Радужный анабасис

Глава 5. Друг и подруга

— Вот так. Я немного не рассчитал, конечно, но всё закончилось хорошо.

— Немного не рассчитал? — Ренни повышает голос. — Да ты почти убил себя!

— Брось, я всё равно бы не умер, — оправдываюсь я. — У меня же был амулет, который подарила Ишана.

— Сколько раз тебе говорить, что амулет — всего лишь безделушка, он не защищает ни от чего.

— Он приносит удачу, — отмахиваюсь я. — Если бы не он, если бы не двадцатигранный кубик Дэш, мы бы там и сгинули.

— А это уже вопрос веры, — Ренни складывает руки замком, подражая миссионерам. — Ты просто трактуешь всё произошедшее сквозь призму своей веры в амулет, как другие трактуют реальность сквозь призму Бога или богов.

— Пусть так, — соглашаюсь я. — Тогда тем более нет смысла мне что-то доказывать, раз это вопрос веры.

— Ты неисправим, Питер, — она машет рукой. — Остаётся лишь надеяться, что ты не погубишь себя своими суевериями.

Я пожимаю плечами, и мы на пару минут замолкаем, глядя с террасы на усыпанное звёздами небо. Я так и не выучил местные созвездия, всё было некогда.

— Что-то дяди Инэдина долго нет, — говорит Ренни. — Не нравится мне это.

— Если они ведут переговоры о продлении перемирия, то могут задержаться до глубокой ночи. Пошли в гостиную, разведём камин, и я расскажу тебе, что было дальше.

— Но ты же был без сознания, когда сэр Тадареннер притащил тебя, еле живого, и Дэш сюда, в поместье Лиллехофферов, — она ловит мой взгляд. — Или расскажешь, как первый раз пришёл в себя?

— И это тоже, но и как меня тащили, я тоже знаю, хотя и со слов Рэйнбоу Дэш. Она мне позже рассказала.

— Драма в мрачных тонах?

— Нет. Совсем нет.

Когда я потерял сознание, Рэйнбоу Дэш парализовал страх, она не знала, что делать, как помочь мне и стоит ли звать на помощь. Я, её защитник, тот кто всегда-всегда поможет и вытащит из любой ситуации, просто свалился на булыжную мостовую пустующего района города Тысячи Башен. И всё-таки теперь я понимаю, что тогда мы оказались в весьма удачном месте: во-первых, Дэш испугалась бы толпы людей, а во-вторых, мы находились вдали от боевых действий.

Первый же грохот взрыва, сопровождающийся вспышками, видными даже днём, заставил Рэйнбоу подпрыгнуть от неожиданности и резко развернуться в сторону источника звука. Высоченная башня, только что стоявшая в нескольких кварталах от нас, вздрогнула, накренилась и с треском осела, подняв в воздух гигантские клубы пыли. Дэш, не зная, что ей делать: попытаться привести меня в сознание или утаскивать как можно дальше от рухнувшей башни, запаниковала. Она была бы и рада попросить помощи, но вокруг не было ни души. Даже величественные особняки, прячущиеся за высокими заборами и раскидистыми деревьями, закрылись от неё глухими воротами. Их огромные окна, вечерами освещавшие улицу, сейчас лишь слепо смотрели чёрными провалами пустых глазниц. Всё, что могла Рэйнбоу — это оттащить меня в тень, подальше от палящего солнца. Не могу сказать точно, приходил ли я временами в сознание или нет, помню только, что кашлял, задыхаясь.

Более чем уверен, что Рэйнбоу Дэш собиралась перелетать заборы, стучаться в дома и просить помощи со всеми вытекающими. В дрожь бросает при мысли, как отреагировали бы местные жители, если бы к ним в окно заглянуло незнакомое летающее существо. Хотя, возможно, и нормально, ведь даже немногочисленные межмирные путешественники появлялись именно на этой улице. Когда-то давно гостей любили и встречали, теперь же навстречу Дэш вышел лишь один человек. Он осторожно приоткрыл железные ворота, боязливо выглянул и, приметив нас, подбежал рысцой. Одет местный житель был в синюю, махровой ткани одежду, больше напоминавшую домашний халат, только с более узкими рукавами и целым рядом больших пуговиц от горла до нижнего края. Дэш тут же бросилась к аборигену чуть ли не на руки.

— Пожалуйста, помогите, — в её голосе звучала беспомощность.

— Вы из другого мира, — он не спрашивал, а утверждал.

— Да, и Питеру нужна помощь!

— Тс-с-с! — незнакомец приложил палец к губам. — Что с ним? — он наклонился надо мной, стёр сочащуюся из носа кровь, взял в руки мою правую кисть и повернул так, чтобы видеть ногти. — Переколдовал. То есть Истинная Речь, переизбыток магической энергии, да?

— Да, вы сможете ему помочь? — Рэйнбоу попыталась заглянуть человеку в глаза. — Пожалуйста!

— Не знаю, то есть традиции обязывают, — уклончиво ответил незнакомец, приподнимая меня. — Подсоби, вместе дотащим твоего друга к тем, кто может помочь.

Он подхватил меня под правую руку, а Дэш взлетела и положила себе на шею левую, сжимая её передними ногами. Таким вот образом они и потащили меня вниз по улице. Здесь глухие кирпичные заборы резко сменялись частоколом копий, приваренных к стальной раме. Сделано это было, видимо, для того, чтобы показать всем прохожим красоту садов, разбитых перед особняками. В лучшие времена там росли и радовали глаз сотни разнообразных видов восхитительных цветов, но сейчас палисадники стояли заброшенные и затянутые бурьяном.

— Спасибо, — поблагодарила Дэш.

— Не требуется. Ну, в смысле, сейчас, когда кланы магов воюют, я, наверное, единственный, кто соблюдает традиции. Например, встречать иномирцев. Так что это мой, вроде как, долг.

Не успела она ответить ему, как невдалеке раздался страшный грохот, а вслед за ним гулкий звук, похожий на вой десятка-другого волков, и скребущий слух сухой треск. Именно тогда я пришёл в себя. Мне казалось, что надвигается нечто страшное, и я должен был уберечь Дэш. Пытался что-то сказать ей, но силы вновь покинули меня, и я потерял сознание. Незнакомец же моментально остановился и, выпустив меня, резко выставил вперёд раскрытые ладони. Вокруг нас образовался почти прозрачный магический щит, едва-едва переливающийся на солнце сиреневым. Дэш не смогла удержать всю тяжесть в одиночку, и моё тело безвольно свалилось на землю.

— Как тебя зовут, волшебное существо? — спросил местный, вновь взваливая меня на плечо.

— Рэйнбоу Дэш, — нехотя ответила пегаска.

— Ясно. В смысле, а меня — сэр Тадареннер. И я бы предпочёл познакомиться при более благоприятных обстоятельствах, — он помог ей перехватить поудобнее мою руку. — Пока тихо — вперёд!

Рэйнбоу кивнула ему, подхватила меня под вторую руку, взлетела, и они вместе потащили свою ношу дальше. Но не успели сделать и пяти шагов, как воздух разорвал глухой хлопок, пегаска и местный житель тут же повернулись на звук. Из ближайшего особняка послышался треск, а затем очередной хлопок, и с этим звуком из окна вместе с градом осколков спиной вперёд вылетел человек, стукнулся о дерево и повалился лицом вниз. В воздух от него поднимался сизый дымок.

— Быстрее, быстрее! — крикнул сэр Тадареннер. — Бегом! Тут опасно!

Дэш не нужно было повторять дважды, она с упорством, граничащим с остервенением, тащила меня вперёд. Казалось, встань сейчас на её пути гора, Рэйнбоу Дэш оттолкнула бы и её в сторону.

— Влево! Туда! — командовал местный.

Его указание было как нельзя вовремя: заметить небольшой проулок, утопающий в зелени вылезавших из-за оград кустов жимолости и пахнущего мёдом цветущего жасмина, было непростым делом. Когда-то этот аппендикс улицы служил чёрным входом для прислуги ближайших особняков, и он не был бы собой, если бы не заканчивался тупиком закрытых калиток.

— Они нам откроют? — с надеждой в голосе спросила Дэш.

— Нет. Ну, вообще мы сами откроем, — решительно ответил сэр Тадареннер. — Сюда! — он указал пальцем на выбитую пику забора. — В этой усадьбе всё равно никто не живёт.

— Уехали? — спросила пегаска.

— Дубу дали. То есть их убили где-то год назад, — местный житель хлопнул в ладоши, и от рамы отлетела ещё одна пика. — Потащили.

— Я уже не удивлена, — Рэйнбоу просто сжала зубы и поволокла меня в образовавшийся проём.

Наш путь лежал вдоль дорожек, уже покрытых тонким слоем изумрудного мха, мимо отцветших яблонь и готовых расцвести лилий — единственных цветов, которых не смогли задушить сорняки, в изобилии разросшиеся по всему саду. Особняк всё ещё сохранял величественный вид, хотя мусор у входа, грязь на окнах и плесень на фундаменте говорили, что дом пустует и потихоньку ветшает без хозяев. Дэш и Тадареннер протащили меня к главному входу, отодвинули засов и осторожно выглянули на улицу. Несмотря на то, что никого видно не было, наш нежданный помощник не спешил выходить. Вместо этого он вновь воспользовался магией: постучал костяшками пальцев по воздуху, и тут же невдалеке раздались гулкие звуки ударов о листы железа. Спустя пару минут из-за ворот напротив послышался чей-то низкий голос:

— Здесь кто-то есть?

Местный житель сложил ладони трубкой, поднёс ко рту и негромко ответил:

— Это я, с гостями. Ну, сэр Тадареннер. И мне срочно нужен Инэдин Лиллехоффер, к нам пожаловали иномирцы, один из них ранен.

Таинственный собеседник за воротами попросил подождать. Буквально через полминуты стало слышно, как кто-то бежит, шаркая при каждом шаге, потом ворота приоткрылись, и оттуда высунулся пожилой мужчина. Он тут же заметил нас и кивнул.

— Нам разрешили, — сказал Тадареннер Рэйнбоу, та кивнула. — Поспешим.

Они в очередной раз подхватили меня уже привычным способом и потащили через дорогу к воротам. А что произошло дальше, смутно помнила даже Рэйнбоу Дэш, уровень адреналина у неё упал, и она свалилась бы без сил, если бы не её упорство. И всё равно, толку от неё было мало, Дэш сомнамбулически ковыляла вслед за сбежавшимися Лиллехофферами, а на вопросы отвечала вопросом о том, чем она могла бы помочь.

Когда я первый раз пришёл в сознание, я не смог даже вспомнить, что со мной произошло. Голова гудела, солнечный свет слепил и вызывал в глазах боль, меня мучила жажда, забинтованными пальцами было тяжело шевелить. Прищурившись, я различил чью-то фигуру в белом, решил, что был ранен на фронте и теперь нахожусь в госпитале. Мне сразу стало спокойнее, и я уснул.

Очнувшись во второй раз, я вновь не смог понять, где я нахожусь. Комната явно не была похожа на палату военного госпиталя, а значит, я на самом деле путешествовал с Рэйнбоу Дэш, это не было горячечным бредом. И сразу же я понял, что меня разбудил шум суеты, стук и чьи-то недовольные голоса, которые почти сразу же стихли. Тело плохо слушалось меня, да и не было сил даже просто пошевелиться, мне оставалось только разглядывать помещение и ждать. Спустя какое-то время дверь комнаты открылась, и ко мне зашла девушка, но ужасная слабость не давала мне сил даже ненадолго сфокусировать взгляд. Я хотел спросить, где нахожусь, но пересохшее горло издало только сдавленный хрип.

— Вы проснулись! — воскликнула она, быстрым шагом подходя к кровати. — Подождите, не засыпайте, я сейчас, — девушка взяла со стоящего рядом столика большую банку, полную воды с плавающими в ней кусочками местного фрукта, отлила часть в стакан и поднесла его к моим губам. — Пейте, вам нужно много пить, — с этими словами она приподняла мою голову.

Весь мир закружился перед глазами, вызывая тошноту, и мне даже пришлось сомкнуть на пару секунд веки. Вода оказалась подкисленной чем-то похожим на лимон, я жадно пил её, пытаясь отдышаться между глотками, а потом просто откинулся на подушку.

— Отдыхайте, вам нужен сон и поко… — внезапный резкий скрип распахивающихся окон оборвал фразу девушки на полуслове. — Покой, как же!

— Пит!

Я осторожно повернул голову, Рэйнбоу Дэш, влетевшая через окно и уронившая растение в кадке, уже лезла обнимать меня, не смотря на все попытки девушки оттащить пегаску.

— Пит, ты как? Тебе лучше? — Рэйнбоу забралась на кровать и улеглась рядом.

— Да, — голос звучал необычайно хрипло и тихо.

Я поднял дрожащую правую руку, Дэши тут же прижала её копытами к своей щеке и потёрлась. Я улыбнулся. В отличие от левой, всё ещё плотно забинтованной, правая рука была в порядке.

— Всё, всё, достаточно, леди Дэш, — девушка потолкала Рэйнбоу в бок. — Сэру Бейгу нужен покой, тогда он быстро поправится.

Я кивнул и закрыл глаза. Заснул раньше, чем хотелось бы.

Это уже потом я узнал больше о месте, где оказался. Ауторенил был единственным миром, где число заклинателей превышало количество неспособных к классической магии людей. Семьи волшебников образовывали могущественные кланы и великие роды, специализировавшиеся каждый на своих аспектах магии. И всё было бы хорошо, если бы шесть лет назад не вспыхнула война за власть. Гражданская война и так самая ужасная из всех войн, а когда воюют все против всех, мир погружается в хаос.

Семья Лиллехофферов, что приютила меня, даже в мирное время занималась защитной магией, а теперь это стало их единственным преимуществом. Я и Рэйнбоу Дэш находились в одном из самых безопасных мест по эту сторону от Безумных миров. В кровати я провалялся недели две, правда, последние дней восемь уже ходил, но почки ещё побаливали при резком повороте, да и общая слабость давала о себе знать.

— Но главной причиной моего выздоровления была ты, Ренни, — этой фразой я заканчиваю рассказ.

— Я? — удивляется она, но потом спохватывается. — Ну да. Спасибо.

— Это тебе спасибо! — отвечаю я. — Ты не просто выходила меня, ты подарила то, что ценней всего в жизни — любовь.

— И ты отплатил мне тем же! — внезапно восклицает она, вскакивает и обнимает, усаживаясь мне на колени. — Ты — самый лучший, Пит!

Я ей не отвечаю, я просто целую мою Ренни. Хоть наш поцелуй длится долго, но нам его явно не достаточно.

— Расскажи, как ты влюбился в меня.

— Сначала ты.

— А что — я? — она садится на место. — Я сама не заметила, как. Когда узнала, что ты скоро отправишься дальше в путь, то поняла, что не представляю больше жизни без тебя. У тебя доброе сердце, в тебя нельзя было не влюбиться. Ну и… я знала, что это взаимно. Вот.

— Да уж, сложно было не заметить, — ухмыляюсь я. — Более чем уверен, что я выглядел как глупый мальчишка, втрескавшийся в старшую сестру своего друга.

— Вовсе нет! — отмахивается Ренни. — Ты был мил, чуток и обворожителен. Теперь твоя очередь рассказывать, что ты чувствовал.

— Как тебе сказать, — усмехаюсь я. — Это непросто выразить словами. Любовь — это такое приятно щемящее душу чувство. Волны радости накатывали при одном только взгляде на тебя. Голова начинала кружиться, а все мысли куда-то исчезать. Я мог любоваться тобой вечно, казалось, что я куда-то проваливаюсь, и это было так здорово! А твои глаза! Я был готов сотворить невозможное, глядя в них.

— А что же Дэш? Она ревновала?

— Дэш? — улыбка исчезает с моего лица. — Увы, да. Хотя это была не настоящая ревность, а скорее страх. Страх того, что я про неё просто забуду, а никому другому она вообще не нужна. Рэйнбоу никогда не претендовала на то, чтобы быть моей второй половинкой. Ей не нужно было «делить» меня с кем-то, — я морщусь. — Отвратительное слово «делить», ты не находишь?

— Угу, — кивает Ренни. — Но ведь тогда всё просто, мы любили друг друга, а она не ревновала.

— Всё сложно. Дэши считала меня предателем, который вот-вот скажет ей, что она стала ему чужой, и что он не собирается никуда идти, потому что чужие проблемы ему не нужны. Как не нужны никому из людей.

Повисает неловкая пауза. Я отвожу взгляд. Неожиданно Ренни берёт мою руку своими двумя.

— Это неправда, ты сам знаешь это. Ваши проблемы были для меня и дяди чужими, но мы не отказали.

— Вот поэтому я полюбил тебя, Ренни. Хотя и боялся этой любви.

— Глупый. Я полюбила тебя потому, что ты ответил добротой на доброту, Пит. Люди так поступают крайне редко. И после этого ты не веришь, что мы нашли друг друга?

— А что, если у нас не было выбора? — спрашиваю я. — Что, если я влюбился бы в первую попавшуюся девушку, которая решила позаботиться обо мне? Что, если ты влюбилась бы в первого попавшегося парня, благодарного тебе за помощь? Мы могли видеть друг в друге то, что хотели бы видеть, а не реальных людей. И после прозрения наступило бы разочарование. Вот чего я боялся.

— Тогда я тебе не говорила, но могу сказать это сейчас. Оно всё равно бы того стоило, — Ренни складывает руки замочком. — Впрочем, тогда у меня возникла идея получше — манкумский мёд.

— О да, это было… — начинаю я, но внезапный хлопок входной двери прерывает меня на середине фразы.

Я резко замолкаю и смотрю на Ренни. Она напряжена и готова в любую секунду выскочить из-за стола. Я медленно поднимаюсь и аккуратно делаю пару беззвучных шагов к шкафу, где лежит моё оружие.

— Не беспокойтесь, это я пришёл, — из прихожей доносится голос Инэдина Лиллехоффера, дяди Ренни.

Мы расслабляемся, и я возвращаюсь к столу. Всё в порядке, но про войну забывать нельзя. В гостиную входит сам Инэдин, уставший, бледный и нервный, он придвигает магией к столу кресло и плюхается в него, скрестив руки на груди. Я и Ренни молчим, ожидая, что он скажет.

— Будущее видится в мрачном свете, — вздыхает маг. — Мы так и не смогли прийти ни к какому устраивающему всех и каждого соглашению. Ни о завершении боёв, ни о перемирии, ни о переносе театра военных действий за черту города. Возможно, завтра и сумеем достичь больших успехов, но сегодняшняя ночь — идеальное время для нанесения удара.

— Это опасно для нас? — тут же спрашивает Ренни.

— Для нас — нет. Недаром мы всегда слыли лучшими знатоками и практиками защитных чар. Да и кому мы можем понадобиться? На сегодняшний день существуют цели, выглядящие куда более аппетитно. А, в общем, не морочьте себе голову, это уже мои проблемы, и мне их решать.

— Наши тоже, — отвечаю я.

— Если настаиваете, то завтра к вечеру вам может представиться возможность помочь, но не раньше. А сегодня лучше не выходить из поместья — это самая тихая гавань в городе, — Инэдин наливает себе остывшего чаю и нагревает его магией. — Я по чистой случайности слышал, что вы о чём-то вели спор?

— Да так, — отмахиваюсь я. — О манкумском мёде. Так слепо следовать предсказаниям какого-то вещества…

— А мёд и не предсказывает, что будет с парой в будущем, он говорит о настоящем, — отвечает Ренни. — Дальше всё зависит от того, как люди будут вести себя, — под столом, чтобы не видел дядя, она кладёт руку мне на колено; я улыбаюсь.

— Ох уж этот мёд и ваша примечательная история, — Инэдин обхватывает голову руками. — Я до сих пор с содроганием вспоминаю, как братец Тулиан принёсся ко мне, будто гонимый ураганным ветром, крича и размахивая руками. Я тогда подумал, что или один из моих сыновей натворил нечто уму непостижимое, или оба разом. Но когда Тулиан начал во всех подробностях рассказывать про Ренни, у меня взор затмился от переживаний, а челюсть отвисла от удивления. Тулиану кто-то из знати поведал вздорную историю, что его дочь в Зале Мёда страстно целовалась с каким-то иномирцем, который оказался военным диктатором и палачом своего народа. Причём целовались они настолько неприлично, что леди тотчас падали в обморок, а сэры, покраснев и сильно смутившись, садились на стулья, закинув ногу на ногу.

— А-ах-ха-ха-ха-ха! — смеёмся мы с Ренни; я поднимаю вверх ладонь, а любимая звонко ударяет по ней своей.

— Вам, конечно, такая оказия представляется весьма забавной, а мне тогда было совершенно не до шуток, — продолжает Инэдин. — У меня аж сердце закололо. А ведь мне так никто толком и не поведал, что там произошло.

— О, там было нечто! Но по сравнению с пробой мёда бабушкой и дедушкой — ничего особенного, — Ренни пожимает плечами. — Вот пусть Питер рассказывает, он за сегодня уже настроился на нужный лад.

Я кошусь на жену, потом ловлю любопытствующий взгляд её дяди, вздыхаю и начинаю рассказывать.

Принцип действия манкумского мёда вы объяснили мне заранее, но тогда я не поверил в то, что мёд меняет вкус в зависимости от какой-то таинственной совместимости. Ренни привела меня в Зал Мёда одного. Это было моей просьбой: я немного побаивался, но не результата, а того, как на него отреагируют другие: её родители и родственники, подруги, прочие кланы магов и особенно Рэйнбоу Дэш. Ренни же просто сказала мне: «Успокойся, ритуал прост как пареная репа. Капни немного мёда на язык, мы поцелуемся и узнаем, подходим ли друг другу или нет». И, как назло, в помещение набилась целая толпа знати, они собирались заключить пакт взаимопомощи, скрепив его свадьбой кучерявого паренька и довольно страшненькой светловолосой девицы. Сам парень нервно оглядывался на своих родных, ища поддержки, а дама, одетая в белое платье с длинными рукавами-фонариками, взирала на происходящее с довольной ухмылкой. Мне же было безумно интересно, как проходит ритуал, и я во все глаза смотрел на экстравагантную парочку. Зажимая пальцем стеклянную трубочку, каждый из них капнул на язык прозрачной жидкости из небольшой баночки, похожей на чернильницу. А потом они поцеловались. Ренни, не обращая ни на кого внимания, оттащила меня к другой стороне зала, откуда мне не было видно реакцию парня, но я едва сдержал смех, когда увидел искажённое гримасой отвращения лицо девицы, будто бы она первый раз хлебнула горькой настойки. Насколько я понял, это означало высокую степень несовместимости.

— Ты видела? — улыбнулся я. — Свадьбы явно не будет.

— Плохо. Перемирия тоже не будет.

Не успел я обругать себя за недальновидность, как Ренни уже подвела, а точнее подтащила, меня за руку к одному из высоких столиков, на которых стояли баночки с герметичными крышками на защёлках и лежали трубочки. Сказать, что я волновался — всё равно что ничего не сказать. Она же, напротив, была весела и беззаботна, не обращала внимания даже на то, что почти все собравшиеся поглядывали на нас с каким-то самодовольным интересом или подчёркнуто скучающим видом. Теперь-то я понимаю, что Лиллехофферы всегда выделялись эксцентричностью, и то, что Ренни притащила в Зал Мёда не просто иностранца, а иномирца, было в духе вашей семьи. Но тогда мне было страшновато, руки дрожали, трубка постукивала по краешку баночки, да и на язык я попал не с первого раза. Мёд оказался безвкусным и пах свежескошенной травой.

— Не обращай внимания на этих павлинов, — шепнула Ренни. — Представь, что мы в зале одни, и поцелуй меня.

Что я и сделал. Мир ощущений взорвался нектарно-сладким вкусом и сладостно-цветочным ароматом, затопившими мой разум, затмившими все мысли. Не приторно, но настолько потрясающе, что вкус стал цветом, звуком и ощущением всего самого приятного, что я знал. Я плыл в мёде, жадно глотая вкус и аромат, захлёбываясь ими, мне не хватало воздуха, мне хотелось вдохнуть. Открыл глаза. Оказывается, всё это время мы целовались, страстно, яростно, безумно. Мы едва оторвались друг от друга, тяжело дыша, всё ещё ощущая остаток сладости на языках.

— Ещё! — на выдохе сказала Ренни, пытаясь отдышаться.

— Да! — только и ответил я.

Чуть не перевернув баночку с мёдом, мы поспешно капнули на язык жидкости и вновь слились в поцелуе. На этот раз эффект был не настолько ошеломляющим, но всё же сильным. Спадать он стал только после третьего раза, а после четвёртого эйфория полностью улетучилась, и мы успокоились. Язык побаливал, покусанная нижняя губа начала припухать, но я был самым счастливым человеком во всей Цепи Миров.

— Хе-хе! Это ещё что, — Ренни улыбнулась. — Вот мои бабушка с дедушкой так вообще целовались до тех пор, пока даже прикасаться губами не стало больно. А первый раз они чуть не задохнулись.

Обессиленный, выжатый как лимон, я просто обнял её, искоса поглядев на собравшихся. Большая часть знати уже покинула Зал Мёда, но некоторые, включая несостоявшихся жениха и невесту, остались и теперь глазели на нас с нескрываемой завистью, презрением или усмешкой. Но мне было уже всё равно, я нашёл любовь, и пусть весь мир подождёт!

Я обвожу взглядом слушателей, Инэдин ухмыляется, а Ренни всё ещё внимательно смотрит на меня, ожидая продолжения. Я лишь развожу руками.

— А я ждала чего-то подобного, — наконец говорит она. — Но не настолько ошеломляющего. Надо бы как-нибудь раздобыть мёда.

— Отравиться захотела? — косится на неё дядя. — Сейчас, когда вы обручены, для вас и вашего семейного блага весьма опасно слепо доверять реакции мёда. Даже безосновательные сомнения и подозрения могут подточить любой монолит.

— Да, да, — отмахивается Ренни. — Недоверие, подозрительность, ревность. Кстати о ревности, дядя, что ты можешь рассказать о Рэйнбоу Дэш?

— Ещё бы совсем немного, и Питер потерял бы её для себя навсегда.

— Что?! — выкрикиваю я. — Не может быть!

— Ещё как может, любовь лишает достоверного зрения, искривляет реальность сильнее любой веры. Вы оба были настолько слепы, что видели только друг друга и наивнейшим образом полагали, что и все остальные точно так же видят действительность. А я, так и быть, поведаю вам, как всё выглядело со стороны.

Если окинуть взглядом ретроспективу тех событий, то картина выстраивается не из приятных. Леди Рэйнбоу Дэш в то время медленно, но верно теряла как самообладание, так, возможно, и разум, а всё потому, что её сердечный друг Питер Бейг практически перестал вести с ней разговоры и уделять хоть немного внимания, начал отдаляться, становиться чужим. Его беседы и рассуждения о планах на будущее всё реже касались темы путешествия в далёкую страну-мир Эквестрию, зато всё чаще начало звучать имя моей племянницы, причём в самом что ни на есть романтическом контексте. А уж когда Питер соизволил нечаянно сказать «мы», имея в виду, конечно же, не самого себя и Дэш, а самого себя и Ренни, Рэйнбоу со всей присущей ей порывистостью поняла, что во всём была виновата леди Лиллехоффер, которой хватало наглости игнорировать все намёки и попытки поговорить на эту щепетильную тему.

Ренни, единственный и оттого избалованный ребёнок моего непутёвого брата, наивно полагала, что раз леди Рэйнбоу никак не может быть объектом любви сэра Питера, то и ревновать она не будет. А вот я в мельчайших подробностях помнил, что чувствовал и как сам терзался душой, когда наши горячо любимые родители уделяли больше внимания брату, а не мне, и прекрасно понимал леди Дэш. Люди в ситуациях подобных произошедшей теряют разум, а там недалеко до мысли о сведении счетов с жизнью или с неприятелями, это уже как карта ляжет. Но чего же именно можно ждать от существа, подобного ей? Страшась, что леди Рэйнбоу вполне может замыслить недоброе, я твёрдо решил приложить все усилия ради безопасности племянницы. Дело в том, что оба моих сына пошли в брата, а его дочь Ренни — в меня, и здесь нет никакого смысла умалчивать или лукавить, она мне дороже всех сокровищ всех миров. И в тот день, когда племянница вполне однозначно попросила меня оказать услугу и переночевать у брата, прихватив с собой леди Рэйнбоу Дэш, я вмиг сообразил, к чему дело молодое шло. И не стоит меня считать ханжой, я ни в коем разе и никогда не осуждал подобного, я всего лишь опасался реакционных действий пегаски.

Предотвратить страшное можно было лишь одним путём — убеждением. Выдавшаяся оказия представлялась самым настоящим испытанием для моего блестящего разума. С помощью хитростей и предлогов мне удалось вызвать леди Рэйнбоу на разговор откровенного характера в месте, которое располагает к таковому. Ресторация «Ржавый якорь» некогда была весьма приличным местом, однако с началом войны между семьями магов утратила для посетителей былое очарование, люди стали боязливо обходить стороной весь тот район, уж слишком часто сражающиеся там маги обагряли свои руки кровью как врагов, так и безвинных невезучих прохожих. В тот относительно спокойный вечер помимо нас в ресторации была лишь компания прожжённых картёжников, которая молчаливо резалась в вист в соседнем зале, изредка звеня монетами и шурша ассигнациями. Я спросил себе жаркое и красного сухого вина, до которого всегда был охотником, а для леди Рэйнбоу — овощных блюд и травяного чая с ягодами.

— Итак, сэр Питер Бейг, — начал я.

— Не хочу о нём говорить, — она томительно отвела взгляд. — Я сейчас хочу лишь уснуть и никогда не просыпаться. Или, наоборот, проснуться, потому что всё это напоминает кошмарный сон. И всё дело в том, что Пит влюбился в вашу племянницу!

— Ну а вам, леди Дэш, до этого какая печаль?

— Как вы не понимаете, сэр Лиллехоффер! Пит предал меня, — похоже, Рэйнбоу пропустила мои слова мимо ушей.

— Ничего подобного! — с ходу возразил я. — Он влюбился, с этим не поспоришь, и, как любой влюблённый, может наломать кучу дров, но ни о каком предательстве речи идти не может. Любовь приходит и уходит, а дружба остаётся. Просто наберитесь терпения, леди, вам его понадобится ой как много. Вынужден предупредить сразу: будущее преисполнено испытаний, вам будет очень сложно, почти невыносимо, но пройдёт какой-нибудь месяц-другой, возможно, год, и самые сильные чувства сэра Бейга отхлынут от него как волны при отливе, тогда он сам решит продолжить путешествие с вами.

— Но я не могу столько ждать! — крикнула Дэш.

— Почему, леди Дэш, почему?

Мой вопрос поставил её в тупик. Леди Рэйнбоу была ошеломлена беспричинностью своего утверждения, казавшегося ей таким правильным. Она сидела и молчала, не зная, что же ответить, но всенепременно хотела доказать мне, что не может ждать ни при каких обстоятельствах. Леди Рэйнбоу Дэш сурово сдвинула брови, угрожающе оскалила сжатые зубы, мне на долю секунды даже показалось, что пегаска сейчас зарычит, как тигр.

— Потому, что я не могу жить среди людей! — воскликнула она во весь голос, игроки в вист тут же вздрогнули и, развернувшись, уставились на нас. — Они ужасны, кошмарны, злы и равнодушны! Я не могу так, мне необходимо жить в обществе себе подобных! А не людей. В мире, откуда мы едва выбрались, люди дошли до крайности, они использовали общество в своих личных целях! Для того, чтобы и дальше его использовать! И это называется лидеры? И Питер не лучше, он безжалостный убийца, его не волнует, что я чувствую, и никакое хорошее отношение не изменит этого факта! — в уголках глаз леди Дэш выступили первые горькие слёзы. — Ну почему? Почему люди такие?

— Это неправильный вопрос. Ответить, почему же люди такие — это пустяк, но вы не это хотите знать. Куда более дальновидно было бы спросить: «Почему люди ведут себя так?» Однако и здесь вы не поймёте меня, просто потому, что судите людей по себе, — я оглянулся; картёжники вернулись к игре. — Что бы сэр Бейг не говорил о вашем происхождении от злокозненных драконов, он заблуждается, да не воспримете вы это за оскорбление, но в вас практически ничего нет от этих одиноких и жестоких хищников. Я искренне убеждён, что ваш вид произошёл от стадных существ, и в наследство вам досталась высокая социальная зависимость от общества. Вы все делаете вместе, вы помогаете друг другу, и особенно — справляться с внешними проблемами. Вы уверены, что сила в единстве. Жить подобным порядком проще, но если общество гибнет, оно гибнет всё и сразу. Так поступали ваши предки, такая же модель поведения передалась и вам. А люди появились и жили в совершенно других условиях. Человек эгоистичен по своей натуре, в случае опасности люди спасают каждый себя, жертвуя при этом слабыми. Это как страховка — неизбежная плата за гарантию сохранения общества. В этом человеческая природа, и в признании нас таких, какими мы являемся, заключается суть философии Сжатого Кулака. Мы признаём, что мы люди, и позволяем другим быть людьми. Мы не помогаем чужакам: если они справятся сами, то станут сильнее, если нет — сильнее станет человечество. У этой философии нет Цели, но есть Путь.

— Жестоко, — только и смогла ответить леди Дэш.

— И это оставляет след на всём нашем поведении: никто не хочет быть крайним, каждый хочет быть первым, хочет для себя как можно более хорошей доли, даже в ущерб другим. Я абсолютно уверен, что вы это видели.

— Да, — кивнула она. — Видела.

— Но человек всё же социальное существо, он не может жить без себе подобных. Поэтому, в отличие от хищников, создаёт общество. Однако и там люди остаются людьми, и каждый из них хочет достатка только для себя, тотчас же появляются паразиты, как внешние, так и внутренние, манипулирующие остальными к своей выгоде. Но люди не бросают общество потому, что даже наполненное разного рода и положения жуликами и бандитами оно приносит больше пользы, чем вреда. А уж подобное вы точно видели.

— Видела, — Рэйнбоу понуро опустила голову.

— И тем не менее у человека есть близкие ему люди: его дети, спутники жизни, братья и сёстры, иногда друзья. Ради их безопасности человек готов пойти на всё: от благодетели до глупости, от пользы до вреда во благо, от самопожертвования до самых тяжких, пугающих своей кошмарностью преступлений. Практически все люди ведут себя именно так, и ваш сэр Питер не исключение. Ведь как он вас зовёт? Моя Дэш.

— Моя Дэши, — поправляет она.

— Ласково, вот именно! Но в то же время «моя». Он делал всё ради вашей безопасности, и никогда, никогда не считал, что поступает неправильно или порочно. Последний раз он убил множество людей и чуть не угробил себя, только чтобы вы жили и здравствовали. И вы не вправе обвинять, ругать или ненавидеть его за это. Да, для вашего общества подобное — дикость, варварство и возмутительная непозволительность, вам важнее всего выживание всей популяции, а не отдельных индивидов, но у людей всё иначе. По нашим меркам он совершил великое деяние — самопожертвование ради другого. Вы должны быть ему благодарны за то, что он заплатил такую высокую цену за самое дорогое, что у него есть. Знаю, неправильно судить человека только по его намерениям, не учитывая дела, однако не меньшей глупостью будет судить только за дела, не зная истинной их подоплёки.

— Я понимаю, чего хотел Питер, понимаю, что не мне судить человека, но… — она посмотрела мне в глаза. — Кто прав? Где же истина?

— В каждом из нас, юная леди. Любому отвратительно быть злодеем для самого себя. И каждый из нас уверен, что поступает правильно в интересах себя, своих близких или своего общества. Мы можем поделить мир на белое и чёрное только у себя в голове.

— Да, но Питер мог бы…

— Не мог, — перебил её я, хоть это и было, пожалуй, чересчур грубо. — Как он вообще смог вас вытерпеть? Видимо, и правда для сэра Бейга нет никого ближе вас. А вы только сыпали соль ему на раны.

— Это почему это? — возмутилась леди Рэйнбоу Дэш.

— Потому что люди не дураки, простите за выражение, они прекрасно видят, что сами относятся к близким совершенно иначе, чем ко всем остальным. Знают и о главном правиле: «Относись к другим так же, как хочешь, чтобы относились к тебе». Нетрудно догадаться, что именно отсюда проистекает понятие о поистине утопическом обществе взаимной заботы каждого о каждом. В этом и заключается соль философии Открытой Ладони: взаимопомощь и взаимовыручка. Идеальное общество — это Цель. А вы постоянно указываете сэру Бейгу на то, что его действия расходятся с идеалами, более того, вы ставите это ему в укор, заставляя оправдываться.

— Но раз люди понимают это, значит, построить такое идеальное общество не невозможно?

— В теории вы правы, а всё потому, что у философии Открытой Ладони хоть и нет Пути, зато есть Цель, однако это ещё не главная проблема, — я сложил пальцы в замок. — Даже если создать подобное общество, оно не будет существовать сколько-нибудь долго, люди не смогут одинаково хорошо относиться ко всем его представителям. Ни одно существо не может по-настоящему проявлять заботу о другом, не испытывая к нему сопереживания. А любая неискренность будет тут же бросаться в глаза, вызывать отторжение. Человек не сможет идти против своей натуры, пока он остаётся человеком. Именно поэтому вам стоит быть более обходительной с сэром Бейгом, — я завершил свою речь, но потом всё же задал вопрос: — Есть ли что-то непонятное для вас в моих словах?

—Нет. Мне… — она прервалась на полуслове. — Я ведь всё это и так знала. Но вы как будто отвели меня в сторону, и я увидела ту же картину, но под другим углом.

— Просто замечательно. Я думаю, после нашего разговора вы поняли, что порой самые очевидные истины для одного могут быть невыносимы для другого. Наберитесь терпения, юная леди, и всё получится.

— Хорошо, но… — она покачала головой. — Мне нужно полетать. Просто полетать.

— Конечно, — кивнул я.

А вот тут, несмотря на всю опасность времени и места, я никоим образом не был в состоянии удержать решительно настроенную пегаску. Ну не за хвост же её прикажете держать? Я не имел ни малейшего понятия, куда леди Рэйнбоу вознамерилась отправиться, зато знал, что мне удалось нечто из ряда вон. Я и представить себе не мог, что способен урезонить существо со способом мышления, отличным от нашего. А леди Дэш повела себя очень разумно, хотя в ней хватало типично подростковой импульсивности: она летала кругами над городом, пока сил осталось только на то, чтобы дойти до кровати. Я вынужден был тогда беспрекословно подчиниться: стоять, курить трубку и посматривать на небесный купол. А вот вернуться от брата мы смогли только через два дня, сейчас я точно не припомню, какой именно орден напал на кого, но заварушка вышла знатная, я едва смог разыскать человека, который доставил вам послание со строгим наказом не высовываться из усадьбы и ждать нас. Впрочем, самое важное случилось, когда мы вернулись.

— Да, я прекрасно помню то утро, — вставляю я. — Это было, пожалуй, самоё сложное утро за всё моё путешествие. Я до сих пор не понимаю, как мне удалось убедить Ренни.

— Я просто не верила в происходящее, вот и позволила себя убедить, — она разводит руками. — Всё это напоминало волшебный сон. Появляется незнакомец, я в него влюбляюсь, и он вновь исчезает. Странно, не правда ли?

— Для меня это тоже было совсем необычно, а ещё мучительно больно, — я вздыхаю и беру Ренни за руку. — Как принимать решение, так и говорить тебе, что отправляюсь закончить дело, доставить Рэйнбоу Дэш в Эквестрию. Я не мог не продолжить путь, долг тяжелейшим грузом висел надо мной, и буквально всё напоминало мне о нём: мой рюкзак, и упоминание межмирных перемещений, и даже выпавшее голубое перо Рэйнбоу. Помню, ты была шокирована моим заявлением.

— Ещё бы! — возмущается она. — И это после того, как мы вкусили всю сладость любви!

— Прости меня ещё раз.

— Давно простила, но воспоминания о том разговоре… бр-р-р, — Ренни ёжится. — Хотя, с другой стороны, жизнь такая штука, что в ней никогда ничего не бывает просто. И счастье не даётся просто так.

— Ты молодец, — я похлопываю её по плечу.

— Приходится быть, — иронично отвечает Ренни. — Во всяком случае, леди Дэш осталась довольна.

— Да, она радовалась как ребёнок, — я улыбаюсь, вспоминая.

— Причиной её веселья было не столь твоё напоминание, что ты не забыл о леди Дэш, — вставляет Инэдин Лиллехоффер. — Сколько то, что ты вернул ей веру в людей. Равно как и в себя тоже.

— Чуть позже я и сам это понял, — киваю я.

— А как, кстати, папа отреагировал, когда ты пришёл к нему ночевать, прихватив такое забавное существо? — спрашивает Ренни своего дядю.

— В полном соответствии с моими ожиданиями: он заискрился улыбкой, ухватил Дэш за щёки, немного помял и, резко приняв самый что ни на есть невозмутимый вид, объявил, что третий этаж находится в нашем полнейшем распоряжении, — Инэдин достаёт трубку и уже собирается ухватить её зубами, как замирает на полпути. — Ну конечно же! Милостиво прошу меня простить, но мне нужно, не откладывая, отправиться к брату, только что мою голову посетила одна чудная идея и тут же меня экзальтировала, — он вскакивает с кресла и кладёт трубку в карман.

— Дядя! — Ренни тоже встаёт, и я поднимаюсь вслед за ними.

— Перемещаться большим скоплением народа опасно, оставайтесь дома, — отмахивается сэр Лиллехоффер и быстрым шагом выходит из гостиной.

— Ну вот, опять, — возмущается любимая, поворачиваясь ко мне. — Все вы так, сломя голову несётесь куда-то, а мне остаётся ждать и надеяться, что вы вернётесь.

— Даже не знаю, что сказать, — я развожу руками. — Могу продолжить рассказ, если ты этого хочешь.

— Давай, только не с того момента, когда мы расставались, — Ренни машет головой. — Сейчас я этого не выдержу.

— Хорошо, — я пожимаю плечами.

— Ваши документы, пожалуйста. И назовите цель транслокации.

Я и сам не мог понять, как я смог оставить Ренни в Аунорениле, а сам отправиться дальше, в Эквестрию. Неужели вот так же раньше другие парни отправлялись на войну исполнять свой долг, оставляя любимых ждать и надеяться? Теперь мне стали понятны причины. Каждый из них, и я не исключение, был абсолютно уверен, что уж именно он, а вернётся! Возвращался не каждый. И даже из тех, кто вернулся физически, было огромное количество тех, кто не смог вернуться по-настоящему. Только вот по сравнению с ними, ушедшими на войну, я отправлялся на детскую прогулку. Но долг есть долг, обещания нужно выполнять, даже если это не сражение за родину, а всего лишь сопровождение Рэйнбоу в её родной мир.

— Сэр? Ваши документы, — чем-то похожая на сову женщина прервала мои размышления, она почесала голову рядом с нейроинтерфейсным адаптером.

— Простите, вот, — я протянул ей удостоверение офицера Порядка, вряд ли здесь котировался мой паспорт, выданный ещё в моём родном мире. — Она со мной, — я кивнул в сторону Дэш.

— А у неё есть ветеринарный паспорт? — регистратор пассажиров на Траслокатор повернула голову к Дэши.

— Н-н-нет, — забеспокоился я. — А нужен?

— Можно оформить, — из принтера вылез клочок бумаги жёлтого цвета, служащая вложила его в моё удостоверение и вернула мне. — Кабинка Е-12, ветеринар придёт в течение десяти минут, — она глянула через моё плечо. — Следующий!

Комплекс Транслокатора вызывал во мне, ни много ни мало, стойкое чувство ностальгии. И своей структурой, и бюрократией, и внутренней отделкой помещений, и даже кондиционированным воздухом он до боли напоминал станции телепортации в цивилизованных мирах Порядка, навевал память о былых временах и заставлял улыбаться. К сожалению, я так и не смог посмотреть, как он выглядит снаружи — места для телепортации находились уже внутри комплекса.

Кабинка Е-12 совершенно не походила на приёмную ветеринара, внутри был небольшой покрашенный в бежевый цвет стол с тремя пластиковыми креслами по обеим сторонам. Я стащил с себя рюкзак и уселся, откинувшись на спинку, Рэйнбоу последовала моему примеру. Ждать долго не пришлось, с кипой бумаг в одной руке и кружкой с чем-то дымящимся в другой в кабинку ввалился капитан Порядка, если судить по лычкам на его кителе. Он аккуратно поставил кружку на стол, положил рядом бумаги и плюхнулся в кресло.

— Сэр Питер Бейг, да?

— Да, — кивнул я, но потом опомнился и кашлянул. — Да, сэр.

— Угу, — только и ответил капитан, уткнулся в бумаги, полистал их. — Ну да, это вы, фотографии и анализ ДНК частиц кожи с вашего удостоверения это подтверждает, — пробормотал он, а я удивился, насколько оперативно они работают, вот только было неясно для чего. — Но главное, вы попадаете под описание Заго Залшаза из дневника его экспедиции: лейтенант в запасе, ходит с волшебным пегасом синего цвета, у которого грива и хвост раскрашены во все цвета радуги. Вы помните капитана Залшаза? Его отряд располагался рядом с безумными мирами.

— Конечно, помню, — я скрестил руки у груди. — Как он?

— Умер давно.

Рэйнбоу Дэш охнула.

— То есть как это? — от удивления я едва не вскочил с кресла. — Он же ещё прошлой осенью был жив! Его что, отправили на фронт?

— Он же вам говорил не ходить в темпоральный шторм, — капитан поднял на меня глаза. — А вы его не послушались. Радуйтесь теперь, что вообще живы остались. И выйдите, посмотрите, какое сегодня число.

На негнущихся ногах я дошёл до двери кабинки и открыл её, впереди на стене находилось табло с расписанием отправлений Транслокатора. Достал свой универсальный коммуникатор, дата на его дисплее гласила: 02:47 AM 14-02(Апр)-8026. Я бросил взгляд на информационное табло, стоящее напротив: 16:29 05-04-8364
— Да, сегодня пятое июня восемь тысяч триста шестьдесят четвёртого года по Общему летосчислению, — донёсся голос капитана из-за моей спины.

— Триста тридцать восемь лет!

— Именно так, — он похлопал меня по плечу. — На этом я вас оставлю, ваш пропуск на столе.

Мои ноги тут же ослабели, я попятился, сделал пару шагов назад и буквально повалился в кресло.

— Мама, папа... Не может быть...

Они все умерли, все, кого я знал. Умерли.

— ПАПА-А-А! — закричала Рэйнбоу Дэш и бросилась ко мне на руки.

Мои родители умерли, не дождавшись меня. Я просто написал письмо, что вернусь, и не вернулся больше. Скорее всего, им пришла похоронка, где было сказано, что я пропал без вести. Но они ждали и надеялись год, два, десять лет, двадцать, и всё без толку. На душе стало так горько, так тоскливо. Я всегда знал, что это рано или поздно случится, но только не сейчас, только не в этот раз! Я ведь хотел навестить их, показать, каким стал, чего добился, а теперь… Теперь было поздно. Против моего желания из правого глаза выкатилась горячая слезинка и прочертила мокрую дорожку на щеке.

— Папочка! — только сейчас я заметил, что Дэши, уткнувшись лицом мне в шею, рыдала. — Как же так?!

Она всхлипывала и плакала, вздыхала и снова рыдала. Её слезы струйками стекали мне за воротник. Я обнял пони, прижал к себе и стал гладить по голове, она заревела ещё сильнее. Ах, если бы я послушался капитана Заго, то… мысль поразила меня, как молния. Я встретил Ренни после того, как попал в темпоральный шторм.

— Ха! Ха-ха! — вся суть самой чёрной иронии жизни стала доходить до меня; я ведь даже не мог представить себе, что было бы, поступи я по-другому, я же лишился бы самого дорогого мне человека — Ренни! Вся ситуация напоминала мне зазубренную стрелу, которую в какую сторону ни вынимай, будет больно. — Ха-ха-ха! ХА-ХА-ХА!

Истерический смех вырвался наружу, я рыдал и хохотал, слёзы текли из глаз, а я стучал кулаком по столу, задыхаясь от смеха. Проклятое путешествие отрезало меня от моего прошлого, дав взамен такое настоящее, которое я ни за что не променял бы! Дэш перестала плакать и удивлённо уставилась на меня, а я смотрел на неё, то пытаясь сдержать слёзы, то улыбаясь во весь рот.

— Дэши, твой отец, он же занимался какими-то исследованиями для сил Порядка. Они были обязаны снабжать его эликсиром вечной молодости. Может быть, он ещё жив.

— Я не думаю, что папа смог бы пережить моё исчезновение, — она покачала головой. — Я… я верю, что ты прав, — на глаза Рэйнбоу навернулись слёзы. — Ты не можешь быть не прав! — она снова разрыдалась.

— Я с тобой, девочка, всё будет хорошо, я никогда тебя не брошу, — говорил я ей; через несколько минут она немного успокоилась и, всхлипывая, сказала:

— Столько лет прошло, твой контракт утратил силу.

— Да, — кивнул я, не понимая, к чему она клонит.

— Тогда давай повернём обратно, — Рэйнбоу пристально посмотрела мне в глаза. — Ты вернёшься к леди Ренни, а я буду жить с вами.

— То есть как это? — опешил я. — Но ты же хотела вернуться в Эквестрию!

— Раньше хотела, а сейчас нет, — спокойно сказала она. — Мне там нечего делать, за столько лет мои настоящие родители уже умерли, о моей пропаже забыли.

— Но ты же не по этой причине хотела попасть в родной мир! — я чуть ли не кричал. — Ты не можешь жить среди людей!

— Ха-ха! Я всегда жила среди людей, я не знаю другой жизни. И если папа оберегал меня, как мог, то за время нашего путешествия я слишком, слишком хорошо узнала, кто такие люди и как они себя ведут. А ещё — почему они ведут себя именно так, спасибо сэру Лиллехофферу. Я стала слишком человеком, чтобы жить среди себе подобных. Так что не переживай за меня, проживу.

— Это только полбеды, — я покачал головой. — Как бы сильно ты не считала себя человеком, люди будут видеть в тебе пегаса. Ты не сможешь влиться в общество, а я не смогу заменить его тебе. У тебя даже пары не будет.

— Значит, такова моя судьба, — холодно и твёрдо ответила Дэш.

— Не тебе говорить о судьбе! — взорвался я. — Вспомни, какую судьбу пророчил тебе твой отец! Со всеми этими единорогами, ведьмами и прочим. И их ты тоже пережила, они тоже давно умерли.

— Пусть так. Это делает Эквестрию менее отталкивающей, но не более привлекательной.

— Не делай этого, не поступай так со мной! — я покачал головой.

— Как так? — переспросила пегаска.

— Ты ещё не поняла? Я веду тебя в Эквестрию не из-за каких-то контрактов, заключённых по незнанию, или обещаний, данных по глупости! Сам поход стал смыслом моей жизни, а Эквестрия — целью! Я потерял всё, всё, что имел когда-то, ради достижения! Ради тебя! — я обнял Рэйнбоу. — Пожалуйста, Дэши, пожалуйста! — на мох глазах выступили слёзы. — Не лишай меня этого, пожалуйста! Без цели в жизни я буду не жить, а существовать. В богатстве или бедности, с Ренни или без, но это уже не будет жизнью, а так, смертью, отсроченной жалким существованием.

— Питер, — она ухватила меня копытами за щёки и приподняла голову, чтобы смотреть в глаза. — Я тебя понимаю, я и сама жертвую своей жизнью. Именно жертвую. Потому что я не могу попасть в Эквестрию! — закричала Дэш. — Мне нельзя туда, я нечиста. Я просто отравлю этот сказочный мир холодом, чёрствостью, безразличием, делением всех на своих и чужих! Я оскверню рай, напитав его своими чёрными мыслями, — она на минуту замолчала. — И если ты не хочешь, чтобы последний мир с идеальным обществом исчез, то поступишь так же.

— Ха-ха-ха-ха-ха-ха! — рассмеялся я, а потом моё лицо стало каменным. — Ты действительно до сих пор веришь, что одно существо может изменить целый мир? Какая же ты ещё наивная.

— К лучшему — нет, а вот к худшему…

— К какому такому худшему? Общество обладает чудовищной инерцией, оно изо всех сил сопротивляется любым попыткам его изменить, неважно, в какую сторону, — я положил руки на плечи Рэйнбоу. — И ты никогда не осквернишь Эквестрию.

— Правда? — от её фатализма не осталось и следа, теперь во взгляде читалась надежда.

— Конечно, такое социальное существо моментально подстроится под общество и всё. Ты почти подстроилась под людей, хотя они чужеродны твоей натуре, — я улыбнулся пегаске. — Главное, помни: какими бы чёрными не были бы твои мысли, в тебе есть хорошее, и оно находится тут.

Я положил ладонь на грудь Дэш и почувствовал частый перестук сердца, охваченного радостью. Рэйнбоу обняла меня, хотя уместнее сказать: вцепилась в меня всеми ногами и крыльями в придачу, а потом потёрлась щекой и шепнула на ухо:

— Люблю тебя, Пит, — а секунду спустя добавила: — Спасибо!

— Не за что, моя девочка, — я гладил её по спине. — Ну всё, всё, пойдём. Наш рейс скоро.

Дэши не могла отойти примерно дней десять. Слёзы чертили мокрые следы на её шёрстке беззвучно, скрытно и так, чтобы я не видел. Чаще всего перед сном, уткнувшись мне носом в шею, Рэйнбоу ждала, пока, как ей казалось, я усну, потом тихонечко плакала. А я держался, мне нужно было быть сильным. Держался недели две, а потом ко мне пришло осознание, что я больше никогда не увижу своих родителей, никогда не обниму их, не покажу, кем я стал и чего добился, не дам навязать себе какой-то милой чепухи, не познакомлю с Ренни. И это было невыносимо больно: я ревел, как раненый медведь, плакал, стучал кулаками по земле, кричал судьбе, Богу и себе проклятья вперемешку с угрозами. Именно тогда мне показалось, что существует Судьба — некая сверхмогущественная сущность, так жестоко и болезненно отрезавшая меня от моего прошлого. И за это она была достойна особенной ненависти. Рэйнбоу Дэш во время таких приступов сначала утешала меня, а потом просто пряталась с глаз подальше и возвращалась только, когда я успокаивался. Может и правильно делала.

— Но ведь ты, в конце концов, узнал, что твоим родителям сообщили.

— Сообщили что? — отвечаю я любимой. — Что даже если я и жив, они меня никогда больше не увидят. Хрен редьки не слаще.

— Даже это — уже огромное благо для людей, потерявших надежду. Для тех, кто ждёт вопреки всему. Я на себе это почувствовала, — хмурится Ренни, которая и так весь рассказ сидела чернее тучи. — Благодаря тебе.

— Ренни, — с упрёком говорю я. — Ну не надо. Я понимаю, как тебе было тогда тяжело.

— Нет, не понимаешь, — она качает головой. — Нисколько. Да ещё и, усмехаясь, рассказываешь, как вы чуть не вернулись назад.

— Ну, прости меня, — я встаю и подхожу к ней. — Мы должны были отправиться в путь. Ты сама понимаешь, что есть вещи, которые невозможно откладывать долго.

— Ты не понимаешь, Пит! — кричит она. — Знаешь, сколько у нас в роду было подобных историй? Сыновья, братья, мужья, любимые. Все они говорили, что отправляются исполнять свой долг, что не могут отказаться, — она замолкает. — А потом не возвращались. И ты! И когда ты сказал мне то же самое, — она вскакивает, обнимает меня и начинает плакать. — И я поняла, что больше никогда не увижу тебя-а-а! — срывается Ренни.

Я обнимаю её левой рукой за талию, а правой — за плечи. Просто не знаю, что делать, ведь любимая всегда держала себя в руках, а сейчас она плачет. Я стою и проклинаю обстоятельства, из-за которых нам пришлось тогда расстаться, хотя эти же самые обстоятельства позволили нам встретить друг друга. Внезапно Ренни останавливается, хлюпает носом, вырывается из моих объятий и, вытирая запястьями слёзы, подходит к окну.

— Ну вот, от твоих историй я разревелась, как маленькая девочка, — говорит она.

— В этом нет ничего постыдного.

— Ладно. Проехали. Всё же закончилось хорошо, ты вернулся. Всё в порядке.

— Да, — киваю я.

— Не хочу помнить об этой истории, — внезапно Ренни бросается в мои объятья. — Давай хотя бы до утра забудем обо всём.

— С удовольствием! — отвечаю я, подхватывая жену на руки.

Ренни целует меня, а я несу её в спальню.

Утро разрывает сладкие объятия сна самым наглым образом: я бы и рад поспать дальше, но не могу уснуть. Во сне мне пришла в голову идея, показавшаяся мне просто восхитительной, теперь я пытаюсь запомнить её, а заодно и обдумать, но с этим получается хуже. Поворачиваюсь к Ренни, она тоже не спит и угрюмо смотрит на меня. Для неё утро не менее недоброе, чем для меня. Наконец, она сгибает ноги в коленях и ложится поперёк кровати, откинув голову мне на грудь.

— Грег, — задумчиво говорит она, глядя в потолок. — Что ему от тебя на самом деле нужно.

— Понятия не имею, — я и хотел бы пожать плечами, но боюсь потревожить её резким движением. — Он старый генерал и мыслит далеко идущими планами. Могу лишь предположить, что ему зачем-то понадобилась Эквестрия.

— Зачем?

— Не знаю, там непригодная для длительного пребывания атмосфера, нет людей, почти нет золота. Да и не всё ли равно, если мы сможем сбежать к нему от войны.

— А моя семья? — вопрос Ренни застаёт меня врасплох.

— Прости, я имел в виду крайний случай, — оправдываюсь я; мне нужно было дважды подумать, прежде чем говорить. А лучше было бы не говорить вовсе, во всяком случае, пока у нас нет детей.

— Не за что извиняться. Ты же слышал, что вчера говорил дядя: для человека нормально заботиться только о своих близких, даже не рассматривая их близких. Так что всё в порядке вещей, — Ренни замолкает; мне нечего возразить, но внезапно я вспоминаю, что именно мне пришло в голову ночью.

— А ты всегда знала об этих философиях?

— Не знаю, — она вновь пожимает плечами. — С детства, наверное, или чуть позже. А что?

— Всё в порядке, просто у меня появилась ещё одна веская причина отправиться к Грегу, — улыбаюсь я. — У меня есть такая идея, но я пока повременю её рассказывать.

— Обсудим, — ухмыляется любимая. — Давай так: я скажу родным, что в случае опасности нам двоим есть куда бежать, а ты расскажи мне об Эквестрии. Об этой волшебной стране, о мире мечты.

— Спасибо огромное! — я наклоняюсь к ней и легонько целую в щёчку. — Расскажу, хотя назвать это местом миром мечты у меня не повернётся язык.

Воображение наполняет наши мечты мёдом, а реальность подливает туда дёгтя. Эквестрия — волшебная страна не для нас, и она — мир не нашей мечты, человеку она вообще чужеродна и порой непонятна. Хотя на первый взгляд всё иначе, но это лишь создаёт контраст. Перемещение туда отняло необычно мало сил, воздух оказался необычно влажен, а местные жители необычно приветливы. Дело в том, что ни я, ни Рэйнбоу Дэш не привыкли куда-то идти и что-то искать, мы лишь ждали, а потом телепортировались дальше. Утреннее, но от этого не менее жаркое летнее солнце только усугубляло дело, поэтому я решил отложить поиски местной цивилизации до вечера. Однако аборигены нашли нас раньше. Два крепко сложенных пегаса, облачённых в довольно примитивную железную броню, приземлились рядом с руинами Предтеч буквально через десять минут после нашей телепортации. Не спросив ничего и не проявив и капли враждебности, они сразу же предложили нам фляги с водой. Куда сложнее было объясниться с пегасами. Местные жители говорили на таком исковерканном диалекте всеобщего, что мы даже не сразу поняли, на каком языке они общаются. Я более-менее разобрался, в чём мне сильно помогли жесты, а вот Дэши немного опешила: ей же предстояло остаться жить здесь без меня, и плохое знание языка тревожило её. Кое-как мы всё же смогли понять друг друга, и аборигены объяснили мне, что обо всех путешественниках между мирами сообщается местной правительнице, и что третий дозорный, уже отправился во дворец с сообщением, так что нас будут ждать. Дворец был центром города Кантерлота, который было видно с нашего места, высокие шпили города на скале гордо устремлялись ввысь, пытаясь сравниться с заснеженным пиком горы. Добираться туда бескрылым существам следовало с вокзала небольшого городка, который лежал в двух-трёх километрах от руин Предтеч.

Сам городок пегасы называли Понивиллем, добавляя при этом что-то о провинциальности, я так и не смог понять, настоящее ли это имя или нарицательное название всех захолустных посёлков. Каменная башенка с часами и колоколом, дуб посреди городка, аккуратные невысокие домики, на которые местные жители не жалели краску, вызывали у меня хорошее предчувствие, а у сопровождающих — снисходительную улыбку. В сам Понивилль мы не заходили — сразу отправились через его окраину к вокзалу. Минуя крайний коттедж на холме, мы услышали странный рявкающий звук. Из-за холма выскочило огромное, метра три ростом, существо и за пару секунд добежало до нас, гигантская многоглазая ящерица раскрыла пасть с раздвоенной нижней челюстью и зашипела. Рэйнбоу взмыла в воздух, я прочёл первую часть словоформы Разящего Копья, которому научился у Лиллехофферов, а один из пегасов просто взял висящий на шее свисток и, набрав побольше воздуха, дунул в него. Резкая трель не произвела впечатления на монстра, и я был готов поспорить, что тот проглотит пегаса в один присест, но тут со стороны коттеджа кто-то крикнул высоким голосом:

— Эхион!

Ящер сразу же смутился, сделал шаг назад, пригнул голову и боязливо оглянулся. Я почти закончил колдовать и сиреневое свечение окутало мою правую руку.

— Не стоит беспокоиться, сэр, — сказал мне второй пегас, смотревший на меня, — Флаттершай сказала, что её звери нас не тронут. И пока причин не доверять ей не было.

Эти слова поразили меня ещё сильнее действий, вот уж кому-кому, а караульным не пристало быть настолько беспечными и настолько же доверчивыми. Особенно если перед ними монстр, а позади — иномирец. Но я всё же кивнул и парой слов потушил свечение.

— Ай-ай-ай, Эхион! — в метре над холмом парила яично-жёлтая пегаска с длинной розовой гривой и хвостом, почти касавшемся земли. — Ты же обещал мне не пугать прохожих, — она слетела с холма к ящеру, а тот распластался перед ней на земле и жалобно посмотрел. — Тебе должно быть стыдно, — Флаттершай, как назвали её сопровождающие, обернулась к нам. — Вы должны простить его. Он даже в гостях ведёт себя как дома, в Вечнодиком лесу. Не переживайте, пока я рядом, вам нечего бояться, — и тут она встретилась со мной взглядом и резко отшатнулась, словно я был в десятки раз опаснее трёхметрового монстра. — Но… мы пойдём, пожалуй… д-да. Эхион, п-пойдём, — не спуская с меня глаз, пегаска попятилась, и ящер последовал за ней, скрыв её от моего взора.

О билетах на поезд никто беспокоиться не стал — пегасы просто показали кондуктору жетоны, и мы сели в дальний почти пустой вагон. Поезд домчал нас до Кантерлота за несколько часов, за это время сопровождающие попытались рассказать мне об устройстве паровоза, видимо полагая, что я житель варварского или магического мира и побаиваюсь техники. Дэш лишь улыбалась, но потом набралась смелости и стала рассказывать им о Транслокаторе. Я порой подсказывал ей некоторые синонимы из местного диалекта, но и без этого пегасы сидели и слушали, раскрыв рты от удивления. Я же был погружён в тягостные думы, а всё из-за того, что единороги и обычные пони всё же существовали, это, не смотря на всю летнюю жару, заставляло меня зябко ёжиться. Не давало покоя и местное общество: я ожидал увидеть подавление индивидуальности в угоду общественному благу, ожидал идеологию помощи, связанную со всеми аспектами жизни.

Прибыв на вокзал Кантерлота, мы направились не к выходу в город, а в служебные помещения, а оттуда системой лифтов нас доставили на самый верх. Замок произвёл на меня впечатление однотипности, он ничем не выделялся среди десятков виденных мною ранее, складывалось такое чувство, что его построили по стандартному рецепту: возьмите каменные стены, длинные коридоры и колонны, добавьте картины, гобелены и витражи по вкусу. Пожалуй, огромное количество света, проходящего сквозь высокие окна, было единственной запоминающейся деталью. Совершенно по-другому дело обстояло с поразившей меня своим величественным видом правительницей Эквестрии — принцессой Селестией. Если пегасы и единороги были скорее просто непарнокопытными существами, то Селестия действительно напоминала лошадь, хотя назвать её так у меня не повернулся бы язык. Высокое, статное существо белой масти с огромными крыльями и длинным рогом величественно смотрело на нас и располагающе улыбалось. Селестия буквально лучилась доброжелательностью, как её развевающаяся разноцветная грива — светом. В этот момент Рэйнбоу поклонилась, а я отдал военное приветствие: стукнул себя в грудь кулаком и лишь кивнул так, чтобы по-прежнему смотреть в глаза. Если такой жест и был нарушением местного этикета, то Селестия никак не отреагировала на это, а, только улыбнувшись, сказала:

— Я рада видеть тебя, человек. Хоть вы и редко приносите в Эквестрию радость, — её улыбка на мгновение стала для меня натянутой и неестественной. — А тебя, юная пони, я хочу поздравить с возвращением. Да-да, не стоит удивляться. С тех самых пор, как ты ещё совсем маленькой исчезла в магической буре, я наделась на твоё возвращение. Даже когда все остальные потеряли надежду. Я, как вам уже стало известно, принцесса Селестия, правительница волшебной страны Эквестрии, и мне приятно познакомиться с вами, — она, в отличие от остальных пони, знала и старовсеобщий диалект, что существенно облегчало наше общение.

— Лейтенант запаса сил Порядка Питер Бейг, мэм, — ответил я, всё ещё размышляя над её словами.

— Рэйнбоу Дэш, Ваше Величество, — ещё раз поклонилась Дэши.

— Очень приятно. Но я думаю, вы всё сможете мне рассказать на досуге, — было видно, как тяжело принцессе даётся борьба с любопытством. — Пока присядьте, а я распоряжусь найти вам комнаты во дворце. Питер, вы же не собираетесь отправляться назад прямо сейчас.

— Нет-нет, с вашего позволения, я бы задержался дня на три.

— Вот и отлично! Вечером мы соберёмся вместе, расскажете, а заодно мы отметим день рождения Рэйнбоу Дэш, — принцесса повернулась к ней. — Ты же, наверное, не знаешь, что у тебя день рождения в конце весны?

— Н-нет, — Дэши удивлённо покачала головой.

— Мы всегда тут устраиваем небольшой праздник в узком кругу, когда кто-то присоединяется или воссоединяется с нами.

— Мы почтём за честь, — ответил я. — Хотя всё же не хотелось бы отвлекать вас от государственных дел.

— Ну почему же, мне как раз нужен отдых, всё-таки сегодняшнее Празднование Летнего Солнцестояния вымотало меня. Вот уже девятьсот девяносто восьмой раз я праздную его без сестры, — она нахмурила брови. — Впрочем, ваше прибытие возвещает перемены.

Принцесса Селестия оказалась отличным собеседником и радушной хозяйкой, сделавшей часть замка по-настоящему уютным местом. Она с удовольствием выслушала нашу историю, рассказала, как давным-давно Дэш попала в магический шторм, вызванный, насколько я понял с её слов, жизненным циклом Эквестрии. Я попросил вкратце рассказать о королевстве, чем явно польстил его правительнице. По ходу повествования я задавал уточняющие вопросы, а Селестия как бы невзначай намекала, что ей пригодилась бы моя помощь.

И всё же куда больше я узнал о пони, непосредственно общаясь с ними. Это был самый настоящий культурный шок. Я, последователь философии Сжатого Кулака, просто не был способен объективно представить себе общество последователей Открытой Ладони. Я искал идеологию отказа от личностного блага во имя общего, а нашёл культ уважения к индивидууму и его мнению. Всё общество представляло собой группу личностей и их идей, которыми они непрерывно обменивались. Взаимопомощь была лишь частным случаем, когда кто-то убеждал других, что поддержка друг друга выгодна всем. У меня не осталось и капли сомнений в том, что людям не следует идти этим путём. Мы плохо себе представляем, что же такое общество Открытой Ладони, потому что можем посмотреть только со своей колокольни. В лучшем случае лишь копировать внешние признаки, как Предтечи, о которых рассказывала Ишана Сильверкрик.

А ещё я понял, что Дэши была права — она действительно могла разнести в этом обществе идеи, принесённые извне. Именно об этом я был вынужден рассказать принцессе Селестии. Та с пониманием отнеслась к моим предостережением, однако заявила, что Рэйнбоу и сама будет сдерживать себя от высказывания радикальных мыслей другим пони. И тут же добавила, что сама будет выслушивать и всячески помогать новенькой. Такая забота была понятна – правительнице Эквестрии был нужен специалист по общению с иномирцами, а Рэйнбоу Дэш стала идеальным кандидатом.

Настал день расставания. За столько месяцев мы с Дэши стали настолько понимать друг друга без слов, что когда я собирал рюкзак, Рэйнбоу лишь утвердительно кивнула мне, а вот принцесса Селестия была удивлена. Узнав о моём отбытии, она попросила нас подождать её буквально десять минут, я же решил за это время попрощаться с моей Дэши.

— Ну, вот и всё, — присел я напротив неё.

— Пит, я… — Рэйнбоу понурила голову, а потом резко подскочила ко мне и обняла. — Не покидай меня! Пожалуйста!

Я подхватил рыдающую Дэш, прижал к себе и стал гладить по спинке. Она горько плакала, уткнувшись мне в плечо.

— Но ты сама знаешь, что я не могу остаться.

— Пит, — она посмотрела мне в глаза. — Ты знаешь, я всегда была смелой и храброй, но сейчас мне страшно, очень страшно.

— Всем нам порой бывает страшно, — я положил руки ей на плечи. — Особенно когда мы расстаёмся с привычным укладом жизни. Но ты и сама всегда понимала, что путешествие не сможет длиться вечность, что мы не бросили его только потому, что у него была цель. И вот мы её достигли, мы в Эквестрии.

— Но ты не останешься тут.

Дэш опустила глаза. Внезапный стук в дверь заставил нас резко повернуть на него головы. У входа в комнату стояла принцесса Селестия.

— Простите, что отвлекаю вас, но если вы очень хотите, то Питеру совсем не обязательно покидать Эквестрию, — мягким голосом произнесла она.

— Что вы имеете в виду? — хором ответили мы.

— Пусть это и непросто, но я и принцесса Кейденс могли бы превратить Питера в пони, и он смог бы остаться жить здесь. С тобой.

Мы с Дэш переглянулись, её лицо выглядело недоумевающим. А вот я немного испугался, что, если меня не выпустят из Эквестрии с помощью какой-то нехорошей магии? Я вздохнул и ответил:

— К сожалению, я вынужден отказаться. Меня ждёт та, которая меня любит, и которую люблю я. Я не могу остаться.

— Это не проблема вовсе, — улыбнулась правительница Эквестрии. — Приводи свою любовь сюда, и мы превратим вас обоих. Хотя, с другой стороны, ведь ты и Рэйнбоу Дэш сейчас разных видов, а тогда получится… хм-м-м…

— Нет, этого делать не нужно, — внезапно вместо меня ответила Дэш. — И дело не в ревности. Вы просто не знаете, принцесса, всех обстоятельств. Это мы, пони, помогаем каждому, заботимся о каждом. А люди не такие. Для них главным и основополагающим является личное благосостояние. Человек не станет помогать другому, тот либо сам справится и станет сильнее, либо погибнет, чтобы не погибли другие. И только к своим близким, да и то не всегда, люди относятся совершенно иначе: это не только забота и любовь, но и готовность умереть за них. Такой контраст чудовищен и прекрасен одновременно, — Дэш обвела нас взглядом. — Я была для Питера никем, но он не стал относиться ко мне как другие люди, напротив! Ему приходилось терпеть и меня, и мои выходки, из-за меня ему пришлось совершить ужасающие вещи, но он никогда, никогда не бросал меня и даже чуть не пожертвовал собой ради моей жизни! — она повернулась ко мне. — Я не могу отпустить тебя, не сказав самого важного. Спасибо, Пит, и прости меня, пожалуйста, глупую, за всё плохое, что я наговорила тебе во время путешествия, я не знала, насколько это было больно для тебя, прости.

Я просто обнял Дэши. Не мог ничего сказать, комок подкатил к горлу и мешал даже вдохнуть. Я пытался сдержаться, взять себя в руки… но оттуда, изнутри меня, где бьётся моё живое сердце, оттуда вырвался наружу крик, полный печали и горечи. Я не смог сдержать себя, я разревелся. В голос, навзрыд, не стесняясь никого, я плакал и кричал от отчаяния. Горячие слёзы, затмевавшие зрение, катились по моим щекам, а всё тело содрогалось в рыданиях. На душе было так горько от невозможности всё исправить, не допустить наше расставание, что мне не хотелось жить. Не могу точно сказать, сколько всё это продолжалось, но успокоились мы не скоро. Всё это время принцесса Селестия стояла и ждала, в её огромных глазах читалось понимание.

— Понимаете, — продолжала Рэйнбоу, хлюпая носом. — Он не такой жестокий, как все. Если Питер станет пони, то он будет обычным пони, а так он замечательный человек! — она повернулась ко мне. — Пит, ты — лучший! Ты столько для меня сделал! Со мной всё будет в порядке, возвращайся к леди Ренни. Ты сам по-настоящему заслужил такую любовь и заботу, которую могут дать лишь люди, а не пони, которые одинаково хорошо относятся ко всем.

— Спасибо, — я размазал по щекам последние слёзы. — Только не говори глупости, уверен, что пони ведут себя так же, когда влюблены.

— Конечно! — тут же подтвердила принцесса Селестия.

— Видишь, Дэши? — улыбнулся я, а она опять заплакала. — Хватит, хватит, я постараюсь когда-нибудь навестить тебя, — я вновь обнял её. — Ты всё равно останешься для меня самой быстрой, самой смелой, самой красивой, самой классной и самой-самой пони! Прощай.

— Прощай, Пит! — Рэйнбоу едва сдерживала новые слёзы.

— Кстати, — вставила Селестия и замолчала, мы тоже замолчали и услышали приближающийся цокот копыт. — Вы, сэр Питер, просили меня помочь Рэйнбоу Дэш влиться в наше общество, и я кое-что придумала. Одна пони, жившая чуть ли не затворником, тоже хочет социализироваться. Уверена, они подружатся.

— Затворником? — переспросила Дэш.

— Не стесняйся, входи, — ответила принцесса на негромкий стук в дверь; в комнату, озираясь, вошла единорожка с синей гривой и сиреневой шёрсткой. — Знакомьтесь, это моя ученица — Твайлайт Спаркл.

Мы ошалело уставились на кобылку, не веря ни своим глазам, ни своим ушам. Та застеснялась, попыталась попятиться, натолкнулась крупом на ногу принцессы и замерла.

— П-привет, — она натянуто улыбнулась и нервно засмеялась. — Меня… э-э-э… зовут Твайлайт Спаркл.

— Но как? — спросила меня Рэйнбоу. — Мы же… столько времени же…

— Это судьба, Дэши. Она сильнее всех, — я положил руку ей на голову. — Целые миры не могли сбежать от неё. Куда уж нам.

Мы молча сидим за столом, чай давно остыл и не только в чашках, но и в чайнике тоже.

— Я не знаю, что могу сказать по этому поводу, — наконец говорит Ренни. — Но тебе не стоило держать это в себе.

— Да, тут, наверное, ты права. Эта история прожигала меня изнутри, как кислота, ей нужно было поделиться раньше, но я боялся, что она обожжёт и тебя.

— Нет, не обожгла бы, — Ренни пьёт холодный чай и морщится. — Но если так подумать, то Рэйнбоу Дэш любила тебя и желала счастья.

— Скорее испытывала глубокое чувство благодарности, — я произношу короткую фразу на Истинной Речи, и чай в чашке вновь становится горячим, от него идёт пар.

— На самом деле, очень странное существо. Такое доброе и милое, но в то же время…

— Неспособное долго жить среди нас, — заканчиваю я. — На первый взгляд, из неё действительно получился бы замечательный питомец, но Рэйнбоу — существо разумное и питомцем людей быть не может. Я рад, что смог отвести её в Эквестрию, — ставлю пустую чашку на стол. — И постарался вернуться как можно скорее.

— Пять недель! Целых пять недель! — взрывается Ренни. — Да уж лучше бы было шесть! Исхудавший, дышащий ртом, кашляющий. Ты вообще о себе подумал?!

— Нет, — честно отвечаю я. — Я думал только о тебе.

— Нет, серьёзно? — не успокаивается она. — Ты туго перебинтовывал себе поясницу, потому что иначе почки отзывались дикой болью при каждом шаге. Ты вновь чуть не убил себя, я что, не помню, что ли?

— Ну прости, прости! — я беру Ренни за руку. — Я же боялся, что ты не дождёшься меня. Одна мысль о том, как тебе горько одной, вызывала у меня боли почище почечных колик.

— Ой, да ладно! Ну поплакала, ну пару раз было тяжело заснуть, — она поднимается со стула и садится мне на колени. — Потом решила, что если тебя долго не будет, то отправлюсь сама на поиски, — улыбается.

— Ты — просто чудо!

— Ты тоже не подарок, — ухмыляется она.

Мы целуемся, нежно и долго, и чем дольше длится поцелуй, тем больше в нём становится страсти. Я запускаю пальцы в волосы Ренни, а она начинает расстёгивать пуговицы на моей рубашке.

— Спальня? — спрашиваю я, подхватывая жену на руки.

— Диван, — тяжело дыша, отвечает она.