не так. Провозгласив себя когда-то защитницей этого чудесного народа, я, словно медведь в малине, разрушала, топтала и уничтожала все вокруг себя, размазывая по своей древней, лохматой шкуре чужие жизни и судьбы, вместо ягод. «Ты всегда причиняла окружающим тебя пони только боль и страдания!» — сказала мне Рампейдж. Наведавшись к ней однажды, я застала ее неподвижно лежащей на койке апотекариума — в своем трусливом безумии я едва не превратила ее голову в фарш, начиненный обломками костей, и теперь ей предстояло пройти длительный курс лечения и реабилитации, даже несмотря на все искусство Флинта. В нелепой надежде хоть как-то загладить свою вину, я приходила к ней по утрам, и терпеливо играла роль санитарки, вынося за ней судно и перекладывая с каталки на кровать, когда та возвращалась с предписанных врачом процедур. К процессу лечения меня не допускали – быть может, и к лучшему, но видимо, мой вид причинял Монинг столь сильную боль, что она даже произнесла несколько фраз, чтобы заставить меня уйти, когда я решила подменить задержавшегося где-то помощника Доктора Смерть, и самостоятельно подмыть не державшуюся на ногах кобылу.

— «Ты заставляешь окружающих тебя пони страдать, врываясь в их жизнь и заражая своим безумием. И те, кто пытаются причинить тебе боль, либо пытаются тебя убить – либо становятся твоими последователями. Соратниками. Друзьями. Или все вместе, одновременно. Я видела это – ничто не изменилось под этим сраным небом, ничто! – и я решила тебя сломать. Но вместо этого, ты сломала меня, и знаешь что? Я не в обиде. Честно. Но знай, что все, кого ты по-настоящему любишь и ценишь, все те, кого ты считаешь своими друзьями – они все обречены на страдания. Они всегда будут страдать – из-за тебя».

Это была наша последняя встреча с этой странной кобылой и идя к повозке принцессы, я не удержалась, и несколько раз оглянулась, прикидывая, успею ли до отлета метнуться в апотекариум, чтобы… Не знаю – быть может, вновь попросить прощения? Узнать, что она имела в виду? Но повозка тронулась, набирая ход; мерцавшие таинственным голубым светом фонари, свисавшие на черных цепях с острых шипов, качнулись, и, ударив крыльями, я поднялась в воздух, послушно следуя за эскортом принцессы, махнув на прощанье всем тем, кого узнала за этот бурный, насыщенный событиями, и довольно бестолковый год. Действительно, чего я добилась? Стоило мне попасть в десяток новичков – и они почти проигрывают Давилку. Оказываюсь в десятке уже состоявшихся и повышающих квалификацию стражей – и они тотчас же оказываются в плену у тех, кого привыкли считать бестолковыми паркетными шаркунами. Инструктор, взявшаяся нас учить, оказалась на больничной койке, и ей несказанно повезет, если она не останется калекой на всю жизнь…

«НЕТ НИЧЬЕЙ ВИНЫ».

«Правда? И кто же больше не виноват – я или они?».

Разорвав клубящиеся тучи, повозка взлетела в темные небеса. Крылатые тени, рванувшиеся было в нашу сторону, вдруг резко повернули назад, испуганно ревя под аккомпанемент шипящих молний, хлещущих по львиным телам и скорпионьим жалам. Родившийся где-то в глубине мрачных туч, гром, бушуя, издевательски гремел, вторя раскатами громовому хохоту, сопровождавшему бегство хищников, осознавших, что добыча оказалась уж слишком страшна. Пробив влажный войлок облаков, повозка понеслась на северо-восток, и несмотря на год, проведенный в Обители, мне пришлось постараться, чтобы не отстать от взявшихся работать крыльями стражей.

Похоже, Луна и впрямь не чуралась быстрой езды.

Темный лес внизу и ночное небо с сотнями перемигивающихся звезд раскинулись сверху и снизу, заставляя меня чувствовать себя букашкой, замурованной в стеклянном шаре. Сколько ни маши крыльями, сколько ни бейся о стекло – выхода не найти вовек. Бурный горный ветер утих, зацепившись боками за оставшиеся позади горы, и с разочарованным шипением сполз в долину, отдавая нас на волю воздушных течений, словно реки, переплетавшиеся в ночной темноте. Коляска двигалась все быстрее и быстрее, и вскоре, я начала ощутимо поддыхивать, силясь догнать экипаж принцессы, то и дело скрывавшийся от меня за проползавшими по небу облаками.

Но признаться, не очень-то и хотелось.

«Возвращаемся в Кантерлот. А что нас ждет там, в белокаменном городе? Признаться, я скучаю по Графиту, по Бабуле с Дедом, по своим подругам и ребятам из Легиона. Но кто я теперь? Та, кто не стала принцессой; та, кто осмелилась противостоять самой Селестии; кто отвергла дарованную ей власть… Кто я теперь?».

Свистящий в ушах ветер прекратил трепать мои лопушки по мере того, как я понемногу замедлялась, бросив бороться и соревноваться в скорости с экипажем принцессы и, раскинув крылья, принялась искать подходящее по размерам облако. Вскоре, мои крылья ощутили мощный толчок теплого воздуха, поднимавшегося от спящей земли в холодное ночное небо, плечи расслабились, и я начала подниматься все выше и выше, зорко следя за удаляющейся кавалькадой. Скоро эти шкафы выдохнутся и угомонятся, а когда они повернут в сторону Понивилля, довольно удачно находящегося недалеко от пересечения нескольких воздушных путей, тут-то я их и настигну.

Задумавшись, я с вялым интересом глядела на мелькавшие подо мной вершины деревьев. Огромные леса, похожие в темноте на бесконечный океан, распростерлись от края до края земли. Чернеющие вершины деревьев сливались в бесконечные валы, чьи неподвижные гребни накатывали на далекие горы, а реки блестели лунными дорожками, прорезая чернильную темноту. Изредка где взблескивал свет – крошечные, желтые крупинки, словно золото, мерцали из темноты – и вновь уносились назад, исчезая с первым взмахом крыла. Сереющие росчищи, глухие деревушки, выдававшие себя столбами белых дымов, протянувшихся в небо ароматными белесыми струями, тракты и затерявшиеся в лесах плоты, темными кляксами чернеющие на серебре рек – эта земля была обитаема, несмотря на то, что говорили о ней эквестрийские пони, но эта жизнь казалась мне какой-то неявной, таящейся от самой себя, и других. Деревья мелькали все ближе и ближе – казалось, я могла бы рассмотреть любую иголку на мохнатых лапах елей, едва ли не хлещущих меня по морде. Вот одна из них задела мое копыто. И другая. И третья…

«БЕРЕГИИИИСЬ!»

«И что это за рев в голове?».

Громко чихнув, я открыла глаза, резко вскакивая на все четыре ноги.

— «Бль… Ауч!».

Ну хорошо, осторожно поднимаясь. Вскочить не удалось из-за тянущей боли, с садистским сладострастием впившейся в мое крыло. Я замотала головой, едва ли не шлепая себя ушами по щекам, но кроме полетевшей во все стороны хвои, из моей головы больше не выпало ничего – ни остатков мозгов, ни каких-либо мыслей о том, как я тут вообще оказалась. Голова не болела, лишь затекшая шея и одеревеневшее тело подсказывали мне, что я провела немало времени, распластавшись среди твердых как камень корней огромного дерева.

— «Эммм… Аууууу?» — как-то очень робко вопросила я, глядя на чернеющие в полумраке стволы. Лесные исполины стояли недвижимы, лишь легкое поскрипывание доносилось до моих ушей – «Где я?».

Ответа не последовало. Лунный свет, обманчиво спокойный, продирался сквозь смолистые ветки, и его серебристые лучи, косо падающие на усыпанную прошлогодней хвоей землю, живо напомнили мне тот, другой лес – холодный и неподвижный, навеки застывший в матовом, безжизненном свете.

— «В любом случае, это была глупая попытка!» — буркнула я, осматриваясь по сторонам. Вместе с пониманием того, что я, по-видимому, упала и заблудилась, понемногу приходило и беспокойство, накапливающееся во мне с каждым шагом. Не понимая, что же мне теперь делать, я бесцельно обошла по кругу огромный ствол дерева, едва не приклеившись боком к шершавой коре, но вскоре остановилась, с беспокойством отмечая наливающееся болью крыло.

«Вывих? Ну, только этого мне еще не хватало!» — по счастью, плотно прижатая к боку и неестественно вывернутая конечность не слишком-то и сильно вгрызалась в мой загривок и холку, если я не беспокоила ее понапрасну и не пыталась подергать крылом. А взмахнуть ими очень даже хотелось – несмотря на кажущуюся тишину, лес полнился особенной, ночной жизнью, и чуткие животные, понемногу приходившие в себя после моего шумного падения, вновь занялись своими загадочными делами. Почему шумного? Ну, мое «приземление» наверняка было не слишком тихим, учитывая то количество иголок, что прилипло к моей шкурке и гриве, не говоря уже о разбросанных вокруг ветках – одна из них была ненамного меньше моей ноги. Удивительно, как я еще ничего не сломала…

«КАК ТЫ?».

— «Просто отлично!» — сердито выдохнула я через ноздри, огласив окружающий меня лес громким, раздраженным храпом – «Просто чудесно! И как мы до такого докатились? Как я вообще оказалась в этом лесу?».

«МЫ ЛЕТЕЛИ»

«Издеваешься?»

.«ВСПОМНИ ФИЗАЛИС»

«Физзи? Ну и что с ней такого?» — озираясь по сторонам, я выбрала направление, и пошла, ориентируясь на свет луны, выбрав путь в ту сторону, куда меня манили лучи серебристого света – «Чего это ты вдруг о ней вспом… Ой».

«ВОТ-ВОТ!» — казалось, Древний просто сочился добродушным сарказмом. Одновременно с его словами, в моей голове всплыло казалось бы, уже давно забытое воспоминание о том лихорадочном полете вокруг Понивилля, с огромными почтовыми мешками, болтающимися у меня под животом – и бездне. О той, о которой мне отказалась рассказывать Физзи, когда приводила меня в сознание после падения. Она что-то говорила про то, что пегасы засыпают… Высотная болезнь? Голова категорически отказывалась соображать, и напоминала пустой амбар, из которого вынесли все сено.

— «Но что же мне теперь делать? И почему Луна решила продолжить свой путь без меня?» — я растерянно огляделась, но взгляд упорно цеплялся за казавшиеся одинаковыми в полумраке, древесные стволы, и чернеющий между ними подлесок. Мой голос заставил лесную живность вновь притихнуть, и я смущенно понизила едва заметно дрожащий голосок, переходя на негромкий шепот – «Разве они не заметили, что меня с ними нет?».

«МЫ ПРЯТАЛИСЬ!» — с поистине джентльменским великодушием напомнил Древний, холодком неудовольствия давая понять, как он отнесся к этой идее – «ШАЛИЛИ!»

— «Ладно, ладно! Я поняла! Я не самая умная кобыла, и ты это знаешь!» — дернувшее болью крыло заставило меня болезненно поморщиться, и окончательно испортило мне настроение – «Да и в конце концов, не мог за мной уследить, что ли? Вот уж действительно, у семи нянек…».

«ТИХО!»

Повелительный тон приказа заставил мое тело вздрогнуть, словно колокол, в медный бок которого врезался тяжеленный язык. Вскинув голову, я поняла, что ночная живность вновь затихла, но теперь ни одна лесная зверушка и не подумала вернуться к своим делам – лес затих, и в этом недобром молчании мне почудилась явная и неприкрытая угроза.

*хрусть*

«БЕЖИМ!»

— «В жопу!» — взвизгнула я, срываясь с места. Пелена упала с моих глаз, и совершив отчаянный прыжок едва ли не через голову я, словно испуганная олениха, бросилась прочь – подальше от темных холмиков, неслышно скользивших по лесной подстилке, и окружавших меня со всех сторон. Мысли вылетели из головы, оставляя вместо себя ширившееся чувство страха, перерастающего в леденящий кровь ужас – теперь я сама была добычей, и охотники неслись по моим следам. Гулко грохоча копытами по гудящей земле, я неслась по ковру из старой хвои, перепрыгивая через коряги и бурелом, продираясь сквозь колючий кустарник, хлещущий ветками мне по глазам, и ударяясь плечами о так некстати выпрыгивавшие мне навстречу деревья, громко вскрикивала от боли и ужаса. Гнавшие меня по лесу существа не издавали ни звука, и тем страшнее мне становилось, когда, время от времени, откуда-то сбоку, наперерез мне вылетало чернеющее в темноте нечто, распластывая в длинном прыжке казавшееся непередаваемо огромным и длинным туловище, снабженное множеством коротких, беспорядочно молотящих воздух лапок. От одних я успевала увернуться, других – притормозив, пропускала вперед, а третьих – принимала на плечо, встречным ударом отшвыривая непередаваемо горячие, пахнущие опасностью и ржаво-кислым потом тела на проносящиеся мимо стволы. Они исчезали из вида бесшумно, словно призраки, и я вновь продолжала свой бег, не рискуя остановиться и выяснить, что же именно это было.

Но вот кусты кончились, и едва я успела подумать, что еще немного – и я попросту упаду, не в силах справиться с бешено рвущимся из груди сердцем, как безумная полоса препятствий завершилась, и я вылетела на небольшую поляну, в конце которой гостеприимной пастью дракона чернела большая нора. Разбросанные тут и там кустики зашевелились, с громким потрескиванием разворачивая ко мне свои длинные, лианоподобные побеги, и не успела я удивиться, как уже проехалась носом по жесткой и очень колючей траве, влетая в гостеприимно ощерившийся зев. Год Обители не прошел для меня даром, и тело сделало все само – сделало правильно, и пересчитывая боками холодные и скользкие камни, я слышала удаляющийся треск, с которым эти мелкие отпрыски населяющих Обитель гигантов осыпали незваных пришельцев десятками острых и твердых шипов. Думаю, преследующим меня существам этого оказалось достаточно — по крайней мере, когда мир перед моими глазами перестал вращаться, периодически стукая чем-то твердым то по темечку, то по враз занывшему носу, и превратился в каменную, замшелую стену, никто не попытался вскочить мне на спину и впиться острыми зубами в загривок. Застонав, я прикрыла копытами глаза, не желая подниматься с такого уютного, хорошего, твердого, а главное – неподвижного каменного пола, но раздавшийся откуда-то сверху очередной залп трескучей канонады ясно дал мне понять, что преследователи, кем бы они ни были, не отказались от своих планов всего лишь из-за десятка колючих кустов. Тяжело вздохнув, я собрала в кучку глаза и конечности, после чего поднялась и огляделась – кажется, меня занесло в какую-то пещеру? Судя по звуку капель, разбивавшихся о каменный пол, да замшелым стенам, укутанным густой порослью какого-то лишайника, под покрытым лесом холмом скрывалась настоящая скала, в таинственные недра которой вел довольно узкий проход, спускавшийся куда-то вниз, в сторону весело журчащей воды. Откуда я это видела, спросите меня вы?

«ХМММММ…»

— «Ага. Ты сегодня необычайно говорлив!» — тяжело дыша, я переводила взгляд с темнеющего над моей головой входа в пещеру на круто уходящий вниз проход, освещенный неярким, потусторонним светом фосфоресцирующего мха. Выступавшие из светящегося ковра длинные гибкие побеги закручивались на концах, словно усики бабочек, сияя крохотными ягодками-фонариками, дорожки из которых стелились по стенам, уходя вниз, во влажную глубину этого странного места – «Это что, грот? И кто это был? Они ушли, как ты думаешь?»

Дух не ответил, но я ощутила наполнившее меня сомнение – похоже, он не разделял мою веру в столь поспешные выводы, или в благоразумие преследовавших меня существ. Что ж, думаю, он был прав – в сущности, что такое десяток-другой колючих кустиков, когда прошедшие посвящение фестралы спокойно чувствовали себя в целой роще их гигантских собратьев? Поэтому, услышав очередную порцию сущих щелчков, я осторожно поковыляла вниз, постанывая и кляня собственную неловкость, этот ночной полет и ненадежное плечо. Похоже, то падение в ту соляную шахту сыграло со мной злую шутку, и теперь, в довесок к остальным своим болячкам и последствиям перенесенных когда-то травм, я получила и привычный вывих[1] плеча, с которым мне теперь придется жить до конца своих дней. Не самая приятная перспектива… Падение вновь сдвинуло крыло, нижний вывих перешел в передний, и теперь я болезненно ежилась, ощущая, как плотно прижатое к боку, оно оттягивает мою шкуру перекатывающимся под ней шариком головки плечевой кости. Нет, все-таки, это отстой! С другой стороны…

«С другой стороны, альтернатива была куда хуже» — подумала я, старательно игнорируя всплывающие в голове картинки, изображающие мою тушку, расплескавшуюся вместе с не рождённым приплодом на дне глубокой шахты, словно перезрелый арбуз. Древний явно решил меня взбодрить и, признаться, у него это получилось, невзирая на нехороший осадочек, оставшийся у меня на душе. Покатый пол уводил меня все глубже и глубже и несмотря на мои подспудные страхи, был абсолютно чист – я не встретила на своем пути ни костей, ни обрывков шкуры или остатков трапезы хищника, который бы жил в этом месте. Лишь камешки да пучки светящейся травы, осыпавшей блестящую пыльцу мне на копыта, отмечали мой путь – похоже, во влажном воздухе этой расщелины семена не могли бы летать, и им были необходимы помощники, случайно или намерено уносящие их подальше от родительских соцветий. Шум воды становился все слышнее и наконец, не без опаски, я сунула нос в небольшую пещерку, по щиколотку залитую холодной, прозрачной, шумящей водой. Выбегавший из трещины в стене родник звенящим ручьем разливался по полу пещерки, оставляя на его поверхности дорожку из камней, ведущую прямиком к грубому постаменту, сложенному из тяжелых, неотесанных камней. На этом возвышении, почти касаясь низкого потолка пещеры вздыбленной гривой, возвышалась статуя пони.

«ОГО!» — даже Дух не смог сдержать своих чувств, вместе со мной разглядывая творение неизвестного мастера. Конечно, ему было далеко даже до ширпотреба, украшавшего улочки самых захолустных городков, но несмотря на некоторую топорность работы, чувствовалось, что ее создатель вкладывал душу в свое творение. Вырезанная, выбитая из черного камня статуя кобылы возвышалась над гладью ручья, отражаясь в рябящей воде темным монолитом. Тонконогая, высокая, с неестественно длинными конечностями и шеей, она была все-же узнаваема – отчасти благодаря королевским регалиям в виде диадемы и накопытников, хоть и имеющих мало что общего с настоящими украшениями принцесс, но выполненных, с любовью и вниманием к деталям, из мореного дерева, светлыми полосами выделявшегося на темном камне. А еще – благодаря известной многим, очень многим метке на крупе в виде полумесяца, выведенного на полированных каменных бедрах чьей-то дрожащей ногой.

— «Ого. Кажется, у кого-то тут завелся поклонник!» — криво усмехнулась я, морщась от боли в неосторожно потревоженном крыле. В углу пещерки приютилась небольшая лежанка из отсыревшей соломы, накрытой рваной дерюгой[2], возле которой лежали какие-то инструменты, тщательно перемотанные веревкой, погасший фонарь и что-то, напомнившее мне тщательно пережеванную пищу, со временем, превратившуюся в вязкое, биологическое нечто, обильно поросшее плесенью и мхом. Увы, более ничего интересного в пещере не нашлось, хотя я долго недоумевала, зачем был нужен тяжелый камень, явно неспроста оставленный возле статуи, возле задних ее копыт. Вроде бы, алтарь должен был находиться в другом месте…

— «Места, где преклоняются Богине Ночи, не перевелись на эквестрийской земле!» — ворвавшиеся в пещеру громовые раскаты Кантерлотского Гласа заставили меня испуганно пискнуть, и шмыгнуть за статую, словно гриб, торчащую посреди пещеры, и оттуда лихорадочно обозреть ловушку, в которую загнала себя я сама. Вот уж действительно, ни зарезаться, ни удавиться нечем… — «И то, что прочим мнится безумством святотатства, считаем Мы достойным подражания примером!».

— «Кто… Мама!» — в очередной раз высунувшись из-за задней ноги каменной фигуры, я обнаружила, что поднимаюсь в воздух, вздымаясь к потолку вслед за предателем-хвостом, потащившим меня вверх тормашками наверх, прямиком к морде ухмыляющегося аликорна, с суровой иронией рассматривавшего мое раскачивающееся тело – «Это ты? Я… Ты… Ты знаешь, как меня напугала?! Я тут едва ручей не сделала, похлеще, чем этот!»

— «Я рада, что застала тебя в добром здравии, моя милая Скраппи» — не спеша отпускать из хватки своей магии мой хвост, мать внимательно оглядела меня, поворачивая, словно диковинную зверушку или фрукт, не обращая внимания на мое сердитое шипение и задние ноги, трусливо поджатые к животу – «Признаюсь, я волновалась за тебя, и позволила себе столь бесцеремонно прервать твою прогулку засим, чтобы напомнить о твоем материнском долге перед моими внуками. Твое отсутствие не осталось незамеченным, знаешь ли».

— «Ну извините! Просыпаюсь я, и вдруг – уже в лесу, с вывихнутым крылом, и бесконечной верой в своих спутников, которые, в этот момент, оказывается, уже улетели далеко-далеко!» — попыталась огрызнуться я, но быстро поняла, что болтаясь вот так, вверх ногами, да еще и с абсолютно беззащитным тылом, я вполне могу накликать на свой круп что-нибудь похуже, нежели просто поверхностный осмотр. Интересно, и чего их всех так тянет при осмотре моего организма именно к этой части пятнистого тела? – «Простите, что не догнала! И кстати, с нами еще кто-то?»

— «Отнюдь»

— «Тогда чего ты вдруг взялась вещать мне Кантерлотским Гласом?»

— «Сие потребный тон в том месте, где отправляются обряды Повелительнице Ночи, Скраппи» — наконец, Луна удовлетворилась увиденным, и опустила меня на мокрые камни. Впрочем, я не исключала, что этому способствовали и звуки, которые помимо моей воли вырвались у меня изо рта грозными предвестниками непередаваемого нарушения этикета, который должно было соблюдать всем без исключения в присутствии Высочайших особ. Однако, я не рискнула развивать эту мысль, лежа в холодной водичке, и пытаясь заставить мир встать на место, ну, или хотя бы, перестать менять право и лево каждые несколько секунд.

— «Поверю тебе на слово».

— «Но думаю, в каждом правиле находятся исключения, если верить моей сестре. Поэтому отложим урок изящной словесности, раз путь привел нас в это удивительное место».

— «Ага. Ох и привел…» — расстроенно передернулась я, с тревогой глядя на правое крыло. Мне показалось, или оно начало отекать? Уловив полный иронии и тщательно скрываемой заботы взгляд той, что назвалась моей матерью, вольно или невольно, приложив силы к созданию того, кого этот мир уже несколько лет знал под именем Скраппи Раг, я бросила разглядывать пострадавшую конечность, и вытянулась, словно на смотре. Да, похоже, я действительно начала забывать, кем еще я являюсь для нашей всемилостивейшей Госпожи…

«Но как же тогда мне себя вести?».

— «Наедине друг с другом мы будем вести себя просто, по-семейному» — разрешила мои сомнения Луна – «Ну-ну, не обижайся, и не сопи, как рассерженный хомячок. Я уже говорила тебе, что со временем твоя открытость для окружающих станет твоим злейшим врагом, не так ли?».

— «Не называй меня так, ладно?» — буркнула я, отводя глаза. Да, уж сколько раз твердили мне окружающие, что даже если я молчу и усердно делаю вид, что в моей голове не может родиться даже зачаток какой-либо мысли, мое тело просто орет о том, что я на самом деле думаю или чувствую, предательски выставляя меня обнаженной на посмешище окружающих меня пони. Конечно, хохотать над этим никто бы не стал, а если бы и стал – то думаю, недолго проходил бы со своими зубами, но зарабатывать, а вернее, усугублять ту дурную славу, которую я уже получила в определенных кругах этой страны, мне было абсолютно ни к чему. Но увы, каждый раз выслушивая ласковые укоры и нравоучения от родных и близких я уже буквально через несколько дней напрочь забывала о языке лошадиного тела, бывшего едва ли не более информативным для окружающих, чем вовремя сказанное словцо. Наверное, это сказывалось влияние Духа, ведь язык человеческих жестов, при всем его разнообразии, явно не включал в себя движения хвоста и крыльев, подергивания шкурой на самых разнообразных местах тела, жесты ушами, позы и даже то расстояние, на котором стояли наши разноцветные потомки при общении друг с другом. И вся эта сложная наука мигом вылетала у меня из головы…

— «Меня так Графит называет, собака страшная. Издевается, гад. Ты это от него услышала?».

— «Я наблюдала за своим хомячком. Мистер Снаффлз тоже любил посопеть, да и ворчал почти так же забавно» — убедившись, что в ее недостижимых для простых смертных, да и для некоторых богинь, навыках алхимика пока не было необходимости, Луна отправилась в турне по пещере, внимательно осматривая статую, стоявшую на импровизированном алтаре. Похоже, она удовлетворилась осмотром моей тушки, явно не собиравшейся загибаться тут же, на скользких и холодных камнях, поэтому мне оставалось лишь следить за ней взглядом, неловко переминаясь у края холодной воды – несмотря на год, проведенный в Обители, я так и не смогла перебороть себя, и хотя бы присесть на грязную рогожу, покрытую подозрительными сальными пятнами. Кто знает, какой зоопарк мог водиться под ней, в холодной и влажной глубине этого соломенного ложа? – «Ммммм… Что ж, сие познавательно, спору нет. Принимаю!».

— «Ты о чем?» — проклятое плечо вновь начало ныть, и я, как можно незаметнее, поковыляла к замшелой стене, осторожно приложившись пострадавшей частью тела к холодной и скользкой растительности. Стало немного легче – «Мне кажется, это в честь тебя отгрохали. Всю эту пещеру, я имею в виду. И что ты принимаешь – вот это вот поклонение?».

— «Она образовалась сама» — безапелляционно заявила Луна, обходя по второму разу шумящий водой грот. Голос принцессы искажался в замкнутом помещении, заставляя мою голову звенеть, а грудь – сжиматься от ощущения нехватки воздуха, которая существовала лишь в моей голове – «За несколько веков я успела насмотреться на самые разные геологические процессы, протекавшие прямо у меня на глазах. И да – я приемлю сие выражение безграничного восторга от поклоняющегося мне жеребца, пусть даже и выраженное столь прямо и, по мнению моей сестры, уж очень старомодно».

— «Старомодно? И это тебе говорит та, чьи храмы стоят в крупнейших городах и небольших поселках, по всей стране?».

— «Зато может ли моя сестра похвастаться тем, что на ее статуи изливается почитание поклоняющихся ей пони?» — тонко и как-то очень скабрезно хихикнула мать, проводя крылом по статуе, и задерживая маховое перо возле какой-то точки у основания хвоста. Приглядевшись, я вдруг осознала, отчего это круп у каменного изваяния выглядел так, словно его долго и тщательно полировали, и для чего неизвестному зодчему понадобился этот камень у задних ног статуи. Покраснев, я зажмурилась, и протестующе затрясла головой, впрочем, тут же сморщившись от остренькой боли в плече.

— «И ты… И тебя это не возмущает?!».

— «Возмущает? Отчего же меня должно это возмутить?» — подняла идеально очерченную бровь Луна, бросая на меня откровенно насмешливый взгляд – «Ужель не была ты наслышана в Камелу о том, какой властью обладала Темная Кобылица, шепоту которой не мог противиться ни юный жеребец, ни убеленный сединами старик? Или ты выбросила из мыслей тот храм, чьи стены приютили вас во время вашей первой брачной ночи?».

— «Но… Нет, я все равно не понимаю» — сдалась я, обессиленно сползая на холодный пол – «Кто-то вытесал из камня твою статую, и теперь, каждый вечер…».

— «Не кто-то. Жеребец» — поправила меня мать, втягивая воздух раздувающимся носом – «Не юный, не слишком старый, и в самом соку. Да, когда-то, много веков назад, меня почитали покровительницей чувственной любви, и вижу я, что несмотря на все старания моей сестрицы, память о Принцессе Ночи еще жива в сердцах пони!».

— «Ну… Да, наверное» — неохотно согласилась я, все еще ошеломленная от увиденного и услышанного в этой пещере. Пожалуй, потерявшая все аликорн не желала сдаваться так просто, и с болезненной гордостью говорила об утраченных силах, впервые заставив меня по-настоящему задуматься, с каким же противником пришлось столкнуться Солнечной Принцессе. И каковы же были силы той, что заточила свою сестру на тысячу лет, на луне. Да, пожалуй, на фоне этого нового знания, наша схватка в Ядре и последующее поражение Селестии становились как минимум подозрительными… — «Прости, я не хотела тебя обидеть или смеяться над твоей паствой, или верующими, или как еще вы называете таких вот пони… Я всего лишь вознегодовала, когда решила, что он просто извращенец, который посмел выкатить свои яйца на мою мать. Вот!».

— «Запомни, моя милая Скраппи, в религии нет ничего простого» — наставительно заметила Луна, убирая от статуи свое крыло. Мне вдруг показалось, что покрытая капельками влаги поверхность теперь выглядела иначе. Сколы и грубые, неотесанные места сгладились, шея стала чуть более пропорциональной, а наполовину отколотый хвост вдруг оказался похотливо заброшен на спину, заставляя меня неожиданно для самой себя залиться краской, словно старшеклассницу, обнаружившую среди родительских вещей неприличный журнал – «Запоминай и учись, ведь эту науку многие так и не смогли изучить до конца, исчезнув из истории навечно! Предпоследняя пассия моей милой сестрицы находится в самом начале этого непростого пути, но ее можно обвинять в чем угодно, но только не в глупости или безалаберности, когда дело касается ее власти, и я уверена, что она очень внимательно слушала лекции той, с чьим опытом не сравнится ни одно знание или учение в мире».

— «Ты Кадензу имеешь в виду?» — непонимающе вскинув домиком брови, осведомилась я. Сидеть на холодных камнях было очень неудобно, и очень скоро я поднялась, стараясь не морщиться и не скрипеть от боли во вновь растревоженном плече. В конце концов, страж я, или где? – «Ну так она же принцесса, вот и пускай грызет гранит науки. Я-то тут при чем? Если я доживу до того момента, когда она организует какой-нибудь неприличный культ, ты будешь первой, кто узнает о том, чем именно ее сектанты занимаются на своих сборищах. А себе я предпочитаю этим голову не забивать».

— «Я вижу» — хмыкнула богиня, с ласковым сожалением глядя на дергающуюся мордочку – «Но скажи мне, отчего ты отстала от нашего выезда? При всей моей любви к тебе, моя дорогая, я далека от мысли о том, что тебе пришло на ум посетить это место лишь из праздного интереса».

— «Ну…» — я смущенно потупилась, ковырнув копытом пол. Говорить правду не хотелось, молчать тоже было глупо, поэтому я решила выбрать меньшее из двух зол – «Это… Я не знаю. Казалось бы, летела и летела вслед за вами, а потом рррраз – и я уже на земле. Вот, даже крыло себе выбила, видишь?» — по мере того, как я рожала этот плод собственной фантазии и дипломатического мастерства, мой голос становился все тише и тише, а последние слова и вовсе потерялись за плеском воды. Опустив голову под ироничным взглядом матери, я вновь принялась ковырять копытом пол, ощущая как мои ноги, помимо моей воли, начинают выдавать мелкую, противную дрожь.

Молчание затягивалось.

— «Да уснула я, уснула!» — наконец, не выдержав этой пытки молчанием, выкрикнула я. Вопреки моим страхам, на морде стоявшей напротив меня матери отражалось не неудовольствие или скрытое злорадство, а лишь слабо скрываемая озабоченность, с которой она ощупывала взглядом мою фигурку – «Клянусь, я даже не знаю, что это было! Такое происходило всего один раз, несколько лет назад, еще до нашего знакомства! Тогда меня выручила Физалис Файр, но она отказалась мне говорить о бездне. Что это вообще такое-то?!».

— «Насколько мне известно, пегасы называют это «высотным опьянением». Думаю, нужно будет узнать об этом у Селли» — слегка нахмурившись, откликнулась Луна, приподнимая копытом мой подбородок, и внимательно глядя мне в глаза, словно стремясь увидеть в них что-то необычное – «Что же до Бездны… Небесные Луга – и Бездна. Это места, куда отлетают души умерших, Скраппи, и если первое является олицетворением всего доброго и хорошего, что есть в этом и том мире, то Бездна… Скажем так, это ничто. Полное и окончательное окончание всего».

— «То есть, это то, что еще называют Тартаром?» — я поежилась от ощущения холодка, пробежавшего между лопаток – «Мне кажется, когда я… Когда меня… В общем, агромаднейшая воронка, втягивающая в себя черный песок – это оно?».

— «Нет, Скраппи. Тартар – это не место для живых… Но и не место для мертвых. Осколок непередаваемо древнего места, он просто есть, и является узилищем для многих, очень многих существ, присутствие которых в этом мире мы не стали бы терпеть. Бывший когда-то тюрьмой, он превратился в место обитания для этих весьма странных созданий, и мы с сестрой считаем, что так будет лучше – для всех».

— «А…».

— «А Бездна – так пегасы называют то место, куда отлетают души погибших в небе. О нет, там нет мертвых – оно поглощает попавшие в нее души, не оставляя после них ничего. Именно поэтому крылатое племя говорит о тех, кто внезапно умирает в полете «Его забрала Бездна. Его тело разбилось о землю – а душа пропала в Ней» Те, кто умерли наглой[3] смертью, не смогут отправиться на Небесные Луга, не смогут стать облаками, не смогут переродиться в своих потомках – и именно поэтому твоя подруга отказалась тебя просвещать, ведь если бы случилось несчастье, то твоя тень навечно легла бы на ее душу. И именно так Селестии удалось усмирить и привязать к себе воинственное пегасье племя – обещанием освобождения от того непередаваемого ужаса, что многие века забирал себе едва ли не до половины крылатого народа».

— «Ого…» — потрясенно прошептала я – «Но это же не просто обещание, правда? Это место на самом деле есть?».

— «Именно так, Скраппи» — кивнула мать, осторожно прижимая меня к своему боку мягким, соразмерным крылом. Копыто ее бесцельно прошлось по основанию постамента, передвигая лежащие на нем блестящие камушки и грубо вырезанные фигурки – «Ведь ты сама видела его, когда твоя душа, отделенная от бренного тела, вздымалась ввысь по Последнему Пути, не так ли? Теперь ты понимаешь, почему я говорила тебе о том, что в религии нет ничего простого?».

— «Теперь понимаю» — под крылом богини было тепло и уютно, и я быстро ощутила, что перестала дрожать от всепроникающей, промозглой сырости подземного грота – «И да, я буду помнить этот путь до конца своих дней. Его – и вашу помощь. Прости меня, пожалуйста. Я правда не хотела тебя обидеть, посмеявшись над вашими верованиями»

— «Я не обижена, дорогая».

— «Нет, правда! Я не самая умная кобыла, и сужу о том, о чем не имею ни малейшего понятия!» — строптиво мотнув головой, заявила я, отстраняясь от теплого бока, и делая шаг вперед, оказываясь перед изменившейся статуей. Мой взгляд упал на край постамента, где лежали блестящие камушки, перламутровые раковины, судя по дырочкам, снятые с ожерелий, грив или ушей, и безыскусные, деревянные фигурки. Простые приношения, оторванные от тела или сделанные специально – сколько труда потребовалось грубым, привычным к плугу или топору копытам земнопони, чтобы сделать хотя бы одну? И сколько бы это заняло сил у меня?

«А я бы и не смогла» — горько подумала я, вслед за матерью, проводя копытом по постаменту, легонько касаясь чьих-то даров – «Я вряд ли смогла бы удержать в копытах что-либо кроме ложки или копья. Вот и вся разница между нами – пока эти земнопони, таящиеся в древних лесах, создают, я только и делаю, что разрушаю, ломаю и жгу. Даже создав Легион, я лишь построила машину по переработке живых в неживое – этим ли мне стоит гордиться?

— «Я не понимаю этот мир. Я не могу в него войти!» — горько прошептала я, прижимаясь лбом к каменной ноге – «Каждый раз, когда мне кажется, что я обжилась среди пони, оказывается, что я, словно камень, лишь скольжу по поверхности воды! Я причиняю зло каждому, с кем я встречаюсь на своем пути – но куда он меня ведет? Я заявляла, что хочу защищать этот мир, и что получается? Да я просто разношу его на куски!».

— «Не думаю, что все так просто, Скраппи».

— «Правда? Я тут, скуки ради, зашла в библиотеку твоего замка! Знаешь, у тебя несколько однобокая по тематике библиотека, да и та почти вся съедена мышами, но вот некоторые книги все же уцелели. «И придет зло на землю и в небо, и всколыхнется мировой Эфир, и потеряют пегасы крылья, а магию – единороги. И ступит на развалины мира та, чьи поступки будут совершены не по злобе душевной, а от незнания добра или зла, ибо неспособна она будет отличить одно от другого. Но истинно говорю вам – страдать будут все, ибо не останется непричастных!». Ничего не напоминает, а?».

— «Думаю, это не составляет особенной тайны» — фыркнула мать, дотрагиваясь крылом до моей напряженной спины – «Всего лишь «Жизнеописание Ильхуфса Кантерлотского, писаное в сотую годовщину со дня вознесения оного, со всеми дополнениями и комментариями учеников его и свидетелей чудес, творимых сим праведником». Удивлена? Должна же я быть в курсе того, что удалось нареформировать моей сестре в течение моего отсутствия, не правда ли? Ну и что ты можешь сказать хорошего о книге, которую не стали трогать даже крысы?».

— «Это была одна из нескольких уцелевших страниц».

— «Могу себе представить!» — фыркнула она, по-видимому, находя некоторое удовольствие от созерцания моей спины, передергивающейся под проходящимся по ней крылом – «И именно она послужила причиной столь разительной сменой твоего настроения? «Мрак, тьма, пророчества, нам всем хана и все такое» — ужель не эти ли слова ты часто произносишь, говоря о разных запутанных предсказаниях?».

— «Да, я была глупа. Но даже увидев все то, что остальные пони видят всего лишь раз, в конце своей жизни, я почему-то начинаю находить все больше соответствий между разными старинными текстами и тем, что случается вокруг меня. Тем, что я устраиваю вокруг. Те беды, что я приношу всем, кто меня окружает… Разве ты этого не видишь?».

— «Рампейдж была глупа, и поплатилась за это» — с поразившим меня безразличием откликнулась Луна – «Она всегда была странной пони, и даже я не стала тратить силы в попытках ее постичь, и не стану утомлять тебя рассказами о том, что она успела натворить со дня своего вступления в Ночную Стражу. Однако, в этот раз она взялась играть с огнем, и опалила на нем свои крылышки. Представь, что окружающий нас грот объят не светом мха, но огнем – будешь ли ты винить себя, или огонь, коль прикоснешься к нему своим боком?».

— «Ну… Наверное, я бы долго плакала, а потом – написала бы на него. Чисто из вредности!» — робко улыбнулась я, отрывая голову от статуи – «Пусть знает, кого жжет!»

— «Именно, моя дорогая» — кивнула головой мать, не пытаясь скрыть усмешку, приподнявшую уголки ее губ – «Так же поступила и она. Так кого же тут винить, кроме глупой кобылы, что обожгла паром свой глупый круп?».

— «Я едва не убила ее…».

— «А потом – донесла до апотекариума. Ты стала доминантой, ты держала в копытах ее жизнь – и своим поступком взяла на себя ответственность за ее дальнейшую судьбу. Не удивляйся, если оправившись, она склонит пред тобой свою выю – по древнему пегасьему закону, сим действом ты указала на нее как слабейшую из вас двоих, и если нынешнее племя еще чтит тот древний порядок, то вскоре ты будешь приятно удивлена».

— «Приятно…» — я поразилась горечи, пронизывающей мои слова – «Как я могу заботиться о ком-то, когда меня саму, раз за разом, вытаскивали с того света – не важно, Луга это были, или просто белоснежный смерч. Почему, раз за разом, я никак не могла умереть? Быть может, ты знаешь ответ и на этот вопрос?».

— «А ты не думала, что мы боялись за тебя, моя хорошая?» — принцесса привлекла меня к себе и пользуясь тем, что я была не в силах трепыхаться, боясь потревожить некстати разнывшееся плечо, вновь устроила меня у себя под крылом – «Я думаю, что Селестия пыталась сделать что-то такое… Прости, я не сильна в науках современных. Однако лукавить я действительно не стану – совокупив наши силы, мы «выключали» тебя, притушив огонек твоего разума, когда ощущали, что тебе грозит смертельная опасность. И знай, что это то, за что я никогда не стану извиняться, или просить меня простить – быть может, яснее тебе станут мои чувства, когда твои малыши научатся сбегать из-под опеки своей родительницы или бабки. А еще яснее – когда они научатся летать. Посмотрим, что ты скажешь мне тогда!».

— «Выключали? Как?!».

Молчание. Лишь звонко шумит вода, разбиваясь о побелевшие от минеральных отложений камни грота. Вновь молчаливая улыбка, так похожая на ту, что демонстрировала окружающим ее сестра. Понятно, ответа я не дождусь… Хотя какой ответ я хотела получить, ничего не зная о магии?

— «Не приведи богини!» — содрогнувшись всем телом, выдохнула я, представив себе близнецов, кувыркаясь, летящих к жадно ждущей их земле – «Уж пусть лучше будут жить как земнопони!».

— «Никому не дано избежать своей судьбы!» — властно оборвала меня Луна, заставив своим голосом загудеть окружавшие нас стены – «Ни нам, ни тебе, ни кому-либо другому. Да, мы следили за тобой – не взглядом, но духовно, следуя мыслями по твоим следам, где бы ты ни была. Да, мы уберегали тебя от лютой смерти, и не раз – но лучше так, чем-то, что случилось бы, погибни ты вдали от дома. Поверь, тогда бы ты и вправду очутилась на страницах хроник тех, кто смог бы написать об этом сказки!».

— «Что ты имеешь в виду?» — вздернув голову, я уперлась носом в подбородок матери. Уже забытое ощущение, которое я когда-то ощутила далеко-далеко в южной стране, во время, казалось бы, ни к чему не обязывающего застольного разговора, вновь навалилось на меня, словно мешок камней – «О чем ты говоришь?!».

— «У каждого свой путь. Поверь, мне было горько, но я смирилась, увидав доказательства того, что он верен. Ну, или просто не хуже остальных» — вздохнула та, глядя на возвышающуюся перед нами статую – «Просто поверь в то, что ты нужна нам, Скраппи – ты нужна нам обеим».

— «Я… Я верю» — тяжело вздохнув, я постаралась справиться со всем тем ворохом ответов, что свалился на меня, по моему же желанию, кстати, словно куча прелых листьев, самым простым и испытанным образом – просто не думать об этом. Получилось, мягко говоря, не очень – «Ну и зачем же я вам нужна?».

— «Непосредственна, как всегда!» — ухмыльнувшись, фыркнула Луна – «Но не думается ли тебе, моя милая дочь, что теперь моя очередь задавать тебе неудобные вопросы? Например… Ну, хотя бы вот об этих украшениях».

— «Да уж, украшения!» — фыркнула я, покосившись на заднюю ногу, над самым копытом которой, переливаясь, позвякивала пара золотых колец. Странно, но заинтересовав меня лишь однажды, во время прибытия в Понивилль, они странным образом умудрялись ничем не привлекать моего внимания, чего нельзя было сказать о Графите. Кажется, этого негодяя нешуточно заводило их ритмичное позвякивание, и каждый раз нависая над моей распластанной, как курчонок, тушкой, он нет-нет, да и косился светящимся глазом на мои задранные кверху ноги, плотно охватывающие его живот и круп. При воспоминании о позах, которые мы однажды решили попробовать, я покраснела и постаралась скрыть нарастающее смущение за нарочитым покашливанием, попытавшись сменить неудобную тему – «Даже не знаю… Когда все это началось, я обнаружила их на себе, и сразу же попыталась снять, но неудачно. Ну, а потом… Не знаю, почему, но они не привлекали моего внимания. А что? Это важно? Ты что-нибудь знаешь об этом? Скажи мне сразу, иначе я буду спрашивать Селестию, или пролезу к тебе в комнату, ночью!».

— «И вот так вот всегда. Вместо ответа – очередная порция вопросов и угроз!» — картинно закатив глаза, пожаловалась статуе Луна – «Пойми же наконец, неразумная, что важно не то, что нам необходимо от тебя, а важны лишь твои чувства к нашему миру! Оглянись вокруг – ужель не зришь ты красоты, что окружает тебя со всех сторон? Дыхание мира во всем вокруг нас – в покачивании травинки, в ночном ветерке, в шепоте звезд и в гнилостном свечении мха на этих стенах! Выйди на поверхность, и услышь приветствующий твое рождение для мира треск колючек, впивающихся в твою плоть! Беги, задыхаясь, от неведомой опасности, ощущая, как мир проникает в твою грудь вместе с ледяным воздухом и ветром, колышущим твою гриву! Найди убежище – и обнаружь там следы чьих-то копыт, скрывших в укромном местечке свою тайну! Ужель я ошибалась в тебе, и ты и впрямь решила уподобиться глупому камню, прыгающему по поверхности воды?!».

Испуганная громовым голосом принцессы, я задергала ногами, отползая от нее подальше, пока не уперлась спиной в постамент. Казалось, стоявшее на нем изваяние стало выше, и столь же грозно, сколь и наступавший на меня оригинал, глядело на скрючившуюся у его ног напуганную пегаску.

— «Я.. Я не знаю, чего я…».

— «Это все ерунда!» — топнув ногой, взревела Повелительница Ночи. Серебряные накопытники, мягко обхватывающие ее ноги до середины голени, звонко ударились о камень, выбивая из него водопад искр, сверкающим потоком окативших и меня, и постамент, и воды подземного ручья – «Каждое живое существо знает, чего хочет, и желаниям этим есть число три: «потребность в жизни», например, есть первое из них – жить хочет даже червь, и бабочка, и пони! Жить, безопасно размножаться и любить, а также быть любимым, важным, нужным! Второе есть потребность знать, уметь, исследовать и видеть результат своих трудов – вот то число, присущее всему, что мнит себя чуть выше червяка! И третье, наконец – потребность в гармонии, порядке, красоте! Узнай порядок сей – и сосчитай немедля, где твой передел, чего ты хочешь от этого мира! Тогда-то и поймем, что именно в тебе противится природе!».

— «Я… Луна, я…».

— «Подумай, и ответь!».

Дрожа, я забилась в уголок, до судорог в ногах напуганная этим превращением. Мне уже довелось видеть лик Солнечной Богини, иногда являемый в моем присутствии Селестией, в этот миг, превращавшейся во что-то неземное, запредельное для понимания – казалось, это тот самый мир о котором напомнила мне Луна, вдруг обрел плоть, и смотрел на меня миллиардами глаз, оценивая и решая мою судьбу. И теперь, я вдруг поняла, как глупы были те, кто считал вернувшуюся сестру Солнцеподобной лишь прихотью своей венценосной повелительницы. Как глупа была я, считая в глубине души, ее несчастной, забитой жертвой произвола старшей сестры. И как я, наивная, могла еще полагать, что могла чем-то навредить этим богиням?! Надвигавшееся на меня тело чернело темнотой космических пространств, синева колышущейся гривы мерцала вуалями туманностей и всполохами звезд, а глаза… Зажмурившись, я скрючилась у ног статуи, прикрывшись здоровым крылом и страстно желая оказаться где угодно, но только подальше отсюда.

— «Не бойся меня, моя маленькая» — шепот, тихий, словно шорох развевающейся на бегу гривы, проник в мои уши, заглушая неумолчный плеск воды. Запах ночных трав проник в мои ноздри, окутывая меня пьянящими ароматами, заставляющими голову приятно кружиться, а сердце – сжиматься в тревожной истоме – «Тебе нечего бояться, кроме самой себя. Не открывая глаз, взгляни на себя, и не головой, но сердцем почувствуй свое место в этом мире. Чем будешь ты для него – завоевательницей, строительницей, исследовательницей? Или… Чем-то большим?».

— «Да!» — сжавшееся в комочек тело понемногу успокаивалось, но мечущийся в панике разум ухватился за последнее слово – «Я не хочу завоевывать, клянусь! Я… Просто я не могу… Я делаю то, что умею!».

— «Тогда взгляни на меня».

Прошло немало времени, прежде чем я смогла подчиниться приказу, и выглянуть из-за подрагивавшего крыла сначала одним, а затем и другим глазом. Испытующе глядя на меня, напротив застыла Луна, гордо несущая на себе регалии, положенные принцессе огромной страны. Так напугавшая меня богиня исчезла, но теперь я смутно ощущала ее присутствие, как и присутствие чего-то необычного, чего-то огромного, словно небо, пропитывавшего все вокруг – и стены, и каменный пол, струящегося вместе с водой и колышущегося во влажном воздухе пещеры. Это ощущение росло и крепло, и стоило лишь мне закрыть глаза, как я ощутила себя чем-то маленьким и невесомым, пылинкой, купающейся в воздухе залитого солнечным светом бального зала, за распахнутыми окнами которого раскинулся свежий, пропитанный утренней прохладой мир… И даже самая маленькая пылинка была чем-то важна для этого мира. Но чем? Мысли путались и оседали на дно реки, словно срезанные водоросли, скручиваясь в тугие клубки, оставлявшие после себя не озарение, но смутное понимание чего-то важного, чего-то…

— «Взгляни на меня, и скажи, где твое место в этом мире?».

— «Я не знаю. Честно» — дрожь почти прошла. Экзотические запахи крутились у меня в голове, словно легкий наркотический дымок, мешая соображать, и оставляя на свободе лишь предчувствия и ощущения. Открыв глаза, я одурело уставилась на склонившуюся надо мной принцессу, внезапно понимая, как же глубоки ее глаза – почти как у Селестии, но не скрывающиеся под маской усталой от жизни правительницы – «Я хочу любить этот мир! Я хочу заботиться о нем, и беречь его – как я хотела когда-то, выбравшись из того проклятого колодца. Я не хочу, чтобы в дальних деревнях маньяки убивали жеребят. Я не хочу, чтобы кто-то умирал в сыром подземелье, пронзенный прорастающими сквозь него кристаллами, и я точно не хочу, чтобы кто-то лишал воли этот прекрасный народ! Я не хочу… Я не позволю отобрать у единорогов магию, у земнопони – их свободу, а у пегасов – крылья!».

— «Что ж, тогда ты сможешь понять и четвертую часть сего счисления» — пошатываясь, я поднялась, робко принимая помощь изящно завитого крыла принцессы, в нерешительности остановившись перед ней. Казалось, я физически ощущала испытующий взгляд статуи, скользивший у меня между лопаток – «Но вывести ее ты сможешь для себя лишь сама. Никто другой не сможет объяснить сию загадку, но разгадав ее, воскликнешь ты и назовешь себя слепцом, негаданно прозревшим! Решишься ль ты посвятить тому свою жизнь?».

— «Да!» — в тот момент, моими устами говорила сама надежда. Усталость от непонимания того, что происходит вокруг, ошибки и неудачи казались мне топким смоляным озером, смертельной ловушкой, и с дикой надеждой, я ухватилась за протянутую мне веточку помощи. Выдержит ли она меня? Отбросив цеплявшие меня сомнения, я стиснула зубы и, не обращая внимания на боль в растревоженном крыле, склонилась до земли перед Принцессой Ночи – «Я хочу стать частью этого мира — не на словах, а на деле! Прошу тебя, научи меня! Будь моей наставницей и повелительницей, но теперь уже – по-настоящему!».

Не грохнул гром, не сверкнула молния – стоявшая напротив аликорн была выше этих дешевых единорожьих эффектов. Склонившись до земли, я приложила губы к накопытнику принцессы и не отрывалась от него, пока не ощутила на своем затылке ободряющее, призывавшее меня подняться прикосновение.

— «Вот теперь, ты на самом деле вызвалась стать моей ученицей» — с загадочной улыбкой напутствовала меня Луна. Глаза ее сверкали, словно рождающиеся звезды, и я смущенно потупилась, вновь ощущая странную потребность упасть к ее ногам – «И ты вновь станешь ей, моя дорогая. Первой – за тысячу лет».

---

Родственники были встречены, дети устроены, принцессы сданы охране и вельможам, и наконец в моем плотном расписании обозначился небольшой перерыв. Официально я должна была докладывать о своем прибытии командованию Гвардии Эквестрии, частью которой, хоть и отдельной, все еще был Легион, но я решила потратить его с большей пользой, и словно снег на голову свалилась на своих обожаемых подчиненных.

В буквальном смысле этих слов.

— «А ну стоять!» — хлопнувшись посреди плаца, я постаралась сдержаться и не застонать от боли в отбитых копытах. Все-таки этот фокус с «крутым», в стиле Ночной Стражи, приземлением, легче было делать на чем-нибудь мягком, ну или, по крайней мере, не мощеном здоровенными каменными плитами. Пригнувшись, я пропустила над собой обутые в тяжелые накопытники ноги патрульной тройки, вознамерившейся вырубить нарушителя ловким хлопком по затылку и, не двигаясь с места, решила просто понаблюдать за развитием событий, с интересом глядя по сторонам. К вящему моему удовольствию, создаваемый нами механизм провернулся на удивление быстро, и спустя несколько секунд меня окружало не менее пяти копий, пара которых очень красноречиво уперлась мне под крылья. Да, молодцы ребята – любое неосторожное движение неминуемо закончилось бы для меня парой лишних дырок в боку.

— «Молодцы!» — сама того не желая, я расплылась в улыбке, видя перед собой знакомую морду Рейна. Последовавший за мной розовый пегас отринул карьеру ночного стража, и, с благословения Луны, уже который год вместе с остальными выходцами из Обители Кошмаров создавал вместе со мной Легион. Надо же, уже кентурион? А как орал, что не хочет командовать… Интересно, и почему я об этом не знаю? Ох, несдобровать чьему-то желтому крупу…

— «Рейн? Поздравляю с повышением!».

— «О, командир!» — веселея прямо на глазах, расплылся в ухмылке пегас. Щекотавшие меня копья убрались, но переглядывающаяся дежурная тройка незнакомых мне пегасов так и осталась маячить над моей головой. Новички? Наверное… — «Погоди, я сейчас тессерария кликну. А ты к нам надолго?».

— «Ну ты и наглец, Рейни! «Надолго», надо же! Я тут узнала, что ты решил зажилить попойку в честь повышения в должности, поэтому приняла решение вернуться и прижать всех к копыту!» — тессерарий, если это была Сильверхуф, явно не торопилась, а вместо нее, в дверях административного корпуса появилась синегривая фигурка, облаченная в неброскую попону. Окружившие меня пони, знавшие меня уже давно, заметно напряглись.

— «Легат» — протиснувшись через обступивших меня легионеров, приветствовала меня Черри. Со времени нашей последней встречи она похорошела и кажется, все-таки смогла перебороть себя и природу, наконец-то поправившись в нужных местах, как я обещала ей еще в Камелу – «Эй, тут что, кому-то нечего делать?».

— «По местам, народ!» — рявкнул опомнившийся Рейн – «Вернуться к патрулированию! Третье крыло – наряд вне очереди! И если еще раз пропустите кого – будете палками питаться, понятно?».

— «Так она летела слишком быстро, словно разбиться собралась!» — принялся оправдываться один из пегасов, но судя по звонкому удару витиса, опустившегося на шлем, его доводы не произвели должного впечатления на Рейна – «Аррр! Понял, кентурион! Исправлюсь, кентурион!».

— «Быстро? На то она и Легат, дубина бескопытная!» — хмыкнув, я отправилась вслед за Черри во второй, «офицерский» корпус казарм, слыша за спиной удалявшийся голос розового пегаса – «Она вам яйца могла бы открутить, пока вы там соображали, что к чему, и сказать, что так и было! Я вам потом расскажу, как мы с ней…».

«Что ж, определенно, тут мало что изменилось, и это хорошо. Однако, надо будет узнать, что это за «сюрприз» приготовил мне Хай».

— «Я гляжу, мной тут уже пугают новичков?» — поднимаясь по лестнице, кинула я пробный шар. Сдержанная реакция обычно словоохотливой Черри, письма которой были самыми длинными из всех, что я получала в Обители, заставила меня насторожиться и, глядя на ее покачивающийся перед моей мордой круп, я ощутила странный дискомфорт, перерастающий в предчувствие скорых неприятностей. Та не ответила, но стоило лишь нам очутиться в нашем общем кабинете, как белая кобыла буквально влипла в мою грудь, с грохотом прижимая меня к двери.

— «Скраппи! Я так рада!».

— «Черри, что случилось?» — неловко улыбаясь, я обняла тискающую меня в объятьях пегаску, ощутив исходящий от нее запах – мягкий, теплый, уютный, как нагретая солнцем комната, как домашний пирог – «Держишь марку? Блюдешь честь офицера? Я уже подумала, что успела тебя чем-нибудь обидеть».

— «Глупости! Как я могу на тебя обижаться?» — отстранившись, подруга внимательно поглядела мне в глаза – «Просто теперь нам предписано блюсти честь офицера Эквестрийских Войск, так что поприветствовать тебя как следует мне было можно только тут. Не волнуйся, все наши, вся «старая гвардия» в курсе – Хай узнал от твоего Графита, что ты собираешься прилететь, поэтому ребята уже готовят тебе встречу в кабачке, на соседней улице».

— «Ого! Отлично!» — обрадовалась я, пропуская мимо ушей пассаж про «гвардию». Я ж не принцесса какая-нибудь, и слава богиням, не была обременена каким-нибудь почетным эскортом и прочими глупостями, положенными бы мне в таком случае по рангу – «Погудим! Стоп, а ты чего же, не придешь?».

— «Я не смогу. Дела…» — отвела глаза та.

— «Чеееееррииииии...».

— «Нет-нет, у меня и вправду дела. А уж если меня там заметит капитан Стомп, мне точно несдобровать. Так что даже не уговаривай, хорошо?».

— «Черри, я что-то не поняла. Какой офицер? Какой моральный облик?» — изумилась я, обхватывая копытами морду пегаски, и, в свой черед, внимательно глядя в ее забегавшие глаза – «Кажется, ты что-то недоговариваешь, мой сигнифер?».

— «После твоего отлета старшим стал Хай» — не стала ломаться Черри, с удивившей меня решительностью принимаясь докладывать о произошедших изменениях – «В общем, все шло так, как мы тебе и писали, но с одним отличием – командор Шилд прислал к нам проверяющую. Это было тем условием, с которым он брал к себе в Академию Гвардии Эквестрии офицеров из Легиона, и эта ссу… Прости, офицер Стомп – в общем, она старается сделать из нас образцово-показательных воинов, а командор, словно этого мало, шлет и шлет проверяющих, и надо мной нависла нешуточная опасность лишиться этой должности и звания».

— «Это как?!» — оторопела я. Кто-то, помимо моей воли, собирался снимать и назначать моих офицеров? Вот это поворот…

— «Ну, я…» — отчего-то засмущалась подруга – «В общем, это неинтересные канцелярские дела. Точку не там, где надо, поставила. Печатью шлепнуть забыла. Ты же ненавидишь скучные канцелярские дела, верно? Хотя, если тебе интересны запросы, отчеты, бланки и переводы, я с радостью ими с тобой поделюсь».

— «Ну уж нет!» — отпуская Черри, рассмеялась я, и осторожно присела за стол. За год ее стараниями полупустой кабинет стал гораздо уютнее, оброс шкафами, занавесочками на окне и потертым половичком. Узкая и длинная лавка превратилась в сортировочную доску для документов, исчез огромный грифоний фламберг со стены, но кое-что осталось неизменным, и я с наслаждением втянула в себя запах старой пыли и рассохшегося паркета, трогая копытом свой старенький стол. Интересно, а как там моя заначка? Вот она, моя хорошая… Эй!

— «Высохло!» — твердо ответила Черри на мой невысказанный вопрос, вместе со мной провожая глазами муху, с сердитым жужжанием вылетевшую из горлышка глиняной бутылки – «Или испарилось! Скраппи, серьезно, тебе нельзя употреблять это ужасное пойло! Я полила им цветок и, представь себе, он отрастил пару щупалец и вот-такенную пасть!».

— «Это же был коктейль из позапрошлогоднего сидра Эпплов, и особых добавок от Кропа Шедоу!» — расстроилась я, тряся над ухом бутылочку в надежде, что в ней осталось хоть что-нибудь, хотя бы на донышке… Но нет, гадкая муха выпила все – «Черри, если еще хоть кто-нибудь еще раз выльет мой сидр – клянусь, я сама отращу себе пару щупалец и вот-такенный рог!».

— «Мужу пожалуйся!» — парировала белая засранка и показала мне язык – «Думаю, он будет рад внимательно тебя выслушать».

— «Я предана и раздавлена неблагодарностью самых близких существ!» — уронив голову на стол, провозгласила я, в доказательство вздымая над головой бутылку – «И теперь, я в гневе!».

— «Скраппи…».

— «Теперь я пойду вниз и поделюсь своею болью со всеми, кого встречу на своем пути! Берегитесь, прогульщики, самовольщики и лентяи – идет Легат с проверкой!».

Выйдя из кабинета, я двинулась вперед, в поисках жертв. Надолго моргнувший на Посту Номер Один[4] легионер в мгновение ока получил в довесок к положенному по уставу шлему мусорную корзину, вместе с содержимым, очутившейся на его сладко похрапывающей голове. Увлеченно беседовавшие о чем-то девичьем кобылы из десятой контубернии, спотыкаясь и падая, с визгом унеслись прочь, буксуя по мокрому полу разъезжающимися ногами, когда их крупы в полной мере ощутили на себе всю тяжесть влажных половых тряпок, которыми я умудрялась хлестать их на бегу, до самого поворота коридора. Выйдя из здания казарм, я с наслаждением втянула в себя воздух, и с предвкушением повела глазами по сторонам в поисках того, кто мог бы разделить со мной тоску-печаль и скрасить мне ожидание неблизкого вечера. Увы, ничего интересного на глаза не попадалось, и даже занимавшиеся на тренировочных площадках или отрабатывавшие элементы построения на плацу легионеры, казалось, усерднее застучали копьями и короткими мечами, завидев мою тяжело сопящую фигурку. Хотя…

— «Сто-ять! Кру-гом!» — скомандовала я, но три фигуры, кравшиеся вдоль стены, вдруг испуганно взбрыкнули, и заплетающимся аллюром ломанулись куда-то в кусты. Наивные…

«И кто тут высадил эту ерунду?» — недовольно подумала я, ныряя в ровный ряд оказавшихся чрезвычайно колючими кустиков, высотой едва доходивших мне до холки. Спотыкаясь и гремя доспехами, нарушители – а это были именно нарушители, даже на мой невзыскательный взгляд – продирались сквозь колючую поросль, умудряясь оставлять за собой целую просеку даже в не слишком широких кустах, и мне оставалось лишь следовать в их фарватере, с интересом обоняя запах перегара и кобыльих духов. Наконец, мне это надоело, и хлопнув крыльями, я взвилась над головами тройки беглецов, решив подождать их у ближайшей лестницы на стену.

«Так-так-так. И что же у нас тут?».

— «Эй, вы, трое!» — вывалившаяся из кустов троица была облечена в зеленые туники Пятой кентурии. При ближайшем рассмотрении, все трое оказались кобылами – белыми, как на подбор, чего не могли скрыть скособочившиеся, расхристанные доспехи – «Так-так-так! Идите-ка обе сюда! Где вы были, когда вас не было? Были там, где были, но быть там не должны были, но были?!».

— «Ох, кон-нский хрен…» — очень тихо, на ее взгляд, прошептала одна из них. Юная кобылка, перебирая красивыми и тонкими ногами, не меньше других озонировала воздух запахом какой-то кислятины – похоже, что вина. Или сидра? Я принюхалась, но нет – яблочный запах отсутствовал, а вместо него, до меня доносились волны сладковатого, какого-то «гламурного» перегара. На морде одной из трех кобыл, задом наперед, был нацеплен шлем, и похоже, именно она перла вперед не разбирая дороги, прокладывая путь своим товаркам. Они что же, вот так вот заявились сюда, будто так и надо?

— «Позвать сюда кентуриона Пятой. Живо» — ледяным голосом процедила я, глядя на пошатывающееся трио. Вот уже минуту порхавшие надо мной караульные обернулись достаточно быстро, и к моменту появления офицера пьяненькие нарушительницы только начали засыпать – стоя, словно слоны, положив друг другу головы на холку.

— «Ага. Кентурион Хунк. Ну-ка, полюбуйтесь – ваши сокровища?».

— «Легат!» — стукнул себя по груди кентурион. За давностью лет, я, быть может, и забыла его разгильдяйство во время Северной войны, но так и не сподобилась перевести куда-то еще, так и оставив на должности командующего Пятой кентурией, обучавшей новичков. Судя по отсутствию жалоб и каких-либо шепотков от товарищей по оружию, он оказался на своем месте, или, по крайней мере, не претендовал на что-то большее – «Приветствую тебя, Легат! Эти? Ну, одеты как наши. Но кто они… Нет, я их впервые вижу. По крайней мере, единорогов среди моих сейчас нет – сами знаете, это товар редкий, и тянуть лямку земнопони их можно заставить только из-под ремня».

— «Единорог?» — удивилась я, подходя к стоявшим передо нами кобылкам, и принимаясь стаскивать с них шлемы. Хунк оказался прав – все трое были единорогами, а скособочившиеся шлемы неплохо скрывали их небольшие пока рога. Молодые кобылы и, как мне показалось, еще подростки, проснулись и с недоумением уставились на меня пьяными, налитыми кровью глазами.

«Ого. А еще говорят, молодые ничего не умеют. Я бы в их возрасте так пить не смогла…».

— «Хунк, поручаю их вам» — осмотрев пойманную добычу, я повернулась к кентуриону, старательно игнорируя раздавшиеся за спиной, неаппетитные звуки. Похоже, одной из пришелиц приспичило поблевать – «Отвести в подвал и выяснить, где они взяли доспехи. В средствах не стесняйтесь, но поаккуратнее – все же подростки… В общем, ремень вам в копыта. Дети у вас уже есть?».

— «Есть. Но от пегаски» — дернул щекой пони, недобро покосившись на раскачивающихся кобыл – «Так что можно сказать, что и нет. Сама знаешь, Легат, как это у вас заведено. Так что сделаю. А ну, за мной!».

— «Что-то тут явно без меня разболталось, Черри» — задумчиво поделилась я мыслями с подругой, тихо подкравшейся ко мне, и с удивлением глядевшей на оставшуюся после нарушительниц дурно пахнувшую лужу – «Поэтому давай-ка вернемся в наш кабинет, возьмем толстую пачку бумаги, и быстренько, вкратце, набросаем на ней примерный список того, что я должна знать, как командующий этим бардаком».

— «Знаешь, тогда, я боюсь, нам вряд ли хватит времени, да и чернил…».

— «Ну, тогда тебе придется осваивать навык не только копытописного, но еще и ротописного письма» — пожала плечами я, игнорируя удивление нелетучей пегаски – «Для быстроты процесса можешь взять перо хоть задними ногами, но к вечеру, моя дорогая сигнифер, я хочу знать, кто и чем дышит в Легионе, особенно думая, что меня тут по-прежнему нет. И вызови ко мне Фрута Желли».

— «За нашего вернувшегося Легата!» — взметнувшиеся к потолку кружки, бокалы и иная посуда опустились и дружно опрокинулись в глотки окружавших меня пони. Смущенно улыбнувшись, я махом отхлебнула половину тяжелой кружки, разглядывая сидевших вокруг меня товарищей и друзей – веселящихся, отчего-то радующихся моему приезду, словно я привезла им подарки к Дню Согревающего Очага, а не кучу новых проблем и нововведений, о которых пока не знал никто из присутствующих в кабачке.

День прошел несколько сумбурно, но довольно быстро – занявшись неотложными проблемами, я быстро закопалась в растущей у меня на столе куче бумаг, исчерканных пометками, запросами, черновиками грозных приказов и указаний. Конечно, большая часть их была создана на откуп бюрократической машине, без которой невозможно было бы представить себе функционирование сколь-нибудь крупного государства, но их наличие являлось тем минимальным требованием, которое предъявлялось к Легиону органом управления всеми вооруженными силами страны – Генеральным Штабом Гвардии Эквестрии. Это не так давно созданное образование, явилось ответом командора на вызовы новых времен, одним из которых стало увеличение поголовья разноцветных жителей Эквестрии, что, естественно, потребовало и увеличения вооруженных сил страны. Ох, лукавил командор, говоря мне при первом нашем знакомстве о тысяче с чем-то гвардейцев – по моим данным, уже на тот момент их было гораздо, гораздо больше, но этот принципиальный герой мог счесть, что организация даже сотни пони в один единый отряд была бы непосильной ношей для выскочки-авантюристки, пробравшейся к подножью эквестрийского престола. Идеи Ника, какими бы они ни были, он высмеял и, наверное, мне просто повезло, что я предложила что-то более простое, нежели взаимодействие на поле боя многочисленных полуавтономных соединений, объединенных в единое целое переносными устройствами связи, если я правильно поняла командора. Время вроде бы доказало мою правоту, но, в то же время, одна операция, которую вряд ли можно было бы назвать войной по меркам старого мира, еще не была показателем, а периодически отсутствующее на своем месте командование, будь то я или Скрич, никогда не шли на пользу даже самым дисциплинированным солдатам. Поэтому, засев в кабинете с кувшином смородинового морса, я проторчала там до вечера, разгребая накопившиеся за год завалы.

И почему пони до сих пор не придумали телеконференции или удаленное управление, позвольте вас спросить?

Кабачок, в который мне удалось затащить и Черри, находился не совсем на соседней улице, а кварталом дальше – похоже, все-таки кого-то заставили вызубрить устав как Легиона, написанный мной в состоянии жестокого похмелья, так и гвардейский устав, в котором, помимо основополагающих вещей, был целый раздел о том, как должен вести себя «образцовый гвардеец», и какие трудности могут встретиться на его пути. Так вот, одна из статей предписывала офицерам обращать внимание на наличие питейных заведений неподалеку от мест, где будет расквартирована часть, и тотчас же сообщать в органы местного самоуправления о том, что данные заведения не могут находиться ближе чем в трех сотнях метрах от несущих нелегкую службу гвардейцев. Кажется, в прошлом человечества тоже было подобное положение, но, независимо от этого, устав в этот вечер мы не нарушили, хотя и набились в довольно небольшое помещение маленького бара, флегматичный хозяин которого, тряся тремя лохматыми подбородками, без какого-либо намека на шею плавно переходившими в грудь, безо всякого неудовольствия встретил шумную компанию в туниках, живо составившую подковой все его столы, и теперь дружно отмечавшую под звуки патефона прибытие на их головы пятнистой носительницы всяческих неприятностей.

— «За нас, ребята! За Легион!» — гаркнула я ответный тост и осушила оставшуюся часть кружки. Напиваться как хрюшки мы не собирались, поэтому сидр был не слишком крепок, и больше напоминал молодое шампанское, мягко лизнув мою голову горячим языком, веселыми пузырьками царапнув горло и нос – «Черри, хватит таращиться на хозяина. У него проблема со щитовидной железой, если я не ошибаюсь, поэтому имей совесть, не смущай чело… пони. Хорошо?».

— «Прости. Просто я никогда такого не видела» — прижимая к груди кружку и настороженно косясь по сторонам, пробормотала подруга – «А ты уверена, что это не заразно? Ни капельки? Ни чуть-чуть?».

— «Хочешь, пойду у него спрошу?».

— «Нет-нет, не стоит!».

— «Тогда не задавай глупых вопросов, хорошо?» — ухмыльнулась я, старательно давя всколыхнувшееся в душе раздражение от столь явного недоверия к моим словам – «Черри, расслабься! Тут что, без меня тебя снова обижали? Ну так покажи только копытом, я им живо ноги попереломаю!».

— «Нет, просто я думаю, мне не стоит привлекать к себе внимание» — призналась та, с явным сожалением глядя на еще полную посудину, из которой она едва успела отхлебнуть – «Я посижу с вами немного, а потом…».

— «Черри, помнишь, что я сказала тебе, когда ты попыталась дуть мне в уши по поводу твоих планов на сегодняшний вечер?».

— «Да, Скраппи. Ты сказала, что я иду с тобой, и это приказ».

— «Правильно» — я обняла за плечи белую пегаску, сгибом крыла приподнимая ее кружку на уровень наших носов – «Потому что я улучила минутку, и поинтересовалась у Хая, чем это таким важным он обременил свою спутницу жизни. И знаешь, что он мне ответил?».

— «Думаю, да» — сдаваясь, пробормотала та, прикладываясь к посуде. Хихикнув, я стерла с ее морды пенные усы, легонько чмокнув в нос, отчего подруга зарделась словно маков цвет, но, дернувшись разок, передумала вырываться и даже потерлась носом о мою шею – «Скраппи, мы так скучали! Ты не поверишь, было так скучно и так тревожно, особенно после того, как твой муж рассказал о том покушении. Мы думали, думали, и решили, что все это, весь этот лес и страшные растения, о которых писали в газетах – это все попытка подобраться именно к тебе. И как там… Ну…».

— «Где «там»? Ах, «там»… Там нормально» — сообразив, о чем спрашивала Черри, я приложилась к очередной кружке, забросив в рот фруктовое канапе, растекшееся по языку свежей дыней. Как и арбузы, эти штуки еще не исчезли у нас, словно апельсины, хотя и были не такие большие, сладкие и сочные, как их собратья с южного материка – «Они разрешили пересдачу тем, кому это не удалось, и если пегас смог выжить в Грязи еще полгода, то ему дается еще один шанс. Но в этом случае, как ты понимаешь, Давилку проводят сами инструктора».

— «Не хочу даже вспоминать об этом!».

— «Ну и не вспоминай» — тепло улыбнулась я, поглаживая копытом животик подруги, под белой шерсткой которого, как я знала, скрывался небольшой шрам, оставшийся ей на память о годе кошмара, в который превратилась тогда ее жизнь – «Послушай-ка, мне кажется, или ты поправилась?».

— «Ну, я…».

— «Итак, собратья по оружию, внимание!» — солидно поднявшись над столом, Хай вновь поднял длинный и узкий бокал, в котором плескалось что-то мутно-бардовое, словно свернувшаяся кровь – «Сегодня мы выпьем за всех, и еще не раз, но сейчас, я предлагаю вновь поднять бокалы за нас, за наш Легион, и за нашего командира, которого мы знаем еще с Обители. Ну да, да – не все ее знают со времен наших первых похождений, но сейчас это не имеет значения. Она вернулась, и я думаю, скоро у нас появятся два новых, еще юных, рекрута, которых она обязательно представит своим соратникам и друзьям. За пополнение в наших рядах, нынешнее и будущее!».

— «За пополнение!».

— «Ага, за пополнение, Хай!» — на этот раз, я выдула больше, чем полкружки. Интересно, а если попробовать ее заглотить целиком? Даже не знаю, что закончится раньше, сидр или воздух в моих легких – «И за твой сюрприз, примипил ты мой ненаглядный!».

— «Ага! Я знал, что тебе понравится!» — ухмыльнулся мой заместитель, похоже, совершенно не подозревая, что узнав об этом самом «сюрпризе», я была готова его разорвать. Еще тысяча с лишним пони! Тысяча! Да откуда они все взялись?! Увидев бумаги, я сначала не поверила своим глазам, и даже подумала про себя, что Черри, наконец-то, доигралась со своими бумажками, которые, в отличие от меня, она видела как нечто совершенно реальное, в то время как я глядела на них волком, считая докучливой обузой и узаконенным способом всех бюрократов пудрить окружающим мозги, делая вид, что и они заняты очень важной и нужной работой. Увы и ах, все это оказалось правдой, и теперь наши казармы оказались забитыми под завязку – и это при том, что большую часть рекрутов удалось расселить в лагере для пегасов, недалеко от Мейнхеттена. Кстати, пора бы туда заглянуть…

— «Спасибо. Удружил» — кивнула я, взмахивая ногой с надетой на копыто ручкой кружки, щедро орошая окружавших меня собутыльников ароматным напитком – «И сколько нас теперь?».

— «Три с чем-то!».

«Ой».

— «Три? Тысячи? Пони?» — медленно произнесла я, отставляя сидр и внимательно глядя вмиг протрезвевшими глазами на идиотски лыбящегося по соседству со мной Буша, сидевшего в обнимку с двумя незнакомыми мне кобылами в туниках из серого, некрашеного полотна – «Да вы обалдели! Где ж я вам на всех офицеров-то найду?!».

— «Дык мы того, уже нашли!» — объяснил мне мой старый знакомый – «Вот, погляди, каких я тебе душек выбрал, а?».

— «Значит, ты мне выбрал. Душек. Спасибо, дорогой Тэйл» — хоть я и старалась говорить ровно, похоже, в моем голосе все-таки проскользнуло что-то недоброе, и зашебуршившиеся под крыльями пегаса кобылы начали лихорадочно одергивать себя, приводя в порядок измятую одежку, избегая при этом смотреть мне в глаза – «Я подумаю над тем, чтобы утвердить твое назначение данных пони на должности сотниц».

— «Простите, мэм!» — отстранив попытавшегося что-то вякнуть Буша, вылезла вперед одна из его пассий. Похоже, пегас сообразил, что сказанул что-то не то и, подобравшись, преданно сверлил меня глазами, тяжело сопя через нос, словно разводящий пары паровоз – «Коралл Страйпс, мэм! Третье отделение Первого Мейнхеттенского взвода, мэм! Десятница, но теперь уже бывшая, мэм! Временно исполняю обязанности сотницы Третьей Учебной кентурии, мэм! Уволена за несоответствие занимаемой должности, мэм!».

— «Из десятницы – сразу в сотницы?» — я с сомнением поглядела на сидевшую передо мной единорожку. Нежно-зеленая грива, светло-бежевая шерсть с парой неправильной формы пятен на крупе, короткий и гладкий рог – она была довольно симпатичной, при том, что ей явно перевалило за тридцать. Забавно, а она очень даже ничего… Моргнув, я сосредоточилась, уловив ехидно поднятую бровь моего бравого кентуриона, по праву считавшегося половым террористом всея Легиона – «И что за несоответствие должности, о котором вы столь честно решили мне сообщить?».

— «Отказалась выдать бандитам своего подчиненного, мэм!» — высунулась из-под крыла пегаса синяя земнопони – «Логнботтом, мэм! Пятое отделение Первого Мейнхеттенского, вылетела вслед за этой принципиальной дурой за драку с офицером. Без выходного пособия и с поражением в гражданских правах, мэм!».

— «Как интересно…» — я потянулась к канапе, задумчиво обсасывая пахнущую дыней зубочистку. Пить расхотелось, ведь вокруг начало происходить что-то очень интересное – наверное, не менее интересное чем то, почему Легат почти весь день на своем посту, а такие новости проходят мимо – «Черри, что за хрень?».

— «А это я ее попросил ничего не говорить» — честно ответил пересаживавшийся к нам Хай, притащивший с другого конца стола что-то ягодно-кремовое, нанизанное на деревянные шпажки – «Угощайтесь, коллеги, и не тушуйтесь, Легат не такая страшная, какой хочет показаться. Да, кстати, это я их уговорил сразу сказать, почему они здесь».

— «Молодец, примипил. Теперь мне не нужно думать, почему они свинтили с насиженного места в Мейнхеттене, ты прав. Мучиться размышлениями о том, как бандюгам удалось выкинуть из Гвардии двух сержантов гораздо интереснее».

— «Нас выкинули не эти мейнхеттенские отморозки, а скотина-капитан!» — мгновенно насупилась Коралл – «Вы явно не были в Мейнхеттене, мэм, и не знаете местных порядков. Гвардия там подчиняется Кантерлоту лишь формально, а на самом деле – все уже давно куплено, на корню. Любые должности покупаются и продаются, а если вдруг земнопони захочет подняться выше сержанта, или, в крайнем случае, лейтенанта… В общем, я даже и не знаю, какое мохнатое копыто ему нужно иметь, чтобы потеснить рвущихся на командные должности пегасов и единорогов».

— «А что же командор? Или принцессы?».

— «Принцессы далеко, а богатые пони – близко» — подала голос Лонгботтом – «Да там все так устроено, что даже если и приедет проверка из штаба – ее тотчас же купят или покажут бумаги. Много бумаг. И согласно им, ты оказываешься виноватой во всем, включая извержение вулкана, ограбление банка и срыв сезонной миграции драконов. Один молодой дурачок, еще не знающий жизни, решил задержать убегавшего преступника, но, на его беду, тот оказался «серьезным пони», имевшим знакомых среди не менее серьезных воротил. Так, по цепочке, его жалоба дошла до тех, кто решает дела в масштабах района, а затем – и города. Мне было предписано посадить его под домашний арест, и не появляться там пару дней…».

— «Что бы тогда произошло?» — очень спокойно спросила я, отчего сидевшая рядом Черри поежилась и успокаивающе погладила меня по крылу – «Ну, с этим новичком, я имею в виду».

— «С ним бы «поговорили», я думаю» — пожала плечами бежевая единорожка – «Подкупили бы, или заставили отказаться от своих показаний силой. Тем более, у него семья и маленькая дочь».

— «Ясно. Для вас это будет иметь какие-либо последствия?».

— «Последствия?» — желчно усмехнулась Коралл, на секунду постарев на десяток лет – «Вышвырнута из Гвардии с однократным выходным пособием. Выкинута из родного города. Пасусь тут, за половину той суммы, которую получала бы на своем месте. Куда уж хуже-то?».

— «Ну, например, вдруг вас захотят навестить те, кто все это устроил?».

— «А зачем?» — не поняли меня кобылы. Это немного успокаивало – я, как и Древний, прекрасно помнила зверства «братков» в лихие девяностые. Как хорошо, что этот мир еще не знает подобных вещей.

«А не знает ли?» — всплыла в голове негаданная мысль. Тело пошло мурашками, сосредоточившимися на его нижней половине, словно предвестники опаляющего огня надвигавшейся ко мне печи – «И кто может быть уверен, что подобные этому «попаданцу» пони, наученные старым ублюдком, не действуют сейчас в этом городе победившего капитализма? Кто будет искать их жертв на дне моря, с примотанным камнем к ногам?».

— «Неважно. В общем, имейте в виду, что я буду за вами присматривать, ясно?» — переглянувшиеся кобылы синхронно кивнули, постаравшись как можно более браво вытянуться на подушках – «И первым моим заданием непосредственно вам, помимо ваших непосредственных обязанностей, будет поддерживать контакт с вашим бывшим подчиненным. Делайте что хотите, хоть ложитесь под этого горемыку, но узнайте, как именно у него идут дела, и намекните, что если он захочет круто поменять свою жизнь, то в желтом доме, на пересечении Канатной и Роз, для него всегда найдется место. Вы меня поняли?».

— «Да, мэм!».

— «Будет сделано, мэм!».

— «Ну, вот и славно. Эй, фрументарий! Фрут! Ты все слышал?».

— «Я все слышал, Легат. Не беспокойся, я все понял, и прослежу за всем лично» — успокоил меня Желли, отвлекаясь от негромкой беседы с официанточкой. Юная пони, чем-то неуловимо похожая на стоявшего за стойкой хозяина заведения, лихорадочно записывала что-то в свой блокнот, краснея и нервно дергая головой, отчего карандаш то и дело рвал желтоватую бумагу. Закончив мучить блокнот, она поскакала на кухню, в дверях еще раз оглянувшись на отвернувшегося от нее единорога. Ну, ты смотри, как весна на нас действует…

— «Видите этого мощного старика? Этот могучий ум в здоровом теле?» — вновь обратилась я к новоиспеченным кентурионам. Услышав мои слова, Фрут усмехнулся, явно уловив подколку в моих словах, в то время как Буши ревниво зафыркал – выкарабкавшихся из-под его крыльев кобыл больше интересовала я, чем он – «Это наш доблестный фрументарий, то есть – особист, контрразведчик, и просто замечательный пони Фрут Желли. Не обманывайтесь его званием кентуриона, и приучите себя, а также вверенных вам пони, что слушаться его нужно беспрекословно, и со всеми интересными вещами, касающимися Легиона, тотчас же бежать нужно именно к нему. Он может говорить и действовать от моего имени – так же, как и наша сигнифер, Черри Дроп, а также мой примипил, Хай Винд. Вам это о чем-нибудь говорит?».

— «Да, мэм!» — поколебавшись, кивнула Коралл, обводя глазами всех представленных мной пони – «Сделаем, мэм».

— «Ну как тебе пополнение, командир?» — расслабляясь, развязно поинтересовался Буш. Ответить я не успела, привлеченная громким, каким-то истеричным звяканьем колокольчиков, отброшенных врезавшейся в стену дверью. Шум быстро затих, и даже хрипевший в уголке патефон подавился какой-то песенкой, когда в заведение, недобро ухмыляясь, вошло пятеро гвардейцев в сопровождении гордо выступавшего офицера.

— «Так-так-так. Оттягиваемся во время службы?» — ехидно прищурившись, смутно знакомым голосом бросила белая пегаска. Оглядев веселившуюся компанию, она безошибочно нащупала меня своими зелеными глазами – «Хотя учитывая присутствующих тут личностей, я этому не удивлена».

— «Патруль?» — удивилась я, глядя на незваных гостей, выстроившихся перед дверью. Один из гвардейцев проскакал через все заведение, и встал возле задней двери, ведущей то ли на кухню, то ли в туалет, а может, и в оба помещения разом – «И чем обязаны?».

— «Гуляем? Празднуем?» — игнорируя мой вопрос, иронично осведомилась кобыла, идя вдоль стола. Сидящие за ним кентурионы опускали головы, словно провинившиеся в чем-то жеребята, и с непонятной надеждой поглядывали в мою сторону – «И это в свободное от службы время? Или все-таки в служебное, а?».

Собравшиеся в баре легионеры негромко заворчали, словно свора побитых собак.

— «Вот ты, Хай Винд, примипил, заместитель своего командира Раг – ты уже подготовился к сдаче экзамена на соискание воинского звания? А ведь он начнется уже завтра! И чем ты собираешься поразить собравшихся там офицеров? Запахом дешевого сидра?».

— «Эй, что за ерунда? Нормальный же сидр!» — возмутилась я, но быстро заткнулась, поняв, что возмутилась лишь я одна. Дернув ухом, гвардейская кобыла проследовала дальше, напомнив мне жнеца, отмечающего свой путь колосьями склонившихся голов.

— «А вы? Сотники, а собрались тут пьянствовать, словно простые подростки! Мне что, завтра нужно будет бегать за каждым, требуя у него доклад? Или вы вновь будете трястись и что-то мямлить завтра на утренней разводке?».

«Странно. А перед кем еще им оправдываться? Перед Хаем?» — с удивлением подумала я, глядя на разворачивавшуюся передо мной картину. Признаться, я перестала что-либо понимать, а то, что участники этой странной и явно безобразной сцены не обращали на меня никакого внимания, лишь добавляло в нее сюрреалистичных цветов. Так ощущают себя те, кто видит сон и, понимая это, никак не могут проснуться.

— «Черри Дроп, душечка!» — подруга вздрогнула и постаралась закопаться поглубже под мое крыло – «Я сколько раз вам говорила об особом режиме лично для вас? Два? Пять? Десять? Теперь говорить не буду – пакуйте вещи, и собирайтесь к родителям или в свой табун!».

«Да что тут за хрень происходит?!».

— «Завтра, на линейке, вы все будете наказаны. Ясно?» — закончила свой выговор незнакомка, двигаясь в обратном направлении. Кривая стола несла ее ко мне и волей-неволей, заставила ее обратить свое внимание и на меня, когда нахмурившись, я поднялась, и встала на пути идущей ко мне пегаски – «А это кто тут у нас? Неужели вернувшаяся командующая этим подразделением? Ну-ну, милочка… Скажите, а вы уже доложили о прибытии в Штаб Гвардии? Или, может быть, уже получили распределение? Почему-то мне кажется, что нет. Что молчите? Язык проглотили?».

— «Винд, ты ее знаешь?» — стиснув зубы, я, в свою очередь, проигнорировала заданный мне вопрос, посмотрев на сидящего рядом Хая. Странные процедуры, о которых говорила мне незнакомка, поставили меня в тупик, а начальственный тон всерьез заставил разозлиться — «Мне кажется, она вас знает, судя по вашему пришибленному виду. Или я ошибаюсь?».

— «Это капитан Гвардии Лауд Стомп» — ответил за него Желли, поднимаясь с места – «Вы уже встречались — полтора года назад, во время кампании в пограничных землях. Стомп, послушай, не стоило так…».

— «Сидите, сержант!» — холодно отчеканила та, прерывая моего фрументария – «И прошу вас, в следующий раз, не влезайте в спор двух офицеров без разрешения. Особенно если одна из них является куратором вашего подразделения, а вторая… Вторая даже не знает, утвердят ли ее в этой должности, или нет. Это понятно?».

— «Предельно, мэм» — спокойно откликнулся тот – «Прошу разрешения обратиться, мэм».

— «Отказано!» — лязгнула белая кобыла, не отводя взгляда от моей тяжело сопящей морды – «Итак, что вы можете мне ответить на заданные вам вопросы?».

— «Вон!».

— «Что?».

— «Я сказала вон отсюда!» — заводясь, зарычала я – «Кто есть ты, смеющая требовать ответа в таком бесстыдном тоне у Первой Ученицы Госпожи? Лишь Гвардии капитан, в безумии своем алкающая славы, или подсыл, имеющая целью расстроить праздник сей?! Не потерплю!».

«Разорву!» — только и успела подумать я. Грудь вперед, перенести вес на передние ноги, отставить задние, и опустив голову, отвести назад шею — тело напряглось, и мягко скользнуло вперед, без малейшего труда принимая ту напыщенную позу, что когда-то разучивали мы с Госпожой. Однажды мне удалось уже, шутки ради, воспроизвести ее на дирижабле, хорошенько попугав местный народ, и вот теперь все повторилось, но на этот раз не было никакого веселого смеха, разрядившего обстановку – что-то недоброе, тяжелое поднималось во мне, словно муть со дна ручья, и эта новая, темная часть меня искренне недоумевала, отчего стоявшая напротив пони, как и все, кто находились в этом баре, не упали ниц, приветствуя их… Я не знала, кого именно, и эта заминка, это непонимание, почему-то рассердили меня еще больше – «Пади, и приветствуй Нас так, как полагается, безумная!».

Вот теперь в небольшом зале бара установилась настоящая тишина. Кто-то подавился сидром, и не смея громко кашлянуть, тихо хрипел, словно астматик в тумане; кто-то негромко охнул. От входа вдруг донесся звонкий стук, с которым из копыт гвардейцев выскользнули копья. Отпрянувшая пегаска затрясла головой, пытаясь справиться с трясущимися ногами, явно намекающими хозяйке, что во избежание неприятностей стоило бы быстренько пасть ниц, а уж потом и разбираться в происходящем. Нахмурившись, я обвела глазами всех, находящихся со мной в зале, отмечая, какой эффект произвели мои слова. Похоже, лихорадочно подбиравшие копья гвардейцы были впечатлены, как, впрочем, и окружавшие меня легионеры. А вот стоявшая напротив бравая гвардейская кобыла все-таки смогла справиться с потрясением, вызванным моим жалким подобием того Кантерлотского Гласа, которым так свободно владели принцессы, и теперь, с явным испугом глядела на меня сверху вниз.

Но мне казалось, что это я гляжу на всех сверху.

— «Это… Это что сейчас такое было? Учтите, вы ответите… Я не… Да что это такое…» — забормотала она.

— «Не пред тобой ли, предводитель сотни, отчитываться будет та, по мановению которой десяток сотен воинов готовы все, как один, помчаться на врага?! Безумие твое поистине злочинно! Пади – или познай Наш гнев!».

Возле двери вновь что-то грохнулось. Кажется, на этот раз это был один из злотобронных вояк.

— «Ниц, безумная!» — в душе что-то клокотало, словно вулкан, лавой злобы растекаясь по венам. Так это та, кто вознамерилась следить за вверившимися мне пони? Та, кто диктовала им, помимо меня, как жить, как отдыхать и что носить? А дальше что? Быть может, расскажет, как дышать?! Не потерплю!

«Тьфу-тьфу-тьфу, что это мне в голову-то лезет?!» — выныривая из кровавой дымки, уже заволакивавшей мои глаза, я лихорадочно замотала головой, стараясь вытрясти из нее этот рев, гулом отдававшийся во всем моем теле. Это было так странно, так непонятно… и так приятно, что я по-настоящему испугалась – испугалась того, что вдруг потеряю над собой контроль, превращаясь в… Даже и не знаю, в кого. Стоявшая напротив капитан испуганно прядала ушами, и явно порывалась грохнуться передо мной, как требовал мой ревущий голос. Но это явно было лишним, и с внезапно прорезавшимся стыдом, я протянула вперед крыло, останавливая ту на полдороги к полу.

— «Не нужно сие» — я постаралась, чтобы мой голос не дрожал, и оттого, слова прозвучали как-то холодно и сухо – «Поднимись и ответствуй – зачем ты прервала наш отдых, капитан Лауд Стомп?».

— «Я… Это моя обязанность!» — прохрипела пересохшим ртом пегаска, не в силах справиться с нижней челюстью, все время норовившей оказаться где-то в районе ее груди. Раньше других оправившийся Фрут поднялся, и стараясь не слишком явно коситься на меня, усадил свою своенравную знакомую на подушки, набросанные возле стола. Подобравшие товарища гвардейцы сгрудились возле входа, решая, то ли бежать за подмогой, то ли драться, не щадя живота, за своего капитана. Помаявшись, бедняги решили воздержаться от каких-либо телодвижений, за что были вознаграждены моим сухим кивком – «Раг! Это… Что это… Что это было?».

— «Этого не было. Ясно?» — пройдя на свое место, я плюхнулась на подушки, и в зыбкой тишине, долго смотрела на поверхность темного колодца, которым представлялась мне стоявшая на столе кружка. Наконец, я подняла голову, и со всей доступной мне строгостью вгляделась в окружавшие меня морды – «Ничего этого не было. Все поняли?».

— «Дык, эта…» — замялся Буши, озадаченно потирая шею. Мои новые подчиненные, словно мыши, осторожно выглядывали у него из-под крыльев – «А что это бы…».

— «Кентурион Буши Тэйл, вы плохо слышали Легата?» — осведомился Желли, к тому времени набросивший свой плащ на спину капитана. Избавившаяся от своего шлема, зеленогривая пегаска машинально завернулась в него, незряче уставившись куда-то в стену – «Ничего не было. Никто ничего не слышал и не видел. Всем все ясно?».

— «Конечно» — ответил за всех своих подчиненных Хай. Я буквально ощущала, как его настороженный взгляд царапает мою спину – «Думаю, нам всем послышалось».

— «Хорошо» — вздохнув, я посмотрела на пустую стойку, за которой, всего пару минут назад, еще стоял хозяин заведения. Оставшийся открытым кран бочонка, из которого, шипя и пузырясь, бежала пахнущая яблоками и дубом струя сидра, был явно не против наполнить мою кружку – «Итак, что это только что было? Что вы тут забыли, капитан? Что это за куратор такой?».

— «Я… Я должна была курировать молодых офицеров Легиона, оставшихся без командира» — кажется, еще не отошедшая от потрясения пегаска вновь попыталась нырнуть вперед, сгибаясь в поклоне, но благодаря следившему за ней фрументарию, осталась на своем месте, когда его копыта придержали подавшееся вперед тело – «Ни один из вас не обучался в академии Гвардии, ни одного из сидящих тут не аттестовали, поэтому командор не стал пускать все на самотек. Он бы еще мог поверить, что вы… Что ты…».

— «Говори свободно» — разрешила я, все еще пребывая во власти того наваждения, что охватило меня вместе с гневом. Не была ли тут замешана та встреча в пещере, в далеких лесах Старого Королевства? Я не знала ответа на этот вопрос, да и не стремилась его искать, сосредоточенно сдерживая ту мрачную злость, что ударила мне в голову при виде всей этой сцены – «И обращайся к Нам на ты».

— «Слу-слушаюсь» — вновь вздрагивая, пробормотала Стомп, бросая на меня тревожный и недоуменный взгляд, как и ее подчиненные, забившиеся в дальний угол возле двери, словно стайка испуганных сов. По крайней мере, именно этих забавных пернатых они напомнили мне своими округлившимися, как блюдца, глазами – «Командор решил, что Легион нуждается в постоянном присмотре, особенно, когда в него вливается столько новичков, и поручил это мне».

— «Даже и не знаю, чем вы их соблазнили» — проворчала я, кидая взгляд на перешептывающихся подчиненных – «Пообещали невесть что, да?».

— «Мне кажется, тут сыграла роль та книга о Северной Войне. Ее написал этот скандальный писака Скуп или Скоп…» — вновь подала голос пегаска. Похоже, несколько раз упомянутое звание командующего всей Гвардией Эквестрии позволило ей подозрительно быстро оправиться от потрясения, а меня – сделать в памяти зарубку о том, что просто орать дурниной на оппонента явно недостаточно. Тут, похоже, нужен опыт, и немаленький. Как раз в тысячу лет – «В общем, в ней он отдает честь мужеству Гвардии, хотя делает это очень неуклюже, и кидается грязью в ваш Легион. И, на взгляд всех, кто там был, он явно увлекся, расписав вас как свору смутьянов и бунтовщиков, почем зря бросающихся на полчища грифонов. Кто же знал, что битва под Белыми Холмами станет настолько привлекательной для молодежи?».

— «Я вот, например, не заметила в ней ничего привлекательного» — буркнула я, старательно отбрасывая в сторону воспоминания о том бесконечном и кровавом дне – «Значит, пони начитались книжек с картинками и дружно решили вступить в Легион? Буш, Хай – вы знаете, что делать!».

— «Половина отсеется уже через месяц» — успокаивающе махнул крылом Винд – «Ну, хорошо, пусть и не половина, пусть даже и часть. Твоя протеже, Квик Фикс, уже три раза переделывала чертежи казарм для Мейнхеттена, и кажется, взялась за них в четвертый. Если бы ты ее поторопила, то к концу лета мы бы уже справляли новоселье».

— «Три тысячи пони…» — я покачала головой – «Поэтому Вайт Шилд так за вас взялся? И кстати, Стомп, что это был за непонятный выпад в сторону нашего сигнифера? Почему Черри Дроп боится лишний раз выйти из казармы?».

— «А… Эээ…» — кинув в мою сторону опасливый взгляд, выдала кобыла – «Мне кажется, будет лучше, если она сама вам расскажет, Госп… Мэм».

— «Хорошо. Да будет так!» — помолчав, буркнула я, сделав вид, что не заметила, как вздрогнула подруга – «Если на этом список претензий, придирок и прочего навоза исчерпан, я предлагаю вернуться к празднику. Эй, эй! Что за кислые морды?».

— «Да ладно тебе, командир!» — примиряюще прогудел Буш, вытряхивая из-под крыльев прячущихся там кобыл. Похоже, те совершенно обалдели от такого поворота дел, и не знали, кого из нас больше бояться, меня – или пришибленную пегаску, все еще сидевшую рядом с обнимавшим ее Желли – «Смотри, уже темно, а завтра у кого-то трудный день… А еще кое-кому уже пора в кроватку!».

Он по-дружески ткнул копытом в плечо Черри, отчего-то зашипевшей на него, словно разбуженная гадюка.

— «Думаю, капитан Стомп в чем-то права. Собравшись тут все вместе, мы, фактически, обезглавили наш отряд» — дипломатично высказался Желли, мягко удерживая по-прежнему кутавшуюся в его плащ подругу – «В будущем нам всем стоит подумать, как не допускать подобного впредь. А сейчас, я думаю, нам стоит заканчивать эту пирушку. Как думаете?».

— «Ладно, ладно» — видя согласно кивающие головы, не стала настаивать я — «Насильно мил не будешь. Хотя я еще долго буду привыкать к дневному образу жизни. Может, у кого какие таблетки есть?».

— «Расскажешь потом, как там было?» — воспрял душой и телом Буши – «Обитель! Это же так круто! Среди гвардейцев что только о ней не шепчут, а у нас командир туда на отдых летает!».

Что ж, судя по окончательно офонаревшему виду патруля, если мой кентурион и привирал, по своему обычаю, то в этот раз не слишком-то и сильно. Похоже, теперь мне придется каким-то образом, отслеживать еще и то, что именно обо мне шепчут пони? Нехочууууууу!

— «Если будешь хорошо себя вести» — хмыкнула я, проталкиваясь среди облегченно загомонивших соратников – «Эй, пони! Хозяина кто-нибудь собирается искать?».

— «Я этим займусь» — пообещал Фрут. Оставшаяся в одиночестве Лауд, опасливо оглядываясь, начала пробираться к выходу, явно мечтая оказаться подальше отсюда. Нет, не понимают пони черного юмора, что ни говори.

— «Как видите, сэры, никакого нарушения общественного порядка тут нет» — вежливо и как можно спокойнее, проговорила я, подходя к жмущимся у двери гвардейцам. Похоже, это были новички, еще не заслужившие права на ношение большой и красивой звезды в центре нагрудника – «Поэтому я не смею вас больше задерживать. И не болтайте лишнего, понятно?».

Судя по тому, с каким облегчением белые жеребцы и кобылы выскочили за дверь, им было ничего не понятно. Что поделать – при следующей встрече с принцессами придется признаваться во всем самой. А может, послать им письмо?

— «Эй, Лауд!» — вздрогнув, кобыла остановилась у двери, за которой уже исчезал хвост последнего из ее подопечных – «Можешь доложить обо всем командору, я же — сама все объясню принцессам. Мы можем сделать вид, что между нами сегодняшней встречи попросту не было, но заруби себе на носу – попытки просочиться в Легион в качестве администратора чреваты резким ухудшением как карьеры, так и самочувствия, и никаких «эффективных менеджеров» я тут не потерплю. Можешь расценивать это как материал для «шепотка». Все понятно?».

— «Д-да… Легат» — передернувшись, кивнула пегаска и, опустив голову, вышла за дверь.

«НЕКРАСИВО».

«Я знаю, дружище» — меня саму передергивало когда, помогая окружавшим меня пони расставлять на место столы и стулья, я вспоминала о произошедшем – «Но согласись, это была уже наглость».

«ТЫ СОРВАЛАСЬ».

«Конечно, а ты бы не сорвался? Ладно, не переживай, завтра вечером отправимся в этот штаб, а потом – в академию. Должна же я поболеть за своего примипила? И кстати… Прости, если мой вопрос покажется тебе странным, но… В общем, помнишь ту ночь, когда мы залезли в тот «тирольский домик» гвардейцев, орудовавших в Обители? Так вот, я хочу знать… Скажи мне правду, прошу – ты точно не слышал никакого голоса у меня в голове?».

«НЕТ» — ощущение спокойствия пропало, омытое фонтаном ужаса, пробежавшего по моему телу. Смутные образы, навевающие печаль и тревогу пронеслись у меня в душе – придавленные, скрытые, но все же ощутимые даже на фоне того ужаса, что сковал мои ноги, заставив опуститься на подушку посреди опустевшего бара. Задохнувшись от нахлынувшего страха, я бесцельно смотрела и смотрела в крашенную стену, как совсем недавно, не более получаса назад, смотрела на нее белая пегаска, до одури испуганная раскатами громового Гласа.

— «Нет? Но как же…».

«ТОЛЬКО ТЫ» — раздавшийся во мне голос был полон тревоги и тщательно скрываемой печали – «ТОЛЬКО ТЫ ОДНА».

---

— «Ну и что это такое? Что это за навоз, а?!».

Раннее утро встретило меня запахом свежести и шуршанием метел по камню. Вставшие раньше всех, штрафники, позевывая, мели плац, очищая старые плиты от песка, нанесенного на них за ночь с тренировочных площадок непоседливым ветерком, и вяло поругивали несносных голубей, словно нарочно ждавших, когда шоркающие своим инструментом пони расчистят очередной квадрат, чтобы они могли всласть погадить на чистое место. Территория казарм, бывшая когда-то пустырем, занимала место размером равное хорошему району, и в наряд по уборке ее выходили иногда всей кентурией, свободной от дежурства и повседневных обязанностей, равно как и от занятий. Бетонные стены угрюмо взирали на прохожих, топорщась мощными контрфорсами, словно ребра, выступавшими почему-то с наружной стороны стен, а ворота закрывались на здоровенный стальной рельс, явно спертый с железной дороги, и на всякий случай, прибитый к стене за один конец тяжелой корабельной цепью. За воротами лежало огромное, мощеное каменными плитами пространство плаца, на котором проходили построения и все важные мероприятия, имеющие отношение ко всему Легиону. Трехэтажные здания казарм, разделенные на три корпуса, с трех сторон охватывали плац, сжимая его выкрашенными в песочный цвет стенами. Два узких и длинных корпуса могли похвастаться высокими башенками, доставшимися Легиону от некогда квартировавших тут пегасов, в то время как огромное, напоминающее пакгауз строение первого корпуса, служило в качестве административного здания и дома для Первой и Второй кентурий, в которые попадал не всякий легионер. Тренировочные площадки, мощеные гравием или песком, были разбросаны вокруг зданий казарм. Одни были утыканы множеством примитивных тренажеров для работы с весом, другие представляли собой большие арены для боя, на которых могли сходиться по две сотни пони за раз. За первым корпусом – я не поленилась слетать и разнюхать – стараниями наших пегасов, в мое отсутствие была разбита длинная грязевая полоса, утыканная всевозможными препятствиями и даже несколькими деревьями, позволяя земнопони и единорогам почувствовать вкус грязи на марше, а пегасам — отрабатывать жесткие посадки.

С одобрением взирая на образцовую картину, еще не нарушенную криками, толчеей и беготней, я порысила в подвал, по дороге наслаждаясь каждой секундой, которое дарило мне мягкое утреннее солнце, ласково согревающее мою коротко остриженную шерстку. Узнавший меня часовой кивнул, и открыв скрипучую дверь, завозился с ключами, отпирая стальную решетку, ведущую в пахнущий сыростью и влажной глиной подвал, из которого уже доносились чьи-то начальственные вопли.

«Что-то рановато они проснулись. Ну и кому же тут неймется?».

— «Что это за срач вы тут развели, рогатые?!».

«Голос мне знаком – кажется, это Грейп Рэйн там выступает? Не помяла бы она этих девчонок ненароком…».

Я оказалась права, и раскрытая настежь дверь камеры встретила меня зрелищем широкого и массивного крупа – поистине монументальных размеров земнопони нависла над скукожившимися в уголке единорожками, пытавшимися спрятаться друг за друга от гнева наступавшего на них сухопутного кита. Негодующе воздетая нога толстухи еще не успела опуститься, и я бросила взгляд на стену, почти до самого потолка исписанную какими-то глупыми ругательствами. Похоже, нашим нарушительницам не повезло оказаться в этом месте в то время, когда десяток Рэйн заступил в караул, и если бы не я, случайно оказавшаяся тут в такую рань, вполне возможно, что разозленная десятница уже оштукатурила бы ими эту же стену.

— «Легат? Проснулась?» — несмотря на габариты, и перекатывающиеся под шкурой жировые запасы, земнопони двигалась быстро и ловко, как на тренировках, так и в жизни, служа предметом гордости для своего десятка, с которым она обращалась словно опытная многодетная мать – «Поздоровеньки! Уже поутречала, аль опять нееденная?».

— «Здравствуй, Грейп» — войдя в камеру, я демонстративно обозрела открывшуюся мне картину, уделяя особое внимание исписанной стене – «Нет, еще не завтракала. Ты же знаешь, я пегаска не гордая, поэтому отдельного стола у меня не заведено. Так что я вместе со всеми, после зарядки. А у тебя тут что за шум?».

— «Кушать надо плотно и крепко, особенно – молодой матери!» — наставительно заметила легионер, с грохотом отодвигая деревянное, неприятно воняющее ведро – «Иначе откуда ж жирку завязаться? Кушать нужно «с горкой», тогда и молоко не уйдет, и детишки здоровыми и крепкими будут. Ну, а вы чего уши развесили, прошмандовки мелкие? А ну, встали, когда на вас Легат поглядеть решила!».

— «Это произвол!» — пискнула одна из кобыл – «Я буду жаловаться!».

— «Непременно» — кивнула я, останавливая двинувшуюся вперед десятницу – «Об этом-то я и хотела с вами поговорить. Мне, например, крайне интересно, кому именно вы будете жаловаться, чтобы я с чистой совестью могла нагадить этому мерзавцу в суп. Ну, или сделать еще что-нибудь забавное. Честное слово, это уже просто смешно – напиться с новичками из Пятой, побрататься, обменяться броней и одеждой, после чего – заявиться в расположение Легиона. И все это – якобы, ради шутки?».

— «Мы решили, что это будет достаточно забавно!» — с вызовом проговорила одна из узниц камеры, сверкая на меня голубыми глазами. Интересно, это у единорогов такая мода, красить гриву во все оттенки синего, или близкородственные связи начали проявляться уже не только внутренне, но еще и внешне, делая их похожими друг на друга?

— «Ну, мы вчера действительно, неплохо посмеялись» — хмыкнула я, вновь обозревая написанное. Ничего нового на стене не появилось, и почерпнуть из намалеванного тоже было нечего. Хоть бы название группы какой написали, или команды игроков в хуфбол, идиотки, дабы Легат от жизни не отставала — «Особенно когда одна из вас наблевала в кусты, а вторая – описалась и уснула в собственной луже. Признаюсь, никогда не понимала, как можно так нажраться, хотя, когда-то даже пыталась…».

— «О да! Это я прекрасно знаю!» — воспылав воинственным духом, начала хамить мне самая симпатичная из этой тройки, с юношеской непосредственностью воображая, что выглядит при этом сильной и смелой – «Мне отец все про вас рассказывал! О том, как вы пьете в дешевых забегаловках, и что вы сами еле просыпаетесь по утрам в луже своего… Своего… Собственного навоза, вот! И все, кто сюда набился – это сплошное отрепье, я теперь это прекрасно вижу!».

— «А ну заткнись, мерзавка!» — на этот раз останавливать Рэйн я не спешила, и через мгновенье, белая кобылка прописалась в том же углу, где лежали ее товарки, барахтаясь на их телах – «Еще чего удумала – сквернословить при офицере! Вот уйдет Легат – я тебя рот с мылом вымыть заставлю!».

— «Молодец, Берил. Теперь ты их по-настоящему разозлила» — простонала одна из подруг бойкой кобылки, держась за голову.

— «Ах так?!» — вскочив, тяжело засопела от злости и обиды единорожка, осветив камеру зазвеневшим от магии рогом – «Ну так получайте! Вот! Вот! Сами напросились!».

— «Вот что?» — подняла я бровь, глядя, как о мою грудь разбиваются голубые искры, вылетающие из рога кобылки. Признаюсь, мне с трудом удалось остановить рванувшуюся вперед десятницу, буквально встав на пути несущегося паровоза – «Декан Рэйн, ну зачем же кричать такие слова, да еще и мне на ухо? Утро было таким хорошим, птички пели, голуби летали…».

— «Я сейчас этим голубкам перышки-то повыдергиваю!» — злобно прорычала Грейп, тяжело сопя мне в затылок – «Эх, добрая ты стала, Легат! Еще годик-то назад, небось, они уже б по углам валялись, юшку[5] по мордам размазывая!».

— «Да и сейчас успеют» — скупо хмыкнула я, легким шлепком по морде отправляя ошарашенно замолчавшую красотку обратно в угол. Похоже, она не могла поверить, что ее магия не оказала на меня совершенно никакого впечатления, просто впитавшись в мое тело – «Значицо так, идиотки рогатые – вы набедокурили, и влезли туда, куда влезать не стоило. Поэтому, ощущая в себе несказанную доброту и единение со всем миром, я решила вас не бить… Не спорь, Грэйп. Пока не нужно… Поэтому, сообразуясь с добротой и этим самым ощущением единения и открытости всему миру, я решила дать вам возможность исправиться, ясно? Просто и незатейливо дать вам прожить целый день в шкуре рядового легионера, место которых, «шутки ради», вы решили вчера занять. Так ведь?».

— «Нет! Мы собирались сделать это вчера! Но сегодня передумали, и требуем нас отпустить! Иначе вам всем не поздоровится!».

«Нет, ну надо же, какая неугомонная».

— «Типичные кобылы. Думала, передумала… А кого это волнует, детка?» — буркнула у меня за спиной декан, явно обрадовавшаяся озвученному мной наказанию. Что ж, ее можно было понять, и этим дурам уже через несколько минут придется убедиться в этом на собственной шкуре – «Вы туники нацепили? Бронь надели? Считай, записались в легионеры! Можно отправлять, Легат?».

— «Ага» — потянувшись, я усмехнулась, глядя на надписи, накаляканные на стене каким-то камешком или щепкой – «На сегодня я зачисляю Берил и ее подруг по несчастью в рекруты Легиона. Вы будете причислены к контубернии декана Грейп Рэйн – вот она, эта нежная и чуткая пони, тяжело дышащая от избытка любви ко всему живому, и к вам – в частности, за моей спиной. Вы будете наделены всеми правами и обязанностями рекрутов, будете делать все, что делают ваши товарищи по десятку – его у нас называют контубернией – и если к вечеру не наделаете уж слишком много косяков, то завтра утром сможете отправиться домой. Жаловаться или отсыпаться – как захотите».

— «А если мы просто возьмем – и уйдем отсюда?» — с вызовом объявила единорожка – «Что тогда? Казните нас?».

«Нет, она точно нарывается».

— «А если нет…» — я равнодушно пожала плечами и похлопала ее крылом по голове, отчего та присела на разъезжающиеся задние ноги – «У края плаца есть пара столбов с кандалами, а рядом – палки и пара плетей. Подумайте, захотите ли вы узнать о том, для чего они предназначены, или все-таки засунете свой подростковый гонор себе под хвост, и признав, как взрослые пони, свою вину, сделаете все, как надо? Решите это, и думаю, этот день пройдет с пользой для всех нас. А теперь – на зарядку. Уводите, декан!».

— «Вам это так не сойдет, Раг! Слышите?!» — выходя из камеры, завопила Берил, подталкиваемая к выходу из подвала похохатывающей Рэйн – «Отец до вас доберется! Он вас…».

— «Жду не дождусь!» — рассмеявшись, крикнула я в ответ, задрав голову к каменному потолку подвала – «И кстати, название нашего подразделения пишется через «и», а слово «ссука» — с двумя «эс». Желаю приятного, а главное – плодотворного дня!».

---

Погожий денек в Кантерлоте – что может быть лучше поздней весной? Отработав положенные, да и не очень положенные занятия, я подбросила Черри большую часть бумажной работы, и пользуясь ее временным отсутствием на месте, тихо улизнула прогуляться по давно не виданной мной столице.

Но отойдя всего на пару-тройку кварталов от дворца, я поняла, что эта хорошая мысль пришла в голову не только мне одной.

— «Твайлайт! А ты что тут делаешь? И почему в таком вот виде?»

— «Привет, Скраппи. Я так рада видеть тебя в добром здравии!» — нервно вздрогнув, замеченная мной подруга натянуто улыбнулась, и быстро-быстро сбежала с лестницы Школы для Одаренных Единорогов Принцессы Селестии, непривычно аккуратно проталкиваясь через толпу рогатой школоты, рвущейся в обитель знаний — «И не нужно смеяться! Все это не просто так!».

— «Да уж, понимаю, что не просто» — прыснула я – «Колись, зачем ты сюда ходила, да еще и в столь экстравагантном виде? Подглядывала за единорогами в душевой или раздевалке?».

— «Фу, как грубо!» — немедленно рассердилась та, впрочем, краснея до кончиков ушей – «Нет, мне нужно было досдать кое-какие долги».

— «Тебе? Долги?» — удивленно вытаращилась на нее я, словно у самой младшей из принцесс вдруг появились лишние ноги, или выросла еще одна голова – «Понятно... Именно поэтому ты надела этот зеленый парик и огромные красные очки? Кстати, не у Луны ли я видела их когда-то на носу?».

— «Эй, не трогай, не трогай меня, Скраппи!» — зашипела Твайлайт. Схватив меня зубами за сгиб крыла, так удобно расположенный почти у самой моей груди, она опрометью рванулась на другую сторону улицы, воровато кося глазами по сторонам. Я болталась рядом с ней, словно бумажный флажок, и ощущала себя пленницей сумасшедшего клоуна-убийцы. Да уж, а сил у нее явно прибавилось. Видимо, все-таки в этом опринцесивании что-то такое полезное есть… — «Вот, сядь тут! Ты разрушишь всю мою маскировку!».

— «Эммм… Ну, как скажете, Вашвысочство!» — фыркнула я, потирая укушенную конечность – «Конечно, никто не догадался, увидев тебя в этом виде. Даже я не сразу тебя узнала, и догадалась только по куче книг, которую ты несла перед собой телекинезом».

— «Правда?» — просияла коронованная победительница школьных конкурсов, заставляя меня спрятать морду в копытах – «Я знала! Я знала, что это мне поможет! В книгах Старсвирла написано, что Принцесса Ночи создавала для забавы очень интересные артефакты, и теперь, я могу с уверенностью сказать, что ее очки, определенно, являются одним из этих устройств! Но ты права, мне придется поработать над магией, чтобы не слишком выделяться из толпы, и тогда моя маскировка станет совершенной!».

— «Агась. Можно подумать, что я слышу Пинки Пай» — хрюкнула я, стараясь поскорее забыть вид фиолетового аликорна, облаченного в ядовито-зеленый парик и модные красные очки, левитирующего вслед за собой огромную кучу из самых разнообразных книг. Наверняка, преподавателям до сих пор икается при воспоминании об этом зрелище – «Значит, ностальгия замучила? А почему не попросишь принцесс преподать тебе науку превращений в кого-нибудь другого? В смысле… Ну, я не то, чтобы намекаю на кого-то, нет-нет, но я точно знаю, что вы, гады рогатые, и такое умеете!».

— «Ну, принцесса Луна занята более важными делами» — тотчас же сникла фиолетовая заучка, ковыряя копытом какой-то камушек мостовой. Похоже, она совершенно не замечала кучи книг, угрожающе накренившейся в ее магическом поле над зонтиком кафе, в которое затащила меня скрывающаяся от своих будущих подданных принцесса, как и испуганных прохожих, шарахающихся от этого библиотечного монстра – «А принцесса Селестия каждый раз говорит мне, что магия дружбы – вещь очень сложная, и еще недостаточно хорошо изученная, поэтому мне стоит расширить свои горизонты».

— «Расширить горизонты?» — недоуменно переспросила я – «Горизонты чего? И куда расширить? А главное — зачем?».

— «Она так и сказала, «расширить горизонты», я запомнила каждое ее слово!» — чопорно поджала губы Твайлайт, словно престарелая учительница, цитирующая эпохальное высказывание нерадивому ученику – «Думаю, это означает, что я должна проверить, не забыла ли я сделать чего-либо важного, и как видишь, она оказалась права. Я проверила свои старые списки…».

— «И нашла в них неотмеченный пункт «Разнузданная оргия»? Ну, тогда все понятно!» — я ощутила, как мои губы начинают раздвигаться до самых ушей в широкой, сладкой улыбочке – «Так вот какие «горизонты» имела в виду принцесса! Воистину, мудра наша повелительница, и по праву стоит выше всякого пони! А где еще смогут их «раздвинуть», как не в общежитии колледжа или академии? Вот, помню, когда-то…».

— «Скраппи! Это не смешно!» — взъярилась отчего-то Твайлайт. Интересно, отчего это? Неужели всего год моей отлучки совсем отучил их от жизненно необходимой доли моего черного юморка? Вот что значит надолго исчезать из дома! – «Ты вечно… Угхххх! Я даже забыла, какая ты!».

— «Твайли…».

— «Что?!».

— «На тебе парик горит» — совершенно серьезно произнесла я, изо всех сил сжимая бедра, чтобы не заржать в приступе неконтролируемого смеха – «Уймись уже, ладно? А то я тебе быстро напомню и носочки, и все остальное. Хочешь?».

— «Нет, не хочу!» — фыркнула та в ответ, но быстро стушевалась, не вынеся моего испытующего, глаза в глаза, взгляда – «Нет, я не то, чтобы совсем не… Ну, то есть, не совсем не... Иногда, даже совсем не… Ухххх, ну почему, стоит тебе появиться где-нибудь неподалеку, я тотчас же начинаю чувствовать себя очень глупой?!».

— «А это для того, чтобы кое-кто не загордился, что стал принцессой» — криво усмехнулась я, решив сменить тему, иначе кому-то не избежать подгоревшей гривы и бровей – «Ладно, а что ты тут делаешь на самом деле? Ну, помимо того, что подглядываешь за аппетитными крупами в душевой?».

— «Я решила пересдать экзамен по основам статистики, Скраппи» — проигнорировав мою последнюю фразу, поведала мне Твайлайт – «Я недостаточно уверенно получила по этому предмету высший балл, поэтому мне нужно было пересдать экзамен, чтобы быть абсолютно уверенной в собственных силах. Особенно – теперь».

— «Что ж, удачи тебе в этом» — хмыкнула я, покосившись на объемные седельные сумки на боках подруги – «А это, наверное, твое домашнее задание?».

— «Когда профессор Йорсетс узнал, что я хочу помогать нашим принцессам управлять Эквестрией, он порекомендовал мне уделять больше внимания важным прикладным наукам, одной из которых является статистика!» — гордо выпятила грудь Твайлайт. Вместе с ней, выпятились и полные свитками сумки, угрожающе поведя в мою сторону вздувшимися боками. На всякий случай, я сделала вид, что испугалась, и отодвинулась в сторону. Удовлетворенные, авоськи опали, продолжая пристально следить за мной с боков таскающей их принцессы – «И поэтому я собираюсь получить как можно больше данных о том, как вырос наш городок, что нужно его жителям и как много семейных связей образовалось в нем и за его пределами за прошедшие десятки лет. Я уверена, это будет потрясающий доклад для ближайшего праздника!».

— «Ага. Уверена, это будет просто потрясающий доклад» — поскучнев, кивнула я, решив не добавлять, что в полной мере его смогут оценить лишь те, кто не уснет на его середине, да Солнечная Принцесса, обладающая поистине божественным терпением и вызывающим зависть умением поддерживать беседу, думая при этом о чем-то своем – «Удачи тебе с этим. А чего это они все перевязаны так официально?».

— «Потому что это официальный реестр семей, построивших Понивилль, Скраппи» — снисходительно потрепала меня по голове будущая правительница четырехногого народа – «Это очень важные бумаги, и поверь, пони уделяют много внимания родству, особенно земнопони, и чуть меньше – единороги. Если хочешь, можешь присоединиться ко мне в этом замечательном исследовании – я уверена, что это пойдет тебе на пользу».

— «Эээээ… Твай, ты знаешь, я только вернулась, и на меня свалилось сразу столько хлопот…» — быстро уловив, куда дует ветер, я замотала головой, от усердия, едва ли не шлепая себя ушами по щекам – «Поэтому я лучше с удовольствием послушаю твой доклад или, например, поболею за тебя, когда ты будешь его читать пораженным слушателям, но…».

— «А что, это неплохая идея!» — похоже, фиолетовая обладательница магической тиары меня уже совершенно не слышала, с головой уйдя в мир своих грез, который, как я подозревала, был наполнен цифрами, книгами и страшным зверем по имени «математический анализ». Совершенно забыв обо всем, включая и собственную маскировку, Твайлайт притиснула меня к себе, совершенно не обращая внимания ни на свалившийся парик, ни на повисшие на серебряной цепочке очки, болтающиеся у нее под подбородком – «Нет, это просто отличная идея! Мы возьмем себе каждый по несколько семей Понивилля…».

— «Одну семью!» — прохрипела я из пылких аликорньих объятий.

— «Хорошо, ты возьмешь одну семью. И тогда, мы вычислим и нарисуем все родословные всех семей, свяжем их с другими, и изобразим огромное генеалогическое древо города! Ну разве это не чудесно?! Я уверена, его можно будет вышить на большом полотне, и выставить в Ратуше нашего городка!».

— «Твайлайт…».

— «Это будет восхитительно! Почти так же восхитительно, как счисление интеграла Риммула! Какую семью ты выберешь, Скраппи?».

— «Воздуха…».

— «Воздуха? Хммм, я не помню такой семьи…» — в благородной рассеяности позабыв о том, что нам, простым смертным, зачем-то нужно дышать, принцесса потрясла меня, прижав к себе, словно свою любимую куклу, давая мне в полной мере ощутить то, чему изо дня в день, подвергался этот несчастный тряпичный осел, и если бы не этот, озадачивший ее вопрос, то думаю, мне выпала бы сомнительная честь стать первой жертвой грядущей тирании науки – «Скраппи, что это с тобой? Тебе нехорошо?».

В ответ, я смогла лишь громко втянуть в себя воздух, издав звук взбесившейся канализационной трубы, и громко сопя, растянуться на коврике возле стола, тяжело дыша и с удивлением глядя на утратившую маскировку подругу.

— «Это я… От радости» — прокашлявшись и надышавшись, буркнула я в ответ на недоуменные взгляды бывшей единорожки – «Вдохновилась, понимаешь ли, твоей радостью по поводу предстоящего исследования. Ты же мне поможешь с ним, правда? Ну, я имею в виду, покажешь, как это делается, и личным примером, так сказать, все сделаешь, как надо. Ведь так? Зачем таким безрогим недоучкам, типа меня, путаться под ногами научных гениев-единорогов? Я так, в сторонке постою».

— «Скраппи, ты забыла, что сказал тебе профессор Йорсетс? Не важно кто ты, пегас или единорог, ведь к знаниям должен стремиться каждый!».

— «Ладно, ладно. Уела. Я тупая» — покорно согласилась я, лихорадочно пытаясь сообразить, как мне выбраться из этой медвежьей западни, в которой я оказалась вместе с голодной до знаний принцессой. Не уверена, какое соседство я предпочла бы больше, ее или медвежье – «Тогда я пойду собираться? Лепестки цветов в глазури, легкое вино…».

— «Ээээ… Зачем?» — поинтересовалась Твайлайт, неудержимо наливаясь темно-бардовым цветом.

— «Ну как зачем? Для нашего вечернего исследования» — я вскинула бровь, попытавшись браво, в стиле Буши Тэйла, окинуть оценивающим взглядом подругу. Признаться, получилось, хотя и не с тем блестящим результатом, которого этот половой террорист достигал одним движением хвоста – «Ты только представь себе – поздний вечер в библиотеке, треск огня за решеткой камина, запах книг и мы, лежащие на подушках, в куче книг. Перья щекочутся, проходя по шерсти, губы приоткрываются, беззвучно произнося слова…».

— «Скраппи!» — покраснев, как рак, Твайлайт подскочила ко мне и хорошенько встряхнула, вырывая из блаженных видений, в которые я, незаметно для себя, погрузилась, едва ли не пуская слюни у всех на виду – «Я говорила про занятия, правда-правда! Про обычные занятия!».

— «Я тоже» — ухмыльнулась я. Застонав от досады, подруга отстранилась, и несколько картинным жестом стукнула себя по лбу копытом. Интересно, а если туда набить подкову? Стоит подумать и поводить носом по поводу того, сколько нужно снотворного аликорну, чтобы гарантированно вырубить его хотя бы на десять минут.

— «Нет, Скраппи. Мы будем заниматься этим отдельно друг от друга! Исследованиями и статистикой, я имею в виду!» — откраснев свое, отрезала новоявленная принцесса, своей поправкой заставив меня громко и насмешливо фыркнуть – «Ты выберешь одну из семей Понивилля, а я возьму на себя всех остальных. Чью семейную историю тебе хотелось бы составить? Учти, хоть твои приемные родители и очень хорошие и добрые пони, они новички в нашем городке, поэтому выбери кого-нибудь еще, желательно – проживших в Понивилле хотя бы два или три поколения. Иначе тебе будет не интересно».

— «Ага. Можно подумать мне и так будет крайне весело и забавно!» — негромко пробурчала я, мысленно шаря по улочкам старого доброго Понивилля. Я знала в нем многих, но историю чьей-либо семьи, признаться, я и не слышала, не слишком вникая в подробности жизни тех, с кем имела лишь шапочное знакомство – «Ну… Тогда… Колгейт!».

— «Она пришлая» — помотала головой Твайлайт, доставая из сумки сложенный вчетверо лист бумаги – «У нее нет корней в нашем городке».

— «Эммм… Берри Панч?» — с надеждой осведомилась я – «У нее вроде бы был какой-то родственник тут, в Кантерлоте…».

— «Тоже самое. Не пойдет».

— «Рифф?» — просияла я, вспомнив поселившуюся напротив парочку пони – «Они старожилы!».

— «В первом поколении» — уточнила безжалостная повелительница цифр и статистических данных – «Скраппи, не ленись! Уверена, ты достойна большего, и даже принцессы стали очень тепло отзываться от тебе, даже несмотря на твое поведение».

— «Не читай эквестрийских газет!» — парировала я, ощутив уже знакомое недовольство от упоминания этих бумагомарателей – «Ах, других-то и нет? Тогда никаких не читай! Рэйнбоу Дэш? Она обрадуется этому подарку, точно-точно!».

— «Да, это было бы неплохо… Но к сожалению, она даже живет не в городке, а где-то неподалеку, в облачном доме. Не пойдет».

— «Ну тогда – Эпплы!» — рассердившись, я стукнула головой по столу – «Эпплы! Эпплы! Эпплы! Только яблоки, только хардкор!».

— «Скраппи, прекрати буянить!» — вновь нацепив на себя очки, попыталась отчитать меня Твайлайт, оглядываясь на собирающуюся вокруг толпу. Проходящие мимо пони останавливались, глядя на это безумие, и видя мою тушку, лупящую головой по столу, словно отбивая поклоны принцессе, сами склонялись до земли. Ой-ой, интересно, что же будет, когда это заметит Твайлайт? – «И что значит «жестко»[6]? У яблок нет твердого ядра, только семена в их сердцевине».

— «Да хоть орехи!» — закончив изображать из себя укуренного в хлам металлюгу, я сердито уставилась на Твайлайт. Пожаловавшись, что я заставляю ее чувствовать себя тупой, эта рогатая заучка умудрилась выполоскать мне все мозги за неполные десять минут, и я почувствовала, что нужно плавно и ненавязчиво закруглять этот разговор, пока она не вспомнила о своем кураторстве, и не всучила мне еще какое-нибудь замечательное и интересное задание, вроде подсчета насекомых в Кантерлоте, и примерную плотность их распространения по всем паркам столицы – «Все, хватит! Я беру Эпплов, и точка! В конце концов, они мои друзья, а Эпплджек даже была подружкой невесты на моей свадьбе! Так что я обязана отплатить ей хотя бы этим!».

— «Ты уверена, Скраппи?» — стянув с носа очки, Твайлайт с сомнением уставилась на меня странным взглядом, словно раздумывая, смогу ли я хотя бы написать имена этого семейства – «Этот род имеет связи по всей стране, и число их родственников напугало даже меня. Хотя…».

— «Уверена! Я люблю земнопони!».

— «Ну хорошо» — сдалась та, видя мою непреклонную решимость, а также налитые кровью глаза – «Тогда ты занимаешься Эпплами. Успеешь к послезавтрашнему дню?».

«Слетать в Понивилль – несколько часов. Поболтать с Эпплами – до утра. Вернуться обратно. Кажется, все просто».

— «Да легче легкого!».

— «Ну, вот и хорошо» — облегченно произнесла Твайлайт, смахивая со лба воображаемый пот.

— «Эммм… Твайли…» — я намекающе ткнула копытом за спину подруги, призывая ее обратить внимание на то, что творилось за ее спиной – «Кажется, тут к тебе пришли. Какая-то делегация, если не ошибаюсь».

— «Что? Какая еще делегация?» — встрепенулась та, с приятной глазу живостью подпрыгивая на месте, и разворачиваясь в указанном мной направлении – «Ох, нет!».

— «Ага. Это они все к тебе пришли!» — я расплылась в широкой, доброй ухмылке оголодавшего людоеда. Окружившие нас пони, дружно ринулись вперед, заметив обращенное к ним внимание принцессы, и вскоре, фиолетовая аликорн оказалась окружена множеством спин и загривков, склонившихся в низком поклоне. Крутясь во все стороны, Твайлайт нацепила на морду заискивающую улыбку, хотя мне показалось, что она лишь выискивает путь для поспешного отступления, но было уже поздно, и мне оставалось лишь помахать ей копытом, и с приличествующим моменту хохотом удалиться, утаскивая с собой свиток, скрепленный посверкивающей золотом печатью Канцелярии Ее Высочества, принцессы Селестии Эквестрийской. В конце концов, что значили родственники, если та же Эпплджек наверняка знала их всех наизусть? Мне оставалось лишь запастись бумагой, карандашами и морем терпения для того, чтобы вспомнить позабытые навыки черчения, и нарисовать эту долбаную родословную одного из старейших родов земнопони. В конце концов, это наверняка не страшнее написания устава или сдачи экзамена командору Гвардии Эквестрии.

Эммм… Правда?

---

— «Легаааат! Легат, мэм!» — свесившийся с парапета стены, декан дежурной сотни призывно помахал мне копьем, ткнув им в сторону плаца – «Там эти… Ну, как их… Наказанные. Разбушевались. Забастовку, грят, устроим!».

— «Правда?» — заинтересовалась я, стуча копытами по плацу. Рядом со мной дружно грохотала отправляющаяся в душевые кентурия Буша, метя лохматыми ногами камень плит. Пожалуй, за этот год северяне и вправду втянулись в ритм легионерской жизни, и теперь даже выглядели почти неотличимо от остальных, выделяясь лишь ногами да нечесаными гривами, в волосы которых были заплетены бусины, ракушки, перья, и прочий мусор, который я обычно видела лишь в помойном ведре. Нарушители дисциплины и вправду торчали на краю площади, да еще и обвели место своей стоячей забастовки меловой побелкой, которой регулярно мазались быстро темнеющие потолки казарм – ну прямо три тополя на Плющихе, белеют в темноте, аки лебеди.

— «Та-ак, и что тут у нас за натюрморт?» — недовольно поинтересовалась я, подходя к единорожкам. Забавно, но несмотря на всячески демонстрируемое желание удрать из расположения нашей части, они так и не рискнули скинуть ни туники, ни броню, по-видимому, памятуя о крепких палках из виноградной лозы, которые таскали на боку или плече кентурионы. Что ж, умницы. Еще бы к гонору и возможности… — «Что стоим, как не доенные, а? Вот ты, легионер! Почему накопытники не вычищены?! Накопытники нужно чистить еще вечером, и с утра надевать, на свежую голову!».

— «Я не хочу больше… Я ухожу!».

— «Понятно» — хмыкнула я, глядя на другую бунтовщицу, грива которой топорщилась от побелки — «Ну и что это за хрень, а? Почему ты, легионер, такой неровный квадрат нарисовала? Ты что, дальтоник, что ли?!».

— «Я тоже не хочу больше находиться в этом месте» — сумрачно буркнула та, попытавшись принять как можно более развязную позу. Стоявшая за моей спиной Рэйн сердито скрипнула зубами, и стушевавшаяся кобылка тотчас же встала ровнее. Ну, или по крайней мере, не пытаясь расклячить ноги шире собственных плеч – «Я тоже хочу уйти. Пожалуйста…».

— «Мы все уходим, и поэтому, требуем немедленно нас отпустить!» — не дожидаясь нового ехидного вопроса, выступила вперед Берил. На ее ногах красовались свежие ссадины и гематомы, проступавшие сквозь короткую, белую шерсть, а венчик одного из копыт был сбит неплотно подогнанным накопытником. Похоже, самой непокорной досталось больше всех, и я задумалась о том, что было бы, если бы нарушительницы оказались пегасами. На цепь сажать их, что ли?

— «Вы нарушаете закон, Раг!».

— «Какой именно?» — поинтересовалась я, со скучающим видом глядя на стоявшую перед собой троицу – «Быть может, напомнишь? Хотя нет, не трудись. Я думаю, он говорит о том, что нельзя удерживать пони против его воли, и склонять к принудительному труду. Так?».

— «Да, и я могу процити…».

— «Согласна. Рабовладение – одно из самых тяжких преступлений, оно противно природе, поэтому мы бились насмерть с теми проклятыми грифоньими рабовладельцами, и будем это делать и впредь, где бы ни томились оказавшиеся в неволе пони» — топнула я, перебив запальчиво возражавшую мне единорожку – «И как это относится к вам, а? Что вы молчите? Вы, переодевшись, пытались проникнуть в казармы Легиона! Скажите-ка, а во дворец вы прорваться не пытались, чтобы там поссать и поблевать, как сделали это вчера, на противоположном углу плаца? Там тоже есть казармы, и не одни!».

— «Это была шутка!».

— «Шутка? Вы совсем не читаете газеты?» — я широко раскрыла глаза, ощущая, что еще немного – и я начну либо буйствовать, пытаясь вбить хотя бы немного разума в эти глупые юные головы, либо начну хохотать, как буйный домовой – «Гастат, не делай умную морду! Ты же будущий кентурион, тебе это не идет! Шутить тут можно только по приказу, и отвечать на шутку по команде, уставным «ХА-ХА-ХА!». Но неважно – я устала с вами спорить. От порки вас отделяет только то, что вы еще не подписали ваши бумаги. На них же было заведено досье, так?».

— «Эээ… Так точно!» — не стала спорить со мной Рэйн. Понятно, что Минти, на которую тихо и незаметно спустилась вся бумажно-кадровая работа, было совершенно не до того, чтобы переводить совсем недешевые бланки на каких-то там нарушителей, и максимум, что было сделано – это внесение записи о происшествии в толстенный журнал, передаваемый от смены к смене.

— «Понятно. Они сегодня в чем-нибудь отличились?».

— «Никак нет. Ныли, пыхтели да ползали, словно гусеницы».

— «Эй, это враки!» — возмутилась Берил, сердито стуча копытом по плитам. Шум стихал, вечерний развод закончился, и легионеры потянулись в казармы или к воротам, где формировались ночные патрули и выдавались наряды – «Вы только и делали, что издевались над нами и остальными дураками, которые приперлись в этот… В этот клоповник! Да просто я не собираюсь тут ни с кем соревноваться, ясно? Вы нам не ровня!».

— «Правда? Докажи!» — издевательски протянула я, едва не расхохотавшись от проскочившего в речи единорожки явно армейского оборота речи. Ну погляди, что с некоторыми один день строевой делает, а! Похоже, у нее и впрямь есть потенциал, хоть и нераскрытый. Заинтересовавшись, я решила попробовать провернуть с ней тот же трюк, который подхватила от Твайлайт Спаркл, и на который, уже неоднократно, попадалась она сама – «Хорошо же! Торжественно, при всех обещаю, что если вы, втроем, сможете продержаться тут хотя бы неделю, я сама, торжественно вручу вам знаки отличия, как самым настоящим легионерам, и с помпой, провожу вас до самого порога казарм!».

«Поклевка…».

— «Очень нужно!» — фыркнула белая, к ее чести, быстро поняв, в какую ловушку я пытаюсь ее заманить. Увы и ах, молодая кобылка еще не знала, что, как говорила одна моя добрая знакомая, к загону обычно ведет несколько путей, поэтому, мне оставалось только промолчать, и как можно более иронично ухмыльнуться. Наконец, видя, что я не собираюсь продолжать разговор, она выдавила – «Не очень-то и хочется, понятно? А… Ну а если у нас не получится? Я даже и не собираюсь соглашаться, понятно вам? Просто спрашиваю!».

«Подсечка…».

— «Значит, не справитесь» — я равнодушно пожала плечами, поведя хрустнувшими суставами крыльев – «А уж насколько вы не справитесь, будет зависеть от вас самих, ведь со вчерашнего времени, вы числитесь рекрутами Легиона, и на вас так же, как и на остальных, распространяется действие устава – пусть и в несколько смягченной форме. Его вы, кстати, тоже должны будете заучить, вместе с остальными, в перерывах между занятиями. Ну а раз вы все такие из себя уверенные и крутые, пожалуй, будет только честно усложнить вам задачу – я выдам под ваше начало еще пять… нет, пожалуй, даже восемь рекрутов. Можете выбирать или кинуть клич – мне все равно, но все они будут вашей ответственностью и головной болью, и за каждого из них вы будете отдуваться лично, если подчиненные будут ни в ухо, ни в рыло».

— «ЧТО?! Но…».

«А вот и улов. Посмотрим, какая выйдет уха».

— «Согласны? Вот и ладушки!» — хлопнув крыльями по бокам, я развернулась, направившись в сторону административного здания казарм, на третьем этаже которого располагались узенькие, два на три шага, комнаты-пеналы офицеров – «И кстати, раз уж вы намалевали там этот косоугольник, то тут вам и нести внеочередное дежурство, до самой глубокой полуночи».

— «За чтоооооо?!» — донесся до меня удаляющийся вой мгновенно протрезвевшего трио. Похоже, они уже видели в своих мечтах, как разносят в пух и прах ту «банду», поливать которую грязью не успевали лишь самые заштатные газетки – «Это не честноооооо!».

«Думаю, нужно присвоить их контубернии этот клич. А что, звучит очень неплохо!».

— «За то, что обосрались в свой первый, самый важный день!» — забавляясь, крикнула я, покосившись на тяжело ступавшую фигуру, нарисовавшуюся в дверях столовой – «Кентурион, внеси их в расписание патрулей как какой-нибудь «Пост № 1.5». И сообщи тессерарию.

— «Сделаю» — пробасил Браун «Кабан» Брик. Пристроившись рядом, он громко затопал вслед за мной, глядя, как зажигаются факелы и фонари на стенах, зданиях и башнях казарм – «Ты хочешь отдать их мне? Почему? Декан их неплохо гоняла».

— «Да, неплохо. Но я хочу, чтобы они запомнили это не просто как несколько дней в лечебно-трудовом профилактории[7], о нет. Я хочу, чтобы эти дни они едва могли волочить от усталости ноги. А потом…» — остановившись, я взглянула в звёздное небо, в котором купалась россыпь мерцающих звезд. Часть из них двигалась по небосклону пятнами теплого, мерцающего света – это небесные повозки пегасов, несмотря на поздний час, спешили по своим делам – «Потом они должны преодолеть себя, и сделать что-то, о чем они будут помнить еще очень долго. Через боль, пот и грязь, но сделать, и желательно – не в одиночку, а в составе своей контубернии. Ну что, берешься устроить им такое GTO?[8]».

— «Тоже мне, сложность!» — хмыкнул Кабан – «А к чему такие хитрости? Они что, особенные пони?».

— «Нет, наверное» — потерев копытом занывшую от долгого стояния в неудобной позе шею, пробормотала я, устремляя взгляд к громаде замка принцесс, нависавшего над городом и всем понячьим миром – «Не думаю. Но мне кажется, что так будет правильно. У них есть задатки – по крайней мере, у одной, а я видела мало существ, которым не пошла бы на пользу трудовая терапия. Хорошо чистит голову от всякого мусора, который образуется в ней от длительной работы этой самой головой. Ну и в конце концов, не могу же я позволить, чтобы подрастающее поколение не знало, как правильно пишется «Скраппи Раг – ссука!» и «Долой Легион!», правда?».

---

«Нет! Я передумала! Я ненавижу земнопони!».

Схватившись за голову, я застонала, бессильно утыкаясь в необъятной длины бумажную ленту, в раскатанном виде, занявшую весь мой стол. Как могла одна семья расплодиться настолько? Как могут все эти родственники не запутаться во всей этой генеалогической чепухе? «Авраам родил Исаака»? Ха-ха! Жалкие дилетанты по сравнению с любым из земнопони! Только начав читать, уже через пятнадцать минут я поняла, в какую ловушку я загнала сама себя, выбрав вроде бы ничем не примечательное семейство, а через четыре часа – люто возненавидела всех и всяческих копытных, сколько бы их ни было на свете. Складывалось ощущение, что все население Эквестрии, лишенное рога или крыльев, только и делало что жрало яблоки да трахалось, плодя на свет новых и новых Эпплов! Спустя пять часов я не выдержала, и уронила голову на стол, тихо завыв в пахнущие пылью и тленом бумажные горы. За все это время, я едва успела продвинуться в изучении лишь жалкого десятка потомков могучего Эпплфита, да поразит Богиня бесплодием все его потомство до семнадцатого колена, и уже смутно понимала, что мне не объять это необъятное нечто. Семьи расползались по Эквестрии, как тараканы, а горы документов, которые подтаскивал и подтаскивал ко мне выбившийся из сил клерк библиотеки, явно намекали мне на то, что и там они занялись своим любимым делом – плодиться и работать, работать и плодиться. Если верить выведенным мной статистическим данным, каждую минуту в этой стране, где-то рядом, быть может, даже за ближайшей стеной, должна была залезать друг на друга очередная парочка Эпплов! Полет в Понивилль откладывался – меня вызвали на какое-то непонятное, новое для меня заседание в штаб Гвардии, о котором еще год назад не слышала не только я, но и сам командор, поэтому вместо легкой прогулки и чая с Эпплами, мне пришлось по самые уши зарыться в пыльные тома Королевской Библиотеки.

— «О Селестия! И как они только сами не запутались, и не перетрахали друг друга?!» — не поднимая головы от стола, отчаянно провыла я. Услышав неподалеку шаги, я с подозрением взглянула на подошедшего ко мне, зеленого земнопони.

«Клянусь, если от него хотя бы пахнёт яблоками – удавлю! Оскоплю! Самолично!».

— «Мисс, вам еще что-нибудь нужно?» — даже не пытаясь скрыть невысказанную мольбу, прозвучавшую в его голосе, поинтересовался у меня земнопони – «Тут последние данные переписи, проходившей десять лет назад в Филлидельфии, и…».

— «Нет, спасибо. Думаю, этого будет достаточно» — растянув губы в фальшивой, болезненной улыбке, ответила я, бросая полный ненависти взгляд на библиотечную тележку, забитую неподъемными фолиантами. И ведь не сошлешься теперь на беременность, заставив этого жеребчика переворачивать страницы и подавать мне карандаш — «Благодарю вас, любезный…».

— «Нутти. Нутти Эпплероне» — с готовностью ответил повеселевший пони – «Тогда я пойду?».

Я ощутила, как у меня задергался глаз.

Вскоре, я сдалась. Убедившись, что осталась одна в библиотеке, на пару с большим фонарем и связкой ключей от этого гостеприимного места (нет, все-таки, в звании Первой Ученицы Принцессы Ночи было больше пользы, чем в умозрительном титуле Твайлайт, который и знал-то не каждый), я еще долго боролась с сотнями, тысячами вариаций имен земнопони, в которых, присутствовали яблоки или другие продукты, так или иначе, изготавливавшиеся из этих плодов. Но затем, я не выдержала, и злобно хлобыстнув об пол здоровенный том «Халифланкс: история именитых родов», долго рвала и метала по залу горы исписанных бумаг, под конец, разрыдавшись над поганым свитком. Обиднее всего было осознавать, что это была моя, и только моя вина, ведь это я выбрала это семейство, совершенно позабыв о том, как подруга хвасталась своими связями с прорвой земнопони, накануне моей свадьбы. И тем обиднее было осознавать, что даже угробив на поставленную перед собой задачу целый день и большую часть ночи, я не продвинулась вперед ни на шаг. Шмыгая носом, я проклинала свою глупость, яйцеголовость Твайлайт, плодовитость Эпплов и все яблоки на свете, ощущая, как в груди зарождается недобрый огонек. Так значит, они решили захватить этот мир, наполнив его своими верными солдатами, с промытыми яблочным соком мозгами? Франкенштейнами, питающимися яблочным желе? Перед моими глазами поднималась новая заря цвета Макинтош[9], озаряя багряными лучами бесконечные толпы жеребцов и кобыл, словно волны, накатывающихся на мой стол, грозя унести меня куда-то далеко-далеко, в подсвеченную ядовито-зеленой зыбкой даль, пропахшую яблочным соком. Поднявшись, я бросилась к столу, хватая зубами скверно очиненное перо. Скорее, скорее остановить этот безумный инбридинг[10], пока мы все не проснулись, погребенные под толпами пропахнувших яблоками жеребят! Перо скрипело и брызгалось чернилами, выводя на бумаге одно имя за другим – отшвырнув проклятые хроники жеребцов-осеменителей, десятилетие за десятилетием, засевающих частичкой Эпплов каждый район этой страны, я вносила в них имена других семей, перемешивая последних из яблочной семейки в безумный компот, в который добавила клубники, апельсинов и даже каких-то сухофруктов, если я правильно перевела эти проклятые имена… Время бежало, словно очередной Эппл на случку, но свиток быстро заканчивался, а я еще столько должна была сделать, чтобы предотвратить проклятое вторжение, чтобы не дать этим засранцам засадить всю Эквестрию своими яблонями, сделав из нее бесконечный яблочный сад…

«Богини, что я несу?».

Тяжело дыша, я остановилась, прекратив лихорадочно мотать головой, выписывая вымышленные даты и имена. Свиток почти закончился, а мне нужно было сделать еще так много, стольких яблочных пони предстояло раскидать по разным семьям, чтобы уже никто не мог устроить на Эквестрию этот яблочный набег. Нужно было… Нужно…

Закатив глаза, я ощутила, как мои губы вновь раздвинулись в маниакальной усмешке. Так значит, разбавить компот? А что, если он сам себя разбавит, надувшись и лопнув, словно воздушный шарик, напоровшийся на иглу? Ошметки полетят по всей стране, даже странам, но дело будет сделано, и тогда… Тогда… Не мучаясь дальнейшими раздумьями, я люто, бешено захохотала, наполнив старинный зал раскатами жуткого смеха, и чиркая по бумаге обломанным пером, вывела последние буквы, кривившиеся, словно моя жизнь.

Одно короткое имя, слышанное мной когда-то от моей хорошей и доброй подруги.

«Получите, бескрылые негодяи! Думаю, немного взбитых сливок пойдет только на пользу вашему яблочному пирогу!».

Уснула я там же – вспыхнув безумием, разум быстро перегорел и отключился, словно лопнувший от времени и заключенной в нем магии кристалл. Уронив голову на покрытый чернилами свиток, я проспала за широким библиотечным столом до утра, и сон мой был полон марширующими колоннами земнопони всех цветов и расцветок, проходящих парадом по Красной Площади с транспарантами, изображающими все виды яблок, сколько их было в том, и этом мире.

Наверное, именно в эту ночь я начала немного понимать единорогов, и впервые за всю свою недолгую сознательную жизнь, усомнилась в необходимости раскабаления этих лишенных и рога, и крыльев копытных.

---

«Неплохо устроились господа гвардейцы» — думала я, цепляя отросшей за год шерстью вокруг копыт влажную после дождя траву дворцового парка. Покрытые каплями росы, травинки изо всех сил хватались за мои ноги, словно спеша отдать хотя бы кому-нибудь всю ту влагу, что скопилась на них за прохладную весеннюю ночь, и подойдя к узкой калитке, отделяющей дворцовый комплекс от новенького здания Генерального Штаба Эквестрии, я промокла по самое пузо, и долго отряхивалась под неодобрительным взглядом престарелого гвардейца, стоящего возле нее на часах. Город менялся, и после года разлуки с ним, я ощущала это, пожалуй, даже острее, чем кто бы то ни было в целом мире, за исключением, быть может, принцесс. Напряжение, пока еще незаметное, понемногу меняло окружавший меня мир разноцветных лошадок, оно стояло повсеместно появившимися вдруг невысокими, кованными заборчиками возле гладких прежде стен домов, оно маршировало вместе с гвардейскими десятками, направлявшимися к выходу из города, оно патрулировало небеса вместе с блестящими доспехами пегасами… И настороженно поглядывало на меня из цепко обшаривающих мою фигурку глаз часовых, застывших возле каждой лестницы, каждого перехода в отдельные части дворца.

Да, комплекс дворцовых зданий разросся, да простят мне потомки этот канцеляризм. Я уже не могла думать о нем как о том, прежнем дворце, который я видела несколько лет назад, впервые очутившись в Кантерлоте по приглашению Солнечной Принцессы. Старательно маскировавшийся под почти нетронутый уголок дикой природы, с намеренно, старательно запущенным парком, ставшим пристанищем для некогда обширной коллекции диких животных, он встряхнулся, и скинув с белеющих стен груз веков, развернул свои плечи – пристройки, и вновь, как когда-то, вознесся над растущей столицей. Ворота его были по-прежнему широко раскрыты, но вместо двух полусонных гвардейцев, возле них околачивался целый десяток, старательно демонстрировавший дружелюбие всем входящим в них пони, однако я поежилась под своей раззолоченной туникой, почувствовав на себе их пристальные, цепкие взгляды, которыми они окидывали каждого встречного. Начинка дворцовых стен изменилась гораздо разительнее, и буйная растительность старого сада сменилась широкими, казавшимися бесконечными газонами, разделенными на участки тщательно постриженными кустами – зеленые изгороди тянулись бесконечными заборами, вдвое выше роста любого пони, ползли низкими бордюрами, и даже дорожки, все вдруг, как одна, замаскировались в траве, приняв соответствующий моменту вид плоских камней, змеившихся по этому тщательно ухоженному лугу. От бесконечного мелькания изумрудно-зеленого, белого и золотого у меня мгновенно разболелась голова, и к зданию Штаба Гвардии я подошла надутая, словно сыч, недобро зыркнув на стоявших возле него гвардейцев.

На меня, так же недобро, поглядели в ответ.

— «Скраппи Раг. По делу» — коротко отрекомендовалась я. Ответом мне стали еще два настороженных взгляда – «Ребята, что с вами тут всеми такое?».

— «Вам назначено?».

— «Ну да. Сегодня пришел нарочный от командора».

— «Пропуск».

— «Ась?» — признаться, я растерялась. Пропуск? Аудиенция? Похоже, тут кое-что поменялось гораздо сильнее, чем я представляла себе за год своей отлучки – «Мне не присылали пропуск. То есть, я могу не входить?».

— «Вход из дворца открыт только для тех пони, кто имеет при себе пропуск, заверенный в канцелярии принцессы!» — отчеканил один из белых жеребцов, и тут же подозрительно прищурился, увидев неподдельное облегчение, нарисовавшееся на моей морде – «Но если вас пригласили в штаб, вы должны выйти из дворца, и пройти через главный вход, где вам выдадут временный пропуск».

— «Вот ведь… Бюрократы!» — в сердцах топнув ногой, я обфыркала высокомерно поглядевших на меня гвардейцев, и потрусила к ближайшей калитке. Конечно, можно было бы и перемахнуть через стену, как раньше, но кто знал, что могло ожидать меня при попытке взлететь в свете новых, пока еще неизвестных мне правил и распоряжений? Газоны и море солнечного света заставляли меня чувствовать себя рыбой, которую выложили на сковородку, хотя, признаться, мое мнение явно не разделяли многочисленные посетители дворца, гулявшие по травке и нежащиеся в жидкой тени высоких кипарисов, поэтому я решила прогуляться, и поводить вокруг носом на предмет каких-нибудь хитрых правил, нарушив которые, я тотчас же окажусь если не за решеткой, то уж точно – лежащей мордой в земле. Представив себе крутящих мне ноги и крылья обормотов командора, вроде тех, что встретились мне в Обители, я тихо вздохнула, и решила не выделываться, а тихо и очень мирно покинуть это место – в конце концов, я всегда смогу отбрехаться, что меня не пустили, и вообще, во всем виноват командор, не удосужившийся прислать мне какую-то бумажку.

«НАС ВИДЕЛИ. ПРОВЕРКА?».

— «Думаешь?» — негромко выдохнула я, проскальзывая в узкую калитку. По счастью, охранявший ее гвардеец не стал ломаться, а отсалютовав мне, закрыл за моей спиной тихо скрипнувшую, золоченую решетку, вновь напустив на себя вид неподвижной восковой фигуры – «Ты прав, если подумать, с этого белого гада станется. Наверняка смотрит на меня, словно Селестия в свой телескоп, и тихо ржет, извращуга!».

Ответом мне стало лишь ощущение знакомого подтрунивания. Так, в дружеской пикировке, мы провели еще пятнадцать минут, которые мне потребовались для того, чтобы обогнуть такой небольшой, казалось бы, дворец, добравшись, наконец, до увенчанного колоннадой, главного входа в Штаб Гвардии. Архитекторы, похоже, не стали мудрить, и возвышавшееся надо мной здание напоминало огромный, раздувшийся гриб, увенчанный аккуратной шляпкой крыши, аккуратные, плавно изгибавшиеся вниз края которой придавали ему вид накрытого блюдцем жбанчика с медом, но кажется, вместо ароматного жидкого золота, в нем водились сердитые, работящие пчелы, две представительницы которых встречали меня сразу за дверью, с интересом воззрившись на мою сопящую фигурку.

— «Вам назначено?».

— «Агась. Скрап… Ффффууууух! Скраппи Раг, по приглашению командора Вайт Шилда» — выдохнув, отрекомендовалась я, в подтверждение своих слов, похлопав себя крыльями по бокам. Гвардейцы переглянулись. Затем уставились в список, лежащий перед ними на невысокой конторке. Затем – вновь на меня.

— «Скраппи? Раг?».

— «Агась».

— «К командору?».

— «Дааааа…» — я проглотила просящееся на язык слово.

— «По делу?».

— «Пропустите, офицер. Ей назначено» — ответить я не успела. За моей спиной раздался знакомый голос, при звуках которого единорог и пегаска вытянулись в струнку, выбросив вперед правую ногу. Обернувшись, я обнаружила за своей спиной ухмылявшегося Маккриди, на фоне снующих туда и сюда гвардейцев выглядящего совершенно непрезентабельно. Наверное, его часто путали бы с уборщиком, если бы не его бессменная голубая рубашка и широкий пояс с дубинкой, на рукояти которой болтался массивный красный жетон – «Приветствую вас, миссис Раг».

— «И я приветствую вас, Ник Маккриди!» — не осталась в долгу я, всем своим тоном дав понять, что именно я имела в виду – «Играемся?».

— «Скорее, проверяем частные аспекты общей организации несения постовой службы» — извиняющимся тоном откликнулся синий жеребец, протягивая мне такой же здоровенный жетон, но уже желтого цвета, с широкой красной полосой, который я, повертев и понюхав, повесила себе на шею – «Вы задержались, и я решил встретить вас лично».

— «О, вы столь любезны! Право, не стоило так утруждаться!» — издевательски пропела я, оглядываясь по сторонам. Миновав огромный холл, словно труба, уходивший куда-то вверх, в оккупированный лепниной полумрак свода, мы поднялись по лестнице, и углубились в хитросплетение коридоров, ярко освещенных многочисленными светильниками и неброскими люстрами, прикрытыми плафонами из матового стекла. Дубовые панели, фальшивые колонны на стенах, между которыми висели многочисленные флаги и портреты воинственно выглядящих пони, куча дверей, в которые входили и выходили деловито сновавшие вокруг гвардейцы, живо напомнило мне муравейник, наполненный тысячами мельтешащих термитов. Сходство только усилилось, когда мы миновали достраивающуюся часть этого термитника, из открытых дверей которой до меня донеслись звуки пилы и лихорадочно работавших молотков.

— «Нравится?» — небрежно осведомился Ник, вместе со мной, с видимым удовольствием вдыхая запахи дерева, краски и нагретого железа, острыми зубьями пил впивавшегося в новые доски – «Я даже и представить себе не мог, как быстро работают эти пони! Представь себе, никакой волокиты, никаких неурядиц и бесконечных согласований – по велению принцессы собрали одно-единственное заседание, просмотрели наброски, и быстренько все утвердили, причем чертежи главный архитектор забрал с собой, а пока он их дорабатывал, рабочие уже принялись копать котлован. Ну, ты же знаешь, какой из меня инженер… Но идея им понравилась».

— «Погоди-ка, ты хочешь сказать, что все вокруг – это твоих рук дело?!» — изумилась я, останавливаясь, и окидывая взглядом оставшийся позади коридор. Рядом со мной остановился и Ник, мгновенно попавший под копыта спешившего куда-то гвардейца, и если бы не тяжелый, неуклюжий прыжок последнего, боюсь, бедолага лишился бы пары ребер и ног – «Ох ничего ж себе! Это ж… Охренеть просто!».

— «Нравится?».

— «Да просто обалденно!» — засмеялась я, дружески ероша гриву на голове приятеля – «Мне следовало бы сразу догадаться. Словно в какую-то правительственную контору США угодила. Ну, как их показывают в фильмах».

— «Принцесса попросила меня принять посильное участие в какой-то там реорганизации ее войска, и я не смог отказать» — признался тот, вновь углубляясь в хитросплетение коридоров, внимательно поглядывая на висящие под самым потолком значки – «Кажется, она совершенно не обиделась, и даже одобрила мое желание никаким образом не вмешиваться в конфликты, ни на чьей стороне. Поверь, мне хватило этого дерьма и там, поэтому я не хочу и не буду тащить его сюда, хорошо? А вот помочь, построить тут что-нибудь такое – это пожалуйста, это я всегда готов».

— «Ага. Оккупировать какую-нибудь страну, и первым делом – отгрохать в ней филиал Пентагона!» — расхохоталась я, не обращая внимания на недовольные взгляды снующих вокруг вояк – «Ник, ты просто лапочка! Обожаю вас, ребята, за вашу непосредственность и искреннее недоумение, почему очень многие недолюбливают звездно-полосатый образ мыслей. Значит, это здание — твой первенец на архитектурной стезе? Круто! Нет, правда, здорово получилось. Обожаю этот стиль начала двадцатого века. Надо будет и у себя что-то такое завести. Поможешь?».

— «Всегда пожалуйста. За отдельную плату» — хмыкнул Ник, по-видимому, уже устав напоминать мне о моей неполиткорректности. Интересно, это он специально меня каждый раз так подкалывает, пытаясь сойти за лубочный образ офисного янки? – «Но вообще-то, тут и у тебя есть свой кабинет. Покажу после заседания штаба. Тебе, кстати, сюда».

— «Мне? А почему только мне?» — поинтересовалась я, останавливаясь перед двойными дверями, возле которых стояло двое часовых – «Ты не пойдешь?».

— «Нет, я не пойду» — понизив голос, вздохнул синий земнопони, нервно хлестнув себя хвостом по ногам. Я покосилась на стоявших у дверей гвардейцев, но те по-прежнему делали вид, что их тут не было и нет – «Сама королева одобрила мое нежелание причинять вред кому бы то ни было в этом мире, и даже сказала, что сама мечтает о том дне, когда не понадобятся средства принуждения в виде Гвардии, судов, исправительных заведений и подобного рода дерьма. Поэтому я не хочу играть в эти игры, Раг. И тебе не советую».

— «Ну надо же, коп-пацифист!» — ухмыльнулась я, демонстративно покосившись на метку, доставшуюся зеленому земнопони. Кандалы, изображенные на его бедрах, казались потускневшими и неровными, словно это место давно не остригали… или пытались лихорадочно свести проступающий на шерсти рисунок – «Ладно, Ник, ты прав. Ты кругом прав. Вот только о таком вот дне не мечтают те, кто живет по соседству, и я не собираюсь день за днем слышать о том, сколько боли и зла причинили пони какие-то там пернатые ублюдки, считающие, что лихой налет, грабеж и рабовладение – это хорошо, приятно и достойно настоящих воинов. Я не собираюсь терять мужа и детей из-за таких вот химероподобных тварей. И вообще, никого не хочу терять».

— «Это была всего лишь банда. В Понивилль уже прилетали грифоны, и я с ними познакомился – сначала по долгу службы, а потом и ради интереса. Забавные зверушки, клянусь богом. И ничего в них кровожадного нет. Это просто психологическая травма, Раг. Хочешь, я познакомлю тебя с хорошим психологом?».

— «Ну уж нет!» — скривившись, я замахала ногой, словно отгоняя от носа неприятный запах – «Опять от мужа достанется. Да и в последнее время сидр какой-то хреновый стали гнать, спиртягой так и разит. То ли они его из огрызков делают, то ли метанол подливают…».

— «Нет, я про настоящего психолога тебе говорю» — усмехнулся зеленых нахал – «А не про этот твой обычай напиваться до посинения[11], если дела идут хорошо, плохо, или вообще идут. Клянусь, ты становишься похожей на ирландца – только они пьют на работе!».

— «Ложь и клевета!» — возмущенно фыркнув, я развернулась к двери, хлестнув хвостом по морде любителя желтой прессы – «Поменьше читай этой ерунды в газетах. Или вообще их не читай. В общем, приятель, я не агитирую тебя вступать в Гвардию или Легион. Быть может, ты и вправду нужнее где-нибудь еще, поэтому будь счастлив, и постарайся держать ухо востро, когда в город опять заявятся грифоны. Хорошо?».

— «Оукей, Раг. Удачи тебе».

— «И тебе» — обернувшись, я криво ухмыльнулась, и принялась выцарапывать из гривы пропуск, за время нашей прогулки по зданию, сбившийся куда-то в область лопаток – «Итак, сэры, куда мне идти?».

— «Сюда… мэм» — похоже, моя широкая и самая искренняя улыбка, которую я только смогла изобразить, произвела на них не совсем то впечатление, на которое я рассчитывала. Переглянувшись, гвардейцы распахнули массивные, выглядевшие определенно тяжелыми двери. Весело щелкнув бусинами, вплетенными в косички хвоста, я вошла в большой и светлый кабинет, в центре которого, на возвышении, находился огромный овальный стол, возле которого сидело множество пони, преимущественно серой и белой масти, все, как один, облаченные в светло-синие рубашки с черным галстуком, и разнообразными шевронами[12] на плечах. Как по команде, они обернулись, вскидывая головы, уставившись на меня с таким видом, словно я, только что, громко и публично испортила воздух. Моя улыбка несколько потускнела.

— «А вот и Легат Легиона соблагоизволила, наконец, явиться!» — раздался насмешливый голос Вайт Шилда. Оккупировавший место во главе стола, командор с иронией покачал головой, увидев мою замявшуюся у входа фигурку – «В Легион еще не завезли такую новинку, как устройство для отсчета времени, называемое в народе часами? Проходи и присаживайся уже, Раг! «В ногах правды нет», как говорят в Сталлионграде, не так ли?».

— «Выше я ее тоже не встречала!» — скорее по привычке, огрызнулась я, бодро потрусив вперед, но тотчас же оступилась, зацепившись копытом за край подиума, и с грохотом покатилась вперед, лишь по счастливой случайности не задев никого мелькавшими в воздухе ногами. Когда комната перестала вращаться перед моими глазами, я обнаружила, что оказалась возле единственного свободного места. Удачно, что ни говори. Теперь осталось только сделать вид, что все так и нужно, но сперва… — «Ай! Мой носиииик!».

— «И ради этого мы все ее ждали, командор?» — поинтересовался седоусый пегас. Лошадь с усами – это, наверное, было бы первое, что я бы внесла в книгу под названием «Самые невероятные вещи, встреченные мной на пути. Автор – Скраппи Раг», но кажется, никого из присутствующих не интересовало мое мнение по данному вопросу.

— «Не исключено, что и для этого!» — простонала я, держась за пострадавшую часть тела, вновь порадовавшую меня звонким хрустом – «И вообще, нужно законодательно запретить строить ступени без лестниц! Выношу вопрос на голосование – кто за?».

— «Если фонтан кобыльей глупости и столь же искрометного остроумия иссяк, мы можем начинать» — дернул щекой командор – «Не воспринимайте на свой счет, майор, к вам это не относится».

— «Я прекрасно это поняла, командующий» — насупившись, алая кобыла зло зыркнула в мою сторону – «Думаю, теперь все готовы, командор».

— «Ну что ж…» — откашлявшись, Шилд поднялся, нависая над столом – «Вы все знаете меня, а я знаю большинство из вас. Многие из присутствующих были моими учениками, многие – соратниками в нелегком деле защиты Эквестрии от любых врагов, внешних и внутренних, и я без преувеличения могу сказать, что с каждым из вас я готов стоять плечом к плечу против кого бы то ни было. Вы все – ну, почти все – компетентные офицеры, не понаслышке знающие свое дело. Но сейчас, я вынужден признать, что мы облажались. Все мы».

«Ого. И в чем это Я облажалась?!».

— «Быть может, еще не поздно все переиграть?» — нахмурилась красная обладательница колючего взгляда – «Отвести назад части, увеличить количество патрулей вдоль границ, продемонстрировав там наше присутствие. Подать этим летающим кошкам прямой и недвусмысленный сигнал о том, что мы не вынашиваем агрессивных планов…».

— «Время для полумер и мирных инициатив еще не пришло» — перебил свою подчиненную Вайт Шилд. Поднявшись, командор неторопливо двинулся вокруг стола, похрустывая накрахмаленной рубашкой, сверкавшей широкой планкой[13] воинских наград – «Или уже прошло, если взглянуть на все трезвым взглядом. Но все, что мы предпринимали за это время, все наши усилия привели лишь к тому, что царившая у кошек междоусобица начала перерастать в гораздо более неприятное для нашей страны явление – в освободительное движение».

— «Освободительное?!» — я не смогла сдержаться, и все-таки решила вякнуть что-нибудь со своего места, но тут же стушевалась под неодобрительными взглядами прочих офицеров, головы которых повернулись ко мне, словно орудийные башни тяжелых линкоров – «Ээээ… Извиняюсь… Но что они вообще хотят освобождать? Разве мы захватили у них хоть что-нибудь своего? Я слышала, что принцесса повелела оставить границы в неприкосновенности, и…».

— «В присутствии старшего по званию младшие чины просят разрешения задать вопрос, или выполнить любое другое действие. В том числе, и испортить воздух ртом!» — до хруста сжав неприятно заскрипевшие зубы, прошипела мне алая. Кобыла оказалась пегаской, крылья которой расправились за ее спиной, дрожа от еле сдерживаемого негодования – «Я вообще не понимаю, зачем сюда позвали тебя, недоделка! Отправляйся за дверь, и жди там, пока не позовут! Это научит тебя не открывать свою сенорезку, пока не получишь разрешения!».

«Недоделку?».

— «Повторишь это еще раз, blyadina?!» — вырвалось у меня помимо моей воли. Волна злости прошла через мое тело, заставив все четыре ноги дернуться, словно примериваясь, как бы половчее бросить меня в драку. Злости, да – но еще и странной настороженности, разлившейся по животу, и понемногу, начавшей переходить на грудь. Я вдруг ощутила эмоции, словно жидкости с разной температурой, разливавшиеся по комнате и скручивающиеся в небольшие водовороты вокруг каждого из нас. Что-то тяжелое и неторопливое, холодное и белое, исходило от Вайт Шилда, медленно плывшего по кабинету, словно охотящийся сом. Сидевшие вокруг пони… О, это были небольшие водовороты, горячие ключи, самый горячий из которых буквально обжигал меня своей ненавистью, просвечивая красным сквозь невидимые струи. И все это многообразие, весь этот бушующий поток набирал свой ход, и проходил сквозь меня – внутрь меня, изливаясь… Я тряхнула головой, ощущая, как начинает кружиться потолок. Сердце забилось как сумасшедшее, выбивая безумный ритм в сжимающей его клетке из ребер, бросаясь на лихорадочно трепыхавшиеся легкие, а зубы, словно чужие, уже лихорадочно терлись друг о друга в желании вонзиться в чью-то шкуру, прокусить жесткий волос, и разорвать податливую плоть.

«Спокойнее. Они опасны».

«Вот! Слышал?!».

Ответом мне было молчание внутри, и раздраженный гомон снаружи. Вновь этот приятный, мелодичный голосок, и недоброе, внимательное молчание Древнего. Все, как тогда.

— «Я повторю это тебе еще не раз, пятнистая подстилка!» — тем временем, продолжала ругаться на меня пегаска, словно я в чем-то провинилась лично перед ней – «Тебе вообще тут не место! Ни тут, ни где-либо еще! А если захочешь получить от меня более наглядный урок…».

— «Армед Фур, успокойтесь» — оказавшийся рядом со своей подчиненной, неодобрительно прогудел командор. Его копыто легонько опустилось на плечо скрипевшей зубами кобылы, однако та едва не ткнулась носом в стол, словно ее изо всех сил лягнули обеими ногами — «Признаюсь, я долго ждал, когда раздастся этот голос. Ты все-таки не утерпела, да, Раг?».

— «Эй, я не обзывалась на эту ssucharu!».

— «После совещания! В небе! Ровно в пять, после полудня!».

— «Это время называется «семнадцать часов», идиотки кусок!».

— «А ну, хватит!» — пристукнул копытом командор, наполнив кабинет эхом раздавшегося неподалеку разрыва чего-то большого и мощного, килотонн эдак на пять. Пригнув головы, мы прижали уши, спасаясь от грохота и последовавшего за ним гудения, раздавшегося от стола, на который опустилась нога единорога, и уже молча, продолжили сверлить друг друга злобными, не предвещающими противнице ничего хорошего взглядами – «Теперь я понимаю, почему грифоны ведут себя столь вызывающе! Фур, в чем дело?! И это про вас я только что говорил, что вы способный и компетентный офицер?».

— «Разрешите доложить, командор? Это же пародия на гвардейца! Она выглядит словно дешевка в этом своем платье, она не знает даже азов! И это ей отдали под начало три тысячи тех голозадых дристунов, что слетелись в Гвардию, словно мухи на навоз? Да я разгоню их одной своей сотней!».

— «Кажется, где-то я уже это слышала» — успокаиваясь, проворчала я, неодобрительно качая головой. И почему я вдруг вспыхнула, словно порох? Мне нужно было сидеть и молчать в тряпочку, тем более, что я совсем забыла про воинскую дисциплину, и сцепилась с этой стервью, явно бывшей чем-то большим, чем паркетные шаркуны, толкущиеся в замке. Я не слишком-то боялась назначенной мне дуэли – ну прилетим, ну помашем копытами, эка невидаль. В Обители так решалось большинство вопросов между десятками, поэтому меня это совершенно не заботило. А вот собственное поведение – всерьез насторожило. Нужно было браться за ум, и побыстрее. Опустив голову, я ощутила нарастающее чувство вины, замешанное на злости, но на этот раз, уже на всех – на поддевшую меня майора, на командора, зачем-то притащившего неопытную в этих делах пегаску на это важное совещание гвардейских зубров, и прежде всего – на себя, вновь позволившую своей глупой, кобыльей натуре взять над собой верх.

— «Командор, я прошу меня извинить» — переведя дух, я собралась с силами, и покосилась на подошедшего ко мне сзади Вайт Шилда – «Я повела себя недостойно и неумно. Но думаю, отчасти в этом виноваты и вы, раз пригласили на вашу встречу такую глупую кобылу, как я, да еще и весной. Не так ли?».

— «Раг, как я уже говорил, ты позор для офицера» — помолчав, хмыкнул единорог. Трогать меня копытом он не стал, наверное, чувствуя, что я вряд ли пережила бы такое выражение его чувств – «Однако и тебя, оказывается, можно натаскать, чтобы ты была хоть немного похожа на вменяемого пони. Поэтому никаких дуэлей, дамы. В том числе и над Кантерлотом. Вы меня поняли?».

В ответ, со всех сторон донеслись сдержанные смешки, заглушившие наше обоюдное ворчание. Ощутив погладившую меня, невидимую руку, теплой волной прошедшуюся ото лба до самого кончика хвоста, я немного расслабилась, и поглядела на остальных офицеров, сидевших за большим столом. Кажется, они решили отнестись к нашей ссоре как к очередной «кошачьей драке», которые регулярно вспыхивали между представительницами сильнейшего пола каждой весной, что в принципе, меня устраивало – уж лучше считаться обуреваемой гормонами самкой, чем просто дурой, с которой лучше не иметь никаких дел, а в идеале – и ничего общего. Однако мой взгляд, словно намагниченный, все время возвращался к надувшейся пегаске, после насмешливых слов командора проглотившей очередную угрозу, и теперь, с сердитым видом обозревавшую какую-то карту, висевшую на одной из стен. Что-то подсказывало мне, что от нее стоит держаться подальше, и не столько из-за проблем со здоровьем, которые она могла мне причинить, сколько… А вот из-за чего – я так и не смогла понять, хотя точно чувствовала, что мы еще столкнемся с ней на кривой дорожке. Но почему?

«Она – как глина. Или навоз. Запачкает и наградит несмываемым запахом, и хотя большой опасности она не представляет, стоит держаться от нее подальше. Хотя бы для того, чтобы пахнуть ночными цветами, а не луком и вонючим гвардейским вином».

«Вот опять!» — встрепенувшись, я выпрямилась, заслужив еще порцию неодобрительных взглядов. Бухтевший что-то командор вещал внимательно слушавшим его пони о каких-то столкновениях, диверсиях и угрозах, а я, обхватив копытами голову, вновь опустилась за стол, остановившимся взглядом уставившись на его полированную поверхность – «Слышал?!».

Древний молчал, понемногу, наполняя меня ощущением тревоги, которую, как мне показалось, он всячески пытался от меня скрыть. Бесполезно, естественно. Разве он не слышит? Ну почему он не слышит этот приятный, мелодичный голосок, выговаривающий слова немного в нос, с таким милым французским акцентом?!

И вновь тишина.

Тупо глядя на темное дерево, я не сразу сообразила, что все в кабинете повернулись ко мне, и внимательно разглядывают то-ли меня, то-ли мою замечательную во всех отношениях тунику. Подняв голову, я недоуменно поглядела на собравшихся в ответ, не понимая, чего от меня понадобилось этим умным гвардейцам, явно декорированным множеством наград.

— «Ась?».

— «Раг, ты вообще меня слушала?».

— «Ну…» — я неопределенно повела головой в неопределенном жесте, который можно было расценить как согласие, отрицание или призыв обратить внимание на пролетающую мимо журавлиную стаю, которую мы непременно бы заметили, если бы в кабинете были окна – «Местами. А что? Вы говорили про столкновения, про грифонов, которые снова щелкают клювом, еще о чем-то… А я-то тут причем? Подчиненные докладывали мне, в письмах, что патрулирование проходит штатно, без особых эксцессов. Ну подкололи кого-то там над лесом, ну накрыли очередную шайку – так ведь в превентивных целях, до того, как те успели устроить что-то нехорошее. У меня сейчас вся Вторая и Шестая кентурии шастают вдоль железки, от Нью Сэддла до Троттингема, и пока не докладывали о чем-либо необычном».

— «Естественно они не докладывают!» — страдальчески закатил глаза белый единорог – «Эта дорога, по сути, является границей, отделяющей область, которую Сталлионград считает зоной своих интересов, от мест, которые их не слишком интересуют. Конечно, там абсолютно спокойно, ведь твои дружки с грифонами едва ли не целуются, рот в клюв! В Троттингеме вообще нельзя уже даже присесть, чтобы не оказаться на каком-нибудь грифоне, даже и без их Научной Коллегии, которая почти беспрепятственно разнюхивает все, что им заблагорассудится, прикрываясь научными изысканиями или проведением картографических работ! Зачем им нарываться, если вокруг и так все подано им на блюдечке? А вот на северо-западе наших границ все не так мирно, как ты пытаешься себе вообразить».

— «Нас испытывают на прочность каждый день» — буркнул усатый пегас, уныло косясь на карту Эквестрии, занимавшую всю стену зала за спиной командора – «Фрогги Пасс, Тамбелон, Новерия – каждый из этих гарнизонов испытывает сильнейшее давление со стороны грифонов. Неделю назад крыло погналось за грифоньей стаей, голов эдак в десять, и едва унесло ноги от остальной части отряда, поджидавшей их возле одного из горных пиков. Нам нужны резервы, командор, и именно гвардейцы, а не те мягкоперые новички, которых прислал Лас Пегасус. Иначе, боюсь, вскоре грифоны смогут основать свой проклятый город в этих горах, а мы и знать об этом не будем».

— «Это возможно?» — спокойно и даже мягко поинтересовался Вайт Шилд.

— «Легко. Вы же знаете, как действуют эти милитаристы – сначала они основывают где-нибудь небольшое поселение, затем начинают меновую торговлю с местными, проникают в города и работают в них под видом кузнецов, охранников и провожатых, а затем – объявляют местность принадлежащей какому-нибудь барону или фрайкерку, или как еще они зовут своих властителей. И привет – земля уже под властью Короны! И не придерешься – не выгонять же их из города, который, как оказывается, они уже отгрохали в пещерах!».

— «Они продвинулись слишком далеко за эти тридцать шесть – сорок лет…» — задумчиво пробормотал единорог, подходя к висящей на стене карте – «Всего сорок лет назад Пиза был хоть и большим, но приграничным городом, в котором мирно уживались и грифоны, и эти северяне с мохнатыми ногами и невообразимым гонором. А теперь это их земля…».

— «И не только эта» — кашлянув, поднялся с места молодой земнопони, светло-серую морду которого обезображивал отвратительный шрам. Он был незаметен с моего места, и лишь когда тот повернулся в мою сторону, я заметила багровую полосу, проходящую от вздернутого в вечной, неестественной ухмылке уголка рта до разваленного напополам уха, прямо через отвисшее нижнее веко, влажно блестевшее в матовом свете люстр – «Корона вновь начала движение, пытаясь раздвинуть свои владения, потерянные за время междоусобиц. Я слышал, у них появился способный полководец, которому прочат славу Полипетанга, но кто это – неизвестно. Боюсь, когда он закончит разбираться с мятежными бондами и баронами у себя в тылу, на севере и западе Грифоньих Королевств, то он вполне может приняться и за нас».

— «Хорошо. Я жду от вас максимально подробные рапорта о происходящем в ваших зонах ответственности» — нахмурившись, покивал командор, делая какие-то пометки у себя в блокноте. Я передернулась, глядя, как подхваченное магией перо само по себе выплясывает по бумаге – «А сейчас, я жду ваших соображений о том, как мы можем поступить дальше. Помните, что время, данное нам нашей принцессой, подходит к концу, и мне не хотелось бы докладывать ей, что все наши усилия оказались тщетными».

— «И что нам делать с этими рогульками!» — донесся чей-то голос с другого конца стола – «Они просто закидывают нас камнями, и если бы не доспехи, то я и не знаю, что было бы с пегасами. Земнопони страдают от них меньше – все же щит для камня подходит лучше, чем крылья, по которым и метят эти кошкообразные твари!».

— «А это мы спросим у нашего Легата» — с неприкрытой издевкой ответил командор, оборачиваясь ко мне. Перо поднялось от блокнота, и ткнуло в меня покрытым чернилами концом, словно обвиняющий перст – «Раг, потрудитесь объяснить присутствующим, что нам делать с этим детищем вашего больного разума, и почему оно есть на вооружении у грифонов, а у нас – только синяки да переломы».

«Так, вот и началось» — подумала я, покрываясь мерзким, холодным потом, словно ученик, внезапно попавший на экзамен по предмету, о существовании которого уже и позабыл. Конечно, я готовилась к этому вопросу, споря сама с собой, приводя аргументы и контраргументы, но оказавшись под прицелом десятков недобро сощуренных глаз, я почувствовала, что растерялась. Нужно было срочно исправлять ситуацию, но вот как? В голове было пусто и тихо, словно на чердаке старого, давно заброшенного дома.

— «А может, вы сами?» — да, не лучшее начало речи, но мне вдруг захотелось куда-нибудь провалиться, исчезнуть, ну или хотя бы избавиться от столь пристального внимания окружавших меня офицеров – «Ну, вы же сами говорили, командор, что только новички прячутся за броней…».

— «Не нужно пускать дым в глаза, Раг» — недобро дернул щекой единорог – «И не перевирай мои слова. Как ты сама говорила, это у тебя украли чертежи этого гнусного устройства, которое все до этого времени считали лишь забавной для преступников и хулиганья. И это по твоим чертежам они сделали рогульки, которые сейчас мечут камни в таких же пони, как и ты. В основном в пегасов, конечно же, но тем не менее, суть от этого не меняется. Ты же знаешь, чем это тебе грозит, не так ли?».

— «Повышением в звании?» — попыталась отшутиться я. Не вышло, и я вновь сникла под укоризненными взглядами гвардейцев. Нет, в мыслях это было гораздо, гораздо проще!

«Оправдываешься? Зачем?» — признаться, я была рада чему угодно, что помогло бы мне разрядить эту неловкую тишину. Даже этому голосу, которого, как уверял меня Древний, просто не было в моей голове – «Гвардейцы испугались камней? О, как измельчало ваше племя. Голуби! Толстозобые, толстозадые голуби! Слушать противно».

«Что ж, в этом есть смысл».

— «Эй, можно подумать, они бы не догадались, что в противников можно пошвыряться камнями!» — немного приободрившись, я заставила себя вскинуть голову, и ринулась в атаку – «Значит, по вашим словам, командор, наших бойцов можно разогнать простыми рогатками? Теперь я даже и не знаю, чем мне может грозить потеря такого важного секрета – быть может, наградными? За вскрытие махинаций в наших войсках, которые, как оказалось, совершенно небоеспособны, раз отступают от града камней!».

— «Это не просто град камней!» — нахмурившись, топнула ногой алая, впервые, с момента нашей перепалки, влезая в разговор – «В то время как нам приходится гоняться за ними по всему небу, эти птицекошки попросту забрасывают нас камнями, после чего удирают прочь! А тех, кто гонятся за ними, просто разделяют, или заманивают в засады!».

— «Как я и боялась…» — вздохнув, я покачала головой, представив себе, что бы могли наделать эти твари с луками или арбалетами. Нет, это оружие нельзя давать грифонам – с их цепкими лапами они будут стрелять из них в два раза чаще, чем пони. А может быть, и в три.

— «Боялась? Значит, ты это предполагала!» — торжествующе рявкнула майор, обводя собравшихся торжествующим взглядом – «Командор! Похоже, предательство все-таки вскрылось! Разрешите задержать эту хамку?».

— «Не спешите, Фур. Дадим ей время высказаться» — с сомнением ответил единорог, внимательно глядя на меня через весь стол – «Если ты это предвидела, Раг, то почему ничего не сказала? Почему не предупредила меня, чтобы мы все могли подготовиться к тому, что обрушивает теперь на нас враг?».

— «Я написала подробный доклад принцессам…».

— «Да? А они, в своем всеведении, не соизволили поделиться этим с нами!» — отрезал командор. Вскочив, белый жеребец принялся вышагивать взад и вперед, и от его шагов столешница гулко и тревожно вибрировала, словно полковой барабан – «Зато они всемилостиво разрешили нам самостоятельно урегулировать эту ситуацию со спорными землями на севере, прислав на помощь когорту дипломатов – только теперь уже под наше начало. А оказалось, что мы, по твоей милости, сели крупом в муравейник! И что теперь прикажешь с этим делать?».

— «Ага, значит, это я во всем виновата?!» — обвинения командора живо настроили меня на боевой лад. Отбросив приличия и субординацию, я сама бросилась в драгу, словно пружинка, вскочив из-за стола – «Захотели поиграть в укротителей грифонов! Решили, что сами с усами! Сами всех заборете, и вновь, как раньше, все в белом и с венком на голове! А вот зась вам, как оказалось! Вы тут виновного хотите найти? Ну да, я согласная! Виноватая во всем, включая вымирание пингвинов на юге Африки и таяние паковых льдов!».

— «Хватит нести чушь!» — гаркнул Шилд, но теперь и я закусила удила, не обращая внимания на вскочивших офицеров.

— «Чушь? Дай мне пять лет, и я дам тебе такое оружие, что эти твои рогульки ты раздашь детям, как забавные и абсолютно безобидные игрушки! Ты пройдешь с ним по всему миру, устраивая геноцид и беря города на копье, даже не видя их за горизонтом! Хочешь такие игрушки, мой дорогой командор?».

— «Что ты мелешь, пятнистая?!» — двинувшись ко мне, единорог, словно айсберг, разметал не успевших убраться с его дороги, и навис надо мной, словно снежная шапка, готовая сорваться с горы – «Не бывает такого! Только богини…».

— «Не бывает? Ты будешь приятно удивлен!» — выдохнула я в свирепо кривившуюся морду жеребца. Забавно, а я раньше и не догадывалась, что у него тоже есть тщательно постриженные, или даже скорее сбритые усы – «По крайней мере, первые пять или десять лет. Представь себе – пони, прошедшие по всем странам и континентам, железным копытом подавляя всякое сопротивление! Мечи, копья, доспехи – все это в прошлом, ведь оружие на их боках пробивает даже не самую толстую сталь, причем на расстоянии до тысячи шагов, и неважно, в каком направлении! Грифоны летят с небес, словно пронзенные птицы, бизоны огромными тушами гниют вдоль железных дорог, вынуждая пассажиров закрывать окна и двери, пряча носы от смрада и вони; цервиды, дромады, зебры – все они превращаются в окровавленные куски мяса, ведь оружие, которое я могла бы тебе дать, убивает их еще до того, как они увидят врага! Города будут гореть, когда оружие начнет свое дело, а вышедшие навстречу враги – разлетаться кровавыми кусками, даже когда пони будут промахиваться, и оружие будет бить рядом с ними. И это будет продолжаться пять, ну, может, десять лет. Максимум. А потом…».

В комнате установилась оглушающая тишина.

— «И что произойдет потом?» — медленно спросил меня Шилд. Ринувшиеся ко мне гвардейцы замерли, услышав мое предложение, и теперь, с недоумением и недоверием переглядывались, словно и не веря в то, что я могла такое предложить – «Почему… Почему десять лет?».

— «Потому что через эти десять лет наши враги – тех, кого мы не добьем – они изобретут похожее оружие» — отрезала я. Голова вновь начала пульсировать, наливаясь неприятной болью, тонкими иглами вонзившейся в череп. Присев обратно за стол, я приложила копыто к виску, потянувшись за стеклянным кувшином с лимонадом. Лучше бы в нем была простая вода – «Оно ведь, в целом, не сложнее этих самых рогулек — там, откуда я родом, это было развлечение для хулиганов да детворы. И вот когда наши враги, озлобленные на весь копытный род, украдут, скопируют и начнут изготавливать это оружие – вот тогда и настанет конец для всех пони. Или не для всех. Но злоба поселится в сердцах некогда мирных народов, и мы начнем резать друг друга, по живому резать, отрывая друг от друга кровоточащие куски, и жадно пожирая лишь для того, чтобы в следующий миг, вновь наброситься на свою жертву, на своего убийцу, на своего врага».

— «Что за ахинея!» — пробормотала где-то сзади алая пегаска – «И она хочет, чтобы мы поверили…».

— «Помолчите, майор» — кобыла осеклась, услышав хриплый голос командора – «Ты и вправду в это веришь, Раг?».

— «Мой народ почти уничтожил сам себя с помощью такого оружия» — подняв глаза, честно ответила я, глядя в глаза Вайт Шилда, стараясь не обращать внимания на тревожно переглянувшихся офицеров. Не упрятали бы в дурку, чего доброго…

Вновь воцарилось молчание.

— «Прошу всех садиться» — наконец, пробасил командор. Отвернувшись, в глубокой задумчивости, он прошел на свое место, тяжелым взглядом рассматривая собравшихся в зале подчиненных. Шушукающиеся пони о чем-то переговаривались, поглядывая то на меня, то на друг друга, и мне казалось, что я, вольно или невольно, заляпала их чем-то грязным и мерзким, лишь рассказав об этом соблазне, о тех возможностях, что я могла бы им даровать.

— «И что, ты никогда не хотела воспользоваться этим оружием?» — вновь подала голос никак не желавшая угомониться Фур – «Рассказала нам тут сказку, в стиле своей повелительницы, и думаешь, мы в нее поверим? Это что, какая-то магия? Наговор? Проклятье?».

— «Это оружие может сделать и использовать даже земнопони» — скривившись, я решила ответить на вопрос, столкнувшись с вопросительным взглядом командора – «Конечно, не сразу, и не голыми копытами, но имея в своем распоряжении слесарную мастерскую, он сможет его сделать даже в одиночку. Не быстро и не слишком качественно – но сможет. А уж если взять за основу завод, вместе с его инженерами, слесарями, химиками и разнорабочими, то выпускать его можно будет целыми пачками. Расходные материалы, конечно, придется изготавливать отдельно, но если перевести промышленность всей страны на их изготовление… В общем – нет, никогда не хотела. И не собираюсь, заметь. Заруби себе это на носу, на голове, выцарапай на брюхе – в общем, делай что хочешь, но такого оружия я пони не дам! Я полюбила этот народ, я слишком привязалась к нему, и хочу стать его частью, поэтому вы это говно никогда не получите! Точка!».

— «Да-да-да. Ужас, кошмар, чудовищная магия…» — нет, эта красная язва точно нарывалась! – «Комадор, сэр – мне кажется, это просто кобылья истерика и розовые сопли, не имеющие ничего общего с действительностью. Разрешите я ей займусь, и мы быстро узнаем всю правду!».

— «Кажется, что-то подобное решил для себя ваш предшественник, капитан Страйк» — подняв голову со скрещенных перед собой копыт, подал голос Шилд, в упор глядя на смутившуюся отчего-то пегаску – «Он решил, что может бросить вызов Раг и ее сброду. Итог известен нам всем».

— «Это была случайность! Мы выстоим против чего бы то ни было, и справимся со всем!».

— «Правда?» — копыто командора нырнуло куда-то под стол, появилось обратно, и по столешнице, гремя и подпрыгивая, прокатился странный предмет – «Даже с этим?».

Притихнув, гвардейцы уставились на заостренный с обеих концов, и расширяющийся к середине, небольшой металлический цилиндр, к одному из концов которого был грубо приварен стальной стержень, снабженный некогда яркой, а теперь – испачканной и наполовину оторванной лентой из бело-синей ткани. Больше всего он напоминал веретено, с приклеившимся к его кончику, разноцветным клочком пряжи, однако я засомневалась, что командор решил успокоить присутствующих, завершив это совещание заседанием клуба анонимных любителей кройки и шитья.

— «Это доставили мне из Новерии» — веско бросил единорог, обводя глазами присутствующих – «Эту вещь нашли на пепелище разоренного поселения, в Заброшенном лесу. Она пробила крышу из соломы и досок, и воткнулась в дощатый пол. Видимо, только поэтому ее и не нашли те, кто разорил поселение северян. Какие будут идеи, сэры?».

— «Мне знакомы эти цвета» — медленно проговорила я. В памяти всплывал веселый летний день, и лагерь под Кантерлотом, разбитый на месте старого парка – «Белое с синим. Именно такой была основная расцветка клана Кимакен. Расстались мы под Дарккроушаттеном не очень-то мирно, не спорю, но чтобы вот так…».

— «Ты узнаешь эту штуку, Раг?».

— «Кажется, даааа…» — протянула я, подкатывая к себе веретено. Увесистая оказалась штучка, и я бы не удивилась, узнай, что она пробила довольно толстую доску – «Их называли… Как же звучало это слово… Фуршетки… Фашины… Фле… Флешетты. Кажется, флешетты. Разбрасывали с воздуха. Они были очень эффективны против скопления живых существ на открытой местности. Откуда они там взялись?».

— «Я бы тоже хотел это знать» — поднявшееся в воздух веретено, покачиваясь, зависло над столом, и его недобрый блеск рождал во мне самые мрачные предчувствия. Даже голос, навязчиво бубнивший что-то в голове, затих. Молчал и Древний.

Кто придумал эти штуки? Грифоны? Вряд ли, ведь я ничего не слышала о том, чтобы крылатые кошки кидались чем-нибудь тяжелым на головы гвардейцев или легионеров, а ведь любые технологии проходят в своем развитии одни и те же этапы, от простых и незамысловатых вещей и устройств до сложнейших комплексов, требующих для своего изготовления развития нескольких смежных областей. Даже самая простая шариковая ручка, за полторы минуты изготавливаемая на коленке Дядюшкой Ляо, требует развития химической и металлургической промышленности, поставляющих для нее свои компоненты, а также наличия теории управления и конвейерного производства. Те же ядра, те же флешетты, насколько мы помнили это вместе с Древним, проходили в своем развитии несколько этапов, и если вторые быстро сошли со сцены, вытесненные с поля боя бомбами, то развитие метательных снарядов не прекращалось ни на минуту, однако и их развитие проходило все те же этапы, от каменных ядер, которыми баловались еще крестоносцы, до сложных устройств с раздельной боевой частью, реактивными двигателями и системой наведения на цель. Эта штуковина просто не могла появиться ниоткуда, а значит…

«ПРИНЦЕССЫ. ПЕГАС. МАШИНА».

«Да, похоже, что они и впрямь не смогли добраться до этого ученика Брайта. Похоже, мне самой нужно навестить милейшего доктора» — мрачно подумала я. Скольких еще пони убьют подобными штуками? Какая еще гадость есть в запасе у грифонов? Чего еще нам от них ждать?

«ПРОЩЕН».

«Это ты его простил! Не я!» — огрызнулась я на замечание Духа, потирая занывшую грудь. Тщательно спрятанная, похороненная память о прошлом мягко толкнулась наружу, безо всяких усилий поднимая над собой могильный холм, что насыпала я сверху над воспоминаниями о произошедшем под Мейнхеттеном. Бедра покрылись мурашками, и в моих ушах вновь, как когда-то, раздался рев пламени, радостно рвущегося ко мне из распахнутого зева печи – «Если бы мне дали его повидать, хоть разочек…».

— «…аг! Раг! Ты меня вообще слышишь?».

— «А? Что?» — вскинув голову, я обнаружила, что на меня смотрит весь кабинет. Поведя головой, я попыталась состроить виноватую ухмылку. Не вышло.

— «Ты опять сидела и бормотала что-то себе под нос» — заметил Вайт Шилд, с интересом рассматривая меня, словно экзотического обитателя какого-нибудь серпентария – «Общалась с высшими силами? Обращалась к мудрости божественных правительниц? Поведай нам, неразумным, что же делать дальше? Откуда взялись эти штуки? Я вижу по глазам, что они тебе явно знакомы, поэтому хочу услышать от тебя, да и от всех присутствующих тут пони, что же именно нам предстоит с этим делать».

«Ага, хочет он… Я бы тоже хотела узнать, что именно с этим всем делать» — тоскливо подумала я, ощущая тот груз ответственности, который взвалил на меня этот проклятый единорог. Взвалил элегантно и словно походя, облекая приказ в словестную мишуру, превращающую его в практически просьбу. Наверняка именно так ощущали себя земнопони, влача беспросветное существование под гнетом воинственных пегасов, готовых забрать то, что им нужно, грубой силой, и утонченных единорогов, готовых опутать тебя сотнями договоров, страховок и перестраховок, после которых ты сам, как и все будущие поколения, оставались бы у них в неоплатном долгу. Наверное, именно поэтому люди с такой иронией относились к выдуманному одним профессором[14] эльфам – вроде бы помощь нужна именно им, а выходит, что это ты напрашиваешься и умоляешь дать тебе какое-нибудь задание, и в чем-нибудь, да помочь. Вздохнув, я тоскливо мазнула глазами по высказывавшимся офицерам, но не найдя ничего интересного, уставилась на карту Эквестрии и прилегавших к ней земель, словно пытаясь найти в ней подсказку. Скоро очередь дойдет и до меня, но кажется, я уже знала, что именно я предложу собравшимся тут пони. Сплав отчаяния, страха и подспудной надежды вновь заставил меня ощутить себя нерадивым учеником, не выучившим заданный урок, но теперь, итоговую оценку будут ставить не строгие учителя, а сама жизнь, глядевшая на меня глазами нескольких пони, собравшихся в этом кабинете для окончательного решения своих проблем.

Вот только что мне было им предложить? Плод своего страха?

— «А ты что скажешь, Раг?».

— «Ну…».

— «Не нужно нукать, прошу» — поморщился Шилд, словно один только звук моего голоса уже вызывал у него жестокую мигрень – «Ты же понимаешь, я надеюсь, что я не случайно пригласил на это закрытое совещание Первую Ученицу Принцессы Ночи, и теперь, я хочу услышать ответ той, что пасется у горних высей, внимая божественным словам».

— «Тогда…» — я вновь заколебалась, даже несмотря на то, что командор впервые за годы нашего знакомства поименовал меня титулом, который без конца высмеивал все это время, пусть даже и в попытке переложить на мою спину ответственность за решение созданных ими самими проблем. Имела ли я право на это? Ведь я собиралась защищать пони, помогать им, а не тащить их за гривы на бойню!

Это была не вспышка озарения. Не божественное знание. Рыская по закоулкам памяти в последней, бесплодной попытке отыскать в ней хоть что-нибудь, что дало бы мне возможность предложить любое, даже самое неудобное, но мирное решение, я вдруг вспомнила то, что увидела в Бездне. Безумное видение двух умирающих существ, задыхающихся, заживо разлагающихся в клубах пожирающего их розового дыма. А что, если это действительно будет кто-то, кого притащили в этот мир? Битва при Ипре, где впервые был применен хлор, позднее, замененный ипритом! Флешетты тоже оттуда, из времен Первой Мировой, как и тактика их использования – на бреющем полете сбросить десятки воющих стрел, пробивавших даже толстые доски блиндажей! Стиснув зубы, я тихонько застонала, уже не обращая внимания на то, что на меня смотрят множество пони, забыв о достоинстве и звании, обо всей мишуре, которую во все времена почитали важной или приличествующей моменту. Жизнь дорогих мне существ оказалась в опасности, а я – я развлекалась и пряталась, искренне, наивно и глупо полагая, что это я была тем центром, вокруг которого вращался этот мир.

Самонадеянно и очень глупо.

— «С Грифусом нужно кончать».

— «Что?!».

— «Поясни» — потребовал командор, до хруста сжав перед собой копыта.

— «С Грифусом нужно заканчивать» — эти слова дались мне тяжело, но дальше стало легче. Так вскрывшийся нарыв, истекая гноем и сукровицей, приносит несказанное облегчение больному, уменьшая терзавшую его боль – «Они что-то планируют, и нам нужно больше данных о том, что именно задумали эти кошки. Даже не что, а как именно они хотят это осуществить. Что – уже понятно. Они собираются нападать».

— «Ты уверена?» — голос единорога перекрыл поднявшийся шум. Вскакивая со своих мест, пони начинали жарко убеждать командора, себя и друг друга в том, что грифоны не могут, грифоны не станут, грифоны не посмеют… Я решила помолчать, глядя на темную поверхность стола. Теперь уже не имело значения то, что скажут эти достойные командиры своих частей, ведь мне стало понятно, что я, вольно или невольно, озвучила то, чего боялся командующий Гвардией Эквестрии, и чего он надеялся избежать. Время текло, словно крупицы песка между копытами, но мне казалось, что у нас еще было время, но вот сколько именно его отмерила нам судьба – этого не знал никто.

Разве что только принцессы.

— «Да, я убедилась, когда вы показали мне эту штуку» — дождавшись, когда шум стихнет, кивнула я мрачному, словно грозовая туча, единорогу – «Они использовались против земнопони севера, верно? Насколько я помню из книг по истории, которые мне давала Твайлай… простите, принцесса Твайлайт Спаркл, в попихушках с Грифусом всегда использовались пегасы, и это разумно, учитывая наличие у них крыльев. По сути, вся их армия – это кавалерия, род высокомобильных войск, способных к быстрому перемещению, за которыми не угонится ни одна пешая сила, но теперь… Теперь они испытывают оружие, нацеленное именно на тех, кто ходит по земле. Они готовятся воевать с единорогами и земнопони, что может говорить лишь об одном – Грифус готовит вторжение, и готовиться сделать это в стиле блицкрига, в виде молниеносной войны. Соединения грифонов прорываются к важным объектам на максимально возможную глубину территории противника, минуя крупные воинские соединения, после чего принимаются за уничтожение командных и снабженческих центров, не ввязываясь в бой с сильным противником. Тот сам разбежится, лишившись управления и припасов. А чтобы эти крупные части чем-нибудь занять, их можно забросать с большой высоты, посыпая вот такими вот штуками, в то время как другие части устраивают резню в их тылах. Убить, быть может, этими хреновинами получится и немногих, но раненных будет предостаточно, что даже лучше. Гораздо лучше!».

— «Да она просто больная!» — с отвращением выплюнула Фур – «Командор, ее опять понесло! Может, она жрет какие-нибудь грибы или травы, как дикари с южного материка?».

— «Почему лучше?» — вопросы Шилда были точны, и как всегда, по существу. Похоже, он и впрямь воспринял мои слова близко к сердцу – «Раненный противник, после лечения, снова может встать в строй».

— «Да. Но пока он не встал, один раненный – это обуза для своих товарищей, это минус один или два пони, которые будут его нести. Это целые лагеря или обозы, доставляющие их в расположенные за линией фронта больницы, а ведь их же еще и нужно охранять. А если фронта нет нигде, а неуловимый противник просто летает, где хочет…».

— «Значит, ты уверена» — пробасил белый единорог. Казалось, он постарел сразу на пару десятков лет, и на миг, мне показалось, что передо мной сидел не тот несгибаемый культурист, каким я привыкла видеть этого мощного, еще не старого воина, а много повидавший и переживший старик, на закате своих дней, вдруг узревший перед собой все свои страхи.

— «Я сама бы так поступила» — опустив глаза, негромко призналась я.

— «Ты просто отвратительна!» — прошипел кто-то с другой стороны стола.

— «Что ж, отвратительна или нет, но теперь, у нас есть хоть какое-то подобие плана врага» — молчание длилось недолго, как недолго длилась и та слабость, что позволил себе командор. Поднявшись на ноги, он вновь, как и раньше, молодцевато и внимательно оглядел повернувшиеся к нему морды своих офицеров – «За неимением лучшего, используем его как основу для составления плана, предусматривающего, в том числе, и такое развитие событий. Сэры, я засажу за разработку дальнейших мероприятий всех своих специалистов, от вас же я требую, прежде всего, молчания и повышенного внимания ко всему, что происходит на вверенной вам территории. Вынюхивайте, высматривайте, выслушивайте все, что может помочь нам в деле защиты нашей страны. Отмените все увольнительные и отпуска, удвойте тренировки и занятия по знанию местности и типовых приказов по подразделениям… В общем, не мне вас учить. Легат Легиона станет нашим представителем перед принцессами – Раг, ты меня поняла?».

— «Эммм… Кажется, да» — неуверенно кивнула я – «Постараюсь подуть в уши нашим божественным повелительницам на предмет запасов, формирования складов и вообще, общей милитаризации. Вряд ли получится – ну, вы же знаете богинь, они наверняка уже все знают, и потихоньку ржут над нашими метаниями. Но постараюсь, честно».

— «Договоришься о встрече?».

— «Для вас? Эммм… Конечно» — вновь промямлила я, оглушенная тем, что ко мне вдруг стали обращаться не с требованиями, а за помощью – «Думаю, завтра с утра. Отлягаю эту долбанную комиссию по устроению праздников – перепуганные свалившейся на них ответственностью придурки до сих пор не успокоятся, и каждый месяц осаждают принцесс с просьбой об утверждении программы развлечений, словно пони Эквестрии веселятся только по команде свыше, хотя уже почти два года, как Селестия скинула с себя это ярмо, чему она была, кстати, только рада. Да, думаю, завтра с утра. Я воспользуюсь вашими гвардейцами?».

— «Скажи капитану Скаю, что действуешь от моего имени» — кивнул единорог, не обращая внимания на раздраженное шипение «Святотатство!», раздавшееся сразу с нескольких сторон при упоминании имени принцессы всуе – «Что ж, сэры, теперь я предлагаю вам пройти в другой зал, где у нас находятся карты и полноразмерный макет страны, где мы попробуем с вами представить, какими силами мы располагаем. Собирайтесь, друзья – мы идем на войну!».

---

— «Ваши Высочества…» — я поклонилась, придерживая крыльями детей. Впечатленные размахом этого «небольшого» приема, они жались к моим ногам, и с энтузиазмом принялись прятаться за материнскими порхалками. Куртуазно расправив в разные стороны крылья, я склонилась до пола в глубоком поклоне, краем уха слыша по бокам завистливые вздохи и шепотки. Этот жест и позу предложила мне Луна, увидев, как я непроизвольно топорщу свои перышки, грудью наступая на преградившего мне путь новичка, впервые оказавшегося на ответственном посту, и решившего во что бы то ни было не допустить меня на прием. И похоже, теперь во дворце появится новый придворный стиль поклона «а-ля пегас».

— «Наш верный Легат» — благосклонно улыбнулась мне Селестия, бросив быстрый взгляд на сестру, воплощением горделивой неприступности, восседавшей на сдвоенном троне – «Мы рады видеть тебя после длительного отсутствия. Был ли приятен твой отдых? Как поживают наши милые внуки?».

— «Благодарю Вас, Ваше Высочество» — вновь склонилась я, старательно не обращая внимания на негромкий шум, пронесшийся над приглашенными гостями. Обычно чрезвычайно тонкая, словно смертоносная рапира, Солнечная Принцесса в тот день изволила, не скрываясь, напомнить собравшимся гостям о статусе моих детей, а заодно – и о моем собственном положении, пусть и неофициальном. Значит, так было нужно – «Санни, Берри, что нужно сказать бабушкам?».

— «Баба!» — сунулась вперед Берри. Почувствовав на своем крупе ободряющее прикосновение моего крыла, она выскочила вперед, но тотчас же застеснялась, и едва не растянулась на полу, затормозив перед первой ступенькой возвышения, на котором стоял трон принцесс – «Бааабуууфкааааа…». Ее брат, тем временем, оробел и обняв мою ногу, прятал ото всех свою мордочку, застенчиво поглядывая на спускавшихся к нам принцесс. Подхватив магией внучку, Селестия улыбнулась оробевшей малышке, и потершись носом о ее нос, незаметно поправила на ней сбившийся на спину медальон. Дети росли, и золотые побрякушки росли вместе с ними – серебро испещренной рунами оправы скрылось под толстым слоем золота, и теперь, укрывавшие близнецов вместилища магии выглядели очень солидно, больше напоминая кулоны, в центре которых находились черные камни, изготовленные когда-то одной старой единорожкой. Оказавшись в объятьях Луны, Санни примерился было захныкать, но передумал, услышав негромкое, намекающее похлопывание моего крыла, и вместо этого, принялся мусолить копыто, засунув его себе в рот.

Клянусь, вот подрастет – попрошу его бабушку наделать много-много зеленки, и намажу все конечности, язык, и даже хвост.

— «Как прошло твое возвращение, Скраппи? Все ли хорошо в Легионе?» — негромко поинтересовалась Селестия, вместе с сестрой, величаво выступая по ковровой дорожке, благосклонно кивая в ответ на подобострастные поклоны знатных, важных, или просто интересных пони, чем-либо заслуживших привилегию появиться во дворце. С начала приема прошло немало времени, прежде чем правительницы обратили на меня свое внимание, что, с одной стороны, могло расцениваться как пренебрежение и выражение монаршего неудовольствия, если бы это случилось на вечернем приеме или званом вечере, а с другой… С другой стороны, во время официального представления, выхода и поклона, это котировалось совершенно иначе, и чем позже принцесса заговаривала с кем-либо из приглашенных, тем больше у него было времени на разговор, тем больше внимания она собиралась уделить этому счастливчику. Зная это, я игнорировала высокомерные взгляды присутствующих на приеме пони, и только усмехнулась от мысли о том, каким же несмышленым младенцем я была по сравнению с этой тысячелетней интриганкой, ведь очень многие, включая даже меня, посчитали ее желание видеть у подножия трона не кого-нибудь, а целого примипила, желанием публично меня уязвить, указать мое место. И только сейчас я начинала понимать, насколько глубоким и дальновидным было это решение, ведь благодаря ему, я училась придворному этикету, глубокому пониманию скрытых процессов, происходивших в залах дворца, и заводила полезные знакомства, заодно, запоминая своих будущих противников и скрытых врагов. Ну и конечно же, умению спать с открытыми глазами, иногда – даже тихонько похрапывая в тягучем и клейком летнем воздухе. И не нужно было никаких экзаменов, книг и нудного заучивания титулов, названия кланов и семей – все они мелькали у меня перед глазами, день за днем, и наверное, я могла бы похвастаться, что знаю все самые основные и самые важные силы нашего королевства… Могла бы, если бы не отлучилась на одиннадцать месяцев в Обитель. Поэтому теперь мне вновь предстояло принюхиваться и приглядываться на предмет изменений в балансе и расстановке сил среди знатных единорожьих родов, земнопоньских кланов и может быть, даже пегасьих союзов. Последние мало почитали родство, каждый из крылатого народа считал себя силой, не нуждающейся в чьей-то помощи, и лишь сталкиваясь с откровенной семейственностью, царившей на поверхности этой страны, они принимались сбиваться в большие и малые союзы, эдакие клубы по интересам, стараясь пробраться во дворец. Забавно, при всем при этом, они вели себя так, словно меня у подножия трона вообще не существовало, даже на картинке, и лично меня пока не побеспокоил ни один крылатый собрат. Впрочем, я платила им той же монетой.

— «Да так…» — столь же тихо, и очень нейтральным голосом откликнулась я – «Три тысячи?! Я не могу поверить в это! А так же в то, что вы с Луной тут абсолютно не при чем!».

— «Поверь, мы даже и не думали вмешиваться, и поучать выбранных тобою пони, как им исполнить их долг» — светски улыбнулась принцесса, вежливым наклоном головы приветствуя знатное семейство, словно случайно, заступившее наш путь, бросившись за якобы «убежавшим» жеребенком. Маленький единорог, почему-то в девчачьей рубашонке, шлепнулся на круп посреди ковровой дорожки, и хлопая зелеными глазенками, зачарованно уставился на подходивших к нему аликорнов. Искренне улыбнувшись, Селестия подняла малыша, и что-то ласково шепнув ему на ушко, передала родителям, за что немедленно удостоилась ревнивого свиста Берри, всю дорогу порывавшейся перелезть с моей спины на крыло коронованной бабки, используя для этого все доступные ей средства, включая рот, полный крошечных молочных зубов – «Но думаю, мы сможем обсудить это после, а пока – не хотела бы ты осмотреть покои, которые мы выбрали для близнецов?».

— «С удовольствием, Ваше Высочество» — я проглотила готовое сорваться с языка острое словцо. Ну сколько им раз можно говорить, что мои дети будут жить в Понивилле? Вот только разберусь с финансами, и… Что ж, видимо, надоело коронованным бабкам мотаться в нашу глухомань, и каждый день нюхать детские подгузники, да и время, похоже, наступало такое, что их присутствие в столице требовалось ежеминутно, а не по выходным. Мысль об изменившихся временах заставила меня вспомнить об утреннем совещании и просьбе командора – «Кстати, Вайт Шилд просил об аудиенции. Это важно. Очень».

— «Так почему бы и не сейчас?» — негромко поинтересовалась белоснежная аликорн, с одобрительной улыбкой наблюдавшая, как знать раскланивается с ее сестрой – «Я могла бы принять его сразу после того, как ты выскажешь свое мнение о покоях, положенных маленькому принцу и принцессе».

— «Подождет» — буркнула я, стараясь сохранять приличествующее моменту выражение на морде. Честно говоря, получалось не очень – «Пусть подготовится. Наверное, ты уже знаешь, что он хочет тебе доложить?».

— «Знаю» — не стала скрывать Селестия. Свернув в один из коридоров, принцессы простились с раскланявшейся толпой придворных и чиновников, направившись вверх по широкой лестнице, бесконечным винтом сотен ступеней свернувшейся в чреве одной из башен дворца. Пыхтя, я потопала вслед за ними, периодически пошатываясь под весом карапузов, вовсю барахтавшихся у меня на спине. Их занимало все – блестящие дубовые перила; огромные окна, за которыми реяли флаги, украшавшие крыши и башни дворца; медные стержни, прижимавшие ковер к скользким мраморным ступеням, и мне приходилось раз за разом дергать крыльями, водворяя гомонящих отпрысков на место.

— «Однако я бы хотела услышать твое мнение по этому поводу. Ты не занята в ближайшие полчаса?».

— «Для вас я всегда свободна» — честно призналась я отчего-то охрипшим голосом, старательно отворачивая глаза от маячивших передо мной королевских крупов. Древний, старый развратник, явно питал нездоровый интерес к чуть-чуть пышноватым, белоснежным бедрам идущей впереди кобылицы, и мой взгляд, помимо моей воли, то и дело скользил по белоснежным, красиво сложенным голеням, покачивающимся ягодицам, кокетливо посверкивавшим краешками солнечных меток, искусно остриженной репице хвоста, из-под которой мне в глаза ударил солнечный зайчик, отразившийся от чего-то крошечного и золотого. Мои глаза буквально прикипели к приблизившемуся к моей морде крупу принцессы, когда покачивавшийся в такт ее шагам хвост немного дернулся, открывая моему взгляду скрывавшуюся под ним молочную белизну, переходящую в аккуратное, нежно-розовое…

«Сдохни, мозг! Сдохни! А тебя, старый развратник, я удавлю сама! Лично! Где б ты там ни сидел!».

— «Ауч!» — задумавшись, а вернее, засмотревшись, я не заметила, как мы забрались на вершину этой, казавшейся бесконечной лестницы, и приложилась головой о косяк. Глаз мгновенно стал заплывать – похоже, я ударилась не слишком удачно, повредив расположенный слишком близко к поверхности кожи сосуд. Теперь придется ходить с фингалом, словно меня кто-то бил. Обидно.

«ОНО ТОГО СТОИЛО!».

«Убью! Обоих!».

— «А вот и покои малышей!» — с какой-то несвойственной ей гордостью провозгласила принцесса, заходя в просторную залу. Широкая и светлая, она была похожа на настоящий пегасий дом – по крайней мере, как я его рисовала в своем воображении, ведь нельзя считать за образец тот барак летной школы Клаудсдейла, в котором поселили нашу полусотню во время нашего визита в облачный город. Устланный мягким, белоснежным ковром, пол без предупреждения переходил в витые колонны, поддерживавшие узкое каменное кольцо, отчего казалось, что мы находимся в беседке, стоящей на облаках. Это впечатление только усиливалось искусным рисунком на расположенных за колоннами стенах, изображавшим открытое небо, по которому бежали далекие облачка. Балконная дверь, забранная в изящную арку, вела на небольшой балкон с низкими и широкими перилами, а по центру комнаты стояла широкая и низкая кровать, напоминавшая приземлившееся отдохнуть облачко.

— «Это для Берри. Соседняя комната выполнена в чуть более сдержанных тонах, для Санни» — едва не лопаясь от гордости, сообщила мне Луна – «Что скажешь, мать наших внуков?».

— «Это… Просто потрясающе!» — забыв о подбитом глазе, я завертелась по комнате, вместе с детьми, осматривая, обнюхивая и пробуя копытом все, что мне попадалось на глаза – «А колонны что, мраморные? А где же свет? А куда можно будет поставить шкафы и стол для занятий? Нет, сначала – детскую кроватку!».

— «Я рада, что тебе понравилось это место» — удовлетворенно констатировала Солнечная Принцесса, с улыбкой глядя на мой неподдельный энтузиазм. Очутившись на кровати, жеребята принялись с визгом носиться по ней, подпрыгивая, словно кузнечики, на пружинящей под ними поверхности. Приблизившись ко мне, Селестия обняла меня крылом, с удовольствием глядя на маленьких проказников, к которым, к моему изумлению, присоединилась и Луна. Под весом ее тела кровать покачивалась и фыркала, словно ленивый кит, отчего жеребята взлетали намного выше, в полете умудряясь счастливо визжать, размахивая маленькими крылышками – «Мы с Луной провели немало времени выбирая, как должны выглядеть комнаты, достойные наших внуков. Но стоило лишь только нам начать разговор о покоях, в которых должна жить одна маленькая, но столь любимая нами пегаска, как поверишь ли – тотчас же начинали ругаться. Былое единодушие исчезало, и вот уже несколько раз мы были вынуждены мириться после того, как едва не оттаскали друг друга за гривы. Конечно, ты понимаешь, что это должно остаться в тайне...».

— «Спасибо. Я… Уммм… Я это очень ценю…» — призналась я, не отрываясь, глядя в склонившиеся надо мной лавандовые глаза. Слова прозвучали глупо и неестественно, но в тот миг, у меня вылетело из головы все, что только можно, оставив после себя лишь запах свежескошенного луга, от которого кружилась голова. Горячее дыхание коснулось моих губ и ноздрей, и движимая тяжелым, необоримым позывом, идущим откуда-то изнутри, я потянулась вперед… Чтобы уткнуться губами в щеку аликорна, чей казавшийся мне огромным глаз разглядывал меня с любовью и дружеским участием, но мне показалось, что я уловила во взгляде принцессы неожиданно взволновавшую меня кокетливость. Губы ее осторожно и мягко коснулись моего глаза, заставив меня вздрогнуть от целого водопада мурашек, обрушившихся на мою спину. Горячая волна рванулась откуда-то изнутри, подкашивая мои ноги… Но тихо посмеивающаяся кобылица отстранилась, с тихим весельем разглядывая мою пошатывавшуюся тушку, глупо вращавшую разбегающимися глазами.

— «Легче?» — сев на попу, я глупо ощупала нижнее веко. Кажется, боль понемногу стихала, хотя синячище еще прощупывался под шкурой. Эх, хорошо быть пони – шкурка скроет мелкие недостатки внешности!

— «Чему ты смеешься?» — ласково поинтересовалась Селестия, за спиной которой я углядела Луну. Прекратив скакать на постели, та ревниво нахмурилась, и принялась аккуратно подползать к сестре, левитируя перед собой большую подушку… пока не уперлась лбом в вовремя подставленное принцессой копыто задней ноги. Увидев это, я захохотала во весь голос, держась за живот, и шлепая себя крыльями по бокам, пока не свалилась на пол. Подхватив нас обоих магией, Луна издала победный клич, и плюхнулась на кровать, заставив меня, детей и Селестию подпрыгнуть, как на батуте, приземлившись по обеим сторонам от гордо улыбавшейся матери.

— «Нет, ну правда, Скраппи, над чем ты хохочешь?».

— «Знаешь, я почему-то подумала, «Как хорошо быть пони!». Представляешь?» — расслабившись, я растянулась на кровати, до хруста вытягивая ноги и крылья, с улыбкой глядя на лежащих рядом аликорнов. Принцессы с интересом разглядывали меня, словно пытаясь угадать по моему внешнему виду, что же именно у меня на уме – «Впервые за всю свою жизнь. Даже непривычно как-то».

— «Ты счастлива, моя Скраппи?» — поинтересовался у меня голос матери, заставивший шерсть на моем ухе смешно встопорщиться, щекоча нежную кожу внутри. С другой стороны раздалось негромкое, ревнивое фырканье – «Ну хорошо, наша Скраппи. Довольна, Селли?».

— «Более чем» — признательно поклонилась та, пододвигая ко мне жеребят, с веселым смехом карабкавшихся по ее крылу, и уже успевших помять на нем немало перьев. Представляю, в какой ужас придет придворный куафер… — «Признаюсь, мне очень редко выпадают столь приятные минуты, которые я буду помнить еще очень и очень долго».

— «Ага. Она нагрузила себя работой, и теперь «коллекционирует» их, словно драгоценности» — громким шепотом, «по секрету», сообщила мне Луна, на этот раз, добившись грустной усмешки. Обернувшись, я погладила по крылу улыбавшуюся нам богиню, и вскоре, ко мне присоединилась и Луна, нежно потершаяся мордой о шею сестры.

— «Да, буду помнить очень и очень долго…» — с легкой грустью повторила принцесса, глядя на обнимавшую ее компанию – «Как жаль, что дела наши, в отличие от прочих существ нашего мира, никогда не закончатся, верно?».

— «Верно» — нахмурилась я. При воспоминании обо всем, что навалилось на меня с момента прибытия из Обители, во рту мгновенно поселилась неприятная кислинка – «Ты хочешь узнать про то, о чем мы говорили с Вайт Шилдом?».

— «Я знаю об этом, хотя и в общих чертах» — терпеливо кивнула Селестия – «Но я хотела бы услышать твои выводы и предположения. Быть может, даже предложения, если они у тебя уже есть».

— «Предложения?» — я слепо уставилась в потолок, на скользящие по нему тени и солнечные лучи, подсвечивающие нарисованные облака. Забавно, этот мир так чист, так свеж и нетронут еще тлетворным влиянием злобы и зависти, чувством собственничества и всевозможных ограничений, что мы могли бы сейчас валяться на облаке, высоко-высоко над дворцом… Но все равно прячемся за каменными стенами, загоняя себя в них, словно в клетки. Идя во дворец, я уже знала, что именно предложу своим повелительницам, подругам, матери и тетке, но все же как можно дольше старалась оттянуть этот миг. Ведь после него уже никто не сможет чувствовать себя в безопасности.

А может, не стоит оно того? Ну допустим, я окажусь не права. Допустим, Грифус не затевает войны, а эта штука… Ну может она быть просто грузилом, выпавшим из сумки одного из нападавших на поселение? Может. Пусть даже грифоны и тщатся прекратить раздоры внутри Королевств, найдя себе внешнего врага, за своими пределами, на которого можно показать когтем и крикнуть «Ату их, ату!», но раньше с ними боролись и даже побеждали. Ползучая аннексия хороша, когда противник ее не замечает, или не хочет замечать, и неплохо работает в обе стороны. Чего только стоила эта трехмесячная война, во время которой грифонов вышибли из Заброшенного леса и Белых Холмов, да так, что только перья летели! Разве сложно нам будет повторить подобное еще раз? Не думаю. Так зачем я хочу привнести в этот мир еще больше зла?

«А газ?» — напомнила я сама себе, следуя взглядом за извивами лепнины, украшавших колонны и лежащий на них архитрав[15] – «Если это и впрямь кто-то из возвращенцев, которому проклятый маг пообещал новую жизнь в обмен на знания? Думаешь, он не поделится своими секретами на жизнь в этом мире? Разве ты хочешь, чтобы его заполонили такие, как тот ублюдок, что пытал тебя в грузовом терминале? Всего за год он стал важной шишкой в Мейнхеттене, распространив свое влияние даже на Сталлионград, а представь, что будет, если этот ученик-недоучка примется призывать самых разных людей? Что принесут они в этот мир?». От нарисовавшейся перед моими глазами картины мне стало не по себе. Жуть – вот что ждало этот добрый и дружный народец, и на фоне грядущих событий, мое решение было практически незаметно за вихрем событий, готовых поглотить этот мир.

— «Клянусь, я не хотела, чтобы так получилось» — прошептала я, закрывая глаза – «Я никому ничего не сказала, клянусь!».

Принцессы молчали.

— «Я не хотела приносить ничего злого в этот мир, но теперь…» — закрыв глаза копытами, я медленно раскачивалась, до боли вглядываясь в цветные пятна, мельтешащие под веками, не замечая прильнувших ко мне детей – «Я боюсь, что нам придется вернуться к тому, о чем я думала полтора года назад».

— «Ты уверена, что это необходимо?» — спокойно спросила меня Селестия. Не осуждая. Не порицая. Интересуясь.

— «Нет. Я не уверена» — шепнула я, стараясь оттянуть этот миг. Но все было напрасно – «Но без этого, нас просто сомнут».

— «И поэтому, ты решила вспомнить о том, что собиралась поручить своему инженеру?» — я представила, как поднимала бровь мать. На морде – величавое спокойствие, а в глазах – затаенная тревога.

— «Да. Нам придется принести в этот мир еще немного зла – для того, чтобы сделать добро. Для того, чтобы пони могли защитить себя от тех, кто велением создателей более приспособлен к доминированию среди других видов. Но как же это больно – знать, что ты несешь зло в этот мир!».

---

«Drujische!

Pishet tebe ne samaya lutshaya podruga, ne samaya umnaya pegaska, i ne samaya otvetstvennaya mat’. Ya ne znayu tvoih politicheskih ubezdeniy, no eto pismo doljno ostatsya v tayne oto vseh, kto loyalno otnositsya k grifonam. K lubim grifonam, daje jivischim v Ekvestrii Ili Stalliongrade. Nam nujno vstretitsya I pogovorit. Boyus, povod budet pechalniy. I kstati, osveji svoyu pamyat otnositelno vsego, chto kasayetsya voyni Stalliongrada s Selestiey, osobenno – posledney osady Stalliongrada.

Tvoya glupaya, I uje ne beremennaya znakomaya, Scrappy Rag».

Тщательно присыпав написанный текст песочком, я подула на него, свирепо раздувая щеки, и поднимая небольшую песчаную бурю, накрывшую половину кабинета. Придирчиво повозив по написанному какой-то бумажкой, я убедилась, что чернила должным образом подсохли, и не выдадут написанного, отпечатавшись на конверте, после чего упаковала письмо в обыкновенный, ничем не примечательный конверт. Проведя большую часть дня на тренировочных площадках казарм, я наконец ощутила ту тягучую, слегка болезненную усталость, наполнявшую хорошо поработавшее тело словно мед, и теперь, отфыркиваясь после холодного душа, сочиняла письмо одному своему знакомому, живущему за много-много миль от Кантерлота. Не письмо даже – записку, то как она была важна для меня в этот момент! Покосившись на открытое окно, на этот раз, для верности, забранное тяжелой решеткой, я вздохнула, и прислушалась к неумолчному шуму, сопровождавшему каждый день в казармах Легиона. Да, местные жители уже осаждали принцессу, жалуясь на глухие, хоровые вопли и неумолчный шум; на лязганье накопытников по плитам; на яркий, режущий глаза свет и постоянный грохот и звон. Вернувшись из Обители, я долго ходила как пьяная, поминутно тряся головой, уши которой были забиты, словно ватой, этим неумолчным шумом, хотя, как мне кажется, про свет они явно приврали. Ну, или не приврали – насколько я помню, ощетинившиеся контрфорсами стены мы освещали особенно тщательно, и не наша вина, что самые дешевые из ярко светящих кристаллов испускали такой отвратительно-белый, режущий глаза свет. Изнутри территория казарм каждый вечер озарялась уютным, желтоватым светом фонарей, висевших через равные промежутки на стенах и зданиях – я извлекла урок из проникновения в Дарккроушаттен, и несущая караул кентурия не имела при себе источников света, способных выдать патруль с головой. Впрочем, в свете нашей иллюминации, трудно было не заметить маячивших на стенах легионеров, но я старалась приучать себя и их к тому, что однажды, уже очень скоро, мы окажемся в окружении довольно враждебной среды, и осторожность никогда не бывает излишней в нелегком деле несения караульной службы.

«Ну вот, теперь на философию потянуло» — подумала я, покосившись на маячившие где-то за стенами окна домов, часть из которых находились явно выше уровня стен. Все они, без исключения, обзавелись тяжелыми ставнями, закрытыми даже в этот теплый весенний день – похоже, соседство с Легионом доконало местных жильцов, уставших искать на меня управу у своей принцессы. Нет, ну надо же – они каждый месяц, словно по расписанию, собирались на пару часов возле ворот казарм для того, чтобы по-кантерлотски сдержано поскандалить, требуя тишины и спокойствия для себя, и своих домочадцев. И это после того, как я весь день, зубами, писала им прочувственные письма с извинениями за столь шумное соседство! Нет, все-таки нет в мире совершенства! Вот дождутся, что я начну распускать самые гнусные слухи про этот квартал, а потом, пользуясь паникой и резким падением цен на жилье, скуплю к чертовой матери все окружающие дома, и продам их втридорога! Ну, или отдам своим офицерам.

От раскрывавшихся передо мной перспектив я на какое-то время выпала из реальности, словно в компьютерной игре, покупая и продавая дома, перестраивая район по своему вкусу, и к моменту, когда за дверями послышался громкий топот ломящегося ко мне подчиненного, я, идиотски хихикая и потирая копыта, мысленно заканчивала укрепрайон, с кучей вышек, колючей проволокой и недреманной стражей, шарящей прожекторами по небу и земле.

— «Звала, Легат?».

— «Проходи, проходи» — встав из-за стола, я прошлась по кабинету, с удовольствием ощущая, как проходится по шерсти теплый сквознячок. Остановившись у окна, я прикрыла решетку – она открывалась только внутрь комнаты, и запиралась лишь изнутри, без чего невозможно было закрыть само окно. Проделав весь этот ритуал, придуманный, как ни странно, примипилом Виндом, я задернула занавески, после чего постаралась изобразить самое проницательное выражение на морде, рассматривая стоявшего у стола кенутриона. За год моего отсутствия ничего не изменилось – Браун «Кабан» Брик был таким же коренастым, таким же бурым, с такими же кривыми ногами и похоже, даже чуть погрузневшим, однако глядя на него, я бы не решилась затевать с ним соревнование на силу или выносливость, не опасаясь опозориться и в том, и в другом споре. Но в данный момент меня интересовали не его волосатые конечности с нестриженой шерстью вокруг копыт, а его происхождение, а также его контакты с родственниками и скорее всего – с начальством, которое, похоже, и прислало его к нам с какой-то определенной целью. Не исключено, что это было приглашение к дальнейшему диалогу или демонстративно открытый канал для связи с белоснежным городом, оставшимся далеко на востоке, и теперь, мне предстояло проверить, что же именно задумали те, с кем не так давно, мы распутали одно неприятное и прямо скажем, грязное дело.

— «Кабан, мне нужно, чтобы ты передал это письмо комиссару».

— «Какому комиссару?» — поверхностная проверка не удалась. С другой стороны, чего я ожидала? Что он начнет отнекиваться или строить из себя дурачка? Хмыкнув, я кивнула в сторону белого конверта, лежавшего на краешке стола.

— «Я написала его имя на конверте. Но сделать это нужно быстро, и так, чтобы об этом не узнала ни одна душа. Сделаешь?».

— «Постараюсь. Доверишь мне отвезти его лично, или пошлешь с нарочным?».

— «Если обернешься быстро – то сам, а если нет…» — я задумалась, постукивая копытом по нижней губе, неосознанно копируя жест матери, когда она о чем-то задумывалась, глядя при этом на предмет своих раздумий. Тогда я еще не замечала этой странной привычки – «Нет, пожалуй, отвези сам. Сдашь дела своему опциону, и потихоньку уедешь туда, куда тебе нужно. Именно уедешь, Кабан – я не хочу, чтобы ты передавал его по цепочке. Да-да, я не собираюсь выяснять, кто именно тут твой связной или пони, которому ты доверяешь – поверь, мне нет пока дела до всей этой ерунды, но я хочу, чтобы это письмо попало к комиссару Старху «Вилы» Джусу, минуя даже его соратников из комиссариата. Он знает, что с этим делать».

— «Когда?» — хотя морда лохматого сталлионградца по-прежнему ничего не выражала, кроме положенного по уставу рвения, я ощутила, что он немного растерян. Ну еще бы – наверняка ожидал, что я буду расспрашивать его о его задании или хитрить, или еще каким-либо образом пытаться выведать о связанных с ним пони. А я вот не стала этого делать, и пусть теперь всю дорогу до прекрасного города на реке, мучается сомнениями и подозрениями, зачем это понадобилось его глупой соотечественнице передавать послание в комиссариат. Ну, а заодно и проверим, на вшивость.

— «Когда начинать?».

— «Хоть сейчас. Крайний срок – до вечера» — я демонстративно отвернулась к окну, показывая, что не хочу знать даже того, куда он положит письмо – «В подвале, в одной из камер, я оставила седельную сумку. В ней деньги и еще пара писем – их можешь опустить в первый же почтовый ящик Сталлионграда. Но это, маленькое, передашь лично в копыта. Усек?».

— «Как скажешь, Легат».

— «И еще одно, Брик» — остановившись на пороге, земнопони настороженно зыркнул на меня из-под надвинутого на брови шлема – «Письмо не отдавать никому, кроме комиссара. Пусть даже сам Генеральный Секретарь присядет рядом с тобой в вагоне, и дружески похлопав по спине, предложит передать эту писульку по назначению. Или еще какой-нибудь друг, знакомый, а также доброхот. В случае непредвиденного… Разрешаю его съесть. Сжечь. Закопать. Но оно не должно попасть в чужие конечности. Это понятно?».

— «Сделаю, Легат» — подумав секунду, мрачно кивнул Кабан, и выйдя, тихо прикрыл за собой дверь. Я повернулась к окошку, и распахнув его, полной грудью вдохнула городской воздух, пахнущий последними лужами, нагретым камнем и свежевыстиранным бельем. Где-то наверху, на крыше одной из казарм, легионеры развешивали свежевыстиранные туники и поддоспешники, и свежесть их, отдающая мылом и жарким полуденным солнцем, вдруг напомнила мне запах приближающейся грозы. Я не знала, доберется ли до места мой посыльный – уже который день после совещания, моя паранойя цвела пышным цветом, но я старалась не выказывать обеспокоенности, и продолжала заниматься своими делами, коих, как оказалось, осталось не так уж и много. Внимательная и умненькая Черри, казалось, знала все лучше меня, и теперь, мне оставалось только решать текущие вопросы и недоумевать, почему лучшая подруга постаралась как можно незаметнее ускользнуть из казарм, отпросившись по каким-то делам. Почему Хай, неуверенно мямля и пряча глаза, попросил для нее разрешение уходить пораньше со службы? Мне вдруг показалось, что негодяи решили в тайне связать себя узами брака, но подумав, я отбросила эту идею – все-таки мои друзья были пегасами, и несмотря на все одобрение, которое они высказывали по поводу моего решения приобщиться к культуре земнопони, я ощущала, что этот свадебный обычай еще не слишком широко разошелся среди пегасьего племени. Ну и ладно – весна, чего еще ждать от крылатого народа? Пусть веселятся, пока есть время, стремительный ток которого я ощущала сквозь копыта. Оно шуршало, черным песком прокатываясь между шерстинками моей шкуры, но пока нас еще не засыпало, пока еще можно было что-то сделать, и я собиралась приложить все усилия для того, чтобы нас не накрыло с головой, погружая в беснующуюся, бесконечную бездну.

Ведь, как сказала Луна, за ней уже нет ничего.

Стряхнув с себя меланхолию, так не вовремя прокатившуюся мне по мозгам, я встряхнулась, и воровато оглянувшись по сторонам, полезла копытом под лавку, доставая оттуда тяжелый и длинный грифоний меч. Предназначенный для двух лап, он недобро поблескивал широким и длинным клинком, наполовину утопленным в ножны.

Что ж, думаю, еще одна порция нагрузок мне явно не повредит.

---

— «Ох, прекрасно!» — пробурчала я, делая круг над совершенно незнакомым мне лесом – «Заблудилась! Ночью! Отлично!».

Нет, похоже, Черри была права – эта железяка, больше похожая на рельсу или рессору, явно не шла мне на пользу. Заигравшись с весело сверкавшим мечом, я не заметила, как наступил вечер, и только надтреснутый звук легионерского рожка заставил меня выпустить изо рта рукоятку тяжелого оружия. Я мысленно продолжала называть ее этим словом, поскольку не смогла, да и не очень-то и пыталась найти подходящий аналог для грифоньих лап или зубов пони, как, впрочем, и не смогла управляться с ней с помощью своего рта. Похоже, эта штука не была рассчитана на то, что ее будут мусолить во рту всякие-разные, не очень-то и умные кобылки, поэтому я решила не выделываться, и не пытаться соревноваться с остальными земнопони, с ухмылкой глядевшими, как я скрипела зубами по оголовью эфеса. Ухмылочки быстро испарились, когда я подхватила его передними ногами, и даже без копытокинеза, удобно удерживая его под бабками, принялась наносить тяжелые, рубящие удары по манекену, с грохотом разнося его на части. Похоже, я увлеклась, и очень быстро фигура пони, составленная из скрепленных цепями чурбаков с надетыми на них элементами старых доспехов, развалилась на части, которые я, со свирепым рычанием, добила, вонзив загудевший клинок в образовавшуюся в металле щель, со скрежетом продвинув его до самой земли. Это был второй из разломанных мной манекенов за одну неполную неделю, поэтому меня дружно выпроводили прочь, напомнив о куче срочных дел, которые без Легата решить было совершеннейшим образом невозможно. Обидевшись, я упорхнула со службы, перед отлетом, в профилактических целях накрутив дежурной кентурии хвосты, и вскоре, уже парила в ночном небе, вместе с сопящими в котомках детьми направляясь в сторону Понивилля. Ночной поезд до нашего городка отменили, но я самонадеянно решила, что уж точно не собьюсь с пути в наполненном редкими ночными возчиками небе. И вот результат.

— «Просто, blyad, отлично!».

Увы, ругань не возымела никакого эффекта. Паря в ночном небе, я беспокойно оглядывалась по сторонам, не узнавая расположенного подо мной леса. Где-то недалеко взблескивала небольшая река, бегущая между деревьями, но и без нее высокие Собачьи горы, проплывавшие по правое крыло, яснее ясного говорили о том, что я заблудилась, и скорее всего, уже давно пролетела ставший мне родным городок, слишком круто забрав к юго-востоку от железной дороги, чей отраженный свет, служивший мне в ночи ориентиром, затерялся, приглушенный тонкими, но многочисленными облаками, перегоняемыми сразу несколькими десятками Погодного Патруля. Наверняка это был тот огромный массив Белохвостого леса, что протянулся через всю страну, от Кантерлота до Филлидельфии, и лишь небольшая часть которого, пораженная древней магией воюющих аликорнов, получила название Вечнодикий лес. Однако, в тот момент, мне было глубоко безразлично, над каким же именно его участком мы находились – утомленная суматошным днем и полетом, я начинала уставать, а проглянувшая между тучками луна только мешала, пряча в своем серебряном свете далекие искорки деревень и селений.

— «Да, нужно что-то делать…» — пробурчала я, неосознанно прижимаясь поближе к реке, кроме гор, бывшей моим единственным ориентиром – «Нет, я понимаю, конечно, что все реки впадают в океан, но до него, если верить картам, еще половина материка! Не хотелось бы ночевать с детьми где-нибудь на облаке…».

«РЕКА. СЕЛЕНИЯ. ПОТЕРПИ».

— «Ну да, ну да. Разумные всегда старались селиться по берегам рек. Я помню!» — мое настроение начало портиться, подпитываемое тем морализаторским тоном, которым решил поговорить со мной этот Дух. Ну надо же, открыл, понимаешь, Второй закон Ньютона! Я, быть может, знала это и сама! И вообще…

«А ТЕПЕРЬ?» — в голосе симбионта сквозило неприкрытое злорадство. Не знала, что он способен на такие эмоции.

— «Нет, надо мной положительно кто-то издевается!» — рявкнула я, глядя себе под брюхо. Река подо мной впадала в небольшое озерцо, где и раздваивалась… нет, растраивалась, выбегая из него в три разные стороны. Один рукав бежал куда-то в горы, становясь самостоятельной рекой, второй – шел вдоль них, а третий забирал круто на восток, теряясь среди покрытых лесами холмов. Вот тебе и на… И куда же теперь мне лететь?

— «НЕ В ГОРЫ. С НИХ».

— «Слушай, дружище!» — я постаралась не злиться, однако не смогла говорить иначе, как сквозь плотно сжатые от злости зубы – «Мы, blayd, заблудились! Вокруг ночь! На моих боках – голодные дети и вокруг нет никакого жилья! А тебя волнует, наполняет ли эта сраная река это не менее сраное озеро, или выбегает из него в горы?!».

«ПРОСТИ».

— «Забудь!» — я сердито засопела, вновь набирая скорость, и следуя за прихотливыми извивами лесной реки. Песчаные берега ее были хорошо различимы в свете луны, хотя они и доставили мне пару неприятных минут, скрывшись за чем-то, что я посчитала густыми, склонившимися над водой кронами деревьев. Впрочем, темный промежуток закончился, и я увидела высокий, гремящий в полутьме водопад, низвергавшийся в расположенную за ним долину. Окружавшие его землистые стены были покрыты десятками деревьев, и несмотря на все мое беспокойство, я сделала два лишних круга, недоумевая, какая же сила заставила просесть огромные массы земли. Наверное, вскоре эрозия почвы превратит этот гигантский склон в покатую возвышенность, а затем и в покрытый лесом холм, но думаю, лишь у моих детей, а может, и у детей моих детей, будет возможность увидеть, как это происходит на деле.

— «Надо же, сама-то веду себя как исследовательница!» — пробурчала я, оставляя позади гремящую стену, и вновь возвращаясь к бегущей вдаль реке. Лес понемногу густел, и вместо листьев, все чаще топорщился колючими лапами елок и елей, между которыми я заметила теплый огонек, говоривший о том, что в этих местах тоже живут если не пони, то по крайней мере, относительно разумные существа. Снижаясь, я постаралась выкинуть из головы мысли о том, что будет, если хозяевами деревянного, сложенного из кондовых бревен дома окажутся те же грифоны, но мне повезло – после долгого стука в дверь, из пропахшего паутиной и пылью полумрака выплыла старая, желтая кобыла, подслеповато сощурившаяся на меня из своего капора[16].

— «Привет вам!» — несмотря на скрипучий голос, она не шепелявила, и в целом, не производила того впечатления древней старушенции, как, например, Бабуля Смит. Подозрительно оглядев меня с ног до головы, она уставилась на головы близнецов, словно шляпки грибов, выскочившие из моих седельных сумок – «А кто ж вы такие будете?».

— «Эмм… Меня зовут Скраппи. Скраппи Беррислоп» — отрекомендовалась я, несколько оробев от той деревенской бесцеремонности, с которой меня оглядывали выцветшие зеленые глаза. Свечка в старом, латунном подсвечнике, стоявшая на полочке у двери, сердито защелкала, когда мимо нее прошмыгнула быстрая тень, едва не задувшая трепещущее пламя – «Я заблудилась и решила узнать, нет ли тут поблизости какого-нибудь городка. А то знаете, так пить хочется, что даже переночевать негде…».

— «Оу, что же это я?» — встрепенулась пожилая пони, отступая от двери, и приглашающе поманив меня в пыльную глубину дома – «Проходите, проходите. Я извиняюсь заранее, ведь я не ожидала гостей… Осторожно, не упадите!».

— «Спасибо, я… Ауч! Я постараюсь» — зайдя внутрь, я немедленно споткнулась обо что-то, и с грохотом покатилась по захламленному полу. Но гораздо сильнее был грохот, послышавшийся за моей спиной! Оглянувшись, я изо всех сил заработала ногами, разбрасывая во все стороны пачки старых газет, опутывавшие мои копыта носки и драные одеяла, по-видимому, служившие кому-то постелью, а так же прочую ерунду, веером разлетавшуюся под ударами моих ног. Вскочив на первый пролет узкой, скрипучей лестницы, я с испугом уставилась на разъезжавшуюся, рассыпавшуюся гору какого-то мусора, с угрожающим рокотом двигавшуюся по комнате, словно гротескную пародию на домино. Грохоча, валилась какая-то мебель, поверх которой, жалобно звеня, кувыркался огромный, допотопный граммофон; сдвинувшаяся с места, кадушка с яблоками, чей прелый запах я ощущала даже через клубы пыли, отправилась в путешествие по комнате, заминировав своим содержимым всю комнату в ожидании чьих-то неосторожных копыт; звенело стекло и громко звякали подковы – казалось, вся комната пришла в движение, пустившись в невообразимый, сюрреалистический хоровод. Покрутив головой, я постаралась найти пути к отступлению – мне вдруг показалось, что вот сейчас, уже в следующий миг, мусор сложится во что-то ужасное, и превратившись в какого-нибудь монстра из старинных баек, непременно на меня нападет, иссушая мое тело и мозг, превращая в обезумевшую, неопрятную старуху, тащащую в дом всякий хлам. Единственный путь лежал вверх по лестнице, на второй этаж, но его надежно оккупировала желтая земнопони, подслеповато щурившаяся в сторону грохочущего ада, разверзшегося на первом этаже. Клубы пыли взметнулись до потолка, когда волна мусора вздохнула в последний раз, надежно погребая под собой входную дверь дома, и в этой удушливой, пыльной завесе, вдруг начали открываться большие, сверкающие, и очень недобрые глаза.

«Нам хана».

«БЕЖИМ!».

— «Ну-ну-ну, что тут за шум?» — впервые с момента начала этого кавардака, подала голос старуха – «Опять безобразничаете, негодники?».

— «Бабуля, поберегись!» — завопила я, прыжками взбираясь по ветхим ступеням. Делать это приходилось очень и очень осторожно, и я успела пару раз основательно приложиться головой и носом о жесткие ребра, когда мои копыта скользили по вытершемуся вязанному ковру.

— «Что? Хде? Кто?» — забормотала та, глядя на прыгавшую к ней компанию, состоявшую из меня, и радостно голосящих жеребят. Похоже, дети решили, что все это – какая-то веселая игра, явно призванная избавить их от скучного времяпровождения в материнских сумках, и весело, задорно чирикали, как всегда, перейдя в моменты возбуждения, на непонятный, уже давно и прочно забытый, фестральский язык.

Если эти немелодичные вопли воробьиной джаз-банды можно было считать языком.

— «Ну-ну-ну, опять расшалились, негодники?» — тяжело дыша, я присоединилась к бабке, с испугом глядя на подкатывавшееся к моим ногам море из пыли. Глаза мигали, двигались, скрываясь между силуэтами погребенных в пыли предметов, и явно двигались к нам, с тупой и настороженной злобой оглядывая мое аппетитное тело – «Это что за безобразие такое? Вы уж простите их, дорогуша. Они бывают такими безобразниками. Вылезай, мистер Флаффи! Иди сюда, Руфус. Иди сюда, дорогуша».

Я едва успела открыть рот для протестующего вопля, поскольку не собиралась иметь ничего общего с любым из демонов, которых могла призвать эта ведьма, как вверх по лестнице протопали чьи-то лапы, и перед нами, из душной пыли, вылез большой, черный кот. Остановившись, он уселся на нижней ступеньке лестницы, уставившись на нас вытаращенными желтыми глазами, чудно смотревшимися на фоне белого треугольника шерсти, охватывавшего его морду и рот.

— «Руфус! Ах ты негодник! Иди-ка сюда!» — заскрипела старушка, умильно глядя на своего питомца. Из темноты первого этажа, в ответ знакомому голосу, раздалось мяуканье и вой, подтверждавшие одно из моих худших подозрений – весь дом, вся эта бревенчатая хибара, была наполнена целым стадом из кошек, прыгавших, бежавших и подкрадывавшихся к лестнице, пока кто-то большой и изящный, хорошо различимый на фоне окна, планомерно отхаркивался, пытаясь извергнуть из себя что-то большое и неудобоваримое. Признаюсь, я бы не удивилась, если бы это был череп давно пропавшей служанки старухи.

— «Вот, поглядите-ка, дорогая! Это Руфус. Руфус, поздоровайся с этими заблудившимися пони».

— «Мрррряяяуууу!» — похоже, Руфус не желал иметь ничего общего с пони, сколько бы их ни было на всей эквестрийской земле. Взаимное желание, кстати говоря, ведь я тоже не собиралась знакомиться со всем этим зверьем, которым, где-нибудь две или три тысячи лет назад, непременно заинтересовалась бы Священная Инквизиция.

— «Меня звать Голди Делишез» — тем временем, вещала мне пожилая пони, отправляясь вверх по лестнице. Покосившись друг на друга, мы с Руфусом направились вслед за ней, изо всех сил стараясь не замечать идущего рядом соседа – «А вы хто будете?».

— «Как я говорила, меня зовут Скраппи Беррислоп. Мы заблудились, и вы пригласили меня переночевать, за что я вам искренне благодарна».

— «Оу? Ах, ну да не за что, дорогуша» — махнула подагрической ногой Делишез, не переставая при этом подниматься по лестнице. Не представляю, как ей это удавалось проделывать, учитывая еще и подсвечник, намертво приклеившийся к ее копыту. Наверняка какая-то особенная магия земнопони?

— «Переночуйте у меня, канешна жеж» — второй этаж был захламлен не меньше, чем первый, но по крайней мере, низкие потолки уменьшали опасность откинуть копыта, получив по макушке увесистым томиком какой-нибудь из книг, в беспорядке громоздившихся вдоль стен – «Вот, в этой комнатке вам будет удобно. Я живу по соседству, за следующей дверью. Ох, и не давайте этим шалунам вам надоедать!».

— «Ага. Им не дашь, как же…» — пробурчала я, укладываясь на старую, пыльную, скрипучую кровать. Комната была захламлена не меньше, чем остальная часть дома, но по крайней мере, тут не было ничего, что поднималось бы кучей выше моей головы. Шляпные картонки, какие-то чемоданы и свертки закрывали собой стены и погребенное под ворохом аккуратно сложенного белья трюмо; темные портреты, неразличимые в темноте, мрачно таращились на меня, словно кошки. Рассевшиеся вокруг, эти создания внимательно осматривали меня, словно деля между собой мою тушку, опасливо сжавшуюся в центре кровати.

— «Прошу прощения, дорогая. Признаюсь, я не ждала сегодня гостей» — проскрипела Голди Делишез, вновь появляясь у входа в комнату, в сопровождении неизменного подсвечника с тускло горевшей свечой. Повозившись, она сгрузила на столик широкий поднос, уронив с него множество мелких вещей, тотчас же канувших во мраке – «Но думаю, твоим жеребятам не помешает немного подкрепиться».

— «Спасибо, мисс Делишез» — признательно кивнула я, поднимаясь с кровати, и обнюхивая принесенное угощение. Что ж, думаю, черствое печенье с горячим молоком им мало чем повредит – «Это было очень кстати».

— «А, бросьте, мои дорогие. Временами тут бывает немного одиноко, и только такие праздники, как День Воссоединения Эпплов, заставляют меня подвигать поясницей, и размять эти старые кости».

— «Эпплов?» — я вскинула глаза на желтую земнопони, от удивления, уронив в миску печенье, которое вымачивала в молоке для Берри. Та мгновенно оценила открывшиеся перед ней перспективы, и с ликующим писком бросилась ее ловить, при этом, навалившись передними ногами на голову брата, с бульканьем, скрывшуюся в теплом молоке – «Вы их родственница?».

— «Агась. Я, можно сказать, хранительница истории Эпплов, хотя мои родственнички и любят повоображать, что в этой старой, сморщенной голове помещаются воспоминания только о нашем роде!» — самодовольно заявила она, демонстрируя мне свою метку, изображавшую яблоню с несколькими желтыми яблоками, висящими на ветках, и раскиданных вокруг ее корней – «А ты из чьих будешь? Из какой ветви? Из филлидельфийских Беррислопов, или тех, что живут в Белохвостье?».

— «Я? Ну, я из тех, что жили в Хуффингтоне. Это ближе к Стэйблсайду, чем к Филлидель…».

— «Ах, значит, Хуффингтон? Ну, тогда мы мигом определим, откуда ты родом!» — радостно заскрипела пожилая пони, исчезая за дверью вместе со своей свечой. Она не выглядела слишком старой или больной, хотя ее надтреснутый голос мог говорить о том, что она провела свою жизнь на свежем воздухе, и частенько болела простудой. А может, просто орала до хрипоты на своих бесчисленных кошек.

«ПЫЛЬ. АЛЛЕРГИЯ. ХОБЛ».

«Ну да, конечно. Многоуважаемый диагност проснулся!» — насмешливо фыркнула я. Без старушечьего огонька комната стало очень неуютной, хотя моих драчунов это совсем не смущало. Отловив носившихся с писком по всей кровати детей, я принялась умывать их перепачканные в молоке и крошках печенья мордочки, шоркая по кривившимся личикам длинным, розовым языком — «Думаешь, Хроническая Обструктивная Болезнь Легких? А то, что одышки не слышно, тебя не смутило?».

«ДЕЛО ВРЕМЕНИ».

«Пророк, блин! Нет чтобы что-то хорошее придумать!».

«ЗА ЭТИМ В ЦЕРКОВЬ».

«Вот договоришься – отведу тебя в храм богини, и буду там поклоны бить!».

«АГА. СОЛНЕЧНОЙ».

«Тьфу на тебя!» — не выдержав, фыркнула я, неосторожно попав Берри в ухо, за что сразу же получила копытом по носу. Пришлось укусить хулиганку за попу – не сильно, но чтобы почувствовала, что мамка не в настроении, и нужно сидеть смирно, изредка делая положенный по уставу вдох – «Еще раз увижу, что пялишься на ее круп…».

— «А вот и я!» — прервав столь интересный разговор, в котором я угрожала, с точки зрения постороннего, самой себе, в комнате появилась какая-то облезлая кошка, затем – дрожащая свечка, и следом за ними – желтая бабка, волокущая за собой какой-то томик – «Так значит, Беррислоп, да?».

— «Агась. Из Хуффингтона» — закончив бороться с собой и детьми, я наподдала обоим сорванцам, и распихала их по сумкам – «Мы, кстати, недавно породнились с Эпплами. Ну, как породнились – стали добрыми друзьями. Я даже замуж вышла в их семейном платье, благодаря Эпплджек Эппл, из Понивилльских Эпплов.

— «Ах, малютка Эпплджек! Как же, помню! Мы у нее год с лишком назад такой хороший Праздник Воссоединения устроили, любо-дорого было посмотреть!» — ударилась в воспоминания старая пони, присев на стопку из коробочек, затрещавших под ее седалищем – «У меня даже фотографии их остались. Хочешь взглянуть на ее пинетки?».

— «А у вас и такое есть?».

— «Оглянись вокруг!» — с гордостью, хотя и не слишком быстро, распрямилась бабулька, поведя копытом по сторонам – «Весь этот дом, все эти комнаты заполнены памятными для нашего рода вещами. У меня есть точильный круг могучего Эпплджуса, подковы скакуна Эппл Тарта, и даже фонарь Биг Сид! Ох, сколько же раз у меня хотели забрать их в музей… Но я отказала, и в будущем откажу!».

— «Да, пожалуй, тут им будет лучше» — призналась я, разглядывая пылевые разводы. Непотревоженные ничем, кроме лапок вездесущих кошек, они копились тут уже много-много лет, и внезапно, я ощутила странную волну, пробегавшую от позвоночника до самого лба, когда глядела на все эти вещи, погребенные в вечном полумраке старого домика, затерянного в лесах. Кто знает, с какой целью их сложили сюда, гнить и разлагаться под слоем консервирующей их пыли? Быть может, это и впрямь наследство Эпплов, которое они хотели бы преумножить и сохранить? А может, это был обычный мусор, бывший чем-то памятным для этой пожилой пони, нашедшей, как и я, в этой жизни, какой-то свой якорь, держащий ее на земле? Что заставило ее уединиться – желание одиночества или нечто большее? Поведя глазами по сторонам, я вновь уставилась на старушку, бурчавшую что-то одобрительное ластившимся к ней кошкам.

— «Скажите, мисс Делишез, а у вас каких-нибудь записей о вашем роде нет? Ну, например, каких-нибудь генеалогических книг, которые я могла бы почитать на ночь. Я теперь, в некотором роде, породнилась с Эпплами… Ну, если верить словам Эпплджек. Да и ее домашние были не против».

— «Ох, моя дорогая, родство среди земнопони – вещь очень сложная, и для того, чтобы его хорошо понимать и не ошибиться, нам нужно хранить много записей, и тебе очень повезло, что ты попала именно к такой пони!» — распрямившись, гордо топнула подрагивавшей ногой желтая пони – «Вот, погляди. Справа от спинки кровати».

— «Гляжу. Стопка книг».

— «Полная летопись нашей семьи, всего нашего славного рода» — напыщенно провозгласила Голден, пихая копытом стопку из книг, тотчас же выстрелившую в нас клубами из пыли – «Двадцать один том, и ни одной книгой меньше!».

Я содрогнулась. Если это был лишь поименный список…

— «Не возражаете, если я скоротаю ночь за чтением? Мне было бы очень интересно, не пересекались ли раньше члены наших семей» — умильно попросила я пожилую кобылу, пряча за улыбкой безумный оскал. Нашествие должно было быть остановлено любой ценой, и я находилась прямо у его истоков!

— «Конечно, дорогая» — пожала плечами земнопони, ставя на прикроватную тумбочку свой подсвечник. При этом, вниз полетело еще несколько предметов, часть из которых с глухим звоном разбилась, приземлившись в толстый слой пыли, скопившийся между тумбочкой и кроватью – «Только постарайся не закапать воском кровать. Она принадлежала старому Грэйпэппл Соус, да примет его душу богиня, да и не делают больше таких. И ежели тебе не трудно будет, спусти их утречком вниз. Старовата я уже для таких вот подъемов за этими книгами… Но только чур, моей кузине Смит об этом не говорить!».

— «Да, сейчас не делают ни таких книг, ни таких вот кроватей. Гонят один бездуховный новодел» — покивав и повздыхав за компанию с хозяйкой дома, я наконец простилась с болтливой, как все старухи, Голди Делишез, и убедившись, что она отправилась спать, открыла первый из двадцати одного тома. Да, это был детальный список, дополненный немного запутанной, но в принципе, довольно удобной системой навигации по поколениям и годам, чем-то похожей на нумерацию листов автомобильного атласа дорог, и покосившись на быстро уснувших жеребят, я пододвинула к себе свечку, зарываясь носом в пыльные листы. Конечно, вряд ли я смогла бы хоть как-нибудь исправить эту или подобные ей книги – увы, уж слишком красивым был в ней почерк, уж крайне разветвленной система поиска и обозначений, уж слишком много перекрестных ссылок на разные имена, но я была уверена, что смогу что-нибудь сделать со всем этим беспределом. Слишком уж много было Эпплов в округе для простого, ничего не значащего совпадения, слишком уж разветвленной была их семейная история, и вряд ли было простым совпадением то, что я, заблудившись, вдруг вылетела прямо к источнику всех этих яблочных бед. Судьба? Быть может, но и судьба над чем-то не властна, поэтому я позволила себе лишь короткий перерыв перед долгим ночным бдением, и повздыхав над превратностями жизни, вновь принялась за дело.

Меня ждала одна долгая, бессонная ночь, наполненная запахом пыли и старых, наполовину засохших чернил.

---

— «Скраппи! Вот ты где!».

— «Эммм… Нет! Это не я!» — тотчас же пойдя на попятную, откликнулась я, от неожиданности вздрагивая, и припуская вперед, в сторону дома. Увы, удрать не получилось – облачко магии подхватило меня под пузо, осторожно приподнимая над землей. Еще немного поработав ногами, я все-таки смирилась, и с недовольным видом поплыла к Твайлайт, с ехидным видом глядевшей на мою пыхтящую мордочку.

— «Мы должны были встретиться еще вчера, Скраппи. Ты помнишь?».

— «Конечно! Как я могла забыть!» — преувеличенно бодро воскликнула я – «Дети, поздоровайтесь с тетушкой Спаркл. Что нужно сказать этой фиолетовой засранке, не знающей ни жалости, ни меры в своей тиранической тирании?».

— «Бябя!».

— «Ухххх, Скраппи! Как ты вообще собираешься сдавать экзамены на чин, если ты только и делаешь, что летаешь неизвестно где?!».

— «Нет, Берри. Это не бабушка» — попеняла я дочери, не обращая внимания на негодующую фиолетовую заучку – «Это тетя Твайлайт. Попробуй еще раз. Тетя Твааайлайт…».

— «Тятя Твалят!».

— «Вот, молодец» — расплылась я в улыбке, глядя на скачущую по моей спине дочь. Явившись в Понивилль поздно утром, я решила пройтись по городку, и побаловать малышей парой больших и сладких глазированных яблок, прихваченных в Сахарном Уголке, и уж совсем не ожидала увидеть тут Твайлайт, с деловитым видом бредущую куда-то в сторону Вечнодикого леса. Заметив меня, рогатая тиранша тотчас же подкорректировала свои планы, и в итоге, я вновь оказалась в позиции оправдывающейся стороны. А я не любила оправдываться, ни тогда, ни, собственно говоря, сейчас. Что бы там ни говорила Селестия!

— «А ты утверждала, что они не заговорят! Один-ноль, с тебя должок!».

— «Скраппи, я не утверждала, что малыши не заговорят!» — несколько наигранно, на мой взгляд, возмутилась младшая из принцесс – «Я всего лишь сказала, что согласно статистике, как это ни прискорбно, около тридцати процентов жеребят имеют проблемы с речью, но уже в раннем возрасте…».

— «Так, малыши, кажется, тетя Твайлайт не хочет платить по счетам. А значит – никаких больше засахаренных яблочек и шоколадных кексиков. Увы».

— «Скраппи, ты… Ухххх! Ты просто невозможна!» — тряхнув головой, сердито топнула мисс Королевский Круп. Быстро оценив все последствия моих слов, дети согласно запрокинули головы, и разинув рты, громко засвистели, жалуясь на столь вопиющую несправедливость – «Хорошо, хорошо! Я согласна! Довольна?».

— «Иииии… Цыц!» — довольно ухмыляясь, я выдержала паузу, словно опытный конферансье, после чего резко сложила крылья, с треском шлепнув или по сумкам. Икнув, жеребята притихли, жалобно шмыгая и глядя на мою подругу, с обалдевшим видом взиравшую на эту картину.

— «Скраппи… Ты шутишь! Ты что, научила их плакать по команде?!».

— «Еще чего!» — возмутилась я, облизывая зареванные мордочки жеребят, вцепившихся в мою гриву – «Это, знаешь ли, не ваши принцесьи методы подавления народных масс, тут нужен тонкий и осторожный подход… Ну ладно, ладно. Не нужно пускать пар из ушей. Я просто научила их затыкаться, когда этого требует мать. Но все равно, с тебя причитается. Посидишь с малышами, когда я тебя попрошу?».

— «Фух. А я уже решила, что ты вновь потребуешь сидра, или этого грифоньего вина, как пару лет назад!» — облегченно рассмеялась Твайлайт, демонстративно смахивая выступивший на лбу пот – «Я не хотела бы вновь чувствовать себя виноватой, если бы с тобой опять что-нибудь произошло. Ведь мы же друзья, правда? И я хочу быть уверенной, что поступаю правильно, поступаю хорошо по отношению к другим. Особенно, если они – мои друзья».

— «Ты права» — вздохнув, я потрепала по головам детишек, а затем и подругу, проведя кончиком махового пера по ее рогу, отчего та невольно вздрогнула – «Я все время забываю о том, что нужно вести себя хорошо. Сдерживаться. Делать хорошее. И я рада, что у меня есть ты и все, кто меня окружает. Как я уже сказала принцессам, я вдруг ощутила, что счастлива быть пони. Представляешь?».

— «Оууу, это так здорово!».

— «Да уж. Сама не подозревала, что такое может случиться» — смущенно промямлила я, прижимая к себе обнявшую меня Твайлайт – «Ну ладно, я-то еще научусь под твоим копытоводством быть хорошей пони. А ты что поделываешь? Неужели так и киснешь в нашем тихом городишке?».

— «Ну, тут не соскучишься, поверь мне на слово. Например, я до сих пор пытаюсь разгадать загадку того странного ларца, который появился возле Дерева Гармонии. И нигде, ни в одной книге библиотеки нет даже упоминания о необходимых для него ключах!».

— «Да? А что это за сундучок такой забавный?» — вяло заинтересовалась я, пытаясь отобрать у Берри бусину, вплетенную в кончик одной из косичек, из которых состояла моя грива. Заглотив блестящий шарик, она повисла на пряди волос, словно пузатый ротан[17], с рычанием дергая головой и задними ногами – «Может, он волшебный? Дашь посмотреть?».

— «Нет-нет, Скраппи. Я уверена, что мы сами найдем ответ, как открыть эти замки!» — не на шутку обеспокоилась фиолетовая аликорн, при этом, отступая от меня на два шага, словно всерьез опасаясь, что я наброшусь на нее, и примусь отбирать эту неведомую коробку – «Ты же знаешь, как влияет на тебя магия… А точнее, как влияешь на нее ты. А вдруг он сломается? Или развалится? Или вообще, испарится? Магия очень сложная вещь, Скраппи, а этот ларец очень важен, как сказала мне принцесса Селестия, поэтому прости, но я бы не хотела рисковать – по крайней мере, пока не буду окончательно уверена в том, что же это такое».

— «Ну, как скажешь» — держа перед собой косичку, я осторожно пощекотала дочь сгибом крыла. Та вновь зарычала, косясь на меня наглым рыжим глазом, но после третьего раза не выдержала и захихикала, выпуская изо рта обслюнявленное украшение материнской гривы – «Вот, видишь, какое у меня самой есть персональное чудо? И не одно, прошу заметить».

— «С ними все хорошо?».

— «Да. Скучали по маме, и по друзьям» — я нахмурилась, вспоминая произошедшее за эти два года – «Твайли, слушай. Я давно хотела сказать… Ты уж прости, что я часто заставляю вас переживать, или действую вам на нервы. Я правда не хочу быть грубой, плохой или неблагодарной, просто… В общем, я скучала по всем вам. Правда».

— «Я знаю, Скраппи» — вновь расплылась в искренней и доброй улыбке Твайлайт, обнимая меня передними ногами и крыльями. Надо же, как быстро учится Ее Высочество «Зачем-Мне-Эти-Штуки?». Так, глядишь, и летать скоро начнет получше, чем я — «Мы тоже по тебе скучали. Принцесса сказала, что туда не носят почту, но твоим домашним каким-то образом удавалось тебе писать – наверное, через Графита – поэтому мы знали, что с тобой по-прежнему все в порядке. Ну, как может быть в порядке в том месте, где ты была».

— «Потом расскажу. За чаем. Или сидром» — вежливо улыбнулась я в ответ на невысказанный вопрос, своей лучшей «я никогда об этом не расскажу» улыбкой – «Ну ладно, что мы все обо мне. Ты-то куда так рысила? Ладно я, земнопони крылатая, но ты могла бы и порхать, словно бабочка. А еще – висеть на месте. И выделывать прочие пегасьи штуки».

— «Висеть на месте – это, наверное, лучшее, что у меня получается» — засмущалась Твайлайт, переводя взгляд на Санни. Забравшись мне на голову, он аккуратно, словно кошка лапой, трогал принцессу за рог, сосредоточенно высунув набок язык, и совершенно не подозревая, что наглое рыжее возмездие, пыхтя, уже крадется по моей шее, нацелившись на его хвост – «В общем, принцесса Селестия прислала мне письмо, в котором рассказала о старом замке, где когда-то она жила вместе с Луной, и о библиотеке, которая должна была там остаться».

«После тысячи лет? Не слишком ли грубая игра, принцессы?».

— «Ну да. Это был их путевой дворец, как я слышала» — кивнула я головой, ощущая, как чьи-то копытца плотнее охватывают мою шею. Кажется, сейчас будет драка… — «Но мне кажется, там вряд ли могло что-то остаться, кроме руин. Да и книги вряд ли пережили тысячу лет на открытом воздухе».

— «Нет-нет, Скраппи. Там все замечательно сохранилось. К моему удивлению, погибла только малая часть книг, а все остальное сохранилось в практически первозданном виде. Я лишь вернулась за припасами, и теперь опять хочу бежать в эту разрушенную библиотеку. Кстати, ты не видела Спайка?».

— «Нет. А это что, морковка?» — рассмеялась я, глядя на топорщащиеся ботвой седельные сумки бывшей единорожки – «И кто же будет ее хрумкать, ты или Спайк?».

— «Тебе следует знать, что морковь улучшает зрение в плохо освещенных местах на семь целых, двадцать пять сотых процента!» — ну, вот и рывок. Подпрыгнув, Берри вцепилась в хвост брата, и оба они, кувырком, полетели на голову Твайлайт, и если бы не моя расторопность, успели бы подпортить имидж новой принцессы, облагородив ее облик парочкой красивых синяков. Схватив голосящих и дерущихся детенышей, я рассовала их по сумкам, плотно прижав к телу ворочавшихся в них отпрысков, после чего обернулась к обалдевшей от неожиданности подруге.

— «Ээээ… Скраппи, что это сейчас было?».

— «Это? Это обычный, самый заурядный час в семье Раг. Одна большая драка, пара небольших скандалов с выдачей подзатыльников и шлепков, а также бесконечные шалости и игры» — я беспечно пожала плечами, шикнув на вяло заскулившие сумки – «Я тут узнала, как интересно всё-таки устроен детский желудок: когда в него уже не влезают три последние ложки супа, туда прекрасно помещаются четыре печеньки, пяток конфет и литр сладкого молока. Можешь записать этот занимательный факт для своей коллекции необъяснимых загадок природы».

Мы рассмеялись, и вновь обнялись, дружески потираясь носами.

— «Да, это действительно бесценный факт. И я тоже скучала по тебе, Скраппи. Иногда мне кажется, что ты осталась одна, кто действительно меня понимает, помимо принцесс».

— «Что ж, значит, мы не зря встретились этим утром. И кстати…» — я покопалась в одной из сумок, выудив из него тяжелый свиток, для надежности, завернутый в непромокаемую ткань – «Вот то, о чем мы с тобой договаривались. Я перерыла всю библиотеку, но дополнила и исправила его. Теперь это самый полный и наиболее точный список всех родственников семейства Эппл. Довольна?».

— «Конечно. Спасибо, Скраппи. Надеюсь, тебе было интересно выполнять это задание» — она усмехнулась, глядя на мою скривившуюся мордочку – «Ну хорошо, хотя бы не скучно? И почему он такой влажный?».

— «Ой-ой…» — вывернув шею, я заглянула в сумку к Берри, и тотчас же припустила домой – «Извини, Твайлайт! Тут приключилось несчастье! Паааааберегиииииииииись!».

Кажется, подруга что-то прокричала мне вслед, но признаться, в этот момент, мне было не до того, что скажет фиолетовая заучка о плотности или впитывающей способности пергамента. Держа в зубах протестующе пищащую дочь, я неслась по городку, грохоча копытами по вспоминавшей мои шаги дороге, с каждым шагом ощущая, как Понивилль вновь входит в мое тело и кровь. Каждый удар копытом, каждый прыжок заставляли мое тело вибрировать, как барабан. Проснувшийся Древний подбадривал меня, и окрыленная, я ломилась вперед, не разбирая дороги, проносясь мимо домов и скамеек, почтовых ящиков и открытых дверей, уже видя вдалеке слегка покосившийся, двухэтажный домишко, на пороге которого застыли три поджидавшие меня фигуры. Громко, оглушающе громко хлопнули крылья, посылая меня вперед, но я не заметила этого звука, несясь, словно стрела, в объятья своих близких, с каждым шагом обретавших плоть, превращаясь из воспоминаний, которые так и не смогла вытравить из меня Обитель, в одних из самых дорогих для меня существ во всем этом прекрасном и свежем, вновь новом и первозданном для меня мире.

Я возвращалась домой.

____________________________

[1] Привычный вывих – последствия перенесенной травмы или особенностей развития сустава, при котором повторные вывихи могут случаться самопроизвольно, при незначительных физических нагрузках или неудачном движении конечности.
[2] Дерюга – грубая ткань, мешковина.
[3] Нагло (старорусск.) – быстро, скоропостижно, или – что чаще – насильственно.
[4] Пост №1 – в воинских частях — пост по охране боевого знамени.
[5] Юшка – просторечное название крови, обычно – из носа.
[6] Дословный перевод англ. слова hardcore.
[7] Лечебно-трудовой профилакторий, или ЛТП – вид лечебно-исправительных учреждений для хулиганов, тунеядцев и алкоголиков всех видов и мастей.
[8] ГТО – «Готов к Труду и Обороне» — нормы физкультурной подготовки для всех возрастов.
[9] Макинтош (англ. McIntosh) – популярный в Северной Америке сорт яблок.
[10] Инбридинг – близкородственное скрещивание, инцест.
[11] «Drink till all’s blue» — допиться до белой горячки.
[12] Шеврон (фр. Chevron) – нашивки на одежде для определения воинских званий.
[13] Орденская планка – приспособление для ношения орденских и медальных лент, в виде небольших прямоугольников, обтянутых орденскими лентами.
[14] Скраппи намекает на Д.Р.Р. Толкина.
[15] Брус или балочное перекрытие, лежащее на колоннах.
[16] Капор – женский головной убор XIXв. в виде раструба или воронки, обрамлявшей лицо.
[17] Ротан – некрупная рыба, водящаяся в реках России и Китая, откуда в XX в. попал в европейские водоемы.

Глава 4: "Ты помнишь?"

«Но даже принцессы не любят тех, кто их постоянно о чем-то просит. Старшая терпеливо выслушает тебя, уточнит, смогли ли разобраться в этом суды и иные инстанции, после чего выпроводит тебя, выразив уверенность в том, что ее подданные справятся с твоим делом не хуже нее, одним своим словом вселяя в тебя надежду. А младшая…

— «Так значит, старик, ты был воином? А сейчас алчешь спокойствия? Неужели ты хочешь жить вечно?».

Признаться, я растерялся от такой прямоты.

— «Нет, Ваше Высочество, но…».

— «В НАШЕ время воины искали почетной смерти в бою, а не в презренной постели. Твои враги тоже были у НАС, требуя твою голову на серебряном блюде. Им было отказано».

— «Спасибо, Ваше Высочество» — задохнувшись от неожиданности, я поклонился, до глубины души надеясь, что сказанное повелительницей было лишь древней, тяжеловесной метафорой – «Я действительно рад, что нашелся хоть кто-то…».

— «НАМ все равно, воин. МЫ ценим твою храбрость, которую ты, возможно, когда-то и выказывал на поле боя, и теперь, столь храбро обиваешь НАШИ пороги, ища защиты от врагов, которых наделал ты сам. НАМ не нужны твои славословия, которые ты пытаешься мямлить дрожащими губами, но МЫ поможем тебе».

— «Я бесконечно признателен…» — я осмелился поднять глаза от пола и увидел, что в комнате мы не одни. На балконе стояла невысокая фигура в доспехах, которую я поначалу, принял за статую, и только высокий продольный гребень на шлеме, словно крючковатый коготь покачивавшийся в такт ее шагам, развеял мое заблуждение. Остановившись рядом со своей хозяйкой, пегаска – а это была именно она – с любопытством уставилась на меня, переведя затем черневшие в темноте глаза на свою повелительницу – «Но я осмелюсь спросить вас, если я вам не интересен – то почему? Почему вы согласились помочь, если даже Ваша божественная сестра…».

— «Оставь слова, старик. Все, что произошло – лишь плод твоей несдержанности в молодости, и проснувшегося малодушия под старость» — хмыкнула прекрасная принцесса, протягивая своей любимице какой-то документ. Вчитавшись, та хмыкнула, под стать своей госпоже. Я уже понял, кто стоял передо мной, и не мог поверить, что моя просьба будет исполнена так скоро, – «Ты не интересен НАМ, но МЫ – не НАША божественная сестра и повелительница всего народа, МЫ не любим, когда НАМ угрожают, пусть даже пряча угрозы за словесами, будто кинжал под попоной. Поэтому иди, и не терзайся больше – угрозы, о которой ты говорил НАМ, больше нет. Ведь так, НАША дорогая ученица?».

— «Придурки решили, что происхождение от ордена древних магов и воителей дает им привилегию распахивать ногой дверь в ваш кабинет, Госпожа?» — недобро усмехнулась та, отбрасывая хрустнувший пергамент – «Ну что ж, пора им напомнить, кого тут нужно бояться!».

Трот Сильный, «Воспоминания старого вояки, или Наставление юным гвардейцам».


— «Взгляни вокруг. Магия разлита в воздухе, она пропитывает нас, словно губки, наполняя одного больше, другого меньше. Но она есть в каждом живом и неживом существе, в каждой малой песчинке этого мира. Без нее была бы невозможна сама жизнь».

Удобно устроившись на балконе второго этажа, мы наблюдали за мельтешением в холле.

— «Единорог не просто излучает вокруг себя мегаглоубы магии. Рог – лишь инструмент. Что самый лучший из артистов без инструмента? И что из себя представляет полная бездарность, пусть даже с лучшим из инструментов?».

Стоя на балконе второго этажа одного из залов, мы незаметно наблюдали за кипучей активностью слуг, развернувшейся вокруг с приходом полуночи. Стоящий чуть поодаль от нас страж отсекал пробегавших мимо пони, не позволяя им отвлекать свою Госпожу от ответственного урока, который она изволила давать своей Первой, и пока единственной, ученице. Вечерний прием закончился, и ночь вступала в свои права, а с ней – и прислуга дворца, наводнившая парадное крыло замка. До самого утра они будут чистить и мыть, скрести и вытряхивать, чтобы утром обитель богинь вновь предстала во всем своем блеске и величии перед взыскательными взглядами как знати, так и простых пони. Войти в эту часть дворца мог практически каждый, и побродить по балконам парадного крыла, откуда открывался прекрасный вид на пышно, а зачастую даже красиво одетых пони, представляющих местную знать, капитал, или политическое влияние. Последнее котировалось ниже, нежели первые две составляющие, ценимые успешными пони, и в основном, благодаря существованию самих божественных сестер, но я понимала, что если это когда-либо изменится, если Селестия хоть раз решит дать слабину, то ловко подвешенный язык и способность влезть без мыла под хвост могут стать наиболее полезным товаром среди тех, кто рвется к славе, почету и деньгам. Входившие в этот зал пони важно шествовали между колонн, показывая себя во всей своей красе как окружающим, так и невольным зрителям из простых пони, толпившихся на балконах, после чего искали среди множества гостей тех, кто, как и они, прибыл в обитель правительниц с какой-либо целью, будь то приглашение на банкет или праздник, конференцию или торжественный прием. Такая открытость меня поражала, хотя желание принцессы держать копыто на пульсе всех мало-мальски значимых событий было понятно, но все-таки заставляло задуматься, а зачем же тогда в стране существовала Палата Общин, в которой когда-то знатно поскандалили я и Графит.

— «Скраппи, ты вновь отвлеклась».

— «А? Что? Да… Простите, Госпожа» — тряхнув головой, я постаралась сосредоточиться, преданно глядя на принцессу – «Извините. Ничего не могу с собой поделать. Плохо запоминаю лекции. Наверное, я визуал[1] – мне легче один раз показать, чем сто раз объяснять одно и то же».

— «Тебе повезло, что ты родилась столь поздно, и не застала те времена, когда учили с помощью розги, не делая поблажек нерадивым ученикам, сколь долго бы они ни прикрывались разными придуманными словечками» — посетовала Принцесса Ночи, строго покачав головой, на которой вновь красовались модные, причудливо изогнутые очки в ярко-красной оправе. Похоже, одна пронырливая библиотекарша все-таки удосужилась вернуть их хозяйке — «Что ж, значит, мы поступим по-другому. Гляди же!».

— «Смотрю» — покорно согласилась я, прилежно устремляя взгляд с балкончика на кутерьму между колонн зала. Принцесса величаво распростерла крыло, указывая на ковровую дорожку, которую раскатывали двое слуг, в то время как с другой стороны к ним приближалась группа пони, тащивших огромный, и явно тяжелый шкаф.

— «Гляди на сих земнопони! Узри, как магия струится сквозь их скользкие и влажные от пота тела! Каждый удар копытом подчинен тем же законам, что и взмах твоего крыла, иль сияние рога помогающего им единорога. Лишенные возможности летать и повелевать магией напрямую, они заключили ее в своих телах, и поступками своими творят не меньше, чем некоторые прожигатели жизни, кроме телекинеза и красивых фейерверков, не знающих, на что употребить свой рог! Вот, погляди – сейчас должно бы кое-что случиться…».

Похоже, Луна была права – пыхтящие рабочие неутомимо перли вперед, и наконец, запнулись о почти раскатавшийся ковер. Один из земнопони покачнулся, зацепившись копытом о край рулона, глухо всхрапнул – и натужно поведя плечом, вернул на место накренившуюся ношу. Обфыркав суетящегося вокруг единорога, облаченного в неброскую ливрею коридорного[2], они продолжили свой путь к лестнице, по видимому даже не подозревая, что за ними, с интересом, следила лишняя пара глаз.

— «Узрела?».

— «Ага… Наверное» — я покосилась на собственные ноги, непроизвольно переминавшиеся в такт шагам рабочих. Увидев соскальзывавший со спин земнопони шкаф, я на секунду напряглась и лишь потом ощутила, как так же, непроизвольно, дернула плечом, словно поправляя лежащий на спине груз. Похоже, это не укрылось от наблюдающей за мной Луны – «Но получается, все пони могут использовать магию? Считается, что для земнопони это невозможно. Разные религиозные книги трактуют это то как расплату за какие-то прегрешения, вылившиеся в лишение рога, то как тупиковую ветвь развития рода пони, то вообще, как признак низшей касты. Вот уж не думала, что пони могут быть такими расистами!».

— «Расовая сегрегация, веками существовавшая в обществе пони, была проверена веками, и даже теперь, когда моя божественная сестра взялась за перевоспитание наших маленьких подданных, пони склонны доверять скорее представителям своего вида, нежели кому-либо другому» — наставительно откликнулась принцесса, глядя с балкона на снующую внизу толпу. Ну да, с ее ростом, это было совсем не сложно — не то, что мне, едва достающей носом до перил – «Признаться, я удивлена. Откуда столько благочестия, моя дорогая? Почему именно книги религиозного толка привлекли твое внимание?».

— «Так других в Обители и не было» — я развела крылья, старательно изображая честность и простоту – «Только всякие религиозные тексты, наполовину погрызенные, наполовину отсыревшие».

— «Значит ли это, что ты соизволила сунуть свой бежевый нос только в те свитки и книги, что были на полке, которую тебя заставили убирать?» — вскинула бровь Луна, проницательно глядя на меня из-под локона гривы, едва заметно колышущейся под порывами невидимого простым смертным ветерка.

— «Ну… Убиралась. Ну, да. Другие полки убирали другие» — я смущенно ковырнула копытом мрамор пола, выбитая из колеи тем, как легко мать смогла меня раскусить – «Но ведь я сказала чистую правду. И я не виновата, что на той полке не было ничего другого!».

— «Тебе рановато совать свой нос в столь сложные материи» — категорично высказалась принцесса, быстрым взглядом в сторону мгновенно подобравшегося стража давая тому понять, что мы готовимся проследовать дальше – «Тем более, что ты была в столь дивном месте, о котором ныне и присно живущие не могли и мечтать, и зрела частицу тайны. Ужель то было напрасно?».

— «Н-нет, но…» — потупившись, я сглотнула. Почти два долгих года я старательно холила и лелеяла тот газон, что покрывал большущий холм, насыпанный над глубоким бункером, в котором я похоронила все воспоминания о том, что случилось в то роковое время. Воспоминания, казавшиеся давно и прочно забытыми, но теперь, каждый разговор с моими родственниками, вольно или невольно вовлеченными в ту тайну, заставлял содрогаться мой маленький внутренний мирок, и из трещин, обильно изрезавших мою любовно лелеемую постройку, начинали просачиваться терзающие меня мысли, каждую ночь, ледяными когтями впивавшиеся в мою голову и сердце. Я держалась и старательно отшучивалась в ответ на все намеки о произошедшем, но долго это продолжаться не могло. А теперь еще и мать, в присутствии пони с которой я вела себя сугубо официально, храня наш маленький секрет, тоже решила проверить на прочность крепость обнажившихся стен?

— «Что ж, тогда оставим этот разговор. Религия – наука сложная, и ты пока к ней не готова» — по-видимому, заметив, что затронутая тема чересчур явно выбила меня из колеи, Луна решила вернуть беседу в более конструктивное русло – «Пока ж – вернемся к магии. К истоку всего вокруг нас».

— «Да, Госпожа» — я ощутила смутную благодарность за то, что она не стала бередить воспоминания в моей голове – «Так значит, мир стал таким благодаря магии? И она находится в каждом из нас?».

— «В каждом из нас. В каждом из них. Во всех живых существах» — склонила голову аликорн – «Магия струится в каждом из нас. Магией пропитано все вокруг нас, и недаром говорят, что магия – это жизнь, и жизнь – это магия. Попробуй ощутить ее, почувствовать, познать каждым взмахом своего крыла. Ведь помнишь, что я говорила тебе о мире?».

— «Да, Госпожа. Я помню. «Мир лежит вокруг нас, и мы – часть этого мира». Но если магия доступна всем без исключения, то почему ей пользуются лишь единороги? Грифоны, земнопони – все они пробавляются одной лишь алхимией, и все они лишены рога. С другой стороны, те же цервиды, которые толклись одно время при дворе, тоже носят рога, и они…».

— «Так значит, все дело в одном лишь роге? А много ли ты знаешь об обрядах земнопони?» — насмешливо и покровительственно усмехнулась принцесса. Повинуясь движению ее крыла, я последовала за своей учительницей и госпожой в путь по дворцовым коридорам и переходам, старательно пряча глаза при виде кланявшихся Луне слуг и гвардейцев – «Возьми, к примеру, ту твою подругу, что день-деньской копается в земле. Ее семья, какой десяток лет, кланяется моей сестре своим джемом из грозояблок – скажи, откуда они их берут?».

— «Ну, эта история известна всем в Понивилле» – невольно повеселев, улыбнулась я – «Смит Эппл рассказывает, что обнаружила их, когда заблудилась в лесу. Потом их семейство научилось прививать эти дички к другим сортам, и у них даже сложилась традиция отмечать время сбора урожая какими-то ритуальными песнями и плясками… Ну, как я это слышала».

— «Сестра моя велела вызнать их секрет» — хмыкнула Луна, кивком головы отвечая на поклон двум деловитым пони, с умным видом строчащих что-то в своих блокнотах, в то время как облаченная в кружевной передник горничной Грасс что-то быстро им втолковывала, сверяясь со здоровенной книгой, лежащей перед ней на изящной тележке. Увидев меня, она нахмурилась, и я постаралась как можно быстрее прошмыгнуть мимо, беззастенчиво спрятавшись за важно шествующей принцессой – «Но даже самые умные единороги не смогли повторить то, что уже много десятков лет делает одна-единственная семья земнопони. Их саженцы, без возражения продаваемые этой захолустной семейкой, плодоносят — но лишь простыми яблоками, и не дают чудесных, радужных плодов. Как думаешь, почему?».

— «Ну… Монополия, ясен пень!».

— «Что ты сказала?».

— «Эммм… Простите, Госпожа. Монополия» — я с умным видом воздела голову к потолку, готовясь процитировать что-нибудь из раннего Маркса, но тотчас же запнулась о ковер и едва не покатилась вверх тормашками – «Ой. Простите. Ну, я хотела сказать, что монополия – это высшая форма организации бизнеса, и я сомневаюсь, чтобы Эпплы добровольно отдали своим конкурентам…».

— «Даже уступая личной просьбе принцессы?» — иронично дернула уголком рта Луна.

— «Аааа… Ээээ… Ну, тогда не знаю» — запнувшись, я в замешательстве посмотрела на идущую рядом мать – «А это точно? Ну, я имею в виду, просьбу?».

— «Воистину» — ухмыльнувшись, та едва заметно покивала головой. В ее глазах прыгали веселые искорки, вспыхивавшие и вновь затухающие, словно сгорающие звезды – «Какой же вывод сделаешь из этого ты, моя дорогая ученица?».

— «Ну…» — я честно постаралась изобразить напряженную мыслительную деятельность, но увы, в голову ничего подходящего не приходило, а мысли постоянно перескакивали то на оставшихся дома детей, то на неприятные шепотки, распространившиеся среди пегасьей части Легиона и явно имеющие цель донести до меня что-то нелицеприятное о моем дражайшем муженьке, то на Твайлайт, почтившую меня своим письмом, в котором она интриговала меня сообщением об «абсолютно новом изобретении, которое перевернет представление пони о письмах, и почте вообще!». Судя по маркам с изображением Мейнхеттена, она вновь пробралась в тот музей остатков былого величия чиелоуеков, зарывшись носом в кучу ржавого металлолома, костей и стиральных машинок с иллюминатором вместо крышки, и явно не собиралась вылезать оттуда до моего возвращения в Понивилль – «Эээ… Земнопони… Единороги… Погоди, она велела сделать это единорогам, я так поняла? И они не справились?».

Луна промолчала, лишь утвердительно склонив голову при виде нескольких хорошо одетых пони, внимательно изучавших огромный гобелен. Решив, что жест принцессы предназначался именно им, они с готовностью опустились на пол в глубоком поклоне.

— «Значит, эти яблоки могут выращивать только земнопони…» — прикусив губу, я пыталась заставит себя не думать о Твайлайт. И Графите. И Твайлайт. И снова о… — «Значит, существует особенная, земнопоньская магия? Которую колдуют только земнопони?».

— «Ох! Не эту ли мысль я пыталась донести до тебя все это время, моя верная, но пока еще не слишком умная ученица?» — страдальчески закатила глаза Луна, сворачивая в уже знакомый мне коридор, ведущий к ее покоям – «Что ж, будем считать, что урок сей пошел тебе на пользу, позволив вывести эту простую и незамысловатую мысль. В следующий раз я жду от тебя развернутого рассказа про обряды наших «лишенных магии» подданных, и вывод из того, что ты о них узнаешь».

— «Как прикажете, Госпожа».

— «И будь любезна, оставь этот официальный тон, когда мы одни» — утопая ногами в темно-синем ковре, мы прошествовали по широкому, длинному коридору, минуя многочисленные ниши со статуями, внимательно следившими за нами незрячими своими глазами. Тяжелые двери неслышно распахнулись, явив нам склонившихся в поклоне служанок принцессы, и так же неслышно закрылись за нашими спинами, отрезая от нас все звуки, доносившиеся из старой части дворца. Хотя, признаться, их было не так уж и много.

— «Уиииииии!» — дрыгнув ногами, словно непоседливый жеребенок, я прошмыгнула под Луной, и с разбега запрыгнула на гору подушек, на которых так любили спать аликорны. Вот ведь странно – во дворце было множество покоев, которые коронованные сестры занимали по несколько недель или месяцев, и в каждом из которых была огромная, роскошная кровать с непременным балдахином и мягкими, словно пух перинами, однако я видела, что больше всего принцессам были по нраву вот такие вот ложа из горки мягких подушек, рассыпанных прямо на полу. Одно из них я видела в Королевской Каминной – широком и низком, словно таблетка, зале, занимавшем вершину приземистой башни, на южной стороне дворца. Второе вот обнаружилось у Луны… Интересно, это все что-то значит, или любовь к таким вот ложам не больше, чем королевский каприз?

— «Никаких «Уиииии!» и прочих, неподобающих для леди, проявлений чувств!» — строго заметила Луна, словно забыв, что всего лишь несколько мгновений назад она просила меня держаться неофициально. Повинуясь движению ее рога, балконные двери широко распахнулись, и бледный свет поднимавшейся луны озарил половину покоев, причудливыми полосами ложась на пол, повторяя рисунок широкого витражного окна – «Еще не время. Ночь еще толком и не началась, поэтому мы можем заняться твоим прошлым заданием. Что скажешь?».

— «Сделано!» — как можно бодрее отрапортовала я, старательно закапываясь в подушки. Увы, как и всегда, я совсем забыла следить за тылами, и мать легко отловила меня, вытащив за хвост из постели, заприметив мой торчащий из подушек бежевый круп – «Эй! Ну честно же!».

— «Тогда поведай мне о том, что нового ты узнала об этом мире».

— «Много интересного. Хотя и видела мало» — призналась я, глядя, как Клауд и Мист, белыми призраками скользя по покоям, приводят в порядок разворошенную мной кровать – «Но я пыталась думать и «познавать», как ты меня учила, но это далось мне очень нелегко, так и знай. В общем… Я видела стол».

— «Стол?» — приподняла идеально очерченную бровь Луна – «Как интересно. И что же поведал тебе об окружающем тебя мире этот стол?».

— «Я видела культуру» — призналась я, невольно забывая о беззаботном веселье – «Я видела анатомию. Я видела века. Я училась… просто глядя на стол, представляешь? Но как такое возможно?».

— «Это был твой первый, и самый важный урок. Ты поняла, что учиться можно разными способами, и каждый опыт, пусть даже неудачный, несет в себе свой урок» — наставительно поведала мне мать, с нескрываемой гордостью глядя на меня от окна – «И это был ценнейший урок, уж поверь. Никогда не забывай о том, что можно и нужно не просто учиться, но верить и знать, что ты способна это делать! О, сколько бесталанных бездарностей просиживают свои крупы в Школе для Одаренных Единорогов моей дражайшей сестры лишь потому, что того захотели их знатные или богатые родители! Воистину, она подобна ловцу жемчуга, перебирающему сотни ракушек ради одной-единственной жемчужины. Ей нужны ремесленники, ловко обращающиеся с магией, но мы с тобой пойдем другим путем, теми тропами, которыми хаживали твои предки тысячу лет назад. Но вернемся к столу».

— «Я видела рабочий стол пони. Он был похож на верстак – толстая, изрезанная и поцарапанная коробка-столешница, простенькая окантовка, недорогая древесина без малейших признаков лака… В общем, обычный рабочий стол небогатого, но упорно трудящегося пони».

— «Но что-то привлекло в нем твой взор?».

— «Да. Ты заметила, что большая часть рабочих столов имеют столешницу, похожую на сплющенную коробку, с обязательными выемками на передней или передне-боковой поверхности?» – не зная, как описать переднюю часть стола, я поневоле использовала понятную мне, медицинскую терминологию – «Оказывается, там пони хранят свои свитки».

— «И что же?».

— «Свитки, понимаешь? Я глядела на эти углубления, полочки, карманы – называй их как хочешь – и даже нюхала пыль, оставшуюся от дерева и бумаги, и видела целую культуру, рожденную анатомией. Ведь свитки так удобно ложатся под бабки, их так удобно скручивать и разворачивать, зажав в углублениях под копытом, правда? Сама анатомия пони родила эту культуру – и изменилась вслед за ней, рождая массивные, соразмерные ноги с плотными костями запястий и пясти, которыми пони научились действовать не хуже приматов, драконов или грифонов с их пальцами и когтями. И виной всему – свитки. Простые свитки бумаги».

— «Все верно. Сам Старсвирл Бородатый не мог бы сказать это лучше» — кивнула Луна, привлекая меня к себе мягким крылом – «Теперь ты веришь мне?».

— «Конечно. Но это очень необычно – глядеть на вещь, и вдруг увидеть что-то из культуры, или при виде обыкновенного фонарного столба понять, что глядишь на жизненный уклад целого народа…».

— «Не просто глядеть, но познавать! Увы, это не то, чему учат в нынешних школах, выпускающих из своих стен ремесленников. Умелых ремесленников, признаться, но готовых променять проверенную временем форму на новомодные конверты, плоские и бездушные! Они не думают об связывающей нас всех магии, об отпечатках копытокинеза, покрывающих пришедшее послание, и о том, что разворачивая его, они прикасаются копытом к копыту писавшего его друга, и жаром губ своих или свечи согревшего скрепляющий свиток сургуч!».

— «Теперь они называются письмами» — поддакнула я, невольно поглядывая на кровать. Подушечки, подушки и подушенции соблазнительно возвышались посреди покоев в нарочитом, но выглядевшим чрезвычайно уютном беспорядке – «Я тут вот что подумала – а не может ли это быть совпадением? Я имею в виду, похожесть вещей, которыми пользуются пони, и теми, что использовали те, кто их сотворил? Пони, я имею в виду».

— «И что же?».

— «Эммм… Что ты имеешь в виду?» — оторопела я, отвлекаясь от созерцания всех прелестей кровати.

— «Я поинтересовалась, к каким же выводам пришла твоя маленькая, пятнистая головка» — поджав губы, чопорно сообщила мне Луна, в очередной раз давая мне повод задуматься, почему разговоры о людях вызывают у нее плохо скрываемое неудовольствие.

— «Ну… Я не знаю».

— «Точно?».

— «Думаю, что да» — я сникла, окончательно убедившись, что зря высказала эту мысль. Что поделать, язык, как и раньше, бежал впереди меня, без спросу молотя направо и налево – «Прости, если обидела…».

— «Неважно. Оставим эту тему» — решила принцесса, неторопливо прохаживаясь вдоль окна – «Я зрю, к чему ты подводила разговор. Проклятый ученик колдуна, сам ставший малефиком. Его уж ищут, но будучи по натуре скользким, словно змей, он затаился и обрубил все нити, что вели к нему и его логову. В который раз он скрылся кстати, и каждый раз – некстати для меня».

— «Селестия недовольна?» — не зная, что сказать, бросила я пробный шар. Казалось, еще вчера мир был таким понятным, настоящим, плотным, но уже в который раз мое старательно забытое прошлое вылезало из своей могилы, набрасываясь на меня, словно оголодавший вурдалак. Как же, при всей своей проницательности, она ошибалась, считая, что я хотела бы об этом узнать!».

— «Я хочу быть полезной своей сестре!» — отрезала мать, поворачиваясь ко мне спиной в попытке скрыть обуревавшие ее чувства – «Я хочу быть полезной своему королевству! Нашему королевству! И более не потерплю задержек и неудач!».

— «Так точно! Сделаем!» — вытянулась я по стойке смирно, пристукнув копытом о пол. Получилось, мягко говоря, не очень, и именно из-за мягкого ковра – «Завтра же отправляюсь в… А где, собственно, он прячется? Где потеряли его след?».

— «Нет!» — отрезала Луна. Обернувшись, она строго поглядела мне в глаза, словно стремясь убедиться, что ее слова восприняты мной абсолютно серьезно – «Ужель забыла ты, что было поручено тебе командором?».

— «Нет, но мы же решили, что до осени, а то и зимы, грифоны к нам не сунутся, поэтому у меня полно времени…» — опешив от столь категоричного запрета, я попыталась было подыскать убийственные, сражающие наповал аргументы, которые убедили бы вдруг заосторожничавшую мать – «В конце концов, кто сможет понять, как ловить этого поганца?».

— «Те, кому положено вынюхивать, высматривать и выискивать крамолу!» — отрезала аликорн, сопровождая свои слова категоричным взмахом крыла – «И не проси меня разрешить тебе вмешиваться в поиски, ясно? И хныканье не поможет. В конце концов, ты не маленький жеребенок».

— «Вот именно! Мне уже пять… семь… Восемь лет! Восемь, если бумаги не врали!» — нахмурившись, я топнула ногой, но уже скорее для проформы. Что-то внутри убеждало меня, что я вполне самостоятельная личность, и имею полное право идти, ехать или лететь туда, куда хочу, не отпрашиваясь, как школьник в туалет – «И вообще, я самостоятельная личность, и…».

— «Самостоятельная. Очень самостоятельная, и очень даже личность» — раздался позади меня знакомый голос. Взбрыкнув от неожиданности, я попыталась было дать деру, но быстро оказалась под мягким белоснежным крылом, плотно прижавшим меня к чьему-то горячему боку.

— «Доброй ночи, Скраппи» — как и ее сестра, Селестия умела подкрадываться абсолютно незаметно, словно землетрясение или ураган набрасываясь на ничего не подозревающих жертв лавиной безукоризненных манер, массивных королевских регалий и запахом ромашкового луга – «Доброй ночи, сестра. Ночь сегодня выдалась поистине чудесной, да простится мне это невольное отступление от канонов изящной словесности. Надеюсь, я вам не помешала?».

— «Я знала, что ты придешь» — ласково улыбнулась Луна. В присутствии белоснежной сестры, она теряла большую часть своего каменного холодка, которым, казалось, было пронизано все ее существо – «Мы как раз подходили к самому волнующему моменту в воспитании детей – к запретам».

— «Вот даже как. Должно быть, это будет трудным делом, учитывая нашу подопечную, не так ли? Ты уверена, Лу? Быть может, поручить ее заботам Реджинальда?».

— «Эй! Нинада никакого Реджинальда!» — я лихорадочно задрыгала ногами, пытаясь выбраться из-под белоснежного крыла. Я прекрасно помнила густые брови дворецкого Селестии, также как и его издевательства в виде гор книг на грифоньем и староэквестрийском языках, которые мне пришлось изучать за все время болезни, вызванной падением в полынью вслед за оставшимся без тормозов паровозом – «Это нечестно! И слишком жестоко!».

— «Я всегда знала, что смогу положиться на твои суждения, Селли» — сине-белый дуэт тысячелетних интриганок демонстративно отказывался замечать мою пыхтящую тушку, старавшуюся освободиться из мягкого белого плена. Не удивлюсь, если одна из них, а то и обе принцессы сразу, еще тогда, несколько лет назад, уже решили использовать меня для каких-то непонятных, но от этого, не менее пугавших меня планов, иначе зачем был брошен этот вполне очевидный намек? И тот самоучебник по «грифоньей азбуке, чертами да резами писанной», тоже всплыл в моей памяти, вместе с усами коренастого дворецкого… Нет, должно быть, это было просто совпадение! Этого просто не могло быть, ведь тогда все было в порядке, и в Эквестрии все было спокойно… Ну, кроме подручных милейшего Брайта, шмыгавших по стране. И просьб о помощи от мелких правителей грифоньих королевств. И знати, затевавшей какие-то интриги за спиной принцессы. И подготовки к смене трущейся возле престола династии. И…

«Черт! Нет, такого просто не бывает. Невозможно планировать на такой срок, заглядывая в будущее, словно в гороскоп какой-то! Или можно? Откуда мне знать, что именно предвидела Селестия – в конце концов, мне кажется, что именно она стоит за всеми этими приготовлениями… Могла она предвидеть то, что случится? Ох, не знаю!».

— «Итак, Реджинальд?».

— «Пожалуй, да. Реджинальд».

— «НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!» — завопила я, бросив попытки вырваться из хватки солнечной принцессы. Пробившись через пух и мягкие покровные перышки, я наткнулась на жесткие маховые перья, и тут же, нос к носу, столкнулась с тем, что когда-то, в разговоре с принцессой, назвала «стальным кулаком в бархатной перчатке» — гибкие и жесткие, не хуже, чем у меня, перья слегка раздвинулись, превратившись в отличную решетку, прутья которой пружинили под моими копытами, но никак не хотели меня отпускать. Сопя, я умудрилась просунуть между ними переднюю ногу, но тотчас же оказалась в воздухе, когда принцесса повела своим крылом, явив взорам повелительниц мою тушку, трусливо поджавшую хвост.

— «Нет?» — делано удивилась Селестия, бросив короткий, наполненный скрытым превосходством взгляд на сестру – «Странно, ведь мне казалось, что вы с ним отлично сработались и прекрасно поняли друг друга. Даже несмотря на то, что он описывал тебя как «неугомонную, пронырливую, наглую забияку», я расценила это как довольно лестную рекомендацию, ведь его слова говорили о том, что моя маленькая гостья – натура деятельная, любопытная от природы, и вполне способная постоять за себя. Мне кажется, он был бы рад вновь свести с тобой знакомство…».

— «Я не мелкая. Я компактная!» — сдаваясь, буркнула я. Шутить с повелительницами можно было до определенного момента, не спорю, но если принцессы считали, что какому-нибудь из их подданных срочно нужно исправить какой-либо недостаток, они становились поистине изощреннейшими палачами, пряча свои истинные замыслы под внешне нетрудными и вполне благопристойными поручениями.

Каждое из которых превращалось в пытку для наказуемого, который продолжал пытать сам себя, лишь бы не вызвать неудовольствие своих повелительниц.

— «Ладно, ладно. Оставлю это более опытным, более умным… И более доверенным пони».

— «Не обижайся, прошу. Просто восприми это как данность» — наполовину посоветовала, наполовину попросила Селестия, между тем не делая ни малейших попыток освободить меня из хватки своего крыла. Она держала меня, зажав мои ноги всего лишь двумя перьями, и по моей спине пробежался внезапный холодок от мысли, какой же на самом деле силой обладало это прекрасное, белоснежное, лебяжьей мягкости тело – «Помнишь, как ты говорила, что счастлива быть пони? Ты должна постараться, чтобы те самые пони, вся наша милая Эквестрия оказалась готовой к тому, что может произойти этой осенью, или даже зимой. Готовь свой Легион, обучай новичков, наладь взаимодействие с Гвардией – я знаю, что между вами до сих пор есть определенные трения… Но не смей и думать о том, чтобы начать свои собственные поиски, ясно?».

— «Это приказ?» — несмотря на неудобное положение, в котором я чувствовала себя лабораторной мышью, которую держат за хвост, мне все-таки удалось изобразить вскинутую в недоумении бровь, заставив Луну хихикнуть от столь явного копирования ее любимого движения – «Окончательное решение? Потому что я голосую категорически против, а поскольку нас в этих покоях лишь трое…».

— «Прости, Скраппи, но я согласна с Селестией в этом вопросе. Тебе нельзя вмешиваться в поиски этого беглого мага» — подумав, согласно кивнула Луна, проводя крылом по моей спине, отчего шкурка на ней начала сокращаться, буквально фонтанируя мурашками – «Просто поверь, что его ищут наши самые опытные, самые верные слуги. В том числе, и твой супруг».

— «Что?!».

— «Да, именно этим он занимался весь этот год. Он уже настиг было проклятого малефика, в которого превратилась сия мерзостная отрыжка единорожьего рода, но тот смог уйти, применив довольно необычное колдовство, и поэтому мы уверены, что наш слуга сможет настигнуть его вновь. Рано или поздно. Он, Медоу, Фролик – трое наших ликторов, сменяя друг друга, неустанно идут по его следу. Ужель сего недостаточно?».

— «Нет!» — рявкнула я, дергая задними ногами в попытках высвободиться из оказавшейся железной хватки принцессы – «Это очень опасно! А что, если с ним что-нибудь случиться? А что, если этот колдун на него нападет? А что, если…».

— «Вот именно!» — впервые на моей памяти, повысила голос Селестия, и я осеклась, безвольно повиснув на ее крыле, скованная проснувшимся страхом – «Вот именно, что это «очень опасно»! Кто, как не испытанный и верный слуга моей сестры, сможет выполнить столь сложное поручение, изловив скрывающегося преступника? Ты уже столкнулась с его посланцем – и что же? Разве ты забыла, что случилось потом?».

Оглушенная громовым голосом белоснежной богини, я молчала, не зная, что сказать, и только глупо открывала и закрывала свой рот, словно вытащенная из воды рыба. «Но так же нечестно!» — вот и все, что крутилось у меня в голове. Знать о том, что кто-то близкий и дорогой рискует своей жизнью вместо меня было настолько непривычно, настолько дико, что мне пришлось попытаться привести себя в чувство старым, испытанным способом – лихорадочно замотать головой, хлеща себя по щекам черно-белой гривой, весело и тревожно защелкавшей вплетенными в нее бусинами. Увы, это не очень-то мне помогло, и я продолжила беспомощно таращиться на спокойно, но непреклонно смотревших на меня принцесс.

— «Я понимаю, что ты волнуешься за своего мужа» — продолжила между тем Селестия, осторожно опуская меня на пол и ласково похлопывая крылом по голове, отчего мои задние ноги разъехались в разные стороны, словно у испуганной оленихи – «Но подумай, разве мы не волнуемся за тебя? Разве мы не боимся, что с тобой случится что-нибудь страшное, а мы, как тогда, просто не сможем тебе помочь?».

— «А, так значит, другим рисковать собой можно?» — попыталась было вновь завестись я, но быстро заткнулась, почувствовав на своей голове тяжесть большого крыла. Быть может, принцесса специально дала мне почувствовать, ощутить ее, тем самым немногословно напоминая, кто в этом доме хозяин? – «Почему я не имею права ему помочь?».

— «Увы, я боюсь, что тем самым ты ему лишь помешаешь».

— «Но как?!».

— «Как?» — присев перед открытой дверью балкона, Селестия на мгновение задумалась, прикрыв глаза и подставив морду ночному ветерку, приглашающе похлопав крылом рядом с собой – «Скажи мне, Скраппи, ты заботишься о своем доме? Я не имею в виду налог на имущество, регулярные посещения или проживание в нем. Я имею в виду, часто ли ты обновляешь мебель? Или может, чистишь и красишь полы? Обновляешь покосившиеся двери и меняешь солому на крыше? Мы с Луной заметили, что это довольно популярный способ крыть крыши в Понивилле, да и в других городках и селениях…».

— «Воистину, это удивительно!» — согласилась мать, присаживаясь рядом с нами – «Столько лет прошло, сколько веков – а крыши выглядят так же, как и тысячу лет назад. Вот только сами дома изменились…».

— «Но кое-что остается вечным, моя звездочка» — едва слышно прошептала ей сестра. Тяжелые крылья накрыли нас теплой волной, окунув в запах нагретого солнцем, звенящего полуденным зноем луга — «Например, любовь. Доверие. Семья. Скажи мне, Скраппи, отчего ты не решилась купить те занавески, вокруг которых ходила целый час? Конечно, в лавочке Пирса можно найти множество интересных вещей, но ты провела немало времени, примериваясь и прицениваясь именно к ним. Они тебе понравились? Тогда почему же ты их не купила?».

— «Они просто очаровательны, но… Понимаешь…» — я смущенно ковырнула копытом ковер, зачем-то попытавшись отодрать его от пола. Не получилось, и мне пришлось перевести взгляд на накопытники принцессы, тускло сияющие золотом в ночи – «Графит давно жаловался, что не чувствует себя хозяином в нашем доме, даже несмотря на то, что этот дом был подарен мне именно через него. И я хотела заглянуть в эту лавочку завтра или послезавтра, вместе с ним, чтобы он сам уговорил меня их купить, доказав, что именно эти шторки лучше всего подойдут в нашу комнату. Быть может, прикрикнул или даже топнул ногой. Но он сам, и… Эй! Вы что, следите за мной, что ли?!».

— «Признаться, я удивлена, дорогая Скраппи. Разве не ты говорила, что понимаешь, что такое бремя публичности?» — лукаво прищурилась солнечная принцесса, кивая в ответ на смешок, донесшийся из-под другого ее крыла – «Как любит говаривать моя милая Лу, «Публичность похожа на вшей – вывести сложно, легко подхватить, если ты из себя хоть что-нибудь представляешь». Увы, нынешние пони относятся к этим неудобствам с меньшей патетикой и философией, но в целом, фраза эта звучит довольно верно. Например, я знаю одну пегаску, которая чуть-чуть изменила мое расписание, едва не доведя беднягу Ньюзенса до умопомрачения. Не знаешь, кто это был?».

— «Ладно, ладно. Умыли» — вновь опуская глаза в пол, пробубнила я — «Но ведь не просто так, а для дела! Правда ведь?».

— «В любом случае, замена была не менее полезной, чем запланированное совещание. Я перенесла его на ночное время, извинившись перед приехавшими на него выборными и главами городов, городков и деревень, хотя последних среди гостей было не слишком много. Я ожидала, что предложенная тобой инициатива пойдет из городов в глубинку, но даже если все произошло и наоборот, то это лишь немного повлияло на мои планы. Однако вернемся к тебе и твоей семье, моя маленькая хитрюга. Ты можешь попытаться сменить тему разговора, но будь осторожна, ведь в следующий раз я не поддамся так легко».

— «Ну да, кто бы сомневался» — вздохнув, я закрыла глаза и откинув голову, попыталась расслабиться и получить удовольствие так, как это делала принцесса. Увы, получалось не очень – «Просто я хотела сказать, что Графит будет главой в нашей семье. Я пробыла без него целый год, и успела за это время многое обдумать. Я хочу, чтобы он забыл о своем прошлом, о жизни подчиненного, которая у него была все это время – сначала в семье, которая его презирала, потом в Страже. Я хочу, чтобы он был тем, кто распоряжается, а не тем, кем распоряжаются другие. Даже я. Особенно я. И именно поэтому я хочу потащить его по лавочкам и магазинам, найти то, что нравится ему и под шумок прикупить то, что понадобится мне для дома, потом завернуть и посидеть в каком-нибудь кабачке или ресторанчике… Да, мы женаты, словно два земнопони, но все еще плохо знаем друг друга, и я не хочу, чтобы это стало той трещиной, которая приведет к расколу».

Выдохнувшись, я запрокинула голову, и теперь уже безо всякой рисовки подставила взмокшую шею и грудь легкому ветерку, весело вцепившемуся в мои черно-белые пряди. Странно, что этот небольшой монолог вдруг отнял у меня столько сил, напомнив, что долгий день подошел к концу, а я еще так и не присела, без устали носясь то по плацу, то по дворцу. Напомнил – и смыл это чувство, ласково поглаживая быстро сохнувшую шкурку, с едва заметным свистом проносясь по бесчисленным ее волоскам. Сидевшие рядом принцессы молчали, думая о чем-то своем, хотя одной из них уже давно полагалось находиться в постели, а другой… Ну, я думаю, у Луны тоже были дела, кроме наблюдения за луной и жутких шуточек, которыми она баловала стоявших на часах гвардейцев. Если раньше служба во дворце была чрезвычайно почетным, хотя и не слишком обременительным назначением, то теперь количество желающих попасть в эти белокаменные хоромы резко сократилось, и явно не в последнюю очередь благодаря позапрошлогодней Ночи Кошмаров.

— «Что ж, это правильно. И очень верно» — наконец, проговорила Селестия, бросая на меня загадочный взгляд – «Несмотря на все наши усилия, немногие среди пегасов славятся подобной верностью своему партнеру, и уже несколько раз прозвучало предложение сделать тебя образцом для пропаганды семейной жизни. Что ты скажешь, Скраппи? Согласишься обдумать это предложение?».

— «Графит – мой муж» — проворчала я, растерявшись, и лихорадочно пытаясь сообразить, что же именно входит в обязанности образчика – «А мой партнер — это жизнь. Чрезвычайно активная, ненасытная, и с не в меру развитой фантазией. Поэтому… Ну, я даже не знаю…».

— «Подумай. Конечно же, я не потребую от тебя немедленного ответа, но готова принять его и сейчас, если тебе не потребуется время на раздумья» — повернувшись ко мне, принцесса едва заметно двинула плечом, словно делая какой-то быстрый, едва уловимый жест, увидеть который у меня все равно бы не получилось – «Конечно, тебе придется по-настоящему стать публичной пони, ведь твое изображение будет смотреть на окружающих с многочисленных плакатов, со страниц модных журналов и популярных газет. Разумеется, тебе придется общаться с прессой – без этого невозможно обойтись в современном обществе. Кроме этого, на твою спину опустится груз настоящей славы, но мне кажется, ты сможешь это пережить. А еще – это очень поможет популяризации твоего Легиона. Прости, что я некоторым образом вмешиваюсь в твои планы, которые, без сомнения, у тебя уже есть, но думаю, что вскоре вы станете героями дня. Подумай, быть может, это именно то, к чему тебя, все это время, вела твоя судьба?».

— «Аааа, быть «лицом с плаката»? Кажется, я поняла…» — внимательно слушая принцессу, я изо всех сил пыталась не поддаваться магии ее голоса – мягкого, убеждающего, советующего, словно старый добрый сосед, вышедший погреться на солнышко и остановившийся рядом с тобой, затеяв приятный, и ни к чему не обязывающий разговор – «Но мне кажется, что моя внешность не слишком подходит для того, чтобы быть идеалом и образцом. Да и в поньские стандарты красоты я тоже не укладываюсь…».

— «Отнюдь» — успокаивающе и в то же время, очень хитро улыбнулась Селестия, проницательно вглядываясь в меня искрившимися дружелюбием глазами – «Я знаю, что вот уже на протяжении нескольких веков каноном красоты считается чуть пышноватая фигура, которая нравится как жеребцам, так и кобылам, и если первые ценят мощную грудь и… кхем… прочие атрибуты мужественности, то кобылы стараются заполучить не слишком спортивную фигуру, балансируя на тонкой грани между пышностью и красотой. Как жаль, что с улучшением качества жизни, подтянутые крупы и сухая стать превратились в некое клеймо, говорящее о том, что их владельцам приходится много работать, что, в свою очередь, говорит о не слишком высоком достатке – признаюсь, это не то, что одобрили бы предки нынешних пони. Но мода постепенно становится привычкой, и сейчас самое время дать ей толчок, показав, какой привлекательной может быть подтянутая, мощная стать. А кто, как не военная косточка, сможет стать самой яркой представительницей нового поколения пони, любящих спорт, и здоровый образ жизни? Представь, как ты помогла бы им всем, став знаменитой и успешной. Ты — звезда, твои дети — принц и принцесса, и столь головокружительной карьерой, ты вдохновила бы многих пони последовать твоему примеру».

— «Подтянутая и мощная, говоришь?» — по уже въевшейся привычке тряхнув головой, я попыталась стряхнуть с себя магию очаровывавшего меня голоса тысячелетней интриганки, чьи соблазны казались не чем-то далеким и несбыточным, а уже свершившимся фактом, и нужно было просто кивнуть головой, чтобы… Задумавшись, я с неожиданной грустью оглядела свое побитое тело, сидящее на собственном хвосте. Дух спрятался, и как мне показалось, во все глаза разглядывал очаровавшую его принцессу, давая мне понять, что от него я ответа точно не дождусь – по крайней мере, пока рядом со мной находится роскошная, жаркая, чуть томная повелительница огромной страны, тепло тела которой я ощущала даже в эту летнюю ночь.

«Да уж, дал бог помощничка…».

«О, КАКАЯ ЖЕНЩИНА!».

«Нас колесуют[3], слышишь?» — если бы у меня была возможность, я бы спрятала морду в копытах, лишь бы не ощущать этого древнего, поросшего мхом казанову, откровенно пускающего слюни, словно озабоченный спаниель. К счастью, отвлечься от Древнего, занятого оценкой выдающихся достоинств принцессы, было довольно просто – достаточно было бросить взгляд на широкий рубец, змеящийся по правой передней ноге. Широкий, бугристый, за минувшие годы он чуть выцвел и потерял ту болезненную красноту, привлекавшую к нему взгляды всех видевших меня пони, превратившись в розоватую полоску искалеченной, лишенной шерсти плоти. Проведя по нему языком, я повернула голову, и не смогла удержать тяжелого вздоха, глядя на собственные спину и бок. Когда-то меня считали необычной, привлекательной или просто симпатичной кобылкой, чей вид заставлял окружавших меня жеребцов воинственно выпячивать грудь и потряхивать гривой, а если к этому прикладывалось еще и немного косметики – не оставались равнодушными и кобылы, что наглядно продемонстрировала когда-то Рарити, использовав в качестве лакмусовой бумажки Рейнбоу Дэш.

Но все это ушло – плоть разлетелась кровавыми клочьями под напором пилившей ее стали обвившего мою ногу троса, а приятно проминавшийся под копытами кобылий жирок убрали годы тяжелой жизни в Обители, вымыли дожди северных лесов… И вытопила огромная бойлерная печь, в которой извивалось мое, наполовину засунутое в нее, тело. Я превратилась в остаток, обрубок самой себя. От той пони, которую создавала принцесса, осталась лишь шкурка – огромные, переходящие друг в друга пятна бежевого и гнедого – да черные глаза, серьезно, совсем не по-кобыльи глядевшие на меня из стекла балконной двери, словно зеркало, отражавшее в себе еще молодую, но уже побитую жизнью пони.

«Образец, говорите…».

— «Все это можно поправить» — раздался над ухом шепот Селестии. Тихий и вкрадчивый, он был очень похожим на голос ее сестры, и если бы не запах горячего полудня, раскаленным маревом окутавший меня вместе с произнесенными принцессой словами, я не смогла бы понять, кто же именно так жарко и убеждающе шепчет мне на ухо, одной своей интонацией убеждая – «Согласись. Покорись. Успокойся и усни в мягкой колыбели, под присмотром внимательных глаз». Но что-то холодное, не враждебное, но ставшее жестким за все эти годы топорщилось, словно наждак, проходясь по вибрирующим нервам, не давая могучей богине играть на них чудесную, успокаивающую, чарующую мелодию мыслей и чувств. Возможно, это было мое сумасшествие, а может, я просто вконец обнаглела, но каждый раз, лишь стоило мне ослабить самоконтроль, как ядовитый дымок испарений доносил до меня рев раскаленной печи, холодную безнадежность обшарпанных стен и хрустящую темноту пакета для трупов, в котором оказалось мое тело. Мертвое. Окоченевшее. Возродившееся.

— «Простите меня» — повернувшись, я твердо поглядела на Селестию, все это время внимательно разглядывавшую мой затылок – «Простите, но я не могу принять столь щедрое предложение, мои повелительницы. Готова понести заслуженное наказание, но я считаю, что это была бы ошибка».

— «Поясни, пожалуйста. Почему же ты так считаешь?» — спокойно и без малейшего намека на неудовольствие, попросила принцесса. Луна, все это время державшаяся у нее за спиной, подалась было вперед, но передумала, и вновь вернулась на свое место, хмуро и напряженно глядя на спину сестры. Не ткнула бы ее чем-нибудь острым ненароком — по старой, так сказать, привычке…

— «Да, тело можно исправить. Как можно создать миф героической личности. Но думаю, это можно проделать с любой из кобыл, несущих свой пост во дворце. Да, их не много, но они есть, и подобрать кандидатуру не составит особых проблем, с любой внешностью, талантом и вообще, привлекательнейшую личность, пообтесавшуюся в кулуарах власти, хотя и рожденную в низах».

— «Тебя знают, Скраппи».

— «Знают. Как наглую выскочку, лукавую временщицу и вообще грубиянку и записную алкоголичку».

— «А так же героиню Северной войны» — негромко парировала принцесса – «Ту, чьи маневры целый год разбирали мои офицеры и которые уже два года как внесены в учебники по тактике сражений с превосходящими силами врага. Разве ты не заметила, как стали относиться к тебе рядовые гвардейцы, как и знакомые с тобой офицеры? Желая задеть тебя и твоих подчиненных, автор недавно вышедшей книги лишь укрепил твою славу, и теперь молодые и горячие пони стремятся попасть в Легион… Ну, или хотя бы получить экземпляр твоей книги. Не хочешь устроить небольшой прием? Поверь, очень многим будет приятно получить из твоих копыт книгу с автографом…».

— «Да-да. Я помню. Еще две тысячи морд, которые мне придется либо разогнать, либо лягать до тех пор, пока из этих горячих голов не вылетят все иллюзии по поводу службы в Легионе» — вздохнув, я оглянулась, стараясь как можно тверже взглянуть в глубокие, все понимающие, лавандовые глаза – «Простите… Прости меня. Но я не могу. Не хочу. Не имею на это права. Ведь если я это сделаю, если соглашусь на это заманчивое предложение, то я уже не буду той прежней Скраппи Раг. Я стану какой-то картинкой, образом, а я… То есть, мы – мы видели, как страдают те, кто вынужден, в силу непреодолимых обстоятельств, прятаться под чужой маской. И чем все это заканчивается. Конечно, если это так нужно, то я могла бы поболтать с тем, кого вы выберете на эту роль, но прошу – не ломайте меня хребтом через колено. Не заставляйте быть тем, кем я не хотела бы быть».

По комнате разлилась тишина. Лунный свет причудливо искрился на крошечных искорках звезд, вплетенных в легчайшие занавески – то ли капельках влаги, то ли и впрямь драгоценных камнях, россыпью искрящихся самоцветов рассыпанных по паутине кружева неизвестными мастерами. Поднявшись высоко-высоко, лунный диск, чистейший, словно умытый зимним снегом, едва заметно катился по небу, готовясь низринуться с высей во тьму, лежавшую у подножия Кантерлотских гор. Опустив глаза, я сидела, пытаясь придумать аргументы получше, чем те бессвязные отговорки, что вывалила на коронованных сестер, но в голове было пусто, и даже мой симбионт не спешил мне помогать, то ли уснув, то ли и впрямь наслаждаясь обществом Селестии, чьи запахи и тепло, словно мягкое облако, накрывало меня с головой.

— «Молодец» — крыло прошлось по моей спине, вынуждая меня заполошно вскочить на ноги, выгибая спину, по которой промчался веселый табун мурашек, заставив меня передернуться, по отдельности, каждой частью тела – «Ты молодец, Скраппи. Я довольна тобой».

— «Довольна?» — обернувшись, я увидела лукавую полуулыбку принцессы, похоже совершенно не расстроенной, и уж тем более, не негодующей из-за моего отказа – «Но я же… Я говорю, что не пойду в манекенщицы, Ваше Высочество! Это если вы вдруг прослушали. На всякий случай говорю».

— «Я слышала тебя» — усмехнулась Селестия.

— «И Мы тоже, сестра!» — победно протрубила Луна, ликующе поднимаясь на дыбы – «Мы знали, что дщерь Наша не сможет попрать возложенных на нее надежд!».

— «Да-да. Я тоже была в ней уверена» — отводя глаза, проворчала принцесса. Казавшаяся донельзя смущенной, она старательно отворачивалась от горделиво вышагивавшей вокруг нас сестры, довольной, словно ее любимая болонка выиграла на выставке главный приз – «Хотя, признаться честно, я не слишком старалась ее убедить. Надеюсь, мне это зачтется?».

— «Нисколько, дражайшая сестрица!» — широко ухмыльнулась Принцесса Ночи, с видом победителя, остановившаяся перед смущенной сестрой – «А раз проиграла – плати!».

«Что за… Они спорили на меня, что ли?!».

— «А может…».

— «Не может!» — громыхнула Луна, наступая на сжавшуюся на ковре сестру – «Ужель слово Солнечной Принцессы не стоит и шелудивого копыта?».

— «Вот, видишь, как меня шантажируют и угнетают?» — попробовала отшутиться Селестия, с беспокойством сверкая в мою сторону глазами, словно призывая меня помочь ей, но напрасно – признаться, я сама оторопела, с неимоверно глупым выражением на морде глядя на разворачивавшуюся передо мной сцену – «Лу, ну давай хотя бы со следующей недели…».

— «Завтра!» — победно рявкнула принцесса, словно коршун, раскрывая темные крылья над сжавшейся в комочек сестрой. Признаюсь, эта сцена будет всю жизнь стоять в моей памяти, как образец для единственной в своем роде, уникальной картины «Возвышение Найтмэр Мун» — картины, которая никогда не будет написана. По крайней мере, пока я жива.

— «Завтра начнется преображение нашего королевства!».

— «Луна, дорогая…».

— «Завтра начнется тот путь, что изменит всех Наших подданных безо всяких плакатов, без дешевой агитации и поддельных героев!».

— «Лу, прошу тебя…».

— «Завтра, с первыми лучами солнца, изменится самая важная часть нашего общества...» — голова Луны приблизилась к голове затравленно, словно кролик на удава, смотревшей на нее Селестии – «Его филейная часть!».

— «Это так на тебя не похоже!» — уронив голову на пол, простонала Солнечная Богиня, не обращая внимания на мою отвисшую челюсть. Где-то у двери раздался негромкий стук – похоже, одна из служанок грохнулась в обморок. А может, и обе разом, что было совершенно не исключено – «Как ты можешь быть такой жестокой по отношению к своей бедной сестре? Которая так тебя ждала? Которая не спала ночей…».

— «И которая наела себе громаднейшие фланки!» — жутковато ухмыляясь продолжила за нее Луна – «Я зрю, ты времени не теряла, и познала секреты силы ушедших? Быть может, их мы применим для того, что б вывести иное поколение пегасов – грузоподъемных, дабы носить это пухнущее не по дням, а по часам, тело?».

— «Это не правда!» — как-то совсем уж робко пискнула Селестия, зачем-то прикрывая крыльями свои тылы – «То есть, не совсем правда… Правда же, Скраппи?».

«ВРАНЬЕ!» — согласно бухнул Дух, явно сочувствуя трясущейся, как осиновый лист, принцессе.

— «Это правда!» — топнула ногой Луна, явно наслаждаясь моментом полной и безраздельной власти над своей сестрой – «Такими темпами, сестра, скоро нам придется вновь перестраивать замок, и делать в нем круглые коридоры, ведь по квадратным и даже прямоугольным закатывать тебя в тронный зал будет оч-чень неудобно! Но раз в преддверии надвигающихся событий мы не можем позволить себе таких трат…».

— «Прошу тебя!» — отбросив все свое достоинство, прошептала Селестия. Прикрыв глаза копытами, и вытянув назад подрагивавшие крылья, прикрывавшие круп, она казалась беспомощной жертвой, ожидавшей решения палача – «Молю!».

— «То с завтрашнего дня мы займемся фитнесом!» — гордо провозгласила мать, с гордым видом стоящая над сестрой, словно зачитывающий обвинения прокурор, словно деятельный адвокат и суровый судья в одном лице – «Ну-ну, не бойся. Это совершенно не страшно. Поверь мне, Селли – это пойдет тебе только на пользу. Спроси хотя бы вот у Скраппи».

— «Ээээ…».

— «Видишь, как она вдохновлена? Ты видишь, как ее тело просто пышет здоровьем? Напрасно ты отказалась от путешествия в нашу Обитель – уверена я, что буквально через год, твои подданные просто б тебя не узнали! И как она была права, когда говорила, что отдых в тех заповедных местах чрезвычайно благоприятен для поддержания здоровья и красоты!».

— «Ну, я бы не стала так категорично…».

— «Скраппи, что ты ей сказала?» — простонала Селестия, приоткрывая один глаз, и с тяжелым укором глядя на меня поверх золотого накопытника, поблескивавшего в полумраке покоев

— «Я? Ничего!» — удивленно откликнулась я, на всякий случай, отодвигаясь подальше от устроивших непонятную сценку сестер – «Совсем ничегошеньки!».

— «Не говори ей больше этого «ничегошеньки», хорошо? Не видишь разве — это ее злит!».

— «Да, вы можете рассчитывать и на это» — подумав, кивнула Луна, ласково подталкивая носом лежавшую на ковре сестру – «Вставай же, Селли! Восстань, или познай Наш гнев!».

— «Мне кажется, сегодня я еще нигде не билась головой…» — пробормотала я, массируя занывший висок. Голова гудела и кружилась в попытках понять, что же я только что видела, и отступив на балкон, я с настороженным недоумением глядела на двух повелительниц огромной страны, возившихся на ковре, в полутемных покоях. Вскоре стало понятно, что Селестия явно дурачится, изображая из себя беспомощную жертву, и хныканьем своим пытается добиться от сестры смягчения режима, который, как быстро выяснилось, Повелительница Ночи уже разработала и даже отпечатала для своей обожаемой сестрицы, причем в нескольких экземплярах. Однако ни похныкивание, ни мягкие укоры, ни откровенный шантаж с некими предложениями, высказываемыми на ушко с таким забавным румянцем на щеках, успеха Селестии не принесли, а тихий бунт и категорический отказ вставать был подавлен на корню с помощью щекотки. Вспотевшие и возбужденные, принцессы резво вышли на балкон, где обнялись, и опустившись возле перил, запрокинули головы, глядя на мерцающие звезды, серебряными гвоздиками держащие над нашими головами полог неба. Хихикая, словно школьницы, впервые выбравшиеся на ночное свидание, они шептались о чем-то, указывая крыльями куда-то наверх, и я постаралась подобраться поближе, чтобы разнюхать, о чем могут шептаться богини, разглядывающие ночной небосклон.

Ну, попыталась это сделать, по крайней мере.

— «А видишь вон то, за тучкой? Его еще плохо видно, но если оно покажется полностью, то ты вспомнишь его название».

— «Конечно же, «Селестии нужно худеть». Я не смогла его скрыть, как ни старалась» — с неохотой кивнула белоснежная принцесса, постаравшись перевести разговор на более приятную для нее тему – «Тебе не кажется, что в твоих покоях в последнее время стало довольно шумно?».

— «Согласна с тобою, сестра» — подкравшись к воркующим повелительницам, я не заметила роскошных хвостов, поскользнулась, и с визгом рухнула между ними, в довесок, самым жалким образом кувырнувшись вниз головой и шлепнувшись прямо под носом у заинтересованно разглядывавших меня принцесс – «Но отчего? Признаться, мне ничего не приходит на ум».

— «Издевайтесь-издевайтесь!» — пробурчала я, держась за ушибленный затылок – «Вот вырасту, вот стану самостоятельной, и тогда посмотрим, кто над кем посмеется!».

— «Обязательно вырастешь» — кивнула мать. Рог ее вспыхнул, и на небосклоне появилась еще одна звезда, прилипнув к одному из созвездий. Судя по непроизвольному движению крыла, которым Селестия как можно незаметнее попыталась потрогать свои роскошные тылы, было понятно, к какому созвездию она принадлежала – «Но вместе с возрастом и силой, приходит и ответственность. Не так ли?».

— «Ты познала силу, но думаю, готова познать и ответственность, Скраппи» — согласилась с ней ее божественная сестра, аккуратным движением копыта убирая с моей мордочки непослушную прядь растрепавшихся волос – «Ты навела порядок в кантерлотской части Легиона, но теперь тебе предстоит чуть более сложная задача, и я верю, что ты с честью выйдешь из этого испытания. Ведь время не ждет, и у нас с Луной есть для тебя еще одно маленькое поручение… Или просьба – смотря как на это посмотреть».

— «Сделаю все, что в моих силах!» — попыталась я вытянуться во фрунт. Конечно, лежа на прохладном полу балкона, сделать это правильно было не так уж и просто, и я вновь зашипела, потирая очередную шишку на затылке, старательно не обращая внимания на вежливо улыбавшихся сестер, в глазах которых стояло безудержное веселье – «А насчет этого… Не волнуйтесь, Ваши Высочества, я уже занимаюсь этим вопросом. Завтра же отправляюсь в Мейнхеттен… И не нужно на меня так смотреть, хорошо? Я все поняла. И пообещала, что не буду в это лезть. Хотя бы ради Графита».

— «Мы признательны тебе за понимание» — помолчав, осторожно проговорила Селестия, бросив на сестру короткий, многозначительный взгляд, пока та рассматривала мою насупившуюся тушку. Конечно, она была права – увлеченно работая с земнопони, составлявшими большинство кантерлотских казарм Легиона, я совсем позабыла о том, что в моем подчинении находится не полторы, а уже три тысячи пони, половина из которых расквартирована очень далеко от начальства.

И большая часть которых — самые настоящие пегасы.

Мейнхеттенский лагерь мы начали строить давно – еще до того водоворота событий, что привел меня сначала к Ядру, а затем – и в тот грузовой терминал для дирижаблей, на западе нашей страны. По иронии судьбы, он находился недалеко от Мейнхеттена – города на берегу внутреннего моря, бывшего то ли огромным озером, то ли и в самом деле морем, плененным когда-то в ловушке причудливых геологических процессов, и оставшимся в ней навсегда. И именно это позволило легионерам первыми появиться на месте чудовищного катаклизма, поглотившего огромную подземную и надземную крепость, в которую превратил терминал гений подмявшего его под себя Ханли Колхейна. Кстати, надо бы навестить этого скота – наверное, он и думать забыл о той, что едва ли не каждый месяц собиралась являться к нему для бесед о дружбе и магии с беспокойно ворочающимся и громко стонущим телом, лишенным глаз, языка и прочих выступающих частей, абсолютно не нужных обрубку плоти, оставшемуся от того, кто собирался трясти этот мир, словно любимую свинку-копилку. Признаться, я уже поняла, что командовать подразделением лишь силой своего авторитета и письменными приказами не получится, но по разным причинам, раз за разом откладывала свою поездку, однако теперь, когда на происходящее в нем обратили внимание даже принцессы, тянуть больше было нельзя.

В конце концов, намек был и так довольно прозрачен – «Разбирайся с этим, и побыстрее. Или мы разберемся сами».

«С одной стороны, почему бы и нет? Согнать туда всех тунеядцев, дураков и просто тех, кого не хочется видеть среди своих подчиненных, и пусть повелительницы их показательно выпорют. И ты не при чем, и головной боли меньше» — прикинула я, провожая глазами сгоревший в ночном небе метеор. Прочертив над нами полосу света, он развалился на несколько частей, каждая из которых, с гораздо меньшей скоростью, сгорела, стерлась о воздух, оставив после себя извилистый, быстро исчезающий след. С другой стороны… — «С другой стороны, это будет бегство от ответственности. Шаг, достойный опытного чиновника, но не Легата. Как посмотрят на тебя остальные? И как ты посмотришь после этого в зеркало? Как будешь смотреть в глаза стоящим напротив тебя, на плацу, подчиненным? Нет, завтра же еду, и пусть берегутся те, кто решил, что у Легиона нет твердого копыта, которое поставит на место зарвавшихся новичков!».

— «Я этим займусь, причем в ближайшее время».

— «Вот и хорошо. Я думаю, что тебе не помешает развеяться. Сменить обстановку» — светским тоном продолжила Селестия. Прищурившись, белоснежная богиня глядела вперед и вверх, на светлеющее небо – ночь уходила, уступая свои права разгоравшемуся утру, дыхание которого уже чувствовал небосклон, сменивший чернильную темноту на полосы светло-серого и голубого, красившие далекий виднокрай, скрытый за Кантерлотскими горами – «Между прочим, как ты смотришь на то, чтобы отправиться отдохнуть? Мы понимаем, что на тебя свалилось слишком много забот, и думаем, что небольшой семейный отдых тебе не повредит. Нашим внукам тоже стоит привыкать к путешествиям, ведь их страна раскинулась от западных прерий до восточных, считающихся непроходимыми гор. Прокатись с сними по Морю Вечности, посети галерею искусств Нью Сэддла, слетайте на курорты Галопфрейских островов, волею поселившихся там пегасов превратившихся в один огромный, бесконечный карнавал. Узри диковинки расположенных там базаров – признаюсь, я и сама хотела бы попасть туда, хотя бы на несколько дней… Увы, услышав об этом месте, Саншайн выпросила у меня отпуск – впервые за несколько лет – и укатила туда вместе с семьей».

— «Надеюсь, она не забудет о том, что ей полагается замещать тебя только лишь во дворце, но никак не на отдыхе?» — насмешливо фыркнула Луна. Идею о том, чтобы заменить себя кем-то еще Принцесса Ночи восприняла в штыки, целую неделю скрываясь, и дуясь на шутливое предложение сестры. Я слышала от служанок, что Селестия потом долго и искренне извинялась… Хотя подробности мне сообщить отказались, возбудив тем самым нешуточный интерес – «Смотри, сестра, как бы не поползли по Эквестрии слухи, что пока страна, напрягая все силы, пытается выбраться из дипломатического кризиса, задыхаясь в торговом эмбарго, что объявили заморские страны, ее правительница расслабляет свой круп на далеких островах, в обнимку с тортиком и пинья-коладой».

— «Тортик! Коктейли!» — неиллюзорно расстроилась принцесса, шмыгнув носом от избытка обуревавших ее чувств – «Решено! Как только Бугссоны вернуться из круиза, Саншайн останется тут за главную! А мы…».

— «Не боишься оставить ее со Скраппи?» — иронично вздернула бровь сидевшая рядом мать – «Представь себе заголовки – «Принцессу снимали с гардины, куда она удрала, спасаясь от своего верного Легата Легиона». Признаюсь, еще неизвестно, какой из этих слухов будет хуже».

— «Эй! Я это слышала!».

— «Неважно!» — с поразившей меня категоричностью махнула копытом ее сестра – «Грубо говоря, плевать! Трижды плевать! Я хочу в отпуск! Я и ты, Лу. Только я и ты. Ну, может быть, Скраппи, чтобы мы не слишком заскучали, валяясь под пальмами. Она будет втирать нам в спины кокосовое масло, пока мы будем загорать, попивая коктейли, а малыши – носиться вокруг, бегая за крабами, или строить замки из песка».

— «Ага. Мои копыта нежно проходятся по вашим спинам, втирая в них ароматные масла, заставляющие шкуру блестеть и нагреваться под жарким тропическим солнцем. Умело массируя шерсть, обильно умащенную благовониями, они спускаются все ниже и ниже…» — аликорны, как по команде, прикрыли глаза, целиком растворившись в мечтах, которые рисовал им мой вкрадчивый голос – «… а потом, изо всех сил, лупят вас полотенцем по попе, с криком «Подъем, Ваши Высочества! Прибыли послы из далеких стран, и ждут Вас на чашечку чаю!». Ух-хахахахахаха!».

— «Нет, пожалуй, обойдемся без милой четы Раг» — вздрогнула Селестия, похоже, наяву узрев нарисованную мной картину этого «отдыха».

— «Воистину!» — каркнула Луна, колыхнув своим дыханием мою гриву – «Сим Мы повелеваем – «Под страхом изгнания, запретить нашим подданным, носящим фамилию Раг, или приравненным к ним, иль имеющим с вышеозначенными Рагами родство, пусть даже и дальнее, отдыхать вместе с коронованными повелительницами Эквестрии на тропических островах!». Дата, подпись!».

— «Ну, вот и накрылся мой отпуск!» — притворно расстроилась я, не совсем понимая, зачем это повелительницам вдруг понадобилось выгонять меня из Кантерлота, причем не особенно этого и скрывая. Конечно, быть может, это я поумнела, легко и непринужденно догадываясь, что именно скрывалось за словами принцесс, однако я очень и очень в этом сомневалась, уже имея возможность не раз убедиться, как тонко порою играет повелительница света. С другой стороны, я могла быть настолько непроходимо и неизлечимо тупой, что мне буквально разжевывали прописные истины, оставаясь при этом в рамках приличий, и делая все для того, чтобы я решила, что сама догадалась о «скрытом» послании, стоявшим за словами принцесс.

«Оххх, ну почему все так сложно, а? Нельзя, что ли, просто сказать мне «Иди туда, и сделай вот это!». Нет, нужно мудрствовать, нужно устраивать сцены! Нет, целые представления!».

«А ТЫ РАЗОЗЛИШЬСЯ. ОПЯТЬ».

«А вот и ничего подобного! Хочешь пари? Посмотрим, что скажет Луна!».

— «И в самом деле, сестра. Пожалуй, им стоит отдохнуть, и вояж по стране благотворно скажется на их здоровье, а перемена мест даст пищу для ума» — не разочаровала меня мать, с задумчивым видом обозревая мою фигурку, по-прежнему лежащую возле ее копыт – «Семейный отдых – что может быть лучше для молодой четы? Вернувшись в Кантерлот, возьми детей, супруга, дочь моя, и приготовься к путешествию – быть может, Филлидельфия возбудит твой интерес?».

«Вот видишь?! Ей даже Графита для меня не жалко, лишь бы я свалила поскорей!».

«НЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО!».

— «Ммм…» — я сделала вид, что заинтересовалась. Куда же эти интриганки попытаются меня загнать? И почему именно сейчас?

— «Но если это слишком близко или обыденно для тебя, вы можете прокатиться на поезде. Куда-нибудь на восток» — предложила Селестия, в напускной задумчивости проводя краем крыла по моему подбородку, груди, и понемногу подбираясь к животу – «Прости, если мы вмешиваемся не в свое дело, но нам с Луной кажется, что если мы с тобой теперь не чужие друг другу и можем, пусть и с натяжкой, считаться одной семьей, то и мы могли бы принять участие в вашем путешествии… Хотя бы обсудив с тобой его маршрут. Еще раз прости, если я кажусь тебе слишком назойливой – признаться, у меня не было этого опыта уже… Давно, скажем так».

— «Опыта? Семейного опыта?» — не подумав, ляпнула я. Перо, щекотавшее мой живот, едва заметно дрогнуло, и отстранилось – «Ой. Прости».

— «Все в порядке, малышка» — на морде Селестии вновь появилась ее привычная и, можно сказать, повседневная маска доброжелательного внимания – «Итак, как ты думаешь, что это будет? Филлидельфия? Нью Сэддл? Дербишир? Или Троттингем – город из красного кирпича, с его знаменитой Научной Коллегией?».

— «И кучей грифонов в придачу?» — иронично фыркнула я, нисколько на этот раз не смутившись. После того памятного случая, по сути, положившего начало той краткосрочной войне, которую пони отчего-то называли Северной, я косо смотрела на любых представителей пернатых, не имеющих копыт – «Нет уж, знаете ли! Представляете, какой у них будет праздник, если им удастся получить в свои лапы Мясника Дарккроушаттена, вместе с семейством? Наверняка гулянья будут всенародными, и продолжаться не менее месяца кряду!».

— «Ты не совсем справедлива к этому народу» — возразила мне принцесса, переводя взгляд на светлеющие небеса – «Но я осознаю твою заботу и опасения. Тогда… Признаться, я даже и не знаю…».

— «Сталлионград?» — тихонько пробормотала я, внимательно следя за выражением на мордах коронованных сестер. Реакции не последовало и это заставило меня исполниться самых черных подозрений – «Остается только Сталлионград. Ну и зачем же я понадобилась в этом городе моим повелительницам?».

Принцессы молчали.

— «Эй, ну я же не настолько тупая» — я попыталась было пошутить, постаравшись прервать затянувшуюся игру в гляделки. Аликорны молчали, разглядывая друг друга, словно видели в первый раз, и из-за этого мне становилось очень и очень неуютно – «Мммм… Я опять сказала что-нибудь не то?».

— «Нет, ты права» — наконец, откликнулась Селестия – «Как интересно, моя дорогая, складывается практически каждый наш разговор, не находишь? Мне казалось, что в этом мире мало что может меня удивить, что каждый пони, которого я вижу, вписывается в один из шаблонов, и начиная разговор, я уже предвижу его начало, развитие и окончание. Я даже придумала названия для каждого из этих отрезков, играя с ними, словно с морскими ракушками и камнями, обточенными дыханием волн, нанизывая разговор, словно ожерелье — прекрасное или безобразное, поразительное или совершенно обыденное».

— «И только я не вписываюсь в эту схему?» — негромко поинтересовалась я, во все глаза глядя на нависавших надо мной принцесс. Ожидая откровения – и опасаясь его.

— «И только ты рвешь в клочья самую нить разговора» — помолчав, мягко улыбнулась богиня, заставив меня сжаться на вмиг показавшимся холодным полу – «Обрывки фраз и бусины слов разлетаются вокруг, подскакивают, и прыгая, превращаются в удивительный дождь, капли которого падают прямо в небо. И мы падаем вместе с ними, не зная, где закончится этот полет. Удивительно, не так ли, сестра?».

— «Простите меня еще раз. Я знаю, что не самая лучшая пони» — неловко поднявшись, я похромала к выходу из покоев, потирая набитые шишки на голове – «И не самый лучший собеседник. Вон, даже Твайлайт не может меня понять, пока не напьется. В общем, я уже ухожу, и завтра поеду в Мейнхеттен. Но я все же боюсь, что вас разочарую в роли посла – пусть даже и в Сталлионград».

— «Скраппи, ты молодец» — я остановилась, взглянув на сидящих у балконной двери принцесс. Селестия обернулась, серьезно взглянув мне в глаза – пронзительно, как это умела лишь она одна. Даже у ее сестры взгляд был немного мягче, пусть он и мог становиться абсолютно ледяным — «Поверь мне, я знаю, что переговоры – не твой конек. Ты посчитала, быть может, что довольно ловко выкрутилась во время нашего разговора, но с точки зрения риторики и дипломатии – сложного искусства переговоров и компромиссов — ты действовала очень грубо, топорно, и не привела ни одного действительно стоящего аргумента… За исключением единственного — ты была права, когда говорила, что перестанешь быть сама собой, если начнешь изображать из себя кого-то другого. И это была самая правильная твоя мысль. Ты говорила искренне, и именно это по-прежнему привлекает к тебе пони. Твоя искренность и вера в то, что ты говоришь. В то, что ты делаешь».

— «Да, я знаю» — развернувшись, я подошла к принцессам. Древний уже утихомирился, и я вновь ощутила тревогу, разлившуюся по мне от одного только ощущения присутствия рядом со мной белоснежной принцессы – «Я не устану просить прощения у тебя… У вас обеих за то, что prosrala все то, что вы пытались в меня вложить. Спустила в трубу всю красоту этого тела. Потеряла способность нравиться пони, быть для них привлекательной и даже очаровательной. Перестала быть для них объектом чувств и желаний. Я потеряла все это, и я виновата перед вами».

— «Нет, ты не потеряла. Ты изменилась» — ласково потрепав меня крылом по голове, возразила мне Луна. Селестия лишь покивала, всем своим видом выражая согласие со словами сестры – «Из объекта желания, из юной и свежей кобылки, ты превратилась в молодую кобылицу, и приобрела множество новых черт, которые по-прежнему привлекают к тебе пони. Разве ты не заметила, как изменился твой круг знакомств? Как тянутся к тебе земнопони, пегасы и единороги? И главное, кто именно эти пони».

— «Ну да, единорогов теперь среди них большинство…» — пошутила я, неловко улыбаясь нежданной похвале – «Но это не делает меня матерой переговорщицей или ловким послом».

— «Не пытайся изображать дипломата» — посоветовала мне солнечная принцесса – «Будь искренней, и пони это поймут. Я обещаю, что по возвращении из Мейнхеттена тебя не будет ждать какое-то конкретное задание, ведь у нас с Луной есть для тебя всего лишь маленькая просьба. Исполнить ее или нет – решать тебе. Но поверь, никто и не собирается использовать тебя, или вынуждать переступать через себя, заставляя быть тем, кем ты не являешься. Отправляйся к детям и не тревожься – с завтрашнего дня тебя ждут интересные, хотя и трудные дела. И помни – пусть ты отвергла предложенный, предначертанный тебе путь, ты всегда будешь для нас нашей маленькой Скраппи – той, что появилась на свет из желания и любви. Желания одной глупой и старой кобылы воссоединиться с любимой сестрой, ее лучиком света посреди бесконечного мрака веков».

---

— «Значит, уезжаешь?».

— «Да. Нужно разобраться с геморроем в мейнхеттенском лагере, поэтому, сам понимаешь…».

— «Понимаю» — похоже, супруг не был сильно расстроен, что заставило самые нехорошие подозрения вновь всплыть у меня в голове. С одной стороны, это могли быть просто слухи, но даже они не рождаются на пустом месте, а раз за разом звучащие вокруг пегасьи шепотки вычерпывали до дна все мое самообладание, и мне стоило немалых трудов спокойно реагировать на тут и там всплывавшую в разговоре одну и ту же тему, словно все пегасье племя, сговорившись, решило вывести меня из себя.

Слухи, вот уже месяц считавшиеся «горячей новостью» у крылатых сплетников, гласили, что у нового ликтора Принцессы Ночи появилась очередная подруга.

Конечно, подобные слухи курсировали и раньше – ну как же, такой жеребчина, и вдруг – однолюб? Невозможно! И пегасье племя, как сговорившись, принялось придумывать этому оправдания – от несвоевременного купания в холодной воде или полученной на службе травмы, до более экзотических вариантов, в которых принимали участие самые странные пони, часть из которых, насколько я знала, в этот момент пребывали в совершенно других местах и были отделены от моего черного муженька сотнями километров пути. А остальные, при этом, находились у меня на виду, и явно не могли совершать никаких поползновений в сторону моего супруга. Так что большую часть времени я относилась со спокойной иронией к этим влажным кобыльим мечтам, задаваясь вопросом, как скоро я сорвусь и потреплю кому-нибудь гриву, выдрав ее по волоскам за распространение слухов, порочащих мою семью. Однако данный шепоток заставил меня встряхнуться, и обвести недобрым, ревнивым взглядом всех, с кем Графит встречался по службе, и теоретически, мог встретиться даже по пути в тронный зал. Игнорировавшие меня сородичи из Клаудсдейла и Лас-Пегасуса вполне могли решиться на подобный ход, стремясь укрепить свои позиции при дворе, а о крылатых соблазнительницах, способных одним движением бедер выжать досуха даже бизона, говорили как о чем-то совершенно реальном, как и о курсах, на которые стремилась попасть каждая уважающая себя пегаска, имеющая планы на семейную жизнь в табуне.

Интересно, а кто-нибудь из моих подчиненных уже посещал эти занятия? Ну не к матери же мне с этими вопросами идти…

«ПОЧЕМУ ЖЕ?».

«Молчал бы, извращуга! Не приведи богини, Селестия узнает, что ты пялился на ее круп – не сносить нам головы!».

«БРОСЬ…» — однако на этот раз, в голосе Древнего не было должной уверенности.

«Ага, проняло?» — мысленно хмыкнула я, по очереди обнимая Графита, Бабулю с Дедом, и чмокнув на прощание веселящихся детей, направляясь к станции, где уже пыхтел, разводя пары, паровоз, притащивший за собой вереницу из девяти вагонов. Наш разросшийся городок, наконец, получил свой собственный поезд – конечно же, не сам паровоз и десяток вагонов, которые местные жители убирали бы за ненадобностью в сарай, а всего лишь свое название и время, прочно вошедшие в расписание южной ветки эквестрийских железных дорог, в котором наша станция превратилась в полноценную остановку, длившуюся почти четверть часа. Несмотря на столь очевидное признание нашего городка, паровозы, бегавшие по этому отрезку пути, были по-прежнему небольшими, с коротким паровым котлом, воронкообразной трубой и вечно отсутствующим тендером – в общем, одними из тех трудяг «два-два-ноль», что все еще бороздили просторы Эквестрии, из последних сил удерживая свои позиции под напором новых локомотивов, рожденных гением сталлионградских мастеров. Одним из недостатков этих небольших паровозов было отсутствие дополнительного вагона-тендера для хранения запасов воды и угля, на место которого паровозные компании нередко цепляли дешевый открытый вагон для провоза небогатых пассажиров и клади, больше походивший на маленький загон для скота, и что, как я слышала, нередко становилось причиной остановок паровозов прямо посередине пути. Судя по рассказам Твайлайт, это приключилось и с моими подругами несколько лет назад, застрявшими где-то в прериях Мягкого Запада, недалеко от Эпплузы, однако, по рассказам Твайлайт, машинистам удалось довести поезд до станции без посторонней помощи, просто впрягшись впереди него в постромки. Вот ведь забавный народец, эти пони! И зачем им тогда, скажите на милость, сам паровоз?

Свистнув, розовый паровозик уверенно набрал свой ход, и громко пыхтя потащил девять разноцветных вагончиков на запад, словно пытаясь догнать заходящее солнце, уже обдиравшее свои бока о вершины Дракенриджских гор. Первые вагоны были спальными – путешественникам предстояло одолеть немало миль, прежде чем прошмыгнувший у ног каменных исполинов состав достигнет, наконец, гостеприимной низменности у берегов внутреннего моря, прогрохотав по Серебряному Мосту – и именно в одном из них я поселилась, валяясь в свое удовольствие в уютной спальной нише, мгновенно влюбившись в потрепанные, но все еще свежие занавесочки на толстой трубе карниза, незамысловатую роспись на сосновых, слегка отлакированных досках, плоские бронзовые плафоны на потолке – похоже, создатели задумывали оснастить вагон лампами из светящихся кристаллов, но прижимистые владельцы натыкали по всему проходу керосиновых ламп, и сухо щелкнувший светильник не зажегся, негромко скрипнув под моим копытом, словно извиняясь за жадность дорожников. Свои седельные сумки я поставила рядом с собой, на протяжении всего пути ловя на себе недоуменные взгляды соседей – багажный вагон, как и его крыша, были полупусты, и окружавшие меня пони, по-видимому, недоумевали, зачем мне переть с собой свою кладь, словно опасаясь, что меня непременно ограбят или обворуют, украв дорогие моему сердцу мешочки.

И наверное, это было то, за что я так полюбила этот мир – мир, в котором воровство было не нормой, а исключением.

Зачем же я ехала в этот далекий город на западе? Вопрос был прост, и одновременно, довольно сложен. Осознание того, что Легион неимоверно распух, и теперь насчитывает три тысячи пони, опустилось на мою спину подобно мешку камней – я прекрасно помнила времена, когда считала, что с полусотней смогу понемногу увеличить созданный мной отряд до размеров батальона, не более, но теперь я начала понимать, что все разработанные мной варианты действий, все «планы пожара на случай эвакуации», грубо говоря, можно спустить в унитаз. Три тысячи пони, не считая обслуживающего персонала, которым, словно жирком, пришлось обрасти Легиону, и приемом на службу которых занималась не я! Вот уж воистину, хочешь рассмешить богинь – расскажи им о своих планах!

Когда-то я декларировала в своих письменных рассуждениях, нацарапанных по просьбе принцесс, что смогу обойтись парой батальонов, но с течением времени пришло понимание того, что прикидки и расчеты на лету хороши при прополке сорняков и планировании отдыха, но никак не при определении размеров подразделения, которым ты собралась командовать. Была ли в этом виновата я одна, или не обошлось и без командора, старательно занижавшего в разговорах численность эквестрийских войск, а также извечной белоснежной интриганки, с легкой подачи которой вся справочная информация о Гвардии напоминала скорее рекламные проспекты, нежели серьезные, объективные труды. Конечно, наш полк явно не был крупнейшим соединением в Эквестрии, но похоже, что столь крупные соединения практиковались в этом мире лишь для решающих сражений, а в остальное время, вся тяжесть войны и конфликтов ложилась на плечи гораздо меньших подразделений, равных по численности ротам и батальонам. По крайней мере, это было то, что я поняла после долгого совещания в новом Генеральном Штабе. И теперь, мне приходилось расплачиваться за отсутствие четкого плана на случай, если мне придется взять на себя ответственность за что-то более крупное, нежели кучка преданных мне солдат.

Но кто же мог подумать, что не имеющая ни малейшего отношения к армии пегаска вдруг встанет во главе целого полка?

— «Можно подумать, я об этом просила!» — буркнула я себе под нос, утыкаясь носом в очередную папку. Увеличение штата потребовало налаживания адекватного документооборота, но к счастью эта проблема решилась без моего участия, силой моей малышки Черри. Умненькая кобыла легко справилась с валом бумажной работы, и вскоре после моего прибытия из Обители, соседняя комната присоединилась к нашему кабинету, став своеобразным хранилищем нужных документов и бумаг. Снабдивший меня папками фрументарий был краток и лаконичен в своем описании происходящего, и теперь, во время поездки, я понемногу начала понимать, какая непростая проблема приближалась ко мне с каждым покачиванием вагона, с каждым перестуком колес.

О том, что в мейнхеттенском лагере творилось что-то недоброе, я поняла довольно быстро – из отчетов, вываленных мне на стол. Сперва зацепившись взглядом за один из них, потом за другой, а вскоре уже организовала себе целую подборку рапортов, сообщений и докладных записок на имя командующего Винда о дисциплинарных взысканиях, применяемых к тому или иному пегасу. Большая часть крылатых легионеров, за исключением части Первой и Второй кентурий, была сосредоточенна на западе Эквестрии – именно там, где, по моему замыслу, пегасы могли бы без помех постигать нелегкую науку воздушного боя, под присмотром инструкторов, на которых расщедрился однажды командор. Конечно, я понимала, что в первую очередь интересует Вайт Шилда, и была уверена, что это не только и не столько тренировки, но как это покажется ни странным, нисколько не обиделась, прекрасно понимая, что он, как командующий эквестрийскими войсками, просто обязан знать о том, что именно делает тысяча с лишним пегасов, собранная в одном месте, и вооруженная до зубов. Задумка была неплохой, но поморщив свой лоб над бумагами, я очень быстро поняла, что между строк сухих и формальных отчетов, на меня все яснее глядит заскорузлый, покрытый репьями и мухами, непривлекательный конский круп.

Поезд дернулся, и десяток страниц соскользнули с подушки. Я лишь покивала собственным мыслям, мельком просмотрев лежавший под ними документ. Судя по отчетам Черри, в мейнхеттенский лагерь поступало не больше разнообразных расходных материалов, чем обычно. Что ж, хорошо. А как тогда это соотнести с этими рапортами о дисциплинарных взысканиях, сиречь, наказаниях по попе палками и плетьми? Насколько я помнила из своего «отдыха» в Обители Кошмаров, длинные ременные плетки инструкторов редко когда отдыхали без дела, и если помножить одно на другое, то в этот лагерь должны были отправить уже несколько вагонов гибких осиновых прутьев… Что ж, выходит, все так и осталось на бумаге.

Вздохнув, я перевернула страницу, впиваясь взглядом в примитивные, черно-белые фотографии своих будущих подопечных. Похоже, что Фрут подобрал мне самых отчаянных хулиганов, но я решила не торопиться и разобраться с делами на месте, памятуя о том, что за самыми узколобыми и одаренными силой зачинщиками беспорядков обязательно стоит чья-нибудь неприметная фигура. Конечно, среди пегасов такой номер вряд ли бы прошел, но кто знает, кто знает… Поев, я вновь вернулась на место, и продолжила вглядываться в досье. Фотокарточка, метка, цвет шкуры и гривы. Фотокарточка, метка, цвет…

«ОХ И РОЖА У ТЕБЯ, ШАРАПОВ».

«Да уж. Наверняка задумчивая и может быть, даже одухотворенная» — я и впрямь почувствовала себя опером, просматривающим последние сводки по убежавшим, условно-досрочно освобожденным, и наконец-то севшим преступникам. Вздохнув, я покидала обратно в папку неприятно шуршащие документы, и вытянулась в своей спальной нише, бездумно глядя в окно. Да, похоже, принцесса все-таки была права и импровизации получаются у меня лучше, чем проработка и воплощение в жизнь долгосрочных планов. Наверняка это влияние одного старого и вредного духа, любителя выпить, и поподглядывать за крупами, на которые даже смотреть-то нельзя! Пролетавшие мимо холмы то отступали, открывая взгляду возвышавшиеся у горизонта горы, то вновь скрывали их своими зелеными спинами, когда поезд нырял в очередную лощину. Говорят, где-то там, неподалеку от гор, спешно строят еще одну ветку железной дороги, которая свяжет Мейнхеттен и Кантерлот, отвечая всем требованиям больших городов – компании реагируют на возросшие потребности в перевозках крупных и тяжелых грузов, которые невыгодно тащить по земле или воздуху. А интересно, может мне и впрямь, с помощью Фанси Пантса, организовать свое воздушное такси? Перевозки на летающих повозках, быстро и не слишком дорого, должны были бы заинтересовать богатых пони как в столице, так и в городе на побережье, однако что-то подсказывало мне, что на этом деле быстро не наживешься. С другой стороны, мои обязанности как Легата вряд ли позволят мне уделять много времени собственной компании, и тогда – прощай, мое воздушное такси, которое прикарманит кто-нибудь другой. Древний был со мной абсолютно согласен, подкидывая мне запомненные заголовки статей о «честном отъеме бизнеса», процветавшего в обществе людей. Достаточно было создать дефицит наличности, демпинговать, уводя клиентуру, замучить многочисленными проверками – и готово дело, ушлый делец получал свою фирмочку или фирму почти за бесценок. А уж если делец был грязным…

«НЕ БОЙСЯ. Я РЯДОМ».

— «Я знаю. И спасибо тебе» — прошептала я, глядя в темнеющее окно. Утомившиеся за день пони понемногу расходились, устраиваясь на койках, и лишь самые стойкие продолжали неспешную беседу, оставшись за столиками вагона-ресторана. Мне повезло, и на поезде вместе с нами ехало всего несколько детей, веселой и очень горластой стайкой проскакавших куда-то в начало состава. Бедные пассажиры их спального вагона… Я понадеялась, что очень нервных среди них нет.

«Спасибо тебе. И знаешь? Я найду тебя» — задернув шторки, я протянула копыто, выключая тихонько шипевшую керосинку – «Обещаю тебе, что найду тебя там, посреди этого черного моря».

«Я ЗНАЮ, СКРАППИ» — в голосе Древнего слышалась печаль и надежда, которые, я ощущала, он изо всех сил подавлял, стараясь не выдать мне своего сокровенного чувства. Напрасно, конечно же. Прижав передние ноги к груди, я уткнулась в подушку, глядя на проплывавшие мимо тени сквозь щелочку в занавесках, и стараясь не разреветься, боясь потревожить других. Но еще больше я боялась огорчить свою половинку души – своего друга, советчика и соучастника всей нашей короткой жизни. Того, кто стал мной, пусть даже и наполовину.

Утомившись, я так и уснула, до самого конца ощущая на себе теплую, невесомую руку, гладившую меня по шее, скользя бесплотными пальцами по прядям черно-белой гривы, заплетенной в залихватские косички.

---

— «Ого!».

«АГА».

Задрав головы, мы разглядывали сотворенное чьими-то умелыми копытами ущелье, в котором я оказалась сделав один-единственный шаг из здания вокзала – скромненького, по сравнению со стеклянными павильонами его кантерлотского собрата. Узкие и высокие, не выше шести-семи этажей, жилые здания протянулись как по линейке, формируя стены гигантского лабиринта, в котором тут и там возвышались громады местных «небоскребов», поднимавшиеся – страшно подумать! – на целых тридцать этажей в высоту. Оглянувшись, я прислушалась к доносившемуся из здания вокзала ритмичному шуму – похоже, мой сюрприз только что прибыл на место, всего на пару часов отстав от нашего старенького паровоза. Впрочем, это было неудивительно — судя по огромной струе иссиня-черного дыма, поднявшейся над вокзалом, прибывший локомотив вышел из ворот отнюдь не эквестрийских заводов, а его пронзительный свист мигом воскресил в моей памяти одного алого жеребца, увлеченного дирижаблями и паровозами. Как там его звали? Не помню, спросила ли я его, что значила в его имени буква «А.»…

Промаявшись пару часов у вокзала, я поняла, что встречать меня никто не собирался. Конечно, это было не критично, да и не очень обидно, но как говорится, все одно к одному… Уже это говорило о многом. Если назначенному ответственным офицеру приходится употребить столько времени сил для наведения порядка во вверенном ему подразделении, что он даже забывает о встрече командира, о которой ему было доложено еще несколько дней назад – это подразделение пора разгонять, или как минимум, хорошенько проредить, сменив офицерский состав и изолировав зачинщиков беспорядков.

Вздохнув, я задрала голову к небу, еще раз обозрев края искусственного каньона, на стены которого мы с Древним таращились все эти часы. Признаться, увиденное поражало, особенно после жизни в считавшемся захолустьем Понивилле и неспешном, размеренном Кантерлоте, на фоне Мейнхеттена казавшимися музеями под открытым небом. Город на побережье отличался от остальных городов – с первого взгляда было ясно, что пони живут в нем для того, чтобы работать и только работать, не отвлекаясь на мелочи жизни. Это просвечивало через окна, лишенные занавесок, глядело фасадами пяти и семиэтажных домов, из которых состояли стены искусственного лабиринта улиц, лишенных деревьев и травы. Редкие растения в кадках, выставленные на всеобщее обозрение, словно предметы гордости владельцев многочисленных заведений, блестели восковым глянцем, словно искусственные цветы – красивые, но абсолютно мертвые.

«Мейнхеттенцы ценят лишь ту красоту, которую можно положить в седельную сумку» — пошутил в поезде один из пассажиров, но теперь, при взгляде на тяжеловесные украшения фасадов домов, многочисленные магазины, пестревшие вывесками «Распродажа!» и «Скидки!», на толпы пони, словно река, несущиеся по прямым и широким улицам города, я почему-то уверовала в истинность этих слов. Быть может, и не вкладывая в них какого-то оскорбительного подтекста. В городе, где все вращается, мигает и не останавливается ни на миг, словно огромный рекламный стенд на крыше высокого дома, должно быть, сложно выкроить минутку хотя бы на то, чтобы сполна насладиться чем-то прекрасным. Вот и вошли в моду у местных пони такие вот «карманные чудеса» — короткие встречи, короткие разговоры, скоротечные выставки и большие музеи «Все в одном месте». Конечно, эта мысль все равно отдавала душком утилитаризма, но с другой стороны…

«Да, дружище, ты прав. Смешно, когда о прекрасном рассуждает та, кто считает вино испорченным виноградным соком».

— «Легат! Я здесь!».

— «Вижу, вижу. Не ори».

Чем дальше, тем больше мне не нравился этот город. В отличие от Кантерлота, улицы Мейнхеттена имели нормальные тротуары, хотя расположенная между ними брусчатая мостовая сразу же не понравилась моим копытам – казалось, что я все время куда-то соскальзываю, а стоит мне наступить между камней, как моя нога тотчас же сломается, разлетится и мгновенно отсохнет, пораженная неведомой болезнью. Судя по высокомерно-насмешливым взглядам прохожих, подобное здесь видели уже не раз, а на мои испуганные зигзаги, которые я выписывала между грохочущими туда и сюда каретами собралась поглазеть небольшая толпа. Привыкнув к размеренному, неспешному течению жизни в Кантерлоте и Понивилле, я была не готова ни к левостороннему движению возле вокзала[4], ни к снующим туда и сюда экипажам, ни к громким, злым окрикам и гудению допотопных клаксонов, установленных на оглоблях такси. Метнувшись туда и сюда, я завиляла между грохочущими каретами, даже не пожелавшими остановиться, пока, наконец, не выскочила на другую сторону улицы, ощущая себя полной дурой под откровенно насмешливыми взглядами прохожих. Подскакавшая кобыла осторожно прикоснулась ко мне крылом, словно рассчитывая, что я рассыплюсь от одного только ее прикосновения, а когда этого не случилась, непритворно расстроилась. Интересно, и почему?

«ДУМАЛА, ЗАДАВЯТ».

«Угу. Надо будет узнать, не написан ли у нее для меня некролог – так, на всякий случай».

— «Легат!».

— «Не ори на ухо, ладно?» — отдышавшись, я встряхнулась, сбрасывая со своей спины крыло рыжей пегаски. «Блуми Нэтл, двадцать шесть лет. Седьмая кобыла в табуне. Одна неудачная беременность. С родственниками не общается. Опцион Хая Винда, примипила Легиона» — услужливо подсказала мне память. Оказывается, не зря я читала в поезде все эти досье, ох как не зря, и теперь быстро поняла, кто попался мне на встречу. Что ж, посмотрим, что это за чудо оставил тут вместо меня Хай.

— «Итак, опцион…» — поправив перекрутившиеся на боках сумки, я оценивающе оглядела стоявшую передо мной кобылу, отметив как отсутствие положенного по уставу доспеха, так и прилизанную, красную гриву – похоже, в этом году были в моде стрижки в стиле «Длинный боб с челкой», что заставило меня покоситься на свои лохматившиеся косички. Судя по сверкнувшим глазам, кобыла заметила это, и в душе уже проклинала пятнистую ссучку, которая явно подметила, что подчиненная выглядит лучше, чем она, и поэтому непременно постарается сжить ее со света. Встав в обманчиво расслабленной позе, она по-уставному запрокинула голову, глядя куда-то поверх моей макушки, терпеливо ожидая продолжения моих слов. А вот хренушки – пауза затягивалась, и дождавшись, когда опцион переведет на меня взгляд серых глаз, я молча повела крыльями, изобразив молчаливое недоумение, и вновь уставилась на подчиненную.

— «Мэм?» — кажется, это ее проняло.

— «Не стой, как недоенная, опцион» — понимая, чего ждет стоящая передо мной кобыла, сварливо откликнулась я, решив немного подыграть этой пегаске. Если верить досье Фрута, с ней можно было иметь дело, и пусть даже она и не дослужилась до звания сержанта в Гвардии, мой фрументарий счел ее «перспективным материалом», намекая на то, что с ней придется поработать, прежде чем вводить в круг доверенных пони, которых я старалась распределить на ключевые посты – «Веди, а заодно и доложи, почему твой Легат вынуждена околачиваться, словно bomg, возле вокзала, а потом – рисковать своей жизнью, уворачиваясь от грохочущих деревянных монстров, бросавшихся на нее, словно древесные гончие».

— «Да, мэм!» — взмахнув крыльями, пегаска поднялась в воздух, но тут же приземлилась, услышав мое недовольное ворчание, и с удивлением уставилась на меня – «Мэм?».

— «Нэтл, мы полетим пешком» — терпеливо объяснила я, отталкивая плечом скакавшего мне навстречу гражданина. Спешивший куда-то жеребец пошатнулся, и едва не грохнулся, звонко заколотив копытами по тротуару в попытках удержать равновесие, однако даже не остановился, ограничившись лишь злобным, царапнувшим меня взглядом. Мотнув головой, я двинулась вперед, продираясь сквозь толпу, с перекошенными мордами спешившую перейти дорогу на ближайшем перекрестке. Забавно, но ни о какой разметке или дорожных знаках и речи не шло – пони просто вставали на дыбы, заполошно размахивая передними ногами, после чего стремительно бросались вперед, перебегая дорогу перед грохочущими туда и сюда экипажами, впряженные в оглобли которых трудяги-земнопони неистово терзали зубами мотающиеся у них перед носом рожки, оглашая улицы сердитым, гнусавым ревом клаксонов. Выбравшись из запрудившей тротуар толпы спешащих куда-то пони, я оглянулась на провожатую, висящую над моей головой.

— «Так куда нам, Нэтл?».

— «На восток, до выхода из города».

— «Эммм…».

— «Прошу за мной… Мэм. Быть может, будет лучше взять коляску? Идти придется далеко».

— «Веди» — вздохнув, я двинулась за приземлившейся пегаской. Неодобрительно поджавшая губы кобыла вздохнула, и торопливо, как все мейнхеттенцы, потрусила вперед, забавно покачиваясь из стороны в сторону. Двинувшись за ней, я с интересом пригляделась к ее ногам, негромко цокавшим по асфальту – что-то в ее походке меня настораживало, что-то было крайне необычным. Что-то…

— «Ого. Слушай, опцион, ты это самое… Inokhodets?[5]».

— «Мэм! Разрешите говорить открыто?» — резко остановившись, кобыла повернулась ко мне, самым неуставным образом уставившись мне в глаза. На морде пегаски было нарисовано самое настоящее отвращение – похоже, она ждала моего вопроса, и даже если и не поняла произнесенного по-сталлионградски последнего слова, то явно догадалась, о чем идет речь – «Да, я хожу и бегаю вот так, причем с рождения. Да, можете считать, что это неестественно. Но если вы считаете, что сможете надо мной поржать, или заявите, что я плохой гвардеец…».

— «То что?» — с интересом уставилась я на тяжело дышавшую передо мной кобылу – «Я что, обидела тебя? Или решила над тобой поржать, как ты только что заявила? Я лишь поинтересовалась, как это тебе так ловко удается переставлять ноги, и не упасть. Признаюсь, впервые вижу такую побежку…».

— «С этой «побежкой» я уделаю вас даже на земле… Мэм!».

— «Идет!» — похоже, Нэтл решила оправдать свое имя, попытавшись меня осадить, и продемонстрировав колючий и принципиальный характер[6]. Однако, намаявшись от безделья в трясущемся поезде, я была не против размять косточки, и с готовностью ухватилось за предложенное мне соревнование – «Стартуй! Я буду рядом».

— «Постарайтесь не отстать от меня, мэм…» — пригнувшись для низкого старта, торжествующе заявила рыжая, тряхнув блестящими от лака волосами короткой стрижки. Змеившаяся по ее шее, коротенькая щеточка остриженной «под нолик» гривы, задорно блеснула на меня некрупным кристаллом какого-то украшения – «И не глотайте много пыли. Это… Не… Полезно!».

— «Как скажешь!» — громко выкрикнув последние три слова в стиле «На старт-внимание-марш!», пегаска, как наскипидаренная, рванула вперед, быстро скрывшись за углом дома. Непроизвольно взбрыкнув передними ногами, я рванула вслед за ней, на ходу подтягивая на груди ремешок шлейки, притянув к бокам увесистые сумки с вещами. Рыжая и впрямь оказалась хорошим бегуном – быстро разорвав дистанцию, она вышла на сосредоточенный, покачивающийся аллюр, разбавляя стук тысячи копыт своими необычными, двойными хлопками, впрочем, быстро дополнившимися торопливым, тройным перестуком моего галопа. Обернувшись, она вскинула брови, увидев, как я прорываюсь сквозь так не вовремя перебежавшую через дорогу толпу, и вновь увеличила скорость, спрыгнув с тротуара на широкую проезжую часть.

«А вот это ты зря…».

Хлопнув крыльями, я сиганула через нескольких пони разом, в прыжке, уже привычно долбанув копытами по стене дома, и помянув добрым словом старика Праул Шейда, рванулась вслед за Нэтл, несущейся между грохочущих экипажей. Кобылка вспотела, и приблизившись к ней, я не смогла удержаться от искушения, и вдруг, неожиданно даже для себя самой, лизнула красиво двигающееся бедро с забавной меткой в виде трех разноцветных крестов. Вздрогнув, пегаска запнулась и едва не навернулась на проезжую часть, и лишь вовремя подставленное плечо не дало ей оказаться под копытами и колесами очередного желтого экипажа, терзавшего позади нас свой клаксон.

— «Эй, вы что, с ума посходили что ли?!» — рявкнул гнедой земнопони, всеми четырьмя ногами тормозя накренившуюся карету, опасно нависшую над его спиной. Оглянувшись, мы синхронно взяли с места в галоп, и по запруженным улочкам города вновь раздался ритмичный перестук некованых копыт, почти терявшийся в звоне подков и грохоте деревянных колес.

«Интересно, и что им мешает нацепить на них резиновые шины?» — думала я, поспешая за рыжей пегаской. Несмотря ни на что, она оказалась отличной бегуньей, а ее размашистый аллюр, казалось, идеально подходил для долгого бега – выбежав на какую-то широкую улицу, которую я про себя окрестила хайвеем[7], она резво двинула вперед, соревнуясь в скорости с бегущими во весь опор рикшами-такси, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не отстать от огненно-рыжей резвушки – «С другой стороны, до этого не додумался и Сталлионград… Хотя шума там было явно меньше».

Не обращая внимания на грубые окрики и гудение клаксонов, мы неслись вперед. Мимо проплывали бесконечные дома, выкрашенные тусклыми, блеклыми красками – какими-то серыми и невзрачными, словно здания, одно за другим, покрывались густой, серой пылью, через которую просвечивали яркие лампы, освещавшие их нутро. Наверное, это были какие-то офисы или конторы – я сомневалась, что кто-нибудь в здравом уме решится жить в этом грохоте – но все-таки стоило бы уточнить… Хотя зачем? Я не собиралась оставаться тут дольше, чем нужно, практически ощущая всей своей шкурой инаковость этого места. Привыкнув к эквестрийской глубинке и неторопливому ритму столицы, я чувствовала себя щепкой, попавшей в водоворот, и вынужденной мчаться все быстрее и быстрее, что бы хотя бы не утонуть. Мое внимание привлекли многочисленные магазинчики и что-то, похожее на гаражи, над открытыми воротами которых торчало изображение одной или нескольких подков, но увы, уточнить, что же это такое, я не успела – город резко закончился, будто отрезанный ножом, и высокие, многоэтажные дома уступили место одноэтажному пригороду. Несмотря на то, что сам Мейнхеттен мало уступал Кантерлоту в размерах, вместе с этими районами, состоящими из пыльных, скучных улочек, заполненных множеством пони, он был едва ли не больше столицы, втиснутой в душащий ее камень белоснежных стен. Брусчатка мостовых и тротуаров сменилась обычной грунтовкой, заполненной пылящими туда и сюда многочисленными повозками – тяжелые сталлионградские монстры, о трех осях кряду, словно корабли, возвышались над рядами фургонов мелких дельцов и «индивидуальных предпринимателей», словно разноцветные рыбки, крутившихся перед тяжело гремевшими фурами[8], влекомыми четверками и даже шестерками сосредоточенных земнопони, сердито рявкавших на остальных перевозчиков, то и дело сующихся им под ноги. Похоже, конкуренция тут была лишена налета того общеэквеквестрийского шарма, что я видела до этого дня, и с трудом выбравшись на проселочную дорогу, я еще долго с содроганием вспоминала это «шоссе», наполненное гремящими монстрами.

Где-то впереди легко и свободно бежала Нэтл – вырвавшись из мешанины фургонов на уходившую в поля дорогу, она уловила привычный ей темп, и легко и непринужденно топотала десятком метров впереди. Взмокнув, мы быстро покрылись коркой из красноватой пыли, поднимавшейся с сухой проселочной дороги, ведущей куда-то в поля, и вывалив покрывшиеся пеной языки, неслись по пустынному проселку, то нырявшему в душные, звеневшие неумолчным скрипом кузнечиков плантации кукурузы, то возносились на пригорки, словно проплешины на старой шкуре возвышавшиеся между полей. Куда бы я не бросила взгляд, везде, словно недвижимое, сонное море, раскинулись равнины полей, перемежающиеся початками силосных башен и водонапорных баков, вознесенных над травами на суставчатых ногах деревянных ферм. Скакавшая впереди рыжуха, казалось, и не замечала окружавших нас неудобств, непринужденно отмахиваясь хвостом от атаковавших нас слепней, уже присоседившихся и к моему крупу – из-за многочисленных косичек, в которые вновь были заплетены моя грива и хвост, мне было гораздо сложнее противостоять напору докапывающихся до меня насекомых, и получив болезненный укус чуть пониже хвоста, я взбрыкнула, и пулей ломанулась вперед, едва ли не обойдя указывавшую мне путь подчиненную. Увидев мой маневр, она попыталась ускориться, и захрапев, вновь попыталась меня обойти, но я вовремя заметила ее поползновения, и немного сместилась, поставив ее перед выбором – совсем невежливо бортануть начальство, сердито пыхтевшее впереди, или очутиться в придорожной канаве, наполненной тухлой, воняющей тиной водой, из которой на окружающий мир таращились глупые глаза здоровенных, с копыто величиной, головастиков, провожавших нас пупырышками коричневых глаз. Недовольно зарычав, она посторонилась и попыталась обойти меня слева – негоднице-иноходцу было проще поддерживать постоянную скорость, в то время как я была вынуждена то и дело сменять свой бешеный галоп на тряскую, экономную рысь, давая отдых нагревшимся ногам. Клянусь, я наяву ощущала, как движется кровь между бешено работающих мышц, как колотится сердце, перекачивая литры крови в моем стремительно несущемся теле, но вместо нарастающей усталости я ощущала лишь тепло, разливавшееся по ногам, животу и спине, обжигающий жар скачки, сменявшийся влажным, густым теплом отдыха на рысях – как это было не похоже на ощущения, что помнил мой симбионт! Внимательно следивший за нашими скачками Древний откровенно веселился, вместе со мной наслаждаясь ощущениями молодой, стремительно несущейся вдаль лошадки, лишенной необходимости поддерживать в воздухе привыкшее к прямохождению тело, не забывая, впрочем, подтрунивать над двумя не самыми умными пегасками, едва встретившими друг друга и тотчас же затеявшими соревнование на выносливость и скорость. Воспользовавшись тем, что я отвлеклась на необычно приставучего овода, Нэтл обошла меня и вырвавшись вперед, увеличила скорость, раскачиваясь и мотая головой, словно летящий под гору, плюшевый ослик, однако далеко не ушла, и поскользнувшись, проехалась на задних ногах мимо поворота дороги, с которого выезжала двухколесная арба, груженая дурно пахнущими, жестяными и деревянными баками.

— «Эй, вы что, с крыши рухнули, что ли?» — похоже, эта фразочка, во всех ее вариантах, была у местных жителей любимой. Видимо, при всех своих достоинствах, у столь удобной и ненапряжной побежки Нэтл, которой та могла без особых проблем преодолевать довольно большие расстояния, был один существенный недостаток, который она, вольно или невольно, уже несколько раз демонстрировала, вырываясь вперед – неустойчивость на поворотах. Там, где мне было достаточно прыгнуть или сменить ногу, входя в очередной поворот, пегаска притормаживала едва ли не до шага, и лишь сменив направление, вновь принималась работать ногами. Подметив это, я уже не отставала, и расслабляясь на длинных прямых, быстро нагоняла ее на поворотах, с заносчивым фырканьем обходя замедлившуюся подчиненную.

Вот так вот играясь, мы и добрались до нашей цели – мейнхеттенского лагеря Легиона. Надо бы ему придумать название получше…

— «Фууууух!» — выскочив на пригорок, мы синхронно затормозили, широко расставляя все четыре ноги. Нэтл удалось-таки, обойдя меня на полкорпуса, вырваться вперед, хотя она, как и я, тяжело поводила боками. Оглянувшись назад, я оценила пройденное нами расстояние и не поверила своим глазам – увлекшись, мы пролетели не менее десятка километров, петляя сначала по городу, а потом – по бескрайним полям. Небоскребы Мейнхеттена маячили теперь где-то на горизонте, скрываясь за волнами горячего воздуха, словно видимые, осязаемые течения, искажающие пространство над раскаленными полями, наполненными неумолчными песнями стрекочущих кузнечиков. Теперь становилось понятно, почему техника развивалась настолько неохотно в этом полнящемся магией мире – кого заинтересует самобеглая повозка, требующая для нормального функционирования хорошую, без ухабов, дорогу, топливо и дорогое обслуживание, когда ты можешь промчаться вот так, с развевающейся гривой, спеша по полям, по лугам и дорожкам навстречу восходящему солнцу и ветру? Кажется, я несколько переоценила роль одной хитрой правительницы, подспудно подозревая ее в подавлении и торможении прогресса… Весело мотнув головой, я задорно ржанула, и весело уставилась на пыхтящую Нэтл, наворачивающую вокруг меня бесконечные круги.

— «Нельзя… Останавливаться… Резко…» — пропыхтела она на ходу – «Нужно ходить. Будет легче… Восстановить дыхание».

— «Мы будем выглядеть идиотками» — пытаясь отдышаться, буркнула я, глядя поверх ее спины на возвышавшийся перед нами холм. Дорога уходила вниз, в небольшой, поросший бурьяном овраг, и уже оттуда, мужественно карабкалась наверх, прямиком к воротам новенького лагеря, блестевшего свежевыструганными досками забора.

«МДААААА…».

«Согласна» — мысленно произнесла я, забыв о дыхании, его восстановлении и прочей ерунде, занимавшей кружившую рядом пегаску. Какой там лагерь? Какой в задницу Легион? Стоявшее на холме сооружение было сложно назвать каким-либо словом, в точности отражавшим бы суть этого странного сооружения – перед моими глазами возвышалась самая настоящая башня! Сраная башня, из не менее сраного дерева, напоминавшая настоящий высотный дом! Здоровенный, пятнадцатиэтажный прямоугольник вырастал из каменного, на пять этажей, основания, стоявшего на краю обрыва, и устремлялся вверх, к небесам, задорно грозя раскаленному небу жестяными листами покатой, двускатной крыши. Поверхность его, словно декорация к фантастическим романам людей, пестрела балкончиками, окошками, дверями и длиннющими, опоясывавшими здание балконами, соединенными множеством лестниц, переходов и даже натянутыми кое-где веревочными мостками. Вытягивая шею то вправо, то влево, я глупо хлопала глазами, глядя на это чудо архитектурной мысли, и только разинула рот, увидев на стене, на уровне пятого или седьмого этажа, самые обычные двери – но только приделанные к голой стене.

Кто бы ни был этим архитектором-самоучкой, его стоило бы похвалить за столь необычный дизайн, благодаря которому здание выглядело так, будто его вывернули наизнанку… А потом вывести в чистое поле, поставить мордой к стенке, и расстрелять через повешение на электрическом стуле.

«А НИЧЕГО ТАК. ЗАБАВНО».

— «Спокойствие…» — стиснув зубы, прошептала я себе под нос, вовремя вспомнив данное принцессам обещание не рубить с плеча, и избегать опрометчивых решений – «Только спокойствие… Опцион! Это что за hernja такая?!».

— «Где?» — отдышавшись, оглянулась кобыла, случайно или намерено, опустив положенное при общении с вышестоящим по званию «Мэм». При взгляде на этот кошмарный сон перфекциониста, ее морда осветилась столь явной и незамутненной гордостью, что я с трудом удержала себя в копытах – «Это? А это наш лагерь… Мэм».

— «Лагерь».

— «Ну да».

— «Вот это?».

— «Да».

— «Хорошо…» — недобро процедила я сквозь зубы, пытаясь соотнести сооружение на краю обрыва, за которым весело блестела широкая гладь залива, с теми планами построек, которые я лично утверждала еще полтора года назад. Еще один урок для глупой, пятнистой кобылы – невозможно управлять хоть чем-нибудь всерьез, если рассчитываешь делать это с помощью писем и коротких инспекций. Да, после всего произошедшего в том терминале, слово «Мейнхеттен» вызывало у меня если не полноценную истерику, то приступы неконтролируемой паники – точно. Да, я старалась, как могла, оправляясь от тех психологических травм, старательно изображая оптимизм – но с другой стороны, я не знала, кто мог бы спокойно отнестись к долгим пыткам и поджариванию в настоящей печи, поэтому пыталась делать для себя послабления, и похоже, немного ими увлеклась, упустив из виду тот факт, что под моим началом, пусть даже и номинальным, все еще состояло более тысячи пони. И теперь, я воочию могла убедиться, к чему приводят подобного рода просчеты.

От тяжелых раздумий меня отвлекло целое крыло пегасов, прошедшее над нашей головой, и усвиставшее куда-то на запад, в сторону высоких городских башен. Проводив взглядом пятерку будущих подчиненных, я перевела взгляд на Нэтл, и вопросительно подняла бровь.

— «Мэм?» — нет, она положительно издевается!

— «Куда это они?» — я решила оставить на потом разбор наших с ней разговоров. Похоже, меня ждали проблемы посерьезнее, нежели бывшая гвардейская лошадь, вдруг резко и прочно «забывшая», как нужно отвечать командиру, и корчащая из себя случайную попутчицу – «Вот эти пятеро. Куда они помчались днем, без брони, и с тяжелыми сумками на боках?».

— «Я это выясню».

— «Хорошо».

Предел моего долготерпения вдруг показался мне тонким и острым, как незаметная, но от этого, не менее смертоносная удавка-струна, сдавившее мое горло.

Тяжело сопя, я глядела на выстроившихся передо мной пегасов, единорогов и одного старого земнопони. Потрепанный старикан казался бодрее всех присутствовавших в этом зале, в коем еще несколько минут назад бушевал настоящий ураган, но это меня не удивляло – в конце-концов, его наняли убирать это место, а не отчитываться о промашках его посетителей, поэтому, углядев мой разрешающий кивок, он тихо пошаркал за новой метлой, стараясь как можно быстрее исчезнуть из поля моего зрения. Старый его инструмент, с которым он шарился по балкону, сломался в самом начале моего бенефиса, переломившись о хребет какого-то наглого жеребца. Решивший мне похамить, молодчик стоял теперь ровно и смирно, и только сведенная судорогой морда давала понять, насколько ему сложно сделать любое движение, тотчас же отзывавшееся болью в излупленных крыльях и спине.

— «Стадо».

Присутствующие на экзекуции пони, включая Квик Фикс, как по команде, опустили глаза в пол. Кто-то из страха, кто-то – от явного стыда, а кто-то лишь для того, чтобы соответствовать моменту, не выделяясь из общей толпы. Обломки стола и подушки валялись вокруг безмолвными жертвами выплеснувшей из меня злости, истекая «последними каплями крови», белыми перьями кружившейся по широкому залу. Я буйствовала недолго, да и не очень активно, и признаюсь, мне было стыдно самой за столь некрасивые взбрыки перед подчиненными. Но… Увы, я не была умной пони. Я не была опытным и грамотным командующим. Я не была… Я много кем не была. Но я была точно уверена в том, что не позволю шайке крылатых уродов, переметнувшихся из Гвардии в Легион, устроить тут себе теплое гнездышко, перехватив власть у менее опытных пони, которых назначили их командирами, и заправлять отсюда всеми своими делами.

— «Все в порядке!» — ворвавшись в зал через разбитое окно, выкрикнул легионер, но тут же сконфузился, увидев мой ласковый взгляд оголодавшей гадюки – «То есть, я хотел сказать, что с ней все хорошо… Мэм».

— «Сраное стадо».

Резюмировав данный факт, я дернула крылом, отпуская пегаса восвояси. «Все хорошо» — это означало, что тупая кобыла, выброшенная мной из окна, порезалась не слишком сильно, и успела-таки раскрыть свои крылья, прежде чем превратилась в отбивную, накрепко законопаченную между частями небрежно надетой брони. Пытавшаяся мне возражать, потом – так и просто хамить, она делала вид, что не замечала предупреждающих жестов Блуми Нэтл, и скоро поплатилась за это – мой первый удар отправил ее на пол, а второй – прямиком в разлетевшееся на сотни осколков окно. Ураган бушевал не слишком долго и затронул не всех, но почувствовав волю, я дала почувствовать всем офицерам, всем собравшимся в зале деканам и кентурионам, что у командовавшей ими кобылы, до этого самого дня о которой они только слышали, или читали в присылаемых в лагерь бумагах, имеется собственный взгляд на порядок несения службы в отдельно взятом подразделении, а также – тщательно скрываемый, но от этого не менее скверный, нрав. Конечно, досталось и тем, кто услышал доносившийся из зала грохот и шум бушевавшей в ней драки, и самоотверженно бросился на помощь своим офицерам, до этого момента, разлетавшимся в разные стороны под моими размашистыми ударами. О нет, я не была ни Конаном-варваром, ни Терминатором, ни каким-нибудь супергероем – я просто почувствовала, что еще немного – и я начну убивать эту кодлу, в целом, наверное, неплохих пони, но в тот момент мне хотелось лишь бить, бить и бить этих уродов за то, что они сотворили с тем лагерем на тысячу с лишним пегасов, который, как оказалось, существовал лишь у меня на бумаге. За наглые авантюры, за безобразные аферы, за то, что несение службы они превратили в наемную службу, где бонзы из города, видневшегося на горизонте, платили им звонкой монетой. Всего лишь полтора года – а они развернулись по-крупному, превратив мейнхеттенский лагерь в настоящую частную военную компанию!

И этого я простить не могла.

Посмотрев на ободранные, саднящие ноги, я тяжело вздохнула, вновь отправившись в путешествие по залу, хрустя осколками стекла, попадавшего мне под копыта. Наверное, следовало поберечься, но пока мне везло, и я не успела порезать себе стрелки об острые кусочки окна – вылетевшая из него пегаска проделала в зеркале стекла огромную, безобразную дыру с забавно скругленными краями, фактически, разделив его пополам. Лишенная опоры, верхняя часть стекла обрушилась на пол, обдавая присутствующих в зале фонтаном осколков, в то время как я начала свой безумный разбег на прикрывшихся от летящего в них стекла подчиненных. Интересно, как им представляется теперь все, что произошло? Меня вдруг посетило знакомое чувство узнавания, словно все это уже где-то было, встречалось со мной раньше… Ах, да. Конечно. Вечер, когда я впервые встретилась с Защитником, пробравшимся в мой кабинет.

— «Присаживайтесь, сэры… Я сказала СИДЕТЬ!» — услышав мой окрик, отлупленные подчиненные вздрогнули, и бухнулись прямо на осколки, захрустев по ним небрежно затянутыми пластинами брони. Те, кто остался без лорики, решив не надевать эти тяжелые, давящие железяки, теперь тихо шипел, ощущая вонзавшиеся в задницу осколки и щепки, но громко протестовать не решился ни один из офицеров – похоже, до пегасов быстрее доходили такие вот методы невербального воздействия, нежели на упорных, если не сказать упертых земнопони.

— «Легионер Фикс!» — сидевшая неподалеку Квикки не отозвалась, круглыми от ужаса глазами глядя прямо перед собой. Ее шоколадного цвета шкурка взмокла от едкого пота, и только тычок крыла сидевшей рядом с ней Нэтл привел единорожку в чувство – «Фикс, мать твою за вымя! Подними уже голову и одари меня, наконец, взглядом своих прекрасных глаз! Да, я это тебе говорю! Что это такое?».

— «Ам.. Лаг…» — послушно поведя глазами вслед за моим крылом, она открывала и закрывала рот, трясущимися губами пытаясь выговаривать застревавшие в горле слова. Интересно, и что так ее испугало? Я сомневалась, что столь большое сообщество пегасов могло полтора года обходиться без драк – «Эт-то казарм-мы лаг… Лаг… Лаг-геря…»

— «Казармы лагеря?!» — мои брови взлетели так высоко, что мне показалось, что я ощущаю, как собирается шкура у меня на затылке, но совершенно не собиралась щадить нежные чувства своей протеже – «Прости, что я тут несколько отстала от жизни, полтора года шарясь по важным государственным делам, но последний раз, когда я видела наши с тобой планы, о реализации которых мы переписывались с тобой едва ли не каждый месяц, в них фигурировало восемь трехэтажных корпусов, плац и большая стена. Скажи, что из того, что я вижу, похоже на описанные мной здания?».

Опустив голову, единорожка молчала, прикрыв глаза молочно-белой гривой.

«Красивое сочетание. А как на нем будет смотреться кровь?».

— «Быть может, они где-то под этой безумной смесью замка японского феодала и тайваньской ночлежки?!» — усилием воли я постаралась задавить раздавшийся в голове голосок, и продолжала прессовать провинившуюся подчиненную, не жалея ее тонких и возвышенных чувств. Отрывая от души те скудные крохи, которые выделяла нам казна, я подписывала и подписывала отправлявшиеся в Мейнхеттен чеки, и я думаю, принцессы, прослышав о том, что случилось в тот вечер, могли бы понять мои чувства, когда я обнаружила, что меня нагло, цинично, и неприкрыто обманывали весь этот год – «Квикки, yiob tvoyu mat, где мой лагерь?!».

— «Прости! Прости! Прости! Они задержали материалы! Все материалы!» — не выдержав, как когда-то, заголосила единорожка. Упав на пол, она распласталась среди досок и осколков, приняв уже знакомую мне, униженную позу полного подчинения, прикрыв для надежности, копытами глаза – «Я говорила им, что это от тебя, а они только смеялись! Потом Блуми им говорила, а они только смеялись и над ней. А потом…».

— «Фикс!» — рявкнула я, поднимаясь на ноги. Услышав мой рык, единорожка заткнулась, и задрожала, как осиновый лист. Вокруг нее мгновенно образовалось пустое место – пегасы мгновенно раздвинулись в стороны, не желая задерживаться возле объекта показательной порки. Наивные, как дети, честное слово.

— «Д-да…».

— «Это что была за hernya?».

— «Я не…».

— «Открой глаза и имей уже наглость посмотреть на меня. ЖИВО!» — только после моего окрика подчиненная убрала копыта от морды, виновато уставившись на кончики моих копыт – «Так значит, кто-то не выдал тебе оплаченные материалы?».

— «Д-да, и…».

— «Оплаченные мной материалы?» — Квикки испуганно сжалась в комочек, в то время как по залу прокатился шорох и лязг, с которыми передернулись присутствовавшие в зале кентурионы – «Почему тогда я об этом не знала?».

— «Я могу дать ответ на это, мэм».

— «Правда?» — мне казалось, что мой голос заледенел, с трудом проталкиваясь сквозь покрывшееся инеем горло – «Что ж, кентурион Нэтл, я слушаю».

«Они посмели украсть У НАС? Смерть тварям!».

«Замолчи!».

— «Около года назад, торговцы стали задерживать строительные материалы, рабочие артели отказывались трудиться на стройке, а в довершение всего, их контракты стали перекупать крупные мейнхеттенские компании, теперь, владеющие обязательствами по строительству наших казарм» — стоя рядом с единорожкой, пегаска успокаивающе дотронулась до нее крылом, наивно полагая, что я не замечу этого за мельтешением ее ног, то и дело переступающих по хрустящему мусором полу. Это легкое движение не ускользнуло от моего внимания – «И как вы понимаете, выполнять их они не спешат, под разными благовидными предлогами».

— «Например?».

— «Забастовки грузчиков. Деятельность профсоюзов» — не отвела взгляд рыжая кобыла – «Приближалась зима, и мы… Я приняла решение использовать те материалы, что у нас были, для постройки временного здания».

— «Мда…» — над залом повисла хрупкая тишина, прерываемая лишь тихими всхлипами единорожки, да мерным постукиванием моего поножа – в начале нашей встречи, многие с удивлением поглядывали на эту красивую вещицу, полагая ее чем-то вроде костыля, но потом, в один прекрасный момент, убедились, что я использую ее не только для того, чтобы напустить на себя солидность, или ввести окружающих в заблуждение предполагаемой ущербностью. Что ж, ситуация складывалась не из приятных – если мои подчиненные (уже подчиненные, судя по скорбным, виноватым мордам) не врали, то против нас, а конкретно, против меня, играла какая-то сила. Сила, которая когда-то чуть не спустила под откос целый поезд. Которая поддерживала Редхеда Боунза, за год сколотившего целую компанию, и явно не собиралась останавливаться на достигнутом. Интересно, не эта ли сила столь долго и скрытно противостояла принцессам? Задумавшись, я уставилась на заходящее солнце. Поля, казавшиеся бескрайними с земли, вдруг показались мне зыбкой преградой, отделяющей стоящую на обрыве башню от чего-то темного и нехорошего, таившегося в этом современном, по местным меркам, городе, ставшим домом для десятков, сотен тысяч пони.

А интересно, сколько всего насчитывается жителей в этой стране?

— «Я разберусь с произошедшим» — наконец, нарушив молчание, буркнула я, обводя нехорошим взглядом сидевших передо мной подчиненных. Никого из присутствующих пегасов я не знала, и это заставляло меня чувствовать себя неуютно. Не будучи хорошим командиром, гениальным стратегом или харизматичной личностью, я подбирала себе подчиненных основываясь не столько на их навыках, которые, как я полагала, можно было воспитать или привить, сколько на некоем аналоге вассальной клятвы, доверии, которое они заслуживали у меня лично. И впредь, я не собиралась менять заведенный порядок. Теперь же, следовало лично оценить эти новые кентурии – проверив их в деле.

— «Я разберусь» — повторила я, закончив с осмотром кентурионов – «А пока, сэры и сэрихи, трубите общий сбор. Кто не знает, как это делается, пусть посмотрит в устав – на первый раз я прощу подобное небрежение знанием нашего основного закона. Где собрать своих подчиненных – думайте сами. Зиму мы пережили, решив не сообщать своему командиру о том, что ее кинули какие-то гражданские ssuki, а поскольку и летом никто не озаботился расчистить площадь под плац, то думайте сами. И поторопитесь – до вечерней поверки осталось не так много времени».

— «Скраппи! То есть, Легат!» — судя по дробному, спотыкающемуся перестуку, Квикки решила меня догнать, и естественно, покатилась вниз по лестнице, сшибая идущих за мной пони. Заметив небольшой балкон, я отступила в сторону, пропуская мимо катящуюся вниз кучу, и каким-то чудом умудрилась выцепить из нее Фикс. Грохоча, ругаясь и подпрыгивая, пегасы катились вниз большим и неровным шаром из множества ног, голов и хвостов, и судя по высоте лестницы, путь им предстоял и вправду неблизкий. Поставив на ноги свою протеже, я недоуменно нахмурилась, увидев, как единорожка вновь бухнулась мне в ноги – «Прости! Прости! Прости! Прости! Я не хотела! Я думала, что ты обрадуешься, увидев этот дом! Мы собирали его из всего, что было! Я и вправду не хотела тебя подводить!».

«Идиотка. Слабачка. Бесполезное существо».

«Заткнись, ты!».

«Ну и что же ты сделаешь, мммм?».

«Вот протрезвею, и ты сразу исчезнешь!».

— «Тебе следовало сообщить мне о затруднениях» — спокойно ответила я, похлопывая крылом по спине Квикки. То ли угроза и вправду подействовала, то ли я просто отвлеклась, но обычно веселый, а теперь – ужасно сердитый голосок замолчал, и я вновь могла общаться с окружающими без этих «ценных советов», которые давало мое больное воображение. Дух и вправду не врал – видимо, у меня вновь начинала шалить психика, но… Сглотнув, я постаралась запрятать как можно дальше тот страх, что волной омыл мое тело. Похоже, что отказ от той мощи, что пыталась впихнуть в меня принцесса, не прошел для меня бесследно, и кто знает, сколько времени мне осталось, пока дарованные мне силы не иссякнут, и созданный генетиками-самоучками организм не откажет, рассыпавшись, словно высохший глиняный голем. Поднявшись, единорожка уставилась мне в глаза, словно побитая собачонка – разве что хвостом не виляла от усердия… А, нет – уже завиляла.

— «Я думала, что мы справимся с этим, и не будем тебя утруждать…».

— «Мы – это ты и Нэтл?» — осведомилась я, глядя с балкона на залив. Море красиво блестело, отражая в своих волнах закатное солнце, опускавшееся между огромных опор громадного подвесного моста, окашивая серые балки в кроваво-красный цвет – «Что ж, вы пытались. Но в следующий раз, известите меня, хорошо? Хотя бы для того, чтобы мне потом не пришлось, как завтра, разгребать скопившийся за год навоз, общаясь с разными дельцами и продажными шкурами этого города».

— «Конечно! Обязательно!» — эх, юная и непосредственная, чем же ты приглянулась этой гвардейской лошадке? Ладно, разберемся по ходу движения. А может, и не стоит в это лезть… Задумавшись, я неспешно отправилась вниз, рассеянно кивая в ответ на неумолчный треск своей протеже, описывавшей все достоинства построенного ей замка. Теперь я уже не сомневалась в том, что это был замок – массивный снаружи и огромный внутри, он делился на четыре огромные секции, пронзающие его тело от первого и до последнего этажа, в свою очередь, состоящие из множества комнат, двери которых выходили на балконы, бесчисленными кольцами поднимающиеся до верхних этажей. Низкие перильца, отлакированные, темные полы, никогда не запирающиеся и даже не закрывающиеся комнаты на несколько пони – изнутри здание казалось настоящим птичьим базаром или голубятней, и ощущение от этого только усиливалось множеством перьев, тут и там валявшихся на полу, прилипших к стенам и лежавших на массивных, поперечных балках, удерживавших стены здания. Самое большое место в замке оказалось в центре – громадный зал начинался от самого входа, захватывая все пространство центральной части башни, вздымая свои своды почти к самой крыше здания. Стены его, усиленные грубоватыми, почти утилитарными колоннами из дерева, больше похожими на обычные строительные балки, были покрыты белой, успевшей местами пожелтеть штукатуркой, на которой чьи-то шаловливые копыта уже вывели несколько фривольных выражений, и даже накарябали несколько рисунков, пара из которых заставила бы покраснеть даже видавшего виды кентуриона, а не то что увлеченную цифрами единорожку, семенящую за моей спиной.

И именно в этом зале решили собраться пегасы.

Что ж, в сообразительности им было не отказать – построившись на холодном, каменном полу, первая пара кентурий стояла расслабленно, поджидая нового командующего, в то время как остальные пегасы парили сверху, так же попытавшись соблюдать какое-то подобие порядка, однако неспокойный нрав их давал о себе знать, и в результате, моим глазам предстала какая-то аморфная масса, колыхавшаяся в воздухе, словно стиснутая сетью, огромная куча воздушных шаров. Их было и в самом деле, очень много – похоже, неполная тысяча крылатых пони

«И ты собралась их одолеть? Люблю такие вызовы, и… Уважаю. Честно. Многие из воителей прошлого, незаслуженно забытые храбрецы, трижды, четырежды подумали бы, прежде чем входить в это место. Прими мои комплименты».

— «Я схожу с ума» — пробормотала я, совершенно не опасаясь быть услышанной кем-либо из окружающих за радостным щебетанием Квикки. Как и любой экстраверт, она оказалась до одурения навязчивой, на мой скромный взгляд, а вкупе с феноменальной отходчивостью и способностью говорить, не делая пауз даже для самых коротеньких вздохов, она могла на раз вывести из себя практически любого. На ее счастье, я испытывала к ней более сложные чувства, нежели любой другой легионер, и ощущая себя ответственной за ее судьбу, просто игнорировала больший поток изливавшейся из нее информации, отделываясь многозначительными «Ага», «Ну-ну» и «Что ж, поглядим».

— «Я просто схожу с ума…».

«Отнюдь. Ты только погляди на это!».

Что ж, тут и вправду, было на что посмотреть – в огромном зале, большая часть была устремлена вверх, а не в стороны, собралась огромная толпа. Даже на искушенный взгляд, было сложно сказать, сколько именно тут сгрудилось пегасов – на каменном полу помещения поместилась лишь пара кентурий, в то время как остальная, основная масса крылатых легионеров попросту висела в воздухе, медленно отмахивая крыльями, из-за чего казалось, что неровные ряды облаченных в туники лошадок играют друг с дружкой в какую-то древнюю игру, то чуть опускаясь, то поднимаясь повыше.

И как обычно все они, вся эта долбаная тысяча пони, трепалась на разные голоса.

— «Внииииимани-е!» — проорала стоявшая у входа в зал Нэттл, по-уставному, заканчивая слово громким, энергичным выдохом, слышимым наверное, даже в самых дальних закоулках этого общежития-дворца – «Легат!».

— «Посмотрим позже» — выходя на середину зала, буркнула я очередную словесную заготовку бормочущей что-то Квикки, и остановилась, глядя на раздавшихся вокруг пегасов – «А теперь, будь так добра – помолчи».

Окружившие меня легионеры неуверенно переглядывались, похоже, не зная, то ли проигнорировать меня, и по уставу, сохранять свой строй – если эту парившую надо мной кучу вообще можно было назвать строем – то ли попытаться построиться вокруг меня. Все это настолько явно отражалась на их мордах и фигурах, что я позволила себе кривоватую ухмылку, глядя, как пытающиеся сообразить, как им быть, подчиненные начали смешиваться в один большой, крылатый ком, сталкиваясь и переругиваясь, оставаясь на месте и пытаясь занять боле выгодное, с их точки зрения, положение. Вскоре, вокруг меня вновь царил настоящий птичий базар, оглушавший меня гомоном, криками и звуками борьбы, когда не сошедшиеся во мнениях пегасы начинали пихать друг друга грудью и боками.

— «Детсад на выезде» — покачала я головой, глядя на протолкавшуюся ко мне Нэтл. Уяснив для себя, что беззаботное существование заканчивалось, она быстро нацепила на себя положенные по уставу тунику и доспех, и теперь была одной из немногих, кто сообразил, что к ним приехал не простой ревизор. Совсем не простой.

— «Это нормально. Пегасы, мэм» — пожала плечами та, будто это слово все объясняло.

«Можно подумать, что нет! Сраные голуби…».

«Заткнись!».

— «МОЛЧАТЬ!» — устав ждать, пока крылатые подчиненные наконец сообразуются, и решат свои проблемы, я подняла крылья, и рявкнула в них, словно в акустическую раковину Кантерлотского театра, усилив свой призыв громким звуком рожка, в который, повинуясь моему кивку, подула опцион. Гнусавые звуки его наполнили зал, перекрыв гомонящие голоса пегасов, и вскоре, вокруг установилась относительная тишина, прерываемая звуками шелестящих над нами крыльев – «Что за базар?! Кентурионы, доложить о наличии вверенных вам кентурий!».

— «Первая Мейнхеттенская кентурия присутствует, в полном составе!».

— «Вторая Мейнхеттенская кентурия присутствует!».

— «Третья Мейнхеттенская кентурия…» — перекличка, на удивление, пошла довольно быстро. Окидывая взглядом группы легионеров, облаченных в одинаковые, серые туники, упакованных в броню и без нее, я быстро начала хмуриться, отмечая видимые глазом расхождения с заявлениями офицеров. Пусть я и была не самой умной кобылой, но меня редко когда подводили глаза, и я прекрасно видела, что количество пони разнится от роты к роте, нередко, достигая всего половины от заявленного количества бойцов. И это тоже говорило о многом.

— «Прекрасно. Просто отлично».

Перекличка закончилась, и в зале вновь стало тихо. Поворачиваясь на месте, я внимательно оглядела стоящих и парящих надо мной пегасов, ощущая себя ныряльщиком, заплывшим в большой косяк рыб, и глядевшим теперь на такую далекую поверхность воды через тоннель, образованный недружелюбно таращившимися на меня телами. Это ощущение только усиливалось благодаря доспехам, блестящим подобно чешуе, и мне пришлось приложить все свои силы, чтобы не вздрогнуть, выдавая свой страх. Я мало что знала о психологии пегасов, об их обычаях и предрасположенностях, и не имела ни малейшего понятия, как себя с ними вести. Мне оставалось лишь импровизировать, и быть абсолютно искренней – ведь именно это посоветовала мне принцесса. Просто быть самой собой – быть может, именно так я пойму, как же мне управлять всем этим безалаберным сбродом?

«Я ПОМОГУ».

«Будь сама собой».

— «Итак, сэры, я думаю, что вы видите меня впервые. Меня зовут Скраппи Раг. Наверное, все уже заметили мой красивый шлем с этим здоровенным, поперечным гребнем красного цвета? Это означает, что я тут командую. Это я объясняю тем непонятливым, кто еще не сообразил, почему вас собрали в этом зале и заставляют любоваться на новенькую, о которой, как я подозреваю, многие из вас даже не слышали» — сделав паузу, я огляделась, задирая голову как можно выше, и ловя ожидаемые скептические ухмылки. Подождав, пока мои слова дойдут до каждого из присутствующих, я по-куриному склонила голову на бок, и поинтересовалась, умильно растягивая слова – «У кого-нибудь есть возражения?».

— «Знаете, а я считаю, что…».

*БАЦ*

На свою беду, первая из открывших рот висела совсем недалеко от меня, и мне понадобилось лишь один раз хлопнуть крыльями, чтобы оказаться около своей первой жертвы, добровольно напросившейся на показательную порку. Удар облаченным в сталь копытом в грудь, и еще один вдогонку, по голове – и жертва собственного языка полетела на пол, держась за ушибленные места. Шарахнувшись от моих огромных, распахнувшихся крыльев, остальные заволновались и зашумели, впрочем, быстро заткнувшись от хриплого звука рожка.

«Это же сраные голуби. Разорви одного – и остальные будут тебя бояться. Вырви глотки их лидерам – и они станут тебя уважать».

— «Что ж, хорошо, что больше возражений нет» — опустившись, я показательно лягнула стонущую подчиненную, с криком улетевшую куда-то в захлопавший крыльями строй стоявших на полу кентурий. Неторопливо пройдя мимо расступавшихся передо мной пегасов, я обозрела большие ворота, служившие дверями для этого зала, и намекающе повела глазами на допотопный запор – «Итак, сэры, давайте попробуем еще раз. Меня зовут Скраппи Раг, и я являюсь Legatus Legionis – Легатом этого легиона. Приветствую вас, будущие бойцы Легиона».

Вес моим словам придал тяжелый грохот, толкнувшийся в мою спину вместе с порывом теплого, летнего ветерка. Распахнувшиеся за моей спиной ворота озарили мою фигуру косыми лучами заходящего солнца, наверняка красиво вспыхнув на облегченной, «офицерской» броне, лишенной поддоспешника и окольчуженных юбки и рукавов, но еще больший вес моей маленькой речи придали короткие копья двух первых кентурий, споро и умело втягивавшихся в замок. Пройдя вперед, чтобы не мешать подчиненным, я с удовольствием глядела на ошарашенные морды пегасов, увидевших облаченных в алое и золотое сородичей, с решительным видом замерших за моей спиной. Расположившись стеной, они быстро перекрыли выход из зала, в то время как часть Второй кентурии двинулась в сторону жилых помещений, из которых, вскоре, донесся неясный шум.

«А ты хитрая. Даже коварная. Иногда, я тебя просто обожаю – по крайней мере, когда не хочу прибить» — промурлыкал у меня в голове знакомый голосок.

— «Даааа, сэры и сэрихи, вы не ошиблись. Это начальство пришло по ваши души» — сполна насладившись произведенным эффектом, я вновь двинулась в центр зала. На этот раз не одна, и смешавшие строй подчиненные начали быстро отодвигаться от накатывающейся на них стены легионеров. Это и был мой «сюрприз» — две полные кентурии, мои самые доверенные пони, с большей частью которых я начинала этот проект, призванный дать принцессе около сотни, ну, может быть, тысячу пони, способных на сдерживание прорывов врага и охрану границы Эквестрии. Судьба распорядилась несколько иначе, и теперь, срочно отозванные с северной границы Первая и Вторая предстали перед струсившими новичками эдакими демонами из Тартара, разозленными долгой поездкой на другой край страны в срочно реквизированных у железнодорожников товарных вагонах. И для чего? Для того, чтобы напомнить зарвавшимся соплякам о субординации и уважении к старшим по званию? Не все тогда восприняли серьезно мою просьбу, но увидев собравшуюся в зале толпу, даже самые недоверчивые подобрались – в случае открытого бунта нам пришлось бы куда как непросто. И пусть эти ребята, до поры-до времени манкировавшие службой, не представляли из себя чего-то сложного для нас в равном или чуть большем количестве, но при почти трехкратном перевесе они могли доставить нам много хлопот. Да и открытый бунт мог дать повод принцессам попросту нас расформировать, и оттого давить его нужно было уже в зародыше – чем я и собиралась заняться, притащив с собой своих доверенных сослуживцев и подчиненных.

— «Это чистка рядов от разной швали, решившей, что уйдя из Гвардии в Легион, они устроятся здесь поудобнее. Как, например, та пятерка, что упорхнула в Мейнхеттен – эти ребята уже нарвались на арест и дальнейшее разбирательство. Кто читал устав, тот знает, чем это все может закончиться – и закончится, уверяю вас. Так же, как и для них».

Поведя крылом, я ткнула длинным маховым пером в сторону бокового прохода, через который мы вошли в этот зал. Из него, ругаясь, топоча копытами и что-то сердито крича, выметнулась небольшая толпа, активно подталкиваемая в спины своими кантерлотскими товарищами, бодривших найденных в жилых помещениях пегасов болезненными, обидными уколами коротких копий. Вырвавшись на простор, они решили было взлететь, но остановились, пораженные видом одоспешенных пони, недобро щурившихся на них через прорези шлемов. Основательно переработанные нами galea, в довесок к удерживавшей их на морде сбруи, получили прикрепленные к ней нащечники, основательно повышавшие защиту этой важной части тела, одновременно придавая легионерам довольно серьезный, если не угрожающий вид. С побочными эффектами в виде потертостей и мозолей пришлось на время смириться, однако протестующих почти не нашлось – уж слишком много было тех, кто носил на своих мордах отметины от ножей и сабель грифонов. Повинуясь моему жесту, легионеры Второй оттеснили найденных в комнатах «уклонистов», зажав их в ближайшем углу.

— «Вы – лучшие. Вы – лучшие из тех, кто вставал на защиту этого мира» — теперь был важен напор, напор и еще раз напор. Не дать этим пернатым буянам опомниться, не дать сообразить, что их больше нас. На серьезный бунт я не рассчитывала, но и не собиралась давать им понять, что я буду с ними торговаться – отнюдь! Я собиралась быстро и жестко впихнуть их в те рамки, которые ограничивали нас всех, которые позволяли бы эффективно командовать ими, а не пытаться каждый раз собрать воедино пегасью вольницу, похожую на ваза грифонов. Переглянувшись, стоявшие сзади ребята из Первой положили себе на спины щиты, и как когда-то, вышли вперед, приглашающе махнув хвостами, призывая своего командира и дальше пищать перед этими голубками, но теперь, с высоты их спин — «Вы – лучшие, или по крайней мере, будете ими. Уж это я вам обещаю. Не Вандерболты, лучшие летуны – кому нужны эти крылатые выпендрежники?! Не Серебряные Молнии – еще одна шоу-команда! Не Алые Подковы – спасатели и трюкачи, пачками разбивающиеся и ломающие себе шеи! Именно вы станете лучшими – по совокупности этих навыков. Знаете, чем отличается Легион от гвардейцев? Последние подменили собой органы правоохраны, и в большинстве случаев, связаны в своих действиях правилами и законами, а зачастую – еще и мечущимися под ногами гражданскими. Легионеры же этого недостатка должны быть лишены, и попадая в бой, должны уметь лишь поделить присутствующих на своих и чужих, после чего заниматься активным истреблением последних. Да, я сказала «истреблением», и это не оговорка! Вы будете теми, при чьем приближении грифоны будут писаться и звать свою маму, роняя дерьмо и яйца в кусты! Верблюды будут разбегаться при одном только упоминании ваших крыльев, как они уже делали при виде тех, кто сейчас находится перед вами, нося цвета знаменитых кентурий Легиона! И именно вы будете теми, кто понесет гнев и ярость Эквестрии на головы нашим врагам – вместе с Легионом!».

— «Легионом Легата Раг!» — рявкнул кто-то над моей головой.

И остальные поддержали его согласными возгласами, едва не заставившими меня поперхнуться очередной заготовленной фразой.

«Ого. А тебя тут любят… Хотя я до сих пор не могу понять, за что».

Тихонько ворчавшая стая притихла, вновь ошарашенная свалившимися на них новостями. Твердо стоя на алых, укороченных для удобства пегасов щитах, горящими глазами я обводила переглядывавшихся пегасов, при малейших признаках неповиновения готовая отдать приказ, и ссадить на землю тех, кто попробует посмеяться над моими словами. Тяжело пыхтящее подкрепление, висящее над моей головой, явно было согласно с моими словами, и наверное, именно это сыграло в тот день свою роль, ведь одно дело не соглашаться с какой-то малоизвестной кобылой – и совсем другое дело игнорировать тех, кто когда-то прошел парадом по улицам столицы, возвращаясь с Северной войны.

— «Конечно, вы подумаете «А теперь, начнется проверка?». Отвечу сразу – нет. И не просто потому, что я вдруг воспылала ко всем вам, мои милейшие сородичи, любовью и всепрощением, отнюдь. Я не буду делать каких-то организационных выводов – они уже сделаны на основании одних лишь документов и того, что сами принцессы обратили свое божественное внимание на тот бардак, что творится в нашем Легионе. В Легионе, который должен стать образцом для подражания, гордо неся знамя Эквестрии на ее границах! Увидев происходящее, я поняла, что во всем этом есть доля и моей вины, поэтому я предлагаю даже не забыть, а просто… Ну… Перевернуть эту страницу книги нашего бытия, сделав из всего случившегося соответствующие выводы. Но если я закрою глаза на все, что тут произошло за эти полтора года, то будьте уверены, что с этого дня, с этого самого момента, все косяки будут оперативно исправляться, а иногда – и нещадно караться, причем – в соответствии с уставом. Вашими командирами будут те, кто прошел сквозь огонь и воду, через пески и дожди, и эти пегасы научат вас, что значит быть настоящим легионером – тем, кто однажды прошел торжественным маршем по улицам нашей столицы, салютуя встречающим их принцессам, неся на своих спинах бремя победы в короткой, но жестокой войне. Как однажды, быть может, пройдете и вы. А если нет… То я уверяю вас, вы будете бояться. Не грифонов, не верблюдов, не фестралов – а меня, причем бояться больше, чем своих самых страшных кошмаров. Я обращаюсь к вам с этой сраной речью лишь раз, и второго раза, второго шанса, поверьте, не будет».

Это сломило последнее сопротивление. В рядах мейнхеттенцев наметилось движение, с которым они перемешивались, перемещаясь от группы к группе, образуя новые кентурии и крылья. Я уже заметила страсть этих крылатых лошадок образовывать группы из пяти морд, за которыми издревле установилось прозвание «крыло», и признаюсь, уже тогда подумывала о некоторой реорганизации в крылатых подразделениях Легиона… Объединяясь в кучи, пегасы выталкивали вперед своих выборных, подлетавших к нашему строю, и салютующих моей тушке, гордо вытянувшейся на спинах собратьев – хорошо еще, что ребята сдержались, и не ткнули в первых из них копьями, что явно не лучшим образом сказалось бы на моем реноме. Но все обошлось, и вскоре, мне оставалось лишь разбить всех покорившихся на сотни, каждую из которых я решила отдать одному из своих доверенных подчиненных – многие заслуживали повышение, и многих я хотела испытать, поэтому без труда отыскала среди Первой и Второй как желающих взвалить на себя груз воспитания молодняка, так и тех, кто отнесся к назначению с меньшим энтузиазмом. Ничего, увидят изменения в жаловании – сразу поймут, что кентурионство – это круто, особенно, если его, в принудительно-добровольном порядке, предлагает Легат.

Конечно, оставались и те, кто сбился в кучу, и недовольно поджав губы, завис над сотней главных уклонистов, словно отождествляя себя с этими лентяями, и показывая, что не купился на мою короткую речь. Честное слово, ну прямо как дети – решили, что тут будут с ними играться в демократию и выборы. Спустившись со щитов, я исподволь погрозила копытом довольно ухмылявшимся крикунам – тоже мне, нашли для себя икону! – и двинулась к главной массе недовольных, уже пытавшихся раздвинуть копья и взлететь. Пока ни у кого этого не получалось – бойцы из Второй не церемонились, и особо ретивые уже не раз получили по буйным головам наконечниками копий, порождая разносящийся по залу, сухой стук. Проводив глазами вытягивающиеся из зала сотни, вслед за своими новыми командирами, вылетавшие на вечернюю поверку и знакомство с теми, кто будет гонять их до седьмого пота, как гоняли их самих те, кто прошел Обитель Кошмаров, я перевела взгляд на стоявшую передо мной кучку. Да, по сравнению с остальной массой крылатых легионеров, они составляли едва ли десятую часть, и теперь, разговор у нас шел на равных, но глядя на упрямые выражения на мордах, сердито стучавшие копыта и слыша доносившуюся до меня ругань и угрозы, я начала понимать, что принцессы вмешались очень вовремя, отправив меня наводить порядок в этой части вверенного мне Легиона. Признаюсь, я содрогалась от мысли о том, какое бы меня ждало разочарование, если бы на нас напали вот именно сейчас, в этот же день – похоже, этих лежебок застали прямо во время вечернего расслабона, и на многих уже красовались ночные рубашки и даже ночные колпаки, непонятно для чего надетые на взлохмаченные гривы. Кивком головы, я приказала пропустить ко мне самую буйную лошадь, бесновавшуюся в центре толпы – признаюсь, уж очень меня заинтересовал выкрик о чем-то, что она «вычитала в уставе».

— «Так значит, речь шла про устав?» — поинтересовалась я, когда раздвинув в стороны копья, синюю крикунью допустили до моего тела – «И что же именно ты разглядела в этом уставе? Быть может, разрешение игнорировать командиров? А может, индульгенцию на отсутствие при построении? Почему ты, и подобные тебе, появились тут в таком вот виде? Что было бы, если бы в двери зала вошли не легионеры, а какие-нибудь гвардейцы? Вас прикопали бы в ваших постелях, раззявы! Вредители! Предатели! Изменники!».

— «Им разрешил кентурион!» — заорала на меня пегаска. Молодая, чуть полноватая, она была довольно симпатичной, если бы не большие, чуть на выкате, глаза, безумно таращившиеся на меня из-под модно остриженной и завитой челки, забавным локоном уложенной на правой висок – «Это было поощрение! Вот пусть он только вернется, и вы ответите за это!»

— «С нетерпением жду его возвращения» — ласково улыбнулась я в ответ на это заявление – «Итак, сэры и сэрихи, слушайте сюда. Вас обнаружили в казармах во время общего построения. Это залет, как сказал бы один мой знакомый, и залет крупный. Знаете, что за это бывает?».

— «Им было разрешено!».

— «За это бывает дисциплинарное взыскание, в Легионе, выписываемое палкой по попе» — не обращая внимания на отдельные выкрики, продолжила я. Большая часть провинившихся стояла молча, насупленные жеребцы и кобылы понимали, что были пойманы на горячем, и теперь настороженно зыркали по сторонам, пытаясь понять, какие еще неприятности им грозят как от меня, так и от неведомого кентуриона, который, как мне только что было сообщено, «разрешил». Похоже, что кто-то решил тут устроить свой маленький гешефт, и я собиралась разобраться, кто именно завелся у нас такой умный и смелый, что решил положить хвост на приказы старших по званию – «Но думаю, в вашем случае, его можно и усугубить, до двух лет каторжных работ в штрафных контуберниях. По совокупности провинностей, так сказать».

— «Это не в вашей власти! Я буду жаловаться! Отпустите меня немедленно, или уже через день, вы предстанете перед судом города Мейнхеттен!».

— «Да, конечно, в уставе сказано, что для этого нужно собирать трибунал» — кивнула я, оборачиваясь к синей скандалистке, и деловитым тоном продолжая беседу, подпустив в голос немного задумчивости, словно и не замечая подпрыгивавшей напротив меня пегаски – «Но в целом, это не проблема. Деканы и кентурионы будут понижены в должностях до своих подчиненных, а остальные отправятся выносить навоз за нормальными легионерами. Теми, кто не спит до вечера. Кто исправно несет службу. И кто не орет на свое начальство, грозя неведомым кентурионом».

— «Вы не мое начальство, ясно?!».

«Тааааак, а вот это уже интересно…».

Я не могла сказать, чей именно голос прозвучал, и раздался ли он у меня в голове, или я сама произнесла эти слова, но когда я обернулась, говорливая осеклась и сделала шаг назад, в то же время, продолжая вызывающе глядеть на меня с высоты своего роста.

— «Значит, ты не легионер?».

— «Какое умное замечание!» — издевательски произнесла синяя, воздевая голову к потолку – «Какое тонкое наблюдение! Нет, конечно же! Думаете, я похожа на ту свору бандитов, что вы притащили с собой для этого налета? Поверьте, скоро вернется мистер Коллар, и тогда вы заговорите по-другому!».

— «Нэтл!» — оглянувшись, я поняла, что пегаски рядом со мной нет. Похоже, она улетела вслед за остальными, и теперь, лишенная единственной пони, кто хотя бы что-то знала о происходящем в этом замке, я могла лишь недоуменно таращиться на сердито фыркавшую кобылу – «Однако же… Ну и сколько вас тут таких? Нестроевых пони, я имею в виду».

— «Тут еще трое гражданских, и я требую, чтобы нас отпустили, понятно? Я – адвокат, причем хороший, смею вас заверить, а мои связи – и того лучше. Поэтому, если вы нас не отпустите, причем немедленно, с принесением всех положенных извинений, то уже завтра вы будете заключены в камере, за насильное удержание ни в чем не повинных пони!».

— «Она это серьезно?» — поинтересовалась я у Квикки, выглядывавшей из-за спины одного из моих ребят. Единорожка утвердительно затрясла головой, и вновь спряталась за спину легионера – «Однако ж. Тогда… Декан Волкер! Отпустите вот эту… ну и остальных троих, на которых она укажет, и проводите. Вежливо. Все поняли?».

«До ближайшей камеры!» — прошептали мои губы.

— «Понял, Легат» — хмыкнув, с ленцой старослужащего, ответил тот, услышав мой шепот – «Сделаем в лучшем виде. Эй, вы! А ну-ка, подняли свои крупы, и пошли за мной! Быстрее! Легат тут вас что, до ночи ждать будет?».

Трое пони, один из которых оказался единорогом, стыдливо опуская головы и поджав хвосты, потрусили вслед за деканом, скрывшись в каком-то проходе. Думаю, он передаст их своим подопечным, которые быстро отыщут тут незанятую комнатку в глубоком подвале, а в том, что она была, я не сомневалась ни минуты. Ну не построили же они этот замок-бордель, на краю обрыва, да еще и без фундамента?

Хотя, зная Квикки…

— «Я ухожу!».

— «Что, прости?» — задумавшись, я уставилась на единорожку, ежившуюся под моим взглядом, словно лысый кот, попавший на мороз, и не сразу расслышала выкрик, раздавшийся из поредевшей толпы. Повернувшись, я поцокала к сгрудившимся в углу пони, разглядывая их, словно какую-то диковинку — «Я не ослышалась? Кто там собрался уходить? А вы вообще в курсе, что легионер, находящийся под дисциплинарным взысканием или трибуналом, вообще не имеет права вякать, в том числе и об увольнении?».

— «Я тоже. Мы увольняемся!».

— «Наивные, как дети» — я хмыкнула, глядя на ехидно ощерившихся легионеров Второй – «Слышали, ребята? У нас тут можно пожрать, поспать, потренироваться, словно в скаутском лагере, а потом заявить, что уходишь! Ну yebat menya konyеm, это ж просто праздник какой-то!».

Уставшие висеть на одном месте, подчиненные ответили мне согласным ворчанием, не сулившим ничего хорошего для оставшихся пегасов.

— «Ну и что же мне теперь с вами делать?» — пройдясь туда и сюда, я мрачно уставилась на разноцветную толпу – «Вас тут почти сотня рыл. Те, кто спали или занимались своими делами в то время, когда остальные вкалывали… Ну, как это они себе представляли. Наверняка, вы сейчас думаете, что глупо попались, причем совершенно случайно, и в тайне мечтаете о том, чтобы закончился этот день, вы получили свою положенную вам порку, и отправились дрыхнуть, а завтра… Завтра эта пятнистая дура уедет, и все станет как раньше. Скажу вам – вы зря на это надеетесь. Я не уеду ни сегодня, ни завтра, и теперь те, кто понял раньше вас, чем это пахнет, ну, или оказались менее изобретательными, и оттого, тянули лямку легионера – как они себе это представляли – теперь будут вкалывать до седьмого пота, до отваливающихся крыльев и дрожащих ног, чтобы когда-нибудь, нам всем было не стыдно и не страшно подняться с вами в небо».

— «Много вы знаете о небе…».

— «Что-что? Ну-ка, кто там такой смелый, в толпе? Подь-ка сюды…» — по моему знаку, копья опустились в кучу стоящих на полу зала пегасов, и словно палочки ловкого китайца, вытолкнули вперед вызывающе настроенную пегаску. Кобыла изо всех сил делала вид, что ей ни капельки не интересно все происходящее, и старалась вести себя так, словно это была обычная ссора между равными – «Так значит, ты знаешь о нем больше?».

— «Конечно. Я же не «наземница» какая-нибудь» — пожала плечами кобыла. Вышло признаться очень по-человечески – не зря же создатели этих забавных лошадок основательно поработали с их скелетом, дав их передним конечностям множество степеней свободы[9] – «А в уставе четко написано, что пегасы имеют право на однократный послеобеденный отдых и сон. Но видимо, не все его читали… Ауч!».

— «Ты забыла добавить «Легат» или «Мэм», знаток устава» — хмыкнула я, когда взмахивавший рядом со мной крыльями легионер звонко стукнул древком копья по непокорной голове кобылы, приминая ее основательно испортившуюся прическу – «Если кто-то еще не знает, как ко мне обращаться – спросите, я поясню. Как я уже сказала, сегодня – день примирения и всепрощения, поэтому ни один вопрос не останется без ответа… Вопрос, а не наглые наезды. Вы тут не там! Вам тут не здесь! Поэтому засуньте языки в задницы и молчите, когда вас спрашивают, ясно?».

— «Разрешите спросить… Мэм!».

— «Разрешаю».

— «Отдых по уставу отменяется?».

— «Да помню я, помню!» — буркнула я, разглядывая вставшую навытяжку кобылу. Вот что делает животворящий удар по голове! Вмиг запомнила, как нужно звать начальство – «И я помню про быстрый обмен веществ у пегасов, быструю утомляемость и прочее, и прочее, и прочее. Обычаи и легенды – и те помню. Читала. И именно поэтому ввела в устав этот раздел. И он остается в силе – разве мы тут собрались, чтобы его обсуждать? Но поскольку сейчас уже вечер, а вы, твари пернатые, были отловлены в казармах до отхода ко сну…».

— «Ясно, мэм! Разрешите идти?».

— «Стой тут. Мне нравится то, что ты хотя бы читала эту хрень, которую я сама уже не помню» – буркнула я в тяжеловесной попытке пошутить. Что ж, раз появились конкретные претензии – значит, может получиться и конструктивный диалог с наиболее накосячившей частью подчиненных, а это, по-моему разумению, дорогого стоило. И именно поэтому я не свирепствовала, а вела себя относительно спокойно, словно уставший, немного раздраженный, но в целом, вменяемый командир, которого можно недолюбливать, но в целом, можно и спросить о чем-то, и о чем-нибудь попросить.

— «А деньги?» — вылезший вперед жеребец был сух, подтянут и тонконог – настоящий красавчик, если я что-то понимала в пегасьем понимании прекрасного – «Легат, почему за эту службу нам платят так мало? Даже тем, кто, по-вашим же словам, где-то там маршировал на поверхности, и что-то там покорял! Мы специально узнавали!».

— «Что ж, вопрос поняла. Отвечаю — сам козел!» — усталым тоном произнесла я, глядя на вытолкнутого вперед жеребчика. За его спиной, в толпе, послышались робкие смешки – «А ты узнавал, как пашут те, кто прошел Северную войну? Это не они – это вы получаете столько, сколько они. Вглядись в добрые морды вот этих вот жеребцов и кобыл в желтых туниках, и подумай, насколько они рады такому вот обороту дел».

Судя по опущенному в пол взгляду, недовольный быстро вдохновился выражением морд моих подчиненных, висящих у меня над головой. Интересно, а если кому-нибудь придет в голову плюнуть вниз?

— «Это понятно. И объяснимо» — продолжила я, подходя к окруженной частоколом копий толпе – «Да-да, не нужно строить такое удивленное выражение. Все дело в том, что вами, до сих пор, командует капитан. Это, если тут есть те, кто не служили в пегасьих войсках самообороны, или как там у вас называется это сраное скаутское объединение, звание выше лейтенанта, но ниже майора. И жалование вам считается исходя именно из этого факта – жалование легионеров скалируется, сиречь, масштабируется, сиречь, пропорционально изменяется от звания к званию, беря за основу ту сумму, которую получаю я. А теперь посчитай, дружок, как много битов получает ваш Легат».

— «Но так же не честно!» — дружно взвыли пегасы. Эта новость, которой со мной не так давно поделилась Черри, оказалась для них пострашнее всех моих угроз. Признаюсь, я начала их понимать, зная уровень мейнхеттенских цен…

— «Не честно?! А что вы сделали такого, чтобы это изменить?!» — рявкнула я, взбираясь на спину одного из стоявших на полу пегасов – «Что вы такого совершили, чтобы принцессам вдруг стрррррашно захотелось вас отметить или наградить? Устроили тут скаутский лагерь, yebat vas v ukho?! Ну так поздравляю, принцессы вызвали меня на ковер, и ласково – так, что у меня pizda инеем покрылась! – попросили меня разобраться, что тут, mat vashu, происходит! И я разберусь, будьте уверены! Конечно, мне еще не снизили довольствие и не лишили звания, но я чувствую, что до этого уже не далеко».

Толпа пегасов просто взвыла.

— «Да-да. Как обидно, не правда ли?» — ворчливо заметила я, глядя на бурно протестующих сородичей – «Интересно, и что нам теперь делать?».

— «Нужно послать жалобу принцессам!».

— «Ага. А вместе с ней – и жалобщиков. Причем выбрать из них самых провинившихся» — я радостно хлопнула копытами, наполнив зал забавными, костяными звуками – «Отличная идея! Кто будет первым?».

— «Но мэм… Легат… Говорят, что вы – одна из учениц принцессы Луны! Быть может, вы как-то сможете на них повлиять?».

— «Говорят, сегодня кошка родила троих котят. Котята выросли немножко, но пить из миски не хотят» — скривившись, пробурчала я. Ишь, как быстро вспомнили и звание, и даже подробности моей политической жизни! Могут ведь, когда припечет! Ох уж мне это пегасье зазнайство – «Повлиять? Повлиять на нас всех могут принцессы, причем так, что те, кто останутся после этого в состоянии самостоятельно передвигаться, будут до конца жизни славить добрых повелительниц за то, что могут ходить поссать самостоятельно, а не лежа, и под себя! Единственный путь – это сделать так, чтобы в следующий раз, когда повелительниц заинтересует происходящее в этом месте, я отправилась бы за наградами для отличившихся, а не как обычно, получать за других pizduley. Поэтому только упорный труд спасет Эквестрию; ну, и конечно же, массовые расстрелы – куда ж без них-то. Кстати, тут кто-то крикнул про увольнение? Советую перечитать устав и те документы, которые вы подписывали, когда вступали в Легион. В отличие от всяких там банковских контрактов, в этом сраном листке было всего несколько пунктов, и никаких сносок, отмеченных звездочкой, и написанных мелким шрифтом в самом конце запутанного многотомника. Ваши задницы, в течение минимально положенного срока, принадлежат лично мне, и Эквестрии – в частности, поэтому уволиться со службы вы можете, лишь отслужив оговоренный срок, и не имея за душой наказаний, за которые вас пришлось бы сажать на цепь. Конечно, у нас не практикуется изоляция в комфортабельных камерах, да еще и с кормежкой, поэтому взыскания будут выноситься непосредственно по крупу, жесткой и болючей палкой-витисом. Но если накосячите по-крупному… Что ж, я смогу придумать вам такое наказание, что после этого вы сами побежите к принцессам с просьбой сослать вас подальше – желательно, на луну. Все понятно?».

Переглядывавшиеся пегасы растерянно молчали. Что ж…

— «Кентурион Биг Шот! Принимайте эту толпу под вашу команду!».

— «Будет сделано, Легат!» — кофейного цвета пегас поднялся в воздух, зависнув перед своими новыми подчиненными. Брат Буша Тэйла, он был отрекомендован последним как «свой в доску жеребчина!», и искренне пытался походить на своего обожаемого родственника, но, в отличие от последнего, был более хитрым, и своим непоседливым крупом ощущал, что ему куда как далеко до своего братца как по части подвигов на кобыльем фронте, так и до того отношения, на которое мог рассчитывать с моей стороны Тэйл, поэтому вел себя более осмотрительно – по крайней мере, пока. Я понимала, что очень скоро у меня добавится головной боли, и скрепя сердце, уже смирилась со скорой необходимостью кардинально увеличить расходы на количество заказываемых чехольчиков на весь Легион. В конце концов, мне было не слишком важно, кто массирует придатки моим подчиненным кобылам, но главное, чтобы на моей шее не повисла еще и забота об отпрысках, нежданно-негаданно появившихся на свет в моем подразделении. Хотя кажется, пони относились к этому немного проще, нежели давно исчезнувший человек.

— «Так, и что мы тут расселись? Встать, построиться! Вы все слышали Легата – теперь вы простые легионеры, поэтому шевелите копытами, и бегом в оружейную! Скоро вечернее построение, а я не хочу выслушивать от нашего Легата вопросы, почему вы, бездельники, одеты в какие-то обноски, да еще и в цветочек! Вот ты и ты – вы обе, после построения, придете отчитаться за столь явное небрежение уставом! И вот этого с собой прихватите – ишь, как ушами своими шевелит! Я вас научу, как нужно начальство приветствовать…».

«Что ж, похоже, Буши-2 оказался в родной ему стихии» — думала я, глядя, как тронувшиеся пегасы шагом, не взлетая, двинулись в один из коридоров, сопровождаемые своим новым командиром. Кивнув Квикки, робко жмущейся за моей спиной, я двинулась прочь, насмешливо представляя себе, что будет с этим теоретиком-казановой, когда он вплотную познакомится с нравами пегасьего общежития – «Что ж, поглядим, каким ты выползешь от этих крылатых кобыл – вон как они усмехнулись, живо сообразив, что жеребец-то еще не объезженный, и с традициями Клаудсдейла не знакомый. Нужно будет присмотреть, как бы не превратился мой бравый кентурион в подкопытного… Но это уже будет другая проблема. Пусть даст мне сработавшуюся, обученную кентурию, а там… Эх, командовать сотней было куда как легче, что ни говори!».

---

— «Красиво…» — пробормотала я, глядя на заходящее солнце. Край оранжевого диска, шипя, погружался в океан, даря последние лучи городу на побережье. Огромные здания темнели на фоне заката, словно горелые деревья, охваченные заревом лесного пожара. Если присмотреться, то можно было заметить вереницу воздушных шаров, взлетавших над городом, и направлявшихся в сторону океана. Экспедиция? Исследовательская миссия? Трансатлантический перелет? Я не знала, была ли здесь еще Атлантика – уж слишком незнакомым был рельеф, отображенный на картах страны, уж слишком незнакомыми были силуэты береговых линий… С другой стороны, вряд ли кто-нибудь из живущих узнал бы на карте свой собственный город или хотя бы край, замени на нем все названия на что-нибудь иностранное. Ну, и опять же, годы. Века. Тысячелетия. Все это меняло ландшафт не хуже какой-нибудь войны, о которой повествовал тот ушедший с планеты человек…

Взобравшись на самый верх, я выбралась на длинный балкон, опоясывающий верхний этаж дома, и положив голову на пахнущие деревом и дождем перила, задумчиво глядела на закат. Летний воздух был неподвижен, но в воздухе уже ощущалась ночная прохлада, вступавшая в робкую пока борьбу с волнами жара, поднимавшимися от нагретых за день полей, которые легкий бриз относил в сторону моря. Задумавшись, я не заметила, как зашуршала раздвижная дверь, и на балкон, споткнувшись, вывалилась Фикс, едва не кувырнувшись носом через перила. Уткнувшись в подставленное мной крыло, она села на попу, и молча уставилась мне в спину, словно желая, и не решаясь что-то спросить. Я не торопилась, разглядывая высокую, покрытую заклепками трубу, жерло которой торчало недалеко от замка. Если ее собирались использовать по назначению, то почему не сделали выше? Дым из нее определенно должен был бить прямо по верхним этажам дома.

— «Квикки, а что это за труба?».

— «Это печь. Здание внутри из дерева, и мы устроили в нем отличную тягу, не мучаясь с вентиляцией. Но именно поэтому в нем слишком сложно рассчитать приемлемый способ обогрева с помощью печных газов, который используется во многих домах — в том числе, и в кантерлотских казармах. Не говоря уже о том, что если, со временем, где-нибудь прохудится труба, то жильцам будет обеспечена невыносимая головная боль… Если не хуже. Поэтому из остатков кирпича, мы сложили котельную. Правда, труба получилась кривоватой, но думаю, это можно исправить парочкой крепких тросов».

— «А лифты?».

— «А зачем?» — очень натурально удивилась единорожка – «Ведь ты же писала, что это будет лагерь для пегасов, поэтому тут всегда найдутся те, кто сможет поднять груз или других пони на нужную высоту. Но на всякий случай, я предусмотрела в центре каждого жилого блока платформу на копытной тяге. Правда, у нас нет для них тросов или цепей, поэтому мне пришлось срастить оставшиеся после строительства веревки…».

— «Напомни мне, чтобы я не пользовалась этой конструкцией» — хмыкнув, я обернулась, и оценивающим взглядом уставилась на Фикс – «Квикки, ты и в самом деле сделала это все сама?».

— «Только инженерную работу» — скромно потупилась она. В разговорах на профессиональные темы единорожка мгновенно менялась, и забыв про заикание, общалась спокойно и уверено, словно и вправду ощущая себя в этих делах достаточно опытной пони – «Знаешь, а это было действительно весело. Постоянные смены планов, расчеты конструкций на лету, нехватка материалов – это было настоящее приключение, настоящий вызов, вроде той фабрики в Зебратауне, когда вся модификация производилась на лету, в шаге от работающих станков, которые мы меняли, как горячие маффины…».

— «Зебратаун? А это что такое?».

— «Это район такой. Там поселились зебры, иммигрировавшие откуда-то с юга. Он маленький, и почти незаметный – эти полосатые пони очень не любят чужаков. А еще – они странные, и страшные. Говорят, они повелевают духами, и…».

— «Понятно. И там есть фабрика?».

— «Там много что есть» — позабывшись, отмахнулась от меня шоколадная единорожка – «И фабрики, и вредные производства, и железнодорожные пакгаузы. Власти города не считаются с ними, считая этих переселенцев дармоедами, и пытаются их выжить, располагая вокруг самые неприятные предприятия города. Скажи, Скраппи, а это место – ну, которое мы построили для тебя – оно и вправду получилось ужасным?».

— «Да нет, оно замечательное… Учитывая сроки и материалы. Напоминает мне… Кое-что. А ты уверена, что оно простоит хотя бы год?».

— «Обижаешь!» — выкатила нижнюю губу единорожка, всем своим видом давая мне понять, как оскорбило ее мое недоверие – «При должном уходе, простоит не один десяток лет! Главное, не давать разводить в нем открытый огонь. Мы пытались подражать древним облачным замкам пегасов, но ты сама понимаешь, что дерево – плохой заменитель облаков, а с той вентиляцией-тягой, что мы тут устроили, любое неосторожное обращение с огнем может привести к неприятностям».

— «Значит, нужно следить, чтобы все лампы были на кристаллах».

— «Да, и следить за котельной. У грифонов есть интересные алхимические зачарования для труб, согревающих их каменные города, но мне пришлось использовать уголь, дрова и даже мазут».

— «Значит, нужно укрепить котельную. Включить ее в схему бастионов…» — задумавшись, я замолчала. Название лагеря, которое я долго и безуспешно придумывала вот уже больше года, само слетело с моего языка – «Дааааа... Так значит, простоит не один десяток лет?».

— «Были бы у меня хорошие материалы – простояло бы сотню. При должном уходе».

— «Хорошо. Квикки, перерой все свое барахло, но найди мне все документы, все закладные, контракты и прочую хрень, по которой тебе отказались отпускать строительные материалы. Я думаю, завтра мне предстоит много работы».

— «А мне?».

— «А тебе предстоит вновь засесть за чертежи и расчеты» — усмехнувшись, я похлопала единорожку крылом по голове, ощущая, как скрипят и вибрируют перья, соприкасаясь с ее длинным рогом – «Я привезла тебе несколько набросков. Ты видела их раньше, и даже пыталась что-то там посчитать. Но теперь у тебя будет вменяемое техническое задание, поэтому с тебя потребуются расчеты и чертежи в аксонометрической проекции. Не знаю, что это такое, но звучит довольно круто, поэтому мне они нужны, причем два сразу. Только вот не как в прошлый раз, ладно?».

— «Конечно!» — вздрогнула шоколадная пони, припоминая позапрошлую зиму в Кантерлоте – «Я.. Я все сделаю супер-скрытно!».

— «Ага. А в этом тебе помогут приехавшие со мной бойцы. В общем, беги, и постарайся до завтра найти интересующие меня бумаги» — махнув крылом, я отпустила рванувшую прочь протеже, но оглянувшись, окрикнула ее, заставив замереть на пороге – «И Квикки… Я рассчитываю на тебя. Сделай все хорошо, ладно?».

Кивнув, та бросилась прочь, и вскоре уже грохотала копытами по внутренней лестнице. Обернувшись, я долго глядела на солнце, провожая взглядом его последние лучи и самый краешек огненного диска, скоро пропавший за горизонтом. Огромный по меркам этого мира, город не спал, и мне показалось, что даже отсюда я слышу неумолчный грохот копыт и звуки музыки, долетавшие из открытых окон ресторанов и уличных кафе. Вскоре, мне предстояло выяснить на своей шкуре, что же скрывается за этими высокими башнями и сутолокой улиц-артерий, поэтому я долго стояла, словно недвижимый часовой, вглядываясь в силуэты высоких домов, и ощущая себя так, будто вглядываюсь в бездну.

«Что ж – Бастион. Название придумано, и теперь, мне понадобится все, что у меня есть, чтобы превратить это место в настоящую крепость. Замок японского феодала? Что ж, пусть будет так, но для этого мне понадобятся материалы, и похоже, именно мне придется их поискать по закромам местных чиновников и ушлых дельцов. В конце-концов, нельзя бесконечно трясти копилку принцесс, и именно это мне придется донести до местных прощелыг, чувствующих себя достаточно вольготно вдали от зоркого взгляда правительницы. Даже если это придется сделать с помощью Легиона».

---

— «Боюсь, я не смогу вам помочь» — развела копытами земнопони, глядя на выложенные перед ней документы – «Это очень старый контракт, и нам понадобится много времени, чтобы поднять старые данные из архива… Если они вообще там сохранились. Срок действия этого договора уже истек, и мне кажется, вам придется его перезаключать… Или заключать новый».

— «Я не слишком богатая пони, чтобы вот так вот дарить тысячи битов» — буркнула я, неприязненно глядя на косившихся в мою сторону клерков. Рабочий зал фирмы «Камень и цемент Западного побережья» был один в один похож на такие же рабочие помещения всех тех контор, что я обошла за эту неделю, не жалея ни сил, ни копыт. Тот же лабиринт из громоздких, черненых столов, покрытых истершимся зеленым сукном; снующие туда и сюда курьеры, разносящие пакеты и конверты с уведомлениями, которые клерки скрупулезно заносили в большие гроссбухи; режущий глаза свет ламп и неумолчный шум голосов, над которым, словно табачное облако, витал запах дешевого, пережаренного кофе.

Интересно, и где они его достают?

— «Хорошо. Где обитает владелец данной компании»?

— «Мистер Чиз «обитает» у себя на вилле» — ехидно парировала кобыла, строго глядя на меня поверх очков – «А наш управляющий находится у себя в кабинете, на втором этаже. Но у него очень плотный график, и кого попало он не принимает».

— «Поверьте, я готова подождать, хотя, если понадобится, могла бы пригласить его и к себе, для личной беседы» — доверительно сообщила я строгой даме – «Так где, говорите, находится его кабинет?».

Фыркнув, чернильная душа молча ткнула копытом в сторону широкой деревянной лестницы в конце зала. Собрав бумажки, я двинулась дальше, довольно быстро отыскав тощую дверь – единственную, украшенную расставленными по ее бокам кадками с наполовину засохшими цветами, и матовым стеклом, надпись на которой гласила «Мистер О. Кейк». Я постучала, но ответа так и не дождалась.

«Чиз и Кейк. Неплохое сочетание для сладкой парочки бизнесменов[10]. Почти как Кит и Кат».

От нечего делать, я встала у окна, принимаясь разглядывать окружавшую меня обстановку. Мейнхеттен был гораздо технологичнее Кантерлота. Склонная к консервативности, страна с трудом принимала нововведения в виде технологических новинок, в то время как Большая Подкова, как еще называли Мейнхеттен, глотала их, не жуя, словно свои знаменитые хот-доги с вареной морковью и сотней приправ. Пневмопочта, газовое освещение, центральное отопление и паровые, допотопные краны, разгружавшие швартовавшиеся у пирсов суда – все вокруг дышало контролируемым прогрессом. Прогрессом, сдерживаемым консерватизмом профсоюзов, чьих членов я видела тут и там. Уважаемые пони, облаченные в котелки и клетчатые жилеты с приколотыми к их лацканам значками профсоюзных организаций, они крутились на стройках и складах, у пристаней и заводов, внимательно присматриваясь к окружавшим их пони, ведя разговоры и иногда – «силовые беседы», осуществлять которые брались сопровождавшие их жеребцы и кобылы. Не находя возможности двигаться вширь, прогресс двигался вглубь, но по странной, кривой дорожке, скатываясь к обыкновенному украшательству, и даже самый задрипанный кран или сталлионградский паровой копёр сверкали замысловатым рисунком с измазанных грязью и маслом боков. Я часто видела этих деятелей, ведь именно из-за них, по словам Квикки, были сорваны мои контракты. И именно их я назначила на роль собственных Главных Врагов.

Устав таращиться в окно, я еще раз постучалась – и вновь без какого-либо ответа. Прошествовавшая мимо меня единорожка смерила взглядом мою нетерпеливо приплясывавшую у двери фигурку, и высокомерно вздернув носик, скрылась в кабинете управляющего, неся на своей спине поднос с высоким, металлически кофейником.

«Ага! Так значит, он там!».

Глубоко вздохнув, я еще раз постучалась, и решительно открыв дверь, зашла в кабинет. Я проделывала это не раз и не два за эту хлопотную неделю, каждый раз оставаясь в рамках приличий. И каждый раз обитатели кабинетов старались побыстрее выставить меня за дверь.

— «Мистер Кейк» — кивнув, я направилась к большому и важно выглядевшему столу, за которым сидел большой и важно выглядевший пони – «Можно к вам? Ни от чего не отвлеку?».

— «А вам что, назначено?» — интересно, откуда у пони все-таки эта мода на усы? На мой взгляд, усатая лошадь выглядит ничем не лучше иного инопланетянина. Насупившись, обладатель щетинистых, воинственно топорщившихся усов недобро поглядел на меня через весь кабинет – «Что это за мода такая, врываться в чужой кабинет, словно к себе домой? Запишитесь на прием у моего секретаря!».

— «Так я уже!» — понятливо закивала я, присаживаясь к столу, и бросая взгляд на жилет с ярко-красным значком, красовавшимся на Мистере Усатом – «Вот, пофмотрвите. Фелый год фдала фвоей офереди».

— «Что это?» — брезгливо осведомился Кейк, бросая взгляд на документ, красовавшийся у меня в зубах – «Мисс Слипс, узнайте, что это за бумажка!».

— «Какие-то контракты» — пожала плечами единорожка, листая телекинезом чуть влажные края листов – «Просроченные, конечно».

— «Тогда о чем вообще может идти речь? Всего доброго! Впредь внимательнее изучайте сроки выполнения работ».

— «А никаких работ и не было» — мило улыбнулась я. Эту сраную фразу я слышала уже не один раз, и признаюсь, она уже бесила меня до судорог в хвосте – «Контракт был на поставку двух тысяч бушелей просеянного песка, и десяти тонн обработанного камня к строительной площадке, находящейся на востоке от города. Прошел год. Где камень?».

— «Что-то я не припомню такого вот договора. Разве мы обещали кому-то камень, мисс Слипс?».

— «Нужно проверить архивы, поднять данные, и… Эй!».

— «Так проверяйте. Проверяйте архивы, склады и закрома!» — резко рыкнула я, вспархивая на стол. От удара моих крыльев, бумаги взметнулись в воздух, словно снежинки, кружась, опадая на стоящие в кабинете кресла и укрытый жестким паласом пол. Нависнув над сидящим в кресле пони, я приплюснула его голову лбом, вжимая управляющего в его роскошное кресло – «Я! Хочу! Получить! Свой! Камень!».

— «Ми-ми-мисс Слипс! Вызовите немедленно гвардейцев!».

— «Ага. Вызывайте. Прямо тут и оформим преступление. Начнем с подрыва обороноспособности страны, и закончим оскорблением Их Божественных Высочеств – посмотрим тогда, кого отсюда вытащат в кандалах!» — рыкнула я, продолжая плющить недобрым взглядом вертящегося под мной жеребца, старательно пытающегося принять подобающее для его статуса положение – «Ишь, придумали себе развлечение, срывать сроки исполнения контрактов под предлогом забастовок профсоюза, членом которого сами и являетесь! А посмотреть, через какой банк прошла оплата – ума не хватило? Ничего, я – не Фикс, я тут вам такое устрою – вы у меня сами камни таскать будете на этой стройке, ясно? Что б завтра же все материалы были возле Бастиона! Ты меня понял?!».

— «Мисс Слиппс!».

— «Уже!» — исчезнувшая за дверью во время моего выступления единорожка появилась довольно быстро, выглядывая из-за спин двух ражих кобыл, недобро глядящих на меня из-под гладких, синих шлемов Гвардии Мейнхеттена – «Вот, вот она, эта бандитка!».

— «Не бандитка, а разозленная клиентка!» — фыркнула я, слезая со стола. Сердито сопевший управляющий смог, наконец, разогнуться, дрожащей ногой принимаясь вливать в себя кофе. Повинуясь движению его дрожащего копыта, в дверь протиснулась еще пара мордоворотов в клетчатых пиджаках, занявшая место у кресла расстроенного босса – «А так же Первая Ученица принцессы Луны Эквестрийской. Чем могу помочь?».

— «Ох ты ж! Ну, тогда я – внучка Дискорда!» — фыркнула облаченная в доспех дама – «Так, криминальное отродье, ноги перед собой! Голову вниз! Показывай шею!».

— «Зачем шею?» — опешила я.

— «Узнаешь!» — недобро усмехнулась вторая, доставая из седельной сумки позвякивающие кандалы. Судя по двум маленьким и одному большому карабинам, они и вправду фиксировали ноги и шею задержанного.

— «Вы это серьезно?» — прищурилась я, глядя на переглядывающихся охранниц общественного порядка – «Попытка задержать или арестовать находящегося при исполнении офицера может быть расценена как попытка воспрепятствовать исполнению им своих служебных обязанностей, и приведет к жесткому сопротивлению. И не говорите потом, что я вас не предупреждала… Коллеги».

— «О, отлично! Еще одна сошла с ума!» — фыркнула первая, обходя меня с боку – «Сегодня в приюте Святого Ильхуфса день открытых дверей, или что? Третья за день! Не смена, а просто отстой!».

— «Погоди, Брилл» — остановила ее обладательница внушительных кандалов – «Мисс, назовите себя, и возможно, нам не придется применять меры стеснения. Если, конечно, вы отправитесь с нами добровольно».

— «Побыстрее уводите ее, офицеры!» — возмутился немного взбодрившийся Кейк, сердито глядевший на нас из-за своего стола – «За что я вообще вам плачу? Чтобы вы тут разговоры с ней разговаривали? Тогда отойдите, и не мешайте моим парням выполнить за вас всю работу!».

— «В кои-то веки, я согласна с этим господином» — подумав, кивнула я, забавляясь видом побагровевших рож гвардейских кобыл – «Присядьте, отдохните, выпейте кофе, пока я выбиваю мозги из этих мордоворотов, а потом уже оформите рапорт, что это именно эта троица на меня напала, а не я на них. А то знаю я таких вот умников – сначала набрасываются на тебя, яростно атакуя зубами и ребрами твои копыта, а потом плачутся гвардейцам, что их избила целая толпа!».

Стоявшие в углу «умники» яростно засопели, пожирая меня налившимися кровью глазами.

— «Не хотите? Хорошо, можно познакомиться и по хорошему. Скраппи Раг-Беррислоп, Легат Легиона. Дискутирую с данным джентельпони по поводу сроков выполнения контракта. А вы…».

— «Сержант Брилл. Сержант Багз. Гвардия Мейнхеттена. Что ж, мэм, тогда вам придется пройти с нами в участок, где вы сможете изложить все ваши претензии к этому господину» — казалось, совсем не удивилась Багз, демонстративно убирая кандалы – «Поймите нас правильно, мэм, ведь нам часто приходится сталкиваться с самозванцами и просто сумасшедшими…».

— «Самозванцы?» — искренне удивилась я, выпучивая на нее глаза – «Вы хотите сказать, что кто-то изображает меня?!».

«ОГО! ПОПУЛЯРНОСТЬ. НЕПЛОХО!».

— «Не только вас, мэм» — осторожно подталкивая меня по направлению к выходу, кивнула охранница – «За полгода мы видели трех принцесс, одного дискорда и пару Ильхуфсов Кантерлотских – последний ходил по рынку на задних ногах, и обмахивая всех лавровой ветвью, призывал разделить земные блага между нуждающимися. Думаю, вы нас поймете. Если мы повернемся и уйдем, нас строго накажут, а вы, как офицер, не можете допустить, чтобы это произошло. Ведь так?».

— «Ндааааа…».

«КЛАСС!» — восхитился Древний. Спокойный голос кобылы, ее доводы – все говорило о том, что ей и впрямь приходилось иметь дело с сумасшедшими. И вела она их куда как умело.

— «Тем более, что вы уже порядком нашумели во многих уважаемых конторах, и если это сделаем не мы, то другой патруль – наверняка».

— «У меня претензии ко всем этим гадам» — подумав, кивнула я, обводя крылом кабинет – «А некоторых я так и не нашла. Успели сменить названия, или просто закрылись».

— «Так за чем же дело стало?» — нарочито удивилась Багз, делая страшные глаза своей напарнице, вновь принявшейся подкрадываться ко мне сбоку – «Где искать исчезнувших пони, как не в участке охраны? Поговорите с капитаном, попросите навести справки – она, как уважаемый офицер, обязательно пойдет вам навстречу».

— «Что ж, это разумно» — вздохнула я, раздумывая, насколько заинтересуют мои проблемы алую пегаску, дуэль с которой пока не состоялась, но так и не была отменена. Оглянувшись, я принялась паковать разбросанные по полу документы, в чем мне немало помогла секретарша, мисс Слипс, явно желавшая, чтобы я поскорее покинула тот кабинет – «Жаль, я не додумалась до этого сама».

— «Да уж! Очень жаль!» — каркнул со своего места Кейк, выпрямляясь в своем кресле.

— «А ты, деляга, не думай, что все закончилось!» — обернувшись, я распростерла крыло, и не обращая внимания на округлившиеся глаза присутствующих в кабинете пони, без труда дотянулась им до управляющего, ткнув ему в грудь, словно пальцем, жестким маховым пером – «Передай своему хозяину, что вы не просто залезли в карман принцессам, но совершили еще более страшную промашку. Вы залезли в карман ко мне!».

Развернувшись, я с треском хлопнула крыльями, и покинула кабинет, слыша за собой топот потянувшихся следом охранниц.

— «Мы отправляемся в местный участок» — буркнула я ожидавшему меня у входа пегасу. Увидев его, кобылы переглянулись – даже без брони и туники жеребчина выглядел куда как представительно, благодаря немалым размерам всех частей своего тела – «Повязали, представляешь?».

— «Тогда, быть может, улетим?» — вопрос был здравый, заставивший напрячься стоящую за нашими спинами обладательницу увесистых кандалов – «Или позвать кого на помощь?».

— «Нет. Этот город отнесся ко мне неприветливо. Даже жестоко» — прикладывая ко лбу сгиб крыла в чрезвычайно драматическом жесте, заявила я в ответ на еще одно разумное предложение. Драка с местными гвардейскими забияками не входила в мои планы, хотя червячок соблазна уже шевельнулся в моей душе. Испытать подчиненных вот так вот, в потешном бою… Но нет, мне понадобится помощь местных, а после драки о ней придется надолго забыть – «Если мне суждено пострадать, томясь в глухой темнице – пусть будет так. По колено в воде, плавая от стены к стене на охапке гнилой соломы, я буду вынуждена стойко переносить все тяготы и лишения, выпавшие на мою долю! У вас, уважаемые, есть тараканы и солома?».

— «Нет. Только комфортабельные бетонированные камеры» — хмыкнула Багз – «Но если нужно, то заведем».

— «Кантерлотцы!» — в свою очередь, скривившись, буркнула Брилл. Кобыла рассекала спешащий нам на встречу поток легко и непринужденно, и пони расступались в стороны перед ее рысящей вперед фигурой, облаченной в фиолетовый доспех – «Вечно жалуются и ноют! Ни днем, ни ночью нет от вас покоя нормальным пони!». Рыся вперед, она еще долго обличала жителей востока страны, рассказывая, какими изнеженными и склочными являются жители центральной ее части. По ее словам выходило, что единственные, кто мешают мейнхеттенским пони жить – это другие пони, как с крыльями или рогом, так и без него, отчего бухавший за нами копытами легионер, вскоре начал угрюмо посапывать, сверкая глазом на разглагольствовавшую кобылу. В ответ, я толкнула свою любимую речугу-талисман об угнетении бедных земнопони крылато-рогатыми рабовладельцами, хитростями и соблазнами заманивающими бедолаг в коварные сети городов, в которых даже поесть невозможно, не отдав за жалкие листики вялого салата свою годовую получку. Теперь пришла очередь Брилл сердито отбрехиваться, защищая свой безумный город от моих колких нападок.

Так, ругаясь и споря, мы и добрались до здания городского участка Гвардии. Уже знакомое многоэтажное здание почти не изменилось, разве что вместо отставников-ветеранов на часах стояли настоящие гвардейцы, облаченные в красивую синюю броню. Похоже, принцесса все-таки решила, что за городом нужен глаз да глаз?

Миновав широкий холл, полнящийся ожидавшими своей очереди пони, мы отправились прямиком к приемному посту. Вскинувший на нас водянистые глаза земнопони удивленно переводил взгляд с меня на сопевшего позади пегаса, после чего уставился на подошедших охранниц, явно желая получить исчерпывающие объяснения моему присутствию в этом месте.

— «Задержана во время ссоры с управляющим торгово-строительной компании» — не дав им раскрыть и рта, сварливо заявила я. Подумала, после чего добавила, не желая оставлять места для сомнений – «С несколькими управляющими. Еще троих не нашла».

— «И что же? Были пострадавшие?».

— «Да нет…» — сконфузившись, призналась я, демонстрируя неловкость от того, что приходится беспокоить занятого пони такими вот мелочами – «Поорали друг на друга. Даже не подрались толком, и не побили ничего ценного».

— «Тогда чего вы хотите, мэм?!» — мгновенно свирепея, процедил сквозь зубы жеребец, взмахом ноги затыкая открывших было рты сопровождавших меня офицеров – «У нас очень много дел, поэтому будьте так добры, и присядьте в общей очереди! Потом, когда подойдет ваш черед, напишите жалобу на своего обидчика, и капитан или его заместители рассмотрят ее, после чего, в течение месяца, состоится первичное разбирательство, о котором вас известят! Идите!».

— «А капитан у себя?».

— «Капитан – очень занятой офицер, и если вам повезет, вы ее никогда и не встретите. Сегодня уже поздно, и вы к ней уже не попадете».

— «Ну вооот…» — недовольно протянула я, глядя на доставивших меня в участок кобыл – «И чего я тогда сюда перлась? Счаз этот достойный офицер еще скажет, что камеры переполнены, и мест у него нет…».

— «Вы что, обалдели, что ли? У нас в подвале настоящий аншлаг!» — сердито прошипел моим провожатым дежурный, нимало не смущаясь моих насторожившихся ушек-лопушков, тотчас же, словно меховые локаторы, повернувшихся в сторону шепчущихся гвардейцев – «Шесть ограблений, пять краж – сегодня тут все забито, словно театральный зал мюзик-холла! И это не считая той банды контрабандистов! Эта жара просто плавит пони мозги, так еще и вы приводите скандальную покупательницу с протекающей крышей! Что? Ну и что? Она может называть себя как угодно – у них, у пегасов, у всех мозги не на месте, и… Кого побеспокоила?!».

Изменившийся тон офицера явно не понравился сопровождавшему меня легионеру, мгновенно оказавшемуся рядом со мной. Зашептавшись, мейнхеттенцы явно о чем-то заспорили, и краем глаза, я углядела небольшой мешочек, исчезавший под столом дежурного офицера, перекочевавший туда из копыта Багз. Посовещавшись, троица уставилась на меня, словно решая, как же им поступить, и мне показалась, что в уставившихся на меня, разноцветных глазах, промелькнула удивившая меня тень беспокойства.

— «Как хотите, Легат, но мы отсюда уходим!».

— «Еще чего!» — сварливо буркнула я, стряхивая со своей спины крыло сопровождавшего меня легионера – «Вот представь, что я улечу. И что же? Знаешь, сколько мне еще придется обивать пороги наших коллег, пытаясь найти нужные мне данные? И сколько потом ждать? Нет уж, я лучше подожду их капитана тут, и решу все вопросы за один раз. Эти профсоюзные пони явно забрали себе большую власть в этом городе, раз могут договориться о защите с местными гвардейцами, и не зря они пытаются упрятать меня за решетку. Видимо, собираются навести обо мне справки, после чего – придут со мной «поговорить», как это принято в этом прогнившем месте» – я сжала зубы, вспомнив ту историю, рассказанную мне недавно Коралл Страйпс — «Поэтому я точно останусь. Хочу посмотреть на этих говорунов – не из их ли числа был тот жалобщик, добившийся увольнения задержавшего его гвардейца. Ну и морду козлины Фур увидеть будет приятно, когда она убедится в моей личности… Поэтому ты сейчас возьмешь ноги в крылья, и полетишь в Бастион».

— «Куда?!»

— «В наш лагерь. Теперь это его официальное название, ясно? Скажешь, что я задержусь тут на ночь, после чего – возвращайся. Один, и без всяких там… Иначе спугнем».

— «Спугнешь их, как же…» — буркнул пегас, направляясь на выход из участка. Проводив его взглядами и убедившись, что мой знакомый не собирается буйствовать и разносить все вокруг, кобылы направились ко мне, но теперь в их движениях не было и намека на былую расслабленность.

— «Следуй за нами. И без глупостей» — предупредила меня Брилл, поигрывая цепями кандалов, издававшими неприятный, беспокоящий уши перезвон – «Ты побеспокоила достойных пони, и теперь отправишься за решетку».

— «Ну, вот и хорошо!» — обрадовалась я, ощущая в животе какое-то беспокойство. С одной стороны, я не кривила душой, говоря о том, что хотела увидеть морду их капитана, которую видела всего полмесяца назад в Кантерлоте. С другой, я все еще испытывала инстинктивный ужас перед замкнутыми пространствами и цепями, и лишь с помощью любящего мужа да Древнего, поддерживающих меня на протяжении этих двух лет. И думаю, совсем не стоило забывать о том, что где-то еще бродил наполовину сумасшедший ученик старого Брайта, одержимый мыслью о мести, и все еще пытавшийся создавать себе помощников, выдергивая из небытия души давно ушедших существ. С другой стороны, мне даже не пришлось платить взятку, или что-нибудь разрушать для того, чтобы попасть за решетку, и мысль об оставшихся в неприкосновенности стратегических запасах позволила мне подавить еще не до конца изжитый страх перед замкнутыми местами – особенно, перед камерами заключения всех и всяческих мастей.

Подвал участка заканчивался длинным коридором, на входе в который меня тщательно обыскали и сфотографировали в обнимку с какой-то табличкой. Я не преминула развлечься, и то ухмылялась, глядя в объектив, то жмурилась от блеска допотопной магниевой фотовспышки, чем быстро взбесила возившегося со мной гвардейца. В конце концов, я покинула предбанник, оставив на память участку свое улыбающееся фото, на котором я была изображена в обнимку с тремя охранниками, безуспешно пытающимися освободить свои шеи из мои цепких копыт, и большой, черной табличкой, на которой был выбит какой-то порядковый номер. Цифры мне понравились – 03\28, и я решила не буйствовать, добровольно оставив имевшиеся у меня вещи в большой картонной коробке, стоявшей на спине опасливо косившегося на меня гвардейца, все еще потиравшего порядком помятую шею. После этого, я довольно быстро оказалась в одной из камер расположенных по обеим сторонам довольно длинного коридора. Наученные горьким опытом, сопровождать меня вызвались сразу несколько добровольцев, хотя короткие копья, которые прихватили с собой мои новые друзья, показались мне несколько излишними, но что поделать…

Как говорила Твайлайт, «Дружба – это магия!», и я собиралась скрупулезно следовать ее заветам – по крайней мере, пока это не шло вразрез с моими собственными планами.

— «А что, раздельное воспитание полов в этом городе еще не придумали?» — входя в камеру, ворчливо осведомилась я, оказавшись нос к носу с пятеркой основательно потрепанных пегасов, поднявших головы при звуках отъехавшей в сторону решетки. Их крылья топорщились изломанными маховыми перьями, а на мордах явно отпечатались следы чьих-то копыт. Поднявшись с грубых деревянных коек, в два яруса приделанных к стене, жеребцы придирчиво оглядывали мою фигурку, стоявшую у решетки – признаться, не самое отрадное и успокаивающее зрелище для моих глаз.

— «Ты нас тут че, вроде как, развлечь хочешь, Блю?» — поинтересовался один из них, глядя на гвардейца, ехидно скривившегося за моей спиной. Наверное, тот всерьез полагал, что отгородившись от меня черной, массивной решеткой, он мог чувствовать себя в полной безопасности – «И че, мы тут делить ее должны? По-братски?».

— «Мест нет, вот и бросили к вам новенькую» — с фальшивым сочувствием протянул тот, ухмыляясь при виде моей скривившейся мордашки – «Ну да вы же пегасы. Вам, говорят, не привыкать. Вот и сидите тут, все вместе. Все одно вас к другим не посадишь – обязательно драку устроите, смутьяны, а народ тут встречается интеллигентный, к дракам не приученный. А так, глядишь, и найдете, чем тут вместе заняться».

— «Ну спасибо за подсказку!» — рыкнула я, подходя к свободной койке. Деревянная поверхность неприятно кололась многочисленными заусенцами, но по крайней мере, это был не деревянный пол, и не впивавшаяся в мою промежность решетка, выставлявшая мою задницу на всеобщее обозрение – «Не забудь напомнить тебя поблагодарить, добрая душа».

— «Это ты нас, а не его благодарить будешь» — добродушно осклабился пегас. Охранник ушел, и дружная, хотя и помятая пятерка решила обратить на меня свое благосклонное внимание – «Ну что ж, по-братски так по-братски…».

— «Остынь, Стингс. Не нашего это полета птичка» — двинул растрепанным крылом приятного, салатового цвета другой пегас. Короткая, остриженная щеточкой грива заканчивалась ежиком волос и забавной, короткой косичкой, блестевшей над правым виском вплетенной в нее раковиной-улиткой – «Это ж наше начальство. Легат! Ну, а тебя-то за что сюда бросили, бедолага? Неужели за то, что так хотела нас найти?».

«Хммм… Так вот оно что…» — конечно я была не самой умной кобылой, но в тот момент, память на удивление быстро подкинула мне воспоминание о пятерке пегасов, прошмыгнувших над моей головой во время прибытия в Бастион – «Значит, их сюда загребли. А за что?».

— «КОНТРАБАНДА!» — Древний буквально лучился от гордости за свою догадливость – «ЗОЛОТО. БРИЛЛИАНТЫ… КОКАИН».

— «Угу. Кокаин…» — буркнула я, глядя на обступивших мою койку пони – «Так значит, ты и есть тот самый «кентурион», которым меня стращала одна синяя дура? Признаюсь, не впечатлена, учитывая место нашей встречи. Или ты всерьез думал, что сбежав от меня за решетку, можешь чувствовать себя в полной безопасности?».

— «Пампкин Коллар, к вашим услугам!» — издеваясь, осклабился тот, склоняясь в куртуазном поклоне – «Да-да, я тот самый, незабываемый «кентурион Коллар» — гроза кобыл и жеребцов. Увы, мой дорогой Легат, недолго ты была моим командиром, да и то – на бумаге».

— «Ну, а теперь я тут, и во плоти» — переворачиваясь на спину, выгнулась я, вытягивая натруженные, нахоженные за день ноги. Обступившие меня пегасы явно не были слабаками, и мне вдруг стало интересно, почему они не смогли уйти от схвативших их гвардейцев – «Так что можешь вешаться сразу, ибо теперь твоя жизнь превратится в личный филиал Тартара».

— «Знаете, позволю себе в этом усомниться» — хмыкнул жеребец, вновь располагаясь на полатях, и принимая позу, один в один похожую на мою – «Судя по всему, вы попали сюда не просто так, и поэтому, останетесь в этом милом месте, как минимум, до утра. Это если у помощника какого-нибудь детектива найдется время вас опросить в положенные законом семьдесят два часа, и вы сможете убедить его в вашей личности. Конечно, после этого вами займется капитан Армед Фур, и думаю, вы очень скоро выйдете из этого мрачного места – договоритесь там, или еще как-нибудь решите вопрос… по-кобыльи. К этому времени, мы будем уже далеко и не станем обременять вас своим присутствием».

— «Да ну?» — усмехнувшись, я сложила передние ноги на груди, задумчиво обозревая испачканные где-то колени[11] – «Какой оптимизм! И куда же ты денешься, когда разденешься, как говаривал один мой знакомый? Обрею, остригу все, что там у тебя осталось на крыльях, и на полгода окуну в захватывающую жизнь десятой контубернии распоследней кентурии нашего Легиона – чтобы прочувствовал всей своей душой, всем гнилым своим ливером, как облагораживает пони общественно-полезный труд. Ну, а если уж совсем заартачишься… Палок я привезла с собой довольно, а у деканов и кентурионов столичных кентурий большой опыт по части массажа ими филейных мест нерадивых подчиненных. Да-да, это я сейчас так намекнула на ваш скорый переезд. Гордитесь – увидите столицу королевства! Да и под моим ласковым и бдительным оком своевольничать будет сложнее. Ишь, взяли себе моду – на неделю исчезать, командира игнорировать, да еще и посмеиваться над ним при личной встрече. Я тут все ноги сбила, разыскивая этих дебилов, а они тут в камере прохлаждаются, вместо того, чтобы как положено, тихо-смирно лежать в отделении неотложной помощи какой-нибудь местной больнички!».

— «Да, очень радужная перспектива» — легко согласился со мной Коллар, не обращая внимания на заворчавших коллег. Судя по его виду, описанные мной перспективы пегаса совершенно не трогали, хотя мне показалось, что его голос стал чуть более напряженным – «Но увы и ах – малоосуществимая. Видите ли, Легат Раг, мы тут подумали, и приняли решение уйти в отставку. Поэтому, как вы понимаете, ваши палки вам придется использовать несколько по-другому. Конечно же, я буду с теплотой вспоминать о нашей негаданной встрече, но нет-нет-нет, даже не просите меня остаться. Я решительно против таких мер».

— «Правда? И почему?» — ночь, опустившаяся на город, еще только началась, и я решила поболтать с этим странным пони. Кем был он до того, как вступил в Легион? Зачем он это сделал, если решил из него уйти, причем довольно скандальным образом – убежав, и попавшись при этом на горячем? Если они и вправду принадлежали к криминальному миру, или имели с ним какие-то связи, я могла бы сдать их Графиту – в конце концов, личное отношение принцессы дорогого стоит, но и лишняя галочка в послужном списке ему совсем не повредит… А с другой стороны, это открывало заманчивые перспективы узнать получше тех, о ком я только слышала в этом дружелюбном, лишенном еще лютой злобы мире.

— «Потому что мы – истинные пегасы. Птицы свободного полета. И в неволе не размножаемся» — легко засмеялся салатовый, демонстрируя ухоженные зубы. Его сотоварищи разбрелись по койкам, принявшись коротать долгие часы за сном, или просто таращась на серые стены – «Это вам, наземникам, не привыкать. А мы хотим чувствовать ветер в крыльях, и видеть землю далеко-далеко внизу, а не ходить по ней, попирая копытами. Мы…».

— «Да-да-да. Расскажешь, при случае, в баре. Думаю, тебя с удовольствием выслушают и даже поддержат» — не выдержав, рассмеялась я. Конечно, это были очень правильные слова, на секунду заставившие меня представить себе бескрайнее небо и абсолютную, ничем не ограниченную свободу… Но признаться, звучали они довольно глупо из уст того, кто попался, как кур в ощип, и теперь пропагандировал мне ценности «истинных» пегасов, без смущения и всякой задней мысли, обзывая меня «наземницей». Да, учиться и учиться ему до по-настоящему хорошего собеседника. Вроде Фантси Пантса – «А все-таки, как вас поймали, свободолюбивые вы мои? И главное – на чем? Я, конечно, при случае, все равно это узнаю – как ты понимаешь, прикрывать моим хвостом свои темные делишки у тебя больше не выйдет, да и промашечка у тебя вышла совершенно ужаснейшая в тот день, когда ты улетел…».

— «Правда? И какая же?» — ехидно осведомился пегас.

— «Ты улетел. А я, прижав к копыту всю вашу пегасью вольницу, уже неделю вью из нее веревки. Даже не знала, что пегасы способны так потеть! Но ничего, инструктора у вас есть, и они только рады произошедшим изменениям в командовании кенутриями, а теперь – будет и настрой, ведь я пообещала всех, кто оставался в тот день в Бастионе, не наказывать за прошлые грехи. Не забыть их – о нет! – а просто не наказывать, сделав вид, что поверила в их способность осознать и исправить собственные ошибки. А вас, пятерых, там не было. Так что никакой индульгенции – только жесткая порка, и только хардкор!».

— «Впервые слышу эти слова» — спокойно пожал плечами Коллар. Его подельнички владели собой хуже, и приподнявшись на лавках, тревожно вглядывались в мою фигурку, задумчиво облизывавшую шрам на правой ноге – «Но в любом случае, это была наша последняя встреча. Письменную просьбу об отставке я пошлю вам по почте, в знак своей бесконечной признательности за наше знакомство и выдержку – ведь мы опасались, что вы будете искать нас всей своей дружной семьей подхалимов и подкопытников, обосновавшихся в ваших казармах. Но даже не уговаривайте – в Легион я не вернусь. Эта идея себя исчерпала, и теперь, нам придется придумывать что-то другое».

— «Ну-ну. Попробуй» — помолчав, пробормотала я, глядя на исцарапанные стены. Камень крошился под копытами, но под внешней, легко отделяющейся от стены штукатуркой, угадывался слой монолитного бетона, копать который пришлось бы не один год – «И как же ты собираешься выбраться отсюда? Выйдешь под залог?».

— «Ой, мадам! Зачем такие сложности, которые приносят одну лишь головную боль всем – и тому, кто платит за тебя залог, и тебе самому, и даже твоим покровителям? Меньше нужно читать дурацких комиксов и детективов. Все просто – лишь только пробьет полночь, улицы опустеют, а пони устремятся по домам, в подвал спустится один неприметный охранник…».

В конце коридора громко, гнусаво скрипнула открывшаяся дверь. Звонкие шаги облаченных в сталь копыт наполнили узкий, высокий коридор, приближаясь к нашей камере.

— «Он сделает вид, что случайно или нарочно, открывает нашу дверь, или просто обронит ключи возле решетки…».

— «Эй, Тонг!».

— «Чего тебе?» — остановившийся возле соседней камеры гвардеец резко обернулся, и ключ, висевший у него на боку, словно бы случайно, зацепился за прутья решетки. Еще один резкий поворот, и стальной прутик со звоном упал на пол, закатившись ко мне под кровать. Попрепиравшись с невидимым нам собеседником, охранник сердито плюнул, и отправился восвояси, громко и демонстративно костеря нерадивую напарницу.

«УХ ТЫ!».

«Ахренеть!» — я была солидарна со стариком. Вот, значит, как делаются дела в Мейнхеттене!

— «А теперь он уйдет. А мы – уйдем отсюда!» — торжествующе закончил пегас, поднимаясь со своей койки. Быстрый бросок к решетке, осмотр – и вот уже пятеро пони, едва слышно постукивая копытами, выбирались из камеры, стараясь не беспокоить сидящих в соседних клетушках заключенных. Обернувшись, жеребец открыл было рот, чтобы выдать какую-нибудь явно ехидную фразочку про взаимовыручку, и что мы с ним теперь были квиты, но быстро осекся, увидев, что я все так же расслабленно лежу на кровати, с интересом наблюдая за их манипуляциями – «Хммм… Мадам, я кажется сказал, что мы уйдем отсюда. Все мы. Или вы собираетесь наслаждаться местным гостеприимством еще несколько дней?».

— «Коллар…».

— «Да?».

— «А кто тебе сказал, что я вообще собираюсь за тобой бегать?» — вздернув бровь, вдруг резко и холодно поинтересовалась я, наслаждаясь видом опешившего жеребца, враз растерявшего свою вальяжную наглецу – «Я оказалась тут лишь потому, что захотела поглядеть на вас поближе, в естественных условиях, так сказать. Поглядеть, как ты будешь выглядеть за решеткой или на каменоломнях. Нет-нет, не стоит вздрагивать – по крайней мере, не так сразу. Сейчас тебе помогли, ты думаешь, что уберешься отсюда – что ж, попробуй. Но даже когда ты выйдешь из этого участка, помни, что звание Первой Ученицы принцессы Луны Эквестрийской дается не за красивые глаза, и рано или поздно ты приползешь ко мне на брюхе – все вы приползете, соглашаясь на все, что я от вас потребую. Даже не попрошу, а именно потребую, и вы будете этому рады, как дети. Так что беги, и помни – рано или поздно, твои слова о небе будут лишь буквами на бетонной стене, поверх которой будет лежать тень от тюремной решетки. День за днем. Месяц за месяцем. Год за годом…».

— «Кол, ты идешь?!».

— «Ид-ду» — просипел перехваченным горлом пегас. Махнув копытом, я отвернулась к стене, задумчиво разглядывая испещренную неразборчивыми каракулями поверхность и ощущая, как начинает давать о себе знать моя постоянная спутница – паранойя. Им помогли, конечно – но с другой стороны… С другой стороны, этот охранник остановился именно возле меня, и именно под мою койку полетел этот несчастный ключик. Конечно, можно было бы списать это на совпадение или случайность, но что, если бы на моем месте лежал бы кто-нибудь другой? Не думаю, что охранник стал бы так рисковать, совершенно не опасаясь лишнего шума, который поднял бы неумелый беглец. Его пришлось бы ловить, и слухи о произошедшем быстро достигли бы ушей как начальства, так и газет, не говоря уже о том, что вся злополучная пятерка вряд ли бы успела куда-нибудь уйти за столь короткое время. Значит, выпустить хотели не их, или даже не только их, а это означало…».

«ОНИ ЗНАЮТ О ТЕБЕ».

— «Ты прав, дружище» — буркнула я, ложась на живот, и устремляя задумчивый взгляд на приоткрытую дверь – «Боссы выяснили, кто я такая, и решили намекнуть мне, что если я буду хорошей кобылкой и по-тихому слиняю, не доставляя никому неудобств, то они сделают вид, что между нами ничего такого не было. Умно, дискорд побери!».

«ЭХ, ЗНАЯ ТЕБЯ…».

— «Ну, тебе не повезло, что тебя прибило к такому глупому телу» — рассмеялась я, слыша приближающиеся шаги охраны. Услышав мой голос, идущий остановился, а затем быстро и как-то очень нервно подбежал к решетке камеры, с недоверием уставившись на открытую дверь, и мою сибаритствовавшую на полатях фигурку.

— «Чем могу помочь?».

— «Аааа… Эээээ…» — на подошедшую к двери охранницу было жалко смотреть. Растеряно оглядев помещение, она уставилась на меня с таким видом, словно узрела вместо меня Графита, растянувшегося на узенькой койке, а произнесенные довольно дружелюбным тоном слова почему-то заставили ее испуганно вздрогнуть, нервно перебирая ногами – «Эээээ…».

— «Чего не так-то?».

— «Ээээ… Тонг?!» — прекратив, наконец, жалобно блеять свои «Эээээ», белая кобыла попятилась, и быстро ускакала обратно за дверь – «Тонг! Я… Ээээ… Я тут забыла ключи, и…».

— «Да ну вас нафиг!» — сердито ругнулась я, выбираясь из камеры под режущий глаза свет висящих под потолком ламп. Стало окончательно понятно, кого именно собирались выпустить из этой камеры, и я была отнюдь не первой на очереди. Однако, и не последней. Увидев, что план по вышвыриванию меня прочь из участка обломался на самом интересном месте, охранница просто свалила, в отчаянии буквально тыча меня носом в открытую дверь – на, мол, беги! Все для тебя же! – однако я решила не спешить. Кто знает, быть может, неподдельная заинтересованность гвардейцев в том, чтобы я побыстрее свалила, имела под собой не только денежную составляющую? Конечно, я была далека от мысли о том, что вокруг меня все святые, но столь дивного, открытого и буйного размаха коррупции и разного рода преступлений, как в Мейнхеттене, я не видела в этом мире нигде, поэтому смотрела на плюющих на все и всякие правила дельцов, на охраняющих их продажных гвардейцев, словно на обитателей какого-то зоопарка, вырвавшихся из своих вольеров. Признаюсь, копошилась, копошилась в голове гадкая, сладкая и привлекательная мыслишка о том, чтобы и меня кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь подкупил. Ну хотя бы пончиками. Или печенькой. Или золотом в таком вот замечательном, матерчатом мешочке. Нет, ну а чем я хуже других?

«БУДЬ ВЫШЕ ЭТОГО».

— «Ага, тебе легко говорить. А я, между прочим, со вчерашнего дня не еденная!» — расстраиваясь, буркнула я, проходя мимо небольшой, незапертой двери с надписью «Выход. Вход и выход только в сопровождении и кандалах», из-за которой тянуло ночной прохладой. Пост рядом с выходом был пуст, а судя по еще горячей чашке кофе, именно тут находилась та самая охранница, что исчезла за дальней дверью, через которую я попала в подвал. Отхлебнув бодрящего напитка (фу, горько!), ничтоже сумнящеся, я почапала дальше, пока не попала в небольшой предбанник, еще не так давно имевший честь быть фотоплощадкой для меня, единственной и неповторимой. О чем-то негромко спорившие гвардейцы, жеребец и кобыла, буквально выпали в осадок, увидев у края откидного стола мою мило улыбавшуюся тушку, уже прихватизировавшую со стола чей-то сладкий пончик, и намекающе тычущую копытом в сторону знакомой коробки, стоявшей на соседнем стеллаже.

— «Цвай хамбургерс унд кола, битте».

— «Эээээ…».

— «Ну кто ж так говорит? Нужно «Нахтэр, битте!» кричать. Или «О, йа-йа! Дас ист фантастишь унд аппетитлихь!». А не вот это вот, то что вы счаз произнесли».

— «Ээээ…» — похоже, кого-то заклинило.

— «Что, нету?» — непритворно опечалиласзь я, обкусывая пончик. Пончик закончился очень быстро. Ну и где же в этом мире справедливость? – «Тогда мои вещи, уважаемые. Мне у вас не понравилось, и я ухожу. Навсегда».

«ЗНАНИЕ-СИЛА!».

«Не знаю, к чему это ты сейчас сказал. Это ведь тебя заставляли учить грифоний» — подколола я Древнего, топая из подвала в сторону дежурного офицера. К ночи копытный народ рассосался, и стук моих копыт был отчетливо слышен в полупустом холле, на жестких половичках и скамейках которого дремали припозднившиеся посетители гвардейского участка, часть из которых озонировала воздух кислым запахом перегара, вырывавшегося из приоткрытых ртов. Ходившая по залу кобыла внимательно приглядывала за посетителями, неторопливо топая мимо раскинувшихся на половиках фигур, но не делала ничего, чтобы разбудить или выпроводить их из участка, и лишь поигрывала деревянной дубинкой, ритмично постукивавшей ее по ноге. Подойдя к массивной конторке, я стянула с нее желтоватый лист бумаги, и расположившись перед дежурным офицером, принялась его заполнять, сверяясь с вытащенными из сумки документами. Да, я вела себя нагло, на грани фола, и если бы гвардейцу пришла в голову мысль позвать на подмогу своих товарищей, входивших и выходивших из дверей, я оказалась бы за решеткой быстрее, чем успела бы заказать еще и картошку-фри. Однако застывший за своей стойкой офицер был тем самым, что окунул меня в каталажку несколько часов назад, и немного поколебавшись, земнопони убрал копыто от странного вида машинки, стоявшей у края стола, и снабженной длиннющим, сияющим раструбом, словно древний граммофон. Закончив, я протянула листок настороженно глядевшему на меня гвардейцу, после чего развернулась, и неторопливо покинула участок, сопровождаемая взглядами служащих в нем вояк.

«Фууууух!» — выйдя на свежий воздух и убедившись, что мой сопровождающий где-то задерживается, но никто не собирается меня преследовать, разрывая ночной воздух трелями свистков и вспышками фонарей, я присела на лавочку, стоявшую на углу гвардейского участка, и с наслаждением втянула в себя сладостный воздух свободы. Впрочем, тут же поперхнувшись и пожалев о содеянном – неистово парившая решетка, скалящаяся на мир у края тротуара, тут же забила мой нос ароматом разлагающихся отходов, выцепив из нашей с Древним общей памяти запахи овощного рынка, набитого тухлой капустой. Закашлявшись, я сморщилась, и вскинув голову, попыталась очистить нос заливчатым кашлем, но увы, вместо этого лишь поперхнулась, когда наглый, жирный мотылек, отделившийся от группы таких же, как он, бездельников, тучей вьющихся вокруг негромко шипящего газового фонаря, залетел мне прямо в рот, заставив скривиться и выплюнуть недовольно трепыхающий крылышками, мокрый комочек. Сердито плюнув, я поняла, что день, как и вечер, у меня определенно не задался, и побрела в сторону перекрестка, вновь, как и всегда, забыв про собственные крылья, удобно устроившиеся у меня на боках.

Как выяснилось – к счастью.

Мое внимание привлек негромкий шум из переулка, идущего вдоль боковой стены гвардейского участка – при моем приближении раздался звонкий стук, и освещавший его фонарь мгновенно потух, рассыпав по узкому пространству между стен сноп белоснежных искр, вырвавшихся из расколовшегося кристалла. Вновь что-то грохнуло, упало, и в переулке установилась недобрая, густая тишина, в которой, казалось, напрочь вязли попадавшие в него звуки. Остановившись, я испуганно уставилась в темноту, в которой уже зародилось какое-то движение – осторожное и медленное, оно скрывало в темноте какие-то тени, скользящие в промежутках между полосами света, падавшими из окон, и явно двигавшиеся в мою сторону.

«Тааааааак…».

В моей голове мгновенно материализовались все ужасы, которые, как я точно знала, жили в канализациях и подворотнях Нью Йорка. Черепахи-мутанты, злобные демоны, вампиры и тентаклеподобные Нечто, размахивая клешнями, жвалами и щупальцами, тихо подползали ко мне из темноты, изо всех возможных видов еды, определенно, предпочитая юные кобыльи тела, забредшие к ним на обед, и я уже приготовилась истошно заорать, соответственно всем канонам жанра ужасов, однако притормозила, едва издав первый, полузадушенный писк.

«А что, если это наши? Ночная Стража, я имею в виду. Заорешь тут, а они потом растрезвонят, что дурочка, и боишься темноты. Это ж стыдоба-то какая будет! Да и Луна потом подкалывать начнет. И Селестия. Особенно Селестия».

«УВЕРЕНА?» — казалось, Дух не разделял мои опасения и всеми силами призывал меня к осторожности, вместе со мной, вглядываясь в темноту переулка. Казалось, под его бесплотным взглядом, бесформенные тени уменьшались, двигаясь ко мне, пока не превратились в фигуры обыкновенных пони, скрывавшихся в неверных тенях. Увидев меня, они, как по команде, остановились, после чего вновь, осторожно, двинулись на свет.

«Эй! Да это же…».

— «Раг! Легат! Ты что тут делаешь?!» — раздался из темноты негромкий, злобный шепот. Мелькнувшая в полосе света салатовая шкура с блесткой-ракушкой на виске заставила меня несказанно удивиться, от облегчения, шумно выдохнув и утерев выступивший на шее пот – «Не стой там! Сюда иди!».

«НАРКОКУРЬЕР».

«Ага. Контрабандисто. Бандито-гангстерито» — я не поддалась на провокации в виде песенки, всплывшей у меня в голове – «Пампкин Коллар».

— «Стой там, иди сюда… А я-то, глупая, думала, что армейский сленг – это моя прерогатива» — усмехнувшись, я постаралась как можно незаметнее встряхнуться, и отклеить от задницы трусливо вжимавшийся в нее хвост – «Вылезай на свет, беженец несчастный. Вы ж улететь хотели, или нет?».

— «Хотели!» — с неожиданной злобой прошипел до того довольный жизнью жеребец, настороженно оглядываясь по сторонам. Тусклый свет окон обрисовал глухой переулок, заканчивающийся тупиком, выход из которого вел только на улицу, по которой, то и дело сновали легионеры, отправлявшиеся на дежурство, возвращавшиеся с рапортами, и тащащие задержанных забияк, громыхавших стальными кандалами – «Ты видела наши крылья? Я даже на крышу взлететь не могу! Все перья обломали, мерзавцы!».

— «А пути отступления? Неужели тот, кто это все устроил, не мог подогнать вам какое-нибудь такси?» — я почти физически ощущала, как Старик прикладывает широкую руку к глазам, мечтая не слышать того, что несет одна глупая и наивная кобылка – «Я, конечно, не профессионал обходчица законов…».

— «Ну да! Думаешь, мы тут совсем дикари, и не читаем кантерлотских газет?».

— «Да, не умею обходить законы» — продолжила я, недюжинным усилием воли стараясь не обращать внимания на прошипевшего это наглеца – «Но мне всегда представлялось, что побег – это что-то такое… Ну… Ну, когда бегут. То есть, бегом бегут. Гвардейцы свистят и бросаются в погоню, бандиты убегают на большой и быстрой тачке, лавируя среди спешащих куда-то жителей, и пытаются вырваться за город… В общем, все взрывается, переворачивается, сверкает и гудит. Ну, как-то так».

— «Тачка? Это я должен посадить в строительную тачку его…» — выйдя из тени, здоровяк показал ободранным крылом на зеленого пегаса – «А потом, толкая перед собой эту самую тачку, бежать с ней вперед, надеясь, что меня примут за строителя? Слышь, Кол – она еще более безумная, чем ты!».

— «Она издевается, дурак. А ты уши развесил!» — сказал, как выплюнул, Коллар, с ненавистью глядя на стоявшего рядом жеребца – «Стингс, мерзавец! Где обещанный фургон?».

— «Можно подумать, что я знаю! Должен быть здесь».

— «Что-то я не заметила никаких фургонов» — с фальшивым сочувствием произнесла я, старательно скрывая возбуждение, густо замешанное на самом настоящем азарте. Увидеть так близко настоящих гангстеров-бутлегеров-контрабандистов, о которых даже Древний лишь читал, да смотрел разной степени крутости фильмы, я даже и не мечтала, особенно в этом добром и законопослушном мире. Конечно, до настоящих гангстеров-отморозков им было, к счастью, далеко, но все равно – это было настоящее приключение – одно из тех, которыми так любила хвастаться шестерка моих понивилльских подруг, рождая у меня чувство нешуточной зависти. В конце-концов, спасение принцессы, противостояние древней богине и разным злонамеренным сущностям, вроде лорда хаоса – все это были их подвиги, на фоне которых моя жизнь казалась чередой унылых и бессмысленных дней. Решив во что бы то ни стало добавить в свою копилку то самое, настоящее приключение, я принялась во все глаза таращиться на нервничающую пятерку, распластавшуюся вдоль стен.

— «Да, фургонов нет! Нигде нет!» — сообщил еще один пегас, отправившийся на разведку. Выглянув из переулка, он поводил мордой по сторонам, и как можно незаметнее уполз в него обратно, бросившись к своим подельникам – «Зато вот там, на перекрестке, строится целая толпа гвардейцев!».

— «Чего?!».

— «Толпа? Ночью?» — непритворно удивилась я, в свою очередь, выглядывая из переулка. Да, перевозчик был прав – на перекрестке, возле пары одиноких карет-такси, собирались около двадцати пони, звонко цокавшие облаченными в накопытники ногами с соседних улиц. Было похоже, что они кого-то собирались искать, и лишь ждали приказов своего офицера – признаюсь, донельзя знакомая картина, заставившая меня фыркнуть от накатившей на меня ностальгии. И как там без меня справляются Черри и Хай? Вернувшись, я застала компанию в состоянии, близком к тихой панике, и если Стингс и Коллар лишь нервно, испуганно переругивались, то оставшиеся едва ли не бросались на стены, раз за разом стараясь взлететь на посвистывающих прорехами крыльях – безо всякого эффекта, надо сказать.

— «Ага. Целый взвод» — вернувшись, доложила я, морщась от громкого хлопка, с которым один из контрабандистов грохнулся на брусчатку, неплохо приложившись головой – «Вряд ли они собираются искать именно вас…».

— «Нужно что-то делать!».

— «Что? Что именно делать?!» — схватившись за голову, завыл Стингс – «Нас слили, Кол! Слили! Дали убежать и предупредили этих шавок, чтобы нам накрутили побольше срок! Я не хочу на каменоломни, слышишь?! Не хочу!».

— «Заткнись. Я думаю!» — напряженно отозвался пегас. Судя по нервным движениям его ушей, прислушивавшихся к звону кованых копыт за углом, процесс шел пока не слишком удачно – «Раг! У нас есть Раг!».

— «Чееего у вас есть?!» — опешила я, делая большие и круглые глаза, стараясь не слушать сотрясший мое тело хохот Духа. Старый негодяй нашел в этой фразе что-то донельзя забавное, и теперь, терзал мой слух переливами адского хохота, сделавшего бы честь любому ужастику за миллион баксов – «Да я вообще мимо проходила!».

— «Но ты остановилась. А значит – прониклась сочувствием к бедным, угнетенным пленникам…».

— «К кому? Сможешь это повторить еще раз, чтобы я запомнила?» — ехидно фыркнула я, глядя на уставившихся на меня пегасов – «Просто я еще ни разу не видела Настоящих Эквестрийских Бандитов, и решила посмотреть, как же они выглядят на самом деле. В газетах пишут одно, подруги рассказывают совершенно другое, в детских книжках пишут…».

— «О богини, к вам взываю я!» — хватаясь за голову, вновь взвыл Стингс – «Наши жизни висят на волоске, а единственная наша надежда – какая-то трахнутая на всю голову кобыла! Богини! Ну почему вы помогаете этой сумасшедшей, а не мне?!».

— «Ну, наверное потому, что вы уже давно ходите по грани, презрев ее законы» — вполне серьезно и с небольшой долей ехидства, откликнулась я – «Так зачем же им вам помогать? Сами себя за решетку загоните, без всякой помощи со стороны. Ишь, чего удумали – алкоголь, сигареты да наркотики таскать! Да я б вас сама прибила, что б не мучались!».

— «Сига… Нарко… Откуда ты вообще берешь такие слова?» — скривился, словно от зубной боли, Коллар – «Ничего такого, что могло бы повредить другим пони, мы не таскаем! А теперь, стоило нам потерять груз, как мы оказались за решеткой, да еще и убежали! За такое нас по загривкам не погладят, это точно, поэтому нам нужно убираться отсюда, и побыстрее!».

— «Ну что ж, раз ты уверяешь, что не вредишь другим пони…» — скептически ухмыльнулась я, представив себе на миг «благородного бандитос», приключениями которых зачитывалась понивилльская молодежь – «То препятствовать я вам не стану. Удачи в побеге».

— «Эй! Ты нам что, не поможешь, что ли?!» — прекратив драть на себе гриву, поднял голову Стигс – «Мы ж вроде как не чужие, а?».

— «Вы официально уведомили меня о собственной отставке» — пожав плечами, я двинулась к выходу из переулка, даже не пытаясь скрывать широкую улыбку, перекосившую мою мордаху. Неужели хоть раз мне удастся сделать что-то правильно, без запугиваний и мордобоя? – «Да и бандиты, связанные с криминалом, да еще и подчиняющиеся каким-то неизвестным мне личностям, в моем Легионе абсолютно мне не нужны. Да, это мой Легион, и в нем действуют мои правила. Так что удачи, джентельпони. Она вам понадобится».

— «Стой!» — я сделала еще два шага, сделав вид, что не расслышала хриплого выкрика за моей спиной – «Стой! Мы… Мы согласны. На все».

— «Ой ли?» — лениво обернувшись, я покосилась на замерших пегасов. Понурившихся, опустивших свои бесполезные крылья. Сдавшихся, и готовых просить – «Так ли уж и на все?».

«ОН ЗАПОМНИЛ».

«Да, ты прав. Но надолго ли?».

— «На все» — без колебаний, кивнул Пампкин Коллар, покосившись на своих коллег – «На торговлю нет времени, поэтому я согласен на все, даже драить отхожие места в этом твоем Легионе. Но ты должна пообещать, что не выдашь нас – ни Гвардии, ни… Ни кому-либо другому. Идет?».

— «Я не торгуюсь, Коллар» — стерев с морды ехидную ухмылку, бросила я отшатнувшемуся в ужасе пегасу, уже слышавшему грозную поступь двинувшегося куда-то взвода гвардейцев – «Я требую, и мне подчиняются. Как Первой Ученице богини. Как Легату. Как своему командиру».

— «Согласен!» — громко рявкнул пегас – «Мы все согласны! Клянусь!».

— «Что ж, я тебя услышала» — подумав, кивнула я в ответ на этот отчаянный вопль – «Принимаю. Что ж, убогие, двигайте за мной. Нам еще топать и топать до Бастиона».

---

— «Не могу в это поверить!» — держа дрожащими копытами стакан, пробубнил жеребец, обращаясь главным образом ко мне и вливая в себя очередную порцию дешевого, скверно очищенного сидра, пахнувшего плесенью и отдающего горечью яблочных косточек и огрызков – «Они просто взяли – и пропустили нас! Пропустили, словно ничего и не произошло!».

— «Отсюда мораль – нехрен думать, что самый умный. В своих командиров нужно верить!» — хмыкнула я, поедая нарезанную соломкой картошку с морковными котлетами. Прогорклое масло царапало горло, а «грибной соус» был похож на обыкновенную сметану, присыпанную вонючим укропом, от запаха которого першило в носу. Однако, я была слишком голодна, чтобы перебирать подаваемые разносолы – «А тем, кто не верит – враз в морду, безо всяких там заумствований. Зато такие звезды вспыхнут – обещаю!».

— «Да, с этим сложно не согласиться» — пробормотал салатовый жеребец.

— «Эй, вы! А ну, стоять!» — выкрикнул чей-то звонкий голос, когда следовавшая за мной пятерка пони уже прошла перекресток и свернула на длинную авеню – широченную улицу, пересекавшую город вместе с со своими товарками с севера на юг. Конечно, в плане градостроительства это место, построенное по одному генеральному плану, а не выбухшее из ставших тесных ему стен, было намного удобнее в плане навигации и передвижения, нежели все, что я видела до этих пор. Для того, чтобы узнать, где находится необходимая улица, нужно было лишь дойти до перекрестка, и взглянуть на табличку с названием улицы, пересекавшую любую авеню – в отличие от проспектов, они, в своем большинстве, не имели названия, а лишь порядковые номера, и нумеровались с юга на север, образуя поперечные перекладины в решетке дорог, пронзающей тело Мейнхеттена. Нам оставалось лишь двигаться по Парк Авеню, мимо того самого парка, давшего ей свое название, чтобы попасть на большую площадь, где, как я надеялась, я уже смогла бы найти путь до вокзала, откуда легко смогла бы попасть на то самое шоссе, что привело меня в Бастион. Однако, кое-кто явно решил вмешаться в мои планы.

— «Стоим, стоим!» — с ленцой и тщательно скрываемым испугом, откликнулась я, придерживая широко распахнутыми крыльями рванувшихся вперед подчиненных. Ну да, уже подчиненных – я решила проверить, насколько искренним был Коллар, когда выкрикивал пугавшие его самого слова клятвы – «А вы куда рванулись, volchiy korm?! На месте стоять, и не вякать!».

— «Кто такие?» — грохот копыт рванувшихся за нами пони быстро нарастал, и вскоре, мы оказались окружены десятком гвардейцев, облаченных в синие доспехи с золотой бахромой, повторявшие цвета флага славного города Мейнхеттена. Вышедший вперед офицер носил на груди до неприличия здоровенную, золотую звезду – при желании, такой можно было и от удара укрыться, словно щитом. Обернувшись, я неторопливо двинулась ему навстречу.

«КАК НЕУДАЧНО…» — древнему тоже не понравилось, как быстро нас обнаружили в полумраке широкой площади, освещенной по центру висевшей на тросах лампой, бросавшей неверный, желтый свет на брусчатую мостовую – «БЕЖИМ?».

«Нельзя. Они мне доверились» — мысленно скривилась я, ощущая, как колотится сердце. Эти ребята явно были не из робкого десятка, и окриком я вряд ли чего-либо добилась – разве что очередной ночи в каталажке. Остановившись перед внимательно глядевшим на меня жеребцом, я постаралась как можно спокойнее осведомиться – «Слушаю?».

«Молодец, Скраппс! Утверждение, произнесенное как вопрос – теперь не получится себя выдать за местную даже при всем большом моем желании. Хотя и видок у меня, наверное…».

— «Кто такие?» — повторил гвардеец, смерив меня цепким взглядом от кончиков копыт до ушей, трусливо прижатых к затылку – «Назовите себя, именем Гвардии Мейнхеттена!».

— «Легат Легиона, Скраппи Раг» — как можно увереннее, постаралась выдохнуть я, стукнув себя копытом по груди в стандартном приветствии легионеров, и старательно не замечая прискакавших на огонек гвардейцев, быстро и профессионально взявших нас в кольцо – «Чем обязана, лейтенант?».

— «Подтверждающие документы с собой?».

— «Кхем… А давно их нужно с собой таскать?» — замешкавшись, робко осведомилась я, уже ощущая на себе ехидные взгляды гвардейцев, и отчаянные – пегасов, сгрудившихся за моей спиной – «Я тут всего неделю с лишком провела, и пока не в курсе таких вот нововведений. ЭлТи, ты это серьезно, или просто решил власть свою продемонстрировать маленькой и жалобной кобылке?».

— «Эти правила действуют уже год. Так значит, никаких документов? И у этих тоже?».

— «Никаких!» — мотнула я головой, ощущая, как внутри леденеет большая и длинная сосулька, скользя по моим внутренностям куда-то в сторону хвоста – «А как они должны выглядеть? Ты бы хоть показал мне типовой бланк или что-нибудь вроде того. А то как-то нехорошо получается – Легат прилетела, и не знает, какие и кому показывать документы».

— «Ну, тогда вы отправитесь за мной в участок, и там вам все покажут!» — не без злорадства откликнулся обладатель шикарной звезды на броне – «Кстааааати… Эй, а ну-ка, у кого там описание этих контрабандюг? Говорят, они там затевали какой-то побег…».

«НАМ ПОРА!».

«Бей их! Бей и беги! Пока не очухались!».

«Заткнитесь! Заткнитесь вы все!» — зажмурившись, скривилась я, до хруста сжимая неприятно скрипнувшие зубы. Нужно было срочно выкручиваться из этой ситуации, и увы, я вновь, как всегда, не нашла ничего лучше, как устроить фирменный скандал с пряными нотками истерики.

— «А не пошел бы ты…».

— «Чеееего?» — очень ненатурально оскорбился гвардейский офицер, в то время как его подчиненные радостно сунулись вперед, предвкушая какое-никакое, а развлечение – «Оскорбляем представителя власти, мэм? Препятствуем закону? Ну, тогда пеняйте на себя…».

— «Я скорее попеняю тебя!» — сердито взвизгнула я, отталкивая от себя крылом холеную морду жеребца. Не ожидавший такого, он отшатнулся, несмотря на немаленький вес, но я не собиралась давать ему возможность очухаться. Голова кружилась, ноги дрожали, но я стремилась вперед, ощущая, что спасти меня в этой ситуации может только напор, напор и еще раз напор – «Что, решил погарцевать перед кобылой? Да я вообще только что оттуда, и знаешь, что мне сказали? Ни-че-го! Мол, капитан ваша завтра будет! Да я вообще срать хотела, когда она там будет — меня она не постеснялась на дуэль позвать, а сама где? Так ей и передайте – я ее ждать не собираюсь!».

— «Чегооооо?» — на этот раз вопрос гвардейца прозвучал скорее недоуменно, заставив меня чуточку взбодриться. Похоже, мне удалось слегка сбить с него спесь, и теперь оставалось только не останавливаться на достигнутом. Будь на его месте любой опытный пони, я бы уже раз пять узнала, чем пахнет местная мостовая, но похоже, этот молодчик еще не так давно получил офицерское звание, и несмотря на намекающее покашливание стоявших рядом с ним подчиненных, полез со мной препираться, за что немедленно и поплатился, отступая под напором кобыльего крика.

Вот уж воистину – «Не вступайте в спор с дураками и дурами. Тем самым, вы опуститесь до их уровня, где они попросту задавят вас опытом».

— «Чего-чего… Ничего! Ты что, лейтенант, мое звание плохо расслышал? Или вот этот шарфик модный на ухи давит? Я только что вышла из вашего сраного участка, и возвращаться в этот вшивый барак не собираюсь, понятно?! Чтобы капитан бегала с какими-то сраными бумажками по вашим кабинетам? Да ты, видно, пьян, или совсем ohrenel с горя!».

— «Мэм, не нужно так кричать» — видя, что его начальник сел в лужу, напористо возразил мне другой земнопони. Нет, все-таки интересно – и как они сами друг дружку различают? Все белые, с зелеными глазами – дарованный магией доспехов облик, конечно, имел мало общего с кардинальными изменениями организма, которые ночные стражи называли тем же самым словом, но я всегда немного терялась, когда видела перед собой ровные ряды одинаковых болванчиков. Единственным исключением из этого правила был отдельный отряд лоботрясов и раззвездяев, служивших в дальних закоулках кантерлотского дворца – на этих бедолаг даже магия нормально не ложилась, отчего за ними прочно закрепилось прозвище «Четверка Неумелых»[12]. Но их на улицы и не выпускали, ограничивая их бестолковую и деструктивную деятельность кухней, дворцовым парком и гвардейскими казармами, где они не могли причинить уж слишком много вреда. Что ж, похоже, и славный Мейнхеттен не чурался взяточничества и кумовства...

— «Вы хотите загреметь в клетку? Если нет, то прекратите кричать!».

— «У меня не резиновое терпение, сержант!» — рыкнула я, но сочла за лучшее не нарываться уж слишком явно – «Я провела на ногах целые сутки, ловя этих придурков, и теперь единственное мое желание – добраться, наконец, до Бастиона, затолкать их в самую дальнюю камеру, и впасть в кому. Желательно, часов на двадцать, не меньше».

— «Куда, простите? И что за пони вместе с вами?».

— «В наш лагерь. За городом. На побережье залива» — терпеливо, словно ребенку, объяснила я переглянувшимся охранникам правопорядка спящего города – «По поводу этого домины я уже написала вашему капитану вот-такую бумагу с просьбой разобраться с местными дельцами, и не собираюсь еще и отсиживать свой круп у нее в приемной, словно проситель какой! А пони эти… Да самоволка! Слиняли, причем на глазах у начальства – в общем, все как всегда».

При слове «самоволка» обступившие меня гвардейцы расслабились, принимаясь обмахиваться хвостами и переступать звенящими по брусчатке накопытниками. Самовольная отлучка из расположения части, иначе «самоволка», была неотъемлемым атрибутом службы в любом виде войск, и принимала, порой, чрезвычайно забавные формы – от простых и безобидных «задержались в пути на несколько часов», чтобы завернуть в ближайший кабачок, до настоящих побегов с конспирацией и вовлечением в процесс многочисленных сообщников. Вернувшись из Обители, я возблагодарила небеса и богинь за то, что они даровали мне моего фрументария, Фрута Желли, который, не теряя зря времени, успел окутать сетями осведомителей и наушников почти весь Легион, и вскоре после прибытия все причастные, расслабившие крупы без начальства, быстро вспомнили об отдельных положениях устава, за время моего отсутствия выветрившихся у них из головы. Почти – потому что в Шестой Отдельной кентурии Буши Тэйла творился настоящий бардак как по части конспирации, так и в отношении дисциплины, поэтому наблюдение за этими дикими северянами можно было вести и со стороны. Да и к службе они относились не столь ревностно, а скорее, как к образу жизни, и отлучки в город случались куда как реже, чем в остальных кентуриях – то есть, почти никогда. Уж слишком разный был жизненный уклад у них, и жителей столицы.

— «Мы тоже не просто так околачиваемся по улицам!» — приведя немного мысли в порядок, вновь влез в разговор лейтенант, удостоившись неодобрительной рожи, которую состроил за его спиной отступивший назад сержант. Признав меня если не за вышестоящего офицера, то хотя бы за служащую Легиона, гвардейцы немного расслабились, и уже не обступали нас плотной толпой, что вызвало глубокий вздох облегчения за моей спиной – «Поступила информация, что пойманные бандиты собираются удрать из-под стражи, поэтому мы собираемся предотвратить этот побег всеми возможными путями. Вы слышали? Всеми возможными путями! Нам известно примерное описание этих криминальных элементов, и в нем фигурирует и зеленый, и желтый, и бурый пегасы – и что-то такое я как раз вижу перед собой!».

— «Ну, вы прямо моих придурков описали» — хмыкнула я, стараясь не косить глазами в листочек, висящий перед единорогом – «Эй, вы! Признавайтесь, что успели без меня натворить? Вы что, воры и убивцы?».

— «Не… Кхем… Нет. Никак нет, мэм!» — поперхнувшись, сипло проворчал Коллар – «Мы ж вам сказали, что…».

— «Нет? Ну ладно. Но если увидите таких – сразу докладывайте, ясно?» — строго приказала я своим новым подчиненным, после чего, обернулась к офицерам – «Ну вот, среди моих охламонов таких нет. Забрала их из вашего участка минут тридцать назад. С другой стороны, где еще быть этим похмельным, избитым рожам, как не за решеткой? Теперь вот из-за них в расположение пешком плестись… Кстати, а может, вы нас туда подкинете? Ну, ради нового знакомства, туда-сюда… Нет?».

— «Я ничего не понял. Так они были в нашем участке?» — переглянувшись с недоумевающими подопечными, медленно произнес гвардеец, словно пробуя эти слова на вкус. Судя по его озадаченной морде, что-то в моей речи поставило его в тупик – «И их оттуда отпустили?».

— «А что ж им за самовольное оставление части – талоны на бесплатное, усиленное питание выдавать?» — вскинула я брови в ответ на этот вопрос, вызвав негромкие смешки толкущихся вокруг мейнхеттенцев – «В Легионе гаупвахты нет, поэтому хитрые приемчики, вроде «Мы побуяним, а потом отдохнем в комфортабельной и прохладной камере» у нас не проходят. Кому нужен легионер, которого могут избить простые пони? Никому! А уж если ему и крылья поощиплют…».

— «Кхе-кхем… Их было много, Легат» — натужно прокашлявшись, негромко сообщил мне Коллар, со значением поводя глазами вокруг – «Очень много, мэм».

— «Тогда нужно было отступать, и побыстрее! Перегруппироваться, и вернувшись, начистить рыло!» — развоевавшись, рубанула я крылом, заставив шарахнуться в сторону стоявших рядом гвардейцев – «И где поддержка? Почему за своими послали, я вам говорю?! Молчать, когда вас спрашивают!».

— «Эй, если вы тут собираетесь устраивать драки, то быстро окажетесь за решеткой… Мэм! Вместе со своими подчиненными!».

— «Плевать! Не первый день живем!» — ощущение опасности отступало, и я настраивалась на все более игривый лад – «Но никто, вы слышите, никто не посмеет хвастаться, что побил моих легионеров! По крайней мере, в честном бою! С кабацкими драками разбираться будет тот, кто первый прибыл на место, но обязательно с привлечением уполномоченного офицера от всех сторон, как Гвардии, так и Легиона. В общем, договоримся. Не впервой. Ну так что, за город не довезете? А то нам пешком идти и идти…».

— «Вы что, видите где-нибудь упряжных пони, мэм?» — презрительно фыркнул лейтенант. По взмаху его копыта стоявший рядом сержант зычно отдал команду, и обступавшие нас гвардейцы, не торопясь, двинулись обратно на площадь, что-то негромко обсуждая – «При всем моем уважении, меня ваша речь не впечатлила. И знайте – пусть вы даже и какой-то там высокопоставленный офицер, но буянить в этом городе мы вам не позволим. Я вам не позволю. И отныне, Мейнхеттенская Гвардия будет приглядывать за вами, куда бы вы не пошли. Ах да, и в следующий раз, я не закрою глаза на отсутствие у вас документов... Мэм».

— «Да уж…» — буркнула я. Сейчас, отойдя от горячки спора, я вновь оценила весь этот разговор и нашла его крайне глупым. Наверное, нам просто повезло, вот и все. Командуй ими тот сержант, а не молоденький лейтенант, мы бы уже вовсю парились в каталажке. Однако, пронесло – демонстративно обфыркав удалявшихся гвардейцев, я повернула в сторону Парк Авеню, и едва не улетела прочь, словно банный лист, от порыва воздуха, вырвавшегося из пяти одновременно выдохнувших глоток.

— «Это что сейчас вообще было?!» — с обалдевшим видом прохрипел Стингс, глядя то на меня, то на удалявшихся гвардейцев – «Они что, нас просто так отпустили?!».

— «Хочешь догнать их и расспросить?» — зло бросил ему салатовый пегас, припуская вслед за мной по ночной авеню, громко топоча при этом копытами по остывшей от дневного жара брусчатке – «Не забывай, они сказали, что все еще ищут нас, поэтому нужно срочно валить из этого города!».

— «На вокзале вас точно ищут. Как и на крупных шоссе» — задумчиво размышляла я вслух, топая вдоль темнеющего за высокой оградой парка. В неверном свете фонарей, казавшихся крошечными светлячками, обсевшими извилистые дорожки, в нем бурлила неведомая мне ночная жизнь, но даже несмотря на все тренировки и испытания, суть которых я не намерена доверять даже этой бумаге, мне не казалось зазорным чувствовать в тот момент, что я не хотела иметь ничего общего с этой жизнью – «Быть может, вплавь? На карте эти проливы вокруг острова выглядели не слишком широкими…».

— «Зато течение там достаточно сильное, чтобы унести нас в открытый океан. Да и где нам ночью взять лодку?».

— «Не говоря уже о наших сородичах, наверняка патрулирующих реку» — поддакнул у меня из-за спины Стингс – «Не вплавь же ты собралась их пересекать?».

— «Если будет нужно – то и вплавь у меня поплывешь» — пообещала я, вертя головой по сторонам. Увы, как назло, в этой части города открытых заведений не наблюдалось, а мои ноги с каждым шагом все чаще и чаще цепляли мысками копыт шершавые камни мостовой и высокие бордюры. Навалившаяся усталость все больше и больше давала о себе знать, как и буквально взвывший живот, словно оголодавший монстр, бросавшийся на ребра – «Нет, мне все это надоело! Коллар! Где тут не самое посещаемое заведение, где можно перекусить, ну и вообще, скоротать ночь? Я не собираюсь отгавкиваться от каждого патруля, который мы встретим по пути из этого поганого города!».

 — «Город тут не при чем» — думая о чем-то своем, заявил салатовый пегас, останавливаясь на очередном перекрестке. Группа пони, окруживших стоявшую под фонарем карету-такси, насторожено наблюдала за нами, и лишь убедившись, что мы идем мимо, вновь продолжила негромкий разговор – «Это самый свободный город в Эквестрии, и поверь, я знаю, о чем говорю. И да, я знаю одно такое место. Но я считаю, что мы должны уходить. Сейчас».

— «Хорошо».

— «Хорошо?».

— «Конечно» — хмыкнула я, вертя головой по сторонам. Больше от скуки и ради борьбы со сном, нежели от любопытства. Что может быть привлекательного в высоких, пяти и десятиэтажных зданиях, увенчанных бесчисленным количеством шипящих и плюющихся паром труб? – «Люблю, когда у подчиненных в голове есть какие-то мысли. Созревая там, они дают поистине удивительные всходы, когда, запертые в черепушке, начинают бродить там, словно вино. И именно поэтому основная задача младшего командного состава заключается в том, чтобы вверенный им контингент был все время занят, выматываясь так, чтобы кроме мыслей о еде и постели их уже ничего не волновало. Так что могу за вас лишь порадоваться – вы еще не приобщились к общественно-полезному делу по мытью плаца под дождем, и выкрашиванию травы в зеленый цвет. Так что мы идем в это заведение. Вперед, Коллар!».

— «А зачем ее красить-то?!» — недоуменно вякнул его приятель.

— «А незачем» — хладнокровно ответила я, переводя взгляд на напряженно рысившего впереди меня контрабандиста. Судя по ушам, по порывистым движениям, и по всему его внешнему виду, он должен был быть просто в бешенстве – я еще плохо читала эмоции пони, этот сложный язык запахов и тела, поэтому вряд ли углядела бы слабые эмоции жеребца – «Тут, Стингс, главное не практическая польза или здравый смысл – главное, чтобы вы zaebalis. И уж поверьте, этого с сегодняшнего дня будет предостаточно».

— «Я не…».

— «Командир!» — хлопнув крыльями, рядом со мной опустился давешний легионер, тяжело поводя боками, к которым прилипла желтая туника с белой каймой, заставив заполошно шарахнуться окружавших меня контрабандистов – «Уф! Еле нашел! Биг Шот дал команду третьей контубернии прочесать весь город, и найти тебя, чего бы это ни стоило».

— «Гррррр!».

— «Ага. Хорошо, что я первый тебя отыскал. Эти ребята, на перекрестке Семнадцатой и Парк-авеню были не слишком любезны, но все же указали, куда ты пошла».

— «Скорее, повезло не тебе, а этому коричневому кретину» — буркнула я, обозревая легкий, «походный» нагрудник и стальные ногавки, прикрывавшие остро пахнущую потом тунику пегаса – «Я же сказала, чтобы ты не отсвечивал, когда вернешься взад!».

— «Виноват, Легат! Но кентурион Шот был предельно точен в своей короткой речи, когда сказал, что если с тобой что-нибудь случиться – опять — то кентурион Тэйл оторвет нам… В общем, к службе готов!».

— «Ох…» — вздохнув, я бросила взгляд, на мрачно переглянувшихся контрабандистов. Признаться, эта опека со стороны старых товарищей начала меня откровенно удручать, заставляя чувствовать себя какой-то «дочерью полка». Конечно, легионер не был виноват – его дело исполнять приказания офицеров, а мое…

«А мое – не подставляться, добавляя им головной боли».

— «Ладно, двинулись. Пущай полетают, раз им так хочется, и силу некуда девать. Поди, опостылело несколько дней трястись в душных вагонах, вот и хочется косточки поразмять» — решив не выделываться, я тряхнула головой и кивнула мрачному, словно грозовая туча, пегасу – «Веди, Коллар. Где там это твое заведение?».

— «И что, теперь все будет вот так?» — мрачно спросил меня зеленый пегас. В отличие от своих подельников, он не ел и не пытался утопить в сидре эмоции, спущенные с поводка – «Подъем, отбой, «Разрешите отлить, мэм?», и прочая строевая муштра?».

— «Угу».

— «Отстой».

— «Сможешь это произнести после боя – освобожу от занятий» — мрачно хмыкнула я. Помню, как я бесилась, пытаясь совладать с непослушным, выворачивающим челюсть копьем. Как пыталась вертеть в воздухе горки, бочки и прочие элементы пегасьего полета. Как стояла в первой линии строя, вместе со всеми прикрываясь щитом, пока остальные, под руководством инструкторов, старательно тыкали в нас тупыми тренировочными копьями, стараясь пробить нашу оборону. Кому не повезло – получал деревяшкой в нос или зубы, а кто недостаточно старался – такой же палкой получал горяченьких по закрытой пластинами лорики заднице. И как эти выматывающие душу издевательства вдруг обращались на поле боя в привычно-рутинные движения, прикрывавшие нас от налетающего врага.

— «Отстой!».

Мы помолчали, думая о чем-то своем. Я не сомневалась, что зеленый попробует улизнуть. Он казался борющимся с самим собой, и безнадежно проигрывавшим эту битву. Его что-то тянуло прочь – наверное, небо и та эфемерная свобода, о которой с придыханием говорили пегасы. Признаюсь, для меня это ощущение было каким-то далеким и нереальным, словно ненадежное облако или мираж. Жить где придется, перелетать с облака на облако, ночуя в прохладном белом войлоке и завтракая травой и найденными плодами? Нет, совсем не мой стиль! И пусть другие пишут красивые книги и стихи о прекрасном, беззаботном житье, я вряд ли променяю эту жизнь, полную радости и страдания, за существование оторванного от дерева листа.

Но некоторые воспринимали такую жизнь как некоторое откровение, как дарованную свыше свободу.

— «Я вижу, что ты прямо извертелся, Пампкин» — глядя в опустевшую тарелку, буркнула я, пододвигая к себе стакан яблочного сока. Это было все, что оказалось безалкогольного в этом маленьком ресторанчике-баре, но, по крайней мере, оно не воняло плесенью и яблочными огрызками – «Что, уже раз десять пожалел о данном слове? Вижу, вижу по глазам, что пожалел. Это нормально. Страх ушел – и проснулось то, что называется «самолюбием». Оно-то родное и впивается в душу, отчего вот тут, в груди, становится гадко-прегадко, словно фунт укропа сожрешь. И вот тут-то и обнаруживается, чего стоит твое слово».

— «Ты же не восприняла его всерьез?».

— «Отчего же?» — покосившись на напряженного, словно струна, пегаса, я продолжала цедить сок, смывая с языка послевкусие прогорклого масла и приправы, выдаваемой за грибы – «Ты сказал, я услышала – остальное так, несущественные детали».

— «Я не хочу попадать за решетку! Никто не имеет права лишать пегаса свободы!».

— «А зачем это ты мне говоришь?» — нахмурившись, вскинулась я. Еще не рассердившись, но уже почувствовав, как становится пресным яблочный, с мякотью, сок – «Ты сходи, и тем гвардейцам это расскажи! Думаю, они возрыдают, как дети, и отпустят тебя, да еще и на дорожку платочком помашут».

— «Ты нами воспользовалась!».

— «Оправдания, оправдания» — несмотря на тяжелую волну животной злобы, поднявшейся у меня в груди, внешне я старалась выглядеть как можно спокойнее. Бар был пуст и даже если бы мы принялись разносить в нем все на кусочки, то вряд ли смогли бы кому-нибудь помешать, кроме флегматичного единорога, механическими движениями протиравшего свои бокалы.

Интересно, а не проще ли было бы их просто вымыть?

— «Ну, мы, вродь как слов-во дали?» — подал голос из-за барной стойки Стингс – «Ты сказал «Клнус!». Я сам слышал!».

— «Ага. Как дал – так и забрал» — Коллар промолчал, и я решила ему немного помочь, ответив вместо него его подчиненным, навострившим уши на своего вожака – «Мерзавцам, что нарушают закон, все до лампочки. Еще полчаса назад при виде тех гвардейцев, он тряс губой, бил себя пяткой в грудь, и со слезами на глазах рассказывал, что ничего незаконного он не делал, а если и сблудил разок, то лишь по пьянке, и молодости лет. Но вот опасность отступила – и что?».

— «Мы не делаем ничего, в чем ты пыталась нас обвинить, Раг!» — взорвавшись, громыхнул копытом по столу пегас, не обращая внимания на стоявшего неподалеку единорога. Рогатый жеребец платил нам той же монетой, неторопливо расставляя протертую посуду на полках – «Мы просто перевозим бриллианты!».

— «Да ну?» — съехидничала я – «Это в Эквестрию-то? В страну, где камни, целыми друзами, растут в каменистой земле, как… Как камни?».

— «Х-ха! Эти жалкие имитации? Да ты просто не видела настоящих бриллиантов!» — с высокомерным видом полного превосходства вскинулся салатовый, но тут же притих, понизив голос и украдкой посмотрев на маячившую неподалеку спину бармена – «Этот навоз, годный лишь на дешевые украшения да освещение домов, можешь оставить себе! Лишь в далеких странах, на юге, западе и востоке, можно найти настоящие камни, годные для украшений самих принцесс! Это страшные Черные горы на востоке – тупицы из Сталлионграда считают их зоной своих интересов, и охотятся на перевозчиков драгоценного груза, мечтая рано или поздно найти и взять те горные твердыни, в которых добываются драгоценные камни. Это Седельная Арабия, где живут те странные земнопони, похожие на помесь пони и жирафа. Это Камелу. Это…».

— «И что, просто торговать не получится? Почему же их запретили?».

— «Потому что только две семьи, два клана единорогов во всей Эквестрии, имеют право добывать ввозить и торговать драгоценными камнями! Только два! И только один – работать с бриллиантами, как традиционными, так и цветными! Вот и подумай, какие они заламывают за это цены. Мы таскаем эти камни для… уважаемых пони, скажем так, и не делаем ничего, что могло бы повредить прочим пони, понятно? Можно сказать, мы благородные контрабандисты, а не какие-нибудь бандиты, которыми наводнен Мейнхеттен и его окрестности!».

— «И все-таки ты любишь этот город, хотя я не могу понять, почему» — хмыкнула я, не желая вступать в спор с ищущим себе оправдания контрабандистом. Конечно, я сделала в своей голове пометку поподробнее узнать у осведомленных пони об этом странном ограничении, но решила не подавать виду, что верю словам Пампкина – все же, он был заинтересованной стороной, да еще и пытался от меня улизнуть. Поэтому я сделала вид, что просто приняла к сведению его слова, не слишком ими заинтересовавшись – в конце-концов, мое жалование Легата не могло сделать из меня завсегдатаев модных ювелирных магазинов. Поведя глазом в сторону двери, звякнувшей гнусавым колокольчиком, я повела уже головой, с наслаждением ощущая, как похрустывают шейные позвонки и расслабляются натруженные за день мышцы. Забавно, а я и не знала, что лошадиные шеи устроены таким образом, что им легче поднимать голову и держать ее вертикально, нежели ее опускать. Профессор Бастион говорил что-то про большое количество мощных связок и мышц, но я не слишком внимательно слушала его объяснения, в отличие от Духа, хотя по личному опыту могла бы сказать, что в чем-то он был прав, и поднимать голову и шею от земли было гораздо легче, чем сгибать их, ощущая, как напрягаются даже те мышцы, о существовании которых в своем теле я прежде даже и не догадывалась.

— «Наверное, потому, что его связывает слишком большое количество обещаний, данных самым разным пони» — проперхал за нашими спинами сухой, старческий голос. Обернувшись, я увидела нескольких пони – пегасов, земнопони и пару единорогов, стоявших у входа в этот маленький бар, и недвусмысленно перекрывавших дорогу к выходу из помещения. Рядом с нами, отделенный от нас лишь хлипкой преградой в виде крыла моего подчиненного, мгновенно оказавшегося рядом со мной, стоял пожилой, одышливый земнопони, неприязненно глядевший на нас из-под кустистых бровей. Казалось, ему было не слишком приятно наблюдать, с каким интересом я оглядываю его сухопарую фигуру, облаченную в дорогой костюм-тройку.

Хотя меня всегда забавлял вид одежды на пони, прикрывавшей лишь переднюю часть их туловища. Интересно, а самые уязвимые части организма прикрывать было не принято? А почему? Неужели это была просто мода, или вековые традиции «встречать опасность лицом к лицу? А может, все дело в каком-нибудь хитром строении понячьего тела, благодаря которому, по словам того же Графита, им было «приятно, когда определенные части тела овеваются свежим ветерком»?

— «Я хочу с тобой поговорить» — проскрипел старикан, и пыхтя, присел за дальний от входа столик, словно бы и не сомневаясь, что я, безо всяких вопросов, составлю ему компанию. Поведя глазами по сторонам, я подумала, и присела рядом с ним на жесткую циновку, которую в этом заведении выдавали за традиционный мягкий половичок, тут же уколовшую мой зад сухими травинками. Через пару секунд к нам присоединился и Коллар. Вид у жеребца был такой, словно он увидел змею, чуть-чуть промахнувшуюся мимо его ноги, и вместо этого, укусившую его любимый сенбургер с маком. Интересно, и что так его испугало?

— «Ну и как твое здоровье, юная госпожа? Как тебе понравилась оказанная услуга?».

— «Благодарю от всей души» — я помедлила, охватывая взглядом старика. Темно-бардовая, выцветшая шерсть; бурая, с проседью, грива, тяжелое дыхание – он казался обтянутым шкурой скелетом, но живые, стального цвета глаза цепко, недобро и как-то болезненно сверкали из-под тщательно уложенных волос, внимательно глядя на меня, и лишь изредка переходя на сидевшего рядом Коллара, вздрагивавшего каждый раз от этого недоброго взгляда – «Последнее время поясницу потягивает, а еще голова с голодухи начинает болеть, стоит только пропустить положенный по уставу прием пищи. Но в целом – «Не дождетесь!», как любили говорить мои сородичи. А как ваше самочувствие? И что это была за услуга?».

— «Услуга, которая принято оказывать между умными пони» — проскрипел скелетоподобный, рождая в моей голове не слишком приятные воспоминания. Подняв копыто на уровень плеча, он застыл, но не успела я удивиться столь странному жесту, как приблизившийся к нему единорог почтительно положил на него тонкую папку, из которой, на стол были выложены уже знакомые мне документы – их оригиналы лежали в моей седельной сумке, и их перечень с названием фирм, я оставила в мейнхеттенском гвардейском участке. Перечень, кстати, тоже там был – он лег на стол последним, словно самое веское доказательство оказанной мне услуги – «Узнаете?».

— «Издалека? Не признаю» — я попыталась было сделать козью морду, но не преуспела в этом начинании, отчего ужасно расстроилась. В тот момент, когда мне более всего было нужно убедительно сыграть роль Чрезвычайно Важной Персоны и Мастера Переговоров, мои мозги, нахлебавшись маслянистой подливы из-под морковных котлет, нагло дрыхли, раскинув в разные стороны подергивающиеся лапки. Увы, приходилось вести себя как обычно, и это тоже не доставило мне большого удовольствия – «Но думаю, я догадалась. И как это вам удалось увести их из-под носа гвардейцев?».

— «Умные пони всегда найдут выход из непростой ситуации» — пропыхтел старикан, цепко вглядываясь в мою морду, отчего мне казалось, что в нее впивается множество тонких и острых крючков. Что-то серое, едва заметное, словно волны нагретого воздуха, колыхалось возле его нагрудного кармана, в такт пульсации шейных вен, и это согласное движение завораживало меня, словно пламя свечи – «А если это еще и деловые пони, то среди них считается хорошим тоном намекнуть, когда кто-то готов совершить крупную ошибку. Теперь вам понятнее, о какой услуге идет речь?».

— «Аааа, вы об этом…» — я непритворно и враз поскучнела. Ожидая чего-то опасного или ужасного, я не была готова к тому, что те самые «говоруны» появятся так скоро, да еще и отыщут меня в этом злачном, прокуренном месте, от потолка и стен которого разило дешевым табаком, едва ли не самосадом[13]. Однако же вот они, стоят у двери, послав вперед какого-то старика… — «А к этим накладным идет еще что-то в довесок? Например, указанные в них материалы, или золото? Признаюсь, меня бы устроило первое – я не собираюсь терять время, бегая по этим жуликам вновь, вместо моей подчиненной».

— «Кхе… Вам так понравилось в заключении?» — боднул меня хитрым взглядом старик. Дернувшийся вперед Коллар уже открыл было рот для бурных протестов, но поперхнувшись, вернулся на свое место, съежившись под змеиным взглядом земнопони.

— «Мне кажется, вас неверно информировали, или вы сами ошиблись» — твердо ответила я, глядя в бесцветные глаза – «Я совершенно не собиралась заключаться. По роду своих дел я попадала в самые разные места, но если я и собиралась где-то передохнуть, то это совершенно не повод думать, что мне там понравилось. Поэтому я просто взяла – и ушла, спросив перед этим охранников, когда появится их капитан. Вот и все».

— «Да неужели?».

— «Честное, благородное слово. Вон, у Коллара спросите. Это пегас, который сидит рядом со мной. Он…».

— «Я знаю, кто он!» — пульсация возле кармана стала быстрее, а волны горячего воздуха теперь уже буквально окутывали шею и голову земнопони, соперничая с участившимся ритмом его шейных вен. Интересно, если это стеноз, то сколько процентов? На вид, не менее семидесяти пяти…[14] — «А он знает, кто я. Но это неважно».

— «Согласна» — подумав, кивнула я, по-прежнему глядя на старика. Я понимала, как не нравится ему этот взгляд, но ничего не могла с собой поделать, и завороженно глядела, как бьются жилы под шкурой на шее – «А что важно?».

— «Важно то, что вы вышли оттуда, не так ли?».

— «Я уже сказала, что не собиралась проводить там много времени» — хмыкнула я в ответ, лаская взглядом насупившегося земнопони – «Как говорил один знаменитый… кхем… пони, «Вежливость – главное оружие вора!». Так что выйти оттуда было не сложно. Было достаточно просто вежливо попросить».

— «Так значит, если бы я вежливо попросил, они бы выпустили меня из камеры?» — подавшись вперед, недоверчиво вопросил зеленый пегас, тотчас же удосужившийся от нас обоих, меня и старика, осуждающих взглядов – «Вот так вот просто?».

— «А тебя что, зовут Скраппи Раг?».

— «Да уж… Справедливо» — буркнул незнакомец, так и не удосужившийся назвать нам свое имя – «Я слышал от встречавших тебя пони, что ты злобная, циничная, и аморальная, и пока то, что я вижу, лишь подтверждает мои наблюдения».

— «Спасибо. Я стараюсь» — растянула я уголки губ в подобии скромной улыбки, и даже ковырнула копытом стол.

— «Так же, как в том терминале, несколько лет назад?».

Повисла неловкая тишина.

— «Мммм… Что, простите?» — наконец, собравшись с духом, я подняла глаза от стола, уткнув их в бардового земнопони. Теперь меня не смущали ни эти странные завихрения-галлюцинации, вызванные переутомлением и голодухой, ни возраст говорившего, ни его связи – передо мной сидел тот, кто посмел мне напомнить о произошедшем, посмел сделать вид, что знает что-то о том, что случилось в том месте, в нескольких десятках миль от Мейнхеттена, и я ощутила, что готова забить ему в глотку его же слова, вместе с зубами, и не стесняясь преклонных годов. Хотя опасная жизнь, которую вел этот земнопони, наверняка подразумевала и такой исход дел.

— «Ты прекрасно меня слышала, юная кобыла. Или ты считала, что твое появление в том месте надолго останется тайной? Очень многие пони вложились в это начинание, ожидая существенных прибылей от открытия первой постоянной воздушной линии «Мейнхеттен – Кантерлот – Филлидельфия». И все они потерпели существенные убытки. Естественно, им хотелось бы разобраться, кто в этом всем виноват».

— «Понимаю» — я разлепила пересохшие губы, стараясь, чтобы голос дрожал не слишком уж явно от сдавливаемой ярости. Похоже, прошлое вновь выползло из своей могилы, и теперь все ближе подбиралось к моему горлу. Настороженность и сочувствие омыли мою душу, но сейчас Древний ничем не мог мне помочь – только пытаться вновь и вновь потушить съедавшую меня злость. А так же самый обычный страх.

— «Ну так что же?».

— «А ничего» — залпом опорожнив свой стакан сока, я махнула копытом, требуя добавки. Почему-то мне показалось, что стоящий к нам полубоком бармен обязательно заметит этот жест. Так и случилось, и вскоре, передо мной оказалась еще одна кружка, терпко пахнущая сочными дарами садов – «Погляди на меня, старик. Мне сложно поверить в то, что эти «многие» всерьез подумали, что такая маленькая, жалобная и безобидная кобылка, как я, способна сжечь к huyam sobachim все это место, раскатать его в тонкий блин, а потом – поссать на уголечки. Погляди внимательно – разве я выгляжу способной на такое? Вот, то-то! Поэтому я удивлена, что эти «деловые» пони восприняли такую версию всерьез. Кучи трупов, ни одного выжившего – а обвинили почему-то именно меня. Нехорошо. А может, тогда назовешь хотя бы нескольких из этих «многих», которые чего-то там хотят, и чего-то там требуют? Быть может, справедливости? Так их есть у меня! Составь мне список, и я прям завтра отправлюсь добро причинять, да ласкам подвергать! Можешь использовать любой из этих листочков».

— «Вижу, знающие пони в тебе не ошибались» — одышливо проскрипел старикан. Подскочивший к нам единорог быстро и ловко собрал разбросанные по столу листы с копиями контрактов, словно его хозяин боялся, что я наброшусь на документы, и стану их жрать у него на глазах, исходя обильной пеной изо рта – «Значит, время намеков и полумер прошло».

— «Оно прошло, когда эти «знающие пони» решили, что круче них – только яйца, да и то, в профиль. И дело не в том, что оно вышло именно из-за этих контрактов…».

— «Причины их расторжения в одностороннем порядке были оговорены и указаны в документах! Ни один суд не признает твоих требований!».

— «… а дело все в том, что эти самые пони посмели залезть в мой карман. В мою кассу. Полезть буром в мой Легион. И теперь, когда ты меня увидел, любезнейший, можешь делать что хочешь. А я – буду делать то, что я должна. Только и всего».

— «Ах вот даже как…».

— «Конечно» — недобро усмехнулась я, поводя полураскрытыми крыльями, отчего по помещению пронесся ветерок, заставивший насторожиться как сопровождавших старика пони, так и стоявшего за моей спиной декана Второй – «Да, я понимаю, что на таких вот переговорах принято общаться намеками и экивоками, и сейчас я должна была произнести что-то красивое и угрожающее, вроде «Мистер, вам нравятся хризантемы? Нет? Зря, ведь они будут чудесно смотреться на вашей могиле, если вы откажетесь от наших условий». Да, но я не самая умная пони, поэтому сказала все коротко и прямо. Люблю такой стиль – прямой и безыскусный, как штурм здания, набитого вооруженными бандитами. Вы понимаете, о чем я говорю?».

— «Дикарка! Ты хоть представляешь, с какой силой ты собралась бороться?» — холодно осведомился таинственный старик, движением копыта останавливая подавшихся вперед сопровождающих. За моей спиной раздался едва заметный шелест стали, извлеченной из ножен – «Тут тебе не спорные земли севера, и никто не собирается махать на тебя мечом или накопытником. Тебя засудят, и бросят в камеру, а потом – отправят на каменоломни. Город не строится сам по себе, и молодые пегасы, как впрочем, и земнопони, желанная добыча в шахтах и на рудниках. Думаешь, тебя спасут высокие покровители?».

— «А ты не подумал, что я сама себе высокий покровитель?».

— «Ну так что мне передать заинтересованным пони?».

— «Эти пони меня ни о чем не спрашивали. Передавай им что хочешь».

— «Они узнают об этом» — прошелестел старикан, с заметным усилием поднимаясь с коврика. Волны жара пульсировали в бешеном ритме, окутывая его голову и грудь – «Думаю, вскоре вас посетят».

— «Жду с нетерпением» — фыркнула я, ощущая, как распиравшая меня злоба заставляет сердце стучать с не менее бешеным ритмом. Проводив глазами выходивших холуев старика, я повернулась к сидевшему рядом Коллару. Пегас был ни жив, ни мертв, и выглядел не слишком здоровым.

— «Эй, Пампкин! Ты говорил, что это тихое место!».

— «Я тоже так думал» — пробормотал тот посеревшими губами – «Нам нужно уходить. Срочно. Тогда есть шанс, что заведение не спалят дотла еще до утра».

— «Ага. Прям побежала» — фыркнула я, стараясь успокоить бушующие эмоции. Больше всего мне хотелось вскочить, и разнести вокруг что-нибудь твердое, хотя бы – вот этот вот стол, после чего впиться зубами в чью-нибудь шею, ощутив на языке горячие капли крови.

«Спокойнее. Спокойнее! Вдох-выдох! Вдох-выдох…».

— «Ты не понимаешь, а тем временем…».

— «А тем временем, я бы хотела услышать, почему мы заглянули именно в этот бар» — буркнула я, открывая глаза. Мне надоело играть в дурочку, и делать вид, что все происходящее – лишь цепь случайностей, к которым я не имею ни малейшего отношения. Было понятно, что меня все плотнее и плотнее обкладывали, словно загнанного зверя, но честное слово, я не представляла, как можно было быть настолько тупым, чтобы с копьем выходить на озверевшую мантикору. Или я себе льщу, и все мои силы, что я собрала под Мейнхеттеном, не стоят и выеденного яйца? Быть может, уже готовы силы Гвардии и бандитские шайки, готовые дать мне отпор? А что, если они решат бить меня исподтишка, травить моих подчиненных, насылать проверки и другими путями ставить палки в колеса? От этой мысли меня бросило в пот, и для того, чтобы успокоить нервы, мне вновь пришлось приложиться к бокалу.

— «И что, все знают про тот проклятый грузовой терминал дирижаблей?».

— «Это было во всех газетах страны» — закивал головой контрабандист, явно обрадовавшись смене направления, в котором пошел разговор – «Туда и в самом деле вложили очень много денег. Даже организовали трест «Мейнхеттен энд Колхейн Партнершип», во главе которого встал один из воротил Дна».

— «Дна? Что за дно?».

— «Д.Н.О — Деловое Независимое Общество. Так называется тот мир, что скрывается под карамельной оболочкой общества, которое тебе известно. Изнанка мира, как говорят о нем эквестрийцы. И населяют его «деловые пони». Пони со связями и без, богатые и бедные, но все они готовы идти до конца в попытках урвать свою долю пирога».

— «Короче, преступники».

— «Деловые пони».

— «Как их не назови. Ну и что же? Они почувствовали, что их обошли на повороте? Неправедно разорили?».

— «Да уж» — нервно хмыкнул жеребец, пригладив вздыбленную гриву – «Ох и обошли. Сначала все подумали, что это сталлионградцы решили устроить весь этот ужас – только ушибленные на голову варвары с востока могли провернуть такое ужасное преступление, но потом… В общем, я не знаю, что там случилось – то ли мейнхеттенские заправилы полезли на восток и получили там по зубам, то ли авторитетные эксперты что-то там накопали, но вся шумиха очень быстро сошла на нет, а причиной катастрофы стали считать взрыв дирижабля, распространившийся на горючие материалы, которые хранились в этом месте в нарушение всех инструкций. Сгорело много всякого, и главное – дорогого. Например, от жара испарились золотые побрякушки – редчайшие экспонаты, между прочим! – которые один из музеев решил переслать по воздуху в другой, опасаясь задержек и неурядиц в пути. Железные статуи из Сталлионграда, драгоценности – в общем, совершенно негорючие штуки…».

— «И мы не удивимся, если они вдруг всплывут через несколько лет в чьих-нибудь коллекциях» — успокаиваясь, несколько нервно хмыкнула я. Стоявший позади декан с хрустом забросил меч в ножны на плече, заставив пятерку контрабандистов испуганно вздрогнуть.

— «Я пролетал там однажды… По делам. От терминала осталось лишь озеро расплавившегося камня, да здоровенный, футов в двадцать, столб. Ну, еще остатки причальной мачты, да скрюченные железяки — каркас дирижабля. Просто удивительно, что кто-то смог выжить! Что могло там случиться?».

— «Тебе же сказали – взрыв газа» — доверительно сообщила я глядевшей на меня во все глаза пятерке пони – «Умные пони глупости не скажут. Так что примем это за рабочую версию. Кстати, а что случилось с выжившими?».

— «Ну, я слышал, почти все умерли через какое-то время в больницах. Вроде бы выжил один из единорогов» — подал голос Стингс, враз протрезвевший при виде посетившего нас пони, но теперь, вновь принявшийся вращать глазами в разные стороны, словно алкогольдегидрогиназа резко покинула его кровь, устремившись вслед за вышедшим из бара земнопони – «Если это вообще был единорог. Говорят, он лишился всех выступающих частей тела, и не мог даже говорить, потому что ему оторвало язык. Его поселили в приют Святого Ильхуфса, и после чего – постарались быстро забыть. Хотя поговаривают, что это была какая-то важная шишка из правления этого треста, иначе за ним бы не ухаживали так усердно – целую палату отдали под него одного».

— «Да что ты говоришь?» — заинтересовалась я, разом сбрасывая с себя хандру. Ревущий огонь печи вновь громыхнул в моих ушах, но теперь, я лишь взъярилась, услышав отзвуки пламени в адской печи. Этот ублюдок, что выжил, несмотря ни на что — он все еще коптил это небо, окруженный заботой и лаской тех самых пони, которых он хотел превратить в опутанных долгами и страхом рабов. Грохнув допитым бокалом по столу, я тряхнула головой, разгоняя сонную одурь, и с маниакальной улыбкой уставилась на подавшегося от меня пегаса – «Так, наши планы изменились – мы отправляемся на прогулку!».

— «Раг! Нам нужно убираться отсюда!».

— «Что за выкрики, рядовой?» — хрипло поинтересовался за моей спиной легионер, насмешливо щеря щербатый рот. Вот забавно, а я и не помнила, как его зовут – кажется, Бим?

— «Это они так привыкают» — хмыкнула я, поднимаясь с колючего половичка, и глядя на окрашивавшееся рассветным багрянцем небо, видневшееся в конце узкого переулка, в котором находился бар – «Да и ты приглядись к своим новым подопечным».

— «Уже» — фыркнул декан, обласкав «подопечных» не предвещающим тем ничего хорошего взглядом – «Бездельники да хулиганы. Мы таких в Клаудсдейле «бродягами» кличем. Ничего за душой, да и в душе – одно небо».

— «Много ты знаешь о небе!».

— «Что ж, я рада, что вы нашли общий язык» — подытожила я разговор, доставая из седельной сумки стопку монет, и по одной опуская их на барную стойку, проводя по каждой языком, прощаясь с утекавшим изо рта богатством. Блин, да на эти деньги, да в Понивилле, я могла жрать целый день! – «Бим, да? Дружок, у меня для тебя есть особенное задание…».

---

— «Вот это день! Вот это день!».

— «Вот это встреча!» — улыбнулась я, увидев идущих мне навстречу пони. Пятеро из шести подруг, не спеша, выходили из какого-то заведения, дожевывая хрусткие палочки жареной картошки-фри, при виде которых, мой рот наполнился слюной, напоминая мне, что кроме жалкого ужина, я не получила за двое суток практически ничего – «Твайлайт, Эйджей, Флатти, Дэш, Пинки – а вы-то как тут оказались?».

— «А-га! А вот и наша пятнистенькая мама!» — с визгом выпрыгнула из-под меня Пинки Пай, заставив заполошно шарахнуться в сторону – «О, мне кажется, ты стала еще пятнистее, если вообще можно быть еще пятнистее, чем ты! Наверное, я не видела больше пятнистых кобыл, кроме тебя и малыша Пипа, но он не кобыла, поэтому я точно-преточно не видела больше пятнистых кобыл, и поэтому решила, что ты самая-пресамая пятнистая кобыла, если, конечно принцесса Луна не пятнистая — ведь это метка у нее на крупе, а не пятно? Или пятно, а не метка? Ты же ее ученица, и знаешь об этом точно-преточно… А ты что тут делаешь, кстати, а?».

— «Ээээ… Да так, приехала по делам» — ухмыльнулась я, обнимая по очереди всех подруг, и косясь хитрым глазом на стоявших за мной легионеров. Увидев принцессу, те быстро выпали в осадок, и склонились до земли, перекрывая оттопыренными задницами проход вечно несущимся куда-то пешеходам, с криками неудовольствия запрудивших за нами всю мостовую. Не обращая внимания на несущиеся им в спину вопли, подчиненные выдержали потребную по этикету паузу, после чего разогнулись, с неудовольствием уставившись на орущих что-то пони. Признаться, их это не слишком-то впечатлило. Да, тут явно был не Кантерлот… — «Твай, не нужно прятаться или розоветь от смущения – тут просто народ дикий, до этого о принцессах только слышавший, а твое фото в газете было без крыльев. Вот и не признают».

— «Эээ… Знаешь, я бы предпочла сохранять свое инкогнито. Государственная тайна. Хорошо?» — враз смутившаяся заучка юркнула за спины подруг, провожая встревоженным взглядом проходящих мимо пони. Как выяснилось – зря. Вечно бегущие по своим делам мейнхеттенцы не собирались падать ниц, или каким-либо другим образом выражать верноподданнические чувства — казалось, нескончаемая, несущаяся куда-то толпа даже и не подозревала, что рядом с ними, на расстоянии вытянутой ноги, находится новая правительница всей этой огромной страны. Ну, или соправительница – не знаю, как эти аликорны собирались делить между собой власть. Немного успокоившись, Твайлайт окинула взглядом мое воинство из восьми пегасов, трое из которых были выряжены по всей форме легионера, и недоуменно уставилась мне в глаза – «А ты приехала сюда по делам, как я погляжу?».

— «Ну да. Разного рода дела…» — задумчиво проговорила я, оценивающе глядя на смутившуюся вдруг Твайлайт, и стараясь не замечать ни верещания Пинки, теребившей меня за гриву и выспрашивающей что-то про «милых малюток», ни нахмуренной морды Рейнбоу Дэш, с собственническим видом придвинувшейся к полыхавшей от смущения подруге. Я оказалась в этом месте отнюдь не случайно, ведь в паре десятков метров от нас находился вход в огромное здание приюта, укрытого за поросшим декоративным плющом, чугунным забором. Я провела уже около получаса возле этого строго выглядевшего здания, и пока не приметила какой-либо подозрительной активности, но с другой стороны, какая подозрительная активность может быть в госпитале? Чтобы затеряться в нем, достаточно было просто пройти в небольшую арку ворот, и поднявшись по ступеням, войти в довольно современное здание, притаившееся за увитой листьями оградой, но я все равно медлила, не решаясь переступить порог этого заведения, словно опасаясь этой встречи — встречи с собственным прошлым. С собственными ошибками, превратившимися в череду страшных, наполненных страданиями дней. Кто знает, позволят ли мне увидеть этого пострадавшего? А может, вопреки моим приказам, ему смогли восстановить хотя бы часть утерянных органов, и теперь, он просто скрывается от возмездия, сидя в этом месте? Узнать ответ можно было лишь войдя под каменные своды госпиталя, но для этого мне нужен был кто-то, кто мог бы отвлечь от меня внимание персонала, и принцесса подходила как нельзя кстати на эту чрезвычайно ответственную роль.

— «Слушай, Твайли, а ты тут на отдыхе, или все-же с неофициальным визитом?».

— «Мы приехали помочь Рарити» — тряхнув разноцветной гривой, заявила Дэш, паря в воздухе рядом с подругами – «А еще – посмотреть «Ржание с холмов». Это самый потрясный, самый лучший мюзикл во всей Эквестрии!».

— «Ну-ну, сахарок. Ты прям уж очень увлекаешься этим представлением. Неужели оно такое замечательное? Ты ж не любишь мюзиклы, да?».

— «Пффф! Поющие пони – это не круто!».

— «Понятно. Значит, с полуофициальным» — хмыкнула я, с видом матерого злодея, потирая копыта передних ног – «А знаешь что, Твайли…».

— «Нет!».

— «Чего «Нет!»? Ты ж еще не знаешь, что именно я хотела сказать!» — прищурилась я на голубую пегаску. Наши отношения с ней вошли в прежнюю колею, и после всего произошедшего мы если и не стали хорошими подругами, то по крайней мере, стали относиться к друг другу теплее, нежели когда бы то ни было, однако год вдали друг от друга вновь заострил все складывавшиеся между нами противоречия. Другими словами, мы вновь принялись друг друга шпынять, и похоже, вскоре должны были сойтись в отвратительной, но неизбежной драке.

Признаться, я даже и не знала, какой был бы ее итог.

— «У тебя такой вид, словно ты что-то задумала» — обвиняющим жестом пегаска ткнула в меня передними ногами, словно призывая подруг в свидетели того, что я собиралась, по ее мнению, натворить – «А я помню, что именно ты задумывала все эти несколько лет. Берегись, Твайлайт – она еще не успела отомстить нам с Пинки за ту птичью кормушку рядом твоим окном, поэтому она явно задумала что-то ужасное!».

— «Дэш, прекрати. Как Скраппи может задумать ужасное?» — поинтересовалась бывшая единорожка, при этом, поглядывая на меня с известной долей скептицизма – «Да и я не собираюсь ввязываться ни в какие авантюры. Может, послушаем, что Скраппи хотела нам предложить?».

— «Я? А вот ничего!» — обидевшись, я уселась на попу, и показала подругам язык – «Вот и не скажу! Пусть бедные сиротки сами себя развлекают, влача беспросветное существование в беспросветной тьме беспросветных больничных палат! О, малютки! Не видать вам солнечного света! Стенайте, заламывая ноги, пока проходящие мимо пони развлекаются, смеясь и купаясь в лучах целительного солнечного света, наслаждаясь вкусной жареной картошкой… Ням-ням-ням… Фуууу! Ну кто туда опять столько масла набузовал?!».

— «Эй, Скраппс! Это конешн все мило…» — смущенно ухмыльнулась Эпплджек, глядя, как я коварно придвигаюсь к Твайлайт во время своей короткой, но весьма экспрессивной речи, чтобы в один момент зарыться мордочкой в бумажный пакет с картошкой, торчащий из-под ее крыла – «Но о каких малышках ты вообще толкуешь?».

— «Видишь вон тот дом, Эпплджек? Вон ту громадную юдоль страданий?» — подойдя к рыжей пони, я обняла ее за шею, поворачивая голову подруги к зданию приюта – «Там, именно там таятся в беспросветном мраке отчаяния малютки, оставленные или потерявшие родителей, а также инвалиды и ветераны всех видов и мастей. Как жаль, что среди нас есть пони, считающие, что не нужно давать им немного тепла и надежды, которые может поселить в их сердцах посещение особы королевских кровей! О, бедные малютки!».

— «Ээээ… Скраппи, ты хочешь сказать, что они были бы рады видеть принцессу?» — отчего-то засомневалась Твайлайт, неловко поводя головой, словно на ее шее вдруг образовался очень узкий, сдавливающий горло воротник – «А… А ты точно уверена, что им бы этого хотелось? Я не отказываюсь, ведь принцесса Селестия одобрила бы такое начинание, я уверена. Но не кажется ли тебе, что…».

— «О нет! Я бы очень не хотела видеть бедных сироток расстроенными! Твайлайт, тебе не кажется, что мы можем сделать так много для всех этих несчастных пони, просто побывав у них в приюте?» — в свою очередь, расстраиваясь, пробормотала Флаттершай. Тихоня, и единственная из всей Большой Шестерки, которую я откровенно побаивалась, несмотря на ее демонстративное дружелюбие и безобидность. С годами это чувство немного притупилось, но ее голос по-прежнему заставлял шерсть на моем загривке приподниматься, а копыта – зудеть от непреодолимого желания убежать, или придушить эту няшу-тихоню – «Умм… Ну, если вы, конечно, не возражаете. Я думаю, что даже Рейнбоу Дэш с нами полетит, правда? У нее доброе сердце, я знаю, и она точно не хочет расстраивать бедных малюток».

— «Ничего подобного я не говорила!» — окрысилась на меня Дэш, передергиваясь, как и я, при звуках предостережения, проскочившего в обманчиво мягком голосе – «Да я вообще вытяну любую встречу! Давай, показывай, где эти унылые жеребята! Я покажу им, что такое настоящий герой!».

— «Уррррра! Больничная вечеринка!».

— «Ну, вот и хорошо» — резюмировала я, оглядываясь на своих подчиненных, с обалдевшим видом взиравших на этот молниеносный развод сиятельной особы и морд, к ней приближенных – «Тогда я пошла, а вы – следом, с интервалом в пару минут. Нужно же организовать все так, чтобы там никто в обморок не грохнулся от свалившегося на них счастья».

Как выяснилось, проникнуть в это заведение оказалось не так сложно, как я себе представляла. Устав препираться с медрегистратором, всеми четырьмя костями стоявшей на страже покоя обитателей этой юдоли скорби, я просто подождала, пока за моей спиной звякнут стекла большой и широкой двери, после чего проорала на весь холл «Приветствуйте – Ее Высочество, принцесса Твайлайт Спаркл Эквестрийская, со свитой!», и сложив крылья, отошла в сторону, согнувшись в глубоком поклоне.

— «Ээээ… Привет?».

«Молодец. Очень по-королевски, Твайлайт».

— «Принцесса приветствует своих подданных!» — разогнувшись, зычным голосом, взревела я, словно опытный конферансье или тот мордатый дядька, которого завели во дворце коронованные сестры для ублажения чувства собственного величия посещавшей его знати. Оставив на секунду подругу махать крылышком стягивающимся в вестибюль обитателям приюта, я отступила к стойке администратора, не в последнюю очередь для того, чтобы полюбоваться обалделой мордой замершей за ней медсестры.

— «Ну как, вы по-прежнему будете утверждать, что я с вами шучу?» — не отрывая глаз от смущенно улыбавшейся подруги, прошипела я, в свою очередь, демонстрируя окружающим самую широкую улыбку. Трое гвардейцев, временно прикомандированных мной к четвертой принцессе страны, казались не менее обалдевшими от всего происходящего, и с крайне одухотворенными рожами отирались рядом с объектом своего наблюдения, своей броней, шелестящими кольчугами и парадными туниками, выглядывавшими из-под брони, создавая торжественную атмосферу начатому мной действу – «Известите руководство – пусть мчит сюда, и быстренько придумает Ее Высочеству программу посещения этого заведения, ясно? В первую очередь, Ее Высочество интересуют малолетние обитатели этого приюта, а также инвалиды – но ни в коем случае не страдающие психиатрическими заболеваниями. Ее свита может расстроиться при виде сумасшедших, а если расстроится свита – то расстроится и она. Думаю, мне не нужно пояснять, что в таком случае, грозит этому клоповнику?».

— «Да-да. Конечно! Безусловно!» — вытянувшаяся в струнку кобыла лихорадочно строчила что-то карандашом прямо поверх какого-то бланка, записывая мои многомудрые пожелания и мысли. От ее ехидного скептицизма, которым она поливала меня из-за стойки на протяжении последних пяти минут, не осталось и малейшего следа – «Мы сделаем все, чтобы принцесса осталась довольна! Это большая честь для нас!».

— «Я рада, что вы это понимаете» — холодно проворчала я, провожая глазами удалявшуюся толпу, следующую по пятам за принцессой. Последней шла пятерка моих подопечных, явно незнающих, что же именно им предстоит делать – то ли бежать, то ли прятаться, смешавшись с толпой. Перехватив взгляд Пампкин Коллара, я кивком головы приказала ему следовать за уходившей шестеркой подруг – «Принцесса чурается пышных церемоний, но всегда готова утереть слезы всем страждущим, как и ее фрейлины и подруги. Поэтому советую показать им дружелюбных старичков и умилительных малышей, дав возможность поболтать с какими-нибудь отставниками производств и инвалидами-работягами».

— «Да-да, конечно! У нас есть все, о ком вы говорили! Думаю, Ее Высочество останется довольна!».

— «А это зависит только от вас» — строго ответила я, покосившись на широкую переговорную трубу, к которой буквально прилипла медрегистратор – «Я пройдусь по зданию и прослежу, чтобы ничто не побеспокоило принцессу во время общения со страждущими. Тут есть безнадежно больные?».

— «Конечно. Третье крыло, седьмой этаж».

— «Туда ее не пускать. Придумайте любой благовидный предлог, чтобы программа посещения не включала в себя осмотр пациентов без ног, глаз, ушей и прочих частей тела. Что, у вас и такие есть?».

— «Д-да. Увы…» — пусть я была не самой наблюдательной пони, но от меня не укрылось, как вздрогнула медсестра при упоминании мной этих примет – «В том самом отделении…».

— «Значит, я отправляюсь туда, и лично прослежу, чтобы Твай… Принцесса Твайлайт Спаркл Эквестрийская не попала в то место» — твердо провозгласила я, окидывая взглядом красивый холл со множеством колонн, между которых стояли опустевшие диваны и пуфики – «Значит, третье крыло, седьмой этаж?».

— «Да, но…».

— «И помните, что по итогам этого посещения будет решаться вопрос о статусе вашего заведения!» — узнав все, что мне было нужно, я как можно внушительнее потрясла воздетым в воздух копытом, скорее даже не для и без того вдохновленной кобылы, а больше для подлетевшего к нам земнопони, облаченного в костюм с накинутым поверх него больничным халатом – «Принцессы не раз получали от попечителей данного заведения приглашения посетить это место, считая его самым передовым в плане презрения за инвалидами, и Их Божественные Высочества вняли многочисленным просьбам, прислав юную, но мудрую принцессу с внезапной, внеплановой проверкой. Думаю, вопросы, поднятые на совещании министром здравоохранения, решатся для вашего приюта положительно, но для этого вам нужно всего лишь не завалить это мероприятие. Все понятно? Ну, вот и хорошо».

Озадачив своих слушателей этой Длинной и Крайне Серьезной Речью, я важно прошествовала в сторону лифтов, напустив на себя самый озабоченный вид. Несмотря на неодобрение цели моего визита, сквозившее в каждой мысли Древнего, он по достоинству оценил мой экспромт, выдуманный от начала и до конца, и теперь хохотал, заглушая своим смехом звук шагов по красивому мраморному полу. Все здание приюта было выполнено в довольно своеобразном стиле, и вскоре, мне начало казаться, что я брожу по настоящим залам музея или огромного замка-особняка. Мрамор и лепнина украшали первые этажи, где располагалась какая-то клиника, где приема врача ожидало множество пони, как пришлых, так и постоянных обитателей данного заведения, привозимых на осмотр на приятно поскрипывавших каталках – сидячих и лежачих, но непременно тяжеловесных, составленных из множества стальных трубочек и трубок, с неизменными каучуковыми шинами. Забавно, и почему пони не додумались перенести это новшество на колеса своих многочисленных повозок? Конечно же там, где начинались больничные этажи приюта, благолепие уступало место функциональности; синим, зеленым и серым стенам, белым потолкам и широким коридорам, соединявшим отделения, разделенные множеством стен с широкими, но почти непрозрачными окнами, пропускавшими лишь солнечные лучи, да приятный глазу свет настенных плафонов. Поднявшись на позвякивавшем лифте на седьмой этаж, я вывалилась из звонкой клети, представлявшей собой огороженную решетчатыми стенками платформу, и резво поскакала по коридору, оглядываясь по сторонам.

Тут было гораздо тише. Похоже, что все крыло было отдано под безнадежно больных пони, и мимо меня, не таясь, проплывали столы и тележки, наполненные полотенцами, бинтами и тазами с водой, стоявшие возле выкрашенных в суровую синюю краску стен. Палаты в отделении были большими, широкими, и явно рассчитанными на более тесное соседство, чем то, которым могли похвастаться их обитатели, занимавшие залы иногда и по одному. Рыся вдоль дверей палат, я заглядывала в те, что были открыты, но убедившись в том, что их постояльцы были мне не знакомы, двигалась дальше, пока не набрела на широкое и светлое помещение с одной-единственной кроватью, стоявшей возле приоткрытого окна. Летний ветерок лениво шевелил занавески, и в такт ему, слегка поднималась и опадала крахмальная, белая простыня, накинутая на чье-то тело, лежавшее в окруженной со всех сторон бортиками постели.

— «Ну, здравствуй, Колхейн. Или мне лучше звать тебя Боунз?».

Лежавшая под простыней фигура не пошевелилась, простыня осталась неподвижной, скрывая под собой мерно дышащее тело, словно лежавший под ней прятался от меня под этим жестким, белым куском ткани. Резко дернув копытом, я отбросила мешавшуюся мне простынку, после чего уставилась на лежавшего в кровати единорога.

Да, время не пощадило Редхеда Боунза, и хотя прошло всего два года, и до того не страдавший от полноты единорог превратился в настоящий скелет, плотно обтянутый кожей, рождавший в моей памяти картины Освенцима, Бухенвальда и Дахау[15]. Небрежно отрезанные, оторванные когда-то конечности его заканчивались почти у самых бедер и плечей тщательно сформированными культями, а выколотые глаза и отрезанные уши таращились на мир влажными, розовыми провалами. Грязно-белая шкура его отсвечивала множеством подпалин, а от гривы и хвоста остались лишь жалкие пучки топорщившихся волос, множество которых лежало на белоснежном белье. Однако за два года жизни лежа, почти без движения, не оставили на нем даже пролежней… Что ж, похоже, тут о нем заботились даже лучше, чем где-либо в ушедшем от нас мире, и даже отсутствие языка не стало помехой для его существования.

— «Помнишь меня? Я — твой самый страшный кошмар».

Негромко сопящая фигура не откликнулась. Не шевельнулись прижженные обрубки ушей, не моргнули полупрозрачные веки, прикрывая влажную глубину пустых глазниц – мучитель, убийца и насильник мирно спал у моих ног, не просыпаясь даже от звука моего голоса. Не так себе представляла я нашу встречу, совершенно не так, и невольно запнувшись, я осеклась – как можно было наслаждаться победой над поверженным врагом, если он просто валяется тут, как дубовая чурка? В смятении тряхнув головой, я сделала шаг назад, затем другой, и отправилась в путь по большой и светлой палате. Тут явно прослеживалось более бережное отношение к пациенту, нежели в других помещениях отделения для безнадежно больных – разукрашенные стены, пара кресел со столиком, заваленным какими-то журналами, и даже небольшой диван с подвешенной над ним полочкой, заставленной десятком книг. «История Эквестрии, с древнейших времен до наших дней», «Житие преподобного Ильхуфса Кантерлотского», «Записки Филлидельфийского клуба», «Лавка несуразностей», «Запад и восток» — ни одного из этих произведений я не знала, хотя кажется, про «Лавку» и «Записки» уже слышала разговорах образованных пони, ну а о «Житии» и говорить не приходилось. Забавно получается – злодей, оказавшись в плену своего собственного тела, лежит и просвещается, судя по чьим-то очкам, оставленным на столе. Ему читают книги, обмывают и кормят, в то время как я…

«НЕ ТОГО ЛИ ЖЕЛАЛА?».

«Того. Но я не ожидала, что пони…».

«ЧТО БУДУТ ДОБРЫ?».

— «Да. Я не ожидала, что они будут к нему добры» — пробормотала я, осматривая стоящую у входа кушетку. Судя по шкафчику и столу, это был ночной пост медсестры или сиделки, поднимавшейся по звону допотопного будильника, звонко стучавшего у изголовья кровати, и согласно расписанию, проводящей все необходимые процедуры. Ну-ка, что там у него через пятнадцать минут?

— «Я вот думаю, Боунз – а почему ты еще жив, а?» — царапнув взглядом «меню», я отправилась в очередной круг по комнате, в конце концов, остановившись возле окна. За моей спиной послышался короткий, влажный всхрап – это пленник, запертый надежнее, чем где-либо еще в этой вселенной, втянул в себя воздух. Проснулся? Увы, просто повернул голову на бок – «Ты ж не какой-то абориген, не выросший среди пони, и давно должен был бы сойти с ума в этой вечной темноте, без движения, без возможности поговорить или хотя бы увидеть что-либо. Вон, взял бы, да и утопился в той лохани, где тебя купают. Но нет, ты живешь, несмотря ни на что. Несмотря на то, что наделал в своей жизни – как в той, так и в этой».

Не добившись ответа, я бросила взгляд на неподвижное тело, после чего вновь выглянула в окно, выходившее в небольшой дворик. Где-то внизу, в колодце из стен госпиталя, отдыхали обитатели этого приюта, бродя по зеленому газону, или тихо и мирно сидя в креслах каталках, расставленных вдоль стен. Вновь беспокойно повозившись, единорог поудобнее устроился на своей подушке, и снова затих. Забавно – он спал так спокойно, так мирно, что я вдруг почувствовала какой-то сюрреализм, непонятную комичность всей ситуации, ведь все это время он держался, и вроде бы даже не сошел с ума, судя по отсутствию вязок и смирительных рубашек в обозримом пространстве, а я… Окруженная родственниками, друзьями и любящей семьей, я уже через полгода попыталась нажраться таблеток. Ну и кто же после этого слаб? Вслушиваясь в медленное дыхание Боунза, я с удивлением поняла, что чудовище и вправду, тихо и мирно спит – вот так просто, не понимая, что рядом стоит та, кто способна сделать его существование поистине невыносимым.

«Подушка. Подушка, положенная на морду – и все случится само собой».

Подойдя к кровати, я уставилась на множество подушек, разложенных по периметру кровати, и уберегавших тело пони от соприкосновения с жесткой и прохладной сталью откидных бортиков кровати. Любая из них подойдет.

«Просто положим ее на него, и недолго подержим. Долго и не понадобится».

Подняв ближайшую, я бездумно уставилась на белую наволочку, скользя взглядом вдоль волокон накрахмаленной ткани. Ведь это могло произойти и случайно, не так ли?

«Клади и держи. И больше никаких кошмаров. Я обещаю».

— «Рыбка?».

Вздрогнув, я выронила подушку из копыт, оборачиваясь к приоткрывшейся двери, в которую скользнула фигура кобылы, облаченной в розовый медицинский халат. Белая пони с красно-черной гривой, пряди которой были кокетливо уложены под колпачок, с каким-то спокойным удивлением уставилась на меня окрашенными в алый цвет глазами, недоуменно скользя ими то по мне, то по раскрытому Боунзу, на спине которого красовалась выроненная мной подушка. Казалось, она хотела сказать что-то еще, но почему-то смутилась, и быстро прогарцевав к постели, осторожно укрыла лежавшего на ней единорога, вновь натягивая на него простыню.

— «Простите. Я… Мне показалось, что это… В общем, кажется, я вас перепутала… Кое с кем».

— «Кхе…» — отступив на два шага назад, я кашлянула и отвела глаза, не в силах вынести этот вопрошающий взгляд белой кобылы. При виде ее, мне вдруг показалось, что я смотрела в зеркало, видя саму себя – такой, какой я была всего год назад, измененная магией того безумного колдуна, по приказу принцессы, спрятавшего меня под чужой личиной от любопытных и недружелюбных глаз. Я не могла разглядеть ее метки, скрывавшейся под халатом, и сквозь тонкую ткань видела только три карточки-картинки – интересно, и что же на них было изображено?

— «Привет. Я… Я тут зашла, и… В общем… Ну…» — замешкавшись, прошептала я, глядя куда-то в бок – «В общем, хотела поправить ему подушку. Вот. Точно. Поправить подушку».

— «Вы очень добры» — на полном серьезе ответила кобыла, ловко поправляя разворошенную мной постель. Остановившись, она отступила назад, оглядывая плоды своих трудов, словно скульптор или художник, оценивающий созданную им композицию – «Ему бы это было приятно, ведь очень мало пони, желающих посетить это место, и еще меньше тех, кто готов сделать что-то для таких вот больных».

— «А он нас не…».

— «Нет, он спит» — коротко улыбнулась та, проводя копытом по спутанным волосинам, оставшимся от гривы – «Увы, жизнь без ног, без глаз и языка, в темноте, окончательно его измотала, поэтому мы разработали график приема снотворного, которое позволяет ему спокойно поспать. Только представьте себе эту жизнь – вечная ночь, и невозможность ни поговорить с кем-либо, ни увидеть говорящего, ни прикоснуться к нему. Это ужасно, поверьте».

«О, она даже не догадывается, насколько мы это представляем!».

«Прошу тебя… Не сейчас…».

«Правда? А может, ты забыла?».

— «Это было бы просто ужасно» — сухо согласилась я, пытаясь глядеть на что-нибудь другое, на ту же кушетку у входа, например, чтобы не видеть, с какой искренней заботой эта сиделка расчесывает жалкие остатки стариковских волос. Лежавший на кровати единорог, от рога которого остался неровно отломанный пенек, который я лишь чудом не вырвала целиком из его головы, казался древней развалиной, держащейся за жизнь лишь усилием воли и напряжением сведенных судорогой копыт.

— «Спасибо. Мало кто понимает, как тяжело приходится этому старичку» — легко согласилась пони, на секунду поворачиваясь ко мне мордой, и демонстрируя приколотый к халату значок – «Меня зовут Сплит Хит, и я тут, чтобы заботиться о мистере Колхейне. А вас как зовут?».

— «Я… Меня…» — горло царапнуло непонятная сухость, словно порыв жаркого воздуха из окна – «Я просто зашла. Сопровождаю принцессу Твайлайт Спаркл, посетившую приют. Вот, решила зайти…».

— «Понимаю. Спасибо вам – к нему очень редко заходят посетители» — очень искренне произнесла кобыла, заставив меня сжать зубы в приступе тихой, какой-то бытовой и почти равнодушной ненависти, вновь проснувшейся у меня в груди. Древний оставил меня, недовольный моим желанием поглумиться над поверженным врагом, и все, что у меня осталось – это мое безумие. Лишившись привычного страха перед бдительным оком Древнего, оно развернулось вовсю, тихо шурша в моих ушах, словно перекатывавшийся по барханам, черный песок – «Он был очень важным и богатым пони. Держал целый трест. Построил первую причальную вышку за пределами Мейнхеттена для новых дирижаблей. Наверное, он смог бы принести еще много пользы этому городу, но увы… Катастрофа, случившаяся два года назад, оставила его вот таким».

— «По… Понимаю» — прокаркала я. «Помнишь, как тогда, когда он этой рыженькой занимался? Как она орала…» — всплыли в моей голове слова одного из моих палачей. Сколько пони прошло через этих двух извергов – Колхейна и Вуда?

— «Конечно, к нему иногда приходят его старые партнеры. Рассказывают, как идут дела» — продолжила рассказ кобыла, не замечая выражения на моей морде, кривившейся от ненависти и неслышного, болезненного смеха – «Иногда даже с какими-то юристами, когда нужна его подпись. Они наклоняются к нему, делают вид, что выслушивают его, и потом уходят, чтобы проворачивать свои дела. Говорят ему о полученной прибыли, построенных вышках и новых дирижаблях… Они обманывают его, хотя это и нехорошо».

«Ты помнишь, как она орала?».

— «А родственники?».

— «Родственников нет. Ну, или они достаточно заняты дележкой его наследства, чтобы появляться здесь» — пожала плечиком Хит. Из прикроватной тумбочки показалась мягкая щетка, принявшаяся с шуршанием скользить по костлявому телу, расчесывая свалявшуюся шерсть – «Мне кажется, нехорошо так просто оставлять пони в беде, пусть даже ему и не выбраться из этого состояния. Даже если пони безнадежно болен, это не значит, что ему нельзя помочь».

«Ты помнишь, как она орала?».

— «А если…» — тяжело вздохнув, я повела головой, ощущая невидимую удавку, затянувшуюся на моей шее. Волны жара из окна становились все более заметными – на Мейнхеттен неудержимо накатывался очередной, безумно жаркий день – «А если он не такой вот хороший? Что, если произошедшее с ним – это лишь следствие его… Его ошибок? Его действий? Того, что он совершил? Я… Я знаю… Я видела… Я видела, что могут совершать такие вот богатые пони. И богатые, и бедные, и…».

— «Конечно, мистер Колхейн вряд ли мог прожить безгрешную жизнь» — помолчав, согласилась сиделка, продолжая обижахивать своего спящего пациента – «Но поверьте, делать правильные вещи, пытаться стать лучше, никогда не поздно. И мы должны давать пони шанс стать лучше. Давать им возможность поступать правильно».

«Ты помнишь, как она орала?».

— «Даже если они сделали ужасные вещи?».

— «Даже если так. Нужно дать им возможность. Дать им шанс стать чуть-чуть лучше. Пусть даже пони и совершил злодеяние, мы не должны отказывать им в надежде».

— «О да. Представляю себе!» — прикрыв глаза, я дрожала всем телом, желая убежать, скрыться от этого негромкого голоса, в котором сквозило непоколебимая убежденность в своей правоте – «О, эти интеллигентские метания – как это мило! «Ты еще не дорос до настоящего преступника, Денис – так ступай, и дорасти!»,[16] как говорилось в одном из комментариев к рассказу одного уездного врача. «Дать пони шанс», как же! И за чей же счет? Дать ему еще больше жертв? Позволить пытать, убивать и запугивать еще больше пони, в надежде на то, что бешеная собака нажрется быстрее, чем кончатся жертвы?!».

— «Ведь если не давать им такой возможности, если не пытаться исправить их – чем тогда мы будем лучше них? Чем мы будем лучше обычных палачей?».

«Ты помнишь, как она орала?».

— «Я не… Я так не думаю» — просипела я, отступая к двери. Волны жара, бьющего в мою морду, выталкивали меня из комнаты, заставляя прикрывать слезившиеся от солнечного блеска глаза, отчего мне казалось, что сидевшая у постели фигура облачилась в одеяния из яркого света, окутывавшего ее, словно нимб – «Я считаю, что каждому должно воздаться по его заслугам».

— «Правда?» — мудро усмехнулась сияющая фигура – «И кто же тогда будет их палачом?».

«Ты помнишь?».

— «Найдутся… Желающие…».

— «Но будут ли они достойными?».

«Ты помнишь?».

— «Не знаю!» — в отчаянии, срывая горло, прохрипела я в заливавший палату свет – «Но одно я могу сказать точно – я, Я буду их палачом!».

— «Поверь, я пыталась» — усмехнулась сидевшая у кровати пони. Красавица, и страшнейшее из всех чудовищ у ее ног – «Я искренне старалась воздать всем по заслугам, но очень быстро поняла, что все самые страшные преступления совершаются лишь от того, что окружающие не понимают друг друга. А непонимание рождает страх, ведущий к ненависти. Как я когда-то прочитала в газете, одна умная пегаска однажды сказала – «Присвой кому-нибудь дурное имя – и ты с легкостью сможешь его повесить». Признаюсь, я думаю, что это была лишь злая метафора, но я считаю, что она была абсолютно права. Мы не должны судить окружающих только по слухам и сплетням, и давать каждому пони возможность поступать правильно. Ведь иногда, им нужен всего лишь один-единственный шанс доказать, что они могут стать лучше. Я очень хотела бы познакомиться с этой интересной особой».

Вздрогнув, я попятилась, прикрывая глаза. Древний был прав — зачем, зачем я пришла в это место? Позлорадствовать? Поиздеваться? Убить? Или все-таки ища что-то, пытаясь разобраться с одним незаконченным делом? Кто именно дал мне право становиться чьим-то палачом?

— «Пони! Сами пони дают это право!» — набрав в грудь воздуха, я остановилась в одном шаге от двери. Один-единственный шаг, и я буду свободна от этих мыслей, от света и жара, исходящих из открытого окна. Всего лишь один шаг… Но я не могла сделать его, оставляя эту прекраснодушную дуру вновь и вновь убеждаться в своей правоте – «Все эти размышления заканчиваются с первым же криком невинной жертвы! С первым же видом разверзнутой раны! С первой же каплей крови! «Мы не должны быть палачами»? Правда? А кто тогда встанет между озверевшим от безнаказанности преступником, и невинной жертвой? Кто будет объяснять родственникам зверски замученных жертв, что их жестокий убийца – хороший, blyad, пони, и в детстве он любил бабочек и щенят?».

— «Мисс…».

— «Уж наверняка не такие вот теоретики, провозглашающие красивые, но неприменимые в жизни лозунги! Они пишут книжки и произносят проповеди, но не утешают жертв тех, кого призывали отпустить и кому хотели дать шанс! И я посмотрела бы на их морды, когда что-то ужасное случилось бы с их близкими! С их родными! О, это было бы выше всех и всяческих наслаждений! Это была бы поистине вселенская справедливость!».

«Ты помнишь?».

— «Мисс!» — притворенное окно отрезало яркий, режущий глаза свет, запутавшийся в легкой шторке. Поднявшись, Сплит Хит подбежала ко мне и не долго думая, прижала к своей груди мое трясущееся тело, исходящее криком и злыми, жгучими слезами – «Мисс, прошу вас, дышите! Вдох-выдох, вдох-выдох. Успокойтесь, прошу».

— «Я… Я буду их палачом – потому что это то, что я умею» — прошептала я в черно-алую гриву, царапнувшую мой нос запахом грязи и едкого порохового дыма – «Это та судьба, которая уготована лейкоциту, несущемуся за зараженной клеткой или бактерией. Белоснежный шарик Рафаэлло, купающийся в теплой крови. Есть Т-хелперы, В-протекторы, но иногда больше нужны Т-киллеры, способные найти – и покарать. Не убить, но казнить, выполняя пославшую их волю. И я молюсь, чтобы пони никогда не понадобились эти, третьи[17]».

— «Но чем тогда они будут отличаться от обычных убийц?».

— «Тем, что действуют не подчиняясь собственным желаниям или инстинктам, как бешеные псы, а лишь выполняя волю пославших их пони. Тех, кто действительно верит в то, что любому злодея можно дать шанс. Можно постараться сделать его лучше. Исправить его. Тех пони, которые сами разуверились в том, что этот шанс нужно предоставлять».

— «Это… Интересно. Необычно» — отстраняясь, призналась Хит. Поглядев мне в глаза, она достала из кармашка на плече чистый носовой платок, протягивая мне серую тряпицу – «Признаться, никогда не думала, что можно представлять себе это вот так. Простите, если мои слова вызвали у вас столь бурную реакцию».

— «Ничего страшного, мисс Хит. Это моя вина» — высморкавшись в тряпочку, я с неловкостью отвела глаза, ощущая какое-то холодное отрешение от всего происходящего, словно корка из льда, покрывшего мое сердце – «Просто… Ладно, забудьте. Считайте это бредом глупой кобылки, которой уже нужно бежать, пока ее не хватились остальные члены свиты. Но перед уходом, я хотела бы попросить у вас об одном одолжении».

— «Конечно. Что я могла бы сделать для вас?».

— «Передайте пожалуйста Ханли, когда он проснется, что к нему заходила его старая знакомая, и передавала привет бывшему ветеринарному врачу из Кальмоначчи».

«Ты помнишь?».

«Помнишь?».

«Помнишь?».

---

— «Легат! Эй, пропустите!».

— «О богини! Ну ни днем, ни ночью от вас нет никакого покоя!».

Ворча, я поднялась с постели, глядя на расстилавшиеся за окном поля. Под мои покои выделили целый зал на верхнем этаже Бастиона, и вечернее солнце красиво окрашивало темные лакированные доски в розовый цвет, когда опускалось за башни маячившего на горизонте Мейнхеттена. Узкий деревянный балкон, отделенный от зала прозрачными раздвижными стенами; пузатая, словно облако, подушка-постель; такие же раздвижные дверцы неприметных шкафов, прячущихся за неброским орнаментом стен – покои как две капли воды были похожи на общие комнаты прочих легионеров, и отличались от них разве что гигантскими размерами, и при удаче, могли вместить в себя не один десяток пони. Несмотря на все мои возражения, на балконе, сменяя друг друга, несла караул пара пегасов из Первой, кому не досталось своих подопечных, и глядя на их удовлетворенные рожи я отчетливо поняла, что не всем пришлась по вкусу моя идея с добровольно-принудительным присвоением званий. Что ж, это было понятно – несмотря на склонность к карьеризму и врожденную страсть к состязаниям, среди пегасьего племени встречались и те, кому были по боку звания и должности, а так же высокое денежное довольство. В мирной жизни они шли в Погодные Патрули, а в Легионе – зависали на должности деканов и рядовых, довольствуясь отсутствием какой-либо ответственности, и повышенным вниманием представителей противоположного пола из гражданских, нашедших что-то невообразимо привлекательное под подолами разноцветных легионерских туник. Проснувшись, я долго не могла сообразить, где же я нахожусь – предыдущая прогулка по городу, под струями косого дождя, основательно вымотала меня, заставив лечиться приемом теплого пунша – двадцать тысяч капелек, перед сном. Все, что доктор прописал. Хотя, учитывая мое пришибленное состояние, выпивавший со мной доктор мог и ошибиться в дозировках…

— «Ну что вам еще?!» — прохрипела я, глядя мутным взором за расстилавшийся за окном туман. Поля, протянувшиеся до самого горизонта, купались в молочно-белом вареве, наползавшем со стороны залива, где уже тревожно звенел колокол на маяке, за много миль окрест предупреждая об опасности заходящие в порт корабли. Из белой пелены, на горизонте, острыми пиками гор проглядывали небоскребы Мейнхеттена, и их матовый блеск вновь напомнил мне о заботах , навалившихся на мою спину.

Операция, о которой я предпочитала помалкивать, шла полным ходом, и несмотря на сопротивление как врагов, так и некоторых друзей, развивалась, в целом, успешно. Я усмехнулась, вспоминая, как переведя дух, спустилась на первый этаж приюта Святого Ильхуфса, где встретила своих подруг, выходящих из приветливо распахнутых дверей. Как выяснилось, приют был чем-то вроде санатория по реабилитации пациентов, перенесших самые разные заболевания, и в его стенах нашлось место как для хронических больных, живших в нем в течение многих лет, так и для совершенно юных пациентов, восстанавливавшихся и ожидавших отправки к родителям, в пансионаты или детские дома. Я лишь ухмылялась, слушая веселую трескотню подруг, и ободряюще похлопывала крылом по спине Твайлайт – кажется, Ее Книжное Высочество все же немного отмякло, и искренне улыбалась, вспоминая искреннюю радость, с которой встречали ее самые маленькие обитатели приюта. Судя по искреннему огорчению персонала этого заведения, их в самом деле подкупила простота как новой принцессы, так и ее свиты подруг – кажется, Пинки умудрилась устроить там целое представление, пообещав приехать к обитателям пансионата и в следующем году. Проводив подруг до отеля, я наотрез отказалась от уговоров взять несколько такси, и долго гнала своих подчиненных под палящим западным солнцем до самого Бастиона, с гордым видом обфыркивая все их попытки поныть про то, что пегасы не рождены для бестолкового бега по земле. Но все-таки двое суток без сна и почти без еды сыграли свою грязную роль, и к концу скачки, я едва передвигала ноги, держась скорее на самолюбии, чем за счет силы ног или неведомых «скрытых резервов организма», о которых так любили посудачить кумушки на скамейках моего родного городка. Сдав пегасов на попечение новым кентурионам, я грохнулась где-то на балконе, и проспала почти целые сутки, обнаружив себя в этом огромном помещении, полнившемся звуками грохочущего в стекла дождя.

Дождь… Я до сих пор вспоминаю с улыбкой запах крашеного дерева, впитывающего в себя влагу, разливавшуюся в воздухе во время дождя. Стук капель по доскам балкона оказался безумно уютным, а небольшая, стоявшая у кровати печка, наполненная полыхающими синим алхимическим огнем камнями, делала мои покои довольно уютными, чему лишь способствовали широкий и низкий столик, и деревянная этажерка-подставка с распяленным на нем комплектом доспехов легата.

До сих пор не понимаю, и зачем Хаю понадобилась вся эта помпезность? Для себя что ли, загодя, приготовил?

Возвращаясь из пробежек по городу, я любила вдыхать исходящий от них запах стали и войлока, матерчатых ремней и жесткого, колючего гребня на шлеме. Письмо, улетевшее в Кантерлот к моим родным, вернулось с довеском, и вот уже две недели как я, словно бешеная собака, носилась по Мейнхеттену, делая то, о чем, втихаря, задумывалась уже не один месяц. Торговцы, мастера на фабриках и подрядные рабочие уже вздрагивали, видя мою фигурку на своем пороге, отряхивавшуюся от капель дождя. Этот город впивался в меня своими незримыми когтями, вытягивая из меня силы и волю, заставляя каждый день ощущать себя немного слабее, чем раньше, и я старалась как могла, сохраняя свои силы и укрываясь от волн жара, прокатывавшихся почти каждый день по бесконечным, запруженным улицам города. Я ненавидела Мейнхеттен, и не боялась признаться в том ни себе, ни окружающим, и предпочитала путешествовать по нему в плохую погоду, во время дождя, порождая множившиеся за моей спиной шепотки. Занятая своими делами, я изредка встречала пасущихся в нем подруг – в отличие от меня, Большая Шестерка чувствовала себя просто превосходно, и веселилась на полную катушку, не обращая внимания на мое нытье. Похоже, что фонды на поддержание статуса принцессы были явно больше, нежели скромное жалование Легата, и подруги с головой окунулись в пространную жизнь нуворишей, негаданно получивших свалившееся на их головы богатство, и я только качала головой, глядя как наш Элемент Щедрости отставляет в копытах официантов, швейцаров и портье суммы, на которые в Понивилле можно было накормить целый взвод. Быть может, это даже была идея принцессы Селестии – проверить, как будет вести себя ее протеже, дорвавшаяся, наконец, до богатства, но пока то, что я видела, играло лишь на Твайлайт – подруга отличалась неложной скромностью, предпочитая если и тратить кристаллы и биты, то лишь на понятные любому пони удовольствия – хуфекюр, ресторанчики, музеи и салоны красоты, не пытаясь покупать без разбору разные тряпки, украшения и липовый антиквариат, отсылая покупки домой, словно награбленную добычу.

Конечно, случались и ссоры – например, между мной и Рейнбоу Дэш, громко объявившей, что ей нравится этот безумный город, и вызвавшую любого несогласного биться с ней в каком-то состязании – то ли Стальной Пони, то ли Железный Человек… В общем, все закончилось тем, что я, со всего маху, влетела в деревянный водонапорный бак, по традиции, расположенный на крыше одного из домов, не угнавшись за подрезавшей меня подругой, а Дэш… Ну что ж, жалования принцессы хватило на сеанс лечебной магии, вправившей кости и убравшей отек в вывихнутом запястье, доставшемся ей в награду за попытку посостязаться с легионерской лошадкой в хуфврестлинге. В пику мне, она вновь нацепила безвкусную красную кепку с синим козырьком, и идеограммой «Люблю Мейнхеттен!» в виде двух глупых значков – сердечка и небоскреба, в которой постоянно рассекала по городу, не уставая фыркать вслед моей проносящейся мимо фигурке.

Другая ссора произошла уже без меня, и мне удалось застать лишь ее отголоски в виде Рарити, с жалобным видом таращившуюся на витрину какого-то магазинчика под струями поливавшего ее дождя. Надо же — ну просто иллюстрация к одному древнему мюзиклу!

— «Освежаешься, Рэр?» — плюхнувшись рядом со вздрогнувшей единорожкой, я критически обозрела ее распрямившуюся гриву, потерявшую последние следы магической завивки – модного заклинания, которым пользовались единороги, после чего уставилась на витрину, критически обозрев выставленные в нем платья – «И прррральна! Эта жара меня просто убивает! А еще эти огромные дома с кучей стекол, действующие, как тепловые экраны – я просто не представляю, как пони вообще способны тут жить… Кстати, это твои, или просто шпионишь за конкурентами?».

— «Здравствуй, Скраппи. Ах, это… Да, мое. Но…».

— «Твое платье уже в магазинах? Так это же здорово!» изумилась я, переводя взгляд с трех вариантов легкого платья, снабженных забавным аксессуаром в виде шелковой розетки из роз, крепившейся на переднюю ногу – «А чего ты такая печальная, словно рабыня Изаура? Что вдруг случилось?».

— «Ах, Скраппи, я была плохой, неблагодарной пони!» — в отчаянии покачав головой, белая единорожка с неподдельной грустью уставилась в широкую лужу, скапливавшуюся на камнях тротуара – «Мои подруги… Они помогли мне, потратив весь день и всю ночь для того, чтобы помочь изготовить эти прекрасные платья. О богини, они даже пропустили тот мюзикл, на который я раздобыла для них билеты ради того, чтобы я не опозорилась на том показе мод! И чем я их отблагодарила? Как они могут верить мне после того, как я использовала их дружбу, кричала на них и буквально оскорбляла, будто каких-то наемных рабочих?».

— «Вот уж не ожидала от тебя такого…» — хмыкнула я, искоса глядя на белую единорожку, в отчаянии, уткнувшуюся лбом в стекло магазинной витрины – «Конечно, тебя иногда заносит на поворотах, но так… Имей в виду, что ты старше них всех, но все-таки, их подруга. А друзья, пусть даже и старшие, не должны помыкать друг другом».

— «Они были так добры со мной, а я…».

— «Ты все-таки такая королева драмы, Рэр» — хмыкнула я, обнимая подругу мокрым крылом, укрыв ее от тяжелых, холодных капель – «Ну, полно тебе всхлипывать под дождем. Ты ведь раскаялась, правда? Я вижу это, и поэтому считаю, что тебе нужно помириться с подругами».

— «Да, я была несдержанна, импульсивна и… И повела себе крайне неприлично. Забыла, что такое дружба. Но как теперь исправить все то, что я, забывшись, натворила? Разбитую чашку нельзя склеить вновь…».

— «Да ну? И кто тебе такое сказал?» — усмехнулась я, вспоминая про Сплит Хит, и последнюю нашу попойку – «Уверяю тебя, что дружба – это не глупая чашка, и не зависит от падений и невзгод. Разве ты, одна из Элементов Гармонии – тех, о ком пишут книги! — не поняла, что настоящая дружба сильнее всех невзгод? Сильнее гнева вернувшейся из изгнания богини, сильнее древнего духа хаоса и безумного колдуна? Признаться, я удивлена, дорогая. Или тебе не хватает силы духа пойти и помириться с подругами?».

— «Но что я могу теперь сделать? Просто прийти и сказать «Давайте забудем все, что я натворила»? Вот ты бы смогла после этого посмотреть им в глаза?».

— «Ну так выполни свое обещание, и своди их на шоу, ради которого вы все приехали в это место. Ухххх, этот город! Я просто не представляю, как…».

— «Да-да, Скраппи, за этот неполный месяц мы все уже поняли, как сильно ты не любишь Мейнхеттен» — утерев слезы, с легким раздражением откликнулась единорожка, глядя из-под мокрых перьев на утихавший дождь – «Конечно, режиссер – мой старый знакомый, и он был в восторге от костюмов, которые я сшила ему для одной из постановок. Он, конечно, еще тот бонвиван[18], но признаться, этот недостаток вполне понятен, и при его деньгах лишь добавляет ему шарма. Благодаря ему я достала те билеты, но из-за моего самолюбия, мои подруги пропустили спектакль, помогая мне за одну ночь сшить новую коллекцию одежды. Даже если он и сможет достать мне билеты, я не уверена, что наши подруги дождутся следующего спектакля. Житье тут не такое привольное, как мне казалось, а некоторые финансовые затруднения…».

— «И не говори» — хмыкнула я, убирая крыло, уставшее торчать в полуразвернутом виде над какой-то там рогатой модельершей. Действительно, эка невидаль! И не перед такими доводилось воздух месить! – «Я сама удивляюсь, как пони вообще могут жить в этом месте. А что, если устроить им внеочередной показ?»

— «О, это полностью исключено! Актеры никогда не согласятся работать вне графика – ну, ты же слышала про все эти ужасные профсоюзы, правда? Режиссеру тоже не поздоровится, если это представление будет перенесено…»

— «Рарити».

— «Что?».

— «Ты путешествуешь в компании с принцессой» — приблизив мордочку к белому уху, для чего мне пришлось приподняться на дыбы, сообщила я мокрой кобыле – «И после этого ты все еще не знаешь, что сказать актеру или их управляющему?».

— «Погоди… Но это… Это же…» — распахнула голубые глаза Рарити, лихорадочно переводя взгляд с меня на расположенную позади нас афишную тумбу, с которой на мокрые улицы таращились какие-то пони, одетые в деревенские костюмы – «Это гениально! Я думаю, никто не устоит перед врожденным обаянием нашей милой принцессы! Правда, она часто стесняется своего титула, но при этом выглядит такой душкой, а если заранее представить ее труппе… Скорее! Быть может, они еще не уехали!».

— «Ага. Ну что ж, рада была помочь» — хмыкнула я, глядя на удалявшуюся единорожку. Эх, приятно все-таки помогать друзьям. Пусть даже иногда и беспомощным, словно младенцы.

— «Нет, это положительно невозможно!» — схватившись за голову, сердито зарычала я, поднимаясь с кровати. Словно сговорившись, голова и желудок мгновенно решили мне намекнуть, что резкий подъем с постели – это была не самая лучшая из моих идей, и подло уронили меня на пол. Застонав, я прикрыла копытом глаза, борясь с головокружением и усиливающей тошнотой, мечтая, чтобы оравшая за дверью фигура сложила бы свои крылышки, и сбросилась с балкона в залив, избавив своего Легата от опасности скоропостижно скончаться от разрыва пульсирующей болью головы. Что-то глухо звякнуло под моей ногой, и приоткрыв глаза, я уставилась на собственное отражение, искаженное боком небольшой, плоской бутылочки из дутого стекла, скрепленной со своими товарками примитивной самоклеющейся лентой.

Так, это еще что? Ах, да, корона…

«Эй! Это моя корона! Эт-та я тут крлева… ик… виски!».

«Шта? Крлева? А я тебя не выб-бирала! Караул устал! Вся власть Легату! Сымай крону, говорю!».

Ах вот оно как… Сжав виски, я жалобно застонала, старательно гоня прочь видения вчерашней попойки. Лежавшая рядом газета легонько трепетала на сквознячке, проникавшем в зал через рассохшиеся, неплотно подогнанные рамы раздвижных стен, стуча меня по носу заломившейся страницей. «СМЕРТЕЛЬНЫЙ ПРЫЖОК! На следующий же день после посещения приюта Святого Ильхуфса важной делегацией из Кантерлота, один из его обитателей попытался выпрыгнуть из окна, покончив тем самым свою жизнь самоубийством! И тем страшнее эта весть, ведь у несостоявшегося самоубийцы не было ни ног, ни глаз, ни языка! Наши источники, близкие к высоким гвардейским чинам, сообщают, что…». Что ж, похоже, мое посещение приюта не прошло даром, и Сплит Хит в точности исполнила мою просьбу, правда, чуть позже, явившись ко мне сама, требовать каких-то там объяснений. Я отпихнула газету, и сморщилась от неприятной, ноющей боли в правой щеке. Кажется, сначала меня оглушили газетой, словно провинившуюся собачонку, а потом… Что ж, судя по здоровенному синяку, набухавшему под шкурой на морде, декоронация не прошла без эксцессов, но в целом, завершилась очень даже неплохо, как и совместная попойка, закончившаяся примирением.

Довольно бурным примирением.

— «Бим… Впусти…» — прохрипела я, старательно отводя глаза от деревянного шарика с лентами-завязками, выкрашенного в нарочито праздничный, алый цвет. Кажется, похожее приспособление я видела у Пинки, в ее заветном сундучке, но раскалывавшаяся голова не способствовала археологическим изысканиям в глубинах собственной памяти. И почему, скажите на милость, у меня так саднят бедра, будто меня кто-то и в самом деле порол?

«И что мы только вчера пили? Во рту словно табун лошадей ночевал!».

— «Легат! Скорее!».

— «Нэтл… Я тебя убью!» — просипела я, словно больная и старая гадюка, прикрывая копытами уши, грозившиеся взорвать раскатами грома мой бедный, страдающий мозг – «Вот только встану, найду чем похмелиться, и тотчас же раскатаю в тонкий блин! Или стенку тобой оштукатурю! Кто ж так орет по утрам?».

— «У нас пропажа! Пропал целый патруль!».

— «Дааа? И кто это?» — я честно попыталась изобразить воинственную заинтересованность, но не преуспев в этом, вновь уронила голову на пол, уткнувшись носом в какие-то ремешки. Это что, шлейка, что ли? А разве раньше у меня были все эти штуки?

— «Пятеро пегасов, которых вы привели пару недель назад из города. Они пропали!».

— «Да что ты говоришь… А записку – записки никакой для меня не оставили? Думаю, это было очень грубо с их стороны».

— «Записку? Нет… То есть, мы не искали, но если нужно…» — растерялась рыжая пегаска, нетерпеливо приплясывая на месте, за что мне сразу захотелось ее придушить. Однако увидев тянущуюся к ней ногу, она почему-то решила, что это был мой безмолвный призыв к действиям, и тотчас же сорвалась с места, разорвав вязкую, туманную тишину грохотом некованых копыт.

Вот, кстати, еще одна идея, которую я так и не удосужилась развить в полноценный приказ по Легиону. Как мы будем обходиться в походах без собственных кузнецов?

— «Нашли! Мэм!» — пегаска вернулась довольно быстро, застав меня за заталкиванием брошенных кем-то сокровищ под тяжелую подушку-кровать. Обернувшись, я боднула подчиненную недовольным и откровенно похмельным взглядом, после чего продолжила свое занятие.

— «Эээээ… Мэм?».

— «Читай!» — буркнула я, с недовольным видом присаживаясь на кровати, и поправляя корону из бутылок, вновь красовавшуюся на моем челе – «Прочти ж сию бумажицу, и будь точна, нисколь не умаляя бранных слов, что изливают, словно желчь, утёкшие мои подданные. Достойной каре подвергнуты будут глупцы!».

— «Тут написано… Нет, мэм, ругани нет» — старательно отводя глаза от блестевших на моей голове драгоценностей, сообщила кентурион – «Только четыре слова — «Прости, нас зовет небо». Больше ничего».

— «Точно?» — скривившись, я потерла висок, задев при этом довольно тяжелые бутылки. Как жаль, что они не были полны того противного и горького напитка, которого мы выхлестали вчера едва ли не половину ящика, на удивление собравшимся вокруг завсегдатаям того бара. Бутылки отозвались сочувствующим звяканьем, приятно холодя мой разгоряченный лоб – «Ни надписей «Скраппи Раг – ссука!», ни обвинений, ни жалоб – ничего?».

— «Эээ… Нет, мэм. Точно ничего. Можете поглядеть».

— «Нет уж. Я тебе верю» — простонала я, понимая, что если попытаюсь навести налитые кровью буркала на что-либо мельче, чем повозка или фургон, то немедленно верну все выпитое и съеденное накануне.

А возможно и то, что могло попасть в меня после этого.

— «Хорошо».

— «Прошу прощения… Мэм?» — удивленно вскинула брови рыжая. Я ответила «державным», бараньим взором, уставившись сначала на нее, а затем – на залитые туманом поля. Похоже, что солнце уже встало, как было похоже и то, что сегодняшний день Погодный Патруль вновь объявит дождливым, проливая на раскаленные крыши и мостовые Мейнхеттена целительный дождь, испарявшийся белым туманом – «Разве мы не должны их искать?».

— «Их не похитили, Блуми. Они убежали» — буркнула я, продолжая разглядывать белесую пелену, из завихрений которой вырастал наш Бастион. Прелюбопытное, должно быть, было зрелище, если глядеть на него со стороны… — «И поэтому слушай мой приказ – объявить всю пятерку в розыск по обвинению в дезертирстве, уклонению от выполнения долга, и… И еще – контрабанде, без указания запрещенных товаров. Легионеров к этому не привлекать – объявим их преступниками, и пускай шерифы и гвардейцы суетятся, вылавливая этих «джентльменов удачи». Крылья у них обрастут, но пока они будут вести жизнь простых земнопони, скрываясь как можно дальше отсюда… Ну, или наоборот – именно тут. Хотя вряд ли – в Мейнхеттене их тоже разыскивают, а уж узнав, что они лишились моего покровительства…».

— «Вашего покровительства, мэм?».

— «Да, моего покровительства, Блум» — вздохнув, я поднялась с постели, и неверными шагами двинулась вперед, выходя на балкон – один из многих, опоясывавших тело Бастиона как снаружи, так и внутри. Воздух был холоден и свеж — словно и не было той жары, что докучала нам все эти дни казавшегося уже бесконечным пребывания в Мейнхеттене. Белое варево медленно клубилось, скрывая от меня огромные поля, раскинувшиеся на востоке от Большой Подковы, как называли аборигены свой сумасшедший город, и из него, понемногу, начинали просачиваться звуки, словно оттаявшие по весне лягушки, вылезавшие из сковывавшего их льда. Звон рынд на проплывавших по заливу баржах и мелких судах, лихой посвист поезда, пробиравшегося сквозь глухой туман, сердитые взревывания легионерских рожков, созывавших подчиненных на обязательную утреннюю зарядку… — «Ты вроде как из Клаудсдейла, да? Значит, еще не поняла всего, что происходит между пони в этой стране. В нашей стране. Поэтому если хочешь чего-то достичь в этой жизни, то смотри, учись и пытайся думать как командир, а не как тупой исполнитель чужой воли. Эти ребята… Эти пегасы, будем теперь говорить о них так, раз мы решили вычеркнуть их из своих рядов, они крупно рискуют, обманывая меня уже во второй раз. И пусть они считают, что риск – дело благородное, и пегасам не пристало лишаться неба, но… Знаешь, я думаю, что пегас – это нечто большее, чем кишечник и крылья. Я пока еще не нащупала этот особенный, пегасий путь, но почему-то уверена, что он есть. Меня уже не так сильно тянет к земнопони – быть может, наелась этой земной романтики по самое горло, а может быть, это задание нашей принцессы немного приоткрыло мне глаза – не знаю. Но я уверена, что однажды, я пойму ваш летучий народ, как поняла до этого земнопони. Так что не трать время попусту, а займись документами, оповещениями и прочими канцелярскими делами для наших принцесс. Должна же я буду отчитаться, к чему привела моя поездочка в ваш голубятник, правда?».

— «Хорошо, я сейчас же этим займусь».

— «И еще одно, Нэтл» — остановившись, пегаска вместе со мной уставилась вниз, в туманную дымку, из которой до нас донеслись первые за сегодняшний день скрипы, шуршание железных шин и глухие ругательства множества пони, волочивших нелегкий груз по промокшей, раздолбанной дороге через бесконечные поля – «Пожалуйста, пришли ко мне Квик Фикс. Мне кажется, нам необходимо расширить площадку для хранения строительных материалов».

Стукнув копытом по груди, пегаска отчалила, легко перескочив через перила балкона, оставляя меня таращиться в белесую мглу. Замок оживал, наполняясь топотом ног и зычными выкриками собиравшихся на построение пегасов, в то время как тяжело вздохнувшая труба котельной плюнула первыми выхлопами ароматного древесного дымка. Запахи разогревавшейся пищи проникали во все помещения Бастиона, подсказывая самым ленивым, что опоздавшие могут вполне остаться без еды, ведь судя по слабому запаху гари, у дежурных контуберний вновь пригорела еда, а это значит, что кто-то вполне рискует остаться голодным. Надо бы накрутить им хвосты, да лень… Вздохнув, я уткнула голову в перила, испытывая непреодолимое желание плюнуть со всей этой высоты в прохладное, мокрое море, плещущееся где-то у подножья стены. Туман понемногу редел, раздираемый острыми иглами небоскребов, и из прорехи уже сверкали омытые утренней росой крыши, словно далекое обещание жаркого утра. Вздохнув, я осторожно стянула с головы свой алкогольный трофей, и медленно, нога за ногу, побрела умываться. Мне предстоял еще один долгий и напряженный день, наполненный бесконечными препирательствами со строителями, целыми фургонами приезжавшими из Мейнхеттена в составе огромных обозов, везущих тяжелые камни, дерево, цемент и песок – всего, чего уже год не хватало Фикс для строительства моего Бастиона. Ничего, теперь он станет лишь краше, а этот пегасий замок будет его центром. Уж очень мне нравился его вид, напоминавший вонзенный в землю меч — так пусть это послужит напоминанием о последствиях тем, кто решит замахнуться на эту страну, весь этот мир, и Легион.

И судя по казавшимся бесконечными караванам из повозок и фур, дельцы и их покровители из профсоюзов сделали правильные выводы из моего посещения приюта Святого Ильхуфса.

«Ты было право, мое сумасшествие. Я помню. А они будут помнить меня».

__________________________________________________

[1] Визуал – люди со склонностью к наиболее полному восприятию информации через зрительные образы, в противовес аудиалам, воспринимающих ее на слух; дискретам, склонным к осмыслению и рассчетам; а так же кинестетикам, схватывающих все через тренировки.
[2] Коридорный – слуга, обслуживающий ряд комнат в гостинице или ином здании, оборудованном покоями для гостей.
[3] Колесование – вид казни, при котором осужденного привязывали к колесу, после чего ломали конечности и позвоночник, после чего оставляли умирать.
[4] S4E08 – Rarity takes Manehattan.
[5] Иноходь – род движения лошади, при котором она поднимает и опускает передние и задние ноги с одной стороны тела, что приводит к забавной, покачивающейся из стороны в сторону походке.
[6] Нэтл (англ. Nettle) – крапива.
[7] Хайвей (англ. Highway) – автострада для скоростного движения транспорта, по которой запрещено движение со скоростью ниже установленной в правилах.
[8] Фура (нем. Fuhre) – до середины XX века так назывались длинные, вместительные повозки, идущие в составе обоза.
[9] Здесь — совокупность и разнообразие движений в нескольких плоскостях, которые может совершать конечность.
[10] Скраппи обстебывает фамилии дельцов, складывающиеся в слово Чизкейк – приготовленный на водяной бане пирог или торт.
[11] По-английски, эта часть тела лошади называется именно коленом – knee. По-французски – carpe, запястьем. Лошадники, определитесь уже!
[12] Желающим причаститься, об их приключениях может поведать Hakar-Kerarmor.
[13] Самосад – табак собственного посева и приготовления.
[14] Скраппи подозревает у сидящего напротив нее пони стеноз (сужение) брахиоцефальных артерий, вызывающее заметную глазу пульсацию сосудов в области шеи.
[15] Концентрационные лагеря, существовавшие во время Второй Мировой войны.
[16] Скраппи вспоминает А.П. Чехова и его рассказ «Злоумышленники».
[17] Виды лимфоцитов – белых кровяных клеток, обеспечивающих иммунитет организма.
[18] Любитель пожить в свое удовольствие, весельчак и балагур.

Глава 5: "Беспокойное, мирное лето"

«Очень мало живых существ в наше время способны сказать себе «Я могу учиться». Не все это понимают, а еще меньше – понимают, что они это понимают, и делают из этого выводы. Да-да, моя дорогая Иийиса, я знаю, что обо мне думают и говорят народы. Пони, грифоны, цервиды, дромады и зебры – все они считают меня непогрешимым правителем, за тысячи лет превратившимся в эдакое многоногое существо, в паука, оплетшего народы и страны паутиной своих интриг. Они ошибаются.

Все вы ошибаетесь.

О нет, я не являюсь непогрешимой, и в жизни своей ошибалась гораздо чаще, чем представляется другим. Нет, моя милая, я не боюсь в этом признаться, ведь говоря начистоту, это даже хорошо, когда твой враг преувеличивает твои недостатки. Но если твой друг недооценивает твои достоинства – это еще лучше. Удивлена? Понимаю. Ты вряд ли услышишь это где-либо еще в этой стране, разве что от… Нет-нет, не нужно так вздрагивать, хорошо? Не удивляйся, ведь я прекрасно вижу тебя, даже если гляжу при этом в окно, в то время как ты, с примерным видом приткнувшись на краешке моего стола, быстро записываешь все о чем мы с тобой говорили, прикусив от напряжения крошечный язык. Вы так с ним похожи… С кем? Прости, но этого я сказать тебе не могу, но уверяю — все раскроется в свое время.

Но, возвращаясь к нашему уроку – скажи мне, какой вывод можно сделать из всего вышесказанного? Из этой древней и злой поговорки, которую кроме меня знают всего две пони? Не знаешь… Что же, давай, я тебе помогу. Представь, что ты задумала некую хитрость – например, стянуть с кухни вареные в патоке бананы, которые приготовила тебе твоя бабушка или мать. Что для этого нужно? Конечно же, для этого нужен план! Но подумай вот о чем: а что же делать, если этот план не сработает? Составить другой? Конечно, это было бы самым логичным решением, и именно этим путем пошли бы все, о ком мы с тобой говорили. Однако хороший правитель вынужден решать десятки, а иногда и сотни вопросов одновременно, поэтому не всегда может позволить себе столь неторопливое «линейное» развитие событий, похожее скорее на какой-нибудь эксперимент. Примером могу привести тебе то событие, о котором помнят все зебры – Нашествие Зверя. Не будем касаться причин этого конфликта, о котором мы с сестрой скорбим до сих пор, а вместо этого, рассмотрим его итог, чтобы ты лучше могла понять и усвоить этот урок. Итак, позволь мне спросить тебя, а зачем твой отец проиграл эту войну? Нет-нет, я не ошиблась, и вопрос был задан корректно. Не «почему», но «зачем»! Я уверена, ты слышала множество голосов, до сих пор утверждавших, что твой народ мог бы отступить в пустыню, скрыться на юге Саванны, вести партизанскую войну… Да, это так, не удивляйся. Так почему же твой мудрый отец принял такое решение? Зачем он заключил перемирие, затем мир, а после него, словно пылевая буря, обрушился на непокорных? Не знаешь? А ведь это подводит нас к самому главному в нашей беседе – наверное, ты уже записала мои слова о том, что не все планы правителей склонны осуществляться. И именно поэтому хороший правитель всегда имеет запасной план на случай провала, а иногда – и не один. Да-да, ты поймешь, что даже провал можно обернуть себе на пользу, и поражение не только превратить в победу для себя, но и в беду для противника. И твой отец знал это, а повстречавшись со мной, он узнал и усвоил для себя еще одну истину, которая и возвела его на трон Гордой Саванны – он понял, что поистине мудрый правитель имеет в запасе еще один план – план действий на тот случай, если все предыдущие планы исполнятся. И именно тогда он постиг мудрость тех слов, что в запале бросила ему та, кого ты так страшишься – «За желанья можно поплатиться. Берегись – твои желанья могут сбыться!».

И именно тогда он стал поистине великим».

«Столпы Божественной мудрости», составлены

Иийисой Сесе Квамбе, шестой дочерью Великого и Непревзойденного Небтауи, Нгомо Сесе Квамбе,

Объединителя Саванны.

— «Пятое крыло! Подняться выше! Выше, вам сказано! Вот так!».

Пронзительные голоса инструкторов звенели в небе, далеко разносясь над предгорьями Заслонных гор. Привыкшая к массивным деканам и кентурионам из земнопони с их тяжелыми голосами, я довольно скептически отнеслась к сухим, поджарым пегасам-инструкторам с их высокими, звонкими криками, но быстро убедилась, что была абсолютно не права. Только такие — пронзительные и звонкие, голоса были хорошо слышны в небе, в то время как земнопоньское ворчание затухало, делаясь неразличимым уже на расстоянии десяти взмахов крыла. Повинуясь командам инструкторов пегасы крутились в небе, отрабатывая построения и маневры под копытоводством присланных командором Гвардии инструкторов. Увидев, как присмирела пегасья вольница, почуявшая на своей холке мою тяжелую ногу, они удвоили свои усилия по натаскиванию как новичков, так и выходцев из Гвардии, мало-помалу превращая мой аморфный пегасий базар в сработавшийся механизм, в котором каждый знал свою роль, «свой маневр». Отчасти, это было вызвано желанием поставить на место зарвавшихся новичков «из этого вашего Легиона», но я подозревала, что их рвение в большей мере было вызвано приказом Вайт Шилда, потребовавшего в кратчайшие сроки дать ему боеспособную стаю.

Не забывал командор и меня.

Получив копию моего донесения принцессам о том, что им больше не придется отвлекаться на неурядицы в этом подразделении, он буквально завалил меня методичками и образцами приказов для крыльев, клиньев и стай – тактических единиц пегасьей армии, не собиравшейся уже несколько сотен лет. В то время как полукрыло и крыло, состоявшие из трех и пяти пегасов соответственно, были жестко оговоренной единицей, то клин или стая, к примеру, могли состоять из любого количества меньших единиц, что позволяло пегасам с небывалой легкостью тасовать подразделения, невозбранно играясь с их размерами, при этом сохраняя в неприкосновенности как командную вертикаль, так и известные любому обученному пегасу типовые приказы.

И именно этот ворох бумаг, содержащий мудрость воинственных предков нынешних летучих лошадок, мне предстояло не только выучить, но и уметь применять в реальном бою.

— «Приготовиться… Иииииии… «Когти»! «Когти», я сказал!».

Что ж, придется все это заучить и запомнить, а главное – научить этому других.

— «Это все ерунда» — безапелляционно заявил мне Кокс Бриз, старший инструктор из Клаудсдейла. Военная косточка, он явно презирал всех, кто не носил усов, потертой кепки и темных очков, а также — не был жеребцом, поэтому кобыльему племени, составлявшему большую часть крылатых сотен Легиона, доставалось от него по первое число. Но наставником он был отличным – в меру жестким, в меру безжалостным, и в то же время, хорошо знавшим особенности своих подопечных, поэтому я взяла за правило прислушиваться к его советам.

— «Что именно?».

— «Доспехи эти тяжелые» — скривившись, пегас затянулся своей трубкой, на секунду окутав меня облаком вонючего дыма, унесенного прочь легким ветерком. Стоя на одном из облаков, притащенных пегасами для тренировки, мы наблюдали за эволюциями окружавших нас крыльев, с пыхтением носившихся туда и сюда, словно вспугнутые стайки птиц – «Ты погляди, как они летят! Ну прямо куропатки толстогузые! Куда ж им справиться с грифоном…».

— «Почему ты думаешь, что их противниками станут именно грифоны?» — я покосилась на стоявшего рядом жеребца, царапнув того подозрительным взглядом, который, впрочем, остался проигнорированным.

— «А кто ж еще пегасу в небе противник?» — веско хмыкнул Бриз, вновь затягиваясь своей замечательной трубкой, засвистевшей и запевшей на все лады. Собранная из точеной латуни, она представляла из себя довольно сложное устройство из самовароподобного корпуса, мундштука и множества перепускных и лепестковых клапанов, издававших забавные звуки, стоило лишь обладателю трубки затянуться, нагнетая в легкие клубы сизого дыма – «Только грифон. А раз уж и увольнительные отменили, да в Клаудсдейле резервистов вновь начали чему-то учить, то можно и ветер не нюхать – быть беде. А в драке с ними не выносливость – скорость нужна. Скорость, маневренность и напор».

— «Эти ваза вооружены кинжалами и ножами. Кольчуга против них подойдет?».

— «Все равно тяжеловато будет».

— «Пусть лучше вспотеют, чем превратятся в трупы!» — резковато бросила я, оглядываясь на проплывавшее мимо облако, откуда послышались глухие щелчки – «Грифоны вон, летают, и не парятся по поводу своих колетов, дублетов, и прочих котлетов, которые цепляют на себя иногда и по несколько штук разом. Тем более, что у нас скоро будет, что им противопоставить».

— «Это против заветов богинь!» — в свою очередь, с отвращением скривился пегас, демонстративно поворачиваясь ко мне спиной. Квикки понадобилось не так много времени, чтобы воплотить в жизнь мои наброски, и несмотря на устроенную мной сумятицу и постепенный отказ мейнхеттенских фабрик вести дела с Легионом, нам удалось собрать грубые, примитивные, но все же достаточно эффективные устройства, призванные уравнять шансы пони в бою с превосходящими их силами врага.

Самострелы.

Конечно, до настоящих арбалетов им было куда как далеко, но неугомонная единорожка заявляла, что будь у нее возможности и ресурсы пары фабрик и одного завода, она наладила бы их поточное производство, и уже корпела над моделями настоящих арбалетов – с металлическими дугами, громоздким ложем и каким-то странным механизмом заряжания, похожим на смесь будильника и коловорота. Буйное воображение уже рисовало мне безумную вундервафлю[1] с двойным натяжением, оптическим прицелом и чуть ли не обойменной системой подачи неоперенных болтов, куда как удобную для охоты на низколетящих драконов, но все же мне удалось удержать полет своей фантазии, и ограничить прекрасные порывы души своей протеже требованием присобачить к этой простой, в принципе, конструкции рычажный взвод тетивы. Зная силу ног пони, я не сомневалась, что они легко могли бы управиться с расположенным в нижней части ложа рычагом при помощи одного лишь копыта, и в теории, быстро действуя зубами и ногой могли бы добиться ошеломляющей скорости стрельбы, в то время как их пернатым противникам, получи они доступ к этому орудию смерти, пришлось бы идти человеческим путем, изобретая всякие зацепы, крюки и «козьи ноги»[2]. Я совершенно не сомневалась, что рано или поздно они бы раздобыли образцы этого оружия, и собиралась сделать все, чтобы им еще долго пришлось морщить свою репу над тем, как же заставить работать сие адское устройство. Быть может я и недооценивала этих пернатых, но точно не собиралась подкидывать им мысли о том, как можно было бы сделать это устройство удобнее для их, не таких уж и сильных, хотя и очень цепких лап, поэтому меня вполне устроила бы ситуация в которой, для удобства использования, пернатые кошки пошли бы на уменьшение веса, размера и главное – мощности арбалета, поставив во главу угла скорострельность по плохо защищенным целям, вроде всех этих пегасьих пилотажных групп, словно из принципа облачавшихся в обтягивающие резиновые костюмы. Вздохнув, я покосилась на скрытый под доспехом кармашек, в котором лежало пришедшее, а вернее, прилетевшее с утренней почтой, письмо – я не вскрывала белый прямоугольник конверта, решив помучить себя неизвестностью, и теперь мучительно гадала, что же именно мне написал сталлионградский отправитель. Пересилив желание выхватить жгущую мое плечо бумагу, я покосилась на раздраженно махавшего хвостом инструктора, и вновь перевела взгляд на соседнее облако. Пожалуй, тут я больше была не нужна – несмотря на все свои достоинства, Кокс, как оказалось, был упертым селестианином, но в отличие от Эпплов, селестианином воинствующим и любое отхождение от догм богини воспринимал как ересь и покушение на основы мироздания, поэтому тактику обращения с самострелами в воздушном бою мне пришлось изобретать самой, без участия этого опытного инструктора. Конечно, я могла бы ему и приказать… Но зачем? Пускай посмотрит, подумает, а через пару недель мы устроим небольшой воздушный бой, с участием его выкормышей и тех, кто так часто и звонко лупил из своего оружия по здоровенным повозкам, в кузове которых находились мешки с песком, изображавшие цели стрелков.

Конечно, не все были готовы принять это новшество. Признаться, я ожидала, что общество пони окажется довольно консервативным в вопросах причинения физических повреждений представителям чужих видов, и видимо все же не прогадала, решив сделать ставку на самую продвинутую в военном отношении его часть. Даже несмотря на то, что некоторые из пегасов – тех самых пегасов, написавших некогда столько трудов по тактике, стратегии, и воспевавших битвы старины, на поверку, оказались шокированы моим предложением просто перестрелять к алмазным псам всех тех, кто попробует хотя бы замахнуться на мирных пони, на эту страну и может быть, весь мир в целом. Быть может, отчасти, была неправа и я сама – наверное, стоило знакомить их с плодом наших с Квикки усилий постепенно, сотню за сотней, и уж явно не стоило перед презентацией своего «оружия поддержки» заставлять всех и каждого подписывать грозно выглядевший документ о неразглашении, в котором коротко, емко, и вполне понятно разъяснялись последствия чрезмерной болтливости легионера, а так же кары, которые настигнут любого, кто хотя бы выдохнет о показанном ему оружии за пределами Бастиона или казарм. «Трибунал и червонец с конфискацией – прочтите и распишитесь». Поскольку Квик Фикс знала лишь теоретическую часть созданного нами устройства, она могла очень долго, подробно и заумно рассказывать о том, как оно действует, и как им пользоваться, но стоило мне лишь раз увидеть, как она держит в копытах опытный образец, обращаясь с ним словно с хрупкой, хрустальной игрушкой, как стало понятно, что презентацию и обучение проводить придется непосредственно мне и только мне. Вскарабкавшись на сцену, в течение долгих тридцати минут я солировала на ней под аккомпанемент изумленных вздохов, перешептываний и тихих споров, закончившихся не громким и одобрительным топотом, а по-настоящему ошарашенным ворчанием пегасьей стаи, наконец, сообразившей, для чего они все дружно, повинуясь приказу, ставили закорючки в тех устрашающе выглядевших документах, отправившихся в их личные дела.

Второй раз в жизни оказавшись в таком большом пегасьем коллективе, я, признаться, обалдела, когда удивленные подопечные вдруг громко, все разом, заговорили, возмущаясь, удивляясь, негодуя и всячески одобряя грубо выглядевшие устройства, лежащие на широком помосте, установленном возле возвышения в большом зале Бастиона. Рассевшиеся словно голуби, на уступах, испещрявших уходящие вверх стены, они бурно обсуждали увиденное, похоже на время совершенно забыв о моем существовании и только присутствие их офицеров помогло предотвратить копытопашную, в которой грозило столкнуться негодующее меньшинство с всецело одобряющим самострелы большинством. Кто-то пытался возмутиться, кто-то хотел меня переубедить, а кто-то – написать командору. В результате, наиболее ярые из недовольных отправились таскать навоз в штрафные контубернии, где могли бы вдосталь наговориться друг с другом о заветах богинь, а остальные отделались лишь выговорами с занесением в личное дело, да выматывающими дневными и ночными марш-бросками в полной выкладке, до гор и обратно. Ожидавшие, что с ними, как раньше, начнут вести переговоры, убеждать и улещивать, пегасы оказались ошарашены столь жесткой реакцией на их «справедливое возмущение», и притихнув, принялись потеть под присмотром лютующих кентурионов и инструкторов, лишь через неделю, отойдя от удивления и догадавшись заслать ко мне «ходоков из народа», попытавшихся осторожненько выяснить, за что, а главное – почему?

— «Потому что мы не Гвардия» — прохаживаясь по залу, ответила я. Сновавшие мимо легионеры делали вид, что им и дела нет до происходившего в зале, но я прекрасно видела фигуры, столпившиеся в коридорах и слышала перешептывания, доносившиеся из-за каждого поворота, каждой колонны, каждого угла – «Они – это щит нашей страны, в то время как Легион будет мечем, копьем и копытом, разящим врагов Эквестрии. Нашей задачей будет изыскивать крамолу, угнездившуюся в чужих, далеких землях, и искоренять ее, делая более незаботной и неопасной. Непонятно? Что ж, объясняю. Мы – экспедиционный корпус. Тяжелое копыто принцесс, которым они изволят милостиво пощупать за вымя всякого, кто осмелится затевать непотребное противу пони. Пугать, вести переговоры и удерживать его будут другие, а мы будем отправляться туда, куда пошлет нас воля богинь, и делать все, чтобы их противники сами просили о переговорах. И под «всем» я имею в виду даже вот такие вот средства, как самострелы».

Не знаю, насколько до них дошел мой посыл, но, по крайней мере, количество моих подчиненных, шарахавшихся от механических луков, как от гнезда мантикор, резко уменьшилось и вышедшие, наконец, из камер буяны столкнулись с тем, что остальные, под моим чутким копытоводством, уже вовсю осваивали новое оружие, а их горячечные проповеди не находили былого отклика среди товарищей и сослуживцев, теперь ежедневно, посотенно, щелкавших новыми самострелами.

Признаться, я не ожидала, что Легион – мой Легион! – поведет себя вот таким вот образом, словно нервная барышня-институтка. Пребывая в плену своих иллюзий, я невольно перенесла на окружавших меня пони поведение людей, с радостью ухватившихся бы за новую смертоносную игрушку, и не предвидела такого исхода дела. Пришлось, сжав зубы, писать принцессам, командору и мужу очередное письмо с долгими, глупо звучащими извинениями и ссылкой на «осложнения», которые заставляют меня вновь переносить свой отъезд из Мейнхеттена. С последним я уже две недели как поддерживала почти ежедневную переписку, и лишь в ней могла поплакаться на горечь разлуки и попросить того или иного совета. Судя по становившемуся все более и более нервным слогу, любимый муж уже нетерпеливо приплясывал, скрещивая задние ноги, и рвался лично навестить меня в моем новом убежище, подозревая в чем-то нехорошем. Конечно, прямо этот черный охламон писать не рисковал, зная о моей обидчивости в такого рода делах, но все же я была не настолько глупой пони, чтобы не прочесть между строк его озабоченность моим «длительным отсутствием», что даже породило «беспокоящие его шепотки». Конечно, это могло быть откровенным подшучиванием наглого стероидного монстра над бедной кобылкой, но все же… В отместку, я долго, коряво и обстоятельно описывала свои ощущения от последнего сна, в котором присутствовали мы вдвоем, на уединенном лугу, с тучей бабочек, ползающих по нашим спинам. В результате написания подо мной мало что не загорелся коврик и я надеялась, что мне удалось обеспечить бессонную ночь своему дорогому муженьку прочтением этого эротического послания в эпистолярном жанре. Ишь ты, решил вспомнить про «шепотки»! Можно подумать, я была глухая, а до Мейнхеттена не доходила пегасья «сарафанная почта», в которой все чаще и чаще шептали, что ликтор-то, гляди-ка, нашел себе кое-кого помимо бешеной жены! Как выяснилось, в беспокойном пернатом племени, не избалованном вниманием малочисленных жеребцов, жизнь всех завидных партнеров была окружена столь же пристальным вниманием, как груди какой-нибудь светской львицы давно исчезнувших людей, и опытные, а главное, не желавшие оставаться одинокими пегаски внимательно следили за личной жизнью считавшихся подходящими кандидатов на табунение, и всеми силами стремились занять оказавшееся вакантным место. Пожалуй, стоило бы порасспросить кого-нибудь поподробнее об этой новой пассии Графита, о которой судачил крылатый народ…

«А потом найти – и вырвать крылья. А затем – сбросить с крыши какого-нибудь мейнхеттенского небоскреба. Нет, лучше с вершины Большого Кантерлотского Каскада. Пущай полетает!».

— «Аааатставить стрельбу!» — проорала я, приземляясь на широкую, пушистую тучку. Услышав меня, кентурион продублировал мою команду, и вскоре, щелчки самострелов затихли, вслед за прокатившимися по цепочке криками деканов, повторяющих приказ своим контуберниям. Да, похоже, не врали те, кто говорили, что способности к созданию организованных групп с четкой иерархией у пегасов в крови. Услышав команду, жеребцы и кобылы отложили свое оружие и опустились на все четыре ноги, внимательно глядя на мою фигурку, идущую вдоль строя. Рабочих моделей у нас все еще было очень и очень мало, и каждую мы собирали вместе с Фикс, вдвоем, оккупировав для этого широкое и низкое помещение, находящееся между несущими стенами Бастиона. Забавно, но оказалось, что внутри этого громадного дома, замка, небоскреба – называйте как хотите эту крепость в корейско-японском стиле, возвышавшуюся на высоком обрыве, и одной своей стеной спускавшуюся к самой воде – было множество помещений, находящихся между основными объемами комнат и коридоров, и все они были включены в повседневную жизнь этого общинного дома. Узкие переходы, по которым приходилось продвигаться ползком, использовались для хранения старых вещей и матрасов; высокие, но узкие проходы между стенами были заставлены огромными глиняными амфорами и кувшинами с сургучными пробками, обтянутыми прорезиненной тканью; а под большей частью полов всегда обнаруживалось узкое пространство, заваленное какими-то деревяшками, мешками и небольшими ящиками, содержимое которых так и манило к себе мой любопытный нос. Одно из таких помещений, находившееся между потолком одной из жилых секций, и полом расположенного над ней зала, было превращено нами в мастерскую, где мы, поругиваясь и истекая потом, мастерили один самострел за другим – понятное дело, что в данный момент у нас был один экземпляр на десять пегасов, которым приходилось стрелять из него по очереди, одному за другим. Хорошо еще, что тупые, тренировочные болты нам самим делать не пришлось – нашлись нужные нам добровольцы, коротавшие дни в камерах за выстругиванием одного болта за другим. Конечно, я опасалась, что инструменты, которые они получили, могут быть использованы не совсем по назначению, но Квикки, нервно хихикая, долго и умно рассказывала мне про твердость базальта, из сероватых камней которого были сложены стены Бастиона, окончив свою лекцию пожеланием удачи этим настойчивым пони. Пропустив мимо ушей всю эту научную дребедень, я лишь покачала головой – похоже, местные дельцы не в первый раз облапошивали доверивших им предоплату бедолаг, и прослышав о новом проекте казны, быстро и ловко присосались к текущему из столицы в Мейнхеттен денежному ручейку, умудряясь обманывать во всем, включая даже те материалы, которые они все же предоставили для строительства моему инженеру. Но и тут, вместо бетона, продавшие ей какой-то тесанный суррогат из каменоломен. Интересно, и где у них нашлось столько вулканических отложений? Ну не в Вечнодиком же они его добывали, верно? Поэтому я поступила хитрее, и предположив, что свободолюбивое крылатое племя просто из принципа попытается выбраться из своих камер, не стала слишком пристально следить за тем, что они делают с помощью положенного каждому рубанка, ножа и напильника, а предупредила, что замены инструментов не будет, как не будет и изменения нормы выработки ими коротких и толстых арбалетных болтов, поэтому если они собираются в свободное от работы время наводить блеск на недобро поблескивавшие недавними сколами стены узилища, то точить свои ковырялки они будут сами, о них же. Вроде бы это, а также крепость стен, в камни которых входили крупицы каких-то зеленоватых кристаллов, названных Фикс забавным грифоньим словом перидот, довольно быстро остудило пыл моих новоявленных Дюфрейнов[3], теперь вовсю строгавших и обтачивавших приятно пахнущие сосновые чурки, поэтому недостатка в расходных материалах вроде бы удалось избежать, чего нельзя было сказать о самих средствах их доставки по назначению – в центр ростовых мишеней, установленных на склоне одной из огромных скал, во множестве разбросанных по предгорьям Заслонных гор. Их удаленность, а также недобрая слава, окутывавшая это место, дали нам возможность укрыться от внимательных глаз разных любопытствующих личностей и возможных недоброжелателей, если им пришла бы в голову мысль следить за нами в чистых летних небесах, и даже погодному патрулю, недовольному тем, что мы нагло таскаем у них облака для своих тренировок, не пришла в голову мысль последовать за нами к этим серым громадам, дабы потребовать взад столь нежно любимые ими тучки и облака.

— «Леди и джентельпони!» — пройдясь вдоль цепочек, выстроившихся по направлению к краю облака, по которому проходил стрелковый рубеж, я осмотрела всех и каждого, кто стоял в этой очереди пострелять так, словно видела стоявших передо мной пегасов впервые в жизни – «Дорогие мои сородичи… Братья и сестры…».

— «Ого. Кажется, счаз что-то будет!» — прошипел чей-то голос.

— «Мои милые пони…» — продолжила я, делая вид, что не услышала нервной шуточки из строя – «Позвольте у вас узнать… ЭТО ЧТО ЗА HERNYA?!».

— «Ну вот…».

— «Я понимаю, что многие, наслушавшись разных агитационных спичей разной степени ценности даже для не обремененного интеллектом, среднестатистического легионера, решили подойти к этому безответственно, как к скучной и неприятной обязанности! Понимаю, и пока этому не противлюсь – ублюдки еще не знают, что вскоре они будут сдавать тесты, в которые теперь включена и стрельба из этого оружия, и их результаты будут учтены в итоговом оценочном тесте общей пригодности легионера! Да-да, мои дорогие жеребцы и кобылки, бюрократия не обошла стороной и нас, поэтому теперь, с подачи командования, все наши действия будут строго регламентированы – по крайней мере в том, что касается подготовки. Ведь, как мне намекнули в новом письме из Генерального Штаба Гвардии, к которой мы пока относимся, пусть даже и формально, теперь, когда мы разрослись, отъелись и опухли от ожирения, в отношении легионеров вводятся те же нормативы, что позволяют оценить подготовку и боевую эффективность гвардейцев, поэтому те, кто думают, что смогут отсидеться в уютных прохладных камерах день-деньской валяясь на свежих, мягких опилках, вскоре выяснят, что вместо отдыха им светит повторное обучение и крайне неприятное поражение в жаловании! И это справедливо – с какой это стати принцессы будут платить звонкие, золотые монетки тем, кто прикрываясь их именами, отказывается служить своей стране?! Поэтому можете продолжать заниматься huetoy и дальше, мои дорогие – все сэкономленные вами Легиону деньги пойдут на поддержку родственников погибших, а также тем, кто стал инвалидом в бою, противостоя ордам врагов, лишивших их конечности, но так и не сломивших их дух! Самым отъявленным я даже выдам грамоты – за бескорыстную благотворительность, которые те смогут отослать, вместо жалования, своим родным!».

— «Оууууу…» — проклятое пегасьё, набившееся в мой Легион, как-то очень вяло реагировало на агитацию, состоящую из рассказов о героических предках и их свершениях, но крайне болезненно реагировало на любые телодвижения руководства в сторону их кошельков, поэтому поборовшись с глухим непониманием в течение полутора недель, я плюнула и сбросив маску доброго, всепонимающего и недалекого полкана[4], принялась нещадно зверствовать и карать провинившихся так, как им было понятно – штрафами и вычетами из жалования на определенный срок, причем, принимаемыми коллегиально, вместе с деканами и кентурионами провинившихся десятков. Изначально огромные суммы в процессе торга, оправданий и клятвенных заверений в скорейшем исправлении уменьшались, что породило робкий пока еще слушок, что Легат-то – самодур и настоящий зверь, которой только дай волю, так вообще оставит без денег, да еще и загонит в долги, но и ее можно образумить – особенно делом, доказав, что не так просто ешь свою морковку и овес. Конечно, я была далека от мысли, что кто-то из добропорядочных эквестрийцев, находящихся в своем уме, был способен просто так, повинуясь душевному порыву, вступить в раскритикованный всеми изданиями Легион, но мысль о том, чтобы поднять и просмотреть личные дела полутора тысяч пони заставляла меня содрогаться от отвращения – я и так была по самые уши загружена методичками, учебниками и предписаниями, с трудом выкраивая время на тренировки, поэтому решила действовать так, как получалось лучше в данный момент, и когда придет время, просто списать в резерв десяток кобыл, не блещущих физической подготовкой, но способных долго корпеть над бумагами, сформировав из них настоящую канцелярию, в данный момент, представленную только мной, Минти и Черри. Поэтому если эти пернатые лучше понимают язык копыта и денег – то быть посему.

— «Что, завыли? А почему все и хором? Те, кто покажет хорошие результаты, могут рассчитывать на определенные бонусы, над которыми уже работают лучшие гвардейские умы. Эти нежные жеребцы и кобылки уж наверняка придумают что-нибудь вкусное… Но к вам это точно не относится!».

— «Мэм, но что мы делаем не так?».

— «Что?» — растолкав ближайшую линию, я подошла к краю облака, и цапнула из копыт помахивавшего крыльями пегаса самострел – «Не умеете и не учитесь нормально пользоваться этим оружием, а не использовать его, словно кобылий samotyk! Почему половина пытается стрелять, стоя на трех ногах? Почему остальные лупят из него от живота? Мы что, на Мягком Западе, что ли? Вы мне эти ковпоньские замашки бросьте, иначе я вас самих так брошу, что сотретесь о дорогу, пока долетите до дома, причем по самые уши! А ну-ка, тащите сюда эти повозки с мишенями! И все, что настреляли в их сторону – тоже!».

Да, картина была удручающей. Мишени были почти не задеты и лишь в нескольких торчало по одному-двум болтам, да и то – по краешку. Конечно, летящий пони или грифон – это совсем не то, что стоящий во весь рост человек, но черт бы их побрал, не попасть в большую доску, на которой был намалеван летящий силуэт крылатого существа – это нужно было умудриться! Осмотрев девственно чистые деревяшки, я выдернула из охапок сена, стоявших возле задних бортов, тупой тренировочный болт, и тяжело поглядела на столпившихся за моей спиной пегасов.

— «Легат! Мы просто не…» — извиняющимся тоном проговорил Биг Шот, бросив взгляд на своих подчиненных.

— «Вы просто забили болт на все, что я говорила» — мрачно выдавила я, взмахом передней ноги указывая тащившим тележки пегасам вернуть их на прежнее место – «Отнеслись к этому как к какому-то развлечению. Что ж, отлично. Меняйтесь».

— «Но мэм…».

— «Я сказала меняйтесь, Шот!» — рыкнула я, внимательно оглядывая самострел. Кажется, немного расшаталось крепление стальных рогов рессоры, которые мы из-за нехватки времени, использовали в качестве дуги для этих самодельных арбалетов, но в остальном, оружие было вполне исправным. Быть может, недотянута тетива? Тоже нет. Странно…

— «Да из этой бредовой штуковины вообще невозможно попасть во что-нибудь, меньше облака или дома!» — с обидой выкрикнула какая-то кобыла. Повинуясь команде кентуриона, пегасы вновь разбились на десятки, и разогреваясь, взмахивали крыльями в ожидании, когда порхающие в небе сотни закончат какое-то сложное упражнение – «Зачем нам вообще этому учиться?».

— «Невозможно, значит…» — стиснув зубы, проговорила я, пристально глядя на расположенную где-то в десяти взмахах крыла мишень. Я не знала, сколько примерно это было в метрах, но уж точно не менее сотни, если брать за эталон мои собственные взмахи гипертрофированными порхалками – «Болт!».

— «Фот!» — сунувшись вперед, Биг Шот положил на мое подставленное крыло деревянный цилиндр. Он был довольно легким, и это подсказало мне возможный вариант решения проблемы с попаданиями. Что ж, попробуем…

— «Левая передняя вперед, правая тянет за рычаг…» — едва слышно забубнил за моей спиной кто-то из сотни нового кентуриона, пытаясь запомнить все мои действия. Я не торопилась – в конце концов, мой опыт пока ограничивался лишь истыканной болтами стеной нашей импровизированной мастерской, а Древний всего-то пару раз и держал в руках автомат, когда приходилось тащить на своих плечах пьяного в хлам прапорщика, возвращаясь со стрельбища в машину – «Кладем стрелку… Поднимаем к груди… Левая передняя держит за рычаг, а правая передняя тянет скобу…».

ЩЕЛК

— «Ого!» — спустя десять секунд, выкрикнул рванувшийся к мишеням легионер, возвращаясь с зажатой под бабкой стрелой – «Прямо в щит! Но не в мишень!».

— «Вижу» — прищурившись, я углядела черную дырочку, темневшую где-то рядом с грубо намалеванной мишенью. Эх, хорошо быть молодой – никаких тебе мушек в глазах или надоедливого мерцания, появляющегося при попытке посмотреть куда-то вдаль – «Болты слишком легкие. Перенесите цели поближе… Нет, отставить. Разделить облако на две части, поставить подальше друг от друга, причем одно на расстоянии сотни метров от мишеней, а второе – на пятидесяти. Пробуйте стрелять навесом, чуть поднимая самострел. Каждый делает по пять выстрелов, затем идет в конец строя. Кентурионам – записывать попадания, и при каких условиях они были сделаны, легионерам – запоминать и учиться, как из этих штуковин ловчее попадать во врага. Наш инженер уже работает над их улучшениями, ведь это – просто макеты».

— «Ничего себе макеты, пробивающие деревяшку в дюйм толщиной!» — пробормотал кто-то. Впрочем, не слишком убежденно – «Легат! Разрешите обратиться! А что такое «сотни метров», и как их считать?».

— «Ндя… Недоработочка, однако. И это мы тоже запишем в устав» — буркнула я, прикладывая копыто ко лбу. Конечно, все эти ярды, дюймы и футы звучали очень экзотично для моего неокрепшего и юного ума, но при ближайшем рассмотрении сама система заставляла меня все больше и больше убеждаться, что ее придумал кто-то, ненавидящий простых, ни в чем не повинных обывателей, не имеющих привычки совершать сложные вычисления в уме. Ну вот зачем нужна система, при которой в одном футе — двенадцать дюймов, в ярде – три фута, а в миле – тысяча семьсот шестьдесят ярдов или пять тысяч двести восемьдесят футов?! Пока переведешь одно в другое, а затем и в третье, тебя уже убьют, освежуют и съедят, а ты будешь думать над расстоянием и упреждением цели! Задумавшись, я заскрипела мозгами, не обращая внимания на раздавшиеся шепот и смешки – «Это… Ну… Короче, триста с чем-то футов! И хватит ржать, урроды! Я еще не привыкла что в этой стране дикари ebanniye живут, не знающие нормальной метрической системы! Через месяц у всех на поножах будет выбита мерная линейка, причем нормальная – в сантиметрах! И попробуйте мне только в конце года сказать, что не знаете, сколько это будет во взмахах крыла!».

Фыркнув, я бросила самострел Шоту, и гордо подняв нос, удалилась, для острастки поорав на вертящиеся вокруг крылья и клинья, одно за другим, поднимающиеся и опускающиеся в красивом и плавном подобии вальса, дирижировал которым все тот же Кокс Бриз, с помощью своих подручных гоняющий стаю, словно вспугнутых голубей. Увидев меня, он лишь фыркнул и отвернулся, демонстративно давая понять, что не намерен со мной говорить о чем-либо еще, кроме своих должностных обязанностей. Вот ведь упертый жеребец! Ну почему он, и ему подобные, совершенно не понимают, что воевать по-старому, как делали это их деды, прадеды, и прочие пращуры, просто невозможно? «Генералы всегда готовятся к прошлой войне» — говаривал когда-то один британский политик, в бытность свою, бывший действительным, боевым офицером, и я ощущала всю правильность этого высказывания… С другой стороны, я вполне могла быть очарована новым способом убийства, совершенно упуская из виду прочие аспекты применения вводимого мной оружия – быть может, стоило бы расценивать посыпавшиеся на меня неудачи как предостережение, лекарство от излишней самоуверенности и спешки? Задумавшись, я сделала круг и полетела на северо-запад, в сторону черневшего на горизонте Мейнхеттена, словно подкова охватывающего одноименный залив, на берегу которого стоял мой – уже мой – Бастион. Присланные по старым контрактам рабочие спешно копали, долбили, врывали и возводили все то, что требовала от них шоколадная единорожка, корпевшая вместе со мной, по ночам, над набросанными на скорую ногу чертежами. Держа копыто на пульсе, я предоставила ей полную свободу самовыражения в том, что касалось содержания и внешнего вида, определяя лишь общую концепцию той или иной постройки, а также, нередко и ее расположение. По моему требованию, берег и выходившая в залив стена здания были укреплены сваями и прикрывшей их каменной стеной, а в стоявшую на отшибе котельную теперь вела крытая галерея и скрытый под землей переход, в котором могло пройти не более двух пони. Склад для топлива был закопан под землю, рядом с почти готовым бетонным резервуаром, вмещающим сотни литров воды, и я не отрываясь глазела, как в течение нескольких дней этот здоровый каменный бассейн поливали подвозимой водой, которая впитывалась в него, словно губка. В ответ на мои расспросы Фикс только махнула копытом, пробухтев, что это нормально, и она встревожилась бы только если бы вода вдруг не стала впитываться в казавшийся монолитным бетон. Поняв, что дальнейшим любопытством я не только отвлекаю окружавших меня пони от работы, но и навожу их на ненужные мысли о вменяемости отдельных членов командования Легиона, я быстро отчалила, и теперь лишь любовалась на стройку со стороны, впрочем, не стесняясь иногда поставить на место прорабов и начальника участка, пытавшихся изобразить активную работу при любых наших требованиях, казавшихся им чрезмерными, непонятными или просто глупыми. Но мне было все равно, что именно думает трудяга-земнопони о толщине бетонной стены, отделявшей приличный кусок прибрежной полосы от полей, оставшихся на другой стороне рва, теперь пролегавшего на месте оврага. Грунт из него пошел на строительство, и вскоре нам оставалось лишь выбить перемычку, чтобы в момент затопить освободившееся пространство водой из залива, остужая наиболее горячие головы, способные решиться на штурм не слишком высокой, но крайне толстой стены. В ее толще пролегала длинная галерея с узкими бойницами, из которых можно было как наблюдать за волнующимся морем овса и кукурузы, так и бросать в подступающих инсургентов разные острые вещи, полезные в любом уважающем себя хозяйстве. Конечно, в те дни все так красиво было лишь на бумаге, да в моих розовых девичьих снах, а на самом деле Фикс приходилось работать как встарь, в режиме жесткой экономии и скрытого противодействия, но теперь, мы могли позволить себе все, что я просила, хотя и в достаточно общих чертах. Стена была почти закончена, но не обработана, серея на солнце подсыхающим цементом; отсутствовали ворота и мост – произвести их могли только на заводе, который и слыхом не слыхивал ни о каком Легионе. Земляные работы у берега залива проводились с помощью плавучего крана и драги, замутивших всю воду на несколько миль вокруг, и мне уже дважды приходилось отбиваться от групп возмущенных пони, требовавших прекратить это вредное для природы строительство, мешающее сезонной миграции шиммервудских сомиков и подкаменных улиток. Получив по-военному четкий и не допускающий разнотолков ответ, что данная территория является военным объектом, и нахождение на ней представителей любых живых существ, не принадлежащих к виду пони и не носящих положенной по уставу формы, рассматривается как подрывная деятельность и шпионаж, они лишь раззадорились, и организовали целую манифестацию, попытавшись устроить блокаду Бастиона со стороны залива, не подпуская к нему баржи и земснаряд. Пришлось изворачиваться, договариваться и даже пару раз пригрозить искупать всех в холодной водичке, если еще хотя бы один любитель сомиков и улиток попробует подлезть под здоровенную стрелу с бегающими по ней ковшами на своей лодочке, попыхивавшей, словно старой трубкой, уютно пыхтящим паровым движком. Нет, я не пыталась злобствовать или строить из себя хамоватого самодура – в конце концов, мне нравились пони, нравился весь этот разноцветный народ — мне нравился даже сердитый владелец драги, не менее сердито махавший своей капитанской фуражкой из будки-мостика в сторону местных «гринписовцев»[5], и сами защитники бессловесных улиток и прочей фауны тоже нравились очень… Не ко всем из них, конечно, я воспылала вдруг братской любовью, отнюдь не ко всем, ведь среди них я заметила явно чужеродные элементы, которые, вместо огненных спичей, громких песен и мантр, призывавших нас разрушить каменные стены, сложить оружие и жить среди цветов, больше интересовались теми самыми сооружениями, существование которых, по словам остальных, только и мешает всем живым существам слиться в бесконечной гармонии жизни. Препятствовать этому балагану я не стала, и даже слетала на самый большой катер, вместе с тройкой легионеров, присоединившись к борцам за вымирающий вид рыб. Конечно, вымирать они пока не собирались, но вдруг мне захочется порыбачить, верно? Поэтому я решила заранее обзавестись полезными знакомствами, и после долгих криков и взаимных обвинений в злокозненности, злочинности и ненависти к матери-природе, быстро сошедших на нет после моего вопроса «А не еретики ли собравшиеся тут леди и джентелькольты, отвергающие божественное происхождение наших божественных принцесс?», мы достигли определенного уровня взаимопонимания. Насторожившиеся от тона, которым был задан этот вопрос, манифестанты осторожно подтвердили, что являются самыми горячими сторонниками и преданными подданными принцесс, и даже спели вместе со мной, под гитару, пару песен с запоминающимися мелодиями, но совершенно не запоминавшимися словами, которые эти «дети живого» сочиняли в перерывах между очередными акциями устрашения разного рода промышленников. Расчувствовавшись, я шмыгала носом, утирала сопли, и клятвенно пообещала своими собственными копытами погладить пару улиток, которые должны приползти сюда на нерест вместе с испугавшимися поднявшегося со дна ила сомиками. Предложение принять участие в празднике, посвященном нересту неизвестных мне рыб я отказалась, заявив, что жената, и при живом муже и паре детей делать мне такие предложения было бы не просто бестактно, а чревато для здоровья, и на прощание, напев ошарашенно переглядывавшимся защитникам невымирающих животин что-то из ранней Сепультуры, отчалила, заявив, что жду их тут же, на этом месте, через год. Не знаю, насколько мне удалась роль общественного деятеля, но по крайней мере, количество протестующих уменьшилось, и пегасам уже не приходилось планировать на палубу очередного парового катерка, смело бросавшегося под борт здоровенного землечерпательного снаряда.

В остальном, дела мои шли не слишком хорошо, но и не так, чтобы очень плохо. Они просто шли – план выполнялся, тренировки продолжались, рабочие заканчивали крутиться вокруг нашего лагеря с вечно недовольным выражением на мордах, демонстративно побросав после себя здоровенные бадейки с краской – похоже, это был намек местных воротил на то, что мой кредит был исчерпан, и я уже не могла надеяться на какие-либо уступки в дальнейшем, с их стороны. В ответ я лишь пожала плечами, и прикарманив оставленную краску (в хозяйстве все пригодится!), занялась тем, что планировала уже довольно давно – сразу через несколько часов после приезда в этот милый город. То, что следовало бы сделать уже давно, но из-за обмана моих подчиненных, не получилось и дало шанс моим противникам запустить свои мохнатые ноги в карманы самих принцесс.

Я выводила из Мейнхеттена все свои активы.

То, что работать в этом городе так, как я хочу, мне будет практически невозможно, стало понятно уже спустя пару недель с момента моего приезда. Сменялись владельцы фабрик и мастерских, изготавливавших доспехи и оружие для легионеров – эти предприятия, выглядевшие ну самыми настоящими кустарными производствами, считались одними из немногих, кому было разрешено штамповать настоящее воинское снаряжение, и оттого превратившиеся в какую-то закрытую касту, со своими традициями и собственным пониманием производственных циклов, ориентированных скорее на сами предприятия, нежели на соблюдение каких-либо сроков и норм. В процессе использования доспехов и оружия легионерами я собирала их отзывы и пожелания, отсеивая, разумеется, самые бредовые, вроде «а давайте уберем вот эти пластины и кольчужные вставки – тяжело!», или «а какого сена пегасьи доспехи должны иметь на плечах эти крючки для шлемов и щитов?», и сводя воедино самые рациональные, передавала их Фикс, которая уже и обсуждала возможность модернизации нашего снаряжения с инженерами и мастерами. Увы, со временем, все начало меняться, причем не в лучшую для нас сторону – на мой вопрос о задержках и уменьшении количества выпускаемых для Легиона изделий, а также смене уже известного и знакомого персонала, мне ответили «Не твое понячье дело!» — конечно, в более пристойных, обтекаемых и заумных выражениях. Естественно, внешне все выглядело вполне пристойно, но я была категорически не согласна с предложением использовать скопившиеся на складе стандартные доспехи для Гвардии, и злобно, с огоньком, принялась за дело, чему нимало способствовало письмо, которое я все-таки удосужилась прочитать, забившись в свою комнату-зал, и накрывшись одеялом с подушкой. Я не собиралась посвящать окружающих в свои планы, и это порождало забавные ситуации, превращая всю операцию в какой-то фарс – пока я, злобно рыча, заламывала копыта и облаивала выслушивавших меня коммерсантов, под маской сочувствия скрывавших злорадные ухмылки, демонстрируя им всю глубину своего отчаяния, моя подопечная бешено металась между своих знакомых, искренне не понимая, что именно происходит, и раздавала невыполнимые обещания, пытаясь удержать уплывавшие из копыт мастерские. Бедняжка даже не подозревала, что я всеми силами пыталась ускорить развал созданной мной системы – колченогой и неудобной, целиком и полностью зависящей от прихоти местных воротил и дельцов. Быть может, в мирное время она работала неплохо, но я хотела добиться если и не полного подчинения себе изготавливавших наше снаряжение предприятий, то хотя бы возможности иметь над ними минимальный контроль, на что никогда не пошел бы малый, средний и крупный бизнес, привыкший вести в этом городе дела так, как удобно ему. Закончилось все тем, что она, неловко и неумело, попыталась дать взятку воротиле профсоюза, и ей повезло, что на место нагрянули не гвардейцы, а я.

— «Ну вот почему никто не дает взяток именно мне, а?» — бросила я в пространство, заходя в помещение здоровенного склада, притулившегося неподалеку от фабрики, и соединенного с ней высокими мостками перехода, на котором, позевывая, толклась пара наблюдателей. Недобро позыркивавшие на пробегавших мимо рабочих, жеребец и кобыла выглядели опасно и стильно в своих белых рубашках и темных жилетках, на лацканах которых, словно предупреждение, поблескивали значки профсоюза, однако их самоуверенность сыграла с ними недобрую шутку – в конце концов, кому нужно лезть через забор или охраняемую территорию, если можно просто спланировать прямо на крышу нужного тебе здания? С другой стороны, это уберегло их от получения самых разных телесных повреждений, ведь на этот раз, я была не одна…

— «Признаться, я люблю, когда мне платят».

— «Прррридурки!» — тихо выругалась стоявшая передо мной кобыла, бросив взгляд в сторону ведущей на мостки двери, оставшейся закрытой. Спустившись с широкого подоконника, расположенного под самым потолком окна, я спланировала вниз и эффектно, с грохотом приземлилась на каменный пол, шлепнувшись на него всеми четырьмя копытами. Да, эффектно, даже круто – высота была небольшой, и я решила немного побравировать, исполнив этот прыжок в лучшем стиле героев аниме. Спустившиеся за мной подчиненные предпочли просто зависнуть над полом, помахивая крыльями, и вертя головами по сторонам в поисках недовольных, или просто не одобрявших наш приход. Отобрав наиболее способных, на мой взгляд, пегасов я просто и доходчиво объяснила им, какие возможности открываются перед ними – возможности, которые им не сможет обеспечить ни одна другая организация в этой стране и похоже, они решили узнать на собственной шкуре, говорила ли я им правду, или просто выделывалась, хвастаясь, как недалекая кобыла со светлой гривой.

— «Придурки, не придурки – какая разница? Ребята, вы серьезно решили сыграть против нас?» — делано удивилась я, разрешающе кивнув нетерпеливо трещащим крыльями подопечным в сторону двери – «Конечно, я понимаю, что за вами стоят серьезные пони, но зачем же так наглеть-то? Мало того, что ваши покровители отбирают у меня все, что я имела в этом городе, так еще и вы решили меня потрясти?».

— «А разве кто-то тут вымогает у вас деньги?» — в тон мне, самоуверенно осведомилась синяя кобыла, но быстро насторожилась, когда из-за закрывшейся за спиной ускакавших из склада пегасов двери донесся какой-то шум и что-то, напоминающее смачные удары копыт по головам. К ее чести, она поняла все довольно быстро – «Эй! Вы ответите за это! Вы слышите?».

— «Правда?».

— «Завтра же вы и ваши холуи окажетесь за решеткой! Десяток пони подтвердит, что вы напали на рабочих этой фабрики, ясно?» — рассердившись, качнулась вперед земнопони, но остановилась, увидев недобрые ухмылки стоявших за моей спиной легионеров. Повернутые в сторону шума уши явно говорили о том, что произошедшее за дверями не укрылось от их внимания, и мое обещание больше не казалось им пустой болтовней – «Это вам не столица – Мейнхеттен живет по законам, и мы не позволим и тут разводить эти пережитки древности вроде чинопочитания и кумовства!».

— «Ну, согласно трудовому договору, который мы подписывали с прошлым владельцем фабрики, я имею право являться сюда с внеплановыми проверками!» — огрызнулась я, стараясь не выглядеть уж слишком довольной. Трясущаяся Фикс, как обычно, нырнула за мою спину и теперь дрожала неподалеку, явно не решив для себя, кого ей больше бояться — этих опасных пони, или же меня – «А вот что тут делали вы?».

— «Меня позвала вот она!».

— «Гастат Фикс, вы и в самом деле пропустили на территорию фабрики посторонних?».

— «Я… Я… Я…».

— «Вот видите?» — вновь вернув себе самоуверенный вид, издевательски протянула синяя – «Это было приглашение, а оказалось – подставой! Значит, вы хотели дать взятку честному деятелю профсоюза? Тцк-тцк-ткц, как нехорошо! Думаю, капитан Гвардии Мейнхеттена непременно узнает об этой попытке нарушить закон!».

— «Так уж и непременно?» — пошла на попятную я, косо взглянув на вернувшихся подопечных, на чьих мордах было явно написано удивление и явное желание продолжить начатый бедлам – «А если хорошенько подумать?».

— «Правда? И насколько хорошо?».

— «Фикс…» — вздохнув, я повернулась к шоколадной трусихе. Вот уж воистину, длина рога никак не может служить мерилом характера пони – «Сколько ты обещала этой… Этой достойной уважения представительнице профсоюза?».

— «Три тыс.. Тыс… Тыс…».

— «Пять сотен!» — живо отреагировала я, едва ли не взвыв от ужаса. Это ж какими деньгами швырялась бы мой офицер, доведись ей наложить копыта на средства Легиона?! Положительно, в этом городе явно что-то распылено в воздухе – наверное, это мельчайшие частички больших денег витают в воздухе, и проникая в легкие, оказывают такое разрушительное воздействие на мозг.

— «Две!» — тут же отреагировала синяя, демонстративно вздергивая голову к потолку – «Иначе ваши пятьсот монет будете предлагать капитану Гвардии!».

— «Хорошо, шесть сотен – две тебе, и еще по две тем бедолагам, которые так не вовремя наступили на копыта проходившим мимо легионерам» — предложила я, поглядев на буквально пританцовывавших в воздухе пегасов. Похоже, ребята впервые участвовали в «настоящей драчке», о которой они успели прожужжать мне все уши, и теперь пребывали в состоянии настоящей эйфории. Забавно, и почему я притягиваю к себе подобного рода пони? – «Что? Они не успели? Ну, ребята, это вы поторопились, поэтому вашему Легату теперь придется за вас платить. В следующий раз, эта торопливость приведет к тому, что расплачиваться будете уже вы, из вашего собственного жалования, понятно?».

— «Две! Вы не в том положении, чтобы спорить!».

— «Штука, и я лично бью тебе морду!» — рассердившись, рявкнула я, старательно гоня от себя видение Черри, словно удав глядевшей на меня из-за стопок с счетами и чеками – «А что ты думала, синяя рожа? Деньги нужно отрабатывать, как ты мне сейчас намекала! Даже если меня и выкинут из этого города, я хоть оттянусь напоследок, да и доказать ты не сможешь ничего – ты ведь только что попросила у меня взятку, верно? Вот я и скажу, что была возмущена до глубины души твоим противозаконным предложением, которое ты сделала офицеру, находящемуся при исполнении служебных обязанностей. Что ж, рискни – посмотрим, кто из нас будет в камере цепями звенеть!».

— «Ладно, шесть» — делая несколько шагов назад, пробурчала стильно одетая гражданка, явно впечатленная энтузиазмом, которым так и светились стоявшие и висевшие рядом со мной пегасы, как, впрочем, и видом моей простой, обшарпанной лорики, которую я явно не собиралась снимать для того, чтобы изобразить честный спарринг – «Но в следующий раз цена будет выше, причем с каждым днем».

— «Ясно» — буркнула я, бросая на протянутое копыто несколько светящихся кристаллов, отпустив над каждым страдальческий вздох. Свидание с Черри приближалось неминуемо, как поезд, несущийся по тоннелю, и мой хвост трусливо подергивался от осознания неизбежности этого момента – «Пропустите ее. Надеюсь, мы больше не увидимся».

— «Как знать…» — ехидно ощерилась кобыла, ощущая полное свое превосходство – «Я бы на это не рассчитывала, поэтому приготовьте деньги. Мы встретимся очень и очень скоро».

Выпроводив многомудрого профсоюзного дельца, я прижала к себе Квикки, бурно разрыдавшуюся на моей холке.

— «Ну почему, почему все сыпется как карточный домик?» — всхлипывала она, не обращая внимания на озадаченные взгляды окружавших меня легионеров, явно недоумевающих от столь бурного проявления чувств – «Все против нас, все! Это какой-то злой рок!».

— «Ну-ну, Квикки…» — с неловкостью пробормотала я, поглаживая ее по спине. Похоже, я перестаралась и совершенно не учла, с какой ответственностью она подошла к своей службе в Легионе. А может, ей просто было некуда идти, и если раньше, при уходе из Легиона, ее шансы найти себе достойное занятие еще оставались, то после того, как я перессорилась со всеми ее знакомыми специалистами, шансы на это стали довольно призрачными. Выходит, своими действиями я просто и незатейливо рушила весь ее мир…

— «Не расстраивайся так, хорошо?».

— «Нет, это я виновата! Прости!».

— «Квикки. Квик! А ну-ка, погляди на меня!» — отстранившись, я подняла ее голову копытами, заглядывая единорожке в глаза. На этот раз, я не стала сетовать на размер своих конечностей, ведь именно он позволил мне вытереть ее глаза сгибом крыла, перья которого впитали в себя ее слезы – «Ну вот, так лучше. Ну-ка, успокойся! Еще ничего не потеряно, слышишь? Все будет хорошо».

— «Но мы вскоре останемся даже без этой фабрики! Ты же слышала, что они говорят?».

— «Ну и пусть себе говорят» — ободряюще улыбнулась я. Повернув голову на скрип открывавшейся двери, я боднула тяжелым взглядом сунувшихся в нее рабочих. Оценив открывавшуюся перед ними картину – переглядывающиеся легионеры, их мрачный командир и ревущая в три ручья инженер, они сделали правильные выводы и с понимающими усмешками удалились прочь, намекающе покашляв на прощанье. Что ж, этот город и в самом деле дает лишь один шанс, и не признает проигравших, а также вторых или третьих мест – «Вон, даже работяги сбежались на твой рев. Ну-ну, не плакай. Хочешь, я куплю тебе мороженку?».

— «Лучше уж сидра. Или ячменного пива» — предложил один из пегасов – «Мэм, мне кажется, нам стоит улететь. Рабочие просто рвутся на этот склад. Говорят, что им нужно тут что-то для работы».

— «Позубоскалить хотят, быть может» — пожала плечами я, закончив размазывать тушь по морде Квикки, отчего та стала похожа на мокрого зомби. Не удержавшись, я нарисовала ей здоровенные тени под и над глазами, сделав похожей на египетскую лошадь-зомби, вылезшую из проклятого колодца за душами, потребными ее покровителю – Сету, и здоровенные, во всю морду, усы. Улыбнувшись, я повлекла разрисованную протеже на выход, не обращая внимания на учиненный моими подчиненными кавардак в виде сломанных перил и разнесенной на части повозки с тюками войлока – похоже, именно туда они и побросали жертв своей тренировки – «Не обращай внимания. Мы и вправду не станем размещать заказы в этом месте. В этом городе, я имею в виду. Поэтому не паникуй, не ссорься, и не обещай этим алчным хыщникам многотысячные контракты, хорошо? Может, мастера и ответственные за производства и твои друзья, но вот их начальство – явно нет, поэтому хватит уже доить мой кошелек, кормя эти бездонные пасти. И прошу тебя, не попадайся больше на взятках, хорошо?».

— «Я думала, это хоть чем-нибудь поможет!» — взмолилась Фикс, намереваясь остановиться, но притиснутая к моему боку большим крылом, была вынуждена продолжать идти вровень со мной – «Мне сказали, что на фабрике скоро будет забастовка из-за тяжелых условий труда, в которых они вынуждены работать, а виноваты в этом мы, поскольку у них в производстве находятся еще и доспехи для Гвардии, а мы не собираемся ждать. Но если поговорить с одной пони, у которой есть связи в профсоюзе, то эту забастовку можно отложить, и не раз. И я подумала, что…».

— «И ты подумала, что сможешь накормить бешеную собаку?» — вздохнула я, выходя за ворота фабрики, и пропуская пыхтящий по узкоколейке паровоз, сердито обдавший нас клубами пара – «Ох, Квикки… Ты только нарвешься на провокацию и арест. Вот подумай, ну кем мне тебя заменить?».

— «Инженеров мнооогооооо…» — проскулила та, вытирая нос о щекочущие ее перья.

— «Но ты у меня одна. Можно назначить нового Легата, примипила и кентуриона, и они будут выполнять свои обязанности. Хорошо или плохо, но будут. А где мне найти толкового инженера, который так быстро бы понял, что нужно нашему подразделению, а? Нет, подруга, это все ерунда. Пытаясь сделать все сама, ты рискуешь оставить Легион без своего главного инженера, и тем самым, подрываешь боеспособность нашего войска, поняла?».

— «Даааа… А кто это, Главный Инженер? Ты про него ничего не говорила…».

— «С этого момента – ты» — хрюкнула я от смеха, отмахиваясь хвостом от заржавших за моей спиной пегасов – «Я смотрю, ты все никак не остепенишься? Ну прямо как я, честное слово! Тогда, в нагрузку, дадим тебе еще и звание декана – найдешь себе еще десяток подчиненных посмышленее, и организуешь все должным образом. Название после придумаем – например, «Инженерно-штрафная контуберния», или как-нибудь еще».

— «Десяток яйцеголовых было бы лучше, мэм!».

— «Тоже верно» — хмыкнула я, впервые за этот день услышав от своих подопечных дельную мысль – «Главное, чтобы враг не догадался. И учти, Квикки, это приказ, поэтому никакой самодеятельности вне Легиона. Полетишь завтра с нами на учебные стрельбы, и будешь поглядывать, кто из пегасов быстрее разберется с нашими самострелами. Можешь попробовать привлечь специалистов со стороны, но учти – гражданской службой тут и не пахнет, поэтому им придется начинать рекрутами, и ходить в бой они будут, при необходимости, наравне со всеми. Кажется, это раньше называлось «технический специалист», если мне память не изменяет… В общем, подумай над моим поручением, и помни – ты теперь не одна. Пусть от тебя отвернулись все твои знакомые и друзья, но теперь ты входишь в большую и дружную семью под названием Легион. А Легион своих не бросает! Верно я говорю, народ?».

— «Мэм, так точно, мэм!» — раздался за моей спиной дружный рев нескольких пегасьих глоток.

— «Ну, вот и хорошо» — я ободряюще похлопала крылом робко улыбнувшуюся Квикки, и огляделась по сторонам. День еще только начинался, а разъезжать на такси, после всех этих трат, я совершенно не собиралась, как и стоять в длиннющей очереди, рожденной отсутствием иных видов транспорта в этом сумасшедшем городе – «Так, леди и джентелькольты, чего стоим? А ну-ка, ножками заработали, в сторону следующей мастерской! В конце концов, пони мы, или нет?».

---

— «Все поняла, Нэтл? Ничего не забыла?».

— «Да, мэм» — вновь произнесла та. В который раз за эти полчаса – «Нет, мэм».

— «Надеюсь…» — пробурчала я, глядя на вагон из которого, едва не вываливаясь через открытое окно, призывно махала мне Фикс. Посадка заканчивалась, и нас ждал долгий путь, часть которого пролегала по новой железнодорожной колее, призванной разгрузить уже порядком заэксплуатированную однополосную ветку Мейнхеттен-Кантерлот. Признаться, я до сих пор ума не могу приложить, о чем думали инженеры, прокладывая всего лишь один-единственный путь?

— «Не волнуйтесь, мэм. Мы справимся. Вы показали нам путь».

— «Надеюсь» — вновь буркнула я, поправляя на своей подчиненной покосившуюся щеточку гребня, украшавшую шлем. Отступив назад, я усмехнулась, оценивая как свою работу, так и свое странное поведение, превратившее отъезд Легата в проводы бодрой тетушки, все никак не способной расстаться со своими родственниками – «В случае чего, опирайся на Биг Шота и всех тех, кто остался тут из Первой и Второй, ясно? Они сумеют сдержать в подчинении эту толпу. И вбей в голову тем, кому я не успела, что тут не скаутский лагерь и даже не клаудсдейлское ополчение, которым так гордится наш главный наставник-пегас, а копья, ножи и мечи, которые опустятся на их крылья и шеи, будут самыми настоящими. Никаких увольнительных! Никаких отпусков! Есть, срать и спать только в Бастионе! Тренировки каждый день! И если этот старый мул, Кокс Бриз, опять начнет гнуть свои селестианские проповеди, отменяя тренировки с самострелами…».

— «Да, мэм. Мы отговорим его от этого опрометчивого решения» — закатила глаза рыжая. Уже несколько дней перед отъездом я носилась, как вспугнутая наседка, составляя расписания тренировок, цели и задачи на несколько месяцев вперед, и громко ругалась от сожаления, что не смогу своими глазами увидеть первый большой перелет, который должна была совершить новая стая, проделав своими крыльями весь путь от Мейнхеттена до Филлидельфии. Полная выкладка в пару десятков килограмм, спартанские условия, а так же сам путь, пролегающий над внутренним морем, лесами Старого Королевства и Филлидельфийским горным кряжем – этот полет должен был способствовать окончательному срабатыванию клиньев и крыльев в одну стаю, но даже присутствие опытных инструкторов и путь, проложенный там, где могли встречаться погодные патрули, не могли заставить меня успокоиться и перестать волноваться. Конечно, я старалась это делать не так явно, но в пегасьем общежитии утаить что-либо так же сложно, как вонь в переполненном экипаже, поэтому очень скоро все были в курсе, что Легат сваливает в Кантерлот, причем вместе с инженером и охапкой своих проклятых самострелов, за эти несколько недель успевших надоесть каждому пегасу хуже тухлой капусты. Поэтому треп о том, куда это намылилась командующая стаей прямо перед ответственным зачетом, быстро сошел на нет, превратившись в ленивые, но от этого не менее азартные ставки на то, какой из двух лагерей Легиона будет лучшим в этой жеребячьей игре «метни сосновый колышек на сто с лишним шагов». У Мейнхеттенских была фора почти в полтора месяца, учитывая мою дорогу и время на введение остальных в курс дела, поэтому шансы на выигрыш у пегасов были высоки, что только добавляло им азарта. Что ж, я надеялась, что это пойдет им на пользу и заставит лучше тренироваться с этим оружием, которое, как я верила, сможет неприятно удивить тех же грифонов. Конечно, для воздушного боя эти здоровенные дуры нужно будет заменить на маленькие, крепящиеся на пясти, самострелы, но теорию и частично практику они смогут выучить и на этих вот агрегатах, требующих для стрельбы двух ног и зубов.

— «Ладно. Но если что, ты…».

— «Я сразу пришлю курьера».

БАМММММ.

— «Я волнуюсь за вас, Нэтл» — призналась я, дернув ухом при звуках надтреснутого колокола, ознаменовавшего своим звоном окончание посадки на поезд – «Постарайтесь не накосячить, хорошо? Мы еще успеем нахлебаться навоза, причем очень и очень скоро».

БАМММММ. БАМММММ.

— «Как скоро, мэм?» — мне показалось, что в глазах спокойной до того пегаски вдруг зажглись тревожные огоньки.

— «Уже этой осенью. В крайнем случае – зимой».

— «Ох, богини…».

БАМММММ. БАМММММ. БАМММММ.

— «Рапорты каждый день, Нэтл!» — запрыгнув в вагон, рявкнула я, перекрикивая звон колокола и свист паровоза. Рыжая пегаска неуверенно стукнула себя по груди, и долго провожала взглядом уносящийся от нее поезд, похоже, пребывая во власти самых тревожных чувств. Эх, не наговорила бы кому лишнего ненароком… Но дело было сделано. Вздохнув, я позволила начальнику поезда, уже давно сердито кашлявшего за моей спиной, закрыть дверь, и отправилась в общий вагон, где примостилась рядом с Квикки, занявшей для нас свободное место у окна. Поездка предстояла долгая – придя на вокзал, я обратила внимание на уже знакомый мне паровоз, натужно пыхтевший в начале платформы. Забавно, мейнхеттенскому направлению железной дороги не хватает средств на новые паровозы, десятки которых я видела в сталлионградском депо? Но увы, выбирать не приходилось, и помянув еще раз недобрым словом жадных до золота бизнеспони, я погрузилась в размышления, перед этим, позволив себе недолго помечтать о «Синей Стреле». Увы, прокатиться на этом сверхпаровозе я смогла лишь однажды, да и то – в качестве поклажи, запертая в товарном вагоне наедине с комиссаром и его соратниками, поэтому никакого удовольствия от нее я не получила. А как, наверное, было бы здорово путешествовать на этом сухопутном линкоре, глядя из окошек второго этажа вагона-ресторана на проплывающие мимо леса и поля. Почему-то я была уверена, что такой роскошный поезд не может тянуть за собой что-то обыденное, вроде вагонов с дровами или рудой, и дала себе зарок когда-нибудь прокатиться на нем, всей семьей, объехав один город за другим, пока не закончатся рельсы и путь не упрется в неизведанные земли, где нас будет ждать увлекательное путешествие. Я представила, как наша семья покидает еще недостроенную станцию, на которую намекает лишь узкая, деревянная платформа на голой земле, да толстый брус железнодорожного тупика, и по морю колышущихся трав отправляется навстречу восходящему солнцу. Трава еще покрыта утренней росой, и наши копыта поднимают десятки крошечных бриллиантов разлетающихся капель, своим мерцанием соперничающих с самой буйной окраской множества мелких насекомых, драгоценными камнями вспархивающих из травы. Дети с радостными криками носятся вокруг нас, пока мы с Графитом неторопливо идем в сторону ближайшего холма, за которым, судя по запахам, скрывается широкая, еще безымянная река – мы дадим название ей, и этому холму, и даже тем пегасам, что вьются высоко-высоко в небе, ныряя, словно дельфины, среди облаков. Я опускаю голову, но вместо травы и детей, вдруг вижу под собой кучерявую поверхность облака, словно белоснежный войлок, пружинящую под моими копытами, и здоровенный, грубый ящик, наполненный недлинными деревянными палочками, каждая из которых заканчивалась грубо обточенным шариком-навершием. Потянувшись зубами вперед, я сунула голову в тару, и выхватив из нее очередную палку, бросила ее в канавку самострела, каким-то образом, оказавшегося у меня в копытах.

— «Вон они! Заходят! Опять!».

— «Первый десяток! Чуть ниже облака перед нами, на полкопыта! Второй – копытом выше! Третий – на два копыта!» — надсаживаясь, заорала, а точнее, завизжала я, вскидывая тяжелый самострел – «Остальные – повторять за нами, через три вздоха! Ждем!».

— «Первый на полкопыта… Третий на два копыта…» — раздались позади нестройные, заполошные выкрики деканов, дублирующих мой приказ. Без какой-либо подготовки, без знания того, как командовать в бою чем-то дальнобойным, мне приходилось объяснять своим подчиненным куда целиться буквально с помощью копыт, выбирая доступные ориентиры. Вынырнувшие из-за ближайшего облака пегасьи крылья заметили нас, и резко кинулись врассыпную, заходя на облако со всех сторон.

«Ах вы ж гады…».

— «Огонь!».

Естественно, мы почти ни в кого не попали. Оканчивающиеся круглыми насадками, тренировочные болты не обладали даже подобием настильности, и все, чего нам удалось добиться – это лишь нескольких попаданий по самым нерасторопным, опешившим от вида тучи деревянных чурочек, несущихся им навстречу. Наверное, в настоящем бою тоже можно будет добиться некоторых потерь, когда противник начнет массово падать на землю от хохота… За несколько взмахов пегасы подобрались к нашему облаку, после чего внаглую закидали нас такими же деревянными чурками с шарами на конце, только чуть большего размера. Признаться, мне было очень обидно видеть ухахатывавшихся летунов, выборочно лупящих моих, пытавшихся неловко отстреливаться, подчиненных – кое-кто из них, не стерпев, даже отбросил ненавистную деревяшку, и полез в копытопашную, чтобы выяснить отношения с обидчиками. Таких лупили основательнее. Вскоре, все было кончено, и тяжело дыша, я опустила оказавшееся бесполезным оружие, когда сразу три тренировочных пилума чувствительно стукнули меня по спине. Подобравшееся сзади крыло зашло на свою цель ровно, как на параде, и не промахнулось даже по моей мечущейся на облаке фигурки, уворачивавшейся от летящих со всех сторон пегасов. Горечь во рту о накатившей на меня обиды заставила меня потерять голову, и под конец этого боя, я уже начала откровенно хулиганить и хамить, попросту уклоняясь от небрежно летящих тренировочных копий, и еще пять или шесть минут вовсю мутузила рискнувших приблизиться ко мне новичков, решивших, что год безделья и мутных делишек позволят им без труда справиться с кобылкой из кантерлотских казарм Легиона. Как ни странно, в качестве ударного инструмента сделанный нами самострел оказался куда как ни плох, а оторвавшаяся в конце концов от него рессора оказалась неплохим дрыном – гибким и тяжелым, в самый раз для зазнавшихся летунов, телами которых я украсила соседние облачка. Вовсю ухмылявшийся во время этого «потешного боя» Кокс Бриз опомнился не сразу, и только увернувшись от очередной пегасьей туши, получившей гибким дрыном по заднице и крылу, начал орать, останавливая свалку. Увидев возможность слегка сбить спесь с зарвавшегося начальства, пегасы решили меня немножко прижать, рассчитывая, что после можно будет свести все к неразберихе во время тренировочного боя… Однако увидев эти казарменные замашки, я начала лупить уже по-настоящему, не стесняясь, и получив несколько чувствительных ударов в бок, принялась кружить вокруг одинокого облака, отмахиваясь от налетавших на меня подчиненных и не позволяя выгнать себя на открытое место, где мне с легкостью устроили бы «темную», просто задавив числом. Услышав призывные вопли главного инструктора, токующего на облаке со своей трубкой, словно глухарь, я опустила тяжелую железяку, и сделала вид, что совсем не подкрадывалась к трем пегасам, с теми же нехорошими намерениями, кравшимися ко мне с другой стороны тучки, крайне растрепанной после случившейся потасовки. Выслушав длинную тираду от Бриза, я отстранила пышущего недовольством инструктора, и приказала поменяться местами участникам последней тренировки, после чего, отобрав у жеребца его трубку, с самоуверенным видом принялась околачиваться на краю одного из облаков, громко выкрикивая в пространство маловразумительные фразы, вроде «Пятое крыло, выше берем!», и прочие банальности, подслушанные у своего помощника, прибывшего из самого Клаудсдейла. Это, а также вид надувшегося, словно хомяк Бриза, немного подняло мне настроение, и к тележке, где сидела Квик Фикс, я подлетала уже повеселевшей, вдоволь нахохотавшись при виде той легкости, с которой обиженные легионеры из первой сотни расправляются со своими обидчиками, в свою очередь, взявшими в копыта тяжелый самострел. Сидевшая в ней единорожка вовсю строчила что-то в свою записную книжку, с интересом глядя на летавшие туда и сюда болты и пегасов, один из которых, со скучающим видом, помахивал крыльями между оглоблей ее повозки, наскоро снабженной половичком и ременной петлей, за которую держалась в полете шоколадная трусиха.

Вот интересно, это пегасья магия заставляет экипажи подниматься в воздух, или на самом деле, для этого нужен единорожий амулет, похожий на покрытую резьбой деревяшку, прибитую где-то под днищем?

— «Есть идеи?».

— «Множество» — не отвлекаясь от писанины, ответила Фикс. Стоило единорожке заняться делом, как ее трусливая натура пряталась глубоко внутри, уступая место гениальному, пусть даже и немного безумному, как все умники, инженеру, слишком сосредоточенному на своем деле, что чем-то роднило ее с Твайлайт. Однако, в отличие от последней, Квикки легко увлекалась, что было мне только на пользу, ведь будучи на чем-то сосредоточена или чем-то увлечена, она переполнялась искренним любопытством, не оставлявшим место каким-либо моральным терзаниям по поводу использования созданных ею устройств. Вот и сейчас, она неодобрительно хмурилась, глядя то на записи, то на лежащий рядом болт, испачканный в земле и траве.

— «Мы должны сделать их тяжелее. Гораздо тяжелее. И еще – убрать это оголовье».

— «Это тренировочный болт, Квик».

— «Тогда просто тяжелее. Но я не смогу добиться тех параметров, которых ты требуешь от этого оружия – траектория все равно будет слишком пологой. Хотя, если сделать оголовье из какого-нибудь легкого дерева – сосны, например, и утяжелить заднюю часть какими-нибудь металлическими вставками…».

— «А он не разнесет k huyam этот шарик при столкновении с чем-нибудь твердым?».

— «Не исключено…» — вновь задумалась новоиспеченный Главный Инженер, глядя куда-то в облака – «Сосна, липа, осина, тополь и каштан, которые используют для недолговечных изделий из дерева, являются мягкими породами, и если крепкое древко ударит в сделанный из них шарик слишком сильно, то вполне может их расколоть».

— «Значит, прекращаем этот бред» — вздохнув, буркнула я, брезгливым движением сбрасывая с борта повозки ни в чем не повинный снаряд – «Я уже поняла, что с помощью этих хреновин мы учим их только одному – как пользоваться арбалетом не нужно. Квикки, я решила изменить план тренировок, и для этого мне понадобятся обычные болты – те, которые мы намечали как боевые. С перьями и конусовидной головкой».

— «Нет, сейчас не получится» — с сожалением протянула Фикс, отвлекаясь от сосредоточенного созерцания неба – «У нас нет ни мастерских, ни станков, ни рабочих, или хотя бы кузнецов».

— «Кстати, это может показаться забавным, но я что-то не видела в Эквестрии толпы этих ребят, хотя, по идее…».

— «А они понемногу исчезают» — пожала плечами единорожка, с сожалением вычеркивая из своего блокнота пару фраз – «Прогресс не стоит на месте, а с тех пор, как медицина признала несомненно вредным ковку копыт, необходимость в этой профессии уменьшается и их остается все меньше и меньше».

— «В то время как нам эти ребята нужны все больше и больше» — задумавшись, я присела в повозку, и положила голову на спину Квикки, заглядывая в блокнотик через ее плечо – «Может, запишешь для меня эту умную мысль?».

— «Скраппи?».

— «Ну да, это я».

— «Скраппи?» — обернувшись, Фикс зачем-то схватила меня передними ногами, и принялась трясти, словно плюшевую игрушку – «Скраппи?! Эй!».

— «Скраппи!».

— «Ась?!» — вскинувшись, я едва не ударилась головой о подбородок трясущей меня единорожки, глупо тараща во все стороны заспанные глаза – «Что? Хде? Пожар?! Уже горим?!».

— «Нет-нет-нет, успокойся! Не горим!» — вновь тряхнув меня за плечи, скороговоркой выпалила единорожка, испуганно выратащив глаза. Всхрапнув, я повела головой по сторонам, то и дело натыкаясь на удивленные взгляды попутчиков, замерших на своих лавках, после чего, с недоумением, быстро переходящим в недовольство, уставилась на трясущую меня Фикс – «Не горим!».

— «Да? А для чего ты тогда пытаешься вытрясти из меня мочевой пузырь?» — сварливо осведомилась я, сердитым фырканьем заставляя свою подопечную убрать от меня трясущиеся лапки – «До ужина ж еще далеко… Вроде бы. Тогда чего тебе нужно, неугомонная кобыла?».

— «Ты меня испугала!» — выдохнула та, но видя мой рассерженный вид, вновь, по своей привычке, принялась тараторить, забывая делать паузы хотя бы для вдохов – «Я ехала и думала, а ты наверное уснула, а потом прижалась ко мне, потом поезд толкнуло и ты свалилась ко мне за спину, но не проснулась, а громко так захрапела, обняла мою спину и начала пускать слюни, и я испугалась поэтому постаралась тебя разбудить! Вот!».

— «Я? Наплевала тебе на спину?» — удивилась я, непонимающе тряся головой – «Брррр! Что за ересь…».

— «Да-да-да! Хочешь, покажу?».

— «Нет, уволь – этого зрелища я не перенесу» — выставив вперед копыта, я вновь замотала головой – «Моя нежная и чувствительная натура не перенесет зрелища твоей оплеванной спины. Я лучше спать отправлюсь!».

Гордо вздернув голову, я постаралась как можно быстрее покинуть вагон, сопровождаемая самыми разнообразными взглядами пассажиров – недоуменные, ироничные, насмешливые и даже возмущенные, они проносились мимо меня вереницей разноцветных глаз, пока я скакала к выходу. На самом деле, спать мне хотелось не сильно – легкий сон перебил весь отдых и я принялась бесцельно шататься по поезду, пройдясь по нему взад и вперед. Постояла на межвагонных мостках, с опаской глядя на проносящиеся внизу рельсы и постукивавшие друг о друга буфера вагонов, сцепленных между собою лишь двумя короткими цепями, наброшенными на ничем не прикрытые крюки. Я долго обозревала эту конструкцию, пока не убедилась, что цепи, вроде бы, не собирались соскакивать со своих мест, но даже уходя, несколько раз оборачивалась, с подозрением глядя на этот образчик бытового экстрима. В конце концов, беспокойные ноги сами принесли меня к дверям багажного вагона, пооколачивавшись вокруг которых, я все-таки решила удалиться на покой. Никто не взламывал замок, пытаясь добраться до нашего исцарапанного и уже порядком раздолбанного сокровища, занимавшего несколько тяжелых ящиков; из-за угла не выглядывал шпион-грифон в черном плаще и шляпе-цилиндре, идиотски хохоча и потирая крючковатые лапы… Все было тихо. Напоследок, попинав толстую деревянную дверь – на всякий случай, что б возможные похитители не забывались – я отправилась в спальный вагон, где завалилась в свою ячейку, по пути едва не сорвавшись с импровизированной и очень крутой «лесенки», представлявшей из себя доску с прибитыми к ней брусками-ступеньками. Грохнулась на свое место, и…

Спать не хотелось. Совершенно. Глупо хихикая, мозг начал подкидывать одно воспоминание за другим, и проворочавшись в быстро нагревшейся постели, я перевернулась на спину, с неудовольствием ударив по крыше вагона, нависавшей над моей спальной нишей. Проносящиеся мимо окна пейзажи, за третью или четвертую поездку уже не привлекали моего внимания, интересных попутчиков тоже вроде бы не наблюдалось – Дискорд их всех раздери, в поезде не было даже компании тихих алкоголиков, к которой я могла бы потихоньку присоединиться! Оставалось только валяться, драть ноги к потолку, да считать перестуки колес, ожидая, когда в голову поползут тяжелые мысли. Справятся ли без меня ребята? Пройдет ли все хорошо? Не разбежится ли пернатый народ, словно сорвавшиеся с поводка охотничьи собаки? За эти годы я хорошо узнала неторопливых, обстоятельных земнопони, твердо стоявших на земле и в большинстве своем знающих, что именно им нужно, но с такой оравой пегасов я встречалась в первый раз.

Взять хотя бы их общежитие. Вначале я решила, что все эти комнаты на десять – пятнадцать пони, разделенные лишь съемными перегородками и раздвижными дверьми; вся эта скученность и безумная, на взгляд любого непосвященного планировка, в которой жилые помещения вполне могли соседствовать с какими-нибудь складами одежды, а в межэтажных перекрытиях скрываться кладовки или довольно часто посещаемые проходы – все это было сделано наобум, только лишь из-за нехватки материалов, о которой так часто упоминала Квик Фикс. Однако пожив в этом кавардаке, я поняла, что для самих пегасов такой жизненный уклад не является чем-то удивительным – по их словам, так жили многие поколения крылатого племени, разве что в мирные времена получая возможность существовать чуть более просторно, чему способствовала сама жизнь вокруг них.

С самого рождения пегас окружен сородичами. Появляясь на свет в коммуне «Пузатые Облака», где пегасы и земнопони издревле существовали мирно и дружно, он растет и набирается сил в окружении таких же, как он, малявок, под присмотром добровольных нянек, большая часть из которых сама находится на сносях. После серии коротких перелетов, он оказывается в яслях или детском саду одного из облачных городов и поселков, затем, если повезет – в родительском доме, если родители имеют собственный дом, а не комнату в пегасьей общаге, куда скоро попадет и он сам, добрый десяток лет живя в настоящей казарме.

Да, пегасье общежитие было и в самом деле казармой – с разделением труда, угнетением тех, кто слабее и младше, и духом командной борьбы, о которой я услышала лишь в Бастионе. Как бы ты не относился к своим товарищам по комнате и этажу, ради команды ты должен забыть разногласия, и вместе, плечом к плечу, выступить в трудный для нее момент вместе с теми, кто тебя объедал, обижал и травил каждый день и каждую ночь. «Война за бутерброд», борьба внутри коллектива, считалась полезной и воспитывающей характер – чего стоит пегас, не способный поставить на место зарвавшегося драчуна, или занять свое место в стае или крыле? И наверное именно поэтому пегасьи войска, каждый из крылатых воинов которых с младенчества прошел жесткую, закаляющую характер школу забияк и задир, считались лучшими в Эквестрии.

«Нет, что-то тут не так» — перевернувшись на бок, я бездумно уставилась на тройку пегасок, оккупировавших ниши напротив и весело переговаривавшихся, высунув головы в проход. Их чада с развеселыми воплями носились по кругу, бегая то за хвостами друг дружки, то за здоровенной погремушкой – «В целом, это все очень и очень напоминает обычаи Обители, хотя это и не удивительно — в конце концов, карающее копыто принцессы это именно пегасы, и именно они задавали тон всему обучению с благословения Госпожи. Но окружающие меня крылатые лошадки не выглядят озлобленными драчунами или хулиганами, в которых обычно вырастают такие вот «bully» – забияки. Так в чем же дело? Быть может, в самом мире? В самом их воспитании, при котором такая вот бурса[6] считалась чем-то запредельно жестоким? Что ж, это было бы просто замечательно, тем более, что подежурив несколько ночей в паре-тройке жилых блоков, я не заметила ничего ужасающего – обычная жизнь множества пони, собранных в четырех огромных многоэтажных башнях-общежитиях… Х-ха, послушайте только меня – уже считаю сооружение в пятнадцать этажей «огромным домом»! Эх, похоже, я и впрямь обустраиваюсь в этом мире…».

— «Вы что-то хотели спросить?».

— «Ась?» — очнувшись от размышлений, я поняла, что уже довольно давно, и довольно невежливо таращусь на трех развеселых подруг, настороженно переглядывавшихся в своих нишах – «Ой, простите. Нет, просто задумалась. Засмотрелась на жеребят. Ну… То есть… Ладно, извините».

— «Ничего. Это нормально» — с каким-то облегчением засмеялись те, впрочем, не перестав переглядываться, и подталкивать друг друга вытянутыми крыльями и ногами – «Если постараетесь, то и у вас появится такой же малыш! Если, конечно, вы не из этих…».

— «Что? А, нет-нет, не из этих» — смущенно улыбнулась я, движением длинного крыла подхватывая жеребенка. Выхватив у друзей погремушку, он припустил было прочь, но запутался в собственных ногах, и если бы не моя вовремя подставленная пархалка, непременно ударился бы лбом о лесенку, ведущую на второй ярус спальных ниш. Управляться с развернутым крылом в узком проходе было не слишком удобно, но мне удалось переправить вцепившегося в него непоседу прямиком к его матери – «У меня у самой двое таких. Близнецы. К ним еду. Уже озверела без своих малышей».

— «Любите их?».

— «Конечно!» — оскорбилась я, с усмешкой глядя на проказливого жеребенка, выглядывающего из-за материнского крыла, удобно устроившегося на боку лежащей кобылы – «Признаться, не представляю, как пегасы могут отказываться от своих детей, или относиться к ним с таким равнодушием, как они про то говорят. Все эти совместные жилища, обособленное воспитание… Такое ощущение, что они пытаются пораньше их настрогать, чтобы потом уже не думать о своем «долге обществу»… Ну, как я это понимаю».

— «Аааа… Наземница» — в глазах лежащих напротив матерей сразу появилась какая-то скука, впрочем, показавшаяся мне довольно наигранной – «А как же вы, милочка, критикуете обычаи остальных пегасов, если сами путешествуете без своих детей? Кто с ними сидит – ваши родители, не так ли?».

— «Так, но я стараюсь проводить с ними как можно больше времени и не моя вина, что мне приходится разъезжать по половине Эквестрии, чтобы…».

— «Вот-вот!» — в голосе лежавшей напротив кобылы зазвучало с трудом скрываемое превосходство – «В этом-то и проблема тех, кто был рожден на земле! Они ничего не знают о небе, ничего не смыслят о жизни на облаках, но тотчас же принимаются поучать остальных, настоящих пегасов тому, как нужно воспитывать их детей!».

— «Эй! Я никого тут не поучала!» — вскинулась я, изо всех сил стараясь держаться спокойно. Скука – не лучший советчик в любом деле, в том числе и спорах – «Я просто поделилась своими сомнениями и мыслями, а вы…».

«УЖ ПОДЕЛИЛАСЬ, ТАК ПОДЕЛИЛАСЬ!».

Заткнувшись, я откинулась на подушку, уставившись в бурый, покрытый тоненьким слоем растрескавшегося лака потолок. И в самом деле, зачем я откликнулась? Зачем поддержала весь этот разговор, влезая в него со своим мнением, словно медведь в малинник? Где мои дети, которым пристало в этот самый момент ехать вместе со мной, бороздя просторы этой удивительной страны? С бабушкой, дедом и отцом, ждут возвращения своей блудной матери, шатающейся неизвестно где и неизвестно зачем. Так в чем же не правы эти кобылы?

«ОНИ ПРОСТЫ».

«А можно подумать, я сложнее!» — отвернувшись к окну, горько подумала я, представляя, что было бы, если бы вот сейчас, в этот самый миг, поезд сошел бы под откос – «Представь себе четыре тела, выложенные рядком, возле шпал – чем бы мы отличались друг от друга? Количеством повреждений? Трудами и хлопотами, которые доставили бы работникам морга, приводящим в порядок наши тела? Мы все чего-то хотели в этой жизни, на что-то надеялись, и о чем-то мечтали. Растили детей и любили родителей – мы все похожи друг на друга, как две капли воды, а внешние отличия – они существуют, наверное, лишь в наших головах».

«ТЫ НЕ ПРАВА».

«Ой ли?».

«НЕ СВОДИ ВСЕ К ИНСТИНКТАМ» — терпеливо посоветовал Дух. Я ощущала, что он вдруг почувствовал себя крайне уязвленным, словно при нем кто-то процитировал определение Платона, «Человек есть животное о двух ногах, лишенное перьев. И с плоскими ногтями».

«А чем же я отличаюсь? Запросами? Или возможностями?».

«ЖЕЛАНИЯМИ, НАПРИМЕР».

«Желаниями…» — горько усмехнувшись, я провела копытом по стеклу, подрагивавшему в такт стучащим по рельсам колесам. Уже не новый вагончик радовал нас ощутимым сквозняком, и похоже, в этой поездке нам не придется жаловаться на летнюю духоту в переполненном пассажирами спальном вагоне – «Знаешь, я вот заметила, что чем глобальнее желания какой-либо личности, тем большее зло они несут всем тем, кого эта личность пыталась спасти или просто привести к лучшей жизни. Вспомни, к чему пришло человечество, если верить тому негру? Собравшиеся умники решили, что знают, как осчастливить всех и всякого на планете – при этом, естественно, и себя не забыв – и начали рулить государствами и народами, словно большой животноводческой фермой. И что из этого вышло?».

«WE DO OUR BEST…» — усмехнувшись, процитировал начало поговорки старик. Почему-то, по-Эквестрийски.

«Да-да. «YOU KNOW THE REST» – так ведь, кажется, говорили повсеместно про наше племя?[7]».

«ТЫ ХОЧЕШЬ ОГРАДИТЬ. ОТВРАТИТЬ. ЗАЩИТИТЬ» — не сдавался старикан, поглаживая незримой рукой мою пятнистую шкурку, вздрагивавшую под его пальцами каждым кусочком по отдельности.

«Ага. А выходит – как всегда. Делаю только хуже и себе, и… Слушай, я вот не поняла, а ты это как делаешь? Ну, то есть, ты это делаешь снаружи, или изнутри?!».

«РАД, ЧТО ВЗБОДРИЛ, ДУША МОЯ» — по-пуритански скромно улыбнулся в бороду старик. Забавно, как я ни старалась, как ни пыжилась, но все равно так и не могла вспомнить его… нашего лица. Почему же я вдруг подумала про бороду? Ну, какой же доктор без окладистой бороды, или хотя бы бородки!

— «Ага, взбодрил…» — тихонько пробормотала я, поворачиваясь на бок – «Теперь всю ночь не буду спать, мучаясь сомнениями, как это ты делаешь, и что еще можешь мне там помассировать, если придет в голову такая мысль. Изнутри». Ответа не последовало – Дух вновь самоустранился, оставив после себя ехидную мысль о черном, бородатом массажере, уже нетерпеливо роющем копытом землю где-то там, в Центральной Эквестрии, в ожидании своей пятнистой, неотмассированной жертвы. Что ж, наверное, он все-таки был прав – я зря вступила в этот глупый спор, и зря начала выдумывать себе всякие бредни, словно эмо в черно-розовых кедах, пытаясь в очередной раз себя пожалеть. Говорят, что дорога – лучшее средство от скуки, и я решила надеяться, что судьба не станет обливать меня помоями буквально через день или два, а позволит вот так вот, спокойно покачиваясь на жестком матрасике спальной ниши забавного желтого вагона, доехать до семьи, до родных и друзей, а главное – до детишек, пославших мне замечательные отпечатки своих копыт, прошедшихся по нижнему краю письма. Вытащив его из наброшенной на крючок седельной сумки, я долго рассматривала следы маленьких ножек, с трудом сдерживая непрошеные слезы – муж писал, что малыши скучают без мамы и сопровождают громкими криками и свистом каждый гудок паровоза, проходящего мимо нашего городка. Конечно, в Кантерлоте им жилось не так привольно, как в маленьком Понивилле, и мою просьбу встретиться и пожить со мной в нашем настоящем доме, вдалеке от столичной кутерьмы, все мое семейство встретило с явным одобрением. Вот бы еще и Кег с Грасс туда заманить! Наверное, уже два года прошло с той ночи, когда мы с Черри залезли в закрытый архив Королевской Библиотеки – сколько уже можно было дуться-то?

— «Простите…».

— «Да?» — шмыгнув носом, я спрятала письмо, и повернулась к проходу, в котором уже торчали знакомые морды кобыл. Набегавшиеся жеребята залезли к своим матерям, и теперь тихо сопели – кто под крылом, а кто, по старой привычке, свернувшись калачиком между материнских ног, поближе к вымени и теплому материнскому брюху.

— «Извините нас, ладно?».

— «За что?» — не поняла я, отводя глаза от этого идиллического зрелища семейного счастья, наверняка полного для этих кобыл, даже несмотря на отсутствие постоянного партнера – «А, вы про спор… Это я виновата. Начала вас учить, говорить всякие глупости… Простите, не хотела. Просто вырвалось».

— «Нет, это мы виноваты».

— «Да, не нужно было так на вас давить. Все-таки жеребенок – это чудесно, и неважно, единорог он, земнопони или пегас. Простите, мы заметили, как вы перечитывали письмо, и расстроились… Это от них? С ними все хорошо?».

— «Да» — просипела я перехваченным горлом, ощущая, как в глазах опять становится горячо – «Им… Им уже два года, с небольшим. И они скучают без мамы. Два, ssuka, года, из которых я провела с ними один, да и тот не полностью…».

— «Значит, вы должны непременно повидаться с ними» — совершенно серьезно заявила одна из собеседниц, удостоившись одобрительных кивков остальных – «Это будет просто чудесно, ведь они уже должны понимать, что мама не всегда сможет быть с ними, поэтому мы уверены, что они вас очень-очень ждут. Ведь правда?».

— «Да. Наверное» — шмыгая носом, кивнула я, глядя сквозь мокрые ресницы на чужих жеребят и представляя на их месте своих, вот так же лежащих рядом со мной – «Я не могу отменить эти разъезды – не из-за денег или еще чего-нибудь, хотя мы и вправду небогаты. Просто… Просто если я не буду этого делать, то… В общем, я хочу, чтобы все дети, все жеребята могли прижаться вот так к своей маме. Иметь свой дом или хотя бы… Нет, именно свой дом. То место, которому будет принадлежать их душа. Где их будут ждать, несмотря ни на что. И ради этого я сдохну, но буду идти вперед, делая то, что нужно».

— «Вы… Вы очень самоотверженная пегаска. Даже несмотря на то, что из наземных» — переглянувшись, признались мои попутчицы. Идущий по вагону начальник поезда приветливо кивал всем головой, и одну за другой гасил все керосинки, надежно упрятанные в изолированные колбы из закаленного стекла. В вагоне стемнело, и лишь из-за леса и гор на нас глядела нарождающаяся луна, заботливо заглядывавшая в каждое окошко. Повернувшись, я постаралась успокоиться и не тревожить разноцветных жителей доброй страны шмыгавшим носом. В конце концов, все хотят спать.

— «Пссс! Скажите, а как вас зовут?».

— «Скраппи… Скраппи Беррислоп».

— «Ага! Я же говорила, что это не она!».

— «А по-моему, не так!».

«Интересно и зачем это им? Что изменится от того, что я назову им свое имя?».

— «Это мое домашнее имя» — повернувшись, я увидела, что все уже спят. В моем признании не было никакой нужды, но пересилив себя, я тихо произнесла в темноту спящего вагона – «Мое настоящее имя – Скраппи Раг».

---

Кантерлот встретил нас дружелюбнее, чем я рассчитывала.

На встречу собралась едва ли не целая кентурия половинного состава, во главе с моим милейшим примипилом. Едва не пританцовывая от нетерпения, Хай доложился мне, соблюдая устав, после чего – отправился прямо в казармы, едва ли не толкая меня в воздухе, словно обретший способность летать паровоз, своим пыхтением заставляя меня лететь все быстрее и быстрее. Наконец, не выдержав, я сердито всхрапнула и как можно незаметнее наподдала ему копытом задней ноги по поджарому брюху – ойкнув, мой заместитель опомнился и покорно навернул вслед за мной два лишних круга над казармами, позволяя оценить мне с высоты голубиного полета происходившее на плацу и тренировочных площадках. Что ж, Хай и впрямь был не Нэтл и не собирался стелиться под каких-то там новичков – за прошедшие несколько лет мой названный брат подтянулся, повзрослел и я бы даже сказала, заматерел, превратившись из молодого жеребчика, вместе со мной прилетевшего на Утес Претендентов, в поджарого жеребца с серьезным взглядом, лишь в самой глубине которого я видела искру извечного беспокойства.

«ВОЙНА СТАРИТ БЫСТРО».

«Ты прав. На войне быстро стареют».

«Не видела ты войны, детка».

«Вот! Слышишь?!».

«НЕТ. КАКИЕ-ТО МЫСЛИ?».

«Нет, но… Ладно, забудь».

«Я СЛЕЖУ ЗА ТОБОЙ».

— «Ага. «Мои глаза – в твоем окне!», как любил говаривать один… Ладно. Не важно» — буркнула я, опускаясь возле двери. Еще раз обняв и похлопав по спинам встречавших меня знакомых и друзей, все как один старавшихся обнять меня посильнее, я убедила их, что совершенно не размякла там, в Мейнхеттене, и еще способна сдавить любого из них так, что стальные полосы их сегментарных доспехов тихо стонали и жаловались на медвежьи объятья не слишком крупной пегаски – «Ладно, Хай, что случилось?».

— «Мне кажется, тебе стоит увидеть самой. И высказать свое мнение уже после, так сказать, осмотра».

— «Ниииипоняла…» — протянула я, останавливаясь возле знамени Легиона. Стоявший на посту номер один легионер привычно бухнул копытом в грудь, после чего вновь принялся изображать из себя неподвижную статую – «Ты ж меня едва ли не силком сюда приволок! Пыхтел мне в загривок всю дорогу, словно змей, а теперь тормозишь? Или ты так хочешь признаться, что закурил?».

— «Ээээ… А почему закурил?» — опешил бежевый пегас, вместе со мной подходя к моему кабинету – «Нет, я не курю, и не собираюсь пускать ртом этот дым, как делают некоторые пони».

— «Закуришь тут, когда знамя полка сперли, как говорил один политрук» — пробурчала я, входя в кабинет. Дверь закрылась за моей спиной, и…

— «Ааааааааа! Выпустите! Выпустите!!!».

— «Скраппи! Что с тобой?!» — опешив при виде моей колотящейся в дверь тушки, Черри вскочила со своего места и бросилась ко мне – «Что случилось?!».

— «Ты… Ты так на меня посмотрела…» — изо всех сил изображая испуг, я вжалась в дрогнувшую под чьим-то плечом дверь и с умоляющим видом сложила копыта на груди – «Черри, я все объясню! Это не то, что ты подумала!».

— «Я ничего не понимаю! Скраппи!».

— «Да-да!» — как можно искреннее, с надрывом, заявила я, выпучив глаза и колотя себя в грудь – «Вот оргазмами принцессы клянусь – ни в одном баре не побывала! Ну, один-единственный раз, но я не пила, честно-честно! А все эти счета и доклады – просто враки! Честно! Только пожалуйста, не делай со мной ничего… Эммм… Противоестественного».

В кабинете воцарилась напряженная тишина.

— «Это ты сейчас так пошутила?» — недобро сощурив глаза, поперла на меня белая пегаска. Извечная туника, прикрывавшая ее покалеченные крылья, недобро встопорщилась на спине, натягиваясь вслед за попытавшимися распахнуться неработающими конечностями – «Шутки шутишь, значит?».

— «Ааааааа! Памагиииитееее!».

— «Хватит орать!».

— «Хорошо. Больше не ору» — покладисто согласилась я, чувствуя, что шутка себя исчерпала. Приоткрыв дверь, я впустила в кабинет голову донельзя взволнованного Хая, после чего, с чувством ее захлопнула, усмехнувшись при звуках грохота, с которым примипил впечатался в стену напротив – «Итак, что тут у вас происходит?».

— «Вот теперь ты вошла как обычно» — напряженно усмехнулась та, прислушиваясь к доносящимся из коридора звукам — «Все в порядке. Я же тебе писала».

— «Агась. Ты писала, я – читала…» — пройдясь по кабинету, я внимательно оглядела все вокруг, и не найдя, к чему прицепиться, вновь внимательно уставилась на подругу, стоявшую возле двери – «В общем, все хорошо?».

— «Да-да. Все просто отлично. А почему ты на меня так смотришь?».

— «Везде отлично?» — просьба об отгулах, ранний уход со службы, широкие туники и попона, несмотря на летнюю жару… Мои подозрения начали оформляться в довольно интересное предположение – «А может, не везде? Может, где-нибудь все не так хорошо только потому, что там все просто замечательно?».

— «Скраппи, это ты так опять шутишь, правда?» — нервно захихикала белая кобылка, отступая в угол комнаты, куда ее загоняла моя приближавшаяся тушка – «Я же писала тебе в отчетах, что все нормально! Мы уже подготовили помещения в подвале третьего корпуса, и уже начали его…».

— «Черри».

— «Д-да?».

— «Я вижу твои бока даже из-за щек!».

— «Ой…» — разом осела на пол кобылка – «Скраппи, это не то, что ты подумала! Точнее, то, но не… Хай! Это он тебе рассказал?! Ну все, конец ему!».

— «Остынь!» — посоветовала я, хватая пробегавшую мимо пегаску, и уселась на свой порядком потертый половичок, прижимая ее спиной к своему животу – «Он тщательно конспирировался. А вообще, я удивлена – ты же сама так красиво меня разоблачила пару лет назад, рассказала про запах и про другие забавные признаки, а теперь сама удивляешься, что остальные знают о тебе то, что ты пытаешься скрыть? В попоне-то не жарко?».

— «Не-а. Спину ломит по утрам. И вечером тоже» — прижавшись затылком к моей шее, прошептала Дроп. Или она теперь Винд? Хммм, неудобно как-то получается. Нужно будет узнать, но поделикатнее как-нибудь.

— «Что же теперь будет?».

— «Ууууу…».

— «Скраппи, ты меня пугаешь!».

— «Оооо, что теперь будет…».

— «Эй! Это не честно!» — начала вырываться Черри, сбрасывая со своего округлившегося животика мои копыта, осторожно поглаживающие ее округлившиеся бока – «Ты что, не знаешь, что мне теперь нельзя волноваться?».

— «О да! Ох и знаю!» — продолжила я самым коварным образом, шурша белой шерстью подруги — «А теперь – узнаешь и ты. О, принцессы, вы справедливы! Сегодня же пойду и поставлю вам свечку, или как там еще благодарят вас верующие! Есть правда в этой жизни!».

— «Ты опять богохульствуешь?!».

— «Что?» — отвлекаясь от составления изощреннейших планов мести за все, что мне пришлось перенести за год с лишним мучений, я повернула голову и внимательно уставилась в глаз подруги – «О чем это ты?».

— «Я не знаю, как принцессы позволяют тебе говорить о себе такие слова, но я не потерплю, чтобы при мне поносили гордое имя наших повелительниц, понятно?» — принялась сердито выговаривать мне Черри, вновь превратившись в колючего, неуступчивого казначея-сигнифера – «В конце концов, соберем sobraknidje, как называет его этот декан с востока, обсудим твое поведение, и…».

— «И что же?».

— «И тебе самой вставим эту свечку, вот что!».

От хохота я не могла разогнуться еще несколько долгих минут.

— «Можно?» — робко поинтересовался Хай, заглядывая в кабинет. Похоже, он быстро вспомнил о том, что мой кабинет был самым опасным местом в наших казармах, и на его взлохмаченном челе уже красовался положенный по званию шлем. Что ж, если вспомнить о том, сколько тут всего произошло, то он был явно недалеко от истины – «Эммм… Все хорошо?».

— «Ага. Все просто замечательно» — подтвердила я, отбивая несильную дробь на округлых боках подруги. Сердито заворчав, та рванулась было к своему избраннику, но ощутив на своей груди мою ногу утихомирилась – «Поздравляю вас, ребята. Рада за вас, честно. Так что, милая, никаких посиделок допоздна, а также ночевок в наших комнатках-клоповниках – с этого дня уходишь рано, во время службы – неограниченное число перерывов, а питание можно разнообразить, если сумеем втолковать это поварам. Хотя зная, кто именно готовит нам еду…».

— «Да, я не хотела бы получить несварение, когда один из штрафников опять засунет в котел свои грязные копыта» — поддерживая шутку, неловко засмеялась подруга – «Ээээ… Что? Виновник был наказан!».

— «Про-вес-ти са-ни-тар-ну-ю про-вер-ку…» — обернувшись к столу, я быстро накарябала на бумажке записочку-склерозник. Вот из таких вот мелочей потом и складывается пренебрежительное отношение к службе, чего я не намерена была допускать. Устав регламентирует все, но все же упираться в него лбом, как баран, не стоило, и умение четко определять для себя главное в текущей ситуации я считала жизненно необходимым для каждого офицера, с которым мне приходилось служить. Поэтому небольшой рейд в одну из жизненно важных сфер деятельности Легиона я посчитала явно нелишним, особенно – в сфере таких интересных вещей, о которых я узнала как-то очень походя. С другой стороны, ведь я же добивалась самостоятельности от наших офицеров? Вот и посмотрим, как им она удалась…

— «Я лично за этим проследил» — кивнул Хай, решив поддержать свою «наложницу». Наложница ответила сердитым взглядом исподлобья, советовавшим не подмазываться в ожидании неминуемой трепки.

— «Значит, я могу быть совершенна спокойна, когда в следующий раз усядусь с Черри за общий стол» — нейтральным тоном констатировала я, старательно не замечая отвернувшегося к столу подруги примипила, карябающего что-то на маленьком листочке – «Но это все шуточки, а вот чем нам стоило бы заняться – так это распаковкой тех ящиков, которые мы с Квикки тащили из Мейнхеттена. Черри, ты теперь на сносях, поэтому пожалуйста, займись тут бумагами, которые я тебе пришлю – каждый из наших подчиненных должен подписать этот документ, а перед этим – внимательно его прочитать. Объясни им, что это не шутка, а описанные в ней кары специально не оговариваются, чтобы Легат, в случае нарушения кем-либо режима секретности, могла бы развернуться во всю широту своей души. Кто не поверит – может поинтересоваться у мейнхеттенских ребят».

— «Хорошо. Я составлю график знако… Эй! Ты что же, не хочешь, чтобы я узнала, что именно вы там привезли?!».

— «Ты уже один раз попробовала» — я недовольно покосилась на возмущенную подругу – «Думаешь, что нам нужен еще один скандал? Да, я дура, и да – я собрана из запчастей. Бесчувственный голем и вообще, еще та ssuka, если верить нашей прессе, но я не хочу причинять тебе боль, Черри. Но я сделаю то, что должна, иначе… Что ж, прогресс не стоит на месте, но я не собираюсь ждать, пока пони сами придут к идее того, что всяких летучих гадов можно сбивать еще на подлете, издалека. И уж точно не буду ждать, пока разного рода пернатая сволочь додумается до того, что обижать пони чревато резким ухудшением самочувствия. Фатальным, можно сказать. Но я сама потащу это бремя».

— «А, так значит, мы уже не подруги, правда?».

— «Именно потому, что мы подруги, я и не хочу вмешивать в это тебя» — улыбнувшись, я подула в недовольно задергавшееся белое ухо – «Давай сначала я сама, своим приказом введу самострелы в программу тренировок, а уж потом о них «узнаешь» ты, ладно? Тогда ни одна сволочь не скажет, что ты была в этом замешана».

— «А Госпожа?».

— «Она знает. Обе принцессы в курсе».

— «Тогда о каком бремени или наказании может идти речь?» — удивился Хай, в очередной раз подтверждая постулат о том, что мозг жеребцов размером не превышает желудок котенка и способен переварить примерно столько же информации за раз – «Если принцессы посчитали это приемлемым – наша задача воплотить их желания в жизнь, пусть даже и в тайне от других пони».

— «Что ж, в этом что-то есть…» — я задумалась, мысленно проходясь по оставшимся в Кантерлоте легионерам. Тысяча пони, часть из которых уже сегодня вернется в казармы и обязательно намекнет остальным про странные штуки, которые им пришлось испытывать – о какой секретности может идти речь? – «Слушай, Хай, а не мог бы ты произнести речь для каждой кентурии?».

— «О чем же?».

— «Вот именно о том, что ты сейчас сказал. Мол, принцессы на нас надеются, не посрамим, мертвые sramu ne imut, и прочее. В конце концов, мы исполняли волю принцесс в Камелу, на севере Эквестрии – имеем мы право гордиться этим или нет, дискорд раздери?!».

— «А, ты имеешь в виду, что нам нужны традиции?» — догадался пегас, принимаясь, как я, возбужденно выхаживать по кабинету. Я бы и сама уже бегала от стены к стене, как делала не раз в процессе размышлений, но увы, в этот момент меня придавила к стене чья-то сердито сопевшая тушка – «Я давно хотел об этом с тобой поговорить, но ты вечно куда-то улетала или уезжала. Так значит, речь? Ладно, я скажу им… Хмммм… Нет, это нужно записать!».

— «Вот и развлекайся» — подытожила я, вновь принимаясь поглаживать живот Черри – «Эй, кто там у нас, а? Кстати, подруга, с тебя сидр».

— «Правда? А за что это?» — повернув голову, недобро прищурилась та – «И не думай, что разговор окончен, понятно? Я уже не маленькая и все прекрасно понимаю! Помнишь, как я клялась тебе в верности?».

— «Черри, это было совсем не…».

— «А, так ты подозреваешь меня в неискренности, да?».

— «Нет. Я тебя ни в чем не подозреваю» — беспомощно проговорила я, видя слезы, туманившие красивые вишневые глаза подруги. Да, разговор с беременной и впрямь как хождение по минному полю – «Я просто хочу сделать твою жизнь чуть проще, без пугающих тебя принцесс и глупых кобыл, единственный талант которых состоит в причинении ущерба окружающему их миру».

— «А я хочу заботиться о тебе, как обещала!».

— «Что ж, хорошо. Да будет так» — опустив голову, я прижалась лбом к затылку подруги, вдыхая ее теплый, какой-то домашний аромат. Вот уж и впрямь, кого я хотела обмануть своим маскарадом, когда запах выдает нас с головой? Похоже, мозг беременных действительно перемещается из головы куда-то в матку…

— «Значит, я могу сходить в подвал?».

— «Можешь».

— «Правда?».

— «Бумажку для начала подпиши!» — сварливо буркнула я, ткнув копытом в основательно помятую седельную сумку, все еще болтавшуюся на боку моего примипила – «А взамен… Взамен, моя юная мамочка, на твою хрупкую спину, уже отягощенную заметным животом, возляжет дополнительная обязанность… Я сказала «обязанность», а не то, что тут некоторые подумали, Хай! Так вот, я хочу, чтобы ты предоставила мне список наших кобыл, находящихся в том же положении, что и ты. Имена, возраст, где проживает, есть ли родня или другие дети… В общем, не мне тебя учить».

— «А зачем?» — забеспокоился «летающий орган воспроизводства», как называли между собой жеребцов оголтелые шаловливки, с одной из которых я познакомилась полтора года назад, во время одного из приемов в честь садоводов-любителей. Или это были флористы… Память не удержала этой подробности, но ссору двух кобыл по поводу традиционного и нетрадиционного размножения я до сих пор вспоминала с грустной улыбкой.

— «Для того, чтобы даже случайно не бросить их в какую-нибудь овощерубку, ясно? И вообще, Хай – ты же должен был речь сочинять?».

— «Одной речью тут не обойдешься» — поведя плечами, жеребец стянул с головы шлем, блестящий влажным от пота подшлемником, и присел возле стола своей подруги – «Кажется, увлекшись составлением устава, мы совершенно забыли про такую важную вещь, как агитация и традиции, а ведь это очень важная часть службы любого отряда и даже войска. Думаю, стоит сказать об этом кентуриону Желли».

— «Или повесить эту задачу на примипила» — хрюкнула я, вновь зарываясь носом в гриву Черри, внимательно читающей подсунутый мной документ – «Нет, агитацию на фрументария мы вешать не будем. Его будут опасаться, быть может – даже бояться, а верить тому, что говорит неприятный, пугающий тебя пони вряд ли получится даже у самых наивных. Так что хорошая в начале своем идея быстро превратится в нечто раздражающее, словно неприятное жужжание мухи или комара над ухом. Так что не ленись, дружище — в конце концов, не каждый же день тебе предлагают стать духовным лидером целой секты пони. Многочисленной и вооруженной до зубов».

— «Да уж, приятная перспективка, нечего сказать…» — передернулся под своим доспехом пегас – «А точно нет никого, кто смог бы…».

— «Ты – победитель. Ты прошел парадом через Кантерлот, принимая заслуженные почести. И ты был командующим в том походе, который местные вдруг обозвали войной. Так что давай уже, начинай оправдывать высокое звание полководца, ладно? Не все же вам перекладывать на хрупкую спину маленькой пятнистой кобылки! А ты, моя дорогая…».

— «Я закончила. Где расписаться?».

— «Вот тут. И на обратной стороне – тоже. Готово? Не передумаешь?».

— «Посмотрим еще, кто из нас передумает!».

— «Что ж, тогда пойдем, а Хай, как только допишет свое воззвание, сразу же к нам присоединиться. Кстати, Черри…».

— «Да, Скраппи?» — несмотря на всю браваду, я вдруг заметила, как нервно подрагивают копыта подруги.

— «Помнишь мою просьбу? Вы уже повесили в подвалах те самые цепи, о которых так много толковали в газетах? А то вдруг мне придется пригласить туда кого-нибудь на экскурсию – и что я им покажу? Вместо камеры пыток – столярную мастерскую? Неудобно же будет перед народом!».

---

— «Ну, здравствуй, мой городок».

Я произнесла эти слова не громко, хотя таиться, в общем-то, было не от кого. Раннее летнее утро было еще пронизано ночной прохладой, и на старенькой станции нас встречал один лишь позевывавший станционный смотритель, замерший возле стрелки с поднятым желтым флажком. Повинуясь его сигналу, поезд притормозил и шипя, покатился по старым рельсам, черневшим среди травы, пробивавшейся между шпалами – уложенные прямо в землю, без гравийной подушки, воспоминания о которой сохранились у меня после посещения Сталлионграда, они посерели и выцвели, лишенные какой-либо пропитки. Что ж, железнодорожный транспорт в этом мире лишь проходил свое становление и если в его колыбели, на востоке страны, все делалось так, как задумывали его создатели, то в остальных местах, где создание железнодорожных веток было отдано на откуп крупным и мелким компаниям, дело часто заканчивалось брошенными на землю шпалами и чугунными рельсами, черневшими, словно уснувшие на солнце ужи. Интересно, а какая компания владеет этим направлением?

— «Понивилль! Стоянка пять минут!» — громко и отчетливо оповестил пассажиров проходящий мимо меня кондуктор. Или это был контролер? А может, начальник поезда? У служащих железных дорог был настолько важный и сосредоточенный вид, что я в их присутствии нередко терялась, даже не представляя, как обратиться к столь занятому пони. Ответом ему было сопение – солнце стремительно красило крыши и стены городка, но внизу, среди его просторных улочек, еще царил предутренний полумрак. Пассажиры спали, и лишь я одна отправилась в город, подхватив свои сумки, которые я поленилась нацепить на спину и тащила за ремешки, в зубах. Кивнув двум земнопони, споро забрасывавшим в ящики, расположенные по бокам паровоза, блестящий и хрусткий уголь, сваленный в кучу недалеко от платформы, я побрела в сторону дома, с интересом оглядев новый двухэтажный домик начальника станции, почему-то выкрашенный в зеленовато-серый цвет. Что ж, сразу видно пришлого пони…

«Пришлый. Как легко это слово всплыло в памяти, скользнув на язык…» — подумала я, углубляясь в ставший родным городок. Проплывавшие мимо дома были правильными – бежевая краска стен, мореное дерево наружного каркаса, свежая солома на крышах – весь их вид дышал спокойствием и теплом, отчего вдруг хотелось улыбаться, а очень часто – даже остаться и жить, как сделали некоторые пони, переехавшие к нам из других мест. Городских среди них было немного – в основном, это были пожилые, но еще не старые пони, уставшие от шума и суеты каменных муравейников, в которых их никто не держал и ничто уже не держало. Среди таких была даже пара отставных гвардейских кобыл, как я слышала, частенько заглядывавших на огонек к моим старикам – даже представить было страшно, что они там могли им про меня наговорить.

«А все-таки, это мой городок. Пусть он подрос, обзавелся новыми домами, но все же, он мой. Кстати, забавно, что пони не боятся селиться далеко друг от друга, и граница городков и поселков может пролегать по самым крайним домам, скрывающимся где-нибудь за рощицей или холмом. Вот еще один признак этого мира – спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, подчинение законам и вера в то, что их не нарушит ни принцесса, ни пришлый коммерсант, решивший вдруг выгнать тебя с твоей же земли. Мейнхеттен — исключение из общего правила, так пусть им и остается. А вот остальной ми — за него точно стоит побороться!».

Домик наш я углядела издалека – лишь обогнув безмолвную ратушу. Хотя теперь его вряд ли можно было назвать этим уменьшительно-ласкательным эпитетом, словно обиталища большинства одиночек, состоящие из поставленных друг на друга коробочек-комнат – разросшийся за время моего отсутствия, он угрожающе выставил в воздух нагие стропила третьего этажа, дожидаясь теплого летнего дня и готовясь обрасти новой, соломенной крышей. Что ж, похоже, Дед без меня не сидел без дела – а интересно, для чего это новые помещения, да еще и под самой крышей?

— «Для внуков, естественно!» — хмыкнул старик. Наобнимавшись, наохавшись и даже всплакнув за компанию с Бабулей, я забросила на второй этаж свои сумки, даже не удосужившись подняться и поглядеть, куда они укатились, оглашая гулким грохотом темный коридор, и потопала мыться, благо, предупрежденные моим письмом, родственники уже ждали свою непоседливую пятнистую кобылку.

— «Ну, или для правнуков – это смотря как поглядеть. Но эт все неважно! Ты вот лучше скажи – как тебе моя придумка? А?».

— «Просто здорово! Я всегда хотела иметь такую вот комнатку, с наклонными стенами и окошком под крышей!».

— «Для правнуков!» — с грозным весельем, наставительно поднял копыто в воздух белый земнопони, потрясая узловатой ногой – «Ишь ты, комнатку ей! А кто стариков бросил на год? Кто дома появляется на несколько дней, а потом исчезает?».

— «Ну вот, заворчал, как несмазанный ворот!» — вступилась за меня Бабуля, глядя, как я уминаю домашние пироги, подбираясь к самому вкусному – десерту. Теплые вафли с кленовым сиропом и растекающимся ломтиком сливочного масла так и манили меня зарыться с головой в их тарелку, но путь мой к ним был извилист и долог, под внимательным взглядом Бабули пролегая между первым, вторым и третьим, не считая компот, заботливо приготовленным старыми копытами – «Дай ребенку поесть спокойно. После попеняешь… Хотя куда тебе! Не утерпишь же, сразу поскачешь, стройку свою показать!».

— «А и покажу!» — выпятил грудь отставной сотник, быстро пряча под столом какую-то склянку, которую он опрокинул в чашку в то время, когда его супруга была отвлечена, пододвигая ко мне вожделенный десерт. Сделав из своего широкого, со здоровенной ручкой, бокала могучий глоток, он подмигнул мне заблестевшим глазом – «Доедай, внучка, и пойдем смотреть мою работу».

— «Да пусть хоть с дороги-то отдохнет!».

— «Х-ха! Неча ей тут сидеть и слушать, как старика-гвардейца старуха обижает!» — вспетушился Дед, со скрипом поднимаясь из-за стола – «Мы с ней еще даж «приветственной» не глотнули, как полагается!».

— «Ну, я тебе сейчас!» — грозно подняла полотенце пожилая пони, сердито глядя на мужа. Что бы там ни было в этой его баночке, я поняла, что я хочу такого же и побольше! Что ж, теперь я знала, чью комнату я навещу этой ночью в поисках живительной влаги – «Ишь, чего удумал! Я за тобой слежу, и если найду еще хотя бы один бочонок или бутылку…».

— «Бочонок? Серьезно?» — прошептала я, идя вслед за Дедом на второй этаж. Угроза повисла в воздухе, заставив старого земнопони покорно вздохнуть, и поджав хвост, выметаться из-за стола – «Хороший сидр, хотя бы, или снова это твое вино?».

— «Лучше. Клювадос!».

— «Ась?» — я даже остановилась, запнувшись о неразличимую в темноте ступеньку. Нет, пожалуй, тут стоило бы сделать какое-нибудь окошко, а то так и разбиться недалеко – «Что, прости?».

— «Тсссс! Не так громко!» — заговорщицки прошептал старик, вытягивая шею и прислушиваясь к доносящемуся снизу ворчанию жены – «Клювадос, говорю! Эти грифоны, когда у них год назад неурожай винограда случился, стали в Эквестрии яблочный сидр покупать. Ну, эт и не удивительно же – столько пернатых кошек погибло… Кому его собирать?».

— «Погибло?» — пройдя по темному коридору, мы миновали двери, ведущие в наши комнаты, и очутились возле проема в потолке, заставленного строительными лесами. Дед гораздо ловчее, чем я, вскарабкался по наклонным доскам и оказался на третьем этаже, бывшим когда-то нашим потолком. Теперь, обновленные лаги и уже возведенный скелет из досок и бревен, на котором должна была держаться поднявшаяся крыша, сияли в утреннем свете нетронутой бледностью дерева, к которому не прикасалась еще кисточка маляра – «У них там что, большая резня была? До Мейнхеттена слухи не доходили…».

— «Да нет, не резня» — пошарив в нагрудном кармане, Дед вытащил из него свою трубку, но бросив взгляд на горы опилок, незажженной засунул ее в рот – «Ничего такого, что ты им устроила однажды, внучка. Раненных много — у них же гражданская война идет, почитай, уже несколько лет. Пять, если не ошибаюсь. Города разрушаются, переходя от одних к другим, от мятежников к королевским войскам, население редеет, и кому же какое дело до винограда, когда нужно кормить собственных детей? Кто побежал, кто остался, а кто… Ну, об этом даже и говорить не хочу. Есть среди этих хищников такие твари, что как вспомнишь, так плюнешь. В общем, туго у них там сейчас, очень туго, а единственное, чем они еще торговали, кроме железа, было вино».

— «Ага. Ну и всякие там повара, и прочие знатоки грифоньих обычаев».

— «Ага. Любят эти знатные пони привечать всяких там фехтовальщиков да гувернеров!» — сердито фыркнул старик, присаживаясь на самую большую опилочную кучу – «Но не о них сейчас разговор. Так вот, у них там кто-то из умников придумал наш сидр брать. То ли покупать, то ли еще как добывать, но в общем, они из него научились делать напиток, поистине достойный богинь!».

— «Да нууууу…».

— «Не скули, пока не попробовала!» — шикнул на меня Дед, зачем-то зыркая в сторону дыры, через которую мы попали на крышу – «Хотя знаешь, и не нужно тебе. Все ж молодая еще…».

— «Эй! Это шантаж?».

— «Да и детишки у тебя. Мамашкам такое пить…».

— «Это не честно!».

— «В общем…».

— «Значицо так, Дедуля?» — рассердившись, я плюхнулась рядом с ним, подняв в воздух кучу опилок – «Тогда никто в этом доме пить не будет! БА, ТЫ ГДЕЕЕЕ?».

— «А? Это что ж, шантаж?» — в свою очередь завелся старый вояка, сердито глядя на меня своими выцветшими от времени глазами – «Ты чего это удумала – старшего по званию, да начальству заложить?!».

— «Я? Это ты подсказал мне идею. Мы ж за трезвость, верно? БАБУУУУЛЯ!».

— «Ну ладно, ладно!» — услышав донесшийся до нас скрип отворившейся входной двери, быстро зашептал Дед, зашарив копытами в опилках – «Только по маленькой… По вечерам! Ясно?».

— «Ага. А утром кто принимал? Я, что ли?».

— «Всего парочку капель! Для вкуса!».

— «Ну, вот и я – для вкуса».

— «Эх, ну ладно!» — на свет, из пространства между балками, надежно укрытого опилочной кучей, появился увесистый бочонок. На глазок в него бы вошло литров пять, не меньше – «Но что б никому! Ясно?».

— «А то ж!» — радостно закивала я, глядя, как Дед начал цедить отдающую яблоком и деревом жидкость, похожую на крепко заваренный чай, в свою бутылочку, издалека напоминавшую кисет для табака – «Мы ж с пониманием, когда и нас в долю берут! Так что теперь насчет начальства не беспокойся, чем тебе Легат с тремя тысячами оглоедов не прикрытие?».

— «Три?!».

— «Ага. Сама обалдела. Ну, давай, а? За встречу?».

— «Ох и быстро же ты выросла, проказница» — присев обратно на кучу, вновь скрывшую в своих недрах бочонок с заветной влагой, как-то грустно покачал головой Дед. Принюхавшись к протянутой склянке, я зажмурилась, и коротким глотком втянула в себя обжигающую, пахнущую яблоком и горьким деревом жидкость – «Скоро и детишки твои приедут – муж твой еще вчера написал, что… Аааа, проняло? Вот-вот, покашляй! Будешь знать, как учить деда жеребят строгать!».

— «Кхеее… Кха-кха-кха… Уби… Кха-кха! Убийца! Что… Кхе-кхе-кхе… Скока там, blya, градусов?!».

— «Как положено – пятьдесят оборотов! Такого простого не знает, а туда же — легааааааат! На вон, стружечкой закуси».

— «Фух, ты просто маньяк, Деда!» — переведя дух, я уставилась на ополовиненную склянку. Наивная дурочка, привыкшая к слабому алкоголю этого мира, я нарвалась на настоящий самогон и теперь лихорадочно посасывала смолистую стружку, испачкавшую клейкой смолой мой мгновенно онемевший рот.

— «Фууух! Ну что, еще по одной?».

— «Так бочонок-то в опилках!».

— «А мы раскопаем».

Эх, хорошо идет клювадос теплым летним деньком, да под хороший разговор.

— «…Ну вот в кого ты такая пустоголовая, прости меня богиня, а? Как они, по-твоему, через горы-то перелетят? Там так просто не полетаешь, и выше небесного потолка не подпрыгнешь! Потому-то и будут они искать в них проходы, чтобы в Эквестрию-то пролезть. А на самых крупных перевалах – наши крепости уже давнехонько стоят».

— «Да ну тебя! Вот мы в Обители…».

— «О, богини, за что караете столь пустоголовой дочерью?! Да там все так устроено, что б вы туда сами добирались! И течения эти воздушные, и проходы со стороны древних лесов – я ж своими копытами ее всю исходил! Аль ты думаешь, что вы, молодые, все из себя красивые, пробились бы туда, коль хозяйка ее б того не возжелала? Да и тогда тебя до Понивилля попутный ветер домчал, через низенькие горы. Без него не удалось бы тебе наш фургон сюда дотащить».

— «Ну, тогда за то, что мне удалось! Вздрогнули?».

— «Ох, егоза… Уххх, хорошо!».

— «Ага. Пджди, тут где-то был… Бченак…».

— «Эй, дочка! Внучка! Ну вот, не умеет ничего нынешняя млдежь! А ведь эта еще и самая лучшая! А и вправду, хде там мой бочонок?».

Закончилась эта встреча там же, где и началась – в куче опилок. Проснулась я от того, что морщилась и зажимала себе уши, безжалостно насилуемые звуками огромной пилы, вгрызавшейся в какое-то дерево, причем – прямо у меня под головой. Застонав, мне все же удалось приоткрыть слипавшиеся глаза, и с непониманием уставиться на груду деревянных обрезков, с которой в обнимку, как оказалось, я все это время и почивала. Скосив глаза и постаравшись при этом не вывернуться наизнанку, я потянулась копытом в сторону собственной макушки, но не удержалась, и сползла в зашуршавшие опилки, сопровождаемая гулким звуком распиливаемого бревна.

— «Угххххх… Водыыыыы…».

— «Ну вот, я ж говорила!» — раздался надо мной сердитый голос Бабули – «Говорила, что разбудишь!».

— «Нич-че! У них побудка знаешь какая? Мертвого подымет!» — прищурившись, словно китайский пчеловод, я разглядела обливавшегося потом деда. Свирепо закусив потушенную трубку, он и в самом деле споро распиливал сразу несколько досок, поливая меня дождем ароматных сосновых опилок – «Давно пора вставать, а она все еще храпит тут, словно бурундук какой!».

— «А нечего было тут устраивать!» — сварливо откликнулась Бабуля, не обращая ровно никакого внимания на мою страдальчески скривившуюся мордочку – «Устроили тут позорище на весь городок! Какой пример подаете пегасам? Ну смотри, негодница, донесут они твоему муженьку, нашепчут в уши всякого, а ты и сказать поперек ничего и не сможешь!».

— «Ухххх… Ба, мне счаз плохо станет!».

— «Не стало бы, если бы посидела со мной после завтрака часок!» — не собиралась щадить мою больную голову та – «Или по Понивиллю бы прошлась, подруг да знакомых проведала, или возле ратуши интересное что-нибудь рассказала! Но нет, нужно было с этим оболтусом сюда забраться и налакаться до беспамятства!».

— «Но мы же за встречу!».

— «Тогда жду тебя внизу!».

— «Эммм?» — я недоуменно поглядела на старика, старательно пытаясь не упасть и не заснуть на этом же месте. Тот лишь упрямо поджал рот и усмехнулся, впрочем с некоторым сожалением поглядев на перевернутый бочонок, сиротливо истекший последними каплями своего содержимого в дальнем углу бывшего чердака – «Что, и его тоже?!».

— «Никого моя старушка не пощадила» — покачал головой старый гвардеец, вновь принимаясь рычать своей длинной пилой – «Так что давай, беги к ней поскорее. А потом возвращайся, да не по лестнице, а снаружи, с грузом. Нечего тебе порожняком-то летать. Уж если взялась помогать, так работай!».

— «Да? А когда это я подписалась на помощь?» — бубнила я, спускаясь по шатким досочкам в темноту второго этажа – «Ох, моя голова! Ничегошеньки не помню».

Помогать и вправду пришлось много и долго. Рассердившаяся Бабуля нескоро сменила гнев на милость и до самого вечера гоняла меня с поручениями по дому. Под ее копытоводством я вымыла и выскоблила весь второй этаж, проведя полдня с задранным к потолку крупом и упершись носом в пол, по которому елозила моя половая тряпка, выбила матрацы и перестелила все постели, вымыла окна и вытерла пыль – в общем, к вечеру дом сиял, словно новенькая золотая монетка, в то время как я попросту валилась с ног. Попытавшись помочь ей еще и в готовке, я была быстро удалена с кухни после того, как едва не устроила неуправляемую химическую реакцию, случайно опрокинув яблочный уксус на мешочек с каким-то белым порошком. Из кухни я вылетела в клочьях белой пены и впереди собственного визга, после чего, потирая зудящий круп, по которому прошлось бабулино полотенце, до самой темноты таскала на третий этаж доски и бревна, вновь приспособив для этого свою старую веревочную сбрую. За долгое время, проведенное в пыли, под кроватью гостевой комнаты, она порядком ссохлась, но все же мне с лихвой хватило четырех оставшихся веревок для того, чтобы перетаскать туда и выгрести оттуда почти все, что приготовил для строительства Дед. Так что не было ничего удивительного в том, что я прикорнула на том же диванчике, где прилегла отдохнуть, буквально на пару минут. Казалось бы, только раз моргнув, я открыла глаза уже поздней ночью, в полумраке большой гостиной – свет был погашен, лишь только над самым столом теплилась наша старая керосинка, перекочевавшая в дом из стоявшего рядом с ним фургона, в котором когда-то путешествовали старики. Живший с ними кот остался в Хуффингтоне – несмотря на все произошедшие со мной метаморфозы, животные по-прежнему в своем большинстве не переносили моего присутствия, стараясь убраться как можно быстрее и дальше от пугавшего их пятнистого существа. Как я могла убедиться, на хищников это влияло чуть меньше, и совсем не влияло на всяческих монстров всех видов и мастей, поэтому я очень быстро забыла об этой своей особенности, которой отличался когда-то Дух, запертый в теле молодой пегаски, всплывшей со дна лесной реки.

«Богини, как же давно это было!».

— «Простите. Кажется, я задремала».

— «Ничего. С непривычки-то всегда тяжеловато» — добродушно усмехнулась Бабуля, щелкая прилипавшими к ее копытам спицами. Я знала, что требовались года или фантастическая усидчивость для того, чтобы овладеть подобным уровнем копытокинеза и применять его так же легко, как человек, работающий пятью своими пальцами. Именно поэтому большинство пони могли похвастаться этим лишь на склоне своих дней – «Конечно, это тебе не глупыми железяками размахивать. Домашние хлопоты – они посложнее будут».

— «Наверное» — не став спорить, откликнулась я, поглядывая на Деда, уснувшего вместе с трубкой в своем любимом кресле – «Ты уж прости, что мы так… За встречу же!».

— «Не привыкай к этому!» — строго попросила меня Бабуля, откладывая свое вязание – «Это для тебя в новинку, а его я много лет отучала глушить в себе страх грифоньей отравой. Да-да, не удивляйся, в молодости Санни любил хорошенько постучаться в бутылку, особенно когда вернулся из этого Сталлионграда. Они там на местных бизонов ходили, лохматых и страшных – вот он и начал напиваться для того, чтобы уснуть. Бывало, полбутылки выдует, и спать ползет, а потом, ночью, все зубами скрипит да вскрикивает – в атаку, значит, ходит. Поэтому прошу тебя, моя милая, не делай так больше, хорошо?».

— «Ладно. Тем более, что эта дрянь все равно была не вкусной» — буркнула я, отводя глаза. Эх, хорошо на склоне лет рассуждать о том, что можно делать, а чего делать не стоит. Когда нервная система работает медленно и неторопливо, в такт постаревшему телу, легко уклоняться от соблазнов и учить других жить. Но я не ныла и не критиковала Бабулю, а просто понимала эту особенность мышления пожилых существ – осторожных и неторопливых, в отличие от вспыльчивых юнаков. Но и давать клятву я не собиралась, ведь, чего доброго, так можно и в монастырь пообещать уйти, в случае чего!

– «Ладно, я спать. Попробую выспаться перед приездом своих охламонов. Скоро они, кстати?».

— «Да вот, обещались ночным поездом приехать. Иди, я разбужу. Только вот деда нашего наверх переправлю. Дед, а дед! Вставай, горе ты мое! Спать пора!».

Нога за ногу, я поднялась на второй этаж, все еще пахнувший щелоком и мылом. Как оказалось, добавленное в воду вместе с древесной золой, оно отмывало старые доски не хуже патентованных моющих средств двуногих обитателей прошлого мира, и теперь, я могла насладиться несколькими часами спокойного сна, прежде чем по моему телу вновь примутся скакать проказливые детские копытца.

И этой мысли оказалось достаточно, чтобы перебить любой сон.

«Как они там жили без меня все это время? Не болели? А может, уже и забыли мамку, за эти полтора месяца?» — прикрыв глаза, я ворочалась с боку на бок. Сон не шел и мне оставалось лежать между двух простыней, словно мяско в пельмешке, и накручивать себя одной безответной мыслью за другой. Наконец, не выдержав издевательства над своими нервами, организм решительно подтолкнул меня к посещению одного уединенного места, расположенного на задворках нашего дома, входя в которое даже принцессы теряют толику божественного величия.

«Интересно, и почему во всех произведениях, за исключением, быть может, исторических романов, центральные персонажи оказываются в столь интересном месте только тогда, когда им нужно скрыться от злодеев, или наоборот, злодеев в этом месте замочить?» — размышляя, я оглядывала стены узкой и длинной будочки, в которой я расслаблялась вот уже целый десяток минут. Выкрашенные в неразличимый ночью бурый цвет доски, да короткий, продолговатый стульчак с забавной полочкой, на которую полагалось закидывать хвост – вот и все убранство столь необходимой в хозяйстве постройки, что окружало меня во время ночного похода по неотложным делам – «А ведь в этом месте, согласно статистике, мы проводим довольно существенную часть своей жизни! Пожалуй, завтра нужно будет выпросить у деда его накопытник и прибить сюда пару полочек, куда поставить несколько интересных книг. Оу, оу, и газеты! Обязательно газет положить, что б за слабительным не бегать, в случае чего. Да и листья лопуха не слишком-то подходят для конских задниц – попробуй только не той стороной перевернуть, и будешь полдня на заднице ездить, как мопс[8]! Жаль, что в этом мире бумага – все еще штука не из дешевых, и стоит два листа за бит. Наверное, древние изготовители бумажной продукции откусили бы от зависти собственные языки, узнай они, что за два листа красивой, мелованной бумаги будут платить целый золотой! Хорошо еще, что из-за особенностей рациона этих разноцветных лошадок вокруг полно соломы, которая может использоваться и таким вот образом. В еде ее не используют – в конце концов, когда вокруг полно другой еды, кому придет в голову жрать матрац?».

БУМЦ

— «Ась?» — подняв голову, я уставилась на крышу кабинки. Похоже, задумавшись, я и не заметила, как вновь задремала, и только глухой звук чего-то тяжелого, упавшего с дерева на крышу моего убежища, заставил меня вскинуться, заполошно крутя головой. Вокруг было темно – керосиновый фонарь потух, и меня окружала недружелюбная, колючая темнота, наполненная ароматами выгребной ямы, располагавшейся у меня в тылу. Стук повторился, а за ним – и странный шорох, донесшийся откуда-то от двери.

«Blyad! Они перекрыли выход!».

Все произошло мгновенно. Внезапно, что-то тяжелое бухнулось мне на спину, и в тот же миг мой круп ощутил всю остроту похожих на иглы когтей, безжалостно впившихся в мой хребет. Заорав от ужаса, я метнулась в одну сторону, затем в другую, и наконец, ударившись головой о дверь, принялась крутиться на месте, нелепо взбрыкивая задними ногами и вскрикивая каждый раз, когда попадала по стенам, полу и даже потолку. Трещали доски, сыпалась на голову труха – домик шатался и скрипел, но невидимый противник все так же крепко держался на моей спине, нещадно хлеща меня чем-то по заднице, словно ковбой, укрощающий норовистую лошадь. Наконец, полуослепшая от ужаса и боли, я вывалилась из разлетевшейся под моим ударом двери, и с разбегу хлопнулась на спину, для надежности, перекатившись несколько раз по земле. Когти терзавшего мою спину монстра разжались, и я наконец смогла избавиться от пугавшего меня ощущения, что их обладатель собирается вырвать из меня хребет со всеми его позвонками. Бросившись в сторону, я подхватила с земли отломавшуюся от туалетной кабины доску, и размахнувшись, изо всех сил приложила ей едва различимое в темноте чудовище, оглушенно копошившееся на пыльной земле возле покосившегося туалета, и с ненавистью таращившееся на меня здоровенными, круглыми глазами. Удар получился на удивление легко, и супостат, глухо курлыкнув, улетел обратно в туалет, отрикошетил от провисшей на оставшейся петле двери, и с треском исчез в темневших за кабинкой кустах, оставив меня ошарашенно таращиться ему вслед, с доской, зажатой под бабками передних копыт.

— «Это… Что… Такое… Было?!».

Ответа не последовало. Зато над моей головой распахнулось окно, и задрав голову, я встретилась глазами с Бабулей, подслеповато всматривавшейся в темноту, казалось, не рассеивавшуюся, а еще больше сгущавшуюся от света маленькой керосиновой лампы. Увидев меня, она только покачала головой, похоже не замечая разгромленного мной сортира, и со стуком закрыла окошко, задернув за собой ситцевые шторки. В другое время, я долго наслаждалась бы видом этого окна, столь уютно выглядевшего при свете старой керосинки, млея от осознания того, что это мой, мой собственный дом, но в тот момент меня больше беспокоил тот страшный монстр, что попытался выцарапать из меня весь спинной мозг. В конце концов, в туалет могли спуститься и мои родные, а покушения на их жизнь и здоровье я не собиралась прощать никому, будь то трижды монстр, убийца или жуткий дракон. Да и по весу, казалось, чудовище было совсем не тяжелым, а значит – легким, пускай и когтистым, и сильным, и…

«Ладно, хватит себя накручивать! Нужно узнать, что это было, и изничтожить вражину!» — подбадривая себя героическими мыслями, и вызывая в памяти мордочки детей, я сжала зубы, и мужественно полезла в кусты, трясясь совсем не от страха, но от лютой ненависти, заставлявшей мой хвост трусливо прятаться между ног, а зубы – выбивать героическую чечетку.

Щелк-щелк-щелк-щелк-щелк.

Чему, кстати, немало способствовали щелчки арбалетного ворота, взводящего тугую тетиву.

— «Сдохни!» — взревела я, и не обращая ни малейшего внимания на то, что этот героический крик должен был звучать гораздо громче и решительнее, с отчаянным писком рванула сквозь кусты, лихим броском вперед и в сторону уходя с линии выстрела. Получилось, мягко говоря, не очень – должна признать, у героев боевиков это выходило гораздо лучше, но своего я добилась, и сгребла в охапку что-то мягкое, щипучее и снабженное множеством смертоносных когтей. Отбиваясь от крыльев, лупящих меня по морде и вскрикивая от уколов острейших когтей, впивавшихся мне в грудь, ноги и губы, я выгреблась из кустов, и рысцой поскакала в сторону дома, держа в зубах свою добычу. Уже по пути в гостиную я поняла, что моя жертва была мелковата для полноценного монстра, и лишь широкие крылья, за одно из которых держалась я, делали ее в темноте неотличимой от гораздо большего существа. Лупя вторым крылом по всему, что попадалось навстречу, этот комок ярости не проронил ни звука, и лишь брошенный на диван, вновь распахнул свои зеленовато-желтые глаза.

— «Что опять случилось?!» — сердито прошептала с лестницы Бабуля, кутаясь в свой неизменный платок – «Что за шум? Ты споткнулась, и упала прямиком в отхожее место?».

— «Нападение!» — сопя, откликнулась я, стирая с мордочки кровь и белесые перья, после чего ткнула копытом в глазастый комок – «Вот! Оно! Напало, когда я… Короче, в самый неподходящий момент!».

— «Оно? Напало?» — с возмутившей меня недоверчивостью, осведомилась бабка. Дернув за шнурок, они зажгла большую лампу под потолком, прикрытую забавным зеленым абажуром, и подойдя ко мне, внимательно оглядела сначала мою добычу, а затем, уже и меня, неодобрительно покачав головой при виде моей расцарапанной морды.

— «А ты уверена, что не наоборот?».

— «Эй! Это же я тут пострадавшая сторона!» — возмутилась было я, но быстро притихла, увидев извлеченный из шкафа «тревожный саквояж». Появившиеся из него склянки подтвердили мои худшие подозрения, но отступать было некуда, ведь позади меня был жуткий монстр, рассмотреть которого я так и не успела, попав в ловушку бабулиных копыт, с неожиданной силой принявших крутить мою голову то так, то эдак, попутно тыча в нее стеклянной лопаточкой, испачканной в желтовато-розовой жидкости с загадочным зеленоватым оттенком – «Ауч! Ай! Ай-ай-ай!».

— «ИИИИиииха-ха-ха-ха-ха!».

— «Blya, что это было?!» — от громкого писка, закончившегося наглым, издевательским хохотом, я едва не опрокинула на себя стол со всем, что на нем находилось. Моя шкура буквально пошла волнами, прокатившимися по спине, однако все мои попытки развернуться и грудью встретить неизвестную угрозу были пресечены Бабулей, крепко державшей мою голову – «Эй! Ба! Оно фя… Оно фяс фопьетфя мне ф глотку! Бееее! Ну и гадость!».

— «Скажешь мне это еще раз, когда у тебя разнесет все губёшки!» — покровительственно усмехнулась старая земнопони, старательно смазывая флуоресцирующей гадостью мои губы и нос – «И ты сидишь к ней спиной. Как она может тебе в горло-то вцепиться?».

— «Она?».

— «Посмотри сама».

— «И посмотрю!» — вскочив, я схватила стоящую на столе банку с лекарством, словно гранату, и уже собралась было замахнуться…

— «О… Ого!».

На диване, прямо напротив меня, седела небольшая сова, злобно щуря свои огромные, словно блюдца, глаза.

— «Вот-вот» — вновь набрасывая на холку и спину платок, насмешливо фыркнула Бабуля, неторопливо удаляясь в сторону лестницы на второй этаж – «Можете продолжать свое знакомство. Саквояж с обезболивающими и бинтами – на столе. Спокойной ночи».

— «Ээээ… Но я ведь… Там был кто-то другой! Крупнее! И злобнее!».

Ответа не последовало. Пожилая пони ушла, а я осталась сидеть возле стола, беспомощно глядя то на лестницу, где скрылась Бабуля, то на сердито взиравшую на меня сову.

«И вот это вот тот самый монстр? Это он так подрал мою спину?».

Похоже, я действительно схватилась с совой. Наверное, даже совенком – небольшая, бурая в белую крапинку птица была немногим больше голубя, но уже могла похвастаться широкими, покрытыми шерстью лапами с громадными крючковатыми когтями, и острым черным клювом, которым она с подозрением водила вслед за моей перемещающейся головой. Поднявшись, я оглядела свою добычу, и сразу заметила обвисшее, подвывернутое крыло — похоже, катание по земле вместе с тяжелой кобылой явно не пошло ему на пользу. Попытавшись осмотреть сову со всех сторон, я обошла ее с другой стороны дивана, не поленившись отодвинуть его от стены – а вдруг эта зверюга сейчас возьмет и отдаст концы? Дед обидится за испорченный диван, а уж за разнесенный туалет мне вообще голову снимет!

— «Что б тебя!» — в сердцах прошипела я, вспоминая суровый полотняный ремень, некогда уже познакомившийся с моим провинившимся задом – «Ну и кто мне будет все порушенное восстанавливать? Pushkin?!».

Сова отреагировала незамедлительно — двигая головой, она внимательно следила за всеми моими поползновениями, и в один прекрасный момент, услышав за спиной мой тихий голос, просто взяла – и повернула голову на сто восемьдесят градусов, уставившись меня поверх нахохлившейся спины.

— «Оооогооооо!» — не в силах сдержать проснувшегося вдруг восторга, я сунулась вперед, глядя на птицу-самоубийцу, как древний воин востока, свернувшую себе шею, но не пожелавшую достаться врагу. Однако, бурая сволочь умирать явно не собиралась, и столь же внимательно глядела на меня, сердито прищурив свои сверкающие в полумраке глаза – «Ничего себе! Ты и такое умеешь?! А ну, покажи!».

Щелк-щелк-щелк-щелк-щелк.

Обойдя сову по кругу, я вздрогнула, уставившись на негодную птицу, клюв которой издал чуть менее громкие, но достаточно узнаваемые щелчки, напоминавшие постукивание какого-нибудь ограничителя на быстро затягиваемой пружине. Удовлетворившись моим секундным испугом, сова вновь захлопала неповрежденным крылом, и издевательски пискнула, на секунду широко приоткрыв оказавшийся невероятно огромным рот.

— «Охренеть! Ты и так умеешь?!» — мои мысли, крутившиеся до этого вокруг планов мести, не отличавшихся, впрочем, особой оригинальностью, приняли совершенно другое направление. Зверушка оказалась на диво забавной, и даже если поцарапала мне шею и нос, то совершенно не заслуживала того, чтобы ее прибили. Да и как я буду это делать? Доской? – «Значит, ты либо шпиён… Либо предвестник прогресса. Да-да, изображать часы или арбалетный ворот не всякая пернатая сволочь умеет. Так что живи! Сим я прощаю тебе нападение на Нашу особу! Короче, можешь валить. Я тебя не держу».

— «Иииииип!».

— «Не ори, а то перебудишь весь дом!» — буркнула я, задвигая на место диванчик и с сомнением глядя на пернатый подарок, крепко вцепившийся в одну из лежавших на нем подушек – «А, крыло. Ну да. И что же мне с тобой делать… А вдруг ты тут ненароком помрешь от внутреннего кровотечения, или перелома ребер? Интересно, у птиц ребра есть? И если да, могут ли они сломаться? Думаю, если что, из тебя знатное чучело получится, так и знай».

Сова, не мигая, оглядела меня с головы до ног, пройдясь глазами от кончиков ушей до мысков копыт, и вдруг, поднатужившись, распахнула пасть, выплюнув мне под ноги какой-то округлый, серый комок, после чего вновь издевательски прищурилась, скорчив донельзя презрительную и наглую рожу.

— «Так, похоже, я все-таки тебе что-то отдавила» — подумав, констатировала я, возвращаясь с улицы, где оставила веник и совок, отправившиеся в помойку вслед за странным образованием, больше похожим на свалявшийся войлок. Сжечь их можно было и утром, а вот дожидаться мужа и детей в одном доме с совиным трупом я точно не собиралась, как не собиралась и разбивать себе голову, поскользнувшись на чьей-то печени, выблеванной в ночи собственным хозяином – «Так, нам нужен ветеринар, и кажется, я знаю того, кто мог бы нам в этом помочь».

— «Нет, это не органы и не свернувшаяся кровь. Как и не камни из зоба» — развеяла все мои догадки Мэйн Гудолл. Желтая земнопони с ярко-голубой гривой долго не хотела открывать мне дверь, догадавшись о том, кто за ней находится, по поведению своих подопечных, поднявших дикий вой и скулеж. Помнишь, что я писала тебе о животных, Твайлайт? Так вот – забудь! Не знаю, как дикие, а вот домашние меня явно все еще ненавидели и боялись, или боялись и ненавидели – разницы не было никакой, а самым верным способом обидеть собачницу была возможность показать, что чем-то не нравишься ее четвероногим друзьям. Однако, мое брошенное в сердцах восклицание о «блохастых разносчиках зооантропонозов», долго гулявшее эхом по улочкам спящего городка, все-таки вынудило ее открыть дверь, впуская меня и сову, гордо восседавшую на моем оттопыренном крыле — «А так же не какой-то там «проглоченный valenok». Это катышки, или погадки».

— «Ну, я вижу, что это овальное и нечто свалявшееся… А что такое погадки?» — вопросила я у успокоившегося ветеринара, с подозрением глядя на сову, с гордым видом восседавшую на сгибе моего крыла. Несмотря на все уговоры сюсюкавшей с ней Мэйн, она только щелкала клювом, категорически отказываясь перелезать на удобный, обмотанный соломой, птичий насест – «Твои анатомия и физиология, монстр, интересуют меня все больше и больше, и думаю, свидание с таксидермистом[9] для тебя становится неизбежным, как новый день!».

Светло-бурая в белую крапинку птица гордо проигнорировала мои слова, отвернувшись от меня к ветеринару.

— «Эй, я с тобой разговариваю! Не смей отворачиваться, когда к тебе обращается жертва твоего птичьего террора!».

— «Так, раз птица не хочет перелезать на насест, значит тебе придется ее и дальше держать на крыле, пока я не наложу повязку на вывихнутое крыло» — все же, Гудол была хорошим ветеринаром и непритворно любила животных, впрочем, подходя к ним гораздо избирательнее в этом вопросе, нежели та же Флаттершай и убедившись, что сове и впрямь нужна помощь, отбросила на время все наши разногласия, сосредоточившись на лечении своего пернатого пациента – «Берегись когтей и не двигай своим крылом, пока я лечу крыло пациента».

— «Я уже запуталась, кого нужно держать и чьи крылья будут лечить» — буркнула я, глядя, как желтая кобыла умело и споро накладывает, крест накрест, медицинский лейкопластырь, плотно фиксируя крыло зажмурившегося животного к его телу – «А, теперь вижу. А отрывать придется больно и с перьями?».

— «Само отстанет» — отмахнулась та, поправляя примотанные к крылу палочки от мороженного и с критическим видом осматривая свою работу. Сова попробовала было рыпнуться, взмахнув крыльями словно коршун, однако едва не чебурахнулась на пол, заполошно дергая приклеенной к телу конечностью. Вновь приобретя устойчивое положение, она в очередной раз с ненавистью взглянула в мою сторону, словно это я залетела ночью в ее совиный сортир – «Совы линяют все лето, вплоть до осени, поэтому отлетевшие с пластырем перья ничего не решат. Наоборот, быстрее новые вырастут».

— «Жаааааль…» — протянула я, устав держать перед собой полуразвернутое крыло – «Теперь посадим ее в клетку и… Сколько там, кстати, с меня? И мы не договорили про эти самые катышки».

— «Погадки – это остатки перьев и костей, которые хищные птицы не могут переварить и срыгивают в виде вот таких вот катышков. А вот о деньгах мы как раз и должны поговорить более подробно» — усмехнулась Гудол, убирая обрезки лейкопластыря, бинты и какую-то вонючую мазь, обильно покрывшую внутреннюю поверхность больного крыла пациентки – «Согласно действующему в нашей стране «Акту о помощи животным, пострадавшим в результате действий пони», ты имеешь право на получение однократного вознаграждения за спасение этой милой птички, размером в двадцать бит. Однако…».

— «Ого! Эта рыжая тряпка живой стоит двадцать монет?! Слышишь, животное? А там, где ты живешь, еще такие имеются?».

— «Однако, согласно другому постановлению, поскольку животное пострадало по твоей же вине, ты обязана выплатить штраф в десять бит».

— «Грррр! Проклятый вуайерист! Наподглядывал за кобылой, а мне теперь платить? Но все равно, задница, мне достанется еще десять монет! Шах и мат, голубь-террорист!».

Сова не удостоила меня вниманием и гордо отвернулась к плакату, схематично изображающему сагиттальный[10] разрез собачьего организма.

— «Ну, а учитывая мою плату в двадцать пять монет…».

— «Скока?! Эй, да я эту сволочь вообще не знаю!».

— «В общем, с тебя пятнадцать битов, дорогая. И я надеюсь, что это будет для тебя хорошим уроком – ты могла бы его и раздавить».

— «Тогда я просто прикопала бы эту сволочь в том же самом сортире, в который он без приглашения влез!» — свирепо рыкнула я, негодующе фыркнув в затылок игнорирующей меня птице – «Паааадажди! Ты думаешь, что это он?!».

— «Аааага. Это он. И тебе придется о нем заботиться, пока не заживет крыло» — ехидно осклабилась Гудол. Желтая земнопони недолюбливала меня с тех самых пор, как Ник стал надолго отлучаться из дома, приписывая его отлучки моему дурному влиянию, а может и подозревая его и меня в чем-либо предосудительном. Как и я, она не отличалась в личных делах миролюбием и покорностью, поэтому вот уже пару лет как между нами царило вооруженное перемирие. И похоже, сейчас была ее очередь сделать свой ход – «У меня, знаешь ли, не приют для покалеченных животных. Тем более, что виновник имеется, вину свою признает…».

— «Но… Но я даже не знаю, что это за штука! А уж тем более, как о ней заботиться, и чем ее кормить!».

— «Штайнкауц. Обыкновенный Домовый Сыч, если использовать не грифонье, а эквестрийское название вида» — пожала плечами ветеринар, поглядывая на потолок своего кабинета. Со второго этажа до нас донесся приглушенный стук чьих-то копыт – «Питается насекомыми и мелкими грызунами. Не беспокойся – думаю, за несколько дней все пройдет».

— «Надеюсь, для твоего же блага надеюсь, слышишь?» — свирепо прорычала я сове, выкладывая на стол Мэйн пятнадцать золотых монеток – «Мерзкое отродье, жрущее деньги и подглядывающее за замужними кобылами, а потом прикидывающееся совихой! Как у тебя только совести хватило? Мерзавец, как есть мерзавец! Бабник и извращенец, понял?».

— «Уых!» — гулко ухнуло рыже-бурое создание, перебираясь ко мне на спину с тряского крыла. Поблагодарив сухо ухмыльнувшуюся жену своего приятеля, я ускакала из ее дома, гадая, успею ли я спрятать это мерзкое существо до того, как приедут мои родные? Сова – это вам не кошка, к лотку не приучишь, а ходить по колено в гуано я точно не собиралась. Скорее уж я утоплю это несносное существо! Кстати, а за вуайеризм положены в этом мире какие-нибудь штрафы? Нужно будет уточнить у Графита – в конце концов, он же какой-то там Ликтор и должен знать, за что можно привлечь существо, подглядывавшее за его супругой. С такими мыслями, я быстро добралась до дома, и определив тихо ухавшего страдальца на спинку дивана, удалилась на покой, еще раз пожелав ему не сдохнуть хотя бы в течение четырех дней, обелив меня, таким образом, перед законом.

Признаюсь, если бы я знала, куда меня заведет это решение, то наверное, наутро у моей семьи был бы на завтрак роскошный суп с настоящими мясными фрикадельками.

— «Сзади заходи! Сзади! Эх, молодежь!».

— «Уррррргмва-ха-ха-ха-ха!».

— «Няка-няка-няка!».

Обалденные звуки, правда? Под такие вот вопли и нужно просыпаться, чтобы научиться сочувствовать всем, кто связал себя узами брака и завел детей. Открыв глаза, я еще долго соображала, почему лежу на жестковатых, уже тронутых запахом дерева и времени простынях, в окошко радостно светит утреннее солнце, а снизу, с первого этажа, раздаются озабоченные голоса взрослых, и веселые детские крики.

У лестницы меня встретили старики – Дед рвался в бой, отмахиваясь хвостом от удерживающей его Бабули. Графит, подобно древнему воину, храбро перекрыл собой коридор в гостиную, держа передними ногами швабру с уже знакомой мне тряпкой, склоненную, словно боевой штандарт, пытаясь при этом хвостом отогнать носящихся между ног у взрослых детей, явно не разделявших всеобщих опасений. Увидев меня, малыши с визгом бросились под ноги уже мне, но если и рассчитывали завалить меня таким образом, словно маленькие борцы, то они крупно оши… Ауч!

— «Берри! Санни! Вы ж меня так убьете!» — охнув, я едва не грохнулась на пол, когда два разноцветных метеора, с разбегу, ударились о мои передние ноги, повиснув на них, словно кандалы. Пошатнувшись, я все-таки завалилась на спину, крепко прижимая к себе своих детей, счастливо пищавших что-то мне в уши. На несколько минут я буквально выпала из реальности, видя перед собой только свое рыже-черное чудо, возившееся у меня на груди, вдыхала – и не могла надышаться их запахом, казалось, плотно забытым за все время моего отсутствия, тихонько бормоча сквозь навернувшиеся на глаза слезы какие-то глупости и обнимая, ласкала вертящихся в моих объятьях детей.

— «Дорогая, иди с детьми наверх!» — донесся до меня напряженный голос мужа. Немного придя в себя, я еще раз лизнула забавно сморщившихся детей – похоже, малявки считали себя уже достаточно взрослыми для того, чтобы мать вылизывала их, словно каких-то малышей – и уставилась поверх вздыбленных задних ног на Графита, все еще закрывавших нас своим мощными телесами от неведомой опасности, угрожавшей всем моим близким и родным.

— «Я только что оттуда. У вас тут гораздо веселее».

— «Ты не понимаешь…».

— «Ну да, куда уж мне!» — весело хмыкнула я, поднимаясь и передавая вновь возбужденно загалдевших детей Деду, после чего попыталась заглянуть за перекрывавшую коридор тряпку – «Слушай, а можно я взгляну? Хотя бы одним глазком?».

— «Только осторожнее. Хоть ты и принесла в дом это чудовище, как говорит миссис Лиф, я не хочу становиться испытателем тех ужасных средств, которые вы храните в той сумке, в шкафу».

— «Я? Чудовище?» — удивившись, я отстранила качавшуюся перед носом швабру, и осторожно вошла в комнату. Да уж…

Вокруг царила картина поспешного бегства. Перевернутые чашки, упавшие на пол треугольники хлеба, рассыпанные по столу сухофрукты и истекающая последними каплями «крови» банка с малиновым джемом. Похоже, нападение было совершено внезапно, по всем правилам диверсионной работы, вот только воспользоваться плодами своей победы нападавший явно не сумел.

— «Мы решили тебя не будить, и только присели к столу, как откуда-то сзади раздался дикий вопль» — сообщил мне от входа Графит, разрываясь между своей шваброй и неугомонными отпрысками, рвущимися вслед за мной в логово зверя – «А потом это огромное чудище с громадными глазами набросилось на нас, что-то крича и требуя чего-то. Вот мы и решили его прогнать».

— «Ааааага… Вижу. Слышишь, Ба? Я ж говорила, что он просто огромен, а ты мне не верила!» — захохотала я, разглядывая стол. На ручке остывшего чайника, словно на собственном троне, сидел вчерашний сов или сыч – я решила не напрягать голову, пытаясь вспомнить, каким словом обозвала вчера его Гудол – и сердито тряс головой, пытаясь избавиться от налипших на клюв обрывков лейкопластыря – «Ну что, морда? Попался? И что теперь будешь делать?».

Увидев меня, сов изобразил своей головой правильную восьмерку и злобно проорал склеенным клювом какое-то совиное ругательство, заставив Графита и прятавшегося за его ногой Санни поспешно отступить обратно в коридор. Отличавшаяся неугомонным характером Берри радостно выбила копытцами по полу звонкую дробь и попыталась одним лихим прыжком вскочить на стол, но не удержалась и хлопнулась на пол, к счастью оказавшись прямиком на моем вовремя подставленном крыле. Увы, это не охладило ее пыл, и вскоре она довольно быстро оказалась на моей спине, где принялась разглядывать сидевшего на столе хищника из-за моей гривы, разрываясь между блестевшими в ней бусинами и забавной совой.

— «Берри, не балуйся».

— «Катветки!».

— «Чееего?».

— «Катветки! Няка!».

— «Котлетки? Из него?» — я с сомнением оглядела мрачную, словно туча, сову. Впечатлившись размером моих распахнувшихся крыльев, он сердито нахохлился и покачиваясь, все так же сидел на ручке чайника, недобро разглядывая царившую вокруг кутерьму – «Нет, Берри, маловат. Вот поживет у нас еще дня три, нагуляет жирок… Ну что, освобождать тебя, морда? Или так оставить? Говорят, голодовка способствует воспитанию животных лучше всякой розги».

Не опустившись до ответа какой-то там пони, сыч, тем не менее, все-таки просек, что речь идет о его дальнейшей судьбе, чему нимало способствовала моя дочка, с радостными воплями прыгавшая вокруг стола и широко разевавшая маленький, но от этого не менее голодный рот. Хрипло пропищав что-то заклеенной пастью, он, тем не менее, лишь для порядка клюнул мое маховое перо, которое я словно большой палец, протянула ему под ноги, после чего, попрыгав и потоптавшись на нем, аки готовящийся к встрече с противником боксер, умостился на сгибе крыла, крепко вцепившись в него своими широкими лапами, больно впиваясь когтями в мою конечность.

— «Отпусти крыло! Крыло отпусти, тебе говорят!» — зарычала я на сыча, сердито завопившего при первом же рывке своего насеста. Когти немного разжались, и подтянув крыло к своему носу, я принялась, как умела, освобождать совиный клюв от медицинского лейкопластыря. Похоже, выспавшийся на спинке дивана, поутру сов решил, что белые полосы клейкой ткани вредят его маскировке и решительно приступил к их потрошению. Увы для него, одной из основ десмургии[11] был вековой постулат о том, что «хорошо зафиксированный больной в анестезии не нуждается», и оттого, во все времена, средства для фиксации пациента и его конечностей делались крепкими, с душой, поэтому сорвав с себя лейкопластырную повязку, нарушитель режима был моментально наказан, лишившись возможности даже приоткрыть свой длинный черный клюв.

– «И попвобуй только клюнь!» — предупредила я хищно щурившуюся на меня птицу, обеспокоенно поглядывавшую на зажатый в моих зубах десертный нож – «Быфтро окавешься ф суповой кафтрюле! Понял?».

Наверное, сов все-таки внял голосу рассудка, позволив мне аккуратно срезать с его крючковатого клюва липкие белые полоски, в которых запутались разгрызенные, расклеванные на части лубки. На протяжении всей этой процедуры он не издал ни звука, и открыл глаза только когда я убрала от его шеи свой нож, с грохотом выплюнув его на стол. Открыв свои забавные гляделки, он испытующе пощелкал своим клевалом, после чего – уставился мне в глаза.

— «Милая, у тебя все хорошо?» — робко поинтересовался от входа в гостиную Графит. За его спиной виднелись озабоченные морды приемных родителей, в то время как осмелевшие дети носились по комнате, оглашая ее воинственными воплями. Нацепив на голову опрокинутую на пол розетку из-под варенья, Санни схватил зубами самый большой нож и теперь подкрадывался к сидящему у меня на крыле сычу с какими-то недобрыми намерениями, в то время как Берри просто и безыскусно подпрыгивала, щелкая зубами, в попытках добраться до хвоста ошалело глядевшей на них совы – «Ох, богини! Да они даже смотрят на всех одинаково! И вы еще говорите, что ей нужно помочь?».

Последние слова, по-видимому, были направленны моим домочадцам. Недоуменно поглядев сначала на них, затем на сыча, я заметила, что он повторил мое движение, забавно ворочая головой. Да, пожалуй, это была самая забавная зверушка из всех, кого я только встречала и помнила, но…

«ОГО! КАКАЯ ПРЕЛЕСТЬ!».

Слова древнего произвели на сова абсолютно неоднозначное впечатление. Вздрогнув, птица прижалась к моему крылу, глядя на меня своими, широкими словно плошки, глазами, и мелко семеня, заспешила прочь, ловко перескочив с моего крыла на грязный стол, по которому и отбежала подальше, забавно цокая по гладкой поверхности дымчато-серыми когтями. Прыгнув на хлебницу, сыч замер на ней, вытянувшись по струнке, и очень забавно извернув свое тело с прижатыми к нему перьями, стал словно вдвое тоньше, для надежности прикрыв сверкавшие на меня глаза.

«Хха! Прикольно! Видел, какую я себе штуку оторвала?!».

«СОВА».

«Лучше – филин! Или сыч – хрен их разберешь».

«ОСТАВИШЬ?».

— «Да нет, вряд ли…» — пробормотала я, вполне разделяя желание Древнего и дальше любоваться забавным животным. Увидев, что опасность временно миновала, сов приоткрыл свои мрачные буркала, и натянув на них нижние веки, стал, в свою очередь, рассматривать меня с безопасного расстояния. По-видимому, он настолько увлекся составлением плана побега, а заодно и изощренной мести, что не обратил внимания на Графита, осторожно, бочком обошедшего стол по приличной дуге, и совершенно забыл в чьем доме он находится, где опасность могла подстерегать неосторожного гостя везде – в том числе, и с тыла, где уже виднелось чье-то припавшее к столу тельце, забавно виляющее задницей в ожидании момента для прыжка.

— «Берри» — намекающе протянула я, глядя на примеривавшуюся к своей добыче дочь – «Дочка, он же с тебя размером! Неизвестно еще, кто кого тут сожрет! Я не думаю… Оп! Ну вот, получила?».

— «Свиу!».

— «УуууууууииииИИИИИИИИИ!» — прыжок, хриплый свист, и вслед за этим – обиженный рев жеребенка, переходящий в громкий, терзающий уши свист. Бросившийся на помощь Графит опоздал буквально на секунду, лязгнув острыми зубами всего в миллиметре от удалявшегося жеребячьего хвоста, вместе со своей хозяйкой, отправившегося в полет за едой, столь нагло рассевшейся на чужом хозяйстве. К несчастью для дочери, еда обладала способностью выворачивать шею под казалось бы, анатомически невозможными углами и уже в полете та обнаружила, что на спине у сидевшей к ней задом, и казалось бы, ничего не подозревающей жертвы, вдруг выросли большие, желто-зеленые, и крайне недовольные глаза, злобно уставившиеся на подлетавшее жеребячье тельце, как на достойную закуску перед едой. К счастью для обоих, эта стычка закончилась вничью – получив клювом по лбу, дочь села на попу и громко, негодующе заорала, тыча копытом в сторону потенциальной еды, посмевшей оказать юной охотнице активное сопротивление. В свой черед, потенциальная жрачка упала на стол, вляпавшись грудью в варенье, и теперь злобно курлыкала себе под нос, с отвращением стряхивая с клюва и перьев сладкие алые капли. О богини, ну прямо как дети, честное слово!

«А ОН ЗАБАВНЫЙ! МОЖЕТ…».

— «Милая, а у него талант» — усмехнулся Графит, передавая мне ревевшую дочку и забирая на спину испуганно хныкавшего сына, мигом растерявшего весь свой боевой задор – «Точнее, неплохие задатки воспитателя. Да и выглядит точь в точь как ты. А что, если…».

— «Не поняла ваших намеков, сударь!» — насупилась я, шоркая языком по мордочке ухватившейся за мою шею дочери, невнятными воплями жалующуюся на большую жеребячью обиду и шишку на голове, по которой уже несколько раз прошелся мой длинный язык – «Вы что, оба обалдели, что ли? Это же дикая скотина! Животное! Наверняка еще и больное чем-нибудь. А еще я по нему вчера покаталась, поэтому у него могут быть сломаны ребра, порвана печень, и… И еще у него разлитие желчи в становом хребте, и общая меланхолия жил[12]! Да-да, так мне доктор сказала!».

— «Правда?» — глядя на меня вместе с сыном, иронично поинтересовался муж. Сидевший на его спине жеребенок не менее серьезно и проницательно глядел на свою мать, осознанно или неосознанно копируя насмешника-отца – «Ну, если уже полумертвый он способен на такие фокусы, то что же будет, когда он войдет в полную силу? А давай…».

— «Не давай! Еще чего придумали!» — рыкнула я, глядя на совуха, заинтересованно крутящего головой от одного спорщика к другому и словно пытавшегося понять, где находится та кастрюля с водой, в которой я уже обещала сварить его ощипанную тушку – «Ну-ну, дочка, не плакай. Хочешь, я куплю тебе… Ээээ, нет, даже не блести глазёнками, ясно? От мороженого горло болит и насморк появляется, а так же ринит, евстахеит, блефарит, и… Ну ладно, не подлизывайся. Вот сварим твоего обидчика, и…»

— «Уррррррр!».

Захлопав крыльями, совинский сыч вспорхнул со стола, и треща, словно несмазанный вертолет, прошелся по комнате, после чего, приземлился мне прямо на макушку, надежно вцепившись когтями в косички волос. Повозившись, и оглядевшись, пернатая сволочь принялась зачем-то пощипывать мое ухо, негромко и неразборчиво клекоча в него какие-то совиные глупости. Увидев эту картину, муж хрюкнул от смеха, и не сдержавшись, повалился на жалобно заскрипевший диван, хохоча и всхлипывая. Вместе с ним, захихикал и сын, в то время как оккупировавшая мои крылья дочурка ревниво захныкала и запищала, пытаясь дотянуться передней ногой до свесившегося у меня между глаз короткого совиного хвоста. Обернувшись, сыч уставился на своего недруга, для чего ему пришлось наклониться, впиваясь когтями в мою бедную гриву, уже немало претерпевшую за эти несколько дней, прикрыл глаза нижними веками, и с хорошо демонстрируемым отвращением, уставился на подскакивавшую в моих объятьях Берри, словно примериваясь, как бы еще раз, не менее ловко, засветить ей по звонкому лбу.

«Х-ХА! А ОН ПОДЛИЗА!».

— «Не подлизывайся, понял?» — сердито сообщила я вылупившему на меня зенки филину, передавая неодобрительно качающим головами родственникам рвущуюся в бой дочь – «Ты себя уже выдал этим полетом, поэтому кыш! Брысь отсюда, морда совиная! Я тебе в няньки не набивалась! И нечего на меня вверх ногами смотреть! Милый, сгони его уже с моей головы, а?».

— «Ну нет, моя ненаглядная! Это теперь твоя сова» — сообщил мне развалившийся на диванчике супруг, подбрасывая крыльями веселящегося Санни – «Я помню, как ты сказала когда-то дивные слова: «Мы в ответе за тех, кого приручили», поэтому…»

— «Нет!» — сердито рыкнула я, снимая с головы недовольно завопившего что-то филина, и с силой пересаживая его на маленький столик, стоявший возле входа в гостиную – «Даже и не просите! Вон, черепашку – это пожалуйста! Кролика тоже могу подарить – его всегда сварить можно, или пожарить… А вот сову заводить не дам! Не положено, ясно?».

Фррррррррр.

Шлеп.

Что-то небольшое, но на удивление увесистое, шлепнулось на мой удалявшийся круп, вызвав за моей спиной очередной взрыв смеха. Оглянувшись, я от души погрозила копытом всей своей веселившейся семье, и с гордым видом удалилась на улицу, не обращая ни малейшего внимания на заискивающие гугуканья вновь оккупировавшей меня совы и демонстрируя всем своим видом непоколебимую решимость.

---

— «Иногда, я тебя перестаю понимать».

— «Иногда?».

— «Ну да. Когда дело касается этих бесконечных разъездов, я просто перестаю тебя понимать. Была бы ты земнопони или единорогом – тогда ладно, но ты ведь пегас. Ты можешь добраться до нужного тебе места быстрее, чем поезд, но предпочитаешь использовать не крылья, а железную дорогу. Неужели тебе так нравится скучать, запертой в этих коробках?».

— «А вот зато ты говоришь как настоящий пегас!» — хихикнула я, поглаживая густую черную гриву. Муж присоседился рядышком, на кровати и положив мне на грудь тяжелую голову, удовлетворенно урчал, временами, проходясь копытом по ребрам, каждый раз получая за это звонкий подзатыльник. Похоже, это его не смущало, и спускавшаяся все ниже нога намекала, что вскоре этот черный негодяй собирался взять то, зачем он так настойчиво зазывал меня в спальню нашего вагона.

— «Но ты прав. Я просто слишком хорошо поняла земнопони. Переняла их привычки. Да и вообще, прошел всего год после нападения! Можно подумать, одной в воздухе мне будет спокойнее, чем в толпе!».

— «Вот к этому я осторожно и подводил наш разговор. Надеюсь, ты оценила мою тактичность, а? Вот, я и думаю, что за это, мне полагается прррррремия…» — язык милого медленно прошелся от моего подбородка до груди, взлохматив шерстку на горле – «Сколько раз тебе говорил и я, и остальные, что командующий столь крупным подразделением эквестрийской Гвардии не может летать или ходить в одиночку? Лично я уже сбился со счета. Но теперь ты у меня не отверррртишься – приказ получен и по возвращении, тебя уже будет ждать пара пегасов, которые обязаны следовать за тобой везде – включая и то самое место, куда ты так любишь убегать от приставленных к тебе сопровождающих».

— «Вайт Шилд?».

— «Да, он самый. Твои любимые черные доспехи, которые, как ты уверяешь, он украл у тебя, белые жеребцы... Нет, лучше кобылы, а то я буду ревновать. Хотя… Ах, сено! Зная тебя, я все равно буду ревновать».

— «Нииипоняла?!».

— «Ну да, не поняла она…» — пробормотал нависавший надо мной жеребец. Приподнявшись, он провел языком по моему животу и груди, явно нацеливаясь на большее – «Знаешь, что тут про тебя ррррасказывают?».

— «Все враки!» — безапелляционно заявила я, переводя взгляд на темнеющее окно, за которым проносились едва видимые в темноте деревья – «Все ложь и провокация».

— «Даже по поводу той белой кобылы?».

— «Ничего не помню! Я проснулась совершенно одна!».

— «А я целый месяц спал совершенно один!» — сердито заявил муж. Нимало не смущаясь, по-хозяйски, он перевернул меня на живот и теперь осторожно покусывал спину, подбираясь к лопаткам и щекоча своим дыханием перья на разворачивающихся крыльях – «Поэтому за оставшуюся ночь я собираюсь получить мзду за все те дни, которые провел в одиночестве. Возражения?».

— «Ххха! Да я…».

— «Отклонены. Итак, на чем мы остановились…».

Поезд летел сквозь ночь, едва заметно покачиваясь и шурша по невидимым во мраке путям. Что ж, моя мечта исполнилась, хотя и не совсем так, как я себе это представляла – приехав со всем своим семейством в Кантерлот, я долго охала и восхищалась, расхаживая вокруг огромного паровоза, прибывшего по мою душу из сердца города-государства, словно привет, пославшего мне свою фиолетовую ракету, свой флагман паровозостроения, тяжело пыхтевший в начале платформы. Официально все дело было обставлено как «пробный забег», но увидев раскорячившуюся в середине состава здоровенную дуру «классного» вагона и узнаваемую фигуру Брауна Брика, «замаскировавшегося» под простого легионера посредством обычной туники, я поняла, для чего на самом деле сталлионградцам потребовалось показывать конкурентам свой передовой локомотив.

— «Легат».

— «Кентурион».

— «Как я узнал, «Сталлионградские Железные Дороги» предоставляют тебе возможность одной из первых оценить этот поезд… Как Первой Ученице принцессы, конечно же».

— «Нисколько в этом не сомневаюсь» — хмыкнула я, выхватывая из-под ног коренастого кенутриона беспечного сына. Прошмыгнув под стоящим жеребцом, он с интересом уставился в щель между вагоном и краем платформы, желая узнать, откуда берется и куда девается пар, белыми лентами тянущийся под вагонами в сторону выхода из вокзала. За Берри я не волновалась – добравшись до оружия или брони, она обычно надолго зависала – причем в прямом смысле этого слова. Поднявшись на задние ножки, она, безо всякого стеснения, тут же попыталась отодрать от его лорики какой-то шнурок, и вскоре, повисла на нем, словно рыбка, с рычанием дергая за неподатливую веревку. Теперь ее можно было спокойно оставить и заниматься своими делами – десять минут покоя нам было обеспечено – «Так, дети! Не приставайте к дядьке Брику! Эй, ну а ты-то куда?!».

Последнее мое восклицание предназначалось сычу, взлетевшему с моих сумок на голову Брика, и попытавшегося устроиться на поперечном гребне его шлема. Щетка из жесткого волоса, как оказалось, не была предназначена для ношения небольших, но тяжеленьких птиц, и возмущенно засвистевший пернатый паразит тотчас же отправился вниз, на свидание с гостеприимно распахнутым ротиком Берри, уже нетерпеливо приплясывавшей у передних ног кентуриона. Лишь благодаря моему вовремя подставленному крылу участь пернатого стать «котлеткой» была отложена на неопределенный срок. Увидев мое недовольство, сыч перепрыгнул мне на голову, и высокомерно надулся, впрочем, не делая ни малейших попыток улететь.

— «А это еще кто?».

— «Это? Оно с нами… Наверное» — тяжело вздохнула я, проходя в тамбур вагона, и старательно делая вид, что не замечаю округлившихся глаз кентуриона. По-видимому, того все-таки проняло знакомство с моим замечательным семейством и если на вышагивавшую позади меня фигуру Графита он отреагировал, так, как и было положено жеребцу, с тщательно скрываемой ревностью оценив его мощную грудь и большое, но гибкое тело, то дети и путешествующая со мною сова явно выбили его из колеи – «Ну вот куда тебя, морда, понесло? Хотел нагадить на Кабана, да? Так вот, если он вдруг решит прибить тебя за такое, или «случайно» на тебя наступить, я и копытом не пошевелю, понял?».

— «Это ваш вагон на все время путешествия» — пробасил шедший за мной земнопони. Что ж, открывшееся мне зрелище радовало глаз, и пусть гамма и была, на мой взгляд, несколько кислотной, но по уровню комфорта он явно обгонял даже «литерный» вагон богатеев, предоставленный мне когда-то для поездки в Мейнхеттен принцессами – «До Собачьих гор будем тащиться словно улитки, а вот за ними дело пойдет живее… А как ее зовут?».

— «Это он, и пока – никак. Хотя… Он ведь на тебя хотел нагадить, правда? Тогда, быть может, назовем его Кабан?».

— «Слишком много чести» — стоявший у дверей легионер подарил сове тяжелый, недружелюбный взгляд. Впрочем, сыч ответил ему таким же, что явно заставило смягчиться сурового, кряжистого земнопони – «Хотя птичка, похоже, серьезная, как я погляжу. С пониманием».

— «Вот и забирай! Дарю! Безд-возд-мезд-но! Не хочешь?» — с надеждой осведомилась я, оглядываясь на мужа и детей, с подозрением прислушивавшихся к разговору – «То есть, я хотела сказать… Может, подержишь его у себя во время поездки?».

— «Ээээ… Никак нет, Легат. Не могу».

— «Не можешь или не хочешь? Или…» — я обернулась. Ну, так и есть – за моей спиной уже вовсю маячил Графит, делая страшные глаза и какие-то жесты моему подчиненному, по-видимому предостерегавшие того от поспешного согласия со своим командиром – «Так, это что еще за пантомимы? А ну, все по местам! Скоро отходим!».

— «Я буду в соседнем вагоне, Легат».

— «Знаешь, хоть я и не знаю, за что ты так нравишься пони…» — проводя глазами удалявшуюся фигуру подчиненного, поделилась я своими мыслями с сычом – «… но мне почему-то кажется, что ты уже прекрасно можешь летать, симулянт пернатый! Чего ты ко мне прицепился? Вон, я тебе даже кулечек с твоими насекомыми в дорогу заверну! Не хочешь смыться, пока до тебя Берри не добралась?».

Ответа не последовало, а проштрафившийся и провинившийся сов вновь вспорхнул мне на шею, опять принимаясь пощипывать мои ушки своим острым, щекочущим клювом.

— «Ладно, до Сталлионграда можешь ехать с нами» — смешавшись, буркнула я – «Но учти, если нагадишь на ковер – я тобой же его и отмою! Будешь таким же фиолетовым, как он!».

— «Ухххуууу!».

— «И надо тебе придумать какое-нибудь имя… Например… Ну, я не знаю… Терминатор!».

— «Ух!».

— «Ага. Но как-то не тянешь ты на старину Шварца[13]. Тогда, быть может, и вправду, Кабан?».

— «Ииииип!».

— «Да, не тянешь ты и на кабана. Росточком не вышел. Но жрешь ты в три горла, как кабанище… О, придумала! Ты будешь Kabanidze!».

— «Иииип?!».

— «А мне срать, что ты там думаешь, понял? Нет, милый, не нужно хохотать, как этот пернатый удод – это слово не ругательное, как ты там подумал. Теперь так зовут эту проклятую птицу, и поверь, я своего мнения не изменю! И кстати, раз вы втроем были теми, кто всеми четырьмя ногами голосовал за то, чтобы его оставить, тогда и заботьтесь об этом проглоте! Ну что, кто хочет его покормить?».

Отгремели короткие перегоны железных дорог центральной части страны, и пролетев по долинам широких и низких Собачьих гор, поезд канул в зеленое море восточных лесов, пронизанных нитками рельс. Тут он смог показать себя во всей своей красе, и известие о том, что состав набрал расчетную скорость в шестьдесят пять миль в час[14], было встречено дружным топотом и открытием бутылок дорогого вина – мы были не единственными, кто желал прокатиться на этом чуде прогресса. Брик не обманул, и если до и между гор мы тащились не быстрее любого другого пассажирского поезда, которые во множестве сновали по рельсам страны, то за ними состав набрал скорость, и уже через день подлетал к Нью Сэддлу. Увы, я так ничего и не увидела в этом городе, кроме вокзала, напоминавшего прикрытую крышей сортировочную станцию[15] заштатной железной дороги, хотя количество платформ сделало бы честь даже Сталлионграду, не говоря уже о столице страны. Проведя презентацию локомотива, переросшую в небольшой митинг в поддержку рабочих-земнопони, состав вновь тронулся в путь, всей своей скоростью обещая доставить нас в Сталлионград всего за пару дней.

За время поездки дети успели изрядно заскучать. Если в первые пару дней все казалось им новым, пугающим и незнакомым, то вскоре даже собранные в дорогу игрушки или забавная тетя Фикс, которую мы захватили с собой в Кантерлоте, уже не возбуждали их интерес. Особенно развернулась в этой поездке Берри – почувствовав, что кроме игрушек, сказок на ночь и разглядывания проносящихся за окном пейзажей, других развлечений в этой поездке не предвидится, она принялась капризничать, скулить и безобразничать, развернувшись во всю ширь своей скандальной души. Санни же вздумал приболеть и пополоскавшись на ветру у приоткрытого сердобольной Квикки окошка, уже через несколько часов свалился с насморком и высокой температурой. Эх, дети! В первые дни в Понивилле вы боялись лишний раз отойти от матери, чтобы не потерять ее из виду, а теперь… В общем, пока мать хлопотала над сыном, дочь все-таки нашла себе развлечение и под конец поездки ежедневно и ежечасно охотилась на свои «котлетки», с негодующим видом глядевшие на нее из-под вагонного потолка. Но даже получив несколько раз клювом по лбу, от Кабанидзе она не отстала и в результате их схваток то одна, то другой, с попеременным успехом праздновали победу, украшая пол нашего вагона выдранными перьями и пучками синих волос. Похоже, ни встопорщенные перья, ни широко расставленные крылья нисколь не пугали дочурку, и довольно быстро я убедилась, что чем страшнее, опаснее и крупнее был объект ее интереса, тем большее возбуждение и этот самый интерес он у нее вызывал, так что к моменту прибытия в город оба имели весьма и весьма потрепанный вид.

Не знаю, какое обо мне сложилось бы впечатление у встречавших поезд сталлионградцев, но на приветственную делегацию это самое впечатление оно явно произвело. Выйдя из вагона я только мысленно хихикнула, попытавшись представить себя со стороны, гордо вышагивавшую в сопровождении подчиненной, мужа, детей и прочих сталлионградских «агентов в штатском», повылазивших из дверей вагонов. И с совой, таращившей по сторонам свои круглые, зеленовато-желтые глазищи. Да уж, цирк на выезде, да и только.

Подъехавший к вокзалу поезд загнали на уже известный мне тупик, откуда мы с Соей слиняли когда-то, прикрывшись огромной тушей «Синей стрелы», но в отличие от прочих пассажиров, нас высадили с другой его стороны, где нас уже ждали несколько серьезных пони, от которых за версту несло скаутами – местными военными, по слухам, когда-то на равных бившихся с армией Солнечной Принцессы.

«Или комиссариатом» — хмуро подумала я, глядя на знакомого пони, оранжевого, словно апельсин. Облаченный в напоминающую шинель темную одежду, он терпеливо ожидал меня в компании своего подопечного, одетого в тяжелый, давящий сталлионградский доспех.

Интересно, они там еще не взопрели?

— «Рад тебя видеть, Раг» — скупо ухмыльнулся комиссар Джус. Кратко кивнув фыркнувшему мне в затылок Графиту, он с интересом уставился на моих чад, по пояс высовывавшихся из своих седельных сумок и непрестанно теребящих мать, не желавшую отпускать их побегать по новому, грохочущему, пугающему, но такому интересному месту – «Так вот они какие…».

— «Мои!» — гордо признала я, оглядываясь на мужа, отчего-то тяжело притопывавшего копытом – «И наши. Графит, это комиссар Старх…».

— «We’ve met before» — недружелюбно буркнул тот, заставив меня удивленно покачать головой. Похоже, сама того не замечая, я перешла на сталлионградский и теперь вздрогнула, услышав знакомый голос, выговаривавший ставшие вдруг чужими слова.

— «Indeed» — вежливо кивнул комиссар, разом растеряв демонстрируемое на публику дружелюбие – «How are your teeth?».

— «Good enough» — в свою очередь, издевательски склонил голову черный охламон, явно нарываясь на еще одну драку – «And what about your jaw? Wasn’t it too expensive to cure…».

— «Stop that! Both of you!» — мгновенно рассвирепела я — «You are mature stallions, so please, stop act like a foals!».

— «Oh, don’t mind me. I just came out for some fresh air» — снимая с моей спины сумки, в которых притаились притихшие дети, буркнул супруг. Я не совсем поняла, что больше его расстроило – отсутствие поддержки с моей стороны или столь нагло ухмылявшийся ему конкурент, которому он уже давно порывался в очередной раз намять бока — «Honey, if you’ll find out we’ve been kidnapped, look for us in any train, heading west!».

— «Ну вот что ты с ним будешь делать?» — пробормотала я, глядя на удалявшегося супруга, с гордым видом шествовавшего в сторону компании крылатых кобылок, глядевших на него с толикой испуга и нескрываемым восторгом. Интересно, мне показалось, или среди них мелькнула Спринг Бриз? Оглядывавшаяся на меня Квик Фикс немного успокоилась, когда заметила взмах моего крыла, призывавший ее присоединиться к Графиту, и поскакала вслед за удалявшейся фигурой жеребца.

— «Признаюсь, мне неловко, Раг. Не хотел доводить до такого, но сорвался, как юнак» — смутившись, буркнул Джус, но я прекрасно видела, как хитро блеснули при этом его глаза. Похоже, этот негодяй, как и мой благоверный, явно не считал произошедшее между ним и Графитом чем-то предосудительным – «Что ж, не будем о плохом. Мне кажется, что теперь твоя семья не скоро вернется в Интернат – программа для них составлена и подготовлена, поэтому у нас есть достаточно времени для того, чтобы обсудить все, о чем ты хотела рассказать нам лично».

— «Угу. Вот только для этого мне потребуется кто-нибудь из членов партии или правительства… В общем тот, кто может решать вопросы, не отвечая на каждый из них затасканными формулировками «Я сообщу об этом выше» или «Мы рассмотрим этот вопрос в ближайшие дни». И как мне кажется, времени у нас немного. У всех нас».

— «Что ж, понимаю. Мы рассмотрим этот вопрос в ближайшие… Шучу-шучу. Не вскидывайся так, Раг. Говорят, это не полезно» — схохмил Джус, двигаясь вместе со мной в сторону выхода из вокзала. Пробегавшие мимо пони останавливались, завидев нашу могучую кучку, все еще привлекавшую к себе внимание даже несмотря на то, что сопровождавшие нас в поезде пони быстро растворились в толпе. Похоже, наученный горьким опытом, комиссар принял все меры предосторожности.

Но как оказалось, удивить меня у него получилось, и не раз. Миновав толчею у входа, мы погрузились в закрытый фургон и спустя сорок минут уже входили в широкие двери кабинета генерального секретаря. Восьмиугольное и высокое, Здание Партии и Правительства нисколько не изменилось за прошедшую пару лет, как не изменился и находящийся в нем кабинет – все та же огромная зала с большими, во всю стену, окнами, благородное дерево стеновых панелей, изогнутые формы тяжелых шкафов и штандарты цвета кумача, отягощенные золотом нитей украшавших их молотов и шестерней. Изменился лишь его владелец – во главе длинного стола восседал грузный серый земнопони, в ожидании нас поглаживавший свдою черную, с проседью, бороду. Возле него, на лакированной стойке, блестела здоровенная грифонья секира, недобро поблескивая в свете ярких, усыпанных хрусталем и кристаллами люстр.

— «Генеральный секретарь Лиф «Секира» Драм» — а вот голос не слишком соответствовал новому генсеку. Уж слишком незапоминающимся он был и выйдя из его кабинета, я наверняка бы забыла его уже в течение десятка минут – «Что ж, проходите, соратница. Располагайтесь. Ведь вы уже бывали в этом кабинете, верно?».

— «Да. То есть, так точно» — ежась, пробормотала я, исподволь оглядываясь по сторонам. Это место и вправду вызывало в памяти не слишком приятные ощущения и я поймала себя на том, что все время возвращалась глазами к месту, где сидел проклятый единорог, отправивший меня на посмертное свидание с принцессами.

— «Я рад, что вы ничего не забыли» — совершенно серьезно откликнулся старик, взглянув на умащивавшегося неподалеку Старха Джуса – «Ваша просьба была достаточно внезапной, соратница. Мы, как вы наверное слышали, только что разгребли тот политический кризис, что возник в нашем городе и по вашей вине, но я не смог отказать в просьбе той, что поспособствовала его разрешению. О чем же вы хотели со мной поговорить?».

— «Эммм… А почему у всех земнопони стало так много бород?» — вякнула я первое, что мне пришло на ум. Сидевший напротив меня комиссар остался спокоен, хотя несколько нервный жест, с которым дернулись его копыта скрипнув по полированной глади стола, выдали его желание на нем же и придушить тупую кобылу.

«О БОЖЕ! ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ ИЗ ЭТОЙ ГОЛОВЫ!».

— «Это становится модным» — на диво спокойно хмыкнул генсек – «Тем более, что правнуки утверждают, что она мне идет. Есть ли еще столь же животрепещущие вопросы?».

— «Ну… Есть, наверное» — засунув нос в седельную сумку, прихваченную у Фикс, я постаралась отрешиться от громкого нервного хохота, грохотавшего под сводами моей черепушки. Наконец, справившись с порядком искусанным замком, я вытащила на свет документы, написанные под мою диктовку моей протеже, и взглянув на кивнувшего комиссара, передала их генеральному секретарю, тотчас же погрузившемуся в чтение.

Много времени у него это не отняло.

— «Что ж, это действительно интересно» — откинувшись в своем низком кресле, Секира задумался, глядя на разворошенные листы бумаги, в которых я, пусть и несколько коряво, предлагала сталлионградским предприятиям стать основными поставщиками всего военного снаряжения, вначале для Легиона, а затем – и всей Гвардии, если мне удастся уломать на это командора. Конечно, это было маловероятно, но получать лучшее из возможного для своих сослуживцев не оглядываясь на прихоти бизнеса, я намеревалась абсолютно точно – «И что из этого выполнят принцессы?».

— «Я думаю, что все. По крайней мере, они знают об этой поездке, поэтому можно считать это молчаливым согласием, верно?».

— «Значит, хотите, чтобы производство Сталлионграда работало на Легион…».

— «На Эквестрию!» — чуть более резко, чем стоило, парировала я. Сидевший напротив Старх Джус встрепенулся и угрожающим движением бровей постарался мне намекнуть, что подзатыльником я, как тогда, не отделаюсь – «Именно что на Эквестрию. Мейнхеттен высосал из меня все соки и теперь хочет приняться за казну, а этого я допустить не могу. Если они хотят и дальше клепать свое проклятое барахло, то пусть делают с ним что хотят – я попробую объяснить принцессам, что глядеть на то, как разоряются жадные твари – это здорово и приятно. Вот тогда и посмотрим, как они попляшут, словно змеи на сковородке!».

— «Так значит, дело только в мелочной обиде на то, что вас обошли в таком деле, как рынок?» — покровительственным голосом поинтересовался Секира. Ни дать ни взять строгий дедушка, которому внучка жалуется на несправедливую жизнь, не позволяющую питаться одними пряниками и конфетами – «Мне кажется, что они не оставят вас в покое, соратница. Взявшись играть в эти игры, вы рискуете, и одним из элементов этого риска является чрезвычайно редкая возможность соскочить с того насеста, на который вас посадил конкурент, словно простую курицу-несушку».

— «Я постараюсь решить этот вопрос. Например, натравив на этих «джентельпони удачи» такого же хищника, только еще более алчного, чем они» — я похлопала сложенным крылом по сумке, где, среди вещей, лежало мое письмо, адресованное одному пронырливому адвокату – «А спешка связана с тем, что я не могу и не имею права ждать и играть по их правилам. Тяжбы затянутся не на один год, а уже к зиме нам нужно… А могу я быть уверена, что сказанное не выйдет из этой комнаты без серьезной причины?».

— «Раг, ты разговариваешь с генеральным секретарем Сталлионграда!».

— «А я – Первая Ученица принцессы Луны Эквестрийской!» — рыкнула я возмущенно приподнявшемуся комиссару – «И тоже не зря сотрясаю тут воздух!».

— «Ах, этот титул…» — как-то очень по-домашнему потянувшись, ехидно улыбнулся Секира. Скрипнув, его кресло повернулось, явив взгляду генсека панораму дневного Сталлионграда, в котором уже с самого утра кипела жизнь, не обращавшая внимания на палящее солнце – «Судя по сохранившимся летописям, предыдущие ученицы принцессы Селестии были умными кобылками, впоследствии, становившимися подспорьем правительнице в ее нелегком деле. Были дипломаты, ученые, маги, но вы, соратница…».

— «А что я?».

— «А вы могли бы пойти по их следам. Но похоже, что богиня почувствовала угрозу» — буркнул Секира, гипнотизируя взглядом огромное окно. Вновь тот же кабинет, и то же количество пони… Я поежилась от накативших воспоминаний – «Враги и мятежники начинают поднимать головы, давние соседи высматривают, чего бы еще откусить от страны, внутри которой начинается настоящий демографический взрыв – накапливающиеся противоречия уже не решить увещеваниями и прочувствованными речами».

— «Ну, принцесса дальновидна, и она…».

— «Вот именно. И тут, как по заказу, ее новая ученица возвращает из небытия сестру правительницы. Та, в свою очередь, оглядевшись по сторонам, учреждает Ночную Стражу, реформировав древний и всеми забытый орден, целью которого было следить за скованной богиней – надеюсь, вы сможете оценить иронию происходящего?».

— «Ну, они говорили о том, что клялись защищать и охранять кого-то от кого-то при нашей первой встрече, но я не понимаю – при чем тут вообще я?».

— «Не понимаешь… Противоречия усиливаются, и для реформ необходимо время и стабильность, однако окружающие Эквестрию страны не дремлют и начинают думать, что многие земли населяют совершенно не те, кто способен их удержать или интенсивно использовать. И тогда…».

— «И вы хотите сказать, что тогда вдруг появляюсь я?» — тихо вздохнула я мгновенно пересохшим ртом, совершенно не обратив внимания на столь резкий переход от уважительного «вы» к обвиняющему «ты».

— «Как удобно, ты не находишь? Видя, что Гвардия и сталлионградские скауты вряд ли смогут удержать ситуацию под контролем, если на Эквестрию посыплются удары со всех сторон, а не только изнутри, богиня «совершенно случайно», конечно же, вдруг находит себе новую пассию, до поры до времени считающуюся лизоблюдкой и пронырливой подлизой, обладавшую лишь симпатичной мордашкой да мутным, скандальным происхождением, благодаря которым она, переходя от одного жеребца к другому, впрочем, не брезгуя при этом и кобылами, попадает к подножью трона, где быстро становится новым миньоном вернувшейся и заново коронованной принцессы».

— «Это все хрень!» — вскочив, я грохнула копытом по столу, с ненавистью сопя сквозь раздувавшиеся ноздри – «Дешевые бульварные сплетни!».

— «А на самом деле, принцесса решила, что сотни лет мирной жизни стали чересчур скучны, и найдя себе новую ученицу, обучила ее, натаскала, словно домашнего монстра из Тартара, и спустила на ничего не подозревающий мир».

— «Это все гнусная ложь! Это… Вы...».

— «Ну-ну, не переживайте так, Раг» — поворачиваясь ко мне, усмехнулся Лиф Драм, жестом останавливая Джуса. Комиссар вскочил, грохнув копытом по столу, и уже бросился было ко мне с явным намерением вышвырнуть вон из кабинета мою пятнистую тушку, но остановился, беспомощно посмотрев на своего предводителя – «Я всего лишь хотел посмотреть, как… Раг?».

Что ж, если даже в том городе, который я любила столь трепетно и нежно, испытывая при этом поистине платоническую любовь – любовь на расстоянии, с полным пониманием того, что мне никогда не поселиться в этом месте, не остаться тут навсегда, не захотели меня понять, и вот так вот, с ходу, обвинили в таких грехах, до которых не додумались даже проплаченные моими врагами бульварные газетенки… За одно мгновенье этого жаркого летнего дня перед моими глазами пронесся настоящий ураган из воспоминаний, ведущих лишь к одному – к поражению. Я верила в то, что тут, в этом месте, меня примут и поймут, но даже вооруженная этой верой, верой в добро и в необходимость присматривать за этим миром, в который уже проникли росточки древнего зла в виде меня и еще кто знает скольких «возвращенцев», насильно подсаженных в тела безвинных жертв одного безответственного экспериментатора, я пришла в это место не с пустыми сумами, не кающимся грешником и не блудной дочерью… Но увы, меня отвергали. Отвергали спокойно и рассудительно, мешая факты и домыслы, правду и ложь в сумасшедший коктейль, отравляющий душу и разум. Смешавшись, я замерла, глядя на медленно поворачивавшуюся спинку кресла, на поднимавшегося со своего места комиссара, желавшего наказать непокорную кобылку, не умевшую вести себя в обществе, на теплый, но ставший таким равнодушным кабинет… И не слушая больше ни слова, рухнула на твердую поверхность огромного, темного стола.

— «Раг? Крылышки?» — чье-то копыто неловко погладило меня по плечу. Поднявшийся с места, генеральный секретарь, новый глава огромного города, чьи земли расстилались едва ли не на треть большой и могучей страны, с неловкостью присел рядом с одной из своих подопечных, поглаживая по крылу пятнистую кобылку, рыдавшую на широком столе.

---

Наверное, во всем виновато было то напряжение, в котором я находилась все эти дни, недели и месяцы после возвращения из Обители, те проблемы, которые я была вынуждена решать. Быть может, я и впрямь не подходила для этой должности, не могла быть никем, кроме комнатной собачки, которую можно натравить на нежданного гостя, а можно и пнуть, загнав под кровать. Как бы то ни было, я отвела душу, вдоволь наплакавшись под растерянными взглядами двух смущенных жеребцов. Успокоившись, я собрала свои манатки и вот уже обвинявшие меня в чем-то генсек и комиссар едва ли не силой удерживали меня на месте, призывая не кипятиться и не принимать близко к сердцу все то, что говорят и пишут про меня как газеты, так и всякого рода «аналитики». Вот уж кого я ненавидела всеми фибрами души, переняв эту ненависть от Духа, еще помнившего облепивших телевидение шавок, имеющих в лучшем случае лишь журналистское образование, но при этом провозглашавших себя обалденно влиятельными аналитиками. Увы, вся их деятельность хорошо описывалась первой частью этого слова, а появившийся вскоре интернет быстро свел на нет их потуги, когда каждый имеющий время и возможность вести свою страничку в мировой сети, так же начал считать себя «икспертом». Написанное однажды с ошибкой, слово привилось и быстро стало расхожим, превратившись в штамп на особенно буйных головах. Поломавшись и пошмыгав носом, я все же отдала свои писульки, после чего позволила напоить себя чаем, безусловно, нашедшимся у генсека, а затем отчалила прочь – знакомиться, так сказать, с конъюнктурой[16]. И попутно – маяться от угрызений совести, пиливших меня с Древним все оставшееся время.

Ах, Сталлионград! Ах, огромные здания из нагого бетона, выкрашенные в белые, розовые и бежевые цвета. Ах, эти длинные и прямые улицы, словно спицы в колесе, вращавшиеся вокруг ступицы – Твердыни, по которым можно бродить бесконечно и каждый раз открывать своему взгляду что-нибудь новое и необычное. Невиданные нигде доселе трамваи, резкими звонками своими разрывавшее монотонное гудение улиц, и двухэтажные омнибусы. И все это прошло мимо меня.

Семья моя, конечно же, насладилась всеми прелестями этого города – пребывая в нем в качестве почетных гостей, они без проблем обменяли захваченные с собой биты на talony – забавные отрывные билетики, чем-то похожие на ваучеры, дававшие право на приобретение определенного количества тех или иных материальных благ, и теперь вовсю отрывались, возвращаясь в Интернат лишь под вечер, нагруженные шариками, мороженым и игрушками. При этом, все трое искренне недоумевали, почему обычно веселая мать предстает перед ними валяющейся на постели, и обложившись книгами, лихорадочно строчит что-то в огромный блокнот – единственную вещь, которую она позволила себе за эту поездку. Не отставала от меня и Фикс – на ее плечи легла подготовка и проработка всех циклов изготовления наших оружия и брони, в свете особенностей сталлионградской промышленности. Пока Лиф «Секира» Драм готовил к принятию новое постановление, долженствующее затеряться среди приказов и постановлений осеннего партийного пленума, мы должны были наладить все производственные цепочки и финансовые потоки, начиная от финансового ручейка, берущего начало в столице, до вывоза, распределения продукции, и хранения ее на складах.

Признаюсь, это были те еще дни! С утра до вечера мы носились как угорелые по всему городу, спрашивая и переспрашивая дорогу, забегая на фабрики и заводы, врываясь в конторы и центральное почтовое отделение, стоном стонавшее от вида наших взмыленных морд, настойчиво лезущих в окошко с толстенными пачками писем. Приставленный к нам Старх «Вилы» Джус сначала важно скакал рядом с нами в броне, затем – в одной лишь полотняной шинели, снимать которую эти соратники отказывались и в жару и в мороз. В конце концов, он перестал надевать на себя истершуюся, пропотевшую и жутко вонявшую одежду, в одной фуражке мотаясь за бешено скакавшими по городу кобылками. Я не щадила ни себя, ни своих подчиненных, стараясь успеть к надвигавшемуся месяцу Очага сделать все от меня зависящее, чтобы сразу же, после голосования, заводы громыхнули бы своими пресс-молотами, выплюнув еще теплые заготовки брони.

— «Да, умеешь ты расположить к себе пони» — признался однажды комиссар. Завалившись в очередную контору в обеденный перерыв, мы решили скоротать его в фабрике-кухне, представлявшей из себя смесь столовой и бара. От последнего в ней были лишь барные стойки – узкие и длинные столы, за которыми пони, не торопясь, вкушали положенные по методичкам минздрава первое, второе и третье, получая на сладкое сок или компот.

— «Ага. Влетаю как демон, говорю кратко, ухожу быстро. Ляпота!» — пробубнила я, отдавая дань капустным драничкам со сметаной[17]. Обалдело принюхавшись к предложенному угощению, Фикс вежливо отказалась от третьего, мгновенно угодившего в мои жадно трясущиеся копыта, что немало порадовало меня и чем-то рассмешило с интересом проглядывавших на нас пони.

— «Нет. Тем, что ты знаешь, чего хочешь, а так же что могут тебе дать другие, не требуя невозможного. Ну, и просто тем, какая ты есть. Взять, например, тот случай с приемом у генерального секретаря».

— «Извини. Сама не знаю, что на меня нашло».

— «Ничего страшного. С каждым может случиться такое, ведь если слишком долго держать пружину натянутой, она ослабнет или лопнет. Думаю, что тебе стоило бы время от времени ослаблять постромки, не пытаясь тянуть все одной, словно ломовой жеребец, не стараясь решить все и за всех. Наверное, в тот момент, ты просто сдалась… И победила».

— «Спасибо» — глядя в граненый стакан с компотом, буркнула я – «Все равно, стыдно. Разревелась, как…».

— «Как простая кобылка?».

— «Точно. Как простая кобылка. А ты подрабатываешь психологом, уважаемый соратник комиссар?».

— «Нет. Просто я знаю пони» — усмехнулся Старх Джус, надевая свою фуражку с алым околышем. Даже положенная рядом, она внушала нешуточное уважение у окружавших нас горожан – «Поэтому я все еще лелею глупую надежду на то, что когда-нибудь ты станешь примерной гражданкой Сталлионграда. Начать можно с чего-нибудь простого – например, собрав вместе всех тех, кого ты увидела в прошлый раз в Интернате».

— «Конечно, но… Уф, хорошо!» — поднимаясь, я похлопала себя по округлившемуся животику, и тычком крыла поднимая на ноги застонавшую Фикс – «Но не сейчас. Мы просто не успеваем, Вилы. И если я опять буду изображать из себя больную, инвалида или просто позволю себе расслабиться, очень быстро наступит тот день, когда наряды на работу нам будут раздавать клювастые северные можновладельцы, а их отношение к своду законов о труде тебе, я думаю, прекрасно известно. Поэтому не ленитесь, ребята – в конце концов, у нас ведь все получается… Вроде».

Что ж, кажется, мы действительно успевали – даже падая поздним вечером на кровать, я понимала, что вряд ли бы сдвинула с места такую махину, как целая отрасль, в которую мы попытались забуриться, словно земляной червяк в податливую, рыхлую землю, без чьей-то незримой, но осязаемой помощи. Уж слишком много контрактов пришлось бы заключать обычным порядком, слишком много времени ушло бы на согласование, высвобождение мощностей и ожидание, когда инженерно-технические отделы фабрик и заводов изготовят своим подчиненным необходимые чертежи. А обучение персонала? А десятки наименований стали и прочих материалов, пригодных для наших нужд? Я точно не справилась бы одна – да и не стала бы так рвать свою спину, признаться, но все наши предложения и просьбы везде принимались во внимание с повышенной готовностью – город охотно шел нам навстречу и я терялась в догадках, кто же именно из правителей огромной страны мог так старательно помогать нам в этом нелегком деле.

Но были и радостные дни – выходные, которые я проводила частично со своей семьей, а частично… Впрочем, об этом лучше отдельно.

— «Итак, еще раз! Потъем, правую лапу вперет… Да не верхнюю, а нишнюю! Так… Теперь — Парада прим!».

Пыхтя и путаясь в конечностях, я попыталась изобразить основной перехват, но вновь запуталась в копытах, и вместо колющего удара от левого плеча изобразила острием тяжеленной дубины что-то вроде восьмерки, призванной обрубить негодяю ухи и плечи, но никак не насадить его, словно курчонка, на вертел.

— «О, Хрурт, витишь ли ты это? Ну как мошно быть такой глупой?».

— «А это потому, что сложно понять, чего от тебя хотят, крича «Парада прим! Второе мулине! Терция, терция где?».

— «Терция, терция гте?!» — вновь вознегодовал грифон, обрушивая на меня здоровенную оглоблю, звонко грохнувшую по моему плечу – «Я тебя толго еще трессировать буду?!».

— «Сколько… Потребуется!» — рыкнула я, бросаясь вперед, и приподнявшись на задних ногах вновь повторила ту же восьмерку, отбившую уже летевший в мою голову дрын. Терции, или защиты, имели свои имена и я невольно скосила глаза на прижатую камнем бумажку, лежавшую у края крыши, где были записаны и зарисованы все те схемы, которые пытался вбить в мою голову один горделиво выглядящий грифон.

Нашли мы друг друга, как это ни странно, благодаря все тому же Секире. Увидев, с каким вожделением я поглядывала на огромный обоюдоострый топор, обитавший у него в кабинете, он лишь усмехнулся, погладив по обыкновению свою бороду, и на следующий день в Интернате появился новый гость, прилетевший, по его словам, «трессировать отну очень глупый кобыла». Куттон был высок, элегантен, и словно гриффина, пристально следил за своей внешностью, искренне огорчаясь, когда ему не удавалось после наших тренировок привести в порядок свою светло-бурую шерсть и темно-коричневые перья. Знакомство наше состоялось, как это водится, бурно, и к тому моменту, как вернувшийся с прогулки Графит растолкал нас по разным углам спортивного зала, просто выпрыгнув из воздуха между нашими сцепившимися фигурами, и ударами копыт отправив нас в долгий нокаут, мы успели основательно подрать друг другу перья и гривы, лупцуя друг друга длинным жердями, призванными заменить настоящие полуторные мечи. Сердито шмыгая разбитым в кровь носом, я отправила оправдывавшегося мужа наверх, загонять на обед ребятишек, носившихся словно заводные по длинным коридорам комплекса Интерната, в то время как Куттон, приподнявшись, проводил фигуру удалявшегося стража каким-то заинтересованным и очень не понравившимся мне взглядом.

– «Опять забыла про защиту?» — оглобля описала полукруг, и отбив мою вращавшуюся палку, рухнула на мои плечи с неожиданной стороны. Вякнув от боли, я попыталась отбиться от лупцующего меня дубья, но лишь еще раз схлопотала по шее, прикрытой тяжелым, деревянным воротником, обшитым для вида каким-то тряпьем – «Вторая терция! Ты бутешь получать утары, пока не покашешь мне, что влатеешь хотя бы отной!».

— «Ах так…».

— «Это не терц… Ах, вот как? Ну, хорошо. А теперь, защищайся по-настоящему!».

Когда спала горячка последних бешеных дней, я смогла немного расслабиться, и теперь посвящала утро и вечер грифону, решившему, что если из меня и не выйдет никакого толка на фехтовальном поприще, это был совершенно не повод отказываться от денег, самих плывущих в когтистые лапы. Выбираясь на крышу, мы долбили друг друга быстро изнашивающимися дубинами, или ослопами, которые притаскивал с собой Куттон. Грифон оказался известным бретером – дуэлянтом, подчас провоцирующим дуэли для вящей своей славы и в надежде обратить на себя внимание богатых магнатов, среди которых всегда находились желающие получить умелого наемника, преданного, пока платишь ему деньги. Полыхавшая на севере свара оставила его, по его же словам, равнодушным – какие деньги можно было заработать там, где горят и разоряются города, а все награбленное «честно» делится между победителями? Так что возвращаться он не спешил и сделанное ему предложение воспринял как необременительную задачку – ну что может представлять из себя кобыла, отягощенная мужем, хозяйством и детьми?

— «Гляди, как толшен твигаться твой меч! Это поэзия, танец, и там, гте боец на мечах и ножах потобен рыбке, снующей в толще воты, блеском употобляя орушие ее чешуе, грифоний «тлинный меч» толжен стать бурей, зимней вьюгой в твоих лапах, обрушивающейся на беззащитных врагов! Неторопливой, но смертоносной. Твой голос толшен петь песнь смерти и именно поэтому мы распеваем названия утаров, когта тренируемся. Мандратти, Риверси, и снова высокий Мандратти! Кода Лунга э Стрэтта – «Стойка тлинного и вытянутого хвоста», она защитит тебя от утаров в правую часть тела и Страмаззоне, которые так любят те, кто стремится закончить бой побыстрее[18]. Разучи их – и ты смошешь отбиться от новичка или простого бротяги. Большего, увы, тебе не тано – возраст не тот, фехтовальному искусству, как танцу, нушно учиться с малых лет».

— «Иногда в бою просто нет выбора, мой дорогой учитель Куттон».

— «Та, и это печально, что ты уше это понимаешь – мир не совершенен, если юным матерям прихотится исобрашать из сепя бретёра. Ну-ну, не грусти – я уверен, что ты все-таки смошешь отбиться от какого-нибуть тупого разбойника. Ну, а теперь, покаши мне, как ты усвоила Порта ди Ферро Ларга – защиту от утара в левую нишнюю лапу!».

Так, один за другим, проходили наши дни. Но если кто-нибудь, читающий эти каракули, вдруг решит, что по окончанию нервотрепки с фабриками и огромным заводом, находившемся недалеко от Сталлионграда, я стала вести праздную жизнь отдыхающего пегаса, то я могу пожелать ему лишь удачи и пригласить в этот славный город одним жарким летом, нагрузив теми же задачами, которые мне приходилось решать каждый день. Узнав о моем решении перенести все заказы для моего Легиона в Сталлионград, командор написал мне цветистыми фразами милое письмецо, в котором, если перевести его на нормальный эквестрийский, он образно покрутил копытом у виска, а в довесок, приложил к нему хитрые часы и толстую папку с тестами, которые я должна была решить за отведенный срок. Такое доверие меня насторожило, но потом, догадавшись осмотреть хитрый хронометр, я долго ругалась, поняв, что сжульничать мне не удастся – как гласила инструкция, будучи приложенной к бумаге, эта штучка фиксировала начальное и конечное время экзамена, спрыскивая листы какой-то клейкой гадостью, после которой писать на них становилось практически невозможно. А если прикрыть? Ну, тогда мой экзамен засчитан бы не был, как не был бы он признан и в десятке других случаев, что было подробно описано в приложенным к тестам документам. Признаюсь честно, что мысль о жульничестве не раз приходила мне в голову, впрочем как и желание спустить всю посылку куда-нибудь в унитаз – благо, отхожие места в Сталлионграде уже успели обзавестись фаянсовыми приборами, «с которых начинается утро». О форме их я могла бы слагать серенады, но в тот момент, закусив карандаш, я корпела над первым тестом, и только ругалась, когда в мою старую комнату, как ни странно, все еще сохраненную за мной и Соей, влетал то один, то другой жеребенок, требуя поиграть, почитать ему сказку, или вообще, наказать злую сову, опять напихавшую в гриву дочурке мышиных хвостов. Оклемавшись, Кабанидзе не стал улетать, как я подспудно надеялась, а решительно и безжалостно влился в нашу семью, демонстрируя мрачный, неуживчивый нрав, и если Графита он сторонился однажды увидев муженька спящим, с открытой пастью полной огромных и острых зубов, то Санни и Берри уже не вызывали у него столь неприкрытого беспокойства, и нередко они затевали нешуточные баталии, оканчивавшиеся обиженным ревом и глумливым, насмешливым уханьем. Погрузившись с ушами в тесты, я и не заметила, как пролетела отведенная на них пара часов, и разогнувшись, с удивлением обнаружила вокруг себя все свое семейство.

За моей спиной, свернувшись у моего крупа, мощно и глубоко дышал Графит. Его грудная клетка поднималась и опадала, словно большие кузнечные мехи; возле него, тихонько сопя и постанывая во сне, примостилась Берри – как всегда, перевернувшаяся на спинку и подрыгивавшая задней ногой. На отце, качаясь, словно на батуте, дрых Санни, расслабленно распластавшийся поперек его широкой спины, а поверх них, словно вишенка на торте, угнездился совух, коричневой статуэткой замерший между ушей у супруга. Увлеченная этим зрелищем, я настолько забылась, что вздрогнула, когда позади меня, на столе, раздался сердитый звонок остановившихся часов. Плоская коробочка с кучей шестерен и кристаллов вздохнула, и выпустила из себя облачко клейкой пыли, осевшей на лежавших под нею листах. В углу одного из них отпечаталось время – ноль часов, восемнадцать минут.

«Ну и черт бы с ними» — подумала я, убирая тесты и хитрую машинерию обратно в конверт – «Забавно, еще день назад я просто извелась, пытаясь придумать, как обойти это хитрое устройство, а теперь… И почему я подозреваю, что таким вот образом, меня проверяли? Начну ли хитрить, или просто решу все, что сумею? Но я пойду другим путем и не променяю мою семью на звание или должность, или еще какой-нибудь бенефит, как называют ушлые рекрутеры различные бонусы службы. Мои знания останутся со мной, и если высокие, умные пони посчитают, что их недостаточно для чего-то большего – то мне же будет на них просто плевать. В конце концов, можно заняться чем-либо более интересным, чем ежедневное отсутствие дома и постепенное превращение из матери в миф».

Выключив свет, я достала из шкафа чистые, свежие покрывала, и накрыла ими всю тихо сопящую троицу, стараясь не потревожить их сон. Затем открыла фрамугу и долго стояла под свежим ночным сквознячком, проникавшем в темную комнату. Повинуясь движению шнура, торшер погас, и я оказалась наедине с темнотой, в которой, однако, не чувствовала угрозы – это было просто отсутствие света, призывающее закрыть глаза и забыться заслуженным сном. А из окна, причудливым узором ложась на сереющие в полумраке стены и пол, били отблески фонарей, недреманными часовыми стоявшими в парке интерната. Тени лежали на деревьях и скамейках и мне показалось, что на одной из них я вижу невысокую фигуру, раскуривавшую свою трубку – конечно, это была всего лишь моя фантазия, да слезящиеся от напряжения последних дней глаза, но задергивая штору, я не удержалась и помахала в окно своим большим и широким крылом, втайне надеясь, что это нехитрое действие все-же принесет кому-нибудь хотя бы немного душевной теплоты и маленького, но такого огромного счастья. Того, что я ощутила, присоединяясь к своей тихо сопевшей семье.

---

Отшумели теплые ветры и на смену жаркому лету пришла умиротворяюще-теплая осень, бархатной спинкой пожелтевших листьев мазнувшая кроны деревьев. Наступила страда и редкий земнопони, живущий вне города, проводил это время в праздных забавах – даже трубы, барабаны и флейты нашего маленького понивилльского оркестра были упрятаны в надежные полотняные чехлы. Их время еще придет, когда обнажившиеся поля и сады отблагодарят ухаживавшие за ними копыта плодами тяжелого труда, до назначенного срока отправившимися с веток, початков и колосьев в обширные фермерские подвалы, а летающие между деревьями светлячки вновь позовут потрудившихся на славу фермеров под сень полыхающих красками кленов и тополей, где будут разбиты палатки и павильоны для праздников и бесчисленных ярмарок. Месяц Очага промелькнул как один бесконечный день, наполненный разъездами, перелетами и множеством встреч с самыми разными пони. Поднятая мной кутерьма понемногу стихала, и отыграв последний аккорд в этой пьесе для механического пианино, прозвучавший в Министерстве Финансов Эквестрии, я с облегчением приняла надлежащим образом подписанные бумаги и сосредоточилась на том, что уже давно припекало мой круп. На том, в чем я не признаюсь даже на страницах этого дневника. На том, для чего я едва ли не насильно вытащила Ника в Сталлионград, проделав весь путь по воздуху, не давая насупленному, злому земнопони возможности убежать от неприятного для него дела. Но натура дает о себе знать даже у самых заядлых пацифистов, одного из которых пытался изображать из себя мой приятель, и после «осмотра памятников и местных достопримечательностей» я с удовлетворением оставила его посреди огромного цеха, развернутого в одном из эллингов, искусно спрятанном в остатках большого холма – ушлые земнопони попросту срезали ему вершину и вырыли ангар между должным образом укрепленных стен. Несмотря на старательно демонстрируемый всем и каждому кислый вид, Маккриди все же согласился на небольшую консультацию, быстро переросшую в настоящую лекцию по истории применения интересующих меня устройств в быту и на работе, встреченную неподдельным интересом у местной публики. Что ж, пусть так, но все же я надеялась, что цена, которую запросил с меня этот странный человек и не менее странный пони, прозвучала все-таки в шутку.

По крайней мере, я надеялась на это.

В остальном, жизнь шла своим чередом, и лишь посвященному в происходящее взгляду было заметно угрюмое шевеление, нараставшее в эквестрийских войсках. Все чаще и чаще носились по железным дорогам военные эшелоны, неотличимые внешне от обычных грузовых поездов; все больше и больше пегасов отправлялось в Клаудсдейл, Лас Пегасус и прочие пегасьи города и облачные городишки, зачастую состоявшие из нескольких десятков облачных домов, наскоро слепленных вместе умелыми крыльями своих хозяев; и все чаще и чаще я проводила дни в Генеральном Штабе Эквестрии, превратившемся в разворошенный муравейник.

— «На носу уже месяц Белого Покрова, а с севера приходят только самые успокаивающие вести» — ехидно прокомментировала последние донесения разведчиков Армед Фур. Согласно им, гражданская война, вот уже несколько лет терзавшая Грифоньи Королевства, постепенно пошла на спад и с севера этой горной страны приходили все более и более успокаивающие новости, говорящие о постепенном затухании мятежа, и восстановлением власти Короны над прежде отколовшимися землями. Области и горы, прежде с легкостью отступавшие от Каменного Трона, с такой же легкостью возвращались под власть Короны, массово присягая и переприсягая на верность Грифусу, в обмен на жалование им «заслуженных привилегий и дворянских вольностей», суть которых я до сих пор не могла уловить – «Мне одной кажется, что это будут самые дорогие учения в истории страны?».

— «Значит, у них все хорошо…» — задумавшись, я ковыряла копытом макет приграничных земель, с обозначенными на них крепостями и воздушными путями, позволявшими быстрее добраться до того или иного места как в Эквестрии, так и в Королевствах. Как выяснилось, Дед был абсолютно прав, несмотря на то, что сам был земнопони — большинство летающих существ имело свой «потолок», за которым полет превращался в самое обычное планирование, и для пони он составлял около восьми километров от поверхности земли. Конечно, это был рекорд, повторить который могли не всякие спортсмены, а большая часть крылатых летунов не поднималась и выше двух-трех километров – чем выше забирался грифон или пегас, тем медленнее и труднее приходилось набирать высоту, тем сложнее становилось дышать и быстрее таяли силы, поэтому горы и впрямь были достаточно сложной преградой для летающих существ, будь они пони или грифоны. Бездумно проводя копытом по макету, я забавлялась игрой света на затухавших и вновь загоравшихся кристаллах, чутко реагирующих на приближение моей ноги – «А что говорят сами грифоны? Принцесса приняла несколько посольств от северян, которые жаловались на произвол пернатых подонков».

— «Говорят, что притихли, и теперь только летают над лесами».

— «Ваза – и вдруг притихли?» — недоверчиво поднял глаза от бумаг командор. Восседая во главе стола, он принимал краткие доклады от собравшихся офицеров, помечая себе что-то в огромном блокноте, напоминавшем немаленькую книгу – «Значит, что-то отвлекло их от их любимого занятия. Быть может, их припугнули?».

— «Ага. Они не боялись ни принцессу, ни Сталлиограда, ни даже богатого и влиятельного вельможу, залетевшего к ним на огонек» — буркнула я, отрываясь от забавной игрушки, когда поняла, что уже минут десять, не отрываясь, гляжу на светившийся недобрым алым цветом кристаллик Новерии – «И вдруг притихли? Что может заставить затаиться эти банды грабителей и рабовладельцев, по вашим словам, живущих лишь от мятежа до грабежа?».

— «Только еще больший грабеж» — нахмурился изувеченный пони с исполосованной, покрытой шрамами мордой – «Но мы больше не слышали даже упоминаний об этих штуках, которые они, по твоим словам, собирались сбрасывать нам на головы».

— «А зачем им светить их раньше времени?» — обхватив копытами голову, я вновь уставилась на макет – «Испытали, теперь будут наращивать производство. Я тут уже столкнулась с тем, что припасы на случай войны так просто не изготовить, а их расход, особенно в не обученных войсках… Кстати, командор, вы читали мой доклад?».

Белый жеребец недовольно вздернул бровь, поглядев на меня из-за листа бумаги.

— «Прошу прощения, сэээээр! Ррррразрешите обратиться, сэээээр?».

— «Не разрешаю» — буркнула белая туша, сидевшая во главе стола – «И да, я с ним ознакомился. Ерунда».

— «Ерун…».

— «Я знаю, чем закончились испытания твоего устройства» — не жалея моих чувств, отрезал единорог – «Ты веришь в них? Что ж, отлично – тебе же их и испытывать. И если из всего этого выйдет прок, тогда и только тогда я подумаю, чтобы оснастить ими гвардию. Поэтому я жду от тебя подробный рапорт со статистическими данными, в которых должны быть отражены как характеристики этих самострелов, так и их достоинства с неизбежными недостатками. Тебе все ясно, Легат?».

— «Яволь, май Фюрер!» — с неудовольствием буркнула я. Раз за разом, я допускала одну и ту же оплошность, и каждый раз, командор Гвардии с удовольствием ставил меня на место – «Соберем данные, пригласим комиссию, проведем презентацию…».

— «Вот-вот. Действуй».

— «Сделаем. Вот как только – так сразу. Всенепременно» — огрызнулась я, довольная своей маленькой победой. Мелочной и незначительной, но теперь никто не скажет мне, что я не успеваю – вон, командор сам намекнул, что торопиться не нужно – «А что делать с грифонами? Почему они притихли? Сама не знаю почему, но меня это беспокоит».

— «Ну так тебе стоит пойти и выяснить это самостоятельно!» — не утерпев, вновь поддела меня алая пегаска – «Отправляйтесь в ваши любимые леса, и мощной грудью прикройте страну от возможного нападения страааааашных грифонов! Бууууууу!».

— «С тобой на пару если только!».

— «А что, это хорошая идея!» — развеселилась Фур, очевидно придумав для меня очередную пакость – «Командор, разрешите обратиться?».

— «Говори».

— «Почему бы этому Легиону не начать уже делать что-нибудь полезное? Пока никакой пользы от них не видно, а околачиваться по городам могут и наши гвардейцы, причем с гораздо большей пользой. Отправьте их в те самые леса, где они, не так давно, одержали пару громких побед, о чем не преминули написать целую книжку сомнительного литературного достоинства…».

— «Знаешь, какое усилие нужно приложить, чтобы сломать пони колено? Всего-то десяток фунтов, тварь!».

— «И если командующая этими могучими воинами утверждает, что грифоны могут напасть, то не лучше ли будет отослать их туда, куда могут нацелить удар наши враги?».

— «Сколько раз мне еще придется напоминать вам, что тут не казарма, и не балаган?» — устало прорычал командор, поднимаясь из-за стола, где он закончил изучать очередной рапорт, полученный от стоявшего рядом с ним капитана – «По поводу поездки – подумаем. Наверное, так даже будет лучше – по крайней мере, я разведу вас по разным углам, чтобы не слышать ваших бесконечных переругиваний вместо нормальных идей».

— «Я уверена, что они нападут!» — взволнованно вскочив, повысила голос я, забыв даже погрозить копытом своей ненавистнице, с которой мы были мало что не на ножах. Похоже, мое присутствие в Мейнхеттене, являвшемся вотчиной капитана Армед Фур, было встречено ей без особого понимания. Впрочем, как и все мои выходки на ее территории – «Насколько я знаю, отношения между странами портятся быстро, когда они готовы к войне, и непосредственно перед ней, чтобы не дать политикам шанс свести все к какому-нибудь компромиссу. А если же ни одна из сторон не готова вот так вот, сходу вступить в конфликт, то они начинают просто источать миролюбие и дружбомагию!».

— «Однако Грифус даже собирается прислать какое-то посольство в знак мирных намерений» — задумался Шилд. Рог жеребца засветился, и несколько кристаллов, поднявшись с бумаг, осторожно легли на макет россыпью светящихся самоцветов – «Тогда любые наши приготовления могут быть расценены как нагнетание обстановки и подстрекательство к войне».

— «А если они не хотят этого мира?» — стараясь не выдавать охватившего меня страха, выдавила из себя я – «Что если посол просто плюнет нам в рожи и объявит о начале боевых действий? Или еще как-нибудь спровоцирует нас, а их войска пересекут границу? Это ведь будет просто подарок какой-то – формальный повод имеется, ноты окружающим странам разосланы, а то, что их войска оказались подозрительно быстро готовы ударить по врагу… Ну что ж, нужно было меньше клювом щелкать, и вообще, кто с этим будет разбираться в хаосе первых дней войны!».

— «Ну конечно! Они так скрываются, что даже оттянулись из леса к границе, чтобы при первой же возможности удрать подальше от Эквестрии!» — закатила глаза несносная пегаска. Я могла бы поклясться, что ей нравилось меня задирать, чему я, признаться, давала все поводы – «Вот и присмотришь за ними, как бы чего не случилось. Может, еще парочку банд поймаете. Ведь это то, что вам пока удается лучше всего».

— «Что им удается, а что нет, решать мне. И принцессам» — внушительно проговорил Вайт Шилд, отвлекаясь от созерцания макета. На моих глазах, три больших булавки-кристалла переместились из Кантерлота и Мейнхеттена на северо-восток страны – «Легат, слушай мой приказ. Ты отправляешься вместе со своими подчиненными на восток. Задача – организовать патрулирование направления Фланкфурт – Хуфгрунд – Новерия, усилив имеющиеся в этих городах гарнизоны. Основная часть Легиона нужна мне вот тут, в Новерии – в случае необходимости, вы сможете быстро выдвинуться к Кладбищу Забытого».

— «Куда, простите?» — выпучилась я, позабыв даже про обрекающе прозвучавший приказ – «На кладбище?!».

— «Это крепость, которая когда-то принадлежала северным племенам пони. Замок, возле которого вы бились пару лет назад, был выстроен на руинах ее форпоста. Теперь это место уже основательно заброшено, но я сомневаюсь, что грифоны так просто могли оставить ее у себя в тылу, когда выдвигались в Заброшенный лес. И она станет нашей приоритетной целью в случае… В случае неудачи на дипломатическом фронте» — копыто командора прошлось по северной границе эквестрийских земель, пока не уткнулось в серый, потухший кристалл, затерявшийся между изображавшими деревья пучками соломы – «В этом случае нам понадобится твердый плацдарм как для защиты наших земель, так и… В общем, приказ вам понятен, Легат?».

— «Так точно, командор» — мрачно откликнулась я, с отвращением глядя на протянутый мне приказ, словно по волшебству, появившийся из ящика стола – «Так точно. Сделаем, что в наших силах».

— «Легат! Легааааат!».

— «Что еще?!» — поворачиваясь, рявкнула я. Скорым шагом пересекая плац, я уже от входа на территорию казарм слышала голос белой единорожки, поспешавшей ко мне в компании своих подруг. Грохоча копытами, я остановилась у двери в административный корпус, и с неудовольствием уставилась на летевших ко мне кобыл. Напоровшись на мой злобный взгляд, они резко затормозили, шурша копытами по каменным плитам, и явно потеряли былой задор, с которым неслись ко мне через весь плац.

— «В чем дело? Ваш кентируон откомандирован на задание, но я прекрасно смогу вас поиметь и вместо него!».

— «Мэм… То есть, Легат… Разрешите обратиться?».

— «Разрешаю» — что ж, это время пошло хулиганкам на пользу. Подтянулись, лишились романтичных девичьих штампов-раскрасок на шкурках, приобретя вместо них ссадины и синяки, научились носить броню – в общем, прошлые бузотеры стали выглядеть как приличные, в моем понимании, пони. Значит, время пришло.

— «Мы закончили!».

— «Точно?».

— «Так точно!» — вся троица прямо светилась от удовольствия – «Еще вчера были отмечены примипилом, на торжественном построении, мэм!».

— «Понятно. Тогда за мной».

Поднявшись на третий этаж, я отправилась за личными делами подопечных Браун Брика. Что ж, единорожки не врали и им удалось с отличием окончить учебную часть – не всем троим, конечно, но в приложенной записке от Фрута Желли все трое были названы «перспективными кадрами», что говорило о многом. Жаль было бы их терять, тем более, что единорогов у нас было не так уж и много.

«Я дала слово. Поэтому…».

— «Что ж, поздравляю вас, алкоголички, смутьянки и хулиганки» — усмехнувшись, я вышла из-за стола, и остановилась напротив троицы, с удовольствием глядя, как вытягиваются их морды – «Вы прошли через то, что многие пони посчитали бы очень тяжелым испытанием, и с этого дня, вы официально становитесь легионерами. Ваши прегрешения в моих глазах забыты, и вы достойны того, чтобы мы считали вас настоящими пони, с которыми мы могли бы пойти как в бой, так и в душ, без опаски за собственные крупы! Поздравляю – вы сдали экзамен на стойкость, поэтому вам присваиваются звания полноценных легионеров!».

— «Мэм, спасибо, мэм!».

— «Вот ваши указы о присвоении вам воинского звания. Поздравляю» — я не смогла сдержать улыбки, видя их сияющие морды. Что ж, похоже, хоть что-то у меня получилось как нужно, и вместо того, чтобы сломать этих кобыл, я помогла им подняться выше, и не упав, пройти суровую школу легионера – «Поздравляю вас и горжусь вами. Мне жаль, что я не смогла лично присутствовать на ваших тестах, но я уверена, что мой пересказ ваших подвигов во время учебы не станет от этого хуже. Ах да… Легионер Берил Лиш, шаг вперед!».

— «Мэм?» — единорожка заколебалась, но сделала уставной шаг, непонимающе глядя на меня.

— «За проявленную в учебе смекалку, а так же за достойное завершение учебы, вы переводитесь из легионеров-гастатов в деканы – командующую собственным десятком! Поздравляю, декан!».

— «Ого!».

— «Йай! Молодец, Берил!».

— «На первый раз я закрою глаза на столь неподобающее проявление чувств в присутствии вышестоящих офицеров» — усмехнулась я, глядя на вовсю обнимавшуюся троицу. Они это заслужили – увидев, что их нытье никто и слушать не станет, кобылки впряглись в монотонную, изматывающую службу новичков, и под конец даже смогли показать себя с лучшей стороны, удостоившись сдержанной похвальбы в своем личном деле как от учителей, так и от сослуживцев. Входившие в кабинет кентурионы лишь ухмылялись, увидев эту троицу «неразлучниц», как уже называли их в кантерлотских казармах Легиона, и их появление быстро напомнило мне о неотложных делах.

— «Что ж, а теперь – вы свободны. Хотите уйти – оставляйте свои автографы под этими приказами под увольнением по собственному желанию, сдавайте личные вещи, и брысь! Хотя…».

— «О, нет! Никаких «хотя…», мэм!» — весело встряхнув синей гривой, откликнулась Беррил, первая сунувшись к столу – «Вот так… Готово! Можем идти?».

— «Конечно, вы можете идти, но открыв эту дверь, вы перестанете быть легионерами, превратившись в обычных пони. Уверены, что не хотите остаться?» — троица отрицательно замотала головами – «Что ж, да будет так. Оставьте свои адреса и я постараюсь заскочить к вашим родителям, описав подробности вашей героической службы на благо родины. Как мы и договаривались».

— «Ээээ… Пожалуй, не стоит, мэм» — с каким-то беспокойством, откликнулась единорожка, оглядываясь на подруг – «Точно, не стоит беспокойства. Мы покажем им эти грамоты и приказы, и они… Ну, я думаю, они будут рады. Спасибо вам. Можно идти?».

— «Да, можете идти, бывшая декан и легионеры. Удачи вам».

— «Может, не стоило их отпускать?» — поинтересовалась Черри, выглядывая в коридор, по которому, весело щебеча, уже скакали три удалявшиеся в сторону лестницы фигуры – «Им вроде бы понравилось».

— «Им понравилось учиться. Но стоит им увидеть кровь, как их развезет похуже любого невротика» — буркнула я, устраиваясь возле окна. Набившиеся в кабинет пони с удивлением глядели на плотно закрытые ставни, и быстро теряли свою привычную веселость, сообразив, что речь пойдет о секретных и не слишком приятных вещах – «Тем более, что я обещала. А обещания нужно держать, иначе… В общем, это не важно. А важно то, ребята, что у нас появилось дело. Поэтому слушай мою команду – собирайте вещи, пакуйте оружие и запасы. Страна снова хочет видеть нас на границах северных земель, и мы должны быть готовы выполнить наш долг».

---

Страда прошла, и на опустевшие поля полились осенние дожди, напитывающие землю живительной влагой, что подготавливала их к будущему севу. Мотаясь туда и сюда по стране, я с интересом подмечала, как однотонная зелень полей становилась все светлее и светлее, а осенью, их желтизна начинала сменяться бурыми проплешинами, которых становилось все больше и больше. Не отставали от них и зеленеющие все лето огороды, превращаясь в перекопанные бурые грядки, на которые трудолюбивые фермеры уже высадили множество скороспелых овощей, стремясь до прихода зимы забить свои погреба и распродать оставшиеся излишки, которых у многих оставалось едва ли не больше собранного урожая. Вот минули месяцы Белого Покрова, начало Закатного Солнца, а от противника все не было и не было вестей. Издергавшись и издергав других, я, наконец, закончила переброску кантерлотской части Легиона на восток, благоразумно решив оставить под боком шумливую, буйную часть из Мейнхеттена, отправив в наш Бастион всех тех, кого Черри признала неспособными к строевой службе «в связи с жеребостью». Таковых набралось аж пять десятков — истосковавшихся по жеребцам кобыл, решивших, что это один из немногих их шансов на хотя бы какое-то подобие табуна и радостно залетевших от своих сослуживцев и дружков на стороне. За исключением отсутствующих «боевых», их жалование не претерпело никаких изменений и вся эта орава, возбужденно делясь впечатлениями, отчалила на запад — знакомиться со своим новым домом, в котором им предстояло служить все то время, пока Легион находился в разъездах. Я выгребла из казарм всех, кого смогла, и в течение полутора месяцев жила практически на облаках, изредка появляясь дома для кратковременных и бурных свиданий с детьми. Увы, малявки были еще слишком юны для школы, хотя я уже поговорила с бессменной учительницей нашего городка, мисс Черили, и вскоре, буквально через несколько лет, Санни и Берри предстояло впервые отправиться в школу.

А пока, я металась по стране и доводила до белого каления всех, кого находила не занятым делом. Мне казалось, что я обманулась в своих ожиданиях, что грифоны и впрямь решили заняться наведением порядка на собственных землях, и оттого, что я подняла такой шум, буквально вынудив командора выкинуть Легион на мороз, мне становилось только хуже. Дух притаился, обдумывая что-то свое, и эта тяжелая тишина буквально сводила меня с ума – мне казалось, что весь мир замер в каком-то недобром затишье перед бурей, что даже принцессы не смогут противостоять тому шторму, что собирался над головами беспечной страны. Да, Гвардия собиралась, но делала это настолько неторопливо, что буквально просила пришпорить себя добрым пинком под зад. Я с ужасом представляла себе забитые железные дороги, по которым составы с гвардейцами катили навстречу забитым под самую крышу поездам с обычными пони, решившими, по традиции, отметить День Согревающего Очага в крупных городах; загруженные дороги с толкающимися повозками, сумятицу и беспорядок… К счастью, до такого ужаса дело не дошло, но пролетая над каждым загруженным трактом, заполненным множеством телег и саней, в моей голове непроизвольно всплывали воспоминания о кадрах древней кинохроники, запечатлевших атаки самолетов на проходящие по дорогам колонны техники и солдат. Быть может, виной тому было мое воображение, а может я лишь поддалась предвоенной истерии, накручивая сама себя – сказать я не могла, но почему-то, была уверенна в том, что вскоре, должно было случиться что-то очень и очень серьезное.

И наверное, если бы я знала, что сама стану причиной тому, чего так боялась, то я бы уже давно сидела, скукожившись, в уголке самой глубокой камеры дворца, запершись там изнутри.

Но вот, раздались радостные вести – в Кантерлот прибывало посольство из Грифуса, по личному распоряжению короля грифонов. С чем ехали клювастые гости – не знал никто, но судя по приподнятой атмосфере, царившей в замке, приближенные к трону пони были уверены, что конфликта удастся избежать.

Большой зал для приемов блистал и шумел. Сверкающие украшения резали глаз; сатин, парча и шелка шелестели, словно прибой, а сновавшие между гостями слуги сбивались с ног, разнося все новые и новые подносы с приличествующими случаю напитками. Похоже, стараясь не допустить обострения отношений, присутствующие на приеме пони даже в мелочах старались выказать свое дружелюбие, и потому этим вечером отдавали предпочтение грифоньим напиткам – вину и клювадосу, попадавшему в Эквестрию как некая диковинка, пробовать которую пока отваживались немногие, мгновенно прослывшие при этом отчаянными смельчаками.

— «Ох, дорогая! Какое необычное платье!» — остановившись, я вежливо кивнула одной из гостей. Важно выступавшая вперед единорожка, чье платье напоминало огромный, перевернувшийся на ее круп торт, остановилась и отступила на два шага назад, картинно изумляясь моему наряду, чем моментально привлекла к нам интерес окружавших нас гостей – «Неужели такое может быть в моде? Ну, мииилочка, я даже и не знаю, что вам и сказать!».

— «Хмммм… Да, это очень древний наряд. Называется стола[19]» — спокойно откликнулась я, забирая с подноса пробегавшего мимо официанта бокал с сидром, который вот уже несколько раз, принципиально, заказывала для себя, чтобы хоть чем-нибудь подколоть окружавших меня знатных и богатых – «Не всем он, конечно же, по средствам, но как вы понимаете, на приеме у наших возлюбленных принцесс нет места скупердяйству или невежеству, правда?».

— «Хм! Я считаю, что древность должна оставаться там, где ей и положено – в книгах и свитках, а не на балах!» — рассердившись, выпалила «мисс кремовый торт», и задрав голову, отчалила прочь, предпочитая делать вид, что не услышала моего громкого, насмешливого фырканья. Оглядев себя, я улыбнулась, вспоминая, как влетела в замок в последний миг и наскоро отмывшись в уже известных мне покоях, до сих пор не занятых никем из гостей, с помощью Графита лихорадочно срывала с окна новые занавески, в которые и задрапировалась, обернув их вокруг тела и закрепив на поясе и плечах с помощью старинных, изумрудных заколок, найденных в глубине ящика стоявшего в покоях трюмо. Спокойный, бежевый цвет получившегося шелкового одеяния, буквально струившегося по моему телу, красиво контрастировал с буйством красок одежд окружавшей нас знати, и восхищенный Графит, представлявший на этом приеме Ночную Стражу, уже пытался пару раз оттеснить меня в уголок, нашептывая на ушко разные глупости, заставлявшие меня смеяться и прятать голову у него на груди.

— «Знаешь, а ведь я почти поверила тебе» — задумчиво проговорила я, беря с подноса фруктовое канапе, украшенное взбитыми сливками. Стоявший рядом муж закончил беседу с одной из богатых кобыл, громко и глупо восторгавшейся его фраком, который, как я знала, он одолжил у кого-то из своих подчиненных. Отделавшись от назойливой любительницы женатых жеребцов, он окинул орлиным взглядом зал и вновь нацелился на меня, с непринужденным видом отводя меня в сторону, выдавая своими движениями недюжинный опыт передвижения по лакированному паркету – «Ну, в эту твою ссору с комиссаром».

— «Да неужели?»

— «Ага. Как ты ловко все разыграл. Поссорился с давним недоброжелателем, потом гавкнул на жену, и гордо удалился. Не дал детям заскучать, слушая долгие и нудные переговоры, но в то же время не дал и повода себя отослать, словно обузу. Ну, и показал, кто в семье главный, в конце концов. Признаюсь, милый, я бы так не смогла».

— «Ммммда… Ну, я рад, что тебе понравилось это маленькое представление» — подумав, выдал муж, покровительственно поглаживая меня по макушке, в то время как я вновь принялась за канапе – «Хотя этому придурку морду я еще пощупаю…».

— «Тогда я приготовлю запас бинтов и обезболивающих, и буду с нетерпением ждать, когда ты вернешься с победой, после чего – ззззззалечу nahren! Должна же я поддерживать профессиональные навыки, правда?».

— «Упаси нас богини от такого!» — передернулся рядом со мной черный охламон, впрочем тут же поправившийся, когда его голова опустилась, больно притянутая к груди за бородку, и ему стали видны мои круглые и очень обиженные глаза – «Милая, я имел в виду, что я не хочу заставлять тебя… Ауч! Да ты мне всю бороду обдерешь!».

— «Значит, это теперь модно, да?».

— «Да. Очень модно. Разве тебе не по нраву, что твой муж задает новое течение в моде?».

— «Еще как, милый. Еще как» — ухмыльнувшись, я вытянула шею и бросила взгляд на помост. Там, в окружении множества важных, богатых и достойных, скрывались детские креслица, в которых важно восседали наши милые детки, обалдевшие от количества окружающих их пони. Вначале дичившиеся и даже ревевшие, они на удивление быстро привыкли к слепящему свету, обилию пони, шуршанию платьев и вечерних костюмов, и теперь с осторожностью оглядывались по сторонам, не мелькнет ли где платье родительницы, бдительно, словно акула, кружившей по залу и высматривающей, не несет ли кто им запрещенные угощения или сласти. Конечно, при таком скоплении гостей я не могла контролировать всех и каждого, кто подходил к близнецам с целью осведомиться о здоровье новых родственников королевского дома, а заодно и «прикормить» их какой-нибудь вкусняшкой, но и давать им забываться я тоже не собиралась, поэтому малыши вели себя осторожно и с потрясающей для их возраста ловкостью расправлялись с «контрабандными подношениями», проглатывая их в один присест. Не объелись бы, на дармовщинку…

— «О, соратница Раг! Какая встреча!»

— «Приветствую вас, соратник!» — признаюсь, имя этого земнопони быстро вылетело у меня из головы, но по его слегка пожеванному виду и пахнущему чем-то горьким костюму странного покроя было ясно, из какой части страны появился этот жеребец. Как становилось понятно, что он явно не был дипломатом – «Какими судьбами на этом празднике тщеславия?».

— «Меня откомандировали в Кантерлот, чтобы оценить готовность местной железнодорожной инфраструктуры к приему наших новейших локомотивов. А сюда я попал как единственный представитель Сталлионграда, которого смогли тут найти. Забавно, правда?».

— «Не то слово! Значит, паровозы, подобные «Синей стреле» придут на замену эквестрийским паровозам?».

— «Эквестрийские паровозы?» – высокомерно хмыкнул мой собеседник, отирая выступивший на шее пот грубым, помятым носовым платком — «Признаюсь, научная мысль эквестрийских инженеров ставит меня в тупик. Несмотря ни на что, они упорно хватаются за парораспределительный механизм Хэппи Джоя, хотя на наших паровозах уже закончили доводить до ума последнюю версию механизма соратника Эгиды «Вальса» Харта. А уж про формулу «два-два-ноль» вообще забыли, как о страшном сне! Но нет, на любые наши предложения нам отвечают разглагольствованием об отсутствии экономической выгоды, в то время как мелкие фирмы пытаются прожить поодиночке, экономя даже на рельсах, которые, в нарушение всех технологических норм, делают из серого чугуна!».

— «Да, это большая проблема» — согласилась я, делая вид, что понимаю, о чем идет речь – «Не расстраивайтесь, соратник – возможно, у вас будет шанс повернуть все дело в… Кстати, вон идет представитель транспортного министерства – вас познакомить?».

— «Конечно, конечно же, соратница! Ведите меня скорее!».

— «Кто о чем, а вшивый все о бане!» — ухмыльнувшись буркнула я, избавившись от громогласного сородича и с грустью осматривая столы, спрятанные между причудливо расставленными вазонами с цветами и экзотическими растениями – «О, Фантси, дружище! Какой-то у вас озабоченный вид. Ну прямо как у меня, вплоть до пятого бокала. Интересно, эта высокая и узкая посуда специально предназначена, чтобы пьющие из нее пони ловчее обливали себя, но при этом, не могли бы легко облить другого?».

— «Чрезвычайно рад вас видеть, мисс Раг!» — увидев меня, Фантсипантс постарался принять как можно более беззаботный вид, отстраняясь от недобро взглянувшей на меня кобылы. Поглядев ей вслед, я поняла, что хочу такую же попонку, как у нее – «Рад, что вы вернулись в добром здравии. И как вам понравился Сталлионград?».

— «Как всегда, неплохо» — улыбнулась я, вспоминая обратный путь и железную дорогу, уходившую в ночь. Нитки путей, продирающиеся сквозь леса, и выгибавшие железные спины под несущимся по ним монстром. На этот раз не было никакого притворства и рассказов о «флагмане» — гулко ревущий где-то впереди паровоз был закрыт со всех сторон стальными щитами почти до самых колес, но даже садясь в вагон, прицепленный последним к этому сорокаметровому чудовищу, тяжело пыхтевшему на запасной ветке сталлионградского депо, я поняла, что именно эта махина и есть настоящее чудо паровозостроения, которое город явит восхищенному миру… Когда? Увы, это было неизвестно, и мне несказанно повезло, что его решили отправить на пробный забег аж до самых Собачьих гор, где нам предстояло пересесть на обычный эквестрийский поезд, следующий за нами из Нью Сэддла. Вспомнила я и гору подарков, сваленных в одном из углов просторного вагона-купе. Дальняя часть его была огорожена натянутым поперек вагона шнуром, и за ней, прикрытые полотняными чехлами, тихонько позванивали какие-то приборы, что, впрочем, не помешало детям излазить и их, и рабочее место оператора, пока взрослые не прекратили их игру «отломай от глупой железяки самый красивый кристалл».

— «Можно сказать, как дома побывала. Вот только в прошлый раз было медленнее и немного жестче».

Разговор начался ожидаемо – с намеков и недомолвок. «Не побоялась вернуться туда, откуда тебя увезли в неизвестность?». «Нет. Не побоялась. Перенесла. Преодолела себя. Но все еще помню тот ужас».

— «Приятно, когда хорошие друзья возвращаются назад. Пусть и не все» — намек на Скрича я пропустить не смогла и лишь усилием воли сдержала горестный вздох. На секунду моргнув, я вспомнила Холлоу Шейдс и могилу на пригорке туманной долины, над которой, в скорбном молчании, застыли пегаска и аликорн. Сглотнув, я открыла глаза и с благодарностью приняла поданный мне единорогом бокал. За два года боль от потери прошла, притупилась, но все еще вызывала боль там, глубоко внутри, когда я говорила последнее «Прощай» тому, кто даже внешне став монстром, внутри остался пони – хорошим пони, преданным товарищем и слугой Госпоже. И она «оказала ему честь, о которой тот попросил».

«А потом она сказала, что когда-нибудь мне придется делать это самой. А я наорала на нее, а потом напилась – вдрызг, вдрабадан, до блёва и полной отключки».

— «И как вам Мейнхеттен?».

— «Больше, толще, громаднее и выше» — я постаралась как можно незаметнее сморгнуть выступившие слезы. Доступную тушь в этом мире делали на водной основе, а надежные алхимические препараты были для меня слишком дороги, поэтому мне стоило следить за своим видом и даже в самые грустные моменты постараться никого не пугать своей размалеванной мордой – «Торгашеский шик и стремление поразить размерами, но не соразмерностью».

— «Не часто встретишь настолько меткое замечание» — ухмыльнулся единорог, подавая мне надушенный платочек, выплывший из его нагрудного кармана – «Вы абсолютно правы, говоря о «торгашеском шике». Немногие это замечают, вернувшись из Большой Подковы».

— «Просто они не жили в огромных мегалополисах[20], по сравнению с которыми Мейнхеттен – просто деловой район» — бледно усмехнулась я, ловя глазами фигуру Графита, беседовавшего с какой-то пегаской. Судя по нервным движениям его ушей и хвоста, разговор шел на повышенных тонах, хотя и приличествующими для столь блистательного приема негромкими голосами. Его собеседница была мне не видна, скрываясь за немаленьких размеров фигурой мужа, но я все-таки разглядела уже виденную когда-то вблизи, блекло-синюю гриву и стального цвета шерсть – похоже, Найт Шейд все же решила докопаться до Графита и ее интересовала явно не цены на сахар или политическая обстановка в стране. Как я слышала, эта кобыла легко и незаметно заняла место лидера Шедоуболтов, и несмотря на неудачу с моей поимкой во время Северной войны, прочно обосновалась возле Госпожи, быстро прослыв грозой новичков, мнящих себя «воинами ночи». Как интересно…

— «Кстати, дружище Фантсипантс, я давно хотела вас поблагодарить за интересные беседы, пускай они были прискорбно короткими, и все больше случались на бегу. Любая фраза из ваших уст выдает в вас прекрасно осведомленного пони, и я чрезвычайно рада, что когда-то встретилась с вами, пускай и при достаточно потешных обстоятельствах».

«Твои намеки чрезвычайно полезны и информативны, поэтому я не прочь и дальше пользоваться тобой, как надежным источником информации».

— «О, что вы, мисс Раг! Со своей стороны могу сказать, что часто вспоминаю тот день, когда наши пути пересеклись возле ступеней Кафе. Вы были лишь безвестной, провинциальной пегаской, впервые прилетевшей в Кантерлот, а я… Что ж, вы правы, и я сам безмерно рад тому, что смог разглядеть в вас скрытые таланты, которые пошли на пользу не только вам самой».

«Хотя ты и поднялась из грязи до ошеломительных высот, не стоит забывать, кто помог тебе на них взойти. Среди хороших пони принято отдавать свои долги».

— «Безусловно, дружище! Все для пони!» — я растянула губы в широкой улыбке, словно пытаясь проглотить огромную пиццу – «Ведь для них мы устраиваем эти приемы, политические демарши и даже пускаем шепотки. Это такая традиция у пегасов, если вы не знали – слухи и сплетни, в основном личного и даже интимного свойства, представляете? Я была ошарашена, когда об этом узнала».

— «Увы, увы – в этом пегасы обошли всех» — с сочувствующим видом покивал единорог, внимательно глядя на меня через свой монокль – «Насколько мне известно, среди вашего племени понятие «частная жизнь» до сих пор используется как некий аналог шутки или забавной фразочки, не имеющей отношения к жизни. И мне кажется, именно они служат пищей для множества бульварных газет, с радостью хватающихся за любую возможность привлечь к себе читателей, пусть даже и непроверенными слухами».

«То, что становится известно тебе, уже давно не новость для остальных».

— «Что ж, раз так, то может быть, вам даже доводилось читать о том, что у нашего могучего ликтора очень насыщенная личная жизнь?» — моя улыбочка растянулась до ушей, грозя порвать мне рот – «Признаюсь, я совсем отстала от жизни и почти разучилась читать всю эту прессу. Прискорбно, что пони разучились говорить правду, и научились скрываться за псевдонимами – ведь правду говорить легко и приятно, я знаю это по себе. А если кто-то скрывает свою морду и имя, то некоторые могут подумать, что его намерения не так чисты, как он привык вещать на всю страну со страниц журналов и газет…».

«Я слежу за теми, кто льет на меня помои и уже собрала небольшой «расстрельный список». Осталось только дождаться повода».

— «Ммммм… Возможно, до меня доходили какие-то слухи…» — подозрительно замялся единорог, окидывая взглядом зал. Графит куда-то испарился, а хвост и грива Найт Шейд уже развевались возле возвышения, на котором стояли принцессы – «Но мне кажется, здесь слишком шумно для подобных разговоров. Могу я сопроводить вас в уединенный альков с прохладными напитками?».

— «Безусловно. Вы настоящий джентельпони, Фантсипантс!».

Немного пройдясь по залу, как и положено порядочным гостям, мы наконец скрылись в одном из коридоров, окружавших зал и ведущих на балконы или в небольшие, приватные покои, где к вящей радости желающих уединения гостей, всегда были готовы столики с фруктами и освежающими напитками, а также плотные портьеры, превращавшие эти ниши в настоящие островки спасения для тех, кто желал более тесного «общения». Похоже, архитектор дворца явно не был пуританином или поклонником пустынного жития… Пройдя мимо замерших по обеим сторонам прохода в зал гвардейцев командора, облаченных в уворованную у меня смесь лорики сегментаты и обычной гвардейской брони, чья черная окраска уже стала нарицательной для обозначения королевских телохранителей, я не утерпела и показала им язык, скрывшись за тяжелыми портьерами.

— «Слухи, конечно, ходят, и от них еще не скрылся ни один пони» — начал разговор единорог, предлагая мне стакан с каким-то напитком, впрочем, оставленным мной без внимания – «И если мы подарили земнопони традицию браков по расчету, то пегасы, в свою очередь, не лучшим образом повлияли на единорогов, научив их тому, что вы называете «шепотки». Прискорбно понимать, что они упали на подготовленную почву, и в наши дни только затворники и самые упрямые из селестиан не слушают, не пересказывают и не передают другим слухи о жизни других».

— «Но вы не являетесь ни первым, ни вторым, ни третьим, Фантсипантс».

— «Я отношу себя к тем пони, что еще могут похвастаться благоразумием и наличием совести» — гордо вскинул голову синегривый жеребец. Пригубив напиток, он внимательно поглядел на меня сквозь свой монокль, словно желая придать больший вес своим словам – «А еще я считаю себя здравомыслящим дворянином, умеющим отличать безобидный слушок от порочных сплетен, касаться которых не стоит ни при каких обстоятельствах».

— «Значит…».

— «Это значит, что в этом деле я не смогу вам помочь, мисс Раг» — твердо ответил мой собеседник, отставляя бокал – «Возможно, вам стоит оглянуться по сторонам и тогда вы поймете, что услуги одного усталого единорога вам, в общем-то, совсем и не нужны. Просто смотреть нужно внимательнее, а еще – знать, что именно ищешь».

— «Ага. Это называется ревностью, Фантси!».

— «Вы первая произнесли это слово» — легко и как-то беззаботно поддел меня тот – «Но ревнивцы часто видят то, чего нет, не замечая того, что есть на самом деле. Уверен, вы справитесь с этим, ведь зная вашего мужа…».

— «Да? И откуда, позвольте вас спросить?» — с подозрением осведомилась я, но тут же стушевалась, увидев улыбочку, заставившую приподняться синие хвостики усов над губой жеребца – «Blin! Я не имела в виду, что… То есть, я думала про другое, и… Ухххх, ну почему так все сложно, когда дело касается личной жизни?».

— «Потому что это ваша личная жизнь. Но всякий, кто имеет хотя бы какой-нибудь вес в обществе, должен быть готов к тому, что она быстро станет достоянием окружающих… Простите, можем мы вам чем-нибудь помочь?».

Последняя фраза предназначалась явно не мне. Обернувшись, я отпрянула от занавесей, из-за которых, отодвигая тяжелые складки облаченной в сталь лапой, глядела на меня клювастая морда немалых размеров грифона, разглядывавшая меня своими круглыми, птичьими глазами.

— «Тваюжмать!» — скороговоркой выплюнула я, прыжком на месте разворачиваясь к нежданному посетителю, разглядывавшему нашу парочку, по-птичьи дергая головой. Обозрев занятый нами альков и не найдя в нем ничего предосудительного, грифон убрался за занавеси, оставив после себя тяжелый запах металла, парфюма и странно осязаемой опасности, после его ухода, оставшийся висеть в небольшой комнатке не хуже иных портьер.

— «Фантси, что это было?!».

— «Предположу, что это был кто-то из свиты посла» — поправив монокль, единорог поднялся и обозрел свой костюм, расправляя на нем едва заметные складки, и возвращая ему приличествующий моменту вид – «Я думаю, что скоро начнется церемония вручения верительных грамот».

— «Охренеть! Грифон в доспехах, расхаживающий по дворцу правительницы Эквестрии!» — обалдело выдохнула я, неловко поводя плечами под ставшим вдруг тесным мне платьем, пусть оно даже и было сделано из шелковых занавесок.

— «Да, и если вы позволите мне дать вам еще один совет…».

— «Слушаю!» — обернувшись, я остановилась у выхода из алькова, уже слыша приглушенные материей голоса.

— «В наше время терпение и расчетливость стоят невероятно дорого. Пусть даже некоторые и любят ославить таких пони как трусов» — очень серьезно проговорил жеребец, сверкнув в полумраке своим абсолютно бесполезным прибором – «Терпение, расчетливость и осторожность».

— «Ну да. Но вы забыли одну важную деталь, дружище».

— «Какую же?».

— «Вы говорите это не самой умной пони на свете».

«Ага! Похоже, это и в самом деле посольство» — пробормотала я, глядя на три надувшиеся фигуры, важно вышагивавшие по коридору в сторону нашего алькова. Стоявший неподалеку грифон напоминал скорее телохранителя, нежели одного из членов свиты посла, и все время нервно дергал головой в поисках неведомой опасности – «Пожалуй, не будем их раздражать своей довольной рожей, да еще и без кандалов. Мало ли, еще сочтут удобным поводом надавить на принцессу…».

Увы, уйти я не успела и лишь только приготовилась прошмыгнуть в зал, как за моей спиной раздался сердитый клекот, сопровождавшийся каким-то неуверенным шиканьем и негромким, бормочущим говорком.

— «Аааа, я знал, что с этого все и начнется!».

— «Какой знакомый клекот…» — остановившись, я так и замерла на месте, с застывшей в воздухе передней ногой. Когда-то я уже слышала этот звучный, гортанный голос, но при иных обстоятельствах, и попыталась лихорадочно сообразить, кто же это, такой знакомый, сердито защелкал своим клювом за моей спиной.

— «Знакомый? О да, ты должна была бы запомнить его на всю оставшуюся жизнь!» — обернувшись, я увидела подходившего ко мне, грифоньего вельможу, остановившегося всего в полушаге, и угрожающе нависнувшего над моей головой – «Хотя от таких, как ты, глупо ждать хотя бы раскаяния в содеянном! Не так ли, Мясник Дарккроушаттена?».

— «Так это же… О, какие гости!» — недобро сощурилась я, глядя снизу вверх на нависавшего надо мной грифона. Облаченный в широкий, свободного кроя камзол с длинными рукавами, богато украшенный позументами и кружевами, он казался эдаким карикатурным качком, хотя, быть может, и был одет как раз-таки по самому последнему писку грифоньей моды. Перья на его белой шее были все так же выкрашены в шахматном порядке в радикально черный цвет, отчего мне казалось, что в мой нос уперлась большая и мягкая шахматная доска – «Что, опять приперся ныть про свой сгоревший замок?».

— «Вы разговариваете с…».

— «Помолчи, Корк!» — подняв когтистую лапу, грифон оборвал возмущенную речь своего соотечественника, высунувшегося у него из-за спины. Сделав шаг назад, я заметила пятерых грифонов, следовавших за своим надушенным и раскрашенным предводителем – и это не считая четверых латников, щелкавших и громыхавших своими доспехами в нашу сторону, причем не с самым добродушным выражением на морде. Не прибили бы ненароком такую малявку, как я…

— «Так значит, вот как…».

— «Значит, так» — кивнула я, отступая еще на один шаг. Численный перевес был явно не в мою пользу, а наличие среди этих птицельвов еще и одоспешенных и наверняка вооруженных вояк, не прибавляло мне спокойствия и сосредоточенности – «Я уже все сказала тебе в прошлый раз, на суде. Я не собираюсь иметь ничего общего с вашим родом! Оставьте меня уже в покое, вы, куропатки двугорбые!».

— «Куропатки? Ха-ха! И это все, что ты можешь мне сказать?» — презрительно скривился грифон, глядя на меня, словно курица на аппетитного червяка – «Я считал тебя более изобретательной, преступница! Разве ты не хочешь меня еще как-нибудь назвать? Или у тебя столь ограниченная фантазия, что не заходит дальше пейзанских выкриков из отхожего места?».

— «Вот их я и слышу из твоего вонючего зоба!» — фыркнула я. Покосившись по сторонам, я заметила облаченных в черное гвардейцев, все так же неподвижно стоявших у входа в зал. Это придало мне немного уверенности, хотя бы в том, что я смогу удрать, если вдруг этим пернатым придуркам придет в голову попытаться меня похитить – «И вообще, нечего тут меня провоцировать и оскорблять, понятно? Сопровождаешь своего посла – так сопровождай, а не охоться по темным коридорам за почтенными кобылами!».

— «Почтенными? Я смею надеяться, что это ты говоришь не про себя?» — отчего-то весело курлыкнул грифон, но я буквально шкурой ощущала сквозившую в его словах злость – «Скажу откровенно, я очень хотел бы увидеть тебя в своем поместье, где мы смогли бы вдоволь поговорить с тобой по душам, но увы… Обстоятельства складываются иначе, и пусть тебя защищают принцессы, пусть даже ты и не посмеешь высунуть и носа из Эквестрии…».

— «Это мы еще посмотрим, кто побоится высунуть свой клюв!».

— «Я вот не побоялся» — спокойным, и от этого, еще более оскорбительным для меня тоном, возразил птицелев, стряхивая когтистой лапой несуществующую соринку со своего рукава – «А вот не побоишься ли ты – это еще предстоит проверить. Я думаю, что зная за собой величайшую вину перед грифоньим народом, ты побоишься и пролететь мимо наших гор, а не то, что приехать в нашу столицу».

— «Ты уверен?» — заведясь уже не на шутку, прищурилась я на стоявшего передо мной вельможу. Его голова, обрамленная пышными брыжами[21], вдруг показалась мне отрубленной куриной головой, выложенной на белоснежную тарелку – «Я ведь могу и приехать, как однажды уже приезжала в Дарккроушаттен! Так где, говоришь, находится твое сраное поместье?».

— «Я был бы счастлив встретить тебя там!» — расплылся в ухмылке ле Крайм, раздвигая в злой улыбке мягкую часть губ, венчавших хищный орлиный клюв – «Однако я понимаю, что ты не доставишь мне такого удовольствия, а жаль, очень жаль. Но что делать, этот мир несправедлив, поэтому я вынужден подчиниться обстоятельствам, и предложить тебе… Помилование!».

— «Что-что предложить?!» — с подозрением поинтересовалась я, как только прошел звон в моих ушах, поселившийся там от громового голоса грифона. Внезапно, его приглушенный, сердитый клекот сменился громовыми раскатами хорошо поставленного голоса, прокатившегося по коридору, и вывалившегося в зал – «А что, меня уже осудили? Заочно? А ничего, что меня уже помиловали принцессы?».

— «Ты осуждена как преступница, убийца и подстрекательница к мятежу – заочно, конечно» — так мог бы ухмыляться петух, заметивший жирную, и не успевшую вовремя смотаться гусеницу – «И поверь, решения грифоньего суда распространяются на всех, кто имел глупость попасть под их приговор. Отныне, тебе не будет покоя нигде – ни тут, ни среди твоего сброда, ни дома, ни где либо еще. Среди грифонов есть немало патриотов, и где спасует дипломатия – свое возьмет железо. О да, поверь, рано или поздно, оно опустится на твои ноги и шею, и вот тогда…».

— «Значит, вот как…».

— «Да. Значит, так» — начало разговора отразилось, словно в зеркале, словно подчеркивая абсурд происходившего между нами разговора. Зачем я вообще решила вылезти из этого алькова? Зачем откликнулась на призыв этого расфранченного мерзавца, уже прилетавшего однажды в Эквестрию, требовать мою жизнь? Склонив голову, грифоны рассматривали меня, словно грифы, терпеливо следующие за умирающим животным, и с неким философским спокойствием наблюдавшие за агонией умирающей добычи, и именно эта терпеливая уверенность в том, что непременно произойдет, заставила меня по-настоящему испугаться за жизнь тех, кто был мне дороже самой жизни. Одно единственное нападение – и вот, я уже бежала в Обитель, скрываясь от тех, кто дерзнул поднять на меня копыто и попытался похитить моих детей. А что я смогу сделать с одоспешенной грифоньей стаей, ведомой закованным в латы риттером, если они явятся по мою душу? Похоже, все мои страхи настолько явно отразились на моей морде, на всем моем теле, что стоявшие напротив птицельвы удовлетворенно переглянулись, уже не скрывая сардонических ухмылок.

— «Прочувствовала?» — еще сильнее осклабился ле Крайм, словно ненароком, проводя когтем по ножнам, висевшим на его боку, и как нарочно извлекая им неприятный, тревожащий звук кости, проходящей по металлу. Находящийся в них кинжал был притянут к ножнам широким бантом – в знак мира, по-видимому, но мне отчего-то было совершенно не легче от этого показушного миролюбия – «Да, жизнь в страхе, жизнь жертвы – это страшно. Вечно гонимая, вечно преследуемая, без дома и семьи, которых заберет у тебя месть… Это по-настоящему страшно».

Я молчала, сдерживая дыхание, и стараясь не выдать вдруг охватившего меня страха.

— «Я вижу, ты испугана? Это естественно. Это нормально» — продолжая ухмыляться, произнес грифон. Его голос сделался тихим и вкрадчивым, но меня совершенно не обманывало его нарочитое дружелюбие – «Я видел таких вот жертв в самом конце охоты. Погасший взгляд, паническая дрожь и бегство даже от мыши, ведь даже безобидная мышка может быть посланником тех, кто идет по их следу. Бессонница и недоедание подкашивали их, и вскоре преступники сами отдавались на милость идущих по их следу охотников. Разве тебе хотелось бы такой судьбы? Разве тебе хочется ее для твоих отпрысков, пусть даже и обласканных временными милостями ваших принцесс?».

— «Вы не посмеете…» — только и смогла выдавить из себя я. Как бороться с невидимкой? Жить в страхе, ощущая каждый миг как кинжал или яд отправляют тебя на тот свет лишь потому, что кто-то там, далеко-далеко, решил, что тебе не стоит жить, и объявил на тебя охоту?

— «Тцк-тцк-тцк. Какой-переплет, правда?» — с фальшивым сочувствием покачал головой ле Крайм, вновь проводя когтем по своему камзолу – «Я бы даже мог тебя пожалеть. Честно. С этого момента твоя жизнь станет, а в целом, уже стала иной, а финал этой пьесы я уже тебе описал. Но…».

— «Что?» — я попыталась разозлиться, разъяриться, сбросить с себя это чудовищное отупение, рожденное обрушившимся на меня страхом. Страхом не за себя – я ощущала, что могла бы выдержать подобную травлю, и даже перенести ее на своего врага… Но дети! Мои дети не заслуживали жизни в вечном страхе!

— «Но Грифус мог бы тебя простить» — очень спокойно ответил грифон. Мне показалось, что звуки вокруг меня замерли, словно в дешевом кинофильме, оставив после себя лишь стук моего бешено колотящегося сердца – «Конечно, мы не стремимся терзать своих недругов – терзать, слышишь?! – но иногда, приходится выносить и такой вот приговор. И как любой приговор, его можно отменить. Вот тут, во внутреннем кармане, у самого сердца, я держу помилование для тебя и всех, кто тебя окружает, включая родственников и друзей. Именно так – помилование. Они не будут заточены в каменоломни, не попадут на лесозаготовки, пасеки и полевые работы – но для этого тебе нужно будет очень постараться. И первое, что тебе предстоит — это встреча с судьей, в приграничном городе Пиза. Да, предстоит заплатить и немало, но подумай, что стоит на кону. Спокойная жизнь – для тебя и твоих родственников. Для всех твоих друзей, если они у тебя есть. Всего-то, что покаяться принародно перед судьей, и вымолив прощение дорогими подарками, отправиться в Грифус, где прикоснуться губами к краю мантии великого короля. И твои прегрешения будут забыты. Ты станешь если не другом моего народа, то явно одной из тех, на кого распространится власть короля. Отдайся под его лапу – и он убережет тебя от любого приговора. А если нет…».

— «А если нет?» — попав в ловушку негромкого, убаюкивавшего голоса, я вскинулась, ощутив рядом с собой чье-то большое, горячее тело. Запах старого табака резанул мой нос, выбивая из головы испуг и оглушающую одурь, заставляя сердце пропустить удар – и вновь ускорить свой бег. Возникший рядом со мной Графит заслонил меня от грифона, и теперь уже Хуго ле Крайм сделал шаг назад, видя напиравшую на него тушу моего мужа, сердито глядевшего в круглые, хищные глаза.

— «Что будет, если она откажется, грифон?» — клокоча от злости, прорычал жеребец, оскалив зубы с впечатляющим набором из восьми длинных и острых клыков – «Вот этот вот навоз, который ты извергал сейчас из своего клюва? Я был в вашем плену и видел цену вашим обещаниям, поэтому берегись, Крайм! Теперь ты будешь вздрагивать, оглядываясь по сторонам, и ты будешь тем, кто боится ночи! Это тебя протащат по вашему птичьему дерьму, когда тебя сбросят в нужники грифоньей крепости, в который я пошлю твою искалеченную тушу, понял? А это тебе задаток!».

БАЦ!

— «Полномочный и чрезвычайный посол Грифуса в Эквестрии, Хуго ле Крайм!».

— «Стойте!» — короткий и быстрый, словно пощечина, удар копытом отбросил грифона к стене. Графит бил наотмашь, скорее оскорбляя птицельва и вызывая его на дуэль, нежели действительно пытаясь снести ему носатую башку, но даже эта несильная оплеуха заставила того врезаться в стену. Осев на пол, он, тем не менее, смог вскинуть лапу, призывая остановиться своих соотечественников, уже приготовившихся броситься на нас при поддержке двух одоспешенных грифонов, уже терзавших узлы на богато украшенных ножнах – «Стойте, я вам говорю!».

— «Баронет, но он ударил вас! Это оскорбление!».

— «Полномочный и чрезвычайный посол Грифуса в Эквестрии, Хуго ле Крайм!» — на этот раз, выкрик раздался гораздо ближе и громче. Раздвинув в стороны напряженных гвардейцев, уже приготовивших передние ноги с тяжелыми накопытниками, из зала в коридор сунулся мордатый герольд, с удивлением и негодованием обозревший открывшуюся ему картину.

— «Хорошо же…» — с ненавистью и озадачившим меня удовлетворением, прошипел ле Крайм. Поднявшись и одернув на себе камзол, он почти ровно и почти не шатаясь, обошел презрительно глядевшего на него Графита, и растворился в лучах света, бьющего из арки, венчавшей вход в зал для аудиенций.

— «Мне кажется, вам стоит найти принцессу. И быстро» — посоветовал мне один из гвардейцев. Вновь встав по стойке смирно, они с подозрением глядели на оставшихся у входа грифонов, остановившихся при виде одоспешенных пони, перегородивших им вход в зал. Раздавшийся в глубине коридора ритмичный, тяжелый стук множества накопытников, стучавших по толстым коврам, настроил их на более миролюбивый лад и попыхтев, вооруженные птицельвы отступили, не пытаясь прорваться в зал вслед за ушедшим послом. Из-за множества спин, укрытых золотыми и черными доспехами, выглядывала напряженная морда Фантсипантса, внимательно глядевшего на меня сквозь свой знаменитый монокль. Не обращая внимания на что-то спрашивавших нас телохранителей и гвардейцев, мы замерли посреди коридора – обнявшись, буквально влипнув друг в друга, и лишь деликатное покашливание синегривого единорога заставило нас разомкнуть объятья, в которых мы пытались спрятать друг друга от опасностей окружавшего нас мира.

— «Я должна идти» — разрывать объятья было мучительно больно, но я уже слышала доносящийся из зала, ненавистный мне клекот грифона. Нужно было опередить его, не дать пожаловаться первым, ведь зачастую, именно это решает в глазах властьпридержащих вопрос, кто же был жертвой – «Ты же слышал, что он сказал. Я должна быть рядом с нашими детьми».

— «Рядом с ними принцессы» — обхватившие меня ноги дали мне понять, что у их хозяина были другие планы – «И все, что он успел тебе наговорить – ерунда, слышишь? Полная чушь».

— «Ты просто не знаешь, что такое травля!».

— «И ты говоришь это одному из трех доверенных пони Госпожи?» — полушутя осведомился муж. Несмотря на нарочито небрежный тон, глаза выдавали его беспокойство.

— «Я так считаю, ясно!» — вывернувшись из объятий Графита, я рванула в сторону зала, не обращая внимания на рванувшегося за мной жеребца – «И я никому не позволю угрожать моим близким и родным!».

---

Вернувшись в переполненный зал, я на мгновение замерла на пороге, осматриваясь по сторонам. Богатые и влиятельные, удачливые и умные, пробившиеся на самый верх благодаря своим силам, и получившие все от жизни с рождения – все они внимали послу, державшему речь перед принцессой, внимательно слушавшей его излияния с помоста, установленного перед возвышением, ведущим к двойному трону.

«Интересно, а почему он до сих пор не тройной? Неужели у них и для Твайлайт найдется какое-нибудь заброшенное королевство, которое ей придется «отвоевать», прибив окопавшегося в нем бессменного хранителя?».

Мысль эта была настолько странной, что на какое-то время, я даже забыла, что благодаря крыльям, могу попасть в нужное мне место гораздо быстрее, нежели крадучись, пробираясь по стеночкам вкруг всего зала, к центральному помосту. Ну, а потом уже размахивать крыльями стало просто неприлично, и я решила продолжить свой путь, не слишком быстро, но все же оказавшись за спиной у принцесс.

Блистая манерами и красноречием, Хуго ле Крайм разливался соловьем, описывая те давние связи, что скрепляли две сильных страны, и как бы между прочим, все чаще и чаще сожалел об «охлаждении чувств между всесильными государями, правящими каждый своей половиной известного и неизвестного мира». То ли полученная оплеуха и вправду была не слишком сильна, то ли ему доводилось терпеть удары и посильнее, но по виду грифона нельзя было и заподозрить о том, что произошло всего четверть часа назад в том полутемном коридоре. В иное время я бы почувствовала к нему уважение, но теперь, я видела лишь своих детей, сидевших в богато украшенных детских креслицах – утомленные долгим и скучным приемом, они просто-напросто заснули, не дождавшись выступления послов. Берри, успевшая налопаться раньше своего брата, теперь тихо посапывала, обнимая основательно погрызенного медвежонка, подаренного ей в Сталлионграде, и висящий на ее шее амулет искрился в лучах света, словно самое обычное, хотя и несколько громоздкое украшение, какое только и могли додуматься повесить на шею жеребенку выбившиеся в свет бедняки. Хотя мне было и обидно слышать такие шепотки, но все-таки, это было лучше, чем затворничество, угрожавшее моим детям всего полтора года назад, поэтому гордость была усмирена, и не откликалась на пренебрежительное бурчание света.

— «Увы, вины моей в охлаждении отношений нет, мой дорогой посол» — ответила принцесса, с интересом рассматривавшая верительные грамоты ле Крайма на всем протяжении его красивой и плавной, но признаться, ставшей уже утомительной речи – «Новый правитель Грифуса, с момента своего восхождения на престол вашей красивой и гордой страны, ограничивался лишь официальной перепиской, хотя, как мне кажется, мы могли бы познакомиться с ним и лично, не правда ли?».

— «Эхм… Думаю, что это было лишь неудачное стечение обстоятельств, правительница!» — на секунду смешался грифон, услышав тень осуждения, на секунду, достаточно явно промелькнувшую в голосе принцессы – «Его Королевское Высочество, Брюглефивер Квард Первый, питает к вам самые уважительные, самые теплые чувства, и я уверен, что он был несказанно огорчен тем, что два могучих правителя так и не смогли найти повода для того, чтобы организовать встречу, достойную двух владык. Конечно, отчасти, тому вина и репутация, которая складывается вокруг этой изобильной, щедрой и богатой, но все-таки дикой страны…».

— «Грифоны считают Эквестрию дикой, посол?» — помолчав, спокойно осведомилась у ле Крайма принцесса, не обратив внимания на ропот, пронесшийся по толпе гостей. Переглядываясь, пони стягивались ближе к помосту, и я заметила, что многие из них отставляли прочь бокалы с грифоньим вином – «Признаюсь, эти слова звучат для меня очень странно, и довольно обидно. Да, обидно узнавать, что наши соседи, с которыми мы связаны многовековыми добрососедскими отношениями, считают нас неорганизованным сообществом, подобным хищным стаям алмазных псов. Могу ли я просить вас объясниться, посол?».

— «Что ца клупость? Я не уцнаю тепя, Хуго!» — воспользовавшись поднявшимся шумом, я проскользнула за спинами дворцовых телохранителей, и оказалась рядом с детскими креслами, в которых беспокойно ворочались жеребята, разбуженные поднявшимся шумом. Как я поняла из объяснений Фрайта Ньюсенза, бессменного Второго секретаря принцессы, принятые в королевский дом дети с младенчества приучались к долгим приемам и множеству гостей, как и к различным церемониям представления послам и владыкам, прибывающих к Эквестрийскому двору. К счастью, после подобного поворота разговора, речь уже и не могла идти о том, чтобы отдать их в когтистые грифоньи лапы ле Крайма, пусть даже и на самый крошечный миг. Пока я успокаивала захныкавших спросонья детей, возле помоста оказался неброско, но со вкусом одетый грифон, с изумлением и негодованием глядевший на окруживших посла сородичей поверх своего пышного, словно морская пена, жабо[22] – «Как мошеш ты, путучи поцлом, поцорить наш великий нарот потопными цловами, цная, что как поцлу, тепе не кросит за это кара?».

— «Да, эта страна считается цивилизованной, но обычаи в ней дикие!» — патетически воскликнул ле Крайм, с гордым смирением оглядывая шумящих вкруг помоста гостей, и вновь поворачиваясь к принцессе – «Даже в самых диких землях, куда только ветер заносил грифонов, послов уважали и обращались с ними почтительно, и уж вряд ли кто-нибудь мог подумать о том, чтобы посягнуть на честь и даже жизнь посла!».

«Ах вот как… Ну, молодец. Выбрал время».

— «Вы утверждаете, посол, что в нашем королевстве вашей чести и достоинству был нанесен ущерб?» — очень серьезно проговорила принцесса, движением крыла призывая утихомириться шумевших гостей – «Тогда немедленно расскажите об этом, чтобы мы смогли разобраться в ситуации, и наказать виновных в посягательстве на вашу жизнь. Хотя мне трудно представить, чтобы кто-то из пони решился на такое».

— «И тем не менее, такие пони есть, и вы их знаете, Ваше Высочество!» — с показным негодованием и обидой, воскликнул ле Крайм, воздевая к потолку когтистую лапу – «Та, кто не единожды была ответственна за смерть и увечья моих соплеменников, вновь набросилась на грифонов, словно взбесившийся зверь! И зверь, что верно служит тот страшной силе, которую вы, Ваше Высочество, изволили пригреть у себя на груди, словно злую змею!».

«Нужно найти Графита, и побыстрее!» — в панике оглянувшись, я попыталась углядеть своего благоверного, вытягивая шею и выискивая в шумевшей толпе пышную черную гриву – «Ему нужно сматываться к Госпоже, и побыстрее. Если только она уже не…».

— «Не бойся. Я здесь» — раздался над моим ухом знакомый голос. Приобняв меня крылом, муж успокаивающе лизнул хныкавшего сына, и безропотно подставил длинную козлиную бородку сердито свистевшей что-то дочурке, мгновенно накинувшейся на любимую игрушку – «И я уж точно не собираюсь сбегать под крылышко к Госпоже».

— «Почему?» — удивляться столь легко просчитавшему меня мужу времени не было – «Забирай малышей, и быстрее…».

— «А ты не подумала, что этим мы только подставим ее?» — осведомился у меня милый, осторожно опуская обратно в креслица цеплявшихся за его морду детей – «Ты слышала, что сказал этот грифон? Он всеми силами пытается очернить Принцессу Ночи, и наши действия могут стать отличнейшим поводом для того, чтобы ославить наших правительниц перед всеми дворами этого мира».

— «Blin! Я об этом и не подумала!» — призналась я, передавая детей назначенным принцессой нянькам, за спинами которых уже маячили трое стражей, недобро зыркавших по сторонам – «Так значит…».

— «Да, это значит, что я остаюсь» — кивнул муж, вместе со мной, выходя из-за ненужных уже детских кресел. Церемония откладывалась, если и вовсе не отменялась, и один из секретарей принцессы уже уводил из зала всю разношерстную кавалькаду, уносившую моих детей в предназначенные для них покои – «Попытаюсь взять все на себя, и свести все к обычной ссоре между жеребцами. Главное, молчи и сделай вид, что испугана… Хотя нет, и так нормально».

— «Да иди ты знаешь куда!» — передернувшись, буркнула я в ответ на столь не лестный для меня намек, и устремилась за мужем, приближавшимся к центру помоста. Описывавший нашу ссору грифон был до крайности красноречив, но я с мстительной радостью заметила, как сбилась его пафосная, обличающая речь, когда ораторствующий птицелев смешался, увидев приближавшегося Графита.

— «Так значит, на вас напали и избили в этом замке, посол?» — лишь слегка нахмуренные брови выдавали негодование, охватившее повелительницу Эквестрии, но для знающих пони они были страшнее любых грифоньих криков и описаний неисчислимых мучений, которым подверглись послы – «Мы немедленно найдем виновного, и он будет примерно наказан за столь вопиющее деяние. Прошу вас, опишите его нам».

— «Ваше Высочество» — выйдя вперед, муж склонился в низком поклоне, метя бородкой ковер возвышения – «Господин посол может делать это с натуры, не утруждая собственную память. Она ему пригодится для того, чтобы вспомнить, что привело к этому конфликту. Ну, а если я был преступно неаккуратен, и он все-таки не сможет этого сделать, я подскажу ему… С вашего позволения, конечно же».

— «Я готова выслушать тебя, ликтор» — холодно ответила принцесса, видя, как смешался посол. Отступив на шаг, грифон уронил на пол белый платок, выпавший из пышных кружев его рукава, и теперь, поднимая его, тянул время, лихорадочно пытаясь собраться с мыслями. Еще бы! Одно дело обвинять в нападении скрывающегося от гневного ока принцессы преступника, а другое – объяснять, что же именно вызвало его неудовольствие вот так, можно сказать, на самой настоящей очной ставке – «Но знай, что приговор наш будет суров. Мало что может оправдать нападение на посла, ибо их особа священна, ведь он – лишь рот своего господина, и не несет ответственности ни перед кем за передаваемые им слова. Права ли я, Хуго ле Крайм?».

— «Безусловно, Ваше Высочество…» — пробормотал грифон.

— «Моя повелительница, я виноват. Я виноват перед вами, перед своим народом, и перед послом, которому я, признаюсь, отвесил знатную оплеуху» — разогнувшись, начал свою речь Графит. Его мощный голос легко перекрывал ропот гостей, вновь поднявшийся в зале, и стоявшим возле помоста гвардейцам уже не приходилось призывать находящихся в зале к порядку, чтобы все могли услышать говорившего – «Но сделал я это не как поименованный ликтор, и не имел замысла опозорить столь почетную должность, но движимый лишь возмущением, кое возбудили во мне речи посла, запугивавшего мою жену, и пытавшегося склонить ее к чему-то противоестественному».

— «Это не так!» — каркнул посол, глядя то на меня, то на ораторствующего Графита – «Ваше Высочество, это все…».

— «Продолжайте, ликтор» — холодно оборвала речь грифона принцесса.

— «Я не оговорился, моя повелительница!» — вдохновленно продолжил муж, словно древний оратор, выпячивая грудь и становясь вполоборота к залу, чтобы остальным было лучше видно его мужественный профиль – «Верный своему долгу ликтора, я отправился на поиски задерживавшегося посольства, намереваясь проводить их в зал, если вдруг, паче чаяний, они заблудились в нашем прекрасном дворце. И что же я увидел в коридоре, возле самого входа в этот зал? Троих грифонов, самым беспардонным образом наседавших на мою жену, запугивавших ее, и требующих, чтобы она сама, не дожидаясь посланных за ней ловчих команд, явилась к повелителю грифонов, и принесла ему присягу на верность, вместе с дорогими подарками! Это ли не противоестественный акт? Требовать предательства своей повелительнице переприсягой новому владыке? Фи! Где вас воспитывали, посол?».

«Как заливает, а!».

— «Посему, услышав, как этот субъект, так и не удостоившийся назваться послом, пристает к моей любимой жене, я взревновал, и не слушая более угроз, которые лились из его клюва в адрес всех ее родственников и друзей, я позволил себе оскорбить посла действием, оплеухой напомнив ему, что среди знатных пони, равно как и грифонов, подобные оскорбления неприемлемы! Быть может, вы сможете объяснить это нашей всемилостивейшей повелительнице, ле Крайм?».

— «Я говорил ей это как особа приватная, Ваше Высочество…» — смешался грифон.

— «Ну, и от меня вы получили в частном порядке, посол!» — фыркнул Графит, вновь горделиво выпячивая грудь – «Как от ревнивого мужа, которому не понравились те слова, которые вы изволили шептать на ушко моей жене. Но если вы считаете себя оскорбленным…».

— «Да, считаю!» — оправившись, каркнул ле Крайм – «И мой король узнает об этом!».

— «… тогда я не вижу другого выхода, и предлагаю выяснить наши отношения посредством дуэли. Согласно грифоньему кодексу чести, конечно же. Вы ведь знаете, что это такое, посол?».

На этот раз, пауза длилась гораздо дольше.

— «Я выслушала провинившегося» — дав паузе устояться, и стать уж совсем неприличной, сказала принцесса, в упор глядя на стоявших перед ней спорщиков – «А что скажет та, кто, по словам посла, набросилась на него, и яростно выслушивала от испуганного и негодующего гостя такие интересные слова? Те, что я надеюсь вновь услышать от глубокоуважаемого посла. Скажи мне, наш дорогой Легат – все было так, как говорит твой муж?».

— «Да, моя повелительница. Хотя я и не знала, что этот ssu… то есть, ле Крайм – посол, но я не притронулась к нему даже кончиком копыта! Это все он виноват! И вообще!».

— «Что ж, экспрессивная, но вполне понятная реакция» — хмыкнула принцесса, поводя ушком в ответ на раздавшийся в зале смех – «Посему, я заключаю, что имела место банальная ссора между не знавшим наших обычаев гостем, и ревнивым жеребцом, чья верность семейным устоям, что Мы так стараемся привить всем добропорядочным пегасам, достойна не осуждения, но лишь всяческой поддержки. Конечно, для крылатого народа пони, который столь тесно связан с грифонами столетиями крепкой дружбы, в новинку эти принципы, и зачастую, следование им приводит к столь прискорбным инцидентам. От всех своих подданных я приношу вам глубочайшие извинения, дорогой посол Хуго ле Крайм, но впредь я ожидаю от вас более тонкого понимания как своей должности, так и обычаев посещаемых вами стран. Взгляните только на эту семейную пару, столь явно смущенную и еще более явно раскаивающуюся в содеянном… (встав рядышком с пустыми креслицами, мы с Графитом постарались принять самый удрученный вид). Вы ведь не сердитесь, посол?».

Прищурив глаза, грифон переводил взгляд с нас на принцессу, словно решая или прикидывая что-то… И вдруг, в один момент, преобразился – смиренно опустив голову, он прижал лапу к груди, и низко поклонился Селестии.

— «Я всегда мечтал о том, что грифоны и пони будут жить в мире и согласии сотни и тысячи лет» — голос грифона был мягок и спокоен, и чтобы расслышать его, гвардейцам вновь пришлось притопнуть копытами, утихомиривая одобрительно загудевших гостей – «И разве Хрурт, пребывая на смертном одре и сложив с главы корону, не простил своих недругов и противостоявших ему глупцов? Так чем же я хуже? Ваше Высочество, я прощаю этим пони нанесенную мне обиду…».

— «Это пыло плакоротно, как и полошено цнатному риттеру и тфорянину, ле Крайм!» — высказался все тот же грифон, одобрительно кивая своему сородичу вместе с парой грифин, пышностью своих нарядов способных поспорить с любимыми тортиками Селестии.

— «Но как посол великого и могучего Грифуса, я не могу их простить» — от резкого тона, которым были сказаны эти слова, на зал опустилась оглушающая тишина – «Принцесса! Твоими подданными была нанесена мне несмываемая обида, и пусть я, как посол, не имею права сразиться с одним из них на дуэли, но я имею право настаивать на их примерном наказании – так, как это диктует нам закон».

— «И чего же вы намерены требовать, посол?» — голос принцессы заледенел, заставив всех ее подданных, включая меня, передернуться от ощущения ледяного ветерка, пронесшегося по залу.

— «Выдачи поднявших на меня копыто негодяев Грифусу» — злобно усмехнулся ле Крайм. Словно акула ощерилась в надетый на рот колпачок – «Над ними уже висят приговоры судов как в Короне, так и в Пизе, чей магистрат отвечает за области, которые считаются… спорными, скажем так. И оттого это оскорбление становится еще более тяжким. Выдай их, принцесса, иначе все правители, все представители других народов поймут, что увы, королевство это стало поистине диким, разрываемым изнутри отсутствием власти и крепкой лапы, держащей в узде населяющие его племена!».

— «Вы спровоцировали мужа и сильного пони, нанеся обиды его жене, а теперь требуете их наказать?» — склонив голову несколько на бок, задумалась принцесса, изучающе глядя на дернувшегося под ее взглядом посла, словно еще раз получившего знатную оплеуху – «Поистине, это удивительно. И дело даже не в том, что все произошедшее – приватная ссора, как вы изволили сейчас утверждать, а скорее, в том вызывающем тоне, что вы решили использовать в разговоре со мной, ле Крайм».

— «Принцесса! Ты признала наши обиды – так вознагради же нас, как послов. Так, как велит тебе твоя совесть и справедливая душа!».

— «А чем же я вознагражу своих подданных, претерпевших от твоей несдержанности, Хуго ле Крайм?» — спросила принцесса грифона. Подойдя к краю помоста, она внимательно посмотрела на изумленно переговаривавшихся подданных, после чего, обратила свой взгляд на группу грифонов, один из которых пожал плечами, и отрицательно помотал головой – «Даже твои сородичи, посол, не понимают, зачем тебе требовать наказания этой четы. Пусть вы считаете друг друга врагами, столкнувшись когда-то из-за прискорбного инцидента, произошедшего в Белых Холмах, но как правительница этих земель и своего народа, я не должна отдавать вам любого, кого вы сочтете опасным для своего государства – между прочим, так и не приславшего внятного объяснения на ряд возникших у меня вопросов по поводу той ссоры между нашими государствами, которую и пони, и грифоны, уже назвали Северной войной. Я надеюсь, что ваше посольство посвящено и этому вопросу, ле Крайм?».

— «Экхем… Этот вопрос не для ушей пейзанов, принцесса…» — смутившись столь холодной отповеди, грифон покашлял, и склонился в поклоне, вновь попытавшись уронить свой многострадальный платок.

— «Тогда не будем терять времени, мои добрые гости. Прошу вас, следуйте за мной. Согласно вашему желанию, нам подадут прохладительные напитки и фрукты в мой кабинет, где мы сможем обсудить все те вопросы, которые ваш повелитель не хотел бы выносить на обсуждение ни своих подданных, ни чужих».

---

«Дорогой Слизи Мэйн. От члена адвокатской коллегии славного города Кантерлота я узнала, что вы сейчас не слишком заняты, несмотря на то, что ваше право осуществлять юридическую деятельность частично восстановлено. Наверняка ушли в запой, или охмуряете юных кобылок? Не важно. Я понимаю, что в Эквестрийском правосудии очень расплывчатые границы между уголовным и гражданским кодексами, поэтому думаю, что вам будет не слишком интересно нудное, долгое и финансовое дело. Однако, вспоминая наш с вами разговор, я думаю, что упоминание о том, что сделало вас, пусть и на время, довольно состоятельным пони пробудит к жизни ваш изощренный адвокатский разум. В этот раз, речь не пойдет ни о каких фиксированных суммах, о нет. Наш с вами гонорар, если можно так выразиться, составит тридцать и семьдесят процентов соответственно – причем сумма будет зависеть именно от того, сколько мы сможем «выдоить» из наших пациентов. Надеюсь, вы оцените мое великодушие, ведь свои семь десятых я буду делить с остальными участниками этого милого действа, включая выплату законных «отступных» Их Высочествам, названные тут «Королевским подоходным налогом», в то время как ваша треть попадет к вам в копыта чистой, незапятнанной, как сон жеребенка и слеза верблюда. В нагрузку, в качестве трудностей, идет такая ерунда, как крайняя прижимистость пациента, его готовность к юридическим, законным и незаконным уверткам, а также поддержка какого-то Д.Н.А., иметь дело с которым мне посчастливилось совершенно недавно. Встреча прошла в спокойной, деловой атмосфере, и теперь эти милые пони, совершенно бесплатно, строят мне небольшой загородный домик на три тысячи пони, на живописном берегу Мейнхеттенского залива. Со своей стороны, я обещаю вам силовую поддержку и круглосуточную охрану как из легионеров, так и из более забавных пони, с одной из которых вы познакомились пару лет назад, во время нашей первой встречи. Работа будет нудной, долгой и кропотливой, но мне кажется, по ее итогам, вы сможете не только поправить свое благосостояние, пошатнувшееся за время нашей с вами разлуки, но и добиться пересмотра запрета на вашу деятельность в качестве адвоката и в остальных крупных городах.

Так что если вы согласны – кивните, и опоясав чресла, начинайте готовиться к долгому и унылому доению крокодила, самого лезущего в зубастую пасть безобидной овцы».

Дописав письмо, я задумалась, глядя в грохочущее дождем окно. Светильник погас, но вставать было лень, и я глядела в сгущавшуюся темноту за стеклом, бездумно слушая шум капель, стучавших по каменным плитам. Освещение на стенах было погашено, и лишь в десять раз более редкие, чем прежде, патрули обходили периметр казарм, шаря вокруг лучами фонарей – крепившиеся на грудь коробочки, внутри которых находились кристаллы, излучавшие яркий свет, были первым, что прислал нам Сталлионград. К сожалению, их устройство отличалось от привычных нам светильников, люстр и прочих осветительных приборов, и через какое-то время, прижатые друг к другу осколки кристаллов начинали рассыпаться в пыль, и ни о какой перезарядке или повторном использовании их речь уже не шла. Признаться, на мой взгляд, это была небольшая плата за тот яркий пучок света, который давали эти приборы. Да и использовать их можно было по-разному – вон, те же скауты приспособились отбивать на них какой-то код, напоминавший морзянку, и в полной тишине связываться с находящимися в пределах видимости подразделениями.

В отличие от центрального, «административного» здания, остальные корпуса казарм отнюдь не пустовали, как и гудящий от топота копыт плац, на котором спешно грузились тележки, в которые оставшиеся со мной подчиненные уже закидывали последние ящики и мешки. Ночью мы поднимемся в воздух, и отправимся на северо-восток – туда, куда командор, вольно или невольно поддавшись царившему в штабе настроению, отправил наш Легион. Будем ли мы там нужны? Уж наверное, ведь последнее предписание никто не отменял, а уточнить диспозицию у Вайт Шилда было довольно проблематично – вот уже почти сутки, как он исчез, канув в утробе дворца, окна которого светились теперь как днем, так и ночью, уйдя на доклад, подготовленный им для принцесс.

От воспоминания о последнем моем разговоре с правительницей Эквестрии у меня до сих остались довольно смешанные чувства.

— «Ваше Высочество…» — зайдя в кабинет, я согнулась в глубоком поклоне, на всякий случай, пнув мужа задней ногой. Но напоминания не потребовалось, и мы долго глядели в ковер, пока не услышали сухое «Поднимитесь» принцессы, сидевшей за заваленным бумагами столом.

— «Ваше Высочество, Легат Раг по вашему указанию прибыла!».

— «Что ж, хорошо. Извольте стоять, мои подданные» — подняв голову от широкого бумажного листа, в котором я, издалека, опознала какую-то карту, Селестия внимательно поглядела на нас, словно видела стоявших перед ней пони впервые – «Ведь нотации, как и выговоры, следует выслушивать крепко стоя на собственных ногах. Итак, давайте подведем кое-какие итоги…».

— «Ваше Высочество, это же не мы!» — дернувшись вперед, горячо заговорила я, стараясь держать себя в рамках приличий. От тона, которым говорила с нами принцесса, мой нос, вместе со всем его содержимым, буквально превращался в ледышку, а присутствие мужа заставляло лишний раз нервничать и старательно придумывать, как же отвести от него неминуемую беду – «Это этот мерзавец спровоцировал, и заставил Графита вступиться за меня! Все это враки! А еще, он меня вербовал!».

— «Правда? А по словам посла, он лишь описал тебе, как будет выглядеть твое будущее, если ты не согласишься повиниться во всем перед их монархом. Отступные для них – дело привычное, поэтому подарков должно было быть много, и дорогих, а уж о службе вообще и речи не было. По его словам, только полный сумасшедший решил бы, что Мясник Дарккроушаттена мог быть принят на службу Каменному Трону. Поэтому, «в сухом остатке», как говорит моя дражайшая сестрица, у нас есть оскорбление посла и его свиты, угрозы его жизни и неуклюжий вызов на дуэль – даже не от грифона, а от какого-то пони. И что же нам с этим делать?».

— «Но ведь все было совсем не так!».

— «Я знаю, что все было не так!» — с неожиданной силой произнесла Селестия, ставя на стол чашку с ароматнейшим кофе. Забавно, но я редко видела ее в приватной обстановке с чем-либо, что пахло бы как чай. Раньше эта мысль заставила бы меня задуматься, а так ли принцесса обожает чай, как гласит о том народная молва, но в тот момент, меня больше заботило то, как продать подороже свою пятнистую шкурку – желательно, в обмен на шкуры мужа и детей — «И те, кто был свидетелем этой безобразной сцены, тоже говорят, что все было не так. Открою вам тайну – даже недоброжелатели, которых у вас очень и очень немало, так же крепко подозревают, что все было несколько иначе, нежели утверждает посол. Но это не важно. А важно лишь то, как на это посмотрит Грифус. Как об этом доложит посол. И как воспримут это крупные и малые правители остальных, известных нам стран. Знаете, сколько пони сейчас находится в Грифусе?».

— «Н-нет…».

— «Много, мои дорогие. Очень много. А благодаря сегодняшнему инциденту они могут просто пропасть».

— «Война?!» — уронив голову, я уставилась на пышный ковер, ощущая, как сильно забилось в груди неугомонное сердце – «Они объявили нам войну?!».

— «Можно сказать и так».

«Я знала! Я так, мать вашу, знала!».

— «Представьте, сколько пони пропадет без вести, окажется в кандалах по надуманным обвинениям в шпионаже, сколько отправится на каменоломни и отдаленные горные поселения, превратившись в самых настоящих рабов, лишь из-за того, что до них не дошла весть о немедленном возвращении в Эквестрию?» — холодно продолжала выговаривать нам принцесса, похоже, совершенно не собираясь жалеть ни своих, ни наших чувств — «И что же нам теперь со всем этим делать?».

Мы молчали, опустив головы к полу. Все и так было ясно, как день – мы не справились с простейшим, казалось бы, поручением, да еще и спровоцировали международный конфликт, готовый перерасти в настоящую, полноценную войну. Войну с летающим противником, который не утруждает себя передвижением по грешной земле, а налетает огромными стаями. Противником, общество которого живет по законам войны и непрекращающихся конфликтов. Врагом, который живет добычей, а военная и разбойничья стезя для которого – самый верный и правильный путь. Путь, ведущий к скорому возвышению.

— «Быть может, выдать им меня, а?» — робко предложила я, разглядывая вышитую на ковре розетку[23] – «Тогда конфликт замнется сам собой, и мы сможем эвакуировать этих пони…».

— «Кхем… Это был бы выход, моя повелительница» — поддержал меня муж, старательно не замечая моих круглых и очень удивленных глаз – «Грифоны утихомирятся, получив эту пятнистую непоседу, а уж с нашей помощью, будьте уверенны, они доберутся не дальше, чем до ближайшего облака. Или леса. Главное, заставить их подписать мирное соглашение до того, как они покинут Кантерлот. Ну, а потом… Кхем…».

— «И что же потом, когда обман будет раскрыт?».

— «Ну… Признаться, я дальше не думал. Но свою Скраппи я не отдам никому! И никому не позволю ей угрожать! Наказывайте меня, моя принцесса, как сочтете необходимым, но знайте – во всем виноват я, и только я!».

— «Ой, как благородно!» — завелась я, пихая плечом эту тушу, в глубоком поклоне припавшую к ковру огромного кабинета. С тем же успехом я могла бы бросаться на немаленьких размеров, каменную глыбу – «Ой, как великодушно! Ты тут решил, значит, в самопожертвование поиграть? А ты забыл о том, что я тебе говорила тогда, в том проклятом замке? Я не отдам тебя никому, слышишь? И если эти грифоны хотят тебя отобрать…».

— «Довольно!» — холодный голос принцессы подействовал на нас, как ушат ключевой воды – «Я вижу, что затея эта – пусть даже и имеющая хоть какие-то шансы на осуществление – не достойна воплощения в жизнь. Ужель вы думали что я, Селестия Эквестрийская, отдам на растерзание кому бы то ни было своих подданных, сколь бы правыми или не правыми они не казались? Или вы и впрямь считаете меня способной склонить свою выю пред наглыми политиканами и послами иноземных владык, мнящими себя хитрецами? Неужели столько лет, проведенные бок о бок с вашей повелительницей, мои дорогие пегасы, не научили вас ничему?».

Пристыженно опустив головы, мы молчали.

— «Поднимите глаза!» — резко скомандовала Селестия. Не без внутренней борьбы, мы подняли головы, и с удивлением уставились на принцессу, как оказалось, печально улыбавшуюся нам все это время – «Я хочу видеть их и знать, что вы честны со мной. А еще, я хочу знать, что вы можете мне верить. Я не виню Графита Раг – в конце концов, его душа и тело принадлежат моей сестре, и я могу лишь порадоваться его выбору. Но ты, Скраппи – ты, узнавшая меня, как я считала, лучше всех из ныне живущих, ты…».

— «Прости!» — всхлипнув, я бросилась вперед, и прыжком преодолев широкий стол, ухватилась за ногу принцессы, ощущая опустившееся на мой затылок копыто – «Прости! Прости! Прости! Я правда подумала, что будет лучше, если я сама сдамся этим грифонам, а потом как-нибудь убегу! Я не хотела все портить, честно!».

— «Я знаю, Скраппи» — улыбнулась она, поглаживая мои спутавшиеся косички, защелкавшие вплетенными в них бусинами семьи Беррислоп – «Но то, что случилось, вольно или невольно, нельзя исправить простыми «прости». Ты это понимаешь?».

— «Конечно! И мы должны…».

— «И поэтому, ты отправишься к своему Легиону. Не исключено, что грифоны, использовавшие тебя как предлог для угроз в адрес нашей страны, попытаются похитить тебя или схватить там, где ты будешь к этому не готова. А где еще ты будешь в большей безопасности во время войны?».

— «Так все-таки, это война?».

— «Боюсь, что так, мой непоседливый, маленький коврик. Боюсь, что это настоящая война. Предпосылки к ней зрели давно, как наливающийся гноем карбункул, и похоже, что теперь пришло время выдавить весь этот гнойник. До конца».

— «Я не мелкая. Я компактная!» — не задумываясь, выдала я, все еще припадая к ноге повелительницы. Услышавший мою реплику муж тихо фыркнул, и глухо стукнул копытом по лбу – «Но ведь это означает, что я была права! Что они готовили все это, а ссора была лишь предлогом!».

— «Возможно. Но что бы ни послужило причиной конфликта, жертвы его будут настоящими. Так же, как и горе, нужда и смерть. И как избежать этого – увы, я не знаю, и не стыжусь признаться в этом вам».

— «Мы сделаем все возможное, чтобы вам не пришлось стыдиться, моя повелительница!» — выпятив грудь, гаркнул Графит, заставив меня раздраженно дернуть хвостом. Вот еще, герой выискался! Я тут, понимаешь, подлизываюсь к принцессе, а он орет дурниной на весь кабинет. Обгадил мне такой, момент, стероидная скотина!

— «Я не жду от вас ничего иного» — кивнула Селестия, мягко отстраняя меня от своей ноги, в которую я впилась, словно пятнистый клопик – «Ты, ликтор, останешься в Кантерлоте – моя сестра нуждается в тебе не меньше, чем твои дети, которых ждет великая судьба. И эта же судьба вновь отнимает у них мать, которая отправится в холодные леса Новерии, вслед за своим Легионом. Понятны ли вам ваши роли, мои маленькие, преданные пони?».

— «Мы не подведем вас, принцесса!».

— «Я верю вам» — вернув себе серьезный, и чуточку скорбный вид, принцесса склонила голову, глядя на нас из-под локонов своей волшебной гривы, легонько колышущейся на невидимом смертным, магическом ветру – «И запомни, Скраппи — рано или поздно, любой народ теряет голову от успехов или неудач, и ищет выхода из обуревающих его противоречий в маленькой, победоносной войне. Но лишь немногие, кто сохраняют голову, понимают, что маленьких войн не бывает, как не бывает и маленького горя тех, кто попал в ее жернова. Поэтому я призываю тебя помнить о том, что каждая капля крови, которая прольется в этом конфликте, пусть даже спровоцированном не нами, и не для нас, будет принадлежать живым существам, которые жили, надеялись, верили и мечтали о чем-то, пока не пришло то страшное время, когда именно этой смазкой приходится кропить проржавевшие шестерни механизма, состоящего из государств и народов. И каждая из этих горячих капель прольется благодаря тебе».

— «Легат! Тут эти… Ломятся. Впустить?».

Вздрогнув, я подняла глаза от письма, в которое вглядывалась на протяжении уже пары часов, сидя в темном кабинете. Вспыхнувший свет резанул меня по глазам, хотя и не так злобно, как раньше – пользуясь моим отсутствием, Черри соорудила нам приличную люстру на трех кристаллах, прикрытую матовым колпаком. Прищурившись, я уставилась на входящих в кабинет кентурионов, среди которых заметила и Черри, а так же трех белых единорожек, тревожно перебиравших ногами в толпе офицеров. Ну, чего тут понадобилось подруге, было понятно – вновь прибежала клянчить место в одной из ушедших на северо-восток кентурий. Последний наш с ней разговор закончился руганью, угрозой отослать ее в Бастион, примирением и наконец, очищающими слезами, во время которых и я всплакнула за компанию с подругой. Но что тут понадобилось этим прошмандовкам?

— «Нет, сигнифер Дроп! Даже и не просите!».

— «Но Легат! Я же…».

— «Мы уже говорили об этом!» — твердо высказалась я, намекающе тыча копытом в сторону стены, на которой висел карандашный набросок Бастиона, сделанный каким-то легионером – «Или тут, или…».

— «Ладно! Но вы еще вспомните обо мне!».

— «Ну вот что будешь с ней делать?» — вздохнув, вопросила я вошедших в комнату пегасов, старательно игнорируя при этом свою подругу, с сердитым сопением усевшуюся за свой стол – «Ну а вам что тут понадобилось? Вещи свои забыли, или родители пригнали с требованием заплатить за месяц службы? А может, им документ понадобился о зачислении в резерв Легиона? Поздно – у меня уже нет времени на эту ерунду, поэтому говорите, что там вам нужно, и выметайтесь отсюда побыстрее».

— «Мэм! Скажите, а правда, что началась война?».

— «Я не собираюсь отвечать на этот вопрос, гражданки» — поднявшись из-за стола, рыкнула я на трех белых кобыл, нервно перестукивавших копытами – «Равно, как и спрашивать, откуда вы это узнали. И хватит уже молотить тут копытами по казенному полу! Брысь, я сказала!».

— «Мэм, мы хотим вернуться на службу в Легион!».

— «Чеееегооо?» — сощурившись, я двинулась вперед, оттесняя единорожек мало что не к самой двери. Увидев, что я банальнейшим образом выпихиваю их из кабинета, они с утроенной силой принялись скрести копытами пол, пытаясь остановить мое тяжело пыхтящее тело, напиравшее на них с силой катящегося под горку паровоза – «А ну вон отсюда!».

— «Мэм, мы должны там быть! На войне! Она же с грифонами, правда?!» — вновь завопила мне в самое ухо синегривая Берил – «Отец не хочет, чтобы я даже совалась на действительную службу! А я хочу! Это мое призвание!».

— «Твое призвание – блевать по углам, и писать похабщину на стенах камер!» — рычала я, шаг за шагом продвигаясь к двери, и сбивая хлопками крыльев их жалкие потуги пощупать меня телекинезом – «Отцу лучше знать, почему его дочь не должна служить в Гвардии или еще где-то! А может, ты больная на всю голову, или заразная? Или маньяк? И чтобы я подпустила тебя к безобидным, вымирающим грифонам?! Да никогда!».

— «Но разве… Они… Вымирают?!».

— «Еще нет!» — устав бодаться с тремя упертыми кобылами, я просто отступила назад, и уже через мгновенье любовалась на кучу-малу, возившуюся на полу у моих ног – «Но мы ведь еще не выступили, правда?».

— «Все равно я прибьюсь к вам! Так или иначе!» — упрямо заявила кобылка, быстрее других утверждаясь на дрожащих ногах. Тоже мне, легионер – всего минута борьбы, и уже выжата досуха!

— «Похоже, сегодня все решили меня побесить…» — прорычала я, подходя к здоровенному шкафу, и выуживая из него небольшую, но уже запылившуюся коробку с делами ушедших от нас пони – «Берил Лиш, что ты видишь, а?».

— «Это… Это приказ об увольнении со службы, мэм» — вытянувшись по стойке смирно, отрапортовала упрямая кобылка.

— «И чья же на нем подпись?».

— «Скраппи…» — вдруг подала из-за своего стола голос Черри, вот уже какое-то время внимательно глядевшая на трех переглядывавшихся подруг. Похоже, те пребывали в настоящем отчаянии, что просто-напросто ставило меня в тупик. Ну зачем им так рваться на службу? Им что, не хватает их дорогих развлечений в Эквестрии или Кантерлоте? Понятно же было с самого начала, что под мое тяжелое копыто попали кобылы чистых кровей, и не из самого захудалого единорожьего клана, поэтому я дала им столько развлечений, что иным хватило бы на всю оставшуюся жизнь. А эти, значит, еще не распробовали, чем пахнет легионерская туника или портянки, которым они обматывали ноги во время долгих зимних маршей? Растерянно взглянув на пегаску, я вдруг увидела, как она намекающе повела глазами на трех неразлучниц, и едва заметно кивнула головой.

«Дай им шанс».

— «Чья тут подпись, я спрашиваю?!» — повернувшись к приунывшей троице, вновь рыкнула я, тыча перед собой порядком пожеванный лист.

— «Моя, мэм».

— «Что-то я не вижу тут никакой подписи!» — наконец, сдавшись, проворчала я, движением ноги запуская скомканный лист куда-то в сторону урны. Обалдев от увиденного, единорожки уже открыли рты, чтобы испустить ликующий вопль, но тут же захлопнули их, увидев мои наливающиеся кровью глаза.

— «Вы все еще тут, спирохеты крючковатые?! А ну живо к повозкам! Не уложите все до отбытия – потащите все сами, на своих хребтах, до самой Новерии, ясно?!».

— «Мэм, да, мэм!».

«Надеюсь, что я не пожалею о содеянном. Не хватало мне еще детей хоронить!».

— «Как мало нужно кому-то для счастья» — буркнула я, бросая папки на стол улыбавшейся Дроп – «Ну, раз ты так за них ходатайствовала – тебе их и оформлять. Перевод или просто больничный лист – в общем, решишь сама, заступница угнетенных. Ну, а вы что расселись, крылатые мои? Все в сборе?».

Последний вопрос предназначался пегасам. Сотники и десятники, деканы и кентурионы – все они были выбраны из числа тех, кто отслужил в Бастионе уже год, и утверждены в своих должностях лично мной. Но увы, я не знала так хорошо, как мне бы этого хотелось, ни одного из этих жеребцов и кобыл, и поэтому, оставила их при себе, последними отправляя на фронт, пролегавший теперь где-то на северо-востоке, рядом с городом с забавным названием Новерия.

— «Все тут, Легат. Повозки готовы».

— «Выдвигаемся через час. Наш сигнифер, Черри Дроп, проверит все еще раз, после того, как заполнит необходимые документы. Уточните план полета, разъясните его каждому идиоту из Десятых контуберний – мы не собираемся ждать или искать потерявшихся над собственной страной. Это понятно?» — я обозрела стоявших передо мной вояк. Подумать только, всего полтора года службы в мирное время, и они уже считали себя крутыми бойцами. А скольких из них заберет война? Прикрыв глаза, я вдруг ощутила частицу того груза, который внешне так легко несли на себе принцессы, и задалась вопросом – а что, если он окажется слишком тяжел? Что будет со мной, если я выживу и вернусь из холодных северных лесов, обратно к мужу и детям? Сопьюсь ли, сойду ли с ума, вспоминая, как отправляла на смерть тех, кто еще мгновение назад стоял со мной рядом; и сама отправляясь на смерть?

Ответом мне были сухие кивки. Похоже, ребята понемногу начали понимать, к чему все идет. Что ж, тем лучше – пусть лучше боятся, чем ждут беззаботной прогулки.

— «Хорошо!» — встряхнувшись, я постаралась сбросить с себя накатившую вдруг меланхолию, и громко топая копытами, пошла на выход из кабинета, решив перед вылетом лично проверить готовность небесных повозок – «Тогда за мной, сэры. Нас ждет война».

____________________________

[1] Скраппс обыгрывает немецкое слово Wunderwaffe – «чудо-оружие».
[2] «Козья нога» — система из рычага и вилки, надевавшаяся на тяжелый арбалет для взвода тетивы.
[3] Скраппс намекает на Энди Дюфрейна – персонажа популярного фильма «Побег из Шоушенка», снятого по одному из рассказов Стивена Кинга.
[4] Сленговое армейское обозначение полковников.
[5] Гринпис (англ. Greenpeace) – международная экологическая организация, на заре своего создания боровшаяся против загрязнения окружающей среды, позже выродившаяся в политическое лобби.
[6] Бурса – студенческое общежитие с полным пансионом и строгим надзором.
[7] Один из вариантов поговорки «Хотели/делали как лучше, а получилось как всегда».
[8] Декоративные собачки, склонные к закупорке параанальных желез, вследствие чего любят довольно забавно елозить по полу на попе.
[9] Таксидермист – специалист по созданию и набивке чучел.
[10] Сагиттальная плоскость — вертикальная плоскость, делящая тело правую и левую части. Термин используется в анатомии живых существ.
[11] Десмургия – наука о повязках и их наложении.
[12] Один из диагнозов светил европейской медицины, поставленный одному из монархов, и оттого, сохранившийся для истории. Куда там дикарям с востока, с их «падучей» или «чахоткой»!
[13] Скраппс намекает на А. Шварценеггера, первым сыгравшего эту звездную роль.
[14] Приблизительно 105 км\ч.
[15] Техническая железнодорожная станция с разветвленной системой путей, до 32 разом.
[16] Конъюнктура – совокупность условий и факторов, обстановка в какой-либо области.
[17] Драники (бел. Дранiкi) – картофельные оладьи с различными добавками.
[18] Реально существовавшие термины и основы фехтования на длинных, двуручных мечах, упоминаемые в работах Мароццо (1536), Ди Грасси (1570) и Алфьери (1653).
[19] Стола – женская туника, свободное платье до щиколоток, с короткими, не доходящими до локтей рукавами.
[20] Мегалополис – слившиеся в один мегаполисы. Полоса городской застройки, протяженностью свыше тысячи километров.
[21] Брыжи – широкий и жесткий кружевной воротник, напоминавший надетую на шею тарелку.
[22] Жабо – смесь воротника и галстука, пышными оборками прикрывавшее шею и грудь.
[23] Розетка (от французского rosette) – орнамент в виде цветка.

Глава 6: "Приятно, когда тебя кто-то ждет"

«Леса — говоря о настоящих лесах — отличаются от того, что видели жители юга. Обитатели других континентов считают, что их сельвы и саванны являются самым тяжелым испытанием для тела и духа, но это говорит лишь о том, что они никогда не бывали в лесах на севере Эквестрии, не вдыхали смолистый запах древней, тысячелетней тайги. Она отличается от того, что они могут увидеть на свитках папируса или прочитать на своих древних глиняных табличках, если в таковых вообще упоминаются разноцветные пришельцы с “дикого” севера — в настоящих северных лесах непросто выжить даже тем, кто с детства увлекается туризмом, ошибочно представляя себе Заброшенный лес подобием тех ухоженных, обжитых лесных массивов, что так красиво шелестят листвой по всей нашей стране. Удушающий летний зной, пропитанный тягучей живицей и звоном мошкары, тучами висящей среди деревьев, раз в полгода сменяется трескучим морозом, от которого с грохотом лопаются стволы столетних сосен, а дыхание замерзает уже в горле и носу. Жизнь в них бьет ключом независимо от времени года, но это менее броская, нежели в джунглях, жизнь, не склонная яркой расцветкой афишировать свое существование и отпугивать многочисленных врагов. Жизнь в этих лесах — это молчание, это тихий шелест крыльев и осторожный шорох шагов. Это приглушенный, полушепотом, разговор — тайга не любит громких голосов. Это арисапы, древоволки, костяные кабаны и виверны, по недомыслию аборигенов, называемых драконами. Это огромная, полноводная река, словно ожившая долина, несущая свои воды с северо-востока на юго-запад страны — у нее нет имени потому, что у нее слишком много имен, ведь каждое поселение северян, обосновавшихся вдоль ее берегов, имеет собственное название для той могучей силы, равной которой я не видала ни в том, ни в этом мире. Гордись своей полноводной Итеру, но знай, что она — лишь небольшой приток по сравнению с по-настоящему великой, и оттого — неизвестной рекой.

Север сыграл со мной злую шутку. Он издевался надо мной каждый раз, когда я попадала в его влажные, ледяные объятья. Каждый раз он пробовал меня на прочность, и словно в насмешку, заставлял меня чувствовать себя все слабее и слабее, словно эта древняя земля, еще не испорченная копытом пони, пила из меня силы, взамен, закаляя меня, изменяя.

Извращая.

Нет, местные пони не «сосуществуют с природой», как любили, с придыханием, говорить когда-то другие обитатели этого мира — они в ней выживают. День за днем, они выживают в этой сказочной тайге, но им не по силам изменить ее, сделать такой же приветливой к пони, как большая часть Эквестрии — сосредоточившись на выживании, они потеряли цель, к которой обязательно бы стремились, поддерживай они более тесный контакт с принцессой. Они завязли в этом выживании, забыли, что кроме него есть и другие способы жить, не превращаясь в чуткого, настороженного полузверя. Что дружба — есть, как есть и свойственная пони магия, не представляющая собой мрачные ритуалы и культы. Что есть друзья, с которыми можно дружить, считать их едва ли не членами своей семьи, причем просто так, не тая в глубине своего темного, покрытого мхом и паутиной нутра мысль о том, что сближаться с кем-либо, кроме родни, нельзя. Что когда-нибудь тот, кого ты подпустишь к себе слишком близко, может превратиться из друга в жертву, которую ты принесешь ради блага общины, семьи, или собственного выживания.

Север научил меня предательству.

Предательству не бытовому, а, скажем так, глобальному, нацеленному на выживание рода в целом. Если нужно, тебя принесут в жертву обстоятельствам, и лишь пожмут на прощание плечами — ведь ты не местный, ты пришлый, и аборигены, населяющие эти леса, ничем тебе не обязаны. Да, они чтят законы гостеприимства, свои законы Добрых Предков — но эти законы для них, не для нас. Они честны и открыты, иногда наивны, как дети, доблестны и благородны — для своих. Со своими соплеменниками. Для остальных это мрачные, скрытные, коварные пони от которых однозначно стоит держаться подальше, так же, как и от их пропитавшихся дымом землянок. Как жаль, что я так поздно поняла, почему принцессы так нехотя пошевелили копытом, чтобы помочь этим мрачным дикарям отстоять свой дом».

Иийиса Нгомо Сесе Квамбе, «Сто бесед со Зверем».

«Свежие новости с фронта!

Не так давно, ваш покорный слуга имел честь отправиться на самую передовую нового конфликта, разгорающегося у границ нашей страны — на сортировочную станцию паровозных путей, название которой, в силу данного мной обязательства перед Высочайшим присутствием, разгласить я не имею никакого морального права. Не удовлетворившись предыдущим разгромом, который им устроила доблестная Эквестрийская Гвардия, терзаемые разрухой и междоусобной войной, грифоньи королевства вновь подняли свои головы, чтобы хищным взором окинуть окружающие их земли, и оторвать от них кусок побольше. Но пони не таковы, чтобы безропотно следить за этими пернатыми милитаристами! Уже на станции я мог убедиться, как весело и споро шагают вперед земнопони под предводительством капитана Хоупа, дабы на своих спинах вынести большую часть невзгод любого конфликта. Как смело летели к линии фронта грозные клинья и стаи пегасов, спеша войти в соприкосновение с противником. Как грозно звенела магия единорогов, громкие песни походных колонн которых вселяли надежду и мужество в сердца обывателей, собравшихся проводить героев на победоносную войну.

Тем временем, из расположенной на северо-востоке, за Детротом, Кристальной Империи приходят лишь самые утешительные новости. По словам принцессы Кейденс, мудро правящей в этом королевстве, «...нет никаких оснований полагать, что грифоны решаться напасть на наши земли, надежно укрытые от нападения как магией, так и доблестью ее жителей, но мы с бесконечным душевным волнением следим за ситуацией, развивающейся на севере Эквестрии. Мысленно мы с вами, наши дорогие друзья!». Таким образом, мы можем быть уверены, что восточные рубежи нашей родины в полном порядке, и для волнения отдельных жителей нет абсолютно никаких причин».

«Вестник Кантерлота».

---

— «Хунк! Хунк, мотать тебя за вымя, куда ты прешь?! Сворачивай и бери правую стену! ПРАВУЮ, ТВОЮ МАТЬ! Долго тебя еще дожидаться будут?!» — надсаживаясь, завопила я, перекрыв своими воплями шум сражения. Стоявший рядом тубицен выдул из своей трубы гнусавую трель, и порхавший неподалеку пегас рванулся вперед, дождавшись моего разрешающего кивка, направляясь к двум сотням Хунка, безуспешно подпиравшим еще три кентурии земнопони, колотившихся в закрытые ворота Кладбища Забытого.

Крепость была стара. Высокие некогда стены, сложенные из местного сероватого камня, до сих пор поражали воображение своей толщиной, и пусть на них росли кусты и деревья, пусть от построек осталось лишь несколько каменных сараев, да наполовину обвалившийся донжон[1], она все еще могла с легкостью отбить не один штурм лишенных крыльев существ, если ее гарнизон обладал стойкостью, упорством, и уверенностью, что помощь уже в пути. Со всем этим у удерживавших ее грифонов был полный порядок, и моя надежда лихим пегасьим наскоком занять пустующую крепость разбилась о высоченные, пусть и потрескавшиеся, стены Кладбища Забытого.

Мне уже не нравилось это название.

Конечно, раньше у него было несколько иное имя. Раньше это место называлось Кладбищем Всего Забытого – по легенде здесь, в течение многих столетий, населявшие север континента народы и племена хоронили то, что старались как можно скорее забыть. Это были как вещи, так и символические фигурки, изображавшие изгоев, извергнутых соплеменниками из семей и родов, как негодяев, преступивших какой-либо важный закон, или же совершивших несмываемый грех. Надевших новую рубашку в канун встречи нового года, плевавших в костер или мочившихся в реку, свистевших в землянках или расчесывавших гривы перед покосом[3] – причин было много, а средство наказания оставалось одно. Шло время, некогда могучие племена и народы дичали, населявшие эти земли жители уходили на юг, или скрывались в непролазных чащобах, а оставленные ими крепости и городища рушились, превращаясь в руины, названия которых забывались, или менялись в угоду простым и диковатым поселенцам, бежавшим в эти места, спасаясь от сотрясавшего небеса гнева двух могучих сестер, сошедшихся в поединке.

Холодный и влажный месяц Закатного Солнца подходил к концу. Притихшие было грифоны, разорвавшие с нами все дипломатические контакты, почему-то притихли, но я понимала, что это было недоброе молчание хищника, приготовившегося к броску. Количество банд, терзавших север и северо-восток страны увеличилось, и если раньше они действовали скрыто, то теперь, словно взбесившись, жгли и грабили поселения в приграничной полосе, уводя всех жителей в полон. Кто бы ими ни командовал, он явно хотел лишить Эквестрию плацдарма — как для защиты, так и для возможного наступления, оттягивая в леса все доступные Гвардии силы пегасов. Странно, но о нас как будто бы забыли – небольшой отряд, попытавшийся было приблизиться к Новерии, мы раздавили довольно быстро, пусть и превосходя его числом. Я дала размяться застоявшимся без дела пегасам, и после короткой и бестолковой погони, они притащили к нам всех, кто пытался проникнуть в город, или скрывался на облаках. Многому научившийся за полтора года Хай лично повел свою сотню на поиски соглядатаев, и действительно, довольно быстро выцарапал еще пяток птицекошек из окружавших город облаков. Так что спустя две недели, наполненных изнуряющим маршем по холодным, замершим в ожидании зимы лесам, мне хотелось верить, что наша численность и расположение все еще оставались тайной для командующего грифоньим вторжением, все предпосылки к которому, все приготовления, теперь были заметны даже самым упертым скептикам, не упускавшим случая кинуть камень в «зарвавшуюся фаворитку». Что ж, возле этой крепости, к которой мы вышли через две недели марша по северным лесам, я могла бы насобирать достаточно «орудий пролетариата» для ответных залпов в сторону недругов, обвинявших меня во всех смертных грехах… Но мне было уже не до того.

Ведь вот уже несколько часов мы пытались взять Кладбище Забытого.

Да, без планомерной осады – какой смысл топтаться возле крепости, гарнизон которой может преспокойно улететь, помахав на прощание осаждавшим своим крылом? Да, без осадных орудий – увлеченно клепавшие броню сталлионградцы вдруг резко затормозили, и только тупо глядели на чертежи, изображавшие, пусть даже весьма схематично, самый обыкновенный таран, не совсем понимая, зачем мне понадобилось это странное устройство. Привыкнув за последние сотни лет к сложным механо-магическим устройствам, они развернули череду настоящих консилиумов по поводу материалов, технологических процессов и персонала, просто обфыркав мою просьбу прислать пяток нормальных плотников и дать нам пару лишних дней. Когда я, злая как черт, улетала из Сталлионграда в сторону Новерии, уже исходившую тонкими струйками походных колонн, двигавшихся на северо-запад, ученые мужи как раз приступили к обсуждению лыж, на которых, как им казалось, было бы гораздо удобнее волочить по земле громоздкую конструкцию, и совершенно забывших о какой-то там глупой пегаске, не имевшей, по их словам, хоть какого-нибудь «верхнего» образования. Так что приходилось перебиваться осадными мостками и самодельным тараном, за полдня вырубленным из огромной сосны – именно им колотились в ворота три кентурии, столпившиеся возле них, словно в очереди за колбасой. Его обожженный конец мерно лупил в старые, потемневшие от времени и непогоды, но еще крепкие доски ворот, скрипевшие при каждом ударе, в то время как стоявшие вокруг легионеры как можно выше вздымали свои щиты, прикрывая пыхтящих под тяжестью тарана товарищей от всякой ерунды, которой бросались в них орущие что-то грифоны.

— «Тубицен! Труби «обход» для Третьей из Второй! Пусть поддержат Хунка! Этот придурок так и будет топтаться на краю рва, пока ему башку камнем не пробьют! Или я потом не сломаю».

Конечно, было бы логично оттянуть туда одну из трех сотен, бестолково толкущуюся возле ворот и разрушенного барбакана[2], но я не собиралась рисковать, ослабляя штурмовую группу – скрипя и треща, ворота постепенно поддавались натиску тарана, и я не хотела, чтобы вломившиеся в крепость пони оказались один на один с озверевшей полутысячью крикливых, орлиноголовых птицельвов.

Выйти к крепости удалось незаметно – не знаю, помогла ли стылая, туманная погода, или рассылаемые во все стороны, усиленные патрули, сбивавшие мелкие группы разведчиков и заманивавшие более-менее крупные отряды под удар основной массы пегасьей стаи, а может, и то и другое разом. Но увидев лихорадочно заметавшихся по крепости грифонов, ошалело разглядывавших вывалившееся на росчищь войско в серой броне и разноцветных туниках, я смогла облегченно выдохнуть, и заняться организацией штурма.

— «Стрелки! Что встали, как не доенные?!» — вновь, надсаживаясь, заорала я, стараясь голосом не выдать охвативший меня страх при виде здоровенного котла, наполненного чем-то горячим и исходящим паром на морозном ветру, который тащили к воротам задыхавшиеся от натуги грифоны – «Снять ублюдков, пока они нас тут всех не пустили на удобрение!».

Услышав мой вопль, тубицен поднес к губам рожок, и гнусаво задудел в него, оглашая немузыкальным воем окрестности замка. Идея разделить инструменты для пехоты и стрелков принадлежала Гриму Стоуну, по боевому расписанию, все еще числившемуся тубиценом Первой, а на деле – плотно занявшемуся своей единорожьей кентурией. Услышав призыв, стоявшие недалеко от ворот сотни начали готовить арбалеты – медленно, гораздо медленнее, чем мне хотелось, но благодаря тому, что пернатые тоже тащили по гребню стены свое варево не слишком быстро, пара сотен легионеров все же успели снарядить самострелы, и выпустить стальные подарки в сторону стены, добавив к какофонии боя глухой стук отскакивавших от камня болтов. Короткие и толстые, они летели не слишком кучно, да и стрелки явно били вразнобой, забыв про всяческие наставления, как, впрочем, и их десятники и даже сотники. Однако эти судорожные кривляния все-таки принесли свои плоды, и один за другим, грифоны исчезали за полуразрушенными зубцами – кто спрятавшись, а кто все-таки найдя свой болт. Последним вниз свалился котел, оставив после себя облако рванувшегося к небу пара, да вопли обожженных птицекошек, заполнивших двор и гребни полуразрушенных стен.

— «Зач-чем это они так кричат?» — испуганно спросила висевшая позади меня Минти. Оставленная возле меня Хаем для связи с пегасьими крыльями, салатовая кобыла изрядно трусила, и поминутно вертела по сторонам головой, судорожно стискивая копытами небольшой «пегасий» скутум. – «Что-то случилось? Мы проиграли?».

— «Не знаю. Да и плевать!» — буркнула я, сама передернувшись от визгов, донесшихся до нас из-за стен. Что бы там не говорили, что бы ни писали в учебниках и наставлениях для гвардейцев, которыми еще не так давно заваливал меня командор, отнестись к терзавшим наши уши звукам хладнокровно не получалось. Вот не получалось – и все тут. И мне пришлось до боли стискивать зубы, ожидая, когда стихнут отзвуки мучений живых существ, по прихоти всемогущей судьбы ставших нашими врагами – «Котел тяжелый был. Вот, видимо, лапы себе и отдавили. Или хвосты».

«Поздравляю. Вот ты и врешь окружающим, делая вид, что все в порядке. Что до тебя не доносится аромат вареного мяса и жженого пера. Что бы ни случилось – не обращай внимания, твердя себе — «Судьба!». Интересно, а справишься ли ты? Кошмары мучать не будут?».

«Пфффф! Пацифистские бредни! Давай-ка, окати их еще разок! А может, поднимемся повыше, и сами сбросим на них пару таких котелков?».

— «Минти! А ну, живо к этим горе-стрелкам!» — с трудом задавив уже знакомый голос, озвучивавший в моей голове свои ядовитые мысли, я обернулась к дрожащей, как осиновый лист, пегаске, потеющей, несмотря на первые зимние холода – «Передай кентурионам, чтобы следили за своими, а не пастью хлопали!».

— «Хор-рошо…».

— «Вот и чудненько».

Вся эта канитель с захватом крепости казалась абсолютно излишней. Стоявшая в самой чащобе Заброшенного леса, она уже не имела былого стратегического значения, превращенная временем и враждующими сторонами в руины, среди которых устраивали себе лагеря то старатели, то трапперы (водились среди северных народов и такие охотники), то очередные банды грифонов. Однако приказ был ясен и кривотолков не допускал – добраться до крепости и выяснить, не подходит ли она для планов командора по закреплению нашего присутствия в этой местности. Несмотря на ворчание некоторых кентурионов и примипила я, в целом, понимала сей «гениальный замысел» старого рогатого полководца, и не считала его очередной попыткой бросить Легион на опасное направление, затыкая очередную дыру в планах Гвардии. Если я правильно понимала масштабы этой страны, уютно устроившейся в новом мире, Кладбище Забытого торчало как гвоздь в заднице на территории, размерами не уступающей какой-нибудь Латвии или Литве. Не спеши теребить старые книги, Твай – эти названия ты не встретишь ни в одном произведении, написанном кем-либо из жителей обновленного мира, но поверь, это не маленькая территория, на которой раньше могла бы разместиться целая страна. В отличие от исчезнувшего старого мира, вся эта местность представляла собой труднопроходимые леса, сменяющиеся редкими долинами, облюбованные для жилья небольшими племенами и родами земнопони, компактно проживающими в своих землянках между лесистых холмов и холодных речек, занимавшихся, в основном, лесным промыслом, пока их семьи выращивали себе на пропитание скудную еду. Лесные жители рубили лес, добывали деготь, поташ, ходили в набеги на колонии каких-то пушных зверьков, которые плодясь, как кролики, буквально сжирали запасы бедолаг в ответных набегах. Это была настоящая война, длившаяся уже много столетий, и появление на этих заброшенных ранее землях грифонов и эквестрийских пони оказалось неприятной неожиданностью для проживавшего в этих местах народа. Но даже несмотря на обширность территории, даже несмотря на непролазные леса и неосвоенные земли, лежащие вокруг, Кладбище Забытого оказалась лакомым куском как для пони, так и для грифонов. Древние зодчие знали, что делали, когда размещали крепость на высоком, покрытом соснами и пушистыми елями холме, из-под гулкой, пронизанной корнями земли которого выглядывала кое-где могучая, словно кость этого мира, скала – огромные пространства, открывавшиеся взору сидевших в удобных беседках дозорных, позволяли заметить вторжение больших сил противника, в то время как о малых сообщали сами жители, разводя хорошо заметные сигнальные костры. И вот теперь этому месту, источенному временем и невзгодами, вновь выпала честь превратиться из точки на карте в самое настоящее поле боя, бушующее сражением, ценой которого было обладание стратегически важным пунктом на бескрайних пространствах Заброшенного леса.

— «Минти!» — обернувшись, я нащупала глазами вернувшуюся пегаску — «Ты передала этому ослоебу приказ?».

— «Да! То есть, так точ…».

— «Тогда куда он попер, лошак недоделанный?!» — вновь вызверилась я, непроизвольно использовав очередное ругательство, подхваченное у своих подчиненных. Судя по их лексикону, общение пони с ослами приводило к все тем же последствиям, что и в исчезнувшем мире, а плоды этих связей давно уже стали притчей во языцех[4] – «Он что, совсем обезумел с горя?».

— «Кажется, он собрался штурмовать… О нет!».

— «Идиот!» — в очередной раз выругалась я, увидев, как бодро марширующая сотня Хунка, вместе со своим командиром, обошла остатки барбакана, и обогнув толкущихся там соратников, попыталась с налету форсировать ров, проходящий вдоль правой стены – в его самом глубоком и хорошо сохранившемся месте, конечно же. Перебросив через оплывший край его штурмовые мостки, пони бодро карабкались по ним на другой берег рва, где и вставали, задрав головы и глядя на ехидные грифоньи рожи, поливавшие их потоком камней и отборными ругательствами. Давка нарастала, и уже через несколько минут вся эта кодла бросилась в рассыпную, спасаясь от потоков горячей воды, мчавшейся по каменному желобу водостока – похоже, грифоны наконец отвлеклись от защиты ворот, и обнаружили этих клоунов, решив немного остудить их головы целительным кипятком. Штурмовые мостки затрещали, и мечущаяся по ним толпа вдруг ухнула вниз, в глубокую канаву, наполненную затхлой водой, сопровождаемые треском ломающегося дерева и издевательскими криками пернатых защитников крепости.

— «Нужно прекращать этот дурдом!» — забравшись на спину дюжему тубицену, я вгляделась в грохочущие створки ворот. Щель между ними все расширялась и расширялась, и уже через несколько минут подтягивающиеся к воротам сотни должны были ворваться на заполненный противниками двор. Похоже, поняли это и грифоны – за стенами коротко и зло взвыл горн, а над изломанными зубцами укреплений, бесшумно, и оттого еще более страшно, вдруг взмыла серая туча.

И направлялась она именно к нам.

— «Тестудо!» — надрывая связки, заорал Биг Шот. Возбужденно жужжавший крыльями пегас подался вперед, нарушая строй своих подчиненных, висевших за моими спинами как резерв, и первым заметил приближавшуюся опасность. Не все бившиеся возле крепости кентурии услыхали его вопль, но те, что были ближе к нам, заметили приближающуюся опасность, и успели прикрыться щитами, избегая каменного ливня, хлестнувшего по нашим рядам. Грохоча и подпрыгивая, булыжники лупили по дереву и металлу, иногда находя прореху в крыше щитов – и тогда раздавался либо звонкий удар по шлему… Либо глухой шлепок – и тогда «черепаха» лишалась одного из своих щитов.

— «Твою ж мать!» — выругалась я, слыша грохот и крики – «Ничего себе «рогульки»! Вот уж точно, кирпич – орудие пролетариата! Пожалуй, тут я была не права… Шот, поднимай своих!».

— «Давно пора!» — встрепенулся пегас, возвращаясь к висящим позади нас пегасам. Ветер, поднимаемый сотнями крыльев, трепал наши плащи, то и дело хлеща изгвазданным кончиком моего корзно[5] по плечам стоящих рядом пони – «Атака? Ударим все вместе?».

— «Нет. Построение «Стена». Закидать болтами весь двор!» — рыкнула я, глядя на скривившуюся морду кентуриона. Я знала, куда его тянет, словно кота на помойку – в клубившиеся над замком облако из сражавшихся легионеров и ваза. Разбившись на крылья, пегасы сцепились со своими противниками, и вот уже несколько часов с неба то и дело спускались, планировали или просто падали раненные и убитые летуны. Силы были практически равны – я не стала бросать в бой все, что есть, по совету Хая решив испытать крылатое воинство по частям, и не устраивать в воздухе безобразной возни и толчеи, в которой избыток войск вносил лишь хаос и увеличивал количество потерь. Гарнизон крепости был велик – этот удобный, находящийся на пересечении воздушных путей пункт защищало не менее тысячи грифонов, и их командующий не поскупился, бросив в воздух большую часть пернатых птицельвов.

— «Начинаем!» — рявкнула я, кивнув тубицену. От ворот раздался долгий, протяжный треск – «Пегасы, вперед! «Стена»! Два залпа! Сбивать всех, кто попытается сбежать!».

Хлопая крыльями, разноцветное воинство принялось выстраиваться рядами, один над другим, готовя свои самострелы. Несмотря на все наши тренировки, в бою это делалось в первый раз, и я только морщилась, слыша, как от ворот доносятся крики и треск выламываемых створок, пока пернатые завершали подготовку к маневру. Но вот, раздались крики сотников, и над ними пронесся сухой, хлопающий шум, похожий на стук множества палок, ритмично колотящих по древесному стволу. Зрелище летящих вперед болтов было не таким эффектным, как падение груды камней, но гораздо более эффективным, и поднявшись в воздух, я с удовлетворением убедилась, как быстро расчистились стены и двор. Раненных было много, очень много – брусчатка внутреннего двора была покрыта телами в разноцветных жилетах и кафтанах, и лишь одоспешенные бойцы сбивались в кучи и отступали в сторону полуразрушенного донжона, в испуге крутя головами по сторонам. Да уж, испытание по наземным мишеням можно было считать успешным.

«Ну надо же! До чего только не додумаются некоторые в погоне за эффективностью. Хвалю! Кстати, а если заточить кончики поострее? Или надпилить, чтобы они раскалывались, или разваливались уже в теле врага?».

— «Прошу тебя, заткнись» — прошептала я, на миг прикрывая глаза. От ворот, снизу, вновь донесся грохот и протяжный треск рушащихся ворот. Видя, что в крепости происходит что-то неладное, и врагу удалось ворваться в крепость, сражавшиеся в небе грифоны стали выходить из боя, кучками и поодиночке планируя на заполненные телами плиты двора. Второй залп был менее эффективен, но тоже неплохо проредил сунувшуюся к воротам толпу, и три полных сотни начали вливаться в крепость, на ходу разворачиваясь в тройные шеренги, чтобы охватить наибольшую территорию, и удержать захваченный проход. Первый и второй ряд медленно двинулись вперед, с грохотом печатая каждый шаг переставляемыми щитами, примотанными к левой передней ноге, в то время как третья удерживала на их плечах длинные штурмовые копья, грозя отступавшим грифонам. К счастью, геройства не потребовалось – потеряв на копьях и щитах пару десятков своих бойцов, они откатились, не выдержав ударов копий и арбалетных болтов, щедро раздаваемых ворвавшимися в крепость кентуриями.

— «Шот! Биг Шот! Прекратить стрельбу!» — заорала я, закладывая малый круг над висящими у стен пегасами – «Живьем имать! Бить при сопротивлении!».

Убедившись, что меня поняли и дождавшись кивка кентуриона, я поднялась выше, чтобы оценить происходящее над крепостью. Что ж, там и впрямь все было не так радостно, как на земле, и даже такой неопытной и глупой кобылке как я было ясно, что борьба идет на равных. Целые крылья и клинья еще сходились в копытопашной с налетавшими на них ваза, но множество грифонов уже начали выходить из боя, пытаясь спрятаться в облаках или удрать подальше в чащу. Все больше и больше пегасов опускалось на облака, или планировало в сторону лагеря, и я вдруг ощутила, что едва не пропустила очень важный, переломный в этой битве момент, заглядевшись на штурм крепости, и теперь была вынуждена выбирать между возможностью сохранить в тайне свое продвижение на северо-запад и захват ключевой точки во всем регионе, и не иллюзорной опасностью лишиться всего достигнутого, если три ворвавшиеся в крепость сотни не смогут удержать плацдарм, лишившись поддержки пегасов. Секретность и риск, риск и секретность…

«ЖЕРТВЫ» — буркнул мой симбионт, впервые за несколько дней подавая голос у меня внутри – «НЕ СТОИТ ТОГО».

Вновь сделав круг над крепостью, я начала планировать было вниз, затем вновь набрала высоту. Что же делать…

«Плацдарм» — прошептал грассирующий голосок, и я буквально услышала, как невидимый язычок облизывает аккуратные клыки – «Если Грифус о нем узнает, твои три тысячи пони покажутся тебе каплей в море. И уже тебя будут выскребать отсюда, словно улитку из ее раковины. Рискнешь?».

«Что же делать…».

Мне показалось, что где-то впереди я уловила быстро стихнувший крик – очередной пегас отправился на последнее свидание с землей. Что ж, вот теперь решение пришло быстро.

— «Шот! Отставить стрельбу! Поднимай своих, и в воздух!».

— «Легат?» — удивился кофейного цвета пегас, опуская свой самострел, которым он так увлеченно щелкал, совсем позабыв про командование своим сводным отрядом из нескольких пегасьих клиньев. Мне бросился в глаза рисунок из сложенных стопкой, трех золотых монет, выжженных на его оружии, один в один повторяющих его метку – «Но мы же решили, что самострелы…».

— «Поднялся в воздух и помог нашим, идиот!» — прорычала я, быстрым броском крыльев оказываясь возле него. Увы и ах, парение в воздухе мне было так же недоступно, как кирпичу – полет, поэтому я пронеслась мимо, сердито пыхтя и обдав его порывом ветра, заставив заполошно отшатнуться от моих молотящих воздух порхалок. Поняв, что зарвался, он быстро-быстро закивал, и зычным ревом принялся собирать своих подчиненных, с удовольствием лупивших по стенам и двору, не жалея таких дефицитных болтов. Похоже, что разобравшись в новом способе ведения боя, пегасы с энтузиазмом восприняли идею победы без прямого столкновения с врагом. Что ж, я могла бы их понять, ведь вместо круговерти воздушного боя, в котором каждый взмах крыла, быть может, приближает тебя к гибели – противника или твоей – я предложила им едва ли не детскую игру по сбиванию бутылочек или кеглей. Они падают где-то там, далеко, совершенно не страшные и не опасные… И почти совсем не кричат. Услышав зов рожка, легионеры закрутили головами, с трудом отрываясь от увлекательного занятия по растрате наших запасов болтов, и принялись нехотя подниматься в небо, перестраиваясь в боевой ордер[6]. Нам с Шотом понадобилось поорать, раздавая живительных пинков, подгоняя вздумавших лениться крылатых тварей, и к тому моменту, как я спустилась вниз, решив лично возглавить удержание захваченного плацдарма, ситуация поменялась на диаметрально противоположную.

Мы отступали.

Увы и ах, командир гарнизона был отнюдь не трус и вовсе не дурак, и уж совсем не походил на лубочный образ грифоньего магната – глупого, жирного птицекота, трусливого милитариста, скрывающегося за ножами и кинжалами многочисленных прихвостней, каким рисовала его пропаганда. Защитники крепости быстро соотнесли хлопки самострелов с падавшими вокруг товарищами, и быстро отступили в донжон, но теперь, убедившись в том, что опасность быть нанизанным на окованный сталью колышек миновала, они не стали отсиживаться в башне, давая нам возможность ее осадить, а бросились в атаку, демонстрируя захватчикам крепости выучку и редкую слаженность действий.

Выпрыгивающие из дверей и окон башни, грифоны не стали повторять ошибки своих товарищей, тела которых густо устилали внутренний двор, а попросту перелетели через строй легионеров, мгновенно сцепившись с копейщиками, шедшими в третьей шеренге. Я содрогнулась, даже отсюда, с высоты, звон и скрежет кинжалов и коротких сабель по стали доспехов и кольчуг. Нет, не зря я настаивала на этих тяжелых, давящих, неподъемных для прочих видов и рас сегментарных доспехах, укрывавших наших пехотинцев от носа до паха – первые, да и последующие удары канули втуне, придясь по пластинам лорик и кольчужным юбкам. Отбросив ставшие бесполезными копья, копейщики сцепились с набрасывавшимися на них грифонами, оставив при этом без защиты щитоносцев, перед которыми возникли две одоспешенные фигуры – командующий гарнизоном решил лично почтить своим присутствием нападающих, и тяжелые мечи грифоньих риттеров с грохотом прошлись по темно-красным щитам.

— «Тваюжмать!» — скороговоркой выпалила я, складывая крылья, и с грохотом обрушиваясь на ближайшую кучку грифонов. В запале боя высота показалась мне совсем небольшой, но острая боль, резанувшая копыта, и хрип странно хрустнувших подо мной тел быстро дал мне понять, как я ошибалась. Распластавшись на лежавших подо мной недвижимо телах пернатых птицекошек, я со стоном собрала в кучку свои конечности, чувствуя отвратительную, постреливающую боль в плечах и бедрах – нет, нужно было заканчивать с этими эффектными, но совершенно глупыми акробатическими этюдами, пока я и впрямь себе чего-нибудь да не сломала. За множеством забот, я так и не удосужилась узнать, умеют ли врачи разноцветного народа лечить сложные переломы трубчатых костей без магии, а выяснять на своей шкуре это было бы куда как глупо, поэтому я даже немного порадовалась, когда, зашипев от боли, смогла брыкнуться, ощутив на задних ногах чьи-то когти, впившиеся в ногавки, и попытавшиеся сорвать их с меня вместе с большей частью шкурки. Копыта врезались во что-то жесткое, спружинившее на мягком, и чужая лапа соскочила с моих ног, вместе с хозяином отправившись в недолгий полет на плиты двора. Подорвавшись, я едва не споткнулась, когда мои ноги скользнули по барахтающимся подо мной телам, и все-таки полетела на камни, когда чья-та крючковатая лапа все же достала меня, звонко чиркнув по нащечнику коротким, но острым лезвием, заставив меня в очередной раз покрыться мурашками от звука стали, скользящей о сталь.

Забавно, что я категорически не помнила, успела ли я уже пожалеть о том, что оставила Когти Луны в обозе, или еще нет.

Времени на сожаления, однако, не было – увидев алый плащ и высокий гребень на шлеме, и без того заставлявшие меня чувствовать себя попугаем, грифонья свора развопилась, и не слушая гортанных взвизгиваний своих риттеров, все еще разносивших нашу стену из щитов, полезла вперед, как наскипидаренная, пытаясь при этом обязательно ткнуть в меня чем-нибудь острым. Какие уж тут мурашки – я покрылась холодным потом, несколько раз получив в бок скрипнувшими по броне лезвиями, и мысленно послала в известном направлении Вайт Шилда, старательно культивировавшего среди своих гвардейцев культ умелого воителя, презирающего доспехи. Если бы не моя лорика сегментата, усиленная кольчужной подкладкой и поддоспешником, меня бы уже давно настрогали ломтями, как фаршированного кролика, коими, как я слышала, любила лакомиться грифонья знать.

«Глупости какие-то в голову лезут» — содрогнувшись от очередного удара, я выбросила вперед ногу, достав кого-то по клюву кромкой копыта. От страха, а может, от связанного с ним возбуждения, мой рот наполнился слюной, а копыта затряслись так, что я с трудом удержала в них короткий клинок, вывалившийся мне под ноги изо рта очередного легионера, упавшего под весом навалившихся на него птицекошек. Зажав под бабкой скользкое от слюны и крови оружие, я шагнула вперед, несколькими быстрыми взмахами заставив отступить парочку наиболее назойливых ваза, уже верещавших в предвкушении заслуженной добычи. Нет, пожалуй, идти в бой при всех регалиях, словно древние римляне, было не такой уж и хорошей идеей, что бы там ни говорил мне Хай. С другой стороны, бои холодным оружием велись вплотную, грудь на грудь, и сморгнув повисшие на ресницах капли пота, я вновь двинулась вперед, смешавшись с толпой таких же грязных, хрипящих, воняющих потом и страхом легионеров, отличавшихся от своих противников разве что наличием стали на плечах, да отсутствием распяленных в крике клювов. Только форма, только доспех, только цветастые гребни и туники, выглядывавшие из-под края сегментарных доспехов, позволяли разглядеть своих в круговерти копытопашной схватки, и я убедилась, что опцион не подвел – увидев высокий продольных гребень, земнопони воспряли духом, и схватка закипела с новой силой. Пятившиеся назад вольно или невольно замкнули круг, натолкнувшись на десяток пони, вместе со мной буйствующих в тылу отступавших шеренг, и раздираемый до того на части, строй превратился в кособокое каре[7], принявшееся упрямо отбиваться от наседавших грифонов. Наверное, только сейчас я могу признаться себе, что до самого конца не знала, смогу ли вновь, как когда-то, воткнуть лезвие тесака[8] в живую плоть бросавшегося на меня грифона, и долго, очень долго пыталась кое-как отбивать удары его сабельки, которой тот владел с достаточным для новичка проворством, взблескивая своим оружием возле моего шлема после каждого второго выпада. Но все, как водится, решил случай – очередной короткий взмах, заставивший меня зажмуриться блеск – и острая боль, резанувшая правое ухо. Вскрикнув, я подалась вперед, и вместо того, чтобы отступить назад в строй, приняла на грудь очередной удар торжествующе взвизгнувшего противника, и не глядя, ткнула куда-то вперед тяжелым, исцарапанным лезвием тесака, в запале боя думая уже не о моральных терзаниях и едва ощутимом треске вспарываемой плоти, а о крови, обильно орошающей мою голову и шею. Горячие струйки быстро натекли мне в ухо, заставляя периодически дергать головой, а холод, охвативший одно из моих развесистых ушек-лопушков, вызвал самую настоящую панику – в моих мыслях я уже успела закричать, заплакать, исстрадаться и все-таки принять тот факт, что я теперь стала еще уродливее, лишившись одного уха. Нарисованная в мыслях картина «одноухой бандитки» едва не заставила меня поседеть, и в следующую грифонью пасть одолженный мной тесак ткнулся уже безо всякого сожаления, остановившись только когда гарда оружия целиком ушла в распахнувшийся клюв.

— Держись, Легат! – рявкнул кто-то у меня над пострадавшим ухом, и следующий грифон получил свои заслуженные сантиметры стали прямо под мышку, пока пытался вырвать из моих лапок ставший скользким и неподъемным тесак. Оттолкнув от себя забившееся в судорогах тело, я попыталась мазнуть ногой по глазам, но только еще больше размазала по морде кровь и жгущий глаза пот. Оглянувшись, я заметила своего тубицена – прошмыгнув вслед за мной в ворота, он забросил свой инструмент на спину, и теперь с увлечением рубился с наседавшими на меня грифонами, пробравшись ко мне под бочок. Первый вал грифоньей контратаки захлебнулся, и взбодрившиеся легионеры решили продолжить экскурсию по крепостному двору – каре за моей спиной качнулось раз, затем другой, и медленно поползло вперед, под громкие выкрики кентурионов, и согласное уханье легионеров, словно на тренировках, отсчитывающих каждый шаг.

— «Навалииись!».

— «УУУУУУХ!» — строй на выдохе мощно качнулся вперед, с грохотом переставляя тяжелые скутумы, укрывавшие стоящих за ними пони едва ли не по макушку шлема.

— «Навалились!».

— «УУУУУУХ!» — подобранные с земли копья, хотя и поредевшие, заставили риттеров сбавить темп, и отскочить, переходя в глухую защиту. Длинные мечи, удерживаемые крючковатыми лапами, срубили еще несколько копейных оголовий, но очередной, слитный удар заставил одоспешенных птицельвов ретироваться к башне, возглавив героическую ретираду оставшихся в крепости грифонов. Мне трудно было сказать, почему они не решились попросту улететь, оставляя нас с носом на загаженных, залитых кровью плитах крепостного двора – быть может, они опасались, что неведомые стрелки все еще находились где-нибудь неподалеку, только и поджидая появления в воздухе неуклюжей, облаченной в давящие доспехи грифоньей туши, а может, просто не собирались сдаваться, понадеявшись на скорый подход подкреплений. Второе показалось мне более вероятным – толкнувшись в толстую, забранную стальными полосами дверь, легионеры несколько поостыли, оценив как толщину преграды, так и небольшие оконца, проходящие по всему периметру первого этажа, в которые тотчас же высунулись короткие, острые копья.

— «Оцепить башню!» — стаскивая шлем, проорала я, сердито звеня обрывком цепочки. Времени на отстегивание проклятого крючка у меня не было, и я с наслаждением протерла глаза какой-то не слишком свежей тряпицей, размазывая по морде соленую влагу – «Проверить второй и третий ярус – там должны быть выходы на стену! Заблокировать этих гадов и ждать! Эй, Кнот, у меня ухо вообще?..».

— «Ухо?» — земнопони передернул спиной, умащивая на ней свою тубу, и внимательно уставился на меня, недоуменно вскинув брови при звуках моего вдруг охрипшего голоска. – «Уууу, большой порез. Давай забинтую!».

— «Совсем оттяпали?!» — вновь расстроилась я, ощущая, как в уголках глаз закипают злые слезы – «Ssuki! Vseh k huyam poreshayu!».

— «Эй! Я не гово…».

— «Меч!» — совсем не героически взвизгнула я, расталкивая осаждавших дверь легионеров. Я ощущала, что еще немного – и все напряжение этого дня выльется из меня потоком злых слез, что было бы последним, что я могла бы сделать перед доверившимися мне пони. Но клокоча от бешенства и горя, я твердо решила, что виновные в случившемся уже никому и никогда не должны были об этом рассказать.

— «Меч, мать вашу!» — встав рядом с дверью, из которой неугомонные пони уже вырубили несколько досок, я протянула копыто, и не глядя схватила подставленную мне железяку, впрочем, едва не уронив поданную мне рельсу на камень двора. Переведя глаза с двери на собственную ногу, я углядела здоровенный полуторный меч одного из грифоньих риттеров, брошенный, по-видимому, при спешном отступлении в башню. Немного длиннее обычного прямого меча, он был довольно удобен, а рукоятка его была достаточно толстой, чтобы без проблем ложиться под бабку понячьего копыта, а также удобно устраиваться в закованной в сталь лапе грифона. Тяжелое оголовье уравновешивало оружие, судя по проверке покачиванием на ноге, смещавшее центр равновесия куда-то в область верхней трети клинка, а лезвие было заточено лишь на небольшом участке, у самого острия.

«Даааа… О таком я только слышала. От Куттона».

«А теперь и увидишь. Эти птенчики кажутся отъявленными рубаками. Не боишься крылышки опалить?».

«Мне отрезали ухо! Отрезали! Ухо!» — разговор с голосами, звучащими в голове, был плохим прогностическим признаком, но я не могла не ответить на этот наглый выпад своего подсознания, решившего вдруг обрести независимость внутри моей черепушки. После первого же удара в дыру просунулось жало копья, и мне пришлось проявить недюжинную сноровку, уворачиваясь от хорошо наточенного острия, чиркнувшего по моей броне. Еще бы левее – и было бы больно…

 — «Таран!».

— «Может, осадим и подождем?».

— «Еще чего! Может, еще и спляшем тут, у костерка?!» — зарычала я, оглядываясь на столпившихся позади меня легионеров в попытке понять, кто там у нас завелся такой умный – «Тащите таран! Вышибем эту дверь k heru!».

— «Эй, вы слышали Легата! Ты, ты и ты — тащите бревно!».

— «Вот и правильно!» — проворчала я, глядя как назначенные кентурионом деканы поскакали выполнять поручение, согласно заведенному распорядку, не забыв прихватить с собой еще десяток подчиненных. Таран обнаружился там, где его и оставили – возле ворот, и уже через несколько минут дверь содрогнулась от мощного удара расщепленного бревна.

— «Навались!».

БУММММ.

— «Навались! Не жалей!» — встав сбоку от двери, между двух окошек, я подняла тяжелую железяку, и лупила ей по каждому копью, очень быстро обкорнав все навершия, которыми защитники донжона пытались отогнать штурмующих от дверей.

БУММММ.

— «И еще разок!».

— «Стоооой! Вартен Зи!».

— «Чего?!» — вновь вскипела я, услышав доносящийся из почти доломанной двери хриплый клекот – «Командирен УшкенОтрезайтунг, унд абштрайфмессер в бокен тык-тык! Майне ухен! Майне либе ушкен! Сукишегандонен! Сракенразъебайтунг унд НаколПосадирен нах!».

Абсолютно машинально выданной мною фразой заслушались все. Опустив бревно, легионеры переглянулись, и уже открывали рты для того, чтобы выяснить, что же именно имела в виду их перепачканная кровью командир. За дверью, до того подпираемой чьими-то одоспешенными телами, тоже наступила тишина, и копья, до того настойчиво тычущиеся в наши бока даже лишенными наконечников древками, втянулись внутрь, пока их владельцы настороженно переваривали мои дикие визги.

— «Ну, чего встали?!» — смутившись, зарычала я на раззявивших варежки подчиненных – «Орбайтунг! Снести эти доски вместе с ублюдками внутри! Шнель!».

— «Цтойте ше! Их гибе ауф!» — услышав последний приказ, вновь заволновался невидимый собеседник — «Мы цдаемса!».

— «Сдаетесь?! Так просто?!» — несмотря на облегчение, отразившееся на мордах легионеров, вновь остервенело зарычала я, в ярости огрев мечом ни в чем не повинный таран – «Что, едритунгДрочер вашу арш, обгадились?! А кто мне за ухо ответит?».

— «Кхем… Легат…».

— «Ломайте дверь!».

— «Легат! У тебя ухо оцарапано!» — громким шепотом, «по секрету», сообщил мне кто-то из Первой – «Большая царапина. А может, мы их там запрем, и когда они от голода ослабнут...».

— «Тогда я скормлю им тебя!» — ойкнув, непрошеный советчик отскочил, получив копытом по торчащему из шлема уху – «Ломайте дверь! Я очень хочу пообщаться с их командиром, и отрезать кое-что ему! Взамен моего уха!».

— «У крифоноф нет ухоф!» — надсадно каркнули из башни – «Их гибе ауф! Мы сдаемса!».

— «Не представляю, что этот полудурок там орет» — заколебавшись, буркнула я. В ожидании моего решения, легионеры опустили тяжеленное бревно, для удобства, снабженное ременными петлями для зубов и шей. Сверху, над крепостью, послышался залихватский посвист пегасьих крыльев, буквально через несколько секунд сменившийся громкими хлопками – это наши доблестные летуны возвращались с битвы среди облаков – «Примипил! С чем пожаловал? Грифоний, между прочим, знаешь?».

— «Конечно же нет!» — демонстративно надулся Хай, не забывая, впрочем, гордо выпячивать грудь, словно токующий на помойке голубь. Что ж, я могла его понять – в этот день мой друг и соратник впервые командовал настоящим воздушным сражением, причем будучи в первых его рядах. Победу при Дарккроушаттене этот упрямец по-прежнему приписывал моему спонтанному рейду по грифоньим тылам – «Это твоя прерогатива, Легат. Мы же пегасы простые, наукам не обученные… Кстати, грифоны разбиты в пух и прах! Только перья в воздухе и летают! Наши сейчас пленных берут, и следят, чтобы никто не убежал».

— «Хорошо. Молодцы! Все молодцы!» — криво усмехнулась я, стараясь как можно незаметнее вытереть взмокнувшую голову грязным краем нелепого плаща. Переглядывавшиеся пони восторженно взревели, в то время как за дверью раздались злые, отчаянные птичьи голоса. Наконец, обломки двери с треском вывалились на плиты двора, и из дверного проема осторожно высунулась закованная в сталь грифонья голова, обозрев направленные в ее сторону копья.

— «Их гибе ауф! Мы сдаемса!» — вновь повторил риттер.

— «Вот, слышал? Твердит эти пять слов, как попугай» — пожаловалась я, поудобнее перехватывая полуторник, лежащий у меня на плече – «А самое главное, никто его понять не может».

— «Ну, что такое «Мы сдаемся», честно говоря, не знаю. Грифоньего не учил» — язвительно скривился мой дражайший примипил. По его примеру, пегасы коротко взмахивали крыльями, давая охладиться разгоряченным телам, и очень быстро вокруг запахло самой настоящей конюшней – «А что же до первой фразы… Думаю, он хочет вызвать тебя на дуэль. Или сожрать, как ты выражаешься, со всеми потрохами».

— «Это оцначает «Оцтанофитесь!». И фы прекрацно снаете, што это цначит!» — с ненавистью проклекотал тяжело ступавший грифон. Увидев нацеленные в его грудь копья, он сощурился, и с высокомерным, не соответствующим ситуации видом оглядел стоявших перед ним пони – «Ну, кому я толшен оттать цвой меч?».

— «Эммм…Можете кинуть его вот сюда, где почище» — насторожившись, я повела глазами по сторонам, и улучив момент, погрозила копытом подчиненным, засевшим на стенах с обеих сторон башни для того, чтобы не дать выскользнуть грифонам через дополнительные выходы и окна, а не затем, чтобы с интересом пялиться на двор. Учишь их, учишь, а толку – чуть! – «Так значит, вы капитулируете?».

— «Потчиняюс групой циле!» — гордо провозгласил риттер, с глухим звоном швырнув свой меч на землю. Вслед за ним, меч бросил и его соратник, так и не поднявший забрала длинного, похожего на вороний клюв, шлема. Туда же полетели короткий и толстый кинжал, клевец[9], а также шипастые налапники от доспехов. Побросав перед собой орудия смертоубийства, грифоны подбоченились, и принялись высокомерно оглядываться вокруг, что-то внимательно высматривая на щитах окружавших их легионеров.

— «А по-другому вы и не умеете» — буркнула я, вдруг почувствовав себя крайне глупо со всей этой позой победительницы, и здоровенным дрыном рессоры[10] на своем плече – «Только сила, только принуждение. Эй, Кнот! Ты тут вроде рвался погеройствовать, в бой летел, как на обед? Вот и займись чрезвычайно опасной работой – пленных раздеть, охранять, буде захотят убежать – прибить, или хотя бы покалечить. Все понял?».

— «Сделаем, Легат!» — вытирая кровь с рассеченной в нескольких местах морды, скривился тубицен. Земнопони явно не горел желанием заниматься работой кентуриона или декана, но благоразумно оставил свои желания при себе – «Сымай доспехи, грифонятина! Все, закончилась для тебя война!».

— «Преште чем ты тотронешьца то меня цвой копыто, я кочу цнать герб фсяфшей нац ф плен!» — высокомерно проклекотал риттер, делая шаг назад. Его соратник сердито вскурлыкнул под своим забралом, словно водой в тазике булькнул – «По цаконам риттероф, я имею на это прафо!».

— «Нет у нас герба иного, нежели солнце с луной!» — буркнула я, поворачиваясь к Хаю. Посреди двора кто-то из Первой уже воткнул знамя Легиона между разбитых камней, и натолкнувшись взглядом на квадратное полотнище алого цвета, я бездумно ткнула в него ногой – «Тебя, риттер, как и твоих соратников, пленил Эквестрийский Легион. Мы тут все пони простые, даже грубые, местами даже необразованные, поэтому не пытайся вопить тут про свой кодекс, мы о нем даже в книгах не читали. Так что сбрасывай броню — иначе снимем сами, но уже не так нежно».

— «Цахвачены ф плен пейцанами! Какой посор…» — пробормотал грифон, с ненавистью глядя на облегченно ухмылявшихся пони – «По крайней мере, я не нуштатьца ф цвязываний – я не упегу!».

— «Ну да, ты улетишь, считая что «пейзанам» клятвы можно и не давать, а если даешь – то нарушать беспрепятственно!» — фыркнула я, обводя глазами сновавших вокруг пегасов. Горячка боя закончилась, и кентурионы выбивались из сил, пытаясь побыстрее доставить в крепость всех раненых, которыми должны были заняться наши медики, вместе с обозом втягивавшиеся в проломленные створки ворот. Мы атаковали крепость с ходу, не подготовив полевой лагерь, поэтому Грим Стоун совершенно верно рассудил, что внутри наши повозки будут в гораздо большей безопасности, нежели в холодном лесу – «Кнот, какого хрена он все еще выносит мне мозг?! Раздеть, обобрать, связать и сторожить! Ясно?».

— «Будет сделано, Легат!».

— «Вот и ладушки…» — пробурчала я, протягивая копыто к покалеченному уху, но вовремя остановилась. Пусть я теперь и калека, обреченная на вечные страдания и насмешки окружавших меня пони, но абсцесс или флегмона никак не помогли бы мне смириться с потерей очередной частички моего организма. Стоявшие вокруг пони понемногу рассасывались по замку, принимаясь обыскивать в нем каждый уголок, пока скрипевшие фургоны занимали свои места вдоль стен, и выпрыгивавшие из них единороги, с ходу, принимались вышвыривать на загаженные плиты большие тюки материи, готовясь устанавливать палатки, в которых должен был быть развернут полевой госпиталь. Да, у всех была своя работа, как и у меня, поэтому Хай лишь нервно усмехнулся, слыша мой глубокий вздох, с которым я поднялась в воздух, и пошла кругами над крепостью и ближайшим лесом, готовясь оценить весь масштаб той заварухи, в которую я втянула созданный мной когда-то Легион.

И цену, которую нам пришлось заплатить за каждый кусочек этой проклятой богинями земли.

---

— «Легат! Тут этот грифон на допрос просится!».

— «Прям так и просится?» — подняв глаза от списков, накарябанных неразборчивым, а иногда и не-читаемым почерком деканов и кентурионов, я утомленно посмотрела на Минти, заглянувшую в штабную палатку.

— «Ну… Он сказал, что хочет видеть ту, кто его захватил».

— «Перехочет» — устало прошипела я, переводя взгляд на язычок свечи, надеясь, что яркое алхимическое пламя хотя бы на время заставит слезящиеся от недосыпа глаза распахнуться пошире. Не вышло, но за это я была вознаграждена несколькими минутами созерцания разноцветных кругов, плавающих под крепко зажмуренными веками. Очнувшись от деликатного покашливания салатовой пегаски, я с неохотой вернула запрокинутую голову на прежнее место, с неудовольствием уставившись на бенефикария – «Ну, что еще, а?».

— «Сильно просится. Прямо кричит».

— «Знаешь, Минти, я почему-то не слышу его криков» — буркнула я, просто не зная, что еще сказать, и просто мечтая упасть и уснуть, тут же, под низким походным столиком, среди карт и бумаг – «Зато вдоволь наслушалась наших раненных. Может, отрезать ему что-нибудь, и поместить его в общую палатку? Поглядим, как он тогда запоет, и чего потребует, кроме обезболивающих! Как ты думаешь, это было бы справедливо?».

— «Ну, мне кажется, что не очень…».

— «Я не могу уснуть. И не из-за каких-то кошмаров, представь себе» — не слушая бенефикария, продолжила я, слепо глядя на пламя свечи. Уже не моргая, и не ощущая дискомфорта от яркого света – «Скорее, из-за тщетной надежды, которую приносит каждая ночь. Когда я вновь там, в небе, делаю выбор. И каждый раз пробую что-то новое. И каждый раз, когда мне кажется, что у меня получилось – я просыпаюсь. Ну, конечно же, с твоей помощью, ясное дело. Но там, там еще нет наших раненных и покалеченных. Нет погибших. Нет лишившихся крыльев и ног, глядящих на меня с немым укором».

— «Это неправда!» — аж подпрыгнула салатовая пегаска, заходя в палатку, и запахивая поплотнее полог, прикрывающий вход. Раздолбанные ворота устроили в этом месте неплохую проточную вентиляцию, и парусиновые стены негромко вибрировали под порывами зимнего ветра, к ночи, украсившего развалины крепости первой наледью и тонким снежком – «Никто бы тебе такое не сказал!».

— «Но они об этом думают. Или ты считаешь меня полной дурой?» — пожав плечами, я протянула копыто, и погасила метнувшийся на сквозняке огонек – «Может, они боятся сказать мне это прямо в глаза, а может, просто не хотят. Но я сама слышала из уст одной из наших соратниц – «И зачем я вообще полезла в это дело?». Понимаешь ли, отрезвление приходит очень быстро, когда лежишь в лазарете и не знаешь, сможешь ли вообще когда-нибудь ходить без костылей или повозки. Сразу в голову приходят очень умные и своевременные мысли, а после них – сожаление о том, какой была дурой или дураком, что полезла туда, куда лезть было не нужно. Поэтому не нужно ездить мне по ушам, Минти, я уже слишком устала для этого… Ладно, как там разведка?».

— «Еще не возвращались» — насупившись, строптиво буркнула адъютант, глядя на меня исподлобья, словно примериваясь, как бы половчее боднуть своего истошно зевавшего командира – «И вообще, все это ерунда!».

— «Не ори. Примипила разбудишь. Ему опять весь день меня замещать».

— «Вот и ладно! Заместим!» — завелась зеленая пегаска, топая копытом по мягкому полу палатки – «А тебе нужно спать, Легат! Спать, а не сидеть тут, засыпая с открытыми глазами! Да и вообще, ты нас что, жеребятами считаешь? Мы уже взрослые пони, и сами можем за себя постоять! И за наши дома! И за города! Я вот, например, каждый день, по два часа с самострелом тренируюсь, и могу даже на лету уже палить!».

— «Ага. Можете, можете. Все вы моооооооооожете…» — не удержавшись, в голос зевнула я, с подвыванием щелкнув зубами – «Вот только все, что произошло – это не шутки. И виновата в этом только я. Притащила вас на эту войну…».

— «Значит, завтра сворачиваемся, и расходимся по домам» — фыркнула Минти, приоткрывая верхнюю часть стального, ребристого шара, похожего на блестящую шишку, отчего ее морда и грудь осветились фиолетовым светом полыхавшего в ней горюч-камня. Добавив в печурку парочку антрацитово-черных камней, она принялась тщательно зашнуровывать полог палатки – «Легат, ты бы уже завела себе ВиОу[11], а то все сама да сама… Может, прислать кого?».

— «Ты это Графиту предложишь!» — фыркнула я, доставая из укладки свой спальный мешок, и бросая его на охапку еловых лап, устилавших пол небольшого закутка, образованного двумя матерчатыми стенами внутри штабной палатки. Уставленная в центре крепостного двора, она была слишком большой, чтобы протапливать ее в течение всего дня и всей ночи, поэтому я решила прибегнуть к более простому средству, и с помощью пары запасных кусков палаточной материи соорудила себе небольшую лежанку, где и собиралась коротать длинные зимние ночи – «Кстати, как там наши раненные?».

— «Кентурион Стоун сказал, что без изменений».

— «Когда?».

— «Всего два часа назад» — покосившись на меня, пегаска остановилась у входа, топчась на месте, и не решаясь ни выйти, ни остаться со мной – «Ты же уже спрашивала. Всего час назад. Воля твоя, Раг, а тебе нужно поспать. Сколько ты уже на ногах?».

— «Это неважно!» — я собиралась грозно зыркнуть на зеленую язву, как и все «ветераны», начинавшие наш путь с единственной полусотни, наедине со мной быстро забывавшей про субординацию, но… Постель манила меня физически ощущаемым гулом, похожим на песню, призывая забыться беспробудным сном в облаке елового аромата, и я ощущала, что уже не могла противиться этому зову сирен – «Скажи Хаю… Или нет – разбудишь меня сама, когда прибудет обоз из Новерии. Слышала, бенефикарий?».

— «Все слышала. Сделаю» — буркнула та, с неодобрением косясь на мою тушку, с облегчением опустившуюся на захрустевшее подо мной, колючее ложе. По примеру Гвардии, таскавшей за собой внушительное количество скарба, мои подчиненные долго и скучно уговаривали меня занять лучшие комнаты крепости, сохранившиеся в донжоне, и использовавшиеся командующим грифоньей вольницей под собственные апартаменты, если уж я решила не создавать для себя отдельный обоз, и только сердито огрызались, когда я выставила их вон, потребовав заняться размещением в первую очередь раненных, легионеров и пленников, а не благоустройством отдельно взятой кобылы, наличие или отсутствие которой в войске не имело, по большому счету, никакого значения. Вот уже два дня я металась по окружающим лесам, с помощью моих северян организуя систему дозоров в лесах, и пегасьи патрули в небе, осматривая раненных и хороня погибших. Последних, хвала богиням, было немного – получив ранение, пегасы слабели и начинали планировать в сторону наших позиций, успевая выйти из боя, поэтому наши потери ограничились всего десятком разбившихся и умершим от ран. Однако тем же приемом пользовались и грифоны, но этим повезло гораздо меньше, и после стального ливня, обрушившегося на внутренний крепостной двор, количество убитых превысило едва ли не треть от всего гарнизона. Раненных было больше – среди пернатых не осталось, наверное, ни одного, кто не носил бы на себе отметин от наших тесаков, копий и самострелов, так что помощь пришлось оказывать и им. Как обычно, единороги сбивались с ног, литрами поглощая сладкое варево из меда и кукурузной муки, таким образом восстанавливая свои силы, и вновь принимались звенеть своей магией, исцеляя мелкие и не слишком тяжелые раны. Тяжелораненных, коих набралось под две сотни, мы уже сутки назад отослали обратно в Новерию, где ими должны были заняться опытные врачи из числа тех, что не имея военной подготовки, все же решили откликнуться на зов командующего Шилда, и вот теперь я буквально изводила себя и окружающих, ожидая прибытия воздушного обоза и патруля, высланного им навстречу.

Дождаться не удалось. Несмотря на загруженность работой, которую я не пожелала скинуть на плечи и спины помощников и подчиненных, несмотря на все беспокойство, я не смогла оставаться на ногах, и к исходу третьих суток, прошедших после захвата крепости, уснула. Несмотря на всю усталость, мой сон ничем не напоминал ту темную яму без сновидений, в которую каждый раз проваливался Дух, возвращаясь после бессонных дежурств – вместо отдыха я окунулась в мир бешеных схваток, полетов над лесом и скоротечной резни в облаках. Мертвые стояли стеной вдоль границы леса, жуткими взглядами следя за горными вершинами, среди которых лежала моя цель – именно к ней мы неслись, обгоняя друг друга. Именно к ней нас тянуло, словно магнитом.

И именно там кого-то из нас ждала неминуемая гибель.

Всхрапнув, я вскочила на постели, бессмысленно глядя перед собой. Моя нога уже шарила по коврику возле лежанки, вместо Когтей, каждый раз натыкаясь на какую-то чашку с холодным варевом, липкими пятнами покрывавшим изголовье постели. Снежинка упала мне на нос, заставив громко, с подвыванием, чихнуть, отчего голоса за матерчатой стенкой, вот уже какое-то время гудевшие на фоне суеты, поднявшейся в нашем временном лагере, притихли. Отброшенная обратно на захрустевшие еловые лапы, я притаилась, разглядывая двигавшиеся по материи тени, отбрасываемые входившими и выходившими в палатку пони, пока не заметила чей-то желтый глаз, внимательно разглядывавший меня через щелочку в импровизированных занавесях.

— «Она проснулась!» — прошипел голос Минти, и вскоре, я была вынуждена натянуть одеяло до самого носа, спасаясь от нескромных взглядов подчиненных, распахнувших полог моего закутка. Вся эта сцена настолько напомнила мне пробуждение в посольстве на окраине Надиры, что я невольно скосила глаза, припоминая, где тут мог бы находиться запасной выход.

— «Попробуете надругаться – выброшусь из окна!».

— «Наверное, это какой-то побочный эффект» — пробормотал Хай, появляясь из-за занавеси, и внимательно оглядывая мою скукожившуюся на кровати фигурку – «Эта фраза после Камелу мне сниться будет. Раг, ты в порядке?».

— «А я что, выгляжу так, словно я не в порядке?» — с постепенно усиливающимся подозрением осведомилась я, наливаясь какой-то нехорошей злобой и крайне неприятным предчувствием – «И что, меня разжаловали из Легатов? Вот и чудненько! Теперь хоть отосплюсь как следует! Но перед этим…».

— «Эй-эй-эй! Не так быстро, хорошо?» — выставил вперед копыто Хай, видя, как я выбираюсь из койки – «Нам и вправду интересно, как ты себя чувствуешь. Все в порядке… Правда?».

— «Ты так считаешь?» — оказавшись рядом с ним, я очень нежно положила копыто ему на шею, отчего жеребец дернулся, и постарался отстраниться – но увы ему, держала я крепко, более-менее представляя себе, где нужно нажать, чтобы твой «заклятый друг» преисполнился неподдельного внимания к твоим словам – «Проснуться от того, что на тебя смотрят как на порно-диву твои бывшие соратники, не кажется мне ­таким уж нормальным! А ты вот как считаешь?».

— «Эй… Мы беспокоились о тебе!».

— «Спасибо. А зачем?» — поинтересовалась я у все больше и больше кривившегося примипила – «Точнее, «почему», но более правильным было бы использование другого слова. Что вдруг случилось? Поверь, я больше не собираюсь просыпаться связанной по крыльям и ногам, так что веревочки эти вы притащили очень даже зря».

— «Это не для тебя. Это для дела!».

— «Для какого же?» — поинтересовалась я, поворачиваясь к стоявшим у входа кентурионам, за спинами которых я заприметила пару северян и какую-то новую, незнакомую мне пони. Укрытая чем-то, издалека напоминающим шкуры, она настороженно косилась на меня из-за бронированных спин, периодически встряхивая каким-то амулетом – «Эй! А ну-ка, брось эту гадость! Быстро!».

Трясунья тотчас же испарилась.

— «Слушай, Легат, заканчивай уже!» — наконец, рассердившись, захрипел Винд, резким ударом копыта сбрасывая со своей шеи мою ногу – «Достаточно уже нас пугать своими похождениями, ладно? Я ведь не просто так спросил тебя, в порядке ли ты, и хорошо ли себя чувствуешь, верно? Или я тут частенько воздух понапрасну сотрясаю?».

— «Да нет, в общем…» — отступила я, мысленно признав его правоту – «Слушай, примипил, извини. Точнее, прости меня, Хай. Я и вправду не хотела... Просто проснулась с дурным настроением».

— «Все, мы со всем разобрались. У Легата было дурное настроение, ясно?» — убедившись, что командиры Легиона не собираются устраивать мордобой, офицеры потянулись из палатки, косясь и переговариваясь на ходу – «Мы не просто так к тебе вломились. В конце концов, кто знает, что это была за дрянь, которой они тебя напоили…».

— «Кто, прости, меня напоил?».

— «Видящая. Я не знаю, где они ее откопали, но после того, как тебя вывели из подвала, эта твоя десятница что-то долго им втолковывала, после чего уже через полдня они притащили на носилках эту самую «видящую», которая и принялась варить тебе какую-то гадость».

— «Так, погоди» — отстранившись от напрягшегося Винда, вновь ощутившего на загривке мою ногу, я непонимающе обвела глазами палатку. Пони ушли, однако что-то в окружающем меня пространстве изменилось, что-то помимо жаровни, которой, как я точно помнила, еще вчера тут явно не было. Я распорядилась отдать их все для обогрева помещений, где находились наши раненные бойцы – «Ты не мог бы рассказать мне все по порядку? Что за подвал, и зачем я вообще туда полезла? Мы вроде бы туда всех пленников согнали?».

— «Именно. Хотя перед этим, давай-ка я свистну, чтобы нам принесли чего-нибудь пожевать. На голодный желудок такое рассказывать вредно».

«Да уж» — думала я, слушая рассказ примипила — «Это еще хорошо, что меня прям там не скрутили. Надо же было до такого додуматься! Однако север действует на меня каким-то очень странным образом».

По словам Хая выходило, что грохнувшись спать, я так и не смогла уснуть – впрочем, как и в предыдущие дни и ночи – отправившись шататься по лагерю. Судя по докладам, я вела себя как обычно – хвалила и отчитывала, выслушивала рапорты и просьбы, нашла у кого-то тщательно припрятанный сидр и тут же его вылакала. В общем, вела себя как Легат. Встретила вернувшийся патруль, доложивший, что не нашли и следов обоза с раненными… После этого показания свидетелей разняться, но все сходятся в одном – выслушав их, я поперлась в свою палатку, откуда вскоре вышла с грифоньим мечом, и направилась прямиком в подвал. Зачем – неизвестно, но судя по крикам стражи и воплям грифонов, явно не для обсуждения условий капитуляции или разговоров о погоде. После чего меня скрутили и вытащили наружу, а уже к обеду следующего дня эти мохноногие притащили в лагерь свою Видящую».

— «Погоди-ка! Что значит «к обеду следующего дня»? Сейчас только утро!».

— «Ты спала три дня кряду».

— «Ой-йо…» — прошептала я, хватаясь копытами за голову. Новости, рассказанные мне примипилом обрушились на нее не хуже приличного мешка с мокрым песком – «Слушай, это что же, я опять…».

— «Да, похоже на то» — согласился Хай, усмехаясь чему-то в наметившуюся щеточку усов – «После разговора с тобой эта Видящая несколько раз порывалась сбежать, пока Грейп Рэйн ее не пристыдила, и принялась варить свой отвар. Не знаю, правда, зачем было кидать туда трупы умерших зверушек, но ты была явно не против».

— «Да что б нажористее вышло!» — внутренне содрогнувшись, рявкнула я – «И что, она сильно ее пристыдила?».

— «Да нет. Ей было трудно уговаривать ее, удерживая тебя тремя копытами из четырех» — сдерживая нервный смех, признался соломенношкурый пегас. Увидев мой дергающийся глаз, он постарался как можно незаметнее отодвинуть от меня подальше столовые приборы и даже посуду – «В общем, ей пришлось на тебя сесть, поскольку больше желающих держать тебя не нашлось. А те, что нашлись, к тому времени были уже в лазарете».

— «О богини! Что еще я наделала?» — уронив голову на стол, проскулила я. Теперь идея выйти из палатки с инспекцией уже не казалась мне такой уж привлекательной. Пожалуй, стоило забиться в самый дальний уголок и подождать, когда забудутся эти мои похождения лунатика, о которых я, между прочим, не имела ни малейшего понятия!

— «Вроде бы больше ничего…».

— «Хай, я приказываю!».

— «Знаешь, мне кажется, что тебе стоит прогуляться перед тем, как заниматься делами. Например, полюбоваться на дикие облака, за которыми никто не следит. Еще несколько дней назад светило яркое солнце, а теперь валит снег – при том, что мы их не трогали и даже не пригоняли из других районов!».

— «Примипил Винд! Докладывайте по форме!».

— «Ну… Ты написала письмо».

— «И все? Просто письмо?».

— «Ага. Принцессам» — упавшим голосом сообщил мне Хай, ковыряя вилкой прилипшую к столу травинку – «После того как переговорила с патрулем, и перед тем, как вышла из палатки. Мой бенефикарий сказала, что она расслышала как ты что-то бубнила себе под нос в процессе письма, но расслышала только несколько слов… Да и те неразборчиво».

— «Да что ты говоришь?» — прошипела я, уткнувшись носом в стол – «Неразборчиво, значит? МИИИНТИИИИИ!».

— «Эй-эй-эй! Ладно, она услышала пару слов. Хорошо, несколько слов. Но повторять я их не стану – «геноцид», «всех на мясо» и «вырву потроха» были самыми безобидными из них, понятно?».

— «Все равно я заставлю ее пересказать мне то, что я там успела нацарапать» — упрямо пробубнила я. Вокруг палатки нарастал дневной шум, щедро сдобренный визгом пил и грохотом молотков – «Надеюсь, отправить вы его не успели?».

— «О нет, еще как успели!» — пытаясь изобразить сочувственную мину, развел копытами Хай – «Ты лично проследила, чтобы гонец вылетел как можно быстрее. Но знаешь, мне кажется, сейчас для тебя это не самая большая проблема…».

— «Правда?» — вздернув себя на ноги, я свирепо уставилась на сидевшего напротив примипила. Не увидев ничего для себя интересного, я лишь фыркнула в ответ на его гримасы, и потопала в сторону входа, твердо намереваясь утопить нарастающее беспокойство в ворохе проблем, неизбежно накопившихся за все время моего отсутствия – «Тогда я пойду и найду себе проблему покруче! Вот и посмотрим, кто кого!».

— «Круче чем посланный по твою душу ликтор Ночной Стражи?» — обернувшись, я вытаращилась на соломенношкурого пегаса, вновь скорбно закивавшего головой. Мне почудилась, или в глазах своего старого товарища я разглядела злорадные огоньки? – «Увы, Скраппи, похоже, твое письмо дошло по назначению».

Не выдержав, я вывалилась из палатки, и застонав, грохнулась в самый большой и толстый сугроб, наметенный у входа за все дни моей недобровольной отлучки.

---

Чем обычно занят кот, когда ему нечего делать? Думаю, говорить о прописных истинах не стоит. А что делает начальник или командир, когда его голова не занята ворохом сиюминутных проблем? Правильно – начинает войну, учения или внеплановую проверку с последующей реорганизацией подчиненных ему войск, что зачастую страшнее самой войны. И именно этим путем пошла и я.

После взятия крепости и последовавшей за ней недели откровенного бардака, в котором я приняла самое деятельное участие, все понемногу устаканилось. Заморозки еще не успели проникнуть в глубину леса, и вскоре, на склонах холма развернулось строительство и обустройство лагеря, в котором нам предстояло провести все то время, пока сменяющие друг друга кентурии не закончат обустройство крепости, увы, все же не способной вместить в себя все три с лишним тысячи пони Легиона. Устраивать из укрепленного пункта ночлежку я тоже не собиралась, и на большом совете, развернутом спустя несколько дней после захвата Кладбища Забытого, вопрос обустройства лагеря встал для нас в полный рост.

— «Нужно обустроить тут зимний лагерь, а в идеале – и форт!» — горячился обычно сумрачный Стоун – «Как исполняющий в нашей банде обязанности врача, я вам точно говорю, что без надежной базы с зимними квартирами мы будем нести неоправданные потери от болезней и ран, и если в нормальных условиях мы могли бы помочь раненным или заболевшим, то в походе это, увы, невозможно! Иначе я реквизирую половину пегасов только под обоз с раненными!».

— «Эй! А почему это пегасов?!» — возмутился присутствующий на совете как заместитель своего брата Биг Шот. Кофейного цвета пегас с самого начала нашего совещания старался выглядеть опытным стратегом и замечательным тактиком, и тщательно следя за собственным реноме, существующим, правда, лишь в его воображении, постоянно вступался за несправедливо, по его собственному мнению, нагружаемых чужими проблемами пегасов – «У нас еще и земнопони есть! На них даже больше нагрузить можно! Мы – не рабочие…».

— «Заткнись, Шот» — рассердившись, я стукнула копытом по низкому столу, на котором лежали карты, прижатые по углам разложенными офицерскими шлемами – «Мне насрать, почему там Буши не смог прийти, и что за неотложные дела задержали его в патруле, но так ему и передай – я не намерена выслушивать вместо его предложений писк его зама, появившегося в Легионе без году неделя! Что за хрень вообще я слышу весь этот день?! Пегасы не то, пегасы не это… Если мы решим, так и нужники драить будете, в порядке общей очереди!».

— «У нас еще нет нужников…» — смутившись, буркнул притихший жеребец, быстро попытавшийся стать как можно более незаметным под пристальным взглядом примипила.

— «Организуем» — спокойно и ласково пообещал ему Хай, делая пометку в своем блокноте. Толстый, обшитый материей, он был снабжен универсальным карандашиком для зубного и копытного хвата, и на мой взгляд, был просто замечательным, уже несколько дней служа предметом моего вожделения. Хитрый пегас хранил его при себе, и мне никак не удавалось выкроить время, чтобы стянуть эту крайне привлекательную вещицу – «Вот лично тебе я это и поручу. Все понятно?».

— «Но…».

— «Хочешь что-то возразить, гастат?».

— «Нееееет…» — сдулся тот, глядя куда-то в сторону – «Как прикажешь, примипил».

— «Приказываю» — холодно кивнул мой друг. Да, заматерел Хай, и это становилось видно невооруженным глазом. Для этого уже не нужно было знать его много лет, чтобы понять, что он становился настоящим боевым офицером высшего звена – опытным, много повидавшим и не боящимся ответственности хоть за роту, хоть за батальон или полк. Он становился, если еще не стал, гораздо лучшим командиром, нежели я, и вместо деградации, явно сквозившей во всех моих последних приключениях, он только матерел и набирался полезного опыта, по сути, командуя Легионом все эти дни. Мысль эта неприятно кольнула меня, словно впившаяся в круп заноза, и была чертовски обидной, хотя и полностью справедливой. Да, что-то было не так в этом аморфном образовании, которое я рассчитала на тысячу с лишним земнопони и пегасов, что-то шло явно не так. Один за другим, кентурионы докладывали о состоянии дел в подчиненных им кентуриях, в то время как я продолжала обкатывать в голове пришедшую в нее мысль – не частое явление, тут я могла бы согласиться, но от этого не менее ценное. Говорившие уходили и заходили, сменяя друг друга, пока я спокойно, и даже апатично размышляла над новым открытием, отчего-то, пока не приведшим меня в ужас, как это было бы год или полгода назад. Да, что-то явно было не так в нашем отряде, из полусотни пони разросшимся до трех с лишним тысяч голов. Что-то шло явно не так…

«А ведь Тэйл был приставлен командовать пехотной кентурией» — начавшаяся оформляться мысль вильнула хвостом, словно рыбка, и вновь попыталась скрыться в глубине сиюминутных проблем. Продолживший развивать тему лагеря Стоун принялся долго и занудно перечислять неприятности, которые непременно должны были обрушиться на нашу голову без хорошо укрепленного места, где мы могли бы обеспечить его пациентам покой и уют. Хай с видом глубочайшего внимания кивал, внимая кентуриону, но судя по отложенному в сторону карандашу, откровенно скучал – «Но своим заместителем сделал брата, который командует почти полутысячей Мейнхеттенских новичков… Брррр, что за ересь! Ну и как тут нормально командовать? Нет, этот вопрос нужно решать, да побыстрее. Но без лагеря, на марше, в зимнем лесу, сделать это будет невозможно – скорее, я просто развалю даже ту кособокую систему, которая у нас есть сейчас. И которая годится разве что для сотни-другой, а не для целого полка. Все-таки мировоззрение и воспитание накладывали свой отпечаток, и пусть я лишилась той части личности, что была когда-то «настоящей» Скраппи Раг, по слухам, бывшей еще той мразью и ссукой, заместив ее душой моего старого друга, но именно его воспоминания и послужили причиной того, что этот отряд я формировала основываясь на принципах современного Древнему мира. Это там парашютно-десантный полк имел свою танковую роту, разведку, зенитно-ракетную батарею и даже гаубичный артдивизион, в то время как в этом новом мире, придушенное на корню, военное дело еще не дошло до таких изысков, и очень редко пегасы и земнопони сводились в одно подразделение.

Не говоря уже о единорогах».

— «А я говорю, что у нас слишком мало сил для того, чтобы совершать какие-либо походы!» — а вот и Тэйл явился. Забросил своих мохноногих подруг, вьющих из него веревки? Но нет, судя по грязи, которой он был покрыт с ног до живота, его кентурия и впрямь вернулась из разведки – «Дождемся приказов командования, и уж тогда начнем дергаться! У нас же еще даже лагеря нет, а приказ гласил коротко и ясно – захватить и закрепиться! На чем это мы тут закрепимся? На голых камнях?».

«Быть может, все дело в связи?» — мысль вновь вильнула в сторону, уходя из осторожно пододвигавшихся к ней копыт, пока мои глаза скользили по кентуриону. Раздался Буш, раздался. Отрастил длинные щетки волос на ногах, гриву начал заплетать по-северному, в короткую косичку, свешивавшуюся на левый висок… И кажется, перестал мыться? Ндаааа… А гриву ему явно заплетает кто-то из подчиненных подруг – вон какой запах стоит, когда двигает крыльями – «Если в двадцатом веке радиосвязь не представляла из себя чего-то сверхординарного, то тут… Быть может, попробовать сделать с этим что-то? Какой-нибудь искровой передатчик изобрести, стать местным Поповым…[12] Ха-ха. Тебе смешно, дружище? Мне тоже. Ну откуда мне знать, как выглядит или как действует такой радиопередатчик? Мы ж с тобой не технари, и наше образование начинается и заканчивается лишь на эксплуатации подобных приборов, и не включает в себя создание таких вот вещиц на коленке! Вот пенициллин вырастить из хлебной плесени – это пожалуйста, это мы обеими копытами за! Но вот беда, это уже кто-то сделал, наверное, до нас, а если и не сделал, то один единорог этого мира вполне заменит собой любой магнитно-резонансный томограф стоимостью в несколько миллионов убитых енотов[13], не говоря уже о такой вот ерунде. Тем более, вспомни алхимиков… Эх, ладно, опять не о том думаем. А эти уже ссорятся, будто делать им больше нечего».

— «Приказ был дан четкий, и недвусмысленный, поэтому мы должны сделать все, чтобы к приходу гвардейских частей тут был настоящий плацдарм!» — холодно чеканил Хай, постукивая своим карандашом по краю стола. Хоть бы он упал, и закатился куда-нибудь в складку матерчатого пола! А уж я бы его там нашла… — «А создание плацдарма включает в себя разведку и пацификацию[14] местности, вместе с проживающим на ней населением! Сидя же в крепости, словно осажденные, мы не выполним ни одного из этих условий! Поэтому я считаю…».

«Значит, связь. Наш особист-фрументарий говорил что-то про заклинания, способные передавать содержание прочитанного единорогом письма. Быть может, на это сделать ставку? Хотя эта магия тоже имеет ограничения и по дальности, и по размеру сообщения. И все это привязано к опыту самого единорога. Забавно, а они тоже, как дракон, будут письмо доставать изо рта, после могучей отрыжки? Да уж, не самая легка работа тогда будет у связных. Кстати, Фрут тоже не пришел – передал, что опоздает. Интересно, это просто занятость, или тоже не хочет встречаться с кем-либо из присутствующих? Плохой признак, очень плохой…».

— «Значит, нужно сосредоточиться на лагере, и уж тогда можете делать все, что вам заблагорассудится!».

— «Ты ставишь под сомнение приказ командора Гвардии? Предлагаешь не подчиниться приказу?».

«Значит, связь остается пегасьей. Быстрее, надежнее, и не придется ломать голову, объясняя местным основы физики, которые я и сама, признаемся честно, не знаю. Да, вот не знаю, и все. Забыла все то, чему меня… нас… учили еще в школе. И да, кстати – тут же нет электричества! Так что, и его изобретать?! Ну уж нет! Пусть все остается как есть. Мне нравится этот мир таким – с неспешно развивающейся наукой, пусть даже и с большим перекосом в сторону магии, с поездами и дирижаблями, с лесами и полями, где еще не ступала нога первопроходца, с его огромным небом, открытым для всех. Принести сюда зенитки, прожекторы и радиолокацию? Ну уж нет! Уж лучше я сама реорганизую Легион, чтобы он подходил объективной реальности, нежели выращивать на теле этого мира некое новообразование, вполне способное переродиться в злокачественную опухоль, пытающуюся опутать своими щупальцами-метастазами весь мир! Пусть будут пегасы-посыльные; пусть будут ординарцы, пехотинцы и летуны. Пусть будет…».

«ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО».

— «Все будет хорошо!» — подняв голову, высказалась я. Спорщики, уже давно вскочившие на ноги и упершиеся передними копытами в стол, орущие друг на друга, не сразу услышали мой задумчивый голос. Что ж, пришлось достать линейку, торчащую из папки примипила, и громко постучать ей по исцарапанной поверхности стола. Признаться, получилось внушительно, и голосившие господа офицеры мгновенно заткнулись, прижав уши к голове при первых же звуках моего недовольства, напоминающих выстрелы из мелкокалиберной винтовки.

Хотя откуда им это было бы знать.

— «Все будет хорошо» — повторила я, жестом призывая всех опуститься на свои места, и послушать своего командира. Буш решил было заартачиться, но получив линейкой по морде, быстро заткнулся, и подавившись готовой вырваться фразой, смирно присел, сложив беспокойные крылья. Я обвела глазами своих разноцветных подчиненных, часть из которых уже стала мне настоящими друзьями, и глядела на них, пока не добилась, чтобы каждый опустил глаза на стол, столкнувшись с моим холодным, «легатским» взглядом – «Я услышала много нового и интересного. Что ж, теперь я могу сказать, что поняла, в чем наша проблема. И да, ты прав, примипил – приказы мы должны выполнять. Пока для нас нет места в эквестрийских планах на окружающие страну территории и границы, поэтому действовать мы будем как отдельная часть, но в составе Гвардии Эквестрии. Это понятно?».

— «Предельно!» — сквозь зубы зашипел Стоун – «Но позволю себе напомнить, Легат…».

— «И ты тоже прав, Грим» — я оставила без внимание его издевательский тон, с которым единорог упомянул мое звание. Или, скорее, даже должность, ведь официально мне так и не присвоили патент офицера – «Нам нужна база. Лагерь. Крепость. Называйте это место как хотите, но тут я не могу не согласиться с нашим лекарем – без укрепленного района, который станет центром наших операций в этом регионе, действовать тут эффективно, а тем более зимой, просто невозможно. Кто-то с этим не согласен?».

Несогласных не нашлось.

— «Тогда я оглашу приказ, который мне передали с… другим одним письмом – «Я позволила себе небольшую заминку в голосе, услышав которую, Хай тотчас же сделал вид, что он вообще не при чем, и только что сюда зашел – «Действительно, командор Гвардии Эквестрии хочет от нас ни много ни мало, а удержать практически весь Север силами одного только Легиона. Если вы посмотрите на карту, по которой только что топтались своими немытыми ногами, то заметите, что территория эта не слишком большая, но и не слишком маленькая, и удержаться на ней с помощью одних лишь патрулей будет нельзя».

— «Значит, придется все же рассылать патрули, чтобы охватить все это место» — недовольно проворчал Хай, глядя на испачканную карту – «И в основном, пегасов».

— «А почему не земнопони?» — вскинув брови домиком, я поглядела на недовольно сопевшего примипила – «Ах да, сложности с взаимодействием. Одни идут, другие летят… Решаемо. И я уже знаю, как именно».

— «Так значит, лагерь все-таки будет?» — уже спокойнее осведомился Грим Стоун. Судя по тому, с какой вольностью он позволял себе при всех критиковать мои решения, чрезмерно частая беготня к раненным плохо сказалась на имидже Легата Легиона, о котором я все время забывала, как забывала и о том, что после меня эта должность перейдет к кому-то другому – «И нам не придется терять пони лишь из-за того, что кому-то лень оторвать от земли свой круп, и посмотреть на ситуацию в перспективе?».

— «Нет, не придется» — дернув ухом, откликнулась я, из-под нахмуренных бровей обозрев серого единорога – «А так же не придется любоваться загорающими на солнце крупами в то время, как остальные вкалывают до седьмого пота. Причем чьими-то рогатыми крупами. Ясно?».

— «Ясно. Понятно» — стушевавшись, сдулся бывший тубицен. Да, это была пощечина, удар под дых, но я не собиралась жалеть зарвавшегося подчиненного, решившего смотреть на всех свысока, как на неминуемых пациентов. И без малейшего сожаления напомнила ему о случившемся в Камелу, заставив вспомнить, как обосралась единорожья часть в тот момент, когда мы нуждались в ней больше всего – «Значит, раненных оставим здесь?».

— «Даже больше. Мы организуем в этом месте настоящий римский лагерь!» — поднявшись, я нависла над картой, внимательно оглядев сидевших вокруг меня пони – «Это был наш первый бой после долгого перерыва. Мы все сделали положенное количество ошибок, и я прекрасно понимаю, что на моей совести лежит большая их часть. Однако, это обнажило перед нами проблемы организации нашего Легиона, и думаю, мне удалось их разглядеть, пока вы сотрясали воздух в этой палатке. Кстати, могли бы и погорячее воздух надышать!».

Вокруг раздались неуверенные смешки.

— «Господа. Друзья. Нам поставлена задача – создать плацдарм, и его удержать. Я не сомневаюсь, что грифоны очень быстро сообразят, что лишились такой отличной стратегической точки, и попытаются ее вернуть. Поглядите – мы находимся практически на одном расстоянии как от Грифуса, так и от Новерии. Мы почти соприкасаемся с захваченными грифонами территориями, и именно мы должны стать тем клинком, что вонзится им в брюхо! Именно эту роль отводит нам командование – по словам командора, кое-кого там, в горах, столь быстрое начало войны застало врасплох, как и нас, поэтому их неизвестный полководец, скрывающийся под доспехами и псевдонимом, вынужден импровизировать. Занятый Асгардом и Иглгардом, он начал наступление с севера, через Грифус, прямиком на Кантерлот».

— «Кантерлот в опасности?!» — эта новость проняла всех, кроме Хая, уже знавшего содержание письма – «Тогда почему мы тут, а не там, у столицы?!».

— «Потому что мы нужнее тут» — буркнула я, похлопыванием крыльев успокаивая взбудораженных офицеров. Присев на свои места, пони продолжили тихо переговариваться, с тревогой и недоумением глядя на карту. Полог палатки распахнулся, и в образовавшуюся щель протиснулся Фрут Желли, незаметно для окружающих опустившись в дальнем уголке – «Командор считает, что это лишь видимость. Фальшивка. Отвлекающий маневр. И что главные силы он обрушит на нас. Хотя это все ерунда».

— «Почему же?» — скептично хмыкнул Хай, вновь доставая свой замечательный карандаш. Я поняла, какое задание дам своему флегматичному фрументарию для проверки сил его подчиненных. Думаю, проникнуть в палатку примипила будет не сложнее, чем вынюхивать крамолу в наших рядах – «Очень даже логично. Отвлекающий удар в направлении Кантерлота, после чего подошедшие к Грифусу силы обрушиваются сюда, на Кладбище Забытого. Вот, сами поглядите!».

— «В целом, очень похоже» — сгрудившись над картой, мы рассматривали схематичное изображение гор, рек и лесов – «Они ведь уже воевали на этом направлении. А еще – разнюхивали все через свою Научную Коллегию в Троттингеме. Нам нужно укрепляться, командир!».

— «Угу. Разнюхивали» — согласилась я, потирая ногу, по которой получила карандашом, пытаясь незаметно свистнуть его у Хая – «И да, они тут уже воевали. И получили по зубам».

— «Значит, они хотят взять реванш!».

— «Вы забываете об одном…» — гнусно ухмыльнулась я, изо всех сил семафоря глазами Фруту, переводя взгляд с него на зажатый в зубах примипила карандаш. Единорог сделал вид, что не заметил моей пантомимы, и продолжал преданно пялиться на меня, словно новичок на плацу – «О Сталлионграде. Сможет ли потянуть Грифус, проигравший полтора года назад один конфликт, очередную войну, причем на два фронта сразу? Не думаю. И если в прошлый раз Сталлионград хранил дружелюбный грифонам нейтралитет, то со сменой лидера он повернулся в сторону Эквестрии, пускай и негласно, и злить сейчас восточных земнопони Грифусу совершенно невыгодно. Я бы даже сказала, смертельно опасно. Вот, полюбуйтесь – за горами Новерии, в неизведанных и неосвоенных землях, лежит единственный форпост пони – Хуфсвелл, основанный пятьдесят лет назад совместной экспедицией двух крупнейших городов Эквестрии. И судя по словам моего источника в комиссариате, Грифус уже полвека усиленно делает вид, что этого города просто не существует, и лишь потому, что Сталлионград недвусмысленно дал понять, что считает его своим передовым постом в диких пустошах. Боюсь, они уже давно точили клюв на Эквестрию, и для этого им нужно создать все условия для того, чтобы на этот раз у них ничего не сорвалось».

— «То есть, они не будут нападать на нас? Отлично!» — обрадовался чему-то Тэйл, с глупым и лихим видом оглядываясь по сторонам – «Слава богиням! А я уж решил что все, каюк нам! Три тысячи против всего Грифуса и их полководца…».

— «Отчего же? Нападут, конечно» — хмыкнула я, разрушая иллюзии своего товарища – «Отчего бы не напасть? Только сделают они это так, чтобы Гвардия оттянула как можно больше войск на защиту столицы и северных земель, в то время как они ударят по самому слабому, и уже откровенно страдающему сепаратизмом месту в нашей стране – по Мейнхеттену».

Морды присутствующих в палатке пони вытянулись.

— «По Мейнхеттену?».

— «Конечно. В принципе, так же считает и командор, хотя он уверен, что грифоны, как полоумные, бросятся штурмовать крепость Фрогги Пасс, стоящую на единственно удобном перевале через Дракенриджские горы, через который и можно перетащить большое войско – хоть по воздуху, хоть по тропам – и оттуда уже ударят по Кантерлоту. Но я уверена, они займут Мейнхеттен. Хотя кому интересно мнение тупой кобылы…».

— «Легат, ты не тупая. Ты просто… Ну, это сложно осознать вот так вот, сразу» — примиряющим тоном произнес Хай, по-новому глядя на карту – «А поверить в это еще труднее. Но в городе находится сильный гарнизон, а перекинуть к нему войска тоже не проблема благодаря новой железнодорожной ветке. Почему ты считаешь, что они сунутся туда?».

— «Потому что!» — непонятно почему, обиделась я – «И вообще, «Ой, всё!», ясно? В общем, ударят сильно, но не сейчас. Чуть позже, когда внесут коррективы в свои планы, найдут добровольцев или просто охочих до драки, но и не позднее, чем через месяц. Чтобы мы как следует укрепили это место, ведь сейчас от его потери Вайт Шилду не горячо и не холодно, а вот когда он уверится, что у него есть тут плацдарм для нападения на Грифус, да пришлет побольше войск… Вот тогда они и ударят – ассиметрично! – по Мейнхеттену, заперев нас между двух гор, и раздробив армию аж на три части. Но это все ерунда, поэтому вы можете меня не слушать, и вообще… Так что начинайте работать над укреплением лагеря, ясно? Буш, на твоих северянах все дозоры. Пусть начертят карту, или помогут нашим пегасам ее изобразить. Обойдут все поселения – вместе с ребятами Желли. Я хочу знать кто и чем тут дышит. Остальные – займитесь строительством. В этом нам опять же помогут «аборигены» из Шестой Отдельной – уверена, что те, кто живет в этих лесах в одних лишь землянках, без водопровода и центрального отопления, уж точно знают, как это сделать остальным. А я…».

— «А ты?» — приподнявшись, пегасы и земнопони замерли, совершенно обоснованно ожидая от меня какой-нибудь пакости – «А чем займешься ты, Легат?».

— «Узнаете!» — гордо задрав нос, ответила я, совершенно не собираясь озвучивать свою идею, во избежание паники и бунта – «Еще вопросы?».

— «Всего один» — поколебавшись, поднялся Буш – «Скажи, а что такое «Римский», и с чем его едят?».

---

«Нет, все-таки пробить это через общий совет будет сложно» — отложив карандаш, я задумалась, глядя на покрытую инеем стену палатки. Предназначенная якобы для любого сезона, на поверку, она оказалась абсолютно непригодной для зимы, и вот уже полдня я заливисто чихала, проснувшись поутру с заиндевевшим носом и смерзшимися ресницами. Ситуацию спас ароматный лабат – напиток, состоящий из смеси хвои и трав, сваренных в муке, молоке и меде, притащенный мне шнырявшей по лагерю Минти, и ближе к полудню я уже чувствовала себя гораздо лучше, правда, не забывая периодически оглашать штабную палатку своим звонким чихом, сбивавшим снежок с раздувавшихся палаточных стен. Входили и уходили кентурионы, заглядывали деканы – неотложных дел в лагере скопилось столько, что проведя на ногах весь предыдущий день, я решила засесть тут, посреди крепостного двора, превратившегося в настоящий палаточный городок – по крайней мере, теперь подчиненные знали, где можно было меня найти, не оббегая дважды или трижды всю крепость в поисках непоседливого пятнистого командира. Большую часть этих проблем можно было бы возложить на десятников и сотников, но почему-то каждый пытался убедиться у вышестоящего начальства в правильности полученных им приказов, и почему-то – именно у меня.

— «Слушай, декан! Где твои ребята будут эти землянки строить? Вот и думай, как сделать так, чтобы им было удобнее притащенные вами бревна обтесывать и использовать в строительстве, ясно? Не пойму, nahera ты мне своими деканскими обязанностями голову забиваешь?!».

— «Кентурион Барк занят, и я подумал…».

— «Ты лучше думай, как лучше сделать то, что тебе поручено! Вам в этих гребаных землянках жить, поэтому делаете все для себя! И со всякой ерундой к своему кентуриону бегай, понял?».

«Да, будет сложно, но я и не собиралась разводить тут демократию» — приставучий декан убрался, но я еще долго глядела ему вслед, решив сделать пометку в склерозничке, чтобы на следующем совете не забыть упомянуть этот вопрос. Похоже, в нашем разросшемся коллективе все стремительнее назревала реакция неконтролируемого брожения, в котором пони забывали даже про основные положения устава, прямо и четко запрещавшего выход на командующего в обход своих непосредственных командиров. Все решения и действия должны были продвигаться по цепочке, из которых и состояла неразрывная Цепь Командования, без которой любое мало-мальски крупное объединение превращалось в обычную толпу. Недостатки придуманной нами системы всплывали целыми косяками, и к этому дню, у меня накопилась довольно приличных размеров стопка с листами, содержащими пополняемый список из неотложных дел.

Конечно, никто не говорил, что все будет просто.

Безусловно, я бы не отказалась пройтись торжественным маршем по северным лесам, трубя и барабаня, как на параде. Можно было бы даже написать подходящий по случаю гимн. Однако реальность требовала к себе более внимательного отношения, и постепенно усиливающийся кавардак в созданном нами отряде служил последним сигналом, последним предупреждением перед тем, как разразится буря.

«С другой стороны, можно оставить все как есть» — устав отвечать на дурацкие вопросы, я решила пройтись по крепости, лично проверив положение дел, и в случае необходимости, прописать кому-нибудь живительных звиздюлей – «Но это означает, что сделав свое дело, Легион прекратит свое существование. Быть может, даже после этого конфликта. Ну, или во время него, когда налетевшие грифоны сметут нас с лица земли, а подмога немного запоздает, или в силу каких-либо обстоятельств, не придет вообще. Может такое быть? О, еще как может! Будто я не знаю про такие шутки политиков, как «Выбор более перспективного направления», или «прогрессивное решение, объективно соответствующее текущему моменту». Как интересно…».

— «Эй, Майт!» — остановившись на стене, я с удивлением обозрела открывшееся мне зрелище. Местность, раньше представлявшая из себя протянувшуюся на расстояние в двести ярдов росчищь, украшенную многочисленными остатками пней, теперь была густо заставлена многочисленными белыми палатками, между которых сновали сбросившие броню легионеры. Оплывшие рвы, в одном из которых когда-то просидела весь бой одна неудачливая кентурия, были заложены бревнами, поверх которых, с энтузиазмом, искупавшим явное отсутствие опыта и сноровки, возводились простые хибары. Визг пил и стук молотков, из крепости казавшийся чем-то далеким, усилился многократно, и мне пришлось заорать, напрягая голос, чтобы привлечь внимание темно-серого жеребца, что-то втолковывавшего стоящим перед ним десятникам нескольких разных кентурий.

— «Мааааааайт!».

— «Что?».

— «Что тут происходит?».

— «А? Не слышу!» — судя по жесту жеребца, он и вправду не мог разобрать, что я намеревалась проорать ему с высоты полуразрушенной стены. Сердито скривившись, я обозрела раскинувшуюся перед крепостью стройку, и лихим прыжком спланировала со стены, надеясь, что успею раскинуть крылья и хлопнуть ими до того, как переломаю себе все кости, упав на возводящийся где-то внизу, двухэтажный сруб. Задуманное получилось, причем даже лучше, чем я хотела, и приземление вышло красивым и элегантным – по крайней мере, как мне показалось, и довольная собой, я предпочла не заметить тучи стружек, рванувшихся в разные стороны от удара моих крыльев.

— «Я говорю, как работа идет?!!» — сделав вид, что все еще не слышу говорящего, проорала я в мохнатое ухо, с удовольствием наблюдая, как оно все плотнее и плотнее прижимается к голове.

— «Хорошо!» — громко, деря горло как я, гаркнул опцион, после чего, увидев мою ехидную рожу, перешел на нормальный тон – «Прости, Легат, но эти пони вообще не умеют работать топором! Если делать так, как они предлагают, то мы и за две недели ничего не построим, а не то что за седмицу, что ты нам дала!».

— «Они предлагали поставить простые дома» — уже спокойнее откликнулась я, обозревая готовые срубы, белеющие оструганными бревнами. Двухэтажные домишки, покрытые дранкой, возводились довольно быстро, и не в последнюю очередь благодаря пегасам, часть которых согласился выделить на это дело Хай Винд. Подхватывая ременными лямками бревно, они быстро поднимали на требуемую высоту безо всяких стапелей или лесов, и все, что оставалось земнопони – это быстро пилить и строгать, обеспечивая материалом эти живые подъемники. Пусть их было и не много, но работа спорилась на глазах, не в последнюю очередь, как я заподозрила, подстегиваемая нежеланием четвероногих покорителей фронтира вновь ютиться в холодных, покрытых снегом палатках – «Но если у тебя есть предложения, как ускорить этот процесс – я вся внимание. Но учти, нам же в них и жить, поэтому идею землянок я отмела сходу, как бы не возмущалась твоя женушка, припершаяся проталкивать ее лично ко мне. Кстати, открой мне секрет – почему она с таким маниакальным упорством напрашивается на трепку, я не пойму? Уж сколько раз за эти годы я ее била, смертным боем выколачивая разную дурь, а ей все неймется. Она хочет стать мученицей? Или это ты, жестокий муж, посылаешь ее вместо себя, ловить живительных pizduley от начальства?».

— «Эта идея принадлежала мне. Но Блоссом решила, что огласить ее должна кобыла, как это издревле заведено» — неохотно пробормотал серый жеребец, делая вид, что вглядывается вдаль, между стволами деревьев, коих нашими стараниями стало гораздо меньше – по крайней мере, настоящего леса, стеной поднимавшегося в трехстах ярдах от лагеря – «Но ты выслушаешь ее внимательнее из уст жеребца, я знаю».

— «Ну, излагай, друже» — хмыкнула я, в который раз глядя на разворачивавшуюся вокруг стройку. Что-то царапало мой взгляд, но я никак не могла сообразить, что именно казалось неправильным и лишним – «Тебя я выслушаю».

— «Дома бревенчатые эти строить долго. Всего десяток за пять дней осилили» — сразу приступил к делу Лонгхорн, медленно идя вслед за мной по временному лагерю – «Внутри же они еще не обделаны, да и дров на них нужно много, чтобы вытопить нормально. Камины эти, ты не обессудь, глупость южная, и через нее много бед живущие в этих жилищах претерпят. Зайди же к нам, и погляди, как мы расположились согласно заветам предков. Уверен я, тогда ты поймешь, что все сказанное мной разумно».

— «Что ж, веди» — я решила не спорить с Майтом. В конце концов, он был жителем этих земель, и явно знал, как жить с наибольшим комфортом в этом резко континентальном климате, поэтому я засунула подальше гордость за проделанную моими пони работу, и поплелась вслед за ним в сторону леска, откуда уже доносился ароматный запах костров, и визг множества пил.

Лесок, окружавший холм, на поверку оказался всего лишь небольшой рощицей, за которой виднелось оголенное пространство вырубки, наполненной вжиканьем пил и треском падавших деревьев.

— «Мы запретили южанам трогать это место на южном склоне холма» — рассказывал жеребец, вслед за мной входя под раскидистые кроны северных сосен, между которых уже были протоптаны самые настоящие тропинки, разбегавшиеся во все стороны в кажущемся беспорядке. Каждая из них вела к небольшой площадке, на которой горел небольшой костерок, возле которого виднелся вход в какое-то жилище – «А так же на северном, ведь они защищают это место от ярых ветров, готовых обрушиться на мир с приходом зимы. Западные ветры благоприятствуют нам, принося тепло и унося предательский дым от чутких носов унгонов, чующих добычу аж в далеких горах, поэтому западные склоны можно и посечь – все равно ничего полезного нам там не найдется. Но выборочно, как тут».

— «А эти землянки…».

— «Это хуган – жилище настоящего пони!».

— «Ндя?» — неопределенно протянула я, глядя на открывавшееся мне зрелище. Нет, как хотите, но по мне эта штуковина очень даже напоминала землянку – насыпной холмик в полтора роста пони, еловые лапы, увязанные в пышный веник, прикрывавший вход вместо двери… Вместе с проснувшимся Стариком, я скептически глядела на темневший передо мной проем, пытаясь догадаться, как быстро в лагере вспыхнет эпидемия среди скрючившихся в этом бомжатнике пони – «Хунган, говоришь… Но мне кажется, это все-таки землянка. Не пойдет».

— «Зайди внутрь, и убедись сама!» — кажется, мое скептическое отношение к наземным сооружениям северных пони не на шутку задело Лонгхорна. Двинувшись вслед за ним, я очутилась в настоящем бревенчатом срубе-пятистенке, вертикально поставленные бревна которого образовывали эдакую пирамиду, вершину которой увенчивала шапка из тех же еловых лап, через которые неторопливо сочился дым разведенного в домике очага. Посыпанный хвоей и опилками, земляной пол холодил копыта, в то время как обожженные стены забивали нос горьким запахом золы. Стоявший у одной из стен пони неторопливо сгребал в плетеную корзину угли, оставшиеся после обжига, и досыпал на освободившееся на полу место душистую хвою.

«И КАК НЕ СГОРЕЛ?».

«Без малейшего понятия!».

— «Эммм… И эта штука хорошо защищает от холодов?» — борясь с желанием высказать все, что накипело, сдавленно поинтересовалась я у горделиво стоявшего позади меня жеребца. Серый буквально раздувался от гордости, словно удовлетворивший десяток девственниц верблюд, и явно напрашивался на похвалу – «Ну, я имею в виду, что протопить всю эту землю…».

— «Ее не нужно протапливать. Она защищает от ветра, который и выстужает жилище» — морда «дикого коня» несколько вытянулась. Он что, и впрямь ожидал от меня бурных восторгов по поводу этого места? Увы, все что я видела, все больше и больше походило на жилище бомжей, повсеместно оборудовавших себе такие вот лежбища в укрытиях возле теплотрасс и незапертых подвалах – «Сюда будет принесен очаг, и в этом доме, построенном по заветам предков и Добрых Праведниц, сможет жить до десятка пони за раз!».

«НЕ СПЕШИ. А ВДРУГ БЫСТРЕЕ?» — буркнул Дух, явно испытывая те же чувства при виде этого бурлацкого жилища, что и я. В голове у меня пронеслись картины тифозных бараков, наполненных кашляющими, сипящими пони, что совершенно не доставило мне удовольствия.

— «Ну, если десятка пони…» — скептически промычала я, все еще оглядывая прокопченное жилище – «Хотя погоди. А ведь что-то такое уже строилось… Точно, ирландские дома!».

«ИСЛАНДСКИЕ» — подсказал мне голос внутри – «МОЛОДЕЦ. СДЕЛАЕМ?».

— «А почему бы и нет?» — узрев подкинутые старым хитрюгой воспоминания о виденных им когда-то треугольных домиках-полуземлянках, я надулась от гордости, не обращая внимания на настороженно зыркавших на меня жеребцов – «Значит, бревнышки положим горизонтально, пятистенок превратим в нормальную коробку…».

— «Это не то, что завещали нам предки!» — заволновался Лонгхорн. Второй жеребец попятился, и быстро юркнул на улицу, с топотом удирая от одержимой, разговаривавшей сама с собой.

— «Окошки нормальные прорубим. Значит, две стены нужно будет сделать плоскими, а не покатыми, а на боковые набросаем дерн!» — радостно потирая копыта, я вышла на улицу, подставив голову легкому снежку, падавшему с серого неба – «Получится та же самая палатка, но уже теплая и надежная. Эммм… Верно?».

Последний вопрос предназначался своре кобыл, разбавленных небольшим, как это водилось у северян, количеством жеребцов, развернувшихся полукругом вокруг землянки. Под их взглядами я вдруг как-то очень быстро вспомнила, что совершенно забыла о том украшении, что дала мне когда-то Первая Мать, и которое осталось где-то на западе, в ящике моего стола, и еще больше занервничала от того, что эта толпа, по примеру многих полуразумных и просто зверей, молча стояла напротив, заставляя меня ощущать себя экспонатом в каком-нибудь зоопарке.

Вот только тут не было клетки, способной оградить меня от чрезмерного любопытства толпы.

— «Слушаю вас, уважаемые» — Деревья, повсеместно стоявшие в лагере северян, не располагали к привольным полетам, особенно с такими порхалками, как у меня, однако я ощутила, что еще немного – и просто позорно сорвусь в паническое бегство, пусть даже и сочетавшееся с риском переломать себе все перья, а может даже и пару костей. Наконец, переглянувшись, сразу несколько копыт вытолкнуло вперед тощую, тщедушную кобылку, облаченную в странное, мешковатое одеяние, напоминавшее сарафан из звериных шкур. Да-да, именно что из звериных – я в первый раз за всю сознательную жизнь увидела столь странное, даже пугающее одеяние, сшитое из шкурок каких-то мелких животных, наводившее на мысли о палеолите, аборигенах, каменных копьях и молотках. Уставившись на это чудо, трясущее немытой, намазанной чем-то жирным гривой и мохнатыми ножками, я долго играла в гляделки с таращащейся на меня толпой, стараясь изо всех своих сил не замечать это чудо, постукивающее своими костяными амулетами.

— «Эммм… Чего?».

Тишина.

— «Слушай, опцион, че это за hernia?» — сделав шаг назад, и не отводя глаз от местной блаженной, поинтересовалась я у стоящего позади меня Логнхорна – «Это жертва? Мне? Спасибо, конечно, но право, не стоило…».

Услышав эти слова, кобылка вновь попыталась смотаться, поднимая тучи снега, летевшие из-под скребущих землю копыт. Однако ее соотечественники стояли плотно, не давая ей ни протиснуться между их ног и боков, ни перепрыгнуть через их головы, несмотря на все отчаянные попытки бедняги побить местные рекорды по прыжкам в высоту. Глядя на эти дикие прыжки, я только потрясла головой, пытаясь увериться, что мне это вовсе не снится. Но нет, все происходило на самом деле, и вскоре, потерпевшая поражение пони опустилась на снег, прикрыв для верности копытами глаза. Осторожно обойдя кругом пугливую истеричку, я осторожно обнюхала ее, морщась от едкого запаха пота и прогорклого жира, после чего вновь уставилась на перекрывшую тропинку толпу.

— «Народ, если мне сейчас же не объяснят, что это за шаманские танцы…».

— «Это Видящая» — выходя вперед, холодно процедила уже знакомая мне игреневая[15] кобыла, голос которой заставил Майта тревожно всхрапнуть за моей спиной – «Она призвана очистить твою душу и тело. Она призвана наблюдать и оценивать».

— «Меня?!».

— «Тебя».

— «С чего бы это вдруг?!» — испуг медленно проходил, уступая место желанию наступить кому-нибудь на хвост или ухо. Убедившись, что трясущаяся кобыла не пытается убежать, ее вновь подтолкнули в мою сторону – «Слушайте, может, для вас это все и способ скрасить себе скучный досуг, но мне сейчас совершенно не до этого, ясно? Эй, хватит ее мне пихать! Я ее не хочу! У меня муж есть!».

— «Это ее долг, и не ее вина, что ее первым испытанием Видящей стала ты» — осклабилась Блоссом. Мне показалось, что в ее глазах зажглись ехидные огоньки – «Но если она не выдержит, если не справится, то…».

— «То тогда вы от меня наконец отвалите?» — с надеждой осведомилась я – «Отлично! Эй, подруга! Брысь! Буууууууу! Кыш, я тебе говорю!».

Облаченную в меховое рубище кобылку просто затрясло. Тряслись ноги, голова и тело, и даже сальные пряди немытой гривы ходили ходуном при виде чудовища, приближавшегося к бедной дикарке. Признаюсь, мне стало даже обидно – конечно, я уже не могла похвастаться привлекательностью для прочих пони, но все-таки и полной уродкой еще не была!

— «То тогда ее изгонят» — мягким толчком возвращая на место свою соотечественницу, вновь попытавшуюся удрать, просветила меня Блоссом – «Как мы сможем доверить ей свои души, если она не сможет справиться с первым же поручением? Как может врачевать тот, кто боится криков и вида крови? Как может исцелять и оберегать души тот, кто боится дибе и одержимых?».

«ОСТОРОЖНЕЕ».

— «Мне кажется, ты опять выпрашиваешь хар-рошего пинка, сахарок» — с внезапно накатившей усталостью, простонала я одну из любимых фраз Эпплджек. Вся эта толпа, все эти тряски бубнами и амулетами, быть может, и смотрелись бы экзотично в глазах каких-нибудь туристов, но раздавшийся неподалеку хруст и грохот очередного упавшего дерева быстро вернули меня к суровой реальности зимних лесов, в которой не было места вдумчивому выслушиванию всяческой ахинеи, которую несли эти невзрачные, полудикие лошадки – «Ладно, пусть присматривает. Только не путаясь под ногами – затопчу. Ясно? Тогда, если мы прояснили этот вопрос, то мы с опционом продолжим наш осмотр. Майт, за мной!».

Тряхнув взлохмаченной, не завязанной в привычные косички, и оттого безобразно помятой гривой, я сдула упавшую мне на глаз черно-белую прядь, и как ледокол, пошла раздвигать стоявших на тропинке пони, попросту перепрыгнув через трясущуюся на снегу шаманку. Мне было абсолютно все равно, как она собиралась за мной наблюдать, что говорить, и как вообще ее звали. В тот самым момент мою голову занимали совершенно другие вопросы, и вместо знакомства и заведения новых друзей, как поступили бы на моем месте подруги, мне больше хотелось узнать, как устроены местные нужники, в крепости и у северян. Почему в лагере этих лохматых не вырублены все деревья, а наоборот, сохранены и опутаны какими-то веревками с развешенными на них еловыми лапами. Как обстоят дела с провиантом, и где лучше его хранить. Тысячи вопросов вдруг обрушились на мой мозг, ни с того ни с сего, взбрыкнувший всеми лапами, и помчавшийся куда-то вскачь, и мне пришлось притормозить, чтобы позволить догнать себя тяжело топотавшему где-то позади опциону, не решившему ослушаться приказа Легата. Позволив себя нагнать, я повернула голову, и пристально поглядела в уставившийся на меня, синий глаз.

— «Знаешь, Майт, я думаю, что вам стоит пересмотреть свое отношение к жизни, если вы и дальше собираетесь служить в Легионе. Не возражай. Я же прекрасно вижу все, что происходит внутри вашей Шестой Особой, и прекрасно понимаю, кто там заказывает музыку. И мне жаль, что такой перспективный кадр должен плясать под дудочку тех, кого я таковыми не считаю. Тебе самому не надоело то, что командные должности занимают одни, а командуют ими другие?».

— «А тебе?».

— «Чего, прости?» — остановившись, я уставилась на серого земнопони, тщетно ища на его морде признаки злобы или ехидства. Но нет, Лонгхорн задал этот вопрос абсолютно серьезно, и на полном серьезе ждал моего ответа.

— «Разве внутри этого Легиона все происходит по-другому? Ты командир, но воюют и отдают приказы другие – Тэйл, Винд, Шот и Нэтл. Они говорят от твоего имени, и если считают, что ты делаешь то, что им не по нраву… Разве тебе понравилось спать все три дня, а проснувшись, видеть приготовленные веревки? Разве кто-нибудь решил бы тебя остановить, если бы ты захотела лишить этих унгонов жизни, но при этом, действительно была бы старшей в этой дружине? Разве они не подчинились бы тебе, права ты или не права?».

— «Я…» — слова замерзли у меня в горле. Признаюсь честно, что я никогда еще не рассматривала ситуацию вот с такой вот стороны, и печальный, какой-то обреченный тон, которым жеребец произнес эти слова, заставил меня вздрогнуть от накатившего ужаса. Какая-то огромная яма вдруг разверзлась у меня под ногами, и я была готова упасть, вечно летя в бесконечную, черную пропасть.

— «Они хотели мне помочь…».

«Правда? Сама-то веришь в свои слова?».

— «Они… Они не хотели мне зла».

«Ага. Просто связали и напоили снотворным, что бы не мешала. Скажи спасибо, что хвост не задрали, пока ты спала!».

— «А наши обычаи просты и разумны, и испытаны не одной сотней лет» — грустно хмыкнул Лонгхорн, вновь ступая на змеившуюся между хаток тропинку – «Поэтому не нам их менять. Остается только смириться».

— «Смириться…» — это слово отдалось у меня в голове звоном набатного колокола. Смириться перед хаосом, перед энтропией, стремящейся перемешать все выстроенное и упорядоченное мной к первозданному виду? А почему бы и нет? Зачем, если все нашли свое место в этой жизни? Не этого ли я боялась, когда размышляла о том, каким злом может обернуться создание чего-либо подобного? О, как хорошо, что я держала в секрете свои встречи с Маккриди! Немного бумаги, пара писем – и все будет кончено, как он и просил!

«НЕ ПРАВА. ПОДУМАЙ. ОН НЕ ПОНИМАЕТ».

«А мне насрать, что он не понимает. Он либо поймет, либо присоединится к тем, кто не понимает. И с кем я собираюсь провести небольшой урок».

«ЭТО НЕ ПРАВИЛЬНО».

«Конечно. Абсолютно. Вайт Шилд будет ржать, как… Как конь» — подумала я, выходя из-под веревок, натянутых, словно паутина, вдоль древесных стволов. Развесив на них еловые лапы, надрубленные у основания так, что черенок их превращался в удобный крючок, пони подвешивали их над своей стоянкой, но для чего – этого я пока понять не могла. Хотя поняла кое-что другое, и осознание происходящего мне совершенно не понравилось, как не понравилось и то решение, которое мгновенно возникло у меня в голове. То, которое не одобрил мой симбионт. Но его вариант казался мне еще хуже – хотя бы тем, что уничтожил бы моих друзей, превратив их в простых подчиненных.

«ДЕЛАЕМ ЧТО МОЖЕМ».

— «Кто может – пусть сделает лучше» — прошептала я, вновь подставляя пылавшую морду холодным снежинкам, неслышно опускавшихся на мои ресницы и рот. Решение уже родилось, но скрывалось до поры, укутанное пеленой неуверенности и откровенного страха. Но приняв это решение, я почувствовала некоторое облегчение – словно немного прикрыла ждущую меня пасть бездны — «Знаешь, Майт, я кажется, понимаю, о чем ты говоришь. Но это изменится. Буквально через несколько дней. Подумай, сможешь ли ты встать рядом со мной, когда разразится… Нет, даже не буря и не гроза, а настоящий шторм из навоза. Сможешь ли булькать в говне по самые ноздри, пытаясь хоть что-нибудь изменить? Это будет стоить жизней, но почему-то… Но почему-то мне сейчас настолько обидно, что я дам им возможность погрузиться в это говно с головой, прежде чем вытащу, и изобью до потери пульса, до розовых соплей. Вот тогда и посмотрим, что полезет из тех, кто решил, что умнее нас с тобой. Понял? Так что подумай, хорошенько подумай… А пока – пойдем, посмотрим, что именно мы сможем сделать из наших бревен, взяв за основу ваши земляные дома».

---

— «Карты. Ну кто придумал вот так вот рисовать эти карты?» — простонала я, поднимаясь из-за стола, и разминая затекшую поясницу. Нет, я и вправду считала, что командующий чем-нибудь крупнее отряда, обязан постоянно находиться в движении, лётая туда и сюда, решая важные вопросы лишь силой своего авторитета, и неизменно находя наилучший выход из положения, за что окружающие непременно уважают и даже любят своего мудрого начальника… Эх, мечты-мечты! Оказывается, начальствовать крайне скучно, утомительно и очень, очень напряжно. На тебя выливаются все несуразицы, все косяки и глупости, совершенные подчиненными тебе пони, и каждый день начинается с разборов рапортов о том, что кто-то где-то что-то не… — не сделал, не увидел, не вспомнил, не доглядел. А в результате именно командующий, начальствующий или просто ответственный пони сталкивается со всей тяжестью тех решений, которые необходимо принять, основываясь лишь на кособоких рапортах, написанных на мятых бумажках деканами и кентурионами. Конечно, у них тоже не всегда есть время для написания этой галиматьи, положенной по уставу – признаюсь, что эту часть я бессовестно слизала у Гвардии, и хотя мне хватило мозгов «временно», личным распоряжением, приостановить ее действие «на время ведения боевых действий», но именно она и усаживала меня за рабочий стол в моей холодной палатке рано утром, не желая отпускать даже поздними вечерами. Я сократила доклады до коротких утренних совещаний, на которых кентурионы отчитывались о происшествиях, но объем работы лишь возрос – кроме меня лишь несколько пони представляли, как важно визуальное отображение текущей боевой обстановки, особенно для не самых умных пони, как я. Увы, о таком моменте я совершенно не подумала, и лишь благодаря все тому же командору Легион обогатился такой хорошей штукой, как два набора карт – основной, в который мы каждое утро, с чрезвычайно умным видом, втыкали разноцветные булавки, обозначая перемещения наших подчиненных, найденные поселения и разведанные ориентиры вроде рек, коих в этих лесах оказалось изрядное количество, а так же озер, оврагов и непроходимых чащоб, и дополнительный – на случай утери первого.

Все это мы взялись заносить в наши карты, прекрасно понимая, что вскоре нам придется прокладывать путь к горам, но признаться, это было нелегкой задачей, ведь как я уже писала, лишь несколько пони среди всего этого табуна драчунов и раздолбаев вообще представляли себе, как должны выглядеть топографические карты местности, а уж тем более – карты боевых действий. Да, я не боялась признаться себе, что сладко проспала все лекции, которые вела та нудная кобыла, вещавшая голосом, похожим на нежное бормотание спящего унитаза, и теперь, от всей души проклинала тех, кто придумал извращаться над каждой картой, упорно разрисовывая каждый ее кусочек волнистыми линиями, долженствующими изображать возвышенности и низины. Для меня они все означали лишь одно – кому-то было очень скучно, и не зная, чем себя занять, он медленно карябал на нормальной схеме волнообразные графики своей бессмысленной жизни, немедленно подхваченные прочей географической братией, как своеобразный мейнстрим[16]. Не добавляла мне душевного спокойствия и Сайфер – «Мисс Сайфер», как отрекомендовала себя эта тридцатилетняя мадам, присланная в довесок к комплекту карт из самого Кантерлота. Чрезвычайно гордясь тем, что является представителем Аналитического Отдела, она тут же принялась строить из себя Хранительницу Сокровищ и Знаний, Недоступных Простым Пони, и выдавать требуемые нами карты лично в копыта, и только «на время, необходимое для внесения в них изменений, и ознакомления с таковыми». Каюсь, я тотчас же попыталась их отжать у неуступчивой, и не желающей идти на контакт с армейским быдлом кобылы, но увы, та явно была готова к покушениям на ее сокровища, и после того, как мне пришлось спасаться бегством от облаченной в пижаму единорожки, изо всех сил лупившей меня по голове и попе газетой, я больше не заходила в ее палатку, обходя ее стороной. Буш на полном серьезе предлагал свои услуги по похищению вожделенных карт, однако подумав, я нашла другой путь, не без подсказки вовсю развлекавшегося Духа, адским хохотом сопровождавшего каждое мое воспоминание о той позорной ночи, когда я была наказана свернутой в рулон газеткой, как провинившийся хомяк. В результате, поклонница формальностей и процедур была приписана к кентурии Фрута Желли, где тотчас же была покорена его твердокаменным спокойствием, прагматичностью, а также абсолютным пофигизмом, который тот безо всякого труда демонстрировал в отношении своей новой подчиненной, явно не видя в ней заинтересовавшуюся им кобылу. Единственной просьбой, которой я сопроводила это назначение, было строгое следование инструкциям, регламентирующим работу с важными документами и вещами – и вскоре, я ощутила законную гордость за своего фрументария, который не подвел меня и в этот раз. Еще раз ознакомившись с параноидальными требованиями, внесенными с его же подачки в устав, он приставил к Сайфер здоровенную кобылу-земнопони, ходившую за ней по пятам, и безропотно таскавшую на боках большой и важно выглядящий чемодан с принадлежностями желтой пони. Признаюсь, при взгляде на нее мне показалось, что основным критерием для выбора послужили ее физическая сила и размеры – рябая кобыла, даже больше Эпплджек, лишь немногим не дотягивала кондициями до Биг Мака. Но, как оказалось, в отличие от меня, вишневый единорог предпочитал более тонкие решения, и как я убедилась, не ошибся и в этот раз. Сия грязно-синяя, украшенная серыми веснушками простушка так же была помешана на всех и всяческих правилах и регуляциях, отступления от которых воспринимала как неисправимый грех, подобный нарушениям заповедей богини, в которую она верила пылко и искренне, как всякий новообращенный, а поскольку правила требовали от Сайфер лично передавать карты в копыта нуждавшемуся в них офицеру, а так же следить за их сохранностью, не допуская нецелевого использования вверенных ей секретных документов, любая попытка единорожки отговориться нежеланием скакать в штабную палатку каждый раз, когда одному из нескольких кентурионов, входящих в совет Легиона, вздумается нарисовать на картах очередную точку или флажок, вызывала у большой и доброй пони обильное истечение слез, и очень явно проступавшие на морде мысли о самоубийстве. В результате, уже через сутки этой беготни, в моей палатке поселился еще один желтый персонаж, с угрюмым видом дувшийся возле стола или в уголке, возле жаровни, пока ее радостная помощница, с видом чрезвычайно важным и занятым, торчала у входа, провожая подозрительным взглядом всякого входившего и выходившего декана или кентуриона.

— «Уже закончили?» — угрюмо осведомилась Сайфер, выглядывая из-за пылавшей жаровни. За редким исключением, я на дух не переносила эти алхимические штучки пони с их полыхающими синим камнями, декоктами и отварами, поэтому отдав в госпиталь и палатки легионеров шарообразные печурки, предпочитала отапливать палатку отыскавшихся в обозе парой тяжелых железных котелков – наполненные углями, они неплохо держали тепло, и несмотря на необходимость каждое утро выбрасывать их содержимое в ров, все же казались мне более безопасным средством поддержания нужной температуры моей тушки, нежели различные магические прибамбасы, от которых, на мой взгляд, за версту несло фиолетовой радиацией, и прочими видами ионизирующих излучений.

— «Да. Можете забирать» — подняв со стола исчерченную карандашом карту, я протянула ее желтой кобыле. Грубая и толстая, бумага мгновенно свернулась в тугой свиток с едва слышным уху похрустыванием – основой для бумажных листов в этом мире являлась трава, а точнее – овсяная солома, благодаря высокой доступности из-за огромного количества этого злака, идущего на столы обожавших его пони. Вспомнив о мешках овсяной муки, перекочевавших из нашего обоза в подвалы крепости, где они присоединились к какой-то рыбной ерунде, которой питались выбитые отсюда грифоны, я жалобно квакнула животом, ощутив, что совершенно забыла, когда в последний раз умудрилась поесть. Кажется, это было с утра… Или нет? Нет, кажется, все же позднее – после утреннего совещания и обсуждения принесенных патрулями разведданных, мы отправились в лагерь, где меня, один за другим, отловили почти все кентурионы, только что побывавшие у меня, заняв своими проблемами почти до полудня. А ведь я собиралась отправиться на разведку, чтобы своими глазами увидеть все то, что мы рисовали на картах…

— «Свистните там бенефекарию, чтобы захватила чего-нибудь пожрать» — буркнула я в спину уходящей секретчице, которую я уже за глаза окрестила «секретуткой». С одной стороны, понять ее было можно – она тут пони временная, и завязывать дружбу со сворой оголтелых милитаристов ей явно было ни к чему. Наверняка и на службу под начало Стил Трэйла она пошла лишь движимая желанием делать какую-нибудь секретную, и очень важную аналитическую работу, а то и просто хранить секретные документы, а вместо этого…

«А вместо этого она оказалась сослана сюда, на край света» — вздохнула я, выходя из палатки, и поплотнее прикрывая за собой клапан полога, сохраняя драгоценное тепло. Вопреки моим ожиданиям, Минти так и не появилась, что явно не добавило мне настроения. Вот уже несколько дней тяжелые мысли роились в моей голове, оседая черным илом в сознании, отчего все окружавшие меня пони казались мне недружелюбными и подозрительными, делающими все, что только можно, мне назло. Несмотря на угрозы и суховатое письмо из Кантерлота, Графит так и не появился, что еще больше укрепило меня в моих подозрениях, и последние сутки мне приходилось сдерживать себя, чтобы не наговорить лишнего окружавшим меня офицерам, каждый раз напоминая себе, что это — мои друзья.

Но похоже, так считала одна я.

«Тебя медленно отстраняют от власти» — ехидно пропел слегка картавящий голосок, который я постепенно начала выделять в подсознании. Это был тихий шум, похожий на звук работающего в соседней комнате телевизора – вроде бы беззвучно, но если прислушаться, то чуткое ухо услышало бы словно мягкое, ненавязчивое давление, пение электронных ламп. Медленно бредя по хрусткому снегу, усеивавшему двор, я глядела на офицерские палатки, по моему примеру, поставленные во дворе крепости остальными кентурионами – для чего? Чтобы не выделяться? Чтобы собезьянничать?

«А может, чтобы нивелировать твое влияние на остальных твоих подчиненных? Что значит это твое «героическое самопожертвование» и прочие демонстративные жесты? Что решит одна печка, поставленная в этих душных бараках, если командующий будет хлюпать носом? Они сделали то же самое, и принизили тебя до своего уровня, где сравнивать вас уже будут лишь по вашим делам. А ты – что сделала ты?».

«Я попыталась командовать» — тяжело вздохнув, подумала я. В палатке Хая, стоявшей от меня в паре десятков шагов, ярко горел фонарь, и тени находившихся там пони двигались по снегу у откинутого полога, словно картинки в немом кино. Зелено-полосатая ткань колыхалась на ветру, но почему вход оставался открытым, я не знала – быть может, там ждали кого-нибудь? Или следили за входом? А может…

«Как же. Не льсти себе» — вновь хмыкнул знакомый голос, и я ощутила, как едва ощутимо дернулось мое горло, произнося жестокие слова – «Ждут они, как же. Тебе уже говорили про знамя? Про баннер, который разворачивают на марше или над полем боя? Вот и смирись с тем, что ты просто флажок, которым можно помахать, а потом – убрать подальше, что бы не мешался».

— «Я не верю. Я не хочу в это верить» — прошептала я, глядя в безоблачное небо. Снег выпал, и внезапно расчистившиеся к ночи небеса глядели на нас миллиардами звезд, тонкими иголочками своего света впивавшиеся в мои щеки и лоб. Где-то там, в невероятной дали, плыли те, кто ушел вместе со своими сородичами с восстановленной ими планеты – что делали они? Чем занимались? Какие заботы тревожили их ум, и возвращались ли они, хотя бы мысленно, к той колыбели, из которой вышел этот двуногий народ? Наконец, занывшая шея заставила меня опустить голову, скрывая под отросшей челкой слезившиеся от холода глаза. Нет, именно от холода, а не…

«Хватит! Распустилась тут!» — попыталась я себя осадить, ощущая холодившие щеки, холодные ручейки. Морозец крепчал, и соленые капли быстро замерзали под подбородком, неприятно стягивая оказавшуюся на их пути шерсть. Я, как и прочие пони, неплохо обросла к зиме, и теперь ощущала себя эдаким валенком, покрытым жестковатой шерстью, неплохо защищавшей меня от мороза. Что ж, нет худа без добра – попробовал бы Старик походить по морозу в одном лишь исподнем!

«Я подумаю обо всем этом завтра» — наконец, решившись, и не решившись ни на что, я отлепилась от холодной стены, возле которой уже неизвестно сколько времени морозила свой круп, и двинулась обратно в палатку, решив воспользоваться как никогда актуальным советом старушки О’хары – «Хватит уже хныкать, как семиклассница, у которой дружок на свидание не пришел!».

«Ну наконец-то! И ты еще думаешь, почему тебя так тихо задвинули на вторые роли?! Милая, да твоим подчиненным нужно памятник поставить за их долготерпение! Так что привыкай, скоро тут поселишься, в холодном уголке. Хвост расчесать не забудь – жеребцам это по нраву».

«Заткнись! Ты – лишь мое больное воображение!».

«Правда? Ну-ну… И что же будет, если я не захочу молчать?».

— «Тогда я напьюсь, а потом протрезвею, и ты исчезнешь!» — буркнула я себе под нос. Опустив голову, чтобы не поскользнуться на усыпанных снегом плитах двора, дыры в которых кое-где были заложены брусчаткой, или просто забиты землей, я грустно уставилась себе под ноги, бездумно глядя на едва заметный росчерк следа от моей отросшей к зиме гривы, волочившийся вслед за мной по пушистому снежку. Температура падала, и мое дыхание густым паром вырывалось из ноздрей, оседая на носу и щеках холодным инеем, противно скрипевшим, как снег, придавленный прошедшими не так давно копытами множества пони. Большие и чуть поменьше, передние и задние, жеребцов и кобыл – все они отметились на этой тропинке. Несмотря на проведенные среди пони несколько долгих, кажущихся для меня бесконечными лет, я научилась лишь очень поверхностно различать отпечатки ног этого цветного народца, поэтому я вздрогнула от укусившего меня за задницу мороза лишь через несколько долгих минут, обнаружив, что до сих пор стою недалеко от стены полуразрушенного донжона, так и не дойдя до своей палатки, тупо, как баран, рассматривая странные следы, идущие сбоку от протоптанной тропинки.

Кажется, это был жеребец. Или большая кобыла. Или жеребцовоподобная кобыла. А может, привидение, волочащее по снегу здоровенное ядро, оставившее за собой странный, ни на что не похожий след. Да нет, не одно ядро – четыре! Четыре углубления сопровождали каждую ногу прошедшего тут существа, словно к его бабкам были привязаны гири или мешки, отчего след напоминал отпечатки какой-то годзиллы. Отступив зачем-то с тропинки, оно сделало несколько прыжков, затем вернулось обратно на дорожку, направившись куда-то в сторону башни. Нахмурившись, я обвела глазами стены, на которых расположились наши патрули, но все было спокойно – перемещавшиеся по ним искорки фонарей не останавливались, а где-то вдалеке, между палатками, я увидела дежурную контубернию, с факелами обходящую двор и пристройки. Вновь уткнувшись носом в снег, я тотчас же позабыла о собственных проблемах, и принялась наворачивать круги по тропинке, бегая туда и сюда, пока вновь не натолкнулась на уже знакомый отпечаток, обнаружившийся возле донжона. Огромная башня, разрушенная когда-то неведомыми захватчиками, даже сейчас поражала воображение своими размерами, и несмотря на отсутствие у нее большей части этажей, оставшиеся перекрытия потребовали от захвативших ее грифонов лишь небольшого ремонта, поэтому нам она досталась уже обжитой, с тремя отапливаемыми и утепленными этажами, в которых расположились арсенал, казна, и особо ценные вещи. Что, Твай, скажешь, что деньги в походе не нужны? Ну, это значит, что ты не таскала с собой в походы более трех тысяч морд за один раз…

«Интересное дело!» — подумала я, глядя на след возле двери – «Все тихо, все хорошо и все в порядке, а в то же время по лагерю расхаживает непонятная кракозябра! Хороши же охраннички, мать их так! С другой стороны, передняя часть ноги похожа все-таки на копыто, а не на кошачью или птичью лапу, которыми, как я знаю, снабжены от природы эти существа. Тогда это вряд ли могут быть диверсанты-грифоны… Тогда кто? Из наших никто вроде бы вериги[17] на себе не таскал».

«ХОДУЛИ!» — откликнулся встревоженный древний, впрочем, тщательно скрывающий под нарочитым беспокойством явное самодовольство – «МАСКИРОВКА!».

«Дааааа! Ходули!» — представив себе на минуту грифонов, всеми четырьмя лапами вцепившихся в длинные жерди с прилепленной у основания имитацией копыт, я едва не расхохоталась, лишь по воле случая успев прикусить кончик копыта, лихорадочно засунутого в рот – «Сам-то понял, что сказал? Они ж крылатые! Кто ж им ходули-то даст? И прекращай уже мне намёкивать на «Полосатый Рейс»[18]! Тут вон странный зверь по лагерю бегает, а тебе все бы шутки шутить!».

«УВИДИШЬ».

«Да уж непременно!» — фыркнув так, что расчистила снег аж до обледенелой брусчатки, я двинулась направо от двери, по самое пузо погрузившись в глубокий снег, наметенный за эти дни у основания донжона. Впереди, в темноте, подсвеченная отраженным от снега светом далеких факелов и фонарей, показалась большая яма. И еще одна. И еще… Похоже, существо прыгало через снег, пытаясь не выдать себя той траншеей, которую оставляла за собой я, сойдя с ведущей ко входу тропинки, и это еще раз подтвердило мою теорию о том, что данное существо, скорее всего, вело наземный образ жизни, ведь тот же самый грифон мог бы спокойно висеть в воздухе, не оставляя способных выдать его следов. Такс, и куда-же он направлялся?

— «К камерам!» — выдохнула я, дойдя до окошка, расположенного чуть выше моих колен. Снег едва доставал до его края, а забранные толстыми железными прутьями квадрат, представлявший собой всего лишь вытащенный из кладки кирпич, был настолько маленьким, что через него вряд ли пролезла бы даже моя нога, не говоря уже о целом грифоне. И именно возле этого места околачивалось неизвестное мне существо.

— «Черт!» — прошипела я, бросаясь вперед, к разворошенному возле окошка снегу, и взволнованно дергая черные, ноздреватые, покрытые ржавчиной прутья. Но нет – решетка держалась на удивление крепко, камни не елозили на своих местах, а из окошка на меня дохнуло смрадом застарелой, подсохшей крови и запахом немытого пера. Похоже, пленники были все еще на месте, но судя по осторожной тишине, царившей в непроглядном мраке подвала, они явно не спали, с тревогой вглядываясь в летевший из тюремного окошка снег, взбаламученный чьей-то ногой.

Что ж, следов подпила не было. Тогда что тут делал этот диверсант?

— «Эй, спим на посту?!» — рявкнула я, врываясь в караульное помещение, где клевали носом трое из Седьмой. Еще новички, они были лишены даже ключей, дабы ненароком не выпустили пленников из камер, а судя по их заспанным, покрасневшим глазам, весь наряд сладко «бдел» на посту, пока в их холодный предбанник не ворвалась злобно шипящая кобыла, мгновенно выместившая свое недовольство на первом же пони, попавшимся ей под копыто. Не правильно? Жестоко? Вообще-то за сон на посту полагается трибунал, моя милая Твайлайт!

— «Никак нет, мэм!» — два жеребца и кобыла вскочили со своих ковриков, вращая обалдевшими спросонья глазами – «Седьмая кентурия, третья контубер…».

— «Ясно! Опять седьмая!» — рыкнула я, тычком ноги зажигая погасший фонарь, присоединившийся к почти догоревшему факелу. Стало гораздо светлее – «Что, спали? В то время как враги крались среди наших порядков, пытаясь освободить этих пленных?! Всех расстреляйт! Расстреляйт унд повешайль на верьйовках!».

— «Но мы…».

— «Молчать! Где ключи? У тессерария?».

— «У кентуриона Тэйла!» — доложила одна из провинившихся, в своем желании вытянуться по стойке смирно закидывая голову едва ли не на собственную шею. Никогда бы не поверила, что такое возможно, если бы не увидела это сама – «Разрешите позвать?».

— «Уж постарайся!» — прорычала я, начиная вышагивать возле двери. Ждать пришлось недолго, и вскоре, в подвал ввалился Буши – лохматый, покрытый снегом и иголками, словно весь вечер он только и делал, что валялся в ельнике. За его спиной маячили двое северян, две угрюмые кобылы, буквально олицетворявшие собой мое собственное настроение.

— «Легат? Чего случилось-то?» — немедленно поинтересовался он, недоуменно разглядывая своего сердито сопящего командира.

«А командира ли уже?».

— «Открывай».

— «Так ведь без тессерария не положено…» — замялся тот, но увидев мой красноречивый взгляд, тотчас же решил со всем соглашаться — во избежание, так сказать – «Хорошо-хорошо. Только вот Сильверхуф позовем».

— «Зови» — согласилась я, приваливаясь к стене. Куда делась наша была оперативность и расторопность? Каждый занялся какими-то своими делами, уразуметь которых я пока не могла, при этом не отказывая себе в удовольствии стреножить командира на пару-тройку дней, чтобы не мешалась под копытами. Настроение вновь становилось все мрачнее, и даже оперативное прибытие тессерария, обходившей посты охраны, не смогло его улучшить. Стукнувшая копытом по груди Сильверхуф отперла, наконец, дверь камеры, продемонстрировав мне сгрудившихся в углу пленников, подслеповато моргавших на нас своими круглыми, птичьими глазами, после чего, вместе с кентурионом, недоуменным взглядом проводила меня до двери башни. Я не стала ничего объяснять своим офицерам – ни столь внезапного вызова к пленникам, ни столь явного желания добраться до запертых грифонов, и даже не стала, черт возьми, рассказывать им о следах, уходивших от того окошка обратно – через весь двор, в сторону лагеря наших местных союзников. Мне было достаточно того, что я увидела в тот момент, когда в башню, по моему зову, нагрянул кентурион Шестой Отдельной кентурии, состоящей из одних северян.

---

— «Значит, ты считаешь, что среди нас завелся предатель?» — недоуменно вздернул бровь Хай, переглянувшись с остальными кентурионами. Ох, как достали меня эти гляделки – каждый раз, когда он начинал посматривать на остальных я чувствовала себя так, словно вместо дельного предложения прилюдно и громко испортила воздух – «Мне кажется, это маловероятно. Особенно среди этих вот жителей Заброшенного леса. Они грифонов ненавидят, и не скрывают этого. Быть может, кто-то из дозорных услышал какой-нибудь шум?».

— «Ага. Поэтому сначала он поваландался вдоль палаток, а потом попрыгал, как белка, через сугробы!» — хмуро возразила я, с неудовольствием глядя на искрившийся за порогом палатки снег. Утро выдалось ясным и солнечным, но мой поднывавший живот, в очередной раз решивший среагировать на довольно регулярное, ежемесячное ухудшение моего самочувствия, полностью испортил мне настроение, как, впрочем, и все окружавшие меня пони, как один, принявшиеся издеваться надо мной, и строить за моей спиной разные козни.

— «Не выноси мне мозг, Хай! Он явно зачем-то подходил к окошку. Я думаю, что поговорить. Поэтому, Буши, ты лично обойдешь все контубернии в своей кентурии, ясно? Все, до единой. Назначишь или найдешь добровольцев, которые покажут все крупные или интересные поселения, реки, а также дороги или тропы, по которым смогут пройти наши земнопони, а заодно и приглядишься, кто не горит желанием этого делать, а кто наоборот, уж очень рвется куда-нибудь нас заманить. После – доложишь фрументарию. Ясно?».

— «Но почему ты думаешь, что это местные?» — вновь уперся Хай, словно баран, раз за разом подвергая сомнению мои выводы – «Ты же не видела ни того, кто оставил эти следы, ни грифонов, разговаривавших бы с этой персоной. Ты действительно грозила им смертью, как доложил мне караул?».

— «Только у северян имеются эти длинные щетки волос на ногах, которые, смерзаясь, превращаются в сосульки, и оставляют после себя эти странные следы! И да, именно поэтому я считаю, что предательство задумал кто-то из них! И именно поэтому я настаиваю на поиске этого нехорошего пони!» — ощерилась я, злобно обведя взглядом сидевших за столом офицеров. Буш недоуменно хмурился, Нэтл обалдело молчала, а Желли, с видом понячьего Будды, бесстрастно взирал сквозь пространство и время, делая вид, что происходящее его нисколько не касается. Все они, как по команде, отводили глаза, но я понимала, что если не дожму этих ребят, если вновь отступлю, дав слабину… — «А ты что, имеешь что-нибудь против этого?».

— «Знаешь, имею».

«Поздравляю. Тебе только что бросили вызов. Ну и скажи теперь, что я была не права!».

— «Имею» — вновь повторил примипил. Поднявшись, он обвел взглядом присутствующих, словно призывая в свидетели происходящего окружавших его пони. Сунувшаяся в палатку Минти торжественно внесла какую-то дымящуюся кружку, поставив ту возле жаровни – «Ты просто хочешь их крови, Раг».

— «О как!» — делано удивилась я, стараясь не трясти вдруг задрожавшими губами. Желудок мой сделал кульбит, и ледяным комом рухнул куда-то на пол – «И зачем мне это?».

— «Не знаю. Но это уже происходит не в первый раз» — все так же рассудительно произнес Хай, глядя мне в глаза. Нахмурившись, он продолжил говорить, легонько постукивая копытом по столу в такт каждой своей фразе, словно тем самым придавая им дополнительную весомость – «Уже не в первый раз ты набрасываешься на грифонов. Резня в Дарккроушаттене, затем – та попытка зарезать пленника, закончившаяся психозом. А то, что случилось несколько дней назад, лишь подтверждает мои слова. Ты вновь решила убить всех пленников, несмотря на устав, не смотря на декреты принцесс, повелевающих нам милостиво обходиться с нашими пленниками, и призывающих поступать точно так же другие народы. Ты вновь становишься неадекватной. Или ты тоже будешь это отрицать?».

— «Буду!» — рявкнула было я, но голос мой быстро истончился от боли, стрельнувшей откуда-то из-под хвоста – «Буду. Я вполне себе адекватна. А эти сраные твари понимают только язык силы и принуждения. Или ты собираешься это отрицать?!».

— «А это и не нуждается в отрицании!» — усмехнулся жеребец, ставя копыта на стол – «Поскольку утверждение твое ложно. Ты просто не осознаешь того, что происходит, того, что ты творишь, и поэтому мы должны тебе помочь».

— «Правда?».

Увидев движение крыла своего примипила, Минти схватила поднос, и с видом гордым и заботливым протянула мне стоявшую на ней чашку, наполненную каким-то жирным, желтоватым варевом, но тотчас же, взвизгнув, отлетела, когда мое копыто смело эту посудину, отправившуюся в полет — сначала к стене палатки, а от нее уже в сторону выхода, откуда послышался полузадушенный вопль ужаса, сменившийся дробным перестуком копыт.

«Ну надо же! Они даже эту шаманку сюда притащить не забыли!».

«Твои враги ничего не пускают на самотек. Учись. А лучше — подтяни сюда пару лояльных тебе кентурий, если таковые вообще есть».

— «Значит, вот оно как…» — протянула я сквозь зубы, яростно глядя на вскочивших кентурионов – «Вот так!».

— «Легат, мне кажется, ты не так поняла происходящее» — примиряюще крякнул Фрут, прекратив, наконец, попытки обозреть внутренним оком необъятные просторы вселенной. Что ж, я его понимала – этот сорокалетний жеребец не один воз яблок съел на такого рода интригах, и даже если бы я постаралась, то вряд ли бы смогла найти его сопричастность к происходившему в стенах этой палатки – «Я понимаю, что они поцарапали тебе ухо, а ты решила, что его вообще отрубили в бою, однако, мне кажется, что это не повод так настойчиво пытаться причинить вред твоим пленникам, сдавшимся, кстати, лично тебе».

— «Это было мое любимое ухо!» — огрызнулась я, с вызовом глядя на Хая, и лишь на него одного – «Мне вообще нравится мой организм, ясно? И я не люблю, когда его пытаются проткнуть чем-либо острым. А еще больше – когда его пытаются усыпить, чтобы он не мешался у вас на пути!».

— «Приведите, пожалуйста, Видящую» — не отрывая от меня взгляда, очень холодно произнес Хай.

— «Да пошли вы!».

Не выдержав, я вскочила, ударом крыла отбрасывая с дороги стол. Злоба, нарывом зревшая глубоко внутри, наконец-то лопнула, выплескиваясь на окружавших меня пони, едва успевших отскочить с моего пути, когда я, пыхтя, словно паровоз, ломанулась прочь из палатки, перевернув по дороге и котелок-жаровную, и прятавшуюся за ней желтую кобылу. Выскочив на улицу, я вскинула морду к безумно синему, глубокому как море небу, и издала долгий, разочарованный вопль, вложив в него всю обиду и злость, снедавшие меня изнутри.

Так вот значит, как! Меня пытаются выставить сумасшедшей!

«Ну что, кто тут был прав?».

Так вот значит, что! Меня решили просто и незатейливо отстранить от командования!

«Призови наших верных воев! Надень на пики головы тех, кто осмелился выступить против тебя!».

— «Заткнись!» — не сдержавшись, во всю глотку рявкнула я. Повернувшись, я резко и зло пошагала в сторону лагеря, шумевшего под стенами крепости. На одной из разрушенных башен мы оборудовали стеллажи для оружия и копий, которые пегасьи крылья и звенья могли бы подхватывать, и вновь возвращаться в бой, когда грифоны попытаются отбить у нас эту крепость, и теперь, я направлялась к висевшим вокруг нее крылатым воинам, прилетевшим на утренний развод.

— «Эй! Рэйн! Рэйни!» — взлетев на вершину башни, рявкнула я. Розовый пегас, командовавший разводом и назначением патрулей обернулся, и удивленно уставился сначала на меня, переведя затем глаза на что-то за моей спиной – «Патрули выставлены?».

— «Заканчиваем, Легат» — отозвался тот, приземляясь рядом со мной на крышу башни – «Только пара постов осталось. А что…».

— «Я закончу. А ты пока собери мне всю Первую – тех, что были со мной до всей этой херни, включая наш первый северный вояж. Всех пегасов, я имею в виду. Если не хватит до полной кентурии – доберешь из Второй, если кто-то окажется в лагере. Ну, и разумеется, за исключением тех, кто прыгает там, внизу, за моей спиной. В полной выкладке для похода. Понял?».

— «А заче…».

— «Ты понял, что я просила тебя сделать, кентурион?».

— «Эээ… Сделаем, Легат!» — несмотря на полное непонимание происходящего, явно отражавшееся на морде розового жеребца, пегас вновь стукнул себя по груди, и повернулся к висевшим неподалеку подчиненным, уже вовсю шушукавшимся и явно делящихся материалом для новых «шепотков». Эх, пегасы-пегасы… — «Так, вы слышали Легата! Собрать мешки и палатки! А ну, живее, живее!».

«Что-то подгнило в этой системе» — думала я, спускаясь с башни уже при коротком мече, чья портупея непривычно стесняла движения плечей. Доски уже гудели от стука копыт поднимавшихся легионеров, и не успела я выйти на стену, как нос к носу столкнулась с Нэтл, уже поднявшей копыто, чтобы ударить им в дощатую дверь башни. Увидев меня, пегаска живо отскочила назад, столкнувшись при этом с парочкой подпиравших ее сзади деканов – «А может, она существовала лишь в моей голове? Это был небольшой отряд, в котором я могла доверять всем, кто ходил под моим началом. Но для командования той же дивизией этого уже мало. Недостаточно одной личной лояльности состава для эффективного командования, явно недостаточно. И вот во что это вылилось».

— «Ну?!» — грозно вопросила я у севшей на задницу пегаски – «Есть что сказать?».

— «Мэм! Вы должны нас понять!».

— «Ужееееее! Уже поняла, моя дорогая!» — проревела я, вновь наполняясь ядовитой злобой при виде Хая, прямо с земли сделавшего красивую горку, и оказавшегося прямо передо мной. Его озабоченный вид, с которым он обычно совершал все самые нелепые и откровенно бесящие меня поступки, был последней каплей в чаше моего долготерпения – «А тебе что надо, примипил? Ты рвался к власти? Так бери ее всю – без остатка! А это тебе вдогонку!».

*БАЦ*

То ли это было солнце, что отразилось от пластин моей брони, то ли пегас был не готов к моему реву, но уклониться он не успел, и мое копыто безо всяких помех садануло его в нижнюю челюсть, запрокидывая голову, и отправляя в полет – вниз, на землю, видневшуюся в десяти футах внизу. Он еще пытался извернуться, взмахнуть крыльями, но не удержался в воздухе, и короткий штопор привел жеребца на вершину чьей-то палатки, с треском сложившейся под его весом.

— «Легат!».

— «У тебя тоже ко мне какие-то вопросы, опцион?» — пар был выпущен, и перед моими глазами вновь была стена и трое легионеров, уже не застилаемые алой пеленой, в которой вспыхивали молнии, озарявшие несущиеся куда-то черные фигуры с полупрозрачными перепончатыми крыльями – «Тебя тоже благословить на командование?!».

— «Легат, мэм! Я…».

Внезапно, что-то обхватило меня, словно холодное одеяло. Шапки снега, налипшие на полуразрушенные крепостные зубцы, рассыпались ворохом снежинок, миниатюрной снежной бурей принявшихся танцевать вокруг меня в поле магии, которой кто-то попытался спеленать мою чересчур деятельную тушку. Зарычав, я хлопком расправила крылья, с каким-то злобным наслаждением ощущая, как растягивается, рвется вокруг меня левитационное поле холодного, голубого цвета, как осыпаются вниз снежинки, блестя на солнце крошечными драгоценными камнями. Обернувшись, я пригнулась, и со злобной, мстительной радостью уставилась на вишневого единорога, стоявшего у основания стены. Схватившись за рог, тот переживал явно не самые лучшие мгновения своей жизни, однако ему достало сил перебороть себя, и поднять на меня слезившиеся от боли глаза. Мы долго глядели друг на друга – пегаска и единорог, объединенные когда-то одной целью, но теперь, оказавшиеся по разную сторону баррикад. Постепенно выражение сердитого непонимания на его морде сменилось какой-то странной гримасой, суть которой я не могла бы объяснить и сейчас, но в тот момент мне было абсолютно плевать, как отнесется мой, а теперь уже легионный фрументарий к устроенному мной кавардаку. Не я, не я затеяла этот фарс, и не я решила, что достаточно сильна для того, чтобы начать смену власти, упрятав надоедливого и глупого командира в местную дурку, предварительно напоив его какой-то отравой! Предчувствуя надвигавшуюся пакость, я переборола этим утром свою лень, и нацепила-таки доспехи, словно подсознательно предвосхитив желание собравшихся у меня в палатке кентурионов поиграть в «Мартовские Иды – 2»[19], и теперь могла только радоваться такому решению. Убедившись, что глядевший на меня Фрут перестал строить из себя Твайлайт Спаркл, и нашел себе более полезное занятие по откапыванию из вороха снега и парусины поверженного мною заместителя командующего Легионом, я прыгнула вверх и вперед, ударами крыльев поднимая снежные вихри, поднимавшие меня все выше и выше, в казавшееся бесконечным зимнее небо.

— «Аааааа… Ааааааат! Легааат!».

Небо и впрямь оказалось безбрежным. Чистая, холодная синева, сдобренная невесомыми, полупрозрачными облаками, каждое из которых напоминало газовый платок или мазок полусухой кистью на полотне морозного неба была тем, на что невозможно было сердиться. Тем океаном из ледяного воздуха, купаться в котором можно было бы вечно, если бы не холодные струи ветра, ворошившие перья и выдувавшие из нас все тепло. Пусть наши тела и были защищены туниками и свитерами, не говоря уже о войлочных поддоспешниках, прикрывавших тела от холода стылой стали, но не прикрытые крылья давали о себе знать струйками холода, проникавшими под тщательно подтянутый доспех.

«Да, засиделась я в теплой палатке».

— «Кто там еще орет?» — недовольно осведомилась я у летевшего рядом Рэйна. Безбрежная синева только начала проникать в мою душу, срывая с нее коросту из злобы и обиды, охвативших меня в нашем лагере, наполняя меня чем-то похожим на умиротворение. Но даже тут, в небе, я вновь оказалась кому-то нужна.

— «Опцион Нэтл, кажись» — обернувшись, розовый пегас снизился над нашим клином, чтобы получше разглядеть нагонявшую нас точку, оглашавшую своими воплями зимнее небо – «Ага. Точно, Нэтл».

— «И чего ей, спрашивается, нужно?».

— «Может, прилетела тебя обратно позвать?» — покосившись на меня, предположил один из пегасов, вызвав громкие смешки остальных. О произошедшем стало известно очень быстро, но странное дело, никто из собранной мной сотни пегасов не решился оспорить мое решение, покорно последовав за мной прочь от Кладбища Забытого. Конечно, нас было не ровно сто – часть моих ветеранов была в патрулях, часть пострадала в бою, но я надеялась, что вскоре доведу нашу численность до сотни, ведь мне почему-то совершенно не импонировала столь любимая пегасами система нечетных цифр, основой которой была семерка. Насколько я помнила, это сакральное число сложилось издревле, сложившись из подсчетов конечностей и хвоста летучих лошадок, игравшего огромную роль при полете – именно с помощью него производилась большая часть плавных, не резких маневров, и лишь при быстрых сменах курса, требовавших подключения задних ног. Но лично мне, получившей в наследство от Древнего десятичную систему счисления, такой способ счета казался чересчур сложным и не слишком логичным, поэтому я собиралась добавить немного единиц и нолей в пегасье царство семерок.

— «Ага… Там меня встретят, конечно. С распростертыми объятьями!» — желчно фыркнула я. Сверкавшая на солнце точка приблизилась, и теперь мы ясно могли видеть несущуюся за нами пегаску, облаченную в пегасью броню. Прошло еще несколько долгих минут, прежде чем она приблизилась настолько, что я смогла разглядеть длинный меч, болтавшийся на ее боку в такт взмахам рыжих крыльев. Пегаска разевала рот, но слов расслышать не удавалось – по-видимому, наоравшись на холодном ветру, она основательно посадила себе горло, и теперь могла только хрипеть – естественно, безо всякого эффекта, на таком-то расстоянии.

«Погоди-ка… Расстоянии?».

— «Эй, Рэйн! Сколько до нее, примерно?» — произнесла я, медленно переводя взгляд на летящего рядом пегаса. Затем вновь уставилась на приближавшуюся пегаску, отсюда, казавшуюся крошечной фигуркой с различимыми разве что крыльями и вытянутыми вперед ногами. Но стоило лишь мне поглядеть на нее, как молотящая крыльями точка тотчас же увеличилась, рывком приближаясь ко мне, словно изображение в хорошей подзорной трубе, и я прекрасно могла разглядеть, кто это, вплоть до не застегнутого ремешка у основания правого крыла, чья пряжка колотилась о ее бок, блестя на зимнем солнце.

«Что за бред?!».

— «Взмахов тридцать, если не пятьдесят» — ответил Рэйн, поднеся зачем-то к глазам правую ногу – «Ну, или триста этих самых метров. Примерно. А что?».

— «Мне стало интересно, смогу ли я правильно определить расстояние» — неохотно пояснила я, вновь и вновь тряся головой. Увы, даже тряска не смогла исправить произошедшего, и теперь мне приходилось контролировать себя, чтобы не начать блевать от неконтролируемого страха, словно ледышка, распространявшегося по моему горлу – «Просто я… Урррб…».

— «Эээ… Командир?» — оглянувшись, Рэйн заметил мою позеленевшую морду и мотавшуюся из стороны в сторону голову. Рывком переместившись ко мне, он нырнул под мой живот, и крякнув, принял на плечи мое беспомощно мотающееся в воздухе тело, едва способное лететь по прямой. Голова вдруг вышла из моего повиновения, мир вокруг закрутился, а желудок вдруг попытался устроить побег, едва не выпрыгивая из моего рта. Не способная остановить свой взгляд на чем-нибудь неподвижном, я медленно двигала головой, наталкиваясь глазами то на проносившиеся мимо облака, то на приближавшихся к нам пегасов, то на чьи-то ноги и хвост, мелькавшие у меня перед мордой. Окружающая реальность двигалась и искажалась, то приближаясь настолько, что я могла рассмотреть заснеженные кроны деревьев, проплывавшие где-то внизу, то вновь отдалялась, являя моему взору озабоченные морды тех, кто отправился со мной в этот полет. Наконец, мир вокруг превратился в холодный и влажный войлок тучи, на которую опустили мое тело, тотчас же зашедшееся в спазмах неконтролируемой рвоты.

«Это… Инсульт… Или нет?».

— «Голову, голову держите!».

— «Эй, не трогай ее, придурок! Видишь? Дышит командир. Значит, сейчас полегчает!».

— «Значит, примипил был прав – ее к Стоуну нужно».

— «Или в Кантерлот. Видать, опять…».

Голоса постепенно продирались сквозь туман, окутывавший мою голову. Ощущение головокружения проходило, и я все четче ощущала окружавших меня пони.

— «А ты откуда знаешь?».

— «Да у него две подруги в Мейнхеттен отправились, вот и знает!».

— «Ну, силен бродяга! Видать, и тут такое же».

— «Не дождетесь!» — проскулила я, лежа на таком хорошем, таком холодном, и таком неподвижном облаке пара – «Сами у меня родите, ясно?».

— «Эй, Раг! Командир!» — в поле моего зрения вплыла розовая голова с коротко остриженной, розовой гривой, забавными завитушками выбивавшейся из-под шлема – «С тобой все в порядке?».

— «Просто ohrenet как хорошо!» — кладя голову на облако, буркнула я, вновь прикрывая глаза, не в силах выносить вид трещинок на копытах обступивших меня пони. Стоило мне напрячь глаза, как они увеличивались в размерах до здоровенных разломов, а одно только движение дергающегося вперед пространства заставляло меня вновь и вновь ощущать накатывавшую на меня тошноту – «С глазами что-то…».

— «Тогда, быть может, вернемся?».

— «Еще чего!» — кряхтя, я поднялась, с благодарностью опершись на чью-то спину, заботливо поднырнувшую под мое крыло – «Время уже к обеду, а патруль мы еще не нашли. Не хотелось бы упустить наших ребят. Мне без них было бы совсем уж скучно».

— «Найдем, не сомневайся. Лиф и Колт не такие уж и олухи, чтобы поверить тому, что про тебя скажет примипил, так что когда они узнают, то сразу рванут на наши поиски. Так что можем даже не дергаться, а располагаться на стоянку, и спокойно их подождать».

— «Ага, с вами подождешь, как же…» — пробормотала я, приоткрывая один глаз – «Блядь! Блядь-блядь-блядь! Что за хрень!».

— «Что с ней случилось?» — раздался возле моего бока знакомый голос – «Травма? Высотная болезнь? Солнечный удар?».

— «Я, между прочим, все еще тут!» — не открывая глаз, насупилась я, прижимая к себе крылом крякнувшее от неожиданности тело – «И просто онемела от восхищения, услышав столько интереснейших диагнозов. Меня, может, от окружающих рож блевать тянет!».

— «Тогда вам стоило бы оставаться в лагере, мэм. Там это делать было бы гораздо удобнее, да и полежать есть где. Может, вернемся?».

— «Еще чего!» — приоткрыв глаза, я постаралась как можно дальше отвести свою голову, словно дальнозоркий орел, разглядывая вертевшуюся под крылом кобылу – «Нэтл? А тебе чего тут надо? Возвращайся обратно к твоему кентуриону, и помоги уж лучше ему – насколько я помню, он поскользнулся, и случайно упал с лестницы. На голову. Два раза».

— «Я… Эммм… Видела. Случайно» — призналась та, с каким-то непонятным подозрением начиная разглядывать то мой подбородок, то нос, а затем и глаза – «Подождите-ка, мэм! Вы меня нормально видите? Или то лучше, то хуже?».

— «Как я могу тебя нормально видеть, когда ты все время вертишься у меня перед глазами?!» — вскипела я, ощутив, как копыта рыжей тянут мою голову куда-то вниз. Вырвавшись, я вновь запрокинула шею, стараясь как можно дальше отвести назад голову – «Эй, да отцепись ты! Убери лапы, пока не сломала их nahren!».

— «Растяпы!» — отпустив мою голову, Блуми Нэтл напустилась на стоявших вокруг пегасов — «Да у нее же ППА! Она нас вообще не видит! Ну и куда вы ее волочете?».

— «Поглядунчик? Да ладно?!» — не поверил Рэйн, по примеру Нэтл, зачем-то заглядывая мне в глаза – «Он же только у жеребят и бывает!».

— «А вообще, похоже» — буркнула третья кобыла. На ее броне красовались черно-желтые шашечки санинструктора, идущие вдоль стальных пластин сегментарной брони, которые зарябили в моих глазах, вновь заставив болезненно сморщиться, и перевести взгляд на далекое облако, радостно рванувшееся ко мне, словно притянутое магнитом. Но все равно, полегчало – «Мэм, вы хорошо видите удаленные предметы?».

— «Просто замечательно!» — сквозь зубы произнесла я, слыша вокруг усиливающийся гомон – «А вблизи – так просто отлично. Теперь осталось сделать так, чтобы они не меняли друг друга со скоростью Тэйла, пожирающего усиленный доппаёк!».

— «Х-ха! А ведь и вправду, ППА!» — восхитилась фельдшер, начиная копаться в сумке, откуда вскоре появились здоровенные гогглы с затемненными стеклами – «Вот, мэм. Наденьте. Увидите, станет гораздо легче».

— «Ну, если ты так думаешь…» — недоверчиво произнесла я, снимая давящий голову шлем, и начиная возиться с резинкой, все время путавшейся у меня в волосах. Наконец, с помощью нескольких дружеских ног, я все же смогла нацепить на себя непослушный предмет, тотчас же приглушивший яркое зимнее солнце – «Ну… Не так что бы лучше… Но все-таки…».

— «Сразу это не пройдет, по себе знаю» — авторитетно заявил розовый пегас, придерживая меня крылом, пока я шла к краю приютившей нас тучки. Затемненные линзы окрашивали мир в приятные, желто-коричневые тона, напоминавшие о летнем вечере в Понивилле, а предметы и вправду перестали выпрыгивать мне навстречу, стоило лишь навести на них взгляд. Но если постараться, и напрячь глаза, вот так…

— «БУУЭЭЭЭЭ!».

— «Оп! Аккуратнее, не напрягайся! Смотри куда-нибудь вдаль».

— «Я и так уже…» — простонала я, смаргивая выступившие на глазах слезы после очередного приступа короткой и злой рвоты. Что ж, оставалось надеяться, что далеко внизу не было каких-нибудь поселений или деревень, которые могли бы стать жертвой моего харчемёта – «Что это за говно такое, а? Снежная слепота?».

— «Не, это просто поглядунчик».

— «Рэйни…».

— «Ну, я не знаю, что это такое, это тебе наш санинструктор расскажет, она мастак в таких умных словах» — хмыкнул розовый пегас, зачерпывая крылом облако, словно кисель, и размазывая мне по морде – словно паром обдал. Пролетавшие мимо пегасы вновь построились в походный ордер-клин, галдя и переговариваясь о чем-то, словно стая синиц – «А вообще, это такая детская болячка, которой страдают только жеребята, только-только вставшие на крыло».

— «Но я-то уже давно летаю!» — попробовав повертеть головой, я осторожно расправила крылья, сердито рыкнув на тотчас же оказавшуюся у меня под боком рыжую пегаску, и аккуратно поднялась в воздух, для надежности, закрыв глаза. Ветер подхватил меня и понес вперед, вдогонку улетающему клину, небрежно шевелившему крыльями в сторону большого поселения, на которое указали нам северяне. Пока, по моему особому распоряжению, в контакт с поселенцами Легион не вступал, ограничиваясь разведкой и патрулями, долженствующими убедиться в том, что аборигены не сотрудничают с грифонами – по крайней мере, в открытую, ведь в то, что химеры прошли мимо самого крупного поселения северных земель, я не очень-то и верила, впрочем, как и все остальные. И именно на этом пути я собиралась перехватить наших разведчиков, которым пришел уже срок возвращаться назад, если бы не эта странная болезнь, так негаданно навалившаяся на мою и без того больную голову.

И что это вообще за «поглядунчик» такой?!

— «Это ППА, или Приступ Пегасьей Аметропии» — объяснила мне на привале декан. Исполнявшая обязанности санитарного инструктора в своей контубернии, все оставшаяся время с момента той неожиданной остановки в пути она держалась ко мне поближе, бдительно следя за мной, словно приставленный Хаем соглядатай. Конечно, я была далека от того, чтобы всерьез подозревать ее в чем-то недобром – в конце концов, с ролью подсадной утки отлично справлялась и Нэтл, так же не отходившая от меня ни на шаг – «Аномалия рефракции глаза, свойственная для новичков, впервые поднявшихся в небо».

Костер, потрескивая, сыпал искрами в небо. Расположившиеся на отдых пегасы ожидали, закутавшись в плащи, когда вернутся разведчики, посланные мной в видневшийся далеко-далеко, на возвышенности, бург. Замок местного владыки, напоминавший издалека огромный деревянный барак, казался единственным освещенным местом, словно огонек свечи, озаряя окружавшую его ночь. Расположенный в центре огромной каменистой равнины, городок был одновременно и крепостью, убежищем для гонимых войной, голодом или иными несчастьями северян, скрывавшихся за его деревянными стенами в час нужды. Зачем было строить деревянный город посреди безлесой равнины, усыпанной обломками камней, притащенных сюда, по-видимому, когда-то ледником, было выше моего понимания, хотя при первом приближении он казался довольно милым… Ну, на мой неискушенный взгляд.

— «Я уже не первый год в небе, хотя летаю и довольно-таки скверно» — призналась я, переводя взгляд на огонь, и старательно расслабляя глаза, как учила меня санинструктор. Нараставшее ощущение напряжения, притаившееся где-то позади глазных яблок, медленно отступило, как отступила и следовавшая за ним головная боль – «Я уж думала все, инсульт шарахнул, в молодые годы».

— «Простите, мэм? Какое оскорбление?»[20].

— «Нет, не оскорбление, а… Не знаю как сказать. Мозговой приступ, во!».

— «Аааа, строук! Ну нет, мэм – вам еще до этого далеко. Вы молодая, спортивная, половозрелая пегаска, поэтому вряд ли с вами должно произойти что-нибудь подобное».

— «Удар? Какой удар?»[21] — теперь была моя очередь таращиться на белую кобылу. Сидевшая по другую сторону костра Нэтл хрюкнула, с трудом подавив смешок – «Ээээ… Ладно, не важно. Так почему это вдруг меня так ударило, а?».

— «Не имею ни малейшего понятия, мэм» — развела копытами та, бросив неодобрительный взгляд на развеселившегося кентуриона – «Обычно это происходит после первых полетов, когда глаза и мозг пегаса приспосабливаются к огромным пространствам и скоростям, и именно поэтому жеребятам так необходимы инструктора, которые могли бы следить за ними, и в нужный момент подставить свое крыло. Конечно, бывают исключения, но обычно это связано либо с болезнью, либо с какой-либо наследственной патологией, и такие пегасы хорошими летунами не бывают по определению. Даже посредственными – и то вряд ли. А возвращаясь к вашему приступу, могу сказать, что вам необходимо носить очки, и постоянно быть под присмотром – приступы могут следовать один за другим, пока не проходят сами, в течение месяца. Однако могут быть и исключения – сами понимаете, это первый случай на моей памяти, когда ППА случается у молодой, рожавшей кобылы, уже давно вставшей на крыло. По возвращении домой вам обязательно стоит посетить своего лечащего врача».

— «Спасибо. Я так и поступлю» — отпустив пегаску, я еще долго глядела в костер, не обращая внимания на аккуратно подползавшую ко мне Нэтл. Я сбежала – но что же делать дальше?

«Знакомое ощущение, знаете ли» — мысленно обратилась я и к уже давно замолчавшему Древнему, как и к своей шизофрении, в отсутствие старика, болтавшей без остановки – «Очень знакомое. Пока все в порядке – отбоя от желающих поуправлять тобой нету! А как только случается какая-нибудь хрень…».

Тишина. Только треск костра, темные ели, да покусывающий морозец, пробирающийся даже под плащ.

«Ну и что же прикажете делать? Как дальше быть? Мы сбежали, и возвращаться я не намерена. Но тогда во весь рост встает вопрос жилья, еды и банальной безопасности – с сотней пегасов, увы, много не навоюешь. Конечно, можно было бы посылать кого-нибудь в крепость за провиантом, но это уже попахивает каким-то детским бунтом, когда можно не разговаривать с родителями, но каждый раз, надувшись, спускаться в столовую к обеду или ужину. Да и объедать своих же… Брррр! Ну уж нет, предел есть всему. Хотя и гонять в Новерию за провиантом тоже не вариант…».

— «Мэм?».

— «А? Что?» — очнувшись, я подняла голову, пытаясь сморгнуть огненные всполохи. Погрузившись в нелегкие мысли, я уставилась на костер, и теперь пыталась понять, кто или что попытается меня сожрать, ну, или еще как-нибудь обезвредить, скрутив и напоив неизвестным отваром из яиц мадагаскарского скунса, настоянных на экскрементах летучих мышей.

— «Это я, мэм. Опцион Блуми Нэтл, мэм».

— «Аааа. Вижу» — подслеповато щурясь на рыжую кобылу, оказавшуюся у меня под бочком, выдала я, лихорадочно пытаясь вспомнить, не пыталась ли я, по привычке, бормотать что-нибудь в тишине, ведя разговор сама с собой – «Ты это… Не подкрадывайся так, ладно? Зашибу ж».

— «Хорошо, мэм. Как скажете» — помолчав, пегаска вновь завозилась рядом со мной, безо всякой цели подбрасывая ветви в гудевшее пламя – «Скажите, а… А что будет дальше?».

— «Дальше? Дальше будет интереснее» — поежившись, я не поленилась подняться, и подбросила в костер еще пару веток, сложенных возле костра. Сырая еще древесина зашипела, заскворчала, защелкала, выбросив в темное небо сотни мерцающих искр. Густые, покрытые снегом ели надежно скрывали нас от взгляда с равнины, но почему-то я не сомневалась, что местные разведчики знали, где мы – «Трудно, быть может, даже слишком трудно. Иногда – невыносимо. Но думаю, что-нибудь обязательно будет».

— «Разрешите вопрос?».

— «Вопрошааааааай…» — безо всякой охоты процедила я, прекрасно понимая, каким будет следующий вопрос – «Хотя я могла бы поставить подкову против гнилого яблока, что ты хочешь узнать, почему все это произошло».

— «Так точно, мэм».

— «А почему бы тебе самой не подумать?».

— «Ну… Не могу знать, мэм!».

— «Можешь, еще как можешь» — фыркнула я в ответ на это стандартно-уставное заявление. Несмотря на склонность к кое-каким причудам, характерным для одиноких, но изо всех сил пытающихся найти себе спутника жизни кобыл, пегаска казалась мне толковым офицером, куда более компетентной, чем я, и такой ответ меня абсолютно не устраивал – «Это ты сейчас пучишь глаза и изображаешь гастата, хотя я буквально слышу, как шуршат мысли в твоей голове».

— «Прошу прощения, мэм. Это ветки трещат в костре, мэм».

— «Значит, их нет?» — хитро покосившись на отвернувшуюся к костру пони, я хмыкнула, и вытащив из мешка Когти, провела по ним мягкой тряпочкой, любуясь их однотонным, белым цветом, так красиво и гармонично смотревшимся на черном бархате на моем копыте. Привлеченная сухим шелестом кольчужного рукава, на который крепились красиво выгнутые щитки, покрытые таинственными гравировками, опцион бросила прутик, которым ковырялась в огне, и с интересом уставилась на это произведение древних мастеров.

— «Ну, если нет…».

— «Я хотела бы спросить, если это будет позволено, мэм…» — наконец решилась та, не отводя глаз от молочно-белых, изогнутых, словно когти, клинков – «Со всем уважением, мэм – зачем вы убежали?».

— «Убежали?» — распахнув глаза, я вновь откинула голову, и поглядела на Нэтл, в очередной раз забыв про контроль над глазами – «Мы? Убежали? Хха! Эй, Рэйни! Скажи, ты почему убежал из лагеря Легиона, а?».

— «Я тут, командир!» — поднялась из-за соседнего костра розовая фигура, впрочем, облегченно плюхнувшаяся на землю при виде успокаивающего взмаха моего крыла – «А, ты про крепость… Так мы же не убегали, а улетели. С тобой».

— «И что, никаких сомнений?».

— «А какие могут быть сомнения?» — удивился пегас, все же покидая свое насиженное место на спальнике, и подходя к нашему костерку – «Ты приказала, мы отправились следом. Хорошо, что ты сама решила прогуляться – теперь этим выродкам пернатым точно конец! Я уже и команду сколотил, которая пленных в крепость эту таскать будет, если ты их всех не перебьешь, и за картами заскочить успел, которые мы с ребятами рисовали…».

— «Молодец! Только этой, желтой, не говори. Удавится жеж с тоски и отчаяния, что ее «режим и правила» больше никому не нужны, как и эти примерные карты» — хохотнула я, кивком отпуская кудрявого пегаса, и вновь повернулась к рыжей кобыле – «Вот видишь? Никаких сомнений, никаких душевных терзаний. Приказ есть приказ – на этом и стоит вся армейская служба. Ты ведь, кажется, тоже когда-то служила?».

— «Недолго, мэм» — было видно, что о беременности и последующем за ней выкидыше говорить пегаске совсем не хотелось – «Многие из тех, кто когда-то был в Гвардии, пришли в Легион. С разными целями, конечно же».

— «И с какой же пришла сюда ты?».

— «Служить Эквестрии, мэм!».

— «Тогда можешь идти» — я напустила на себя абсолютно равнодушный, и чуточку раздраженный вид – «Временно вольешься в крыло Рэйна – ведь это то, для чего тебя сюда послали, верно? Будешь поближе к принимаемым решениям, ничего интересного, опять же, не пропустишь… Свободна».

— «Мэм!».

— «Не трать понапрасну мое время, пегас!».

— «Я пришла сюда для того, чтобы послужить Эквестрии, мэм!» — не решаясь ни уйти, ни присесть обратно, Нэтл переминалась с ноги на ногу, нервно вздрагивая на крепчавшем морозце. Или, быть может, из-за смешков, доносившихся от соседнего костра – «Это правда! Хотя и платят тут меньше, а вся эта… Весь этот отряд больше похож на наемников, чем на настоящих гвардейцев».

— «Ну и зачем же тогда ты пришла сюда?» — удивленно вскинула я брови, не до конца понимая смысл всей этой сценки «внезапная искренность». Впрочем, мою подозрительность можно было понять – ведь еще этим утром те, кому я доверяла, собирались упрятать меня за решетку. Возможно, даже в соседнюю камеру с теми грифонами, до которых я так и не добралась – «Страсть к приключениям? Как-то сомнительно… Желание утереть нос бывшим товарищам? Тоже не вяжется с твоим характером, особенно после заявления о деньгах… Так зачем, опцион?».

— «Я не хотела начинать все с начала, мэм. Ну и деньги тоже не помешают, конечно же» — повинуясь приглашающему движению моего крыла, она присела рядышком, изо всех сил демонстрируя внимание и искренность. Святая простота… — «Я же пегас, мэм. А все новое, неизведанное – это про нас! Мы первые бросаемся исследовать новые земли, а на плакатах, призывающих вступать в Легион, он описывался как пограничная стража, стоящая возле границ с неизведанным. Ну и книга эта тоже произвела впечатление».

— «Все говорят об этой книге, словно о каком-то произведении невиданной художественной силы и ценности!» — надувшись при первом же упоминании этого произведения, буркнула я – «Я его еще не читала, но целиком и полностью осуждаю! Приключений мало, герои плоские и невыразительные, героиня – полная Мери Сью[22], автор – вообще моральный урод, наполненный комплексами по самую макушку…».

— «Вы его не читали?» — теперь уже неподдельно изумилась рыжая кобыла – «Но я думала…».

— «А ты его читала? И что, не пыталась выспросить у остальных, как это было на самом деле?».

— «Ээээ… Нет, мэм» — обескураженно притухла та – «В Бастионе были собраны только те, кто пришел в Легион позднее, а потом на нас навалилось столько дел… К тому же, мне кажется, что это могло бы задеть чьи-то чувства, ведь среди тех, кто бился возле того замка, были и погибшие, и покалеченные пони».

— «Все было не так героически, как пишут в этой книжонке» — буркнула я, вновь уставившись в костер. Мороз крепчал, и несмотря на ревущее пламя, заставлявшее кучерявиться шерсть на моей морде, спина уже начинала потихоньку подмерзать даже под теплым шерстяным плащом – «И совершенно не так однозначно. Разбить мы их разбили, но стратегической инициативы проявлено нами не было, плацдарм для развертывания Гвардии не захвачен… Мы даже не сменили позицию, чтобы своим присутствием угрожать флангам грифоньего войска, колотившегося тем временем в оборону командора Шилда, развернутую возле Пизы и Дракенриджских гор. Так что это была просто небольшая, локальная победа над бандой, посланной отвлечь Гвардию, и отрезать Кантерлот от востока страны. И командовала тогда не я, а Хай Винд, пока я скрывалась под личиной простого легионера».

— «Но в книге…».

— «Не читала. Но осуждаю!» — отчеканила я, с силой шуруя палкой в костре. Рассердившийся огонь злобно накинулся на исходящую паром древесину, выплюнув в небо трещащий фонтан искр – «И вообще, опцион, чего ты ко мне привязалась? Тебе поручили следить за мной, а не лезть в душу, правда? Выполнишь свою задачу, и может, даже до кентуриона дорастешь – в тебе есть задатки, и не зря Хай тебя приблизил, очень даже не зря. Одобряю его выбор, так и знай».

— «Он беспокоится о вас, мэм» — тихо призналась пегаска, стараясь как можно незаметней подобраться поближе – «И меня послали не следить за вами… Ну, то есть не совсем следить. А следить, чтобы вы не влипли в неприятности… Опять. Простите, мэм, это была формулировка самого примипила».

— «Примипилу пора взрослеть» — я старалась говорить ровно, хотя мои чувства все-таки выдали дрогнувшие копыта, едва не переломившие зацепившуюся за что-то ветку. Костер вновь дохнул искрами, зашипевшими, словно старя рассерженных змей – «И я собираюсь дать ему возможность совершить этот благородный поступок».

«А заодно и ощутить на своей шкуре не просто тяжесть ежедневной рутины, а еще и полную ответственность за принимаемые решения».

«Ох, как благородно! Признайся, ты ищешь себе оправдания, а эта хитрюга соблазняет тебя мыслью о том, что ты не виновата, что всему виной лишь ссора между хорошими друзьями. А на самом деле, ты просто просрала все то, чего добивалась уже несколько лет!».

«Заткнись уже, мозг!».

— «Но…».

— «Это не обсуждается, опцион!» — отрезала я, наконец, освободив свою палку. Увы, побывав в костре, она прогорела, и мне пришлось с отвращением отбросить дымящийся, обугленный сучок, оставшийся от некогда длинной сосновой ветки – «Я собираюсь действовать так, как считаю нужным, и если посчитаю необходимым напомнить о субординации зарвавшемуся жеребцу, то пощупаю морду кому бы то ни было еще не раз, и не два. А если я еще раз увижу этого придурка… То он не отделается одной лишь разбитой мордой или сломанной челюстью. Это понятно?».

— «Да, мэм! Ваше решение оставить меня в крыле кентуриона Рэйна все еще в силе?».

— «Именно» — подвела я итог этим коротким переговорам. Вольно или невольно, мы обозначили наши позиции, и хотя мне показалось, что меня не поняли, я четко дала понять, что теперь новоявленный командир Легиона остался один на один с тем, что устроил тем утром в крепости, и с теми решениями, которые ему придется в мое отсутствие принимать. Пускай повертится, как уж на сковородке, пока я займусь чем-нибудь общественно полезным – например, установлю контакт с аборигенами, отчего-то еще не лезущими к пришедшим на их земли эквестрийцам с хлебом, солью и заверениями в вечной дружбе.

Кстати, о заверениях…

— «Командир!» — пони, сидевшие вокруг костров, принялись подниматься, один за другим, забрасывая в седельные сумки спальные мешки. Тряхнув мохнатые лапы стоявшей неподалеку ели, разразившиеся настоящим снегопадом, ко мне уже спешил Рэйн, сопровождаемый по пятам двумя легионерами, тяжело сопящими и пускающими облака пара, словно закованные в сталь драконы.

— «Раг! Тут наши вернулись!».

— «Аааа, Лиф, Колт!» — подойдя, я похлопала крыльями по спинам дружески сдавившим меня легионерам. Жеребец и кобыла, сестра и брат, они последовали за мной из Обители, и с благословения Госпожи помогали в становлении еще небольшого тогда подразделения, не дотягивавшего даже до сотни, и теперь возглавляли нашу разведку. Ребята не слишком ладили с остальными вояками, открыто предпочитая пегасов в качестве собственных подчиненных, но за последние несколько лет у нас не было лучших разведчиков и патрульных, чем эта парочка близнецов.

— «Ну что, уже получили метки?».

— «Издеваешься!» — грустно хмыкнул Колт, рефлекторно потрогав копытом собственный круп – «Так и умру, во цвете лет, пустобоким!».

— «Ну, зато не нужно будет ломать голову над тем, как получить свою метку, верно?» — мрачно пошутила я – «Ладно, что там? Следы присутствия грифонов есть?».

— «Есть, как же им не быть? Ох и есть!» — вступила в разговор Лиф. Меня она совсем не интересовала, даже в качестве грелки на ночь, а вот я, по ее мыслям, была просто рождена для того, чтобы затащить ее в свою командирскую койку, и даже если еще не осознала этот простой и непреложный факт, то только потому, что она недостаточно часто и настойчиво об этом упоминала – «Но это конфиденциальные сведения. Только для твоих ууууушек. Расскажу, когда разобьем лагерь, ладно?».

— «Ага. А потом в наш спальный мешок влезет мой муж, и устроит нам казнь» — фыркнула я, с удовольствием глядя на перекосившуюся рожу кобылы. Лиф на дух не переносила жеребцов, а уж тех, кого не удавалось отпугнуть нарочитым недружелюбием или угрозами засудить до трусов, откровенно побаивалась. Графит возглавлял список тех, от кого она предпочитала держаться подальше, хотя его самого это скорее интриговало, и я уже давно постановила себе контролировать все телодвижения этой кобылы – впрочем, как и Твайлайт.

— «Фууу! Он же… Нет, как ты вообще можешь разрешать ему трогать себя? Ты хоть видела, какого он размера?».

— «И не только видела, моя дорогая. Но тебе не скажу!» — гордо отрезала я, передразнивая синюю шаловливку – «А теперь, расскажите-ка поподробнее, что именно вы там нашли».

— «Ну, грифоны там точно есть» — перестав ломаться, доложились наши разведчики, хитро поглядывая на собирающуюся вокруг костров толпу – «Не один и не два. Должно быть больше, но у каждого из них есть свое дежурство на морозе, которое они несут неукоснительно, по строгому графику, пусть и не совсем добровольно. Поэтому с этой стороны нам опасаться пока нечего… Наверное. А еще, нас заметили, и пригласили в гости».

— «Вас обнаружили? Ночью? В темноте?» — насторожилась я. Несмотря на все чувства, что я питала ко всему, расположенному севернее Кантерлота на карте страны, из этих драчек с грифонами я вынесла для себя одно интересное наблюдение – пернатые очень и очень хреново видели в темноте. Не все, конечно же – например, тот же Кабанидзе, как и все представители совиных, одинаково хорошо видел как днем, так и ночью – однако грифоны, как я вынесла из личного опыта проникновения в Дарккроушаттен, хоть и не слепли ночью, аки куры или глухари, но видели гораздо хуже, что немало помогло мне той холодной северной ночью. И вот тут такой поворот…

— «Местные выставляют дозоры» — объяснила мне Лиф, не заметив моего недоумения и тревоги – «Они называют их «секретами», и поэтому-то нас и обнаружили, когда мы подлетели к тому огромному дому. Сами, конечно, виноваты…».

— «Расслабились. Решили, что тут на небо смотреть не привыкли» — добавил Колт, похлопывая по бокам озябшими крыльями. Кончики маховых перьев покрылись инеем, и забавно торчали в разные стороны, посвистывая при каждом взмахе крыла – «Но вроде бы все обошлось. Поговорили со старой пони, которая тут всеми правит, и они пригласили нас в гости… Вроде бы».

— «Вроде бы?».

— «Да мы половину не поняли из того, что они говорили!» — скривившись, помотала головой синяя пегаска – «Все на каком-то старом языке, как… Ну, как ты иногда говоришь. И акцент у них похож на твой, только сильнее. И эта привычка говорить, набив рот жратвой… Ужасно! Я сначала вообще их не поняла».

— «Ну, спасибо, Лиф!» — иронично фыркнула я, взмахом крыла отправляя Рэйна собирать манатки – «Хорошо еще, что ты так деликатно пощадила мои чувства, и не стала добавлять «жрут, как Легат». Польщена, крайне польщена».

— «Прости, командир. Просто эта дурёха все время хочет есть» — отвесив сестре подзатыльник, покаялся за нее жеребец – «Но акцент и вправду похож, только гораздо сильнее. Меня все время забавляет, когда они произносят «оу» вместо простого «о», как все нормальные пони».

— «Еще один!» — закатив глаза, я задрала голову к ночному небу, призывая звезды в свидетели того, как сильно окружающие меня пони любят и лелеют своего командующего. Ежившиеся от мороза пегасы смеялись, и ежась от пощипывающего нас морозца, принялись тушить и затаптывать костерки, собираясь в дорогу – «Сегодня меня просто захвалили! Счаз, мать вашу, покраснею, как новобрачная!».

— «Будьте так добры, Легат. Это будет тааааак мило с вашей стороны!».

— «Гады вы все!».

— «Эй! А ну-ка прочь от командира!» — вмешалась синяя пегаска, вставая передо мной, и наклонившись, развела в стороны крылья, имитируя боевую стойку атакующего пегаса. Ну, а заодно, и давая мне неплохую возможность рассмотреть те части ее тела, которые я, уже долгое время, демонстративно старалась не замечать – «Прочь! Быстро собирайтесь! Это моя начальница, ясно?».

— «Это моя добыча!» — передразнила я разошедшуюся Лиф. Почувствовав под хвостом немаленьких размеров снежок, кобылка взвизгнула, и свечкой ушла в небо, откуда спустилась под аккомпанемент дружного гогота всей пегасьей кентурии, и хлюпая носом, скрылась за спинами товарищей по оружию. Усмехнувшись, я конечно же решила извиниться – но позже, после того, как решу все наши проблемы, которые я сама себе создала, устроив этот демонстративный побег.

«Не побег. Рейд крыла диверсантов по тылам тупых куриц, возомнивших о себе невесть что».

«Ааа, так теперь ты одобряешь эту «глупость», да? Ну ты погляди, какая смена мировоззрения!».

«При должном осмыслении, даже такой тупой глупости можно найти множество применений. В этом и заключается одна из граней хорошего командующего – превращать поражения в победы».

«Я говорила это когда-то… Или мне говорили? Не помню» — мрачнея, подумала я. Все больше и больше признаков шизофрении всплывало в моем анамнезе[23], но теперь я научилась бороться со своей обеспокоенностью… Или скорее, загонять ее куда-то вглубь, откуда она, очень скоро, должна была вырваться, сметая все на своем пути, и моей задачей было лишь следить, чтобы этот взрыв не нанес уж слишком много повреждений окружающим меня существам.

В конце концов, я уже ходила по краю ножа, и в конце пути меня ждала бездна. Приговор был отсрочен, но, как выяснилось, это была очень недолгая отсрочка.

— «Так что, Колт – нам безопасно соваться в тот город? Сколько их там, как думаешь?».

— «Несколько тысяч, командир» — четко отрапортовал пегас, втихаря грозя своей сестре копытом – «Правда, большая часть – старики и молодежь. Не знаю, куда делись взрослые, но если ты хочешь познакомиться с ними – то сейчас самое время. Тем более, нас пригласили».

— «Правда?» — а вот это уже был сюрприз – «Так и сказали, мол, приглашаем вас к нам, на ужин? А кто выступит в качестве главного блюда?».

— «Ну… Первая Мать, конечно, выразилась не совсем так…» — замялся наш разведчик, отводя глаза в сторону – «Но ты же понимаешь, их акцент… Я плохо ее понял».

— «Колт. Я сейчас тебе сломаю что-нибудь важное» — негромко пригрозила я, начиная беситься от ощущения, что мои соратники и подчиненные, по примеру своего примипила, начинают общаться со мной, как с недалекой блондинкой – «Мы тут уже окоченели, поэтому будь конкретнее, негодяй! Или спать ляжешь без хвоста!».

— «Она приказала привести тебя к ней» — ковырнув копытом снег, признался пегас с таким видом, словно это он отдал такой приказ – «И всех, кто с тобой. Они хотели пойти сами, но я убедил старую кобылу в том, что ты сама будешь не прочь увидеться с ней, и охотно придешь… В этот… Дом».

Последние слова синий жеребец произнес едва слышно, и закончив доклад, тотчас же юркнул за спину Рэйну, словно испугавшись моего взгляда. Застыв, я смотрела сквозь стоявших рядом со мной пони, не замечая ни блеска доспехов, ни подрагивавшие от холода ноги и спины под укрывавшими их, шерстяными плащами.

«Она осмелилась приказывать НАМ?! Хватает наглости у этих дикарей противиться той, что исполняет волю пославшей ее? Грязные деревенщины да будут втоптаны в грязь, где им и место!».

Прищурившись, я по-новому взглянула на бург; на венчавшее вершину холма строение, выглядевшее с моего места маленькой щепкой, прикрытой шапочкой снега; переведя затем взгляд на окружавших меня легионеров — осторожно отступивших назад. Наверное, впервые с момента появления этого странного голоса в моей голове, я не могла не согласиться со своей шизофренией, и хотя не собиралась признавать этого вслух, я едва не ляпнула все те ядовитые мысли, что озвучивал в моей голове забавный кобылий голосок. Сейчас было совсем не время выделываться, особенно тем, кто трясся от холода в зимнем лесу, словно бесприютные скитальцы, с надеждой поглядывая на ярко освещенную постройку, манившую, словно путеводный маячок, с вершины древнего холма.

«Мы справимся. Обязаны справиться. И будь что будет».

— «Ну что же, Колт…» — мрачно буркнула я, оценивающе глядя на своих товарищей и подчиненных. Собравшиеся пони ежились, но все еще бодро поводили боками под тяжелыми мешками, предусмотрительно захваченными в дорогу – «Веди нас к этой гостеприимной хозяйке. Но будьте настороже – после таких заявлений я уже и не знаю, чего можно ожидать от аборигенов, живущих среди этих проклятых лесов».

---

— «Ндямс… Теперь я понимаю, о чем шла речь» — процедила я, глядя на клетку. Узкая и высокая, она напоминала башенку, склепанную из грубых стальных полос устрашающей толщины, и помещенный в нее пленник мог находиться внутри либо стоя, либо скрючившись, лежа на решетчатом полу, через которых свободно пролезали его лапы, даря жестокое и призрачное ощущение близости долгожданной свободы. Лежавший на ее дне пленник, похоже, уже расстался со всеми своими иллюзиями, и не двинулся, даже когда наш проводник ударил сучковатой палкой по рыжим от ржавчины решеткам, загудевшим на холодном ветру.

— «И долго он тут у вас?».

— «А почитай что седмицу» — угрюмо бурый земнопони, отбрасывая в сторону палку, и вновь выходя на едва заметную тропинку, вьющуюся между сугробов. Изнутри бург оказался гораздо больше, чем выглядел снаружи, и представлял из себя настоящий лабиринт из тропок, вьющихся между покрытых смерзшимся дерном домишек, наполовину утопленных в землю. Просторные, но низкие, они принадлежали целым семьям, а их высокие, покатые крыши возвышались на три роста пони, и издалека казались рядами курганов или миниатюрных холмов. Сделанные из потемневшего, старого, а иногда и полусгнившего дерева, дома полнились жизнью, издалека незаметной, но стоило лишь приблизиться, как становились слышны приглушенные стенами голоса, скрип дверей, а на снег ложились отсветы очага, пробивавшиеся на улицу через затянутые чем-то мутным окна. Из расположенных в пристройках хлевах на улицу выглядывали морды коров, и слышалось сонное лопотание куриц, иногда, перемежающееся неурочным выкриком петуха, решившего в столь поздний час проветрить горластую глотку.

Спотыкаясь и негромко проклиная негостеприимных хозяев, запретивших подлетать к огромному общинному дому, громко названному «усадьбой», мы карабкались все выше и выше среди лабиринта казавшихся бесконечными домов, вляпываясь в смерзшийся навоз, скользя и оступаясь. Наконец, громыхающая доспехами толпа вывалилась на вершину холма, к основанию широкой каменной лестницы, где нас уже встречала толпа, гостеприимно помахивающая длинными и острыми копьями. Да-да, именно толпа – вместо четкого строя, в котором каждый должен был знать свое место и свой маневр, перед большими дверьми стояла самая настоящая толпа, голов под сотню, с недобрым интересом глядевшая на нас сверху вниз. Ничего метательного, вроде бы, замечено у них не было, хотя несколько легких копий в зубах голенастых подростков навели меня на мысль, что с такой высоты их куда как удобно кидать в головы подбирающихся к дому врагов.

— «Мы пришли с миром!» — громко выкрикнула я, поведя глазами по сторонам. Проводник наш, еще мгновение назад шагавший рядом с нами, куда-то испарился, и теперь, мне предстояло выяснять у не слишком дружелюбной толпы, для чего вся эта торжественная встреча, и не принесут ли тут чего-нибудь пожрать замерзшим и изголодавшимся пони.

Толпа молчала.

— «Эй! Есть кто живой?» — насупившись, я покосилась на напряженно всматривавшихся в лесовиков товарищей, и не получив ответа, негромко скомандовала – «Вперед. Аккуратно, пока одними щитами. Остальных – в воздух. Надоела мне эта игра».

— «Воздух!» — рявкнул заученную команду Рэйн, и уже через несколько секунд, полусотня позади меня с грохотом двинулась вперед, ударив копытами в дрогнувшую землю. Увы, мы были пегасами, и не для нас были те огромные, корытообразные щиты, которые таскали на плече земнопони, но и пристегнутые к нашим запястьям укороченные «пегасьи» скутумы тоже были неплохой защитой в маневренном воздушном бою. Пускай мы не могли построить правильную «черепаху», но мерно двигающаяся вперед коробка из закованных в сталь тел сработала не хуже – северяне попятились, и крепче ухватились за копья, глухо зароптав при виде серебристых тел, взмывших в воздух за нашими спинами.

— «Прекратить!» — расталкивая в стороны ощетинившийся копьями народ, на первую ступеньку вышел степенный, бородатый земнопони. Седая борода его гневно тряслась, а одетое в толстую полотняную куртку тело сердито перебирало всеми четырьмя ногами, когда его хозяин, пылавший праведным гневом, всматривался в поднимавшиеся по лестнице шеренги – «Как смеете вы, пришлые, нарушать слово Великой Матери?! Как ведете вы себя, будучи гостями?!».

— «Виновата. Не сдержалась, любезнейший герольд» — насмешливо фыркнула я. Остановившись в метре от сердитого пони, я вышла из строя, и внимательно обозрела подавшуюся назад толпу, часть которой, топоча и оступаясь на узких лестницах, переместилась на балкон второго этажа, проходивший по периметру дома. Мы не поднимали копий, не вынимали из ножен мечей и тесаков, но нас явно опасались, хотя почему, понять я пока не могла – «Но разве так выглядит гостеприимство северного народа, о котором я столько наслышана от Первой Матери, посещавшей наш дом пару лет назад?».

— «Свой закон почитают у себя дома!» — не остался в долгу старикан – «А гость, пришедший незваным, блюдет хозяйский чин и обряд! И оттого…».

— «Так значит, меня принимают тут как гостя?» — осведомилась я, прерывая начавшуюся лекцию, которая, как я подозревала, станет поистине бесконечной. Подавившись заготовленной фразой, герольд правительницы только кивнул, угрюмо смерив меня взглядом водянистых, старческих глаз – «Тогда прости, если нарушила чем порядок этого дома, ведь было то сделано не по злобе, но по недомыслию, ибо некому было разъяснить мне порядки, свойственные месту сему. Вразуми же путников, незваными явившимися к очагу Первой Матери, как им блюсти себя, какому закону соответствовать? И как понимать всех этих встречающих, радостно размахивающих своим могучим оружием у меня перед носом?».

— «Кхем… Кхе…» — трясущий бородой дед несколько приостыл, и подавившись какой-то ругательной фразой, уже приготовленной в клюве, медленно соображал, что именно ему полагалось сказать. Я не торопила, с интересом разглядывая окружавшую нас толпу, придирчивым взглядом оценивая грубую мешковину одежд, в которые, словно в попоны, были закутаны стоявшие вокруг пони. Низкорослые, лохматые, они частенько были похожи друг на друга, и мне показалось, что много морд вокруг нас несло на себе печать начинающегося вырождения, возникающего по причине частых кровосмешений в замкнутых общинах.

— «Ну, проходите, чего уж. Будьте гостями» — наконец, прокашлявшись, решился герольд, тряхнув окладистой бородой – «Но не летать тут, ясно? Вообще не летать! Сади их, быстро сади! А то беду накличешь!».

— «Сажай наших» — обернувшись, негромко приказала я кивнувшему Рэйну. В этом походе розовый пегас становился моим правым копытом, и оттого, чрезвычайно гордый негаданным повышением, он старался показать себя во всей красе. Повинуясь короткому всхрипу рожка, легионеры приземлились, рассредоточившись вдоль дорожек, пока я, в сопровождении нескольких офицеров, отправилась вслед за глашатаем в распахнувший свои двери дом. Внутри он уже не казался столь большим – наверное, благодаря балкону, проходившему по всему залу на уровне второго этажа, и поддерживаемому массивными деревянными колоннами. Старое, резное дерево выглядело не менее надежным, чем камень, лишь выигрывая от рассеянного света простых светильников, теплым светом заливавших большое пространство. В центре общинного дома располагалась широкая площадка из утоптанной, голой земли, прикрытой легким снежком, падающим на нее из большого отверстия в крыше дома, прикрытого ворохом еловых лап, на которой стояло несколько земнопони крайне сурового вида, с оружием, прицепленным к их плечам и бокам. Шорох копыт сопровождал наши тяжелые шаги, от которых прогибались неоструганные доски пола, и укутанные в дерюгу фигуры следовали за нами по пятам, с интересом разглядывая нас из-под скрывавших их головы капюшонов, пока мы шли вперед, и не подумав расслабиться и разбить свой строй. Слишком много подражания старогрифоньему проглядывало в окружающей нас обстановке, уж слишком странно вели себя те, кто еще пару лет назад слезно молил принцесс даровать им защиту от их извечных врагов, и в какой-то момент, я даже пожалела, что сунулась сюда лишь с сотней пегасов, среди которых не было тяжеловесов-земнопони – они явно пригодились бы в качестве тарана, разбрасывающего лишенных доспехов врагов.

«Они тебе не враги» — напомнила я себе, останавливаясь возле присыпанной снегом площадки. С нее, на меня глазели незнакомцы, изо всех сил демонстрировавшие равнодушие ко всему происходящему, но от нас не укрылись их глаза, цепко и настороженно оглядывавшие грохотавших к ним копытами гостей. В отличие от прочей толпы, состоявших из земнопони довольно невзрачных, словно припорошенных пылью цветов, встречающие нас выделялись среди северян как качественной, добротной одеждой, так и наличием хорошего оружия, до поры, мирно висевшего на боках. Одним из них был облаченный в шкуры, могучий старик, от ушей до кончиков копыт увешанный амулетами, цепями и бусами, среди которых не последнее место занимали черепа – начиная от крошечных, принадлежащих каким-нибудь мышам, до довольно увесистого экземпляра, болтавшегося у него на груди, и принадлежавшего когда-то довольно маленькому пони.

Скорее всего, жеребенку.

Стоявший рядом с синим колдуном земнопони был невелик, но неплохо сложен, особенно в области груди, хотя его сухопарый круп намекал окружающим, что и в беге он может показать себя очень даже неплохо. Серая шерсть и белая грива, заплетённая, по обычаю северян, во множество тонких косичек, была украшена парой бусин и неброским пером, а хорошие стеганные доспехи выглядели совсем новыми, в отличие от навершия длинного меча, выглядывавшего из-за плеча незнакомца. Пони недобро зыркал на нас своими желтыми глазами, и явно был не слишком доволен видом наших решительных рож, с которыми мы вломились в долгожданное тепло.

— «Интересный способ приветствия…» — пробормотал Рэйн. Похоже, пегас только сейчас начал догадываться о том, что тут происходит что-то недоброе – «И дальше что? Разве так встречают гостей?».

— «Дайте-ка мне взглянуть на них…» — протянул надтреснутый, но все еще бодрый голос. Стоявшие на площадке пони медленно расступились, и мы оказались перед помостом, укрытым ворохом грубых циновок, таких же блеклых, как и весь окружавший нас быт северян. На кресле с высокой спинкой, среди мягких подушек, сидела сухая старуха, внимательно разглядывавшая своих гостей из-под прядей клочковатой гривы, прижимаемых к покатому лбу толстым, и откровенно говоря, довольно уродливым обручем из золота, тускло поблескивавшим в тех местах, где его касались копыта владелицы. Варварское, нелепое это украшение настолько резко контрастировало со стоптанными накопытниками, в которые были обуты все четыре ноги старой земнопони, что я, не удержавшись, фыркнула, невольно проведя аналогию с какой-нибудь дорвавшейся до власти обывательницей, местной «графиней Хрюкиной» — уж больно говорящий у бабки был вид.

Однако, это оказалось не самой лучшей идеей.

— «Тааак, как я и думала…».

— «Приветствую тебя, Первая Мать твоего народа» — поглядев на сошедшиеся брови старой лошади, я решила воздержаться от идиотских сравнений, как бы ни просились они на язык, и поглядев на сидевшую передо мной сначала одним, затем другим глазом, я все же решила, что это не шутка, и сидевшая передо мной земнопони вряд ли могла бы быть шутом – уж больно серьезно глядели на нас окружавшие ее жеребцы и кобылы всех возрастов и мастей. Включая нескольких стражей – могучего вида северян, стоявших недалеко от кресла старухи, недобро блестевших в нашу сторону глазами из-под тяжелых, грубых шлемов. Похоже, приветственная вечеринка в честь дорогих гостей откладывалась на неопределенное время, и я судорожно принялась проявлять куртуазность, дабы не обидеть хозяев городка, в котором, по моим замыслам, мы могли бы найти себе приют, спасаясь от холода зимней ночи.

Но как обычно, почему-то все пошло не так, как я задумывала.

— «Позволь нам поприветствовать тебя в доме твоем, и смиренно просить тебя о…».

— «Ты? Смиренно просить?» — неприветливо каркнула старуха, глядя на меня, и на меня лишь одну – «Пристало ли тебе просить, если можешь ты лишь брать, ничего не давая взамен? И хочешь ты называться гостем нашим? Проникнуть, как хорь в курятник, прикрывшись дружелюбьем напускным?».

Повисла напряженная тишина, разбавленная лишь гудением и треском многочисленных жаровен.

— «Эммм…» — нахмурившись, я покосилась по сторонам. После столь резкой, ничем не заслуженной отповеди я опешила, и на всякий случай оглянулась, чтобы выяснить, сможем ли мы удрать, в случае чего. Просто так, на всякий случай – «Прости нас, Первая Мать своего народа, но я не понимаю, отчего такой недружелюбный тон. Разве так вы встречаете своих гостей?».

— «Гостей мы встречаем так, как заповедовали нам Добрые Предки!» — фыркнула пони, смерив меня крайне недружелюбным взглядом. По знаку ее копыта двери дома захлопнулись, отрезая нас от рванувшихся вперед пегасов – «И еще никто не мог бы сказать, что я прогнала путешественника или гостя прочь от своего порога».

— «Тогда в чем же дело?» — осведомилась я, ощущая, как рот внезапно превращается в маленький, но гордый филиал бесконечной пустыни – «Вы же сами говорите, что не прогоняете путешественников или гостей…».

— «Вот именно – гостей!» — отрезала та. Теперь насторожился даже озиравшаяся по сторонам Нэтл, ощутив разливающееся в воздухе напряжение. Сделав шаг назад, я проигнорировала несмелые пока усмешки, появившиеся на мордах стоявших вокруг пони, и произвольно подвигала плечами, ощутив на спине успокаивающую тяжесть доспеха. Аборигенов на балконе и между колонн становилось все больше, оружие блестело уже не скрываясь – местные сообразили, что ловушка захлопнулось, и на помощь позвать я уже не успею. Надеялись задавить числом? Наверное, ведь наверняка с их точки зрения сотня пони не являлась чем-то непосильным, а уж разделенные на части… — «Гостей, а не мясников! И не просто мясников, а Мясников, ответственных за убийство множества ни в чем не повинных существ! И таких не зовем мы к столу, а если они и приходят к нам сами, оружно и страшно, то… Вы видели клетки у общего дома?».

«Предательство».

«Засада! Засада, разрази их звездный огонь!».

— «Договориться не получится?» — быстро спросила я, краем глаза заметив промелькнувшие за окнами тени. Забранные деревянными решетками, они были освещены с противоположной стороны коптящими светильниками, и тусклый их свет показался мне похоронным саваном, наброшенным на окружающий меня мир – «На твоих условиях, Первая Мать!».

Старуха не ответила. Вздрогнув, я резко дернулась в сторону, ощутив, как что-то тяжелое привычно хлопается на мой круп, скользя когтями по стали доспеха, и недовольно свистя себе под нос. Обернувшись, я увидела Кабанидзе — вынырнувший откуда-то из-под потолочных балок сов был покрыт пылью, и недовольно прыгал у меня по спине, звонкими ударами клюва требуя, чтобы я раскрыла крыло, и позволила ему вновь устроиться на его любимом насесте. Появление совы вызвало больше шума, чем моя ругань со старой кобылой, окончательно убеждая меня в том, что отвертеться не получится — уж слишком дико смотрела старая кляча на важно расхаживавшего по моему полусогнутому крылу Кабанидзе, похожего сердитого лилипута, разминающегося перед боксерским поединком с каким-нибудь слонопотамом.

— «Труби тревогу, Рэйн!» — рыкнула я, умом понимая, что уже поздно, но не собираясь сдаваться на милость врагам. О «милостях» северян я уже составила представление, и очутиться в клетке, на морозе, казалась мне более страшным исходом, чем десять сантиметров стали, входящих в содрогающееся от боли тело. Лихорадочно закивавший пегас уже потянулся было за рожком, но уже всем без исключения было ясно, что он не успевал. Что он никак не мог успеть, ведь по широкой лестнице, расположенной за помостом, на котором стояло кресло старейшины этого поселения, уже спускалась облаченная в доспехи фигура, грозно впивавшаяся в дерево ступеней страшными крючковатыми когтями.

— «Ну, вот мы и встретились, Мясник Дарккроушаттена!» — со злобной радостью проклекотал грифон. Корк – так, кажется, звали этого приспешника Хуго ле Крайма, и если меня не подводили глаза, именно его фигура, свирепо топорщившая перья на шее, выходила ко мне из-за трона. Грифон был облачен в тяжелый, многослойный, прошитый камзол, усиленный стальной кирасой, словно раковиной, защищавшей переднюю часть его тела. Позади Корка обнаружилась еще одна фигура – молодая грифина, смешно прыгавшая за ним на трех лапах, старалась держаться за спиной помощника посла, то и дело поправляя лежащие на холке мечи, скользящие по нарядной броне.

— «Вот мы и встретились…» — негромко, но очень-очень довольно проворковал птицелев, протягивая лапу к своей помощнице, тотчас же вложившей в нее один из мечей – «И смею тебя уверить, мой господин будет очень, очень доволен! В отличие, конечно же, от тебя».

____________________________________
[1] Донжон – главная башня в замке.
[2] Барбакан — защитное сооружение в форме башни или форта, защищавшее вход на мост, ведущий к городским воротам
[3] Данные действия считались смертельным грехом у многих племен славянского корня вплодь до начала XX века. На Руси, например, за вышеизложенное могли и кольями забить.
[4] Скрещивание осла и кобылы приводит к появлению на свет мула, в то время как жеребец и ослиха приносят лошака – эти неприхотливые вьючные гибриды являются абсолютно стерильными.
[5] Великокняжеская мантия или плащ, обычно алого цвета.
[6] Ордер – строй, построение.
[7] Каре – боевой порядок в виде квадрата, использовавшийся пехотой для довольно эффективного противостояния кавалерии.
[8] Тесак – это не топорик для разделки мяса, а однолезвийное оружие, больше похожее на длинный нож. К нему, кстати, можно отнести и короткие мечи эльфов из известной кинотрилогии.
[9] Холодное оружие в виде молотка с длинным и узким шипом для пробивания доспехов.
[10] Первый «настоящий» меч любого реконструктора обычно изготавливается именно из этой автомобильной детали.
[11] WO (Warrant Officer) – группа званий в англоязычных армиях. Сержант на должности технического специалиста.
[12] Попов А.С. (1859-1906) – физик и электротехник, один из изобретателей радио.
[13] Скраппс иронизирует по поводу иностранной валюты, одно время, обозначавшейся на ценниках буквами у.е. – «условные единицы».
[14] Пацификация (от лат. pacificatio —усмирение) – насильственное умиротворение аборигенов.
[15] Игреневая масть – рыжая шкура с белой гривой.
[16] Мейнстрим – модная тенденция, преобладающее направление в какой-либо области.
[17] Вериги (от старослав. верига – цепь) – ритуальные принадлежности христианства в виде железных цепей и прикрепленного к ним груза.
[18] Эксцентричкая кинокомедия 70х годов.
[19] День в середине месяца. 15 марта 44 г. д.н.э. был убит Гай Юлий Цезарь, заколотый аристократами в сенате г. Помпеи. В переносном смысле – убийство диктатора, мнящего себя всемогущим.
[20] Не зная англоязычной медицинской терминологии, Скраппс использует слово insult – оскорбление, обида.
[21] Stroke (англ) – удар, или «нарушение мозгового кровообращения».
[22] Мери Сью – нарицательное имя для идеального персонажа, состоящего из одних лишь достоинств, и лишенного каких-либо недостатков.
[23] Анамнез – сведения о больном и его заболеваниях, его «личное медицинское дело», от рождения и до смерти.

Глава 7: "Сеятели ветра, часть первая"

«Государыне нашей, Княгине Тьмы, благоугодно было в 1-й день сего месяца Высочайше ратифицировать выработанный в Кантерлоте план действий супротив Грифоньих Королевств, дерзновенно поднявших премерзкую лапу на нашу цветущую страну. Повинуясь воле сестры Своей, Государыня остается в столице, дабы одним лишь видом Своим, заставляющим трепетать сердца Ее подданных в сладостном порыве благодарности, а глаза — изливать потоки умилительных слез, вдохновлять резервистов, отправляющихся на защиту нашей родины».

«Новости Холлоу Шейдс. Закатного Солнца, 12, 1095 г. О.О.Э.».

«И видел я в копыте у Сидящего на Престоле книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями. И никто не мог ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее. И я много плакал о том, что никого не нашлось достойного раскрыть и читать сию книгу, и даже посмотреть в нее. Но взглянул я — и вот, посреди престола и четырех животных, и посреди старцев, стоял агнец готовый к закланию, имеющий отверзнутые крыла и вид изумленный, блестя железною шкурой своей.

И возрадовался я, ибо сбылось предначертанное».

Правоверный Апшан Сепах, Победитель Звездного Зверя.

---

«Что это значит, Первая Мать?».

Порыв ветра пронесся за стенами дома, раскачивая светильники и глухо воя между дощечками, которыми были забраны окна. Нехорошо усмехнувшись, грифон принял меч, на пробу взмахнув перед собой, словно видел или пользовался им впервые. Его круглые глаза влажно блестели в колышущемся полумраке. Старая кобыла, прижимая уши, пригнулась, услышав посвист воздуха, рассекаемого грифоньим мечом. Скрывавшаяся до времени за столбами толпа придвинулась ближе.

— «Что это значит?» — все так же негромко осведомился серый земнопони. Оставшись на месте, он поднял заднюю ногу, и ловким ударом копыта по кончику ножен перебросил их ближе к правой щеке. Первая Мать не ответила, сверкнув глазами из своего кресла, в то время как за окном послышались первые удары, и торжествующие вопли грифонов.

И комната пришла в движение.

— «БЕЙ!» — рыкнула я, поднимая правую ногу, щелкнувший понож исторг из себя молочно-белые клинки, уставившиеся в сторону помоста – «Тройками! Дави!».

Заклекотав, Корк поднялся в воздух, явно намереваясь спикировать на меня, словно гордый, когтящий добычу орел. Увидев мое движение, стоявший неподалеку земнопони рывком выхватил из ножен длинный, полуторный меч, и мотнув головой, ловким ударом отбил мой взмах, которым, прыгнув вперед, я попыталась достать Лохматого – так про себя я окрестила обряженного в шкуры «шамана». Не знаю, насколько добрым предкам он поклонялся, таская на себе такой наряд, но среди них явно были не только смелые, но и умные, и вняв их нашептываниям, рожденным столкнувшейся возле его носа сталью, старикан довольно резво ускакал куда-то в толпу, першую на нас из темноты. Сталь звякнула по стали, и мою ногу швырнуло назад, заставив изогнуться от боли в плече – похоже, этот мечник собирался защищать Первую Мать, хотя его вопрос выдавал искреннее недоумение, охватившее жеребца при виде грифонов. Сместившись чуть в сторону, я взвыла от злости, увидев поднимавшуюся с кресла кобылу, и подхватив первое, что попалось мне под ногу, швырнула его вперед, вновь получив по щитку поножа быстрым, как рыбка, мечом. Увы, «чем-то» оказалась простая, низенькая табуретка, лишенная ножек и острых углов, однако удар ее заставил старуху упасть обратно в кресло, переворачивая его на усыпанный подушками помост. Испустив свирепый, радостный клич, я рванулась вперед, вплотную сходясь с земнопони, ловко орудовавшим своими мечом – я знала, что услышав приказ, пегасы за моей спиной рванулись вперед и в стороны, разбиваясь на привычные им тройки, и стремясь оказаться поближе к врагу. Главное – не дать себя окружить! Главное – не дать этим мрачным лесовикам использовать короткие копья с костяными и железными наконечниками! Судя по грохоту и крикам у меня за спиной, ребята мгновенно поняли то же, что и я, и теперь бодро бодались с предателями, щедро раздавая удары тесаками и шипастыми подковами, пока я, хрипя и рыча, наскакивала на серого жеребца, отбиваясь от вьющегося вокруг грифона.

«Они посмели бросить Нам вызов?! Смерть! Смерть безумцам!».

Бой пони отличается от боя «человеков», Твайлайт. Если люди бились, предпочитая находиться нос к носу с врагом, пони гораздо меньше ограничены в этом плане, и в отличие от своих создателей, опасны как спереди, так и сзади. Они… Мы лягаемся, встаем на дыбы, лупя друг друга передними и задними ногами, и резкими рывками головы вонзаем зажатые в зубах мечи в оказавшегося рядом противника. Прыжок, удар с потягом по доспехам, от которого трещит и разъезжается стеганка на боку земнопони, и резкий взбрык, от которого с трудом уворачивается грифина. Кружащаяся возле нас птицекошка в последний момент избегает просвистевших рядом копыт, в то время как мне приходится шарахнуться в сторону, тычком прижимаясь к боку жеребца, и тем избегая удара его меча, с силой ударившего меня по прикрытой сталью хребтине.

«Сверху! Прыжок! На грудь! Рви птицу!».

Отдавшись ярости, я послушно прыгаю вперед и вверх, не слишком высоко взлетая в воздух – мешают тяжелые, похожие на земнопоньские доспехи – и нос к носу сталкиваюсь с пикирующим на меня грифоном. Его меч выписывает замысловатые восьмерки, похожие на терции – защиты фехтовальщиков на тяжелых мечах — и находит мое плечо, с грохотом врезаясь в прогнувшуюся под ударом пластину лорики. Сегментарный доспех не подвел, пластина выдерживает, а кольчуга с поддоспешником гасят удар, отдавшийся сотрясением во всем теле. Клинки взблескивают, но грифон успевает уйти в сторону, помогая себе крыльями, и вскрикивая, падает на пол. Из надрубленного крыла обильно хлещет кровь, заставляя меня взреветь от бешеной радости, соленым вкусом победы пламенеющей на моих губах. Кто-то вскрикивает – это грифина бросается ко мне, и наносит несколько сильных, но беспорядочных ударов по моему крупу, заставляя присесть от неожиданности на задние ноги. Но время потеряно – я уже вижу впереди перевернутое кресло, и выбирающуюся из-под него старую кобылу, которой помогает не менее старый герольд, и именно их назначаю себе следующей целью. Добычей. Искупительной жертвой.

«Их головы украсят сей зал!».

Увы, желанию не суждено было сбыться – я едва успела закончить прыжок, приближаясь к барахтающейся на полу цели, как что-то тяжелое бросило меня на пол, врезавшись в мой бок. Отлетев, я заорала от бешенства, увидев приземлившегося неподалеку земнопони, выполнившего головокружительный кульбит – оказавшись поблизости от Первой Матери, он тотчас же прикрыл ее своим телом, и обрушил на меня несколько сильных ударов, заставив откатиться в сторону. Жеребец старался держаться ко мне левым боком, прикрываясь остатками взрезанного доспеха, болтавшегося на его спине, да длинными, чернеными ножнами, поблескивающими серебряной филигранью. Несмотря на некоторую скованность движений, он был все еще очень опасен, а зажатый в его зубах меч недобро поблескивал волнистым узором, следя за каждым моим движением. Заорав от бешенства, я поднялась на ноги, свирепо морщась от боли, причиняемой вонзавшимися в тело ремешками, на которых были закреплены фунты и унции стали, прикрывавшие мою плоть, и решила продолжить наскоки на зловредную старуху, вместе со старым герольдом, живо уковылявших за спину своего молодого дружка, но судьбе было не суждено проверить на крепость ни Лунные Когти, ни безымянный еще меч оказавшегося слишком шустрым вояки, уже разогнувшего шею в странной, не виданной мной еще стойке. Удар, который я пропустила, сосредоточившись на стоявшем передо мной земнопони, отшвырнул меня прочь, словно котенка, а попавшиеся на дороге тела каких-то угрюмых бородачей и могучего вида кобыл, вооруженных короткими вилами с треугольным зубным хватом, разлетелись, словно кегли, когда по ним прокатился верещащий от злобы и неожиданности шар стали, заполошно размахивавший здоровенными крыльями. Пол и потолок несколько раз поменялись своими местами, прежде чем мне удалось сползти с ворошившейся подо мной кучей стонущих тел, и утвердиться на нетвердо еще стоящих ногах. Тотчас же стало больно дышать – одервеневший от удара бок начал наливаться тягучей, горячей болью, а вогнувшиеся пластины лорики принялись жалобно скрипеть при каждом движении, изогнувшись, словно раздавленные ужи. Подкравшийся ко мне грифон выглядел не лучше – его глаза лихорадочно блестели, желтое надклювье побелело, а из волочившегося за ним надрубленного крыла летели тонкие струйки крови, орошавшие уже порядком истоптанный пол. Судя по силе удара, который нанес Корк, мне здорово повезло, что он недооценил ни толщину моего доспеха, ни искусство сталлионградских мастеров, при первом же знакомстве с нашим снаряжением обфыркавших изделия мейнхеттенских «кустарей», и по моей спине пробежала короткая, испуганная дрожь, рожденная мыслью о том, чем бы закончилось для меня знакомство с его оружием, не будь он обессилен столь быстрым и массивным кровотечением. Безымянная грифина вновь подскочила к своему патрону, с помощью бестолковых тычков испачканной в крови подушки пытаясь помочь одоспешенному риттеру, но тот лишь отмахнулся, не удержавшись при этом, и обессиленно опустившись на пол.

«Добей! Возьми его голову! Рази без сомнений и сожалений!».

— «Пафос! Всем бы вам только и играть в моей голове!» — с ненавистью процедила я, прыжком бросаясь вперед. Бок окатило горячим воздухом, проникшим даже под перья крыла – это стоявший неподалеку обладатель коллекции черепов вдруг напрягся, и схватив со стола каганец, выдохнул в мою сторону широкую струю огня, сбившую мой шаг. Бросившись на пол, я откатилась подальше от лохматого факира, заорав что-то неприличное в его адрес, и вновь попыталась достать обессилившую от раны тварь. Свирепо заклекотав, грифина оставила копошившегося на полу риттера, и подхватив его меч, поднялась в воздух, бестолково размахивая грозно блестевшим железом, зачем-то ухватив обеими лапами короткую рукоять. Не слишком длинный, он был бы удивительно хорош в паре со щитом на поле боя, но и в дуэли он явно мог бы проявить себя во всей красе. Отведя в сторону сильную, но почему-то крайне неумелую атаку, я слегка посторонилась, и позволила набравшей скорость грифине пролететь мимо меня, изо всех сил долбанув ее по затылку тыльной поверхностью поножа. Курылкнув, та врезалась в одну из многочисленных балок, напоровшись на собственный меч, и лишь превосходная грифонья кираса спасла юную птицекошку от ритуального вспарывания живота. Удивившись, я недоуменно хрюкнула, ощущая, как понемногу уходит, ослабевая, стучавшая в голову ненависть, а алая пелена спадает с глаз. В уши вновь ворвался шум кипевшего вокруг боя – впрочем, быстро ослабевавшего, и обернувшись, я с удивлением увидела большую, голов в триста, толпу, сгрудившуюся в дальнем углу огромного дома. Побросавшие копья и вилы, лохматые охотники за наживой лежали едва ли не вповалку на деревянном полу, прикрывая головы и спины дерюжными своими одеждами, а порхавшие вокруг пегасы свирепо орали что-то на тех, кто скрываясь в толпе, поглядывал еще на разбросанное вокруг разномастное охотничье оружие. Периодически, тут и там слышался глухой стук и лязг стальных накопытников или просто копыт, соприкасавшихся с выступающими частями тела тех, кто не понял первого окрика, или решил, что он предназначался не им, а суетившиеся возле двери легионеры, похватав заботливо принесенные с собой местными топоры, надсаживаясь, рубили огромное бревно, заботливо положенное кем-то в петли засова на широких дверях.

«Нихрена себе! Мы что же, их того… Всех? Вот так просто?».

«Не отвлекайся! Размажь их! Раздави! Заставь страдать, как страдали Мы при виде их гнусных рож, поднявших на Нас свою святотаственную ногу!».

«Заткнись!» — сморщившись, я стукнула себя по голове, громыхнув накопытником Когтей по шлему. Грифина, отлепившаяся от резного столба, наконец-то подобрала меч, и с воинственным визгом вновь рванулась вверх и вперед, однако, тотчас же нырнула вниз, спасаясь от мелкой, трещащей крыльями тени, спикировавшей на нее с потолка. Сердито вопя что-то ругательное, Кабанидзе вцепился когтями в макушку орлиной головы, и жужжа, словно перегруженный вертолет, попытался было унести прочь законную добычу, проехавшуюся на пузе по полу до самых моих ног, но не преуспел, и злобно вереща, принялся охаживать распластавшуюся под ним жертву ударами крепкого совиного клюва, стараясь посильнее ударить ее по лбу. Рыкнув, я отбила в сторону крючковатую лапу, уже занесшую было над трудившимся сычиком карающий меч, и прижав ногой к полу заскрипевшую сталью перчатку, изо всех сил долбанула копытом свободной ноги по затылку грифины.

— «Нет!» — слабеющий крик разорвал царивший в доме шум. Обернувшись, я недоуменно уставилась на Корка – в конец ослабевший грифон приподнялся, и протянул в мою сторону лапу, с гордым, но в то же время жалобным видом пытаясь дотянуться до лежащего на полу тела помощницы – «Не убивай! Возьми меня вместо нее!».

— «Ась?» — стучавшее сердце все еще не хотело угомониться, гудевшее от напряжения тело еще умоляло пуститься вскачь, ворваться в жаркую схватку, но дыхание уже успокаивалось, а ребра вновь напомнили мне о пропущенном по собственной глупости ударе. Опустив глаза, я увидела, что стою, опираясь выпущенными клинками Когтей об пол, и молочно-белые лезвия, все так же сияющие первозданной белизной, глубоко вонзились в пол в опасной близости от шеи грифины.

— «Не убивай! Я знаю, что ты… Мясник! Возьми меня вместо нее!» — не унимался грифон. Позади меня стук топоров становился все тише, а на смену ему приходил грохот ломаемых ворот, скрипевших каждой своею доской. Большая часть пегасов вновь принялась строиться возле трещащих и гнувшихся створок, в то время как Рэйн носился вперед и назад по залу, собирая разбросанные копья, годившиеся хотя бы на один бросок. Он старательно огибал сгрудившихся возле помоста земнопони, и одобрительно крикнул, увидев поверженных на пол врагов, одного из которых я гордо попирала своим копытом. Заворчав, я отдернула клинки, и принялась выцарапывать из торчавших на голове грифины перьев Кабанидзе, никак не желавшего расставаться с законной добычей. Наконец, угомонившись, он соизволил присесть на мое отставленное крыло, и мрачно уставился на лежавшего неподалеку грифона, терзая в клюве большое, белое перо с загнутым кончиком, кокетливо выкрашенным в фиолетовый цвет. Нет, я не считала себя в этот момент образцом гуманизма, и быть может… Да нет, запал прошел, и мне стало очень неуютно от ощущения, что окрыленная злобой и гневом, я могла бы убить эту молодую дуру, явно не знавшую, как вообще держаться за меч. Интересно, и зачем только этот помощник ле Крайма приволок ее в эти леса? Неужели лишь для того, чтобы приобщить ее к героическому делу пленения «Мясника Дарккроушаттена»?

«Вспомни, что ты видела! Вспомни, как они учили молодежь! Рабы и грабежи – это все, что есть у них на уме! Возьми ее жизнь! Возьми ее голову, и отошли этому надутому петуху в коробочке с синенькой лентой! Услышь его вой!».

— «Заткнись!» — уже не скрываясь, рявкнула я. Не обращая внимания на вытаращенные глаза земнопони, стоявших вокруг помоста, я изо всех сил грохнула себя по голове, вонзая шипованную подкову в жалобно заскрипевший шлем, и пинками покатила перед собой грохочущее кирасой и латными перчатками тело, пока не остановилась рядом с лежавшим грифоном – «Ты! Зачем ты вообще тут, а? Зачем приволок ее с собой? Почему я вообще должна вас жалеть? Уж вы-то меня вряд ли бы помиловали! Ведь так, Корк? Или как там тебя зовут?».

— «Меня зовут Корк де Финт, из рода Финта Одноглазого!» — ослабевший грифон попытался принять как можно более гордый вид, но смог лишь присесть, зажимая латной перчаткой уже не кровоточащую рану. Даже без струек крови, выглядела она довольно паршиво – лезвия буквально взрезали перья и шкуру, остановившись возле кости, и пернатому несказанно повезло, что инерция пронесла его мимо, не дав белоснежным клинкам разрубить надкостницу или кость – «За меня дадут богатый выкуп, Мясник! И за нее! Жизнь, жизнь!».

— «Что «жизнь»? Это клич такой, или какое-то правило?» — не поняла я. Грохот ломаемых дверей становился все громче, и на его фоне почти потерялись выкрики Рэйна, собравшего своих бойцов, и готовившего их идти напролом – «Говори быстрее, грифон, если тебе есть, что сказать. Пришел ко мне за шерстью – так не скули, что останешься стриженным! Как только сломают эти двери…».

— «Жизнь!» — вновь каркнул Корк. Опустивший свой меч земнопони вновь вскинул оружие, внимательно глядя на мою закованную в доспехи фигурку, подошедшую вплотную к грифону – «Это кодекс риттеров, ты не можешь его не знать! Его все знают! Я сдаюсь, и вверяю тебе свою жизнь, и жизнь своего оруженосца. Обязуюсь… Обязуюсь не бежать, пока не заплачу за себя достойный выкуп».

— «Правда?» — ворота в конце зала заскрипели. Рэйн рявкнул какую-то команду – похоже, оттягивал свою полусотню назад, приготовив ее к молниеносному броску в открывавшиеся створки – «Корк, Корк… Мне нужен не только ты, и твоя юная любительница наживы. Мне нужны все, кто был к этому причастен, ты понял? Все!».

— «Борись с ней!» — проскрипела из-за спин окруживших ее слуг Первая Мать – «Слышишь?».

Белогривый внимательно глядел на меня, а зажатый в его зубах меч не дрожал, хотя я устала бы держать эту полуторную оглоблю, наверное, всего через пару минут. Кончик меча его задумчиво покачивался, описывая правильные восьмерки, а вся расслабленная поза, казалось, говорила о том, что драться он не намерен. Но я не собиралась покупаться на столь дешевую подначку.

— «Вызови ее, Равикс! Защити нас!» — не унималась старая земнопони. Грохот за моей спиной сменился протяжным треском и грохотом – это надрубленное бревно, не выдержав, разломилось, осыпав гулко стучавшими щепками пол – «Сейчас самое время! Реши уже, за кого ты, Равикс! Для чего я вообще тебя сюда позвала?!».

Не слушая ее, земнопони принял какое-то решение, и медленно, не отводя глаз от моей напрягшейся фигуры, повернул голову, и спрятал меч в ножны. Недоуменно всхрапнув, я еще пару мгновений следила за тем, как он повернулся к лохматому, отрицательно помотав головой, немного расслабилась, и убрала ногу со спины лежавшей грифины, после чего отошла в сторону, повернувшись к открывшимся дверям. Нападут ли на меня эти странные аборигены, или решат продолжить свой негромкий, но жаркий спор, в который они погрузились после странной выходки их бойца – я не знала, но в тот момент меня больше волновали огромные двери, со скрипом открывавшиеся внутрь огромного дома.

— «Готовься!» — проорала я. Не чуя под собою ног, я взлетела, словно белка, по лестнице на опоясывающий зал балкон, и со всех ног рванулась вперед, мечтая оказаться над входом раньше, чем в него вломятся закованные в латы грифоньи риттеры, посланные по нашу душу – «Пилумы к бою!».

Однако ни геройство, ни самоотверженность, с которыми мы собирались встретить врага, нам не пригодились. В ответ на короткие, лающие команды Рэйна и его деканов, из подсвеченной факелами темноты до нас донеслись точно такие же выкрики одоспешенных, крылатых легионеров, ворвавшихся в дом позади какой-то повозки, нагруженной чем-то тяжелым – похоже, именно ее они использовали как таран. Защитники общинного зала едва успели увернуться от набравшего скорость снаряда, и лишь по счастливой случайности никто из толкавшегося у дверей отряда не пострадал, когда лишившись одного колеса, отлетевшего вместе с треснувшей осью, повозка вильнула, и врезалась в один из поддерживающих балкон столбов. Дом содрогнулся.

— «Командир! Раг, ты тут?! Держитесь!» — хлопавшая крыльями полусотня, вместе с ледяным ветром, потушила большую часть светильников. Истерзанные поднявшейся суматохой и коротким, злым боем, они гасли один за другим, и лишь в центре зала еще оставалось освещенное место, в котором сгрудилась кучка земнопони озиравшаяся по сторонам. Белогривый был внешне спокоен, хотя и выдавал себя подергивавшимся ухом, а вот его товарищи были испуганны не на шутку. Лохматый «шаман» торопливо озирался, что-то шепча и старательно шаря копытом под своими вонючими шкурами, в то время как престарелый герольд и сбежавшиеся на шум слуги окружили сидевшую на подушках старуху. Подлетевшая Лиф едва не бросилась ко мне с объятьями, и лишь подчеркнуто холодное покашливание стоявшей неподалеку Нэтл заставило ее смутиться, и замедлившая шаг пегаска дотопала до меня уже строевым шагом, однако ее задорно блестевшие глаза заставили меня поежиться – похоже, спать этой ночью мне предстояло вполглаза.

— «Снаружи тоже?» — не размениваясь на долгие речи, осведомилась я, увидев на морде и ногах своих подчиненных свежие порезы, наскоро перетянутые тряпками и плащами. Отдувавшийся Колт лишь кивнул – «Потери?».

— «Тяжелых нет – в основном неглубокие раны. У противника – где-то двадцать легко раненных, трое тяжелых, и еще десяток того… Не поможешь им уже, в общем» — вздохнул синий жеребец, обводя взглядом разрушенное помещение. Толпа за нашими спинами, собранная легионерами в углу, качнулась было к выходу, но горячие, только что вышедшие из схватки пегасы не собирались церемониться с какими-то там «дикарями», и после серии болезненных, но безобидных ударов древками копий по головам, местные оставили эту затею, вновь вжавшись в угол.

— «Думаешь, я буду по этому поводу грустить?» — буркнула я, иронично глядя на Колта, вновь вздохнувшего, и все время отводящего куда-то глаза. И вот почему меня нужно считать свирепой сумасшедшей лишь потому, что я не хочу, чтобы меня захватывали, насиловали и убивали? Не дождавшись ответа, я хмыкнула, и тяжело грохоча копытами, направилась в освещенный круг, где собрались особо одаренные жители этих земель, решившие поиграть в заговоры и «выбрать политический курс, объективно соответствующий текущему моменту». Увидев меня, серый пони насторожился, и вновь потянулся к мечу, но теперь ему противостояла почти полусотня легионеров, трое из которых тотчас же выхватили тесаки, приготовив к бою небольшие пегасьи скутумы, удобно устроившиеся на ременных петлях у левой передней ноги.

— «Не заставляй меня жалеть о решении, принятом несколько минут назад» — попросил он, уже знакомым мне жестом перебрасывая ножны поближе к правому плечу. При этом движении державшаяся на честном слове стеганка окончательно разошлась, и скривившемуся жеребцу пришлось сбросить с себя ставший бесполезным доспех.

— «Ты знал об этом?» — потребовала я ответа у сердито трясущего передней ногой земнопони – «Нет? Тогда зачем ты влезаешь в это дело? Или ты тоже, как и эти вот идиоты, считаешь нормальным скрутить и отдать грифонам абсолютно незнакомую тебе кобылу? Тогда это становится крайне интересным…».

— «Ага. Мы тут за них жизни класть пришли, а они, оказывается, с грифонами обнимаются!» — рубанул с плеча Рэйн, вися где-то позади меня. Насколько я помнила, он был одним из тех, кто считал мохноногих лошадок бесполезными и тупыми приложениями к политическим дрязгам, вновь разгоревшимся в Палате Общин, и не уставал демонстрировать жеребцам и кобылам из Шестой Отдельной свое отношение, зачастую, приводившее к тихим, но оттого не менее яростным дракам в казармах – «Говорил же я, не нужно было ту старейшину к нам пускать! «Приходите, гостями будете!» — и что? «Вот вам, гости дорогие, сена тарелку, да воды стакан!». А давай тут запалим чего-нибудь, а?».

— «Рэйни, Рэйн. Ты чего такой злой, будто тебе копытом под хвост настучали?» — укорила я розового пегаса, делая вперед несколько шагов, и демонстративно не обращая внимания на вновь напрягшегося серого жеребца – «С Первыми Матерями я буду разговаривать сама, если ты не против. Хорошо?».

— «Конечно, командир» — опомнившись, откликнулся пегас, сделавший вид, будто не заметил укоризненного взгляда от стоявшей неподалеку Нэтл – «У них тут кобылы всем заправляют, так что тебе и решать. Просто знай, что многие им не доверяют!».

— «Учту».

— «Так значит, одна из Первых Матерей посещала тебя?» — с какой-то недоброй иронией осведомился стоявший у меня на пути жеребец. Судя по забегавшим глазам, он что-то быстро обдумал, а потом, широко ухмыльнувшись и пожав плечами, демонстративно медленно отошел с моего пути – «И даже приглашала в наши дома? Нууу, тогда это ваше с матерью Почард дело. Даже не подумаю препятствовать».

— «Опомнись, Равикс!» — с мукой в голосе, прошипела с подушек старуха. Несколько жеребцов, до начала драки стоявших возле ее кресла, теперь присоединились к согнанной в кучу толпе, и судя по окровавленным тряпкам, они вряд ли смогли бы прийти на помощь своей хозяйке. Пегасы не подвели, и эти ребята, первыми кинувшиеся вперед, первыми и были выведены из строя драчливыми крылатыми лошадками – «Ну какая она Первая Мать? У нее даже нет вимы! Она обманывает нас! Делай то, что должно!».

— «А зачем она мне нужна?» — покосившись на Рэйна, я стрельнула глазами в белогривого земнопони, призывая пегаса наблюдать за этим непонятным типом, и вновь двинулась вперед, без долгих раздумий отталкивая поднимавшегося мне навстречу глашатая. Старуха беспомощно огляделась, но отовсюду на нее смотрели лишь закованные в серые латы пегасы, недобро поглядывавшие на учиненный вокруг кавардак. Отбросив ногой с пути жидкие, шуршащие сеном подушки, я склонилась над сидящей земнопони – «Зачем мне эта плетеная вима, если меня тут не признают?».

— «Мы не…».

— «Вы не знали кто, рано или поздно, заглянет к вам на огонек? Даааа, охотно верю! И грифоны этого не знали, а по имени меня назвали просто для того, чтобы поржать!» — вновь начиная злиться, издевательски проорала я на весь зал. Оглушенная моим криком, пожилая пони откинулась на подушки, и даже зажмурилась, когда я нависла над ней тяжело сопящим, и вполне себе осязаемым призраком возмездия за предательство. Услышав негромкое фырканье, я повернулась, и мазнула взглядом по околачивавшейся позади фигуре белогривого мечника, подарившего мне, в свою очередь, предостерегающий взгляд. Недовольно дернув хвостом, я сдержалась, и обернулась к лежащей старухе.

— «Ну, Первая Мать…» — сердито отшвырнув от себя попавшие под копыто подушки, я вновь уставилась на ту, что считала виновницей обрушившихся на меня бед – «Как я уже говорила, договариваться нам с тобой все-таки придется. Но теперь — уже на моих условиях!».

---

— «Значит, тебя зовут Равикс?».

— «Ага».

— «Угу…».

Как водится, после доброй драки, следовало обязательно промочить горло, обмыть победу и продезинфицировать раны, как снаружи, так и изнутри. Конечно же, не сразу – после произошедшего на уши поднялся весь бург, и ни о каком отдыхе, безусловно, не могло быть и речи. Впрочем, как и о том, чтобы удержать в повиновении весь этот городок силами единственной сотни пегасов. Но нам повезло – северяне были народом решительным, и увидев сложенные штабелем грифоньи тела, мгновенно сориентировались в происходящем, и указали нам на оставшихся клювокрылых, прятавшихся в домах. Не все из них добровольно и радостно сложили оружие, и к утру, к запертым в подвале общинного дома пленникам добавилось еще несколько наспех перевязанных летунов, а поленница из тел украсилась еще парочкой трупов. Как выяснилось, местные грифонов терпеть не могли, но указа Первой Матери ослушаться не посмели, поэтому мохнатые северные пони были только рады, когда герольд, тряся от возмущения бородатой головой, объявил о том, что все пернатые ублюдки должны быть выкинуты вон.

Хотя эта новость, скажем честно, обрадовала далеко не всех.

— «Равикс из Угла» — отхлебнув жидкого, почти прозрачного пива, продолжил белогривый жеребец. Пока мы трудились, зачищая городок, он с удовольствием понаблюдал за всеобщей суматохой, негромко делясь какими-то соображениями с вылезшим из-под лавки Лохматым – свое имя тот сообщить отказался, упирая на принадлежность к таинственной касте то ли Видящих, то ли Слышащих, то ли просто Пьющих Пиво Только Из Горла – и теперь, на пиру, хлестал какую-то ячменную бурду наравне с развеселой компанией пегасов, усевшихся пировать в общинном доме, куда нас наконец-то пригласили как настоящих гостей.

— «А Угол – это поселение? Или город?».

— «Повет».

— «Ааааага…» — протянула я, с отвращением уставившись на жиденькое пойло. Нет, что ни говори, а со жрачкой у местных явно были какие-то проблемы. Пиво, больше похожее на кисловатую воду, да непонятные каши с кусочками какой-то прессованной, коричневой бурды, похожей на ссохшиеся до состояния монолитного сухаря геркулесовые хлопья. Нет, запах от них исходил довольно приятный, вызывающий воспоминания о жарком летнем дне, и свежескошенном луге, однако на вкус это блюдо показалось мне чем-то, напоминающим старый ковер.

— «Зеленка» — подсказал мне сидевший напротив Рэйн – «Бурое сено. Очень древнее блюдо, Раг — его готовят только молодые жеребчики, рожденные в полнолуние, в течение тридцати дней и ночей старательно пережевывающие собранное сено. Потом его кладут на спины кобылам, и те бегают с ним по лесу, пока не вспотеют, ну а когда еда окончательно пропитается потом, и станет сухой снаружи, и чуть рыхловатой внутри…».

Я отложила резную ложку, ощутив, как мой желудок вдруг нашел что-то невыразимо привлекательное в моем пищеводе.

— «Ага. А потом они его едят, переваривают, и снова едят» — докончил его бред сидевший рядышком Равикс, вместе с остальными, любуясь какими-то неуловимыми метаморфозами, происходящими с моей мордой – «Хотя ты забыл сказать про лягушачью икру и больших пиявок, которые добавляют в него для лучшего вкуса».

— «Правда?» — пытаясь заглушить в себе рвотные позывы, я приложилась к деревянной кружке, стараясь не притрагиваться языком к ее краю, гордо носившему на себе отпечатки многочисленных зубов – «Но… Пиявки то… Хоть жирные были?».

— «Еще бы! Еще вчера с койпу сняли!» — рыкнул кто-то от другого стола. Длинные, они тянулись в два ряда, от входа до самого помоста, лишь в самом конце зала образуя правильный круг, куда посадили самых почетных гостей. Хотя мне было совершенно непонятно, что может быть почетного в сидении на тоненьком половичке, постеленном на холодную землю, да еще и под здоровенной дырой в крыше, забранной деревянной решеткой. Ради погожего денька с нее сняли укрывавшие отверстие сосновые ветки, и на столы, с удручающей регулярностью, сыпались и сыпались многочисленные снежинки, падавшие вниз от неосторожных движений копыт облепивших продух жеребят. Их головы маячили на фоне холодного зимнего неба, и мне искренне хотелось надеяться, что они были достаточно ловкими для того, чтобы не загреметь с высоты третьего этажа в потрескивающий и плюющийся искрами очаг, согревавший пирующих гостей.

— «Специально для вас!».

— «Ага. Я всегда… Знала… Что местные пони гостеприимны…» — давясь, процедила я сквозь зубы, бросив злобный взгляд на откровенно ухмылявшихся жеребцов. Нет, если эти двое, серый да розовый, друг с другом сойдутся – мне точно хана. Затравят, негодяи, как мышку в амбаре.

— «Все для дорогих гостей!» — скривившись, вновь рыкнул бородатый жеребец. Грохнув кружкой о стол, он поднялся, и свирепо выкатив глаза, уставился на возвышение, вновь занятое высоким, резным креслом, окруженным горкой подушек – «Мать Почард! Дозволь сказать немного нашим гостям!».

— «Не разрешаю!» — каркнула со своего места старая пони. Вновь заняв место в своем кресле, она все так же гордо возвышалась над пирующими, но пристальный взгляд мог легко бы заметить и старую шаль, накинутую на спину старухи, и стоптанные накопытники, и порядком помятую стражу, злобно блестевшую глазами из-за высокой резной спинки. Услышав ее окрик, бородач заткнулся, и сердито бурча, опустился на место, вновь злобно хрястнув кружкой по столу, окатывая окружавших его соседей мутными каплями местной бурды, в то время как разогнувшаяся старуха сердито уставилась на Равикса – «С меня достаточно и одного предательства!».

— «Согласен. Прилетели, пригрозили, напали, да еще и сами в плен попали – куда уж боле?» — пожал плечами тот – «Воистину, поведение этих грифонов становится все более и более возмутительным».

— «Я говорю сейчас не о них!» — вспыхнула старая кобыла – «В тот момент, когда нашему бургу больше всего требовалась помощь, кое-кто из нас оттолкнул протянутое к нему копыто, куснув ближнего своего…».

— «Как я понимаю этого «кого-то», аж дух захватывает!» — ухмыльнулся в ответ жеребец, немного повышая голос, чтобы перекрыть поднявшийся вокруг гомон. Пони спорили друг с другом и с сидевшими между ними гостями, и внезапно, меня посетила очень интересная мысль о том, что прикидывающаяся древней и выжившей из ума старухой, староста города была отнюдь не глупа, и нарочно разбавила наши ряды, рассадив легионеров между превосходившим их числом жителями бурга – «Если меня вновь примутся угощать этим разбавленным пивом, то я тоже кого-нибудь покусаю, как волк».

— «Равикс, Равикс! Ты же знаешь, как я относилась к тебе все это время!» — горько произнесла Мать Почард, понизив голос при виде сердито сверкнувших глаз земнопони. Покосившись сначала на своих подданных, занятых разговором с легионерами; затем – на меня, без зазрения совести подслушивающую их разговор, она вновь обратилась к неспешно хлебавшему лишенный пены напиток жеребцу – «Зачем ты дал этим пришлым растроить наш союз? Разве я не относилась к тебе как к сыну? Разве обделяла своим участием? Разве не приняла тебя в лютую зиму?».

— «Конечно. И я воистину благодарен тебе, Перв… Мать Почард» — отбросив язвительность, почтительно поклонился ей пони, не обращая внимания ни на заинтересованный взгляды пирующих, ни на мою покрасневшую мордочку, которую я постаралась спрятать за кружкой с пивом. Похоже, где бы я ни появилась, я вечно расстраивала крепкие союзы, и приносила лишь беду и разлад – «Однако на сей раз ты перехитрила саму себя, и не моя вина в том, что твой план потерпел неудачу».

— «План? У меня не было никаких планов! Единственный мой долг – спасти всех, кого смогу, от жути, что наползает на наши земли как с севера, так и с юга!».

— «И именно для этого ты пригласила меня сюда?» — с вернувшейся иронией осведомился Равикс, с хрустом откусывая кусочек прессованного сена – «Рассчитывала, что двум мясникам не ужиться под одной крышей?».

— «Двум?» — теперь уже пришла очередь мне заинтересованно вздернуть бровь, глядя на сидевшего рядом жеребца. Лишившись своей брони, он демонстрировал окружающим довольно ладное тело, тяжеловатое в груди, и обладающее достойной коллекцией шрамов, украшавших буквально каждый дюйм его шкуры.

— «Старая история» — отмахнулся тот, со значением глядя на сидевшего возле Рэйна Лохматого. Мне вдруг стало интересно, специально ли он попросил своего приятеля-факира сесть рядом с моим заместителем в этом походе, как и я, шепнув на ушко приказ вогнать тому десяток сантиметров стали под ребра в случае очередного обострения хитрости у наших гостеприимных хозяев? – «Старая, и никому не интересная».

— «Расскажешь?».

— «Нет» — спокойно и безапиляционно отрезал жеребец.

— «Оуууу…» — я надулась, обиженно выставив нижнюю губу – «Значит, придется пить замечательный, шипучий, холодный и пенный «Суперсидр Эпплов» в гордом одиночестве, заливая свою печаль и тоску».

Равикс сделал абсолютно незаинтересованную морду, но судя по тому, как он отставил кружку, грустно взглянув на жиденькие остатки на ее дне, мои слова не остались незамеченными.

— «Значит, холодный и пенный?».

— «А уже не важно. Так что ты не отвлекайся, и хлебай свое пойло!» — злорадно ощерилась я, под громкие смешки своих подчиненных. Похоже, пегасы разделяли мое отношение к поданному нам питью – «И вообще, тут у вас какое-то брожение, как я погляжу? Народ, в целом, очень даже не против нашего присутствия, в то время как отдельные элементы в верхах – наоборот, всячески пытаются продать меня грифонам. Что, слух о награде спокойно жить не дает? Или неолиберальные реформы какие затеяли?».

— «Да, о награде речь шла» — не без сожаления отметил Равикс, заглянув в свою кружку – «Три тысячи за живую, и две – за не совсем живую, или покалеченную. Но погоди столь опрометчиво обвинять Мать Почард в алчности – я знаю ее много лет, и могу уверить тебя, что она желает пони лишь добра».

— «Ага. Я заметила» — не удержавшись, громко фыркнула я, выдув через затрепетавшие ноздри целую руладу – «Думаю, эти крылатые кошки были бы ко мне крайне добры, когда поволокли бы к своему хозяину. Ты что, издеваешься, Равикс?».

— «Это правда. Они хотели забрать тебя» — холодно, сквозь зубы, процедила старая кобыла. Увидев входящих в зал жителей, она поприветствовала их кивком головы, и ткнула копытом в сторону освободившихся мест у одного из столов. Приткнувшиеся с краешку земнопони вмиг забыли о еде, и принялись безо всякого стеснения разглядывать сидевших между их соотечественниками пегасов, каждый из которых уже стал объектом пристального внимания, что, впрочем, совершенно их не смущало, в отличие от моей собственной персоны. Рассадив вновь прибывших, Почард снова взглянула в мою сторону, влажно сверкнув белками выцветших глаз – «И тем самым принести мир в наши дома».

— «Мы могли бы сделать это и сами» — негромко заметил Равикс, так тихо, что услышала его лишь я, да сидящая на возвышении Первая Мать.

— «Ты видел, что они сделали с нашими воинами и охотниками».

— «Да ничего мы с ними не сделали!» — расслышав последние слова старой кобылы, громко возмутился Рэйн, отвлекаясь от плитки прессованного сена. Я только фыркнула, увидев прилипшие к зубам пегаса кусочки зеленовато-бурого толокна – «Самым буйным по головам настучали, да немного попинали тех, кто в драку лез — вот и все!».

— «А почему, кстати?» — поинтересовалась я, вертя перед глазами грубую, двузубую вилку, которой полагалось брать угощение с общего блюда. Этими столовыми приборами, выказывая вежество, оделили лишь столы для гостей, а прочие пони пользовались зубами и копытами, и без дополнительных помочей ловко используя то, чем наделили их создатели и природа – «Я не критикую, Рэйни, отнюдь. Просто все забывала спросить, как вы догадались не слишком уж буйствовать?».

— «Эй, это же пони, командир!» — оскорбился розовый жеребец, тряхнув буйной, кудрявой гривой. Услышав его слова, остальные пирующие притихли, повернув головы в сторону помоста – «Не грифоны какие-нибудь, верно? Ну, я хочу сказать, почему мы должны были бить и пони? Это против завета богинь, да и просто неправильно, поэтому мы все аккуратно делали – и били плашмя, и лупили по задницам и головам, чтобы быстрее вбить мысль, что с Легионом связываться не стоит. Как положено, в общем».

— «Молодец. Не возражаю».

— «Эт он верно сказал! Мы все – пони, правильно?» — вновь подал голос бородатый, поднимаясь из-за стола. Местные пони не изобиловали расцветкой, как их эквестрийские соседи, и несмотря на свои размеры, этот бурый земнопони казался запыленным и неказистым на фоне ярких шкурок моих подчиненных, заметных даже под блестящей броней – «Нет, я все-же скажу, Мать Почард!».

— «Сядь, Шегги!» — вновь каркнула Первая Мать.

— «А я скажу!» — с хмельным упорством настаивал бородач – «Пусть они гости, и грифонов прогнали, и все такое прочее… Но раз они их прогнали, то может, они и наших освободят? Раз их грифоны не любят, то и они их не любить должны, верно же?».

— «Ты не понимаешь – гостям нужно отдохнуть, собраться с силами после жаркой схватки» — с каким-то лицемерным сочувствием, громко произнесла Первая Мать, чей голос перекрыл все прочие голоса – «Они бились для того, чтобы силу свою показать, да себя потешить. Трудности наши им ни к чему, Шегги. Поэтому сядь, и не расстраивай дорогих гостей!».

— «А что у вас за трудности?» — насторожившись поинтересовалась я, с удовольствием находя причину, чтобы отставить подальше кружку, которую зачем-то, раз за разом, заботливо наполнял местной кислятиной молодой жеребчик. Я заметила, что все хозяйственные работы тут были возложены в основном на жеребцов, и за редким исключением, более-менее приличным оружием и хорошей одеждой могли похвастаться разве что кобылы, да несколько крупных дружинников, тяжело сопевших за спиной Первой Матери бурга.

— «Наши мелкие трудности недостойны внимания таких дорогих гостей с юга» — с видом величественной обиды вздохнула Первая Мать. Я заметила, что слова ее возымели свое действие, и местные пони начали переглядываться, явно недовольные чем-то – «Но мы выдержим. Пусть эта зима будет долгой, мы переживем и бескормицу, и нашествие врагов… И даже предательство. Пусть. Мы переживали и в прошлом – переживем и сейчас. Веселитесь, пусть ничто не омрачает сей пир!».

— «Зачем ты говоришь такое?» — негромко поинтересовался Равикс, отставив свою кружку. Стрельнув глазами по сторонам, я подтолкнула к нему свою посудину, надеясь, что никто не заметит подмены. Высунувшаяся у меня из-за плеча голова очередного служки вновь наполнила пустую посудину из зажатого в зубах, глиняного кувшина.

— «Разве все так плохо? Ведь еще вчера ты говорила, что…».

— «Я знаю, что я говорю, Равикс!» — взмахнула ногой старая кобыла, едва не потеряв при этом свой стоптанный накопытник – «И не тебе оспаривать мои слова! Быть может, если бы ты проводил меньше времени, шатаясь между разными бургами и поселениями, то и дело залезая в непролазные чащобы и гнилые болота, то знал бы, как на самом деле обстоят тут дела! Ты откочевал на север, в богатые места, и забыл свою родину, даже не интересуясь, какие тут творятся дела – и как можешь теперь ты указывать мне, что должен говорить мой рот?».

— «Значит, меня так мало ценят, что предпочитают кормить сладкой ложью взамен правды?» — нахмурился серый жеребец. Похоже, его сильно задели слова упрямой и несговорчивой старухи – «Мне говорят, что все хорошо, а скоро будет даже лучше…».

— «Ты сам выбрал свою судьбу! Разве не ты во всеуслышание объявлял, что чураешься наших забот? Разве не ты говорил, что твое дело – спасать нас от монстров, а не превращаться в такого же монстра, как мы?».

— «Это было давно, и не правда» — несколько смутился Равикс, заглядывая в мою кружку. Не найдя в ней ничего подозрительного, земнопони шумно сглотнул, махом ополовинив немалую посудину – «Я занимаюсь чудовищами, но не хочу влезать в ваши смуты, ссоры и бесконечные перебранки между соседями. Моя работа защищать пони, а не вставать на чью-то сторону в споре двух бургов из-за делянок в соседнем лесу!».

— «И поэтому ты и не слышишь, что говорят вокруг тебя пони. Что уже несколько месяцев из соседних поселений нет никаких вестей. Что над горами витает кровавая звезда. Что осень была дождливой, и вода затопила все борти, а оставшихся пчел сожрали целые стаи громадных шершней. Молоко створожилось, а сыр не уродился вовсе. Что коровы запаршивели, а овцы…».

— «В общем, кошмар! А при чем тут освобождение кого-то?» — решила прервать я этот поток местных ужасов. У тех, кто так готовит пиво, непременно должно было происходить что-либо подобное, поэтому меня не удивила подобная подборка деревенских кошмаров, хотя внутри меня кто-то предостерегающе дотронулся до моего сердца, словно призывая не дерзить, а обратить внимание на эти предостерегающие, грозные знаки, предупреждающие о… О чем? О будущем неурожае? Или принесенном кем-то вирусе табачной мозаики или золотистом стафилококке? Нет, без еды, конечно же, очень тоскливо, особенно тысяче с чем-то пони, а также домашнему скоту, который, по сути, ел то же, что и их хозяева. Еще при подлете я заметила, что в городе всего было несколько больших строений вроде риг и амбаров, в которых, судя по всему, хранились общий запас продуктов, и вытоптанные возле них дорожки ясно говорили, что здания эти пользуются всеобщим вниманием, даже несмотря на слова старухи о скудных запасах пищи. Задумчиво почесав за подживающим ухом, на котором грифоний клинок оставил длинный разрез, уже покрывшийся зудящей черной корочкой засохшей крови, я поправила гогглы, и вновь уставилась на Первую Мать – «Мы ж вас от этих курносых освободили, верно?».

— «Нас? От них?!» — рявкнул порядком захмелевший бородач. В отличие от меня, он пил местную бурду словно не в себя, и уже успел набраться, несмотря на все попытки выпроводить его из-за стола – «Да мы их и терпели тока потому, шта Первая Мать приказала! Но эти гады, которые наших юнаков похватали – они тут не пказываются! Бйатца, шта мы их…».

— «Отведите его куда-нибудь, и заприте, пока не проспится!» — быстро произнесла Почард, сделав кому-то за моей спиной знак в сторону бородача – «Гостей нельзя обижать. Это не вежливо».

— «А пиво наш-ше хлебать – эт вежлива?!» — вырываясь, проорал земнопони поверх уводившей его толпы – «А за соль-сено отплатить не хочеца? Юж-жане! Все беды от южан! Нин-навижу!».

— «О чем же шла речь?» — поинтересовалась я у повернувшегося ко мне Равикса. Почувствовав тычок под ребра, жеребец повернулся, и уже в который раз, едва заметно вздрогнул, увидев возле своей щеки мою мордашку, украшенную большими, непрозрачными очками-гогглами. Сердито нахмурившись, я все же решила задавить в себе обиду, и не обращать внимания на столь явные намеки на мой внешний вид – по крайней мере, пока.

— «Сам еще не знаю. Я прибыл за день до вас, и еще не успел послушать местных. Мать Почард не отпускала меня от себя все это время, и мне казалось, что ей было интересно выслушать истории о моих похождениях… Но теперь я в этом сомневаюсь».

— «Так может, узнаем?».

— «Конечно» — легко согласился жеребец, поднимаясь из-за стола – «Достопочтенная Мать Почард! Мы благодарны тебе за эту трапезу, и преисполненные благодарности, хотели бы спросить – что так гнетет Олд Стамп? О ком шла речь? Кого увели у вас унгоны?».

— «Сие неважно!» — мотнула головой старая пони, недобро поглядев на серого жеребца. Шум в зале усилился – «Мы проживем, как жили все эти годы. Как заповедовали нам Добрые Предки. Наши охотники справятся, и нам не нужна помощь чужаков!».

— «Они не появлялись уже две седмицы!» — выкрикнул кто-то из-за другого стола – «Первая Мать! Пошли их! Отправь за нашими родичами!».

— «Нет!» — сердито тряся головой, категорично отрезала старуха – «И не просите! Я и так уже дала вам все, что только могла – включая свою дочь! Они вернутся, нужно еще немного подождать!».

— «Вы отправили на поиски пропавших сородичей Нефелу?» — уши стоявшего передо мной жеребца прижались к голове, а голос вдруг стал каким-то напряженным, и совершенно чужим – «Мать Почард! О чем вообще вы думали?!».

— «Я думала о своем народе, белогривый! И не позволю никому сбить его с истинного пути!» — рассердившись, повысила голос пожилая земнопони, перекрывая оказавшимся неожиданно сильным голосом поднявшийся шум – «Я запрещаю вам даже заговаривать со мной об этом!».

Поднявшись, Первая мать горделиво выпрямилась, продемонстрировав когда-то мощную, а теперь постаревшую и ослабшую фигуру, и слегка подволакивая сухие ноги с узловатыми, подагрическими суставами, быстро покинула общий зал, оставив в смятении приглашенных на пир гостей.

— «Эмммм…».

— «Да уж, наделали мы дел» — вздохнул Равикс, опускаясь на половичок, и вновь принимаясь за пиво – «Расстроили достопочтенную Почард, и с местными, считай, поссорились… Похоже, скоро придется вновь выдвигаться в дорогу».

— «Ага. Вотпрямсчаз!» — не согласившись, буркнула я, глядя на широкую деревянную лестницу, уводившую куда-то в жилую часть общинного дома. Стоявшие на каждой ступеньке жаровни окрашивали резные стены и поддерживающие крышу столбы в цвета свежей крови, отчего потемневшее дерево казалось декорациями к самому настоящему ужастику. Что-то не ладилось вокруг — реальность, бывшая до того осязаемой и плотной, теперь ускользала у меня из-под копыт, проносясь куда-то, словно темные воды лесной реки, и мне до одури захотелось выскочить из этого дома, вместе со всем городом, вдруг ставшим похожим на какой-то корабль, несущийся в сторону поджидающей его бури или подводной скалы.

— «Ты ослушаешься Первую Мать?».

— «А я вообще обязана ее слушать?» — насупившись, поинтересовалась я у повернувшегося ко мне жеребца – «Местные плачутся, что у них украли кого-то. Местная правительница послала туда кого-то, во главе со своей дочерью – похоже, набирает политические очки своему дитяте, перед тем, как передать бразды правления в копыта отпрыска. Будущая надежда всего бурга так и не вернулась. Местные нервничают, правительница в ярости, мы – крайние. Я ничего не забыла?».

— «Разве что грифонов, мэм» — подала голос откуда-то с края стола Блуми Нэтл. Так и не притронувшаяся к еде и напиткам, она то и дело вертела по сторонам головой, следя за нашими подчиненными – «Они появились тут явно не просто так. Они ждали именно вас, мэм, и если позволите, я думаю, что они причастны к этому исчезновению. Ведь не запугали же они сотни живущих тут пони одной только парой звеньев, верно?».

— «Хммм… Не исключено. Значит, грифоны…» — прищурившись, я задумчиво постучала себя по губе, глядя в трещащий очаг – «И местные… Крепость… Корк… Тааак… Рэйн! Собирай наших! Что б через полчаса были готовы вылететь, ясно?».

— «Хар-рашо…» — протянул розовый пегас, отвлекаясь от какого-то задушевного разговора с Лохматым, втолковывающим ему что-то сиплым, спитым голосом дряхлого старика. Вокруг жеребцов уже валялось множество кружек, но несмотря на подозрительно блестевшие глаза пегас постарался подняться из-за стола с как можно более бравым видом, пусть и не с первого раза преодолев силу земного притяжения – «Куда-то отправимся? Драться? Эт-та хорошо! Хорошее дело для хорошей попойки!».

— «Вот и ладушки. Эй, собираемся!».

— «Странно, что за все это время я не встречал вашего брата, хотя и слышал про новых игрушечных солдатиков ваших принцесс» — произнес у меня за спиной задумчивый голос серого земнопони – «Пожалуй, мне нравится ваше отношение к жизни. Вы полетите?».

— «Ага. Последнее время я полюбила летать. Гораздо удобнее, чем месить грязь и снег своими ногами. Так что, уважаемый…».

— «Ну да, конечно. Пегасы!» — едва заметно скривился Равикс – «Все, кто не летают, считаются пресмыкающимися. Но ты подумай вот о чем – разве вам известно, сколько пони пропало? А если они ранены? Это вполне логично, ведь их нет уже несколько недель, судя по тому, что мы слышали на этом пиру. Значит, вам понадобятся повозки, перевязки, корпия[1], а так же те, кто знает лесные пути. Разве у вас есть такие пони?».

— «Предлагаешь себя на эту роль?» — прищурившись, ухмыльнулась я, оборачиваясь, и оценивающе оглядывая стоявшего передо мной жеребца – «Что ж… Ладно, уговорил. Повозками и тряпками поручаю заняться тебе – в конце концов, аборигены тебя знают, и кажется, все еще считают любимчиком Матери Почард. Я, тем временем, попробую выяснить, куда тут и кто подевался. И кстати, чем ты вообще занимаешься?».

— «О, ничего особенного» — в голосе земнопони вдруг прорезалась забавная, знакомая мне хрипотца, с которой тот, сделав как можно более безразличную морду, скосил глаза на мою спину и круп – «Я просто избавляю пони от кошмарных чудовищ. Ну, а если проще – я убиваю их, за плату».

---

— «Это не дорога, а какая-то тропа!».

— «О нет, это самая настоящая дорога – самая широкая по эту сторону великой реки».

Еле видимая с воздуха, тропинка вилась среди деревьев, ныряя в темные овраги, куда не добирался свет солнца, скрываясь под заснеженными кронами, и часто пропадая из виду для того, чтобы выскочить вновь из-за какой-нибудь раскидистой ели. Еще неделю назад я и мечтать бы не смела о том, чтобы разглядеть эту кабанью тропу среди торжественно блестящего леса, но теперь, когда мне приходилось мириться с этой странной пегасьей особенностью, которую наша санинструктор называла мудреным медицинским термином «пегасья амиотропия», я то и дело вздергивала голову к небу, спасаясь от вмиг увеличивающегося дерева или пня, на который падал мой взгляд. Мир вокруг меня вмиг терял привычные четкие очертания, резко дергаясь вперед, и услужливо позволяя разглядеть во всех подробностях предмет, на который обращался мой взор, но расплатой за это было ощущение тяжелой подушки, с размаху опускавшейся мне на голову, встряхивавшей и переворачивавшей мои мозги. Большие, круглые, затененные гогглы отчасти помогали, но не слишком, поэтому уже через пару часов неспешного полета я издергалась, изблевалась, и окончательно утратила благодушное настроение, рожденное этой прогулкой.

А посмотреть и впрямь было на что. Одевшаяся в зимнюю шубу тайга безмолвствовала, серебристо искрясь миллиардами снежинок, покрывавших покачивавшиеся как волны вершины, и блестящими водопадами падавших с веток в темневшую под ними чащу. Лесные речушки и ручьи уже сковало льдом, и лишь громада какой-то безымянной реки, не отмеченной ни на одной карте, неспешно катила свинцовые волны от одного края горизонта к другому по узкой дорожке промоины, сжатой со всех сторон нарастающим льдом.

— «В лесу дорог не торят» — вновь подал голос Равикс. Возлежа на мешках с провизией и худосочными холстами мешковины, в первое время он с интересом разглядывал расстилавшуюся окрест тайгу, но потом устал от однообразия проплывавших под нами заснеженных вершин, и теперь предпочитал глазеть на летевших рядом пегасов. Как и все мои пассажиры, вольные и невольные, он предпочел привязать себя к одной из веревочных строп, и во время полета даже не шелохнулся, вертя из стороны в сторону одной лишь головой. Наспех сколоченный местными щит, болтавшийся где-то под моим животом, скрипел и раскачивался, и если бы не страхующие меня подчиненные, придерживающие края нагруженной мешками платформы, возлежавший на ней Равикс уже давно бы сверзился со своего лежбища, даже несмотря на перетягивавшую его ребра веревку.

— «Меня больше беспокоит то, как долго ты сможешь тащить эту штуку».

— «Хммм… А ты прав!».

— «Эммм… Командир…» — намекающе протянул Рэйн, весело поглядывая на моего напрягшегося пассажира – «Высота небольшая, да и штука эта сколочена явно наспех…».

— «Ну и что? Ты не видишь, как мне тяжело?» — громко, чтобы слышал начавший обеспокоенно крутить головой земнопони, возмутилась я, старательно изобразив одышку изнемогающего тяжеловоза – «Я… Долго… Не протяну! Копыта холодеют… В глазах темно… Прощайте, братья!».

— «Все бы тебе издеваться над пассажирами, Раг!» — укоризненно попенял мне розовый пегас, перекрикивая раздавшийся со всех сторон хохот. Увидев, как обалдевший от происходящего Равикс впился зубами в узел веревки, стремясь то ли отвязаться, то ли наоборот, покрепче его затянуть, пегасы загоготали, наслаждаясь окаменевшей рожей серого жеребца. Поняв, что его разыграли, и опасно накренившаяся платформа вновь выпрямилась, принимая положенное ей горизонтальное положение, Равикс снова откинулся на мешки, и явно принялся размышлять о планах изощреннейшей мести, сверля мой живот колючим взглядом желтых глаз. Усмехнувшись, я вновь начала набирать высоту, старательно глядя на синее зимнее небо – по крайней мере, так глаза не стремились выскочить из орбит, размазываясь по затененным стеклам полетных очков.

— «А ты вообще уверена, что этот грифон тебе не соврал?» — спустя какое-то время осведомился земнопони, неприязненно глядя на Кабанидзе. Возбужденно скакавший по щиту сычик уселся на самом его краю, неподалеку от серого жеребца, и впившись крючковатыми когтями в посеревшие от времени доски, недовольно заколотил клювом по одной из строп, намекая мне, что не собирается терпеть подобные неудобства во время полета – «И кстати, мне кажется, или эта птица пытается отвязать наш груз?».

— «А мне кажется, что он просто пытается избавиться от тебя» — фыркнула я, ежась на холодном ветру. Каждое движение, каждый взмах крыльев позволял зимнему воздуху проникать под порядком вспотевший поддоспешник, что ухудшало мое настроение, подпорченное как бессонной ночью, так и продолжающейся ерундой, творившейся с моими глазами – «Как от самого бесполезного груза. Пока ты там рассуждал о принципах невмешательства с Первой Матерью, я предпочла более прямой и надежный способ выяснить, где они должны были обретаться… Ну, или откуда должны были начать. Их пригласили на встречу в какое-то место под названием Серый Ручей».

— «Это была крепостца, в которой останавливалась трапперы, да и унгоны на мен приезжали. Когда-то там даже ярмарка была, раз или два» — неохотно откликнулся белогривый. Рассердившись, земнопони стал удивительно похож на дувшуюся Лиф, следовавшую в моем кильватере – все еще переживавшая из-за моей шуточки, она, тем не менее, постоянно крутилась у меня перед глазами, не упуская возможности продемонстрировать свою обиду.

— «Но теперь они могут быть где угодно, верно?».

— «А ты у своего грифона спроси».

— «И спрошу, когда вернемся!» — я уперлась в воздух крыльями, и угрожающе тряхнула помост вместе с его пассажирами – «Ну и тогда зачем ты нам нужен?».

— «Для того, чтобы найти их следы» — вздохнув, не стал спорить серый жеребец, с демонстративно утомленным видом поглядев на негодующе возопившего что-то Кабанидзе – «Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из вас, нежные южные пони, смог бы отыскать в сарае собственный хвост, а не то что пройти хотя бы пару миль по этим лесам. В конце концов, расспросим местных, если не отыщем нашу пропажу по свежим следам. Охотников, например, или трапперов».

— «Кстати, а зачем вам охотники, Равикс?» — поинтересовалась было я, но… Ответить жеребец не успел – на горизонте показалось несколько темных точек, вспорхнувших из-за заснеженных вершин. Заметивший их первым, Рэйн громко рявкнул что-то на «втором командном», представлявшим из себя ядреную смесь из плохого эквестрийского и чудовищно искаженного сталлионградского языков, впрочем, компенсировавшем свои недостатки яркой эмоциональной окраской. Услышав вырвавшуюся у моего заместителя фразу, Равикс, как и все пони до и после него, с интересом вскинул голову, прислушиваясь к незнакомым словам, явно достойным того, чтобы их запомнить, в то время как два крыла уже ушли вперед, набирая скорость и высоту для того, чтобы обрушиться на головы приближавшихся врагов. Я пригляделась, и темные точки, впервые за все время поразившего меня недуга послушно, по моей воле, рванулись вперед, приближаясь и увеличиваясь в размерах. Похоже, это были пегасы, но что-то настораживало меня в том, как лихорадочно махали крыльями три несущиеся к нам фигуры, как дергались то вверх, то вниз, как размахивали всеми четырьмя ногами, словно…

— «Они словно стараются привлечь наше внимание» — наконец, обеспокоенно заявила Нэтл. Прошло всего несколько минут, а авангард нашего отряда уже окружил затормозивших пришельцев, и после короткого совещания, нырнул куда-то вниз, под кроны деревьев, оставив одного из своих в воздухе в качестве ориентира. Мы экспроприировали эту тактику у древних пегасов, досконально описывавших в своих свитках период междоусобиц, предшествовавших созданию древних королевств, ставших предтечами нынешнего Эквестрийского Королевства – тогда крылатые лошадки регулярно нападали на поселения земнопони и единорогов для лихого грабежа, и висевший в воздухе караульный, помимо наблюдения за небом и землей, был единственным, кто мог бы предупредить товарищей о приближающейся опасности. Что ж, ничто не ново под луной, и древняя тактика работала и поныне – дозорный безмятежно висел в воздухе, поглядывая то на нас, то на землю, и оставшийся путь мы проделали быстро, но спокойно, периодически шипя на пытавшегося встать на своих мешках серого жеребца. Поглядев на приближающеюся стаю, пегас успокаивающе махнул копытом, но затем заполошно шарахнулся прочь, когда мимо него, хлопая крыльями, просвистела бежевая фигура пони, окатанная облаком сверкающих снежинок. Разметав усыпанные снегом ветки, она взвилась в небо, где лихо заложив пируэт, перекувырнулась через голову, и ринулась в нашу сторону, явно идя на таран. Рыкнув, я мысленно обматерила и раззяву-следящего, и летевших рядом подчиненных, с открытыми ртами таращившихся на эту воздушную акробатику, после чего приготовилась к удару. Однако через мгновение, перед моим носом вырос чей-то круп, заслонивший меня от надвигающейся угрозы, и свирепо дергая кудрявым розовым хвостом, рванулся навстречу нападавшему.

К счастью, боя не случилось.

— «Вниз!» — рявкнул кобылий голос, впрочем, тут же сменившийся громким ойканьем, когда розовогривый кентурион с глухим стуком врезался в его обладательницу – «Ох! Эй, да отцепись, ты!».

— «Кто такая?!» — сердито рыкнул Рэйн, даже и не думая отпускать бьющуюся в его объятьях бежевую пегаску. Крупная, сильная, она таскала жилистого пегаса из стороны в сторону, и быстро высвободила сначала одну, затем и другую ногу, которыми не преминула попробовать на прочность облегченную пегасью лорику. Без особенного, впрочем, успеха – «А ну, угомонись!».

— «Копыта убрал! Убрал копыта, малохольный!».

— «Рэйн, угомони ее, а?» — сердясь на саму себя и окружающих за свой испуг, скомандовала я, злобно глянув на подлетавшего к нам караульного – «В конце концов, сломай ей ногу! Пусть лучше от боли орет, чем выносит мне мозг своими визгами! Ты! Веди уже, Зоркий Глаз, таскать тебя за вымя!».

Последняя фраза предназначалась виновато оглядывавшейся сотнице. Услышав начальственный рык, она закивала, и припустила вниз, указывая мне дорогу среди вершин. Вскоре вековые сосны расступились, и прямо под нами проглянула излучина реки, затерявшейся среди заснеженных деревьев. Скованная льдом, «лесная дорога» изгибалась, охватывая невысокий холм, на котором, окруженная с трех сторон когда-то высокими, а теперь разрушенными едва ли не до основания стенами, находилась довольно ровная площадка, похожая на карликовый лабиринт из-за обломков камней, серевших на изломах сеткой скреплявшего их когда-то раствора. Похоже, это место и впрямь было обитаемо – кое-где, в удобных закутках между камнями, торчала пара очищенных от снега столов, а из продуха одной из землянок, лепившихся к остаткам небольшого донжона, в небо поднимались клубы жиденького, серого дыма, рассеивавшегося среди ветвей. Спустившийся до нас десяток спокойно стоял или неспешно летал среди деревьев, осматривая окрестности, но судя по спокойному, сосредоточенному виду нашего авангарда, опасаться пока было нечего, и я с облегчением пошла на посадку, грохнув посреди заснеженной площади свой груз, подняв при этому взмахами крыльев целую снежную бурю. Следом за мной опустился и Рэйн, все еще сжимавший передними ногами немного присмиревшую кобылу. Возможно, это была работа его пегасьей обаятельности, которой, в целом, могли похвастаться многие крылатые жеребцы, а может, всему виной было заломленное болевым приемом крыло отчасти угомонившейся пегаски, сердито шипевшей себе что-то под нос. Выпутываясь из ременной петли, с помощью которой мне удавалось тащить свой нелегкий груз, я на миг потеряла из виду серого земнопони, обнаружив его уже возле землянок, из которых выползали лохматые фигуры, облаченные в длинные, грубые одежды из мешковины. Увидев нашу полусотню, опустившуюся на стены и двор разрушенной крепости, лесовики вознамерились было юркнуть обратно в свои пропахшие дымом и грязью убежища, но увидев спокойно стоявшего неподалеку Равикса, решили не спешить, а также не делать резких движений на виду у висевших над их головами пегасов.

— «Ну вот, и нашлись, пропащие!» — зябко постукивая копытами, обрадовалась я. Кто бы там что себе ни воображал, а таскать на себе несколько десятков фунтов холоднющей стали, да еще и зимой, было не так-то просто – «Хотя для спасательной операции их как-то маловато…».

— «Потому что это все, что от нее осталось!» — топнув, резко бросил Равикс. Стоявшие перед ним земнопони потупились, скрывая морды в мешковине грубых капюшонов, а буйная кобыла, все еще кривившаяся в захвате Рэйна, изрыгнула поток проклятий, заставивший удивленно обернуться даже меня – «Да-да, Нефела, я тоже рад тебя видеть живой и здоровой».

— «А я была бы рада увидеть тебя в домовине, белобрысый ублюдок! Мерзавец! Голодранец! Лгун!».

— «Ого! Вот это встреча…» — протянула я под довольные смешки подчиненных. Сердито зыркнувший на меня Равикс сделал вид, что не понимает, о чем идет речь, но рвавшаяся из лап нашего кентуриона пегаска не оставила ему ни малейшего шанса замять этот разговор. Увидев мой разрешающий жест, Рэйн разжал передние ноги, и тотчас же поднялся повыше, во избежание проблем с разъяренной кобылой. Как оказалось, волновался он зря – очутившись на свободе, та рванула вперед, загребая копытами снег, и словно буран, обрушилась на попытавшегося отстраниться земнопони.

— «Что ж, обещания надо выполнять, иначе однажды может случиться что-нибудь вот такое вот» — философски протянула я, глядя на бросавшуюся на Равикса пегаску. Бежевая шерсть, темно-рыжая грива и зеленые глаза – кажется, такая масть называлась каурой, если мне не изменяла память, поэтому я не отказала себе в удовольствии облизать взглядом мощные задние ноги, поджарый круп и светлые щетки на копытах, при виде которых у меня всегда начиналось обильное слюноотделение. Я определенно хотела себе такие же, но как бы я ни старалась, кроме как обросших до крайне бомжеватого вида венчиков копыт, добиться подобного эффекта так и не смогла. Наверняка, это был какой-то доминантный ген, существующий лишь у северных пони, и достающийся лишь таким охламонам, как Буши Тэйл, а не тем, кому он и вправду был нужен и дорог. Мир, ты несправедлив!

— «Ага. А еще – помнить, как зовут твоих кобыл, хотя бы по именам» — со смехом гаркнул кто-то из легионеров – «И не допусти богини, если перепутаешь в постели…».

— «Никогда бы не перепутал!» — шаг за шагом отступая все дальше и дальше, попытался оправдаться серый жеребец, уворачиваясь и грудью встречая все наскоки безумно рычащей кобылы. Словно позабыв о своих крыльях, она бросалась на отмахивавшегося от нее жеребца, стараясь как можно больнее ударить его по морде, по ребрам, или хотя бы по ногам, однако ее жертва демонстрировала чудеса ловкости, раз за разом уклоняясь от всех и всяческих атак рассвирепевшей кобылы — «Нефела, послушай… Неф, ну хватит уже, а?».

— «Не называй меня так, ты!» — поняв, что безумные напрыгивания лишь выматывают ее саму, кобыла перешла к ближнему бою, пиная и кусая ненавистного жеребца, с растерянной улыбочкой, вяло отмахивавшегося от столь бурных наездов. Наконец, загнав противника в угол, пегаска отскочила назад, пофыркала, загребая снег передней ногой, словно готовящийся к рывку спринтер, и рванув вперед, врезалась в грудь стоявшего перед ней жеребца. Покачнувшись, он прянул назад, но не успев даже ухмыльнуться, грохнулся в большой и холодный сугроб, к которому исподволь подводила его хитрая пегаска.

— «Получил? Получил? ПОЛУЧИЛ?!».

— «Получил. И что дальше?».

— «А дальше я буду вынуждена прервать столь бурную сцену семейного воссоединения» — хрюкнула от смеха я, подкрадываясь к двум спорщикам – «Равикс, вылезай из сугроба. А ты…».

— «Нет уж, спасибо. Мне и тут хорошо» — поспешно отказался белогривый, поглядывая на крутившуюся рядом пегаску.

— «А кто ты такая?» — живо развернулась ко мне бежевая кобыла. Вблизи она выглядела не такой молодой, как мне казалось ранее, но все равно, очень и очень симпатичной, и я машинально облизнула вмиг пересохшие губы, глядя в зеленые, искрившиеся от злости глаза. Подойдя ко мне вплотную, она, с видом полного превосходства, уставилась на меня сверху вниз – «Еще одна железная куколка с юга?».

— «Ну… Можно сказать и так. Кхем…» — я закашлялась, ощутив в своем голосе предательскую хрипотцу. За моей спиной послышались сдержанные смешки, но стоило мне обернуться, как окружавшие нас легионеры тотчас же сделали вид, что они тут совершенно не при чем – «А ты кто такая? И зачем пытаешься лишить нас проводника? Это мой жеребец, я его первая нашла!».

— «Ах воооот оно как…» — голос каурой не предвещал ничего хорошего ни мне, ни моему «проводнику», опасливо выбиравшемуся из своего сугроба. Похоже, он все-таки понял, что сидя на одном месте, он только приближает тот момент, когда его начнут хоронить в том же самом сугробе – «Так значит, ты подцепил где-то эту потаскушку, да еще имел наглость приволочь ее в наш дом?!» — взьярилась пегаска, и без предупреждения, ударила меня грудью, заставив проскользить несколько футов назад, упираясь ногами в рыхлый, еще не утоптанный снег. Легионеры вокруг напряглись, уже безо всякого, даже показного дружелюбия глядя на зарвавшуюся кобылу, однако, быстро расслабились, увидев мое предупреждающе вскинутое копыто – «Да я ее…».

Дальнейшие несколько секунд превратились для меня в настоящий калейдоскоп из смазанных картинок. Подпрыгнув в воздух взмахом широко раскрывшихся крыльев, я увидела, как бросившаяся на меня пегаска проделала тот же самый маневр, но ее исказившаяся от злости морда быстро украсилась алым, когда я, вместо того, чтобы начать крутить в воздухе пегасьи кругаля, рванулась к своей противнице, и обхватив ее передними ногами, принялась лупить ее закованной в сталь головой. Рванувшись, она попыталась сначала освободиться, затем – прикрыться, а потом и просто удрать, бестолково шлепая по воздуху крыльями. Наконец ощутив, что моя голова понемногу начала превращаться в самую настоящую звонницу, я выпустила свою жертву, швырнув ее в тот же сугроб, где она и осела, тотчас же принявшись размазывать по морде снег, быстро окрасившийся свежей кровью из разбитого носа и множества мелких, но обильно кровящих, ушибленных ран. Шмыгая носом, она пошарила вокруг передней ногой, словно ища какой-нибудь камень или палку, которые можно было бы кинуть в наглую пришелицу, но натолкнулась лишь на копыто своего знакомого земнопони, протягивавшего ей неровно скомканный снежок.

— «Что ж, вот вы и встретились» — теперь пришла очередь серому жеребцу скорчить ехидную морду, глядя на двух недовольно сопевших кобыл. Выбравшись из сугроба, он внимательно поглядел на меня, и убедившись, что я не собираюсь продолжать эту короткую стычку, сильным рывком выдернул из снега негромко ойкнувшую подругу – «Поздравляю тебя, Неф – вот ты и познакомилась с настоящим, известным в наших краях, Мясником Дарккроушаттена».

---

— «Какие у тебя странные глаза».

— «Ну да…» — с неловкостью пробормотала я, отводя взгляд от бесцеремонно разглядывавшей меня пегаски. Кличка, которой наградили меня пони, быстро свела на нет весь конфликт, чему, как я подозревала, немало способствовала та жесткость, с которой я подавила любые попытки поставить меня на место со стороны этой северной пегаски – «У тебя тоже очень красивые… Эммм… Глаза».

— «Правда?» — скептически подняла разбитую бровь Нефела, впрочем, тут же скривившись от боли в разбитой морде – «А моя спина разве не хороша? Или под хвостом у меня не так, как надо?».

— «Неф…» — примиряюще произнес Равикс, с шуршанием проходясь хвостом по спине сидевшей рядом с ним пегаски – «Не стоит вот так вот, сразу, ссориться с теми, кто хочет нам помочь. Подумай, что бы сказала на это твоя почтенная матушка».

— «Она долго бы читала мне поучения о том, почему не стоит связываться с изнеженными южанами, склонными к мерзости и прочему блуду!» — строптиво топнула копытом не желавшая угомониться кобыла – «Ты слишком долго был среди южных равнин, Равикс, и явно надышался гнилым воздухом юга!».

— «А может, ну их к Дискорду, командир?» — заметил закипающий кентурион. Сидя с нами в землянке, возле дымящего очага, Рэйн негромко кашлял, когда дым поворачивал в его сторону, и уже давно нацепил свои гогглы, спасая глаза от разъедавшей их атмосферы, царившей в этом полуподземном жилище, пропахшем старой едой, старой одеждой и чем-то, что я могла бы назвать только стариной. Сходившиеся над нами стволы деревьев уже давно лишились своей коры, и в неподвижном воздухе причудливо мерцала опадающая с них сажа, словно черный снежок, словно прах ушедших лет.

— «Поясни».

— «Они нам тут не рады. Мы, честно говоря, тоже» — наотмашь рубанул правду пегас – «Мне совершенно не улыбается получить тут в бок меч или халберд лишь потому, что нужно помочь местным грязноногим справиться с ихними проблемами!».

— «Рэйн, Рэйн, какие слова ты употребляешь в обществе наших северных друзей!» — помимо моей воли, в мой голос закралась слышимая не только мне издевка – «У нас есть приказ, у нас есть задачи. Не стоит вот так сразу портить отношения, правда?».

— «Какие отношения, командир? Подождем, пока их грифоны не угонят в рабство, а потом и пацифицируем всю территорию. С какой стороны не погляди – нам одна польза и выгода».

— «Да?! А жратаньки вы что будете, а?» — не утерпев, подорвалась с места каурая – «Вы еще нас на помощь звать будете, железные бошки!».

— «А грифоны сено не едят!» — нагло ухмыльнулся ей в морду розовый жеребец – «Так что нам же больше достанется!».

— «Интересный план…» — шмыгнув сопливящимся носом, я поворошила веточкой гудевшее в очаге пламя – «И не лишен своеобразной элегантности. Но ты забыл об одном, Рэйни…».

— «О чем же?».

— «Они – тоже пони» — вздохнув, откликнулась я, отбрасывая надоевшую мне ветку. Вся эта землянка, все эти вонючие лежаки и нестерпимый, въевшийся в бревна запах гари – все это давило на меня, заставляя крылья подрагивать от нестерпимого желания выбраться из затхлого, убогого жилища северного народа. Вновь ощутить ветер, бросающийся под крыло. Как жаль, что это почти невозможно…

«Эх, старик-старик. Ну почему ты, как медведь, зимой вечно заваливаешься в спячку?».

«Правда? И почему же невозможно? Просто встань – и выйди. И если им это нужно, то они сами потянутся за тобой. А если нет – то зачем они тебе?».

«Политика».

«А война – продолжение политики другими средствами, детка. Не давай говорунам ослепить тебя словесами, запутав в собственных интригах. Они – лишь смазка, позволяющая функционировать сложному государственному механизму. Но когда приходит беда – угадай, какой смазкой пользуются все, без исключения, народы?».

«Кровью, конечно же» — бледно хмыкнула я. Горький дым стелился над потолком, опускаясь на наши фигуры, отчего мне казалось, что сидевшие напротив меня пони медленно колышутся в этом затхлом мареве, окутавшим землянку — «Вот уж не думала, что я настолько подкована в политике!».

«Кровью смелых. Кровью доблестных. И кровью тех, кто заслонит собою других. И именно это сберегло в прошлом множество жизней. Кровь, а не словеса».

Подняв голову, я увидела, что окружающие безмолвно таращатся именно на меня. Поднявшись, я поглядела на них – темные фигуры в сером дыму – и медленно поднялась из землянки, давая возможность понять, давая время осмыслить свой жест – довольно демонстративный, конечно. Запрокинув голову на пороге, я с наслаждением вдохнула холодный, кусачий, но такой чистый и свободный воздух, не скованный куполом из переплетающихся, древних стволов. Казалось, достаточно было взмахнуть только крыльями…

— «Командир!».

— «Раг, ты куда-то собралась?».

— «Мы сами справимся, слышите?! Сами!».

Оглянувшись, я посторонилась, и молча глядела на вылезавших из старой землянки. Успевшие основательно подкоптиться, пропахшие дымом и вонью, они громко выкрикивали какие-то слова, но быстро умолкали, видя мою неподвижную фигуру, стоявшую на фоне истоптанного копытами снега. Я вновь окинула их взглядом – пегаса, земнопони, и северянку, имевшую крылья пегаса, и душу дремучего лесовика. Как они были похожи…

«Свят-свят-свят! Что-то мне в голову лезет уже совершенно безумное!».

«Сие не безумие. Ты просто начала понимать» — негромкий, грассирующий голосок ласково лизнул мои мысли, звуча не в ушах, а в самой голове – «Прекрати уже сомневаться и мучаться, а просто бери, и веди за собой тех, кто готов. Тех, кто верен. Тех, кто будет полезен. А остальные…».

«А остальные отправятся в отвал?» — от этой мысли мне стало горько, словно я, ненароком, вдруг прикоснулась к тому, ушедшему от нас миру, в котором можно было использовать кого и что угодно для достижения собственных целей – «Остальных просто выбросить за борт?».

Ответа не последовало. Притих даже ветер, негромко гудевший среди высоких деревьев, и далеко-далеко разносились по воздуху скрипы копыт, которыми озябшие легионеры месили хрусткий наст, превращая подмерзшую корочку в рыхлую целину. Интересно, а куропатки тут водятся?

— «Что, прости?» — оглянувшись, я увидела Нэтл, подкравшуюся ко мне со спины, и внимательно глядевшую на меня, словно и впрямь ожидая ответа на свой вопрос. Странно…

— «Ты что-то говорила… Ну, или бормотала себе под нос» — осторожно просветила меня рыжая кобыла, опасливо косясь на меня, словно на буйнопомешанную – «Что-то про куропаток».

— «Вон, видишь? Снег стал плотным» — мое копыто указало в сторону дальнего угла площади, еще не испорченного копытами и лапами зверей или пони – «Я читала, что куропатки ныряют вечером в снег, для ночевки, но если утром пройдет мокрый снег, или наоборот, подморозит после оттепели, то они оказываются в плену, и задыхаются, не в силах разбить плотный, смерзшийся наст».

— «Возможно» — пожал плечами Равикс, без особенного интереса глядя на заснеженный лабиринт, стены которого доходили ему едва ли до холки – «Я не специалист по пернатым. Вот снежные черви тут могут водиться – их всегда тянет к широким, немного холмистым долинкам».

— «Да. Поэтому вам лучше собираться в дорогу. А то без копыт останетесь, не зная наших лесов!».

— «Я вызволю ваших пропавших. Пусть даже это и будет такой же глупостью, как помощь застрявшим куропаткам, которые следующим же утром, вновь окажутся в снежном плену» — повернувшись, я твердо взглянула в зеленые глаза хамившей напропалую пегаски. Осекшись, та вздернула голову и приготовилась вякнуть мне что-то еще, но копыто серого жеребца, намекающе прикоснувшееся к ее ноге, заставило нервную дамочку поперхнуться заготовленной фразой – «Думаю, что вы знаете, где они могут находиться. Ну, или догадываетесь об этом. Поэтому давайте сэкономим друг другу немного времени, и выясним, где находятся плохие грифоны, утащившие куда-то глупых, но от этого не менее симпатичных мне пони. Пусть даже не все они этого заслуживают».

— «Ну и зачем ва… Ладно, ладно» — сдавшись, буркнула та, столкнувшись взглядом с пристально поглядевшим на нее земнопони – «Ты прав, белогривый. Но я должна была сделать это сама. Сама, понимаешь? Это было очень важно для моей матери, и даже если я не собираюсь становиться Первой Матерью Олд Стампа, это не значит, что я не могу быть верной дочерью своего бурга, пусть даже не все это признают!».

— «Не претендую на лавры освободительницы» — буркнула я, игнорируя удивленно раскорячившиеся уши Нэтл – «Ты гордо извлечешь их из узилища, как и положено хорошему вождю. Мне же нужен результат, а не почести, ясно? Итак, кто к вам приходил, и приходил ли вообще?».

— «Никого за эти две недели» — замотала головой каурая, отчего ее длинная, до земли, грива с шуршанием хлестнула по боку стоявшего рядом жеребца – «Поэтому мы сами разослали лазутчиков».

— «И откуда же они не вернулись?».

— «Откуда ты… Ну да, не вернулись. Тебе об этом Первая Мать рассказала?».

— «Нет. Она всячески пыталась скрыть сам факт того, что у вас неприятности» — я дернула щекой, услышав за спиной покровительственные смешки подчиненных – «Правда, скрыть пару десятков грифонов в вашем городке ей так и не удалось. Странно, правда? Итак, откуда не вернулись ваши пони?».

— «Погоди, так ты была у нас?!» — уже не на шутку опешила пегаска, переводя взгляд то на меня, то на Равикса, с отстраненным видом слушавшего наш разговор – «Но тогда как же… А где же тогда унгоны? Они ушли?».

— «Не совсем. Они все еще там, но уже далеко не как захватчики, и сомневаюсь, что как гости!» — отрезала я, ощущая, что запас моего терпения начинает иссякать – «Один в клетке сидел до нас, а теперь его компания несколько расширилась. Короче, где они пропали, ты можешь сказать, или нет?!».

— «На юго-востоке!» — вздрогнув от моего окрика, выпалила бежевая кобыла – «Эй, не ори на меня, ясно? То, что ты путалась с этим репоголовым мулом еще не значит, что ты можешь…».

— «Конечно же нет. Равикс, что там, в этом направлении? Кажется, эта ваша река?».

— «Приблизительно. Это холмистая местность, изрезанная оврагами и балками. Возможно, есть речки и ручьи. Я ни разу не был в тех местах, да и никому не советую – особенно сейчас».

— «Почему? Там так много чудовищ?» — поддела я серого жеребца. Покрутив головой, я заметила Лиф, без дела шатавшуюся по обвалившемуся краю стены, и поманила ее к себе копытом. Мгновенно воспрянув духом, та едва ли не падая, бросилась в нашу сторону, по пути, опрокинув еще парочку легионеров, сердито выругавшихся вслед неугомонной пегаске.

— «Там так много унгонов» — фыркнул он, шагнув в сторону и давая дорогу приземлившейся синей ракете, в спешке, зацепившейся крылом за камень, и проделавшей большую часть пути до моих ног на собственном брюхе – «А им, как ты понимаешь, охотники на чудовищ не нужны. Хотя…».

— «Хотя что?».

— «Хотя я слышал, что кое-кто из моих знакомых там побывал… Да, кажется, это было связанно с каменной гидрой. Несколько лет назад его наняли для зачистки какой-то пещеры, в которой завелось чудовище, и кажется, он отправлялся именно в те края. Жаркое дельце было, если верить его словам – там кто-то решил поселиться, и зачем-то разворошил большую скалу, под которой обнаружилась небольшая пещера. Ну, а в самой пещере, конечно же, гидра».

— «И что же было дальше? И что это за гидра такая? Как выглядела? Опасная?».

— «Дальше? А дальше не было ничего» — пожал плечами земнопони, старательно отводя глаза от Лиф, затеявшей у ближайшей стеночки разминку – «Гидру он положил, но и сам едва жив остался. Здоровая это зверюга, хотя и не такая большая, какие бывают на юге, в Вечнодиком лесу. Но в узкой расщелине и самой пещере три головы куда как лучше одной, а его наниматели, не пожелавшие марать себя общением с такими как мы, «забыли» предупредить, что сами пытались справиться с монстром. Но только его разозлили».

— «Поучительная история» — разочарованно буркнула я – «Увы, нам будет противостоять не какой-нибудь зверь, а самые настоящие птицы, поэтому нам придется что-то придумать… Рэйн! Есть идеи?».

— «Большую группу заметят. Значит, нападем на закате?».

— «Логично. Но что мы заметим в лесу, в темноте?».

— «Ээээ… Может, выслать разведчиков?».

— «Можно. Но если их заметят? Вон, лесовиков, живущих в этих местах, и тех схватили, а уж нас… А если у них есть какая-нибудь трехголовая, семикрылая и десятиху… Кхем… В общем, гидра. Представляешь? Аааам! – и нету разведки».

— «Тогда пойдем всей стаей! Да еще и оставшихся прихватим – нечего им в городе прохлаждаться!» — начал горячиться пегас, резко взмахивая копытом – «Я считаю, что нужно ударить – быстро и смело! Как тогда, возле крепости! Что б только перья от этих грифонов и полетели!».

— «Возле крепости? И что там у вас случилось?» — без особенного интереса осведомилась Нефела. Оставшиеся в лагере земнопони, не спеша, вылезали из своих землянок, и неловко поправляя тряпичные плащи и попоны, один за другим, вставали за спиной мохноногой пегаски – «А главное, возле какой из них? В этих лесах много руин, когда-то принадлежавших великому народу, и когда-нибудь, мы восстановим былое величие наших предков».

— «Да кто его знает. Какая-то крепость, какие-то грифоны…» — протянула я, искоса взглянув на настороживших уши четвероногих. Прошло всего-ничего с момента, когда мы сделали первые шаги из Новерии, вступив в эти нехоженные эквестрийцами земли, а моя паранойя уже цвела пышным цветом, заставляя подозревать всех и каждого в пособничестве пернатым ублюдкам – «Столкнулись, подрались. В общем, ничего интересного, как говорит один мой кентурион. А просто так, крупом вперед мы лезть не будем. Мы поступим вот как…».

Полет на юго-восток не прошел без неожиданностей. Как и говорил Равикс, сосновые леса под нашими крыльями постепенно сменялись жидкими рощицами, состоящими из более привычных для эквестрийцев дубов и берез, редким пушком покрывавших белеющие снегом холмы и глубокие балки, вившиеся у подножий этих холмов. Перетекая одна в другую, они походили на хорошие дороги, и я долго недоумевала, как могли северяне или грифоны пропустить столь хорошее место для множества поселений, не превратив ее в аналог Гардарики[2], а ограничившись одной лишь узкой полосочкой санного пути… Впрочем, объяснение этому нашлось довольно быстро. Уже через пару часов полета крыло, шедшее в авангарде, вдруг нырнуло куда-то вниз, не оставив после себя даже караульного, заставив меня быстрее заработать крыльями, а Рэйна – негромко ругнуться от столь вопиющей халатности, да еще и в условиях, максимально приближенных к боевым. Учишь их, учишь, а толку…

Причиной столь резкого исчезновения стал небольшой дом, притаившийся в склоне очередного холма. Добротный каменный фасад, украшенный толстыми, многогранными колоннами, скрывал за собой целое здание, выстроенное, или лучше было бы сказать, выкопанное в теле холма, и состоящее из нескольких ведущих вниз коридоров, каждый из которых оканчивался небольшой комнатой. Каменные стены его были сложены из неровных, но тщательно обработанных и подогнанных друг к другу камней, а каждая притолока, каждая колонна и косяк, коих немало обнаружили мы в этом странном доме, были украшены грубоватым, но приятным глазу орнаментом. Освободившись от сбруи, успевшей меня откровенно утомить, я отправилась на прогулку по этому сказочному домику, чем-то неуловимо напоминавшему о старинных сказках про гномов, и не сразу обратила внимание на мечущуюся по коридорам Нэтл, запутавшуюся в наклонных поверхностях, ребристых, словно доска.

— «Эй, ты не меня ищешь?».

— «Слава богиням, ты тут!» — простучав копытами по камням, которыми был ложен пол, выдохнула она, останавливаясь вместе со мной возле небольшого очага – «Это не дом, а какой-то лабиринт!».

— «Всего три коридора, три комнаты, прихожая и чулан. Да, действительно, лабиринт» — усмехнулась я, глядя на странное подобие печки – «Гляди, какая вещь. Тут явно живет представитель высокоорганизованного сообщества, скорее всего – даже народа, причем древнего, этого у них не отнять».

— «Пач-чиму ты так решила?» — поперхнувшись какой-то заготовленной фразой, опешила рыжая пегаска. Мельком оглядев заинтересовавшую меня печку, она уставилась на меня с таким видом, словно у меня вдруг выросла еще одна голова – «Почему ты так решила? Ты серьезно не знаешь, кто тут живет?».

— «Откуда? Я же в первый раз в этих местах, как и ты» — пожав плечами, я двинулась по комнате, разглядывая украшавшие каждый угол колонны и каменные плинтусы, так же украшенные неказистой, но тщательно выполненной резьбой – «Но погляди на сам дом. Видишь этот орнамент? Он явно выполнен по определенным канонам, и украшает все мало-мальски значимые поверхности в этом доме. А печка? В каждой комнате есть вот такой вот, напоминающий перевернутую чашку очаг».

— «Ну и что?».

— «Они одинаковы. Видишь, вот тут, у каждой печи есть опоясывающая ее полочка, а трубы выведены наружу через вот этот каменный набалдашник, в котором, скорее всего, проделаны извилистые дымоходы. Потрогай, какой он горячий – ничуть не холоднее самой печи!» — я оглянулась, стараясь представить себе тех, кто жил в этом доме. Как пользовались они окружающими нас предметами, и как рождались эти предметы под влиянием анатомии и психологии этих существ. Как изменялись и угасали, уступая место чему-то новому, скрывавшемуся до поры под старой оберткой из привычных форм и резных украшений. Наверное, Луна была в чем-то права, и ее уроки для меня были не совсем бесполезны, судя по круглым глазам таращившейся на меня Блуми Нэтл – «Или вот кровать. Круглая каменная миска с набросанными в нее тряпками и одеялом. Они одинаковы в каждой из комнат, покрыты одинаковой резьбой, но вот у этой вот, например, отбит набалдашник на ручке, а заменить его никто не спешит – значит, штука не эксклюзивная, а вполне обыденная. Поэтому я вижу тут целый народ, уже давно и прочно владеющий множеством ремесел, и обладающий цепкими конечностями – вон, разбитая кружка лежит, но пони вряд ли смог бы пить из такого вот узкого и высокого бокала. Значит…».

— «И? Кто же это?» — не на шутку заинтересовалась рыжая, задорно блеснув глазами в полумраке комнаты, подсвеченной лишь огнем, негромко потрескивавшем в очаге.

— «А хрен его знает!» — подумав, выдала я. Стоявшая напротив кобыла звонко стукнула себя по лбу копытом – «Огонь не потух, кружка разбита возле кресла – интересно, они все на свете делают из камня, включая мебель? – на кухне булькает какой-то вкусный суп… Думаю, жители не могли далеко уйти, верно? Я бы с удовольствием познакомилась бы с этим народом».

— «О да! В чулане сложены мертвые животные, во дворе висят сети, а на кухне варится какая-то чудовищная похлебка, в которой плавают чьи-то кости! А запах…».

— «Эй! Нормальный запах ukhi!».

— «Не знаю, что означает это слово, но я думаю, что тебя отравили!» — безапелляционно заявила Нэтл, хватая меня за нечесанный хвост, и припуская на выход из дома – «Жапах ей, фитите ли, нхафится! Умные шлофа кофорит! Шкорее, на фостух!».

— «Эй, это ты так сейчас намекнула, что я тупая кобыла?» — зарычала я, без особенного эффекта пытясь упираться всеми четырьмя копытами в дощатый пол – «А в морду?!».

— «Ты фама так говорила!».

— «Нашла кого слушать! А ты вообще сейчас говоришь как… Грифон?!».

— «Точно» — увидев, в каком виде мы вывалились из домика, мой отряд весело зафыркал, впрочем, не слишком удивленный таким появлением своего командира. Обернувшись, я мигом забыла, о чем хотела сказать, и уставилась на грифона, понуро стоявшего возле наших бойцов – «Вот, погляди, кого мы поймали!».

— «Сами поймали?» — поднявшись, я выдернула хвост из зубов Нэтл, быстро прикрывшейся копытом от удара им же, по морде. Я немного ошиблась – грифонов было трое, и на какого-то серьезного противника они не тянули. Ну нельзя было считать таковыми мрачную грифину и двух мелких грифончиков, обхвативших ее передние лапы, и с удивлением озиравшихся по сторонам. Освободившись, я неспешно обошла нашу находку, с удивлением глядя на их потрепанные балахоны и шапочки, похожие на верблюжьи чалмы – все вещи на них точь в точь походили на те примитивные половые тряпки, которые большинство северян гордо именовало одеждой. Да, это точно не противник… Но что они делали тут, в этой глуши?

— «Сами. Да и не убежали бы они» — пояснил мне Равикс. За время моего отсутствия он не потрудился войти вслед за нами внутрь, и теперь вальяжничал, расслабленно прислонившись к лежавшему на помосте мешку с теплой одеждой, которую нам выдали жители бурга на случай, если их сородичам понадобится тепло. Признаться, меня несколько покоробила та подозрительность, с которой они пересчитывали эти грязные тряпки перед тем, как сложить их в мешки – думаю, я не надела бы на себя эти плащи и попоны даже под угрозой немедленного превращения в статую, навечно застывшую в одном из коридоров дворца.

— «Это их дом».

— «Это?» — я удивленно оглянулась на так понравившееся мне жилище – «Но…».

— «И они тут живут. Ни с кем не воюют, а просто живут» — отбросив благодушный вид, земнопони двинулся ко мне, понижая и без того глуховатый свой голос – «Тебе и впрямь от них что-нибудь нужно? У них тут явно нет никаких сокровищ».

— «Сокровища? Вот они, мои сокровища!» — сердито курлыкнула грифина, опуская крылья, и прикрывая ими своих детей, испуганно посверкивавших на окружавших их бронированных пони любопытными глазенками. Акцент в ее голосе был почти не заметен — «Забирайте уже, что хотели, и проваливайте! Оставьте только детям немного, на прокорм. Вы ж все равно это не едите, проклятые!».

— «Ну, от хорошей ухи я бы не отказалась…» — задумчиво произнесла я, не обращая внимания на сердитый вид птицекошки – «Но мы сюда пришли не за этим. Какие еще крупные поселения есть в этих местах?».

— «Ничего я не знаю!» — зло, с отчаянием каркнула грифина, подбирая к себе поближе цеплявшихся за нее детей – «Берите то, что вам нужно, и улетайте!».

— «Судя по всему, ты уже встречалась с пони, верно?» — подошедший к нам Равикс заслонил от меня рыбачку, словно опасаясь, что я немедленно брошусь на нее и начну учинять допрос с пристрастием, хотя я и в мыслях не допускала подобного исхода нашей встречи. Ну что могут знать прозябающие в этой глуши крестьяне и рыбаки?

«Опасное заблуждение, дорогуша. Высокомерие – это первый шаг к поражению».

— «Да. Приходили. И что же? Я не знаю, куда они ушли!»

— «И кто это был?».

— «Я не знаю» — усевшись прямо на снег, обессиленно выдохнула птицекошка. Похоже, она была уже не столь молода, и лишь присмотревшись, я заметила сточенные работой когти на птичьих лапах, и начавший выцветать и трескаться клюв. Никаких украшеий ни на ней, ни на ее детях, не было и в помине – лишь грубая, некрашеная одежда домотканого полотна, еще крепкая и ладная, но уже залатанная во многих и многих местах – «Не местные, да и нет тут, у нас таких, как вы. А таких вот, в железе, не было никогда, это точно».

— «А какие же были?» — продолжал допытываться Равикс. Негромко, настойчиво, словно выспрашивающий о здоровье родственников сосед, земнопони беседовал с грифиной, старательно закрывая от ее глаз наши заинтересованные морды, сверкавшие шлемами с разноцветными щеточками и шишаками — «И успокойся, не тронет тебя тут никто. Слово даю».

— «Конечно. Слово пони!» — сарказму в ее голосе мог бы позавидовать иной дворянин.

— «Несмотря на некоторую поспешность, которую проявил мой знакомый, он, в сущности, прав» — высовывая голову из-за плеча серого жеребца, пространно высказалась я, внимательно глядя на сидевшую передо мной химеру – «У тебя хороший дом, двое детей, и супруг наверняка какой-нибудь имеется… Но нас это все не интересует. Вообще. А вот то, где могли спрятать два десятка земнопони из соседнего бурга – это нас ооооочень интересует. Поэтому ты можешь сказать, где у вас тут есть крупное поселение, а можешь и не говорить… Но лучше бы уж тебе сказать это сразу».

— «Да… Дом, супруг, дети…» — вновь замкнулась в себе грифина. Недовольно дернувший плечом Равикс обернулся, укоризненно и даже зло поглядев мне в глаза своими желтыми, похожими на грифоньи, гляделками – «А что осталось? Все, что было, ушло на похороны супруга, убитого этими вашими пони в том замке! Остатки забирают бейлифы, да и то – оставляют хоть деткам на корм. А теперь еще и вы…».

— «Понятно» — буркнула я, вспоминая ящик с мороженой рыбой, стоявший в углу холодной, неотапливаемой кладовки, и с сожалением понимая, что мои мечты об ухе куда-то испаряются, уносимые прочь отзвуками воркующего голоса и звоном тонкой цепи, за которую меня тянули к роскошной постели когтистые грифоньи лапы – «Но та же участь грозит и семьям тех, кого забрали твои сородичи, понимаешь?».

— «А мне-то что с того?» — в голосе птицекошки проклюнулась скрываемая доселе злость – «Это вы там воюете! Вы сжигаете замки и поднимаетесь против исконных хозяев этих земель! Вы, а не «мои сородичи», ясно? Это одну из вашего рода назвали Мясником, а не нас!».

— «Ясно, ясно. Остынь» — нахмурившись, я сердито зыркнула на Равикса, словно по волшебству, вновь оказавшегося между нами, но уже стоящего мордой ко мне – «Так значит, не было тут никаких пони?».

— «Я никого не видела, ясно?».

— «Хорошо. Рэээээйн!».

— «Я дал слово, что с ней ничего не случиться» — напряженным, словно струна, голосом проговорил серый жеребец, намекающе постукивая копытом задней ноги по свисающим с бока ножнам.

— «Рэйн, собираемся!» — не обращая внимания на борцуна с агрессивной фауной севера, гаркнула я, заставив эхо начальственного рыка заметаться среди пологих холмов – «Направление – на юг! Обыщем эти холмики, и сами найдем то, что нам нужно! А вот если узнаем, что кто-то тут нас обманул…».

— «То что же?».

— «Тогда я вернусь и закончу то, что не доделали когда-то с этим домом» — как можно более буднично проговорила я, стараясь не сипеть на миг сжавшимся горлом. Резко повернувшись, я двинулась прочь, к лежащим в снегу постромкам, не глядя ни на суетившихся вокруг легионеров, ни на стоявшего возле грифины земнопони, так и застывшего с приподнятой задней ногой.

«Когда-нибудь нам всем приходится отдавать свои долги. И этот народ задолжал тебе много больше, чем они могут представить себе в самых страшных кошмарах».

---

— «Думаешь, она справится?».

— «Сначала ты посылаешь ее в логово врага, а теперь начинаешь сомневаться в принятом решении? Я восхищен!».

— «И чем же? Моей обаятельной улыбкой? Или симпатичными крылышками?».

— «Скорее, твоим чувством юмора. А так-же стандартным кобыльим складом ума».

Сидя на облачке, застывшем над вершиной раскидистой сосны, я внимательно наблюдала за тем, что творилось в поместье. Компактное, расположенное на парочке крупных холмов, оно могло похвастаться двумя большими, напоминающими перевернутые чашки зданиями, которые я уже успела мысленно окрестить «бункерами», и кучей мелких домов, по традиции, вырытых в склонах холма и окружавшей поместье земле. Как выяснилось, такие дома были стандартными для зодчих-грифонов, и несмотря на наличие у их обладателей крыльев, считались надежными и уютными, в чем, с легким сердцем, я была голова целиком и полностью согласиться. Пожалуй, можно было бы вырыть что-нибудь подобное и в Понивилле… В конце концов, почему Твайлайт можно жить в дереве, Дэш – на облаке, Флаттершай – в землянке, а Пинки и Рарити – в магазинах? А я? А мне? В волшебном мире мы живем, или нет?!

— «Если ты сейчас раздумывала над тем, комплимент это был, или нет, то не мучай свою лохматую головку, и считай, что это он и был» — приглушенным голосом пробурчал Равикс, внимательно щуря блестевшие в полумраке глаза. Удобно устроившись на верхушке сосны, куда его забросила пара пегасов, он лишь однажды завистливо вздохнул, покосившись на нашу прохладную лежанку, притащенную крылатыми легионерами, орошавшую сосновые ветки непрекращающимся снегопадом. Должно быть забавное со стороны, это зрелище заставило меня немного понервничать от мысли, что не совсем уж тупые грифоны обязательно должны были заметить такой вот природный катаклизм, уже насыпавший у подножия дерева приличный с виду сугроб – но все обошлось. Желающих выяснить, насколько низко висят над ближайшим леском облака среди грифонов не находилось, и как я выяснила еще в предыдущее свое посещение этой части известного мне мира, орлиноголовое племя отнюдь не стремилось шарахаться где-нибудь по ночам. Быть может, это ощущение незащищенности и заставило их строить те самые каменные города, о которых я столько слышала от видевших их когда-то пони?

— «А? Что?».

— «Потише!» — шикнули на меня несколько голосов, заставив смущенно уткнуться носом в холодный войлок тучи – «Не нужно так кричать, командир».

— «Это все он!» — приглушив голос до едва слышного шепота, не преминула нажаловаться я, ткнув копытом в сторону захрустевшего ветками земнопони – «Он меня раздражает. И кстати, народ, сколько грифонов покинуло это место? Кто-нибудь считал?».

— «Сорок».

— «Тридцать улетело, еще десять осталось».

— «Еще какие варианты?» — строгим шепотом поинтересовалась я. Рэйн, Клауд и Лиф смущенно отвели взгляд, так и не сойдясь во мнениях по поводу того, сколько наших противников еще оставалось в этих казавшихся неприступными стенах – «Ну-ну. Их там штук двадцать, не меньше. Плюс слуги, плюс прочий пернатый народ. Ушло ровно сорок ваза, и один настоящий риттер. Значит…».

— «Значит, там есть еще один!» — радостно стукнул копытом по облаку розовогривый пегас, за что тут же получил свою порцию шиканья и сердитых шепотков. Странное дело – вместо того, чтобы сосредоточиться и отнестись к предстоящему нападению с должной серьезностью, мы шутили и пересмеивались, словно школьницы, впервые обнаружившие окошко в душевую, и я, с каким-то непонятным облегчением поддалась этому чувству, которое Древний охарактеризовал бы как вседозволенность, а что-то внутри, в моей черепушке – простым и понятным словом «свобода». Да, наверное, это было именно то слово, которое я произнесла бы, доведись мне описывать эти ощущения где-либо еще, кроме страниц этого дневника. Услышав радостный шепот Рэйна, я вздрогнула от какого-то радостного предчувствия, обещавшего мне что-то очень интересное, в отличие от той армейской рутины, которой я занималась все это время…

— «Еще один остался в бурге! Забыл?».

— «Так, захлопнулись!» — наконец-то найдя нужное слово, я ободрилась, ощущая, как все стало на свои места. Сомнения, витавшие в моей черепушке, рассеялись, и я почувствовала небывалый душевный подъем, предчувствуя неплохое развлечение – «Судя по отсутствию тревоги, нашу храбрую разведчицу еще не обнаружили, что довольно странно. Но думаю, скоро это изменится, поэтому слушай меня сюда: Рэйн, Лиф и Колт летят со мной. Вспоминаем наши уроки – скрытное проникновение. Остальные – бьют в лоб, пока мы заходим с тыла. Все понятно?».

— «Тебе не следовало ее отправлять, потакая ее желанию выделиться из общей толпы» — негромко прошелестел Равикс со своей ветки – «Нужно было изначально пойти самой».

— «Да? А ты этому не особенно и противился, как я погляжу!» — хмыкнула я, рывком распуская завязки короткого пегасьего попоны-плаща, способного выдать нас предательскими хлопками – «Знаешь, Равикс, если ты хочешь исповедовать какой-то там принцип невмешательства в делах других, о котором говорила Первая Мать, то прошу, не пытайся читать нотации мне, ладно? Ты-то сам отчего в разведку не пошел? Ах, не твое дело… Тогда и мне не указывай, как мне поступать!».

Сказать что-либо еще я уже не успела – у входа в поместье, лишенное, кстати, каких-бы то ни было стен, и окруженного лишь низеньким каменным забором послышался нарастающий шум, и в следующий момент мы заметили каурую пегаску, стремительно вылетевшую через какую-то дверь в основании одного из двух «бункеров», и рванувшую в нашу сторону, явно напрочь позабыв о тех советах, которые ей, перед уходом, дали наши близнецы. Впрочем, ее легко было понять, ведь опутавшая крылья и тело мелкоячеистая сеть, вкупе с какой-то веревкой на шее, совершенно не способствовали сохранению здравого рассудка, как, в общем, и пяток грифонов, вылетевших вслед за беглянкой практически из каждой двери одного из куполообразных домов. Увидев эту картину, серый жеребец с громким хрустом полетел в темноту, в попытке побыстрее добраться до подруги немилосердно обдирая и ломая на своем пути ветки несчастной сосны, и мне ничего не оставалось, как скомандовать атаку, смутно надеясь, что окружавшие меня пегасы, с которыми я начинала создавать Легион, поняли мой план.

К счастью, он был не так сложен, поэтому долгих объяснений и не потребовалось.

Скользнув вперед, облако покинуло скрывавшие его вершины деревьев, и остановилось у кромки леса. Увидев серебрившуюся тучку, хорошо заметную в свете факелов и фонарей, ярко освещавших поместье, Нефела дернула к нему, сопровождаемая свистом и улюлюканьем загонявших ее пернатых, но не успев добежать до спасительных деревьев каких-нибудь сто метров, запнулась и повалилась на землю, вздымая вокруг себя хлопья потревоженного снега, и нелепо дрыгая запутавшимися в сетке ногами. Ловчая снасть все-таки сделала свое дело, и мне оставалось лишь посочувствовать каурой, вспоминая, насколько увесистыми могут быть деревянные шарики, утяжелявшие такие вот сети. Увидев, что добыча наконец-то отбегалась, пятерка врагов притормозила, и, словно стервятники, сделала над нею пару кругов, что-то хрипло выкрикивая своими пронзительными голосами, после чего, резко бросилась вниз, навстречу серой фигуре, вступившей в круг света, и вставшей над поверженной пегаской. Большего я рассмотреть не успела – путь вел нашу группу в обход потревоженного поместья грифонов, и нам оставалось лишь работать крыльями, прислушиваясь к раздавшимся где-то позади, воинственным крикам – похоже, в дело вступила оставшаяся на облаке часть легионеров, отвлекавшая на себя, и принимавшая удар большей части вражеских сил.

Тогда я еще не знала, что вскоре это станет моим кредо, настоящей визитной карточкой Легиона.

«Надо бы нам придумать клич какой-нибудь, да пострашнее» — думала я, слыша разливавшиеся в воздухе визги птицекошек. Издалека, они мало отличались от протяжных, печальных воплей какой-нибудь тоскующей чайки или символа американских прерий – лысого орлана, за что-то прозванного белоголовым орлом, но я прекрасно помнила, насколько пронзительными и деморализующими эти вопли были вблизи. А уж когда ты слышишь вопль десятков и сотен птичьих глоток, и видишь несущиеся в твою сторону сабли и ножи…

«Нет, определенно, с этим нужно что-нибудь делать. Помнится, римлян так впечатлили встреченные ими в Пунических войнах слоны, что подхваченный ими у этих животных крик «Бар-раааа!» еще долго гремел на просторах античного мира…» — держась на границе леса, чтобы не выдать себя раньше времени предательским блеском брони, мы обогнули поместье, и расправив крылья, неслышно спланировали ко входу в один из бункерообразных домов, возвышавшийся на добрый десяток метров от заснеженной, хорошенько утоптанной, и посыпанной песком земли. Да, кудряво жили местные «аллес грифонен»… Как я и подозревала, в самих домах уже давно не спали – поднятый нами шум сам по себе вряд ли способствовал созерцательному взгляду на мир, но для меня было важно то, что там, за подсвеченными окнами, явно кто-то был, но увы, рассмотреть что-либо через узкие, вертикальные окошки, затянутые чем-то вроде дутого стекла или слюды, было решительно невозможно. С другой стороны, это играло на нас, ведь вряд ли кто-то сможет увидеть сквозь эти грубые подобия стекол четыре тени бывших ночных стражей, крадущихся вдоль покатой стены одного из пузатых домов.

«А может, взять именно его, и не мучаться?» — увы, наши поползновения закончились довольно быстро – войдя через плохо прикрытую дверь, не захлопнувшуюся лишь благодаря валику снега, налипшему на нижнюю часть широкого каменного косяка, мы, нос к клюву, столкнулись с пятеркой грифонов, гремевших чем-то стальным в небольшой комнатке, расположенной справа от входа. Увидев заскакивавших в дверь одоспешенных пони, пернатые завопили, словно застигнутые в душе купальщицы, и бросились куда-то назад, грохоча оружием и сталкиваясь с теми, кто пытался выйти из комнаты на их зов.

— «Бар-ра!» — громкий, вырвавшийся у меня вопль был рожден не безумной храбростью, а скорее, просто тем, что именно он крутился у меня в голове, помимо моей воли, пытавшейся отвлечься от волнения, как обычно, понемногу накатывавшего на меня в горячке любого боя, с помощью пространных рассуждений. Наверное, если бы не это, то я бы уже давно бегала кругами, прикрыв для надежностью, с помощью крыльев, глаза. Издав героический вопль предков, в моем исполнении напоминавший визг придавленной таксы, я бросилась вперед, стремясь как можно быстрее ополовинить количество врагов, любезно подставивших нам свои не прикрытые броней спины. Так же поступили и Рэйн с Колтом, с негромким хрустом вонзая плавно изгибавшиеся тесаки в голосивших что-то врагов, уже протягивавших лапы за копьями, мирно стоявшими возле стены. Множество полочек, держателей и полок, заваленных всевозможным оружием, подсказало нам, что мы попали в караулку, а наличие в ней еще пятерых представителей птичье-кошачьего племени – что мы попали, и на этот раз – как куры в ощип. Получившие свое повалились на пол, хрипя и катаясь по холодному камню, в то время как мы, один за другим, вылетели в коридор, получив удары тяжелыми копейными наконечниками, едва не пробившими нашу броню. Противный, пугающий скрип стали о сталь заставил меня покрыться мурашками, а раздавшийся сзади стон – резко обернуться, холодея от страха. К счастью, страшного еще не случилось – раскорячившийся у стеночки Рэйн что-то злобно хрипел, осторожно трогая укрытую кольчугой шею, уже влажную от пробивавшихся из-под нее капелек крови. Увидев мой испуганный взгляд, он успокаивающе махнул ногой, и резким взбрыком перекатился к соседней стене, уйдя от очередного удара копий, высунувшихся из караулки.

— «Царапина! Но шею нужно прикрыть!».

— «Подумаем!» — трясущимися губами рявкнула я, ощущая, как близко мы были к провалу. По сути, конечно, это и был провал всего плана по тайному проникновению, а с другой стороны… — «Все равно, оставлять их тут было нельзя! Вот вернемся, и подумаем!».

— «Мецтай, мяцо!» — каркнули из комнаты. Копья вновь высунулись из-за открывшейся двери, но мы уже давно стояли у стеночки, по бокам от входа в караулку, и сидевшим в ней грифонам ну никак не светило попасть по нам своими длинными ковырялками. С другой стороны, дверь была сделана правильно, и открывалась наружу, позволяя, в случае нужды, пересидеть небольшую осаду… Быть может, воспользоваться именно этим? Дождавшись, когда она распахнется, а стоявшие за ней грифоны – вывалятся в коридор, я бросилась вперед, захлопывая дверь и отсекая оставшихся в комнатке пернатых от той троицы, что появилась на пороге караулки. Услышав грохот двери, один из них резво повернулся, и даже успел сильно и быстро ткнуть меня коротким, кривым кинжалом, больше похожим на небольшой меч, бессильно скользнувшим по моей многострадальной броне. Конечно, прошли те времена, когда я, обуянная гордыней, надевала на себя два панциря подряд, превращаясь в маленький дот на четырех подрагивавших от напряжения ножках, но и придуманная нами броня, вобравшая в себя черты римских сегментарных доспехов, усиленных средневековыми кольчужными рубахами, нашитыми на войлочную подкладку, защищала едва ли не лучше, хотя и проигрывая им в весе. Но пони – не люди, и там, где мышцам и скелету последних приходилось держать в вертикальном положении и без того нелегкое тело, еще и увешанное тяжелым металлом, первые уверенно стояли на всех четырех ногах, равномерно распределяя по телу обременяющий его вес, легко посрамляя все байки о рыцарях, без чужой помощи не способных даже подняться на ноги. Отлетев на два шага назад, я зарычала, и сунувшись вперед, несколько раз, крест накрест, ударила выпущенными из поножа Когтями, достав одним из ударов не успевшего отпрыгнуть грифона. О нет, он был достаточно ловок, да вдобавок, не обременен тяжелой броней, но позади него мои товарищи уже успели сцепиться с двумя оставшимися защитниками караулки, и его контрудар, в парировании отбивший молочно-белые клинки, смазался и завершился шлепком по стене, когда пронзенное коротким мечом Лиф тело грифона, в падении, ударило его по спине, заставив шатнуться вперед.

Что ж, на память об этом у меня останется еще один шрам, а у жертвы… У скрючившегося у стеночки грифона об этом останутся не самые лучшие воспоминания.

— «Быстрый, сволочь!» — проскулила я, длинным языком облизывая нос, на котором зияла глубоченная рана, тотчас же наполнившая мой рот солоноватой влагой – «Это просто мерзавцы какие-то! То нос мне отрежут, то ухо… Ненавижу!».

— «Это просто царапина, командир!» — пропыхтел Колт, помогая Рэйну распутать завязки, удерживавшие на его шее часть кольчужной рубахи. Обнажившаяся под ним ранка и впрямь была небольшой – копье раздвинуло плоские кольца кольчуги, но из-за размера, не смогло войти глубже, чем на пару сантиметров, по пегасьему счастью, не сумев повредить артерию или трахею – «Вон, даже кровь уже не идет».

— «Царапина?!» — привалившись к двери, я приготовилась всеми силами удерживать оставшихся грифонов от прорыва на волю, но грохот засова, входившего в дверные пазы, заставил меня удивленно отпрянуть от толстых, плотно сбитых досок – «Да она глубокая, как Большой Каньон! И это… Они чего, совсем с нами драться не хотят?».

— «Кажется, они там забаррикадировались, командир!» — объявила Лиф, дергая зубами за ручку двери. Рассчитанная на грифонов, она напоминала изгибавшийся вверх штырь, и была снабжена довольно острым кончиком – вероятно, для того, чтобы те, кто не имел ловких лап, дважды подумали перед тем, как касаться ее своими слюнявыми ртами – «Ауч! Ну фот, улололафь!».

— «Что?» — отвлекшись от негаданно пришедшей в голову мысли о том, как много свидетельств вокруг меня говорило о рабовладельческом прошлом или настоящем этого вида разумных, я уставилась на облизывавшуюся пегаску – «Укололась?».

— «Ага. Вот, видишь?» — подойдя ко мне, Лиф с удовольствием распахнула рот, старательно вывалив длинный язык в попытке продемонстрировать мне царапину на нёбе. Наверное, я бы даже поверила, если бы не кончик ее языка, призывно извивавшийся и манивший меня быстрыми, непристойными подергиваниями, известными всем и каждым шаловливкам – «Посмотри, какая глубокая рана! Нужно срочно отсосать из нее кровь!».

— «Лиф…».

— «Ох, а у тебя на носу просто огромная ранища!».

— «Лиф, свали!».

— «Давай, я ее оближу! Это первое, что нам советуют на занятиях по санитарному делу!».

— «Колт, убери ее подальше, пока я ее не прибила!» — зарычала я, пытаясь выцарапать себя из объятий синей пегаски, с наслаждением и причмокиванием облизывавшей мой нос, и уже перешедшей к покусыванию губ и подбородка – «Лиф… Ммммффф… Да что б тебя! Рэйн! Мммм… Колт! Ну а вы что смотрите?!».

— «Извиняй, командир. Мы тут немного заняты» — хрюкнул от смеха розовый жеребец. Морщась от боли в шее, он, вместе с Колтом, подпирал дверь копьями, оставшимися лежать между тел погибших в схватке грифонов, упирая их одним концом в дверь, а другим – в так удобно расположенный у плинтусов орнамент. Спустя пару минут, дверь была надежно забаррикадирована, и если пернатые сидельцы попытаются выбраться из караулки, то каждый их удар будет лишь вгонять копейные жала все глубже и глубже в твердокаменные доски двери. Закончив, жеребцы смогли наконец оттащить от меня удовлетворенно вздыхавшую пегаску, похоже, даже не расстроившуюся от мощного подзатыльника, полученного от брата-близнеца.

— «Ты что, озверела, что ли?!» — утираясь, рыкнула я, беспомощно глядя на криво ухмылявшихся пегасов – «Сейчас зима, в конце концов, а не весна! А ну, брысь отсюда! Пошла наверх, я сказала! Проверить помещения на верхних этажах, и пасть там смертью храбрых! Поняла, морда?!».

— «О даааа!» — вот блин горелый! Услышь я такой страстный выдох пару-тройку лет назад...

— «Это не зависит от времени года, Раг» — хмыкнул Колт, вместе со мной, выбегая из дома. Соседнее здание уже гудело, но никто не рискнул высунуться из дверей, поэтому я молча ткнула копытом в сторону выхода из поместья, обозначенного невысокими каменными столбиками, откуда все еще доносились грифоньи вопли и шум продолжавшегося боя – «Когда пегасу чего-то очень и очень хочется…».

— «И что, сделать с этим ничего нельзя?».

— «Ну, можно поддаться этому чувству…» — нам понадобилось всего три или четыре взмаха крыла, чтобы тут же оказаться в гуще воздушного боя, кипевшего у входа в поместье. Из-за ночной темноты, грифоны держались неподалеку от каменных домов, худо-бедно освещавших расчищенное вокруг поместья пространство светом факелов и свечных фонарей, не рискуя вылетать за пределы освещенного круга, за границей которого, то и дело, исчезали фигуры легионеров. Кажется, ребята понемногу улавливали мысль, которая пришла в голову в том числе и мне, и решив хотя бы на время сбросить оковы устава и строевой подготовки, вколачиваемых в нас палками инструкторов, развернулись во всю широту своей пегасьей души. Выскочив на открытый воздух, не сдавливаемый с двух сторон куполообразными домами, мы обрушились на ближайших грифонов, возвращавшихся на освещенное место у стен.

— «А если нет?» — первый успел обернуться, и получить в грудь свои сантиметры белых, как снег, клинков. Слегка изогнутые, они позволили мне извернуться в полете, и поджимая одно крыло, крутануться, швыряя захрипевшее тело на остальную троицу, уже нацелившую на меня свои копья.

— «Тогда остается только отвергнуть» — выкрикнул державшийся рядом со мной Колт. Я намеренно не стала посылать его на проверку здания, подозревая, что вместо обыска этажей они отвлекутся на обычную пегасью склоку – «Жестоко, конечно…».

— «Не одобряешь?» — очередной удар крыльями, подбросил меня вверх, позволяя обрушиться на разлетевшихся в стороны врагов, по одному выводя их из строя. На этот раз я била по крыльям, стремясь ссадить клювастых химер на заснеженную землю, за что и поплатилась, едва не пропустив сильный, выверенный удар под распахнувшееся крыло. В отличие от остальных, я не могла неподвижно висеть на одном месте, и была вынуждена наскакивать на крутившихся в воздухе противников, ловко отмахивавшихся от меня становившимися все точнее и точнее ударами коротких копий, куда как удобных в таких вот воздушных боях, и если бы не удар одного, заставивший меня заполошно шарахнуться в сторону от кола другого… Извернувшись, я вновь ударила крыльями, до боли напрягая мышцы спины и плечей, и резким рывком оказалась между двух птицекошек, не ожидавших подобного маневра. Огромные крылья заставили их инстинктивно вжать головы в плечи, спасаясь от свистнувших над ними маховых перьев, и уже через мгновение – с криками выронить копья, держась за распоротые моими Когтями бока. В такой вот контактной схватке они были просто незаменимы, и я дала себе обещание как можно быстрее озадачить Сталлионград созданием удобных и практичных накопытников для пегасов, позволивших бы им орудовать оружием так же легко, как своим собственным копытом. Конечно, мне повезло, и если бы не мои шараханья из стороны в сторону, отличные от плавного и быстрого полета пернатых жителей неба, они вряд ли бы смогли бы мне хоть в чем-то помочь. Но с другой стороны, победителей не судят, верно?

— «Не мне решать» — тяжело дыша, пропыхтел синий пегас, ударами по головам спуская грифонов на землю, и я с облегчением выдохнула, увидев, что удары он наносил плоской частью клинка. Все это напоминало какое-то соревнование, конечно, не обходящееся без крови, но все-таки, видеть разваливаемые на две части головы, раскрывающиеся, словно арбуз, мне совершенно не хотелось.

«Ты можешь обманывать саму себя, сколько хочешь. Но стоит ли тратить силы на эти бесплодные попытки, когда мы с тобой наедине?».

— «Понятно…» — перехваченным морозом горлом, прохрипела я, глядя на пробегавшего под нами Равикса. Вздымая бурю снега, тянущуюся вслед за ним, словно шлейф, он лишь сердито покосился на круживших у стены здания пегасов, и вновь продолжил свой путь, словно рассерженный тур, без остановки вламываясь в разлетевшуюся под его ударами дверь. Спешившая за ним Нефела уже избавилась от стреножившей ее сетки, и теперь старалась не отставать от своего друга, подобрав где-то бесхозную грифонью саблю – «Значит, либо дать себя выебать, либо обидеть на всю жизнь?! Обалдеть у вас правила там, в Клаудсдейле!».

— «Я этого не говорил!» — мотнул головой Колт. Услышав за своей спиной треск и звяканье отрывавшегося окошка, он резко шарахнулся в сторону, избегая потока горячей воды, вылетевшего из покрытого инеем и сосульками окна. Расположенное под самой крышей пузатого, бочкообразного дома, увенчанного шапочкой небольшого, куполообразного возвышения, выступавшего из гладкой каменной поверхности, словно какой-то сосок, оно тотчас же захлопнулось, помешав возмущенному пегасу призвать к порядку обитателей поместья, но, впрочем, не способное противостоять праведному гневу завопившего что-то ругательное жеребца.

— «Но подразумевал!» — устав наворачивать круги, я опустилась на крышу поместья, с любопытством глядя на возившегося внизу подчиненного, с удовольствием бившего окна богатого грифоньего дома. Быстрый осмотр по сторонам показал, что бой был почти закончен – в воздухе оставалось всего несколько пернатых противников, один из которых поднимался все выше и выше, стремясь оторваться от преследовавших его пегасов – «Колт! Заканчивай маяться дурью, а лучше останови вон тех, которые бросились в погоню. Живо!».

Услышав мой призыв, синий пегас в последний раз ударил по оставшемуся нетронутым окну, с треском и грохотом улетевшему куда-то вглубь дома, и стремительной свечкой ушел в темноту, быстро исчезнув в зимнем небе. Звон стали и крики затихли, оставив после себя почти оглушительную тишину, лишь изредка нарушаемую стонами раненных, да приглушенным шумом, доносившимся из обоих домов. Расправив крылья, я приветственно помахала летящим ко мне пегасам — только выйдя из горячки боя, они не забыли вернуться, прихватив с собой раненных и убитых, одинаково равнодушно таща за задние лапы и тех, и других. Похоже, отделять одних от других предстояло мне с Рэйном, с гордым видом выбежавшим из распахнувшихся дверей первого здания – за время нашего отсутствия пегас успел намотать на себя целую простыню, но судя по всему, не собирался падать в обморок от кровопотери. Отстранив от себя санинструктора, сунувшуюся к нему со своими бинтами, он захлопал крыльями, и принялся осматривать наше войско, по-видимому, не догадываясь, что я наблюдаю за ним со своего насеста.

«Достойный командир растет. В отличие от меня».

«Ох, да брось! Не всем же быть строевыми лошадками!» — игриво подколол меня веселый голосок, эхом раздавшийся под сводами моей черепушки – «Поверь мне, ты еще узнаешь, что такое настоящее веселье!».

— «Галоперидола на тебя нету!» — тихо буркнула я, поежившись от ощущения грустного комизма ситуации. Похоже то, о чем меня пытался предупредить старый доктор в клинике Крылатых Целителей, понемногу становилось явью, и как смешно бы смотрелся разговор с самой собой, если бы от осознания последствий не становилось бы так грустно. Что ж, надеюсь, я успею сдохнуть где-нибудь на поле боя, придавленная грудой тел, прежде, чем попаду в заведение с мягкими стенами и белым потолком.

«А дети?».

«О них есть кому позаботиться» — от упоминания о жеребятах, на мои глаза навернулись непрошенные слезы, которые я сердито смахнула холодным копытом, прислушиваясь к доносившейся из дома возне. Похоже, Рэйн отправил кого-то на обыск этого здания, но я решила лично проконтролировать телодвижения наших северных «друзей», и быстро нырнула в разбитое окошко, уютно светлевшее под прикрывавшим его каменным козырьком. Внутри обнаружилась небольшая комнатка с круглой кроватью, похожей на миску или гнездо, стоявшая прямо под окном, и любезно принявшая в свои пуховые объятья приземлившееся на нее тело. Судя по тому, как утонули мои ноги в мягчайшей перине, долго не хотевшей отпускать мою возившуюся на ней тушку, наполнителем для нее было выбрано явно не сено, и мне оставалось надеяться, что перья для нее брались у птиц – для вящего блага тех, кто жил в этом месте. Не оглядываясь и не засматриваясь на забавные полочки и ящички, утопавшие в каменных стенах дома, я прыгнула к двери, и… Осторожно приоткрыла ее, тотчас же отпрянув назад. Подождала. Затем осторожно высунула в открывшийся мне зал любопытный бежевый нос, с подозрением оглядев горизонт. К счастью, никаких толстых грифин в поварских передниках, со здоровенными кастрюлями кипятка в натруженных птичьих лапах, вокруг не наблюдалось. Быть может, они прятались где-нибудь неподалеку, поэтому я ни на миг не ослабляла бдительности, с помощью палки от найденной мной в небольшом чуланчике швабры проверяя все двери на этаже. Куполообразная форма здания наложила свой отпечаток на все комнаты, всю его компоновку, и признаюсь, что вскоре, я с удовольствием цокала копытами по надраенному полу, осматриваясь по сторонам, словно в каком-нибудь музее. Посмотреть там и вправду было на что, поэтому появившийся на третьем этаже Равикс лишь зло и озадаченно фыркнул, увидев мою задранную к потолку задницу с нетерпеливо вилявшим хвостом, в то время как оставшаяся часть моего тела с интересом рылась в небольшом сейфе, надежно упрятанном в пол. Услышав раздавшиеся за спиной шаги, я резко вскинула голову, походя, стукнув ею о тяжелую крышку, и оглянувшись, обозрела ввалившуюся на этаж толпу. Помимо серого земнопони, там же была и Нефела, нетерпеливо озиравшаяся по сторонам, а также какая-то бледно-синяя, малохольная кобыла, трясущаяся под укутывавшим ее тряпьем, и все они, словно сговорившись, уставились именно на меня, словно увидев какую-то диковинку.

— «Ну чего?» — недовольно пробурчала я, царапнув не самым дружелюбным взглядом ввалившуюся в комнату тройку – «Никогда не видели мародерствующего Легата?».

— «Это тот самый ящик!» — пискнула синяя, отступая за спину Нефелы.

— «И она его грабит!» — поддержала ее каурая пони.

— «Не граблю, а провожу следственно-розыскные мероприятия на месте преступления, с целью обнаружения предметов и документов, имеющих отношение к совершенным, или планируемым преступлениям!» — огрызнулась я, вновь задирая задницу к потолку. Длинная кольчужная юбка, доходящая едва ли не до скакательных суставов, позволяла мне не слишком беспокоиться за сохранность собственного крупа, и я еще раз помянула и мудрость щедрых принцесс, и мастерство сталлионградцев, вспоминая тот острый, скребущий, царапающий нервы звук, с которым острая сталь проходит по стали доспехов – «Видите, какой у меня забавный гребешок на шлеме? Вот для того, чтобы головой не биться, когда ползаешь под кроватями или шкафами. А вам тут что было нужно?».

— «Это не важно!» — подскочив ко мне, кобылы попытались было оттащить меня от темного зева коробки, укрытой плетеным ковриком, один край которого был прибит к полукруглой банкетке, стоявшей возле окна. Наивные, честное слово! Несмотря на неважнецкие размеры, из-за которых я вряд ли могла бы произвести впечатление даже на стариков и детей, вес легионерских доспехов часто позволял мне неприятно удивлять вот таких вот любителей потолкаться, воображающих, что одного тычка грудью или бедром будет достаточно, чтобы заставить отступить мелкую, сердитую кобылку, вновь вынувшую морду из сейфа – «Отойди! Там… Там наше! Мое!».

— «Да нууууу?» — сделавший шаг вперед жеребец остановился, после чего озадаченно и не без иронии хмыкнул, увидев, как моя попа, переступив с ноги на ногу, в два тычка разбросала пыхтящих кобыл, старавшихся оттащить меня от дверцы сейфа. Закончив перекладывать найденное в сумку, обнаруженную во время рысканья по этажу, я повесила ее себе на шею, и только тогда отошла от темного проема в полу, к которому тут же прилипли две слишком самонадеянные северянки – «Ничего вашего я там не обнаружила».

— «А как же ты его нашла?».

— «У меня есть свои собственные… методы. Скажем так» — ухмыльнулась я вздернувшему бровь жеребцу, ехидно покосившись на забившуюся под банкетку грифину. Увидев испуганную птицекошку, едва ли не несущую от страха яйца, земнопони нахмурился, и на его морде отчетливо проступило какое-то гадливое выражение, словно у аристократа, обнаружившего на своем копыте самое обычное, вульгарное дерьмо. Что ж, я не собиралась его разубеждать, рассказывая, как случайно натолкнулась на эту служанку, старательно прикрывавшую ковром спрятанный в полу несгораемый сейф, при приближении к которому гасли любые факелы и фонари, снятые мною со стен. Пусть лучше думает, что Мясник Дарккроушаттена пытала несчастную, вгоняя иголки в соски и выдергивая когти, нежели списывает все на простую удачу, которой я и была обязана тем, что крышка ячейки была оснащена не кодовым, а самым обычным замком, да еще и отлита из простого, не слишком уж и толстого металла. По-видимому, хозяин поместья был больше заинтересован в сохранности положенных в него вещей от прислуги и иных любопытных, и как выяснилось, в этом я оказалась права, не обнаружив под раскуроченной крышкой фамильных сокровищ, или компрометирующей переписки принцесс и грифоньего короля. Вместо этого, там обнаружились куда более интересные вещи.

— «Мы должны остаться и обыскать этот ландгут, как называют свои поместья грифоны» — справившись с раздражением, заявил стоящий напротив меня странствующий рыцарь, которому претили столь грубые и вульгарные манеры мелкой, пятнистой кобылы, пусть даже и существующие лишь в его воображении – «Я не могу просить тебя нам помочь, ведь у вас, кажется, был еще какой-то план…».

— «Был. И он продолжает воплощаться» — не стала отпираться я, заметив появившегося на лестнице Рэйна. Решил, что за нашими новыми союзниками нужен глаз да глаз? Наверняка, раз подкрался почти бесшумно, хотя дернувшееся в его сторону ухо Равикса дало мне понять, что и серый земнопони знает о том, что нас стало больше – «Все готово, Рэйни? Тогда вылетаем! Оставишь тут раненных – пусть оприходуют добычу, если позволят силы. Ну, или просто следят за прислугой – что-то она тут слишком самостоятельная. Кстати, а ты-то как?».

— «Сделаем! Нормально!» — услышав мои слова, пегас тут же сделал крылья, по-видимому, опасаясь, как бы и его не оставили присматривать за пленными и захваченными грифонами, так же посчитав за раненного или больного. Увидев, с какой прытью испарился розовый пегас, белогривый жеребец ехидно хмыкнул, но вновь не задал ни одного вопроса, предпочитая прислушиваться к возне своих невольных подопечных, заканчивавших обыскивать сейф.

— «Нет! Тут нету! Пусто!» — схватившись за голову, негромко завыла синяя, плюхнувшись на холодный пол. Ее землячка была поумнее, и обернувшись, буквально прикипела глазами к моей сумке, заставив меня передернуться от всплывших в голове, знакомых слов «А шшшшто, моя прелессть, лежит у него в кармашшшке?». Хмыкнув, я скорчила на морде самое невинное выражение, и от греха подальше, перевесила сумочку с шеи на бок, устроив ее между крыльев, отчего мне пришлось не раз и не два выворачивать голову, звеня кольчужной попоной.

— «Все пропало! Мы пропали!».

— «Это она… Она вытащила что-то из этой скрыни!» — поднимаясь, пегаска двинулась ко мне, словно набирающий скорость каток, явно намереваясь отобрать у меня мою добычу – «Отдай, немедленно!».

— «Что именно?» — попытавшись так же ловко приподнять одну бровь, как это получалось у стоявшего рядом жеребца, и при этом не совсем уж перекосить свою мордашку, поинтересовалась я, не собираясь уступать ни на шаг подлетевшей ко мне кобыле – «Я поглядела в это хранилище, и не нашла там ничего, что принадлежало бы ей или тебе, моя хорошая. Так что отвали, не заслоняй мне свет».

— «Тогда я вытряхну это из…» — а вот хватать меня за шкирку, зубами, словно нашкодившего жеребенка, совершенно не следовало. Признаюсь, я терпеливо ждала, когда мне представится шанс поставить на место эту северянку, решившую, что из-за моего размера, ко мне можно относиться как к надоедливому подростку или нелюбимой падчерице, повешенной на шею давно забытыми, и не особенно любимыми родственниками. И вот – дождалась. Рыкнув, я сильно, не экономя и от души, долбанула по протянувшейся ко мне ноге закованным в сталь копытом, отбивая ее в сторону, и не дожидаясь, когда до замершей от боли кобылы дойдет, что нужно бы уже и закричать, крепко обхватила ее за шею передними ногами, прижимаясь лбом к ее голове.

— «Любишь летать?».

Что ж, верная «катапульта» меня не подвела – хоть я и не удержалась от того, чтобы сказать что-нибудь мрачно-коварное своей жертве, сам прием был произведен безукоризненно, и вскрикнувшая пегаска кубарем покатилась по полу, сшибая свою знакомую, оказавшуюся у нее на пути. Я не собиралась калечить зазнайку, и просто подтянувшись на передних ногах, изо всех сил толкнула ее задними, придавая дополнительное ускорение взмахом распахнувшихся крыльев, чей удар удержал меня на месте. Их я использовала впервые, поэтому позволила себе секундочку гордости за хорошо проведенный прием, вдобавок, осуществленный в тяжелых доспехах, после чего, наклонившись, подобрала с пола вывалившееся из-под крыла украшение, продемонстрировав его рванувшемуся ко мне жеребцу.

— «Кажется, вы это искали, умники?».

— «Что ж, прискорбно. Мы надеялись найти это первыми. Ты взяла его из тайника?» — увидев висевший на моем копыте кулон, земнопони притормозил, и ко мне подошел уже шагом, рассматривая сплетенную из веточек безделушку, украшенную ярко горевшим кусочком тщательно отполированного янтаря. Несмотря на громкую кличку, данную ему северянами за какую-то «старую, и никому не интересную историю», он не производил впечатления склонного к насилию пони, каждый раз успевая сделать вид, что врожденная медлительность и отсутствие сообразительности мешают ему вовремя вмешаться в периодически вспыхивавшие вокруг него склоки кобыл. С другой стороны, подобная кличка была и у меня, а я ведь тоже не производила впечатление законченного психа… Верно?

«Уууугу. Конечно-конечно. Как ты вообще могла такое подумать?».

«Когда-нибудь я окончательно протрезвею, и ты исчезнешь, ясно?!».

— «Где взяла – там больше нет» — холодно буркнула я, рассматривая клубок из крыльев и копыт, возившийся у противоположной стены. Забившаяся под диванчик грифина уже буквально размазалась по полу, стремясь превратиться в часть окружавшего ее пейзажа, во все глаза глядя на творившееся вокруг буйство трех не совсем уравновешенных особ – «Признаюсь, я не слишком долго думала, на чем могли поймать эти пернатые Первую Мать, и быстро пришла к выводу, что вряд ли с помощью десятка-другого северных пони, пусть даже и таких молодых. В вашем бурге около трех тысяч жителей и беженцев из окрестных селений, что им какой-то там молодняк! И что им там два десятка каких-то грифонов. Но раз уж ловушка выстраивалась с таким вот размахом, и без малейших опасений, то вашу правительницу явно подцепили на крючок, да за щеку, как глупого карася. Оставалось задуматься, чем. Так что ты прав, я не удивилась, увидев эту виму. Так, кажется, называется этот кулон?».

— «Да. Это вима. Знак власти, дарованной Добрыми Предками и советом Первых Матерей» — нахмурившись, подтвердил мою загадку Равикс – «И дотрагиваться до него могут лишь Первые Матери… Или те, кто был обличен их доверием».

— «Хмпф! Велика важность» — фыркнула я. Полюбовавшись теплым мерцанием желтого камушка, я раскрутила кулон, искусно сложенный из тоненьких веточек, и швырнула его поднимавшейся на ноги Нефеле – «Держи, раз он тебе так важен. У меня еще один такой валяется в ящике стола».

— «У тебя есть вима? У тебя?!».

— «А что такого важного в этом кулоне?» — холодно улыбнулась я двум обалдевшим кобылам, ощущая, как от этой ухмылки мои губы превращаются в две бесчувственные, покрытые инеем сосульки – «Мне его дала одна из Первых Матерей, да и то для того, чтобы ленивые жопы, которых вы прислали ко двору нашей принцессы, не слишком громко плакали и не пытались покончить с собой, когда я взялась за их обучение. Она нужна вам, а не мне. Запомните — действуют и побеждают пони, а не какая-то там деревяшка, пусть даже в ее центр и вставлен застывший каменный огонек».

---

— «Ты и вправду собираешься все это утащить?».

— «А почему бы и нет?».

— «Далеко, и сложно».

— «Зато гляди, скольких тут можно навьючить!».

— «С этим сложно поспорить… Но все-таки, это нехорошо».

— «И это мне говорит Мясник?».

Разобравшись с делами бурга, я выскочила из здания, вокруг которого уже бродили кое-как перевязанные легионеры, и понеслась на юг, куда уже отправились вылетевшие вперед меня легионеры. Наш план состоял из двух частей, одной из которых была помощь Нефеле и Рэйну в проникновении в то место, куда непременно бы дернула бедная и несчастная мать-одиночка, о судьбе которой так переживал мой белогривый приятель. Как оказалось, я была совершенно права, и проследившие за улетевшей на закате грифиной разведчики вывели нас к новому поселению этих пернатых кошкообразных, в котором, как выяснилось, нас ожидали не только и не столько пленные, сколько тот знак, без которого бургу Олд Стамп грозило самое настоящее безвластие.

Но все это прояснилось потом, а до того, нам предстояло разбить почти полусотню грифонов, да еще и с настоящим, одоспешенным риттером во главе.

К счастью, все прошло веселее и проще, чем мне казалось. Выдвинувшись на юг, мы не успели пролететь и получаса, как обнаружили в светлеющем небе несущееся нам навстречу грифонье крыло, возглавляемое немалых размеров фигурой, чья кираса красиво блестела на фоне полоски рассвета, обозначившейся по правое крыло. На этот раз на нашей стороне не было спасительной темноты, а зрение орлиноголовых грифонов, как я начала подозревать, нисколь не уступало пегасьему, рожденному странным сплавом физиологии и чего-то, что я для себя решила считать пока просто магией, поэтому столкновение вышло жарким, и можно даже сказать, что честным – ведь мы, как всегда, вновь оказались в меньшинстве.

И вновь – круговерть одоспешенных тел, лязг мечей, тесаков и кинжалов. Ни у одной из сторон не оставалось коротких копий – как и мы, грифоны вышли из боя, и направлялись обратно к поместью, услышав сбивчивые крики отпущенного нами беглеца. Я сделала это умышленно – по моим расчетам, в момент нашего нападения грифоны должны были находиться не так далеко от поместья, и вполне могли выделить часть своих сил для защиты собственности своего хозяина, что облегчило бы задачу Блуми Нэтл, которой приходилось сдерживать превосходящие силы врага. Чуть позже я выяснила, что ей удалось это с блеском, а до того я старательно тянула время, давая грифоньей вольнице сначала увериться в собственном превосходстве над настигнутым, как им сначала казалось, отрядом разведчиков, а потом – в том, что лишние силы крайне необходимо оттянуть для защиты своего поселения от набега злых аборигенов, посмевших воспользоваться отсутствием хозяев. Ну, и последним актом в этой миниатюре для сотни актеров была наша контратака, в которой мы ударили прямо по сцепившимся в схватке, и уже основательно прореженным ваза.

— «Ну как у вас тут? Веселитесь?» — проорала я, ударом крыльев тормозя перед пушистым зимним облачком, на котором уже развалился десяток пегасов разной степени помятости. Украшенный красными пятнами пар превращался в плотный войлок, стоило моим ногам лишь коснуться краешка облака, но зимние облака слабоваты, совсем не рассчитаны на серьезную трепку, поэтому мне пришлось тут же взлететь, передернувшись от ощущения, что я начала проваливаться сквозь расступавшийся подо мной холодный пар.

— «Вы очень вовремя, мэм!» — взволнованно взвыла Нэтл, вслед за мной, поднимаясь с облака, на котором был устроен временный лазарет. Рыжая пегаска волновалась, то и дело срываясь на крик, от которого у меня сразу же разболелись и уши, и зубы – «Мы отступаем! Нам нужно уходить!».

— «Слушай, ну вот чего вы все такие шумные по утрам?» — сердито насупилась я, делая крутую горку, и обходя по большой дуге бой, вновь разгоревшийся с нашим прибытием. Обозрев вертящихся в воздухе бойцов, я заметила пару моментов, которые мне начинали нравиться все меньше и меньше – «Вместо того, чтобы орать, лучше командовала бы. Вон, видишь? Эти грифоны собираются выйти из боя, а перед этим – ударить в спину нашим бойцам!».

— «У нас больше нет ни одного свободного пегаса!» — нет, пожалуй, ей нужно прописать успокоительное, причем в слоновьих дозах. С другой стороны, возможно, это просто груз ответственности, который она ощутила на своих плечах. Я заметила, что такого вот рода испытания быстро выбивают из головы любые позывы на критику начальства и повышенное самомнение. Правда, не сразу, и не у всех.

— «А мы с тобой на что?» — фыркнула я, и поправив ремешок охватывавшего морду недоуздка, благодаря которому шлем без особых проблем держался на голове, сложила крылья, и вытянув вперед ноги, понеслась вниз, в лихом штопоре заходя за спину ваза, наседавших на наших бойцов. Несмотря на отсутствие «нормальной», тяжелой брони, бились они умело и даже вдохновенно, но несмотря на весь пыл, понемногу проигрывали эту схватку, хотя наше «подкрепление» состояло всего из нескольких крылатых морд, вынырнувших из-за ближайшей тучки. Все больше и больше ударов приходилось по прикрывавшей тела пони броне, в то время как их тесаки и копыта все чаще находили свой путь в стеганных, обшитых стальными кольцами жилетах и кафтанах грифонов, и предвидя надвигавшееся поражение, самые умные, а может, как это водится, самые хитрожопые, решили побыстрее смотаться – но перед этим, они вполне логично решили проредить врага, чтобы измотанный ранами и весом своей брони, он не так бы ретиво преследовал отступавших ваза. Углядев эти поползновения, мы сверзились на головы самым активным грифонам, свалившись на них, словно две стальные чушки – последовав моему примеру, Нэтл не стала рисковать и доставать оружие, дабы не выронить его при ударе, а вытянула передние ноги, и со всей силы ударила ими по спине не ожидавшего такого коварства грифона. Помня о собственном опыте подобных прыжков с высоты, я решила подстраховаться, и врезалась в своего противника левым плечом, выбивая из вскрикнувшей птицекошки настоящее облако перьев. Кружась, они разлетались по утреннему воздуху, то медленно падая, то вновь воспаряя в холодное зимнее небо, следуя прихотливым течениям бурлящего воздуха, кипевшего под ударами крыльев. Оба грифона, кружась, исчезли в темнеющей чаще, и мне вдруг расхотелось искать их там, внизу, среди неподвижных стволов, между которыми все еще пряталась ночная мгла – лишившись своего предводителя, остатки грифоньей вольницы вдруг брызнули в разные стороны, стремясь поскорее уйти от закованных в сталь лошадок, неистово рвавших на части их гордый доселе отряд. Этих я отпускать не собиралась, и еще долго в рассветном воздухе раздавались скрежет и стук, с которыми сталь ударяла по стали. Мы не стремились добить убегавших, но чаще сдающихся ваза, а попросту связывали их сразу по несколько штук, используя для этого перетягивавшие одежду пленников пояса, и вскоре, вокруг облака, на котором возлежало несколько раненных, уже крутилось порядка пяти тучек, на которых мы сложили спеленатых, словно гуси, пленных. Не всех, к сожалению – многим грифонам все-же удалось уйти, и преследовать их у нас не было ни сил, ни возможностей, поэтому я решила расслабиться, и махнуть на них копытом. В конце концов, пусть лучше оправдываются перед своими нанимателями, рассказывая, как туча пегасов выныривала из притащенного ими снежного бурана, обрушиваясь на кучку орлиноголовых храбрецов.

— «Потери есть?» — примостившись на краю облака, я внимательно оглядывала тяжело порхавших туда и сюда подчиненных, выглядывая среди них скрывавшегося от меня Рэйна – «Нэтл! Ну а ты чего суетишься?».

— «Потерь нет, мэм! А вот ранены почти все!» — плюхнувшись рядом со мной, доложила запыхавшаяся пегаска. Стянув с головы шлем, она с отвращением выплюнула оказавшийся во рту ремешок недоуздка, после чего внимательно огляделась вокруг – «Мы разбились на крылья, и готовы к перелету в лагерь, мэм!».

— «Ну, вот и отлично. Поехали! Но сперва…» — я проследила за взглядом рыжей кобылы, и мгновенно углядела прячущийся между телами раненных розовый хвост, принадлежащий моему верному кентуриону – «Ааа, вот ты где, Рэйни! А ну-ка, дружище, вылезай! Вылезай-вылезай, и не нужно на меня глядеть такими умоляющими глазами! Показывай, что-то у тебя там… Понятно. Отказался от перевязки? Пропустил еще один удар? Ну, теперь не жалуйся…».

— «А может, пожалеем его, мэм?» — поинтересовалась Нэтл, с опаской выглядывая у меня из-за спины. Увидев прикрывавшегося передними ногами кентуриона, заржали все, даже раненные, кривившиеся от боли, но хохотавшие вместе со всеми – «Все-таки он хороший командир, да еще и жеребец…».

— «Поздно. Я поняла, что должна сделать хоть что-нибудь для окружающих меня соратников!» — с пафосом воскликнула я, роясь в одной из седельных сумок нашего санинструктора, по иронии всемогущей судьбы, оказавшейся на этом же облачке, но уже в качестве пациентки. Найдя самый большой и неудобный бинт, я широко расставила ноги, и встала над розовым жеребцом, судорожно прикрывавшимся уже всеми четырьмя ногами, и хвостом впридачу – «И начну я именно с нашего героя. Стррррасть как люблю лечить! Но сперва… Господа, не будет ли кто-нибудь так любезен, чтобы слетать вооон к тому дереву? Кажется, именно там мы оставили нашего доблестного риттера, довольно невежливо примотав его к вершине приметной сосны».

— «Да, навьючить тут можно многих» — согласился со мной Равикс, демонстративно пропуская мои слова про свою кличку мимо ушей – «Замечу, что многие с радостью навьючатся и без твоей подсказки».

— «В этом виновата тоже я?» — фыркнув, я развернулась спиной к земнопони, чтобы не видеть его презрительной усмешки, с которой тот рассматривал своих соотечественников, по-крестьянски деловито вытаскивавших из поместья все, что было не приколочено, или прибито меньше, чем на десять гвоздей. Гора добычи все росла и росла, и вскоре грозила погрести под собой все четыре повозки, найденные и в кратчайший срок приведенные в порядок мохнатоногими умельцами. Несмотря на подспудные ожидания, я не обнаружила в этом месте следов использования рабского труда – почти все найденные нами грифоны, так или иначе, сами служили своим господам, и только отворачивались, слыша мои расспросы о насильно удерживаемых в поместье пони. Освободившая своих соотечественников Нефела клялась своими Добрыми Предками, что они осмотрели каждую комнату, каждую щель, однако я, недоверчиво хмурясь, все-таки обошла весь ландгут, во все глаза разглядывая необычные, казавшиеся такими надежными стены и колонны обоих домов. Шнырявшие мимо пони сначала аккуратно и робко, а потом все быстрее и быстрее, выносили из комнат все более-менее ценное, включая не слишком тяжелую мебель, и мне оставалось только следить, чтобы скакавшие вокруг северяне не слишком-то зарывались, и не лезли вперед моих подопечных, получивших право первыми обшарить оставшиеся без защиты дома.

— «Нет, но ты их к этому приучишь».

— «Знаешь, вот не нужно навешивать на меня заботу о моральном облике твоих сородичей, ясно?!» — резко развернувшись, рыкнула я в морду подавшемуся назад жеребцу – «Ты отстранился от их проблем, а меня они вообще не волнуют – так зачем полоскать мне мозги разговорами о том, к чему их приучит мое присутствие, а? Или по-твоему, эти пони недостаточно страдали? Или им нужно безропотно сносить все тяготы, которые посылает им судьба – в том числе, и плетку надсмотрщика?!».

— «Тут никого не порабощали» — справедливо отметил Равикс, плавно отодвигая меня в сторону. Я уже собралась было возмутиться столь наглым посягательством на мою и без того не слишком крупную особу, как на это место, с грохотом, приземлился окованный сталью сундук, весело подпрыгнувший на рыхлом снегу, тотчас же окрасившемся комьями мерзлой земли, взрытой тяжелым и острым углом вывалившейся из окошка скрыни – «Да, держали в плену. Но мы их освободили. Имеет ли смысл и дальше настраивать против себя грифонов?».

— «Настраивать? Равикс, друже! Они меня уже ненавидят так, что их посол не постеснялся подставить меня на приеме у принцессы, нисколько не смущаясь Высочайшего присутствия! А ты говоришь, я продолжаю что-то там…» — невесело хмыкнула я, передернувшись всем телом при виде покатившегося к повозкам сундука. Обернувшись, я сердито уставилась на окошко, в котором уже исчезала чья-то запыхавшаяся рожа, мгновенно спрятавшаяся при виде моего злобного взгляда – «Эй! Глядите, куда швыряете все это добро! Раз вам грифонов не досталось, то решили зашибить кого-нибудь, чтобы потом сказать, что с боем взяли?!».

— «Ну и шуточки у тебя…» — уважительно хрюкнул серый жеребец.

— «А ты? Ты куда поперлась?!» — рассердившись не на шутку, я вышла на середину двора, и поведя вокруг орлиным взором, принялась делать то, что у меня получалось едва ли не лучше всего, по словам моих подчиненных – громко орать, гоняя взад и вперед всех, кто не успел вовремя укрыться от глаз скучающего Легата – «Да-да, ты! Ты где была, когда я говорила, что вам можно только в правый дом заходить?! А ну, брысь отсюда!».

— «Так в том уже ничего не осталось…» — пробасила молодая кобыла, судорожно затормозившая всеми четырьмя ногами перед уже знакомой мне дверью. Несмотря на размеры, мало чем уступающие взрослым, ломавшийся голос выдавал в ней подростка, которые составляли большинство пленников, с нашей помощью, освобожденных Нефелой Оверкаст, и которые, в отличие от взрослых, гораздо быстрее и свободнее подхватили мою мысль о том, что побежденного противника можно и нужно пограбить, прихватив из его дома множество нужных и полезных в хозяйстве вещей. Признаюсь, сначала я намеревалась тем самым немного отвлечь трясущихся пленников, выползших из неглубокого и холодного подвала, от идеи тотчас же, теряя подковы, рвануть прочь, подальше от своей темницы, в которой их держали уже более двух недель – их помощь была бы нам крайне полезна, учитывая то количество раненных, пусть и не слишком опасно, которое оказалось у меня на шее. Однако немного поразмыслив, я велела им подождать, после чего, обратилась к своим сотоварищам с короткой и пламенной речью, в которой кратко напомнила про Дарккроушаттен, и наше с ними его посещение, всего пару лет назад. Дальнейших уговоров не потребовалось, и теперь, покончив с одним из домов, легионеры радостно и с огоньком, вдохновленно занимались потрошением внутренностей второго бункероподобного дома, периодически появляясь из его окон и дверей с тяжелыми сумками и вязанками различного оружия.

Что-что, а вот его, в грифоньем поместье, было довольно.

— «Ну и что? Вы хоть думайте, сможете все это увезти, или нет!» — зарычала я, углядев четырех подростков, с треском пытавшихся протащить через высокую и узкую дверь большую грифонью кровать. Богатая, снабженная роскошным балдахином, она была так не похожа на круглые каменные миски-гнезда, которые я видела в доме бедной грифоньей вдовы, и пожалуй, неплохо смотрелась бы даже в каком-нибудь кантерлотском особняке, вместе с богатой периной, вытаскиваемой из соседней двери – «Богини! Ну вот куда вы это прете, а? Вы ж это все не утащите… Не утащите далеко, я имею в виду!».

— «Я с братанами на полу сплю, в подпечье!» — огрызнулась бурая пони, возмущенно тряся ногами с едва наметившимися щеточкам длинных волос – «А тут вона какая лежанка богатая! Все на ней уместимся, да еще и мамке места хватит! Вы ж себе все блестяшки захапали!».

— «Не жадничай!» — буркнула я, старательно игнорируя ехидный взгляд Равикса. Прохаживаясь по двору, он, словно невзначай, подходил все ближе и ближе к груде металла, усилиями моих товарищей, перекочевывающую из караулки на щит. Освободив мешки от одежды, двое пегасов старательно набивали их трофейным оружием, периодически переругиваясь друг с другом из-за царапин и ссадин, полученных в процессе погрузки трофеев, которые мне предстояло нести всю дорогу на своей многострадальной спине – «Иначе все отберу. Вон, бери пример с того земнопони – ходит себе спокойно, ходит… И ДАЖЕ НЕ ПОМЫШЛЯЕТ О ТОМ ПОЛУТОРНОМ МЕЧЕ, КОТОРЫЙ ЛЕЖИТ ВОЗЛЕ МЕШКОВ!».

— «Вот эт голосяра! Сильна ж ты орать, тетенька» — уважительно проговорил какой-то юнак, появляясь из-за моей спины. Гордо вскинув голову с зажатой в зубах периной, пышными складками укрывавшей его тело, он неуверенно брел к ближайшему возку, на мой взгляд, и так уже набитому сверх всякой меры. Услышав мой рассерженный рев, серый жеребец сделал вид, что просто рассматривает крайне интересное пятно на солидной толщины каменной стене грифоньего дома, и совершенно не помышляет о той полосе стали, на которую я сама уже успела покапать голодной слюной. Темно-серая, с синеватыми разводами, она казалась мне настоящим подарком, в отличие от всего, что я ранее видела в лапах своих врагов, и отдавать ее не собиралась ни за какие коврижки.

— «Можно подумать, что я слышу Эпплджек…» — пробормотала я, вновь принимаясь следить за нашими пленниками, сгрудившимися возле большого чулана, как и все грифоньи постройки, выполненного из местного серого камня, почему-то напоминавшего мне гранит. Тащить с собой я их не намеревалась – в конце концов, чем прокормить всю эту ораву пленных? – однако и отпускать их прочь было никак нельзя. Пусть и не слишком искусные в драке, они непременно захотят отомстить за поражение, и уже через несколько дней вновь пополнят ряды моих врагов, влившись в другие грифоньи отряды, вольно порхающие по этим диким местам. Мрачный вид, с которым слуги и ваза глядели на разграбляемое поместье, не оставлял никаких иллюзий о том, что именно хочется сделать этим орлиноголовым забиякам… Но и охранять их у меня не было ни желания, ни, признаюсь в этом честно, никакой возможности.

«Хммм. А что, если послать их Хаю?».

«О, да! Похвалимся великой победой!» — презрительно усмехнулась Я, дергая верхней губой, позабыв, что под ней скрывается ровная, белая подковка мелких зубов, лишенная аккуратных клыков – «Может, еще и еды у него попросить?».

«Никогда!» — нахмурившись, я затрясла головой, стараясь не обращать внимания на заволновавшихся грифонов, бочком-бочком отодвигавшихся от меня к холодной, присыпанной снегом стене.

«Тогда сделай так, чтобы они еще долго не смогли подняться в воздух» — ирония, прозвучавшая в наполнявшем мою голову голосе заставила меня поежится. Ирония – и кровожадность, от которой сводило губы, а язык – настойчиво просился наружу, для того, чтобы подцепить на самый его кончик горячие, алые капли – «Как думаешь, что для пегаса или грифона страшнее всего на свете?».

— «Остаться без крыльев!» — прошептала я, невидящим взглядом уставясь на сжавшихся пленников, пытавшихся скрыться за спиной молодого, но уже одоспешенного риттера, что бился с нами над лесом, недалеко от поместья – «Нужно их остричь!».

«Остричь? Фи!».

— «Я никого убивать не стану, понятно?» — негромко выдохнула я, глядя прямо перед собой. Эти позывы, эти странные мысли, обретшие свой голос, заставляли меня прикладывать все больше и больше усилий для того, чтобы сдерживаться, и не прислушиваться к тем кровожадным идеям, которые они рождали в моей голове. Да, я была больна – я уже чувствовала это, не в силах скрывать от себя и резкие перепады настроения, так похожие на сменяющие друг друга фазы маниакально-депрессивного психоза, ни звуки чужого голоса внутри головы, однозначно трактуемые древней человеческой психиатрией как псевдогаллюцинации, ни это странное забытье, после которого я ничего не помнила, и могла лишь ужасаться тому, что творила… Мне была нужна помощь – но где ее взять, среди этих промерзших лесов?

— «Это относится и к вам» — вздрогнув, я подняла голову, ощутив, что уперлась лбом во что-то мягкое, и пахнущее мокрым пером. Стоявший передо мной риттер не отошел, и не отвел своего пронзительного взгляда, хотя я ощутила, как вздрогнуло скрывавшее под перьями тело гордого грифона. От страха? Или от отвращения?

— «Тебе меня не испугать!» — акцент в его голосе почти не чувствовался, в отличие от тех же северян, так расставлявших в своих словах ударения, что я иногда просто переставала их понимать – «Я есть посвященный риттер!» — громко, но довольно визгливо провозгласил грифон, брезгливо отстраняясь от неподвижно стоявшей перед ним кобылы. Сбоку к нам придвинулась чья-то фигура – пожилой птицелев, украшенный потрескавшимся клювом и множеством окрашенных перышек на груди и шее, попытался вклиниться между нами, но тотчас же замер, услышав за моей спиной сердитое сопение и шорох покидающей ножны стали – «Назови себя, пони, и причину столь вероломного нападения, и возможно, я буду добр, и не стану приказывать своим слугам выпороть и тебя, и этот твой сброд!».

— «С вами говорит опоясанный риттер Хуо фон Вогенвельд» — вновь сунулся вперед пожилой грифон, на этот раз, аккуратно отстраняя стоявшего передо мной дворянина. Повернувшись ко мне, он наклонил украшенную порядком поредевшими перьями голову, изобразив что-то вроде короткого поклона, больше похожего на небрежный кивок – «В пятикратно рассеченном золотом и чернью щите – алый муллет. В первом углу – обращенный в три четверти шлем из полированного серебра, с шестью решетинами. Ламбель с пятью поинтами. Девиз — «Фрауэндинст![3]». Я же – слуга его милости, Токк».

«Ах вот как… Посвященный в рыцари птенчик, хотя и без золотых накоготников, третий сын при живом деде, урожденный барон. Да, не простая нам птичка попалась…».

— «Ты совершенно выжил из ума, старик!» — гордо вскинув голову, каркнул лишенный доспехов риттер, пытаясь отодвинуть заступавшего ему дорогу слугу — «Зачем ты назвал этой пейзанке мой герб?».

— «Мы во власти ее милости, добрый сеньор Хуо» — уже гораздо ниже склонил неподатливую шею старик, обращаясь к своему господину – «И если она назовется, то вы увидите, как старый Токк был прав».

— «Пейзанка не изволит назваться!» — фыркнула я, обдав стоявших напротив грифонов потоком брызг из сопливящегося носа. Застонав от отвращения, риттер отшатнулся, в то время как его слуга, начал обмахивать грудь господина извлеченным из кармана, испачканным где-то платочком – «Однако этот потрепанный жизнью гигант мысли был прав, и вы – мои пленники. Заруби себе это на носу, баронет, внук барона фон Вогенвельда, и вспомни что-нибудь из риттерского кодекса на этот счет».

— «В случае пленения, мне непозволительно причинять вред, ни моральный, ни физический!» — несколько оправившись от потрясения, вызванного столь бесцеремонным обращением, процитировал какое-то высказывание молодой грифон – «Хотя при этом я и впрямь остаюсь смиренным пленником у пленившего меня, благородного сеньора. Благородного сеньора — понятно тебе, пони?».

— «Вот-вот. «Смиренным пленником». Правильно понимаешь, баронет» — хмыкнула я, раздумывая, не этому ли грифону принадлежит кираса с черно-желтым щитком на правом плече, уже занявшая свое место в одном из мешков, лежащих на грузовой платформе, среди прочего оружия и доспехов. С другой стороны, найденных нами комплектов грифоньих лат было всего два, а риттер – один, поэтому я положила себе считать, что это его мы так знатно раздели, когда притащили в захваченное нами поместье – «Захочу – отпущу, а захочу – и стенку тобой оштукатурю. Раз ты не признаешь за мной благородного происхождения, то и я закрою глаза на твою похвальбу… Тем более, что ни герба, ни щита у тебя с собой нет, если я правильно тебя понимаю. Верно?».

— «У нас есть грамота о благородном происхождении Хуо фон Вогенвельда, как и положено каждому благородному риттеру» — вступился за сюзерена Токк, изо всех сил пытаясь не дать разгореться скандалу. За моей же спиной переступала с ноги на ногу Нэтл – зажав в зубах тесак, рыжая пегаска с удивлением поглядывала то на явно испуганного слугу, то на меня, словно удивляясь моему долготерпению – «Но она была… Ее забрали эти пегасы, ваша милость. Но если бы вы соблаговолили назвать нам свой герб…».

— «Токк! Что ты несешь?! Какая она тебе «Милость»?! Считай, что отец тебя уже выкинул со службы!».

— «Эммм… Герб…» — я беспомощно оглянулась на тупо таращившуюся на меня Блуми, лихорадочно пытаясь сообразить, как бы не сморозить что-нибудь совсем уж тупое – «Ээээ… Ну…».

«В червленом щите черненое солнце, со вписанной в него же, и обращенной влево луной…».

— «В червленом щите солнце… Со вписанной в него же… Луной…» — не найдя ничего лучше, как повторять раздававшиеся под сводом моей черепушки слова, я с удивлением наблюдала за стоящими передо мной грифонами, хмурящимися в попытках представить себе этот бред – «Обрамленное распахнутыми пегасьими крыльями. Под ними же – надпись «Legio Equestrica», чернью».

«Богини, откуда взялся этот бред?!».

«Это блазонирование[4] герба, который вышит на той тряпке, что ты, по своему скудоумию, называешь штандартом. Ты что, никогда не слышала о геральдике, и ее строгих правилах? В каком хлеву тебя воспитывали, деточка?».

«Меня нашли на пригорке, под сенью склоненных олив!» — мысленно огрызнулась я, все еще находясь под впечатлением от всего произошедшего. Как быстро я согласилась озвучить все то, что находилось у меня в голове? А главное, почему? Не было ли тут принуждения, или какого-нибудь злого колдовства? Эти птицекошки каким-то образом умеют зачаровывать разные предметы, если верить словам барона фон Гриндофта – так почему бы им не использовать какое-нибудь колдовство, или алхимию? Сердито нахмурившись, я подозрительно уставилась на стоявших напротив меня грифонов, словно ожидая, что они начнут демонически хохотать, потирая когтистые лапы с зажатыми в них бутылочками яда. Увы, ничего подобного не обнаружилось – услышав описание «моего» герба, оба пленника переглянулись, и вновь поглядели на стоявшую перед ними пегаску.

— «Вот видите, молодой господин, как я был прав?» — возрадовался душой пернатый. Словно старого отца встретил, заскочившего на огонек посидеть, да поговорить о былом – «Их милость обладает гербом, а значит, вы можете быть уверены, что к вам применимы все те привилегии, о которых сказано в кодексе риттеров!».

— «А про выкуп там, случаем, ничего не было сказано?» — немного оправившись от потрясения, я решила держаться подальше от этих пернатых, и при случае, избавиться поскорее от странных пленников, рядом с которыми моя шизофрения расцветала, словно майский луг по весне – «Мы пони занятые, и ловить для кого-то рыбу я точно не собираюсь. Поэтому рекомендую напрячь свою память, дорогие мои пленники, и вспомнить, не захочет ли кто-нибудь из богатых и влиятельных родственников заплатить за вас маааааленький выкуп, пока вы не начали корчиться от истощения, клюя капусту и местное пиво. Которое, кстати, я больше в рот не возьму – это просто моча какая-то… Только вы от меня этого не слышали, ясно?».

— «Я так и знал, что у этих пони нет чести!» — взвизгнул новоиспеченный риттер, не обращая внимания на судорожно пытавшего успокоить его слугу – «Выкуп! Таланты! Это все, о чем может думать это ничтожество!».

— «Не хотите? Дело ваше…» — пожала плечами я, оглядываясь на распахнувшуюся дверь, из которой выбежал Рэйн, сопровождаемый двумя легионерами, на чьих боках красовались плотно набитые сумки – «А, вы уже закончили? И как?».

— «Ты была права! У них там был целый сейф, в подполе!» — радостно завопил розовый жеребец. Голос его звучал придушенно из-за огромной и не слишком умелой повязки, наложенной на шею жеребца моими проказливыми копытами, однако судя по задорно блестящим глазам, наши поиски и впрямь увенчались успехом – «Только битов совсем мало было. В основном, только камни и серебро».

— «Вот и славно» — покивала я, заметив скривившиеся от злости рожи грифонов – словно акулам нацепили на нос праздничные колпаки – «Тогда запускайте туда этих северных жадин – пусть порезвятся, напоследок. Нам же полотенца и шторы без надобности, верно?».

— «Конечно-конечно!» — уверил меня один из пегасов, появляясь из расположенного над нашими головами окошка. Судя по странно топорщившимся седельным сумкам, он уже успел прихватить что-то себе на память в захваченном нами имении – «Даже не сомневайся, командир. Мы ж не ворюги какие-нибудь, правда? С другой стороны, не зря ты с собой все наши сумки тащила, мы сразу это поняли!».

— «Ваша милость, выслушайте меня!» — взмолился пожилой грифон, уже безо всякого пиетета отталкивая от меня своего подопечного – «Я вас сразу узнал. Видел, в Дарккроушаттене! За нас заплатят большой выкуп, куда больше, чем вы набрали в этом охотничьем домике, понимаете? Позвольте молодому господину вернуться за серебром, в то время как я отправлюсь с вами. Потом вы с ним встретитесь там, где…».

— «Скажи, Токк, я на самом деле выгляжу такой тупой?» — с внезапно нахлынувшим безразличием осведомилась я. Мои гогглы потерялись, когда меткий удар грифона разрубил ремешок, удерживавший их на лбу, и поднявшееся над лесом солнце вовсю слепило мне глаза, заставляя щуриться, как китайского пчеловода – «Он летит, радостно сообщает своим предкам, что подцепил на крючок Мясника Дарккроушаттена, а потом я сама, радостно и с песнями, лечу к вам прямо в засаду. Ты издеваешься, что ли?».

— «Нет-нет! Это же «Кодекс риттера», глава о выкупе и обмене знатными пленниками! Поверьте, не нужно сжигать это поместье!».

— «Такую красоту? Даже и не собиралась» — честно откликнулась я. Оглянувшись на Рэйна, я на миг перевела взгляд на черневшие окна второго дома, за которыми уже показались тени самых нетерпеливых северян. Я знала, что сейчас там лихорадочно обрываются занавески, сворачиваются и перевязываются простынями перины, а также вытаскивается и отрывается все, что прибито меньше чем на пару-тройку гвоздей. Гонору и жадности у ребят было много, а вот опыта в грабежах… С другой стороны, а разве он был у нас? Разве что память о занятиях по обыску и экспроприации улик и вещественных доказательств – «К своему синьору полетишь ты. Не спорь, Токк, не спорь. Ты вполне способен его убедить в серьезности моих намерений тем же самым рассказом о произошедшем в Белых Холмах, и если он решит, что двух сыновей ему будет достаточно, то…».

— «Я понял вас, ваша милость» — тяжело вздохнув, поник пожилой грифон. Опали топорщившиеся до того перья, и мне вдруг показалось, что передо мной стоит уставший, и много повидавший старик, вдвое старше своих лет – «Но не прогневайтесь, мне нужно пять дней, чтобы добраться до моего господина. Да еще и помощника бы прихватить. Года уже не те… Вон, хотя бы вон того юнака».

— «Нет, Токк, с тобой полетит вот эта вот дама» — отчего-то насторожившись, я затрясла головой, и не слушая испуганного клекота, вытащила из толпы пленных уже виденную мной грифину, что так любезно подсказала мне место, где у хозяина был организован тайник – «Она тебе поможет в дороге, да еще и доложит хозяину кое о чем. Верно?».

В ответ, птицекошка испуганно засопела, опустив золотистые глаза. Странно, и чего меня бояться? Я же без гогглов, и совсем не сержусь.

— «Но ваша милость…» — попробовал было воззвать к какому-то моему чувству старик, но я уже отвернулась, давая знак Рэйну поднимать наших ребят. Стоявшая рядом Нэтл только удивленно вскинула брови, когда, повинуясь моему негромкому приказу, ей пришлось вложить тесак в ножны, и отправиться за теми пегасами, кто еще мог без особенных проблем держаться на крыльях или ногах. Таковых набралось три неполных десятка, и вскоре, пленные грифоны были окружены частоколом коротких копий, недобро блестевших у самых их шей. Выйдя вперед, я внимательно оглядела унылых ваза, дрожащих в своих драных колетах, дублетах, и стеганках на холодном зимнем ветру. Пара из них так и не поднялась, и судя по запрокинутым, вывернутым шеям, этим беднягам уже не понадобилась бы та процедура, которой я собиралась подвергнуть захваченных нами врагов. Да, это было нехорошо, и даже у меня в душе поднималась какая-то неприятная волна отрицания при мысли о том, что…

«Это необходимо сделать. Иначе они вновь займут место в строю, среди тех, кто противостоит Легиону».

«Используйте копья. Сэкономите время и силы. Да и свою банду ты свяжешь с собой не контрактами и договорами – а кровью!».

— «Итак, уважаемые…» — сглотнув внезапно пересохшим горлом, я вышла вперед, глядя на угрюмых пленников, и стараясь не отводить взгляда от строго глядевших на меня, круглых орлиных глаз – «Мы с вами бились открыто и честно, и не ваша вина, что нам повезло больше вас. Однако, как вы понимаете, я не могу, да и не собираюсь оставлять вас у себя в тылу. Из этого следует две вещи…».

— «Ты нац отпуцкаешь, а мы тепе не фредим!» — высунулся с предложением первый из этой банды грифонов. Двинуться ко мне он не посмел – мешали копья легионеров, тотчас же упершиеся ему в горло и грудь – «Нет, я церьезно! Цпроци у кого хочешь, ваза цлов на фетер не броцает. Клянемца цвоей чецтью!».

— «Из этого следует две вещи: первая – вы можете отправиться вместе с нами, чтобы на своей шкуре вкусить все прелести жизни у наших северных друзей» — выслушав предложение грифона, я недовольно дернула ухом, после чего продолжила, словно и не слышав его слов – «Однако, как мне кажется, они на вас немного рассержены, и разносолов у этих ребят я бы, на вашем месте, не ожидала».

— «Они морят пленников голодом, и облиф фотой, оцтавляют замерзать на морозе!» — передернувшись, пробормотал птицелев, отводя глаза от пробегавших за строем легионеров северян – «Жуткое племя!».

— «И не говори. Дикари-с!» — поддакнула я, испустив неуверенный смешок. Уж больно правдивыми звучали слова этого вольнонаемного бойца, и еще свежи были в моей памяти воспоминания о вывешенной на улице клетке, в которой замерзал какой-то грифон – «Отсюда, у нас есть второй выход…».

— «Ты хочешь нац нанять?».

— «Чииииво?!» — теперь пришла моя очередь прийти в недоумение. Нанять? Их?!

— «Ну а что такого?» — почувствовав себя увереннее, грифон вновь приблизился к уткнувшимся в него копьям, постаравшись принять самую гордую позу, на которую он был способен, учитывая подранную и проткнутую в нескольких местах, стеганную куртку – «Как только мы уфидели, что на нац напал Легион, то тотчац же поняли – дело пахнет укцуцом, и заперлиць ф оружейной. И нагебли фы неплохо, рацпотрошиф это мецто… Так что мы цоглацны выцлушать тфое предложение».

— «А ты попробуй, отбери» — предложила я насупившемуся птицельву. Неуверенность быстро уходила – передо мной стояли наемники, и подспудное нежелание делать то, что в глубине души я считала необходимым, быстро исчезло, уступив место какой-то непонятной обиде, объяснить которую я не смогла бы сама. За моей спиной раздалось презрительное фырканье – похоже, слышавшие нашу беседу легионеры были вполне не против, если грифоны, стоявшие на расстоянии удара копья, попробуют отобрать у них честно награбленные богатства – «Не хочешь? Что ж, тогда у нас с вами остается второй выход… И боюсь, понравиться он далеко не всем».

Дернув крыльями, я вышла вперед, и подняв переднюю ногу, слегка согнула ее, ощущая ставший уже привычным щелчок, с которым лезвия Когтей Луны выскочили из-под скрывавшей их филиграни изогнутого щитка.

— «Что ты цобираешься делать?» — отступая, тихо прошипел грифон, и не мигая, уставился на приближавшиеся к нему лезвия.

---

В бурге нас уже ждали. Высыпавшая из ворот толпа удивленно таращилась на здоровенные мешки, которые пыхтевшие северяне втаскивали по узкой, извитой дорожке, петлявшей между огромных камней. Острые грани бурых обломков раздробленных скал недобро поблескивали из-под укрывавших их снежных шапок, обещая незабываемые впечатления от встречи с любым, кто попробует сунуться без приглашения к побуревшим от времени, деревянным стенам городка. Так и не пожелавший расстаться с награбленной в поместье добычей, молодняк проливал потоки пота, впрягаясь в наспех починенные повозки и волокуши, вынуждая нас приноравливаться к их упрямым, неспешным шагам. Ждать, пока они ковыляют по лесу, я не собиралась, и оставив с ними десяток пегасов, а также Нефелу и Равикса, наотрез отказавшихся оставить своих соотечественников, отправилась в Олд Стамп, добавив к своей коллекции пленных молодого риттера, очутившегося в одном погребе с двумя предыдущими искателями моей головы. Уже не столь бодрые и агрессивные, они подслеповато щурились на меня из-за открытой двери, в которую я впихнула свою новую жертву, одобрительно покивав сторожившим землянку легионерам.

— «Пытались бежать?».

— «Ага. Разобрали крышу из коры – ее местные «гонтой» называют» — кивнула кобыла, вновь устраиваясь на камне, лежащем над круглой дверью, ведущей в недра земляного холмика, возвышавшегося над каменистой, глинистой почвой городка – «Еле успели отловить. Поэтому теперь сидят в этом погребке, среди вязанок с сеном. Остальные посговорчивее были, поэтому их просто связали, и даже перья не повыдергивали».

— «Погоди! Перья? А что, это практикуется?» — насторожилась я, рывком разворачиваясь к пегаске – «То есть, можно врагам перья пообрывать, чтобы они больше не мешали?».

— «Конечно же!» — удивилась та, недоуменно взблеснув на меня глазами из-под края деканского шлема, украшенного золотистым шишаком – «Это же главное, когда пленников или хулиганов берешь. Выдерешь им перья, или обрежешь, если на службе – и все, пожалуйте в земнопони! Нет-нет, я не говорю, что ты не права, просто… Ну, пытки – это совсем неправильно, командир. Да и связывать смысла сильного нет – грифоны просто переклюют наши веревки, и все. А вот без перьев ни они, ни мы летать не сможем, поэтому лучший способ избавиться от головной боли с пленными — это остричь им крылья. Как мы и сделали – в соответствии к гвардейским уставом, кстати, ведь в нашем об этом ничего конкретно не сказано, а вот насчет того, чтобы хорошенько побить – аж целых четыре статьи. Может, дополним его, когда вернемся?».

— «Эээээ… Ну конечно же. Это ты ловко придумала. Хвалю» — ошарашенно буркнула я. Наверное, моя морда полыхала, как хороший костер, пока я спускалась по запутанным дорожкам и тропинкам, заменявшим в бурге привычные дороги – подумать только, пока я мучилась угрызениями совести, буквально заставляя себя орудовать правой ногой, ловко отсекающей холодно белевшими Когтями перья орущим от злости грифонам, оставшиеся без моего присмотра помощнички, легко и непринужденно, использовали обычай, которому уже непойми сколько сотен лет!

«А ты думала, что ты умнее всех, вместе взятых?» — мурлыкнул мне на ушко знакомый голосок – «Не забывай, что ты – просто юная дурочка, берущая нахрапом и силой там, где умной достаточно просто приложить лишь немного усилий, чтобы добиться того же эффекта».

«Мне просто нужны таблетки. И тогда…».

«Даже не думай об этом» — вздрогнув, я споткнулась, когда мне показалось, что мое ухо вдруг облизнул чей-то горячий, юркий язычок. Бархатный, грассирующий, голос продолжал шептать и мурлыкать, но за покровительственно-дружелюбными нотками мне вдруг послышалось предостережение — острое, словно скрывающаяся во тьме опасная бритва – «Не думай о таблетках или о нём. Теперь есть только ты и я. Мы с тобой. Навсегда».

— «Не верю!» — тряхнув головой, прошептала я, стараясь не покатиться по крутому склону, на который меня вывела обледенелая дорожка. Где-то впереди, у ворот, уже шумел четвероногий народец, встречая вернувшихся из грифоньего плена, а в стороне, на задворках общинного дома, вдруг тонко и щемяще запел небольшой кузнечный молоток, колокольчиком выстукивая контрапункт к тяжелым, ухающим ударам большой кувалды. Голос еще пытался что-то шептать, уговаривать, но едва не упав, я выправилась на узкой тропинке, и ноги сами понесли меня в сторону звонких ударов, отдававшихся во всем моем теле торжественным звоном, заглушавшим, выбивавшим из головы всю ту дурь, что расцвела в ней в отсутствие Древнего. Старый хомяк вновь залег в свою зимнюю спячку, но на этот раз ощущение одиночества, так терзавшее меня прошлые зимы, сменило новое чувство – глубокого, тщательно подавляемого страха.

И именно от него я пыталась укрыться за веселым звоном кузнечного молотка.

— «Че, пришла?».

— «Пришла» — согласилась я, заваливаясь в душное, низкое помещение кузни. После белевшего на солнышке снега я мгновенно ослепла, пытаясь сморгнуть плавающие перед глазами, разноцветные пятна, пока, наконец, не различила небольшой кузнечный горн – просто камень со срезанной верхушкой и выдолбленным в нем углублением, где радостно потрескивали угли. Нависавшая над горном воронка воздуховода, выходившего на крышу кузницы, щетинилась множеством крючков и гвоздей, на которых висели тяжелые, но явно современные инструменты, вроде клещей и прихватов – я не имела понятия, для чего было вешать их именно туда, где они неминуемо нагревались от жара, полупрозрачным маревом висевшего над щелкающими углями, но раз кузнец так решил…

— «Ну, че встала? Заходи, коль приперлась».

— «Захожу» — вздохнув, я ощутила, как сухой жар коснулся моих губ и ресниц, высушивая зимнюю влагу. Огромная наковальня вновь, уже в который раз за эти несколько дней, радостно ткнулась мне в бок здоровенным, изогнутым рогом, на котором работавший возле нее земнопони обстукивал ярко-оранжевый наконечник копья. Покосившись, он словно бы невзначай, как можно сильнее грохнул по ней своим молотом, удобно устроившимся на ременной петле, обхватывающей его могучую ногу, обдавая меня ворохом искр, тихонько шипевших и умиравших на моей влажной, холодной броне и прихваченных морозом крыльях. Этот ритуал кузнец повторял каждый раз, когда видел мою фигурку, спускавшуюся в его царство угля и металла, и в глубине душе я ощущала смутное облегчение от того, что в этот ритуал своеобразной проверки не входят прыжки через костер, или окуривание колдовскими травами, как это водилось среди ушедших людей. А ну как расчихаюсь среди торжественного мероприятия? Изгонят ведь, а то и сожгут к чертям понячьим, словно какую-нибудь ведьму.

— «Ну, и что встала? Проходи и садись там, в уголочке, коли пришла!».

— «Хорошо» — цепляя боками за тиски и углы верстака, я с трудом протиснулась между какими-то большими и непонятными конструкциями, похожими на изогнутые решетки, и в конце концов, очутилась в конце небольшого лабиринта, возле кадки с холодной подернутой ледком водой, в который вмерз порядком пожеванный, берестяной ковшик. Устроившись на стоявшей тут же скамеечке, я замерла, позволяя глазам понемногу привыкнуть к темноте, в которой двигалась грузная фигура, работавшая над очередным гарпуном.

— «Приперлись они?».

— «Ага» — бородатый земнопони не любил многословность, и уже на второй день нашего с ним общения, я привыкла молчать в тряпочку, и неподвижно наблюдать за работой грубого пони, пару раз даже заснув под мерные удары кузнечного молотка.

— «И че, все целые?».

— «Угу. Наши вели их от этого самого ручья. Горазды же переть, бродяги – целую кучу барахла приволокли на своих спинах».

— «Барахла!» — описав широкую дугу, раскрученный на ноге молот в последний раз бухнул по заготовке, и тяжело опустился на земляной пол кузни, в то время как заостренный конус будущего наконечника полетел в широкую каменную чашу, зло зашипев в принявшей его, ледяной воде – «Барахла, а не инструментов!».

— «А вдруг они и инструмент прихватили?» — обнадеживающе хмыкнула я, откидываясь спиной на холодную каменную стену – «Хотя я не видела там каких-нибудь стойл, а вот камеры для пленных в этом поместье были, этого у него не отнять…».

— «Эти засранцы не нашли бы и собственного хвоста, чтобы им подтереться!» — с досадой бросил мне кузнец, откладывая в сторону забавного вида клещи с закрученными в кольца концами. Проржавевшая, скрипучая пружина позволяла использовать их одной ногой, чем он и воспользовался, погрозив своим оружием в сторону двери – «Раззявы! Олухи! Дождутся, когда я от них переберусь в какой-нибудь грифоний город!».

— «Переберешься?» — открыв глаза, я уставилась на сердито сопящего земнопони, грозно трясущего длинной и неухоженной бородой, курчавившейся от жара кузнечного горна – «Шегги, ты серьезно думаешь пойти к грифонам? Вы ж с ними воюете, разве нет?».

— «От сезона зависит» — отмахнулся от меня кузнец. Подойдя к сундуку, стоявшему у входа в кузницу, он зарылся в него с головой, отчего его голос стал глуше и неразборчивее – «Бывает, что и схлестываемся на узкой дорожке, если у них безрыбье, а у нас – неурожай. Бывает, что и дружим… В каком-то смысле».

— «Это в каком же?».

— «А мы их не трогаем, и они нас не замечают» — хладнокровно объяснил мне реалии местной политики вынырнувший из глубин сундука жеребец. Протиснувшись между столом и наковальней, он остановился возле могучих, хотя и несколько примитивных тисков, бросив рядом с ними несколько изогнутых железных пластин – «Но вам, чужакам, этого не понять. Ну, и чего ты там расселась? Думаешь, я долго буду тебя ждать?».

— «Заказов у тебя не особенно много, так отчего и не подождать?» — потянувшись, хмуро хмыкнула я. Услышав мои слова, земнопони раздулся, словно застигнутый врасплох Кабанидзе, и кажется, даже потянулся задней ногой к наковальне, возле которой валялся его тяжелый кузнечный молоток – «Эй, я просто шучу. Не дуйся, как мышь на крупу. Я ведь тебе свои ноги доверила, представляешь? Вот подкуешь меня не так, как нужно, и я, с чистой совестью, отправлюсь в госпиталь, мять там подушку и поплевывать в потолок, пока другие рискуют своими жизнями, вызволяя из плена молодых дочерей и сыновей одних хитрожопых идиотов, решивших и на ёлку влезть, и sraku при этом себе не ободрать — и Легата в плен захватить, и с грифонами поцеловаться, и с Легионом отношения не испортить».

— «Да мы…».

— «Шегги, давай не будем хвастаться друг перед другом крутизной, хорошо?» — поднявшись, я примиряюще похлопала вытянутым крылом по плечу возвышавшегося надо мной жеребца, гадая, не прибьет ли он меня за такой панибратский поступок – «Мы уже не маленькие, чтобы спорить, чей герой одолеет злодея, или такого же, как он, героя. Я просто понадеялась на то, что ты настоящий кузнец, и сможешь меня подковать, вот и все. Поэтому я терпеливо ходила к тебе все это время, и надеюсь, что смогу приходить и дальше. Но если тебе, tvоyu mat, так претит общение с тупой, пятнистой кобылой…».

— «Во, теперь хорошо!» — довольно осклабился бородач, похоже, нимало не смущенный моей вспышкой, переходящей в злобный крик – «А то все притворялась, с Первой Матерью об умном беседовала; ворон своих, железом увешанных, вдохновляющими речами обнадеживала; с городскими пировала… Личину свою скрывала — вот что ты делала, кобыла! Будто мы не знаем, как должен выглядеть Мясник. Давай сюда свои шагалки – я тебя так подкую, что не одна рожа вспомнит Шегги-кузнеца из Олд Стампа, получив этими малышками по самой… По самой…».

— «По самой роже?» — предположила я. Все еще пыхтя, я с трудом заставила себя запрыгнуть на верстак, где притаилась странная, похожая на рогатку штуковина, снабженная жесткой подушечкой с сеном, на которую полагалось опираться ногой. Наверное, ее следовало бы поставить пониже, на пол, но судя по притягивавшим ее к поверхности верстака болтам, хозяин странного устройства явно считал иначе – «Ладно, забыли. Только для тебя, при встрече, буду ругаться, сморкаться, и поминутно богохульствовать, поминая возвышенные прелести принцесс. Сойдет?».

— «Для начала. Потом посмотрим» — пробормотал земнопони, набрав полный рот острых, четырехгранных гвоздей. Подняв с верстака молоток, он приглашающе дернул меня за ногу, заставляя упереть ее бабкой в твердую, как камень, подушечку на станке – «Не дергайся! Что ты, как жеребенок! Ну-ка, сейчас мы примерим на тебя этих красавиц…».

Из кузницы я вывалилась, сопровождаемая напутственным пинком кузнеца. Рассердившись на то, что я слишком медленно и осторожно переставляла ноги, словно хромой паралитик, он подцепил меня зубами за прикрывавший шею кольчужный воротник, и выкинул из своей землянки, пожелав напоследок не сдохнуть до того момента, когда придется менять «его красавиц». Что было красивого в грубых, сероватых подковах, я так и не поняла, но благоразумно решила обойти этот вопрос стороной, чтобы не тратить время на очередные препирательства со склочным, как бабка, жеребцом. У выхода я натолкнулась на Равикса, спешившего к распахнувшейся двери – увидев меня, словно курицу, вылетающую через грохнувшую за моей спиной дверь, он притормозил, и принялся оглядывать меня так, словно видел в первый, и возможно – в последний раз в этой жизни.

— «Чего?» — не выдержав этого оценивающего взгляда, я нахмурилась, проведя копытом по взмокшей от жара голове. Резкий переход из темноты к свету вновь заставил мои глаза вести себя непредсказуемо, и мне пришлось проталкивать слова через крепко сомкнутые зубы, стараясь унять поднимавшиеся внутри меня волны рвоты от скачущих перед глазами картинок – то слишком далеких, то наоборот, слишком близких, и перемешанных с солнечными зайчиками, проходящихся по сетчатке не хуже иных ножей – «Я просто решила подковаться. Не спрашивай, зачем».

— «Не буду» — пообещал мне земнопони, но помолчав, все же решил докопаться до сердито трясущей головой кобылки – «Нет, ну а все-таки, зачем? Я слышал, это уже давно не в моде среди жителей Эквестрии, верно?».

— «Да чтобы не слышать голосов в голове!» — злобно рявкнула я, от собственного крика приседая на задние ноги. К счастью, жители окружавших дворец домов были заняты встречей вернувшихся земляков, а оставшимся дома не было никакого дела до глупой пегаски, что-то оравшей на заднем дворе общинного дома – «Чтобы спокойно заниматься своими делами, не мучаясь то от бесполезных угрызений совести, то от советов, которые кажутся жуткими даже мне самой! Да, я сумасшедшая, и полная дура! И что с того? Хочешь поржать?!».

— «Пожалуй я рискну, и откажусь от этой затеи» — с такой серьезной миной, что даже не слишком умное существо вроде меня почувствовало бы насмешку, проговорил Равикс, откровенно оценивающе разглядывая мои крылья – «А вот ты бы могла и поинтересоваться, как прошло наше путешествие. Или тебя интересуют только убийства и разграбление чужих домов?».

— «Как прошло путешествие, я знаю, хотя и в общих чертах» — не стала скрывать я. В конце концов, это по моему приказу остававшиеся в бурге десятки вот уже несколько дней, сменяя друг друга, сопровождали возвращавшийся караван – «Но не отказалась бы услышать подробности. Все прошло хорошо?».

— «Нормально. Обыденно. Скучно. Смотря как на это поглядеть» — то ли земнопони был слишком умен, и не стал набивать себе цену, рассказывая о спасении от невидимых чудовищ, то ли такие прогулки и впрямь были для него не впервой – «Хотя мне почему-то казалось, что всю дорогу за нами следили. Тебя это не слишком тревожит?».

— «Они были бы дураками, если бы не попытались этого сделать» — хмыкнула я. Несмотря на озабоченный вид жеребца, я не придала его предупреждению большого значения. В конце концов, я крепко подозревала, что расположения всех городов и городишек, бургов и весей, а также поселений грифонов известно и тем, и другим – то есть всем, кроме нас. Чужаков, которым не доверяли. Которых привечали, как привечали бы большую и сильную собаку-волкодава, не забывая, впрочем, о необходимости длинной цепи – «Так что да, я не слишком волнуюсь по этому поводу. В конце концов, должны же они попытаться отбить его, или нет?».

— «Ты говоришь о своем пленнике?».

— «А о ком же еще?» — ухмыльнувшись, я по старой привычке, задумчиво дотронулась до губы копытом, но тут же отдернула ногу, лишь в следующий момент сообразив, что нечто холодное и твердое, неприятно пахнувшее сталью и грязью, было не прилипшей к копыту какашкой, а самой обычной подковой, охватывающей нижнюю поверхность моего копыта. Не удержавшись, я покосилась на задумчиво хмыкнувшего жеребца, явно заметившего мой нервный жест – «Не вздумай там придумывать себе разные глупости, понял? Я просто еще не привыкла к этим железкам».

— «Такую обувку используют тюремщики Махакама, чтобы вдохновлять рабов на новые трудовые подвиги во имя Короны и Каменного Трона» — пробормотал серый жеребец. Подняв глаза, он вгляделся в какую-то точку за моей спиной, но я решила не оборачиваться – кто его знает, этого охотника на чудовищ, не придет ли ему на ум шарахнуть меня по башке чем-нибудь тяжелым. В качестве расплаты за каких-нибудь рабов, которых побили такими же вот подковами.

– «Только они используют вкручивающиеся в них шипы» — закончил свою мысль белогривый. Отставив уши назад, я услышала приближающиеся хлопки, словно где-то позади, за спиной, пытался взлететь небольшой пегасенок. Через мгновенье, мою гриву довольно бесцеремонно дернули чьи-то острые и цепкие когти, а вокруг головы поднялся настоящий ураган, когда по ней начали лупить буро-белые совиные крылья – «Послушай, мне кажется, или у тебя что-то запуталось в волосах?».

— «Шутишь? Счаз дошутишься…» — пригрозила я непонятно кому – то ли пони напротив меня, то ли грузному сычику, бесцеремонно топтавшемуся у меня по голове. Придя в совершеннейший восторг от моего возвращения, он радостно ухал, урчал, и то и дело хватал меня за уши своим острым совиным клювом – «Ну, а ты чего расшумелся? Ты-то вообще где был, когда тебя не было? Почему отсутствовал на построении, морда свинская?!».

Ответа, конечно же, не последовало. Потоптавшись, как слон, у меня на макушке, сов умостился у меня между ушей, и испустив тонкий, дребезжащий, похожий на предсмертный стон паровоза вздох, приготовился отойти ко сну.

— «Кого-то он мне напоминает…».

— «Ни слова больше!» — предупредила я жеребца, для острастки, свирепо фыркнув сопливящимся на морозе носом – «Я твои намеки за полгорода вижу!».

— «И сопит, и чешется, и даже ворчит во сне точно так же…» — продолжил издеваться белогривый негодяй, ловко уворачиваясь от удара моих задних ног. Сердито взбрыкнув, я зарычала, но не успев начаться, драка быстро сошла на нет, когда проснувшийся от моих прыжков сычик разорался, и вновь принялся наводить бардак у меня на голове. Отхохотавшись, земпнопони помог мне приструнить вольнолюбивую птицу, похоже, считавшую, что наиболее полным выражением этой самой свободы будет возможность спать между ушей у своей хозяйки, периодически просыпаясь для того, чтобы поорать на совершившую неловкое движение голову, и долбануть по этой самой голове крючковатым, хищно загнутым клювом.

— «Ладно-ладно. Не кипятись» — вдоволь наиздевавшись, жеребец похлопал меня по загривку, словно специально, насыпав туда ворох снега, якобы случайно налипшего на его копыто – «Тебе еще понадобится вся твоя выдержка, когда вы будете делить добычу с местными жителями».

— «Делить добычу?» — насторожившись, я зло оттолкнула серую ногу, опять же, якобы случайно, оставшуюся на моем загривке. После рождения детей желание молодого тела трахаться со всем, что шевелится и не ёжик несколько поутихло, а зимой – притупилось и вовсе, поэтому я довольно вяло отреагировала на заигрывания местного белогривого мачо, больше заинтересованная в собственном благополучии, нежели на отыгрывании роли недалекой пегаски – «А чего ее делить? Все, что они притащили, нас совершенно не интересует, и если для вас с Нефелой сопровождать их было делом чести, или чем-то там еще, то для меня вся эта эпопея – просто небольшая услуга местному бургу, который я сделала временной базой для своих операций в этом регионе».

— «Какие умные ты слова говоришь, Легат. «Временной базой», «операции», «регион» — я просто онемел от восхищения твоей эрудированностью!» — ехидно откликнулся земнопони, скрывая за нарочито серьезным тоном сквозившую в его голосе насмешку – «А о желании местных становиться этой самой «временной базой» ты подумала? Вы прилетите и улетите, а им еще жить и жить бок о бок с грифонами, построившими тут немало своих каменных домиков-поселений».

— «Так они сами меня пригласили. Разве ты этого не помнишь?».

— «Не стоит играться словами».

— «А я и не играюсь!» — фыркнула я, на этот раз, заранее прикрывая нос сгибом передней ноги – «И вообще, это не я! Первая Мать сама пригласила меня в этот бург, и не моя вина, что она собралась продать меня твоим драгоценным грифонам, нарушив все мыслимые законы гостеприимства. Или ты решил, что я упомянула про «свои условия» просто для красного словца? Теперь Олд Стамп мне должен, и вирой[5] я выбрала вот такое вот тягло[6] для этих пони. Что, думаешь, я была не права?».

— «Грифоны обманулись, и явно не ожидали, что ты прилетишь с сотней пегасов-бойцов» — покачал головой Равикс с видом взрослого, отчитывающего малолетнего хулигана – «Ты легко могла бы ускользнуть от тех двух или трех десятков, которые привел с собой этот унгон».

— «И что дальше?» — помимо своей воли, начала заводиться и я, взбешенная этим менторским тоном. Этот наемник собирается учить меня тому, как нужно и можно поступать во время войны? «Да что он вообще позволяет себе, этот жеребец?!».

— «И что дальше?» — могучим усилием заставляя голос не срываться на крик, поинтересовалась я у стоявшего напротив охотника на чудовищ – «Вновь бежать? В лес, в темноту, в зимнюю вьюгу? И для чего же? Неужели лишь для того, чтобы аборигены не чувствовали себя виноватыми в том, что собирались расплатиться моей жизнью за собственные ошибки?! Так вот, белогривый, знай – я срать хотела на все их проблемы и недоразумения с грифонами! Срать, причем с высокой колокольни! Они не обратились ко мне, когда я заняла Кладбище Забытого! Они не обратились к Гвардии, разведчики которой, по слухам, шныряли по этим лесам! Они решили прогнуться – так какая тебе разница, под кого?!».

— «Мне – не все равно» — выслушав мой сбивчивый монолог, холодно хмыкнул Равикс, лишь прижатыми к голове ушами выдавая свои настоящие чувства – «И если я увижу, что твое присутствие для них станет хуже, чем грифоний налет, тогда кое-кому придется пожалеть, что они не бежали той ночью в лесную темноту».

— «Смело сказано, белогривый! Грифоны тоже так считали, как думаешь?».

— «Тебе понадобиться нечто большее, чем просто слова, чтобы заставить меня отступиться, Мясник Дарккроушаттена».

— «На себя погляди… Мясник!» — сердито фыркнув, я выпустила из ноздрей два быстро рассеявшихся облачка пара, серебристой финифтью осевших на залатанной стеганке стоявшего напротив меня жеребца – «И вообще, ты хоть видел, как реагируют жители на возвращение своих близких, да еще и с добычей? Судя по воплям, теперь они совершенно не против моего присутствия в их городке. Так что гляди, как бы тебе первым не вылететь из этого угрюмого местечка, Равикс. Толпа – дама ветреная, и к тому же, не слишком умная».

— «Как я уже говорил, меня кормят ноги. Поэтому я не задерживаюсь там, где в моих услугах не нуждаются» — прохладно ответил серый жеребец, вместе со мной, вслушиваясь в многоголосый гомон, доносящийся от ворот. Развернувшись, я ехидно хмыкнула, и утерев нос земнопони своим торжествующе поднятым хвостом, двинулась прочь от городской кузницы, из-за закрытой двери которой вновь раздались удары кузнечного молотка – «И как только я улажу свои дела в Олд Стампе, я вновь отправлюсь в дорогу. И в связи с этим, мне захотелось узнать – а моя часть награды за это небольшое приключение тоже составит подушка и пара набитых соломой перин?».

— «Твое… Вознаграждение?» — притормозив, я растеряно оглянулась на шедшего за мной Равикса, не вполне понимая, откуда в его голову пришла такая блажь – «Так ты ж сам напросился! Еще уговаривал взять тебя, как отличного следопыта!».

— «Конечно. И как хороший наемный истребитель монстров, я полностью выполнил взятую на себя роль. Вот скажи, за все то время, которое мы провели в пути туда, а затем обратно, ты видела хоть одно чудовище?».

— «Н-нет, но…».

— «Воооот. Так что не благодари» — с приличествующим моменту пафосом, надулся от гордости жеребец. Разинув рот, я выпучила глаза, зависнув между желанием расхохотаться от такой неслыханной наглости, или же восхититься находчивостью серого мерзавца. Похоже, этот негодяй и вправду был лишь «наемным охотником», да к тому же, не раз остававшимся без единого бита в кармане. Застыв с нелепо поднятой ногой, я обескураженно глядела на нагло ухмылявшегося земнопони, просто не зная, что и сказать ему в ответ.

— «Конечно, я бы мог согласиться на часть добытых нами денег…» — между тем, продолжил тот развивать свою мысль – «Тем более, что я уверен в том, что ты не преминешь поступить благородно, и пожертвуешь их часть в пенсионный фонд охотников на монстров…».

— «Равикс, тебе давно морду не били?».

— «Очень давно» — ехидно откликнулся серый жеребец, высматривая что-то за моей спиной – «Но раз тебя одолевают какие-то сомнения…».

— «Еще как одолевают!» — набычилась я, не собираясь оборачиваться, тем самым попадаясь на старую, как мир, уловку. Он и вправду считает меня такой тупой? А я не глупая, я с пятнышками! – «То ли рассмеяться тебе в морду, то ли обглодать ее, как косточку!».

— «…тогда я готов прийти к тебе на помощь в этом вопросе, и после долгих уговоров, согласиться на меч. Как думаешь, Неф?».

— «На меч? Какой еще меч?» — остолбенев, я несколько мгновений пыталась сообразить, о каком мече, и о какой Неф идет речь, пока, обернувшись, не увидела спешащую к нам каурую пегаску – «Какая еще Не… Вот ведь конский хрен!».

— «Я? А я вас повсюду ищу!» — при виде нас двоих, пусть даже и стоящих не так чтобы близко друг к другу, глаза кобылы позеленели от злости – «Раг! Твои пони устроили бучу возле ворот, и если ты считаешь, что таким вот образом добьешься нашего расположения, то ты крупно ошибаешься, поняла?!».

— «Бучу?» — вскинувшись, я оттолкнула с дороги Равикса, и лихим наметом ломанулась в сторону ворот, откуда уже доносился гул рассерженных голосов. Новые подковки звонко молотили по прихватившему за ночь дорожки ледку и слежавшемуся снегу, и вновь, как всегда, я напрочь позабыла о том, что можно было бы и не бежать по петляющим между хаток тропинкам, а воспользоваться тем, что висело у меня на боках…

Но, как я уже говорила, я была не самой умной кобылой.

То ли Нефела, переволновавшись, сгустила краски, то ли она и в самом деле, никогда не видела «бучи» в исполнении Легиона, но к моменту моего прибытия, никакого кровопролития или мордобоя у ворот городка не наблюдалось. Притащенные северянами телеги уже развезли по домам, и теперь, в разных уголках бурга, шла оживленная дележка добычи, сопровождавшаяся выкриками, спорами и негромким, напряженным смехом.

— «Ну и что тут у вас происходит?» — поинтересовалась я у Рэйна. Важный, как петух на навозной куче, тот взгромоздился на крышу ближайшей землянки, и с негодованием глядел на нескольких грузных земнопони, облаченных в длинные, подбитые тряпичными подкладками, плащи. Похоже, к нам прибыла делегация от местных, но сколько бы я ни вглядывалась в неподвижные, бородатые морды, сумрачно зыркавшие на меня из-под насупленных бровей, понять, зачем они приперлись, я так и не смогла.

— «Да вот! Деньги, говорят, давай!» — кипя от возмущения, ткнул в сторону бородатых пони мой зам, сердито топорща порядком пожеванные в прошлом сражении крылья – «Хотят, чтобы мы им за постой платили!».

— «И за постой. И за кров» — пробурчал правый пони. Прилизанная, и судя по запаху, смазанная чем-то вроде масла, его грива была зачесана на пробор, тотчас же поселивший во мне недоверие как к самой старообрядной «прическе», так и к ее обладателю – «И за еду. Вы ж не на своем кошту сюда притекли? Значит, за постой придется платить, как и за наши обиды».

— «Чееего?! За обиды?!» — не на шутку разошелся Рэйн. Спрыгнув со своего насеста, он завис перед сумрачно глядящими на нас лесовиками, громко и раздраженно хлопая подранными крыльями – «Дураки дубиноголовые! Вы еще у нас помощи просить приползете!».

— «Спокойнее, Рэйни. Не кипятись» — отстраняя крылом рычавшего на земнопони пегаса, попросила я. Где-то впереди, из-за хаток и домов, показались Равикс с Нефелой, как и я, дружно решившие пренебречь наличием у одной – крыльев, а у другого – каких-то там неотложных дел с кузнецом, и присоединившихся к местной делегации. И если серый жеребец решил остановиться неподалеку, то его спутница повисла над головами своих соотечественников, с сердитым видом уперев передние ноги в бока.

— «Значит, хотите получить за постой?» — переглянувшись, стоявшие напротив земнопони решительно затрясли головами, а висевшая над ними Нефела открыла было рот для того, чтобы разразиться каким-то пегасьим спичем об угнетении трудового народа, но осеклась, увидев поднявшееся в предупреждающем жесте крыло – «Что ж, это можно».

— «Серьезно?» — уставилась на меня каурая. Судя по настороженному выражению на морде, пегаска явно подозревала какой-то подвох, как и стоявшие под ней горожане. Не зря, наверное, на их боках висели крючковатые палки, грубо украшенные какими-то бусинами и тусклыми камнями. Интересно, не с их ли помощью они собирались выбивать из меня дань? А может, это лишь знаки отличия глав районов? – «Ты… Заплатишь?».

— «Без проблем!» — пожала плечами я, игнорируя возмущенно крутанувшегося ко мне в воздухе пегаса – «Счаз всем заплачу. Все, что есть отдам…».

Стоявший неподалеку Равикс напрягся.

— «А потом – уйду. Вместе со своим отрядом» — слова вырвались у меня изо рта так легко и свободно, словно я уже давно готовилась к этой встрече. Я подозревала, что аборигены, так или иначе, попытаются взять меня в оборот, придавив оказавшихся на их шее пегасов своей крестьянской обстоятельностью и знанием местных обычаев, но все заготовки на этот случай мгновенно выветрились из моей головы при виде столь неприкрытой жадности этих волосатых лошадей – «А перед этим – навещу своих пленных. Они же вам тоже в тягость, верно? А после того как я их навещу… Я тут подумала – а почему бы мне их не отпустить?».

— «Командир!» — с негодованием воскликнул Рэйн, но тотчас же заткнулся, увидев мой кипящий злобой взгляд.

— «Дааааа… А это неплохая идея» — расплывшись в улыбке, я вновь, по скопированной у Луны привычке, задумчиво потрогала копытом нижнюю гуду, ощущая на ней холод металлической набойки – «Пожалуй, нужно будет даже накормить их перед дорогой, а напоследок – обнять, и дружески распрощаться, уверив, что в отличие от местных, совершенно не одобряем такого отношения к ваза. Надо же – держать гордого риттера и его свиту в грязи, в холоде и голоде! Позор! Да, думаю, это будет забавно…».

— «Это будет глупо!» — фыркнула каурая пегаска, возмущенно тряхнув длинной, растрепанной гривой – «Они будут в ярости от того, что им пришлось сидеть в землянке, и они… Они обязательно вернуться, чтобы отомстить!».

— «Да нуууу?! Не может быть!» — делано удивилась я, расставив в стороны крылья, словно огромные руки, тщащиеся охватить стоявшую напротив меня группу пони. Увидев вблизи эти перьевые простнынки, земнопони вздрогнули и сделали шаг назад – «Да что ты говоришь? Думаешь, ваза опустятся до мелочной мести?».

— «Ты просто не знаешь унгонов!» — проскрипел один из явившихся за моими грошами горожан – «Они сильны и злопамятны, а уж летают такими стаями! Как заглядишься – так инда сердце-то и захолонет».

— «Ну, это будут уже ваши половые проблемы, уважаемые» — твердо ответила я, резко складывая крылья. От свиста и последовавшего за ним щелчка, с которым жесткие маховые перья ударили меня по бокам, собеседники вновь вздрогнули и переглянулись – «Просто вас тут перебьют, или уведут в рабство, напоследок, спалив весь этот городок, меня волновать уже не будет. Пожалуй, я даже займу на облачках свободное место, и кушая попкорн, останусь понаблюдать за происходящим. Знаете, как красиво горят города?».

— «Неееет…».

— «Потом обязательно покажу» — доверительно наклонившись вперед, сообщила я тяжело сопящим, бородатым мордам – «Конечно, вы не останетесь совсем уж без защитников…».

— «Правда?».

— «Конечно!» — оскорбленно вскинула голову я, стараясь игнорировать тщательно сдерживаемое хихиканье за своей спиной. Судя по запаху и хлопкам крыльев, за моей спиной уже собралось несколько легионеров, и если мои уже порядком покоцанные ушки меня не подводили, они мгновенно принялись заключать пари, с негромким звоном обмениваясь золотыми монетами – «Вон, поглядите-ка направо! Как вы думаете, кто этот мощный жеребец? Кто этот серый герой в сверкающей — ну, ладно, не особенно сверкающей — стеганной куртке? Кто этот могучий спаситель? Что? Равикс из Угла? Нееет, это не просто какой-нибудь Равикс – равиксы бывают разные, поверьте! Этот же Мясник! И он с радостью защитит хоть весь этот город, хоть весь этот край, от неисчислимых орд грифонов, в этот момент, уже готовящих внезапный штурм вашего бурга. Расценки его вы знаете – на мой взгляд, кстати, совершенно демократичные».

— «Знаем. Как не знать» — тон старшего земнопони, в отличие от слов, явно выдавал его чувства – «Ох и знаем… Ты, эта – не серчай. Мы тебя на свой кошт возьмем, коль обещаешь, что отсюда ни ногой. Тьху ты, пегасы проклятые! Ни крылом, в общем! Согласна?».

— «Ну… Мне нужно подумать…» — возвела я очи горе, старательно пытаясь свести вместе кончики губ, разъезжавшиеся в злобной ухмылке – «В конце концов, одно поместье мы уже навестили, и делать там больше нечего – оставшиеся унгоны злые, и наверняка захотят отомстить. Может, и вправду уже пора честь знать…».

— «И банду твою на прокорм возьмем!» — задергал глазом третий, все это время молчавший земнопони – «И пленных, коли таковые сыщутся. Токмо ты должна будешь нас защищать, животом своим, а не абы как. Знаем мы вас, пегасов!».

— «Ну, если за прокорм...» — я сделала вид, что колеблюсь, но быстро бросила это дело. Какая-то недобрая мысль оцарапала мой мозг, словно коготок промелькнувшей мимо летучей мышки, и мне вдруг стало не до этих реверансов, тем более, что всем уже стало ясно, чем закончится все это дело – «Но учтите, добычу, которую взяли мои ребята, я распределяю сама. Все, что найдете после нас – хоть зубами грызите, но даже и не рискуйте пытаться отжать что-нибудь у меня».

— «Тяжко. Но пусть будет так» — вновь переглянувшись, лесовики пытливо уставились мне в глаза – «А ты клянись Добрыми Предками, что не оставишь нас без защиты!».

— «Хоть добрыми, хоть злыми. Пока вы блюдете свое слово – я буду держать свое» — отвернувшись, я двинулась в сторону подчиненных, с невинными глазами разбредавшихся кто куда – «Эй! А ну, стоять! Куда двинулись, удавы хромоногие? А ну, вытряхивайте карманы! Куда пошли, я вам говорю?!».

— «Кажется, ты не слишком уж популярна у своих подчиненных?» — поделился со мной своими сомнениями серый жеребец. Двигавшийся абсолютно бесшумно, даже на скрипящем снегу, Равикс подошел ко мне, и с интересом уставился на взъерошенную сову, приземлившуюся мне на затылок – «Не опасно ли такое панибратство?».

— «Опасно. Но мы сейчас в походе, да и…» — подняв глаза на бегавшего по моей голове сычика, я тяжко вздохнула – «Да ладно, кому я вру. Меня никто не любит, не ценит, и не уважает. Даже этот противный кабан, что топчется у меня по голове, как корова! Все меня ненавидят, обижают и объедают. Вот так и живем».

— «Кажется, ты несправедлива к своей зверушке» — хмыкнул белогривый, глядя на активизировавшегося сыча. Услышав мой вздох, он бочком-бочком передвинулся мне на затылок, спустился, словно скалолаз, по прикрытой кольчужной сеткой гриве, и сердито ворча, устроился у меня на плече, цепляясь когтями за щелочки между стальными пластинами. Прикрыв глаза, Кабанизе вдруг заурчал, словно голубь, и ласково потерся о мою щеку, явно пытаясь приободрить – «А так же, к остальным. Стоило ли их так пугать?».

— «Ну, может быть, и вправду не все. И может, пугать их тоже не стоило» — подумав, согласилась я. Поведя глазами по сторонам, и убедившись, что за нами никто не подглядывает, я потерлась носом о клюв сыча, приведя того в какой-то совсем неприличный восторг. Постояв, я на какое-то время потеряла счет времени, и лишь покашливание серого пони вывело меня из задумчивости, с которой я наслаждалась легкими покалываниями совиных когтей, пытавшихся забраться мне на голову по шуршащей кольчуге – «Но знаешь, как говорили ушедшие от нас древние? Vae Victis — «Горе побежденным!», а эти пони – они уже побеждены, и лишь я, со своей «бандой», как ты называешь этот передовой пегасий отряд, удерживаю их от раздробленности и неминуемой свары, после которой они разбегутся… Или попадут в лапы грифонам, которые сожгут это место дотла. Ладно, Равикс, не будем о грустном. Что за меч ты просил?».

— «Тот, что вы забрали из оружейной грифоньего ландгута. Мой промысел подразумевает использование двух мечей, и тот, что мы нашли, станет неплохой заменой настоящего оружия охотников на монстров. Не забывай, что ты мне должна, Раг – хотя бы за то, что я прислушался голосу рассудка, а не увещеваниям достопочтенной Матери Почард, так и рвавшейся отдать тебя грифонам, готовым построгать тебя на ремешки».

— «Хорошая попытка, белогривый» — хмыкнула я, двигая шкуркой головы, отчего сидевший на моем темечке сычик беспокойно завозился, для порядка, клюнув меня в дернувшееся ухо – «Однако ты видел, чем закончилась эта встреча, и кого там порезали на ремни. Ладно, не спорь! Хотя штука это красивая, и как я подозреваю, цены немалой, но так уж и быть – забирай. Дарю. Бездвоздмездно!».

— «Благодарю тебя, Легат» — кивнул жеребец. На его губах промелькнула удовлетворенная ухмылка, с которой он двинулся в сторону сердито сопящей Нефелы, возвращавшейся к нам от крыльца общинного дома, где уже собралась какая-то толпа.

— «Но теперь уже ты мне должен, Равикс» — крикнула я вслед обернувшимся в мою сторону пони. Жеребец и кобыла – что связывало их? Дружба или нечто большее, еще неизвестное мне, чужаку из южных земель? – «Слышишь? Теперь уже ты мне должен, и однажды, я стребую этот долг!».

---

— «Командир! Раг, поднимайся!» — открыв глаза, я долго не могла сообразить, где я нахожусь. Темнота общинного дома, в которой расположилась вся моя сотня, была расчерчена золотистыми столбами света, косо падающего на стены и пол через расположенные на втором поверхе окошки, забранные вместо стекол косой деревянной решеткой, и в их мерцающем свете я разглядела ошалевших со сна подчиненных, спешно натягивавших на себя туники, поддоспешники и броню. Поведя слипающимися глазами по сторонам, я столкнулась нос к носу с Нэтл, очумело трясущей меня, словно наполненный конфетами мешок – «Вставай же! Быстрее!».

— «Трубить тревогу! Всем по местам!» — выталкивая из горла волны перегара и вонь нечищеных зубов, рявкнула я, со скрипом поднимаясь на все четыре кости. Вчерашняя попойка явно была лишней, и мне осталось лишь порадоваться, что сопевшая неподалеку Лиф еще не успела подняться, и только охнула, когда на нее повалилось мое тело, коварно сбитое с ног внезапно качнувшимся полом. Перекатившись на спину, я уже не пыталась подняться, а лежа, как была, начала заползать в валявшийся неподалеку поддоспешник, от запаха которого начинали слезиться глаза. С трудом затолкав свою опухшую после суточной гулянки тушку в сегментарный доспех легионера, я предприняла еще одну попытку разлепить глаза, щурящиеся на мир не хуже любого китайца, и бодро поскакала на выход, где уже строилась моя сотня.

Ну, хорошо – полетела вверх тормашками. Нет, была бы я принцессой – законодательно запретила бы строить такие скользкие лестницы и жесткие полы!

— «Строоооой-ой-ой-ой… Строоойся!» — проскулила я, держась за пятую точку, и пытаясь воинственно размахивать крылом, скрывая полученные ранения, дабы вдохновить на подвиги окружавший меня пернатый народ. Из открытых дверей в зал врывались потоки холодного ветра, почему-то отчетливо пахнущего дымом – «Десятники, не спать! Схема вылета – защита! Чего вымя мнем?!».

— «Легат, на город напали!» — из подсвеченного алым полумрака появилась звенящая доспехом фигура. Налетев на меня, Нэтл едва не свалила меня с ног, и только случайность позволила мне остаться на ногах, а не чебурахнуться в наметенный у входа сугроб – «Местные в панике! Патрули отступают от стены – Колт сказал, что там невозможно находиться из-за каких-то звуков!».

— «Звуков? Каких еще нахрен звуков?!» — я с трудом разлепила один глаз, которым уставилась на приплясывавшую рядом пегаску – «Что вы тут все, с ума посходили?».

— «Там какой-то скрежет, и… Да просыпайся ты!».

— «Уже-уже» — уверила я ее, с трудом открывая второй глаз, чему немало помог холодный и жесткий снег, размазанный по всей морде. Что ж, мне оставалось только надеяться, что решившие подняться по нужде отходили куда-нибудь подальше от входа в общинный дом бурга. Выбегавшие из него пегасы подпрыгивали, и уходили в темное небо, уже подсвеченное пожаром, разгоравшимся где-то на восточной окраине городка – «Ладно, полетели. Сама погляжу, что к чему».

Поглядеть самой оказалось непросто, и мне пришлось подняться на приличную высоту, чтобы охватить взглядом весь Олд Стамп. Серевшие в ночи тропинки были заполнены бегающими туда и сюда земнопони, над которыми кружили фигурки пегасов, то и дело нырявшие вниз, но тотчас же, поспешно набиравшие высоту, словно пугаясь той белесой пелены, что наползала на бург с востока. Непроницаемая взгляду темнота кольцом окружала городок, пламеневший огнями на холме, посреди каменистой долины – и через нее, медленно и неостановимо, белым саваном лилась призрачная река, подсвеченная всполохами огня, охватившего несколько построек. Она охватывала полукругом немаленькой протяженности стену, и вливалась в широкий пролом, разбиваясь на несколько узеньких ручейков, отчего восточная часть Олд Стампа, с высоты, напоминала замерзшую дельту реки.

И в этой полупрозрачной, туманной пелене двигались темные фигуры.

— «ТРЕТИЙ И ПЯТЫЙ ДЕСЯТКИ! ПРОТИВНИК НА ВОСТОКЕ!» — заорала я, надрывая связки. Увы, вчерашний пир, на котором мохноногие лошадки решили отпраздновать первую свою добычу, затянулся далеко за полночь, и теперь, мой голос то басовито гудел на холодном ветру, то, подобно тому же ветру, истончался, срываясь в пронзительный фальцет. Услышав мой призыв, ближайшие ко мне тройки резко нырнули вниз, на лету, поудобнее хватаясь за копья… И тут же рванули вверх, хлопая крыльями и едва ли не кувыркаясь на лету. Мои зубы непроизвольно сжались — до хруста, до боли — когда я увидела, как мало боевых товарищей вернулось обратно в небо.

Что-то явно шло не так, и мне поскорее следовало найти причину происходящего.

— «Рэйн! Рэйни!» — увы, розовый, как сахарная вата, пегас порхал где-то внизу, командуя нашим отрядом. Через мгновенье, возле меня мелькнули рыжие крылья Блуми Нэтл — услышав мой писк, пегаска пристроилась слева, и вместе со мной, понеслась в расцвеченный всполохами огня полумрак. Покосившись по сторонам, я сложила крылья, и ввернулась, словно штопор, в зазор между летевшими тройками пегасов, чего не сделала бы раньше – но в тот момент, в моей голове стучало одно – мои товарищи попали в беду, и я собиралась вытащить их из этой непонятной аномалии, от которой за версту несло проклятой магией.

«Интересно, каким бы был этот мир, если бы в нем не было магии?».

На мгновение, сознание подсунуло мне воспоминание о руинах городов, стоящих посреди радиоактивных пустошей, под которыми, в убежищах, медленно догнивали последние представители разумной некогда расы. Мысль появилась – и исчезла, когда наши тела нырнули в белесую муть, раздвигая мгновенно намокшими доспехами холодный и влажный полумрак, в котором жила непонятная, еще ни разу не виданная нам жизнь. То тут, то там, среди завихрений тумана, проступали неясные, прикрытые белыми клочьями фигуры, медленно двигавшиеся в сторону яркого марева, манящего, словно путеводный маяк. Наши уши мгновенно оглохли, когда пространство вокруг нас, как по команде, вдруг взорвалось оглушительным стрекотом, похожим на концерт десятков тысяч обезумевших кузнечиков или цикад. Резавший уши, словно пила, он то нарастал, заставляя наши зубы вибрировать в такт гудящим черепам, то практически исчезал, переходя в область ультразвука, отчего нам становилось только хуже – от едва слышимого, пронзительного свиста сердце начинала сжимать невидимая когтистая лапа, заставляя судорожно хватать воздух раскрытыми ртами. Звук то накатывался, то ослабевал, заглушаемый порывами ветра, но стоило нам спуститься пониже, к земле, как мощная волна лютого визга, словно пила, резанула по нашим головам.

— «Я… Не…» — летевшая рядом Нэтл что-то скулила, передними ногами терзая торчащие из прорезей шлема уши, как и я, пытаясь содрать с головы ставшую вдруг неимоверно тяжелой железяку, чтобы заткнуть их, хотя бы копытами, хотя бы изгаженным снегом, барханами мелькавшим все ближе и ближе под нашими животами. Я попыталась что-то сказать, что-то крикнуть, но непослушные крылья не дали нам даже взлететь, и все, что мы смогли – это обогнуть выросшую впереди нас огромную, сгорбленную тень, медленно двигающуюся в сторону мерцающего где-то впереди света, косыми лучами пронизывавшего странный туман, навернувшись в большой, и почему-то очень жесткий сугроб.

— «Раг! Раааааг!».

— «Блум! Бл… Тваю ж мать!» — грохнувшись с камня, который прятался под свеженьким снежком, я попыталась перевернуться, и встать на дрожащие ноги, гнущиеся, будто резинки. Стрекот и визг нарастал, и я с ужасом ощутила, что захлебываюсь в чем-то горячем и кислом, заливавшем мой нос и глаза. Сверху, с едва слышимым за ужасной какофонией стрекотом стоном, на меня завалилась Нэтл, то ли пытаясь прикрыть распластавшимися крыльями от беды, то ли не в состоянии даже подняться, со стоном хватаясь за уши и лоб. Очередная волна стрекота схлынула, оставив нас корчиться на снегу, но не успела я сморгнуть соленую влагу, обильно орошавшую наши морды, как ощутила, что где-то рядом находится… Нечто.

Ощущение было странным, и пугающим – так ощущается присутствие рядом огромной опасности, пока еще непонятной, и оттого – пугающей вдвойне. Разлепив смерзающиеся ресницы, я вглядывалась в завихрения холодных, белых струй, неторопливо, уверенно текущих в сторону бушевавшего где-то позади нас огня, и шатаясь от боли в раскалывающейся голове, пыталась нащупать глазами то неведомое, что врывалось в наши уши оглушительным стрекотом и визгом. Там, за туманными струями, что-то двигалось, скрываясь за матово-алой пеленой, какая-то огромная фигура, покачиваясь и двигая необычайно длинными конечностями, брела через поднявшийся буран в нашу сторону, двигаясь зловеще неторопливо. Задрожав, я попыталась было ухватить зубами тесак, но первое же движение, первый же поворот головы заставил меня закрутиться на месте, со стоном опускаясь на снег. Мои копыта бессильно скребли по ремешкам охватывающей морду уздечки в попытке стянуть с головы шлем, тяжелевший с каждой секундой – казалось, что если бы мне удалось приложить к ней хотя бы немного снега, то боль обязательно исчезнет, и сразу же станет легко и хорошо. Просто нужно снять шлем – и не двигаться.

— «УУУУУММММММММММ…» — тяжелый, глубокий звук раздался где-то совсем рядом. Стрекот и визг заглушили мой крик, когда что-то огромное, остановившись неподалеку, протянуло непропорционально длинную конечность, и подцепив меня за крыло, подняло в воздух, выворачивая вмиг онемевшую часть тела. Земля покачнулась перед глазами – далекая, словно в полете, а передо мной, неторопливо и величаво, тянулась поверхность лохматой скалы, покрытой зеленовато-бурой, свалявшейся шерстью. Хлюпающий соленой влагой нос наполнился запахом дикого зверя – огромного, грузного, словно медведь, снабженного короткими, кривыми лапами, на которых тот стоял, опираясь на длинные обезьяньи конечности, одной из которых он удерживал меня в воздухе, рассматривая, словно игрушку. Где-то внизу, у отвратительно толстых лап, непристойно шевелящих грязными пальцами с внушительного размера когтями, уже поднималась рыжая пегаска, дрожащими ногами поднимавшая мой упавший тесак, но я видела, насколько жалким казалось наше оружие против этой ожившей горы. В стрекоте и свисте, заставившим меня застонать, послышались новые, визгливые нотки, и державшая меня лапа потянула меня наверх, замахиваясь для неуклюжего, но сильного броска.

«Неужели… Вот так…».

«Когти! Когти!» — непонятно, что визжало громче – доносящийся со всех сторон стрекот, в котором я уже могла вычленить отдельные, пронзительные голоса, или вопль, раздавшийся в моей голове. Безвольно повиснув в разгибающейся лапе, я с ужасом глядела на эту мохнатую гору, заканчивающуюся неприлично маленькой, безо всякого намека на шею, головой, мохнатой, словно коленка. Покрывавшая ее шерсть на мгновение раздвинулась, и в лохматых космах мелькнула огромная, черная щель, увенчанная редкими, бугристыми зубами, больше похожими на серые камни, по какой-то ошибке застрявшие в рыхлых, белесых деснах неведомого существа. Я в ужасе дернулась, словно пойманный воробей, трепыхая свободным крылом, но увы, на этот раз сталь, прикрывавшая мое тело, стала для меня той самой ловушкой, о которой предупреждал меня когда-то командор. Тяжелая, давящая, она не дала мне ни развернуться, ни изогнуться, ни хотя бы достать ухватившее меня существо своими копытами – сжавшись в комочек, я уже представила себе недолгий полет, заканчивающийся треском ломающихся о камни костей… Но вместо убийственного броска, держащая меня лапа разжалась, отдернувшись в сторону, когда сумевшая подняться рыжая пегаска все-таки подцепила мой меч, и пошатываясь, рухнула на стоявшую рядом с ней, короткую лапу, вонзая клинок в мохнатую, вонючую шерсть. Замахав всеми четырьмя ногами и здоровым крылом, я попыталась было уцепиться за грязные космы, но смогла лишь замедлить падение, и грохнуться на спину, плашмя, вместе с упавшей рядышком Нэтл, отлетевшей от удара мелькнувшего когтистого кулака.

Подниматься я не стала, да и просто бы не смогла – усилившийся стрекот и визг вновь стегнул по нашим ушам, заставив извиваться в корчах боли. Что ж, те, кто высмеивает головную боль, считая ее уделом истеричных дамочек, просто не встречался с настоящей мигренью, во время которых любое движение или мысль проходятся по кажущемуся обнаженным мозгу подобно ржавой пиле. Этот визг был стократно сильнее, рашпилем вгрызаясь в наши головы и уши, накатываясь волнами, словно испускавшие его существа наслаждались зрелищем бьющихся на снегу четвероногих тел. Медленное и неповоротливое, чудище ощупало свою поцарапанную ногу, и уже гораздо быстрее занесло над нами огромные кулаки, желая вбить своих обидчиков в каменистую землю… Но вновь опустилось на все четыре конечности, делая маленький шаг назад. Лапа поднялась, прикрывая мохнатую голову от холодного блеска белоснежной стали Когтей, которые я, в слепой надежде, выставила перед собой, словно предостережение – «Ни шагу вперед!». Кажется, это подействовало – похоже, это существо уже знало, что это такое, а может… А может, оно даже встречалось с ними раньше?

Увы, если даже оно и пришло сюда из глубокой древности, каким-то образом оказавшись под стенами бурга Олд Стамп, то явно не для того, чтобы встретить тут какого-нибудь воителя из прошлого – я никак не тянула ни на прежнюю обладательницу этих клинков, ни даже на самого захудалого из фестралов, уж точно умевших пользоваться таким оружием получше меня. Отшатнувшись, чудовище вздрогнуло, и повинуясь стегнувшему по нам визгу, вновь двинулось вперед, словно чудовищных размеров горилла, поднимая над собой непропорционально длинные передние лапы. В отчаянии, я попыталась оттолкнуть от себя Блуми Нэтл, но увы, у нее были точно такие же планы, и столкнувшись, мы заскрипели друг о друга сталью обмерзших доспехов, словно два жука, повалившись в истоптанный снег.

К счастью, в тот день нам было не суждено пополнить коллекцию камней, разбросанных на холме вокруг бурга, парочкой симпатичных надгробий.

Снежная шапка, еще чудом удерживающаяся на гребне стоявшего позади нас валуна, внезапно решила вспомнить о законах всемирного тяготения, которые, вроде бы, еще никто из принцесс не отменял, и радостно устремилась вниз, ухнув на нас не хуже тапка, приземлившегося на жирного таракана. К счастью, нам так и не удалось стащить с себя шлемы, и уже через несколько секунд, из образовавшегося под камнем сугроба появились наши отплевывающиеся от снега головы, удар которого заставил их кружиться и звенеть, подобно двум старым котелкам. С другой стороны, нет худа без добра, и оглушение хотя бы немного притупило тот дикий визг, что терзал наши нервы и мозг, а падение рыхлого снега, все еще сыпавшегося с гребня скалы мне на морду, ознаменовал собой появление нашего спасителя – серая, подобная туману фигура, облаченная в черную стеганную куртку, уже плясала вокруг отмахивающегося от нее существа, с ловкостью избегая ударов огромных, словно бревна, передних лап. Расставив во все стороны когтистые конечности, чудовище стало похоже на огромного паука, и мы непроизвольно сжались в комочек, ожидая, что смелого, но глупого жеребца непременно расплющит не один, так второй удар этих лап… Но оказалось, что волновались мы зря.

— «Охотник… На чудищ…» — прохрипела рыжая пегаска, сплевывая непонятно откуда взявшуюся кровь. Она сочилась у нее из глаз и ушей, почти незаметная на фоне рыжей шерсти, заставляя поминутно встряхивать головой, обдавая меня солеными брызгами – «Видела? Нужно… Помочь…».

Не отвечая, я тяжело кивнула, с трудом ворочая онемевшей шеей. Что бы это ни было, мы должны были помочь серому земнопони, или хотя бы воспользоваться моментом для того, чтобы выбраться из этой ловушки, пока невидимые в тумане глотки притихли, и срежетали не так уж и громко, словно их обладатели следили за разворачивавшимся поединком. Скрипя и охая, мы поднялись, и синхронно шагнули вперед, вскидывая свое оружие – чудовище повернулось к нам задом, гоняясь за неуловимым противником, любезно подставив нам мохнатые тылы, увенчанные слипшейся, просиженной шерстью, к нечесаным космам которой прилипли какие-то подозрительные комки. Передернувшись от отвращения, я ударила, с потягом проводя клинками по обосранной заднице, стремясь зацепить ими анус, или хотя бы немного повредить кобчик или крестец, что явно затруднило бы существование этому монстру. Пошатнувшись, чудовище неловко взмахнуло длинными лапами, едва не задев кувыркнувшегося над нашими головами жеребца, и рухнуло на землю, заставив заполошно порскнуть в разные стороны двух глупых пегасок, увлеченно полосовавших оружием дергавшиеся перед ними задницу и ноги. Отбежав, мы обернулись, чтобы вновь навалиться на упавшее в снег существо, да так и застыли, когда увидели невероятно красивый, внушающий трепет и восхищение, и наверняка такой же бесполезный в реальном бою прыжок, с которым облаченная в черную куртку фигура взлетела над ближайшей скалой, и перекувырнувшись в воздухе, с разворота, вонзила свой полуторный меч в трепыхавшееся на снегу существо, по самую рукоять погрузив его в грудь пытавшегося подняться монстра.

— «Уходите! Быстрее» — монстр умер не сразу. Еще шевелились огромные лапы, упираясь в предательски расползавшийся снег, еще открывалась оказавшаяся неожиданно огромной пасть, грозившая небу покрытыми рыхлым налетом зубами, но все уже было кончено, и спрыгнувший с бочкообразной груди земнопони, в полете, стряхнул с оружия темные капли, шипящим веером оросившие ближайшую скалу. Скрежет притих, и теперь мы могли различить в нем отдельные вопли, раздававшиеся то справа, то слева, то позади. Невидимый дирижер этого адского оркестра был явно растерян, но где-то в тумане я заметила еще несколько двигающихся гор – неспешных, неторопливых, бесшумно идущих к пролому в городской стене.

— «Выпендрежник!» — буркнула я, с отвращением пытаясь протереть слипавшиеся от крови глаза, и старательно не обращая внимания на протянутый мне ком истоптанного снега – «Что это вообще за хрень?!».

— «На город напали койпу» — подозрительно спокойно ответил жеребец, придержав плечом пошатывающуюся Нэтл. Чудище позади него наконец затихло, перестав царапать когтями снег, и теперь струи белесого тумана плыли в неприятной, пугающей тишине. Стрекот и визги пропали, оставив после себя воспоминание кровавыми пятнами на снегу, да неподвижной тушей чудовища – «Странно, ведь зимой у них спячка. Наверняка именно поэтому дозоры были сняты. Но что заставило их пробудиться ото сна?».

— «Так их тут много?!» — встревоженно выдохнула рыжая пегаска, обессиленно опираясь на плечо жеребца – «Мы с одним-то справиться не смогли!».

— «Это? Это спригганы» — жеребец махнул хвостом в сторону поверженного монстра. Уши земнопони непрерывно двигались, вслушиваясь в безмолвное течение белесых струй – «Если честно, тоже не подарки. Обычно они не собираются в группы больше, чем из трех-четырех особей, и уж совсем редко делают то, что им прикажут эти мелкие ублюдки. Хотел бы я знать, случайность ли это…».

— «Так это еще не самое страшное, что мы видели?!».

— «Слышали эти ужасные звуки?» — вопросом на вопрос ответил нам Равикс, придирчиво изучая извлеченный из снега меч. Темные пятна и разводы покрыли некогда темно-серую поверхность, почти закрывая собой красивые синеватые волны, из которых и состояла благородная сталь – «Если услышите – сразу бегите, как можно дальше. Я займусь спригганами – тогда и местным станет полегче. Они вломились в город, и Предки знают, что сейчас там творят».

— «Я… Постараюсь. Правда» — несмотря на радужное заверение Нэтл, я заметила, что она вряд ли сможет пройти хотя бы пару шагов. Похоже, по пегаске эти завывания и скрежет ударили сильнее, чем по мне, в то время как жеребец оставался свежим, словно огурчик – «Я смогу!».

— «Сможешь, сможешь» — буркнула я, оглядываясь по сторонам. Что-то промелькнуло на фоне далекого пламени, быстро прошмыгнув по гребню развороченной стены, и скрылось в тумане – «Равикс! Раз уж ты идешь в город, не будешь ли так любезен…».

— «Буду. За отдельную плату, разумеется» — недобро хмыкнул жеребец. Опустившись, он взвалил себе на спину бормочущую пегаску, все еще уверявшую кого-то в том, что она непременно долетит до дома, обязательно сделает уроки, и точно никогда не будет гулять с теми противными жеребятами из соседнего класса – «Спригганы двинулись в бург, и я должен быть там. Оставлю ее возле дворца».

— «Дворца?» — удивившись, я покосилась на рваные, белесые клочья, взлетавшие и падавшие под напором зимнего ветерка – «Этот дом, пусть и огромный, вы называете дворец? Ну, хорошо. Тогда я соберу своих, и…».

— «А ты отправишься вперед, и избавишь местных от койпу» — жестко приказал земнопони. Обернувшись, он вперился в меня своими желтыми глазами, заставив вздрогнуть, делая шаг назад. Морда жеребца заострилась, и в отсветах пожара я видела, как пульсируют под ставшей еще более серой шкурой набухшие вены, словно сытые змеи, извивающиеся под кожей охотника на чудовищ. Горящие желтым глаза пробежались по моей фигуре, и вновь спрятались под набрякшими веками – «Услуга за услугу, Раг! Серебро ты уже раздала своей банде – я уже узнавал, а той доли, которую ты оставила лично себе, мне не хватит даже на пиво в Фоур Воллс, не говоря уже о Сталлионграде. Поэтому ты тоже окажешь услугу мне, и этому городишке, и сделаешь часть работы, избавив местных от проклятых зверей».

— «Но…».

— «Ты узнаешь, с чем имеешь дело, когда увидишь этих тварей» — буркнул охотник, поправляя копошившуюся на его спине пегаску – «Они опасны количеством, поэтому не дай себя заманить в дом или узкий проход. Ну же, не ссысь, боец! Они не едят пони… Обычно».

— «Ахренеть ты меня ободрил!» — несмотря на подхваченный мной бравурный тон, я ощутила, как мои ноги и зубы, одновременно, начинают выбивать позорную чечетку, подрагивая от страха. В моей голове – спасибо тебе, Древний! – мгновенно промелькнули силуэты всех чудищ, рожденных воспаленным воображением создателей древних ужастиков, остановившись на демонических существах с кислотой вместо крови – «Обычно, значит? А меч ты стряхнул потому, что…».

— «Кровь у них зеленая, но проедает все не хуже кислоты» — пояснил земнопони. Повернувшись, он мощным прыжком оказался на камне, заставив меня разинуть от удивления рот – «Но меч выдержал. Благодарю за подарок. И давай уже, двигайся! Делай свою работу, Мясник!».

— «Делай свою работу, мясник! Ххха! Да я лучше в кадке с водой утоплюсь!» — пробурчала я, осторожно двигаясь между темневшими халупами. Зарево пожара все так же расплывалось окрест, подсвечивая накрывший город туман, и серебристые струи, словно природные световоды, принимали в себя эти отсветы, алым маревом разнося их на сотни метров вокруг. Иногда мне казалось, что я плыву по оранжево-красному морю, раздвигая грудью едва ощутимые волны, разбивающиеся о поскрипывавшую броню. Крыло нещадно саднило – уже который раз за мою недолгую жизнь ему доставалось то от веревки, натянутой поперек рудничного ствола, то от удара о землю, то от лап невиданного чудовища, решившего помахать мной, словно флажком – «Yebanniy йети! Ssuka hueva! И этот тоже… «Иди! Избавь!». От кого тут избавляться?!».

Я обшаривала окрестности пролома уже не один десяток минут, но все, что мне попадалось по дороге – лишь покинутые жителями дома, носившие на себя признаки разграбления. Мои копыта то и дело хрустели по черепкам, оставшимся от разбитой посуды, разбросанным вещам и детским игрушкам, безжалостно вытащенным из домов, и разбросанных в слепой ненависти по близлежащим сугробам. Остановившись, я отдернула копыто, и выгребла из-под истоптанного множеством ног снега серую тряпичную куклу – одна из пуговиц-глаз ее оторвалась, а из неумело, но заботливо заштопанного бока вновь показалась вата, казавшаяся такой нереальной, такой чужеродной тут, в этих северных лесах, где даже матрацы набивают соломой, а украденные у грифонов перины почитают за великое благо, отдавая их старейшинам и беременным кобылам. Похоже, это был настоящий подарок какому-нибудь жеребенку, и подумав, я затолкала ее под больное крыло, хоть немного ослабив боль от трущегося об него железа, двинувшись дальше.

Вскоре, я поняла, что была не одна. Ноги принесли меня в не затронутую пожаром часть города, где еще теплилась жизнь – тревожно мычали коровы, натужно блеяли овцы, пытаясь выбраться из своих загонов, но на фоне ревущих, блеющих и мычащих голосов я все чаще и чаще слышала шуршание чьих-то лап, перебегавших между домов. Приглушенные визгливые голоса слышались все громче, когда издававшие их существа осмелели, и уже не раз, обернувшись, я видела исчезавшие за углами хаток светящиеся злобой глаза, взблескивавшие в колышущемся мареве тумана. Воображение услужливо подсовывало мне картинки освежеванных тел с выеденными внутренностями, развешенных под полотками домиков трупов, и сцены пожираемых заживо существ. Дрожа и дергаясь, я крутила головами по сторонам – в конце концов, все эти твари, как было известно каждому уважающему себя киноману, подкрадываются совершенно бесшумно, в том числе и по хрустящему опавшей листвой, осеннему лесу, а не то что по зимним тропинкам или крышам землянок, укрытых скрипевшим под копытами снегом. Здоровенные, мне по колено, они сопровождали меня, практически бесшумно перемещаясь по крышам домов, выдавая себя потревоженным снегом, то и дело обрушивавшимся на мою голову или спину. Остановившись под нависавшей над улицей крышей богатого, по меркам местных, дома, я потихоньку перевела дух, ощущая противные струйки пота, прокладывавшие холодные дорожки под взмокнувшим поддоспешником. Не знаю, что заставило меня отлепиться от казавшейся надежной стены, но только я сделала первый шаг, как ощутила, что мой круп покачнулся от удара, нанесенного чем-то тупым и увесистым, высунувшимся прямо из стены. Обернувшись, я заметила странную палку, быстро убравшуюся в какую-то щель, и тотчас же бросилась к двери дома – вряд ли зубастики, ксеноморфы или акула-убийца стали бы так любезно предупреждать меня о том, что не стоит оставаться на улице, когда по ней скачут неведомые твари, алчущие крови и плоти безобидной маленькой пони. Увы, дом был пуст – лишь разбитое окошко напоминало о том, что тут побывал кто-то живой. Кто-то, кто был так любезен, что предупредил меня, и заставил уйти с улочки, по которой двигался враг. Я замерла, услышав попискивание, похрюкивание и топот, с которым полчища монстров неслись по заснеженной тропинке, и в тот момент, эти звуки – звуки охотящейся стаи – показались мне ужаснее любого рева. Еще долго я не могла заставить себя отлипнуть от стены, пока накопившаяся во рту слюна не начала стекать по зажатому в зубах клинку, с оглушительным, как мне казалось, стуком падая на скрипучие доски пола. Сжимаясь и дрожа, я прокралась к выходу, вздрагивая от доносившегося до меня испуганного рева коров – похоже, чудовища решили полакомиться парной говядинкой, и закусить перед основным блюдом, в этот момент, кравшимся по истоптанной, изгаженной, и усеянной остро пахнувшим пометом тропинке. Где-то вновь взревела корова, а из-за соседней хатки вдруг послышался громкий всхлип, тотчас же перебитый странным, ойкающим криком.

— «Коойп?!».

— «Что за…» — теперь времени на сомнения уже не оставалось. Бросившись вперед, я едва не визжала от ужаса, ощущая, как несущиеся за мной по пятам существа несутся чуть сзади и по бокам, как вскакивают мне на спину, и их огромные зубы раздирают укрывавшую меня кольчугу и доспех… Но нет, в землянку я вломилась совершенно одна – никто не рычал, не хватал меня за хвост, да и на желающих прокатиться на спине несущейся во весь опор пони тоже пока не наблюдалось. В полумраке, подсвеченном алыми прядями заползавшего через открытую дверцу тумана, я увидела жеребенка – малыш, лет пяти, валялся на холодном земляном полу, в окружении светящихся камушков, образовывавших странную, чудовищно искаженную спираль, от одного взгляда на которую мне сталновилось дурно. Удерживавшие его на месте веревки вели к колышкам, вбитым в утоптанную землю, а перед ним, что-то пища, уже сидела здоровая крыса, размерами не меньше иного пса, и явно затевала что-то недоброе.

— «Что за нахрен…» — пробормотала я, прыжком оказываясь возле покрытого бурой шерстью паразита, и ударом ноги отправляя его в полет, закончившийся возле стенки землянки, в которую грызуноподобное существо и ударилось с радующим сердце стуком. Вырвав зубами удерживавшие его колья, я начала распутывать веревки, неумело намотанные на шею и ноги малыша – «Вот уж верно, «Крысы – вестники войны»! Поднимайся, дружок! Ты чего тут разлегся?».

Не отвечая, жеребенок задрожал. Его глаза вдруг округлились, заставив мое сердце уйти в несуществующие ныне пятки – мне вдруг показалось, что вот сейчас его глаза побелеют, а челюсти разойдутся, и между ними покажутся окровавленные, прячущиеся между складками синтетической плоти, острые циркулярные пилы. Однако тот не спешил превращаться в ужасное существо, а лишь бросился ко мне, хватаясь за больное крыло, и икая, указал трясущейся ногой в сторону крысы, тяжело шевелившей жирным гузном в своем углу. Обернувшись, я недоуменно покосилась на паразита – тот уже был на ногах, но вместо того, чтобы тихо смотаться, молясь всем известным и неизвестным ныне богам, чтобы мне не пришла в голову мысль проверить, насколько местные крысы годны на шашлыки, расселся на жирной заднице, и расставив в стороны мощные передние лапы, похожие на отечные, розовые ручки, оскалился, и широко раскрыв оказавшуюся неожиданно широкой пасть, продемонстрировал нам огромные крысиные резцы неприятного, оранжевого цвета.

— «Коооооооййп…» — дожидаться, когда эта тварь родит угрожающий вопль, я не собиралась. Тесак радостно прыгнул мне в зубы, и уже через миг, тварь подавилась зарождающимся писком, когда пара десятков сантиметров доброй стали воткнулась в ощеренную пасть, пройдя через глотку, и вонзилась в глиняную стену, с сухим скрипом вырвавшись из спины. Фыркнув, я быстро выдернула меч, похожий на короткий, красиво изгибавшийся меч, и поманила к себе жеребенка, старательно прикрывая своим телом не самую красивую картину бьющегося в агонии существа.

— «Пойдем. Пойдем, а то тебя вновь тут найдут, и покусают» — как можно дружелюбнее шепнула я, стараясь звуками своего голоса не привлечь пробегавших тут недавно существ. Они-то уж явно не стали бы церемониться, и сожрали бы как его, так и крысу, из вредности, подыхавшую с таким бульканьем и хрипами, словно кто-то топил в бассейне придушенного динозавра – «Не смотри туда. Не смотри. Вот, видишь? Куколка…».

— «Это… Ваше?» — нижняя челюсть малявки дрожала, и мне пришлось импровизировать на ходу, стараясь отвлечь его от громкого испуганного рева, уже зарождавшегося в детской груди.

— «Нет. Я нашла ее тут, на снегу. Ее тоже похитили, видишь?» — выглянув из двери, я покрутила головой по сторонам, и не заметив ничего уж слишком подозрительного, осторожно двинулась вперед. Жеребенок бежал рядом, схватившись зубами за хвост, и доверчиво поглядывая на меня вместе с куклой, блестевшей оставшимся глазом у него со спины.

— «Пойдем. Только тихо. Тут рыщут какие-то тва… Странные существа. Поэтому тебе придется позаботиться об этой… Об этом… Мммм…».

— «Я назову его Коттон!».

— «Ладно-ладно. Пусть будет Коттон, раз уж у него вата из бока торчит» — шикнула я, тревожно вскидывая голову. Где-то впереди послышался нарастающий грохот, и я с испугом отпрянула в сторону, заскулив от боли в потревоженном крыле, которым притянула к себе жеребенка. Забившись в щель между тесно стоявшими землянками, мы притаились, услышав, как что-то огромное выметнулось из-за поворота, и топоча тяжелыми копытами, ломанулось по нашей дорожке. Высунув нос из щели, я тотчас же юркнула обратно, провожая глазами промчавшуюся мимо тушу лохматой коровы – задрав хвост и безумно трубя, скотина неслась вперед не разбирая дороги, в то время как на ее спине, беснуясь и пискляво хохоча, подпрыгивали три знакомые крысиные фигуры.

— «Ох нихрена ж себе!» — выдохнула я, нескоро выбравшись из щели. Сжавшийся и дрожащий, жеребенок вцепился мне в спину, грохоча трясущимися зубами по холодным доспехам – «Всего пара часов прошла с момента нападения, а эти паразиты уже обнаглели настолько, что грабят чужое имущество? Ну, дела… Слушай, малыш, а кто такие эти «койпу», ты не знаешь?».

В ответ, жеребенок покосился на меня такими дикими глазами, что я решила не продолжать расспросы, а собрать тех, кому удалось уцелеть. Увы, больше мы никого не нашли, хотя двери двух или трех подполов были плотно закрыты – изнутри, и открывать их явно никто не собирался. Ни стук, ни тихие уговоры не помогли, и нам пришлось идти вперед, петляя между домов и землянок в надежде на то, что нам удастся выбраться к пони раньше, чем нас обнаружат эти кошмарные хищники, от которых дрожала земля.

«Бред какой-то. Жертвенные фигуры на земле. Привязанный к ним жеребенок. Крыса эта… Не вяжется как-то» — напряженно раздумывала я, бредя в сторону яркого марева. Туман вновь сгустился, и где-то впереди вновь послышался скрежет и свист – похоже, защитники бурга не дремали, и существа двинулись прямо к ним, привлеченные светом и голосами. Что ж, мне оставалось надеяться, что наша стая справится с противником, вылезшим из тумана на свет, в то время как их командир вновь пропадает неизвестно где, к тому же, опять оставшись стреноженной – «С другой стороны… С другой стороны, в бурге уже давно могло что-нибудь, да зреть. Какое-нибудь колдовство, привлекшее этих чудовищ, или этот волшебный туман. А еще эти звери из самого ада… Нет, тут явно творится что-то не то. Да и колдун мог вполне убежать, когда увидел, какие силы он вызвал».

— «Тут есть другая дорога?» — тихонько поинтересовалась я у жеребенка, вновь ухватившегося за мой хвост. Планировка города меня откровенно бесила, и вместо логичного, радиального расположения, тропинки вели себя как вены на ногах застарелого варикозника, петляя и извиваясь в самых неожиданных направлениях, и те, по которым мы шли, явно уводили нас все дальше и дальше от боя, направляя в северную часть городка. В ответ, тот лишь помотал головой, заставив меня тихонько выругаться от ощущения собственного бессилия – ведь насколько было бы проще взлететь, и уже с высоты, без этого дикого визга, осмотреть и найти тех существ, избавиться от которых мне поручил Равикс. Дорожка петляла то вправо, то влево, то спускаясь с обрывистого склона в овраг, испещренный большими, круглыми дверьми, за которыми тоже жили пони, то поднимаясь на косогор, обходя какой-нибудь одноэтажный, убогий домишко, считающийся у аборигенов богатым жильем. Наконец, ноги привели нас к большому амбару – одному из тех высоких, похожих на риги сооружений, где, как я поняла, пони хранили общегородские запасы – видимые даже с высоты, они возвышались над убогими землянками и одноэтажными домиками будто скалы, и так же, как эти скалы, казались тяжелыми и нерушимыми… До поры. Уже при приближении к складу я учуяла тягучий, затхлый, тошнотворный запах большого количества мокрых зверей, собравшихся в одном месте. В одном месте питавшихся и похоже, там же и сравших – острый запах протухших яиц ударил по носу не хуже иного копыта, и мне пришлось уткнуться мордой в сугроб, чтобы не всполошить половину города громовым, раскатистым чихом. Отстранив от себя жеребенка, протестующе мотавшего головой, и для верности, вцепившегося в мою ногу, я посадила малыша на удобную полочку, располагавшуюся над окном соседнего дома – похоже, в этом закутке, образованного выступавшим из стены бревном и нависавшим над ним крышей, располагались гнезда для кур, стремительно разбежавшихся, как только поднялся бедлам. Смахнув усеянные скорлупой и перьями гнезда, я затолкала на их место сопротивляющегося малыша, и сунув ему в зубы – уже его – куклу, осторожно двинулась к амбару.

Плевать на то, к чему меня собирался припахать этот странный убивец беспомощных чудовищ, выглядевший не лучше, чем любое из них – в конце концов, я всегда могла вернуться со своими ребятами, и уже в честном, «правильном» бою разобраться со всеми, кто посмел поднять хвост на этот проклятый городишко. Но я понимала, что не смогла бы себя простить, если бы не выяснила, что за странные звуки доносятся из этого места, так похожие на тихий, безудержный хохот, временами переходящий в тщательно подавляемую икоту.

«В конце концов, жрут там кого-то, или нет – но я лучше сдохну, чем позволю пропасть еще одному жеребенку!».

Двигаясь как можно тише, я постаралась вспомнить все то, чему нас когда-то учили в Обители, и шаг за шагом, приблизилась к приоткрытым дверям склада. Стараясь, чтобы шаги совпадали с раздающимися изнутри звуками, я слегка потянула за створку двери, и тотчас же злобно ругнулась, услышав пронзительный визг несмазанных петель. «Выпороть местного сторожа!» — только и успев подумать, я ринулась вперед, распахнув проклятые двери…

И обнаружила перед собою нескольких крыс, давившихся и чавкающих овощами, рассыпавшимися из порванного мешка.

Зрелище было настолько комичным, что я, не выдержав, громко фыркнула, наполнив раскатами вырывавшегося из носа воздуха помещение высокого склада. Да, тут явно было чем поживиться, поэтому я совершенно не удивилась, увидев трех огромных, похожих на нутрий или капибар грызунов, свирепо ощерившихся в мою сторону своими огромными, рыжими резцами. Что ж, кот из дома – мыши в пляс, однако, как эти сволочи не боялись тех злобных чудовищ, что мелькали на периферии моего зрения все то время, пока я блуждала по городку? Или они, словно рыбы-прилипалы, всего лишь вестники, глашатаи того мрака, что идет по их следам? Я не знала ответа на этот вопрос, но с удовольствием шуганула жирных паразитов, наподдав самому наглому по хлебалу, и с облегчением лягнув остальных по наеденным задницам, заставив с визгом улететь в подсвеченный алым полумрак. С отвращением оглядев изгаженные продукты, я заметила оставшиеся лежать на полу детские игрушки – миниатюрные копья и холщовые сумочки с мелкими, гладкими камешками, собранными на берегу реки. Похоже, эти существа, как и многие животные этого мира, обладали зачатками интеллекта, но почему их привлекали детские игрушки, понять я так и не смогла. Покатав по полу тщательно отполированные деревяшки, украшенные костяными наконечниками, я решила было проверить второй этаж, но остановилась, услышав раздавшийся снаружи торопливый перестук копыт. Кто-то летел, сломя голову, и явно намеревался укрыться в амбаре, а судя по стуку, с которым неизвестный пони врезался в дверь, он явно был легок и невысок, едва сумев поколебать тяжелую дверь, со скрипом начавшую открываться навстречу туману, радостно ввалившемуся в помещение риги. Из его клубов, запинаясь, выкатился мой найденыш, пронзительно визжа, словно укушенный за хвост поросенок, и мертвой хваткой вцепился в мою ногу, завывая от ужаса и боли. Его задние ноги и бедра украшали неглубокие, но явно болезненные ранки, видимые даже сквозь лохматую шерстку, в то время как с улицы, нарастая, доносился негромкий, но ставший уже знакомым мне шелест множества лап, месивших истоптанный снег.

— «Спрячься. На втором этаже» — негромко произнесла я, подтолкнув малыша к широкой лестнице, сколоченной из целых стволов. В ответ он яростно замотал головой, разбрызгивая по сторонам сопли и слезы, но даже когда я отпихнула его, сердито указав в сторону темневшего лаза на второй поверх, он только затрясся, и быстро шмыгнул за груду мешков, вонявших проросшей картошкой. Сердито ругнувшись, я обернулась в сторону заскрипевших дверей, с щелчком выпуская из поножа Когти – времени на уговоры у меня не осталось, как мало осталось времени и нам с малышом. Ведь если меня не подводил слух, на улице, возле амбара, собралось целое стадо из монстров, и все, что мне оставалось – это подороже продать свою жизнь, или хотя бы продержаться до тех пор, пока кто-нибудь, друзья или враги, не явятся поглядеть, что же за шум творится в одном из двух городских складов. Двери подались назад, заскрипели… И наконец, распахнулись настежь, впустив в складской полумрак целое море тумана.

Да, враги должны были прийти, но вместо них, словно насмешка судьбы, площадку перед амбаром заполонили давешние крысы.

— «Что за хрень…» — я нахмурилась, не понимая, считать ли это издевательством, или нарочитым оскорблением. Мое воображение рисовало мне тянущиеся вперед руки с когтями, способными рвать металл; разинутыми пастями, внутри которых, вместо языка, непристойно кривилась еще одна пасть, поменьше. Я ждала клубка хитиновых тел, готовых откусить мне ноги и крылья, после чего, подвесив на стену, запихать свой яйцевод во все естественные и неестественные отверстия организма, а вместо этого… Крысы?!

«Кажется, все это мне еще предстоит».

Уставившиеся на меня паразиты были не слишком малы – размером с крупную собаку, в холке они доходили мне едва ли не до колена, да к тому же, каждый из них был, как ни странно, вооружен. Короткие копья с костяными и железными наконечниками топорщились над десятком скалящихся бестий подобно веткам кустов – такие же изогнутые и корявые, но явно опасные в умелых лапах. Кто-то таскал в зубах нож, кто-то – грязный, и явно ворованный подсумок, из которого на свет появились камни, недобро щелкавшие в перебиравших их лапах, и все, все как один, скалили на меня свои длинные, оранжевые зубы.

— «Кооооооойппппппууууууууууууууууууууууууууууу!!!» — взвизг, раздавшийся над площадкой, потряс меня до самых костей. Передние ряды заверещали, издав подозрительно знакомый мне визг, и бросились вперед, в то время как оставшаяся позади троица слитно уселась на жирные задницы, и подняв головы к скрытому за туманом небу, начала голосить, неимоверно раздувая оказавшиеся огромными щеки, раскрывая, словно лепестки, безумно огромные пасти. Их визг становился все пронзительнее, живо напомнив мне тот скрежет, что едва не отправил меня с Блуми на Небесные Луга, поэтому я рванулась вперед, навстречу верещащей толпе, и возблагодарив небо, принцесс и сталлионградских оружейников за предусмотрительность, заставившую их отказаться от облегчения нашей брони, перемахнула через короткие копья, воткнувшиеся в мой укрытый кольчугой живот. Открыв глаза, безумно визжащие твари замешкались, и сложив раздувавшиеся рты, попытались отпрыгнуть от моей вопившей что-то тушки, но было уже поздно, и уже через мгновение, на снегу забились хрипящие тела, получившие клинками по жирным, покрытым коротким и жестким волосом шеям. Ощутив, что мой тыл вновь стал объектом посягательств оставшихся нутрий, я яростно заорала, едва не подпрыгнув от боли, и развернувшись, бросилась на вопящих паразитов, старательно тыкавших в меня своим сучковатым оружием. Я едва успевала отдергивать голову, спасая свой нос и глаза от метящих мне в морду наконечников копий, и без устали махала то одной ногой, то другой, прыгая и вертясь вокруг разбегавшихся грызунов. Отвратительные твари драться любили, но не умели – по крайней мере, не с противником, закованным в кольчугу и сегментарный доспех, отражавший большую часть их наскоков. Бегая по площадке, я набрасывалась то на одну выдру, то на другую, пока, наконец, не ударила по оставшимся, загоняя их в амбарный проем.

Вскоре, все было кончено, и только опустив гудящую переднюю ногу, я поняла, насколько вымоталась, расправляясь с агрессивной фауной этих мест. Моя шея и живот превратились в самый настоящий дуршлаг, если не по сути, то по ощущениям – острые наконечники копий успевали пробить поддоспешник, и неглубоко, но чувствительно уколоть находившееся под ним тело, и я, уже не в первый раз, задумалась о том, что не все вещи стоило бы копировать у наших воинственных, но все-таки обладавших иной анатомией предков. Снимать доспех не хотелось, да и намахавшись, я вряд ли смогла бы сделать это в одиночку. Услышав за спиной тихий всхлип, я застонала, и покачнувшись, отправилась за жеребенком, дрожавшим между двумя пахучими мешками. Зажмурившись и спрятав мордочку между передних ножек, он взглянул на меня только после того, как я, поднатужившись, подняла его, вытащив из казавшегося ему таким надежным убежища.

— «Эй, малыш. Ты как тут?» — тихо спросила я. Давящая на грудь и спину броня, казалось, возжелала меня задушить в своих стальных объятьях, поэтому голос мой звучал надсадно и хрипло, словно у самого настоящего Карлсона, интонации которого я изо всех сил пыталась изобразить – «Держись, скоро придут настоящие койпу, и тогда тебе нужно будет спрятаться, ясно? А вообще-то, со мной не соскучишься!».

— «Ккккой…».

— «Да-да. Они самые» — в ответ, он лишь затрясся, и начал скулить, с ужасом глядя по сторонам. Я оглянулась – а вдруг эти самые чудища еще и невидимые? – но быстрый осмотр показал, что в амбаре мы вновь были одни – «Ты их знаешь? Видел?».

В ответ жеребенок затряс головой.

— «Они большие? Нет? Ох, это хорошо! А страшные?» — я начала задавать наводящие вопросы, но добилась лишь того, что малыш еще больше замкнулся в себе – «Слушай, а ты их точно видел? Они…».

В ответ тот заревел, протянув вперед ножку.

— «Ну-ну, не плач. Тише» — мгновенно пожалев о своем поступке, я прижала к себе содрогавшееся в плаче тельце. Похоже, я сильно его напугала, и даже немного успокоившись, жеребенок еще глядел на меня дикими глазами, словно я вдруг отрастила себе дополнительную голову или хвост – «Слушай, а ты куда показываешь? Туда? Там эти самые, да?».

— «Кккккойпу…».

— «Нет, их тут нет» — попытавшись отстранить от себя малыша, я не преуспела, и весь путь до входа проделала с дополнительным грузом, намертво вцепившимся в мою ногу всеми четырьмя конечностями – «Вот, видишь? Только крысы. Кстати, стоило бы заняться этой проблемой, ведь санинспекции у вас, наверное, нет».

— «Кккккой… Ппппу…».

— «Да где?!» — взъярившись, выкрикнула я, уже не боясь быть услышанной. Ожидание смерти подчас хуже самой смерти, и вымотанная, обессиленная, теперь я желала лишь одного – чтобы уже пришли те самые монстры, которых я, с замиранием сердца, ждала всю эту ночь. Тех, кто гоняет огромных и волосатых великанов, как каких-нибудь гусей. Тех, кто собирался разрушить этот город – «Где эти самые койпу?!».

Шестеренки в моей голове медленно, со скрипом, провернулись, встав в нужное положение с громким, подобно выстрелу, щелчком.

— «Погоди-ка… Погоди…» — уже не церемонясь, я схватила зубами за шкирку вновь заревевшего жеребенка, и подняв, потащила его к месту побоища – «Ну-ка, покаши еще рас, где эти вафы койпы?!».

Поднявшись, трясущаяся ножка недвусмысленно и совершенно определенно ткнула в сторону порубленных мною крыс.

— «Я ненавижу вас, ясно?» — выпустив из зубов скулившего в ужасе малыша, я вышла на середину площадки. Снег под моими ногами плавился, хлюпая и растекаясь по копытам отвратительной, окрашенной в алое кашей, когда я, изо всех сил ударила по натекшей луже передними ногами – «ЭТО? КОЙПУ?!».

Тишина не ответила – она вообще редко отвечает глупцам. Туман редел, звуки боя стихали, а яростно гудевшее пламя, озарявшее южный конец городка, стало стихать, понемногу ступая место ночной темноте. Вместе с ним уходил и туман, но я еще долго стояла на месте, подняв морду к постепенно очищавшемуся небу, и с внезапно поднявшейся горечью осознавала, как много глупости и мелочных мыслей копилось в моей голове. Я стояла и чего-то ждала, искренне осознавая свою ничтожность, в то время как под сводами моей черепушки вновь раздавался задорный, искренний, и так ненавидимый мною смех.

---

— «Успокоилась?».

— «А разве я волновалась?» — неудача с подковами, в общем-то, не слишком ударила по моему самолюбию. Подумаешь – еще один провалившийся план из разряда «сделай что-нибудь непонятное, авось прокатит!». Но все, что последовало за той скоротечной схваткой у амбара, яснее ясного дало окружавшим меня пони понять, что мне нужна помощь. Желательно – внимательных и чутких пони в белых халатах.

— «Ученые пони описали бы это как «приступ неконтролируемой ярости и жажду насилия, вылившийся в причинение тяжелого вреда здоровью одному или группе существ, совершенное в состоянии аффекта, а также повлекший за собой смерть вышеуказанных существ». Но поскольку я не ученый пони…» — взгромоздившись на верхнюю ступеньку узкой лесенки, Равикс удобно устроился, повиснув на передних ногах, и продолжал разглагольствовать даже несмотря на порывистый ветер, гнавший с севера лохматые, растрепанные облака. Поскрипывая, дозорная вышка ощутимо покачивалась, но земпнопони не обращал на это ни малейшего внимания – «…то я описал бы это как временное помешательство. Какая муха тебя укусила, Раг?».

— «Как дела у Нэтл?».

— «Нэтл? Это та рыженькая? Жива, хотя есть сможет еще не скоро».

— «А остальные?» — вздохнув, я вновь двинулась вперед, не отрывая глаз от линии горизонта, перечеркнутой неподвижными кронами деревьев. Я знала – она где-то там, и если вглядываться в небо, до боли, до рези в глазах, то рано или поздно, можно будет разглядеть то место, что шипя, принимает в себя усталое, заходящее солнце.

В конце концов, мы живем в мире, полном магии, не так ли?

— «Остальные сориентировались быстрее, и нашли себе дела где-нибудь подальше от той кучи» — вздохнул жеребец, глядя на проплывавшие мимо него доспехи. Обледеневшие, за ночь они покрылись слоем изморози и льда, приятно похрустывая на морозе, в такт поскрипыванию онемевшего от холода тела – «А вот новенькая решила, что тебя во что бы то ни стало необходимо связать, и доставить в ваш лагерь. Хотя я все еще считаю, что челюсть ей ломать было совершенно необязательно».

— «Сильно… Сильно я ее?» — протиснувшиеся между губ, слова царапали язык и небо не хуже сосулек, что я прикладывала к разгоряченному лбу. Одну за другой, всю ночь я отправляла их в полыхавшую пасть, кормя исходившую жаром утробу, пытаясь заглушить ревущий огонь, разгоревшийся после того, как…

«Я обещала, что не буду об этом вспоминать. Все уже кончено».

— «Спустись и проверь».

Не обратив внимания на слова земнопони, я снова двинулась вперед, шаг за шагом делая круг по вершине башни. Собранная из длинных, уложенных в пучок жердей, она скрипела и качалась на самом легком ветру, а сбитая из досок платформа на ее вершине уже порядком расшаталась за ночь. Восемь с половиной шагов – вот и весь круг, что я повторяла уже много часов. Восемь ударов копытом для каждой ноги. Три вдоха. Один круг. Не двигаясь, серый жеребец все так же висел на краю площадки, однако его покашливание быстро начало действовать мне на нервы.

— «Местные, когда проснутся, захотят прибраться на улочках» — вновь кашлянув, и выпустив из ноздрей струйки пара, нарушил молчание Равикс – «Ты бы спустилась отсюда, Раг. Тебе давно пора в тепло».

— «А при чем тут местные?» — я хотела ответить подробнее, но почему-то раздумала. Рубленные фразы вылетали одна за другой, но на долгий диалог я была уже не способна.

— «А ты посмотри вниз» — остановившись, я скосила глаза на лежавшую под нами часть городка, абсолютно пустынную, даже несмотря на слишком раннее утро. Тени все укорачивались, исчезая под лучами пробивавшегося сквозь тучи солнца, но этот квартал Олд Стампа был все еще погружен в предрассветную мглу – «Им нужно будет убрать все то, что осталось после ночного побоища».

— «А при чем тут я?».

— «При том, что ты их явно пугаешь, торча у всех на виду! Поэтому слезай. Хочешь, я тебе помогу? Вон, гляди, какой я нашел для тебя симпатичный сугроб…».

— «Я с детства высоты боюсь. Даже как тут оказалась – не помню» — буркнула я, отводя глаза от враз приблизившейся земли. Не говоря ни слова, Равикс подтянулся, и резким броском оказался рядом со мной, на площадке опасно закачавшейся под его весом, дозорной башенки. Лихим наметом сделав короткий круг по протоптанной мною тропинке, он остановился на самом краю деревянного настила, и лихо крутанувшись на передних ногах, опустил взлетевший в воздух круп на лесенку, вновь зависнув над бездной. Поежившись, я попыталась собраться с духом, и показать, что и легионерская выучка чего-нибудь да стоит, но уже через несколько шагов поняла, что лучше это доказывать кому-то другому, и развернувшись, по-старушечьи долго и неуверенно пробовала воздух задней ногой, наконец, с трудом утвердив ее на гнущейся даже под моим весом перекладине лесенки, представлявшей собой обычную решетку из не самых толстых жердей. Труднее всего было соскользнуть с обзорной площадки – обливаясь потом, я с трудом заставила себя понемногу разогнуть сведенные судорогой ноги, под копытами которых негромко потрескивал покрывавший доски ледок – но все обошлось, новые подковы не подвели, и я, хоть и с трудом, но смогла добраться до того самого сугроба, о котором говорил белогривый жеребец, почти ни разу не соскользнув с обледенелых, угрожающе потрескивавших жердочек. Спуск напоминал схождение во мрак, и добравшись до подножия караульной башенки, мы вновь очутились в темноте, еще не нарушенной робкими лучами утреннего солнца, словно то, после случившегося, и впрямь побрезговало одарить нас своим скудным теплом.

Наш путь лежал между тихих, замерших землянок и хаток, закончившись возле длинного, приземистого барака – единственного, чьи окошки курились дымком, выходящим через продухи и щели в укрытой дранкой крыше. Открыв дверь, мы окунулись в густое облако пара, вырывавшегося из кипевших на огне кастрюлек и котелков, возле которых, сгорбившись, сидела неопрятного вида старуха, один лишь единственный раз зыркнувшая на нас мутным, изъеденным катарактой глазом, и вновь принявшаяся возить оструганной палочкой в своих котелках. Отмахиваясь от пахучих миазмов, зримыми волнами распространявшихся по бараку, я огибала старые рыбацкие сети, на нитях которых были развешены на просушку невиданные мной раньше растения, следуя за серым жеребцом, уверенно ориентировавшемся в этом лабиринте, то и дело натыкаясь на расставленные без всякой системы койки и тюфяки. Пройдя на порядочном расстоянии от очередной «сушилки», казавшейся живой от многочисленных корешков, часть которых, извиваясь, сердито царапала допотопные прищепки, крепко удерживающие их на порядком изношенной сети, я вновь запнулась о какую-то лежанку, и с грохотом навернулась, заполнив вязкую тишину, нарушаемую до того разве что тихим пением булькавших котелков, тревожным грохотом и звоном доспехов. Поднявшись, я злобно зашипела, потирая ушибленный нос, и встретилась взглядом с Нэтл, разбуженной этими немелодичными, но такими знакомыми звуками. Приоткрыв слезившиеся глаза, рыжая пегаска одурманенно вглядывалась в поднимавшуюся с пола фигуру, после чего вновь утомленно опустила веки, ничем не показав, что узнала пришедших к ней гостей. Похоже, лечение шло полным ходом – подойдя, я разглядела припарки и какую-то вонючую мазь, покрывавшую не слишком чистую тряпицу, под которой угадывалась огромная гематома, обезобразившая всю левую половину морды пегаски. Угадывавшаяся даже под шерстью, она была напряжена и горяча, когда я прикоснулась к ней своими губами, но даже это нехитрое действие вызвало тихий стон боли, заставивший меня отшатнуться от лежавшей больной.

— «Это… Это и в самом деле я?».

— «Копытопашников-тяжеловесов в этом бурге вроде бы нет» — негромко хмыкнул Равикс, с ехидством глядя на мою осевшую на пол тушку. Вздрогнув, я обернулась, услышав раздавшийся сбоку шум, однако тотчас расслабилась, обнаружив, что это была всего лишь Нефела, тишком соскользнувшая с койки, стоявшей возле шевелящейся перегородки из извивавшихся корешков. Похоже, она спала в этом же помещении, рядом с Нэтл, но заметив мой вопросительный взгляд, стоявший рядом с ней жеребец прищурился, и покачал головой, словно предостерегая меня от самой мысли о том, что я могла бы причинить ей какой-либо вред.

— «Но я же… Челюсть хотя бы не сломана?» — наклонившись над неподвижно лежащей кобылой, прошептала я. Навскидку определить наличие повреждений костей было бы сложно, если не невозможно, поскольку речь шла о пони, густая зимняя шкура которых надежно скрывала под собой любые не слишком заметные деформации скелета, но я все-таки сообразила, что трогать ее своими копытами, уже прошедшимися по этой морде, было бы апофеозом глупости. Заметив стоявшую рядом с койкой бадейку, наполненную талой водой, я подхватила висевшую на краю ведра мокрую тряпку, и аккуратно приложила ее к морде вздрогнувшей Нэтл.

— «Мммммффф…».

— «Все, все. Потерпи» — стараясь не встречаться взглядом с распахнувшимися от боли глазами пегаски, я принялась осторожно стирать бегущую по ее шее воду, стараясь не намочить тощий соломенный тюфяк. Мне нужно было извиниться, но как простить в такой вот ситуации? Что я могла ей сказать? Что она отправилась в путь за сходящей с ума недоделкой? А может, что та, что считала себя командиром этой банды пегасов, становилась опасной для своих же товарищей по оружию? Негромко вздыхая и мучаясь сомнениями, я раз за разом меняла холодную тряпку, пока не почувствовала чью-то ногу, неверными движениями пытавшуюся отстранить мои, ставшие совсем ледяными, копыта.

— «Не двигайся, Нэтл» — негромко попросила я, отстраняя дрожащую ногу подопечной – «Сейчас станет легче. Тут, кажется, пытаются твою гематому всячески согревать… Найду, кто это сделал – ноги из плеч повыдергиваю!».

— «Я финофата, мэм» — прошипела, стараясь не кривиться, отчего на ее морде проступила мимика, живо напомнившая мне какого-нибудь инсультного больного – «Я не фыполнила пфикас… Но шечь фсё… Так ше нельфя! Вы ше не такая, я фитела это!».

— «Жечь… все?» — я почувствовала, как вес надетого на меня доспеха увеличивается, словно камень, начиная тянуть к грязному, заляпанному чем-то полу. Стальные пластины казались мне ледяными, и впервые с начала этой бесконечной ночи я ощутила, что холодна, словно лед, несмотря на стоявшую домике удушливую жару.

— «Мне показалось, что ты имела в виду нечто иное, нежели поджог Олд Стампа со всех четырех сторон» — поделился со мной своими сомнениями Равикс, по своему обычаю, неслышно подбираясь к кровати. Если бы не его преувеличенно серьезный тон, я бы могла подумать, что он говорит серьезно, но даже почуяв иронию в словах серого земнопони, я никак не отреагировала, занятая тем, чтобы никто не увидел мои трясущиеся губы.

— «Так, похоже, это настойка из мандрагоры…» — продолжил тот, внимательно глядя на Нэтл, слепо шарившую в воздухе передними ногами в поисках моего копыта, отдернувшегося от нее, как от огня – «Чистотел… Стоило бы приложить еще и киноварь, называемую грифонами цинобером, но даже если ее нет, всегда найдется замена. Не волнуйся, она поправится. Думаю, кости не задеты, а остальное уже дело времени».

— «Что… Что ты говорил про поджог?» — слова выдирались из горла подобно моткам колючей проволоки, царапая небо и примерзший к нему язык – «Кого я призывала… Призывала?».

— «Кого призывала жечь, или кого призывала сжечь?» — схохмил желтоглазый, успокаивающе помахав копытом Нефеле, возбужденно блестевшей глазами из-за своего тюфяка – «Мне думается, все же второе. Да, твоя фигура, застывшая с распахнутыми крыльями на фоне пожара, взгромоздившаяся на груду убитых койпу, выглядела необычайно вдохновляюще. Пугающе. Я бы даже сказал, величественно!».

— «Издеваешься, да?» — тихонько выдохнула я. В моей голове не осталось ни одного внятного воспоминания о произошедшем – только звезды, насмешливо глядевшие с высоты, да уходящий в лес, подсвеченный алым туман. Кажется, я следовала за ним по пятам – охотясь, выискивая, и… Нет, не помню! Я до сих пор не помню, что именно произошло на заснеженных тропинках и улочках того северного городка – лишь темноту, расцвеченную всполохами пламени, укутанную клубами удушливого дыма… И мерзкие визги и вопли существ, которых я… Которых…

«Нет. Это не я. Это не могла быть я!».

«Ну-ну-ну. Вот только не нужно такой вот дешевой патетики, детка».

— «Эй, не стоит так вздрагивать, Раг» — покровительственно хмыкнул жеребец. Остановившись передо мной, он с усилием выдернул у меня холодную тряпку, расставшуюся с моими копытами под звуки веселого хруста ломавшихся льдинок – «Ты выглядела просто великолепно. А как выискивала притаившихся в землянках и норах вражин, как загоняла их к той самой куче, растущей буквально на глазах… Знаешь, а ты не думала сменить род деятельности? Я знаю одного старого пони, который с удовольствием бы взял тебя в ученики».

— «Так вас еще и много?» — мое сознание плыло, а взгляд перескакивал с одного предмета на другой, неизменно останавливаясь на копытах. Услужливо прыгая вперед, пегасий взор услужливо давал мне рассмотреть все трещинки и сколы на бежевой кости, и каждая казалась мне ущельем, до самых краев заполненным пролитой мною кровью. Услышав последние слова земнопони, я инстинктивно ухватилась за них, словно пловец, висящий над водоворотом, хватающийся за прогибающийся и трещащий под его весом, высохший куст – «Так ты такой не один?».

— «Увы, нас не так много, как раньше, но… Да, я не один» — стального цвета медальон в виде морды какого-то зверя загадочно блеснул в мою сторону рубинами глаз, на мгновение, выглянув из распахнутого ворота холщевой рубахи охотника на чудовищ – «Ворлдвайду нужны молодые и энергичные пони, а у тебя, как я погляжу, для этого есть все задатки».

— «Какие?» — заметив, что Нефела, не отрываясь, глядит на мои дрожащие ноги, я постаралась как можно быстрее занять чем-нибудь свои копыта, отбрасывавшие по всему бараку веселые искорки света, отражавшиеся от набитых в них гвоздей. Каждый хуфнагель, как называл их по-грифоньему Шегги, был по самую шляпку утоплен в свое гнездо на грубой подкове, а вышедшие из передней стенки копыта острия – надежно загнуты книзу и тщательно прибиты к роговой поверхности копытного башмака[7]. В душном полумраке барака они казались какими-то замысловатыми украшениями, и я постаралась спрятать их как можно дальше в холодную воду, чтобы не выдать предательскую дрожь, сотрясавшую мое тело – «Приносить окружающим один только вред? Ой, прости, Нэтл!».

— «Не только. Это скорее особенности кобыльего характера» — вновь неудачно схохмил жеребец, удостоившись злобного взгляда, который кинули на него все три кобылы, включая валявшуюся в медикаментозном полусне, рыжую пегаску. Застонав от неудачного прикосновения мокрой тряпки, она лишь на секунду открыла глаза, но затем вновь затихла, ухватившись за мою ногу, которую мне пришлось оставить у нее в копытах. Присев рядом с ней, я постаралась принять чуть более удобное положение, и положила голову на колючий тюфяк, обессиленно прикрывая глаза.

— «В общем, ты неплохой материал для нашего ордена, поэтому подумай над моим предложением» — продолжил земнопони, видя, что я не собираюсь отходить от вновь задремавшей пегаски. Судя по шороху, осмелела и Нефела, стараясь как можно тише выползти из своего угла, останавливаясь каждый раз, когда мое ухо поворачивалось в ее сторону, ловя негромкий перестук кобыльих копыт – «Жаль видеть, что пропадает такой талант».

— «Нет уж, спасибо!» — негромко фыркнула я, глядя на лежавшую передо мной пегаску. Холодные примочки сделали свое дело, и та наконец-то заснула, страдальчески морщась во сне. Приспав пострадавшую по моей вине подчиненную, я тихонько высвободила свою ногу из ее копыт, и поднявшись, попятилась к двери – «Я уже была приглашена на одно торжественное мероприятие одного такого ордена, и если бы не муж, то уже давно гнила бы заживо в комфортабельном ящике на дне океана, обгладывая от голода собственные ноги. Так что если хочешь гарантированно вывести меня из себя – пригласи к вам на фуршет. Я приду… Ох и приду!».

— «Увы, у нас, в Олд Сиа Фортрес, не бывает праздников и фуршетов» — фыркнул истребитель монстров всех видов и мастей – «Хотя, в честь прибытия новичка, быть может, Ворлдвайд и устроит какую-нибудь пирушку. Главное, прихвати с собой капусты, сметаны и пива – тогда, быть может, он даже споет».

— «Сметана? С пивом?!» — передернулась я.

— «С подогретым пивом!» — наставительно поднял копыто жеребец, вслед за мной, вываливаясь из барака. После спертого, душного, пропитанного запахом трав воздуха лечебницы, холодный, морозный ветерок ощущался как удар по носу хорошим лошадиным копытом, заставляя нас на секунду закашляться, отфыркивая из носа и горла мгновенно покрывший их иней – «Не пробовала? Очень полезная и нужная вещь в холодные зимние ночи».

— «Особенно когда кому-то лень идти за дровами, а в нетопленном замке гуляет пурга!» — ядовито выдохнула нарисовавшаяся сзади Нефела. Углядев меня со своим дружком, она тотчас же позабыла про страх, и мгновенно очутилась у нас за спиной, ревниво сверкая позеленевшими от злости глазами – «Мне кажется, ваш «орден» может по праву считаться самым ленивым и бедным из всех эквестрийских обществ и орденов!».

— «Ну, извини, Неф. У всех свое занятие, верно?» — развел копытами Равикс, с улыбкой глядя на ревниво пофыркивавшую подругу – «Мы, например, больше к уничтожению монстров приспособлены. Вот был бы я плотником – разве ты взглянула бы на меня?».

— «Только если бы ты стал столяром!» — хмыкнула та. Золотисто бурые волосы ее красиво разметались по плечам жеребца, когда они потерлись друг о друга носами, но даже тогда она нашла время, чтобы бросить на меня победный взгляд через плечо пофыркивавшего от удовольствия жеребца. Я ответила ей тупым, бараньим взором, усиленно делая вид, что вообще не понимала, что они там делают, и не стремилась понять. Глаза северянки вновь сердито засверкали, словно два ограненных изумруда – «Мммм… Так может, останешься на зиму?».

— «ЗИМА БЛИЗКО!» — не зная, что еще сказать, я выпучила глаза, и прохрипела эту фразу лишь для того, чтобы увидеть, как вздрогнули стоявшие передо мной земнопони. Восходящее солнце наконец продралось из-за заснеженных верхушек деревьев, и золотистые лучи облизнули промерзшие камни и крыши, сугробы и улочки городка. Где-то недалеко уже стучало деревянное било[8], отмечая утренние часы – и в такт ему, осторожно, несмело, раздавались голоса овец и коров. В городке не все было ладно, и даже отсюда, с холма, мы видели широкий пролом в и без того невысокой стене, пробитый вторгающимися монстрами. Их широкие спины, словно холмы, зеленели среди убогих, покореженных хаток, в то время как наводнившие улочки пони, словно сговорившись, десятой дорожкой обходили не слишком высокую кучку, черневшую возле открытых дверей уцелевшего амбара. Не увидеть ее с этого места было довольно непросто, и сколько бы я не убеждала себя, что мне просто чудится то, что я никогда бы не смогла на таком расстоянии даже заметить, а не то что рассмотреть темневшую возле дверей риги горку коричневых тел, мои глаза, помимо воли, все время поворачивались в сторону собиравшейся у амбара толпы.

— «Равикс, а как ты… Ну… Этих?» — мне было все равно, о чем спрашивать у стоявшего неподалеку земнопони. В конце концов, пусть считает это все профессиональным интересом, если ему так хочется считать меня такой же, как он.

«Убийцей? Наивная дурочка. Не заставляй меня разочаровываться в тебе. Ты так хорошо развивалась, усваивала все на лету – и вдруг остановилась. Не возводи стены, которые потом придется пробивать головой! Поверь, у тебя отличные задатки – так, простите меня звезды, не просри их, хорошо?».

— «Эй! Ты точно со мной разговариваешь?» — поинтересовался знакомый голос. Вздрогнув, я подняла голову, уставившись в глаза подошедшего ко мне жеребца. Большие, золотистые, с необычайно широким зрачком, сидящим в центре окруженной алым ореолом радужки, они внимательно разглядывали меня, заставляя мою шерсть на загривке приподниматься, шурша под обледенелой броней. Дыхание опасного зверя коснулось моего носа, и мне с трудом удалось подавить испуганный рык, готовый вырваться у меня изо рта – «Эй, кто-нибудь дома?».

— «Ты… Ты хотел рассказать мне о том, как победил этих чудовищ!» — на одном дыхании выпалила я. Ну кто, ну вот кто говорил, что психом быть легко и приятно? Скрываться, все время стараться думать, что говоришь и не говорить того, что думаешь, вздрагивать от каждого вопроса, от любого намека и просто от глупых подколок, даже от друзей… Плюнуть бы этим мудрилам в глаза!

— «Извини, профессиональная этика не позволяет мне обсуждать подробности моей работы, даже с нанимателем» — нагло усмехнулся Равикс, однако его глаза задумчиво обшаривали мою морду, словно ожидая увидеть на ней тщательно скрываемую усмешку, или недоверие к его словам – «Но услуга городу была оказана, и немаленькая».

— «Ты потребуешь за это плату?».

— «С Олд Стампа? Ты шутишь! Хотя следовало бы, конечно» — фыркнул серый жеребец, поворачиваясь в сторону амбара. Тревожный звук била утих, и над городом повисла звонкая, словно морозец, по-зимнему оглушительная тишина. Вздрогнув, я обернулась, стараясь выглядеть беззаботной… Ну, или по крайней мере, не слишком испуганной видом толпы, собравшейся возле высокого строения риги. Пространство перед воротами было забито собиравшимся народом, и я ощутила, как ворох холодных, колючих мурашек пробежал по моей ослабшей спине при виде факелов и вил, видневшихся над головами земнопони.

— «Послушай, чего это они, а?» — я видела, что над городом уже поднимаются блестящие на солнце доспехами патрули, и надеялась, что это сборище местной ячейки Ку-клус-клана не останется незамеченным остальными пегасами из моего отряда. Конечно, я в любой момент могла бы и улететь, но сваливать из городка, провожаемой летящим вслед сельхозинвентарем мне вдруг показалось очень… Унизительным.

«Воооот. Умница. Наконец-то ты начала понимать» — ощущение горечи растеклось по языку зеленоватой каплей абсента, постепенно спускаясь все глубже и глубже, словно одна эта капля вдруг обрела вес пудовой гири, выжимающим слезы комом прокатываясь по горлу. Сорвавшаяся с конька общинного дома птица подлетала все ближе и ближе, пока, наконец, не приземлилась мне на спину, откуда, с конским топотом, перебралась на плечо – «Не бойся. Они ничего не узнают. Тут каждый со странностями, чего уж говорить о тебе. Но поверь – они еще будут целовать нам копыта».

— «Так значит, они испугались…» — прищурившись, я попыталась разжечь в себе злость или обиду, но увы, северный ветер выдул из меня все, кроме страха и горечи, горьковатым зеленым дымком застилавших мой взор. Не обращая внимания на пристально уставившегося на меня Равикса, я двинулась вперед, поднимаясь по трескучей стене близлежайшей землянки – «Так значит, они решили избавиться от меня, раз и навсегда».

— «Эй, это не то, что ты думаешь!» — настороженно пискнула каурая пегаска, делая шаг за спину стоявшего перед ней жеребца. От толпы отделилась небольшая группа, явно направившаяся в сторону оставшегося позади нас барака.

— «Мне кажется, ты не думаешь вообще» — в голосе земнопони послышалось неприкрытое предостережение, похожее на негромкое поскуливание готового к броску, бойцового пса – «По крайней мере, не тем местом, которое для этого Добрыми Предками приспособлено. Сегодня тебе предстоит довольно почетная миссия…».

— «Дай угадаю – придется изобразить из себя жертву для будущего урожая?» — горько сыронизировала я, не раз успев пожалеть, что не прихватила с собой ничего, кроме Когтей, все так же таящихся под красиво выгнутыми пластинами поножа. Неброские. Незаметные. Ждущие – «Меня собрались пристукнуть палкой, как рыбу? Или, может, они сумеют придумать что-нибудь получше, чем бодрящее, утреннее аутодафе?».

— «Не глупи, Раг» — нахмурился Равикс. Подпрыгнув, он без особого усилия подтянулся, и оказался на коньке покатой крыши, покрытая дранкой поверхность которой была не менее скользкой, чем лед, благодаря обильно покрывавшему ее снегу – «Ты вообще себя хорошо чувствуешь?».

«Мне кажется, что все хорошо».

— «Просто замечательно. А почему ты спросил?».

— «Потому что тебе сейчас предстоит поучаствовать в увлекательном местом обряде – тебе придется пойти вместе с ними, и торжественно сжечь эту кучу, которую ты, уж извини за каламбур, навалила возле дверей».

— «Я… Чего?!».

— «Равикс!» — прыснув, Нефела ударила себя копытом по лбу, оставляя на нем отпечатки покрытого снегом копыта – «Ты идиот! Мог бы как-нибудь по-другому это обставить? Нет, нужно обязательно все опошлить!».

— «Жители этих лесов считают, что именно тот, кто забрал жизни живых существ, должен проводить в последний путь их останки» — совершенно серьезно ответил мне жеребец, отмахнувшись хвостом от подпрыгивавшей под нами пегаски. Покосившись в сторону амбара, я заметила фигурку земнопони, облаченную в уже виданную мной однажды меховую накидку, суетящуюся возле сложенных в кучу тел – «И неважно, кто это – монстры или друзья. Родители, враги или просто случайно погибшие существа, чьи жизни забрала зима, бескормица или река. Мы все едины в этом круговороте жизни, и те, о ком мы узнали, или кого мы увидели, обязательно встретят нас там, на Небесных Лугах».

— «Интересная концепция…» — спустя несколько долгих минут, прохрипела я, глядя на бредущих ко мне представителей местных властей. Где-то недалеко, совсем близко, как казалось моим уставшим за эту бессонную ночь глазам, я увидела Первую Мать Почард, вышедшую на широкое, каменное крыльцо общинного дома, и внимательно приглядывавшуюся к происходящему внизу, в ее городке – похоже, старая земнопони решила держать копыто на пульсе, хотя очевидным для всех знаком ее поражения служили двое легионеров, со скучающим видом следовавших за неспешно двигавшейся старухой, словно почетный караул, или самый настоящий конвой — «Так что, мне идти с ними?».

— «Не я навалил эту кучу» — вновь, но на этот раз без иронии, ответил мне жеребец – «Пусть я и просил тебя об одолжении, но поверь, я знаю, что это такое – выбор меньшего из двух зол. И запомни – никогда и никто не поблагодарит тебя за это. Запомни – никогда и никто! Но тебе, и только тебе жить с последствиями принятых тобою решений».

______________________________
[1] Растрепанная ветошь, использовавшаяся вместо ваты.
[2] Скандинавское название древнерусского государства.
[3] Первый угол – левый верхний угол щита. Муллет – пятиконечная звезда. Ламбель – полоса или веревка. Пойнты — ленты-флажки. Геральдические элементы гербов.
[4] Громогласное описание герба.
[5] Плата за убийство. Скраппс использует его в появившемся позже, переносном смысле этого слова – «плата за тяжелую вину».
[6] Тяжелая повинность в пользу государства.
[7] Наружная часть копыта.
[8] Доска, часто фигурная, использующаяся как сигнальный инструмент, при ударе по которому раздается громкий звук.

Глава 7: "Сеятели ветра, часть вторая"

— «Скажи, а у вас все такие?».

— «Чего?».

— «Ну, все такие, как ты?» — поинтересовалась Нефела. Утро уже наступило, и наш патруль заканчивал облет прилегавших к бургу земель, располагавшихся к северо-западу от Олд Стампа. Решив не рисковать, и не дергать грифонов за то, что у всех кошачьих располагалось пониже хвоста, мы вылетели вечером, и всю ночь провели в дороге, высматривая, вынюхивая, запоминая. Подгадав свое возвращение на предрассветные часы, во время которых гордые птицы старались без нужды не взлетать, подслеповато щуря свои дальнозоркие глаза, мы проскользнули мимо пары грифоньих застав, и теперь нам оставалось лишь пошустрее работать крыльями, чтобы успеть к позднему завтраку, нарочно, для нас, сберегаемому Нэтл.

— «Нет, конечно же» — вспоминая свое возвращение из Обители, я только качала головой, хотя и ощущая себя способной неподвижно и долго сидеть, не меняя позы, хоть у окошка, хоть на груде камней, но теперь понимая, что что-то во мне изменилось. Что-то, чему я не могла дать пока названия, но то, что настойчиво толкало меня изнутри, побуждая расправить широкие крылья, почувствовать тугие плети ветра, холодящие плечи и грудь; желание все чаще и чаще смотреть в огромное, чистое, безумно огромное небо… И постепенно укоренявшееся отвращение к тяжеловесным, неспешным, казавшимся мне теперь откровенно тупыми земнопони, с их косностью, приверженностью традициям, нежеланием принимать что-то новое и хорошее, ведь только новое ведет нас вперед, не давая оставаться на месте. Тихонько выдохнув, я криво усмехнулась – ну вот, уже начала задвигать самой себе спичи, проповедуя свободу пегасов!

— «Я так и знала, что не все! Ты очень необычная… Для пегаса, я имею в виду».

— «Ага. Я – не все» — почувствовав, как грудь, помимо моей воли, начала раздуваться от похвальбы, я едва не захохотала – уж слишком необычным было это ощущение – «Я худшая среди этого племени, представляешь? Да-да, а уж как офицер… В общем, на меня не равняйся, и не держи за эталон. Легион держится лишь потому, что в нем много компетентных офицеров, таких как Хай Винд, Черри Дроп, Буши Тэйл, Фрут Желли, Рэйн. Да-да, тот самый, розовый весь. Вот они-то настоящие образчики легионеров. А я… Я просто скрепляю всю эту банду в единое целое, как флажок на кончике копья. Сегодня он нужен, а завтра — уже нет».

— «Так значит, не ты ими командуешь?» — увидев, что я не прочь скоротать оставшуюся пару часов за разговором, Нэтл пристроилась выше, старательно избегая приближаться к моим работающим пархалкам – «А кто тогда? Те, кого ты назвала?».

— «В данный момент командует парадом опцион Хай Винд» — решительно закруглила эту тему я. Заметив мое раздражение, летевший неподалеку Колт решил было вклиниться между нами, оттесняя каурую в сторону и вниз, но я строптиво мотнула головой, и пожавший плечами жеребец вновь вернулся в кильватер, внимательно рассматривая горизонт в поисках преследователей или разведчиков грифонов.

— «Мы же… Ну, можешь считать нас отдельным отрядом» — я недовольно прянула ушами, услышав за спиной сдержанные смешки. Да уж, неплохо поднимутся ребятки, если нам удастся вырваться из всех передряг живыми и здоровыми – «Отдельным отрядом, предназначенным для операций по захвату и удержанию плацдарма, а также проведению рейдов на территории врага».

— «Рэйды? Это что-то вроде…» — кобыла недоуменно потрясла головой, делая странные движения копытом передней ноги, словно силясь понять или вспомнить давно и прочно забытое слово – «Ну, вроде как воровства? Или грабежа?».

— «Еще чего!» — фыркнула я, обдав брызгами, вылетевшими из сопливящегося носа, идущих чуть ниже легионеров, сердито закашлявшихся на холодном ветру – «Это у вас тут грабежи, убийства, насилие… Мы же занимаемся тем, что нарушаем коммуникации и инфраструктуру врага, которые тот может использовать при наступлении, захватывая материальные ценности, которые можно использовать для ведения войны. Если это делают простые пони, вот как вы, то это называется каперством. Если же отъемом материальных ценностей занимаются профессионально, да еще и военные – тогда это определяется как крейсерство, или рейдерство».

— «Но…».

— «А все, что захватывается во время этих операций, называется «призом», и регламентируется статьями призового права. Если нечестно нажитое, и честно отжатое находится в государственной собственности, то такой рейд не нуждается в официальном решении о законности этого изъятия, а вот если придется потрясти владельца частной собственности, как это случилось недавно, на лесопилке Боар Туск…».

— «Да-да, то что тогда?» — вклинилась в разговор Лиф. Синяя зараза все-таки пробралась в мой спальный мешочек, и наутро я выгреблась из него вся пожеванная, сердито срываясь на хмыкавших и завистливо ухмылявшихся подчиненных. Похоже, наша разведчица решила, что теперь у нее были на меня какие-то особенные права, но увидев мой сердитый взгляд, кобыла быстро опомнилась, и невинно захлопала глазками, изобразив на морде самое преданное выражение.

— «Тогда это дело рассматривается призовым судом, который уже и выносит решение о правомерности такого отжатия, и либо возвращает собственность владельцу, либо не возвращает ее рейдеру».

— «Погоди! А если не тому, и не другому – тогда кому же?».

— «В казну» — с невинным видом пожала плечами я, ехидно подглядывая на вытянувшиеся, как у верблюдов, морды подчиненных. Ветер крепчал, неприятно холодя левый бок, и мне пришлось сдвинуться чуть в сторону, чтобы не задевать летевшего справа Рэйна – «В пользу государства».

— «Но мы-то все сделали верно? Ведь так?».

— «Пока мы все сделали как нужно. Ведь мы при каждом налете освобождали земнопони, не так ли? А поскольку рабство… Ой, простите, «принудительный труд»… Одобрен и узаконен самими Грифоньими Королевствами, то я не вижу никаких причин считать отжатые нами призы частными, а не государственными, верно?».

— «Это пхоицвол!».

— «Ага».

— «Бецобхасие!».

— «Не то слово».

— «Я путу шалофацо!».

— «Ну и шалуйсо… Креведко!».

Налет на лесопилку Боар Туск назревал уже давно, несмотря на то, что обнаружили мы ее намного раньше, еще при первых облетах новой территории. Удобно расположившаяся на порогах извилистой лесной реки, шумевшей, даже несмотря на стоявшие морозы, она вряд ли могла претендовать на звание самого незаметного предприятия в этих лесах. Набиравшие разгон ледяные воды с шумом срывались с покатых камней, в полете, проходясь по лопаткам большого, скрипучего колеса, чьи деревянные спицы трещали и взвизгивали, погружаясь в студеную воду северной речки, и потеряв былую мощь, покорно текли по прокопанному кем-то руслу, впадавшему в большой и широкий пруд, на поверхности которого плавало множество бревен, освободившихся от коры[9]. Широкое пространство перед высоким трехэтажным бараком было забито очищенными и неочищенными бревнами, сложенными в огромные штабеля, и белело на фоне угрюмого леса здоровенной проплешиной, сверкавшей не столько истоптанным снегом, сколько густым слоем стружки, вместе с древесной пылью, покрывавшей каждый сантиметр лесопилки и прилегавшей к ней росчищи. Работа на ней не замирала ни днем, ни ночью – при свете солнца и факелов, в бурю и ливень, по площадке двигались пони и грифоны, волоча на себе тяжеленные бревна.

Ах да, волочили, тащили и двигали, в основном, только пони. Летавшие вокруг грифоны предпочитали работать более легкими орудиями – кнутами.

Именно там я увидела пони, низведенных до уровня простых животных, Твайлайт. Именно там я увидела, как бредущие по посыпанному опилками снегу существа угрюмо волокут свои повозки и тачки, упираясь облысевшими плечами в грубое деревянное ярмо, не реагируя ни на мелькнувшие тени пегасов, ни на рванувшихся им навстречу грифонов. И именно там я поняла, до чего можно низвести этот красивый и дружелюбный народ.

Я поняла это, увидев целые дорожки навоза, отмечающие путь, по которому ежедневно ходили десятки и сотни рабов.

Конечно, тогда я не знала, что забитые, потерявшие волю к жизни, земнопони предпочтут остановиться и дрожать, прижавшись к тяжелым повозкам, боясь сделать от них лишний шаг, когда над их головами просвистит загонная тройка, потревожившая местных грифонов. Я долго и нудно талдычила нашим добровольцам о том, что уроки Бастиона нужно хотя бы на время забыть, и летящие над лесопилкой пегасы должны изобразить из себя заблудившихся местных, или не менее заблудившихся туристов, но никак не легионеров, присмотревших для себя очередную добычу. Я изо всех сил пыталась не допустить паники или случайных жертв среди тех, кого мы намеревались освободить, поэтому вместо прямого и незатейливого штурма я предпочла усложненную схему, по которой владелец этого немаленького производства, вместе с частью охраны, оказался в десяти минутах полета от своего ненаглядного лесопильного заводика, попав прямо в наши загребущие лапки. С ликующими криками гнав вопящих от явно наигранного ужаса пегасов, они и не заметили, как оказались в центре спускавшейся с облака стаи, и после короткой и злой стычки, отправились обратно на лесопилку – но уже в качестве тех, кого туда, день за днем, притаскивали сами грифоны.

— «Вроде все, командир!» — спустившись с небес, доложил мне Рэйн, поглядывая на распушившего перья грифона. Владелец этого предприятия, а также небольшого грифоньего городка, расположенного где-то на востоке, был не просто грифоном, а наперсником баронета дэ Лонгчто-то, хозяина дэ Чего-то, расположенного где-то в Углу. Услышав последнее, я насторожилась, и кажется, дала птицемордому повод считать, что своим клекотом и высокими званиями своего покровителя он сумел защитить свою уютненькую плантацию от набега оголтелых легионеров – «Вроде бы повязали всех. Один прятался среди бревен».

— «Да?» — я недоверчиво покосилась на возвышавшиеся у подножия здания конторы штабеля из бревен. Диаметр большинства из них превышал мой собственный рост, что было заметно даже из маленького, подслеповатого окошка, забранного помутневшим, неровным стеклом – «Ну и как вы его нашли?».

— «А его придавило, когда Лиф решила попрыгать по бревнам!» — расхохотался взмокший, разгоряченный боем жеребец – «Нет, ты представляешь – эти придурки на нас с кнутами набросились, и кричали что-то вроде «вандраден» или «вундруды»… В общем, идиоты они и есть!».

— «Наверное, имелось в виду грифонье wanderer – путник или прохожий» — предположила я, глядя на большую толпу земнопони, которую гнали перед собой рассыпавшиеся по лесопилке пегасы – «Да, ты прав, эти вообще обнаглели. Или наивные, как дети. Ладно, вы все осмотрели?».

— «Пожалуй. Осталась только контора».

— «Я тут уже разобралась» — мое копыто уткнулось в пару объемных мешков, стоявших возле входной двери. Контора была маленьким помещением, большую часть которого занимали такие нужные вещи как книги учета – именно из них, пробежавшись глазами по пыльным, протертым страницам, я почерпнула немало интересного о размахе деятельности этой старейшей на севере лесопилки, чьи бревна, доски и брус поступали по воде прямо в лежащий ниже по течению городок, где грузились в большие ладьи, влекомые вверх по течению других рек, прямиком к подножию Короны, чей мрачный массив был заметен при хорошей погоде из любой точки северных земель.

— «Грузить?».

— «А что еще с ними делать?» — удивилась я, покосившись на пыхтевшего подчиненного – «И не забудь закрыть тут все хорошенько. Пусть помучаются, когда будут открывать».

— «А разве не…».

— «Нет, жечь тут ничего не нужно» — мне не хотелось говорить при своих пленниках о планах на эту лесопилку. По моей подлой задумке, она очень скоро должна была стать костью в глотке орлиноголовых рабовладельцев – «Хорошее же место. А мы не дикари».

— «Это пхоисфол!» — убедившись, что мы не собирались устраивать тут пиротехническое шоу, вновь начал хорохориться грифон – «Мы не военная латифундия!».

— «А какая? Рабовладельческая?».

— «Тут нет хабоф!» — вскинув лапу, патетически воскликнул птицелев, от негодования поднимаясь в воздух. Пришлось дернуть цепь, ведущую к надетому на его шею ошейнику, спуская друга баронета на землю. Подействовало, хотя возмущаться он не перестал – «Это не хабы! Это… Ну…».

— «Ну? Что?».

— «Их напхафили сюда на… На пехефоспитание».

«Вонючие, жестокие твари, наслаждающиеся страданием жертв».

— «Так значит, на перевоспитание…» — остановившись, я оглянулась на грифона, тотчас же сделавшего ехидную морду. Изогнутый, острый, внушающий уважение клюв оставался неподвижным, как и положено каждой кости, но вот уголки желтого рта разъехались в стороны, демонстрируя нагловатую ухмылку. Попробуй, мол, опровергни! Потаскайся по нашим и вашим судам, и вскоре сама уверуешь в то, что цинично напала на пансионат для реабилитации безнадежно больных грифонят! Отвернувшись от хрипло каркнувшего что-то пленника, я двинулась в сторону собранной подчиненными толпы – усевшись на землю или неподвижно стоя возле остановившихся повозок, пони не сделали ни малейшей попытки снять с себя цепи, веревочную сбрую или деревянное ярмо, однако все, как один, задрожали при виде идущего за нами грифона.

«На них следы кнута» — недоброе чувство бурлило где-то внутри, заставляя меня стискивать зубы от злости – «С другой стороны, мы сами пороли друг друга за ошибки. Но их-то за что? За то, что не хотели работать?».

«За миску жидкой похлебки из муки и зерна».

«Они оголодали… Ребра и кости можно считать на глазок».

— «Рэйн, тут есть еда?» — прошептала я, глядя на отупевших от непосильного труда земнопои – «Все, что с собой захватили».

— «Не стоит, командир» — оглянувшись, пегас понизил голос, бросив странные взгляды на висевших возле пленников пегасов. Их уши то и дело поворачивались в нашу сторону, ловя каждое сказанное слово – «Мы уже пробовали… Они начинают драться, за каждый кусочек!».

«Вот ради чего мы боролись!» — голос внутри меня наливался горечью и злобой. Кипящая, словно лава, она искала себе выход, прожигая мне сердце и грудь – «Вот, ради чего проливали свою кровь! Чтобы кто-то пришел, прилетел, прискакал, и объявил нас животными! Ради того, чтобы какие-то твари пороли и мучали нас, забивая кнутом!».

Стукнули слитно копыта. Вскинув голову, я увидела, как шарахнулась в сторону толпа тех, кто когда-то был мирным народом, но теперь превратился в забитых животных. Последние слова я, похоже, проорала вслух, уже не заботясь о том, сочтет меня кто-нибудь сумасшедшей, или нет. Не слушая предостерегающего бурчания Рэйна, я бросилась вперед, отбрасывая с дороги бегавшую между соотечественниками Нефелу, и резким рывком за цепь бросила вперед грифона, с глухим стуком впечатывая его в поленницу. Где-то недалеко, совсем рядом, стояло четыре столба со свисавшими с них веревками, назначение которых было для меня непонятно – но лишь до этого момента. Рывок, другой, удар копытом по пузу – и вот уже сам владелец старейшей в краю лесопилки оказался лежащим возле позорного места, явно не пустовавшего, судя по промерзшей, и хорошо утоптанной земле. Тут же висел и кнут – достаточно тонкое, кнутовище его было приспособлено лишь для грифоньей лапы, но остатками разума я понимала, что для задуманного мне не понадобится какой-то особый предмет. Картинки пожаров и разрушений мелькали перед глазами, взгляд дергался, то приближая, то отдаляя предметы и стоящих вокруг существ – разинутый в панике клюв грифона, и встревоженные, зеленые глаза северянки. Испуганно жавшиеся друг к другу, вонючие, покрытые язвами тела, и прыгающие с них насекомые, летящие навстречу гибельному для них снегу. Вонь, крики и страх.

Кровь, крики и страх.

— «Привяжите его к столбу» — тихо, но так, что услышали все, попросила я подчиненных, снимая со вбитого в дерево крючка висевший на нем кнут.

— «Ох, ну слава Богиням Милосердным!» — при воспоминании о произошедшем, на беззаботно болтавший до этого отряд опустилась недолгая, но давящая тишина. Не выдержав, Рэйн постарался как можно беззаботнее посмеяться, но быстро угомонился, хотя попытки растормошить нас так и не прекратил – «А я-то все думал, как буду отдавать то, что уже… Кхем… Прожил».

— «Уже? И когда только успел?» — бледно усмехнулась я. Вопли грифона до сих пор стояли у меня в голове, но почему вместо ужаса я чувствовала только мрачное удовлетворение?

— «Так долго ли, умеючи?».

— «Умеючи – долго!» — ехидно фыркнула летевшая рядом Нефела. Лишенная брони и оружия, пегаска смотрелась белой вороной среди закованных в доспехи жеребцов и кобыл, хотя почти не комплексовала по этому поводу. Но поддержать веселый тон ей не удалось.

— «Вот именно, что умеючи…» — буркнул нахохлившийся Колт. Обойдя нас сверху, он вновь постарался оттеснить от меня северянку, но та решительно не собиралась лишаться теплого места рядом с ведущим отряда, и ловким пинком в брюхо заставила того отступить – «Не знал. В общем, хорошо, что ты всегда спихивала эту обязанность на других. Я думал, копыта марать не хотела. А оказалось…».

— «Что сделано – то сделано» — мрачно буркнула я. Наша полусотня уменьшилась на тридцать пегасов – остальные погнали медленно бредущее стадо через леса, помогая истощенным пони добраться до нашего бурга. Вместе с ними скакали и пленные, среди которых был и испоротый мной до полусмерти, бывший хозяин владелец лесопилки Боар Туск. Его, как и многих ослабленных бескормицей и тяжелой работой, взвалили на санки, которые раньше использовались для перетаскивания тяжелых стволов. Узкие и длинные, они хорошо проходили по столь же узким и длинным речушкам, но вряд ли бы помогли чем-нибудь освобожденным, если бы не помощь и охрана, которую им обеспечивали тридцать пегасов.

Признаюсь, мне грело душу то единодушие, с которым каждый член нашего маленького отряда вызывался остаться и помочь этой дурно пахнущей толпе. Те же, кто отправился со мной дальше, лишь стискивали зубы да замыкались в себе, когда кто-нибудь вспоминал о произошедшем. Но сейчас плотину замкнутости прорвало, и я поняла, что им нужно выговориться, обсудить с кем-нибудь произошедшее, сбросив тот груз, что лег на их душу после всего увиденного.

«Кажется, нам вскоре понадобиться штатный психолог».

— «Эй, соберитесь, ребята!» — попробовала я ободрить своих приунывших бойцов – «В конце концов, отвечать за все придется мне, верно? И, как я уже говорила, в своих действиях мы руководствуемся только буквой закона, а согласно этому закону, мы выполняем приказ вышестоящего начальства, обличенного доверием принцесс – приводим к покорности недружественных жителей, помогаем обиженным, освобождаем насильно удерживаемых в неволе, и работа наша еще далека от завершения. Поэтому выше нос – в конце концов, все скоро закончится, поверьте. И тогда – валите все на меня».

— «Зачем так говоришь, командир?» — укоризненно протянул Колт, умудрившийся оттеснить в сторону каурую пегаску. Шипя и плюясь, она приняла немного влево, и не замечая сердитых взглядов остальных пегасов, вновь заняла место чуть впереди – фактически, выше меня, да еще и во главе колонны – «Все это прозвучало так, словно ты и не собираешься возвращаться. Ты это оставь, поняла? Мы все сделаем всё, что нужно. Просто я, например, не могу поверить, что так вот можно было с пони поступать. Но я скажу тебе так – ты права, и нам нужно держаться вместе. Помнишь, как это было в Обители?».

— «Ну да. Зачет по последнему» — мрачно хмыкнула я. Шум ветра за моей спиной перекрыл негромкие голоса пегасов, обменивавшихся друг с другом воспоминаниями о времени, проведенном в Заслонных горах, расположенных между Мейнхеттеном и Старым Королевством, а также делясь ими с теми, кто пришел к нам позже – таких набралось большинство. Повеселев, мои соратники вспоминали те тренировки и передряги, в которые мы попадали, и казавшиеся нам настоящим издевательством – теперь же они казались лишь милыми, и в целом, вполне безобидными приключениями, по сравнению с теми проблемами, что теперь легли на наши плечи и спины. Глядя на них, повеселела и я.

— «Кажется, я слишком много общаюсь с пегасами» — пробормотала я. Навалившиеся на меня тяжесть и злоба понемногу отступали, сменяясь ощущением разочарования и грусти, сменившими ту душевную боль, которую я ощутила, когда поняла, во что я в скором времени превращусь – «Эй, взбодрись, кобылка! В конце концов, все любят Дэрпи, ведь так?».

«А вот Скрю Луз любят далеко не все» — кольнула меня неприятная мысль. Голубая как небо кобыла, с вечно встопорщенными волосами и идиотской ухмылкой на морде, нервировала многих пони городка. Новый врач, пару лет назад приехавший в Понивилль на работу, все еще возился с болезной, пытаясь добиться каких-то успехов, однако его пациентка упорно продолжала считать себя собакой, частенько оглашая заливистым лаем улицы городка.

«А нас будут бояться. Ну чем не жизнь?».

«Это – не жизнь! Я хотела другого!».

«О, ты даже не представляешь, как я тебя понимаю!» — в грассирующем голоске прорезалась настоящая боль – «Ты даже не представляешь, как я тебя понимаю! Потратить все душевные силы на то, чтобы кому-то помочь, а в результате… Ты и вправду ждешь благодарности от потомков?».

— «Я хочу прожить жизнь, не причиняя боли и страданий!» — отчаянно прошептала я. Хорошее настроение? Хха! Это не по мне! Судьба, ты издеваешься, подкидывая в самые ненужные моменты этот проклятый голосок?!

«Тогда тебе нужно было выбрать другую профессию» — не унималась моя шизофрения, с раздражающим оптимизмом шепча мне то в одно, то в другое ухо – «Например, садоводом. Вкусные цветы и поныне должны быть в цене, как и морковка. Она-то точно никого не обидит, да и сдачи не даст. Хотя ей можно подавиться, а это опасно… Нет, не стоит тебе идти в садоводы – исколешь все губы о сорняки, и потом будешь ныть, что это не ты виновата, а кто-то, в твоей голове».

— «Ну вот, теперь меня троллит даже моя шизофрения!» — с горечью прошептала я. Набегающий ветер мазнул меня по губам, унося сорвавшиеся слова в бесконечную синеву неба, простиравшуюся у меня за спиной. Наверное, только оно меня понимало, но в своем безграничном великолепии, не собиралась ни с кем делиться своими мыслями по поводу крошечной, одинокой фигурки, затерявшейся в утренних небесах.

Кстати, говоря о фигурках…

«Ага! Я первая, я первая заметила! Ну что, убедилась, что я могу не хуже него?».

— «Заткнись!» — рявкнула я, взмывая вверх. Слегка изменив наклон крыльев, я рывком оказалась над Нефелой, отбрасывая с дороги запищавшую от неожиданности пегаску, после чего расправила крылья, внимательно следя за крошечной точкой, едва заметной в морозной синеве. Она была почти неразличима, и только яркий блеск солнца, на секунду коснувшийся чего-то стального на шедшем над нами объекте, выдал его мне. Ну, и наверное, Нефела, уже порядком задолбавшая и меня, и остальных пегасов моего отряда. Похоже, что северянка не знала, что по всем писаным и неписаным законам, лететь во главе косяка имеет право лишь лидер, ведущий, или признанный таковым всеми членами группы, и уже давно напрашивавшаяся на хорошую трепку – особенно, в отсутствии ее обожаемого дружка.

Тоже мне, выискался тут защитник угнетенных! Да мы за этот месяц сделали больше, чем он – за всю жизнь!

«Отлично! Вот такой ты мне нравишься! А теперь – вперед и вверх!».

— «Неопознанный летун прямо по солнцу!» — рявкнула я, уже жалея, что так быстро отказалась от солцезащитных гогглов, настойчиво подсовываемых мне санинструктором нашего отряда — «Вперед и вверх, народ! Лиф, Колт — выяснить, кто такой!».

Кивнув, близнецы рванули вверх, словно наскипидаренные. Они поднимались все выше и выше, пока не пропали вдали, в то время как остальные привычно разбились на тройки, готовясь отразить нападение, если такое последует вообще. Один-единственный летун против трех десятков легионеров? Право, думать о таком было бы даже смешно.

— «Эй, что ты себе позволяешь?!» — решив, что царившее вокруг оживление вызвано ее кувырками, с которыми пегаска устремилась к земле, на зависть мне, Нефела быстро выправила свой полет, и тотчас же очутилась рядом, сердито пыхтя, и явно напрашиваясь на драку – «Ты вообще думаешь, что делаешь?!».

— «Заткнись!» — рыкнул на нее Рэйн, рывком за хвост отбрасывая назад вновь завопившую что-то северянку – «Заткнись, дура, и не мешай!».

— «Спасибо».

— «Да не за что» — ухмыльнулся розовый жеребец, вместе со мной вглядываясь в небо – «Все в долг, все в долг. Кстати, похоже, они возвращаются».

— «Странно».

— «Не то слово!» — стремительно пикирующие пегасы с трудом выправили свой полет, и спустя два круга, оказались рядом со мной. Трясущиеся, выжатые, измочаленные, они дрожали от холода, дружно прикрывая носы – «Ну, что там? Кто это? Наш, или не наш?».

— «Н-не знаю…».

— «Как это «Не знаю»?! Вы что, просто так туда слетали?» — опешил мой заместитель.

— «Он вверх уш-шел. Так б-быстро, чт-то не д-догнали» — щелкая зубами от холода, пожаловалась синяя кобыла. Роскошная белая грива, вечно выбивавшаяся из-под шлема, и подровнять которую пегаска не соглашалась ни за какие взыскания и коврижки, теперь торчала прибитой морозом, безжизненной паклей – «Раг, т-там дышать н-нечем!».

— «Сл-лишком выс-соко» — согласился с ней Колт, стуча копытами по доспехам, словно пытаясь вытряхнуть из них невидимые прочим снежинки – «Но эт-то не пегас. Хв-вост другой».

— «Так вы даже не разглядели, кто это был?!».

— «Спокойнее, Рэйни. Спокойнее» — остудила я рассердившегося пегаса. Подобравшаяся ближе Нефела захлопнула свою пасть, едва увидев двух выжатых, как мочалки, пегасов, и тихо летела рядышком, ловя каждое наше слово – «Так, народ! Нужны добровольцы, и хорошие летуны-высотники!».

— «Я! Эй, я тоже хочу!» — на удивление, народу набралось довольно мало. Всего пять пегасов из тридцати, и большая часть из них выглядела довольно неуверенно. Переглядываясь, они освобождались от облегченных своих скутумов и копий, оставляя себе лишь тесаки и мечи. Кто-то, сгоряча, уже рвал на себе завязки сегментарной брони, спешно избавляясь от стальных полосок гибкого панциря, и оставаясь в одном поддоспешнике и кольчуге. Я удивленно вскинула брови, глядя, как растолкав остальных, к нам приблизилась каурая пегаска, оторвав меня от задумчивого созерцания этого воздушного балета – ведь все, что творилось вокруг, пегасы проделывали в воздухе, на лету, заставляя меня стискивать зубы от зависти к этим ловким крылатым лошадкам.

— «А я?».

— «А что ты?» — не желая отрываться от захватывающего зрелища, я лишь недовольно дернула ухом – «Чего тебе, Неф?».

— «Не называй меня так, слышишь?» — сердито зафыркала та, прижимая ноги к груди – «Я тоже полечу с ними!».

— «Ты? Наземница?» — вякнул сунувшийся вперед Рэйн, за что тотчас же получивший по уху – «Все, с меня довольно! Сейчас ты огребешь!».

— «Знай свое место, жеребеееее…» — самоуверенный голос каурой истончился, когда казавшийся рассерженным, но совсем не опасным жеребец быстро завернул ей крыло на затылок.

— «Мне надоело с тобой возиться, дуреха!» — рыкнул ей на ухо легионер, не обращая внимания ни на писки, ни на пинки всеми четырьмя ногами, достававшиеся ему от застигнутой врасплох пегаски. Заломив дрожащее крыло за голову, он сердито встряхнул ее, повернув мордой к земле.

— «Вон, видишь? Могу отпустить!».

— «Н-нет… Оййййй!».

— «Вот-вот. Правильно понимаешь. Могу отпустить, а могу и стенку тобой отштукатурить. Все поняла, лохматая?».

— «Д-да… Айййй! ДАААА!».

— «Ну, вот и отлично» — резюмировал Рэйн, отпуская каурую на свободу. Суматошно захлопав крыльями, она открыла было рот для протестующего крика, с которым, как ей казалось, она должна была камнем полететь к поджидающим свою жертву верхушкам деревьев, но увы – крыло раскрылось свободно, и почти без боли, заставив ее удивленно закашляться от порыва ветра, влетевшего в распахнутую пасть.

— «Мне кажется, это была моя фраза, Рэйни?» — ехидно поинтересовалась я у пегаса, тотчас же сделавшего невинные глаза. Он стал хорошим копытопашником, и как почти все пони, не опьянившегося полученной силой, а умело пускающего ее в ход там, где необходимо было донести до окружающих их неправоту, или его несогласие с высказываемыми идеями – «Смотри, скоро буду деньги брать, за авторские права и плагиат».

— «Но хороша ведь, правда? И кстати, а что это ты задумала?».

— «Не спорю, что хороша» — мои глаза не отрывались от улетавшей от нас точки, пока копыта лихорадочно отстегивали тяжелую шлею с висевшими на ней скутумом и коротким грифоньим мечом, прихватизированным мной у управляющего лесопилкой – «Принимай отряд, Рэйни – я хочу пролететься, и лично удостовериться в том, что добраться туда невозможно».

— «Но близнецы же сказали…».

— «Но эта сволочь туда добралась?!» — сердито рявкнула я, бросая сбрую пегасу – «Ты не понимаешь, что будет, если наши враги додумались, как обходить наши порядки? Или ты забыл нашу цель?».

— «Н-нет… Никак нет, командир!» — оторопев, тот стукнул себя по груди, принимая от меня лишнюю тяжесть. Дождавшись разрешающего жеста, пегасы бросились вверх, один за другим, обходя меня и поднимаясь все выше и выше. Оглянувшись, я нетерпеливо махнула Нефеле, призывая следовать за собой – в конце концов, мне совершенно не хотелось выслушивать бухтение и неприкрытые угрозы серого земнопони, возомнившего себя защитником своей избранницы, но почему-то, предпочитающего постоянно хамить окружающим, а не приковать свою подругу к батарее, где она была бы в полной безопасности, под его неусыпным присмотром. Встрепенувшись, пегаска с радостью рванулась за мной, стремясь очутиться как можно дальше от розового, словно сон блондинки, жеребца, умело прикрывавшего располагавшей к себе внешностью жесткую сущность всех тех, кто когда-то прошел Давилку. Оказавшись рядом, она какое-то время держалась вровень со мной, но потом, убедившись, что я не собираюсь прибавлять скорость, рванулась вслед за остальными, точками маячившими над нашими головами.

Это была безумная гонка — по зимнему небу, взбивая крыльями ветер, гребя и хватаясь ими за все утончавшийся воздух, пегасы ломились все выше и выше, пыхтя и сопя, словно самые настоящие драконы. Дышать становилось все труднее – такие незаметные, привычные, всегда готовые прийти на помощь, крылья стали вдруг очень тяжелыми, неохотно и с трудом ворочаясь в ставшем холодным и неотзывчивом воздухе. Мимо нас, снижаясь, проплыл первый боец, тяжело дыша, и хватаясь за воздух всеми четырьмя ногами – похоже, кое-кто переоценил свои силы.

«А ты? С твоими-то крылышками?».

— «Вперед!» — тяжело дыша, просипела я, вновь принимаясь работать крыльями – «Вверх! Только вверх!».

— «Никогда так… Не залетала… Высоко!» — пропыхтела Нефела. Догнав пегаску, я не стала останавливаться, хотя тело уже гудело, словно я пробежала от Кантерлота до Понивилля, в полной выкладке земнопони-легионера, и вновь начала подъем, сомневаясь, что выдержу достаточно долго – «Уже… Двадцать фурлонгов!».

— «Вперед!» — дыхание вырывалось из онемевшего горла так легко, и входило обратно так просто, словно воздух вокруг нас почти не существовал. Дышалось легко, но почему же так немеет все тело, а грудь понемногу стягивают невидимые ремни?

— «Я все равно… Покажу!» — еще одна пегаска просвистела мимо нас, направляясь в сторону оставшихся внизу товарищей. Холод свирепствовал, жадно хватая нас за открытые части тела. Стиснув зубы, каурая кобыла неслась рядом со мной, то вырываясь вперед, то отдыхая, и вновь оказываясь неподалеку – «Возвращайся! Броня… Не сможешь!».

— «Впереееееед!».

— «Сорок… Не сумеем…» — воздух уже не расправлял наши легкие. Дыхание вырывалось со всхлипами и хрипом, а голова вдруг стала какой-то очень легкой, приятно покачиваясь на онемевшей от напряжения шее – «Раг! Возвращаемся… Слишком… Высоко!».

— «Вперед!» — просипела я. Мои глаза уже нашарили проклятую точку, что кажется, даже немного подросла, и обзавелась отставленным в сторону, длинным хвостом. Холодный ветер бил нас в грудь, пытаясь загнать обратно посмевших вырваться из объятий земли, и подняться на недоступную ранее высоту, но мы все же пытались, хрипя и выплевывая бурлящую в глотках пену, забраться туда, где маячил неизвестный нам зверь – «Вперед и вверх, слышишь?!».

— «Немо… Гу…» — наконец прохрипела каурая. Голова ее моталась, свешиваясь едва не до груди, глаза закатывались, а крылья взмахивали все реже и реже – «Лига… С лишним…».

— «Вверх!» — просипело у меня изнутри. Обложенный пеной язык уже давно свешивался, трепыхаясь, куда-то на щеку, но крылья все реже и реже цепляли враждебный, уже не дающий опоры воздух, злобно стегавший своими ледяными плетями мое закованное в броню тело. Каждый удар его отдавался по телу подобно удару молотка, каждый взмах крыльев был пыткой, но я уже видела свою цель, маячившую в конце тоннеля, постепенно застилавшего мой взор. Что-то желтое и синее… Желтое тело в синем комбинезоне, ловящее ветер широкими перепонками, натянутыми от крыльев до кончиков лап. И два здоровенных баллона, пристегнутых лямками к спине.

«Не сдавайся».

— «Вверх!».

«Еще немного. Мы почти достали его!».

— «Вперед и вверх!» — зрение сужалось, а крылья, одервенев, едва шевелились у меня за плечами. В отчаянии я напрягла проклятые простыни, заставляя измученное тело расправить маховые перья, словно огромными пальцами ловя, подхватывая и сжимая предательский воздух, заставляя его подчиниться… Обернувшаяся фигура судорожно задергалась, пытаясь взмахнуть укутанными в синюю материю крыльями, но сложившиеся перепонки мгновенно провисли, затем вновь надулись как паруса, набирая пригоршни ветра, и наконец, перевернули владельца костюма через голову, отправляя кувыркаться к грешной земле.

«Да! Да! Да! Теперь он наш!» — радостный вопль едва не взорвал мою голову. Болтаясь в воздухе, словно куль, фигура быстро падала вниз под восторженные крики, раздававшиеся у меня в черепушке. Бессильно двигавшаяся грудь горела огнем, судорожно расширяясь в попытке вдохнуть хотя бы немного чистого воздуха, но легкие выплевывали из себя лишь бело-желтую пену. Сердце стучало как барабан, грозя проломить тонкую преграду из мышц и костей, устремляясь вслед за несущимся вниз противником – синий комбинезон уже расправил свои крылья, и теперь быстро набирал скорость, опрометью несясь куда-то на восток. Осталось только сложить крылья, и…

Темнота. Опять темнота.

---

Похоже, что пробарахталась я в воздухе все-таки недолго. Сознание, как обычно, вернулось толчком, словно в темной комнате вдруг включился на полную громкость приличных размеров телевизор, решивший устроить своей хозяйке утреннюю воскресную побудку прямым включением с какого-нибудь Рок-феста. Грохот ветра в ушах, нещадно трепавшего мои лопушки и лупившего по морде, мало чем отличался от лихих металлических зарубов и зубодробительных стаккато, несшихся когда-то со сцен популярных музыкальных фестивалей, а лихие кувырки в воздухе навсегда похоронили мою надежду еще немного полежать, закрыв глаза и представляя себя в нашей милой спальне домика в Понивилле.

Интересно, а который уже час?

«Время вставать, идиотка! Видели бы ваши предки, до чего измельчало гордое когда-то племя…».

— «Я уже… Уже встаю… Уже… Аюшки!».

«Подъем, толстозадая!» — очередной вопль, раздавшийся между ушей, заставил меня болезненно сморщиться. Что-то плотное изо всех сил ударило меня в спину, заставив сделать очередной кульбит. Продрав слипающиеся глазенки, я решила было возмутиться, но очередной порыв ветра, нещадно хлещущего по морде, заставил подавиться заготовленной гневной тирадой, а не так уж и медленно приближающаяся земля – суматошно захлопать крыльями, превращая неуправляемое падение в более-менее управляемый полет. Удалось мне это не сразу – одеревеневшие мышцы спины и плечей слушались неохотно, при каждом взмахе скрипя и жалуясь на жизнь, и приближавшиеся верхушки заснеженных сосен, ехидно манившие меня к себя едва заметным покачиванием шикарных, раскидистых крон, понемногу становились все больше и больше – впрочем, гораздо медленнее, чем тому полагалось быть.

«Вот так. Хорошо. То есть, уже лучше, чем мог бы сделать жеребенок-инвалид».

— «Кто бы говорил!» — огрызнулась я, глядя на приближающиеся деревья. Мои глаза уже привычным для меня образом решили угробить свою хозяйку, привычно рванув изображение вперед, однако… Тряхнув головой, я постаралась уже самостоятельно приблизить такие близкие с виду деревья, но вместо этого углядела распяленную синюю фигуру, широко растопырившую укрытые материей крылья в нескольких километрах впереди.

И она выглядела просто песчинкой на фоне приближающихся крон.

«Что это?».

«Помолчи. Дай мне… Просто помолчи, ладно?».

— «Они огромные…» — в благоговейном ужасе прошептала я, разглядывая стоявшие под нами деревья. Именно что стоявшие – сколько бы я не махала разогревающимися крыльями, сколько бы не меняла угол их наклона, гигантские деревья почти не двигались – или это я не двигалась относительно них? Каменная чаша непередаваемо огромной долины, больше похожей на кратер от удара и взрыва чего-то большого и мощного, грозно топорщилась обледенелыми склонами, мрачно и неприступно глядевшими на мир серыми, риолитовыми стенами, отвесно уходящими вниз, в полумрак загадочного леса. Кроны деревьев, похожих на гигантские конусы, едва заметно покачивались, и я похолодела, представив себе размах этих движений – на вид, каждая ветка должна была проходить не менее сотни метров, следуя за качающейся вершиной огромного столба – «Они просто гигантские! Откуда они… Сколько же времени прошло на самом-то деле?!».

«Мы называли их…» — звуки притихли, и на меня накатила сложная смесь из эмоций. Благоговение и ужас, прохладой изысканного храма смешались с душноватым нетерпением, отозвавшимся на кончике языка горьковатой капелькой сосновой смолы, промелькнули внутри, словно порыв ветерка – «Считалось, что они держат на себе целый мир».

— «Эммм… Так как они назывались-то?» — тряхнув головой, я вновь сосредоточилась на работавшей впереди крыльями фигурке. Я категорически отказывалась понимать, как можно было держаться в воздухе с помощью укутанных в тряпки крыльев, но к счастью, летевший впереди соглядатай тоже имел об этом весьма смутное представление, и предпочитал планировать, время от времени поджимая расставленные лапы и складывая перепонки, когда его планирование переходило в парение на одном месте, от которого был всего-навсего один шаг до падения, если вдруг утихал ветер, поддерживающий летуна.

Наверное, именно поэтому воздушные змеи все же остались забавой для жеребят и не желающих стареть взрослых.

«Заткнись, и работай крыльями!» — неожиданно резко откликнулся голос. Ставший сухим и недружелюбным, он сердито скалил клыки, забавно приподнимавшие верхнюю губку – «Несчастное племя, не способное оценить истинную красоту, будь то красота чувств или поэзия эмоций! Чего тебе от меня нужно, убогое ты существо?».

— «Чеееего?!» — охренев от произошедшего, я даже забыла, что нужно двигать постепенно немеющими от усталости крыльями, провалившись на несколько десятков метров вниз, ближе к крутящему головой существу – «Это… Это мне-то что нужно?! Да это тебе что-то от меня нужно, шиза проклятая! Аллопсихия! Диссоциативное расстройство! Вон из моей головы, психоз ты шизоаффективный!».

«Кажется, нас заметили».

— «Да мне насрать!» — разоралась я, отплевываясь от сурового ветра. Мороз крепчал, и мои крылья вновь заныли, напоминая, что хорошие хозяйки всегда держат свои порхалки в тепле, а не на холодном ветру. Наверное, мой голос был неплохо слышен на несколько километров вокруг, и летевшая впереди фигура начала подозрительно оглядываться, мотая скрытой под какой-то накидкой головой.

«Лети и не голоси» — уже спокойнее ответствовал предвестник моей скорой кончины. Наверное, именно так следовало расценивать то, что я кричала на голоса, раздававшиеся моей в голове – «И не думай о плохом, хорошо? Просто… Просто это так жалко. Так непривычно. Так ущербно…».

— «Ущербно что?!» — синий комбинезон, наконец, заметил орущую и стучавшую по шлему пегаску. Резко дернув крыльями, он сначала расправил свои перепонки, позволив мне выиграть еще пару сотен метров, но затем, испугавшись содеянного, сложил их, и бросился вниз, штопором уходя в синеватый полумрак огромной долины.

«Узнаешь. Очень скоро. Я жду» — повторив маневр цели, я так же сложила крылья, но не до конца, и расправив чуть в стороны маховые перья, принялась наворачивать круги возле дергавшегося в воздухе существа. Признаться, это было не просто – конечно, мне помогала добавлявшая веса броня, однако не раз и не два я сама начинала крутиться на месте, вместо того, чтобы плавно летать вокруг паникующего грифона. Теперь я видела его четко – песочного цвета тело, покрытая белым пером грудь, и какой-то капюшон, натянутый на странную, жесткую конструкцию, прикрывавшую орлиный клюв. Наверняка это было что-то вроде кислородной подушки, но такую забавную конструкцию я видела не впервые – чем-то подобным пользовались в конце девятнадцатого-начале двадцатого веков, применяя такие вот маски для ингаляционных наркозов. Что ж, конструкция была довольно проста, и рано или поздно, непременно пришла бы на ум какому-нибудь умному существу. Заметив, что меня не хуже него мотыляет в воздухе, грифон взмахнул расправленными лапами, и вновь набрал высоту, махом отыграв у меня едва ли не полкилометра. Увидев маневр противника, я могла лишь шипеть и плеваться – основательно продрогшие, уставшие крылья шевелились все неохотнее, и я с сожалением поняла, что мне придется искать место для отдыха, где я смогла бы немного согреться. Увы, ничего подходящего на глаза не попадалось, за исключением разве что облаков, медленно переваливавших через края отвесных скал, и опускавшихся в загадочную долину. На одном из них я и притулилась, аккуратно опустившись на самый его край.

— «Эт-то не пр-равильно» — морозец крепчал, но отсутствие ветра делало его почти незаметным. Трясясь, я попыталась было попрыгать по краю облака, с трудом разгибая непослушные ноги, но быстро замерзла еще больше, по самые плечи и бедра вымокнув во влажном войлоке «дикой» тучки – «Он-ни должны лететь вверх!».

Ответа не последовало. Похоже, морозец хотя бы немного успокоил мою голову, чем дальше, тем больше выкидывавшую довольно странные коленца, но теперь мне грозила нешуточная опасность замерзнуть, уснув на морозе в каком-нибудь глубоком дупле. Увы, такая возможность была наиболее вероятной, если бы я осталась на месте.

«Нужно лететь!» — мысленно простонала я, вновь раскрывая потяжелевшие крылья. Тонкий ледок уже похрустывал на маховых, и перевалившись через край облака, я с трудом подавила испуганный вскрик, когда казавшийся доселе привычным, хотя и не слишком быстрый полет превратился в настоящую гонку со смертью. Тяжелые, неподъемные, крылья взмахнули один раз, затем другой, но с каждым ударом я проваливалась все ниже и ниже, наконец, начав быстро снижаться, словно потерявший двигатели самолет.

Это было на самом деле страшно. Я больше не контролировала ни свое тело, ни распахнувшиеся крылья, то и дело стремившиеся подогнуться, и сложившись, отправить меня прямо к земле. Вначале плавное, снижение превратилось в стремительный полет – вниз, в мрачный, заснеженный лес, укрытый сенью гигантских деревьев. Возможно, мне стоило бы попытаться нацелиться на одну из веток древесных исполинов, но каждое мое движение лишь ухудшало ситуацию, грозя окончательно вывести из повиновения негнущееся от холода тело. Попытка поднять задние ноги и выгнуть спину, создав положительный угол тангажа, задирала мой нос к небесам, в то время как любой, пусть и небольшой с виду крен, отправлял меня в самый настоящий штопор, заставляя лихорадочно дергаться, поджимая то одно, то другое крыло. Найдя устойчивую позицию, при которой скорость росла не так стремительно, как раньше, я запоздало заметила, что потерялась – огромные кроны приблизились, и теперь нависали где-то над головой, теряясь в самых настоящих тучах, ходивших над сенью громадных деревьев. Местность подо мной была не пуста – изрытая оврагами и холмами, земля была прикрыта пластами твердого, слежавшегося, никем не потревоженного снега, блестевшего, словно пластик или слюда, однако несмотря на манившие мой взгляд громадные, ровные участки, размерами превышавшие иные города, я даже не пыталась пойти на снижение — посадка на них мне показалась безумием. Кто знает, какие трещины и каверны скрывались под казавшейся твердой поверхностью снежного наста, поэтому я решила продолжить свой путь над узким распадком, тонкой тропинкой вившимся между огромных камней. Огромные ветки и сучья, размерами не уступающие иным небоскребам людей, все приближались и приближались, но я понимала, что это было обманчивое впечатление, ведь стоило бросить взгляд на проносившуюся в опасной близости землю, как приходило холодящее душу понимание, что до ближайшего древесного ствола был по крайней мере десяток километров, если не больше. Вскоре, деревья приблизились, и распадок сменился широкой долиной, упиравшейся в одного из сказочных исполинов, у корней которого, бурля и паруя, раскинулись горячие источники, вереницей террас сбегая к распадку, по дну которого, остывая, струился сернистый ручей. Горячий пар поднимался над кипящей водой, покрывавшей дно небольших водоемов с покрытым минералами дном — светлым и чистым, не замутненным ни грязью, ни водорослями, ни следами каких-либо животных. Возможно, донесшийся до меня запах протухших яиц и служил предостережением всякому, кто возжелает попить ядовитой водички, но я только всхлипнула от облегчения, ощутив на своей морде дуновения теплого ветерка, доносившегося с покрытых водой террас. Увы, я заходила совсем не с той стороны, чтобы спокойненько грохнуться в воду – покрытые минеральными отложениями уступы были слишком узки, чтобы успеть затормозить мою разогнавшуюся тушку, принявшуюся рыскать из стороны в сторону в надежде найти какое-нибудь место для более-менее мягкой посадки. Увы, на глаза попадались лишь камень да пар, и я уже решила сложить обледеневшие крылья, отдавшись на волю случая, но внезапно, мой взгляд зацепился за длинную и широкую дорожку, спускавшуюся к началу каскада сернистых ванн. Вымощенная сероватыми булыжниками, она казалась относительно ровной, да еще, как нарочно, была не слишком крута – застонав, я изо всех сил расправила норовившие сложиться порхалки, и с чувством выполненного долга понеслась к земле, грудью падая на камни дороги.

Удар был силен, даже несмотря на мои попытки в последний момент собрать свои крылья, и затормозить. Не раз пострадавшее левое наконец подломилось, и я кубарем рухнула на камни, кувырком полетев куда-то вперед, отскакивая от начисто выметенной дорожки, выбивая каждым ударом снопы злобно шипевших искр. Удар, второй, третий – дорога, деревья и небо сменяли друг друга словно в калейдоскопе, озаряемые вспышками искр, пока, наконец, не пропали, сменившись чернильной темнотой. Очередной удар, потрясший меня до костей, и пришедшийся почему-то на спину, подбросил мою хрипевшую тушку сначала вверх, а затем обрушил на твердую, гладкую, и очень холодную поверхность. Зажмурившись от боли в прокушенном языке, я не скоро открыла глаза, и долго лежала на чем-то неподвижном, наслаждаясь кульбитами, которые выделывал мой мозг, стремившийся то прыгнуть повыше, то броситься в сторону, то вновь впечататься в пол, да так, что моя голова неистово дергалась, вздрагивая от ударов, доносившихся из черепной коробки. Наконец, воспаленный разум утих, и я смогла приоткрыть глаза – впрочем, без особенного успеха.

— «Кажется, я попала…» — холод пробирал до костей, и мое дыхание не породило даже намека на пар, попросту смешавшись с таким же холодным воздухом, насыщенным запахами серы и чего-то горьковато-сладкого, сытного, словно неокуренный дикий мед. Оглядевшись, я увидела кусочек исцарапанного каменного пола, скудно освещенный полосами приглушенного, серого света, проходящего через большую арку из грубых камней – похоже, именно через нее я попала в это помещение. С трудом утвердившись на дрожащих ногах, я осторожно прокралась к выходу, хромая и охая, словно почуявшая дождь бабка Смит, но не успела и дойти до выхода, как споткнулась, едва не навернувшись на подернутом ледком, гладком полу, зацепившись ногой за какой-то ремень.

— «Таааак…» — пробормотала я лишь для того, чтобы хоть как-то нарушить царившую в этом месте, подозрительную тишину. Полотняный ремень был почти новым, хотя и носил на себе следы потертостей от железной пряжки-карабина, которая болталась на одном его конце. Второй же был быстро и неровно обрезан – на жестких, промасленных нитях еще сохранились следы чего-то острого… Но главной находкой были те самые баллоны, которые болтались когда-то на этом ремне. Брошенные рядом с аркой входа, они еще негромко шипели, стравливая кислород через какое-то загадочное приспособление, напоминающее вывернутые наружу часы. Каждые пять секунд шестерни загадочно щелкали, и из порванного патрубка доносилось негромкое шипение, почти не слышимое за плеском и бульканьем источников, расположенных вниз по дороге. Вывернув шею, я обозрела загадочное сооружение, больше похожее на пирамиду ацтеков – такое же ребристое и угловатое, сложенное из темного камня, и состоящее из бесчисленных ступеней, заканчивающихся аркой, ведущей внутрь этого загадочного сооружения.

— «Похоже, этот грифон приземлился в этом же самом месте» — прошептала я, на всякий случай, отходя подальше от черневшего проема. Кто знает, какие ужасы могли таиться внутри этого места, пусть даже и выглядевшего необитаемым… Но кто-то же вымел дорожку, ведущую к странным прудам!

— «Кто-то ухаживает за этим местом. Кто-то… Но кто?».

Ответ был получен довольно быстро и грубо. Уловив краем глаза движение, больше похожее на блеск пузырящейся воды, я начала было поворачивать голову в сторону ведущей вниз дороги, но не успела даже мяукнуть, как ощутила резкий и грубый рывок за заднюю левую ногу, бросивший меня на камни площадки, расположенной перед входом в пирамиду. Что-то холодное больно и крепко вцепилось в мою лодыжку, резким рывком затягивая в темный зев украшенного аркой прохода, за край которой я и уцепилась, скользя копытами по холодному камню. Рывок, другой – что-то горячее хлестнуло по крупу, подбрасывая меня почти до потолка и немилосердно обдирая передние ноги, цеплявшиеся за арочный край. Хотя правая и была прикрыта накопытником легкого и прочного поножа, цепляться им за что-то было не слишком удобно, и после очередного рывка я невольно разжала копыта, и визжа, полетела в чернильную тьму.

Полет? Как бы не так! Меня тащило, волокло и ударяло о стены какого-то коридора, ведущего в глубины этого странного сооружения. Темнота закончилась вместе с очередным ударом, когда моя воющая от ужаса тушка выметнулась из широкого отверстия, расположенного в полу, и съехав по длинному и узкому желобу, оказалась в широкой и низкой комнате, освещенной потрескивавшими факелами. Их мерцающий свет отразился от поблескивающих складок грифоньего комбинезона, вместе со своим хозяином выскочившего из укрытия в темном углу зала. Пару раз отпрыгнув от пола, словно мячик, я с громким ойканьем врезалась в ступени квадратного возвышения, проделав весь путь до него на собственной спине. Доспех защитил меня от серьезных последствий столкновения с жесткими ребрами накиданных строителями камней, но более нежные крылья вполне ощутили всю прелесть холодной и жесткой поверхности, по которой меня проволокло. Звонко ударившись шлемом о камень, я уже приготовилась с чувством выполненного долга потерять сознание, однако быстро передумала это делать, ощутив на своем горле цепкие лапы, царапнувшие по прикрытой стальными пластинами груди. Судя по навалившейся на меня тяжести, их обладатель решил схватить меня за грудки, но без должной подготовки ему это вряд ли светило – в конце концов, даже наличие когтей не давало ему преимущества против одоспешенного противника, но вот не вовремя подставленная глотка подала ему отличную идею, которой тот тотчас же и воспользовался, вцепившись в прикрытое кольчугой горло.

— «Где она?! Она у вас?» — раздался сиплый, задыхающийся от эмоций голос, вжимая мою голову в выщербленный край ступени. Скосив глаза, я заметила рукава из грубой синей ткани, больше походившей на дерюгу, однако, в отличие от последней, имевшей красивый, переливчатый цвет, словно нити ее были свиты из чего-то неорганического, вроде асбеста, но их обладателя разглядеть так и не смогла – «Отвечай мне, она у вас, в плену?!».

— «Ты ш мне хорло перешмешь!» — слабо возмутилась я, лихорадочно пытаясь придумать выход из сложившейся ситуации. Наверное, этот гад тут был, и не раз – вон как ловко спрятался под сраным желобом, не побоявшись темноты!

— «Говорите, немедленно! Или я…».

— «Или што?» — лапы медленно усиливали нажим, и я поняла, что нарвалась на какого-то сумасшедшего. Чего хотел от меня этот грифон, я не знала, но чем больнее становилось моему горлу, тем быстрее я убеждалась, что этот зверь явно не принадлежал к военному сословию – уж очень неторопливо душил меня птицекот – толи желая помучить… То ли не обладая необходимыми для этого решимостью, и крепостью лап.

— «Или што?!» — захрипев, я постаралась вывернуться из-под насевшего на меня тела, сильным ударом по плечам пытаясь заставить разжаться душащие меня лапы. Увы, с первого раза сделать это у меня не получилось – похоже, сказалось отсутствие тренировок, да и чувствительные точки у грифонов наверняка располагались в других местах, поэтому я смогла лишь отбросить вскрикнувшего от боли противника, отлетевшего в сторону после заслуженного пинка, которым я наградила свалившуюся с меня тушу. Перекатившись, я встала на ноги, и решила было продолжить тесное знакомство с этим любителем гарроты и рояльной струны, но остановилась, притиснув грудью к стене встающего грифона, заставляя того подняться на задние лапы. Удивительно, но ни того, ни другого орудия древних bravo[10] у грифона не оказалось, зато имелась погнувшаяся, и сползшая на шею маска для дыхания, выглядевшая примерно так, как я ее себе представляла.

— «Ну и что… Кхе… Теперь?» — сердито кашлянув, поинтересовалась я у испуганно таращившегося на меня птицельва.

— «Только не убивайте» — быстро проговорил тот, смиренно опуская лапы, и кажется, даже собираясь завести их за спину. Услышав мое предостерегающее рычание, он передумал, и принялся испуганно теребить карманы своего костюма – «Я заплачу. Обещаю».

— «Заплатишь?» — убедившись, что птицекот не собирался на меня нападать, и вроде бы, не прятал в карманах ничего, длиннее пера или перочинного ножика, я отступила, удивленно обозрев его дрожащую фигуру – «Неужели слухи расходятся настолько быстро?».

— «Все знают Мясника Дарккроушаттена» — испуганно и как-то льстиво закивал грифон. Порывшись в карманах своего мешковатого балахона, он выудил из него допотопные очки в толстой, стальной оправе, закрепив на своем орлином носу – «Слухи о бесчинствах в северных землях разнеслись вокруг, и достигли самого престола Грифуса. Я слышал, что вы берете заложников, и подумал, что я смогу… Вам… Четверть таланта…».

— «Четверть чего, простите?» — ошарашенно потрясла головой я, не уверенная, происходит ли все на самом деле, или это какой-то розыгрыш – «Таланта? Грифоньего таланта?».

— «Половину!» — быстро откликнулся тот. В очках, с растрепанными перьями, он вдруг напомнил мне бухгалтела-еврея, даже под угрозой погрома, торгующегося за каждый шекель – «И еще пятьдесят ассов сверху!».

Ну точно… «Таки наши люди везде»!

— «Мммм, ты хочешь мне заплатить?» — заинтересовалась я таким интересным предложением. Признаюсь, я не могла вспомнить, чтобы мне, за пару лет, хоть раз совали бы взятку, поэтому восприняла эту идею с достойным сожалением энтузиазмом – «Не откажусь. Я люблю, когда мне платят. А за что?».

— «Значит, Половину таланта, и вы отпускаете на свободу мою племянницу? Что ж, я знал, что с вами можно иметь дело!».

— «Воу-воу, погоди! Это кого это я должна отпустить?» — порыв сквозняка дохнул в мою спину, принеся с собой звук рожка, выдувавшего тревожную, наполненную ожиданием ноту. Проходя сквозь лабиринт стен и коридоров, он усиливался, привлекая мое внимание требовательным гудением – «И почему это за половину таланта? А вдруг этот «кто-то» дороже стоит?».

Подняв голову, я прислушалась. Нет, вроде бы показалось…

— «Ой, и не говорите! Признаться честно, что эта бестолковая, своевольная девчонка не стоит и той трети таланта, которую я был готов за нее заплатить!».

— «Пррррр! Только что ж половина была?» — удивилась я.

— «Ой, да что вы заладили «Половина» да «половина»? Она не стоит даже той четверти…».

— «Слушай, а ты сам-то, кто такой, Panikhovskiy?[11]» — отстранившись, я с интересом поглядела на грифона. В своем мешковатом костюме, снабженном по бокам широкими перепонками-парусами, шедшими от крыльев к задним лапам, он и вправду казался жуликом-оборванцем, и мне пришлось напомнить себе, что этот «оборванец» всего час или два назад забрался туда, куда не смогли добраться уже далеко не самые слабые летуны – «И что это на тебе такое? Следил за нами, морда?».

— «Ну… Да. То есть, нет» — как-то застенчиво сверкнул глазами из-за очков грифон – «Не за вами. То есть, не за вами всеми, а именно за вами. О, все вокруг твердили, что я просто сошел с ума, если хочу найти пропавшую племянницу – даже мой братец, этот надутый индюк, вечно мелькающий вокруг со своими «Très magnifique!», обвинил меня в скудоумии! Меня! Груффо Ле Гранда! Ученого, известного во всех странах цивилизованного мира… Даже в полудикой Эквестрии, кстати говоря».

— «Значит, за мной, причем лично за мной, следил ученый грифон. Польщена» — фыркнула я. Ветер вновь взвыл, выдавая гнусавую, но довольно музыкальную трель, заставившую часть моего сознания насторожиться – «И зачем же ты следил за мною лично? Просто для того, чтобы выразить свое восхищение, а заодно и выкупить кого-нибудь из своих?».

— «Свою племянницу. Гильду Ле Гранд» — радостно закивал головой тот. Ну ни дать, ни взять профессор, в кои то веки услышавший от худшего своего ученика какую-нибудь умную мысль – «Как вы, должно быть, уже убедились, она просто-напросто непокорный птенец, полный бунтарских идей, которых набралась от другого моего братца, и сбежала с первым же встреченным риттером, напросившись к тому в оруженосцы».

— «Так… Погоди-ка…» — шестеренки в моей голове скрипнули, жалуясь на отсутствие смазки. Завывания сквозняков понемногу сложились в настоящую музыку, впрочем, быстро исчезавшую, стоило лишь мне сосредоточить на ней свое внимание – «Риттер с оруженосцем-грифиной… Корк? Корк де Финт?».

— «Верно! Абсолютно верно!» — глядя в глаза, радостно блестевшие из-за стекол очков, я только покачала головой. Похоже, этот птицелев и впрямь был неисправимым идеалистом, живущим среди своих научных изысканий и книжных томов. Вот и сейчас, увлекшись, он профессорским жестом поправил на клюве очки, и торгашески потер передние лапы – «Я знал, что они у вас! И именно поэтому мое изобретение было столь своевременным и нужным! Вы только представьте, каких высот добьется цивилизация грифонов, когда все, что я задумал, будет претворено в жизнь! Мы исследуем небо вдоль и поперек, забираясь повыше этих зазнаек-пегасов; мы научимся работать с атмосферными осадками, мы научимся сами лепить облака…».

— «И создадите империю».

— «Империю разума, дорогая!» — важно кивнул грифон, целиком пребывая в своих влажных мечтах о господстве науки над этим самым разумом – «Империю, в которой просвещенные существа будут вместе трудиться на благо общества и науки!».

«Ну, что я говорила? Технократы! Считают себя светочами разума, в то время как допущенные к власти, становятся теми же тиранами, лихорадочно пытающимися удержать в своих лапах бразды правления. Заменить псалтирь на калькулятор еще не значит чем-то отличаться от клеймимых ими «религиозных мракобесов», но увы, пониманием этого отличались очень и очень немногие».

— «Ага. Видела я, как этим самые «разумные существа» выглядят после пары лет работы на благо общества и науки» — нахмурившись, рыкнула я, вновь прижимая к стене разошедшегося грифона – «На благо вашего общества, и вашей науки! На лесопилке Боар Туск! В замке Дарккроушаттен! И то, как выглядят простые грифоны, лишенные оружия и рабов, тоже видела! Поэтому не нужно задвигать мне тут свои меритократические[12] спичи, ученый попугай, а вернемся к вопросу о выкупе. Зачем она тебе нужна, если твоя племянница на самом деле такая дура, как ты пытаешься изобразить? Пусть посидит, отдохнет, остудит горячую голову – в конце концов, несчастья сближают, а испытания закаляют характер, поэтому кто знает, быть может, когда все это закончится, ее семья с гордостью встретит вернувшуюся из плена супругу знатного риттера, да не одну, а с кучей цепляющихся за ее лапы и крылья грифонят? Кстати, вы же яйца высиживаете, верно?

— «Грифоны не относятся к Monotremata[13]» — сухо ответил грифон, явно не желая обсуждать эту тему с какой-то там пони – «И да, мы откладываем и высиживаем яйца. Но это не дает вам право скабрезничать о моей племяннице, а также тех вольностях, которые позволяют себе молодые грифоны последнюю сотню лет, демонстрируя прискорбное падение нравов».

— «Ну, вот и чудненько. Значит, Гильда ле что-то там? Она что, такая важная птица?».

— «Нет-нет, что вы! Отнюдь!» — как-то подозрительно засуетился грифон, едва не выпрыгивая из поблескивавших в полумраке очков. Похоже, уловка не удалась, и пернатая тварь сообразила, что за знатную пленницу платить придется гораздо больше – «Просто мое скромное имя на слуху у покровительствующих науке грифонов — в отличие от вашего, конечно же. Оно известно самому королю!».

— «Значит, слухи о моих проделках дошли до самого Грифуса?» — помимо воли, я проказливо ухмыльнулась, ощутив прилив гордости. Похоже, мои усилия были затрачены не напрасно, и теперь Гвардии должно стать полегче, когда в нашу сторону двинутся более-менее крупные силы грифонов, снятые с других участков фронта – «Здорово! И что же король?».

— «Его монаршее Величество, Брюглефивер II, изволит плеваться при каждом упоминании вашего имени» — осторожно ответил птицелев, с проснувшимся вновь испугом глядя на меня из-за стекол очков – «А эпитеты, которые при этом использует Его Величество... Как говорят, они больше подошли бы последнему лавочнику или грузчику, нежели монаршей особе».

— «Серьезно? Класс!» — не выдержав, я расхохоталась, отступив от грифона, с облегчением сползшего по стенке обратно на пол – «Ругается, говоришь, как золотарь[14]?».

— «Мне кажется, не пристало использовать эти слова в отношении монарха» — чопорно заметил Ле Гранд, но затем, оглянувшись зачем-то по сторонам, позволил себе скупую ухмылку – «Но насколько я слышал, «пятнистая дрянь» и «психованная мерзавка» были не самыми худшими эпитетами, при одном только вашем упоминании вырывавшимися из клюва нашего всемогущего и всеблагого короля».

Сквозняк теперь дул не переставая, и порывы ледяного ветра доносили до меня красивую и грозную мелодию, уже не исчезавшую, но и никак не являвшую себя, сколько бы я ни крутила своей головой.

— «Серьезно?» — взглянув на грифона, вновь хохотнула я, представив себе жирного котофилина, беснующегося на своем троне – «Что ж, тогда, думаю, стоит подсыпать ему соли на хвост, верно? Я принимаю твое предложение, Ле Гранд! Отпущу я твою племянницу. Поглядим, насколько она верна своим идеалам риттерской чести, и вернется ли с обещанной наградой. Перья ей пока, вроде бы, не остригли. Но взамен, я хочу поподробнее узнать об этом устройстве, которое ты таскал за спиной. Уж очень оригинальная конструкция, да и некоторые узлы и детали кажутся мне знакомыми…».

— «Даже не знаю, радоваться этому или печалиться» — негромко пробормотал Груффо, с облегчением поправляя перья на груди, взлохмаченные сердитым сопением одной пятнистой пегаски – «Но я искренне благодарен вам, и конечно же Хрурту, что вразумил ваш кровожадный разум прислушаться к моей просьбе. А это устройство… Я назвал его аппарель ютонюм пор респире соу лю, хотя несмотря на изящное название, четко отражающее суть этого, без сомнения, эпохального изобретения, отдельные его части были взяты мной с тех же самых паровиков – это удешевило всю конструкцию в целом, и…».

— «В общем, у нас найдется время, чтобы поговорить об этом, Груффо» — попыталась я закруглить начавшуюся лекцию, начало которых я быстро научилась улавливать в разговорах с нашей новой принцессой – «И вообще, что тут за странные сквозняки? Словно целый оркестр играет!».

— «Ээээ… Сквозняки?» — удивленно уставился на меня грифон, вновь поправляя порядком задолбавшие меня очки – «Мне кажется, тут очень тихо. Но это же пирамида, которая, если я правильно интерпретировал ее очертания, очень похожа на строения племени Серви, живущего на южном континенте. У них отличная вентиляция, придуманная для того, чтобы попавшая в их лабиринт жертва ни в коем случае не задохнулась, и блуждала по нему до скончания веков. По крайней мере, так пишут достойные доверия исследователи. И если я пока и не видел признаков какого-нибудь лабиринта, то это может означать так же и то, что я просто слишком быстро бежал».

— «Кстати, о побеге» — покосившись на заднюю правую ногу, я с опаской дотронулась до украшавших ее, золотистых колец. Выполненные точно по ноге, они свободно скользили по ней, но никогда не сваливались с копыта, и весело позвякивали при ходьбе. Я настолько привыкла к этому звуку, что почти не замечала эти странные украшения, бывшие на теле «прежней» Раг уже к тому моменту, как я, уже новая я, вынырнула из лесной реки – «Чем это ты меня так подцепил, и приволок в это подземелье? Очередное изобретение, готовящееся потрясти мир?».

— «А это сделал не я».

— «А кто же?» — я удивленно вскинула брови, глядя на оживившегося отчего-то грифона.

— «Это были они» — когтистая лапа недвусмысленно ткнула мне за спину, заставив прыжком развернуться на месте – «Ну, что же вы так долго? Мне пришлось пообещать этой пони все, что у меня есть!».

---

Оглянувшись, я тут же отпрыгнула обратно к желобу, пригибаясь, и готовясь подороже продать свою жизнь. Трепыхающийся свет факелов, так не похожий на то ровное свечение, что изображали во всех исторических фильмах людей, обволакивал четыре фигуры, неподвижно стоявшие в центре помещения, скрывая своими балахонами что-то большое, что-то сверкающее, отбрасывающее веселые лучики света на мрачные стены, показавшиеся мне какими-то неуместными в этой мрачной обстановке лишенного солнечного света подземелья. Комната, в которой я обнаружила прятавшегося грифона, расширилась благодаря разделившейся надвое стене, части которой практически бесшумно втягивались в серый камень, являя нам нутро расположенного за ней зала. Его архитектура ничем не напоминала то серое уныние, что гордо величало себя «пирамидой» — с тяжелым гулом ударившись о невидимые ограничители, створки потайной двери явили нам великолепную палату, выполненную из золотистого камня, с первого взгляда поражавшую соразмерностью объемов и линий, на которые падал мой взгляд. Высота, ширина и объем комнаты – все казалось продуманным, и каким-то светлым, не подавляющим входящее в нее существо, будь то человек или пони, но заставляющее чувствовать себя так, словно ты уже являешься частью этого помещения, словно пробыл тут всю свою жизнь, ощущая и узнавая каждый его уголок. Это ощущение было настолько пронизывающим, настолько внезапным и сильным, что я не удержалась, и сделала шаг вперед, лишь потом зацепившись взглядом за стоящие неподалеку фигуры, одна из которых сделала шаг вперед. Ее балахон царственно зашелестел, когда четвероногое существо двинулось в мою сторону, но тут же остановилось, услышав щелчок, с котором Когти вылетели из скрывавших их ножен.

— «Приветствую тебя, Гханима» — фигура склонила голову в поклоне, заставив меня остановиться. Голос неизвестного был спокоен и глух, а видневшиеся из-под балахона копыта недвусмысленно говорили о том, что под темной материей вряд ли мог прятаться верблюд или грифон. Постояв в таком положении, неизвестный разогнулся, и вновь двинулся вперед – «Прошло много дней и ночей, с тех пор, как мы виделись с тобой. Узнаешь ли меня?».

— «Н-нет…» — настороженно ответила я, пытаясь понять, кто были эти пони. Голос даже отдаленно не казался знакомым, хотя это обращение… Возможно, кто-то из тех, кто видел меня в Камелу?

— «Что ж, память не всегда была сильной стороной тех, кто идет путем копья и щита» — с мрачным удовлетворением хмыкнула фигура – «Тогда, быть может, ты вспомнишь то мрачное узилище в замке Дарккроушаттен, что стало для меня прибежищем на долгие пять лет?».

— «Погоди… Вонючка?» — невольно опустив правую ногу, я попыталась вглядеться в прикрытую капюшоном голову – «Мне казалось, что у тебя раньше был какой-то странный акцент…».

— «Кхаребеду Валиш, виндьяго Валиш. Зиииибууууус, Гханима…» — голова поплыла в такт раздавшимся из-под балахона словам, заставив меня отступить от гордо вскинувшей голову фигуры. Что-то сверкнуло в скопившейся под капюшоном темноте – глаза, а может, два уголька, тлевшие во мраке этого странного места – «Зрю я, ты помнишь. Тело твое помнит, Хавра. И когти – ты их нашла».

— «Кама аливьйотабири!» — громко произнесли фигуры поменьше, стоявшие за спиной пони, заставив меня вздрогнуть.

— «Да, как и было предсказано» — кивнула фигура. Зашуршав лапами по каменному полу, грифон медленно обошел меня, стараясь держаться как можно дальше, и теперь с интересом сверкал своими очками из-за спин неизвестных, разглядывая всю эту странную компанию.

— «Кажется… Кажется, это и вправду ты» — я попыталась немного расслабиться, и вправила выскочившие клинки обратно в ножны поножа, подходя к неподвижной фигуре. Забавно, а я и не подозревала, что он был гораздо больше меня, и в несколько раз тяжелее. Тогда, наверное, я вела бы себя не столь вызывающе в той душной камере, наполненной запахом гнили и годами не мытого тела – «Сними капюшон. Я хочу убедиться, что ты это… Ты».

Мой длинный и бестолковый язык – он вечно меня подводил, ляпая там, где надо и не надо. Наверное, мне стоило бы культурно откланяться и поблагодарив за чудесную встречу, попросту смыться из этого места, однако… Я не успела до конца озвучить свою просьбу, как шагнувший вперед жеребец поднял копыто, и охотно сдернул с себя капюшон надетого на него темного балахона, являя мне и миру свое истинное обличие, не затронутое гнилью грифоньего подземелья.

И мир завертелся вокруг меня, словно волчок.

Вырвавшийся из моей груди крик заметался по коридорам подземелья. Блестевшая от инея каменная кладка сменяла собой присыпанный чем-то белым пол, когда я, не разбирая дороги, полетела в полумрак длинных и мрачных коридоров, изредка освещаемых мерцающим светом немногочисленных факелов. Тишина и покой пирамиды казались теперь осязаемой, вязкой материей, темной паутиной притаившейся в каждом углу, черной изморозью покрывавшей шершавые камни каких-то комнат и переходов, по которым металось мое гонимое ужасом тело. Глаза – водянистые, белесые бельма, казавшиеся такими же слепыми, как и тогда, в камере, теперь были живыми, подвижными, движениями своими ничем не выдавая слепоту их обладателя, возвышавшегося над подошедшей к нему глупой кобылой. Жеребец был и вправду высоким и жилистым, словно высушенный на солнце куст саксаула – и так же как высохший саксаул, он был безумно, чудовищно страшен, одним своим видом заставив меня броситься прочь, затерявшись в лабиринте коридоров.

Мой мимолетный знакомый оказался самой настоящей зеброй.

Пришла в себя я очень и очень нескоро. Рой образов и видений еще крутился в моей голове, словно пылевая буря, выбрасывая и всасывая обратно какие-то образы и слова, поверх которых, не мигая, на меня глядели зеленые, миндалевидные глаза. Глядели то строго, то насмешливо, то с явной угрозой, от которой хотелось завыть, и притвориться самой крошечной букашкой, прячась в ближайшую трещинку или норку. Упершись головой в гладкую стену, исчерченную глубокими, ровными канавками, я слепо глядела на желтый камень, казавшийся расплавленным золотом в свете одинокого факела, своим горьковатым, смолистым ароматом дававший мне понять, что я все еще тут, в подземелье, а не в какой-то крошечной крипте, окруженная темными фигурами, которые… Которые…

— «Нет! Это все не правда!» — прошептала я, лихорадочно ощупывая стену, пытаясь выбраться из череды видений, тяжелыми тисками сдавивших мой мозг. Мои ноги и шея горели, стискиваемые золотистыми кольцами, одно за другим, надеваемых на мое корчащееся тело, непотребно распяленное на присыпанном каменной крошкой полу. Какие-то заунывные песнопения то и дело вплывали в мой разум, заставляя корчиться, словно от ударов плетьми, и лишь где-то вдали, тонкой, щемящей нотой, пел далекий рожок – его хриплый голосок был тем спасительным светом, к которому я потянулась, который становился все громче, заглушая проклятые голоса. Гортанные, глубокие, они сопровождали меня, пока я ползла по мрачным коридорам, срывая с себя остатки брони, тщетно уповая на то, что они хоть на мгновение остановят следующие за мной фигуры. Облаченные в плащи, скрывавшие морды под куколями[15], они неслышно скользили рядом, постепенно отставая, по мере того, как усиливалась та музыка, что вела, манила меня за собой – прочь от черных капюшонов, прочь от отчаяния, прочь от боли, что постепенно отпускала мои ноги и шею, сконцентрировавшись на правой нижней ноге. Рыча и извиваясь, я ползла и ползла — вперед, к звавшим меня звукам боевого рожка, обещавшего избавление, обещавшего искупление… Обещавшего прощения от всего, что было сделано раньше.

И быть может, именно он вывел меня из лабиринта, указав путь к черепичному пандусу, по которому я скатилась обратно, в уже знакомый мне зал.

— «Мвалиму! Йейе ни хапа!» — гортанные голоса разорвали тишину крипты, разрушив и растоптав едва слышную музыку, в поисках которой я приникла к стене. Обернувшись, я застонала от ужаса, увидев напротив себя невыразимо ужасную для меня, полосатую морду, и попыталась откатиться подальше – как оказалось, напрасно. Холодные стальные конечности крепко впились в мои бедра, глубоко погружаясь в извивающееся тело, и только сильный пинок обеими задними ногами заставил их обладательницу отступить, прикрываясь укрытыми под сталью ногами от моих взбрыкиваний. Балахон зебры распахнулся, и моему взгляду открылась сложная система шестеренок и тяг, охватывающих ее грудную клетку, и скрепляющая между собой два изящных латных поножа, охватывающих ее передние ноги, прикрывавшие плечи и соединявшие их механизмы на холке. Лихорадочно мечущийся разум ухватился за что-то привычное, что-то знакомое, словно якорь, привязавшее мое сознание к осязаемому «здесь и сейчас», такому же реальному и овеществленному, как серебристые латы на ногах моей противницы, вновь бросившейся в атаку. Ловко перескочив через мою голову, она изо всех сил ударила меня в бок, и вновь обхватила закованными в латы ногами, выжимая из меня остатки дыхания. Негромко зажужжали колесики, стронулись тяги, больно царапая шкурку у меня на спине, и не выдержав, я вновь испустила хриплый крик боли, почувствовав, как гнуться и трещат мои ребра, не в силах противостоять этим странным устройствам. Дернувшись, я вновь принялась брыкаться, пытаясь сохранить остатки воздуха в грудной клетке, попавшей в стальные тиски, и наконец, после очередного удара, смогла освободиться, рухнув на пол вместе с пошатнувшейся зеброй, с шипением схватившейся за пострадавшую заднюю ногу. Перевернувшись на спину, я уже приготовилась влупить изо всех оставшихся сил по удачно подвернувшейся полосатой роже, но не успела и двинуть копытом, как неведомая сила рванула меня прочь, отбрасывая от стены. Испустив хриплый вопль, я вновь схватилась за ногу – правое заднее копыто опалило настоящим огнем, вырвавшемся из-под раскалившихся золотистых колец. До того абсолютно безжизненные, они налились тревожным малиновым светом, и жгли мою ногу, постреливая фонтанчиками дыма, разносящего по залу тошнотворный запах горелой шерсти. Забыв о нападавшей на меня полосатой кобыле, я вновь заорала, ударами копыт пытаясь погасить сдавливающие мою ногу, раскаленные обручи…

— «Кутошаа!» — громко выкрикнул голос, наполнив своими раскатами низкое помещение. Пока я, в слепом ужасе, металась по какому-то лабиринту, ударяясь о стены, воздвигнутые собственным разумом, потайная дверь вновь встала на место, отделив нас от великолепного зала. Вынырнувшая из узкого коридора фигура величаво шагнула в комнату, движением головы останавливая и без того уже прекратившуюся драку – «Хватит! Довольно этой возни!».

Словно повинуясь приказу, кольца потухли, вновь превратившись в безжизненные украшения, впрочем, не поддающиеся моим лихорадочным попыткам снять их с ноги. Негромко шелестя, балахон придвинулся, и его обладатель какое-то время наблюдал за моими попытками избавиться от обвившей мою ногу змеи – теперь именно так я представляла себе эти «безобидные украшения».

— «Шакле мабайа» — наконец, проговорил он. Обернувшись, я перекатилась по холодному полу, вновь очутившись у золотистой стены. Увы, кроме поножа, на мне не было ни кусочка металла, способного защитить меня от нападения этих загадочных зебр, один лишь вид которых внушал мне непонятный, казавшийся сюрреалистичным ужас. Слабое его подобие я испытала когда-то в Камелу, но сейчас это был просто сконцентрированный кошмар, и лишь негромкая музыка, порывами ветра доносившаяся в это уединенное место, могла хотя бы немного успокоить мое бешено колотящееся сердце.

— «Н-не подходи, кто бы ты ни был!».

— «Шакле мабайа» — вновь повторил зебр. Сдвинув на лоб капюшон, он внимательно вглядывался в меня своими слепыми бельмами, словно и впрямь желал разглядеть в полумраке хоть что-то своими пораженными катарактой глазами – «Оковы зла. Так мы зовем их».

— «К-кто это «мы»? Ты, и…».

— «Ах, да. Где же мои манеры?» — двинувшись ко мне, полосатый жеребец остановился в пяти шагах от моей трясущейся тушки, и церемонно поклонился, согнув свою голову едва ли не до груди – «Имя мое Апшан Сепах. Запомни его, ибо это имя того, кто так долго искал тебя. Искал с тобой встречи, и шел наперекор самой судьбе, нашептанной звездами, и претворяемой в жизнь их приспешниками и лакеями».

— «Что тебе от мен-ня нужно?» — представляться тому, кто пугал меня до медвежьей болезни, казалось мне верхом глупости, но увы, у моего собеседника был несколько иной взгляд на казавшийся бесполезным разговор.

— «Я знаю, кто ты. Но быть может, тебе стоит представиться?» — подняв голову, жеребец прищурился, переведя взгляд своих мрачных буркал на мою ногу – «Представься! И поклонись!».

Заорав, я присела на задние ноги, когда кольца на моей ноге вновь раскалились, стискивая ее чуть повыше копыта. Сбросив свои балахоны, зебры присоединились к своему спутнику, очутившись у него за спиной, и внимательно наблюдали, как я вновь начинаю корчиться от боли.

— «Ч-что… Тебе… Ннннннужноооооооооааааа?!».

— «Представься, прошу тебя» — спокойно, словно испрашивая чашечку чая, повторил зебр, вновь склоняясь в поклоне – «Представься!».

— «Скрапп… Уууууйййй! Скраппи Раг!».

— «Благодарю тебя, Гханима» — очередной поклон. Дернувшись, кольца спокойно повисли, холодя обожженную шкуру, но теперь я была готова отрезать себе ногу, но непременно избавиться от этого орудия пытки. Услышав щелчок, зебры напряглись, и двинулись вперед, обходя меня с обеих сторон.

— «Нет-нет. Не стоит» — остановил их Сепах. Разогнувшись, он внимательно уставился на меня, словно ища подтверждения тому, что сообщили ему настороженно подрагивавшие уши. Кажется, он и впрямь был слеп – его взгляд смотрел чуть правее моей поднятой ноги, поблескивавшей выщелкнутыми из поножа лезвиями – «Это наша гостья – давно ожидаемая, давно разыскиваемая. Она для меня дороже всех сокровищ, детей, наложниц и рабынь. Прекраснее замков из слоновьей кости, и желаннее предрассветного часа, призванного услаждать чресла через невинную плоть. Седой Старик хлестал своими лучами Мать Пустыню, зарождая в ней жизнь, и через нее же он ниспослал мне знаки, начертанные на полночном песке дуновением ветра. И вот, Кама аливьйотабири! Предсказанное свершилось!».

— «Что за хрень…» — прошептала я. Повинуясь величавому жесту, зебры вновь заняли свое место за спиной слепого жеребца, и воспользовавшись этим, я попыталась сорвать с себя проклятые украшения, подцепив их белыми клинками.

Безрезультатно.

— «Предначертание!» — наставительно заметил Сепах. Склонив голову на бок, он внимательно вслушался в скрип стали, скользящей по чему-то, обманчиво спокойно висевшему у меня на ноге в форме золотых колец – «Предсказанное сбудется, как бы мы не бежали, в глупости своей и гордыне считая, что слова пустынников и принесенные ими жертвы – ничтожны перед доблестью или знаниями. Гордыня – все от гордыни, будь то гордыня разума или тела!».

— «Послушай, что тебе надо, Вонючка? Что за хрень тут вообще происходит?!».

— «У меня нет желаний, Гханима. Нет потребностей, кроме внутренней предопределенности, направляющей мое тело» — вскинув голову, жеребец вслушался в возобновившийся скрип клинков, и медленно направился к возвышению в центре комнаты – «Я знаю лишь то, что знаю – не делая поспешных выводов, и позволяя своему разуму наполниться мудростью мира. Мира, что содрогается от твоих шагов!».

— «Чееего?!» — вздрогнув, я чиркнула себя по обожженному месту, и скривившись, едва не расплакалась от боли. Лопнувшие пузыри исторгли из себя мутную, окровавленную сукровицу – похоже, ожоги были серьезнее, чем я думала, и было решительно непонятно, отчего я еще не ору, как резанная, оглашая своими воплями внутренности пирамиды — «Каких еще шагов?!».

— «Я шел путями, недоступными остальным, Гханима. Даже самые мудрые из Карнилала содрогались от ужаса, когда я запечатывал свое семя в чистейшем сосуде, не предавая его огню или желудкам сородичей. Я читал по дрожащим внутренностям живых о содроганиях звезд, готовых разродиться очередным своим Зверем. Я вливал в себя соки умерших и разложившихся, чтобы услышать шепот предков – они стенают, кусая копыта, порабощенные Лунным Чудовищем, вернувшимся в мир, и вновь терзающим страну снов. Вот уже много лет я свободен от его разлагающего влияния, и вместе с этой силой, ко мне пришла и ответственность – за этот мир, и за всех, кто его населяет».

«Охренеть! Религиозный фанатик! Берегись, Луна – за тобой, блядь, идут!».

— «Ну а при чем тут, собственно, я?».

— «Ты – та, что была обещана мне нашим миром!» — торжественно провозгласил слепой жеребец. Капюшон соскользнул с его головы, открывая испещренную извилистыми шрамами шею – застарелые, белесые, они располагались в каком-то хаотичном, но при этом, казавшемся продуманном порядке, и мне вдруг почудилось, что они вряд ли могли быть получены в бою – «Ты – та, кого вела судьба и твои покровители. Ты – Хавра, Призывающая Бурю. Своим левым копытом ты поднимаешь луну! Хвостом своим ты насылаешь ураганы…».

— «А что творится под хвостом – лучше и не вспоминать! Ты что, издеваешься, Воню…» — браслеты на моей ноге предостерегающе дрогнули, заставив подавиться привычным именем, под которым я узнала когда-то этого жеребца – «Сехап, или как там тебя… Слушай, ты ничего не перепутал? Что это вообще за пирамида? Что мы тут делаем? Чего от меня хочет этот пейсатый грифон, и чего от меня хотите вы? Я вообще ничего не понимаю!!!».

— «Прости меня, Гханима» — очередной поклон, синхронно повторенный зебрами, заставил меня скрипнуть зубами – «Я позволил себе увлечься, и обрушил на тебя множество слов, раскрывая те знания, что не может принять твой ограниченный разум. Ты отторгаешь их, но ты не невежа – ты просто невежда, а это легко исправить. Например, приобщив тебя к тайному знанию. Я слышу, ты пожелала узнать, для чего построена эта пирамиди? Что ж, нет ничего легче, и я буду счастлив ответить тебе, что она была создана именно для тебя».

Мне показалось, что если бы я обгадилась, то вряд ли бы кто-нибудь из тех, что побывал бы на моем месте, попробовал бы обвинить меня в трусости или малодушии.

— «К-как для меня?».

— «Очень просто» — обернувшись, зебр величаво указал на золотистую стену – «Оглянись! Вот та стена, что отделяет тебя от знаний, способных спасти этот мир! Дхахабу дарайа – се есть Мост Златой, по которому зло сходило в сей мир, и наша судьба – противостоять сему злу, разрушив сие укрывище тьмы! Встанешь ли ты со мной, Гханима? Отдашь ли ты всю себя на защиту нашего мира от тлетворного влияния звезд? Возглавишь ли сонмы воинов, чьи души смотрят на нас – прямо здесь, прямо сейчас? Сия пирамиди была построена мной, и моими ученицами. Каждый камень, каждая крошка песка – все было уложено нашими копытами. Они постарались, храня ее в ожидании прибытия той, кто взойдет на ее вершину, и отверзнув крылья свои, изумиться увиденному».

— «Ну, так можно описать любого…».

— «Правда? Что ж, было сказано «Куфундиша на вэве ваталипва» — учите, и воздастся вам!» — похоже, мой скептицизм не слишком расстроил полосатого слепца. Оборотив голову к одной из сопровождавших его зебр, он указал ей в сторону золотистой стены – «Нгала, мбеле!».

Закивав головой, зебра шагнула вперед, и настороженно покосившись на меня зеленоватым своим глазом, положила покрытые сталью ноги в выемку, едва заметную среди орнамента, покрывавшего стену. Щелкнуло, и красиво очерченное, стальное копыто обзавелось четырьмя изогнутыми когтями, будто пальцы, выскочившими из гнезд по краю обутой в железо ноги.

«Охренеть! Что это?! Как?! Откуда?!!».

— «Узри же то, что до сей поры не видывал никто из живущих!» — торжественно провозгласил Сепах. Повинуясь движению коготков, пощелкивавших по камню не хуже иных пальцев, стена вновь разъехалась в стороны, открывая нам проход в тот самый зал, что я увидела за спинами появившейся словно из неоткуда тройки зебр. На этот раз она и не подумала закрываться, и зачарованная открывшимся мне зрелищем, я шагнула вперед, входя в хорошо освещенное помещение.

Размеры его, при всей соразмерности помещения, были все-таки предназначены для кого-то другого, нежели любые из живущих ныне существ. Доказательством тому были высокие потолки, не поддерживаемые ничем, кроме ступенчатых сводов, и уходившие куда-то ввысь, откуда на нас низвергались потоки мягкого, золотистого света; а так же массивные кресла, выполненные из странного, немного шершавого камня – на каждом из них мог улечься не самый маленький жеребец. Ну и наконец, я бы не поверила, что кто-нибудь из нынешних обитателей этого мира додумался бы до идеи простого кодового замка, двенадцать цифровых клавиш которого висели над круглым, похожим на огромное яйцо, объектом, бросавшим веселые искорки света на все, что его окружало. Отражаясь от углублений и вмятин на боках неспешно поворачивающегося шара, золотистые огоньки не гасли, а еще какое-то время летали по комнате, с любопытством увиваясь вокруг наших фигур, и охотно присаживались на мое протянутое копыто.

— «Ой. Забавно» — робко хихикнула я, глядя на этих крошечных светлячков, облепивших мою ногу, словно носок – «А как вы…».

— «Я нашел это место давно. И построил над ним пирамиди, согласно завещанным мне знаниям предков» — охотно откликнулся зебр. Обойдя шар, он задумчиво притронулся к кнопкам, но его копыто беспрепятственно прошло через висевшие в воздухе шарики света – «И вот, явилась ты, Гханима. Хавтра, ты сделала свой выбор, когда родилась, когда появилась в этом мире. Так сделай свое дело – раскрой сей секрет!».

«Ага. Прям вот счаз! Разбежалась!» — сердито подумала я. Волосы отросшего за эти месяцы хвоста вновь зацепили за обожженную ногу, заставив меня скривиться от медленно нарастающей боли. Быть может, лишь из-за холода я еще держалась, стараясь не беспокоить пострадавшую конечность, но чем дальше, тем быстрее становилось понятно, что вскоре мне потребуется квалифицированная медицинская помощь, и желательно, не в том же бараке, где «лечили» беднягу Нэтл.

— «Ты знаешь, что это?».

— «Ммммм… Похоже, на шар. В пирамиде» — тщательно подбирая слова, ответила я, стараясь не встречаться взглядом с зебром. Конечно, я опознала технологию людей – даже несмотря на определенные отличия, даже несмотря на то, что каждое из встреченных мной укрытий отличалось одно от другого, словно их создатели руководствовались не общим планом, а творили по-настоящему, не сталкиваясь с ограничениями индустриального производства. Но общие черты были и у Ядра, и у бункера под горами Новерии, и даже у этого места, создатель которого явно черпал вдохновение в культурном наследии ушедшего Древнего Египта. Украшенные фресками стены хранили на себе стилизованные изображения крокодилов и антилоп, соколов и буйволов, разливы рек и бесконечные пустыни, над которыми, словно вечные стражи, возвышались древние пирамиды.

И ни одного изображения создателя одного из семи чудес света.

— «Или нет – это наверняка должна быть сокровищница» — натолкнувшись на подозрительный взгляд зебра, я пояснила – «Читала о таких в книжке про Дэринг Ду. Кажется, она там искала какую-то сапфировую статуэтку».

Ага. Вслух, и детям.

— «Сокровищница знаний. Путь, ведущий из этого места» — несмотря на слепоту, глаза полосатого жеребца живо двигались на его морде, реагируя на самый тихий звук, раздававшийся в подземелье – «Мы отрезаны от мира, Хавра. Последний проход был завален год назад, и теперь нам остается либо разгадать эту загадку... Либо погибнуть от голода и холода.

— «Погоди-ка, у вас же есть грифон» — нахмурилась я. Тень не оформившегося пока подозрения царапнуло краешек моего сознания – «Взял бы, и перенес вас по одному, или позвал на помощь. Он, конечно, еще та пейсатая морда, хоть и без пейсов, но думаю, сострадание же ему не чуждо?».

— «Он глуп, несмотря на то, что считает себя мудрецом!» — небрежно отмахнулся Сепах – «Но даже ему не под силу убраться отсюда с помощью собственных крыльев. Используя колдовство железа и пара, он улетает, но забрать нас отсюда не в силах. На даже если он приведет своих соотечественников – проклятье поглотит их, как поглотило уже многих, рискнувших сунуться сюда по воздуху или земле. Разве ты не видела кости, устилавшие лабиринт? Разве не слышала стенания загубленных жизней?».

— «Ээээ… Ну…» — рассказывать о том, что вместо разглядывания местных достопримечательностей, я больше пыталась не сдохнуть от ужаса при виде полосатых морд, даже сейчас, при каждом взгляде, вызывавших у меня оторопь и горы мурашек, показалось мне явно излишним.

— «Мы заперты здесь, среди скал, громадных деревьев и ядовитых испарений. За год наши тела размякли в зловонном тепле, коим щедро одарены сии земные клоаки, отрыжки самого Зла, и теперь мы не в силах перенести те морозы, что ждут нас на пути к горным кручам, вознесшимся к облакам. Одежда наша истлела, а проходы засыпаны оползнями, но что хуже всего…».

Какой-то звук родился в глубинах лежавшего над нами лабиринта. Вкрадчивый, хищный, он был подобен перестуку камней, потревоженных чьими-то лапами.

— «Но что хуже всего – это само Зло. Оно удерживает нас в своем плену, развращая наши души» — скорбно произнес жеребец, опуская голову – «Оно приходит каждую ночь, и мы отчаянно держим оборону… Но не сегодня. Но не сейчас».

— «Почему?» — быстро спросила я, оборачиваясь к глиняному желобу. Несколько черных песчинок скатилось по нему, в то время как за расположенным под самым потолком квадратным отверстием уже царила непроглядная темнота.

Странно. Кажется, раньше там был коридор, освещенный множеством факелов?

— «Потому что прибыла ты — и Зло пробудилось, ощутив своего вековечного врага» — развел копытами зебр. Его помощницы несмело двинулись вперед, остановившись на границе, пролегавшей по полу в виде следа от раздвинувшейся стены – «Нас было трое, но даже жертва Ксанити не дала результата – Золотой Мост остался запертым, и мучения ее не принесли сладчайших плодов».

«ИИИИИИИИИИИИИХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-А!».

— «Что это?!» — полувопль-полусмех раскатился по лабиринту, холодными когтями впиваясь в наши сердца. Стоявшие в центра зала зебры вздрогнули и попятились, испуганно топоча черными копытами.

— «Поздно. Слишком поздно» — опустив голову, зебр виновато взглянул на меня, отводя слепые глаза – «Прости меня, Хавра. Я так ждал твоего прихода, так надеялся на нашу встречу… Но даже исполнив предначертанное, ты оказалась тут запертой вместе с нами. Зло пробудилось, и спасения нет. Пред неминуемой гибелью, сотнями алчных клыков готовой вонзиться в наши тела, испрашиваю я у тебя прощения, что ослепленный надеждой, задержал тебя. Быть может, чуть раньше ты бы успела спастись…».

Хриплый, клекочущий вопль раздался неподалеку, сменившись хрипением, вырывавшимся из разодранной глотки.

— «Нет, уже слишком поздно. Нам не спастись. Прощаешь ли ты меня?».

— «Слушай, Селах, или как там тебя…» — задрожав, я отступила в открывшийся зал, назад к золотистому шару. Его свет успокаивал хаотично мечущиеся мысли, но даже исходившая от него музыка была не в силах заглушить вкрадчивый шорох множества лап, несущихся по лабиринту – «Я тебя прощаю, хотя, в общем-то, стоило бы набить тебе морду за твои фокусы с этими моими украшениями… Но объясни, что это за hren?».

— «Зло!» — вновь развел копытами зебр, словно это должно было мне все объяснить. Стиснув зубы от накатившего на меня ужаса, я обернулась к золотистому шару – медленно вращавшийся в своем углублении, он казался очень тяжелым, но мое копыто неожиданно легко повернуло массивное украшение, испещренное извилистыми линиями орнамента.

— «Что-то происходит» — остановившись рядом с мной, зебр втянул в себя воздух. Подняв незрячие глаза, он принюхивался, словно обоняние заменяло ему нехватку прочих чувств – «Что-то необычное, чего не было раньше!».

— «Кнопки. Они…» — крутанув шар, я принялась внимательно наблюдать за висевшим в воздухе цифровым табло. Вслед за движениями моего копыта, оно становилось то ярче, то притухало, растворяясь в лучах голубоватого света, рождавшегося где-то под потолком – «Кажется, этот какой-то кодовый замок первого уровня, дающий доступ к более серьезной системе. Но поверхность шара просто огромная! Мы тут проведем не один день, чтобы найти правильное положение этой hueti!».

— «Я помогу тебе» — неожиданно улыбнулся полосатый жеребец, кладя копыта на камень – «Помоги мне. Будь моими глазами, Хавра, и мы отыщем путь!».

— «Надеюсь…» — пробормотала я, вздрагивая от каждого шороха. Наши копыта принялась вращать охотно крутившийся шар, и вскоре, к моему удивлению, нам удалось установить его в нужную позицию. Не было не щелчка, ни фиксации – просто неожиданно ярко вспыхнули кнопки цифрового табло, заставив меня удержать дернувшиеся ноги сосредоточенно сопевшего рядом Вонючки.

— «Получилось!» — я радостно пихнула его плечом, вновь выжимая из него робкую улыбку, впрочем, быстро исчезнувшую с очередным, раздавшемся неподалеку воплем – казалось, что буквально за ближайшим углом. Песок струился по желобу уже непрерывно, черной струей скатываясь по трясущейся глине. Однако радость оказалось преждевременной – кнопки по-прежнему расступались перед моим копытом, вновь формируя правильные ряды, стоило мне только убрать свою ногу – «Ох, нет… Не работает! Тут какая-то защита!».

— «Я чувствую…» — вздернув голову, зебр сосредоточенно ощупывал камень – «Я чувствую… Вот оно. Погляди-ка сюда».

Сунувшись вперед, я наконец заметила то, что нащупали копыта слепца – две узкие, похожие на гнезда прорези, притаившиеся среди бессмысленных линий орнамента, скрываясь от постороннего взгляда в игре света и тени. Они казались почти незаметными, но поднеся к шару правую ногу, я обнаружила, что они идеально совпали с ножнами, упрятанными под стальные щитки.

Очередной хохочущий вопль раздался от самого входа. Отбросив колебания, я выщелкнула молочно-белые клинки, и ткнула или в гнездо, подспудно ожидая удара или рывка – в конце концов, все знают, что нельзя просто так, безнаказанно, тыкать железкой в розетку…

— «Что? Что?!» — выкрикнул Сепах, слепо крутя головой. Ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать шелест песка и шорох приближающихся лап – «Что-то произошло?!».

— «Табло… Эта светящаяся штука, которую вы видели – она разделилась» — рявкнула я, в отчаянии глядя на расплывшийся кодовый замок. Разделившись на две панели, он задорно подмигивал мне ритмично вспыхивавшими кнопками – «Не могу дотянуться! Подержи-ка это!».

— «Ты доверишь мне свои Когти?!» — изумленно отшатнувшись, Сепах переборол себя, и приблизившись, осторожно прикоснулся к торчавшему в гнезде латному поножу, из которого я выскользнула, рванув ремешки на груди.

— «Ты вроде бы неплохой зебр, хоть и пугаешь меня до усрачки!» — рыкнула я, принимаясь нажимать обеими ногами на голограммы. Оказавшиеся вполне осязаемыми, они мягко пружинили под моими копытами – «Не знаю, смогу ли я это открыть. Но если удастся – хватай своих кобыл и бегите, ладно? Я задержу это, сколько смогу!».

Не отвечая, жеребец обернулся, и слепо вгляделся в мою пританцовывавшую возле кнопок фигуру. Казалось, он боролся с собой, но в тот момент мне было не до беспомощных помощников. Зебры отступали, и старшая изо всех сил ударила стальными ногами по широкой пластине замка, заставляя потайную стену встать обратно на место. Что ж, теперь мы очутились в настоящей ловушке, и мой выбор сузился до двух достаточно простых решений – открыть этот проклятый замок, или тихо загнуться тут, как и боялись стоявшие рядом зебры. Оглядевшись, я пробежала взглядом по изрисованным стенам, но ни на одной из них не нашла ни ответа, ни накарябанной где-нибудь подсказки, позволившей бы разгадать этот код.

«В конце концов, это логично» — животные мелькали перед глазами, но ни они, ни количество плодов на нарисованных деревьях, не являлись правильным кодом, с ходу отвергаемые ехидно подмигивавшим замком – «Зачем было бы вешать замок, и тут же, рядышком, укладывать ключ? А судя по тому, что он двойной… Ох, нет, уж пусть лучше он будет рассчитан на то, что вводить цифры нужно было двумя конечностями сразу!».

— «Мвалиму!» — взвизгнула одна из зебр. Несмотря на то, что шум превратился в едва слышное шипение, сквозь тонкие щели между каменными плитами уже просачивались первые черные песчинки.

«Думай, Скраппс, думай!».

— «Да отпирайся, ты!» — взревела я, в отчаянии обрушивая копыта на световые табло. Движимая подкатывающим к горлу страхом, я яростно ударила по кнопкам, подспудно ожидая, что копыта тотчас же срикошетят мне в лоб – такая шуточка была бы вполне в духе наших милых потомков – но вместо этого, мои ноги легко погрузились в какую-то щель, дырку, или просто отверстие в пространстве, исчезнув по самые бабки. Взвизгнув от ужала, я рванулась назад, со страхом ожидая увидеть обрубленные по самые венчики культи, но нет – копыта появились обратно, оставляя быстро угасавший, серебристый разлом, через секунду, растворившийся в воздухе.

«Это же… Магия!» — потрясенно прошептала я, глядя в разгладившееся, и абсолютно пустое пространство над шаром – «Люди, вы гении!».

— «Получилось?» — нетерпеливо окликнул меня зебр, вместе со своими помощницами, с надеждой глядевший на меня от торчавшего в шаре поножа.

— «Это же гениально! Код – он не нужен!» — обернувшись, я поглядела на замерших полосатых лошадок – «Понимаете, код не нужен вообще – отсюда такая игривость и все эти головоломки, больше похожие на аттракционы для детей и умалишенных! Нужно просто захотеть, как говорило однажды мне мое… Ладно, не важно. Погодите, я попробую раздвинуть для вас проход – кажется, эта штука способна растягиваться».

Расправив крылья, я вытянула их вперед, и долго примерялась, пытаясь расположить кончики сведенных вместе маховых перьев точно там, где несколько секунд над, полыхал серебристый разлом. Наконец, решившись, я выдохнула, и с резким криком шагнула вперед, вонзая кончики крыльев в ставший вдруг неподатливым воздух, тотчас же разводя их в разные стороны, словно взмахнувший руками пловец. Что-то сухо затрещало, и шар, до того неподвижный, осветился, выбросив из себя сноп голубоватого света, пучком тонких лучей обрисовавшего границы открывшегося перед нами прохода. Голубоватая сетка, отразившись от стен, сформировала перед нами решетчатый тоннель, бесшумно погрузившийся в дальнюю стену, в которой уже чернел короткий проход, ведущий в какое-то светлое помещение.

— «Бегите!» — рявкнула я. Истаяв в стене, лучи погасли, но проход вроде бы не собирался закрываться, когда по нему, осторожно ощупывая путь передними ногами, двинулся Сепах, черной тенью скользя к жемчужному свету – «Что стоите? Вперед!».

Я не знала, поняли ли меня зебры, занявшие место по обеим сторонам короткого коридорчика, но убедившись, что они и не подумали входить, сердито фыркнула, и растолкав тупых, полосатых лошадей, нервно крутивших неприлично лысыми хвостами, рванулась вперед, вслед за исчезнувшей фигурой Сепаха.

Проход закончился быстро, и не успела я сделать и четырех прыжков, как вылетела в небольшое, казавшееся стерильным помещение, состоявшее из белоснежных поверхностей, рубленными линиями переходивших одна в другую. Множество странных пультов с торчавшими из белоснежных поверхностей кристаллами ютились у каждой стены, примерно на уровне моей макушки. Похоже, их операторы были гораздо выше обычного пони – и на фоне их великанских размеров совершенно терялись десятки костей, аккуратными кучками лежавшие возле каждого пульта.

Но больше всего внимание привлекало возвышение в центре комнаты. Лежавший на нем исполинских размеров ложемент, чем-то похожий на крестообразный саркофаг, выполненный по чьей-то богатырской фигуре, был абсолютно гладок, и лишен каких-либо проводов или подключений, однако я чувствовала, что именно он был самой важной частью этого места.

«Приветствую тебя, гость» — раздался над моей головой механически-спокойный мужской голос. Не оглушавший, не пугавший нас ревом сирен, он четко, без малейшего акцента, проговаривал слова на новоэквестрийском, заставив меня удивленно икнуть, едва не подавившись собственным языком.

«Ты прошел в это место. Так скажи же пароль, друг, и входи».

— «Чееего?!» — признаться, при этих словах мои мозга заклинило не хуже старого, побитого жизнью движка.

«Пароль неверен».

— «Не может быть! Вот ведь…» — не выдержав, я робко хихикнула, с наслаждением втянув в себя воздух. Что-то знакомое, давно забытое, коснулось моих ноздрей, запахом манной каши и велосипедных шин, ароматом старого деревенского дома и грохотом колес электрички напомнив о давно ушедшем детстве и юности – «Тогда… Меллоун!».

«Пароль принят. Вход выполнен успешно. Приветствую вас…».

— «Хорошо. Молодец» — отвлекшись, я ощутила рядом с собой появившегося словно из неоткуда Вонючку. Остановившись чуть позади, он положил мне копыто на холку, одобрительно похлопывая меня по спине – «Я знал, что ты справишься. Знал! И спасибо тебе… Звездный Зверь».

— «Что ты имеешь в ви…» — договорить я не успела. Копыто, до того расслабленно хлопавшее меня по загривку, вдруг резко скользнуло вперед, крепко хватая меня за шею, а вторая нога слепого жеребца неожиданно сильно обхватила мой подбородок.

— «Звездам нет места на земле!» — прошипел мне на ухо торжествующий голос. Моя голова резко дернулась вперед и налево…

Боли не было. Совсем.

Я упала там же, где и стояла – как подрубленное дерево, мешком оседая на каменный пол. Тело не ощущалось – казалось, что оно вдруг исчезло, вместе с тугим щелчком, испарившись из этого мира. Последний самостоятельный вздох прозвучал тихим стоном, невысказанной жалобой, и затих, сменившись едва слышным сопением, редким и нерегулярным.

— «Звездам нет места на земле!» — вновь, торжественно провозгласил Сепах. Не способная даже ответить, я с трудом ворочала языком, стараясь произнести хотя бы слово, но увы – все, что лежало ниже верхней губы, просто исчезло, испарилось, оставив болтаться в пространстве еле двигавшийся язык.

«Спинальная травма. Сломана шея. Думаю, ты знаешь, что это означает, правда?».

Знакомый голос вновь раздался у меня в голове. На этот раз он звучал гораздо громче, и теперь до боли напоминал мой собственный голосок.

«ЗА ЧТОООООО?!» — рванулся из меня безмолвный крик – «За что… Вот так вот…».

«Наверное, он просто не любит пони» — услужливо подсказала мне Я – «А может, встал не с той ноги. Или передумал. Признаться, мне так интересно, зачем же ты впустила его в это месте, но увы, рассказ придется ненадолго отложить».

«ПОМОГИТЕ! Кто-нибудь!».

«Ой, да ладно! Тебя ведь все равно никто не слышит» — насмешливо фыркнул мой голос. Придвинувшись, музыка вновь усилилась, наигрывая в моих ушах, и мне вдруг показалось, что некая часть моего сознания подпевает в такт древнему ритму. Поклонившись моему лежащему телу, зебр отправился на прогулку по залу, с интересом оглядывая все – от обтянутых полуистлевшей материей и обрывками кожи костей, до разноцветных кристаллов, настороженно притухавших при его приближении – «Вот стоило оставить тебя всего на пару часов – и тебе уже свернули шею, словно глупому курчонку. И ты еще считалась способной пони? О, как измельчал ваш род!».

«Помоги… Мне…».

«Увы, увы. Я – всего лишь голос в твоей голове, не забыла?» — насмешливо сказала себе Я, отыгрываясь за все угрозы, за сотни таблеток, проглоченных когда-то в попытках избавиться от наваждения – «И все происходящее мне кажется очень и очень забавным. Но и справедливым».

— «Наконец! Наконец-то свершилось пророчество Серви!» — обойдя по кругу всю комнату, полосатый жеребец поднялся на дыбы, раскинув в стороны копыта, в очередной раз демонстрируя этот загадочный, отдающий религиозным душком, жест – «Истлевшие трупы тех, кто смеялся над святым словом, сейчас – ничем не отличаются от костей тех, кто был в этом месте задолго до меня! Звездный зверь побежден, и сокровищница тайн – Золотой Мост – открыта для праведных! Для того, кто не убоялся, кто был хитер и храбр! Для того, то победил!».

Странно, покачиваясь в каком-то мистическом, религиозном экстазе, он совершенно не опасался того Зла, что пыталось проникнуть в оставшуюся позади дверь.

«Зла? Ох, наивная, несмышленая дурочка. Не тревожься. Все будет хорошо. Скоро все будет хорошо».

«Правда?».

«Обещаю. И мы останемся с тобой вдвоем – навсегда».

— «Хранитель! Ты, кто стоит на золотом мосту, отделяя живых от мертвых! Яви мне свои секреты!».

«Внимание! Антропометрические данные пользователя не соответствуют данным, введенным при инициации сессии» — вежливо оповестил голос ВИ[16] закрутившего по сторонам головой полосатого жеребца – «Необходим повторный вход. Ты прошел в это место, пользователь — так скажи же пароль, друг, и входи».

— «Нет! Слишком рано! Слишком-слишком рано…» — опустившись на все четыре ноги, зебр начал бегать по кругу, шелестя развевающимся балахоном – «Что-то не так. Хранитель не чувствует Зверя – но она тут, я слышу ее дыхание… О, а что значит «пользователь»? Отвечай!».

«Пользователь – существо, использующее данную систему. Внимание! Антропометрические данные…».

— «Ага! Пользователь! Это же шифр!» — если бы я могла, то захохотала бы в голос над этим дикарем. Глазурь образованности сползала с него, обнажая скрываемую до поры гримасу туземного аборигена – «Тот, кто пользует! Это же ритуал! О, радость победы, взволновавшая мои ба, ка и су, совершенно затмила мой разум, как когда-то затмились глаза! Нгала!».

Услышав выкрик полосатого жеребца, в комнату ворвалась молодая зебра, истово вглядываясь в слепую морду. Обернувшись, Сепах распахнул балахон, и развернув к себе задом помощницу, навалился ей на спину, резким рывком проникая в содрогнувшееся под ним тело.

— «Видишь, Хранитель! Я – пользователь! Я могу осчастливить сто девственных верблюдиц и зебр!» — гордо провозгласил полосатый, ритмично долбя своим тазом пытавшуюся вырваться из его копыт помощницу. Не в силах отвести глаза от болезненно сокращавшегося, полосатого живота, принимавшего в себя фанатично горланящего что-то зебра, я ощутила, что окружающая меня реальность начала уплывать, медленно раздваиваясь перед моими глазами.

«И этим существам ты открыла дорогу?».

«Внимание! Антропометрические данные пользователя не соответствуют данным, введенным при инициации сессии. Необходим повторный вход. Ты прошел в это место, пользователь — так скажи же пароль, друг, и входи».

— «Нет? Ты не удовлетворен, Хранитель?» — Наконец, отбросив вскрикнувшую в последний раз зебру, громко и звучно произнес Сепах, поднимаясь на задние ноги, и прижимая передние копыта к груди – «Погоди-ка… Она же что-то пробормотала, когда зашла в это место. Зверь хитра… Что же она сказала? Меллока? Меллорин? Ме… Меллоун!».

«Пароль принят».

— «Вот! Воооот!».

«Внимание! Антропометрические данные…».

— «Пхуду!» — в отчаянии выругался зебр, обрушивая копыта на лежащий перед ним череп – «Чего ты хочешь, страж? Ты жаждешь жертвы? Так бери же ее! Нгала, Сиита – ко мне!».

Из темневшего зева прохода, на фоне ярко освещенной комнаты казавшегося совершенно черным, несмело выглянула вторая помощница жреца. Она была явно испугана, и не спешила подойти к своему учителю, со странной смесью ужаса и недоверия оглядывая украшенные золотом, белоснежные стены. Первая же, лишь парой мгновений назад закончившая получать свой первый, хотя и не слишком традиционный урок «компьютерной грамотности», так и капавшей у нее из-под голого хвоста, улепетывала что есть мочи, едва не сбив с ног свою ошарашенную товарку.

— «Предательницы! Так-то вы выполняете мою волю?» — прошипел зебр, быстро подходя к дрожащей кобыле – «Быстро! Подойди к этой купели, и предложи себя Хранителю!».

— «Мвалиму! Мими мина хофу…» — прошептала полосатая кобыла. Постояв и немного утвердившись духом, она скинула плащ, и медленно подошла к ложементу, остановившись возле странного углубления, размером наводящим на самые недобрые мысли. Поднявшись на задние ноги, она прижала облаченные в сталь передние ноги к груди, похоже, и не подозревая, что сзади к ней приближается укутанная в балахон фигура, держа в зубах острый обсидиановый нож.

«Беги, дура. Он убьет вас всех!».

Увы, зебра не шелохнулась. Прошептав что-то, она глубоко вздохнула, и в тот же момент, охнув, согнулась, когда черное лезвие с глухим стуком пробило ей спину, войдя между двигавшимися механизмами. Поднявшись к ложу, Сепах придержал свою ученицу – хватая ртом воздух, та силилась закричать, но зебр вновь чиркнул ритуальным ножом, и еще долго держал содрогавшееся полосатое тело, заботливо запрокидывая голову умирающей жертвы, дабы не пролить ни одной капли мимо. Стекавшие по стенкам алые струйки мгновенно впитывались в белый материал, едва заметно мутнеющий там, где на него попали карминовые брызги горячей крови. Наконец, угомонившийся жрец отшвырнул свою жертву – упав, зебра скатилась со ступеней, упав неподалеку от меня. Бессильно раскинувшиеся ноги, укрытые серебристым металлом, бессильно дернулись, и затихли.

— «Предательницы!» — вновь прошипел зебр, свирепо глядя на темный провал входа своими незрячими глазами. Вторая ученица исчезла, и мне оставалось лишь надеяться, что она сможет выбраться из этого места до того, как ее найдет этот сумасшедший фанатик, или сожрет та чернота, что наступала на нас из недр проклятого лабиринта – «Но это еще не конец! Разум возобладает над отравленным шепотом звезд! Нужно только подумать. Нужно… Ну конечно же! Конечно!».

«Ну, вот и все. Не пугайся – все шло именно к этому» — заметил уже знакомый мне голосок. Казалось, что призрачное копыто мягко гладило меня по волосам, проходя по спутанным прядям гривы – «Ты долго бегала от пророчеств, но однажды мудрое существо сказало «Когда Бог желает, чтобы тварь его встретила свою смерть в некоем месте, то так направляет он желания сей твари, что они ведут ее в назначенное место».

«Иоанн… Златоуст. Послание… Римлянам».

«Верно» — обсидиановый нож вновь появился в поле моего зрения. Удара я не почувствовала – только содрогание онемевшего тела. Моя голова бессильно болталась, перекатываясь вслед за умирающей плотью. Сияющий ложемент приближался покачиваясь в такт шагам волокущего меня зебра – «Не бойся. Я буду с тобой».

I've been here for a million years, [17]

Through the joy,

Through the tears.

But when I am gone this will go on,

The circle starts again.

Музыка, звучавшая до того подобно фону, усилилась. Я слышала красивую мелодию, созвучия которой заставляли мое сердце забиться чаще, наперекор всему – полученной травме, накатившей апатии, кислородному голоданию и медленно приближавшейся смерти. Я попыталась было… Но нет, тело больше не слушалось. Оно больше не будет слушаться меня — никогда.

I've watched the mountains rise from dust,

Saw the gold return to rust.

I had cried when the oceans died,

And the circle start again.

Слепец напрягся, и мощным рывком забросил меня в блестящий металлом интерфейс подключения, суетливо ощупав каждый кусочек умиравшего тела. Отошел, и поднявшись на задние ноги, раскинул передние, словно танцор.

«Обнаружено новое подключение. Инициализирую сессию».

— «Вот! Воооот!» — удовлетворенно закивал Сепах, опускаясь на все четыре ноги – «Кровь Звездного Зверя! Вот оно, чудодейственное средство, усмиряющее самых дивных существ!».

I was here when the world began to turn,

Kissed the sun as it started to burn.

The whispering at the reckoning said
"The circle starts again".

«Внимание. Инициализация сессии прошла успешно. Добро пожаловать, Соловей».

— «Соловей? Хмммм…» — заинтересовался укутанный в балахон зебр – «Ну, пусть будет так. Теперь, яви мне свои тайны. Кровью Звездного Зверя, побежденного мной — повелеваю тебе, Хранитель!».

The moon was rising from above,

I caught her eye and thought it was love.

But she turned her back, the sky went black,

And the circle starts again!

«Внимание! Обнаружена угроза жизни пользователя. Желаете инициировать защиту?».

— «Шеее… ла… йу…» — прошептали немеющие губы. «Желаю!», прокричал гаснущий разум, мечась в умирающем теле. До крика, до ужаса, в этот момент я не хотела умирать! Только не так! Только не тут! Только не сейчас, когда так много оказалось завязано на меня. Прозрев, я окинула взглядом эти бесчисленные нити, на мгновение узрев бесчисленные узелки, связывавшие меня с множеством пони, — и вновь закричала, заходясь в беззвучном крике – «ХОООООЧУУУУ!!!».

I danced through castles made of stone,

Walked the desert sands alone.

In the midnight hour you feel the power,

And the circle starts again.

— «Угроза?» — зебр огляделся, скользнув взглядом по пультам и лежащими рядом с ними костям – «Ах, наверняка это стражи были разбужены вкусом свежей крови. Да, сила Звездного Зверя велика! Долгая смерть, как и положено сильному чудовищу, делает тебе честь, и я благодарю тебя, Зверь. Но тем знаменательнее моя победа».

«Ответ отсутствует» — вежливо оповестил нас голос ВИ. Наклонившись, ложе приподнялось, и моя мотнувшаяся голова уставилась на ослепительный свет, в который превратился сияющий серебром потолок. Окружавшие меня стенки ложемента сдвинулись, охватывая мою бессильно распластанную фигуру, и приподнявшись, заключили меня в саркофаг из белоснежного металла, испещренного извилистыми янтарными линиями – «В связи с угрозой жизни и здоровью пользователя, принято решение об оказании помощи в автоматическом режиме. Событие занесено в память для информирования Смотрителя. Удачного вам дня, Соловей».

— «Что? Нет! Остановись, я приказываю тебе!» — громыхнул, поднимаясь на задние ноги, Сепах. Метнувшаяся вперед нога блеснула обсидианом зажатого под копытом обсидианового ножа, опускавшегося между медленно сходившимися створками, и в последний раз ударила ускользавшее от фанатика тело, вызвав к жизни новый веер из алых брызг. Сияние, проникавшее сквозь толстую крышку уютного гроба затопило мой взор, а в ушах уже гремела победная песнь, заставляя уходившую душу метаться в сладком восторге, подпевая гремящим словам.

Now the question falls to you, my friend:

No beginning has no end.

Will we ever learn? Will the world still turn?

Will the circle start again?!

«Ты было право, мое сумасшествие. Это и вправду совсем не страшно».

---

— «Скажи, ты и вправду так хочешь жить?».

— «Да».

— «А зачем?».

— «Семья. Дети. Доверившиеся мне пони. Весь этот мир».

— «Они могут прожить и без тебя. Они проживут без тебя».

Темнота. Даже не темнота – полумрак. Я медленно плыла по абсолютно черному морю. Лишь фонарь болезненно-желтой луны нависал над черной чашей небосклона, отчего окружавший меня мир казался безграничным, но в то же время имеющим темные стены.

— «Ты не сможешь быть с ними вечно. И пытаясь их удержать, ты будешь терять их, одного за другим».

Тело не слушалось. Последними отказали глаза, теперь неподвижно глядевшие в темные небеса. Голова едва заметно покачивалась на черных волнах, в такт едва заметным волнам.

И где-то внизу ощущалась громада бездны.

«Это она?».

«Да, но не бойся. Вечность не может повредить тому, кто от нее не бежит» — голос был вкрадчив, и лишен признаков пола – «Если хочешь, ты можешь остаться. Уснуть под присмотром внимательных глаз. Я обещаю, уйдут все тревоги и горести, печали и страх».

«А что же останется?».

«Только покой. Соглашайся».

«Я не могу. Извини».

«Тогда и я не смогу помочь тебе, Соловей».

«Это шантаж?» — усмехнуться уже не получилось. Лишь подсыхающие в неподвижном воздухе глаза – вот и все, что осталось мне от моего тела, но и они не несли в себе боли. Только легкий дискомфорт. Зачем этому ВИ уговаривать меня согласиться – и на что? Что значит «остаться»? Криосон? Какой-нибудь перенос сознания? Переделка в киборга? Зная технологии ушедших от нас людей, я не удивилась бы и подобному исходу. Но для чего?

«Ты необычна. Непонятна. Интересна» — не стал скрывать голос. Что такое обнаженность тела по сравнению с обнажением мыслей? Здесь не было необходимости лгать или скрываться, ведь все мое нутро, наверное, кроме души, было выложено на всеобщее обозрение. Голос не торопился – что для машины века?

«Интересна? Так я нарвалась на ИИ?».

«И сказанное тобой лишь разжигает мой интерес».

Очередная волна была чуть больше остальных. Она приподняла мое тело, нарушив то ощущение покоя, что понемногу укутывало меня своими теплыми объятьями. А что, если и впрямь… Теперь я понимала, как чувствовал себя Древний. Но увы, в отличие от него, я не держала на груди спящую пегаску, ради которой хотелось бы жить.

Что-то жесткое ткнулось мне в спину.

«Прости, но я не могу. Знать, что где-то растут мои дети, оплакивая пропавшую мать, будет невыносимо. Я нужна им».

«Это неверно. За все время твоего пребывания в этой местности, ты не предприняла ни одной попытки установить с ними контакт».

«Потому что я хреновая мать! Но я хочу, я могу стать лучше!».

«В твоих рассуждениях нет логики. Ты собиралась продолжить свое существование, наполненное самодеструкцией, но при этом мысли о сопутствующей ему опасности и семье не вызывали у тебя такого непринятия возможности ранней биологической смерти».

«Потому что если я погибну, то не смогу больше мучаться от осознания того, что мои дети страдают без меня, неужели непонятно? Наверное, я уже мертва, а это – все одно огромное чистилище. В нем нет ни серы, ни пламени, ни каких-нибудь рогатых чертей при дымящих котлах…».

«Да, с этим ты бы справилась. Не сразу. Но мои расчеты показывают, что ты бы нашла, чем заняться в нарисованном твоим воображением месте».

«Да. Прости. Но тут и вправду чистилище. По всей твоей сути, которую так и не поняли верующие. Только в таком месте можно остаться наедине с самим собой – и держать ответ за грехи».

«Интересная концепция. Мы могли бы поговорить о ней, как и о многом другом. Оставайся».

«Послушай, зачем ты уговариваешь меня? Мне сломали шею, так?».

«Да, это так».

«Тогда зачем уговоры? Я уже мертва, понимаешь?!».

«Понимаю» — голос был абсолютно спокоен. Такой всепонимающий. Такой беспристрастный.

«Прости».

«Еще одно интересное понятие. Ты могла бы разъяснить, что понимают под ним существа твоего вида».

«Понимаю».

И вновь плеск волн. Моя голова почти неслышно стукалась обо что-то твердое, но повернуть ее и увидеть, что же мешало мне и дальше плыть, повинуясь воли волн, возможности не было. Как не было и возможности моргнуть. Идеальный кабинет для допросов, в котором подозреваемый, следователь и адвокат присутствуют одновременно, в одном и том же лице.

Машина молчала. Машины умеют ждать.

«Я не хочу оставаться тут, понимаешь?» — беззвучно вопросила я луну.

«Лучше убей. Или просто прекрати поддержку жизненных функций — и все закончится само собой. Скоро откажет дыхательный центр, и сердце остановится. Все закончится не слишком быстро, но… Я потерплю. Не только ты умеешь ждать. Но знай – если я выберусь отсюда, то не оставлю произошедшее без внимания».

Луна не ответила. Светила, как и звезды, редко отвечают глупцам. Впрочем, как говорят, столь же редко они отвечают и мудрецам, и почему-то, именно эта мысль наполнила меня странной умиротворенностью, примиряя с тем, что произошло.

«И что же ты сделаешь?».

«Я разыщу того зебра. Найду эту тварь. А потом… Потом я разыщу тебя, где бы ты ни был, понятно?».

«Для чего же?».

Плавающее в воде тело приподнялось, запрокидывая беспомощно мотавшуюся голову. Что-то постукивало и двигалось подо мной, словно поток мелких камней, весело бегущих с горы. На мгновение, мои глаза и нос очутились под темной водой, являя моему взгляду безграничную черноту, скудно освещенную болезненным, желтовато-белым светом, просачивающимся сквозь поверхность неподвижного моря – мне показалось, что я даже смогла разглядеть что-то непередаваемо огромное, лежавшее за пределами света и разума. Но дернувшееся тело вновь взмыло над поверхностью темной воды, и с глухим шлепком упало в кучу водорослей, принявших его в свои

«Играйся. Пугай. Но знай, что когда я найду тебя – я лично вырву твои провода! Один за другим!».

«Ты не изменишь своего решения?».

«Клянусь!».

«Значит, я помогу тебе, Соловей. Но взамен…».

«Все, что угодно!» — казалось, в тот момент, мной двигала и говорила сама надежда – «Но с оговорками, так и знай!».

«Это учитывалось при экстраполировании заданной ситуации» — пронзительно и противно взвыл ветер, зашуршав мокрыми прядями. Тело вновь подпрыгнуло и дернувшись, упало в темную воду, запутавшись в гибких зеленых листьях, медленно потянувших его на дно – «Я помогу тебе. Но так, как я посчитаю необходимым. Я помогу тебе – а ты поможешь мне, а также выполнишь то, на что я, увы, не способен».

«Что ты имеешь в виду?» — останавливающееся сердце дрогнуло, и вновь начало свой разгон, барабаном стуча в груди, выламывая удерживающие его ребра – «Что я должна буду сделать?».

«Ты дашь покой той, что жаждала бури» — волны вздымались все выше, подбрасывая на своих горбах ненадежный островок из зеленых растений.

«Чееего?!».

«Ты примешь в себя ее грехи» — что-то зашевелилось подо мной и вокруг меня, не показываясь на глаза. Что-то опасное. Что-то хищное.

«Эй! Ты чего там задумал, железяка?!».

«Ты понесешь в себе семя бури — и лишь посадив его, лишь взрастив, сможешь встретить меня вновь».

«Я передумала!».

Черное небо лопнуло, проливаясь чернильным дождем. Океан качал кучу водорослей, все крепче обвивавших беспомощное тело. Молнии расчерчивали небосвод, затмевая собой луну, проглядывавшую в разрывах клубящихся туч.

«Не бойся. Я слежу за тобой» — торжественно провозгласил мой собственный голос. Шипевшие теперь без остановки, молнии сложились в огромный образ, нависший над темным миром, и пристально вглядывающийся в океан. Выжгли его на сетчатке дернувшихся, и медленно моргнувших глаз – «Поэтому выбора у тебя нет, понимаешь? Мы всегда будем вместе!».

«Нет… Нет-нет-нет-нет! Я не сумасшедшая!».

«Конечно же нет, милочка!» — смех в этом голосе можно было с полным правом назвать маниакальным. Водоросли вновь зашевелились, но теперь движение не прекращалось – и что бы под ними ни скрывалось, оно явно направлялось ко мне.

«Проснись. Ты в порядке?» — на миг прекратившись, шевеление взорвалось ошметками листьев, разлетевшихся во все стороны, подобно осколкам снаряда. Медленно, но затем все быстрее и быстрее, стальные манипуляторы поднимались из толщи воды. Ржавые, покрытые ноздреватым налетом и отложениями, они походили на призраки погибших кораблей, с неумолимым напором воздвигая вокруг меня забор из своих проржавевших, искореженных тел – «Проснись. Почему ты дрожишь?».

Сплетаясь, молнии оплетали мир. Ветер взвыл, но еще громче был мой крик, когда скрежетнув проржавевшим железом, скрюченные конструкции вздрогнули – и наклонившись, рванулись к моему распяленному в водорослях телу.

---

Солнце быстро опускалось за верхушки вековых сосен, черневших вокруг каменистого холма, на котором стоял Олд Стамп. Темнело в этих краях довольно быстро, поэтому сновавшие тут и там земнопони лихорадочно доделывали дневные дела, чтобы с наступлением темноты запереться в убогих своих хатках или землянках, сообщаясь с набегавшимися, как и они, родственниками, готовясь вкусить заслуженный отдых. Самые неугомонные все еще сновали по поселению, делясь новостями или глазея на смену патрулей, поблескивавших металлом в зимнем воздухе вокруг бурга, а то и забегая в общинный дом, который местные называли «дворцом», для того, чтобы послушать ютившихся там пегасов. Разложив спальные мешки на каждом балконе, на каждом кусочке деревянной галереи, опоясывающей второй этаж этого высокого строения, они занимались своими делами, нимало не смущаясь таращившихся на них аборигенов – за прошедшее с нашего прибытия время крылатые легионеры привыкли к такому вниманию, наверное, мало чем отличавшемуся от открытости, присущей пегасьим общежитиям или коммунам. Но кое-кто был озабочен и иными проблемами – угнездившись на коньке одной из землянок, я задумчиво глядела на парочку лохматых подростков, словно бы ненароком, один за другим, шмыгнувших за ближайший амбар. На их беду, они выбрали хорошо просматривавшееся с моего места укрытие, и я с каким-то отстраненным интересом глядела на сплетающиеся на фоне большого сугроба тела, лихорадочно задиравшие трепетавшие хвосты. Однако ж… А разве можно было и так? Ну, тут они нас обскакали, дикари несчастные… Нужно будет Графиту показать – пусть знает, что жена у него не безногая, и тоже кое-что могёт!

— «Могу я тебя кое о чем спросить?».

— «Tvayu j mat!» — отшатнувшись, взвизгнула я. Раздавшийся над моим ухом вкрадчивый голос серого жеребца заставил меня вздрогнуть, и заполошно взмахнув копытами, сверзиться со своего насеста, съехав в холодный сугроб. Показавшаяся над краем крыши голова земнопони иронично обозрела мою отплевывающуюся от снега тушку – «Равикс, козел! Н-не смей меня больше так пугать!».

— «И в мыслях не было» — ехидно заверил меня белогривый, всматриваясь туда, откуда я, совсем недавно, смущенно отводила глаза – «Ну ты погляди! Уже третий подход, наверное? И не прячутся почти… Эти двое совсем сошли с ума со своей юношеской влюбленностью, несмотря на то, что их семьи враждуют уже не первый век. Жаль, что все может закончится не слишком приятно».

— «Ох, да ладно! Мне казалось, что эта сказка была написана давным-давно, и уже самые тупые извлекли из нее полезный урок!».

— «Не всегда» — покачал головой жеребец, умащиваясь на покинутом мной месте, и с видом мецената, жертвующего остатки своего состояния для детей-инвалидов, протягивая мне переднюю ногу – «Это новое поветрие, новая идея, распространяемая одним хулиганистым скальдом, набрала слишком много сторонников, утверждающих, что знание прошлого ничем не поможет своим детям в будущем. Отсюда и результат».

— «Понятно. «Без знания прошлого нет будущего» — думаю, эта мысль актуальна и сейчас» — вскарабкиваясь по приставной лесенке-доске, буркнула я, пинками сгоняя серую задницу со своей половины укрытого соломой плаща – «Ничто не ново под луной. Потомки действуют так же, как предки, разделяя их неудачи, и повторяя все их ошибки, в то время как молодежь переносит эту фразу с опосредованного на чувственный опыт, и радостно гогочет всякий раз, увидев что-то новое, паровоз или самострел. Вот, мол, как мы были правы! Предки не встречались с новыми вызовами, и не могут нам ничего подсказать!».

— «Мир меняется, а пони в нем остаются все те же» — согласно кивнул белогривый, внимательно разглядывая мою щеку – «Но думаю, ты поняла, о чем речь, даже несмотря на целый поток умных слов, высокопарно описывающих простые понятия».

— «Вот ты козлина… Ладно, что ты хотел узнать?».

— «Я хотел узнать, за что ты собираешься платить такие большие деньги, Раг» — без обиняков высказался Равикс, вальяжно разваливаясь на покатом коньке, словно и не замечая своей неудобной позы – «Пять сотен грифоньих талантов за голову каждой из этих двух зебр, и тысячу – за живых? Признаться, ты можешь гордиться – теперь ты прочно вошла в местный эпос как самая сумасшедшая кобыла по эту сторону великой реки».

— «Спасибо. Польщена».

— «И все? Даже не расскажешь, чем вызвана такая награда? Они что, наступили тебе на хвост? Обозвали «пятнистой»? Плюнули в пиво?».

— «Ты сейчас интересуешься как праздношатающийся бездельник, Равикс?» — сварливо поинтересовалась я. Дергавшаяся, словно два эпилептика, парочка разлепилась, и с веселым смехом рухнула в сугроб. О, как хорошо я представляла это ощущение сладости запретного плода, упавшего, наконец, перед твоими копытами! И как хорошо понимала, что через какое-то время, на смену ей придет ощущение давно приевшейся привычки – «Или хочешь сам вступить в гонку с теми, кто позарится на эти серебряные прутки?».

— «Я работаю в одиночку» — фыркнул тот, продолжая буравить взглядом мою переносицу. Дыхание земнопони смешивалось с моим, и мне казалось, что зимний воздух бурлит и играет, донося до моего рта каждое движение его губ – «Лишь однажды я ходил с солдатами, риттером и деревенской толпой на дракона, и признаться, не хочу вновь повторять ту же ошибку».

— «Что, не смогли разделить добычу?».

— «И это тоже. Хотя перед этим тварюга прибила перьеголового идиота, бросившегося на нее в своем доспехе, и с халбердом, после чего разобралась с гвардией какого-то придурка из соседнего грифоньего городка. Хитрые были бестии, и использовали мудреную технику, до которой эти грифоны большие охотники. Ну, а остальных разогнал уже я сам. Но неважно. Так что же до ответа на мой вопрос?».

— «А это неважно, Равикс» — хмыкнула я, царапнув того хитрым глазом, что, впрочем, не произвело на него никакого впечатления. Солнце почти зашло, и мы с интересом проводили прошмыгнувшую в сгущающейся темноте парочку, обдавшую нас запахом юных, разгоряченных тел – «Как не важно и то, что именно сделали они мне. Но не имея возможности охотиться за ними самостоятельно, я послала на их поиски гораздо более искусных охотников – пять сотен полновесных грифоньих талантов. Посмотрим, как теперь они спрячутся в этих местах!».

— «Не хочешь рассказать, что же именно у вас там случилось?».

— «Будешь много знать – скоро состаришься».

Нет, я не хотела, и не собиралась рассказывать, как выбралась из той пирамиды. Не ему, и вряд ли кому-то вообще, кроме нескольких пони, одной из которых будешь ты, Твайлайт. Я выбралась из нее под шелест пара, взметнувшегося к потолку белой комнаты Золотого Моста, когда открылась крышка того странного интерфейса подключения к древним машинам, больше похожего на саркофаг. Вывалившись из него, я пришла в себя лишь через какое-то время, обнаружив себя в углу, под одним из пультов — прикрывшись крылом, я долго кричала при виде нескольких черепов, глядевших на меня своими пустыми глазницами. Сваленные в одном месте, они были сильно повреждены тяжелыми ударами, раздробившими кости челюстей, и рассыпавших вокруг зерна вылетевших из кости зубов, словно кто-то намеренно раскрошил эти останки в поисках чего-то ценного, спрятанного в головах усопших.

— «Все закончилось. Это был сон. Просто сон» — раз за разом, я шептала себе эти слова, вслушиваясь в затихавшее шипение рассеивавшегося в воздухе пара. Сжавшись под расправленными крыльями, я старалась даже не моргать, ведь стоило мне только закрыть глаза, и передо мной вновь возникали проржавевшие, изогнутые манипуляторы – трясущиеся от злобной радости, они жадно бросались вперед и вниз, с глухим стуком вонзаясь в живую плоть, и скрежеща, поднимались обратно, усеянные клочьями мяса, с белевшими среди них обломками костей. Наверное, все это было лишь плодом моего больного воображения, но мне кажется, я еще не раз буду просыпаться в холодном поту, видя над собой обеспокоенную морду мужа, разбуженного моими всхлипываниями и криком.

Но ко всему, наверное, можно привыкнуть. Пар, сочившийся из невидимых глазу пор на поверхности белого материала, из которого состоял саркофаг, рассеялся, и на комнату опустилась какая-то странная, тревожная тишина – казалось, древние машины вновь возвратились к напряженному ожиданию, готовые откликнуться по первому зову зашедшего сюда человека. И тем страннее было то, что они откликались на мой зов.

«Погоди. А эти черепа?» — остановила я себя, оглядывая из-под опущенного крыла белое помещение, и раз за разом натыкаясь взглядом на компактные кучки костей. Некоторые были рассыпаны, некоторые – до сих пор прикрыты лысыми, истлевшими шкурками черного цвета, но что странно – ни один из скелетов не имел даже намека на рог – «Они лежат так странно… Возле каждого пульта. Неужели кто-то проник сюда, и смог обнаружить, как действуют эти странные вычислительные комплексы?».

«Хмпф!» — вскрикнув, я отшатнулась, ударившись плечом о скругленный угол одного из пультов, услышав ироничное хмыканье, раздавшееся у меня между ушей – «Судя по косточкам – очень даже и обнаружили. Вот только выбраться обратно не смогли. Или не захотели».

— «Это… Это ты?».

«Можно подумать, ты ожидала Лику Распутницу из Звездного Шпиля!».

«Фуууух… Это ты, мое больное воображение! Значит, меня не убили? И это не мой клон?» — осторожно выдохнув, я позволила себе немного расслабиться, и опуститься попой на что-то мягкое, ткнувшееся мне под задние ноги, но тотчас же вскочила, когда кольца на моей правой задней ноге звякнули, ударившись о бессильно откинувшуюся, стальную конечность.

«Судя по истеричной реакции на все произошедшее – нет, и увы, это все же ты».

«Издеваешься… Значит, я и впрямь сошла с ума» — обернувшись, я с содроганием рассматривала лежащую у моих ног зебру. Различия в анатомии были не слишком существенными, хотя в тот момент, меня больше заинтересовали надетое на ней, загадочное устройство, нежели широкая рана на шее, из просвета которой виднелись кольца перерезанной трахеи, или черные и белые полоски, пикантно подчеркивавшие бесстыдно белевший живот. Залитые подсыхающей кровью шестеренки и тяги негромко чавкали, когда я снимала его с уже холодного трупа – удар пришелся между позвонков, с хирургической точностью перерезав спинной мозг и сухожилия позвоночника, однако под сталью обнаружились обычные зебринские ноги – излишне потертые, правда, и с многочисленными мозолями, набитыми неудобным железом. Однако все говорило о том, что они никак не могли быть протезами, как, впрочем, и каким-нибудь древним артефактом – столкнувшись с технологиями ушедших от нас людей, я не допускала мысли о том, что они могли изготовить что-то настолько грубое, хотя и эффективное — этого не признать было нельзя. Пусть поршни были и не отлиты, а выточены на каком-то примитивном токарном станке, и покрыты какой-то запачканной кровью смазкой, больше похожей на самый обычный солидол, а шестерни – недостаточно разработаны, и забавно пощелкивали при движении, двигались эти латные поножи достаточно легко, с сообщаемой им механизмом солидной инертностью. Поколебавшись, я пересилила себя, и после долгих попыток, все-таки влезла в заляпанные свернувшейся кровью помочи, стараясь не думать обо всей этой заумной машинерии, тягах и шестернях, скользящей в опасной близости от моего загривка. Вес этого устройства оказался неожиданно приличным, но хорошо сбалансированным, хотя мне постоянно хотелось сдвинуть эту штуковину ниже к спине, чтобы не натирать занывшие с непривычки мышцы плечевого пояса, которых у пегасов было раза в два больше, нежели у других представителей разноцветного народца. Морщась и вздрагивая, я прошлась по комнате, старательно обходя разбросанные кости, привыкая к новым ощущениям – поножи и вправду натирали, а еще – они были немного толще обычных подков, и оттого меня не покидало ощущение, что я превратилась в самую настоящую жирафу, вынужденную неуклюже скакать на негнущихся передних ногах. А еще…

— «Blyad!» — пискнула я, выражая этим старым ругательным словом несогласие с окружающей меня реальностью, весело ткнувшейся мне прямо в нос, вместе с перевернувшейся вверх тормашками комнатой. Понемногу успокаиваясь, я чересчур увлеклась новой игрушкой, позволившей мне не думать о кошмарах, еще недавно терзавших мой измученный травмами и кислородным голоданием мозг, и была за это наказана, навернувшись прямо возле возвышения, на котором лежал саркофаг, зацепившись обутым в сталь копытом за валявшийся неподалеку череп. Хлопнувшись на спину, я перевернулась, схватившись за нос, но тотчас же отдернула стальное копыто, из которого, грозно сверкая в мою сторону довольно острыми гранями, топорщились пирамидки стальных когтей. Выскочившие из боковой поверхности накопытника, они крепились к нему короткими, похожими на фаланги пальцев штангами, каждая из которых была прикрыта изогнутым, трехгранным когтем, размерами не уступавшим здоровенным грифоньим царапалкам. В отличие от последних, их передняя грань была широкой и плоской, в то время как две остальные сходились под острым углом, формируя что-то, что неприятно напоминало лезвие широкого и короткого ножа. Загнутые, крючковатые кончики их обещали много страданий любому, кто попадет под удар этих странных штуковин, а приятный синеватый отлив намекал на победитовый сплав[18], хотя я глубоко сомневалась, что местным аборигенам были доступны секреты создания композитных материалов. Хитро поблескивая, они оставались абсолютно неподвижными, но стоило мне подумать о том, как крепко они могли бы сжиматься, как…

«Ого!» — вторая Я радостно захлопала копытами, когда стальные когти, дрожа, начали медленно сжиматься – «А быстрее они могут?».

«Не знаю. Не пробовала» — стоило мне отвести взгляд от новой игрушки, как пирамидки когтей вновь спрятались в свои гнезда с забавным щелчком – «Да, интересная штука. Но вот вопрос…».

«Почему ты можешь ей пользоваться? Не знаю. Но я надеюсь, мы разгадаем эту загадку. Ведь я теперь вряд ли уйду из этой пустой, но такой интересной головки!».

— «Дай только срок…» — надувшись, пообещала я, поднимаясь на ноги. В последний раз окинув взглядом комнату, я вышла из белого, стерильного помещения Золотого Моста, и обернувшись, с волнением наблюдала за закрывающимся проходом, окрашенным угасающим светом рубиновых лучей. Сдвинувшись, камни ничем не выдали то, что за ними скрывался какой-либо проход, а вспомнив длину коридора, я только покачала головой при мысли о тех недоумках, что попытаются когда-нибудь сломать эту стену. Когти Луны исчезли вместе с Сепахом, и я заскрежетала при мысли о том, что теперь эта вещь, этот подарок от самых дорогих моему сердцу существ, обретается на ноге проклятого зебра.

— «Не о том думаешь. Найди его – и убей. Выпотроши его, как рыбу!» — кровожадно прозвучало в моей голове. Или это произнесла я сама? Предаваясь кровавым мечтам, я сама себя накрутила до такой степени, что даже не отшатнулась, когда вздрогнув, раздвинулась потайная стена, растирая в пыль черные песчинки, хрустящие под гнетом тяжелых камней — «Ну же! Кто на нас?!».

Вздрогнув, ворота отворились, но вместо темноты, меня ослепил свет множества факелов и фонарей, болезненно-белым светом заставивших меня прикрыть глаза, с жужжанием поднимая бронированную ногу. Свет померк, а мир закружился, словно волчок, когда мою протестующе заоравшую что-то тушку подхватили большие и сильные ноги, прижимая к такой знакомой, покрытой жесткой черной шерстью груди, утопившей меня в самом дорогом на свете запахе – горького, старого табака.

— «Нет, я точно не хочу об этом говорить» — буркнула я, не обращая внимания на ироничный взгляд серого земнопони – «Просто знай, что эти зебры опасны, очень опасны. Один из них, слепой – ловкий подлец, способный сломать тебе шею голыми копытами. А еще – они владеют какими-то магическими причиндалами или амулетами… В общем, каким-то навозом, позволяющим им делать странные, даже пугающие штуки».

— «Даааа? И насколько пугающие?».

— «Например, позвать каких-то монстров из преисподней, способных сожрать тебя живьем».

— «Наверняка, это были очень страшные чудовища» — на полном серьезе заявил Равикс, хотя его желтые глаза беспардонно смеялись. Шкура жеребца пришла в норму, глаза уже не полыхали колдовским огнем, и теперь вряд ли кто-нибудь мог бы предположить, как ужасно выглядел этот земнопони всего неделю назад, во время битвы с неведомым врагом – «И очень скрытные. Никто из тех, кто побывал в этом месте, не нашел ни следа неведомых зверей из Тартара».

— «Зато они нашли то, что утащили оттуда эти полосатые мрази!» — рыкнула я, изо всех сил влупив копытом по крыше. Удар получился не резким и смазанным из-за застывших на холоде шестерен механических поножей, неохотно пережевывающих холодную, комковатую смазку, но судя по треску и раздавшимся из расположенной под нами землянки испуганных криков, жившим в ней пони хватило и этого – «Там были какие-то вещи, которые они забрали с собой! Возможно, амулеты, талисманы, и прочее колдунство! Я тебе что, единорог?!».

— «Да, для единорога ты чересчур криклива» — хмыкнул белогривый жеребец, тут же получив звонкий подзатыльник – «Эй, поаккуратнее с этими штуками, предупреждаю. Могут довести до беды».

— «Да? А судя по глазам, ты хотел сказать что-нибудь вроде «Если не перестанешь, я оторву тебе твои ходули, и затолкаю туда, где не светит солнце, kurwa!». Ну, или что-то вроде того».

— «Стар просил приглядеть за тобой, но знаешь что, кобыла? Я думаю, что если я зашью тебя в мешок, то он будет этому только рад. Я даже оставлю для него пару пикантных надрезов…».

— «Графит просил тебя… Чего сделать? Куда зашить?» — я так удивилась, что промазала со второй оплеухой, и увлекаемая весом нелегких механизмов, крутанулась на своем насесте, в очередной раз рухнув с крыши землянки. Несильный пинок жеребца придал мне дополнительное ускорение, и протестующе пища, я влетела в тот же самый сугроб, из которого выбралась всего несколько минут назад – «Тьфу! Сволочь! Ну, дай мне только подняться!».

— «Поднимайся. Уже жду» — ехидно сверкнул на меня глазами земнопони, потряхивая поднятым с крыши плащом – «Видишь? Заворачиваешь сюда кобылу – так, чтобы ноги были прижаты к животу. Ну, или вытянуты – это смотря кто как любит – после чего завязываешь пару узлов. И все – пожалуйте пользоваться».

— «Это такой земнопоньский обычай?» — злобно пропыхтела я, безуспешно пытаясь вытряхнуть снег, набившийся в оккупировавшие мой загривок механизмы. Чем дальше, тем более удобными казались мне эти штуковины, судя по толщине брони, обещавшие едва ли не лучшую защиту как от ударов, так и от неожиданных рывков, частых при отбивании обрушивающегося на меня оружия, и я уже прикидывала, что же получится, если совместить их с плавным, неторопливым фехтованием на полуторном мече – «Так вот откуда он мог набраться этих своих штучек, от которых у меня потом зад не проходит по несколько дней! И вообще, ты его знаешь, что ли?».

— «Наши ордена… Дружили, скажем так. А то, о чем я тебе говорил — это такой грифоний обычай. Распространен при взятии бургов и городков» — на полном серьезе ответил мне Равикс, заставив передернуться от отвращения – «Что ж, их можно понять – этот народ страдает не от отсутствия самцов, а скорее, от нехватки самок. Ну и местным это не особенно в тягость…».

— «Эт-то еще почему?!».

— «А ты видела, что у этих кошек летучих под хвостом?» — ехидно осведомился жеребец, безразлично глядя на покачивавшуюся неподалеку сторожевую вышку. Казавшиеся до того ненужными, теперь каждая из них была занята укутанным в овечий тулуп земнопони, вглядывавшимся в вечернюю темноту. Солнце уже зашло, но где-то за лесом еще мерцали кроваво-красные отблески, словно знаки далекого пожара – «Тьфу, мелочь, даже и не разглядеть, без увеличительных стекол. Бортницам, крестьянкам и просто жительницам весей легче им подчиниться, чем сопротивляясь, потерять имущество и близких. Кое-кто даже хвастается, что ничего и не чувствует, хотя как по мне, так это просто обида и злость на насильников».

— «И местные все это терпят?».

— «А что им остается? Земля эта велика и обильна, но жить в ней очень тяжело».

— «А к Эквестрии обратиться не пробовали?» — закончив оббивать с себя липнувший к шерсти снег, я свирепо уставилась на безразлично подтягивавшего пряжки заштопанной стеганки жеребца – «В конце концов, принцессы не стали бы терпеть такого безобразия в своей стране!».

— «Вот именно, что в своей стране. Спроси, кем считает себя любой из этих пони – эквестрийцем, или Олд Стамповцем, Уголчанином, а то и просто свободным жителем севера? Принцессы пришли сюда без их согласия, также, как и грифоны – и что же? Жизнь стала лучше?».

— «По крайней мере, при нас тут никого не ебут в рот и в жопу, завернув в грязный мешок!» — вызверилась я, плавным ударом разнося ни в чем не повинный сугроб. Шестеренки протестующе зажужжали, жалуясь на замерзшую смазку – «Мы тут жизни кладем, а местным, оказывается, этого и не нужно! Дала под хвост грифонам, и дальше потопала делами заниматься? Okhuet как здорово!».

— «Добро пожаловать в реальную жизнь, деточка».

— «А я не хочу, чтобы в этом мире была такая вот «жизнь», понял? Не хочу, и буду делать все, чтобы ее не было, такой вот «жизни»! Пусть даже и наперекор местным вшиварям!».

— «Так делай» — безразлично откликнулся белогривый жеребец, красивым прыжком с перекатом оказываясь рядом со мной – «Делай. Вот только благодарности за это не жди. Только палок, плевков… А может, и вилы в спину».

— «От вас дождешься, благодарности вашей!» — надменно фыркнула я, глядя на приближающуюся искру. Сверкая доспехом, на нас пикировал один из патрульных, явно намереваясь приземлиться прямо мне на голову – «А вилами я и сама… Ну, что еще?!».

— «Мэм, вы должны это видеть!».

— «Видеть что?!» — рыкнула я, оборачиваясь к черневшему за стеной лесу. Где-то далеко, догорали последние лучи заходящего северного солнца, окрашивая верхушки в цвет свежепролитой крови – «Яснее говори! Налёт? Кто-то прет против солнца?».

— «Мэм, это не солнце!».

Подавившись начальственным рыком, я взмахнула крыльями, и подняв небольшую снежную бурю, рванулась в небо. Где-то позади остался серый земнопони, длинными прыжками, по крышам, рванувшийся к лесенке сторожевой вышки, в то время как я уже набирала высоту, очутившись над крышами бурга, и до рези в глазах всматриваясь в нескончаемый, алый закат. Прошло всего полчаса, а из встревоженно ворочавшегося городка, сбросившего сонную зимнюю одурь, в небо излились семерки и тройки пегасов, на ходу, перестраивавшиеся в походные клинья, один за другим, потянувшиеся на юг. Проводив последний десяток, я снялась со своего насеста на жиденьком зимнем облаке, где коротала все это время, беспокойно мечась по холодному и влажному пару, и мощными гребками рванула вперед, забывая про усталость и страх, про боль в ноющих мышцах и крыльях, протестующих против немаленького перевеса, что устроили мне так и не снятые механические поножи – все было забыто, ведь где-то там, за неподвижным морем притихшего леса, случилась беда. Собранные, встревоженные, пегасы отчаянно молотили крыльями, стремясь только вперед – на юг, к далекому зареву, освещавшему зимнее небо. Солнце догорело, и уже давно ушло за горизонт, оставив после себя алую точку огромного пожара, охватившего, казалось, целую гору, и наши зубы стискивались от ненависти и боли, когда мы представляли, какая же сила смогла его запалить.

Где-то впереди, у края горизонта, мощно и победно полыхало Кладбище Забытого.

---

Огонь. Море огня.

Казалось, что горело все – деревья, земля, и даже самый воздух исходили тяжелым жаром и клубами удушливого дыма, заставлявшего нас кашлять задолго до того, как наши порядки приблизились к лагерю. Не жалея своих крыльев, мы летели весь вечер и большую часть ночи, вглядываясь в растущее на наших глазах зарево, вскоре, превратившееся в огромные языки пламени, взметнувшиеся над вершинами сосен. Дым превратился в самую настоящую тучу, рвавшуюся прямиком в сторону лагеря, и лишь оставленные, по совету Лонгхорна, высокие сосны на западном склоне холма хоть как-то прикрывали лагерь и его защитников, хотя было решительно непонятно, как мог существовать хоть кто-то в этих черных клубах.

— «Они все погибли?!».

— «Вряд ли. И это явно не случайность!» — проорала я. Гул от пламени стоял такой, что приходилось кричать, чтобы услышать в этом победном реве хоть чей-нибудь голос – «Видишь, какая правильная дуга огня идет на лагерь с запада? И на севере от него тоже что-то горит. Нет, это явно поджог, Рэйни, а значит, на лагерь напали грифоны».

— «Как ты и говорила!».

— «Как я и говорила» — взяв выше, мы пролетели над полосой огня, ощущая, как жар подхватывает наши тела, зашвыривая все выше и выше. Спрятаться в клубах дыма было не сложно, и задержав дыхание, мы рванулись сквозь темные тучи, перевитые отсветами бушующего под нами пожара, приземляясь на ходившую над лагерем тучку, рядом с развернувшимися к нам порядками крылатых легионеров.

— «Легат! Это ты?!» — заорала знакомая фигура. Рванувшись, она зависла передо мной, срывая с головы шлем, и протирая красные, раздраженные дымом глаза. Испачканный сажей и кровью, Тэйл казался выходцем из самого пекла, чему немало способствовал его изрубленный, исцарапанный доспех – «Как хорошо! Прикинь, они напали! Напали! Как ты и говорила!».

— «Да ты чо?!» — еще несколько мгновений назад озабоченно втолковывавшая Рэйну свои опасения по поводу всего этого бардака, я, словно по волшебству, преисполнилась брезгливого интереса, с ехидным прищуром разглядывая мельтешащих вокруг пегасов – «И как?».

— «Эй! Я говорю, что они напали!» — вновь крикнул бежевый жеребец, словно я могла не расслышать его предыдущей фразы – «Они прячутся там, за дымом, и сшибают нас, словно голубей!».

«Ну, хоть один это признал. Запиши, а лучше запомни – все-таки не каждый день эти пернатые хамы понимают, что в мире есть те, кто получше их умеет управляться с копьем и кинжалом».

— «Ну… Бывает» — с тяжело давшимся мне безразличием, пожала плечами я. Жужжа, шестерни провернулись вперед и назад — «Давай, вперед! Мы готовы!». Но увы, сегодня был не их день, ведь именно сейчас вершилось то, чего так недоставало этому отряду, все больше напоминавшему сведенную воедино банду из разных родов войск. И я не собиралась прерывать замечательно идущий урок.

— «Но…».

— «Буши, вы ж меня разжаловали? Нет? Странно… Но когда я отсюда улетала, меня определенно собирались отстранить от командования. Сейчас я вернулась, движимая лишь интересом, да накатившим на меня чувством ностальгии, поэтому и заглянула на огонек – разузнать, кто это тут со спичками балуется».

— «Значит, ты решила уйти?» — из клубов дыма вынырнула тройка пегасов, опускаясь на облако рядом с остальными – побитыми, израненными, надышавшимися едким дымом. Кашель и стоны неслись к нам со всех сторон, и лишь стоявшие на краю облака легионеры, заполошно размахивавшие крыльями, не давали удушливой черной туче накрыть с головой этот островок спокойствия – «Вот так вот? Самый важный момент?».

— «Кому-то он важен. Кому-то и нет» — я развернулась, спокойно и твердо встретив горевший нехорошим огнем взгляд своего примипила. Стоявшие по его бокам кобылы мгновенно нашли себе дело где-то у края облачка, стараясь не встречаться со мною глазами – «Как я уже сказала, моя роль тут чисто наблюдательная. Погляжу – а вдруг и пригодится что-нибудь записать, для истории. Очень, признаться, короткой истории Легиона».

— «Торжествуешь…» — неприятно усмехнулся надорванным ртом соломенношкурый пегас, выдавливая из себя кривоватую ухмылку – «А потом не пожалеешь?».

— «Пожалею» — где-то внизу раздался гнусавый звук легионерского рожка. И еще один. И еще – «Но лучше отплакать сейчас, чем потом стать жертвой чудовища, которое породила. Не я ли говорила вам, что родила вас? Теперь же я вас и убью!».

— «Эй, командир!» — подпрыгивавший от нетерпения Рэйн сунулся вперед, но тут же остановился, увидев мою предупреждающе поднятую ногу. Живущие своей жизнью когти вновь вылетели из стального накопытника, предупреждающе блестя, словно четыре граненных алмаза – «Слушай, ты же это не серьезно?».

— «Это еще почему?» — фыркнула я, глядя на спускавшуюся с неба тень. Секунда – и темная фигура нарисовалась рядом со мной, заставив многих отпрыгнуть подальше от разгибавшегося стража. Встряхнув перепончатые крылья, Графит с неодобрением покосился на творившийся вокруг бедлам, и занял место чуть поодаль, внимательно вглядываясь в медленно проплывавшие внизу стены крепости.

— «Так ведь… Тут же наши! Зачем же мы тогда прилетели сюда?».

— «Наши? Что ж, ты прав. Они «наши». Хотя кое-кому они стали очень чужими» — фыркнула я, мазнув глазами по вздрогнувшей фигуре Хая Винда – «Они забыли о присяге. Они забыли про клятвы. Они решили, что могут прожить и сами, устанавливая те правила, которые будут им полезны и нужны. Но ты прав – они все еще «наши», поэтому каждый, кто считает своим долгом вступиться за них – милости прошу. Не препятствую».

— «Мы проигрываем, Раг!».

— «Я знаю. Точнее, уже вижу. Их командир оказался хитрее, чем вы, mudaki».

— «Раг, тут три тысячи пони, и мы потеряли уже треть, если не половину!».

— «Хай, я полна скорби, поверь!» — фыркнула я, глядя на бушевавшее пламя. Огонь добрался до землянок северян, и мне показалось, что я вижу бессмысленно мечущиеся фигурки там, внизу, под медленно вращавшимся облаком – «Но у этих пони есть командиры. У них есть офицеры, способные повести их за собой, и выиграть это сражение… Ну, так они думали, конечно. Но в конце концов, всем приходится взрослеть, и если в мирное время «Родители ничего не понимают в этой жизни!» прокатывает, то в бою – отнюдь не всегда. Так что это экзамен тому, что я родила – в муках, в поту и слезах выпестовав то, что теперь решило жить своей жизнью – и да помогут богини ему сдать этот зачет!».

— «Они наступают» — прервал тяжелую паузу Графит, гулко фыркнув на заполненном дымом ветру – «Большой отряд – около трех сотен, если я не ошибаюсь. Одоспешенные алебардщики впереди, над ними – метатели камней с рогульками. Двигаются к воротам… Но почему по земле?».

— «Потому что мы сверху, и пока – величина для них неизвестная» — не задумываясь, отмахнулась я, взглядом ломая дрожащего от отчаяния и гнева Хая – «А ниже пролететь они не могут – там самый жар, и удушливый дым. Тем более они уверены, что в лагере остались одни земнопони. А у нас что, ворота открыты, что они вот так вот прям строем идут?».

— «Они… Мы не успели их починить» — виновато промямлил кентурион Шестой Отдельной, избегая глядеть мне в глаза – «Слишком много случилось за это время…».

— «Даааа! Чего только не случиться за две с лишним недели!» — злобно ржанула я, прикладывая ко лбу холодное, обутое в сталь копыто – «Графит, передашь весточку Госпоже? Я расформировываю этот гадючник!».

— «Нет!».

— «Раг, что ты творишь?!» — не сдерживаясь более, заорал на меня Винд. Подскочив, он вознамерился схватить меня за шкирку, но почувствовав не слабый толчок, с которым мои новые конечности чиркнули по его доспеху, лишь обхватил меня копытами за плечи, тряся, словно плюшевого медвежонка – «Да, я мог быть не прав! Однако я делал все, чтобы все шло как нужно! Плюй на меня! Бей! Убей вообще, если тебе так этого хочется, кровожадная ты ссучка, но подумай о тысячах пони, которые там умирают из-за нашей ссоры!».

— «Они решили, что это ссоры офицеров, и они их не касаются» — отстранившись, пожала плечами я. Стоявшие вокруг пони приблизились, и я вновь ощутила рядом с собой тяжелую тушу Графита, предостерегающе обнажившего немалых размеров клыки – «И, как я уже сказала, у них есть вожаки. Главари. Те, кто были готовы взять на себя командование. Ты, Хай Винд. Ты, Буши Тэйл. Интриган Фрут Желли, решивший поиграть против меня – кстати, где этот рогатый Макиавелли[19]? Вы все решили поуправлять этим кораблем – так вперед! Вот он, ваш звездный час!».

— «На нас прет почти пять тысяч, Раг! Пять! Тысяч! Грифонов!».

— «Okhuet’ ne vstat’!» — признаюсь, при озвученной цифре, мой желудок сделал кульбит, и провалился куда-то в область копыт, поэтому мне пришлось отвернуться, чтобы не потерять то насмешливое выражение морды, которое не сходило с нее во время всего этого разговора – «Так вам же лучше! Будет, на ком потренироваться! Вон, видите? Внизу толчется куча наших ребят, однако ни одного из них нет на стенах! Вот и займитесь, пока враг не взял нас тепленькими. Начните с малого, ребята! Че вы так скуксились?».

— «Они умны, и нам не хватит сил!» — делая шаг назад, прорычал Винд. Казалось, он был на грани отчаяния – «Там, за ними, идет еще столько же, если не больше, и стоит нам только высунуться, как они обрушивают на нас град камней! Они используют тактику приманок!».

— «Эй, мы же тоже так делали!» — обрадованно завопил мечущийся вокруг Рэйн, заставив вздрогнуть дрожавшую неподалеку Нефелу. Увязавшаяся за мной пегаска явно собиралась посмотреть на увлекательную схватку тупых южан с могучими унгонами, а оказалась в центре самой настоящей катастрофы – «Помнишь, командир?».

— «Вы… Ты делала так же?» — воззрился на меня Хай. Похлопавший меня по спине муж уже вовсю семафорил мне светящимся взглядом, намекая, что публичную порку пора бы и прекращать, пока нам всем не вставили грифоний фитиль, причем по самые гланды – «Но… Раг! Бери командование! Быстрее! Пока еще есть надежда!».

— «Да нууууу?!».

— «Клянусь! Клянусь, я…».

— «Заткнись уже, Тэйл!» — рыкнула я. Движением крыла раздвинув сгрудившихся вокруг легионеров, я двинулась вперед, сердито топая по облаку обутыми в сталь, передними ногами – «Мне тошно на вас смотреть! Обосрались, как новички! Как новорожденные! И зачем мне опять влезать в это дерьмо?!».

Оставшаяся позади толпа молчала.

«Они всего лишь пони. Мирные пони, еще не успевшие понюхать настоящей войны».

«А мы? А ты? А я?».

«Я помогу» — эта фраза заставила меня вздрогнуть. Так мог бы говорить Древний, но сейчас во мне была я. Только я… И еще раз Я – «Я подскажу. Не бойся. Я же тебе обещала, что теперь мы всегда будем вместе. Заговорят о тебе – и сразу же вспомнят меня. Это ли не то, о чем мечтает каждый родитель, глядя на своих потомков?».

— «Просто я уже давно не принимала свои таблетки» — пробормотала я, ковырнув расступавшийся под копытом, насыщенный копотью пар. Вдали вновь взвыл рожок – судорожно, отчаянно, дико. Обернувшись, я внимательно поглядела на стоящих позади пегасов, глядевших на меня, словно на какое-то жуткое диво – «Ну, и huly вы тут встали? Собрать все доступные силы на юго-восточной стороне лагеря! Доложить о потерях и имеющихся силах!».

— «Сделаем!» — возбужденно рявкнуло несколько голосов. Увидев мою отмашку, Рэйн рванулся было с остальными, но тут же присмирел и вернулся, увидев мое крыло, намекающе похлопывавшее по облаку – «Ээээ… А мы?».

— «Вы останетесь тут, как мой личный резерв» — буркнула я, стараясь не видеть его расцветшей от счастья рожи. Описав полукруг, крыло вытянулось, и уперлось в грудь Хая длинным маховым пером – «А ты, примипил…».

— «Им не хватит времени на все это» — с отчаянием, и какой-то наивной надеждой в голосе, прошептал соломенношкурый пегас, натягивая изрубленный, покореженный ударами шлем – «Сестренка, я не знаю, что мы… Что ты будешь делать, но я сделаю все, чтобы этот день не стал последним для всех нас!».

— «Вот и хорошо» — сжав зубы, я постаралась не расслабляться, и взять себя в копыта. Не время. Пока еще не время – «Тогда ты, Винд, исправишь свою вину! Да, я виню тебя в том, что произошло, как винила бы себя, если бы я пропустила этот удар! Поэтому сейчас ты возьмешь всех, кто прилетел со мной, всю эту сотню – и полетишь исправлять свои ошибки! Дай им это время, примипил – даже ценой своей жизни!».

Кивнув, жеребец набрал в грудь воздух, и с отчаянным ревом рванулся вперед, проходя над головами моей сотни. Услышав этот древний призыв, пегасы поднимались за ним, словно волна, обдавая нас порывами ветра, рвущегося из-под сотен крыльев, разогнавших на миг удушливую гарь. Всего лишь сотня – что могли они против пяти тысяч грифонов?

«О, очень многое. В нужном месте даже соломинка способна проткнуть самый твердый из камней».

— «Ты уверена в том, что ты делаешь?» — поинтересовался Графит, изредка косясь в сторону беспокойно шарахавшейся из стороны в сторону Нефелы. Испуганная пегаска изо всех сил старалась не показать, как страшно ей было находиться среди всего этого кошмара, наполненного криками, звоном оружия, и ревом огня – «Думаю, мне стоит проследить за ним, не находишь? Не в наших интересах терять такого перспективного кадра, да еще и привязанного к тебе отныне чувством вины».

— «Согласна. Только себя побереги, хорошо?» — задрав голову, я притянула к себе голову мужа, вырвав у него короткий поцелуй, оставивший на губах вкус гари и крови – «Сейчас он получает один из самых важных уроков в своей жизни, поэтому прошу, не испорти ему экзамен».

— «Постараюсь» — хмыкнул здоровяк, натягивая на себя темно-фиолетовый шлем с шипастым, кованным гребнем – «Скажи, а для меня ты не приготовила чего-то подобного, ммм?».

— «Для тебя, милый, я придумаю целое приключение!» — обнадежила я ночного стража, после чего подошла к краю облака, и внимательно обозрела фигуры грифонов, с торжествующим визгом скакавшие к стенам на фоне бушующего неподалеку пожара — «Неф! Ты там не замерзла? Гляди, сколько внизу веселья! Присоединяйся!».

Распахнув во всю ширь крылья, я приготовилась прыгнуть вниз, ощущая, как где-то внутри начал собираться тугой комок. Три сотни… Что ж, наверное, этот день запомнится всем участникам представления, собравшимся на наш огонек!

— «Эй, грифоньи хари!» — первые десятки, наконец, добравшиеся до стен крепости, остановились, увидев в проеме небольшой отряд земнопони, перед которыми, блестя нетронутыми еще доспехами, расхаживала мелкая пегаска, придерживая крылом огромный полуторный меч – «Что встали? Заходи по одному! Или вы собираетесь жить вечно?!».

______________________________
[9] Наверное, самый древний способ очистки древесины от коры, применяемый кое-где и поныне.
[10] Bravo (италь.) – «Смельчак», наемный убийца, нередко самого низшего пошиба. Действовали гароттой, кинжалом и ядами.
[11] Скраппс намекает на М.С.Паниковского – собирательный образ мелкого жулика начала XX века, выведенный в романе И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой Теленок».
[12] Меритократия – очередной вариант утопического общественного строя, в котором к управлению обществом допускаются наиболее способные индивиды.
[13] Однопроходные. Существа, у которых половые и выделительные пути сходятся в клоаке – расширенном отделе кишки.
[14] Ассенизатор, профессионал по очистке отхожих мест.
[15] Куколь – остроконечный капюшон с прикрывающими плечи и грудь полосами ткани. Часть религиозных одеяний различных конфессий.
[16] ВИ – виртуальный интеллект. Программа, максимально близко копирующая человека, однако, не обладающая признаками настоящего разума, в отличие от ИИ – искусственного интеллекта.
[17]Blackmore's Night — The Circle.

[18] Победит – разработанный в СССР сплав карбида вольфрама и кобальта, до сих пор считающийся одним из самых твердых сплавов в металлургии.
[19] Н. Макиавелли (1459-1527) – итальянский философ и политический деятель, воспевавший в своих сочинениях власть, отрицающую любые моральные нормы. В быту используется как синоним коварной, вероломной, бесчестной персоны.

Глава 8: "Пожинатели бури" - часть первая

«Че? Рассказать? А че тут рассказывать? Ну, мы, типа всегда словно из боя были — хвост трубой, грива колтуном, дыхалка в зобу колом встала — бравые воины, надежда и опора Эквестрии. Хоть в говне и крови по уши, но мечтаем, значится, жизнь свою за отчизну и принцесс отдать. А эти твари полосатые — они в нас стрелами своими сраными из-за каждого куста били. Стрельнут — и спрячутся, только хвост и видать. Ну, мы, канешна, давали в ответку наших болтиков понюхать, никто обиженным не ушел, но эти твари по своим джунглям и саваннам ссаным, чтоб им яком стрекозлиным в рот естисть по три раза за день, как по своему двору до сортира ходят. Набегут — и быстро умчатся, штоб не поймали. Ведь если споймаем — мы ж все вспоминали им, и ловушки эти сраные, в которые нога проваливается, а обратно без мяса выходит; и ядовитые дротики из кустов; и отравленные колодцы. Ну и командир, канешна, первая свирепствовала. Не, тех что в деревнях, она трогать не велела, да и сами эти хижины, из говна и грязи слепленные, за милю обходить приказала, а вот тех, что с оружием пымала… Она одно поселение так и взяла — десяток таких вот блядуний, што ногами размахивали шибко быстро, да наших десятка два поубивали, самолично спымала, да помучив, в говне ихнем и утопила, жопы ко ртам их поганым грубыми нитками пришив. А потом эти мешки с говном через стену грифоньими рогульками и покидала. Любо-дорого было поглядеть, как жители на брюхе из сраного поселения выползали, блюя и дрища по дороге от ужаса. Даааа, было дело… Чё? Че ты там вякнула?! Какой-такой «Зверь»? Это она зверь?! Да ты охерела что-ли?! Да если б у меня такая мать была, мне б не пришлось на рудниках да каменоломнях рогбатиться, или воровать из складов в доках, спуская все на жратву и мокрощелок таких вот противных! Да если б у меня такая мать была, я б ей кажное утро копыта целовал, ясно?! И чей-то ты это там пишешь? А ну, брось! Брось, я сказал, ссучка полосатая! Да срать мне на то, чья ты там принцесса! Ну, погоди у меня! Дай только догнать, мелкая мразь, и я...».

«Дом Раг. Начало».

Иийиса Нгомо Сесе Квамбе, Непревзойденная Убегательница от злых мануу.

Утро начинается не с кофе. И даже не с белого друга, на котором можно поразмыслить о вечном, приняв позу гордого орла. И уж точно оно начинается не с легкого завтрака, изображенного на рекламных буклетах фирмы «Нутти», как не начинается оно и с поливки цветов и газона.

Утро начинается с запаха усталости, дыма, крови и страха.

— «Кажется, все…» — сорванным голосом прохрипел Буши, рухнув рядом со мной словно мешок камней. Изгвазданные доспехи его были покрыты сеткой царапин и зарубок, а лишенный одного из нащечников шлем напоминал ведро, по которому прокатился паровоз. Мутные от усталости глаза пегаса глядели на меня с каким-то детским недоумением – «Нет, это что же, и вправду – все?».

— «Кажется, да» — тяжелый, неподъемный язык едва шевелился, и я не совсем была уверена, что тот меня хотя бы расслышал, а не то, что понял – «Кажется, действительно, все».

От пропитанного запахом дыма воздуха першило в горле. Бушевавший всю ночь, но под утро лишенный всякой подпитки, пожар прекратился сам собой, и теперь лишь несколько очагов, медленно догоравших в разных частях лагеря, напоминали об огромных стенах пламени, ревевших вокруг Кладбища Забытого. Присыпанные золой угли мрачно пылали, потрескивая сонмами искр, когда пробегавший мимо пони тревожил их покой, но придавившие небо тучи исторгли из себя миллиарды снежинок, и понемногу, один за другим, злые огоньки угасали, оставляя после себя горький запах сгоревшего дерева, жженого пера — и хорошо прожаренной плоти. Вокруг стен крепости еще дымились сожженные деревья, торчавшие из обнажившейся земли гнилыми обломками переломанных зубов, а подтягивающиеся со всех концов Заброшенного леса пегасьи отряды уже принялись лихорадочно облетать поле боя, беря в плен тех наших врагов, что не смогли или не успели убежать, ища раненных и помогая всем, независимо от того, был ли на их мордах клюв, или нет.

Среди мерцающих, словно рыбы, серебром кольчуг легионеров я заметила проблеск позолоченного доспеха. И еще один. И еще. Подняв усталые, воспаленные от дыма глаза к небу, я сердито оскалилась, изогнув в злой усмешке разбитые, истрескавшиеся губы при виде гвардейцев, стройными рядами спускавшихся к крепости с затянутых в тучи небес.

— «Да, Буши. Похоже, это все».

— «Ну, как ты тут?» — с интересом осведомилась я, отбрасывая полог и безо всякого приглашения вваливаясь в палатку, где находился Хай Винд. В связи с непрекращающимся строительством, в них рассовали всех раненных и часть тех, кто не мог пока работать над восстановлением лагеря, и несмотря на мое фырканье, поставили несколько отдельных палаток для офицеров, затолкав в одну из них и меня. Естественно, сидеть на месте я не собиралась, и в очередной раз пролетая мимо палатки своего заместителя, решила устроить себе небольшой перерыв, и выяснить, как дела у Винда, заодно погрев замерзшие копыта. Накидывая на крючок петлю, удерживавшую закрытым входной клапан палатки, я заметила мелькнувшую на периферии зрения бело-красную тунику кого-то из Четвертой, а потянув замерзшим носом, с трудом ощутила запах кобылы – молодой, уставшей и явно испуганной. Ну, понятно – еще несколько дней назад вокруг творилось настоящее светопреставление, и многим, очень многим было трудно избавиться от привычки вздрагивать при каждом резком звуке или реве рожка.

— «Раг. Ты пришла…» — умостившись на походной койке, пегас растянулся на ней во весь свой рост, отчего его длинные, сухие ноги свисали аж до самого пола. Лечь на спину, как любили дрыхнуть эти пятнистые лошадки когда оставались одни, ему не позволили раны, густой сетью алых росчерков пятнавшие наложенные на тело и ноги бинты. Их прикрыли – Грим Стоун постарался, залечивая самые тяжелые из порезов, разрезов и колотых ран, покрывавшие Хая едва ли не до кончиков ушей, однако затягивать полностью врач их не стал. Не было ни времени, ни сил на эту «косметику», как второпях, глотая подслащенный кукурузно-медовый взвар, объяснил мне Стоун, и я, соглашаясь, кивала – слишком много было раненых, слишком многим нужна была экстренная помощь, и потому я сама предпочла до конца скрывать многочисленные порезы и гематомы, вновь начав глотать порошок, которым, скрипя зубами, меня снабдила Грейп Рейн.

— «Прости. Док сказал, меня тут немного потрепали, поэтому и не могу приветствовать тебя так, как полагается.

— «Шутишь? Что ж, значит, дело идет на поправку» — хмыкнула я, присаживаясь на половичок рядом с низкой койкой. Тело ныло от усталости, буквально крича и требуя завалиться прямо тут, в этом блаженном тепле, исходившем из двух больших жаровен, и уснуть в душном полумраке. С трудом наведя на резкость слипавшиеся глаза, я оглядела пегаса, и не удержавшись, потрепала по щеточке коротко остриженной гривы – «Скоро и до тебя дело дойдет. Раны заживают, но еще недельку поваляешься, пока сможешь ходить. Потерял слишком много крови, пока не свалился».

— «Но меня не свалили» — облизнув сухие, потрескавшиеся губы, прошептал жеребец – «Никто не смог. Кроме… А где этот риттер? Улетел?».

— «Отлетался твой риттер. Не дергайся» — как можно беспечнее хмыкнула я – «Ты его здорово потрепал, и больше он нас не побеспокоит».

— «Я? Я лишь искры из его кирасы повысекал!» — слабо возмутился Хай, поднимая голову, но тотчас же упал обратно на койку. За ширмой, стоявшей в задней части палатки, послышался беспокойный шорох – «Но эти халберды, или алебарды, как их еще называют пегасы… Страшная это штука».

— «Ага. Особенно, если под нее подставляет спину и крылья один глупый пегас».

— «Так значит, ты его схватила? Хорошо. Рад был помочь… Хотя бы этим».

— «Схватила. Хотя не знаю, дотянет ли он до конца недели».

— «Почему это?» — широко распахнул глаза пегас, поднимая голову с подушки – «На нем же доспех был, причем явно зачарованный!».

— «Потому что после того, как он срубил тебя, этот клювокрылый идиот не нашел ничего умнее, чем продолжить свое дело… И наброситься на меня».

— «Оу…».

— «Агась» — хмыкнула я. Вспоминать о том, как я свирепствовала в заполненном черным дымом небе мне совершенно не хотелось. Увидев, как падает подрубленный, пронзенный клинками телохранителей командующего грифоньей армией Хай, я озверела, и если что и спасло этого надменного грифона от участи быть разорванным на куски, так это, наверное, тот самый доспех, доставшийся команде сборщиков трофеев в виде искореженных, перекрученных неведомой силой кусков стали и обрывков полотняных ремешков – «Неужели ты думал, что я буду спокойно смотреть, как убивают моего названного брата?».

На мгновение, в палатке установилась оглушающая тишина, нарушаемая лишь треском и гулом огня, метавшегося в жаровнях.

— «Правда? Ты… Ты прощаешь меня?» — с трудом сдерживая рвущееся из него волнение, спросил Хай. Он завозился на кушетке, пытаясь подняться, но моя нога дружески пихнула его в бок, заставив опуститься обратно на узкую койку. Застонав, он все же смог повернуться, завладев моим копытом – «Или вновь издеваешься надо мной?».

— «Когда это я над тобой издевалась, братишка?» — хмыкнув, я вновь потрепала его голову, проходясь копытом по ежику коротко стриженных волос, между которыми виднелись еще не вычесанные, не вымытые до конца комочки ссохшейся крови – «Да, ты прощен. Но впредь остерегись делать что-то подобное, понял? Ведь в следующий раз я буду более изобретательной… И менее благодушной. Ты меня понял?».

— «Конечно» — услышав проскользнувшие в моем голосе, острые, словно бритва, нотки, пегас зажмурился и даже не пикнул, когда моя нога, проходящаяся по его голове, неожиданно вдавила его в жесткую, свалявшуюся подушку – «Ухххх… Я поступил так, как считал правильным. Но жизнь показала, что я был не прав… Во многом. Ладно-ладно, почти во всем. Кроме пленных, конечно же. Так поступать было нельзя».

— «Не будем к этому возвращаться».

— «Не будем» — покладисто согласился мой примипил, беззвучно перенеся намек на возможные последствия моего неудовольствия, буде оно возникнет снова – «Так когда мне можно будет вставать?».

— «Как только поправишься. То есть, через несколько дней».

— «Оу…».

— «Ага. И не нужно делать такую жалостливую рожу – у тебя все равно не получается. Вообще, Стоун предлагал тебя сразу усыпить, чтоб ты не мучился, и не тратил его время» — за ширмой раздался тихий вздох, а вслед за ним – грохот упавшего таза. Вздрогнув, я уставилась в дальний угол палатки, но почувствовав, что Хай вновь пытается приподняться, перенесла свое внимание на него, решив не обращать внимания на какого-то чересчур впечатлительного новичка – «Но я отговорила его от этого опрометчивого решения».

— «Спасибо. Я рад, что тебе это удалось. А почему я провалялся без сознания аж несколько дней подряд? Меня же по голове вроде бы не били…».

— «Прааааавда?» — мое копыто вновь очутилось на его голове, быстро нащупав на ней огромную шишку – «Ты серьезно так считаешь?».

— «Ауч! Эй-эй-эй, поаккуратнее!» — возмутился пегас, убирая голову из-под постукивавшего по ней копыта – «Кажется, теперь вспомнил. Тот грифон… Он был в таком красивом колете с позументами – совсем без брони, но с длинным мечом. Кажется, я с ним сцепился?».

— «Это был телохранитель фон Бика. Упрямый мулий сын, и самый большой грифон, которого я когда-либо видела».

— «И хорошо владеющий мечом, должен заметить».

— «Ага. А так же палашом и протазаном» — хмыкнула я, увидев скривившуюся морду Хая – «Но его это не спасло от получения тяжких телесных повреждений. Как, впрочем, и тебя».

— «Да уж…» — копыто жеребца прошлось по коротко стриженной гриве, остановившись где-то между ушей – «Погоди, а это еще что за шишка?».

— «А это та причина, по которой ты провалялся в оглушении несколько дней, приходя в себя лишь для того, чтобы постонать, да поблевать в заботливо подставляемое тебе ведерко» — любезно просветила я Хая. Должна была признать, что эти гвардейские палатки были куда удобнее тех, что мы получили со складов во время лихорадочного дооснащения уходящих на северо-восток кентурий, и мой взгляд с удовольствием скользил по белым стенам и двускатной крыше из непромокаемой ткани – пожалуй, стоило бы заиметь себе такую… Только побольше.

— «И кто же это меня так?».

— «Эй, не нужно сразу смотреть в мою сторону, Винд!» — протестующе замахав копытами, я с видом оскорбленной невинности ткнула его в бок, заставив крякнуть от боли – «Ты и так неплохо осуществлял свою попытку самоубийства, поэтому лично мне вмешиваться было абсолютно ни к чему. После первого удара, который разрубил тебе шлем, ты еще хорохорился, и даже пытался подняться с тех грифонов, на которых упал с фельдмаршальского облачка… Но, к несчастью для тебя, у Графита были другие планы на весь генералитет. Так что второй шишкой ты обязан ему – как, впрочем, и жизнью. Тот гигант уже спустился к тебе, и собирался закончить начатое, несмотря на весь твой героический вид, с которым ты поплелся к нему навстречу, когда ваш обмен любезностями был очень грубо прерван моим благоверным, успокоившим тебя с помощью целебного подзатыльника».

— «Так это он меня в эту койку уложил?» — тон Хая резко похолодел. Глаза жеребца нехорошо засверкали, даже несмотря на мое копыто, успокаивающе погладившее его бок. Кажется, его гордость была уязвлена сильнее, чем он мог и хотел бы мне показать, но прижавшиеся к голове уши, и скривившаяся морда ясно говорили о том, что спокойная жизнь моего муженька продлится ровно до тех пор, пока этот поджарый пегас не выйдет из нашего лазарета – «Что ж, долг платежом красен».

— «Не переживай. С этим телохранителем орденоносного тела он поступил гораздо жестче. Знаешь, мы можем сколько угодно вспоминать, и даже втайне гордиться тем, что прошли Обитель, но…».

— «Но что?» — недовольно прогудел из койки пегас – «То, что мы пошли за тобой, еще не дает ему права…».

— «Конечно не дает» — кивнула я головой, безуспешно стараясь, чтобы мой голос не звучал так, словно я разговаривала с жеребенком, или умственно отсталым пони – «Я так ему и сказала. После того, как он буквально выбил этого здоровяка, словно подушку. Вот, гляди – этот гад завис над тобой. Графит появился позади тебя, и хлопком копыта тебя нокаутировал».

— «Я это запомню!» — пообещал Хай, но тотчас же скривился от нового толчка в бок, после чего принялся с преувеличенным вниманием глядеть на чашки, с помощью которых я изображала для него всю эту пантомиму с прошедшим боем.

— «Потом он уворачивается от выпада грифона, и исчезает, появляясь у него за спиной».

— «То есть как это «исчезает»? Куда исчезает?» — выпучился на меня пегас – «И куда делась чашка… То есть, наш доблестный ликтор, лупящий по головам союзников?».

— «Сейчас у кого-то на голове появится еще одна шишка» — пригрозила я, делая страшные глаза. Хай насупился, но уже внимательнее стал наблюдать за порхавшими перед его носом копытами – «Он просто растворился в воздухе, представляешь? Пуххх! – и только крошечное облако черного дыма, исчезающее в воздухе. Там было много факелов, поэтому мы хорошо видели все, происходившее на наших глазах, как, впрочем и грифоны, тупо глазевшие на этот поединок. А потом – пуххх! – он появился прямо у него за спиной, через секунду соткавшись из воздуха. Жуткое зрелище, скажу я тебе! Ну, а дальше уже было неинтересно – после первого удара этот грифон выронил меч, но кто-то из офицеров кинул ему сначала короткий палаш, которого тот тоже быстро лишился, а затем и протазан. Но, как мне кажется, попытка ткнуть им сначала в Графита, а затем и в меня, мужу совершенно не понравилась, и поэтому к тому моменту, когда мы добрались до вашего облака, спасти его могло лишь чудо».

— «Он его подколол?».

— «Не подколол. Хуже» — вздохнув, я вернула чашки на низкую, трехногую табуретку, стоявшую возле постели больного – «У нас это называлось «zalomal», а вот как это будет по-эквестрийски… Сломал ему кости, в общем. Много костей. Просто впился зубами в глотку, прижал к себе, и… В общем, это не то, что я хотела бы увидеть еще раз. Как потом сказал этот черный охламон, его взбесило, что как-то пернатый удод решил, что ему позволено рубить его брата, пусть даже и не прошедшего до конца тот путь, на который мы все однажды вступили».

— «Даааа? Он так и сказал?» — задумавшись, Хай положил голову обратно на подушку, прикрыв заблестевшие глаза. Похоже, ему понравилось, что один из печально известных в узких кругах ликторов – самых пугающих посланцев Госпожи – посчитал его своей ровней. Хмыкнув, я незаметно поежилась при мысли о том, что же именно нужно было бы совершить, чтобы превратиться вот в такое вот чудище – «А этот маршал?».

— «Фельдмаршал фон Бик был взят живым. Впрочем, как и многие офицеры. Остатки разбежались, и теперь Гвардия, вместе с теми отрядами, что вы разослали по половине северных земель, стараются развить этот успех, и не дать этим разрозненным остаткам закрепиться где-нибудь в глуши. И да, предвосхищая твой следующий вопрос – к нам присылают Гвардию. Много».

— «Насколько много?» — насторожился пегас, мгновенно сообразив, что вместе с большим количеством войск обычно присылают и их командиров, и не факт, что некоторые из них не будут везти с собой предписания «в силу сложившихся обстоятельств, принять командование» — в чем в чем, а уж в соображалке ему отказать было сложно.

— «Две тысячи. С хвостиком».

— «Ого! Это же целый полк, даже больше!» — привстав на койке, Хай уставился на меня, словно это я вдруг решила приволочь в эти леса пару батальонов Гвардии, сняв их с других участков фронта – «А сколько в хвостике этом?».

— «Думаю, около трехсот морд. Сведения пока скудные, да и те смог выяснить лишь Желли, связавшись с кем-то из своих поверенных в Кантерлоте. И да – их передовые части уже тут, как ты мог заметить по этой новенькой палатке. В основном, резервисты и новобранцы, но что странно – с ними много единорогов».

— «Так это же хорошо!».

— «Обученных бою единорогов, Хай» — вздохнув, я поднялась, и бесцельно покрутившись, двинулась в сторону выхода. На душе было тяжко – неизвестность давила, вновь опустившись на мои плечи многотонной плитой, и то, что я смогла выяснить из разговора с ведущим себя подчеркнуто официально фрументарием, ничуть не способствовало душевному равновесию. Как, впрочем, и поведение нового командующего, ожидавшегося в лагерь чуть менее суток назад, и задерживающегося где-то в этих проклятых лесах – «Тех, кто когда-то служил и на севере, и на востоке, и на западе, усмиряя бизоньи племена. Эта горстка – то самое ядро, что скорее всего, будет подчиняться своему генералу, и представь, как будем выглядеть мы на фоне всех этих офицеров».

— «Дааааа… Явно очень бледно» — нахмурился жеребец, явно собираясь вставать – «Тогда чего мы тут разлеглись? Нужно немедленно действовать!».

— «Уууугу. Вот как только поправишься, так сразу начнешь» — выдавив из себя ухмылку, я завозилась с клапаном палатки, пытаясь справиться с непокорной петлей. Смоченная слюной, веревочка примерзла к крючку, и хрустела на зубах, никак не желая отрываться от холодной стали, но я все-таки справилась с непокорными петлями, впуская в палатку холод зимнего утра, не раз передернувшись при этом от мысли, что эту штуковину могла облизать едва ли не половина лагеря Легиона. Еще одна странность пони, к которой я, наверное, вряд ли когда-нибудь привыкну. Дохнув на меня холодом, ветер ворвался в душное помещение, подхватив, закружив настоявшиеся там запахи крови, лекарств, влажной, слежавшейся шерсти, и…

«Мне кажется, или повеяло чем-то теплым? Каша с медом… Нет, с изюмом. И на парном молоке».

— «Скраппи, ты что-то забыла?» — поинтересовался у меня Хай, глядя, как я отворачиваюсь от входа, и не глядя, на ощупь, пытаюсь набросить петли полога обратно на предназначенные для них крючки. Получилось, прямо скажем, не очень – «Ээээ… Что-нибудь спросить?».

Не отвечая, я подняла копыто передней ноги, призывая его помолчать, и прищурившись, задумчиво уставилась в пространство, поводя отогревшимся носом.

— «Или что-нибудь сказать?» — глядя, как я медленно двигаюсь по палатке, жеребец занервничал, и вновь приподнялся на койке – «Скраппи, я вот подумал, что ты права, и мне стоило бы отдохнуть. Могу я рассчитывать на эту любезность?».

— «Можешь, можешь…» — пробормотала я, неторопливо двигаясь вдоль стены, попутно разглядывая сложенные возле нее вещи, котомки и сундучки – «Интересно, и когда ты успел все так аккуратно сложить? Насколько я помню, тебя сюда засунули не так давно, и ты еще не в том состоянии, чтобы самостоятельно разобраться в той свалке, которую мы тут устроили на пару с Буши».

— «Ну… Наверное, кто-нибудь из тех, кого приставил ко мне Грим, увидел все это безобразие, и решил в нем разобраться?» — неуверенно предположил Хай, со все возрастающим беспокойством глядя на мои эволюции по его новому жилищу.

— «Конечно. Заняться этому «кому-то» было явно нечем» — покачав головой, я вновь принюхалась, и медленно, но уже целенаправленно двинувшись в сторону ширмы в задней части палатки, отгораживающей небольшой закуток – «Вещи уложены. Посуда не просто вымыта – она абсолютно новая. Доспех не просто запихан под койку, а аккуратно разложен на полу — что, кому-то его было сложно поднять? И этот запах…».

— «Раг, я думаю, что сам разберусь со своими вещами» — как можно тверже заявил мне пегас, недвусмысленно кивая в сторону выхода – «В конце концов, ты сама потребовала, чтобы возле меня день и ночь находилась сиделка, поэтому Айси Глэйз согласилась за мной присматривать…».

«Стоп. Ну, точно…».

— «Поэтому тут так натоплено. Поэтому тут так убрано и чисто» — угрожающе понизив голос, я кралась в сторону ширмы, не обращая внимания на откровенную панику, охватившую моего заместителя, и наконец, на секунду замерев перед преградой, рывком отшвырнула с пути весело зашуршавшую ткань – «И поэтому тут так пахнет чьим-то толстым, округлым, беременным брюшком?!».

Скрывавшаяся за ширмой пони взвизгнула, и попыталась зарыться под одеяла, набросанные на тощий матрац, лежащий прямо на брезенчатом полу. Застонав от досады, соломенношкурый жеребец прикрыл глаза копытами, в то время как я, сердито сопя, выволакивала подругу за хвост на середину палатки. Нависнув над ней, я обозрела смущенно улыбавшуюся пегаску, отмечая испуганно дрожащие губы, прижатые к голове уши, и трусливо поджавшийся хвост, после чего уставилась на лежавшего в кушетке Хая, ощущая, как нарастает распирающая меня злость.

— «Хай ssuka Винд! Ты совсем oherel тут, что-ли?!».

— «Скраппи, послушай – это совсем не то, о чем ты подумала!».

— «Праааавда?».

— «Честно!» — глядя мне в глаза, закивал пегас, мелко тряся головой – «Я пытался ее отговорить! Даже писал ей. Два раза!»

— «Айси Глэйз, да?!».

— «Я… Я не смогла придумать ничего другого» — виновато потупилась белая пегаска, уткнувшись носом в колени.

— «И поэтому эта дура будет оттягиваться во внеплановых, многомесячных отпусках каждые два года?!».

— «Эй, это ты не хотела меня брать с собой, ясно?» — как и все беременные, настроение Черри резко переключилось в режим стервы, и я невольно сделала шаг назад, ощутив крепкий толчок, с которым ее копыто ударило меня в грудь – «И вообще, ты сама так делала! Или уже не помнишь?!».

— «Да, но…».

— «И в отличие от некоторых, я не лезу в драки с кучей врагов!» — поднявшись, она демонстративно отряхнула свою попонку, на которой болталась наполовину распущенная кольчуга, отдельные элементы которой висели на скреплявшей их проволоке, издалека создавая впечатление надетого на пегаске штатного доспеха. Присев рядом с партнером, она крепко обхватила его голову передними ногами, с вызовом глядя мне в глаза – «Я тут о своем любимом, особенном пони забочусь, ясно?».

— «Ясно. Однако…».

— «И я не позволю, чтобы его тут пугали, понятно? Я все слышала, как ты с ним поступила! Подруга называется! А что, если бы с твоим Графитом так сделали?».

— «Так он и…».

— «Да мне все равно, что там «он», понятно?» — отступив еще на шаг, я с оторопью выслушивала обрушившийся на меня шквал упреков, и мало связанных друг с другом обвинений и мыслей – «Ты говорила, что Хай тебе брат, а сама? Сама вот не полезла под топоры и мечи грифонов! Неееет, ты его послала! Ты знала, как сделать мне больно!».

— «Милая, это не совсем так…» — запротестовал было разомлевший от ласок и поглаживаний пегас, за что тут же и поплатился, когда небольшое, голубое копыто отвесило ему звонкий подзатыльник, заставив заткнуться, и виновато посмотреть на меня из кольца обхвативших его голову ног.

— «Молчи! Ты мешаешь мне ругаться с подругой!» — рыкнула мелкая тиранша, поудобнее устраивая между ног подросший живот. Хай вздохнул, и понятливо заткнулся, в очередной раз демонстрируя мне, кто в этом мире «слабый пол» во взаимоотношениях разноцветного народца – «И что ты можешь сказать в свое оправдание?!».

Что ж, решение пришло само собой, стоило мне вспомнить о том, как чувствовала себя я в то время, как вынашивала возле сердца своих близнецов.

— «Приятно мне тебя видеть такой вот деятельной, вот что» — буркнула я, делая шаг вперед. Сграбастав в объятья нелетучую пегаску, я подумала и задумчиво лизнула ее в нос – «Я даже рада, наверное».

— «Оууу, ты не сердишься! Это так здорово!» — тотчас же выключилась Черри, хихикнув, когда мое копыто пощекотало ее живот – еще не такой большой, как у меня, и не мешающий передвигаться, но уже заметный, лишивший ее привычной для пони талии и пикантных маклоков[1] – «Я думала, ты будешь кричать и сыпать угрозами, как обычно это делаешь…».

— «Ну, мне нужно же было подобраться к тебе поближе» — пожала плечами я, удобно устраивая белую засранку возле груди. Та дернулась, довольно быстро для беременной сообразив, что попалась, но вырваться из моих копыт не смогла – «А вот сейчас можно будет и поорать. Ты вообще что делаешь, Черри? Ты на кого оставила Бастион?».

— «Не ори!».

— «А я не ору, а строго спрашиваю!» — не повышая голос, парировала я попытку бодрого, брюхатого наезда – «Я куда тебя отправила? В Мейнхеттен? Тогда почему я вижу твою недовольную мордочку тут, а не получаю от тебя открытки из Большой Подковы?».

— «Потому что если бы не я… Ты вообще кого приставила к Хаю?».

— «Ээээ… Как обычно – новенькую из Пятой. А что…».

— «Да у нее все валится из копыт! Это же недоразумение какое-то, а не легионер!» — принялась строго выговаривать мне Черри, освобождаясь из моих объятий и начиная собирать разбросанные мной чашки – «А ты ее приставила ходить за своим заместителем! Вот она, дружба по-Скраппи!».

— «Дорогая, я думаю, что ты не права. Она…».

— «Не мешай мне ссориться, дорогой! Ясно?!» — зарычала будущая мамашка на сжавшегося под одеялом жеребца.

— «Да, я помню, как сама убежала. И что же?» — вздохнув, я попыталась было воззвать к разуму подруги, но кажется, без особого результата – «Разве я стала счастливее? Или это пошло на пользу моему здоровью? Разве ты не видишь, что тут происходит – бунт, попытка свержения, да еще и это сражение, которое мы почти проиграли – разве это место для будущей матери?».

— «Та, кто так поступает со своими друзьями, вряд ли достойна чего-то другого!» — безапелляционно отрезала белая зараза, поднимая на спину поднос с грязной посудой, отчего ее голос зазвучал несколько приглушенно – «И тем более, мы же все победили, благодаря героизму и самоотверженности Хая, верно?».

— «Ну…» — поглядев на спрятавшего в копытах морду друга, я неохотно дернула ухом – «Ну да, конечно. Именно благодаря ему. Но…».

— «Тогда я непременно должна остаться, чтобы помочь герою быстрее поправиться» — ликующе продолжил свою бредовую мысль животик на ножках – «Раз уж этим не сможет заняться никто другой!».

— «Черри, я ведь могу и заставить…».

— «А ты попробуй!» — донеслось до меня из-за ширмы, под аккомпанемент звука льющейся в чашки воды.

— «Ну вот что ты с ней будешь делать, а?» — расстроенно осведомилась я у Хая. Судя по звукам, на «кобыльей» половине палатки начали готовить что-то вкусное, но я прекрасно понимала, что теперь мне вряд ли перепадет хоть кусочек, чем бы ни была эта вкуснота.

— «А может, и вправду оставить ее тут?» — подал голос Хай, с не меньшим чем я интересом принюхиваясь к разливавшемуся по палатке аромату – «Скраппи, послушай, она же не рвется все время в бой, как ты. А крепкий тыл еще никому не мешал, правда?».

— «Крепкий тыл не спас бы нас, если бы грифоны взяли крепость!».

— «А если грифоны нас разобьют – сколько продержится тот же Мейнхеттен?» — в упор поглядел на меня жеребец – «Ты сама говорила, что его должны были атаковать, и ты была права – несколько дней назад пришло письмо, в котором нас призывали усилить бдительность в связи с массированной атакой грифонов на крепость у перевала Фрогги Пасс – это в полусутках полета от Мэйнхеттена, если ты забыла. И как ты думаешь, что станет их первой целью?».

— «Неужели Бастион?» — донесся из-за ширмы ехидный голосок. Блин, неужели я сама была такой стервой?! – «Ну кто бы мог подумать, а!».

— «Сговорились, значит…» — исчерпав все пришедшие в голову аргументы, я сердито надулась, не зная, какими еще словами убедить своих друзей, ставших практически родственниками, не повторять мои собственные ошибки – «Думаете, самые умные? Вот только тут гораздо опаснее, чем в Мэйнхеттене, ясно?!».

— «Я буду лично присматривать за нашим смелым сигнифером» — умильно улыбаясь, пообещал мне Хай, втягивая раздувавшимися ноздрями запах еды, щедро приправленный сладким, сытным запахом беременной кобылки. Что ж, похоже, процесс выздоровления шел лучше, чем мне казалось, и наверняка эти умники уже успели провести пару сеансов целительного внутреннего массажа – а если нет, то дело все шло именно к этому. И понимание этого заставило меня остро почувствовать свою беспомощность… И ненужность».

— «Ну, вы однажды доиграетесь, сладкая парочка!» — сердито топнув ногой, я резко крутанулась на месте и направилась на выход, демонстративно громко топая копытами, стараясь не слушать несшийся мне в спину облегченный смех двух потерявших головы пегасов – «И когда это случится, то увидите, как я была права!».

---

— «Итак, джентельпони, что будем делать?».

— «Кхем…».

— «Хорошо. И дамы» — дернув щекой, фыркнула я, глядя на Лауд Стомп. Белая кобыла заняла место рядом с моим фрументарием, по-видимому, после того памятного вечера в кантерлотском ресторанчике решив держаться поближе к бывшему партнеру – «Но к тебе это не относится, Стомп! Я вот не пойму, почему ты, каждый раз, с маниакальной настойчивостью оказываешься где-нибудь неподалеку в то время, когда дела у нас начинают идти не слишком хорошо?».

— «Наверное это потому, что меня назначили куратором вашего подразделения?».

— «Или просто как узду, на случай взбырков и заскоков…».

— «А вы решите взбрыкнуть, мэм?».

— «Это будет зависеть от обстоятельств, Стомп. А теперь будь так добра, и помолчи. Иначе отправишься кураторствовать наружу» — убедившись, что белая засланка восприняла мои слова всерьез, я поглядела на остальных членов этого небольшого совета. Буш, Рэйн, Колт, Шот, Желли – все они носили на себе свежие отметины от грифоньих мечей. Каждый из них прятал под доспехом повязку, перетягивавшую подживавшие, не до конца излеченные раны. Стоун, как это часто бывало, опять не явился, но я и не собиралась настаивать на его присутствии, зная о том, как мало среди наших подчиненных и соратников единорогов, и как напряженно приходится им трудиться, чтобы поставить на ноги как можно больше бойцов.

Говорят, обмороки из-за гипогликемии[2] среди них за эти дни побили все рекорды.

— «Я буду кратка – мы жиденько обосрались».

— «Обосрались?» — обиженно вскинулся Биг Шот. Вновь нацепив вместо положенного по уставу шлема свою кепочку, повернутую назад козырьком, он все чаще демонстрировал одни из самых неприятных пегасьих черт – задиристость, зазнайство, хвастливость и чего уж кривить душой – скудоумие. Нежелание поглядеть дальше собственного носа все чаще заставляло его раскрывать рот по поводу и без повода, и каждый раз ставило в оппозицию ко мне и Желли. Увы, пнуть его подальше я просто не могла – кофейного цвета жеребец очень неплохо справлялся со всей этой многосотенной крылатой стаей пегасов, но я дала себе зарок ни на взмах крыла не допускать этого задиру до принятия решений, и собиралась поддерживать эту традицию как можно дольше.

— «Да мы…» — по счастью, Буши заметил мой заледеневший взгляд, которым я обласкала пегаса, и получив от брата подзатыльник, тот быстро исправился, с виноватым видом стаскивая со стола сбитую с головы кепочку – «Мэм, мы выстояли против пятитысячного войска!».

— «По уточненным данным, их было не больше четырех» — холодно заметил Желли. Мой фрументарий был сдержан и лаконичен, словно шифрующийся Штирлиц, и явно собирался и дальше «окукливаться», как я назвала про себя это состояние, похожее на хождение под нависающим над твоей макушкой мечом – «И половина из них была простым сбродом, разбежавшимся и разлетевшимся, как только удача повернулась к ним хвостом. Не в последнюю очередь в этом сыграл и прорыв примипила Винда в центр, и захват командующего этим войском».

— «Но все равно, мы справились!».

— «Правда?» — иронично осведомилась я, переводя взгляд с одного из моих соратников на другого. Большинство помрачнело, и молча отводило глаза – «Нет, дорогой мой Шот, мы не справились. Мы едва не завалили все дело».

После моих слов желающих возразить не нашлось. Заметив, что вокруг происходит что-то странное, и никто не собирается откупоривать бутыли с сидром, чтобы отпраздновать великую победу, Биг наконец заткнулся, и нахохлившись, угрюмо уткнулся взглядом в собственный нагрудник, став похожим на мелкого, взъерошенного сокола-чеглока, попавшего под проливной дождь.

«Да уж, и вправду – сокол. Фантазии немного, а мозгов – и того меньше. Зато быстр, храбр, и от кобыл отбоя нет. Что еще нужно настоящему пегасу?».

— «Мне кажется, что каждый из нас внес посильную лепту в то, что произошло, и увы, я с горечью вынуждена признать, что Легион практически уничтожен».

— «Хочу заметить, что это кажется некоторым преувели…» — поднял было голову Фрут, но увидев мое приподнявшееся копыто, призывавшее его помолчать, быстро закруглил не начатую мысль – «Что ж, тебе виднее».

— «Да, уничтожен. Глупым командованием одной пятнистой дуры» — привстав, я поставила передние ноги на стол, и вновь обвела глазами сидевших напротив меня офицеров. Еще не верящие в то, что я произнесла, они заметно помрачнели, явно пытаясь не согласиться с отдельными моими утверждениями, но мысли, приходившие в их головы и раньше, теперь оказались озвучены, и вновь всплыли в умах моих соратников. Да, похоже я не ошиблась, и теперь видела, что признаки распада и разложения были заметны даже для них.

— «Конечно, дальнейшее развитие событий лишь ускорило этот процесс, поэтому обвинять одну лишь себя во всем этом было бы глупо» — поняв, что на данном этапе добиться мыслей дельных, или хотя бы внятных предложений было бы трудоновато, я решила огорошить их чем-нибудь посерьезнее, чем рассказы о наших потерях. Шот дулся, Желли с демонстративным вниманием глядел поверх моей головы, но все они – Буш, Рэйн и Колт, все вскинули на меня глаза, когда я произнесла уже давно подготовленные для них слова.

— «Поэтому, господа и дамы, в нынешнем своем виде Легион существовать не может».

— «Мэм!» — первой пришла в себя Стомп. Поднявшись, она с укоризной посмотрела сначала на сидевшего рядом единорога, затем уставившись на меня – «Вы понимаете, что вопросы о расформировании частей решаете совсем не вы? А так же то, что в военное время это не решается вовсе? Такие действия могут быть расценены только как измена!».

— «Лауд, не спеши» — урезонил ее Желли, прикосновением копыта призывая пегаску не мельтешить, и дать высказаться другим – «Мне кажется, что это еще не все, и у нашего командира есть что нам сказать».

— «Ты как-то очень быстро согласился с этим утверждением, Фрут» — прищурившись, я решила попробовать на прочность эту крепость. Разросшаяся моими стараниями внутри Легиона, она уже напоминала огромный замок, охвативший щупальцами-стенами почти все в этом войске, и откровенно говоря, я уже представляла тот день, когда нам пришлось бы схватиться не на живот, но на жизнь, ведь такие, как этот вишневого цвета единорог, редко отступают от намеченной цели. Матерые, дальновидные, обладающие поистине волчьей хваткой, именно они были тем костяком, который сформировал то общество, в котором мне повезло оказаться, и наверное, впервые за много лет, я поняла, что же именно представляют из себя представители «правящего класса».

— «Это было очевидно, Раг» — поднявшись, он спокойно поглядел на меня с высоты своего роста, уже не скрываясь под маской истового служебного рвения. Ощутив перемену, окружавшие нас офицеры насторожились, и даже не слишком наблюдательный Тэйл прищурился, глядя на стоявшего неподалеку фрументария – «Эти процессы, до определенного времени скрытые от посторонних глаз, в конце концов вылезли на поверхность. Но как и поньский крак, они становятся видны лишь тогда, когда поделать что-либо уже просто невозможно».

— «Хорошооооо…» — протянула я, резким движением крыла призывая Буши не торопиться. Со свирепой гримасой, пегас уже поднимался со своего места, а белесые шрамы на его бандитского вида морде наливались нехорошей краснотой, и мне потребовалось развернуть крыло и похлопать его по затылку, чтобы утихомирить собиравшегося побуйствовать жеребца – «Продолжай. Расскажи, так сказать, симтоматику и патогенез этой болячки, поразившей наш отряд».

— «К чему, командир? Ты и сама их прекрасно видишь, пусть даже и отчасти» — высокомерно, и даже неуважительно пожал плечами единорог, по-прежнему глядя поверх моей головы. Интересно, с кем это таким он связался, что стал вдруг так смел, и столь демонстративно идет на разрыв? Кто-то из знати предложил ему больше?

«Ты думаешь? О, мнится мне, что тут стоит метить гораздо, гораздо выше…».

«Да брось. Выше только принцессы, и я хотела бы посмотреть на то, как он… Стоп. А к чему метить так высоко?».

«Вот видишь? Даже у тебя бывают озарения, пусть даже эти вспышки интеллекта смогли бы озарить лишь норку самого захудалого таракана».

— «Вижу, Фрут. Вижу» — спокойно согласилась я, с холодком обдумывая пришедшую в голову мысль. Значит, Аналитический Отдел Канцелярии Ее Высочества – больше некому. Конечно, Стил Трэйл вряд ли упустил бы такого перспективного кадра, как Желли, и явно не стал бы раздумывать дольше минуты, пусть даже и рискуя навлечь на себя гнев обеих принцесс.

«Хотя, если подумать, он вряд ли чем-либо рисковал. В конце концов, Селестия знаменита тем, что умеет находить применение всем своим слугам, и бескровные схватки хитрости и ума явно должны забавлять эту бессмертную интриганку» — прикрыв глаза, я рассеянно скользнула взглядом по всем присутствующим, недовольно косившимся на моего фрументария, все так же стоявшего на своем месте – «Да, она вполне могла бы решить, что на то и щука в пруду, чтобы карась не дремал. А мы все – караси, рядом с этим огромным китом. Нет, с Трэйлом нельзя садиться играть – у него все карты крапленые, а пешки – проходные. Умен, зараза. Нет, но каков наглец!».

«Он просто многого не знает».

«Или знает слишком много».

— «Мне кажется, нам стоит разойтись, и собраться попозже» — услышав голос Желли, я подняла глаза, и уставилась на переглядывавшихся соратников. Все так же стоявший Фрут вновь нацепил маску хмурой обеспокоенности, но куда больше меня заинтересовала Лауд Стомп, с огорошенным видом крутившая головой то на меня, то на своего дружка – «Думаю, нам всем стоит заняться делами. Особенно Легату».

— «Сидеть!» — поняв, что нельзя терять ни минуты, холодно каркнула я. То, о чем я подозревала, и чего страшилась, но наконец, приняла как данность, уже не наводило на меня такую панику, как еще несколько дней назад, и я больше не собиралась видеть, как разложение охватывает и этих, близких мне пони. Вновь опершись на стол, я повторила приказ – «Всем оставаться на местах. Разве я кого-нибудь отпускала? Или вдруг решила, что ты, Фрут, будешь нашим распорядителем-виночерпием?».

— «Мне показалось, что этот совет стоит отложить, Легат» — фрументарий решил встретить грудью мой наскок, и как оказалось, был готов к открытой конфронтации – «Как можно говорить о чем-то серьезном, когда у нас множество дел? Я уже подготовил тебе список неотложных мероприятий, и…».

— «Вот и засунь его туда, где ему самое место» — процедила я, глядя на вишневого единорога. Услышав столь грубый ответ, он явно не удивился, и я заметила, как в уголках его рта поселилась складочка, исказив его морду в едва заметной, презрительной гримасе – «Вы еще не накомандовались, умники? Отправь этот список дел тем, кого мы захватили в плен — пусть поржут, что б не скучно было! А ты, Стомп, тоже хочешь что-то сказать?».

— «Разрешите обратиться, мэм?» — пегаска встала, несмотря на ничем не прикрытый, запрещающий жест своего рогатого знакомца – «Мне кажется, офицер Желли был прав, и нам стоит отложить это совещание до того момента, когда мы все будем к нему готовы. За эти несколько дней у вас в лагере накопилось множество дел, и все просто сбиваются с ног…».

— «Бла-бла-бла. Стомп, пожалуйста, покороче!».

— «Вам всем нужен отдых, мэм» — прямо заявила белая кобыла, нервно дергая крылом в ответ на раздраженные пинки Желли. Я с удивлением отметила эту странность – похоже, наш фрументарий и в самом деле нуждался в отдыхе, ведя себя все более и более неадекватно – «Многие едва держатся на ногах, да и вы…».

— «А что я?».

— «Мэм, я думаю, это не нормально, когда командующий выпадает из разговора, и начинает что-то бормотать себе под нос, потирая грудь копытом».

«Блядь!».

«Наблюдательная дама. А ты и вправду так делаешь?».

— «Эмммм… Стомп…» — следовало побыстрее выкручиваться из этой ситуации. Да, я прекрасно понимала, что после очередного покушения на мою пятнистую тушку стала чуть менее адекватной. Клянусь, я прекрасно представляла себе, как разрушительно влияет гипоксия на клетки головного мозга, и какие коленца может откалывать пошедшее вразнос сознание, но я не собиралась сдаваться, и до последнего надеялась удержать контроль над своим телом – пусть даже под сводами его черепушки бился чужой голосок.

— «Да, мэм?».

— «Знаешь, сколько раз мне говорили об этом? Или сколько раз мне приходилось умирать?» — вздернув бровь, пегаска замотала головой, насторожено следя за моим копытом, застывшим возле виска – «Я тоже не помню. Уже не помню. Несколько ком, две клинические смерти, и парочка настоящих – ты хоть представляешь, что могло вообще остаться от этих мозгов? Я подскажу тебе – нихрена! Ни коры, ни подкорки! Так что не удивляйся, если вдруг заметишь вот такие вот странности – однако во мне еще достаточно навоза, чтобы окружающие захлебнулись в говне, решив потрогать меня за вымя. Надеюсь, я понятно выражаю свои мысли?».

— «Простите, мэм. Так точно».

«Мммм, какой любопытный экскурс в анатомию. Признайся, сама придумала? Или врала на лету?».

«Заткнись. Пожалуйста».

— «Поэтому все присаживаются на свои места – тебя это тоже касается, Желли. С тобой я пошепчусь чуть попозже, и с глазу на глаз. Что ж, наш фрументарий, наш офицер, честь которого не позволяет ему открыто хлопнуть дверью, и свалить с нашего даже не тонущего, а рассыпающегося корабля, заметил очень точно – Легион загнивает» — в который раз за эту встречу, я обвела глазами присутствующих. На этот раз меня слушали все, заметив, как изменился мой голос, дрожащий из-за холодной, расчетливой злости. Я упустила свой шанс вершить суд и расправу, и теперь, мне приходилось работать с тем, что есть, хотя по уму, следовало бы разогнать всю эту братию, и влить раздробленные сотни во вновь сформированные гвардейские части… Но такого геморроя в самый разгар боев я не пожелала бы никому — «Лишившись прямого управления, вы пустились вразнос, и просрали наш лагерь. Заткнись, Шот! Еще одно слово, и… Вот, так-то лучше. Я же, увидев первые признаки надвигающейся беды, не предприняла ничего, что позволило бы ее избежать. И эта череда ошибок и откровенного наплевательства, словно колесо, прокатилось по нам по всем. По тем, кто стоит под нашим началом. По тем, кто погиб или ранен за все наши грехи. Ведь каждая их рана – это наша вина. Наша беда. И теперь, когда дым рассеялся, мы все видим масштаб катастрофы».

— «Погибло больше пяти сотен. Еще тысяча с лишним – ранены» — размеренно, словно пономарь, отчеканил Фрут Желли. Поняв, что присланная к нам соглядатай от штаба уже ляпнула все, что могла, он отстал от своей синегривой знакомой, и теперь безо всякого выражения цедил слова, глядя на полог палатки – «Еще три с лишним тысячи разбросаны по всему краю. Так что ты права – эта долгая пьеса закончена. Можно расформировывать Легион».

В палатке установилась тишина.

— «И что? Вот так вот… И всё?» — не выдержав, поднялся кипящий от злости Буш. Отбросив в сторону шлем, сорванный с головы, он развернулся, расталкивая сидящих, и направился к выходу – «И все, что мы делали… За что страдали… Все прахом пойдет?!».

— «Вернись, Буши» — негромко попросила я, прекрасно понимая, что это его не остановит. Наверное, не остановил бы и выстрел из пушки, имейся у меня такая под боком – «Вернись, я тебе говорю!».

— «А знаешь, что?!» — развернувшись, пегас остановился у самого входа, и я впервые отметила, что он гораздо старше, чем казался на первый взгляд. Наверняка ровесник Желли, мощный и угловатый, с кривыми ногами, он казался уродливой карикатурой, пародией на пегаса, и больший объем этому образу придавали неровные шрамы, испещрявшие морду светло-желтого пегаса – «Ты! Ты…».

— «Да пошла я кобыле в щель. Верно?» — негромко произнесла я, глядя в бешеные глаза Тэйла – «Тупая ссучка, бросившая всех с ворохом проблем на плечах, и вновь умотавшая куда-то в поисках приключений?».

— «Да! Это я и хотел сказать!».

— «Тогда не забудь добавить, что я, пизда такая, нашла себе их на голову, в то время, когда вы, умники, за пару недель умудрились просрать все, что «мы» тут делали несколько лет!» — сквозь зубы произнесла я. Сидевшие неподалеку пони начали понемногу отодвигаться, поглядывая в сторону выхода. Гроза, ходившая вокруг с момента моего исчезновения, наконец прогремела над головами, и никто не хотел оказаться под ударами разгулявшейся стихии – «Но даже после попытки переворота я осталась верна Легиону, и приведя к покорности один из городков, обеспечила нам тыл, куда можно было бы отступить, двинь на нас силы Грифус. Я «пасифицировала» область размером со Стэйблсайд со всеми его окрестностями, и сделала это силами одной лишь сотни пегасов – а что сделали вы? Выгляни, выгляни из палатки! Поведи по сторонам своей щербатой харей! Ну как, нравится запах горелого дерева? А ведь нам тут еще жить и жить! Или ты так гордишься своими шрамами, родео-пони? Лизни под хвост, красавчик – в этот раз мне сломали шею! Ну и у кого после этого тут больше яйца?!».

— «Чей-то ты не выглядишь мертвой!» — рявкнул в ответ пегас, впрочем, уже не делая попытки покинуть совет. Остальные заколебались, отводя глаза, но даже попытайся они выйти – им вряд ли бы это удалось, ведь весь проем распашного полога занимала туша зло пыхтящего пегаса.

— «И именно поэтому я Легат, а ты – кентурион, Буши!» — не выдержав, расхохоталась я. Услышав мой смех, в палатку сунула любопытный нос Нефела, все еще околачивавшаяся в лагере – при виде Буши Тэйла она вдруг приосанилась, и смерила его тем хищным, охотничьим взглядом, которому, по слухам, кобылы обучаются еще в утробе вынашивающих их матерей. Подняв слезящиеся глаза на сверкавшую глазами северянку, я глухо икнула, и кинула в нее чернильницей, заставив убраться обратно на улицу, после чего подняла глаза на оставшихся в палатке офицеров.

— «Мне показалось, или Буши Тэйл только что умно пошутил?» — ответом мне были неуверенные смешки. Сгрудившись у выхода, пони не знали, что им делать – уходить, по примеру фрументария, первым выскользнувшего из палатки, или же остаться вместе с Рэйном, занявшим место справа от меня, в обнимку с пузатым мешком – «Расслабьтесь. Вы чего такие серьезные-то? Не слышали о том, что смех продлевает жизнь?».

— «Наверное, это вам и помогло, мэм» — оставшись на месте, Стомп крутила головой по сторонам. Как сторона мало заинтересованная в происходящем, она старалась изо всех сил, запоминая происходящее, чтобы как можно точнее изложить все в рапорте командору – «Думаю, я могла бы принять командование над теми частями, которые вы будете расформировывать, и дождаться прибытия генерала, который своим приказом уже освободит вас от командования, расформировывая Легион».

Мое хихиканье резко оборвалось.

— «А кто тебе сказал, милейшая капитан Стомп, что я собираюсь что-то там расформировывать?» — кажется, я произнесла это громче, чем следовало, и возле выхода возникла небольшая давка. Услышав последнюю фразу, Буш вдруг резко решил повернуть назад, и хотя его подпирали остальные офицеры нашей маленькой, дружной семейки, при его габаритах это была совсем не его проблема, поэтому обратно вошли, ввалились и рассыпались по полу практически все – «Разве я хоть раз произнесла это слово?».

— «Нет, но офицер Желли четко дал понять, что…».

— «Фрументарий Желли временно отстраняется от своих обязанностей, кои будут возложены на его заместителя, Блуми Нэтл. И он это уже понял, Стомп, не сомневайся. Он умный, ты же знаешь» — неприятно ухмыльнувшись обескураженной пегаске, я перевела взгляд на остальных пони, поднимавшихся с матерчатого пола – «О, вы еще тут? А почему?».

— «Хватит уже издеваться, Раг!» — скривился Тэйл, вновь присаживаясь к столу. Зимний день продлился недолго, и на улице уже сгущались вечерние сумерки, расцвеченные светом многочисленных факелов, и разрываемые визгом пил и стуком молотков. Огонь не пожалел ни возведенных нами домиков, ни убогих землянок северян, и теперь в крепости и вокруг нее лихорадочно возводили настил, на котором, словно сугробы, одна за другой, разворачивались многочисленные палатки, привезенные с собой прибывающими частями гвардейцев. Да, командор, нам до твоего опыта и знаний расти еще и расти… Поднявшись, розовый пегас зажег стоявшие в палатке жаровни, и принялся выкладывать на стол многочисленные свитки, раскладывая их перед каждым сидевшим возле него офицером.

— «А это еще что?».

— «Это? Это то, что мы будем теперь представлять из себя, Буши» — холодно произнесла я, раскатывая посередине стола тот образец, что послужил основой для остальных десяти копий. У нас ушла вся ночь, чтобы закончить эту работу, и не раз, и не два мне приходилось приводить в чувство Рэйна, с помощью живительных подзатыльников прерывая его пространные монологи, в которых он критиковал придуманные мной нововведения, предлагая свои варианты, но затем смирялся, и вновь принимался работать пером, лишь для того, чтобы вновь начать спорить уже по другому вопросу – «Как всегда, перед прочтением – съесть».

— «Чего? А это как?» — насторожился Шот, за что заработал от брата покровительственную усмешку. Да, а я ведь про мозги просто так, фигурально говорила…

— «Это значит, поменьше открывать рот о том, что было прочитано» — пояснил Рэйн.

— «Это была шутка такая» — пояснила я. Пусть это была и неуместная веселость, но в тот момент мне показалось правильной мысль разрушить, разнести, разорвать все те старые связи, что опутывали нас, словно цепляющиеся за ноги водоросли, стремящиеся утянуть на дно незадачливого пловца. Нажать на надлом, дать ему разойтись, разнося на кусочки все то, что было когда-то выстроено нами, но из стройной конструкции на пять сотен пони, превратилось в нелепое, раздувшееся, колченогое сооружение, представавшее перед моим мысленным взором сумасшедшим гибридом высотного дома, и деревянной, рассыпающейся водонапорной башни. Дать ему рухнуть, и уж потом, из обломков, сложить то, что в будущем будет избавлено от тех ошибочных решений, которые привели нас на грань поражения.

— «Эээээ… А что значит «переподчиненное кентурии крыло»? Это что, мы теперь с наземниками в одном строю воевать будем?».

— «Если ты считаешь, что твои соратники, лишенные крыльев, чем-то хуже тебя, Шот, то только заикнись еще об этом, и я сломаю тебе твои порхалки, после чего – отправлю пасти кур на какую-нибудь задрюканную ферму» — мило улыбнулась я насупившемуся пегасу – «Буши, одним из твоих поручений будет вправить мозги этому кретину. Чем больше он общается со своей биологической родней, тем тупее, наглее и ограниченнее становится. Оскотинивается, причем вижу это уже не только я. Возьми его пока к себе, а на его место я поставлю кого-нибудь пожесче – ту же самую Блуми Нэтл. Мы сможем обойтись пока без контрразведки, тем более, что она и так мышей не ловит… Ведь меня уже ждали в том бурге, причем не первый день. А сведения они получали несомненно отсюда. Тэйл, дружище – ты меня слышишь?».

Пробурчав что-то невнятное, пегас скрылся за развернутым свитком.

— «Буши, дружище…».

— «Мммммм!».

— «Ты читаешь свиток вверх ногами» — ласково попеняла ему я. Дернувшись, тот перевернул свиток, и лишь когда услышал неуверенные смешки, понял, что его нагло обманули.

— «Издеваешься. Вот вечно ты издеваешься» — сердито прорычал тот, вновь переворачивая свиток, зашуршавший сминаемой под копытами бумагой – «И как тебя только муж еще не выдрал?».

— «О, не волнуйся. Он обещал вплотную заняться вопросами моего воспитания» — сверкнула глазами я, заставив того снова уткнуться мордой в бумагу – «Итак, если поток остроумия иссяк, я вкратце расскажу вам то, что написано на этих бумажках. Это вчерне написанный план реорганизации Легиона, согласно которому, мы сможем управляться с необходимыми нам силами, сохраняя командную цепочку, и преемственность командования. Для чего это все нужно? Приведу простой пример — Шот, не подскажешь ли, сколько у нас сейчас есть кентурионов? Это командующие сотнями, если ты вдруг по-пегасьи пропустил это мимо своих ушей».

— «Около пятисот, а что?» — ершисто откликнулся пегас, недовольно сверкая на меня из-под шлема, как и положено, оказавшегося у него на голове – «Я знаю, кто это такие, и знаю, сколько их – двести десять земнопони, и двести восемьдесят четыре пегаса. Ну, и шестнадцать единорогов».

— «Отлично. А сколько из них присутствует в этой палатке? А скольких из них ты, я, Буш, или кто-либо еще, знаем лично?».

— «Ну…».

— «Вот-вот. Именно на это я хотела обратить ваше внимание. Когда-то я формировала этот небольшой отряд, опираясь на личную преданность каждого нашему делу. Кто не устраивал меня – тот уходил, или начинал службу с самых низов, рядовым легионером. Так отсеивались те, кто не мог быть полезен лично мне, однако время идет, и, как и вы, я знаю большую часть из наших офицеров лишь по бумагам. Они – это имена на желтоватых листах, и ничего более. И именно поэтому вся наша система дала сбой – она не была рассчитана на такое количество пони».

— «Так ты предлагаешь сократить это количество?».

— «Нет, Колт. Скорее, организовать это стадо» — устало помассировав уши, ответила я синему жеребцу. Притулившись в сторонке, он нервничал больше остальных, справедливо решив, что вольготному житью нашей крылатой разведки пришел маленький пушной зверек – «Вот, гляди: Легион будет разделен на наземные и воздушные части, а также вспомогательные подразделения. Самым маленьким подразделением будет кентурия – около ста земнопони и приданные к ним одно-два крыла пегасов. Командовать ими – как земнопони, так и пегасами – будет кентурион».

— «Земнопони?!» — невольно вырвалось у находившихся в палатке пегасов.

— «И даже единорог!» — свирепо ухмыльнулась я, обводя взглядом ошарашенных жеребцов, и всем своим видом показывая, что только и жду повода провести показательную порку – «Понятно? Вот и чудненько. Далее… Десять кентурий будут собраны в когорту – это так раньше называлось место под лагерь, если не ошибаюсь. Огороженное место, с частоколом и вышками, на которых торчали часовые. Надежное место, шагающая крепость, которой и станет такая вот тысяча пони. И вот эти вот когорты и будут теми подразделениями, которыми будут командовать доверенные, известные лично мне пони».

— «А что же с пегасами?» — с недовольным видом поинтересовался Тэйл, до поры скрывая раздражение, и явно напрашиваясь на то, чтобы я все-таки пощупала его вечно недовольную морду – «Нас теперь на землю решили ссадить?».

— «Будешь выпендриваться, и я тебя не только на землю – и на цепь посажу!» — холодно посулила я надувшемуся на пару с братом уголовного вида пегасу – «Ты пока сиди и думай, как будешь объяснять, почему твои подчиненные прошляпили такую орду. Да-да, не нужно так дергаться – поздно уже! А с пегасами тоже не все так просто будет. Их мы сведем в отдельные формирования – крылья, от трех до девяти пегасов в каждом. Пять крыльев будут формировать звено, примерно из пятнадцати — двадцати одного пегаса. Несколько звеньев будут формировать клин, из которых будет состоять уже пегасья стая. Как видите, для формаций крупнее звена, мы дали лишь самые приблизительные цифры, поскольку подразделения пегасов будут варьироваться в численности, и мы сможем формировать из них группы нужной нам величины. Конечно, стоит придумать и новые звания, чтобы пегасьё не обиделось, что их, мол, обделили. Например, декурион вполне может командовать клином, а какой-нибудь… Нет, не пойдет. Никаких «старших декурионов», ведь стаей должен управлять уже непосредственно Легат. Значит, остановимся на этом… Ну, и еще несколько должностей, о которых я хотела бы сказать отдельно. Первая – это Praefectus Castrorum – префект лагеря, на которого будет возложена задача возведения основного лагеря, вспомогательных лагерей, а также забота о наших стоянках в Эквестрии. На эту должность, даже без обсуждения, я назначаю Черри Дроп. И не делай такие удивленные глаза, Колт — об этом мы поговорим с тобой позже. Ну а вторую должность… О второй я как раз раздумывала, и терзаясь сомнениями, решила подождать».

— «Вот и правильно» — буркнул один из братцев, сидевших напротив меня. Закончив читать, или скорее, просто разглядывать закорючки, выдаваемые мной за копытописный почерк, они о чем-то задумались, сиротливо сидя у стола – «Слишком много нововведений. Послушай, а ты точно не собираешься все это бросать? Ну, вдруг ты опять решишь, что мы тут тебя ущемляем…».

— «А ты собираешься давать мне повод, Буши?» — подняв бровь, я вперила взгляд в сморщившегося, точно зевнувший мопс, жеребца – «Тогда готовься к небольшим изменениям в той части устава, которая относится к наказаниям. Да-да, усмехайся-усмехайся. Посмотрим, как ты посмеешься, когда я последую примеру создателей этих чудных армейских формирований и введу запрет на отношения внутри подразделений. Причем полный. А так же начну увольнять в запас жеребых. Вот будет весело…».

— «Ты этого не сделаешь!» — ошарашенно вскинулся Тэйл. Превративший половину своей кентурии северян в один большой и бурный гарем, он был бы первым, кто пострадал от такого рода запретов – «Ты раньше не была такой злобной, Раг! И ты не… Погодите! А может, это подмена? Точно! Перевертыш! Как тогда, в Кантерлоте!».

— «Ты это уже говорил. И я, в принципе, не против той, «проверки», которую мне иногда устраивает Графит» — закатила глаза я под ехидное хмыканье остальных. Жеребцы втихую развеселились, в то время как о морду Лауд Стомп можно было бы зажигать спички – «Так что облом, Буши, облом. И это я еще не обращалась к своему учителю… Как думаешь, фантазия Ее Темнейшества намного превосходит мою, или нет?».

— «Ндаааа, это все-таки ты» — сокрушенно увял пегас, под смех своих сослуживцев. Обстановка немного разрядилась – «Ну ладно, уговорила. Будем делать по-твоему».

— «А теперь только так и будем делать, Буши» — несмотря на шутливый тон, я говорила абсолютно серьезно. Тень моих многочисленных ошибок сгущалась, и теперь напоминала ураган, тянущийся ко мне хоботом темного смерча – и я не знала, когда настанет тот час, что ознаменует последнее из моих заблуждений».

«Веревка. Гроза. Молнии. Раскачивающиеся ветки».

«Что?».

«Духи ушедших спускаются с Небесных Лугов. Звезды смотрят с бездонного неба. Последний рывок. Нет больше боли и страха. Нет сожалений и бед. Нет… Нет ничего. Только звезды».

Тишина. Только шипят дрова в полыхающих жаровнях.

— «Мэм?».

— «Да, Стомп. Говори».

— «Если вы не собираетесь расформировывать Легион, то мне, пожалуй, стоит…».

— «Нет, капитан. Не стоит» — оглушенная шепотом, раздавшимся и затихшим у меня в голове, я подняла голову и безо всякого выражения уставилась на белую гвардейскую кобылу, глядя то на нее, то сквозь нее, в темноту, разливавшуюся за палаткой. Огражденная со всех сторон боками своих товарок, принадлежавших теперь офицерам, она не могла защитить нас от неумолчных звуков возводимого заново лагеря, но мне показалось, что на фоне этих повседневных, обыденных звуков, еще оглушительнее казалась та тишина, которая зародилась где-то внутри.

Нужно было лишь услышать это молчание.

— «Впрочем, я хотела бы узнать, на что рассчитывает прибывающий генерал, и нужно ли мне готовиться к чему-нибудь неожиданному. Например, к насильственной смене командования».

— «Я уверена, что такой приказ не мог бы поставить перед ним никто, кроме принцесс, мэм!» — завертела головой пегаска, настороженно поглядывая по сторонам. Что ж, ее можно было понять – после брошенной мной фразы, ставшие чуть спокойнее морды моих подчиненных тут же окаменели – «Разрешите спросить, Легат – почему вы так решили… мэм?».

— «Обойдемся без чинов, капитан. И как я уже сказала, тут более раскрепощенная атмосфера. Понимаешь, о чем я?».

— «Спасибо, мэм. И все же, как вы… Как ты догадалась об этом, Легат?».

— «Я не хуже тебя умею читать между строк официальных документов» — буркнула я, бесцельно крутя по столу лежавший передо мной грифоний кинжал-мизерикордию, каждый раз останавливая его так, чтобы четырехгранное лезвие ложилось точно под стрелку копыта – «И догадалась, что сводный штаб, возглавляющий четыре тысячи гвардейцев, просто так куда-нибудь не пошлют. И уж точно не отправят с ним генерала, который из своих наград может отлить себе статую, в полный рост. Ну вот и подумай, доверят ли такой вот дивизион, пусть и сводный, простому лейтенанту?».

— «Нет, мэм. Не думаю» — вновь замотала головой та, но тут же спохватившись, добавила – «Мне кажется, вы не совсем точно соизмеряете свое звание и возможности, мэм. Вы сейчас на бригадного генерала тянете… Ну, по крайней мере, на полковника».

— «Я просила без чинов, Стомп!» — стукнув по столу, я нахмурилась, глядя на сидевшую неподалеку пегаску – «И не нужно мне в уши дуть, хорошо? В том ресторанчике, куда ты завалилась со своей «проверкой», ты была гораздо бойчее!».

— «Это было до того случая в ресторане» — буркнула себе под нос белая пони, вслед за мной кидая взгляд на слегка шевельнувшийся полог палатки – «Ты постоянно меняешься, Раг. Сейчас ты одна, а потом – совершенно другая, и если бы меня спросили, то я бы уверенно сказала, что в тебе словно бы живут несколько пони… И с каждым ты борешься, не всегда при этом побеждая».

«Умная. Эх, а мне что досталось?».

«Кто-то тут давно не пробовал таблеток?!».

— «Спасибо за интересный анализ моего психического состояния. Но мы говорили о другом, верно?» — похоже, эта кобыла была чертовски умна, и мне следовало побыстрее избавиться от нее. Хватит с меня и того черного охламона, что неотступно находился возле меня в течение уже нескольких дней!

— «У меня нет сведений о том, какие приказы мог дать ему командор» — покачала головой Стомп, вытаскивая из кармашка на боку прикрывавшей бок брони аккуратно сложенную бумагу – «Но думаю, не будет большой беды, если я сообщу, что мне было приказано явиться сюда, и в течение нескольких дней «подготовить контингент лагеря к прибытию генерала». Что это значит – решать тебе. Ну, и этому самому «контингенту», понятное дело».

Молчание длилось долго.

— «Значит, смена власти» — пробормотал про себя Тэйл – «Эх, а как хорошо все начиналось…».

«А может, дать им прочувствовать, чем пахнут гвардейские накопытники?» — мысли, до того притихшие, приплюснутые, словно блины, понемногу выбирались на волю, и закружились в цветном водовороте. Прикрыв глаза, я откинула голову, бездумно следя за этим калейдоскопом, позволив ему вертеться в свое удовольствие – «Они решили, что смогут сами командовать чем-либо, без моей дружеской помощи? Что ж, гайки можно крутануть и в обратную сторону… И пусть этот генерал жмет, плющит и давит ту толпу, что осталась от Легиона, загоняя в давно и прочно сформировавшиеся рамки, а мы…».

«А мы будем направлять его усилия, из тени. Корректировать их, чтобы на выходе получить то, что нужно именно нам» — подхватил грассирующий голосок, одобрительной улыбкой раздвигая точеные черные губки – «Молодец. Соображаешь. Бороться с бурей бессмысленно – нужно ее оседлать. Одна тростинка ничто против урагана – но лес противостоит даже самым суровым ветрам. И кстати, мне понравилось это «мы». Как мило».

— «Значит, так тому и быть».

— «Что?» — непонимающе вскинулся Тэйл, с недоверием глядя на мой подбородок, словно желая выпытать у него, о чем думает его хозяйка – «Но раньше ты бы не потерпела такого вмешательства в наши дела!».

— «У нас нет других дел, кроме служения Эквестрии и принцессам, Буши. Поэтому мы встретим генерала, которого прислал нам командор Вайт Шилд, и окажем ему всяческое содействие. Конечно, ложиться под него я не собираюсь, и вопрос назначения и снятия с должности офицеров оставлю за собой – как я уже говорила, «эффективных менеджеров» я здесь не потерплю. Но судя по тому, кого именно отправил к нам командор, этот вопрос был утрясен на самом что ни на есть верху. У подножия трона, я бы сказала. Поэтому, джентельпони, начинаем готовиться к этому знаменательному событию по плану капитана Стомп. У тебя же есть план, верно?».

— «Я готова изложить его на завтрашнем утреннем совещании».

— «Вот и отлично» — хмыкнула я, посмотрев на остальных пони – «Эй, чего такие серьезные-то?».

— «Ты просто не служила до Легиона, Раг» — уныло буркнул Буш – «И вот брательник мой, охламон, тоже. Я ж рассказывал тебе, как слинял от муштры и бессилия, с каким смотрел на контрабандистов и лазутчиков всех видов и мастей. Понячьи перья, да через границу кто только не летал – если мог договориться с офицерами, конечно. А стоило их только задержать, как являлся какой-нибудь лощеный мулий сын с офицерской звездой на доспехе и забирал их – якобы на допрос. После чего те попадали куда им было нужно, передавали товары, и шли или летели в ближайший городок, пить кофе с булочками. А на следующий день их выдворяли из страны – с караулом, конечно же, но выглядело это так, будто к ним приставлен почетный эскорт. Грозили на прощание копытом и выкидывали вон. А через месяц все повторялось вновь.

— «И что, никто и ничего не знал? Или не хотели знать?».

— «А ты представляешь, интересы скольких важных пони затронул хотя бы один перекрытый контрабандный поток? Или официальные цены на способные впитывать магию камни? «Нет золота в Серых горах», как говорят грифоны, и тут же добавляют «Но каменьев – не счесть!», и поверь, они не чета той ерунде, что таскают на себе всякие знатные хлюсты, или лежащей в банке на счетах! Мы однажды задержали грифона с одним из таких камней, и он, усмехаясь, дал нам на него взглянуть – вот мол, поглядите хоть разок, ради чего рискуете от начальства трензель в зубы получить. Вот и увидел…

— «И как? Ну, камень. Наверняка – ограненный. Большой».

— «Эх, не понимаешь ты, Раг» — махнул копытом Буши, мечтательно закатывая глаза – «И я не понимал, пока не увидел. Он был небольшим, похожим на пирамидку, со множеством граней. И свет… Из него просто лучился свет и магия. Даже я это почувствовал – по перьям будто холодок пробежал. А этот гад еще и ухмыляется – мол, за такой камушек не то что ваши единороги, сама принцесса что хочешь отдаст, и себя в придачу. И усмехается так нагло! Ну тогда-то я ему клюв на бок и своротил. Потом еще одному… Ну, а что потом было, ты знаешь».

— «И ты не хочешь терять то, что приобрел в Легионе?» — прищурившись, я разглядывала казавшегося до поры простым, как валенок, пегаса – «А было что приобретать? Есть за что бороться?».

— «Есть. Кое-что есть» — наморщив лоб, тот коротко подумал, и уверенно рубанул крылом воздух – «Есть! Я вновь себя пегасом почувствовал! Ты думаешь, легко это – в Гвардии служить? У тебя голова светлая, хоть и вечно норовишь себя дурой выставить, и сразу поняла, что офицер умным должен быть, чтобы все предписания исполнить, принцессам да Эквестрии послужить, да честь офицерскую не уронить перед всякими там грифонами да зубрами. Потому в офицеры либо единороги одни попадают – умные, значица! – либо пегасы и земнопони из тех, кто побойчее, да умишком не обижен. Мне полегче было, когда нас, в твое отсутствие, Стомп на офицерские курсы погнала, а вот остальные – хлебнули на них навоза. И патенты офицерские у нас с пометкой «временные» — подтверждению, значица, подлежат. Вот и подумай, кем мы тут станем, когда этот генерал прилетит».

— «Вы по-прежнему будете служить Эквестрии!» — вмешалась Лауд Стомп, красноречивыми взглядами призывавшая меня закругляться, пока Буш не заразил своими взглядами остальных офицеров.

— «Эх, штабная!» — горько вздохнул тот – «Не знаешь ты, как эти контрабандисты на тебя смотрят, когда несешься вдоль границы, и вдруг замечаешь кружащих в облаках грифонов. И направляешься прямо к ним, на перехват! Подлетая к ним, ты вдруг видишь не сытое самодовольство, и не азарт, как при встрече вот с вами, золотыми жеребцами и кобылами — а беспокойство в этих круглых, птичьих глазах. Видишь, как оно усиливается, когда нарушители видят, что ты не один, что ты – из Легиона! И вот тогда в них просыпается злость и жажда драки. Ну, думаешь – вот оно! Только бы нашелся какой-нибудь повод… И эти гады пернатые чуют, что ты не только к офицеру отволочь можешь, но что ты и подраться не прочь. Что ты жаждешь этого! Видят туники эти разноцветные, видят этот доспех, видят шипастые накопытники – и отступают. Бегут, не принимая боя!

— «Да ну? Ты на них такой страх нагнал?» — ухмыльнулась я, поглядывая на гвардейского капитана, на морде которой, помимо презрительной гримаски, появился и чисто профессиональный интерес – «Я устала отмазывать тебя от наказаний, подвергнуть которым тебя требовали у меня джентельпони, толкущиеся в дипломатическом ведомстве, и новом Генеральном Штабе Гвардии. Но лично мне нравилось, что при тебе участок от Фланкфурта до Собачьих гор был на замке. Значит, контрабанда и бандитизм? Тогда понятно… И что ж, все они трусливые мерзавцы и рабовладельцы? Что ж это за народ такой?!»

— «Да брось! Только родовая аристократия. Типа наших единорогов» — замотал головой Тэйл. Из-под распущенной на животе кольчуги, в его копыта выпала сплющенная, изогнутая с одной стороны фляга – «Да и то, не все. Ты бы с ними подружилась, поверь. Помнишь, как я предлагал тебе набрать кентурию из грифонов?».

— «Ага. И что бы мы делали сейчас? Я предпочитаю спать не опасаясь удара в спину».

— «Так нужно просто заставить их главных забыть эти гнусные обычаи!».

— «Ага. Вот так вот просто взять – и заставить этих кронпринцев, фрайхерров и прочих гауляйтеров с риттерами превратиться в обычных лавочников, виноделов, каменщиков и сталеваров?» — вздохнув, я протянула было ногу за флягой, но одумавшись, отстранилась, заметив подозрительно неподвижную тень возле входа в палатку. Черный тиран не нашел ничего интереснее, чем следить за честной, добропорядочной женой? Или же… — «Ну да, и как это сделать?».

— «Ну, эт я не ведаю» — развел копытами пегас.

— «Вот именно! Зато осуждать и критиковать вы все горазды!» — сморщив нос, я потерла простуженное горло, в который раз задумавшись о вязанном шарфике или теплом воротнике — «Но как только появилась возможность себя проявить, когда появилось желание что-то совершить, вы пустились вразнос. Две недели Легион находился под командованием примипила – второго по званию пони в этом подразделении, окруженного преданными офицерам. Две недели! И тут выясняется, что за все эти четырнадцать дней никто даже и не подумал, что стоило бы закрывать ворота на ночь!».

— «Их закрывали… Сначала. Потом забыли» — пробурчал Биг Шот, поглядывая на прикладывавшегося к фляжке Буша.

— «ДВЕ НЕДЕЛИ, ШОТ!» — поднимаясь, проорала я. Нужно было встряхнуть этих раззяв, иначе весь мой план по реорганизации Легионе пришлось бы тащить на своей собственной спине. Встав, я обвела глазами сидевших в палатке пегасов – «Одни забыли закрыть ворота, другие ударились в интриги, третьи вообще приглядели себе тепленькое местечко, и пошли на конфликт для того, чтобы уйти с гордо поднятой головой! Вот вся моя жизнь – разгребать за другими! А теперь, когда я предложила какой-никакой, а план по разгребанию всего этого навоза, все, что вас заботит – это как сохранить свои тепленькие места?».

— «Эй, я такого не говорил!» — рявкнул в ответ Тэйл, вскакивая и становясь напротив меня. Алкоголь подогрел эту тушу, и я мельком успела подумать, что низенький столик вряд ли остановит массивного пегаса, задумай мы с ним сцепиться всерьез – «Да я готов зубами грызть эту работу, но только чтобы все наши надежды, все эти труды прахом не пошли! В отличие от вас, мне навоз жрать не привыкать! Наелся уже, на этой службе! И я не готов выгнуть шею и покорно ждать, пока кто-то будет решать, нужно было кому-нибудь мое геройство, или нет! Это, мать вашу за вымя, мои ошибки! И я за них буду отвечать! Но все, что я сделал – тоже мое! И этого у меня не отнимет никакой генерал!».

— «Верно! Верно говоришь!» — палатка сотряслась от воинственных кличей. Один за другим, кентурионы вставали, и вместе с Бушем принимались лупить копытом по столу, словно заразившись его пьяным азартом, рожденным дешевым вином. И ощущение понимания, почему так быстро напился Буши, почему так истово поддерживали его остальные пегасы, и почему пошел на конфликт Фрут Желли, неприятной волной пробежалось по моей шее и спине, верхом на табуне колючих мурашек. Виной всему был самый обычный страх. Страх потерять что-то важное в жизни, боязнь признать, что несколько лет были потрачены зря. И кажется, мне стоило бы радоваться этому пониманию и этому страху, но…

Иногда неведение – одно из главных элементов счастья.

«Он придаст им сил. Нужен лишь толчок. Надежда».

«Тогда дадим им ее?».

— «Верно!» — надрывая связки, гаркнула я, перекрывая поднявшийся шум. Никто не заглянул в штабную палатку, чтобы выяснить, что же именно в ней происходит, и это подтвердило кое-какие мысли, пришедшие мне в голову – «Вот теперь я верю, что можно хоть что-нибудь сделать с этим навозом! Что у нас получится вытянуть из болота этого деревянного поня! Значит, вы готовы пахать, ждать и надеяться, что мы выдержим? Что мы не отступим? Что мы не подведем?».

— «Да!».

— Тогда я тоже пообещаю вам кое-что!» — устав слушать этот грохот, я отбросила в сторону стол, шагнув вперед, в центр круга, образованного мерцающим светом жаровен и фонарей – «Я никому на позволю сломать то, что мы создали! Вопреки воле политиков, невзирая на желание чинуш и генералов, отмахиваясь от завывания всяких малохольных, поучающих всех вокруг, как правильнее жить, я не позволю развалить Легион! Мы вместе сделаем так, что нами будут гордиться, и когда-нибудь, из ваших орденов и медалей отольют памятники. Или барельефы. Отныне и впредь, я буду нести ответственность за всех вас – и поведу Легион! Но учтите, если я веду – то я и отвечаю, и ваши ошибки станут ошибками моими, как и наши общие победы. Поэтому если вы готовы взяться за эту работу – так давайте делать ее хорошо!».

— «Во! Эт то, что я давно мечтал услышать!» — расчувствовавшись, завопил Буш, в порыве сентиментальности двинувшись ко мне пообниматься. Стиснутая небольшой толпой, я только ухмылялась и кряхтела, мысленно поздравляя себя с укоренившейся привычкой дефилировать где бы то ни было в полном комплекте брони, лишь в палатке сбрасывая с себя тяжелые, давящие железяки, но даже там оставаясь в облегающей все тело кольчуге, чьи плоские, мелкие кольца, спокойно лежавшие на шерсти безо всякой подкладки, уже практически перестали ощущаться, став привычным, надежным, внушающим спокойствие весом. Бросив взгляд на иронично качавшую головой Стомп, я все же решила немного остудить чересчур разошедшихся товарищей, специально повысив голос для тех, кто таился снаружи – «Однако, вопрос о наказаниях никто не снимал. И я извещаю всех и каждого, кто находится сейчас с нами, что время мягких порицаний и внушений закончилось. Я не стану миндальничать, а буду подвергать провинившегося тому наказанию, которое сочту необходимым и обоснованным. Вплоть до… Вплоть до разных несчастных случаев и героической гибели на боевом посту. Это понятно?».

— «Но…».

— «Или вы думали, что я забыла?» — мой голос внезапно стал острым, словно бритва, полосующая обнаженную плоть. Стоявшие передо мной пегасы, вдруг, переглядываясь, содрогнулись – «Или вы думали, что я простила?!».

— «Никак нет, Легат» — тихо ответил за всех Колт.

— «Вот и хорошо!» — я вновь попыталась улыбнуться доброй, материнской улыбкой, но моя морда… Она меня больше не слушалась, и улыбнулась лишь нижняя ее половина, искривив болезненно рот, в то время как глаза продолжали вглядываться в стоявших передо мной жеребцов, скользя от одной морды к другой, ловя и ломая направленные на меня взгляды. Испугавшись, я попыталась было исправиться, и произнести что-нибудь ободряющее – но было уже поздно, и подхватив наполовину развернутые свитки, товарищи удалились, оборачиваясь и негромко переговариваясь на ходу.

— «Стомп, ты тоже можешь идти» — простонала я, без сил опускаясь на брезенчатый пол палатки и откидывая голову, прижавшись затылком к поддерживавшему крышу столбу. Кажется, пегаска хотела о чем-то спросить, но поколебавшись, тихонько вышла, с шуршанием опустив за собой отвернутый входной клапан.

Стало темнее. Тени, до того казавшиеся лишь отражением фигур окружавших меня соратников и товарищей, зажили своей жизнью, скапливаясь в углах и под жаровнями, заставив меня вспомнить старую поговорку о том, что самое темное место – именно под пламенем свечи. Туда, куда не проникает свет. Визг пил и грохот молотков не становился тише — работы продолжались и днем, и ночью. Слишком многое было сожжено, слишком многое развеялось прахом. Слишком много новых могил получило это место, не просто так названное Кладбищем Всего Забытого.

Как бы ни было удобно это место, я твердо намеревалась оставить его, и как можно быстрее, в идеале, пройдясь по нему магическим огнем. Интересно, насколько сильным магом стала Твайлайт после раскрытия своей истинной сути? Смогла бы она превратить это место в одну невысокую гору, покрытую блестящим, спекшимся камнем?

— «Если есть что сказать – говори» — пробурчала я в полумрак. Угли в жаровнях уже давно покрылись пеплом, но у меня не хватало сил, чтобы подняться, и подбросить туда дров – этот разговор словно высосал все мои силы, и до того невеликие, даже спустя пару дней, прошедших после сражения. Прибывшие на подмогу передовые части Гвардии говорили, что зарево алхимического пожара видели даже в Хуфгрунде и Новерии. Помолчав, я немного повысила голос – «За вуайеризм я придумаю дополнительное наказание!».

Через несколько секунд, входной полог приоткрылся, и в образовавшуюся щель вошел вишневый единорог, неохотно перебирая ногами. Кажется, всем своим видом он пытался показать мне, как не хочется ему переступать порог этого места, однако, на мой взгляд, он переборщил с этой пантомимой, как и с чрезвычайно брезгливым выражением морды, с которым он обозрел устроенный нами бедлам. Помолчав, он перевел взгляд на меня, и не отрываясь, разглядывал мою привалившуюся к столбику тушку.

Я лишь усмехнулась, наслаждаясь тишиной, и вслушиваясь в это многозначительное молчание, ощущая, как оно сгущается, проходится по моей шкуре, задевая самые маленькие шерстинки, приминая и придавливая их к покрывающейся мурашками коже… А вот интересно, какого она у меня цвета? Черная, или розовая? И какая вообще бывает у пони?

«Оч-чень своевременный вопрос!».

— «Если есть вопросы – задавай» — не открывая глаз, снова буркнула я, понемногу теряя терпение. Молодость вообще не любит ждать и терпеть, как говорят старики, но что они могли требовать от той, чей биологический возраст едва перевалил за десять лет? – «А копии новой организационно-штатной структуры Легиона получишь сам, через своих доверенных пони. Слухи разойдутся, и подготовят наших подчиненных к изменениям, а через пару дней мы вывесим их официально».

— «Генерал первым же делом распорядится сорвать и уничтожить эти каракули».

— «Верно. Но зато это придаст всему происходящему ореол запретного плода. А запретного – значит, желанного».

— «И ты надеешься переиграть самого генерала Туска?».

— «Поглядим» — я потянулась, и не открывая глаз, повернулась к едва тлеющей жаровне, ловя угасающие волны тепла – «Жизнь решит, кто нужнее этой стране, этому народу. Мои глупости, гвардейские косности, или грифоний квартет. Кстати, я надеюсь, что ты захватил с собой перо и чернила, ведь мы тут так славно посидели, что теперь вряд ли сыщется и то, и другое».

— «Так значит, вопрос о моем уходе уже решен?».

— «Ну ты и козлина, Желли!» — зло восхитилась я, ощущая, как внутри занимается недобрый огонь – «Я все ждала подобного вопроса, а когда он, наконец, прозвучал, даже не знаю, как от него защититься! Всего одна фраза – и уже не ты уходишь, а я выгоняю взашей несправедливо обиженного, затравленного и объеденного товарища, наплевав на его высокодуховные и высокоморальные качества! Что ж, хорошо, пусть будет так. Надеюсь, бумажку сам сочинишь, или будешь ждать, пока я, наконец, что-нибудь рожу? Смотри, ведь я, в порыве страсти, могу и всякой ерунды написать…».

— «Мне хватит твоего слова. А бумагу можешь и по почте прислать».

— «Угу. Вместе с Дэрпи» — хрюкнула я, даже не думая открывать глаза. Шевельнув ушами туда и сюда, я не услышала ничего, напоминавшего шелест бумаги или шорох открываемых седельных сумок. Что ж, похоже, концы действительно обрублены и стоявшему у входа жеребцу было действительно наплевать на условности, которые сопровождали бы его уход со службы в Легионе – «Ну что ж, тогда прощай, Фрут Желли. Я сохраню теплые воспоминания о нашей совместной службе, и буду иногда вспоминать наши приключения, а также первое знакомство. Передавай привет Стил Трэйлу, и не забудь сказать ему, что он козел».

В палатке вновь установилась осязаемая, напряженная тишина.

— «И все?».

— «Я знаю этого пони меньше твоего, поэтому да, это все, что я хотела бы ему передать».

— «Я не об этом. Не будет никаких обвинений? Ни жалоб? Ни угроз?».

— «А также криков «Ты миня предал, сволачь ниблагадарная!» и пожелания свернуть себе шею, или чтоб тебя сожрал канализационный люк, и не подавился ни разу» — равнодушно пожала плечами я. Становилось все холоднее, и я завозилась на своем месте, ощущая, как холодят мою шкурку кольчужные ворот и рукава. Похоже, проблема воротника или шарфа вставала передо мной в полный рост – «Ты присоединился к нам, рассчитывая что-то получить, и я могу лишь сожалеть, что Легион не способен дать тебе большего. Каждый ищет свое место под солнцем, так что да, я лишь поблагодарю тебя за хорошую службу, и пожелаю счастья, здоровья, и успехов в труде».

— «В твоих устах это звучит как пожелание скорее сдохнуть, и как можно мучительнее» — впервые обнаружил какие-то чувства единорог. Голос его звучал все так же глухо, но теперь в нем появились нетерпеливые, раздраженные нотки – «Это все, что ты мне хотела сказать?».

— «А что хотел сказать мне ты? Есть, о чем доложить, или ты просто решил потратить мое время?» — зло хмыкнула я, с кряхтением принимаясь подниматься с уже откровенно холодного пола. Воздух в палатке холодил мои губы и нос, но я старательно не обращала внимания на укусы холода, делавшего мое дыхание похожим на облачка для текста на странице какого-нибудь комикса – «Что, не ожидал? Дважды повторенная шутка становится не смешной, и сыграть с собой ее еще раз я не позволю. Мы уже все сказали друг другу, Фрут Желли, и еще кое о чем – промолчали. Но главное, что мы поняли друг друга, а это был довольно редкий товар в мои дни».

Вскинув голову, я обошла стоявшего передо мной жеребца, и молча вышла из палатки. Я и вправду не собиралась более занимать свои мысли тем, что сделает дальше этот серьезный, последовательный и очень умный единорог. Он выбрал свою дорогу и мне оставалось лишь сожалеть об утраченных возможностях, которые могли бы заставить эту историю идти другим путем… Но я не собиралась этого делать. Каждый сам кузнец своего счастья, и если Фрут решил, что с него довольно полевой работы и его талант нуждается в развитии – я могла пожелать ему удачи на поприще разведки, контрразведки, или просто рутинной работы с биржевыми спекулянтами и махинаторами всех видов и мастей.

Но я точно была уверена, что ничего не забуду, и никогда не дам второго шанса тому, кто бросил товарищей в беде.

---

Прибытие генерала Глиммерлайта «Челюсти» Туска произошло ровно в полдень. Старомодный, украшенный вензелями и гербами экипаж, выполненный в стиле большой кареты, опустился с небес в сопровождении эскорта из многочисленных повозок, над бортами которых торчали головы с синими и белыми гривами, пропущенными в прорези на гребнях гвардейских шлемов. Пологи повозок были опущены и морозный ветер ворошил эти длинные ежики, торчавшие из шлемов словно щетки, благодаря не слишком сложной магии, притягивающей и всасывающей гриву в щель на гребне, откуда она и оставалась торчать, превращаясь в жесткую щетину. Я крепко подозревала, что все дело было в статическом электричестве, наведенном на эту часть гвардейского доспеха, но судя по тому, что чары быстро пригасали, стоило мне нахлобучить на голову какой-нибудь гвардейский шлем, тут и впрямь была замешана магия и я долго удивлялась такому простому и элегантному решению, придуманному народом, лишенным ловких пальцев и рук.

— «Генерал любит, когда его подчиненные демонстрируют стойкость к невзгодам» — негромко поясняла мне Стомп. Ближе к утру, получив известие о скором прибытии генерала, пегаска порядком струхнула, и сообразив, что увлекшись нашими играми она совершенно забыла про подготовку вверенного ей «контингента», принялась бешено гонять окружающих в попытке наверстать упущенное время. Конечно, все было зря – не выспавшаяся и злая, как собака, я только досадливо отбрехивалась от носящегося по лагерю капитана, зло и громко смеясь над требованием предоставить ему несколько комнат в донжоне, предварительно выкинув оттуда перевязочную, операционную, и пленников из их неглубокого подвала.

— «Любит показуху?».

— «Он старомоден, это так. Но остерегись дерзить ему, Раг» — предостерегающе поглядела на меня белая пегаска. Похоже, она не так мало помоталась по северным лесам с момента начала этой кампании, и сквозь выкрашенные в белое волосы шкуры все заметнее пробивалась натуральная ее желтизна – «Несмотря на года, это самый отважный и мудрый из полководцев… По крайней мере, в прошлом. Он был учителем нынешнего командора Гвардии Вайт Шилда, а враги и друзья не просто так называют его «Челюсти» — за хватку, вырваться из которой не смог ни один враг. Мне кажется, лучшим для тебя будет…».

— «Просто сложить лапки, и дождавшись, когда с меня сорвут подковы, покорно отправиться на бойню?» — поинтересовалась я у передернувшейся пегаски – «Интересный вариант. Пожалуй, приму его к сведению».

— «Сорванные шевроны – это не оторванные подковы, Раг. Позволишь говорить прямо? Весь ваш вчерашний цирк – это лишь эмоциональная реакция, попытка примириться с происходящим, подкрепленная духом единения перед надвигающимися трудностями. Но ты же сама понимаешь, что мы присутствуем при последних днях Легиона, верно? Если сюда прислали такого тяжеловеса, как Туск, то это может означать только одно — что командор хочет, чтобы все прошло спокойно».

— «Быть может» — вздохнув, я посмотрела на плоскую башенку, возле которой завис экипаж. Управлявшиеся с ним пегасы мерно, в такт друг другу, взмахивали крыльями, покачивая повозку, и удерживали ее вплотную к каменному бортику с ювелирной точностью, дожидаясь, когда важный гость изволит сойти на специально для такого случая сколоченный помост. Не дожидаясь, пока подскочивший к экипажу пегас вытянет вперед ногу в забавном, архаичном приветствии, на свежие доски соскочил высокий, сухопарый старик, облаченный в короткую, выполненную в гвардейских цветах шерстяную попону и вычурный, немного помятый мундир. От обилия аксельбантов, пуговиц и прочей мишуры у меня мгновенно зарябило в глазах, но я решила до конца исполнить свой долг, и чеканя шаг, двинулась навстречу спускавшейся с башенки кавалькаде, остановившись ровно на полдороги от одного настила до другого. Кажется, где-то тут подрагивающие от волнения копыта Стомп провели коричневой краской черту, возле которой мне полагалось встретить обожающего церемониал генерала…

— «Генерал Глиммерлайт Туск! Войска Эквестрийского Легиона для приветствия командующего Отдельным гвардейским пехотным корпусом построены! Доложила командующая Легионом, Легат Скраппи…».

Не замедляя шага, генерал обошел меня, словно дорожный столбик, и молча проследовал дальше.

— «…Раг» — я недоуменно замолчала, глядя, как по примеру шефа, меня огибает эскорт генерала. Шедший последним единорог глядел прямо перед собой, но его грудь, облаченная в стандартный гвардейский «половинчатый» нагрудник, врезалась прямо в меня, не слишком мягко отбрасывая в сторону. Хрюкнув от неожиданности, в первый миг я даже посторонилась, но затем тело, словно взбесившись, само сделало мягкий, приставной шаг, и в следующее мгновение стук копыт и грохот сталкивающихся тел, закованных в стальную броню, возвестил замерший у основания стены торжественный караул и встречающих, что часть эскорта генерала немножко запуталась в ногах. Отлетев в сторону, единорог замахал двумя ногами из четырех, пытаясь удержаться на краю деревянного настила, брошенного поверх неровной кладки стены, и к вящему моему удовольствию, непременно рухнул бы вниз, если бы не его товарищи, мгновенно засветившие рога, и дернувшие телекинезом собрата прочь от гостеприимно поджидавшей его брусчатки, силами штрафных кентурий очищенной от налетевшего за ночь снега. Немного неподрассчитав силы они слишком рьяно рванули его к себе, и даже без моей дружеской помощи устроили неплохую кучу из разлетевшихся в стороны тел – по несчастливой случайности, ни один из единорогов не успел приземлиться прямиком на набриолиненную макушку генерала. В воздухе мелькали ноги и головы, накопытники и хвосты, украшенные у самого основания короткими голубыми ленточками, обвязанными вокруг репицы – по счастью, эскорт был вооружен короткими копьями, и серьезно пострадавших в этой возне не оказалось. Обозрев образовавшуюся кучу, судорожно дергавшуюся из стороны в сторону, старавшуюся разъединиться и не свалиться при этом с опасно скрипевших мостков, я несколько раз бесшумно сложила на спине крылья в пародии на гротескные аплодисменты, и тут же виновато развела их в стороны, натолкнувшись на стальной взгляд по-стариковски выцветших, холодных глаз генерала. Поглядев на меня, и сделав какие-то выводы, он отвернулся и так же размеренно пошагал вниз.

— «Капитан Стомп!» — голос его был бодр, но кажется, даже в другом конце двора крепости можно было без труда расслышать проскользнувшие в нем гневные нотки – «В течение часа соберите местных аттестованных офицеров в штабной палатке».

— «Так точно, сэр!» — приложила к виску копыто передней ноги пегаска, не отставляя ее в сторону, как сделал бы человек, а сгибая перед собой – «Разрешите доложить, сэр? К сожалению, в данном подразделении есть лишь несколько аттестованных офицеров, и…».

— «Вы меня плохо расслышали, капитан? Я приказал привести ко мне лишь аттестованных, пусть даже они вообще не найдутся – в конце концов, их нехватку я всегда могу возместить моими удальцами».

— «Сэр… Так точно, сэр!».

— «И кто-нибудь, заставьте местных прибрать этот свинарник!».

— «Так точно, сэр!» — молодцевато вытянулся другой единорог, и безупречно выполнив движение «кругом», звонко зацокал в мою сторону, явно намереваясь вывалить на меня ворох ценных указаний.

«Думай, Скраппс, думай!» — мысли лихорадочно метались в моей голове, пока я спускалась по лесенке, кивнув обескураженной Блуми Нэтл, выстроившейся со сводной кентурией, набранной из наиболее презентабельно выглядевших легионеров, в промежутках между палатками – «Конфликтовать с генералом? Это глупо, да и попахивает преступным заблуждением, а проще – зазнайством, которое может привести к гибели множество пони, а меня – подвести под трибунал. В конце концов, это все не просто так. И уж наверняка этот Туск счел все произошедшее эдакой ссылкой, платой за какие-то грехи. Или же выражением недоверия со стороны принцесс к своим способностям из-за возраста… Получается, мы в одной лодке? Однако руль тут только один, и драка из-за него только перевернет всю посудину…».

— «Вы слышали генерала, рядовой!» — не размениваясь на мелочи, рыкнул подскакавший ко мне единорог. Скривив рожу, прижав уши к голове и выпучив глаза, словно хороший дрилл-инструктор, он напрягся, и заорал – «Привести лагерь в надлежащий вид! Живо, живо, живо!».

— «Да-да. Мы этим займемся» — недовольно подвигав ушками, пробормотала я, и развернувшись, словно сомнамбула, двинулась в сторону стройки. Сердце глухо бухало где-то в горле, и мне приходилось до хруста сжать враз заболевшие зубы, удерживая себя от ответного вопля, разъяснившего бы рогатому супостату, кто тут из нас «рядовой». Оглянувшись, я мельком просмотрела всю гамму эмоций на морде немаленького жеребца, и уже начала прикидывать, как именно завести его поглубже в раскинувшийся внутри крепости палаточный лагерь, чтобы там, вне поля зрения подчиненных, объяснить крикуну свой статус и должность… Однако, этого не потребовалось, и двинувшегося за мной офицера быстро отсекла опустившаяся перед ним фигура Буши Тэйла. Метнувшись то в одну, то в другую сторону, единорог мгновенно потерял меня из виду за широко расставленными крыльями пегаса, и двигаясь по очищенной от снега брусчатке, я еще долго слышала вопли недовольного произошедшим гвардейца.

«Нужно затаиться. Обдумать. Поглядеть, как моим подчиненным понравится новый генерал» — войдя в палатку, я заметила, что там уже сидела Нефела, с интересом обозревавшая мое убогое жилище. Недолго думая, я свалила все свои пожитки в несколько красивых — с моей точки зрения — куч, и с их помощью разграничила пустое белое пространство, соорудив из мешков, узлов и свертков миниатюрный лабиринт, невысокими, по холку, стенками поделивший палатку на несколько «комнат», в одной из которых стояла моя узкая походная койка.

— «Когда хотят войти в чужое жилище, обычно стучатся. А если хозяина нет дома – то ждут снаружи» — буркнула я, освобождаясь от стальных пластин на плечах и спине простым рывком за ремешки. Увы, без копытокинеза, застегивать их мне приходилось двумя копытами, словно инвалиду, со скрипом натягивая непослушные, усиленные металлическими вставками ремни на штырьки, заменявшие мне пряжки. Было совсем не просто подцеплять кончиком копыта небольшой крючок на конце каждого из них и стягивать всю эту стальную раковину из подвижных полос, превращая ее в настоящий доспех, так что я, в какой-то мере, могла бы гордиться своим достижением. Но не получалось, и каждый раз видя, как вещи буквально прилипают к копытам пони вокруг меня, я испытывала лишь усиливавшееся раз за разом чувство зависти.

— «Я хотела тебя увидеть, но оказалось, что тут происходит какой-то разлад или бунт. Поэтому я решила укрыться в твоей палатке» — объяснила каурая, с любопытством косясь по сторонам – «А говорят, в Эквестрии пони живут богато…».

— «Больше слушай, и уши станут как у осла» — пинком послав загромыхавшее по полу железо в свободный угол, я грохнулась на заскрипевшую подо мной койку, и утомленно прикрыла глаза – «А если влезешь в мою палатку без спроса в неудачный момент, то крупно рискуешь своими прелестями, которые ты когда-то описала мне в присутствии своего жеребца. Не стоит так фыркать – мне останется лишь посочувствовать тебе, когда я тебя отыщу. У вас тут с этим как дела обстоят?».

— «С этим? С чем же?».

— «Ну, с тем, что Равикс описывал как «мешок на голову, попу кверху». Вроде бы грифонья традиция, да?».

— «Что? Да если ты хоть раз попробуешь ко мне прикоснуться хотя бы копытом…» — вскипела северянка, вскакивая со своего места между двух мешков с запасными поддоспешниками – «Да я тебя… Я тебе…».

— «Ага. Верю-верю» — махнув крылом, я постаралась прикрыть глаза и расслабиться. Представить себя пауком, сидевшим в центре огромной паутины. Вот – наша крепость. Площадь. Штаб. В штабе наверняка идет работа по подготовке совещания – расставляются стулья, раскатываются утепленные паласы, подвешиваются дополнительные фонари. Помимо «старомодности» у героя Эквестрии была еще одна небольшая, но пламенная страсть – это тяга к комфорту. Не столько к богатому и показному, сколько к тому самому настоящему комфорту, который могут дать дорогие и стильные вещи, способные скрасить жизнь любого, даже в самом неблагоприятном, казалось бы, месте. О ней проболталась мне Стомп, когда посоветовала выделить ординарца из наиболее смышленых и услужливых легионеров, который бы следил за тем, чтобы пожилой генерал не простудился, и регулярно грел для него чистое белье возле огня, не позволяя простыть старому телу.

Интересно, его обоз действительно насчитывает пять или десять повозок?

— «Знаешь, мне становится скучно».

— «Я догадалась!» — расслабиться не получилось. Сложно представлять себя пауком в центре паутины, когда рядом все время кто-то болтает. Повернувшись на бок, я выглянула из-под прикрывавшего голову крыла на недовольную пегаску, ходившую по хрусткому, дощатому настилу, на котором лежал брезентовый пол – «Послушай, как там тебя… Нефедя? Нефифа?».

— «Нефела!».

— «Да хоть Nefertiti, tvoyu mat’! Я что, похожа на пони, что будет тебя развлекать?».

— «Меня должны были встретить достойно! Выказать гостеприимство и уважение, раз уж вы оказались на нашей земле!» — эта фраза меня удивила. Приоткрыв и второй глаз, я уставилась на каурую пони, недовольно качавшую головой. Длинная грива, густыми прядями ниспадавшая до самых копыт, тяжело покачивалась в такт ее шагам, задевая за мохнатые щетки на ногах. Кипевшая от злобы, она явно желала выплеснуть ее на первого же попавшего жеребца или кобылу, но почему-то сдерживалась, лишь сердито фыркая на весь мой матерчатый дом – «Но вместо этого меня засунули в эту хижину из тряпок! К той, кто, как оказалось, не распоряжается никем и ничем!».

А вот это было обидно. И тем обиднее мне становилось, чем больше я понимала, что все это правда. Однобокая, видимая со стороны – но, в какой-то мере, правда.

— «Тогда почему ты тут осталась?» — проворчала я, старательно давя в себе поднимавшуюся злость. Злость на себя, на судьбу, на собственную неосмотрительность, заносчивость и высокомерие. За глупую, наивную попытку командовать внушительным войском при опыте, хватавшем едва ли на его пятую часть. За то, что хотела – и не смогла.

— «Зачем ты осталась тут, Нефела? Хотела попрощаться? Или потребовать положенных привилегий? Подарков? Знаков внимания? Выбирай! Дарю тебе все, что понравиться в этой палатке!».

— «Не пытайся меня купить, словно батрака!».

— «А ты меня не зли!».

— «Ах так?!».

— «Раг! Тебя…» — прикрывавший вход полог отлетел в сторону, и на пороге нарисовалась Стомп, заинтересованно обозревшая царивший в моей берлоге хаос, и не сразу отыскавшая в нем меня, как, впрочем, и стоявшую за ближайшей кучей мешков Нефелу. Увидев незнакомую пони, она осеклась, и быстро поправилась, сверкнув в мою сторону глазами – «Легат, вас хочет видеть генерал».

— «Благодарю вас, капитан!» — ядовито ответила я, со скрипом поднимаясь с постели. Конечно, я оценила тактичность гвардейской кобылы, как и ее сообразительность, но что-то внутри не позволило мне упустить возможность немного подколоть эту белую карьеристку – «Видишь, Мохнатые Ножки? За мной не абы кого присылают, а целого капитана! А ты говоришь, что меня тут не ценят».

— «Не называй меня так!».

— «Она сегодня какая-то очень недовольная» — доверительно сообщила я Стомп, глаза которой мгновенно стали насмешливыми и какими-то сальными, вновь, с интересом, пробежавшимися по нашим фигурам – «Хочешь, я подарю ее тебе?».

— «Благодарю вас, мэм. Боюсь, мне придется отказаться от этого подарка» — яд, стекавший по горам битого стекла, в ее голосе не заметил бы только глухой или слабоумный.

— «Что ж… Насильно мил не будешь» — вздохнув, я обернулась, и помахала кончиком крыла северной пегаске, раздувшейся, словно разгневанный грифон, и уже набиравшей воздуха для недовольного вопля – «Пока-пока, Ножки. Можешь подождать меня тут, и по возвращении я отнесу тебя обратно в твой вшивый бург, даю слово. А можешь остаться, и понаблюдать, как ты и хотела. Расскажешь Первой Матери, как свергают таких вот, как мы».

— «Чё? Да ты шутишь!» — вопля не состоялось. Выдохнув, Нефела уставилась на меня через длинную, волнистую прядь, красивой волной ниспадавшую со лба на правый глаз. Услышав короткий, едва слышный вздох, я покосилась на терпеливо поджидавшую меня Ладу – глаза ее буквально сверкали от зависти, с которой она таращилась на длинную, пышную гриву Нефелы – «Жеребец не может «свергнуть» кобылу! Твоя власть была дарована тебе Советом Первых Матерей, мы узнавали!».

— «Но местная власть принадлежит тому, кто может ее удержать. А я – не смогла. Не получилось. Ну, или если говорить прямо, я не смогла убедить в своей полезности того, кто дарует эту самую власть. И меня обошли на повороте».

— «Тогда я останусь!» — злорадно скривилась та, и ее морда тотчас же перестала казаться мне привлекательной, обезображенная этой злорадной ухмылкой – «Будет о чем рассказать своим. Жеребец свергает кобылу – это надо же! Совсем вы, южане, ожереб…».

Сделав шаг назад, я рывком задернула вход.

— «В любом случае, это был глупый разговор с глупой аборигенкой» — пробормотала я. Скорее для очистки совести, чем для того, чтобы действительно оправдаться в глазах идущей за мной капитана – «И жалкая попытка самооправдания, к тому же. Что ж, теперь осталось выяснить, что выложит на стол генерал».

— «Генерал…» — чеканя шаги, я вошла в штабную палатку, и остановилась в центре подковы, образованной составленными вместе столами. Поведя глазами по сторонам, я заметила Хая и Блуми, притаившихся у самого выхода, и на мгновение, стиснула зубы от возмущения тем, что моего примипила вытащили из его палатки – «Вы хотели меня видеть?».

— «Потрудитесь представиться, юная барышня» — холодный тон и жесткий взгляд генерала Туска с самого начала задал тон и направление беседы – «Хотя вы и не офицер, вас должны были научить, как обращаться к старшему по званию».

— «Скраппи Беррислоп-Раг. Легат Легиона» — сквозь сжатые зубы процедила я, заметив удовлетворенный блеск в глазах сидевших за столами единорогов. Белые и серые, они составляли свиту генерала, и судя по отсутствию среди них представителей других видов пони, не приходилось сомневаться, кто будет задавать тон в этом штабе. Нужно было расслабиться, и именно эту мысль я повторила для себя, словно мантру.

«Расслабься. Будь внимательной и осторожной. Расслабься».

«Расслабься… А потом сломай ему нос!».

— «Офицерский патент подтвержден командором Гвардии, сэр» — услужливо подсказал один из единорогов. На стол легла тонкая папочка, аккуратно скользнувшая к генералу – «Присвоено звание лейтенанта, и временно, на время проведения этой операции – капитана».

— «Что ж, капитанов у меня и так предостаточно» — мазнув слегка слезившимися глазами по подколотым к картону листкам, проворчал Туск, небрежно отодвигая от себя папку – «А вот сержантов и рядовых всегда недостача. А уж до лейтенанта нужно еще дорасти… Идите, рядовой Раг. Свободны!».

«Ну, вот и началось» — я ощутила, как пол качнулся у меня под ногами. Усмехнувшись, сидевшие за столом офицеры переглянулись, и я прекрасно представляла, о чем думают эти белые красавцы. Я была не из их «тусовки», не принадлежала к «выкормышам» генерала, которых тот пестовал и наставлял от рядовых. Стомп говорила, что сам Вайт Шилд считал его своим наставником, сделавшим из него настоящего офицера, а в последствии – и командующего всеми вооруженными силами страны, и было вдвойне странным то, что такого декорированного пони, чье имя не раз и не два встречалось мне на страницах учебников и книг, которые пытался затолкать в мою голову командор, прислали в эти непроходимые леса лишь для того, чтобы поддержать пошатнувшийся фронт, в котором, говоря откровенно, не были заинтересованы обе стороны конфликта.

«Ничего не началось. Берет на испуг, как грязноногую деревенщину!» — презрительно проворчал у меня в голове знакомый до боли голосок. За эти несколько дней он буквально проел мне всю плешь, и я начала ловить себя на мысли, что даже не вздрагиваю, слыша, как он озвучивает мои мысли.

«Лично он не может разжаловать тебя в рядовые – офицерский состав подчиняется своему непосредственному командиру. А кто командир у тебя? Воооот, то-то же! Ну что, так и будем стоять тут, словно звезду проглотив?».

— «Так точно, генерал» — помимо моей воли, голос мой прозвучал вымученно и глухо. Встряхнувшись, я мысленно пнула себя, призывая взбодриться и приготовиться к драке, не замечая горестного вздоха, вырвавшегося у соратников, сидевших где-то позади – «Могу я увидеть приказ о дисциплинарном взыскании в виде снижения меня в воинском звании, подписанный лично командором Гвардии?».

Ответа не последовало, однако окружавшие меня офицеры, до этого момента с интересом ожидавшие моей реакции, как-то странно подтянулись, и напряглись. Что ж, похоже, что иных ответов кроме как «Есть, сэр» и «Так точно!», генерал от своих подчиненных не принимал.

— «Судя по молчанию, такового нет» — немного придя в себя, я чуть осмелела, и решила броситься в атаку, чему немало способствовали светящиеся глаза, вспыхнувшие за спинами ближайшего окружения генерала – «Тогда разрешите обратиться, сэр? Могу я увидеть приказы и распоряжения командора Вайт Шилда о взаимодействии Гвардии и Легиона?».

— «Вы свободны, Раг!» — прищурившись, бросил Туск. Теперь на его морде не было даже той показной стариковской иронии, с которой он встретил мое появление в палатке. В ответ я насупилась и сделала два шага вперед. Опозориться тут перед мужем? Да лучше обоссаться перед принцессами лично!

«Не вздумай отступать! Иначе раздавит, даже в глазах твоих обглодышей!».

— «Сэр, я вынуждена настаивать» — уже гораздо смелее заговорила я, делая еще несколько шагов, и оказавшись прямо перед столом генерала – «Легион благодарен Гвардии за своевременно оказанную поддержку, однако без приказа командора, которому я, как и многие офицеры Гвардии, лично подчинена, ваши слова остаются лишь вашими словами… Не говоря уже о том, что кто-то менее выдержанный мог бы счесть их личным оскорблением».

— «Ты не имеешь права занимать такую должность, мисс временный капитан» — судя по реакции генерала, повышенный тон был ошибкой. Откинувшись назад, он внимательно оглядел меня, дальнозорко запрокидывая голову – «Ты не имеешь права командовать ни бригадой, ни даже батальоном или полком. Поэтому там, наверху, даже не подумают выслушивать жалобы зарвавшейся карьеристки, которой указали ее место. Это понятно?».

— «Вы так думаете, генерал?» — я изо всех сил постаралась придать своему голосу те маслянисто-острые нотки, которые так часто звучали в последнее время у меня в голове. Приоткрывавшиеся черные губы, слегка приподнятые аккуратными, чуть изогнутыми клыками, словно стилеты, до поры таящимися в бархатном рту, промелькнули у меня перед глазами, давая почувствовать, ощутить то, что я изо всех сил пыталась изобразить, действуя интуитивно – «Капитан Стомп уведомила меня, что приказы командора вы огласите лично лишь по прибытии, но почему-то мне кажется, что ему будет не слишком интересно разбираться, почему это на одном из фронтов пять тысяч пони вдруг лишились командования, верно?».

— «У меня достаточно офицеров, чтобы заменить любого из тех, кто командовал этим сбродом. А уж тебя – тем более!» — покачивавшиеся над головой генерала глаза с интересом взглянули сначала в одну сторону, затем в другую, пройдясь по сидевшим за столиками единорогам. Так известный гурман небрежно, но в то же время придирчиво оглядывает роскошный стол, примеряясь к поданным яствам.

— «А меня в этой должности утвердила Ее Высочество, с полного одобрения присутствовавшего на встрече командора!» — я позволила себе скупую ухмылку, вспомнив тот прием, на который меня заманили принцессы, устроив очную ставку с моими же подчиненными, где мягко и дружелюбно, в свойственной им манере, ткнули мордой в объективную реальность, напомнив о моих обязанностях и долге. А также о той лихой драке с гвардейцами, что случилась потом, на заснеженном поле, позади кантерлотских ворот – «Согласно тому же уставу Гвардии, вы можете понизить меня в звании в качестве командующего фронтом, однако я не являюсь вашим непосредственным подчиненным, и это поражение в звании должно быть согласованно с командором – согласно статьям двадцать четыре, двадцать девять, а также семьдесят два пункт «Г». Но если вы будете настаивать, то мы можем побеспокоить его… Или принцесс».

Выслушав меня, Туск прищурился. Я молча стояла перед столом, стараясь не обращать внимания на светящиеся моргалки, принявшиеся подмигивать мне из-за плеча генерала – в конце-концов, командор вполне мог счесть, что для меня был бы полезен и такой урок, после чего служить под командованием этого въедливого старика было бы сущим мучением – особенно, имей я неосторожность заржать ему в морду. Наконец, удовлетворившись разглядыванием чересчур строптивого офицера, тот сморщился, и небрежным кивком головы велел передать мне свиток, протянутый одним из сидевших рядом единорогов.

Читала я вдумчиво и долго.

— «Что ж, генерал Туск, сэр» — возвращая свиток, я отступила на два шага, и вытянувшись, стукнула копытом себя по груди в злом римском приветствии, краем глаза заметив, как напряглись Блуми и Хай – «Поскольку вы назначены командующим в операции по пацификации данного региона, и Легион переподчиняется штабу Гвардии, я готова выполнять ваши приказания… Сэр. Желаете выслушать доклад о имеющихся в нашем распоряжении силах?».

— «Я выслушаю его после инспекции этих самых наличных сил!» — сухо и раздраженно каркнул старик. Он явно не любил, когда его вот так вот, при всех, ставили на место – и кто! – однако нужно было отдать ему должное, чувства свои скрывать он умел, и это явно говорило о том, что легкой жизни мне теперь точно не будет – «И не от тебя, лейтенант! Ты свободна, и постарайся за оставшиеся полчаса хотя бы сделать вид, что это территория военного лагеря, а не выездной дресс-ап клуб!».

— «Кажется, я его разозлила…» — выходя из штаба, пробормотала я. Остановившись, я дождалась, когда из нее появится Хай, и подставив ему свое плечо, осторожно пошла в сторону его палатки. Тот благодарно кивнул, и осторожно переставляя ноги, двинулся рядом, попеременно наваливаясь то на меня, то на Нэтл, сосредоточенно сопевшую с другой стороны – «И что это вообще такое, «дресс-ап клуб»? Место где одеваются? А зачем? И почему в клубе?».

— «Да уж, это ты верно подметила. Там определенно одеваются» — фыркнула рыжая, загребая по снегу ногами – «Это такие места, куда ходят развеяться, выпить, посмотреть на танцующих и одевающихся жеребцов и кобыл...».

— «На одевающихся?!».

— «Ну да. Они танцуют под красивую музыку» — прохрипел Хай, вместе с нами вваливаясь в свою палатку. Стараясь не нажимать на уже пропитавшуюся алым попону, я осторожно подтолкнула его к койке, но лечь не дала, сделав знак оставаться на ногах – «И они медленно надевают на себя сначала сбруйку, затем чулочки или носки, а затем…».

— «А затем мне становится очень интересно, откуда это у тебя такие знания об этих местах?» — выглянула из-за ширмы головка Черри, с недобрым прищуром оглядев нашу компанию. Я заметила, что она сделала себе такую же короткую прическу, как у Нэтл, дополнив ее зубчиками осветленных прядей – «Привет, Блуми. Привет, Скраппи. Ну, теперь понимаю, откуда. О сидре разговоры уже были, или вы только к ним подбираетесь?».

— «Эй, ты за кого меня принимаешь?!» — возмутилась я, отыскивая в тумбочке чистые бинты, и принимаясь накручивать их на Хая, не потрудившись снять уже промокшую перевязку, наложенную копытами и магией Стоуна – «Меня, между прочим, только что задвинули на вторые роли, и уже пару раз попытались уволить!».

— «Переживешь!» — махнула копытом безжалостная негодяйка, осторожно помогая Хаю опуститься в койку. Забрав у меня остатки бинта, который я держала в патетически воздетом копыте, готовясь разразиться речью по поводу угнетения свободных пегасов, она вновь ускакала за ширму, откуда донеслось позвякивание и плеск – «Тебе не привыкать. А вот за то, что ты подвергла его опасности, я тебя буду мучить и истязать до конца своих дней, ясно?».

— «А при чем тут я?».

— «При всем при том!» — рыкнула нелетучая пегаска, звеня столовыми приборами. Из-за ширмы потянуло чем-то вкусным. Приподнявшийся Хай попытался было вставить слово, но увидев голову подруги, в очередной раз высунувшуюся из-за ширмы с весьма грозным видом, и не менее грозным ножом, зажатым в зубах, быстро заткнулся и лишь виновато поглядывал то на нас, то на окно – «Ты должна была отговорить его от этого опрометчивого решения! А ты – молчи, понял? Мы еще поговорим с тобой и о клубах, и о том, что примипил должен командовать, а не геройствовать, словно стригунок![3]».

— «Ну вот, нигде меня не любят и не ценят!» — расстроилась я, плюхнувшись на коврик, лежавший возле койки больного – «С должности почти сместили, начальство не ценит, подчиненные хамят… Злые вы. Уйду я от вас».

— «Вы не можете сделать этого, мэм!» — вскинулась Нэтл, уступая дорогу направлявшейся к нам Черри. На спине той красовался большой поднос с маленькой супницей и блюдом, прикрытым большой и красивой крышкой. Я заметила, что покалеченная пегаска научилась управляться со своими сломанными, изгибающимися на изломах крыльями, придерживая ими стоявшую на спине посуду. Странно, а разве у нас были такие подносы?

— «А чего мне тут делать, если меня не ценят, презирают, и… Ауч!» — сунувшись носом в сторону парующей посудины, я тотчас же получила по носу и лбу ложкой, убравшись обратно на половичок – «… и объедают! Кстати, ты тоже хочешь свалить?».

— «Я? Мэм!» — до глубины души оскорбилась пегаска.

— «Тогда почему до сих пор обращаешься ко мне так официально?» — поинтересовалась я, потирая ушибленный нос. Несмотря ни на что, нога у Черри до сих пор была тяжелой, и даже округлившиеся больше чем у любого легионера формы никак не изменили того, что успела усвоить с нами в Обители, на севере и в Камелу эта миниатюрная, умная пегасочка – «Ты же знаешь, что те, кому я верю и доверяю, всегда обращаются ко мне по имени — или по прозвищу, которое тут вместо familiy».

— «Хорошо, мээээ… Раг».

— «Вот, так-то лучше. Так значит, вы давно уже снюхались с Черри?».

— «Вы… Ты переводишь вопрос на другое» — заметила рыжая, удостоившись одобрительного фырка от Черри, кормившей с ложечки своего партнера, прикрывавшего глаза от стыда – «Тебе нельзя уходить. Не сейчас. Иначе все рухнет, даже не начавшись».

— «Уже рушится. Или ты пропустила все мимо ушей?».

— «Нет, но… Но зато у нас теперь есть план!» — замешкавшись, все-таки попыталась ободрить меня рыженькая – «У тебя он есть. И как ты ловко обошла этого генерала! Я была уверена, что он непременно выкинет тебя – все знают, что Легион держится именно на тебе, и именно твое фото висит на стене вербовочного пункта в Кантерлоте. А ты его р-раз – и окоротила. Я не хочу льстить вам, мэм, и тем более, не хочу оскорбить генерала, но это было просто круто!».

— «Чье-чье там фото висит в вербовочном пункте?!».

— «Я не против взять на себя заботу о наших казармах и лагерях» — заметила Черри, ставя супницу на поднос, и промакнув губы Хая льняной салфеткой. Дернувшийся жеребец попытался было уклониться от второго, но тотчас же схлопотал по голове чистой ложкой, после чего, поняв, что попытки сопротивления бессмысленны и будут жестоко подавлены, устремил на меня кроткий, страдающий взгляд – «Ведь я, по сути, этим и занималась все эти годы, верно? Но казначейство я не уступила бы никому – ты же знаешь, как осторожно нужно вести такие дела».

— «Нет, я не поняла, вы чей там портрет повесили у вербовщиков?!».

— «Я признательна за назначение меня этим самым «старшим декурионом», Раг, но мне кажется, что могут возникнуть сложности» — слушать меня, похоже, никто не собирался. В очередной раз открыв рот для того, чтобы поинтересоваться, в какой такой позе была я изображена на этом портрете, что сюда перло такое количество пони, я вдруг обнаружила в нем пирожок, которым мрачно зачавкала, с подозрением глядя на целомудренно поджавшую губы подругу – «Ведь внутри стаи за эти годы сложились вполне устоявшиеся связи, и нам придется приложить немало усилий, чтобы заставить их подчиняться кому-либо еще, кроме Биг Шота и его сослуживцев».

— «Значит, тем быстрее нужно разбить эти связи» — удовлетворившись вкусняшкой, я решила отложить на время вопрос о пропаганде, вспомнив про разговор с принцессами, состоявшийся перед отправкой на фронт. Божественные вполне могли приложить к этому свое крыло и копыто, даже убедив меня в том, что никто не будет покушаться на мою внешность в стремлении сделать из меня липовую звезду журналов и газет – «Подчиненные… Подчиненные, будь они друзьями или товарищами, или тем, кого мы не любим – они все равно остаются частью нашей большой семьи, в которой им отведена роль детей. И как всем детям, им равно вредит как недостаток внимания, так и его избыток. Ну а нам отводится роль строгих родителей, и наша задача – воспитать из них собственных преемников – именно этим занимается Вайт Шилд, пестуя своих офицеров. Этим же занимается и генерал Туск, и если в первом случае прослеживается некоторый недостаток внимания, то во втором…».

— «То во втором случае – явный его избыток» — подхватила Нэтл, тряхнув коротко остриженной гривой. Драгоценный камень в ее основании исчез, уступив место замысловатой брошке, заставив меня почувствовать себя какой-то пародией на кобылу. Понизив голос, она покосилась на вход, словно опасаясь, что нас будут подслушивать – «Это рогатые все крутятся вокруг него, в глаза ему заглядывают – разве что хвостами не крутят, как собачки. Но вроде бы компетентные офицеры».

— «Именно поэтому нужно соизмерять и то, и другое. И именно поэтому я отдам каждому из вас – тем, кому я доверяю – по тысяче пони. Это будет ваша часть нашей общей семьи, и их проблемы станут вашими – так же, как и заслуги, героизм или трусость. Теперь я буду спрашивать не с каждого отдельного легионера, почему он не выполнил указание или приказ – я буду спрашивать с его командира. Помнишь, Черри, как мы злились на Праул Шейда, когда он сношал нас во все возможные отверстия, когда мы не выполняли его нормативов?».

— «Ты как всегда деликатна, Скраппи» — фыркнула та. Под белой, красиво остриженной шерсткой неудержимо расползался румянец, едва заметно просвечивая сквозь короткую шерсть. Было видно, что ей польстило упоминание о том, что я все так же, как и раньше, считаю ее настоящим, «всамделишным» ночным стражем – «И забыть это было сложно. Как и все остальное, что мы претерпели в Обители Кошмаров».

— «Но это сделало нас теми, кто мы есть, верно?».

— «Ээээ… Прошу прощения, но… Черри Дроп была ночным стражем?» — глаза рыжей пегаски, казалось, были готовы вывалиться из орбит. Я уже как-то привыкла к тому, что этих немногочисленных слуг принцессы ночи боятся, и лишь изредка уважают, поэтому не сразу поняла, что так удивило и восхитило красногривую кобылу – «Настоящим ночным стражем? Фестралом? Оообааалдеееть!!!».

— «Ну да. Как и Хай. Как и Рэйн. Как и Колт с Лиф» — пожала плечами я, удивляясь такому детскому восторгу – «Все, кто стоял у истоков Легиона, прошли обучение в Обители Кошмаров».

— «А некоторые туда и на отдых шныряют, пока остальные работают, не покладая крыльев и копыт!» — не преминула наябедничать Черри. Покормив Хая, она проверила наложенные мной повязки и натянула на голову жеребца ночной колпак, выдавив из того горестное стенание – «Так, мой дорогой, ты вновь принялся за старое?».

— «Только не пижаму!».

— «И пижама тоже будет!» — не обращая внимания на мольбы партнера, та принялась копаться в стоящем неподалеку мешке, пока не отыскала там свободную пижаму, похожую на врачебный халат, какие были раньше в ходу у тех же людей – широкий, с короткими рукавами и распашной спиной, украшенной вместо пуговиц короткими завязками. Похоже, что кто-то из докторов Легиона недосчитается одного костюма…

Заставив жеребца приподняться, подруга довольно ловко облачила его в эту импровизированную пижаму, и уложив обратно в походную постель, заботливо подоткнула со всех боков одеяло, превратив Хая в настоящий пирожок с пытавшейся убежать из него начинкой, умоляюще таращившейся на нас из своего мягкого плена.

— «Видела? Мне кажется, это смирительная рубашка» — шепнула я обалдевшей от этого зрелища Нэтл. Перехватив взгляд Винда, я лишь развела крыльями, показывая, что со своим «пирожком» он должен справиться сам, раз уж приложил определенные части тела к появлению его «начинки».

— «Я даже не представляла, что вокруг меня те, кто служит принцессе!» — все так же восторженно поделилась со мной своей радостью Нэтл, заставив смерить ее недоуменным взглядом – «Нет, мэм, вы как хотите, а я теперь отсюда не улечу!».

— «И отчего такой восторг?» — решила грубовато, в лоб поинтересоваться я, впервые увидев, что кто-то считает этот факт положительным элементом биографии собеседника – «Считаешь, это хорошо?».

— «Конечно! Вы же служите принцессе! А значит, и все, кто под вашим началом – тоже!» — увидев недоумение, появившееся на наших мордах, она немного успокоилась, и снисходительно объяснила – «А, ну да. Вы же наземники, верно? Просто пегасов – настоящих пегасов, я имею в виду, рожденных на облаках – уже много столетий не подпускают ко двору. Да, там есть доверенные пони Ее Высочества, но большая часть их родилась на земле, как и дворцовая стража».

— «Да ладно! Когда моих легионеров из Четвертой отсылали разучивать несение караула и элементы церемониала во дворец, с их происхождением вообще не считались, уж поверь мне на слово».

— «Вот именно, мэм!» — лихорадочно засверкала глазами пегаска, с энтузиазмом тряся головой – «Вообще не считались, верно? А все потому, что они служат вам! Под вашим началом! А если вы спросите, как много «настоящих» среди дворцовой стражи, то думаю, вы быстро измените свое мнение, уж поверьте. Это все подлые интриги знатных единорогов и разбогатевших, разжиревших земнопони – они оттеснили нас от подножия трона, и настоящим пегасам остается лишь служба в Гвардии, спорт, да создание и контроль за погодой! А с вами… С вами мы…».

— «С нами ты будешь служить принцессам. Это понятно?» — строго осведомилась я, глядя на подскочившую в воздух пегаску. Как и все представители этого племени, она крутанулась над нашими головами, не в силах сдержать свои эмоции, и наверняка, проорала бы что-нибудь, если бы не копыто Черри, ухватившее ее за хвост.

– «Спускайся уже, иначе наш префект лагеря тебе весь хвост обдерет».

— «Рада служить, мэм!».

— «Да не тянись ты, Блуми» — проворчала я, отводя глаза. Признаваться в том, что я мало смыслю в политике, в отличие от своих подчиненных, было неловко, и даже стыдно – «Вот она, наша служба. Выгляни в окошко и понюхай воздух. Гарь, страх и вечная муштра, которую мы заменили тренировками».

— «Зато если мы все сделаем как надо, принцессы нас непременно заметят!» — с неуемным пегасьим энтузиазмом заявила осторожная прежде крылатая кобыла – «Может, даже на бал во дворец когда-нибудь попаду…».

— «Ты хотела попасть на бал? Во дворец?» — мы уставились друг на друга с одинаково удивленным выражением на мордах – «На Гранд Галопинг Гала, или какой-нибудь прием в честь чего-нибудь знаменательного?».

— «Это же мечта любой кобылы!».

— «Это же скука смертная!» — прикрыв глаза копытом, простонала я, не слушая возмущенного бульканья, которым разразилась Нэтл. Подавившись от моих слов, она лишь открывала и закрывала рот, не в силах вымолвить ни слова, услышав столь кощунственное, с ее точки зрения, заявление – «Всего несколько пони среди огромной толпы, кого я была бы рада видеть, да и те больше похожи не на знакомых или приятелей, а на самых настоящих информаторов или дельцов, преследующих собственные цели. Была бы моя воля – я бы опять отправила туда Хая или вот тебя, а сама собрала своих друзей в нашем Кафе, где и оттянулась бы на славу!».

— «В каком кафе, мэм?».

— «Блуми…».

— «Прости…те. Извини. В каком кафе?».

— «Не просто в кафе, а в кафе. Это ресторан «Лунная Тень», в конце Морковной улицы, на площади Затмения. Запомнишь? Это официальное место водопоя нашей группы, а вскоре – и всех офицеров Легиона».

— «Я бы не отказалась опять побыть там. Всем вместе. В семейном кругу» — застенчиво произнесла белая пегаска, поглаживая лоб Хая. Пригревшись, тот задремал, и лишь недовольно потряхивал ушами, слыша сквозь дрему наши голоса – «Попить коктейлей, попеть… Интересно, если мы вновь будем ходить туда по вечерам, нас вспомнят те, кто собирались послушать наши песни?».

— «Уверена. И они будут рады увидеть тебя, Черри» — улыбнувшись, я развернула крыло, приобняв им улыбнувшуюся подругу – «Жаль, я уже вряд ли смогу петь, как раньше. Но думаю, с твоей помощью что-нибудь да изображу».

— «Буду счастлива присоединиться к вам, мэм!» — сидя, вытянулась во фрунт Блуми Нэтл.

— «Вот и славно…» — полог палатки зашуршал, и в появившейся щели показалась расстроенная морда Тэйла. Удивленно обозрев всю нашу компанию, он вытаращился на Черри, но быстро о ней позабыл, наткнувшись взглядом на мою поднимавшуюся фигуру – «Тааак, поняла. Нужно идти. Буши, ни слова, понял?!».

— «Понял!» — буркнул тот, распахивая передо мной полотнище входа – «Как не понять? А вот у нас проблема, и решить ее можешь только ты, да и то навряд ли… Кстати, мои уши меня не подводят, и я услышал слово кафе? А когда будем праздновать, и почему опять договариваетесь без меня?».

---

— «… таким образом, выявлено полное или частичное служебное несоответствие у большей части служащих Легиона – девяносто семи процентов рядовых и унтер-офицерского состава, а также у девяноста процентов офицерского состава данного подразделения».

Присесть нам не предложили, и после целого дня, проведенного на ногах, мне казалось, что стоит только сделать еще хоть шаг — и я грохнусь прямо на такой твердый, неподвижный, хорошенький пол, где буду валяться, пока меня не выкатят за порог. Да и тогда я тоже вряд ли поднимусь. Морда генерала не предвещала для меня ничего хорошего, а уж после того, как я приказала припершемуся за мной Хаю присесть и не мозолить глаза, мой рейтинг в его глазах явно ушел в глубокий минус, переведя меня из категории «надоедливая проблема» прямиком в раздел «раздавить, как муху».

— «Навоз!».

Ну еще бы. Если оценивать изрядно прореженные сотни согласно нормативам для полностью укомплектованных рот и эскадронов, то да – отстой неимоверный. Впрочем, это новостью для меня не стало – я имела представление о такого рода проверках, когда отсутствующие считались не сдавшими или принесшими подразделению неудовлетворительную оценку. Обычно это было показателем эффективности подразделения, и приводило к поискам и искоренению проблемы… Но тут это было всего лишь поводом. Поэтому реагировала я соответственно – как на повод посраться.

— «Так точно, сэр».

— «И это я еще не трогал те батальоны и полки, которые вы разослали подальше, на случай проверки!» — продолжил выговаривать мне генерал Туск. Вновь расположившись за столами, весь генеральский штаб разглядывал меня и стоявших за мной кентурионов с видом медицинской комиссии, ехидно рассматривающей стайку задохликов и жиробасов, рвущихся в большой спорт – «Отдельного внимания стоит та самая… Как там назвали эту часть?».

— «Шестая Отдельная кентурия, сэр» — подсказала я, глядя на уткнувшегося в планшет[4] уорент-офицера.

— «Сотня местных бездельников, которых вы взяли себе на прокорм!».

— «Согласна, сэр. Но это была идея принцессы – внедрить их в наши войска. Вот ей и жалуйтесь».

— «Молчать!».

Я вновь вытянулась по стойке смирно, тускло глядя поверх набриолиненной гривы генерала. Освещенная ярким светом люстры, подвешенной на центральной перекладине, палатка казалась мне отвратительной и без многочисленных карт, пришпиленных к стенам; грифельной доски, и этих низких, составленных полукругом столов.

— «Я устал слушать ваши выпады, отговорки и оправдания, Раг! Мой ученик оценил вас отнюдь не самым лестным образом, сказав мне, что вы – не офицер. И теперь я смог убедиться в этом лично. И поэтому, властью командующего данным направлением, я отстраняю вас от непосредственного управления войсками».

В палатке повисла тишина. Я продолжала стоять, тупо глядя поверх головы генерала, изо всех сил изображая великодержавное равнодушие, выглядевшее как бараний взор. Убедившись в отсутствии реакции, генерал нахмурился, прикрыв глаза густыми, «брежневскими» бровями, и пару раз передвинул поданный ему планшет.

— «В данный момент письмо о проверке уже отправлено командору Шилду, и я не сомневаюсь, что он подтвердит мои выводы, а также меры взыскания, которые я определил для всей вашей шайки воров, тунеядцев, и откровенных предателей нашей страны. По поводу вас я отправил отдельный запрос, уже предупрежденный о вашем крючкотворстве – так что теперь заниматься им будете среди деревьев и диких животных, часть из которых непременно захотите забрать с собой. Берите этих дикарей, и проваливайте патрулировать те районы, которые вам укажет дежурный офицер штаба – я вызову вас, когда сочту нужным. Все понятно?».

— «Да, сэр».

— «Выполнять!».

— «Так точно, сэр. Кто от Легиона останется при штабе?».

— «Вы тупы, или просто притворяетесь?» — поднял бровь один из единорогов. Ни один из них не был представлен ни мне, ни кому-либо еще из нашего подразделения, и поэтому они оставались одинаковыми болванчиками, почти неотличимыми друг от друга – «Легион поступает в распоряжение генерала Туска, поэтому никому никого представлять не нужно! Кругом, марш!».

— «Сэр?» — словно передразнивая выкормыша генерала, я приподняла бровь, глядя на прищурившегося Туска, совершенно игнорируя побагровевшего единорога – «Если у вас возникли с этим затруднения, я могу порекомендовать Черри Дроп. В течение нескольких лет она выполняла обязанности интенданта и казначея Легиона, и если судить по вашим словам, справлялась с этим даже лучше своих гвардейских коллег. Она очень скромная кобылка, так что думаю, проблем с ней не возникнет. Вот только кричать на нее не стоит, хорошо?».

— «Дежурный! Вывести ееее…» — последнее слово у поднявшегося единорога вышло смазанным, и превратилось в глухой звук тщательно подавляемой рвоты. Мое крыло резко развернулось, треща жесткими маховыми перьями, как обычно, отросшими к зиме, и уткнулось одним из них прямо в рот жеребцу, заставив того подавиться злыми словами. Подержав его вертикально, словно пришпиленную иголкой бабочку, я наконец убрала крыло, и даже не стала сопротивляться, когда в на мою спину опустились копыта вбежавших в палатку гвардейцев, попытавшихся вжать меня в пол.

— «Генерал! Это уже переходит все границы!» — возмутился Хай, с трудом воздевая себя на ноги – «Вы превышаете свои полномочия!».

— «Я погляжу, вы забылись, жеребцы и кобылки» — покачал головой Туск, ехидно оглядывая бурлящих от возмущения кентурионов, своих подопечных, вылезавших из-за столов, и стоявшую в центре палатки скульптурную группу. Наверное, со стороны должно было выглядеть забавным, как несколько жеребцов изо всех сил пытаются навалиться и вжать в пол невысокую кобылку, упрямо стоящую на широко расставленных ногах – «И даже не знаете, какой властью обладает на фронте генерал. Ничего, научитесь. Дайте только срок. А пока… Освободите ее. Право слово, смотреть стыдно! Вы что же, действительно не можете ее повалить?».

— «Если бы тут был Буши или Крик, эти ребята уже валялись бы по всей этой палатке» — пропыхтела я, переводя дух. Несмотря на грозный вид, противостоять единорожьей атаке было на удивление не сложно – я лишь расставила ноги, и старательно наступала то одним копытом, то другим под не вовремя подставленные конечности, мешая рогатому дурачью. Забавно — это что ж, они только на магию и рассчитывают? Оглянувшись, я брезгливо отстранила крыльями двух белых гвардейцев, решивших подпереть меня своими боками, и поверх спины одного из них подмигнула своим товарищам, возмущенно дергавшимся в таких же тисках.

— «И кстати, сэр – не советую сильно давить на мою подчиненную, которую я пришлю в штаб. Она немного в положении, видите ли, и я далека от мысли, что кто-нибудь из присутствующих тут жеребцов будет настолько неосторожен, что вольно или невольно, причинит ей вред».

— «Жеребая? Еще лучше!» — едва слышно пробурчал один из моих конвоиров – «Одну вшестером не завалишь, другую и тронуть страшно. Долбаный цирк!».

— «Потому что вы олухи» — так же, краем рта, пробурчала я, косясь на своего собеседника – «Вас бы к нам, на месяцок, да запихать вот в эти доспехи. Живо бы научились, и как кобылу завалить, и как ее удовлетворить — на бегу, и не снимая накопытников. А то даже вчетвером справиться не можете. Срамота!».

— «Вы меня вообще слышите, Раг?!».

— «Да, сэр? Нет, сэр!» — опомнившись, рявкнула я. Оказывается, пока я тихо переругивалась с единорожьей мордой, генерал что-то втолковывал моим товарищам, теперь тихо сидевшим на своих местах, и мне пришлось делать то, что испокон веков было положено делать в такой ситуации – изображать отсутствие каких-либо поползновений к самостоятельному мышлению и готовность исполнять приказы.

Думаю, многие бы сказали, что это не было для меня слишком уж сложно.

— «Раз уж вы решили поразить нас всех своим несгибаемым духом и крепостью тела, то вы и начнете разгребать эту зловонную кучу, прикрытую красной тряпкой с какими-то там черными закорючками. Пленные – вы уже их обменяли?».

— «Нет, сэр… А… Ждали вашего распоряжения, сэр!».

Вот так вот. Выкуси, старый хрыч!

— «Тогда пошевеливайтесь! Организуйте встречу с нашим противником, и договоритесь об равноценном обмене! Скажите, что мы готовы обменять всех — даже если они запросят троих за одного возвращенного пони».

— «Так точно, сэр!» — мне было сложно скрыть улыбочку, поселившуюся на кончиках губ. Надо же, мне даже не придется куда-то прокрадываться в ночи, дабы провернуть уже намеченные делишки?

— «Постой-ка. Вот ты тут орешь так, что у меня уши закладывает, несмотря на то, что слышу я уже не так, как в твои годы. Вижу, что ты меня не совсем поняла» — остановил меня Туск. Выбравшись из-за стола, который почтительно подняли над его головой сидевшие рядом ординарцы, он двинулся в мою сторону, твердо ступая по ворсу дорогого ковра, пока не очутился рядом, подслеповато вглядываясь мне в глаза – «Твой бывший подчиненный, Фрут Желли, доходчиво объяснил мне, что ты за овощ, Раг. Много интересного он нам поведал, поэтому я прекрасно понимаю, что ты там задумала, и предупреждаю – ты выполнишь только обмен. Не сделку. Не продажу. И упаси тебя принцессы начать какую-то там торговлю пленниками, ясно? Тогда от суда тебя не спасет даже твоя темная покровительница. Ясно?».

— «Спасибо, генерал. Я благодарна вам за ваши наставления» — подняв голову, я встретила взгляд прищуренных глаз, мгновенно метнувшихся в сторону при виде моих черных гляделок – «Уверяю вас, что все пленные, взятые в этом бою, будут обменены на наших соотечественников. И я надеюсь, что смогу это сделать с выгодным для нас счетом. Разрешите идти?».

— «Ступайте» — наконец, буркнул жеребец – «Посмотрим, сумеете ли вы выполнить хотя бы это. Мне рассказали про вас, Раг. Очень многое рассказали, и на многое открыли глаза, поэтому я буду внимательно за вами приглядывать, и контролировать каждый ваш вздох!».

— «Значит, он ему на многое открыл глаза, да?» — недобро прогудела я, вваливаясь в свою палатку. Царившая в ней темнота меня не слишком насторожила – в конце концов, у меня не было ординарца, который ухаживал бы за мной, был в курсе моих дел, и даже подогревал бы мне постель, чтобы в нее было приятнее влезать после ванны, не говоря уже об одном-единственном фонаре, тускло чадившем где-то у входа. А вот сидевшая недалеко от моей койки неподвижная, словно примороженная к полу Нефела – еще как, особенно ее круглые, едва ли не вываливающиеся из черепа глаза.

— «Кхем…» — я повела глазами по сторонам, после чего строго уставилась на пегаску — «Когда я говорила о том, чтобы ты выбрала себе в подарок все, что понравится, я не имела в виду мою любимую игрушку. Во-первых, она призвана напоминать мне кое о ком близком, и может оказаться великоватой для неподготовленного пони; а во-вторых, это просто неприлично, поняла? Ну, и в-третьих, не стоило так смело на нее садиться – судя по размеру твоих глаз, ты уже не раз пожалела о…

— «Монстр!» — едва слышно прошептала та, еще больше округляя глаза.

— «Ну да. Хотя, как говорят, не самый крупный экземпляр, но для меня – в самый раз!» — я приосанилась, позволив себе чуточку возгордиться, одновременно испытывая чувство благодарности к ночной принцессе, одарившей меня таким замечательным «свадебным подарком».

«Интересно, и куда она себе его загнала?».

«Угадай-угадай, звездочку нагадай!» — весело пропел голос у меня в голове, едва сдерживая смех – «Тихо песенку споем, и ответ с тобой найдем!».

«Ты думаешь… Фуууу! Это же не гигиенично!».

— «Монстр! У тебя! В кровати!».

— «Да ладно тебе врать!» — потянувшись, я принялась стаскивать с себя пропотевшую тунику, отправив ее в тот же угол, что и снятую утром броню. Там уже скопилась порядочная куча тряпья, и я надеялась, что утром смогу отыскать в ней хотя бы что-нибудь, что было ношено не более трех дней, и не слишком сильно пахло — «Я не могла его там забыть, ведь с утра я уже переворачивала койку в поисках кольчуги».

— «Монстр!» — шепот пегаски истончился до едва слышного, но от этого, не менее жуткого писка – «Он спрятался, под подушки!».

— «Под какие еще подушки?».

— «Позови на помощь, пока он не слышит!».

— «Ниипоняла…» — проблеяла я, и несмотря на истеричную пантомиму Нефелы, подбираясь поближе к постели. Вскоре, мне стал понятен ее испуг, когда в темноте за ее спиной обрисовалась темная фигура. Положив подбородок на голову пегаски, Графит прикрыл глаза и кажется, даже задремал, но я заметила, как насторожившись, дрогнули уши супруга, приподнимаясь и поворачиваясь в мою сторону при звуке шагавших по деревянному полу копыт. Услышав насмешливое фырканье, он все-таки открыл глаза, с иронией покосившись на задергавшуюся под ним Нефелу, лихорадочно шепчущую какие-то призывы — «Ааааа, так воооот какой мооооонстр… Не сердись, дорогой. Это она от испуга».

— «Понимаю-понимаю» — протянул тот, сдерживая смех при виде мелко-мелко затрясшей головой каурой пегаски. Разбежавшись, я скакнула в сторону, и оттолкнувшись копытами от груды мешков, врезалась в плечо мужа, старательно пытаясь завалить его в стоявшую рядом койку. Но то ли под вечер моя координация оставляла желать лучшего, то ли само соревнование в ловкости и весе с этой тушей было одной большой ошибкой, но спустя лишь миг, во время которого меня встретило не твердое плечо, а пустота, и затем – чья-то нога, ухватившая поперек туловища, я оказалась в том же положении, что и Нефела.

— «Балуемся?» — сжатые, словно начинка в пирожке, мы могли только тихо пискнуть, ощутив придавившую наши спины грудь стража.

— «Спасибо за спасение!» — злобно, но все еще очень испуганно, прошипела мне каурая, косясь на кончик бороды, оказавшийся возле ее носа – «Безмозглая, бесполезная, истеричная…».

— «…дурочка. Согласен» — спокойно и несколько насмешливо произнес графитовский баритончик, заставив сердито задергать зачесавшимся ухом – «Однако это не повод оскорблять мою жену, пусть даже она проявила к вам доверие, оставив у себя в палатке. Или у вас, северян, это не так?».

— «Гость в доме – особа священная!» — фыркнула та, но вновь присмирела и сжалась, словно попавший под дождь Кабанидзе, услышав насмешливый фырк Графита – тяжелый, утробный, словно грохот рухнувшей скалы – «Но даже грифоны не спускают на гостей своих орлов и грифов, не говоря уже о цепных чудовищах».

— «Ты что, не вовремя и не туда ее лизнул?» — осведомилась я, поворачивая голову и цепляясь зубами за отросшую козлиную бородку, так соблазнительно болтавшуюся возле моей щеки. Поняв, что попался, Графит попытался было освободиться, дергая головой, но не преуспев, был вынужден расправить удерживавшие нас крылья, чтобы с их помощью ухватить половчее мою брыкавшуюся тушку. Очутившись на оперативном просторе, я возликовала, и ловким ударом подбив передние ноги, грохнула на пол этот шкаф с антресолью, все же сумевший извернуться и прижать меня к груди. Отлетевшая в сторону Нефела мгновенно очутилась под койкой, то изумленно глядя на нас, то вновь начиная лихорадочно крутить головой в поисках выхода.

— «Попался!».

— «Мне кажется, или кое-кто набрал десяток фунтов лишку?» — глухо буркнул Графит. Покосившись на каурую, я обнаружила, что роскошный рыжий хвост накручен на копыто мужа, цепко удерживавшего за эту привязь свою забившуюся под койку добычу – «Ох, да не прыгай ты так по мне! По крайней мере, ты делаешь это не на том месте, и совершенно не так!».

— «Правда? И поэтому ты держишься за ее хвост?» — угомонившись, я извернулась, и поудобнее устроившись на широкой груди, страшно строго поглядев в глаза супруга – «И что это вы тут делали одни, и в темноте?».

— «Это допрос?» — лениво поинтересовался тот. Увидев, что есть ее не собираются, Нефела попыталась было вырваться, но короткий и энергичный рывок за хвост быстро дал понять нервной кобыле, что ее поползновения ни к чему хорошему не приведут. Подтянув к себе свою жертву, Графит внимательно оглядел вздрагивавшую пегаску, испуганно, по-лошадиному, косившую на него одним глазом, влажно блестевшим в полумраке палатки – «Смотри, вдруг мне тоже покажется интересным, что тут делает эта мисс, вместе с…».

— «Это не мое!» — быстро проговорила та, косясь на предмет, заброшенный на кучу мешков – «Я нашла это тут».

— «Так значит, это принадлежит не вам?».

— «Явно не ей!» — покраснев, я скатилась с Графита, и набросила одеяло на отвлекавший нас от знакомства предмет. «Спрятав» его, я немного успокоилась, но все-таки старалась не встречаться глазами с поглядывавшими на меня фестралом и пегаской – «И вообще, копаться в чужих вещах – неприлично. Вас этому в детстве не учили?».

— «Но ты же разрешила мне выбрать все, что я захочу!» — возмутилась было Нефела, но тут же поправилась, пугливо покосившись на Графита – «Но если охранник этого дома считает, что это не нужно, я с легким сердцем забуду твое разрешение, и готова уйти без подарков».

— «Эх, как бы я хотел уйти откуда-нибудь с подарком!» — вздохнув, супруг перевернулся, и вновь принял подобающее пони положение, аккуратно отпуская накрученный на копыто хвост – «Видимо, судьба такая – быть неодаренным. Но все-таки, дорогая, быть может, ты представишь меня своей гостье?».

— «Безусловно, милый!» — иронично ухмыльнувшись, я приняла напыщенную, церемониальную позу, и словно хороший, мордатый герольд, провозгласила – «Нефела, позволь представить тебе моего супруга и повелителя, Графита Раг, известного так же как…».

— «Просто Графит» — мягко, но непреклонно прервал мое представление муж.

— «Хааааарашо… Графит, познакомься – это Нефела…».

— «Нефела Оверкаст меня зовут! И я не… Ай!» — получив обратно свой хвост, пегаска вскочила и быстро рванула на выход, но не успела пройти и пары шагов, как затормозила,и опрометью кинулась назад, заметив спикировавшую на нее из-под потолка огромную, грохочущую крыльями тень – «Дракон! Грифон! Монстр!».

— «Слушай, хватит уже орать, словно впечатлительная дурочка!» — рыкнула я на сорвавшуюся и заоравшую в голос пегаску. Сов спланировал со своего насеста, организованного мной на обмотанном соломой штыре крепления для фонаря, расположенного прямо над входом, сделал круг по палатке, и убедившись в произведенном впечатлении, приземлился на мою макушку. Потоптавшись на прядях лохматившейся гривы, он гордо взглянул на прижавшуюся к мешкам кобылу, явно гордясь эффектным появлением, и даже снизошел до того, чтобы несколько раз ущипнуть меня за ушко, даже не повернув головы в сторону морд дежурного патруля, чьи шаги уже грохотали у входа в палатку.

— «Все в порядке, Легат?».

– «Все нормально, Кавити. Гостья испугалась совы».

— «Хорошо, мэм» — окинув заинтересованным взглядом двух кобыл, сидевших в полутемной палатке с большим, жутковато выглядевшим жеребцом, та заблестела глазками, и с трудом смогла удержаться от понимающей ухмылки – «Мэм… У вашей «гостьи» нет пароля на выход. Надеюсь, вы не против, если мы проводим ее в нашу караулку после того, как вы… Ну… Для выдачи пароля, мэм».

— «Кавити, ты в патруле? Вот и идите себе дальше, патрулируйте!» — сердито откликнулась я, делая вид, что не услышала приглашения, звучавшего в голосе предводительницы местных шаловливок. Неразлучная пятерка кобыл уже достала меня своими дебошами и постоянной грызней с жеребцами, которых они ни в грош не ставили, но я по-прежнему не реагировала на предложения рассовать их подальше друг от друга, или свести в одну кентурию, чтобы, так сказать, локализовать процесс, сделав его головной болью одного-единственного кентуриона. В конце концов, они уже давно заслужили славу лихих кобыл – забияк, любительниц выпить и подраться, чье денежное довольствие по большей части становилось добычей владельцев ресторанчиков и кабачков, немилосердно дерущих с них биты за учиненные беспорядки и погром. Обидчиво вздохнув, та убралась на улицу, многообещающе взглянув на ошарашенную происходящим Нефелу.

— «Не обижайся. Тебе предстоит еще многое узнать о нас, эквестрийцах» — посоветовал той Графит. Вздохнув, он потянулся своим большим и гибким телом, еще не успевшим вытолстеть и заматереть, и лишь шириной грудной клетки и плеч напоминавшим габариты своего друга и соратника Медоу – «Тем более, в этот нелегкий для всех час».

— «О «вас»? Так ты… Ты не монстр?» — запинаясь, нахмурилась та, впрочем, довольно быстро придя в себя, чем заслужила мое уважение – «Ты пони? А почему… За что тебя так? Чем-то ведьму обидел, или колдуна? Или Добрые Предки тебя за что-то прокляли? Или…».

— «Сойдемся просто на «или», хорошо?» — улыбнулся тот, движением копыта останавливая поток предположений. Когда было нужно, Графит становился просто невозможным обаяшкой, с легкостью приседая на уши пони любого пола, возраста и половой ориентации, что он и не замедлил продемонстрировать на Нефеле – «Моя служба Повелительнице Ночи, принцессе Луне Эквестрийской, наложила на меня сей отпечаток, и это дар, а не проклятие. Хорошим пони нечего бояться слуг Госпожи. Однако, уже поздно, чтобы думать о возвращении домой. Быть может, ты примешь наше гостеприимство, пусть даже и в столь убогом жилище?».

— «Аааа… Я… Ну…» — ошеломленная его напором, пегаска не смогла ничего возразить, и только закивала, всем видом демонстрируя, что не имеет ничего против «убогого жилища». Вздохнув, я потянулась, предвкушая несколько часов сна под теплым кожистым крылом, но увы, меня бесцеремонно подняли за шкирку и быстро выставили за порог, в качестве намека, повесив на шею большое, не слишком свежее полотенце. Рассердившись, я попыталась было рвануться назад, но вместо предвкушаемого скандала, лишь поскребла копытами снег, упираясь лбом в лохматую черную грудь, перекрывавшую весь вход. Обидевшись, я ускакала в купальни, где просидела не меньше часа, с мстительной радостью смакуя подробности обдумываемой ссоры, которую собиралась закатить по возвращении в палатку. Собственный муж выкинул за порог, запершись там, в одиночку, в полной темноте – и с кем! С какой-то деревенской кобылой, у которой на крыльях колец было больше, чем у меня на всем теле! От такой несправедливости, я едва не расплакалась, и только поперхнувшись горячей водой, в которой отмокала вот уже более получаса, решила повременить и не тратить стратегический кобылий боезапас, сохранив его для главного действа, а тем временем – хорошенько помыться.

Конечно, я частенько забывала про себя. Я забывала про косметику; забывала принять ванну, считая, что начисто отмытые копыта считаются за душ, ну и зубы чистила меньше трех раз в день, что явно привело бы в негодование мою учительницу и Госпожу, однако в этом я мало чем отличалась от остального кобыльего состава Легиона – да и Гвардии, наверное. Мне было сложно представить, чтобы у кого-либо из нас было бы время для макияжа, хотя внешний вид белых земнопони, пегасок и единорожек явно говорил о том, что я крупно ошибаюсь в этом вопросе, но времени, чтобы узнать правду, у меня как всегда не находилось. Отмокнув и отмякнув, я наскоро выскоблила отросшую к зиме шерсть жесткой соломенной мочалкой, и уж собралась было улепетнуть, готовясь к боевым действиям и прикидывая, удастся ли мне нанести на ресницы тушь на ходу, да еще и на морозе – в конце концов, ее потеки на щеках были бы дополнительным аргументом в намечающемся разговоре… Но увы, жизнь, как всегда, решила пнуть меня под хвост, и выписала на мою голову с десяток деканов и кентурионов, атаковавших меня на протяжении всего пути обратно в палатку. Вдобавок, в моих зубах была зажата ручка тяжелого чайника, свиснутого мной со стены предбанника и наполненного крутым кипятком – идти в гости я все же предпочитала с чем-нибудь под крылом, в отличие от коренных эквестрийцев и обычных жадин или раззяв; поэтому мне пришлось задержаться, и разобраться с парочкой проблем, как всегда возникающих при неожиданной смене начальства. Морды при этом у всех участников были не слишком довольные, но я молча отводила взгляд от самодовольных рож гвардейских офицеров, несмотря на попытки некоторых познакомиться со мной, так сказать, поближе. В хорошем смысле этих слов, конечно же – наличие у мрачной, пусть и чисто отмытой пятнистой кобылы булькающего чайника на полведра явно не способствовал к романтическим поползновениям, как и бунтующие подчиненные, решительно сопротивлявшиеся поголовному «огвардеиванию».

— «Терпите!» — был мой единственный приказ. Я не пускалась в долгие рассуждения – весь мой вид говорил сам за себя, даже и без желанных потеков накапавшей с ресниц туши, которую я все равно бы не смогла найти в ворохе своих вещей. Отделавшись ото всех рычанием и короткими, лающими приказами, я послала своих соратников в одну сторону, а вздумавших посмеиваться надо мной гвардейцев – в другую, напомнив им, что раз это теперь их подопечные, так пусть сами и разбираются, кого и куда определить. Я только дернула щекой в ответ на предложение ознакомиться с планом, разработанным ближайшими помощниками Туска, который предусматривал полный развал существующих частей Легиона, и формировании на их основе какой-то рыхлой, аморфной массы. Кентурии разбивались на два, а то и три взвода, которые переподчинялись младшим лейтенантам, входя, в свою очередь, в состав рот и пегасьих эскадронов, которые, как я поняла из намеков и недомолвок, еще не покрыли себя славой, достаточной для того, чтобы из них было решено сформировать отдельные полки. Обдумывая по пути всю эту ахинею, я почему-то все больше и больше убеждалась в том, что придумана она была отнюдь не самой глупой головой, сообразившей, как уберечь свои войска, и возложить потери на других, являясь лишь под самый конец, и в белом с ног до головы. Мысль эта настолько взволновала мой неокрепший, но уже затронутый алкоголем разум, что я даже не заметила, как рассосались бредущие за мной провожатые, бухтевшие в мои ушки о своих ожиданиях и проблемах. На последнего, выстукивавшего своими накопытниками вслед за мной до самого входа, я рявкнула так, что колыхнулись матерчатые стены ближайших палаток, и еще долго смотрела вслед убегавшей в темноту фигуре, прежде чем зайти в долгожданное тепло.

Начинавшийся снег только усилил мою меланхолию, белой пеленой укрывая следы того, что прошло.

Увы, в мое отсутствие ничего криминального не произошло. Незаметно, как мне казалось, войдя в палатку, я не услышала ни стонов, ни скрипа раскачивающейся кушетки, ни прочих звуков и запахов, которые сопровождают нас в ночи, дарованной лунной богиней. Разобрав одну из импровизированных перегородок, Нефела и Графит сложили из мешков небольшой помост, на котором уже стоял небольшой столик, до этого сиротливо пылившийся возле стены. Увидев меня, супруг гостеприимно приоткрыл крыло, приглашая меня присоединиться к ночному перекусону, и лишь усмехнулся, когда я, из вредности, грохнула чайник на стол, опустившись с другой стороны стола.

— «Ну нет, на самом деле, тут большой бардак, хотя в походе это в порядке вещей» — говорил муж, лениво хрустя кусочком галеты, при этом стараясь не замечать взглядов пегаски, мелко вздрагивавшей каждый раз при виде его зубов – «Я видел, как живут в ваших бургах, поэтому тебе эта палатка кажется такой богатой, и в основном – обилием набросанных в ней сумок, мешков, и прочей ерунды. Но думаю, будет понятно, почему она так выглядит, если знать о том, как именно живет ее хозяйка».

— «Старая палатка мне нравилась больше!» — из чувства противоречия прогудела я. Да еще, наверное, от того, что не собиралась отмалчиваться в этом разговоре – «Она была… Она была уютнее! Вот!».

— «Безусловно» — на мой взгляд, это прозвучало эдаким вербальным аналогом пожатия плечами – «Обычно у офицеров такого уровня как Скраппс есть целый штаб, не считая ординарцев. Это такие пони, которые вроде бы как и обслуга, поскольку занимаются личным хозяйством своего командира, но в то же время и военные, и телохранители, и курьеры, и… В общем, очень часто они становятся крайне важными персонами, обладающими значительной властью. Ведь им верят, и оттого – начинают поручать такие вещи, как сортировку корреспонденции, малозначительные, но не сочетающиеся с их должностью вопросы, и в конце концов, они оказываются незаменимыми для своих патронов».

— «А разве это плохо?» — удивилась Нефела, шурудя копытом в корзинке с сухими кругляшами, за эти месяцы надоевшими мне до свинячьего визга. Судя по хрусту, пегаска не разделяла моих мыслей – она ела быстро и жадно, хватая печенье, и обсыпая все вокруг колючими крошками – «Первая Мать должна быть окружена верными пони, которые выполнят ее указания, донесут их до народа, а также займутся мелкими делами. Ну не самой же ей себе ужин стряпать, и комнаты убирать?».

— «А решать, кого из них допустить к этой Первой Матери – тоже они должны»? – со спокойным и вежливым интересом осведомился муж. По-видимому, он решил выудить из этой пони что-то интересное для себя, либо для своей службы, и кроме того приглашающего жеста, больше не пытался сграбастать меня крылом, подкатывая к себе под бочок, а лишь ухаживал за мной и сидевшей напротив Нефелой, с выражением неподдельного интереса на морде ведя этот полуночный разговор – «Или сортировать и читать приходящую почту? Доводить до сведения Первой Матери новости, или наоборот, придерживать кое-какие слухи, чтобы ее не волновать?».

— «Это уже нехорошие, неправильные поступки!» — нахмурилась та, на миг даже перестав уничтожать галеты – «Это раньше называли воровством!».

— «Злоумышление противу власти, и представителей ея правомочных» — я заметила, что несмотря на благочестивый, словно у служащего селестианского храма вид, Графит явно устал. Чуть чаще моргали светящиеся глаза, чуть чаще двигалась шея, разминая усталые мышцы, все нетерпеливей дрожало перепончатое крыло, и я вдруг поняла, что моя усталость, быть может, ничто по сравнению с состоянием мужа. Сколько он не спал с того дня, когда начал поиски меня по всему этому проклятому краю? Как нашел в том лесу? И как попал туда, откуда выбраться, по словам предателя-зебра, было почти невозможно? Вздохнув, я решила закруглить этот разговор – «Довольно верное слово. Поэтому никаких слуг, никаких адъютантов, никаких ординарцев – никого, кто решит, что сможет делать что-то за меня. И пусть я буду жить в грязи, но это будет моя грязь, разведенная от нехватки времени, а не потому, что мне так нравится, ясно? Ну, а теперь, когда мы закончили обсуждение того, почему в этом месте, удостоившемся принимать столь высокую особу, так пыльно и грязно, быть может, мы отправимся спать? Кое-кому это точно бы не помешало!».

— «Располагайтесь. Мне кажется, что в этой палатке хватит места для твоей гостьи» — попытался было улизнуть от меня Графит, однако быстро понял, что это ему вряд ли удастся – «Милая, я не хочу вас стеснять, поэтому отправлюсь в…».

— «Ты поможешь мне убрать этот столик туда, откуда его взял» — так тепло, как только позволил мне голос, проворковала я, прижимаясь к боку фестрала и намекающе коснувшись губами его крыла. Перепонки были горячими, а косточки, казалось, стали мягкими и подвижными – «А потом отправишься в постель. Договорились?».

— «У меня еще много дел, и боюсь…».

— «Вот и чудно!» — фальшиво обрадовалась я, уже гораздо строже поглядев в глаза мужа – «Нефела, ты ляжешь на койке, поняла? Не вздумай протестовать – в вашем долбаном городе я лежала почти что на улице, в спальном мешке, поэтому выбора у тебя, в общем-то, тоже не будет. Дорогой, освобождай эти мешки, а я пока кое-что поищу в своих закромах».

«Да уж, отлетался любимый. На пару-тройку дней точно» — подумала я, ощупывая дергающиеся под моими прикосновениями крылья. Забросив в койку Нефелу, я вышла из закутка и вернулась к лежащему на импровизированной постели Графиту, вольготно, на первый взгляд, расположившемуся на прикрытых одеялами мешках. Однако я видела, как хочется тому вскочить, и ходить из угла в угол от ноющей, изнурительной боли в покалеченных когда-то крыльях, пока усталость не сморит большой, но давший трещину организм, позволив ему забыться в тяжелой, беспокойной полудреме. Тихонько вздохнув, я нащупала баночку, отрытую на дне сумки, и сморщившись от нестерпимой горечи, принялась отвинчивать крышку, старательно дыша через нос. Зверская гадость, изготовленная когда-то по моей просьбе Злобко Флинтом, она клала на лопатки бальзам «Золотая звезда»[5] по языкообжиганию и слезовыжиманию, но для лечения Графита я была готова сожрать хоть десяток таких банок, и ни разу при этом не обосраться. Зачерпнув из баночки густую, токсичную мерзость, я глубоко вздохнула, и задержав дыхание, носом принялась размазывать по крылу щипучую мазь, изо всех сил подавляя позывы к рвоте.

— «Скраппи, прекрати» — страдальчески пробормотал жеребец, жмурясь и все громче покряхтывая у меня под животом. Взгромоздившись на наше ложе, я широко расставила ноги, и стараясь не наваливаться на больные конечности, водила мордой то по одному крылу, то по другому, стараясь не пропустить ни клочка покрытой серыми шрамами кожи. Вскоре, как обычно, мой рот совершенно онемел, и я вновь начала размазывать мазь по трепещущим перепонкам, используя губы и язык.

— «Все уже хорошо».

— «Аха. Охотно ферю» — прошамкала я, оглядываясь в поисках одеяла. Влажные, шлепающие, лижущие звуки наверняка разбудили Нефелу – я не обольщалась, что она смогла бы так быстро уснуть в абсолютно новом, незнакомом для нее месте, однако в этот момент мне было абсолютно насрать, подглядывает она или просто застыла в моей узкой походной койке, жадно вслушиваясь в полумрак, разгоняемый лишь трепещущим отсветом пламенеющих в жаровне углей. Найдя одеяло, я старательно укрыла гудящие от мази крылья мужа, и заботливо протолкнув его под животом жеребца, кряхтя, завязала на спине не слишком надежным узлом, принеся его в жертву скорейшему выздоровлению.

— «Леши. Шейчаш пфойдет».

— «Мне уже и так замечательно».

— «Охотно ферю!» — вновь повторила я, украдкой пытаясь счистить мазь с языка. Увы, получалось это крайне плохо, и я знала, что теперь еще долго не усну, ощущая, как онемевшее горло превращается сначала в маленький филиал перечницы, а потом, немея, вдруг станет совсем нечувствительной трубкой, по которой, с каждым вдохом и выдохом, будет гулять прохладный ветерок. Не слишком приятная перспектива, не так ли? – «Шешаш путет полехше».

— «Ты булькаешь как грифон, которого учат говорить на эквестрийском» — раздраженно прокряхтел Графит. Последствия полученных травм давали о себе знать каждый месяц, но этой зимой болезнь разгулялась не на шутку, и судя по тому, что фестрал и не подумал улизнуть к себе, в свое логово, мазь закончилась ужасающе быстро. Меня давно интересовала эта дыра в реальности, о которой я слышала лишь краем уха и знала, что она существует, но увы, доступ туда был возможен лишь тем, кто получал особое благорасположение Госпожи, и я уже не раз, под шумок, пыталась выяснить у гордо отмалчивающейся Луны, не даровала ли она такой привилегии не только своим ликторам, но и кое-кому из служащих ей кобыл.

— «Зато теперь тепе пудет полекче» — буркнула я, для дополнительного тепла накрывая спину мужа широким крылом. Помнится, когда-то я даже спала, закутав нас с Физалис в теплый кокон из крыльев, которому оказался не страшен промозглый холод зимнего облака… Вздохнув, я поежилась, словно наяву ощутив порыв ледяного, зимнего ветра – где она сейчас? Куда упорхнула, следуя велению своей пегасьей судьбы? Неужели пара открыток и поздравление, присланное на свадьбу – это все, чем заканчиваются такие короткие встречи-романы у шаловливок? Вздохнув, я уткнулась носом в черную шерсть, стараясь не думать о тупом, проржавевшем штыре, предупреждающе ворохнувшемся где-то внутри головы – для чего, и зачем это все вспоминать? То, что было – уже давно исчезло, изменилось, и перепаханное некогда поле, топорщившееся сломанными копьями наших заслуг, поросло высокой травой, неподвижное море которого звенело песнями неугомонных кузнечиков, накладывавших на изнуряющий зной бесконечную песню жаркого лета.

«А как было бы здорово, если бы лето и вправду было бесконечным» — засыпая, вдруг подумала я, ощущая внутри странное согласие, словно что-то или кто-то, оказавшийся внутри моей головы, задумчиво покивал, обдумывая эту странную мысль.

Я, принцесса Селестия Эквестрийская, словно тать, кралась по ночному городу. Опустившаяся на улицы багровая тьма подсвечивалась болезненным и тусклым светом фонарей, бросавших длинные тени на окружавшие меня дома, причудливым узором отпечатывая на их стенах рисунок невидимой, застывшей листвы. Город не спал, затаившись в ожидании неизбежной развязки, и мне для чего-то потребовалось проникнуть в подсобные помещения какого-то стадиона, в компании с желтой единорожкой, при этом постаравшись сохранить полнейшую анонимность, и не обращая внимания на протесты моей протеже, возмущенно трясущей своей желто-красной гривой. Почему – я не знала, но четко понимала, что у меня за спиной находился целый район, с жителями которого случится что-то нехорошее, если я не успею исполнить задуманное в отведенный для этого срок, в то время как волновавшаяся рядом спутница предлагала, не мудрствуя лукаво, просто обрушить зачем-то весь этот облачный стадион. И по каким-то причинам, я не могла так поступить. Встреча с нехорошими пони, состоявшаяся в белых, состоящих из уплотненных облаков коридорах, вылилась в массовую драку и похищение моей спутницы, а попытка побега заканчивалась у распахнувшихся дверей, из которых бил ослепительный, изумрудный свет.

Проснувшись, я долго глядела в темноту палатки, стараясь унять бешено стучавшее сердце. Все было тихо и мирно — рядом сопел спеленатый одеялом Графит, положив свою голову на мои передние ноги, а за невысокой перегородкой из сумок едва слышно посапывала длинногривая пегаска, изредка беспокойно всхрапывая во сне. Опустившись на нашу импровизированную постель, я до самого утра вглядывалась в темноту, гадая, что это могло такое быть – в конце концов, это вполне естественно, когда ты видишь во сне разные штуки, но в этот раз… Это было что-то другое, я могла бы поклясться в том своим собственным хвостом – отросшим до неимоверных размеров, и как у многих пегасов, волочившимся за мной по земле – однако провалявшись до самого утра, я так и не сообразила, что же это могло такое быть. Наконец, услыхав сердитое уханье, с которым поутру начал царапаться в палатку Кабанидзе, я выгреблась из нагретой постели, и ежась от влажного утреннего холодка, проникавшего под белую крышу, принялась за утренние дела – тихонько ругаясь, искала раскиданные по палатке, и закатившиеся куда-то дрова; впустила внутрь настойчиво продиравшуюся через плотную ткань сову, тотчас же угнездившуюся на своем насесте над самым входом; тихонько развязала свою кособокую, некрасивую повязку, наложенную на крылья мужа, и занялась их растиранием, попутно согревая под крылом застывшую на холоде мазь.

— «А если использовать для этого дела перо?» — не здороваясь после сна, Нефела выбралась из моей узкой койки, и разминая затекшее тело, начала изгибаться, да так, что мгновенно заставила меня порадоваться тому факту, что вымотавшийся, измучившийся от боли муж не проснулся даже тогда, когда мои губы стали аккуратно жевать склеившиеся, покрывшиеся за ночь морщинами перепонки на голых крыльях – «Ну, я про это желтое снадобье. У тебя от него губы все потрескались, и на морде желтые круги».

— «Очень ужасно?».

— «Да словно коровье вымя сосала».

— «Что, прости?» — остановившись, я выронила баночку, которую тщетно пыталась открыть, не используя зубы и рот – «Ты сказала…».

— «Ну да. Это поговорка такая» — подняв подкатившуюся к ней баночку, пегаска, легко крутнула крышку, просто положив не него копыто, и тотчас же сморщилась, перебросив обратно немилосердно завонявший сосуд – «Когда у кобылы молоко пропадает, а кормилиц надежных рядом нет, жеребенка корове подсовывают, чтобы он ее молоко пил. И тогда у него на мордочке такие вот желтые круги появляются, от засохшего молока. А чего это ты так вздрогнула?».

— «А… Да нет, ничего. Просто похожая поговорка вспомнилась» — до линьки было еще далеко, и хотя выдрать у себя перо было бы не проблемой, особенно для лечения мужа, но я решила пойти менее радикальным путем, и обернувшись, двинулась в сторону входа. Постояв на тянувшем из неплотно зашнурованного входа сквознячке, я пригнулась, и с места, резким прыжком взвилась в воздух. Щелкнули, смыкаясь, зубы, и приземлившись, я задорно ухмыльнулась обалдевшей Нефеле, гордо держа в зубах свой трофей – небольшое, бежево-желто-бурое перо, выдранное из крыла Кабанидзе. Оно уже несколько дней торчало в сторону от остальных – похоже, хыщный птыц задел крылом какую-то мелкую ветку, или встретил чересчур активную мышь, кои во множестве развелись в лагере, повылезав из отогревшейся земли, поэтому я была уверена, что сердито оравший что-то сов не пострадает от этой процедуры. Шикнув для острастки на визгливо возмущавшуюся птицу, я погрузила перо в мазь, удивляясь тому пофигизму, с которым Графит продолжал похрапывать под своим одеялом, лишь легким движением приподнявшихся, а затем вновь опавших ушей выдавая мимолетное свое пробуждение, вновь сменившееся глубоким сном. Старое шерстяное одеяло было уже безнадежно испорчено, поэтому я просто перевернула его другой стороной, и кряхтя, вновь принялась обматывать им спящего супруга, кряхтя и поругиваясь на довольно засопевшего во сне жеребца.

— «Аааа… А можно мне…».

— «Нельзя!» — отрезала я, для острастки даже щелкнув зубами на протянувшую копыто к лохматому уху пегаску, явно заинтригованную рысиной кисточкой и голыми, подрагивающими на холодке крыльями – «Это мой муж, и только мой. Так что и не думай попробовать воспользоваться своей привлекательной мордашкой или лохматыми ногами – удавлю. Обоих. У самой вон, аж два кольца, и четыре штанги в крыльях – тебе что, двух мужей и четырех любовников мало, что ли?».

— «Эй, это просто украшения!» — возмутилась было та, но при этом, заметно смутилась. Сонная, с длинной, всклокоченной гривой, она была чудо как хороша, и мне вдруг подумалось, что как это часто бывают, «не ту страну назвали Гондурасом», и не тех кобыл снимают в популярных журналах мод – «Ну… Я должна была познать двоих жеребцов – молодого и старого для того, чтобы считаться достаточно умудренной, и осмотрительно править бургом или поветом, понимая желания и старых, и молодых. А эти барбелки – вообще отметки о моем достоинстве, и происхождении из хорошего рода Оверкаст[6]. Крылья – у каждого пятого в роду, без изъяна!».

— «Ну, вот и хорошо. Вот и отлично!» — буркнула я, подходя к двери, и высовывая нос в узкую щель. Было еще темно, и с неба падал крупный, пушистый снежок, заваливший за ночь весь лагерь, через который натужно, с трудом, продирался легионерский рожок, трубя привычную побудку. Вскоре, к нему присоединилась и гвардейская труба, звуком певучей меди разогнав сонную утреннюю тишину – «Правь мудро где угодно, но только не пытайся отобрать у меня жеребца, хорошо? Разозленная кобыла – это опасно, а когда у нее есть много острых вещей, и это отнюдь не кухонные ножи… Думаю, ты меня поняла, правда?».

— «Ты грозишься прямо как моя тетка!» — фыркнула та, потянувшись за гребнем, лежавшим на одном из мешков. Я была уверена, что окончательно его потеряла, засунув в какую-нибудь сумку… Интересно, и где еще успела покопаться эта ворюга в поисках обещанных подарков? — «Мне кажется, ты просто раздула о себе славу, как все южане. Настоящий Мясник Дарккроушаттена не может быть таким… Таким…».

— «Каким? Мелочным? Глупым? Некрасивым?».

— «А ты и вправду считаешь меня привлекательной?» — хитро спросила Нефела, стрельнув глазками на мой круп, все еще торчавший у выхода из палатки – «Но ты не подумай, я не такая, ясно? У нас за это сажают на цепь, чтобы не баловали, и батогами учат ежечасно, пока дурь из головы не вылетит».

— «Когда вас поровну, или перевес представителей одного из полов незначительный, то с этим можно согласиться» — дернув крыльями, я игриво обмахнулась хвостом, и с сожалением вздохнув, отправилась к той самой куче, краем глаза косясь на следившую за мной пегаску – «Однако когда на одного жеребца приходится по десять, двадцать, а в тяжелые годы, и сорок кобыл – с этим приходится что-то делать, и если эти дурни могут себе перевязать свои шары, то матку узлом не завяжешь, а яичники – не бросишь в карман. Так что думаю, я не буду провидцем, если скажу, что именно так и появились все эти шаловливки – от неразделенной кобыльей любви».

— «Это гадко, и мерзко, и…» — кобыла осеклась, глядя, как я копаюсь в куче лежащей на полу одежды – «Слушай, ты это собираешься носить?».

— «Ну да. Мне тут некогда стирать, как видишь – то грифоны нападают, то меня почти убивают, то вдруг прилетает важный генерал, и собирается меня свергать. В общем, дел невпроворот. А насчет шаловливок — не суди, пока сама не попробовала. Хочешь, познакомлю тебя с пятеркой кобыл, ищущих себе новую подругу? Вот если даже у них ты не будешь до потолка подпрыгивать, и кричать «Еще, еще!!!», то только тогда я тебе поверю, что это и в самом деле не твое. Главное – найти в жизни свою половинку… И я свою нашла. Кстати, подай, пожалуйста, кольчугу – она там вон, под кушеткой, у твоей задней левой. И как она туда попала? Мне кажется, что вещи, попадая туда же, где и я, из принципа начинают расползаться по всем щелям!».

— «Это все… От того, что ты… Совершенно… Не… Хозяйственная!» — пропыхтела пегаска, с шуршанием и звоном выцарапывая из-под кушетки невесть как оказавшуюся там кольчужную попону. Набранная из мелких, плоских колечек, сходившихся так плотно, что между ними прошло разве что шило или игла, она свернулась плотным комом, и каждая попытка Нефелы поднять эту кучку металла оканчивалась неудачей – стальная одежка просто валилась у нее из копыт, с красивым, солидным позвякиванием буквально стекая на пол – «Уф! Да как ты вообще это носишь?!».

— «Как и все» — буркнула я, отбирая у неумехи кольчугу. Не поднимая ее с пола, я отыскала расстегнутый край, и быстро виляя всем телом, забурилась в открывшийся зев, чувствуя себя змеей, зачем-то влезающей в старую шкуру. Кольчуга легла на пропахший потом поддоспешник, мгновенно заполнив протершиеся в войлоке углубления, и мне осталось лишь набросить на нужное место крючки, стянувшие ее у меня на животе. Пару раз подпрыгнув, я повела плечами, и убедившись, что все подогнано плотно, и ничего не бряцает и не звенит, занялась лорикой сегментатой. С ней мне пришлось повозиться, но когда стальные полосы устроились на своих местах, я ощутила, что уже мало замечаю эту привычную для меня тяжесть – «Вот, видишь? Всего-то десять минут. Нужно еще шлем и щитки на ноги, но думаю, они мне не приго… Хотя нет, ногавки все-таки нужны. Подай, если не сложно – я сейчас вряд ли смогу залезть под кровать».

— «Вы, южане, просто сумасшедшие» — покачала головой Нефела, глядя, как я цепляю на себя поножи. Литые, не слишком удобные, они были первыми кандидатами на замену, и наверное, я даже представляла себе, как хотела бы их изменить. Вместо стальной, корытообразной пластины, на задних ногах нужны были составные щитки – штуки три, а то и четыре. А вот передние лучше укрыть – там их будет два, почти во всю ногу, и с вертикальным ребром, для жесткости и красоты.

— «Ну да. Куда уж нам до вас, непобедимых воителей!» — фыркнула я, задумчиво разглядывая торчавший у входа полуторный меч. Лишившись большей части своего лезвия, он превратился в простую железяку, и я задумалась, зачем же смотрю на этот обрубок некогда грозного оружия, словно прикидывая, как снова навесить его на себя. Вздохнув, я решила, что это будет уже чересчур.

— «Мы редко проигрываем унгонам!».

— «А вы с ними воевали вообще?» — пегаска смутилась, я и иронично улыбнулась, принимаясь раскручивать шнуровку у входа – «Ну, вот видишь. Набеги – это не война. Это способ сосуществования, когда вы у них, а они – у вас. Так сказать, местные обычаи. То вы их грабите, то они вас в мешки запихивают, а в целом – всё как всегда. Поэтому не берись судить о том, чего не знаешь, понятно? И причешись уже, красотка с мохнатыми ногами! Как только услышишь второй рожок – я отведу тебя на завтрак, а потом уже решим, когда ты отправишься к себе домой. Ты ведь отчего-то не слишком торопишься, не так ли?».

Нефела не ответила, и резко отвернувшись, вновь схватилась за гребешок. Ухмыльнувшись, я вновь подбросила оставшиеся поленья в жаровню, и поцеловав на прощание дрыхнущего мужа, вывалилась на утренний холод, ловя носом пушистый снег. Быть может, я была права и этой симпатяге доверили слежку за нами, а может, она просто хотела пересидеть свою ссору с серым жеребцом, на которого дулась всю эту неделю, однако подумав, я отчего-то преисполнилась странной уверенности, что мои слова о Графите она приняла к сведению, и восприняла их абсолютно серьезно – в отличие от прочих кобыл.

---

День не задался с самого начала.

Едва успев к построению, я прошмыгнула за спинами замерших в горделивых позах единорогов, оказавшись рядом с Хаем, зачем-то пришмыгавшим на церемонию поднятия флага, но судя по ехидному взгляду, которым меня одарили гвардейцы, моя задержка была замечена, а может быть, даже и ожидалась. Запрокинув голову к небу, генерал Туск молча слушал шуршание веревки, поднимавшей полотнище эквестрийского флага, и когда голубое полотнище с белой окантовкой достигло вершины флагштока, едва заметно кивнул трубачу, посылая того вперед. Выйдя из строя, тот с самым суровым видом приложил к губам свой инструмент, и следующие пару минут мы вслушивались в торжественные переливы, издаваемые луженой глоткой начищенной до блеска трубы. Гвардейцы вскинули правую ногу к голове, стараясь дотянуться коленом до уха, в то время как легионеры, по старой привычке, с грохотом приложили ее к нагруднику, и этот разрозненный, раздавшийся с разных сторон стук послужил своеобразным началом череде неприятностей, которые наконец отыскали пятнистую кобылку, так долго скрывавшуюся от них в этих северных лесах. Услышав это необычное для них приветствие офицеры нахмурились, но еще сильнее их покорежило, когда они услышали глухой ропот, раздавшийся тут и там из построенных у стен войск, увидавших, что из трех флагштоков один остается пустым. Подошедший было к нему Рэйн был остановлен гвардейским знаменосцем, и несмотря на его тихие, но энергичные протесты, флаг Легиона так и не был поднят в то утро над крепостной стеной. Услышав поднявшийся шум, Туск открыл глаза и внимательно оглядел проходившие перед ним сотни – увидев, что алое полотнище так и не взовьется, в отличие от бело-золотого гвардейского флага, легионеры заволновались и начали выбираться из строя. Раздались зычные приказы бывших деканов, кентурионов – и вот уже бывшие сотни молча, тяжело пошагали по скрипучему снегу, чеканно печатая шаг по взрывавшемуся снежными фонтанчиками, оголенному, покатому склону, направляясь к своим палаткам. Строем, слитным строем. Не выдержав, я присоединилась к ним, и шла замыкающей, глядя перед собой, и лишь отмахнулась от бросившегося мне наперерез трубача, стараясь не глядеть в сторону генерала.

Чего он хотел добиться этой демонстрацией? Показать всем, что влитые в его батальоны и эскадроны легионеры теперь становятся гвардейцами? Заставить их отсалютовать своему новому знамени, принося таким образом присягу? А может, спровоцировать этот конфликт? Я не знала ответ на этот вопрос, поэтому лишь таращилась поверх головы генерала, когда позже, в штабной палатке, выслушивала его гневные, рубленные фразы, летевшие в меня не хуже иного копья.

— «Выгнать! Всех выгнать, взашей! Так, чтобы пена летела! Без содержания и права устраиваться куда-либо, кроме как чистильщиками туалетов! Да и то – по конкурсу, одного из десяти!» — в бешенстве рычал белый единорог, не замечая, что крашенная прядь волос из редеющей гривы отвалилась от макушки, куда ее зачесали умелые копыта кого-то из его адьютантов, и некрасиво свесилась с виска, дрожа, словно хвост гремучей змеи – «Огласить, что за нарушение распорядка и невыполнение приказов, все они лишаются своего жалования на неопределенный срок, пока не искупят содеянное – кровью! Сейчас же!».

— «Генерал Туск, сэр!» — задохнулась сидевшая в глубине палатки Черри – «Это же… Так нельзя! У многих из этих пони осталась дома семья, и дети!».

— «Замолчите, Дроп!» — огрызнулся на нее рассерженный не на шутку старик, протирая платком взмокнувший от рычания лоб – «Вы оказались в этой палатке лишь благодаря моей сентиментальности и придворному крючкотворству Раг, поэтому сидите молча, и наносите на карту последние сводки! И если еще я услышу от вас хотя бы писк, то у меня появится долгожданный повод вышвырнуть вас из армии в декрет, за несоблюдение субординации!».

— «Да, сэр» — убито прошептала нелетучая пегаска, и тихо отвернулась к стене, уковыляв в дальний угол штаба.

«Жестко он принялся за вас. Жестко. Но все это зря».

— «Что вы молчите, Раг?» — наконец поинтересовался Туск, с прищуром глядя мне в глаза. Я стояла молча и только перекатывала на морде желваки, ощущая странное головокружение. Казалось, от меня уже ничего не зависело, и течение времени замирало будто клей, давая мне возможность для… Для чего? Я не знала ответа на этот вопрос, но почему-то мне казалось, что сделай я хотя бы шаг, хоть одно самое маленькое движение, и случится что-то плохое. Что-то непоправимое – «Отвечайте уже, дискорд вас раздери!».

— «Это ваше право, генерал».

— «Типичная трусость» — угодливо проговорил кто-то сбоку – «Наемники! Они вечно боятся отвечать за свои дела».

— «Вы действуете смело».

— «Я всегда действую смело!» — отрезал тот, движением копыта делая знак не вмешиваться в наш разговор – «Вы решили, что лестью заставите меня отменить мое решение? Этого не будет, так и знайте!».

— «Догадываюсь. Поэтому и говорю, что вы действуете смело» — я позволила себе усмехнуться, ощущая, как рот корежит от бешенства, превращая ухмылку в оскал – «Попытаться разогнать четыре тысячи вооруженных пони, оскорбить их знамя, а в довершение всего – лишить их денежного довольствия…».

— «Эта тряпка – ничто, понятно? Я не знаю такого флага!».

— «… и после этого считать себя в безопасности мог бы лишь очень смелый пони» — закончила я свою мысль, холодно глядя на карту позади генеральской головы – «Не мне вас учить, но там, откуда я родом, говорили «Тот, кто не хочет кормить свою армию – будет кормить чужую». Очень верные слова, не так ли? А еще была другая поговорка, относящаяся к смутным временам — «Если не платить армии – она сама приходит за своими деньгами. И обычно она их находит». Конечно, моей родины больше нет, как нет и населявшего ее народа, но думаю, эти слова родились не на пустом месте».

— «Ты угрожаешь мне?!» — голос старого единорога опасно захрипел, словно генералу вдруг перестало хватать воздуха – «Мне?! Глиммерлайту Туску?! Да я таких десятками выпекал в свои дни, как кексы!».

— «Я не сомневаюсь, что вы были хорошим пекарем, сэр» — вновь зло усмехнулась я, на этот раз переводя взгляд на раздувавшиеся от бешенства ноздри сидевших неподалеку единорогов – «Поэтому я надеюсь, что вы успеете потратить эти деньги, или употребить их на благо нашей страны, о которой каждый из нас непрестанно печется. Мне же вообще нет надобности угрожать кому-либо в этой палатке – в конце концов, даже оставшись без жалования, я всегда смогу заявить, что увольняюсь со службы, и плюнув вам в морду, попросту улететь, оставив разгребать создавшееся положение вещей. В конце концов, положение Первой Ученицы Принцессы Ночи имеет кое-какие преимущества, и даже если этот титул и кажется чисто символическим и умозрительным, то принцессы лично, и не раз, просили меня возглавить службу охраны дворца… Как думаете, там платят больше? Я верю, что вы, как опытный, боевой генерал не откажете мне в любезности, и сообщите, как лучше будет туда попасть – на поезде, или на крыльях?».

— «Она угрожает нам, генерал!» — вскочил один из самых молодых подчиненных беловато-голубого единорога – «Клянусь солнцем, я…».

— «Сядь, и не ори!».

— «Но сэр… Да, сэр» — удивившись грубому окрику, молодой жеребец опустился на свое место, оглядываясь на генерала – «Но это же просто невозможно! Вы же не будете торговаться с этой… С этой… Проходимкой!».

Генерал не ответил. Положив голову на сомкнутые у подбородка копыта, он внимательно разглядывал меня своими острыми, по-стариковски поблескивающими глазами. Возможно, он ждал чего-то с моей стороны – может быть криков, угроз или оскорблений. Возможно, он ожидал, что я развернусь и уйду, дав повод обвинить себя в нарушении субординации. Или он просто ждал – чего-либо, что позволило бы ему сохранить хорошую мину при плохой игре.

«Возможно. Для своих пони он должен остаться генералом, несмотря ни на что. Берегись – старики злопамятны, и способны на любую подлость».

— «Так значит, вы не хотите принимать это знамя?» — наконец, разомкнулись холодные губы. Я внутренне напряглась, ощущая, как меня начинают прощупывать, пытаясь определить, куда ударить, что б получилось как можно больнее – «Вы отвергаете флаг Эквестрии?».

— «Флаг Эквестрии всегда выносился вместе со штандартом Легиона. Но мы против унижения своего знамени. Попробуйте приказать сорвать и бросить в пыль флаг какого-нибудь общества или цехового союза – кто-то испугается, кто-то расплачется, а кое-кто и морду за такое копытом потрогает, и не раз».

— «Вся эта ситуация дурно пахнет» — негромко заметил лобастый единорог, поправив крошечные очки, плотно охватывавшие его переносицу. Даже несмотря на то, что почти все изделия такого типа были самыми настоящими пенсне и не имели заушных дужек, пони упорно именовали их очками – «Если до командования дойдет слух о том, чем мы тут занимаемся, вместо укрепления обороны, то боюсь, нам всем будет крайне жарко… Или холодно».

— «Я занимаюсь наведением порядка в этом хаосе!» — процедил сквозь зубы генерал, не отрывая от меня испытующего, колючего взгляда – «Если можешь сказать что-нибудь дельное, то говори, но не скатываясь к словоблудию и канцелярскому крючкотворству! Не заставляй меня думать, что я вывел тебя в капитаны напрасно».

— «Я лишь высказываю свое мнение, как и положено тому, кто верно служит вам, генерал Туск, сэр» — буркнул тот, отрываясь от каких-то бумаг, тихо шуршащих в его магическом захвате. Одна из папок закрылась и скользнула в копыта старого генерала, описав красивый полукруг по всей длине составленных вместе столов. Эти двое общались так, словно меня в палате не было, и я крепко подозревала, что все это было какой-то игрой, но вот цель ее понять я никак не могла. Просто ткнуть меня носом в собственную несостоятельность? Вывести из себя? Не смешно… Или все таки в этом дело? Гадая, я бездумно следила глазами за документами, картами и докладами, ложившимися перед генералом – «Осмелюсь напомнить, что ваши недоброжелатели совершенно точно постараются раздуть из этого целую историю. Они и так изо всех сил следят за вашим кланом, а лучшего повода, чем вся эта история с флагом, для них просто не найти. «Попрание традиций!», «Сегодня – флаг Легиона, а завтра – всей страны?», «Бунт в первую же неделю – кто командует в наших тылах?!» — я уже вижу заголовки газет. Но повторюсь, решать вам, генерал, сэр».

— «И что же ты предлагаешь?!» — сердито бросил Туск, не поднимая подбородка от скрещенных копыт. Мне показалось, что в его голосе послышалась растерянность, и немного расслабилась – похоже, генерал несколько переоценил силу своего авторитета, что заметили даже преданные ему пони, и теперь ему был крайне необходим посредник. Кто-нибудь со стороны, кто предложил бы идею или решение, устраивающие всех.

— «Легион понес потери» — поднявшись, единорог обвел нас строгим взглядом поверх блеснувшего пенсне – «Почти половина его бойцов временно небоеспособны, и спорить с этим вряд ли будет даже самый закоренелый оптимист. Наши врачи делают все, что возможно, но понадобится какое-то время, чтобы вернуть их в строй – наверное, месяц, если не больше. Хочу отметить, что медицинская служба поставлена тут очень грамотно, пусть даже и за счет переброски на нее всех владеющих магией пони – оказывается, даже рядовой единорог в Легионе в первую голову медик, и уж потом – сильная боевая единица. Это необычный опыт, сэр, и я хотел бы изучить его поближе».

— «Да ради богинь!» — дернул щекой тот – «Если эти голодранцы роняют достоинство своего рода, предпочитая полю боя вынос судна из-под местных дристунов, то это их проблема. Хотя лет триста назад их за это поучили бы плетьми».

— «Безусловно. Или посадили бы на цепь» — одними губами улыбнулся единорог – «Но благодаря этому мы сможем, не отвлекаясь, поставить в строй еще около трех с лишним тысяч пони, лишь половина из которых нуждается в переброске в тыл, для соответствующего лечения…».

— «Ты хотел что-то предложить, капитан!».

— «Так точно, сэр!» — услышав нетерпеливые нотки в голосе патрона, склонил голову тот – «Поскольку вы решили влить этих пони в наши ряды, так почему бы не пойти дальше, и не назначить оставшихся без дела офицеров командовать несложными операциями, не требующими постоянного контроля? Охрана военнопленных, строительство постов и лагерей, обеспечение тыла и патрульно-разведывательные задания… Разве мало дел, которые можно спустить на эту неорганизованную толпу? А если при этом они столкнутся с противником – что ж, тем лучше, и им удастся в полной мере проявить все те качества, которые выпячивает каждая их реляция».

Выговорившись, капитан опустился на место и вновь уткнулся в бумаги, периодически поднося своей магией плотные папки из серого картона одному единорогу за другим. Я молчала, стараясь ничем не выдать своего любопытства, хотя мне стало до ужаса интересно, кем же был этот серьезного вида жеребец. Где служил или работал, поднаторев в чиновничьем крючкотворстве? Молчал и генерал, неспешно обдумывая предложение подчиненного.

«Он что, считает, что этот старикан на это купится?».

«Нужно уважать возраст и чин».

«Не люблю стариков. Маразм, склероз, а еще от них плохо пахнет».

— «А что, это интересная идея» — наконец, разлепил бескровные губы Туск. В моей голове громко фыркнуло – «Значит, «спецоперации», да? Что ж, это многим заткнет рот! Никто не сможет сказать, что я обошел кого-то в звании, или не учел «заслуг перед принцессами»! Значит, так и поступим. Рим, записывай – «Назначить лейтенанта С.Раг заместителем командующего по очень специальным хозяйственным операциям». Записал? Оформи приказом, а я подпишу. Один приказ у нее уже есть, поэтому пусть пока занимается пленными, которых они наловили или держат ради выкупа – я не позволю своим пони пачкать копыта, замарав себя позорным делом работорговли, и буду пристально следить за этим процессом. Молодец, Блю. Молодец, мой хороший. Ты всегда знаешь, чем порадовать старика».

— «Рад стараться!» — отвлекаясь от бумаг, выпятил грудь серый единорог.

— «Ну а ты чего тут застыла, «командующая специальными операциями по ассенизации? Слышала приказ?».

— «Так точно!» — сквозь зубы, процедила я, игнорируя отчаянные взгляды Черри, и развернувшись, вышла из штабной палатки, грохоча копытами по полу. Подковаться гладкими подковами оказалось не лучшей идеей, и мне приходилось изо всех сил удерживать ноги, стараясь не растянуться на гладком полу. Я понадеялась, что никто не заметит моей гнусной улыбочки, и всеми силами старалась скрыть свое удовлетворение. Что ж, Туск решил макнуть моих ребят в говно всей головой, и отпинай меня Селестия, если они не заслуживали этого, в той или иной мере, поэтому я даже не собиралась протестовать или ставить ему палки в колеса. В то же время новое назначение, ничтожное в глазах остальных профессиональных вояк, открывало для меня широкое поле деятельности, позволяя проворачивать свои маленькие и гнусные делишки.

«Маленькие? Да если ты продашь всех, кто готов заплатить за себя выкуп, получится внушительная сумма».

«Можно подумать, ты против маленьких радостей, которые может позволить себе бедная кобылка!».

«Но «бедная» кобылка должна учитывать, что кое-кто тоже может восхотеть своей доли…» — промурлыкало у меня в голове. Бредя и разговаривая сама с собой, я не заметила, как уперлась лбом в чью-то грудь, перегородившую мне дорогу – «И может легко подставить ее, забрав себе все богатства, и сделав ее по-настоящему бедной. Разве ты плохо знаешь этих рогатых сволочей?».

— «Да нет, я могу себе представить…» — пробормотала я, скользя глазами по кривым и толстым ногам до груди, в которую уперлась моя морда – «Кабан! Неужели и в самом деле ты?».

— «Во плоти, Легат» — усмехнулся тот. В своей желтой тунике, торчавшей из-под кольчуги, он явно отличался от остальных легионеров, которых новые командиры уже начали избавлять от «неуставных» деталей доспеха. Рядом с Кабаном переминался сухопарый земнопони в годах, с интересом оглядывающийся по сторонам. Острый, цепкий взгляд, как и матерчатый портфель на ремешках с потертыми пряжками, яснее ясного сказали мне, откуда прибыл этот гость – как и то, что ему явно не впервой бывать в такого рода местах. Его не впечатлила ни высота стен, ни звуки труб и рожков, ни гортанные вопли десятников, раздававшиеся со всех сторон – а вот моя персона ему явно была интересна, и он, не стесняясь, разглядывал меня своими блестящими, слегка на выкате, глазами.

— «Ну, раз во плоти… Тогда пойдем, поговорим».

— «Думаете, стоит делать это тут?».

— «Ага. В моей палатке… В моей новой палатке уж слишком тонкие стены» — скривилась я, подходя к шершавой стене. Наполовину разрушенный, донжон возвышался над нами, словно старая скала, и близость его почему-то не привлекала остальных пони, забивших пространство между башней и стеной мешками и ящиками, сложенными под высоким навесом из досок. Сначала, я и сама не понимала, зачем направилась именно сюда – мысли плавно, но все же довольно хаотично метались от одной проблемы к другой, каждый раз возвращаясь к поручению, которое выдал мне генерал. Конечно, обменять пленных было можно и нужно – кормить оставшуюся после ночного боя ораву грифонов было бы сложно, а через какое-то время, и просто невозможно. Конечно, кое-кто из высших чинов позаботился и о этой проблеме, и я невольно сглотнула, потянув носом запах, доносившийся от десятка бочек, сваленных с самого края навеса – нет, терпеть присутствие гвардии стоило хотя бы по тому, что теперь я могла, аки ниндзя, делать ночные вылазки или внеплановые ночные инспекции, по пути, заворачивая к этому рыбному складу.

«А может, мне просто устроиться кашеваром для пленных? Каждый день бы уху лопала – глядишь, и поправилась бы в нужных местах».

«Что я слышу? Нынче в моде жирухи?!».

«Не жирухи! Не надо мне тут, ясно? Просто жеребцы говорят, что у кобылы должно быть что-то, за что можно подержаться. Мол, они не собаки, и на кости не бросаются».

«Голуби! Тупые, сраные голуби! Но слишком много чести будет для наших врагов – обжираться нашей стряпней! Ведь если об этом пойдут слухи, то на войну уйдет все население этой проклятой горы. Где еще они смогли бы получить гратини дю аль с тостами из багета, присыпанными тонко натертым грюйером? А Буйабес с соусом руй? Бизоль из филе высокогорной форели, зажаренное в омлете из зябликовых яиц? Могу поспорить, они одичали настолько, что не вспомнят что это такое, даже на кухне у короля!».

«Прекрати издеваться, палач!» — мысленно простонала я, громко квакнув при этом некормленным животом. От аскетичной походной жизни, щедро сдобренной треволнениями, он подтянулся буквально к спине и мне стало обидно и горько от осознания того, что муж даже не попытался подгрести меня ночью к себе под бочок. Оглядевшись, я устроилась на одном из ящиков, скользя взглядом по шероховатой стене, пока не уперлась взглядом в окошко из которого медленно поднимался едва заметный парок.

«Хммм… А что, если и вправду…».

Мысли, до того расплывавшиеся, словно разноцветные мазутные пятна по поверхности ноябрьских луж, начали оформляться в одну интересную идею. Собравшись, словно амеба, она отрастила ложноножки, и цепко схватилась ими за соседние постулаты и мысли, подтягиваясь к ним, и растягиваясь, понемногу приобретая законченные очертания.

«Ты что-то придумала?».

«Хмммм… А ведь и вправду, может сработать. Сцена готова, и останется лишь сыграть короткую миниатюру. Нам нужно то, чего нельзя получить обычными средствами – время, и я хочу попробовать дать нам его, пусть даже и таким интересным образом».

— «Странное место для того, чтобы говорить о столь важных вещах» — заметил незнакомец, следуя за Кабаном. Если мне, идущей впереди, приходилось прыгать по снегу, высоко задирая ноги, то ему совершенно не приходилось напрягаться, следуя в кильватере за бурым земнопони, легко и непринужденно раздвигавшим снег своими толстыми, кривыми ногами. Добравшись до башни, он не последовал моему примеру, а остался стоять, оглядывая штабеля ящиков, и с неодобрением принюхиваясь к исходившему от них рыбному духу – «Вашему kladovshiku следует строго указать, что пахучие припасы никогда не складываются с теми, что легко впитывают запахи. Уже через пять дней эта крупа провоняет просоленной рыбой, и есть ее станет практически невозможно».

— «Согласна. Увы, меня никто не собирался спрашивать, кто будет следующим квартирмейстером».

— «Да, мы слышали о том, что Легион должен быть расформирован» — закивал головой тот. Скосив глаза на находившееся у самой земли зарешеченное окно, я тотчас же отвела взгляд, стараясь не выдать, что заметила тонкие струйки теплого воздуха, вырывавшиеся из чьих-то ноздрей – «И я хотел бы узнать, что же…».

— «Позвольте мне объяснить. Это все какое-то недоразумение!» — уже громче заговорила я, не слишком стараясь изобразить отчаяние – внутри у меня и так все тряслось от сидения на оказавшейся крайне холодной доске – «Мы все крайне благодарны Сталлионграду за его нейтралитет, а также за то, что вы не стали выступать на стороне грифонов. Но то, что произошло… Это было ужасно. Это был настоящий разгром, и теперь мы не способны ни продвинуться вперед, ни перейти эту огромную реку, но даже если грифоны опять пойдут на штурм – мы все равно удержимся, что бы ни произошло. Понимаете?».

— «Сказать по правде – не очень...».

— «Нас усилили целым полком! Причем не четвертным, мирного времени, а настоящим, боевым полком из трех тысяч пони. Поэтому мы легко сможем продержаться тут, и удержать все, что находится на этом берегу великой реки. Признаюсь, было бы даже лучше, если бы грифоны принялись нас штурмовать, полагаясь на нашу слабость после того сражения – они, наверное, не без основания подозревают или же уже получили известия о разгроме своей группировки, поэтому могут полезть вперед, словно им подхвостье горчицей намазали. И это было бы хорошо».

— «И почему же?» — проницательно посмотрел на меня гость, пристроив портфельчик у себя на спине. Последовать моему примеру и присесть он не решился, встав спиной к окошкам камер, что меня вполне устраивало – «Разве это не привело бы к еще большим жертвам?».

— «Разве что среди грифонов» — я увидела, что Браун Крик собирался что-то там возразить, и лишь сделала страшные глаза, призывая его втянуть язык в задницу вместе с теми гениальными мыслями, которые он собирался огласить – «Мы окопались так, что я уже сама слабо представляю, как бы брала эту систему постов и укреплений. Ну а если они захотят нас обойти, как справедливо пытается предположить наш общий знакомый, подпрыгивающий рядом с вами от нетерпения, то попросту получат удар во фланг. Нет, уважаемый, такую группировку оставлять в тылу или на фланге не рискнет ни один вменяемый командующий, хотя я искренне надеюсь, что после пленения фон Бика у них не осталось таковых, и новый генерал или фельдмаршал изо всех сил бросится именно сюда…».

— «И зачем же?».

— «А затем, что тогда мы с вами сможем устроить им замечательнейшую ловушку!» — радостно похлопала копытами я, заполнив уставленный ящиками закуток звоном сталкивающихся подковок – «Оттянем ваши патрули из Новерии в Хуфгрунд, создадим там мощную ударную группу, и потом, когда потребуется, просто перебросим их обратно на север, ударив в бок тем, кто будет, как баран, колотиться клювом в наши ворота. Прошу вас, передайте эти мысли партийной верхушке вместе вот с этим вот письмом. Хорошо?».

— «Конечно-конечно. Обязательно» — закивал гость, забирая у меня клочок изжеванной бумаги. Соскочив в ящика, я доверительно приобняла его крылом, и подмигнув, увлекла обратно к палаткам – «Но не кажется ли вам, что изложить свои мысли вы могли бы и…».

— «Могла бы» — оказавшись в недосягаемости для ушей пленных, явно заинтересовавшихся беседой, вздохнула я. Кажется, дезинформация была запущена успешно, но вот удастся ли таким вот образом одурачить светлые головы в далеких северных королевствах – я не знала. Что ж, оставалось лишь ждать, и надеяться, что все это было не зря – «Могла. Но дело сделано, и теперь мы будем ждать результатов. Бумажку, кстати, можете выкинуть – я вчера в нее бутерброд завернула».

— «Хмммм… А вы очень необычная кобылка, соратница» — с кривоватой усмешкой прищурился на меня земнопони. Последовать моему совету он, правда, не спешил, и я ухмыльнулась в ответ, представляя, насколько всесторонне будет изучена эта бумага на предмет тайных шифров, или других символических признаков, отсутствие которых обычно лишь подогревает государственную паранойю – «В следующий раз хотя бы предупредите, чтобы я не стоял столбом, с прискорбно глупым выражением на морде… Хотя я приехал и не за этим».

— «Значит, удалось?».

— «Конечно. Хотя и не так, как хотелось бы мистеру Маккриди. Но да, вы правы – удалось. Хотя состав конструкторов уже два раза менялся…».

— «Это должно было оставаться полным секретом!» — остановившись, я резко развернулась к пожилому жеребцу, заставив того сбиться с шага, и чтобы не врезаться в меня, сойти с расчищенной дорожки – «Вы хоть представляете, что будет, если об этом пронюхает хоть одна живая душа из тех, что не причастны к происходящему?!».

— «А вы, похоже, совершенно забыли свою родину, соратница Крылышки!» — сердито буркнул тот, брезгливо отряхивая копыта от налипшего на них снега. Благодарно кивнув поддержавшему его Кабану, оставшийся безымянным сталлионградец осуждающе поглядел на мою сердито фыркавшую фигурку – «Если соратник генеральный секретарь сказал, что об этом будут знать лишь сопричастные – значит, так и будет. И это обсуждению не подлежит. Тем более, что это «заслуга» вашей подчиненной или знакомой, или богини знает кого – мы так и не поняли из ее стрекотания. Она поистине безумна!».

— «Можете мне не рассказывать» — фыркнула я, прекрасно представляя, что может вытворять захваченная работой Квик Фикс – «И что, из-за нее много сложностей было?».

— «Их было бы меньше, имей она хоть какое-нибудь вменяемое образование. Эти эквестрийские колледжи… В общем, по большей части, она талантливая самоучка, и попросту не знает, что возможно в этом мире, а что – нет. И наверное, именно поэтому созданные ею вещи работают… Хотя почти никто из наших профессоров, мастеров и передовиков производства не смог объяснить, как именно это происходит. Достаточно сказать, что она использовала столь отвратительно зарекомендовавшие себя паровые катапульты в качестве накатников, представляете? Мистер Маккриди, правда, отнесся к этому довольно скептически, заявив, что больше суток они не протянут, однако, в отличие от некоторых моих довольно экспрессивных коллег, он не бился головой о стену, выдирая остатки гривы при виде этих чудовищ».

— «Вот и хорошо. Тогда, быть может, проследуем в мою палатку? Кабан, выкинь оттуда одну северянку, и постарайся не разбудить Графита, хорошо? Мы пока пройдемся по лагерю — в конце концов, весть о прибытии уполномоченного из Сталлионграда должна быть подтверждена чем-то более весомым, нежели клекот парочки захваченных в плен птицекотов».

— «Сделаем, Легат» — хмыкнул тот, двинувшись в сторону моего обиталища – «Зачем будить? Пусть спит, раз ранен. Самое это милое дело – сон…».

— «Они дружны?» — поинтересовался земнопони, глядя на удалявшегося от нас бурого жеребца.

— «Скорее Кабан испытывает по отношению к Графиту чувство солидарности, как один женатый жеребец по отношению к другому» — иронично фыркнула я. Конечно, это была лишь часть правды, но вторую ее часть я даже не собиралась скрывать, ведь в тех взаимоотношениях, которые сложились у нас с верхушкой Сталлионграда, на первом месте стояла честность – мрачная, пугающая, полная недомолвок и основанная на чем-то, что я назвала бы общностью мировоззрения – «Ну, и наверняка, черпает через него какую-то информацию о происходящим у подножия эквестрийского трона. И вполне возможно, сносится с принцессами через моего мужа. Вы ведь не считаете, что я просто так, по доброте душевной, изо всех своих скудных сил стараюсь делать вид, что ничего не знаю о настоящей деятельности соратника Крика?».

— «Не будьте самонадеянной, юная соратница» — хмыкнул мой собеседник. Сделав кружок по двору, мы двинулись в его центр, петляя между палатками в поисках офицерских шатров. По дороге я не забыла отловить парочку своих бывших подчиненных, озадачив их несколькими приказами относительно пленных, и лишь покачала головой, увидев, с какими недовольными мордами они побрели выполнять полученный приказ – «Чтобы дать вам пищу к размышлению, я могу сказать, что соратник Кабан не состоит на службе в комиссариате. Надеюсь, вы оцените мою любезность?».

— «Безусловно, соратник. А сказано это было для того, чтобы я не слишком задирала нос, считая, что многое понимаю в политике?».

— «Хммм… Вы сами об этом догадались?».

— «Угумс».

— «Что ж, школу принцесс видно с первого взгляда» — не слишком одобрительно буркнул гость, входя след за мной в палатку. Лежавший на нашем самодельном топчане Графит, казалось, глубоко спал, однако лохматое черное ухо недовольно дернулось, описав рысиной кисточкой сложную кривую, похоже, призывавшую вести себя потише и не тревожить болеющего жеребца. Вздохнув, я смела с мешков наваленные на них шмотки прямо на пол, и поднатужившись, поставила перед ними свой низенький стол, предлагая своим гостям располагаться, чувствовать себя как дома, и недовольной гримаской намекая, что упреки в нечистоплотности или отсутствии домовитости им лучше оставить при себе.

— «Итак, соратники, теперь мы можем поговорить спокойно, и начистоту. Так что там с нашим новым «изделием», которому еще не придумали имя?».

---

— «А теперь, приведите мне Гилду».

— «Будет сделано!» — развернувшись, легионер отправился по короткому, полукруглому коридору, сопровождаемый бдительно следящей за ним напарницей. Слухи о том, что Легион, с моей подачи, не гнушается брать выкуп за пленных, уже разнеслась среди прибывших гвардейцев, породив в их среде совершенно безумные байки о горах золота и серебра, что вынудило генерала в очередной раз пройтись по мне во время одной из наших утренних встреч – «Гилда! Гилда фон что-то там! Эй! Просыпаемся, клювастые! Кто-то снова в стрижку захотел?».

— «Добрые у вас пони» — иронично пробурчала Стомп. Узнав об отданном мне приказе, она тотчас же нарисовалась на горизонте, вновь принявшись меня опекать, словно боясь остаться без работы – «Сердечные. И наверняка ничего не слышали про обращение с пленными, я так понимаю?».

— «Знаешь, я видела тех, кто томился в неволе у грифонов!» — фыркнула я, глядя на открывавшуюся дверь. Судя по шорохам и шелесту перьев, туда набили немало грифонов из тех, что были поважнее или обладали какой-либо должностью, званием или титулом – «Но ты права, обращаться с ними стоит помягче… И мы так и делаем».

— «Да неужто?!» — если бы сарказм мог резать, меня бы уже располосовало на множество маленьких Скраппи Раг.

— «А ты помаши крылышками, помаши! Да не в лагере круп отъедай, а слетай вон туда, на северную сторону, в землянки, которые северяне отгрохали для этих птицельвов!» — сердито осадила я синегривого капитана. После коротких переговоров, из камеры, подслеповато щурясь на яркий свет факелов, вышла помятая, ободранная грифина, потиравшая сопливящийес ноздри. Повинуясь указке дежурного стражника, она медленно двинулась к выходу из подземелья – «И увидишь, что с ними у нас разговор совершенно другой выходит, понятно? К обычным грифонам у меня вопросов нет – ты сама говорила, что они гордецы и забияки, живущие приключениями. Вот и получат их, по самую макушку. А к тем, кто их вел, кто добычи да рабов у нас искать надумал, у меня отношение не слишком добродушное будет, ясно?».

— «И поэтому ты собираешься отпустить эту грифину?» — прищурилась Стомп. Услышав эти слова, идущая впереди птицекошка вздрогнула и невольно замедлила шаг, впрочем, быстро опомнившись, когда в ее загривок уткнулось короткое копье.

— «Можно подумать, если я попрошу тебя договориться об обмене пленными, ты полетишь!» — оскорбительно фыркнула я, не собираясь жалеть чувств гвардейской кобылы. Конечно, в глубине души я понимала, что ей приходилось крутиться между двух облаков, стараясь выполнить приказы генерала Туска и не рассориться с теми, кого ей приходилось курировать вот уже два с лишним года, однако накатившая после той разгромной «победы» усталость заставляла меня ляпать своим языком, не раздумывая – «Или еще кого-нибудь! Я бы послала туда гвардейцев, но боюсь, смельчаков среди них найдется немного, а своими я рисковать не хочу».

Ответить та не успела.

— «Легат!» — дверь распахнулась, и на вершине лестницы нарисовалась знакомая фигура, занявшая весь дверной проем – «Лег… Тьфу ты, конские яблоки! Лейтенант, у нас там бунт!».

— «Ну и какого хрена им нужно?!» — прорычала я, вслед за Бушем взбираясь на стену. Несколько хлопков крыльями, короткий полет в сторону и вниз – и вот мы уже таращимся на расчищенное пространство перед крепостью, откуда до нас, словно прибой, докатывался громкий, неумолчный шум. «Словно птичий базар» — подумала я, слыша глухой клекот и пронзительные, визгливые вопли толпы, колыхавшейся на черном снегу. Даже стоявшая несколько дней непогода не могла скрыть под собой черный, траурный цвет золы и углей, казалось, навсегда пропитавших эту землю, и теперь, на ней, я наблюдала большую – голов на пятьсот – группу грифонов, оравших на сдерживавших их легионеров.

— «Недовольны кормежкой» — хмыкнул жеребец, почесывая задней ногой открытое брюхо, словно пузо улитки, торчавшее из-под распущенной кольчуги. Заметив мой взгляд, он недовольно скривился, но даже и не подумал о том, что стоило бы привести себя в порядок.

— «Застегнись. И готовься – похоже, говорить с ними придется именно мне» — буркнула я, глядя на мелькнувшие на верхушке донжона фигуры в золоченой броне. Судя по всему, генерал решил лично почтить своим присутствием вверенные ему войска, уже строившиеся неподалеку. Самые расторопные, пегасы вовсю барражировали[7] над недовольной толпой военнопленных, в то время как их нелетучие соратники еще только формировали первый круг оцепления.

— «Тебе? С чего это?» — похоже, Буш уже успел приложиться к своей манерке[8] и теперь его потянуло пофилософствовать. Прошло всего несколько дней, а этот крепкий здоровяк уже начал спиваться, заставляя меня гадать, как же проводят время остальные мои офицеры… Бывшие, конечно же.

— «Потому что это теперь моя обязанность. Но ты не переживай – если меня там укокошат, я буду не в претензии… Просто выпей потом, za upokoy moyey dushi».

— «А? Чего?».

— «Обычай это такой» — оглянувшись, я заметила подгребавшего к воротам Майта Лонгхорна. Сумрачный северянин, за спиной которого вновь маячила морда одной из его жен, был наглухо упакован в положенную по уставу броню легионера-земнопони, за исключением разве что туники, и явно направлялся ко мне. Оглядев топотавший за ним десяток, в котором каждый пони, как один, пренебрег шлемом, вместо этого размазав по морде какую-то синюю краску, я немного успокоилась – с такими ребятами явно можно было сунуться и поближе, не рискуя стать чьим-нибудь шашлычком – «Когда хотят вспомнить недавно погибшего, пьют крепкий и горький напиток – vodku, который делают из пищевого спиритуса. Его наливают в маленькую стопочку, и сверху кладут кусочек хлеба. Это если ты вдруг не знаешь, как у меня на родине вспоминают погибших бойцов».

— «Эт ты зачем мне все щаз говорила?!» — прорычал жеребец, разворачиваясь, и нависая надо мной, словно готовая рухнуть скала – «Совсем очумела что ли?!».

— «А ты думал, что когда сунешься с голым брюхом в эту толпу, которая начнет тебя драть, вынимая из тебя кишки, то я останусь безучастной наблюдательницей?» — вздохнув, я поглядела в бешеные, с прожилками крови, запойные глаза ветерана – «Так и сдохну, но своих не брошу. Так что оставайся тут – я пойду туда с северянами. А тебе приказываю остаться тут. Понял?».

— «Да пошла ты…».

— «Уже иду!» — хлопнув крыльями, я спрыгнула со стены, и спланировала к Майту Лонгхорну, не слушая бешенной брани, несущейся мне вслед с каменного парапета. Одна лишь кольчуга, надетая на коробящийся, нестиранный поддоспешник, заставляла меня чувствовать себя практически голой, и я с благодарностью кивнула мрачному жеребцу, намекающе качнувшему головой на длинное копье, притороченное к его боку. Вблизи толпа казалась еще больше и страшнее – взобравшись на спину Майта, я беспомощно оглядела разинутые в вопле клювы и страшные, скрюченные лапы, как одна, поднимавшиеся над головами вопивших.

— «Эй! Послушайте…» — я завопила изо всех сил, но тотчас же закашлялась от порыва зимнего ветра, словно снежный ком, залепившего мгновенно онемевшую глотку. Следующие слова не услышала даже я сама – «Ээээй… Послушайте… Уммм…».

— «Бесполезно. Они не слышат» — покачал головой Лонгхорн, резким движением плеча вверх и вниз опуская копье на голову слишком ретивой грифоны, ломанувшейся прямо через щиты.

«Так заставь их услышать!».

«Но как? Как?!».

«Как?» — что-то внутри меня нехорошо усмехнулось – «Запомни, шепот – он иногда послышнее любого крика бывает».

«Да брось! Я не слышу сама себя!».

«А ты попробуй» — с недобрым весельем предложило мне мое второе Я, поселившееся где-то между ушей – «Попробуй, и убедись. Только пусть сначала сорвут себе глотки. А вот когда устанут…».

— «Я чувствую себя идиоткой» — пожаловалась я, вскидывая над головой крылья. Задержав их в таком положении, я сделала морду кирпичом, и замерла на спине моего сотника – до этой кентурии копыта у генерала пока не дошли. Похоже, тот считал ее сборищем неграмотных и необученых варваров – не без основания, кстати, однако быть может, он просто не собирался связываться с детищем самой принцессы, из-за какой-то прихоти или каприза внедрившей в войска эти непонятные, путавшиеся у всех под ногами довески. Грифоны продолжали орать, и не похоже было, что они собирались успокаиваться…

«Командуй. Скажи это. Произнеси».

«Нет».

«Это не сложно, поверь мне. Просто отдай приказ, и кто-нибудь не выдержит. Кто-нибудь сунет вперед копье. Потом еще один. Потом еще. Толпа завоет от ужаса, но тех, кто на это решился, будет уже не остановить. Давай, не бойся».

«Замолчи!».

«Сейчас они заведутся от собственного крика, и распалясь, сомнут вас, словно траву. Давай же. Еще немного… Осталось еще чуть-чуть… ДАВАЙ ЖЕ!».

— «Нет!» — рявкнула я, заставив стоявшего подо мной жеребца присесть от неожиданности – «Я не сделаю этого, ясно?! Эй, Майт! Давай, пододвинься поближе! Узнаем, чего они хотят!».

— «На свободу они хотят, разве не понятно?» — сунулась сзади Блоссом. Игреневая кобыла вновь крутилась вокруг своего жеребца, и по традиции этого северного народа, правила из-за его спины, отдавая, одобряя, и отменяя приказы. Не глядя, я дернула задней ногой, и мгновенно понявшая намек гадина быстро улезла обратно. Двинувшись на пару шагов вперед, Майт раздвинул стоявших перед ним щитоносцев, и оказался прямо перед бесновавшейся толпой разозленных химер.

— «Тише! Тишеееее!» — вновь завопила я, разводя вверх и в стороны топорщившиеся маховыми перьями крылья. Вышло, конечно, отвратно, но кажется, именно это громкое сипение заставило ближайших грифонов умерить количество децибел, привернув громкость звука на минимум. Не все, конечно, последовали их примеру, но я решила подождать, периодически шипя что-то прыгавшим и бросавшимся на щиты пленникам, пока те не начали вслушиваться в то, что я пыталась им сказать.

— «Я не буду орать, понятно? Я просто повернусь – и уйду. А вы тут будете прыгать до ночи!» — сердито хрипя, сообщила я сунувшейся вперед, птичьей харе. Мало похожая на орлиную, она что-то заголосила, но тотчас же замолчала, по-птичьи повернув голову на бок, отчего ее обладательница стала еще больше похожей на большого, горластого…

— «Воробей. Она на воробья похожа» — пробормотала я, таращась на взвизгнувшую что-то грифину. Поставив копыта на шею Лонгхорна, я поднялась, и теперь уже внимательнейшим образом обозрела толпу, вглядываясь в каждую физиономию, в каждую голову – и нигде не находя того силуэта, того совокупного образа беспощадного врага, с которым мы бились вот уже несколько лет.

— «Точно» — согласился Майт, слегка подаваясь назад – «А вон та похожа на сову. У них даже тотемные покровители есть. Что удивительного?».

— «А почему… Я раньше только тех, что с орлиными головами, видела».

— «А это их набольшие. Главные, значит» — пояснил жеребец, вновь совершив плечом забавный пируэт, и опуская торчащее на полкорпуса вперед копье на голову очередного пленника, слишком свободно трактующего понятие свободы, равенства и братства. Раздался глухой стук, и голова убралась – «А остальные кто где живут. Эти вот, как воробьи – где-то на западе. Совиные – подальше, на север. А есть такие, о которых только сказки и говорят. Но тут мы их всех собрали».

— «Точно…» — увиденное меня поразило. Уверенная в своей правоте, и видя лишь отдельных представителей этого народа, я перенесла на всех тот образ, что выкристаллизовался, созрел в моем сознании, и был огранен в Дарккроушаттене и Белых Холмах. Но эти…

— «Давай вперед. Я хочу с ними поговорить!».

— «Это глупо. Тебя сомнут, или попробуют обменять на свою свободу».

— «Что ж, ты прав» — я не дала себе времени на раздумья. Уже потом, в темноте палатки, я покорно выслушивала свирепо рычавшего на меня мужа, соглашаясь, что это было опасно и глупо, а тогда… Сорвавшись со спины Лонгхорна, я несколько раз ударила крыльями — и опустилась на землю, прямо в заверещавшую подо мной стаю.

Наверное, меня бы растерзали. Или разобрали на сувениры – ведь не часто выпадает шанс оторвать себе что-нибудь от знаменитости, пусть даже и в самом черном смысле этого слова. Насколько я помнила, награда за мою голову составляла уже несколько тысяч в грифоньих талантах – а это был годовой бюджет немаленького эквестрийского городка – но закончить свою жизнь в качестве сотни украшений на каминных полках птицеголового народа мне помешал все тот же Лонгхорн. Увидев, что я вновь собралась совершить самую глупейшую из всех глупостей, что могут только прийти в голову кобыле, он рванулся вперед, и словно нож, проходящий сквозь масло, вонзился в толпу, в мгновение ока оказавшись рядом со мной. Увидев недобро скалящихся на них северян, пленные попритихли, и уже внимательнее, чем раньше, вслушивались в мое хрипение умиравшей гадюки, которое издавало мое сорванное в крике горло.

Причина же бунта оказалась до странности проста – оказавшись в плену эта стая безумных химер вдруг решила, что сбылась их голубая мечта! Что осталось лишь потерпеть – буквально пару или тройку недель – и их обязательно ждала бы депортация в Эквестрию, где они влачили бы жалкое существование военнопленных, наслаждаясь тишиной и покоем зеленых лесов и полей, не затронутых кошмаром гражданской войны. Слушая разноголосые вопли, вновь поднявшиеся над птичьеголовой толпой, топтавшейся по черному, пахнущему пожарами снегу, я даже не знала – плакать мне или смеяться, и только крутила головой от одной кричащей головы к другой, на которую уже напирала третья, стараясь донести до меня все свое несогласие с приближающимся обменом военнопленными самым простым и доступным этому народу путем – громкими, на грани слышимости, воплями и криком.

— «Так, заткнулись все! Заткнулись, кому я сказала!» — наконец, не выдержав, рассердилась я, устав выслушивать вьющиеся вокруг «свиристящие головы». Услышав мой хрип цветастая, похожая на синицу грифина захлопнула короткий, тупой клюв, и опасливо отодвинулась подальше, увидев уткнувшееся в ее нос копыто – «У тебя голос громкий? Тогда переводи то, что я буду говорить. Я, Легат Легиона, взявшая в плен противостоявших мне грифонов, могу поступить с ними так, как полагается по законам военного времени! Однако…».

— «Не полагается! Это несправедливо!» — толпа вновь взорвалась протестующими криками. Судя по звучавшим вокруг проклятьям, многие из них были адресованы и озвучивавшей меня пленнице.

«Вот видишь? Это же просто толпа, жадная до крови. Сомни ее! Сокруши! Поставь ей копыто на грудь, выжимая самые соки!».

— «…однако, внемля заветам пресветлых богинь, заповедовавших нам милосердие и дружбу, Мы, Первая Ученица Принцессы Ночи, готовы преклонить свой слух к раскаявшимся врагам!» — я говорила негромко и не спеша, отчего, казалось, каждое мое слово звучало гораздо внушительнее. Толпа понемногу притихла, и вскоре, над ее головами раздавались лишь выкрики добровольцев, передававших остальным то, что вещала им пятнистая пегаска, горделиво выпячивавшая грудь на спине сурового жеребца.

— «Надлежит вам избрать промеж себя нарочных, которым доверите вы говорить от себя, и своим языком, дабы донести до Нас свои просьбы. Попытка же бунта лишь усугубит вину вашу, и признана будет злочинством, наказано кое будет безо всякого промедления, и в назидание тем, кто осмелится последовать сему примеру!».

— «О да? А если мы не согласимся?!» — увы, несмотря на все уроки Госпожи, несмотря на горделивую позу, копировавшую гордую осанку принцесс, все мои потуги были лишь жалким обезьянничеством, и конечно не смогли бы усмирить бунтующих пленных. Очнувшись, грифоны вновь начали хмуриться и переглядываться, но дальнейшие попытки сопротивления пресек громкий щелчок тетивы. Что-то тяжелое взмыло над моей головой, и кувыркаясь, по крутой траектории просвистело почти у самого носа, с металлическим стуком обрушившись на голову крикуна. Оглянувшись, я увидела Буши Тэйла – уже застегнутого и засупоненного согласно всем правилам и уставам. Одна из его ног отсвечивала голым копытом, в то время как прикрывавший его накопытник красовался на клюве грифона, со стоном хватавшегося за свою пострадавшую голову.

— «А ты угадай, клювастый!» — заревел тот так, что небольшая стайка ворон, как водится у этого племени, сопровождавшего любые войска, снялась с немногих сохранившихся возле крепости деревьев, и с карканьем заметалась под низкими тучами. Висевший за ним десяток тоже не собирался шутить, и немало голов пригнулось, ныряя за спины соседей при виде тускло поблескивавших стержней, удобно устроившихся на ложах самострелов – «Ну, кому тут еще не по нраву наше гостеприимство?! Все довольны?! Ну, смотрите – если вас Мясник Дарккроушаттена по доброте своей и отзывчивости простит, то я точно три шкуры спущу, вместе с перьями! А теперь развернулись, и марш по норам!».

После такого выступления желающих продолжать незапланированную акцию протеста не обнаружилось. Вдохновившись произошедшим, грифоны на удивление быстро скооперировались, и не успела я уведомить о своих планах дежурного офицера штаба, как вернувшийся Тэйл сообщил нам, что моей особой интересуется делегация от военнопленных, спешно выбранных самими бунтовщиками. Глядя на то, с какой неохотой, через губу[9], общается со мной единорог, мне быстро стало понятно, откуда дует ветер, но целей задумавшего эту странную комбинацию генерала понять так и не смогла.

«Неужели он был готов к такому повороту событий?» — гадала я, бредя в сторону старых землянок. Лизнув их присыпанные замерзшей землей и снегом бока, огонь разожженного грифоньими алхимиками пожара пощадил убогие жилища северян, но царивший вокруг запах горелого дерева вынудил тех спешно переселиться, приспособив освободившиеся площади для содержания пленных, которым, по приказу сначала меня, а затем и одного из прихвостней Туска, было доверено самостоятельно поддерживать в них огонь. Увы, кормить и обогревать тысячу с лишком грифонов было чрезвычайно напряжно как для прибывшей на место дислокации Гвардии, так и для сильно потрепанного Легиона, поэтому, скрепя сердце, я была вынуждена согласиться с решением Туска, приказавшего сформировать несколько дежурных отрядов, которым поручили следить за рабочими отрядами остриженных военнопленных, отправляемых на заготовку дров и переноску воды. Слава богиням, организация этого дела свалилась не на мою многострадальную шею, однако в этом идеальном плане вдруг обнаружился изрядный просчет – никто не спросил по этому поводу мнения самих грифонов.

— «Это же произвол!» — возбужденно свиристела стоявшая напротив меня грифона. Темно-бежевая шкура ее оттенялась светло-желтыми когтистыми лапами, беспрестанно теребившими похожую на полотенце повязку, красиво смотревшуюся над украшенными бело-зелеными перьями глазами, придававшими ей весьма удивленное выражение – «Это попрание всех привилегий ваза! Использовать нас, словно каких-то лайбайнеров – это же просто… Просто непостижимо! Невозможно! Такого не было испокон веков!».

— «Погоди, погоди» — остановила я разошедшуюся ораторшу. Табуны мурашек, вновь воинственно маршировавшие по моему загривку и крыльям, изо всех сил намекали мне, что эти проделки вполне могли быть какой-то подлостью, затеянной по-стариковски мелочным и мстительным Туском. Иначе куда мог укрыться один из его клевретов, назначенный следить за этой тысячью военнопленных? Мне нужно было прояснить этот вопрос до того, как начинать какие-либо действия, но увы, в голове отчего-то было очень пусто и неуютно – «Вот ты сейчас мне целую лекцию прочитала про свои права, а я до сих пор не пойму – вы чего, греться вообще не хотите? Так это же хорошо! Можно подумать, лес очень легко валить получается!».

— «Мы не обязаны обогревать все эти руины!».

— «Но мы же вас кормим…» — заметила я. Разговор этот, изначально раздражавший меня тем, что отвлекал от основной задачи по организации обмена пленными, вдруг придал моим мыслям новое направление. Прищурившись, я поглядела на рассевшихся на снегу грифонов – «И отчего ты называешь эту крепость руинами? Вон, сколько веков стоит, и еще столько же стоять будет».

— «Вы просто не видели настоящих грифоньих крепостей!» — отрезала выборная, но взглянув на меня, присмирела и тотчас же поправилась – «Но если будет милостив Хрурт, и не увидите. Это же просто курятник какой-то!».

— «Называя эту твердыню курятником, Майзе, ты еще больше унижаешь всех тех, кто пал под ее стенами» — поморщился сидевший передо мной грифон. Судя по опасливым взглядам выборных, маячивший за моей спиной Буши уже успел провести с ними воспитательную беседу. Интересно, и что он успел им про меня наговорить? – «А также возвеличиваешь этот разгром».

— «Но…».

— «Ладно, обогревать вы хотите только себя» — нахохлившись, я перебирала в голове варианты и последствия, но увы, мысль постоянно ускользала от меня, вслед за взглядом, бродя по телам наших пленников, периодически останавливаясь на крыльях, перетянутых полотняными ремнями. Интересно, и зачем гвардейцы нацепили на них эту ерунду, если мы и так остригли им перья? – «Но это обсуждаться не будет. Ясно? Вас тут тысяча с лишком, многие ранены, а жрать хотят вообще все! Или вы и вправду решили, что можете прилететь сюда, ко мне, напасть на моих пони, а потом еще и качать права?! Вам очень повезло, что не меня назначили следить за пленными, иначе вы бы у меня уже лес валили, в четыре смены, с утра до поздней ночи! Отсюда, и до Моря Вечности! Ясно?!».

— «Позор! Попрание исконных прав ваза! Измена, братья! Измена!».

«Вот видишь? И о чем ты там хотела с ними говорить? Плеть и колодки – только это они и поймут!».

— «Замолкни!» — рыкнула я, тычком копыта отправляя вскочившую грифону обратно на снег – «Вы будете валить лес… Или не будете валить лес, но знайте, что каждый отказавшийся попросту переложит свою норму на своего соседа, и чем больше откажется выйти на принудительные работы – тем тяжелее будет остальным выполнить дневную норму! Вы прилетели сюда за шерстью – так не скулите, что улетаете стриженными!».

— «Но мы не хотели воевать!» — печально курлыкнул второй грифон, с независимым и очень скорбным видом щуря на меня золотистые свои глаза – «Эти земли прокляты, и никто не удержится тут – ни пони, ни грифоны, ни кто-либо другой. Доказательством тому – эти руины… И наше поражение».

— «Ооооо! Какое, blyad, совпадение!» — уже не на шутку завелась я, тыча копытом в этого философа, зябко распушившего свои перья – «Ты, blyad, просто не представляешь, ssuchara, как Я не хотела воевать! Я, tvoyu mat, вообще не собиралась ни с кем воевать! Но это ты, blyadina, сидишь тут, передо мной, в трех сотнях километров от границы с Эквестрией, и пытаешься ссать мне в уши, что вы не собирались воевать?! Может, еще скажешь, что тебя сюда на веревке насильно притащили?».

— «Насильно или нет, а вот притащили. Но с Эквестрией воевать и мыслей у нас не было» — сцепив передние лапы, принялась оправдываться грифона. Остальные ее сородичи согласно закивали головами, единодушно подтверждая ее слова – «У нас присяга маршалу, потому и полетели на юг. Кто ж знал, что тут пони, да еще и этот самый Легион!».

— «А также Мясник Дарккроушаттена» — негромко пробормотал флегматичный грифон. Несмотря на потерянный вид, его глаза уже не раз взблескивали из-под полуопущенных век, выдавая скрывавшийся за ними ум.

— «Ну да. Хотела бы я поглядеть ей в глаза!» — хорохорясь, проворчала грифона. Стоявший у меня за спиной Буши насмешливо фыркнул, взъерошив дыханием мой недовольно дернувшийся хвост – «Мы присягали маршалу, и слово свое сдержали. Но теперь, когда маршал сам попал в плен, и кажется, собирается выкупаться – один! – мы считаем себя свободными от присяги. Их милость выкупится, за наше же жалование, а что делать нам? Возвращаться обратно? В холодные бараки под Пизой, в эти глупые деревянные дома? Ну уж нет! Я на такое не присягала!».

— «Помолчи, Майзе. Ты слишком много говоришь!».

— «Еще чего! Это ты старый зольдат, и ко всему привыкший, а я молчать не буду!» — понемногу отойдя от впечатления, произведенного моим рыком, грифона вновь защебетала, пощелкивая на согласных своим коротким, массивным, и совершенно не похожим на орлиный клювом – «Нас набрали отовсюду и присягу обманом заставили принести!»

— «Да вы просто отвратиться от маршала хотите! Он вас вскормил и вспоил, а вы…».

— «Так, заткнулись!» — стряхивая оцепенение, вновь рыкнула я на двух пленников, уже готовых вцепиться друг другу в перья – «Хватит мне этот бред нести! Хотели или нет – дело уже сделано. Но судя по вашему спору, единства нет даже в рядах грифоньего войска, и это хорошо. Тогда не будем останавливаться на достигнутом, и узнаем, почему же это вас обманули, объели, и к чему-то там принудили – начинай, зеленоглазая. У меня пока есть время послушать, отчего это вы так рветесь не возвращаться обратно».

— «У меня нормальные глаза!» — нахохлилась та, вздергивая к небу клюв – «И вообще, я ничего не расскажу тем, кто попирает исконные права и вольности ваза!».

— «Да предать они хотят» — буркнул хмурый грифон, с иронией и злостью поглядывая на свою соотечественницу, позвякивавшую кандалами с тонкой, но прочной цепочкой – «Уже давно предали бы, если б случай подвернулся. Но сейчас они развернутся вовсю, эти соглашатели».

— «А почему это они хотят предать?» — несмотря на проснувшуюся заинтересованность, я сделала вид, что мне скучно и совершенно неинтересно то, что там происходит у этих птицеголовых химер – «У вас у всех одинаковый вид, даже эти повязки на головах – и то одинаковые».

— «Потому что она – из Кораблей. А я – из Градов».

— «Это у вас гербы, что ли, такие?» — поскрипев мозгами, осторожно предположила я – «И вы тоже ваза?».

— «Да. Хоть и мелкопоместные, но ваза» — согласился грифон. Он сложил свои лапы на груди, чтобы меньше замечать надетые на него кандалы, скрепленные тонкой, но прочной цепочкой, и оттого казалось, что он выговаривает что-то недовольно хмурящейся пегаске – «Эти однодворцы – они все такие. Им все равно, что с родиной творится – главное, чтобы в кошельке звенели ассы или таланты, а магнат был щедр на выпивку и еду. А раз разбили того магната – можно и переметнуться, пусть даже и к врагу, вопреки заветам Хрурта».

— «Врешь, мерзавец!» — кинулась было на него стоявшая поодаль птичка, бесцельно шаря по поясу в поисках отсутствующих ножен. Вспомнив, что их отобрали у каждого, кто попал к нам в плен, она скакнула вперед, пытаясь добраться до своего обидчика когтями, и наверняка хорошо попортила бы ему шкуру, если бы не предостерегающий рык Буши Тэйла, живо приструнивший взбалмошную грифону. Однако даже оттесненная в сторону, она не перестала верещать и плеваться – «Врешь! Врешь! Это вы, коронные, забыли, что такое честь и договор! Мы свой договор до конца отработали, даже себе в убыток, и не наша вина в том, что ваш маршал был разбит! А теперь он что, хочет улететь вместе с платой для ваза? Знаем мы, знаем, почему жалование выдавалось не сразу, а после боя, знаем! Не первый день уже как вылупились из яйца!».

— «Ну, тут, как мне кажется, ты преувеличиваешь» — прищурившись, я переступила передними ногами, стараясь скрыть возбуждение, словно разряд молнии, пробежавшее по моему телу. Дело, кажется, принимало все более и более интересный оборот – «Какой дурак потащит с собой в поход казну? Это ж киллограммы… То есть, фунты серебра! Заливаешь, тут этот перьеголовый прав. А значит, врешь и в остальном».

— «Я? Вру?!» — не обращая на поднявшийся за ее спиной ропот соотечественников, остервенела синицеподобная грифона – «Да тут всякий знает, что ее хранили как хрустальный пенис, которым королева Циратти удовлетворяла перед сном и себя, и своих фрейлин, не пропуская даже стражу и своего канцлера! Что, зря что ли его личная гвардия яйца высиживала в этом поганом лесу, возле громадного провала с гигантскими деревьями?! Мы же сами туда провиант им возили!».

— «Заткнись! Заткниииись!» — едва приоткрывая клюв, прошипел грифон, в упор глядя на свою соотечественницу – «Заткнись, или клянусь Хруртом…».

— «Наверное, в засаде был отряд» — как можно равнодушнее пожала плечами я, не в силах сдержать нервную дрожь. Оглянувшись, я поманила к себе Буша – «Ты это слышал? Вот заливает, да?».

— «Ну, есть тут такое место» — к моему недовольству, удивился не слишком умный, и не слишком трезвый пегас – «Ты ж вроде там была, не? Когда тебя приволок оттуда твой…».

— «Майзе, ты идиотка!» — уже не скрываясь, гаркнул грифон.

— «Судя по описанию, не похоже» — помотала я головой, пристально глядя на Тэйла – «В общем, кликните там Рэйна, хорошо? Я тут вспомнила… Кое о чем».

— «Как скажешь…» — пожал плечами жеребец.

— «Ладно, сказки-сказками, а дело нужно делать» — уже начав составлять в голове отряд из тех, кто отправится добывать драгоценную войсковую казну, буркнула я, изо всех сил пытаясь не щуриться от удовольствия, и сохранять на морде суровую мину – «Значит, вы не хотите с Эквестрией воевать?».

— «А чего нам с ней делить-то?» — недовольно возмутилась Майзе, поправляя повязку на голове, больше похожую на обернутое вокруг подушки полотенце – «Это вот коронные вечно всем недовольны, вечно командовать норовят. А нам в Иглгарде до вас и дела нет. Была у меня сабелька, был и кинжал; хорошая веревочная куртка-броня, заступ и кельма[10]; а также какой-никакой, а дом. И жили мы хорошо, всего было вдоволь, пока вы, коронные, не полезли задираться на весь мир! Ну победил нас ваш Полипетанг, проклятье на его род и гнездо до третьего колена, ну заставил лететь куда-то на юг – а дальше-то что? Разбили нас тут подчистую, и даже ваш хваленый маршал не помог! Вы мой дом разорили, а теперь хотите, чтобы я сдохла тут, как и те, кто пришел с вами не по собственной воле? Чтоб наши горы вам достались, коронные мудрецы?!».

— «Заткнись, дура! Ты уже сказала достаточно, чтобы дважды сгнить в колодце правосудия!» — с ненавистью заклекотал ее собеседник. Отстранившись, я лишь крутила головой от одного грифона к другому, и первая заметила, как изменилось поведение соотечественников той, что назвали Майзе – недоуменно нахмурившись, они начали переглядываться, и где-то в задних рядах уже проскочило знакомое слово «измена?!».

— «А вот не заткнусь – и что ты тогда будешь делать?!» — потешно сморщилась в сторону неуступчивого грифона птицеподобная дама – «Хотел правду – так слушай, пока уши не отрастут! Нам не нужна ни Эквестрия, глаза б мои на нее не глядели, ни ваши Королевства хваленые – нам хватит и Иглгарда. И пусть я птичка южная, но юг ваш ненавижу, как и вас, равнинники! Не успели мы убежать от вас на север – как вы вновь тащите нас на юг! Довольно! Я хочу иметь дом и гнездо, хочу высиживать яйца, а не рыдать над разбитой скорлупой! Я ХОЧУ МИРА, ТЫ МОЖЕШЬ ЭТО ПОНЯТЬ?!».

— «Верно говорит!» — послышались голоса за спиной грифоны. Тяжело дыша после громового крика, устрашившего ее оппонента, грифона осела, всхлипнула, и тяжело, тихонько заплакала, прикрыв когтистыми лапами клюв и глаза. Ее соотечественники напирали, и каждый старался утешить ее, коснувшись крылом или когтем, в то время как суровый грифон вновь сморщился, с независимым и скорбным видом глядя куда-то на снег.

— «А ведь верно сказала! Это южане абсолютной власти хотят! Мечтают избавить от нас горы, чтобы только коронным все досталось!» — набирали силу высокие птичьи голоса – «Измена, братья! Измена! Хрурт, помилуй – не знаешь, с кем воевать, и куда приложить лапы да саблю!».

— «Ладно, хватит орать!» — наконец, подала голос я, заметив, что сидевшая напротив грифона уже успокоилась, и сердито отирает покрасневшие глаза – «Ты! Тебя Майзе, кажется, зовут?».

— «Да. И чего?».

— «И ничего. Дети есть?».

— «Нет еще» — потупилась грифона, но затем вновь зло поглядела мне в глаза – «Приданое никак не соберу, понятно? А теперь, когда Иглгард вновь оказался в когтях Короны, и не соберу уже никогда, наверное. Кому сейчас каменщики нужны?».

— «А вернуться желания нет?».

— «Куда?» — горько откликнулась та, стягивая с головы зеленую повязку – «Укрепления мы уже построили, дважды – в первый раз, когда Полипетанг этот приближался, проклятый; и второй раз – когда ремонтировали то, что он нам разрушил. И каждый раз – бесплатно. «На нужды страны», понимаешь ли. Поэтому нас и согнали в эту армию, ведь разоренной горе кормить нас было нечем – все себе забрали эти коронные, для Грифуса своего!».

— «Так значит, дома тебя ждет голод и холод…» — прищурившись, я обдумывала варианты. Конечно, я не собиралась амнистировать этих крикунов лишь за одну слезливую историю – у меня перед глазами еще стояли тела погибших и конвульсивно согнувшиеся раненные, сжимавшие страшные раны на боках, ногах и животах. Но этих-то мы разогнали достаточно быстро, и если это и впрямь обычное ополчение, спешно набранное грифонами для того, чтобы нас задержать, то обмен их мог привести лишь к тому, что в следующий раз их отправят обратно, но уже вооруженных здоровенными алебардами или копьем. А если…

— «Тогда я не совсем понимаю, зачем ты мне здесь» — сощурившись, я решила сделать свой ход. Что ни говори, а когда начинаются неприятности — каждый становится эгоистом, что я и вынесла из нашего разговора, и поэтому решила безо всякого стеснения использовать эту грифону, как и ее соотечественников – «Работать вы не хотите. Возвращаться – тоже. Тогда нахрена вы мне тут, такие красивые? Или вы и вправду решили, что можете прилететь, побить и покалечить множество пони, а потом еще и попроситься пожить тут у нас?».

Судя по недоуменным выражениям таращившихся на меня грифонов, именно на это и рассчитывала вся эта стая.

— «Кажется, я и впрямь схожу с ума…» — потирая лоб холодным копытом, пробормотала я. Молчание затягивалось, а я все еще не могла решить, как же именно должна была я поступить. Уже то, что я начала с ними переговоры, а не подавила в зародыше весь этот бунт, должно было бы выйти мне боком, однако с другой стороны, на кого я могла бы рассчитывать в случае возникновения ненужного шума? Того, старого Легиона, с которым я вернулась из Камелу, с которым я прошла тот короткий северный конфликт – его больше не было. Он растворился в огромной, слабо организованной толпе, которая вряд ли пошла бы против воли не то что принцесс, а того же генерала Туска, поэтому сделать что-либо незаконное, с точки зрения простого эквестрийского обывателя, мне было бы крайне сложно.

«Но может, это и хорошо? Жуть как в тюрьму неохота…».

— «Ладно, перьеголовые, я доложу генералу о том, чего вы тут хотели. Хотя я и сомневаюсь, что он прислушается к вашим воплям» — вздохнув, буркнула я. Сидевшие напротив грифоны напряглись – «Вы хотите жрать и пить, но работать на своего врага не собираетесь, верно? Ну и зачем ему, а тем более мне, такие вот дармоеды? Поэтому собирайтесь – скоро мы вас обменяем обратно на тех, кто готов биться со своими врагами, готов защищать родину, и уж явно достоин выкупа больше, чем вы!».

— «Так что же, это ты нам так предлагаешь трудиться? На тех, с кем мы воевали?!» — возмутилась было Майзе, но тут же поперхнулась заготовленным воплем, когда пронесшаяся над нами бурая тень сделала в воздухе круг, и взъерошив перья на ее голове, устремилась прямиком ко мне, недовольно посвистывая и пища.

— «Штайнкауц…» — изумленно проблеяла грифона, глядя на подлетевшего ко мне Кабанидзе. Тяжело приземлившись на мое отставленное крыло, он вновь несолидно пискнул, словно придавленная мышь, и распушившись, тихонько загудел, точно разогревающийся чайник – «Сова… Так ты… Ты…».

— «Йа, йа!» — издевательски проговорила я, пародируя прусский говор начальника концлагеря, и разводя в стороны крылья, отчего оккупировавший одно из них сов негодующе заухал, впиваясь в мягкие перья своими немаленькими и очень острыми когтями – «Представь себе, вам придется трудиться! Работать, работать и еще раз работать! Думаешь, я не знаю о тех распоряжениях, которые отдавала принцесса во все времена, когда между этими народами случались конфликты? Думаешь, я не помню про декреты «О военнопленных, служивых и народе мирном, суть к конфликтам причастном, и оттого лишения претерпевшем»? Помню! Но то, что про них знаешь и ты, говорит лишь о том, что этот вот пернатый хам был прав – вы давно решили выйти из игры, вот только сделать этого не сумели. Да-да, не нужно делать такие круглые и удивленные глаза! Вы не вышли из боя – вы были взяты в плен, а это ну никак не дает вам права на какую-то там депортацию! Думаешь, мне нужна вся эта толпа почти в тысячу рыл на территории моей страны?! «Ха-ха!» три раза! Я лучше обменяю вас на своих соотечественников, и пусть с вами ваш полипетух, или как его там, кувыркается! Вот у него и спросите, почему это вас в плену работать заставляли. Ответ можете присылать по почте. Удачи, дефективные!».

— «Но… Но что же нам делать?!» — развернувшись, я двинулась обратно в крепость, но не успела сделать и шагу, как до меня донесся разочарованный стон бросившейся на щиты грифоны, умоляюще протягивавшей ко мне когтистые лапы – «Мы просто хотели жить, понимаете вы это, звери?! Просто жить!».

— «Жить они хотели, понимаешь…» — передразнила я Майзе, стараясь не выдать своих чувств при виде тянувшихся ко мне лап. Такое во сне увидишь – и никакого слабительного не нужно. Вертевший по сторонам головой Кабанидзе сочувственно ухнул у меня на крыле, сердито поглядывая на синицеголовую грифону – «Те, кто погиб, тоже хотели жить!».

— «Но ведь война…».

— «Вот именно. Война» — я стукнула копытом по хрусткому, темному снегу. Где-то недалеко послышался шум взлетавших пегасов и я позволила себе легкую ухмылку, заметив кудрявую розовую гриву командира крыла, прошедшего прямо над нами и взявшего курс на северо-восток – «Поэтому требовать чего-либо вы не имеете никакого права, понятно? Устроили тут бунт, словно у себя на сейме! Да после такого вас вообще можно прибить тут через одного – и нисколько не нарушить закона! Убиты при попытке к бегству – слышали о таком?».

Опустив клювы, грифоны подавленно замолчали.

— «Но поскольку за вас тут решили попросить…» — одни за другими, удивленные птичьи глаза уставились сначала на меня, а затем – на придушенно пискнувшего Кабанидзе, с удивлением и испугом пригнувшегося к самым перьям на моем крыле, и оттуда таращившегося на меня, словно на буйнопомешанную – «Да, вот этот вот сов. Не знаю, чем это вы ему так приглянулись, но он почему-то решил, что вам стоит дать возможность хоть немножко, хоть чуточку загладить свою вину перед пони, и поэтому я хочу, чтобы вы донесли до своих соратничков следующее: легкой жизни не будет. Да-да, вот так вот просто. Не будет никакой депортации – кстати, это высылка из страны, а не приглашение на вольные хлеба, ясно? – а будет тяжелый труд, за еду. Именно за еду, понятно? И только когда закончится эта сраная война, только когда будет заключен мир, и политики договорятся об обмене военнопленными – только тогда вы сможете вернуться домой, или остаться тут, если на то будет разрешение нашего народа. Вам это понятно?».

— «Но принцесса…».

— «А откуда она узнает?» — очень легко поинтересовалась я. Вот уже не раз, приняв какое-то трудное решение я ощущала, как легко и как-то празднично становилось на душе. Да, впереди были проблемы, и мне еще предстояло обсудить этот вопрос с генералом, но утвердившись в своем решении, я уже знала, что скажу как этому напомаженному старику, так и его клевретам – «Поэтому идите, раз больше не можете летать, и передайте мои слова остальным. Те, кто хотят остаться, должны будут поклясться, что будут работать от рассвета и до заката, на самых тяжелых работах вроде каменоломен и лесоповала, и ни разу не возбухнут и не потребуют для себя облегчения условий или курортного режима. Отстроите все, что снесли – вот тогда и поговорим, ясно?».

— «Да. Но…».

— «И еще, Майзе» — отвернувшись, я снова двинулась в сторону крепости, старательно игнорируя блеск гвардейских шлемов на верхушке донжона, но затем опять развернулась к грифоне – «Если вдруг кому-то там из вашего братства ваза вдруг покажутся неубедительными твои аргументы, или они решат, что обмануть врага – это одно из проявлений мужества и доблести, можешь… Можешь передать им, что Мясник Дарккроушаттена считает, что принцессам незачем портить себе аппетит такими пошлыми подробностями произошедшего сражения, как тысяча грифонов, прикопанных где-то в лесу. И тогда вас не спасет даже этот домовый сычик. Верно я говорю, декан Кабанидзе?».

Немного оправившийся сыч ухнул, и подскочив, вскарабкался мне на голову, где и устроился, пощипывая клювом то одно, то другое ухо, словно тихонько нашептывая в них какие-то тайны. Парившие над нами пегасы весело зафыркали – сварливого истребителя мышей быстро полюбили в крепости, но стоявшие в оцеплении северяне лишь переглянулись, и уважительно закивали мне вслед, заставив надолго задуматься непокорных грифонов, долго глядевших на мою удаляющуюся фигуру, по голове которой прыгал пришедший в неестественное возбуждение обычный домовый сыч.

---

Процесс обмена начался, как ни странно, довольно спокойно, хотя и не сразу – пусть выпущенная под мою ответственность Гилда и вернулась всего через несколько дней, заставив меня порадоваться своей прозорливости, а может быть, даже и лени, из-за которых я так и не успела ощипать своих пленников, словно курчат, но сборы, согласование и разработка плана доставки военнопленных к устроившему обе стороны пункту заняли еще какое-то время, и лишь к концу месяца Утренней Звезды мы подтянулись к роще огромных секвой, каждая из которых широким заснеженным конусом посрамляла самые высокие башни Кантерлота, с легкостью соперничая с двадцатиэтажными «небоскребами» Мэйнхеттена. Конечно, это были не те паранормальные гиганты, у основания которых притаилась проклятая пирамида зебр, но для тех, кто не видел громады оставшихся на северо-востоке исполинов, эти деревья оказались не меньшим потрясением, и многие пегасы изумленно хлопали ртами, не в силах осознать, как на земле могло расти что-либо настолько огромное, что с легкостью терялось в облаках, разрывая колючими вершинами их пузатые бока. Те, кто делал сюда уже не первую ходку, снисходительно и как-то свысока поглядывали на тех, кто еще ни разу не встречал подобных деревьев, и казалось, что возбужденно попискивавшие в повозках грифоны притихали, когда в разрывах стареньких тентов показывались огромные ветви, неторопливо проплывавшие мимо бортов.

— «Ну вот, опять День Согревающего Очага пропустил» — вздохнув, пригорюнился Рэйн. Летевший рядом со мной пегас понемногу осваивался в роли моего правого крыла, и лишь редкие приступы меланхолии, изредка накатывавшие на моего товарища, омрачали его радость от столь негаданного повышения в должности – «А еще говорили, что на этой службе я посмотрю мир… Ну посмотрел я на него – и что дальше? Обратно в Эквестрию как тянуло, так и тянет. Уже тошнит при виде этих диких туч и облаков, сумасшедшей погоды, холодного воздуха, и…».

— «И отсутствия кобыл».

— «Да. Нет. Опять издеваешься, да?».

— «А ты опять ноешь?» — фыркнула я, с подозрением присматриваясь к огромным деревьям. В каждом из них нашлось не одно дупло – большие и маленькие, они испещряли их поверхность, и уходили глубоко внутрь секвой, скрывая в своей холодной глубине не менее здоровенных насекомых, совершенно не жалующих незваных гостей. Махнув копытом на спящие исполины, мы обустроили временный лагерь внизу, у самых корней гигантских деревьев, и вот уже несколько дней свозили в него тех, кто не горел желанием горбатиться на принудительно-добровольных работах возле Кладбища Забытого – а таких оказалось немало. Потряхивая коротко остриженными крыльями, грифоны мрачно глядели на тех добровольцев, что решили остаться, и избрав своим бригадиром уже знакомую мне неугомонную Майзе, исправно рубили лес и ломали камень, понемногу начав возвращать крепости ее первозданный вид. Конечно, таковых оказалось немного, но и переброска оставшихся семисот пленников силами всего десятка повозок было тем еще геморроем – а все из-за того, что генерал Туск, дыру ему в оба оставшихся зуба, решил самостоятельно взяться за переговоры, и высокомерно проигнорировав мой вежливый, пусть и заданный звенящим от ярости голосом вопрос, почему это дело с самого начала не было поручено кому-то еще, выторговал у грифонов какие-то совершенно тепличные для них условия, переместив точку встречи с «нашего» берега великой реки куда-то на запад, поближе к Тамбелону, вот уже пару месяцев отбивавшего одну осаду за другой.

И как всегда, реализовывать планы аристократически утонченного вояки приходилось именно нам.

— «Я не ною. Я просто грущу» — буркнул пегас, резко взмывая вверх. Тревога оказалась ложной, и убедившись, что пролетавшая мимо птица не собиралась предпринимать ничего, что могло бы угрожать нашему отряду, мы снизились у края громадной поляны, словно чаша лежавшей в окружении гигантских стволов – «Я грущу и замерз… И кстати – похоже, еще наших привезли».

— «Видимо» — согласилась я, заметив, что с прошлого раза количество юрт возросло в несколько раз. Расцветка их была мне незнакома, но судя по тому, что большая часть их была одноэтажной, холмиками возвышаясь между мягкими, трехэтажными башнями, в которых жили охранники и зольдаты грифонов, количество пленных и впрямь стало больше.

— «Осталось выяснить, нет ли тут подвоха».

— «Да вроде бы нет…» — покосившись на Рэйна, я сердито поморщилась, не собираясь скрывать от него свое неудовольствие. Расклеился что-то в последнее время пегас, и именно в то время, когда мне были необходимы все его силы для того, чтобы понять, как именно нас хочет кинуть орлиноголовое племя – «Нет, серьезно, они ведут себя честно – по крайней мере, пока».

— «Вижу, что честно, и это меня настораживает» — пробурчала я, глядя как фургоны осторожно опускаются между рядами белых юрт. Их предложили нам сами грифоны, и я буквально извелась от подозрительности, заставив гвардейцев и легионеров осмотреть, обнюхать и даже попробовать на зуб каждый метр того места, где мы решили разбить наш лагерь, но даже спустя сутки топтания по снегу земнопони не смогли почувствовать под своими копытами ничего, кроме корней да промерзшей на десятки сантиметров вглубь земли.

А юрты и впрямь пригодились в этом холодном, наполненном скрипом и щелчками мерзнущих деревьев, месте.

— «Тебя всегда все настораживает» — отмахнулся от меня розовый пегас, хлопая озябшими крыльями и вместе со мной двигаясь в сторону одной из юрт – «Поэтому, я могу поспорить, мы и прилетели на два дня раньше, верно?».

— «А может, потому что вам, перьеголовым кретинам, нельзя доверить ничего важного?» — огрызнулась я, внимательно оглядывая легионеров и гвардейцев, стоявших на страже у входа в каждую юрту. Выслушав мой короткий доклад, генерал пренебрежительно фыркнул, и уже привычно обругав меня, разбавил собранный мною отряд своими подчиненными, часть которых находилась в большой палатке, и не сочла нужным встретить прибывшего командира. Эти рогатые умники заставили пленников уплотниться,и весь путь проделали в отдельном «офицерском» фургоне, выбрав для этого, конечно же, тот, в который впряглись мои подчиненные, заставив меня вдоволь поскрежетать зубами. Похоже, к своим обязанностям они отнеслись достаточно формально, и я лишь покачала головой, заметив дрожащие ноги и наледь, покрывавшую доспехи часовых – похоже, обход и необходимая по зимнему времени учащенная смена патрулей, о которой я не раз и не два повторила благородным господам офицерам, прошла мимо их белоснежных, аристократических ушей. Что ж, нам же легче…

— «Вот, видишь? Когда заступил на пост, боец?».

— «Шесть часов назад» — голос гвардейца звучал простужено и гнусаво, а глаза с нескрываемой завистью глядели на наши доспехи, поскрипывавшие о кольчужные попоны, крепко охватывавшие войлочный поддоспешник. Хвала богиням, Туск так и не получил запрошенного из Мейнхеттена дополнительного обмундирования – система, от которой сбежала я, только лязгнула, огрызаясь неповоротливыми шестернями полукустарных производств, заявив, что все они сейчас работают не покладая копыт, пытаясь обеспечить необходимую замену утраченной на фронтах брони, и волочь их изделия через всю страну – шик, глупость и ненужная роскошь, в чем, в принципе, я была с ними согласна. Конечно, для именитого генерала обязательно нашлось бы что-нибудь на складах… Вот только письмо я отправила от своего собственного имени, щедро припоминая в нем некоторые моменты нашего расставания, и только злорадно хихикала, представляя, как исходили пеной и желчью мейнхеттенские воротилы, увидев мою небрежную подпись.

— «Кликни тессерария… Тьфу ты – дежурного офицера, ответственного за патрули!» — распорядилась я, с сочувствием глядя на замерзшую фигуру пегаса.

— «Он отправился на другой конец лагеря… Мэм».

— «Ну так найди его! Скажи, что прилетело начальство, и до сих пор не знает ни пароля, ни графика смены патрулей, который был утвержден почти неделю назад, а также того, где шарится этот рогатый придурок, нагулянный его мамашей в портовых районах Стейблсайда! Можешь даже слово в слово, я не обижусь».

— «Зато обидится он, мэм» — судя по заблестевшим глазам, перспектива уесть наглого офицера пришлась пегасу по вкусу, как и то, что в отличие от его собственного командира, какая-то взбалмошная дамочка из конкурирующего подразделения гораздо лучше понимала особенности несения караульной службы в зимнее время – «Но я не могу…».

— «Тебя подменит один из моих ребят» — небрежно отмахнулась я, глядя на поднимающиеся над юртами дымы, неспешно рассеивающиеся в неподвижном, холодном воздухе рощи – «Они устали в дороге – вот теперь и отдохнут, на посту. Передай этой рахитичной жертве импотенции и кровосмешения, что я отправилась на проверку по лагерю, поэтому пусть ищет меня сам, а я пока произведу смену караула. Запомнил? Тогда чего ты тут стоишь, словно не доенный, боец?».

— «Есть, мэм!».

— «Ну вот, а ты говорил, будет сложно» — фыркнула я, вместе с Рэйном глядя на тяжело поднявшуюся над нами фигуру. Зашлепав обмерзшими крыльями, тот неуверенно полетел искать своего офицера, и я могла бы поставить корзинку отборной морковки с фермы Кэррот Топ против куска пожеваной брюквы на то, что услышав по-уставному четко переданные ему слова, гордец-тессерарий попросту фыркнет, и демонстративно манкируя своими обязанностями, доберется до штабной палатки в лучшем случае к вечеру, даже не подозревая, как он поможет этим моим планам. Убедившись, что гвардеец улетел, мы принялись аккуратно развязывать полог юрты, через минуту, окунувшись в ее душную, натопленную утробу.

— «Приветствую благородных риттеров и их слуг» — иронично фыркнула я, глядя на фигуры грифонов, вольготно расположившихся на широких кошмах[11] – «Корк де Финт, мое почтение. А где ваша протеже, Гилда ле Гранд? А, вижу-вижу. Что ж, поддержание огня – дело полезное и не замарает благородных лап. А где же наши самые ценные гости?».

— «Я цлышу нацмешку в твоем голоце, пони» — благородный риттер, третий сын при живом деде, урожденный барон Хуо фон Вогенвельд гордо выпрямился на своем половичке. Да, отощал птенчик за проведенный в неволе месяц, но судя по тому, как радостно блестели его глаза, грифоны уже почуяли близкую свободу – «И пуцть у тебя ецть герб, ты вце еще не выше пейзанки по цравнению ц моими…».

— «Да-да-да. Охотно верю» — отмахнулась я, заметив подбиравшуюся ко мне сбоку плешивую голову слуги – «Токк, верно? Старина, я рада, что с тобой все в порядке. Этот юный хам все так же не ценит твои старания сохранить в неприкосновенности его шкурку?».

— «Слуга покорный вашей милости».

— «Что ж, не буду скрывать, что я рада видеть вас в добром здравии. Конечно, я уверена, что вам уже до смерти надоело валяться в этих юртах, хотя, признаюсь вам откровенно, они гораздо удобнее и гораздо теплее наших палаток. Увы, увы…».

— «Ничего. Дацт Хрурт, ты еще воцпользуешься нашим гоцтеприимцтвом» — презрительно фыркнул юнец.

— «Не исключено. Удача – леди переменчивая, а я сомневаюсь, что в вашем плену меня не убьют уже через сутки после пленения, помучив напоследок» — совершенно серьезно проговорила я, глядя в глаза де Финту, смущенно отводящему взгляд – «Но не будем о грустном. Итак, джентельпони, место встречи назначено и проверено, а участники почти собрались. Не хватает только нас, поэтому я спрашиваю вас — вы готовы?».

— «Цвобода!» — возликовал вскочивший с кошмы риттер. Сидевшая спиной ко мне грифона вздрогнула, и безо всякой нужды приоткрыла гудевшую печку, принимаясь подкладывать в нее мелко нарубленные дрова – «Ну наконец-то!».

— «Да, свобода» — я ехидно дернула щекой. За отпущенной под честное слово грифоной проследили, и прибывший на место встречи отряд облаченных в черные кирасы грифонов нашел лишь записку о том, что в связи с бурной деятельностью, которую развил командующий их пограничным гарнизоном, обмен пленников будет произведен тремя лигами западнее, неподалеку от лагеря для военнопленных. В котором собрался довольно приличный гарнизон – «Так что собирайтесь, прихорашивайтесь… Ну, или делайте вид, что истощены ужасными условиями плена у пони. Кандалы надеть?».

— «Разве в этом есть цмыцл?» — презрительно фыркнул юный барон, уже алкая скорое освобождение, теплую ванну в каком-нибудь поместье, и фуагра с божоле – «Я даю цвое чецтное, благородное цлово, что ни я, ни мои цпутники не попытаютца бежать. Зачем? Поцле оцвобождения, я приглашаю их отправитьца в мое помецтье, и быть поими гоцтями на любой понравившийся им црок. Клянуць цвоей риттерцкой чецтью!».

— «Что ж, тогда…».

— «Я прошу уделить мне немного времени» — поднявшись со своего места, Корк двинулся ко мне, понижая голос для какого-то приватного разговора. Крыло грифона подживало в наложенных на него лубках, но до полного выздоровления оставались еще месяцы и месяцы – «Могу я говорить с тобой как с пони, а не как с Мясником Дарккроушаттена?».

— «Изволь» — отступив на шаг, я оглядела смиренно потупившего глазки грифона – «Тем более, что этот титул или прозвище – ваша, грифонья выдумка. В Эквестрии меня мало кто по нему узнает, и уж тем более, осмеливтся произнести глядя в глаза. Разве что газеты, но разве можно считать их нормальными?».

— «Я хотел поговорить о моем оруженосце. О Гилде ле Гранд».

— «И что же с ней?».

— «Я хочу, чтобы ты отправила ее в Эквестрию».

— «Эй! Я не хочу никуда отправляться!» — оказалось, что поименованная персона прекрасно нас слышит. Отбросив лохматившиеся заусенцами поленца, которые она бесцельно ощипывала, глядя в огонь, грифона вскочила, с возмущением и злостью глядя на наши фигуры, замершие у входа – «Я отправлюсь с вами! Вы обещали сделать меня вашим оруженосцем!».

— «Мой путь почти закончен, моя дорогая» — увидев, что его хитрость не удалась, Корк повернулся к возмущенно сопевшей протеже, грустно похлопав ее по голове своей когтистой лапой – «И в конце его меня ждут бесчестье и изгнание… Если не что-нибудь похуже. Ле Краймы всегда отличались мстительностью, и то, что я провалил это задание, пусть даже и пытаясь тебя спасти, лишит меня звания риттера, сделав обычным пейзанином. И именно поэтому я хочу, чтобы ты отправилась в Эквестрию – туда, где тебя не будут или не смогут искать. И пусть гнев моего господина обрушится на меня одного».

— «Тогда почему мы не летим туда вместе? Из-за нее? Из-за этой… Этой слабачки?!».

— «Эта слабачка едва не лишила меня жизни» — покачал головой Корк, с нежностью глядя на разъяренную подопечную – «Да и тебя заодно. Бороться с ней – все равно, что противостоять урагану, и кажется, я начинаю кое-что понимать… Ле Крайм никогда не добьется своего, поверь мне. Теперь я это вижу – ведь я тоже кое-что знаю, Мясник. Но не беспокойся, эту тайну я унесу с собой в могилу, ведь скоро… Но не важно. Так скажи мне, стоит ли это того, чтобы выполнить мою просьбу?».

— «Я не знаю, о какой тайне ты вообще сейчас говорил, но я ее выполню» — говорить о том, что Гилду и так собирался выкупить ее дядя я посчитала нецелесообразным. Иногда вояки сентиментальны, как дети, вот только их сентиментальность зачастую направлена на совершенно не достойный того предмет – «Так что ле Гранд будет освобождена. Но отправить ее в Эквестрию… Ты думаешь, мне больше нечем заняться, кроме как сторожить ее день и ночь?».

— «Она даст нам слово, что отправится в Гриффонстоун» — отмахнулся грифон.

— «В это захолустье?! Нет! Никогда! Это нечестно!» — вскочив на все четыре лапы, возопила возмущенная грифона – «Это против всех правил! Дедушка Груфф так и не смог вырваться оттуда, и был вынужден до конца своих дней продавать грифоньи булочки!».

— «Не смей рассказывать мне про правила, малявка!» — рявкнул в ответ де Финт, сильной лапой сграбастав за грудки возмущенно пискнувшую что-то подопечную – «Ты поклянешься нам риттерской честью в том, что отправишься в Гриффонстоун, и проживешь там безвылазно, в течение года!».

— «Но…».

— «И что бы со мной не случилось, я лично буду приглядывать за тобой! И упаси тебя Хрурт, если ты не сдержишь своего слова – не видать тебе моего благословения на риттерство, ясно?».

— «Ладно! Хорошо! Обещаю!».

— «Это так-то ты знаешь, как приносятся риттерские клятвы?» — разочарованно покачал головой де Финт.

— «Ухххх! Ладно! Я, Гилда ле Гранд, клянусь своей риттерской честью… Эй, погодите-ка! Я же еще не риттер!».

— «Это ничего. Ты из благородного сословия, а не какая-то там ваза. Продолжай».

— «… клянусь своей риттерской честью и памятью Хрурта – того, кто вознесся на небеса – что начиная с этого времени, проживу целый год в Гриффонстоуне, не покидая его пределов. В свидетели же я принимаю благородного риттера Корка де Финта, а также присутствующее при клятве благородное сословие».

— «Молодец» — похвалил свою ученицу грифон, не обращая внимания на ее надувшийся вид – «Теперь она не опасна ни для тебя, ни для пони. Она может лететь?».

— «Зачем? Отпустим во время передачи выкупа».

— «Но…».

— «Корк, не заставляй меня думать о тебе хуже, чем я уже думаю» — буркнула я, иронично поглядывая на глазевших на нас грифонов. Что ж, может, и прав был старый бандит, что обрубил за собой все мосты – я только слышала про небольшое поселение грифонов где-то в Собачьих горах, неподалеку от Белохвостого леса, и судя по пренебрежительным отзывам, это была настоящая дыра, в которую попадали неудачники всех видов и мастей – «Ну выпущу я ее прямо сейчас, и чего? За ней погонится первый же патруль, а этим ребятам на твои клятвы чихать с высокой-превысокой башни. И уже к вечеру она будет тут, но уже забитая в колодки. А вот если я отправлю ее упакованную, словно посылку, с грузом почты и пленных, то думаю, уже через две недели она будет в твоем этом Гриффонстоуне».

— «Твоя правда, Мясник» — склонил белую голову грифон, с ухмылкой глядя на своего разобиженного оруженосца – «Тогда мы готовы. Нам, бедным риттерам, долгие сборы не нужны».

— «Тогда выдвигаемся. Рэйни, все готово?» — выглянув, я убедилась, что один из фургонов, словно случайно опустившийся недалеко от нужной нам юрты, все еще находится на месте. Дождавшись, когда над нами пролетит очередная тройка патрульных, я выскользнула из войлочного домика и распахнула полог повозки – «Такси на свободу подано. Пожалуйте, господа».

Как это ни было странно, обмен прошел довольно тихо. Прибыв на место я еще долго шарилась по кустам, и разглядывала окрестности с какого-то диколетящего облака, сделав едва ли не два круга над приметной раздвоенной скалой, гнилым зубом выступавшей посреди заснеженной равнинки. Рвавшаяся быть полезной Нефела по моей просьбе облетела ближайший лесок, но ни там, ни где-либо еще, мы не заметили признаков засады.

И это показалось мне крайне странным.

— «Тебе все кажется странным» — пробурчал Рэйн из-под своей накидки. Белая, мешковатая, присыпанная снегом, она отлично скрывала очертания пегаса, притаившегося в тени скалы. Опустив вагончик неподалеку, мы принялись ждать наших гостей, в любую минуту готовые броситься прочь, если заметим что-либо подозрительное, и появление тройки пегасов, прячущихся под тенью угрюмого камня должно было дать нам небольшой, но шанс спасти свои крупы, если что-либо пойдет не так.

— «Наверное потому что я не разучилась удивляться миру, Рэйни» — буркнула я, заметив десяток крылатых фигур, неторопливо двигавшихся в сторону лагеря военнопленных. Одна из них, угловатее остальных, притормозила, и изменив курс, двинулась в нашу сторону, оторвавшись от своих товарищей, принявшихся кружить на одном месте.

— «Так, ребята, приготовились линять!» — резко выдохнула я, когда другая фигура отделилась от остальных, и направилась в сторону леса – «Кажется, к ним подошло подкрепление, причем по земле».

— «Я могу проверить!» — вызвалась Нефела, ударами крыльев поднимая небольшую пугру – «Эти грифоны не сравняться с дочерью Олд Стампа!».

— «Готовься изо всех сил работать крыльями!» — прохрипела я в момент пересохшим ртом. Глядеть на работу профессиональных преступников, спецназовцев или переговорщиков с террористами по телевизору оказалось гораздо интереснее, чем участвовать в этом самой, и за ту пару минут, что потребовались грифоньей фигуре для того, чтобы добраться до нашего фургона, перед моими глазами пронеслась если не вся моя жизнь, то последние дни, посвященные планированию этого дела уж точно. К счастью, все обошлось.

— «Фы пхибыли? Атлишно!» — зависнув в пяти футах от фургона, проклекотал закованный в темную, угловатую броню птицекот. Острое, изломанное на стыках забрало повернулось туда, обратно, и только убедившись в том, что нас даже меньше, чем обговаривалось в моем письме, он дернул себя за пояс, срывая с него какой-то мешочек. Рывок за веревочку – и эта примитивная дымовая шашка полетела на снег, изрыгая зловонный, насыщенно-желтый дым.

— «Неф, в воздух!» — рявкнула я. За моей спиной громко, слитно фыркнули легионеры, всем телом наваливаясь на охватывающие их плечи и грудь постромки, и готовясь по первому же приказу начать улепетывать в лагерь. Дым закрутился столбом, и опустился на землю, скрыв от меня ближайший лесок – тот самый, в котором спрятался один из грифонов.

— «Спокойнее, дикахи!» — гулко проклекотал птицекот, вися неподалеку и даже не пытаясь выхватить из петли на своем поясе устрашающих размеров булаву – «Это сигхнал. Или фы думали, што мы повехим вам на слово? Его Милость сейшас будет».

— «Десять или девять унгонов летят сюда!» — раздался сверху голос длинногривой пегаски – «Один стоит возле леса!».

— «Если с нами што-нибудь пхоизойдет, он пхиведет сюда всю ахмию Гхифуса, и тогда вам не спастись» — угрюмо буркнул риттер. Подлетев, его соратники не удостоили нас даже словом, а окружив тяжело и гулко сопящей стеной, молча разглядывали через дырочки похожей на сито защиты, прикрывавшей их глаза. Шлемы этих грифонов выглядели гораздо более новыми и не могли похвастаться таким количеством изломов и граней, однако у меня не оставалось сомнения, кто же главный в этом грифоньем контубернии. Выйдя из вагончика, Хуо фон Вогенвельд гордо выпятил грудь, и протянул вперед лапу, на которую тут же опустился довольно тяжелый мешок.

— «А оцтальное?» — привычно «цыкая», недовольно курлыкнул он в сторону сопевших воинов. Помедлив, они неохотно обернулись и сделали приглашающий жест, по которому, через пару минут, к нам присоединился последний грифон – не столь плотно упакованный в фунты неподъемной брони, но вместо нее увешанный гораздо более привлекательным грузом, который и принялся отвязывать, снимая с себя мешок за мешком.

— «Фон Вогенвельды никогда не лгут – даже врагам!» — гордо провозгласил молодой барон, хватая лапами каждый мешок, и бросая их к моим ногам. Куча росла и даже струхнувшие вроде бы легионеры, опутанные ремнями упряжки, возбужденно вытянули шеи, услышав глухой металлический стук – «Цчитай!».

— «Ну, раз фон Вогенвельды не лгут, то и я поверю тебе на слово» — хмыкнула я, делая знак переминавшимся рядом пегасам грузить приятно позвякивающие мешки – «Тут ведь слитки, как договаривались? Что ж, отлично. Я не собираюсь морозить ни свой круп, ни ваши хвосты и уподобляться мелкой лавочнице, и посчитаю, что тут ровно настолько, на сколько ты себя оценил».

— «Старый барон фон Вогенвельд-старший изволил кое-что изменить в этой сделке» — гулко прорычал один из здоровяков. Прищурившись, я бросила быстрый взгляд на скалу, у основания которой наметилось едва заметное шевеление – «И посчитал, что такие мелкие воры, как вы, обязательно будут считать. Так вот, чтобы вы там не напрягались, он изволил заменить золотом благородное серебро, а дабы ни малейшая тень не упала на риттерский кодекс, каждый слиток был поменян один к одному. Это эквестрийское золото, поэтому, разбойнички, вы обманули сами себя – и заплатили сами себе, из своего же кошеля!».

— «Это же против риттерцкого уцтава!» — попытался было возмутиться молодой барон, но тут же увял, когда огромный шлем, негромко скрипнув, повернулся в его сторону.

— «Мммм… Я, конечно, не стряпчий[12]» — пробормотала я, делая в уме подсчеты, и лихорадочно пытаясь понять, где именно меня нае… обманули, и как именно собираются вые… наказать за доверчивость, граничащую с глупостью – «Но получается, что я… Ладно, я не против. Пусть будет золото – в конце концов, оно должно вернутся туда, откуда пришло. Значит, все честно, и согласно кодексу?».

— «Я бы разбил твою голову, пони, только для того, чтобы поглядеть, как ты будешь агонируя, кататься по земле, захлебываясь собственными мозгами!» — проревел огромный грифон. Его туша угрожающе качнулась вперед, маяча передо мной эдакой черной горой, украшенной стилизованным рисунком башни, искусно намалеванном на наплечниках и груди – «Но сейчас все сделано верно, и только поэтому вы – все вы! – все еще живы. Даже твой дружок, словно хорь, сидящий в снегу!».

— «Значит, пора разлетаться в разные стороны» — как можно спокойнее предложила я. Признаюсь, эти здоровенные черные фигуры пугали меня до судорог в хвосте – «Забирайте своего барона, и встретимся на поле боя».

— «С тобой? Не смеши!» — рявкнул гигант, пренебрежительно щелкая у меня перед носом пальцами огромной лапы, закованной в черный металл – «Я раздавлю тебя как жука! А также любого, кто посмеет выступить против моего отряда! Бегите, разбойнички, спасайтесь – недолго вам осталось бегать. Мы придем к вам с огнем и железом, и я лично оскверню ваши драгоценные храмы, понятно? А вашим милым принцесскам по самые глотки засуну свой…».

— «А у тебя уже отросло хоть что-нибудь, чтобы ты это куда-нибудь засовывал, кроме замочной скважины, кот?».

Несмотря на тяжелые доспехи, прикрывавшие их тела, черные риттеры двигались быстро, с ужаснувшей меня грацией опытных вояк. Услышав свирепый рык, мало чем уступавший реву их вожака, они опустились на землю, и выстроились правильным клином, мгновенно ощетинившись блестящими жалами мечей. Презрительно фыркнув, главарь этой банды уставился на скалу, из тени которой, не торопясь, появилась знакомая мне, черная фигура, облаченная в старинную, темно-фиолетовую броню ночного стража.

— «Запомни, грифон – теперь уже я обещаю тебе, что забью тебе в глотку твой тощий, свинячий хрен!» — прорычал Графит. За каким лешим он приперся в это место, и как вообще нас нашел – я не знала, но увидев сверкавшие, словно светодиоды, ярко-желтые драконьи глаза, едва не растянулась на земле от облегчения, с трудом устояв на мелко трясущихся ногах. Ночной страж был безоружен, и лишь узкие и тонкие клинки, торчавшие из его накопытников, едва заметно потрескивали синеватыми искрами, пробегавшими по узким, пощелкивавшим при ходьбе клинкам.

— «Ххххааа! Смело сказано, фестралишка!» — казалось, совершенно не оскорбился тот, в отличие от гулко засопевших товарищей – «Слова настоящего жеребца, а не тех рахитичных ублюдков, что служат гаремными игрушками любой из кобыл! Наслышан я о вашем роде, наслышан… Ну так что? Слово?».

— «Слово, грифон» — отстранив меня с дороги крылом, Графит безбоязненно двинулся в сторону шагнувшего ему навстречу грифона, и вытянув переднюю ногу, взялся за протянутую лапу. Постояв так примерно минуту[13] и удовлетворенно кивнув друг другу, они разошлись – поднявшийся вместе с пленниками в воздух, главарь взял курс на юг, в то время как мы остались на земле, прикрываясь копытами и крыльями от поднявшийся в воздух снежной пыли.

— «Молодец, Скраппи» — постояв, негромко пробурчал Графит. Обернувшись, он уже открыл было рот, чтобы сказать мне что-то интересное, доброе, и явно совершенно неприятное для моих ушей, но сверкнув глазами в сторону моих подчиненных, принявшихся лихорадочно грузить в повозку валявшиеся на снегу мешки, лишь скрипнул зубами – «Ты себе не могла добычу помельче найти? Так сказать, по зубам?».

— «А что…».

— «Это были Черные Башни» — угрюмо пояснил он, так зыркнув на спикировавшую к нам Нефелу, что пегаску качнуло в воздухе, и вместо плавного приземления она грохнулась прямо возле его ног – «Грифоний орден риттеров, охраняющих казну многих королевств. Они математики, бухгалтера и устрашающие воины, свято верящие, что все в этом мире – лишь сон великого Хрурта, уснувшего после плотного обеда, перед сведением годового баланса. И когда тот проснется и подобьет весь бюджет – тогда-то миру и настанет конец».

— «А спасутся при этом, конечно же, только те, кто свято верил в капиталы отца, акции сына, и колебания курса святого духа?» — не удержавшись, прыснула я. Ощущение опасности отступило, как улеглась и вздыбившаяся на загривке шерсть, и я едва не подпрыгнула от радости, представив, сколько золота мы заработали за этот, оказавшийся не самым плохим, день – «Кстати, а почему это ты не в постели? Я договорилась с братьями о том, что у тебя – внеплановый выходной, поэтому марш обратно в койку, сээээр!».

— «Поговорим об этом позже» — отрезал Графит и двинулся обратно к скале, где в глубоком сугробе, отплевываясь от забившего рот и уши снега, барахтался Рэйн. Похоже, не самый маленький жеребец из конюшен Госпожи приземлился как раз ему на спину – «И впредь будь осторожнее — хотя бы ради меня».

— «Дооообрые Предки! Гляди! Гляди!!!» — вдруг вскрикнула Нефела, указывая мне за спину. Резко обернувшись в ту сторону, куда убрел муженек, я пригнулась, уже подсознательно ожидая увидеть пикирующего на меня грифона, во всю глотку орущего какие-нибудь богохульства… Но вместо этого разглядела лишь Рэйна, выцарапавшего себя из сугроба, и в бессильной ярости лупцующего копытами ни в чем не повинную скалу.

— «Что? Где?» — дернув головой по сторонам, я огляделась вокруг, но не заметила ничего необычного – «Что случилось? Пожар? Горим?!».

— «Он ушел!».

— «Кто?!».

— «Графит этот твой!».

— «Ну да. А что?» — недоумевающе прищурилась я на возбужденно приплясывавшую на снегу пегаску – «Он так всегда уходит, не прощаясь».

— «Так ведь в скалу ушел!!!» — не сдержавшись, во всю глотку заорала Нефела. Отзвенев, эхо крика прокатилось по окружавшему нас полю, чтобы навсегда замолкнуть среди обледенелых лесных стволов.

Повисла неловкая пауза.

— «Ну… Вообще-то, это нормально. Для ночного стража, я имею в виду» — хрюкнув, я едва не расхохоталась, глядя на выпучивающиеся глаза таращившейся на меня кобылы – «Вон, видишь того безумного жеребца, колотящегося головой об этот камень? Он тоже так мог – по крайней мере, после того, как вышел из Обители Кошмаров. Потом он решил, что со мной ему будет гораздо веселее, но навыков своих не растерял, не растерял. Вон как старается – прошлое, видать, вспоминает».

— «Ага. А ты, можно подумать, не из этого места вышла!» — услышав мои слова, сердито фыркнул пегас. Стоявшая рядом мохноногая северянка икнула, и сделала от меня осторожный, робкий шаг в сторону.

— «Я? Из мрачного, смертельно опасного места, в котором выживают пять из десяти пони, отправившиеся туда на погибель?» — замогильным голосом произнесла я, но затем, не выдержав, облегченно расхохоталась, подбросив на копыте ткнувшийся мне под ногу мешочек – «Ну, сказать по правде, меня оттуда выгнали — за плохое, так сказать, поведение».

Глава 8: "Пожинатели бури" - часть вторая

Что ж, эта операция прошла для меня успешно и принесла мне небольшой капитал, который я припрятала в одном надежном месте. Количество золота в переводе на эквестрийские биты я не сообщаю намеренно – я знаю, что кое-кто, читающий эти строки, слишком серьезно и вдумчиво относится к заполнению налоговых деклараций и оплате счетов, в чем старательно помогает нашим подругам. Поэтому я не хочу закончить свою жизнь на задрипанной ферме, и сразу оговорюсь, что впоследствии спустила их все, до единого слитка, в казну Легиона, с которой, как ты уже говорила принцессам, я слишком часто путаю собственный кошелек.

Прости.

Просто… Просто я очень боюсь опять оказаться голодной.

Странно, правда? Среди изобилия наших лесов и полей, садов и огородов, в этом мире есть те, кто страдает, облизывая на ночь собственные копыта, и просыпаясь, стонет от боли в пустом животе. Ты помнишь, как я рассказывала тебе о том заседании, на котором министр финансов предложил выделить деньги на то, чтобы «подкармливать» голодающих пони, и с каким сдержанным негодованием отвергла его идею принцесса? «Вместо того, чтобы подкармливать пони, словно голодающих животных, мы должны дать им возможность заработать эти деньги, не мучаясь от голода или страха за будущий день» — я всей душой согласилась с этими справедливыми словами. И как же больно было осознавать, что у родственников тех, кто погиб в тот проклятый день, во время ночного боя у Кладбища Забытого, надежда осталась лишь на самих себя. Но теперь, я знала, что нужно делать.

Что ж, это все были заботы будущего, а в тот момент я была довольна, как слон. Возвращение в лагерь ознаменовалось скандалом, угрозами, а также небольшим мордобоем, произошедшим в темном уголке. Что ж, я могла открыто признать – мне редко когда нравились единороги, а уж когда они, навязанные мне чуждой мне волей, пытаются еще и копать под меня…

Ладно, синяки и гематомы только украшают кобылок, а тот зуб давно пора было чинить. Ведь правда?

Зато в отличие от остальных грифонов, комендант грифоньего лагеря, местная «фрау гауляйтер», мне очень даже понравилась. Спокойная, неторопливая грифона, разменявшая уже наверное четвертый десяток лет, смотрелась просто замечательно в своей черной кирасе и таких же черных, лишенных каких-либо украшений, налапных щитках, выглядевших очень современно на фоне нашей составной брони. Отдельно мое внимание привлек болтающийся на боку грифоны бич, скрученный в удобную бухту – ручка его была достаточно потертой, и о многом говорила даже непосвященному взгляду. Крайне привлекательно выглядела данная дама, и я едва не прослезилась от умиления при виде того, как четко чеканили шаг ее передние лапы, украшенные здоровенными стальными накоготниками, чей сизый отлив подозрительно напоминал те же когти, что были надежно спрятаны внутри моих новых механических лап.

Однако, несмотря на всю ту злую иронию, с которой я готовилась к первому разговору с командующей грифоньим лагерем, вдовствующая баронесса, или фрайфрау фон Кейлхаке была шкатулкой без двойного дна, и на поверку оказалась дамой спокойной, сосредоточенной и неторопливой, безо всякого видимого напряжения гонявшей своих подчиненных по всему лагерю и за его пределы. Быть может, она и практиковала какие-нибудь изощренные пытки, или порола вверенных ей заключенных своим замечательным, длинным кнутом, но скрывала она это настолько искусно, что сколько бы я ни крутилась в воздухе, пролетая над лагерем взад и вперед, или мечась, словно запертое в клетке животное, вдоль разделяющей нас незримой границы, я нигде не могла углядеть следов творимого с пони насилия. Хотя то, что они были там, всего в четверти лиги от наших палаток и юрт, было видно и невооруженным пегасьим глазом.

— «Глядишь?».

— «Гляжу» — буркнула я. Сняв гогглы, я прищурилась, и вот уже полчаса как торчала на кончике длинной ветки огромного дерева, чья крона раскинулась прямо над местом нашей стоянки. Напрягая и расслабляя глаза, я старательно пыталась научиться пользоваться той способностью, что от рождения получал любой задрипанный пегас, и чье внезапное появление у меня наш добрый доктор Стоун считал редкой, но закономерной задержкой в развитии, списывая все на неумех из Сталлионграда, полезших в большую науку, а по сути, испоганивших жизнь всем тем жеребятам, что получились в процессе реализации проекта «Крылья». Кажется, в этот раз я могла бы сказать, что понемногу прогрессировала, и к собственной гордости, смогла проблеваться не более одного или двух раз в процессе самоистязующих экспериментов.

— «И что там?» — поинтересовалась Нефела, удобно устраиваясь на соседнем отростке, похожем на небольшой ствол. Прилипчивая как пластырь, пегаска таскалась за мной уже несколько дней, и как мне показалось, уже созрела для откровенного разговора, все больше ведя себя так, словно и впрямь собралась со мной сблизиться – хотя и неизвестно, для каких целей.

— «Сено потащили. Сейчас чаны с рыбой и мясом прикатят» — буркнула я, не зная, как начать разговор. Далеко под нами, посредине огромной поляны, грифоны уволакивали сено, которое мы, не сговариваясь, дружно решили передавать тем, кто сидел в заточении у орлиноголовых химер. В свою очередь, те ежедневно отдаривались ящиками с сушеной рыбой, а теперь вот приноровились прикатывать огромные глиняные чаны, в которых парило густое рыбное хлёбово, один запах которого буквально сшибал меня с ног – а остальных заставлял спасаться бегством, теряя по пути проглоченный завтрак.

— «А если кто-нибудь узнает?».

— «Пока о том, что я пытаюсь немного разнообразить свой рацион, знаешь только ты» — я покосилась на длинногривую кобылу, вполне вольготно развалившуюся на очищенном от снега дереве, и тотчас же отвела взгляд, чтобы не терзать душу видом мохнатых ножек, прочно занимавших в моем сознании место любимого, но увы, недоступного фетиша – «Поэтому если что, я буду знать, кого в этом винить».

— «Можно подумать, они не заметят!».

— «Не заметят, если ты не будешь обращать на это внимания!» — пузатые емкости уже увезли для раздачи пленным грифонам, и до конца обеда, после которого на донышке каждого глиняного сосуда останется еще на пару хороших кастрюль наваристой, жирной ухи, оставалось не более часа. Остынет, поди – но что делать, других разносолов тут не достать, а меновую торговлю с врагом не поняла бы и я, а не то что приглядывавшие за мной прихвостни генерала – «У каждого из нас есть свои маленькие секреты… И я вот хотела бы услышать твой. Зачем ты таскаешься за мной по пятам?».

— «Потому что с тобой интересно!».

— «Сие не ответ. Скажи, как думаешь» — я постаралась произнести эти слова тем требовательным тоном, с которым, раз за разом, произносила его Принцесса Ночи – «А веселья полно и у вас. Забыла ночь с этими вашими койпу?».

— «Это обыденность, но да – это было возбуждающе. Мы тогда едва не погибли, если бы не Равикс».

— «Скучаешь по нему? Тогда почему не отыщешь?».

— «Вот еще! Да катись он куда подальше!» — высокомерно вздернула нос кобыла, не подозревая, что в ее исполнении жест делал ее похожей на надувшуюся селянку – «Бродяга! Все обещает, что осядет тут, в нашем бурге, но каждое утро начинает старую песню, приглашая с собой в их замок на перевале!».

— «На каком еще перевале?» — насторожилась я, прекрасно помня слова командора о том, что Грифус со всех сторон защищен высокими горами, из-за чего и грифонам, и пони сложно быстро перебросить большое количество войск на территорию соседа – уж слишком узки и ненадежны были проторенные горные пути, уж слишком высоко находились проходы, и каждый из них защищали крепости, каждое столетие переходящие то к одному, то к другому народу.

— «Да есть у них какой-то там замок, на перевале через эти проклятые горы!» — досадливо махнула копытом Нефела – «Какой-то там орден охотников на чудовищ отгрохал себе крепость в очень удобном месте, на северо-западе, возле Великана. Это гора, если ты вдруг не знала. Там еще море есть».

— «Не знала. Это где же? Не так далеко от Новерии, что ли?» — пытаясь припомнить нечеткие, расходящиеся друг с другом карты, я наморщила лоб, старательно давя заинтересованное выражение, само выползавшее мне на морду – «Там есть какое-то огромное озеро… Вроде бы. Но гора – если ты ее имеешь в виду – далековато оттуда, где-нибудь в трех днях пути. А река?».

— «Река вроде бы есть…».

— «Значит, там?» — я с деланным безразличием потянулась, надеясь, что передавшаяся мне возбужденная дрожь будет расценена собеседницей как последствие холодного ветерка, пробежавшегося по нашим шкурам – «Ну, не думаю, чтобы какой-то там перевал был «удобен». Помню, в Обители он тоже был, но взбираться на него, даже с помощью крыльев, было не слишком удобным и быстрым занятием. Так что они сколько угодно могут им гордиться – но видимо, не так он и нужен, раз о нем никто не знает».

— «А вот и не так!» — немедленно обиделась лохматая, заставив меня ухмыльнуться себе под нос. Пегас, что бы ни случилось и где бы он ни рос, всегда остается пегасом – «Он покатый, и дышать там так же легко, как и у нас, в лесах. Зато там стоит их замок, поэтому никто не рискует проходить там без их дозволения. Но и чудовищ там нет – они их всех повывели, а оставшихся, как говорят, приручили. Оттого то к ним не суются ни унгоны, ни всякие там пони, понятно?».

— «Понятно, понятно» — удовлетворенно заключила я. Значит, не так уж и прав был командор – есть, есть проход во внутренние земли грифонов! Есть путь к их мягкому, перьевому подбрюшью, скрытому среди огромных каменных исполинов! Останется только связаться с этими романтиками пустынного бытия[14] и разъяснить им, что в этот раз нейтральными у них остаться не получится. И кажется, я уже знала, кому поручить эту деликатную роль…

«Детские хитрости. Но мне нравится ход твоих мыслей. Пожалуй, ты понемногу начинаешь расти в моих глазах».

— «Ладно, это дело прошлого. Но вернемся к началу нашего разговора» — опомнившись, я стерла с морды предвкушающую ухмылочку, и вновь, очень строго, воззрилась на потягивавшуюся пегаску. Опустив голову и вытянув передние ноги, она с удовольствием расклячила задние, задорно вздернув свой крепкий и довольно привлекательный круп, изо всех сил демонстрируя мне знаменитую пегасью растяжку, способную расшевелить даже находящихся на смертном одре старцев любого из трех видов пони – «Почему ты таскаешься за мной? У тебя что, других дел нет?».

— «Не-а».

— «А как же ваш бург? Ты же должна стать там кем-то вроде преемницы старосты, верно?».

— «Только когда окажусь достойной в глазах остальных Первых Матерей, представ перед их советом» — заметив, что мои уши насторожились, а хвост принялся вилять из стороны в сторону, наплевав на мнение своей хозяйки, Нефела расплылась в ехидной ухмылочке и неуклюже попыталась изобразить какой-то аккробатический этюд, едва не завязавшись при этом узлом – «А пока я в свободном полете. Нет героического деяния – нет власти, все просто. Или ты думаешь, что мои сестры будут ждать, когда я наконец совершу какой-нибудь подвиг? У них колец уже не меньше, чем у меня, знаешь ли».

— «То есть, я должна обеспечить тебе приключения?» — недовольно нахмурилась я, строго напомнив ушам и хвосту про недавнюю ночь с Лиф. Неугомонная пегаска добилась наконец своего, но лично я не получила от этой ночи никакого удовольствия – гормоны, будоражащие кровь пони все лето и весну напролет, мирно спали, и лишь такие вот спорадические вспышки желания у отдельных особей были скорее исключением, чем правилом в обществе разноцветного народца. Ну и звуки, которые любила издавать синяя пегаска заставили бы поседеть не одного любителя ужастиков – все то время, что я барахталась под оккупировавшей меня сверху белогривой шаловливкой, неохотно даря ей те же ощущения, что она пыталась добиться от моего уставшего тела, мне в голову все время приходило, что это какое-то чудовище, урча и причмокивая, жует мои матку и клитор. Вняв предостережению, уши и хвост разочарованно опустились.

— «Теперь я уверена, что они сами нас найдут!» — жизнерадостно воскликнула эта великовозрастная тетка. Хотя почему великовозрастная – ей вряд ли было больше тридцати, а Древний вполне мог считать ее едва ли не малявкой… Эх, как же все выглядит сложно, когда тебе всего десять лет!

«Расскажешь об этом?».

«Уж лучше нажрусь таблеток!».

— «А уж тем более, после того, что я увидела… А скажи, он часто так пропадает?».

— «Графит-то? Да нет, скорее, наоборот…» — отвлекаясь от сложных и запутанных мыслей, я подняла глаза на распутавшуюся пегаску, наконец одолевшую свои конечности, завязавшиеся морским узлом – «Этот мерзавец любит появляться таким вот образом, и поверь, когда это случается, любой напустит под себя лужу. Поэтому давай колись – это тебя местные подослали ко мне, шпионить? Хотите держать меня на коротком поводке? А вот хрен вам! Я вас сама за вымя всех оттаскаю, и соглядатаи мне тут не нужны!».

— «А если я очень-очень попрошу?».

— «Слушай, Неф…».

— «Я – Нефела. Просто запомнить, правда?» — поднявшись на ноги, пегаска двинулась ко мне, пытаясь обольстительно покачивать бедрами, но мои глаза мгновенно прикипели к длинным щеткам на ее ногах, метущих утоптанный нашей возней снег – «Нефела Оверкаст».

— «Слушай, кто тебя научил этой ерунде, а?» — хрюкнув от смеха, я заставила местную «обольстительницу» остановиться, с недоумением и обидой изучая мою дергающуюся от смеха морду – «Графит, что ли, посоветовал?».

— «Ну, знаешь ли…».

— «Так, вернемся к этому разговору позже!» — увидев движение, наметившееся за спиной недовольной лошадки, отрезала я, раскрывая крылья. В лагере грифонов наметилась какая-то движуха, и я вновь прищурилась, словно близорукая черепаха, пытаясь высмотреть, что же именно происходило у наших пернатых противников. Условия, на которых создавались эти лагеря, как оказалось, были обговорены и записаны у обоих народов еще лет эдак пятьсот-шестьсот назад, и каждый раз их пересмотр приводил лишь к смягчению требований, но я все еще не могла взять в толк, как мог бы существовать в моем мире эдакий островок спокойствия посреди бушующих войн. Конечно, была та же Швейцария, пожелавшая сохранить нейтралитет во время двух мировых войн, но и та, как я крепко подозревала, отнюдь не показным миролюбием держала за яйца все заинтересованные стороны конфликта, поигрывая острым серпом…

— «Что это там?».

— «Кажется, они хотят начать обмен» — предположила я, срываясь с ветки. Пронзительно засвистел в ушах холодный ветер, и я едва успела натянуть на глаза полетные очки, прежде чем неплотное облачко, сотканное из поднимавшегося в небо дыма разлетелось от удара моей тушки, сиганувшей вниз с высокой ветки древесного исполина – «Я вниз! Не отсвечивай тут и не мешай!».

Этот момент до сих пор захватывает меня, Твайли. Как ни старайся, как ни пытайся, но никогда земнопони не переборет в себе страх высоты. О да, ты можешь казаться беспечной, ты можешь изображать бесшабашную смелость или сосредоточенный профессионализм, но поверь – каждый раз, глядя вниз даже не с самой большой высоты, ты ощущаешь, как твоя задница сжимается до размеров жеребячьего копытца. И я ощутила это на собственной шкуре, неуклюже свалившись с ветки – и да, на секунду, я закрыла при этом глаза.

Все закрывают при этом глаза, что бы там ни говорили выпускники Академии Вандерболтов.

Удар об облако привел меня в чувство. На секунду выбил из тела сковывающий его страх, выгибавший, парализующий мышцы спины и плечей. Захлопав крыльями, я неуклюже, словно голубь, приземлилась недалеко от центра большой поляны, где поднявшаяся по тревоге пятерка легионеров уже стояла напротив тройки грифонов, которых возглавляла уже знакомая мне «фрау гауляйтер».

— «Обмен?» — поинтересовалась я, глядя на невозмутимую грифону. Позади слышался шум лагеря, уже приступившего к дневным своим делам, на который накладывался глухой топот копыт, лупящих по снежному насту. Что ж, даже несмотря на фактическое расформирование Легиона, пусть и не закрепленное на бумаге, выучка давала о себе знать и я почувствовала гордость хотя бы за то, что стоявшие возле меня пегасы первыми встретили грифонов на середине поляны, не дожидаясь опоздавших, проспавших все на свете гвардейских единорогов.

— «Обмен» — кивнула та, поглядев в сторону своего лагеря, откуда уже показалась вереница пленных. Связанные одной бесконечной веревкой, словно удавка, зигзагами струившейся по телам, и стягивавшая их шею и передние ноги, пони медленно брели в сторону огромной поляны, по грудь проваливаясь в снег, и по команде своих тюремщиков, становившихся более или менее компактными кучками, с надеждой посматривая на нас из-под лохматых, нечесаных грив – «Стоит поторопиться, и завершить все до полудня. Если получится, конечно же».

— «Получится» — упрямо кивнула я, глядя на напыжившегося капитана. Выпятив грудь и надув щеки, тот достал из отделанной кружевами седельной сумки какой-то пергамент, но быстро поперхнулся заготовленными словами, когда моя нога вырвала неразвернутый свиток у него из копыт. Поднеся к глазам бумагу, оказавшуюся распоряжениями генерала, основанными на приказах, пришедших из Кантерлота, я хмыкнула, и бросила измятый рулон обратно его обладателю – «Да, управимся. Судя по рапорту, переговоры привели к соглашению об обмене пленных в формате «Всех на всех» — я надеюсь, у вас те же распоряжения, баронесса?».

— «Несомненно» — даже и не думая притрагиваться к красиво украшенной каменной табличке, протянутой ей помощником, кивнула та, скрипнув темным доспехом. Массивные кольца латного воротника, защищавшего шею грифоны, царапали металл нагрудника, не позволяя ей сгибать голову больше, чем на половину копыта, но думаю, в бою эта груда металла могла быть куда как полезна, если бы ее обладательнице приходилось идти против копий земнопони… Или огромных боевых топоров-халбердов ее соотечественников.

— «Хотя у нас много земнопони – они могут и застрять в этом снегу».

— «А у нас – остриженных грифонов» — нервно огрызнулась я, заметив непонятные тени, выскользнувшие из-за огромных ветвей и понесшихся в сторону лагеря грифонов. Прищурившись, я разглядела пару массивных карет, в сопровождении многочисленного и крайне вооруженного эскорта пикирующих на двух- и трехэтажные юрты – «Тогда предлагаю организовать круговое движение – не снимая веревок и кандалов, отправляем пленных цепочкой, велев придерживаться правой стороны поляны. Ну, как круговое движение на дорогах и площадях».

— «Эта новинка стальных земнопони юго-востока до нас еще не добралась» — аристократически дернула уголком рта фрайфрау, весьма неуклюже, даже демонстративно намекая то ли на мое низкое происхождение, то ли на пожелавший сохранить видимость нейтралитета Сталлионград – «Но сделаем так, как вы предложили».

— «Пожалуй…» — поколебавшись, кивнула я, сделав знак рогатому опозданцу начинать выводить наших пленников, предварительно стреножив волнующихся птицекотов. Каким-то образом они прознали о происходящем, и теперь весь лагерь пони звенел и свистел, словно ополоумевший птичий базар. Кажется, кто-то даже пел песни – «Надеюсь, с ними обращались хорошо, или хотя бы терпимо?».

— «Генералитет посчитал вашу придумку забавной и неопасной. А после – даже выгодной» — покосившись на первых пони, добравшихся до края поляны, проговорила грифона. Опустив головы, они медленно брели, переставляя связанные передние ноги, но ни на одном из тех, кто шел в первой цепочке, я не замечала следов побоев или истязаний – «Старики до сих пор ссорятся, решая, кто же именно придумал эту идею – заставить противника кормить своих пленных. А в ответ на заданный вопрос я могу лишь поинтересоваться, как же именно обращались в плену с моими соотечественниками? Допрошенная в штабе юная дама описывала невиданное прежде попрание чести ваза, которых заставляли рубить дрова. Это правда?».

— «А пони в плену только и делали, что прохлаждались на сене, в комфортабельных камерах ваших замков?» — зло усмехнулась я, глядя баронессе в глаза. Где-то позади меня нарастал, волнуясь, громкий шум, с которым выведенные из юрт грифоны приветствовали скорое избавление из плена – «Я ведь даже не собиралась спрашивать, таскали ли они камень или дрова, а также пахали ли мерзлую землю, подготавливая ее к весеннему севу виноградников. Но после вашего вопроса я просто не могла бы оставить неосвещенным этот момент. Хотя если вы честно скажете, что кроме всего вышеперечисленного им не пришлось претерпеть чего-то большего, то я вполне закрою на это глаза. Плен – это не курорт, но приличия должны быть соблюдены. Верно?».

— «Приятно встретить умную пони» — светски усмехнулась та. Дернув лапой, фон Кейлхаке резким движением сняла с пояса свой кнут, и раскрутив его над головой, звонко щелкнула, подавая какой-то сигнал. Пригнувшиеся пони быстро распрямились, и понукаемые суетившимися вокруг них тюремщиками, быстро двинулись вперед, тараня грудью глубокий, по самую шею, нехоженный снег. Убрав кнут, баронесса вновь уставилась на меня, наполовину прикрыв глаза нижними веками, словно большая, хищная птица.

— «А ты не такая, как эти бедолаги, Мясник» — заинтересованно отметила она. Судя по ее голосу, такой прищур должен был выражать веселье или улыбку, хотя из своего опыта общения с Кабанидзе, я бы рассматривала его как злобное удовлетворение. Что ж, приятно, что хоть в чем-то я ошибалась насчет этих существ – «Ты жестче и злее. И мне кажется, что ты – это главная угроза тем толстогузым умникам, что выхватывают друг у друга из лап маршальские жезлы… Но я тоже считаю, что приличия должны быть соблюдены. Мы не койпу, которые жрут все подряд, а в голодный год – и собственных сородичей, включая приплод. И если бы не эта война, что терзает мой народ, то мы бы разговаривали совсем по-другому… Между прочим, у меня к тебе проситель. Выслушаешь?».

— «Почему бы и нет?» — удивилась я, покосившись на маячившего неподалеку грифона. Увидев приглашающий жест баронессы, он ринулся вниз, и опустившись на снег, вдруг бросился ко мне, обнимая передние ноги.

— «Эй! Что еще за ерунда? А ну отпусти!».

— «Не отпущу!».

— «Да отстань ты!» — сама того не ожидая, я в полной мере насладилась чувством неловкости и стыда, которое испытывают жертвы собачьих атак, имитирующих сношение с конечностью совершенно незнакомого им прохожего – «Эй, кто-нибудь, уберите от меня этого сумасшедшего!».

— «Владычица! Заступница!» — заворковал тем временем птицелев, умильно глядя на меня, словно Кабанидзе, выпрашивающий очередного жирного таракана, которыми, по мере необходимости, снабжала меня будущая супруга Ника Маккриди – «Не откажи в просьбе! Век за тебя Хрурта молить буду!».

— «Да чего ж тебе надобно-то, а?» — удивленно осведомилась я, глядя на склоненную голову грифона, уткнувшегося лбом в мои передние ноги, на которых красовались механические поножи, честно спертые мной из пирамиды зебр. Сама того не замечая, я перешла на старокантерлотский, непроизвольно копируя интонации Луны, мастерски владевшей этим древним, красивым, певучим наречием – «Ежели получится сполнить – все сполню. Ну, а ежели мне не по нраву твоя просьба придется – быть тебе битому, коли не улетишь».

— «Не гневайся, заступница – сестра моя, родная, наверняка у вас? Быть может, отпустишь ты ее? Выкуп дам – все, что есть!» — речь этого птицекота была настолько правильной, что в моей голове мгновенно проснулись все самые худшие подозрения… Но нет – тот был почти гол, а под куцей, поношенной курточкой сложно было бы спрятать что-то большее, чем носовой платок. Однако недобрые мысли быстро ушли при упоминании об обещанном вознаграждении.

«И когда это я стала такой жадной, словно дракон?».

«Когда поняла, что детям нужны новые подгузники, наверное».

— «Выкуп?» — вздохнув, я припомнила кучу золота, спрятанную в нашем фургоне, и только поморщилась, представив, как выглядела бы на ней маленькая стопка серебряных монет, дрожавшая на лапе грифона – «Не кручинься – отдадут тебе твою сестру. К закату встретишься с ней, обещаю. И забери свои монеты, понятно? Лучше сделай так, чтобы она и посмотреть боялась в сторону наших границ. И тогда не придется больше никого выкупать, ясно?».

— «Заступница! Владычица! Все сделаю, как сказала!» — воспламенился грифон. Оставив в покое мои ноги, он полез обниматься, неожиданно скрипнув когтями по моей броне. Не успев дернуться, я ощутила его цепкие лапы, сомкнувшиеся у меня на загривке, а затем – что-то плотное, оказавшееся между шнуровкой кольчуги. Курлыча от радости, тот уставился на меня, глаза в глаза, и именно они сказали мне больше, чем любое прошептанное на ухо слово, несколько раз «просемафорив» в сторону зачесавшегося загривка – «Дай обниму тебя, благодетельница!».

— «Да-да… Ээээ… Не стоит благодарности» — пробормотала я, ощущая плотный предмет, засунутый между пластин лорики, прикрывавшей мою спину. Бормоча что-то и кланяясь, грифон наконец отступил за спину ехидно ухмылявшейся баронессы, и радостно помчался назад, оставив меня извиваться от необходимости ждать, и невозможности прочитать сразу же то письмо, которое он засунул в меня, будто заначку.

По крайней мере, я надеялась, что это было какое-нибудь послание, а не банальная взятка.

— «Кому война – а кому и кормилица» — хмыкнула фон Кейлхаке, по-видимому, расценив эти проявления чувств точно так же, как я – «Кто-то страдает, а кто-то и наживается на этом».

— «Тогда будем надеяться, что она скоро закончится» — не подумав, буркнула я.

— «И сколько же она продлится?» — немедленно уцепилась за мои слова баронесса – «К чему приведет это вероломное нападение Эквестрии на Грифоньи Королевства, и без того трясущиеся в лихорадке междоусобиц?».

— «Забавно. А ведь у нас считают, что это Грифус сорвал переговоры» — сердито нахмурилась я, но тут же постаралась исправиться и нацепить на морду вежливую улыбку, следя за непонятным возбуждением в грифоньем лагере. Какая-то большая карета, влекомая четверкой грифонов, медленно пробиралась сквозь бредущих по снегу пленников, расталкивая не успевающих убраться с ее пути – «Я, можно сказать, была в центре того скандала, что учинил в Кантерлоте этот подонок ле Крайм, и поверьте, фрайфрау, в Грифусе за что-то подобное ему бы давно сделали обрезание – по самую шею. Но даже получив оплеуху в ответ на свои действия, он отказался от дуэли, продолжая требовать и сыпать угрозы. Не самое умное поведение для посла, не находите? Остальное разворачивалось за закрытыми дверями кабинета принцессы, но если он продолжил вести себя так, как делал это на приеме, чему удивлялись даже гости из Талоса и Асгарда, то я не удивлюсь, что все пошло кувырком».

— «По словам посла, все было иначе».

— «Значит, это всего лишь его слово против моего» — пожала плечами я, глядя на приближавшуюся к нам упряжку. Решив поважничать, и проехать по обманчиво ровной поверхности заснеженной поляны, пассажир кареты тотчас же очутился по самые ноздри в снегу, радостно посыпавшемся через открытые окошки внутрь экипажа – «Война продлится до Дня Победы, это я вам точно говорю. И кстати, вы кого-то ожидаете?».

— «Что ж, будем надеяться, что он наступит очень скоро» — я не поняла, оценила ли мою иронию грифона, вряд ли слышавшая хотя бы один анекдот про сурового штандартенфюрера с мрачным и чувственным взглядом, и несколько расстроилась – «И нет, я не жду никого – мне не нужны посредники в том деле, в котором я хороша и без чужих подсказок. Но я узнаю этот герб… Могу я надеяться, что ты не станешь демонстрировать свою ненависть к нашему народу при таком важном магнате, каким является маркиз фон Рабенсбах, и заставлять меня пожалеть о том, что я согласилась пойти навстречу вашему виду?».

— «У меня нет ненависти к грифонам, баронесса» — прикрыв глаза, мрачно ответила я, глядя на карету, продиравшуюся сквозь снежную целину. Раскачиваясь, она приближалась, и теперь даже я, не выворачивая внутренности наизнанку, могла разглядеть намалеванный на ее дверце герб – силуэт птицы над синей полоской ручья или реки – «Уже нет. Еще пару недель назад она, возможно, и была, но сейчас, после того случая, когда мне пришлось влететь в толпу пленников, разозленных несправедливыми, по их мнению, нагрузками, у меня уже не осталось никакой злости на весь ваш род. А вот отдельных его представителей я бы с удовольствием провернула на своем мече – этого я не собираюсь скрывать. Ну, или пожала бы шею – изо всех сил, от души».

— «Значит, мы будем вести себя благоразумно» — заключила фрайфрау, покосившись на мои помочи. Очистив от грязи и крови механизмы стальных протезов, я ничего не поняла в путанице шестеренок и тяг, и судя по всему, явно не угадала со смазкой, отчего при каждом движении закованными в железо ног на моем загривке что-то негромко щелкало и стучало. Однако теперь они двигались гораздо быстрее и точнее.

— «Добро пожаловать в лагерь для пленных, маркиз» — карета остановилась, и из нее, отдуваясь не хуже собственных возниц, выбрался толстый и важный грифон, обводивший налитыми кровью глазами вереницы пленных с обеих сторон, медленно двигавшихся по поляне – «Чем обязаны такой честью?».

— «Оцтафьте свои комплементы, баронецца!» — отдышавшись, тот принял надменный и очень важный вид, глядя то на меня, то на стоявшую перед ним грифону, по сравнению с которой он казался настоящей горой, или растрепанной перьевой подушкой. Сходство только усиливалось благодаря бесформенным одеяниям, похожим на камзол и рубашку, но снабженным таким количеством кружева, что если бы не клюв и прищуренные, злые глаза, их обладателя вполне можно было спутать с какой-нибудь грудой дорогого тряпья в беспорядке вывалившегося из корзины. Его эквестрийский был не столь безукоризненным, как у его собеседницы – «Приберегите их для цвоего фрайхера. И прекращайте уже это поцорное дейцтво!».

— «Простите, я не понимаю вас, маркиз…».

— «Я едфа уцпел к фам, фрайфрау» — напыжившись, маркиз вынул из кареты валявшуюся там трость с резным набалдашником, и сложив на ней передние лапы, важно уселся на подножку своего экипажа – «Наш фцемилоцтифейший прафитель, преклониф цфой цлух к голосам цвоих преданных цофетников, милостифо пофелел мне фоцглафить обмен пленными. Поэтому я его отменяю, пока мы не фыработаем нофые уцловия. Цагоняйте это цтадо обратно туда, где ему цамое мецто!».

Признаюсь, этого не ожидал никто – даже грифоны.

— «Милорд! Это невозможно!» — удивленно всклекотнула фон Кейлхаке. Грифоны за ее спиной удивленно переглянулись, но не став перечить важному господину, полетели в сторону своего лагеря, и вскоре, цепочки пленных остановились – «Маршалы даровали эту честь лично мне, и я не верю, что король мог так скоро переменить свое решение!».

— «Король дарофал мне прафо командофать передачей пленных! И я цчитаю, что уцловия не фыгодны для Грифуса! Цделка отменяетца!».

— «Так чего же вы хотите?» — я растерялась. Да, я стояла, и просто хлопала глазами, глядя, как заволновавшихся пони принялись сгонять обратно в грифоний лагерь – как скот. Как стреноженных лошадей, которых опытные ковбои волокут прямиком на бойню[15]. Просто стояла – и не знала, что делать, ведь договор об обмене был заключен не кем-нибудь, не мной и баронессой, а правителями двух враждующих стран! И тут такой поворот… Гордо поведя породистой, клювастой головой, грифон уставился на меня, словно на жирного и вкусного червяка, заставив непроизвольно сделать шаг назад – столько достоинства и гордости было в этом взгляде – «Маркиз, да? Почему вы решили вмешаться в обмен? Ведь о нем договорились ваш король и наша принцесса!».

— «Потому что я знаю, как лучше!» — снизошел до ответа толстяк, медленно, неторопливо поигрывая когтистыми пальцами лап, лежавших на набалдашнике трости – «Я знаю, как будет лучше для Грифуса…».

— «И для вас самих» — презрительно буркнула фрайфрау, злобно комкая в лапах свой кнут – «Мой супруг не спустил бы вам этого, милорд!».

— «Но его нет. А вац, баронецца, обошел я. И преберегите фашу желчь для фрагоф королефцтфа».

«И ты допустишь, чтобы нами помыкала эта жирная курица?!» — голос в моей голове перебил суматошно скакавшие мысли. Что-то тяжелое и недоброе всколыхнулось в душе – «Разве ты не слышишь зова предков в твоих жилах?! Разве ты не ощущаешь, как говорит в тебе кровь?!»

«Заткнись! Просто… Просто заткнись! Я решу это – мирно! Как учили меня принцессы!».

— «И зачем же вам это понадобилось?» — стараясь не щелкать зубами от охватившего меня озноба, прошипела я, глядя на гордого владетеля, вся осанка, вся поза которого выдавала лишь гордое возмущение всем, что творилось на его глазах. Услышав мой хрип, грифоны вылезли из упряжки, и встали возле кареты, прикрывая своими боками патрона – «Зачем срывать то, о чем договорились наши правители? Баронесса! У нас есть приказ наших повелителей – так почему мы должны слушать какого-то там маркиза? Неужели вы послушаетесь этого самозванца?!».

— «О, она поцлушает» — затряс толстой шеей птицелев, бросив грозный взгляд на баронессу Кейлхаке, которая отвела глаза, не желая встречаться со мной взглядом – «И цделает так, как я прикажу. Это у фац не принято повиноваццо цтаршим, но дайте только црок… Что же до пленных – то их погонят обратно. Конечно, не фце смогут перенецти этот путь, но такофо мое решение».

— «Маркиз!».

— «Конечно, я бы мог передумать…» — проигнорировав мой отчаянный вопль, больше похожий на хрип, грифон задумчиво и важно поглядел на небо, едва видимое сквозь покрытые снеговыми шапками ветви гигантских деревьев — «Я изфецтен на фсю цтрану тем, что уцмирил нимало цвоих врагов – уцмирю и Мяцника Дарккроушаттена. Нет-нет, не нужно так фцкидываццо – я не цобираюць тебя пленять. Зачем? Но я огражу цвой народ от тфоего прицутцтвия, феть ты дашь мне цлофо, что отпрафишься к цебе домой, и не выцунешь и ноца за пределы той помойки, ф которой ты жифешь! Иначе…».

«Вот так. Ловко он тебя» — важно склонив голову на бок, грифон с интересом наблюдал за гримасами на моей морде. Не выдержав испытующего взгляда окружающих, я опустила голову в снег, ощущая, как горячая волна прокатилась от сердца, разливаясь по телу, заставляя его дрожать и трястись, словно в лихорадке – «А ты думала, на тебя не найдется ошейник? На тебя, как и на этих бедолаг?».

Цепи.

Ошейник.

Рабы.

— «Это будет очень тяжелое путешевцтвие» — видя, что пауза затягивается, повысил голос грифон. Где-то неподалеку защелкали бичи, и плотная масса пони, собравшаяся у краев поляны, медленно покачнулась, отшатнувшись назад. Где-то позади усиливался шум – это недовольно орали, свистели и визжали грифоны, сообразившие, что долгожданная свобода выскальзывает из их лап – «Но раз ты не хочешь цклониццо – им придется его софершить. И жаль, что не фсем удацтццо добратцо до крепоцти живым…».

«Чего же ты стоишь?!».

— «Я… Прошу вас…» — сглотнув, я сделала шаг вперед. Порывы ледяного ветра хлестали по моему трясущемуся телу, но кажется, их совершенно не замечали стоявшие вокруг меня существа — «Не вмешивайтесь… Дайте им мира… И я сама отправлюсь с вами – вместо них!».

— «Так значит, ты откацыфаешцо?».

— «Я отдаю себя – вместо них!» — в отчаянии заорала я.

— «Ну неееет!» — не замечая творившегося со мной, грифон важно поднялся, и скорбно, демонстративно покачал головой. Раскинув в стороны лапы, он повернулся на все три стороны, словно обращаясь к зрителям, собравшимся насладиться лично им написанной пьесой об усмирении страшного Мясника – «Тфои принцеццы ни за что не поферят, что ты цделала это доброфольно, да и эта фаша Ночная Цтража доцтавит нам немало хлопот, прежде чем мы доберемся до мецта… Я фсе предуцмотрел, мяцник, поэтому не пытайця меня обмануть. Ты дашь мне цфое цлофо, и поклянешься цвоими принцеццами ф том, что не покинешь цвой фонючий городок целый год, и тогда – только тогда я оцфобожу этих пони! Ну, а ецли нет…».

— «Маркиз, а как же наши соотечественники?» — все больше и больше хмурившаяся баронесса вдруг тоже решила воззвать к голосу разума важного магната – «Среди них немало представителей знаменитых риттерских родов! Их вы тоже откажетесь обменивать? Вы не подумали как на это посмотрит ваза? Какие несчастья свалятся на нашу родину, если они выйдут из подчинения, объявив очередной бунт нашему королю? Вы что же, хотите увидеть очередной рокош[16]?! Славный подарок будет нашему сюзерену, клянусь пресвятыми перьями Хрурта!».

— «Они цдалиць в плен и терпели» — пожав плечами, укрытыми под дорогой и плотной накидкой, толстяк отвернулся, и поправив на груди кружева, двинулся в сторону кареты – «Потерпят еще. Фыполняйте приказ, баронесса. Ецли уж Мяцнику не фажно, фыжифут ее цоотечецтфенники, или нет, то мне и подафно. Трогай!».

«Ну, вот и все».

«Да, это все» — подумала я. Дрожащее тело застыло, а внутри разлилась какая-то странная, пугающая тишина – мрачная. Недобрая. Темная. Откровенно пахнувшая кровью. Ноги сами сделали шаг вперед, приближая ко мне карету. В поле зрения вплыла большая грифонья голова – но почему она кажется мне маленькой, словно какой-нибудь маг, забавляясь, уменьшил в размерах весь мир? Каких-нибудь пару минут назад смотревший на меня сверху вниз, теперь грифон испуганно и злобно таращился мне в глаза откуда-то снизу, сплющившись, как и весь окружающий мир.

— «Ты думаешь, что ухватил за хвост удачу, несчастный?!» — проревел незнакомый мне голос, заставлявший вибрировать все мое тело. Его звуки хлестали по моим нервам, подобно кипятку, вторя скрипу победитовых когтей на стальных ногах, с хлесткими щелчками превратившихся в настоящие лапы, сминавшие, словно бумагу, черненый нагрудник, прятавшийся под пышными кружевами – «А ПОЧЕМУ ТЫ ВООБЩЕ РЕШИЛ, ЧТО УЙДЕШЬ ОТСЮДА ЖИВЫМ, ТВАРЬ?!».

---

Конечно же, все произошедшее не могло остаться без внимания Грифуса и Кантерлота. Война, до того приутихшая, вновь вспыхнула в полную силу. Взбешенный неудачей, король фон Квард Первый расторгнул все достигнутые ранее договоренности и вновь осадил уже порядком потрепанные Фрогги Пасс и находящийся недалеко от Пизы Тамблерон, стараниями грифонов едва ли не превращенный в руины. На этот раз она коснулась всех – в городах и поселках появились многочисленные жеребцы и кобылки, с гордостью носящие на себе старинные знаки отличия юных скаутов – зеленую фуражку и широкую ленту, украшенную символическими значками за победу в каких-то соревнованиях. С собой они таскали копилки, собирая пожертвования на нужды вернувшихся с фронта – как и всегда, война требовала от народа всего три вещи – денег, денег и еще раз денег, поэтому цены на все, что не выращивалось в Эквестрии, подскочили практически до небес.

Узнавала я это все, как ни странно, от мужа.

— «Ты что-нибудь помнишь из того, что там произошло?».

— «Ну… Помню, конечно. Местами» — промямлила я. Признаваться в том, что я сама не поняла, что же именно произошло в том лагере для обмена военнопленными, я посчитала излишним – у моего благоверного и без того был видок, словно тот был недалек от мысли скрутить меня, и в тщательно упакованном виде предоставить мою тушку для опытов своим повелительницам – «Ну, ты же знаешь, как это бывает во время боя – все вокруг мелькает, все вокруг мелькают, все гремит и грохает…».

— «Родственникам это расскажешь» — буркнул жеребец, пристально глядя на меня своими светящимися глазами – «Или принцессам. Они существа мягкие и доверчивые – могут и поверить. Из-за чего вся эта свалка началась? Только из-за этого жирного кретина, решившего подсуетиться, и в нужный момент сделать себе славу, вклинившись в уже обговоренный процесс?».

— «Нет. Из-за крика» — опустив голову, я шмыгнула носом, но тут же втянула в себя его содержимое, решив не капать на летящих подо мной сослуживцев. После всего произошедшего оставаться в этом месте мы посчитали верхом безрассудства, и вот уже несколько часов переносили всех пони в располагавшийся неподалеку маленький бург, имя которого я забыла уже через полчаса активной работы крыльями.

«Неподалеку» — это по пегасьим меркам, Твайлайт.

— «Из-за какого еще крика?».

— «Когда этот выскочка маркиз приказал гнать пони обратно, они заволновались. Никому не хотелось возвращаться в плен» — призналась я, благодаря всех богинь и бесконечное небо за то, что мои глаза вновь скрывались за стеклами гогглов – «И одна кобыла закричала. Не знаю, чем ее обидели грифоны, хотя и подозреваю, но этот крик… Понимаешь, она кричала и кричала, когда ее уволакивали прочь, и я…».

Алое.

Алое.

Алое.

Мышиные крылья трепещут в ночи.

Грифонья туша отлетает в сторону – смятая, раздавленная, исходящая кровью из рваных ран. Его эскорт бросается ко мне, выхватывая длинные мечи и сабли – но поздно. Уже слишком поздно. Глупцы! Ночь – наше время! И месят воздух тысячи крыл – под болезненным, алым светом налившегося кровью светила.

Кровь за кровь!

Убей – или будешь убит!

Картинки сменяются перед моими глазами. Вот падает какой-то гвардеец, хрипя и хватаясь за меч, торчащий из-под ребра – не спасли его древние, проверенные временем доспехи, похожие на листья цветка.

Алое брызгает на снег.

Вот отлетает грифон – не помогли ему новые, проверенные в междоусобицах латы. Тяжелые, неповоротливые, сейчас они похожи на смятый картон, испещренный рваными дырами – из которых хлещет алая кровь.

Мир окрашивается в багрянец.

— «НИКОГО НЕ ЩАДИТЬ!» — дикий, дикий рев терзает мое горло. Откуда он? Кто это кричит? Чей это голос, грассируя и лязгая клыками, трубит над взрытым, окровавленным полем древний, забытый в веках призыв – «DEATH TO ALL THOSE WHO OPPOSE THE CAUSE!».

Что значат эти мрачные слова, смысл которых я не смогла бы объяснить и сама?

Порхают в ночи едва заметные тени – срываясь с неба, они падают на трепещущий свет, словно стараясь сжать его, загасить ударами перепончатых крыльев. Дикий вопль, от которого ноют зубы – и факелы рассыпаются, когда их обладатели начинают разбегаться, ломая монолитный до того строй.

Алое. Почему вокруг все алое?

Из лагеря начинают бить магией – точно, прицельно, поджигая попавших под удар разноцветных лучей грифонов. Синие, бардовые, желтые, они окутывают цели облаком разноцветных, похожих на праздничные, искр – только вот почему от них так отчетливо веет паленой плотью и смертью?

Я неторопливо кружусь над поляной, вглядываясь в лежащие тела. Облаченных в золото и серебро меньше, чем черных, и это наполняет меня странным удовлетворением. Я осматриваю перепаханный, изгаженный снег словно поле, взглядом рачительного хозяина, что любуется сжатыми скирдами хлеба. Золота и серебра почти не видно – и это хорошо.

«Теперь ты видишь. Теперь – ты знаешь».

«Да, знаю» — соглашаюсь я сама с собой. Уцелевшие грифоны отступают обратно в лагерь, уже не заботясь о сотнях пленных, мечущихся среди перевернутых юрт. Отряд, собравшийся в его центре, почти не принимал участия в битве – возглавляемый баронессой, он тотчас же отступил под защиту составленных вместе повозок, и почти не пострадал в этом круговороте кроваво-алого цвета. Что ж, отдадим должное и врагу.

«Пощадим?».

«Оставим в живых».

«И они расскажут о произошедшем, прибавив, как это водится, чтобы оправдать свою трусость и безынициативность» — прошептали черные губы – «Весть разнесется, как встарь. О, мне нравится ход наших мыслей! А тебе? Тебе – понравилось?».

«Да… Наверное» — я не спорю. Что толку спорить с собой?

«Молодец. Наконец-то ты это признала» — улыбается голос – «Ведь мы же не сумасшедшие, верно? Ну, а теперь – чего бы тебе хотелось больше всего?».

«Ты даже не поверишь!».

— «И как все закончилось?».

— «Странно. Как, впрочем, все и началось» — после всего произошедшего во мне поселилось какое-то странное спокойствие, которое я ощущала всего лишь однажды… И навсегда прокляла тот день, прошедший под светом кровавой луны — «Кто-то сбил с меня гогглы. Они потрескались и запачкались кровью. И кто-то их сбил у меня с головы».

— «И все?».

— «Этого оказалось достаточно» — я еще помнила ослепительный свет, резанувший меня по глазам. Пробившись сквозь нагромождение веток гигантских секвой, обычный солнечный лучик, ударивший меня так, будто в грудь мне влетел по меньшей мере танк или поезд. Вскрикнув, я закрыла окованными сталью копытами глаза, и кувыркаясь, полетела на снег, и именно там меня и нашли – бившуюся в каком-то припадке, кричавшую, грозившую, и просившую у кого-то прощения.

На алом, алом, алом снегу.

---

— «Тебе нужно в госпиталь, Скраппи» — выслушав мой выхолощенный, куцый рассказ, наконец буркнул Графит – «Я сейчас же отправлюсь к принцессам».

— «Нужно» — не стала спорить с ним я, за что удостоилась удивленного взгляда – «Но позже. Не прямо сейчас».

Взгляд из удивленного стал привычно-ироничным. Ну вот, наверняка сейчас снова объявит, что уже успел меня изучить вдоль и поперек, и другого от меня не ожидалось.

— «Знаешь, милая, за все это время, что я тебя знаю, я успел всесторонне тебя изучить…».

«Ну смотрите-ка, какие мы слова знаем! Сказал бы честно – «снаружи и изнутри». Но нет, нужно поумничать! Показать свое жеребцовое превосходство!».

— «… и поэтому твое «позже», как я понимаю, вновь означает «никогда». Ну, или «Когда меня опять придется класть в госпитать, а мои родные будут изводиться от беспокойства за мою жизнь». Я ничего не упустил?».

— «На этот раз я серьезна, как никогда» — проглотив уже вертевшиеся на языке ругательства, я заставила себя сделать беззаботную мордочку, старательно скрывая охватившее меня раздражение. Что-то изменилось во мне с того самого дня, и мне предстояли долгие часы самоконтроля, которые позволили бы мне не навести окружающих на разные ненужные подозрения. Например о том, что рядом с ними находится буйнопомешаная.

— «Ну, а раз ты серьезна…».

— «А разве это повод идти на поводу у того грифона?» — я покосилась на Графита через стекла новых очков. Уж не знаю, где их раздобыл положенный нашему отряду санинструктор, но я надолго запомнила ее дрожащее копыто, которым она протягивала мне эту, казалось бы, совершенно простецкую вещь.

— «Поясни».

— «Он тоже хотел, чтобы я осталась где-нибудь в Понивилле, примерно на год».

— «Вычеркнув тебя из игры…» — прищурившись, муж довольно долго летел молча. Я лишь посматривала на него, не рискуя перебивать поток мыслей, струившийся у него в голове. Признаюсь, я до сих пор не всегда могу понять, как думают пони.

— «Ладно, подумаем. А лучше – посоветуемся с Госпожой» — наконец, принял решение Графит. Я незаметно выдохнула, стараясь не показать, как опасалась посоветоваться с Луной лично, будучи доставленной к ней в подарочном конверте, и с бантиком на боку – «Но ты не радуйся, дорогая. Тебе придется мне пообещать, что пока ты посидишь тихо, в этой вонючей дыре, которую местные, по недоразумению, называют своим городком, и вернешься только с последней партией пленных. И уж точно не будешь показываться на глаза генералу. Обещаешь?».

— «Сделаю все от меня зависящее, мой господин!» — шутливо воскликнула я, аккуратным нырком подбираясь под пузо фестралу. Увы, аккуратно не получилось, и кажется, я успела заехать кому-то по носу большим, гипертрофированным крылом, да к тому же, едва не столкнулась с Графитом. Покачав головой, тот коротко потрепал меня по лохматой макушке, и быстрым гребком набрал высоту, отвалившись куда-то в сторону. Проводив глазами его удалявшуюся тушу, я вновь вернулась в строй, и сильнее замолотила крыльями, стараясь не отставать от двигавшихся чуть ниже повозок – это была наша последняя партия, и я всерьез раздумывала над тем, чтобы вернуться, и утащить из лагеря все, что было не приколочено, или хотя бы прибито меньше, чем на пару гвоздей. Увы, по зрелому размышлению, от этой идее пришлось отказаться – мы не могли рисковать и без того немногочисленными небесными возками, и дарить их какому-нибудь чересчур умному грифону, догадавшемуся бы оставить там довольно большую засаду.

Я не была настолько наивной, чтобы полагать, что король так просто проглотит нанесенную ему обиду.

— «А почему ты отпустила тех унгонов?» — спустя какое-то время, поинтересовалась у меня Нефела, подобравшаяся ко мне под бочок. После всего произошедшего меня сторонились как гвардейцы, так и легионеры, и только неугомонная северянка, казалось, нисколько не пугалась того, что произошло на той заснеженной поляне – «Я думала, ты их всех перебьешь. Как ты набросилась на тех, с топорами!».

— «Потому что они не были моими врагами».

— «Правда?» — покосилась на меня темно-зеленым глазом пегаска – «А чем они отличаются от тех, других?».

— «А чем отличаются друг от друга жители Олд Стампа, и какого-нибудь Угла?» — задала я встречный вопрос. Да, придя в себя, я остановила разгоряченных схваткой пегасов, и предложила ощетинившимся копьями, мечами и алебардами грифонам забрать всех своих соотечественников, испуганно скакавших по полю, и даже безуспешно пытавшихся улететь – причем на прежних условиях, и естественно, мало кто протестовал против такого поворота дел. Останки маркиза так же были переданы сурово взиравшей на меня баронессе – она, как и остальные, кто присутствовал рядом со мной на тот момент, когда я сорвалась, отчего-то отказывались рассказывать мне, что же именно, по их мнению, произошло, выдумывая самые нелепые и безумные оправдания, среди которых лидировало «А что я? Я в этот момент отвернулся, и случайно моргнул! Честно-честно!» Рэйна. Так ничего и не добившись, я решила отложить допрос с пристрастием на более позднее время, дав моим потенциальным клиентам дозреть, и занялась организацией отступления, послав разведчиков в ближайшее поселение, мимо которого мы ежедневно пролетали всю предыдущую неделю. Организовала поиск и помощь раненным. Велела доставить как их, так и тела погибших в тот бург, из которого, вскоре, вернулась разведка – в общем, делала все, чтобы занять себя как можно плотнее, и не позволять разным мыслям роиться у меня в голове.

— «Как это «чем»? Они же из разных городов!» — вернул меня к реальности голос Нефелы. Возбужденно молотя крыльями, она не на шутку возмутилась моей недогадливостью – «Одни родились в бурге, другие – в повете…».

— «И каждый носит вонючую робу с капюшоном, живет в землянке, и кормит по меньшей мере табун голодных, кровососущих тварей, живущих на его шкуре» — закончила я мысль каурой – «Согласись, непосвященному разница совсем незаметна. Но прежде чем ты начнешь на меня орать, давай вернемся к нашему разговору – почему ты все еще шмыгаешь вокруг меня? Для чего?».

— «А для чего ты вообще набросилась на этих грифонов?» — с чисто кобыльей непосредственностью, ответила вопросом на вопрос мохноногая пегаска – «Тот, большой — он как-то тебя оскорбил? Или угрожал тебе? Я не успела к началу разговора из-за того придурка в золотых доспехах, но слышала, как вы начали друг на друга кричать, а потом…».

— «И что потом?».

— «Потом была драка, да какая!» — зажмурилась от удовольствия Нефела, но тут же покосилась на меня, и сварливо добавила – «Но я видала и получше, ясно? Равикс их бы всех уделал, одним взмахом меча!».

— «И что, это была… просто драка?».

— «Ну, когда я прилетела, ты носилась над полем, и рвала на части тех, кто к тебе приближался» — наморщив лоб, честно ответила кобыла – «Поэтому я решила тебе не мешать, и начала сгонять в кучу разбегавшихся пони. Они хоть и придурки южные, но не угноны, и в лесу пропадут, замерзнут, или окажутся в пасти киллика или нагльфара. Ну, а потом, когда ты упала, я бросилась к тебе. Вот и все. А зачем было кушать окровавленный снег? Это такой обычай твоего бурга?».

— «Тогда скажу тебе так же честно – они не хотели отпускать этих пони. Не сдержали своего слова. То есть, те, кого я отпустила – они собирались сдержать, а вот прилетевший грифон – он хотел заставить баронессу, с которой я говорила, нарушить данное обещание. Причем данное не ей самой, а принцессами и королем, которые пообещали друг другу обменять пленных. Ну, как-то так».

— «Я ничего не поняла в ваших делах!» — обалдело потрясла головой Нефела, по-видимому, не заметив, что я откровенно проигнорировала ее последний вопрос – «И ты покарала их за нарушение слова? Тогда понятно. Это правильно – слово нужно держать».

— «Нет. Я… Я покарала их за то, что… Ладно, это не важно».

— «Нет, ты скажи!».

— «Неважно! Меня уже обфыркали за это все, кому не лень».

— «Я никому не скажу» — затрясла лохматой головой каурая. Ее грива, которую та даже не зачесывала, красиво струилась на ветру, блестя под светом алого, заходящего солнца – «Обещаю. Даже клянусь».

«Алого, как кровь, солнца».

— «Они хотели увести пленных. Понимаешь?» — тихо спросила я. Ветер утих, и на горизонте показались дымы – это бург, растревоженный появлением почти тысячи пони, лихорадочно топил свои землянки, согревая нежданных гостей – «Они страдали в плену, я это видела. А когда одна из них закричала, я… Я не могу видеть, как страдают пони, понятно? Просто не могу. И наверное, не смогу видеть, как страдают другие народы. Вот и все – можешь ржать, суровая северная пони».

— «Я? Даже не собираюсь!» — как-то по-доброму усмехнувшись, Нефела крутанулась в воздухе, и оказалась над моей головой, между мерно взмахивающими крыльями – «Значит, этот большой и суровый жеребец был прав – что-то подобное он и предсказывал, когда я спросила его, почему это я должна хотеть оставаться с вами».

— «И что же?» — подняв глаза, я тотчас же целомудренно их опустила, спасаясь от открывшегося мне вида – «И почему вы вообще говорили обо мне?».

— «Он сказал, что тебе нужна помощь» — не стала скрывать пегаска. Раскинув крылья, она вместе со мной планировала в сторону бурга, из которого уже поднимались встречающие, успокаивающе кувыркавшиеся в вечернем небе – «А еще сказал, что ты не сможешь оставаться безучастной, когда где-то страдают пони, даже если они и не принадлежат к твоему народу. И теперь, когда я убедилась в том, что он был прав».

— «И что же ты теперь будешь делать?».

— «Ну… Пока не знаю. Но у меня есть пара интересных идей по поводу того, с чего можно начать».

---

«Тварь! Мразь! Скотина!».

«Правильно. Но он хуже – он предатель. Он клялся тебе в верности, но стоило звездам скрыться за тучами, как он тотчас же предал тебя — и остальных. Мы должны его наказать!».

Вернувшись, как и обещала, с последний порцией пленных, я отправилась в поход по лагерю, стараниями умоливших-таки меня пленных начавших приобретать довольно внушительный вид. Игнорируя косые и откровенно недружелюбные взгляды, я целенаправленно искала нужного мне пони, и наконец, напала на его след — единорога я нашла возле донжона, где он мило беседовал о чем-то с уже известным на весь лагерь трио своих соотечественниц, доверительно склонивших к нему рогатые морды. Увидев эту картину, я тотчас же взбеленилась, и мое желание выпороть вишневого гада словестно и наедине тотчас же испарилось, переродившись в неудержимое желание отмутузить его уже в присутствии всех, кто решит полюбоваться таким зрелищем. Громыхая уже порядком стесавшимися подковами, я направилась прямо к ним.

— «Легат…».

— «Легат, мэм!» — в отличие от единорога, трое белых кобылок отсалютовали мне гораздо бодрее, громыхнув копытами по нагрудным щиткам. Странно, но всем новичкам, любого возраста и вида, очень нравился этот грохот, и только по одному ему можно было судить, насколько давно пони пришел в Легион.

— «Приветствую» — я негромко стукнула копытом по своей лорике, из-под насупленных бровей обозрев стоявших передо мной единорогов – «Почему ничем полезным не заняты, да еще и с посторонними разговоры ведете? Делать nehrena? Так я найду вам работу!».

— «Их остановил я» — спокойно парировал Фрут Желли, со значением глядя на белых засранок. Похоже, своим уходом этот многомудрый жеребец решил доставить мне побольше хлопот, и заодно внести в свои активы еще и несколько ценных приобретений в виде сотрудников и кое-какой информации… Едва не сорвавшись с тормозов, я с большим усилием сдержала себя и не начала потасовку, исход которой был отнюдь не предрешен. Фрут не был гражданским рогатым хлюпиком, мастером словесных баталий и посредственного телекинеза, и за свою почти полувековую жизнь наверняка научился чему-нибудь посущественнее, не говоря уже о кондициях, стандартных для рядового легионера.

— «Идите, дамы».

— «Стоять на месте!» — рявкнула я, заставив всех троих приклеиться к брусчатке – «Отпускать или звать тут кого-то могут только командиры подразделений – деканы, кентурионы, или высшие офицеры и приравненные к ним морды! Не знаем устава, рогатые?!».

— «Мэм, но это же…».

— «Это – освобожденный от занимаемой должности единорог!» — зарычала я на белых трусих, заставив их присесть на задние ноги – «Тебе ли этого не знать, Берил? Я видела твою гнусную морду, когда генерал оглашал изменения, которые произошли в нашем войске вообще, и Легионе – в частности, поэтому не заставляй меня засирать свою голову, придумывая тебе очередное наказание! Или пяти плетей будет довольно?!».

— «Никак нет, мэм!» — прозвучало это довольно жалко.

— «Еще бы! А это тебе, для размышления о будущем, Фрут!» — обратив внимание на неодобрительно скривившегося единорога, я сунула ему под нос копию нового, написанного уже по-эквестрийски письма, и список с первой записки, испещренной грифоньими черточками и надрезами – «Посмотри, и расскажи, как такое могло вообще случиться?!».

— «Вы отстранили меня от службы в Легионе, мэм» — холодно ответил тот, не думая и прикасаться к бумагам – «Я поясняю это на случай, если вы забыли… Легат».

— «И тебе несказанно повезло, рожа! Потому что если бы это всплыло до того, как ты решил нас бросить…» — многообещающе рыкнула я, прерывая фразу на самом интересном месте. На этот раз бумаги окутались тихонько гудевшим полем телекинеза, и развернулись перед мордой единорога, с которой медленно, но верно сползало недовольное выражение – «В этом случае, тебя ждало бы не увольнение – о нет! Это был бы трибунал, Желли! Трибунал, и не наш, а общеэквестрийский!».

Стоявшие позади меня единорожки, как по команде, навострили уши, и даже перестали дышать. Морда стоявшего передо мной единорога быстро темнела, пока он сличал одну бумагу с другой. Затем жеребец нахмурился, и прикрыл глаза, быстро вернув себе прежний серьезно-озабоченный вид, однако я видела, как потемнели его глаза.

Предательство? Или он все-таки корит себя за недоработку?

Записка, которую подсунул мне тот странный грифон, была нацарапана настолько мелким почерком, что я с трудом разобрала то, что было написано на толстой и грубой бумажке, а когда прочитала…

— «Ну, и как тебе? Оказывается, все это время, среди пленных пребывали двое подосланных к нам связных, которых мой дорогой, мой верный фрументарий так и не удосужился допросить! И они должны были передать нам, что в Грифусе зреет план удара по Легиону, а в сторону Кладбища движется сраная грифонья орда! Два перебежчика, Фрут! Не один! И что мне теперь делать с этими бумагами? Смерти наших соратников – они не только на моей совести, Желли, как ты изо всех сил пытаешься изобразить! Ты перед этими кобылами можешь гарцевать, тряся своей «генеральской грудью»[17], а не передо мной, понял?! Их смерти – на нашей совести, бывший фрументарий – на твоей и моей!» — решив, что так и не узнаю правды, я презрительно скривилась, вырывая у него оба письма. Однако отступать было поздно, и бить ногами упавшего – а я почитала, что уже повалила этого хитрожопого карьериста, решившего поискать счастья на стороне – я не решилась. Не стала. Не позволила бы себе такого, даже если очень хотелось – «И если будешь тут разводить мне пораженческие настроения, сманивая с собой моих подчиненных, то я не поленюсь, и составлю о тебе честный и непредвзятый, как мнение обиженного на весь мир ребенка, рапорт, к которому приложу записку этого несчастного, что так долго пытался предупредить не только нас, но и Легата, и командора, и может быть – даже принцесс о том, что там, за горами, у нас есть союзник, от действий которого может зависеть исход этой войны! И уже через несколько дней она будет кувыркаться сначала у командора, а затем – и в канцелярии принцесс! Вот тогда и поглядим, сможет ли защитить тебя твой новый начальник. А теперь забирай свои манатки, и уматывай naher, пока я не выкинула тебя отсюда сама, как обоссавшегося щенка!».

Единорог стоял, и молча катал желваки, сумрачно глядя поверх моей головы.

— «А вы что смотрите, шлепая губешками?» — напустилась я на вздрогнувших неразлучниц – «Развесили уши, и слушаете, как вам по ним катаются, туда-обратно! Облом, неудачницы – не вышло сразу к звездам воспарить! Видите, что тут началось? Так что посылайте своим родителям слезные письма, пусть падут в ноги нашему командору, и он, своим приказом, отзовет вас обратно в Кантерлот! Или вон сходите, генеральским прихвостням подлизните – быстрее дело пойдет!».

— «Этим нищебродам?!» — немедленно обиделась Берил, в отличие от своих подруг, выглядевшая искренне уязвленной подобным предложением – «Этим выскочкам без рода и клана?! Да я скорее вам вылижу… Мэм!».

Что ж, я могла себя поздравить – эти юные дамы были и вправду не простыми рогатыми отпрысками. Происхождение не спрячешь, как ни крути, даже если принадлежишь к «золотой молодежи».

— «Я подумаю над этим предложением!» — подойдя вплотную к наглой белой морде, зарычала я, толкая грудью смотревшую на меня сверху вниз единорожку – «А теперь брысь! У вас есть обязанности перед своими подчиненными – по крайней мере, у одной из вас!».

— «Так точно, мэм! Как и у вас, мэм!».

— «Что ты там пискнула?!» — сделав шаг назад, фыркнула я, и не долго думая, сграбастала за шею Берил, пригибая ее голову к своей, и прижимаясь лбом к ее лбу. Было не слишком удобно, но как показала практика, пони отчего-то начинали нервничать, видя рядом с собою мои глаза – «Повтори!».

— «Мэм! Я хотела сказать только, что понимаю… Вы же говорили, что у нас всех есть долг перед кем-то… Тогда, на плацу! Что мы должны заботиться о подчиненных как о собственных детях… Про недостаток внимания и его избыток… Аууу! Мэм, вы сломаете мне рог!».

— «Свободны!» — отстранившись, я заметила, что и вправду ухватила Берил за рог, пригибая ее шею к самой груди. Разогнув ногу, я отстранилась, делая вид, что не замечаю ни того, с каким волнением та ощупывает свой рог, ни выражения удивления на ее морде от странного ощущения, рожденного моим прикосновением. Именно оно, а не сила, с которой я давила на рог, вызвала эту боль. Боль, с которой что-то внутри меня гасило, выпивало ее магию. Вздрогнув, я подавила воспоминания о сцене «допроса» в небольшом особнячке, затерянном в Заслонных горах, как и мысли о странных, волнующих ощущениях, с которыми я облизывала, грызла, сосала тот рог, уподобляясь новорожденному, впервые ощутившему на губах вкус материнского вымени – «И я прекрасно помню, когда и где я это говорила, поняла? И раз уж у тебя образовался избыток свободного времени, который ты посвящаешь подслушиванию и подглядыванию за командирами, то теперь ты будешь использовать его более рационально! Мы твой позорный порок в подвиг определим – будешь с пленными общаться и выяснять, кто чем дышит, и какую пользу от них мы можем поиметь. Вдруг кто знает что-нибудь интересное, а говорить не хочет, или дружков своих боится – так ты их покрутишь, в одиночную камеру переведешь, и в душу влезешь. Может, убедишь даже чем, поняла?».

— «Да… То есть, так точно! Но…».

— «Вот и хорошо. Тогда чего мы тут стоим?!» — отстранившись, я сделала вид, что только сейчас заметила стоявшее передо мной трио – «Вы теперь специальные агенты дознания, или где? А ну пошли, пошли, пошли!».

— «Ты их завербовала» — спустя пару тягостных мгновений, прогудел вишневый единорог. Утверждая, не спрашивая, и вместе со мной глядя на уносящихся прочь кобыл. Высокие, тонконогие, они забавно вздергивали на бегу свои точеные ножки, шурша неплотно подогнанными, великоватыми для них кольчугами земнопони, и стальными щитками сегментарных доспехов, болтавшихся на их груди, спине и плечах – «Вот так вот просто, взяла – и завербовала».

— «Я дала им цель» — фыркнула я, поворачиваясь спиной к бывшему фрументарию – «А так же дело. Теперь, подумав, они сообразят, что чем-то возвысились над прочими, получив такое важное дело».

— «И загордятся».

— «Конечно. Им же по семнадцать лет! Но зато теперь у них есть дело, и они будут рыть носом землю, пока запал не пройдет, как и у всех подростков. Тогда придется придумать им что-нибудь еще… Ну, или дождаться, пока они сами в это «что-нибудь» не вляпаются – тогда у меня будет повод заставить их всесторонне изучить это дело – командир должен знать понемногу и обо всем. Для всего остального у них есть или будут подчиненные».

— «Так ты их прочишь на командные должности?».

— «Естественно. Это не строевая скотинка, в отличие от меня» — желчно хмыкнула я, старательно игнорируя напряжение, появившееся в голосе единорога, в то же время, беря его на заметку – «Они либо сломят себе шею или ноги на этом пути, либо…».

— «Либо что?».

— «Либо станут следующими командорами или Легатами» — глухо буркнула я первое, что пришло в мою голову – «Желли, выход вооооон там, если ты вдруг забыл или не заметил. И постарайся больше не попадаться мне под копыто, пытаясь утащить с собой моих подчиненных – я просто и без затей тебя удавлю».

Дернув хвостом, я крутанулась на месте, и отправилась обратно в штаб, мысленно пытаясь подготовить доклад, в котором объяснила бы как исчезновение нескольких пленных по пути к точке обмена, так и появление вместо них больших и тяжелых сумок, с золотыми слитками, оставив насупившегося единорога гадать, произнесла ли я последнее слово серьезно».

Желли остался, ошарашенный свалившимся на него известием, а я – я двинулась в сторону штабной палатки. Далее откладывать встречу с генералом я посчитала совершенно неразумным решением, но при этом, даже не потрудилась снять порядком помятую, и кое-где сохранившую подозрительные бурые потеки броню. И конечно же, это сыграло свою роль.

— «Преступница!».

— «Сэр?».

Штабная палатка всколыхнулась, потревоженная криком генерала. Признаюсь, я впервые слышала, как может кричать этот старик, и должна тебе сказать, Твайли – тогда мне пришлось поверить, что когда-то он мог быть учителем нашего командора.

— «Под трибунал!».

— «Меня, сэр?».

Вскочив, Туск вырвался из-за стола, предусмотрительно поднятого над его головой услужливыми офицерами, и теперь вымещал на мне всю свою ярость, обильно, по-стариковски, брызгая слюной мне на морду. То еще ощущение, знаете ли.

— «В каменоломни! На луну!».

— «Никак нет, сэр!».

«Мне кажется, тебе доставляет удовольствие издеваться над этим стариком. Гляди, его же сейчас удар хватит».

— «Стража!».

— «Осмелюсь доложить, сэр – ваше распоряжение выполнено!» — влетевшие в палатку гвардейцы вновь заняли свое место, стиснув меня своими боками. Стараясь не ухмыляться, я поджала ноги и весело заболтала копытами, словно жеребенок, оказавшийся под материнским крылом, с удовольствием слушая, как закряхтели исполнительные дуболомы – «Задание выполнено, все пленные возвращены в наше расположение, вероломный противник уничтожен. Доложила Легат Скраппи Раг!».

— «Какое задание?!» — вновь завопил вышедший из себя генерал. На этот раз мне удалось склонить голову, изображая недоумение и раскаяние, тем самым уклоняясь от очередной порции слюны, доставшийся моим добровольным угнетателям. Если ты еще читаешь этот бред сумасшедшей, Твайли, то имей в виду, что я ничуточку не приукрашиваю, и не очерняю тех пони, с которыми меня сталкивала моя короткая жизнь – наверное, я просто замечаю то, что уже давно стало обыденностью для прочего четвероногого народца.

— «Какое задание?! Что ты несешь, пятнистая идиотка?!».

— «Ваше, сэр!» — а вот теперь мне пришлось поднять голову, и с видом самым честным и недоуменным воззриться на разозленного старика – «Как вы и приказали, мы выполнили волю принцесс, и даже больше – ведь следуя вашим наставлениям о гуманном отношении к пленным, мы отпустили всех тех грифонов, что были захвачены нами на поле боя, когда убедились, что ни одного пони не осталось в их лагере… Со мной даже был один из ваших офицеров – он не даст мне соврать, сэр!».

— «О! Он, в отличие от тебя, вернулся одним из первых!» — рявкнул скалившийся от ненависти Туск. Стоя спиной к своим подопечным, он не видел, что эти слова вызвали совершенно неоднозначную реакцию среди офицеров. Кто-то ухмыльнулся, кто-то нахмурился, а у кого-то на морде появилось выражение плохо скрытой брезгливости – «И он все рассказал, что произошло! Про все рассказал – тебе понятно?».

— «Правда? А мне он сказал, что ничего не видел, и всю потасовку пропустил, храбро валяясь без сознания… Сэр».

— «Меррррзавка!».

— «Да, сэр! Нет, сэр!».

«Да хватит уже измываться над стариком! Ткни ему под нос своим титулом – глядишь, и отстанет».

— «Ты провалила важнейшее задание! Ты вызвала к жизни не просто дипломатический конфликт, которые так любят паркетные шаркуны вроде тебя, а возобновление войны! Но что хуже всего…».

— «Совершенно посторонний грифон с вооруженным отрядом вмешался в ход передачи военнопленных, и спровоцировал этот самый вооруженный конфликт!».

— «Дура! Это был нарочный грифоньего короля!».

— «Он мне не представился, сэр!».

— «Идиотка! Дура! Тупое, кровожадное животное!».

— «Зато вернула восемь сотен пони их родным и стране, сэр!» — устав развлекаться, я повысила голос, и вновь встала на ноги. От облегченного вздоха, вырвавшегося из носов гвардейцев, зашелестели сдуваемые со столов карты и рапорты – «И мне насрать, как будут объяснять поведение этого придурковатого маркиза его родственники, сэр!».

— «А как ты объяснишь получение тобой целой груды золота?!» — этот вопрос генерала вызвал вполне объяснимое возбуждение среди офицеров. Одно дело слушать хвастливые заверения каких-то там наемников о том, что они где-то откопали какой-то там клад – ну какие в этой дикой стране, лишь номинально числящейся зоной интересов Эквестрии, какие-то там клады, драгоценные камни и серебро? – а вот услышать подтверждение этих слухов из уст самого командующего фронтом… Это придавало делу совершенно иной оборот.

— «Целый фургон, набитый золотыми слитками – да это же предательство!».

— «А это – мое личное дело, сэр!» — сурово отрезала я, вызвав легкую оторопь на морде стоявшего напротив меня старика. Шум за его спиной усилился, но теперь в нем проскальзывали и завистливые, недовольные ноты – «Данный риттер был взят мной в плен лично, и поскольку он не принимал участия в боевых действиях, его нельзя признать комбатантом. Ну, а поскольку дело происходило на спорной территории, а взяла я его в плен в загородной резиденции, где содержались в плену захваченные аборигены, ни Эквестрия, ни Грифус не могут предъявить мне претензии по поводу факта пленения, поскольку ссора произошла там, где пока не действуют законы этих двух государств. Фууууух! Здорово я придумала, правда?».

Отступив еще дальше, беловато-голубой жеребец зло прищурился, услышав за спиной неуверенные смешки. Конечно, все мои доводы были шиты белыми нитками, поскольку придуманы были лично мной, но я сомневалась, что кто-нибудь из офицеров Туска сможет вот так вот, походя, опровергнуть мое заявление. Потом, когда оповестят своих родственников и членов кланов – возможно. Но тогда наши накопления будут в полной безопасности, и я бы посмотрела на тех, кто попробовал бы отобрать их у меня – или у Легиона.

«Если к тому времени просуществует твой Легион».

«Не мешай. Все идет по плану».

— «Не правда!» — наконец, опомнился совладавший с собой генерал. Обернувшись, он пробежал глазами по враз притихшим офицерам, и вновь уставился на меня. Он быстро справился с обуревавшими его эмоциями, и когда вернулся за стол, на меня вновь смотрел прежний командующий фронтом – самоуверенный, не терпящий возражений, и лишь еще больше выпятившаяся нижняя челюсть придавала его виду легкую карикатурность – «Все, что ты лепечешь в свое оправдание – полная ерунда, и я собираюсь отправить тебя в Кантерлот! В колодках!».

— «Сэр, а как же вы?» — я сделала вид, что удручена, хотя все, что я ощущала в этот момент, было раздражение, густо замешанное на обиде за то, что мало кто оценил такой элегантный, на мой взгляд, план – «Ведь это был ваш приказ, верно?».

— «Чтооооо?!».

— «Все, кто присутствовал в тот день в этой палатке, могут подтвердить мои слова!» — упрямо вылезла вперед я, отпихнув в сторону стражу, вновь попытавшуюся сдавить меня своими боками – «Вы сами сказали, сэр, что будете контролировать каждый мой шаг! Я заявляю, что действовала в соответствии с вашими инструкциями, которыми, словно яйцами, тряс тот храбрец, что убежал из лагеря для военнопленных впереди тех, кого должен был, по уставу, спасать; и которого вы уже приводили в пример!».

— «Это возмутительно!» — влез в разговор один из любимчиков генерала. Белый, с золотистой гривой, он возмущенно взирал на меня со своего места, поглаживая копытом шлем, над узеньким забралом которого поблескивала алая звезда – «Сэр, это переходит уже все границы! Теперь она пытается вас оклеветать – и это накануне вашей поездки в Кантерлот! Нет, это положительно невозможно выслушивать и далее! Я уверен, что только сильное копыто сможет осадить и приструнить эту банду негодяев, чьи действия вновь привели к усугублению этого прискорбнейшего конфликта…».

— «Майор Бим, если вам есть, что сказать – так говорите! И не тратьте время на пустословия!».

— «Да, сэр! Как прикажете, сэр!» — обидчиво согласился единорог. Забавно, но сначала я удивилась, услышав столь грубый окрик генерала в адрес одного из своих прилипал, но выдержавший паузу единорог вновь открыл свой рот, и мое удивление сменилось пониманием реалий нашего общества, которому, увы, все же было далековато от того идеала, который я постоянно рисовала в своих мечтах – «Смею напомнить, что меня зовут Джинджер Бим Третий, сэр, из известного и могучего клана…».

— «Итак, у вас есть, что нам предложить?».

— «Я лишь хотел отметить, как беспардонно ведет себя эта пони!».

— «Это поняли уже все, майор» — с бесконечной усталостью вздохнул старый генерал, глядя на надувшегося жеребца, словно на жирную муху, опрометчиво севшую рядом с мухобойкой – «Наконец-то и вы к нам присоединились. Однако, я уже устал выслушивать пререкания и отвратительные оправдания, густо замешанные на том навозе, который так любят канцелярские крысы. Завтра же я отправляюсь в Кантерлот, в штаб Гвардии, и там поставлю вопрос ребром – или мы обеспечиваем себе прочный мир с Грифусом, или потакаем таким вот проходимкам, лукавым временщицам, которые делают себе состояния на горе и слезах соотечественников! Вместо себя я оставляю капитана Блю Дейза, в то время как я, вместе с частью своей команды, отправлюсь вырабатывать новый план по мирному урегулированию этого злосчастного конфликта… Который разожгли всем известные личности».

«Ого. Нас уже обвинили в войне двух народов. Клянусь лунным светом, это же просто восхитительно! Я даже и надеяться не могла, что отыщу такой талант!».

«Таблетки! Много вкусных пилюлек, слышишь?».

— «Остальное останется без изменений, сэр?» — осведомился серый единорог. Сняв очки, он поднялся из-за стола – «Я дважды докладывал вам о начинающихся брожениях в новых ротах и эскадронах. Ваш план все еще остается в силе?».

— «Безусловно. Давите их, выматывайте, сделайте так, чтобы они едва могли волочить ноги от маршей – я хочу, чтобы уже через месяц у меня было боеспособное войско, а не жадные до денег наемники!» — резко стукнул по столу копытом генерал. Над его головой тотчас же взмыла чья-то мягкая щетка, уложив выбившуюся из напомаженной гривы прядь редких волос – «Я оставлю за себя одного офицера – он присмотрит за этими мерзавцами. И чтобы особенно хитрые из тех, что присутствуют здесь, не начали вновь крутить свою бюрократическую карусель, он должен быть зачислен в штат Легиона – точнее, того, что от него еще осталось. На командную должность, конечно же!».

— «Да? А в рот ему не плюнуть? Жеванной морковкой?» — все-таки завелась я. Одно дело – терпеть нападки заслуженного, пусть и впавшего в детство и старческий маразм генерала, а другое – допустить до принятия решений кого-то со стороны. Вскинувшись, я обозрела палатку в поисках своих кентурионов, как всегда, скромно сидевших у входа – «У меня и без него много достойных офицеров. Вон, с каким бодрым видом сидит Хай Винд, и даже сознание не пытается потерять, как бывало – поправляется, значит. Чем не боевой офицер? Тем более, что его любят, и к нему прислушиваются… А этот ваш прихвостень мне зачем?».

— «Да хоть ствол ему полируйте, по пять раз в день!» — по-казарменному грубо ответил старикан, заставив кого-то за моей спиной икнуть от неожиданности – «В любом случае, тебя это не касается, Раг — в его компетенцию доверенная тебе ассенизация не входит! Он станет тем, кто проследит за тем, чтобы все приказы, которые получит это ваше карикатурное войско, были исполнены – по крайней мере, пока эта дрянь все еще существует, пятная этим самым существованием честь любого хорошего офицера. Ну, а поскольку я уже забрал у тебя всех этих наемников, служащих лишь звуку злата, вы сможете сколько угодно долго заниматься перекладыванием бумажек, рисованием отчетов, и прочей ерундой».

«Умно. Очень умно. Твой Легион вроде бы есть, а на самом деле – его уже и нет. И не придерешься».

«И кажется, я знаю, кто это придумал… Ну, берегись, Блю Дэйз!».

— «Значит, назначить я его могу лишь своим заместителем!» — со злобной улыбочкой скривилась я, распихивая сопевший по бокам эскорт. Решение было принято, и начать свою страшную месть я решила с того, кто должен был, по мнению генерала, держать меня в узде – «Итак, кто тут хочет стать старшим помощником младшего ассенизатора? Выходи по одному!».

— «Паяц!» — с отвращением бросил генерал.

— «Зато теперь у меня есть, на кого сбросить эти фекально-блевальные дела, которые вы на меня только что повесили, сэр. Чем не радость для бедной кобылки?».

— «Майор Бим!».

— «Что?!» — вскинулся золотоволосый, от неожиданности, спихнув со стола свой дорогой шлем – «Я? В ее подчинение?! Генерал, это положительно невозможно! Я, Джинджер Бим Третий, и в подчинении у ассенизатора? Я предположу, что вы сказали это от расстройства, и общего дискомфорта, который вызывает в вас общение с этой кобылой, но…».

— «Ха-ха! Вот и первый кандидат!» — ощутив, что моя повышенная активность заставила стражников вновь стиснуть меня своими боками, я снова поджала ноги, и приняла пафосную позу летящего по воздуху супергероя, толпы которых встречались в комиксах Спайка – «Вантузом умеешь работать? Нет? Я тоже. Значит, будешь учиться. Капитан Навозник спешит на помощь!».

— «Генерал, я протестую!».

— «Как же вы мне все надоели!» — в сердцах бросил старик. На лацкане его мундира, богато украшенного разного рода шитьем, отпечатались следы помады, каплями стекавшей с волос – «Это не штаб боеспособной армии, а настоящий сумасшедший дом, в котором каждый идиот в ответ на приказ может начать мериться с тобой древностью своего рода, или положением у трона наших принцесс! Вы остаетесь здесь, майор, и это не обсуждается! И не вздумайте вновь жаловаться на меня своим родственничкам или клану, иначе вылетите из моей команды быстрее, чем до вас дойдет обратное письмо! Однако, отдавая дань памяти вашей матушки, кобылы чистых кровей и несомненных достоинств, я назначу это кривляющееся ничтожество нести патрульную службу – пусть она летает вдоволь по всем этим проклятым лесам, и сколько угодно обсуждает свои права с грифонами. Может, тогда ее возьмут в плен, и мы наконец-то вздохнем с облегчением, пока вы наводите порядок в рядах этих выскочек. Вы слышали меня, капитан Дэйз?».

— «Так точно, сэр» — кивнул серый единорог, бросая в мою сторону подозрительный взгляд. Я тотчас же постаралась убрать с морды удовлетворенную ухмылочку, и встать ровно, как и положено примерному офицеру. Охнув, стискивающие меня стражники покачнулись, и сохраняя равновесие, отступили на шаг – «Сделаем, сэр. Раг, я надеюсь, вы выполните приказ генерала, и сможете придумать какую-нибудь должность столь знатному офицеру, как майор Бим?».

— «Джинджер Бим Третий, капитан! И не смейте использовать эту улыбочку в мой адрес!».

— «Как скажете, майор».

— «Только если вы настаиваете, капитан!» — издевательски склонив голову, я покосилась на стоявших рядом со мной единорогов. Те отступили еще на пару шагов, заметив мое игривое настроение – «Значит, патрульная служба? Ну что же, послужим Эквестрии еще разок! Эх, похоже, одного фургончика мне явно будет мало… Кстати, не знаете, где тут можно еще пару-тройку риттеров раздобыть?».

— «Иногда мне кажется, что у моей смерти, когда она придет и встанет у меня в головах, будет пятнистая окраска» — воспаленными глазами глядя мне вслед, очень тихо и глухо пробормотал генерал.

---

— «Наслаждаешься покоем, Раг?» — поинтересовался Хай, заходя в полутемную комнатушку. Увидев, как я подняла голову от миски, он нервно усмехнулся, заставив меня недоуменно вскинуть бровь — «Ты разглядываешь ее словно врач, который смотрит на анализы пациента. И они ему не нравятся».

— «Ты недалек от истины» — поколебавшись, я все-таки отставила миску, и поборов себя, решила взяться за липкий, комковатый, плохо пропеченный хлеб, куски которого были прикрыты листиками размороженного, водянистого огурца. Несмотря на голод, есть ту водянистую бурду, которую в этом месте выдавали за похлебку, я не рискнула – «С чем прилетел?».

Таверна, или аустерия, как называла ее на модный грифоний манер хозяйка, на мой взгляд, была самой обыкновенной сельской рыгаловкой, немного видоизмененной под быт лесовиков. В этом большом, куполообразном доме, созданном из камня и дерева, было целых три этажа – неслыханная вещь для лесных домишек, наполовину утопленных в землю, и обогревавшихся с помощью дыма, даже при наличии печи, выходившим из короткой, в копыто, трубы, прямо под закопченный потолок. Деревянная бочка аустерии, широкая снизу, и сужавшаяся к крыше, была вытесана из старого, кондового материала – потемневшие до черноты, доски и бревна были причудливым образом изогнуты, заставив меня сломать всю голову над тем, какая сила, кроме магии, могла гнуть и выкручивать огромные, в два обхвата, бревна, служившие основанием стен, и совершенно затмевали своим необычным видом ряд толстых, граненых, словно стаканы, и выкрашенных белой краской, колонн. Выглядевшие столь же неуместно, сколь и вызывающе, они, казалось, служили напоминанием всем, кто входил под поддерживаемый ими козырек, что несложный, но искусно выполненный грифоний орнамент на их боках – не просто элемент декора, но явный намек на то, с чьего благоволения было выстроено это заведение.

Однако начинать тот разговор, для которого он и прилетел в это место, мой примипил не спешил.

— «Слышал, вы снова разграбили какой-то конвой?» — присев на низкую табуретку, высотой ножек не способной поспорить даже с копытом, он задумчиво вперил в меня взгляд. Хозяйка траттории знала вкусы пони, и поровну делила свои предпочтения в мебели между такими вот низкими седушками для копытных, и высокими стульями для орлиноголовых химер, любивших, чтобы их лапы болтались повыше от пола – «Командующий экспедиционным корпусом велел отвести свои войска поближе к Пизе, и явно ждет продовольствия и пополнений».

— «Это все видимость» — возразила я, с неудовольствием сплевывая на стол кусочки непропеченного теста, словно эхинококковые кисты[18], усеивавшие рыхлые, ноздреватые куски хлеба. Холодный огурец так же был пресным, и вкусом не отличался от тех сосулек, которые я любила облизывать после длительных перелетов, порождая едва сдерживаемый смех подчиненных – «Он отправил туда лишь тех, кто уже засветился в боях. Думаю, грифоны начинают учиться нашей тактике «малой войны»… Ну, или им прислали толкового командира. Не одного из этих расфранченных магнатов, которые решили, что одним своим грозным видом, нахмуренными бровями и громким окриком, сдобренным щелчками плеткой, они заставят нас устрашиться».

— «Возможно, они поняли, что против них воюет армия, а не просто собравшиеся со всех бургов пегасы?».

— «Это можно было понять даже не вылетая из Грифуса» — хмыкнула я, доедая огромный бутерброд. С сожалением покосившись на пустую тарелку, больше похожую на изрезанную ножами столовую доску, я прополоскала рот отвратительнейшей, водянистой кислятиной, которую тут выдавали за пиво, и отставив в сторону кружку, пододвинула ее к отстранившемуся от посудины Хаю – «Если только ответственный за этот участок фронта не льет в уши своим покровителям явную ерунду, скрывая свои просчеты. Это уже пятый фурштадт, который мы взяли за этот месяц, причем второй был явно предназначен виконту дэ Клюни, если фурлейт не наврал».

— «Фурлейт?».

— «Это, по-грифоньему, начальник конвоя. Фурштадт – сам конвой[19]».

— «Похоже, ты слишком много общаешься с грифонами».

— «Возможно» — скупо ухмыльнулась я, дотрагиваясь до свежего пореза, протянувшегося через всю щеку и бровь. Следуя строгой медицинской терминологии, ее следовало бы назвать раной, но благодаря вонючей и жутко щипучей мази, которую заготовила для меня Нефела, края ее склеились, и я твердо надеялась на то, что остаток своей жизни проживу без того украшения, которое авторы героических произведений так любят лепить на морды своим героям, придавая им лихой и мужественный вид – «С чем пожаловал? Встреча назначена через неделю. Не то, чтобы я не была рада тебя видеть, но сам понимаешь – оставлять без присмотра крепость тоже не стоит. Я хочу, чтобы в ней было хотя бы несколько офицеров с головой, а не скоплением мягких тканей вокруг рога, которыми могут похвастаться остальные. Вместе с капитаном Дэйзом ты – один из немногих, кому я могла бы доверить наши тылы».

— «Тылы, а не передовую».

— «Не ворчи. Ты сюда-то едва долетел» — укорила я своего заместителя – «Долго топтался у входа, пока отдышался?».

— «Я вообще не…».

— «А кого же я тогда видела в окно?».

— «Ну ладно, ладно. Уела» — сдавшись, пегас опустил голову на скрещенные копыта, и уставился на меня жалобным взглядом голодного котенка – «Но я проделал весь этот путь сам, в полной выкладке!».

— «Хвалю».

— «И привел пополнение».

— «Которое я ожидала через неделю, не так ли?».

— «Все становится хуже, Раг» — нахмурившись, Хай прекратил попытки прикинуться обаяшкой, и с неудовольствием покосился на отставленную мной кружку. Хотя потянуться к ней так и не решился – «Генерал Туск вернулся, и он в бешенстве от того, что ты тут натворила. Он запретил устроенную нами ротацию, и приказал своим офицерам приглядывать за нашими пегасами и земнопони, чтобы они не смели покидать крепость без его личного приказа, а также устроил разнос единорогам за то, что они плохо учатся боевым заклинаниям. Грим Стоун в бешенстве, и недавно при всех надерзил старику – похоже, он уже привык к своему статусу в Легионе, и ему совсем не понравилось, что его отчитали, словно жеребенка».

— «И сильно он его разозлил?».

— «Кто кого?».

— «Стоун — Туска» — вздохнув, я прекратила мечтать о добавке, и поднявшись из-за стола, подошла к узкому окошку, забранному в резные наличники – «Хай, начинай соображать быстрее. Ну, или переходи на местную кухню с той здоровой и вкусной стряпни, которой тебя балует Черри. Мне, как видишь, помогло».

— «Сильно. Теперь сидит на гаупвахте» — подумав, жеребец решил не обижаться, но все-таки покосился на свой живот, что заставило меня негромко фыркнуть от смеха – «Хотя тут он был не прав, и итог был предсказуем. Но дело даже не в нем. Эти три сотни – все, что я смог забрать из крепости, прикрывшись назначением в патруль. Я чувствую, что все это не правильно, и по уставу, нас с тобой уже давно можно упечь в каменоломни или на угольный разрез, пока не вырубим свои двадцать тысяч фунтов, но Раг – это же Дискорд знает, что такое! Генерал планирует пересидеть всю войну в этой крепости, каждый день ожидая осады – и постоянно рассылает и рассылает по округе патрули. Твоя идея работы с местными окончательно забыта, зато земнопони массово посылаются на дозорные пункты, устроенные в нескольких сутках пути. Мы хотим протянуть тут вторую границу – но почему тогда в этих небольших гарнизонах по большей части находятся земнопони и единороги? За все то время, что прошло со Дня Согревающего Очага, мы не продвинулись вперед ни на шаг, и только ты со своими отрядами шныряешь за этой громадной рекой! А как только я попытался завести разговор о разработке плана по форсированию Великой, меня тут же услали в дальний патруль, едва не плюнув на прощание в спину!».

— «Больше похоже на оборону» — повернувшись, я взглянула на запакованного в кольчугу пегаса, мысленно пытаясь представить себе карту лесов – «Гарнизоны нужны лишь для того, чтобы замедлить продвижение относительно небольших вражеских отрядов, и предупредить о приближении основных сил врага. Нет, с этими крылатиками так бороться не получится, Хай – я уже убедилась в этом на собственной шкуре».

— «Как и я. Но генералу этого не втолковать» — мрачно покивал пегас, с надеждой глядя мне в глаза – «Скажу тебе по секрету… Нет, все-таки скажу. Я боялся, что ты можешь возгордиться, и станешь важничать, но увидев тебя, я понял, что не станешь, поэтому…».

— «Хай, ты чего?» — опешила я, глядя на смешавшегося пегаса, что-то невнятно забормотавшего себе под нос – «Ты в порядке? Голова не болит?».

— «Нет, и даже не кружится» — отрицательно замотал этой самой головой пегас – «Извини, у меня она и без того кругом идет. В общем, слухи о том, что вы в одиночку, на свой страх и риск громите врага, просачиваются в крепость, и перед вылетом, ко мне пришла пара офицеров из Семнадцатого Быстрокрылого – они хотели узнать, нет ли возможности присоединиться к вашему отряду, или хотя бы получить какой-нибудь совет, как лучше потрепать грифонам перья. Я взял их с собой – они внизу, общаются с твоими пегасами».

— «С нашими, Хай. С нашими товарищами по борьбе» — машинально поправила я соломенношкурого жеребца, даже не заметив того, что произнесла эти слова безо всякой иронии или рисовки. Да, конспирации моему заместителю еще предстояло поучиться… С другой стороны, где я и что поделываю знали все, включая грифонов – «Так значит, они тоже хотят драться?».

— «В обороне войну не пересидеть, и эта твоя фразочка теперь гуляет по палаткам. Недовольства в Гвардии нет, но кажется, они начинают приглядываться именно к тебе, Скраппи».

— «Приглядываться… Эх, Хай! Да если бы кто-нибудь пришел ко мне с такой идеей, я бы его первого выкинула за дверь!» — Направившись было к двери, я остановилась, и недружелюбно зыркнула на оторопевшего помощника – «Но увы, ты этого пока не понимаешь. И не считай меня такой умной или умелой, ведь этого не понимала и я – пока не оказалась на том же месте… Ладно, об этом мы еще успеем поговорить. А теперь пойдем, посмотрим на твое пополнение».

Бои на северо-востоке затихли, превратившись в позиционные посиделки. Оценившие наконец исходившую от нашей группировки угрозу, грифоны сделали достаточно предсказуемый, но от этого не менее эффективный ход, возведя в предгорьях Короны могучие оборонительные рубежи, раскинувшие на много миль вокруг свои щупальца – форпосты. Увидев один, я только диву давалась, за какой короткий срок эти крылатые химеры смогли построить прекрасно защищенный, и практически неприступный для любых осадных приспособлений этого мира бункер. Напоминавший уже виденное мной поместье, огромное бочкообразное здание было вытесано из самой настоящей скалы, что в изобилии лезли из земли этой части света, выкорчевывая попадающиеся на их пути деревья, после чего замедляли свой рост, и быстро покрывались мхом, зимой становясь практически неразличимыми под скрывавшими их снеговыми шапками. Грифоны не торопились сбивать с них снежный налет, и обманутая этой естественной маскировкой, я едва не попалась, с трудом уйдя от бросившейся за мной погони, словно черти из табакерки, выскочившей прямо у меня под крылом.

К счастью, нас было немногим больше, чем нападавших, что и решило судьбу этого быстротечного боя.

«У тебя крылья словно из стали» — заметила тогда Нефела, осторожно бинтуя мои поврежденные задние ноги. Пегаска не собиралась шутить, и продолжала хвостиком таскаться следом за мной, понемногу превращаясь в настоящего ординарца, выполняя несложные пока поручения, служа нам незаменимым проводником, более-менее четко знавшим тайные тропы, воздушные течения и все более-менее крупные поселения северных пони в этих проклятых лесах. Хотя основной своей обязанностью она считала данное ей Графиту обещание присматривать за одной пятнистой, непоседливой пегаской, что и принялась выполнять с крестьянской своей обстоятельностью, в первый же день, после отбытия генерала, начав наводить порядок в моем «свинарнике», как она назвала выделенную каждому офицеру палатку, которую я уже успела порядком захламить, под завязку забив своими и чужими вещами, часть из которых я считала своей законной добычей. Признаться, я обалдела, увидев собравшуюся возле моего жилища толпу – собравшиеся вокруг пони все прибывали, словно ломясь полюбоваться на вещи, баррикадами охранявшими подступ к палатке, но увидев меня, тотчас же делали вид, что просто проходили или пролетали мимо, и совершенно не собирались таращиться, как остальные, на мою здоровенную игрушку, скрашивавшую мне длинные зимние вечера. Установленная на груде тюков, словно флагшток, она гордо покачивалась на зимнем ветерке, порождая недоуменные, завистливые, а то и восторженные шепотки, особенно среди пегасьей части нашего войска. Заметив мою сердито рычавшую фигурку, расталкивавшую толпы бездельниц, собравшихся на огонек, зрители принялись разлетаться и расходиться, но мне еще долго пришлось отбиваться от пятерки пегасок, возглавляемых неугомонной Кавити, буквально висевших у меня на ногах, и под угрозой группового изнасилования требовавших поделиться с ними этим замечательным предметом. Причиной же этого кавардака оказалась пегаска с мохнатыми ногами, длинной гривой, и как оказалось, неуемной страстью к наведению порядка, буквально вытряхнувшая наизнанку все мое жилище, и с ворчанием, выметавшая из него груды мусора и грязи. Заметив меня, бредущую к ней с голосящей пятеркой, которую я волочила по снегу, с трудом переставляя ноги, за которые цеплялась эта пачка шаловливок, она лишь неодобрительно проворчала что-то в адрес «психованных южан», и сердито пошевелив зажатым во рту веником, вновь скрылась в покрытых инеем, полотняных стенах, заставив меня тихонько удалиться назад, в расположение штаба, вяло переругиваясь с висевшим у меня на ногах грузом. После этого я с грустью вспоминала времена, когда могла бросить на пол палатки любую бумажку, или запинать под кровать покрытые потом и грязью кольчугу и поддоспешник, или грохнуться в походную койку не вымыв копыт – теперь на страже моего быта стояла тираническая тиранша, с неодобрительным ворчанием заставлявшая меня соответствовать всем правилам и наставлениям, подробно описываемым в толстенном талмуде «Тысяча и один совет домохозяйкам». Не знаю, где она достала этот украшенный бронзовыми накладками том – возможно, его не поленился притащить ей один черный, бородатый охламон, свидания с которым я ждала, разминая копыта – но откуда бы Нефела его ни достала, важным было то, что она уж слишком вдумчиво вчитывалась в пожелтевшие от времени страницы, и зачастую я вздрагивала, ловя на себе ее задумчивый, мечтательный взгляд.

Но после выхода из палатки, все менялось с точностью до наоборот. Наверное, ты уже слышала про «Иллюстру», Твайлайт? Да, я не упоминала о ней на предыдущих страницах – времени на письмо у меня остается все меньше и меньше, но мне кажется, я должна написать тебе об этом до того, как ты услышишь это от кого-то другого. Так вот, эта злобная, беспощадная, не знающая удержу тварь, день и ночь рыщущая по лесам в поисках сладкого грифоньего мяса, и алчная до криков истязуемых жертв – это вроде как я. Именно так меня назвали северные пони, а вернее – присвоили этот титул, хрен знает за какие заслуги, или за что желая наказать. Но ты же знаешь, что я не такая!

Правда?

— «Мой свояк, грит, ее видал» — громко рассказывал своим приятелям один заросший, словно як или бизон жеребец, явно наслаждаясь вниманием половины зала аустерии, к прокопченному, прокуренному потолку которой поднимались столбы густого табачного дыма. Я долго удивлялась тому, как местные вообще могли бы жить в этих местах, не сходя с ума от укусов комаров, слепней и мошки, но вскоре выяснила, что аборигены нашли средство спасения от надоедливых паразитов, и каждый в этих местах, буквально с измальства, смолил небольшую трубочку-носогрейку, извергаемые из которой клубы самосада отпугивали большую часть насекомой нечисти – «Семь футов в холке, и почти столько же поперек. Круп такой, что им орехи на лавке колоть можно, не разгрызая скорлупы, а бурая шкура – в желтых пятнах, будто кто подкрался ночью, и обоссал. Могутная кобылища, с такой не забалуешь».

— «Ага. Свирепа, что твой нагльфар!» – поддержал его второй. Собравшиеся в широком и низком зале этой таверны, стоявшей на перекрестке нескольких лесных путей, были то ли торговцами, то ли, что вероятнее, их охраной, даже тут, среди своих, не расстававшихся с шестоперами и палицами, а то и просто сучковатыми дубинками, висевшими у пояса, в ременных петлях – «Говорят, из ее копыт ни один унгон живым не уходит – всех бьет, всех забивает, только пух да перья летят».

— «И пральна! Неча тут летать, да наше небо поханить!» — поддержал его кобылий голос из этой компашки, обладательница которого скрывалась от меня за клубами горьковатого дыма – «Но она ж северянка, а под командой у нее хто? Пегасы, приблуды крылатые! Тху, срамота! Не поступают так настоящие лесовики, ховорю вам!».

— «Дык прогонит, как дело сделают».

— «Ну да, прохонит, как же!» — не сдавалась скептически настроенная кобыла. Судя по пропитому голосу, весьма и весьма потрепанная жизнью. Спускаясь с лестницы, я нервно повела ушами, косясь одним глазом на всю эту компанию, даже не подозревавшую, что предмет их спора проходит как раз у них над головой – «Этим только дай куда-нить влезть, потом метлой поханой не выхонишь! Хуже унгонов, гврю вам! Эх, отправиться бы на совет Первых Матерей, да испросить разрешенья всех их отсюда, тройным взбрыком, да через колоду – к себе домой! Пущай там летают!».

— «Но только после опосля, как унгонов за шкирку потреплем» — опасливо бормотнул кто-то, скрытый от меня перилами лестницы. За моей спиной шумно засопел Хай, как и я, слышавший всю эту беседу, и мне пришлось сбавить скорость, и привести его в чувство хорошим пинком по ноге – «Мы ж вроде как к ним собрались, так?».

— «Так. Как хозяйка товары свои сбудет, да серебро получит – так и уховору нашему конец. Она, вишь как, денюжки-то нам свои не доверяет».

— «Видать, какая сволочь нашептала!» — прорычал еще один лесовик. Похоже, это была группа охранников для торговых караванов, которые бурги и поветы присылали в это место. Удобно расположенное, оно привлекло внимание нескольких предприимчивых пони и грифонов, выстроивших тут таверну и огромный лабаз, в которые даже в военное время стекались десятки лесовиков, привозивших на торг свои товары – «Зуб даю, что южане это! Солнцепоклоннички, принцессу их за вымя!».

— «Да брось. Нет никакой прынцессы» — вновь вклинилась в разговор кобыла – «И Матери Всех Матерей тоже нет. Сказки это».

— «Ну, эти, что с крыльями, говорят, что есть. Мол важна, красива, и не идет, а выступает, аки пава!» — Тут голос говорившего сделался издевательски-сальным, и мохнатый жеребец закатил длинную речь о статях принцессы, о ее шее, ногах, животе и крупе, высказывая полное одобрение каждой из этих частей королевского тела, и еще более одобрительно отзываясь о животе, который он наполнил бы своим мужеством, а также бедрах, которые с удовольствием пожмакал бы своими натруженными копытами. Сопение Хая за моей спиной превратилось в едва сдерживаемый рык, поэтому я постаралась как можно быстрее слинять из таверны, пока вольно или невольно, мне не пришлось бы нарушить данное ее хозяйке слово не разносить этот вертеп на куски.

Однако, как я уже говорила, неприятности никогда меня не ищут – они всегда точно знают, где я нахожусь.

— «Эй, крапчатая! Ты вродь с этими, да?» — брошенные мне в спину слова раскатились по всему залу, заставив мрачно гудевших в нем пони обернуться в нашу с Хаем сторону – «Покличь-ка сюда свою старшую. Скажи, до нее дело есть честной компашке! Желаем, мол, вступить!».

— «Счаз ты у меня вступишь, копытом да в навоз!» — вызверился соломенношкурый жеребец, рывком разворачиваясь к кутившей банде мохнатых северян, и двинувшийся обратно явно не с самыми дружелюбными намерениями. Я едва успела осадить своего товарища, схватившись за хвост, и проехавшись за ним на попе добрый десяток футов.

— «Хай, остынь. Не стоит оно того».

— «Что, жеребеночек, забоялся?» — ощерился второй. Как я уже успела убедиться, нравы тут были довольно простыми, и лучшим способом себя показать эти земпнопони по-прежнему считали лихую копытопашную схватку – так, чтобы слюни и сопли летели в одну сторону, а выбитые зубы – в другую, вслед за разломанной мебелью – «Может, хочешь доказать, что уже подрос, и есть чем звенеть? Тады милости просим на честную стенку – все мы против всех вас! Так, шоб никто не усомнился – даже ваша выдуманная прынцесса – кто тут настоящий жеребец!».

— «Да она на тебя в голодный год за мешок картошки не позарится» — буркнула я, утаскивая за собой ругавшегося и плевавшегося пегаса. Удовлетворенно переглянувшись, лесовики поднялись, и издевательски поклонившись хозяйке харчевни, при первых звуках ссоры выползшей из своего закутка с могучей, похожей на оглоблю скалкой в зубах, двинулись вслед за нами. К выходу потянулись и прочие, охочие до развлечений и свежих впечатлений, с которыми было так туго в этих лесах. Увы, их ожиданиям было не суждено сбыться в этот сумрачный зимний вечер, и вывалившаяся из аустерии толпа замерла, удивленно разглядывая пару сотен пегасов и земнопони, суетившихся вокруг повозок, перегружая на них часть кое-какой добычи, которой предстояло отправиться в арсенал Кладбища Забытого.

Наверное, я забыла упомянуть о том, что сама заразилась от этих аборигенов прижимистостью, и без стеснения реквизировала у разбитых мной грифонов все, что только могла, оставляя на них разве что перья? Что ж, моя вина.

— «Все готово, иллюстра» — поскрипывая свежим снежком, к нам приблизилась фигура Майта Лонгхорна. Улизнувший со своей сотней пообтесавшихся в Легионе северян, он тотчас же присоединился к моим похождениям, по заранее согласуемым со мной планам захватывая и снося мелкие форпосты грифонов, в которые те превращали отбитые у лесовиков поселения и лесные деревушки. Подойдя, он с нескрываемым высокомерием оглядел притихшую компанию местных бузотеров, после чего мельком оглядел собравшуюся у дверей толпу, одобрительно зашумевшую при виде здорового, могучего жеребца, чья дикая красота оттенялась ладно сидевшей на нем лорикой и кольчугой – «Повозки нагружены, припасы разделены. Скажешь выступать?».

— «Чуть позже» — отпустив хвост названного брата, я вздохнула, и повернулась к переступавшим с ноги на ногу драчунам, стараясь не встречаться с их круглыми, словно тарелки, глазами. Вот так вот и рушатся идеалы, Твайлайт, и я без труда прочитала это в их взглядах – «Пока у нас есть еще одно неоконченное дело».

— «Дык это… Ик!» — попытавшись сказать что-то, заводила этого маленького отряда икнула, породив у себя за спиной неуверенные смешки – «Дык мы… Того… На этого…».

— «Да-да. Понимаю» — с бесконечным терпением откликнулась я, после чего поглядела на хрюкнувшего Майта. Глаза жеребца смеялись – похоже, ему никогда не приедалась эта сцена, с удручающим постоянством возникавшая в большинстве поселений, в которые заносили нас тропинки войны – «Лонгхорн, у тебя витис с собой? Вот и отлично. Значит, все как обычно – десять кругов вдоль плетня, и если выдержат – бери их себе. На этот раз можешь не церемониться – тут кое-кто собрался на свидание к принцессе, а она, как ты понимаешь, слабых да немощных не очень-то в своей спальне жалует. Так что будь с ними сегодня потребовательнее».

— «Как скажешь, иллюстра!» — не выдержав, ухмыльнулся мохнатый жеребец, и резким движением головы вытащил из ременной петли длинную, твердую дубинку из виноградной лозы – «Ну-ка, бритолобые, кто тут собирался с нами на унгонов идти? А ну, пошли, пошли, пошли!».

Слухи множились и разрастались вместе с размахом, достигнутым нашей деятельностью. Это было непросто, совсем непросто – неизвестный мне командующий принял условия игры, и крупные и мелкие отряды ваза наводнили северо-запад Заброшенного леса, огненным вихрем пройдясь по всему, что лежало на северном берегу Великой реки. Поселки и выселки, артельные заимки и даже небольшой бург – все было предано разграблению и огню, с помощью которых грифоны старались лишить меня помощи от местного населения, но это лишь усиливало поддержку, которую получала грозная иллюстра от всех тех, кого не увели в плен, кто выжил и дождался подмоги. Забросив привычное ремесло – обносить все более-менее крупные поселения грифонов, среди которых встречались и большие, достаточно «дорогие» поместья, все, как одно, похожие на хорошо укрепленные фортификационные сооружения, я носилась от дыма к дыму, от пожара к пожару, и следуя наводкам беглецов, встречаемых нами в зимних лесах, громила встречавшиеся мне отряды грифоньей вольницы, бросаясь на них как оголодавший зверь.

Наверное, именно это было причиной тех слухов, что расползались по землям, лежащим между Грифусом и Эквестрией.

Конечно, лишь на бумаге все наши действия походят на героические деяния, полные развевавшихся знамен, трубящих труб, и бегущих врагов. Этот пафос, эти красивые летописи мужества и героизма очень нужны, без них невозможно обойтись ни одному народу – они должны побуждать нас стремиться защищать свою родину, свой дом, ощущать себя единым целым в момент наивысшего напряжения сил, рожденного нависшей над нами угрозой. С трудностями, лишениями, грязью и кровью столкнуться придется потом, и наверное, это даже хорошо, что ничто из подобного не попадает на страницы истории – в этом я убедилась на собственном опыте. Под моим копытоводством пегасы носились туда и сюда, сооружая настоящие воздушные мосты через огромную реку – настолько большую, что даже самый лютый мороз был не в силах полностью сковать ее русло – доставляя обездоленных северян в ближайшие веси, поветы и бурги. На севере действовало по меньшей мере три наших отряда – уже откровенно плюя на истеричные приказы Джинджера Бима Третьего, лихорадочно пытавшегося меня приструнить, я раз в две недели появлялась в крепости, и после короткой ночевки, уводила с собой очередные несколько сотен охотников пощупать грифонье подбрюшье, оставляя вместо них уставших, израненных, но почему-то, мрачно-довольных бойцов. Изнемогая, я рассылала их вдоль гор, громя патрули и небольшие отряды, рискнувшие сунуться более чем на сто миль от предгорий Короны, словно бешеная, бросаясь иногда на вдвое большие силы врага. В индивидуальных схватках ваза были гораздо искушеннее пони, этого не признать я не могла, но когда дело касалось воздушного боя, в котором принимало участие от полусотни бойцов, дело решала строевая выучка, тактика и взаимопомощь. Можно до посинения зубрить прописные истины – и растеряться в первом же бою, однако после него приходит то понимание происходящего, которое никогда не заменят ни одни тренировки. И мы учились – нанося и получая удары, считая раны на себе и товарищах, а иногда, в скорбном молчании, провожая в последний путь тех, кто когда-то летел рядом с нами. И лишь я, безо всякого перерыва, все полтора месяца оставалась в строю — словно заговоренная.

И я ненавижу себя за это, Твайлайт.

«Стальные Крылья», «Иллюстра», «Преступница» — каждый находил для меня свое имя. Свое прозвище. Свой идеал. Немного оправившийся Графит снова исчез, вполне серьезно отнесясь к моей просьбе найти тот скрытый перевал, через который я всерьез подумывала протащить свое войско. Откуда бы я его набрала? Признаться, я даже не знала – несмотря на то, что в последнее время сменявшие отправлявшихся со мной бойцов пегасы частично принадлежали к гвардейским отрядам, пожелавшими анонимно присоединиться к нашей борьбе, я не собиралась устраивать бунт, и каждый раз отшивала засылаемые ко мне делегации, злобно рявкая одно только слово – «Трибунал!». Почему? Да потому что так положено, Твайли! Это не школа, не колледж и не работа, на которой можно пожаловаться на начальника – армия сильна организацией, а не геройством, и именно поэтому я с таким скептицизмом относилась как к радости аборигенов, нашедших для себя очередную жертву обстоятельств, для приличия обвиненную в героизме, так и к засылаемым ко мне ходокам, прячущим морды под капюшонами гвардейских и легионерских плащей. Хорош был генерал Глиммерлайт Туск или уже нет – решать должен был командор и принцессы, а не его подчиненные, пусть даже его и посадили им на шею. Меня удовлетворяло уже то, что по возвращению из Кантерлота взбодрившийся генерал принялся рьяно укреплять оборону на всем протяжении фронта, развернув свою систему постов от Новерии до Троттингема, пытаясь прикрыть растянутыми порядками немаленькую территорию, и не слишком вмешивался в мои действия… Точнее, он не слишком-то и мог что-либо сделать – после получения назначения в организаторы патрульной службы, я ускользнула из крепости, и свои кратковременные возвращения в лагерь подгадывала либо под время, когда он отсутствовал, отправляясь с инспекционными поездками по созданным укрепрайонам, либо прикидывалась кем-нибудь из обычных легионеров, вместе со всеми, прошмыгивая внутрь разросшейся крепости. Трудами пернатых «невозвращенцев», всеми силами отказывавшихся отправляться обратно на родину, она заметно похорошела, обзаведясь отремонтированными стенами, парочкой крупных каменных зданий-пристроек, и обновленным донжоном, который продолжали трудолюбиво возводить пернатые зодчие, даже с остриженными крыльями продолжавшие ловко прыгать и ползать по строительным лесам, окружавших заметно увеличившуюся башню.

— «Они что, и ночью работают?» — негромко поинтересовалась я, глядя на ярко освещенные стены донжона. Установленный на ее вершине подъемник заскрипел, наматывая веревки на деревянный ворот, и очередной поддон с отесанным камнем отправился к вершине постройки, где его уже дожидались несколько клювастых рабочих, отдававших сигналы пыхтевшим внизу земнопони с помощью взмахов неестественно зауженных крыльев – «И кто им ремни с крыльев снял?».

— «Им неудобно в них лазать было. Вот и сняли» — покосившись на башню, пробурчал Буши, вместе со мной, заходя в холодную, нетопленую палатку. Огонь мы не вздували, не желая оповещать всех заинтересованных пони о том, что разыскиваемая за самоуправство пегаска вновь пожаловала в логово волка – «Тем более, их стерегут. Разве не видишь?».

— «Аааага… Вижу…» — фыркнула я, заметив приклеившееся неподалеку от башни облачко, где сладко посапывал какой-то гвардцеец. Умелец спал с открытыми глазами, и лишь негромкий его храп, да сползшее с плеча на шею копье выдавало его с головой. Напарник его явно был не в восторге от столь явного залета, и уже заходя в свой нетопленый дом, я услышала звук немилосердного пендаля, отвешеного по чьей-то белой заднице обутой в золотистый накопытник ногой.

— «Что случилось, Буши?» — поинтересовалась я у бывшего своего кентуриона, прикрывая за собой входной полог. Рассчитывая хоть немного выспаться и перехватить немного нормальной еды из общего котла, я была не намерена разводить политесы, и с неудовольствием воззрилась на нервно ходившего из угла в угол пегаса.

— «Почему ты не хочешь возвращаться?».

— «Вот так вот, прямо в лоб?».

— «А как же еще, Раг?!» — зарокотал пегас, словно двигатель на малых оборотах – «Ты знаешь, что этот хлюпик рогатый придумал? Он тех, кто с тобой улетал, к дисциплинарным взысканиям приговаривал, причем втихую! Возвращаются они из патруля, в который их же и послали – и на тебе, уже разжалованы и переведены в какой-нибудь гвардейский взвод! От Легиона только хвост да копыта остались, народ в бешенстве, и если не поторопиться – начнется настоящий бунт».

— «Даже так? Признаться, не ожидала от этого Белого Бима, или как его там, такой прыти…» — я озадаченно почесала себя за ухом. Верная своему слову, я все-же устроила назначение этого дворянского выкормыша в Легион, с ходу выдумав ему умозрительную должность Трибуна Латиклавия – насколько помнила моя неоднократно битая голова, это были аристократы без опыта службы, направляемые сенатом в легионы перед тем, как им позволяли занять место сенатора, поэтому я сходу продиктовала ему его права и обязанности, и с тем и оставила в крепости, копошиться в той ерунде, которую этот выкормыш влиятельного единорожьего клана почитал за настоящую армейскую службу. Впрочем, на мои приказы этот рогатый осел забил с самого первого дня, что, в целом, меня не сильно тревожило – я считала, что раз ему нравится вести полусветский образ жизни, с парочкой своих прихлебателей путешествуя по окрестным лесам, и устраивая по вечерам кутежи в своей богато украшенной палатке, то мне и моим товарищам будет только меньше хлопот. И тут такой поворот…

«Неужели я ошиблась? Неужели это была лишь искусно надетая маска?».

«Вот тебе еще один урок – никогда, ни за что не стоит недооценивать своих врагов».

— «Этот? Нееее, я про Блю Дэйза, этого скользкого генеральского подпевалу!» — не замедлил развеять мои подозрения Тэйл – «Сволочь он! Мерзкая гадина! А этот сынок высокорожденный – это ж настоящий мулий сын! Я ему вино подрядился таскать из Троттингема, ну и себе прихватываю бутылочку-другую. Настоящее, грифонье — сейчас такого нигде не достать! На вот, понюхай фляжку!».

— «Понюхай?! А ну, давай сюда!».

— «Эй-эй-эй, полегче! Поле… Нууууу, Раааааг!».

— «Это тебе за то, что издеваешься над честными пегасками, которые почти два месяца живут на хлебе и воде!» — выхватив из копыт Буша флягу, я приложилась к ее горлышку, и захлебываясь от жадности, забулькала содержимым жестянки, которое, к моему сожалению, закончилось прискорбно быстро – «Ахххх, ххххххарашооооо! Есть, чем закусить?».

— «Только ты, да эти полоумные сталлионградцы заедаете хорошую выпивку!» — отобрав у меня посудину, пегас грустно заглянул в ее опустевшее нутро, исходившее остатками винных паров – «И вообще, я тут тебя не поить подряжался, а по делу пришел!».

— «Ну, раз пришел, тогда – наливай!».

— «Твой муж мне голову оторвет» — сделав шаг назад, Тэйл повернулся ко мне другим боком, прикрывая крылом свой стратегический запас спиртного, болтавшийся на поясном ремне – «Побудь хотя бы минуту серьезной, хорошо? Так вот, мы считаем, что все, творящееся в лагере – это полная хрень! И не просто хрень, а хрень с ботвой и ягодами. Генерал занялся абсолютной ерундой, а о наступлении ему вообще лучше не говорить. И это несмотря на те приказы, которые ему таскают из Штаба Гвардии – он их выбрасывает или сжигает, называя командора «зарвавшимся жеребчиком», представляешь? И после этого он еще может говорить, что мы его не слушаем? Да он просто старый маразматик!».

— «И откуда у вас такие интересные сведения, джентелькольт Буш Тэйл?» — подняла бровь я, бросив взгляд на колыхнувшийся полог. Стоявшая на часах Нефела должна была подать знак, если к палатке приблизится кто-то из офицеров – «Неужели вы вскрывали генеральскую почту?».

— «Эй, а я тут при чем? Об этом сами гвардейцы шепчутся!» — поежившись от звука полосующей плоть бритвы, проскочившего в моем обманчиво спокойном голоске, протестующе замахал копытами пегас – «А вот как они об этом разнюхали – не знаю. Но догадываюсь – к нам недавно эти лихачи прилетали, из Семнадцатого Быстрокрылого, которых с почтой то и дело отправляют. Вот они и сказали».

— «Да ладно тебе, Буши! Провокация, только и всего».

— «Может и провокация. Но наши все так же думают, как один – генералу тут не место. Пусть рекрутов тренирует, или в штабе стулья протирает, раз такой умный! Мы тут с ребятами поговорили, и еще раз решили с тобой пообщаться, когда вернешься. С нами Семнадцатая, Двадцатая, и Седьмая пегасьи бригады – в них больше всего наших осело, да и прочие, где наши легионеры есть, не подведут. Так что давай…».

— «Не дам!» — отрезала я, обеспокоенно двигая ушами. По прикрывавшей вход материи вдруг тревожно хлестнул чей-то пушистый и длинный хвост, предупреждая меня о приближении неизвестных – «И вообще – прячься, понял? Сюда кто-то идет!».

— «Не волнуйся, Туска в лагере нет!» — беспечно откликнулся бежевый жеребец, поворачиваясь ко входу в палатку – «Это те, о ком я тебе говорил. Заходите, народ – только тихо! Чтобы этот мулий сын не узнаааа… Вот сено!».

Действительно, открывшаяся нам картина была далека от той, что нарисовал мне Тэйл. По одному, в палатку входили гвардейцы и легионеры, но явно совсем не для того, чтобы обсудить со мной коварные планы по захвату власти и свержению генерала. Первым гордо вышагивал тот самый «мулий сын», которого уже неоднократно поминал мой товарищ, а злорадное выражение на его морде явно говорило о том, что он ждал нашей с ним встречи.

— «Где она?! Где, я вас спрашиваю?!» — патетически воскликнул белый жеребец, гордо вздергивая породистую голову, словно оперный певец, тянущийся к самому потолку, стараясь вывести невозможную для горла живого существа ноту – «Аааа, вот вы где! Попались, умники? Попаааааались! Ну, теперь держитесь, Раг! Теперь-то вас ничто не спасет от трибунала!».

— «Серьезно?» — поняв, что спрятаться уже не успею, я прищурилась от режущего глаза света фонарей, и вышла на середину палатки – «А вот и наш трибун пожаловал. Ну и что это за вопли, милейший? Разве так докладывают о прибытии своему командиру? Или может, в Гвардии вы привыкли ему угрожать?».

— «Мой командир – генерал Глиммерлайт Туск, уважаемая!» — выспренно ответил мне Бим Третий, взмахнув своим фонарем, словно волшебной палочкой – «И вы не имеете права отдавать мне приказы, преступница!».

— «Так значит, вы отказываетесь подчиняться?».

— «Определенно! И должен вам сказать, что…».

— «Отлично. Леди и джентельпони, вы это слышали?» — поведя глазами на стоявших в палатке пони, осведомилась я. Вокруг были насупленные, мрачные морды – лишь пара прихлебателей новоиспеченного трибуна жизнерадостно скалились, проталкиваясь ко мне от входа со связкой позванивавших кандалов – «Что ж, Джинджер Бим Третий – за неисполнение приказа, за открытый бунт против своего командира, я выношу вам строгое порицание, а также лишаю звания Трибуна Латиклавия. Какое там у нас наказание было за такой вот проступок, Буши?».

— «Ээээ… Вроде бы двадцать ударов плетьми или палкой, а также разжалование, вплоть до рядовых – это за преступное неисполнение. А за нападение…».

— «Ах, да. Конечно же. Угроза физической расправы над командиром» — недобро ощерилась я, впервые заставив приувясть самодовольную улыбочку Бима – «За это положено сразу в камеру отправлять. И под трибунал – куда же без этого».

— «Да вы… Да ты шутишь?!».

— «Я? Шучу?! Трибун Латиклавий Джинджер Бим Третий, слово «трибунал» у вас на лбу выбито, вот-такенными буквами!» — издеваясь, я скопировала патетические жесты самоуверенного и гордого до сего момента единорога – «Десятку тебе на жало! Десятку! Десять тонн камня или руды, безо всякой магии – ножками, ножками! Берешь в копыта кирочку, и по камушку ей тюк-тюк-тюк – вот время незаметно и пролетит. Как говорят знающие пони, трудно только первые год или два, а потом привыкаешь как-то».

— «Это же бред!».

— «Увы, ¬бывший трибун, это не бред. Это то, что ждет каждого, кто посмеет посягнуть на своего командира, прав он или не прав!» — оттолкнув с дороги шарахнувшегося от меня дворянчика, я остановилась перед мрачными сотоварищами, пристально глядя на их морды, опускавшиеся в пол. Похоже, что внутри нашего войска начали появляться скрытые, неофициальные сообщества, которые сами собирались решать, какой приказ им по нраву, и как лучше было бы его выполнить — и это было плохо. Очень плохо. Но я не собиралась повторять свою ошибку.

– «Командующий несет ответственность за вверенные ему подразделения. Он может ошибаться, и тогда долг каждого офицера доложить ему свои соображения, или предложить свой вариант выхода из создавшегося положения. Но ключевая фраза, которую должны помнить все, от гастата до примипила – «Кто в ответе – тот и прав»! И только если это правило неукоснительно выполняется всеми, кто входит в командную вертикаль – только тогда любое подразделение сможет действовать эффективно, как само по себе, так и в составе более крупного воинского формирования».

— «Значит, все это было зря?» — послышался сбоку чей-то голос – «И все это – никому не нужный навоз?».

— «Это не справедливо!».

— «А когда это служба была справедливой?» — подняла брови я, выискивая глазами несогласных с моими словами – «Где справедливость в том, что одни должны умереть, а другие – жить? Где справедливость в обездоленных семьях, не знавших, что воюют государи и правители стран? Где справедливость в осиротевших детях, узнавших, что их родители погибли за интересы какого-нибудь правителя? В чем справедливость утрат и потерь?».

— «Глупость! Каждый должен защищать свою страну от посягательств пернатых агрессоров!» — неожиданно подал голос Бим Третий. Удивившись, мы вскинули головы, в упор поглядев на придурковатого прожигателя жизни – «И мы должны подставить свои спины под удар вместо тех, кого мы должны защищать в силу своего высокого происхождения! Все низшие народы и виды смотрят с надеждой на своих пастырей! Так что вы передергиваете, Раг!».

«Ну кто бы мог подумать!».

— «Естессно! Регулярно, и с удовольствием!» – огрызнулась я на донесшееся мне в спину замечание, впрочем, впечатленная этой короткой и пафосной речью. Даже если это осознает этот белый индюк, озабоченный, как мне казалось, лишь выпивкой да развлечениями, то что же тогда делать мне? – «Но теперь об этом можно не беспокоиться – ко мне мужа подселили, в курсе?».

— «Тьфу ты…».

— «Раг! На пол палатки не плевать!» — возникшую паузу нарушил голос Нефелы. Услышав знакомый звук, она сунула голову в палатку, и сердито проржав одно из так надоевших мне замечаний, вновь убралась в темноту, заставив остолбеневших офицеров неуверенно хихикнуть. Сначала басовито рассмеялся Буши, затем робко хихикнул Колт, и вскоре, смеялась уже вся палатка, заставив меня прикрыть копытом глаза.

«Вот так. Этот прожигатель жизни, эта пародия на офицера тоже считает, что основное призвание любого солдата – отдать свою жизнь за других. Пусть даже и со скидкой на воспитание, и все эти его глупости вроде «низших и высших», привитые вырождающимися единорожьими родами, задыхающимися от кровосмешения».

«А по-моему, это дельная мысль. Подумай, доверила бы ты свой самострел какому-нибудь лесовику? Почему бы тебе не вооружить их этим чудо-оружием, и не посмотреть, что получилось бы из этой затеи?» — ехидно оборвал меня раздавшийся между ушей голосок – «Разве не так вела себя ты, когда общалась с этими лохматыми недомерками? Разве не ощущала ты в душе превосходства, дарованного тебе твоим народом, твоим видом, твоей страной? Нет? Ну же, милочка, не нужно притворяться! Не нужно этого показного смирения, от которого за лигу несет ханжеством и притворством! Если ты уверена, что все вокруг равны – так набери себе войско из этих северян! Сделай эту дурочку с мохнатыми ногами, что трется у выхода из палатки, не гувернанткой, а примипилом! Покажи, как все равны – на собственном примере!».

«Эй, это не одно и то же!».

«Правда? А в чем же разница? В том, что они не обучались в ликеях? Или в том, что не тренировались так, как ты и твои пони? Если все равны, не смотря на образование, происхождение и физические отличия – почему ты все еще не доверяешь этим остолопам с нестриженными копытами?».

«Не нужно доводить все до абсурда!».

«Верно. Золотые слова – я так долго ждала, когда же ты их произнесешь. Почему нужно идею всеобщего равенства доводить до такого абсурда, когда талантливое, одаренное существо ощущает в себе неуверенность, робость, и даже чувство вины, когда разговаривает с необразованным, неразвитым быдлом? Разве в том твоя вина, что ты умнее многих из тех, кто стоит с тобою рядом? Разве должна ты ниспуститься до их уровня, вместе с ними отправившись шлепать по грязи лишь для того, чтобы тебя не считали высокомерной, не считали расисткой? И это лишь из-за того, что многие из них были зачаты нетрезвыми, или просто решившими помассировать себе матку и яйца пони? Почему ты должна ограничивать свои желания, свои стремления, если рядом находятся эти жертвы поторопившихся родителей?».

Я промолчала, глядя на успокаивавшихся гвардейцев и легионеров.

А действительно — почему?

Почему я должна прятаться, когда могу повелевать? Почему я должна общаться с этими лакеями, которых ни в грош не ставят даже их подчиненные, когда могла бы на равных разговаривать с их господином? Почему я должна…

«ПОЧЕМУ Я ВООБЩЕ КОМУ-ТО ДОЛЖНА?!».

Тишина. Только тихо вибрирует стальной стержень, вошедший в мою голову там, в морге пакгауза, что когда-то был расположен недалеко от Мейнхеттена. Разогреваясь, пульсирует в такт ударам сердца.

«Запомни – каждый равен лишь в том, что имеет неотъемлемые права, и главное среди них – право на самоопределение».

«Ты… Кажется, ты права. Мы правы».

Чувство облегчения накатило внезапно, едва ли не приподнимая меня над полом. Осколки мыслей, словно стекло, трясущиеся у меня в голове, вдруг сложились в красивый витраж, один лишь вид которого тотчас же притупил вот уже много дней терзавшие меня головные боли. Оглянувшись, я ощутила себя выше, стройнее, словно уставшее тело вдруг и впрямь наполнилось жизнью, приподнимаясь над полом на удлинившихся, стройных ногах. Поведя головой по сторонам, я перехватывала удивленные, обеспокоенные, откровенно испуганные взгляды, которыми замолчавшие офицеры смотрели на меня – снизу вверх.

«Ну, вот и приехали. Галлюцинации» — я сухо пожевала губами, но так и не почувствовала выступающей на губах пены, или ниточки слюны, тянущейся из искривившегося рта – «Метаморфопсия, а точнее, одна из ее форм – микропсия. Поздравляю тебя, Скраппс – ты на самом деле сумасшедшая».

«Ты так считаешь?».

«И это говорит голос в моей голове?» — беззвучно удивилась я, глядя на переглядывавшихся офицеров. Что видели они перед собой? Бьющуюся в припадке лошадку, задирающую голову к потолку, и разглядывавшую их вытаращенными глазами?

«Займись-ка лучше делом» — почему-то страха не было. Только небольшая нервозность от очень довольного тона, каким были сказаны эти слова – «Кажется, у нас созрело какое-то решение?».

— «Ээээ… Значит, так, джентельпони» — говорить с закрытыми глазами было гораздо легче. По крайней мере, не так ощущался диссонанс между зрением и чувствами, изо всех сил кричавшими и убеждавшими меня, что такого просто не может быть. Наверное, я просто устала бояться того, что кто-то, кто еще не слышал или не знал, что бывшая командующая Легионом – опасная сумасшедшая, мог бы убедиться в этом лично, поэтому-то так спокоен был мой голос, которым я произнесла эти слова – «Я сама не знаю, что это значит, но уверена, что врачи с этим разберутся – после окончания войны, если мы до него доживем. А пока – никому об этом ни слова. Понятно? Вот и хорошо. Значит, мы поступим следующим образом: за попытку переворота, Джинджер Бим Третий, как мой непосредственный подчиненный, может считать себя разжалованным. Разжаловать пятью палками по крупу, и отправить обратно в штаб. Трибунал по этому поводу собирать не будем, поскольку инициатива, как я поняла, исходила от другого начальника, которому этот единорог подчинялся, и это снимает с него ответственность за попытку заключить меня под стражу. Это понятно?».

Ответом мне была тишина. Пони таращились на меня, как на прокаженную, не замечая даже распахнутого полога палатки, за которым уже толпились какие-то фигуры, неразличимые в свете факелов и фонарей.

— «Кхем… Я займусь этим» — прошелестел знакомый голос. Осторожно ступая, словно двигаясь по давно не убиравшейся детской, в палатку вошел знакомый мне, вишневого цвета единорог, зачем-то низко склонившийся перед тем, как потянуть за собой оторопевшего Бима – «Если не возражаете, гос… Легат».

— «Не возражаю» — приоткрыв глаза, я шумно выдохнула, убеждаясь, что казавшиеся до того маленькими, пони вновь вернулись к своим привычным размерам, вместе с гудящей головной болью, казалось бы, навсегда поселившейся где-то между ушей. Что ж, я не кривила душой, когда говорила, что врачи разберутся с этой проблемой, и твердо решила отправиться в самую жуткую и закрытую психиатрическую лечебницу, чтобы больше никому не причинить ненароком вреда.

— «Я отправляюсь в штаб, где буду ожидать прибытия генерала».

— «Но… Хар-рашо. Я предупрежу остальных» — попытался было возразить, но тотчас же осекся Буши Тэйл, бочком, словно краб, выбираясь из палатки.

«Да что с ними всеми такое?» — выйдя на улицу, я двинулась по свежерасчищенной тропинке, стараясь аккуратно переставлять скользившие по камню ноги, громко цокавшие по древней брусчатке стершимися пластинками старых подков. Обернувшись, я едва не навернулась, увидев, как вышедшие из моей палатки пони таращатся мне вслед. В потемках, я разглядела, как оттуда же вывалился Фрут Желли, как оказалось, все это время околачивавшийся в крепости – заметив мой взгляд, он вдруг остановился, и низко склонился, едва не достав головой до земли. Заметив его жест, остальные пони, один за другим, начинали кланяться, словно увидев перед собой какое-то чудо. Какое-то диво.

Какую-нибудь…

«Просто ты показала им, что значит быть высшей, моя беспокойная, пятнистая дурочка. Просто ты показала им, кто из вас достоин поклонов – и достоин вести за собой».

---

— «Ух ты…».

Поднявшись на пролетавшее мимо облако, услужливо уплотнившееся под нашими копытами, я застыла, глядя вдаль, сквозь кристально чистый воздух гор, разглядывая открывшуюся мне картину. Холодный еще ветерок, ворошивший перья на моих расставленных крыльях, был нисколько не похож на тот теплый зефир, что уже начал овевать расположенные южнее области огромного материка – несмотря на начало месяца Равноденствия, весна в горах начиналась гораздо позднее, и пробиравшиеся по найденному Графитом перевалу войска все еще подтягивались к огромному горному массиву, словно Эверест, нависавшему над миром. Именно там, среди расположенных у его подножия горных хребтов, увенчанных острыми, словно грифоньи когти, башенками и башнями, располагалась наша цель.

Грифус.

— «Нравится?» — ежась на холодном ветру, Графит зыкнул на меня из-под заиндевелых броней. Холодный ветер трепал его бороду и гриву, отчего страж выглядел крайне внушительно, если не сказать величественно, словно древний воитель или герой.

— «Красота-то какая! Lyapota!» — согласилась я, глядя на открывавшийся мне вид огромного города. Бывший когда-то не самой маленькой горой, теперь он чем-то напомнил мне Вавилонскую башню, словно перенесенную с картин Брейгеля и Эшера в этот обновленный мир – громада источенной горы, словно еж, ощетинившейся башнями и выступавшими из ее тела правильными многогранниками домов, чьи узкие, стрельчатые окна бесконечными потоками огоньков тянулись от подножия к самой ее вершине, где грозно и неприступно серел высоченный шпиль из необработанного, грубо оббитого камня, блестя острыми сколами и гранями на утреннем солнце, поднимавшимся из-за горных вершин. Почему его не украсили, или хотя бы не облагородили, сбив самые острые ребра — я не знала, но была впечатлена размерами этого циклопического сооружения, размерами не уступавшего иным небоскребам людей. Подножие города-горы все еще лежало в предутренней тени, скрывавшей от меня громадные стены и невероятных размеров ворота, проделанные когда-то в еще не отесанной, не обработанной Барьерной гряде самим Хруртом.

— «И мы собираемся взять эту штуку?».

— «Мы должны взять эту «штуку», милый» — потянувшись головой к шее мужа, я потерлась ухом о его жесткую зимнюю шерсть – «Мы обязаны взять это место, где угнездились враги, и вернуть мир на эту разоренную землю».

— «Ага! Ты все-таки поймал ее, Дэйз? Молодец! Я знал, что могу на тебя положиться» — войдя в палатку, Глиммерлайт Туск замер, затем стянул с головы треуголку, богато украшенную кружевами, и лихо сбил снег с эполет, украшавших генеральские плечи. Мазнув взглядом по моей фигурке, сидевшей за одним из столов, он скинул со спины теплую, подбитую шерстью шинель, и довольно покряхтывая, подошел к одной из жаровен. Ворвавшиеся вслед за ним офицеры быстро разложили привезенные с собой документы, но рассаживаться не спешили, с удивлением глядя то на меня, оккупировавшую один бок подковообразного стола, то на капитана Блю Дэйза, напряженно замершего за другой его половиной, прямо напротив меня.

— «Итак, сынок, докладывай».

— «Наши силы растут, генерал. В строй вернулось девяносто пять и девять десятых процента из числа тех, кто получил ранения во время защиты Кладбища Забытого. Остальные будут комиссованы в связи с тяжелыми ранениями и увечьями. Пленные закончили ремонт внутренних стен, и перешли к внешним, а также реконструируют донжон. Ах да… Вернулась Легат Раг» — отрапортовал единорог. Напряженный, словно струна, он старался не смотреть на меня, как и те, кто стояли вдоль стен палатки – «Она… Кхем. Думаю, лучше будет, если дальнейшее доложит она сама».

— «Доложит, доложит. Вот только в камере, и письменно» — наверное, я должна была бы возмутиться столь непочтителным отношением к своей персоне, о которой высокое гвардейское начальство говорило в столь пренебрежительном тоне, словно бы меня и не существовало в этой палатке, но что-то во мне изменилось. Словно лопнула какая-то струна, все еще удерживавшая меня от… От ¬чего-то, что объяснить не могла бы я и сама. И теперь, я лишь сдержанно усмехнулась в копыта, составленные домиком у рта, и продолжила разглядывать генерала, опустившегося на свое место, пройдя под заботливо поднятым над его головой столом.

Нет, все-таки иметь слуг, способных пользоваться магией, невероятно удобно. Ну, или использовать ее самому.

«А ведь он стар. Очень стар» — подумала я, впервые замечая за этой прилизанной, укутанной в дорогой мундир внешностью старческое дрожание век, набрякших над слезящимися глазами; поседевшую до молочной белизны гриву, выдававшую себя цветом у самых корней окрашенных в рыжее волос; рассеянный взгляд, суетливо перебегавший с одного пони на другого – «И кажется, живет больше в своем мире иллюзий – в мире, в котором он еще молод и бодр, где можно спать в спальном мешке, на холодном снегу, а мысли рождаются легко и свободно. Но как можно его за это винить?».

«Легко! Нужно знать, когда нужно отступить в сторону, дав дорогу молодым! О каком снисхождении может идти речь, когда он сам, глядя в развезнутую у его копыт могилу, тянет туда за собой и остальных?!».

«Ты всегда видишь только плохое в окружающих тебя пони?».

«Просто я хорошо знаю жизнь!».

— «Вы знаете, что делать!» — повинуясь небрежному жесту генерала, двое гвардейцев двинулись ко мне, и нацепили на передние ноги стальные браслеты, скрепленные тонкой, но прочной цепочкой, ловко защелкнув дополнительный ее отрезок на воротнике. Я не сопротивлялась, несмотря на глухое ворчание, раздавшееся под сводами штабной палатки. Подняв голову, Туск с удивлением обозрел отделившиеся от стен фигуры, переводя взгляд с одного пони на другого, и словно не узнавая пегасов, всех, как один, нацепивших на себя полную броню легионера. Выглядели ребята довольно представительно – даже Нефела, где-то раскопавшая мою недоделанную когда-то, запасную кольчугу, и отсвечивающая недалеко от входа прикрепленными к ней птеригами — узкими кольчужными полосами, болтающимися вдоль бедер и живота.

— «Эт-то еще что такое?» — грозно вопросил Туск, переводя взгляд с одного офицера Легиона на другого. Я хмыкнула, и недовольно дернула крылом, призывая товарищей не кипятиться, и не лезть на рожон, однако мельком взглянувший в мою сторону Хай только упрямо поджал губы, и вместе с поддерживавшими его с боков Бушем, Шотом и Рэйном продолжил переть на гвардейцев, пытавшихся, в свою очередь, оттолкнуть навалившихся на них жеребцов — «Бунт?!».

— «Хай, не кипятись» — холодно попросила я, глядя на вскочивших единорогов. Конечно, я отдавала себе отчет в том, что доведись им начать действовать, и уже через несколько секунд я осталась бы одна, в то время как зарвавшихся пегасов просто скрутили и вышвырнули бы магией на мороз, даже не замарав копыт, однако… Однако накатившее на меня холодное долготерпение, объяснить природу которого я не могла бы и сама, заставило меня остаться на месте – «Давайте успокоимся, и подождем. Думаю, скоро мы получим ответ, и уж тогда точно поймем, что нам делать дальше».

— «Легат отправила послание командору, попросив меня использовать мою магию» — сумрачно пробубнил Блю Дэйз. Несмотря на то, что я вела себя абсолютно спокойно и даже инертно, он избегал встречаться со мной взглядом, и твердо, хотя и виновато глядел на генерала – «Я не нашел причины ей отказать, и переправил его несколько часов назад, сэр, но до сих пор мы не получили ответа».

— «Это был список из нескольких предложений» — не дожидаясь обращенного ко мне вопроса, пояснила я, задумчиво дергая передними ногами, закованными в кандалы. Повинуясь моему нетерпеливому жесту, пегасы все-таки отступили ко входу, но не спешили уходить из палатки, у входа в которую собиралась большая толпа – «Я была готова поделиться ими с вами, сэр, но боюсь, что сейчас не то время, когда вы могли бы выслушать меня спокойно, не пытаясь подвесить на ближайшем дереве, или не замуровав где-нибудь под землей».

— «Ты чересчур много взяла на себя, лейтенант!» — поднимаясь, с отвращением каркнул в мою сторону старый генерал. Тугой, стоячий воротничок его кителя впился в дряблую, обвисшую шею, сосредоточив на себе мой взгляд, представ передо мной тугими оковами, стягивавшими шею пожилого пони, словно ошейник – «Но все твои интриги не стоят и пожеванного сена! Я знал, что рано или поздно поймаю тебя, мерзавка, и заранее озаботился тем, чтобы обезопасить вверенные мне войска от твоего разлагающего влияния! Поэтому ты будешь сидеть в камере! Будешь! Будешь! Будешь!».

— «Или скорее, в сумасшедшем доме» — холодно, одними губами, улыбнулась я. Встревоженные и удивленные бешенными выкриками патрона и его суматошно отдаваемыми приказами, единороги сгрудились у генеральского стола, беспокойно крутя головами, словно только что заметили собиравшуюся у палатки толпу, блестевшую сталью и позолотой – «Генерал Туск, сэр, боюсь, что вы не поняли самого главного – я, как и вы, всеми силами старалась предотвратить то развитие событий, к которому все скатилось за эти недели. Неужели вы думали, что возвращающиеся в строй пони не будут удивлены всем происходящим? Что они не начнут задавать вопросы? Пять тысяч пони, часть из которых побывала и в северных снегах, и в южных песках, вновь встав в строй, вдруг обнаружили, что пришедшие им на помощь три с чем-то тысячи гвардейцев вдруг решили их «расформировать» — это, по вашему, «вспомогательные силы»? Где ваша проницательность, генерал? У нас в копытах не просто кипящий, а готовый разорваться котел, полный перегретого пара[20], и даже я не могла бы предсказать, чем бы все это закончилось – причем уже в ближайшие дни».

— «Пугаешь? Ну-ну…» — скривился хитрый и проницательный до того старик, поджимая трясущиеся губы – «Мои единороги накидали бы всему твоему сброду, и…».

— «Возможно. Если бы с ними не было меня» — я кивнула, признавая такую возможность. Шум в лагере усиливался, и кажется, где-то даже попытались ударить в набат, но звук прервался на тонкой, щемящей ноте, заставив вздрогнуть всех присутствующих в штабе, включая меня – «Но я здесь, генерал, поэтому я так же, как и вы, не собираюсь допустить открытого бунта. Как я уже говорила своим подчиненным, если бы что-то подобное случилось во вверенных мне войсках, я подавила бы любые выступления – безо всякой пощады! Поэтому присутствующие с нами офицеры Легиона сейчас отправятся наружу и выяснят, что там вообще происходит, и кому я, на рассвете, лично откручу башку. Тем временем, мы с вами дождемся ответа командора».

— «Я не сделаю этого, мой Легат!» — повернувшись, Хай смерил меня долгим, и чрезвычайно не понравившимся мне взглядом, который я бы назвала фанатичным. Вздрогнув, я незаметно поежилась под своим поддоспешником при виде десятков уставившихся на меня глаз – «Готов понести заслуженное наказание».

— «Значит, ты не послушаешься и меня, дружище?» — я постаралась оставаться спокойной, несмотря на вновь возникшее ощущение, что время превратилось в сыпучий песок, утекающий из судорожно сжимающихся в попытке его удержать копыт – «Ты тоже считаешь, что нашей стране нужно не боеспособное войско, а бунтующая толпа?».

— «Но они же собираются тебя…».

— «Мы многому научились от грифонов, в том числе и плохому. Поэтому иди, и передай этим романтически настроенным леди и джентельпони, что если они не прекратят этот стихийный кавардак, переходящий в еврейские погромы, то даже самые дотошные наши потомки не узнают, что когда-то существовало такое подразделение, как Легион!».

— «Да, мэм» — поколебавшись, соломенношкурый пегас опустил глаза, и решительно двинулся прочь из палатки, расталкивая собравшихся у входа офицеров и кентурионов. Незаметно подкравшаяся ко мне Черри пристроилась у меня за спиной, нервно поглаживая мое крыло, словно пытаясь успокоить меня – и саму себя.

— «Видите, генерал Туск, сэр? Я не кривила душой, когда говорила, что бунта здесь я не допущу. И за последнее время я многому научилась – в том числе и от вас».

— «Да нуууу?» — неприятно скривился старик, глядя на Блю Дэйза, выслушивавшего тихий доклад от взволнованного, приплясывавшего на месте вестового – «Лесть тебе не поможет, так и знай! Впрочем, как и весь собравшийся сброд!».

— «И в мыслях не было. Но я и вправду узнала много нового для себя за эти месяцы, и считаю, что вы научили меня одной важной вещи – по-настоящему контролировать что-то может лишь тот, кто может это уничтожить, не важно, вещь это или ресурс. Только я могу уничтожить созданное мной чудовище, и поэтому-то я прошу вас дождаться ответа – и подчинюсь тому приказу, который придет».

— «Придет приказ о заключении вас под стражу, Раг, только и всего!» — я продолжала разглядывать обычно спокойного Туска, подмечая детали, на которые я не обращала внимания раньше. Я глядела на генерала – и видела перед собой старика, облаченного в нелепый мундир, контрастировавший своей вычурностью как со строгими формами легионерских доспехов, так и с золотистым блеском гвардейских кирас. Видела дергавшиеся щеки и слезившиеся глаза, суетливые движения копыт и вздувающиеся на шее сосуды. Видела… Видела перед собой старика, которого несущаяся вперед молодежь готова была оттолкнуть с дороги, а он, силясь доказать остальным, что еще может бежать в табуне, спешит за всеми, переставляя узловатые, крепкие, но уже такие старые ноги.

«Что ты делаешь со мной, Луна? Зачем учишь видеть такое? Как проще было любить и ненавидеть безо всякой оглядки — искренне, вкладывая в эти чувства всю душу, и не замечая последствий, не терзая себя мыслями о том, кому эти действия могли причинить боль!».

— «Не исключено, сэр. Поэтому я и не собиралась скрываться, и воспользовалась рогом вашего подчиненного, чтобы отправить свое письмо, после чего терпеливо дожидалась вас в этой палатке».

— «Дождалась? Молодец! А теперь – арестовать ее!».

— «Сэр, сообщение!» — вздрогнув, капитан Дэйз выпрямился, звякнув засветившимся рогом. Вместе со всеми, я уставилась на единорога, с каким-то нездоровым интересом отмечая волнующийся, похожий на жидкость свет, исказивший очертания витой кости, подспудно ожидая рвоты или отрыжки, с которой карманный телетайп четвертой принцессы выдавал посланную через него корреспонденцию, но не дождалась – ярко вспыхнув, рядом с головой капитана материализовался свернутый в традиционную трубочку свиток, украшенный алой лентой и золотой печатью в форме подковы, означавшими, что сообщение исходило из канцелярии самих принцесс.

— «Читайте, голубчик. А мы пока займемся этой мерзавкой!».

— «Сэр…» — пробежав глазами по развернутому листу, Дэйз поднялся, и протянул послание в сторону генерала – «Простите, сэр, но мне кажется, вам стоит прочесть это лично».

— «Вы тоже вздумали мне перечить, капитан?» — обернувшись, нехорошо прищурился Туск. Оттесненные было ко входу палатки, стражники вновь оказались возле генерала, и теперь с удовольствием, словно рыбу из проруби, вытаскивали меня из-за стола, ухватившись за скреплявшие кандалы цепочку – «Читайте! И погромче!».

— «Эээ… Да, сэр. Это от командора Вайт Шилда, сэр. «Рассмотрев ваши предложения по поводу ведения боевых действий на Северо-восточном фронте, командование признало их состоятельными и, после некоторой доработки, вписывающимися в стратегический замысел Генерального Штаба, в связи с чем, приказываю вам приступить к их осуществлению незамедлительно. Жалоба, поступившая в ваш адрес, после рассмотрения в Высочайшем присутствии, была сочтена не заслуживающей внимания, а ее автор – искренне заблуждающимся пони, в связи с чем хода этому делу дано не было, а ваше звание и полномочия подтверждены волей самих принцесс».

— «Ну, вот и все, пятнистая подстилка! В холодную ее!».

— «Сэр…».

— «Вы начинаете раздражать меня, капитан!» — вскинув голову, задыхавшийся от эмоций генерал был настолько поглощен созерцанием кандалов, которые защелкнулись теперь и на задних ногах стоявшей перед ним пегаски, что не сразу отреагировал на напряженный голос единорога – «Что вам еще непонятно? Там еще что-нибудь есть? Например, совет обменять эту смутьянку на нескольких наших бойцов?».

— «Эээ… Простите, сэр, но мне кажется, это еще не все. «Что же касается лично меня, то мне было крайне лестно прочитать о том, как вы охарактеризовали моего наставника, генерала Глиммерлайта Туска, и полностью согласен с вашими словами, описывающими его как «…все еще крепкого, надежного пони, являющегося одним из незыблемых столпов основания, на котором зиждется здание нашего государства». Его ум, его смекалка и огромный опыт, равного которому трудно было бы отыскать, еще послужат нашему делу, и внемля совету наших любимых правительниц, я непременно собираюсь уговорить его возглавить Академию Генерального Штаба, которая непременно будет создана после окончания данной войны». Сэр, кажется, это письмо было адресовано не совсем вам…».

На палатку опустилась густая, вязкая как снег, тишина.

— «Тут еще приписка: «Утвержденные штабом приказы высылаю вместе с курьером Ночной Стражи. Надеюсь, что эти голокрылые курицы — твои сородичи — летают не хуже, чем шипят, или проникают в кабинеты вышестоящего начальства». Не знаю, о чем это, честно, но кажется, что это уже личное. «Надеюсь, ты разберешься с этими играми в формирование-расформирование быстрее, чем обещалась. И не вздумай еще раз устраивать эту ерунду с демонстрацией якобы произошедшей борьбы за власть – ты не в Кантерлоте, и там не будет Принцессы Ночи, способной оценить эти ваши куртуазные забавы! Действуй быстро, жестко и четко, не взирая на тех, кто по недомыслию и скудоумию, попытается тебе помешать. Помни, что повинуясь воле принцесс, Штаб назначил тебя командующей первым этапом операции «Цитадель» не за красивые глаза, и уж тем более не за эти сумасшедшие идеи, которые почему-то приводят к определенным результатам. Научись уже командовать, глупая ты кобыла!».

— «Командующей?» — неверяще произнес кто-то из единорогов, поднимаясь из-за стола.

— «Простите, сэр, но… Так написано, и…».

— «Прошу прощения, джентельпони!» — недовольно пропыхтела я, борясь с одним из заковавших меня в кандалы охранников, пытавшихся оторвать меня от своего собрата, сипло хрипевшего, и пытавшегося сорвать со своей шеи накрученную на нее цепочку от оков – «А можно я тоже присоединюсь к вам в обсуждении этого документа – и желательно, без кандалов?».

— «И как отреагировал генерал?».

— «Боюсь, что это его надломило» — бросив прощальный взгляд на огромную стену, кончики башен которой засеребрились на утреннем солнце, я кивнула сопровождавшему нас эскорту, и нехотя, то и дело оглядываясь, поскакала по облаку в сторону перевала, из-за которого уже тянулись передовые отряды. Подпрыгнув, я уже привычно закрыла глаза, и лишь через две секунды планирования, когда сведенные судорогой крылья взмахнули раз, затем другой, толкнув меня навстречу ветру, посмела взглянуть на нетронутую снежную целину – уже не приближавшуюся, но лишь угрожающе посверкивающую где-то внизу. Именно по ней, по нетронутому пока снегу, через широкое ущелье, коротким горным летом звеневшее небольшой рекой, пробирались наши передовые отряды, стремясь поскорее оказаться в сомнительной безопасности небольшой долины, упиравшейся в высоченную стену Барьерной гряды. Там мы собирались разбить наш лагерь, и именно там нам предстояло развернуть тот плацдарм, с которого будет нанесен удар в тот нервный узел, потеря которого должна была парализовать нашего врага.

Мы собирались взять Грифус.

— «Что ж, закономерный итог».

— «Это тебе так кажется. А мне с этим дальше жить!» — сердито проворчала я, глядя на проплывавшие под нами войска. Всего за две недели перебросить пешие войска на расстояние в тысячу миль, зимой, по лесам, горам, при полном отсутствии дорог? Да любой логист, турист и командующий рассмеется, и плюнет в морду за беспардонное вранье! Но затевая эту авантюру, эту сумасшедшую гонку со временем и приближавшейся весной, я совершенно не приняла в расчет крылатых жителей эквестрийских земель, возлагая надежду на известную всем и каждому двужильность земнопони, по сравнению с которыми римские легионеры людей, за выносливость свою прозываемые когда-то «мулами», казались сущими задохликами – но, как оказалось, совершенно напрасно. Быть может, крылатые лошадки и не могли показать такую же выносливость в деле переноски совершенно фантастических грузов, как их лишенные крыльев сородичи, однако на их стороне была совершенно фантастическая возможность управлять погодой, что не раз заставляло меня, с совершенно глупым видом, восхищенно таращиться на громадные снежные бури, словно стены невообразимо огромного коридора, бесновавшиеся на флангах нашего войска, упрямо прорывавшегося к горным вершинам. Облаченные в тяжелые, прорезиненные, негнущиеся робы и мягкие шлемы ядовито-желтого цвета, присланные нам погодные мастера Клаудсдейла и Лас Пегасуса показали все, на что они были способны, и под их копытоводством крылатые сотни, сменяя друг друга, устроили настоящую снежную феерию на флангах упорно продвигавшегося вперед Легиона. Наверное, я на всю жизнь запомню громадные стены из ветра и снега, неторопливо поднимавшие в небо снежную взвесь, рассыпавшуюся высоко-высоко колючим, «отработанным» снежком, создававшим в небе подобие густого тумана, сквозь которое нас озаряло болезненно-алое солнце. Да, я знаю, Твайлайт, что это – всего лишь явления рефракции, или интерференции, или еще какое-нибудь слово, которым можно описать все, что угодно, но увидев это собственными глазами, я… Это было великолепно, подруга – просто великолепно во всей своей грозной красоте! Поверь, если бы древние это увидели…

Но не важно. Прости, что отвлеклась. Когда я буду писать эти строки, выкроив время между решением множества важных задач, большая часть из которых сводилась к выдаче живительных звиздюлей тому или иному подразделению Гвардии или Легиона, вынужденных сообща, надрывая жилы, нестись к заветному перевалу, прикрывавший нас погодный фронт уже не будет виден, скрываясь в непроглядной темноте, подсвеченной тысячами желтых фонариков, словно река, текущих по воздуху и земле. Придумавший эту штуку Вайт Шилд, должно быть, был очень доволен, получив от меня краткий рапорт о достигнутом прогрессе, и гораздо более объемное приложение, в котором я оргазмировала, захлебываясь от счастья, излив на многострадальную бумагу все свои восторги по поводу этой «маскировки». Для отвлечения внимания вероятного противника фронт отвратительной погоды раздули едва ли не до границы Короны, и как оказалось, это сыграло свою роль, и командовавший казавшимся неприступным фронтом, виконт де Клюни так и остался сидеть в Пизе, стягивая под нее почти все доступные ему войска, и ожидая нападения командора, который готовился к удару по нему со стороны Фрогги Пасс и Тамбелона, накапливая возле этих крепостей почти все доступные ему войска. Командующий Королевским Экспедиционным корпусом был прав – Пиза была крайне важным узлом в защите находившегося неподалеку Грифуса, прикрывавшим столицу грифонов бастионом, и защита его была приоритетной для Грифоньих Королевств, ведь в случае потери этого города, по грифоньей традиции, созданном в теле немалых размеров горы, их враги получали бы возможность дойти до Короны через удобные, нахоженные дороги, проходящие по тропам среди глубоких ущелий. Сколько ночей я провела, вглядываясь воспаленными от холода и недосыпа глазами в протекавшую подо мной реку фонарей, и вздрагивая от каждого резкого выкрика или обращения, пока меня не утаскивала спать ворчавшая что-то Нефела, отлично спевшаяся с добродушной толстухой Грэйп – еще одной натурализовавшейся северянкой, на этот раз наотрез отказавшейся снабжать меня своими «порошочками» — я уже не помнила, позабыв в закрутившей меня череде мелких кризисов и сиюминутных авралов об отдыхе и сне. Конечно, я не сомневалась, что бежать вот так вот, сквозь вечные сумерки, подсвеченные то алым, то желтым, с огромным баулом на боках и плечах, чтобы добравшись до подготовленной пегасами стоянки упасть и уснуть, даже не снимая брони, было не менее, а может, и более трудным – но я с радостью поменялась бы своим местом с любым земнопони, не говоря уже о пегасах, сутками находившимися в воздухе безо всех и всяческих перерывов на сон, обеспечивая продвигавшимся вперед товарищам стоянки и лагеря, нелетную для грифонов погоду, разведку и боевое охранение. Но думаю, ни у кого из них не болела голова так же, как у меня – вскоре все происходящее начало напоминать мне какой-то сюрреалистический сон, и я не раз ловила себя на мысли о том, что не могу понять, происходило ли все это раньше, или является лишь моим сном, в котором я ношусь туда и сюда, отдавая приказы и выслушивая рапорты, принимая решения и совещаясь с издерганными, злыми товарищами, часть из которых была недовольна медлительностью соединившихся с нами гвардейских подразделений, а остальные – тем фактом, что «проклятые выскочки» несутся куда-то сломя голову, вместо того, чтобы приятно проводить время, осаждая неприступные горные крепости, взять которые все равно бы не удалось, и ожидая, пока недовольные и оголодавшие из-за отсутствия торговли грифоны не пойдут на очередные мирные переговоры, которые, в очередной раз, предложила бы им пресветлая принцесса, да даруют ей силы и здоровье стихии и небеса. Скучно? Зато не нужно никуда нестись в темноте, сжимая зубами холодное, скользкое от слюны кольцо фонаря, ощущая боль в спине от прыжков по хребту тяжелого, неподъемного для пегасов и единорогов мешка или сумок, а также боль в заднице от суровой дубинки из виноградной лозы, которой охаживали мешкавших остервенело орущие сотники с красными от недосыпа глазами. Не нужно, давясь, жрать на привалах густую овощную похлебку, проталкивая ее в сведенные от напряжения потроха, обжигаясь и кашляя, но пытаясь как можно быстрее завалиться в темноту натопленной, пропахшей потом и кишечными газами палатки, выкраивая себе лишние минуты для сна. Зачем? Я знала, что среди Гвардии уже расползались самые нелепые слухи о том, чего ради эта сумасшедшая гонит их куда-то на северо-восток, но количество кривотолков и откровенных бредней увеличилось в разы, когда на второй неделе безумного марша мы увидели тот самый, заветный перевал, который отыскали по моей просьбе ночные стражи.

— «Это тебе так кажется, потому что ты тоже считаешь его выжившим из ума стариком!» — недовольно буркнула я. Стараясь не поднимать крыльями снежный буран, я расправила их, и скользнув в полусотне метров над землей, дернула задними ногами, закладывая правый поворот с подъемом, погасивший мою скорость – и едва не впечатавший меня в стену скального карниза, на котором уже толпились господа офицеры, блестя золотой и серебристой броней, разбавленной каплями изящных фиолетовых доспехов стражей. Мышекрылая братия решила открыто присоединиться к творившемуся вокруг веселью, и откомандировала мне полусотню серых, вечно мерзнущих и недовольных вояк, оголив свои ряды во многих городах и весях Эквестрии, для чего, как я слышала от Графита, на их места пришлось массово рассылать новичков, едва лишь прошедших посвящение в Обители, и едва-едва умевших справляться со своим обликом и возможностями, дарованными магией Госпожи.

Правда, не всех из них я была бы рада увидеть.

— «Как у нас дела?» — неловко приземлившись, словно ушибленная на всю голову утка, я заковыляла к краю уступа, пока не уперлась грудью в скрестившиеся передо мной крылья пегасов, по-видимому помнивших, чем закончился подобный смотр войск, во время которого я уснула уже на середине дороги, и если бы не расторопность Графита, ухватившего меня за хвост, проснулась бы уже на Небесных Лугах, сломав себе шею при падении с высокого уступа – «Эти калеки из Дербишира нагнали отставание в графике? Привет, Мунлайт».

— «Нет еще. Но теперь их хотя бы видно на горизонте» — фыркнул один из белых пегасов, не меньше меня недовольный нерасторопностью своих коллег. Мышекрылая кобыла же недовольно дернула ушами и отвернулась, не соизволив ответить на мое приветствие – впрочем, как и всегда. Увидев ее в первый раз за все эти годы, что прошли с момента, когда бедолага совершила свой подвиг, спасая всех нас от удара чудовищной машины, созданной Тодстулом «Вышкой» Вудом, я бросилась было обнимать так давно скрывавшуюся от меня знакомую, но… Что ж, «временное помешательство из-за сильного экзомагического воздействия» явно изменило эту кобылу, пусть даже оперативно и быстро избавленную от той личности, которая ненадолго поселилась в ее голове, путем ритуального утопления в том проклятом колодце, но даже избавленная от необходимости метаться по уютной камере находящейся под Кантерлотом тюрьмы, поминутно осеняя себя странными крестообразными знаками – клянусь, я изо всех сил пыталась не ржать, читая сквозившие удивлением строки отчетов! – она приобрела достаточно не слишком приятных черт, среди которых явно доминировали паранойя, любовь к теории заговоров, и явная нелюбовь ко мне, сдерживаемая лишь тяжелым и крупным копытом любимого, которым тот, за моей спиной, временами грозил одной из своих подчиненных.

— «Так, они просто издеваются!» — наконец разлепив оба глаза, рассердилась я. Прибывшие под самый конец марша, этот пегасий недоэскадрон из двухсот рыл сначала добирался до нас со скоростью хромой черепахи, а теперь полз не быстрее страдающей похмельем улитки, то и дело останавливаясь на удобных облаках, в которых эти умники устраивали себе полноценный лагерь – «Лейтенант, летите к ним, и подстегните их – причем в буквальном смысле слова! Витис возьмите у любого из кентурионов, и… И принимайте командование над этими веселыми ребятами».

— «Будет исполнено, мэм!».

— «Может, не стоило поступать так жестко, мэм?» — поинтересовался кто-то у меня за спиной, заставив отвлечься от увлекательной борьбы с закрывавшимся левым глазом. Правый к этому времени давно закрылся, и уже вовсю дрых, не реагируя на все мои вялые попытки моргнуть обеими глазами – «Все-таки это инженеры, а не вояки…».

— «Наличие высшего образования не включает в себя такую дисциплину как «Лететь-как-можно-быстрее»? Значит, они не инженеры, а недоучки!» — огрызнулась я, желая лишь одного – упасть и уснуть прямо тут, на таком замечательном, мягком камне, присыпанным, словно сахарной пудрой, скрипучим снежком – «Поэтому я и действовала мягко, словно воспитательница в детском саду, послав к ним гвардейского офицера, а не кого-нибудь вроде кентуриона Рэйна или кентуриона Буши Тэйла – тогда, думаю, мы бы в кратчайшие сроки обзавелись еще одной сотней выпрыгивающих от усердия из собственной шкуры вояк».

— «Но у них в отряде четыреста крыльев…».

— «Поэтому и сотней – оставшиеся просто рвались бы героически погибнуть за родину, узнав на собственной шкуре, что случилось с другой сотней лентяев. Знаете, как тяжело бежать кросс в полной выкладке, когда спина и жопа просто хрустят от кровоподтеков и гематом?».

— «Легат! В Грифусе какой-то переполох!» — спланировавшему к нам с вышины лидеру группы дозорных пришлось сделать два небольших круга, гася набранную скорость – мы все, медленно и с трудом, привыкали к разреженному горному воздуху, не собиравшемуся привычно под крылья, словно подушка, а так и норовившему расступиться, роняя тебя на острые скалы, или переворачивая, толкнуть под крыло, как можно больнее стукнув о ближайшую скалу – «Туча целая вылетела и крутится над скалами!».

— «Много их?».

— «Да не сосчитать!».

— «Что ж, раз их нельзя сосчитать…» — с трудом открыв оба глаза, я вытащила из небольшого кармашка висевшей на боку сумки очередной мешочек с северным снадобьем, с трудом отжатый у недовольной толстухи, и положила себе его в рот, ощущая, как начинает колотиться уже уснувшее было сердце – «Леди и джентельпони, запускайте всех, кто уже хоть немного успел отдышаться! Начинаем наш кордебалет!».

---

Конечно, нам повезло. Повезло во всех смыслах этого слова – поздняя весна, даже не заглянувшая в горы, сделала возможным наш переход через широкий, в пару миль, перевал, громыхавший суровыми, «дикими» тучами, стелившимися почти у самой земли, и радостно поджаривавших молниями любого, кто заглянул бы к ним на огонек, отправляя обуглившуюся тушку на свидание с пастями чудовищных монстров, шнырявших между молчаливых, спящих деревьев. Застрявший где-то на севере грифоний маршал, скрывавшийся под псевдонимом Полипетанг, с удивлявшим всех упорством колотившийся лбом в стены громад Асгарда и Иглгарда — по слухам, окончательно разорвавших всякое сношение с Грифусом, и даже провозгласивших кого-то из собственных вельмож королями. Окончательно окопавшийся в Пизе де Клюни – по непроверенным слухам, виконт отчего-то решил поопасаться за свою жизнь, и стянул в этот подземный город все доступные войска, а также, шалун эдакий, зачем-то перекрыл все подземные тоннели, которые соединяли его город с предгорьями Грифуса, перегородив могучие подземные реки толстыми решетками и неподъемными глыбами заранее приготовленных камней. Ну и конечно же загадочный орден охотников на чудовищ, овеянный романтическим ореолом смелости, доблести и непобедимости, пропустивший наши войска через свой кордон, и даже пообещавший разогнать большую часть чудовищ, якобы обитавших в этих местах. Так это было, или не так – я не знала, но вдохновившись размерами лап, якобы оставленных на снегу ногами местной Годзиллы, решила не лезть со своим уставом в чужой монастырь, блестевший на нас своими окошками красивого замка, сложенного из удивительного нежно-розового камня, и прилепившегося к крутому склону высоченной горы. Туда нас, конечно же, не приглашали, и меня просто раздирало от интереса, густо замешанного на разного рода подозрениях в том, каким же образом мой черный охламон сумел договориться с этими отшельниками, исчезнув в этом «диснеевском замке» на несколько дней. По его словам, переговоры вышли долгими, бурными и изматывающими, что заставило меня преисполниться множеством недобрых мыслей, но командование войсками, полноводной рекой вливавшихся с равнин и предгорий в иголочное ушко перевала, заставило меня на время позабыть об этой семейной проблеме, и сосредоточиться на управлении несущимся вперед табуном – земнопони так и норовили разбрестись по долинке в поисках удобных дорог, пегасы то и дело пытались «на спор» оседлать непокорные тучи, а единороги… Ладно, эти хоть просто пытались крутить свои мелкие, дешевые интрижки – и всем офицерам, от лейтенантов до отчаянно матерящегося Легата, ежеминутно приходилось решать кучу возникавших проблем, порождаемых бесконечными «Я не понял…», «Я не знал, и подумал, что…», «Мне не сказали, и я решила…». Все это начало напоминать мне бесконечную игру, нескончаемую пляску у лесной запруды с попытками заткнуть расширявшиеся щели в скрипящей и угрожающе потрескивающей плотине с помощью крыльев и четырех несчастных копыт. Три дня слились в один, после чего я просто уснула на середине фразы, подходя к краю карниза, с которого намеревалась оглядеть разворачивавшиеся в долине войска, и продрыхла еще двое суток, подарив окружающим несколько дней относительного спокойствия, во время которых разбившие бивуаки гвардейцы и легионеры хоть немного пришли в себя, и оглядели открывшуюся нам местность.

Это действительно загадочная и красивая страна, Твайлайт. Резко континентальный климат — обильные на снег зимы и жаркое до одури лето – наложили отпечаток на всю эту землю, не превратив ее, однако, в одну бесконечную степь, но разделив на изобильные, почти не распаханные холмистые равнины; испещренные скалами и огромными вильдами — гигантскими камнями, иногда по самую маковку вросшими в землю, в которых грифоны позажиточнее устраивали свои дома; а так же бесконечными горами. Признаюсь, я впервые видела столько гор – нас окружали бесконечные горные хребты и вершины, предгорья настолько часто сливались друг с другом, что иногда было решительно непонятно, где начинается одна бесконечно огромная серая громада, а где ей на смену приходит другая, угрюмо блестевшая в нашу сторону снежными шапками, повисшими на острой, как когти, вершине.

И виноградники. Бесконечные виноградники – равнинные, предгорные и горные. Сухие и влажные, расположенные возле огромных, похожих на море озер, или питающиеся влагой от бесконечных гейзеров, шипящих в предгорьях и на склонах гор. Тщательно возделываемые – и забытые, полудикие, лишь изредка навещаемые кем-то из местных жителей, лишь длинными, строгими линиями столбиков и веревок, поддерживавших виноградную лозу намекавшие нам, что когда-то здесь жили заботившиеся о них существа.

Поистине, изобильна и щедра была бы эта земля к умелым копытам и лапам, но прокатившаяся по ней война вот уже в который раз смешала в стальном водовороте всех, кто издревле жил на этих землях. Отдохнув, мы продолжили свой прерывистый марш, иногда ненадолго застревая возле какого-нибудь замка, решившего оказать достойную встречу передовому отряду, проходившему по земле недогадливого сеньора, решившего, что трусившие или летевшие по своим делам гвардейцы или легионеры – просто манна небесная, пролившаяся на воинственную голову его самого, его клана или фамилии[21], почему-то просиживавших в замках свое гузно. Впрочем, за начинавшим отступать передовым отрядом тотчас же появлялись точно такие же подразделения, и вскоре сопротивлявшийся замок брался на копье, а то и весело полыхал, если сопротивление нападавших было ожесточенным, а рядом оказывалась я – признаюсь, была грешна, и всегда самой первой швыряла горящие факелы в окна, порядком прореженные болтами самострелов, испытывая при этом странный душевный подъем, словно пали вдруг всякие запреты, и можно было безнаказанно заниматься такими делами, от которых потом самой становилось бы стыдно. Естественно, это тоже породило разного рода шепотки, и если северяне смотрели на такого рода развлечения скорее безразлично, не отказывая себе в удовольствии пограбить богатые поместья и их руины, а то и по примеру своей иллюстры, поссать на быстро остывавшие угольки, то среди моих соотечественников подобные выкрутасы явно не добавили ничего хорошего к моему имени или славе, поэтому я старалась свести к минимуму свои проснувшиеся склонности начинающего пиромана, начав всерьез опасаться различных статеек, которые непременно могли бы прочитать мои старики.

Быть может, я была и не права, но Твайли, поверь, что видеть, как из замка, по крутой дуге, на пробегающий по дороге отряд отправляется немаленьких размеров камень, вслед за которым спешит целый кагал вооруженных по самые когти грифонов – это не то зрелище, которое добавляло бы мне миролюбия, и понеся первые потери в этом сумасшедшем походе, множество пони, один за другим, начали заражаться этим холодным безумием, и от последних встреченных нами поселений, располагавшихся в горных отрогах, и отмеченных множеством острых башен, похожих на вонзившиеся в небо клыки, я буквально оттаскивала своих подопечных, озлобленных множеством мелких потерь, которые мы понесли еще не встретив настоящего, достойного боя. Определенную роль в этом сыграла и география края – тропинки нужны были грифонам лишь для проезда повозок или телег, и для того, чтобы протащить такую ораву по казалось бы, не слишком пересеченной местности, нам пришлось разбиться на небольшие отряды, которые тут же принялись пощипывать мелкие банды, появлявшиеся буквально из каждого замка, из каждого поселения, из-за каждого угла. Поняв, что попала в переплет, я обходила крупные поселения, вновь сдвинув график на день, и даже выделяла отдельные отряды, пытавшиеся перехватить неуловимых партизан, давших мне в полной мере почувствовать, как было приятно тому же виконту де Клюни получать раз за разом рапорты о моих нападениях на обозы и тыловые подразделения. Взбеленившись, я уже собиралась отдать приказ о наступлении на ближайший город, чтобы устроить там бесполезную, опасную, и вполне отвечавшую нуждам грифонов осаду... Но все, как водится, решил обычный случай, когда в ночную разведку отправился мой муженек.

— «Больше они нас не побеспокоят» — заявил он, вернувшись под утро третьего дня, когда я уже собиралась отправиться на его поиски самостоятельно, бросив все, и забрав с собой Первую сотню пегасов. Как выяснилось, разведывательная операция очень быстро превратилась в полноценную диверсию, и теперь вместо преследования уходящего войска, грифоны занимались восстановлением своих городов, парочка которых буквально взлетела на воздух после дружественного визита воинов Госпожи.

— «Понимаешь, они ушли от нас кое в чем на целые десятилетия, если не века!» — отоспавшись и вяло попокушавшись на мою честь, супруг решил заесть расстройство от временной неудачи на любовном фронте, и с энтузиазмом слопал почти чугунок наваристой овощной похлебки, которую наскоро сготовила Нефела – «У них там настоящие трубы, которые идут по всем залам, и обогревают весь город. Представляешь? А еще у них есть настоящие подъемники для телег, руды и всего, что только захочешь – огромные, как… Ну вот как три таких вот палатки!».

— «Ясно. И вы на них покатались?» — поняв, что восторженный рассказ жеребца, увидевшего новую игрушку, и теперь радостно делившегося со мной своими впечатлениями, грозит оставить нас без ужина, я осторожно отодвинула чугунок от размахивавших в воздухе ног – «Эх, жеребцы! Вы прямо как жеребята, только яйца побольше, и игрушки дороже. Только я вот не понимаю, как поломка одного подъемника должна была напугать этих грифонов?».

— «Вот еще, буду я ломать такую замечательную штуку! Мы котел им взорвали, паровой. Ну, и еще несколько труб испортили. Видели облако пара над вон той горой?».

— «Конечно» — решила соврать я, потешив самолюбие мужа – «Но пар – он же горячий? Я надеюсь, что никто не пострадал?».

— «Ты кого, нас или грифонов имеешь в виду?» — тотчас же успокоившись, серьезно и с прохладцей, осведомился Графит.

— «Вас, конечно же» — удивленно вскинув брови, я решила подобраться поближе к супругу, и с довольным гудением перекатилась к нему под бочок, намекающе потыкав копытом в ребра. Кожистое крыло приоткрылось, и я с удовольствием прижалась к боку мужа, виляя хвостиком, и преданно глядя ему в глаза – «Нахрена мне вареные грифоны сдались?».

— «В первом городе мы несколько не рассчитали» — поджав губы, признался супруг, глядя на стену палатки, словно вспоминая произошедшее, до сих пор стоявшее у него перед глазами – «Крутанули сначала один вентиль на топке, потом второй – и что-то нарушили в ее хрупкой конструкции. В общем, сами едва успели оттуда смотаться, но бухнуло так, что вырвало изрядный кусок внешней стены – поэтому столб пара было заметно на много миль вокруг. Много погибло, Скраппи, очень много, и виной этому мы. Я, и те, кто был там вместе со мной».

— «Ты же не знал…».

— «Но я обязан был знать!» — зло рявкнул вдруг тот, заставив меня вздрогнуть, и вжать голову в плечи, скрываясь под расправленным голым крылом – «Или хотя бы подумать своей тупой головой! Знаешь, что было потом? При взрыве котла трубы, которые шли из верхнего зала оборвались, и из них принялась хлестать ледяная вода, которая, как выяснилось, бежала по ним откуда-то с вершины. Быть может, они отвели в них горную речку… Не знаю, в общем. Но потом эти трубы стали затапливать то, что осталось в том городе. Тех, кто быть может, еще оставался в живых. А мы – мы были там, и смотрели на все это, абсолютно не в силах помочь. Не могли. Не имели на это права».

— «Я понимаю, но…».

— «Нет, Скраппи. Ты не понимаешь» — успокаиваясь, тихо и непреклонно отрезал супруг, кладя тяжелую голову мне на шею – «Не понимаешь, и я буду молиться богиням, чтобы ты никогда этого не поняла. Ни ты, и никто другой в нашей жизни. Но за все это я непременно буду нести ответ, когда меня призовут на Небесные Луга, и я не знаю, смогу ли я посмотреть тогда в глаза тем, кто встретит меня в этом месте, созданном для хороших пони».

Увы, я не отнеслась к его словам с должным вниманием, ведь в следующие несколько дней он по-прежнему исчезал в ночной темноте, возвращаясь лишь под утро, и удовлетворенно выслушивал мои краткие доклады о том, что преследовавшие нас грифоны отступают, отряд за отрядом отправляясь на помощь пострадавшим от диверсий городам, после чего заваливался спать. Наверное, стоило бы попытаться поговорить с ним, убедить в том, что такова судьба всех тех, кто верой и правдой служил Госпоже, и быть может, уговорить его подумать над увольнением, и переходе в дворцовую стражу, в качестве капитана которой он смотрелся бы куда лучше меня… Но тогда мне казалось, что все хорошо, все нормально, и это обычное осознание тех последствий, что несет каждое действие сильной личности в окружающий ее мир, и я даже искренне возгордилась своим лохматым охламоном, с помощью лишь полусотни своих подчиненных способного устроить настоящий переполох в куче грифоньих городов. Воспрянув духом, пони вновь рванулись вперед, уже не пытаясь обойти, не стоптав, виноградники или зеленеющие озимыми посевами поля, на которых даже из-под снега лезли посевы незнакомых для пони растений, и вскоре, буквально в течение нескольких дней, с ходу снесли поселение, преграждавшее нам вход в широкое, удобное ущелье, заканчивавшееся приметной долиной, находившейся у самых ворот, ведущих во вражескую цитадель.

— «Ну как?».

— «Как вы и предполагали, Легат, они собираются зайти к нам с тыла» — оглянувшись, первым решил обрадовать меня Дэйз. Отправившийся в Кантерлот генерал пожелал забрать с собой всю свою свиту, но приказ, переводивший в мое подчинение все присоединившиеся, и даже пытавшиеся поглотить нас силы Гвардии недвусмысленно намекал на то, что это «все» включало в себя и командную верхушку гвардейских подразделений, приведенных с собой Туском. Прибывший на огонек командор лишь отмахнулся от осторожно поинтересовавшихся этим вопросом гвардейцев, буркнув что-то вроде «Сами попались ей на глаза – так сами и виноваты!», и я официально получила в свое распоряжение самый настоящий штаб, занимавшийся для меня визуализацией происходящего на фронтах этой короткой, но уже успевшей достать всех по самые гланды войны – «На этот раз Ночная Стража услышала их возле крайней правой башни, которая под номером пять».

— «И что они сказали?».

— «Не знаю. Снялись всем звеном, и ушмыгнули в темноту» — дернул щекой жеребец. Похоже, отношения с кучкой ночных пони у выходцев из Гвардии не задались с самого начала – «И до сих пор не удосужились прислать хоть какого-нибудь сообщения».

— «Ну хорошо. Подождем результатов» — примиряющим тоном буркнула я, движением плеч сбрасывая со спины толстый, тяжелый, но довольно теплый плащ, притащенный откуда-то Хаем. Не слушая моих возражений и душераздирающего нытья, он буквально заставил меня нацепить это бело-алое корзно вместе с парадными доспехами, изготовлением которых занимался явно кто-то из потомков тех чернокожих рабов, что день и ночь батрачили на западном континенте этого мира на жестоких белокожих хозяев, запрещавших им сбиваться в банды, курить травку, а также воровать и переделывать автомобили, «прокачкой» придавая им яркий, вычурный, и крайне нелепый вид. Тяжелые наплечники и нагрудник, дополненный гибкими полосами стали, прикрывавшими мою шею, спину и бока, выглядели так, словно кто-то насильно и в крайне противоестественном виде скрестил нашу испытанную в боях лорику сегментату с «готическим» риттерским доспехом, дополнив получившегося ублюдка плотным кольчужным трико, и украсив получившееся чудовище накладными золотыми вставками, филигранью и прочими рюшечками, придававшими этой отрыжке дизайнерской мысли крайне грозный, воинственный, надежный… И абсолютно уродливый, с моей точки зрения, вид. Взглянув на них в первый раз, я закатила настоящую истерику, требуя отправить под трибунал всех, кто принимал участие в их изготовлении, включая самых дальних родственников шахтеров, добывавших руду для создателей этого чудовища, и даже похныкавшая у меня на плече Черри не смогла меня убедить надеть эту рекламу лудильной лавки… По крайней мере, пока на шум назревающего скандала не заглянул муженек.

— «И чего тебе в них не нравится?» — удивленно приподнял брови он, глядя на все это сверкавшее безобразие, отбрасывавшее яркие блики на стены палатки – «Выглядит красиво, украшено стильно, носить наверняка удобно – не зря же их заказали Сандеринг Твисту, судя по вот этому клейму. Это лучший бронник Кантерлота, достойный представитель династии мастеров, изготавливавших парадные доспехи для генералов и принцесс».

— «Да пусть хоть обосрется от гордости, вместе со своей династией, генералами, и…».

— «Скраппс!».

— «Но я вправду чувствую себя в них каким-то сутенером!» — пожаловалась я, глядя на нависшего надо мной Графита. Похоже, на мои вольности в упоминании повелительниц он до времени прикрывал глаза, но только пока я не скатывалась, по его мнению, к неприкрытому богохульству – «Чем им моя старая броня не нравится-то? Я что, в этом параде в бой пойду, словно клоун?!».

— «А ты вообще не должна никуда ходить» — заметил у него из-за спины Хай, осторожно заглядывавший в палатку. Убедившись, что гроза миновала, он приободрился, и вместе с остальными принялся разглядывать мою упакованную в сталь тушку – «Помнишь, что ты обещала?».

— «Командовать. И что?» — насупившись, я уставилась на Хая словно инквизитор, услышавший как кто-то испортил воздух во время мессы – «Поэтому я должна, по-твоему мнению, теперь сидеть в этой палатке? Что, еще не нагеройствовались? Боитесь, что я вам помешаю, и все медальки себе заберу?».

— «Скраппи, ну зачем ты так?» — успокаивающе погладила меня по крылу подобравшаяся сбоку Черри, заставив меня походя отметить эту странную, появившуюся у нее недавно привычку – подходить ко мне строго сбоку. Боится, что зашибу? – «Просто все делают свое дело, а без надлежащего командования это просто невозможно. Смотри, какую мы работу проделали для того, чтобы вновь собрать наш Легион, да еще и полностью изменить его штатную структуру, и все это – во время этого сумасшедшего марша. Думаешь, у нас что-то получится, если никто не станет присматривать издалека за всем, что происходит вокруг? Ну, кто еще кроме тебя сможет увидеть всю картину в целом?».

— «Ага. «Кто еще на это согласиться?», ты хотела сказать?» — ядовито заметила я, сердито глядя на стоявших напротив меня жеребцов – «Сходу могу предложить Глиммерлайта Туска, например. Хочешь, ему напишу?».

— «Да ну тебя!» — обидевшись, надулась подруга, и ворча, отправилась в сторону здоровенной доски с изображенной на ней чашей долины. Проводив ее глазами, я только вздохнула – несмотря на отличный пример, который маячил у нее под носом буквально несколько лет назад, Черри наотрез отказалась возвращаться в Бастион, и при полной поддержке и попустительстве Хая оккупировала штабную палатку, быстро подмяв под себя разведчиков и картографов, целыми днями прикрепляя и открепляя цветные булавки на копиях карт, и мурлыча себе под нос какие-то песенки. Решив еще раз поговорить с ней, но уже после того, как разберусь с непонятными действиями своих подчиненных, я вновь уставилась на Хая, пытаясь заставить его одним только взглядом ощутить раскаяние и убраться подальше, прихватив с собой эти сраные доспехи, словно сошедшие со страниц каких-нибудь ролевых игр для детей не старше шестнадцати лет. Увы, заметив мой взгляд, он только покачал головой, как и Графит, не собираясь идти на поводу у моих «капризов».

— «Завтра прибывает принцесса, дорогая» — напомнил мне муж, придирчиво оглядывая мои обновки. Мне почему-то показалось, что его глаза как-то подозрительно заблестели, словно у объевшегося сметаны кота – «И согласно уставу, командующий должен встречать ее при полном параде».

— «Именно. Согласно уставу!» — поддакнул Хай, увлеченно разглядывавший доспехи, и не заметивший, как у меня задергался глаз. Жестокие и долгие стычки, в течение нескольких дней чередовавшиеся с периодами короткого затишья, сошли практически на нет – увидев выползавшие из ущелья колонны земнопони, грифоны радостно попытались атаковать их прямо на марше, применив те самые флешетты, которые демонстрировал нам когда-то Вайт Шилд, и лишь по случайности, или же моей глупости, из-за которой я притащила с собой в первую очередь почти треть наших пегасьих кентурий, страшный дождь из стальных штырей, снабженных лентами-стабилизаторами, которые издавали в полете холодившее душу жужжание, так и не добрался до основной массы гвардейцев и легионеров, принявшихся закрепляться на склонах гор, готовя к бою самострелы. Я подозревала, что именно такое решение примет оборонявший свою столицу король, или коронный маршал, или кто там командовал у грифонов, поэтому кружившие до поры вне поля зрения грифонов пегасы оказались для них неприятным сюрпризом, разом ссадив до половины орлиноголовых химер, надрывавшихся под тяжестью самых обычных мешков, из которых они готовились посыпать наши головы своими «сюрпризами». Однако удивляться пришлось им самим, и подумав, командующий в первый раз предложил сделать короткое перемирие, воспользовались которым обе стороны.

И воспользовавшись одним из таких предложений, меня перехватили в штабной палатке мои собственные кентурионы, с гордостью выложив передо мной припасенную где-то одежку.

— «Так значит, согласно уставу?».

— «Конечно».

— «Тогда раздевайся!».

— «Ннннне понял…» — взмемекнул что-то Хай, но тотчас же осекся, впервые заметив мой злобный взгляд – «Зачем это?».

— «Наденешь эти доспехи, и встретишь завтра принцесс!» — рванув на груди тугую пряжку, рыкнула я. Проклятая вещица не поддавалась, и я напрасно царапала ее копытом, стараясь отогнуть неподатливый язычок – «Главное, чтобы доспех сверкал, и накопытники светились — согласно уставу, конечно же! Принцессам же все едино, верно?».

— «Скраппи, это подарок» — произнесенные терпеливым, спокойным голосом слова, за которым угадывалась недосказанная, непроизнесенная речь о тупой и недалекой кобыле, заставили меня остановиться, внимательно поглядев на тяжело вздохнувшего Хая – «Мы не знали, как преподнести тебе его, чтобы это не показалось откупом или взяткой, или чем-то подобным, понимаешь?».

— «То есть, вы собрали деньги на то, чтобы…» — я ощутила, как мои губы вздрогнули в каком-то подобии улыбки – ощущение, которое, как мне казалось, я уже успела забыть.

— «Ну, мы предприняли кое-какие шаги, и не все они были финансовыми, скажем так» — загадочно ответил соломенношкурый пегас. Присев рядом со мной, он аккуратно застегнул на мне полурасстегнутую пряжку наплечника, после чего отошел, оценивая эффект со стороны – «Но мы смогли достучаться до мастера Твиста по неофициальным каналам, благодаря кое-кому в наших рядах, кто хорошо знал, как можно послать ему весточку. Обдумав наше письмо, он согласился взяться за внеочередной заказ, и всего за две недели сотворил вот это вот великолепие. Но кажется, мы обманулись…».

— «Оно ей не нравится» — буркнула из дальнего угла палатки Черри – «Считает, что мы только и можем, что валять дурака и втягивать ее в неприятности. Что мы специально издеваемся над нею!».

— «Я считаю, что…» — вздохнув, я постаралась сдержать себя, и не наговорить глупостей больше, чем уже успела обрадовать всех, кто слышал разразившийся скандал – «Я… Я думаю, что не достойна этих доспехов. Понимаете?».

— «И почему же?» — прищурился на меня Графит.

— «А разве я их заслужила? И чем же? Тем, что развалила Легион? Тем, что заставила всех пройти через крушение надежд, заставила потерять веру в будущее, и лишь потом, благодаря надуванию щек и грозному виду, которыми и обманула несчастного генерала, выторговала обратно все то, что потеряла? Велико ж достижение! Я злилась на газеты, называвшие меня «миньоном» и «лукавой временщицей» — а ведь мне нужно было не жаловаться тебе или принцессам, а посыпать себе голову пеплом, ведь они писали абсолютную правду!».

— «Насколько я помню, ты не жаловалась, а тщательно скрывала от меня происходящее» — заметил муж, недовольно хлестнув хвостом – «Но мы с этим разобрались».

— «А не стоило бы! Ты разобрался – но что это сделало со мной? Оковы пали, и я…» — опустив голову, я уткнула нос в холодную пластину нагрудника, изгибавшуюся возле самой шеи, и служившую защитой от скользящих ударов – «Я превратилась в настоящего паразита».

— «Хватит толочь хвостом облака!» — вылетевший из угла палатки белый комок ярости злобно ударил меня копытами в бок, заставив покачнувшись, отступить на два шага в сторону. Палатка наполнилась густым, благородным звоном загадочной стали, что варили для своих доспехов настоящие мастера четвероногого народа, но я при этом не ощутила ничего, кроме мягкого толчка – «Ты только и делаешь разные штуки, от которых сама же и страдаешь, а потом останавливаешься, и просто… Просто плюешь на все, что ты сделала для других, и начинаешь ныть, что кому-то там, по невнимательности, прищемила кончик уха или выдернула волос из хвоста! Я не понимаю, как можно быть такой тупой и близорукой, чтобы не понимать, что без тебя мы бы уже давно разбежались, или шагали в этих тупых золотых доспехах, каждый день глядя на гвардейский флаг? Как ты вообще живешь с таким вот настроем?!».

— «Сама не знаю…» — оглушенная этим напором, я отступала от белой пегаски, обличающе тычущей мне в грудь голубоватым копытом – «Черри, да разве во мне дело? Вы уже сами соорганизовались, и…».

— «А в ком же еще, если не в тебе? Ты только и делаешь, что тащишь нас всех за волосы куда-то вперед, но когда перестаешь, все вокруг становится каким-то скучным и серым. Грязным, словно болото, где водятся пиявки и лягушки!» — не давая мне собраться с мыслями, Черри теснила меня назад, пока я не уперлась спиной в развешанные на полотняной стене палатки карты, сердито зашуршавшие от столь непочтительного обращения – «А теперь, вместо того, чтобы возглавить нас, как мы все надеялись, ты опять начинаешь ныть, и подозревать, что все вокруг издеваются над тобой, и тихо смеются за спиной! Ты на самом деле тупая, или просто изгаляешься над нами?!».

— «Вы просто не знаете, с кем имеете дело!» — рявкнула я.

— «Даааа? Ну и с кем же?!».

— «Я…» — слова застряли у меня в горле.

«Ну же! Мы уже обсуждали этот вопрос, и кажется, пришли к определенным выводам» — промурчал знакомый голос у меня в голове. Казалось, шелковый язык игриво облизывает мои ушки, заставляя их прижиматься к голове, а язык – прилипать к пересохшему небу – «Но мне кажется, будет только интереснее, если ты заявишь им какую-нибудь глупость. Ну, например о том, что ты сумасшедшая, или еще какой-нибудь бред. То-то они посмеются! А уж какое уважение приобретешь среди подчиненных…».

— «Я просто запуталась» — вновь опустив голову, призналась я, стараясь не встречаться глазами с Графитом, вольготно расположившимся возле одной из подпорок палатки, согнувшейся под его весом – «Все это место… Весь Север действует на меня странно, заставляя… Заставляя… В общем, ты права. Простите меня. Я… Я вновь потерялась, как жеребенок в густом лесу, и могу только бежать на свет по тропинке без следов».

— «Мы с тобой, Скраппс!» — с жеребцовой бесцеремонностью бухнул Хай, переглянувшись с кивнувшим Графитом – «Не бойся, сестренка – мы выберемся. Мы почти выбрались, и даже эта сумасшедшая реформа Легиона вроде бы начала работать… Осталось только Грифус взять. Столько прошли вместе, и неужели этого не осилим?».

— «Да, наверное, все-таки осилим» — слабо улыбнулась я подруге, требовательно глядевшей мне в глаза – «Спасибо тебе, Черри. Наверное, мне давно следовало вправить мозги».

— «Обращайся в любой момент» — ехидно отсалютовала мне та. Услышав, что шум в штабной палатке утих, в нее, по одному, стали просачиваться остальные офицеры, старательно делая вид, что ничего не произошло, и все просто устали, и вышли – пописать или покурить. Но даже после того, как восстановилась нормальная работа штаба, я все оставшееся время ощущала на себе внимательные, ощупывающие взгляды подруги и мужа, не раз покрываясь холодным потом при мысли о том, что будет, если эти двое вдруг поделятся друг с другом своими подозрениями.

Наверное, все эти мысли покажутся тебе довольно хаотичными, Твай – как и записи, сделанные наскоро и впопыхах. Поверь, по прибытии у меня было совсем немного времени даже на то, чтобы вести какие-либо официальные записи, а уж тем более на то, чтобы вести какой-то там дневник. Если тебе вдруг показалось, что вломившись, словно медведи, в эту долинку, мы тотчас же разбили палатки, и разведя огонь, принялись попыхивать трубочками или достали баклажки с сидром в ожидании, когда вскипит вода в котелках, то ты крупно ошибаешься. Разворачивать лагерь пришлось под самым настоящим обстрелом – как выяснилось, грифонам стало известно об этом финте ушами задолго до того, как мы приблизились к Грифусу, и они успели приготовить нам теплую встречу, подбросив охапку совсем неприятных сюрпризов. Каких? Ну, например, они успели неплохо полить котловину, образованную невысокими горными хребтами, окружавшими их столицу, превратив примыкавшую к стенам часть в присыпанный снегом каток, о чем мы узнали немного позже, во время пробного штурма одной из башен. Да-да, это оказалось вторым сюрпризом – длинная Барьерная гряда, достигавшая ста пятидесяти футов в высоту, была превращена поколениями пернатых в самую настоящую стену, и увенчана множеством здоровенных башен, вытесанных из громадных скал, являвшихся частью этой самой гряды. Стоит ли мне говорить о том, какой крепости был этот материал, при виде которого мы беспомощно поглядели сначала друг на друга, а потом – на огромные тараны, срубленные еще за перевалом, и которые, надрываясь, тащили ругавшиеся и пыхтевшие легионеры? Стучать ими в скалы, толщиной превышавшие эти самые тараны, было бы просто глупо, и нам пришлось отказаться от этой затеи, хотя порхавший вокруг Биг Шот уверял всех в том, что с их помощью мы быстро проломим ворота… Но к счастью, мы не приняли всерьез его предложение лично возглавить атаку, и принялись прощупывать ближайшие башни. Зачем? Ну, хотя бы для того, чтобы с этих хищно выглядевших конструкций, напоминавших великанские каменные иглы с узкими окошками бойниц, в нас не летели всякие тяжелые предметы – от мелких камней до настоящих снежков, метанием которых забавлялись укрывшиеся в них грифоны. И если в крайних башнях командующий обороной не решился поставить серьезные осадные машины, то в привратных, защищавших ворота и центральную часть изогнутой, словно змея стены с ними было все в полном порядке, и сунувшиеся в центр долины гвардейцы закономерно получили свое, едва успев улепетнуть из каких-то заснеженных руин, в которые врезалось несколько крупных – с тело среднего пони – камней, заброшенных туда странными приспособлениями, напоминавшими огромные стальные трезубцы, опутанные системой противовесов и тяг.

Видела бы ты наши морды, вытянувшиеся словно рыла дромадов, при виде этих детищ грифоньего гения, творчески переосмысливших подброшенные им чертежи моих «рогулек»!

— «Полмили. Неплохо для «детских игрушек», Раг!» — фыркнул один из пегасов. Прибыв из ставки командора для координации действий Гвардии и Легиона, он оказался свидетелем первого залпа грифоньих машин, и выглядел весьма впечатленным увиденным – «Что будете делать? Может, у тебя есть и план на такой вот случай?».

— «Угадай с трех раз!» — огрызнулась я на дешевую подначку. Входившие в долину войска останавливались, и в бутылочном горлышке входа, все еще заполненном дымом от чадивших руин сожженных пегасами предместий, образовалась отвратительная давка – «А я пока снесу nahren эти башни, иначе лагерь они нам развернуть не дадут».

— «Можно подумать, с потерей двух башен вам станет легче» — фыркнул пегас, готовясь взлететь, отправляясь в обратный путь – «Я сообщу командору, что в данный момент лучше расположить наш лагерь на северо-западе от города. По крайней мере, там до нас не достанут эти дискордовы метательные орудия».

— «Давай-давай. Лети, насекомый» — буркнула я. Изнывавший от нетерпения Шот радостно перекувырнулся, увидев мое крыло, недвусмысленно указывавшее на крайнюю левую башню, и помчался собирать свой клин, с которым он намеревался рвануться на штурм – «А я пока тут развернусь. По крайней мере, тут я знаю, что они меня не достанут из этих своих штуковин, а вы… Ну, в любом случае, все мы когда-нибудь встретимся на Небесных Лугах».

— «Эт-то почему ты так уверена, что они тебя не достанут?» — поперхнувшись, пегас сложил крылья, пристально глядя на мой блокнот, который я все-таки отжала у Хая, воспользовавшись его бессознательным состоянием. Что? Обшаривать выведенных из строя друзей нехорошо? Ха-ха! Вы просто не знаете, какой у этого блокнота был замечательный позолоченный карандашик!

— «Потому что я где-то слышала, что угол бросания тела для достижения максимальной длины полета должен быть где-то сорок пять градусов» — отмахнулась от него я, захваченная множеством дел. Предстояло определить место для лагеря – не слишком близко к стене, и ни в коем случае не вплотную к горам, где у грифонов могли быть тайные тропы, тоннели, осадные галереи и прочие неприятные вещи, а также послать патрульные группы перенять вершины окружавших нас гор и убедиться, что там не приготовлена для нас очередная охапка сюрпризов вроде камнепадов и внезапно сходящих лавин – в общем, дел было предостаточно и без этого надоедливого жеребца, считавшего своим долгом поиздеваться над недалекой кобылкой, не один день просидевшей со своим механиком, высчитывая различные варианты исполнения этих устройств, как и их возможности – «Сделаем поправку на горный воздух, пусть даже Грифус находится не слишком высоко над уровнем моря – и получается, что они сейчас лупят на самую большую дистанцию. Пристреливаются, так сказать. Вот возьмут камушек побольше – и дальность сразу же упадет. Так что пускай хоть укидаются, раз делать больше нечего – меня сейчас эти башни волнуют. Так что вали уже, капитан, не отвлекай по пустякам!».

Не знаю, что больше подействовало на моего собеседника – моя уверенность в относительной безопасности собственной тушки, или очередной залп пытавшихся достать нас рогулек, уронивших свои камни гораздо ближе к собственной стене, но уже через несколько дней к нам начали присоединяться передовые отряды Гвардии, ведомой самим командором. К тому времени мы зачистили крайние башни – как выяснилось, оборонять их от самострелов не знакомым с этим оружием гарнизоном оказалось делом не слишком продуктивным, и потеряв всего два или три десятка пегасов, мы заняли их, обезопасив для себя большие участки стены, разом лишившиеся трех из семи грозивших мрачному небу клыков. Однако в первые дни похвастаться мы могли лишь этим – получив плацдарм в начале стены, мы никак не могли приблизиться к остальным башням – укрытые в теле гряды осадные галереи были надежно защищены от нападений как сверху, так и изнутри, поэтому ворвавшихся в эти каменные коридоры через взятые башни пегасов и земнопони ждали самые настоящие баррикады из каменных блоков, которые ушлые грифоны приспособились подтаскивать в нужное место, и перегораживать ими проход, радостно тыча оружием во всех, кто осмеливался приблизиться к ним на расстояние вытянутого копья. Не помогала даже испытанная «черепаха» — блоки были расставлены в шахматном порядке, и протискиваться между ними пони могли лишь по одному, тотчас же становясь добычей укрывавшихся за ними грифонов. Потеряв еще два десятка убитыми и раненными, штурмовым командам все-таки хватило ума отойти и окопаться, соорудив не слишком прочный аналог грифоньих баррикад из связанных ремнями копий с навешенными на них щитами. После этого ситуация замерла в шатком равновесии – попытки грифонов высунуть клюв из-за камня тотчас же пресекались градом болтов, которые обрушивали на них озлобленные из-за потерь земнопони, и на таком расстоянии находивших щелочку даже в тяжелых риттерских латах, но попытки отодвинуть тяжелые камни с помощью наваливавшихся на них штурмовых десятков тоже приносили больше вреда, нежели пользы. Кто-то, сгоряча, даже предлагал выкурить их из гряды с помощью дыма, ссылаясь на опыт окуривания пчел в своей далекой деревне, однако озабоченная ростом потерь, я запретила подобные опыты, справедливо подозревая, что клювастым хозяевам города будет достаточно лишь сдвинуть блоки, заложив щели тряпками – и тогда выкуриватели выкурят оттуда сами себя, спустив в нужник все, что добились погибшие, вымостившие пол галерей телами своими, и убитых ими врагов.

В воздухе все тоже было не так однозначно, как следовало из реляций командиров звеньев и крыльев – новых единиц, придуманных и расписанных мной в тех свитках, что пестрели на стенах Кладбища Забытого до воцарения на командовании генерала Глиммерлайта Туска. Согласно новому штатному расписанию, пегасы формировали в воздухе крылья, звенья и клин, в которых могло быть от трех до двадцати одной, или ста с лишним крылатых лошадок соответственно – я вычитала о подобном устроении крылатых полков в одной из старых книжек, довольно скупо описывавшей «сумасбродные» попытки одного пегасьего генерала реформировать ополчение Клаудсдейла. Увы, задуманное довести до ума ему не удалось – беднягу разжаловали, и поспорив, даже хотели снести голову, дабы в нее больше не приходило столь неудачных с точки зрения пегасьей военной доктрины мыслей, не забыв описать данный эпизод истории крылатого воинства в назидание благодарным потомкам. Потомок, прочитавшая этот назидательный опус, преисполнилась благодарности к изгою, отвергнутому собственным народом, и вновь воплотила его идеи в жизнь, в довесок, решив в будущем повесить портрет бедолаги в казармах, таким образом, почтив память его, и его дела, которое должно было помочь потомкам отверженного генерала отстоять независимость своей страны. До тех пор, не долго думая, я отдала всех пегасов, официально именовавшихся теперь стаей, под командование своему примипилу, оставив себе лишь ту самую первую сотню, с которой смоталась из лагеря Легиона, и начала наводить шорох в окрестных лесах. К моему удивлению, крылатые лошади буквально передрались за право остаться в этих десятках, и после окончания сумасшедшей гонки по лесам, в штабную палатку, стоявшую в центре спешно развернутого лагеря, приперлась целая делегация, с обидой поинтересовавшаяся, почему это я решила их «прогнать» после всего, что мы вместе пережили – как оказалось, большинство из них совершенно не горело желанием командовать где-либо еще, и даже назначение командирами сотен расценивало как своеобразное понижение в должности, что просто поставило меня в тупик. Заглянувший на огонек Хай лишь усмехнулся, и иронично похлопав крыльями объявил, что пегасы Легиона назначают данную сотню личным резервом Легата, и совершенно не против, если вышеупомянутый Легат решит заменить кого-нибудь из них на тех, кто еще не успел повоевать и озолотиться под моим началом в этой, и предыдущей войне. Это и решило дело, но еще долго после этого соломенношкурому охламону приходилось смываться, едва заметив на горизонте мою пятнистую шкурку, упакованную в нелепый подарочный доспех, и издававшую злобное рычание при виде своего примипила. Впрочем, оно издавалось все чаще и чаще, и по большей части – за дело. Проклятое пегасье, даже получившее урок послушания, все еще думало как какое-то ополчение, и пообнюхавшись и окопавшись в лагере и на подогнанных к нему облаках, принялось «добывать себе славу», вызывая на бой голосивших не хуже какого-нибудь птичьего базара грифонов, засевших в городе и не отказывавших себе в удовольствии поизгаляться над придурковатыми пернатыми, летающими вокруг их города. Близко к стенам подлетать им, впрочем, не позволяли – как я ни надеялась, что засмотревшиеся на поединки грифоны забудут следить за горизонтом, что позволит какой-нибудь сотне приблизиться на расстояние уверенного выстрела из самострелов, такого подарка они мне делать явно не собирались, а учитывая количество собравшихся в Грифусе пернатых, всегда находилось не менее сотни тех, кто вовремя замечал крадущиеся к стенам облачка, и тем приходилось спешно ретироваться, уходя из-под тучи камней, которые довольно метко швыряли защитники города, используя похожие на мухобойки рогульки, с грохотом распрямлявшие свои опутанные пружинами тела.

А почему они не перелетали сквозь стены? Ну, для этого нужно было бы хоть раз увидеть Грифус.

Этот город был построен давно, в незапамятные времена, еще до пришествия грифоньего пророка, объединившего все враждующие племена, и уже в преклонном возрасте вознесшегося на вершину божественной горы, мирно скончавшись в собственной постели от вполне естественных причин — думаю, мало кто сможет поспорить, что смерть от удара отравленным кинжалом в спину, когда пьешь напичканное ядом вино, является вполне естественным продолжением столь незадавшегося банкета. Так или иначе, но заветы Хрурта соблюдались неукоснительно, и любой грифон считал своим долгом отгородиться от грешной земли, обустроив себе жилище в каком-нибудь камне – и Грифус был квинтэссенцией грифоньих мировоззрений. Непревзойденные зодчие, они превратили целую гору в огромный город, вместо домов топорщившийся десятками огромных, остроконечных башен, размером не уступавшим «небоскребам» Мэйнхеттена, и каждая выглядела так, словно ее саму, вместе со стеной и громадными каменными воротами не построили, но лишь обтесали, придав строгости угловатым, стремящимся ввысь формам, выступавшим из тела горы. С командного облака, не напрягая глаза, я легко насчитала целых семь ярусов, последний из которых охватывал грубый, лишь слегка обработанный шпиль, в который превратили верхушку горы, и в ненастные дни скрывавшийся за сердитыми тучами, клубившимися возле каменных громад. Быть может, грифоний военачальник и надеялся под прикрытием непогоды устроить нам веселую жизнь с помощью вылазок, но его ожидания не оправдались – порхавшие туда и сюда, пегасьи звенья споро разбивали бурчавшие что-то тучи, и осажденным оставалось довольствоваться локальной непогодой, проливавшей дождик прямо на горячие головы, пронзительным визгом подбадривавшие своих риттеров, слетавшихся на бой, словно мухи на остывающее варенье. С нашей, впрочем, неслись не менее громкие крики, а так же дудение дудок и вой боевых рожков, сопровождавшие каждый выход на специально утоптанную для поединков площадку, серевшую гладким, утрамбованным снегом, перемешанным с тонкой, просеянной золой – ее не стали окружать веревками или забором, дабы зрители с обеих сторон могли видеть каждый удар, которым обменивались поединщики, радуясь и огорчаясь вместе с такими же любителями схваток, облепившими окошки башен, и кромку величавой стены.

И нет, я не сошла с ума от недосыпа, хотя видят богини, мне все труднее и труднее было находить время для нормального, пятичасового сна. Просто к нам, наконец, присоединилась Доблестная и Победоносная Эквестрийская Гвардия, а с ней…

Больше всего это было похоже на цыганский табор. Остановившись на высоком каменном карнизе, длинным рогом выдававшемся из склона горы, я с недоумением оглядывала разноцветные повозки, влекомые по воздуху и земле пегасами и земнопони, разодетыми в разноцветные попоны, словно плащи, прикрывавшие их до самых копыт. Строгие геральдические линии и квадраты соперничали с украшавшим их орнаментом яркостью цветов и замысловатостью гербовых рисунков, отчего у меня сразу же зарябило в глазах, впрочем, быстро переключившихся на не менее дорого и глупо украшенные экипажи, покачивавшиеся в воздухе или резво подпрыгивавшие по земле. Повозки и кареты грохотали обутыми в железные шины колесами по удобной дороге – как заявили примчавшиеся с передовым отрядом Гвардии пегасы, после недолгой осады и переговоров, которые провел посол принцесс[22], виконт де Клюни заявил о полном отделении от Короны, и нейтралитете в текущем конфликте, согласившись даже впустить в свой город-гору гвардейский гарнизон, а так же открыв войскам командора прямую дорогу на Грифус. И вот по этой же дороге, проложенной среди змеящихся ущелий, к нам и нагрянула большая, расфранченная толпа, стремившаяся, как оказалось, принять самое деятельное участие в «победоносной войне». Самое, конечно же, время было сделать громкое заявление и широкий жест – армия уже у стен вражеской твердыни, грифоний король заперся в своем каменном замке, и наверняка дрожит от страха при виде цветастого воинства, под рев старавшихся передудеть друг друга труб вылезавшего из узкого ущелья на оперативный простор… Чего, спрашивается, бояться? Разве что все веселье пройдет мимо богатых и знатных, а так же не слишком богатых, и не очень-то знатных – но каждый из них, каждый пегас, единорог и земнопони, старавшийся перещеголять соперников знанием древних обычаев, надеялся завоевать себе славу и почести, а может быть, даже и титулы, которыми принцессы непременно должны одарить смельчаков, подвергшихся ради такого важного дела неисчислимым «лишениям и опасностям». Все это, посмеиваясь, мне объяснил командор, опустившийся рядом на своей боевой колеснице, влекомой аж шестеркой пегасов. Внушительный монстрик, признаться – как говорится, под стать своему седоку. Дав мне время полюбоваться на массивные дубовые колеса, укрепленные щитами стенки, а также два полукруглых спонсона[23], как я обозвала про себя эти выступы, предназначенные для четырех телохранителей, недобро позыркивавших вокруг из-под блестевшей брони, Вайт Шилд быстро припахал и меня, и остальных офицеров к установке дополнительного лагеря, предназначенного для Гвардии – как оказалось, соединяться с нами он совершенно не намеревался, и предпочел встать западнее, перекрыв своим войском единственный выход из долины. То ли он был так не уверен в уже окопавшихся неподалеку легионерах, то ли просто не имел возможности нормально командовать, связанный по всем четырем ногам бездельничавшими идиотами, похожими на шумную толпу реконструкторов, похваляющихся своими доспехами из пластика и листовой жести – даже на марше они сумели доставить гвардейцам проблем, вырвавшись вперед войска, «чтобы пыль не глотать», и задерживавших своими обозами наступавшие им на пятки войска. Теперь же, очутившись в долине, эти знатные и именитые сначала расхаживали между люнетами, флешами и контрэскарпами[24], по всем правилам фортификации насыпаемых мрачными гвардейцами и легионерами, а после даже пытались отвлечь кого-то из них для того, чтобы обустроить им «достойное ристалище, долженствующее показать благородному противнику, что пони – не такие дикари, как они могли бы подумать, глядя на копошащихся в земле грязноногих». Однако, получив отлуп сначала от меня, затем от Хая, а потом уже и от впечатленных моим примером кентурионов, они сочли за лучшее ретироваться под прикрытие каких-то совсем уж неприлично мощных, многоярусных укреплений, которые вдохновенно возводил командор, бросив на это все имеющиеся у него силы. Остальные, очухавшись, решились погрозить в мою сторону только от ворот лагеря Гвардии, и я искренне надеялась, что привычные легионные «десять палок», оказавшиеся совсем не тем, что раньше понимала под этим словосочетанием развращенная богема, надолго вразумят этих отпрысков вырождающихся семейств не лезть со своими делами к легионерам. Однако, я ошиблась, а мой урок пошел им на пользу лишь частично, и отлежавшись, они с удвоенным пылом принялись осаждать беднягу Шилда, успокоившись лишь тогда, когда получили свою «взлетную полосу», как окрестила я полоску утоптанного и перемешанного с золой снега. Но еще большее удивление, если не сказать шок, я испытала, когда увидела, как в этом благородном деле им принялись помогать, и кто — грифоны! Дождавшись, когда рядовые гвардцейцы уйдут, унося с собой инструмент, они обследовали место ристалища, и внесли в него несколько правок, принеся с собой факелы, цветные флажки, и тщательно обведя алой краской границы будущей арены, на которой, уже спустя сутки, прогремели первые трубы, вызывавшие пони на бой. Охренев от происходящего, я лишь спустя пару часов отвлеклась от созерцания орущих толп, осаждавших стены укреплений как лагеря пони, так и грифоньей цитадели, и попыталась собрать ударный отряд, призванный вывести из строя хотя бы несколько грифоньих рогулек, притаившихся за стенами крепости… Однако меня ждал облом – все тот же Вайт Шилд, вдохновленно возводивший целую систему фортификационных сооружений, запретил мне вмешиваться в этот долбанный праздник жизни, и занимался лишь тем, что приказывал подтаскивать все более крупные камни, да расставлял по долине довольно примитивные по сути, но сложные в исполнении метательные орудия, напомнившие мне виденные когда-то на рисунках баллисты, которые пони называли палинтонами. Эти странные машины, тем не менее, использовали для натяжения тетивы довольно неплохие каучуковые шнуры и ленты, но даже несмотря на запрет командора пристреливать их, дабы не возбудить в перьеголовых противниках ненужных мыслей, выглядели довольно грозно… Если бы не стена, маячившая, нависавшая над нами, и одним своим только видом надсмехавшаяся над всеми теми камнями, которые заготавливали для них шнырявшие по окрестным ущельям команды из земнопони.

— «Что, не нравится?» — поинтересовался у меня командор, корпевший над своими бумагами. Бюрократическая машина Гвардии была налажена просто отлично, и все телодвижения каждого подразделения досконально фиксировались, причем дважды – его собственными офицерами, и в канцелярии Штаба Гвардии, помимо прочих, перенявших и эту функцию предшествовавших ему служб.

— «Мне все равно».

— «Конечно. Поэтому и дуешься, как мышь на крупу» — усмехнулся тот, поднимая глаза от карты своего укрепления, и глядя на меня поверх очков. Я предпочла тупо таращиться на карту местности, украшенную многолучевой звездой медленно прорисовывающейся крепости, похожей на расцветающий экзотический цветок, выбрасывающий вокруг себя все новые люнеты, фасы и фланки[25] – «Мозгами пошевелить не пробовала, для разнообразия? Или отоспаться? Зевающий командир на поле боя – это угроза всем, а не только себе, поняла?».

— «Да, у меня не слишком много времени на все эти… На весь этот навоз!» — огрызнулась я, с недовольным, обиженным видом тыча копытом в сторону выхода, от которого уже доносился очередной рев оголтелой толпы, болевшей за кого-то из сражавшихся под стенами города – «Пока они там развлекаются, я…».

— «Значит, обиделась» — констатировал могучий единорог. Отложив очки он поднялся, и с кряхтением помассировал себе поясницу, глядя поверх моей головы на густые струи тумана, словно кисель, медленно вливавшиеся в штабную палатку, стоявшую на карнизе горы. Молчаливый адъютант споро подхватил утвержденные командором планы, и вновь вернулся к своему столу – «И на что? На то, что твое появление на этом поле совсем нежелательно?».

— «Да я…».

— «Нет, вряд ли. Когда это таких самовлюбленных, эгоистичных, мелочных и кровожадных существ как ты, интересовало чье-то мнение?» — не торопясь, с издевательской, бесившей меня до глубины души обстоятельностью, принялся рассуждать вслух Шилд, напомнив мне при этом еще одного жеребца, в строгой тишине своего дубового кабинета любившего порассуждать над моим предназначением и причинах появления в этом мире – «Или же тебе не хватает крови? Удивляешься, почему окружающие тебя пони и грифоны не бьются насмерть, принося гекатомбы жертв на алтарь твоей кровожадности?».

— «Это когда это я была кровожадной?!» — становясь перед двинувшимся по второму кругу жеребцом, злобно прорычала я, заставив находившихся в палатке пони удивленно поднять головы, услышав столь беспардонное обращение к командору – «Что это вообще за ахинея?! Опять про меня какую-нибудь хрень напечатали, или пустили очередной гнусный слушок? Ну, значит, у нас все в полном порядке, раз это является основным вопросом на повестке дня!».

— «Разведкой и сбором информации, включая слухи, занимаешься не только ты и этот твой вишневого цвета дружок, Раг» — с оскорбительным равнодушием заметил единорог, в два шага обойдя мою кипевшую от возмущения тушку, словно не стоящий внимания придорожный столбик – «Кстати, вы там с ним в курсе, что Стил Трэйл недвусмысленно потребовал от меня его тестикулы, на широком блюде?».

— «Стил Трэйл – козёл, так ему и передайте!» — я едва не сорвалась на крик, но вовремя смогла взять себя в копыта. Словно чей-то тихий голосок покровительственно прошипел «Тссссс!» у меня в голове. Еще утром я раздумывала над этим вопросом, увидев маячившего на периферии зрения бывшего фрументария, занимавшегося своими делами – и он, и я делали вид, что ничего не произошло, однако я ни словом не обмолвилась о присвоении единорогу его прежнего звания и полномочий, поэтому положение Желли больше напоминало положение бедного родственника, изо всех сил пытающегося казаться нужным в большой и богатой семье. Я была готова без особого сожаления расстаться с этим единорогом, однако слова командора заставили меня резко поменять свой настрой – «А еще можете сказать, что пока он там только мечтает о яйцах моего подчиненного, я уже крепко за них взялась, и серпом замахнулась!».

— «Я что, похож на твоего посыльного, Раг?» — иронично осведомился Шилд.

— «Но вы же не смогли отказать в этой маленькой просьбе главе Аналитического Отдела Королевской Канцелярии, командор?» — немного успокоившись, я невинно захлопала глазками, изображая из себя вящую простоту – «И довели до меня волнующую его информацию. Думаю, он ждет от нас действий, или какого-нибудь ответа… И вам не кажется, что уж слишком много забрал себе власти этот земнопонь?».

— «Это не наша с тобой забота, Раг» — отмахнулся от меня, словно от мухи, Вайт Шилд, с преувеличенным вниманием глядя на висевшую у стены карту – «А что касается этих традиций, бороться с которыми ты решила самым решительным образом, запретив своим воякам участвовать в этом турнире… Вот как ты считаешь, почему я не могу запретить этот «праздник духа и тела», несмотря на всю мою власть?».

— «Мммм… Потому что тогда все эти знатные дети древних и уважаемых родов пошлют вас в длительную эротическую прогулку?» — с невинным видом решила я похамить, не обращая внимания на возмущенно вскинувшихся офицеров штаба.

— «Не только, Раг. Не только…» — с усталым высокомерием поглядел на меня единорог. Под его взглядом я сникла, почувствовав себя глупой девчонкой, пытающейся дерзить терпеливо выслушивавшему ее, мудрому деду – «Они, конечно, могли бы так поступить, реши я воспользоваться своим авторитетом, или знатностью рода, который, между прочим, уступит не многим из собравшихся тут жеребцов и кобыл – однако же, я так не поступаю, хотя дело не в том, что сможет выкрикнуть мне тот или иной потомок древних воителей. А в чем же?».

— «Ну…».

— «Думай. У офицера голова должна быть не только для того, чтобы таскать на ней шлем с дурацким гребнем».

— «Вы просто завидуете, командор!».

— «Ответь на вопрос, Раг. Не утомляй меня своей болтовней».

— «Ну, быть может, вы хотите, чтобы грифоны сами подсократили их число?» — предположила я, принимая брошенный мне при свидетелях вызов померяться сообразительностью. Обычно я бы не повелась на столь дешевую подначку, однако что-то явно тянуло меня за язык в этот день – «Ну, или… Или разрешили всю эту ярмарку тщеславия для того, чтобы они не путались у вас под ногами? Blin, ну конечно! Это я их могу избить и выкинуть на мороз, как я уже приказала сделать с одним идиотом, припершимся в наш лагерь, и потребовавшего выделить ему «достойную свиту» — в конце концов, кто я такая? Лукавая временщица, безродная дура, вскарабкавшаяся к подножию трона благодаря политическим интригам — а вот вам, командор, приходится с ними мириться, как с неизбывным злом».

— «Хммм. Ты сегодня в ударе, пятнистая» — помолчав, криво хмыкнул Вайт Шилд, покосившись на замерших с открытыми ртами адьютантов – «Съела что-нибудь, или муженек мозги прочистил? Эти славные воины – не «неизбывное зло», а потомки богатых и знатных родов, и пусть они кичливы и горды, их воинское искусство поднимет дух наших войск — и умалит грифоний, издревле кичащихся тем, что они являются самыми благородными воителями известного мира. Благородные риттеры сражаются лишь с благородными, знаешь ли».

— «А так же не участвуют в командовании войсками, вдохновляя их своим воинским искусством, и побуждая на подвиги, верно?» — понизив голос, выдала я вдруг пришедшую в мою пустую голову мысль – «Однако ж! Далеко смотрите, командор!».

— «Война – это искусство побеждать» — наставительно произнес белый единорог, внушительно воздев переднюю ногу. Похоже, его слова предназначались для всех, кто присутствовал в штабной палатке, и затаив дыхание, вслушивался в голос командующего – «Побеждать силой и умением, разумом и смекалкой, знанием и опытом. Это противостояние, в котором народы решают, кому умалиться, а кому – вознестись. И это совсем не жестокое и грубое истребление живой силы противника, которое демонстрируешь ты, пятнистая засранка. Запомни – хорошо разбить армию противника, Раг, но еще лучше – оставить ее целой. Можно разгромить неприятельское государство, но еще лучше – его сохранить. Этому нас учат принцессы, и именно это позволило пони занять достойное место среди окружающих нас народов, не кланяясь каждому проходящему мимо, но достойно жить на нашей земле, даже окруженной самыми отъявленными милитаристами, не озлобив никого из соседей. И именно на этом стоит и будет стоять наша земля».

Вот так. И понимай это как хочешь. Нет, конечно, я в чем-то была с ним согласна, и что бы там ни говорили про меня эти лохматые северные вруны, я никогда не стремилась уничтожить врага – ну, разве что тот слишком уж напрашивался, творя совсем непотребные вещи. Однако моим мнением тут никто не интересовался, и поэтому мне пришлось засунуть свое самолюбие подальше под хвост, и скрипя зубами, мрачно наблюдать за происходящим.

Увы, Грифус нам было не взять.

Понимание этого пришло ко мне буквально на следующий день, после прибытия к подножию города-горы. Никакие макеты, никакие картины, которые я считала художественным преувеличением, не могли внушить того чувства величия, что исходило от громады отстроенной лапами грифонов цитадели. Это монументальное, величественное сооружение внушило бы благоговейный трепет даже ушедшим из этого мира людям, а не то что одной мелкой пегаске, с потерянным видом бродившей по лагерю, или отбивавшей вялые попытки грифонов выбить нас из захваченных башен, и предпринимая в ответ не слишком плодотворные вылазки. Я понимала, чего хочет добиться наш враг – осаждаемый в своем городе, король Брюглефивер слал одного гонца за другим с грозными призывами к Полипетангу бросать бесконечные осады двух мятежных королевств, и присоединиться к нему в победоносном порыве, выбив наглых четвероногих прочь со священной земли Короны. Одних мы перехватывали, другие могли проскочить, несмотря на заверения пегасов о том, что ни один грифон не прошмыгнул бы мимо них через заблокированные тоннели, словно дырки от сыра, усеивавшие близлижайшие горы. Увы, проверить это я не могла – мне не хватало даже тех восьми тысяч, чтобы устроить приличную осаду с одной части горы, и уж точно не хватило бы на то, чтобы окружить ее со всех сторон. Сами размеры позволяли Грифусу не бояться таких вот осад, и я, скрипя зубами, была вынуждена довериться обитателям облачного лагеря, зависшего с юго-западной стороны громадной цитадели. Я ждала — гоняла пегасов, рычала на земнопони, и пинала единорогов, старательно натаскивая свою орду, и постепенно превращая ее в какое-то подобие того Легиона, который я видела в своих мечтах. Тот Легион, который я хотела бы видеть под своим командованием. Такой, который бы я могла оставить принцессам, и за который мне не было бы стыдно.

Это надолго заняло моих подопечных, уже начавших было ворчать при виде бездельничавших благородных вояк. Прибывавшие по большей части не в одиночку, они притащили с собой целый табор из слуг, тащивших нелегкие повозки с цветастыми шатрами и прочим скарбом, призванным скрасить хозяевам пребывание в этой негостеприимной к чужакам земле. Вначале обфыркав предложение командора разбить лагерь в одном из ущелий, они попытались было обустроиться в предгорьях, но быстро сообразив, что в таком случае, вместо ристалищ, им придется все свое время посвящать защите лагеря от бодрых наездов жадных до чужого добра ваза, переместились поближе к долине перед воротами города, расположившись прямо посреди ущелья. Я злилась, бранилась и доказывала, что в случае отступления они заблокируют наш отход в сторону внутренних земель, а пытаться оторваться от грифонов в широком, ведущем в сторону Пизы ущелье – форменное самоубийство, но увы… На фоне командора, несколькими скупыми фразами обосновавшего предпочтительность отхода в сторону «условно дружественных, или хотя бы не враждебных территорий», я выглядела слишком нелепо со своими безумными, по меркам этого мира, идеями контролируемого отхода и активной обороны, как я называла примеры боевых операций, вычитанные когда-то из хроник мировых войн, в тайне надеясь, что именно военный гений командора Гвардии Вайт Шилда сможет воплотить их в жизнь. Увы, не срослось. Кто сейчас, да и тогда, мог знать, что мины тоже могут быть мощным оружием наступления? Мне оставалось только заткнуться, и не разваливать продуманный командором план – в конце концов, моя собственная заповедь, мое кредо «Кто в ответе – тот и прав!» сработало против меня, но при этом, странным образом придав мне сил. Посоветовавшись и поспорив сама с собой, я решила не мешать тем, кто лучше знает этот изменившийся мир, и продолжила укреплять свое войско, принявшееся буквально на глазах поглощать переподчиненные мне гвардейские сотни. Нет, формально ничего не менялось, но формируя новые соединения – когорты, я просто и незатейливо вливала в них часть золотобронных вояк, довольно быстро вынужденных поменять золоченые доспехи на тяжелую, давящую броню легионера, весившую раза в два больше сверкающих, зачарованных магией кирас.

Признаюсь, было довольно забавно видеть нервно переступавшие, разноцветные фигуры, косившиеся друг на друга – они впервые с момента учебы оказались в одном строю без обезличивавшей их брони.

Изменения были значительными, но не слишком кардинальными: множество ранее разрозненных кентурий объединялись в когорты – отряды в девятьсот земнопони и около сотни пегасов, подчинявшихся непосредственно принцепс-кентуриону этой когорты. Каждая кентурия, помимо земнопони, теперь получала одно-два пегасьих крыла, которые подчинялись кентуриону, и только в самом крайнем случае могли быть переподчинены примипилу, теперь возглавлявшему пегасью стаю, состоявшую из крыльев, звеньев и клиньев. Крыло получало от трех до семи, звено – от пятнадцати до двадцати одной, а клин – от семидесяти пяти до ста пяти крылатых лошадок, объединенных по зубодробительной схеме пернатых любителей нечетных чисел. Всяческие вспомогательные и иррегулярные войска, а также медики и прочие, не участвующие в бою службы, были выведены в состав отдельной, вспомогательной когорты, размеры которой не регулировались напрямую в связи с тем, что в нее же я определила и всех поправлявшихся легионеров, еще не способных встать в строй, но бывших в состоянии выполнять несложные поручения.[26]
Вроде бы ничего особенного, но я прекрасно понимала, что без того урока, который преподал нам всем генерал Глиммерлайт Туск, я вряд ли бы смогла столь бескровно ввести эти изменения, да еще и на марше, во время боевых действий. Об этом предупреждал меня командор, об этом говорил мне муж и советчики, но расформирование, которое затеял генерал, перевернуло все с ног на голову, и мне оставалось лишь собрать издергавшихся, отчаявшихся, и решившихся на бунт легионеров – выйдя в тот вечер из штабной палатки на двор крепости, я тут же оказалась на брошенных мне под ноги щитах, вознесшихся на спины обступивших меня кентурионов, и уже оттуда, потрясая письмом командора, громко, хотя и гнусаво провозгласила — «Мы снова Легион!». И этого оказалось довольно, чтобы измучившиеся от неизвестности легионеры приняли все, что я собиралась им дать, из моих копыт. Мои верные друзья и соратники становились принцепс-кентурионами, и получали под командование собственные когорты из более чем тысячи пони, которые не включали в себя ту сотню пегасов Рэйна, которые пожелали остаться под моим крылом в качестве личной гвардии Легата – у меня прямо-таки чесался язык назвать их преторианцами[27], но я удержалась, решив не сердить Ее Всетемнейшество, вполне вероятно, так же имевшую планы на это название. Хай, все так же остававшийся примипилом, возглавил объединенную стаю пегасов, в то время как Черри, уже официально получившая на свою шейку должность praefectus castrorum – префекта лагеря – теперь возглавляла вспомогательную когорту.

Конечно, не все было так гладко, как я описала тебе, Твайлайт. Были и ошибки, и непонимание нового устройства Легиона, и даже попытки достучаться до меня, чтобы возвернуть все так, как было до этой войны. Наглядевшись на пинающих репу гвардейцев и высокородных вояк, некоторые кентурии пытались заслать ко мне ходоков, но ничем хорошим это не закончилось – для посланников, а также тех, кто их послал. Вломив каждому по десять палок, я доходчиво, хотя и не слишком цензурно объяснила всем, что не намерена командовать тунеядцами, алкоголиками и бунтовщиками, а ежели такие все-таки сыщутся среди наших дружных шеренг и колонн, то я лично повесила бы таких за яйца и вымя – согласно строгим предписаниям принцесс о раздельном воспитании полов, и недопущению разврата и крамолы, подробно описанных в древних книгах, содержащих подробные инструкции по искоренению данных ересей. Вдохновленных моим наглядным примером, легионерам только и оставалось, что вяло перестреливаться с швырявшимися камнями грифонами, наловчившимися орудовать модернизированными рогульками, и с убийственной точностью посылавших камни прямо в головы зазевавшихся бойцов, и негасимые даже водой и песком, горючие камни, в первое время долетавшие даже до крайних палаток нашего лагеря. Конечно, с потерей башен это безобразие прекратилось, и теперь нам оставалось только глазеть на представление, разворачивавшееся на нашем левом фланге.

А посмотреть было на что. Съезжавшиеся и слетавшиеся со всех сторон, потомки древних воинов представляли собой странное зрелище – облаченные в «современные» колеты и коуты забияки соседствовали с запакованными в латы четвероногими риттерами, чьи попоны, похожие на разноцветные флаги, свисали до самой земли. Чеканы соседствовали с мечами, турнирные копья – с кинжалами, дагами и топорами, а один, самый могучий из эквестрийских риттеров, с надсадым рычанием размахивал над головой поистине великанским молотом, легко удерживая его в телекинетическом захвате. Казалось, ринься они на врага – и сама гряда, сами горы не устоят против этой мощи… Но увы, им не хватало порядка и строевой выучки, ибо это оскорбляло их самолюбие, и несмотря на то, что перед строем ежедневно читали универсалы[28], слушать их никто не хотел. Вся эта толпа, хотя и состояла из неплохих поединщиков и может быть, даже неплохих воинов, как жеребцов, так и кобыл, развлекалась напропалую – ела, пила, галдела и шаталась по лагерям, заставив меня скрипеть зубами от чисто кентурионского возмущения происходившим на моих глазах бардаком – как же так, такие дуболомы, и делом не заняты! Принцессы задерживались – у меня почему-то возникло подозрение, что не способный похвастаться достижениями командор намеренно оттягивал их приезд — и даже наши противники, поначалу встревоженно, а затем уже радостно глядевшие на все эти приготовления, и для смеха, даже постреливавшие из надвратных орудий по возводимым командором фортификациям, втянулись в этот бесконечный хоровод из ежедневных дуэлей, проходивших как в воздухе, так и на земле. Однако даже по прошествии четырех недель этого сраного карнавала, когда все желающие смогли выпустить пар в групповых и индивидуальных схватках, и сама идея о начале мирных переговоров, казалось, висела в весеннем воздухе, я все еще готовилась к худшему, буквально хребтом ощущая, как ускользают от меня драгоценные секунды, просачиваясь между копыт, словно черный, шуршащий песок.

И кажется, все-таки дождалась.

— «Что ж, подождем результатов» — вновь повторила я. В душе вновь ворохнулось что-то неприятное, словно горячая лапа, на миг сдавившая сердце. Вот уже которую ночь я просыпалась в холодном поту, в своем спальном мешке, едва не выпадая из раскладной койки, скрипевшей под весом вертевшейся на ней кобылы. Мне вновь снился один и тот же облачный стадион, и моя спутница, и очередная попытка выкрасть у местных воротил что-то неимоверно важное, похищенное у меня когда-то, а теперь – попавшее в чужие копыта. Попытки сохранить инкогнито проваливались – почему-то преследовавших нас пони совершенно не впечатляли ни мой титул, ни попытки договориться и решить все хитростью или с помощью переговоров. И вновь – побег, прыжки по столам в каком-то огромном, темном зале, и вновь полет через большое, во всю стену, окно, через облака – на спящий город, прямиком в колючие кусты какого-то парка. Единорожка не успевала, и спасая ее, мне приходилось задерживаться, разрываясь между доставкой очень важной вещи и свободой, а может, и жизнью доверившейся мне пони. По возвращению в тот самый район меня встречала бегущая в мою сторону толпа, пони в которой походили скорее на карикатурных, пониподобных насекомых, нежели на знакомых мне забавных, симпатичных, разноцветных существ, и вид их вселял в меня понимание, что все кончено – я вновь опоздала, и очередная попытка спасти этих несчастных вновь провалилась. Уже в которых раз. Одно из несущихся на меня существо хватало меня за шею, а его страшные, мертвые глаза вдруг озарялись все тем же зеленым, режущим глаза светом, и… И я вновь просыпалась, выпутываясь из мокрого, хоть отжимай, одеяла, до самого утра глядя пустыми глазами в отступавшую темноту.

— «А ваш «сюрприз» для грифонов, мэм?» — вернул меня на землю голос единорога – «Конвой прибыл вместе с вами?».

— «Они в часе пути, Дэйз. И вообще, не сверкай тут яйцами и рогом, а доложи, что тут происходило без меня, вместо того, чтобы допрашивать своего командира!» — неизвестно отчего рассердившись, я сверкнула глазами в сторону вытянувшегося по стойке смирно жеребца. Нет, все-таки знакомство с командором Гвардии, пусть даже и приводящее к наполовину подчиненному положению, здорово укрепляет резюме в глазах непосвященных в тайны закулисных интриг – «Я из сил выбилась со своими ребятами, пока разогнала эту нечисть, слетевшуюся на обоз, словно мухи на… Ладно, не важно. Но все же я хочу знать, какого сена…».

— «ЛЕГАТ!».

Мое бурчание было прервано самым неподобающим образом. Еще несколько лет назад от такого вопля, раздавшегося у меня за спиной, мою тушку всем миром выцарапывали бы из-под ближайшей кушетки, но теперь я лишь недовольно обернулась, уставившись на влетевшую в штабную палатку Минти, едва не сверзившуюся на голову ближайшему офицеру – «Легат, там…».

Однако это «там» само заявило о себе во всей своей грозной красе, ощутимо тряхнув колыхнувшуюся под нами землю. Под звуки легионерских рожков, наперебой намекавших самым ленивым о том, что в лагере происходит что-то недоброе, мы выскочили из палатки, и тотчас же пригнулись, получив в морды зарядом смешанного с камнями и грязью снега. Что-то большое, размерами не уступающее средней палатке или телеге, беззвучно пронеслось мимо лагеря, и с грохотом врезалось в склон прикрывавшей наши тылы каменной гряды, в то время как россыпь объектов поменьше грохнулась прямо на лагерь, подняв кучу земли и снега, и с хрустом прокатившись прямо по полотняным жилищам, погребая находившихся в них пони под мешаниной из досок, соломы, и окрасившейся алым материи.

— «Атака! Трубить отход!» — завопила я, шаря глазами по сторонам в поисках Кнота, которому был доверен штандарт Легиона. Увы, случайно или нарочно, «Пост №1» одним из первых попал под удар, и теперь представлял из себя раскуроченую ямку в земле, из-под отвала которой торчали чьи-то копыта. Поймав пробегавшего мимо кентуриона, я ткнула его мордой в сторону покосившегося знамени, древко которого скрывалось в земляной насыпи, оставленной прокатившимся грифоньим снарядом – «Забрать знамя! Откопать сигнифера! Остальным – отступать! Быстрее!».

— «Что это? Что это за ужас?!» — прижав ушки к голове и дрожа всем телом, Черри выскочила вместе со всеми, и теперь в страхе таращилась на небо, по которому неторопливо и величаво, словно сбивающиеся в стаю перелетные слоны, проносились огромные камни. Взмывая над Грифусом, они медленно набирали высоту, и где-то над серединой долины замедлялись настолько, что казалось, замирали, и лишь спустя несколько долгих секунд все же определялись, где им упасть, после чего вновь начинали свой неторопливый разбег, беззвучно приближаясь к нашим позициям.

— «Что это за магия?!».

— «Это не магия! Это, blyad, привет от грифонов!» — взвыла я, глядя как одна из таких каменюк попала точно в строй легионеров. Моих легионеров. Бедняги – все, чему мы учились, сработало против них, и выскочив из палаток, они как были, со щитом и копьем, собирались в компактные сотни, змейками вытекавшие из лагеря на оперативный простор. Ах, красота и порядок, который мы так лелеяли, взращивая, словно собственных детей! Они, наша опора и надежда, на этот раз сыграли против нас, и я на секунду зажмурилась – крепко, до слез и зеленых кругов в заболевших глазах, когда очередной тяжелый снаряд, поблескивая свежими сколами на неровных гранях, подпрыгнул, отскакивая от обледенелой почвы, и взрывая боками землю, пропрыгал по одной из кентурий, похоронив под собой не меньше тридцати легионеров. Не помогла ни «черепаха», ни поднятые по уставу щиты – был только треск раскалывавшихся щитов и ломавшихся копий, перешедших в стоны и крик. И именно этот многоголосый крик привел меня в себя.

Он – и точно такой же крик, раздавшийся у меня в голове.

«ОНИ ЖЕ ТАМ УМИРАЮТ! ЧТО ЖЕ ТЫ СТОИШЬ?!».

— «Офицеры! Принять командование над всеми оставшимися в лагере!» — вскарабкавшись на оказавшегося рядом Рэйна, вновь завопила я, размахивая крыльями для привлечения внимания к своей персоне – «Черри, уводи весь госпиталь! Пегасы, к передовым частям — пусть укроются за укреплениями Гвардии! Остальным – отходить к ущелью! Вперед! Вперед! Вперед!».

Оставалось надеяться, что хотя бы кто-нибудь из окружавших меня пони понял эти суматошные приказы. Впрочем, я была не совсем справедлива к окружающим – несмотря на ужас, охвативший всех нас при виде грифоньего оружия, обрушившего небо на наши головы, гвардейцы и легионеры достаточно быстро пришли в себя, и вскоре паническое бегство превратилось в лихорадочное, на грани паники, отступление, закончившееся у входа в долину. Как я и предполагала, первым драпнуло ополчение, притащившееся вместе с командором, да и то – не полностью, и пока малая часть риттеров, дуэлянтов и бретеров, словно наскипидареная, рванулась к Барьерной гряде, где мужественно полегла или была захвачена в плен, большая часть этих высокородных придурков либо пялилась на пролетавшие камни, потерявшие всякое очертание в вечерней темноте, либо лихорадочно носилось по долине в поисках своих палаток и слуг, усиливая и без того катастрофический беспорядок. На фоне них Гвардия была единственной, оказавшейся на высоте, и уже после первых залпов грифоньих метательных орудий, со свистом и скрипением размахивавших огромными своими телами над стенами города-горы, в Барьерную стену ударили первые камни, выпущенные из метательных машин земнопони – именно для них, как оказалось, и строились все эти укрепления, в течение нескольких недель превратившиеся в сложную осадную систему, топорщившуюся во все стороны острыми углами люнетов и флешей. Поднявшийся по тревоге персонал осадных машин шустро выкатил их по крутым эскарпам на расчетные позиции, и от души попотчевал пернатых отесанными и подобранными по весу камнями – правда, без особенного эффекта. Лишь один или два заставили обрушиться пару высоченных зданий, да снесли несколько мерлонов[29] на самой нижней части стены, которую, судя по всему, уже нацелился обстрелять командор, однако это явно не произвело на грифонов никакого впечатления – самые голосистые твари заорали еще громче, и даже предприняли попытку массированной вылазки. Однако следующие залпы, наполнившие воздух тучами крупных камней, быстро заставили их отказаться от этой затеи, и свернувшись в огромный клубок, заполошно метнуться под облака — похоже, командор предусмотрел и такой вариант развития событий…

От полного разгрома нас спасла лишь темнота. Вспыхнувшие пожары, невесть почему загоревшиеся в обоих лагерях, стремительно пожирали наши запасы, а наловчившиеся пернатые негодяи еще долго швыряли в темноту каменюками, целя в потерянно шатавшиеся по долине группы гвардейцев и легионеров, собиравшие убитых и раненных невиданным прежде оружием. Пегасы не разгоняли облака – темнота в ту ночь была нашим другом, и несмотря на обезоруживающий разгром основных сил, большая часть стаи Легиона оказалась не затронутой рушившимися на землю камнями, и до самого утра давала отпор самым ретивым защитникам крепости, не раз и не два попытавшихся выбить нас из захваченных башен. Собравшиеся под утро на холме, где в предназначенных принцессам палатках был спешно развернут полевой госпиталь объединенных сил, мы мрачно глядели на запустение, царившее в лагере Легиона. Больше всего пострадавший от нацеленного именно на него орудий Грифуса, он медленно погружался в холодный, зернистый снежок, печально сыпавшийся на наши головы с неразогнанных туч, укутывая траурным саваном извлеченные из-под грязи и камня тела.

— «Легат! Там…».

— «Коррроче!» — прохрипела я, глядя на ровные ряды тел, укутанных в мешковину. Много, очень много. Триста убитых и около пятисот раненых — новые метательные орудия грифонов, как оказалось, идеально пристрелянные даже к самым дальним уголкам предвратной долины, внесли настоящее опустошение в наши ряды. А ведь это была лишь первая попытка, образно говоря, лишь проба пера, и теперь нам стоило ожидать новых ударов – теперь уже из-под земли. Исчезнувшие в обнаруженной пещере ночные стражи все еще не возвращались, и был недалек тот миг, когда грифоны выдавят нас ко входу в долину, и несколькими меткими выстрелами своих требушетов вдребезги разнесут захваченные башни, навсегда похоронив наши надежды обезопасить себя от этого воинственного и вспыльчивого народа. Этим хмурым утром я, как и любой пегас, уже видела эти огромные, исполинские конструкции, похожие на фермы положенного на бок подъемного крана – но в отличие от мирного труженика строек, эти устройства создавались лишь для одной цели, и мы радостно подставили свои головы под занесенный над нами топор.

«Это все моя вина. Как я была глупа! Как наивна! «Углы возвышения», «Плотность воздуха»… Вот они, жертвы моей глупости и безграмотности, лежат ровными рядами!».

«Хочешь посыпать голову пеплом? Тогда сбегай вниз, в лагерь – там его много, и хватит на всех. Или уже начнем думать о том, как вообще такое получилось?».

«Не полощи мне мозги! Это только моя вина!».

«Естественно! Вон, погляди, какую систему отгрохал умница-командор. Он явно что-то подозревал, и как хороший командир, воспользовался слабостью врага, подставив тебя под удар, как наиболее лакомую мишень, в то время как он смог без помех подтянуть куда нужно свои машины, и ударить по отвлекшемуся на тебя противнику».

«Меня поимели» — мрачно подумала я, не слушая утешающего бормотания стоявшей рядом подруги. Спустившийся к нам с неба Хай убедился, что Черри не пострадала, и снова ушел за облака, спасаясь от моего опустошенного взгляда – «Воспользовались, как приманкой. Но разве задача каждого командира не состоит еще и в том, чтобы уберечь от гибели свои войска, и привести к ней чужие?».

«Безусловно. Но война – это не игрушки, и не детский сад, и если нужно пожертвовать сотней, чтобы тысячи могли выполнить свою задачу… Нужно ли продолжать?».

«Уничтожу!».

«Не кипятись».

«Сровняю с землей!» — обернувшись, я поглядела на маячившую рядом Нефелу, не понимая, откуда она тут взялась. Кажется, я оставляла ее вместе с Квикки, в сутках пути от грифоньей столицы… И откуда тут взялась сама Квик Фикс? Сидевшая неподалеку единорожка, не отрываясь, с ужасом глядела на тела, и желание высказаться по поводу медлительности некоторых инженеров умерло у меня на устах, стоило лишь мне увидеть этот полубезумный, наполненный ужасом и болью взгляд синих глаз. Подойдя, я молча обняла шоколадную кобылу, позволив спрятать морду в своих волосах.

— «Они напали поздно вечером. Мы не смогли им противостоять. Они обрушили камни нам на головы».

— «Но… Как?».

— «Как?» — услышав свист, донесшийся до нас через всю долину, я обернулась, и ткнула крылом в сторону среднего яруса города, укрытого за невысокой стеной – «Гляди! Кажется, они вновь собираются проделать что-то подобное!».

Я оказалась права, хотя и не стала пророком. Укрытые до времени за невысокими внутренними стенами, грифоньи орудия вновь готовились к бою – длинные, наклонные штанги с массивными грузами на концах начали опускаться, вторя громким скрипом шипению пара, клубами вырывавшегося через короткие бронзовые трубы, идущие из городских стен. В такт их движению, огромная решетчатая стрела начала неторопливый разбег, поднимаясь все выше и выше над стенами города, пока, изогнувшись, не уткнулась в массивный отбойник, словно громадная рука, послав в нашу сторону еще один обломок скалы. Задребезжав, она отскочила назад и выгибаясь, заплясала вперед и назад, размахивая в воздухе раздвоенным, словно вилка, концом, на котором трепались широкие темные полосы. Получив ускорение, каменная глыба вновь вырвалась в серое небо, и преодолев ненавистное притяжение, устремилась в свой гибельный полет, закончившийся в стене укрепления, воздвигнутого по приказу Вайт Шилда. На этот раз пострадавших, кажется, не было – камень разлетелся на несколько кусков, не причинивших видимого вреда содрогнувшемуся от попадания бастиону.

— «Видела?».

— «Оооого!» — я отступила назад, давая единорожке вновь окунуться в творческое забытье, которое отвлекло бы ее от развернувшейся неподалеку печальной картины – «Это же… Это гениально! Ты видела? Видела?!».

— «Вижу. Какая-то помесь крана и… И катапульты».

— «Это же прорыв! Ты видела, как они используют сразу три вида материалов? Гибкая сталь, собранная в треугольники из стержней, дополнена резиновыми лентами на конце!» — блокнот, появившийся из седельной сумки, словно рюкзачок, укрепленной на спине единорожки, мгновенно начал покрываться какими-то маловразумительными формулами и цифрами – «И этот звук… А может, они используют пар для того, чтобы придать начальный импульс всей конструкции?! В принципе, это возможно, если они сделали что-то вроде такой же стрелы, только поменьше, в основании, и с массивным грузом. Тогда им осталось лишь подвести туда трубы с паром, и с помощью переходных колен и перепускных клапанов создать необходимое давление на конце системы, чтобы… Да-да-да, похоже на то. Пара у них достаточно, если все, что я видела в Пизе, это не враки, поэтому они могут себе это позволить».

— «И ты что, можешь это все определить просто взглянув издалека на эти штуковины?» — недоверчиво уточнил Буш Тэйл. Вместе со своими северянами, он вернулся из очередного рейда, принеся с собой остатки тех раненных и убитых, которые пропустили санитарные команды – «Да брось врать! Наверняка знала об этом!».

— «Она может, Буши» — не дав раскрыть рта немедленно обидевшейся единорожке, буркнула я. Встав так, чтобы загородить от нее разоренный лагерь, я вместе со всеми находящимися в долине пони тревожно глядела на очередной камень, хрустко грюкнувший в стену все больше и больше оседавшего бастиона – «Для этого нужно учиться, да и мозги иметь несколько другие, с техническим складом ума. Это я, тупой гуманитарий, только и могу посылать окружающих на смерть…».

— «Тогда сделай это так, чтобы их гибель не оказалась напрасной!» — обернувшись, я вместе со всеми вытянулась перед командором. Неслышно подкрадывающееся начальство уже перестало меня удивлять, а следующую фразу я ждала, со сладострастием опытного мазохиста представляя себе то отчаяние, которое должно было бы охватить меня под укоризненным взглядом Вайт Шилда – «У тебя были планы на случай чего-нибудь эдакого, Легат?».

Ну хорошо, я ждала не совсем этого.

— «Ээээ…».

— «Да, я в курсе, что у нас проблемы» — холодно пробасил единорог, глядя поверх моей головы на камни, взмывшие над стеной под аккомпанемент громкого пыхтения. Часть стены окуталась густым паром, словно разводивший пары локомотив – «И я знаю, сколько погибло в эту ночь. Но сейчас мне нужны не причитания и заламывания ног, а конструктивные предложения. Наши орудия, как бы не пыжился наш главный осадный инженер, потрясая многочисленными дипломами, не смогут пробить эту стену – по крайней мере, не в этом году. Я прикажу обстреливать ворота, если притащенные Легионом тараны не смогут добраться до них по земле или воздуху, но пока я хочу услышать что-нибудь умное из уст наших офицеров».

— «Ввести в бой единорогов?» — предположил кто-то из златобронных вояк. Надо же, не все, оказывается, разбежались! – «Мы отпугнем их магией, и отбросим их к стенам, где…».

— «Где случится тоже самое, что происходит сейчас!» — оборвал кобылу командор, ткнув копытом в сторону изрытого камнями поля, где полусотня грифонов молча и пугающе ловко заходила в атаку на несущихся к лагерю земнопони. Пройдя над ними, они вывалили из сумок какие-то блестящие стержни, с царапающим нервы жужжанием обрушившиеся на бегущую толпу, и вновь повернули в сторону города, оставив после себя десяток неподвижных тел. Наперерез им рванулось звено летучих легионеров, но было ясно, что большая часть нападавших сумеет уйти – «Поэтому я требую конструктивных предложений, ясно?».

— «Убью…».

— «Хватит истерик, Раг!» — поморщившись, двинул в мою сторону ухом белый единорог, но я не обратила внимания на его вопрос, во все глаза глядя на разворачивавшуюся в воздухе драму. Все больше и больше звеньев присоединялось к воздушному бою, но было понятно, что перевес был на стороне грифонов, поднявших в воздух целую стаю. И еще одну — помельче, но явно нацелившуюся на ущелье, в котором сгрудились все наши войска – «Флаур, проследи, чтобы наши пегасы перехватили ту, меньшую стаю. Ни один из них не должен добраться до скал! Это понятно?».

— «Уничтожу!» — прорычала я, глядя на водоворот крылатых тел, из которого то и дело выпадали одинокие фигуры. Кажется, грифоны заманили издерганных за ночь пегасов почти к самым стенам, связав их там боем, и теперь нам оставалось надеяться лишь на то, что немногочисленные крылатые гвардейцы смогут перехватить летевших к наемным войскам диверсантов. Вновь тяжело грохнули гигантские механизмы, посылая в воздух тучу мелких камней, словно коса, прошедшихся по пегасам и грифонам, сцепившимся в плотный клубок – «Нефела! Фикс! Где наши изделия?!».

— «Уже двигаются сюда. Но припасы к ним задержались» — обрадовала меня единорожка, непонимающе глядя на происходившую вокруг суету – «У меня с собой только опытные заряды для примерной пристрелки, и пока не прибудут…».

— «На позиции!» — рявкнула я так, что едва не сдула с черепа гривы у вытаращившихся на меня кобыл – «Тащи их сюда! Плевать, что там у нас есть из зарядов – тащи то, что есть! Или ты хочешь увидеть, как повторится произошедшее?!».

«Наверное в этом есть какая-то справедливость» — думала я, поднимаясь в шумящее небо. Плеск крыльев соседствовал с грохотом сталкивавшегося оружия, отражаясь от Барьерной гряды убаюкивающим шумом дождя, когда моя сотня – личная сотня, на наличии которой так настаивал Рэйн – пристроилась следом за мной, по спирали уходя под самые облака. Дышать становилось все труднее, но мы упрямо ползли наверх, нацеливаясь на летевших встречным курсом грифонов, сопровождаемых десятком одоспешенных риттеров, в вытянутых вперед лапах которых покачивались огромные топоры. Похоже, пользоваться своими халбердами они умели, и ловко уворачиваясь от падающих на них пегасов, с грохотом обрушивали их на доспехи легионеров, отправляя их на землю и окружавшие нас облака. Быть может, это были те самые Черные Башни, о которых говорил мне Графит, но даже сейчас я не могу сказать точно, что встретилось нам в хмуром небе под Грифусом – все, что я запомнила, слилось в один бесконечный хоровод из картинок, мелькавших перед моими глазами. Я видела Рэйна, отбросившего короткий «пегасий» клинок, и яростными ударами стального накопытника ломавшего хрящи прикрытой кольчугой глотки одному из стальных птицельвов; глядела на несущуюся вниз Пайпер Дрим с наполовину отрубленным крылом, за которой устремилось сразу двое товарищей; вонзала изогнутые, пирамидальные когти механических лап в узкие щели стального забрала, куроча его, словно консервную банку… И навсегда запомнила полные ужаса глаза похожей на сову грифонки, чьи лапы были намертво привязаны к большому мешку. Оставшись без сопровождавших их риттеров, горе-тэйсинтай[30] попытались было повернуть назад, но быстро оставили эту затею, увидев окруживших их пегасов, совсем не похожих на праведных селестианцев, и не лучившихся любовью ко всякому ближнему. Вернувшись, я мрачно глядела, как гвардейцы уводят наших пленных, пытавшихся что-то объяснить окружающим на своем скрипучем, чирикающем языке. Я глядела на них – и не понимала ни обращенную ко мне речь, ни приказов, которые отдавал командор, разглядывая извлеченное из огромного ящика изделие, как прагматично назвали его сталлионградские земнопони. Мохнатые, заросшие и невероятно сильные, они с натугой ворочали огромную дуру трубы, украшенную на конце разверзнутой драконьей пастью, ощетинившуюся в сторону врага десятками чугунных зубов, под копытоводством командовавшей ими Фикс устанавливая свой груз на распакованный лафет, который заканчивали скручивать орудовавшие гаечными ключами помощники шоколадной единорожки.

«Наверное, все в этом мире взаимосвязано – от полета журавлей до глубины залегания руд. От эпидемии сенной лихорадки до длительности светового дня. И то, что ты делаешь – непременно вернется к тебе, так или иначе. Быть может, именно на этом стоит новый мир? Быть может, нашим предкам, а вернее, моим потомкам, наконец открыли глаза, и то, что раньше считалось антинаучной тарабарщиной, и стало основой самой науки? Нечто единое, связующее собой весь мир, всю вселенную, и хранящее на себе отпечаток каждого действия, каждой нашей мысли? И не поэтому ли я мысленно целюсь из этой странной мортиры в сторону города – прямо поверх сотен тел, лежащих ровными рядами перед моими глазами? Что это – совпадение? Или все же какая-то извращенная справедливость?».

— «Я думала, что мы договорились замаскировать эти штуки, Квикки» — тяжело дыша, заметила я, стоя позади изготовленного в Сталлионграде орудия. Копия снятых с постамента памятников, утащенных и распиленных для изучения отдельных узлов и деталей под предлогом плановой чистки, оно напоминало приземистого варана или дракона, раскорячившего шесть своих лап, и припавшего брюхом к земле. Здоровенная дура лафета казалась отлитым из чугуна памятником или скульптурой, и я долго стояла возле этого образчика неоготики, созерцая шипы и чешуйки, украшавшие приплюснутое к земле тело – «Сделать их менее заметными, правда?».

— «Это была идея мистера Маккриди» — просветила меня главный инженер Легиона, шуруя в недрах лафета гаечным ключом. Одна за другой, стальные трубки цилиндрических накатников соединялись с целой системой магистралей, спрятанных в брюхе лафета, и я в очередной раз поразилась, как долго не замечала присущей лишь земнопони магии, позволявшей им переносить вес в несколько раз больший их собственного – «Он сказал, что вы обо всем договорились, и мои возражения неуместны. Но я так и не поняла, почему он не дал мне поставить сюда колеса – они бы замечательно встали между вот этих лап…».

— «Он хотел, чтобы я дважды и трижды подумала, прежде чем использовать их» — прикрыв глаза, прошептала я. Стаи, кружившие над долиной, понемногу редели и расходились в разные стороны, уступая место неторопливо летавшим камням, вновь понесшимся в сторону фортификаций командора. Один бастион уже рухнул, рассыпавшись по кускам от удара особенно крупного камня, обрушившего на стылую землю водопад из осколков, перемежавшихся золотистыми искорками доспехов не успевших убраться подальше гвардейцев – «Как хорошо… Как хорошо сидеть вдалеке, и попивая чай с малиной, рассуждать о пацифизме, правда?».

«Ты всегда придаешься философским раздумьям в самый неподходящий момент?».

— «Мне нужно немного времени, чтобы рассчитать угол возвышения с учетом особенностей местности и погоды» — быстро проговорила единорожка, вынырнув из недр лафета. Поглядев на меня через затемненные гогглы, она зачем-то сглотнула, и бросилась к сложенным неподалеку ящикам, обогнав при этом своих лохматых помощников – «Подожди, мы только соберем и снарядим эту метательную машину… В конце концов, у нас всего три попытки, правда?».

— «Всего три выстрела?» — заглянув в пахнущую холодом и свежим деревом тару, я недоуменно переводила глаза с груды каких-то мешков, остро и неприятно пахнущих химикатами, на заботливо переложенные пучками соломы кристаллы и здоровенную, пузатую бутыль, чей бок украшал красноречивый рисунок из черепа пони, и скрещенных берцовых костей – «А где эти выстрелы? Вы что, не тот ящик взяли, раззявы?!».

— «Nitchego ne zabyto, soratnitsa» — буркнул один из земнопони, присоединяясь к своим товарищам, с кряхтением устанавливавшим на место последнюю стенку лафета. Заглянув под раскоряченные лапы стального чудовища, я заметила, что под ними были укреплены набитые сеном подушечки, удобно ложившиеся на спины далеко не маленьких земнопони. Все больше и больше моих соотечественников выныривало из вечернего полумрака, и освещая себе путь небольшими фонариками, принималось сгружать с трехосных фур тяжеленные ящики, каждый из которых, с кряхтением, приподнимало почти полтора десятка земнопони. Отступив, я принялась наблюдать за работой техников, мрачно выслушивая доклады Рэйна и Хая – похоже, еще несколько таких боев, и о Грифусе можно будет позабыть, ведь если бы мы лишились пегасов, то нам ничего бы не оставалось, как повернуть обратно, да и не факт, чтобы кто-то из земнопони смог бы вернуться домой. Не после марша по чужой земле, изнемогая от холода, голода и ударов с воздуха, беспрестанно наносимых мстительными аборигенами. Все больше и больше крылатых лошадок оставалось в госпиталях, и все большим и большим требовалась срочная эвакуация на родину, или хотя бы присутствие Легата, которая, отводя глаза, смогла бы им объяснить, почему они больше не смогут летать, или хотя бы нормально ходить – я дала себе зарок пересилить себя, и пройтись по шикарным госпитальным палаткам, вместо благовоний уже пропахших кровью и страданием… Однако обещание сдержать свое я так и не смогла.

— «Камень!».

— «Камень! Летит!».

— «Берегиииииись!».

Раздавшиеся откуда-то сверху вопли были мгновенно подхвачены по всему лагерю. Похоже, наши приготовления не остались незамеченными, и насторожившись, я смогла разглядеть несущуюся к нам тень, на секунду мелькнувшую на фоне ярко освещенных стен Грифуса, где вновь тяжело гукнула об отбойник заплясавшая в воздухе стрела метательной машины, и уже открыла было рот… Для чего? Я и сама не знала, ведь времени на то, чтобы отдать какой-нибудь умный приказ, а уж тем более, выполнить его, уже не оставалось…

Но в эту ночь смерть не успела собрать свою жатву.

С громовым грохотом каменная дура разлетелась на части, соприкоснувшись с вознесшимся в небо щитом. Полусфера белоснежного купола, сотканная из подвижных, меняющихся на глазах кружев приняла на себя удар огромного камня, и с треском пропала, оставив после себя резкий, солоноватый запах озона. На бастионах Гвардии уже трубили тревогу, и в сторону стены полетело несколько ярких лучей, впрочем, рассеявшихся в пространстве, и не причинивших никакого вреда вековой скале, которую грифоны почитали за стену. Рванув вниз, на окраину разрушенного лагеря, я бросилась к здоровенной, приземистой дуре, которую облепили техники – увидев творившееся вокруг светопреставление, они замерли, крутя головами по сторонам – успев подумать, что Фикс точно больна каким-то мозговым паразитом, заражающим окружающих ее пони при длительном с нею контакте. Только она, наверное, могла с таким интересом таращиться на что-нибудь опасное, вроде летящего в ее голову копья или меча, если при этом оно сверкает, и движется по сложной траектории.

— «Фиииииикс!» — мой вопль заставил их вздрогнуть, и выйти из ступора – «Заряжай! Снаряжай! Готовь эту huyetu к выстрелу, blyad! Живее, иначе следующий камень будете своими жопами отбивать!».

Последняя моя фраза предназначалась стучавшим вокруг копытами техникам. Живо соскочив с лафета, они бросили ползать с тряпочками по здоровенному стволу, и начали копошиться в большом ящике, передавая по цепочке множество легких мешочков, один за другим, исчезавших в пасти дракона, увенчивающей здоровенный хобот ствола. Туда же отправился и здоровенный, размером с пони кристалл, обильно политый синеватой гадостью, скрупулезно отмеренной Квикки с помощью мензурки. Достав из своего рюкзачка алую искорку драгоценного камня, она зажала его в зубах, и пригнувшись, уставилась в сторону Грифуса, разглядывая город через сетку какого-то сложного прицельного приспособления, состоявшего из трех шкал, укрепленных на стволе и лафете.

— «Нельзя торопиться. Торопиться нельзя…» — пробормотала единорожка, ловкими движениями копыта вращая большую рукоять, с глухим постукиванием задирая ствол орудия все выше и выше. Наконец, совместив две шкалы из трех, она начала колдовать с парой рукояток поменьше, пока не добилась одной ей известных показателях на линейках прицела – «Воооот… Цель – ворота! Готовы?».

— «Бери выше!» — резко скомандовала я, пихнув крылом подавившуюся очередной командой помощницу – «Nahrena мне их ворота?! Квикки, нам нужно разбить k huyam это проклятое орудие, иначе уже через час от нас останутся размазанные по камням кишки!».

— «Это будет трудно…» — нахмурилась та, и вновь принялась опускать задранный ствол гаубицы. По крайней мере, именно гаубицей или гладкоствольной мортирой я решила считать это детище сумрачного сталлионградского гения, дополненного лекциями пришедшего из прошлого человека – «Разряжаем, и начинаем процесс снаряжения заново! Еще три мешка, и три с половиной унции комбуста! А ты уверена, что…».

— «За нашей спиной, на уступе, разбит лагерь для раненных, в котором находится почти две тысячи пони» — негромко, но так, что спина единорожки тотчас же засеребрилась от выступившего из-под шерсти пота, произнесла я – «И мы не успеем эвакуировать их, даже если начнем это делать немедленно. Хочешь увидеть, что получится, если эта здоровая каменюка накроет его, мой главный инженер?».

— «Нет, ни за что!» — выдохнула та.

— «Тогда целься лучше, и вынеси эту здоровенную штуковину, хорошо?».

— «Конечно-конечно!» — суетливо выдохнула Квикки, вновь уставившись на планки прицела. Дрожащие копыта тронули одну рукоять, затем другую, и принялись с усилием вращать третью, задирая ствол орудия все выше и выше – «Мне нужно знать, сколько длится процесс их метания».

— «Что?» — я не сразу сообразила, что единорожка имела в виду сам процесс выстрела грифоньего требушета – «А, ты про это… Ну, где-то три секунды до того, как стрела ударяется об ограничитель, и четыре до вылета камня».

— «Хорошо» — за стенами вновь раздался свист.

— «Квик, они начинают!».

— «Хорошо…» — шоколадная задница никак не отреагировала на мои слова, и не мигая, уставилась на сетку прицела. Пар из труб на стене валил уже не переставая – «Вижу. Готовимся…».

— «Квикки, вынеси их к heram!».

— «Готовимся…» — вновь раздался резкий свист, и из-за стены показалась выкрашенная в рыжий цвет мачта требушета, за которой, тяжело отвисая на широких резиновых стропах, летело что-то большое и темное.

— «Квик, tvoyu mat!».

— «Вспышка!» — рявкнула вдруг Фикс, изо всех сил сжимая зубами кроваво-красный камень. Вспыхнувшая на ее роге алая сфера рванулась куда-то вбок, буквально впитавшись в три зеленых кристалла, торчавших из основания орудия, состоящего из трех перевитых между собой чугунных труб – что-то глухо хлопнуло, рыкнуло… И через секунду стоявшие рядом с лафетом пони бросились в стороны, когда поднатужившаяся машина вдруг глухо рявкнула, извергая из себя сноп яростно ревущего пламени.

«Во имя чистоты и непорочности ночи… ЧТО ЭТО ТАКОЕ?!».

«Это…» — звон в мгновенно заболевших ушах перебил остальные звуки, погрузив окружающий мир в тишину, наполненную пронзительным, разрывающим голову писком. Клуб огня, вылетевший из подпрыгнувшего орудия, не собирался рассеиваться, как я ожидала, а поднявшись чуть выше Барьерной гряды, с глухим рокотом, стремительно ринулся к городу, опускаясь на цель по широкой дуге подобно комете, освещая долину белоснежным, режущим глаза светом. Белое тело огненного снаряда истаивало по пути к своей цели, отращивая все более и более длинный хвост приятного, красно-желтого цвета – казалось, что он буквально стирается о самый воздух… Но это было обманчивое впечатление. Поспев точно в срок, оставшаяся еще нетронутой начинка этого странного боеприпаса ударилась в основание разогнувшейся стрелы – и утопила его в пламени яркой вспышки.

«Это наше оружие против каменных стен».

Пламя исчезло тотчас же, но свое дело оно сделало – распрямившаяся штанга «рогульки» ударилась об отбойник, но вместо того, чтобы отскочить назад, высвобождая из своих лап летевший на привязи камень, со всего маху кувырнулась через преграду, вместе со своим грузом исчезнув за Барьерной стеной. Шум в ушах проходил, и мне показалось, что я даже услышала грохот, с которым здоровенная каменюка упала где-то в черте города, взметнув при падении облако пыли и пара. Несколько секунд – и от циклопической машины, способной стирать с лица мира целые армии, остался только огрызок ажурных конструкций, да ярко пылавшая клякса на бурой стене одного из нижних ярусов Грифуса. Кажется, там горел сам камень, но с такого расстояния мне было сложно разглядеть подробности происходившего за городскими стенами. Оглянувшись, я увидела неподвижно замерших пони – оглушенных, ошарашенных, испуганно прикрывавших головы и уши.

«Это наш ответ тем, кто любит расплющить сотню-другую пони».

К нам, на окраину лагеря, уже бежали и летели. Увидев, что с грифоньим орудием творится что-то непонятное, гвардейцы и легионеры повылезали из своих ненадежных укрытий, и принялись искать то, что произвело такой «большой ка-бум», испустив летающий шар огня. Оглянувшись, я вновь уставилась на немалых размеров орудие, не слишком тщательно и умело замаскированное под экзотическую статую карикатурного шестиногого дракона, проводя глазами по винтообразной задней части ствола, расширявшегося в середине до большой, цилиндрической камеры, смотревшей на мир уже вполне нормальным, привычным мне дулом гладкоствольной мортиры. Собранный из трех частей, при выстреле ствол скользил назад и вниз по салазкам, обильно намазанным какой-то гадостью, ведро с которой висело под задними лапами лафета, после чего возвращался обратно с помощью накатников – пружинных, как мне показалось, судя по содержимому одного из них, проглядывавшему через развороченный бок стального цилиндра. Поршень пробил тонкий металл, и торчал из него, словно кость, орошая лафетный чугун быстро иссякавшими струйками пахнущей маслом жидкости, но как мне показалось, это не произвело на техников какого-то особенного впечатления – вооружившись разводными ключами и массивным домкратом, они вновь засновали по туше орудия, старательно приводя его в порядок, и только отмахиваясь от собиравшейся вокруг нас встревоженной толпы.

— «Рэйн! Рэйни! А ну, отгони всех на пятьдесят футов! Живо!» — крикнула я беспокойно крутившемуся надо моей головой пегасу. Убедившись, что тот услышал мое распоряжение, я обратила внимание на шоколадную единорожку, присевшую возле своего изобретения прямо на снег, после чего, покряхтев, опустилась рядом с ней, присоседив задницу на узенькой площадке наводчика.

– «Квикки… Ты молодец» — скосив глаза, я увидела, как дрожат копыта кобылы, и приобняла ее своим крылом, для чего мне пришлось отодвинуть ее от холодной, рифленой стенки лафета – «С первого раза попала в цель, да еще и с такого расстояния! Я просто горжусь тобой!».

— «Я почему-то боюсь, что я…» — сглотнув, она стянула с себя гогглы, и не глядя, набросила их на какой-то крючок – «Я боюсь, что я могла бы не успеть, или не попасть, или машина дала бы сбой, и все бы сорвалось… Но почему мне страшно сейчас, Скраппи? Почему не тогда? Почему я не понимала, какую жуткую штуку сотворила? Жуткую, и замечательную в своей жуткости».

«Потому что она все сделала как надо. Но какова мощь! Какова дальность! Какова сила этого чудесного автоматона! Давай же рассмотрим его повнимательнее!».

— «Потому что ты сделала все, что от тебя зависело в ту минуту» — отмахнувшись от своей шизофрении, сделавшейся похожей на ребенка, попавшего в музей шоколадной фабрики, я внимательно поглядела в глаза испуганно дрожавшей единорожки – «Ты не нападала, но защищала всех, кто не мог ответить на этот удар, и именно поэтому так хорошо все получилось. Ты заметила это? Ну, вот и хорошо. А что же до жути… Я не хотела этого говорить, но… В общем, это сложно объяснить… Короче, помнишь Ника Маккриди? Мы с ним знаем о таких вещах, предметах и явлениях, по сравнению с которыми эта вот штуковина – просто детская шалость. Трубочка для плевания ягодами или бумажками. Поэтому не пытайся воображать, что ты сделала что-то плохое – это я, я виновата во всем. И жертвы, которые будут в этой войне, целиком на моей совести».

— «Ты так говорила и про рогульки, которые украли у нас грифоны!» — пробубнила Фикс, глядя в усыпанное звездами небо. Тучи расходились, растворяясь в небе рваными клочьями – похоже, командор решил, что плохая видимость вредит скорее нам, а не только грифонам – «И разве не я собрала эту штуковину?».

— «А эти слова сказала мне принцесса!» — парировала я, убирая крыло и поднимаясь на ноги при виде спешащего ко мне адъютанта Вайт Шилда – «Поэтому прекрати себя винить, а займись-ка лучше этой машиной. Кстати, ты уже как-нибудь ее назвала?».

— «Хуфнице. По-грифоньи это значит «устройство для метания камней». Комиссар специально так сделал, чтобы ввести в заблуждение шпионов, и заставить их думать, что мы работаем над улучшением паровой катапульты» — что ж, когда речь заходила о работе, робкая и неуклюжая единорожка Квикки отходила в сторонку, уступая место немного безумной ученой и главному инженеру Легиона Квик Фикс – «Ты даже не представляешь, сколько у них там машин! Они даже предложили мне остаться и поработать у них консультантом и главным инженером в лаборатории конструирования!».

— «Наверное, в konstruktorskom byuro» — ухмыльнулась я, глядя на взбодрившуюся соратницу – «Ну что же, после войны мы все будем думать, чем нам заниматься, и куда идти. А пока… Вы сможете привести в порядок это устройство?».

— «К сегодняшнему утру!» — уверенно откликнулась та, вновь берясь за затемненные, посверкивавшие магическими кристаллами гогглы – «Хорошо, жеребцы и кобылы, давайте приведем в порядок нашего малыша!».