Штиль
Первая.
— Ух ты! Вот это сюрприз! Как вы узнали, что у меня сегодня День Рождения?
Две дюжины пар глаз уставились на меня с видом полного непонимания, постепенно переходящего в плохо скрываемое разочарование. Не успел я осознать, какой же я идиот, как передо мной возникла фиолетовая физиономия, в которой я узнал нашу библиотекаршу. Она вопросительно смотрела на меня пару секунд до того, как я спохватился и вытащил письмо, которое необходимо было доставить по этому адресу. Желтый конверт сразу выплыл у меня из копыт, охваченный фиолетовым сиянием, и исчез за закрывшейся дверью вместе с единорожкой, которая так и не проронила ни слова.
Ну замечательно. Придурок, и о чем только думал? Куча незнакомых пони просто возьмет и устроит тебе вечеринку на День Рождения? Ха-ха, размечтался. Нет, Пинки Пай конечно устраивает вечеринки по любому поводу или вообще без повода, но вероятность стать счастливым героем такого мероприятия стремится к нулю. Нужно либо вовремя попасться ей на глаза, либо быть активным участником общественной жизни города, чтобы хоть кто-нибудь знал твое имя. Чем я похвастаться ну никак не могу.
Я опустил голову и пару раз копнул землю копытом. Вечеринка... Хех. Там такая куча пони в сарае засела, видимо хотят кому-то сюрприз устроить, а тут я такой весь из себя красивый, всё испортил. Интересно, для кого это все? Везучий, наверное. Нескольких секунд на осмотр помещения мне хватило, чтобы увидеть множество известных в нашем городке личностей, да еще и в компании Биг Мака, которого не так уж часто можно увидеть на вечеринке.
Хотя, если подумать, не очень то и хотелось. Я не любитель вечеринок "В стиле Пинки Пай", хотя и не был ни на одной. "Не видал, но осуждаю", как сказал бы знакомый продавец из магазина комиксов. Мне больше нравятся тихие посиделки с чаем и плюшками, а не ураганные тусовки с трясущимися от басов стёклами, кучей серпантинного мусора и вымотанными, спящими вповалку гостями под утро. Хотя, может быть я и преувеличиваю малость, но сути это не меняет.
"Ох-ох-ох, да вы только посмотрите на него!" — сказал я сам себе, — "еще и выбирает чего-то. Как будто есть из.."
Вдруг дверь сарая снова открылась, и передо мной возникла мордочка Пинки Пай, окруженная ворохом вьющейся розовой гривы. Она улыбнулась и поставила на землю огромный кусок торта на тарелке. В ответ на мой вопросительный взгляд она снова улыбнулась и исчезла за дверью.
Вот те раз. Наверное, стоило бы сказать "спасибо", но из сарая вдруг раздались возбужденные возгласы и послышалась какая-то возня. Не иначе заново подготавливают сюрприз для входящего, тогда надо бы убраться отсюда поскорее.
Я взял тарелку с тортом в зубы и поплёлся обратно к почтовому экипажу. Торт ощутимо пах яблоками с корицей и легонько покачивался в такт моим шагам. Первоклассная кондитерская работа, не иначе производства Эпплов. Я обычно такое не покупаю, так что этот кусок вполне прокатит в качестве платы за неприятный конфуз пятиминутной давности, побаловать себя сладким на День Рождения все-таки наверное нужно. Где-то позади раздался звук распахивающихся дверей сарая и какие-то крики, но я даже не стал оборачиваться. Наверняка вечеринка встретила своего героя.
Маленький одноосный почтовый экипаж стоял на полянке рядом с яблочным садом. Впряженная в него серая пегаска растянулась на траве, широко расправив крылья, и жевала ромашку.
— Леттерхарт! — воскликнула Дитзи, когда я приблизился и аккуратно поставил свою ношу на сиденье коляски.
— Нет, блин, Принц Блюблад, — несколько грубовато ответил я, проверяя багажник экипажа. Ненавижу свое имя. Ненавижу свою кьютимарку. Письмо с сердечком смотрится как издевательство над всей моей жизнью.
На багажнике лежали всего две маленькие не срочные посылки, так что работа на сегодня была почти завершена.
Дитзи неуклюже выпуталась из упряжи и, с широко распахнутыми глазами, в упор уставилась на торт, перевалившись через передок коляски. Её крылья встали торчком, а немного мятые перья на них красиво переливались в лучах полуденного солнца.
Несколько экстравагантная поза, я бы сказал, но мельком взглянув на пегаску, я поспешно отвернулся и принялся с увлеченным видом изучать пылинки на своей почтмейстерской фуражке.
— Торт! — воскликнула она, указывая копытом на несчастный кусок, и уставившись на меня одним глазом. Второй наблюдал за небом.
— Торт, — согласился я, усаживаясь на траву в тени экипажа.
— Зачем тебе торт?
— Буду на него параспрайтов ловить.
Пегаска хлопнула крыльями и уселась рядом со мной, сунув в рот еще одну ромашку. От неё неуловимо пахнуло тем особым запахом, который от каждой кобылки разный. Звучит очень извращённо, но я эту вещь уже давно подметил. Стараясь не думать ни о чем таком, а просто уставился на божью коровку, которая упорно ползла вверх по моему животу, перебирая на нем шерстинки своими маленькими черными лапками.
— Параспрайтов на яблоки удобнее, глупый. — сказала Дитзи, — А если серьезно?
— Клиенты подарили.
— В честь чего?
— Да, идиотская история вышла. Брякнул им, что у меня сегодня День Рождения.
Пегаска толкнула меня в бок копытом.
— Эх ты, обманывать нехорошо ведь. Даже ради торта.
— Да я и не обманывал. У меня и правда сегодня День Варенья.
Это было ошибкой. В следующую секунду меня сгребли беспощадные поздравительные тиски, а ноги оторвались от земли. Пегаска сжала меня в объятиях, подняла над землей и начала крутить из стороны в сторону. Я мысленно попросил прощения у всех земных пони за то, что позорю их славный род. Хоть я и был вполне взрослым жеребцом, но со своим тщедушным тельцем не имел ни малейшего шанса выбраться из стальных объятий пегаски. Одновременно с этим где-то глубоко внутри витало приятное чувство “офигеть, я обнимаюсь с кобылкой!”, но эту мысль довольно успешно глушил хруст моих рёбер. “Непередаваемая смесь боли и наслаждения”, как выразился бы продавец комиксов.
Когда экзекуция была завершена, Дитзи извлекла торт из экипажа, поставила его на низенький пенёк, оставшийся от срубленной когда-то яблони, и задумалась.
— Чего-то не хватает, — изрекла пегаска, обходя пенёк с тортом по часовой стрелке.
— Понятий о личном пространстве не хватает, — буркнул я, поднимая с травы свою фуражку. Начищенная бляха сверкнула на солнце и пустила мне в глаз болезненный солнечный зайчик.
— Если это торт на День Рождения, то на нём должны быть свечи. У тебя есть свечи?
— Совершенно случайно забыл в своём балахоне секты Найтмер Мун.
— Понятно... А!
Дитзи встрепенулась и вдруг извлекла откуда-то маффин. Я постарался не думать, где она их прячет, но у неё всегда есть маффины. Всегда.
Пирожное выглядело порядочно помятым, а сверху из него торчала разогнутая канцелярская скрепка. Выдернув скрепку зубами, пегаска торжественно водрузила маффин на торт, чуть утопив в воздушном креме, и для верности пристукнув сверху копытом пару раз.
— Тадаам! Дорогой дневник, сегодня Дитзи изобрела еще один способ использования маффинов!
Пегаска сделала неуклюжий книксен куда-то в сторону яблонь, будто они были зрителями.
— Спасибо спасибо, не нужно оваций, — сказала она нарочито женственным тоном.
Мои губы тронула улыбка, но вместе с тем больно кольнуло где-то под сердцем и я отвернулся.
До средних классов школы я был вполне обычным пони, не хуже других. Бегал, прыгал, играл, дёргал кобылок за хвосты. А потом был этот случай. Забавно, но я, как заправский психолог разобрал его по полочкам, и давно понял, что если бы не он, я бы сейчас был... нормальным.
Как-то раз меня угораздило втрескаться в одну кобылку из параллельного класса. Всё стандартно, как это бывает. Забавно, как одно малюсенькое решение может заиметь самые далеко идущие последствия. И именно такое решение я сделал в тот день. Я написал, раздери его мантикора, Любовное Послание. Каллиграфическим почерком, с цитатами из всяких умных книжек и даже выстраданным за целую ночь коротеньким романтическим стихотворением.
Кобылка, которой это послание было адресовано, рыдая от смеха, прочла его перед половиной школы.
Я был уничтожен.
Казалось бы “подумаешь, жеребячьи проблемы, до свадьбы забудется”, но нет, не забылось. Психология, мать её за ногу... Через неделю за мной уже числился добрый десяток разных прозвищ. Я и шагу по школе не мог ступить без смешков за спиной и открытых обидных криков в мой адрес. Кульминация наступила в тот проклятый день, когда все нормальные пони дарят друг другу эти сопливые открытки с сердечками. А так, как к тому времени друзей и тем более подруг у меня совсем не осталось, то я просто принёс одну простенькую шаблонную открыточку собственного изготовления нашей старенькой учительнице. И получил свою кьютимарку. Ой, что тогда было...
Да не суть. Закончилось всё тем, что я всё меньше и меньше начал появляться в школе, и всё больше и больше времени проводил в своей комнате за рисованием или чтением какой-нибудь лабуды. Пока нормальные пони играли и дружили — я сидел дома. Пока нормальные пони танцевали на выпускном балу и целовались по кустам — я сидел дома. Пока нормальные пони...
Однажды, в день моего совершеннолетия, ко мне в комнату вошел отел и сказал, что я переезжаю в Понивиль, к дяде по материнской линии. А если не захочу, то могу проваливать на все четыре стороны. Что-ж, вполне справедливо. Я уже и сам почти не мог терпеть сокрушенные вздохи матери и полные ненависти взгляды отца.
Мои родители переехали в Эквестрию из Итэйлии сразу после свадьбы. Мой отец был инструктором по танцам, так что у него никогда не было отбоя от кобылок. Коренастое, мускулистое тело, блестящая грива кремового цвета, ложащаяся на лоб непокорным вихром. Стоило ему сказать что-нибудь романтичное вроде “Ma l'unico pericolo che sento veramente e quello di non riuscire piu a sentire niente...” и метнуть свой фирменный взгляд, как у кобылок всех возрастов и мастей подкашивались передние коленки, а хвосты сами собой уходили в сторону.
Мой старший брат был полной его копией, разве что гриву по-пижонски зачесывал назад. Сразу после школы он уехал в Филлидельфию и прочно обосновался там. Сейчас у него уже красавица-жена и целая ватага подросших жеребят.
А я... А что я? Меня в темноте можно принять за худенькую страшненькую кобылку. Я настолько сильно внешне выбиваюсь из своей семьи, что мой отец в гневе постоянно спрашивал мать, не изменяла ли она ему с каким-нибудь мулом. Даже грива хоть и того же семейного кремового цвета, но лежит пышными кудряшками, отчего я выгляжу гораздо младше своего возраста. “Ne carne ne pesce”, как презрительно говорил отец.
Мне выдали ровно столько денег, сколько хватило бы на билет до Понивиля в одну сторону, и выпихнули из дома. Мне показалось, что после того, как за мной закрылась дверь, в доме хлопнула пробка из бутылки шампанского. Не удивился бы, если бы и правда хлопнула.
Когда, по приезду в Понивиль, я увидел своего дядю, то немного оторопел. Он был пегасом, но при его комплекции крылья на спине смотрелись как издевательство. Дядюшка Крафти Крейт имел кьютимарку в виде деревянного ящика и вид потёртого портового рабочего, с двухнедельной щетиной и выдающейся вперёд массивной нижней челюстью.
Коротко поздоровавшись, он осведомился о здоровье моей матушки, и получив стандартный ответ повёл к себе домой. Точнее, мне показалось сперва, что домой. На деле меня поселили на чердаке Понивильского отделения транспортно-почтовой компании, в которой мой дядюшка и работал.
Целый месяц я носа не показывал из комнаты, потому что дом был наполнен снующими туда-сюда курьерами, почтальонами и прочими пони, которые были винтиками в этом огромном конторском механизме. Я их откровенно боялся. Чувствовал почти физический дискомфорт в окружении незнакомцев, плюс ко всему, подавляющее большинство из них составляли кобылки весьма приятной наружности.
Но потом... Потом всё это пропало. Однажды я просто понял, что им до меня нет никакого дела, и уж тем более они не хотят надо мной смеяться и издеваться. Я начал немного подрабатывать в конторе по вечерам, когда на улицах почти никого нет. Разносил не срочные письма и заодно изучал город. А затем освободилась вакансия курьера, и я примерил стильную синюю форму и фуражку с блестящей гербовой бляхой. Платят ровно столько, чтобы не помереть с голоду, но меня вполне устраивает.
Да и кьютимарка не украшает мой зад без дела: вскоре после моего приезда старенькая бабушка, занимавшаяся изготовлением открыток, уже совсем отошла от дел, и это дело было также отдано в мои копыта. Обычно пони сами делают открытки для своих близких, но есть и те, кому просто некогда, или откровенно лень. Тогда они покупают в отделении цветастый клочок картона моего изготовления. Но происходит это не слишком часто, так что моей работой по большей части является все-таки почтовая служба.
Тратить немногие лишние деньги мне в общем-то не на что, так что я зачастил в местный магазин комиксов, и даже в какой-то мере подружился с его владельцем. Этот пони тот еще фрукт, даже имени своего не раскрывает, боится тайных заговоров правительства и прочей чепухи. Но он, будучи моим ровесником, знал обо всём на свете в разы больше меня. Его совершенно не интересовали мирские дела и плотские утехи, все свое время он проводил в подсобке магазина за чтением комиксов и книг о путешественниках во времени, человеках и прочих морских поньках. И я начал также втягиваться во всё это, благо множество аспектов этой культуры было специально заточено под таких как я. "Это всё их заговор" — сказал бы продавец комиксов, задернув шторы.
Вместе с тем, я постепенно начал узнавать, что выгляжу не так уж и плохо. Многие молодые кобылки из конторы строили мне глазки, шушукались когда я шел мимо, подкармливали своей стряпнёй и оказывали прочие знаки внимания. Мне это очень льстило, но кое-что сводило все их старания на нет.
Я понятия не имел, как обращаться с кобылками. Ведь в то время, когда нормальные жеребцы этому учатся, я сидел дома и листал очередной комикс или рисовал какую-нибудь фантастическую мазню. Я мог ответить какой-нибудь односложной фразой на их обращение, мог натянуто улыбнуться, но непринужденно болтать с любой кобылкой, как это делают другие жеребцы... Нет, это выше моих сил. У меня сразу душа уходит в копыта, взгляд начинает исследовать пол на предмет интересных деталей конструкции, а подходящие варианты ответов приходят только к вечеру после диалога.
Вскоре все эти попытки постепенно прекратились, и мое общение с сослуживцами сократилось до дежурных фраз вроде "доброго утра". Кто-то даже начал поговаривать, что мне нравятся жеребцы. Не буду скрывать, что иногда нить моего самокопания приводила меня к мысли, что возможно я скрытый этот... самый... ну понятно, кто. Но эта нить всегда обрывалась, потому что мне определенно нравились кобылки, а у моих проблем были вполне очевидные причины. Всего-лишь стечение обстоятельств, разрушившее мою юность. Да и, скорее всего, мою жизнь.
А потом, проломив стену в паре футов от двери в которую целилась, в нашу контору ворвалась Дитзи Ду. С её появлением в мой сырой подвал проник слабый лучик света, но расшириться до размеров окна ему не было суждено.
Дитзи Ду начала работать примерно в одно время со мной, но почти всегда пропадала на доставке писем и бандеролей на отдаленные фермы, так что её мало кто видел. А когда её работа была распределена между другими отделениями конторы, она обрушилась на нас как стихийное бедствие. Она ломала всё, к чему прикасалась, а то, рядом с чем она просто стояла, каким-то непостижимым образом ломалось само собой. Неспроста у неё мыльные пузыри на кьютимарке. Судя по всему они символизируют не её странный склад ума, а всего-навсего хрупкость вещей, которые её окружают.
Она была в шаге от увольнения, когда мне понадобилось срочно доставить несколько тяжелых посылок на какую-то каменную ферму за городом, а из пегасов была свободна только Дитзи. Когда я садился в почтовый экипаж с этой серой пегаской в упряжи, я мысленно прощался с половиной зубов и целостью как минимум двух ног. Удивительно, но в тот раз она никуда не врезалась и ничего не разбила. Как и в следующий наш вылет, и так далее.
Крафти Крейт, смекнув что к чему, определил Дитзи ко мне в качестве постоянного транспортного пегаса. Нам до сих пор не понятна причина такого симбиоза, но он работает.
Дитзи, она... странная. Многие в конторе за глаза зовут её глупой, но она даже поумнее меня будет во многих вещах, просто иногда ведет себя как жеребенок. Еще эти её глаза в разные стороны... Первое время при взгляде в них у меня сосало под ложечкой, и в животе как будто сжималась холодная пружина. Все-таки пони с увечьями можно встретить очень редко, магическая медицина в наше время идет вперед семимильными шагами, но к недугу Дитзи это не относится. Что у неё за недуг, и был ли он у неё с рождения, она не говорит.
Или мне всего-лишь нужно получше узнать пони, или здесь крылась какая-то другая психологическая тайна, но Дитзи единственная, с кем я теперь могу разговаривать о чем угодно. Мы летали на задания и не спешили возвращаться. Воровали яблоки у Эпплов, незаметно пялились на “секретные” тренировки Рейнбоу Дэш, или просто дремали, приземлившись где-нибудь на лесной полянке и отлынивая от работы. Именно так я представлял себе настоящую жизнь. Vivere alla giornata. Fuori di testa.
На первых порах я даже несколько раз представлял её в своих ночных фантазиях, так как её довольно приятный зад маячил передо мной по шесть часов в день, когда мы развозили посылки на экипаже.
Там конечно было на что посмотреть. Несмотря на несколько глуповатое поведение, Дитзи держала себя в превосходной форме, во многом благодаря работе. Когда целый день носишься с сумкой срочных телеграмм, или таскаешь по воздуху экипаж с Леттерхартом и полным багажником посылок, тут уж не до расслабления. Пару месяцев назад её даже переводили в грузчики, заметив неплохие физические данные, но продержалась она там совсем недолго. До первого пианино, упавшего на голову библиотекарше.
Она была доброй, красивой, и самое главное — я мог с ней разговаривать.
И, конечно же, я в неё влюбился. “По самые помидоры”, как выразился бы тот мутный тип из магазина комиксов. Сказать ей об этом я не мог по очевидным причинам, поэтому лишь вздыхал и продолжал вести себя как обычно, надеясь сам не знаю на что.
Развязка наступила в один погожий денёк, когда мы возвращались из Кантерлотской типографии с большим грузом всякого конторского хлама вроде бланков, чернил и грубой оберточной бумаги. Экипаж был нагружен до верху, так что мне приходилось сидеть на самом переднем краешке.
Солнце палило нещадно, даже легкий набегающий поток воздуха не давал желаемой прохлады. Дитзи размеренно махала крыльями, а широкие кожаные ремешки упряжи на её боках и спине, хоть и не были туго затянуты, но оставили под собой хорошо различимые следы из слипшейся от пота шерстки. Она тянула тяжеленный экипаж уже часа три, и очевидно очень устала.
— Давай на посадку, — сказал я, проводя копытом по гриве под фуражкой и жмурясь от солнца, — до Понивиля еще два часа лёта. Переждем жару и полетим позже, иначе ты себя совсем вымотаешь.
Дитзи ничего не ответила, но повела экипаж на посадку. Пару раз скакнув на ухабах, мы приземлились на какую-то старую проселочную дорогу, петлявшую меж зелёных холмов, поросших довольно высокой травой. Судя по тому, что невдалеке я заметил остатки брошенной давным-давно фермы, когда-то на этих холмах выращивали что-то полезное.
Дитзи по своему обыкновению неуклюже выпуталась из упряжи, поплелась к остаткам низкой деревянной изгороди на краю дороги и с тяжким вздохом повалилась на неё спиной, раскинув в стороны передние ноги.
Я заметил что фляжка с водой на её шее давно пуста, так что протянул свою. Пегаска с благодарностью моргнула правым глазом, изящным движением копыта убрала со лба налипшую светлую гриву и принялась большими глотками пить из фляжки.
— Ну мимо же льешь, растяпа, — укоризненно сказал я, покачав головой. Хотя на самом деле всё моё внимание было приковано не к небрежной растрате воды, а к её тонкой блестящей на солнце струйке, которая быстро расчертила шейку пегаски, пробежала по её груди и исчезла где-то внизу живота.
Я шумно сглотнул.
— Ой, прости, я почти всё выпила... — виновато проговорила Дитзи, протягивая мне почти пустую флягу и вытирая мордочку тыльной стороной копыта.
— Не бери в голову, мне и этого хватит, — ответил я, чуть прокашлявшись. — Сильно устала?
— Да не особо, возили и потяжелее. Просто жарко очень.
— Жарковато, это да...
— По пути в Понивиль можем на речку заскочить и искупаться, что думаешь?
— ...и простыть, ага, — саркастично усмехнулся я, отодвинув копытом ворот форменной рубашки, чтобы пустить под неё хоть немного воздуха.
— Хе-хе, ты, наверное, просто плавать не умеешь. Всем известно, что земные пони плохо плавают, на то они и земные.
— Я-то отлично плаваю, а вот насчет тебя сомневаюсь. Как промочишь крылышки, так и ко дну пойдешь сразу, как цыплёнок.
— Это ты кого цыплёнком назвал?! Ты! Ты... Богомол кудрявый!
Я десяток секунд смотрел на серьезную мордочку пегаски, перед тем как хрюкнуть от хохота и покатиться по придорожной траве, совершенно забыв о сохранности форменной одежды. Дитзи конечно же не злилась по-настоящему, так что просто вздернула носик, видимо удовлетворенная тем, какой эффект возымело её изощрённое оскорбление.
Вдруг её внимание привлекло что-то на горизонте. Она взмахнула крыльями и невысоко взлетела, чтобы получше рассмотреть увиденное.
— Что там? — спросил я, поднимая с земли фуражку.
— Пегасы что-то затеяли, пошли поглядим. Только тссс! Незаметно! — ответила Дитзи, приложив копыто ко рту.
— Незаметность моё второе имя, — бросил я не задумываясь. Это было не так уж и далеко от правды, если подумать.
Словно заправские лазутчики, мы низко пригнулись и поползли к вершине ближайшего холма. Там росла довольно высокая трава, которая запросто могла бы скрыть даже стоящего в полный рост Биг Мака.
Раздвинув мягкие стебли, мы легли рядом и устремили свои взгляды к горизонту, где маячила дюжина пегасов. Они были далеко, но среди них отчетливо виднелась снующая туда-сюда Рейнбоу Дэш, оставляющия за собой еле заметный радужный след. Пегасы собирали в кучу мелкие облачка и строили из них какие-то хитрые кольцеобразные конструкции, которые другие пегасы утаскивали за горизонт.
— Чего это они делают? — зачем-то шепотом спросил я, хотя сомневаюсь, что пегасы бы меня услышали даже если бы я крикнул во все горло.
— Строят маршрутные вехи для тренировочных полётов, — с видом знатока выдала Дитзи.
— О как...
— Вот так. В Клаудсдейле сейчас как раз экзамены в лётных школах, так что таких штук нужно очень много, потому что сломать их очень легко.
— Вижу, ты осведомлена о пределе прочности этих штук как никто другой.
— Пропущу это мимо ушей. Ой, там Рейнбоу? Я не вижу.
— Угу, вон она, слева.
— Такая крутая...
Я скосил глаза и посмотрел на Дитзи. Мы лежали вплотную друг к другу, так что я даже чувствовал как она дышит. На мордочке пегаски было такое восторженное выражение, и глаза так сверкали на солнце, что я невольно залюбовался.
Стоял полный штиль. Вокруг громко стрекотали кузнечики, жужжали какие-то мелкие полевые насекомые и высокая, наполовину сухая трава легонько потрескивала при каждом нашем движении.
Не знаю, чем я только думал в тот момент, но явно не мозгом. Я чуть-чуть повернул голову и провел носом по светлой гриве пегаски, свободно ниспадающей с моей стороны. Она пахла сеном, солнцем и еще каким-то очень приятным запахом. Я прикрыл глаза, стараясь получше распознать этот запах.
— Эй, ты чего?
Мне показалось, что кузнечики в этот момент застрекотали просто оглушительно.
Я от неожиданности отпрянул и уставился прямо в глаза серой пегаски, сразу уловив в них странное выражение непонимания вперемешку с испугом. Удивительно, но оба её зрачка смотрели почти прямо на меня. Сама Дитзи чуть привстала и отползла на полшага.
Сердце в груди забухало как паровой молот. В мозгу словно молнии вспыхивали какие-то глупые варианты оправданий, но они были настолько детскими и неправдоподобными, что сразу же гасли. Через секунду их место заняло одно большое решение, навалившееся на грудь словно огромный тяжелый камень. "Отступать поздно", — подумал я, — "сейчас или никогда".
К горлу подступил откуда-то взявшийся ком, я привстал, подполз к пегаске поближе и осторожно прикоснулся трясущимся как у невротика копытом к её шее, чуть отодвинув гриву. Она была неожиданно горячей, и очень отчетливо чувствовалось биение пульса, не менее частое чем у меня самого. При моём прикосновении пегаска резко вдохнула и вздрогнула как от холода.
— Летт... ты ч...
Она не договорила, потому что я придвинулся еще ближе и поцеловал её.
В этот момент меня чуть не хватил удар, настолько сильно я волновался. Дитзи вся напряглась и коротко пискнула, буквально на пределе слышимости.
Как я ни вырисовывал этот момент в воображении всю свою жизнь, сколько я ни представлял, как именно это произойдет, сколько я ни читал об этом, на деле всё вышло довольно скверно. Сперва мои губы угодили ей чуть ли не в нос, и только через секунду я принял более удобное положение и поцелуй получился более-менее похожим на настоящий.
Обоими копытами я бережно взял её под ушки и прижал ближе к себе, в то время как её собственные конечности были безвольно опущены. Губы пегаски оказались сухими и даже чуть менее горячими, чем шея. Пегаска прерывисто дышала и двигала губами, будто пыталась что-то сказать. Мой язык осторожно проник в её рот, коснулся зубов и нашел между ними лазейку к своему собрату. Самый кончик моего языка коснулся кончика её, буквально на мгновение.
Дитзи громко хлопнула крыльями, обдав меня ветром, резко оттолкнулась от земли и отлетела в сторону на несколько шагов. Я потерял равновесие и упал на спину, неловко заболтав ногами в воздухе. Когда я поднялся и снова взглянул на пегаску, то увидел на её лице лишь отчаяние, а в глазах слёзы.
Камень, навалившийся на мою грудь, упал в пропасть, увлекая за собой всё то хорошее, что было между нами за всё время.
— Дитзи...я... мне... — неловко пробормотал я, делая шаг к ней. Пегаска качнулась в воздухе и отлетела в сторону как магнит, отталкивающийся от другого такого же. Слёзы капали из её глаз.
— Глупая, глупая Дёрпи... — проговорила она упавшим голосом, — глупая Дёрпи.
— Дитзи, я хотел сказать, что...
— Нет! Молчи. Пожалуйста, ради Селестии, не надо. Это я во всём виновата, думаю крупом, а не головой. Нужно было раньше догадаться, что ты в меня... Глупая, глупая Дёрпи.
— Это потому что я земной пони, да? — спросил я, еле выговаривая слова. Моя нижняя губа предательски дрожала.
— Чт.. Нет! Леттер, прозвучит ужасно шаблонно, но дело не в тебе. Ты очень хороший, один из лучших пони, каких я знала за всю жизнь, но мы не...
— Мы не что?
— Мы не... У меня... У меня уже есть...
Падающий камень ударился о дно пропасти, а всё что он тянул за собой начало со звоном биться на мелкие осколки.
— Леттерхарт, прости, мне нужно... Прости, пожалуйста.
С этими словами Дитзи взмахнула крыльями и по неровной траектории унеслась куда-то вдоль дороги.
“Добро пожаловать в бар “Френдзона”. Хочешь орешков?” — сказал бы пони из магазина комиксов.
Я некоторое время смотрел на тот холм, за которым исчезла её серая фигурка, а потом бездумно пошел к оставленному на дороге экипажу. Затем, повинуясь какому-то неконтролируемому порыву, сорвал с головы фуражку и бросил оземь. "Раскатал губу, герой-любовник хренов!" — кричал я сам на себя внутренним голосом, беспощадно втаптывая фуражку в траву, — "Это не ей нужно было подумать, а тебе. Это же очевидно, что у такой милой кобылки уже есть хороший жеребец, которому такой бесполезный кусок навоза как ты и в подковы не годится!".
— Портим казённое имущество, а?
Я быстро вытер слёзы и повернул голову в сторону оратора.
Рейнбоу Дэш висела в воздухе как раз над тем местом, где я поцеловал Дитзи. Она чуть покачивалась в воздухе и небрежно вертела на копыте лётные очки с большими стёклами. Я впервые видел знаменитую в этих краях пегаску так близко, и успел даже подумать, что выглядит она просто потрясающе. Хотя внутри меня, при виде её великолепного радужного хвоста, ничего не колыхнулось. Я смотрел на нее как на картинку из журнала, когда понимаешь, что ты достоин всей этой красотой только любоваться, и то издалека.
— Язык проглотил что-ли? — проговорила Дэш, прикрывая глаза от солнца копытом и вглядываясь в тот самый злосчастный холм на горизонте, на который я смотрел минуту назад, — И куда это Дёрпи умчалась?
— Не называй её так! — крикнул я вдруг таким голосом, который сам слышал от себя впервые в жизни, и немного оторопел от своего поступка. Наверное, накопившиеся гнев и отчаяние перекинулись с фуражки на радужную пегаску. Дэш смерила меня уничтожающим взглядом.
— А ну-ка рявкни еще чего-нибудь, и зубов недосчитаешься.
— Да мне плевать! Не смей называть её этим словом, ясно тебе!?
От этого крика у меня аж запершило в горле, а невесть откуда взявшийся адреналин скрутил живот.
Рейнбоу Дэш качнулась в воздухе, видимо ощутив непреодолимое желание заехать мне в челюсть, но потом присмотрелась ко мне получше и остановилась. На её лице появилось очень редко возникающее там выражение сожаления.
— А... Вот оно что.
Рейнбоу подлетела и зачем-то неловко похлопала копытом по моей кучерявой макушке. От неё сильно пахнуло потом, видимо она работала на этой жаре весь день.
— Извини, парень.
— Ничего страшного, бывает. — ответил я, поднял фуражку с земли и не отряхивая от грязи натянул на голову, низко надвинув козырёк на глаза.
Ноги сами притащили меня к коляске с грузом, а глаза тупо уставились в упряжь, оставшуюся от Дитзи: ворох кожаных ремешков и хитрых замочков. У меня не особо вышло даже понять, как это всё одевается, а у Дитзи получалось всего за несколько секунд.
— Эй, Дэш, ты чего тут болтаешься? — послышался незнакомый голос.
— Да тут... Ситуация. — ответила пегаска.
— Чего? Какая “ситуация”?
Рейнбоу тихо сказала что-то своему собеседнику.
— Аааа... оу, печально.
— Эй, парень! — крикнула Дэш, обращаясь ко мне, — помощь нужна?
— Нет, спасибо. — ответил я, кое-как вытаскивая ногу из какой-то висельной петли с непонятным назначением. И чего они ко мне прицепились, летели бы дальше...
— Так, ясно всё. Тандерлейн, помоги ему с экипажем, работу мы сами закончим, тут немного осталось, — деловито проговорила пегаска.
На некоторое время позади меня воцарилось молчание, нарушаемое лишь стрекотанием кузнечиков и легким шорохом двух пар крыльев.
— Гррр! Пожалуйста! — громко процедила Дэш сквозь зубы.
— Вот, с этого и надо было начинать.
— Ладно, до встречи, с меня причитается.
Судя по шелесту сухой травы, Дэш улетела, оставив меня в компании своего крылатого друга. Я непроизвольно замер, ожидая от него действий. Моя фобия незнакомых пони давала о себе знать даже в такой ситуации. Я не знал как себя с ним вести, что можно говорить, а что нельзя. С Дитзи всё было просто и понятно.
— Эм... кхм... Меня Тандерлейн зовут, а тебя?
— Леттерхарт, — ответил я не оборачиваясь.
— Хорошее имя, — дружелюбно сказал пегас, наконец появляясь в поле моего зрения. Я почти не удивился его внешности: он выглядел именно так, как должен выглядеть друг Рейнбоу Дэш. В нём всё был круто, даже его кьютимарка напомнала таковую у радужногривой пегаски, — Ну что, двинемся потихоньку. Куда везти это всё?
— В Понивиль, на почту.
— Ну тогда залезай.
— Спасибо.
— Да не за что... Держись.
Пегас в два счета облачился в упряжь, заработал крыльями и мы полетели.
— Ух ты, а тяжеловата колясочка то, — картинно удивился он спустя какое-то время. Наверное, ему просто не нравилось долго молчать.
— Да, судя по всему.
— Твоя подружка, наверное, довольно спортивная пегаска, а?
— Она не моя подружка. То есть, не в этом смысле. То есть... — я прикусил губу.
Теперь то она точно не моя подруга. После такого с моей стороны... Она даже не захочет со мной больше разговаривать.
— Эх, понятно. — выдохнул пегас и попытался поймать копытом летящее мимо пушистое семя какого-то растения. Экипаж ощутимо тряхнуло. “Ничего тебе не понятно” — подумал я про себя, — “у тебя, наверное, никогда отбоя от кобылок не было, ты наверное весь Клаудсдейл и Понивиль знаешь”.
В молчании мы пролетели мимо речки, в которой Дитзи предлагала искупаться. Я зачем-то пошарил глазами по берегу, непроизвольно разыскивая серую пегаску. Не полетела же она сразу в Понивиль, она ведь так и не отдохнула.
— Как её зовут, если не секрет? — спросил вдруг Тандерлейн.
— Дитзи Ду.
Пегас вывернул шею и смерил меня удивленным взглядом, хлопнув глазами.
— Это с пузырьками и с такими странными гла...?
— Да. — оборвал его я.
— Хмммм... — протянул Тандерлейн и усмехнулся, — да, она миленькая. Только ломать всё любит, от неё все учителя в Лётной школе за головы хватались в свое время.
— Она не специально.
— Верь верю, я ничего такого не хотел сказать. Давно встречаетесь?
— Мы не встречались, мы работали вместе.
— И ты что же, решил форсировать события?
— Не знаю. Наверное.
— Ну она тебе нравится?
— Наверное...
— Ну что ты заладил, извини конечно, но ты ведь не просто завалить её хотел там в кустах?
У меня под сердцем что-то кольнуло, но я уже настолько смирился с тем что всё плохо, что просто глубоко вдохнул и стал смотреть на проплывающие мимо облака.
— Ничего такого я не хотел.
— А она что?
— Улетела.
— Ну я понял, что не уползла, она сказал что-нибудь? Причину?
— Сказала что у неё уже есть кто-то.
Тандерлейн снова повернулся ко мне с тем же удивленным взглядом.
— А я думал что из-за того, что ты земнопони. Вот уж не представлял, что у неё куча ухажеров. Нет, она конечно хорошенькая, но я, например, не могу о ней думать в таком плане, если ты понимаешь, о чем я. Да и мало кто на нее обращал внимания за всё то время, что я её знаю. А ты из всего дикого многообразия кобылок умудрился втрескаться в такую, да еще и внезапно не один. Интересно, кто тот парень.
— Знать не хочу кто тот парень. Она единственная, кого я знаю в этом городе, да и на всём свете.
— Так уж и единственная, не преувеличивай. Даже если так, кругом же куча других кобылок. Хочешь познакомлю с парочкой? Очень хорошие девушки, сразу клюнут на твою кьютимарку, я тебе гарантирую.
— Я всю жизнь прожил один! И то время, что я провёл с Дитзи было лучшим временем в моей жизни! — почти прокричал я. Хватит с меня этих задушевных разговоров, ему все равно никогда не понять, — А сейчас я просто вернусь в прежнее состояние, и спокойно доживу свои дни! Не надо меня ни с кем знакомить! Я всё равно не смогу ни с кем общаться. Через неделю они уже будут считать меня унылым навозом, я это знаю. И не нужно лезть ко мне со своим участием, я гораздо хуже, чем ты обо мне думаешь.
— Эх, парень...
— Хватит меня “парнем” называть, я не младше тебя.
— Ясно. Хех, а ты неплохо сохранился, Леттерхарт. Но послушай, может быть мне действительно трудно понять, я же не пони-психолог в конце концов, и вполне могу быть сейчас не прав. Но в отношениях я кое-чего смыслю, так что послушай:
Если ты всю жизнь был один, но тут появилась Дитзи и всё у тебя стало хорошо, подумай: так ли ты уверен, что действительно полюбил её? Или это всего лишь попытка ухватиться за первую попавшуюся соломинку? Ты действительно испытываешь к ней что-то большее, чем банальное желание с ней переспать? Ведь один, один, а тут раз — и целая живая кобылка, да еще и с неплохими данными. Конечно же у тебя в голове с непривычки всё поплыло, а твой маленький дружок начал переговоры с мозгом о возможных вариантах подобраться к ней поближе.
Вот мы с Рейнбоу Дэш, если ты не против маленькой истории. Ты сам её видел, она просто великолепна, и знаю я её еще с младших классов. Мне нравится с ней общаться, летать, работать, дурачиться. Но я её не люблю. Я не хотел бы жить с ней остаток жизни, растить жеребят и держаться за копыта в общественных местах.
Я мог бы сейчас полететь и предложить ей встречаться. Она, конечно, сначала подумает что это розыгрыш, потом будет злиться и скорее всего даже драться, а потом покраснеет и откажется. Ведь она тоже понимает, что если мы начнем встречаться — ничего не изменится, мы все также будем вместе работать, дурачиться и летать. Разве что к нашему совместному времяпрепровождению добавится секс, и ,возможно, даже сожительство. А потом мы просто надоедим друг другу, разругаемся и... Ну, в общем тебе понятно к чему я клоню. — Тандерлейн повернул голову и улыбнулся краем рта, — Я бы не хотел такого, я очень ценю Дэш как друга. А тебе советую подумать, что ты чувствуешь к Дитзи. Прости за такую лекцию, но мне кажется, что кроме меня тебе некому такое сказать.
Пегас эффектным движением провел копытом по гриве и замолчал, размеренно махая крыльями и глядя прямо перед собой. Я тоже молчал, слушая, как где-то на дне пропасти с легким звоном рассыпались последние осколки.
Вторая.
— Вот здесь, — сказал я Тандерлейну, когда мы достигли окраин Понивиля, где находилась моя контора. Пегас круто спикировал, отчего у меня перехватило дыхание, и довольно жестко посадил экипаж во двор.
— Не слишком я резко? — спросил он, озабоченно поглядывая на колеса экипажа, которые при посадке жалобно скрипнули.
— Нормально, — я попытался улыбнуться, слезая на землю, но вместо улыбки получилась какая-то ужасная гримаса, — Спасибо большое за помо...
Я проглотил концовку фразы, увидев как над двором пролетела Дитзи с большой сумкой на лямке. Я знал эту сумку, в ней пегаска таскала свои вещи, когда нужно было лететь в другой город и ночевать там. Мое сердце учащенно забилось, а в легких как будто появился маленький виндиго, замораживающий все вокруг. Тандерлейн проследил направление моего взгляда.
— Это ведь она? Хочешь догоню? — спросил он, вылезая из упряжи.
— Нет, не надо. Что я ей скажу?
— И правда... Послушай, тебе сейчас противопоказано быть одному. Будешь терзать себя пока грива из головы не полезет, а потом еще чего недоброго замыслишь. Если у тебя и правда совсем нет друзей, пошли со мной? Я знаю пару местечек, где можно просто посидеть и выпить чего-нибудь вкусного или крепкого, на твой выбор. Это не дежурная вежливость, я правда хочу тебе помочь.
— Спасибо за всё, но я уже достаточно времени провел за самокопанием, и знаю как избавляться от ненужных мыслей, пока они не завели в тупик.
— Ну как знаешь, ты взрослый пони, — Тандерлейн взлетел и завис передо мной, разминая плечи, — Если захочешь еще поговорить, обращайся, я никогда не против. Если честно, ты первый земной пони, с которым я так долго разговаривал, хех. Могу сказать, что вы умеете слушать, не то что пегасы. Давай, до встречи.
— Пока.
Пегас взмахнул крыльями, сделал в воздухе кульбит через голову и быстро полетел прочь, направляясь к ближайшему облаку, на котором маячил чей-то хвост.
“Обращайся”, ага. На воздушном шаре полечу к ним в Клаудсдейл. Психолог начинающий, тоже мне выискался.” — думал я, входя в широкую заднюю дверь конторы, через которую обычно внутрь заносили грузы. Но эти мысли были совершенно беззлобными, что-то вроде ворчания старого пони. Этот Тандерлейн заронил в мою душу зерно, которое уже начало расти в мысль, не посещавшую меня до этого. Ведь он прав.
Когда я думаю о Дитзи, я думаю только о нашем дружеском дурачестве, да где-то еще витает честная жеребцовая мысль о том, что я теперь то точно не смогу с ней переспать. Мне не будет хватать её именно как друга, а не как...
— Ах ты мелкий desgraciado! — воскликнул Крафти Крейт, загораживая своим шкафообразным телом проход на второй этаж к моей комнате, — что ты сделал с бедной кобылкой? Она прилетела, забрала вещи и была такова! Ты сделал с ней что-то этакое? По стопам отца идешь, проходимец! И фуражка вся в грязи, ты с кем-то дрался? А ведь я всегда говорил твоей матери...
— Ничего я с ней не делал! Просто случилось недоразумение, по моей вине, не спорю. Она не сказала куда направляется?
— Ох, Санта Селестия, устроили здесь una farsa! Ничего она не сказала.
— Извини за беспокойство, дядя. Если она прилетит и станет просить об увольнении, под предлогом того что не хочет работать со мной, то лучше уволь меня. Я виноват во всем.
Крафти своим традиционным движением выпятил вперед нижнюю челюсть и уставился на меня в упор, сощурив глаза. Я уже был привычен к этому его фирменному уничтожающему взгляду, так что выдержал его спокойно.
— Хм. — хмыкнул шкафообразный пегас, — Пожалуй, насчет твоего отца я ошибся, ты на него не похож. Ты умеешь взять вину на себя, паренёк, и мне это нравится. Иди отдыхай, завтра дам тебе выходной. И не забудь поужинать, иначе получишь.
— Дядя, я взрослый пони, и сам знаю когда мне нужно есть.
— Да тебя Фезервейт на спину положит, насекомое недоразвитое.
При звуках имени моего племянника, младшего сына Крафти Крейта, меня передернуло. Этот малый мастерски умел сделать жизнь любого пони невыносимой.
Я поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж конторы. Здесь был узкий коридор, по бокам которого находились две двери в складские помещения, а прямо в конце коридора — дверь в моё жилище.
Обстановка у меня была не сказать чтобы бедной. Её не было вообще. Круглое окно под самым коньком двускатной крыши, под ним письменный стол, заваленный картоном, цветной бумагой, кисточками, красками и прочими атрибутами творческого беспорядка. Кровати у меня не было, её бы всё равно не получилось сюда втащить. Спал я на импровизированном толстом матраце, собственнокопытно сшитом из старых почтовых мешков. Но одеяло и подушка хорошей работы какого-то местного мастера были вполне сносными и мягкими.
Я оглядел свою келью, снял форменный жакет и сел у двери чистить фуражку. Я не врал Тандерлейну о том, что давно научился не думать о вещах, которые загоняют меня в пучины отчаяния. Но сейчас ситуация была новой, и переживания были слишком сильны. Раньше я бы почистил фуражку минут за двадцать, но сегодня это занятие растянулось на добрых два часа.
Периодически глаза стекленели, а мысли возвращались к тому злосчастному моему поступку. И какой только бешеный параспрайт меня укусил? Взять и поцеловать Дитзи... Уму непостижимо. Может быть мне еще пойти в библиотеку и накинуться на эту фиолетовую кобылку, как там её... В любом случае, во мне просто “взыграл гормон” — как сказал бы злосчастный продавец комиксов. Ох уж этот тип, чтоб я еще раз к нему зашел... Хотя новый выпуск “Суперпони” уже через два дня... Кругом засада, Леттерхарт, кругом засада.
Когда я закончил чистить фуражку, на улице уже зажглись фонари. Ужин благополучно был пропущен, в который уже раз. Ну и Дискорд с ним, худее уже не стану.
Я повесил форму на вешалку, чтобы завтра отнести в стирку, а сам поплёлся к своей импровизированной кровати. Не расправляя её, я улёгся на приятно шуршащий матрац, достал из-под подушки блокнот с карандашом и принялся сочинять фразы для любовных открыток. Замечательное занятие для того, кто только что впервые поцеловал кобылку, и сразу после этого лишился единственного друга. Нет, правда замечательное. В тот вечер мысли и заумные романтические выражения лезли из меня как сено из дырявого пугала, так что я умудрился насочинять больше, чем за всю прошедшую неделю.
“Finché abbiamo dei ricordi, il passato dura. Finché abbiamo delle speranze, il futuro ci attende. Finché abbiamo degli amici, il presente vale la pena di essere vissuto.”
“До тех пор, пока мы помним, продолжается прошлое. До тех пор, пока мы верим, нас ждёт будущее. До тех пор, пока у нас есть друзья, хочется жить.”
По моей физиономии расплылась глупая улыбка. И это написал я? Глазам не верю. Та-ак, а что если попробовать в стихотворной...
Мои мысли прервал стук. Сначала я подумал, что это Крафти в который раз пришел ругать меня за пропущенный ужин, но через секунду с замиранием сердца осознал, что стучат в окно.
Нет, не может быть.
— Входи, не заперто, — срывающимся голосом сказал я, и Дитзи Ду влезла в окно, кое-как втянув свою сумку внутрь через подоконник.
Я сидел на краю своей постели и смотрел на пегаску как на привидение. Та сняла сумку и аккуратно поставила в уголок. Я заметил, что сумка была вся грязная и на вид очень потрёпанная, виднелось даже несколько неровных заплаток. Где она успела её так отделать? Прошло всего-то часов пять. Я протянул копыто к керосиновой лампе, стоящей у изголовья моей кровати, и сильнее открыл фитиль. В комнате стало чуть светлее, и я увидел мордочку пегаски. Только сейчас я заметил, что её грива стала заметно длиннее. Странно, не могла она отрасти так за несколько часов.
Дитзи стояла, потупив глаза, и снимала с копыт что-то похожее на шерстяные носки.
— Зачем тебе носки, жарко ведь. — сказал я как ни в чем не бывало. Я знал, что сейчас будет очень сложный разговор, и подсознательно хотел оттянуть его начало подольше какими-нибудь дурацкими шуточками.
— Там, где я была, сейчас холодно, — тихо ответила пегаска, складывая носки в сумку.
— В холодильнике что-ли?
Дитзи пару мгновений стояла сохраняя спокойствие, а затем приложила копыто к мордочке и подавила смешок. Да, мои язвительные шутки на неё все еще действуют.
Но вдруг её мордочка снова стала серьезной, и на ней появилось выражение какой-то решимости. Она поджала губки и направилась ко мне.
Сказать честно, я приготовился к тому, что она сейчас будет меня бить. Возможно даже задними ногами. Я за секунду мысленно набросал смету расходов на вставку зубов у Колгейт, лечение отбитых почек у мисс Редхарт, или даже заказ костылей у Вуди Коффина...
Вместо того, чтобы начать изменение ландшафта моей физиономии, Дитзи прошла мимо, задев мой нос светлым хвостом, который красиво переливался в свете лампы. Потоптавшись на моём матраце как кошка, она задней ногой отодвинула одеяло и села посреди кровати прямо напротив меня. Я уставился на её серьезную мордочку, судорожно пытаясь придумать какую-нибудь колкость. Пускать другие мысли в голову совершенно не хотелось, я не мог даже примерно представить, что она делает. Она же в свою очередь просто смотрела на меня, часто мигая и иногда подергивая правым ушком.
Ох уж это ушко... Во время того злосчастного поцелуя я даже не думал о каком-либо наслаждении моментом, делал всё автоматически. Но сейчас, когда я глядел на неё, воспоминания полезли обратно в голову. Её губы были хоть и сухими, но очень мягкими. Её шейка с быстро бьющейся артерией была приятно горячей. Её грива пахла просто волшебно. Даже если мне и суждено потерять её, то этот первый поцелуй навсегда останется в моей памяти. Это слишком хорошие воспоминания, чтобы их забывать.
— Дитзи. — Я глубоко вдохнул, — Мне нужно перед тобой...
Пегаска подняла копыто и приложила его ко рту: ”Ш-ш-ш...”.
Я нахмурил брови и поднял ногу, сделав непонимающий жест, но Дитзи вдруг взяла меня за копыто и потянула к себе. Что за...
Когда я коснулся шеи пегаски, она направила движение моего копыта вниз, к своей груди. Её серая шерстка была мягкой и очень гладкой. Я чувствовал, как бешено колотится её сердце, и как неуверенно и прерывисто она дышит. Хотя на её мордочке все еще сохранялось это непонятное выражение решимости. Вдруг я с содроганием осознал, что моё копыто, направляемое пегаской, уже миновало её грудь и отправилось в путешествие по мягкому и до безумия приятному на ощупь животику. Крылья Дитзи дернулись, и начали медленно раскрываться, еле заметно подрагивая от её сердцебиения. Когда я достиг середины животика, по телу пегаски вдруг прошла крупная дрожь и она отпустила моё копыто, которое я зачем-то тут же убрал за спину.
Дитзи взглянула мне в глаза. В свете лампы в них на миг блеснул страх, но она быстро вернула себе решимость и медленно начала ложиться передо мной на спину, при этом... При этом разводя задние ноги в стороны.
О, Санта Селестия...
Я неотрывно смотрел на её мордочку, все дальше отдалявшуюся от меня. Она полностью легла на постель и стала смотреть куда-то влево, в стену. Одну ногу она отвела далеко в сторону, а другой все еще, будто защищаясь, прикрывала от моего взора то место, за один взгляд на которое я бы раньше без раздумий отдал ухо. Я не мог видеть выражение её лица, света моей лампы не хватало.
Нет, это... Это не так, как я себе представлял. Слишком быстро, слишком сумбурно, слишком... странно. Я боролся с собой, снова пытался выдать какую-нибудь колкость, чтобы успокоиться, но ничего не помогало.
Я положил копыто на коленку её ноги и медленно отвел её в сторону. У меня зазвенело в ушах, когда мои глаза наконец увидели то, что в порнографических комиксах обычно закрывают раздражающей мозайкой.
Её чуть выступающие губки были как раз такими, какими я их и представлял в своих мечтах. Маленькими, аккуратными и нежнейшего розового цвета. Складочки немного прилипли друг к другу, отчего выглядели еще восхитительнее. Шерстка вокруг них была чуточку длиннее, чем на всем остальном теле, и оказалась слипшейся в маленькие тёмные иголочки. Я отпустил ногу Дитзи, пегаска тихо всхлипнула, и на моих глазах из её щели вниз, к нервно шевелящемуся хвосту, медленно поплыла большая перламутровая капля.
Итак, вот оно, Леттерхарт. Это мало похоже на явь, но и не сон точно. Перед тобой лежит готовая ко всему здоровая кобылка, и она здесь добровольно, а не в соответствии с одним из твоих уголовно-наказуемых планов времён поздней юности. Ты знаешь что делать, ты прочел гору комиксов про это. Давай, протяни копыто и потрогай её. Давай, навались на неё сверху и сделай так, чтобы она завтра ходить не смогла нормально. Ты нормальный взрослый жеребец, у тебя есть всё что для этого нужно.
Нет...
Нет!
Мой внутренний голос бился в конвульсиях и пытался овладеть хотя бы передним копытом, чтобы потрогать эту кобылку. Но он больше надо мной не властен. Я больше не смотрю на Дитзи как на ближайший и единственный возможный объект сексуального удовлетворения. Чтобы удостовериться в этом, я протянул копыто и для верности потрогал свой член. Он был в состоянии полного покоя. “О нет, да я же просто импотент!” — воскликнул бы кто-нибудь другой, но я знал, что причина не в этом.
Я чуть приподнялся на задних ногах, чтобы увидеть лицо пегаски, но мне не удалось это сделать из-за плохого освещения. Тогда я взял её за передние копыта и рывком поднял с постели.
Пегаска смотрела на меня совершенно непонимающим взглядом одного из своих глаз. Второй изучал кудряшки на моей голове. Дитзи села, донельзя мило прижав передние копыта к груди и снова дёргала ушком. Затем ей в голову пришло какое-то умозаключение, и она начала наваливаться на меня, видимо решив, что я люблю когда меня охаживают сверху. Я нежно остановил её и снова посмотрел в глаза серой кобылки. В них читалось уже отчаяние. Наверное, она думает что делает что-то не так.
— Дитзи, — неожиданно твёрдо сказал я, — зачем?
— Лекх... — пегаска откашлялась и взглянула на меня другим глазом, — Леттерхарт... Я глупая пони. Мы были рядом почти два года, и всё это время ты... Ты любил меня. А только я хохотала и дурачилась, совершенно не думала о твоих чувствах. Ты всё это время собирался с силами, а когда решился — я оттолкнула тебя и улетела, так ничего и не объяснив. Это слишком жестоко с моей стороны, я думала, что ты больше не захочешь со мной даже разговаривать, не то что работать. Я думала об этом много дней...
— Но ведь прошло всего пять часов.
— Это сложно объяснить, извини. Я много думала, и поняла, что ты достоин гораздо большего, чем я могу тебе дать. И самое главное, я поняла, что не хочу терять такого друга как ты. И я решила...
— Отдаться мне, да? Задобрить.
— Отд... да. То есть нет, не задобрить. То есть да, но... Ой, я запуталась.
— Скажи-ка мне, маленькая глупая пони, ты виновата в том, что хорошо выглядишь? Или в том, что была ко мне так добра? Если кто и виноват, то только кучерявый богомол. Это я умудрился начать домогаться до единственного друга, и испортить всё то хорошее и доброе, к чему мы пришли за всё время. Это я должен был сначала просто взять и поговорить с тобой, но я просто не решился, как безвольный морской огурец. Хотя даже огурец ползет куда-то по своей воле, а я просто отдался на волю течения, и проиграл одному-единственному плотскому порыву. Дитзи, ты всегда будешь моим другом, и для этого не нужно платить мне своим телом. Хоть у меня и нет опыта в таких делах, но приобретать его с кобылкой, которая делает это как обязательство... Ну уж нет.
Маленькая слезинка скатилась с носика Дитзи и упала на мою ногу.
— Леттер, я такая дура... — сказала пегаска, вытирая слезы.
— Ты не дура, ты альтернативно одаренная, — тепло ответил я.
— Сам такой...
С этими словами Дитзи подползла ближе и прижалась щекой к моей груди. Я сперва подумал, что она опять взялась за свое, но потом догадался что она просто пытается успокоиться. Я приобнял её в ответ и ласково потрепал за всё еще дергающееся ухо. Мы просидели так минуты три, пока Дитзи вдруг не ойкнула и не отстранилась.
— Что такое? — спросил я.
— Леттер, у тебя там... Это...
— Чт... Ах ты ж!
Я резко развернулся к пегаске спиной и почувствовал, что краснею как свёкла. Леттерхарт-младший наконец подал признаки жизни и решил поздороваться. Ну спасибо, удружил.
— Извини, сейчас пройдет.
— Да ладно, ничего... — хихикнула Дитзи, поднимаясь на ноги, — пожалуй, мне пора лететь домой. Поздно уже, а ночью летать опасно. Извини, что учудила такое...
— Ага, счастливого пути, — пропищал я, копытом пытаясь унять непокорного змея у себя между ног, — это ты извини за всё.
— Оба хороши, — улыбнулась пегаска, понимая с пола сумку и открывая окно, — ну что, спокойной ночи?
— Ага, спокойной.
В комнату ворвался свежий вечерний воздух, и в окне мелькнул светлый хвост вылетевшей из него пегасочки.
Я некоторое время сидел неподвижно, боясь что она вернется. Затем встал, неловко переставляя ноги, между которыми в полной боевой готовности болтался мой так и не задействованный инструмент, поковылял к окну и закрыл его.
Вернувшись к кровати, я со вздохом сел и уставился на небольшое мокрое пятно прямо посреди матраца, как раз там где сидела Дитзи. Пятно походило на разлитый яичный белок.
“Ну замечательно, — как-то совсем буднично подумал я, — теперь простынь менять”
Я отодвинул в сторону подушку, переложил блокнот с карандашом под матрац и только начал стягивать с кровати простынь, как за спиной послышался треск оконной рамы. Я резко обернулся и увидел Дитзи, которая просто сломала хлипкую щеколду на окне, и сейчас с видом заправского грабителя влезала обратно в моё жилище. Она поставила сумку на то же самое место, тряхнула гривой, закидывая её назад, и подошла ко мне.
— Слушай, Леттерхарт, — сказала она хитрым заговорщицким тоном, — ты правда думаешь, что я хорошо выгляжу? В смысле, я привлекательна в секу...сексуальном плане?
Если бы пони мог случайно проглотить собственный язык, я бы сейчас это сделал.
— Эээ. Ну да, ты отлично выглядишь. Более чем отлично. — пролепетал я, медленно отступая под её напором. Дитзи выпятила грудь и широко расправила крылья. Так обычно ходит принцесса в торжественные минуты, так что во мне проснулся даже какой-то подсознательный страх.
— Леттер. Мы ведь помирились? Всё обсудили... Так?
— Эээ. Дитзи, я не понимаю...
— Так вот, если у нас всё хорошо, и мы решили, что останемся друзьями что бы ни случилось...
— Дитзи...
— Закрой рот и возьми меня, негодяй.
— Ч... чегоо?!
— Того! Думал раздраконить кобылку и отправить домой? Ха-ха, как бы не так. У меня внутри всё сальное, и задние ноги аж сводит, так что если ты сейчас не возьмешь дело в свои копыта, то я возьму его в свои. Я совсем не опытна в таких делах, так что тогда не обещаю, что твоё достоинство не пострадает.
— Погоди, но как же твой друг?
— С ним всё сложно. Очень сложно. Я над ним работаю, но результаты будут еще не скоро. Так что, думаю, он не будет против, если я воспользуюсь некоторыми возможностями, предоставляемыми дружбой с неплохим на вид жеребцом моего возраста.
— А моего разрешения тебе не нужно?
— А что, ты против?
— Эээ...
— Пшел в постель.
— Кто ты такая, и куда дела мою Дитзи?!
— Я та, что сейчас скорее всего будет кричать как резаная, так что молись Селестии, чтобы под окнами никто не проходил.
С этими словами Дитзи прошла мимо меня, на этот раз демонстративно проведя по моей физиономии своим немного растрёпанным хвостом. На меня пахнуло лёгким мускусным запахом её выделений. Пегаска цокнула языком, взглянув на пятно, взяла с пола одеяло и расстелила его на постели прямо поверх пятна. Затем легла на бок, выставив одно крыло вертикально вверх, и приглашающе мотнула головой.
“Дружеский секс? Дружеский секс!” — как сказал бы продавец комиксов.
“Да катись оно всё...” — подумал я и навис над пегаской, которая откинулась на спину и начала нетерпеливо елозить по моему телу передними копытами. Я решил не тянуть кота за хвост и сразу запустил копыто между ножек Дитзи. Оно тут же стало скользким от её соков. Я некоторое время исследовал её промежность, удивляясь тому, как же сильно кобылки намокают, ведь я думал что это просто такой штамп для порнокомиксов. Дитзи прикрыла глаза и немного прикусила нижнюю губу. Я погружался в расселину между её ягодицами, скользил выше, ласкал напряженное и жаждущее место нашего соединения. Дитзи трепетала, выгибала спинку, и ее дыхание стало другим. Более тяжелым, более нетерпеливым. Она била хвостом по белому одеялу, одно копыто запустила себе в гриву, а другим начала направлять моё. Сквозь её дыхание послышались прерывистые хриплые стоны, она вдруг сильно прижала моё копыто к своей промежности, приподнялась над постелью, опираясь прямо на крылья, и шумно выдохнула. Волна дрожи и наслаждения прошла от её хвоста до кончиков ушей, а на моей физиономии появилась торжествующая улыбка.
Дитзи отпустила меня и закрыла мордочку копытами, переводя дух. Затем открыла один глаз только за тем, чтобы увидеть как я высунул язык и демонстративно облизал своё копыто от её соков. Хм.. и на вкус почти как яичный белок.
— Извращеенеец... — простонала пегаска, хлестнув меня хвостом.
— Ты еще настоящих извращений не видела, — сказал я, схватил её за задние ноги и притянул к себе.
— Охх, — вздохнула она от неожиданности, — что ты... Ух ты... Где Эта Штука прячется у тебя внутри все время?
— О физиологии жеребцов спроси у библиотекарши.
— Я повидала несколько книжек, но не знала, что у тебя он такой...
— У меня хорошая наследственность.
Я наклонился над пегаской и прошел языком длинный путь от её пылающей промежности до шейки. Дитзи попыталась поцеловать меня в губы, но я аккуратно прикрыл её ротик копытом и покачал головой. Она всё поняла, мягко улыбнулась и откинула голову назад, оставляя шейку моим поцелуям. Я, опираясь на одно копыто, ласкал её тело другим, продолжая осыпать шейку, щечки и ушки пегаски поцелуями, в которых уже начал понимать толк.
Дитзи то вся напрягалась и слабо стонала, откидываясь на спину, то широко счастливо улыбалась и запускала копытце в мои кудри. Вдруг её мордочка стала серьезной, и она прошептала: “пожалуйста...”
— Пожалуйста что? — лукаво спросил я.
— Возьми меня. Не могу больше.
— Как пожелаете....
С этими словами я спустился вниз и начал, широко раскрыв рот, неторопливо целовать тонкую, чувствительную кожу её бёдер и верхней части ног, поглаживая шелковистую шерстку на её животике. Затем, обхватив её круп обеими копытами, я подтянул её бёдра к себе, и мой язык проник настолько глубоко, скользя по её напряжённому бутону, насколько это было возможно.
Когда дыхание пегаски снова стало хриплым, и она начала так елозить бедрами, что продолжать моё мокрое дело стало бессмысленно, я снова навис над ней.
— Ну же! Пожалуйста!
— Я пытаюсь быть нежным... — сказал я облизываясь.
— Будешь нежным в следующий раз! Давай же, я сейчас сгорю заживо...
“Следующий раз? Это обнадеживает”.
Я взял готового к бою Леттерхарта-Младшего и несколько раз провел им по розовым липким губкам Дитзи вверх-вниз. Даже не из-за того, чтобы он стал таким же скользким и влажным как её лоно, а просто ради новых ощущений. И эти ощущения были потрясающими. Я направил головку члена в её бутончик так, чтобы почувствовать, что я на верном пути. Затем поднял голову и посмотрел на мордочку пегасочки, чтобы получить последнее разрешение. Она смотрела то на меня, то на свою промежность, и её взгляд не говорил ничего кроме желания.
И я вошел в неё. Не резким, но сильным и плотным рывком. Сразу на всю длину члена, так, что мои яйца хлестнули по её промежности. Дитзи громко хлопнула копытом по одеялу, выгнула спинку, резко вдохнула полные легкие воздуха, сопроводив этот вдох каким-то полуживотным рыком, и медленно опала обратно на постель.
Я прикрыл глаза и постарался запомнить этот момент. Такой сладкий и такой... неправильный. Просто получаю опыт, ничего более. Ну и делаю приятное подруге, куда уж без этого, хех.
Когда я замер, погрузив в неё свой член, Дитзи начала легонько двигаться вверх-вниз по постели, помогая себе крыльями. Ей явно не терпелось продолжить. И я продолжил.
Скоро шлепки моих яиц перестали слышаться за громким хлюпаньем наших любовных соков, смешавшихся в безумный коктейль на её промежности. Я вонзался в неё равномерно, стараясь держать темп и не выдохнуться раньше времени. Дитзи пыталась подстроиться под меня, чтобы двигать бедрами в такт моим движениям, но у нее слабо выходило. Она только мелко дрожала, хватала меня за гриву копытом или просто прижимала близко к себе, жарко дыша мне в грудь. Я почувствовал, что сейчас кончу, и проверил состояние Дитзи. Она тоже была уже почти на самой грани, так что я решил пойти ва-банк и усилил темп настолько, насколько позволяли мои затекшие ноги.
С Дитзи творилось что-то невообразимое. Она как будто не знала, куда деть свои конечности. Её передние копыта бешено елозили по моему телу, потом по её собственному, потом по одеялу. Задним ногами она пыталась плотнее прижать меня к себе. Вдруг её дыхание снова изменилось. Хриплые стоны уступили место обыкновенным крикам наслаждения, от которых у меня закладывало уши. Вдруг она одним копытом схватила край одеяла, а другое плотно прижала к своей груди, из которой медленно вырвался дребезжащий и прерывающийся от волн наслаждения выдох. Одновременно с этим я рывком вытащил член как раз за секунду до того, как из него несколькими толчками вырвался поток моего семени. Я постарался не попасть на Дитзи, но первый “плевок” Леттерхарта-младшего все-таки угодил на её покрытый потом животик.
Я обессиленно упал на бок рядом с пегаской, и, глядя на её мордочку, попытался отдышаться.
Дитзи некоторое время лежала неподвижно, затем подняла и зачем-то вытянула высоко вверх переднюю ногу, как будто любуясь своим копытцем в свете угасающей лампы. Затем копыто скользнуло на её животик, она смазала со своей шелковистой шерстки моё семя, лукаво взглянула на меня и отправила копыто в рот.
— Извращеенкаа, — протянул я, переворачиваясь на спину.
— Ты еще извращений не видел.
Керосиновая лампа мигнула и погасла, оставив в кромешной темноте лишь маленький красный огонёк тлеющего фитиля. Из раскрытого окна в комнату светили звёзды, но их свет был слишком слабым.
Я услышал рядом с собой шорох крыльев и вдруг почувствовал, как Дитзи неловко садится на меня сверху. Пегаска провела обоими копытами от моего живота до плеч, наклоняясь к моему уху, и прошептала: “А теперь начнем настоящее веселье...”.
— Эй, палочник болотный, ты чего застыл? — спросила Дитзи, помахав копытом у меня перед носом.
Я вынырнул из вязких пучин воспоминаний и уставился на серую пегаску, которая сидела уперев копыта в бока, и укоризненно на меня поглядывала.
— Ты же именинник! Режь торт.
— У нас нет ножа, чем резать то.
— Ну придумай... Давай оторвем козырек от твоей фуражки?
— С ума сошла, она казённая.
— Как будто тебя это останавливало когда-нибудь.
— Погоди, у меня идея.
С этими словами я подошел к экипажу и вытащил из него катушку с суровой ниткой. Перетерев её о колесо я вернулся к Дитзи и с торжествующим видом показал ей нитку.
— О, суровая нитка! “Суровая нитка”. Мне нравится это выражение, — весело сказал Дитзи.
— Мне тоже.
Я взял нитку, растянул между копытами и начал резать ею кусок торта пополам. Но не дошел и до середины, как из-за яблочной рощи послышался крик “Дитзи!”.
Пегаска навострила уши и расправила крылья.
— Дитзи! А, вот ты где! — на нашу поляну выбежал коричневый земной пони с песочными часами на кьютимарке.
— Доктор! — пискнула пегаска и кинулась к этому пони, но тот неожиданно ловко и изящно увернулся от её объятий, заставив Дитзи проскочить мимо.
— Приветствую, — сказал я, помахав Доктору копытом.
— А! Микки! — воскликнул тот, широко улыбнувшись.
— Я не Микки! Что вообще за “микки”? У меня имя есть.
— Имя не нужно, если есть Микки.
— Доктор, но ты же обещал вернуться только через два дня, — сказала подоспевшая пегаска.
— Дитзи, забудь про эти два дня, у нас впереди сезонная миграция Сапфировых Муравьёв в Поясе Церруса, а еще можем заскочить на Всегалактический Конкурс Смешных Шляп!
— Вааа, у меня как раз есть смешная шляпа! — воскликнула пегаска, сделав в воздухе сальто, — когда отправляемся?
— Прямо сейчас. Микки, ты же не против?
— Как будто от моего решения что-то зависит.
— Это да. Кстати, с Днем Рождения, отличный торт.
— Спасибо.
— Пока, Леттерхарт! — крикнула Дитзи уже с опушки яблочной рощи, помахав мне копытом.
Сейчас окрестности огласит странный режущий слух шум, и моя подруга пропадет куда-то на несколько дней. А потом вернется помятая, побитая, но счастливая. А что мне еще нужно, если не видеть мордочку этой странноглазой пони, расплывшуюся в счастливой улыбке?
Я помахал в ответ и отправил в рот кусок торта. Он и правда оказался очень вкусным.