Средиземский синдром
Глава IV. Одно платье покорит их
– Опал, я дома! – протянула Рэрити, переступив порог бутика «Карусель».
Она включила свет и обвела взглядом свои пенаты: тяжелые розовые портьеры, паутина между ушками поникенов, зеркала, запыленные так, что единорожка не сразу узнала свое отражение.
– Фи, – скривилась Рэрити.
Подобрала было тряпку, чтобы протереть зеркала, но тут же бросила ее на пол – слишком устала для уборки.
– Опал! – позвала она снова и повалилась на кушетку.
Вспомнила, что перед отбытием в Средиземье отправила Свити Белль вместе с кошкой к родителям.
Рэрити вытянулась до хруста в позвоночнике и перевернулась на бок.
«Как же я, оказывается, устала, – подумала она. – Хоть мы и провели в Минас-Тирите несколько безмятежных дней, настоящий отдых всё-таки возможен только дома».
Не вставая с кушетки, единорожка потянулась магией к выключателю, и свет погас.
Проснулась Рэрити от того, что жаркий свет, пробивающийся между гардин, падал ей прямо на глаза.
– Свити, дорогая, – умирающим, но достаточно громким голосом позвала единорожка, – не будешь ли ты так добра, что принесешь своей старой немощной сестре завтрак в постель?
Сказано было больше для проформы: Рэрити прекрасно осознавала, что дома кроме нее никого нет, да и разве назвала бы она себя старой в присутствии других пони?
А Рэрити, несмотря на долгий сон, и впрямь чувствовала себя старой и разбитой. Живот начинало подкручивать от голода, а она всё не хотела вставать. На миг кушетка представилась единорожке широким ломтем хлеба, а сама она – крохотным кусочком масла, расплывающимся на жаре, растекающимся тоньше и тоньше.
Рэрити поняла, что пора таки поесть, и скатилась с кушетки. Лишь тот факт, что пол был пыльным, заставил ее подняться на ноги, а не ползти в кухню на животе.
Открыла холодильник: внутри весело раскачивался на серебристой паутинке синий паук, морозилка ломилась от запасенного на случай депрессии мороженого. Рэрити поводила носом и, тяжко вздохнув, стала собираться на рынок.
Оказалось, многие понивилльцы только и ждали ее возвращения:
– Мисс Рэрити, – неслось со всех сторон, – вижу, вы снова в городе. Не примите ли заказ…?
Единорожка вежливо улыбалась и отвечала, что ей нужен небольшой отпуск, чтобы привести в порядок мысли. И то правда: дома ее ждал блокнот, от корки до корки изрисованный эскизами эльфийских нарядов, которые следовало переделать в подходящие для пони выкройки. Как только она отдохнет.
Солнце давило на Рэрити так, что она не могла поднять голову, а когда всё же глянула вверх, показалось ей пламенеющим глазом в золотом ободке.
«Ну и парилка, – подумала она, – хоть в сауну не ходи. Сейчас бы снежку немножко».
Ей вспомнились подступы к Карадрасу: пышные сугробы, в которые проваливались ноги, морозный ветер. Фродо тогда споткнулся, и у него из кармана выпало Кольцо на цепочке. Его яркое сияние тут же приковало взгляд Рэрити – так же, как когда она впервые увидела его на Совете. Единорожка сделала пару шагов к сокровищу, но ее опередил Боромир. «Странная судьба, – сказал человек, подобрав Кольцо, – терпеть столько страхов и сомнений из-за такой мелочи, пустяка». Но Рэрити как знатоку и ценительнице прекрасного было очевидно, что Кольцо – вовсе не мелочь. Кончено, когда такие мудрецы, как Твайлайт Спаркл и Элронд, говорили, что его следует уничтожить, с ними нельзя было не согласиться, но нельзя было и не пожалеть об утрате столь прелестного произведения. «В конце концов, – сказала себе Рэрити, – искусство не бывает добрым или злым. Красота – вот единственное его мерило».
Воспоминание о Кольце придало единорожке сил, которых хватило на то, чтобы относительно бодро вернуться домой и сварить сенной суп.
После еды она уселась за рабочий стол и раскрыла блокнот со средиземскими набросками. Долгое время бессмысленно листала страницы, а после переместилась на кушетку и провалялась до сумерек. Как будто способности и тяга к творчеству покинули ее. «Всё равно ничего прекраснее Кольца я не сделаю», – вздыхала она, глазея в потолок и накрывая лоб то левой, то правой передней ногой, пока незаметно не погрузилась в сон.
Утро началось с выпроваживания назойливых клиентов.
Простояв несколько минут под холодным душем и хорошенько завив гриву и хвост, Рэрити, наконец, почувствовала в себе достаточно энергии для работы.
Первым делом она навела порядок в бутике: вытерла пыль, убрала паутину и выдворила на чердак распоясавшихся пауков. Периодически единорожку отвлекали понивилльские модницы и модники, и она нарисовала и повесила на дверь вывеску «Входить только по делу насчет бесплатных костюмов для козлов».
После обеда уселась за рабочий стол и обложилась альбомами и блокнотами со старыми эскизами, сравнивая их с привезенными из Средиземья. Но и старые, и новые платья казались ей уродливыми, не достойными воплощения в ткани.
«Я не могу это шить, – поняла Рэрити, – ничего из этого не придает мне вдохновения. Нужна цель, идея, нечто поистине сногсшибательное, нечто… прелестное. Одно платье, которое превзойдет все прочие, платье неоспоримой, непререкаемой красоты».
– Да! – воскликнула единорожка. – Вот она – идея! Я создам идеальное платье, совершенное, абсолютное платье – короля всех нарядов.
Она скинула со стола все альбомы, расстелила большой чистый лист и погрузилась в работу.
Несколько дней ушло только на грубый эскиз.
Из бутика Рэрити не выходила, заказывала еду на дом, да и то почти к ней не притрагивалась.
Бывало, начинала проводить линию – и замирала, потому что вдруг оказывалось, что понятия не имеет, для чего эта линия нужна. Отдельные элементы дизайна ей удавались, но никак не хотели складываться в единую картину. Один за другим летели на пол смятые листы ватмана и огрызки карандашей. Часами Рэрити просто сидела и пялилась в белый лист, не в силах начать рисовать. То и дело она отходила от рабочего стола, чтобы попить чаю или умыться, – и тут же ее посещала великолепная идея для наряда, но стоило ей вернуться за стол, идея исчезала, и единорожка, как ни старалась, не могла ее вспомнить. Образ совершенного платья ускользал от Рэрити, словно не хотел быть воплощенным.
– Я бездарность! – горестно восклицала единорожка, возводя очи горе, но после нескольких минут самобичевания собиралась с духом: – Я смогу, не будь я Рэрити!
Через неделю наряд был готов на бумаге, и Рэрити взялась за шитье.
Из легчайшего черного шелка скроила она основу, ворот, манжеты и подол оторочила золотыми нитями и украсила превосходными огненными опалами.
Спустя пять дней непрестанной работы единорожка тщательно осмотрела готовое платье на поникене – и осталась недовольна.
– Выглядит так же, – закусила она губу, сверяясь с эскизом, – но чего-то не хватает… Блесток?
Рэрити распылила над поникеном немного мерцающей пудры – и в ужасе вскрикнула: весь стиль мигом улетучился, платье обернулось безвкусной тряпкой. Единорожка бросилась судорожно отряхивать блестки, приговаривая:
– Прости, моя прелесть, прости, я должна была знать, что ты идеально само по себе, что любое дополнение нарушит твою совершенную гармонию.
Несколько раз тщательно осмотрев платье на предмет блесток и убедившись, что с ними покончено, Рэрити облегченно выдохнула и смутилась:
– Что это я? Почему сердечко так колотится? Я ведь шью не для мейнхеттенской элиты, и сроки не поджимают. Тут волноваться не о чем, обычный рабочий момент… Но всё-таки с платьем что-то не так.
Рэрити вспомнился последний визит в Мейнхэттен, когда она потащила подруг в мастерскую винтажных поникенов. У Флаттершай тогда чуть сердце не остановилось от страха, а позже пегаска пояснила: «Некоторые поникены так похожи на настоящих пони, но при этом я знаю, что они неживые, они… эм, как будто притворяются живыми. Но раз способны притворяться, значит, они не просто предметы…, они… что-то замышляют и косятся мертвыми глазами».
– Точно, – Рэрити сощурилась и надела очки, – оно, как те поникены. Выглядит не как настоящее, а как похожее на настоящее. Оно еще не до конца вышло из мира идей, его внешняя оболочка здесь, но в ней нет души.
В бутике повисла тишина, даже настенные часы перестали тикать. Рэрити, не отрываясь, смотрела на мертвое платье. Квадрат света из окна наполз на него и пополз дальше, а потом исчез в углу между стеной и потолком. Смерклось, но золотая и опаловая отделка платья засияла, как солнце, и Рэрити метнулась к окну и задернула шторы: испугалась, что этот яркий свет увидит кто-то снаружи.
– Я шью не для заказчика, – повторила она, – а для себя. Оно мое. Собственное.
Единорожке не спалось: каждые полчаса она вскакивала с кровати и бежала посмотреть, всё ли в порядке с платьем. Успокоилась, лишь перетащив поникен к себе в спальню. Наряд глядел на нее из темноты глазами-опалами. «Присматривает, – довольно улыбнулась Рэрити, – беспокоится обо мне, как и я о нем».
Рэрити проснулась еще до рассвета – с мыслью о том, как вдохнуть в платье жизнь: с помощью магии. Она перечитала все свои книги портняжных заклинаний, но ничего подходящего не нашла. В надежде случайно обнаружить еще одну книгу заглянула в тумбочку у входной двери: в выдвижном ящике лежал лишь картонный прямоугольник, исписанный коряво, но старательно – с таким нажимом, что буквы продавили картон и проступали с другой стороны.
Несколько секунд единорожка не могла взять в толк, что это, а потом вспомнила, что картонку кто-то подсунул ей под дверь, но она была так занята работой, что даже не прочитала. «Вряд ли там записано нужное заклинание, – пождала она губы, – но мало ли?»
Оказалось, это приглашение на воссоединительную вечеринку в библиотеке. Рэрити улыбнулась, узнав драконий почерк, и проговорила:
– Извини, мой дорогой Спайки-Вайки, сегодня у меня значительно более важное дело… Хотя в библиотеку, пожалуй, мне и впрямь стоит зайти.
Утро выдалось теплейшим. Ветер, бывший бодрящим, когда Рэрити вышла из бутика, с каждой минутой нагревался всё больше. Солнце слепило, и единорожка не раз пожалела, что не захватила темные очки.
Идти с непривычки было трудно, ноги слегка подкашивались, скрип тележных колес, говор и топот прохожих пони сверлил уши, но Рэрити с присущим ей достоинством не подавала виду, что испытывает какие-либо неудобства.
Неудобно ей стало, когда Спайк с порога бросился ей на шею. Его искренняя радость так растрогала Рэрити, что та на миг решила отложить работу над платьем и провести время с дракончиком и подругами. Но тут же ее передернуло от нетерпения, и она по возможности честно объяснила маленькому библиотекарю, зачем пришла.
Запрос на книги о волшебных предметах поставил Спайка в тупик, но Рэрити решила, что так даже лучше: она поищет подходящий фолиант сама, и не придется больше отвечать ни на чьи вопросы.
Пока дракончик занимался делами, единорожка перерыла полбиблиотеки и изрядно утомилась.
– Спайки, – позвала она, – не найдется ли у тебя стаканчика воды для твоей Рэрити?
Ответа не последовало: дракончик куда-то ушел, – но Рэрити не расстроилась: сходила на кухню, попила из-под крана и вернулась к книжным полкам.
В конце концов, на глаза единорожке попался увесистый фолиант в плотной тускло-бордовой обложке. К ней была прикручена медная пластинка с вытравленным заголовком: «Амулет Аликорна».
– Ой, это же о той мерзкой штуке Трикси! – брезгливо отбросила книгу Рэрити и продолжила поиск.
Но ничего подходящего так и не нашлось. «Возможно, тут и есть что-то, – подумала Рэрити, – но я недостаточно разбираюсь в магии, чтобы это понять. Действительно, не будет же на книге написано: «Заклинание, которое поможет завершить создание идеального платья». Наверняка, для того, что я хочу сделать, есть специальный термин… Может, и впрямь дождаться Твайлайт и спросить у нее?»
Взгляд единорожки снова упал на «Амулет Аликорна».
– Нет, – сжала она зубы, – это платье только мое, я должна сделать всё сама.
На Понивилль опустился желтый сумрак. Было душновато, но не так пекло, как днем. Прохожие попадались редко – в основном горожане, задержавшиеся на работе и спешащие теперь к ужину.
Эпплджек и Пинки Пай двигались к бутику «Карусель» средним галопом.
– Ты шо-нить чувствуешь? – спросила Эпплджек подругу и, когда та помотала головой, заметила: – Глядишь, всё обойдется.
Дом Рэрити выглядел, как обычно, если не считать, что занавески на окнах сменились на черные. Сквозь них пробивались рыжие сполохи.
– Пожар! – завопила Пинки Пай, и они на пару с Эпплджек выбили дверь.
Ввалившись в бутик, пони замерли на пороге. Ничего не горело. У подножия лестницы на второй этаж стояла единорожка в изящном черном платье с золотой оторочкой и драгоценными камнями. Огнистые нити сияли в темноте, их свет ложился на потолок, пол и стены узорами, похожими на буквы седельноаравийского алфавита, а может, и на эльфийские тенгвар.
– Рэрити, – окликнула Эпплджек, – ты в порядке?
– В полном, друзья мои, – усмехнулась единорожка; встала на дыбы и, раскинув передние ноги в стороны, покрутилась на месте: – Нравится? Я не хотела показывать вам свое новое платье до поры, но раз уж вы пришли, мне интересно ваше мнение.
– Ты брала в библиотеке книгу об амулете аликорна? – прищурилась Пинки.
– О, конечно! Было сложно, но я разобралась в этих формулах и вдохнула жизнь в свое платье. Не правда ли, оно идеально?
– Как по мне, так оно должно быть на сто процентов менее магическим, – заявила Эпплджек, – шо это оно у тебя так нехорошо светится?
– Тебе не нравится? – повысила голос Рэрити. – У тебя никогда не было вкуса! Узри же поразительную красоту моего платья!
Рог единорожки окутало ясное пламя, она взмахнула копытом, и Эпплджек отлетела к стене, сбив поникен.
– Оно сногсшибательно! – крикнула Рэрити. – У вас дух от него захватит!
Пинки Пай почувствовала, что ей трудно вдохнуть, но всё же сказала:
– Это плохая книга, Рэрити. Тебе нужно избавиться от нее и от всего, что сделано с ее помощью.
– Никогда, – нахмурилась единорожка.
Пинки Пай смогла, наконец, набрать в легкие воздуху, а Эпплджек поднялась на ноги и встала рядом с подругой.
– Но я могу сшить наряды и для вас, – предложила Рэрити. – Конечно, не такие прелестные, как мой, но всё равно очень волшебные.
– Пинки, она, кажись, не понимает, шо делает, – шепнула Эпплджек и повысила голос: – Сними платье, Рэрити, ты не в себе.
Единорожка фыркнула и попятилась. Эпплджек снова покосилась на Пинки Пай:
– Хватаем ее и стаскиваем платье на раз…, два…
Пони ринулись на подругу, но ты выкрикнула:
– Стойте!
– Ну что же вы, девочки? – обиженно пролепетала Рэрити, переводя взгляд с одной застывшей подруги на другую. – Я же хотела вам доброе дело сделать, а вы… Ничего-то вы в моде не понимаете.
Она накинула на спину сумку с книгой, еще раз поглядела на остолбеневших пони и гордо вздернула носик:
– Ну и ладно. Я отправлюсь туда, где мой гений оценят по достоинству.
Рэрити вышла из бутика и взмыла в темное небо. «И отчего все так носятся с этими крыльями? – недоумевала она. – Летать ведь так легко: если единорог может левитировать предметы, почему бы ему не левитировать и себя?»
Полы платья приятно шелестели на ночном ветру. Рэрити поднималась всё выше в безлунное небо и улыбалась звездам. Никогда прежде она не ощущала в себе такой магической мощи, как теперь. «Истинно говорят, красота – страшная сила, – ухмыльнулась она. – Так вот каково быть Твайлайт».
Впрочем, летела единорожка не к подруге. Ее манил Мейнхэттен – город подлинного шика и изысканности, финансовый, деловой и культурный центр Эквестрии. По крайней мере, центр современной культуры. Куда там Кантерлоту с его седыми дворцами и замшелыми традициями! Классицизм, конечно, хорош в определенных случаях, но настоящий художник не должен ограничивать себя какими бы то ни было рамками – если ему есть, что сказать. И Мейнхэттен был тем местом, где каждый мог заявить о себе как угодно. Понятно, не каждые добивались успеха, но в том была лишь их вина: они оказывались бездарными или нерасторопными, – ведь город предоставлял всем равные возможности.
К последнему часу ночи Рэрити достигла цели, а звезды погасли – их заволокли густые дымчатые тучи. Но что с того? Мейнхэттен сам сиял, как целая галактика. Недаром говорили: этот город никогда не спит. Когда работяги ложились спать, просыпалась богема. Открывались ночные клубы, Брайдлвейские театры и мюзик-холлы демонстрировали запрещенные в Кантерлоте постановки – не то, чтобы в них было что-то непотребное, просто косные столичные критики не понимали изысканного постмодернистского артхауса.
Рэрити плавно опустилась на мокрый асфальт – только что проехала поливальная повозка, – пестреющий отражениями галогенных вывесок. Ночные гуляки тут же уставились на нее во все глаза, и под аккомпанемент восхищенных возгласов она пошла по тротуару к «Мейнхэттенскому дому мод».
Некоторые пони уступали ей дорогу и кланялись, другие, пораженные красотой единорожки, замирали на месте, и их приходилось обходить. Рэрити словно оказалась во сне наяву, ей даже не хотелось, чтобы дорога кончалась: она могла бы вечно гарцевать по бетонным плиткам и ловить на себе полные восторга, преклонения и обожания взгляды пони.
Однако путь подошел к концу.
При виде Рэрити привратник дома мод расплылся в улыбке и без вопросов распахнул перед ней двери.
Процокав по зеркальному кафелю пола, Рэрити облокотилась о стойку администрации и спросила у опешившего консьержа:
– Проводятся ли сегодня показы, дорогуша?
– А… эм, ну… я, – подскочил тот, – вообще-то, нет, но я вижу, что вы… Я спрошу у мадам Хемлайн.
С этими словами администратор сел на место и продолжил, не мигая, пялиться на Рэрити, словно загипнотизированный.
– Так ступайте же, – нетерпеливо потребовала единорожка.
Пони помчался к лифту и через несколько минут вернулся вместе с серой розовогривой пони.
– Ну что такое-то, – ворчала она, прикрывая рот копытом. – Ты можешь внятно объяснить? Мне даже не понять, сейчас слишком поздно или слишком рано… Клянусь Селестией, это…
Пони уставилась на Рэрити. Та едва заметно поклонилась и покрутилась на месте, демонстрируя платье со всех сторон.
– … это шедевр! – подскочила к ней мадам Хемлайн. – Вы сами сшили? И где же так долго скрывался такой талант?
– Но, мадам Хемлайн, – удивилась единорожка, – мы ведь с вами не раз встречались: я участвовала в показах, шила костюмы для Сапфир Шорс… Я Рэрити из Понивилля.
– Да, и впрямь, – прищурилась пони, стараясь сфокусировать взгляд на лице модельерши. – Впрочем, неважно. Будь вы даже мулом или бизоном.
– М-мулом? – поджала губы Рэрити.
– Не извольте беспокоиться: я устрою дефиле в ближайшие часы, – продолжила мадам Хемлайн и повернулась к консьержу: – Что ты стоишь? Немедленно звони рекламщикам и на почту – пусть срочно расклеят объявления по всему городу и разошлют приглашения всем нашим постоянным клиентам и спонсорам.
Пони побежал исполнять поручения, а мадам Хемлайн снова принялась пожирать глазами наряд единорожки.
– О, мы озолотимся, мисс… как вас там?
Пони из персонала отвели Рэрити в личную гримерку, подали крепкого чаю. И стояли, как вкопанные, пока она не велела им выйти за дверь.
К еде единорожка не притронулась. Она изучала свое отражение в овальном зеркале и задавалась вопросом: «Почему Прим Хемлайн меня не помнит? Неужели я настолько незначительная величина в мире моды?»
– Ну, ничего, – растянула она губы в решительной улыбке, – скоро они узнают обо мне.
То ли рекламщики оказались такими расторопными, то ли сыграло роль ночное дефиле Рэрити, но весть о потрясающем платье облетела Мейнхэтен в считанные часы, и уже к десяти утра к дому мод выстроилась очередь в пару кварталов.
Очередь гудела: пони, которым посчастливилось увидеть Рэрити еще затемно, раззадоривали любопытство остальных россказнями о ее потрясающей красоте, те громко выражали сомнения, но не уходили.
«Это всё для меня, – радовалась Рэрити, наблюдая за толпящимися горожанами в окошко. – Где это видано – устраивать показ из одного наряда? Но мое платье настолько прелестно, что удостоилось этой чести: его великолепию нельзя противиться, и пока я ношу его, мне все подвластно».
К полудню Рэрити уже нервно переминалась с ноги за ногу за кулисами. Из-за занавеса доносился гул толпы. Две пони-визажистки в четыре копыта наносили единорожке макияж.
– Достаточно, – подошла к ним мадам Хемлайн. – У нас тут не конкурс красоты, а тени для век платье не улучшат.
– Его ничего не может улучшить, – подтвердила Рэрити, – оно совершенно. Но я хотела бы и сама выглядеть…
– Ладно, пора, – оборвала ее Прим Хемлайн и толкнула к сцене.
Рэрити глубоко вдохнула и вышла на подиум. Все прожекторы были направлены на нее, зрительный зал утопал во тьме. На миг всё стихло, а потом один за другим защелкали, зажужжали фотоаппараты, и пространство вокруг единорожки озарилось белыми вспышками.
Рэрити грациозно прошла вперед, до края подиума, и назад. Стала принимать различные позы.
– Кто она? – слышалось из зала. – Она – ангел!
Рэрити зажмурилась от удовольствия, все ее прошлые профессиональные удачи и признания публики померкли: никогда она не испытывала столько восхищения от стольких пони разом.
Вдруг единорожка почувствовала, что что-то не дает ей шагнуть. «Подол зацепился! – вздрогнула она. – Только бы не порвался!» Обернулась и увидела гнедого пегаса, зажавшего в копытах край юбки и жадно его обнюхивающего.
– Не трожь, грубиян! – Рэрити дернула подол и отпихнула пегаса задней ногой. – Моё!
Вспышки фотокамер прекратились.
– Пожалуйста! – неслось отовсюду из окружившей единорожку темноты. – Позволь прикоснуться к твоей красе! Дай причаститься этого великолепия!
Аудитория загудела, заколыхалась, как штормовое море. О края подиума застучали копыта: пони пытались схватить подол платья.
– Нет, прочь! – жалась к центру Рэрити. – Смотреть можно, трогать нельзя! Прим Хемлайн, помогите! Зовите охрану!
Но владелица дома мод сама вышла из-за кулис и медленно направилась к единорожке. В глазах ее горел алчный блеск:
– Неважно, кто его носит. Кто угодно может, и я тоже.
«Без паники, – сказала себе Рэрити, отступая. – На мне ведь волшебное платье: нужно просто приказать им перестать, как я приказала Эпплджек и Пинки, и они послушаются».
– Стойте! – крикнула она, но ее голос не заглушил гула толпы.
Немногие замерли, большинство так манило платье, что они не слушали ничего, кроме его зова.
– Ну, хоть клочок! – пони начали залезать на подиум. – Хоть ниточку! Подай, будь щедра!
Рэрити посмотрела на свои рукава: золотые нити и огненные опалы сияли ярче солнца, черный шелк переливался их отсветами. «Я сшила его для себя, – подумала единорожка, – но…» Ей на глаза навернулись слезы. Она вспомнила, как Спайк подарил ей чудесный алый рубин, который долго выращивал себе на день рождения.
– Нет! – Рэрити растолкала подобравшихся особенно близко пони и взмыла под потолок.
«С его стороны это была не щедрость: он надеялся купить меня, вот и всё! Потому что он маленький и глупый… Но, возможно, он настолько глуп, что действительно подарил мне камень без задней мысли? Получается, щедрость – это глупо?»
Прим Хемлайн направила лучи прожекторов на Рэрити, и несколько пегасов устремились к ней. Их мордочки выражали бесконечное благоговение, но насчет их намерений обманываться не приходилось. Единорожка принялась летать по кругу, чтобы ее не достали.
«Щедрость – это глупо?» Перед ее мысленным взором проносились сцены прежней жизни. Обретший усы Стивен Магнет. Улыбки подруг, получивших новые наряды. Смущенный взгляд Флаттершай с подиума, когда Рэрити, несмотря на зависть, оказалась единственной, кто ей аплодировал. Грубые лица гномов, озаренные радостью от того, что Рэрити нашла им самоцветы. Гимли, вцепившийся толстыми пальцами ей в гриву и поминутно спрашивающий, не тяжело ли его нести…
«Нет, – сжала зубы единорожка, – я не откажусь от своего Элемента, не откажусь от себя. Даже ради такой прелести, даже ради успеха…»
Быстро, чтобы не успеть передумать, она расстегнула платье, стянула с себя и швырнула вниз. Левитационная аура, не поддерживаемая более аликорновыми чарами, начала стремительно слабеть. Сообразив, что происходит, Рэрити вскрикнула. И рухнула в партер.
Потерла ушибленный бок и встала на ноги. Вокруг никого не было: все пони собрались у места падения платья. Они злобно ржали друг на друга, грубо толкались. И рвали драгоценное одеяние зубами и копытами, грызли каменья, слюнявили прелестный шелк, лизали, жевали, некоторые так и вообще…
Слезы побежали из глаз Рэрити, в горле встал огромный тяжелый, как булыжник, ком. Но не о судьбе платья она горевала: она отказалась от него по собственной воле и потому осталась неподвластной его чарам.
Единорожку ужасала уверенность озверевших пони в том, что они совершают нечто высокое и прекрасное, приобщаются к подлинной красоте.
Она закрыла глаза копытами и, глотая слезы, зашептала:
– Что же я сотворила? Пони, что вы делаете? Это всего лишь кусок ткани…
Побежала в кучу малу, чтобы вразумить одержимых, но никто не слушал увещеваний: ответом ей стали болезненные тычки, скрежет зубов и рычание. Один особенно крупный единорог едва не забодал Рэрити, и ей пришлось отступить.
Вдруг свыше прозвучал могучий голос:
– Сюда смотреть и слушать!
Рэрити и другие пони подняли головы: под потолком парил темно-фиолетовый аликорн с горящими лиловым пламенем глазами и рогом.
– Леди-протектор Твайлайт Спаркл, – провозгласил пришелец, – повелевает прекратить беспорядки!
Пони послушно расступились в стороны, оставив на полу несколько черных лоскутков. Кое-кто поспешно втягивал свисающие изо рта, будто спагетти, золотые нити.
– Твайлайт! – воскликнула Рэрити и бросилась к приземлившейся подруге, но та не обратила внимания.
Взглянула на обрывки платья, потыкала в них копытом. Взмахнула рогом, и тряпье испарилось в лиловой вспышке. Аликорн обвела присутствующих грозным взглядом и спросила:
– Кто это сделал?
Пони принялись недоуменно озираться, их взоры скользили и по Рэрити, но не задерживались: виновницу никто не запомнил, всех привлекал и очаровывал только ее наряд.
– Это я, – шагнула к Твайлайт единорожка. – Мне очень жаль, я не думала, что всё так обернется, просто хотела сшить красивое платье, работа над которым придаст мне вдохновения, а потом… О, горе мне!
– Всем разойтись! – приказала аликорн. – Вон!
Пони, взволнованно переговариваясь, двинулись к выходам. Наваждение отпустило их, и они не могли взять в толк, что с ними приключилось, и откуда взялась принцесса.
Прим Хемлайн сидела на краю подиума и массировала копытами виски.
– Показ сорван, – бормотала она. – Показ? Какой показ? Новых коллекций ведь не поступало…, но тогда почему…
Твайлайт Спаркл досадливо фыркнула, окутала ее телекинетической аурой и перенесла за кулисы. Прим Хемлайн этого даже не заметила.
Аликорн повернулась к утирающей потекшую тушь Рэрити и велела:
– Рассказывай.
Единорожка выложила всё, как на духу, и Твайлайт нахмурилась:
– Да, то, что я оставила такую опасную книгу на видном месте и без охраны, – моя недоработка. Это служит тебе смягчающим обстоятельством.
– Смягчающим? – переспросила Рэрити.
– Да. Ты же не думала, что просто попросишь прощения и останешься безнаказанной? Ты устроила общественные беспорядки и, возможно, подвергла опасности жизни пони. Мой нынешний статус не позволяет мне делать поблажки для друзей: закон един для всех. Но разбирательство и тюремное заключение придется отложить…
– Какой еще «нынешний статус»? – перебила подругу Рэрити.
– Проклятье! – топнула ногой Твайлайт. – Еще ночью я поручила дворцовой пресс-службе распространить весть по всей Эквестрии, но они, видно, работают из копыт вон плохо. Всё приходится держать под контролем! В двух словах…
– Быть не может! – воскликнула единорожка, выслушав объяснения Твайлайт. – Да ты даже не знаешь, в чем их вина, если она и есть.
– Неважно. Я прибегла к индукции – методу рассуждения от частного к общему – и нашла массу единичных проявлений, которые сложились в очень нехорошую картину. Однако я трезво оцениваю свои возможности и понимаю, что мне не сразу удастся примирить подданных с исчезновением принцесс. Могут произойти беспорядки, волнения, города захлестнет хаос. А знаешь, кто обожает такие ситуации?
– Дискорд, – мрачно проговорила Рэрити. – Из огня да в полымя.
Стоило ей освободиться от чар колдовского платья, вдруг оказалось, что ей грозит тюрьма. Мало того – в тюрьму ее посадит одна из самых близких и любимых пони. Мало того – эта пони свергла самих сестер-принцесс, и теперь Эквестрии грозит хаос.
– Поэтому твое наказание и откладывается, – продолжила Твайлайт. – Мне нужна сила всех Элементов Гармонии, чтобы призвать Дискорда, где бы он ни скрывался, и обратить его в камень прежде, чем он натворит бед. Остальные Хранительницы должны сейчас быть на пути в Кантрелот. Отправимся и мы.