Коварное кредо Каннинга

2. Эквестрия Искажённая

С кухни выглянул фиолетовый дракон с зеленым гребнем, высокий, слегка сутулый, худой.

– Ты где шляешься так поздно? – ухмыльнулся он. – По кобылам?

– Сдавал книги в библиотеку.

Улыбка сползла с морды Спайка, он покосился на пустые полки и вздохнул.

– Йо-йо-йо? – скривился я. – Шляешься? Что за манеры?

– Уж и подурачиться нельзя, – снова усмехнулся мой «старший брат». – Знаешь, как скучно быть послом драконов в Кантерлоте? Сплошной официоз: ни рыгнуть, ни ноги понюхать! Дай хоть дома дурака повалять.

Он скрылся на кухне и через минуту вернулся с чаем, поставил поднос на низкий столик, за которым любила читать Твайлайт. Мы уселись.

– Отпуск?

– Не, чисто на выходные отпустили. Как ты тут, бро?

Ответил, что нормально, и начал задавать вопросы о столичной жизни. Ничего нового Спайк не сообщил: Твайлайт по-прежнему всё время посвящала школе для одаренных единорогов, Селестия и Луна исправно поднимали светила, а самого Спайка хотели женить на драконихе из уважаемой стаи.

– И что думаешь? – спросил я.

– Ну, она вроде ничего, – он пожал плечами и наморщил лоб. – Не редкой красоты, конечно, но сойдет… Кстати, а ты так и не встретил никого особенного?

– Ты же знаешь мое кредо: кобылки не нужны.

– И правильно, ну их! Слушай, мы уже большие мальчики – чаи гонять как-то беспонтово. Я у тебя там сидр в холодильнике видел. Можно?

– Специально для тебя держу, бро.

Спайк мигом притащил две бутылки, откупорил одну когтем и сразу выдул половину.

– Бутилированный сидр, подумать только! Эх, души в нем нет. Вот раньше Эпплы разливной продавали – ты еще мелкий был, – вот его реально с любовью делали.

Дракон допил и, мельком глянув на меня, заграбастал вторую бутылку. Я знал, что когда он прикончит и ее, начнет говорить о Рэрити: Рэрити то, Рэрити сё…

Выпив сидр в три глотка, Спайк дохнул на бутылку зеленым пламенем. За несколько секунд она расплавилась в его ладонях, превратившись в слепяще-белую массу. Дракон начал катать ее в лапах, остужая, и за несколько минут вылепил фигурку единорожки с завитой гривой. Поставил на стол и заявил:

– Ненавижу ее. За то, что даже спустя столько лет знаю, что прибегу по первому ее зову и сделаю всё, что она захочет…, но она не зовет.

Из другой бутылки Спайк слепил пегаса с расправленными крыльями и поставил рядом с Рэрити.

– Муж, – пояснил он. – Рейнбоу подрядила ее разработать дизайн новой формы для «Вондерболтов», ну у них и завертелось…

Я напрягся. Если начнет буянить, мне с ним не совладать: в его тонких лапах скрыта громадная сила, а шкуру не проколоть никаким шприцом.

– Спайк, мне завтра рано вставать.

– Ага, валяй, – кивнул он, – без обид. Я тут еще посижу.

– Ты дома, – ободряюще улыбнулся я. – Можешь делать, что хочешь.

Встал и направился в ванную. Сзади послышался тихий голос Спайка:

– Это место больше не мой дом, ведь тут больше нет моих друзей. Кроме тебя, братишка. Но этого так мало.

Иногда жалею, что у меня нет эмоций. Иначе обязательно пожалел бы Спайка и нашел, что ему сказать. «Жалею, что не могу жалеть», – очередной дурацкий каламбур. Возможно, и впрямь стоит перебраться в Мейнхэттен и заделаться комиком в баре «У Пинки». Наверняка, монстры и туда добрались.

---

Из рассказов приемной матери я узнал, что когда-то Эквестрия была чудесным местом, наполненным волшебством и добротой. Мир и покой пони оберегали принцессы и хранительницы Элементов Гармонии. И даже когда Элементы пришлось вернуть Древу, их узы дружбы не разрушились.

Если бы не Твайлайт, я бы и не подозревал, что Эквестрия сейчас и Эквестрия раньше – это две разные страны. Внешне не отличить. Но те, у кого есть чувства, понимают: что-то изменилось. Пони стали чуть-чуть менее доброжелательными, краски едва заметно потускнели, да и магия какая-то другая. Мертвая, что ли. Без искры. Просто средство, просто машина.

Я не понимаю, что это значит, но всю жизнь пытаюсь осознать.

Всё началось двадцать пять лет назад – с появления монстров и смерти мой матери. Она воплощала Элемент Доброты, и без нее остальные хранительницы утратили силы. Не сразу, незаметно. Постепенно. Они горевали – и ушло веселье. Уверяли себя, что жизнь станет прежней, – и предали честность. И щедрость оказалась бесполезна: тому, кто лишился самого дорогого, нечего больше дать. И магия стала какой-то другой…

Нет, они не рассорились. Смутно припоминаю, как Твайлайт оставляла меня погостить на «Сладком яблочке», надеясь, что физический труд на свежем воздухе заменит мне азарт охоты, а усталость не оставит места для тяги к убийству. Пинки Пай устраивала вечеринки на мои дни рождения. Всегда собиралось множество жеребят: большинство из них даже не считались моими друзьями, приходили только ради праздника.

Но постепенно они отдалялись. У каждой появлялись собственные заботы: бизнес, поиски чего-то нового, осуществление мечты, особенные пони. У Гармонии не осталось хранительниц, Магия Дружбы пропала. Конечно, спроси их сейчас, они бы уверенно сказали, что по-прежнему подруги, и не солгали бы. Но – просто подруги, не магические.

Твайлайт как-то сказала, что для нормального жеребенка мир наполнен чудесами: всё обыденное кажется ему волшебным и очень-очень важным. Возможно, Эквестрия просто повзрослела, но я склонен думать, что причина в тлетворном влиянии монстров.

За годы слежки, убийств и разговоров с ними я составил достаточно полную картину происходящего. Мне хочется думать о себе как о защитнике пони, но я знаю, что это не так. Моя жажда крови пробудилась гораздо раньше, чем я впервые сознательно столкнулся с монстрами.

Твайлайт поняла всё, когда к нам в гости зашла Эпплджек с собакой, и я выбросил Вайнону из окна второго этажа.

Я играл с ней в спальне. Собачка прыгала вокруг меня – четырехлетнего малыша, – весело тявкала, давала себя погладить. У нее была короткая бурая шерстка, белые лапы и живот. Я обхватил ее передними ногами и попробовал приподнять. Было приятно ощущать ее тяжесть, теплоту, плотность. Вайнона лизнула мою щеку сухим шершавым языком. Захотелось обнять ее крепко-крепко и никогда не отпускать. Вдруг моя магия активизировалась, бледная аура окутала собаку и вынесла в окно. Снаружи раздалось возмущенное тявканье, удар и скуление.

Вайнона сломала ногу, хромала почти год после этого. Эпплджек и в голову не пришло, что я был виновником, но Твайлайт не проведешь.

Мы сидели вместе на кровати и долго молча смотрели друг на друга.

– Зачем ты это сделал? – спросила она, наконец.

– Вайнона мне понравилась.

– Когда кто-то тебе нравится, его не выбрасывают из окна.

– Я не знал, что ей будет больно, – потупился я.

– Не ври мне, пожалуйста: ты знал, что падать больно, потому что и сам раньше падал. Мне очень нужно узнать, что происходит в твоей голове, потому что ни один самый шаловливый жеребенок никогда бы не причинил вреда живому существу.

Я всхлипнул.

– Не надо, – строго сказала приемная мать. – Ты никогда не плачешь, и сейчас делаешь это не по-настоящему.

– Я правда не знаю, Твайлайт.

– Зови меня мамой, – в который раз повторила она и погладила мою гриву. – Я не сержусь на тебя, Каннинг, лишь беспокоюсь и забочусь.

– Я не хотел вредить Вайноне. Честно. Просто…, ну…, я не хотел вредить ей, но подумал, что мне это будет приятно.

– Что? – глаза Твайлайт округлились. – Тебе приятно, когда другим плохо?

– Н-н-нет, – протянул я, совсем запутавшись, – я не знаю, как по-другому сказать. Но я хотел бы вылечить лапку Вайноны. Можно, я стану ветеринаром, когда вырасту? Буду помогать животным, которым плохо.

Выражение мордочки Твайлайт смягчилось, она улыбнулась, глаза влажно заблестели. Она притянула меня к себе, обняла и прошептала:

– И всё-таки ты ее сын.

Она часто рассказывала о маме. Мама была очень доброй, заботливой, застенчивой. Все мамины подруги ужасно удивились, когда я у нее появился. Но сам я ничего не помнил. Мое первое воспоминание – Твайлайт везет меня, перепачканного в чем-то тёмном и липком, по зеленой аллее и горько плачет.

Несколько лет спустя, когда учился в шестом классе, мое внимание привлекла Хамбель Найс – субтильная пунцовая пегаска без Метки. Одноклассники дразнили ее пустобокой, а она была слишком робкой, чтобы что-то им возразить, и тихо терпела издевательства.

Сама Хамбель была мне безразлична, но ее насмешники вызывали жгучую ненависть – единственное доступное мне чувство – и жажду убийства. К тому времени я уже не раз проникал в головы монстров, хотя еще не понимал, кто они такие, и мой мозг переполняли сцены жестокости. Некоторые из них я хотел продемонстрировать Рафу – буланому пони, заводиле задир.

Несколько недель следил за ним, пока не сумел улучить подходящий момент: он шел из школы один, и прохожих поблизости не было.

Я следовал за ним по дорожке. Телекинезом подобрал с обочины увесистый камень и швырнул ему в затылок. Раф вскрикнул и повалился. Я подбежал: он катался по утоптанной земле, держась копытами за голову.

– Ты берега попутал, принц? – заметил он меня; так меня прозвали из-за приемной матери-аликорна. – Ну, держись, встану – поколочу.

Он начал подниматься, но я ему не позволил – ударил копытом в живот. И еще. И снова. На четвертый раз Раф сумел схватить меня за ногу и повалить, больно пнул по крупу, обхватил шею задними ногами, стало трудно дышать. Тогда-то я и понял, что одной жажды убийства недостаточно: нужно тренироваться, наращивать мускулы, учиться драться.

Тут нас окликнули: возвращавшаяся из школы мисс Черили заметила свалку, подбежала и разняла нас.

– Он первый начал! – сразу объявил Раф, потирая ребра.

– Каннинг! – возмутилась мисс Черили. – Твоей маме это не понравится.

– Раф обижал Хамбель Найс, – нашелся я, – я хотел его проучить, чтобы он больше не приставал к ней.

– Герой выискался! Принц дискордов! Не твое дело, понял?

– Тихо, Раф, – погрозила копытом учительница. – Идите домой оба.

Под ее строгим взглядом мы разошлись, а на следующий день Твайлайт вызвали в школу. Таковы правила: провинился – очная ставка с родителями. Мисс Черили сказала, что я отстаивал честь одноклассницы, и это похвально, но всё же стоит внушить мне, что нельзя решать конфликты силой.

Твайлайт сразу сообразила, что к чему, и после уроков меня ждал тяжелый разговор.

Мы сидели на кровати, как в тот день, когда я покалечил Вайнону. Под потолком горела, помаргивая, лампа, за окном шел дождь. Тяжелые крупные капли бились в стекло и сползали, размазываясь. Даже в помещении было зябко.

– Ты до сих пор хочешь вредить пони, – констатировала Твайлайт, – это желание никуда не пропало. А я так надеялась, что все нормализовалось.

– Извини.

– Не за что извиняться, – вздохнула она. – Ты не виноват, что такой, какой есть. Я думаю, это из-за того, что случилось с твоей мамой.

Тогда Твайлайт впервые рассказала мне всё. Однажды мама долго не появлялась в городе, но никто не придал значения: думали, что она полностью поглощена заботами обо мне. Твайлайт решила сходить проведать маму и узнать, не нужна ли ей помощь, – и нашла ее мертвой, а я спал рядом на полу.

– Я убил маму? – воскликнул я, кажется, по-настоящему испугавшись.

– Нет, что ты. Ты был тогда совсем маленьким и слабеньким. И, я уверена, таким же добрым, как она. Я думаю ты стал таким, как сейчас, потому что видел, как ее… как она умерла, и провел по меньшей мере два дня рядом с ее…

Твайлайт замолчала, отвела взгляд. Она всегда плакала, когда вспоминала маму. Я думал, что тоже должен, но не мог.

– Трупом? – подсказал я, веря, что делаю благое дело, помогая Твайлайт закончить рассказ.

– Да. Трупом. Спасибо, Каннинг, – сухо ответила она.

С минуту Твайлайт моргала, глядя в окно, потом твердо сказала:

– Я думаю, что твою маму… убили эти монстры. Те пони, в чьих головах ты видишь страшные картины. Никто больше не смог бы сделать такое. Да такое никому и в кошмаре бы не приснилось! И из-за того, что всё случилось у тебя на глазах, теперь тебя влечет делать то же самое. Убивать.

– Прости. Я не могу это побороть. Я убил бы Рафа, если бы был сильнее.

– И всё-таки ты хороший пони, – заметила Твайлайт. – Ты ведь напал не просто на прохожего, ты выбрал того, кто вёл себя плохо. Если мы не можем обуздать твою тягу, мы попытаемся направить ее в нужное русло. Я долго думала об этом: мне это совсем не нравится, но это логично. Это разумно. Если ты действительно видишь страшные мысли некоторых пони, значит, по Эквестрии разгуливают чудовища страшнее тех, что заперты в Тартаре. Страшнее – потому что выглядят, как пони: никто не заподозрит их, никто не побежит в панике, завидев, не позовет на помощь.

– Ты хочешь, чтобы я их убивал? – просиял я. – Разрешаешь?

Твайлайт замахнулась на меня копытом, я отшатнулся. Она закусила губу и снова отвернулась.

– Не радуйся этому, – сказала она, не оборачиваясь, – по крайней мере, не показывай, что радуешься. Мне стыдно за то, что я сейчас сказала. Но я поклялась, что позабочусь о тебе вместо мамы. И это единственное, что я смогла придумать. В книгах ни о чем подобном не говорится, а советоваться о тебе с принцессой я боюсь: вдруг они захотят забрать тебя? И…

Твайлайт уронила голову в копыта, по ее спине пробежала дрожь.

– И я думаю, что, возможно, мы должны найти тех монстров, которые…, и… сделать так, чтобы они больше никому не навредили.

Первым делом Твайлайт разработала кодекс, которому я обязан был подчиняться.

Правило первое. Не убивать пони.

Правило второе. Ни при каких обстоятельствах не убивать пони.

Правило третье. Убивать только монстров.

Правило четвертое. Быть уверенным, что перед тобой монстр. Видений недостаточно, нужны вещественные доказательства. Слежка или сбор улик.

Правило пятое. Никто не должен узнать, что ты делаешь. Будь вежливым и доброжелательным. Убивай вдали от пони. Уничтожай трупы.

В свободное от учебы время я начал ходить в тренажерный зал мистера Байсепса, чтобы стать сильным и справиться с монстром, когда его встречу. Помогал Эпплджек в сбивании яблок – на самом деле, тренировал удар задними ногами. Твайлайт учила меня тонкостям телекинеза, чтобы я мог атаковать монстров на расстоянии.

Но это всё было потом, а пока оказалось, что стычка с Рафом имела последствия.

Через неделю после драки Хамбель Найс догнала меня по пути из школы. Была середина октября, пегаска парила в паре сантиметров от земли, и ветер от взмахов ее крыльев шуршал ломкими золотистыми листьями под ногами.

– Эм…, Каннинг, извини, пожалуйста.

– Чего? – мило, как учила Твайлайт, улыбнулся я.

– Я узнала, что ты подрался с Рафом из-за меня. Извини.

– Пустяки.

– С-спасибо. За меня раньше никто не вступался.

Я не знал, что следует на это ответить. Просто шел дальше, а Хамбель продолжала парить рядом. Это раздражало. Что ей надо? Ее дом в другой стороне. Хотелось прогнать ее, но это было бы невежливо.

– Оп-па, голубки! – раздался сзади голос.

Мы с Хамбель обернулись: к нам быстрым галопом приближался Раф с друзьями.

– Что, принц, нашел себе принцессу? – спросил он, и остальные поддержали его гоготом.

Хамбель спряталась за меня.

– Прости, что ударил, Раф, – сказал я, когда одноклассники приблизились и остановились. – Очень сожалею о случившемся.

Все, кроме меня и Хамбель, заржали.

– Улетай, – велел я ей.

Она пискнула и вмиг скрылась за пеленой облаков. Пегасов среди задир не было, так что никто не смог ее удержать.

– Бить будете? – спросил я и, услышав утвердительное ржание, заметил: – Четверо на одного – нечестно.

– А нападать сзади честно? – фыркнул Раф.

– Прежде, чем вы начнете, – я важно поднял копыто, как делала Твайлайт, когда читала лекции или нотации, – задам еще один вопрос: знаете ли вы, что такое «убийство»?

– Чё? – задиры переглянулись.

– Это процесс, при котором один пони наносит другому пони травмы, не совместимые с жизнью, – объяснил я, стараясь удержать на морде доброжелательное выражение. – Например, можно проткнуть рогом шею в определенном месте – оно называется сонной артерией, и я знаю, где она находится, – и тогда жертва истечет кровью за считанные мгновения. Кровь, если вы помните уроки биологии, переносит по организму кислород и иные нужные для жизни вещества. Нет крови – нет жизни. Вы можете напасть на меня, избить, изувечить, но имейте в виду: прежде чем я стану неспособен двигаться, по крайне мере один из вас умрет. Я убью его. Насмерть. Выколю глаза, перегрызу горло, проломлю череп копытом, подхвачу магией острую ветку и вгоню в живот. Я мечтаю убить кого-нибудь уже много лет и не упущу свой шанс. Даже если вы убьете меня, знайте: один из вас умрет вместе со мной. Вы, друзья, готовы на такую жертву ради глупой обиды Рафа? Зуб на меня только у него, а опасности он подвергает вас всех.

Несколько мгновений пони стояли, как вкопанные, потом рассмеялись мне в лицо.

– Да он слабак, – один из приятелей ободрительно похлопал Рафа по плечу, – только и умеет пургу гнать. Ты с ним и один справишься.

– Ага, точняк, – закивали другие.

И быстро разошлись. Мы с Рафом остались вдвоем. Он заскрежетал зубами, смачно харкнул мне в левый глаз и поскакал прочь.

Твайлайт предупреждала, чтобы я ни с кем не говорил о своих кровавых фантазиях, но я счел, что в сложившейся ситуации можно сделать исключение: я ведь действительно убил бы одного из пони, начнись драка. И не прогадал: никто не рассказал мисс Черили об этой стычке – не хотели признавать, что испугались.

К выпускному классу – тогда мне было уже семнадцать – я отлично усвоил всё, чему учился, – и не только в школе. Конечно, нет предела совершенству, но базовые навыки я приобрел и жаждал, наконец, применить их на практике.

Твайлайт сказала, что пони мыслят не словами, а предметно-образным кодом, тем не менее, некоторые мысли монстров имели вид не картин, а текстов. Точнее, не совсем текстов: из глубины ужасных мизансцен как будто проступали слова, символы, черные буквы на белом фоне. Я видел дерево – и в то же время понимал, что это просто слово: «дерево». Буквы «к», «р», «о», «в» и «ь» плавали в густо-красной луже под мертвой единорожкой, которая, в свою очередь, состояла не из плоти, а из месива двумерных букв «р», «э», «и», «т».

В честь сдачи первого экзамена я угощал Хамбель Найс мороженным в «Сахарном уголке» и приметил там оранжевого пегаса с белой гривой.

В его голове был текст под названием «Опалесса». Речь шла о зависти Свити Белль к старшей сестре: ей казалось, что Рэрити все любят, а на нее не обращают внимания, более того, Рэрити специально красуется на ее фоне. Сначала Свити Белль хотела в отместку испортить платья Рэрити, но потом решила ударить по другому больному месту – убить ее кошку Опал. Ночью Свити Белль свернула ей шею и зарыла труп в Белохвостом Лесу. Убитая горем Рэрити не находила себе места, утратила вдохновение, и ее карьера покатилась под откос. Свити Белль поначалу радовалась неудачам сестры и тому, что никто не подозревает ее в причастности к исчезновению Опал. Но вскоре ей начал являться ужасный кошачий призрак: он следовал за маленькой единорожкой повсюду и злобно шипел. Свити Белль начала сходить с ума, не могла ни есть, ни спать. Иногда ей слышался жуткий кошачий вой над Понивиллем, а после воя на город опускалась тьма, краска слезала с милых домиков, обнажая ржавые железные каркасы, пони оборачивались искалеченными гниющими зомби, и всякий норовил напасть на Свити и убить ее…

Хамбель что-то радостно щебетала, не давая сосредоточиться на видении. Монстр ушел, а я подбежал к мистеру Кейку и спросил, не знает ли он имени того покупателя. К счастью, пекарь знал не только имя – Стилвинг, – но и место работы: монстра недавно приняли в городской почтамт.

Я начал следить за Стилвингом, мой Тёмный Кучер, почуяв долгожданную наживу, подмечал малейшие детали, фиксировал в памяти каждый шаг, каждый вздох жертвы. Мы выяснили, что вечерами монстр сидит дома и, зажав карандаш во рту, рисует развратные или жуткие открытки, а по утрам подкладывает их в посылки, которые разносит. Вроде бы, просто мелкое хулиганство, но пони не ведают насилия – во всяком случае, такого насилия, – и эти картинки действительно могут свести с ума особо впечатлительных. Я счел, что вина Стилвинга налицо, и можно приступать к делу.

Он жил на северо-западной окраине Понивилля, соседей не было, так что я решил сделать всё прямо у него дома. Стилвинг уходил на работу в пять утра, возвращался к обеду, ел и садился за рисование. Ложился спать между полуночью и часом и быстро засыпал крепким сном.

К тому моменту, когда я в деталях продумал план нападения и был полностью готов, экзамены уже кончились, и подошло время выпускного. Я нашел это символичным: убийство – вот мой главный экзамен и праздник, начало по-настоящему новой жизни.

Этой радостью я хотел поделиться с Твайлайт – без нее я бы не справился, и она должна была посмотреть на плод своих трудов, узнать, что ее уроки не пропали даром. Кажется, это называется благодарность. Написал письмо, в котором просил ее прийти в дом Стилвинга ночью после выпускного бала, пришел на почту и попросил почтмейстера Хувз доставить письмо в библиотеку вечером семнадцатого июня Твайлайт лично в копыта. К этому времени они со Спайком как раз вернутся с церемонии вручения дипломов. Твайлайт откроет письмо и поймет, что я ее зову.

Но была одна проблема. Официальная часть выпускного бала давно кончилась, музыка отгремела, в школе остались лишь мисс Черили и уборщики, а я всё не мог отвязаться от Хамбель Найс.

Мы сидели в сарае для спортинвентаря на краю физкультурной площадки. Почти в кромешной тьме, лишь звездный свет проникал сквозь трещину в стене, падал на покрытые блестящим лаком копыта пегаски.

Хамбель смотрела на меня и щурилась оттого, что звездный луч светил ей в глаз. Конечно, это всего лишь отсвет уличного фонаря, но мы договорились – главным образом, она так нафантазировала, – как будто это звезды освещают наше прощание.

– Каннинг, родители отправляют меня в Метеорологическую Академию в Клаудсдейле.

Я не понимал, как вообще здесь оказался, почему позволил ей затащить меня сюда. Следовало со всех ног бежать к дому Стилвинга, чтобы успеть всё устроить к приходу Твайлайт.

– Уже завтра, – повысила голос Хамбель, – улетаю прямо с утра.

В седьмом классе у нее появилась Метка: выглядывающее из-за тучи солнышко, – и с тех пор стало ясно, что ей предстоит работать в климатической службе.

– Здорово, – улыбнулся я, – должно быть, прикольно управлять погодой.

– Каннинг, ты тупой? – со слезами в голосе воскликнула пегаска.

Подалась вперед, прижалась ко мне, приникла губами к моим. Мягкие, теплые, живые, в них пульсировала кровь. Я провел копытом по ее волосам, кожа под ними была горячей. Тёмный Кучер потянул за зрительные нервы, и мои глаза против воли упали на груду гантелей в углу. Ими можно запросто раскроить череп.

– Ну, что ты такой деревянный? – Хамбель, наконец, оставила мой рот в покое и повисла на шее.

Она пахла цветочными духами, лаком для гривы и приторным крепким сидром. Я ощущал, как пульсируют вены под ее шкурой, слышал частые удара сердца. Потянулся магией к гантели на восемь килограмм – мне всё равно, кого убивать, я ждал слишком долго, и сегодня я оборву жизнь – неважно, чью. Хамбель сама виновата, что не дает мне уйти.

– Стой! – крикнул я, гантель глухо ударила в устланный соломой пол.

– Что такое, Каннинг?

– Я не тебе. Будь здорова, счастливой учебы в Клаудсдейле. Я пошел.

Хамбель вскочила, встала между мной и дверью:

– Побудь со мной, пожалуйста! Если я для тебя не… особенная, хотя бы просто посиди рядом.

– Мне надо идти, – проговорил я, и слова отдались в черепе гулким эхом; я чувствовал, что еще чуть-чуть – и Тёмный Кучер сорвется с цепи.

«Правило первое, – напомнил я ему, – не убивать пони».

– Куда?

– Сдать книги в библиотеку.

– Каннинг, ты живешь в библиотеке, – Хамбель всхлипнула. – Если… если я тебе настолько противна, почему ты водился со мной целых пять лет? Я люблю тебя, Каннинг!

– А я нет. Будь счастлива.

Оттолкнул ее, выскочил за дверь и припустил галопом. Лучше нагрубить, чем убить, верно?

Тёмный Кучер гнал меня к цели, хлеща мозг кнутами синапсов. Ночной ветер несся навстречу, кроны деревьев шумели овациями: «Вперед, Каннинг, дерзай, покажи, на что способен!» На небо, растолкав звезды, выкатилась желтая, как попкорн, луна, толстая, сочащаяся жиром: сколько она ни съест, а ей всё мало.

Свобода! Свобода!

Я едва затормозил у дома Стилвинга. Нужно соблюдать осторожность, двигаться бесшумно. С помощью телекинеза взломал замок, приоткрыл дверь и просочился внутрь.

Темно. Но я долго заглядывал в окна этого дома и знал, где что находится. Из небольшой прихожей вели двери в ванную, кухню и кабинет с кроватью. Оттуда доносился храп чудовища. Вначале я прокрался на кухню: у Стилвинга был отличный разделочный нож. Взял его и моток изоленты.

Кабинет. Заваленный бумагами стол, стопка газет на подоконнике, на кровати без задних ног дрых монстр. Первым делом я задернул плотные шторы и засветил слабый огонек на конце рога. Теперь надо было убедиться, что он не проснется, пока я готовлю комнату для убийства – «сцену», как мне захотелось ее назвать.

– Эй! – позвал я.

Пегас дернулся, поднял голову – и получил удар копытом в висок: мистер Байсепс учил, что это один из способов нейтрализовать хулигана.

Теперь стоило поторопиться, пока монстр не очухался. Я заклеил ему рот изолетной, связал ноги и крылья. Стащил с кровати и сбросил с нее всё белье, оставив голый деревянный каркас. Застелил его газетами в несколько слоев и уложил Стилвинга обратно.

Оставшиеся газеты постелил на пол, но их не хватало. Тогда я подошел к столу и среди бумаг обнаружил несколько рисунков. Некоторые иллюстрировали «Опалессу», другие изображали половые акты, третьи показывали пони в странной камуфляжной форме и с железными штуками, отдаленно похожими на пушки, в копытах.

Тут-то мне и пришла идея развешивать по стенам картины с мыслями монстров. Я сразу почувствовал, что это правильно. Пришпилил к стенам кабинета несколько рисунков, взял чистый лист ватмана и спроецировал на него текст «Опалессы», его повесил тоже. Остатками бумаги застелил пол.

Стилвинг заворочался – скоро придет в себя. Я глянул на часы: четверть второго, Твайлайт должна придти через сорок пять минут.

Монстр замычал – проснулся окончательно.

Не в силах больше ждать, я ткнул его ножом в бок.

Но плоть оказалась неожиданно крепка – будто ударил в толстую эластичную резинку. Теперь Стилвинг точно заподозрил неладное: задергался и отчаянно замычал.

Я сжал копытами его горло, он начал сглатывать, пытался открыть рот. Решил свернуть ему шею, но резкого движения, как я мечтал, не получилось: одно дело – фантазировать, и совсем другое – делать. Поэтому я поставил на упорство, принялся выкручивать пегасью шею, словно выжимать мокрое белье.

И тут заметил, что там, куда я бил ножом, все-таки выступила кровь. Должно быть, просто оцарапал кожу.

Я выворачивал шею Стилвинга, пока он не задрыгался как-то странно и застыл.

Несколько секунд я думал, что всё кончено, но вдруг он пронзительно завыл – изолетнта отклеилась из-за слюны и с противным дребезжанием колыхалась от дыхания чудовища.

Я продолжил крутить шею. В какой-то момент почувствовал, будто сжимаю носок, внутрь которого запихнут тяжелый шарик – голова. Кости и хрящи явно были сломаны, но Стилвинг еще шевелился «Он же мучается!» – осенило меня. Я вовсе не хотел истязать монстров так, как они мечтали истязать пони. Всё, что мне требовалось, – их смерть.

Снова взялся за нож и сумел всадить его между ребер – надеялся проткнуть сердце, чтобы Стилвинг быстро истек кровью, но, скорее всего, промазал, потому что он продолжал слабо дергаться, хотя звуков больше не издавал.

Надавил на нож, пытаясь проткнуть пегаса насквозь: кожа на спине, у основания шеи, натянулась, но никак не прорывалась. Я делал ему только больнее. Начал колотить рукоятью ножа по лбу, потом прижал лезвие к горлу и давил, каждую секунду прикладывая ухо к груди: бьется ли сердце?

Наконец, его удары стихли, а тело Стилвинга расслабилось.

То, к чему я готовился шесть лет…, получилось?

Это было неправильно. Не так, как я себе представлял. Тёмный Кучер был недоволен. А что он хотел? Первый раз всё-таки: умение придет только с практикой. Оставалась надежда на расчленение – возможно, это порадует Тёмного Кучера.

Было довольно необычно и приятно крутить расслабившейся тушей Стилвинга, то распиная вялые передние ноги, то сдвигая их вместе: как будто игрался с плюшевой куклой. Я хотел сделать вскрытие по схемам, которые видел в медицинских книгах в библиотеке, но нож был явно неподходящим.

Оказалось, что я не только плохо исполнил убийство, но и плохо подготовился: не принес нужных инструментов. Глупый самонадеянный Каннинг, тебе еще учиться и учиться.

Ограничился тем, что еще раз ударил пегаса в живот. Крови было неожиданно мало, она выступала из тела с задержкой, неохотно: сердце больше не гнало ее.

Проковырял, сколь мог, большую дыру в животе. Внутренности радостно выпрыгнули из нее, выпучились наружу, как будто их что-то вытолкнуло. Какие же они в реальности огромные! Взялся копытами за тонкую белую трубку (вероятно, кишечник) и стал вытягивать. Интересное ощущение: снаружи шерсть и кожа Стилвинга были прохладные, комнатной температуры, а внутри – тепло, почти горячо. Кусок кишечника оторвался – видимо, я порезал его, пока проделывал отверстие. Я продолжил тянуть и вырвал кусок еще какого-то органа, понюхал, но не учуял ничего, кроме теплоты воздуха, а потом вслед за белой кишкой полезла черная, на ощупь подозрительно похожая на пластилин. Запахло калом.

«Нет, спасибо, – подумал я, – этого мне не надо». И вдруг понял, что мне больше не интересно. Не противно, не страшно, как было бы нормальному пони, а попросту скучно. Возможно, если я точно узнаю, как устроены внутренности пони, начну по-настоящему в этом разбираться, мои действия приобретут какой-то смысл.

Но на этот момент где-то в процессе ковыряния в трупе Тёмный Кучер счел, что получил достаточно впечатлений, и тихо ушел, оставив меня наедине с мертвым чудовищем.

А я ведь даже не спросил, у Стилвинга, откуда он взялся, и причастен ли к убийству моей мамы! Так рвался убить, так предвкушал… и так всё профукал!

Снаружи послышался тихий стук. Твайлайт! А если не она? Я вдруг утратил уверенность, что всё всегда идет по плану.

Тихонько подкрался к двери.

– Каннинг, это я.

В прихожую вошла моя приемная мать.

– Ты… сделал это?

Я кивнул.

– И…, – она настороженно огляделась, – как?

Промолчал. Пошел в спальню Стилвинга, Твайлайт зажгла рог и последовала за мной. Замерла на пороге, уставившись на распростертый на кровати труп с выпущенными кишками. Вскрикнула.

– Тише, Твайлайт, – я прижал копыто к губам, – ты ведь учила не шуметь.

– Это у…, ужасно.

Округлые глаза Твайлайт белели в темноте. Она согнулась, ее начало тошнить.

– Прости, – повинился я, – я забыл почти все инструкции и навел беспорядок. В следующий раз обязательно сделаю всё правильно. Но монстр мертв, и, мне кажется, Тёмный Кучер доволен. Я больше не хочу убивать, по крайней мере, не сейчас.

– Ох, Селестия, – прошептала Твайлайт, попятившись, – что же я натворила? Каннинг, мы… я…, я и не понимала, какое ты чудовище.

– Я не чудовище, – указал на труп Стилвинга, – он чудовище. Видишь картины на стенах? Это он. Я спас пони от него, как ты и хотела.

– Нет…, – она отступила еще на шаг, и я подался к ней. – Не подходи ко мне!

– Ч-что с тобой? – растерялся я. – Я думал, тебе понравится, мы вместе столько это обсуждали, готовились. Да, всё не идеально, но… Я специально позвал тебя, хотел сделать тебе приятное, поблагодарить. Спасибо…, мама.

– Не зови меня так.

– Но ты же сама всегда говорила, что хочешь…

– Ты не мой сын! – истерично выкрикнула Твайлайт и исчезла в сиреневой вспышке.

Я стоял, ошеломленный, не понимая, почему она так испугалась, почему назвала меня монстром.

Вдруг слева послышался влажный хруст. Обернулся и увидел, как изменяется тело Стилвинга: ему возвращался истинный облик. Плоская лысая, покрытая оспинами морда, длинные нижние лапы с толстыми ляжками и короткие верхние с широкими ладонями и причудливыми ветвистыми пальцами.

– Я не монстр, – повторил я, глядя на Стилвинга. – Ты монстр. Ты чудовище! Ты напугал Твайлайт! Не я! Ты!

Я орал, рычал и выл, раз за разом вонзая нож в круглый живот Стилвинга – теперь у меня получалось с первого удара всаживать его по рукоятку: ярость придавала сил. Брызги крови шлепались о стены, стекали по развешанным картинам, падали на пол, летели мне в глаза. Я хотел уничтожить чудовище – не просто, чтобы скрыть труп, – хотел, чтобы и следа его не осталось в Эквестрии. Из-за него Твайлайт так себя повела!

В кустах неподалеку от дома Стилвинга я заранее спрятал тележку с мешками и пилой.

Когда я кое-как закончил расчленение и упаковку трупа и убрал «сцену», небо уже порозовело. Погрузил всё в телегу, впрягся и поскакал через спящий еще Понивилль к Вечнодикому Лесу: Твайлайт считала, что удобнее всего избавляться от тел, растворяя их в Зеркальном Озере.

Колеса были хорошо смазаны, не скрипели. У земли, скрывая дороги и тропинки, густился туман. Я галопировал со всех ног, стараясь успеть пересечь город до появления дворников и почтальонов. Уверял себя, что, когда вернусь домой, мы снова поговорим с Твайлайт, и окажется, что всё случившееся – лишь недоразумение: она просто перенервничала, успокоится и поймет, что мы с ней сделали хорошее дело.

Зеркальное Озеро сработало, как Твайлайт и предполагала: части тела Стилвинга растворились вместе с мешками. Это приободрило меня, и к половине седьмого утра из Вечнодикого Леса вышел покрытый грязью и колючками, усталый и жутко голодный, но довольный Каннинг.

Тишина в библиотеке. Кровати Твайлайт и Спайка пустовали, ящики с одеждой были выпотрошены, как будто кто-то в спешке собирал вещи. На кухонном столе я нашел прижатую ножом записку: «Мы уехали в Кантерлот. Не преследуй нас. Спаркл».

Не в силах осмыслить случившееся, я повалился на диван под лестницей и проспал до обеда.

Меня разбудил стук в дверь. «Стража! – всполошился я. – Нашли, выследили! Пришли арестовать!»

Но это были грузчики в серо-голубых спецовках. И Мэр Понивилля. Мадам Мэр сказала, что Твайлайт выкупила дом-дерево на жалование принцессы и передала его мне во владение. Однако все книги принадлежат городу, и Мэр пришла их забрать.

– Вы получили поистине королевский подарок на свой выпускной, мистер Спэттер, – заметила мадам Мэр.

– Простите, я не…, – искаженное ужасом и отвращением лицо Твайлайт встало у меня перед глазами, – я не хочу отнимать у города…, я поговорю с принцессой, чтобы она отменила…

«Нет, – понял я, – не поговорю. Твайлайт больше не никогда не захочет меня видеть. Потому что в ее глазах я монстр. В глазах любого пони я монстр».

– Не стоит, – заверила Мэр, – мисс Спаркл обещала выделить субсидии на строительство новой библиотеки, современной, оснащенной новейшими системами поиска и каталогизации.

Несколько часов грузчики под руководством Мэра выносили книги и укладывали их в крытые телеги. Я сидел на диване, обхватив голову копытами, уставившись в пол, отрешенно слушая урчание пустого живота.

«Я монстр, – признавал я. – Но я – другой монстр, не такой, как Стилвинг и убийцы моей матери. Пусть Твайлайт испугалась меня, но ведь не предала, не рассказала обо всём принцессам, даже подарила свой дом! Значит, в глубине души она верит, что я поступил правильно. И я не подведу ее, я буду охотиться на монстров и научусь убивать их идеально».

– Чем думаете теперь заняться? – мадам Мэр присела рядом. – Судя по всему, быть библиотекарем вы не планировали.

– Врачом. Через месяц вступительные экзамены в Мейнхэттенскую Медицинскую Академию, так что, если можно, я бы оставил себе несколько книг по химии и анатомии. Сдам их в новую библиотеку, как только ее построят.

В вузе я открыл для себя все прелести медицинских инструментов: шприцов с транквилизаторами, скальпелей, секционных ножей, хирургических пил.

На втором курсе напал на след нового монстра. Пони он был известен как Вайсхуф – владелец сети так называемых «эротических театров». Он сам изобрел их, популяризировал среди богатых холостяков как место, где можно найти свою особенную пони. Вот только посещали эти «театры» не только холостяки: много семей разрушилось из-за того, что жены ревновали мужей к кобылкам, отплясывающим на сцене.

Так чудовища и искажали Эквестрию: внедряли в общество пони собственную аморальность, подлость, жестокость.

Подловить Вайсхуфа было непросто: известный бизнеспони, постоянно в разъездах и на публике, – и я едва не вылетел из меда, потому что прогуливал семинары, уделяя всё время слежке.

В конце концов, в середине зимы я поджег один из театров Вайсхуфа, и его закрыли на ремонт. Строители, в отличие от танцовщиц, работали днем, поэтому ночью я мог использовать пустое здание в качестве «сцены».

Самого бизнеспони я взял, когда тот проводил у себя дома «собеседование» с одной из кандидаток в танцовщицы. Вскарабкался по пожарной лестнице на двенадцатый этаж, влез в окно кухни и прокрался к двери в спальню. Запустил внутрь два шприца с пропофолом и, когда оба пони заснули, забрал Вайсхуфа: запихнул его в коробку на тележке и преспокойно выкатил из здания. Никому из встречных жильцов не показался странным почтальон, везущий крупную посылку.

Привязал монстра к столу в кабинке для приватных танцев. Отблески свечного пламени плясали на обугленных стенах, на похабных картинках из его головы. Вайсхуф пришел в себя и заорал.

– Кричи, кричи, – оскалился я. – Здесь отличная звукоизоляция – ты сам об этом позаботился, даже огонь мало ей навредил.

– Слушай, если ты парень одной из моих маленьких пони…

– Они не твои.

«Нет, нельзя отвлекаться. Я впервые говорю с чудовищем и должен узнать у него как можно больше».

– Я заплачу, – предложил Вайсхуф.

– Мне не нужны деньги. Мне нужна информация. Кто ты на самом деле? Я уже встречал таких, как ты, видел ваши грязные мысли – да, те, что сейчас на стенах, – потом убил одного, и он превратился… Как вы, монстры, себя называете?

– Я не монстр, я пони, как ты.

– Не ври мне!

Вайхсхуф признался, что его настоящее имя Вася, и он принадлежит к племени под названием «люди». Нес какой-то бред о технологическом прогрессе и отсутствии магии, уверял, что, хотя люди часто убивают друг друга, не все из них плохие, и уж он-то как раз хороший.

– Почему вы все думаете об одних и тех же пони? – прервал я его словесный понос.

Меня всегда интересовало, почему в их фантазиях фигурирует ограниченный набор персонажей: видные граждане страны, принцессы, Твайлайт и ее подруги, Спайк, владельцы «Сахарного уголка» и еще несколько пони, которых я встречал на улицах Понивилля.

– Это Мейн-шесть и их друзья, – объяснил Вайсхуф,– они героини мультфильма, который мы смотрим на Земле. Мультфильмы – это одно из изобретений людей. Всё началось с телевидения…

– Стоп! Заткнись! – я замахал копытами. – Мне нет дела до вашей проклятой техники. Просто скажи: вы следили за нашей жизнью?

– Да, – закивал Вайсхуф, – и мечтали попасть в Эквестрию. И я попал, потому что так сильно любил пони…

– Любил? – я обвел комнату и картинки на стенах яростным взглядом. – Это не любовь. Даже я, психопат, знаю, что совокупление и принуждение к проституции – это не любовь.

– Я никого не принуждал! – замотал головой Вайсхуф. – Просто рассказал, что необязательно ждать кого-то особенного, чтобы удовлетворить естественные потребности организма. И я хорошо плачу. И тебе заплачу! Всё расскажу, всё сделаю, мы подружимся! Я же брони, понимаешь? Брат пони…

– Не брат ты мне, гнида лысокрупая, – сказал я и перерезал ему горло.

Твайлайт была очень рада, когда узнала, что я часто гуляю с Хамбель Найс. Как-то раз она решила прочитать мне лекцию об отношениях и сказала, что любящие пони меняют друг друга даже больше, чем друзья. Вероятно, надеялась, что Хамбель заменит мне Тёмного Кучера. Она ошиблась.

Впрочем, я запомнил ее слова, и встреча с Вайсхуфом заставила меня задуматься: что, если монстры не ненавидят пони, как я считал, а действительно любят их, но выражают любовь на свой чудовищный манер?

Но что с того, если их любовь меняет Эквестрию в худшую сторону?

Летом я нашел еще одну жертву в Мейнхэтене. Единорожка Вэнт Нуар – редко, но среди монстров попадались самки – была настоящей убийцей. Она работала танцовщицей в последнем не закрытом театре Вайсхуфа и подсыпала женатым клиентам яд в напитки. У нее тоже был кодекс, это вызывало уважение, и мы разговорились.

Вэнт Нуар призналась, что гораздо охотнее кастрировала бы изменщиков, но рассчитывала, что частые случаи отравления привлекут к театру внимание санитарной инспекции, и его закроют.

– Мое кредо: верность выше всего, – сказала она.

Сердечно благодарила меня за убийство Вайсхуфа: после исчезновения директора театрам не нашлось подходящего управляющего, и они обанкротились один за другим, пока не остался последний.

Самое интересное, больше всего Вэнт Нуар боялась не смерти, а того, что, будучи убитой в Эквестрии, вернется в мир людей. Я заверил ее, что тела остаются здесь, и она сама выгнула шею, открываясь для удара.

– Есть ли шанс, что ты меня пощадишь? – все-таки спросила она, когда я поднял скальпель. – Мы можем работать вместе.

– Нет. Потому что мое кредо: видишь монстра – убей монстра.

Расчленил ее труп и под покровом ночи сбросил мешки с причала: течение должно было вынести их в открытое море, туда, где уже нашел последний приют Вайсхуф.

А театр так и не закрыли.

Тёмный Кучер затих, и я взялся за учебу. Подтянул хвосты, прошел практику в алкодиспансере.

К двадцати двум годам решил, что полученных знаний достаточно для эффективных убийств. Отказался продолжать обучение: не было нужды становиться настоящим доктором, – получил удостоверение медбрата и вернулся в Понивилль.

Меня назначили помощником старого рентгенолога, а через полтора года он умер, и я занял его место. Я не убивал его. Честно.

Жизнь, наконец, вошла в спокойное русло. Монстры попадались мне регулярно: их влекло в Понивилль, словно здесь мёдом намазано, – отношения с коллегами складывались нормально, изредка приезжал погостить Спайк…

---

Утром я заглянул в холодильник и обнаружил, что Спайк привез торт-безе в виде Кантерлотского замка. Уходя в больницу, захватил его с собой, чтобы угостить Чабби Ноут: стоило иногда баловать ее и просто так, а не только ради доступа к картотеке.

– Каннинг! – на крыльце я столкнулся с главврачом. – С добрым утром. Молодец, что сегодня не опаздываешь.

Открыл перед Рэдхарт стеклянную дверь и пропустил вперед. Она подождала, пока я вручал Чабби торт, и пошла рядом со мной к лестнице.

– Кажется, я вчера перебрала вина, – виновато шепнула она. – Не помню даже, как легла. Извини: пригласила в гости, а сама…

– Пустяки, ты просто заснула посреди беседы. Я знаю, тебе трудно живется, очень устаешь. Подумал, что ты переутомилась, и отнес на кровать.

– Спасибо…, – она занесла ногу над ступенькой и замерла. – А… о чем мы беседовали? Ой, голова раскалывается!

– О работе, – я взбежал по лестнице. – Ну, мне – налево, тебе – направо.

Слава Селестии, пропофол в сочетании с алкоголем стер из памяти главврача конец вчерашнего вечера. Меньше проблем.

После обеда заявился отоспавшийся Спайк. Сказал, что приехал «потусоваться со своим братаном», и никакие больничные порядки ему не помешают. Он сидел на стуле для посетителей, глазел в окно, на возвышающуюся над городскими крышами стеклянную башню новой библиотеки, и вслух предавался воспоминаниям.

– Помню, когда Твайлайт впервые доверила мне погулять с тобой, – вещал дракон, – ты маленький был, но серьезный, в коляску не хотел садиться. «Сам-сам», – говорил и ковылял.

Потом переключился на воспоминания о том, как мы гоняли мяч и разбили окно: осколки влетели внутрь и порезали в открытой книге Твайлайт страницу с какой-то важной формулой.

– А уж как Меткоискатели обзавидовались, когда ты Метку получил! У них-то вон как поздно появились, а у тебя еще до школы. Ну, я с ними вроде как отмечал такое важное семейное событие – напились тогда впервые, как взрослые… Да, были времена. Эквестрия уже не та. Блин, – он стукнул кулаком по столу, – рассуждаю, как будто мне тысяча лет.

Спайк в очередной раз поведал о своих приключениях, случившихся до моего рождения, потом снова заговорил о наших совместных играх: мы сплавлялись на плоте с Меткоискателями, выкуривали шершней из амбара Эпплов, пытались разыграть Пинки Пай, а она делала вид, что ведется на розыгрыши. Дракончик веселился от души, а я повторял всё за ним и мотал на ус, как должны развлекаться настоящие пони.

Еще Спайк водил меня в гости к Рэрити, пока та не уехала в Кантерлот, но сегодня он об этом не вспоминал.

Рабочий день кончился, и Спайк повел меня в «Сахарный уголок». Для него это место было неразрывно связано с прошлой детской жизнью: здесь работала Пинки Пай, и ее подруги часто приходили сюда поболтать и поесть сладостей.

Витрина пестрела тортами, пирожными и разноцветным мармеладом. Было тепло, даже жарковато, пахло выпечкой и карамелью. Почти все столики, как всегда по пятницам, были заняты.

– Смотри, – Спайк указал стол у входа на кухню, – там два свободных места. – Попросимся подсесть?

Обогнув длинную очередь к прилавку, мы подошли. За столом сидели Раф и Хамбель Найс. Не знал, что они вернулись из Клаудсдейла. Дюжий пони кормил пегаску мороженным с ложечки, та улыбалась и облизывала губы.

Прежде, чем я успел что-то сказать, Спайк кашлянул:

– Простите, у вас не занятно?

Парочка подняла головы. Увидев, кто перед ней, Хамбель сразу уставилась в стол, Раф принялся сверлить меня глазами.

– Извините, – отступил я. – Не смеем вам мешать.

– Оп-па, – оскалился Раф, – принц Понивилля собственной персоной! Сто лет не виделись.

– Раф, не надо, – попросила Хамбель, – оставь его в покое.

– Эй, это ж твои одноклассники, – узнал их Спайк; он был не в курсе наших с Рафом тёрок и односторонних отношений с Хамбель, поэтому искренне обрадовался знакомым лицам. – Как жизнь, ребята?

Я попросил Спайка пойти встать в очередь и взять чаю. Дракончик кивнул и оставил нас втроем.

– Гляди-ка, – Раф стукнул копытом по столу, – у него сам драконий посол на посылках. А слыхала, Найс, что принцесса ему дом купила? Не удивительно, что он тогда тебя отшил: не его высокого полета мы птицы. Элита, так ее! Всю жизнь, как сыр в масле!

– Извините, – повторил я и развернулся, чтобы уйти.

– Раф, п-перестань, пожалуйста, – услышал я писк Хамбель, а мне не спину легло тяжелое копыто:

– Пойдем выйдем. Всем ты, Спэттер, нравишься, как писаная торба: весь из себя такой пай-мальчик, – но я-то вижу, что нутро у тебя гнилое.

Раф начал толкать меня к выходу. Хамбель семенила позади, умоляя его отстать. Спайк разговорился с кем-то в очереди и ничего не заметил.

Я понял, что сейчас меня будут бить, и сопротивляться ни в коем случае нельзя. Агрессия может пробудить Тёмного Кучера, и тогда даже Селестия не знает, что я сделаю. В принципе, я заслужил это, разбив сердце Хамбель. А Раф, в сущности, не был воплощением зла, как мне когда-то казалось. Он был обычным среднестатистическим пони, и даже его школьные насмешки над Хамбель, возможно, были лишь знаками внимания. Он был еще маленьким и не знал, как выразить свои чувства.

Сама собой напросилась аналогия с монстрами. Они тоже любили пони, но демонстрировали свою любовь не так, как должно. Мы были для них просто игрушками, и они развлекались с нами, как умели.

Раф приложил меня лбом о дверь. Она открылась, и вырвавшийся из «Сахарного уголка» луч света протянулся по тротуару, прорезал осеннюю темноту и упал на распростертый посреди дороги труп единорога.

Раф убрал от меня ноги и замер, выглянувшая из-за наших спин Хамбель Найс закричала.

Через минуту все посетители «Сахарного уголка» высыпали на улицу и собрались вокруг тела.

Темно-синяя шерсть жертвы была покрыта черными пятнами засохшей крови. Живот неумело вспорот, внутренности торчали наружу. Из грязной серебристой гривы торчал рог, расщепленный так же, как делал я сам.

Хамбель стало плохо, и Раф увел ее.

– Чувак, – ошарашено протянул вставший рядом Спайк. – Что это?

Я украдкой оглядел присутствующих: если монстр, который совершил это, рядом, смогу уловить его мысли. Но поблизости были только пони. Они испуганно шептались, кто-то закрывал глаза копытами, иных тошнило.

Но толпа не расходилась. Увидь пони такое в старые, до появления чудовищ, времена, они разбежались бы с криками: «Ужас! Ужас!» А сейчас им было интересно: страшная картина влекла их, пусть они этого и не осознавали.

Да, действия монстров, даже самые невинные вроде картиночек Стилвинга, искажали Эквестрию. Ее жители незаметно, подсознательно привыкали к жестокости. Как монстры, как я, Эквестрия сохраняла милый и добрый облик, но внутри нее росла тьма.