Сказки служивого Воя Том II - Ненужный

Часть 1 Пленный

— Моя королева, — прошипел чейнджлинг в броне, заскочивший в некое подобие кабинета.

— Как ты смеешь отвлекать меня от… — возмутилась чёрная кобылица, сидящая перед хрустальным шаром. Весь её вид источал напряжение и злобу. Длинная грива имела ярко-зелёный цвет и закрывала большую часть морды хозяйки, но ядовито-зелёные глаза и острые белые клыки, словно свет в ночи, бросались в глаза и стальной хваткой страха западали в сердце.

— Тысяча извинений, госпожа, — ответил перевёртыш, склонив голову в почтении своей королеве, — разрешите доложить?

— Докладывай! — ответила Кризалис, накрыв хрустальный шар шелковым зелёным платком и грациозно, как ей казалось, перешла на обитый красным бархатом диван.

— Ваш гость прибыл!

— Почему, ты всё это время молчал? — воскликнула королева, вскакивая с дивана прямо на стражника, обнажив клыки.

— Виноват,… моя королева!

— Проводите его в мою особую комнату.

— Слушаюсь, — энергично ответил перевертыш и, развернувшись, стал удаляться, но перед самой дверью остановился, — ещё раз виноват, моя госпожа, «особая комната» — это пыточная?

Правительница чейнджлингов обвела глазами потолок и ответила: «В пыточной ремонт! «Особая» это комната для гостей! Только для «особых» гостей! Ясно?»

— Так точно!

— Ступай, мне надо приготовиться.

…
Дикий звон в ушах, ощущение в черепной коробке, будто туда залили расплавленного свинца. Копыта не шевелятся, шкура, как с чужого плеча, и тяжело, очень тяжело дышать, вот и всё, что я чувствую. Хриплый басистый, но добрый голос старшины, который не забывается, вновь всплыл в памяти, как шпаргалка: «Чувствуешь, значит живой!» Живой — это ещё не мёртвый.

Неожиданно в окружающем мраке появился свет. Ничего не чувствуя, уже через мгновение свет приблизился, или тёмный коридор стал шире, было не очень понятно. Дальше всё происходило быстрее, коридор стал раскалываться, а свет с белоснежного стал переходить на ядовито-зелёный. Ощущение реальности беспардонно завладело телом, и с превеликой радостью швырнуло мордой об пол, завершив тем самым окончательно возвращение жеребца в неласковый мир, а боль от ушибленной челюсти, лишь подтвердила предположение о «не райском» прибытии.

— Добро пожаловать! — скользнула острая, как бритва фраза по ушам.

Зрение и слух потихоньку возвращалось, и карие глаза багрового единорога в запылённом чёрном долгополом мундире, с которого ещё слетала каменная корка, раскрылись. Перед ним стояла высокая чёрная кобылица с дырами на копытах и длинным искривлённым рогом, дополнялась эта картина мушиными крыльями, а блестящие зелёные глаза с жемчужно-белыми клыками и надменно-торжествующей улыбкой были способны у кого — угодно вызвать приступ нервного тика.

— Здравия желаю, — бессознательно выдал прибывший заплетающимся языком, — ваше величество, не знал, что вы умерших на том свете встречаете!

Последняя фраза изрядно рассмешила Кризалис. Королева в приступе хохота встала на дыбы, да так, что её длинная болотного цвета челка слетела с глаз, а источавшие до этого мягкий зелёный цвет фосфорные кристаллы стали гореть ярче. Всё это вкупе создало зловещий эффект, от которого жеребец, вжался в пол и смиренно сомкнул глаза, приготовившись к смерти от копыт королевы перевертышей.

— Ты не умер, Баян! Пока! — ответила королева, сделав акцент на последнем слове и, решительно наступая на единорога, осеклась, осознав, жуткость обстановки, — Ой, извини, не то освещение.

Чёрный искривлённый рог блеснул магией, и свет с ядовито-зелёного перешел на мягко-розовый. Только теперь Баян увидел, что оказался уже не на холодном сыром полу, а на широкой красной кровати в форме сердца. Нервный тик багрового единорога участился, когда на Кризалис вспышкой пламени появился легкий, прозрачный салатовый халатик со стразами на бретельках.

— Королева, вы… вы… сделали в пыточной ремонт?

— Да, тебе нравится? — быстро оглядевшись, ответила королева.

— Страшновато!

— Уууу! Теперь ты не такой смелый! — многозначительно улыбаясь, заявила королева, запрыгивая на кровать к жеребцу, который стал отползать от правительницы, как от огня.

— Кризи, что ты хочешь со мной сделать? — спросил Баян, когда королева рывком распахнула на его груди чёрный сюртук и слевитировала одежду и шапку на соседнее кресло. Единорог ещё больше напрягся: ведь теперь он был всё равно, что голый. А правительница всё зверела, входила в экстаз и не унималась.

— Ничего особенного, просто хочу получить свой кусочек счастья, — решительно ответила королева и, магией перевернув единорога на спину и за хвост подтянув под себя, попыталась вцепиться в него поцелуем, но Баян ей это не позволил. Из последних сил он, уперев в чёрный хитин копыта, отстранил Кризалис от себя.

— Стойте, ваше величество! — воспротивился жеребец. — Так нельзя, совсем нельзя.

— Ооообожаю, когда жеребцы корчат из себя недотрожек, это так возбуждает! — шипела Кризалис, — а теперь расслабься!

— НЕТ! Только после… — почти кричал Баян, но вовремя поменял слово «свадьба» на другое, — того, как вы ответите на несколько вопросов!

— Можно ли кусаться!? Разрешаю! Всё?

— Нет! Первый, как я сюда попал!

— А это не подождёт пока мы, не…? — лукаво улыбаясь и, играя вверх вниз бровями, спросила Кризалис, — Ну ты понял!

— Нет! Я как жертва вашего режима требую ответов!

— Аххх, — разочарованно простонала королева, закатывая глаза и отстраняясь от сотника, — ну, почему, почему вы жеребцы такие капризные?! Если что не по вам, то вы сразу превращаетесь в больших жеребят. Ты у меня в замке.

— Но ведь я… — недоуменно переспросил единорог, — должен был…

— Умереть? Технически да, но «Коктейль Горгоны», был не совсем обычным.

— Как понять?

— Очень просто, все знают, как «коктейль» действует, но мало кто в курсе, что его изобрели намного раньше и отнюдь не земные пони, а чейнджлинги. Для того, чтобы захватывать пони в плен. Помнишь зелёный дым?

Единорог кивнул.

 — Так вот, при правильной консистенции организм полностью погружается в каменный сон, во время которого и переносится, куда надо. Но для завершения необходимо статую того разбить, иначе…

— Иначе что?

— Смерть. Медленная и мучительная смерть от удушья.

— То есть вы, королева, устроили всё это не для того, чтобы отомстить элементам гармонии…

Королева улыбнулась и ответила: «И да, и нет, когда твоё первое похищение не удалось, мне спешно пришлось организовать отвлекающий наскок грифонов на Понивилль, но потом… когда ты стал распутывать клубок, весь мой план оказался под угрозой».

— Какой план? — спросил сотник, надеясь услышать о дерзком плане по захвату Кантерота, или похищении монарших особ, или плане захвата заложников, или хотя бы о плане похищения Шайнинг Армора, но не то, что ему ответила чёрная кобыла.

— План по вырыванию тебя из объятий этой книжной змеи, мерзавки, разрушительнице чужих свадеб. ТВАЙЛАЙТ СПАРКЛ! — шипя и скалясь, ответила королева, вкладывая всю свою злобу в каждый звук имени лавандовой волшебницы, за которую Баян уже успел несколько раз пострадать.

И тут в голове багрового единорога все фрагменты сложились в единую картинку, глаза от удивления открылись во всю ширь, а нервный тик перекинулся на скулы, но Баян всё равно спросил: «То есть, всё это вы организовали, чтобы похитить МЕНЯ?»

Кризалис приблизилась почти вплотную и нежно, почти любя, шепнула, на полу отстреленное багровое ухо: «Ты даже не представляешь, на что готова влюблённая правительница!» — закончила Кризалис, проведя по мочке уха языком, и насладившись, пробежавшей по телу жеребца, дрожью.

— Зачем? Почему я?

— Не наглей, жеребец, я и так слишком много тебе рассказала, а теперь… я хочу сладенького, — облизываясь и слегка кусая ухо единорога, ответила Кризалис, водя по багровой раковине языком.

…
Чёрная кобылица с блаженствующим стоном упала на кровать и подгибающимися передними копытами стала гладить себе живот мурлыча, как сытая кошка, получившая миску сливок.

— Баян, ты лучший!

— Благодарю, королева.

— А последняя… была прямо… как я и хотела! Давно мне не было так хорошо, — хвалила Кризалис Баяна, наблюдая, как единорог, одевает форму, помогая себе зубами и копытами, так как его рог предусмотрительно был «залеплен» зелёной слизью.

— Куда это ты собрался?

— Ну я же…

— Думал, что накормил меня мороженым и всё? — выкрикнула Кризалис, возвращая серебряную ложечку со звоном в миску, — ну уж нет, теперь мне хочется тебя ещё больше!

Баян попятился назад, судорожно соображая, что ему делать.

— Королева, я так не могу… — ответил со всей серьёзностью жеребец, — мы не созданы друг для друга!

Чейнджлинг остановилась перед единорогом, отвернувшимся от неё и усиленно прячущим взгляд.

— Это ты из за той единорожки? Забудь о ней. Она тебе не пара, — смягчила голос королева, подтягивая морду жеребца, на что багровый единорог резко мотнул головой.

— Нет, я ей не пара.

— Тем более, но если будешь паинькой, я, так и быть, позволю тебе воплотить все свои грязные фантазии на ней.

Королеву охватило зелёное пламя, и через секунду перед Баяном стояла Твайлайт, то есть это по-прежнему была Кризалис во всём, и даже глаза из нежно-лавандовых стали ощущаться какими-то каменными, колючими, излучающими надменность. Мягкая фиолетовая шкура и шелковистая грива с прямой чёлкой тоже, хоть и выглядели идентично оригинальным, но смотрелись, как искусственные цветы рядом с живыми. То, что, видел Баян перед собой, не вызывало у него никаких чувств, в то время как одно маленькое и незначительное воспоминание о Твайлайт, даже в самые тяжёлые моменты, пробуждали в его душе желание жить.

— Настоящую Твайлайт — ученицу принцессы Селестии, золовку принцессы Каденс, тебе не видать, как своего уха, а я буду твоей, скажи лишь слово! — дотронувшись копытом багровой колючей щеки единорога, сказала Лжетвайлайт, мягко улыбаясь.

— Нет! — ответил Баян, и в следующую секунду ему по морде прилетел сильный удар копытом. Сотник мало что успел разобрать, а удары всё сыпались и сыпались на его голову и морду. В этот раз Кризалис предусмотрительно пресекла даже саму возможность сопротивления, заблокировав копыта жеребца парализующим заклинанием, поэтому она без стеснения и даже с наслаждением работала по морде единорога копытами. Однако эта забава вскоре наскучило королеве, или она просто выдохлась, для покрытого синяками и выплёвывающего кровь на пол единорога это было не важно, важно было, что королева решила сохранить ему жизнь, хотя могла затоптать, как таракана. Звон в голове слабел, и вновь возвращение в неласковую реальность ознаменовалось голосом Кризалис: «СТРАЖА! — двери открылись и внутрь шагнуло четверо массивных чейнджлингов, тела которых прикрывала чёрная броня, — Бросьте это никчёмное отребье в яму и пусть он там сгниёт со своей ненужной никому любовью».

Стражи-перевертыши, схватив тело, выволокли его из комнаты и потащили плохо соображающего единорога по темным коридорам, взвалив передние копыта себе на спины, а задние оставив тащиться следом. К этому времени зрение и слух, временно покинувшие Баяна, вместе с сознанием вернулись к сотнику, и первая мысль, что пришла в его голову при взгляде на свои свободные копыта — это пустить их в дело. К тому же самонадеянно было со стороны стражи отправлять лишь двоих конвоиров. Остальные, видимо, решив, что тот уже не придёт в себя, остались у апартаментов королевы. Собрав остатки сил, вой-офицер мощным выпадом задних копыт резко затормозил, а двумя передними столкнул головы стражников одну об другую. Раз — и оба в без сознании лежат на полу. Голова всё ещё болела и кружилась, но силы, подогретые перспективой побега, стремительно возвращались.

Скудно освещённые огнем зелёных кристаллов, вытянутые в высоту коридоры всё тянулись, и единственным ориентиром для Баяна были изредка встречающиеся гобелены, выполненные довольно искусно и повествующие о каких-то значимых для Роя исторических событиях. За очередным поворотом сотника ждал большой сюрприз в виде двух стражей-чейнджлингов, стерегущих большие зелёные двери. В голове сразу созрел план.

Стражи резко напряглись, когда за углом со звоном, что-то упало на пол. Решив не искушать судьбу, оба чейнджлинга пошли на проверку. Слегка помедлив, стражники выскочили за поворот, но им попался на глаза лишь разбитый кристалл, к которому была привязана верёвка, как только оба задрали морды к потолку, на них приземлилось нечто черно-красное.

Сотник Баян рухнул прямо на ничего не ожидающих перевёртышей, придавив обоих к полу и нехитрым движением передних копыт отправив их в сладкий сон. Затем встав и отряхнув чёрный мундир, багровый жеребец оглядел часовых, они даже по его видению были слишком юны, чтобы называться воинами. Крылья ещё не изрешечены, дыры на копытах относительно маленькие, да и доспехи им были явно велики. Вероятнее всего, воспитанники. Додумать жеребец не успел, так как в другом конце уже «жужжали» крылья и по коридору, словно волной, разнесся крик или визг, похожий на ультразвук, от которого даже железные зубы пленного свело истомой. Баян, прижав уши к голове и зажмурив глаза, опираясь на стену, боком проследовал к двери, отперев которую и ввалившись внутрь, сразу же её захлопнул. Защелкнув замок, задвинув шпингалет и на всякий случай опустив массивный засов, сотник ещё подтянул к двери зубами небольшой комод, стоявший рядом. Закончив работу, Баян обернулся и от увиденного осел на круп. Вытянутый зал: высокий ровный потолок, с которого свисали люстры, смастерённые из источающих свет кристаллов и зелёной клейкой жижи, длинные столы и скамейки, на которых за любовной трапезой сидели чуть ли не все подданные Кризалис. Десятки, сотни зелёных глаз устремились на воя, который не знал смеяться ему или плакать, от осознания своего положения.

— Вот же, седло с гвоздями! — выругался единорог, поднимаясь на все четыре копыта, — Ну ладно, где наша не пропадала!

Чуть наклонив голову вбок, Баян увидел в конце зала дверь идентичную с той, в которую единорог вошел, больше никаких видимых выходов не было. Значит, дорога одна — на прорыв, и Баян побежал вперёд. Сначала он бежал аккуратно между двумя рядами, пока чейнджлинги думали, что им делать с дерзким нарушителем, потом, когда те попытались с шипеньем бросаться на единорога, сотнику пришлось изловчиться, чтобы запрыгнуть на скамью, а затем и на стол. Особо шустрые из перевёртышей смогли повиснуть на багровом жеребце, слегка его замедлив, но их Баян стряхнул, спрыгнув со стола и устроив кучу малу. Тут у него на пути возникла стена чейнджлингов, которые, немного помедлив, стали один за другим бросаться на багрового единорога в черном. Баян ухмыльнулся: «Хотите подраться, ну давай подерёмся!» — и, врезавшись в строй, багровый жеребец стал крошить «мухо подобных», хватая зубами и швыряя их в таких же. Сотник, хоть лишённый магии, по-прежнему оставался опасным и опытным противником. Вскоре чейнджлинги в потасовке перестали различать своих и перевес в численности стал недостатком, а Баян бил одного, потом второго, третьего, четвёртого, одни встречали носом его копыто другие встречали его авангард в виде двух задних копыт, третьим доставался удар кастрюлей по котелку. Некоторые перевертыши в неразберихе сцепились со своими же, поэтому заветная дверь оказалась совсем близко. И Баян, воспользовавшись тем, что неразбериха переросла в массовое побоище, залез под стол и пополз в конец. Вниз со звоном и треском летели тарелки, и котлы по всюду раздавалось шипение и как только жеребец приблизился к краю и уже хотел броситься к двери, она открылась. Внутрь окруженная большими и сильными стражниками-чейнджлингами вошла королева Кризалис.

— А ну хватит! — резко крикнула, королева, притопнув копытом, как из её искривленного дырявого рога вылетела зелёная магическая волна, которая моментом растолкала всю куча-малу и драка прекратилась. Все перевёртыши, виновато склонились перед своей властительницей.

— Вы называете себя армией Роя?! Стыд и позор! — выкрикнул самый коренастый из перевертышей, облаченных в броню с бирюзовыми вкраплениями.

— Капитан! — осадила подчиненного правительница, смерив жеребца недовольным взглядом, — Кто зачинщик? КТО?

Ответом была тишина.

Внезапно по залу стали раскатываться глухие удары, которые моментом привлекли внимание всех присутствующих. Если в начале, когда ещё раздавался стук, ченджлинги старались смотреть на свою королеву, то когда забаррикадированная дверь со взрывом слетела с петель и внутрь с боевым кличем влетели двое юных стражников-ченджлингов, всё внимание сосредоточилось на них.

— Ко мне! — грозно скомандовала королева, заранее испепеляя проштрафившихся стражей глазами.

Два перевертыша, виновато повесив носы, спустились на землю и стали медленно подходить ближе, в то время как остальные собратья расступались на их пути, стараясь оказаться дальше от гнева королевы.

— Опять вы обе!? — злобно брызнула на них Кризалис с высоты своего роста, — Я БОЛЕЕ ЧЕМ УВЕРЕНА, ЧТО ВЫ, ДВЕ БЕЗДЕЛЬНИЦЫ ПРОСТО УСНУЛИ НА СВОЕМ ПОСТУ И НЕ ПРИСЕКЛИ ЭТОТ БЕСПРЕДЕЛ!!! Что вам есть сказать в свое оправдание?

Эта тирада королевы не сулила двум подавленным кобылкам-чейнджлингам ничего хорошего на её вопрос одна из чейнджлингов лишь сдавленно, что-то промычала, но сразу была прервана выводом королевы: «Так я и думала! Вы заслуживаете наказания! Может по десять дней в коконах, научат вас!?»

— Ваше величество позвольте… — набравшись смелости, взмолилась одна из приговоренных, — мы… не виноваты.

— ЧТО?! — вцепилась в кобылку чейнджлинга глазами Кризалис. Шерсть пони перевертыша имела еле уловимый бледно-голубой оттенок, а люминесцентные глаза, что удивительно для перевертышей, были серые. Королева подцепила магией немного кривой шлем с хохолком и специальным отверстием для рога, и сняла его с головы стражницы. Не успел этот кусок железа удариться об пол, как из-под него выпала довольно длинная ухоженная темно синяя грива, по залу пробежала волна перешептываний и переглядов, а стражница в страхе зажмурила глаза.

— Ты посмела нарушить устав и отрастила гриву? Десять дней в коконе без любовной похлебки этого явно не достаточно для тебя. Капитан, — обернулась королева на всё это время стоящего тихо массивного чейнджлинга, — всыпьте ей двадцать ударов кнутом.

Капитан незамедлительно сделал несколько шагов вперёд и из его искривленного рога показался длинный зелёный магический кнут, который одним резким движением шеи заискрил и зашипел. Резкий выпад шеи жеребца и плеть прошла по телу кобылки-чейнджлинга, волной прогнав по ней разряд, та лишь еле слышно взвизгнула. Удар, ещё и ещё. Баян лежал тихо под столом, и всё время боролся с желанием остановить это, пусть даже и рассекретив себя. Кобылка-чейнджлинг старалась стойко перенести наказание, хоть разряды и пробегали по её телу от кончика хвоста до носа причиняя ужасную боль. На шестой удар она не выдержала и, упав на пол, стала плакать, вздрагивая и закрывая глаза гривой и копытами. Капитан временно остановил экзекуцию и посмотрел на королеву.

— Ты поняла дитя моё, в чем ты не права?

Кобылка закончила всхлипывать и показав заплаканную мордочку еле слышно выдавила: «Да! Моя королева»

— Не достаточно уверенно! ПРОДОЛЖАЙТЕ!

Как только капитан королевской гвардии чейнджлингов вновь изготовился для удара, Баян не выдержал. Жеребец выскочил из-под стола и, налетев, со всей силы ударил перевертыша в броне рогом в бок, откинув на стоящих у дверей стражников. Минутная заминка и сверху на Баяна попытался спикировать чейнджлинг в броне, но встретился с ударом задних копыт, благодаря чему со звоном лат улетел в стену чуть не снеся королеве рог. Но тут в бой вернулся капитан, гневно скалясь белоснежными клыками. Массивный чейнджлинг бросился на багрового единорога, но первый удар копытом Баян парировал, тогда перевертыш попробовал укусить воя за шею зубами, но сотник снова увернулся. Теперь время пришло для атаки. Баян резким выпадом хлестнул капитана копытом снизу, но как только багровый жеребец хотел ещё раз пустить рог в дело, мощный телекинетический удар откинул его на несколько метров к столу.

Вновь вернувшись в сознание, Баян увидел стоящих на расстоянии стражей королевы и саму Кризалис. Для себя Баян отметил, что «сероглазка» уже не лежала, а стояла, поддерживаемая сослуживицей, в общем, строю с остальными. Жеребец поднялся на копыта и устремил на королеву самонадеянный, острый взгляд исподлобья.

Такой дерзости да ещё и перед подданными Кризалис вытерпеть не могла, чтобы пленный отверг её, сбежал и будучи загнанным в угол, ну или под стол, сам, добровольно выдал себя неясно зачем, чтобы продемонстрировать свою непокорность.

— Поклонись мне! — гневно прошипела правительница, решительно топнув ногой.

— Нет! — ответил Баян, и его голову словно спицей пронзило зелёным лучом, пущенным Кризалис из рога. Мозг единорога будто превратился в подушечку для булавок, которую пытаются проткнуть ржавым гвоздём. Карие глаза слезились, хотелось кричать, выть от боли, кататься по полу и реветь, но Баян решил по иному.

— Сопротивление бессмысленно! СДАВАЙСЯ! — напрягая силы и усиливая заклятия, проговаривала Кризалис.

— Нет!

Зрачки стали бешено выводить круги, копыта были готовы разъехаться, а мозг расплавиться от перенапряжения. Уже звучал и внутренний голос подталкиваемый инстинктом самосохранения: «Баян, не глупи! Кому нужен этот твой героизм? Ещё есть шанс…склонись, потом отмоемся…»

Но вой-офицер вновь выдавливал из себя: «НЕТ!»

Королева не выдержала, ещё бы секунду и мозг пленного мог взорваться, прямо в черепной коробке. Пока она решила этого не делать. Зелёный луч исчез и Баян, оставшись на уже еле-еле стоящих копытах, выдохнул кровью из носа и рта, это была его плата за моральную победу.

— И это всё, на что ты способна? — прохрипел сотник, улыбнувшись кровавой железной ухмылкой, за что схлопотал по вспышке молнии от двух королевских стражей, и вот Баян вновь летит в объятия пола, теряя остатки сознания, а может быть, и жизнь.

…

Часть 2 Вспомнить всё глава 1 - Мама

Кобылка, земная пони, в широких темных очках и шкурой небесного цвета, не торопясь, шла по узкому, залитому щедрыми дарами солнца, стерильно-белому коридору. В мир пришла весна, начало жизни, на дворе стоял май, и молодая пони, остановившись напротив белоснежной двери, финальный раз поправила шикарную и очень дорогую прическу в форме каре. Кобылка уже хотела открыть дверь и войти, как внезапно ей кольнуло живот, и она, резко вздохнув через нос, отстранилась от двери и, прижавшись боком к стене, стала восстанавливать дыхание. Тут из двери показалась морда жеребца-единорога в пенсне на переносице и, увидев, тяжело дышащую, кобылку прижавшуюся к стене, он незамедлительно подошел к ней. Это был высокий единорог в белом врачебном халате и стетоскопом, перекинутом через шею.

— Мадам, что с вами? — озабоченно спросил доктор.

— Всё… всё в порядке, — ответила пони, выравнивая дыхание, — жеребёнок лягается.

— Аккуратно, мадам, сделайте глубокий вдох и выдох. Лучше?

— Да, доктор, я пришла узнать результаты анализов.

— Да, — немного растерялся врач, но виду не подал, — давайте пройдем в кабинет.

Врачебный кабинет представлял из себя обычное место приема пациенток: кушетка, несколько хрустальных шаров, стеклянный шкаф со спиртовками, шприцами и бинтами, широкий письменный стол и несколько стопок медицинских карточек. Молодая мамочка очень осторожно устроилась на кушетке, чтобы не потревожить малыша и приготовилась слушать. Врач же, вернувшись за стол, стал магией перелистывать одну карточку за другой, пока не остановился на самой толстой.

— В карте сказано, что у вас уже есть жеребёнок.

— Верно, кобылка-единорог, а что такое, доктор, что-то с жеребёнком?

— Мадам Фотофиниш, вы только не волнуйтесь. Ваши последние анализы, они не… очень хорошие, видите ли, по всем показателям есть очень большой риск смерти жеребёнка при родах, или наличия у новорождённого каких-либо дефектов. Шанс родить здорового есть, но в данном случае опасность будет грозить не только малышу, но и вам, ваше сердце может не выдержать, поэтому я… — врач в неуверенности расслабил петлю галстука, — поэтому я бы вам порекомендовал рассмотреть все возможные варианты. Ну, например, вы можете написать отказ и сдать жеребёнка в приют. Я не намекаю, конечно, да и аборты у нас, сами знаете строжайше запрещены, — через секунду врач перешел на полушёпот, — но есть один мастер, принимает на дому, быстро, легко, безболезненно, а главное — его не интересует ни ваше имя, ни положение — ничего. Ну, почти ничего, кроме денег. Он может удалить ненужный плод при помощи заклинания. Скажу вам по секрету к нему половина Кантерлотской знати ездит, от «ненужных» избавляться, а справку о выкидыше он вам предоставит, комар носа не подточит, — доктор слевитировал к кобылке белую визитку с адресом, но если что, я вам ничего не говорил.

Кобылка всё это время сидела и молча думала, поглаживая одним копытом живот. Этот жеребёнок у молодой работницы фотоателье был действительно не первым. У пони уже была дочь, и заработной платы её и мужа едва хватало, но, как бы ни было тяжело, она верила, что сможет дать новорожденной дочке или сыну возможность увидеть свет, окружить заботой и любовью, не смотря ни на какие дефекты, хотя и перспектива жить с жеребёнком-инвалидом её пугала.

— Но ведь, есть шанс родить здорового жеребёнка? — с надеждой в голосе спросила Фотофиниш.

— Это будет настоящим чудом!

…

Вечерний вокзал Кантерлота был, как всегда, полон отъезжающих и встречающий пони, на мордах которых можно было прочитать всю палитру чувств от радости встречи до горя расставания. Из этого разночинного народа ничуть не выделялась задумчивая пони в длинном скрывающем большую часть тела плаще, платком на голове и массивными солнечными очками на глазах, ожидающая на перроне вечернего поезда. Наконец, состав подошел и, как только двери открылись, пони медленно прошла внутрь вагона, скромного по столичным меркам.

Живот немного тянуло, жеребёнок хоть ещё не родился, но как будто понимал, что им предстоит. Компактно расположившись на лавке кобылка, земная пони, сбросила небольшую сумку, ей не хотелось смотреть в окно и на окружающих, для неё мир сузился до двух персон. Поджав мягко кремовый хвост к большому животу, молодая мама печально вздохнула и сказала: «Не бойся, мама с тобой, скоро приедем».

Прозвучал гудок, и поезд тронулся, шипя и выстукивая по рельсам «механическую чечётку». Локомотив гремел, нарезая круги по серпантину гор и спускаясь в долину. Чтобы успокоить жеребёнка, которому по каким-то причинам это не нравилось, Фотофиниш пыталась отвлечь его разговорами на разные темы, удивительно, но через пятнадцать минут жеребёнок прекратил лягаться и успокоился, а через пять минут у беременной кобылки отошли воды.

Удачно, что поезд как раз подъехал к Понивиллю, и земную пони спешно отправили в перинатальный центр, где о ней позаботились уже местные врачи. Фотофиниш кричала и каталась, по мягкому полу специальной палаты для рожениц. От изводящих всё её тело схваток голубая кобылка билась головой об пол, но жеребёнок всё не появлялся.

— Тужься, дура! — кричала акушерка, — Тужься!

Внезапно наступила тишина, и мама насторожилась, почему жеребёнок не проявляет признаков жизни. Она обернула голову и увидела маленький темно-красный, влажный комочек с коричневой гривой и маленьким еле заметным рогом, закрытыми глазами, он создавал впечатление маленькой милой и мокрой игрушки. Пуповина уже была перерезана, но жеребёнок не двигался, Фотофиниш забеспокоилась и, поднявшись на, всё ещё плохо держащие её копыта, подошла к нему и ткнулась в малыша носом, но тот не двигался. Сердце молодой мамы сжалась от ужаса: жеребёнок не подавал признаков жизни, и она, повинуясь материнскому инстинкту, стала легонько лизать малыша чуть ниже рога в лоб, нос, мордочку, и тогда произошло чудо: маленькие несмышленые карие глазки открылись и, не моргая, уставились прямо в материнские очи. Сложно описать весь тот букет чувств и эмоций, которые испытала голубая пони, но именно в эту секунду Фотофиниш окончательно поняла, что этого жеребёнка она никогда не отдаст в приют и сама ужаснулась от того, что несколько месяцев назад рассматривала вариант о криминальном аборте. Неожиданно её отвлек голос врача: «Поздравляю, мамаша, у вас сын! — отчеканила полноватая земная пони в возрасте в белом врачебном халате и с шапочкой на голове, — Будет настоящий жеребец в доме! Как назовёте?»

Жеребёнок, словно желая поучаствовать в разговоре, начал издавать разные звуки с переменной громкостью и интонацией, хотя со стороны всё это походило на бессвязные крики. И врач, словно в шутку заметила: «Ишь, пять минут отроду, а уже что-то рассказывает, сказитель!»

— Баян. — полушёпотом сказала мама, и малыш сразу замолчал, восприняв это на свой счёт.

 — Так как назовёте жеребчика, что в документе писать? — вновь спросил врач.

— Так и пишите «Баян»!

Багровый единорожик решил ещё сильнее утвердиться в новом мире, поэтому начал вставать на копытца, но с первой попытки он плюхнулся носом, со второй упал на круп, с третьей завалился набок, с четвёртой перевернулся на спину и заплакал. На помощь пришла мама, которая аккуратно перевернула малыша на копытца и, придерживая носом, помогла ему встать. Жеребёнок очень робкими маленьким шахочками стал инстинктивно искать путь к молоку матери. Тут в палату вошел главврач, коренастый единорог саврасой масти в белом халате и, увидев счастливую роженицу с маленьким жеребчиком, улыбнулся и, обращаясь к маме, сказал: «Фотофиниш, вижу роды прошли успешно».

— Да, спасибо, доктор.

— Хорошо, что вы заранее предупредили нас о своем визите!

— Мне сказали, что в Понивилле самые лучшие условия и врачи, способные выходить даже самых слабых жеребят.

— Спасибо, конечно, мы стараемся.

— Да, ваш-то жеребчик, ого-го, крепенький, сильненький, — вмешалась пони-акушерка, со знанием дела, осматривающая багрового малыша, который прятался под мамой, — только малость… на вас не похож.

— Что значит, на меня не похож? — возмутилась Фотофиниш, гладя голубым носом темно-русую гриву малыша, — это мой сын!

…
После всех процедур выяснилось, что жеребёнок родился без каких-либо заболеваний, полностью здоровым и счастливым. Маленький единорожик целыми днями и ночами не давал маме скучать, постоянно терзая её слух своими криками-рассказами, правда, Баянчик моментально замолкал, как только в палате появлялись посторонние пони. Поэтому мама укладывала малыша только в присутствии врача, акушерки или медсестры. Через несколько дней Фотофиниш с Баяном выписали, и молодая мама с сыном направилась в Кантерлот.

Прекрасные деньки конца мая, начала июня, Фотофиниш в новых солнечных очках, старые она разбила при родах, шла по теплым и чистым столичным улицам, малыш сидел тихо в седельной переноске и жевал пустышку. Изредка голубая пони оборачивалась, чтобы увидеть сыночка, который был слишком увлечен своим делом, чтобы увидеть довольную мордочку мамы. Неожиданно пони остановилась перед серым единорогом в пенсне.

— Мадам Фотофиниш, какая встреча, рад видеть вас в добром здравии.

— Здравствуйте, доктор.

— Как ваш «животик»? Пригодилась визитка?

— Вот, — ответила Фотофиниш, повернувшись ко врачу боком и демонстрируя, маленького жеребчика.

— Не может быть! — удивился врач, уставившись на малыша единорога чуть не уронив пенсне с переносицы, — это же чудо…

— Это мой сын — Баян. — гордо сказала кобылка и носом легонько прикоснулась к уху жеребёнка, который, поджав копытца, сидел тихо — тихо.

— Какой он у вас пугливый!

— Он не пугливый, а просто застенчивый! — поправила врача кобылка.

— Настоящий будущий джентельпони.

…
Хозяйка открыла дверь и вошла в дом, через секунду к ней навстречу шагнула грациозная особа с гривой, убранной в классическую прическу, напоминающую медную проволоку с небольшими кудрями.

— Миссис Фотофиниш, рада вас видеть, как поездка?

— Спасибо, миссис Фрост, всё прекрасно, как себя вела Флёр?

— Ой, она просто прелесть, — восхищенно ответила кремовая единорожка, — просто прелесть, уверена, у вашей маленькой леди большое будущее, сейчас спит, а как у вас?

Молодая мама прошла немного вперед и продемонстрировала маленький пускающий слюнки во сне багровый комочек счастья и сказала лишь: «Сын!»

— Прелесть! Какой он милый! А как ваш муж? Он же вроде был против ещё одного жеребёнка?

— Да, но… но… это его родной сын. Может он изменит свое мнение, — ответила Фотофиниш, в глубине души очень сильно опасаясь реакции супруга, серьёзного жеребца в страже её величества принцессы Селестии, крайне ревнивого и иногда даже жестокого.

Тут багровый жеребёнок начал просыпаться, тихонько плача, и мама понесла малыша на второй этаж в кроватку. Небольшая комната с песочного цвета обоями, широким окном, двуспальной кроватью, старенькой кроваткой для малыша и пеленальным столиком. Как только Баянчик оказался в постельке, он блаженно расслабился и, свернувшись калачиком, продолжил спать. Кобылка не удержалась от такого умиляющего вида, наклонившись и легонько поцеловав малыша в лоб, проговорила на маленькое, прижатое к головке багровое ушко: «Мама тебя любит и никогда не бросит! Спи, мой сыночек родной». Следующая комната, в которую зашла Фотофиниш, была выполненная в мягко-розовых тонах, на маленькой кроватке мирно отдыхала четырехлетняя кобылка-единорожка, обняв кукольного единорога. Мама нежно поправила выбившийся из рыженькой гривы локон, слегка проведя голубым носом по щечке дочери, но как только она отстранилась, ей на шею бросилась единорожка с радостным криком: «Мама, мама, ты дома!»

— Охх, Флёр, конечно, дома и не только я.

— А кто ещё? — удивлённо спросила дочка.

— Ну, помнишь, я говорила, что… — непринуждённо и осторожно начала мама.

— Неужели, неужели, неужели? — в нетерпении выговаривала единорожка, желая с одной стороны растянуть сладкий момент ожидания, а с другой — побыстрее получить желанный ответ.

— Да, Флёр теперь с нами будет жить…

— Щеночек, наконец-то, мама, я тебя сильно, сильно люблю, где он, где он, — закричала кобылка и побежала к выходу, быстро свернув в коридор.

— Стой, Флёр, не кричи! Ты разбудишь…

Но договорить молодая мама не успела, в детской раздалось недовольное сопение, перешедшее вскоре в плачь. Но Фотофиниш удалось нагнать розовенькую кобылку около двери в комнату с источником шума.

— Мама, что это?

— Это твой младший братик, Флёр, — ответила голубая пони с мягкой улыбкой, подходя к колыбели и нехитрым движением копыта укачав малыша, — не плачь, мамочка рядом… Флёр подойди, посмотри.

Единорожка приблизилась и увидела маленького, пускающего слюнки багрового жеребёнка, который в свою очередь удивлённо уставился на сестрёнку.

— Мама, он… он… он гадкий! — отстраняясь от колыбели и наигранно показывая язык, заявила розовая единорожка, — Ты же обещала щенка, а не брата, да ещё и такого…

— Флёр, — твердо осадила мать, заставив розовые ушки единорожки виновато опуститься, — это твой родной брат, Баян, а ты его старшая сестра!

— Но… но, мама, — губки кобылки задрожали, — он ведь даже на нас не похож.

— Просто он ещё маленький, — голубой нос Фотофиниш нежно коснулся челочки Флёр.

— А его нельзя отдать тем, на кого он больше похож?

Мама вздрогнула от такого вопроса, но ответила: «Я же тебя никому не отдала!»

— Нууу, — протянула пони, — Нет,… но, мамочка,… прости, прости меня, — тут Флёр заплакала и вцепилась объятиями в мягкое и теплую ногу матери, утирая о голубую шерстку слезы, — прости, что разбила твой объектив и сказала, что это не я!

— Флёр!? — ласково обняла дочку мама.

— Прости, что съела все конфеты в буфете и сказала, что это миссис Фрост!

— Флёр ты съела все конфеты в буфете? — придав голосу строгости, спросила Фотофиниш, заглянув в глаза дочери.

— ОЙ! — смекнула кобылка, что сболтнула лишнего, — Т-то есть, это миссис Фрост съела все конфеты, а не я!

Мама осуждающе глянула на дочку сверху вниз и, немного помедлив, мягко сказала: «Флёр, не плачь, жаль, конечно, но всё равно хорошо, что ты призналась».

— Значит, ты меня прощаешь?

— Конечно, прощаю, дочка!

— Теперь вы не замените меня им!? — показала кобылка на багрового жеребёнка.

— Ну что ты, Флёр, никто и никогда тебя не заменит!

— Значит, теперь ты отнесёшь его обратно и всё будет как прежде?

— Нет! Флёр Дис Ли Баян будет жить здесь, с нами, хочешь ты того или нет! Поняла?

— Да, мамочка. — расстроиным голосом ответила Флёр.

Внезапно с первого этажа донесся голос миссис Фрост, и хозяйка, оставив дочку с сыном, зацокала копытами вниз. Минутное ожидание молодой неудовлетворённой словами матери, пони вылились во фразе, брошенной несмышленому малышу: «Всё равно, я никогда тебя не полюблю. Мне не нужен брат! Ты мне не нужен!» — сказав это, кобылка скорчила жеребчику мордочку и выскочила из детской.

Баян остался один в пустой комнате без мамы и даже без этой странной пони, которую мама назвала «моей сестрой». В тишине и одиночестве багровый жеребёнок стал водить карими глазками по потолку и стенам, не понимая многого, в том числе и значения слова «не нужен».

…

Близился вечер и Фотофиниш находилась в немного угнетенном состоянии, скоро со службы должен был вернуться её муж. Поэтому пони ежесекундно озиралась на широкие настенные часы, монотонно отчеканивающие секунды до неминуемого разговора. Раздался щелчок двери, и пони пошла навстречу. На пороге стоял багровый единорог в золотых доспехах и с грязным плащом на спине. В следующую секунду шлем и плащ, объятые магией, улетели к вешалке, а единорог подошел к лазоревой кобылке и, приобняв её, легонько куснул за ухо и провел своим копытом по копыту жены, делая прозрачный намек, голубая кобылка уже успела подумать, что муж всё поймёт, но вдруг со второго этажа раздался детский плач и покусывания резко стали более острыми и раздраженными. Жеребец отстранился назад и посмотрел наверх, а крик всё усиливался. Тогда мама не выдержала и поскакала успокаивать жеребёнка. Однако на этом этапе кобылка поняла, что конфликта с мужем ей не избежать.

— Фотофиниш, — раздраженно начал супруг, тёмно-красный единорог с гривой цвета миндаля, вышагивая по кухне, — мы это уже обсуждали. Мне казалось, что я чётко обозначил свою позицию.

— Но… это же твой сын! И ты мне написал, чтобы я: «поступила правильно»

— Вот именно, «поступила правильно», то есть избавилась от всего ненужного. У нас что, денег куры не клюют? Или мне всю жизнь по этим походам мотаться?! — в гневе воскликнул единорог, разбудив малыша на втором этаже.

— Я к нему подойду! — ответила голубая пони и устремилась наверх, оставив супруга в одиночестве сидеть на кухне. Через несколько минут плач прекратился, и пони вновь возобновили диалог.

— Завтра же берёшь его и тащишь в приют! — безапелляционно заявил супруг, — У меня нет денег, чтобы кормить ещё одного дармоеда.

— Это твой сын! Это наш сын!

— Мне не нужен сын, я не хочу видеть в доме ещё одного визжащего и кричащего жеребёнка. Мне хватает падчерицы, — вновь стал распыляться жеребец, — К тому же я был в командировке почти год, может это вовсе и не мой сын. Твоё фотоателье довольно популярно в Кантерлоте, всякие жеребцы заходят, может один из этих зализанных аристократишек зашел к тебе ещё и под хвост…

— Как ты смеешь! — возмутилась Фотофиниш с обидой, но жеребец с размаху ударил пони копытом по морде. Кобылка не могла сдержать удар более сильного жеребца и повалилась на пол, зажав ушибленное место, она еле слышно заплакала. Удар пришелся ровно в глаз кобылке, а жеребец как ни в чем не бывало продолжил: «Так что, завтра отнесём его в приют, напишем отказ или что там обычно пишут… и забудем про это, хорошо?»

— Нет! — решительно воспротивилась пони, вставая с пола.

— ЧТО?

— Что слышал! Баян мой сын, и я его никому не отдам!

Жеребец в гневе замахнулся ещё раз, но к его удивлению кобылка не стала прятаться или закрываться, она встала напротив супруга, «вцепившись» в него обоими глазами. Единорог впервые увидел в глазах жены древнюю, почти животную решительность сражаться за своего жеребенка до конца. Супруг опустил копыто и отошел назад.

— Как ты его назвала? — спросил муж.

— Баян.

— Идиотское имя, хотя… без разницы, — ответил единорог, медленно шагая на второй этаж, — пошли спать!

— Иду, — смиренно сказала Фотофиниш, подойдя к зеркалу и осматривая набухающий синяк под глазом, — Придется на работу снова одевать очки! — заключила уже про себя кобылка и, немного смочив гематому водой из-под крана, пошла следом за супругом.

Проходя мимо спальни, лазоревая пони тайком заглянула внутрь, розовенькая единорожка мирно спала на своей кровати, а её любимая игрушка единорог в доспехах и с короной лежал рядом, чутко защищая покой своей принцессы. Подойдя к дочке, Фотофиниш нагнулась к ней и поцеловала в щечку, еле слышно проговорив: «Я люблю тебя, моя принцесса!» Мама нежно подтянула, сползшее с единорожки, сжавшейся в комочек, одеяльце и, также тихо покинув её комнату, пошла в спальню. Её муж уже давно спал, развалившись на двуспальной кровати, а малыш мирно сопел в колыбели. Фотофиниш подошла ближе и, опустив нос к сыночку, вдохнула мягкий молочный аромат, исходящий от жеребёнка. Баянчик начал просыпаться, тихо постанывая, но тут мама выдохнула горячим дыханием ему в брюшко и сказала: «Чччччччччч! Спи. Мамочка тебя любит, мама всех вас любит!» Жеребенок вновь успокоился и, засыпая, промямлил что-то непонятное, но очень, очень похожее на самое важное слово в жизни: «мама». В сердце Фотофиниш вновь вспыхнуло пламя, и она, не сдержавшись, поцеловала единорожика в лобик. Только отстранившись, кобылка поняла, что плачет, плачет от счастья, её сын жив, здоров и рядом с ней, ему ничего не угрожает. Она отстояла это право. Молодая мама впервые за многие годы легла спать счастливой с довольной улыбкой. Все прочие трудности: денежные, жилищные — отныне будут казаться ей временными и несущественными.

Часть 3 Вспомнить всё глава 2 - Папа

За редакцию скажем спасибо Pifon

«Папу я помню плохо, можно сказать, вообще не помню! Интересно, а помнит ли он про меня? Помнит, что у него вообще есть сын? Думаю, лишь взглянув мне в глаза, он понял, что такой сын ему не нужен!»

…

Маленький единорожек с багровой шкурой, сидя на ковре, играл с разноцветными кубиками, которые всё никак не хотели вставать на места. Наконец маленькие копыта, повторив одно и то же движение несколько десятков раз, всё-таки выстроили невысокую, хоть и немного кривую башенку с заостренным куполом наверху. Карие глазки малыша заблестели восторгом от самостоятельно выполненной работы.

— Мам, пап, смотрите, — радостно закричал Баян, вскакивая на копытца, но, неаккуратно махнув темным хвостом, свалил всю хрупкую конструкцию, и жеребёнок расстроено сел на круп. Родители в комнату так и не зашли. Единорожек снова стал расставлять кубики, изо всех сил стараясь создать что-то потрясающее. Что-то такое, что сделает папу и маму счастливыми, и они перестанут кричать друг на друга. Что-то, что заставит их улыбнуться.

Наконец мама и папа спустились вниз и зашли в зал. Они прошли мимо жеребенка молча, не сказав ни слова, будто его и вовсе не было. Баян встал с пола и, вытянув шею, схватил папу зубками за кончик темно-коричневого хвоста. Тёмно-красный жеребец обернулся и посмотрел на уцепившегося жеребенка.

— Чего тебе? — безэмоциональным голосом спросил отец, а затем резким движением высвободив хвост.

— Я… построил дворец… как у принцессы! — робея и заикаясь, похвалился жеребёнок, стараясь не смотреть на отца, виновато поджимая хвостик и делая несколько шагов назад, — тебе… нравится?

— Мне на службе хватает этих дворцов! — раздраженно ответил взрослый жеребец, — лучше бы буквы выучил!

— Взял бы и научил сына азбуке! — возразила мать.

— Конечно, мне ведь больше нечем заняться в единственный выходной. Пока моя благоверная женушка будет заниматься… Чем ты вообще дома занимаешься?

— Я тоже работаю… вообще-то, и плюс ещё готовлю, мою, стираю, глажу, убираю, занимаюсь детьми и всё одна, а ты даже родному сыну не хочешь внимания уделить!

— Ах, ты работаешь? — гневно и насмешливо выдал взрослый жеребец, — теперь нажатие на кнопку фотоаппарата работой называется!?

Баян по очереди переводил глаза с отца на мать, всё больше сжимаясь в маленький дрожащий комок. Родители уже не обращали внимания на жеребенка, а продолжали общение друг с другом на повышенных тонах. Когда-нибудь это отразится в жизни багрового единорога, может быть, комплексом, может быть, фобией, хуже всего, если готовой формой поведения. В таком случае подросший малыш не только не сможет создать полноценную семью и вырастить жеребят, но и сделает несчастной ту, что свяжет с ним свою жизнь. Тогда Баян об этом не думал. Изнутри жеребёнка начинало поначалу слабо, затем всё настойчивей обжигать огнем горечи.

— Художественная фотография — это искусство! — возразила Фотофиниш.

— Жаль, что искусство на хлеб не намажешь! — парировал супруг.

— А то твои модельки дирижаблей можно?!

— Мои модели, по крайней мере, не занимают целую комнату, которую ты извела на проявочную, а аккуратно стоят себе в шкафчике.

— Я уже миллион раз тебе говорила, что для качественной проявки нужна стационарная проявочная.

— А в ванной, — в гневе воскликнул муж, — проявлять нельзя?

— Может быть у тебя в каптёрке и одеваются, оружие чистят в комнате прислуги, а в столовой маршируют. Очень возможно, что сама принцесса Селестия так и делает. Может быть, она в кабинете обедает, а фотографии проявляет в ванной. Может быть, но я буду в ванне умываться, а проявлять негативы в проявочной! — в более резкой и безапелляционной форме заявила Фотофиниш, — показал бы хоть раз сыну свои модели. Ты с ним совсем не занимаешься. Ты хоть знаешь, что в детском саду Баян ни с кем не общается? Воспитатели говорят, что наш сын плохо идёт на контакт с другими жеребятами и если ничего не изменится, то он вырастет замкнутым и закомплексованным изгоем.

Отец иронично обвел потолок глазами из-под опущенных век и ответил:

— В его возрасте, мне никто ничего не подавал на блюдечке. И я не ждал, что мне кто-то поможет. Я сам искал то, что мне интересно, поэтому либо Баян пересилит этот, как ты выразилась, комплекс, и добьётся успеха, либо останется конченым неудачником, не нужным никому! Если это мой сын, то он сам сможет справиться со всеми своими проблемами, а если нет, — в холодном взгляде жеребца блеснуло презрение, — то мне абсолютно плевать, что вырастет из чужого!

Фотофиниш покачала головой и пошла прочь. В уме матери никак не укладывалась причина такой апатии отца к родному сыну, похожему на него, как две капли воды. Всё это время в комнате стояла тишина, но тут взрослый жеребец обратил внимание на малыша единорога, сжавшегося в маленький дрожащий комок.

— Тебе уже пять лет, а ты всё играешь с кубиками и солдатиками, — властно начал отец, «наступая» на сына, — Нет чтобы, как нормальные жеребята, побегать во дворе или мяч погонять!? Пойдешь во двор?

Жеребёнок, не поднимая глаз, покачал головой в отрицании. Про себя Баян думал, что вновь стал причиною крика мамы и папы, поэтому не заслуживает такого поощрения. «Ведь хорошие жеребята знают, когда они заслужили разрешение погулять!» — подумал Баян.

— Посмотри на себя! Может, ты и не жеребёнок вовсе, а очередная плаксивая кобыла! — начал распаляться отец на сына, — хотя нет, у моего сослуживца дочка младше тебя, так она уже сама себе сказки читает, а ты не можешь буквы выучить!

— Прости-те! — промямлил жеребёнок.

— Простить? — переспросил отец, — единорог не может быть глупым или это уже не единорог. А я не могу простить такое, ведь ты меня просто позоришь!

— Папа я… — к горлу жеребёнка подкатил ком, — не нарочно!

— А почему ты тогда не разговариваешь с другими жеребятами?

Баян отвернулся и посмотрел в угол комнаты. Сейчас ему было не важно, куда смотреть, главное не на отца. Жеребёнок не хотел ещё больше расстраивать папу рассказами о том, как его обзывают, как не берут играть, как толкают, не играючи, а просто чтобы толкнуть, как смеются над цветом шерсти и маленьким рогом «как у кобылок», как бьют и обижают эти «другие жеребята». Но не меньше Баян боялся и того, что его, если он пожалуется кому-либо, заклеймят ябедником, и поэтому он молчал, запирая обиду и грусть в себе. Возможно, жеребёнок просто не знал, что он не так делает, поэтому жеребята его «отталкивали», заставляя искать причины, чтобы меньше находиться на улице.

— Я… я… не… хочу! — отказался багровый единорожек, стараясь говорить максимально твердым голосом.

— А что тогда вы от меня хотите? — воскликнул отец, отворачиваясь от сына и твёрдой походкой следуя на выход.

— Ты куда? — прозвучал вопрос от супруги, интонацией мало подходящей для вопроса, а больше для обвинения или замечания.

— Не твоего кобыльего ума дело!!!

Дверь с оглушительным ударом хлопнула, а через секунду вся конструкция из кубиков рассыпалась, образовав гору. Жеребёнок, нерешительно поднявшись на копыта, подошел ближе к своей бывшей постройке. Несколько кубиков всё ещё стояли на своих местах и образовывали некое подобие башни и части крепостной стены. Баян поднес к оставшейся конструкции копыто и столкнул её. Башня присоединилась к остальным «руинам» замка, хороня под собой не только кубики, но и частичку маленького единорога, а на её месте, где-то в уголке его внутреннего мира, стало обосновываться не самое хорошее чувство. Чувство, что пока ещё робко, но громко и настойчиво выкрикивало: «Ты всё портишь!» В такие моменты Баян опускал голову и долго смотрел в пол, желая превратиться в невидимку или оказаться там, где он не сможет ничего испортить. Мама уже давно удалилась в подвал, где у неё было организована проявочная комната, поэтому жеребёнок вновь остался один.

Убрав кубики в коробку, единорог, уперев в неё голову, задвинул ту в угол комнаты. Играть ему больше не хотелось, и Баянчик побрёл к лестнице наверх, но проходя мимо двери в подвал, услышал громкий глухой удар. Обида и грусть моментально сменилась искренним беспокойством за маму, поэтому единорожек, распахнув дверь, устремился вниз по лестнице. Но Баян успел сделать лишь несколько быстрых шагов и, оступившись, кубарем покатился вниз. Пока не остановился, ударившись о шкаф, отчего тот немного покачнулся, а миниатюрные модели дирижаблей в бутылках еле видно содрогнулись. Казалось, что опасность краха всей папиной коллекции миновала, но не успел жеребёнок моргнуть глазом, как стеллаж заскрипел и стал заваливаться прямо на него. Карие глаза жеребёнка резко сузились, словно на него наступал не шкаф, а мантикора, а маленькие багровые ушки от страха прижались к голове. Испуганно малыш зажмурился и, закрыв голову копытами, упал на пол. С оглушительным грохотом, сопровождаемым звоном лопающихся бутылок и треском ломающихся моделей, стеллаж грохнулся вниз и лишь чудом не похоронил под собой малыша единорога. Баяну «повезло»: шкаф был достаточно высок, поэтому упал на третью ступень. Хотя если бы багровый жеребёнок знал, что ждёт его и всю его семью, то неизвестно, что бы предпочел.

Вернувшись уже поздним вечером в изрядном подпитии, багровый единорог обнаружил свою коллекцию совершенно разбитой. Отец был в ярости и, пылая огнем гнева, сдобренного алкоголем, жеребец выскочил наверх и, не разбирая пути, на всех парах влетел на кухню, где всё семейство собралось ужинать. Все взоры моментально обратились на главу семейства, кроме багрового жеребёнка, который поспешил спрятать заклеенные пластырем порезанные копыта.

— КТО РАЗБИЛ МОИ МОДЕЛИ? — закричал жеребец так, что дрожащие от страха ушки багрового жеребёнка прижались к голове.

— Успокойся! Ты пьян! Здесь дети. — Попыталась образумить мужа Фотофиниш, но было тщетно.

— ТЫ! — выкрикнул жеребец, а Баян уже всей спиной ощутил испуг.

— ТЫ! Розовая бестия. Это ты решила мне насолить, тварь, — обрушился отчим на падчерицу, да так что Флёр аж скукожило.

— Не смей орать на мою дочь, она здесь ни при чём! — решительно вступилась мать за своё дитя.

Пьяный жеребец мотнул гривой и перевел косой взгляд на супругу.

— А кто тогда? Может быть, он, — выкрикнул единорог, указывая на сына, — этот маленький, неуклюжий, тупой и никчёмный урод!

На этом пьяная тирада оборвалась такой мощной пощечиной от матери, что тот аж покачнулся. Алкогольный угар слетел моментально, но Фотофиниш стояла спокойно и даже невозмутимо.

— Флёр, Баян, идите наверх! Нам с папой нужно поговорить, — властно приказала мать и розовая кобылка, встав со своего места, направилась к лестнице. Только багровый жеребёнок немного задержался на своём месте, но уловив на себе неодобрительный взгляд мамы, всё-таки поднялся и, опустив нос, несколькими короткими перебежками поскакал за сестрой.

Не успели жеребята подняться на второй этаж, как до них донеслась ругань, вперемешку со звуками бьющегося стекла. Оба жеребёнка для удобства были поселены в одну комнату. А Флёр, как старшая сестра, была обязана следить за братом и заботиться о нём. И такое соседство крайне раздражало розовую единорожку, что она и высказывала Баяну при любом удобном случае. Например сейчас.

— Дурак, неуклюжий! — хлестнула сестра по мордочке брата, захлопнув дверь магией, чтобы тот не смог убежать, хоть и прекрасно знала, что бежать жеребёнку некуда, — Почему, ты вечно всё портишь? — снова удар, на этот раз по другой щеке, — с самого рождения от тебя одни беды, а теперь мы все остались без ужина, родители снова поссорились, и всё это из-за тебя!

Баян стоял, боясь пошевелиться под грозным взглядом сестры. Обида превратила на мгновение его сердце в подушечку для булавок, куда розовая единорожка вонзала всё новые и новые иглы, не особо заботясь о чувствах брата. Она уже не била его, но ругать не прекратила. По сути, вместо «тихой гавани» жеребёнок получил свою маленькую бурю.

— Урод. Вот ответь, почему за твой косяк должна расплачиваться мама, или я, или вообще кто-либо? Или ты решил, что тебе всё позволено?

— Нет, — еле слышно пробубнил жеребёнок, рассматривая пол.

— Что? Ты что язык проглотил!? Говори нормально.

Расхаживая по комнате, Флёр наседала на младшего брата, всё больше входя в азарт.

— Я… не нарочно. Прости меня Флёр.

— Селестия простит! А я никогда тебя не прощу, тупой... тормознутый... урод, — в финальном порыве воскликнула старшая сестра, может впервые, почувствовавшая сладкий вкус безнаказанности и возможности самоутвердиться за счёт того, кто ей долгое время не нравился.

— Ты нормальный? Скажи!?

— Я… — начал было Баян, но был прерван.

— Был бы ты нормальным жеребёнком, то не прятался бы за маминым хвостом, а…

Больше такого натиска Баян не выдержал и, улучив момент, когда сестра отвернётся, выскочил в коридор, где всё ещё разносилась неутихающая ругань. Быстро преодолев расстояние от входа в комнату до лестницы, жеребёнок стал аккуратно спускаться вниз. Это заняло некоторое время, но в итоге багровый единорожик спустился вниз к тому моменту уже установилась тишина. Спрятавшись за углом коридора, малыш еле высунул свой носик в проход и увидел: маму, облокотившуюся на стену, с заплаканным взглядом и печатью тяжкой обиды на лазурной мордочке. «Папа снова её бил!» — смекнул жеребёнок. Баян сразу поскакал к самой родной и, может быть, единственной любящей его на этом свете пони. Единорожек, ткнувшись в её теплую и мягкую грудь мордочкой, заплакал, лепеча при этом невнятные извинения, словно маму обидел он. Тогда малыш по-детски искренне верил, что от этого маме станет легче. А Фотофиниш, ласково и спокойно, проведя копытцем по короткой гриве жеребёнка, будто ничего не произошло, сказала: «Ты не виноват! Сынок, ты не виноват!» Но от этих слов жеребёнок лишь сильнее прижался к матери и заплакал. Для себя Баян решил, что во всём виноват именно он. Из-за него мама страдала и продолжает страдать. Из-за него папа постоянно злой. И из-за него такого… такого… ненужного всё в доме ломается и падает. Единорожек горько плакал и не переставал извиняться. Папы на кухне уже не было, от него осталась лишь битая посуда, истоптанный пол в гостиной и распахнутая настежь дверь. Фотофиниш поднялась с пола и, обняв малыша, стала прибирать осколки посуды с пола. Баян не остался в стороне, он помогал маме убирать битое стекло, как и несколькими часами ранее в подвале. Зубами единорог держал совок, в который мама длинным и пушистым хвостом заметала осколки. Перед его глазами проскакивали крупные и мелкие фарфоровые осколки, в некоторых из них Баян видел своё отражение, и это казалось маленькому единорожику лишним подтверждением его вины. Тем вечером Баян так и не смог заснуть. Дождавшись, когда мама, со всей теплотой пожелав ему и Флёр спокойной ночи, удалится в спальню, багровый единорожек выбрался из кроватки и, прихватив старенький плед, направился вниз. Баян тихо спустился по ступеням и сел напротив входной двери. Закутавшись, как гусеница, в своё одеяльце, жеребёнок стал ждать, когда вернётся папа, «Ведь он обязательно вернется! — думал Баян, — И тогда я попрошу у него прощения и пообещаю никогда, никогда больше его не огорчать!» Покров ночи сгущался. Луна поднималась выше по темному небосводу, а папы всё не было. Постепенно сон, усталость и моральное истощение начинало одолевать, но малыш держался, он сидел и покорно ждал, ведь у него была благородная цель — попросить у папы прощения за всё. Баян не знал, что его извинения отцу были не нужны. Карие глазки жеребёнка слипались всё больше, пока обессиленный от бесплодного ожидания Баян не провалился в царство грёз. Мирно спящим, облокотившимся на стену Фотофиниш нашла его на ступеньках, когда покинула свою проявочную комнату уже под утро. Папа так и не пришел ни этой ночью, ни следующей, ни даже через неделю он не объявился. Жизнь, потихоньку стала приходить в норму. Баян, хоть и стал после всего немного робким и тихим, но всё ещё продолжал играть, изредка смеяться и по-жеребячьи верить в чудо. Например, в то, что однажды папа вернётся, и они будут жить хорошо, даже лучше: ведь они будут вместе. Совершенно неожиданным образом это желание маленького пони будет выполнено только не так, как хотел малыш.

— Баян, — выкрикнул багровый жеребец, залетевший в дом, резко распахнув дверь.

Сын как обычно играл на полу гостиной в кубики и солдатиков, поэтому на появление месяц отсутствовавшего отца отреагировал моментально — искренней радостью: «УРААА! Папа пришел, папа пришел!»

— Собирайся, поехали! — не обращая внимания на бурную радость сына, скомандовал старший жеребец.

— Куда это? — спросила мама, неожиданно появившаяся из подвала.

— Мы уходим! Чё не понятно!?

— Ты иди! А Баян останется дома!

— То есть сына ты мне не отдашь?

— Нет! — решительно отрезала Фотофиниш.

Багровый жеребец фыркнул, развернулся и, недовольно хлопнув дверью, покинул дом. Теперь уже навсегда. «Почему папа ушел от нас, я так и не понял, может быть, это я, как всегда, что-то сделал не так. Я хотел извиниться попросить прощения у него, уговорить не бросать нас, но единственное, что мне осталось — мрак ночной улицы и оставленная нараспашку скрипящая дверь. Хочется сказать, что я его люблю. Хочется выбежать на улицу и кричать, хочется, чтобы папа вернулся, пусть снова ругает меня или даже ударит, но останется, даст ещё один шанс доказать, что я хороший. Куда он ушел? Мне уже не у кого спросить» — блуждали в голове Баяна в ужасной неразберихе мысли и чувства. А сам жеребенок стоял один на один против черного мрака улицы. Словно против чёрной стены равнодушия, пожирающей души и оставляющей лишь немые оболочки. Баян боялся темноты, как неизвестности. Мама с невозмутимым выражением закрыла входную дверь, повернула щеколду и вновь пошла в проявочную. Впервые малыш ясно ощутил холод, но не телом, а чистой детской душой.

Часть 4 Вспомнить всё глава 3 - День согревающего очага

Приближался самый весёлый, а главное семейный праздник: «День согревающего очага!» Много веков назад наши предки осознали необходимость объединения сил для того, чтобы выжить. Каждый жеребёнок знает эту историю и уверен в объединяющей силе дружбы, любви и солидарности. С утра в Кантерлоте сыпал небольшой снежок, а на улице стоял лёгкий морозец. По улицам в предпраздничной суете торопились разночинные пони в теплых шапках и шарфах. Кто‐то из магазинов с подарками для родных, близких и друзей, кто‐то с елочкой в дом, ну а кто‐то на веселую встречу с друзьями. Сегодня нельзя быть несчастным и одиноким, ведь это день единства. Сегодня нужно, как никогда, стремиться поделиться теплом с ближним. Вот и маленький багровый жеребёнок в одном из типовых домов спального района Кантерлота лелеял маленькую надежду.

— Флёр, — застенчивым голосом обратился Баян к сестре разливающей суп по двум чашкам.

Кроме сестры и брата никого на кухне не было, но Баян всё равно старался говорить тихо, будто боялся кого то разбудить. Единорожка с рыжей гривой, вопросительно перевела на брата свои слегка зауженные глаза. Лишь рыжая прядь падала на мордочку пони, закрывая обзор, из за чего Флёр постоянно приходилось её поправлять.

— Скоро День Согревающего очага, — начал Баян, путаясь в словах и потирая копыта, — что тебе подарить?

— Что мне подарить? — задумалась сестра, отведя взгляд от брата и устремив мечтательный взор ввысь, — подари мне… подари мне… не знаю, — почти безразлично ответила Флёр, закончив разливать суп и, с помощью магии убрала кастрюлю в холодильник, — Можешь деньги подарить! Тебе же мама оставила на расходы!?

— Да, но… я думал… подарок, от всего сердца приносит радость и как-то покрасивее смотрится.

— А деньги нельзя подарить от всего сердца?

— Наверное можно, но ведь это всего лишь деньги их в кошелёк спрячешь и неувидешь, а когда увидишь и не вспомнишь, кто их тебе подарил. А подарок ты будешь видеть и помнить, кто тебе его подарил. Ведь так!

— Но что ты хочешь мне подарить? — с напускной серьёзностью спросила Флёр, — Опять очередной хлам, который будет пылиться на полке!?

— Нет… просто хотел подарить что-нибудь нужное, что‐то такое чем ты бы пользовалась.

— Ты хочешь мне что‐нибудь подарить? Хорошо! Тогда подари мне ту брошь из центрального ювелирного магазина.

Глаза Баяна резко расширились, и тогда жеребёнок решил уточнить: «Ту заколку с драгоценными камнями ввиде лилий, что стоит… — багровый жеребёнок сглотнул, — о-о-очень дорого!?» — как его перебила сестра: «Да, дорого! Но ты же сам спросил, что ты мне можешь подарить?! Вот, а если бы ты мне решил подарить деньги, то достаточно бы было двадцати — тридцати битов!»

— Ну, ладно, — грустно подытожил багровый единорожек, склоняясь над тарелкой супа, — но мы хотя бы встретим праздник вместе?

— Да! Только без меня! — ответила Флёр, левитируя к своему рту ложку с супом, — не горбись! Сядь прямо!

Флёр дис Ли невероятно нравилась роль старшей сестры, особенно когда получалось сделать замечание Баяну. «Конечно, как без моего воспитания он вырастет жеребцом?» — думала кобылка, надломил хлеб и протянув кусок брату. Багровый единорог тем временем хлебал суп, опустив мордочку в тарелку.

— Не хлюпай!

— Почему?

— Потому что ce est de mauvais goût! (прим авт. — дурной тон) — нравоучительно ответила сестра.

— Нет, почему ты не хочешь отпраздновать с нами?! — переспросил Баян.

— Потому что мы собираемся всем классом во дворце, куда нас пригласила на праздник принцесса Ми Амора Каденция — мы с ней вместе учимся.

— Принцесса пригласила вас отпраздновать вместе с ней?

— Нет, она пригласила нас на ночную вечеринку, после семейных торжеств.

— Тогда может мы…

— Но, я же не могу прибежать запыхавшейся в самый последний момент, когда принцесса будет занята общением с прибывшими раньше меня. Если бы ты знал, как много это для меня значит!

— Ну а как же мама? Мы ведь её так долго не видели, — начал было жеребёнок, — она приедет на праздник, а тебя нет… это как‐то неправильно.

Только Флёр дис Ли хотела ответить брату очередным нравоучением, как раздался звон дверного колокольчика. Единорожка встала из‐за стола и грациозно (по-другому она не умела) пошла к входной двери. Баян остался сидеть в одиночестве. Снова. Суп уже изрядно остыл, поэтому жеребёнок без опаски хлебал гущу из него. Уже прошло несколько лет как их семья стала «неполной». Мама стала много работать и буквально месяцами пропадать в командировках. Баян перевёл взгляд на фотокарточку в рамке, где на широкой кушетке сидело трое пони. Мама, из пони с некогда небесно-голубой шерстью и кремовой гривой стала обесцвеченной бледно-голубой пони, ей очень тяжело далось расставание с папой и все это понимали. С левого края сидела Флёр, фотографию сделали почти сразу после того как сестрёнка получила свой отличительный знак — три геральдические лилии. Поэтому единорожка сидела почти полубоком и уже тогда старалась всем своим видом подчеркнуть свой аристократизм. Осанка, тонкая осиная шея, манеры, взгляд, слегка надменный обращенный лишь краем на сидящего его по центру багрового жеребёнка. Маленького несуразного единорога с тёмно-русой гривой и застывшей печалью на мордочке, так не свойственную жеребятам его возраста. Как иногда странно устроен мир души пони. Когда один журналист увидил в фотоателье мамы чёрно‐белую фотографию с «грустным жеребёнком без кьютимарки» то сразу приобрёл её, якобы для коллекции, лишь через месяц Фотофинишь «узнала» своего сына на фотографии, красующейся на обложке журнала «ИСКРА». Так всё бы и закончилось, если бы подшивка номера не попалась на глаза самой принцессе Селестии, так во дворце узнали о Фотофиниш и её работах. Тогда одного публичного упоминания во дворце было достаточно, чтобы стать хоть временно предметом обсуждений. Мама лишь воспользовалась сложившейся ситуацией и открыла своё фотоателье, как вскоре её стали приглашать на светские мероприятия, в том числе и в другие города. Именно благодаря популярности мамы Флёр приняли в Институт благородных кобылок, которому покровительствовала сама принцесса Селестия. Тогда и сейчас лишь виновник сей социальной метаморфозы остался при своем — это маленький багровый жеребёнок, что сидел и немного грустно доедал остывший суп. Наконец на кухню вновь вернулась Флёр, неся в магическом захвате распечатанный конверт с заказным письмом.

— Кто приходил? — спросил Баян сестру.

— Почтальон, — с безразличием в голосе ответила Флёр, возвращаясь к трапезе.

— А зачем?

— Принёс письмо. — С раздражением в голосе сказала Флёр.

— От мамы!?

— Нет, от Найтмер Мун, сообщить, что она скоро вернется и заберёт тебя к себе на луну! — воскликнула единорожка с явным нежеланием вести разговор дальше, — Конечно от мамы! Что за тупые вопросы!?

Вновь на кухне воцарилась могильная тишина, прерываемая лишь тихим треском ложки об тарелку. Баян подметил за сестрой привычку есть аккуратно, соблюдая все нормы этикетка, с салфеткой и ложкой даже сидя дома на кухне. Со стороны Флёр дис Ли настолько кардинально была не похожа на Баяна, ни статью, ни расцветкой, ни гривой, не говоря уже о манерах, что могло показаться будто багровый единорожик был не родным. На самом деле Баян и Флёр появились в разное время от разных отцов. Единственное что у них было общее — это мама, но даже тут сестра взяла больше родственных черт, чем брат. Вот кобылка финальный раз утирает салфеткой мордочку и, объятая розовым свечением посуда, плавно и осторожно перелетает в раковину, а салфетка предварительно свернувшись в конвертик, отправляется в мусорное ведро.

— Баян, помоешь посуду! — уже более мягко попросила сестра, она быстро отходила от гнева, особенно если собиралась свесить на брата какое‐то своё обязательство, — пойду немного отдохну.

Багровый жеребёнок не стал спорить с сестрой, ему не хотелось вновь раздражать Флёр, поэтому младший брат решил подождать, пока старшая сестра отдохнет, успокоится и станет более сговорчивой, тогда может получится её уговорить. Баян головой подвинул к умывальнику невысокий табурет и, запрыгнув на него, принялся выполнять просьбу. Затем жеребёнок начисто протер стол и вынес мусор, последним делом он убрал остывшую кастрюлю супа. Дело это оказалось крайне непростым. Не умея пользоваться магией, жеребёнок перетянул кастрюлю себе на спину и, стараясь не расплескать суп, медленно пошел к холодильнику. Перед отъездом мама всегда много готовила, хотя, точнее будет сказать, заказывала много готовых обедов, чтобы мы с сестрой не голодали в её отсутствие. Осторожно переступая с ноги на ногу, единорожик спустился в подвал, где был оборудован природный холодильник. Изо рта вырывался пар, копыта замерзали, по шкурке бежали мурашки, но Баян донес суп до места, в середине комнаты и, сгрузив свою ношу на полку, поспешил наружу. Теперь, когда порядок на кухне был востановлен, Баян решил прочитать письмо. Ему очень хотелось встретить маму на вокзале и прогуляться с ней по предпраздничному Кантерлоту, но для этого надо знать, во сколько прибудет поезд. Может даже так удачно сложится, что они с Флёр пойдут встречать маму вместе и сестрёнка передумает праздновать День согревающего очага не с семьёй. Баян даже не заметил, как стал улыбаться во всю мордочку, всё ещё поднимаясь наверх. Только единорог закрыл дверь, как встретился глазами с суетливо собирающейся на пороге сестрой.

— Флёр, а ты куда? — спросил брат, находясь в легком недоумении.

— На встречу с одноклассниками, — показательно спокойно отвечала единорожка, закручивая вокруг шеи красный шарф с белой бахромой.

— А когда мама приедет, ты не пойдёшь со мной её встречать?

Сестра немного помолчала, разглядывая в зеркало себя и свой новый модный красный велюровый берет, а затем произнесла: «Мама не приедет!»

В одну секунду всё праздничное настроение малыша дало трещину. В небытие, которой медленно скатилась и улыбка, завлекая за собой ещё и остатки надежды на тихий семейный праздник. Неожиданно тишину прервал стук в дверь. На пороге стоял худощавый на вид жеребец — почтальон с небольшими усами под носом, одетый в шапку-ушанку и синюю шинель с нашивкой в виде крылатого конверта.

— У меня посылка для… — почтальон поправил очки с невероятно большими стеклами, на которых ещё таяли мелкие снежинки, сам же усиленно пытался прочитать имя получателя, — Ба-а-а-нана!

— Может Баяна? — переспросила светлая единорожка.

— Нет, тут чёрным по белому написано Ба-а-а-клана, — слабо видящий почтальон, усомнился и протер линзы очков тыльной стороной копыта, — Да, действительно, получатель — Баян! Здесь, проживает?

— Здесь! — выскочил вперёд жеребёнок.

— Тогда прошу, получите, срочная посылка из Мэйнхэттэна, — протянул малышу посылку, но только жеребёнок потянулся к коробке, — стой, а сколько тебе лет?

— Мне? Восемь. — Виновато ответил жеребёнок.

— Тогда я тебе её не отдам, потому что у тебя документов нету, — нравоучительно ответил почтальон, делая ударение на последний слог, — рано тебе ещё документы иметь.

— Тогда, я её забираю, — вступилась в разговор Флёр.

— А вы ещё кто?

— Что значит кто! — показательно возмутилась единорожка, левитируя магией себе на переносицу мамины очки, — Отправитель!

Почтальон снова упёрся глазами в посылку и действительно нашел на строчку выше имя пони отправившую посылку.

— Тогда предъявите документы, мадам… Фотофинишь.

— Пожалуйста, — ответила единорожка, слевитировав к глазам почтальона мамин пропуск во дворец, три месяца как анулированный, но зато с фотографией и печатью, — похожа!?

— В жизни вы моложе выглядите, — щурясь изо всех сил отвечал почтальон, — хотя… очень даже.

Почтальон вручил посылку «отправителю» и поспешил удалиться. Дверь захлопнулась и теперь пара жеребят устремили взоры на синюю коробку. Под сопроводительной накладной оказалась красная надпись: «НЕ ОТКРЫВАТЬ ДО ДНЯ СОГРЕВАЮЩЕГО ОЧАГА!»

— Флёр это от мамы! — радостно воскликнул Баян.

— Да что ты говоришь! — саркастично заметила пони и потянулась ножницами к скрепляющим швам изоленты.

— Постой!

— Ну, что ещё?

— Здесь же написано, не открывать…

— И что, ты предлагаешь ждать?

— Да, маме будет приятно.

— Мамы здесь нет. К тому же день уже наступил, — сказала единорожка, посмотрев на резные деревянный часы, где стрелки переползли на тринадцать ноль-ноль, — а значит день согревающего очага тоже, так что можно открывать.

— Но ведь…

— Баян, ты можешь прождать у этой посылки хоть весь день, а я хочу забрать свой подарок. Мне некогда!

Флёр отстранила брата и разорвав упаковку вынула от туда…

— Железная дорога!!! — радостно воскликнул багровый единорожик подпрыгивая чуть ли не до потолка.

Это безусловно был тот самый подарок, который Баян хотел получить, да и какой жеребёнок не хотел бы получить железную дорогу, да ещё и с четырьмя локомотивами, с полным набором развилок и стрелок и даже со знаками и шлагбаумами.

— Эй, а где мой подарок? — возмутилась Флёр и ещё раз проверила посылку на предмет брошек, сережек, колечек, жемчугов или парфюмерии.

— Может мама… — хотел успокоить сестру жеребёнок, но…

— Может тебе лучше заткнуться?! — гневно выкрикнула на брата Флёр и громко хлопнув дверью, выскочила на улицу.

Баян ещё какое‐то время сидел неподвижно смотря на входную дверь, затем встал подхватил мамин подарок и удалился на второй этаж. После того, как мама открыла своё дело ей всё труднее становилось быть рядом с нами. Брат, сестра и мать стали отдаляться друг от друга, но не это самое страшное, а то, что из года в год по молчаливому согласию каждого члена семьи эта пропасть увеличивалась. Баян боялся, что в один из дней он останется совсем один. Но не сегодня, жеребёнку ещё предстояло купить подарок своей старшей сестре и показать ей, как ему важно её внимание и забота. Баян зашел в комнату, где натянув на голову чёрную цигейковую шапку-ушанку и намотав на шею шарф в тон к головному убору, залез носиком под матрас и зубами, вытянул оттуда мешочек со звонкими монетами (все его накопнения за почти три года). Ещё раз убедившись в своей финансовой состоятельности жеребёнок стал спускаться вниз к входной двери, как вдруг чихнул, аж так что упал на круп, затем снова и снова. Жеребёнок продолжал чихать ещё минуту, пока не выдохся. Похоже сезонная просуда решила посетить Баяна, как всегда на праздник, а может быть его просквозило в подвале, особой разницы не было итог всегда предсказуем: постельный режим вместо катаний с горки и игр в «снежки», пилюли и сироп вместо сладостей. Но нельзя было отступать и багровый единорожик, утерев нос, решительно вышел в холодный Кантерлот.

Улицы праздничной столицы были по-особому нарядны: на каждом столбе и доме висел красноречивый символ праздника-единства. Небольшой сланиковый венок, всегда зелёный, как братство и дружба во все времена скрепляющие народ наш и дающая почувствовать свою силу. Окрепнуть отринуть былые обиды и вместе строить, работать, воевать и защищать нашу общую Родину. Именно этот ответ дала Баяну учительница в школе, на вопрос о сути праздника, называемого «Днём согревающего очага». Без условно продавцы и разномастные дельцы воспринимали этот праздник немного-по своему, как благоприятнейшее время для того чтобы сбыть залежалый товар. Поэтому витрины лавок и магазинов буквально струились праздничными огнями и украшениями, зазывая прохожих. В городе с подавляющим населением единорогов иначе и быть не могло. Магия, магия, везде магия,…

— Апчхи! — сильно чихнул жеребёнок, так что чуть не столкнуться с идущим на встречу прохожим, но в последний момент успел отскочить. — Простите.

— Будь здоров. — Проговорил прохожий вслед убегающему жеребёнку.

Центральный ювелирный магазин Кантерлота — был просто великолепен, несколько залов, бесчисленные витрины, мраморные статуи и бюсты, фонтан в центре, шикарный ресторан с видом на дворец, зал отдыха и просто гигантская пятиметровая хрустальная люстра, висящая сквозь два этажа. Кто попало не посещали этот магазин, чаще здесь можно было увидеть чёпорных арристократов гордо дефелирующих между витринами в только что купленных украшениях. Два этажа роскоши блеска и шика, тисками давили на застенчивого малыша. Поэтому жеребёнок робко, почти крадучи приблизился к прилавку с продавцом.

— Здравствуйте,… извините, а можно мне приобрести заколку от ГолдФлауер, ту что ввиде лилий?

— Одну секундочку сынок, — покровительственно ответил продавец и на секунду удалился, но вскоре вернулся с ещё тремя коллегами, — можешь повторить, что ты хочешь приобрести?

— Заколку от ГолдФлауер ввиде лилий. — только успел повторить жеребёнок как продавцы рассмеялись над его просьбой.

— Ой, насмешил малец, неужели ты не знаешь, что эту закулку теперь днём с огнем не сышешь. Может выберешь что‐нибудь другое?

Баян опустил нос и вновь чихнул.

— Будь здоров. — пожелал продавец. — Может посмотришь есть другие красивые заколки…

— Спасибо, но нет. — Поблагодарив пони-ювелира и покачав головой в отрицании Баян побрёл к выходу.

Обойдя все ювелирные магазины, что попадались багровому единорогу на пути и о которых жеребёнок знал, его стало одолевать отчаяние. Вот очередной продавец ювелирного магазина отвечает жеребёнку отрицательно на его вопрос и он идет дальше. Но Баян всё бродил и искал и вот, когда на улицах заполыхали фонари единорог совершенно случайно оказался около Большого Кантерлотского сада. Медленно переберая копытами по белому снегу единорожик, погружённый в свои думмы и сам не заметил, как зашел в самое сердце этого чудесного места. По обе стороны от дороги тянулись скульптуры и статуи. Вечерело, пони торопились по своим домам, где их уже ждали согревающие сердце очаги. Лишь багровому жеребёнку некуда было торопиться, ему предстояло этот праздничный вечер провести согреваясь лишь теплом собственной температуры.

— Апчхи! — громко чихнул жеребёнок.

— Будь здоров! — тихим и красивым, но твердым басом разнеслось по округе.

— Спасибо… вам… — жеребёнок замер от ужаса, неистово оглядываясь по сторонам в поисках собеседника.

— Почему такой грустный, в праздничный день? — снова спраштвал «голос».

Баян почувствовал на своей шкурке колючий северный ветерок.

— Я… просто… не мог найти подарок сестре. — честно признался жеребёнок.

— А какой подарок ты бы хотел ей приподнести?

— Сестра просила заколку от Голд Флауер в виде лилии, но её нигде нету.

— Уж прям нету? Может ты просто не там искал или не спросил у торговцев.

— Я искал везде и везде спрашивал. Этой заколки нигде нет…

— Ты не спрашивал у меня! — ответил голос, и неожиданно жеребёнка закружила такая метель, что Баян, не видя дороги, побрел вперёд, сунув холодный носик в шарф.

Холодные удары по щекам вскоре прекратились так же неожиданно как и появились и Баян, высунув мордочку огляделся вокруг. Теперь вместо сада его окружал лес укрытый белым одеялом, удивительно-замечательно поблескивая от последних лучей заходящего солнца. Наступала тьма. Окружающий жеребёнка слой снега и кристаллы замерзшей капели, постепенно охлаждали тело Баяна. Вскоре от холода, из рта багрового жеребёнка повалил пар.

— Эй, — еле слышно обратился жеребёнок к пустоте, — Где вы?

— Я, везде и всюду.

— Что?! Кто это говорит? — испуганно спросил жеребёнок поджимая хвост и копыта, готовый в случае надобности бежать без оглядки.

— Я. — ответил тем же басом жеребец земной пони с длинной бородой и в длинном синем кафтане с меховой оторочкой и серебрянным шитьём.

— Простите за вопрос, но вы кто? Виндиго?

— А сам как считаешь?

— Не знаю.

— Ну, у меня есть борода, значит я… Д…? — наводяще обводя белую окладистую бороду копытом говорит взрослый жеребец.

— Дискорд?

— Тьфу! Какой Дискорд? Дискорд — дракониус, а я пони, значит Я…?

— Наймер Мун?

— Хорошо, давай остановимся на первом варианте и чему вас только родичи учат? — подитожил жеребец, — Как тебя звать величать?

— Баян.

— Ну и как, тепло ли тебе Баян?

— Да… — ответил жеребёнок, посиневшими губами, перестав чувствовать кончики копыт.

— Смотри молодец, глаза не сомкни, не то непощажу, мигом обращу в сосульку. — более грозным голосом ответил жеребец склоняясь над багровым единорожиком.

Теперь Баян смог лучше рассмотреть собеседника. Это довольно массивный жеребец с ярко-выраженными щётками по краям копыт, абсолютно белой бородой до самых копыт обутых в серебрянные накопытники. Грива же полнтью отсутствовала, поэтому жеребёнок смог разглядеть и шерсть собеседница она была абсолютно чёрной, как чернила, но больше всего в этом образе внушали праведный ужас — белые белки серых, стальных и холодных глаз казались малышу белее снега.

— Расскажи-ка мне, в чём смысл Дня согревающего очага?

— День согревающего очага… это день примирения, дружбы и согласия, которые помогли земным пони, пегасам и единорогам выжить и противостоять коварным Виндиго и другим невзгодам.

— Правильно. — покровительственно медленно кивнул головой земной пони в синем кафтане. — Какая из принцесс повелела праздновать День согревающего очага каждый год?

— А что у нас их две? — удивлённо переспросил жеребёнок, как вдруг его копыта вмерзли в лёд до основания.

— Неверно. — Сказал старик, — Последний вопрос, либо ты ответишь и получишь то что желаешь, либо навсегда останешься ледышкой в моем лесу, что одолело Виндиго? Думай Баян! Думай!

Жеребёнок зябко дрожал всем телом от холода, не имея возможности пошевелиться, на секунду Баян представил себе сцену из школьного спектакля (куда его само собой не взяли), посвящённую финальной части истории о том как представители разных племен пони объядинились и выстояли в схватке с холодом. Но окончательно сгорая, словно свечка от ухудшающегося самочувствия и температуры жеребёнок ответил: «Единство, — малыш начал проваливаться в сон плохо разбирая, что твориться вокруг, — прости Флёр, я не смог…»

Баян удивлённо разомкнул веки сон как копытом сняло. «Мне что это по чудилось?» — подумал жеребёнок, подскакивая на копыта, а вокруг был всё тот же Кантерлотский сад. Только теперь жеребёнок находился перед довольно необычной статуей ввиде жеребца земного пони, прямо и крепко стоявшего на всех четырех копытах и опустившего голову. Баян утер нос и внимательно присмотрелся к запорошенной гранитной плите. Проведя по рельефной надписи копытцем единорог прочёл: «Карачун»

Это было просто невероятно малыш стал отступать, но споткнулся и от неожиданности сел, он наклонил голову, на снегу со снежным отпечатком копыта лежала маленькая бархатная коробочка с золотой лилией. Баян подцепил край носом и открыл коробочку, это была она. Заколка от Голд Флауер. Не помня себя от радости и не обращая никакого внимания на температуру багровый жеребёнок поскакал домой.

Дверь в гостинную распахнулась и жеребёнок вошел внутрь дома, но не успел даже раздеться как на глаза стала опускаться белая пелена. Баян задыхался, чихал, кашлял, но утирая мордочку краем скрученного шарфа, брел в гостинную, где в темноте угла, стояла празднично наряженная ёлочка. Сбросив шапку-ушанку, жеребёнок помместил сестринский подарок под махнатую зелёную лапу, а затем, слабо улыбнувшись, с чувством выполненного долга повалился на кушетку, поджимая под себя копыта.

Флёр Дис Ли не хотела вновь возвращаться домой, но необходимо было проверить брата. Всё-таки она была старшей сестрой и несла ответственность за младшего несуразного жеребёнка. Её кольтфренд должен был заехать за ней через полчаса и уже вместе отправится во дворец. Откворив дверь и войдя внутрь единорожка не пропустила мокрые следы копыт на полу и с напускным недовольством стала гарцевать дальше уже приготовив монолог для нравоучения млашего брата. Попадающиеся ей на пути, разбросанные и, лежащие как попало элементы одежды лишь укрепляли светлую единорожку в решительности задать мелкому праздничную трепку. Только лишь Флёр дис Ли зашла в зал, как увидела под елью подарок с таким знакомым и желанным знаком. В одно мгновение она с азартом маленького жеребёнка телепортировалась к ёлке. Счастью единорожки не было предела. Она скакала заливалась радостным криком, гарцевала на месте. Крутилась перед зеркалом и любой отражающей поверхности, чтобы убедиться в идеальном положении заколки на своей прекрасной гриве. Лишь через двадцать пять минут кобылка обратила внимание на сжавшегося и подрагивающего во сне на кушетке жеребёнка. Она припала мордочкой к багровому лбу брата и легонько поцеловав, неожиданно ошарашено спросила: «Баян, ты что такой горячий?» Жеребёнок продрав покраснвшие глазки прошептал что‐то не разборчивое и закашлялся. Тогда обеспокоенная не на шутку единорожка магией леветировала к жеребёнку одеяло и накрыла его, подложив тому под голову подушку. Баян продолжал смотреть на Флёр плохо осознающими реальность глазами. Сестра в мгновение ока телепортировалась на кухню и вновь вернулась уже с аптечкой и стаканом воды. Баян стал пить все пилюли и таблетки, что ему давала сестра, запивая их мощными глотками. Неожиданно раздался стук в дверь, на пороге стоял лакей в черной кепке и пальто.

— Господин Фенси Пентс прибыл и ожидает вас в своем экипаже. — продекларировал водитель с учтивым поклоном. — Просил вас настоятельно поторопиться.

— Передайте господину Фенси Пентсу,… что… — Флёр засомневалась с одной стороны этот выход в свет на пару с самым обаятельным, красивым и знатным жеребцом школы, который может изменить её жизнь навсегда. Но с другой на кушетке лежит больной, весь горячий и сопливый младший братик, который даже на неё не похож. Из-за чего Флёр тщательно скрывала от всех школьных знакомых, что у неё вообще есть брат, дабы не вызвать кривотолки. Брат от которого одни беды и вообще лучше бы которого не было. Тут единорожке прострелила острая и жгучая как отравленна стрела мысль: «А не этого ли она хотела больше всего? Чтобы её брата не стало!»

— Прости, — прошептала Флёр дис Ли и подхватив телекинезом красный берет выскочила на улицу, тихо захлопнув за собой двери.

— Флёр дис Ли, выглядете великолепно, — поприветствовал у экипажа её ковалер, белый жеребец — единорог, с голубоватой гривой и подчеркнуто аристократически крепким станом.

— Поторопимся.

— Разумеется, — согласился жеребец и помогая своей леди забраться в экипаж скомандовал, — трогай!

Яркая белая карета помчалась по улицам Кантерлота, а влюблённые чтобы скорость время завели беседу, в которой Флёр практически не участвовала. О дерби Вандерболтов, о приемах, балах, фуршетах, званных вечеров и многом другом в чем Флёр может и не разбиралась, но поговорить любила. Сейчас же светлая единорожка была молчалива и погружена в себя, что молодой и ещё судя по некоторой нервозности жеребец расценить мог по всякому.

— Позволь узнать, откуда у тебя эта прекрасная брошь из последней коллекции Голд Флауер? Мне казалось их все разобрали!

— Так и есть. — грустно ответила единорожка всматриваясь в окно, на улице мерцали фонари, пони весёлыми компаниями играли в снежки пели песни, обнимались и целовались. Тут из уголка её глаза скатилась слеза и она совсем потеряла настрой для общения. — Остановите пожалуйста у Центральной аптеки.

Жеребцы запряженные в карету послушно выполнили просьбу, в то время как второй пассажир сидел и недоумевал. Флёр открыла дверь и выскочила на заснеженный тротуар.

— Но,… но,… куда же ты? — опешив и свесившись из окна кареты спросил Фенси.

— Прости, Фенси, но я… нужна ему. — с этими словами единорожка поскакала в аптеку.

«Кому нужна, -недоумевал кавалер, — неужели есть кто‐то лучше и предпочтительнее его, самого, самого?»

…
— Срочно, дайте мне сироп, настойку и… и… что у вас самое лучшее для жеребят?

Пожилой аптекарь чёрный жеребец земной пони, протерев глаза неловко и поправив окладистую седую бороду, вытаращился на покупательницу.

— У нас есть прогревающая мазь «Ласки солнца», очень хорошо помогает при…

— Беру! — не дослушав фельдшера ответила единорожка. — Ещё дайте ромашковую настойку, мятных и эвкалиптовых леденцов, и не забудьте сироп из корня Солодки.

— Всё вместе двести битс барышня. — ответил фельдшер.

И только тут Флёр вспомнила, что забыла деньги дома, но не долго думая сняла с гривы заколку и положила на прилавок. Продавец по началу отказался, дескать «здесь вам не ломбард» и «много вас таких, на всех не напасёшься!» но тут Флёр схватила его копыто и вцепилась жалобными глазами в его умудрённые жизнью серые стальные очи. В долю секунды излив туда всё: о больном брате, о вечно работающей маме, о чванстве однокласниц. Жеребец фыркнул, но заколку принял и передёрнул рычаг кассового аппарата. Звон которого застал кобылку уже на улице. Где та сразу столкнулась со своим кавалером.

— Флёр, прошу постой, позволь мне,….

— Фенси, пойми он не может ждать. — ответила пони и попыталась обойти кавалера, но тот не желал так просто здаваться.

— Да кто «ОН», покажи мне его я оторву ему голову и я не боюсь я готов сражаться за пони которую люблю.

— Фенси Пентс?

— Я хотел признаться на балу, в романтической обстановке.

— Фенси Пентс! — обратилась Флёр к жеребцу, как в следующую секунду подарила возлюбленному нежный, живой и такой горячий поцелуй, что у жереца аж голова закружилась, когда тот прервался, — я тоже тебя люблю, но сейчас я нужна моему маленькому больному брату. Прости…

— Не извиняйся, семья — это самое главное! Бери мой экипаж.

— Фенси, это…

— Меньшее что я могу сделать для пони которую я так сильно люблю. Скачи.

— Спасибо… — со слезами, толи от мороза, толи от всплеска чувств, сказала единорожка и запрыгнула в карету, как та сорвалась с места и покатилась в обратном направлении. — Ой, а как же ты?…

— А я, пройдусь пешочком, давно я пешком не ходил. — Улыбаясь от уха до уха ответил сам себе жеребец.

Путь был относительно не большой, однако время праздника неуклонно приближалось и улицы стали не возможными к проезду, поэтому относительно высокая скорость продлилась недолго. Несколько поворотов, перекресток, ещё одна развилка, поворот на пятачке, всё за следующим поворотом уже будет виден их дом, как внезапно. Флёр резко тряхнуло от неожиданной остановки.

— Что случилось?

— Пробка.

Единорожка выскочила из кареты и, зажав кулёк из аптеки плотным магическим захватом, что есть мочи припустила вперёд по улице.

Вот уже знакомая оградка и дверь, пони заскакивает внутрь и сразу же, не раздеваясь идет к младшему брату. Баян всё это время мирно спал изредко чихая и кашляя. Флёр зажгла рог и камин в гостиной полыхнул огнём. Затем, пока братик ещё спит, Флёр стала втирать своими нежными и мягкими копытами мазь в багровую спину, шею, грудь и горло. Вскоре жеребенок стал похож на сияющий золотой комочек, дрожь ушла, ушки на макушке расслабились. Флёр дис Ли умилилась такой картине, а Баян даже не проснулся, поэтому не увидел то как его утомлённая бегатней сестренка, положив на его спинку голову уснула, прошептав на багровое ушко: «С Днём согревающего очага братик!»

В этом доме на Малой конной, горел очаг семейного единства, согревающий своим теплом не только братика и сестрёнку, пожертвовавшим ради друг друга личным комфортом, но и лазурную пони с меткой ввиде фотовспышки, одиноко уснувшую в номере гостиницы Майнхеттен Плаза в обнимку с фотокарточкой своих любимых и ненаглядных, своих далёких и единственных жеребяток. Но скоро утро, скоро праздник кончится, и все вновь разбегутся по своим лавкам и магазинам, библиотекам и школам, дворцам и казармам, да и мало ли по каким делам. Повар будет готовить вкусный завтрак, обед и ужин, чтобы порадовать обитателей и гостей дворца изысканным блюдами, аптекарь доставлять лекарства, чтобы вдоволь нарезвившиеся жеребята не слегли к началу занятий, а близорукий почтальон оставит под дверью посылку на день задержавшуюся в пути, для Флёр дис Ли. Всё будет как всегда, но иногда так хочется чтобы все мы делились теплом своих сердец не только в День согревающего очага.

Часть 5 Вспомнить всё глава 4 - Сестра

Примечание редактора: Некоторые слова остались в изначальном виде, так как я считаю это задумкой автора. Можете кидать тапки, но переубедить меня будет сложно.

Флёр дис Ли — это имя юной и очаровательно-утончённой единорожки знал каждый воспитанник школы для одарённых единорогов. Потому что Флёр была не просто самой красивой кобылкой в школе, но и самой способной. Со стороны могло показаться что ей всё даётся необычайно легко, словно по мановению её ресничек составляются сложные магические заклинания и решаются задачи. И лишь не многие знали, сколько единорожке приходилось сидеть ночами за книгами и свитками чтобы не отставать по учебе. Кобылки видели в ней выскочку и зазнавшуюся куклу, но тем не менее на конфликт не шли. Для жеребцов Флёр стала идеалом обожания и поэтому были готовы на многое за один лишь её взгляд. Благодаря своему, тщательно отрепетированному образу независимой и самодостаточной пони, Флёр дис Ли смогла войти в круг золотой молодёжи столицы, как своя. Новые очень перспективные связи она старалась упрочить всеми силами, но не изменяя при этом принципам, и получая неописуемое удовольствие, видя бессильную злобу завистниц. Кобыл, большинство из которых не трудилось и дня, но привыкших, что их желания и капризы удовлетворялись богатыми родителями сиюминутно.

Жажда независимости и самоутверждения помогли нежно-розовой единорожке добиться успеха не только в учебе, но и в спорте. Во всём Кантерлоте Флёр не было равных на фехтовальной дороже и балетной сцене, но тут стоит поблагодарить природную грацию, что досталась юной пони от отца. Обедневшего дворянина-эмигранта вынужденного зарабатывать на хлеб насущный на пол ставки уроками в танцевальной школе батрацкого района Мейнхеттена и частным извозом. Так «маркиз» Данцеур дис Ли и познакомился с нашей мамой ещё молодой провинциальной кобылкой приехавшей покорять Мейнхеттен. За путевой беседой Фотофиниш рассказала таксисту свою мечту стать фотографом, а он помог ей устроиться в фотоателье одного своего знакомого, а затем каждый день подвозил новую знакомую до работы и обратно. Так и сблизились таксист и фото-художница. Вскоре после самой скромной свадьбы у них родилась кобылка, настолько прекрасная, что даже врачи отказывались верить, в рождение столь милого создания от работницы фотоателье и таксиста. Малышку окрестили Флёр дис Ли, как папу. Молодая семья получила финансовую помощь от государства и прибавив к ней кое какие свои накопления прикупила скромненький таунхаус в спальном районе Мейнхеттена и стали жить-поживать. Однако тихое семейное счастье продлилось недолго. Через пару лет хореографическую школу Данцеура дис Ли заметили режиссёры Майнхеттенского театра оперы и балета, и вскоре отец семейства полностью отдался своему излюбленному ремеслу и жадным лучам славы. В семье появились средства чтобы дать их дочери всё самое лучшее, но не просто так. Сначала Дансеур перестал появляться дома, затем начались недвусмысленные намеки в бульварной прессе, а за тем Фотофиниш не успела и глазом моргнуть, как её мужа поглотила и пережевала светская околокультурная тусовка. Наверное, именно тогда мать и дочь осознали, что если болото и гламурное, это ещё не значит что наркотически-алкогольно-скандально-интрижно-конкурентная трясина тебя пощадит, будь ты хоть четырежды самородком. Финалом очередного скандала стало, то что нанятые бывшим продюсером бандиты переломали Данцеуру ноги, а для верности ещё и «развинтили» хребет, вот только костоломы не знали, что у балетмейстера врождённый порог сердца, которое просто не выдержало болевого шока. Инфаркт миакарды папу Флёр даже до больницы не довезли. Все эти трагические обстоятельства тяжким грузом обрушились на маму и Флёр. Тогда, узнав о трагической смерти супруга, у находящейся на десятом месяце Фотофиниш случился выкидыш. Жеребёнок, которого они так долго ждали присоединился к отцу в лучшем мире, а лазурная пони получила от врачей диагноз-приговор, сердечная недостаточность и невозможность больше иметь жеребят. Никогда. Но ещё тяжелее оказалось отбиться от вездесущих репортёров и папарацци, которые, подобно чайкам, слетелись на чужую беду и стали преследовать Фотофиниш и Флёр. Вынудив маму распродать почти всё имущество в Майнхетене и, купив небольшой домик в столице Эквестрии перевезти дочь туда, лишь бы уберечь малышку и забыть этот кошмар, всю эту мерзость и лицемерных благодеятелей.

Прошло уже много лет. Флёр выросла, адаптировалась, научилась светским манерам так, будто родилась с «серебряной ложечкой во рту». Нежно-розовая единорожка восседала перед дамским туалетом и нарочито медленно расчесывала пряди длинной гривы, объятой светлой аурой расческой. У Флёр этот процесс носил почти ритуальное значение. Пони как будто впадала в транс и лишь расческа аккуратными движениями прикасалась к её голове и скатывалась вниз. В это время чуть суженные глаза блаженно закрывались ознаменуя полное расслабление красавицы. Не выходя из этого состояния Флёр могла начать тихо напевать, а тогда не смей её отвлекать или тебя ждёт нечто поужаснее отправки на луну или обращения в камень. Хотя единственным, кто её мог отвлечь в этот момент был младший брат, но он после нескольких грубых вразумительных пощёчин уже привык к распорядку сестры и если ему что‐то было нужно Баян тихо заходил и ждал пока Флёр закончит. А единорожка в это время осматривала результат своих трудов. Ярко-рыжая грива Флёр дис Ли была её главным неприкосновенным богатством. Расчёска, выполнив своё предназначение, легла возле зеркала. Вмиг магия охватила пуховку и та подлетела к вытянутой мордочке кобылки. Несколько шлепков растушевали пудру, смахнув ее излишки и не «вмазав» остатки в шерстку. Теперь мордочка Флёр приобрела красивое бархатное покрытие.

— Идеально, — подвела итог пони несколько раз повернув голову, дабы удостовериться что образ завершен. — Чего-то не хватает.

Финальным штрихом стала фиксация рыжей гривы, чуть выше левого остренького уха заколкой. Самой желанной заколкой любой молодой Кантерлотской модницы, той самой, от Голд Флауер в виде лилии, которую мама прислала из Майнхеттена в подарок на день согревающего очага, а почтальон обнаружил лишь в конце дня.

— Флёр, — вдруг раздался знакомый тихий голос и от двери к кобылке подошел багровый жеребёнок.

— Что тебе нужно, Баян?

— Сегодня такой хороший день, — стараясь не смотреть на сестру начал братец, — может сходим погуляем?

Сестрица показательно-раздраженно фыркнула и, глядя в зеркало, при этом продолжая подводить ресницы, спокойно ответила: «А пойти и погулять самому ты не можешь? Или найти друзей, и как все нормальные жеребята гулять с ними, тоже не можешь!»

— Но мама сказала, чтобы ты со мной погуляла.

— Мама много чего говорит. Тебе уже пора начинать думать самому, а то так и проходишь до старости без отличительного знака.

Жеребёнок угрюмо посмотрел на свой пустой бок и, словно в чём то виноватый, прижал багровые ушки.

— Так… значит… мы не пойдем гулять?

— Нет.

— Нет! — радостно переспросил братик улыбаясь.

— Да.

— Да!?

— ДА!

— Да, то есть нет?

— Да, то есть да!

— Так мы, — растерялся Баян, — пойдем или нет?

— Да нет… тупой ты тормоз, — с гневом повысила голос Флёр, зыркнув испепеляющим взглядом на единорожика, — нет, не пойдем мы гулять. Когда уже твоя голова будет не только для того, чтобы рог носить?

Возникла тишина во время, которой Баян не смотрел на сестру, а лишь водил глазами по контуру вычурного узора широкого ковра. Флёр усмирила ярость, что ещё секунду назад жгла кобылку изнутри.

— А почему? — неожиданно спросил багровый жеребёнок, как в мгновение ока был охвачен розоватой магической аурой приподнят над полом и выброшен за дверь, как надоедливый щенок. Дверь захлопнулась сразу за жеребёнком, упавшим на круп в коридоре.

Ещё немного посидев на пороге багровый единорожик направился в комнату, которая после расставания мамы и папы была отдана ему. Двухспальная кровать была выброшена за ненадобностью, а Баянчику был приобретен небольшой одноместный диван. Место где раньше было трюмо теперь занимал письменный стол, на котором существовало постоянное царство хаоса. Баян как и многие жеребята его возраста был довольно небрежен и неаккуратен, чем создавал проблемы не только себе но и сестре, которая была немного помешана на чистоте и бардак в комнате брата становился хорошим поводом для Флёр лишний раз «поучить» брата. Непросто было Баяну расти в окружении двух самодостаточных и уверенных в себе кобыл. Мама с утра до вечера пропадала на работе. Лишь поздней ночью сквозь сон Баян чувствовал слабый запах пленки, реагентов, крепкого кофе и почти выветрившихся маминых духов, после чего «кто‐то» нежно и заботливо целовал его в лобик. Сестрица Флёр, либо не обращала на брата внимания, либо «ломала через колено». Жеребёнку не повезло, будучи самым младшим, лишённый образца для подражания, «забитый» жеребёнок часто просто не знал, как себя вести и к кому обратиться от этого вскоре стал бояться сделать шаг.

Сейчас единорожик зашел в свою комнату, и, сев на ковер посередине, грустно поджал под себя тёмно-русый хвостик, опустив голову. В такой позе Баян мог сидеть часами, он не плакал, не устраивал истерику, вместо этого он, как бы отводил обиду в дальний угол своей души и запирал её там, а затем тихо и медленно возвращался в тишину своей обители. Но сегодня посидеть в тишине ему долго не пришлось, входная дверь скрипнула и на пороге появилась светлая единорожка. Однако цель её появления была связана отнюдь не с извинениями.

— Баян, — успела обратиться Флёр, до того как увидела брата, — что ты… фууууу! Какая мерзость.

— Флёр я ничего не… — попытался оправдаться Баян, но было уже поздно.

— Я всё видела. Снова! Ну почему вы жеребцы такие… такие… — пыталась подобрать достойное определение сестра, но как на зло ничего не приходило в голову.

— Какие?

— Такие, омерзительные! Как можно вытворять такое, да ещё и у всех на виду, а если кто‐нибудь зайдет и увидит?

Жеребёнок лег на ковер в страхе поджав под себя копытца и старательно уводя взгляд, чтобы не встретится с глазами сестры. Багровая шкура плохо скрывала стыд малыша и Флёр подойдя ближе прекрасно видела, как краснеют его щечки.

— Немедленно убери этот мерзкий срач со стола!

— Хорошо. — грустно ответил Баян и пошел к столу низко опустив голову.

— Вот! — торжествующе сказала единорожка, задрав носик. — Ты живёшь в приличном доме, а не в свинарнике, так что будь любезен соблюдай чистоту, и пусть это будет тебе уроком. Ты меня понял?

— Да.

— Ce est un bon poulain. (с фран. — Вот и хороший жеребёнок)
Пока единорог наводил порядок на столе скидывая на пол комки бумаги и сломанные перья, отсортировывая их в мусор, Флёр поучительно стояла в дверях наблюдая за братом. Однако вскоре ей наскучила эта картина и единорожка собралась идти вниз.

— Баян, будешь чай? — спросила сестра на секунду задержавшись в дверях.

— Да, можно наверное выпить.

Вскоре Флёр скрылась из виду, а Баяну понадобилось всего полчаса, чтобы полностью очистить свой стол от мусора. Когда младший жеребёнок спустился по лестнице и зашел на кухню, чтобы выбросить мусор и выпить обещанного чаю, его ждал сюрприз.

— А, где чай? — поинтересовался багровый единорожик осматривая столешницу и не видя своей кружки.

— Наливай себе сам. — ответила старшая сестра, отхлёбывая из чашки, зависшей в магическом захвате у её губ, — Я не знаю сколько тебе сахару нужно.

— Мы живем вместе уже десять лет и ты не знаешь, сколько я кладу сахара? — недоумённо поинтересовался брат.

— У-у! — легкомысленно покачав головой ответила Флёр, облизывая ложечку от торта.

— Торта больше нет?

— Я подумала, это ты мне оставил! — с такой же простотой ответила сестра.

Баян ещё не умел пользоваться магией, поэтому любая процедура требующая точности давалась жеребёнку крайне тяжело из‐за того что всё приходилось делать копытами и ртом. Сестра же могла часами наблюдать со стороны как жеребёнок мучается силясь выполнить простейшую операцию используя только копыта, и не помочь. Однако если Баян что‐нибудь разбивал или ломал осуждение типа: «Ума палата!» следовали незамедлительно. Сама Флёр в беседах с мамой, которые у Баяна получалось подслушать, оправдывала свою позицию тем, что иначе из брата не вырастет ничего, хотя и не стеснялась, называть Баяна: «тормозом», «дураком», «тупицей», «козлом». Во многом именно поэтому жеребёнок к десяти годам уже научился «глотать обиду не разжёвывая», принимая её за внимание и заботу.

— Я пойду в… библиотеку, — сказала Флёр, магией убирая испачканную тарелку в раковину к другой немытой посуде, — а ты…

— С тобой? — с робкой надеждой в голосе отозвался жеребёнок.

— Нет! — почти выкрикнула сестра, но вернув себе подчеркнуто благородный вид продолжила. Выйдя в коридор светло-розовая пони стала собираться. — То есть нет. Ты останешься дома и будешь ждать маму.

— Во сколько ты вернёшься? Если мама спросит ждать тебя к ужину или нет.

Не переставая любоваться на своё зеркальное отражение в новой шляпке с легкой шелковой вуалью, кобылка не задумываясь ответила: «Можете ужинать. Меня сегодня вечером пригласили в поместье Краст на балл. Так что я буду поздно. — ответила Флёр так будто объясняет что‐то всем известное и естественное. В её мелодичном голосе почти не было сожаления и поведение оставалось подчеркнуто холодным, хотя Баян знал что обычно следует после. — Раз ты всё равно дома, помой посуду и если будет скучно полей цветы.»

— Ладно. — со вздохом ответил младший жеребёнок.

— И не сиди весь день дома. — уже подойдя к входной двери и дернув на себя ручку посоветовала старшая сестра. — Сходи выброси мусор. Не скучай.

Снисходительно улыбнувшись Флёр дис Ли вышла из дома захлопнув дверь. Довольная собой она грациозно переступая копытами по брусчатке, уже предвкушая этот волшебный свободный вечер, свернула на тротуар. Конечно поднапрячь малохольного брата много ума не надо. Сначало игнорирование, затем строгость на грани придирчивости, щепотку заботы, капелька внимания и ВУАЛЯ! Тормознутый жеребец уже выполняет за тебя работы по дому, в то время как ты освобождаешь своё время не только от гнетущего быта, но и от назойливого багрового комара, которого мама принесла от солдафона из Кантерлотской стражи и назвала твоим «братом».

Баян и Флёр хоть и были родными братом и сестрой, абсолютно друг на друга не походили, ни внешне ни внутренне. Да, их обоих родила Фотофиниш, и всегда старалась сплотить, не выделяя из них любимчиков, а по мере сил и времени быть для каждого своего жеребёнка заботливой мамой. Однако из за постоянных выставок, показов, фотосессий в разных частях Эквестрии фото-художнице не всегда удавалось исполнять материнский долг в полной мере. Очень скоро часть маминых дел по дому легли на плечи Флёр и больше всего неудобств ей доставляла... Нет, не готовка или стирка, а мука в виде компании малохольного, тормозящего и малоэмоционального, замкнутого и меланхоличного, младшего брата. Но Флёр не только научилась, грамотно скрывать своё неудовольствие, от такого родства, но даже получать от него выгоду.

---

— Вот Флёр, — лазурная пони передала единорожке с рыжей гривой увесистый кошелёк с монетами, — это вам двоим. Сходите в парк, мороженое поедите и обязательно посети с братом обсерваторию и дворец.

— Ой, мам, что там делать? — спросила единорожка закатив глаза и убирая кошелёк магией в скучающую седельную сумочку с тремя геральдическими лилиями-застежками.

— Посмотрите на звезды, телескопы, залы славы, просто погуляете.

— Мама, Баяну всё это не интересно. — возразила Флёр, переведя взгляд на брата тихо лежащего на полу гостинной и наблюдающего, как игрушечный паровозик носится по замкнутому овалу, железной дороги. — К тому же их со школой туда на экскурсию водили. Я не вижу смысла туда идти. К тому же мне нужно… в… библиотеку и…

— Правда?! И с какой же целью тебе нужно в библиотеку?

— Буду готовиться к семинару по практической магии.

Мама поправила очки на переносице и ещё раз посмотрела на дочь, чтобы убедиться не лукавит ли она. Флёр же стараясь не менять выражения мордочки, но всё равно забегала фиолетовыми глазками.

— Флёр, погуляй с братом и хватит искать поводы для того, чтобы отвертеться. Ты же старшая сестра, а Баян твой единственный младший брат, если не мы с тобой не поможем ему стать нормальным пони, то никто не поможет.

— Мама, пусть он сам хоть что‐нибудь сделает для этого, а то вечно сядет и сидит.

— Ему трудно расти без отца.

— А мне было не трудно? — возмутилась единорожка, — Я тоже росла без отца или на это всем наплевать!?

— Флёр, никому на это не наплевать, — спокойным голосом начала Фотофинишь, — я всегда была рядом с тобой и поддерживала тебя. Но пойми Баян — жеребёнок и ему отцовское воспитание нужнее. Особенно сейчас.

— Значит мне «отцовское воспитание» было не нужно, а ему получается нужно, он что исключительный?

— Нет у нас в семье исключительных.

— А судя по тому, как ты относишься к нему и ко мне есть.

— Конечно, ведь ты старше, а Баян младше. Ты знаешь и умеешь больше и можешь помочь ему открыть свой талант. Я уж молчу про магию, в которой ты очень хорошо преуспела.

— Я пыталась его обучить, — придав голосу нотку отчаяния воскликнула Флёр, — Он тупой!

— Он не тупой, он твой брат. С ним просто нужно спокойно заниматься. Я уверена Баян всему научится. Со временем. — лазурная пони приподняла краем копыта, головку дочери за подбородок и глядя той в глаза продолжила, — Вспомни. Ты тоже не сразу научилась Арабеску и Бризе делать и крестиком вышивать.

— Хорошо. Мама. — капитулировала дочка.

Лазурная пони обняла кобылку. Нежно прижав к себе, Фотофиниш прошептала на остренькое ухо дочери: «Мама тебя любит, мама всех вас любит!»

— Я тебя тоже люблю. Я погуляю с ним.

Фотофиниш легко улыбнулась, крепче прижав к себе дочь.

---

Флёр дис Ли не заметила, как вышла на Кантерлотский проспект. По обе стороны от неё шли разной степени нарядности пони, но не было среди них такого жеребца, в особеннности единорога, который не удостоил бы кобылку с ярко рыжей гривой почтительным поклоном. Красавице-единорожке безумно нравилось как перед ней расступаются котелки, цилиндры и картузы. «А Баян, он бы как всегда всё испортил! — думала Флёр, изящно тряхнув гривой, — В парке при виде жеребят он бы прятался за меня и молчал в тряпочку, как мим, в обсерватории иззевался и под конец уснул, а во дворце обязательно что‐нибудь перевернул или сломал. За что ему мороженое покупать? За то, что он такой «красивый», ни разу сам не причешется, пока по лбу расческой не получит. За то, что он такой «умный и сообразительный», с двоек на тройки перелазит, ничего сам понять не может, пока ему сто раз не разжуешь. Так что пусть лучше сидит дома и не позорит нас с мамой!» — сделав такой вывод Флёр, не сбавляя шага заскочила в один из самых дорогих салонов красоты. Наверное, случайно зашедший сюда турист решил бы что попал либо в музей, либо во дворец. Шикарный пол выложенный морским узором из белого и синего мрамора. Буквально повсюду зеркала в золотых резных рамках до самого потолка. Лепнина и скульптуры все изображающие жеребцов и кобылок с идеальными подтянутыми пропорциями тела. Одним словом было на что положить глаз.

— О мисс дис Ли, — восторженно встретил кобылку, администратор на стойке регистрации и сразу расплылся в услужливой улыбке, — чего изволите на этот раз?

— Хуфикюр и королевский массаж.

— Прекрасный выбор, — улыбка администратора стала ещё шире, — Располагайтесь, не желаете чаю или кофе?

Мебели в помещении было не много и Флёр прошла к одиноко стоящему дивану и запрыгнув на него поджала под себя копыта.

— Чай пожалуйста.

— Может что‐нибудь к чаю? Могу предложить вкуснейший банановый торт, сама принцесса Селестия оценила его.

— Уууууу, заманчиво. Принесите.

— Сейчас будет.

Всё складывалось идеально. Брат сидит дома, а она совершенствует свой образ для сегодняшнего балла. Скоро её копыта будут блестеть подобно солнцу, как и подобает леди. Флёр поморщилась представив как её прекрасную шерстку могла бы испортить мойка посуды. «Пусть этим занимается тот, кому незачем себя беречь, должна же быть от этого багрового спиногрыза хоть какая‐то польза». — завершила свои размышления единорожка, как раз в тот момент, когда единорог-официант принес ей на серебряном подносе чай и блюдце с кусочком слоёного торта с кремом и кусочками банана. «Вот это жизнь!» — подумала кобылка прежде, чем начать свою скромную трапезу, что была одной из частей её «ритуала» посещения салона красоты.

---

Посвежевшая с до блеска начищенными копытами розовая единорожка, бодро вышла с процедур, грациозно цокая и повиливая рыженьким хвостиком от удовольствия. Флёр дис Ли подошла к стойке администратора и также легко ссыпала горсть монет из кошелька, лишь краем глаза убедившись, что оставила достаточно битов и за услуги массажиста, и за услуги косметолога, и за такое хорошее обслуживание, и за то что у неё сегодня прекрасное настроение, и за здоровье принцессы Селестии.

— Сдачи не надо. — важно ответила пони и последовала на выход.

— Спасибо мисс дис Ли, будем ждать вас снова! — учтиво донеслось ей вслед.

Флёр в глубине души прекрасно понимала, что её положение в обществе чопорных, столичных аристократов крайне зыбко, что её принимают и буквально стелятся к копытам, лишь благодаря её старательно созданному «образу светской львицы». И как администратор забыл её имя и фамилию, чуть её хвост исчез за прозрачной дверью, так и светская тусовка смешает с грязью, высмеет и забудет если «образ» Флёр вдруг окажется неправдоподобен.

— Флёр!? — внезапно оборвал раздумья единорожки чей‐то до боли знакомый голос.

Кобылка повернулась уже приготовившись сменить милость на гнев, как неожиданно передумала.

— Баян!? — ошеломленно спросила кобылка, выпучив фиолетовые глаза на малыша, — что… что ты здесь делаешь?

— Ты же сказала не сидеть весь день дома, вот я и… пошел… погулять.

— Один? На главную улицу Кантерлота? — с растущей агрессией наступая на жеребёнка, требовала ответов старшая сестра, — ты совсем с ума сошел, что ли? Быстро домой!

— Флёр, а… ты?

— Я сказала быстро домой, — прикрикнула на багрового жеребёнка кобылка.

— Но ты же говорила, что пошла в библиотеку?

— Это не твоё дело, — тут левое багровое ухо малыша единорога, объяло мягко-розовым светом и резко потянуло вперёд, через боль заставляя малыша пятиться вперёд согнув шею. Старшая сестра всё это время следовала по пятам, не выпуская ухо из магического захвата.

Невооруженным глазом было видно, как старшая пони была раздражена младшим, в Баяна постоянно летели обвинения, обидные слова и сравнения. Так ещё полчаса было потеряно, пока Флёр дис Ли «под конвоем» не доставила брата домой. Как только входная дверь захлопнулась, по щеке Баяна прилетела пощёчина только что начищенным копытом. Багровый жеребёнок в страхе прижался крупом к перилам лестницы, стараясь не дрожать. В смятении малыш ожидал, что сестра его снова ударит, поэтому не решался даже пошевелиться. Флёр дис Ли подошла к брату в упор и вновь подняла на малыша копыто. Теперь Баян ожидал пощёчины в любую секунду, но вместо этого старшая сестра крепко обняла своего младшего братца, прижав к себе.

— Дурачок ты наш, непутёвый. — тихо прошептала пони на багровое ухо. — А если бы с тобой что‐то случилось? Никогда так больше не делай! Понял?

Последнюю фразу розовая пони адресовала лично Баяну, приподняв его подбородок копытом и заглянув в карие глаза. Жеребёнок лишь послушно кивнул головой, тогда Флёр отпустила малыша и направилась на выход. Последнее что Баян услышал от сестры в тот день: «Будь дома! Никуда не уходи».

---

Наконец пришло время бала и Флёр вместе со своим кавалером прибывают к огромному зданию, обильно украшенному лепным узором и статуями пони, преимущественно единорогов. Через широкие окна, что тянулись до самой крыши, свет уже заливал внутренний дворик поместья и прилегающий тротуар. Если судить по синхронно маячащим теням пони, то можно смело предположить, что бал был в самом разгаре. Тут корета слегка подпрыгнула на пороге массивных, литых ворот, на которых размещались пара силуэтов пони в профиль с рогом. Вообще единорогоцентризм был крайне распространен в среде Кантерлотской арристократии, хоть и считался пережитком «Эпохи враждующих племён». Идея такого миропонимания была во многом свойственна всем единорогам, независимо от происхождения. В каком-то смысле единороги очень похожи на книги, все в себе, и в каждом из них крайняя замкнутость может сочетаться с максимальной открытостью.

Вот экипаж остановился у входа и единороги преодолев проходную, поприветствовали хозяйку Аппер Краст, весьма эффектной пони-единорогом, со шкуркой цвета крема и мягко-фиолетовой гривой. Сдержанный поклон от Флёр дис Ли и Фенси Пентса, лаконичное приветственное слово от графини Аппер Краст.

— Флёр, Фенси, рада вас видеть. — пони шагнула вперёд на встречу розовой единорожке и поприветствовала ту, трижды поцеловав в щеки.

— Аппер Краст, — стараясь говорить как можно более радостно, Флёр заключила подругу в объятия, — Выглядишь превосходно.

— Спасибо, моя дорогая. Проходите в бальный зал, чувствуйте себя, как дома.

— Благодарим! — синхронно ответили пони и прогарцевали в бальный зал.

Гости во всю кружились в танце и почти не обращали внимания на тех пони, что только прибыли. Дамы в пышных платьях и изысканных нарядах, на каждое из которых ушел не один метр самого лучшего заморского шелка и Сталлионградской парчи. Не меньше времени и нервов даже самый искусный портной потратил на выкройку и пошив столь великолепных нарядов, для любой из здешних притязательных модниц. Хоть сегодня наличие платья было не обязательным, редкая кобылка рискнула бы явиться без вечернего наряда. Но Флёр решила пойти более оригинально, на нежно-розовой единорожке было легкое ярко красное длинное шелковое платье с эффектным вырезом на спине, подчеркивающий талию и прямую, как струна, осанку. Как только Флёр переступила порог зала, взоры всех жеребцов устремились на неё, но кобылка лишь выше задрала носик, как бы говоря: «Вы счастливейшие из смертных! Вы видите меня». Аналогично поступил её кавалер, и вместе они прошли сквозь «океан» пони и только лишь остановились посередине зала, оркестр на балконе заиграл лёгкую танцевальную музыку.

— Позвольте вас пригласить? — официально спросил Фенси Пентс, на что Флёр лишь сдержанно кивнула, подав кавалеру копыто.

Никто не смел сдвинуться с места, а лишь с упоением наблюдали, вихрь вальса самой красивой пары. Флёр была счастлива, теперь глядя на восхищённых их видом аристократ она получила, казалось всё…

Белоснежная карета тихо катилась, бренча бубенцами и выстукивая чечетку по ночным улицам. Бал удался на славу и теперь Флёр в сопровождении своего кавалера направлялась домой.

— Ты была просто обворожительна Флёр. — сделал даме комплимент белый единорог с синей гривой.

— Фенси Пентс, ты мне льстишь. Ничего особенного.

— Ой, боюсь вот в этом, я с тобой не соглашусь! Так изящно танцевать, это надо иметь дар свыше. Я не мог и глазу оторвать.

— Полно, — осадила кавалера кобылка, подмигнув, — Я прекрасно знаю куда, а точнее от чего все жеребцы не могли глаз оторвать, пока я танцевала.

Щеки Фенси покрыла красная краска, а на лбу проступила испарина. Тут карета остановилась и сбитый с толку кавалер немного потерял нить разговора. Но ему нужно было срочно, что нибудь сказать, что‐то очень важное, нечто безотлагательное. Вот жеребец собирается с мыслями и уже было открывает рот чтобы начать, как внезапно. Флёр нежно чмокает своего ухажера в щеку и словно тихий летний ветер щепчет на ухо: «Merci pour une merveilleuse soirée! (с фран. Спасибо, за прекрасный вечер!)». Отпирев дверцу Флёр дис Ли, покидает карету абсолютной победительницей направившись по изворотливой тропинке к двери дома.

Замок еле слышно скрипнул и нежно розовая кобылкам вошла внутрь. Тут ей на встречу шагнула голубая земная пони с обесцвеченной гривой и очками на переносице, которые казались, что сейчас лопнут от злости.

— И где ты была? — строго спросила мать.

— В…

— Не ври мне! — также строго и спокойно продолжила земная пони. — В библиотеке тебя не было. Так что я ещё раз спрашиваю, где ты была?

— На балу.

— Каком?

— В поместьи Аппер Краст. Мам я…

— Не желаю ничего слышать! Ты мало того что ушла на пол ночи, так ещё и оставила брата на весь день одного. Вместо того, чтобы с ним погулять ты погуляла для себя!? — всё больше злилась Фотофиниш, наступая на дочь. — Не этому я тебя воспитывала.

— Ты меня воспитала так, чтобы я сама могла себя поставить и добиться успеха не смотря ни на что. Вот я и добиваюсь успеха.

— Какого успеха? Успеха светской львицы?! — негодовала старшая кобылка, — Это путь в никуда или ты хочешь кончить так же как твой отец?

— Я точно знаю, что не хочу всю жизнь провести здесь вместе с этим тупым и никчемным жеребёнком!

— Флёр, — строго осадила мать дочьку, но та не унималась.

— Я тоже хочу посещать балы и вращаться в сливках общества, разве не этого хотел папа? — единорожка взмахнула копытом, — разве не этого хотела ты, когда перевезла меня в Кантерлот? А теперь, ты заставляешь меня гробить свою молодость сидя с этим глупым жеребёнком.

— Флёр, как тебе не стыдно? Ведь Баян твой брат, а ты старшая сестра он на тебя должен ровняться.

— Если бы он на меня ровнялся, то не был бы таким тормознутым и замкнутым.

— Баян ещё растёт и формируется, ему нужно время и…

— Мама хватит! — воскликнула Флёр, в нетерпении, — Хватит повторять эту мантру, он никогда не станет нормальным и уж тем более у него никогда не будет своего мнения, он родился неполноценным и таким останется уже навсегда!

— Флёр…

— Никому…

— ХВАТИТ!

— … ненужный!

На пару секунд в коридоре висело молчание. Обе кобылки сверлили друг друга глазами и не заметили присутствие третьей стороны.

— Мам, Флёр, — раздался приглушенный голос со стороны лестницы на второй этаж.

Мать и дочь обернулись на маленького жеребёнка-единорога с багровой шкуркой трущего красные толи от недосыпа, толи от услышанного глазки. Фотофиниш не знала наверняка, что слышал её сын и главное как давно он там стоит.

— Мы тебя разбудили сынок? — лазурная пони смягчила голос, сделав шаг к сыну, — Прости, иди спать, я скоро приду, чтобы пожелать тебе спокойной ночи.

Жеребёнок не издав более не звука послушно пошел наверх. Баян ещё слышал, как мама и Флёр ругались. Лишь изредка его слух мог выхватить из всего словесного потока своё имя и то, что в поведении Флёр не нравилось. Лежа на растеленном диване в полумгле комнаты единорожик уходил в себя всё глубже и глубже. Эту обиду ему будет очень сложно проглотить. Отношения с любимой и единственной старшей сестрой сложно назвать безупречными. Баян прекрасно знал как к нему относится Флёр, но в какой‐то момент ему удалось убедить себя, что это не со зла, а от заботы и желания сестры уберечь его. Подготовить к трудностям, испытаниям и одиночеству. Возможно единорог просто привык прощать родной сестре всю грубость и неприязнь, что она на него изливала, а может он и в правду был тупым и тщедушным и такое обращение является всего лишь естественной надобностью. От таких мыслей багровому жеребёнку становилось по настоящему больно. Очень скоро покрасневшие глазки стали смыкаться и Баян почувствовал на лбу теплое и нежное прикосновение, которое малыш не мог перепутать ни с чем. Явственно ощущая легкость и невесомость, Баян чувствовал как прижимается к лазуревой груди мамы, она как всегда взъерошивает ему гриву своим мягким бархатным копытом.

— Не плачь сынок.

— Больно, мама. — шепчет жеребёнок.

— Не думай о плохом. Спи сыночек, спи.

Часть 7 Цена любви

Темнота обволакивала почти всё помещение, природного по происхождению, но со следами копытоприкладства на стенах и потолке, можно было прийти к выводу, что комнату слегка «доделали» за матушкой природой. Относительно грубая работа, но это и не палаты дворца, а простая сырая и холодная камера устроенная в небольшой пещере где‐то в нижних ярусах логова-замка. Однако у казематов ченджлингов была особенность, отличающая их от всех других. Сам по себе это был вытянутый широкий коридор-пролёт, по обе стороны от которого шли камеры с решётками, но также не совсем обычные. Помещение для узника представляло из себя нечто среднее между стенным шкафом и гробом, только вместо мягкого бархата зелёная желеподобная слизь, а вместо крышки полупрозрачная линза, с салатовым переливом. Со стороны это напоминало гигантский кокон влепленный аккурат в углубление в стене наподобие жевательной резинки, что жеребята лепят где не попадя. Только этот кокон в стене держала ещё и двустворчатая решётка. Точнее решётка держала того, кто сидел внутри. Дополняли эти ужасающую картину неглубокие импровизированные бассейны в которых бурлила липкая зелёная клееподобная субстанция. Сам кокон мог излучать ровный зелёный свет, мог мигать, а иногда и гореть также ярко, как фосфорные кристаллы, это зависело от того какие воспоминания и эмоции воспроизводит пленный в мутной жиже бассейна. Воспоминания, домыслы, сны, страхи и многое, то что сам узник предпочел бы забыть, теперь было личным трофеем чейнджлингов (как и он сам).

Тихий и мрачный этот пролёт сегодня обогатился воистину редкими гостями.

— Узрите, — с торжествующей улыбкой продекламировала королева Кризалис, глядя в небольшой бассейн, прямо под коконом, в спокойной глади, которого отражались сцены из жизни узника. Словно на экране кинотеатра. — Вот пример для вас. Смотрите, кем был этот пони, как его ненавидели и презирали даже самые близкие. Какой он маленький и беззащитный, какой слабый и никчёмный. Всегда, слышите всегда его смешивали с грязью эти жадные, надменные, сами себе на уме пони Кантерлота. Единственное, что за всю свою пусть и не долгую жизнь сделало это ничтожество, так это терпеливо и раболепно смирилось. Где же тот «Легендарный» «Каменный единорог»? Его нет! Это миф, за которым скрывается слабый и никому ненужный жеребец. Ничего сверхъестественного или непобедимого. Просто неудачник.

— Виновата, моя королева, но с кем вы говорите? — спросила кобылка чейнджлинг, облачённая в броню и удерживающая отверстием в копыте копьё.

Её блестящие и дрожащие серые люминисцентные глаза, хоть и должны были смотреть прямо перед собой, но очень плохо скрывали волнение. И королева это прекрасно чувствовала, поэтому тёмная кобылка-чейнджлинг устраиваясь поудобнее на красном диване, свесив хвост смерила пони равнодушным взглядом. Действительно помимо них двоих в катакомбах не было больше никого, если не считать субъектами безымянных бедолаг «запеленованных» в коконы. От этих, грифонов, пони, парочке драконов, бизона, минотавра, и других конечно же не зависело ровным счётом ничего. Но сегодня та, которая держала их судьбы в своих копытах, решила проверить свой подвал. Специально для этого вниз даже был спущен любимый красный бархатный диван её высочества. Сейчас королева была немного утомлена и не желала ни с кем общаться, но не дать приказ своей подчинённой Кризалис не могла.

— Твоё наказание, охранять королевскую тюрьму. Тебе запрещается разговаривать с кем либо, передавать что‐либо, спать, есть, пить, отлучаться со своего поста под страхом разделения их участи. — Королева бросила прощальный взгляд на зелёный кокон, где в беспамятстве был заключён багровый единорог, в черном изрядно помятом, долгополом мундире.

— И запомни, дитя моё, — обратилась Кризалис к стражнице, — ещё один прокол. Отправлю у драконов любовь собирать. Тебе ясно!

— Так точно, моя королева!

— В непредвиденной ситуации, — королева перевёртышей ткнула копытом в сторону небольшой вентиляцинной шахты, в которой торчал колокол. — Звони!

— Слушаюсь, моя королева.

Высокая кобыледи встала с дивана и твёрдым властным шагом направилась в сторону выхода. Высокие, в полтора роста правительницы ворота выполненные из затвердевшей слизи на поверку были в сто раз крепче и практичнее деревянных. А поскольку эта субстанция была органической, то и дверь открывалась не для всякого, а только для чейнджлингов. Но даже если пленному удастся сбежать и открыть ворота, то ему всё равно не подняться наверх в кабине без магии четырёх чейнджлингов, двух дежурных в самой кабине и двух на верхней платформе. Наверху был ещё один выход через шахту, и в принципе существо с крыльями могло своими силами покинуть тюрьму, но при условии что его место в коконе займёт организм такого же магического порядка. Повернувшись в последний раз на кокон и стражницу Кризалис остановила недобрый взгляд на последней.

— Не подведи меня, слышишь, не подведи.

— Ни в коем случае!

— Потому что, от этого зависит, проведёшь ты здесь неделю, месяц или всю свою жизнь.

Кобылку-чейнджлинга, поразил страх, но она всеми силами желала его подавить. Но её глаза снова раскрыли все чувства, как у плохого игрока в покер. И королева, удовлетворенная таким результатом скрылась за створками зелёной камеры больше напоминающей, как не странно кокон, который словно по волшебству потащило вверх. Стражница осталась одна, но лишь, когда твёрдая поступь королевы перестала «капать» на нервы, она смогла спокойно выдохнуть. Она подошла к ведру с проточной водой и подхватив его ртом понесла к кокону. Намочив в воде тряпку кобылка копытом стала протирать те места кокона через, которые можно было разглядеть морду заключенного в нем существа. Несколько движений и линза очищена, но тут стражница увидела своё отражение. Тёмно-серые губы слегка задрожали и кобылка сняла с головы защитный шлем с гребешком идущем от переносицы к темени. Теперь из мутного отражения на кобылку-чейнджлинга смотрела грустная темно серая мордочка с абсолютно начисто выбритой головой. Робко из серого глаза покатилась слеза, а темненькие ушки прижались к голове. Кобылка уронила тряпку и шлем на пол и, закрыв глаза копытами заплакала, будто потеряла нечто большее, чем просто гриву. Её тихие всхлипы, были не громче мышиного писка, но именно в этот момент казалось, что само подземелье притихло, чтобы дать кобылке проплакаться. Выплеснуть в пустоту каземата, как в подушку, всё, что накопилось. Наверняка чейнджлинги замечали, странности в поведении новоявленной защитницы улья. Однако, не все одобряли, не смотря на то, что последняя атака вырвала у перевертышей много жертв особенно в личном составе армии, решение королевы заполнить недокомплект жеребцов кобылками. Но ни один из чейнджлингов не решился спорить с правительницей. Вот и эта кобылка-чейнджлинг не сказала и слова поперек, когда в один из дней, на жеребьёвке она навсегда была записана в солдаты. Наконец стражница успокоилась и, вернув шлем на голову, пошла блюсти службу. Все коконы однообразны, единственное, что помогало чейнджлингу отвлечься и хоть как‐то развеять рутину и скуку — это редкие подглядывания в бассейн. Хотя воспоминания узников не отличались разнообразием, но неизменным был вкус любви, что буквально источал пленный, когда в его памяти всплывал первый поцелуй или радость от рождения дочери или сына. Кокон был устроен таким образом, что все положительные чувства заключенного концентрировались и отфильтровывались, приобретая при этом материальное воплощение. Самой вкусной и питательной была, конечно чистая и искренняя любовь, но её было слишком мало и на всех голодных чейнджлингов не хватало, поэтому собирались все положительные эмоции, по трубам вытягивались на верхние ярусы и уже там смешивались. Такая жидкая «симпатия» и была первым и единственным блюдом на столе каждого чейнджлинга. К сожалению, не всю любовь удавалось собрать. Некоторая её часть успевала просочиться через линзу и уйти в темную и холодную пустоту.

Стражница закончила облет казимата, и уже возвращалась из другого конца пролётки, к тому самому месту, где и получила приказ от повелительницы, как голод острым лезвием прошелся по её желудку. Оставление без обеда и ужина была одна из форм наказаний, для чейнджлингов, которое кобылка должна была с честью вынести. Но тут её поманил мягкий сладкий и свежий аромат. Подняв тёмный нос по выше, стражница попятилась к источнику и чуть не плюхнулась в колодец перед коконом. С любопытством сероглазая кобылка стала вглядываться в потревоженные следы на поверхности, стараясь разглядеть то, что вызвало такой эмоциональный всплеск у пленного. Может единственный раз ей стала интересна причина, а не результат. Наконец волны успокоились и чейнджлинг увидела всю картину.

Много букв, очень много букв во всех этих книгах и свитках, что в огромном множестве нависают над всяким кто посетит Королевскую библиотеку Кантерлота. Некоторые из них с цветными обложками стояли на полках шкафа с номерком-указателем, другие, казалось лежали в беспорядке на столе образуя некое подобие «замка знаний». Книжная крепость то и дело светилась в разных местах фиолетовой аурой, словно под атакой осаждающих, теряя то одну то две свои части. Лишь присмотревшись можно было увидеть, маячащее пламя свечи, и освещённую тусклым светом фиолетовую единорожку. Простая прическа с маленькой розовой полосочкой, служили немым свидетельством принадлежности этой пони к учащемуся сословию. Но лучшим свидетельством была та увлечённость с которой кобылка читала толстенную книгу, лишь изредка прерываясь, чтобы записать пару слов в свиток. Возрастом пони была ещё очень молода, и её фиалковая бархатисто-лоснящаяся шкурка только-только стала меняться с нежной, как шелк, что характерна жеребятам в юном возрасте на более взрослый и всепогодный вариант. Со стороны могло показаться, что иные представители противоположного пола и могли бы найти эту фиолетовую пони с лавандовыми прядями, прямым как сталактит рогом и малопонятным рисунком на боку привлекательной но не более. Однако вскоре в пустоте проёма между стеллажами и полками за единорожкой мелькнул силуэт и раздались твёрдые шаги. Кобылка абсолютно спокойно отнеслась к неизвестному приближающемуся сзади гостю, как будто ей заранее было известно, кто и зачем к ней идёт. Вот шаги стали тише и через секунду с сидящей за столом, фиолетовой единорожкой поравнялся багровый жеребёнок, хоть и имеющий все черты настоящего сформировавшегося жеребца. Тёмная гимнастерка с маленькими тремя литерами «ККК» нашитых на воротник-стойку с двух сторон. Плечевая жёлтая лента, зафиксированная ремнем по талии. Всё говорило об одном, этот пони-единорог был либо юным гвардейцем, либо почтальоном на понтах. В пользу последней версии свидетельствовала седельная сумка забитая каким-то хламом. Однако коротко подстриженная темно-русая грива и хвост, осанка, вытянутый подбородок говорили, что жеребёнок всё таки с дисциплиной знаком непосредственно, а значит абсолютно точно он не почтальон.

— Здравияжелаю, мисс Твайлайт.

— Ты опоздал. — как можно более нравоучительным голосом отозвалась Твайлайт.

А может всё же почтальон?

— Виноват. Думал успею. — сменив голос со строгого на более простой, ответил жеребец, — Долго ждёшь?

Вместо ответа лавандовая единорожка одним прыжком обхватила жеребца передними копытами за шею и прижавшись к нему мордочкой, обняла того, спровоцировав всплеск румянца на багровой морде.

— Я бы ждала тебя хоть до ночи. — мягко шепнула Твайлайт на еле заметно подрагивающее багровое ухо.

— Спасибо. — пряча морду с глупой улыбкой ответил единорог.

— Ну, чему вас интересному учили на этой неделе?

— Учили оказывать первую медицинскую помощь. Рассказывали, как определить признаки жизни и смерти.

— Я читала о том как определить признаки жизни, а ты мне покажешь потом как первую помощь оказывать?

— Конечно. Хоть сейчас. А ты мне не могла бы тоже потом показать как правильно выполнять заклинание «телепортации», а то у меня не очень… получается.

— Конечно, это же очень просто. Но сначала я хочу проверить одно заклинание, которое обнаружила в старых копытописях совсем недавно. Ты не мог бы мне помочь?

— А оно не превратит меня в кактус? Как в прошлый раз? — поняв что от него требуется переспросил жеребец.

— Ну я же извинилась, тогда я немного не рассчитала свои силы, а также угол наклона и сопротивление.

— Ладно, — немного обречённо согласился единорог, — давай Твайлайт, только поаккуратнее. Если можно.

Лавандовые глаза загорелись азартом, будто Твайлайт предоставили возможность самой поднять солнце. Она судорожно начала перебирать исписанные листы бумаги, листать книги, изредка вглядываясь в текст и наконец единорожка сказала: «Идеально. А теперь встань напротив меня и расслабься!»

Жеребец послушно выполнил просьбу и стал ждать магического действа. Фиолетовый рог его подруги засиял мягкой переливающейся аурой и с каждой секундой свечение становилось ярче. Концентрируясь кобылка зажмурила глаза и, прикусив нижнюю губу, выпустила вспышку в сторону багрового единорога.

Когда фиолетово-лавандовая дымка рассеялась, Твайлайт увидела, что её подопытный без сознания лежит на полу. Глаза волшебницы необычайно резко округлились и она немедленно подбежала к развалившемуся на полу кадету.

— Баян, Баян, — судорожно звала кобылка своего друга пытаясь его растормошить, — просыпайся. Пожалуйста, просыпайся. Я прошу тебя, Баян.

Твайлайт попыталась сначала растолкать жеребца, но тот лишь перевернулся на левый бок. Тогда кобылка встала, аккуратно переступив багровые копыта, нависла над единорогом и приложив ухо к груди жеребца, попыталась услышать биение его сердца.

— Сердцебиение, есть. Дыхание, тоже. Так, а вот чтобы определить пульс, надо пощупать копытом бедренную артерии, которая проходит в… — кобылка медленно повернулась вцепившись взглядом в темно-красный круп с кьютимаркой ввиде щита, а потом начала переводить глаза ниже, — … в области паховой складки.

Проступивший на мордочке кобылки, мягкий розовый румянец, в считанные секунды вспыхнул до ярко-красного. Она знала, что у жеребцов есть характерное отличие, но какое, представляла себе плохо. Копыта, что до этого держали кобылку над телом бездыханного единорога стала пробивать дрожь, но прикусив покрепче нижнюю губу, Твайлайт стала медленно протягивать переднее дрожащее копыто к бедренной артерии. Но не успев и прикоснуться к жеребцу, кобылка почувствовала, как тело пришло в движение, тут держащие её копыта подвели хозяйку, и та оказалась «верхом» на жеребце.

Лежа на спине Баян внимательно смотрел на лавандовую единорожку смущающуюся от кончика рога до хвоста, да ещё и усевшуюся на него сверху. В такой милой растерянности Твайлайт прижала уши и молча смотрела на единорога сверху примерно минуту.

— Как‐то неловко получается, — стараясь сдержать собственное негодование от подобной близости в узде, заметил Баян.

— Я просто… хотела, — оправдывалась Твайлайт, упершись копытами в грудь жеребца, — проверить… твой…

— Мой? — жеребец повернул голову, непонимающе прищурив глаз.

— Пульс. Твой пульс, а вовсе ничего такого. Ты не подумай…

— Всё нормально, Твайлайт, я тоже давно хотел потереться животом о твой круп.

Баян был готов вырвать и проглотить свой язык, который перестал слушаться хозяина. Жеребец зажал копытами свой рот, чувствуя, что сейчас сгорит, как бумажка в костре собственного стыда.

— Заклинание сработало. — радостно воскликнула единорожка вскакивая с жеребца на пол и немного пританцовывая слеветировала к себе листок с пером, — надо записать, как ты себя чувствуешь?

— Как тупой урод и обмудок, который не может выражаться так чтобы не краснеть за самого себя. — снова выпалил Баян на одном дыхании бегая выпученными глазами.

— Так, очень интересно, по всей видимости заклинание работает правильно, — заключила волшебница, сделав пару записей, — как твои внутренние ощущения? Есть тошнота, колики, жжение, чесотка, может щекотка?

— Чешется у меня постоянно шея, когда я рядом с тобой, и ниже живота щекотит хоть хвост отрывай.

Баян был прижат и обезоружен. От бессилия сдержать свой взбесившийся язык он уже хотел рвануть со всех ног из библиотеки.

— Так, так любопытно. — не обращая внимания на моральные терзания подопытного продолжала скрипеть пером Твайлайт и судя по отсутствию реакции мало понимая о чем ей говорит багровый жеребец. Сейчас ей больше было интересно его поведение а не то что говорит жеребец, — Головокружение? Тяжесть, общая слабость?

— Вот бы она не узнала, что от запаха её гривы и хвоста у меня голова кругом идет, а этот розовенький просветик просто с ума сводит. А её фиолетовые ушки, так и просят чтобы я их покусал.

Копыта не помогали рот сам говорил всё, что думал хозяин, выбрасывая подчас то, что Баян определил как личная сокровенная тайна. Багрового пони стал заливать крупный пот, а всё тело стало крайне заметно дрожать.

— Так, обильное потовыделение, озноб…

— Твайлайт, что со мной? — Баян сел и, стараясь быть как можно дальше от единорожки, прижался спиной к стеллажу с книгами отвернув красную морду в проход. Единорог старался не думать о ней, чтобы не выпалить «самого главного».

— Это заклинание называлось: «Язык мой, враг мой». Очень древнее заклинание, заставляющее пони говорить то что он думает. Говорят, что с помощью этого заклинания Стар Свирл Бородатый, в своё время отманил от Кантерлота целую грифонью армию. Однако, оно долгое время считалось утраченным. Но теперь я получу высший бал. И всё благодаря тебе Баян. — радостная улыбка озарила мордочку Твайлайт и она подпрыгнув к багровому единорогу чмокнула того в щеку.

И этот невинный, дружеский, почти детский «чмок» стал для жеребца последней каплей. Без условно кадетов учат стойко переносить удары и воздействия магии, но противостоять чарам симпатичной кобылки, нет, по крайней мере не на этом курсе.

Грива жеребца наэлектризовалась, а хвост стал молотить из стороны в сторону как метла. Кажется вот вот и он скажет.

— Твайлайт,… а я теб… — объятый багровым светом, в рот жеребца из сумки залетела небольшая книжка с золотым символом солнца на обложке.

«Который раз «Устав» нас спас» — думал жеребец вырвав сам у себя победу. Теперь то, что должно быть при нем останется при нём. В этот момент Баян обессиленно лег на пол не заметив как из сумки выпал свёрток, аккуратно прямо к фиолетовым копытам кобылки

— Я думаю, действие заклинания завтра должно пройти. Прости, что ты хотел сказать Баян? — обратила Твайлайт внимание на коробку, — А что это? Можно я открою.

Жеребец лишь сдержанно кивнул, продолжая что‐то мычать через Устав. Твайлайт объяла магией свёрток почтовой бумаги и, положив на стол стала разворачивать. Как только упаковка пала лавандовые глаза вновь наполнились интересом.

— Это… исторический роман?

Баян кивнул, а Твайлайт перевернула хрустящую новенькую обложку и несколько вводных страниц и уже хотела приступить к чтению, как вспомнив обернулась и нежно посмотрела на жеребца.

— Спасибо, Баян, я люблю изредка читать что‐то на подобие. А хочешь, я тебе почитаю?

Снова последовал утвердительный кивок.

— Тогда садись поближе.

— Я боюсь всё испортить. — сказал единорог «освободившись» от Устава, опустив голову.

— Не бойся ты ничего не испортишь, мне приятно когда ты рядом. — тонкая фиолетовая шкура на мордочке единорожки вновь приобрела пунцовый оттенок, как будто заклинание вернулось к отпраавителю.

Твайлайт вцепилась глазами в текст, прочистила голос и стала читать. Баян, сначала нерешительно, но потом сел совсем рядом, так что мог читать самостоятельно. Два единорога так и сидели в тусклом свете почти догоревшей свечи, лавандовая кобылка читала левые страницы, а багровый жеребец правые. Тихий, мягкий, бархатный голос, менялся на твёрдый баритон и обратно. Сюжет книги был незамысловат, история времён драконьего нашествия на Эквестрию, как кобылка-принцесса добровольно отдаётся в служанки Драк-Хану чтобы спасти свой народ. Но разорение земли продолжилось и тогда собирают пони дружину, чтобы драконам дать бой и отстоять земли. Однако супостат лютый угрожает погубить принцессу. Единственным, кто решается выкрасть и спасти её является простой дружинник влюблённый в принцессу.

Конец несмотря на ожидания печальный, история вообще крайне не терпимая вещь. Дружинник после боя с Драк-ханом сгорает в огне пещеры, а принцесса бросается к нему в объятия, когда его тело уже поглощало пламя. Так влюблённые и закончили свой земной путь, воссоединившись лишь перед смертью.

…
Впервые чейнджлинг ощущала столько эмоций, что ей стало казаться будто она перенеслась из сырого и темного подземелья, на мягкий цветочный ковёр. Ну или хотя бы снова мирно спит в своей теплой и уютной соте. Заключенный в коконе буквально варился в бульоне из любви, заботы, радости и стыда. Кобылка-чейнджлинг наблюдала за этой странной парой с удивлением и недоумением. «Почему ты просто не скажешь что чувствуешь, а запечатываешь это в себе?» — спросила стражница, уперев в кокон копыта и сладострастно облизываясь, вглядывалась в багрового жеребца. Его кокон, хоть и не был подсоединен к системе выкачивания эмоций, как приказала королева, но концентрацию их продолжал. Но любви всё равно было столько что она просачивалась через линзу кокона превращаясь в лёгкий нежно розовый дым, который стражница старалась собрать как можно больше. Вдыхая полной грудью и медленно выдыхая, пуская из клыкастого рта тоненькую струйку очищенного белого пара. Такая трапеза была крайне дозированна и не могла утолить голод чейнджлинга полностью, но даже эта ложка чистой любви не могла сравниться даже с целым котлом концентрата. Вскоре сероглазка раслабленно опустила ушки и прикрыв глаза решилась прилечь на красный диван королевы. Поступок дерзкий во всех смыслах.

Стражница поднялась на крылышках в воздух и приблизилась к бархатному предмету мебели, медленно и вальяжно приземлилась на него поставив копьё рядом и свесив мордочку с передними копытами вниз. Всё ещё вдыхая любовь, ей хотелось больше увидеть и узнать.

— Я требую продолжения банкета! — изрядно опьянев, в полубреду выкрикнула пустым казематам кобылка-чейнджлинг перехватив копьё и помешав «бассейн» воспоминаний, желая увидеть что‐нибудь интересное.

…
Вновь фиолетовая единорожка с просветом в лавандовой гриве и хвостике, только теперь она неторопливо шла рядом с багровым жеребцом в кадетской форме, на чьей спине помимо своей, теперь висел ещё и светло баклажановый портфель с застёжкой в виде восьмиконечной звезды. Было видно что ноша для пони тяжела, но он усиленно старался это скрыть, поэтому просто натянул на мордочку кривую улыбку. На улице уже было темно и оба пони шли почти по пустым улочкам изредка поглядывая друг на друга. Путь им освещали фонари и явившие себя звезды с луной. Твайлайт изредка, перепрыгивая весенние лужицы, рассказывала спутнику всякие истории.

— Представляешь, мы со Спайком — моим ассистентом, вместе подготовили проект к магической конференции. Тема: Телекинетическое воздействие на живые организмы, проблемы магической совместимости. Принцессе и всей комиссии так понравилась наша работа, что она даже попросила меня выступить перед всем академическим сообществом, а выжимки из моей работы разместили в журнале «Юный маг». Правда здорово?

— Ага, ты такая умная, что рядом с тобой я просто ощущаю себя тупым и ущербным. Седло с гвоздями! Твайлайт, когда язык отпустит?

— Завтра, с рассветом солнца, заклинание спадёт.

— Хорошо бы больше никого не встретить.

— Сейчас час ночи, все нормальные пони уже спят. — самоуверенно ответила Твайлайт, как им навстречу из подворотни вышла небольшая компания. Трое пони вели себя крайне развязно, громко ржали и выражались нецензурной бранью. В полумраке было не разглядеть, ни их внешность, ни чего, зато они словно хищники прекрасно и уверенно себя чувствовали в ночи. И уж конечно эта шпана не могла не заметить лавандовую единорожку и её спутника в очень приметной гимнастерке, мирно бредущих по улице.

— Эй, кадетик, — эхом разнеслось по пустой улице, — куда так спешим.

— Ха, гляди-ка, Блант, это же наш старый друг Баран. — мерзко заулыбался земной пони, которого багровый единорог сразу узнал.

— Точно, он, только без глазниц, — попытался подлететь поближе голубой пегас, как обратил внимание на фиолетовую кобылку, что пригнувшись пряталась за багровым единорогом, — а что это за мадемуазель? Твоя особая пони что ли?

Компания насмешливо похихикала. В то время как единорог в кадетской форме стоял в любой момент готовый броситься на этих старых «друзей», чтобы если не отогнать, то хотя бы дать Твайлайт возможность убежать.

— Ребята, нам неприятности не нужны, дайте пройти. — сделал попытку решить вопрос цивилизованно багровый жеребец.

Но был проигнорирован, а Сэд Конон даже посмеялся в голос. Мерзко с жёлчью, с чувством животного наслаждения от страха других и смака возможности влиять на чужую судьбу.

— Опа-никуя! — удивлённо произнес жёлтый в яблоках единорог, — Наш старый друг Баян, действительно завел себе кобылку и не поделился с лучшими друзьями. — цыкая языком и медленно приближаясь к фиолетовой единорожке подытожил Блант.

— А чё спрашивается, Баклан же наш друг, он не будет возражать если мы его кобылкой по дружески «попользуемся» и вернем. — поддержал идею Сэд Конон и стал также медленно приближаются к пони.

Твайлайт задрожала и Баян чувствовал, её страх, но сильней всего он чувствовал другое. Как будто, что‐то внутри начинает пробуждаться и закипать. Нечто необычайно сильное, нечто необузданное, глубинное, естественное для жеребца, как для защитника, земли, семьи и Отечества.

— Я просто предупреждаю, что если вы от нас не отстанете,

— То что? Расплачешься и убежишь отсюда?

Вся гоп-компания лихо заржала, а узкая улица казалось, эхом подыгрывает хулиганам. Темнота начинает сгущаться, а туман опускается всё ниже.

— Тогда я наверное вам много боли причиню. Очень много, мрази вы поганые.

— Не шутя, как мы заговорили.

— Хорош базарить, Уебаянывай отсюда, защитник Уродины!

— Чур, я первый пробую эту кралю под… — договорить Сэд не смог, точнее не успел, последнее его слово залетело обратно в пасть, попутно навсегда обнуляя надменную улыбку земного пони. Не раз эти персонажи оскорбляли и унижали Баяна, но теперь они перешли невидимую черту. Они оскорбили Её!

Блант сперва немного опешил, но как только его товарищ с протяжным мычанием осел на круп силясь копытами предотвратить россыпь своих зубов, жёлтый единорог пошел напролом. Баян получил мощный удар в бок от пегаса всеми четырьмя копытами с лету. Но багровый единорог смог устоять и даже ответить блоком на удар Бланта. Ещё один мощный удар Баян получил задними копытами от неожиданно подлетевшего голубого пегаса и чуть было не оказался на земле. Блант заранее встав на дыбы уже приготовился пробить багровый череп, как вдруг Баян собрав силы резко подскочил вперёд и, оказавшись для соперника в мертвой зоне толчком опрокинул того на твёрдую плитку.

— Ах ты сцуко, тваль, — бросился на Баяна с боку, пришедший в себя Сэд кровоточа и брызжа слюной из разбитого рта, — Я тебя изувечу гнида! А твою пассию буду длать пока…

Карие глаза уже плохо разбирали силуэты и движения всё происходило практически за секунду. Боль отступила, страх отступил, вырвав дверь с петель вышла ярость, ведя за собой обиду и гнев. Сэд несколько раз со всей силы попал по багровой морде и теперь на плитку ручьём капала не только его кровь. Но Баян вновь встал в полный рост. Даже когда на него набросились остальные хулиганы. Он стоял и как мог отбивался от них.

— А ну, оставьте его, — с гневом и слезами выкрикнула Твайлайт, зажигая рог.

— Сэд Ко, уйми её. — скомандовал Блант, — а мы тут пока.

— С удовольствием, — сплевывая кровь земной пони направился к фиолетовой единорожке.

Подойдя совсем близко Сэд Ко, надменно постоял перед ней, мысленно уже представляя себе их «забавы». Тут Твайлайт попыталась замахнуться на него, и сразу получила удар по мордочке, от которого её копыта подкосились и она упала на тротуар.

Баян вспылил моментально. Двинув задними копытами, практически наугад он попал во что‐то мягкое. Это «что‐то» ёкнуло и нашло край улицы влетев в стену. Блант вновь встал на дыбы чтобы уже вырубить багрового жеребца раз и навсегда. Но Баян не долго думая, вновь бросился в мертвую зону, однако не рассчитал и утопил Бланту под ребро свой рог. Масса тела последнего всё сделала сама. Багровый жеребец сбросил с себя тушу врага и сверкнув рогом бросил светло-жёлтый аркан почти на десять метров, заключив шею Сэд Ко в тугую петлю, а затем и резко дернув подтянув этого подонка ближе к себе.

Баян не помня себя остервенело разбрасывая кровь стал молотить копытом по наглой, надменной и мерзкой, распухшей морде. А на брусчатку со звоном стали сыпаться зубы. Но Баян не останавливался, даже когда Сэд перестал взбрыкивать, даже когда копыто стало красным от крови.

— НИКТО! НИКОГДА! НЕ СМЕЕТ! ТРОНУТЬ! МОЮ! ТВАЙЛАЙТ! ПОНЯЛ?! ТЫ! ТУПАЯ МРАЗЬ!? — кричал уже мертвому пони, Баян, после каждого слова обрушивая на кровавое месиво удар за ударом.

Прекратил багровый единорог лишь, когда левое ухо дёрнулось в сторону заприметив звук раскладного ножа. Он резко повернулся и увидел как голубой пегас с заточкой закрепленной на копыте приготовился броситься на него. Побоище казалось окончательно перешло в поединок. Напротив друг друга встали двое, ещё двое валялись на земле. Баян с истекающей разбитой мордой и потрепанный пегас с ножом. Итог казалось очевиден.

— Смерть за смерть. — прохрипел пегас.

— Не будем заставлять её ждать. — сам от себя не ожидая ответил Баян.

Пегас стремглав полетел вперёд на единорога, который стоял неподвижно широко расставив копыта для устойчивости и слегка наклонив голову. Блестящее лезвие всё ближе, и Баян объяв рог сиянием, в секунду растворяется в красной вспышке. С оглушительным ударом пегас со всей дури влетает в нарисовавшийся фонарный столб, от чего накопытник слетает и со звонким переливом улетает куда‐то на дорогу. Сам же горе таран без сознания сползает вниз к подножке фонаря.

Баян телепортировался около лежащей на тротуаре Твайлайт Спаркл, но ему уже было тяжело устоять на копытах он сел на круп и тяжело дыша с бьющей из ран и в голове крови ещё раз осмотрел итог. Жеребцу стало плохо, будто что‐то чужое выталкивает из него часть его существа. Небо, мощным непроницаемым полотном затянули тучи и через секунду начал капать дождь. Будто сама природа решила именно сегодня добить Баяна. Однако холодные капли дождя, разбиваясь миллионами осколков помогли единорогу унять тошноту и рвоту. Мокрый в крови сидя на холодной брусчатке Баян жадно хватал воздух ртом. Затем немного придя в себя единорог подошел к лежащей без сознания фиолетовой единорожке. Баян потыкался в шею Твайлайт носом, но она издала лишь непродолжительный стон. Снова засветив красным свечением рога миниатюрное фиолетовое тельце объяла аура и оно перенеслось на широкую спину жеребца.

— Прости меня Твайли, — шептал жеребец, — я… я не хотел, чтобы это произошло.

Как можно быстрее Баян заторопился вперёд. Он скакал, придерживая в зубах сумки с книгами, а магией на своей спине драгоценную кобылку. Прочь из этой мерзкой подворотни, как можно быстрее и как можно дальше. Боль заглушала биение сердца, но картина случившегося всё ещё стояла перед глазами. Наконец яркий свет Кантерлотского проспекта, как спасительный маяк для заблудившихся в темноте.

Дождь не переставал, капли били всё чаще и громче особенно по крышам. Баян был уже весь мокрый и, заприметив такси, поспешил к нему. Экипаж тронулся и поехал к дому Твайлайт, она всё ещё не приходила в себя, но уткнувшись лавандовым носом в багровую шею и немного об неё потершись единорожка стала открывать глаза.

— Баян, я что вырубилась?

— Д…а! -отчеканил жеребец стараясь не думать.

— Наверно перетрудилась, — улыбнулась пони, — ничего не помню, с того момента, как мы рассказ читали. Такой сон мне страшный приснился, там ты пони убивал.

Баян молчал и нервно прятал морду, обильно облитую дождём, но всё ещё со следами учиненного в переулке побоища.

— Скажи, я что‐нибудь пропустила?

Язык мой враг мой уже собирался всё разболтать как внезапно такси остановилось.

— Приехали. — выкрикнул извозчик.

— Ну ладно, мне пора. Ну что, пока Баян, увидимся. — фиолетовая пони-единорог, подхватила зубами свою сумку и блеснув вспышкой рога телепортировалась через зеленую лужайку прямо под козырёк дома.

Багровый жеребец нервно выдохнул, спровоцировав вспышки боли, по всему телу.

— Она в безопасности, не помнит этот кошмар, и пусть не травмирует себя, во всём виноват лишь я, только я. Я слишком труслив, чтобы признаться ей в любви. — выдал жеребец всё, что думал. — Давай на…

Внезапно, рядом с Баяном блестнула яркая фиолетовая вспышка из которой появилась лавандовая единорожка и чмокнув багровую щеку пропала будто вовсе не бывало.

— Так куда тя, кадет?

— Домой. — откинувшись на спинку кресла ответил единорог.

Часть 6 Вспомнить всё глава 5 - ____________ (место для меня)

Как часто мысль о собственной никчемности посещает неокрепший ум молодого жеребца, особенно если планка идеала высока, а сам ты тупой, как пробка. Хотя здесь если и есть что-то плохое, то не справедливого ничего.

— Что значит «не принят»? — с возмущением в голосе и желанием разорвать педагогическую комиссию подступила к столу лазурная пони. Широкие очки полностью скрывающие глаза разгневанной кобылки, казалось служат единственным заслоном от пучков молний и искр готовых спалить не только комиссию но и всю школу для одарённых единорогов дотла.

— Мисс Фотофиниш, Королевская школа для одарённых единорогов предназначена исключительно для О-Д-А-Р-Ё-Н-Н-Ы-Х единорогов. — начала разъяснять спокойным голосом пони единорог со шкурой кремового цвета в строгом костюме и небольшими по размеру очками с прозрачными стеклами скромно висящими на переносице. Всё в этой пони источало спокойствие и упорядоченность даже грива кобылки была собрана в пучок на затылке и крепко зафиксирована несколькими шпильками с изображением луны и солнца на концах. — Мы высоко ценим вашу работы особенно по увековечиванию памяти наших выпускников и заслуженных педагогов, но и вы должны нас понять. Принимать в школу кого попало мы тоже не в праве, здесь учатся самые способные и знатные единороги со всей Эквестрии и ваш сын…

— По вашему, мой сын недостаточно одарён? — с возрастающим недовольством спросила Фотофиниш.

— То что Баян в таком возрасте ещё не получил своей кьютимарки, — начал оправдываться худощавый жеребец-единорог, обильно вытирая пот со лба платком, и испытывая явное неудовольствие от процедуры отказа родителям абитуриента, — является подозрительным и весьма вероятно… что ваш сын… он…

— По всем результатам тестов и экзамена, — неожиданно вмешалась в разговор кобылка, переведя «огонь» Фотофиниш на себя, — Баян не просто не одарён, а имеет задержку в развитии усугубленную понифобией.

— То есть, вы хотите сказать, что мой сын умственно отсталый?

— Нет. Я такого не говорила. — поправила пони очки и сразу продолжила. — Ваш сын имеет пробелы в знаниях, которые не позволят ему эффективно учиться в нашей школе. Более того Баян имеет задержку психического развития. Такое бывает, когда жеребёнок воспитывается в неполной семье.

— То есть теперь вам не нравится наша семья, — вновь стала заводиться Фотофиниш.

— Уважаемая Фотофиниш, — решил «вставить свои пять бит» жеребец-единорог, как-никак директор, — наша школа ничего не имеет против вашей семьи и вам это хорошо известно. Ведь вы — Фотофиниш, самый известный фото-художник во всём Кантерлоте, а может и во всей Эквестрии. Ваша дочь Флер дис Ли красавица и умница в учёбе, в спорте, в балете, в общественной жизни школы ей в буквальном смысле нет равных. Но вот Баян он… как бы сказать помягче… он совсем не в вас пошел.

В кабинете повисла неприятная тишина. Фотофиниш под тяжестью аргументов больше не возмущалась, но и извиняться не торопилась. Пони с обесцвеченной гривой стояла непоколебимо, задрав нос. Как мать, для которой родной жеребёнок самый умный и красивый педагоги её прекрасно понимали. Однако такова была доля педагогической комиссии сообщать неприятные вести родителям о их чадах и принимать на себя, как на щит удары упрёков, жалоб, неверия и обвинений в непрофессиональности.

— Сам по себе Баян, как единорог, не обладает явным магическим дарованием, более того тест на магию показал, что его уровень вряд ли поднимется выше простейшего телекинеза. Но даже с такими данными ваш малыш, при должной коррекции, может обучаться в общеобразовательной школе, как все остальные. — подытожила кобылка из комиссии при этом не меняя спокойного лица.

Фотофиниш вновь обвела комиссию взглядом из под очков. Затем кобылка подошла к широкому директорскому столу и, подхватив с края зубами папку с документами на сына, убрала её в седельную сумку. Затем не сказав ни слова, Фотофиниш прошла к двери и только от туда, повернувшись максимально сдержанно поклонившись сказала: «До свидания». Лазурная пони, поправляя фетровый розовый шарфик на шее, вышла из приёмной в коридор. Царившая в храме знаний тишина, казалось нарушалась лишь редким шмыганьем носом, сидящего в ожидании на небольшом пуфике жеребёнка. Багровая шкура, темно русые причесанные грива и хвостик, большие карие глаза, закрытые очками с широкой пластмассовой оправой. Для солидности вокруг горла жеребёнка был закреплён аккуратный накрахмаленный воротничок и бабочка, что заботливо перед выходом ему повязала та, для кого он всегда будет лучшим. Как только приглушенно хлопнула дверь, единорожик посмотрел на, вышедшую из кабинета пони и сразу встал на все четыре копыта.

— Мама, — обратился багровый единорог, но замолчал словно уловив волны раздражения расходящиеся от кобылки. Результат малышу стал понятен без разговоров.

— Пойдем Баян, мы уходим. — решительно заявила Фотофиниш обходя малыша и цокая копытами по мраморному полу направилась к выходу.

Малыш затрусил следом, однако очень скоро он стал отставать, а эхом разносящийся цокот маминых копыт пугающе притягивал к ним лишние взоры, толпящихся в вестибюле студентов. Через секунду воспалённая закомплексованностью самооценка единорога решила, что всякий, кто на него смотрит смеётся над ним (в том числе из‐за очков) и жалеет его маму. «Каково иметь такого сына?», «Если бы я была его матерью, мне было бы стыдно!», «Слава Селестии он не мой сын!» и другие голоса распевали на все лады в голове единорога, его недостатки и проколы. Баян повесил нос и тихо брел следом. Единственное, что Баян хотел в ту минуту — это как можно скорее выйти на улицу.

— Миссис Фотофиниш, — неожиданно окликнул голос и последовавший за ним резкий хлопок, телепортировал перед носом лазурной пони кремовую единорожку с очками на переносице в золотой оправе и гривой, собранной на затылке в пучок с помощью нескольких спиц. Это была та самая пони, с которой Фотофиниш беседовала в кабинете директора.

— Что вам угодно мисс…

— Фрау Штрейне Пруфа (с нем. — строгий экзаменатор)
— Что вам ещё угодно, Фрау Штрейне?

— Видите ли, мадам Фотофиниш, я большая поклонница вашего творчества, — с улыбкой произнесла пони, — и наверное не будет преувеличением сказать, что именно ваши работы воодушевили меня профессионально заняться магией.

— Я рада за вас. — с лёгким безразличием ответила земная пони.

— Вы помогли мне, тогда, а родители учили меня отвечать добром на добро поэтому я хочу помочь вам.

— Помочь? — удивлённым, плавно переходящим в возмущенный голосом переспросила Фотофиниш, — Не вы ли зарезали собственнокопытно всякую возможность для моего сына поступить?

— Послушайте, миссис Фотофиниш, — перейдя на шёпот, стала говорить кобылка единорог. — Списки абитуриентов утверждает лично её высочество принцесса Селестия, так что зачислить вашего сына без конкурса может она, как одного из своих личных учеников. Единственное что необходимо, это попасть к ней на приём.

— Всего-то! — саркастично заметила голубошерстая пони.

— Согласна, скорее всего вас сразу не допустят, а очередь на приём может тянуться не один месяц, поэтому есть ещё вариант. Это перевод.

Если с начала Фотофинишь не воспринимала эту пони всерьёз, то теперь кобылка полностью завладела её вниманием. А Баян тем временем робко осматривался по сторонам лишь изредка позволяя себе поднять глаза на кобылку из администрации школы для одарённых единорогов, но даже смотреть на неё слишком долго он не мог.

— И откуда же можно к вам перевестись? — не теряя ноток важности в голосе спросила художница.

— Из Кантерлотского кадетского корпуса.

— Никаких корпусов. — категорически возразила Фотофинишь, — Там одни жеребцы и строгая дисциплина.

— Или из Королевской школы искусств, но честно говоря, — кобылка перевела оценивающий взгляд на жеребёнка в очках, вогнав того в краску смущения, от чего Баян тихо спрятался за большим маминым хвостом.

— Что? «Честно говоря»

— Ничего! Я уверена у вашего сына есть способности к творчеству, ведь у него такая талантливая мама и сестра.

— Разумеется! — ответила Фотофиниш ещё выше задрав носик, словно оглашая всем известную истину.

— Тогда никаких проблем не возникнет. Вы сможете подать документы о переводе, но только через год после поступления. Это такое правило. В Королевской школе искусств в первый год обучения не предъявляют особых требований к способностям в магии, а больший упор стараются предъявить к всестороннему эстетическому воспитанию жеребёнка. Так что никаких трудностей в поступлении у вас не должно быть. — закончила единорожка и по доброму улыбнувшись лазурной пони, удалилась прочь, к концу беседы двух кобылок, как раз завершилась очередная перемена и разновозрастные студенты заторопились по классам и аудиториям. После того как вестибюль опустел, маму с сыном в учебном заведении для одарённых единорогов больше ничего не держало.

Идя по мощеному булыжником тротуару Фотофиниш была молчалива, а Баян, стараясь не отставать шел следом неся на себе сумку с учебниками. Мягкое весеннее солнышко приятно пригревало всё живое, даря мир, покой и свет всему земному, словно любящая мама после долгого отсутствия. Снега в мае на улицах столицы уже не было, только мерзкие пятна луж изредка встречались на тротуаре. Идя мимо одной из них Баян мельком увидел своё отражение и сразу поспешил отвернуться и проскочить дальше. Багровый жеребёнок сильно комплексовал по поводу очков, что его обязали носить врачи. Ему казалось, что плохое зрение это очередной его прокол, а очки, как позорное клеймо за него. Мимо проплывали экипажи, брички, кареты, телеги. По дороге торопливо спешили пони в красивых нарядах и строгих костюмах, в платьях и мундирах, в шляпках и в кепках-восмиклинках. Каждый шел по своим делам, и никому не было дела до идущего рядом, малыша в очках и его мамы. Хотя некоторые джентелькольты при виде голубошерстой земной пони с обесцвеченой гривой и приметными очками на глазах, легким поклоном головы приветствовали её, лишь изредка встречая со стороны кобылки хоть тень взаимности. Фотофиниш давно решила для себя, что ни перед одним жеребцом больше не склонится. Никогда! Отныне в её жизни есть лишь один жеребец, и он сейчас тихо шел след вслед за мамой. Ему ещё только предстояло найти место в этом мире. Наконец Фотофиниш остановилась около невысокого подковообразного трёхэтажного здания. Табличка над входом золотыми буквами красноречиво давала понять. «Кантерлотская Средняя Общеобразовательная школа № 13» — в городе являлась самой престижной после школы для одарённых единорогов, конечно, и неофициально считалась подготовительной к ней.

— Иди сынок, — обратилась мама к своему жеребёнку, наклонив к Баяну голову Фотофиниш легко поцеловала мочку багрового уха шепнув, — и не расстраивайся. Ты у меня самый умный, самый красивый.

Сколько в лазурной земной пони было терпения и любви? Иногда Баян просто не знал за что мама его любит, поэтому он просто стоял тихо не издавая ни звука.

— Я пойду на работу, а ты после уроков…

— Домой, я помню. Пока, мам. — ответил жеребёнок голосом не содержащем ни капли энтузиазма.

— Послушай сынок, тебе осталось ходить в школу совсем немного. Скоро конец года, скажи, разве ты не хочешь пойти погулять или сходить на… — Фотофиниш огляделась вокруг пока её глаза из‐под очков не разглядели афишу весеннего выпускного бала. — На бал? У тебя есть на примете кобылка, которую можно пригласить.

Жеребёнок сделал непроницаемую морду нервно сглотнул нервный ком и промямлил: «Нет, мама. Можно я пойду, а то опоздаю».

— Баян,… — Фотофиниш хотела сказать что‐то напутственное сыну, но внезапно со стороны школы послышался звонок с последнего урока первой смены. Значит через десять-пятнадцать минут начнётся вторая. — Беги, сынок. Удачи в школе.

С улыбкой светлогривая пони проводила своего жеребёнка глазами пока тот не скрылся за массивной дверью учебного заведения.

Баян зашел в здание школы, как сразу же попал в облако шума и гама голосов разносящихся по всему вестибюлю. Жеребята, те что постарше небольшими группами занимали углы и пространство возле окон, как и полагалось кобылки всегда кучковались своими микрогруппами, а жеребцы своими. Эдакие дрейфующие острова, прибившись к которым можно относительно спокойно прожить день, за ним неделю, месяц, четверть, полугодие, год. В условиях беготни и криков, наличие такого «островка» становилось важным определяющим твою жизнь фактором. Даже просто, стоя рядом, ты мог ощущать поддержку и чувствовать себя спокойнее. Проблема багрового жеребёнка в очках, что с портфелем пробирался сквозь этот океан неразберихи и хаоса, была в отсутствие такой тихой пристани.

— Привет Баран! — резанула уши насмешка и последовал сильный удар, он же пинок, он же пендаль-волшебный, прямо в пустой багровый бок единорога.

Баян упал, но поспешил подняться и уже под ржание всех очевидцев, попытался скрыться в коридоре, но не тут то было.

— Эй, мы ещё не закончили, тормоз! — надменно прозвучал знакомый голос, как внезапно, нечто с силой дёрнуло единорога за хвост и потащило сначало назад, а затем резко вверх. Баян столкнулся с невежливым собеседником глаза в глаза, только он был поднят вверх тормашками. — Ну что, Очкарита, ты снова не знаешь куда себя девать?!

Блант Скул, первый задира во всей параллели классов. Этот жёлтый в яблоках единорог с выстриженной под ноль гривой вместе с двумя своими корешами имели паскудное свойство самоутверждаться за счёт других. Чаще всего это происходило за счёт Баяна, с которым они по роковому совпадению учились в одном классе.

— Долго ты будешь светить своим пустым крупом? — задал риторический вопрос второй товарищ Бланта — Сэд Конон, таких принято называть «деградантами». Земной пони с короткой вечно засаленной темно-каштановой гривой и шерстью болотного цвета. Пухлые, словно вечно обмороженные губы — как рамка для надменной улыбки. Но самое до омерзения неприятное в этом однокласснике для Баяна было его почти садистское желание унижать, унижать и ещё раз унижать. — А, ничтожество четырёхглазое? Что молчишь? Может мне тебе промеж глаз заехать?

— Ты чего, Баран-Баян же может обидеться, и тогда придет его…Эй, стоп! Никто не придёт. — скаля зубы давился от смеха голубой пегас третий-лишний хулиган в классе. — Всем на тебя наплевать, гнида пустозадая!

Снова едкий смех растекся подобно зловонной жиже, вырвавшейся на свет из переполненной жёлчью канализации. Какими же бывают злыми жеребята, они обижают неосознанно с выдумкой смакуя каждое «удачное» оскорбление.

— Ничего, Баклан, мы же твои одноклассники мы поможем тебе, найти свой талант, так ведь?

Все трое хулиганов ехидно улыбаясь кивнули, а затем повернувшись стали молотить по багровому жеребёнку, как по груше, задними копытами. Но много набить багровому жеребёнку шишек они не успели. Прозвенел звонок и магическое поле удерживающее багрового жеребёнка без кьютимарки уронило его на пол. Одноклассники поспешили к классу, а за ними и другие заторопились по своим аудиториям. Кто‐то перешагивал, ну, а кто‐то намеренно наступал на багрового жеребёнка, толкал, отпихивал в сторону, вероятно не видя в этом ничего зазорного или сверхъестественного. Наконец звон не только в ушах багрового единорога окончился и тот поплелся в класс. Измятый воротничок уже не подчеркивал опрятность, а грива спуталась и превратилось в стихийное бедствие. Как мог, Баян быстро привел себя в порядок и заторопился по коридору.

Сейчас по расписанию была Логика и основы магии — общий курс, призванный познакомить пони со всем разнообразием мира Эквестрии. Наконец единорожик прошел к двери кабинета «Магии и основ колдовства». Этот предмет вела очень ревностная учительница и редко, когда она пускала опоздавших, да и то лишь с запиской заведующего по учебно-воспитательной работе. Дверь приглушенно скрипнула и жеребёнок в очках вошел внутрь и виновато встал у двери.

— Здравст-вуй, Здравствуй-те, мисс Глори Мэджик. Извините за опоздание, разрешите войти.

— Где ты был? — строго спросила бежевая пони единорог, повернув голову от учебника.

— Я… — жеребёнок метнул взгляд из угла в угол, в то время как на него уставились десяток пар разноцветных глаз, — … опоздал.

— Снова?! Что с твоим внешним видом? — спросила учительница обмерив жеребёнка с копыт до кончика рога. — Посмотри на себя!

Вдруг из класса раздался выкрик: «ЧУХАН!» и как закономерная реакция громкое ржание элемент коллективного бессознательного одобрения. Лишь одному жеребёнку было тогда совсем несмешно, под строгим сверлящим взглядом учителя.

— Нука ЦЫЦ! — рявкнула кобылка в долю секунды утихомирив всех весельчаков.

Даже сердце Баяна, от выкрика учителя, казалось стало биться медленнее. Так что жеребёнку пришлось сглотнуть ком в горле чтобы выполнить требование.

— Иди на своё место! Быстро.

Баян безропотно засеменил по пролетке между партами желая лишь поскорее добраться до своего места пятой парты третьего ряда. Но неожиданно возникшее препятствие под его копытами привело к падению жеребёнка и новой волне смеха над ним. Было не трудно догадаться кто поставил подножку, ведь это места компактного размещения Бланта и его корешей. Только Баян собрался подняться, как ударился головой об «услужливо» подставленную Сэдом книгу.

К садинам, шишкам и синякам добавилась теперь ещё и головная боль. Уже под общим смехом жеребёнок с багровой хоть и местами запылённой шерстью занял своё место и достал учебник с тетрадью. Настроение было испорчено полностью, но Баян секунду отдышавшись, открыл учебник и принялся искать строчку на которой его одноклассники читали. Внутренне багровый жеребёнок вновь замкнулся в себе, поэтому учителя слушал слабо. Нет Баянчику нравились уроки по магии, они были интересными и красочными, но вот сама магия ему давалась крайне тяжело.

— Решать уровнение с формулой у доски пойдёт, — многозначительно протягивая последнюю фразу, словно выбирая жертву, — к доске пойдёт… Трикси.

Взгляды всего класса перелетели на тёмно-голубенькую единорожку с необычайно белой, как лёгкий зимний туман, гривой. Первая красавица класса, слишком важная чтобы отвечать тебе даже взглядом из под ресниц, поэтому её аккуратный носик всегда поднят, а походка буквально кричит о самоуверенности. Для неё любой выход к доске происходил словно на сцену, чтобы никто и не думал сомневаться в её «могуществе». Но одноклассники, в частности жеребцы, и без таких импровизированных представлений, буквально поголовно «сохли» по Трикси, льстили, заискивали, улыбались, посвящали стихи. И даже, получив «от ворот поворот» каждый такой кавалер надеялся в будущем покорить сердце неприступной единорожки. Вот и Баян в общем природном помешательстве следил за грациозными движениями крупа одноклассницы. Где переливом на мягко-голубой шерстке играла кьютимарка в виде полумесяца и волшебной палочки. Дыхание жеребёнка стало, аномально учащаться, впервые единорог заметил за собой странный интерес к Трикси. Ну точнее к её…

— Баян, — окликнул багрового единорога голос учителя, — ты хочешь продемонстрировать классу заклинание по формуле?

— Я,… я,… — растерялся жеребёнок.

— Да. Ты так внимательно смотрел на доску, и тянулся что сложно было не увидеть твоего желания ответить. Ну что же, иди.

Баян в оцепенении встал с места и пошел к широкой доске, на которой Трикси уже закончила выводить решение в готовое заклинание. С каждым шагом сердце Баяна всё интенсивнее колотилось, а темно-голубенькая единорожка, такая желанная, неотразимая и красивая становилась всё ближе и ближе. Баян подошел к доске и попытался вчитаться в заклинание, но учитель его опередила.

— Трикси продиктуй ему и нам всем ход решения и конечный результат, а ты Баян встань боком к доске и продемонстрируй всем что у нас должно получится.

«Это мой шанс, — подумал багровый единорог, — Если у меня всё получится, может Трикси обратит на меня внимание и тогда я смогу её пригласить на весенний выпускной бал. Так, что там у нас, — Баян повернул уши в сторону одноклассницы, вслушиваясь в её объяснение, — вроде не сильно сложно, эту тему я не помню, ладно заменю по аналогии. Главное не думай о её крупе! Не думай о её крупе. О её соблазнительном, восхитительном, умопомрачительном (откуда я знаю такие слова?) манящем и сочном крупе!!!».

— Ей, олух, хватит тупить! — выкрикнула единорожка.

— Меня зовут Баян, — попытавшись изобразить на мордочке улыбку спокойно, будто они стоят на морском берегу, сказал жеребёнок.

Мордочка единорожки из надменно-спокойной постепенно переходила обогащалась равнодушием как будто перед ней дверь или стена, а не живой жеребёнок.

— Не задерживай класс Баян, демонстрируй заклинание.

Баян расставил копыта для устойчивости, глубоко вздохнул и напрягая все силы, начал колдовать. Его рог стал светиться красным светом и выбрасывать редкие искры. Тогда единорог впервые почувствовал необычайный прилив сил, поэтому, зная о любви Трикси к эффектным зрелищам, решил произвести на неё впечатление не просто продемонстрировав решение, но и немного сымпровизировать. Магический пучок оторвался от рога и подобно мыльному пузырю стал медленно плыть по воздуху. Рог Баяна продолжал светиться ярким алым светом, а пузырь из большой и бесформенный магической субстанции стал преобразовываться в куб с идеально ровными сторонами.

Буквально каждый учащийся в классе завороженно смотрел на большой красный куб размером с взрослого пони, мирно покачивающийся в воздухе.

— Молодцы, Трикси, Баян, получаете пять балов сегодня, а теперь развей заклинание и садись на место.

Трикси задрав как обычно носик, направилась на своё место и проходя мимо куба намеренно махнула хвостом так чтобы задеть куб. Если бы она знала как изменится ситуация, то вела бы себя более аккуратно. Куб стали сотрясать удары, и через секунду он стал вибрировать. Внезапно резким, словно ударом хлыста красная магическая щупальца схватила Трикси и затащила внутрь куба который больше походил теперь на что‐то среднее между цилиндром и сферой.

— Баян, а ну немедленно гаси заклинание. — выкрикнула учительница, вскакивая на копыта из за стола.

— Я… я… — перенапрягая силы говорил жеребёнок, — не получается.

— КАК ТЫ СМЕЕШЬ!!! — кричала Трикси запертая в сфере, с копыт до рога опутанная щупальцами.

Мисс Глори Мэджик, зажгла рог и пустила нейтрализующую вспышку прямо в сферу, но та лишь проделала в красной магической субстанции небольшую брешь, которая моментально затянулась. А новое щупальце секущим ударом вырубило учительницу отправив тело в книжный шкаф. Затем уже десяток отростков затащили учительницу внутрь. В классе началась паника, жеребята бросились в конец класса, желая быть, как можно дальше от неуправляемого магического монстра. Баян всё время пытался потушить рог, но не мог. Пот лился ручьем по лбу а глаза застилал туман. Всё окончательно вышло из под контроля красная сфера вновь выросла. Внезапно в голову малыша единорога ударило нечто твёрдое. Баян продрал глаза и увидел лежащий на полу у его копыт учебник, а алые щупальца затягивали визжащего, как кобылка Блант Скула. Его друг и товарищ Сэд Конон пользуясь тем, что магическая аномалия занята попытался пробежать к выходу из класса. Но действуя довольно косолапо земной пони умудрился опрокинуть на одно из щупалец, стелящихся по полу, парту. За что и получил удар об стену. Третий их кореш, к тому моменту уже выбив окно, улетел, и, судя по тому, как спешила помощь, домой, жаловаться мамочке.

А магическая аномалия теперь уже действительно стала напоминать гигантскую красную каракатицу, с большим количеством щупалец и четырьмя пони плавающими внутри как изюм в желе. Учащиеся стали жаться к стене стараясь отделиться от опасного пространства, они переварачивали задние парты, сооружая импровизированную баррикаду. Но красная каракатица будто обретя сознание стала медленно плыть к жеребятам за баррикадой протаскивая за собой как на поводке багрового жеребёнка. Баян упирался копытами как мог, но вышедшая из под контроля магическая сфера, не обращала на создателя никакого внимания.

Внезапно в распахнутую дверь входит самый жуткий пони школы ЗАВУЧ Санспот, который с порога громогласно, как дракон которого разбудили, крикну.: «Что тут происходит? Баян опять ты уроки срываешь?»

— Нет,… это случайность! — уверял жеребёнок.

Тут заведующий зажег ярим желтым светом свой рог и пустил вспышку прямо в голову багровому жеребёнку, как мгновенно Баян обессилено упал на пол, а пони которых поглотила красная каракатица оглушительно упали вниз с проницательным «Ой!». Постепенно все стали приходить в себя, мисс Глория Мэджик, Блант пунцовый как свекла, растерявшийся и злящийся Сэд, и та ради которой неудачливый ромео немного превысил необходимые силы. Баян приходил в себя и как только он открыл глаза то увидел Трикси. Она также заприметила то что Баян, пришел в себя.

— Трикси, мне… — попытался извиниться жеребёнок, — прости. Может… сходим… вместе… на… бал?

— Ты ещё смеешь со мной разговаривать, после того, как твой «косяк» чуть нас не убил. — со злобой в голосе высказывала кобылка, прямо в карие глаза, лежащего без сил жеребёнка, — И ещё предлагаешь идти с тобой на бал? Да я лучше с алмазным псом на бал пойду, чем с тобой! Понял, ничтожество?

Трикси так резко повернулась что её хвост, цвета молока, хлестнул Баяна по красной щеке. Это было больно, но едва ли не большую боль жеребёнок испытает потом, когда останется наедине с собой. Первый отказ и презрительный жест в свою сторону от кобылки багровый единорог будет помнить долго, а разбитое сердце всегда. Теперь жеребёнку было безразлично, что с ним сделает Блант Скул и его дружки, хуже уже всё равно не будет. Баян ещё не знал что это не конец.

Санспот выяснял обстоятельства случившегося у мис Глори, как вдруг резко обратился к Баяну: «В кабинет к директору! Быстро!» Багровый жеребёнок встал и покачиваясь поплёлся вон из класса. Несмотря на происшествие в классе единорог сделал для себя несколько выводов, во-первых, если не умеешь не берись, а учись, во-вторых если кобылка умная, значит она не для тебя, в-третьих, если кобылка красивая значит она не для тебя, в-четвертых, если кобылка и умная и красивая, значит она совсем и абсолютно не для тебя. Дверь кабинета за Баяном захлопнулась.

В кабинете директора всегда казалось немного холоднее. Маму вызвали уже давно и жеребёнок всё это время тихо сидел боясь нарушить тишину. На улице уже давно потемнело, но директор напару с ЗАВУЧем не переставали отчитывать Баяна в третьем лице не смотря на то что жеребёнок сидел за дверью в кабинет и всё прекрасно слышал.

— Фотофиниш, вы понимаете, как это серьёзно?

— Понимаю, но я не представляю почему мой жеребчик себя так повел. О всегда был тихим, спокойным и уравновешенным.

— Думаю, это произошло по тому что Баян взрослеет, меняется его организм, меняется тело, появляется характерный запах, его начинают интересовать кобылки. Именно по причине того, что ваш сын находясь в состоянии глубокого эмоционального и… кхм… сексуального возбуждения, произошло это происшествие с неконтролируемым выбросом магической активности. — пояснил Санспот.

— И что же мне делать? — поинтересовалась Фотофинишь.

— Мадам Фотофиниш, мы прекрасно к вам относимся, уважаем, но это ЧП из ряда вон выходящее событие, бьющее как по имиджу школы, так и по вашему имиджу успешной в мире моды пони. Поэтому, давайте, поступим так. Вы забираете документы сейчас по собственному желанию, учебный год уже всё равно закончится через неделю, а мы пишем вашему сыну безупречную рекомендацию.

— И куда же мне переводить моего сына? Скажите на милость!

— Баян в целом способный жеребёнок, но ему не хватает дисциплины и внутреннего стержня, поэтому я настойчиво рекомендую Кантерлотский кадетский корпус. — высказал своё виденье решения заведующий Санспот.

— Но ведь, там.

— Фотофиниш, там из него смогут сделать жеребца. Вы не сможете вечно его оберегать.

Баян встал со скамьи и подойдя к окну, за которым тёмное небо украшала яркая луна, посмотрел вверх. Тут на фоне светлого лунного диска он увидел клин перелетных птиц, они как раз возвращались в родные места с зимовки. Сонные уставшие глаза сами выхватили из стройных рядов этих величественных созданий небольшой пустой промежуток. «Вот бы мне занять это место и улететь с ними в небеса» — думал про себя Баян.

Часть 8 А без меня растут цветы

Капля за каплей падала вниз собирающаяся на потолке влага, мерно выстукивая в глади бассейна промежутки от удара до удара сердца в груди. Сырая пещера, словно брюхо дракона, медленно, по частям включала тебя в свой состав и переваривала, пока ты не становился неотъемлемой частью её экосистемы. И только густой и смачный храп, вульгарно нарушил эту тишину. Кобылка чейнджлинг в доспехах, что были настолько ей велики, что держались на застежках затянутых на полную, не таясь устроилась на бархатном красном диванчике королевы и свесив заднюю ножку, в нарушение всех писаных, а скорее неписанных, правил наслаждалась сном после сытного обеда. Редко когда рядовой чейнджлинг мог себя побаловать чистой любовью, но когда ему это удавалось то с непривычки, у него могло наступить легкое опьянение. По закону чистая любовь полагалась только королеве, её фаворитам и воинам, чаще это были одни и те же чейнджлинги, остальные получали в лучшем случае — концентрат из симпатии.

Стражница «мурлыкала» от удовольствия, сворачиваясь калачиком, совершенно не думая о последствиях. Например о том, что могло случиться, если бы её застала в таком виде королева.

— Нет мамочка, — лениво пробормотала сероглазая стражница, когда её потревожило легким тычком чьё‐то копыто, — я не хочу сегодня идти в школу.

После секундной паузы постороннее копыто повторило действие только более настойчиво.

— Я хочу пойти с тобой собирать цветочки.

Неожиданно и резко маленькое тельце сначала схватили, а затем затрясли чьи‐то сильные копыта. От чего сон развеялся, как утренний туман.

— Муни, проснись. — трясла кобылку стражница с большими голубыми глазами в аналогичных доспехах.

— Тита, — прервала ту сероглазая, — прекрати, как тебя сюда пропустили?

— Я выпросила разрешение, принести тебе похлебки. — стражница поставила перед подругой котелок с розовым варевом напоминающим компот. — Думала, что ты в казематах уже всех жучков сгрызла, все сталактиты облизала. Пришла и вижу, ты тут уже налакалась чистой любви и дрыхнешь!?

— Не налакалась, а подарили. — икнув посмеялась Муни, как будто хвасталась подруге о прошедшем свидании.

— Ой, королева-матушка, — всплеснула Тита копытами, — и кто же такой щедрый? Неужели сама…?

— Не-е-е-совсем.

— А может наш капитан Хард, — кобылка лукаво улыбнулась и подтолкнула подругу локтем. — разглядел твой… круп?

— О да, — иронично показав язык ответила Муни, — прямо когда отвешивал мне по нему удары хлыстом, разглядел, какой он у меня.

Сероглазая кобылка-чейнджлинг, вскочила на все четыре копыта прямо на диване королевы и шлепнув саму себя по ляжке добавила: «Идеальный зад для поиска неприятностей» — после чего обе подруги огласили своды пещеры своим заливистым и веселым ржаньем.

Когда же кобылки отсмеялись, Муни спрыгнула с дивана и проследовав к зелёному кокону, под недоуменный взгляд подруги, просунула копыто в небольшой и тёмный промежуток между ним и полом. Секунда и в её дырявых копытах был шлем на донышке которого переливался густой, розовый, «кисель».

— Настоящая, чистая, любовь. — кобылка подвинула шлем к подруге.

— Ты что, ведь… — растерялась Тита, — его можно только королеве и воинам!

— Тита, перестань, — ответила Муни и, проведя копытом по выстриженной голове, добавила. — Хуже уже не будет.

Кобылке-перевертышу очень хотелось попробовать настоящей, не концентрированной любви, но Тита боялась. В итоге любопытство пересилило страх и сначала нерешительно, но затем более уверенно. Чейнджлинг пригубила шлем, как кружку и сделала несколько глотков, а потом Муни уже пришлось оттаскивать свой шлем от увлекшейся подруги.

— Это просто чудесный нектар. — покачиваясь и икая заметила Тита.

— Один глоток и весь вечер на ногах, пара глотков и не боишься ни королевы ни принцессы Селестии ничего. Ну а если ещё больше, то…

Обе стражницы обратили своё внимание на запертого в коконе и введенного в состояние гиперсна багрового единорога. Сильное тело покрытое черным войсковым мундиром с растегнутым воротом. Несколько отбрасывающих мутный блик медалей и «Орден боевого красного солнца».

— Знаешь Тита, а ведь это тот пони, из‐за которого мы и попали в немилость.

— Да.

— Когда спит он такой…

— милый?! — хихикнув закончила за подругой Тита.

— …спокойный, я хотела сказать именно это.

— Муни, только представь, сколько внутри него чистой и безответной любви?

Стражницы невольно облизнули клыкастые мордочки.

— И всё это могло бы сделать любого чейнджлинга сильным и могущественным магом или непобедимым воином, или непревзойдённым обольстителем, тогда бы твой ненаглядный капитан Хард сам бы ловил каждый взмах твоего хвостика.

Сероглазая стражница оскалилась на подругу и прорычала: «Он мне не ненаглядный!»

— Не обманывайся Муни, — отступая повторила подруга, — Мы же чейнджлинги мы чувствуем, любовь. Ты к нему…

Но договорить Тита не успела, в неё полетел котел с похлебкой, а затем и всё, что попадало под дырявое копыто лысой кобылки чейнджлинга.

— Ай, перестань… — уворачиваясь от «снарядов» пыталась образумить подругу кобылка, виляя из стороны в сторону.

— Уходи! Убирайся! Не надо мне ничего! И никто мне не нужен!

Муни попробовала рассердиться и зарычать, чтобы казаться грозной и опасной, но вместо этого всхлипнула и, упав на пол горько заплакала. Серые глаза и носик перевертыш закрыла копытами, однако это было невозможно, дыры-отверстия мешали. Она не была воином и никогда не смогла бы им стать. Муни, как и её подруга были «фрейлинами» Кризалис, их и остальных кобылок-чейнджлингов готовили к рождению и воспитанию потомства, к лечению и заботе о будущем муже и раненых войнах, вышиванию паучьей нитью, например, но не к строевой службе и муштре. И кобылка это понимала, отчего её истерика лишь усугублялась.

— Муни, — легонько коснувшись головы подруги шепотом проговорила Тита. — Не плачь. Всё будет хорошо. Ты накопишь нужное количество любви, заплатишь налог Кризалис и получишь право выбрать себе жеребца из бета-самцов.

— Я не хочу… — всхлипнула Муни, — не хочу никого кроме Харда!

— Ой, подруга, капитан Хард это самый желанный альфа-самец, фаворит самой королевы, чтобы его заполучить тебе придётся собирать любовь пять столетий. Не глупи, ты же знаешь, чего стоит Королевское благословление. Кризалис не позволит этой свадьбе состоятся.

— Но… но,

— Ты же помнишь, древний закон.

— Но я хочу… — снова кинулась в плачь Муни, — Я хочу любить сама.

— Вот, — подруга достала из под панциря небольшой играющий переливами своими маленькими бутонами цветок и ловко повязала его у основания черного рога расстроенной Муни. — с сумеречным ландышем тебе тут не будет так грустно.

По древним обычаям фрейлины и войны перевёртыши должны были создавать моногамные пары для размножения, и сбора пропитания для всего Роя в том числе и их детёнышей, которые после вылупления считались общими. Если же к тому моменту, как у свободной, молодой, кобылки «фрейлины» отрастала грива и хвост она не найдёт себе пару и не сдаст (чаще вместе с партнёром) нужное количество чистой «любви» в банк, то королева на своё усмотрение назначала такой кобылке мужа или вовсе переводила её в другой разряд. Например из сборщиц в стражницы. Последние были ограничены дисциплиной и выбор партнёра должен быть утвержден лично королевой Кризалис, но зато «любовная подать» была в разы меньше, чем у остальных. Почти все чейнджлинги были универсальными тружениками поэтому переквалификация редко приводила к нарушению жизни роя.

«Тита, ты мне словно сестра, думала Муни, утирая слезы, — ты всегда знаешь, как сделать мне приятное, как успокоить и приободрить». После теплого прощания с подругой, Муни вновь осталась одна в казематах. Она бессильно брела прочь от красного дивана, в глубь темниц. Ей хотелось побыть одной. Проверяя визуально каждый кокон, одни протирая тряпкой с других снимая паутину копьём, юная стражница роя мечтала о чём то, своём. Кобылке грезился королевский зал, два ряда один напротив другого, стоящих в ожидании чейнджлингов. Жеребцы с голубыми лентами через плечо, а кобылки с розовыми. Между ними был расстелен праздничный красный коврик по которому под звуки фанфар проходила королева Кризалис со спины, которой свисал и влачился по полу шлейф ситцевого платья. Этот особый церемониальный наряд, не имел постоянного цвета, переливаясь с мягко зелёного до темно фиолетового. Чело правительницы венчал венок, также медленно меняющих свою гамму цветов, сумеречных ландышей. Аналогичные венки только с длинной закрывающей мордочки фатой были у каждой кобылки-ченджлинга в строю. Королева проходит между парочек и грациозно поднимается к трону. Хотя больше напоминающий маленький гранитный постамент. И своим неизменно железным голосом начинает вещать, а все особенно стоящие в рядах с замиранием сердец внимательно слушают.

— Дети мои, в этот торжественный миг, мы собрались здесь, чтобы объявить о начале новой жизни, коей обогатят эти достойные братья и сёстры наш Рой. — ченджлинги на верхних сводах громко возликовали, — клянётесь ли вы служить и защищать, королеву, рой и того, кто станет вашей второй половиной?

— Клянёмся! — хором ответили стоящие.

— Клянётесь ли вы делиться любовью, чтобы не произошло сохранять супружескую верность и преданность своему партнёру как самой королеве?

— Клянёмся!

— Подойдите ко мне дети мои!

Первая пара поднялась по ступенькам к правительнице и Кризалис ещё раз внимательно осмотрела первую пару своих подданых и сказала: «Назовитесь»

— Дай Хард, ваша милость.

— Муни, — робко ответила кобылка, — моя королева.

— Властью данной мне, объявляю тебя Муни и тебя Дай Хард, мужем и женой,- ответила Королева невозмутимо, сделав паузу пока чейнджлинг с синей лентой откинув фату не явил стесняющуюся мордашку с маленькими клыками.

Капитан до этого демонстрирующий лишь суровость, слегка улыбнулся, еле заметно дернув черными ушами, чем вогнал кобылку в ещё большее смущение. Но как только чёрная морда подалась вперёд навстречу бледно-синей. У сероглазой кобылки-чейнджлинга, аж дыханье перехватило и та зажмурившись, вытянула свою довольную мордочку навстречу. Все звуки затихли ликование притихло. Но никакого теплого и нежного поцелуя не последовало. Лишь громкие частые капли, вновь дырявили казематную тишину.

Муни, нехотя осмотрелась. Обстановка ни капли не изменилась, всё те же коконы, всё те же скрипучие решетки, всё та же сырость и одиночество. Перевёртыш уже возвращаясь ко входу вновь обратила внимание на примелькавшийся кокон. «А ведь и вправду, мне столько любви, чтобы хватило на налог не собрать. Для этого мне пришлось бы цедить любовь пять сотен лет. Когда есть и более лёгкий и простой путь! — размышляла Муни, глядя в тусклую зелёную прослойку кокона.- Пожалуй если я всё сделаю быстро и кончу раньше чем кто‐либо придёт, то ничего не случится»

В серых глазах блеснул огонёк и кобылка уже приготовилась к нарушению всех запретов. Муни резким рассекающим ударом копья «выпотрошила» кокон из которого стал медленно, словно муравей попавший в мед, сползать багровый жеребец. Стражница роя несколько раз огляделась и схватив клыками того за хвост оттащила жеребца в бассейн. Муни понадобилось залезть туда же потому что пленный вой стал бессознательно тонуть. Чейнджлингу даже пришлось, обхватив пони крепко копытами и, прижав к себе, будто соскучившаяся по супругу жена, вытянуть его из под воды и облокотить на борт. Багровый единорог был жив, это легко определялось по сердцебиению, что чувствовала мокрой шкуркой Муни, но он был слишком слаб, чтобы реагировать. Тогда кобылка, не выпуская его из своих объятий, протянулась и укусила жеребца за мочку уха. Глаза единорога открылись как по волшебству, но реагировать сил не было, сознание медленно перезагружало все мыслительные процессы.

— Х-г-и-де я? — первое, что прохрипел единорог.

— Всё хорошо я друг. — попыталась втереться в доверие Муни.

— Не-э-т. Не друг ты мне.

Чейнджлинг, сверкнув своим маленьким, кривым рогом, перебросила свечение на тёмные губы и попыталась поцеловать единорога. Но Баян, собрав силы решительно отвернул морду.

— Не смей! Она не твоя.

— Не упрямься, мне не нужна вся, отдай мне половину своей любви, — попросила кобылка-чейнджлинг, снова предприняв попытку соблазнить жеребца, но неудачно, — хочешь я могу даже в неё превратиться. Ну в ту которую.

— Я твоей королеве говорил, и тебе повторю. Отвали! — с трудом отвернулся пони от губ искусительницы.

— Ну пожалуйста, — чейнджлинг, сделала самую милую мордашку, какую только могла: поджала губки, «остеклила» глаза, — мне очень нужна любовь. Отдай её мне.

— Я не могу. — как можно более решительней ответил ей единорог, — Эта любовь принадлежит другой.

— Пожалуйста, Баян, я всё сделаю.

Кобылка-чейнджлинг, терлась о теплую шею единорога, словно нашкодившая кошка. Муни, медленно водила головой с небольшим искривлённым рогом от груди до нижней челюсти жеребца, всё стараясь задобрить того, как могла.

— Всё? — переспросил Баян.

— Абсолютно всё.

— Даже поможешь сбежать? — с вызовом произнес, слегка подхриповатым голосом, единорог. — Предав королеву, рой и обрекая себя на смерть?

Сероглазка отстранилась, желая возразить, она даже открыла рот обнажив клыки, но погрустнев опустила взгляд вниз.

— Вот то-то и оно, — жадно глотая воздух и всё ещё приводя мысли в норму сообщил Баян. — Тебе нечего мне предложить.

— Но я… могла бы… — кобылка, одним движением отстегнула пряжку на своей груди и панцирь легонько повело. — мне очень… очень нужна любовь.

С этими словами перевертыш медленно расстегнула все крепления и доспех просто соскользнул вниз по влажной шерстке. Несколько мгновений Муни просто сидела в воде, стесняясь своей наготы. Смотреть на жеребца, в его глаза ей также было в тягость и тут кобылка, поднявшись отошла к бортику, и встала задом. Баян снова поймал себя на мысли, что ничего понимает. «Может, мозг ещё не включился. — Соображал про себя багровый единорог. — Или меня так часто били, что я уже окончательно сошел с ума. Ах, да! Кризи же выжгла мой мозг! — осенило Баяна, да так что будто кувалдой заехали по яйцам. — Мои мысли могут путаться, вплоть до провалов в памяти и галлюцинаций».

— Ты можешь… — повернув голову мягко, приглашающе сказала чейнджлинг, вытянув часть себя на пол, оставив задние копыта с хвостиком свисать, — взять меня. Как… тебе захочется.

Баян помотал головой из стороны в сторону, вероятно ещё надеясь сбросить эти порождения его разыгравшейся фантазии, но когда единорог вновь посмотрел прямо перед собой. Всё стало только хуже.

— Давай Баян, — с легкой улыбкой, подзывала его уже малышка Твайлайт, отодвинув в сторону фиолетовый с розовеньким просветом хвостик, — ты же давно хотел потереться о мой круп?

— Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! — начинал паниковать жеребец, погрузив морду в воду бассейна.

Дыхания единорога на долго не хватило и он с глубоким вздохом вынырнул. Однако, когда глаза разлиплись перед ним уже было нечто другое от чего лучше не стало. Прямо перед багровым носом вертелся сочный и влажный круп покрытый голубой шерсткой с очень соблазнительно-знакомой волшебной палочкой на фоне луны, но сообразить Баян не успел. Надменный и скрипяще-писклявый голос потребовал: «Непревзойденная Трикси, требует, чтобы ты немедленно ей овладел». Снова соблазнительно молочный хвостик, сделав круг повис на правой ягодице, явив Баяну, то чего он так жаждал в своём подростковом возрасте.

— Ну н@#ер. — пробубнил единорог, резко повернувшись и, попытавшись выбраться из бассейна.

Но тут ещё плохо слушающиеся единорога копыта не выдержали и бросили багровое тело об пол. Снова, боль и звон, подобно колокольным раскатам аж до боли в зубах. «Не смей терять сознание слабак!» — приказывает Баян сам себе. Перевёртыш, поняв своим «задним умом», что в таком состоянии последнее о чем будет думать жеребец это о том как бы покрыть кобылу, предприняла действия.

— Ну если… тебе «так» больше… нравится… я могу обратиться жеребцом и взять тебя. — предложил, чейнджлинг с невозмутимой клыкастой улыбкой, как в ту же секунду содержимое желудка багрового единорога оказалось на мощеном полу.

Лишь чудом поток желудочной слизи, не испачкав хитин перевёртыша, начал утекать в водоток, под её удивлённым взглядом. Пока Баян, сотрясаемый внутренними коликами, выравнивал дыхание.

— Ты в норме?

— Нет, — каменным голосом ответил Баян, — Какая тут н@#уй норма? Я лежу в собственной блевотине в казематах Кризалис, не чувствуя ни рога, ни копыт, а стражница предлагает мне секс в обмен на любовь. Где здесь норма?

— Я… прости я не подумала. — ответила грустным голосом Муни, — Ты ещё не восстановился после драки в трапезной. Давай я помогу тебе.

Стражница аккуратно, приподнимая багровое тело помогла жеребцу подняться и сделать несколько неуверенных шагов в сторону кокона.

— Есть, кое что, — медленно начал Баян, размещаясь в коконе, — что ты могла бы сделать… эм, как тебя…

— Муни. Не отвлекайся. Что? Что я могла бы сделать? — со всем интересом спросила кобылка-чейнджлинг.

— Есть город, откуда меня забрали. Его называют Понивилль.

Перевёртыш кивнула, словно понимая о чём говорит ей этот пони.

— Там в таком… дереве-доме, живёт пони. У неё фиолетовая шерсть и розовая полосочка в гриве. Отнеси ей, этот цветок, — попросил единорог, указав на повязанный на роге перевёртыша бутон, — а в подтверждение, что ты это сделала, я попрошу лишь один лавандовый волосок из гривы или хвоста этой пони. Тогда я отдам тебе всю любовь, что у меня есть.

Перевертыш стояла перед медленно затягивающимся коконом, в котором замоченным в растворе остался багровый жеребец, всё ещё полный любви. «Как бы я хотела, — думала про себя Муни, — чтобы и меня кто‐нибудь также любил». Но кобылка вовремя осеклась, поймав саму себя на мысли, что она уже «думает как пони». Затем, запирая решётки и спрятав под, выловленный доспех сумеречный ландыш, Муни сказала, так будто Баян всё ещё мог слышать её: «Я всё сделаю!»

Снова гул спускающегося вниз лифта развеял тишину и заставил Муни уже отбросив все лишние думы, подхватив копьё и надев шлем приготовиться встречать нежданного визитера.

Часть 9 Пазлы судьбы

Дни шли медленно, мучительно медленно. Выбитые окна залатали, осколки убрали, книги сложили на места. Всё в библиотеке Понивилля стало, как раньше, только её постоянная обитательница, ученица принцессы Селестии Твайлайт Спаркл изменилась. На её глазах был обращен в камень и убит один из немногих не родных жеребцов, чья жизнь ей была не безразлична. Этот факт повредил и без того эмоционально нестабильную психику единорожки. Изредка лавандовая пони впадала в уныние, граничащее с помешательством. В такие моменты рядом всегда был верный и преданный ассистент.

 — Твайлайт, — обратился дракончик, слегка прикоснувшись к пони когтистой лапкой, — выпей кружечку чаю с настоем из трав.

Единорожка медленно повернулась и потерев красные от слёз и недосыпа глаза, попыталась сосредоточиться на фарфоровой кружке. Та источая лёгкий дымок, немного подрагивая поднялась над серебрянным подносом и медленно перелетела к кобылке. Волшебница чуть подув, чтобы не обжечься, отпила из чашки.

 — Спасибо, Спайк. — ответила Твайлайт, изобразив легкую улыбку, — чтобы я без тебя делала?!

 — Сама бы заваривала чай. — улыбнувшись ответил дракончик, подливая ещё чаю.

- Да... сама.

 — Мне очень жаль Твайлайт. Если я могу хоть что‐нибудь для тебя сделать, то скажи. Только не плачь, я хоть и дракон, но всё равно не могу вынести когда ты плачешь.

Фиолетовая единорожка легко улыбнулась, от столь приятного проявления заботы и, придвинувшись к дракончику, заключила его в объятия своих мягких копыт.

- О, Спайк. Я больше не буду.

Прохладный лунный свет проскальзывало своими лучами сквозь окна, как через линзу, слабо освещая всё помещение, кроме маленького островка света свечи и мирно сидящих на нем единорожку и дракона. Твайлайт ещё раз провела глазами по поверхности рабочего стола. Ничего нового исписанные листы бумаг, вырезки из газет, открытая книга и фотокарточка. На потускневшем чёрно‐белом листке единорог в тёмном мундире, шапке-папахе, грустным взглядом и с абсолютно аморфной мордой, на которой не маячило и тени улыбки. «Почему мне так больно, — думала лавандовая единорожка, крепче прижимая к себе дракона, — Почему я снова страдаю из‐за него? Что тут можно любить?» Твайлайт моргнула, из лавандового глаза побежала слеза, но, вспомнив о своём обещании, единорожка утёрлась краешком копыта и сказала: «Пойдем спать».

Когда дракончик побрёл в сторону лестницы наверх, лавандовая пони закрыла книгу и в последний раз взглянув на фотографию в мутном пламени догорающей свечи прошептала: «Я люблю тебя Баян. Я всегда буду тебя любить». Легкий, почти бесшумный выдох и свеча приказала долго жить, а единорожка побрела наверх. Где её уже ждала тёплая, заботливо растеленная её ассистентом номер один, кроватка и крепкий сон.

Подруги старались поддержать Твайлайт. Пинки устраивала одну вечеринку за другой, Рарити и Флаттершай специально подчистили свои плотные графики, чтобы проводить с подругой как можно больше времени в спа или на пикнике. Все вместе элементы гармонии проводили одну пижамную вечеринку за другой, лишь бы не оставлять Твайлайт наедине с собой, со своими мыслями и своей потерей. Принцесса Селестия решила не вырывать подопечную из окружения друзей, но она своим приказом отправила третью особую ударно-заградительную сотню в полном составе с разведывательной миссией к южным границам Эквестрии с пустошью, чтобы как можно дольше Твайлайт ничто и никто не напоминал о Баяне. Самим элементам также скучать не пришлось, несколько «не обременительных» заданий от Селестии, вроде перевоспитания Дискорда или организации встречи и презентации Кристалльной империи как места проведения Эквестрийских игр. Но это была лишь ширма. Основное действие, как и полагается, развернулось в кулуарах дворца.

 — Сестра, неужели нельзя по другому? — умоляющим взглядом спросила принцесса Луна, опустив и прижав чёрные ушки к голове.

В пространстве, кажущемся безграничным из-за большого количества мерцающих объектов, экранов, зависших, казалось бы в воздухе и непонятной дымки, выделялись лишь три величественные фигуры.

 — К сожалению нет. — ответила белая аликорн, внимательно всматриваясь в широкий, статичный экран на котором её лучшая ученица пыталась работать, но раз за разом прерывалась на плач.

В лавандовых глазах правительницы читалась, вся горечь, что может быть лишь у матери за своего жеребёнка, переживающего потерю, чего-то очень важного. Но если мать способна долго и целенаправленно исцелять своё чадо силой своей чистой любви, то у принцессы Селестии время было ограничено.

 — Сегодня, Твайлайт должна выполнить моё очередное задание, которое изменит всё.

 — Она ещё слишком подавлена, — сказала розовая аликорн, с трёхцветной гривой и кьютимаркой в виде кристального сердца, — Тётя, может, не надо? Твайлайт нуждается в этой любви.

 — Я согласна Тия, — вновь вмешалась чёрный аликорн, — как можно, играть с судьбой Твайлайт Спаркл, будто она какая‐то игрушка. Посмотри как ей плохо.

 — Я вижу, но поверьте мне, если мы не сделаем это сейчас, то потом может быть слишком поздно. — спокойно ответила Селестия, покровительственно положив своё белое крыло на спину сестре. — Мы должны в первую очередь думать о стране. Помните?

 — Именно о Эквестрии я сейчас и забочусь. — Решительно ответила Луна. — Нельзя играться с судьбами живых существ, пусть даже с последними существами в Эквестрии. Такое насилие над личностью может привести к непредсказуемым последствиям.

 — Время от времени необходим жёсткий диктат даже в самом гармонично развитом обществе, если на кону сам факт существования этого общества. — Селестия, говорила так словно была высеченная из мрамора, твердо, но гладко и спокойно. — В таких случаях правителю необходимо брать на себя ответственность за самые непопулярные меры. От решений Твайлайт Спаркл уже сейчас зависела судьба и целой Кристальной империи, и тебя, Луна, и всей Эквестрии. Так почему вы считаете, что дальше будет по другому?

 — Я тоже хочу помочь Твайлайт Спаркл, но… — грустно опустив мордочку пробубнила себе под нос принцесса любви. — Но это не выход.

- Да. Я знаю, но сейчас это то немногое, что мы можем сделать для неё, а может и для всей Эквестрии. Но даже мне со столь мощным заклинанием одной не справиться, мне нужна ваша помощь.

 — Хорошо. — сдалась Луна. — Давай начнём.

 — А ты Каденс?

 — Если… это поможет Твайлайт, тогда, я… сделаю всё что в моих силах.

Неожиданно перед носом правительницы блеснула зелёная вспышка из которой появился свиток с уже примелькавшейся печатью. Селестия в рабочем порядке разломила печать и, бегло «пробежавшись» по тексту, заключила в ту же секунду, испепеляя пергамент: «Отлично, Твайлайт выпила настой и уже легла спать. Нужно начинать! Луна, — та подняла мордочку с широко открытыми глазами, — погрузи Твайлайт и всех обитателей библиотеки в крепкий и спокойный сон. Заблокируй Твайлайт в подсознании, пока я накладываю заклинание памяти. — иссиня-чёрный аликорн кивнула и исчезла во вспышке, — Каденс, держись рядом»

В миг ослепительный белый свет поглотил розовую и белую кобылок аликорнов, но только для того чтобы отступив явить их уже на деревянном полу библиотеки Понивилля. Темнота и спокойствие словно окутали своими мягкими бархатными лапами всё до чего не касался лунный свет. Миновав спящего на жердочке Совелия, принцессы медленно и тихо поднялись наверх, где свернувшись калачиком в своих постелях мирно посапывали малыш дракончик и лавандовая единорожка. Твайлайт спала с откинутым одеялом, прижав хвостик, словно котёнок, опустив фиолетовые ушки и весьма мило морща носик. Даже принцесса Селестия не смогла сдержать легкой улыбки от такого вида. «Твайлайт, моя верная ученица, надеюсь ты когда‐нибудь простишь меня!» — успела подумать напоследок правительница и сверкнув белым рогом, создала сферу средних размеров, которую, приложив немалые усилия, судя по испарине на лбу, переместила к Твайлайт. Ещё секунда и от белой магической сферы к голове и рогу единорожки протянулась искривлённая щупальца. Единорожка даже не проснулась, она лишь перевернулась на другой бок.

 — Каденс, — обратилась Селестия, — используй магию любви, собери все компоненты памяти о любви или романтических взаимоотношений Баяна и Твайлайт и выведи их.

Каденс лишь кивнула и воспламенив розовым сиянием рог, стала в быстром темпе сортировать небольшие отрывки памяти, что появлялись в сфере, как шары в лото. Только эти отрезки памяти имели разную форму, на каждом из которых, в зависимости от приоритета информации проигрывался тот или иной отрезок жизни единорожки. Некоторые были по форме круглыми гладкими и обтекаемыми, какие‐то больше походили на квадраты с острыми углами - это, как правило, были воспоминания о чем-то не очень приятном. Воспоминания о потери и горечи были самыми угловатыми, больше похожими на пяти-шести-восьми конечные звезды их острые углы так и норовили задеть или поцарапать другие воспоминания. Селестия быстро нашла самую черную кляксу в основании которой как на экране кинотеатра раз за разом во всех мелочах проигрывалась та роковая сцена в библиотеке. После каждого проигрыша сцена повторялась, некоторые червоточины отделившись от основной массы, словно масло в воде, липли ко всем остальным воспоминаниям которые были поблизости. Так что принцессе Селестии пришлось, очень сильно постараться чтобы сначала изолировать саму кляксу, в некое подобие саркофага, но труднее всего было её вытянуть. Ведь память сопротивляется любой потере, пусть даже и той от которой хозяин и рад был бы избавиться. Для памяти, как для матери, всё случившееся это её дети. Но правительница не сдавалась уперев копыта в сферу и пустив всю магию что только была ей доступна в рог, она стиснув зубы тянула этот Дискордов саркофаг из памяти, как тяжеленный чемодан с вокзала. Всё время недовольно шипящее пятно пыталось вырваться, раз за разом проверяя «крышку» на прочность. Последнее решительное усилие и саркофаг с грохотом упал на пол. Селестия аж прижала уши выправляя дыхание и глядя на поклажу, что сразу стала сжиматься в размерах пока не превратилась в маленькую слегка аляпистую, но основательную шкатулку, на замке. Грохот от падения, тем не менее, не разбудил никого из спящих в доме, что дало солнечной принцессе спокойно выдохнуть.

 — Как у тебя дела племянница?

Принцессе любви не составило труда выделить среди всего блока воспоминаний те что связаны с Баяном, ведь они имели яркую форму сердечек с цветом границы-рамки варьирующемся с мягко-розового до ярко-красного. Но тут возникла другая проблема.

 — Их слишком много тётя, я не могу их вытащить.

Селестия напрягла остатки сил и вместе они ещё раз попробовали вытянуть целый ворох сопротивляющихся сердечек. Но такое оказалось не под силу даже двум могущественным аликорнам.

 — Давай ещё раз. — скомандовала Селестия. — Тянем!

Резко магические путы обоих принцесс обрываются и Каденс с Селестией, не удержав равновесие, летят в стену где их спины находят жёсткий деревянный шкаф с книгами, статуэтками и цветным горшком.

 — Её сила растёт, — заключила принцесса Селестия, вставая и отряхиваясь от книг и земли из цветка.

 — Твайлайт не хочет отдавать эти воспоминания, тётя, боюсь мы не сможем их извлечь. — шепотом сказала Каденс, вставая на все четыре копыта и поправив съехавшую корону. — Что будем делать? Может оставим так как есть?

- Нет. — решительно «отрезала» старшая принцесса, подходя ближе к сфере. — Если мы оставим как есть Твайлайт, будет задаваться вопросами, где и куда пропал Баян. Рано или поздно она докопается до правды и тогда червоточина возникнет вновь, но будет ещё больше и агрессивнее из-за чувства вины, перед забытым героем.

 — Что же нам делать?

 — Раз мы не можем извлечь эти воспоминания, — ответила принцесса Селестия повернувшись к племяннице, — Мы их заблокируем прямо в её памяти.

Принцесса Ми Аморе Каденция, принцесса самого светлого чувства на свете, призванная нести любовь, сейчас эту самую любовь отбирала. Чувствовала она себя крайне мерзко, словно сама добровольно поменялась с Кризалис местами. Единственное что удерживало розовую кобылку от решения бросить всё, это не недовольство тети могущественной правительницы и сильнейшего аликорна Эквестрии, это надежда что её дорогой малышке Твайлайт станет легче. Принцесса Селестия всё бы поняла и простила племянницу, если бы та отказалась. Но вот розовый аликорн аккуратно собрала вновь на дне сферы «пучок» отрезков памяти Твайлайт, в виде сердечек, где была она и Баян, как правило в них память запоминала лишь её и его, всё остальное затиралось и замыливалось. Были там и подарки, и первый поцелуй, и объятия, и посиделки в библиотеке, и последнее роковое признание, и букет ландышей, так горячо любимых лавандовой единорожкой. Затем Каденс, с робкой слезой сожаления сотворила прямо в сфере объёмный сундук, куда и определила все эти «сердечки». Массивная крышка захлопнулась на замок и дело было сделано. Твайлайт забудет что когда‐то в её жизни был жеребец, что любил её больше жизни. Принцесса Селестия, вновь зажгла магию своего рога и после небольшого завершающего ритуала, обеспокоенно посмотрела на Каденс, покровительственно, укрыв её своим крылом. Пока сфера памяти медленно сдувалась аликорны сидели и смотрели, как всё возвращается на круги своя. Вернее, почти всё.

 — А что теперь будет с этим? — спросила Каденс указав на запертую шкатулку, что лежала на полу.

 — Я заберу её и спрячу в тайнике, где никто и никогда её не найдет.

Принцесса слевитировала «саркофаг» с червоточиной Твайлайт себе под белое крыло и уже собиралась идти, как уловила подавленно жалостливый взгляд нежно-фиолетовых глаз племянницы и, остановившись, присела рядышком.

 — Мы всё сделали правильно, Каденс. — шепнула белый аликорн на розовое ушко кобылки, — пусть малышка Твайлайт ещё побудет невинным жеребёнком.

 — А как же любовь?

 — Первая любовь всегда несчастна. Твайлайт полюбит вновь, как в первый раз, — вставая и направляясь к лестнице спокойно ответила Селестия, в то время как на её пути все книжки, статуэтки и даже горшок с цветком занимали свои места на полке, — может ни сегодня, ни завтра, но скоро.

 — Я имею ввиду ту любовь, что она испытывала к Баяну. Что будет если она вскроется? — всё ещё опасаясь шуметь спросила полу шепотом принцесса.

 — Только если Твайлайт вновь встретится с предметом её душевных страданий, а это как ты понимаешь невозможно, так как Баян погиб.

Каденс больше нечего было сказать она молча стояла возле Селестии, когда та внимательно осмотрев рабочий стол своей лучшей ученицы и финальным штрихом обратила в прах, все газетные статьи и пожелтевший измятый кусок негатива. Через секунду всё было кончено, на чистом рабочем столе остался лишь древний фолиант, что сама принцесса Селестия прислала прошлым днем. И теперь осталось лишь подождать, когда её способная ученица выполнит задание, а именно не закончит древнее заклинание Старсвирла Бородатого.

 — Нам пора. Скоро восход. — обратилась Селестия к Каденс и, открыв дверь на балкон, воспарила в небо, удерживая шкатулку телекинезом.

Принцессы удалялись прочь, от Понивилля, в сторону Кантерлота. Разрезая ночную гладь и еле-еле тревожа её шелестом своих крыльев. «Я уверена, — думала правительница, — Твайлайт Спаркл выполнит это задание, как всегда успешно и тогда это уже будет не та Твайлайт Спаркл. А Баян? Баяна уже всё равно не вернуть. Ему посмертно Орден феникса II степени и вечная память. О нём есть кому страдать и помнить».

Вот уже виднеются башни и купола Кантерлотского дворца. Принцесса Селестия пошла на снижение первой, так как балкон в её опочивальню был ближе всего. Принцесса любви направилась следом за старшим аликорном и когда та приземлилась, Селестия повернувшись со всей серьёзностью сказала: «Ничего не было Каденс. Обо всём случившемся никому нельзя говорить. Ни-ко-му!». Повисла тишина. Розовый аликорн тихо и смиренно, опустив голову, стояла неподвижно пока тетя не скрылась за занавесками опочивальни. Каденс пришлось пролететь чуть дальше. Поддавшись ветру, что слегка развеял накопившиеся мысли и переживания, но от усталости принцесса не могла ничего внятно сформулировать в своей голове. Ни одной мысли, и лишь когда нежные розовые копытца встали на твердь балкона её апартаментов Каденс прошептала: «Прости меня Твайлайт. Прости меня Баян. Прости, если сможешь». Из закрытых глаз на мраморный пол упали две слезы, словно два осколка чего то целого разбившегося об непреодолимую преграду. Непреодолимую особенно для любви.

…
Всюду власть ночи. Но не до сна тем кто призван судьбой стеречь и оберегать покой. Заупряжские вои, в тысяче километрах от родных станиц и сотнях от своих невест. Хоть это и не было чем-то сверхъестественным, но воям тоже было тяжело свыкнуться с мыслью о потере любимого командира. Надолго в лагерях смолкла лихая гармошка и не лилась залихватская песня из гитары сотника Копья. Черного пегаса по личной протекции принцессы Луны повысили в звании. Видимо у повелительныцы ночи и грёз были далекоидущие планы на лихого воя-пегаса. Хотя и самого червонного жеребца после всего случившегося сложно было узнать. Куда-то исчезло его бездумность и позерство, а в поведение почти перестало выпирать старшинское ханженство. Может быть тогда стоя над каменными обломками своего боевого друга Копьё впервые задался вопросом. Ради чего всё это? Все неудобства, голод, холод, лишения и смерть и ад со всех сторон. Не ради денег, потому что каждый вой прекрасно знает цену деньгам во время службы на линии. Не ради славы, так как слава — это дистиллированные заслуги бойца перед войском, народом и государством, брошенные на рулетку истории. Не ради долга, потому что долг — это и есть в сущности каждое разумное существо, а не сухое словесное определение. Тогда зачем?

Сотник Ратнокрыл «Чёрный барон» Копьё, как всегда в своей белой-наградной папахе стоял на опушке леса, устремив взгляд в даль. Над верхушками деревьев мирно плыли, белые караваны облаков, уходя на север, где ещё можно было увидеть небесный город — Клаудсдейл. Лишь на секунду Копьё задержался взором на этом шедевре пегасьей архитектуры. И как будто снова он увидел себя на балу в поместье Макклауда, тестя и отчима по совместительству. Десятки гостей, суета прислуги с подносами, брызги яблочного шампанского и веселье. Здравница принцессам и объявление о предстоящей двойной свадьбе. Почти половину вечера пришлось провести сотнику Копьё и его суженной Флаттершай улыбаясь и принимая поздравления, что для застенчивой кобылки было крайне тяжело. Что бы ей было легче суженный положил нежно-жёлтой пегасочке своё крыло на спину, словно стараясь согреть. Флаттершай, это действительно помогло.

 — Копьё, — тихо обратилась пони, стоя на облачном балконе в компании своего единственного и особенного жеребца, — тебе обязательно надо идти туда?

- Да, Флаттершай, я должен вести сотню. Это приказ принцессы Селестии. — подойдя ближе ответил вороной пегас. — Не грусти, я вернусь и мы… — пегас улыбнулся, нежно приподняв за подбородок мордочку кобылки, — всё наверстаем.

 — Хорошо, только будь пожалуйста осторожен.

Копьё вспомнил, как нежные, словно шелк, губы обожгли его тогда, как тихий мелодичный голосок шепнул ему на ухо, что любит и будет ждать.

 — Я люблю тебя. — звучит робкий шёпот.

Вороной жеребец, как на яву впомнил запах её прекрасных розовых прядей. Этот божественный сладкий запах росы и полевых цветов. Совершенная кобылка. Застывшее чувство горечи раставания в добрых глазах цвета бирюзы. Обнимая друг друга, пегасы продолжали стоять на прохладномном ночном воздухе согревая друг друга своим теплом. Как же тогда вою-пегасу хотелось остаться с Флаттершай, просто, остаться с ней. Но присяга велела, выполнить приказ.

Вороной пегас не держал обиды на Селестию или полковника Шайнинг Армора, он понимал, что вои, как наиболее мобильные формирования лучше всего подходят для разведки. Опасные южные пустоши никогда не отличались спокойными дорогами и приятным соседством. То бандиты объявятся, то налёт чейнджлингов, то ещё какая нечисть на дороге баловать начнёт. Страшно жить в мире пропитанном магией, как промокашка, иногда смертельно страшно. Но разве не вои, брошенные на заре Эквестрии своими командирами, королями и канцлерами, на землях где сам Дискорд свой праздник пировал. И привыкая в схватках не на жизнь, а насмерть, глядеть ужасу в очи, разве не вои, сплотив ряды своих полков и встав стеной перестали ведать хоть какой‐то страх. Впитав и усвоив, что перед смертью все равны и богатые и бедные, и красивые и не очень, и земные пони и пегасы с единорогами. Смерть это всего лишь смерть. Такая у служивого доля и это понимал не только Копьё.

Сейчас, в сумерках раннего утра, стоя над командирской планшеткой с картой, червоный пегас в свете костра зачарованно всматривался в географические изгибы. Как будто вместе с чином сотника, Копьё принял и образ Баяна, всегда сосредоточенного и задумчивого. Приемственность всегда была сильной стороной воев.

 — Товарищ сотник, — донеслось сзади, Копьё ещё плохо реагировал на свой новый чин. — Товарищ сотник!

Пегас в черном войсковом мундире медленно повернулся к массивному, белому «по умолчанию» единорогу. Вид последнего давно потерял опрятный вид, весь в пыли, с полами запачканными грязью. Разведка никогда не была легкой прогулкой. Иногда приходилось пробираться по смрадным болотам и непроходимым дебрям. С постоянным риском того, что враг успеет увидеть и среагировать быстрее тебя.

 — Докладываю, — начал как положено, единорог, обтерев переднее копыто об траву и показывая на карту, продолжил, — древесные волки здесь тропу себе пробили, след свежий, голов шестнадцать, уходят в сторону Змеиной реки. Есть следы драконьих лап, но это молодняк, держится особняком. Вот здесь гнездо мантикор.

 — Потери?

 — Пара василисков, … выскочили перед дозорными, … в общем… в лесу теперь на пару ящериц меньше.

 — У тебя потери есть, Кольцо?

- Нет. Урядник хорошо среагировал.

Два десятка жеребцов, что вышли вместе с хорунжим Кольцо, выглядели ничуть не лучше командира. Измотанные, потому что большое растояние необходимо было преодолевать именно галопом без отдыха, изредка переходя на рысь. Взлетать нельзя, так как силы нужно было беречь на бой или отступление. Вои, выйдя к своим «падали» у костров прямо на траву и почти в секунду засыпали, даже не вычистив гривы и хвосты от застрявших в них мелких веток и шипов растений. На позиции выходила дозорная группа. Это была необходимая процедура, не только для поддержания безопасности, но и для обучения молодых воев, так как боевую задачу способен выполнить лишь выносливый и хорошо обученный боец. Каждый старослужащий вой, не говоря уже о хорунжем Кольцо, знал и помнил что тяжело в учении, легко в бою, во многом это и определяло боеспособность воев. Они были практиками, а не теоретиками. Оглядев ещё раз своих бойцов красными от усталости глазами, белый единорог лег на траву, подтянув пучёк сена под ребра и сомкнув глаза стал засыпать. В последний вечер перед маршем, Копьё встречался вновь с ней. С той, что покорила сердце жеребца и стала его судьбой. Вновь чудный нежный и пьянящий яблочный аромат медовой гривы прошелся по воспоминаниям, как туча голодных параспрайтов. Неоставляя ничего лишь образ прекрасной кобылки с зелеными глазами и веснушками. Хоть Кольцо и Эпплджек были женаты уже как второй месяц, но той ночью в темноте яблоневой рощи, они ещё разок захотели поиграть в пылко влюблённых. Той бархатной ночью Кольцо, никуда не спешил и долго целовал, те горячие и чувственные губы, что буквально сводили белого единорога с ума. Потом жеребчик стал целовать загорелый носик плавно и уже под задорное хихиканье спускаясь к веснушкам и ниже. Эпплджек, облокотившись спиной на яблоню, тоже не спешила, как только так сразу прикусив белое ухо своего возлюбленного. Получая очередную порцию поцелуев яблочная пони слегка посмеиваясь начинала игриво покусывать ушную раковину, заигрывая со своим избранником. Тут жеребец добрался до мягкого и упругого животика кобылки, как Эпплджек стала отстраняться.

 — В чём дело, яблочко?

Эпплджек растерянно смотрела на прерванного жеребца, поджимая нижнюю губу, словно нашкодившая дочка незнающая как ей признаться. Её зелёные глаза были красноречивее.

 — Я что‐то сделал не так?

- Нет, Кольцо, я… я не знаю, как сказать тебе, но я… — фермерша резко подалась вперёд, старалась обнять единорога покрепче и при этом не расплакаться, как маленькая кобылочка. —, но я… я боюсь…

- Что? Кого? — пришел в себя Кольцо, уже готовый сломать хребет кому угодно и чему угодно, вырвать и перекалечить всё что выпирает. Тогда он был готов на всё. — Со мной вам нечего бояться.

- Нет, — не смогла сдержаться Эпплджек и прослезилась, — я боюсь за тебя. Я боюсь, что ты… как Баян… больше не вернёшься. Что тебя убьют. И я… я не смогу жить.

Сильная и несгибаемая кобылка, всё-таки расплакалась «закутав» морду в чёрный мундир, на груди жеребца. Своего жеребца-единорога. В особо сложные дни своей жизни, Эпплджек убегала по ночам в яблоневый сад подальше от дома, где обняв большую яблоню могла позволить себе поплакать. Фермерша всегда держала себя в ежовых накопытниках, ради фермы, ради семьи, ради родителей. Теперь кобылке было кому доверить самое сокровенное, но на примере своей подруги она увидела как легко можно потерять нечто дорогое и как будет больно.

 — Тише, тише, — стал тихим голосом успокаивать Кольцо, плачущую кобылку. — Без тебя, Эпплджек, мне жизнь будет без надобности. За тебя, я пойду в любой огонь. А там чему быть того не миновать. Не бойся родная.

 — Я не хочу тебя потерять. Не уходи.

 — Я должен. Как молодые без меня там врагов сдюжат, если я тут отсиживаться буду.

Белое копыто аккуратно гладило пшеничного цвета гриву, распутывая спутавшиеся участки. Так продолжалось пока тёплая маленькая, по сравнению с жеребцом, кобылка окончательно не успокоилась.

 — Я тебя люблю. — шепнул Кольцо на прижатое к голове ухо Эпплджек.

 — Я беременна.

Кольцо, растерянно посмотрел в зелёные глаза Эпплджек, где в перемешку с честным признанием была искренняя тревога и любовь. Жеребец немного отстранился, но лишь для того, чтобы легонько погладить рыженький животик Эпплджек. Копыта кобылки сразу обхватили копыто мужа прижав его к себе.

 — Той ночью, — начала рассказывать земная пони, - ну, помнишь, когда ты приходил проведать Эпплблум, а потом я пошла тебя провожать и мы решили… «отведать пирожка» на сеновале в амбаре. Так тогда я… — Эпплджек сглотнула нервный ком в горле, словно была в чем-то виновата, — я была в охоте, и с каждой минутой рядом с тобой… мне всё сложнее было себя контролировать.

Кольцо прервал малосвязную речь своей избранницы крепким поцелуем. Эпплджек сразу перестала дрожать и плакать, вся тревога прошла в долю секунды и пони поняла, что этот белый единорог будет с ней, не смотря ни на что. Впервые Эпплджек ощутила себя кобылкой за каменной стеной. Она расслабилась и приняла сперва ласку мужа, а чуть позже и всю его любовь в себя. Звонкое «Иииииеха!» огласило всю округу, а закончилось всё в том же месте, что и два месяца назад, на сеновале в амбаре. И лишь луч света явил себя новому дню, оранжевая кобылка, лежа в объятиях мощных белых копыт, глядела в карие глаза богатыря-единорога.

 — У нас будет сын. — радостно прошептал единорог, тыкаясь носом в свою зеленоглазую красавицу.

 — Или лапочка-дочка. — в ответ с улыбкой промурлыкала Эпплджек, отвечая на ласку.

 — А бабуля Смит уже знает? — спросил Кольцо.

- Нет, я хотела сделать объявление на съезде семьи Эппл о нашем браке и моём… положении.

…
Подъём в пять утра, или вообще в любую минуту по тревоге. Тишь порвёт на две неравные половины, командой: «АЙДА!». И скакать весь день, затем привал и не разбивая лагерь, воям это не нужно, приём пищи. Иногда закусывая сырой древесной корой и травой что под копытами. В конце дня, вновь деление на отряды заступление в ночное дежурство и слушаем лес. Никто в Эквестрии не умеет так слушать лес, как Заупряжский вой. Каждый шорох, каждый щелчок, может стать последним, что ты услышишь в этой жизни. Нужно держать ухо в остро иначе, твой посмертный крик никто не разберет во тьме.

Хорунжий Петля один из немногих кто не изменил своей манере поведения. Он так и оставался весёлым и жизнерадостным, никогда не унывающим вечно молодым жеребцом-пегасом. Даже сейчас, когда ему с отрядом пришла пора, идти в дозор. Вдруг начался дождь, раскаты грома и молний, лишь на миг дырявили ночную мглу, не давая глазам привыкнуть к темноте. Хотелось спать всем, но спать можно было только по очереди, завернувшись в плащ-палатку. И всё равно на утро ты был мокрый, как слизень. Хорунжий Петля закрыл слипающиеся усталые глаза, как сразу перед ним на черном фоне возникла его милая розовая кудряшка, что осталась в Понивилле, как ему казалось.

 — Приветик, спишь?! — задорно спросила Пинки, как всегда улыбаясь от уха до уха, — А я вот недавно в магическом озере искупалась, а потом по городу бегали десятки моих двойников, а в конце Твайлайт чтобы найти настоящую меня заставила нас всех смотреть, как сохнет краска. Было весело. Вообще, как вы ушли, столько всего произошло. Флаттершай умудрилась Дискорда перевоспитать, так что теперь он наш друг. А Твайлайт же теперь… Ну ладно, ты наверное устал, не буду мешать.

Розовая пони стояла, как вкопанная и смотрела прямо перед собой. Смотрела так настойчиво, что становилось не посебе. Хотелось вскочить и закричать. Пинки Пай — пони которая не может и минуты усидеть на месте, просто стояла и смотрела стеклянными голубыми глазами, словно сквозь тебя прямо в душу. Больше такое продолжаться не могло. Прозвучал хлопок и из него появился серый жеребчик-пегас в мокром чёрном войсковом мундире и папахе.

 — Пинки, — укоризненно обратился Петля, — Ну я же в дозоре.

- Ой, — прикрыла пони кончиком копыта рот, — прости, прости, просто я по тебе… очень, очень и очень соскучилась.

 — И поэтому сломала пятую стену?

Пони закивала как маятник.

 — Я тоже соскучился. Но сейчас я должен сосредоточиться на…

 — Оки-Доки-Локи. — розовая пони скакнула вперёд и чмокнула пегаса в нос.

…
Неожиданно тёмный фон вместе с Пинки Пай, исчез растворился в мгновение ока. Дождь уже перестал идти, в лесу где сидели вои было тихо, до жути тихо. Вой пегас огляделся и увидел копыто потревожившего его жеребца. Вахмистр лишь кивнул в сторону, трёх рядом стоящих дерева, и двух кустарников поросших на расстоянии в два шага от них. Сперва серый пегас с просоня не понял, зачем его разбудили, мало ли что во тьме привидеться может, но затем глаза вырвали движение. Аккуратное, робкое, движение тела и вот уже кто‐то или что‐то пониподобное показалось на тропинке. В медленно приближающемся силуэте отчетливо виднелся рог, грива, и копыта, но в движениях была видна какая‐то нервозность, страх и неуверенность. Что здесь может делать пони, в несколько сот километрах от населённых пунктов. К тому же это существо постоянно озиралось, чутко прислушивалось к каждому шороху и шло вперёд, словно кралось явно не подозревая кто его там поджидает. Петля залёг вместе с вахмистром глубже в траву, подпуская ночного гостя поближе. Остальным был дан сигнал не высовываться и вои с замиранием сердца следили за каждым движением. Вот Петля делает последний вдох и когда до цели остаётся один шаг, та неожиданно замирает и начинает оглядываться назад. Пора.

Пегас выскакивает из травы и буквально сносит «пони» с ног, в это время подскакивает и вахмистр, набрасывая верёвки на копыта сопротивляющегося гостя. В миг Петля нащупал где у этого существа морда, так как блеснувшие в лунном свете клыки попытались вцепиться офицеру в горло, но резкий удар копыта между глаз, отправил гостя в забвение. Всё было кончено.

— Поднимай наших, — скомандовал Петля, вставая со связанного ченджлинга, давая сердцу успокоиться, — пусть доставят сотнику нашего гостя.

Часть 10 Присказка, а сказка впереди

Прошу прощения за столь длительную задержку с выходом главы. Буду благодарен за помощь в редактировании.

Королева Кризалис находилась в достаточно бодром расположении духа. С того самого момента как правительница покинула ложе минуло уже половина трудового дня и сейчас верховный ченчлинг привычно направилась в сторону лифта в казематы. Однако сегодня Кризалис была не одна, компанию ей составила личная гвардия, а также роевая номенклатура, передовики по сдаче любви в банк, которым правительница благоволила. Этот момент готовился особенно тщательно. Последний свой визит властительница подготовила для стражницы подземелья целый свиток дел, выполнить который в сжатые сроки одной было бы невозможно. Каково же было удивление королевы, когда внизу к приходу высоких гостей всё было выполнено в точности по списку. Пол выметен и отмыт, паутина удалена, линзы коконов вычищены до первозданной прозрачности, даже блёклые нефрито-салатовые осветительные кристаллы горели как новые. Любовь, концентрировавшаяся в коконе с пленником, была заботливо дистиллирована и теперь источала розовато-красный свет и тепло сквозь хрусталь глубокой плоской чаши, по кругу от которой стояли бокалы. В остальном это помещение могло оставить на душе постороннего всё такое же гнетущее чувство.

– Ты хорошо, послужила дитя, – обратилась Кризалис, оглядев краем глаза коридор тюрьмы.

– Благодарю, моя королева! — ответила стражница, но внезапно сама от себя не ожидая продолжила, — Ваше величество, не сочтите за дерзость, но могу я попросить?

Кобылка-ченчлинг испугалась, когда из проходящей вместе с правительницей свиты остановилось прямо напротив нее массивное тело обряженное в доспех, полностью закрыв стражницу своим торсом и как то зло стрельнув взглядом.

– Отставить! – рявкнул на нее ченчлинг в доспехах, легко словно пушинку приподняв подбородок стражницы и чуть не оторвав её передние копыта от земли, — как смеешь ты...

– Хард! – неожиданно вступилась королева Кризалис, устраиваясь на своём излюбленном красном диване и смеря капитана стражи холодным прагматичным взглядом, – оставь её! Дитя, подойди ко мне.

Муни, чувствовала как мелкая дрожь, что возникла от прикосновения её тайного возлюбленного стала перерастать в теплое тянущее чувство ниже хвоста, но перебирая ногами и лязгая латами она шла к королеве под взглядами самых сановных ченчлингов роя.

– Чего ты хотела? – правительница бегло осмотрела кобылку, ожидая её ответа, но пауза немного затянулась, так как сероглазка до конца не верила в происходящее.

– Позвольте... мне... выйти наружу, моя королева, подкормиться.

В подземелье повисло молчание, Кризалис не меняя выражение лица минуту размышляла над её просьбой. Перебирая в голове все за и против королева, ещё внимательно следила за эмоциональным фоном окружения. Правительнице всё ещё было необходимо демонстрировать холодную уверенность в себе и своих действиях. Выждав паузу в полной тишине Кризалис начала сдержанно и спокойно: «Ты не отбыла тут и половины своего наказания, но твои старания и порыв мне по душе. Хорошо! Я пущу тебя наружу, но только до восхода солнца, а потом ты вновь вернёшься в казематы. Ступай!»

Муни была ошарашена её просьбу удовлетворила сама королева Кризалис и только она на ватных ногах повернулась чтобы проследовать к лифту, как внезапно её вновь окрикнула королева: «Постой! — правительница прищурив зелёные глаза вытянула шею к вставшей, как вкопанной стражнице и провела ей по уголку рта копытом, — ты посмела прикоснуться к любовному пуншу?».

Кризалис сказала это таким голосом, что у Муни перехватило дыхание. А тон королевы с каждой минутой становился всё свирепее. Вспыхнувшие недобром зелёным светом глаза, вкупе со встрепенувшейся длинной вьющейся гривой дополняли образ разгневанного необузданного божества.

– Казематы это для тебя не достаточно сурово, – риторически спросила высшая чейнджлинг, встав в полный рост и буквально наседая на стражницу, что потупив взгляд в пол сама была готова упасть, — или тебе очень нравится боль.

Сероглазая ченчлинг, найдя в себе остатки сил, робко подняла подбородок и посмотрела в глаза королевы. Возможно Муни надеялась, что в последний момент властительница сжалится. Однако королева Кризалис была непреклонна, как титан перед мошкой, она торжествовала, её боялись и боготворили, это чувство было буквально разлито в воздухе. Источающие это кисло-сладкое амбрэ, окружавшие монаршую особу, ченчлинги были словно в полубреду и прикажи королева порвать стражницу на части зубами, несомненно с упоением и не думая не секунды это сделали. Но план был другой.

– В колонии драконов, куда ты отправишься, тебя познакомят с болью. Ты будешь купаться в раскаленной лаве, глотать и грызть острые кристаллы, пока твой желудок не превратится в бурдюк, и всё это время ты будешь выцеживать любовь по капле, потому что все драконы эгоисты и больше себя любят только золото и даже если, каким-то чудом...

– Моя королева! – неожиданно перебил тираду королевы командирский голос и капитан Хард сделал шаг вперёд, – Виноват! Когда я хотел поучить стражницу до вашего приказа минуту назад, и взял её за подбородок, то не заметил, как оставил на её морде следы от полагающейся мне порции любви.

Королева Кризалис, сначала перевела взгляд на массивного ченчлинга, потом на окружающих. Через мгновение кобылка вернула себе подчеркнуто невозмутимый вид и бросила стражнице: «Ты всё ещё здесь? Твоя увольнительная началась с этой секунды! — дождавшись пока сероглазая кобылка стрекочущими от волнения крыльями доберётся до лифта, Кризалис вновь обвела лукавым взглядом, всех собравшихся, — устраивайтесь поудобнее вокруг источника, скоро начнётся представление».

Ченчлинги стали занимать места, устраивая крупы на небольших плотных зелёных пузырях, похожих на подушки только полуовальной формы. Кризалис сначала внимательно следила за этим копошением, краем глаза наблюдая за капитаном своей стражи. Некогда собранный, смелый, решительный и резкий Дай Хард стал неуверенным и робким. Он стоял в стороне не решаясь пройти ближе к Королеве, хотя раньше без промедления занимал место по правое плечо от правительницы. Верховный ченчлинг сперва привлекла внимание своего военноначальника, а затем взглядом указала, где хочет его видеть. Жеребец переступил несколько неловких шагов и устремился к изголовью дивана. И вот теперь, когда все приготовились смотреть, источник не спешил раскрыться.

Кризалис не желала ждать, пока мутный поток покажет те события которые ей нужны. Собрав на кончике искривлённого рога небольшую магическую сферу, королева пустила её под восхищённые взгляды подданных в самый центр бассейна. Капсула с пленным единорогом стала мигать, что свидетельствовало о эмоциональном переживании. Жидкость в яме стала вспениваться, а затем в мутно зелёном блеске закружила по кругу. Но через какое-то время эта зелёная субстанция успокоилась и на ней, как на экране кинотеатра появилось изображение. Многие ченчлинги злобно шипели, когда вновь увидели зал Кантерлота и, восседающую на обильно украшенном тронном месте белую кобылицу. Однако вид последней был весьма помятый, вероятно тому стала причиной рана на боку, что была сокрыта марлевой повязкой. Перед хозяйкой дворца стоял молодой на вид и по сравнению с облачёнными в позолоченный доспех багровый жеребец-единорог. И находился он там отнюдь не по своей воле, о чём свидетельствовали кандалы и блокирующее магию кольцо на роге.

– Посмотрите, дети мои, как несправедливы и безжалостны эти пони. Принцесса Селестия ни капли не ценит их жизни вот сейчас, например, она без сожаления обрекла своего подданного на медленную и мучительную смерть.

– Моя королева, – неожиданно прозвучал голос одного из ченчлингов, – в чём его вина?

– Он виноват лишь в том, что родился жеребцом и влюбился не в ту кобылку.

– А куда его повели, моя королева?

– Его отправили туда, откуда не возвращаются. – Королева Кризалис тешила себя ощущением собственной осведомлённости, хотя дальнейшая история пленника и ей самой была интересна.

Ещё один блестящий зелёный луч, сорвавшись с кончика острого рога ударил в центр бассейна и картинка что до этого развивалась практически без звука, ожила и заиграла новыми красками.

...

Единственным желанием несущегося галопом по просёлочной дороге взмыленного жеребца был глоток свежего воздуха. Дышать полной грудью не позволял влажный выпаренный воздух этой местности. Несколько раз молодой единорог чуть не падал от усталости так как скакал уже несколько дней и ночей на пролёт, но всё равно продолжал идти вперёд. Ему хотелось поскорее проскочить те части дороги, что проходила сквозь дремучий Заупряжский лес. Перспектива на себе испытать мощь челюстей хозяина тайги не прельщала, а наоборот подстёгивала скакать быстрее.

Вскоре дорога вывела путника на широкое поле, где в это время во всю благоухали цветы, услаждая воздух пьянящими медовыми ароматами. Ароматы что гнал теплый легкий ветерок освежали и успокаивали уставшего жеребца. Вот копыта делают несколько неуверенных шагов и весь темп сбивается. Единорог не в силах стоять на ногах валится на мягкую траву, жадно глотая воздух. Ещё мгновение и жеребец не заметил, как сомкнув на мгновение глаза отрубился.

– Живой? – эхом раздался в голове вопрос, – Живой! – уже с утверждением и некоторым облегчением подтвердил полноватый пони-пегас в высокой мохнатой шапке не смотря на жару и идентичном чёрном долгополом кафтане.

– Виноват, – попытался ответить осипший единорог, которого только что пробудили от сна на мягком цветочном ковре, – я…

– Кто ты и из какой сотни? – спросил приземлившийся перед единорогом молодцеватый пегас чёрной масти.

Только сейчас, когда багровому пони любезно протянули флягу с водой, тот смог осмотреться. По кругу от него стояло пони пять или шесть в это же время в воздухе парило ещё десяток жеребцов. Все были вооружены накопытными лезвиями, которые можно было расчехлить при желании одним движением некоторые дополнительно носили на ремнях через шею длинные пики, украшенные на острие маленьким жёлтым флажком. Униформа в виде чёрных мундиров с воротником-стойкой на котором симметрично, нашивались две плотные полоски, где символически обозначалось звание была практически идентична. На голове пони носили высокие шапки отороченные с верхней частью тёмно желтым сукном. Сомнений не оставалось это и были Заупряжские вои.

– Документы? – окликнул строгий командирский голос, того самого вороного пегаса вооружённого пикой, золотые, офицерские погоны которого украшала одинокая звездочка на тонком просвете.

Единорог расстегнул планшетник и протянул подхорунжему документ. Пегас, приглядевшись, начал читать в слух: «Баян записанный на войсковую службу в Первый полк Заупряжского войска в чине младшего урядника»

– Откуда?

– Из Кантерлота, товарищ подхорунжий, — ответил Баян, возвращая на выбритую голову фуражку выданную в тон к остальной форме, слегка дёрнув при прикосновении половиной от мочки левого уха, что не могло ускользнуть от взора воев, — не подскажете ли как мне быстрее полк нагнать?

– От чего же, — повеселел пегас, и расправив крылья взлетел чуть выше головы единорога, и ткнув копьём в зелёную стену, что обрамляло луг по краю, продолжил, — первый полк стоит лагерем у излучены реки. Туда есть короткая дорога через лес за несколько часов придёшь.

Баян посмотрел в глухую лесную чащу, что словно тёмный омут скрывала в себе Дискорд знает что и спросил: «А есть другая дорога?»

– Есть, по воздуху, — ответил командир и, расправив крылья поднялся вместе с воями на несколько метров, — присягу войску приносил?

– Никак нет.

– Тогда в обход трое суток, поторопись полк может сняться с места в любой момент.

Колонна сделав несколько кругов над поляной стремительно набрала высоту и полетела прочь.

– Товарищ подхорунжий, — обратился к командиру полноватый пегас, когда патруль удалился от луга, — пропадёт жеребчик, не местный ведь!

– Вот и посмотрим Бовгун, что это за жеребчик из Кантерлота к нам прибыл.

Баян приблизился к чаще, куда уходила узкая дорога и остановился. Переступив с копыта на копыта, жеребчик ещё раз взвесил все за и против, но решающим аргументом за короткий путь стало то что его посоветовал войсковой офицер. «Не будет же он мне указывать неправильное или опасное направление» — подумал Баян и поправив фуражку «нырнул» на всём скаку в безмолвье серо-зелёной мглы.

Кроны деревьев были настолько высокими, что практически закрывали листвою солнце. От высокой влажности в глаза и нос постоянно норовила залететь какая-нибудь мошка или комар, приходилось щуриться и сбавлять темп. Тут впереди показалась развилка на три дороги, уходящие в разные стороны, а в самом центре перекрёстка высокий указательный камень, частично поросший мхом. Единорог утёр пот вперемешку с росой со лба и стал через сбившееся дыхание читать расплывающиеся в глазах буквы выбитые в камне: «Кто пойдёт на право, тот богатым станет, но себя потеряет. Кто пойдёт на лево, тот любовь найдёт, но кошелёк потеряет. Кто прямо пойдёт честь и славу найдёт, но голову потеряет».

Карие уставшие глаза удивлённо раскрылись и ещё раз внимательно прошлись по тексту на камне. Потом голова поочередно повернулась влево, вправо и везде видела лишь прямую ровненькую и хорошо освящённую сквозь листву деревьев дорогу. Но тут молодой единорог обошел указательный камень и глянул прямо, там дорога вся была в ухабах, а по краю торчали сгнившие поросшие мхом сычи. Свет словно забыл путь на эту «звериную» тропу, а кривые сухие ветки и бурелом над головой образовывали некое подобие крыши, что вот-вот придавит путника, решившегося пойти прямо. Единорог ещё раз посмотрел налево, где вдоль аккуратной дорожки росли цветы и редкие берёзки оттеняли лучи, делая яркое солнечный свет более мягким и даже приятным. Баян засомневался куда повернуть и решил присесть перекусить. Сняв седельную сумку багровый пони достал от туда небольшой ломоть ржаного хлеба и завёрнутый в платок кусочек соли. Только, объятый алой магией белый комок потерся о хлеб оставив на нём белые борозды над головой пони раздался многозначительный: «КААР!»

Баян, опешив от такой неожиданности резко подорвался с места устремив взгляд наверх. На макушке камня, под которым пристроился единорог расположился большой и чёрный ворон, как то, недобро посматривающий на нежданного гостя своими глазками-бусинками.

– Напугал, курица ты дурная! – выругался багровый пони усаживаясь обратно.

– КААР! – недовольно отозвался ворон, а затем слетел вниз, пристроившись на торчащей из земли коряге и, наклонив голову, посмотрел на пони в чёрном сюртуке и фуражке.

– Будешь? – спросил Баян и протянул половину краюхи хлеба на копыте чёрной птице.

Тот лишь заинтересованно качнулся и резко расправив крылья молниеносно схватил кусок хлеба, и пролетев над единорогом, вернулся на камень. Жеребец даже удивиться не успел, а ворон уже во всю довольно клевал добычу наверху. Только Баян приготовился откусить кусок как над головой раздалось довольное: «КАР-КАР, спасибо, Баян»

У багрового жеребца отвисла от удивления челюсть, а от осознания того что птица с ним заговорила ещё и по имени зрачки стали размером со спичечную головку.

– Ты откуда моё имя знаешь?

– КАР-КАР, на р-рюкзаке прочитал, – ответил ворон доклевав корочку и спикировал к жеребцу усевшись на седельную сумку, – а говорить могу, потому что долго на свете живу.

– Ясно.

– Так что ты сидишь? КАР, кого ждёшь?

Жеребец растерянно выслушал вопрос, а затем ответил, так и не приступив к трапезе: «Кого-то, кто сможет сказать, куда мне идти».

– А сам КАР не знаешь?

– Знаю, но… сомневаюсь. Не уверен в общем.

– КААР! Когда сомневаешься, вспоминай, зачем вообще в путь направился.

Сердце стала сковывать грусть, когда жеребчик вспомнил маму и свою возлюбленную, для которых поклялся стать тем кем они смогут гордиться. Ворон расправил крылья и взлетел, а Баян лишь крикнул вслед: «Постой, какой тропой мне в полк попасть?»

– Иди своей дор-р-рогой, ты и сам знаешь какой!

Стало тихо, жеребец собрал вещи, кинул недоеденную краюху натертую солью в суму и, надев её на себя вновь встал перед камнем. «С одной стороны, — подумал жеребец глядя на право, — не жил я никогда богато, да и нечего начинать. И любовь мне, чья-то без надобности, — дальше рассудил единорог глядя на лево, — у меня есть та что меня любит греет и ждёт. Остаётся лишь, прямо».

Пони поправил лямки седельных сумок и сделал первый шаг на прямую дорогу. Несколько раз Баян чуть не подвернул копыто на очередном ухабе и не скатился в глубокий овраг, заполненный грязной сточной водой. Острый терновый кустарник цеплялся за полы сюртука и всячески мешал идти. Чем дальше и глубже в дебри уходил жеребец чёрные ветки сзади как будто смыкались, отрезая путь к отступлению. Тут багровое ухо, то что было целым, неожиданно дёрнулось, среагировав на протяжный писк. «Что за дискордовщина?» — произнёс Баян, подумав что над ухом прожужжал очередной комар. Тут писк повторился, только теперь он стал больше походить на плач. Единорог поскакал вперёд во весь опор и, прорвавшись сквозь стену из тернового куста чуть не ободрав себе морду, оказался на небольшой полянке с колодцем. Около каменной кладки сидела маленькая фигурка, по темно-кофейному цвету шкурки, короткому хвостику и еле заметным белым пятнышкам вдоль спины, Баян однозначно определил олененка.

– Что ты делаешь в этом тёмном лесу совсем один? – спросил единорог подойдя ближе.

– Я… я… потерял.., – заикаясь, ответил оленёнок.

– Не реви, как тебя зовут? — настойчиво, но максимально учтиво сказал багровый пони и приблизился ещё на шаг.

– Олегша.

– Так что ты потерял?

– Маму с папой…, — утерев нос, оленёнок виновато посмотрел на копыта старшего пони, словно стесняясь что кто‐то увидел его слёзы.

– Они найдутся.

– Правда!?

– Уверен, они сейчас тебя ищут.

– КААР! — внезапно одёрнул крик сверху, — Они в плену у Бабы Яги.

Единорог и оленёнок обратили внимание на чёрную птицу с умным видом, наблюдающую за ними с ветки.

– Где она живёт?

– Там, КААР, на болоте, — сказал ворон, указав крылом в тёмную лощину с правого края от колодца.

– Ну что ж, пойдём, — сказал единорог, направляясь в сторону тропы, — покажешь дорогу.

Пернатый лишь каркнул в ответ и перелетел на толстую ветку что указывала во тьму дубравы.

– А если она и тебя… — оленёнок запнулся, — того?

– Посмотрим.

Баян достал флягу из сумки и набрав в неё воды из колодца, пошли они вдвоём по тропинке, указанной вороном. Постепенно деревья по краю становились всё трухлявее, а запах перегноя всё отчётливей резал нос. Даже солнце не могло прорезать толщу серо-зелёного тумана и болотных испарений, поэтому путнику могло показаться, что в этом месте постоянные сумерки. Весь путь был по краям усеянн гнилыми и истлевшими корягами, что по перекорёжиной форме и дуплам можно было в темноте принять за живых существ, от чего малыш оленёнок жался к старшему жеребцу. Вскоре путники вышли по тропе к небольшому домику. Крепкое строение частично поросло мхом, и стояло на каких то непонятных жердях. Только единорог с оленёнком стали приближаться, хлюпая по влажному болотному ковру, послышался свист. Оленёнок подбежал ближе к старшему жеребцу и вместе они залегли в камышах. Вихрь, сделав круг остановился перед домиком.

– Избушка, избушка, встань к лесу задом ко мне передом! – проговорила скребущим до костей голосом, свойственный пожилым пони, высокая и худощавая фигура пони.

Зато Баян увидел, как домик, переступая на куриных лапищах каждая толщиной со взрослого пони повернулся к хозяйке крыльцом, а объятая ядовито зелёным светом метла со ступой сами проскакали к крыльцу и встали под козырьком из края крыши. Старуха резко осеклась, словно почувствовала что за ней наблюдают, прошла к уродливой гнилой коряге, частично поросшей и откупорив небольшой пузырёк, что видимо висел у неё на шее, брызнула на деревяшку пару капель. Неожиданно коряга резко двинулась и начала вынимать себя из болота. Со стороны её можно было принять за полуразложившийся скелет пони без головы но слабым зелёным светом из дупла в области груди. От увиденной дискордовщины единорог и оленёнок чуть не лишились дара речи, но то что произошло дальше.

– Чего вылупился? – выбранилась старуха на ожившую корягу, — поди мёртвой воды принеси, да по живей.

Коряга подхватила деревянное ведро и поковыляла прочь, неведомо как разбирая дорогу.

– Куда ускакал этот наглый мальчишка!? – причитала кобыла, пока её болотный слуга переваливаясь брёл к лежащему у тропы чёрному камню.

Тут коряга хрипя начала двигать чёрный валун, на котором по какой то причине небыло ни единого следа мха или лишайника. Словно какая то сила не давала ничему живому расти на этом камне. Как только преграда была устранена на ружу брызнул тёмный фонтан и брызнул так, что пара капель его попала на траву и та моментально почернела. А слуга тем временем подставил ведро под падающую струю и стал ждать пока оно наполнится.

– Ничего, ничего, — продолжала брюзжать старая пони обтирая грязь с копыт у порога, — найдётся. От меня ещё никто не уходил и скоро будет у меня пир.

Как только живая коряга, вернув камень на исходную, притащила деревянное ведро, а старуха скрылась за скрипучей дверью. Установилась самая настоящая могильная тишина, становилось страшно, но интересно. Коряга уже давно безжизненно валялась у крыльца скривив толи гримасу боли, толи смеха. Неожиданно на спину Баяну сел ворон и на ухо прошептал: «Баба Яга, хитрая ведьма, держи ухо в остро, хотя бы то одно. — ворон легко клюнул Баяна в ухо, — Будет предлагать еду не ешь, а спать не спи, опасайся мёртвой воды». Сказав это, ворон взмыл вверх и скрылся в тумане. Багровый единорог и оленёнок подкрались поближе и, зайдя на порог, Баян сказал, чтобы Олегша спрятался, не показывался и внимательно слушал. Внутри слышались какое-то копошение, приговоры и неразборчивые причитания. Легкомысленно решив, что ничего эта пожилая особа с ним, таким большим и сильным единорогом, сделать не сможет Баян собрался, поправил фуражку, отряхнул мундир и, отварив дверь, вошёл внутрь.

Часть 11 Добро пожаловать в сказку или тебе всё равно не поверят

– Здравствуйте.

– Ты ещё кто? – возмущённым голосом спросила старуха.

– Я… никто…, – опешил единорог, получив возможность разглядеть колдунью во всей красе.

Вид этой пони был максимально пугающий. Проседавшая до белизны грива, неаккуратно заплетенная в косу, сверкающие серо-жёлтые впалые глаза острый нос и тонкие почти бесцветные губы. Большим открытием для гостя стал тот факт, что ведьма не являлась единорогом, а была совершенно обычной земной пони. Хотя весь её вид был, каким то неестественным, словно неживым. Блёклая шкура обветшала и висела на торчащих рёбрах и костях, как забытое тряпьё на заборах. Баян сглотнул нервный ком, потеряв остатки решительности и обругав себя последними словами за свою браваду, решил действовать на опережение.

– Служивый вой, — придавая словам решительности указывая себе на фуражку с кокардой, отвечал единорог, — не видишь что ли?

– И правда, чего это я, — неожиданно изменилась в лице старуха, попытавшись выдать кривую ухмылку за улыбку, — Проходи, садись, устал небось с дороги.

– Спасибо, бабуся, – ответил Баян присаживаясь на скамейку в указанное место в углу избушки, — кстати твоё предложение.

Старушка, ухватив зубами край платка, что висел у неё на сгорбленных плечах, одним движением постелила его на грубо сколоченный стол и пару раз топнула копытцем. В тот же миг на скатерти как из воздуха стали появляться тарелки, кастрюли, чашки до краёв заполненные всевозможной снедью и яствами. Что даже в полу мрачном освещении сияла, блестела и источала приятный даже самому изысканному нюху аромат. Однако Баян к еде притрагиваться не спешил, обратив внимание, как бабуля нервно перешагивает и задним копытом коврик у печки поправляет.

– Так с чем пожаловал касатик?

– Пришел я, чтобы узнать, куда пропало семейство оленей. Не у вас ли случайно они затерялись?

– Ой, что ты такое говоришь служивенький, я Баба Яга Костяная нога. Во всём лесу нет миролюбивее меня, – ещё шире улыбаясь беззубой ухмылкой, ответила пони, пододвигая к гостю миску со свежее сваренной манной кашей, – съешь-ка кашки богатырь, чтоб пополнить запас сил.

– Спасибо, — отодвинул от себя тарелку жеребец, — но сперва оленей разыщу.

– Да сдались тебе эти олени милок, лучше поешь, отдохни, не родные же какие пропали.

– Нет, бабуся, не могу, — отвечал единорог, медленно вставая из-за стола, — служба превыше всего.

– Ах оленю семью, мама папа и сынок, видала я их давеча.

– Припомните, где в последний раз?

– Да тут не далеко, — кобылка подала ближе к жеребцу тарелку с румяными вытянутыми сдобными булочками, — съешь хоть милый, пирожок.

– Благодарю, — взяв самый румяный и пухленький пирожок в копыто ответил Баян, убирая его в за пазуху, — по пути употреблю, идёмте скорее.

Старуха нахмурила брови, на молодого жеребца, проходящего к порогу и отворяющего дверь. Ещё минута и оба стояли на пороге избы, как пони топнула копытом и к ним подскакали метла со ступой. Баба Яга забралась внутрь ступы, сев на край, а Баян чуть не обломав себе рог смог поместить себя напротив. Подобная «близость» жеребца немного напугала, а вот кобылу позабавило. Она схватила черенок метлы и со всей силы махнула им так, словно решила подмести тропинку. Внезапно ступа оторвалась от земли и, сделав несколько кругов, будто нарезая стружку в тумане помчалась куда-то вперёд.

Внизу тем временем мелькали верхушки редких деревьев и туман, что практически не давал возможности жеребцу-единорогу любоваться пейзажем сверху. К тому же Баян внимательно следил за старухой. Вот использующийся не по назначению маслобойщик пролетел ещё несколько метров в тумане и стала спускаться. Баба Яга, поманив жеребца за собой, прошла в чащу. Густой лес стал, словно по мановению расступаться перед старухой ковылявшей впереди, а Баян то и дело оглядывался и ловил взгляды желтых хищных глаз. Вот Яга остановилась и подняв копыто ткнула в одинокий трухлявый старый дуб просто колоссальных размеров.

– Там, — прохрипела бабуся, улыбаясь, — Пойди посмотри, может они там ещё спят.

Баян начал подходить ближе, но поостерёгся из‐за темноты и густого тумана. Жеребец сделал шаг, как что то хрустнуло под копытом, приглядевшись он рассмотрел белый череп предположительно пони с пробитым черепом и торчащей из него костью, что раньше представляла из себя переднее копыто . В этот момент из тени ствола дуба на жеребца выскочило нечто, словно сам дуб ожил и решил напасть на единорога. Баян отпрыгнул в сторону от удара, чем то пограничным между рогами и корневой системой, поросшей мхом и лишайником. Чудовище словно взбесившись, бросилось на пони. На этот раз монстру повезло больше, приблизившись, тот махнул рогами наотмашь и отбросил пони к дубу. Лишь чудом жеребцу не перебило позвоночник, ударив о гнилой ствол. Но единорог смог подняться на копыта держась за трухлявое бревно. А чудовище и не думало останавливаться, наоборот, теперь оно, переваливаясь на четырёх ногах сужающихся к копытам, но сильных и покрытых травой, следовало к единорогу. Расклад был не в пользу единорога, и тут чудовище вытянуло конечность вперёд и все четыре копыта Баяна потонули в лишайнике, сковав жеребца, словно колодки. Единорог полностью оказался во власти этого лесного монстра и мысленно уже попрощался с жизнью, но продолжал, не отводя глаз, смотреть на мучителя.

Тут монстр поднял копыто и щелкнул двумя его сочленениями. Над головами закружились светлячки, освещая обоих, словно люстра. Баян обратил внимание, что голова этого существа напоминала голову пони только более толстую вытянутую и губастую. Рога словно ветки дуба были большими и только на концах, они словно слипались между собой. Весь этот зверь скорее напоминал ожившую фигуру из Кантерлотского парка, высокая оляпистая и вся в зелёной растительности. Однако при этом живую и очень сильную, о чем напоминала ушибленная спина.

Неожиданно зверь сел перед Баяном снял с рогов обрезок берёзовой коры, скрученный трубочкой, и прочистив горло стал читать:

«В лесу сидел комар на средства

Что получил от паука,

После мухоедства

ЗЗЗЗабыв о почве и грибах

Комар рассуждал о чудесах

Что приходилось видеть

Во мраке дня

Летя, летя, летя

От паука и до пруда…»

Чудной зверь читал это нечто, обильно дополняя строфы своими полу гортанными звуками, то ускоряя, то замедляя темп. Всего длительность его повествования была где-то минут пять и как только наступила пауза он сказал:

– Итак у вас есть два пути, либо быть брошенным в чащу и умереть от многочисленных укусов комаров, мошек и слепней, либо сказать, как вам мои стихи.

– ЭЭЭЭ, мне... — недоумевая, попытался улыбнуться Баян, — понравилось, стиль там неплохой, аллегория какая-то правда однообразная, но зато есть эта... как её? Метафора, вот.

– Это ещё что, сейчас прочитаю «Оду болотной тине», закачаешься.

– Извините, что отвлекаю, а вы кто такой?

– Я, — существо удивлённо выпучило глаза на единорога, — Леший Лесовик, хозяин здешних лесов, первый поэт и болотный интеллигент.

– Оно видно, видно. Последнее особенно. Жаль похлопать не могу, — кивнул Баян на свои копыта, всё ещё ушедшие в мох.

Леший поняв к чему клонит пони, щелкнул копытами и передние конечности единорога отпустило, а задние продолжило держать также намертво. Баян подумал, что если сейчас не найдёт чем заткнуть этому поэту рот то проломит себе лоб копытом, а оленёнку там одному придётся совсем худо.

– Позвольте, — Баян полез в за пазуху, — преподнести вам этот скромный дар, за ваш талант.

– О пирожок, не стоило, но благодарю, — ответил Леший и за один присест его проглотил.

В следующую секунду хозяин леса упал на подкошенных передних ногах, чуть не придавив единорога своим телом, и захрапел.

– Ах ты карга старая, — выругался багровый пони, выдирая задние копыта из размякшего мха, — хотела меня пирожком со снотворным травануть.

Баян попытался найти тропу по которой его привела к этому месту Баба Яга, но не смог лес будто предчувствуя желание жеребца вырваться, стал клонить ветки ниже, закрывая дорогу. Время уходило, а единорог всё метался вдоль плотной стены из кустарников и деревьев, силясь найти выход. Тут единорога окликнул пронзительный «КАР». Снова ворон сидел на ветке дерева и глядел на багрового единорога.

– Тропы нет КАР!

– А как мне выйти? – спросил единорог, а ворон словно предугадав такой вопрос вырвал у себя из крыла одно из перьев и бросил его по направлению к пони.

Пёрышко на удивление не парило, выкручивая привычные петли в воздухе, а летело вертикально вниз словно капля дождя. Тут оно врезалось в багрового единорога и испарилось вместе с Баяном, что сам обратился в ворона и начал, размахивая крыльями, взлетать всё выше и выше. Пока не поднялся над верхушками деревьев. Внезапно к Баяну обратился тот самый чёрный ворон хриплым голосом: «КААР, вот моя последняя помощь, как крылья сложишь так и вновь станешь пони. А теперь сам решай либо Олегшу спасай, — ворон клювом указал в сторону мелькающего огонька в непроглядном сером тумане, — либо полк свой догоняй! Бывай».

Баян посмотрел в след, улетающей чёрной птице, чей удаляющейся силуэт на фоне кусочка чистого голубого неба в лучах вечернего солнца так и манили последовать за ним. Но обращённый в ворона единорог уже не сомневался, куда ему лететь.

…
Оленёнок, видя как колдунья с единорогом улетели, а избушка вернулась на исходную, подскочил к ней и крикнул: «Избушка, избушка, встань к лесу задом ко мне передом!»

И только домик повернулся оленёнок храбро прыгнул на крыльцо и отворив дверь впрыгнул внутрь. Олегша проскакал из края в край избушки, заглянул за печку, под лавку, но нигде не было даже намёка на его родителей, лишь старое лукошко. «Неужели колдунья съела маму и папу?» — грустно подумал оленёнок, плюхнулся крупом на коврик возле печки. Как внезапно услышал эхо. Он вскочил и топнул копытом по тому месту, где сидел и вновь услышал звук пустого пространства. Малыш, оттянув коврик, увидел там небольшую дверцу, а за ней резную деревянную шкатулку. Оленёнок удивлённо стал перебирать фигурки из дерева, что в точности до мелочей повторяли контуры тела животных, птиц, пони и даже. Выпучив глаза, ягнёнок узнал два статных благородных силуэта своих родителей и чуть не заплакал, но его вовремя вывел из ступора пронзительный «КААР», прозвучавший где то вдалеке снаружи. Малыш торопливо, но аккуратно сложил все фигурки в лукошко, швырнул шкатулку на место, и ухе собирался выскочить на улицу. Как внезапно на его пути выросла фигура хмурой старухи, что своими глазами буквально вынимала душу, глядя то на опешившего оленёнка, то на резные фигурки в лукошке. Её глаза блеснули ядовито зелёным светом и пони, поднявшись на задние копыта, выпустила из передних нечто вроде когтей. Баба Яга начала наступать на оленёнка приговаривая при этом: «Поди-ка сюда милок, пирожком угощу и спать уложу».

Олегша попятился назад к печи, а затем скакнул на стол и только хотел броситься в открытую дверь, как скатерть заскользила под тоненькими копытцами и оленёнок повалился на пол, раскидывая всё содержимое тарелок и блюд в разные стороны. Когда малыш открыл глаза старуха с котелком на голове и залитая по грудь его вязким содержимым, нервно переступала костяною ногой чуть не падая на пол. То и дело пони натыкалась на какое-то препятствие и острые когти ей только мешали. Наконец она, оступившись плюхнулась на круп и упёршись всеми копытами в котелок стала его стягивать. Малыш улучив момент стал тихонько пробираться к выходу, не сводя взгляд с хрипящей под горшком с кашей старухи. Наконец долгожданная дверь и свобода, но уже в проходе путь оленёнку преградила объятая зелёным пламенем метла со ступой.

– Куды собрался милок? – послышался вопрос скребущим старческим голосом.

– Сейчас…, — начал Олегша, полностью повернувшись к ведьме и стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности, — сейчас служивый придёт и тебя накажет.

– Забудь о служивом, — улыбнулась пони, наслаждаясь эффектом, что она оказала на малыша, — Его Леший довёл до гробовой доски, а сейчас я тебя превращу в дуболома.

– За чем?

– За тем что мне нужен новый безропотный чурбан, — сказала Баба Яга и нависла над оленёнком, — будешь мне полы натирать.

– КАААР! – раздалось оглушительно, как предупреждение и в следующий миг, старуха отступила назад под напором атаки чёрной птицы, что ловко орудуя клювом и когтистыми лапами норовила заклевать колдунью.

Но седая пони сплюнула, в очередной раз, отмахнувшись копытом от назойливой каркающей птицы, схватила скалку и с размаху саданула по ворону. Раздалось последнее сдавленное «кар» и птица, теряя перья, пробкой вылетела на улицу. Оленёнок не успел ничего сделать, как моментом оказался в цепком захвате старухи, но в отчаянных попытках вывернуться рассыпал деревянные фигурки по крыльцу.

Тут оба заметили, как с земли неуверенно поднимается помятый багровый единорог в чёрном сюртуке. Сделав несколько шагов, жеребец чуть не «клюнул» носом землю, но смог устоять и более решительно направился к крыльцу избушки.

– Какой неугомонный, — прохрипела старуха, пытаясь одновременно справиться с вырывающимся жеребёнком, — Лешего одолел, ну что ж посмотрим, как ты с этим справишься.

Баба Яга отшвырнула оленёнка к горячей печке, а сама, зачерпнув из ведра полной ушатой тёмной воды, плеснула ей на рассыпанные по крыльцу деревянные фигуры. Те стали расти и набухать, сваливаясь на траву и принимая форму оживших деревянных зверей в натуральную величену. Ещё мгновение и целая орава чурбанов медведей, волков, зайцев, лис, пони, оленей, мерцающих жёлто-зелёными глазами стояла стеной между багровым единорогом и избушкой.

– Взять его, связать и утопить, — прокричала старуха и ожившие фигуры стали наступать.

Баян попятился, когда деревяшки стали наступать, угрожающе вытянув к жеребцу свои конечности. Однако единорог, не желая превращаться в труп, резко отскочил в сторону. Там на него попытался навалиться медведь, но пони смог увернуться и, когда косолапый вновь встал на четыре лапы, Баян запрыгнул ему на спину, оказавшись на голову выше всех остальных. Перепрыгнув через волка на спину оленю единорог еле устоял на копытах, и дальше оставалось лишь бросилось во всю прыть к избушке, как вдруг в челюсть справа жеребцу прилетел мощный удар. Баян рухнул, как подкошенный и когда, через мгновение пришел в себя то увидел триумфально восседающего у себя на груди деревянного зайца. Взбрыкнув дуболома с себя единорог поднялся на ноги, но был уже окружен остальными живыми деревяшками. Долго дрался Баян копытами, не обнажая лезвие, забыв об усталости. Несколько раз даже почти прорывался к избе, оттолкнув от себя очередную корягу, но раз за разом оказывался отрезанным от домика. Внезапно одному из дуболомов удалось прижать, брыкающегося жеребца к земле и в этот момент лямки на сумке, что и до этого держались на честном слове отлетели и на землю высыпалось всё содержимое. Небрежно разлетевшись по земле прямо под ногами дуболомов нехитрый скарб служивого пони не представлял интереса для деревяшек. На копыта жеребца зайцы набросили крепкую ботву, а узлы затянули лисы. Ситуация не сулила единорогу ничего хорошего, особенно когда его обездвиженного и помятого поволокли к болотной топи. Внезапно деревянный исполин, что до превращения был медведем небрежно наступил на пузатую флягу, раздавив её. Произошло невероятное брызнувшая от туда вода из колодца попала на деревянного зайца и он моментально обратился в обычного, милого, серого зайку. Баян вновь попытался высвободиться, но было слишком поздно.

Тем временем внутри избушки Олегша сражался за свою жизнь и не только.

– Ишь прыткий какой, — недовольно скрежетала старуха, как старая амбарная дверь, в очередной раз замахиваясь мимо оленёнка, — Врёшь не уйдёшь!

– А вот и не вру. — Огрызнулся олененок, в очередной раз перепрыгнув Бабу Ягу. — Меня папа учил что врать — плохо.

– А чтож они тя не научили старших слушать.

– Научили.

– Иди сюда.

– Как скажете бабушка, — отозвался оленёнок и подхватив край платка-скатерти ртом прыгнул к старой пони и, поднырнув у неё под хвостом обвил костяные копыта и резко дернул.

– Негодник! — лишь успела прохрипеть старуха, заваливаясь навзничь.

Оленёнок в это время не растерялся и связал копыта колдуньи узлом и отскочил в сторону.

– Бабушка Яга, пожалуйста, перестаньте безобразничать и прикажите, отпустить единорога.

– Сейчас, сейчас его дуболомы в болото отпустят, на том свете окажется.

– А ну прикажи, отпустить его сейчас же! — грозно насупив брови потребовал Олегша.

– А ты заставь! — с вызовом ответила Баба Яга.

– Может тебе самой мёртвой воды дать попить?

Колдунья громко и ехидно захихикала, демонстративно пренебрегая угрозой малыша. Но тут оленёнок заметил, как на пол скатился амулет из грубого мутного стекла, которым до этого колдунья оживила корягу. Вероятно в результате беготни и последовавшего падения амулет соскочил с худой шеи старухи и лишь чудом не разбился.

– А это что? — спросил оленёнок, занеся тоненькое копыто над побрякушкой.

– Стой, стой, ты чего, — нервно заёрзала пони, стараясь придвинуться ближе, — не попорть.

– Почему это?

– Реликвия это, семейная.

– Прикажите отпустить единорога! Или я, — тоненькое копытце легонько надавило на амулет

– Тьфу! Что с тобой делать, — старуха выгнулась на полу и набрав в легкие воздуха, резко свистнула да так что аж трава в радиусе нескольких шагов от избушки прижалась к земле.

Деревянные фигуры тотчас замерли, словно чего то ожидая. Тут Баба Яга вскрикнула своим хрипящим голосом: «Эй вы, слуги-чурбаны, пустите рогатого поня»

Стоило кобыле закончить фразу, как Баян шмякнулся на землю, быстро выпутываясь из ботвы, что был связан. Единорог не мог видеть и знать, что произошло в избушке на курьих ножках, поэтому приготовив накопытное лезвие направился к ней.

– Не погубите, ваше благородие, — взмолилась старая пони, увидев «помятого» вооруженного жеребца, взбирающегося по скрипучей лесенке, — всё что хочешь отдам.

– Говори, как малышу вернуть родителей, а остальным их личности?

– Дай слово, что отпустишь.

– Слово тебе дать, а может кованным накопытником по морде?

– Ой служивенький ненать. Нужно их живою водою полить и они вновь оживут.

– Не врёшь?

– Вот те крест, — попыталась взбрыкнуть из скатерти старуха, но узел был крепок, поэтому вышло что‐то невразумительное.

– А ну говори, — вмешался оленёнок, — где нам достать этой, живой воды?

– Я знаю где. — ответил уже Баян и последовал на выход из дома.

Единорог отряхнул и поправил фуражку на голове и окинув взглядом деревянных дуболомов, покорно ожидавшив приказа, подхватил себе на спину пленницу.

– Пусти, окаянный! — возмутилась Баба Яга.

– Тише будь, прикажи, чтобы чурбаны за нами следовали. Только без фокусов. — приказал жеребец в сюртуке и указал старухе взглядом на оленёнка, что насупив брови, слегка толкнул тоненьким копытцем амулет, свисающий на тесёмке с пестрой шеи.

Колдунья поняла намёк и, решив не рисковать, ойкнула и по стариковски выдохнув, выполнила требование. Баян и Олегша направились по собственным следам назад к колодцу, где они и встретились, неся на спине повязанную ведьму, а следом, гремя и хрустя, словно стадо волов сквозь бурелом, шли деревянные чурбаны. Оленёнок изредка посматривал на своих родителей и с грустью отводил взгляд. В этот момент малышу становилось страшно. «А что если родители так и останутся деревом?» — думал Олегша. Его грустно прижатые ушки и опущенный нос заметил Баян.

– Не грусти, Олегша, — старался подбодрить малыша единорог, — что сможем исправим.

– Да не грущу я, просто...

– Просто, просто, — кряхтя вмешалась связанная ведьма, — а вы знаете, как не просто, найти в лесу и на болоте исполнительных работников? Особенно мне, старой и одинокой, никто не ломится помогать за даром. Вот и приходится силой тёмной их заставлять.

– Молчала бы уж, — отвечал недовольно единорог, переступая очередную корягу, — травишь, пугаешь, вот тебя и обходят стороной. Вела бы себя с окружающими по доброму так может и к тебе бы отношение было бы другим.

– Ой, милок, да что ты знаешь про мою жизнь?

– Я знаю, что рабство это не правильно.

– Смотри-ка учить меня вздумал. Самого-то сюда в кандалах по этапу привезли, — с прищуром подметила ведьма, — Так что не тебе морда каторжная о правильности поступков рассуждать. На самом-то небось грешков, не меньше. Может ты и прибил кого!? Насмерть! А?

Багровый пони, что ещё минуту назад спокойно тащил на себе Бабу Ягу и пробирался сквозь гнилой лес, остановился как вкопанный. По спине пробежал холодок и закрался в самое сердце, острым, горячим лезвием, врезаясь в мозг и извлекая из памяти тот инцидент в тёмной подворотне. Где был он, на тот момент ещё юный кадет, была она — та, что стала для единорога не другом, но кое кем особенной, и были ещё трое. Эти трое хотели развлечься за чужой счёт, как они привыкли по жизни. И тогда их распыленный хмелем и похотью рассудок указал на круп молодой кобылки-единорога с лавандового оттенка шкурой. Жеребец, вспомнил до мельчайших подробностей, что было потом. Закрыв глаза, служивый вновь увидел кровь, залившей тротуар и его копыта, раскроившие череп одному из мерзавцев, посмевшем притронуться к ней. Убийцу тогда не нашли, а городская стража и газетчики всё свели к уличной пьяной потасовке. Дыхание спёрло, а язык словно попытался заползти в горло, казалось что на шею набросили удавку и она вот-вот задушит единорога.

– Что касатик, было, такое? — ехидно спросила Баба Яга, — Видишь! Ты ничем не лучше меня.

– Не правда, — вмешался оленёнок, зло посмотрев снизу вверх на колдунью, — он не такой как вы, потому что силу применяет чтобы защищать, а не отнимать чужое.

– Ах ты, — рассерженно пробубнила старуха, но ничего сделать не могла — ну погоди гнида рогатая.

– Циц, — цыкнул служивый, повернув голову, — а не то ещё и пасть замотаю.

Единорог снова пошёл вперёд. Олененок в несколько прыжков обогнал пони и продолжил движение первым, а через пару шагов ему на ухо шепнули: «Спасибо!»

Вскоре трава под копытами становилась всё суше, а тропинка светлее. Изредка можно было даже услышать, как где‐то вдалеке причитает кукушка, своё вечное: «Ку-ку». Но истинным символом конца явился тот самый колодец, в котором Баян набирал воды. Пока багровый единорог, аккуратно сгрузил пленницу на траву, а Олегша на всякий случай остался её сторожить из чащи стали выходить деревянные фигуры и выстраиваться полукругом. Служивый, зачерпнул ведром воды побольше и, что было силы, плеснул на деревянных исполинов. Внезапно прямо на глазах гнилая чёрная кора начала опадать с тел пленников. Преломляя солнце на свет являлся один за другим обитатель этого странного леса и не только. В ряду медведей, лис, волков, зайцев оказалось несколько земных пони, фестрал и конечно же два благородных оленя. Все были в растерянности, словно пробудившись после длительного сна. Только тёмная сила начала отпускать тела парнокопытных, как оленёнок попытался броситься к родителям на шею, но тут же его ослабленной бдительностью воспользовалась колдунья. Аккуратно выпутавшись из узла, Баба Яга схватила оленёнка и перехватила у того с шеи свой амулет. Когда все присутствующие обернулись на старуху, та уже крепко сжимала в своих копытах с торчащими когтями тоненькую шею малыша, грозя порвать её в лоскуты.

– Отпусти! — старался вывернуться Олегша, но ничего не получалось.

– Сыночек, — подала голос изящная лань, протягивая к чаду копыта.

– Немедленно отпусти моего сына! — вышел вперёд высокий благородный олень, — и тогда даю слово, ничего вам не сделаю.

Но Баба Яга, закрываясь оленёнком как щитом, стала отступать назад пока не поняла, что все расколдованные бывшие дуболомы зажали её в кольце. Колдунья выставила вперёд копыто с когтями, оставив второе у горла малыша и, прокряхтела: «Все назад! Я порешу мальца! Предупреждаю!»

– Нет... — раздался сдавленный писк матери.

– Чего ты хочешь? — спрашивает багровый единорог кое как протиснувшийся сквозь стену из лесных зверей, — отпусти оленёнка, возьми меня.

Единорог сделал нерешительный шаг вперёд, ведьма отступила назад утягивая с собой и оленёнка. Однако упершись крупом в каменную кладку колодца, Баба Яга остановилась. Когда все в том числе и, освобожденные от чар, лесные обитатели последовали к ней колдунья ещё сильнее сжала шею оленёнка и даже, сделала небольшой надрез из которого тут же тоненькой струйкой потекла кровь и все замерли. Олегша был напуган, но старался не паниковать.

– Ты мне не нужен, — прокряхтела старуха единорогу, — Мне нужен он!

– Копыта вверх, — все обратили внимание на воспарившую фестралочку в чёрной кожаной тужурке, вытянувшая в сторону ведьмы копыто с двуствольным приспособлением на железной основе, — всё кончено, отпусти оленёнка.

– Не смей меня трогать гэбня клятая, — сорвалась на крик Баба Яга, — знаешь кто я? Вы, все, знаете, кто я такая!? Мне тысяча лет, я легенда этих мест.

– Ты персонаж сказок, вот и оставайся сказкой.

Прозвучал грохот и в плечо колдуньи врезалось нечто, мощно оттолкнув её от заложника. Пока пожилую пони било синей волной вперёд бросился благородный олень, выставив вперёд ветвистые рога. Баба Яга покачнулась словно в бреду, а через миг её легкое костлявое тело подлетело на метр над землёй и с брызгами и криком рухнуло в колодец. Наружу вместо земной пони выпорхнула целая туча разноцветных бабочек и сделав круг над колодцем разлетелись в разные стороны. Фестралочка не сказав ни слова взмыла вверх, словно пытаясь догнать разноцветное облако, и вскоре скрылась из виду.

Олегша сразу оказался в объятиях матери и отца. Звери, удовлетворившись итогом истории с Бабой Ягой стали расходиться не проявляя никакого интереса к пони в том числе, стоявшего в оцепенении багрового единорога в черной бескозырке. Земные пони, подошли к единорогу пожали тому копыто, обняли и поблагодарив пошли по тропе к указательному камню. Багровый жеребец не произнес ни слова, лишь скромно улыбался и поправлял сумку на драных ремнях. Пережитое сказывалось пульсирующей болью в голове и ногах, усталость медленно сжималась тяжёлым свинцовым капканом на голове жеребца-единорога, утягивая того в забытьё. Тут неожиданно к единорогу подскочил Олегша и с невероятной теплотой прижался к левому копыту, его родители были более сдержанны, но не менее искренни в своей благодарности.

– Спасибо. — улыбаясь, и со слезами на глазах шептал оленёнок.

– Не за что! Ты мне тоже помог, — шепнул последнюю фразу на ухо олененку.

– Спасибо за помощь служивый, — изрек отец семейства, — куда теперь?

– В полк на излучине реки...

– Так это совсем близко, — олень повернул голову в сторону еле заметного желтого просвета в чаще, — иди по тропинке никуда не сворачивай, она выведет.

– Благодарю... Чтож, мне пора, — сказал единорог и олененок нехотя отошел в сторону.

Жеребец в черном мундире пошел прямо к указанной ему тропе.

– Постой, — донесся голос из далека и единорог обернулся, — Как тебя зовут? — Спросил Олегша, сделав шаг вперёд.

– Баян. — тихо, словно сообщил что‐то не важное, ответил багровый единорог

Убедившись, что семейство оленей стало удаляться по той же тропе к указательному камню. Жеребец сам побрел по заросшей дорожке. Тропа была узкой и часто проходила прямо сквозь заросли кустарника. Однако вскоре воздух стал ощущаться всё более свежим, а вдалеке послышались звуки членораздельной речи. Баян, ощутив приток сил, почти перешел на галоп. Но только жеребец с хрустом, раскидав сухие ветки, выскочил из леса, впереди показался лагерь. Единорог перемялся с ноги на ногу и различая чёрные силуэты побрёл вперёд. Лагерь не был защищён ни силовыми полями, ни даже видимой охраной, лишь пара сотен матерчатых палаток выстроенных по линейке вдоль берега реки с импровизированным платцем и несколькими наспех сколоченными навесами, под которыми дымили полевые кухни.

– Стой! Кто идёт? — выкрикнул неловко, сонный часовой, выставив пику вперёд.

– Так, вот... — только багровый единорог полез за документом, как часовой убрал пику.

– Следуй за мной! — приказным тоном раздалось в сторону единорога.

Баян сперва не понял, но увидев массивную фигуру офицера в черном мундире и шапке папахе, моментально выпрямился по стойке смирно. Командир более ничего не говорил, а повернулся и пошел вдоль линии полотняных палаток, единорог не стал испытывать терпение начальства обошел часового и поторопился за офицером. Внезапно молодого воя окликнул строгий голос: «Заходи!»

Единорог послушно зашел в палатку слегка пригнув голову. Внутри за раскладным столом сидел в полумраке над картой подсвеченной лучиной пони. Это не был седовласый старец или не поворотливый заплывший бурдюк, которых в избытке можно налюбоваться в штабах и столицах. Грива его была лишь слегка тронута благородной сединой, хотя на вид командир, судя по «треугольнику» из трёх звезд на вороте, что обозначало звание полковника, был относительно молод. Перед гостем из столицы предстал подтянутый, немного не складный, какими бывают строители или грузчики, но всё равно весьма приятный на вид жеребец.

– Товарищ полковник, — отчеканил единорог, положив сопроводительные бумаги на стол и встав по стойке смирно, — младший урядник Баян, прибыл из Кантерлота для прохождения службы.

– Молодец, — ответил полковник, встав из‐за стола и не спешным шагом подходя ближе, — почему так долго?

–Виноват... — Баян опешил, когда в него «впились» сузившиеся кошачьи зрачки свойственные фестралам.

Блестящие острые клыки и кожаные крылья, как у летучей мыши не слабо напугали багрового единорога, однако он всеми силами старался сдержать себя.

– Где вы были товарищ Баян? — строго спросил офицер, что привел его в командирскую палатку.

Только сейчас единорог увидел, что то был не простой офицер, а войсковой комиссар. Представление о них Баян имел смутное, знал лишь, что войсковой комиссар — лицо совмещавшее в себе и военно-командные и полицейско-надзорные функции и в целом имел право на меры особого характера в отношении проштрафившихся бойцов. Темнота палатки казалась начала сгущаться вокруг взрослого земного пони в черном двубортном войсковом сюртуке и, как только тот резко заглянул в карие глаза, нутро Баяна словно сжало тисками. Единорог неуверенно начал: «Срезая путь сквозь лес. Я был вынужден...»

На духу младший урядник рассказал всё как было. Даже когда Баян закончил и в помещении стало тихо. Полковник, что до этого не выразил ни одной эмоции, опустил глаза в пол и, прошагав на своё место за столом опустил голову на копыта.

– Шутки шутишь? — спросил фестрал снисходительно ещё раз внимательно осмотрев новоприбывшего, — тебя сюда приписали из Кантерлота явно за чувство юмора. Как вы считаете, товарищ замполит?

– Сказки эти, — взял слово комиссар, — будешь кобылке своей рассказывать. Отвечай! Где был? Бухал, наплевав на обязанности?

– Никак нет, в лесу был и... — багровый единорог, не успел закончить как офицер земной пони подошел к матерчатой стене палатки и подцепив пастью опустил клапан.

В тёмную палатку тут же залетел луч солнца и обосновался на полу. Окошко было небольшим, но через него было видно, как густой лес через который Баян прорывался, сквозь болото и чащу превратился в небольшой чуть ли не насквозь проглядывающийся околок. Единорог потерял дар речи и поочерёдно переводил очумелые глаза то на комиссара, то на перелесок.

– Ясно, — саркастично заметил замполит, закрывая окно и удаляясь к столу, — может для вас городских и три сосны уже чаща. Однако это никак не отменяет факта, что вы не успели к назначенному времени и прибыли в ненадлежащем виде. Вину свою, искупите службой. Куда его распределим, атаман Вихрь?

Полковник ещё раз внимательно посмотрел на сникшего единорога и сказал: «В третью ОУЗС, там как раз недобор единорогов. Дежурный! Позвать ко мне командира третьей сотни!»

Через пару минут внутрь вошел, а скорее залетел пегас и знакомым молодцеватым голосом отчеканил: «Товарищ полковник, подхорунжий Копьё, командиры ещё не вернулись»

– Вот, Копьё, — указал на единорога земной пони, — ваш новый урядник, отведи в расположение, накормить и привести в порядок. Командиров как прилетят ко мне их.

– Слушаюсь, идём.

Единорог и вороной пегас вышли из командирской палатки и направились к полевой кухне. Там подхорунжий Кольцо перекинулся несколькими фразами с кашеваром и уже через минуту на столе стояло две порции пайки. Никаких излишеств, но единорог после пережитого был рад просто спокойно поесть. Вкус странной каши из черно-коричневых варёных зерен был не привычен, гречневая крупа не пользовалась популярности в средней полосе Эквестрии, однако Баян даже предположить не мог какая она вкусная. Немного насытившись единорог решил заговорить со своим новым знакомым.

– Разрешите вопрос, что значит ОУЗС?

– Это значит, «Оковы Уз Смерти», от нас уходишь либо героем, либо на тот свет.

Единорог нервно проглотил ком гречневой каши.

– Шутка, — добавил вороной пегас улыбнувшись во всю пасть, — Добро пожаловать!

Часть 12 Чтобы блеф удался, нужно самому в него поверить

Тишина ночного леса прервалась резким выпадом серого пегаса. Петля рванул с места вперёд и буквально снес с ног фигуру по очертаниям очень напоминающую пони. Завязалась потасовка, неизвестный путник не желал уступать, но тут подоспели остальные вои, что до этого сидели в секретах. Зафиксировав не званного гостя Петля скомандовал: «К командиру лазутчика!»
Вои крепко держали связанного по всем четырём копытам путника и уже через считанные минуты тот предстал перед сотником.
— Кого ещё нелегкая несёт? — спросил чёрный пегас, внимательно осматривая полностью обездвиженную темно-зелёную кобылку земную пони.
— Лазутчица это, — настаивал серый пегас, — видели как она кралась по лесу в полной темноте да ещё на границе с пустошью.
— При ней что-нибудь было?
— Никак нет. — отчеканил серый пегас.
— Это она тебя так? — поинтересовался Копьё указав на ссадину под глазом у серого пегаса.
— Оказала сопротивление.
— Отпустите меня. — взмолилась земная пони, — Я ни в чем не виновата. Я просто собирала цветы.
— Ночью? — спросил сотник скептическим тоном.
— Да, ведь ночью лучше всего собирать сумеречные ландыши, они светятся в темноте.
— Как вас зовут и где вы живёте?
— Моё имя и где живу? — недоумевающе повторила пони.
— Да!
Земная пони успокоилась глубоко вздохнула и ответила: «Меня зовут Грин Лайер, и живу я в Эпплвуде.»
— А что забыли на границе с пустошью?
— Я же сказала, собирала сумеречные ландыши. Они здесь особенно хороши.
Говорила земная пони складно и причин ей не верить у командира на первый взгляд не было. Однако черный пегас чувствовал какой-то подвох. Копьё почесал бороду, обдумывая как ему поступить с задержанной.
— Ладно, — заключил сотник, развязывая пони, — Если вы всего лишь собирали цветы, то можете идти. Извините за ошибку.
— Ничего страшного. Я понимаю, это ваша служба. — отвечала Грин Лайер поднимаясь на все четыре копыта.
— К сожалению, я не могу вас отпустить посреди ночи, здешние места — не самые безопасные земли в Эквестрии, — учтиво сказал чёрный пегас, — так что вынужден вас задержать до утра.
— До утра мне никак нельзя, я очень тороплюсь.
— Тем не менее вы останетесь.
— Меня ждут дома!
— Из какого вы улья?
— Королевы Кризалис.
Повисла пауза. Земная пони словно язык проглотила, выпучив глаза на чёрного пегаса, а Копьё внимательно наблюдал за её реакцией. Мысленно сотник был готов к тому что его собеседница начнёт «выворачиваться», но произошедшее не мало удивило чёрного пегаса.
— Что меня выдало? — спросила Грин Лайер.
— Много чего, и говорок у вас не характерный, и опрятность в такой местности, но главное — это то что вы пошли собирать цветы без корзины. — ровным голосом ответил Копьё и кивком дал команду рядом стоящим воям, которые тут же накинули на кобылку веревку.
Но тут блеснуло зелёное пламя и на месте земной пони оказался дырявоногий ченчлинг. Пламя обожгло верёвку и перевёртыш резко подавшись вперёд вырвалась на свободу. За ченчлингом тут же рвануло несколько воев ещё мгновение и перевёртыш скроется в непроглядной ночной мгле. Небо словно темное полотнище. Ни единого просвета, ни блеска звёзд, ни сияние луны не могло прорезать темноту и черный хитин ченчлинга стал идеальной маскировкой. Внезапно рядом скользнула магическая вспышка, всю округу освятило красным светом. Ченчлинг опешила, а вои разглядев беглянку набросились на неё. Ещё мгновение и перевёртыш оказалась вновь связанной и даже её попытка укусить служивого не увенчалась успехом. Для пленённого ченчлинга вои соорудили из пары крепких веток колодки, для надежности зафиксировав их ремнями из кожи драконов, которой пламя не страшно. Затащив уже слабо сопротивляющегося перевертыша в центр лагеря вои выставили на дежурстве у неё пару крепких жеребцов. Участь пленницы была незавидной ей предстояло попасть в застенки особого отдела и быть подвергнутой долгим допросам с пристрастием.
Ночь сгущалась тьмой над лагерем воев, а по небу плыли облака, так низко, что казались ещё немного, и они зацепятся за верхушки деревьев. Сверху тоже дежурили вои. Вскоре ченчлинг перестала ерзать в колодках в бессмысленных попытках вывернуться. Ощущая своё полное бессилие ченчлинг тихо заплакала.
Медленно над деревьями вставало солнце. Лагерь воев пробуждался, из дозора возвращались бойцы, слышался звон котелков с полевым завтраком. И плененный ченчлинг не ждала ничего хорошего. Как внезапно к охраняющим перевёртыша воям не подошел рослый белый единорог с кольцом на роге и в звании хорунжего.
— Здравия желаем товарищ хорунжий, — отозвались постовые.
— Здравия, — не расторопно ответил единорог, подняв копыто в военном приветствии, — ченчлинга в своей палатке ждет сотник, мы лично её допросим. А вам приказано отдыхать.
— Есть.
Хорунжий Кольцо легко поднанял ченчлинга на ноги и придерживая за колодки повел по лагерю. Оборотень еле передвигала копытами постоянно норовя упасть и удариться мордой об землю. Улететь пленница не могла так как крылья её были крепко стянуты ремнями. Пару раз перевёртыш бросала взгляд на своего конвоира. Большой белый единорог, что шел с боку, пробуждал воспоминания о таком далеком и не доступном возлюбленном. Внезапно из рядом стоящей палатки задом вышел белый единорог с таким же кольцом на роге и сонно поправляющий папаху на голове. Муни от удивления выпучила глаза, а рядом в зелёной вспышке появился ченчлинг, но пленница этого не заметила всё её внимание было приковано к войсковому командиру. Сердце замерло, ожидая любой реакции. Но белый единорог, пробурчав что-то сонное себе под нос, развернулся и пошел в противоположную сторону. Перевёртыши выдохнули и направились вдоль линий палаток дальше. Внезапно пленницу за колодки потянули в бок и она оказалась в палатке. Ченчлингам повезло внутри было пусто. Когда Муни обернулась на своего спасителя перед ней стоял капитан Хард. Всё такой же уверенный и спокойный. Начальник личной стражи Кризалис лишь мгновение постоял в тишине, а затем его тело охватило зелёное пламя и на месте ченчлинга стоял ничем не примечательный вой-единорог в чёрном мундире с короткой чёрной гривой и бурой шкурой. Затем ченчлинг начал расстегивать ремни на которых держались колодки пленницы. Всё это время сохранялась опасность для ченчлингов, что кто-то из воев зайдёт внутрь палатки. Вот колодка рухнула на землю, а кобылка-ченчлинг смогла размять затекшую спину и конечности. Муни не задавая вопросов сама приняла вид воя и вместе с капитаном Хардом покинула их временное укрытие.
Ченчлинги стали пробираться к краю лагеря и так бы они ушли незамеченными, как внезапно прозвучал крик: «Тревога! Побег!»
Весь лагерь пришел в движение, словно пчелиный улей в который любопытный жеребёнок ткнул палкой. В это время сотник Копьё суетился по поиску беглянки. Чёрный пегас бросился к дежурным охранявшим знамя сотни. Ещё мгновение и ослепительный свет озарил небо, в центр вышли трое воев. Тот что стоял посредине нес, закреплённое на поясе знамя, которое было выполнено в виде черного квадрата с расходящимся по диагонали золотым крестом. Знамя словно пронизал свет и расходясь в стороны образовывал защитный купол над лагерем. Ченчлинги в образах воев бросились бегом к краю лагеря ещё мгновение и желтый барьер отрежет их от спасительного леса. Капитан Хард прокричал Муни, чтобы та сбросила маскировку и в тот же момент сам принял свой естественный вид. Ченчлинги резко ускорились, но за ними следом уже бросились вои-пегасы и единороги. Над головами перевёртышей засвистели магические вспышки. Единороги пытались попасть в беглецов парализующими заклинаниями. В то же время барьер практически достиг земли, как внезапно в тонкую линию, куда едва проскочил бы жеребёнок влетела пара ченчлингов. Воям, оставшимся с противоположного края, ничего не осталось, как с отдышкой молотить по барьеру копытами.
Ченчлинги добежали до леса и скрылись в его дебрях. Отдалившись как можно в глубь перевёртыши остановились отдохнуть.
— Ну ты молодец, конечно, — ехидно подметил Хард, — Всего пару часов на поверхности и сразу рассекречена.
— Так получилась. — неловко оправдывалась Муни, — Спасибо, что выручил.
— Не обольщайся, улью нет выгоды от попавшего в плен ченчлинга.
— А как ты меня нашел?
— Ты сама подала ментальный сигнал о помощи.
— Не знала, что мы так можем.
У Харда на морде запечатлелось удивление.
— Шучу!
— Всё нагулялась! — вновь принимая невозмутимый вид заявил Хард, — Возвращаемся назад.
— Постой, — запротестовала Муни, — мне надо в Понивилль.
— Никаких Понивиллей! Домой! — указал дырявым копытом в сторону ченчлинг.
— Нет.
— Да! Я капитан и мой приказ первый после королевского.
Кобылка-ченчлинг надула губы, словно школьница. С одной стороны стражница хотела объяснить капитану Харду, что пошла на это ради него, но с другой стороны боялась, как тот отреагирует. И признаться своему возлюбленному Муни считала страшнее смерти.
— Мне обязательно надо в Понивилль! — лишь повторила кобылка.
— Если хочешь подкормиться, то до Эпплузы и ближе и безопаснее. — заявил капитан Хард, — меньше риска нарваться на разъезд.
— Дело не в любви.
— Не понял! — покосился Хард.
— Точнее дело в любви, только не совсем в той что нужна для прокорма. В общем это сложно объяснить, но мне обязательно нужно в Понивилль.
— Всё равно не понимаю.
— Дело в любви, — робко проговорила Муни, — пленный в коконе, тот войсковой командир, которого захватила королева, пообещал отдать мне свою любовь если я пойду в Понивилль и отнесу сумеречный ландыш одной пони.
Кобылка-ченчлинг подошла в упор к капитану и упершись мордочкой в шею жеребца тихо заплакала. Муни думала, что Дай Хард разозлится, начнет обвинять её в измене рою и королеве, в сговоре с пленным. Но жеребец к удивлению, прижавшейся к нему кобылки был спокоен он лишь покровительственно погладил ту по лысой голове копытом. Муни немного успокоилась, но от Харда не отстранилась.
— Для чего тебе любовь? Ты теперь страж, а значит получаешь усиленный паек.
— Любовь мне нужна, — заплетающимся языком медленно проговаривала Муни, — просто очень нужна!
— Зачем? — неунимался Хард.
— Просто нужна, тебе не понять!
— Если ты сейчас же мне не расскажешь в чём дело, — топнув дырявым копытом, серьёзным голосом проговорил Хард, — то я применю силу!
— Ты меня ударишь? — спросила Муни отступив на шаг и прикрывая мордочку копытом.
— Нет! Я запечатаю тебя в кокон и отнесу в улей. Пусть королева с тобой разбирается!
Кобылка ченчлинг с горечью выдохнула и опустив глаза, чтобы не встретить взглядом со своим возлюбленным проговорила: «Любовь мне нужна чтобы сдать в банк и получить право выбора супруга».
— Тогда послушай, — спокойно начал говорить Хард, — я тебя спас и я тебя научу.
— Научишь! — подняв глаза переспросила кобылка.
— Да, ведь то что ты исполнила с воями тебя чуть не погубило. Чтобы пони сложнее стало рассекретить ченчлинга необходимо следовать трем правилам. Быть вежливым, включать воображение и хорошо прорабатывать "легенду". Маскировка ченчлинга — это тонкое искусство. Мало просто скопировать оболочку, необходимо ещё в точности угадать характер и манеры оригинала. Очень частая и грубая ошибка многих даже самых опытных ченчлингов — это надменность.
— Это когда грубишь ухажерам в образе кобылки?
— Не только, но в основном да.
— О, давай я попробую, — с энтузиазмом проговорила Муни, как её объяло зеленное пламя и вместо кобылки-ченчлинга предстала светло-розовая кобылка аликорн с длиной гривой трех постельных цветов. На голове сияла небольшая корона, а глаза лучились добротой, но ровно до той поры пока перевертыш не заговорила голосом премерзостным: «Падите ниц, презренные! Принцесса перед вами или кто? — Розовошерстая кобылка расправила крылья и из-за чуть приоткрытых глаз, словно свысока, разглядывая невидимых подданых. — Будьте любезны обращаться ко мне ваша светлость принцесса Ми Амора Каденция или моя тётя вас всех сошлет на луну!»
Проговорив свой монолог ченчлинг приняла свой обычный вид и на её мордочке засияла задорная улыбка. Однако тут Муни встретилась со взглядом Харда, который не внушал ничего хорошего.
— Плохой пример. — робко проговорила кобылка, опустив ушки и потирая одним дырявым копытом другое.
— Будем считать, что я этого не видел, — серьёзно проговорил Хард, — ты сама знаешь, как королева Кризалис относится к шуткам, про Кантерлотскую свадьбу,
— Но притворяться, что тех событий не было выглядит как затянувшаяся шутка.
— По-твоему провал, что чуть не уничтожил наш рой — это смешно? — с серьёзным тоном спросил ченчлинг сделав шаг навстречу к спутнице.
— Нет, но юмор помогает.
— Чему?
— Смириться и жить дальше.
— Может ты и права, — нехотя согласился Хард, — а теперь не отвлекайся и повторяй за мной.
Ченчлинга объяло зелёное пламя и Хард обернулся крупным жеребцом единорогом с белой шкурой и темно-синей гривой. Правильные и ровные черты тела, массивные копыта с щетками и кьютимарка в виде щита с розой ветров, делали этого жеребца весьма привлекательным и можно сказать красивым. Муни даже засмотрелась пока Хард не закашлял и тем самым не вывел её из транса. Ещё миг и кобылка-ченчлинг обратилась в подобного же жеребца.
— Повторяй за мной! — начал говорить белый единорог благозвучным басом, улыбаясь невидимым собеседникам, — Рапортовал, да не дорапортовал; дорапортовал, да зарапортовался.
— Скороговорки?
— Повтори в слух и прочувствуй каждое слово.
— Рапортовал, да не до..., — слишком грубо стало получаться у кобылки-ченчлинга и звучало как у подростка с ломающемся голосом, — не могу, не получается!
— Ещё раз.
Муни повторила слово в слово, но всё ещё весьма неумело копируя голос жеребца. Каждый раз после неудачи перевертыш вспоминала, для чего она всё это делает и вновь и вновь повторяла фразу. Иногда кобылка заикалась на полуслове, сбивалась, но продолжала повторять А Хард спокойно поправлял подопечную, говоря: «Следи за интонацией. Ещё раз!»
— Может не стоит?
— А как ты собралась внедряться в общество пони, пусть и ненадолго.
— Ну если у меня не выходит!
— Ты хотела за пять минут научиться тому, на что у ченчлингов уходит пол жизни?
— Но никто не говорил, что маскироваться будет так сложно. — сказала ченчлинг, повесив нос.
— Никто и не говорил, что это будет легко! — ответил Хард погладив Муни по голове, — Ещё раз!
Перевертыш немного успокоилась и выдохнув вновь повторила фразу. Наконец после не одного десятка повторений и сотни замечаний у Муни начало получаться как следует. Кобылка-ченчлинг невероятно обрадовалась успеху и стала не только повторять фразу но и менять добавляя от себя словосочетания.
— Умница, — похвалил свою спутницу капитан Хард и продолжил уже покровительственным тоном, — Чтобы блеф получился, нужно самому в него поверить. Поняла?
— Кажется поняла.
— Хорошо, а теперь давай двигать отсюда, пока вои нас не нашли.
— Я про них и забыла. — шепотом проговорила кобылка-ченчлинг, а в это время в кустах раздался шорох и стали слышны отдаленные голоса.
— Зато вои про нас не забыли. — ответил Хард и головой легонько подтолкнул Муни в противоположную сторону от посторонних звуков.
Кобылка-ченчлинг нехотя подчинилась, но обернувшись заметила, обращаясь к жеребцу: «Ты всё равно поведешь меня?»
Капитан Хард с до этого не присущим ему радушием принял образ жеребца земного пони в широкополой шляпе и густыми усами под носом ответил уже хрипловатым голосом с характерным южным акцентом: «Как говорят у нас на Западе: «Давай сделаем это!» Надеюсь твой избранник стоит того!»
— Стоит, — проговорила кобылка с улыбкой устремляясь за жеребцом в заросли леса.
Ченчлинги не долго петляли по зарослям. Хард грамотно читал сигналы и сторонился угодий древесных волков, мантикор, василисков и прочих опасных тварей. Вскоре убедившись, что вои их не преследуют Муни и Хард вышли на большую дорогу и направились на север, замаскировавшись в семью пони отца, батрацкого сына и его дочку от рождения идиотку. К вечеру перевоплотившись в пегасов перевёртыши продолжили свой путь уже по воздуху. К утру на горизонте показались крытые соломой крыши домов и прочие городские постройки — это был Понивилль. Парочка пегасов спустилась на землю и узнав у первых встречных где находится библиотека направились туда. Хард остался снаружи в то время когда Муни зашла внутрь дерева-библиотеки, там было тихо и царила атмосфера умиротворенности. Книги в великом множестве и порядке располагались на деревянных полках, вырезанных прямо в стенах древа. По центру зала стоял круглый рабочий стол, с которого на посетителей смотрела гордая голова единорога. Не тратя времени, кобылка обратилась в тишину: «Есть здесь кто?»
— Сейчас! — раздалось откуда-то сверху и буквально через пять минут перед посетительницей появилась кобылка с фиолетового оттенка шкурой рогом и, что особенно удивило Муни, с парой крыльев на спине.
— З-з-здравствуйте, — растерялась посетительница при виде аликорна.
— Чем я могу вам помочь? — участливо спросила фиолетовая пони улыбнувшись.
— Простите, а вы тут работаете?
— Конечно, почему вы спрашиваете?
— Просто мне говорили, что в библиотеке Понивилля работает единорог, а вы аликорн.
— Всё правильно, раньше я была единорогом, но после того как разгадала тайну заклинания Старсвирла принцесса Селестия сделала меня аликорном.
— Оу! Так вы получается принцесса?
— Получается, — растерялась библиотекарша, почесав подбородок, — С этим пока всё сложно.
— Понятно.
Повисла неловкая пауза и тут работница библиотеки кашлянув снова спросила у посетительницы: «Я могу вам помочь в выборе книги?»
— По правде я пришла не для того чтобы брать книгу, — заявила кобылка, делая шаг навстречу библиотекарше, — я пришла, чтобы обменяться.
— На что?
— Вы как очень сильный маг наверняка оцените это, — проговорила посетительница и вынула из своей длинной гривы ярко фиолетовый цветок, переливающийся разными оттенками, и передала его библиотекарше.
— Это сумеречный ландыш? — с удивлением воскликнула лиловый аликорн, принимая цветок в копыта, — Какая редкость для наших мест! О, чем я могу вас отблагодарить?
— Много я не попрошу всего лишь прядь вашей гривы.
— Волосы аликорна обладают волшебной силой, которую можно использовать в том числе во вред хозяину, — решительно ответила лавандовая пони, возвращая цветок собеседнице, — На такое я согласиться не могу!
— Ладно, тогда берите так, досвидания. — говорила странная посетительница разворачиваясь, чтобы уйти, как внезапно с верхнего этажа начал спускаться совсем маленький дракончик со свитком в когтистой лапе.
— Твайлайт, новое письмо от принцессы Селестии! — успела услышать Муни прежде чем удалиться.
Снаружи Муни ждал Хард, который был совершенно не рад тому что его подопечной не удалось добыть лавандовых волос. Но уже через несколько минут дверь дерева-библиотеки открылась и из неё вышел дракон и энергично куда-то зашагал. Муни несколько раз оглянулась вокруг, убедившись что её никто не видит, она приняла вид малыша дракона и направилась ко входу в библиотеку. Зайдя внутрь перевёртышь нашла взглядом аликорна, та стояла задом и рассматривала сумеречный ландышь, одиноко пристроенный в стакане воды. Крадучись ченчлинг в образе дракона стала приближаться к библиотекарше. Доски под лапами предательски хрустели и после очередного подобного хруста, кобылка-аликорн резко обернулась.
— Спайк, ты же собирался сходить к Рарити? — слегка недоуменно проговорила библиотекарша.
— Всё верно, я просто забыл кое-что, — активно жестикулируя лапами объяснялся дракон, выдавив улыбку.
— А почему ты крадёшься?
— Ну я просто не хотел тебя отвлекать от работы над заданием для принцессы.
— Да, ты прав Спайк! — объяснила аликорн, отвернувшись к столу, — Пора приниматься за дело, но этот цветок.
— А что с ним?
— Легенда гласит, что сумеречный ландыш способен впитывать магию, что излучает вода, воздух, земля и даже живые существа. Знаешь что это значит?
— Не совсем. — честно ответил дракончик, переведя взгляд на стол где лежали небольшие ножницы для бумаги.
— Сейчас, покажу, — поторапливаясь кобылка начала по очереди левитацией притягивать к себе одну книгу за другой, — где же это?
— Что ты хочешь сделать? — спросил дракончик, медленно приближаясь к аликорну с приготовленными ножницами.
Твайлайт полностью погрузившись в изучение книг и даже не заметила, как ножницы отрезали небольшой клочок лилово-фиолетовой гривы. Кобылка-аликорн не отвлекаясь ни на секунду от чтения продолжила объяснение: «Если легенды не врут, то возможно сделать так, чтобы сумеречный ландыш «раскрылся» и показал мне кто его сорвал и какой путь цветок прошел.»
От удивления дракончик чуть не выронил заветный локон. Муни может не обладала глубокими познаниями в магии, но этого и не понадобилось чтобы понять, чем грозит раскрытие тайны цветка. Судорожно кобылка-ченчлинг в образе дракона начала соображать, как вернуть цветок или сделать так чтобы сохранить тайну улья.
— Подожди, — воскликнул дракон, встав между Твайлайт и цветком, — а как же письмо от принцессы Селестии? Разве оно не требует срочного решения?
— Да, ты снова прав Спайк! Сперва решу проблему дружбы, а потом займусь ландышем. — сказала аликорн, хлопком закрывая книгу и возвращая фолианты по магии на места. — Не знаю с чего это я так разнервничалась. Как-будто такой цветок мне кто-то дарил. Но я бы запомнила!
На мгновение Твайлайт задумалась, глядя на фиолетовые бутоны на зелёном стебле. В лиловых глазах кобылки читалась некоторая растерянность, перед ней был не просто цветок, а символ чего-то знакомого, чего-то одновременно радостного и горького. Тщетно пони старалась вспомнить при каких обстоятельствах она впервые получила этот цветок. Ничего не удавалось. Вспоминались результаты исследований, магические опыты, а вот история появления этого необычного растения у юной волшебницы никак не желала всплывать в памяти. Тряхнув головой и сделав шаг назад аликорн развернулась и пошла к выходу из библиотеки. Хлопнула дверь и дракон остался в помещении один. Уже не стесняясь Муни сбросила свою маскировку и приблизившись к столу схватила сумеречный ландыш зубами. Прожевав растение кобылка не без удовольствия проглотила его. Формально она выполнила условия договора с воем. Теперь можно было вернуться в улей и получить с пленного всю любовь, какую только было возможно. Кобылка-ченчлинг уже предвкушала вкус настоящей не разбавленной любви, когда зеленое пламя вновь придало ей форму пони и она также покинула библиотеку через входную дверь.
Капитан Хард настоял поехать по железной дороге, чтобы сократить путь до улья. Ловко приняв облик стражников ченчлинги воспользовались их правом бесплатного проезда в общественном транспорте. Поездка для Муни оказалась настоящим приключением. Случай с воями конечно ещё был в памяти, но сейчас он воспринимался кобылкой как досадное недоразумение. Сейчас впечатления от поезда полностью перекрыли собой предыдущие переживания. До этого Муни ни разу не путешествовала таким транспортом. Соответственно Муни жаждала с кем-нибудь поделиться.
— Так необычно, — восхищенно проговорила кобылка-ченчлинг всматриваясь в окно, на проносившиеся мимо пейзажи одиноких хуторов, полей и лесов. — И как пони до этого додумались?
— Не знаю, — отвечал Хард, наблюдая за обстановкой в вагоне.
— Казалось бы так просто, рельсы и колеса, но это же надо придумать, спроектировать, потом построить.
— Агась.
— Как думаешь, к нашему улью когда-нибудь проведут железную дорогу.
— Нет!
— Не думаешь или не проведут? — уточнила Муни, повернув голову к Харду.
— И то и другое.
— А что? Мне кажется очень удобно. Утром садишься на поезд до города, а вечером возвращаешься в улей и сдаёшь любовь в банк.
— Вряд ли.
— С тобой так интересно разговаривать. — с иронией в голосе сказала кобылка, покосившись на собеседника.
— Агась.
Муни нахмурилась, не смотря на то что в данный момент она была в образе белого пегаса в золоченой броне, её щечки покраснели от негодования, а нос сжало несколькими складочками. Со стороны это выглядело очень забавно, как один стражник дуется на другого. Даже жаль, что эту картину некому было оценить, вагон был почти пуст. Молчаливая пауза между ченчлингами продолжалась достаточно долго. Тишина вагона начинала давить на кобылку, а ехать ещё предстояло далеко. Не в силах больше терпеть Муни поднялась с места.
— Ты куда? — поинтересовался Хард, твердым голосом.
— В туалет.
Только Муни скрылась в тамбуре, как хлопнула дверь и в вагон зашли трое. Пегас, земная пони и единорог все в позолоченной броне и красными повязками на правом копыте — отличительными знаками военного патруля. Хард напрягся, ведь поддельной увольнительной записки у ченчлингов разумеется не было. Необходимо было что-то придумать и причем быстро. Патруль быстрым шагом преодолели расстояние до конца вагона и остановились напротив одиноко сидящего пегаса в броне стражника.
— Здравия желаем, унтер-офицер, — поприветствовал пегаса старший патруля — молодой единорог в позолоченной броне, — документы ваши покажите!
— Документы. — отозвался слегка удивленным голосом Хард, мысленно уже планируя как одним ударом вырубит единорога и с помощью слизи обездвижит пегаса, но вот что делать с земной пони перевертыш придумать не мог и на автомате тянул время, — сейчас, сейчас.
— Что тут происходит? — раздался вопрос из прохода в тамбур. Всё внимание патрульных до этого сосредоточенных на одиноком стражнике пегасе перенеслось на белого единорога в броне с фиолетовыми вкраплениями.
— Капитан Шайнинг Армор! — встрепенулся старший патруля, отдавая воинское приветствие, — это вы?
— Нет, это пара ченчлингов перевоплотилась, чтобы слетать по-быстрому в Понивилль и обратно, — с иронией в голосе проговорил белый единорог, — разумеется это мы!
— А что вы здесь делаете? — переспросил начальник патруля
— Военная тайна, — осадил того белый единорог, проходя к молчаливому белому пегасу, — я с унтер-офицером на спецзадании от принцесс, а подробности разглашать не имеем права, но если вы хотите увидеть приказ.
Белый единорог запустил копыто в поддоспешник, но пошарив там секунду его остановил старший патруля: «Не стоит, продолжайте ваше путешествие господа!»
Стражники с повязками удалились в тамбур, а затем и в следующий вагон.
— Это было не плохо. — сказах Хард.
— Правда? — удивленно проговорила Муни, улыбаясь в ответ.
— Правда, правда. Особенно с приказом хорошо получилось. Я даже поверил, что ты его сейчас покажешь.
— Ну у меня действительно было что им показать, — бодро ответила кобылка-ченчлинг и достала из-за пазухи обрывок туалетной бумаги на котором было что-то наспех накарябано, — Чтобы блеф удался, нужно самому в него поверить!
— А если бы блеф не удался?
— Тогда единорогу прилетело бы по лбу, — виновато подметила Муни почесав одно копыто другим.
Хард еле заметно улыбнулся и дальше уже более охотно общался с Муни на самые разные темы. Поезд преодолевал незаметно полустаночки, пока на одной из неприметнейших конечных станций ченчлинги не сошли. Теперь до улья было добраться намного ближе, чем если бы парочка передвигались бы своим ходом. Вскоре ченчлинги приблизились к высокой испещрённой дырами горе, чей острый шпиль словно протыкал небо. Спокойно выдохнув оба остановились на пороге дома. Хард осмотрел свою спутницу, а Муни почувствовав на себе взгляд занервничала. Внутренне кобылка-ченчлинг боялась главного стражника королевы, но чем дольше Хард был рядом с ней тем Муни больше ощущала какой-то ни с чем несравнимый прилив сил.
— Хард... — попробовала начать кобылка.
— Муни, с тобой, — неожиданно перебил кобылку жеребец, он снова сделался серьёзным и почесав затылок продолжил, — было весьма весело попутешествовать.
— С-спасибо, — слегка зардевшись ответила кобылка, — мне тоже понравилось быть рядом с тобой. То есть я хотела сказать, что наше приключение мне понравилось.
— Да. — выдохнул Дай Хард стоя на месте как вкопанный.
— Да! — подтвердила Муни, но затем шагнув ко входу, что представлял собой круглое отверстие в стене, — спасибо, что вы-выручили меня капитан Дай Хард.
— Пожалуйста.

Часть 13 Разочарование

Недомогание почти оставило войскового командира, пока тот восстанавливался в коконе ченчлингов. Даже мучавшая Баяна головная боль отступила, надолго ли он не знал. За всё время, что сотник провел в плену, впервые он мог свободно думать о чём угодно, а не только о не проходящей, пульсирующей головной боли. Примечательно, что двигаться Баян не мог из-за густого геля, в котором был "замочен" словно огурец в банке. Для себя единорог принял решение, что если выберется никогда не станет есть соления из банок. Баян не знал сколько прошло времени, потому что постоянно отрубался от раствора, который видимо обладал ещё и расслабляющим эффектом. Единорог ждал. Ждал чего угодно. Кризалис не навещала своего пленника очень давно, возможно она и забыла про Баяна. «Нет, королеве нужна победа над воем, победа показательная, она хочет продемонстрировать жеребца, сломленным, потерявшем всякую надежду, чтобы единорог сам добровольно сдался и упал ниц» — думал Баян и для себя решил не сдаваться, как бы трудно не было, даже если придётся расстаться с жизнью. Может Баяну и не суждено было победить в этом противостоянии, но он всё ещё был войсковым офицером, он был в погонах, он в итоге был слишком упрям, но возможно не достаточно умён, чтобы трезво оценить свои силы. Как не странно мысли о смерти беспокоили жеребца меньше всего. Вот по сводам пещеры разнеслись звуки, Баян слышал сквозь кокон лишь слабые отголоски. Красношерстый жеребец стал щуриться и присматриваться, надеясь сквозь мутную зеленую линзу кокона что-то увидеть. Нечеткий черный силуэт приближался, и единорог почувствовал себя неуютно. Внезапно пол для жеребца провалился и он буквально вытек на холодный камень. Вставая на все четыре копыта, единорог взглядом осматривал кобылку-ченчлинга в броне и шлеме, которые смотрелись на ней дико не органично, словно жеребенок в мамином платье и туфлях вышла показаться гостям.

– Принесла? — стараясь сдержаться, чтобы голос не дрогнул, спросил Баян.
– Как договаривались! — отвечала перевертыш, достав из-за пазухи смятый темно-фиолетовый клочок похожий на паклю.
– Ты отнесла цветок, как я и просил?
– Да!
– Хорошо, а локон? — протянул жеребец копыто и как только тот оказался на копыте Баян поднёс его к носу и вдохнул аромат, что тот источал.

В сердце пленного сразу разгорелся знакомый огонь, Баян почувствовал, как приятно закололо где-то в груди, а мозг дорисовал образ фиолетовой единорожки с добрыми глазами. На мгновение жеребцу показалось, что его возлюбленная стоит прямо там, рядом с ним, но это было не так.
– Ты её видела? — спрашивал Баян, — Как она?
– Много вопросов, ты просил локон вот он, а теперь давай то, что мне причитается!
– Да, конечно, как тебе удобнее будет? — поинтересовался Баян.
– В губы, а ты как думал?
– Я думал ченчлинги просто высасывают любовь, как-нибудь парализуя жертву.
– Можно и так, но этот способ слишком не эффективен, где-то четверть любви теряется. Обычно к такому методу прибегают, если жертва может сопротивляться. Для обычных случаев есть старая, проверенная метода.
Муни объяло зелёное пламя, а когда оно погасло на месте кобылки-ченчлинга стояла Твайлай Спаркл, расправившая крылья. Баян был удивлён и сперва подумал, что перевертыш ошиблась, но стражница роя, уловив недоумение воя, сказала голосом Твайлайт: «Поверь, я сама была в шоке! А теперь иди и поцелуй свою принцессу в жаркие губы. Я жду!»
Баян встал напротив Лжетвайлайт, а та, сделав шаг вперёд, выставила свою морду. Кобылка что стояла перед воем была во всех смыслах очаровательна, её тонкие и грациозные черты сочетались с простой и незамысловатой прической в виде длинной прямой челки темно лавандовых волос с вкраплением нежно фиолетового локона, что в совокупности придавало Твайлайт строгой милоты. Единственное, что выдавало подмену — были глаза, Баян хорошо помнил, как на него смотрела настоящая Твайлайт, во время их первой и крайней встречи. Глаза лавандовой единорожки всегда «светились» жаждой знаний и открытий, а теперь на Баяна смотрел равнодушный и холодный взгляд. Красношерстый жеребец приблизился к кобылке, но тут что-то кольнуло его сердце. Баян понимал, что отступать некуда, что он дал своё честное слово, то немногое что у него осталось. И любовь Баяна к Твайлайт теперь должна была достаться этому ченчлингу. Жеребец хотел закрыть глаза, но для себя решил не отводить взгляд. Выдохнув Баян подался вперёд и в следующий миг губы единорога и ченчлинга сомкнулись в поцелуе. Оба ощутили приятное тепло, плавно переходящее в жар. Жеребца словно окунули в горячую ванную, все мышцы сперва напряглись, а затем расслабились. Мысли улетучились из головы и на мгновение Баян даже почувствовал себя почти счастливым. Муни не испытывала столь яркой и разнообразной палитры эмоций, в основном ченчлинг ощущала приятное насыщение. Чувство голода пропало, в животе щекотало, а на языке появился сладковатый вкус, от чего ченчлинг даже прикрыла глаза. Поцелуй как показалось обоим тянулся вечность и в то время, как у одного убывало, у другой всё пребывало. У Баяна начала кружиться голова, копыта менее уверенно держали жеребца, появилась сонливость, но он не прервал поцелуй. Вскоре единорог начал ощущать слабость, которая накатывала волнами. Становилось всё сложнее концентрировать взгляд на Твайлайт и в один миг Баян потерял сознание, а жаркий поцелуй прервался. Муни почувствовала себя и сильнее и бодрее, чем раньше, её буквально переполняли чужие эмоции, появилось желание танцевать и ликовать. Красношерстый жеребец же заметно побледнел и уже практически не мог пошевелиться мышцы сковало судорогой, ещё минута, две, пять и единорог непроизвольно разорвал поцелуй с фиолетовым аликорном и с грохотом упал на пол. Тупая боль пронзила всё тело, словно сотнями игл загнанных под кожу, но Баян был настолько обессилен, что даже не мог скорчиться, он просто беспомощно лежал на холодном полу каземата. Лжетвайлайт вновь объяло зеленое пламя и кобылка исчезнув в нем, возродилась в облике ченчлинга. Муни не обращая никакого внимания на обессиленного единорога отошла к бассейну, где в мутном отражении зеленоватых осветительных кристаллов, внимательно осмотрела свой изрядно округлившийся живот. Кобылка-ченчлинг была счастлива, ей удалось собрать даже больше любви, чем было нужно для свободного выбора суженного. Находясь в восторге от переполнявшего её счастья Муни облизнулась и проговорила: «Не знаю, как тебя благодарить!», но Баян ничего не мог ответить и лишь бубнил что-то бессвязное себе под нос.
Кобылка ченчлинг без труда вновь запечатала единорога в кокон, который практически перестал светиться из-за опустошенности пленника. Баян сохранил локон и теперь оставшись наедине со своими мыслями, он мог лишь лелеять надежду, что Твайлайт раскроет тайну сумеречного ландыша и сможет направить воев на помощь. Сон стал окутывать единорога, глаза слипались, усталость завладела жеребцом полностью и теперь тот не мог даже пошевелить копытом.
Вскоре Баян уснул, а радостная Муни лишь ждала момента и тот наступил. Лифт пришел в движение, а когда дверца открылась на его пороге стояла лучшая подруга, которая вновь принесла стражнице казематов котелок с ещё тёплой симпатией. Этому визиту кобылка-ченчлинг была рада как никогда. Тита, поставив котелок, сразу обняла свою подругу, заприметив изменения, что произошли с ней.

– Неужели у тебя получилось? — спросила Тита, крепко сжав копыто Муни.
– Да, всё как я и планировала. — радостно сообщила стражница, глаза которой буквально струились счастьем, — Теперь осталось прийти в банк и забронировать Дай Харда.
– Здорово, а я коплю на отдельное логово, — похвасталась как бы между прочим Тита, — уже скоро наберу на первый взнос.
– Пригласишь на новоселье?
– Конечно. Тебя с мужем в восемь с половиной квадратных метра.
Обе стражницы засмеялись, Муни не стесняясь, ржала на весь каземат, а Тита, прикрыв морду копытом, села на круп.
– Слушай Тита, ты не могла бы меня подменить на посту, пока я сбегаю в банк?
– А если кто-то тебя увидит?
– Не волнуйся, — Муни смело расстегнула свой доспех и сбросив шлем на пол, отступила на шаг назад, как её окружило зеленое пламя из которого возникла точная копия её подруги, — Никто не узнает, к тому же я очень быстро вернусь, ты даже не успеешь заскучать.
Тита немного сощурилась, почесывая бороду и раздумывая над таким предложением подруги и наконец она утвердительно кивнула. Муни, не выходя из образа, направилась к лифту.
Кобылка-ченчлинг прекрасно ориентировалась в длинных коридорах улья и всего через пару поворотов вышла к просторному залу с высоким потолком в котором зияли сквозные отверстия. Банк роя находился в самом укреплённом и безопасном месте улья и представлял собой громадную пирамиду с десятком стражников на входе одетых в темно-синий доспех и шлем с острым гребнем. Рядом с банком и над ним как обычно роилась масса ченчлингов, кто-то прилетел сдать собранную им за смену любовь, кто-то наоборот отправлялся на смену в селения пони. У ченчлингов осталось не так уж много вольных профессий, особенно после поражения в Кантерлоте, когда королева Кризалис поспешно перевела массу ченчлингов из рабочих в стражники.
Внутри пирамиды размещался огромный кокон, закреплённый под сводом крыши, из особой смеси застывшей слюны и воска, также являющегося продуктом жизнедеятельности оборотней. В коконе циркулировала темно-розоватая жижа, которая с каждой минутой менялась в цвете на более светлую. Ченчлинг робко вошла вовнутрь, стараясь ни на кого не смотреть, она влилась в одну из очередей. Потянулось томительное ожидание. Всем присутствующим не было дела до вновь прибывшей, поэтому Муни через пару минут успокоилась и прислушалась к разговорам. Тут донесся голос одного из ченчлингов: «Я слышала, что королева повысила налог на супружеский сертификат.»
– Да куда уж выше! — прозвучало в ответ, — Итак дерут три шкуры, а ещё этот дополнительный сбор на якобы борьбу с внутренними врагами.
– Ой не говори!
– А про питание я вообще молчу. Мы каждый день приносят в улей чистую любовь, а во время обеда нам достаётся разбодяженная симпатия. Где ж справедливость?
– В словаре на букву «С». — прозвучало резко и безапелляционно.
В следующее мгновение блеснула вспышка и Муни краем глаза увидела как прибежавшие ченчлинги-стражники вывели из очереди поникшего рабочего и увели из банка. Кобылку слегка передернуло, а хитин словно покрылся мурашками от страха. Наконец подошла очередь Муни и та сглотнув ком в горле подошла к стойке, где стоял ченчлинг в броне, а за ним тянулись полупрозрачные зеленоватые шланги, что вздымались вверх к кокону.
– Имя, номер! — проговорил уставшим голосом ченчлинг за стойкой.
– Муни, семь два ноль четыре восемь.
– Брачный сертификат или логово? — также буднично спросил кассир.
– Брачный.
– Зажмите во рту. — повелел ченчлинг протягивая кобылке шланг с подгубником.
Муни поступила как повелели и вскоре по трубам понесся мутно-розовый поток, а стрелка на циферблате задергалась и медленно поплыла по цифрам в направлении красного поля. Ченчлинг чувствовала, как силы, что до этого переполняли её, таят. На место возвращается чувство голода. Былая легкость сменяется тяжестью, глаза начинают слипаться, всё больше хочется спать, в пасти пересохло. В себя ченчлинга привел звуковой сигнал и когда она открыла глаза, то увидела, как стрелка уперлась в красное поле. Муни разжала пасть и выпустила подгубник.
– Превышение плановой нормы в два раза, — удивленно проговорил кассир, — по правилам я обязан переспросить. Брачный сертификат или логово?
– Брачный сертификат, — повторила Муни таким голосом, словно только что бежала кросс, её сердце билось в два раза чаще обычного, особенно когда кассир смочил печать в особых несмываемых чернилах и поставил печать на шее кобылки.
– И кто же избранник?
– Дай Хард.
Ченчлинг в броне поморщился, всё таки это имя было на слуху в рое, но по закону он обязан был выдать брачный сертификат, на того самца, которого пожелает кобылка. Кассир отошел к картотечному шкафу, что стоял у стены и, достав карточку, вернулся обратно.
– К сожалению, сертификат на выбранного вами самца не положен.
– Как? — удивленно воскликнула Муни, опустив уши от разочарования и вцепившись в стойку.
– Её величество королева Кризалис особым распоряжением удалила Дай Харда из брачного банка. — равнодушным голосом ответил ченчлинг,
— Может кого-нибудь другого выберете?
– Нет, — дрогнувшим голосом ответила кобылка-ченчлинг и отошла от кассы.

Муни побрела прочь от банка повесив нос и чуть не плача, ей хотелось вновь вернуться в казематы и никогда оттуда не выходить. Как вдруг на морду ченчлинга приземлился листок бумаги. На мгновение она растерялась и даже остановилась, чтобы оглядеться, держа листок в копыте. Под сотню, а может и больше листовок падали сверху из отверстий в потолке, словно белый снег. Муни посмотрела на опешевших ченчлингов, что также как она встали посреди пути и недоуменно смотрели на этот град из бумаги, а некоторые даже вчитывались в текст листовок. Стражники, дежурившие около банка находились в оцепенении, как вдруг раздалось громогласно: «Не поднимать листовки! Никому не поднимать и не читать вражеские листовки!» Приказы раздавал Фэринкс, его Муни знала хорошо, благодаря своему упрямству и исполнительности этот жеребец-ченчлинг смог дослужиться до заместителя Дай Харда.
Площадь перед банком вновь пришла в движение и ченчлинги засуетились, кто-то выкинув листовку поспешил удалиться, кто то пряча бумагу также торопился улететь подальше от стражников, что в спешке стали собирать прокламации комкать и скидывать их в кучу. Муни всё еще стояла, не зная, что делать и тут к ней подскочил один из стражников и, грозно шипя, с силой вырвал из копыта листовку. Кобылка успела прочесть лишь обрывок фразы, что за свободу банки и тюрьмы надо сравнять с землёй. Муни поспешила уйти и лишь бредя в одиночку по полутемным коридорам она стала обдумывать случившееся. Ченчлингу было горько и обидно, её план потерпел крах. Повесив нос Муни, всё ещё находясь в облике своей подруги, дошла до лифта в казематы, что охранялся парой стражников и без проблем спустилась вниз.
– Ну как? — первым делом спросила Тита, подбежав к подруге. — Всё получилось? Вы теперь пара?
– Нет! — коротко ответила Муни, принимая свой истинный облик и подныривая под доспех, что лежал на полу.
– Что-то случилось?
Подруга хотела ответить, но прокрутив произошедшее у себя в голове, Муни лишь отвернулась и горько заплакала. Тита подошла и обняла кобылку и та еле повернулась, но плакать не перестала. Слезы падали на хитин и доспехи, стекая маленькими ручейками на холодный пол. Любовь, полученная от воя не принесла счастья. Возлюбленный теперь был не доступен.
– Не печалься, — успокаивала подругу Тита, — всё равно по брачному сертификату самец обязывается только оплодотворить тебя и сопровождать на период беременности и откладки яиц. Хард был бы твоим лишь всего на пол года, а потом всё!
– Пусть. Я бы отдала всю любовь улья, лишь бы быть с ним! — отозвалась Муни, всхлипнув,- Хотя бы и на шесть лун.
– Ну успокойся.
Муни перестала плакать, утерев слезы копытом, она поднялась с пола.
– Спасибо! — ответила стражница, надевая шлем и вновь поднимая копьё.
– Пожалуйста. Теперь мне пора, ты тут одна справишься? — спросила Тита, отходя к лифту.
– Конечно.
– Тогда до завтра.
– Увидимся.
Муни стояла посреди каземата и смотрела на лифт, потом на коконы, когда ей становилось грустно и вновь начинала накатывать обида она уходила в самый дальний конец тюрьмы, где её всхлипы тонули в звуках капель влаги со сталактитов. Тут ей в память снова врезался лозунг из листовки. «Уничтожить банк и тюрьму, сделать всех ченчлингов свободными. – Начала раздумывать Муни, жалея что не прочла прокламацию полностью. – Разве такое возможно? С другой стороны, если не будет банка роя, то перевертышам не придется отдавать всю любовь в надежде, что ему вернут какие то крохи на прокорм, а если не станет тюрьмы, то и принудить нас к покорности не смогут, а если принуждать нас не смогут, то и выбирать пару мы сможем свободно». Настроение стражницы немного улучшилось, однако уверенности в правильности своих размышлениях у неё не было.
Внезапно лифт загудел и стал с характерным грохотом спускаться вниз. Молодая стражница еле-еле успела прискакать к входу. Какого же было удивление Муни, когда она увидела на пороге капитана Дай Харда, что твердой походкой направился прямо к ней. Муни не ожидала, что в ближайшее время тюрьму кто-то посетит, особенно он. Сердце начало колотиться быстрее. Бывшая фрейлина неумело встала по стойке смирно и постаралась придать себе боевой вид.

Часть 14 Ответственность перед кем?

Следом за капитаном Хардом из лифта вышли ещё трое ченчлингов. Причем один из них не шел сам его волокли по каменному полу, держа зубами за передние конечности. Медленно процессия приблизилась к стражнице. Дай Хард подошел первым и внимательным взглядом осмотрел Муни. В это время перед кобылкой протащили пленника, словно мешок, она узнала его это был тот самый ченчлинг из банка только теперь на его морде были яркие следы побоев, уши опущены, а крылья измяты. Муни стояла смирно, боясь шелохнуться и тут капитан заметил печать на её шее, но по этому поводу решил пока промолчать.

－ Приглядывай за новым пленником! — приказным тоном начал Хард, пока ченчлинга погружали в зеленый кокон, но уловив немой вопрос на морде стражницы, — Верхние камеры предварительного заключения переполнены, поэтому готовься скоро контингент узников существенно пополнится! Так что подготовь новые коконы.

－ Слушаюсь! — отчеканила стражница, но затем набравшись смелости спросила, — Разрешите вопрос!

Массивный ченчлинг обернулся на Муни и кивком дал разрешение на вопрос.

－ Кто этот узник?

－ Взбунтовавшийся рабочий.

－ А что он сделал?

－ Если бы он что-нибудь сделал, мы бы его вообще убили! — с издевкой в голосе и с улыбкой на морде ответил Хард, двое ченчлингов, что пришли с ним поддержали смехом.

Стены каземата эхом отозвались на громкий голос начальника стражи. Казарменный юмор многих урожденных войнов-ченчлингов, был груб, туп и однообразен, но зато прекрасно отражал эмоции, что копились у служивых. Капитан Дай Хард не был исключением из правил, наоборот, со стороны он был типичнейшим солдафоном грубым и исполнительным до крайности. Но тем не менее этот массивный служака, нравился Муни, нравился так, что она была готова пойти на всё.

Поместив рабочего в склизкий, зеленый сгусток и запечатав его там слюной, стражники-ченчлинги закрыли кокон скрипучей решеткой и уже собрались уходить, как вдруг обратили внимание на капитана Харда, который продолжал стоять рядом с Муни.

－ Капитан, вы идёте? — спросил один из стражей.

－ Возвращайтесь без меня, — махнув дырявым копытом ответил Хард, — Я должен проверить сколько ещё мест осталось в каземате.

Стражники не стали задерживаться и, получив ответ, направились к лифту. В темнице повисла тишина, которую нарушала лишь лязганье дверцы, а затем и механизма лифта. Как только стихло Хард ещё минуту стоял в тишине взглядом нервируя Муни. Со стороны могло показаться, что оба не знают как начать разговор и пауза не красиво затягивалась. Сама же кобылка понимала, что отговорка про места в казематах — лишь отговорка, так как в случае не хватки мест, коконы можно будет подвешивать прямо к потолку пещеры.

－ Чтож...  теперь позволь говорить прямо, — внезапно проговорил капитан стражи, но уже более мягким тоном, — Твой сговор, твоё путешествие и твоя любовь — это совершенно безответственно.

－ Я знаю! — ответила Муни, опустив взгляд.

－ Скажи, как много ченчлингов в курсе о твоей авантюре?

－ Только ты... и... — кобылка-ченчлинг замялась.

－ И, кто?

－ Моя подруга Тита.

Хард фыркнул, делая шаг назад. Затем, почесав подбородок, ченчлинг ещё раз посмотрел на Муни и сел на круп.

－ Ты хоть осознаёшь всю тяжесть содеянного?

－ Понимаю.

－ Единственное правильное решение для тебя будет прямо пойти к её высочеству королеве Кризалис и во всём ей повиниться!

－ Нет, — с ужасом отказалась Муни, — я не могу. Она меня убьёт!

－ Если ты сама попросишь то королева Кризалис тебя помилует. — попытался успокоить собеседницу начальник стражи.

－ Как этого беднягу? — указав на нового пленника, спросила Муни.

－ В конце концов, это твой долг, служить королеве и Рою. — вновь придавая своему голосу невозмутимости, продолжил Хард.

Муни не нашла что ответить, она опустила взгляд в пол.

－ Я всего лишь хотела любить и быть любимой.

－ Ты же знаешь, ченчлинги не могут любить! – сказал, как отрезал капитан Хард, — Все эти глупые сопли — всего лишь выдумки пони.

－ Нет, — Муни сделала решительный шаг вперед и оказавшись напротив возлюбленного бросила копьё на пол, — не может быть! Для чего тогда нам дано сердце?

－ Чтобы собирать чужую любовь и прочие чувства во благо Роя.

－ Разве всеобщее благо не строится на благополучии каждого ченчлинга Роя.

Капитан Хард встрепенулся с места и вытянув копыто несильно ткнул Муни в грудь. От такого прикосновения сердце стражницы забилось в два раза чаще.

－ Говорить говори, да не заговаривайся! – тоном, не терпящим пререканий, сказал  начальник стражи, — а то договоришься до кокона за решеткой.

Внезапно лифт вновь пришел в движение и с противным скрежетом и гулом стал опускаться вниз. Капитан Хард, убрав копыто, отошел от стражницы, а Муни, не зная что ей делать, снова встала по стойке смирно. Когда заржавленная коробка лифта опустилась и распахнулись дверцы, из неё наружу шагнула королева Кризалис. Эффектная, высокая и гордая правительница ченчлингов грациозной походкой прошла вперёд. Королева была холодна и спокойна, в её движениях не было спешки или нервозности. Муни сглотнула ком в горле, как снова к ней задом отступил капитан Хард, который шепнул в её сторону: «Копьё подними!» Стражница сообразила мгновенно и, подхватив с пола копьё, вновь встала в стойку.

－ Ваше величество, — выпрямившись поприветствовал королеву Дай Хард.

－ Осмелюсь доложить, ваше величество, в заключение приняли одного узника, больше происшествий не случилось.

－ Прекрасно, прекрасно, — довольным голосом медленно проговорила королева и так же перевела взгляд на начальника стражи, тряхнув гривой, — ты здесь Хард и я хочу от тебя услышать о бунте рабочих.

Начальник стражи сразу сделался серьёзным и со всей прямотой объявил: «В обед группой ченчлингов, в разных частях улья, были разбросаны прокламации, революционного содержания. Но благодаря слаженной работе стражи большая часть листовок была уничтожена. Мы сразу вычленили и задержали зачинщиков-заговорщиков. К сожалению, их оказалось намного больше чем мы предполагали».

Королева Кризалис слушала в пол уха, словно новости о растущем недовольстве среди рабочих ченчлингов её совершенно не касались. Когда начальник стражи закончил королева поинтересовалась: «Чего же они хотят?»

－ Если исходить из материалов допроса, то рабочие недовольны двенадцатичасовым рабочим днём, разбавленной симпатией, неподъемными кредитами на логова и супружеские сертификаты, отсутствием чистой любви в их рационе.

－ Глупцы, они ничего не понимают! — отмахнувшись дырявым копытом проговорила королева, проходя к своему красному дивану, — Довольно мне рассказывать об этих бездельниках! Вы приняли меры?

－ Так точно!

－ Вот и славно. Это я и хотела услышать, — расположившись на диване сказала королева Кризалис, — а теперь пора узнать кое что интересное.

С искривленного рога королевы ченчлингов сорвался луч магии зеленого цвета и ударил в бассейн, перед коконом, заставив воду бурлить, пениться и крутиться водоворотом. Постепенно вода успокоилась и в глади, словно через стекло, стала отчетливо видна картинка.

...

Торжественное построение, скорее то немногое что себе мог позволить войсковой полк в полевых условиях. Строй воев в единообразных черных кафтанах со всеми орденами и медалями, что блестели на солнце будто самоцветы, застыл в ожидании. Вместе словно стена множеством глаз следили за знаменем полка, черное полотнище, пересечённое по диагоналям полосами ткани с золотым отливом, с красной звездой в центре. Знаменная группа из шести воев маршем проследовала вдоль первой шеренги к голове строя. В это время сотенные знамена и хоругвии, что держались во главе шеренг слегка наклонились, словно отдавая воинское приветствие главному стягу. Вои держали равнение на знамя полка. И вот наконец знаменосцы остановились и повернулись к строю. С напутственным словом выступил командир полка, которое было по военному лаконично отчего Баян запомнил речь полностью.

－ Товарищи вои, сегодня мы торжественно принимаем в наши ряды новых бойцов. Традиционно новобранцы прочтут текст присяги и принесут клятву верности на знамени полка честно и неустанно блюсти службу Родине, трудовому народу Сталлионграда и всей Эквестрии. Эта клятва непросто красиво составленный текст, но ещё и определяющая ступень в жизни после которой всё как прежде больше не будет. Присягнув на святом для каждого воя, полковом знамени, вы войдёте в войсковую коммуну, а ваша уникальная метка на веки отпечатается на знамени.

В это мгновение налетевшим ветром расправило черное знамя и тяжелое, расшитое золотой нитью, бархатное полотнище с характерным шумом взвеяло, что было воспринято благосклонно всеми присутствующими. В такт полковому стягу на ветру играли все квадратные хоругвии и сотенные знамёна.

－ Товарищи, — обратился громогласно ко всем присутствующим полковой комиссар, — с тех дальних времен, когда Сталлионград выбрал свой путь и отстоял его в бою с реакционерами-интервентами, он и весь народ надеялись исключительно на свои силы, и сейчас с вами в бою будут все силы трудового народа и партии. С надеждой на вас смотрят порабощенные капиталом и мракобесием соседние народы. Так будьте же достойны столь высокого звания воя-защитника Отечества, воя-интернационалиста.

Тут начали произносить имена новобранцев и младший урядник Баян напрягся и приготовился выходить, до этого несколько дней его и остальных «зелёных» готовили. Наконец командир произнес и имя багрового единорога. Твердым строевым шагом младший урядник вышел из строя, развернулся налево и направился к столу, где лежал текст присяги и стояла знаменная группа.

－ Товарищ полковник, младший урядник Баян для принятия присяги прибыл. — доложил Баян, как полагалось.

－ Присягу принять! — скомандовал полковник.

－ Есть! — отчеканил единорог и, подняв красную папку, в которой находился текст, повернулся к строю и начал зачитывать, — Я, гражданин Эквестрии, вступая в ряды Заупряжского войска, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, комиссаров и начальников. Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Родине и Рабоче-Крестьянскому Войсковому Совету. Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского Войскового Совета выступить на защиту моей Родины — Эквестрии и, как вой, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами. Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара войскового закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся. — Баян вновь развернулся к командиру,  - Товарищ полковник младший урядник Баян присягу принял.

Багровый единорог вернул папку на стол и обмакнув копыто в чернило поставил свою отметку в документе. Затем, развернувшись в сторону войскового знамени, Баян приклонил колено и прислонился лбом к углу полотнища. Тонкие желто-золотые лучи протянулись от багрового единорога и, вспыхнув огнем в глазах, растаяли. На знамени где-то в центре на мгновение зажегся маленький профиль щита с книгой в основании. Хоть у Баяна не было отличительного знака, но он почувствовал нечто новое и необычное, как в те моменты, когда жеребенок получает свой отличительный знак. Войсковое знамя обладало силой, не одного поколения воев и сейчас к ней стал причастен и Баян. Заколдованный древней магией стяг забирал у присягнувшего часть его внутреннего «я», отчего метка теряла цветовую гамму и выглядела как черно-белая переводная наклейка. Но взамен вой приобретал преимущество в любом бою или труде. Об этом Баяну рассказали старослужащие — прожженные вояки, что не раз ходили со знаменем в бой.

－ Поздравляю с принятием присяги. — проговорил командир.

－ Служу Отечеству! — громко отчеканил Баян отдавая воинское приветствие.

－ Встать в строй! — скомандовал полковник.

－ Есть!

Баян промаршировал обратно в строй, а к знамени выходили новые бойцы, они произносили текст присяги, ставили свои отметки прикладывались к знамени и вставали в ряд. В этот момент багровый единорог стал ощущать себя необычайно уверенно, словно всё время до этого мгновения Баян готовился только к нему. Тут перед глазами  единорога возникли как тени твердой и уверенной мамы, элегантной и грациозной сестры и немного несуразной, чуть сгорбленной любимой лавандовой единорожки. Но век тени короток и чуть солнце подвинулось в бок силуэты смешались, однако Баян чувствовал присутствие родных и любимых ему пони даже находясь вдалеке от них.

Затем, когда новобранцы приняли присягу полковник Вихрь, хотел окончить торжественную часть напутственной речью тем бойцам чья очередь служить закончена и на кого пришел приказ об отправке их из полка по домам. Командир прочитал длинный список имен и скомандовал: «Выйти из строя!»

Под звон орденов и медалей поджарые жеребцы в черных кафтанах и шапках-папахах вышли и встали перед строем. Всего их было примерно сотня, тех, кто отслужили по пять лет в полку. Молодому единорогу оставалось только догадываться, что успели повидать эти пони, грифоны, бэтпони и даже ченчлинги. Узнать последних было не сложно, ведь они были в своём природном облике, хотя до этого Баяну про оборотней доводилось лишь слышать легенды и конечно ни разу не приходилось видеть столь разнообразный коллектив. Не смотря на серьёзность мероприятия лица демобилизованных светились улыбками от радости.

Пока Баян думал в это время из-за леса с тревожным карканьем поднялись черные вороны и стали разлетаться в стороны, разнося не добрую весть. К командиру полка подлетел пегас весь в пыли и сквозь отдышку, что-то доложил. Как гром прозвучала команда: «Третья сотня к бою!»

Баян напрягся, ведь его как раз распределили в третью сотню. В голове в бешеном танце закрутились мысли. Багровый единорог ждал настоящего дела, но не ожидал, что всё случится так стремительно. Мгновение и перед строем уже стоит командир и заявляет: «Товарищи бойцы, понимаю, что для многих из вас это будет первый боевой выход, но...»

Но сотник не успел закончить, его прервал один из дембелей. Это был ченчлинг в черном кафтане со званием младшего вахмистра и россыпью боевых наград на груди. Улыбаясь по доброму вой сказал: «Командир, мы с товарищами переговорили и на совете решили, давайте снова вместе. В бой пойдут сегодня дембеля».

Командир с пониманием кивнул и дембеля оставив свои седельные сумки в стороне начали надевать поверх черных кафтанов с медалями плотно скроенные из драконьей кожи длинные халаты, со стоячим воротом и короткими рукавами. Здесь подобный доспех называют «тегиляем» и главное его преимущество в том что он в огне не горит.

Всё остальное Баян наблюдал со стороны, как и десятки таких же новобранцев. На первый план вышло квадратное знамя, меньшее по размерам чем полковое но с аналогичным рисунком и цифрой три с обратной стороны. В миг от стяга разошлись золотые лучи и протянулись к каждому бойцу и тут за спинами воспламенились крылья, как у птицы феникса, красные с желтым, из глаз пошло сияние, а во лбу вырос кривой красный рог.

Взмахи широких крыльев феникса подняли сотню в воздух и бойцы полетели выполнять приказ. Баян всё это время смотрел в след удаляющемуся отряду. Что было там за лесом никто из «зелёных» не знал. Может и счастье молодых, что ответственные старослужащие не пустили их в этот бой.

Завершился бой и дембеля вернулись, скинули тегиляи и пики, поправили медали и ордена, и тут молодые заметили старослужащих сегодня меньше чем с утра. Вроде всё как всегда, только это не так. Тот ченчлинг не вернулся из боя. Вновь дунул ветер холодный такой, дембеля улетели в тыл, за лес, домой, а Баян всё стоял. Он возможно впервые со всей ясностью понял, не то что тут реально просто не вернуться из боя, а то, что здесь ответственность за живых придется брать на себя.

Часть 15 Либо грудь в крестах, либо голова в кустах

Жизнь в войске состоит из неписанных правил: «Не умеешь — научим!» и «Не хочешь — заставим!» И Баян не был исключением, вместе со всеми он чистил оружие, дежурил на кухне, стоял в дозоре, изучал боевую технику, учился летать, маневрировать в воздухе, управляться с пикой и накопытными лезвиями и до звезд в глазах тренировался на стрельбище. Тут Баяну не было равных, его магические лучи поражали цели на удалении в сто метров и более.
— Молодец, — раздалась похвала от хорунжего, ещё достаточно молодого земного пони с пудовыми копытами и серыми требовательными глазами, — десять из десяти.
— Баян, где ты научился так стрелять? — раздался вопрос от одного из сослуживцев, массивного жеребца-единорога с белой шкурой.
— В Кантерлотском кадетском корпусе, — не стесняясь, ответил багровый единорог.
— Разговорчики! — восстановил порядок товарищ командир.
Красные искривленные рога, переливающиеся магическим светом, вновь выпустили короткие лучи в сторону целей, а тишину над стрельбищем нарушили десятки хлопков.
Вои учились использовать магический рог, что давался с крыльями феникса чудо-знаменем. Особенно трудно стрельба выполнялась земными пони, которые не привыкли концентрировать магию на кончике рога, как единороги.
Стояла теплая погода, полк уже несколько недель был в полевом лагере у реки, что вои называли «Малой упряжью». Воинская наука давалась Баяну достаточно легко, многое чему обучали командиры, молодой багровый единорог освоил ещё в кадетском корпусе. Однако «почивать на лаврах» жеребчику не дали. Хорунжий обратился к строю: «Младший урядник Баян. — Дождавшись пока багровый единорог откликнется, командир продолжил. — Назначаю тебя заместителем командира по боевой и стрелковой подготовке».
— Есть! — ответил Баян.
— На жопе шерсть! — раздались смешки, — Отвечать нужно: «Так точно!»
— Виноват, — поправился Баян, — Так точно, товарищ хорунжий.
— На сегодня результаты многих по стрельбе далеки от идеальных. Я бы даже сказал, далеки от просто хороших. Назвать их удовлетворительными можно лишь с натяжкой. С натяжкой такой, будто на ней подвесили задницу принцессы Селестии.
Снова раздались смешки.
— Это может и смешно, но не весело. Как Родину будете защищать товарищи вои? — задал риторический вопрос командир, строй притих, — Если не умеешь стрелять — считай что наполовину безоружен, так как не в состоянии дать отпор противнику на расстоянии.
— Товарищ хорунжий, разрешите обратиться? — спросил Баян.
— Разрешаю. — Кто наш враг тут?
— Хороший вопрос, — подметил хорунжий, указав за речку, — все посмотрите туда вот всё что хочет тебя убить — это враг. В основном драконы, аспиды, гидры, но встречаются ещё и грифоны, и всякий пиратский сброд. И тут либо ты его, либо он тебя. Понятно?
— Так точно! — ответил строй.
— Значит так, ставлю боевую задачу. Урядникам провести занятия по практической стрельбе. Добейтесь того, чтобы каждый вой мог не только магию кучковать, но и в цель попадать. Всё, приступить к занятиям!
— Есть! — стройно ответили урядники.
— У дуба в поле, у рыбы в море, — с негодованием им ответил командир, — отвечать надо!
— Так точно!
Урядники, в числе которых был и Баян, приступили к выполнению приказа. Занятия чередовались от теории к практике. Для удобства хоругвия была разбита на отделения и урядники продолжили тренировать молодых. Лишь к стрельбищу отделения подходили по очереди. И ближе к вечеру результаты стали не сказать, что сильно хорошими, но и тщетными усилия младшего командного состава назвать было нельзя.
— Сперва, выбираем цель, — проводил инструктаж Баян, показывая на своём примере, — примерно оцениваем расстояние, если цель движущаяся, то берём чуть дальше. Бьём на опережение. Теперь концентрируем силу на кончике рога, — багровый единорог окинул взглядом воев, что выполняли команды, — ещё раз смотрим на цель и пускаем вспышку.
Раздались хлопки и сорвавшиеся магические лучи, оставляя за собой красно-желтый трассирующий след, полетели в сторону мишеней, но большинство из них растворились, какая-то часть угодила в землю и лишь пара вскользь задели чучела, сделанные из грязи и палок.
— Уже лучше, — на выдохе отметил Баян, — но хвастать пока нечем. Ещё раз!
Постепенно трудами урядников те, кто не мог поразить цель, стали хотя бы правильно собирать на кончике рога энергетический пучок. Но результат был удручающ. Докладывать командиру было нечего и новоиспеченный замбой это понимал. Тут Баян обратил внимание на массивного белого единорога, что безуспешно старался сконцентрировать на кончике рога магическую вспышку. Багровый единорог подошел к белому жеребцу и спросил: «Как зовут?»
— Кольцо.
— Не получается вспышку собрать?
— Агась, — грустно ответил белый единорог.
— Использовать атакующее заклинание — очень просто. Если один раз получится, то дальше будет проще. Смотри, когда ты концентрируешься на вспышке не забывай, что магия собирается в пучок на кончике рога. Вспышки бывают зажигательными они же огненные и электрическими они же молнии. Проще в освоении первый вариант, но против огнедышащих змеев эффективнее второй. Старайся представлять нечто мотивирующее — это помогает. Делай как я, — сказал Баян, наклонив голову по направлению к мишеням, — сперва смотришь на цель, затем концентрируешься и, когда уверен, отпускаешь.
Раздался хлопок, но к разочарованию Баяна лишь одна вспышка полетела к цели. Младший урядник внимательно посмотрел на незадачливого единорога.
— Может тебе мешает это кольцо? — указав на сидящее у основания рога украшение подметил Баян.
— Возможно.
— Тогда сними, и попробуем без него, — предложил багровый единорог.
— Какой же я Кольцо, без кольца? — в шутку проговорил жеребец.
— Стрельба — это не шутки. — серьёзным тоном подметил Баян.
— Виноват, товарищ младший урядник, — изменился Кольцо, — Мне это кольцо очень дорого.
— Понимаю, но если ты не сможешь стрелять, то бой можешь не пережить!
— Да что толку в этой перестрелке? — парировал белый единорог, — Весь бой решается в копытопашную, когда один на один. — Кольцо обнажил накопытное лезвие и сделал выпад в пустоту, — Я знаю!
— Поразить противника на безопасном расстоянии — основа выживаемости в бою, а от твоей живучести зависит и живучесть твоих товарищей, а значит и выполнение боевого приказа. Так что Кольцо ты научишься стрелять, хочешь ты того или нет!
— Что тут у вас происходит? — подошел к спорящим ченчлинг в черном форменном сюртуке, со званием вахмистра на погонах. — Кольцо, ты что опять митингуешь? Знай, кончится наше терпение, переведем мы тебя из стрельцов в артиллерийскую прислугу будешь тяжелые снаряды и пушки таскать.
Вахмистр Харалуг, был ченчлингом и по сравнени с пони его размер нельзя было назвать выдающимся, но зато он обладал качествами, делающие его незаменимым в подразделении. Как энергетический вампир он прекрасно чувствовал изменение эмоционального фона бойцов. Знал, когда нужно подбодрить, а когда необходимо и надавить авторитетом.
— Всё в порядке, товарищ вахмистр, — вступил в разговор Баян, — рядовой Кольцо нуждается в дополнительных занятиях по стрельбе.
— Да, не только он один, — подвел черту вахмистр и, глянув на солнце, продолжил, — время на исходе. Пора сворачиваться.
Солнце клонилось к закату, было необходимо возвращаться в лагерь. Вои построились в колонну и галопом поскакали. Голова болела, мысли путались, хотелось так сказать «умереть» до завтрашнего утра. Но копыта сами несли воев по полю. Становилось темно, а до лагеря ещё было далеко. Баян повернул голову в сторону, где слышался плеск воды в реке. Как вдруг в темном небе блеснула вспышка, сперва это могло показаться падающей звездой, но для звезды она слишком быстро приближалась. Когда Баян, осознал что это, раздалась команда: «Воздух!»
Кто где стоял тот там и упал на землю, а секунду спустя в метрах пятидесяти впереди в землю ударила струя огня. Многие вои опешили и абсолютно не знали что делать. Ситуация легко могла привести к панике. В наплывающей темноте практически ничего не видно, особенно парящего в небе противника.
— Вахмистр, пусти осветительную! — прозвучала команда.
Тут ченчлинг вскочил и выпустил вспышку в ночное небо. Та взметнулась ввысь, и загоревшись, освятила округу красным светом. Хорунжий скомандовал: «Ко мне! Построились! Приготовиться к бою!»
— Установим периметр? — спросил ченчлинг, под топот воев в спешке формирующих каре.
— Так точно, — поддержал инициативу хорунжий, — Хоругвий на центр. Поднять щит.
Знаменосец поднял небольшое по ширине квадратное полотнище с золотым перекрестьем и красной звездой в центре, а с обратной стороны можно было увидеть цифру подразделения. Магия, сокрытая в хоругвии, словно напитавшись внутренними силами окружающих, начала разливаться потоком к каждому бойцу, стоящему в строю. Вокруг каре стала подниматься полусфера блестящая золотым переливом. Проходит минута, проходит другая, уже осветительная вспышка погасла, когда периметр, наконец, был установлен. Как вдруг в небе вновь раздалось дикое шипение. Командир напрягся, ведь он знал какому существу принадлежал подобный глас, но верить этому отказывался. Ведь это бы означало, что единственный выход для зелёных жеребчиков станет победа. В противном случае их всех ждёт смерть. Внезапно над куполом, под которым укрылись вои, пролетело что-то и на макушку щита плеснулась кислота, что принялась шипеть и буквально прожигать защиту.
— Разве драконы так умеют? — раздался взволнованный вопрос.
— Драконы — нет, а вот аспиды — да. — Аспиды! — с опаской пронеслось по строю.
— Не робей братцы, аспиды на землю не садятся только на камни, — проговорил вахмистр, поднимая боевой дух бойцам, — сейчас угостим его зажигательными!
Купол над воями лопнул, словно хрустальный бокал от кипятка. Однако аспид держался на расстоянии и его ресурс был не вечен. Как только летающий змей был готов снова полыхнуть огнём, но на этот раз по воям он начал быстрое снижение к цели. Его было легко увидеть в ночном небе по огню, что выходил из клюва при снижении.
— Ждём, — говорил командир.
Силы стрелять были у многих на исходе, поэтому командир выжидал. Молодые вои напряглись.
— Вспышка.
Строй буквально заискрил, словно букет бенгальских огней. Красные рога светились и собирали в себе энергию десятка сердец.
— Ждём.
Секунды тянулись неимоверно долго. Баян почувствовал как, не смотря на ночную прохладу, на лбу проявилась испарина.
— Огонь, — скомандовал хорунжий, и шеренга выпустила залпы прямо в цель, — огонь! — снова залпы порвали тишину.
Аспид маневрировал, уходя от огня, но и не думал отпускать войсковых. В это время на земле вои оценивали положение, в котором оказались. Змей, извиваясь в воздухе и щелкая клювом, проскочил над строем и тут упал один боец, что не успел пригнуться. Аспид на лету откусил ему голову. Из ровной раны на шее, словно срезанной ночницами, потекла слабым фонтаном кровь. И молодые бойцы дрогнули. Строй мог посыпаться, как карточный домик. Вои срывались в чисто поле и не спасали ни приказы командира, ни угрозы. Поддавшиеся панике бойцы не слушали урядников, что пытались удержать их, они срывались на галоп в чисто поле, надеясь укрыться в лесу. Аспид своими зоркими глазами высматривал бегущих и жег, рвал на части, подхватывая их на лету. От огня загорелась трава, и крики оказавшихся в кольце воев ещё были слышны тем, кто остался стоять до конца. Не поддались панике где-то три четверти подразделения. Хорунжий окинул оставшихся бойцов взглядом и приказал: «Сомкнуть строй! Приготовиться к бою! Харалуг на тебе левый фланг. Баян, возьми на себя передний фланг...»
Командир не успел закончить как аспид, вынырнув из темноты, и схватив хорунжего захлопал крыльями, чтобы улететь.
— Куда, зараза? — выкрикнул Кольцо и, ухватив змея за длинный хвост, зубами резко дернул на себя.
Но аспид не поддался и, издав шипение, попытался улететь с командиром в когтях, и воем, схватившем змея за хвост. Пара взмахов и массивный белый единорог оторвался от земли. Вои растерялись. Стрелять, но тогда огнем можно опалить командира или сослуживца, к тому же несколько десятков вспышек в близи — это опасно. Вахмистр выкрикнул: «Не стрелять! — И тут же вцепился в товарища. -Навались!»
Приказ был воспринят и за вахмистром уже последовали все вои, что стояли рядом и, с таким грузом, аспид уже не мог оторваться от земли, но дергаться и извиваться не прекращал.
— Кольцо, выпусти в него вспышку, давай! — выкрикнул Баян, подбегая ближе.
— Стреляй Кольцо! — прокричал хорунжий из когтей крылатого змея.
Белый единорог собрал все силы, закрыл глаза и, вспомнив всё что было, отпустил вспышку, которая, пролетев вдоль хребта аспида, врезалась тому в голову. Проклятый змей вскрикнул и разжал хватку, роняя командира на землю и Кольцо, разжав челюсти, выпустил хвост змеи и тот отскочил в сторону. По аспиду тут же прицельно вдарили зажигательными прямо по переливающимся словно инкрустированными драгоценными камнями крыльям. Змей взвыл и упал на землю с грохотом. Хорунжий еле-еле успел отползти, чтобы его не задавила упавшая туша. Вои набросились на аспида и уже хотели острыми накопытными лезвиями изрезать змея в окрошку за всё. Но тут очнулся командир и спас аспида от неминуемой расправы, приказав связать змея и доставить того комиссару. В ход пошли ремни от обмундирования, чтобы стянуть конечности, что больше были похожи на куриные лапы, а смертельно опасный клюв заткнули самодельным кляпом.
Вновь построившись в шеренгу вои поскакали в направлении к лагерю. Связанный змей шипел и изворачивался, норовя ускользнуть, но вои крепко держались за ремни зубами, не давая тому и шанса. Через час с небольшим вои прибыли в лагерь. Доложили, как и полагалось о произошедшем, о пленном и о потерях. Аспида сдали комиссару, но на этом приключения не закончились. По одному в течение всей ночи войсковой комиссар допрашивал воев и особенно командиров. Очередь Баяна пришла лишь под утро. Не выспавшийся единорог в сопровождении подошел к палатке, где находился комиссар и, спросив разрешения, вошел внутрь.
— Товарищ комиссар, младший урядник... — чуть сонным голосом доложился Баян.
— Вольно, — оборвал на полуслове фестрал, указав на, лежащее в центре палатки сено.
Баян немного боязливо присел и осмотрелся. Комиссар сидел за раскладным столом на краю, которого стояла керосиновая лампа, ещё одна такая же висела под потолком тусклый свет, которых освещали всё небольшое пространство брезентовой палатки. Сам комиссар выглядел немного уставшим. На предплечьях черного мундира блестели небольшие, нашивные, красные, галунные звездочки. Фестрал вел себя уверенно. Кожаные крылья, как у летучей мыши, изредка дергались, а кисточки на ушах стояли торчком. Выдержав короткую паузу комиссар серьёзным, но спокойным голосом спросил: «Хочу услышать вашу версию произошедших событий».
— Всё было так... — начал свой рассказ Баян и говорил он, возможно, минут тридцать или сорок, на протяжении этих получаса комиссар внимательно слушал, изредка сверяя детали с другими своими записями.
— Аспид напал первый? — прозвучал вопрос, когда багровый единорог закончил.
— Так точно, товарищ комиссар.
— С вашей стороны были выкрики в его сторону? — поинтересовался фестрал, внимательно следя за реакцией воя.
— Никак нет, мы его даже не видели, смеркалось. — уверенно проговорил Баян, — Мы лишь действовали по обстановке.
— Кто первым из воев поддался панике?
— Не могу знать, не видел.
— Что сделал хорунжий, — внимательно посмотрел на воя фестрал, поджигая сигарету, — когда увидел что часть воев без приказа, оставили свои позиции?
Баян замолчал на несколько минут, опасаясь сболтнуть лишнего.
— Хорунжий, вахмистр стреляли или приказывали стрелять в след бегущим? — снова вопрос от комиссара.
— Эм... ну тут видите ли...
— Баян, — одернул молодого воя комиссар, — отвечайте конкретно.
— Никак нет.
— Вам было страшно?
— Было! Ещё никогда так страшно не было. — признался багровый единорог, посмотрев на товарища комиссара, да так что фестрала нервно поежился, сузив кошачьи зрачки на единороге.
— Почему тогда вы не побежали?
— Так приказа не было вот и не побежал. — с простотой ответил Баян.
— А если бы приказ был тогда что?
— Я... не знаю.
— Хорошо, — заключил комиссар, сделав пометки в своих бумагах, — вы свободны.
Баян вышел из палатки, не зная, к чему приведет вся эта ситуация. Сомкнуть глаз единорогу так и не удалось. Утром на построении полка патрульные вывели перед строем одного пони единорога, без формы. Но Баян узнал его, это был вой из его хоругвии и которого не досчитались вчера по прибытию в лагерь. «Вероятно ему все же удалось добежать до леса». — Подумал Баян.
— Этот пони, имя, которого я не хочу называть, вчера, во время боя-столкновения, без приказа покинул свою боевую позицию в строю и был пойман патрулем. Товарищи, вы можете видеть, как слепой эгоизм делает из вчерашних товарищей паникеров и дезертиров. Оставив своих, вчера в бою ты подставил не только товарищей в трудный момент, — говорил комиссар, а дезертир стоял, виновато опустив голову, — твоей трусостью была брошена тень на всё войско и Родину. Какое справедливое наказание может быть для таких как ты? Разумеется только высшая мера. Приказываю трусов и дезертиров расстрелять. Хорунжий Комонь, привести приговор военно-полевого суда в исполнение.
Наш командир вышел и проследовал к дезертиру, которого уже развернули боком, чтобы выстрел пришелся точно в висок, и смерть была мгновенной. Комонь сконцентрировал вспышку на конце красного рога. Строй замер в ожидании. Хлопнул выстрел. Тело грохнулось, как подкошенное. Был пони и нет. Командир вернулся в строй. Баян наблюдая, как и остальные, за произошедшим, во время выстрела вздрогнул. До конца замбой, возможно, как и остальные был уверен, что дезертира, проявившего малодушие, товарищи помилуют. Но реальность, словно лягнула всем кто так думал по морде, наглядно показала, как тут серьёзно дело обстоит. Тут не отправят в тыл, отсиживаться в тюрьме, за проступки не совместимые с несением службы. До Баяна донеслось: «Вон оно что либо грудь в крестах, либо голова в кустах».

Часть 16 Манифест

Субтильная кобылка-ченчлинг, в не по росту надетых на неё доспехах, и крупный ченчлинг-воин находились в темнице роя не одни, стоя рядом с королевой Кризалис они молча наблюдали за картинкой в бассейне. Молодая стражница роя наслаждалась даже такой близостью с ченчлингом своей мечты. Легкая улыбка коснулась мордочки Муни так, что стали видны клыки. Капитан Хард глянул краем глаза на подчиненную и хмыкнул. Муни вновь стала серьёзной. А королева Кризалис даже не обратила внимание на поданных, она целиком и полностью была поглощена зрелищем. Но вот правительница роя зевнула и поднявшись со своего ложа направилась к лифту. Капитан стражи пошел следом.

Не получив никаких дальнейших указаний Муни осталась сторожить казематы. За всё время, проведенное в темнице, служба в столь пренеприятнейшем месте стала восприниматься спокойнее. Стражница буднично проверила коконы с самого дальнего, где в большом зеленом пузыре томился настоящий дракон, хоть и не особо большой до самого первого. Муни с опаской прошла мимо дракона и стала возвращаться, скрепя доспехами. Больше всего ей не хватает простого общения. Если бы ченчлингам можно было заводить домашних питомцев, как делают пони, то в улье бы стало намного приятнее жить, но вот спокойствия стало бы меньше. По закону Роя его членам, воспрещалось иметь личную собственность в улье, но многие сотники копили богатства от жителей мира, в котором кормились и добывали любовь. Королеве и её самому близкому окружению так вообще были доступны все блага цивилизации пони. Все в улье об этом знали, но молчали. Боялись сказать и слова, даже пол слова. Никто из рабочих не хотел оказаться в темнице, но даже в таких условиях появлялись они.

От мыслей Муни вновь отвлек, пришедший в движение, лифт. Стражница, подхватив копьё, прошла к выходу и уже готовилась доложить, как вдруг к ней вышла её подруга, как всегда с котелком порции симпатии. Ченчлинги разместились за небольшим плоским камнем, который служил чем-то вроде стола и пока Муни, опустив морду в котелок, насыщалась любовной похлебкой подруга достала из-за пазухи небольшую помятую книжицу багрового цвета.

— Что это? — вынув морду из котелка и облизываясь, спросила Муни.

— А ты не знаешь?

— Откуда мне знать, что ты там носишь под доспехами. Если конечно это не...

Стражница казематов догадалась и от удивления выронила котелок, что с лязгом упал на каменный стол.

— Ты с ума сошла! И ты принесла его сюда?

— Да, а как бы я ещё передала его тебе?

— За одно только обладание им можно попасть в кокон на месяцы если не на годы. Ты же знаешь, как всё серьёзно!

— Просто прочти его.

— Не буду. Идеи симбиотизма-мутуализма запрещены! А манифест их  партии — табу.

— Серьёзно? И ты, что возжелала запретного самца, ради которого пошла на сговор с пленным и нарушила множество запретов, теперь боишься тоненькой красной книжечки. Муни, ты намного смелее меня и многих в улье. Не притворяйся трусихой! — проговорила Тита и, подхватив котелок, отправилась к подъемнику.

Муни внимательно посмотрела на книгу, что подруга оставила ей для ознакомления. «С другой стороны, это всего лишь книга и если её прочестть вреда не будет!» — подумала кобылка-ченчлинг и присев около осветительного кристалла открыла книгу и начала читать.

«Призрак бродит по миру — призрак симбиотизма. Все силы старых обществ, а так же колоний, ульев и роев объединились для священной травли этого призрака... — Муни зевнула и прыгнула глазами вниз по тексту. —  История всех до сих пор существовавших роев ченчлингов была историей внутренней борьбы классов, что характерно и для обществ пони. Королева и рабочий, сотник и солдат, мастер и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов. Открытие новых мест, сделали колонизацию ченчлингов ещё более простой и следовательно поставило перед королевами ульев задачу законсервировать старый порядок и вместе с этим начать борьбу с зарождающимся революционным элементом. Расширение поля распространения ченчлингов неизбежно столкнуло бы собирателей, а затем и солдат из разных роев и обществ в борьбе за питательный ресурс, который будет либо сокращаться, либо не успевать за ростом количества нуждающихся. В таких условиях будет лишь возрастать эксплуатация правящим классом рабочих и солдат».

Муни постепенно вчитывалась в текст и он по началу, показавшийся ей скучным находил все более яркий отклик в разуме кобылки. Она усердно вникала в суть прочитанного, перечитывая отдельные предложения и абзацы помногу раз. «Ближайшая цель мутуалистов та же, что и всех остальных рабочих движений: формирование рабочих в класс, ниспровержение господства эксплуататоров, завоевание рабочими политической власти... Отличительной чертой симбиотизма-мутуализма является не отмена собственности вообще, а отмена эксплуататорской собственности. В эксплуататорском рое живой труд есть лишь средство увеличивать накопленный труд. В рое победившего симбиотизма-мутуализма накопленный труд — это лишь средство расширять, обогащать, облегчать жизненный процесс рабочих».

Внезапно стражница отвлеклась от чтения из-за ярко мерцающего кокона. На этот раз её внимание привлекал тот бедолага, которого этапировал в казематы капитан Хард, за политику. Муни подошла ближе, как вдруг на глади бассейна разыгралась сцена.

...

Торакс был худым и в целом весьма субтильным, даже по сравнению с другими ченчлингами-рабочими. Нрав имел кроткий и какой-то отстраненный. Этого ченчлинга нельзя было даже в полной мере назвать оборотнем, так как он никогда не высасывал любовь полностью из тех, кому не посчастливилось попасть в сети. Из-за этого Торакса в рое считали слабаком.

— Торакс, ты совсем охренел? — грубо одернул худого ченчлинга сотник, высокий ченчлинг с раздувшимся от любовного ликера животом и высоким гребнем на голове, — Как ты смеешь являться домой без дневной нормы?

Без эмоциональные глаза сотника сузились на провинившемся ченчлинге, а тот лишь что-то мямлил себе под нос.

— Отвечай, подлец! — вновь повысил на него голос сотник.

— Я просто... не хотел... делать никому больно. — опустив уши и, смотря куда-то в сторону сказал Торакс.

— А в итоге подставил весь Рой. За это ты отдашь всю любовь до последней капли!

— Но, как же я буду жить?

— Не можешь жить — сдохни! Ченчлингов у нас и так в большом избытке. А если захочешь утолить голод, пойдешь в столовую.

— Но там же дают...

— Да, да, разбавленную симпатию, — перебил Торакса сотник участливым голосом, — в следующий раз будешь поактивнее собирать любовь у этих пони. И может быть, наконец, поймешь, что пони — всего-лишь баки, которые нужно осушить. И лучше если это сделаем мы!

Торакс послушно закусил трубку и любовь, что была им собранна, побежала розовым потоком в банк. Рядом с ним молча стояли и другие рабочие-сборщики и никто не сказал ни слова в защиту, хотя все прекрасно понимали, что на месте Торакса может оказаться любой из них.

Когда процедура закончилась худощавый ченчлинг словно стал ещё более тощим и со стороны походил на сушеный чернослив. Еле удерживаясь на ногах и преодолевая головокружение, Торакс побрел к выходу из банка, а ведь ещё надо было как-то дойти до столовой. В центре улья был предусмотрен лифт и сперва Торакс пошел к нему, но на подходе его грубо остановил стражник и отпихнул в сторону, пропуская к лифту сотника в компании одной из фрейлин королевы. Лететь не оставалось сил и медленно ченчлинг-рабочий, шаг за шагом, тяжело поднимался по лестнице на верхние ярусы в череде таких же, как и он рабочих. На подходе к столовой Торакса ждала «километровая» очередь к раздаче, но делать было нечего, и он смиренно влился в поток. Приметил ченчлинг, проходя к общим столам, кто сидел за отдельными, укрытыми скатертями нефритового цвета, за фарфоровыми тарелками, на которых ещё дымились свеже-приготовленные, недоступные для простого рабочего, овощи и фрукты. Право восседать за таким столом и потягивать из бокалов чистую, не разбавленную любовь получали немногие ченчлинги, в основном те, кто не рисковал каждый день не вернуться из рейда за любовью и которых знал каждый обитатель роя.

— Эй, Торакс, — окрикнули внезапно оборотня с тарелкой, слонявшегося в поисках свободного места, — иди сюда!

Ченчлинг обернулся на голос, который безошибочно узнал. Брата знали как Фэринкс и он был не крупнее Торакса, но зато обладал куда более устрашающим видом, фиолетового цвета глаза и красный гребень на голове лишь дополняли образ. Отчасти из-за этого Фэринкс занимал должность заместителя начальника стражи. Но отнюдь не единственными его качествами был грозный вид и агрессивность. В этом ченчлинге ценили в первую очередь преданность и исполнительность. Многие считали Фэринкса глупым выскочкой, но сказать ему глаза в глаза боялись.

Торакс приблизился к ограждению, за которым стоял его брат.

— Перелетай ко мне! — сказал Фэринкс, указывая на свободное место за столом.

— Я не могу, — сказал Торакс, указывая на табличку.

На ровной доске было выведена зеленной краской надпись: «Паразитам и рабочим вход воспрещен!»

— И мне разве можно, сидеть за одним столом с тобой?

— Если кто спросит, скажи, что Я разрешил! — улыбнувшись клыкастой пастью, ответил Фэринкс.

Заурчал живот у Торакса и он с опаской перелетел через преграду. Сев за стол, оголодавший ченчлинг приступил к трапезе из своей жестяной тарелки. Это увидил Фэринкс и пододвинул к брату свою порцию любви, да ещё с парными овощами. Торакс напрягся и перевел взгляд с тарелки на чистую любовь, что булькала в красивой фарфоровом блюде, окруженная дольками свеклы, моркови и картошки.

— Я не могу, это же твоя порция. — отказывался Торакс, хотя в глубине его желудка стало покалывать.

Съесть натуральной любви, почувствовать вкус неразбавленного питательного эликсира — для многих ченчлингов была несбыточной мечтой. Шутка ли ченчлинги-сборщики, которые и приносят любовь в улей, никогда не чувствуют её вкус. Правильнее будет сказать, что рабочие переносят собранную ими любовь в одном из своих желудков и лишь немного оставляют себе, чтобы восполнить силы и снова работать. До этого момента Торакс не задумывался, куда уходит вся, сданная сборщиками, любовь. Ему, как и остальным, хватало того, что говорила королева Кризалис и сотники.

— Ешь братишка, а то на тебя прямо больно смотреть. — увидев робость Торакса, Фэринкс продолжил, — на счёт меня не волнуйся! Это мелочь.

Ченчлинг ещё раз огляделся и, отодвинув свою жестяную чашку, в которой ещё плескалась симпатия, и подвинул тарелку с порцией брата. Но не успел Торакс и прикоснуться к любви, как прозвучал разгневанный голос: «Что здесь делает рабочий?»

Торакс, прижав уши виновато посмотрел на упитанного ченчлинга с целыми крыльями и высоким черным гребнем, тот смотрел на рабочего свысока, хотя по росту они были одинаковыми. Этого франта в улье знали как сотника резервного роя.

— Страж, — обратился сотник к Фэринксу, — выпроводите рабочего!

Фэринкс встал из-за стола и, прищурив фиолетовые глаза на сотнике, сказал: «Нет!»

— Что? — в негодовании переспросил франт.

— Что слышал, — выскочив вперед и грозно шипя, выпустил свой длинный язык Фэринкс, — я решил, что мой брат поест со мной, а значит так и будет!

— Смутьян. Стража! — выкрикнул сотник и практически мгновенно рядом с ним, стрекоча крыльями, приземлилась пара солдат в темно-синих доспехах и шлемах с гребнями, — вздуйте их ребята.

— Спокойней Фэринкс, — приближаясь, проговорил один из стражников, — мы вас не больно отмудохаем, но сильно.

— Это мы ещё посмотрим!

Присутствовавшие в столовой ченчлинги сперва никак не отреагировали на инцидент. Всё шло к драке, от чего Торакс попытался разрядить обстановку.

— Друзья, не стоит из-за такого пустяка драться.

— Грязный пролетарий мне не друг! — огрызнулся один из стражников и ударил Торакса по морде, от чего тот упал на круп, схватившись  копытами за ушибленное место.

— Вы нарвались, — Фэринкса объяло зеленое пламя и на его месте появился минотавр.

Бык перевернул стол, освобождая место будущей потасовки, и тут все присутствующие в столовой замерли. Стражники растерялись. Один из них попытался обратиться, но тут ему в лоб прилетел удар пудового кулака и тот упал. Второй зашипел и, застрекотав крыльями, попытался протаранить минотавра. Фэринкса вновь объяло пламя и стражник, влетев в выросшую скалу, распластавшись иксом, сполз вниз прямо к копытам победителя.

— Ты как? — спросил Фэринкс, протягивая брату копыто.

— Бывало и лучше.

— Вот они капитан! — указывал сотник на Фэринкса и Торакса.

— Я разберусь, — твердым и спокойным голосом проговорил Дай Хард, — Вы оба идите за мной. Сержант, навести в столовой порядок и привести в чувство стражников, — отдал указание начальник и обратился к зевакам, — Не на что тут больше смотреть, всем вернуться к трапезе.

Через считанные минуты Торакс и Фэринкс сидели перед капитаном Хардом в пещере улья, что служила оперчастью. Заместитель капитана чувствовал себя более уверенно, а вот Торакс буквально не знал чего ожидать и ощущал себя словно сидящим на дикобразе.

— Фэринкс, — начал капитан, присаживаясь перед провинившимися, — по какой причине ты не подчинился приказу сотника?

— Он был слишком надменен и я решил его проучить. Если бы не те двое стражников я бы и сотника отоварил.

— Ты же взрослый ченчлинг и должен понимать, что сотников трогать нельзя.

— А ты что молчишь, Торакс? — обратился Дай Хард уже к изнывающему ченчлингу, — Ты табличку прочитал?

— Да. — робко ответил худой ченчлинг.

— И почему решил нарушить предписание?

— Я не нарочно... просто не было свободных мест. — Тораксу не хотелось ещё больше подставлять брата.

В этот момент Торакс считал, что именно он стал причиной той ситуации, в которой они оба оказались.

 - С чего вдруг сотникам столько чести? — скрестив копыта на груди произнес Фэринкс.

— С того! — вспылил капитан, чем заставил Торакса вздрогнуть, но быстро смягчившись Хард продолжил, — Послушай Фэринкс ты ещё молод, поэтому я тебя научу, а тебе Торакс тоже будет полезно послушать. И внимательно!

Фэринкс принял более сдержанную позу, а Торакс, глядя на брата, успокоился и оба стали слушать капитана.

— Именно благодаря сотникам их находчивости, уму, хозяйственному подходу, предпринимательской смелости и капиталу наш Рой впереди всех конкурентов и врагов в этой гонке, — с придыханием начал капитан Хард, выйдя из-за стола и приближаясь к ченчлингам, — Давным-давно все сотники роя были выборными из числа рабочих самими ченчлингами, то было время хаоса и сотник чаще погибал вместе с остальными в вылазке за пищей или защищая улей от врагов. Иногда таких-же сотников. Позже с объединением оборотней под властью королев, роль сотников укрепилась, потому что тогда королевы были ещё малоопытны, поэтому опирались на сотников. Но с усилением власти правительницы ульев сделали должность назначаемой. Это позволило подняться многим славным оборотням, но уж сильно зависело от удачливости выбора кандидата. То и дело наши дни, когда сотник — это делец, который за фиксированный налог королеве получает право использовать ченчлингов роя как ему заблагорассудится. Нет больше химеры, которую многие привыкли называть долгом, совестью или даже дружбой. Теперь есть только чистый, выверенный расчет и благодаря ему и определенной доли удачи каждый ченчлинг может сколотить капитал и стать сотником. С таким порядком в Рое всегда полно вкусной и питательной любви и её будет ещё больше, когда мы окончательно раздавим наших врагов. А враги у нас будут всегда! Их не может не быть, ведь рабочим нужно собирать любовь и лучше всего это делать у пони. Но этих существ не так уж и много, плюс их эмоциональное состояние не стабильно. Поэтому сотникам пришлось разделить участки, куда они направляют и где контролируют сборщиков. Вот за эти участки и начнется война, если придут другие ченчлинги. Поймите! Мы вынуждены расширять наши зоны охвата, а следовательно и воевать. И тебе Фэринкс, думаю незачем объяснять, как важно единство всего Роя в таких условиях. Мы можем победить только объединившись вокруг королевы Кризалис и Наших, родных сотников. Здесь даже думать не нужно!

— Но если любви много, — подал голос Торакс, — тогда почему столько голодных рабочих вынуждены питаться разбавленной симпатией?

— Нельзя просто так взять и раздать любовь. Насытившись рабочие-сборщики не будут мотивированы добывать любовь, а так они сами прикладывают массу усилий, в том числе проявляют смекалку.

— В таком случае наш Рой должен был бы давно погибнуть от лености, ибо здесь тот, кто трудится, ничего не приобретает, а тот, кто приобретает, не трудится.

— О благополучии сотников нужно заботиться иначе наш дом станет уязвимым для врагов. Сейчас трудно, никто не спорит, но единственный выход — это собраться с духом, терпеть и верить. В конце концов, простому рабочему не так уж и много надо.

Последнюю фразу капитан Хард проговорил участливым тоном и покровительственно положил своё копыто на плечо исхудавшему рабочему.

— Не переходи границы Торакс и всё у тебя будет хорошо! — ченчлинг еле заметно кивнул и, не отводя взгляда, смотрел снизу-вверх. — А ты Фэринкс, поучись сдержанности это раз, а два извинись перед сотником.

Ченчлинг сузил фиолетовые глаза и преобразовал морду в недовольную физиономию, но под напором командира тоже кивнул.

— Хорошо, на первый раз ограничусь предупреждением. Возвращайтесь к работе.

После этих слов Фэринкс и Торакс вышли и направились по длинному коридору, слабо освещенному кристаллами, что торчали прямо из земли. Братья остановились у одного из камней и, присмотревшись друг к другу, молча стояли несколько минут.

— Легко отделались. — выдохнув и попытавшись изобразить улыбку сказал Торакс.

— Торакс, тебе было страшно? — спросил брат, внимательно считывая реакцию.

— Да, ещё как.

— Но, тем не менее, ты возразил капитану Харду, — спокойным голосом подметил Фэринкс, — и он не всыпал тебе плетей. Стареет он что ли?

— Думаю, дело в любви.

— Ха, — не сдержался Фэринкс, — пошутить решил что ли?

— Нет, взаправду, когда капитан Хард подошел ко мне я ощутил терпковатый вкус любви, исходящий от него. С грубым, но отчетливым послевкусием, мне удалось попробовать его любовь пока начальник отвлекался на тебя.

— Наш капитан Дай Хард влюбился, вот это анекдот. Смотри не взболтни кому, а то капитан тебя порвет и я уже не смогу помочь.

Торакс сглотнул нервный ком, мысленно уже подумав какая кара его может ожидать за «длинный язык».

— Лучше поступить, так как приказал капитан Хард, вернуться к работе.

— Мне тоже пора. — проговорил Торакс.

— Береги себя!

Торакс поднялся в воздух, стрекоча крыльями и, как только в стене перед ним появилось отверстие ченчлинг, выпорхнул в него. Набирая высоту и скорость рабочий-ченчлинг всё думал о произошедшем. Те чувства, которые испытал Торакс были противоречивы, с одной стороны он проявил непокорность, но с другой он, возможно впервые, высказал что думал. В одном ченчлинг был уверен наверняка, в тот момент он чувствовал себя живым. «Словно я что-то значу!» — про себя проговорил рабочий и полетел дальше. Торакс даже согласился со словами капитана Харда, что рабочему не так уж много и надо. «Действительно. — Думал ченчлинг догоняя своих товарищей над рощей. — Моим друзьям рабочим нечего терять кроме своих цепей!»

Часть 17 Кровь за кровь

Здравствуй читатель, первое хочу извиниться за то что рассказ так долго не обновляется, а второе в свой день рождения хочу подарить всем новую большую главу. Приятного чтения

Муни была удивлена, когда её снял с поста в казематах и повел за собой капитан Хард, ничего при этом не объясняя. Вскоре двое ченчлингов оказались на краю выхода из роя, огромного отверстия почти у основания улья, надежно скрытого от посторонних глаз скалами и ущельем. Кобылка ченчлинг осмотрелась по сторонам. «Где же охрана?» — Спросила сама у себя стражница и тут же перевела свой взгляд на Харда.
Ченчлинг снял с себя шлем и поставил его на землю. Затем он приблизился к подчиненной и посмотрел на неё, не совсем обычно. Во взгляде капитана Харда читались совсем не характерные для него чувства и эмоции. Начальник стражи глубоко задышал и, наконец, заговорил: «Муни, ты должна уйти! — Сказал как отрезал Хард и аккуратно снял со спины сумки, поставив их перед собеседницей. — Здесь запас любви на неделю, тебе хватит долететь до Сталлионграда».
— Что? — непонимающим голосом переспросила кобылка, но собралась и ответила, — Нет.
— Не спорь! Так будет лучше. Там вступишь в рой симбиотистов-мутуалистов и начнешь жить с начала.
— Без тебя я никуда не пойду! — решительно заявила Муни.
— В каком смысле?
— Я... я... я люблю тебя.
Не помня себя кобылка-ченчлинг бросилась к жеребцу и, обвив того копытами вокруг шеи, поцеловала в губы. Острые и длинные клыки терлись друг об друга, заставляя целующихся постоянно двигать головой. В этих маневрах Дай Хард уступал. Более того, некогда уверенного в себе начальника, бросило в жар, и он совершенно потерявшись, не знал, что ему делать. Муни же наоборот, испытывала такой подъём и облегчение, как будто, наконец «сбросила камень с души». В этот момент для ченчлингов время остановилось.

— Так вот из-за чего ты в Понивиль моталась! — сделав шаг назад, сказал Хард.
— Точнее из-за кого. Из-за тебя. Я всё делала только потому, что хотела быть с тобой, но тебя удалили из списка партнеров.
— Я второй после королевы Кризалис. Чтобы не было даже тени желания передать власть по наследству я должен нести бремя безбрачия.
— Кому ты должен? — спросила Муни, опустив уши, — Королеве? Ей, судя по всему уже всё равно, что происходит с её народом.
— Дело не в королеве... — отмахнулся капитан Хард.
— Сотники?
Дай Хард не ответил, а лишь отвел взгляд в сторону, насупив брови. Да и Муни не нужно было объяснять, она всё поняла и, подойдя к возлюбленному, осторожно дотронулась до него копытом. Дав понять Харду, что он не один, Муни надеялась пробудить в нем ответные чувства. Капитан обдумал всё сказанное и повернулся к стражнице и сказал: «Всё намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. Сядь я расскажу!»
...
Капитан стражи её величества королевы Кризалис Дай Хард мерил шагами путь до конференц-зала. Внутреннее чувство заставляло его нервничать, пока Хард не зашел в просторную пещеру, а за ним не захлопнулись массивные двери. Вдоль стены на подушках восседали сотники и что-то бурно обсуждали, но как только вошел глава стражи все умолкли и наступила тишина. Хард прошел в центр, где стоял зеленый, светящийся, небольшой трон, вырезанный из цельного кристалла, и присел на подушку.

— А что королевы сегодня снова не будет? — задал вопрос один из сотников.
— Нет, сегодня вновь председательствую я. — строгим голосом ответил капитан стражи.
— Долой! — закричали хором с одной стороны. — Хотим королеву!
— Что мы рабочие какие-то, чтобы нас игнорировать? — послышался вопрос с другой стороны.
— Успокойтесь! — прошипел Дай Хард, выставив клыки и угрожающе, показав язык.

Сотники присмирели, кричать перестали, но как только капитан стражи занял место правительницы в центр вышел подтянутый ченчлинг с массивной цепью на шее и нелепо-высоком цилиндром на голове. Оглядев собравшихся, что также выглядели максимально по пижонски. На иных были повязаны модные у пони шелковые шарфы в основном зеленого цвета. Сотники позволяли себе дерзость, за которую в былые времена их бы сурово наказали, но сейчас они без опаски носили перед королевой золотые и серебренные украшения в виде цепей с медальонами и без. Проживая долгое время в среде пони сотники оказались очень восприимчивыми к чуждой культуре. Не стесняясь сотники отправляли своих собратьев работать, а затем присваивали весь их заработок, под благовидным предлогом «сбережения оного от необдуманных трат». Возвращаясь в рой сотники хвастались друг перед другом обновками, иногда это приобретало комические формы. Так, например один сотник хвастался перед всеми новым украшением из бриллиантов и изумрудов, но на совете его подняли на смех из-за того что он красовался в колье для кобылок. Смотря на них Дай Хард мысленно был рад что у него и стражников единообразный темно-синий доспех.
— Господа, прошу вашего внимания, — начал сотник в цилиндре, — по результатам сбора любви за третий квартал нынешнего года, можно заключить, что прибыль ушла в минус. При том, что любви мы добыли в четыре раза больше, чем в аналогичный период прошлого года. А пищевая база в виде пони выросла на треть.
— Вы хотите сказать, что любви слишком много? — недоуменно спросил Хард.
— Любви не может быть слишком много! – посмеиваясь, сказал кто-то из сотников.

— На самом деле может, — ответил другой сотник поправляя цилиндр, — любовь, которая накопилась в банке в таком объеме не может быть потреблена элитой роя, а рабочим она не доступна, потому что иначе они станут лучше питаться и богатеть. В результате создается излишек. Куда его деть? Если позволим отдать его рабочим, не успеем мы и глазом моргнуть, как сытый плебс захочет участвовать в управлении роем. Потребуют демократии, а пролетариев в сто раз больше чем нас и если они это поймут, то нашей сладкой жизни конец. Какие будут предложения господа?
В зале повисла напряженная тишина. Сотники возможно впервые за долгое время начали шевелить мозгами.

— Предлагаю увеличить эксплуатацию рабочих и снизить заработные платы.
— Это уже сделали, мои рабочие-сборщики трудятся по двенадцать часов в день, а любви я им оставляю, только чтобы на обратный путь до селения пони хватило.
— Придется решать этот вопрос командными методами.
В ту же ночь, в молчаливом присутствии всех сотников банк улья был слит в пустоту. За десять минут — этот оплот труда, многих дней, сотен ченчлингов-рабочих опустел. Предварительно каждый из сотников набрал себе любви. Не стал исключением и капитан Хард. Мероприятие прошло в полном взаимном молчании. Никто не проронил ни слова. Даже когда банк был опустошен, что для ченчлинга-рабочего было бы катастрофой. Ведь это бы обесценило труд, который и в былые времена не оплачивался достойно, а теперь тем более.

— Надеюсь, вы понимаете капитан Хард, — подойдя к начальнику стражи, сказал сотник в цилиндре, — мы с вами в одной лодке?
— Я с вами в одной лодке с тех пор, когда королева Кризалис назначила меня начальником стражи. — спокойным, но каким-то обреченным тоном ответил Хард и протискиваясь между сотниками попытался покинуть место преступления, но это ещё был не конец.
— Постойте, — внезапно окликнул ченчлинга в броне один из сотников и дождавшись, когда Хард повернется, указал тому на сумки, что валялись у края, — Ваша доля!
Дай Хард вернулся и, погрузив себе на плечи поклажу, поторопился уйти. Тогда ему хотелось оказаться как можно дальше. Начальник стражи только спустя какое-то время стал соображать, что он натворил. Завтра в улье начнется нехватка пищи, в первую очередь пострадает молодняк и старожилы, затем это коснется рабочих улья и солдат тогда всё их разочарование и негодование выплеснется на королеву Кризалис. От этих мыслей капитану стало страшно. Удивительно, но в тот момент начальник стражи подумал лишь об одном ченчлинге, той которая сторожит казематы.
Муни выслушала рассказ капитана Харда в полной тишине и не знала, что ему ответить. Сам начальник стражи долго молчал, стыдясь посмотреть на подчиненную. Наконец кобылка-ченчлинг прервала тишину и тоже решила поделиться историей, что узнала от пленного.
...
Уже была осень и листва на деревьях стала приобретать желтые и оранжевые цвета, а в воздухе можно было распознать запах хлеба. Местами встречались бригады колхозников, перекрывающих рекорды на полях. Техника Сталлионградских предприятий в виде новеньких блестящих на солнце комбаинов и грузовых телег солидно облегчали работу колхозников на общей земле. Граница на замке. Мирное голубое небо над головой вселило сдержанную радость в тружеников сел и деревень, реализующих главный лозунг: «Живи да работай!» Именно такую картину видели двое жеребцов в черных мундирах, скачущих вдоль полей.
Первый белый, запыленный, крупный единорог с русой гривой и залихватски заломанной папахой, а второй единорог багровый, словно вымазавшийся в охре жеребенок, особенно на фоне первого выглядел суптильнее. Вои отправлялись на побывку, а причина была уважительная. Баян как и Кольцо получили свои первые награды. Медаль представляла собой серый круг, на котором помещалась надпись «За Отвагу». Благодаря усилиям политпросвета части Баян восполнил необходимый минимум знаний учения Сталиона. Багровому единорогу в освоении теории помогал лично комиссар, потому что Баян «стрелял в Селестию». Для старых партийцев открытый бунт против сатрапа — был лучшей рекомендацией. Недолюбливали старшую принцессу в Сталлионграде особенно. На груди у Баяна уже пристроились парочка солдатских медалей, чему единорог был несказанно рад, хоть и не мог ни перед кем похвастаться. Все и так это знали. Особенно багрового жеребца расстраивал тот факт, что он не может сообщить маме или Твайлайт Спаркл.

Для Баяна награждение, да ещё и медалью, стало неожиданностью, как и повышение в звании до хорунжего. Долгих четыре года стычек на границе, потери командиров, сослуживцев и друзей, обучения пополнения, перестрелок, разведывательных вылазок, самообразования, дежурств, сна в положении стоя в холодном, непрочном тепле, боевых тревог, кормления гнуса и вшей своею кровью. Четыре года необъявленной войны вымуштровали во всех особую породу. Баян свыкся с идеей, что в любой момент он может погибнуть и просто делал всё, от него зависящее, чтобы этого не произошло раньше времени. Мысленно, глубоко внутри багровый единорог радовался, что судьба привела его к воям. И хоть его опыт общения с другими видами был скромным, такими пони как здесь Баян восхищался и даже активно у них учился. Конфликтов с сослуживцами единорог избегал, но воспитанную требовательность Баян предъявлял в первую очередь к себе.
Лучшим другом Баяна стал старший вахмистр Кольцо. И теперь получив увольнительную, Кольцо пригласил друга в гости, а именно в фамильный хутор, где жил белый единорог со своими сестрами и матерью. Дорога была длинной и утомительной. Почти весь путь Кольцо хвалился, как хорошо его матушка готовит борщ из свежей капусты. Но вот уже и знакомый холмик, а за ним. Кольцо дрогнул, а выражение его морды сменилось на растерянное. На месте дома и подворья были лишь выгоревший почти дотла сруб, лишь одна стена осталась с пустыми глазницами окошек, сквозь которые гулял ветер и качал уцелевшие ставни. Приблизившись, Кольцо словно не мог поверить своим глазам. Чуть поодаль от того, что когда-то было домом возвышались маленькие холмики.
— Андрейка Кольцо, — внезапно раздался вопрос, оба воя обернулись у дороги стоял бежевого окраса земной пони в кожаной куртке и планшетной сумкой на боку, брови и грива его были черными, лишь слегда тронутыми сединой, — Это в правду ты?
— Да дядька, это я.
Земной пони подошел ближе к белому единорогу и снял с головы картуз.

— Мы писали тебе, но видать письмо затерялось не дошло, — говорил, словно оправдывался бежевый пони, — ночью дело было. Мы ничем не могли им помочь.
— Дядь Сень, что произошло? — спросил Кольцо.
— Шайка, вроде называют их «Черные волки» напали на хутор ночью. Вой и ратники преследовали и зажали бандитов в лесу, но...
— Что но?
— Говорят главарь с парой бандитов смогли вырваться, — ответил земной пони и, вернув на свою голову картуз, отошел к дороге, — пойдемте к нам. Устроим вас в колхозе.
Баян знал, что в Сталлионграде и особенно в войсковых автономиях действуют сельскохозяйственные артели называемые в народе колхозами. Именно там разместились двое воев, а если быть точным, то в бараке-общежитии для рабочих машино-тракторных станций. Если не считать постовых на вышках в чёрной войсковой форме, что зорко следили по сменно за горизонтом, нельзя было и подумать, что где-то в близи граница из-за которой приходит смерть. В целом жизнь сельских тружеников была целиком завязана на урожае, но большим подспорьем служили машины, которыми артели снабжало государство. На красном транспаранте белыми буквами блестел лозунг: «Товарищ, в бой за урожай! Дадим бойцам и социалистической Родине больше продовольствия!»
На багрового единорога произвели впечатление работящие жители деревни. Дворы нельзя было назвать зажиточными в понимании рядового Эквестрийца, но зато каждый Сталлионградец знал, что работает он не на шикарные дворцы богачей и землевладельцев, а на себя, своих детей и внуков. Колхоз содержал школу, столовую и Дом культуры, потому что земля и доход с неё принадлежал трудящемуся на ней народу. Удивился Баян, когда увидал как ловко ченчлинг, сидя за рулем комбайна движется по полю. К рогу комбайнера был подключен провод с кольцом, который и питал двигатель машины. А грузовая телега, что шла рядом принимала уже собранный урожай. Ценный груз вез массивный жеребец земной пони и как-то обыденно по-простецки щурился от солнечных лучей.

Вечером по поводу прибытия директор колхоза, тот самый земной пони в тужурке, что встретил воев у пепелища, устроил небольшое застолье. Баян не пил ни чего крепче сидра, да и то в малых количествах, но теперь он вместе пил водку с Кольцом и дедом Осенью. Странным именам бытовавшим в Сталлионградской Народной республике Баян перестал удивляться после первой недели службы. Да и его собственное прекрасно сочеталось с именами местных жителей, поэтому багровый единорог чувствовал себя спокойно.
— Слушай, а не ты ли этот? — с прищуром спросил дядя Осень, доставая листовку на газетной бумаге, — «Каменный единорог»?
— Ну что вы, мне до него далеко, у нас просто имена схожие. — в шутку отвечал Баян.
— А откуда вы сами будете? — спрашивал председатель колхоза у Баяна, наполняя рюмку водкой.
— Из Кантерлота... — сквозь икоту отвечал багровый единорог.
— И что думаете делать после службы? — продолжал дед Осень.
— Пока ещё не думал.
— Так приходите к нам в колхоз! А что? Нам крепкие работящие единороги всегда нужны.
— Ну не знаю, я вообще-то городской житель.
— Напрасно, — не успокаивался председатель, — Подумайте, вот в городе теснота, духота, а у нас тут простор, воля. Если согласитесь, то мы вас учиться можем направить в сельскохозяйственный техникум или институт, вы же командир. Не герой?
— Покамест нет.
— Ну ничего. Мы вам колхозом дом построим. Женитесь, у нас знаете сколько молодых кобылок на выданье?
Кольцо не участвовал в разговоре, он лишь пил горькую водку и смотрел в сгущающуюся ночную мглу через оконце. Внезапно мелькнул силуэт, и через пару минут дверь из сеней отворилась на свет лампы шагнул грифон в черной тужурке и черной бескозырке с красной звездой.
— Добрый вечер товарищи, — поздоровался солидного вида грифон, — спаиваете молодежь, а товарищ директор?
— Виноват, но повод есть! — Оживился земной пони и указал на белого единорога, что сидел в углу. — Ты же помнишь, Андрея Кольцо?
— Как же, как же не помнить, — протянув лапу и по-дружески поздоровавшись, продолжил грифон, — а я вот видишь участковым стал. Как там на службе?
Кольцо ничего не сказал, а просто обвел взглядом потолок и покрутил копыто из стороны в сторону. Товарищ участковый не стал приставать к белому единорогу и, сняв головной убор, присел за стол. На предложение выпить грифон вежливо отказался.
— Так если не пьёшь с нами, — вновь обратился директор, указывая на сиротливо стоящую у белой печи двухрядную гармонь, — может, сыграешь, а мы подпоем?
— От чего же. — грифон подхватил гармошку накинул ремни себе на плечи и с начала прошелся по аккордам, а затем затянул.
Дядька Осень и Баян сразу узнали народную песню и запели:
«Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?»
Кольцо обернулся на музыку и этот импровизированный хор. Тут белый единорог почувствовал, как горький ком подкатил к горлу. Внезапно вернулись все, казалось давно ушедшие и забытые чувства и эмоции. Зачерствевший на войне великан хотел «удушить» в себе слёзы, но в этот раз не удалось и вой тихонько запел вместе с остальными:

«Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только теплый летний ветер
Траву могильную качал.»
Слезы сами бежали из глаз по щекам белого единорога. Баян тоже плакал хоть и старался скрыть это. Голоса изредка дрожали, но не выбивались из общего хора. Участковый был знатным гармонистом на деревне и с очень хорошим, почти музыкальным слухом. Собравшиеся ещё долго пели народные песни и никаких других. До глубокой ночи играла гармошка, выдавая одну мелодию за другой. Баян к финишу пришел быстро и уже не соображал, что происходит, однако когда гармонь затихла, до ушей единорога донесся обрывок разговора.
— Скажите товарищ участковый, кто убил мою маму и сестер?
— Тебе зачем? — настороженным тоном спросил ратник.
— Я должен знать! — настаивал Кольцо.
Участковый нервно поежился, но потом, достав папиросу и сунув её в клюв, мотнул головой на выход. Двое покинули избу и Баян, покачиваясь вышел из-за стола, и побрел к двери. На свежем ночном воздухе багровый единорог сделал пару шагов от крыльца и с ним случился конфуз. Баяна ещё долго не мог отдышаться. «Всё-таки когда не пьёшь, не стоит и начинать!» — Думал единорог уже более уверенными движениями зачерпнув холодной воды из бочки и умывая морду. Невольно Баян услышал рассказ участкового, что стоял и смолил папиросу: «Там была целая шайка, голов пятнадцать. Называли себя «Чёрные волки». Нападали на колхозные амбары, магазины, участковые пункты ратников. Отморозки одним словом. Наши с воями этих в лес загнали, давай прочесывать, положили двенадцать этих гадов. Но, видишь ли, главарь некто Шустрый с парой подельников смог уйти за кордон. В управлении говорят, мол беглецы осели в Мэйнхеттене».
— Его это... ну экстрагируют, как преступника? – не унимался Кольцо.
— Если бы, Шустрого пригрели буржуазные правозащитники. Вроде этих бандитов даже политическими диссидентами сделали.
Последняя информация стала для белого единорога как зажженный фитиль, что идет к бочке с порохом.

Единорогов разместили на ночлег прямо у директора колхоза, а утром каждого ждали новости. Пребывая в хмельном сне Баян словно вновь оказался в Кантерлоте, да и не где-нибудь, а в парке дворца. Там в тени зеленого лабиринта проходили редкие встречи с любимой. Лавандовая единорожка с причудливой розовой полосочкой в гриве и хвосте всегда приходила с книгой, а багровый единорог с кексами или пончиками и ромашковым чаем в армейской жестяной фляжке. Баян снова увидел Твайлайт Спаркл, услышал её голос, слаще которого для него был лишь голос матери, шел к возлюбленной как на огонь. Но внезапно, лавандовая единорожка захлопнула книгу и, сунув ту в седельную сумку, побежала прочь от кавалера и почему то закричала: «Догоняй!». Баян побежал что есть мочи, несколько раз поворачивал, следуя за фиолетовым хвостом, но казалось, что лишь удалялся от любимой, пока лабиринт не исчез. Зеленое насаждение буквально растворилось в воздухе и теперь багрового единорога в черном сюртуке и папахе на голове окружал густой как сметана туман. Баян ощутил холодок, пробежавший по спине и внезапно, грохнуло где-то сзади и сам того не замечая, багровый единорог оказался в цепи наступающих воев, которые с криками «Ура!» рвали сквозь туман на противника. Ничего не было видно, лишь только крики наступающих и тонущие в них вопли раненых. И опять взрывы, да крики. Произошло то чего Баян боялся больше всего, он растерялся и пролетавшие мимо блики трассеров буквально загоняли душу в копыта, как вдруг он услышал команду «За мной!». Багровый единорог присмотрелся и перед ним возник профиль комиссара и Баян пошел следом. Внезапно удар, падение на что-то мягкое и тишина.

Баян чувствовал, как тяжесть наполнила его голову, словно что-то тягучее и горячее. Башка не поднималась с подушки, в животе разливалась холодная жижа. Казалось одно движение и все внутренности тот час вылетят наружу. Тогда единорог решил лежать и не двигаться. В надежде, что это состояние пройдет само собой.
— Баян.
— Что? — недовольно пробурчал единорог, держась за голову и сильнее зажмуривая глаза.
— Просыпайся! — раздалось твердым голосом и крепкая хватка начала трясти единорога на кровати.
— Кольцо, что тебе не спится, мне хреново.
— Я ухожу!

— А, ну хорошо.

Баян повернулся на бок и уже собрался продолжить сон, как внезапно воспаленный мозг выдал сигнал тревоги и багровый жеребец соскочил с кровати как ошпаренный. Пробежав расстояние до выхода в сени, где стоял с вещмешком на седле Кольцо.
— И куда ты собрался? — спросил Баян, преграждая другу путь.
— В Мейнхеттен. Я найду этого урода и спрошу с него за мою мать и сестер.
— Месть не выход. Твоих родных конечно жаль, но смерть этих мерзавцев их не вернет.
— Знаю, что не вернет и знаю, что свою жизнь по наклонной пущу, поэтому тебя с собой не зову.

— Кольцо, оставь сыск профессионалам. Это дело ратников и СМЕРЧа.
— Пока убийцы ходят по земле это моё дело, а теперь дай пройду. — грубо отодвинув друга проговорил Кольцо пытаясь выйти.
— Стой, — выдохнув, сказал Баян, — Пока ты носишь форму и погоны, ты должен выполнять приказы командиров. И я приказываю тебе остаться.
Кольцо принял решение и моментом снял папаху, а затем растегнул и освободился от черного мундира. Передав Баяну свою форму белый единорог шагнул за порог. Но не успел Кольцо отворить калитку, как его окликнул друг, так же сняв с себя справу.
— Я иду с тобой и это не обсуждается! — заявил Баян щурясь от утреннего солнца.
— Спасибо, брат!
Всего семьдесят два часа на всё про всё. Кольцо и Баян, поскольку сами охраняли границу знали, как и где её можно перейти, а далее процедура была не хитрой. Сев на поезд двое единорогов миновали Кристальную империю и через пять с половиной часов уже любовались в окне небоскребами большого города. Жеребцы вышли на вокзале и направились по барам, кабакам, стрип-клубам и салунам. Медлить было нельзя, а разного калибра притоны были натыканы чуть ли не по всему городу и особенно в окраинных кварталах, где жили горожане попроще.

Кольцо знал лишь имя, но ему и этого было достаточно. Провозившись до ночи, жеребцы и сами того не заметили, как оказались почти в центре города. Везде был лоск и блеск. Огромные афиши, рекламные баннеры и светящиеся сотней лампочек вывески, одетые в позолоту фешенебельные магазины и отели для самых дорогих постояльцев, приезжающих на роскошных закрытых каретах. Всё это поражало бы воображение, если бы двум жеребцам до этого не пришлось облазить батрацкий квартал с коробками похожими на муравейники, рядом с которыми отсутствовали такие важные объекты как школы и поликлиники. Даже мусор вывозили не всегда, судя по горам отбросов, что росли вдоль обочин дорог. Центр Мэйнхеттена был словно иной мир и теперь Баян и Кольцо стали лучше понимать, те истины, что им объяснял комиссар.
— Кольцо, тормози, — запыхавшимся голосом проговорил Баян, опираясь на фонарный столб, — у всего же должен быть предел.
— Нельзя, мы почти у цели я чувствую, что мы близко. Давай ещё пару адресов.
— Хорошо, но сперва выпьем кофе и перекусим.
Нехотя Кольцо согласился и уставшие жеребцы зашли в кафе, по меркам центра Мэйнхеттена очень простое и к удивлению обнаружили, что там собралась весьма непростая публика. Водолазки, береты, клетчатые и вельветовые пиджаки, длинные шарфы, хотя погода отнюдь не прохладная. Вся эта разнопахнущая дорогими парфюмами, ментоловыми сигаретами и глинтвейном тусовка как будто сошла с карикатур на интеллигенцию журнала «Крокодил». Занятые пространными беседами друг с дружкой никто не обратил внимание на двух единорогов вошедших и занявших столик в самом углу кофейни. Моментом к новым посетителям подскочила молоденькая кобылка в черной водолазке и переднике и спросила: «Что будете заказывать?»
— Два кофе и что у вас самое недорогое?
Кобылка подняла взгляд от блокнота, куда заносила записи и как-то удивленно посмотрела на жеребцов.
— У вас хоть деньги есть? — убрав блокнот, спросила официантка.
— Обижаешь, — возмутился Баян и полез в сумку и вынув кошелек потряс его, демонстрируя свою платежеспособность.

— Самое дешевое у нас суп со щавелем, двадцать пять битсов порция.
Баян поморщился от такого ценника, а Кольцо ответил за товарища: «Обидела!»
Посовещавшись единороги решили, чтобы не пробить дно в своем кошельке взять кофе и пару тостов, их с кофе продавали по акции. Кольцо жевал хлеб и запивал его густым темным варевом из растворимого порошка, на большее служивым рассчитывать не приходилось. Баян свою порцию доел быстрее и пока ждал товарища, решил ещё воспользоваться уборной.
Проходя мимо небольшого столика. Беглого взгляда хватило, чтобы понять в этом кафе проходит презентация новой книги и могло показаться, что это абсолютно не касается Баяна и тем более Кольца. Но то только казалось. Раздались продолжительные постукивания копытами по полу и на небольшой сцене с фоном в виде кирпичной стены появился пони в очках.
— Здравствуйте, господа, надеюсь, не заставил вас слишком долго ждать? — По кофейне раздалось не громкое роптание, но выступающий не растерялся и продолжил. — Сегодня у меня состоялось несколько прекрасных бесед с настоящими «узниками совести» и идейными борцами за нашу и вашу свободу.
Собравшиеся радостно зацокали копытами. Баян недоуменно помотал головой, но внимательно вслушался в то, что говорит пони со сцены.
— И сегодня у меня для вас не просто развернутая работа, с которой вы можете ознакомиться лично, но и один из героев описанных событий. Давайте дружно поприветствуем одного из участников анти красного движения в Сталлинграде «Чёрные волки». Поприветствуем Блу Айс!
Баян напрягся название этого «движения» он слышал, подхватив со стола книгу, единорог принялся её пролистывать. Пока, наконец, увидел в самом конце книги отпечатанную фотографию где стояло трое жеребцов в модных костюмах, а в подзаголовке стояла подпись «Шустрый». Багровый единорог оторвал взгляд от книги, а в это время на весь зал разнеслась фраза.
— Здравствуйте дорогие господа, — проговорил земной пони поднимаясь на сцену, — надеюсь, среди вас нет «товарищей».
Пони что стоял на сцене был прилично одет в строгий костюм и с галстуком-селедкой. Грива была аккуратно зачёсана на бок с пробором у левого уха. Сам окрас жеребца был темно-синий, а цвет хвоста и гривы был на тон темнее. На щеке был заметен шрам в форме слезы. Копыта были массивные, но слишком ухоженные для копыт рабочих или тем более солдат. В это время прозвучал смех, но Баяну было не до того, к нему как раз подошел Кольцо и раздраженно собирался что-то пробубнить, но багровый единорог его опередил, показав фотографию из книги. Жеребцы сличили физиономию на фотографии с мордой выступающего на сцене и повеселели.

— Мне многое пришлось испытать, когда я вынужденно существовал в красном государстве. Жить там не возможно. Красные палачи и их прислуга ввиде ратников и воев, куда набирают из рядов ченчлингов, грифонов и фестралов, обладает самым глубочайшим призрением ко всем пони, особенно пони с хорошими лицами. Их основное требование чтобы все были быдлом, как они и лишь немногие смельчаки решаются не только говорить своё «Нет!», но и вести борьбу. С отнятым у палачей оружием мы сражались с превосходящим нас в численности красными. Было трудно! Но наш командир, которого мы знаем, под прозвищем Шустрый оказался хитрее и смог выйти из окружения. Вы, наверное, хотите спросить, почему мы не продолжаем вооруженную борьбу с «красной заразой»? Я сейчас потому стою перед вами, господа, как живое доказательство того, что с «красными комиссарами» можно бороться и побеждать. Не важно сколько этих насекомых придется передавить. Это нужно и можно сделать для блага всего цивилизованного мира.
Собравшиеся сдержанно поцокали копытами в знак восхищения. Все кроме двух единорогов. Пока оратор разглагольствовал Баян и Кольцо сидя в углу кафе соображали. План был, но воплощать его в жизнь стало слишком экстремальным мероприятием.
— Пошли! — сказал шепотом Кольцо и уже было двинулся к оратору, чтобы того перехватить, но белого здоровяка крепко схватил за копыто Баян.
— Куда? А ты подумал что мы будем делать потом.
— В каком смысле?
— Что мы делать будем, когда получим информацию?
— Застрелю гада.
— Это слишком громко. — парировал Баян.
— Ну тогда рогом проткну.
— Это слишком жестоко.
— Я мстить пришел! Если что.
— Не «я» а мы! И давай действовать дипломатичнее. — негромко но настойчиво проговорил багровый единорог следуя рядом с товарищем.
— Не знаю.
— Кольцо, что так сложно...
— Не знаю, что значит «дипломатичнее». Говори нормальными словами.
Баян насупил брови и ответил: «Это значит, в том числе избегать конфликтных ситуаций!»
Белый единорог посмотрел на товарища с выражением глубокого недоумения и удивления. В это время выступающий на сцене жеребец «расчехлялся на полную» и заявил: «Принцесса поддерживают мир и порядок во всей Эквестрии, но почему она не снесёт жестокий и тоталитарный режим, что установился в Сталлионграде? Чего боится наш могущественный аликорн? Неужели Селестия не видят, что народ там колоссально нравственно страдает под гнётом красных варваров? Всё что я вам сейчас рассказываю принцессе известно, но она с упрямством ослицы продолжают говорить о нерушимости конструкции «Одна страна, две системы» и «Силе дружбы народов». Мой и тысяч других борцов за свободу призыв обращен к нашему правителю, чтобы политическим давлением и военной силой принцесса сокрушила этот «колосс на глиняных ногах», который называют Сталлионградской народной республикой».
— Позвольте вопрос, — внезапно раздалось из зала, пони в черной водолазке и очками в тонкой оправе на переносице встала со своей подушки и спросила, — Если всё что вы говорите правда, тогда почему сталлионградцы не выходят на митинги, демонстрации или не поднимут бунт в конце концов?
— На самом деле в этой стране пони уже не излечимы от красной чумы, разлагающей всё, что связано с частной инициативой и предпринимательством.

— Но если эти пони и все остальные существа настолько испорчены, как вы говорите, тогда как мы можем их вернуть в нормальное пони-сообщество? — задал вопрос другой посетитель.
— Они могут быть прощены, — успокаивающим голосом проговорил оратор, — но только если проклянут своё прошлое и покаются за предков!
Вновь прозвучали цоканье копытами, а в следующую секунду пони на сцене точным и выверенным ударом отправил в нокаут, подскочивший белый единорог. Дальше было дело техники, по взятию «языка». Подхватив на спину обмякшее тело багровый единорог устремился на выход. Пони в кафе не успели и опомниться, когда единороги с грузом на спине уже скрылись за порогом заведения. На улице народу было немало, но никто не обратил внимание на двух жеребцов, тащащих третьего. Завернув в подворотню и углубившись во дворы пони оказались в укромном месте, где стояли широкие и глубокие мусорные баки. Кольцо и Баян остановились и белый единорог схватив синего жеребца за шкирку зубами со всей силы приложил того об контейнер.
Блу очнулся и испуганными глазами залепетал, что-то невразумительное: «Бра-бра-братцы, т-товарищи не убивайте, пожалуйста. Хотите денег, я всё отдам!»
— Нам не нужны деньги! — сказал Баян, — Говори, ты убивал кобыл на хуторе...
— Нет, я только насиловал. — перебил жалобным голосом Блу.
— Наверное, я его не достаточно сильно ударил! — заявил Кольцо и уже сделал шаг к земному пони, как его опередил Баян.
— Дайка я впишусь, — багровый единорог смачно засветил земному пони в глаз копытом и тот заплакал, — Нам нужен твой кореш Шустрый. Знаешь где его найти?
— Нет.
— Тогда с тобой поговорит сын и брат тех кобыл, что вы убили на хуторе.
— Нет.
Кольцо не выдержал и схватив жеребца за мятый и грязный пиджак ещё раз приложил того об бак.
— Будешь молчать и дальше я рассержусь! — сказал белый единорог нависая над синим жеребцом, словно неотвратимый рок.
— Мы не общаемся, Шустрый стал настоящим параноиком и связывался со мной через Гвард Вайта. — дрожащим голосом отвечал синий жеребец, не сводя испуганных глаз с белошерстого великана. — Если вам нужен Шустрый, то найдите Вайта, он один из «Черных волков» поддерживал с главным связь.
— Где нам искать этого твоего Гвард Вайта? — спросил Баян.
— Не знаю, где он живет, но мы с ним всегда встречаемся в баре «Удар копытом в рыло» на пересечении седьмой авеню и десятой.
Дрожащим копытом Блу достал из кармана мятый коробок с адресом бара и передал его Баяну.
— Спасибо! — ответил Кольцо, а затем сжал шею синего жеребца в захвате и после глухого хруста отпустил уже неживое тело на землю.
— Зачем ты так?
— Туда ему и дорога, — проговорил белый единорог и, схватив труп за воротник зубами, выпадом мощной шеи закинул того в мусорный бак, — А ты как думал? Когда идёшь мстить, то все средства хороши. Всё как на границе, мы их или они нас. Всё пошли!
Баян и Кольцо выскочили из дворов на оживленную улицу и быстро смешались с толпой. На спящий город стал опускаться туман, угрожая пролить на головы прохожих холодный, пронизывающий дождь. Ночная жизнь Мэйнхеттена поразила двух пришельцев ещё сильнее. Найдя искомое заведение, что назвал перед смертью Блу, единороги вошли внутрь. Стояла глубокая ночь, но в этом гадюшнике «дым стоял столбом». За барной стойкой находилось большое множество жеребцов, самого разного возраста, но в основном это были молодые неформалы, одетые в кожанные куртки-косухи. Все столики были заняты такими же сомнительными элементами. На небольшой сцене в центре зала за железной решеткой играли музыканты на гитарах и пела солистка. В целом это был типичный поганый бар, каких два товарища уже насмотрелись за сегодня изрядное количество. И тут Баян предложил: «Давай разделимся!»
Кольцо согласился и единороги разошлись. Баян подошел к барной стойке и занял место изображая простого посетителя. Вскоре к багровому единорогу подошел бармен, серьёзный единорог серой масти с бородкой и усами, удерживающий магией бутылку виски.
— Что будем пить?
— Я ищу своего друга, — наклонился Баян ближе к бармену и кладя на стол монету, — его зовут Гвард Вайт.
— Никогда о таком не слышал, — невозмутимо пробубнил серый единорог, но когда посетитель положил на стойку ещё три монеты, бармен свистнул и сгрёб деньги себе.
Баян уже хотел возмутиться, как внезапно услышал голос кобылы, немного хриплый и запах каких-то духов сдобренных алкоголем и табачным дымом.
— Привет красавчик, что желаешь?
— Я кое-кого ищу.
— Считай, что уже нашел. Красавчик, со мной ты можешь воплотить все свои самые сокровенные мечты. Ведь я могу стать кем угодно для тебя. — Кобылка откинула длинную светлую челку с миленького личика и, взяв багровое копыто, потянула жеребца за собой. — Как тебя зовут?
— Баян, а тебя?
— Кандл.
Как оказалось за столиками в глубине бара были небольшие комнатки, где был приглушен свет, практически до полумрака и полукругом разложены мягкие подушки, рядом с которыми лежали модные и спортивные журналы почему-то со слипшимися страницами. Кобылка усадила багрового жеребца к себе мордой, а сама встала перед ним и стала медленно и кокетливо снимать черную кожаную жилетку. При этом пони извивалась и махала коротким хвостом в такт учащающемуся сердцебиению. Со стороны это могло напоминать какой-то странный эротический танец. Жилетка оказалась на полу, а кобылка ещё более настойчиво приблизилась к жеребцу, сунув тому прямо под нос свой пушистый мех ниже шеи. Баян оказался заворожен и сидел, боясь шелохнуться. Тем временем пони повернулась задом и, расставив задние копыта, махнула коротким хвостом и, потрясла крупом. Пони прогнула спину и наклонилась головой вниз, как кошка, она посмотрела назад между своих копыт и встретившись взглядом с жеребцом, подмигнула тому. Но всё это была лишь разминка. Кобылка заржала и, медленно обернувшись, со страстным придыханием проговорила: «Для тебя красавчик я могу стать кем захочешь. — Через секунду пони объяло голубовато-синее пламя и на месте земной пони возникла грациозная единорожка белой масти с длинной бело-розовой гривой. — Хочешь Флёр дис Ли сделает тебе приятное?»
Баян узнал Флёр и это стало для него словно холодный душ. Багрового единорога перекосило от одной лишь эротической мысли в отношении своей родной старшей сестры. Но зато жеребец умерил своё либидо и вспомнил зачем он здесь.
— Ты что, это моя сестра, — придя в себя сказал багровый единорог и, встав с подушек, ухватил ченчлинга за копыто, — я ищу Гвард Вайта он не так давно прибыл в город.
Ченчлинг слегка опешила, а потом, сощурив глаза на единороге, спросила: «Ты стражник?»
— Я что похож на пегаса?
— В любом случае я не делюсь информацией о клиентах! — решительно заявила кобылка вновь обратившись в миленькую земную пони и подхватив с пола жилетку собралась уходить.
— Постой, выслушай, — догнав пони почти у дверей проговорил Баян, — этот гад с подельниками напал на хутор и убил мать и сестер моего друга, а теперь эти убийцы ходят безнаказанным где-то в городе. Это, по-твоему, правильно?
— Это не моё дело. — Ответила ченчлинг, стараясь обойти Баяна. — Мир жесток и не справедлив. Даже если вы и отомстите, что это изменит? Всех мерзавцев не перебьёшь?
Баян хотел что-то сказать, как внезапно прямо за ним появился Кольцо. Белый единорог посмотрел на товарища и как-то недоверчиво на кобылу, что была с ним.

— Если дело в деньгах, то мы заплатим за информацию. — сказал Кольцо, потянувшись за кошельком.
— Вы из Сталлионграда?
— От туда.
— Тогда не надо денег. — Неожиданно заявила ченчлинг. — Я помогу вам найти его, только заберите меня из этого грязного города.
Жеребцы посмотрели друг на друга, словно спрашивая как им поступить. Но предложение было в целом приемлемым, и Баян дал согласие. Вся троица переместилась в основной зал бара и заняла столик в углу, подальше от посторонних ушей и глаз. Кобылка в жилетке затянула сигарету и медленно выпустила дым.
— В общем ваш Гвард Вайт – чистейшей воды подонок. Почти каждую неделю он появляется здесь и снимает меня на час, а может и больше. Заставляет оборачиваться в разных кобыл и ублажать его, иногда, когда нажрется, распускает копыта, а платит мало. Жлоб вонючий!
— Ты знаешь, где он живёт?
— Один раз, — после недолгой паузы начала рассказывать кобылка с каким-то грустным выражением морды, — мой сотник отправил меня к Вайту на адрес, но там был ещё один жеребец. Пегас, весь такой дерганный и суетливый. Как же Гвард его называл?
— Шустрый?
— Точно. До утра я проработала у этих двоих, а они мне даже на такси не добавили. Да ещё и приказали принять истинный облик, за который называли меня «насекомым», «недопони» и «тварью жужжащей».
— А что твоя королева, никак не отреагировала?
— Вот вы смешные, — затянувшись и поправляя челку, продолжила кобылка, — нет у нас королевы, только сотники и они заставляют нас простых ченчлингов-рабочих трудиться на пони под час за гроши и добывать любовь в таких вот салунах.
— А жаловаться сотнику пробовала? — наивно спросил Кольцо.
— Было бы им дело до нас, они теперь ни о чем кроме прибыли не думают, — Кандл затушила бычок в пепельнице, а затем с надеждой глянула на двух жеребцов сидящих напротив, — а правда что у Сталлионградских ченчлингов нет ни королевы ни сотников и они могут свободно ходить по улицам в своём истинном обличии и их никто не трогает?
— Я тебе больше скажу в Сталлионграде ченчлинг может учиться, служить и работать как и все на благо всех. — продекларировал Баян.
— Сказка. — подвела итог кобылка.
— Давай ближе к делу, — вступил в разговор Кольцо, — Ты запомнила адрес?
— Конечно.
Как оказалось Гвард Вайт проживал в солидном районе Майнхеттена и единорогам пришлось изрядно постараться, чтобы не попасть на глаза местным блюстителям порядка. Ночь тому способствовала, но действовать было необходимо быстро и тихо. Гвард Вайт — единорог и жил в пентхаусе одного из небоскребов. Вероятно, до него уже дошли вести о пропаже подельника Блу. Предсказуемо охрана была усилена. Но Кандл знала, как обойти ненужные глаза, как опытная «жрица любви». Жеребцы дали на лапу курящему у черного входа уборщику грифону и тот, снабдив воев формой уборщиков, проводил тех на третий этаж, где охраны у лифта уже не было. Кандл осталась ждать Баяна и Кольцо на выходе в одежде горничной. Единороги тем временем поднялись на лифте в пентхаус, но когда они вышли из лифта, их остановил крупный грифон в черном смокинге поверх темных перьев и шерсти.
— Вы куда? — грозно спросил охранник.
— Уборка номера, — будничным голосом сказал Баян.
— Почему ночью?
— По кочану и по капусте. — сказал Кольцо и, поднеся магией к морде грифона брызгалку, сжал подушечку.
В следующую секунду грифон попятился назад тря глаза в которые попало средство для мытья окон. Баян среагировал моментально, бросив на грифона веревку и попытавшись того связать, но не вышло. Охранник, разорвав веревки, бросился на белого единорога, обнажая когти. Кольцо, не привыкший пасовать в драке, оттолкнул тележку с принадлежностями для уборки, схватился с крупным грифоном. В ход пошли клюв и зубы, копыта и когти. Кольцо всё старался выполнить захват или удушающий, но грифон никак не давал и сам норовил придушить единорога. Баян прицелившись со всего маху саданул охранника по голове древком швабры, раздался хруст и древко разломилось пополам, а грифон лишь недоуменно посмотрел на багрового единорога. Этой секунды замешательства хватило и Кольцо, выполнив захват вынудил грифона наклонить голову, но и тот не желал сдаваться и, расправив крылья резко взмыл к потолку и ударил белого единорога так что с потолка посыпались куски лепнины и гипса. Баян, воспламенив рог, стал телекинезом стягивать к лифту предметы интерьера и разбивать их о голову охранника и когда была разбита последняя ваза грифон покачнулся и упал, распластавшись на полу.

— Кольцо, ты как? — спросил Баян, помогая другу встать на копыта.
— Умный охранник, — проговорил белый единорог, растирая шишку на голове, — этого я не ожидал.
— Эй, у тебя там всё нормально? — раздался окрик из ванной комнаты, — если да, то принеси мне виски со льдом без содовой.
Единороги направились на голос и, открыв дверь увидели белого жеребца лежащего в ванной, тело которого закрывала пушистая пена так что из воды торчала лишь голова с длинной русой гривой и рог. Кольцо обошел ванну и встал прямо напротив Вайта.
— Гвард Вайт, это ты?
— Да, а кто вы такие? — возмущённо спросил белый единорог и попытался встать из ванны, но его усадило обратно красное магическое свечение. — Что вы себе позволяете?
— Ты убивал кобыл на хуторе в Сталлионграде?
— Вы только из-за этого припёрлись в такую даль? — с иронией в голосе спросил единорог в ванне, — Я застрелил только молодую грязе пони. Потому что это быдло сопротивлялось и было отребьем служивых воев.
— Ты о моей сестре говоришь! — грубо оборвал Вайта Кольцо.
— Думаешь я вас боюсь? — с ухмылкой проговорил белый единорог, — Вы ничего мне не сделаете, потому что без меня вы никогда не найдёте Шустрова.
Баян и Кольцо немного растерялись от такой позиции Гвард Вайта. Всё таки, прибегать к крайним мерам Баяну не хотелось, он всё ещё надеялся на страх и сговорчивость. Потянулись долгие минуты ожидания. Кольцо начинал терять терпение, особенно видя надменность убийцы. Великан хотел утопить этого мерзавца, отнявшего у него сестру.
— Моя цена тридцать битсов! — внезапно заявил белый единорог, сидящий в ванне и спокойно отмокающий в пене.
— С чего это ты вдруг решил продать своего друга?
— Шустрый мне не друг, к тому же он становится слишком нервным и не предсказуемым, а это плохо для бизнеса и если вы его уберете я, как единственный выживший борец с кровавым совком из «Черных волков» стану не просто популярным, а Мега популярным. Вам всё равно не понять. Так что заключим договор господа, хотя какие вы к Дискорду «господа». В общем, я сдаю вам Шустрова, а вы отдаёте мне деньги и гарантию личной неприкосновенности.
Баян в целом был готов согласиться на это предложение, а вот Кольцо кипел от негодования. Багровый единорог подошел к товарищу и шепнул тому на ухо: «Кольцо, у нас уже почти нет времени выбивать из него информацию. Давай согласимся, иначе увязнем, а тут нас может схватить стража».
— Ладно. — сквозь зубы процедил массивный белый единорог.
— Скрепим договор, — сказал Вайт протягивая из ванны копыто, — Даёте слово чести, что меня не тронете ни в какой форме?
— Слово офицера. — синхронно проговорили Кольцо и Баян.
— А теперь деньги.
Вои ссыпали горкой битсы, чтобы Вайт их видел и тогда с легкой улыбкой белый единорог рассказал, где прячется главарь банды «Черные волки» он же Шустрый.
Получив информацию, Баян и Кольцо вышли из ванны и встали в коридоре.
— Баян, дай я его удавлю ну или хотя бы побью! — тихим голосом спросил Кольцо.

— Нет, мы дали слово офицера, что его не тронем.
Гвард Вайт поднялся из ванны и вытянув шею вслушался в голоса у порога лифта. Но неосторожно положив копыто на борт жеребец поскользнулся и стал падать в воду, а следом за ним полетели ножницы, расчески и фен. Последний, к несчастью единорога, оказался ещё и включенным в розетку. Жеребец даже вскрикнуть не успел, как разрядом тока его сперва сковало, а затем и поджарило. Баян и Кольцо обратили внимание, что лампочки в хрустальной люстре заморгали от перепада напряжения, а затем и услышали, что в ванной комнате что-то произошло. Баян уже хотел толкнуть дверь и посмотреть, как его остановил Кольцо, сказав: «Мы же обещали его не трогать!»
Вскоре единороги спускались вниз по лестнице.

На улице ждала кобылка-ченчлинг, которая и повела воев дальше. Нарочно приходилось выбирать наиболее темные улицы, чтобы лишний раз не попадаться на глаза стражи. Затеряться в «городе, который никогда не спит» оказалось относительно не трудно. Адрес вои тоже нашли очень быстро с помощью Кандл, которая знала весь город.

Шустрый жил в небольшом мотеле на окраине Мэйнхеттена. Как успел рассказать Вайт, главарь часто менял отели и гостиницы, боясь, что его выследит Сталлионградский СМЕРЧ. Частично он был прав, вот только выследили его не всесильные спецслужбы, а два Заупряжских воя. Кольцо торопился, ему хотелось увидеть глаза того, кто убил его семью и сжёг хату. Баян одергивал товарища, чтобы тот с горяча не устроил побоища. Подойдя к пони за стойкой регистрации, жеребцы встретили там кислую физиономию, красные глаза и длинную гриву, скатавшуюся в причудливые косички. Тот как то странно посмотрел на вошедших и спросил: «Могу вам чем-нибудь помочь?»
— Здравствуйте, мы пришли к другу в сто шестой номер.
— В-вы что с-стражники? — слегка подрагивая спросил администратор.
— Нет. — синхронно ответили Баян и Кольцо.
— Хорошо, хорошо, хорошо, — закивал пони за стойкой, — Кристаликов хотите?
— Нет! — вновь прозвучал синхронный ответ.
— Ну нет, так нет, — пони поднял копыто в котором зажимал причудливую стеклянную трубочку с шаром на одном конце и затянулся, а потом прокашлявшись, указал на лестницу, — вам на третий этаж и налево.
— Спасибо.
Гостиница напоминала натуральный клоповник. Скрипучие ступеньки лестницы и два ряда дверей. Грязные обои, какого-то бесвкусного красно-коричневого цвета, отдающие глянцевым блеском в свете изредка мигающей лампочки. Найдя искомый номер, жеребцы обменялись вопросительными взглядами Баян поднял копыто, чтобы постучаться, но его остановил Кольцо. Белый единорог сделал шаг от двери и повернулся к ней, изготовившись для удара задними копытами. Баян резко закрутил головой и пригнувшись к замку сосредоточился и начал запускать одну магическую вспышку за другой в скважину. Магия медленно наполняла и обволакивала механизм похрустывая и выдавая писк, словно мышь. Наконец замок щёлкнул и дверь со скрипом отворилась. Баян сделал жест, как бы пропуская товарища вперёд. Внутри номера было тихо и лишь изредка можно было услышать приглушенное ржание и сопение. Жеребцы прошли внутрь где на двуспальной кровати, распластавшись крестом, спал пегас с растрепанными крыльями. Баян на всякий случай наложил заклятие на окно и дверь, чтобы ничто даже самый тихий писк не покинул комнату. Бурые перья валялись на полу и особенно у окна. На столе стояла початая бутылка бурбона и один бокал. Сам пегас был со следами недельной небритости на морде, грива блестела от жира. В целом жеребец не внушал никаких чувств.
— Эй, просыпайся, — толкнув лежачего, проговорил Кольцо.
— Вы кто такие? Я вас не звал! Идите...
Но договорить пегасу не дал белый единорог, схватив того зубами за крыло, стащил с кровати. Преодолев слабое сопротивление пьяного жеребца Кольцо затащил его в ванную и кинул под душ, где сразу выкрутил вентиль холодной воды. Пегас медленно но пришел в себя и зажатый в угол нервно переводил злой взгляд с одного жеребца на другого.
— И почему тебя назвали Шустрый? — невзначай спросил Баян.
— Вы обознались, — с притворной улыбкой проговорил пегас, — не знаю никакого шустрова.
— Хорош ломать комедию! У нас твоя фотография есть, — проговорил багровый единорог и слеветировал клочёк бумаги, которая была иллюстрацией книги, что презентовали в кофейне, — а ещё нам очень помогли тебя найти твои же кореша.
Мокрый пегас выдохнул и повесил нос.
— Всё таки вломил меня эта сволочь жадная — Гвард Вайт — козлина тупая!
— Ты помнишь хутор в Сталлионграде, который вы сожгли и убили всех, кто там был?
— Нет, не помню, — на выдохе ответил пегас, — мы слишком много таких хуторов сожгли. Не могу же я помнить их все!
— Зачем? — спросил Кольцо спокойным и уравновешенным, но твердым голосом, — Что вы хотели украсть у простых тружеников?
— Да ничего особенного, жратвы нам надо было надыбать, вот и напали на хутор. А там потом покуролесили ну и «пустили петуха» на хату. У меня же банда была и, где нам брать хрючево и всё необходимое только у колхозников, но те пасут и в случае чего сразу воев поднимают. А потом нас в лесу совсем красно-перые прижали.
— Ну пограбили, ну сожгли дом. Убивать зачем?
— Зачем!? Затем что мы можем, — с тенью издевательской улыбки выкрикнул пегас, — не мы такие, жизнь такая. Вы, откуда бы вас, волчар позорных, не прислали, из НКБ или СМЕРЧа, должны знать. Когда переступаешь черту и отнимаешь чужую жизнь, тебя переполняет чувство и какая-то неведомая сила. Прямо прикосновение магии. Вам не понять! Это воля вольная — чистая свобода и кураж. Срывающий тормоза и несущий тебя словно по бурной реке.
— Прямиком в тартар, нахер. — добавил Кольцо. — Ну ты прибыл!
— Тебе Шустрый надо было лучше учиться в школе, — подитожил Баян, выходя из ванной комнаты и оставляя пегаса в компании белого единорога, закипающего от негодования, — тогда бы ты знал, что бурные реки часто кончаются водопадами.
Дальше Шустрый конечно вскрикнул пару раз, но не более чем тому позволил Кольцо, буквально разрывая пегаса на части. Впрочем концовки Баян не видел ему хватало кошмаров на службе. После того как всё стихло, вновь полилась вода, то белый единорог смывал с себя кровь. На тусклый напольный кафель падала алая вода, постепенно становясь чистой, унося в водосток кровь, чужую. Напряженные мускулы медленно расслаблялись, а дыхание выравнивалось. Массивный единорог приходил в себя. Вместе с этим Кольцо более полнее стал осознавать, что цель достигнута и ему больше некуда идти. Жеребец сел в лужу на полу прямо рядом с трупом убийцы его матери и сестер.
Сейчас, после свершенной мести, Кольцо внезапно почувствовал себя опустошенным. Жеребец подошел к зеркалу и не узнал себя в отражении. Бледная шерсть, впалые глаза, покрасневшие белки, растрепанная короткая грива, поблескивающая в тусклом свете.
— Ты как? — спросил Баян, стоя у входной двери, — Пойдём. Надо уходить!
— Да Баян. — голос белого жеребца звучал умиротворенно, — Ты прав.
Пони за стойкой, когда единороги покидали гостиницу, даже не глянул в их сторону и вообще пребывал в каком-то трансе. На улице Баян пошел к тому закоулку, где их осталась ждать кобылка-ченчлинг. Там жеребцы стали свидетелями весьма щепетильной сцены. Двое пегасов в золоченых доспехах прижали к стенке земную пони в жилетке и настойчиво что-то требовали, а та лишь заикалась и не могла ответить. Баян и Кольцо остановились в тени здания и не знали, как им поступить. С одной стороны светиться перед стражами закона двум единорогам не стоило, но с другой кобылка нуждалась в их помощи, как и они в своё время. Только до ушей донеслось «пройдёмте», как багровый единорог решил действовать. Выйдя из тени Баян приблизился к стражникам и спокойным голосом заговорил: «Простите господа, но произошла досадная ошибка. — Пони в доспехах обернулись на багрового единорога и внимательно рассмотрели его. — Эта пони она...»
— Она моя сестра! — раздалось твердым голосом и тут из тени здания на свет фонаря шагнул белый единорог. — Мы попросили её нас встретить здесь, но слегка припозднились.
— Да, простите за доставленные неудобства. — закончил Баян и даже попытался изобразить добродушную улыбку.
Повисла томительная тихая пауза.
— Братик, почему ты так долго? — громко воскликнула Кандл и прошмыгнув мимо пегасов прижалась к белому единорогу.
— Передвигайтесь только по освещённым сторонам улицы, ночью в этом районе опасно. — посоветовал стражник

— Спасибо, мы так и сделаем.

— Вы вернулись за мной! — спросила Кандл, только она с жеребцами стали удаляться от злосчастного места. — Я думала вы кинете меня.
— Вои своих не бросают! — отвечал Баян, постоянно оборачиваясь назад словно предчувствовал что-то плохое и это плохое случилось.
Внезапно из темной подворотни на тротуар вышел пони, а точнее тучный ченчлинг в шляпе с пером и массивной, не по сезону, длинной меховой шубе. Рядом с этим модником отсвечивала пара громил, земных пони с бритыми гривами и одетыми в спортивные комбинезоны. Краем глаза багровый единорог срисовал ещё троих таких же «быков» на противоположной стороне улицы. Кольцо повернул голову назад, а там уже стояла пара единорогов в чёрных кожанках. Кобылка-ченчлинг прижалась плотнее к боку белого единорога и опустила уши.
— Кандл, кобылочка моя, — внезапно заговорил «модный», подвигая к краю рта тоненький мундштук с сигаретой на конце, — ты я надеюсь не хотела кинуть своего папочку! А то мне сказали, что ты ушла из бара с двумя жеребцами и не вернулась. Ай-яй-яй. Не хорошо, не хорошо, господа хорошие. И что же мы будем делать?
— Тут есть два варианта, — твердым и спокойным голосом заговорил Баян, глянув краем глаза на товарища и пару раз стукнув копытом по тротуару, Кольцо еле заметно кивнул в ответ, — Первый, вы уходите на своих копытах и остаетесь живы и собственно второй.
— Дерзишь мне единорог, — сквозь зубы перебил «папочка», — словно у тебя рог не бьющийся. Однако у меня от вас сейчас изжога начнётся. Братки сделайте с этим красным что-нибудь страшное.
Баян не растерялся и развернувшись со всей дури лягнул задними копытами первого громилу в голову. И когда грохнул первый удар багровая вспышка сорвалась с рога и, ударив в лоб, вырубила одного из единорогов, что стояли сзади. Второй громила уже хотел наброситься на Баяна, как внезапно для нападавшего он оказался в тесном захвате массивного белого единорога. Бросок, и земной пони, приложившись об холодный тротуар, отключился.
Трое что были на противоположной стороне улицы побежали на белого единорога, потому что тот был ближе к их боссу.

Баян выпустил из рога вспышку, что полетела ко второму единорогу, но тот смог парировать её и даже ответил огненным шаром. Багровый единорог выставил перед собой ледяной щит и после того, как пламенная атака погасла, образуя паровое облако, Баян тараном в виде щита влетел в единорога в кожанке. Ещё один «браток» от удара по голове улёгся на асфальт.
Подпустив поближе нападавших, Кольцо точным ударом копытом отправил в нокаут первого. У второго сверкнуло некопытное лезвие и нападавший попытался полоснуть белого единорога, но Кольцо вовремя увернулся и оценив ситуацию выпадом зафиксировал противника в захвате, и подбросив на метр, схватил того за хвост и вновь приложил его об третьего нападавшего, которого держал в магическом захвате Баян. Во время потасовки как-то выпали из внимания Кандл и её «папочка».
Баян и Кольцо обернулись и увидели, как тучный ченчлинг тащит скрученную по копытам, каким-то зелёным и желеподобным раствором, кобылку. Жеребцы побежали следом и вскоре догнали их, но тут у сотника на копыте оказался самострел, который тот прислонил к голове Кандл и грозно прошипел: «Назад твари!»
— Успокойся, не делай этого, — начал уговаривать багровый единорог.
— Не указывай мне, — прокричал ченчлинг, — Этот ченчлинг — моя собственность! И никто, я повторяю никто, не лишит меня сверхприбыли!
— Повторюсь, у тебя всё ещё есть два варианта развития событий.
— Тогда вот тебе третий, пусть эта «шкура» не достанется никому.
Из фиолетового фасеточного глаза кобылки побежала слеза. Кандл внезапно осознала, что её жизнь, в которой было очень мало хорошего, сейчас оборвется навсегда. Самострел на копыте сотника клацнул, но тут внезапно заговорил белый единорог: «Знаешь «папочка», такую поговорку: «Дружба и братство дороже богатства»?
Сотник немного растерялся и тут Кандл повернула голову и резко сомкнула клыки на копыте с самострелом. В то мгновение, когда тучный ченчлинг уже хотел выругаться, грохнул выстрел. Кольцо глянул на Кандл, но кобылка-ченчлинг открыла зажмуренные глаза и, разомкнув челюсти, выпустила копыто сотника. Ченчлинг в шубе рухнул на тротуар, а во лбу у него медленно погасло входное отверстие. Баян поднял голову, а магия на его роге перестала светиться алым цветом.
— Не правильный вариант ты выбрал «папочка», — подытожил Баян, как по тротуару зацокали явно стражники, — Нам пора, уходим!
До вокзала троица добралась, стараясь не мелькать на улицах, заполненных пони даже ночью. Оставшихся денег едва хватило на три билета до Кристальной империи, а там предстояло идти звериными тропами, но воям было не привыкать. Кандл путь дался тяжелее всех. Кобылка-ченчлинг буквально валилась с копыт, но всё равно упорно шла за жеребцами следом, несколько раз Кольцо вез спутницу на спине, чтобы та могла хоть немного отдохнуть.
Вскоре вдоль обочин и до самого горизонта раскинулись колхозные поля, на которых трудились товарищи. Кандл с любопытством разглядывала сельскохозяйственную технику и разных пони, ченчлингов, грифонов, вместе собирающих урожай. Колхозники с теплотой относились к путникам, а узнав, что двое единорогов ещё и войсковые командиры так и вообще были готовы закатить «пир на весь мир». Баян и Кольцо как могли вежливо отказывались от подарков и ограничивались лишь ночлегом и скромным ужином. Свою пони личину Кандл сперва боялась скидывать, но постепенно начала привыкать. Кобылка-ченчлинг чувствовала себя более уверенно в своём истинном обличии только, пока находилась рядом с единорогами, что спасли её. По пути Кольцо рассказывал Кандл устройство Сталлионградского общества, в котором ей предстояло жить и трудиться: «Тут всё принадлежит всем трудящимся. Образование, воспитание, медицина, саморазвитие бесплатно и доступно. Понимаешь?»
— Не совсем, — неуверенным голосом отвечала Кандл, — Кому принадлежит вот допустим это поле? — Спросила кобылка и обвела хлебную ниву копытом.
— Тем, кто на нём работает, членам колхоза, труженикам села.
— Ладно, а вон тот завод? — спросила ченчлинг указав на трубы предприятия, размещенного на широком облаке.
— И завод принадлежит рабочим!
— Значит если рабочие захотят, они могут продать завод?
— Нет конечно, — категорично ответил Кольцо, — В Сталлионградском обществе во-первых всё принадлежит государству и как следствие запрещена частная собственность на средства производства, которыми является завод, а во-вторых нет барыг с такими средствами, чтобы купить предприятие.
— Хм-м, — задумчиво пробубнила Кандл и стрекоча крыльями сделала несколько кругов над головами единорогов, — ясно, более менее, но всё равно не понятно если тут нет эксплуатации и всё принадлежит всем, то откуда берутся средства на бесплатную медицину, образование и всё такое?
— Та часть прибыли, которую себе присваивает капиталист, при социализме возвращается трудящимся в виде как раз школ, поликлиник, больниц, санаториев, домов, квартир и прочего, в том числе пенсий по возрасту и инвалидности.
— Это ли не подлинная свобода? — подметил Баян.
— И что я правда могу стать кем захочу, — всё ещё сомневаясь спросила кобылка-ченчлинг, — и мне не придётся продавать себя?
— Нет, больше не придется!
За разговором путники вновь появились на пороге директора колхоза, которого вся округа знала, как дядька Осень.
— Андрейка, ты где был? — спросил дядька подскакивая к белому единорогу.
— Да всё нормально, — успокаивал Кольцо, — вот в город ездили. Дядь Сень, примите в колхоз кобылку-ченчлинга, устройте в общежитии.
— Я бы рад, но как без документов. Кто она такая?
— Запиши, как сестру служивого воя.
— Ладно, — махнул копытом директор колхоза и внимательным прищуром осмотрел ченчлинга, — запишу как твою сестру. Как зовут красавица?
— Кандл. — тихо проговорила кобылка-ченчлинг робко выглядывая из-за массивного единорога.
— Красивое имя, а по нашему это Света.
...
Муни закончила свой рассказ и внимательно посмотрела на Харда. Возлюбленный обдумывал услышанное и, надев шлем себе на голову, подхватил сумки с чистой любовью в банках. Капитан направился в улей. Перед тем как скрыться, в бесконечно меняющихся коридорах, Хард обернулся и сказал: «Я понял тебя! Теперь возвращайся на пост и не волнуйся, дальше действовать буду я».

Часть 18 Кровавое утро

Спешу сообщить, что долгая и упорная работа над фанфиком закончена, теперь новые главы будут выходить один раз в неделю

Следующий день в улье начался, как и предполагалось, весьма напряженно. Ченчлинги, столпившиеся у столовой, не могли понять, по какой причине не выдают пищу. Стражи, что дежурили обычно у раздатчика, в этот день на своём посту не появились. Поэтому тихое роптание стало перетекать в негодование. Ченчлинги-рабочие, что должны были с утра убыть на сбор любви, были голодны и всё более отчетливо стали представлять себе, что с ними будет даже без той небольшой пайки. Вскоре появился управляющий столовой и с порога заявил: «Похлебки из симпатии не будет! Расходитесь!»

Толпа поняла слова расходиться по-своему. Кто-то, из оборотней, стрекоча крыльями, поднялся над головами собратьев и выкрикнул: «Да что же это такое братцы? Трудимся каждый день, как проклятые, а теперь вместо еды шиш без симпомасла! Вот что я предлагаю братцы, пойдём прямо к трону королевы Кризалис и пожалуемся ей. Она мать народа, она всё решит!»
Подобная реплика встретила бурное одобрение среди рабочих и ченчлинги колонной направились к тронному залу. Внезапно кто-то запел:

«Боже, храни нашу великодушную Королеву,
Да здравствует наша благородная Королева,
Боже, храни Королеву.»
Вся процессия приблизилась к широкому проходу в форме треугольника. Двери чем-то напоминали хитин, они смыкались и расходились с неприятным скрежетом. Минуя темный коридор можно было попасть в тронный зал. Но тут перед колонной голодных рабочих выстроились в ряд ченчлинги-солдаты в темно-синих доспехах. Часть стражников, вооруженных копьями, зависла в воздухе, ожидая команды.
— Пошли вон отсюда! — прозвучало со стороны солдатской цепи.
— Нет! Мы хотим видеть королеву Кризалис! — выкрикнул кто-то в ответ и толпа, подхватив фразу как лозунг, стала скандировать его.
Затем по всем сводам разнёсся лозунг: «Королева выходи!»
Было видно, что солдаты нервничают. Напряжение стало нарастать, как снежный ком. Из отверстий в стенах улья к толпе примыкали и другие ченчлинги-рабочие. Солдаты, стоящие в оцеплении, зажгли зеленую магическую искру на искривленных рогах. Но рабочие не испугались и несколько старых ченчлингов вышли вперёд, подняв копыто повыше над головой выкрикнули: «Даёшь увеличение пайки рабочему!»
Грохнули зеленые вспышки и тех рабочих, что вышли вперёд, буквально снесло с ног и отбросило к толпе. Обессиленные хроническим недоеданием раненые рабочие были живы, но встать без посторонней помощи уже не могли. Но помочь подняться было некому. Падали и другие ченчлинги, кто был поздоровей и помоложе поднимались на крыло и пытались скрыться в одном из туннелей. Но в этот момент в атаку, на разбегающихся и разлетающихся ченчлингов, бросился цепью бронированный авангард из солдат вооруженных пиками.
Хитин рабочих пробивался копьём с одного удара и их безжизненные тела падали вниз на площадь перед входом в тронный зал. Иные раненные пытались уползти, но их настигали солдаты и с шипением били передними и задними копытами, пока рабочие не затихали. В скором времени всё было кончено. Испуганные выжившие жались в туннелях друг к другу, забыв о голоде. Улей затих, и вскоре эту тишину прорезал знакомый каждому ченчлингу голос королевы-матери: «Мои любимые подданные, сегодня в тяжелое время для нашего роя часть из вас посчитала возможным в категоричной форме попросить для себя улучшения условий. Знаю, что многим из вас эти провокаторы запудрили головы и вынудили нарушить мирное существование нашего роя. Ничего страшного! Я вас прощаю! И лучшим вашим поступком во славу нашего роя будет возвращение к работе.»
Голос затих. Так же как и возник. Улей словно выжидал, никто не желал выходить. Рабочие робко, но стали выползать из туннелей. Поникшие ченчлинги снова стали формировать партии и покидать улей для сбора любви.

Всю эту картину видел капитан Дай Хард, стоя на верхнем ярусе. В сердце сурового начальника шла борьба, и он всеми силами старался это скрыть. Но с каждым усилием капитан, словно вяз в болоте. Хард ощущал себя скованным, какими-то немыми обязательствами. Ченчлинг стал глубоко дышать, раздувая ноздри.
— Всё идёт по плану? — раздался голос рядом с капитаном.
Хард посмотрел вопросительно на сотника с золотой цепью на шее и малиновом пиджаке. Этот сотник был из бывших солдат, поэтому имел крепкое телосложение в том числе благодаря усиленному питанию, но как и многие войны роя очень быстро потерял «товарный» вид и на морду был изрядно не красив. Приплюснутый нос, один клык был обломан и заменен вставным из золота. На правой щеке был глубокий рубец, вероятно оставленный каким-то колюще-режущим предметом. Уши были рваными и напоминали лоскуты на старой плюшевой игрушке, делающие её непригодной к восстановлению. Когда сотник улыбался, то казалось, что он надменно скалится. В целом тип был не приятный, возможно покровительство одного из старых сотников могло бы и сделать из него начальника стражи, но судьба распорядилась иначе. И теперь капитан Хард должен был слушать этого депутата от сотников роя.
— За каким… вы держите меня здесь, заставляя смотреть на всё это?
— Вы бывали, когда-нибудь в театре?
— Никак нет.
— Так вот ваше время появиться на сцене ещё не пришло! Вы актёр, а не режиссёр.
— Мне противно и унизительно.
— Напрасно вы так, всё к лучшему, скоро королева Кризалис сама сделает остальное, чтобы лишиться власти. Главное нам в это время быть готовыми подхватить выпавшую власть.
— А потом? Вечно рабочие бояться выступать не будут!
— И вот именно в этот момент появляетесь вы, капитан Хард. — сотник похлопал начальника стражи по спине, — Прямо спаситель Роя от анархии и защитник векового, нерушимого закона. Одним пообещаем социального государства, другим многопартийность и парламентаризм, третьим плавное возвращение к конституционной монархии, а четвёртым пригрозим заточением в кокон. И всё! Мы вместе построим такую диктатуру, что никто даже носа поднять не посмеет.
— А как же Кризалис? Королева-мать всё ещё могущественна и пользуется поддержкой ченчлингов.
— Кто захочет её величество слушать? Особенно после такого побоища!
— И что вы сделаете с ней? — спросил Дай Хард, повернувшись к сотнику и насупив брови.
— По обстоятельствам, — отвечал, растягивая слова, сотник, — но вы должны быть готовым прибегнуть и к крайним мерам. Мы ведь можем на вас положиться?
Капитан Хард кивнул головой и, посчитав разговор законченным, направился в туннель, что вел к личным покоям королевы Кризалис. К удивлению начальника стражи солдаты-ченчлинги его не пропустили, ближе, чем на сто шагов объяснив это личным приказом правительницы.
Действительно в эту секунду происходило нечто тайное, феерия не для чужих ушей и тем более глаз. Восседая на бархатной подушке и, сложив передние конечности на укрытый скатертью стол, Кризалис упёрла пронзительный и требовательный взгляд в хрустальный шар. Тот сначала слабо мигал, а затем в центре стали появляться очертания. Даже послышались шипящие звуки, плавно переходящие в эхо. Постепенно в шаре показалась большая голова, увенчанная парой рогов закрученных вниз, не смотря на это, на макушке покоилась корона из красных кристаллов. Пасть была широкой и массивной, словно снегоуборочный ковш. Из верхней челюсти торчали острые и не очень ровные клыки, закрывая нижнюю губу и демонстрируя многие столетия питания драгоценными камнями. Даже в искаженном стекле шара дракон выглядел внушительно. Сведя брови к переносице и сосредоточив взгляд красных глаз на собеседнице, гигант произнес громким басом: «Королева Кризалис, наконец-то мы можем продолжить наш разговор, прерванный вами по совершенно не уважительной причине.»
— Ваше величество, правитель драконов Торч, причина была более чем уважительная, мы взяли пленного пони!
— Ну и что, эти создания маленькие и слабые! Если бы не обстоятельства все эти пони были бы у меня в плену.
— Это вой!
— Не может быть, — удивился Торч, почесав лапищей покрытой бирюзовой чешуёй свой подбородок, — вои умирают, но не сдаются в плен.
— Так и этот не сдался, он предпочёл «превратиться в камень».
— Не правильные эти вои! — заключил Торч, выдохнув пар из пасти, — Совсем не правильные, ты жжёшь их пламенем, а они в атаку идут сквозь огонь. А уж в обороне от них любой глупости можно ждать. И пленники из них плохие! Бегают. Поэтому драконы воев в плен не берут.
— Вои — проблема, но я предлагаю вам вместе нанести удар по Эквестрии. Я и мой рой ударим в центр, а ваши драконы по всей линии границы, чтобы сковать наиболее боеспособные силы.
— Не слишком ли вы самоуверенны? — грубым басистым голосом проговорил дракон, лениво передвигая массивной челюстью и скрежеща клыками, торчащими из пасти. — Принцессы аликорны сильны!
— Мы захватим принцесс до начала атаки и заменим их двойниками.
— В прошлый раз нашу группу остановили и разметали ещё при подлёте к Кантерлоту, — сказал дракон.
— Тогда мы не просчитали, что вои окажутся у нас на пути.
— В любом случае, сейчас драконы не могут провести атаку по всей линии границы Эквестрии, — с некоторой досадой в голосе сказал Торч, — понадобиться много времени, чтобы вновь собрать армию драконов, но это уже не моя проблема!
— Что это значит? — недоумевала королева Кризалис.
— То и значит, традиция драконов требует, чтобы я сложил с себя титул короля и провозгласил правителем драконов другого, того, кто пройдёт испытание огнём.
Кризалис была не рада подобному ответу, особенно от союзника, и дабы продемонстрировать это насупила брови и обнажила клыки. Следующая её фраза брошенная Торчу была провокационна по своей сути.
— Не думала, что великих, огнедышащих драконов напугали какие-то жалкие пони в черных шапках.
— Я не стану слабей, — спокойным басом продолжил дракон, — если признаю очевидное. Никогда не будет победы там, где врага нужно десять раз убить, а потом ещё и завалить. Там на Нукденской высоте, мы тоже не просчитали, что вои окажутся у нас на пути. Поинтересуйтесь королева Кризалис у вашего пленного воя, что он знает о битве на Нукденской высоте. Тогда возможно вы поумерите свои амбиции. Я король Торч, и я всё сказал.
После этого шар потух, и через стекло была видна лишь мутная зеленоватая пелена. Королева Кризалис зарычала и громко ударила передними копытами по столу. Ей хотелось рвать и метать. Весь, как казалось правительнице ченчлингов, идеальный план, по маленькой и победоносной войне катился к Дискорду. Конечно, без драконов не удастся подтянуть и грифонов, что веками точат клювы на единорогов. В этот момент королева явственно ощутила одиночество. За многие годы Кризалис привыкла командовать солдатами-ченчлингами, кто же знал, что и ченчлингами-рабочими нужно управлять едва ли не с большим усердием. Администрирование сотников, выглядело в глазах королевы, как наилучшая форма правления. Эдакое партнерство, что со стороны кажется незыблемым и монолитным. Но на практике Кризалис точил изнутри червь отрешенности от всего и всех. У неё не было ни друзей, ни кого-бы то ни было другого, тех кого любишь. Королева поморщилась, облизав передние клыки длинным раздвоенным языком и сама себе напомнила, что любовь — это не цель, а средство питания и насыщения. Успокоив себя такими мыслями, Кризалис поднялась со своего места, накинула на шар шелковый платок и направилась к выходу из покоев.
Снаружи королева встретила начальника стражи капитана Дай Харда, которого сражу же спросила: «Что ты знаешь о битве на Нукденской высоте?»
— Не много ваше величество, у нас же газеты и журналы пони запрещены!
— Верно. Но смутьяны всё равно откуда-то появляются, — согласно кивнула Кризалис и, глядя из-за длинной гривы, улыбнувшись, продолжила, — Иди за мной, пора ликвидировать наше незнание знанием из первых уст.

Часть 19 глава 1 За границу!

В подземные казематы вновь устремился лифт. Королева была полна решимости, а со стороны могло показаться, что она на взводе. Хотя мало кто из подданных роя знал и тем более видел свою королеву в более хорошем расположении духа. Рядовым ченчлингам сотники объясняли поведение правительницы её «неусыпной заботой о рое и каждом его обитателе». Что из этого было правдой оставалось только догадываться.
Королева в сопровождении капитана ступила на холодный каменный пол и сразу же выцепила зелеными глазами стражника на посту.
— Доложить! — приказал капитан Хард, встав напротив кобылки в доспехах, между ней и королевой.
— Есть доложить! За время моего дежурства, никаких происшествий не случилось! — отчеканила стражница, приняв стойку, — Докладывала рядовая Муни.
Кобылка ченчлинг держалась прямо и уверенно, хоть шлем и норовил съехать на глаза. Кризалис прошла, мимо, небрежно бросив команду стражнице: «Вольно!»
Дай Хард посмотрел в след правительнице и, уличив момент, достал небольшую фляжку и передал её Муни. Затем капитан, как ни в чем небывало, пошел за королевой и, когда та заняла своё место на красном бархатном диване, он сел рядом, внимательно глядя на гладь бассейна. Муни окунула копьё в густой и тягучий зелёный раствор и стала размешивать, словно ложкой наваристый суп. Королева Кризалис закатила глаза и, засветив магию на роге, пустила зеленый луч в центр бассейна. Подземелье обдало ярким светом и кокон с пленным воем засветился красным. Муни перестала мешать субстанцию, и в водоёме вскоре образовался слабенький водоворот. Вдруг сквозь пену стали проявляться очертания, затем силуэты и наконец полноценные фигуры пони в черной войсковой форме. Картинка постепенно оживала и даже стали слышны разговоры.
...
Полевой лагерь ранним утром представлял собой крайне любопытное зрелище. Марширующие к умывальникам только проснувшиеся вои, запах свежесваренной каши из полевой кухни. Войсковой комиссар собрал всех младших командиров полка на срочный совет. И никто из воев не подозревал, что этот день станет поворотным для них. Багровый единорог сидел рядом со своим командиром сотни. Все внимательно слушали выступление политработника, которая начиналась стандартно, с политинформации.
— Товарищи вои, шесть месяцев назад в землях оленей произошла революция, которая провозгласила независимость республики от власти короля драконов Торча. Буржуазия призывает короля вторгнуться и подавить выступление республиканцев. Но жители тайги обратились к Эквестрии помочь им защитить свою молодую Родину. Доминируют среди борцов за независимость социалисты очень близкие по взглядам с нашей партией. Народ в целом относится к Эквестрии положительно. Территория, простирающаяся за горными перевалами, имеет стратегическое значение для спокойствия на наших границах и в горах. Что такое атаки аспидов думаю рассказывать не надо? Если республика устоит – это разорвет прямой контакт аспидов и драконов. С экономической стороны недра молодой республики богаты драгоценными камнями, редкоземельными металлами, поэтому драконы будут биться яростно. При этом почти вся территория республики покрыта густыми, непроходимыми, таёжными лесами. Для сопротивления это и хорошо, так как позволяет незаметно перебрасывать войска и боеприпасы и плохо, так как сильно ограничивает маневр особенно артиллерии. В остальном информацию получите на месте. На этом всё!
— Командирам сотен приготовить воев к длинному маршу, — поднявшись скомандовал полковник Вихрь, — проверить, чтобы у каждого воя в наличии была бурка, башлык и сухой паёк на трое суток. Доложить. Вольно! Разойтись!
Приказ был выполнен в точности, к вечеру вои свернули лагерь и были готовы отправиться, куда будет приказано. Ещё накануне в полк поступили новенькие, стеганные из сброшенной кожи драконов тегиляи. Эти ватники были легче штатной брони красноармеица и надежно защищали от огненных атак. Вои сразу оценили фабричное изготовление брони, что нигде не натирала и плотно прилегала к мундиру.

Смеркалось, на землю опускалась ночь. Особенно этому были рады фестралы, одним из которых был атаман Вихрь. Перед строем вновь вышел комиссар и начал говорить: «Сегодня сообщили, что принцесса Селестия ответила положительно на просьбу республиканцев о помощи. И я хочу напомнить вам, что мы вои — вооруженные отряды Сталлионградского народа, авангард Красной армии, республиканцы и интернационалисты по духу и природе. Нашему полку, приказано броском преодолеть горный перевал, отделяющий Сталлионградскую народную республику и земли оленей. Там мы будем действовать согласно приказам».
— Смирно, равнение на знамя!
Знаменная группа вышла на центр с полковым знаменем. Все вои смотрели на развевающееся, на прохладном вечернем ветру, черное полотнище, шитое из лучшего бархата с пересеченным по диагонали золотым крестом и красной звездой по центру. Мгновение и золотые лучи стали расходиться в стороны, к каждому сотенному знамени, что были меньше полкового. Постепенно цепь замыкалась на каждом вое и, когда золотые лучи таяли, у товарищей появлялось по паре золотых крыльев феникса и острому рогу на лбу.
— Айда! — вскрикнул атаман и знаменная группа поднялась за ним на крыло, а там и сотни.
В строгом порядке вои перемахнули через реку и стали подниматься в горы. В ночной тьме прекрасно себя чувствовали вои-фестралы они вели разведку впереди полка, рядом с ними, не отставая, следовала ударная сотня, вои облаченные в тегиляи. На себе бойцы почувствовали перепады высот и температур. Уже и бурка не спасала от ветра со снегом и мороза. Накопытное лезвие примерзло бы к шкуре, если бы не теплые валенные чуни. Помимо погодной опасности. Всегда был риск налететь на аспида или дракона. Но удивительно в горах было спокойно. Аспиды попрятались в пещеры, а грифоны, вероятно, не желали покидать свои гнёзда. Более двух часов полк летел аккуратно, не торопясь, обходя опасные ущелья и пещеры, где могли скрываться горные мурены – на редкость опасные твари, способны за один присест проглотить пони, даже не разжевывая. Хорунжий Баян с воями сменил товарищей, что прикрывали фестралов, и теперь в случае боя-столкновения на багровом единороге лежала задача окружить и не дать противнику уйти. Ещё шесть часов холода, ветра, опасности угодить под обвал и прочих радостей следования через горы.
К счастью воям удалось без потерь миновать горный хребет и только каменные исполины расступились, стала видна как на блюдечке долина, покрытая таким густым лесом, что с высоты он казался очень ворсистым ковром. Лишь извилистые речушки пробивали себе путь и пересекали всю долину от края до края. С севера этот зеленый уголок опоясывали высотки, так же покрыты растительностью.
Наконец полк начал снижаться, когда первые солнечные лучи коснулись земли вои уже, в походной колонне, двигались по тропам вперёд. Фестралы вернулись в строй, а их место в разведке заняли земные пони. Как те, кто более чутко слушали лес и умели двигаться скрытно. Земные пони вели воев, что предусмотрительно сложили крылья. Колонне пришлось растянуться на многие сотни метров. Идти приходилось по болотам и чащам иногда по грудь в воде. Баян со своими шел примерно в центре и не мог видеть всю обстановку, но чувства были самые тревожные. Наконец этот лесной путь вывел войсковой полк на странную поляну. Черная, выжженная, мертвая почва, из которой торчали вертикально обугленные древесные стволы, что больше напоминали могильные столбы. Олени — потомки древних друидов, хранителей леса, говорят, что они даже умеют варить такие зелья, которые способны заживлять любые раны. Но ни одной живой души не попалось на всём пути. Подойдя поближе вои увидели, что некоторые деревья достаточно широкие, что внутри могла поместиться целая группа пони или семья оленей. Дома-деревья стояли пустыми, лишь ветер гулял сквозь окна и распахнутые настежь двери сквозняком. Внезапно из-за обгоревшей скрипучей двери выглянула старушка-лань.
— Кто здесь? — прозвучал тоненький голос, чем-то напоминающий воробьиный писк.
Вои остановились, а вперёд вышел полковник Вихрь. Он приблизился к дому со словами: «Мать, мы вои!»
— Где же вы были? — взмолилась пожилая лань и вышла из-за двери.
Полковник от удивления встал как вкопанный. Вся задняя часть тела представляла из себя сплошной обугленный до костей кусок плоти. Подпаленная шерсть свисала лохмотьями с боков, а кровь, запекшаяся бурая и коричневая словно чешуя покрывала круп и ноги лани. Смотреть на неё было больно. Старушка начала оседать на землю.
— Где остальные? — спросил подскочивший к лани полковник, но та умерла, успев лишь показать куда-то в сторону.
Копьё со своей хоругвей вышли на центр деревни, как вдруг под копытами что-то хрустнуло. Сначала можно было подумать, что это сухие ветки, как вдруг из под слоя пепла стали выглядывать то тут, то там рога и копыта. Останков было множество. Черный пегас от увиденного взмахнул крыльями. Этого легкого порыва ветра хватило, чтобы смахнуть верхний слой пепла. Копьё заметил подпаленную плюшевую игрушку. «Взрослый не принес бы с собой игрушку, а значит, её принес ягненок!» — Поразила догадка пегаса и всех, кто был рядом. Совершенно очевидно стало, что произошло в этой деревне. Драконы прилетели, пока все ещё спали, чтоб больше народу убить. Всех жителей выгнали из их домов на центр. Взрослые старались собой закрыть детей, поэтому останки оленят в середине. Огнедышащие ящеры при помощи напалма создали настоящий огненный столб, вихрь который испепелял всё живое без остатка.
Колонна двинулась дальше в гробовом молчании. Все вои первого полка сражались с драконами, но привыкнуть к виду подобного было тяжело. В бою жестокость оправдана ситуацией и накалом сражения. «Какую угрозу для драконов представляли жители деревни? Явно ведь не революционеры.» — думал Баян в короткие минуты привала. Но не время было рефлексировать, о чем напомнил комиссар проникновенной речью, а после вои двинулись вперед. Уже к ночи Заупряжский полк подступил к укрепленному городу, что назывался Тайгарск. Но фортификации, которыми был обнесен населенный пункт, выглядели необычно, даже во тьме при скромном свете луны и звезд. Высокая стена, словно из очень густого кустарника опоясывала весь город, по форме она напоминала перевернутую тарелку, только без донышка. Вдруг из темноты к голове колонны шагнул силуэт.
— Здравствуйте товарищи! — громко проговорил олень на голову выше полковника Вихря и любого из полка. Но не смотря на рост и внушительные ветвистые рога телосложение оленя было весьма субтильное. Тонкие копыта, небольшой торс, острая морда и короткий хвост.
Тут мягким зеленым светом зажглись рога и копыта оленя, словно по волшебству кустарник стал расползаться в стороны, как живой, освобождая проход. Зрелище впечатляющее даже для видавших виды магических единорогов. Живая стена в виде кустарника подпитывалась силой от Великого древа, что росло в центре города, а кустарник смыкался над головами, образуя купол. Из-за этого природного чуда, поселение оленей было надежно сокрыто и защищено. Улицы города были не мощеными, дорога была устлана деревянными настилами. Воям было сложно держать строй, идя по таким узким доскам, и им пришлось следовать по более широкому, но грязному транспортному пути. Света в оконцах не было, единственное, что освещало путь колонне, были редкие столбы, на которых висели стеклянные банки со светлячками внутри.
К моменту пока хвост полка вышел к центру города начало светать. Баян и остальные были вымотаны длинным переходом. Наконец объявили привал и многие вои буквально заснули стоя. Багрового единорога разбудили, не прошло и часа. Едва продрав глаза, Баян встретился с сотником, которого знали даже драконы с грифонами под именем Вырвиглаз. За годы службы в этом командире сотни были уверены и рядовые вои и начальство, а для вчерашних жеребят сотник Вырвиглаз был вторым отцом. Мог и наставлением помочь и строго спросить за исполнение приказа. Дисциплинированный и честный сотник никогда не был замечен в карьеризме, для него была ценна жизнь каждого воя. Вот с таким пони не страшно было идти в разведку.
Штаб расположился не далеко, и Баян мог наблюдать, как просыпается Тайгарск. Но тут на встречу воям вышла колонна оленей в оборванной зелёной форме с подпалинами. Вид бойцов был удручающ. У некоторых были ожоги на теле, которые, как могли, закрывали компрессами из растений. Санитарный обоз шел следом. Их было легко опознать по повозкам с зеленым листом подорожника, откуда доносились стоны. Рядом плелись с перевязками бойцы народного ополчения, это были в большинстве своём молодые олени часто с одним оставшимся рогом и тем почерневшим от дыма. Народно-освободительная война свела в ополчение не только оленей, но и алмазных собак и даже пушистых таёжных котов. Последние всегда держались особняком и не подчинялись никому. До недавнего момента.

Пройдя чуть дальше по улице Вырвиглаз и Баян увидели и арьергард. Тогда больше всего замбоя поразила следующая сцена. Майор народной милиции тащил лафет старой Сталлионградской пушки, на котором спал седой олененок. Его везли с высотки из Нукденских копий. Был обожжен огнем лафет, отцу казалось, что надежней места отныне в мире для ребенка нет. Майор шел твердо, но медленно было видно, что силы его давно на исходе, но олень продолжал свой путь. Олененок имел рыжую шкурку и небольшие белые пятнышки на спине, на голове была пара маленьких рожек. Мальчуган, прижав к себе плюшевую игрушку, с седою челкой крепко спал на лафете. Поредевший батальон народной милиции не внушал оптимизма в очевидцев этой картины, но давал понять, что здесь всё серьёзно.
На противоположной стороне улицы, в одном из немногих каменных зданий в два этажа, выполненной в роскошном по местным меркам стиле, где раньше располагалась резиденция наместника, а на первом этаже тайная полиция. Но кончилась власть сатрапа и теперь во дворце заседает Революционный военный совет Таёжной республики. Над зданием реял зелёный флаг с красной звездой по центру. Внутри было необычайно оживленно, не смотря на раннее утро. По коридорам носились олени, в том числе в военной форме, что выглядела как комбинезоны с кожаными вставками.
В небольшом кабинете без окон воев ждал полковник Вихрь с полковым комиссаром. В полумраке фестрал склонился над картой, что лежала на столе. Его кошачьи глаза бегали по отметкам, словно огибая излучины рек. Рядом находилась кипа донесений разведки, с ними знакомился полковой комиссар. И тут командир полка оторвался от карты и обратился к вошедшим пони.
— Ставлю боевую задачу, — начал полковник, указывая копытом на карту, — броском занять Нукденскую высоту, навести грозовые заграждения, подготовить ружья и удерживать позицию, прикрывая действие основных сил.
— Есть! — отчеканил сотник, а затем обратился к Баяну, — Замбой, поднимай сотню.
Вои маршевой колонной направились по главной улице к краю города. Тут замбой вновь увидел того олененка, но уже проснувшегося и махающего воям копытцем. Седого олененка заприметили и остальные бойцы сотни. Тогда для воев вид ребенка войны стала олицетворением всех у кого бои отняли детство. С этими мыслями колонна покинула город. За городскими стенами вои перестроились, приняв боевой порядок. Знаменная группа расположилась по центру шеренги со стрельцами. Бойцы с пиками шли над головами, а сзади с ружьями следовали истребители с боезапасом.
Не прошло и получаса как, поднявшаяся на крыло сотня, ушла вперёд. Под крыльями проносились деревья, растущие, словно сплошным покрывалом и лишь изредка можно было увидеть то, что осталось от покинутых оленями деревень. Вдалеке параллельно сотне воев справа и слева можно было заметить движение других подразделений и более многочисленных. Сверкая золотой бронёй, гвардия Эквестрии летела к двум другим высотам, более близких к границе королевства драконов. Во всех бойцах крепла уверенность, что большими силами победа Эквестрии и Таёжной республики — лишь вопрос времени. В конце концов, олени и другие обитатели тайги уже долго воюют с драконами и помощь Эквестрии — это лишь возможность таёжным войскам перегруппировать свои силы.
На самом краю долины третья сотня «врезалась» в насиженное драконами место. Когда-то там была шахта, где добывались драгоценные камни. Их наместник преподносил в виде дани драконам, а теперь всё будет принадлежать народу, простым трудящимся.
С ходу вои заняли высоту. Драконов на ней уже не было. Остались лишь следы их присутствия. Оценив диспозицию, сотник Вырвиглаз приказал воям окопаться и возвести оборонительные кладки с наиболее вероятных сторон атаки.

— Товарищ сотник, разрешите обратиться? — раздался голос молодого хорунжего.
— Разрешаю, говори замбой.
— Предлогаю организовать круговую оборону, — сказал Баян и подойдя обвел высоту на карте кончиком накопытного лезвия.
— Обоснуй.
— Драконы если нападут, то станут вероятнее всего летать вокруг наших позиций и жечь огнём, в надежде прижать нас к земле. Если мы приготовимся к круговой обороне, то сможем отстреливаться более эффективно.
— Правильно говоришь Баян. — не громким голосом ответил командир сотни, — Вахмистра Кольцо ко мне!
Через минуту прискакал белый единорог, вытирая пот со лба, доложил: «Вахмистр Кольцо, по вашему приказанию прибыл!»
— Кольцо, ты со своими истребителями уже приготовили позиции, расчехлили ружья?
— Никак нет, товарищ сотник.
— Значит смотри, — обратился командир проведя по схеме на карте, — распредели расчеты вдоль всей линии обороны, нам необходимо приготовить окопы и не забудьте проверить наличие укрытий на всех истребителей.
— Есть! Разрешите идти?
Командир кивнул и белый единорог удалился.
— Ты прав Баян, тут война, а не прогулка. Проконтролируй круговой охват грозовых заграждений.
— Есть! — отчеканил Баян и расправив крылья феникса в один мах метнулся вверх, где пегасы колдовали над грозовыми тучами.
Пролететь сквозь такое заграждение равносильно смерти от разряда тока. Но даже если кто-либо решит просто приблизиться к тучам его наверняка ударит молния, а это очень не приятно. В любом случае атакующий зависнет в воздухе и тут его либо пристрелят истребители, либо стрельцы. Работа кипела на Нукденской высоте и в небе над ней. Вои усиленно копали окопы, а из крупных скальных пород, что в большом объёме лежали в отвале сооружались оборонительные кладки. В самой шахте было решено разбить лазарет, как самое безопасное место на высоте в случае налета.

Солнце уже было в зените и при ясной погоде можно было разглядеть Великое древо в центре столицы Таёжной республики. В остальном кроны деревьев надежно скрывали от посторонних глаз все скромные жилища оленей. А к вечеру все позиции были готовы и вои, заняв свои места, ожидали противостояния. Но всю ночь было тихо, даже как-то скучно. Контратаки драконов не последовало. Третья сотня, первого полка должна была поддерживать гарнизоны других высоток и в случае необходимости проводить контратаки по противнику.
Уже вечером, собравшись у костра, бойцы и командиры, вместе с сотником разговорились.
— Если что начнётся, мы тут как у Селестии в запазухе. — поделился с товарищами своим соображением Баян.
— Наоборот, — уставшим голосом и отпивая из жестяной кружки ответил сотник, — Драконы попрут прямо на нас! Отсюда им удобнее всего было бы на столицу налеты осуществлять.
— Но как-то подозрительно легко драконы эту высоту оставили. Может замыслили чего?
— А ты у нашей разведки спроси! — кивнул командир сотни на черного пегаса, обнявшего гитару и напевающего себе под нос какой-то романс.
Копьё сразу прекратил дергать струны, почувствовав, как на него устремили взгляды почти все присутствующие.

— До границ королевства, драконов не обнаружено, так что можно расслабиться.
— Пока тут армейская группировка Эквестрии, авось драконы не сунутся!
— Ох, сомневаюсь, — выдохнув, ответил сотник, поправляя шапку на голове, — как вы все знаете война — продолжение политики. Нам членам партии Красный фронт и представителям молодежного крыла важно понимать из-за чего ведется война и главное, какими классами. Нам что просто так комиссар читал лекцию? Политика драконов такова, что наиболее крупные особи так разрослись в размерах и накопили так много богатств, что уже фактически потеряли способность самостоятельно двигаться, но при этом сохранили неуёмную жадность. Откуда драконам ещё можно взять драгоценные камни? Только по разведанным геологами данным в землях Таёжной республики сокрыто более миллиона тонн камней. И драконы придут, это лишь вопрос времени.

Крепко призадумались вои после слов командира. Настроение сменилось, теперь не так весело звучала гитара. Ночь была темна, и лишь звезды с полумесяцем блестели над головами. Прохладой повеяло, и вои посильней надвинули овчинные шапки. Тогда, сидя у костра, в тиши тайги бойцы слышали тревожный шум ветра, что налетал на высоту с разных сторон. Тут один из воев расстегнул гармошку и затянул песню:

«С берёз, неслышен, невесом
Слетает жёлтый лист
Старинный вальс Осенний сон
Играет гармонист
Вздыхают, жалуясь, басы
И, словно в забытьи
Сидят и слушают бойцы —
Товарищи мои...»
Не совсем впопад вои стали подпевать. Эту песню знали все и рядовой и командир, она гармонично вплеталась в саму душу трудового народа, обогатив её и призывая на подвиг. Баян слушал и смотрел сквозь грозовые заграждения на звезды. А песня всё продолжалась. Хор вступал ровнее и звонче:

«...Под этот вальс грустили мы
Когда подруги нет
И вот он снова прозвучал
В лесу прифронтовом
И каждый слушал и мечтал
О чём-то дорогом
И каждый думал о своей
Припомнив ту весну...»
Баян думал о том смотрят ли его любимые пони на звёзды в эту ночь? Из памяти сразу появлялась мама Фотофиниш. Единорог вспоминал милую кобылку, что волновала его и как-то по особенному ему улыбалась. Кобылка что любила читать и с охотой делилась знаниями с застенчивым жеребчиком. И сейчас глядя на ночное небо Баян видел точно такие же звездочки, как в сиреневых глазах Твайлайт Спаркл и верил, что она его ждёт. Эта вера хранила от смерти служивого воя все годы, что он служил на границе.
«И каждый знал — дорога к ней ведет через войну!» — спели вои хором.
Возможно, именно в эту минуту та небольшая часть души, что ещё грела надежду. Надежда на мирное решение кризиса пропала, словно утренний туман в тайге. Свободное место заполнило тягучее и вязкое понимание, что будет Дело. Это новое состояние не пугало, а даже начинало нравиться.

Молодой офицер и заместитель командира сотни по боевой подготовке был уверен в воях, что его окружали. Во всех до единого бойцов 1-ого полка Заупряжского войска, всей Республиканской гвардии Сталлионграда и Красной армии. Баян помнил и верил, что его ждут дома, как и все и каждый защитник Нукденской высоты. Но ещё больше была уверенность, что Родина не забудет своих сынов. Чтобы не случилось.
Баян встретил рассвет на первой линии окопов, лишь красные от недосыпа глаза немного щипал яркий свет солнца, поэтому когда проходила смена караула багровый единорог щурился больше обычного. Но до этого, лишь солнце осветило верхушки деревьев, на дороге, что шла по правой стороне от Нукденской шахты, показалась колонна. Дежурный командир спустился с парой бойцов к обочине, чтобы удостовериться в мирном составе путников и если необходимо оказать помощь. Впереди шел высокий благородный олень, седой староста на тонких копытах. Он вел выживших ланей и оленят, полосатых кошек и алмазных псов «куда глаза глядят».
— Куда вы идёте? — спросил Баян.
— Подальше, — коротко ответил старик, голосом хрипящим и усталым,- драконы прилетят всех пожгут, а детей заберут, чтобы сожрать потом или сделать рабами на копях.
— Мы остановим драконов! — решительно заявил Баян.
— Нет, не сможете, вас Эквестрийцев мало, а драконов тьма. Сталлионград и Эквестрия итак очень много сделали для таёжного народа. Уходите домой. Иначе драконы вас всех убьют.
— Нельзя нам уходить! — ответил Баян, голосом не допускающим альтернативного мнения, — Драконы через Нукденскую высоту хлынут прямо в долину и выжгут её дотла вместе со всеми жителями.
Старый благородный олень больше ничего не сказал, он шагнул вперед и положив одно тонкое копыто на спину офицеру обнял единорога по отечески. Теплая благодарность вот то немногое, чем могли помочь несчастные жители таёжной страны. Беженцы двинулись дальше, а вои вернулись на свои позиции, сойти с которых было нельзя, даже если в строю остался бы один из ста.

Часть 20 глава 2 В преддверии и начале боя

Снова утро и снова на Нукденской высоте всё спокойно. Драконы не появляются на горизонте уже очень долго. Прошло несколько дней. Эти дни затишья в штабе, наверное, воспринимали как победу. Однако командование народного ополчения Таёжной республики проявляло осторожность, и проводила перегруппировку войск, а также доукомплектование и формирование новых полков. Конечно, всё это доходило до воев на Нукденской высоте лишь в виде рассказов разведчиков.
Сама господствующая высотка была достаточно велика, метров двести пятьдесят в диаметре. Сверху ровная площадка, почти идеальное взлетное поле. Вход в шахту был со стороны долины, к нему вела широкая дорога, проложенная, для того чтобы вывозить минералы. За годы выработки шахта изрядно углубилась и расширилась. Тоннели укреплённые деревянными и железными конструкциями в виде арок, которые называли «быки», делали шахту идеальным местом, чтобы укрыться от драконьих налетов. У подножия высотки раскинулось «Поле слёз», там хоронили умерших под бомбежкой или от тяжелой работы шахтеров. На кладбище лежали вместе коты, псы и олени их трудом насыщались драконы и знать, а рабочий получал лишь смерть. Так было раньше, а теперь рабочие, сформированные по военному, создали свою систему демократического управления Советы и дисциплинированную партию, возглавившую национально-освободительную борьбу.

Первым, откликнувшимся на призыв интернациональной помощи, был Сталлионград, а затем он подтянул и всю Эквестрию. Хотя принцесса Селестия и желала остаться нейтральной к этой войне в далекой тайге, но после широкого общественного осуждения карательных акций драконов, правительница Эквестрии была вынуждена вмешаться. Так появилась объединенная армия, по урегулированию кризиса. Командиром был назначен, вопреки предложениям Генерального штаба Сталлионграда, Ковард Хен — личность нерешительная и бесхарактерная, зато с хорошо подвешенным языком. Генерал Ковард своими под час абсурдными приказами очень быстро настроил против себя Сталлионградских воев и военных советников. Один раз на маневрах Ковард умудрился заплутать с Седьмым Мэйхэттенским полком в тумане и чуть было не угробил казенное оружие и доспехи вместе с золотогвардейцами в топком болоте. Даже когда командиры народного ополчения стали доказывать генералу Коварду, что необходимо вывести войска на стратегические позиции и окопаться, тот лишь отмахивался со словами: «Драконы могут принять это за провокацию! Вы что войны хотите?»
Уже успехом стал приказ занять стратегически важную Нукденскую высоту. Там не было деревьев, зато был отвал из нагромождений скальных пород, земля и растительность начиналась чуть ниже, для действия стрельцов места было немного, поэтому вои разместились по всему периметру. Вершина была укреплена кладками, именно оттуда должны работать истребители с противодраконьими ружьями. В этот спокойный день Баян и другие могли наблюдать, как встаёт и садится солнце. Неудобства доставлял гнус и комары, что облаком атаковали воев и не отпускали пока не напивались крови. Помогал выданный оленями репеллент, но лишь на пару часов. В таких условиях продолжалась учёба: отработка действий истребителей в случае налёта, развертывание и слаживание, практиковался навык метания гранат на модели дракона, летящего над землёй, для этого на высоту доставили и бутылки с коктейлем «Морозко». Обычная стеклянная бутылка стала опасным оружием против драконов, благодаря коктейлю из простейших ингредиентов, подвергнутых магическому воздействию. Такая жидкость быстро растекается по телу дракона и практически моментально кристаллизуется, утягивая огнедышащего вниз и отламывая от тела целые куски обледенелой плоти. Драконы боялись таких коктейлей, поэтому крупняк гнал вперед себя более мелких особей, в том числе и молодежь, этих отсекать должны были стрельцы из укрытий. В случае окружения стрельца должны были вести огонь с грозовых заграждений, которые вои называли гуляй-тучка. Такие убежища нельзя было просто распылить, не поучив удар молнией, но и сидящий на ней рисковал, если не обладал знаниями.
Учёба включала в себя не только упражнения, но и политинформацию. Для этого на высоту прибыл войсковой комиссар, в задачу которого входило проведение агитационной деятельности среди воев на передовых позициях. Бодрый земной пони с планшетной сумкой осмотрел подготовленные позиции, переговорил с глазу на глаз с младшими командирами и после ужина, оставив только часовых на позициях, вои третьей сотни собрались на ровной площадке, что являлась верхушкой Нукденской высоты. С севера дул приятный прохладный ветер и настроение у бойцов сформировалось приподнятое. Было отчетливо слышно, как шумит листва на деревьях. Но шум не мог заглушить голос комиссара. Легко и вдохновенно политработник обрисовал предпосылки войны между драконами и народом Таёжной республики. Многие годы драконы эксплуатировали жителей тайги, заставляя добывать для них драгоценные камни на рудниках. Собаки выкапывали камни в копях, олени впрягались в телеги и перевозили неогранённые драгоценности в город, где их очищали и обрабатывали уже коты. Большая часть шла на выплату дани королю драконов — Торчу, из оставшихся бриллиантов изготовлялись украшения, но кто мог их себе позволить? Только зажиточная верхушка, в том числе элита соседней страны Эквестрии. Именно набившая карманы и кошельки аристократия следила за умонастроениями народа, в душе желая «оседлать» народное недовольство и отвязаться от дани, но не для того чтобы помочь простому рабочему, а чтобы оставлять себе все драгоценные камни. Аристократы хотели присваивать и торговать. Такой расклад не мог удовлетворить трудовой народ и, после низложения наместника, на первых выборах большинство взяла народная партия «Красная тайга». Эта политическая сила провозгласила начало национализации всех банков, шахт, рудников и фабрик, введения восьмичасового рабочего дня, а так же освобождение всех трудящихся от дани. Система эксплуатации и грабежа оказалась под угрозой. Тут жесткую и непримиримую позицию заняла аристократия, но когда было сформировано народное ополчение и милиция, бывшие хозяева и им сочувствующие бросились бежать, а те кто оставались, начинали вредить молодой республике, навесив на революционеров и борцов общее название «Крайга». Крайгашникам приходилось отбиваться и от драконов и от своих собственных, внутренних противников. Когда в стане короля драконов Торча всерьёз стали обсуждать идею окончательного решения вопроса с революционерами и всеми симпатизирующими этой силе, дипломаты многих стран выразили протест. Решительную позицию занял соседний Сталлионград и стал помогать оружием и военными специалистами. После череды боестолкновений с большими потерями в живой силе с обеих сторон Таёжная республика несколько раз обращалась к принцессе Селестии за военной помощью. Не сразу, но Эквестрией было принято решение поддержать молодую республику в её борьбе с драконами.

К концу Баяну всё яснее хотелось спать, хотя ему ещё предстояло ночь продержаться на копытах в качестве дежурного командира. Изнурительный гнус и тренировки вышибло последние силы из воев. Поэтому как только комиссар закончил свою речь, прозвучала команда «отбой». Но тут Баяна подозвал к себе сотник и объявил: «Сегодня на дежурстве я тебя заменю замбой. — Сотник положил копыто на спину единорогу и говорил не громким голосом. — Командир Копьё с хоругвей пегасов уходят в дозор. Кольцо с истребителями должны отдохнуть на случай чего. Тебе тоже надо поспать Баян. Ступай!»
Багровый единорог был рад возможности перевести дух, но он понимал, что это аванс перед будущим испытанием. Спали вои в шахте, лежа на тегилях, как на матрацах, бурку применяли в качестве одеяла, а папаху вместо подушки. Несмотря на сырость и духоту спать не в положении стоя было очень приятно и спокойно. Куда-то на задний план ушли все бытовые трудности и лишения. Во сне можно было увидеть родной край, маму, сестру и свою особенную пони хоть и такими, какими их видел в последний раз много лет назад и без гарантий долгожданного свидания. Но из снов, даже если они и были, запоминалось очень мало и то зачастую небольшими рваными фрагментами. Ничего дельного из таких осколков собрать было нельзя, но они были ценны сами по себе, они давали сил терпеть жару, холод, комаров, влажность, жажду, голод, боль, усталость, грязь. Но решающее значение имела идея, заложенная в каждого война — интернационалиста, а именно братская помощь трудовому народу отбиться от империалистов, приблизить тем самым неизбежное наступление царства социальной справедливости для всех, даже для драконов. С этой мыслью Баян уснул.

...
Королева Кризалис внимательно наблюдала за меняющимися в глади бассейна событиями, изредка переводя взгляд на замурованного в коконе единорога. И тут взгляд правительницы Роя падает на, стоящую рядом, стражницу.
— Рядовая Муни, разве тебе не пора проверить другие коконы?
— Да, ваше величество! — лишь ответила кобылка-ченчлинг и направилась в глубь казематов.
Процедура контроля сохранности коконов была не сложной, но требующей внимательности. Стражница, скрежеща доспехами, двигалась вдоль коридора, поглядывая на пленников и, изредка краем глаза, смотрела в бассейны. Там можно было увидеть различные моменты из жизни пленников, как правило, имеющие эмоциональный заряд. В самом углу томился в коконе настоящий дракон, хоть и весьма небольшой. Муни присела отдохнуть у кокона с драконом тот уже не пугал как в первый раз, наоборот зеленый кокон замигал коричневым цветом. Тогда у ченчлинга даже появилось желание полюбопытствовать. Муни склонилась над бассейном и увидела, как гигантский исполин с кристаллами на голове, в виде короны и двумя массивными рогами, закрученными вниз вдоль мускулистой шеи, говорил что-то собравшимся перед ним драконам. Кобылка-ченчлинг сосредоточила магию на кончике рога и пустила луч в водоём перед коконом с драконом. Гуща закипела и вспенилась, картинка стала, насыщена цветом и появился негромкий звук.
...
Королевство драконов — не самое дружелюбное место действующие вулканы и гейзеры, лавовые ванны. Солнце застилают тучи пепла и едкого дыма. Почва безжизненная, зато недра богаты на минералы и драгоценные камни. Хватило бы всем. Добывай — не хочу! Но есть загвоздка.
— Драконы, — громким басом воскликнул король Торч, а собравшиеся в полукруге от огромной скалы с трепетом обратили свои взоры на правителя, — хочу спросить вас! Не мы — драконы самые сильные в мире? Не мы ли способны одним вздохом своим сжигать леса? Не нам ли дана сила двигать горы? Не самим ли создателем драконы вознесены к вершине могущества? Не нашему ли народу даны исключительные, по праву рождения, возможности? Отвечайте!
— Да! — возопила масса драконов.
— Тогда почему мы позволяем диктовать нам какие-то условия. Драконы, наше Отечество в опасности. Сейчас ему угрожают не только враги внешние, но и внутренние. Неблагодарные жители тайги поддались на красную пропаганду и подняли мятеж, против своих господ. Нас с вами! Мы столько лет защищали таёжный народ, а они вонзили нам нож в спину, позвав на помощь Эквестрийцев. — толпа молча слушала своего короля, и тут Торч воскликнул повелительным тоном, — Возмущайтесь!
Сразу послышались выкрики негодования, что захватывали каждого дракона и сопровождались, в том числе руганью в отношении пони и их правителей.
— Если так пойдет и дальше, то скоро нас никто не будет уважать! — начал переходить на крик король драконов, — Готовьте доспехи, точите клыки и когти. Мы идём на войну! Войну за жизненное пространство. Войну против красной чумы. Войну в вышей степени справедливую так как драконы, по праву сильнейших, должны взять всё что захотим и у кого захотим. Для жалких таёжников и поддерживающих их пони это будет настоящая война, для нас просто победа! Драконы превыше всего! Драконы надо всем!
Два молодых дракона слушали правителя вместе, а вот к выводам пришли разным.
— Как тебе Ганс, а? Красиво говорит «его величество»! — сказал юный дракон, почесав сточенными когтями подбородок и, смахивая с себя каменную крошку, что осталась на морде.

— Не говори Мордехай, — ответил сосед, такой же молодой дракон, худой, но с огнем в глазах, слушающий короля Торча — Скорее бы. Там камней и золота хватит на всех.
— А про пони ты забыл? — подметил Мордехай, глянув на соседа краем глаза, чуть прищурившись.
— А что пони?
— Они это так не оставят.
— Эти жалкие травоядные. — Ганс отмахнулся от возражения, как от надоедливой мухи, — Если пони встанут на нашем пути, то мы их всех быстренько убьём. И всё!
— А что если они нас?
— А нас то за что?
Между переговаривающимися особями возникла пауза. Два дракона с недоумением смотрели друг на друга. Каждый не знал что ответить. Но тут молодых окликнули.

— Эй, вы двое, — то говорил тучный дракон намного больше даже вместе взятых четырех и пяти таких молодых особей, — Хватит болтать. Я за что вам камни плачу? Марш работать! А если что-то не устраивает, лети «пытай» счастья на чужбине, вас есть, кому заменить!
Ганс и Мордехай поспешили на работу, где вместе с ними трудились и самки, и ещё более молодые особи драконов. Они «вгрызались» в скалы и землю, чтобы достать минералы. Крупные драгоценные камни были выбраны давным-давно, ещё взрослыми драконами. На этих местах остались кратеры, в которых копошился молодняк. Никаких инструментов, только хвосты, когти и клыки.
— Разве это правильно? — вновь спросил Мордехай у Ганса, разгребая скальную породу и откладывая небольшой изумруд в кучку, — Почему мы трудимся в поте лица, а большая часть камней достаётся самым крупным особям?

— Так как они наиболее сильные.
— И поэтому растут всё больше и больше, пока окончательно не утрачивают способность двигаться. Молодняк и нищие драконы вынуждены идти к богатым и крупным драконам в услужение, принося пищу и новые богатства, получая взамен камни едва достаточные для пропитания.
— Мордехай, это временно, скоро мы все станем крупняком и у каждого будет огромная пещера с драгоценностями.
— Если все станут богатыми, тогда кто будет работать?
— Как кто? Рабы конечно же! — с энтузиазмом ответил Ганс, отбросив очередной драгоценный камень в кучку к остальным, — На маленькой и победоносной войне мы захватим столько рабов, сколько сможем и обеспечим себя дешёвой рабочей силой, которая и будет добывать нам изумруды и сокровища бесплатно.
— И для этого драконам нужно лететь, умирать на какой-то войне? — всплеснул лапами Мордехай.
— Война и огонь — это наша стихия, чем дольше дракон сидит на месте и не завоёвывает новых богатств и земель, тем больше дряхлеет всё общество драконов. Если так пойдёт и дальше драконы станут маленькими и слабыми как пони, — не унимался Ганс, — Ты что не хочешь быть сильным и могущественным?
— Ну-у-у-у, — неуверенно протянул Мордехай.
— Разумеется хочешь! Этого все хотят. Значит нужно воевать!
— Я просто хочу сказать, что было бы неплохо драконам научиться решать споры словами.
Ганс улыбнулся, словно услышал шутку и ответил: «Слова — это муссор! Болтовня оружие слабаков, а драконы — не слабаки, а сила, с которой все должны считаться! И если эти крайгашники решили что могут с нами тягаться, то мы должны их переубедить силой! Раз король Торч зовет нас на бой — значит надо идти воевать.»
Мордехай ничего не ответил, а принялся скоблить пустую породу когтями. Во время работы в стороны летел всякий шлак, а каменная пыль забивала ноздри и глаза. Сухой кашель огнем стал, для работавших в карьерах и кратерах драконов, обычным делом. Рядом с двумя молодыми драконами то и дело суетились совсем ещё малыши с корзинами, собирая драгоценные камни. Минералы малыши выносили из кратеров и ссыпали в большие кучи, где их подсчитывали старшие особи. Далее драгоценные камни глотал, словно жменю ягод, крупняк, а то что оставалось делили между драконами работавшими в карьерах и кратерах, причём меньше всех получали малыши. А когда в натруженные лапы падал кристалл или два, то съедался сразу без остатка и крошек. Спали драконы, где упадут, поджав под своё тело хвост и в такие моменты выглядели весьма безобидно.
...
Муни отвлеклась от вида в бассейне и быстрым движением протерла линзу кокона в котором сидел дракон. Особь была небольшой, можно даже сказать весьма худощавой. Вероятно, этого дракона кормили так же, как и ченчлингов-рабочих. Длинные передние лапы и расслаивающиеся когти. Чешуя зеленого цвета с оттенком бирюзового по всему телу кроме передних лап они из-за многих лет работы стали темно-болотного цвета. Голова небольшая, с одним длинным рогом, второй, вероятно, был потерян в драке. Челюсть и торчащие зубы придавали бы этой особи свирепости, но из-за общей субтильности дракон выглядел скорее смешно и нелепо.
Некоторые коконы с пони например, переполняет любовь, а у драконов не так. Муни с удивлением обнаружила пустоту на том месте, где в коконе оседает и концентрируется любовь. Этот факт заставил стражницу призадуматься: «Неужели драконы не любят никого и ничего, кроме золота и драгоценных камней, как и рассказывали. Или конкретно этого дракона-рабочего довели до состояния, когда черствеют и засыхают любые теплые чувства и остаётся лишь первобытная злоба.»
Охранница тюрьмы роя отстранилась, когда дракон в коконе поёжился и слегка приоткрыл глаза, но потом сразу закрыл и продолжил свой летаргический сон. У Муни на мгновение ёкнуло сердце, да так что чуть копьё не выпало из копыт. Ченчлинг ещё раз внимательно осмотрелась по сторонам и, не найдя повреждений на коконах, поспешила удалиться. Цокая копытами по полу и звеня доспехами, Муни преодолела всё расстояние до красного бархатного дивана, на котором лежала королева Кризалис. Стражница доложила по форме, но её величество ничего не ответила, а просто махнула копытом в сторону и Муни просто встала рядом. Внимание Кризалис целиком было захвачено разворачивающимся на глади бассейна событиями.
...
Поздняя ночь, тьма над тайгой и, в особенности, над господствующими высотками непроглядная. Напряжение висит буквально в воздухе. Но, не смотря на это, генерал Ковард Хен приказал всем офицерам собраться в столице, дабы отпраздновать «победу». Лишь личным приказанием атаманов и полковников командиры сотен, находящихся на передовой, остались со своими бойцами.
Вот стрелка часов перепрыгнула на четыре часа утра и тишину сотряс взрыв потом другой, потом третий. Вой в шахте подскакивали на тегиляях и спешно, накинув на себя стеганные кожаные «доспехи» выбегали на улицу. Над позициями летал командир сотни Вырвиглаз и раздавал приказы, приводя растерявшихся воев в чувство. Под огнем каждый бежал к своей боевой позиции, ведь чем быстрее ты займешь своё место, тем больше шансов остаться живым. Сначала творилась полная неразбериха, но буквально через считанные секунды стрельцы заняли свои места за кладками.
Небо осветило трассирующими пулями. То били истребители. Их Противодраконьи ружья умерили пыл противника и тот уже не так безнаказанно обстреливал позиции. Бронебойные пули прошивали доспех и толстую кожу драконов, причиняя им урон, мало способствующий продолжению атаки. Однако, не смотря на все усилия бойцов, бомбежка продолжалась.

Сотник и полковой комиссар остановились, чтобы обсудить диспозицию. Вырвиглаз успел скомандовать: «Вынести знамя! Установить периметр!»
Как внезапно рядом с командиром и комиссаром приземлилась бомба. Взрыв прогремел в самом центре высотки. Хорунжий Баян первым подскочил к упавшему сотнику. Командир погиб почти мгновенно. Полковой комиссар был тяжело ранен и потерял сознание. Теперь вся полнота управления должна лечь на заместителя командира сотни.
— Слушай мою команду, знамя на центр, установить периметр! — громко скомандовал Баян и знаменная группа выполнила приказ под ливнем огня и бомб.
Над головами воев встал золотой купол, это позволило перевести дух, оттащить раненых и убитых в шахту, перегруппироваться и приготовиться к бою. Драконы не поливали огнём защитные купола, берегли пламя. Вместо этого на барьер садились не крупные особи и старались расцарапать купол когтями. Это была больше психологическая атака. Скрежет и рычание огнедышащих ящериц над головой заставляло вжиматься в землю.

К багровому единорогу метнулся связист, перед мордой командира раскрылось черное зеркало, в котором появилось изображение командира полка.
— Доложите! Где сотник Вырвиглаз? — прозвучал вопрос.
— Харунжий Баян заместитель командира сотни. Докладываю, сотник погиб. Понесли потери четыре двухсотых, семь трехсотых. Срочно нужна поддержка артиллерии!
— Говори координаты замбой.
— Вызываем огонь на себя.
— Вас понял!
Аккуратно, обходя облачные заграждения средние и мелкие особи драконов приблизились к защитному куполу. Противник всё плотнее «облепляли» купол, как вдруг на высоту стали густым и мощным градом ложиться снаряды. Грохот абсолютно оглушающий, свист осколков и предсмертные крики драконов. Артиллеристы отстрелялись на пятерку, теперь батареям нужно сменить позиции, чтобы их не накрыли с воздуха. Драконы предпочли вновь подняться в небо. А вои убрали купол и продолжили вести беспокоящий огонь, оттягивая на себя силы противника, не давая ящерам сосредоточить силы для атаки на столицу.

Драконы наносили удары и тут же отходили от высотки в небо, а в след им летели молнии и бронебойные пули.
Начинало светать и, от увиденного пришло осознание, что Нукденская высота, на которой оборонялись вои, окружена. Драконы полностью контролировали небо, а их тени заслоняли свет солнца. Команда «огонь» и вверх летели молнии. Огнедышащие ящеры бросались в атаку на высоту, словно дикие звери с рычанием и скрежетом зубов. Однаако и вои дрались с упорством обречённых.
Баян отдавал команды, когда к нему вновь приблизился связист.
— Замбой, — донеслось с той стороны, то был комполка атаман Вихрь, — доложи обстановку!
— Ведём бой, есть потери, ждём подкрепления.
— Высота нужна, держитесь товарищи.
— Противник превосходит нас численно и по огневой мощи.
— Мы знаем замбой. Отставить панику. Прошу, продержитесь хотя бы четыре часа. Если Нукденская высота будет взята, то драконы сожгут Тайгарск вместе со всеми жителями.
— Приказ ясен. — ответил замбой, хотя и плохо себе представлял как выполнить поставленную боевую задачу.
— Помощь скоро будет, конец связи.
Баян посмотрел на часы, вот шесть ноль-ноль. Багровый единорог подумал про себя: «Скоро драконы попытаются подавить нас огнём». Температура неуклонно росла. Вокруг высотки пылал настоящий костер, горело всё, что только могло гореть. От дыма было трудно дышать, и постоянно слезились глаза. Такая ситуация была и на соседних высотках, но те позиции уже пали, так как было отчетливо видно драконов, что приземляются туда, а потом взлетали чтобы бомбить Нукденскую высоту. Шли бои и на подступах к городу-столице Тайгарску. Жители долины дрались отчаянно, но силы были неравны. Тем не менее, стоило дракону снизиться и лететь над кронами деревьев в него стреляло всё, что только могло стрелять, а как только огнедышащий ящер оказывался на земле, его закидывали гранатами или прокалывали пиками. Много от них натерпелись жители тайги, и теперь пришло время расплаты.
Внезапно раздался вой рога и четкая речь из громкоговорителя: «Пони и олени, ваше сопротивление бессмысленно! Но благородные драконы предлагают вам уйти и оставить Тайгарск и обороняемые позиции. Через час на вас будут сброшены бомбы. Подумайте о ваших бесценных жизнях и жизнях ваших детей. Мы даём вам время до семи часов утра». Баян встал на самую наивысшую точку и приложил к глазам бинокль. В чистом небе хорошо было видно, как на крупняк навешивают какие-то бочки, имеющие каплевидную форму.
— Что там? — раздался вопрос полушепотом, но замбой сразу понял, что это говорит Кольцо.
— Кажется он. — не отрывая взгляд от бинокля ответил Баян.
— Кто «он»?
— Пальмитиновая кислота.
— А если проще. — не унимался старший вахмистр.
— Напалм! — Баян спрыгнул с возвышения и скомандовал, — Знамя на центр...
— Подожди, если мы спрячемся под куполом, драконы понесут напалм дальше и выжгут столицу.
Баян подозвал связиста и тут же доложил о своём наблюдении в штаб и попросил поддержки с воздуха.
— Силы обороны Тайгарска готовы для отражения удара с воздуха, — ответил атаман, — вам ставится боевая задача поддержать наши войска шквальным огнём с земли.
— У нас боеприпасов осталось в лучшем случае на час боя.
— Боеприпасы и подкрепление уже выдвинулось к вам. Удерживайте занимаемую позицию.
— Так точно.
— Конец связи.
Драконы барражировали над Нукденской высотой и изредка плевались огнём вниз, но не прицельно, а скорее для психического воздействия. Вои перевязывали свои раны и укрепляли позиции, как вдруг из горящего леса блеснули родные пики воев. Позиции оживились, драконы попытались спикировать на бегущих к высоте воев, каждый из которых был навьючен ящиком, а то и двумя с боеприпасами. Защитники высоты открыли шквальный огонь, а замбой, подняв на крыло два десятка воев, повел их в атаку на драконов. Завязалась сеча.

Истребители отсекали крупняк, но вот «мелочь» приходилось отгонять силой. Стрельцы уже не могли помочь из-за тесного контакта своих с противником.
Вои били с размаху и лезвия то и дело шаркали о драконью броню. Иной раз после удара брызгала в морду горячая кровь, а огнедышащий ящер, умирая, из последних сил откусывал голову вою или бил хвостом, словно булавой. Одним хорошим ударом дракон мог перешибить хребет пони даже в доспехах, поэтому копытопашная с ними была делом крайне опасным. Но не было драконам сладко и схватываясь с воями. Острые копытные лезвия и умение биться до истерики страшила драконьих сыновей. Нигде не видевших, чтобы травоядный, ползающий по земле маленький конек обретал крылья, удаль и силу, да такую, чтобы самих драконов сбрасывать с неба на землю.

Вот подкрепленье добежало до линии, где их встречали обороняющиеся. Тогда замбой скомандовал отступленье, под прикрытьем своего огня. Драконы тоже были вынуждены отойти назад.

Защитники высоты приободрились и даже повеселели. Баян спустился на землю и к нему сразу подошел черный пегас, на котором, словно мишура на ёлку на день согревающего очага, были намотаны ленты патронов для противодраконьих ружей.
— Разведывательная хоругвия прибыла и готова к бою. Доложил командир хорунджий Копьё.
— Привет, — ответил сотник и обняв пегаса, спросил того на ухо, — когда придут наши?
— Наши не придут, — шепотом ответил Копьё, — все наши это мы.
— Никому не говори. — проговорил Баян и отпустив черного пегаса изобразил на морде сдержанную радость, — кто ваш проводник?

— Я, товарищ командир! — раздался звонкий детский голос.
Перед багровым единорогом возник совсем юный олененок, слегка чумазый, но с задорной улыбкой и седой шерсткой на голове. «Не тот ли это олененок, которого мы видели спящем на пушке? — Подумал Баян. — Хотя тут каждый первый олененок — жертва войны».
— Как звать то?
— Орлик, пионер отряда имени товарища Сталиона, прибыл в ваше распоряжение и готов к бою товарищ командир.
Баян ещё раз внимательно оглядел олененка и действительно увидел повязанный на шее красный пионерский галстук.
— А это у тебя что?
— Труба, товарищ командир, — с гордостью отвечал юный пионер, — хотите сыграю?
— Сыграешь, обязательно сыграешь, но попозже.

Баян отослал пионера в шахту, поручив ему помогать санитару перевязывать раненых. Подставлять под огонь юного оленя замбою не хотелось. Боеприпасы распаковали и распределили по позициям, излишек отнесли в шахту. Всё время на высоту сыпался огненный дождь. Драконы вероятно осознали, что пока они не подавят истребителей высота неприступна. Более того, под удар противодраконьих ружей попадают и те крупные особи, что будут снижаться для сброса на Тайгарск напалма. Понимали это и вои в особенности Кольцо, что командовал расчётами истребителей. Вскоре в небе показались туши обвешанные ёмкостями, они начали заходить на высоту, чтобы отбомбиться. Драконы шли выжигать, а спасения от напалма было только в контрударе.
Мегафоны драконов огласили, как приговор, что мол было дано время и все кто остался теперь будут стерты. Истребители начали стрелять по драконам-бомбардировщикам, а со стороны Тайгарска в небо поднялись на перехват летучие отряды, все кто только мог летать и сражаться. Послышались сирены, предупреждающие о воздушной атаке. Над городом зеленый купол из крон деревьев стал обрастать лианами и словно по волшебству превратился в некое подобие барьера. Будто сама природа на войне решила встать на сторону национально-освободительного движения. Но воям на Нукденской высоте за куполом было не спрятаться. Снизившись до определенной высоты, драконы отпустили из лап ремни и каплеобразные ёмкости полетели вниз на высоту.

Часть 21 глава 3 Презрев смерть

Драконы-бомбардиры стали заходить на цель, а в них с земли прицельно били истребители. Удалось сбить нескольких, но этого оказалось недостаточно. В это время драконьи штурмовики вновь атаковали высоту и им даже удалось приблизиться к кладкам на расстояние броска гранаты. И вот раздался свист — это на землю полетели ёмкости с напалмом. Драконы отошли, и тут раздался взрыв. В небо подымались клубы огня, а спастись от него было невозможно.
Замбой выкрикнул: «Швыряйте в очаги коктейли!»
Сразу начал раздаваться треск бьющихся бутылок, но проклятая жидкость горела везде и всюду, даже на вертикальных поверхностях. Попадая на одежду пламя невозможно было сбить, приходилось обливать горящий участок коктейлем «Морозко», на том месте образовывалась корка льда. Спасали тегиляи воев, которые были стеганы из старой драконьей кожи и поэтому были устойчивы к огню, но не к химии. Ведь если напалм не тушить, то он прожжет до костей. После огня угрозу представлял едкий черный дым, удушающий всякого, кого не сжег напалм. Страшное оружие и его драконы готовы использовать против мирных жителей, детей и стариков Тайгарска. Лишь благодаря работе истребителей ни одна ёмкость с напалмом не упала в центр высотки. В небе тоже было «жарко». Полки и батальоны летучих отрядов объединенной армии сцепились с молодняком, который прикрывал бомбардиров. Драконы, груженные напалмом, снижались и тут же попадали под удар ополченцев. Раненые и убитые огнедышащие ящеры падали в «зеленку» где их оперативно добивали. Жестоко, но брать в плен особенно крупных особей было не реально. К тому же практически каждый ополченец, новобранец или вчерашний партизан, натерпелись от драконов и жаждали мщения.
С напалмом удалось совладать, хоть многие и получили отравление угарным газом, в том числе и замбой, что постоянно находился на передовой и отдавал приказы. Нукденскую высоту постоянно бомбили и поливали огнем. Вои были на грани и держались из последних сил, но бойцы отказывались покидать строй, их держало понимание ситуации сложившейся на боевом участке.
— Товарищ комиссар, — с хрипотой в голосе обратился замбой к вышедшему на позиции политработнику, что не мог стоять без посторонней помощи и его поддерживал олененок, — вернитесь, пожалуйста, в шахту.
— Я может и не могу командовать, но вышел, чтобы сражаться вместе с вами и если надо то и умирать, — отвечал земной пони, оглядывая воев.
— Чтобы держать позиции нужно живыми быть.
Полковой комиссар обнял замбоя и сказал.
— Представлю всех защитников Нукденской высоты к орденам.

Как гром послышалась команда: «Воздух!»
Засвистели бомбы и тут рядом с Баяном разорвалась одна, контузив командира, но тот устоял, а подскочивший к нему олененок, ловко орудуя бинтом, сделал перевязку на голове. Вероятно, осколком рассекло лоб. Замбой продолжил командовать. Началась стрельба и рев драконов. Вои вставали во весь рост и метали гранаты в противника. Огнедышащие ящеры с ещё большей яростью возобновили свой натиск на высоту. Озверев от упорства воев, драконы бросились сквозь грозовые заграждения. Гремел гром и молнии летали во все стороны, поражая солдат атакующих. Драконы умирали, но упорно продолжали рваться на высотку. Каждый боец третьей сотни уже не держал гранату для себя, что бы в крайнем случае подорваться с тем драконом, что попробует взять его живьём. Все знали, что драконы пленных брали, чтобы растерзать на части и вои готовы были дорого продать свои жизни. Но всему был предел. Один из стрельцов, громким голосом спросил: «Да сколько уже можно? Товарищ командир, держаться нету больше сил!»
— Товарищи я понимаю, — сразу появился комиссар и принялся выполнять свой долг, — что вы не боги, потому как если бы боги и богини существовали, то уже бы давно покончили со всеми войнами на свете. Тем, кто сам себя возвел в ранг «богов» мы как раз и отвечаем, и должны отвечать нашим решительным «нет». Тогда каждый ваш выстрел по врагу станет ударом по строю в котором наши братья — рабочие, вынуждены продавать себя поштучно, как какую-то вещь на рынке, а потому в равной мере подверженного всем случайностям конкуренции, всем колебаниям цен. Мы здесь стоим на пути сил реакции, желающих подавить всякие ростки прогресса и если вы товарищи дадите сейчас слабину, то завтра придется останавливать драконов уже у наших городов и станиц.

Стрелец выслушал политработника и, виновато опустив уши, вновь вернулся на свою боевую позицию. Остальные вои словно получили второе дыхание. Интенсивность огня лишь нарастала, но успеха атакующим не приносила. Хотя были и случаи, когда успех мог оказаться в лапах драконов.
Командир истребителей Кольцо оказался окружен. Молодняк узнали в нем офицера и бросились на крупного жеребца, чтобы убить. Но не промах был светлый единорог Кольцо. Ухватив одного ящера в захвате между копыт командир свернул ему шею как цыпленку, а затем сжав зубами раскрутил и словно плетью нанес удар второму дракону. Третий уже приготовился полыхнуть огнем, но Кольцо успел ударить того заточенной железкой накопытника, прямо по горлу и ещё одним драконом стало меньше.
На крыло поднялась хоругвия под командованием храброго пегаса Копьё, он шел впереди и первым врезался в цепь драконов, что облетали заграждение. Пики воев обагрились горячей кровью и принесли не одну смерть, но и сами защитники высоты понесли тяжелые потери.
Черный пегас резким и точным выпадом пронзил дракона прямо сквозь отверстие в доспехах и тот, издав предсмертный вой рухнул камнем вниз. Потом отряд отлетел на пару метров и разделился на тройки, что заходили с боков и атаковывали крупных драконов пока те были уязвимы. В погоню за воями срывались более мелкие особи. Хорош в подобных гонках был вахмистр Петля, которого драконы знали, как «Хрен догонишь». Серый пегас петлял, уходил в облака и резко менял траекторию полета. В тот момент когда преследователь путался Петля наносил удар и тут же отходит, но лишь затем чтобы нанести следующий удар. Хорошей тактикой вахмистра была сымитировать паническое отступление, спровоцировать погоню и навести драконов на засаду истребителей. Не говоря уже про то, что силы противника в результате преследования оказывались растянуты и уже не могли оказать друг другу поддержку. Воздушная баталия за высотку быстро перетекла в побоище. С обеих сторон на землю падали бойцы, для них война, как и жизнь навсегда закончилась на Нукденской высоте, а земле ей всё едино. Однако были и те кому везло. Множество пегасов хоть и защищенные магическими крыльями феникса но были вынужденны совершить жесткую посадку. Стрельцы до пятен перед глазами вели огонь по врагу и то тут то там кто-то падал в обморок и его приводили в чувство нашатырем. Бойцы были на грани. Но тут очнулся комиссар и заорал на всю высоту командирским басом: «Сейчас копытопашную дадим. — Политработник указал на реющее знамя сотни. — Вот эти на нашем знамени звезда и крест — бесплатный пропуск на тот свет для всех тварей, что захотят его сорвать!»
Связист неустанно слал в штаб сообщения: «Мы высота Н, мы высота Н. Требуются боеприпасы. Ждём подкрепления, Мы сражаемся!»
Драконы были вынуждены отбиваться от ударов ополченцев, которых в небе поддерживали летучие отряды из золотогвардеецев Эквестрии и Сталлионградских воев. Уже к середине дня было понятно, что успеха не могла достигнуть не та ни другая сторона.
...
В тёмных казематах улья чейнчлингов царила тишина. Двое присутствовавших с королевой не могли и шелохнуться, хотя сгорали от любопытства, глядя в гладь бассейна, где развернулась битва глазами непосредственного участника. Королева Кризалис краем зрения наблюдала за реакцией молодой стражницы, что с интересом смотрела в водоём, но не уходил от внимания правительницы и капитан Дай Хард. Жеребец-ченчлинг стоял неподвижно, словно был высечен из камня. Внезапно правительница роя встала со своего ложа и поочередно, вытянув затекшие правую и левую задние ноги, направилась в глубь темницы. Муни и Хард недоуменно остались на местах, но тут королева Кризалис окликнула капитана и приказала ему следовать за ней. Стражница же должна была остаться на месте, так она и сделала.
Углубляясь в темноту развевающуюся лишь тусклым свечением коконов вдоль стен Кризалис и Дай Хард шли в тишине. Пока королева не остановилась у кокона с драконом и не заговорила не громким, но четким голосом.
— Здесь нам никто не помешает.

Капитан Хард напрягся и был готов к любому фокусу королевы Кризалис.
— Как давно ты служишь Рою?
— Всю свою жизнь ваше величество. — ответил Хард слегка удивившись вопросу.
Ведь у ченчлинга нет выбора, все служат Рою с момента рождения и до самой своей смерти.
— На что ты готов пойти ради Роя?
— Абсолютно на всё моя королева!
— Даже если я прикажу во имя Родины убить любого ченчлинга, ты убьёшь?
— В ту же минуту ваше величество. — без раздумий ответил Дай Хард. — Кем бы не был посягнувший на наш Рой мерзавец будет уничтожен мной лично.
— Похвально. Рада слышать. Значит хоть тебе капитан можно доверять. — Кризалис прошла чуть дальше и, протянув копыто, потрогала кокон в котором был заключен дракон. — Посмотри на этого бедолагу, он сидит тут один и никто ему не поможет.
— А не надо было нарушать нашу границу.

— Именно. Скоро мне предстоит личная встреча с королем драконов Торчем, а этого пленника я верну королю в качестве жеста доброй воли. — королева Кризалис сконцентрировала магию на кончике своего рога и выпустила молнию в бассейн. — Но с нашей стороны было бы расточительно выдать пленника не узнав обо всём самом интересном, что знает этот ящер. Не находишь?
— Так точно ваше величество.
Картинка в глади бассейна стала приобретать четкие очертания, раздался звук, сперва слабый, но затем более громкий и ясный. Манера разговора драконов отличалась агрессивным напором, во всяком случае у крупняка. Мелкие особи выражались более спокойно. И вот пена осела, бурление прекратилось и стало возможно разглядеть всю ситуацию целиком.
...
На вершине высоты восседал гигантский дракон, чьи раскрытые крылья могли заслонить солнце. Пастью этот монстр мог бы в один присест проглотить жителей небольшого города или выпить озеро. Это был его величество король драконов Торч. С явным неудовольствием владыка взирал в даль, где по поднимающимся в небо трассирующим фонтанам из пуль и молний, угадывались позиции ополченцев, а так же до сих пор не разбитой объединенной армии Эквестрии. Более всего короля бесил тот факт, что одна высота держится так долго против главных, многократно превосходящих сил драконов и тем самым сковывает действие его войск.
Сам же очевидец событий находился рядом в составе боевого резерва.
— Варбосса ко мне, — прорычал Торч, оскалившись и через пару минут перед королем возник длинношеий, трехголовый, летающий ящер, — в чём дело? Почему мы до сих пор не сожгли город-столицу? Почему твои жалкие ящерицы не выбили воев?
— Осмелюсь доложить, к высотке невозможно подступиться, там налажена превосходная оборона, её возглавил какой-то замбой.
— Называй объективные причины, чтобы остаться живым! — сощурив на подчиненном глаза, ответил король.
— Наверняка кровавые комиссары под страхом расстрела удерживают пони на позициях, — неуверенным голосом отвечала одна из голов варбосса, но скептическое выражение морды короля заставило заговорить вторую голову, — У нас нехватка молодняка для обеспечения прикрытия крупных особей.
— Что? У вас и так почти две четверти наших сил, и вы не можете сломить каких то травоядных, липиздрических лошадок! Не хватает прикрытья варбосс, тогда сам лети впереди.
— Вашество, предлагаю в сложившихся обстоятельствах применить наше секретное оружие. — вкрадчивым но уверенным голосом сказала третья голова.
Король Торч призадумался на минуту, но затем кивнул кому-то из свиты.
— Секретное оружие мы готовили для мятежного Тайгарска. Но хорошо, я так и быть выдам тебе несколько баков и часть резерва, но чтобы через час максимум через два у моих ног лежали три головы командиров этих пони завернутые в их магическое знамя, в противном случае у моих ног будут лежать три твои головы! Тебе ясно?
— Так точно вашество.
Молодняк поднялся на крыло, и присоединившись к товарищам, и пополнив строй, в итоге с варбоссом во главе устремились к высотке. Но на подлете к цели крупные особи замедлились и пропустили вперед более мелких драконов. На мгновение стало тихо и тут, громким басом, заговорила одна голова дракона: «Вот эта высота наш финальный рубеж за ним неминуемая победа. Всё тормозится горсткой тупых упрямцев. Пусть вас не пугает слава Сталлионградских воев, якобы непобедимых. Господа, не надо думать, за нас уже всё решили. Главное — это выполнить приказ! — Продекларировал офицер и ткнув когтем в направлении неприятеля добавил. — Вперёд!»
Началась атака, на встречу летели вспышки молний, и раз за разом выкашивали одного товарища за другим. Внизу слышались неразборчивые ругательства пони. Дракон маневрировал и, когда до противника оставалось несколько сот метров, открыл пасть и на выдохе обдал позиции воев огнем. Внезапно всем телом дракон почувствовал боль, и мышцы словно парализовало. Это была молния, что была выпущена стрельцом. Ещё бы мгновение и могло остановиться сердце, но дракон взмахнул крыльями и отошел, нужна была передышка, чтобы вновь полыхнуть огнём. Драконы стали наматывать круги вокруг высоты, не рискуя приближаться слишком близко. Как только пламя в чреве было готово, атака повторялась. Подбитые драконы падали на землю и иногда на высотку в дальнейшем остальные видели, как из тел павших вои складывали укрытия для себя.

— Здоров Ганс!
— А, это ты Мордехай, — уставшим голосом ответил дракон и перестроился в воздухе, чтобы лететь рядом с собеседником, — тебя к нам из резерва прислали?
— Ага, расскажи вкратце как тут дела обстоят. — попросил Мордехай.
— А что офицеры ничего не сказали?
— Какой там, просто пригнали в эту Тмутаракань, а дальше крутись как хочешь.
— Если вкратце, то нужно отбить эту высотку, вроде она называется Нукденской, или что-то в этом роде. Мы тут уже целый день бьёмся, а вои всё стоят и огрызаются огнём. Крупняк бомбит с большой высоты, боится, что им в бочину «прилетит».
— А нас при этом бросают в атаку, чтобы пули и гранаты достались нам. — закончил за товарища Мордехай скептически выдохнув.
— Зато каждому дракону, участвующему в войне, король Торч пообещал пещеру и драгоценных камней сколько съедим. — сдержанно улыбнувшись парировал Ганс.
— Король обещает, а умирать за его обещания предстоит каждому из нас.
— Вовсе нет, сегодня умрут только пони, ведь мы почти победили, — не унимался Ганс, — ещё одно усилие и высота наша!
На исходе часа одна из голов варбосса скомандовала: «В атаку!»
Драконы бросились на высоту, а по ним стало бить всё, чем только было можно, магические вспышки, пули, гранаты, коктели «Морозко» и даже крупные камни. Удивительно, но часть драконов смогла прорваться к высоте и там их в штыки встретил летучий отряд, который вел в бой вороной пегас, известного драконам под прозвищем «Чёрный барон». Говорили что этот пони настоящая нежить, что он несет смерть, высасывает души из драконов и поднимает под своё знамя убитых, делая тех бесстрашными зомби.
Мордехай и Ганс безусловно слышали все эти байки, а вот поверить в них становилось не так сложно когда видишь как вои презирая смерть бросались в яростные контратаки сквозь огонь. Видишь как бомбы с рёвом взметают вверх каменные глыбы и пони, но те снова встают чтобы отразить очередной натиск. «Эти пони либо безумны, либо действительно нежить и не чувствуют ни боли, ни страха». — Так начали поговаривать драконы, что штурмовали Нукденскую высоту.
Ганс увернулся от выпада одного воя и следующим ударом хвоста сбил того сначала в бок, а затем тот с криком упал вниз, но тут на молодого дракона выскочил серый пегас и лихим скользящим ударом чуть не отсёк тому голову. Лезвие лишь рассекло кожу на шее, рана была не смертельная. Ещё бы пару милиметров и Ганс бы просто захлебнулся собственной кровью. Минутной заминкой хотел воспользоваться один вой и уже был готов нанести удар дракону, но тут спину товарищу прикрыл Мордехай, однако сам получил копьём в бок. Дракон захрипел и крыльям всё сложнее стало держать хозяина в полете. Ганс подхватил товарища и стал сбрасывать высоту, чтобы передать того санитарам, приговаривая: «Всё будет хорошо! Мордехай, ты только держись!»
Однако, как только Ганс собирался оставить раненого рядом разорвалась бомба. На глаза опустилась тьма, а когда Ганс очнулся то обнаружил, что лежит на земле. Тогда молодой дракон стал осматриваться, но звон в голове мешал думать. Когда зрение восстановилось Ганс увидел, что рядом лежал Мордехай, но помочь ему уже было нельзя. Его тело приняло на себя большую часть осколков. Ганс подполз ближе и приложил голову к груди товарища, сердце того не билось. Сложив лапы Ганс попытался сделать массаж сердца, но ничего не помогало и тут на дракона накатило отчаяние. Друга больше нет и ничто его не вернёт. За мгновение всё стало каким-то не значительным и извечный оптимизм выветрился окончательно. Их вечный спор так и останется незавершенным. Внезапно сверху раздался сигнал горна и Ганс с трудом, встав на лапы, махнул крыльями и поднялся в небо. Драконы отступали, оставив у подножья высоты своих павших товарищей.
Но драконы отступили лишь на несколько сотен метров и выстроились полукруглой стеной, словно окружив высоту. Вои насторожились, как вдруг все драконы что есть сил замахали крыльями, создавая встречный поток ветра.

Открылись за спинами драконов емкости, и зашипел газ. Вскоре сформировавшееся зеленое облако медленно поползло на высоту. Когда оно проплывало мимо листва с деревьев посыпалась моментально, а трава приобрела ржавый цвет. Послышался крик и какие-то невнятные команды. Над позициями стал расти купол. Казалось, эти пони вновь уберегутся от атаки. Но это лишь казалось газ всё равно проник за периметр и через пятнадцать минут всё было кончено. Зеленое облако плотно легло на Нукденскую высоту, а купол растаял, будто его и не было. Драконы заликовали и стали поздравлять друг друга с победой. Газ перестал шипеть он весь ушел на высоту. Тут вперед вылетел трёхголовый дракон и пока две головы смотрели в сторону высотки ожидая выстрела первая голова возопила: «Вперёд мои славные войны, зачистите высоту от пони и не стесняйтесь рвать их на части. — Вторая голова добавила. — А тот, кто принесет нам головы командиров, и волшебное знамя получат награду. — После вмешалась третья голова. — По пять, нет по одной тысяче драгоценных камней, а теперь идите и возьмите!»
Но внезапно кто-то на высоте стал громко играть на трубе мелодию. Это стало неожиданностью для драконов. Более того, музыка и песня были знакомы многим из молодняка драконов. Мелодия словно поднимала, отряхивала и указывала цель. Ликование среди драконов стихло. Варбосс был раздосадован и в недоумении одна из голов спросила: «Что это?»
— Господин генерал, это «Интернационал»! — прозвучал ответ от одного из молодых особей тоном серьёзным и каким-то толи испуганным, толи радостным.
Случилась минутная заминка, но крупный дракон рыкнул одной из голов, а другая голова, пыхнув огнём, заявила: «Пусть вас не пугает какая-то там мелодия, это лишь предсмертная агония и с нашей стороны будет актом милосердия — окончить муки этих не разумных пони. Вперёд!»
Молодняк россыпью полетел в сторону высотки.
— И не стесняйтесь рвать их зубами! — повторно выкрикнула вслед третья голова варбосса.
Из-за плотной пелены не было ничего видно и когда драконы приблизились на достаточно близкое расстояние на высоте что-то блеснуло. Трубач всё так же продолжал играть «Интернационал». Но тут мелодия оборвалась и после на наступающих цепочкой прямо из зеленого тумана поднялись вои. Драконы опешили от увиденного. Полы черных мундиров были оторваны. Морды были замотаны обрывками формы. Глаза были красные, налитые кровью. Вои летели вперёд на крыльях феникса, выставив перед собой острые пики. Вид противников был ужасен, они казались духами мести. Внезапно кто-то из драконов выкрикнул: «Спасаемся, Чёрный барон поднял армию нежити! И теперь они хотят нас сожрать!»
Драконы в панике бросились назад отталкивая друг-друга. Ганс почувствовал, что ему не хватает воздуха, на короткий промежуток времени он как будто задохнулся. Сердце словно взбесилось и билось в груди всё быстрее и быстрее. Глаза выхватывали одного воя за другим и казалось, что им нет числа. Ганс поддался общей панике, но полетел не назад, а вниз в надежде укрыться в лесу. Спрятаться не от наказания своих варбоссов, что посылают их на смерть, а от того немыслимого ужаса, который испытал молодой дракон. Напуганный и уставший Ганс углубился в лесную чащу и шел до тех пор, пока ноги не подкосились. Упав на мягкий, болотный мох дракон уснул.
...
Кризалис и Дай Хард были в шоке от увиденного. Не говоря ни слова оба зашагали обратно, туда, где в коконе отмокал служивый вой, сотник Баян. Муни не заметила приближения начальства, а внимательно следила за событиями, что отражались в бассеине. Королева и капитан стражи подошли как раз в тот момент, когда огромное зелёное облако поплыло на ветру от драконьих крыльев к Нукденской высоте. Кризалис села рядом со стражницей и принялась смотреть. Дай Хард, наоборот, держался на расстоянии, но вскоре и он подошел ближе.
...
Вои перегруппировались и стали ждать нового нападения или бомбежки, как внезапно им в морды подул ветер. Поднималась пыль с пеплом и забивались в глаза и нос. Это драконы, выстроившись полукольцом, размахивали крыльями обдувая высоту. Раздалось шипение и прямо на глазах пони, стало расти и набирать объём зеленое облако. Густое и неведомое оно приближалось к позициям подгоняемое искусственным ветром. Началась суета, Баян вновь приказал знаменной группе выйти на центр и установить периметр. Вои успокоились и остались на боевых позициях за каменными кладками. Пущенная в ход магия стала концентрироваться на черном полотнище с золотым диагональным крестом и красной звездой по середине. Над обороняющимися вскоре поднялся защитный купол. Вместе с этим санитар принялся оказывать первую помощь раненым, а помогал ему в этом Орлик.
Вои впервые столкнулись с чем-то подобным. Противогазов у защитников высоты не было, поэтому вся надежда была на периметр.
Зловещее облако накрыло высотку и если сначала, газ не проникал за барьер, то затем становилось лишь хуже. В конце концов, газ стал душить защитников высоты по одному, а затем и всех.
Стало очевидно, что периметр не выдержал, и тогда магию перенаправили в крылья феникса, возможно с целью выйти из зоны поражения. Но один за другим вои падали, выкашливая кровь на обожженную землю. Кто-то рвал полы кафтанов и пытался дышать через самодельные маски, другие запаливали костры в надежде, что горячий воздух поднимет газ, но ничего не помогало. Защитники высоты стали умирать, прямо на позициях никто и не думал спасаться бегством. Не только из-за строгого приказа стоять насмерть, но ещё и по той причине что газ тогда убил бы быстрее так как при беге дышишь чаще. «Как не крути всюду клин» — Сказал бы старший вахмистр Кольцо.
Сложилась ситуация, что либо все умрут от газа, оставшись на позициях, либо, кто может поднимутся в небо и погибнут в неравном бою с драконами. Хорунжий Баян метнулся к знаменной группе, но те уже были мертвы и знаменосец, подперев древко собой, сидел не подвижно. Замбой аккуратно скрутил боевое знамя и натянул сверху матерчатый чехол. Затем командир с древком бросился в сторону к кладкам, где укрылась хоругвия летучего отряда Копья. Там Баян отдал знамя серому пегасу. Тот с недоуменьем посмотрел на командира и товарища. Не говоря ни слова, замбой указал копытом в сторону Тайгарска. Баян знал что Петля, прозванный «Хрен догонишь» уйдет от любой погони и спасет знамя, но он так же и знал, что этот бой без поддержки магического артефакта с девяносто девятью процентной вероятности станет для воев последним. Серый пегас не хотел бросать друзей и товарищей, поэтому сначала отказался. Но Баян настоял на своём и тогда Петля согласился, хоть и с горечью на сердце. Пегас прижал знамя к груди и воспарил в небо, а затем резко повернул в сторону, оставляя за собой желто-серый след.
Внезапно над позициями затянутыми зелёным газом раздалась мелодия. Все кто мог посмотрели назад там стоял олененок в красном галстуке и играл на трубе. Мелодия была известна всем как гимн освобожденья труда от капитала. Вскоре подхватила гармошка. Полковой комиссар запел из последних сил:
«Вставай проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущённый
И в смертный бой вести готов.»
Комиссар закашлялся и чуть не упал на землю, отхаркивая кровь. Но вытирая кровь продолжил:
«Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род трудовой»
Спев последнюю строчку политработник упал на обожженную землю. Пионер же играл еще куплет и припев. Текли слёзы из опухших глаз тогда олененнок их закрыл, но продолжал играть. Баян вышел на центр, чтобы его все видели затем взмахнул крыльями и поднялся на несколько метров над землей. Оглядевшись сквозь зеленую мглу замбой охрипшим голосом скомандовал: «Айда!»
Кто ещё мог из воев взлетали к замбою, скинув тегиляи. В последнюю атаку поднялось не более двадцати восьми ребят с пиками на перевес. Мгновение и строй покинул границу поражения газа и чуть ли не в лоб столкнулся с драконьим молодняком. Но вои не растерялись и рванули в атаку, чего нельзя сказать о драконах. Те с криками ужаса бросились назад и врассыпную, проклиная Чёрного барона и всех воев как исчадий тартара. Защитники высоты не ожидали такой реакции противника и даже устремились в погоню, но сил на длительное преследование ни у кого уже не было. С самой высоты вновь начали стрелять истребители, отгоняя крупняк. Всё демонстрировало то, что высота не пала и в это мгновения замешательства за спинами, поднявшихся в атаку защитников, раздались крики: «Ура!» То в дерзкой атаке к высоте прорвался родной полк. Оперативно вои сдули уже изрядно рассеивавшийся отравляющий газ своими крыльями и вновь заняли высоту.
Баян и два десятка воев вновь спустились на горячую землю Нукденской высоты. Замбой попытался доложить по порядку, однако обожженное горло не могло произнести ни слова. Сам же Баян еле стоял на подгибающихся ногах, но продолжал пытаться доложить.
Полковник Вихрь прервал замбоя и сказал: «Благодарю за службу!»
После из-за спины атамана выскочил фотограф и сделал снимок Баяна. На высоте вновь засуетились вои оттаскивали тела своих и грузили на подводы раненых, ещё живых, отравленных и умирающих.

Часть 22 глава 4 Госпиталь

Потерянная концовка нашлась

На высоте вновь засуетились вои оттаскивали тела своих и грузили на подводы раненых, ещё живых, отравленных и умирающих. Баян тоже оказался на подводе. Откинувшись на спину и глубоко дыша, багровый единорог видел как небосклон рассекали горящие звезды. Они летели казалось бы стеной, а затем взрывались и порождали серые свинцовые тучи. Эти облака росли как снежный ком и поглотив кого-то, теплого, живого уже не отпускали, а обращали в лёд. Последующие разрывы разметали замороженного дракона на мелкие части. На земле резко похолодало. Пошел град. Это было какое-то новое секретное оружие. Ничего подобного единорог не видел и не слышал, но понял, что пришли наши. Глядя в серое небо Баян внезапно четко увидел себя со стороны. Всегда единорог стремился быть достойным сыном и братом, затем кадетом и служивым воем. Особняком в чаяниях Баяна была Твайлайт Спаркл. Кобылка-единорог с лавандовой шерсткой, добрая, заботливая и очень внимательная она была не просто другом, но кем-то большим и теперь Баян четко осознал чего хочет от будущего. Победить, вернуться домой и наконец сказать Твайлайт Спаркл слова, что Баян хранил на сердце все эти пять лет. Пять лет соленого пота, холодных ветров в морду, дальних походов, боёв не на жизнь, а на смерть, потери друзей и сослуживцев, жестокости плена. Баян лежа на подводе и стараясь не потерять сознание подумал о тех кто остался там и кто уже никогда не вернется домой. Эта боль теперь будет с багровым единорогом вечно, придется научиться с ней жить и трудиться. Баян верил что ему и всем остальным помогут. И вскоре подводы уже катились по улице Тайгарска к госпиталю. Неожиданно на пути конвоя с ранеными защитниками Нукденской высоты появилась фигура жеребца-единорога в черной черкеске поверх зеленого комбеза и короткой шапки из овчины. Это был сам генерал Криворог. Командующий положил красную коробочку с наградным удостоверением на грудь Баяну со словами: "Всё, что могу!" А замбой копытом ощупал и прижал награду, чтобы та не упала. Глаза опухли и практически ничего не видели, только силуэты. Но Баян был в сознании и всё слышал, особенно когда воев всё таки доставили в госпиталь.

Врач, узнав об прибытии воев отравленных газом, провел осмотр и с удивлением воскликнул, что они все должны были умереть несколько часов назад. Врачи Тайгарска применили все свои знания в медицине, а также в траволечении, знахарстве и технике исцеления чтобы восстановить дыхательные пути и легкие воев, что уже было чудом, но потребовало времени. Для защитников Нукденской высоты всё последующее было как во сне. Часы и дни сплетались в одно целое. Постепенно уход, покой и процедуры стали давать плоды. Выжившие защитники высоты смогли видеть, но всё ещё были вынуждены дышать через специальные аппараты.

Госпиталь находился в добротном здании из кирпича в три этажа, до революции в нем была гимназия, а сейчас в условиях военного времени, в классах разместили шконки для раненых. За окном было тихо. Никакой стрельбы и сирен воздушных ударов. Когда зрение вернулось врачи разрешили по часу в день читать газеты. Только тогда Баян и товарищи узнали, что война закончена. Народное ополчение при помощи Сталлионградской Красной Армии не только отбили все атаки драконов, но и вышибли их за границы Тайожной республики. Юридически это оформил Верховный совет Сталлионграда признав независимость молодой республики, вставшего на путь построения справедливого и подлинно народного государства. В один из дней, прямо во время чтения внезапно распахнулись двери палаты и внутрь пригнув голову, чтобы не удариться рогом вошел аликорн. У всех пациентов перехватило дыхание, то был он. Сам легендарный командарм Мороз. Высокий и коренастый жеребец имел белоснежную шерсть и седую коротко стриженную гриву. На макушке между ушей была надета суконная шапка-богатырка с небольшим шеломом, делающим её похожей на старый железный шлем. По центру головного убора была нашита синяя звезда, а в её центре помещалась уставная красная звездочка с плугом и шестеренкой. Одет генерал был в полевой комбинезон защитного зеленого цвета, с синими клапанами на груди. Накопытные лезвия были обязательным элементом командира, хотя офицерами высшего звена применялись редко, однако все служивые знали, что если надо Мороз первый пойдет в атаку. За это командарма уважали и любили офицеры с солдатами. Грудь командарма украшали планки орденов и медалей за службу. На спину был наброшен белый халат, явно меньшего размера, так как по габаритам мало кто мог сравниться с "нашим державным великаном". Командарм поздоровался и подошел к койке, на которой лежал Баян.

— Так вот какие вы "Каменный единорог", "Волкодав" и "Чёрный барон". Поздравляю с внеочередным присвоением воинского звания, товарищи, — проговорил командарм, присаживаясь рядом, — Вы братцы молодцы. Отстояли господствующую высоту и не дали сжечь Тайгарск. Теперь всё будет хорошо. Признаться честно, я сперва не поверил, когда мне рассказали про сотню, что смогла задержать армию драконов. А когда мне дали прочесть рапорт и там было сказано, что защитников Нукденской высоты отравили газом, но они всё равно поднялись в атаку, я заявил, что это невозможно. Тогда атаман Вихрь мне сказал: "Невозможно только не для Заупряжских воев". И я захотел лично увидеть вас всех, но я пришел не только за этим Совет Народных Комиссаров постановил представить сотника Баяна, хорунжего Кольцо и хорунжего Копьё к Орденам Героев.

Но не успел аликорн закончить, как двери палаты вновь распахнулись и через порог переступил жеребец в форме комиссара Наркомата Безопастности.

— Виноват товарищ командарм, — отчеканил комиссар, отдавая воинское приветствие, — но воев Баяна, Кольцо и Копьё, приказано взять под стражу до войскового трибунала.

— В чём их обвиняют? — повернув голову спросил аликорн.

— Есть информация, что вои Баян и Кольцо во время отпуска совершили самовольный переход границы и в городе Мэйнхеттен произвели внесудебную расправу над лицами находящимися во Всесталлионградском розыске по обвинению в бандитизме.

Комиссар вынул документ из планшетной сумки и передал его командарму, тот внимательно вчитался в текст. На несколько минут установилась пауза, а потом аликорн встал и подошел ближе к Баяну.

— Всё что тут говорится это правда? — спросил командарм. — Моргни один раз если "нет" и два если "да".

Кольцо и Баян моргнули по два раза. Командарм попросил перо и сделал роспись на документе. Затем аликорн передал бумагу комиссару.

— Что это значит? — прозвучал вопрос.

— Искупили кровью — значит высший суд над обвиняемыми уже состоялся, — отвечал аликорн, приподнимаясь с места и подходя ближе к комиссару, почти шепотом Мороз сказал, — вы что хотите чтобы героев в тюрьму бросили? О них сейчас весь мир знает. Подумайте о последствиях. Лучше мы этих воев орденов лишим чем свободы. С наркомом я лично переговорю.

После этих слов комиссар и командарм удалились из палаты. Баян развернул газету и продолжил читать последние новости. Ордена и медали по другому воспринимаются, когда был в настоящем деле. Пусть это и будет венец твоего поступка и сейчас лежа в госпитале Баян и другие были по настоящему рады, что их не забыли и не бросили.

---

Королева Кризалис встала со своего красного дивана и направилась к лифту, на выход из казематов. Капитан Дай Хард пошел следом, но у самой двери королева повернула голову и сказала: "Я направляюсь к драконам, приготовь эскорт и гостя-дракона к дороге"

— Слушаюсь. — ответил капитан стражи.

— И да пока меня не будет ты Дай Хард остаёшься за главного!

Часть 23 С корабля на балл

Королева Кризалис была задумчива и не весела и это не только потому, что ей предстояла встреча с лидером драконов. Правительница чувствовала что ситуация в Улье не стабильна и кризис может привести к непоправимым последствиям. Эскорт её величества был готов возглавил его Фэринкс, а с ним ещё десяток крепких ченчлингов-солдат. Особая «посылка» — это дракон-дезертир расположилась на носилках под охраной.
Стало светать и перед ченчлингами открылся портал. Королева Кризалис поймала солнечный свет артефактом, похожим на зеркало, и солнечный зайчик преобразовался в дверь. И проход этот открывал путь в земли драконов. Сперва сквозь прозрачную пелену прошла гордой походкой сама королева, а за ней уже Фэринкс и остальной эскорт с носилками.
Дай Хард вместе с сотниками проводили её величество королеву, а затем сгруппировавшись один из власть имущих ченчлингов, положив копыто на спину капитану стражи сказал: «Пора!»
— Да, сейчас или никогда! — поддержал второй сотник, щелкнув крышкою карманных золотых часов.
На морде капитана Харда отразилась жгучее нежелание, переходящее в отвращение. Но капитан понимал, что назад пути уже не было. Королева Кризалис вернётся и если её не арестовать, то она жёстко покарает всех заговорщиков. Дай Хард будет виновен в любом случае, даже если он сам поубивает всех заговорщиков, а их отрубленными головами украсит подножие трона. Это он допустил заговор, это он не пресек всё в зародыше, это он договаривался с сотниками, это он Дай Хард участвовал в саботаже по уничтожению запасов в Банке роя. Ченчлинг в броне повесил голову, но придал себе уверенный вид, в компании сотников направился в улей. Всё было уже готово. Хард кивнул ченчлингам в доспехах и те бросились в рассыпную. В то же утро на каждой произвольно меняющейся стене появился листок, где говорилось следующее: «Обращается к вам ченчлинги Временное правительство роя. Нам невыносимо смотреть, как страдает простой рабочий под копытом тирана-самодура. По вине королевы в Банке нет любви, чтобы накормить наших личинок. По не дальновидности ченчлинги потерпели поражения в войне, в которой у нас были все шансы выиграть. Но теперь патриотами роя в лице сотников и солдат власть (после выборов) перейдёт народу. Объявляем о ликвидации королевства оборотней и о создании Федеративной Республики ченчлингов. Подпись председатель Временного правительства Роя, полковник, Дай Хард»
Сотники, что в полном составе вошли в состав новой власти, рассчитывали на взрыв энтузиазма среди рабочих — ченчлингов. Но всё пошло не по плану власть имущих.
День начался с массовой забастовкой рабочих, отказавшихся отправляться на поиски любви, пока их требования не будут удовлетворены.

— Кончай работу! — разнесся крик по Улью.
— Бастуем! — выкрикивали ченчлинги направляясь к тронному залу.
— Вперёд товарищи, — поднялся один из ченчлингов — рабочих над толпой стрекоча крыльями, — сотники пьют любовь что мы добываем, а нам достаётся разбавленная жижа. Их лакеям увеличивают паёк в то время, когда в банке нет ни капли любви. Узкая кучка взгромоздилась на вершину и завладела всем. Разве они строили наш улей? Разве сотники, ежедневно, рискуя жизнью, добывают пропитание? Хватит! Долой этих паразитов сотников и тиранов. Даёшь всю власть Совету рабочих и солдатских депутатов.
Рабочие ответили топотом копыт по полу в знак одобрения. Внезапно над головами собравшихся распустилось красное полотнище, сшитое из маленьких алых лоскутков. Вдруг рабочие запели песню громко и четко. Через несколько куплетов пели уже все кто собрался на площади:

«Долго в цепях нас держали,
Долго нас голод томил;
Черные дни миновали,
Час искупленья пробил.»

Когда путь толпе преградили солдаты, рабочие — ченчлинги не растерялись и с криками не стреляй в брата рабочего смешали ряды защитников роя, сотник даже моргнуть не успел, когда часть солдат была разоружена, а часть перешла на сторону рабочих. Пухлый ченчлинг-сотник попытался спрятаться в тронном зале, но был пригвожден пиками к воротам. Среди сотников началась паника. Одни сбрасывали с себя яркие шмотки, но скрыть наетые брюха уже не могла даже магия оборотней.
Рабочие быстро сформировали из своих рядов силовые команды и уже к обеду смогли захватить арсенал, банк и тронный зал, а так же взяли под охрану детский сад.
Дай Хард попытался подавить мятеж, но его силы были малы и к тому же деморализованы.
— За что мы должны умирать? — голосом с чувством полной растерянности и апатии, спрашивали ченчлинги — солдаты.
— Как это за что? За будущее и свободу.
— Эти сотники что ли наше будущее и свобода? — парировал солдат тоном, который никогда бы себе не позволил в прошлом. — Они жируют, а нам за них умирать.
— Умрёте вы в любом случае, — спокойным голосом отвечал Дай Хард, — а если не будете выполнять приказы смерть наступит прямо сейчас.
Последнюю фразу бывший капитан, а ныне полковник и председатель Временного правительства, выкрикнул так, что чуть своды улья не затряслись. На роге, светящемся зеленым светом, возникло очертание, до боли знакомой плети. Тут солдаты набросились на своего командира. Дай Хард бы с легкостью раскидал бунтовщиков, но те превосходили числом. Попав пару раз по мордам своим бывшим подчиненным на копытах экс-капитана слиплись оковы. Солдаты возликовали и уже через несколько минут влились в толпу ликующих рабочих. Тюрьма — последний бастион временной власти пал. Из камер выпускали всех пленников и в особенности рабочих, что были заключены за пропаганду симбиотизма.
Муни не знала, что происходит на верху. Кобылка-ченчлинг как всегда сидела на королевском диване и читала книгу, которую ей принесла подруга. Лифт пришел в движение и стражница казематов, освободив диван, спрятав запрещенную литературу в доспех, подхватила копьё и приготовилась приветствовать высокого посетителя. Какого же было удивление Муни когда из лифта вышли худощавые ченчлинги в сопровождении солдат и устремились к ней. Стражница не успела вскинуть копьё как была разоружена и схвачена, но как только к ней подошел ченчлинг — рабочий из доспеха выпала красная книжечка.

Тут из-за гостей вышла Тита в доспехах и красной косынкой на голове.
— Отставить товарищи. Она одна из нас! Отпустите её.
— Кто вы и что вы делаете? — робко спросила Муни, подбирая и пряча книгу.
— Мы патруль революции! — серьёзным тоном продекларировала Тита, — Всем узникам объявлена амнистия!
— А всем стражникам демобилизация. — добавил один из солдат.
— Как же сотники и королева? — поинтересовалась Муни.
— Кончилась их власть! — ответил рабочий.
— Товарищ, помоги нам освободить всех пленных, — обратился худощавый ченчлинг к Муни.

— С сегодняшнего дня ты, мы все тоже свободны сами определять свою судьбу. Разве не здорово?
Муни обрадовалась и первым делом скинула с себя неудобный шлем и доспех. Затем кобылка показала, где томится в зеленом киселе один из первых революционеров роя и сама отперла решетку, чтобы выпустить рабочего на свободу. Ченчлинг по началу не мог даже стоять на копытах, но вскоре Торакс открыл глаза. Патруль революции его поприветствовал и худой ченчлинг сказал: «Товарищ Торакс, вы свободны!»
Далее уполномоченные уже сами отпирали дверцы, за которыми были заперты коконы. И на свободу, пошатываясь, выходили и другие пленники. Когда наконец очередь не дошла до кокона с багровым жеребцом в черном мундире.
Баян продрал глаза и сквозь голоса сдержанного ликования, начал разбирать, что происходит. Постепенно сила возвращалась, голова была как после пьянки, в животе разливалось холодное чувство, глаза слезились и щипали, словно в них мыло попало. Пришлось сесть и протереть глаза копытом. Затем жеребец начал понимать, что всех заключенных отпускают и Баян не собирался спрашивать, почему им внезапно так повезло.
Единорог влился в очередь освобожденных к лифту из казематов. Муни поднялась вместе с Баянов одной из последних. Кобылка-ченчлинг, искренне улыбаясь, охотно поделилась с бывшим пленником своими планами на будущее.
— Я наконец-то выйду замуж, — заявила Муни и повернула голову к багровому жеребцу, — а чем вы планируете заняться?
— Жениться. Возможно.
— На той кобылке с фиолетовой шкурой, живущей в дереве-библиотеке.
— Да на ней. — сонным голосом отвечал Баян.
— У вас любовь взаимная?
— Конечно, а почему ты спрашиваешь?
— Просто когда я относила ей цветок любовью там даже и не пахло.
— Это ничего. Я вернусь и любовью ещё запахнет на всю Эквестрию. И у тебя всё будет хорошо. — закончил багровый единорог, застегивая и поправляя мундир.
— Спасибо.
— Правильно товарищи, — бодро проговорила Тита, — теперь совсем другая жизнь начнётся. Больше никакой сотниковой и банковской кабалы.
Двери лифта раздвинулись, и пленники окончательно покинули «тюрьму народов». Во всем улье царило оживление и ликование. Ченчлинги слетались в центр роя и что-то взволнованно обсуждали. Туда же пошла и Муни. Баян сначала хотел пройти мимо стихийного митинга и уже видел выход из улья, но любопытство вынудило единорога пойти посмотреть. Там на широком постаменте стояла каменная колонна к ней зеленной клейкой массой был привязан крупный ченчлинг и несколько поменьше. Глашатай стал вещать всем собравшимся: «Сегодня, после военно-революционного суда, мы оглашаем приговор признанным врагам народа. Сотники, а так же верный палач Дай Хард признаются виновными в систематических грабежах ченчлингов — рабочих, растрате государственного бюджета, саботаже и вредительстве, терроре и потворстве в установлении кризиса. И единственное возможное наказание за совершенные преступления совет постановил для них — смертная казнь, через сожжение. Предоставим приговоренным последнее слово».
— Я не виновен! — выкрикнул один сотник.
— Все крали и я крал! — со слезами признался второй сотник.
И лишь бывший начальник королевской стражи внимательно посмотрел в собравшуюся поглазеть толпу и увидев лицо Муни сказал: «Простите меня!»
Ченчлинги выстроились вокруг колонны и наклонив головы сперва сконцентрировали вспышки на кончиках рогов. Затем по одной объединились эти огоньки в зеленое пламя и наконец ударили по осужденным. Вихрь вскружился и стал закручиваться ввысь. Никто сперва и не заметил, как кобылка-ченчлинг бросилась в огонь и повиснув на шее Дай Харда поцеловала его. В их последнем моменте близости утонули в общих удивленных вскриках имя той, что предпочла разделить с любимым конец. И Баян и Тита видели, как в зеленом пламени исчезла Муни, как она и хотела обнимая и целуя своего избранника. Теперь они навсегда останутся вместе. Для себя Тита отметила, что в тот короткий миг между жизнью и смертью Муни выглядела счастливее всех. Да Муни не долго прожила и не много увидела, но не побоялась пойти до конца в последний свой миг, что считала главным.
Баян был поражен таким финалом, хоть и понимал эмоциональное состояние ченчлингов учинивших расправу над своими бывшими господами. Жеребец в скорбном молчании дошел до выхода из улья и впервые за многие дни, а может и месяцы, увидел солнце. Глаза болели, но Баян продолжал смотреть, как желтый диск закатывается за горизонт. В морду бил свежий, теплый ветер и бывший пленник дышал полной грудью, словно стараясь выгнать из легких смрадные запахи подземелья. В глубине души Баян сожалел, что не освободился сам и всё последующее стало скорее стечением обстоятельств. Судьба игралась с жеребцом, как игрушку кидая того из крайности в крайность. Делав первые шаги на свободе пони даже не посмотрел назад на место своего заточения. Баян больше всего хотел добраться до населенного пункта и вернуться к своим товарищам.
Темнело и жеребцу вскоре пришлось ориентироваться по звездам. Таким темпом Баян добрался до границы пустошей, где наткнулся на деревню с домами выстроенными в два ряда и лишь один единственный дом стоял в конце улицы, образуя тупик. Архитектурные отличия отсутствовали, все дома были одинаковыми. Баян прошел по улице, внимательно осматриваясь по сторонам. Тишина и спокойствие начинали напрягать служивого воя. Подойдя к центральному дому Баян постучался в дверь. В оконцах зажегся свет и дверь открыла достаточно миловидная, молодая кобылка-единорог с шерстью светло-лавандового оттенка. Грива и хвост были фиолетовыми с мягко-голубыми локонами. Пони, вмиг избавившись от сонливости, дружелюбно улыбнулась ночному гостю и сказала: «Добро пожаловать!»
— Добрый вечер, извините, что так поздно. Не пустите служивого воя на постой?
— Конечно, проходите, — так же с улыбкой ответила кобылка, уступая дорогу, — Никогда не видела в этих краях сталлионградских воев.
— Мы тут недавно, — сказал Баян, скидывая шапку и вытирая копыта об ковер в прихожей.
Обстановка в доме была простой, в чем то даже скромной. Никаких излишеств или предметов интерьера, зато на стене висела картина или плакат со знаком равенства. Баян не понял и тут же увидел подобный знак на крупе кобылки, как раз там, где должна быть кьютимарка. Хозяйка пригласила гостя за стол и за чашкой чая с кексами беседа продолжилась.
— Меня зовут Старлайт, Старлайт Глиммер, а вас?
— Баян, командир третьей сотни Заупряжского войска, — ответил единорог и откусил кусок кекса.
До этого в боевых выходах и даже на войне воям приходилось порой питаться подножным кормом, но эти кексы были чем-то фантастическим. С голодухи Баян съел в один присест два кекса и только на третьем стал ощущать вкус, нечто среднее между бумажным, ватным и жжёной резины. В целом багровый единорог героически доел кекс и запил чаем, что тоже напоминал скорее отвар из банного веника.
— Ваш мундир изрядно испачкан, — заметила Старлайт, — снимайте я его почищу!
— Благодарю, но не стоит, — вежливо отказался Баян, — я сам.
— Вам нужно отдохнуть и набраться сил, ложитесь спать, а о вашей форме я позабочусь.
— Свою форму каждый вой должен готовить сам. Извините, но меня так учили. Так что если вы дадите мне таз с водой и кусочек мыла, я всё сделаю.
— Разумеется.
Рог кобылки-единорога загорелся мягким свечением и перед жеребцом появилась лохань с водой. Баян снял с себя форму, аккуратно отстегнул награды, сложив их на стол и приступил к стирке. Вода очень быстро стала мутной с зеленовато-коричневым оттенком. Черный цвет мундира, между тем, приобретал более насыщенный цвет. Баян тщательно намылил ткань и принялся застирывать наиболее грязные участки. Старлайт Глиммер внимательно наблюдала за жеребцом и тут увидела, что у того нет отличительного знака, вообще нет. Удивленно кобылка спросила: «Простите за любопытство, но где ваша кьютимарка?»
Баян перестал стирать и затих, он уже и забыл что навсегда потерял отличительный знак. Вспомнились подробности этих событий и ещё долго единорог молчал.
— Нет её. Потерял. — сказал Баян и продолжил стирать форму.
— Значит у вас нет особого таланта, — произнесла Старлайт с твердыми нотками в голосе, — с вас нечего взять товарищ.
Жеребец снова перестал стирать и вопросительно посмотрел на кобылку, взгляд её излучал уверенность.
— Это прекрасно, не поймите неправильно, просто вы волею судьбы оказались у нас. Что это, если не знак?
— Какой ещё знак? — неуверенно переспросил Баян принимаясь споласкивать форму, — Боюсь я не совсем вас понимаю.
— Согласна, я выскажусь по другому. Наша деревня построена на принципе равенства всех пони. Мы никого не осуждаем за его талант, у нас не у кого нет особого таланта, но зато каждый не хуже другого. Вы меня понимаете?
— Не очень, — честно признался Баян, — меня учили что равенство невозможно без устранения преград для всеобщего гармонического развития каждого члена общества, а не в насаждении ещё более довлеющих преград.
— Без насилия невозможно построить истинной дружбы в обществе, особенно в столь разномастном.
— Возможно, но для этого необходимо достучаться до всех и каждого, воспитывать, образовывать и просвещать. Но с самого начала дать свободу от эксплуататора сломать вековые оковы. Это не каждый конкретный пони или кто бы-то ни было не хочет дружить это основа общества построена так, что в нем не может возникнуть крепкая дружба. Когда каждый зациклен лишь на том, как не умереть с голоду в конкурентной борьбе, то не может быть и разговора о какой-то дружбе, только холодный расчет. Насилие — это инструмент, сам он не хороший и не плохой.
— Но вы не отрицаете, что без насилия нельзя!
— С моей стороны это было бы глупо.
— Вот видите! Мы не такие уж и разные мы оба верим, что идеология равенства должна победить во всём мире, а не только в Эквестрии.
— А как же свобода и братство? — спросил Баян, отжимая мундир и стряхивая воду. — Свобода учиться и трудиться, развиваться и строить будущее.
— Вы как вольный стражник слишком идеализируете «свободу», — подметила Старлайт, наливая в чашку чаю, — без диктатуры не может быть свободы и тем более братства. Только в крепких хомутах равенства, возможно дать свободу всем и тогда у них не останется другого выбора как стать друзьями.
— Так не получится, не зря же в народе говорят: «Насильно мил не будешь». Насилием на этом пути можно много дров наломать и в результате общество трансформируется в нежизнеспособную массу, а возможно и прямо враждебную самому себе, а это опаснее чем сотня противника в тылу.
— Получится, надо просто приложить силы. — Старлайт перевела взгляд на часы, что висели на стене, и подвела итог, — уже поздно вам, наверное, хочется отдохнуть.
— Да, благодарю вас.
Багровый единорог поднялся и проследовал на второй этаж. Было непривычно спать в кровати, но необычайно легко и приятно. Даже боль в суставах и спине не так сильно мешали сну. Утром Баяна проводили до выхода из деревни с картой. Пока жеребец шел по главной и единственной улице глаз невольно цеплялся за улыбки и отличительные знаки в виде знака равенства. Баяну даже немного стало неудобно за свои слова. Все пони, что встречались ему на пути выглядели счастливыми и дружелюбными. «Может это и есть та формула за которой будущее. — Подумал про себя жеребец. — Сталлионградцы и тем более вои веками жили и живут в агрессивном соседстве, а если всё было бы по другому? Нет, у всех процессов есть причина и следствие, а значит и эта деревня, построена на принципе тотального равенства имеет под собой основания. Кто-то был потерян, кто-то одинок, а кто-то просто хотел быть как все. И тропинка привела этих пони сюда.» Так же как теперь дорога уводила багрового жеребца.
Баян удалялся всё дальше и дальше от населенного пункта. Вокруг возвышались горы и скалы со скудной растительностью и сухостоем. Преодоление пустынных верст не вселяло оптимизма в путешественника, но служивый вой был счастлив. Всё говорило, что метания закончились, теперь только домой. Всё что было — неважно, теперь всё будет хорошо.

Вечерело солнце закатывалось за горы и наконец показался пустынный полустанок, при приближении к которому Баян заметил родные черные папахи и мундиры. Не веря своей удаче жеребец перешел на рысь и за десять минут оказался рядом с перроном. Какого же было удивление Баяна, когда он узнал в воях на привале своё родное подразделение. Но и вои узнали своего, как им казалось, погибшего командира. Багрового единорога окружили и с недоверием взяли на прицел. Вскоре появился и командир сотни. Черный пегас в белой папахе с удивлением и подозрением рассматривал единорога, а Баян спокойно ждал. Тут вклинился ещё и белый единорог с кольцом на роге и уже хотел ударить жеребца, но его вовремя остановили.
— Это ченчлинг-шпион, дайте я ему с ноги занесу!
— Ищь гений нашим командиром обернулся.
— Товарищи это я — Баян, я живой.
— Если ты и вправду Баян, покажи, где располагался туалет на Нукденской высоте, — приказал сотник Копьё, начертив на песке небольшую полуовальную окружность.
— Тут. — ответил багровый жеребец, указав копытом в край схемы, — А вот здесь был госпиталь, а вот сюда последовала первая атака драконов, мне продолжать?
— Это ещё ничего не значит, может это ченчлинг, давайте скрутим его и сдадим особистам для проверки. — предложил Кольцо.
— Верно говоришь, крути его товарищи. — скомандовал черный пегас.
Вои набросились на багрового жеребца и в считанные секунды Баян был обездвижен и связан. Единорог не сопротивлялся и спокойно ждал. Такое решение было им принято не из-за усталости или не желания ввязываться в драку, а потому что тогда пришлось бы сложнее доказывать свою правоту. А доказывать придется много и долго, скорее всего за Баяна возьмутся всерьёз. К этому единорог был готов.

Но к чему Баян не был готов, так это к буйству светил на небе. Вои вскоре погрузились в вагоны-теплушки и на всех парах двинулись в сторону Кантерлота. Ночь не кончалась, это заметили все служивые. Солнечный круг принцессы Селестии вел себя как-то странно, то вставал, то заходил. Лишь через некоторое время солнце все же установилось на небе. Копье «пытал» радиста, чтобы тот связался со штабом, но связи не было. Напряжение и страх, были словно разлиты в воздухе. Лучше не стало даже, когда войсковая сотня прибыла в Кантерлот. Город словно обмер, на улицах лежали полуживые пони с потухшими глазами лишь немногие смогли внести ясность в сложившуюся ситуацию.
— Что случилось? — задал вопрос сотник Копьё напуганному билетеру.
— Монстр... высасывает магию... я спрятался и меня не нашли и вы прячьтесь, бегите, не стойте! – мало связно лепетал пони и постоянно водил испуганными глазами по перрону.
— Развяжите меня, я вам помогу, — обратился Баян и Копьё задумался.
— А ведь и вправду, пригодишься. Развязать.
— Вы уверены? — переспросил вой, что крепко держал пленника.
— Выполнять. Кто бы ни был, — заключил Копьё, перед строем воев, — найти и обезвредить, если не получится, то ликвидировать. Выдвигаемся к замку.
Сотня, расчехлив оружие и знамя, тегиляи на землю швырнув, чтоб не мешали в бою устремились вдоль улицы к центру города. Кольцо вел стрельцов по правому краю улицы, Петля с самыми шустрыми пегасами разведки летели впереди, огибая крыши, а Копьё, внимательно наблюдая, шел впереди колонны по центральной улице чуть позади. Баян шел самым первым и совсем один, был расчёт, что если противник увидит одного воя то атакует его и тогда раскроет себя.
Единорог был не в восторге от роли приманки, но понимал что это необходимо. Сотня прошла уже несколько кварталов города, но противника нигде не было. Повсюду лежали пони, ещё живые, но совсем обессиленные. Баяна изнутри рвала окоченевшая вражда к тому, кто сотворил это с его родным городом. За такое издевательство над народом единорог был готов лично порвать любого монстра. Уже подходя к замку у самых ворот Баян и все вои заприметили высокий силуэт. Приблизившись стало видно лучше. То был рослый кентавр, покрытых густой шерстью, стоящий на четырех копытах и массивным торсом с руками и небольшой головой увенчанной, непропорциально длинными рогами. Этот исполин не сразу заметил пони в черных мундирах, но как только Баян сделал шаг к кентавру тот улыбнулся и открыв пасть хотел глубоко вдохнуть и жеребец уже почувствовал как слабеют ноги, как вдруг прозвучала команда: «Баян, ложись!».

Жеребец упал на брусчатку, а над головой просвистел десяток молний, то вои открыли шквальный огонь.
На месте, где стоял исполин поднялась пыль и через секунду послышался хохот.
— Вы, жалкие пони, да как вы посмели тягаться со мной? С самим Тиреком. Я вас уничтожу! — выкрикнул монстр и тут между кривых рогов загорелась сфера и выпустила столб огня.
Баян вжался в землю, а сзади вои развернули знамя и выставили вперед щит. Вспышка разбилась об периметр так же поднимая в воздух клубы пара. В этот момент пегасы под командованием Петли облетели с фланга и незаметно приблизившись, метнули в Тирека связки гранат. Прогремел ряд взрывов, но кентавр остался стоять на ногах, защищенный сферическим щитом.
— Ему как с гуся вода, — обратился Кольцо к черному пегасу, — Разреши его угостим ружейным огоньком!
— Давай.
Истребители метнулись в здания и заняли боевые позиции в окнах домов. Периметр ещё стоял, а пони уже зарядили бронебойные и как только Тирек вышел на центр улицы ему в грудь прилетело по пять пуль. Невообразимо но кентавр выставил вперед ладонь и свинцовые болванки, что среднего дракона бы прошили насквозь сплюснулись и упали на тротуар.
— Глупцы! — заключил Тирек, — Вы всего лишь оттягиваете неизбежное.
— Накопытники и пики к бою! За мной! — выкрикнул командир Копьё и очертя голову бросился вперёд на Тирека, выставив своё оружие.

Вои расправляли «крылья феникса» и устремлялись в атаку, Баян так же поскакал вперёд. Первые удары посыпались на кентавра в лобовой атаке. Но исполин был силен и жесток. Одной лапищей он мог сбить воя, об его шкуру ломались пики и отскакивали, звеня, накопытные лезвия. Но служивые вои лезли толпой на него, как разгневанные пчелы на медведя, покушающегося на улей. Тут Тиреку вероятно надоело отбиваться от воев и он вновь открыл пасть начал золотым потоком всасывать в себя магию от каждого бойца и знамени. Вои начали сыпаться на землю, словно осенние листья. Тут Копьё разогнался и со всего маху протаранил кентавра так что его оружие разлетелось в щепки, а сам злодей сел на круп прекратив вбирать в себя магию, в этот момент замешательства вороной пегас скомандовал: «Товарищи, отступаем!»
Пегасы, что были с хорунжим Петлёй, стали спешно оттаскивать раненых и обессиленных.
— Отходи, а я тебя прикрою, — выкрикнул белый единорог с кольцом на роге, подскакивая к Тиреку и достав кованным накопытником до морды впечатал по ней мощным ударом.
— Не плохой удар, — с надменной улыбкой проговорил исполин, с хрустом поворачивая голову к единорогу, — а теперь погляди на мой.
От мощного хука слева Кольцо перенесло через улицу и, проделав телом дыру в витрине лавки, его завалило товаром где-то в дальнем углу. Черный пегас попробовал метнуть дымовую гранату, но тут его мышцы сковало и силы словно начали покидать тело. Тирек отобрал всю магию у командира и тот выронил шашку из копыт. Над улицей стало подниматься облако, сквозь которое ничего не было видно. Кентавр потерял из виду воев, которых почти уже не оставалось вокруг.
— Довольно игр! — прорычал Тирек и тут в него ударила молния, — Было щекотно. Вам меня не победить. Я отниму всю вашу магию, а потом и у ваших знамён тоже.
— Лапы коротки, — вышел из облака багровый единорог и только с его рога сорвалась вспышка Тирек перехватил пучёк и словно конфету закинул его себе в рот.
Исполин в один прыжок оказался рядом с багровым единорогом и схватив того за горло уже собирался отнять магию и у него, но тут внезапно остановился и сказал хитро улыбаясь: «Вы хорошо дрались. Возможно я оставлю тебе не только магию, но и жизнь. Если ты попросишь пощады. Поумоляй меня!»
Багровый единорог словно стал ещё более красным от злости и смачно плюнул в рожу Тиреку. Баян засмеялся, а исполин, что держал мертвой хваткой, огромной ручищи, сдавил горло жеребца. Но единорог не переставал улыбаться на зло врагу. Пока кентавр утирался Баян достал гранату и, суетливо, выдернув копытом чеку уже собрался шагнуть в безмолвие, возможно захватив с собой Тирека. Но исполин отнял гранату и также закинул её себе в пасть и проглотил, выпустив кольцо дыма из пасти прямо в морду багрового единорога.
— Смелый пони — это редкость. Ещё не встречал таких, что готовы умереть лишь бы задержать моё торжество хоть на минуту. Вот только у меня вопрос: «Кому всё это нужно?»
— Армии, что уже рвется сюда. Торжествуй рванина пока можешь! Мы тебя ещё разорвем на части и вырвем магию из пасти.
— Какое богатое воображение. Я уничтожу всё что ты любишь. Буквально разнесу и обращу в прах всю Эквестрию. И всё это у тебя на глазах вой, хотя... — Тирек почесал рукой бороду размышляя, — тебе чтобы всё это увидеть хватит и одного глаза.
Тут большой палец руки кентавра переместился к правому глазу единорога и с силой надавил на глазное яблоко, пока не брызнула горячая кровь. Баян видел, как картинка померкла и его голову словно пронзила тысяча игл, а затем боль словно нашла продолжение и уже всё тело свело и скривило. Из багрового рога потоком стала уходить магия, пропадая в пасти Тирека.
— Ты можешь увидеть крах своего жалкого мира и «одним глазком»! — с гадкой улыбкой сказал Тирек и бросив багрового единорога на тротуар, зашагал прочь.
Боль не единственное, что чувствовал Баян, обида и злость наполняли его сердце и жгли внутренности огнём. В ушах звенело, но тело не реагировало копыта еле-еле дрыгались. Наконец жеребец смог пошевелиться, а затем и встать. На месте правого глаза кровоточащая рана, но это было не страшно, левый то глаз ещё на месте. Достав перевязочный пакет из кармана, единорог зубами вскрыл стерильную упаковку и быстро сделал себе перевязку на голове. Получилось не очень, но лучше чем ничего. Дым от шашки почти рассеялся и Баян поковылял в направлении, куда, как ему казалось, ушел Тирек. Но тут из разбитой лавки вышел весь помятый белый от осыпавшейся штукатурки единорог. Кольцо увидел Баяна и тот повернул голову, явив своё ранение.
— Теперь я точно уверен что ты это ты. — сказал массивный пони и стал хромая приближаться к товарищу, — только ты Баян так презираешь смерть.
— Нет смерти Кольцо! — ответил единорог, — Пойдем за ним. У нас ещё есть шанс догнать Тирека.
— Он меня одной левой в нокаут отправил, какие наши шансы против него?
— Никаких. — Ответил Баян тяжело шагая по брусчатке. — Но пытаться остановить Тирека, подтачивать его силы до подхода полков — это наш долг. К тому же из Кантерлота дорога идёт на Понивилль, а там...
— Эпплджек. — внезапно осознал массивный белый единорог, словно это не им пробило стену и завалило Кольцо встрепенулся. — чего же мы ждём? Побежали!
— Не торопись, надо разработать план.
— Я уже всё придумал. Ты отвлекаешь этого козла-переростка, а я захожу с тыла и сворачиваю ему шею. Ну как?
— Да, наверное, лучше мы не придумаем. За дело!
Кольцо передал Баяну, оставшиеся у него две гранаты и жеребцы поскакали по опустевшим улицам столицы следом за противником. Вои вероятнее всего так же покинули город. На дороге попадались следы боёв обожженная трава, стреляные гильзы, вытоптанная растительность, вывороченные деревья. Сотня с арьергардными боями отходила по направлению к Понивиллю и, как могла, задерживала Тирека. Вскоре на опушке Баян и Кольцо обнаружили своих и других бойцов внешнего кольца обороны, лежащих на траве все были покрыты ранами и абсолютно обессиленные. Тирек отобрал магию у всех кого только мог, крылья не держали пегасов и фестралов, земные пони были не в состоянии даже подняться на копыта, будто земля ушла из под ног, а единороги лишились возможности влиять на мир. Все кому не посчастливилось встретиться с Тиреком потеряли саму основу себя исчезли кьютимарки, погас огонь в глазах. Но что с боевым, магическим знаменем? Баян и Кольцо прошли чуть дальше и заметили серого пегаса зажимающего в копытах пустое древко, на котором ещё тлели черные лоскуты. Сердце сжалось от обиды, а зубы свело от гнева. Баян подошел ближе, Петля причетал в пол голоса: «Я не успел! Слишком медленно! Я не успел! Слишком медленно!»
— Стыдно гвардии реветь, ты вой, как и все мы, а значит нужно даже в безвыходной ситуации вставать и выполнять приказ.
— Приказов нет, — внезапно отозвался голос, Баян посмотрел чуть дальше и увидел сотника Копьё, что еле влачил ноги и не работающие крылья, — Ничего нет, магии нет, знамени нет, надежды нет.
— Послушайте товарищи, — как мог громко воскликнул багровый единорог, — Тирек необычайно силён. Наше оружие и магия ему нипочём. Но бессильны ли мы теперь? Нет! Нашу дружбу и любовь к Отечеству, наш долг защищать народ никто не возьмёт.
К опушке стягивались бойцы как зимой к костру. Кто в золотой, кто в черной броне, а кто в форменных кафтанах и папахах.
— И сейчас перед нами выбор, дать вору и насильнику убить нашу Родину или встать стеной, тогда врагу не хватит на это никаких, даже украденных сил! Мы гвардии-вои, золото-гвардеицы и ночные стражи нам оказано высочайшее доверие всего народа, простых пони, трудящихся. Все они сейчас ждут от нас решительных действий. Жители наших сел и городов знают, что не торжествовать никакому врагу над Эквестрией, пока может дышать её последний защитник, пока теплится даже самый слабый огонёк дружбы в сердце. Кто не желает позора за мной!
— Вы безумцы, — раздался голос, то говорил пони-единорог в золотой броне, — у нас нет ничего, чем мы будем побеждать этого монстра? Надо бежать!
— Верно рванём, до дома пока не поздно. — поддержал единорога в броне худосочный фестрал, откинув черный шлем в траву.
— Некуда бежать, этот монстр пойдет хоть на край света. Он не перед чем не остановится, — вступил белый единорог с кольцом на роге, — Однако, мы должны продолжать бороться. Это наш долг и судьба, как защитников Эквестрии.
— Что нам дала эта ваша Эквестрия? — перебил служивого воя фестрал, расстегивая свой доспех, — Моя родина — это дом, где семья живет, улица и огородик.
— И я тоже не за эти ваши, — продолжил единорог в золотой броне, освобождаясь от доспеха и шлема, — Я коренной кантерлотец, родина для меня — это пончик, мягкий, только из печки, в глазури и посыпке, и трамвайчик.
— Нельзя так. Я тоже родился и вырос в Кантерлоте, — твердо сказал Баян, — но Родина всегда больше нашего личного брюха. Эквестрия строит мир для всех рас пони и не только. Заставить никого из вас я не могу, но кому не безразлична совесть, судьба страны и воинской чести, айда за нами!
Баян пошел дальше по направлению к Понивиллю, откуда уже доносились звуки взрывов. Тут багровый жеребец-единорог обернулся и увидел как за ним пошли самые разные бойцы. Это были почти все вои и по половине, а может и больше фестралов и золотогвардеецев.
— Веди нас командир войсковой. — Решительно сказал ночной страж.
— А как же эти ваши друзья?
— Они нам теперь не друзья, вы нам теперь друзья и товарищи! — поддержал бэтпони, поправляя шлем.
На эти слова пони и фестралы, что пошли за воями, кивнули, насупив брови и поправляя оружие.
— Иного и не ждал. Кого вы выберете своим командиром? — спросил черный пегас.
Бойцы единогласно выбрали багрового единорога. Копьё хоть и с досадой, но уступил мнению большинства. Тогда все присутствующие встали в круг, а древко, на котором раньше было установлено боевое знамя, держал земной пони в черном кафтане, а рядом стоял единорог и фестрал в доспехах. Кольцо, как единственный не ограбленный Тиреком единорог, сконцентрировал магию на кончике рога и направил её в центр, как вдруг от каждого присутствующего в круге бойца протянулась еле заметная магическая нить. Вскоре эта перламутровая, черная и золотая цепь хоть и была слаба, но с напряжением последних сил, преобразовалась в волокно и стало накручиваться на древко, словно на веретено. Когда последние магические капли были переданы большинство бойцов уже еле стояли на подгибающихся копытах. Но тут нить преобразовалось в полотно и на древке реяло новое знамя красного цвета. Далее от полотнища к каждому протянулось цепь и бойцы приободрились, жеребцы уже увереннее стояли на копытах, в глазах зажегся хоть и слабый но огонёк, крылья окрепли, а единороги ощутили прилив сил. Вместе стояли разные, но теперь единые бойцы родной страны, готовые сражаться до конца.
Не медля ни минуты, жеребцы поскакали к Понивилю. Как внезапно прогремел взрыв и в небо поднялся столб огня и дыма. Отряд под красным знаменем вошел в город и буквально сразу к месту, где когда-то стояло дерево-библиотека. Теперь там тлели деревянные обломки и разбросанные по сторонам обожженные книги. Баян не мог поверить своим глазам, а его сердце рвалось из тела. Багровый жеребец-единорог готов был взорваться, как граната и разорвать на части негодяя, что сделал это. Баян уперся взглядом в обугленную дверь — то единственное что уцелело. Минутное помешательство сошло на нет, теперь багровый единорог точно знал, что Тирек получит по заслугам, даже в том случае если придётся снова умереть, но уже по настоящему. Баян поднял с земли книгу, дунул на неё и обгоревшие страницы, что ещё тлели, отпустили черные обрезы и те полетели на слабом ветру вдаль. Единорог узнал обложку, это была «Книга про бойца» именно её Баян сдавал в день когда последний раз виделся с Твайлайт и вот он снова здесь, а её нет.
— Библиотека была? — спросил подошедший ближе фестрал.
— Библиотека — это да потеря великая. Особая пони там жила. — спокойным, но грустным голосом ответил Баян.
— Вои? Это и в правду вы? — неожиданно прозвучал вопрос, его задал жеребец — земной пони с бежевой шкурой. Этот гражданин подошел ближе к отряду и посмотрел потускневшими глазами на красное знамя. Из домов начали выходить и другие жеребцы. — Вы пойдёте за ним? Будете биться с этим монстром? Возьмите меня с собой.
— Там опасно, — ответил Баян, а потом добавил, — смертельно опасно.
— Агась. — сказал другой жеребец, крупный земной пони со светлой гривой и хомутом на шее, — И я пойду с вами.
— Я тоже. — прозвучало внезапно с разных сторон.
Вои привели к присяге всех народных ополченцев Понивилля по ускоренной схеме. Пришло время действовать и где-то за городом и лесом послышался гром взрывов, разверзалась почва и сверкали молнии со вспышками магии невероятной силы. Тогда отряд под красным знаменем двинулся дальше туда, где кипел бой. В самую чащу шли бойцы, а по норам прятались древесные волки и мантикоры. Все из обитателей леса скрывались и разбегались, бросая на шедших непонимающие взгляды. Служивые вои отлично изучили Вечнозеленый лес, поэтому отряд продвигался достаточно быстро и незаметно. Баян выставил дозорных, впереди вызвался лететь сотник Копьё, хоть и без своей верной пики, вороной пегас был в силах справиться и накопытными лезвиями. Фестралы плохо себя чувствовали днём, зато в темных чащах леса были незаменимы и вошли в состав авангарда, золотогвардеицы представляли из себя достаточно мощный бронированный кулак, поэтому они шли сзади, а в центре были стрельцы и истребители с бронебойными ружьями.

Долго ли коротко ли дошли бойцы до самого края Вечнозеленого леса. На поляне возвышался горою мышц и краденной магии исполин Тирек. Земля была истерзана кратерами и воронками, обожжена пламенем магии невероятной силы. Баян скомандовал: «Залечь!»
Затем командир распределил бойцов истребителей под прикрытием расположил в кронах деревьев вместе с летучими отрядами золотогвардеицев отодвинули в левый бок, ополченцев в правый, а фестралов спрятали в чащу. Стрельцы огнём с передовых позиций должны будут заманить Тирека в лес, где его с трёх сторон зажмут отряды в коробочку. Замысел был таков, что бойцы ударят и отойдут в густой лес.
То что происходило на поляне воям было не видно, но приготовления были завершены очень скоро, как внезапно Тирек стал расти и увеличиваться в размерах словно воздушный шарик. Раздалась команда: «Огонь!»
Стрельцы выстроившись в линию дали залп по врагу, но магические вспышки даже не поцарапали монстра. Тогда Баян сам, вооружившись противодраконьим ружьём, вышел из леса и прицелившись Тиреку между рогов, нажал на спусковую педаль. Громыхнул взрыв, тогда кентавр обратил внимание на багрового единорога, а Баян встал во весь рост и стал ждать. Сердце командира билось ровно, пока он стоял и ждал. И Тирек, разглядев и без условно узнав, не стал испепелять багрового единорога пламенем вместо этого монстр стал приближаться ближе и тогда Баян изобразив страх поскакал в лес, тут его и настиг фаербол, подняв фонтан земли. Жеребца швырнуло в сторону, но не убило, он встал и смог уйти в лес, заманив и Тирека. План сработал гигант зашел в лес и тут же был встречен огнём, откуда не ждал. Лес как будто ожил, из-за каждого дерева летела граната или острый дротик и даже бутылка с горючей смесью. Стрельцы командами по десять бойцов связали магией прочные оковы и зафиксировали конечности Тирека на месте. Ещё миг и исполин стал поливать многострадальную землю огнём и тут на него из крон с криком: «Ура!» напали вои и фестралы, под командованием сотника Копья.
Шкуру стало жечь тысячей мелких порезов. Тирек взревел, но тут магия уже не могла помочь слишком большой размер тела и плюс густая растительность под копытами. Кентавра заволокло черным едким дымом от горящих деревьев. Там вольготно себя чувствовал Петля со скоростным отрядом, прошивающим красное тело словно швейная машинка. Золотогвардеицы со стрельцами и ополченцами отступили в глубь леса, а за ними следом и истребители, те заняв новые позиции вновь открыли огонь по исполину. Под прикрытием огня ружий пегасы и фестралы ушли в облака. Вскоре кентавр, взбешенный таким дерзким нападением, разорвал оковы и стал систематически выжигать зеленку. Вероятно так увлекся, что не заметил как для него всё было кончено.

Вои, фестралы и золотогвардеицы ничего не знали и даже не подозревали о том что дали время элементам гармонии нанести сокрушающий удар.

Оказавшись в безопасном месте бойцы тяжело дыша были воодушевлены. Не сразу заметили, что командира нет со всеми. Прошла перекличка, все на местах, раненых и убитых нет. Баян появился позже. Он шел поддерживаемый воями со сгоревшими бровями и подпалинами на хвосте. Раненый глаз всё кровоточил и когда взоры бойцов устремились на багрового жеребца, тот сказал собравшимся: «Приказываю, продолжать атаку с наступлением темноты. Командиром назначаю Кольцо». Все были готовы в ночном рейде ударить в лоб и своим приказом командир поддержал устремления бойцов. Но после сказанного Баян упал на горячую землю без сознания. Буквально через минуту небо рассекла радуга и сорвавшиеся от неё лучи вернули украденную Тиреком магию, а сам вор исчез, словно его и не было. Началось ликование и пони долго не обращали внимание на лежащего багрового жеребца, пока к нему не прошел массивный белый единорог с кольцом на роге. Баян был в очень плохом состоянии, уставший после длительного перехода, ослабленный потерей магии и тяжело раненый он вновь оказался на краю. Кольцо понимал, что должен пойти сам, но не мог оставить отряд без командира, а пегасы были далеко и промедление могло стоить жизни другу и товарищу. Отнести багрового единорога в госпиталь вызвались трое воев и взгромоздив на спину раненого командира вои поскакали прочь по направлению к Понивиллю.
Вои скакали сквозь чащу уже не скрываясь, это было бессмысленно. Густой лес нависал плотным куполом и иной раз приходилось сбавлять скорость, чтобы не скатиться в овраг или не ободрать морду о терновый куст. Чтобы не сбавлять темп вои перекладывали раненого командира друг на друга и продолжали скакать. Совершенно внезапно между деревьев стал проникать словно по волшебству серый туман. Вскоре вои остановились в замешательстве не зная куда поставить копыто. Бойцы оглядывались и не могли решить в какую сторону им идти. Вечнозеленый лес словно живой играл со служивыми свою игру. Тут еле слышно застонал багровый единорог. Так возможно вои и проблуждали в зарослях если бы один из отряда не разглядел огни. Команда начала пробираться на свет словно мотыльки, пока не вышли к сухому дереву рядом с которым увидали экзотические, выдолбленные из древесины маски. Самый храбрый вой постучал в дверь и та открылась. Зайдя внутрь вой поздоровался с хозяйкой к его удивлению это была зебра.
— Здравствуй хозяйка, наш командир ранен, не покажете нам дорогу до города? Будем благодарны!
— Показать путь — не труд,
Но донесете вы уже труп
Кладите своего товарища на кровать скорей
Магических ран простая медицина не исцелит, поверь!
В этот момент Баян застонал и молодые вои послушались. Жеребцы аккуратно занесли и разместили багрового единорога на ложе, тот уже еле дышал. Бойцы расступились перед знахаркой и та приподняв голову командиру влила в него отвар. Грудь стала вздыматься ровнее, чем до этого. Вои замерли, а зебра продолжила ворожбу. В котел полетели коренья, листья, грибы, какие-то специи или семена. Вои, сперва, внимательно следили, но затем знахарка вновь обратилась к ним.
— Смерти угрозу отвели пока,
Но не хватает мне одного цветка.
Ступайте к водоему в сей час
Там сумеречный ландышь найдете
И будьте осторожны там,
Мантикора брела по вашим следам.
Все бойцы вышли за порог и вскоре, когда стихли шаги по тропе, зебра откинула полог и на свет хижины вышел серый жеребец-единорог с чёрной длинной гривой. В скромном пламени лампы блеснул рубиновый, серповидный рог и красные глаза, внимательно уставившиеся на раненого жеребца.
— Не медли Сомбра
Вот твой шанс
Свершить добро, помочь тому
Кто еле-еле на свету.
— Да Зекора ты права, — согласился единорог и сконцентрировавшись сотворил маленький овальный рубин в который стала перетекать магия из рога, а на лбу Сомбры появилась испарина, — я помогу этому товарищу, пусть видит мир без прикрас, каким тот является. Пусть правду и ложь видит! Вот тебе Баян хороший, зоркий глаз. Пользуйся, как у вас говорят: «На здоровье!»
Рубин сформировался, оформился и как только Сомбра отодвинул повязку с глаза камень занял своё новое место. Чары развеялись и Зекора продолжила помешивать отвар, а Сомбра вновь спрятался за ширмой. Дверь отворилась и внутрь вошли вои держа в зубах папахи, в которые словно в корзины были собраны целые букеты сумеречных ландышей. Зекора стала добавлять цветки в кипящее варево, а затем налила отвар в четыре миски. Одну знахарка дала выпить командиру, а три другие бойцам, что его принесли. Вскоре все четверо служивых воев спали богатырским сном.

Часть 24 Ненужный

Багровый единорог стоял по стойке смирно перед широким столом, из-за которого на него осуждающе смотрели три пары глаз. В углу щелкала печатная машинка. Свет солнца проникал в кабинет и бил прямо в последний оставшийся глаз, второй кристальный не реагировал. На лбу жеребца проступала испарина. Папаха стала тяжела, а ткань форменного мундира словно была сшита из наждачной бумаги.

— Это всё, господин Баян, что вы можете сказать? — спросил единорог в золотой броне подперев голову, его коллеги пегас и земной пони всё это время утомленно смотрели на служивого воя.
— Да, больше мне нечего добавить! — твердо ответил багровый единорог.
— Вы должны понимать, что ваш рассказ граничит с бредом и половины из того что вы нам тут рассказали в реальности быть не могло. — проговорил земной пони и отпил воды из стакана.
— Но так всё и было, можете спросить у других участников сражения.
— Мы и спросили у офицеров, — заключил пегас, достав листки и аккуратно складывая их перед собой на столе, — так вот они заявили, что вы сеяли панику и пораженческие настроения, призывали к дезертирству и даже предательству.
— Это клевета! — решительно отверг обвинения Баян.
— Вы участвовали в создании незаконного вооруженного формирования?

— Не понимаю вопроса.
— Баян не юлите, вы вкладывали силы в создание красного магического знамени и объединение под ним не только стражников, но и гражданских лиц?
— Да.
— Вы командовали этим незаконным объединением?
— Да, меня выбрали командиром, сами бойцы.
Несколько раз щелкнула печатная машинка.
— После всех произошедших событий многие стражники написали рапорта об уходе со службы. И это в основном все те, кто принимали участие в бою на стороне вашей банды. Как вы это объясните?
— Возможно, солдаты разочаровались в ваших командирах, которые их бросили.
— Попрошу, — возмутился единорог в золотой броне, — те о ком вы говорите потомственные офицеры.
— А принадлежность к династии не освобождает от подлости и предательства! — резко ответил Баян.
— Хотите поговорить о предательстве? Тогда скажите, где вы были после событий в библиотеке Понивилля?
— Я же сказал, что находился в плену у ченчлингов и лично у королевы Кризалис.
— Кто-нибудь может это подтвердить?
Служивый вой задумался на миг, но вспомнив пламя революции, унесшей ту единственную, что всё знала и видела, единорог несколько раз мотнул головой.
— Вы шли на контакты с ченчлингами?
— Да.
— Вас склоняли к сотрудничеству?
— Да.
— Значит, вы пошли на сговор, чтобы получить свободу, какие задания вы ещё получили? – «наседал» единорог.
— Никакого сговора не было, меня просто отпустили и никаких заданий я не получал. Кто вы такие, чтобы меня тут допрашивать?
— Вы это уже говорили, — заметил пегас, — хочу напомнить, «господин хороший», что вы сейчас не в том положении, чтобы врать и запираться. Принцесса может быть вас и реабилитировала, но наша военная комиссия специально создана, чтобы найти и наказать тех из-за кого Тирек смог зайти так далеко. У нас есть все полномочия вас здесь сейчас допрашивать и требовать ответов. Даже не смотря на то что вы официально не исполняли обязанности командира сотни, тем не менее, вы оттеснили сотника Копьё с занимаемой должности, а это можно рассматривать как бунт.
— Сотник Копьё сражался вместе с остальными. Какой же это бунт? — удивленным голосом ответил Баян.
— Бунт, мятеж или смена власти, для нас разницы нет. Факт остаётся фактом вы, пользуясь своим авторитетом и сложившимся вакуумом власти организовали вооруженное формирование и создали магический артефакт в виде знамени. Затем с этим отрядом предприняли действия по атаке на Тирека, чем могли спровоцировать того на уничтожение населенного пункта Понивилль и физическую ликвидацию вооруженного формирования. Всё правильно?
Баян опешил и впервые не знал, что ответить, ведь по сути его обвиняли в том, что он выполнял свой долг и призывал к этому и других.
— Я делал то, что считал правильным, — отвечал Баян, — действовал по сложившейся обстановке. Моя цель была — остановить Тирека или хотя бы задержать до подхода основных сил.
— В итоге остановили Тирека принцесса Твайлайт Спаркл со своими друзьями, а не вы. В итоге всё что вы сделали это подвергли опасности жизни не только бойцов, но и гражданских, — заключал пегас и словно наслаждаясь тем как они повергли служивого воя решил добить, — собранных нами доказательств достаточно, чтобы вынести приговор по вашему вопросу. Властью данной нам принцессой Селестией, Луной, Ми аморе Каденцией и Твайлайт Спаркл, а так же народом Эквестрии, вы признаётесь виновным в создании незаконного вооруженного формирования, а так же угрозы жизни пони, но принимая во внимание ваши заслуги по противодействию Тиреку, полученные ранения и в целом успех операции, а так же милость принцессы Селестии и Луны. Вы, сотник Баян, признаётесь не пригодным для дальнейшего несения службы и подлежите увольнению из рядов вооруженных сил Эквестрии. Разумеется, ваша посмертная награда, поскольку вы оказались живы, отменяется.
Для багрового жеребца эта новость стала как удар в сердце. Списать на гражданку — звучало как приговор и как издевательство одновременно. Правый глаз, в котором сиял кристалл словно взбесился и не давал хозяину покоя. Камень при пристальном взгляде на каждого из судей показывал Баяну слайд-шоу, как они спали на дежурстве, неуважительно относились к рядовым стражникам, подсиживали начальников, проявляли трусость при нападении ченчлингов, а затем и Тирека. От такого потока информации начинало нервно дергаться полуухо и Баяну стоило колоссальных усилий оставаться невозмутимым.
— Можете быть свободны гражданин, — с легкой насмешкой в голосе сказал единорог.
Багровый единорог развернулся и направился к выходу. Кабинет с дорогой лепниной, портретами принцесс и скульптурами меняли общие коридоры с коврами и мрамором, высокими колоннами и широкими окнами. Миновав ряд проходных и коридоров Баян оказался на улице. Только там единорог выдохнул и попытался привести мысли в порядок, но в голове, как на зло, всё путалось. Свежий воздух помогал постепенно и багровый жеребец смог сосредоточится на размышлении как дальше жить. Баян неспешным шагом прошелся по саду дворца, заглянул и в лабиринт к своему удивлению не найдя там странной статуи толи дракона, толи козла, толи и того и того вместе. Старые места навеяли приятные воспоминания о том как Баян и Твайлайт вместе проводили тут время, для молодого жеребчика это были не только сверх нужные дополнительные уроки, но и первые как бы свидания.

Оказавшись в знакомой обстановке багрового единорога стала одолевать ностальгия. Тогда, как и сейчас в тенистых аллеях занимались другие юные единороги, то тут, то там можно было встретить пони с книгами и свитками.
Баян встал, поправил папаху на голове и направился в сторону дома. Пока единорог шел по улице и не обращал внимания на встречных пони. Кристальный глаз вроде успокоился, тогда жеребец посмотрел перед собой и тут встречным ветром ему в морду прилетел газетный листок. Баян в легком раздражении одним копытом избавился от бумаги, но тут глаз уцепился за объявление, в котором вечером в десять вечера в Кантерлоте пройдёт плановый дождь. Глаза пробежались по странице и высмотрели заголовок: «Слава принцессе Твайлайт Спарк и Элементам гармонии — спасителям Эквестрии». Жеребец прочел статью и убедился, что про их партизанский отряд, первым оказавшем вооруженное сопротивление Тиреку, не было ни слова, ни пол слова. Кристальный глаз стал неистово выдавать одну негативную фразу за другой. В легком раздражении Баян скомкал газету и бросил в урну. Ускорив шаг багровый единорог вскоре оказался у дверей дома. Но там его никто не ждал. Он дернул ручку, но лишь лязгнул замок. На звонки никто не ответил и тогда Баян заглянул под коврик, но ключа не было на прежнем месте.
— Вам кого? — внезапно раздался скрипучий голос сзади.
— Миссис Фрост, вы меня не узнали?
— Вы на кого-то похожи, но не помню. — отвечала старушка усиленно всматриваясь в морду багрового единорога.
— Это же я Баян. — подойдя в плотную проговорил пони.
— Не может быть, ты же погиб на войне.
— А я вот какой — живой.
— Счастье то какое, — искренне порадовалась пожилая кобылка всплеснув копытами, и крепко обнимая жеребца, — какой ты стал, настоящий защитник. Ты уже видел маму?
— Пока нет, не знаете где её найти?
— У неё новая фотостудия на главной улице, точного адреса не знаю, но если ты пойдёшь туда, то обязательно её увидишь.
— Хорошо, спасибо я так и сделаю.
Баян вновь устремился в город и по мере приближения к главной улице росло количество дорогих бутиков, блестящих ювелирных магазинов, кофеин и фешенебельных ресторанов. Кругом ходили, задрав носы, единороги, суетилась обслуга и шныряли пегасы-курьеры. По мощеным брусчаткой мостовым проносились дорогие экипажи. Город-столица жил своей жизнью, роскошной и беззаботной. Ничего уже не напоминало о произошедшем совсем недавно. Выбитые окна, двери и даже снесенные стены починили вероятно в тот же день. Теперь стоя на главной улице, Баян почувствовал себя в родном городе «не в своей тарелке». Словно вся жизнь ушла, умчалась дальше, оставив багрового единорога на обочине. Правый глаз усиленно являл правду и жеребец вскоре уже с большим трудом мог игнорировать сигналы.
Наконец Баян увидел вывеску на одном из домов в аккурат над дверью рядом с которой стоял пони в черных, солнцезащитных очках и темном пиджаке с бейджиком.
— Извините, а здесь фотостудия Фотофиниш? — спросил багровый жеребец у охранника, жеребца земного пони крепкого телосложения и явно излучающего нежелание общаться с кем-либо.
— Да, а вам чего? — через минуту проговорил сквозь зубы охранник.
— Мне бы Фотофиниш увидеть.
— Вам назначено?
— Не понял, — переспросил Баян, слегка наклонив голову в бок, — в каком смысле.
— Вы записаны на фотосессию, — также процедил охранник, — да или нет.
— Нет, я не записан, но мне очень надо её увидеть.
— Ничем не могу помочь.

— Вы меня не поняли, Фотофиниш — мама моя, я её сын.
Земной пони скривил ухмылку, словно лимон целиком проглотил. И охранник ещё раз пристально обведя глазами багрового единорога выдохнул.
— Убогая попытка, сюда каждый день приходят сотни пони, называющих себя тем или иным родственником Фотофиниш и все требуют их пропустить. Моя работа как раз и состоит в том, чтобы мадам могла спокойно работать и чтобы её не отвлекали всякие неудачники со своими жалкими мечтами стать пони с обложки.
— Я не вру, позови Фотофиниш сюда, я докажу...
— Не буду я никого звать, — грубо ответил земной пони, ткнув тяжелым копытом единорога в грудь, да так что слабо звякнули медали, — если нет записи — нет прохода, всё вали отсюда.
Баян начинал злиться, но конфликтовать не хотел, провести ночь в темнице за драку ему хотелось ещё меньше. Внезапно со стороны дороги раздался скрип колес остановившегося экипажа. Единорог обернулся и увидел, как на брусчатку ступают копытца мягко-зеленого, почти фисташкового цвета. Грива и хвост длинные, струящиеся до земли были белыми с яркой полосой. Глаза видно не было их скрывала черная вуаль. Внезапно вперёд выскочил кудрявый земной пони в костюме и лишь одного его взгляда над душками очков хватило, чтобы охранник вытянулся по струнке.
— Открой нам дверь и поживей, Графине Колоратуре не пристало ждать, — объявил земной пони в костюме, но тут заметив единорога в черном мундире и папахе продолжил, — и убери этого урода с дороги.
— Будет исполнено сэр. — ответил охранник и оттолкнул багрового единорога в сторону, так что Баян чуть было не упал.
Кристальный глаз при взгляде на кудрявого не знал куда деться, вперед вылезали сцены грубости в отношении простых пони, будь то грузчики, официанты, стилисты или даже организаторы в небольших городах. Манипулирование статусом, чтобы добиться особого к себе отношения и многое другое. Баян схватился за голову и присел на брусчатку тротуара пока боль не утихла. Сделав вдох, единорог выдохнул и вновь поднялся на копыта. Фраза: «Уберите этого урода!» отпечаталась и запомнилась багровым единорогом в войсковой форме.

Графиня Колоратура и её хамоватый менеджер скрылись за дверями фотостудии, а Баян ещё немного постояв рядом побрел прочь, решив дождаться пока мама вернётся домой. Хоть и знал Баян, что Фотофиниш может вернуться и глубокой ночью и даже на следующий день. Память подсказала, что его сестра Флёр дис Ли может помочь, но где искать её единорог не имел ни малейшего понятия. К тому же Флёр была уважаемой пони, толи актрисой, толи моделью, толи балериной. В эту секунду мозг словно пронзила спица. Баян вспомнил, где сестра пропадала целыми днями. Копыта сами понесли жеребца по проспекту в сторону Кантерлотского театра оперы и балета. Там минуя изрядную долю дорогих магазинов возвышалось огромное здание похожее на кремовый торт. Белесый фасад, богатая лепнина на оконных проёмах, высокая куполообразная крыша, колонны при входе и конечно же статуи над входом на самой крыше театра в центре аликорн, по бокам земной пони, единорог и пегас. Баян всего пару раз был внутри театра и то когда был совсем маленьким, но запомнил, где были гримерные и как к ним пройти. Вход в театр был закрыт, работала только касса, поэтому актерам никто не мешал готовиться к новому театральному сезону.
— Здравствуйте, я ищу Флёр дис Ли, — проговорил Баян в маленькое окошко, откуда на него недоуменно посмотрели зеленые глаза кассира, кобылки-единорога коричневого цвета, — я её брат.
— А почему вы у меня спрашиваете? — переспросила кассир.
— Так у кого мне ещё спрашивать?
— Идите к капельдинеру и у него спрашивайте!
Баян «помял» немного новое слово на языке и поняв, что ничего не понял вновь засунул голову в окошко.
— Капельдинер — это кто такой?
— Администратор, если по быдло-пони, а теперь отойдите от окна и не создавайте очередь!
— Тут нет никого, кроме меня, — сказал багровый единорог обернувшись назад, обводя взглядом пустое помещение, — как мне найти капель... администратора в общем?
— Никак, — ехидно отозвалась билетерша, — она в отпуске.
— И к кому тогда мне идти? — на выдохе спросил Баян.
— Ну не знаю, может у худрука спросите.
— Где его или её найти?
— На гастролях по Эквестрии.
— Ладно, давайте так кто сегодня, сейчас здесь и с кем я могу поговорить?
— Заведующий труппой вроде у себя.
— Хорошо, могу я пройти?
— Нет.
— А как мне тогда с заведующим переговорить?
— Запишитесь на прослушивание, — закатив глаза, ответила кобылка, словно перед ней нечто неразумное, — но только учтите ближайшее в следующую среду.
Уголок рта багрового единорога стал подрагивать, отстреленное ухо нагрелось, а кристальный глаз если бы мог, выпрыгнул из орбиты и устроил дебош. Баян держался из последних сил, но напрягшись развернулся и покинул помещение театра. Свежий воздух помог успокоиться и выпустить пар из легких. Очевидно по хорошему не получится и тогда единорог обошел здание с тыла, там был черный ход, через него ретировались артисты и технический персонал. Там как раз раздавались голоса, вероятно представители труппы были чем-то недовольны. Баян осторожно приблизился, пони не сразу обратили внимание на жеребца в черном сюртуке и папахе на голове, ну а дальше произошло невероятное.
— Эй там, что крадешься, давай к нам, — крикнул земной пони в длинном балахоне и махнул копытом багровому единорогу, — режиссер тебя с навозом съест, если сейчас же не явишься к заведующему, но учти он сегодня не в духе.
Баян слегка растерянно переглянулся с другими пони из труппы и без вопросов стал подниматься по железной, скрипучей лестнице внутрь здания.
— И да классный костюм, — раздалась похвала сзади, — и эти побрякушки, выглядят почти как настоящие.
Единорог не ответил, а скрылся в коридоре. В каждом углу что-то стояло, костюмы на вешалках и в специальных чехлах, ждали своего часа. Реквизит и бутафория были аккуратно разложены и подписаны, чтобы артисты их не перепутали. Баян маневрировал в узких проходах, стараясь не обрушить декорации, пока, наконец, не вышел к кабинетам, а там найти нужный не представлялось проблемой. За обшитой дерматином дверью с красивой табличкой «Заведующий труппой» ждал неприглядного вида жеребец-единорог с седой гривой и потускневшей шерстью, но зато одетый с иголочки в модный сине-голубой костюм и галстук-бабочку. Баян своим появлением застал заведующего в самый не подходящий момент, когда тот страстно целовал какую-то худосочную кобылку, явно моложе себя. Актриса сразу отшатнулась и испуганно посмотрела на вошедшего. Заведующий сперва долго всматривался в багровую морду, вероятно пытаясь узнать кого-нибудь из труппы.
— Как смели вы, вы, — силился придумать определение вошедшему заведующий, но не смог и просто продолжил, — прервать нашу репетицию? Полёт творческой мысли и глубину катарсиса.
— Виноват, но мне очень надо было у вас узнать, где я могу найти Флёр дис Ли? — пропустив тираду интеллигента мимо ушей, сказал Баян.
— А кто собственно спрашивает?
— Я её брат.
— Ха, — громко воскликнул заведующий, — у мадмуазель Флёр нет братьев, особенно таких как вы.
— Не понял! — насупив брови переспросил Баян.
— Думаете, я так глуп? Вы ни капли не похожи на нашу приму-балерину.
— А на кого же я похож? — прозвучало с легким раздражением в голосе.
— Вы похожи на какого-то сталлионградского партизана, которому не мешало бы принять ванну и побриться.
— Не было времени собой заняться, — словно в оправдание начал говорить Баян, — меня только сегодня выпустили, и домой я ещё не попал. И сейчас мне нужно найти сестру, чтобы вместе с ней пройти охрану фотостудии.
— Мне плевать на ваши проблемы, — эмоционально выкрикнул заведующий труппой, — понавесили на себя побрякушек и теперь думаете что вам все должны!? Вон отсюда! Вон пошел! Маргинал вонючий!
Баян хотел стерпеть обидные слова, но только если бы этот пони оскорбил лично его, но они оскорбил государственные награды. К тому же когда багровый единорог повернул голову, то увидел выражение морды молодой кобылки. Актриска смотрела с каким-то выражением трепетного возбуждения. На мордочке сверкала ехидная улыбочка. Этой пони явно нравился тот грубый тон, с которым к служивому обращался заведующий. Как к грязи. Багровый жеребец, не разворачиваясь, отвесил звонкую пощёчину заведующему труппой. Красноватое свечение объяло галстук бабочку вместе с краем воротника интеллигента и подтащив ближе приподняло его.
— Повторяю вопрос, — последовала крепкая пощёчина по другой щеке, — где, — пощёчина вновь по правой щеке, — мне, — по левой, — найти, — по правой, — Флёр, — по левой, — дис, — по правой, — Ли?
Баян уже хотел отвесить очередную пощёчину этому напыщенному снобу, но тот опередил.
— Ладно, ладно я скажу только не бейте! — взмолился заведующий.
— Я слушаю.
— Мадмуазель Флёр дис Ли, всегда в это время ужинает со своим кавалером в самом престижном ресторане Кантерлота.
— Как называется и где этот ресторан? — спокойным голосом спросил Баян.
— Метрополь...
Не успел закончить седовласый жеребец как сразу оказался на полу.
— Врать мне вздумал!? — проговорил Баян, сверкая кристальным глазом и прижимая интеллигента мордой к паркету.
— Хорошо, хорошо, я всё скажу!

Заведующего труппой поставили на копыта, но красная магия не отпустила воротник.
— Паризьен, площадь звезды.
— Спасибо, — сказал багровый единорог и в тот же миг магия, удерживающая пони за воротник и бабочку, развеялась, — и никогда не груби простым пони, интеллигенция.
Баян быстрым шагом покинул театр и направился по улицам вечернего города на площадь. Вокруг царила суета, пони торопились вернуться по домам, кто к близким, а кто в своё личное одиночество. Единороги более склонны к единоличному времяпрепровождению, чем остальные расы, кто-то считает это положительной чертой, способствующей мышлению, другие говорят, что единорогам свойственен эгоизм больше чем другим расам пони. Сам Баян только сейчас задумался об этом всерьёз, когда кристальный глаз стал показывать хозяину, как многие прохожие несчастны. Кого-то давила работа, занятие не любимым, но денежным делом, чтобы иметь достаточно для жизни в городе-столице. Иные пони не могли найти даже друзей, не говоря уже об особенной пони, по причине низкой зарплаты едва хватающей на съём жилья и еду. Багровый единорог остановился у дверей входа, к которым вела красная ковровая дорожка. Было уже достаточно темно на улице, поэтому стали загораться фонари. Становилось спокойно и умиротворенно, но это не означало, что город отходил ко сну. В это время начинали работать увеселительные заведения, где рады были только платежеспособным клиентам, остальным оставалось разве что толпиться у входа в ожидании очереди. Вот и Баян остался снаружи. Придирчиво осмотрев единорога в черной форме и папахе на голове, хостес высоко задрав нос объявил: «Мест нет!»
— Я ищу кое кого, — начал объяснять Баян иногда запинаясь, — к вам приходила белая кобылка-единорог с кьютимаркой в виде трёх лилий?
— Справок о клиентах не даём. — безразлично ответил хостес.
Багровый единорог махнул копытом и отошел в сторону, тут через стекло он увидел её. Теперь Баян вознамерился попасть вовнутрь ресторана чего бы то ни стоило. И тут к нему подошел элегантно одетый пони.
— Уходите, вы смущаете клиентов, — проговорил франт и тогда Баян повернул к нему голову, но не успев ответить подошедший пони продолжил, — не может быть! Это вы господин... т.е. товарищ командир?
Только сейчас Баян разглядел прилично одетого жеребца. Это был серой масти жеребец-единорог с аккуратно зачесанной на бок темной гривой. Статный и подтянутый от чего белоснежный фрак смотрелся превосходно. Но взгляд у пони менялся с безучастного до радостного.
— Вы меня помните? Я вместе с вами под красным знаменем громил Тирека.
— Ты был золотогвардеецем.
— Был, — опустив уши ответил пони, — а теперь я лакей, аж стыдно, но надо семью кормить. А вы что здесь делаете?
— Долго объяснять, можешь меня внутрь провести?
— Вас без блата или брони не пропустят, — оглянувшись назад тихо сказал официант, — но в соответствующей одежде, вы могли бы пройти.
Жеребцы скрылись в подворотне за рестораном. Там Баян снял и передал на хранение бывшему стражнику свою форму, а сам облачился во фрак официанта. В таком виде его бы и родная мать не узнала, так как форма официанта, лакея и прислуги для мажорной публики и пижонов — всё равно что шапка-невидимка. Поэтому Баян хоть сначала и боялся быть разоблачённым, но войти в ресторан удалось «как по маслу». Единорог вновь оказался в окружении роскоши и показного богатства, почему-то именно сейчас вся обстановка и напыщенные представители богемы, ужинающие дорогие блюда, запивая их зарубежными винами, стали раздражать Баяна. Возможно, это было влияние кристалла, а может быть и сталлионградского воспитания. Думать об этом было некогда. Сейчас Баяна больше волновал другой вопрос. Пройдя в центр обеденного зала багровый единорог увидел её, точнее ту кем стала его ненаглядная Твайлайт Спаркл. Теперь это уже не та поглощённая магическими науками кобылка. Твайлайт стала принцессой, настоящей! Дело было не только в крыльях, но и в том, как бывшая единорожка себя держала: ровная осанка, прекрасно уложенная грива и всё тот же изучающий взгляд. Баян хотел подойти ближе, как вдруг заметил, что напротив принцессы сидел какой-то пегас с бежевой шкурой и синей гривой, тот снял с головы золоченый шлем и поставил его рядом. Сердце переполнилось чувствами, но внешне единорог остался холоден и невозмутим. Ещё с минуту багровый жеребец стоял столбом, как наконец направился к столику где сидела Твайлайт Спаркл. В голове роились мысли одна абсурднее другой, Баян не знал, что сказать и даже как обратиться, поэтому он просто подошел к столу.
— А официант, меню, пожалуйста! — распорядился пегас, даже не глянув на единорога в белом фраке.
Баян всё ждал, что Твайлайт взглянет на него и вспомнит. Но не дождался. Принцесса-аликорн совсем не обращала на официанта внимания. Вблизи кобылка показалась жеребцу-единорогу ещё прекраснее. На фиолетовых щеках был заметен легкий румянец, а фиалковые глаза следили за каждым жестом пегаса. Баян видел уже этот взгляд, только тогда так Твайлайт смотрела на него. Единорог хотел сказать что-то как вдруг его внимание привлек стражник-пегас.
— «Уважаемый», мы долго будем ждать пока вы принесёте нам меню?
— Твайлайт, Твайлайт Спаркл... — вновь отвернувшись от пегаса сказал Баян.
— Да, давайте быстрее, где расписаться? — буднично и стесняясь ответила кобылка протянув копыто.
— Ты что меня не узнаёшь? — жеребец сел рядом, заглянув в лиловые глаза кобылки, но увидел там лишь недоумение и смятение. — Это же я — Баян! Я живой!
— Я рада за вас, но никакого Баяна я не знаю. Может вы меня с кем-то путаете?
Внутри у багрового единорога всё «обрушилось». Голова закружилась. Сердце отстукивало ритм всё медленнее и медленнее. Дыхание сперло, а грудь сдавило словно тисками. Баян с трудом встал на копыта и уже плохо соображал. Донеслось вновь от пегаса: «Эй, не приставай к ней!»
Всё прекратилось, резко и неожиданно. Теперь Баяну стала безразлична своя судьба и что бы то ни было вообще. Багровый единорог побрёл к выходу из ресторана. На улице уже было прохладно, а в воздухе ощущалась влага. Обменявшись форменной одеждой, Баян накинул на себя черный мундир и побрёл просто вперёд по улице. Внезапно что-то щелкнуло слева, единорог, что шел, опустив голову, остановился и посмотрел в ту сторону. Тут внезапно на глаза опустилась тьма черного мешка. Тело подхватили восемь ловких копыт и сунули жеребца в тесное помещение. Словно гроб или какой-то сундук. Нет, это вероятнее всего карета. Баян не сопротивлялся, хоть его не связывали и пока не били. Он просто ждал своей участи. Ощущалось движение. «Значит меня куда-то везут! — Думал Баян. — Ну и пусть, мне уже всё равно. Пусть хоть убивают!»
Внезапно черный мешок с головы резко стянули, а в глаза ударил яркий свет фонарика.
— Ты Баян?
— Агась, — отвечал похищенный щурив глаза, — а вы кто такие будете?
— Тебя это не касается, — грубо но спокойно проговорил басистый голос, — больше не смей говорить и даже подходить к принцессе Твайлайт Спаркл! Она не твоего уровня кобылка! Понял?
— С чего это вдруг? — с вызовом сказал единорог и хотел податься вперёд, но крепкие копыта держали его со всех сторон и шанса вырваться не было никакого.
— А с того, что Твайлайт Спаркл — красавица, принцесса-аликорн, а ты — всего лишь босяк неизвестного роду и племени, да ещё и инвалид. У неё судьба управлять, а у тебя... хотя ты и сам понимаешь какая теперь у тебя судьба.
— Ну а если, гипотетически Твайлайт...
— Для тебя принцесса Твайлайт! — перебил грубый голос.
— Хорошо принцесса Твайлайт предпочтёт меня, а не этого пегаса?
— Такого не будет, видишь ли принцесса Ми Амора Каденция вышла замуж за единорога, а это значит что избранником следующей принцессы должен стать пегас. И им станет Флэш Сэнтри — это решено.
— Кем?
— Не твоё дело, но знай, что если и дальше будешь упрямиться и переть напролом, потеряешь нечто большее чем глаз, ну а если и тогда не угомонишься, то просто исчезнешь.
Свет погас и стало темно как в гробу и тут крепкие копыта, что держали Баяна словно сжали того в «комок» и толкнули вперёд распахнулись дверцы и единорог мордой рухнул на мокрый тротуар, а следом прилетела и его шапка. С неба лил дождь под которым всё моментально становилось влажным и холодным. Баян встал и отряхнулся, надел на голову папаху и только тогда смог оглядеться. Он вновь оказался у семейного дома, где жила его мама, а когда-то и он сам.
— Что вам здесь нужно? — пока единорог разглядывал дом и только, когда услышал хриплый голос сзади, обернулся.
— Здравствуй мама, это Я! — ответил Баян кобылке, в платье с черными и белыми полосами.
Земная пони гордо стояла на носилках, что несли двое жеребцов и сперва не поверила своим глазам. Легонько топнув копытом, носилки с Фотофиниш опустили на уровень глаз Баяна. Кобылка робко подошла ближе. Мама сперва наклонила, а затем и скинул солнцезащитные очки, с которыми не расставалась, на землю и заключила сына в крепкие объятия. Полуухом жеребец услышал сквозь всхлип вопрос: «Сынок, что же они с тобою сделали?»
— Всё нормально мама, всё теперь будет нормально. — ответил сын, крепко прижимая маму к себе.

КОНЕЦ

P.S. Работа над томом подошла к концу. И первое что хотел бы сказать – это слова благодарности всем читателям, кто дождался окончания работы. Спасибо большое всем неравнодушным, кто оставлял комментарии, как хвалебные, так и критические. История вышла длинной и возможно даже чересчур затянутой, но я надеюсь все смогли найти в ней что-то для себя.
Я понимаю, что читатели могли ждать счастливую концовку, но посчитал необходимым завершить том именно так.
Писать продолжение пока не планирую, хотя определённые мысли есть. В общем и целом рассказ, особенно вторая половина была встречена весьма прохладно и особого интереса к себе не вызвала. Часть вины за это лежит на мне как на авторе.
Тем не менее я буду и дальше совершенствовать свой стиль как писатель. Надеюсь когда-нибудь стану писать лучше и рассказы будет интересно читать всем.