Коварное кредо Каннинга
5. Комплекс матери
Монстр продирался сквозь чащу. Наверху поблескивали солнечные блики, попавшиеся в густые древесные кроны, как мухи в паутину, но добраться до земли не могли. Ноги монстра утопали в многолетних слоях гнилых листьев, он испуганно оборачивался на каждый треск, шорох и шелест, поминутно спотыкался. Дышал с трудом – густой, душный воздух не хотел попадать в ноздри и рот, его приходилось втягивать силой.
Монстр заметил впереди просвет между черными стволами и рванулся к краю леса. Поспешил, утратил внимательность и вновь споткнулся. Торчащий из земли острый обломанный корень вспорол ему левую голень. Монстр заорал от боли, попытался встать и тут же упал снова. На глаза ему навернулись слезы, он громко застонал и пополз к выходу из леса на четвереньках, подволакивая покалеченную ногу.
Свет медленно, но неуклонно приближался. Наконец, черные стены разошлись в стороны, и монстра ослепило яркое летнее солнце. Узкая речка горела белым пламенем в его бликах, нежно-зеленая роща на другом берегу приветливо звенела листьями. Привыкнув к свету, монстр разглядел левее поодаль тропинку, ведущую через мостик к наполовину скрытому деревьями коттеджу с крытой дерном крышей.
– Это она, – прошептал монстр, обомлев. – Эквестрия.
На миг он забыл о боли и рассмеялся сквозь слезы. Перевернулся на спину, раскинул руки и уставился в пронзительно-голубое небо, по которому лениво плыли редкие пышные облака.
– Ох, мамочки! – прозвучал над ним взволнованный голос. – П-простите, мистер…, эм…, вы ранены?
Монстр резко повернул голову и увидел желтую розовогривую пегаску. Она стояла поодаль, вытягивала шею и принюхивалась.
– Ф…, – он расплылся было в улыбке, но тут же скривился от боли в ноге.
– Ох, пойдемте, пойдемте скорее, – видя страдания монстра, пегаска отринула осторожность, подбежала к нему и помогла подняться: – вот так, обопритесь на меня, я залечу вашу ногу.
Монстр ковылял к коттеджу, опираясь на спину пегаски. Та беспокойно поглядывала на него снизу вверх.
– Ты не боишься меня? – удивился монстр.
– Я боюсь за вас. Такая страшная рана! Это мантикора?
– Н…, – монстр запнулся и кивнул: – Да…, мантикора.
– Только не держите не нее зла, если вы не против, – попросила пегаска. – Скорее всего, она, бедняжка, где-то поранилась, и потому рассвирепела.
– Какая же ты добрая, – умилился монстр.
Весь путь до коттеджа он нахваливал свою спасительницу на разные лады. Та смущалась и отвечала, что еще ничего не сделала.
Дома она сразу усадила чудовище в ванну, стащила с него штаны и смыла с ноги кровь. Обработала порез целебными мазями, туго забинтовала белым бинтом.
– Больше не болит! – просиял монстр. – Ты чудо!
– И…, и вовсе нет, п-простите, – замямлила пегаска, отвернувшись, – мои друзья куда чудеснее.
Она предположила, что монстр – путешественник, случайно забредший в Вечнодикий Лес, и пришелец не стал возражать. Провела его в гостиную, усадила за низкий столик и сказала, что накормит обедом.
Пегаска удалилась на кухню, а монстр обвел взглядом комнату.
– Всё так, как я и представлял, – прошептал он.
Тут его глаза остановились на инородном предмете – деревянной детской кроватке с решетчатыми стенками. За прутьями монстр различил крупный сверток из простыней и не сдержал возмущенного возгласа:
– У тебя жеребенок?!
Пегаска вернулась с тарелкой салата и строго сказала:
– Тише, пожалуйста, вы разбудите Каннинга. Кстати, а как вас зовут?
Монстр поскреб затылок и неуверенно пробормотал:
– Эни.
– Какое странное имя, – мягко улыбнулась моя мама, – извините, я… эм, не хотела вас обидеть. Я вовсе ничего не имею против вашего имени.
– Я не сержусь, – монстр протянул руку и погладил ее пышную гриву, она настороженно дернула ухом, – я благодарен тебе за помощь…, и просто за то, что ты существуешь. Спасибо!
Он обнял маму, и она встрепенулась:
– Ох, п-право слово…, не стоит благодарности. Я не могла не помочь тому, кто в беде.
Монстр сжал объятия сильнее, мама сдавленно пискнула:
– Н-ну, всё, всё.., д-достаточно. Не стоит…
Монстр зарылся носом в ее волосы и шумно втянул воздух:
– Ты пахнешь так, как я и думал.
– Что вы…? Пожалуйста, не нюхайте меня, мистер Эни. Неудобно.
– Флатти, я люблю тебя! – с жаром выдохнул монстр и начал тыкаться своей мордой в ее, пытаясь поцеловать.
– П-пустите…
Монстр повалил мою маму на пол, стиснул, словно плюшевую игрушку, начал целовать макушку, шею, спину.
– Какая ты мягонькая, – он пытался говорить с нежностью, но всё портило его прерывистое возбужденное дыхание.
Мама затрепетала крыльями, и монстр, прижимая ее к полу правой рукой, левой принялся грубо выдергивать из них перья. Мама взвизгнула, а из кроватки послышался плач.
– Каннинг, не с-смотри! – глотая слезы, крикнула мама. – Отвернись, милый…, спи, пожалуйста!
Не обращая внимания на нарастающий жеребячий плач, монстр продолжал свое дело. Сунул руку моей маме под живот и сжал вымя.
– П-жалуйста, не…, н-не надо, – захныкала она, – это неп-приятно.
Монстр коленками раздвинул в стороны ее распластанные по полу задние ноги, кое-как стянул штаны и затолкал налитый кровью член ей под хвост. Его таз задвигался вперед и назад – быстро, жадно.
Мама перестала умолять, лишь приглушенно всхлипывала.
Когда монстр закончил, поднялся и натянул штаны, она прошептала:
– Я…, я расскажу всем, и тебя в-выгонят из Понивилля.
– Не расскажешь, – ухмыльнулся монстр. – Ты слишком стеснительная, чтобы говорить о таком.
– Р-расскажу, – упрямо повторила мама, – я не позволю, чтобы ты еще кого-нибудь…
– Больше никого! – заверил ее монстр. – Для меня есть только ты, Флатти!
Мама попыталась подняться и застонала.
– Уходи, – твердо сказала она. – Убирайся прочь, чудовище!
– Я не чудовище! Я же…, я люблю тебя! Прости, если я как-то слишком быстро…, но… ведь мы подружимся, да? И будем вместе!
Мамины ноги задрожали, она снова упала мордочкой в пол и протяжно завыла:
– Вооооон!
Монстр издал яростный рык, схватил со столика с остатками еды нож для резки хлеба и вонзил маме в спину. Лезвие скользнуло по позвоночнику, полоснуло легкое и задело диафрагму. Монстр ударил еще раз, с правого бока, с левого, снова в спину.
– Не хочешь дружить? – вопил он, заглушая мой крик. – Я же к тебе от чистого сердца, а ты… И где твоя хваленая доброта? Где Магия Дружбы, сука?
Вдруг монстр замер, посмотрел на окровавленный нож в своей руке – и выронил его. Отступил от маминого тела на шаг, упал на колени.
– Господи…, боже, что я… Простите меня…
В позвоночнике монстра что-то хрустнуло, он согнулся, уперся ладонями в пол и увидел, как пыльцы против воли тянутся друг к другу, слипаются, как роговеют и срастаются ногти. Из пор кожи выступили капельки крови – изнутри прорезалась шерсть.
Чудовище издало вопль боли и отчаяния и, не глядя ни на свою жертву, ни на меня, ускакало прочь из коттеджа.
На круглом столе перед нами стояли три чашки чая и вазочка с ромашковым печеньем.
Эни Райтер – тощий, кожа да кости, пепельный пони с сальной седоватой гривой и Меткой в виде чернильной кляксы – глазел на пустые книжные полки.
– Да, – признал он, – люди, сами того не желая, изменили мир пони к худшему. Но я надеюсь искупить их – и мою – вину своими сказками. В них я пытаюсь передать дух старой доброй Эквестрии – Эквестрии, которую мы потеряли. Кстати, мистер Спэттер, вы не разрешите провести презентацию книги здесь? Это было бы очень символично, ведь библиотека принцессы Твайлайт – это краеугольный камень, сердце той страны, которую мы узнали из мультсериала, и которую полюбили.
– Нет, – буркнул я.
– Потрясающе! – разинула рот Лира. – И вы прямо наблюдали за нами по этим… телевизорам? Я правильно их назвала?
Райтер благосклонно кивнул и продолжил рассказывать о своем родном мире. Лира заворожено развесила уши, а я слышал эти россказни не раз, поэтому погрузился в собственные мысли. Даже если бы Райтер сообщил что-то новое, мне было бы всё равно: имелась более насущная проблема.
Этот монстр изнасиловал и убил мою маму, а теперь сидит и пьет чай, как ни в чем не бывало. Судя по его воспоминаниям, он слышал имя «Каннинг», но ведет себя так, будто видит меня впервые. Возможно, принял меня за тезку – в конце концов, у пони бывают одинаковые имена.
Я обязан убить его: если свершится месть, Твайлайт, возможно, снова сблизится со мной, ведь это будет означать, что она не зря позволила мне делать то, что я делаю. Если, конечно, она не разочаровалась в идее мести так же, как в идее убийства монстров.
Но я обещал Лире пощадить его. Проклятая ответственность, проклятые изменения в психике! В прежние времена Тёмный Кучер уже давно заглушил бы все мои мысли требованиями крови, но сейчас я не чувствовал потребности в убийстве Райтера. Долг – да, желание – нет.
Хуже всего, что кроме сцены с моей мамой, я не нашел в его памяти ни одного жуткого, жестокого или развратного видения. Головы всех монстров, что я встречал, полнились ими, а Райтер был почти святой.
Разумеется, монстр не рассказал о своем преступлении нам с Лирой, обходясь общими словами о вреде, причиненном людьми. Но я не мог отделаться от мысли, что он действительно раскаивается и надеется что-то исправить своими книжками. И, судя по отзывам Рэдхарт, у него получается! Его сказки воспитывают в жеребятах доброту, честность, верность, щедрость и оптимизм, – те столпы Эквестрии, которые изувечили люди.
Мрачно посмотрел на Райтера – тот разглагольствовал о «Морфологии волшебной сказки» людского ученого Проппа, Лира с неослабевающим интересом ловила каждое слово.
Надо было подумать в одиночестве, и я заметил:
– Уже полночь, мистер Райтер. Вы не хотите отдохнуть перед презентацией?
– Да, – монстр потер копытами мешки под глазами, – вы правы. Что ж, отправлюсь в гостиницу.
– Но Каннинг говорил, что ночью одному ходить опасно! – запротестовала Лира. – Мы можем остаться здесь.
Я стиснул зубы. Она всего-то один раз залезла сюда через окно и переночевала, а распоряжается, как у себя дома.
К счастью, Райтер вежливо отказался. Поднялся и потянулся к чемодану. Лира попыталась схватить монстра за ногу, но он попятился; в свете люстры я заметил испуг на его лице.
Что это? Райтер боится прикоснуться к пони, потому что может не сдержать свою чудовищную природу и наброситься на нее, как на мою маму, или отсутствием физических контактов наказывает себя за содеянное?
– Тогда я провожу вас, – предложила Лира.
– Спасибо, не стоит, – постоянно кланяясь, монстр попятился в двери и выскочил на улицу.
С минуту мы сидели в молчании, потом я спросил:
– Ты узнала о людях всё, что хотела? Можно теперь его убить?
– Нет! – единорожка подскочила, как ужаленная. – Нет, ни в коем случае! Он такой классный, и совсем не злой, как ты расписывал. Я не сомневаюсь в твоих словах о людях, но, может быть, нам, наконец, попался хороший?
– Если бы он был «хорошим», – скривился я, – я бы его не узнал: я вижу только страшные фантазии и воспоминания… Этот Райтер убил мою маму.
Лира охнула и закрыла рот копытом, потом подозрительно прищурилась:
– Ты не врешь?
– Хотел бы я врать, но нет. Твайлайт дала мне кредо «видишь монстра – убей монстра» лишь по одной причине: она надеялась, что я отомщу за смерть своей мамы и ее подруги. Пощадить Райтера – значит предать самую близкую пони, которая у меня была.
– И которая отвернулась от тебя! – напомнила Лира. – Ты сам сказала, что принцессу Твайлайт Спаркл стошнило, когда она увидела, что ты делаешь с людьми! Она назвала тебя чудовищем, и ты докажешь, что ты не такой, если пощадишь Райтера. И тогда, возможно, принцесса примет тебя обратно.
Наморщил лоб. В словах Лиры была логика, но я не обманывался насчет ее мотивов: она скажет что угодно, лишь бы я оставил Райтера ей.
– Иди домой. Мне нужна тишина.
Лира покорно поднялась. У двери обернулась и тепло сказала:
– Спасибо.
Не прошло и пяти минут с ее ухода, как в дверь постучали.
– Ну что еще, Лира? – раздраженно спросил я, открывая.
На пороге стояла Рэдхарт:
– Сюрприз, ублюдок!
Мордочка главврача выражала отвращение. Неужели она видела Райтера и обиделась, что я не позвал ее с Сэйфи на приватную встречу со писателем? Или слышала, о чем мы с Лирой с ним говорили, и узнала о людях?
– И ладно бы ты нашел кобылку помоложе, – процедила Рэдхарт сквозь зубы. – Но эта Лира, да она старше меня! У тебя что, комплекс матери?
Недоуменно посмотрел на главврача: о чем она вообще? И тут меня осенило: кажется, у нормальных пони это называется «ревность».
– Рэдхарт, мы просто пили чай. С Эни Райтером.
– Да ну, со сказочником? – зло усмехнулась она и затараторила, захлебываясь слюной: – Здесь только один сказочник – ты, Каннинг. Довольно с меня твоих выдумок! Ладно, я даже допускаю, что ты сам в них веришь, но я-то вижу реальность, а она такова, что эта Лира уже которую неделю трется возле тебя. Я терпела, потому что думала, что ты не отшиваешь ее по доброте душевной: всё-таки у нее подруга погибла. Но вот я решила устроить тебе сюрприз – спешу к тебе, уверенная, что ты скучаешь в одиночестве, и что? Она среди ночи выходит из твоего дома и так светится от счастья, что аж в темноте видно!
– Ты замерзла, – я заметил, как мелко дрожат ноги Рэдхарт, – заходи, чего не пороге стоять. Сейчас чай подогрею.
Главврач не сдвинулась с места, прошипела:
– Хватит изображать идиота, Каннинг. До встречи в понедельник в больнице. Больше нигде я тебя видеть не желаю.
Презрительно фыркнула и поскакала прочь, а я так и стоял перед открытой дверью, глядя, как белый силуэт растворяется во тьме.
Мою голову заполнила тяжелая, не дающая прохода мыслям, тишина, даже Тёмный Кучер не шевелился, придавленный ею.
Умылся и лег в кровать. Древесные узоры мельтешили на потолке, словно рой черных мух.
Бетонный монолит тишины треснул под напором сознания, одна за другой в мозг врывались мысли.
Рэдхарт оставила Сэйфи одну, чтобы прийти ко мне. А я ее разочаровал. Смутно знакомое ощущение – нечто похожее я испытывал, когда Твайлайт назвала меня чудовищем. Совесть? Но откуда она у эмоционально мертвого убийцы Каннинга?
– Потому что ты не мертв, – ответила Твайлайт, возникшая у моей постели в мягком сиреневом ареоле. – То, что случилось с твоей мамой, не лишило тебя эмоций, а заблокировало их. Но знакомство с Рэдхарт помогло тебе снять с души замок, сделало тебя нормальным.
Логично. Как говорила главврач, все наши мысли и чувства обусловлены физиологией. И поскольку я – пони, моя физиология такая же, как у всех, следовательно, и чувства должны быть.
– Значит, ты больше не считаешь меня монстром? – радостно спросил я, сев на кровати. – Можно тогда я приеду в Кантерлот, и мы увидимся по-настоящему?
– Не знаю, Каннинг, – Твайлайт отвела взгляд. – Могу лишь поздравить тебя с тем, что ты сам перестал считать себя монстром.
– Я и не считал! Стоп! О чем ты вообще? Как это не знаешь? Ты всегда знала всё.
– Я не настоящая Твайлайт, – призналась она, – я – то, что ты помнишь о своей приемной матери, то, как ты ее представляешь. Твой внутренний голос, твоя светлая сторона. Когда ты проявил чувства к Рэдхарт, Тёмному Кучеру это очень не понравилось, и ты создал меня, чтобы я помогла тебе обуздать его.
– Но ты появилась еще до того, как мы переспали, – недоуменно пробормотал я, – в вечер смерти Сэнди Дрима. И спросила, не я ли его убил.
– Нет, – грустно улыбнулась «не Твалайт», – ты сам спросил себя об этом. Что до отношений с Рэдхарт…, ваш секс – не что-то особенное, это лишь закономерный итог всего, что происходило с вами на протяжении многих лет. Все годы твоей работы в больнице ваша симпатия друг к другу росла, превращаясь в дружбу, а затем и в любовь. Ты не осознавал этого, потому что не знал, как чувствовать. То, что дано всем пони просто так, ты постигал методом проб и ошибок, словно рожденный слепым, который пытается научиться видеть. А научившись, даже не понял, что прозрел.
– Не верю, – я заскрежетал зубами. – Если ты порождение моего неполноценного мозга, а не настоящая Твайлайт, ты не можешь знать, чувствую я что-то или нет… Надо было убить Лиру, тогда Рэдхарт не расстроилась бы.
– Если ты по-прежнему не испытываешь эмоций, почему беспокоишься о чувствах Рэдхарт?
– Я беспокоюсь не о ней, а о себе! Она нужна мне! Ты меня бросила, а с Рэдхарт я… возможно, у меня действительно комплекс матери. Я должен заставить Лиру исчезнуть, и тогда Рэдхарт меня простит.
– Но если ты нарушишь кодекс, тебя не простит Твайлайт, – сказала моя галлюцинация – «тульпа», как называли подобное люди, – и исчезла.
Я зарычал и уперся лбом в подушку. Рог проткнул ткань, и мне в нос полезли вырвавшиеся наружу перья. Продолжал лежать в таком положении, пытаясь сдержать чих. Когда свербение в ноздрях стало невыносимым, вскочил и, громко отфыркиваясь, побежал в ванную.
Высморкался, поплескал в морду водой, уставился в зеркало. Каннинг выглядел так же, как после убийства Коулхорна, так же, как всю свою жизнь. Ничего не изменилось. Я не способен измениться.
Всегда верил, что мои убийства помогают Эквестрии, что без меня монстры причинили бы пони слишком много вреда. Но сейчас впервые задумался, сколько вреда причинил пони я сам.
Я винил убийцу мамы в распаде Гармонии, в том, что хранительницы Элементов утратили связь между собой. Но пока я учился в школе, все мамины подруги жили в Понивилле. Они разъехались лишь после бегства Твайлайт в Кантерлот. А она сбежала из-за меня.
А отвергнутая мной Хамбель Найс? Конечно, сейчас она счастлива с Рафом, но сколько месяцев после выпускного она пребывала в депрессии? Если бы не я, они с Рафом сблизились бы еще в школе, и она избегла бы этих страданий.
А скольких я убил людей, которые не делали пони ничего плохого, а лишь фантазировали об этом?
«Нет, – возразил мой Тёмный Кучер, – монстры не считаются: от фантазий до действий ногой подать». Верно: если бы не посвятивший себя истреблению чудовищ паладин Каннинг, кто знает, скольких пони они бы убили или искалечили – физически или морально.
Я должен убить Эни Райтера. А угрозы Лиры рассказать всем, кто я, просто нелепы. В конце концов, лишившись Райтера, она захочет найти нового монстра, и я буду по-прежнему нужен ей, поэтому ничего она не сделает.
Успокоенный этой мыслью, я заснул.
Проснулся к одиннадцати. В доме было тихо, как и всегда: ни постоянно желающей поговорить Рэдхарт, ни шумной Сэйфи, ни назойливой Лиры.
– Каннинг вернулся, – довольно сообщил я потолку, – и он не предаст свое кредо.
Поднялся и раскрыл шторы: всё окно покрывали белые завитки инея, за которыми угадывался бесснежный холодный город. Если верить прогнозам, пегасы готовились включить зимние осадки на следующей неделе.
На завтрак съел глубокую тарелку овсяной каши с горкой, нажарил гренок, насквозь пропитанных растительным маслом, выпил две чашки кофе с тремя ложками сахара, а на десерт доел остатки приготовленного Рэдхарт шоколадного пудинга. Старый добрый вечно голодный Каннинг.
После завтрака приступил к планированию убийства. Райтер говорил, что возвращается в столицу в понедельник утром, значит у меня меньше двух дней, чтобы подыскать и подготовить «сцену».
Я рассчитывал взять Райтера в гостинице, поэтому нужно было найти подходящее место поблизости. Или убить его в прямо номере, как Нойзи Лукера? Сразу отмел эту идею: не хотелось, чтобы вышло, как с Лирой.
Намотал на шею шарф, надвинул на брови вязаную шапку и поскакал к гостинице.
Миновал стеклянное здание библиотеки, вокруг которого толпились пони, тренажерный зал мистера Байсепса (опять пропускал тренировки!) и вышел к вокзалу. Гостиница стояла справа, за железнодорожным переездом.
К югу от нее начиналась длинная березовая аллея, ведущая к опушке Вечнодикого Леса. Я поскакал мимо голых деревьев, размышляя, не стоит ли второй раз использовать заброшенный дом-дерево в лесу. Параллельно отметил, что никогда не был в этой части города, однако, аллея казалась знакомой.
Через полчаса резвой рыси увидел впереди приземистое двухэтажное здание с покосившейся крышей.
К нему вела выложенная булыжником дорожка, между камнями пробивалась высокая трава, сухая, пожухлая, а кое-где – целые кусты. Похоже, здесь давно никто не ходил.
Дверь коттеджа была заколочена досками. Я подышал на окошко, стер иней копытом: изнутри стекло затягивала паутина. Мне снова повезло найти заброшенный дом?
Обошел здание кругом и обнаружил заднюю дверь. Она была сорвана с петель и наискосок приколочена к косякам толстыми гвоздями. Выдрал их с помощью магии и вошел внутрь.
Оказался на кухне. Пол и полки в распахнутых шкафах покрывал густой слой пыли, в раковине лежало треснутое белое блюдце с нарисованной в центре морковкой. Покрутил кран – раздалось сухое сипение: дом давно отключили от городского водопровода.
Заглянул в ванную: в ванне валялось несколько грязных бутылок из-под моющего средства.
Зашел в гостиную. Из центра потолка торчали провода – здесь раньше висела люстра. В углу стоял свернутый ковер, вся мебель: диван и несколько стульев, – выставлена вдоль стен. Крайней, ближе всего ко мне, стояла детская кроватка с выломанными деревянными прутьями. Такую же я видел совсем недавно в голове Эни Райтера.
Такую же – или ту же самую?
Метнулся в ванную, нашел трухлявую тряпку и вытер пыль с пола. Под ее слоем обнаружилось глубоко въевшееся в доски черное пятно, по форме напоминающее Метку Райтера.
Нет, я не случайно нашел это место. И не чернила на боку Райтера, а кровь моей матери. Образы из головы насильника всколыхнули память, и она вывела меня на аллею, по которой меня когда-то несла Твайлайт, и я вышел к дому, где родился. Где родились я и мой Тёмный Кучер.
«Да, – подумали мы, – убить Райтера здесь – это правильно».
Вернулся к себе, приготовил повозку со всем необходимым и поскакал назад к маминому коттеджу. Уборка, драпировка стен и пола клеенками и развешивание картин гибели моей мамы отняли больше трех часов – до дома я скакал уже в темноте.
У двери стояли Лира и Эни Райтер.
– Каннинг! – приветливо воскликнула единорожка. – Где ты пропадал? А мы с Райти только из библиотеки – оказалось, он и вправду популярный писатель, – жаль, тебя с нами не было. Но мы пришли рассказать тебе, как всё прошло.
– Добрый вечер, – утомленно улыбнулся монстр; видно, за сегодня он уже не раз это делал, а может, и постоянно чувствовал усталость – груз вины нелегок. – Извините за беспокойство.
Впустил их в дом и пошел готовить ужин.
Сквозь шум закипающей воды слышались голоса единорожки и монстра – та требовала больше историй о жизни людей.
Стоп! Почему я варю капустный суп? Он же такой невкусный, кислый… и полезный. Рэдхарт бы понравился. Проклятье!
От вернувшейся, было, тоски меня избавил Тёмный Кучер – подсказал, что не обязательно ждать, пока Райтер уйдет в гостиницу: его можно усыпить прямо здесь, и Лиру тоже, чтобы не путалась под ногами.
Оставив суп вариться, я присоединился к беседе. Лира веселилась от души, Райтер покорно отвечал на все ее расспросы и поглядывал на дверь.
– Оставайтесь на ужин, – с трудом улыбнулся я, – скоро будет готов.
– Неудобно, – с трудом улыбнулся монстр. – Кто я такой, чтобы вам навязываться?
– Мы настаиваем, – подмигнула мне Лира.
Неужели она решила, что мне вдруг стали интересны россказни о людях?
Наконец, суп сварился. Разлил его по тарелкам и перед тем, как подать к столу, сдобрил особым ингредиентом – хлоральгидратом, некогда позаимствованным с больничного склада лекарств. Это порошковое снотворное прекрасно растворяется в воде.
– Очень вкусно, – вежливо похвалил Эни Райтер.
– Угу, – поддакнула Лира, облизав ложку. – Тебя Рэдхарт научила так готовить?
Проклятье! Не хочу я ни думать, ни слушать о Рэдхарт! Хочу лишь дождаться момента, когда блики толстой луны на клинке выжгут ее образ из моих глаз.
– Я видела ее с дочкой в библиотеке, – сказала Лира. – Оказывается, вы с ней близки.
– Она что-то сказала обо мне?
– Сказала, что ты нехороший пони, но она желает мне счастья. Ты не расстраивайся, вы помиритесь! Сколько я себя помню, всегда мирилась с Бон-Бон, сколько бы мы ни ссорились.
«Всегда. Кроме последнего раза», – подумал я, но вслух, конечно, не сказал. Нельзя, чтобы Райтер узнал, что мы с Лирой убийцы. Раньше времени.
– Ох, как я устал, – пробормотал монстр. – Только сейчас осознал, насколько вымотался за день.
«Нет, просто снотворное начинает действовать».
– Да и я тоже, – потянулась Лира. – Каннинг, можно, мы останемся у тебя на ночь?
Единорожка не хотела расставаться с объектом своей одержимости ни на секунду, даже тратить время, чтобы добраться до него утром. Хотела заговорить с ним сразу, как проснется. Но этого у нее не получится. Потому что я хотел его убить.
Всеми нами движут лишь желания, и неважно, откуда они берутся: из химических процессов в организме или из призрачной души, – смысл жизни в том, чтобы удовлетворять их.
Через две минуты Райтер задремал, сидя, а Лира всхрапнула и опрокинулась на пол. Потыкал обоих копытом – убедился, что они не проснутся. Оттащил Лиру на диван и накрыл пледом: я же не изверг какой, чтобы оставлять пони спать на холодном полу. Связал Райтеру ноги, взвалил на спину – он был легким, как младенец, – и потащил к припаркованной за домом телеге.
Бросил связанного Райтера на пятно маминой крови, подтащил поближе застеленный клеенкой диван и разложил на нем инструменты. Растолкал монстра и, когда он продрал глаза, спросил:
– Узнаешь это место?
– Нет.
– Извини, наверное, я переборщил с пленкой. Это тот дом, который ты постоянно вспоминаешь.
Монстр скосил глаза, его взгляд заскользил по стенам, увешанным картинами маминой смерти. Он зажмурился и тяжело вздохнул.
– Так ты тот самый Каннинг? Хочешь меня убить?
– Безумно.
– Я тоже хотел, но не смог. Не проходит и дня, чтобы я не сожалел о содеянном. Понимаешь, моя жизнь в мире людей была ужасна: я не был никому нужен, не мог сделать ничего толкового, только и умел, что фантазировать. Все обращались со мной, как с дерьмом. Начал сочинять истории, чтобы хотя бы в них контролировать всё, что происходит: удачи и неудачи, любовь, жизнь и смерть, каждую реплику и каждый ответ. Когда узнал о пони, сразу влюбился в них и в этот мир. Мечтал попасть сюда, но знал, что это невозможно, что это просто сказка. Но вдруг я проснулся здесь. Сначала решил, что меня похитили с целью выкупа…, но поняли, что я ничего не стою, и бросили в каком-то лесу. А когда выбрался из него, и меня встретила… твоя мама, моя любимая героиня, мне просто снесло крышу от счастья: вот она – пони, живая, рядом, только руку протяни!
– И ты протянул.
Райтер отвернулся. Из его глаза выкатилась слеза, сползла по щеке и упала на клеенку. Тихий шлепок прозвучал, как гром.
– Скажешь еще что-нибудь? – спросил я, и монстр покачал головой. – Даже не попросишь пощадить тебя? Не скажешь, что, убив тебя, я оставлю жеребят Эквестрии без новых чудесных сказок? Ладно, ты готов умереть, но не будь эгоистом – подумай о детях!
Стоп! Я что, реально уговариваю его хвататься за жизнь? Никогда не испытывал злорадства при убийстве, мне было всё равно, хочет жертва жить или нет. Может быть, это галлюцинация-Твайлайт в моей голове пытается остановить меня? Может быть, я должен подумать о детях, которых лишаю такого сказочника?
– Мне казалось, что я давно ее знал, – проговорил Райтер, – за столько серий, за столько пересмотров она стала мне, как родная. Чувствовал, будто вернулся к жене после долгой разлуки. И совсем забыл, что для нее-то я был чужим. Таковы мы все: озабочены лишь собственными переживаниями, и о других-то заботимся, потому что нам нравится чувствовать себя добрыми…, или, чтобы заглушить вину за прошлые злодеяния.
– Ты прав, – признал я. – Я часто говорю, что убиваю людей ради спасения Эквестрии, но на самом деле мне просто нравится убивать. Называю их монстрами, чтобы самому на их фоне выглядеть лучше.
– Прости, что из-за меня ты стал таким, как все мы. Ты мог бы вырасти хорошим, добрым пони, ведь попал сюда еще маленьким, не испорченным нашим миром.
Вначале я принял слова Райтера за очередное исповедальное бормотание, но что-то в них было очень странным.
– Что ты сказал? – прищурился я.
– Что ты оказался в Эквестрии еще маленьким, и твоя мама могла бы воспитать тебя, как настоящего пони.
– Я и есть настоящий пони!
Морда Райтера отразила удивление, смущение:
– Ты… не знал? Прости.
– О чем не знал? – крикнул я.
– Когда я увидел тебя в кроватке, ты был человеком.
Всё ясно: с виду смиренный, Райтер пытается заболтать меня, сбить с толку своими байками, и таким образом избежать смерти.
– Лжешь, – скривился я. – Я видел твою память: ты сказал «у тебя жеребенок».
– «У тебя же ребенок», – поправил Райтер. – Я подошел, чтобы рассмотреть поближе, и увидел закутанного в пеленки человечка с маленькими розовыми пальчиками. И ты улыбнулся мне.
– Хватит сказок! Я видел твою память, и ничего подобного там…
Я осекся. Мой особый талант позволяет видеть лишь ужасные мысли, а что ужасного в малом дите? Райтер мог говорить правду. А мог и врать: любой писатель, особенно сказочник, – профессиональный лжец.
– Так ты убьешь меня? – спросил он: какая наглость – прерывать размышления попавшегося в сети обмана Каннинга! – Не то, чтобы я не боялся, просто… я попал в этот мир не своими усилиями, и не мне решать, когда и как его покинуть.
Тёмный Кучер, мой единственный честный спутник, напомнил план: разобраться с Райтером и поехать к Твайлайт. Пусть она и расскажет обо всём, она не может не знать правды. А если окажется, что она знает, что я человек…, получится, что даже она врала мне всю жизнь. Кроме той ночи, когда назвала меня монстром.
– Каннинг…, – снова подал голос Райтер.
– Заткнись!
Я с силой всадил скальпель ему в грудь, пробив сердце. Кровь хлынула на клеенку, начала собираться в лужу. Сознание в глазах чудовища угасло, а я впервые в жизни не испытал прилива сил после убийства. Всё равно, что прихлопнуть комара. Даже меньше – когда давишь назойливую мошкару, чувствуешь удовлетворение, избавление. А Райтер не дал мне ничего. Он только отнимал: вначале мою маму, а теперь – веру в то, кто я есть.