Винил и Октавия: Университетские дни

Глава 14

– Октавия, у меня есть определенная репутация, которой я должна соответствовать, – ворчала Винил, краснея от стыда и пытаясь натянуть шапочку на глаза.

– Ой, успокойся, ты говоришь прям как Пс... – виолончелистка резко замолчала, замерев на месте.

– Как кто?

– Как... заезженная пластинка, говорю.

– Все равно это выглядит глупо, – Винил сорвала шапку с головы и положила обратно на полку.

К счастью, магазин не был сильно забит ранним утром. Всего парочка пони были рядом, да и они слишком сильно увлеклись рассматриванием цветных седел, чтобы обращать внимание на подруг. Что было весьма кстати, так как сегодня они были не особо искусны в скрытности.

Диджей была так одурманена тем фактом, что они опять спали вместе (просто спали, естественно), что опрометчиво согласилась с планом своей соседки сходить прогуляться. Был четверг, и у серой кобылки было две пары после полудня, поэтому она хотела успеть как можно больше за это утро.

Вспоминая проблемы, возникшие на их пикантном свидании несколько дней назад, Октавия решила, что подходящая одежда имеет очень большое значение, если они захотят снова куда-нибудь выйти. Она уже выбрала себе пару очаровательных голубых сапог, а также белый шарфик, и теперь пыталась нарядить свою соседку во что-нибудь похожее.

– Но это красиво! И прекрасно подходит к твоей гриве! – настаивала Октавия, идя по пятам диджея, подошедшей к следующей стойке.

– Хмм... Ну, вот эта, я думаю, получше, – Винил сорвала серую шапочку с крючка и надела на голову. Большая часть ее синей гривы продолжала торчать из-под нее шиповатыми прядями, делая ее довольно милой. Октавия, конечно, постеснялась озвучить это. – Довольно сексуально, правда? – Сказала Винил.

Виолончелистка промолчала, улыбнувшись и затрепетав ресницами. Она была новичком во “флирте”, но довольно быстро училась, что подтвердилось сдавленным кашлем диджея в следующее мгновение:

– Все в порядке, Винил? – улыбнулась она шире.

Слегка отдышавшись, единорожка подошла ближе:

– Черт, Октавия! – Прошептала она. – Это же совершенно нечестно.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – невинно ответила серая кобылка, потянув затем свою соседку в отдел обуви. – Почему бы тебе не прикупить парочку сапог? На случай, если мы снова захотим пойти куда-нибудь вечером.

– Ладно, ладно, – Винил повернулась и взглянула на дисплей. – Как насчет этих темных, с черным краем?

– Перебор, не думаешь? К тому же, я ожидала от тебя более яркого выбора.

– Но серый и черный – мои любимые цвета! – Ответила диджей в свою защиту.

– Я просто хотела сказать, что... это уже... лишнее... – Октавия затихла, и, когда Винил захотела узнать, почему, она обнаружила, что виолончелистка понимающе ухмыляется.

– Что? – Винил нахмурилась.

– Это очень мило, но я не буду против, если ты подберешь что-нибудь поярче. Правда, это тебе больше подойдет.

– Я... а?

Настал черед Октавии нахмуриться в смятении:

– То есть, ты это не специально?

– Что не специально? – диджей явно недоумевала такому странному поведению своей соседки.

Ошеломленный взгляд Октавии уступил место легкой улыбке, и она слегка взмахнула копытом, прекращая этот разговор:

– Ох, Винил, ты еще милее, чем даже можешь себе представить. Не переживай.

– Океей... – Винил вернулась к рассматриванию сапог. – К черту, я беру их и не желаю слышать ни слова против.

– Ни слова.

Подходя к кассе, Октавия, казалось, явно встала значительно ближе, нежели стоило бы стоять на публике, и все же Винил не могла заставить себя отступить. Не могла, ведь подобная близость перед продавцом навлечь на них неприятности.

И все же она ненавидела то, что первая мысль в ее голове была о том, что подумают другие пони. Подобного рода ограничения она не испытывала годами. Время, проведенное в школе, подняло самоуверенность Винил на такой уровень, когда мало что могло выбить кобылку из колеи.

Но теперь у нее появилась слабость. Великолепная, невероятная, удивительная, но все же слабость. Октавия была брешью в ее броне, мягким местом в ее душе. Она была одновременно самой ценной и самой уязвимой ее частичкой.

Так что теперь, ради Октавии, она должна была обращать внимание на мысли окружающих. До сих пор она могла игнорировать чужое мнение, считая, что только она знает, как будет лучше для нее. Родители давно оставили ее на произвол судьбы, а братьев и сестер у нее не было. В этом и крылась причина такой самоуверенности, несмотря на все неудачи: мир ничего от нее не ждал и она ничего не ждала от мира взамен.

Эта слабость, поняла она, стала неотъемлемой частью того, что теперь связывало кобылку с Октавией. Она имело ключевое значение, к чему бы в итоге это ни привело. Именно эта брешь в ее защите вызывала те чувства, что она испытывала.

Винил на автопилоте заплатила за одежду, поглощенная своими мыслями. Они вышли из магазина и на секунду задержались на улице, давая пройти без конца текущим толпам. Октавия быстро поняла, что что-то не так, когда ее диджей не проронила ни слова.

– Винил? Ты в порядке? – спросила она, всерьез обеспокоенная таким нехарактерным молчанием.

– А? Ах, да, все хорошо, – единорожка в конце-концов вышла из оцепенения, быстро улыбнувшись и успокоив этим сердце своей соседки.

– Ты хочешь еще куда-нибудь зайти по дороге домой?

“Дом, наш дом, где мы вместе, дом”.

– Не, просто пойдем обратно. Мне надоело делиться тобой со всем миром, – ответила диджей, улыбаясь румянцу на щеках Октавии. Обычно это значило, что ее ждет крайне крупный план этих великолепных аметистовых глаз, как только они попадут за дверь комнаты. Что, как подтверждал блаженный трепет в груди, становилось ее любимым хобби.

К счастью, виолончелистка полностью разделяла восторг Винил насчет их взаимного увлечения, потому что поцелуи были невероятно приятными. Просыпаться рано утром, крепко обнимая друг друга, когда ничто, кроме звука соприкасающихся губ, не нарушает покой... Это было волшебно. Волшебнее, чем настоящее волшебство.

Пока они шли обратно по улицам Мэйнхеттена, Октавия, казалось, сталкивалась бедрами с Винил чаще, чем обычно. Толчки были не сильными, но и их хватило, чтобы направить мысли диджея на скользкую дорожку. Это была тема, что встала бы рано или поздно, и она виновато призналась себе, что не могла перестать думать об этом. Если просто поцелуи настолько приятны...

Но это были опасные воды. Винил погребла свои мысли под ворохом проблем и постаралась забыть о них до будущих времен. Ее виолончелистка весело скакала рядом, совершенно не подозревая о непристойных мыслях, возникавших у белой пони рядом с ней.

Когда парадные ворота кампуса остались позади, Октавия украдкой глянула на Винил, продолжавшей улыбаться чему-то своему. Виолончелистка знала, в общем-то, что теперь не обязательно смотреть “украдкой”. К тому же, Винил, скорее всего, будет нисколько не против, если она захочет потратить остаток дня (года (всей жизни (вечности))) просто изучая каждый сантиметр лица подруги. Единственное, что ее останавливало – постоянный страх смутить свою соседку.

Конечно, ей многое сходило с копыт в последнее время, но не было никаких причин торопить процесс. Винил не сказала ни слова, когда, проснувшись утром, увидела Октавию, застенчиво пододвигавшую свою кровать к кровати соседки, чтобы у них было больше места для их... экспериментов, как она любила это называть.

Потому что это ими и было, если честно. Ей нужно было понять, можно ли поцеловать пони, пока мысли еще не до конца сформированы. Это было возможно, но требовало дальнейшего изучения. А Октавия была хороша в исследованиях как никто другой.

Настал черед виолончелистки засиять от улыбки, подобно единорожке рядом с ней, занимая себя мыслями, схожими с мыслями ее соседки.

Когда они шли по дороге к университетской деревне, две пони увидели обычно скрытную официантку, выходящую из их общежития. Она заметила их и незамедлительно подбежала, качая розово-голубой гривой при каждом шаге.

Винил напряглась и инстинктивно пододвинулась ближе к Октавии. Со своей стороны, виолончелистка постаралась тепло улыбнуться, одновременно готовясь к словесной баталии.

– Октавия, я искала тебя, – сказала Бон Бон, остановившись перед ними. – И, эм, привет, Винил, – ей с трудом удалось выдавить слова, как отметила виолончелистка.

“Так ей удобней говорить со мной, нежели с Винил, почему-то... Интересно”.

– Здравствуй, Бон Бон. Чем я могу тебе помочь? – ответила Октавия, стараясь выглядеть дружелюбно.

– Ну, ты уже помогла вообще-то. Я просто хотела поблагодарить.

– Я помогла?

– Эм, ты ведь говорила с Лирой недавно, ведь так?

Серая кобылка кивнула, удивление на лице белой пони заставило ее почувствовать себя немного виноватой за то, что она не рассказала ей об этом. Лира была такой же проблемой для Винил, как и для нее:

– Мои слова на нее как-то повлияли?

– Сильно, – Бон Бон подошла ближе и оглянулась, чтобы убедиться, что больше никто не слышит их. – Она пришла в магазин, в котором я работаю. Не буду вдаваться в детали, но она была очень подавлена. Я вышла принять у нее заказ, совершенно забыв, что она не знает, где я подрабатываю. Это... не самые лучшие моменты в моей жизни, – кобылка покраснела, но продолжила. – Едва увидев меня она начала плакать. Я никогда не видела ее плачущей вообще над чем-нибудь. Согласна, я знаю ее всего семестр, но все же... Она не их тех, кто закатывает истерики. О, и, пожалуйста, никому не рассказывайте то, что я сейчас сказала.

Они быстро кивнули.

– Хорошо, так вот, я взяла перерыв и мы пошли в подсобку, чтобы поговорить. Она не выдержала и рассказала мне о том, что на самом деле твориться у нее на душе, то были вещи, о которых я и не подозревала раньше и уж точно не ожидала услышать от Лиры. В конце концов, я спросила, как она пришла ко всем этим мыслям. И она сказала, что поговорила с тобой, Октавия, и твои слова заставили ее переосмыслить все.

Виолончелистка попыталась обменяться недоверчивым взглядом с Винил, но единорожка была слишком занята, гордо и широко улыбаясь.

– Вот поэтому, – продолжила Бон Бон. – Я хочу поблагодарить тебя. Честно, я думаю, ты спасла самого лучшего друга, что у меня был. Я у тебя в вечном долгу.

Октавия начала понимать, что Винил не единственная пони, кто гораздо сложнее, чем кажется. По всей видимости, у всех есть своя запутанная история, и пускай она не совсем понимала историю Лиры, она была рада, что смогла помочь.

Но была одна маленькая проблема.

– Я рада, что вы опять дружите. И все-таки я должна тебя спросить... ты говорила ей, что мы с Винил не враги по-настоящему?

Глаза Бон Бон широко раскрылись:

– О, нет, конечно же нет! У меня этого и в мыслях не было! – спустя мгновение она с любопытством приподняла голову. – Я знаю, это не мое дело, но... вы... вместе?

Октавия ослабила защиту, когда поняла, что намерения Бон Бон не были плохими, так что вместо спланированного и убедительного ответа она издала пару бессмысленных звуков и замолчала. К счастью, Винил ответила за нее.

– С чего ты так решила? – спросила она, пытаясь выглядеть беспечной.

Взгляд кремовой кобылки не спеша прошелся по каждой вещи, надетой на подругах. Винил проследила за ним, наконец поняв, о чем Октавия говорила в магазине.

“Серые и черные сапоги с шапкой. Как я сразу не поняла?!”

Все же она испытывала легкое головокружение, радуясь, что виолончелистка была одета в ее цвета. Это было совершенно не модно и не смотрелось вместе, но Октавия все же носила их. Белое и голубое на сером...

“Я могу к этому привыкнуть”.

– О, ну, мы носим одежду, которая, по чистой случайности, совпадает с шерсткой и гривой друг друга. Это ничего не доказывает, – сказала Винил вызывающе. Она знала, что это прозвучало неубедительно и что у них проблемы.

– Ну, как скажешь. Хотя для меня в любом случае все кристально ясно, – Бон Бон ухмыльнулась, показывая, что не собирается верить в их оправдания.

К Октавии вернулась способность связно составлять предложения:

– Ч-что ж, я уверена, ты не из тех пони, что делятся своими теориями с окружающими.

Розово-голубой кобылке хватило вежливости, чтобы не обидеться:

– Конечно нет! Именно сплетни чуть не разрушили нашу с Лирой дружбу.

– Несмотря на это, пожалуйста, постарайся быть осторожнее.

– Я никому не скажу, клянусь. Это меньшее, что я могу для вас сделать.

– Для нас? – переспросила Винил, подняв бровь.

– Ну, да. Теперь я вижу, что ты не так плоха, как Лира говорила. Пожалуйста, поймите, она очень сложная пони, – протянула Бон Бон, отчаянно пытаясь заставить Винил взглянуть на Лиру по-другому. – Мы ничего такого не имели в виду, когда шутили в классе, клянусь. Она трудная пони, и я... ну, я не оправдываюсь, это было реально смешно. Хотя нам все равно стыдно.

Винил подумала несколько секунд, затем расплылась в улыбке. На обиженных понях воду возят, решила она:

– Не парься.

Серая кобылка рядом с ней тоже улыбнулась:

– По мне так лучше дружить, чем ссориться.

Бон Бон засияла:

– Здорово! Признаюсь, довольно сложно было вам все это сказать. Но Псайк был прав, вы и правда классные пони, – их рты раскрылись, но счастливая кремовая пони этого не заметила. – Ну, потом еще поболтаем, новые друзья! – она хихикнула и поскакала в сторону главной площади кампуса.

– Псайк... – Прохрипела Винил.

– Есть ли хоть что-то, с чем этот пони не связан? – сказала Октавия недоверчиво.

Задыхаясь от осознания ситуации, единорожка кружилась вокруг виолончелистки:

– Что, если он знает? Это он сказал ей увидеться с нами? Откуда он знает, что мы здесь живем?

– Эм, Винил, наверное, нам нужно поговорить об этом дома, – Октавия знала, что нельзя больше утаивать от Винил правду о ее разговоре с Псайком. Вина переполнила ее разум, когда она поняла, что должна была сделать это несколько дней назад.

Они поспешили войти в здание и подняться по лестнице, приветствуя тепло внутри. Холод был не таким заметным, когда на них была одежда, но все же. Зайдя в их комнату, Октавия нарочно медлила, снимая каждый сапог, стараясь еще немного оттянуть неприятный разговор.

Винил сняла шапку, давая гриве приобрести свой обычный вид. Она выскользнула из сапог и медленно подошла к своей соседке. При других обстоятельствах она бы подошла для поцелуя, но сейчас была слишком взволнована, чтобы быть в настроении.

– Ты знаешь что-то, чего не знаю я? – резко спросила Винил.

Октавия сжалась и уставилась в пол:

– Пожалуйста, не злись.

Единорожка почувствовала боль в груди от одной лишь мысли. Она быстро подошла и, подняв мордочку виолончелистки, посмотрела ей в глаза:

– Я не буду злиться. Просто расскажи мне в чем дело, потому что я чувствую себя, как в петле.

Глубоко вздохнув, Октавия решилась сказать:

– Псайк – нынешний университетский психолог. Когда я пошла за профессиональной помощью, там оказался он, – закрыв глаза, она быстро продолжила. – Я рассказала ему все. Как мы врали, что враги, как стали друзьями, как... как я чувствую себя с тобой... – ее голос снизился до шепота. – Все.

Она не смела открыть глаза и увидеть реакцию Винил, боясь найти эти гранатовые глаза, переполненными разочарования, злости или обиды. Это было бы слишком:

– Винил, прости, прости меня. Я-я была в замешательстве от стольких вещей, и...

Ощущение губ, на мгновение прильнувших к ее губам, призвало к тишине. Это был быстрый поцелуй, заставляющий молчать и успокаивающий одновременно.

– Что он сказал? – спросила Винил мягко.

– Он дал мне пару советов. Они подарили мне смелость вернуться к тебе и... ну, дальше ты знаешь.

– Он сказал “Так я и знал” или типа того?

– Нет, ничего подобного. Он вел себя профессионально.

Винил вздохнула с облегчением:

– Я рада, что он не такой придурок, как я считала, но мне немного обидно от того, что ты мне об этом не сказала, – она сразу же нашла себя наслаждающейся чрезвычайно близким контактом, о котором так мечтала этим утром. – Мммф! – было просто невозможно не простить виолончелистку. – Знаешь что, я переживу, – после этих слов она перешла в контрнаступление.

Это было чем-то, что она упустила, раздумывая в магазине. Она думала, что Октавия – это слабость, без которой она не могла бы жить, но все же слабость. Возможно это было правдой, но не это было мерой влияния Октавии на ее жизнь.

Как она только что почувствовала, ее виолончелистка придала ей силу, не позволяющую мелким проблемам влиять на нее. Она была ее великой силой и одновременно наиболее уязвимым и слабым ее местом. Не важно, что Псайк знает, или что Бон Бон предполагает, или что остальные пони скоро могут узнать.

Важным была лишь Октавия, которая, глубоко дыша, слепо пыталась прижать к себе Винил сильнее, чем это было физически возможно. В конце дня она могла вернуться домой к своей виолончелистке. Остальное было неважно.