Искры миров

Глава XIII. Черта

Он всегда должен быть. Всё постоянно меняется, но без него эти перемены превратятся в бессмысленную гряду. Если его нет, в дело вступает начало. И так будет вечно. Начало. Начало. Начало. Бесконечный круг. А он помогает прийти чему-то новому взамен старого. Он и есть двигатель развития. Он всегда должен быть.

Я присел на скамейку с каким-то странным вздохом облегчения. Конечно, отыскать такую высокую скамейку было трудно, но не настолько, чтобы падать на неё, как после дня на целине.

И всё же я расслабился на широкой скамье. Наверное, меня занесло куда-то на край города. Опять? Все дороги обычно ведут куда-то. Меня они ведут, как я могу заметить, в лес.

Не повинуюсь я этой судьбе.

Меня прояснило спустя пару секунд. Я один. Здесь нет пони… Кроме вон того пегаса вдалеке. Вокруг тишина. Гм! Как неожиданно.

Весь сегодняшний день расползся по мыслям, как пролитый мёд по столу. С чего он начался? С ночи, если я не ошибаюсь. Нет, фрагмент ночью лучше в расчёт не брать. Итак, утром проснулся, гляжу – плоти нет.

Потом… Как же было легко запомнить превращение! Потом прогулки, прогулки… Работа, работа… Кому-то досталась стезя манекена.

Зачем я это всё вспоминаю?

От внезапного осознания на меня наплыла тоска. Опять «я». Опять это «я». Так много «я». Я говорю, и там только «я». Нет ничего другого? Ничего другого, кроме одного меня? Вокруг целый мир, но здесь лишь «я». Я! Никого другого!

Тьфу!

Не пробыл и суток в этом мире, а ощущение, будто бы я никуда не ушёл.

Хотя нет. Я ушёл в другое место, это верно. Но здесь всё иначе. Не ушёл я только потому, что и здесь нечто начинает обгладывать меня изнутри.

Я вздохнул и закрыл лицо руками. Боже, что со мной творится? Ничего не могу понять. Столько мыслей, столько мыслей, а так и хочется, чтобы они исчезли. Не останется ничего – пусть так и будет. Мысли эти меня уже…

— У-УХ!

Дрогнув от внезапного возгласа, я посмотрел налево, откуда он раздался.

За скамейкой, чуть присев, стоял пони. Земной пони. Земнопони (это слово мне удалось услышать в каких-то отдалённых разговорах местных жителей). Светло-коричневого цвета. Он широкими глазами смотрел на меня и как будто что-то высматривал. Я тоже исследовал его. По морщинам было ясно, что это жеребец в возрасте, притом имевший за… хвостом много десятков лет. Думаю, мужчине с таким лицом я бы дал лет шестьдесят. На его голове было какое-то подобие земной фуражки чёрного с белым цвета, только намного меньше. Под ней, как и ожидалось, гладью лежали короткие седые волосы.

Пони вдруг смело встал и облегчённо вздохнул.

— Селестия добрейшая… У меня уж чуть сердце не выпрыгнуло, — он уселся рядом, почти на середине скамейки. – Тебя не заметил. А ты тут прикорнуть собирался, да?

Несколько секунд я молчал. Больше всего я думал, а собирался ли я действительно здесь спать. По приходу отрицательного ответа с пометкой «наверное» ко мне также пришло удивление. Кто это, чёрт возьми?

— Я-я? – только тупо спросил я и сразу ответил: — Нет. Не собирался.

— А-а, ну на нет и суда нет. Ты просто так замер, я думал, ты уже дремаешь. Не помешаю тебе? – вдруг сказал старик, слегка нахмурившись.

— Нет. Я просто сел тут… перевести дух, — произнёс я первую попавшуюся на ум фразу.

— Бегал от кого-то, что ли? – пони поднял голову, смотря в даль.

— Нет. Устал от долгой прогулки.

Уже третье «нет»!

— А, понятно, — кивнул старик и посмотрел в другую сторону. Спустя пару секунд он опять обратился ко мне: — Ты не местный, да?

Как я могу судить по реакции этого старика на меня, я больше похож на живущего здесь уже полгода местного. Но чтобы быть местным, нужно прожить больше. Год? Два? Ай, в любом случае ответ отрицательный. Но только без «нет»!

— Не местный, — кивнул я. И добавил, сдерживая улыбку: — А как вы это поняли?

— Да память у меня хорошая, и семья глазастая. Если кого не увижу и не запомню, так мои о нём расскажут, вот как будто только увидали. О тебе не говорили. Тебя я не помню. И на местного ты не похож…

В самую последнюю очередь.

— Я здесь меньше суток. Гощу у… друга. Подруги, — не стал врать я.

— И сколько ты здесь будешь?

— На один день. Ночью уйду, — сказал я и про себя усмехнулся. Удивительно. Никто у меня не интересовался этим.

— А что так?

— Обстоятельства, — развёл руками я.

— Трижды за ногу ваши обстоятельства, — ударил копытом о копыто старик. – За один день тут только на соседей и на дома одним глазком взглянуть, и уже всё. И чего ты один ходишь, если у подруги в гостях?

— Ну… Решил прогуляться.

— И долго ты гуляешь, раз уже устал?

Тут я промолчал. Вряд ли бы он сразу понял мотивы Твайлайт… Я и сам был им слегка удивлён. Но тогда я перечить не решился. Чёрт… И мне это теперь не кажется правильным…

— Всё с вами ясно, — произнёс старик, откинувшись на спинку скамьи, и умолк. За одну минуту он уже успел одарить меня лёгкой укоризной. Мне… Мне нравится этот пони.

Спустя пару минут молчания я решил завести новую тему:

— А вы тут долго проживаете?

Старик посмотрел на меня и улыбнулся.

— Мы тут ещё и не определились до конца. Приехали год назад всей семьёй. Но в городке всего навидаться успели.

— Где живёте?

— А под тобой, — ухмыльнулся старик.

Я взглянул на скамейку, потом на землю под ней. На что он намекает? Я поднял глаза и осмотрелся.

— В этом доме, — пони показал копытом на одноэтажный широкий дом, около которого стояла скамейка. Рядом с ним располагался маленький, но высокий холм, и дом словно врастал в него. Ух ты. – Часть комнат под землёй, и ты сидишь прямо над гостиной.

Я тоже улыбнулся.

— Интересное жилище.

Если этому широкому дому не хватает площади, и он уходит под землю, да ещё так размашисто…

— Большая у вас семья? – поинтересовался я.

Старик на пару секунд задумался, а потом расплылся в улыбке, и его прищуренные глаза сделались двумя маленькими блестящими щёлочками.

— Сам посчитаешь, — сказал он и пошёл к ближайшему окну дома. Заглянув в него, он крикнул: — Чейст! Подойди сюда!

Прошла минута, и до меня дошёл обеспокоенный женский (кобылий, если быть точным) голос:

— Что, папа?

Старик заговорил тише, и его, если уши меня не обманули, дочь тоже. Они немного поговорили, и я снова услышал тот же голос, но уже спокойный:

— Ладно. Подожди пару минут.

После этих слов пони в возрасте немного отошёл от окна и помахал мне. Наверное, я должен подойти ближе. Подняв свою тушу со скамейки, пусть и самой высокой в городе, но всё равно низкой для меня, я подошёл к старику.

Он молча улыбался, и я тоже ничего не говорил, словно что-то замерло во мне в предвкушении. Этот пожилой пони точно собирается показать мне свою семью? Его улыбка обещает мне даже большее…

Широкая дверь в одноэтажный домик открылась, и из неё вышла… Кобылка. Она обладала более тёмным, нежели у старика, оттенком коричневого цвета. Потом ещё кобылка с каким-то устройством на груди… За ней жеребец… А потом…. жеребята? Действительно, два маленьких создания выбежали из-за двери, и за ними вышла ещё кобылка. Потом вышла очередная кобылка, помоложе предыдущих, вместе с жеребцом почти такого цвета, как и она сама – бирюзового. И после этого поток прекратился, и дверь словно сама собой закрылась.

— Ну вот, дружок, какая у нас семья, — произнёс старик. – Можешь посмотреть сам.

Я даже не стал считать членов этого семейства. Их, одним словом, много. Все они стояли почти так же, как и вышли, в той же последовательности. Два жеребёнка стояли рядом с кобылкой, вышедшей за ними, и той парой, которая завершила семейную процессию. Ближе к ним была другая пара, и чуть дальше одна кобылка. Какая-то схема по возрастанию.

Между тремя взрослыми кобылками я приметил какое-то сходство. Нет, цветом они не сильно схожи, не причёской, не лицом… Глаза! Один и тот же бледно-зелёный цвет. На мгновение я бросил взгляд на уже открывшиеся глаза старика.

Бледно-зелёные глаза.

— Что ж, — пожилой пони с усмешкой нарушил застоявшуюся тишину и посмотрел на своих родственников. – Что ж, это наш прохожий. Он не местный. И он поинтересовался размером нашей семьи.

— Не местный? – улыбнулся жеребец, рядом с которым обосновалась кобылка, державшая на груди какое-то устройство. Присмотревшись, я заметил, что в нём что-то шевельнулось. – Заметно. Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Здрасте…

— Здравствуйте…

Семейка быстро окатила меня скромными приветствиями, и та кобылка, что была облеплена детьми и молодой парочкой, сказала достаточно громким и приятным голоском:

— А вы надолго у нас?

— Я…

Но старик опередил меня:

— Он тут на один день. Завтра он уже отправится домой, да?

— Да, — кивнул я. – И вас я тоже долго не задержу.

— Да что вы! – произнесла кобылка-мать. Она была такого же приятного, как и её голос, светло-жёлтого цвета с укороченной кремовой гривой. Да, всё-таки глупо было сразу не отметить, что все кобылки и не кобылки вокруг неё – её дети. Хотя я начинаю сомневаться по поводу той одноцветной парочки. Брат ли они и сестра? Что-то не похоже по их поведению. И если не так, то кто из них дитё этой многодетной кобылки? – У нас сегодня выходной. Вы нас никак не задержите.

— У вас выходной в понедельник? – удивился я, посмотрев на остальных.

— Да-а-а, — протянул старик. – У нас сегодня праздник. В честь великого события.

Он начал подмигивать кому-то из своей семейки. Взглянув на эту толпу, я увидел, что кобылка с чёртовым непонятным предметом у себя на груди взглянула на меня.

— У-у нас сегодня годовщина… Годовщина с моим мужем. Н-нашей свадьбы. И прямо сегодня наша малышка сказала первое слово!

Неуверенная кобылка расплылась в счастливой улыбке. Я тоже улыбнулся. Её лицо прямо-таки светилось, и как это выглядело необычно на её тёмно-синем лице с завязанными в пучок волосами чуть более тёмного цвета. Тот самый произнёсший первые слова жеребец, видимо, муж, коснулся её и что-то сказал. Потом он поднял голову и громко произнёс:

— Хотите её повидать?

— Вашего ребёнка? – переспросил я в изумлении.

— Конечно. Кого же ещё? Не мою ж маму, — сказал жеребец низким голосом. Его цвет не бросался в глаза – он был тёмно-серым, и его грива, на удивление, блистала желтизной соломы.

Я некоторое время не двигался. В этой штуке у кобылки лежит ребёнок? Поразительно. Но что ещё поразительней – меня ещё и подпускают к нему?

— Иди давай, — произнёс старик. – Не боись, она не кусается.

— Пока ещё, — вставил жеребец, и часть семьи засмеялась. Смех придал мне немного уверенности, и я осторожно пошёл к той паре. Опять повисла тишина. Все молчали так… нагнетающе. Я глубоко вдохнул и присел рядом с тёмно-синей кобылкой. Она даже не дёрнулась, когда я оказался ближе, чем на расстоянии вытянутой руки.

— Погоди-ка, — произнёс её супруг и вытянул… крыло. Точно, он ведь пегас. Я не приметил это сразу. Этим крылом он что-то ухватил в устройстве на груди кобылки и оттянул. Само устройство напоминало чёрную, покрытую тканью корзину с лямками, облегавшими шею того, кто носил её. Жеребец убрал верхнюю часть этой корзины, закрывавшую её внутреннюю часть.

А внутри лежал… Жеребёнок. Маленький, очень маленький, но с непомерно крупной головой. Он спал. Лежал на боку и мирно сопел. Его грудь немного приподнималась, а потом опускалась. Я услышал шаги рядом, и увидел справа старика.

— Смотри, смотри, — сказал он.

Я перевёл взгляд обратно на маленького жеребёнка. На его спине можно было увидеть два отросточка – крылья, скорее всего. Гривы почти не было, только полоска ярких жёлтых волос на затылке. Интересное сочетание с голубым цветом, в который был окрашен жеребёнок…

— Мы назвали её Олей…

Меня словно передёрнуло и я взглянул на тёмно-синюю кобылку, сказавшую это, и быстро спросил:

— Как?

— В-в-в… — тихо заговорила та, и её муж ещё более низким голосом сказал:

— Волли. Мы назвали её Волли. Волли Криз. И будь-ка поосторожней.

Я сразу же взглянул на ребёнка и заметил, что он зашевелился. Потом перевёл взгляд на кобылку, смотревшую мне прямо в глаза и тихо сказал:

— Извините. Ослышался.

— Ничего, — чётко сказала мать жеребёнка, словно я и не пугал её. Потом она вдруг тихо добавила, посмотрев вниз: — Она просыпается…

Из переносной кроватки на груди кобылки донеслись шевелящиеся звуки. Голубое чудо снова зашевелилось и легло на спину. Потом оно зевнуло и потянулось своими крошечными копытцами. После этого жеребёнок открыл глаза.

Мне хотелось стать ещё меньше, и я случайно сел, оказавшись головой почти на одном уровне с кобылкой. Жеребёнок посмотрел на маму, потом на меня. Его глаза тоже были большие, как и голова, но в них не было белков. Они были полностью серыми, наверное, окрашенные в цвет будущей радужки. На словах это казалось жутким, но на деле… На деле на это даже не обращаешь внимание.

Я замер, когда заметил свою руку около нашейной корзинки. Любопытство берёт верх в моём теле. Я вопросительно посмотрел на кобылку.

— Можно, — кивнула она.

Моя рука осторожно опустилась вовнутрь корзинки. Я коснулся копытца жеребёнка. Помню, я однажды захотел отыскать мягкие и буквально щекотливые точки у Твайлайт. Одну я внезапно нашёл на боку, другую – где-то чуть ниже уха. Случайно, знаете ли. Жеребёнок попытался поднять своё копыто, и я не стал противиться. Он с любопытством, как мне казалось, глядел на меня. Я рискнул и запустил пальцы ему под шею. Он улыбнулся и прижал голову к плечам.

Я тоже улыбнулся. Поводил пальцами. Он запищал, и вместе с этим писком издавал приятный и задорный смех.

Смех.

Я убрал свою руку, а потом встал с земли и отряхнул её сзади. Оказалось, вся семья столпилась вокруг меня и тут же немного разошлась, лишь только я попытался встать, оставив маленький пустой островок. В душе моей светилось какое-то яркое солнце. Я осмотрел всех. Посмотрел каждому в глаза. Один жеребёнок, стоявший ранее рядом со своей ровесницей, уже был около той коричневой кобылки, стоявшей в стороне. Одноцветная пара стояла словно слипшись, и кобылка положила голову на плечо жеребцу. Старик удивлённо смотрел на меня. А жеребёнок в той переносной кроватке улыбался.

Настоящее солнце светилось, почти горело во мне. Их тут много, и я один среди них. Один. Кто я здесь? Гость, обычный гость. Но я здесь, среди них. Один против них всех и одновременно вместе с ними.

Солнце внутри меня заволакивало тучами.

— Мне… было приятно познакомиться со всеми вами, — сказал я, стараясь посмотреть на каждого. – Но сейчас… Сейчас мне уже нужно идти.

Я повернулся в какую-то сторону, и стоявшая там парочка одного цвета отошла в сторонку. Я сделал пару шагов туда и повернулся.

— До встречи, — вдруг опередил меня пегас тёмно-серого цвета.

— Пока.

— До свидания!

— Ещё увидимся.

— Возвращайтесь, — последней услышал я тот приятный материнский голос.

Старик пошёл ко мне и, не дойдя пары шагов, спросил:

— Уходишь? Торопишься?

— Да. Тебе… Вам, то есть, до свидания. Пока. Прощайте.

— Ну… И тебе того же. Хотя погоди, — он повернулся. – Вы можете заходить домой. Я немного поговорю с нашим уходящим гостем. Чейст, заводи их домой.

— Так, все! – названная Чейст, мать приятных солнечных цветов, подняла голос. – Все идём домой. Все попрощались с гостем?

— Да! – дружно сказала семья.

— Тогда заходим. Скоро будет готов пирог, забыли?

Все по очереди начали заходить обратно в дом. Сначала парочка жеребят, за ней уже взрослые, и последней около двери встала мать.

— Пап, мы ждём тебя, — сказала она.

— Да, я всего-то на пять минуток. Можете начинать без меня, я, — он засмеялся, — не обижусь.

Кобылка кивнула и закрыла дверь в дом. Я посмотрел на старика. Тот, качая головой, осматривал меня сверху донизу, прицокивая языком.

— Ну и что с тобой было, дружок? – спросил он. – Чего это ты заторопился?

— Да я… Ну… — я вздохнул. Трудно объяснять то, чего сам до конца не понимаешь. Передо мной вдруг возникла Твайлайт. Она просто возникла передо мной и улыбалась. Твайлайт. Семья. Чёрт возьми, эти два слова!

— Что «ну», гм? – снова спросил старик, а потом, уже мягче, добавил: — Что-то вспомнил? Плохое?

— Нет. Всё наоборот… Всё хорошо… — проговорил я, а сам опять бессильно пытался отнять друг от друга два слова: Твайлайт и семья. Нет!

Пони в пожилом возрасте промолчал. Мы начали потихоньку идти… куда-то. Я не знал куда. Да это не имело особого значения. Куда! Куда угодно. Чёрт…

— Слушай, а вот кое-что насчёт твоей… подруги, я правильно говорю?

Всё внутри начало медленно сжиматься от этих слов.

— Думаю, правильно. А ты там с этой подругой случайно… не это? Не шуры-муры?

На мгновение у меня произошёл какой-то пик сжатия, а потом внутренности отпустило. И я задумался. Два слова уже не пытались стать рядом. Гораздо важнее встал другой вопрос, другая задача. И старик набрёл на неё. Случайно.

— О чём ты? – прямо спросил я.

— Ну, ты же сам понимаешь. Заводил с ней что-то?

Конечно, понимаю, старик. Понимаю.

— Нет… Но… — да, ты нащупал это! Давай, давай! – Я… Мы…

— Ты хочешь что-то сказать? Говори.

Я вздохнул и собрал в голове слова. Почему сделать это сейчас так трудно? Сказать, связать что-то больше одного предложения. Я же могу это.

— Мы с ней жили… какое-то время. Почти полгода… И я… Я не знаю.

— Просто жили?

— Да. Обстоятельства свели нас в одно… жилище. И мы жили вместе.

— И в чём же проблема?

— Я… Не знаю…

Старик остановился. Он внимательно посмотрел мне в лицо, прищурившись.

— Не знаешь?

Я рефлекторно кивнул, не обращая внимание на то, что вопрос риторический. Пожилой пони ещё пару секунд так смотрел на меня. А потом засмеялся.

На его смех мне было просто наплевать. Я знал, он что-то хотел сказать, и он что-то знал. Знал то, что нужно было мне.

— Ну вы… Ну… Хе-хе… Нет, права была Марта, храни прах её Селестия… Что жеребцы, что кобылы – одно дело, хотя именно одно дело у них и различается, — он вдохнул и выдохнул. – И в этом вся проблема? Ты не знаешь?

Я опять кивнул. Это же не был риторический вопрос?

— Так узнай. Подумай.

— В смысле? – спросил я.

— А в прямом. Жениться хочешь на ней? А сходить с ней на речку? А детей от неё хочешь? А пожить вместе с ней?

Я задумался. Я, кажется, понял, о чём он. Ему нужно сказать только одно слово… Одно слово! Всего одно чёртово слово, старик!

— Мемента, сестра моя, рассказывала из своей жизни похожий случай…

Да!

— Точно! – сказал я и присел. – Большое вам спасибо.

— Да рад стараться, — быстро ответил он, словно мои слова были для него предсказуемы. – Уже торопишься? Подумал?

— Подумал…

— Сколько раз?

— Один. И этого достаточно. Прощайте!

Я встал и пошёл в другую сторону. В совершенно другую сторону, но неважно какую. Господи, я знаю! Точно! Точно! У меня мало времени. У меня с самого утра мало времени, чем же я занимаюсь?!

— Прощай… То есть, до встречи! Ещё увидимся… дружок…

---

— А теперь время ПОДАРКО-О-О-В! – Пинки Пай подпрыгнула метра на три вместе с дружным залпом хлопушек, исчезнув на мгновение в облаке конфетти.

Все засмеялись. Немного нервно все засмеялись.

— Пинки… — продолжая посмеиваться, сказала Рарити. – Не у всех же могут быть подарки…

— Но ведь сегодня все принесли подарки! – воскликнула земнопони, когда упала на копыта. Конфетти как будто стало меньше.

— Да? – Рарити оглядела всех и тоже посмеялась. – А ты… ты знаешь?

— Ага.

— Хе-хе… Что ж, девочки… — белая единорожка поставила свою кружку, которую Спайк тут же взял в свои драконьи руки-лапы.

— Да. Как-то она это узнала… — продолжила за неё Твайлайт, встав.

— Ну почему? – вдруг сказала Пинки Пай. – Я угадала.

— Это ж понятно, — произнесла Эпплджек. – Это ж всем ясно. Ты даже, Рарити, поняла.

— Я? Я не думала… Вернее, Твайлайт заговорила после меня.

Фиолетовая единорожка мигом поймала на себе шесть взглядов. Не считая моего. Я и так много смотрел на неё.

— Так, девочки. Похоже, этот момент нагрянул к нам… внезапно. Спасибо Пинки Пай.

Я потряс головой. Мне послышался какой-то писк… Это был… Это был писк плюшевой игрушки. Ох-охох, я устаю…

— Но мы все уже поняли, что каждый был к нему готов.

— Ага.

— Ну да…

— Ещё бы.

— Поэтому… — Твайлайт закрутила головой, словно пыталась что-то найти среди нас. – Начнём?

Все заулыбались, кое-кто взглянул на меня. Они зашевелились и начали что-то поправлять за собой. Рэйнбоу Дэш встала первой и заглянула себе под крыло, тоже вороша нечто под ним.

— Вы серьёзно приготовили подарки для меня? – с детским, наверное, удивлением спросил я. Ну а почему не детским? Видно же, приготовили. А почему? Это тоже кажется очевидным. Но только на первый взгляд.

— Ну как же без подарков? – сказала Пинки Пай. – Это треть вечеринки. Как большой кусок пирога или торта. Если его нет – торта меньше. А есть торт всегда приятно, то есть, весело, как и вечеринки. То есть, вечеринки не едят, но с ними весело. И если у тебя всего две трети вечеринки – это меньше веселья! Это ужасно!

Пинки Пай спрятала лицо за копытами. Потом убрала их и подняла с улыбкой вверх.

— Поэтому ПОДАРКИ!

— Да, — Рэйнбоу Дэш вышла вперёд. – Думаю, Пинки уже всё сказала. И я…

Но розовая пони не дала ей договорить. Она покрутилась на месте и в один прыжок оказалась рядом со мной. В копытах у неё была… коробочка с бантиком из ленты. Надо же. Прямо как в каком-нибудь мультфильме.

— С-спасибо… — сказал я, принимая коробку. Она была небольшой, в форме куба. Сторона, наверное, около пятнадцати сантиметров. В ней было что-то, занимающее почти всё внутреннее пространство. Интригующе, несомненно!

— Не за что ведь, глупыш, — она захихикала и попрыгала к белой единорожке. – Теперь ты, Рарити!

— Я? – Рарити приложила копыто к груди. Она уже стояла. – Нет, может, я буду позже…

— Да ну, не стесняйся. Никто не против, если ты пойдёшь сейчас, — улыбнулась Пинки Пай.

— Конечно… — тихо выразилась Рэйнбоу, что услышал, видимо, только я.

— Если так, — белоснежная единорожка взглянула на меня и сделала несколько шагов. – Вам я хотела отдать что-нибудь из той коллекции… Она вам подходила как нельзя кстати, стоило только подправить несколько деталей… Но в ней каждый элемент был важен, а всё, что я успела сделать за те три часа…

Она подошла ко мне и телекинезом протянула кусок материи. Я взял его в руки и расправил. Это… погодите… это платок! Но его размеры впечатляют. Почти полметра сторона. Я пригляделся и увидел, как на нём блестят мелкие, размером с крупинку риса, драгоценные камни.

— Вот, — сказала единорожка и закрыла рот копытом. – Это всё, что я сделала. Простите, что не могу больше, но время решило за меня.

Сложив платок и уложив его на подарочную коробку, я сказал:

— Да ничего. Он и так красив. Спасибо вам.

Рарити кивнула и, развернувшись, пошла на своё место. Эпплджек, сидевшая рядом с ней, встала, словно приняла эстафету от единорожки.

— Ну, у меня подарок почти такой же.

Ещё издалека, пока земная пони раскрывала свой то ли свёрток, то ли не свёрток, я понял, что это шарф. Так и оказалось – длинное чёрное полотно с окрашенными в оранжевое с красным краями и концами. На этих самых концах свисали пушистые кисточки, сделанные из распущенной вязи. Взяв шарф, я отметил, насколько мягка его шерсть.

— Бабуля Смит как-то связала его, но он нам не пригодился. А тебе, думаю, будет в самый раз. У вас там холоднее, снега побольше.

Я быстро скатал шарфик. И тут у меня назрел внезапный вопрос.

— А чья это шерсть?

Эпплджек, похоже, не была им ошеломлена.

— Да знаешь, Бабуля молчит об этом. С севера, скорей всего. Говорил кто-то из наших, что там деревушка сплошь набита овцами. Оттуда и шерсть, наверно. Но она не наша точно.

Я кивнул.

— Это не важно. Благодарю.

Следующей подразумевалась Флаттершай. Жёлтая пегаска за весь этот вечер, дотянувшийся до… Ух ты! Мы сидим уже более двух часов! Твайлайт может так долго говорить?

Флаттершай, похоже, испытывала внутреннюю борьбу. Она бегала взглядом по лицам всех, кто находился здесь, когда Эпплджек вернулась на своё место. Возможно, раз она не планировала приходить сюда, то и не раздумывала о подарке… Может, так оно и есть? Надо бы пресечь её мучения…

Но не успел я решиться сказать что-то, как пегаска встала, накинув часть волос на глаза, что я лишь угадывал их по двум тёмным пятнам среди розовой гривы, и направилась ко мне. В библиотеке повисла тишина. Даже я был скорее удивлён, нежели заинтересован.

Она дошла до меня и протянула на копыте… какой-то мешочек. Копыто не дрожало, и Флаттершай тоже. Я осторожно взял мешочек, и пегаска отдёрнула копыто на пол.

Я пощупал мешочек. Там что-то сыпучее, какой-то порошок. Что это может быть? Флаттершай любит животных и славится лучшим их укротителем. Так мне говорили. Возможно, это какой-то корм. Корм для маленького василиска или дракона… Нет, драконов она боится, Твайлайт мне говорила.

— Что это? – спросил я. Пегаска уже развернулась, собираясь уходить. Она, похоже, была готова к этому вопросу. Поэтому она спокойно повернулась ко мне, и хоть за волосами я плохо видел её взгляд, я понял, что она смотрела на меня.

— Это… п-пыльца. Для бабочек. Они её очень любят.

Надо же… Не какие-то чудища — бабочки.

Пегаска маленькими шажками, словно ожидала ещё какого-то выпада с моей стороны, отступала к своему месту. Как бы всё-таки эффектно её отпустить?

— Спасибо тебе, Флаттершай.

Никто не улыбнулся. Но пегаска издала звук, похожий на тонкое «угу», и мигом села рядом с Эпплджек. Волосы с её глаз были уже скинуты, и я ясно видел её лицо. Она смотрела ниже меня. Как, в принципе, и весь этот вечер.

— Похоже, и меня, наконец, настигла очередь. Да? – повысила голос Рэйнбоу. – Никто сейчас не собирается идти?

Тишина.

— Да кому ещё идти? – произнесла Эпплджек.

— Твайлайт?

Фиолетовая единорожка спокойно помотала головой.

— Нет, Рэйнбоу, — она помолчала секунды две, а потом повторила. – Нет.

— Отлично. Ну что, Человек, посмотри, найдётся ли у вас там такое?

Радужногривая пегаска взмыла вверх, насколько позволял потолок библиотеки, и зависла в воздухе рядом со мной, а потом встала на пол. Её крыло странно пошевелилось, и самое длинное перо крыла протянулось ко мне. На нём висел… брелок. Брелок не больше пяти сантиметров. Он висел на веревочке, и с её помощью брелок можно было повесить на шею. Я взял его и рассмотрел поближе.

Разноцветные стёклышки составляли облако с вылетавшей из неё молнией трёх цветов. Хм. Интересно, Рэйнбоу. Я повернул брелок. Стёкла стояли с двух сторон, и между ними, как мне казалось, было какое-то маленькое пространство. Я поднял брелок на свет. В нём что-то слегка переливается.

— А теперь щёлкни-ка по нему, — с пытливым взглядом сказала пегаска.

В нём что-то есть. Я на всякий случай отвёл от себя брелок и пальцем, как обычно ставили быстрые щелбаны, ударил по нему. Он вспыхнул, подпрыгнул, и на всю библиотеку разнёсся громкий звук, напоминавший что-то между выстрелом и треском.

Все вздрогнули. Ну и я тоже. Почему-то я сразу взглянул на Флаттершай – та уже бездвижно лежала.

— Круто! – взвизгнула Пинки. – Ещё раз!

— Не надо! – громко возразила Рарити. – Нам хватило одного раза…

Вот я с тобой так согласен, так согласен, не передать…

Но Рэйнбоу улыбалась, зависнув в воздухе.

— Вот что можно раздобыть в Клаудсдейле. Если, конечно, хорошо искать.

— А ты постаралась с этим, — сказала Эпплджек.

Рэйнбоу Дэш повернулась к ней.

— Тебе так даже удобней – отдала и подарок, и рекламу, — продолжила оранжевая пони.

Я взглянул на брелок. Да, да, его рисунок был точь-в-точь как кьютимарка пегаски. Радужная грива Рэйнбоу закачалась.

— Угу, угу. Как я вижу, тебе понравилась моя идея. Ты даже использовала её.

— О чём это ты? – сказала Эпплджек.

— А о том. На твоём подарочке… связано.

Все обратили взгляды на меня. Под этим давлением я вытянул шарф и снова расправил его, а потом взялся за конец. На оранжевом фоне маленьким треугольником располагалось три красных круга слегка искривлённой формы, каждый с зелёным отростком. Я не удержался и тихонько хмыкнул.

Эпплджек усмехнулась.

— Хех, да этот шарф ведь Бабуля связала давно… Маку, кажется. Но мы тогда и не поняли, кому.

Но Рэйнбоу Дэш довольно улыбалась. И я чем-то тоже от неё заразился. Будет очень забавно, если с остальными подарками похожее… Мне в глаза попался платок. Я тоже расправил его и оглядел. Да, тут были маленькие камушки. И они, вышитые в линию, составляли три голубых ромбовидных камня побольше.

— О, и Рарити тоже, — сказала Рэйнбоу.

— Да что вы? – как будто раздражённо развела копытами она. – Когда тебе на пятки наступает время, а ещё и совесть, в пользование идут все средства. Даже те, что под носом.

— Или почти под хвостом, — опять улыбнулась пегаска.

Я взглянул на коробку. Она была окрашена в розовый. Нет… Это просто совпадение. Лента ведь жёлтая. Не буду пока открывать. Вдруг там тоже окажется чья-то кьютимарка. Стыдно будет демонстрировать.

— Кто ещё?

Мешочек. Я покидал в руке мешочек. Мешочек с порошком. По-моему, тут никакого намёка на бабочек Флаттершай, которые красовались у неё на… Бабочек. Погодите, бабочек. А порошок для…

Я прикрыл лицо рукой и уже посмеивался. Нет, я обязан узнать, что в коробке.

Я приставил её поближе и посмотрел на Пинки. Она глядела на Рэйнбоу, покачивая в такт какой-то музыке головой. Надеюсь, это не будет плохим тоном. Моё любопытство всегда получало своё без промедления.

Я поворошил ленточный бантик и заметил прикреплённую к ней бирку. Приглядевшись, я прочитал на нём текст: «Открывай всегда, когда захочет твоё сердце». Ниже: «И когда ты сам хочешь это». В самом низу: «Всегда». Я перевернул её, и на другой стороне тоже нашёлся текст: «Ты не очитался, ты можешь открывать». И ниже: «Открывай. Они не обидятся».

Я потряс головой и ещё раз перечитал тексты на обеих сторонах. Мне не показалось. Бирка уже три раза намекнула и два раза приказала мне открыть эту коробку. Я думаю, её можно открыть.

Шуршание привлекло внимание всех. Я порвал ленту и убрал крышку, которую Пинки предусмотрела для этой коробки. Внутри было… Что это? Я протянул руку в коробку, ухватил мякоть какого-то шершавого предмета и вытащил его.

Надо же…

В третий раз говорю.

Это кекс! По верху тёмно-синяя глазурь, а на самом кексе нет намёков на какие-то сыпучие добавки. Ни изюма, ни орехов, ни чего-либо другого. Я вздохнул. Я повернул кекс – и увидел на нём три воздушных шарика. Два голубых и один жёлтый.

Я встретился взглядом с Твайлайт. Она с улыбкой поглядывала то на меня, то на кекс. Всё ещё держа кекс в руках, я засмеялся. Не громко, но это заметили другие. Твайлайт тоже поддалась смеху. Рядом с ней потихоньку с неуверенного хихиканья на элегантный хохот набирала силу Рарити.

Спустя пару секунд каждый смеялся. И опять я посмотрел на Флаттершай. Она улыбалась, глядя на кого-то слева, но тоже подёргивалась.

— Ну-у… Ну хорошо, — первой прекратила лёгкий балаган белая единорожка. – Это было забавно. И всё же это не повод устраивать такой громкий хохот…

— Хе, а у нас только Твайлайт и осталась, — не обратив внимание на замечание Рарити, сказала Рэйнбоу Дэш.

Теперь головы повернулись к фиолетовой единорожке.

— Ей осталось подарить звезду. Что-то со звездой, — сказала пегаска.

Эпплджек присоединилась:

— А это, наверное, что-то волшебное будет.

— Будешь колдовать? – ехидно спросила пегаска.

— Не сейчас, — улыбнувшись, впрочем слабо, ответила Твайлайт.

— Ну а когда ещё?

— Рэйнбоу, неужели ты не знаешь? – подала голос Пинки. – Гость будет ночевать у Твайлайт.

— Пинки, я зна…

Пегаска осеклась очень резко. Она моргнула и посмотрела на Эпплджек. Рарити тоже перебросилась взглядами с ними. Это насторожило меня.

— Знаете… девочки… Уже поздно, — заговорила почти другим голосом Рэйнбоу, а потом, словно внезапно вспомнила что-то, резко взглянула на меня. – Человек, было интересно с тобой поговорить. Приходи ещё. Я покажу тебе… кое-что из моего репертуара, — говорила она, потихоньку отходя к двери. – Всем пока. Ещё увидимся. Пока.

— Пока, Рэйнбоу! – громко произнесла Пинки. Рэйнбоу улетела.

Встала Эпплджек.

— Ну, мне уже тоже надо уходить. Я обещала Эпплблум прибыть домой хотя бы к десяти, ей нужно там что-то показать… Спасибо за чай, за угощение…

— Не за что, — донеслось откуда-то с глубины библиотеки.

— Да, Спайк, ты молодец! Так держать! Ну ладно, до встречи. Приходи на Акры ещё! – бросила земнопони мне и пошла к двери.

— Пока, Эпплджек.

— Пока.

— Увидимся!

Я посмотрел на Твайлайт и увидел около неё Флаттершай. Единорожка несколько раз кивнула ей. Потом пегаска подошла ко мне, при этом не спрятав лицо за волосами, и сказала, чуть пригнув при этом голову:

— До свидания.

— До свидания, — ответил я, кивнув. Флаттершай скорым шажком направилась к выходу из библиотеки.

— Флаттершай, ещё увидимся! – опять подала голос Пинки Пай.

— Твайлайт, это был изумительный вечер, — улыбнувшись, сказала Рарити и взглянула на меня. – Я имела огромную честь познакомиться с вами. Надеюсь, вы ещё вернётесь в наш город.

Мне хотелось сказать «Я тоже надеюсь», но я смолчал и просто кивнул. Нет, нет, мне лучше молчать. Когда нечего сказать, лучше только молчать.

— Что ж, до скорой встречи. Пока, Твайлайт.

Обе единорожки кивнули, словно поклонились, и Рарити тоже вышла из библиотеки.

— Пока, Рарити! – крикнула ей вдогонку Пинки Пай, потом повернулась к Твайлайт. – Ещё увидимся, Твайлайт! – и ко мне. – Прощай, Человек!

И розовогривая пони вприпрыжку, напевая какой-то лёгкий мотив, направилась к двери. Когда она пересекла её, я негромко сказал:

— Прощай, — я вздохнул. – Прощайте.

Твайлайт молча подошла к прикрытой двери. Спайк уже прошёл по главной комнате и собрал оставленные чашки, и теперь в глубине библиотеки слышалось слабое журчание воды. Единорожка стояла и смотрела в окно. На улице было уже темно. В Эквестрии осень.

— Пойдём на улицу, — произнесла Твайлайт. Я мрачно кивнул и, встав, медленными шагами пошёл к ней.

Эта нагрянувшая вместе с тишиной атмосфера парализовывала челюсти, сжимала тисками рот и делала воздух в лёгких тяжелее. Как в таких условиях сказать что-либо? Ведь это всё равно что открыть глаза ранним утром, когда страшно хочется спать. Всё равно что пытаться хоть немного приподнять с плеч массивный рюкзак, хоть он и утомил всё тело. Всё равно что раскрыть капкан, сжавший челюсти на твоей ноге…

Я представил, как капкан ухватил мою ногу. Жуть. И я бы ничего не смог сделать, как не могу сейчас.

А что я могу сейчас?

Только выйти на улицу.

Лёгкий ветерок в свежем полумраке скользнул по моей голове, когда я думал об этом. Твайлайт шла рядом. Она, видимо, знает, куда нам идти. И пусть она сейчас ведёт меня, куда хотела. Ведь она всегда вела меня.

Всегда!

А это последний день. Последний час, последние минуты. Всё это можно продлить, но смысл? Как бы ты ни пытался растянуть удовольствие, больше его не станет. У нас никогда нет правильного пути для этого. Мы только выбираем, быть страшно удовлетворёнными час или просто удовлетворёнными два часа или едва удовлетворёнными… Скука!

Закат ушёл минут десять назад, оставив лишь чудесное красное зарево, которое стлалось по тонким перистым облачкам вдали. Ух ты. Ни разу я так не глядел на облака. Ни разу я так не смотрел на закат. Закат чудесен, я всегда знал это. Но это были чужие знания, слова людей, видевших это. А я только знал.

А зачем пегасы делают перистые облака? Они же не имеют никакого смысла, если практично подумать. Солнце они заслоняют из рук или копыт вон плохо, на дождь они не способны, и их даже убирать долго и рутинно. Да, я не знаю, каково́ пегасам. Я только представляю. Мне просто кажется, что это было бы долго.

Значит, эти облака всё-таки нужны для чего-то, раз они есть. Они не могут существовать просто так, для красоты, у них есть своя функция. У всего есть своя функция, иначе бесполезная вещь выбрасывается, бесполезный орган атрофируется, а бесполезный элемент ликвидируется. И если перистые облака всё ещё есть в Эквестрии, то где их задача? Может, в красоте? Если они только для красоты, то, может, это их задача: быть просто для красоты.

А ведь красота – великая задача. Чтобы сделать красоту, нужно внести массу усилий, огромное количество жертв, потому красота их требует. В конце концов получается великая сила, страшная сила, и ей поклоняется мир, который она, в свою очередь, спасает.

Нет, если эти облака для красоты, они уже имеют полное право быть в Эквестрии. Это так.

Я взглянул налево. Узенький месяц вылезал из-за горизонта, превращая башни Кантерлота в когти какого-то существа. Когда уйдёт Солнце, Луна становится светом для тех, кто не может жить днём. Каждому нужен свет. Если нет света, ты не видишь абсолютно ничего, и весь мир остаётся для тебя одной лишь тьмой. Ночью тьму разгоняет совершенно другой свет, не тот, что днём. Этот свет – только капля из огромной чаши, которую уже накрыли по расписанию. Кому-то нужна лишь эта капля, словно немного змеиного яда для излечения от болезни, и всё. И этого достаточно.

Я взглянул на Твайлайт, шедшую справа от меня. Её лицо было серьёзным, даже слегка испуганным. В этом полумраке на её светло-фиолетовом лице терялись некоторые черты, но глаза отражали Луну и почти светились при этом. Она глядела вперёд, а мы продолжали идти по широкой улице, встречая редких прохожих. Иногда это были парочки – и все они проходили молча. Никто не говорил ни слова. Казалось, что не только меня и Твайлайт настигло это давление. И всё же, думал я, им просто было нечего сказать.

Единорожка остановила меня копытом около какого-то фонтана. Мы ушли не очень далеко от библиотеки – отсюда можно было видеть свет из её окон. Коснувшись рогом моей руки, Твайлайт повела меня чуть в сторону, и я увидел скамейку. Низкую скамейку.

Она села, и я тоже. Теперь-то я понял – сейчас. Прямо сейчас пришло то, к чему ты готовился. Молодец, ты вовремя уловил этот момент. Но ты должен быть готов. Ты готов?

Ты не знаешь. Значит, ты не просто готов – ты готов ко всему.

Молчание длилось недолго.

— Я… — разрушая массу над собой, пыталась говорить она. – Я должна была… Я хотела кое-что тебе сказать.

Давай.

— Твайлайт, — я взял в руку её копыто. Я вспомнил один вечер, когда она сделала так же. И я забыл, каким живым кажется это копыто. – Нет. Пока мы не наговорили глупостей друг другу, дай мне сказать… сказать кое-что.

Она кивнула.

— Скажи.

Я вздохнул. Это кое-что было немалым. Опять вздохнул.

— Твай, я не могу передать, какое ты имеешь для меня значение. Какое ты имела тогда, когда ты лежала без сознания у меня дома, и какое имеешь сейчас. За это время, почти три месяца, ты была чем-то в моём доме. Раньше я жил один и довольствовался этим, а теперь у меня появилась ты, и вместе с тобой у меня появилось что-то ещё. Я знал, ты важна для меня. Я думал, кто ты для меня, — я потирал пальцами её копыта. Она смотрела на меня, и я иногда отводил взгляд, думая. Сейчас ранние слова стары, но их нужно сказать. – Твайлайт, это был сложный вопрос, — Господи, что могу я сотворить, если скажу это! – Ты и сама понимаешь, почему, — это последний час. Скажи. Мы никогда не знаем, каков будет конец.

Твайлайт смотрела на меня, ждала, что я скажу. Я обхватил её руками и крепко прижал к себе, как тогда, когда она только училась говорить, когда была жива Зинаида Александровна, а я ещё не до конца понимал, с кем разделял жилище.

— Сестра, — тихо сказал я и закрыл глаза.

Копытами Твайлайт легонько оттолкнула меня, и я увидел её глаза. Задумчивые.

— Сестра?

— Сестра.

Она опустила взгляд куда-то в пустоту. Я не смел отвести свои глаза от неё. Я сказал то, что хотел. И теперь мне нужно ждать.

— Сестра… — произнесла единорожка. Потом усмехнулась. – Это был нужный ответ. Братец.

Она улыбнулась, и с моей души начал падать град камней. Мне становилось легче и легче. Я снова обнял её и улыбался. Да. Да! Я нашёл это! Нашёл это для нас! Да! Нашёл!

— Забавный исход, — сказала Твайлайт.

— Забавный. Интересная ведь вещь, эта ирония судьбы. Найти на помойке совершенно невероятное существо, приютить его, узнать о том, что оно разумно…

— Напоить, — вставила единорожка.

Я с недоумевающей улыбкой посмотрел на неё. И вспомнил. Ещё один вечер.

— Не я первый схватил бутылку, — возразил я.

Твайлайт надзирающе подняла копыто и навела его на меня.

— Но ты допустил.

Я вздохнул.

— Хорошо. Я допустил. Да, напоить его, потом совершенно внезапно узнать о его доме, ещё более невероятном, чем само существо, уйти с ним, и вот оказывается, что это существо – твой родственник.

— Близкий, близкий родственник, — тихо сказала она и уткнулась носом мне в плечо.

— Близкий, очень близкий…

Это я произнёс совсем тихо, почти беззвучно. Закат уже давно извёл себя, улицы освещались низкими фонарями. Наша скамейка стояла недалеко от одного такого.

Твайлайт усмехнулась.

Я перевёл взгляд на неё.

— Что?

— Ты мой брат. Новый брат. Шайнинг будет очень удивлён, когда узнает.

Несколько секунд я пытался вспомнить, кто такой Шайнинг. Я помню, его зовут Шайнинг Армор. Это ведь было недавно, я не запомнил?

Вспомнил.

Это её брат. И ещё капитан гвардии в Кантерлоте.

— Я должен был сам рассказать ему.

Единорожка улыбнулась.

— Ну, тебе надо было быть осторожным. Он не всегда правильно реагирует на розыгрыши. А что будет, если он узнает, что это не розыгрыш, мне неизвестно.

— В чём проблема? – развёл руками я. – Я подойду к нему, и прежде чем он спросит, с каких это я краёв, скажу: «Привет, брат» и сразу обниму.

— Вот это самая рискованная затея.

— Братский отпечаток копыта дороже всего на свете.

Она улыбнулась.

— Да и к тому же, я буду непростым братом.

— А каким?

— Земным. Его земным и твоим земным братом.

Она кивнула и закрыла глаза, и мы опять умолкли. Я взглянул на часы. Они показывали восемь. Кажется, они идут уже неправильно. На улице точно не восемь, хоть и весна. Интересно, почему?

— Ты же… — заговорила Твайлайт. – Ты же понимаешь, что их подарки тебе не взять с собой, да?

И я как раз позабыл об этом.

— Конечно, понимаю. Ты думала, я забыл?

— Нет… Я просто хотела быть уверенной…

Я вздохнул.

— И всё же жаль. Никто ведь не поверит. Даже я сам через десятки лет.

— Я бы не хотела, чтобы ты остался без напоминаний. Ты ведь сам дал мне их…

— О чём ты?

— Вернее, я их взяла. Ты помнишь ту книгу по оригами?

— Да, помню.

— Когда я уходила, я взяла её.

— Негодяйка.

Но мой шутливо-укоряющий тон подействовал не так. У единорожки разом поменялось лицо.

— Ты не хотел, чтобы я делала это?

— Нет, Твайлайт, нет. Я не против этого. Однако забирать книжки без спросу – дурной тон.

— Я знаю. Больше не буду так делать.

Молчание.

— Я могу сделать подарок?

Я некоторое время молчал. Она поменялась. Что-то в ней немного изменилось после того, как я назвал её своей сестрой. Это меня…

Эх.

Мне безразлично это. Она всё ещё Твайлайт.

— Да. Что это за подарок?

Единорожка зажмурилась, и её рог издал лёгкое свечение. Магический хлопок, вспышка – и, окружённый фиолетовым облаком, в воздухе появился белый предмет. Но я сразу понял, что это.

— Пока тебя не было, я потратила на него, наверное, почти два часа. Я старалась, и я всё же сделала.

Бумажный журавлик, испещрённый лишними складками, но имевший такие аккуратные и точные уголки, лёг на мою ладонь, и облачко вокруг него с искорками хлопнуло. Он был из эквестрийской бумаги, которую я звал пергаментом, хотя она была сделана из другого материала и по другой технологии. У журавлика были до упора оттянуты крылья. Моя школа.

— Одними копытами? – спросил я.

— Да.

— Ты молодец. Нет, ты больше, чем молодец, — я поднял журавля выше. – Ты чудо. Ты можешь оставить мою книгу при себе.

— Нет. Я не могу. Зачем она мне?

— Оригами. Ты хорошо обучишься оригами. Ты привнесёшь оригами в Эквестрию.

— Это слишком.

— Я думаю, сложить копытами журавля, будучи знакомым с оригами меньше суток, достойно того, чтобы было «слишком».

— Наверное, — опять улыбнулась она.

— Жаль, мне не судьба оставить его себе, — вслух подумал я и умолк, разглядывая журавля. Магическая аура вытянула его из моих рук.

— Не нужно лишний раз думать об этом, — журавлик подлетел к левой части моей груди, почти к сердцу. Он загорелся ярче, и кусочек ткани рядом с ним тоже. Вспышка – и на моей рубашке только что появился новый карман, в который аккуратно вошёл журавлик.

— Мне дарят слишком много подарков, — сказал я.

— И подарили бы больше.

— Я не нуждаюсь в дарах. У меня всё было. У меня всё есть.

— Здесь?

— Здесь.

Мы замолчали. Слов больше не осталось. У меня они кончились давно, но у Твайлайт лишь сейчас. Сон начал кусочек за кусочком подвешивать к моим глазам свинец, или другой какой-нибудь металл, и я пару раз моргнул.

— Отправимся домой? – подняв голову, спросила единорожка.

— Давай.

— Ляжем спать?

— Ляжем, — кивнул я.

Твайлайт встала.

— Милейший Человек, идём со мной.

Я тоже встал, и в темноте мы отправились обратно. Улица изменилась. Не только небеса стали темней и в то же время ярче из-за звёзд, но и всё вокруг. Нет, только пони. Их уже не было. Улица пустовала.

Я хотел найти что-то в своей голове, но всё вышло. Остались лишь воспоминания, и я раз за разом пересматривал эти моменты, потом моменты ранее, потом ещё ранее. Когда у человека кончаются силы, у него начинаются воспоминания. Он как будто уже не может идти вперёд в будущее, и он идёт назад, в прошлое.

Я устал. Это не эгоизм, я просто устал. Всё происходящее напоминало забег на длинную дистанцию. Я пересёк финиш, и теперь я хочу только отдохнуть. Меня более не волнует место, занятое мною, и что будет потом. В моей голове крутится только отдых.

Отдых, отдых. Вот.

Мы были в библиотеке, и Спайк не встретил нас. Мы выключили свет в библиотечной комнате и пошли по лестнице вверх. Дракончик был там. Он уже спал в своей корзинке.

Мы не нарушали тишину. Мы подошли к кровати. Я разделся, оставив лишь нижнее бельё. Всё равно. Моё тело – только аватар. Ещё когда я прибыл сюда, я был этим аватаром. Мне лишь придали нужную форму.

Когда мы оба сели на кровать, Твайлайт подползла ко мне и обняла. Я обхватил её руками и держал её. Судьба. Она иронична. Куда мы торопимся? Как маятник, бежим туда, а потом обязательно обратно, и потом снова туда, но всё равно обратно. Маятник работает на часы, но мы? На кого работаем мы? Всё идёт за нами, мы есть мы. Мы есть мы! Вы слышите?

Мы есть мы! Мы всегда будем нами, и никогда не будет по-другому.

Я слышал всхлипы единорожки. Твайлайт, зачем? Когда не остаётся сил и воспоминаний, неужели дальше идут слёзы? У меня всё ещё есть воспоминания, но слёзы… Нет, слёзы есть и у меня.

Твайлайт отодвинула своё лицо. Я не видел слёз, но свет из окон всё ещё заставлял гореть эти глаза. Она поцеловала меня в щёку и снова уронила голову на моё плечо.

В этот момент я зажмурился, и мои глаза заслонила трепещущая пелена.

Нет.

Не было у меня ничего.

И сейчас уже нет. У меня только она. Ничто не было существенным, кроме неё. И вот она, вместе со мной. Она есть у меня.

Я почувствовал, как по щеке покатилась слеза. По правой щеке, прямо туда, куда пришла любовь и горесть вместе с губами единорожки. Во мне теперь хватает и того, и того.

Обнимаясь, мы улеглись на кровать. Мы не тронули одеяло. Я прижал к себе Твайлайт каждой частицей её тела, какой мог коснуться. Она уткнулась мне в грудь, и я услышал:

— Не уходи. Пожалуйста, не уходи.

Я уже не плакал. Я всё прижимал её к себе, а она со всхлипами дышала. Я закрыл глаза.

Твайлайт, я с тобой. Я не отпущу тебя. Эта ночь будет холодной. Ты будешь рядом со мной. Запомни, ты будешь рядом со мной, и я всегда буду рядом с тобой. Да, ты моя сестрёнка. Мы не похожи на брата и сестру, ну пусть. Твайлайт, я всё равно ведь люблю тебя. Не бойся. Пока ты помнишь меня, я не уйду.

Я не уйду, Твайлайт, слышишь?

Я не уйду.