Великий ужасный план

I

«Если во имя идеала человеку приходится делать гадости, то цена этому идеалу – дерьмо»

Аркадий и Борис Стругацкие «Хищные вещи века»

Тревожный звонок, разбудивший под утро генерала Мака Арта, напомнил старому вояке о былых временах, когда сигнал учебной тревоги вырывал молодых офицеров из объятий сна в самый неподходящий момент. «Стар я для всего этого», – думал генерал, беря трубку. Из динамика внезапно раздался голос Её Величества, сердце Мака ёкнуло в ожидании худшего. Возможно, поэтому слова принцессы стали полной неожиданностью. Одна короткая фраза и частые гудки. Генерал моментально метнулся к шкафу, где его уже ждал выглаженный китель.

Последним в зал каплевидного стола вошёл пожилой казначей Эквестрии Голден Бит. Остальные уже собрались и перешёптывались, обмениваясь косыми взглядами с главой разведывательного ведомства молодым единорогом Далом Аллом. Тот лишь поправлял прямоугольные очки в позолоченной оправе и иногда листал бумаги, которые принёс с собой. Наконец главные двери распахнулись, и в зал вошла принцесса Селестия, пони тут же поднялись со своих мест, приветствуя правительницу.

– Доброго утра, – задумчиво сказала она, глядя в окно на небо, начавшее менять цвет с сине-сиреневого на розово-жёлтый.

Селестия села во главе округлого стола, показывая всем, что она тут prima inter pares. Собравшиеся тоже заняли свои места.

– Итак, как я вам уже сообщила, агенты Дала Алла донесли, что умер Сталлион, и Сталлионград остался без правителя.

– Прошу прощения, – вставил сам глава разведки. – Не просто без правителя, новые правители появятся очень скоро, они остались без лидера.

– Да какая разница! – взорвался министр сельского хозяйства Отомн Харвест.

– Большая, – поддержал Дала генерал. – У них там идеология, и без лидера, без иконы, дело не пойдёт.

– А я вот считаю, что идеология и есть замена лидерству. И я уже говорил...

– Джентлькольты, – негромко произнесла принцесса, генерал и министры моментально замолчали и внимательно посмотрели на неё. – Оставьте пересуды для более подходящего времени. Сейчас самый лучший момент для действий, осталось понять каких именно. У кого-нибудь есть идеи?

– Да, – ответил Мак Арт. – Война. Вот прямо сейчас, пока их офицеры грызутся за главенство, пока чиновники решают, кто станет главным, мы нападём и воссоединим Сталлионград с Эквестрией. Если не сейчас, то никогда! – пожилой пегас распалился так, что расправил крылья. – И я поведу солдат в бой против проклятых комми-националистов!

– Успокойтесь, генерал. Я и сама знаю о тех чудовищных преступлениях, которые совершило правительство диктатора в отношении народа пони. И голод, и промывка мозгов, и разжигание ксенофобии к пегасам и единорогам. Знаю и о беженцах-инвалидах, изуродованных своими собратьями, и о показательных казнях. И я не меньше вашего хочу поквитаться с коммунистами, но не позволяйте гневу затмить ваш разум.

– А я поддерживаю генерала, – ответил Голден Бит, это взволновало собравшихся, ведь обычно казначей и генерал соперничали. – Сейчас казна трещит от золота, но тенденция негативная. Если когда и проводить такую затратную вещь как войну, то чем раньше, тем лучше.

– А если мы проиграем? У вас хватит золота, чтобы заплатить контрибуцию? – холодно спросила его Селестия. – Они получат не только деньги и территорию, они получат уверенность, а мы её лишимся. Проиграв эту войну, мы проиграем битву за будущее.

– И всё же, – начал генерал. – Шансы на победу сейчас велики как никогда.

– Послушайте, сэр Мак Арт, я знаю, что творится по ту сторону границы, – возразил ему Алл. – Да, армия комми практически обезглавлена, но эта армия! Она больше нашей, и каждый Сталлионградец готов стать солдатом. У них есть паровые винтовки и даже танки!

– А у нас есть магия! – отрезал пожилой пегас. – И настоящая авиация, а не эти поделки из фанеры и брезента! Не учите меня военному искусству. К вашему сведению, дело не в количестве солдат, а в их организации.

– Да и количество мы можем уравнять, – поддержал его казначей. – Наняв грифонов. Много грифонов.

– Вы отдаёте себе отчёт в том, что говорите? – первый раз за всё время принцесса повысила голос. – Предлагаете нанять армию головорезов для борьбы с собственным народом?! Если это цена победы, то мой ответ – нет!

В зале повисла напряжённая тишина, Мак Арт искоса глядел на Голдена Бита, тот, нахмурившись, смотрел на стол, а Дал Алл степенно протирал очки платком. Молчание прервал Отомн Харвест:

– А может, устроим сельхоз реформу, и они вернутся? Хотя нет, – он тут же пошёл на попятную и сконфужено замолчал.

– У кого ещё есть идеи? – Селестия приподняла бровь. – Или будем ждать вендиго?

– Кхм, – взял слово Дал. – Вендиго возможно и заставят задуматься коммунистов, но это, во-первых, долго, а во-вторых, неизвестно, сколько пони с обеих сторон может погибнуть. У меня уже давно был план, точнее доктрина, но мне нужно три-четыре дня, чтобы она стала соответствовать реалиям.

– Значит, от войны мы отказываемся? – спросил Голден Бит.

– Увидим, – ответил Мак. – Я могу провести учения на границе со Сталлионградской Республикой. Отличный рычаг давления, как показала практика. А если что… – он зло ухмыльнулся.

– Вот и замечательно, – принцесса Селестия поднялась со стула. – Все знают, что делать. Дал Алл, увидимся через три дня.

II

Колд Блад, нервозно и неловко работая пальцами, завязывал чёрный галстук-бабочку. Черные брюки, чёрный фрак, белая рубашка, соболезнующее выражение лица. Теперь он был готов.

– Господин посол, – в дверях стоял Стил Хорн – консул Миноландии, в руках он держал пальто и котелок.

– Да, один момент, – Колд Блад взял с тумбочки щётку и прошёлся по уже давно блестящим рогам. А они у господина посла были, как у любого минотавра, большие и острые. – Пойдёмте.

До Колонного зала дворца Советов, где происходило прощание с телом Сталлиона, посол и консул доехали на служебном автомобиле. Хотя слово «доехали» не очень хорошо описывает ситуацию: большая часть центральных улиц Сталлионграда была перекрыта, но не милицией, а толпами желающих почтить память усопшего. Машину пришлось оставить. По пути двум дипломатам Миноландии повстречался посол королевства грифонов Карл фон Плейбе, добиравшийся не воздухом, а на своих четырёх.

— Гуттен морген, герр Блад, герр Хорн, – поздоровался он. – Хотя какой там гуттен, когда такой произошёль.

– Вы отчасти правы, господин фон Плейбе, – уклончиво ответил Колд Блад. – А где же остальные господа дипломаты?

– Они лететь в Рейхсбург са консультация. Я тоше там быль только посавчера.

В ответ минотавр только хмыкнул, разговор не клеился. Впрочем, в задумчивом молчании дипломатов в тот день не было ничего необычного, Сталлион со своими замыслами о мировой революции был как кость в горле для всех правителей, которые вздохнули с облегчением, узнав о смерти диктатора. Но так уж повелось, что de mortuis aut bene, aut nihil, вот послы и молчали.

В Колонный зал их пропустили через служебный ход, перед закрытым парадным столпилось столько пони, что при всём желании туда было сейчас не пройти. Свет от люстр в зале был приглушен, шторы закрыты, а красный флаг с чёрными лентами – приспущен. Гроб с покойным стоял на застеленном кумачом гранитном столе, рядом лежали венки и цветы. Всё такой же усатый Сталлион был одет в свой парадный мундир генералиссимуса, украшенный целым рядом орденов и медалей. Рядом стояли члены политбюро и изредка тихо перешёптывались, кто-то плакал, промокая платком слёзы, кто-то лишь хмуро смотрел исподлобья на происходящее. Дипломаты, угнетённые напряжённой тишиной, негромко поздоровались, постояли около гроба и отошли в сторону.

– Господин посол, – шёпотом обратился на миноландском наречии к Колду Бладу консул. – Как вы думаете, будет ли война?

– Кто знает? – пожал тот плечами. – Одно точно, если кто и узнает в первую очередь, так это фон Плейбе, у грифонов отличная разведка. Но даже если и начнётся, то мы будем сохранять нейтралитет, пока наше правительство со скоростью улитки будет решать, что делать дальше.

– Не самые радужные перспективы.

– Ну а что вы хотели, Стил Хорн? Никто не обещал, что дипломатическая служба будет легка.

Вечером, вернувшись в посольство, дипломаты совместно писали послание на родину под стук печатной машинки и треск дров в камине. Ночь выдалась холодная, однако отдельные группы пони всё ещё шли по улице к дворцу Советов, где оставались ждать утра, когда в Колонный зал вновь будут пускать.

– Вы слышали о кошмарной давке на Хомутской улице? – Стил Хорн сдвинул каретку и оторвался от набора. – Говорят, там творилось нечто невообразимое.

– Да, министр внутренних дел говорил о нескольких десятках задавленных насмерть пони.

– Они опять утаивают, господин посол! – консул повысил голос. – Мой информатор из милиции говорит о почти двух сотнях погибших и огромном количестве пострадавших, которых очень быстро и тихо развезли по больницам.

– А вы лучше, – Колд Блад оторвал взгляд от пламени и посмотрел на Стила Хорна. – Лучше поменьше говорите, да побольше пишите. Ну и делайте выводы, конечно.

III

Закат догорал, медленно топя последние солнечные лучи в поднимающемся из низины тумане. Огромные окна замка, выходящие на запад, всё ещё силились не допустить темноту в зал для совещаний. Вечер всегда угнетал принцессу Селестию, видевшую в этом времени суток упадок и увядание. В дверь аккуратно постучали.

– Входите, – правительница Эквестрии уже давно ждала гостя.

– Доброго вечера, Ваше Величество, – поклонился Дал Алл, придерживая очки.

– Раз план готов, так садитесь и рассказывайте его, – Селестия кивнула в сторону пустующего кресла. – Только учтите, мне ещё предстоит вникнуть во все детали, расскажите простым языком и только самую суть.

– Благодарю, – единорог сел, кладя папку с бумагами на стол перед собой. – Для начала позвольте описать сложившуюся обстановку. Для лучшего понимания механизмов доктрины, – он кашлянул и отложил верхний лист. – Итак, что мы имеем. Советская Сталлионградская Республика меньше Эквестрии по размеру, её казна почти пуста, они остались без лидера, у них правит бал ксенофобия, как следствие магия и управление погодой в упадке. На этом минусы кончаются. ССР обладает развитой аграрной отраслью, мощнейшей тяжёлой промышленностью, экономика на подъёме. У них огромная армия, к тому же всеобщая воинская обязанность позволяет призвать ещё больше солдат, имеется стрелковое оружие и военная техника. Дух народа высок, они сплочены и морально готовы к преодолению трудностей, защищены идеологией.

– Перспективы не радужные, – констатировала Селестия. – Особенно, если решать дело миром.

– Ну почему же, всё не так плохо. Для начала мы продаём им руду и прочее сырьё и тем самым оказываем экономическое давление. Вот только это лишь идёт нам во вред. Мы продаём сырьё, а покупаем продукт. Причём платим им сырьём же, чтобы не допустить увеличение их казны. С этим нужно что-то делать, срочно начать менять ситуацию. Пускай мы продаём сырьё, они нам полуфабрикат, а уже мы готовый продукт. Мы руду, они моторы, мы автомобили. А теперь самое интересное. У них отвратительные условия жизни. Отсталая легкая промышленность, грубая ткань, жёсткая мебель, одинаковая одежда. Отсталость в химической промышленности, примитивное использование нефти, мало пластика, нет синтетических тканей. Огромные проблемы со строительством жилья для стремительно растущего населения. Всё это сыграет нам на руку.

– Каким образом? Они презирают наш уклад жизни, гордятся своей бедностью и спартанскими условиями. Они противопоставлены нам во всём.

– В этом и заключается наша задача. Сейчас, когда у них нет лидера, когда их позиции идеологически дрогнули, мы можем начать действовать. Мы повлияем на их умы. Нет, не взрослого населения, тех не исправить. На умы молодёжи, а возможно их будущих детей. Мы должны воспитать в них эгоистов, ставящих личное благосостояние выше общества. И тогда мы победим. Сразу и без войны.

– Вести встречную агитацию?

– Да, но не явно. Подростки во все времена боролись со строем родителей, так или иначе мы должны дать им повод не отступить от борьбы. В ход пойдёт что угодно: слухи, тайные радиовещания, но самое главное – это моральное разложение. Поощрение тупости и бюрократии, алкоголизма и себялюбия, мы должны тайно или явно поощрять самые низкие инстинкты в их искусстве, культуре и образовании. Создать образ успешного эквестрийского пони и жалкого, бедного, вызывающего лишь презрение трудягу Сталлионграда. Дальше проще. Кобылки везде одинаковые, они любят быть красивыми, любят цветы, любят дорогие безделушки. Мы должны развить ювелирное дело до ювелирной промышленности, выпускать красивую одежду, строить красивые и просторные дома. А жеребцы? Каждый из них защитник, каждый хочет безопасности своей семье. Сейчас они непобедимы, потому что сплотились для защиты от врага. Весь Сталлионград сплочён. Но так долго длиться не может, они устанут от десятилетий бдительности. И тут на сцену выходим мы. Эквестрия – страна безопасности. Вы чувствуете разницу? Мы можем защититься и мы в безопасности? В итоге сегодняшняя Сталлионградская молодёжь, когда вырастет, будет уверена, что в Эквестрии жизнь лучше. А их дети, развращённые, безнравственные и самовлюблённые, не захотят жить в ССР. Никто там жить не захочет, vox populi – vox dei, особенно в их «республике». И тогда Сталлионград падёт.

– Но как? Как мы это сделаем?

– Очень просто. У нас там осталось немало единорогов и пегасов, униженных, бесправных, увечных, готовых отомстить. Что может единорог, если запретить ему колдовать? Что такое пегас без полёта? Генерал Мак Арт подвёл к границе Сталлионграда четыре колонны войск. Пегасы и единороги будут пятой. Они займут посты в правительстве, да, их не подпустят ни к оборонке, ни к казне, а только чему-то второстепенному, типа культуры, возможно, кто-то из единорогов пойдёт в науку. А нам только это и нужно. Именно культура, образование и наука формирует будущее, и этим будущим управлять будем мы.

Единорог закончил речь, снял очки и протер их платком, им же смахнул пот со лба.

– Ну что же, за неимением лучшего, ваш план – единственное, что мы можем сделать для безвоенного исправления ситуации, – Селестия поджала губы. – Действуйте, я дам вам карт-бланш на всё.

IV

Резкий звук ударов молотком по подвешенному за один конец рельсу заставил Скетча Бука поднять голову и оглядеться. Не он один поступил так же, почти все, стоящие на перроне пони смотрели в сторону ГИТЛ, часть из них выругалась, кто-то сплюнул. Удары по рельсу, созывающие заключённых на обед предназначались уже не Скетчу, и это, несмотря на пронизывающий холод, грело душу.

– Ваш билет, – сказала толстая престарелая проводница у входа в вагон. – И справку об освобождении с паспортом.

– Да-да, конечно, – дрожащим голосом ответил ей бывший заключённый главного исправительно-трудового лагеря или сокращённо ГИТЛ.

– Проходи, – кобыла мотнула головой в сторону открытой двери.

Скетч Бук подхватил свои немногочисленные манатки и шустро забрался вовнутрь. Общий вагон производил самые что ни на есть приятные чувства: закопчённый самоварчик на углях грел кипяток, свёрнутые матрасы уютно лежали на третьих полках, а въевшаяся в старую обшивку грязь придавала какой-то необычный шарм и ощущение дома в противовес гладким срезам досок, из которых делали нары. Вагон был практически пуст – у бывших заключённых почти никогда не было денег, они ехали в товарных вагонах, где из всей мебели – старая солома. Попутчики Скетча тоже подобрались хорошие: здоровенный жеребец, который сразу заявил, что он не уголовник, а колхозник, после чего забрался на верхнюю полку, и худой очкастый пони по имени Фэйр Каунт.

– А вы какими судьбами? – начал разговор Скетч Бук. – Амнистия или срок закончился?

– Амнистия, ясен пень! До конца срока не дожить, подохнешь, – Фэйр тяжело вздохнул. – Хоть что-то хорошее сделали из цэка Партии: устроили амнистию.

– В этом нельзя с вами не согласиться, – кивнул первый. – Мы все так обрадовались сразу. Тут же не только выпустили, тут время новое пришло. Хотя страшновато, кто к власти придёт, какое к нам отношение будет, что делать дальше?

– Да ладно, что тут не ясного! Вернёмся к нормальной жизни, на работу свою, я думаю, за четыре года бухучёт не поменялся сильно, помню ещё.

– Вы уж не сочтите за грубость, а вы случаем не неполитический? По мошенничеству?

– Какой там! – отмахнулся Фэйр Каунт. – Самый что ни на есть политический. Мы-то честно считали всё, бухгалтерия на заводе, и висел у нас плакат, ну такой, его все знают, портрет Вождя и слова: «Жить стало лучше, жить стало веселее. Сталлион». Ну и какая-то гнида подписала «у» в конце, мол, жить стало лучше Сталлиону, – тут бухгалтер испуганно оглянулся.

– И что же, нашли, кто это сделал?

– Ха! Никто не искал даже – посадили всех! – повисла тишина, прерываемая лишь мерным перестуком колёс. — Кроме директора, он себе больничный задним числом выписал и тем спасся, ну и ещё хвалился, что у него вино из Эквестрии было, отмазался.

– Да-а-а, ну и дела.

– Угу. Ну, я уж на другой завод пойду.

– Ох, хорошо вам говорить, а мне вот зубы повыбивали, изверги, как я теперь рисовать буду? – горько вздохнул Бук. – Я же карикатуры рисовал для «Сталлионградской правды», всё, что я умею. За них вот и поплатился.

– Да ла... — Фэйр запнулся на полуслове, а затем тихо добавил: – Неужели на Самого?

– Нет, что вы! Что вы! – замахал копытами Скетч Бук. – Даже не на членов политбюро, так, на одного министра. Здравоохранения.

– Вот это да, – только и смог ответить его собеседник.

– И знаете, что самое удручающее? Расстреляли этого министра через полгода как врага народа. По тому самому пресловутому делу врачей-убийц.

– Вот те раз! И что, не освободили?

– Я и сам надеялся, писал куда можно, говорил, просил знакомых заступиться. Всё впустую.

– Ну и сволочи же они! – бухгалтер сплюнул на грязный пол коридора. – А ведь кому-то и большее сходило с рук.

– Здесь уж suum cuique, кому ничего, кому лагеря, а кому девять граммов свинца. Может вы и правы, нужно к жизни возвращаться, может, меня возьмут назад в редакцию, может, хотя бы идеи мои нужны, или ученика заведу.

– А вы эта, – внезапно сверху свесилась голова третьего попутчика. – Вы, вота, лучшее к нам в колхоз приехайте. У нас работы всегда валом, а пони нам нужны. Да и дышится лучше у нас.

– Благодарствуем, – ответил Скетч, глядя на скривившегося Фэйра. – Но вот вы по бумажке билет покупали, а нам как-то по паспорту сподручнее.

– А, городские, шо с вас взять? – колхозник вновь лёг на полку, пробурчав: – А то с пашпортом незя в колхозе жить, эт нам ево не дают.

Скетч Бук ничего на это не ответил, а повернулся к окну, Фэйр Каунт же поёрзал на сидении, нахмурился и, наконец, поднялся с места.

– Пойду чайку налью себе.

V

Что было мочи дёрнув за шнур, я завёл трактор. Мотор затарахтел, потом заурчал. Оттолкнувшись от подножки, я забрался в кабину, уселся и положил копыта на рычаги. Машина взревела и, покачиваясь, тронулась, выезжая из ангара. Из-за дикого шума я ничего не слышал, поэтому главный механик, стоявший у ворот мехдвора, даже не пытался мне что-то прокричать, а лишь кивнул, мол, всё хорошо. Я улыбнулся и дотронулся копытом до кепки на голове, благодаря его таким макаром. Трактор, мерно урча, ехал к ещё не распаханному участку целины. Март месяц даже на степном юге Сталлионградской Советской Республики был весьма морозен, сидушка остыла за ночь, и токмо тепло от работающего двигателя не давало мне дрожать. Хорошо, хоть изморози сёдня не было, зато откуда ни возьмись появился резкий ветерок.

Приехав на место, я тяжко вздохнул – на поле меня уже ждал дед Грайн. Терпеть не могу этого жеребца, пень старый, вечно ворчит, всем недоволен, ругает и Эквестрию и председателя нашего колхоза «Пламя Революции», трясёт седой бородой. У нас так заведено: один на тракторе пашет, другой смотрит, шобы было ровно, так вота этот гад отказывается пахать! Я первый раз дал слабину, а теперь токмо и делаю, шо штаны протираю, а дед Грайн расхаживает да бурчит, холера, шо не получается у него. Ага, как же! Трактор он прекрасно водит, сам видел. А вот пахать – ни в какую. Я на него председателю жаловался ужо, а тот лишь отговорился, мол, войди в положение, так да так. Ага, сам бы сел за трактор, да вошёл бы.

Но сёдня дед Грайн меня достал. Начался-то день нормально, я опустил плуг и стал вскрывать целину. Земля комьями пошла из-под лемехов, большие куски разбивались дисками, а потом ровнялись граблями. За трактором шли восемь ровнёхоньких борозд, куда вскоре посадят царицу полей – кукурузу. Хорошо! Вот так посмотришь, как труд спорится, как работа делается, растут яровые. Представишь, как летом вопьёшься зубами в сладкий кукурузный кочан, сваренный в солёной воде. А ещё и маслицем помазать сливочным, м-м-м! И как осенью комбайны уберут в закрома Родины несметное число жёлтых ядрышек.

– Эй! Эй! Стой! – закричали сзади.

– Ась? – я развернулся, дед Грайн махал мне копытами.

– Перерыв давай!

– Какой тебе перерыв, чай не за рычагами! Вот добью полосу, тогда.

Закончив работу, я заглушил трактор, слез с него и достал, лежащий в сумке бутерброд со щавелем. Уселся, привалился к колесу и стал жевать, глядя на вспаханное поле. Дед Грайн, кряхтя, бухнулся рядом, но завтракать не стал.

– Я тут подумал, – начал старик. – Подумал и решил, не нужно нам пахать целину.

Я чуть не подавился.

– Ты чего это несёшь?

– Неправильные вещи мы все творим. Нам с тобой нужно сейчас к председателю пойти и сказать, чтобы никто больше целину не поднимал и тракторами не пахал, от этого вред один.

– Да ты чево, дед Грайн? Тебе солнце голову напекло? Ты чё такие антиреволюционные речи ведёшь? Ты же Партии перечишь! Они к нам со всей любовью же! – моему возмущению не было предела.

– Не напекло, и ради общего блага я не меньше Партии забочусь. Поэтому говорю: нельзя так к земле относиться.

– Да что ты говоришь! Забо-о-очусь, – передразнил я его.

– А то и говорю! Потеряли мы связь с землёй, относимся к ней как хищники. Когда мы сами пахали, сами вот этими копытами рыхлили землицу, чувствовали её, заботились. Наша это земля была, любили мы её, а она нам сторицей отвечала. И еду, и смысл жизни она нам давала. И хлеб, и кров, и душевный покой. А сейчас тракторами, железками этими мёртвыми и хищными чужую землю потрошим.

– Да разве так прокормишь всех? Голодать шо ли из-за традиций твоих кулацких?

– Никогда мы не голодали, а ещё и остальных пони кормили, за троих еду растили. Это всё промышленность, поле общим сделали, оторвали земных пони от земли, вырвали с корнем, да распихали по заводам и фабрикам, а кого и в армию. На чужие места всё.

И как только я эту чепуху услышал, так и понял, что не может Грайн вот так всерьёз говорить. И тут же мне стало так смешно, как с детства не было. Я заржал во весь голос, схватившись за живот, и хохотал, пока слёзы на глаза не навернулись.

– Да ну тебя, дед Грайн. Шутки у тебя, – ухмылялся я. – Это и я так могу, нахмурюсь, отращу бороду и начну всякие умности болтать.

– Barba philosophum non facit.

– Да катись ты в лес, дед! – закричал я, до боли возмущённый его фразой и, внезапно поняв, шо он не шутил ни капли. – Прорва! Вот доем и поедем к председателю, сам ему всё скажешь, а я заявлю, шо больше с тобой поднимать целину не поеду, пусть кого угодно другого дадут, хоть алкаша, хоть ученика-бездаря. Всяко лучше будет.

Выплеснув гнев, я замолчал, тяжело сопя, а Грайн ничё не ответил. Я доедал бутерброд, глядя, как ветер поднимает и несёт пыль прочь от вспаханного поля.

VI

Глава эквестрийской разведки Дал Алл шёл по коридорам дворца. В этот далеко неспокойный вечер он возвращался с еженедельного совещания с министром культуры и министром благополучия. Коридор сменялся коридором, редкие стражники кивали единорогу при встрече, как вдруг за предпоследним поворотом Дал буквально налетел на генерала Мака Арта.

– Пройдёмте, нам надо поговорить, – спокойно сказал тот, показывая копытом на приоткрытую дверь кабинета.

– Да? И о чём же? – тон Алла был холоден как никогда.

– О вас и вашем плане, – генерал вошёл следом, закрывая за собой дверь. – И о вашем неблагоприятном влиянии на принцессу.

– Ха! Влиянии! – скептически фыркнул глава разведки. – Её Величество сама может повлиять на кого угодно.

– Снизив затраты на армию? – резко ответил ему Мак. – Или это входит в ваш план?

– В план входит нечто иное, но никак не сокращение финансирования оборонки, – Дал Алл поправил очки на носу. – Да, расходы были несколько пересмотрены и перераспределены.

– Вы хоть понимаете, что вы творите? – пегас был настолько же удивлён, насколько и возмущён. – Больше тратить на рекламу и показуху и меньше на саму армию! А эти сомнительные передовые технологии?

– Да, всё верно, – уже спокойно подтвердил Дал. – Нам очень важно, чтобы нашу армию считали куда более огромной и сильной, чем она есть на самом деле. Это называется блеф.

– Вы отдаёте себе отчёт вообще? Это вам не партия в покер на завалявшуюся в кармане мелочь! Это судьба нашей Родины! – закричал Арт. – А вы собираетесь оставить нас беззащитными перед комми, которые в открытую говорят о мировой революции и грозятся кузькиной матерью! Блеф, как вам известно, имеет свойство быть раскрытым в самый неподходящий момент.

– Я позабочусь о секретах, генерал. В конце концов, я – глава не только разведки, но и контрразведки. А даже если их правительство узнает, то что с того? К тому времени их народ будет считать нашу армию сильнее. И воевать не будет. Или вам не терпится отправить своих солдат в бойню, откуда большинство вернётся в цинковых ящиках?

– Нет, – оторопело ответил тот. – Я тоже хочу мира, но si vis pacem, para bellum.

– Вот и комми будут. И подорвут себе экономику, пытаясь угнаться за нашим блефом, в итоге у них не будет ни денег, ни армии.

– Вы хоть осознаёте, на какой идёте риск? – вновь вскипел генерал. – Вы ставите на кон Эквестрию! Оставляете нас беззащитными против проклятых коммуняк! Прикрываться от них картонными аэродромами и надувными танками! Безумие.

– Тогда воюйте, воюйте чужими копытами, раз уж мы все договорились не посылать пони на смерть. Или у вас есть другие предложения? – Аллу никогда не нравилось, когда генерал давил на других подобным образом.

– Послушайте, вы умный пони, и план ваш хорош. Я предлагаю оставить ваши коэффициенты распределения денег, но расходы на оборонку нужно поднять. Чтобы ваш блеф хотя бы не шёл в ущерб армии.

Глава разведки нахмурился, пожевал губу, потом кивнул и согласился. Мак Арт довольно улыбнулся и вышел из кабинета. Он добился чего хотел, а Дал Алл стал оценивать насколько дорого Эквестрии обойдётся согласие генерала на план действий. Выходило не дёшево, но приемлемо.

VII

Дорогие граждане Независимой Демократической Республики Корнам! Сегодня великий день. Сегодня наша Родина, наш Корнам объявляет себя независимым государством. И я, Солнцеликий Освободитель, Отец Нации, Большой Бвама всея Корнама и пожизненный первый эль Президенте Октавиан Стронг Хуф Август, поздравляю вас с Днём Независимости!

Веками мы, раса бизонов, была свободна. Мы жили в прериях, не пускали сюда наглых чужаков и завоевателей, своей кровью защищали наши земли. Мы всегда были свободным, гордым и великим народом! Чтящим свои многовековые традиции. И не было такого до настоящего времени, чтобы кто-то указывал нам, как жить. Пока не пришли кровавые милитаристы, не разделили наш славный Корнам на две части и не устроили братоубийственную бойню во имя своих интересов. Но не таков наш народ, чтобы терпеть подобное! Мы объединились и на наших рогах вышвырнули прочь и эквестрийского стервятника и сталлионградского медведя!

В трудные времена бизоны выбрали меня своим лидером, и я оправдаю ваши ожидания! Больше никакой междоусобной войны! Никаких монархистов! Никаких коммунистов! Никаких кабальных договоров! Только честные выборы и твёрдая власть! Мы не допустим более divide et impera! ЕДИНАЯ НАЦИЯ, ЕДИНАЯ СТРАНА, ЕДИНЫЙ ПРАВИТЕЛЬ! ДА ЗДАВСТВУЕТ КОРНАМ! УРА!

VIII

Осенняя, заставляющая временами ёжиться прохлада коварно проникала в личный кабинет принцессы Селестии. В отличие от новеньких особняков, дворец консервативно сопротивлялся как паровому, так и электрическому отоплению, и единственный, кто мог отогнать холод – это камин. Он весело потрескивал, заставляя тени плясать и извиваться, порой причудливо сплетаясь в фантастические узоры. Принцесса Селестия умиротворённо смотрела на язычки пламени, а единорог Дал Алл сортировал картины.

– Ну вот что это? – он вытащил на свет белый холст на котором вкривь и вкось разными цветами был нарисован орнамент в виде ёлочки. – А это? – следующая картина напоминала обычные брызги краской. – Я же говорил вам, – глава разведки кинул картины в огонь.

– А может не стоит? Да и денег мы за них отдали немало.

– Деньги мы потратили не на картины, а спонсирование художников.

– Не уверена, что эквестрийская валюта пойдёт сталлионградской богеме на пользу, – правительница Эквестрии тяжело вздохнула. – Что им деньги, когда их выставку, их детище, их смысл жизни снесли бульдозером и закопали.

– В том то всё и дело! – воскликнул Дал. – Самое жестокое и болезненное, что с ними могло случиться – это если бы их проигнорировали. А так партия лишь настроила пони искусства против себя. А мы помогли, тем самым показав, что художники на верном пути в своём противостоянии.

– Да-да. Но всё же, – принцесса ненадолго замолчала. – Может это и вправду искусство?

– И вот это тоже? – единорог достал лист твёрдого картона, на нём поверх белой грунтовки был нарисован чёрный круг из которого, как из пирога, был вырезан кусок, на месте недостающей части было написано красным: «хорошо», рядом были слова «мир», «водка» и «пар», сам почти целый круг был обозначен как «партия». – Если это и искусство, то это дегенеративное искусство, – очередная картина отправилась в камин.

– Ну а на это вы что скажите? – Селестия развернула холст, на картине была изображена юная рыжая кобылка, она лежала на кровати в весьма неоднозначной позе и, улыбаясь, откидывала каштановую гриву; особой пикантности добавлял ракурс, из-за которого круп занимал центральную часть. – Это даже эстетически приятно, не говоря про эротический подтекст, сопровождающий искусство с незапамятных времён.

– В данном случае с вами нельзя не согласиться, но не купить эту картину мои агенты не могли. Видите ли, как комми бульдозером, так и мы деньгами и ложью о том, будто нечто у нас дико популярно, формируем в Сталлионграде моду на искусство и культуру, и это замечательно. У них не должно быть настоящего великого и возвышенного искусства, которое учит пони эстетически высоким ценностям, а должно быть дегенеративное, где мода главнее традиций, знак ценнее вещи, пошлость выше любви, искусство нужно для зарабатывания денег, а эпатаж – призвание художника. Именно так мы медленно, но верно подменим ценности их молодёжи, а тогда победа будет за нами.

– Вы верно говорите, Дал Алл, вот только от этого становится страшно. Просто подумайте, что мы сейчас делаем своими копытами.

– Страшные вещи, верно, но не страшнее войны. Впрочем, не стоит терзаться по этому поводу, помните, для кого мы всё это делаем. Залог успеха любого правителя salus populi suprema lex est.

– Да-да, я сама вас этому учила – принцесса свернула картину соблазнительной пони и положила холст себе на стол. – Тогда продолжайте. Только, пожалуйста, знайте в своей борьбе меру, оставьте в их душе хоть каплю хорошего.

IX

Да вы не представляете! Нет-нет-нет. Это ясно, это и у нас бывают интриги, бывают, грызутся, посмеиваются друг над другом, подсиживают, учеников переманивают. Но это и понятно. Разные парадигмы, разные подходы к изучению науки и её продвижению. Это верно. Но тут совсем другое дело! Так, а это что? А это такая у вас мензурка? Очень интересная форма и удобная, главное.

Так вот, давайте я вам поясню. У вас вот есть противостояние во взглядах, соперничество. Что? Да, конкуренция! Отличное слово! Конкуренция за гранты, за учеников, за умы пони, за фавор власть имущих и спонсоров. Да это и у нас есть, но у нас есть кое-что ещё и похуже. Наглость карьеристов и тупоумие чиновников, вот что! А это? Это потенциометр у вас? Ого! Вот это точность, нам до такой ещё далеко!

Нет, тупоумие – это не когда выделяют грант на исследование состава грязи из пупка, вендиго с ней, с грязью. Это когда ни с того ни с сего бюрократ, который школу-то с трудом закончил, берёт и запрещает целую науку! Да ещё какую! Вы только представьте! Кибернетика, наука будущего, наука, движущая весь прогресс и промышленность, теперь в Сталлионграде – лженаука вроде уфологии. Они приравняли роботизированные механизмы к выдумкам об инопланетянах. Да. А вот это из чего? Да разве это термостойкое стекло? Ха, ребята, это ерунда. Но ничего, технологию производства действительно термостойкого стекла я знаю и вам расскажу. Подтянем элементную базу, так сказать.

Так вот, ладно бы ещё какая-то кибернетика, они же взяли и генетику запретили! Проклятые карьеристы, чтоб им пусто было! Нет, вы представляете? Вместо того чтобы исследовать, как именно передаётся наследственная информация, они лишь пробуют экспериментировать с последствиями, никак не пытаясь объяснить происходящие процессы при наследовании. По их дурацкой коммунистической философии труд – основа всего, и они биологию подгоняют под идеологию. Заявляют, что генов не существует, это труд влияет на наследственность, мол, когда одна группа прапредков тянулась за листьями, тянулась, вытягивала шеи, так у них и стало рождаться длинношее потомство, а потом они все превратились в жирафов. Да-да. Хотел бы я узнать, почему тогда всё ещё существуют девственницы. Ха-ха-ха! Вы правы только отчасти, шутка-то хоть и неплохая, но такое на научном симпозиуме не спросишь.

Ну ладно, запретили и запретили, я микробиолог, казалось бы, меня не касается, но это же неправда. Мой отдел ждал результатов работы генетиков. Нам они были жизненно необходимы, чтобы понять, как изменяются штаммы всякой заразы. А тут раз и всё! Застой. Конечно, я протестовал, а то как же. Говорил, что их коммунистическо-фантастическая селекция для меня бесполезна, что она напоминает средневековую алхимию с их «жизненной субстанцией», но разве кто меня слушал! Vox clamantis in deserto. Не услышали, или не захотели.

Последней каплей для меня стали вирусы. Дело в том, что у вируса кроме генома и белковой оболочки и нет ничего, когда же у меня стали появляться результаты о мутациях и приспособлении, эти конъюнктурщики взревели! Меня оболгали, сократили снабжение, написали гнусных статей с якобы разоблачениями, и отменили вирусы, точнее приравняли их к отравляющим веществам. Тут я терпеть уже не мог, да! Спасибо, я тоже рад, что мне удалось перебраться в Эквестрию, и вдвойне рад, что мои достижения тут ценятся.

Что? Не боюсь ли я, что они там без лекарств будут умирать? Конечно, я переживаю по этому поводу, ещё как! Но знаете что: не уверен, что Партию интересовали лекарства, куда важнее было для них биологическое оружие, так что неизвестно еще, сколько я спас жизней, сбежав сюда.

X

– Ну что, товарищи? Опять провал?

Зал секретных совещаний центрального комитета Коммунистической Партии Сталлионграда походил на корпус готовой взорваться противопехотной мины. Или на сверхъёмкий конденсатор, заряженный выше всяких норм. Красные флаги и нахмурившиеся портреты Вождя лишь нагнетали напряжения. ЦК компартии в полном составе, включая генерального секретаря, молчал.

– Ну так что же? – продолжил министр финансов.

– Может, подробнее поясните, какого рожна тут у вас происходит? И зачем позвали меня? – недовольно проворчал министр обороны. – Войной-то и не пахнет.

– А вы ещё не в курсе, товарищ? – едко ответил ему финансист. – Эквестрия, крупнейший покупатель зернового спирта, больше в нём не нуждается. Приплыли. Десятки крупных заводов, благодаря которым у нас была иностранная валюта, теперь не нужны, что с ними делать не ясно, где и во что перерабатывать спирт – тоже.

– Топливо для авто и авиа транспорта! – подал голос министр науки и образования. – Это же замечательное топливо!

– Оно-то, конечно, верно, вот только есть загвоздка: для авиации таких объёмов слишком много, – вставил министр народного хозяйства. – А бензиновый и дизельный транспорт на спирте ездить не может, его нужно переделывать, и все заводы моторов тоже перестраивать, и... – тут он замолчал, повисла напряжённая пауза. – А деньги на это где взять?

– Можт эт, – внезапно подал голос генсек. – Прведём сиссиськие срания?

– Что?

– Соссисичские сорноання.

– Он говорит «Может быть, товарищи, проведём социалистические соревнования?» – пояснил министр обороны, в ответ на это генсек только утвердительно хрюкнул.

– Никакие соревнования и никакие зрелища уже не помогут, если мы стольких уволим, а заводы закроем, – отмахнулся финансист.

– Тогда, может быть, будем продавать своим гражданам? – робко спросил министр народного хозяйства, огляделся и уже куда более уверенно добавил: – А что? В розницу это будет дороже, чем оптом. Да и приспособить молочные заводы под разлив в бутылки другой жидкости не сложно. Вы подсчитайте, сколько это там будет.

– Если всё продать, то много, вот только не купят всё это.

– Разрешите заметить, – вмешался министр науки и образования. – Алкоголь всё же вреден для организма. Увеличение количества пьяниц и дебоширов, да и вообще.

– Как раз для этих проблем у меня есть решение, – подал голос молчащий до этого момента министр культуры и искусства, единственный пегас из присутствующих. – Это, товарищи, пропаганда правильного образа жизни. Пони должны знать, как культурно пить. Я и моё министерство может подготовить обучающие печатные материалы и радиопередачи. Чтобы появилась культура употребления крепких напитков, чтобы пони не злоупотребляли, знали свою меру, пили только накануне выходного, правильно похмелялись и прочее. В сатирической форме показать, что или ты благовоспитанный пони и культурно употребляешь в компании в пятницу, или ты запойный алкоголик, стыд и позор советского общества, tertium non datur. Тогда и пить будут и не пострадают.

– Отлично, товарищ! – воскликнул министр финансов. – Гениально!

– Замечательно, – кивнул министр народного хозяйства. – Можем же проблемы решать, если хотим. Будите генсека, начнём голосование.

Вырвать генерального из объятий Морфея оказалось не так-то просто, он похрюкивал и толкался локтями, разбудило его громкое высказывание министра науки:

– Знаете, товарищи, а я против. Против и всё! Вреден алкоголь в таких количествах, да и вообще вреден он. Не решим мы так проблемы, только новые наживём.

– Но товарищ... – начал было финансист.

– Нет-нет-нет! Совесть мне не позволяет.

– Я тоже воздержусь, – ответил министр здравоохранения. – Не к добру это.

– Ну что это такое, товарищи?! Ну как так? – возмутился министр народного хозяйства.

– Не хотят – не надо, – отчеканил пегас. – Кто за – поднимите копыто, – подняли все, кроме двух.

– Прнято, – буркнул генсек и закрыл глаза.

– Ну не знаю, товарищи, стыд вам, из-за вас традиционного «единогласно» не получилось.

XI

Секретно

майору Службы Государственной Безопасности

К█████ И█████
от гражданки О█████████
Заявление.

Как вы и просили, докладываю о поведении товарища Д█████ и его жены М████ после возвращения из командировки в Эквестрию. Пробыв там две недели, они вернулись и в ближайшее воскресение пригласили родных на праздничный ужин. М████ Р█████ моя двоюродная сестра, так что и я была на том ужине, а кроме меня ещё их дети, родители Д█████: мать и отец, который постоянно расспрашивал сына о жизни в Эквестрии и подливал нам всем коньяк. Ни новых вещей, ни продуктов или напитков, привезённых из-за рубежа, я не видела, хотя М████ говорила о рубашке для мужа «невероятно шикарного покроя», как она выразилась. Так же сам Д█████ нехотя рассказывал о капстранах и даже под конец обмолвился, что жизнь в Эквестрии лучше, чем у нас, но потом спохватился и заявил, что если только жить в гостинице на всём готовом, а в этом случае ещё не ясно. Так же он говорил о каком-то угощении, но отец урезонил его сказав, что uti non abuti и не нужно всё сразу. Достал Д█████ угощение или нет сама я не видела, так как ушла в десять часов вечера. Возможно, они пронесли контрабанду.

Куда больше я узнала, поговорив с М████ во вторник, встретив её вечером в универсаме. Она рассказала о том, что не видела в Эквестрии никаких ужасов, о которых говорят у нас на телевидении и в газетах, никаких толп нищих, никаких забастовок изголодавшихся рабочих. Не было и пошлых нарядов, все встреченные ей пони были одеты хоть и модно и в замечательные вещи, но нисколько не вульгарно. Хотя из разговоров с эквестрийцами М████ узнала, что в маленьких городках пони до сих пор ходят голыми, но вовсе не из-за нехватки одежды или денег, а по древнему обычаю. Про одежду двоюродная сестра говорила много, заявляла, что заглядывалась на витрины магазинчиков, и даже поведала один случай. Она, муж и коллега мужа со своей женой добирались до загородного корпуса университета, М████ была одета в ситцевое платье и, сидя в автобусе, с ужасом обнаружила, что остальные пони одеты в куда более добротную ткань, а из ситца была сделана обшивка сидений. Тогда они все залились краской от стыда. Я считаю, что подобное – проявление тлетворного влияния буржуазного образа жизни.

Ещё рассказывала она о разных драгоценных украшениях. Всякие, по её словам, восхитительные и очаровательные серёжки, броши и такие вещи, дословно, «кулон», как она пояснила, побрякушка на цепочке. При этом её глаза так горели, я уверена, купил ей муж что-то там. Ещё обмолвилась о том, что понюхала духи «Поммель №5», и ей так понравилось, что она сказала мне, цитирую: «Может и загнивает этот Запад, но как при этом вкусно пахнет!». Я считаю такую фразу не достойной советского пони. Рассказывала М████ также о моде среди молодёжи вставлять в уши по три-четыре небольших колечка, что просто возмутительно, а ведь у них дочь. За ней нужно посмотреть, не проколола ли она уши.

Больше ничего узнать у меня не получилось, но я буду приглядываться и, если что, то обязательно доложу вам.

XII

Дал Алл писал годовой отчёт. Седеющий глава разведки сидел за массивным столом, заваленным бумагами, и печатал на машинке пару строк только для того, чтобы вырвать лист, скомкать его и кинуть в сторону мусорной корзины. Нетрудно было догадаться, что написание отчёта зашло в тупик, вернее не самого отчёта, а только одной из глав – всё остальное уже лежало в папке и ждало недостающего листа с перечнем инноваций, которые будут опробованы в предстоящем году. А таких не было. Даллес и его помощники, казалось, перебрали уже все возможные рычаги давления. Конечно, можно было бы написать страницу ничего не значащих рассуждений, производящих впечатление того, что методология выполнения плана развивается, но ни совесть, ни патриотизм, ни ненависть к коммунистам не позволяли Далу поступить так.

Мысли не шли, голова раскалывалась. Алл откинулся на спинку своего мягкого кожаного кресла и уставился в потолок. В дверь постучали.

– Войдите, – сразу сказал единорог, сейчас он был рад любому обществу.

– Вечер добрый! А что это у вас так темно? – заместитель главы департамента по культуре и нравам Файн Паблиш щёлкнул выключателем и заставил главного разведчика на пару секунд зажмуриться. – Ой, простите! Я к вам собственно по делу.

– Присаживайтесь, – Дал Алл указал копытом на стоящий рядом со столом стул.

– Спасибо, – Файн Паблиш аккуратно положил на стопку бумаг толстую папку, которую принёс с собой, плюхнулся на стул и продолжил: – Собственно, как вы и говорили, докладываю. В Сталлионграде напечатали малым тиражом, да ещё и после цензуры произведение одного их писателя. Хотя рукописи полной версии ходят в народе. Так вот, намедни я прочитал эту книжку, про врача времён их революции, и я скажу – это потрясающая вещь, по-настоящему великое произведение.

– Да? – отвлёкся от своих размышлений единорог, слушавший гостя в пол-уха. – Хорошее, говорите?

– Да, очень! Не знаю, как кто-то там смог написать подобное, да ещё и нисколько не прокоммунистическое.

– Так наградите его, – Дал выдвинул в столе ящик, вынул оттуда список инноваций за последние пять лет и стал проглядывать их, внезапно он резко остановился и посмотрел на Файна. – Да! Наградите его! Какая у нас самая престижная награда для писателя? Если этот, как вы там его назвали, действительно заслуживает – так наградите его обязательно.

– Но тогда мы покажем, что и у них есть достойные награды писатели.

– Конечно есть, и если мы их будем игнорировать, то получится, что мы предвзяты. Наградите его и пригласите к нам для вручения, – глаза разведчика буквально засветились от мыслей, пришедших в его голову. – А уже здесь присовокупите крупный денежный приз.

– А он его возьмёт? – неуверенно спросил Файн Паблиш.

– Возьмёт, никуда не денется. Во-первых, pecunia non olet, а во-вторых, даже если откажется, пойдут слухи, что он деньги взял. Это породит ненависть бездарных бумагомарателей коммунистического режима, и они начнут на него травлю. Наградить – породить зависть.

– Неужели коммунисты настолько низко пали в моральном плане?

В ответ на это Дал Алл лишь ухмыльнулся и расплылся в улыбке. Но быстро вновь принял серьёзное выражение лица.

– Они попадут в неловкое положение, сами же не могли наградить за произведение, не прославляющее их режим. А теперь или писатель переберётся к нам и станет нашим, или они его задавят. В любом случае комми его потеряют.

– Не слишком ли жестоко по отношению к самому писателю? – приподнял бровь Файн и тут же дернулся, увидев ледяной взгляд собеседника.

– Такие времена. Да к тому же ему не привыкать: от сытой и спокойной жизни ещё никто не стал писать хорошие произведения, – единорог поджал губы. – Действуйте. А мне ещё нужно дописать отчёт.

Файн Паблиш кивнул, поднялся со стула и вышел, Дал же вздохнул и поблагодарил судьбу за столь нежданный подарок. Что писать про нововведения стало кристально ясно. Допечатав и собрав отчёт в папку, глава разведки подумал, что он уже слишком стар для этой работы, и нужно подыскивать себе замену. Собираясь уйти из кабинета, Дал Алл заметил папку оставленную посетителем – там находилась перепечатанная рукопись.

– Почитаю, пожалуй, отвлекусь от государственных дел, хотя бы на вечерок-другой.

XIII

В эфире радиостанция «Голос Свободы» и мы начинаем сеанс вечернего вещания!

Сегодня мы поговорим о такой родной и близкой каждому пони вещи, как ценности. Согласитесь, во все времена пони желали золото, но не его объявляли величайшей ценностью. Тогда что же? А то, что нам всегда было дорого: любовь, семья, доброта и свобода. Эти ценности не устаревают и не устареют никогда. Они были важны каждому пони ещё до возникновения Эквестрии, и до её теперешнего раскола. Мы все пони – и это объединяет нас.

Это прекрасно понимали и понимают правители Сталлионграда, желающие расколоть наш единый народ в своих собственных интересах. Они разжигают расовую ненависть, заставляют творить ужасные преступления во имя эфемерной идеи, контролируют место жительства и работы каждого пони, разрушают институт семьи.

Правительство Сталлионграда лжёт вам каждый день. Давайте же развеем несколько мифов об Эквестрии.

Миф первый: мы – разные народы. Это не так. Испокон веков все три племени пони жили вместе: и земные пони, и пегасы, и единороги. В межплеменных браках рождаются дети одного из видов, мы все подходим друг другу, мы одна раса, единый народ.

Миф второй: жители Эквестрии ненавидят сталлионградцев. И это неверно. Мы не можем испытывать ненависть к своим братьям и сёстрам, чьи мозги были промыты безжалостной советской пропагандой. Но мы всей душой презираем ваше правительство за то, что оно сделало с вами. Мы выступаем в вашу защиту, оказываем помощь несправедливо угнетённым и искренне желаем объединения против угнетателей. Ubi concordia, ibi victoria.

Миф третий: скоро наступит коммунизм. Сколько раз за свою жизнь вы слышали это утверждение? Теперь задайте этот вопрос своим родителям, а потом их родителям. И что же? Неужели то бедственное положение, в котором вы живёте, является шагом в будущее? Или же это деградация? Подумайте над этим, откройте глаза правде.

И в завершении нашего эфира мы хотим поблагодарить наших слушателей за смелость и отвагу узнать правду. Помните – кто прав, тот и победит.

XIV

На старт, внимание, МАРШ!

Давайте-давайте, ускоряемся, ещё ускоряемся. Дыхание. За дыханием следим. Лейзи Блиц, не спеши, береги дыхание. Кто там в конце тащится? Нагоняем, нагоняем. Так, второй круг пошёл. Куда? Крылья сложили немедленно! Ещё раз такое увижу, я вам такую олимпиаду покажу, пожалеете, что родились! Вы что там ползёте? Быстрее, быстрее! Через «не могу», через второе дыхание, третье, пятое. Два круга пробежали и уже всё? И это олимпийская команда Филлидельфии? Саммер Спринт, я тебя спрашиваю! Да мне срать, что ты единорог! Ты легкоатлет! Беги давай, не отвлекайся на болтовню, чемпион фигов. Давайте-давайте, ребята, поднажали, четвёртый круг, это вам не тяжесть первого. Где ваше хвалёное десятое дыхание, а? Гордость ваша где? Лейзи Блиц, где твоё какое-то-там-по-счёту дыхание? Ты на десять метров спринтер или на пятьсот? Поднажали. Финальный круг. Все силы сожмите в копыто! Сотое там, не знаю какое дыхание! Быстрее! Быстрее! Тут все рвутся вперёд! Давайте, давайте уже, шевелите костылями своими, не заставляйте меня разочаровываться в вас и в спорте. Ну! Финишная прямая! Ну! Гоните! Ещё быстрее! После черты сдыхать будете! Да! Да! Добегаем, добегаем, последние! Всё! Всё.

Пройдитесь, пройдитесь, остыньте. Фловер Ран, НЕ ПИТЬ! Дурак что ли совсем?! А если простынешь? А? Кто поедет на олимпиаду вместо тебя? Кто? Кантерлотцы? Они не поедут в Сталлионград. И мэйнхэттенцы не поедут. Вы у меня поедете, дискордовы отродья! И всем покажете. Вы патриотизм забудьте, это в Кантерлоте он хорош, во дворце. Вы за честь города сражаетесь! Чтоб всем этим столичным выскочкам политическим нос утереть. Потому что Филлидельфия всегда была родиной спортсменов. Кто там крикнул о химической промышленности? Какие допинги?! Пинок под круп вам допинг! Честно вас играть не учили что ли? А?!

Фу-у-ух. Аж взмок, как представил, что вы где-то о допингах ляпните. Какой контекст, Саммер Спринт? Какой контекст? Головой стукнулся что ли? Что-о-о? Что значит всё для победы? Тебе в Кантерлоте мозги что ли промыли политикой? Всё ради участия, запомни это, а не то не пойми ради чего травить себя. Пищу полезную ешь! Mens sana in corpore sano и мысли о политике дохнут как микробы.

Совсем с этой политикой чердачины у вас поехали. У всех! Особенно у столичных и мэйнхеттенцев. Сталлионградцы не лучше. Это что ж такое делать нужно, чтобы спортсмены назад к себе в родной город не хотели возвращаться? Побеждают, а не возвращаются! Дискорд знает что. Естественно коммунистическому правительству такое не нравится. Эти тоже хороши, наши политиканы. Дали себя продавить, чтоб олимпиада в Сталлионграде была проведена, а сами не поедут. Чокнулись там.

Что рты раскрыли? Мы зато поедем. Так, вот и они, прыгунцы наши через препятствия. Фловер Ран, ты с ними, остальные давайте, заминку и отдыхать. Да, вечером тренировка, да быть всем. Всё, всё, все молодцы сегодня. Да, смотрите не расслабьтесь, не растайте. Всё, жду вечером. Фловер, давай, вон уже Лайтнин Спирит к старту подошёл.

XV

Ой, какой же я дурак! Ох, какой же дурак! Я дважды, нет, трижды! Да что там! Я каждую минуту корил себя за то, что решился на этот проклятый не по одному разу полёт. Но теперь поздно отступать, назад пути нет. Теперь уже точно не повернёшь.

А всё начиналась так классно. Точнее и начиналось это всё крайне глупо. Я решил прилететь в Сталлионград, и не просто так, а нелегально, чтобы доказать всем, что железный занавес в головах у пони, а не на самом деле. Вот только лететь на своих крыльях я не мог, тогда меня эти ксенофобы-каннибалы убьют точно. Поэтому среди ночи я завёл мотор своего верного «Кессена», сел за штурвал и взлетел, взяв курс на Лас-Пегас. Туда я, конечно, лететь не стал, а развернувшись, помчался в сторону ССР. Таким образом, я пересекал границу около пяти утра, когда ночная смена пограничников уже почти заснула, а новая их не сменила. Пролетел я без приключений, на низкой высоте. Моего крошечного «Кессена» со знаками «Всем мир!» на крыльях радары не увидели, а пограничники прозевали. И всё же я буквально чувствовал, как стволы зенитных орудий целятся мне в спину. Ну конечно, это просто разыгравшееся воображение. Они бы выстрелили, эти милитаристы. Или нет?

Как бы то ни было, но второй раз я обругал себя, когда вспомнил, что и сам Сталлионград окружён кольцом противовоздушной обороны. Вот тут мне стало действительно страшно. Здесь они уже не посмотрят на то, что на моём самолётике даже маленькую бомбу не поднять, что он гражданский и не способен ни на какие военные действия. Ну что ж, поделом мне, дураку. Я мог лишь рассчитывать, что чудом останусь жив, когда комми собьют «Кессен». В один момент я услышал гул, его точно не мог издавать мой движок, и этот гул нарастал. Буквально через пару секунд меня обогнали истребители красных. Ума не приложу, почему они меня не сбили. Одно было ясно и понятно: раз они летают рядом, то из зениток по мне стрелять не будут. Я продолжил свой полёт, стараясь не думать, что мой биплан может порвать воздушной волной, от летящих рядом реактивных самолётов, которые похоже хотели заставить меня сесть прямо на поле или дорогу. Ну а поскольку никаких агрессивных действий, включая предупредительные выстрелы, они не производили, я решил, что теперь можно без опасения действовать самым наглым образом.

Вдали были видны многоэтажки Сталлионграда, освещающиеся ласковым утренним солнцем, я прибавил газу, взял немного выше и радостно помахал копытом самолётам сопровождения. Пролетая над городом, я не мог не поражаться масштабам: огромные, длиннющие и напоминающие муравейники дома-гиганты, заводские комплексы, занимающие целые гектары, плотные потоки машин, колонны пони. Вот только от всего этого меня передёргивало. Как-то это было неправильно, сгонять пони в этот прожорливый мегаполис, селить в каморках, уплотнять, потом каждое утро стадами, табунами гнать на заводы, клепающие танки и автоматы, а в выходные заливать тоску рабочих алкоголем. Кто из этих пони жил по-настоящему? Неужели я здесь один такой, да и то гость незваный? Если да, то почему принцесса Селестия и кабинет министров ничего не делают? С такими грустными мыслями я приземлялся в самом центре города – на площадь Седьмого ноября.

Меня, конечно, ждали. Милиция и праздно шатающиеся зеваки с паломниками к мавзолею. Подбежали, как только я заглушил мотор. И вот тут я сначала даже растерялся, а потом понял: настал же час моего триумфа! Гордо подняв вверх голову и расправив плечи, я выпрыгнул из кабины, снял лётные очки, оглядел собравшихся и громко сказал:

– Товарищи! Сегодня день дружбы наших народов! День примирения и свободы от границ! И сегодня я, прилетев сюда, провозглашаю этим поступком мир! Мир между нами! И ничего...

И тут их милиционеры, а так же какой-то жеребец в штатском схватили меня под передние ноги и поволокли прочь от самолёта, а толпу стали разгонять.

– Эй, вы что делаете?! – крикнул я. – Мир же! Я же миротворец!

Вокруг замелькали пони в военной форме. Меня резко поставили на ноги перед каким-то генералом, обвешанным медалями.

– Ты что это устроил, щенок? – заорал он на меня. – Да мы тебя, шпион, в порошок разотрём. Мы тебя...

– Эй! – прервал его кто-то, я тут же оглянулся посмотреть, кому хватило смелости на такой поступок, и увидел спешившего к нам генсека ССР в окружении пони в штатском. – Эй вы! – он наконец подошёл, тяжело дыша. – Это ты пилот? – спросил он меня, я, честно говоря, растерялся, как-никак со мной говорил глава государства, пусть и не моего.

– Д... да! – кивнул я.

– Ты из Эквестрии прилетел, – генсек скорее утверждал, чем спрашивал, смотря на мои крылья.

– Ну да, из Клаудсдейла.

– Ты дурак? Тебя же сбить должны были! – тут он глянул на генерала и взревел: – Как это понимать?! И это вы называете обороной Сталлионграда? Да тут любой идиот пролететь может! Какой, так тебя растак занавес? Какой купол?! Решето, за ногу мамашу твою! Всех поувольняю! Всех уберу! Алкоголики! Ишь, распустились! А если завтра война? А? – он схватил генерала за лацканы пиджака, но тот лишь хмурился и опускал глаза. – От я вам! – генсек погрозил копытом перед лицом сначала генералов а потом окружавших того военных. – А этого клоуна уберите отсюда в изолятор, тоже мне шпиона нашли, – добавил он, глядя на меня, скривившись как от язвы.

Меня снова подхватили.

– Как так! Я же посланец мира! – неожиданно даже для себя закричал я, моему возмущению не было предела, это же военные были виноваты, а не я. – Я же миротворец! Меня на родину отпустить нужно!

– Отпустим, – сказал мне пони в чёрном костюме. – Как только за содеянное ответишь. За хулиганскую выходку свою и за полёт без разрешения.

– Н-но, н-но, – я едва не сказал, что это была просто безобидная шутка, но ведь это и вправду была она.

– Dura lex, sed lex. За хулиганство у нас до двух лет.

– Но я же гражданин другой страны, я же миротворец, меня чуть не убили сегодня, поимейте совесть, – бормотал я, пораженный таким положением дел, когда меня заталкивали в автомобиль чёрного цвета.

XVI

Телевизор шипит, щёлкает, на пару секунд появляется настроечная сетка, затем на экране становится виден развевающийся красный флаг с серпом и молотом, звучит бравурная музыка, голос диктора произносит: «Срочное обращение ЦК Компартии и политбюро». На экране появляется круглый стол, за которым сидят трое пожилых пони в костюмах: толстый, бородатый и худой.

– Граждане Сталлионградской Социалистической Республики! – начинает худой. – С превеликим сожалением вынуждены сказать вам об ужасающем происшествии, случившимся с дружественным нам народом. Племенные вожди зебр, развращённые капиталистическим режимом развязали гражданскую войну.

– Мы не можем бросить наших братьев в такой трудный час! – подхватывает толстый. – Поэтому Партия приняла решение о начале освободительной операции на территории дружественного Зебранистана.

– Западные капиталисты вновь плотным кольцом окружили нашу Родину, чёрные коршуны жаждут расклевать нас и наших братьев, – подаёт голос бородатый. – Наймиты буржуазии планируют закрепиться на скалах Зебранистана и создать плацдарм для атаки на Сталлионград.

– Ne quid res publica detrimenti capiat, – продолжает худой. – Партия объявляет мобилизацию населения призывного возраста. Каждый пони восемнадцати – двадцати семи лет обязан явиться в военкомат своего района.

– В трудный час, – повторяет толстый. – Мы не можем бросить дружественный народ Зебранистана. Мы освободим его от ига феодалов.

– Народ зебр, угнетённый рабством и отсталым строем буржуазных князьков, большей частью на нашей стороне, – берёт слово бородатый. – Операция будет быстрой и победоносной!

– Вперёд, товарищи! – срывается на крик худой. – Вместе мы победим!

Слышится мелодия марша, потом со щелчком изображение меняется. Теперь по телевизору показывают запись выступления Государственного Сталлионградского балета. Под бодрую музыку балерины танцуют, выделывая изящные па, а прима – единственная пегаска – уже готова к финальной сцене.

XVII

ОБРАЩЕНИЕ

Urbi et Orbi

К вам обращается Совет офицеров, солдат и матросов ССР!

Власть в Сталлионграде была узурпирована контрреволюционерами-номенклатурщиками. Партия парализована, ЦК распущен. Генеральный секретарь сбежал на юг, где был схвачен и посажен под домашний арест. Изменники, пользуясь поддержкой спецслужб, создали Чрезвычайный Комитет для олигархического управления Сталлионградом. Подобную власть никак нельзя назвать легальной! Для введения чрезвычайного положения они развязали войну и решили отправить наших сыновей, братьев и мужей на смерть. Чёрные автомобили разъезжают по городу, все несогласные тут же отправляются в следственные изоляторы. ССР превратился в тюрьму для своего народа!

Поднимайтесь на борьбу, товарищи! Мы и только мы, народ, сможем положить конец незаконному правлению преступников. Как во время революции мы взяли власть в свои руки, так и сейчас мы должны это сделать во благо наших детей! Сегодня на центральной площади Седьмого ноября пройдёт забастовка против решений и законности ЧК. Граждане, приходите на стачку, игнорируйте требование о мобилизации. Замечайте, кто срывает данные плакаты, и постарайтесь убедить их в поспешности таких решений.

Военные и милиционеры, переходите на сторону Совета офицеров, солдат и матросов! Вас используют, ваших генералов сняли с должностей, а теперь ставленники ЧК, пытаясь выслужиться, натравливают вас против своего же народа. Вы давали присягу служить народу и Родине, а не узурпаторам. Вы защитники, а не тюремщики. Разъясняйте положение тем, кто ещё не знает правды.

ВСЕ НА МИТИНГ, ТОВАРИЩИ!

XVIII

– Погнали уже из этой дыры, мне тут не в кайф торчать, – скривился жеребец и протянул кобылке копыто, оба были уже немного пьяны, хотя вечер только начинался.

– Ну чё ты меня обламываешь, – ответила она. – Тут скоро туса будет.

– Да шняга у вас, а не туса, вот у моих корешей на хате настоящий оттяг, – он присел и обнял её. – Пошли на стрит хотя бы, там знакомые будут на гитаре лабать.

– Стрёмная у вас туса, вы водку жрёте и траву курите. Вас менты в любой момент повязать могут, – она нахмурилась, но позволила себя поднять и повести к выходу.

– Да не ссы, – успокаивал он её. – Никому из них дела до нас нет.

Они вышли из подъезда на оживлённую улицу, где повсюду играли музыканты, старушки продавали сувениры, группами сидели молодые пони. Из окон струился свет от начинающихся дискотек. Район был самый что ни на есть злачный. Если где и проводила свои вечера Сталлионградская богема, то только на этой улице. Жеребец подбадривал кобылку, но у той испортилось настроение.

– Ща знаешь, как они рыскают? Им нужно солдат на войну, они любого могут подогнать военкомату.

– Ха! Я хорошо шкерюсь. Да и не будет никто из наших воевать, никто не хочет и не будет.

Он заскочил на бордюр, встал в позу и заголосил:

«Пускай воюют пацифисты

Пускай стреляют в них зебристы

Пускай считают каждый выстрел

А воевать я не пойду!»

Но такой перфоманс явно не произвёл на кобылку впечатление. Она скривилась и зашагала прочь. Он тут же её догнал.

– Нет, ну слушай. Ну чего ты сегодня как сама не своя? Я тут прыгаю, пытаюсь развеселить тебя, а ты ни в какую.

– Да кинули меня на деньги. Ваще засада.

– Да ты чё? – поразился он. – Кто? Кто такой?

– Да фарцовщица. Я пришла на базар, потолкалась, спросила где джинса есть. Они мне указали, бабки драные, на чувиху какую-то. Мутная она, но фарцовщики все такие. Я к ней, а эта корова говорит, что есть. Мы пошли в подъезд, ну чтобы никто не видел. Она там в полутьме достаёт чё-то из под платья, говорит, ну, ну, давай быстрей. Я пощупала – джинса, длинная, узкая, короче схватила, деньги сунула и убежала. А дома зырю, а там одна штанина всего!

– От ведь паскуда!

– Такой облом, – всхлипнула она. – Я уж ревела полдня, да толку.

– Ну я её найду, ну я ей устрою! – кипятился он.

– Да куда ты пойдёшь? Они все за одного, а в ментовке тебя заберут на войну.

– O tempora, O mores! Честному чуваку везде засада, везде облом. Нафиг такую страну, пусть катится со всеми коммунистами и занавесом. Не хочу тут жить! И не пускают никого, как из тюрьмы.

– А чё делать? Ничего не сделаешь.

– Сделаешь! Ещё как! Ща пойду к корешам, завалимся в этот комитет солдат и офицеров, там у меня кент знакомый есть. Мы захватим контрабандный спирт «Ройаль» из Эквестрии. Назло этим тварям. Ну а потом пойдём и спалим ко всем драконам наш райвоенкомат!

– Что? О! – испугано вскрикнула кобылка, вытаращив глаза; через пару секунд она пришла в себя, молча развернулась и галопом понеслась прочь. Жеребец попытался было за ней бежать, но махнул копытом и отправился к друзьям, горланя песню:

– Переме-е-ен, требуют наши сердца. Переме-е-е-е-ен!

XIX

Вооружённый конфликт в ССР

Вчера, как сообщает журналист «Кантерлот Таймс» Хот Поинт, в пределах границ ССР возник внутренний конфликт, быстро принявший статус вооружённого.

Позавчера вечером на центральной площади города Подковска прошёл митинг против соседней Хомутской области, а уже вчера утром председатель Подковского обкома отдал приказ о мобилизации населения. Военные части, размещённые на территории области перешли на сторону обкома, солдаты открыли склады и начали раздавать оружие гражданским. Не дожидаясь нападения, военные и ополченцы Хомутской области первыми ударили по Подковской, проникли глубоко в тыл, но взять Подковск с разбега у них не вышло. В данный момент конфликт всё ещё не остыл, ведутся ожесточённые бои за село Новокопытное.

В связи с этим генеральный штаб Эквестрии и лично принцесса Селестия отдали приказ о введении ограниченного миротворческого контингента на территорию ССР для подавления братоубийственного конфликта и примирения враждующих сторон. Данная операция была согласована с комитетом офицеров, солдат и матросов Сталлионграда – одной из частей новообразованного правительства ССР. Alea iacta est, и в данный момент миротворческие силы пересекают границу.

Тем временем сам Сталлионград поглощён народными восстаниями и стихийными митингами в поддержку миротворцев и объединения с Эквестрией, парализовавшими практически всю деятельность столицы, как государственного объекта. Как мы узнали из телефонного разговора с послом Эквестрии Ноутом Виллом, ситуация в Сталлионграде пока далека от критической, оружия в руках митингующих замечено не было, а продовольствия и еды хватит надолго, хотя случаются перебои в работе электричества и водоснабжения. По слухам кто-то видел в городе танки, направляющиеся в сторону телецентра и дома правительства.

Официальные представители правительства Эквестрии комментировать ситуацию отказались сославшись на неопределённость обстановки на текущий момент.

XX

Конец лета примечателен не только сезоном сбора урожая и поиском грибов, не только готовящимися к учебному году жеребятами и не только начинающими осыпаться листьями, но и одной интересной особенностью: если днём солнце всё ещё печёт, то ночью на землю опускается прохлада. В вечерние часы она уже показывает свои намерения, но вода, а так же камни ещё пышут жаром, напоминая о горячем дне. Именно это тепло чувствовала принцесса Селестия, шагая мимо монументов на Кантерлотском кладбище.

Кантерлотское кладбище одно из самых древних и самых аккуратных. Иной интроверт, не отягощённый предрассудками, назвал бы его даже уютным. Или хотя бы тихим и спокойным местом, с чем согласились бы и другие пони. Особенно в этот день, когда практически все припали к телеэкранам и радиоприёмникам. Генштаб, как и кабинет министров, бурлил, однако никто не посмел остановить принцессу, когда она заявила, что сделает для себя перерыв на пару часов.

Теперь же Селестия шла по кладбищу, неся лишь корзинку. Под её копытом хрустнул опавший лист. «Вот и кончается лето. А вместе с ним догорает целая эпоха» – подумала правительница Эквестрии, подходя к небольшому кубу из мрамора.

– Ну здравствуй, старый друг, – сказала она, положив копыто на камень с выгравированной надписью «Дал Алл. Любимому папе, преданному другу, лучшему советнику». – Ну как ты? Надеюсь, что хорошо. Знаешь, а мы победили. Да, представь себе.

Селестия достала из корзинки бутылку шампанского и фужер. Хлопок и пробка улетела метра на два прямо в куст шиповника, усыпанного красными плодами. Принцесса налила игристое вино.

– Мне жаль, что ты ушёл от нас, не дождался победы. Знаешь, даже сейчас нам тебя не хватает, твоего ума, хитрости, решительности, порой даже ошеломляющей и беспринципной наглости. Но не будем о грустном, сегодня же день нашей победы, – Селестия пригубила содержимое бокала, а потом наклонила бутылку; шампанское пенной струёй полилось на могилу. – Обидно, что ты не увидел этого дня. Хотя... хотя о чём это я? Ты прекрасно знал, что мы победим, знал, чем всё закончится заранее. Поздравляю!

Принцесса вновь налила, выпила и достала из корзинки виноград.

– А помнишь, как поначалу мы не знали, что делать с этой внезапной угрозой, Как ты предложил свой странный план, который, по единодушному нашему мнению, не должен был работать вообще? Помнишь, насколько силён был враг? А сейчас... ха-ха! Жалкое зрелище. И это красный сталлинградский монстр? Sic transit gloria mundi, – презрительно произнесла принцесса, фыркнув.

Она положила несколько ягод винограда в рот и стала жевать, думая о чём-то. Ещё один фужер шампанского и снова молчание.

– Да, твой великолепный план осуществился в точности так, как ты говорил, – тон Селестии стал спокойным и даже немного грустным, она вновь наполнила бокал, а остатки вылила на землю рядом с монументом. – Пони, развращённые согласно твоему плану, не захотели жить в коммунистической стране, и Сталлионград пал. Плебисцит о присоединении к Эквестрии пройдёт через пару декад.

Внезапно принцесса Селестия замолчала, сжала зубы и нахмурилась, как будто скривилась от внезапной боли. Потом закрыла глаза, отдышалась, залпом выпила игристое вино.

– Мы победили, старый друг, ты можешь отдыхать и радоваться. Ура, Сталлионград вновь стал частью Эквестрии… Вот только что мне теперь делать с этим гнойным нарывом внутри моей страны?

Post Scriptum

А что тут думать? Si vivis Romæ, romano vivito more.

Пояснения

Здесь располагаются пояснения некоторым реальным историческим событиям, которые нашли своё отражение в фанфике, а также даётся перевод латинских пословиц.

I.

Мак Арт — американский генерал Макартур, выступавший за войну с СССР.

Дал Алл — Аллен Даллес — глава ЦРУ.

План Даллеса — никогда не существовавший документ, текст которого был приписан Даллесу Юлианом Семёновым в своей книге "Семнадцать мгновений весны". Однако же существовала тайная директива ЦРУ NSC 20/1 от 1948 года, но её содержимое и близко не соответствует тому, что принято называть "планом Даллеса"
prima inter pares — первая среди равных

II.

В толкучке на похоронах Сталина действительно погибли люди, этот факт скрывался советской властью.

de mortuis aut bene, aut nihil — о мёртвых или хорошо или ничего

III.

vox populi – vox dei — голос народа — Глас божий. Имеется ввиду, что власти приходится в конечном итоге делать то, что велит народ.

IV.

ГИТЛ — ГУЛАГ — группа исправительных лагерей в СССР времён Сталина. После его смерти Хрущёв объявил амнистию.

Жить стало лучше, жить стало веселее — Известная цитата из речи Сталина.

Дело врачей убийц — резонансное дело 1953 года, на котором некоторые врачи были обвинены в покушениях на жизнь верхушки СССР

suum cuique — каждому своё. Такая же надпись была на воротах Бухенвальда.
"нам как-то по паспорту сподручнее" — до Хрущёва у колхозников не было паспортов на руках, они не могли свободно передвигаться по стране.

V.

Поднятие целины — кампания по разработке степных земель юга СССР при Хрущёве.

Кукуруза — Хрущёв же продвигал данную сельхоз культуру.

Barba philosophum non facit — борода не делает тебя философом.
"ветер поднимает и несёт пыль" — поднятие целины привело к эрозии почвы, когда плодородный слой уносило ветром.

VI.

si vis pacem, para bellum — хочешь мира — готовься к войне.

VII.

Корнам — Корея + Вьетнам, обе страны были разделены противостоянием СССР и США

Солнцеликий Освободитель, Отец Нации — титулы правителей Северной Кореи

Большой Бвама всея Корнама — большой бвама — верховный шаман, следовательно: патриарх всея Руси.
"пожизненный первый" — пожизненный первый консул — титул Наполеона

эль Президенте — так называли диктаторов Южной Америки

Октавиан Август — римский император

divide et impera — разделяй и властвуй

ЕДИНАЯ НАЦИЯ, ЕДИНАЯ СТРАНА, ЕДИНЫЙ ПРАВИТЕЛЬ — "один народ, одна страна, один фюрер" знаменитая цитата из речи Геббельса

VIII.

По приказу Хрущёва бульдозером снесли выставку художников

salus populi suprema lex est — общественное благо — высший закон

IX.

Генетика и кибернетика считались антинауками из-за разногласий с маркситско-ленинистским учением.

Vox clamantis in deserto — глас вопиющего в пустыне, тот к кому никто не прислушивается.

X.
"Прведём сиссиськие срания?" — у Брежнего из-за лекарств страдала дикция.

tertium non datur — третьего не дано.

XI.

uti non abuti — употребляй, но не злоупотребляй.

Загнивающий Запад — распространённое обозначение капиталистических стран в прессе того времени.

XII
"книжку, про врача времён их революции" — "Доктор Живаго" Бориса Пастернака, за которую он получил Нобелевку и был травим на родине.

pecunia non olet — деньги не пахнут

XIII

Голос Свободы — одна из прозападных радиостанций, вещавших на территорию СССР

Ubi concordia, ibi victoria — где союз — там победа.

XIV

В 1980 году олипиаду провели в Москве, многие западные страны не поехали туда по политическим мотивам.

Mens sana in corpore sano — в здоровом теле — здоровый дух.

XV
27 мая 1987 года Матиас Руст вылетел на «Цессна» из Гамбурга, а сел на Красной площади, что послужило причиной отставок Горбачёвым многих генералов.

Dura lex, sed lex — закон суров, но это закон.

XVI

Зебранистан — Афганистан, и вторжение советских войск туда.

Ne quid res publica detrimenti capiat — дабы не нанести республике ущерба. Фраза которой вводилось в Риме военное положение и диктат главнокомандующего.

Лебединое озеро — балет, который крутили в 1991 году во время ГКЧП.

XVII

Urbi et Orbi — городу и миру.

XVIII

Фарца — контрабандные товары из-за рубежа, либо местные подделки.

O tempora, O mores! — о времена, о нравы!

спирт «Ройаль» — популярная выпивка того времени.

XIX

Alea iacta est — жребий брошен.
"телецентра и дома правительства" — путч в 1993 запомнился именно захватом телецентра и стрельбой из танков по дому правительства.

XX

Sic transit gloria mundi — так проходит земная слава. Былые заслуги забываются, величие исчезает.

Post Scriptum — после написанного, послесловие.

Si vivis Romæ, romano vivito more — если живёте в Риме — живите по-римски.