Эпоха полночных кошмаров

Глава III

Изнурение от испытанных эмоций и пролитых слёз нашло на белую кобылку, даря ей долгожданный недолгий покой. Рэрити забылась во сне, перевернувшись набок и положив голову на слегка колючую солому. Ей редко снились сны, как и любому жителю Эквестерийской Империи, но сегодня, видимо, была какая-то особенная ночь. Содержания этого сна единорожка не запомнила, но, когда пришло пробуждение, он оставил после себя чувство ностальгической тоски. Что ей снилось? Семья? Подруги? Она не помнила и не хотела вспоминать. Это могло оказаться слишком больно – ни семьи, ни друзей рядом с ней не было.

Рэрити впервые в жизни вставала с лёгкой головой, несмотря на то, что бинты были пропитаны кровью, а при каждом движении правым ухом что-то отвратительно хлюпало. Зато не было почти болезненного озноба и ощущения чугуна во всех частях тела. Несмотря на то, что все эти симптомы преследовали единорожку всю её жизнь и уже стали частью каждого утра, она по ним не скучала. Впервые в жизни кобылка смогла выспаться.

Она оценила, что пока что в рабстве ей живётся лучше, чем на свободе, хотя она провела в этом подвале всего один день. Дальше этого открытия рассуждения Рэрити не зашли, потому что ей не с чем было сравнивать. Единорожка не знала другой жизни и не могла сделать вывод о том, что, если рабам живётся лучше, чем свободным, надо что-то менять в этой Империи. Даже её мечты о лучшей жизни ограничивались веками взращиваемым рабским самосознанием и были всего лишь несколько смягчённой версией существующего порядка.

Рэрити привычно хотела подняться на ноги, но, стянутые попарно верёвками, они не хотели служить ей хоть какой-нибудь опорой. Единорожка смогла только перекатиться на другой бок, чтобы не отлежать себе внутренние органы. Как раз в этот момент погреб открылся, и вниз по короткой винтовой лестнице спустился песочный единорог. Через его спину при помощи ремня были перекинуты облезлые медицинские ящики из железа. Наблюдательный и цепкий взгляд Рэрити приметил эту деталь едва ли не одновременно с окрасом и аккуратно уложенной коричневой гривой и хвостом.

Единорожка хотела поздороваться, но, вспомнив о том, что ей больше нельзя заговаривать первой, упёрлась взглядом в сено под своими передними копытами, но перед этим мельком посмотрела на кьютимарку медика. Рентгеновский экран.

«Это… очень хороший врач, — подумала Рэрити. Какое-либо оборудование, тем более, такое, было доступно только богатейшим пони в Империи. А иметь его в качестве пожизненной метки могло ещё меньшее количество. – Зачем посылать к рабыне такого квалифицированного специалиста?».

Единорог подошёл вплотную к пленнице и магией разбинтовал её голову, высвобождая несколько прижатых прядей, давно причинявших Рэрити дискомфорт тем, что слишком сильно натягивали кожу.

— Как себя чувствуешь? – спросил жеребец.

Пока он открывал один из своих ящиков, Рэрити думала, что лучше ответить. Если она скажет, что ей лучше, её отправят работать. Если она скажет, что ей плохо, ей могут сделать ещё хуже.

— Хорошо. – определилась единорожка.

— Хорошо. – кивнул единорог, не снимая блокатор магии, а просто обернув вокруг него мешающие ему бинты. – Рана выглядит намного лучше, уже сегодня-завтра будешь в норме.

Он, сменяя повязку, протёр кожу ваткой, смоченной в прозрачном растворе; за ухом зашипело, и единорожка поёжилась, когда к шее неприятно поползла какая-то пена. Врач телекинезом снял с себя ящики и поставил их слева от кобылки, а затем развернулся к лицу кобылки крупом, шлёпнул её по щеке откидывающимся в сторону хвостом и сказал:

— А теперь посмотрим, чего ты стоишь.

Рэрити взглянула на выставленные на её обозрение увесистые яйца со сморщенной звёздочкой aнуса над ними с нескрываемым презрением. К чему скрывать, если глаз здесь точно нет. Однако ей пришлось подчиняться. Единорожка с трудом подтянула себе затёкшие передние копыта, приподнялась на них, еле-еле удерживая равновесие, и обхватила губами правое яичко.

— Если попробуешь сделать мне больно – я вырву щипцами все твои зубы, — прошипел врач, маскируя вдох удовольствия.

Рэрити покорно посасывала упругие шары и растирала их влажным от слюны языком, думая, стоит ли изображать удовольствие от этого процесса. Нет, этот единорог вряд ли был кем-то, из-за кого стоило размениваться на мелочи вроде лести, а рассчитывать на хоть чьё-нибудь милосердие или благодарность единорожка перестала очень давно. Она выполняла то, чего от неё требовали, с минимумом затрат и прекрасно скрываемым отвращением. Рэрити слегка прихватывала яйца врача зубами и перекатывала их во рту языком, поглаживая щеками и щекоча нёбом. Единорожка услышала едва ощутимый магический звон – и верёвки с её передних ног кольцами спали на пол. Рэрити переставила копыта поудобнее, подтянулась повыше и провела языком по aнусу жеребца.

В такие моменты единорожка утешала себя мыслью, что поощряет насильников за правильное поведение. Каждый новый жест любезности с их стороны встречался новым жестом, который пришёлся бы им по нраву. Такие размышления о похожем на дрессировку процессе и сейчас позволяли кобылке отвлечься от унизительного анилингуса.

— Х-хорошая потаскуха… — пробормотал жеребец, и Рэрити закатила глаза от банальности этого оскорбления. Сколько она их переслушала за свою короткую жизнь – это было самым частым. И самым незаслуженным.

Кончиком языка проникая в aнус и поглаживая его внутренние стенки, целуя губами снаружи, единорожка копытом оглаживала яйца под ним и проводила по всей длине члена, всё время увеличивая темп. Врач хрипел и задыхался от удовольствия, постоянно тыкаясь задом в лицо Рэрити. Кобылка умоляла свой язык не чувствовать вкуса и раздражённо ускорялась ещё больше, утешая себя тем, что уже скоро всё закончится. Однако жеребец так долго не хотел кончать, что единорожка с чисто кобыльим суждением позавидовала той, которую он захочет по-настоящему покрыть.

Задние ноги кобылки тоже оказались через некоторое время освобождены, но радость от полученной свободы омрачилась тем, что эта свобода дана ей лишь для того, чтобы поудобнее усесться на круп, опираясь по бокам на задние копыта, а передними стимулировать гениталии единорога. Врач застонал от удовольствия, зажёг рог и левитировал к себе из второго ящика гибкий фаллоимитатор. Рэрити изогнула бровь от такой ироничности, но захлебнулась воздухом, когда он метко влетел ей под хвост. Было сухо и больно, особенно когда единорог стал проталкивать резиновый член до самого конца и потянул его обратно. Сморгнув выступившие слёзы и подавив чуть было не раздавшийся писк, единорожка попыталась отвлечься от ощущения, что игрушка внутри неё оставляет след из лохматых заноз. А скорость телекинеза жеребца всё увеличивалась, хоть сияние и беспрестанно моргало от манипуляций языка и копыт Рэрити на его самых чувствительных частях тела. Кобылка попыталась возбудиться, но в её жизни никогда не было возможности найти то, что ей нравится; cекс был не удовольствием, а тяжкой и отвратительной рутиной, жертвой, которую она отдавала в обмен на безопасность своей сестры и друзей. Рэрити оторвала одно из копыт, чтобы протянуть его к собственной промежности, но гневное рычание – перевозбуждённый и наслаждающийся лаской жеребец уже не был способен на членораздельную речь – предупредило единорожку, и она спешно вернула копыто обратно на налитый кровью пeнис. Не будь у неё блокирована магия, всё было бы намного легче. Рэрити шевельнула своим хвостом, намереваясь воспользоваться им.

В такие моменты кобылка жалела о том, что родилась единорогом. Земные пони много лучше управлялись со своими хвостами, а предметы из их грив выпадали крайне редко. Но Рэрити всё же смогла перекинуть хвост через левую ногу и мазнуть им себе по клитopу, ещё и ещё раз. Начавшая выделяться смазка сделала движения фаллоимитатора внутри неё более мягкими, и единорожка про себя выдохнула от облегчения. Врач резко выдернул игрушку, причинив Рэрити боль, поднёс её к губам и начал, мыча, облизывать и сосать её. Он вовсю наслаждался соками и кровью своей жертвы, блаженство становилось нестерпимым. Его яйца словно поджались, а в следующий момент рванувшееся к самому концу члена копыто единорожки словно выбросило из урeтры полоску желтовато-белой вязкой жидкости. Она с едва слышным шлепком расплескалась по полу у копыт заглотившего всю длину резинового пeниса единорога; рядом с ней приземлилась вторая, а последняя струя эякулята просто стекла с опадающего члена. Рэрити медленно отодвинулась от зада жеребца. Он развернулся к ней, снова нарочно ударив хвостом по щеке, и отступил на несколько шагов от спeрмы на полу в сторону. Жеребец с влажным протяжным звуком вытянул резиновый член из своего рта.

— Убери за собой. – слегка заплетающимся после оpгазма языком приказал врач. Он сел на круп, прислонился спиной к опорному столбу и начал, со смаком медлительно проводя по всей длине потерявшего твёрдость члена копытом, наблюдать за тем, как Рэрити безмолвно исполняет приказ, языком зачёрпывая семя и отправляя себе в рот.

Единорожка снова воззвала к своим вкусовым рецепторам с мольбой отключиться и не чувствовать вкус. Он не был каким-то особенно противным, но чувствовать его после всего этого было лишним унижением. Рэрити хотела просто поскорее закончить; если бы спeрмы было не много, она дождалась бы, когда насильник уйдёт, и харкнула бы ей куда-нибудь в сторону, вложив в этот мужланский жест столько презрения и ненависти, сколько могла. Но такое количество не получится незаметно спрятать за щеками, и кобылка была вынуждена быстрее глотать, пока вкус быстро остывающей жидкости вконец не достиг отметки «омерзительно», но не особо усердствуя, чтобы не занозить язык о пол.

На последних глотках единорог вдруг очутился рядом с ней – так стремительно, что единорожка вздрогнула. Он поднял рывком копыта её голову и поцеловал – глубоко, грязно, до тошноты мерзко ещё и потому, что он при поцелуе языком выгребал сперму из рта Рэрити в свой собственный. Кобылка помогала ему, избегая того, чтобы их языки соприкасались; когда всё кончилось, врач жестоко толкнул рабыню копытом в грудь и с шумом плюнул своей cпермой ей в лицо.

Такое Рэрити всегда хотела сделать со всему теми, кто принуждал её. Она имела чувство собственного достоинства, ничем не ломаемое, и такое обращение было обидным до слёз. Но никого никогда не волновали её чувства. А единорожка никому никогда их не показывала, не допуская того, чтобы разбойники получили хоть каплю лишнего удовольствия от её унижения.

С гордо поднятой головой со стекающими по лицу слюнями и семенем Рэрити сидела на полу, пока врач быстро собирал свои вещи, поднимался по лестнице, выбирался из люка и закрывал за собой проход. Уже тогда кобылка позволила себе сломлено всхлипнуть и мелкими движениями стряхнуть всю мерзость, что была на её коже. Единорожка схватила копытами пучок соломы и вытерлась им, а затем воспользовалась использованными бинтами, которые оставил за ненадобностью жеребец. Копытами она разгладила свою кожу, словно стряхивая вместе со слезами воспоминания о том, что ей только что пришлось пережить.

Взгляд Рэрити опустился к хвосту. Она подвинула хвост ближе к себе и пристукнула им, позволяя выхваченному из медицинских ящиков скальпелю со звоном выскочить из прядей на пол. Рэрити боязливо пододвинула украденный инструмент передней ногой к себе и спрятала под своим копытом.