Гармоничный день

Скажи мне, милый ребёнок, в каком ухе у меня жужжит?

Где-то есть люди, для которых есть день и есть ночь,
Где-то есть люди, у которых есть сын и есть дочь,
Где-то есть люди, для которых теорема верна,
Но кто-то станет стеной, а кто-то плечом, под которым дрогнет стена...

— И?

— Что «и»? Что она будет делать?

— Ну, не знаю, у нее с жеребцами проблем обычно не возникало…

— Да, да, не возникало, однако уже готовы возникнуть! Думаю, Лак будет последним.

— Старина Лак… Я что-то о нем раньше не слышала. Как он поживает?

— Ох… Как ей после этого рассказывать… Он…

Бла. Бла. Бла.

По-иному это не продолжить. Две проблемы всея сущности. Два взаимоисключающих элемента. Тьфу!

Как такое можно терпеть? Это же две мухи, жужжащие и пытающиеся пережужжать других, когда те, другие, делают то же самое. Невыносимо! Столько лет слушать это… Невыносимо! Знать, что еще придется это слушать – жутко невыносимо!

Как так можно жить? Может, вы привыкли к такой болтовне. Слышите ее день за днем, неустанно внимаете этим пустым, да почти отрицательным словам. И просто не обращаете внимания. Хорошо вам! Спокойно закрыть уши и идти своей дорогой. А мне?

Я могу сделать то же самое. Вмиг исчезнуть с этого места и годами не ступать сюда лапой. Я даже хочу это сделать. Прямо сейчас. Но где покой?

Где я обрету покой, зная, что вот в этом месте, в это время, в таких обстоятельствах велась чистая болтовня каких-то двух незначительных существ? Да это же кошмар! Ужас! Мне это уже во снах приходит…

Куда мне убрать уши? Карманов нет, в рот их не положишь, прятать в земле бессмысленно – мошки и там будут жужжать. Ах!

Эти две мухи, два комара, высасывающие соки бытия, приютившего их, что они вообще могут сделать? Бытия, давшего им «покой» в жизни. Где их благодарность? Они сами выворачивают это бытие. Сами создают из него пространственного инвалида, неспособного даже мазнуть пару раз по их ртам, чтобы завершить это издевательство.

Скажите мне, вот это и есть та самая жизнь?! Та, которую мне кинули? Именно это жизнь? Я спрашиваю, эта пародия на существование, тлеющий костерок, волчий вой, этот вечный скрип заржавевшего мира – жизнь? Точно она? Не наказание свыше? Жизнь? Нет, серьезно? ЖИЗНЬ?

Скверная штука, эта жизнь. Кто-то все делает, лишь бы она удлинилась на пару часиков, дней, лет – без разницы. Кто-то отдает ее, лишает ее себя, чтобы черный, сгнивающий остов другой мог стоять дольше, принося ее хозяину скорбь по спасителю и вечную благодарность. Глупость? Они это так не называют.

Для них это, скорее, двигатель жизни. То, без чего время бы встало, тикая на месте. Время… Знакомое понятие. Что оно обозначает? Сколько раскаленный воздушный шар пробыл и пробудет на лазурных небесах? А может, оно жестоко вытикивает жизни, те самые жизни, убирая с циферблата лишнюю пылинку и впуская новую? Возможно, оно меряет наши вдохи-выдохи, с которыми обрыв моста железной дороги этой самой жизни становится ближе?

Во всяком случае, часы всегда пригодятся. Они хорошо тикают.

А мухи жужжат. Продолжают жужжать. Долго они так будут? Всю жизнь. Да, всю жизнь. Каждый тик этих часов сопроводится нозящим жужжанием этой и этой мухи. Почему они жужжат – главный вопрос. Спросить их? Зажужжат громче. Им, кажется, неважно, о чем они жужжат, для них принципиально отжужжать сожужжера. И все. Отжужжаться и пойдут жужжать другим.

Фу. Раз уж я могу убрать эту картину с глаз долой, лучше так и сделать. Раз, два, три – и жужжание теперь звенит на одной из дальних полок бездны – памяти и времени. Хех, а может, время и не измеряет ничего? Вдруг что. Может, время – эта бездна? Тик. Бездна увеличилась. Так. В бездну то-то упало. Тик. В бездну что-то упало. Так. Бездна увеличилась.

И это происходит вечно. Раз за разом. Без остановки. Жаль, мои лапы уже не дотянутся до этого аппарата… А какая картина предстает передо мной?

Еще одно четвероногое. Молчащее четвероногое. Редкое явление. Они обычно всегда издают какие-нибудь звуки, кроме цоканья.

Куда оно идет? Даже нельзя понять, куда оно идет. Оно молчит. Никакого звука. И не понятны его намерения…

Но так ли? Поглядите на его лицо. Светится не хуже ведьмы на костре. Так же ярко и эмоционально. Явно что-то задумал. А может, и нет. Где ухмылка? Где смешки? Этот кремовый предвкушает прыжок в торт? Или нет, он сейчас будет кого-то смешить! Вряд ли. Невозможно такое. Никогда.

Я думаю, он что-то узнал из своей жизни. Ведь он молчит. Скорее всего, он понял, как много жужжал. И перестал жужжать. Совсем. И улыбается! Наверное, другие начали корчить странные гримасы при виде такого тихого пони. И они ему понравились. Кажется, это первый четвероногий, который так думает при моей жизни!

Редкое явление, серьезно. О чем они обычно думают? Вот сейчас встану, поем, займусь какими-нибудь делами, по… поговорю, поговорю, поговорю, поем, займусь делами, поговорю, поговорю, поговорю, поем, поговорю, лягу спать. Или не так? Просто я каждый день это слышу. И вижу. Могу ошибаться…

А что о нем скажет одежда? Четвероногие всегда одеваются по странным обычаям. Вроде ходят без нее, живут спокойно без нее, а тут – одели. И сейчас этот улыбающийся тоже напялил изведенное до мертвого состояния растение. Для чего, интересно? Пошел к… друзьям? По… говорить? Белая рубашка, черный пиджак и красный галстук – какая редкая одежда в этом месте. Может, я сплю? Да ну, бред какой-то. Мне такое во снах не приходит.

Заходит в пищевое заведение. Покушать? В таком-то наряде? О, времена, о, нравы… Либо это так принято, встречать парадно все, что здесь дают, либо он так сильно любит здешнюю еду. Очень надеюсь на второе, потому что понятие безумия мира намного труднее принять, чем понятие аномального идиотизма одной личности. Сам проверял. Здесь одеты все. Но это могла быть и случайность… Еще одно неясное слово.

Теперь он волнуется… Вы только послушайте эту музыку дыхания! Он подает нехилые надежды на воздушного музыканта! Оу, вот он, кажется, нашел что-то. Теперь он вдвойне волнуется. И для чего эти цветы?

Подходит к столу. Странно, ведь стол уже занят. Другим четвероногим. Тоже одетым. Нет, встечаются взглядами, улыбаются. Хм, а это четвероногое тоже волнуется… Да как дышит! Такая хорошая нота!

И они… сидят и… говорят. Ах, я вспомнил, я, наконец-то, вспомнил, что это такое. Да-да, это то, о чем я подумал. Эх, а я уже понадеялся…

Две мухи могут наперебой жужжать. Это здесь называют разговором. Общением. Так они передают друг другу информацию, без разницы, важную или нет. Но две мухи могут жужжат в унисон. Представьте себе! Дуэт из мух. Удивительно, как они еще не мурлычат.

Потом эти две мухи пожелают создать еще одну. И наступает кошмар, намного ужаснее прежнего. Это даже не жужжание. К нему можно привыкнуть. Это вой. Настоящий вой. И три мухи уже пытаются выть наперебой. Кошмарное зрелище. Ужасное зрелище!

Я хочу забыть и эту картину. Сейчас это выглядит спокойно и уютно, будто два милых, поджавших хвост щенка, греются в одиночестве. Завтра это тоже будет мило. И послезавтра. И на следующий день. И так далее…

Уже потом захочется лишить себя пяти даров природы, лишь бы не находится рядом с этим… Лучше уйти.

Уйти… Куда уйти? Я увижу еще одну картину какой-нибудь четвероногой твари. Снова эта картина вызовет необузданное ощущение лишнего в организме. Опять я уйду. И все повторится сначала…

И так каждый день. День за днем летят года, а месяцы неделями… Я не забуду никогда, как вместе полетели мы… Хочется петь. А может, и не петь? Четвероногие всегда поют. Закрутилось у одного в голове четверостишие – и уже полгорода становится хором. А что, если послушать?

Четвероногих не послушаешь. У них все в памяти, а попеть не заставишь. Что делать? У меня с этим проблем пока не появлялось.

В этой бездне колебаний воздуха, вибрационных волн, доступных обычному слуху слишком много сочетаний, создающих что-то, возможное к прослушиванию, чтобы этого не заметить. Поэтому не в одном только этом муравейнике с королевой я буду искать средство слухового удовлетворения…

Раз – и передо мной уже что-то лежит. Какая-то круглая вещица. С веревочкой и втычками, похожими на эти, как их… беруши. Спасение от мира сего… И через это можно слушать? Очень интересно. Я готов. Зачем знать, как этим пользоваться? Если оно дает музыку, оно мне даст ее…

Странные беруши сразу лезут в уши, и давай, гармонь, играй…

Начинается новый день,

И машины туда-сюда,

Раз уж Солнцу вставать не лень,

И для нас, значит, ерунда.

Не знаю, кто это поет, но поет он забавно. Что-то мне это напоминает… Да, очень напоминает этот муравейник. Раз уж Солнце встает, встанем и мы. Каждый день. Мда… Если учесть, что и Солнце здесь не само встает, а лишь по мановению одной… пони…

Муравейник… живет.

Кто-то лапку сломал – не в счет.

А до свадьбы заживет,

А помрет, так помрет.

Муравейник! Он тоже так думает. Чистая куча разговаривающих муравьев… И каждый ползет к другому. И каждому судьба другого не страшна. И все. Смысл? Может, спросить? Ах, я уже задавал этот вопрос…

Я не люблю, когда мне врут,

Но от правды я тоже устал.

Я пытался найти приют,

Говорят, что плохо искал.

Гм… Кто этот неизвестный, что поет? Его голос кажется обычным. Даже жужжащим. Но я словно вижу своего собрата. Почти все то же. Вам не кажется? Ах, вы же молчите… Или жужжите. Одно из двух. И пока что, к моему же счастью, вы просто не можете мне нажжужать.

И я не знаю, каков процент

Сумасшедших на данный час.

Но если верить глазам и ушам,

Больше в несколько раз.

Сумасшедшие на данный час? Повсюду, кто бы ты ни был. И даже не на данный час. Всегда и везде. Их даже не больше в несколько раз. Они повсюду! Просто моргнуть – и один сумасшедший доказал свой титул. Просто выйди на улицу, где бы ты ни был. Послушай.

Мы могли бы вести войну

Против тех, кто против нас,

Так как те, кто против тех, кто против нас,

Не справляются с ними без нас.

Интересная мысль. Пробовал, друг мой. Не работает. Здесь это не работает. И вряд ли заработает…

Наше будущее – туман.

В нашем прошлом то ад, то рай,

Наши деньги не лезут в карман,

Вот и утро. Вставай.

Где ты жил? Твоя жизнь, как моя. Ты говоришь моими мыслями. Кто ты? Почему ты? Ты видишь то, что вижу я. Ты помнишь даже не то, что помню я, что помнят все. Все в этом мире. Каждое существо…

Я не люблю, когда мне врут,

Но от правды я тоже устал.

Я пытался найти приют,

Говорят, что плохо искал.

И я не знаю, каков процент

Сумасшедших на данный час.

Но если верить глазам и ушам,

Больше в несколько раз.

К черту! Я никогда не узнаю, кто это пел. И вряд ли узнаю. Но сейчас я больше не хочу слышать это. Это жутко. Понимать, что кто-то неизвестный просто поет о тебе. Поет о твоей душе. Это жутко. Трудно. Трудно понять.

Сколько я сижу в тени? Кажется, сотни и сотни лет. Эти сотни лет сидеть в темноте, слушая скрип двух трущихся куска древесины, называемый общественной жизнью. Подумайте, я гляжу из тьмы на свет. И как-то не хочется выходить на этот свет. Он жжет тех, кто не умеет ставить перед собой кого-то, кто еще хочет тебя защитить. Если ты не способен найти такого – ты уже пепел. А если ты не пепел, значит, ты им не станешь. Но ты ни кем не станешь.

Будешь вечно прятаться, обжигаясь от одной только мысли о свете, проникающем в твое тело. Такой будет у тебя цикл роста организма. Рождение, жизнь, смерть. Расход и потребление биомассы. То, что они, со стороны четвероногих, и они, с противоположной стороны, называют одним словом. Жизнь.

Но кто тогда я? Я тот, кто может выжить на беспощадном свете, или тот, для кого оно делает самую яркую смерть? Отличный вопрос. Жаль, я пока не могу на него ответить…

Это общество убивает меня. Это общество возрождает меня снова и снова. Нужно уйти от него. Я должен выйти из тени там, где вечно царил сумрак. Смогу некоторое время прожить…

Вот оно, мое сумрачное обиталище. Сколько раз я сюда заходил? Хм… Я не помню. Странно. Я всегда помню, где и сколько раз я бывал. Наверное, здесь я бывал очень часто. Чуть ли не каждый день заглядывал в это место. И я отлично помню, каким оно было.

Но сейчас оно стало другим. Кажется, будто я говорю это снова. Будто я это уже говорил, и не один раз. Странно, правда? Мир живет на странностях.

Домик почти в дереве. В окнах горит свет, обычный свет, без которого обычная жизнь не так уж удобна, оттуда доносится легкое пение птиц и чей-то легкий, мягкий голос. Рядом – маленький прудик, зверюшки, живущие и плавающие там. Яркие зеленые листья вырубленного изнутри дерева блестели утренней росой, никогда не сходившей годами. Деревья поменьше, домики птичек на них. И животные. Очень много животных кружится вокруг этого дома, резвится, играет, пищит, свистит. Вот она, картина, сидит в моей памяти, пока я не вижу настоящей. Я открываю глаза.

Все тот же домик. В окнах все так же горит свет. Но нет росы. Нет жизни. Животные не кружат здесь. Мертвое место? Оно живое. Во много раз живее некоторых. Но для меня оно другое. Опять. Опять я говорю это. Может, хватит?

А кто здесь жил? Я уже не помню. Какое-то четвероногое. Да, как и во многих местах, здесь живет четвероногое. Но здесь жила пони. Когда-то давно. Настоящая пони. С крыльями. Как же их называют… Пегасы. Да. Здесь жила настоящий пегас.

Я забыл ее имя. Как и многие другие, хех. Честно говоря, я не помню ни одного имени. Вот ведь незадача. Нет, серьезно, полностью забыл. Скоро вспомню. Обязательно…

Пегас. Нет, это был не настоящий пегас. Настоящий пегас летает и занимается своим делом – гонит небесную вату во избежания капель с них, она же этого не делала. Никогда. Чудной пегас. Когда все летали, она была здесь, у земли. Ей нравились животные. Да! Я вспомнил. Животные. Вот почему их было так много. Животные… Она за ними так заботилась. Со всем, как это называется… сердцем…

Нет, я не хочу больше здесь находится. Это место я случайно, просто опрокинув мысли в голове, назвал своим. По воле случая, просто, проскользнуло в голове. Какая глупость! Чтобы это место было моим. Глупо так говорить. Это место слишком ярко для меня.

С глаз моих долой это гниющее что-то. Это больше не назовешь местом. Никогда. Ты слишком много думаешь, друг мой. Очень много. Уже тысячи лет, как думаешь. Не надоело? Нет? Отдохни. Много мыслить малополезно для твоей странной, как это сказать… Для твоего странного существования. Для твоего разглядывания света из темноты. Для твоего, как это умники говорят, процесса жизнедеятельности. Да, жизни. Все, теперь я ненавижу это слово…

Животные! Кажется, они мне тоже нравились. То пугаются любого твоего вздоха, то без страха и мысли идут на тебя с жутким и воинственным видом. И даже нельзя сказать, почему. Непредсказуемые твари, скажу я вам. Что взять с этого кролика…

Забавный кролик. Он тоже мне кого-то напоминает. Опять. Белоснежное создание, рвущееся на свободу из моих маленьких, но цепких уз. Вот оно дергает своими частями тела, пытаясь сорваться, как рыба. А сейчас он словно бежит, а своими лапками трясет воздух. Сопротивляется? Бежит? Трясет воздух? Я не пойму.

— Энджел, — имя. Какое знакомое имя. Так быстро всплывает в голове… И как быстро тонет. И так пусто отдает в воспоминаниях. – Куда ты бежишь? Зачем нужна эта суета? Ты куда-то торопишься?

Молчит. И кряхтит немножко. Да, гордые существа. Не хотят разговаривать с кем попало. Особенно если этот кто попало держит их за хвост и не отпускает.

— Поговори со мной. Я скучаю. Энджел. Так тебя зовут? А у тебя есть имя? Ты поговоришь со мной?

Слишком много вопросов. Зачем я так много спрашиваю? Вот, опять. Наверное, я не так уж сильно хочу пустоты в этом мире. Он такой безумный…

— Энджел, я не могу жить. Это невозможно. Как ты существуешь в этом мире? Скажи. Может, я что-то для себя выделю. Я уже не могу жить, Энджел. Просто не могу.

Нет, он меня не понимает. Жаль тебя, Энджел. Ты бы, наверное, многим помог, но ты не хочешь говорить. И все время куда-то торопишься. Тебе нужны часы.

Часы. Держи их в лапках. Да, так. Они показывают ту необычную, но страшно текучую вещицу – время. Пригодится. Говорят, время – деньги. Ты же хочешь быть богатым, Энджел? Деньги. Что они для тебя могут значить? Разве что пища на крайний случай, не так ли? Но время тебе пригодится.

И тебе бы приодеться. Ты уже странный для меня, как те четвероногие, так не стоит от них отдаляться. Как эта одежонка называется? Наверхня. Не знаю, как называют ее четвероногие, для меня она будет наверхня. Наверхня. Хорошая наверхня. В такой любят ходить рогалы. Которые еще двуногие. Они такие просто обожают.

Я улыбнулся. Впервые за всю эту жизнь, наверное. Я и забыл, как это приятно – улыбаться. Какое-то четвероногое когда-то твердило всем об улыбке, мол, делайте больше улыбки. На себе, и на других. Веселое было четвероногое. Его даже нельзя было назвать сумасшедшим. Сумасшедшие – те, другие, оно – нечто. Точно не сумасшедшее.

Да, сейчас я отпущу этого кролика, и он побежит прочь от меня. С часами и наверхней. Будет красавцем. Но нет никого, кто был бы так же одет. Я, кажется, припоминаю, что это такое… Это когда-то было моим призванием. Да. Призванием! И у него было прекрасное, лаконичное слово. Почему я и его забыл? Наверное, не использовал. Не мог.

Как это бывает, ты ни разу за свою жизнь не говоришь какое-то слово, оно ни разу не попадает в твои мысли, ты даже ни разу не мог увидеть его или прочитать. И оно пропадает для тебя. Больше не существует. Даже если это слово – смысл всей твоей жизни. Смысл, ради которого ты терпишь этих мелких существ, снующих туда-сюда в твоих глазах. Но я забыл его.

Кролик убежит от меня, в страхе или в чем-то другом, вернется в свой крольчатный муравейник. Там он будет уже не тем обычным кроликом, что был раньше. Другие взглянут на него уже не как раньше. Может, они глазами, полными искреннего восхищения и уважения, будут пожирать его всего, не останавливаясь. Может, они едва пересилят себя, чтобы смерить его презрительным взглядом, только для того, чтобы понять всю отвратительность этого зрелища… Мне это нравится.

Да, я улыбаюсь. Это, казалось бы, простое дело приносит мне удовольствие. Не знаю, почему, но оно так и есть. Это мое призвание? Четвероногие лелеют свои рисунки повыше ног, мол, показывающие их талант, призвание, то, чем они будут заниматься всю оставшуюся жизнь. Никогда раньше этого не понимал. Когда твоя судьба предрешена какой-то каракулей на красивом месте, неужели это имеет свое счастье? Раньше я так думал. Теперь же я понял, что лучше знать, что у тебя есть какой-то смысл жить, чем-то заниматься, чем смотреть вперед и не видеть ничего. Ничего от себя. Ничего для себя.

Видимо, это странное занятие – то, что я должен делать. Так ли? Я должен менять все, что крутится вокруг меня, чтобы оно уже не крутилось, а прыгало. Или выписывало квадрат. Да, это было бы весело… Почему я раньше этого не делал? Странно, дело-то нетрудное. Может, я не хотел? Или не мог? Или…

Кролик будет другим во всей этой водоворотне белых, серых, черных и каких-то еще кроликов в этой наверхне. Пиджаке. Да, кажется, оно еще так называлось. Но в один момент он заденет ветку, коснется огня, упадет в воду. Выронит мои часы, пиджак утонет, сгорит, порвется. А он продолжит свое существование. Останется белым кроликом, и все вернется на круги своя. А потом он умрет.

Просто вся его бессмысленная пародия на индивидуальную трату личного пространства в одно мгновенье, в один миг кончится. Как и у всех в этом странном мире. Да, он просто умрет. Умрет. Все завершится.

А пиджак? А ничего пиджак. Вообще ничего. Ничем не было, ничем и останется. Пиджак и часы не повлияют на то, умрет он или нет. Они вообще ничего для него. Обычное жуткое воспоминание, одно из сотен в жизни маленького белого кролика. И все. ВСЕ!

А мои часы останутся ржаветь. Пиджак, наверхня, камзол, армяк, то, что я ему дал, где-то растворится. Исчезнет. Будто и не было. И где теперь радость? Где удовольствие? Я уже не улыбаюсь, видите? Видите?! Я не могу понять, зачем я дал ему это все. Зачем поменял его странную, не имеющую какого-либо смысла судьбу на что-то стоящее для кролика? Чтобы он однажды это сбросил. И вернулся к обычной жизни без происшествий. Гармоничной жизни.

Я вспомнил. Не все, но я вспомнил многое. Очень многое. Во всяком случае, я понял, что здесь делаю.

Забавная это история. Необычная, но до жути забавная. Словно персонаж сказок, внезапно, почти по мановению какой-то руки, появилась на полотне истории одинокая личность. Личность, не имеющая никакого прошлого за собой, стоящая на краю обрыва, с которого лучше не оступаться. Личность стояла на сыпучем настоящем. Ей это не понравилось. Очень не понравилось. И она сделала шаг.

А потом второй, и третий. Легкие шаги. И она встала, выпрямилась во весь свой рост. И начала строить. Из сыпучего настоящего она начала делать свое прочное будущее. Будущее, каким видело его эта личность. Для нее это не имело сложности. Словно играть в песочнице, и строить маленькие домики. А потом на них строить еще домики, разрушать из наполовину, пристраивать справа и спереди, подливать воды… Это было великое строительство. Но больше удовольствия строитель получал отнюдь не от созидания великолепного. Ему нравились насекомые, которые бежали от ужасных для них построек. Он сливал их с ними, играл с ними, давал им что-то новое – он делал будущее, этот строитель времени. Но он забыл, кто в этой песочнице прежний хозяин.

Все очень просто. Сыпучее настоящее всегда было здесь, и сейчас оно им оставалось. Никаких изменений. Но если кто-то подумает что-то менять, рушить и строить, он познакомится с тем, кто засыпал в это настоящее песок. И с теми, кто встал выше всех на горках песка.

Личность сделала страшную ошибку. Она подумала, что строительство будущего – дело каждого, это дело естественно, это движение жизни. Без нее невозможно сделать хотя бы один шажок навстречу грядущему. Она подумала, что так будет лучше. Она не подумала, что не все хотят лучшего.

Кто-то из них будто обратился к хозяину этого просыпающегося настоящего, и они вместе пришли за мной. Я не помню их имена, их лица, их голоса. Они для меня растворились. Они смогли меня победить. Низвергнуть. Но вместо того, чтобы раз и навсегда предотвратить это, избавить от этого несовершенного мира единственное, способное его разрушить и отстроить заново, они заперли меня. В самую необычную темницу за все года времен замков. Каменную темницу.

Для этой личности такая темница не была страшна. Ты просто стоишь в той позе, в которой тебя заперли, поддерживаемый камнем, и больше ничего. Однако личность чувствовала окружение. Она прощупывало его. Она с болью в своем молодом сердце смотрело, как насекомые продолжали разъедать в песке настоящего тоннели, уходя все дальше в глубь. Однажды она сильна захотело выйти.

И это получилось. Оказалось, это было проще простого, песок мира сам слеплялся в комки, и один из них, не поделенный насекомыми, расшевелил его. Он вернулся. Ему уже было все равно на великое, выстроенное с умом будущее. Он понял, как они этого не хотят. И он просто вскопал тоннели насекомых, взрыл весь песок, отстроил нечто стоящее – и остался просто существовать. Для него это в то время казалось таким же обычным, как и для насекомых.

Но всегда есть один тонкий тоннель прямо под тобой, через который они выбираются. Снова кому-то не понравилось все это. И этот кто-то снова обратился к хозяину этой бедной песочницы. Они обратились к хозяевам.

Шестеро. Да, их было шестеро. Их скрепляла некая величайшая по тем меркам сила, пробуждавшая в хозяевах всю мощь и движение. Но эта сила была тонкой ниточкой, которую тот строитель, отдавшийся беззаботной трате сил, аккуратно разрезал. Казалось, теперь он победил. Но он не рассчитал эту забавную, но и огромную силу. Когда одно насекомое, одно четвероногое, одна, выдавлю я это слово, пони вытягивает других пять совершенно иной нитью, последней, которую строитель по самонадеянной глупости оставил, как шрам. Они вернулись. С ними и хозяева. Конец.

Так показалось этой неудачливой личности. Она снова осталась за дверьми каменной темницы. И она снова построила план выхода. Ей захотелось выбраться снова, чтобы раз и навсегда решить эту проблему жизни. Нужно было только подождать лучшего времени. Но ждать ей не пришлось.

Каменную темницу увезли из тихой обители, в которой та личность проводила годы мышления и раздумий. Ее отвезли к тем шестерым. Для того, чтобы посвятить ее в ту самую недооцененную силу нитей. Даже сейчас это выглядит смехотворно. Не то, что тогда. И строителя выпустили. Впервые за все его существование. Казалось, план уже можно свершить, но что-то его остановило. Может, имело значение его неудобное расположение. А может, и что-то другое.

Шестеро дали ей, этой личности, того, кто мог бы дать ей понятие этой мощной силы. Д-дружбы. И все они – друзья. Я вспоминаю. Этот тот… Этот тот был удивителен. Редок. Он пытался существовать с личностью, давать ей то, что она требовала. Пока та мастерила за своей спиной маленький ключик. Странно, но на каждый знак личности она отвечала одним и тем же – снисходительностью. Помилованием. Она. Пегас. Да, это была она.

Он, этот строитель своего будущего, смотрел на это все с ухмылкой. Забавно, сказал бы он. Но ключик уже сделан. Нужен лишь замок. И я его достану.

В одно мгновение он оказался близок к окончанию своего плана. Он оборачивался уже не так, как он представлял, но победа скользила к нему. Она отказывалась от пятерых… друзей, уходя шестой к нему. Да, это была абсолютная победа над ними. Но она, эта пегаска, как она тогда говорила, друг того строителя, отказалась идти дальше. Просто не пошла в ту сторону, в которую хотел он.

Это выглядело жалко. Камень, помогавший бурному ручью поворачивать, встал на его пути. Она не была препятствием. Но в личности что-то поменялось.

Камень, этот незначительный камень что-то значил для нее. Эта великолепная и необычная пегаска не просто давала ему пойти по своему тяжелому для всех пути, она защищала его. Он проверял всех. Он всегда был на грани возвращения к изначальной форме. Но она защищала его. И впервые эта личность подумала. Подумала, не находясь в каменном жмущем тело костюме. Не находясь в цепях. Она подумала.

Она может вернуть все в изначальное состояние, то, каким она все видела. Ради чего? Когда-то она хотела создать для этого мира великое будущее, но поняла, что это бессмысленно. Она больше не хотела что-то делать, ей больше понравилась перспектива обычного отдыха от этого всего в окружении своей стихии. Почему бы снова не сделать того же самого? Потому что она, эта молодая личность, начнет думать.

Пегаска дала ему жизнь, какой обладала сама. Она отдала свое. Она пошла даже против тех, с кем провела свою жизнь, ради того, знакома с кем была лишь несколько дней. А он? Он получит ее помощь и взойдет над этим всем. Для себя. А пегаска? Могла остаться существовать в его настоящем мире рядом с ним, с его помощью. Но она отказалась. И личность поняла, что значит для нее этот отказ. Она была последней, кто ДАВАЛ ей, а не кидал, кто ЗАЩИЩАЛ ее, а не нападал. И без нее вдруг ей стало одиноко. Строитель потерял смысл строить, если не для кого строить.

Он остался в середине. И он слишком быстро принял решение. Глупец.

Да, я согласился на эту силу, эту дружбу, и на спокойное сосуществование с этим миром. Тогда я надеялся, что пойму всю ее силу, но не пойду против нее снова, а воспользуюсь ее прелестью. Наивный.

За эти пару дней я понял, как все бессмысленно. Как все то, что творит мое существо, просто не имеет смысла к существованию. К жизни. Вот почему я вспомнил эту поучительную историю глупого строителя. Кролик. Здесь все, как с кроликом.

Ты можешь изменить этот мир, либо к лучшему, либо к лучшему, воля твоя. Но однажды этот мир, стремящийся к вечной гармонии, чьи создатели даже ее элементы, просто сбросит твое изменение. Пройдут года, десятилетия, века, но мир все равно избавится от мусора, который ты к нему приложил. И так будет всегда. Именно это я понял.

Я понял бессмыслие создания всего этого. И тогда мне захотелось узнать, как обрести смысл. Я даже сделал то, о чем до сих пор жалею – я пытался воссоединиться с гармонией, стать ее частью. Дважды глупец. Но тогда мне это так не казалось. Тогда.

А потом время потекло своим чередом. Все пошло по тому же руслу, что и раньше. За исключением одного – я жил. Я добровольно остался жить в этом несовершенном для себя же мире, закрывать глаза на его проплешины. Это иногда получалось. Но время открывает глаза всегда, просто медленно.

Снова кролик. Он сбросил мои часы, мой камзол, и остался жить-поживать, уживаться с внешним миром. Проходит время. И он умирает. Заканчивается его жизнь. Да!

И я посмотрел в будущее. Оно всегда туманно для глазастых, для других, кто уже не просто смотрит или глядит, а видит, оно, как на ладони. И я увидел обрыв. В далеке, поначалу незаметный, похожий на обычную яму, но бесконечно глубокий обрыв. Он был. Он есть и сейчас. Это то самое нечто, ради которого я всегда старался. Оказалось, оно придет само.

Однажды этот мир умрет, и не повлияют на него мои постройки для будущего, не повлияют на смерть этого пространства мои деяния. Он умрет. И лишь я останусь. Потому что я хозяин конца. Не очень весело это звучит, но я таков. Я был создан только для правления в конце. В ничем. Просто я слишком рано проснулся. На несколько миллиардов лет раньше, чем надо. И сразу захотел ничего. И когда получил сопротивление, все равно продолжил попытки. Но встретил мощь того, на чем держалась вся реалия, окружавшая меня – гармонии, и был ею повержен. Восхищен. Мои странные творения потеряли всякий смысл, эта вечная сущность – все. Но я все равно должен низринуться в темноту того, для чего был создан. Вот она, моя судьба. Мое призвание. Почему я так и не могу вспомнить то слово…

И тогда-то я понял свою ошибку. Я просто должен был творить то, что мог творить, только для того, чтобы этот мир защищался и побеждал меня. Но не уничтожал, а прятал, чтобы однажды я снова встал. И снова упал. И так должно было продолжаться до скончания всего, когда я уже не встану. Я уже спокойно лягу. Вот оно, мое провидение. То, ради чего я вообще попал в этот мир. Ради чего не имел истории. Чтобы заставлять ее шевелиться!

Это понимание пришло ко мне поздно. Я потерял смысл всей своей жизни. Для чего мне вообще жить? Я уже понял, что это не нужно миру. Хоть я и был создан для тренировки всего этого пространства, я вполне могу ждать конца, который наступит без моего вмешательства. Я, кажется, начинаю понимать…

Вот оно. Об этом месте не знает никто. Даже я сам не знаю, где оно находится. Просто перемещаюсь сюда. Время от времени. Здесь так тихо и красиво…

Что это у меня? Тот самый странный диск? Неужто я его не выкинул? Мне казалось, он кончил свое материальное состояние в бездне энтропии. Разве нет? Я сохранил его. Все-таки что-то меня в нем тянет. Тот, кто пел это, вряд ли знал или видел меня, но он чувствовал меня. А я вечен, где бы я ни был. Хм…

Я на пути к понимаю некоторых вещей. Мне просто нужно еще повспоминать. Тот, кто пел это все, однажды низринется во тьму со всем своим голосом, со всеми своими песнями. Жаль… Я просто изменю тебя, странный диск. Раз. Два. И ты должен дать мне совершенно другое. Повторим!

…Один мой друг, он стоил двух, он ждать не привык,

Был каждый день последним из дней.

Он пробовал на прочность этот мир каждый миг –

Мир оказался прочней.

Ну что же, спи спокойно, позабытый кумир,

Ты брал свои вершины не раз…

Забавно. Это поет уже другой. Но у него не менее интересный голос. Один твой друг? Что же, я велико завидую твоему… другу. Он сделал в своем мире все, что имел в своих силах. И обрел покой. Наверное, он уснул с довольной улыбкой на лице…

Не стоит прогибаться под изменчивый мир,

Пусть лучше он прогнется под нас.

Однажды он прогнется под нас…

Никогда я такого раньше не ощущал. Я словно уже не великий дух того самого великого дела и той странной, но полезной мне вещи, а некто мелкий и невзрачный. Ученик. И слушаю сейчас кого-то, кто никогда не был на моем месте, но лишь парой слов сказал, что шел правильно. И он дает мне новый путь. Жаль, что так поздно…

Другой держался русла и теченья ловил

Подальше от крутых…

Нет. Хватит. Я уже понял все, что мне необходимо. Ты сослужил хорошую службу мне, необычный диск. Не знаю, откуда ты, почему хранишь в себе голоса тех, кто знает все о моей жизни, не зная ее самой. Для чего я вообще тебя вызвал? Уже не знаю. Прощай, друг мой. Уходи в вечность. Скоро я за тобой вернусь…

Не стоит прогибаться под изменчивый мир, друзья. Да, я назвал вас друзьями. Вас. Вы сидите и тоже наблюдаете за моей жизнью. За моими мыслями. Я вижу ваши лица. У кого-то безразличные, у кого-то пустые, у кого-то изумленные. Но вы все кажетесь мне одинаковыми и знакомыми. Где-то я вас уже видел. Но не помню. Мало того, я и забуду.

Я вас все время чувствую. Кажется, вы знаете, откуда я, вы знаете мое имя, вы знаете все, что творилось вокруг меня. Что же, я как-нибудь поговорю с вами об этом. Пару мгновений. До встречи в конце!

А пока я лишь хочу подвести странный итог. Все у меня сегодня странное. Во-первых… Мне кажется, или что-то на небе поменялось? Облака, что ли… Или ветер налетел… А, нет, светило. Да, Солнце ушло. Теперь на небе другое светило. Луна.

Все должны спать. А я? Я забыл, что такое сон. Для меня сейчас время вспоминать.

Я не могу терпеть этот мир. Потому что я так многое не знаю. Но сейчас я знаю многое. Я знаю, что когда-то знал много. И забыл. Зачем-то. В любом случае, это не дает мне покоя.

Вот он. Трон. Красивый, с красной обивкой, ценным рогом сзади, на куске земли. Когда-то я на нем сидел. Когда-то я провозглашал себя королем! Так давно это было. И он все еще мой. Мой трон. На нем я чувствую себя лучше. Не помню, чтобы я садился на него когда-нибудь. Но помню, что обязательно садился. И я уже вспоминаю…

Да. Я вспоминаю. Я вспоминаю их имена, ушедшие в вечность. Флаттершай. Они выползают. Твайлайт Спаркл. Они бьют в голове своей звонкостью. Рарити. Колокола памяти трезвонят, бросая меня в прошлое. Пинки Пай. Мои шоколады, я вспоминаю! Эплджек. Это было действительно весело когда-то. Рэйнбоу Дэш. Я помню это.

Ха-ха, они такие простые, их имена! А сколько в них тепла. Да. А я все тот же глупец. Я так и не потерял к ним любви. Я вспомнил и это слово. Я любил их. И продолжаю любить. Они были какими-то странными и в то же время понятными для меня, но они дали мне в этой жизни нечто, чего я бы никогда не получил. Сколько времени прошло с того, как я последний раз открыл глаза? Несколько тысячелетий? Несколько дней. Вот он, срок.

Замок… Вечный замок. Он простоит еще несколько тысяч лет, пока гармония этого мира не заденет его. Он осыпется, на его месте будет новый. Как всегда. И в нем продолжит жить правительница этих жужжащих земель. Селестия. Принцесса Селестия! Помнится, я был глупцом. А она была мудрой. Прошли времена, она осталась мудрой, я остался глупцом. Когда-то и я ей симпатизировал. Трижды глупец, ха-ха!

Ох, тогда это была она… И хозяев я припоминаю. Моя память просто штормом уносит меня назад. В те времена, когда еще был смысл для кого-то стараться. Когда ты был кому-то нужен. Тысяча чертей! Уже не помню, кто это сказал, какой-то человек, но он умел красиво говорить. Какая раньше была красота! И город был меньше. Намного меньше. Мух было меньше. Но жужжали они абсолютно так же. Благо, тогда я умел прятаться от жужжания.

Я понял. Да. Столько великих воспоминаний прошлого, как восхитительный сон. Как великолепное видение. Минуты чистого счастья от былых времен. Поразительный фильм из красок мыслей, смерча событий и водоворота личностей. Картина цвета жизни. Но и она, как вся гармония этого прекрасного мира, заканчивается. Феникс сгорел в последний раз. Тлеющий пепел незабываемой картины падает тебе в руки. Конец.

Ради этого стоило забывать. На своем троне, на котором я творил свою судьбу. Но конец пришел и сюда. Скоро он придет ко мне. Скоро…

Облачко. Розовое сахарно-ватное облачко слева. Пустой стаканчик справа. Да. Вот он, золотой век. Он наступает везде, где бы ты ни был, в какой бы Ад не зашел. Золотой век повсюду. И будь благодарен, если тебе удастся его ощутить. Жаль, что на фоне целой недели жизни мира золотой век – всего лишь пара секунд. Но каких секунд! Ради таких секунд стоит жить. Ради таких секунд для кого-то стоит умирать.

Облако дает мне шоколадное молоко. Мелочь, а приятно. Я всегда ее любил. Без этого облачка и этого дождика я не представляю себя. Вот он, стаканчик шоколадного молока. Без единой капли сливок. Как я люблю. И вот кулек розовой сахарной ваты. Прекрасная пища перед сном.

Я вспомнил то слово. Сколько дней оно пряталось в дальнем уголке памяти… Сколько лет оно пряталось от щупа моей памяти? Вы мне помогли. Во многом помогли. Этого я не отрицаю. Но это слово я добыл сам, хоть вы его, наверное знали всегда. Мое призвание. Моя судьба. Моя жизнь.

Хаос.

Всего четыре буквы, а словно миллиарды голосов. Небольшое слово заставило меня мучаться все эти века, которые дни и секунды, без разницы. Я все еще не понимаю время. Незначительное, казалось бы, словечко, давшее мне все, сейчас уже пусто. Да, это Хаос. И Хаос снова должен уснуть, чтобы снова проснуться. Однажды он проснется. На первой ступени моей бесконечной лестницы…

Эти четыре буквы только разбили все полочки в моей памяти. Теперь я снова дух Хаоса. Я дух Раздора. Я – Дискорд.

Дискорд.

Как звучит. Недаром у меня такое имя. Имя самой вселенной.

Итак.

Я Дискорд, дух Хаоса и Раздора, повелитель всея изменений, сущность Дисгармонии.

Здравствуйте.

И спокойной ночи.

Тем, кто ложится спать, конечно. И мне.

Изумительное молоко…