Банан
Глава 9. Банан возвращается в Кантерлот
К сожалению, вернуться в Кантерлот на летающей лодке я не мог, и поэтому пришлось идти пешком. Спуки-Тарыч(Ууу! Мертвяк!) подробно описал, как мне добраться до Кантерлота, снарядил нас с Бананом провиантом и попрощался. Как только поселение скелетов скрылось из виду, мы услышали со стороны поселения вопли ликования и музыку. Дорога предстояла быть долгой, но явно не была скучной, потому как Банан болтал без умолку…
Мирная жизнь скелетов шла своим чередом, но однажды ночью великий правитель мертвецов Спуки-Тарыч привёл в поселение нового жильца. В ту ночь все знали, когда вернётся Спуки-Тарыч и знали, какой дорогой он придёт. Это была дорога, уходящая в тёмный и зловещий (даже днём) лес. Полуголые ветки деревьев нависали над дорогой и свет от Луны едва просачивался через густые сплетения чёрных веток. Вдалеке был виден слабый жёлтый огонёк. Это шёл Спуки-Тарыч. Редкие порывы сильного ветра шатали ветки и поднимали пыль со старой грунтовой дороги, заволакивая путь непроглядной пеленой пыли, отчего огонёк гас. Казалось даже, что огонёк исчезал насовсем, но сомнения эти каждый раз развеивались, когда огонёк подходил ближе.
Скелеты обступили подошедшего Спуки-Тарыча и удивлённо смотрели на юного жеребца, стоящего рядом с ним. Жеребец этот обвёл всех скелетов взглядом, затем подошёл к одному из них и показал на него копытом. Скелеты изумлённо ахнули и ждали, что будет дальше.
— Ууу! Мертвяк! — произнёс он и подошёл с скелету стоящему рядом.
Скелеты стали смотреть друг на друга пустыми глазницами и в их огоньках затрепетало недоумение и замешательство.
— Ууу! Мертвяк! — показал он копытом на другого скелета и перешёл к следующему.
В толпе начал раздаваться шёпот. Спуки-Тарыч молчал, не зная что предпринять.
— Ууу! Мертвяк! — снова сказал жеребец и перешёл к другому скелету.
Недоумение возрастало, а жеребец не унимался. И вот появились первые желающие покинуть толпу. Но зоркий глаз жеребца мигом перехватывал их намерения и со скоростью молнии нагонял он тех, кто собирался уйти. Всё так же зловеще поднимал он на них своё копыто и произносил:
— Ууу! Мертвяк!
Началась паника: мертвецы стали разбегаться кто-куда, кто-то прятался за большими предметами или в кустах, кто-то сворачивался посреди дороги и молил о пощаде, а кто-то с дикими воплями убегал в лес. Напрасно Спуки-Тарыч пытался успокоить скелетов — всех окутал такой страх, что они даже не хотели его слушать.
Ситуация накалилась до предела и казалось, что ничто не могло остановить это безумие. Спуки-Тарыч сел на землю и принялся усердно думать, как же ему остановить этого жеребца.
Он знал, что Банан, так его звали, не остановиться ни перед чем потому что он — идиот. Спуки-Тарыч вспоминал, что говорил ему Банан, пока они шли до поселения, ведь в разговорах его должна быть хоть какая-то деталь, способствующая остановке катастрофы. Он скрипел зубами, водил копытом по земле и нервно ёрзал на месте. Он, великий правитель скелетов Спуки-Тарыч, должен защитить свой народ…
Как гром прозвучал голос Спуки-Тарыча, отчего все резко остановились:
— Число пи равно трём!
Шум утих, и лишь где-то продолжалось невнятные тихие мольбы о помощи.
— Фу, как это грубо! — раздался живой голос и Банан подошёл к Спуки-Тарычу, совершенно забыв о том, что вокруг него полно мертвецов.
— Расходитесь по домам! — громогласно заявил Спуки-Тарыч, и мертвецы поспешно разбежались по своим жилищам и плотно закрыли двери и окна.
— Как вы можете говорить такие жуткие вещи! — недовольно проговорил Банан. — Это неслыханная дерзость, так грубо округлять константы подобного рода!
— А ты хочешь доказать мне обратное? — ехидно произнёс Спуки-Тарыч.
— Конечно! Я восстановлю математическую справедливость!
— Тогда пойдём в дом. Негоже приличным скелетам по ночам гулять.
На окраине поселения стоял старый заброшенный дом. Это был одноэтажный деревянный дом с потрескавшийся зелёной краской, над окнами остались следы наличников, а крыша из ровных деревянных досок была в трещинах. Окна этого дома были небольшими. А вот крепкая дубовая дверь была в идеальном состоянии и казалось, будто эта дверь держит на себе весь дом. Когда-то в этом доме мертвел непопулярный писатель Крестец. Он ушёл из поселения, потому как его произведения никому в поселении не были интересны, и стал приходить по ночам в города пони и читать свои творения маленьким детям. Его так до сих пор и не нашли.
В этот дом и привёл Банана Спуки-Тарыч. Пока Банан тараторил без умолку, Спуки-Тарыч осветил своим рогом единственную комнату этого дома чтобы найти светильник. Комната была огромной, но в центре её стояла высокая кирпичная печь, а мебель: старые деревянные скамьи, табуреты, окованный латунью ларец, обшарпанный письменный стол, деревянная кушетка, несколько корзин, одна из которых лежала кверху дном, обнажая свою дырку, и подвешенные полки с утварью и книгами — стояла так, что казалось, будто комнат на самом деле две. На полу лежала керосиновая лампа, которую надо было подвешивать на крюк на потолке. И керосина в ней не было. На письменном столе была полусгоревшая, покрытая пылью, свечка. Спуки-Тарыч зажёг это свечку спичками, лежащими на печке, под аккомпанемент тарабарщины Банана. Затем он поставил свечку на стол, пододвинул к нему два табурета и сел на один из них, указав Банану на второй. Банан на секунду прервал свою речь, сел, взглянул в глазницы Спуки-Тарычу и продолжил свой монолог.
— Довольно! — сказал Спуки-Тарыч, — Ты меня убедил, число пи не равно трём.
Банан расплылся в довольной улыбке. Наступила тишина, и Спуки-Тарыч довольно похрустел костями.
— Банан, тебе нужно спать. Живым сон нужен даже больше, чем мертвым.
— Сон? Сон — это правильно. Вот, помнится, знавал я одного гимназиста, так тот почти не спал. Говорил, мол, спать некогда и учиться нужно. Ну учёба — это хорошо, но я ему и говорю, мол, спать надо чаще а не то голова будет работать хуже. А он мне и отвечает, что сам знает как лучше и не мне, дворнику, его учить. Ну, я копыта в стороны развёл, мол, я тебя предупреждал. Так вот он однажды шёл по улице и его сон так сморил, что он прямо на брусчатку и упал. И заснул на улице! И насилу его разбудить кто пытался — всё тщетно: спит зараза. Ну так я к нему подхожу и граблями его с улицы волоку. А нечего спать, где не положено! И вот когда он проснулся, я его ещё этими же граблями треснул, чтоб не повадно было спать где-попало.
Банан в ту ночь спал крепким сном, что нельзя было сказать о Спуки-Тарыче. Он напрягал свой разум, дабы обезопасить своё население от выходок Банана. Решение было принято довольно простое — оградить дом высоким непрозрачным забором и подкидывать ему в дом книги и давать ему работу на расчёт хозяйственных нужд поселения.
Ранним утром Спуки-Тарыч пригнал нескольких скелетов к дому Банана и приказал им в кратчайшее время построить забор.Скелеты были явно не в восторге от такой работы, но непоколебимый авторитет Спуки-Тарыча подавлял в них все возможные протесты. Пока два скелета рыли ямы для столбов, остальные таскали доски с лесопилки. Строительство забора — дело не быстрое, а Банан должен скоро проснуться. Учитывая, что Банан сорвёт стройку, как только увидит скелетов, Спуки-Тарыч решил отвлечь его, пока шло строительство.
Он зашёл в дом и застал ещё спящего Банана. “Мёртвые не знают усталости” — мелькнуло у него в голове. И он тихо бормотал, ворчливым тоном:
— Тот, кто придумал эту фразу явно преувеличивает способности мертвецов. Мертвецам тоже нужен отдых, притом даже больший нежели живым. Иначе почему большая часть мертвецов — покойники?
Ответом ему была тишина и расслабленный вздох Банана.
— То-то же!
Он снова посмотрел на Банана: тот всё ещё крепко спал на старой кушетке.Спуки-Тарыч присел рядом с Бананом и посмотрел сквозь мутное стекло окна на работающих скелетов.
— Зачем я только согласился на это? Протекция министерства Эквестрии! Бла-бла-бла. У Селестии совсем уже крыша едет, сколько помню — никогда у неё ещё не было никаких министерств и министров. От работы отлынивает небось — обленилась вконец. А этот Винд Милл совсем рехнулся, нельзя, видите-ли держать какого-то идиота мёртвым в Понивилле, его нужно держать как можно дальше от Кантерлота, да ещё и живым. Что за чудик? И откуда вообще эти Миллы взялись?
— Не знаю, мертвяк, — раздался вдруг голос Банана.
Спуки-Тарыч резко посмотрел на Банана и увидел, что он не просто не спит, а сидит рядом с ним.
— А что ты знаешь? Ты же туп как пробка.
— Мама мне говорила, что я самый умный.
Спуки-Тарыч перевёл взгляд в окно и, увидев отлынивающих от работы скелетов, погрозил им копытом и снова посмотрел на Банана.
— Ну, самый умный, скажи мне, вот принцесса твоя тысячи лет не прибегала к помощи министерств и решала все государственные вопросы самостоятельно. Особенно в период, когда Найтмер Мун была сослана на Луну. И почему это вдруг объявляется семейка Миллов, которые ведут себя так, будто являются хозяевами Эквестрии?
— Я ни разу не видел твоих Миллов, — улыбаясь, ответил Банан.
— А вот я видел Винд Милла, его ни с кем не спутаешь. Белый жеребец с коричневым пятном на правом боку — это их семейное. Кьютимарка его — фолиант. Старик стариком, но молодым фору даст, это уж по нему видно. Он вроде бывший библиотекарь или кто-то из этих, в общем не знаю как называются те, кто любят языками чесать, но ничего не делать.
— Политики?
— Нет, другие. Но не в этом дело. Миллы редко появляются в местах, где много пони. Да вообще редко выходят на публику, но вот если нужно решить какой-то каверзный вопрос — это они никому не доверяют. Всё делают лично…
Спуки-Тарыч прервался, выглянул в окно и посмотрел на продвижение работы. Удовлетворившись результатом, он посмотрел на Банана и сказал:
— Тебе ведь нужно есть и пить. Ты не проголодался?
— Да, есть немного.
Спуки-Тарыч выглянул в дверь и протяжным неестественным голосом крикнул так, что у Банана заложило уши:
— Принесите еду в дом Крестца!
Затем он захлопнул дверь, присел рядом с Бананом и продолжил разговор:
— Мне вот всё интересно, почему тебя захотели сослать ко мне, к мертвецам? Что же ты такого сделал, что не угодил принцессам или Миллам?
— Не знаю, — Банан развёл копыта в разные стороны, — Я всегда был верен Принцессе Селестии и Социалистической Партии Сталлионграда.
Спуки-Тарыч так сильно приложил копыта к своему черепу, что послышался лёгкий треск.
— Как ты с такими взглядами вообще умер своей смертью?
— Я просто очень здоровый.
Дверь приоткрылась и в дом влетел мешок муки, закатилась бочка с водой, и чьё-то копыто аккуратно поставило корзинку полную сушёных фруктов, после чего дверь захлопнулась и раздался торопливый стук копыт. Спуки-Тарыч притянул при помощи телекинеза корзину к Банану и стал смотреть на то, как он принялся есть.
— Что же ты успел натворить такого, что даже мёртвым тебя сочли столь опасным?
— Говорю же, не знаю, — пробубнил Банан, не отрываясь от еды.
— Ну, а что ты вообще делал? Постарайся рассказать.
— Мои родители — Мама и Папа жили в Кантерлоте и я рос там…
Пока Банан рассказывал всю историю своей жизни, Спуки-Тарыч ходил по дому и занимался уборкой. Он не любил долго оставаться без дела, даже будучи сильно уставшим. Банан тоже не смог долго усидеть на одном месте и принялся помогать в уборке дома, не сбиваясь с рассказа.
Вечером, когда забор был уже готов, Спуки-Тарыч дослушал рассказ Банана, попрощался и отправился в свой дом. Его ждал заслуженный отдых.
Жизнь Банана в поселении скелетов была довольно однообразной: утром к нему подходил Спуки-Тарыч(Ууу! Мертвяк!) или кто-то из посыльных и приносил Банану журнал или изредка книгу. Иногда Спуки-Тарыч приходил вечером и давал Банану работу по хозяйственному расчёту. В такие вечера Банан был очень рад и даже проводил бессонные ночи, рассчитывая и пересчитывая хозяйственные нужды поселения.
Шли дни, месяцы, годы, но население плохо привыкало к Банану. Многие очень сильно его боялись и даже под угрозой наказания Спуки-Тарычу не удавалось заставить таких скелетов подходить к его дому. Несмотря на пользу Банана в проведении учёта, он был обузой для поселения.
Спуки-Тарыч мечтал о том дне, когда Банана заберут обратно. Он не скрывал этого и от Банана, и потому был рад тому, что Банан тоже хочет уехать в Кантерлот.
Когда в поселение прилетел почтовый аэростат с холодильником, адресованным Спуки-Тарычу, сам Спуки-Тарыч был крайне удивлён и даже в некоторой степени возмущён. Удивление его удвоилось, но стало уже радостным, когда ему передали, что вместо холодильника в посылке сидит пони, который приехал за Бананом.
Полный счастья и радости, Спуки-Тарыч проводил двоих пони, и мертвение в поселении скелетов шло спокойно и размеренно ещё очень долго.
В Кантерлот мы прибыли поздним вечером и я настоял на том, чтобы мы вошли со стороны заброшенного квартала. На удивление, Банан не стал особо спорить, хотя он не хотел делать крюк через лес.
Первым делом мы направились в “Странное Чаепитие”, так как это было единственное место, где мы могли бы сидеть не опасаясь быть обнаруженными и схваченными. В кафе было уже десять пони. За дальним столиком сидели жеребцы, которых я уже видел: тот синий, жёлтый, белый, толстячок и пегас с дробью на кьютимарке. Они оживлённо беседовали, перебивая друг друга. Жеребец синего окраса так оживлённо говорил, что брызги его слюны попадали на всех остальных собеседников, о чём те не забывали ему напоминать. За другим столом, что был у входа, сидели те, кого я ранее не видел. Лицом ко мне сидел тощий земной пони нежно-жёлтого окраса с длинной и тёмной, почти чёрной, гривой. Его меткой были две буквы. Он разложил на столе кубики и рассказывал что-то о том, что можно с этими кубиками сделать. Его невнимательно слушал пегас сине-зелёного окраса. Его тёмно-зелёная грива была очень густой. Кьютимарки было невозможно разглядеть из-за того, что он прикрыл её хвостом. Когда его внимание улетало куда-то в сторону, худой жеребец выкрикивал: “Барби!” и тот поворачивался обратно, едва слышно бормоча себе что-то под нос. Между столиками бегала молодая бледно-розовая пони с бледно-жёлтыми волосами. Кьютимаркой её была рыбка. Её тоненький голосок то передавал возмущение, то радость, то разочарование — словом, самые разные эмоции. За центральным столиком сидел единорог кремового окраса. Его светлая короткая грива будто светилась, отражая свет от лампочки, горевшей прямо над его головой. Его кьютимаркой было изображение пера и баночки чернил. Он что-то записывал к себе в тетрадь и иногда периодически заявлял:
— А вы читали про то, как я играл в крикет в эту пятницу?
— Задолбал! Мы не подпишемся на твой журнал! — всегда раздавалось в ответ.
За дальним столом близ тех пятерых пони сидел оранжевый единорог с тёмно-синей гривой на кьютимарке которого было изображено странное жёлтое существо. Он попивал чай и иногда говорил что-то тем пятерым.
Мы с Бананом сели за свободный стол и я решил взять нам по чашке чая с печеньями. Когда я проходил мимо стола с разговаривающими пони, я заметил, что на столе лежат две бумажки. На одной из них была нарисована корова и виднелась надпись “Я хочю суп”. На другой был изображён скелет с подписью “корову сели змеи”. Я засмотрелся на эти безграмотные надписи и врезался в стойку. От удара у меня появились искры в глазах. Я потряс головой и собрался с мыслями, после чего спокойно взял чашки с чаем в зубы, а тарелочку с печеньями ловко поставил себе на спину.
Когда я вернулся к столику, Банан уже эмоционально рассказывал что-то единорогу. Единорог же хватался копытами за голову и просил прекратить. Я поставил чашки с чаем и печенье на стол и постучал копытом по столу.
— Я тебе чаю принёс, — сказал я Банану.
Он мгновенно позабыл о разговоре с единорогом и посмотрел на чашку с чаем и на печенье.
— О, какая печенька! — сказал он и сразу же съел одно.
Я стал потихоньку потягивать чай из чашки, пока Банан жадно налегал на печенье. Пока у меня было время, я систематизировал и записал всё, что мне успел сказать Банан во время нашего пути.
Когда моя работа была окончена, я хотел похвастаться Банану, но заметил, что печенья нет и его тоже. Пока я писал, мне было не до Банана и я был настолько занят, что не заметил как он ушёл. Я решил отправиться на его поиски, но нужды не было, так как в зале была суматоха и среди всех голосов явно выделялся голос Банана, твердивший:
— Ох ну и злюка какая!
Я подошёл поближе и увидел, что на голове Банана красовался ящик. Он мотал головой из стороны в сторону и попытки посетителей кафе снять с него ящик оканчивались неудачей. Каждый, кто пытался подойти к нему, был неминуемо сбит с ног неугомонной головой Банана.
— Банан, стой! — крикнул я.
— Чего? Куда стой? — ответил Банан.
— Замри! — крикнул я так громко, что все обернулись на меня.
Банан остановился на секунду и жеребец с сигарой прыгнул на него, а жеребец с трубкой ударил чем-то железным по ящику, отчего тот развалился. Банан недоверчиво посмотрел на окружающих его пони.
— Злюки больше нет, — сказал пони с трубкой.
— Ох спасибо, злобная коробка меня чуть не убила.
Все посетители кафе радостно захлопали копытами, после чего расселись по местам. А я остался стоять где стоял и тщетно пытался понять, как это вообще произошло. Я никак не мог понять, каким образом Банан попадает в подобные ситуации. Но с этого момента я уяснил себе чётко: я не должен упускать Банана из вида ни на минуту. Утром надо было отправиться на поиски Шайнинг Армора, и поэтому я решил уговорить Банана лечь спать. Я долго моделировал у себя будущий диалог, готовясь к любым возможным поворотам. И, собравшись силами, я сказал ему:
— Банан, уже поздно, нам пора спать.
— Хорошо, — ответил он и мгновенно уснул, рухнув на стол.
Я озадаченно посмотрел на Банана и пожал плечами. Всё же лучше, чем ожидалось. Я устроился поудобнее и, утонув в своих размышлениях, уснул.
Когда я проснулся, то я увидел, что Банан и Шайнинг Армор сидят напротив и смотрят на меня. Моё правое копыто онемело, по щеке ползли мурашки, а спину ломило так, будто она вся была в трещинах.
— Проснулся, — сказал Шайнинг Армор, — Банан довольно интересный собеседник, чем-то он напоминает мне Пинки Пай.
— Доброе утро, — я протёр глаза, — Как видите, я привёл в Кантерлот Банана. Что мы будем делать дальше?
— А дальше мы будет служить Принцессе, — сказал Банан и довольно улыбнулся.
— Нам нужно сделать две вещи, — сказал Шайнинг Армор, — Первое, вернуть разум Селестии. Второе, разоблачить заговорщиков, поймать их и предать суду.
— Я знаю, кто стоит за созданием министерства и по чьей прихоти Селестия теряет разум, — сказал я.
— Вотер Милл, — ответил мне Шайнинг Армор, — Я это и так знаю.
— Не только он, — сказал я, — вся семья Миллов замешана в этом. Вот только как нам подобраться к ним?
— Не знаю, мою стражу в Замок не пускают, — сказал Шайнинг Армор.
— Мы будем служить Принцессе! — снова сказал Банан.
Мы с Шайнингом переглянулись и хором произнесли:
— Банан, ты гений!
— Мы запишем вас в Молестийскую гвардию, — добавил Шайнинг Армор.