Красный Дождь

Глава I: Чума погубит всех нас.

Какое значение имеет для каждого жизнь ближнего? Готов ли кто-то бороться за жизни других, словно за свою собственную и даже больше? Сколько боли может принести одна пони своей подруге, чтобы ей самой было хорошо? День изо дня я училась великой правде нашей жизни. Училась тому, сколько придется вынести, и сколько придется вынести в одиночку. В начале пути нам помогают наша семья: вскармливает, кормит, дает кров и одежду, а так же указывают, куда нужно направить свои старания для достижения результатов. Но кто же будет помогать, если родных не стало? Если они далеко-далеко от нас и уже не дадут хорошего совета на любой случай жизни.

Теперь мы сами по себе. Есть только ты и твоё желание жить как-то дальше, чтобы твоя жизнь была наполнена хоть каким-то смыслом и мечтаниями о своём будущем. Для каждого смысл и мечты свои: кто-то счастлив в труде на мельнице, кто-то счастлив просто веселиться в хорошей компании друзей, а я счастлива, что у меня есть 5-ти летний сын, который любит меня. Но не так сильно, как люблю его я.

Это мой смысл жизни. Отец покинул нас, когда малыш даже ещё не умел говорить. Когда-то он был романтичным, часто дарил мне цветы, веселил меня невероятными историями и говорил, что любит меня всей душой. Его комплименты, словно гладкий шелк, ласкал мои уши и чувства. Иногда всё это мне казалось сказкой со вкусом сладкого зефира и тёплого кофе. Но когда в нашей семье появился сын, всё пошло по наклонной вниз: он стал заливаться спиртным, пропадать на целые недели. Он больше не дарил мне цветов и вовсе, похоже, потерял ко мне хотя бы какие-то чувства, как хладный труп. Он не хотел семейной жизни, не хотел ребенка, не хотел жениться на мне и не хотел от кого-то зависеть. Только вернуть свою прежнюю беззаботную жизнь и насладиться её сполна.

Он не был готов к семейной жизни, и это сыграло свою жестокую роль в нашей разлуке.

Когда сыну стало пять и начали лить частые проливные дожди, а на Северные Королевства грянула страшная напасть – великая пандемия. Эта поветрие распространялось с невиданной скоростью, поглощало целые деревни и даже селения, как будто голодный зверь, жаждущий пожрать всё живое. Болезнь носила громкое и весьма говорящее имя – «Бледная смерть», или же, как в народе часто её называют «бледнуха». Своё имя она получила в честь после смертного изменения цвета раскраски погибших от этой ужасной заразы. Пони страдали от дикой сдавливающее боли в груди, как будто на них положили целое корыто тяжелых камней. Мучились от постоянного кашля, который не редко сопутствовал отхаркиванию крови и потерям сознания. Их рвало, давило, кололо и почти всегда их жалобы различались. Они ощущали разные степени боли, кто-то мог не кашлять, или даже совсем ничего не чувствовать кроме постоянно сонливости. Но в конце все становились бледными трупами, над которыми витали стаи мух и сидели клопы. Многие из них просто валялись на улице, но счастливцы, переболевшие заразу, принимали на себя труд собирать тела и отвозить их на сожжение. Предсказать, есть ли бледнушка у кого-то из зараженных было очень кропотливым трудом и им занимались вороные доктора.

Их так называют, потому что они обычно всегда носят длинные плащи с капюшонами и необычные бледно-молочные маски с клювом и стеклами для глаз. Если они приходили в деревню, значилось, что чума была уже где-то рядом. Можно сказать, вороны считались предвестниками скорой погибели всего живого. Я знала их пугающие методы: если жив – покидай это село, а если заражен – тебя и твой дом должны сжечь, чтобы навсегда отчистить место от скверны. Но они не были такими уж жестокими убийцами, как думают все. Их задача заключалась в том, что если жертва подвержена заражению бледной, доктора должны убить жертву путем немедленного и быстрого «милосердия». Под этим словом подразумевали быструю смерть от укола тонкого стилета прямиком в сердце бедолаги, что, по словам докторов, являлось самым безболезненным и моментальным. Пусть бы оно так и было…

Докторов боялись, ведь они имели полное право сжечь любой дом и обвинить кого угодно в ношении смерти. Это бесчестие породило череду недовольств, пронёсшуюся по землям как массовый психоз. Убивали многих, но я почти на наверняка полностью уверена, что не редкость была и экзекуции едва ли связанные с истинной болезнью. Они могли убивать кого угодно, даже священников, но полную неприкосновенность мог носить лишь верховная королева, принцесса и высшая знать. Кроме того, некоторые даже сами могли специально заразить обидчика бледнушкой, а затем указать на него пальцем при сословии, что тот является разносчиком. И тот получит одобрение от лица всей деревни. Ведь они не хотят погибнуть в страшных муках.

Я хотела спасти своего ребенка от всего этого кошмара наяву, который никак не мог утихомириться. Закрыв нас в доме и заперев все окна, я зажгла везде свечи, чей тёплый свет должен был освещать изолированное от мира пространство в нашем деревянном домике. Но всё же иногда мне приходилось покидать дом, чтобы пополнить запасы и изредка искать книги о разных хворях, за которые платились не малую копейку.

Хотя монеты сейчас и не были редкостью, потому что сокращение пони начинало близиться к своей апогее и зарплаты, и рабочие места уже не стали такими значимыми символами, но во время чумы все пытались заработать, как могли. Кто-то даже пытался собирать и продавать вещи мертвецов, только вот все знают, что вещи опасны. Но бывали и такие, кто закрывал на это глаза, а позже уже красовался своими собственными вещами на прилавках чёрных торговцев.

У таких пони нет не чести не совести… но сейчас тяжело говорить об этих двух моральных качествах, так как для многих они стали делом растяжимым. Варвары, разбойники, помешенные культисты, дилетанты и рыцари не имеющих и малейшего понятия о рыцарстве. Массовый психоз многих свёл с ума и с пути истинного.

На улице обычно всегда лил ливень, превращавший землю в мерзкую слякоть, по которой не редкость можно было увязнуть чуть ли не по всё копыто. В грязи, по бокам улицы в нашей небольшой деревеньке, валялись прикрытые простынями трупы, а некоторые умирали прямо на улице или их выбрасывали туда из окон домочадцы, как какой-нибудь мусор. Рядом с первыми обыкновенно стояли рыдающие кобылы и жеребцы, оплакивающие смерть близких им пони, а те, что лежали без чьего-либо внимания, одиноко гнили в стороне, дожидаясь своей очереди на костёр. Грязь, гниль, мусор, антисанитария – всё это могло убить моего сына без малейших усилий. Я фобично цеплялась за его жизнь, и всегда умывалась, после того как прейду домой и накрепко запру за собой дверь. Могу признаться… одной выживать вместе с брошенным отцом жеребенком, когда у самого порога стоит бледная смерть слишком тяжело. Но я верила в прощение наших грехов и верила в то, что вскоре всё закончится.

Обед в нашем доме не в новинку состоял лишь из одних овощей и хлеба. Мясо тоже могло содержать в себе разные холеры, от которых уже не спасешься ни горячими ваннами, ни специальными настойками врачей.

Сегодня я нарезала лук, томаты и огурцы. Лук сам по себе очень полезен и он отгоняет болезни от организма. Правда… мальчик его не сильно любит, но я пытаюсь всё же добавлять лук в пищу хотя бы в небольших дозах. Такие салаты хотя бы не убьют его.

— Мама, а куда ушёл папа? Почему папы так долго нет? – тонким голоском спросил меня он, прислонив своё левое ушко к закрытому окну и слушая, как мелодично шумит за ним дождь.

Его вопрос был сильной болью в моём сердце. Остановившись, я тяжело вздохнула и приложила свою ладонь к разгоряченному лбу.

— Папа… ушёл в путешествие… ему не хватало приключений, вот он и решил ещё немного повидать мир… не волнуйся, он скоро вернется.

— Я бы тоже хотел повидать мир, как папа.

Горесть заключила меня в свои холодные объятья, и мне уже захотелось зарыдать, но я не могла так поступить, когда сын был рядом. Мне не хотелось расстраивать его своей душевной болью, потому что он был ещё не готов к тому, чтобы узнать правду. Правда иногда бывает лишней, а ложь милосердной.

— Мама, а почему мы не выходим на улицу?

— Потому что снаружи опасно… Сейчас там делать нечего.

— …Как красиво шумит дождик. – произнес он с явным восхищением.

— Да… очень красиво.

Я тоже люблю слушать, как шумит дождь. Можно услышать, как его капельки, словно с горки скатываются с крыши и падают на землю, как он звучным оркестром стучит по крыше, по ночам, словно убаюкивая в колыбели и нагоняя на грядущий сон. Для меня это одно из самых красивых явлений природы.

Но к сожалению тогда я была занята другим: в время нарезания овощей я жадно пробегала по страницам медицинских учебников, которые трактовали мне о самом существе вирусов и болезней и о том, как их лечить. Но всё сказанное здесь было довольно поверхностно: тут растереть, там наложить, это сварить и выпить – не то написанное на скорое руку. Я предпочитала книги южных врачевателей нашего времени, потому что в них хотя бы полностью разбираются симптомы и способы лечения болезней с толкованием процессов происходящих с организмом. А это была полной пустышкой. Пустышкой, за которую я заплатила двадцать астров и заплатила своей невнимательностью.

Потеряв себя в главах книги, я случайно сделала надрез на своём указательном пальце между третьей и второй фалангами. Я вскрикнула от неожиданного всплеска боли и тут же поклала нож на стол. Надрез был достаточно глубоким, чтобы кровь просочилась из пальца прямо на стол и попала на капусту.

— Мама, что случилось!? – взволновано воскликнул малыш и подбежал ко мне.

Я зажала ранку большим пальцем, чтобы на время остановить кровь и натянув на своё лицо добрую любящую улыбку посмотрела на жеребенка, который так душевно перепугался.

— Твоя мама опять порезала себе палец. – с улыбкой говорила я, — Совсем уже потеряла хватку.

— Тебе было сильно больно?

Присев на корточки, чтоб заглянуть малышу в глаза и порадоваться его искренней заботе. Какой же он красивый. От отца ему досталась прекрасная добрая внешность и ярко-изумрудные глаза. От меня он получил мою красную гриву и хвост, а так же заметную бледность его светло-желтой шерстки. Иногда я не могу удержать на себе улыбку, когда глажу его волосы, словно свои собственные и начинаю счастливо хихикать. Но эти глаза… в них было что-то волшебное, неописуемое. Что может увидеть только мать в собственном ребенке. Эту теплоту и любовь, с которой дитя смотрит на меня… она цепляет за самую душу и желает, что бы я обняла его крепко-крепко.

— Нет дорогой… это всего лишь маленькая царапинка. Она на завтра тут же заживет.

Мальчик набросился на меня со своими объятьями, а я начала таять от его безграничной любви. Какой же он милый, тёплый, приятно пахнет сладкой ежевикой и заключает меня в свои нежные объятья. Как жаль, что отца не было рядом, может быть, он бы изменился лишь, посмотрев на своего сына хоть раз на трезвую голову и проветренную голову. Я не осталась бездвижной и тоже обняла своего малыша, с чистой, материнской любовью и позволила себе пустить несколько горячих слёз по своим, покрытым румянцем, щекам.

— Как же я тебя люблю, солнышко…

— Я тебя тоже… очень-очень сильно, мама.

Я тепло прижала его к своей груди, но вдруг, прозвучал тот звук, которого я так страшилась всю жизнь моего мальчика. Не спала ночами, чтобы никогда его не услышать, молилась Четверым, что бы он не постиг нас обоих.

Жеребенок залился болезненным сухим кашлем.

Моё сердце тут же остановилась, глаза широко раскрылись, а могильный холодок быстро пробежался по всему моему телу. Страх подступал к горлу, и я уже почти не могла дышать, а прошлые чувства любви и семейного тепла, как будто растворились в воздухе, словно их никогда и не существовало. Мне тяжело было говорить, голос дрожал у меня прямо на кончике языка. Его кашель я могла ощущать прямо в его легких, я слышала, как тяжело он дышит. Очень тихо, хрипло и сдавлено.

Если бы я не была белой, то сейчас я бы побледнела.

— …К-когда у тебя начался этот кашель?

— Наверное…

— Пожалуйста… умоляю, малыш… скажи… когда он начался… — не сдерживая слёзы на глазах, шептала я.

— …Неделю назад… наверное… я не помню… Мама?..

Я зарыдала, не в силах сдерживать горе. За всё то время, пока я рылась в кучах дорогих книг и выискивала рецепт микстуры от чумы, я так и не нашла ничего стоящего. Я не смогла сварить ничего, что могло бы спасти моего мальчика, и теперь он был заражен бледной смертью. Мне тяжело осознавать это, понимать, что он не сможет выжить, я просто отказывалась в это всё верить. Почему боги так поступили с ним? Что он сделал ужасного за свою короткую жизнь, что он удостоился такой ужасной участи? Почему он, а не я?

Это было ни ларингит, не простуда и даже не грипп. Это была чума – жестокая, губительная, бесцеремонная, скашивающая пони целыми городами, как свежую рожь.

— Мама?.. всё хорошо?..

— Д-да, сынок… всё хорошо… всё б-будет хорошо…

Быстро подскочив с места, буквально вырвавшись из тёплых рук мальчика, я быстро начала метаться по дому, в поисках целебных трав и мазей. Жеребенка это сильно взволновало и напугало. Он совсем не понимал, что происходит.

— Что такое?

— Залезь, пожалуйста, в горячую ванну и не вставай! – криком донесла я до него со второго этажа. — Я скоро вернусь!

Натягивая свои штаны, чёрные сапоги и одевая свою кожаную куртку, я думала о том, чтобы как можно скорее найти вороных докторов и спросить у них совета – есть ли от болезни лекарство, и существует ли оно вообще. Хотя я всем сердцем хотела в это верить.

Я нервно открывала дверь, гремя железными замками и стуча засовами, но когда дверь, наконец, оказалась открыта, я буквально выбила её плечом и понеслась под дождём на главную улицу. Время проносилось для меня незаметно: я долго и резво носилась по улицам, ища докторов, но ничего, кроме валяющихся трупов, бегающих туда-сюда крыс и редких мрачных пони, которые старались держаться под навесами зданий, не было. Я старалась бегать по следам от колёс на грязи, так как часто собирателями трупов выбирали самих докторов, если не было пони с иммунитетом. Улицы и дома пролетали мимо меня, как золотые листья под повевами сильного ветра глубокой весной.

— Доктор! доктор! – разрывала я своё горло в отчаянных попытках перекричать звенящий по крышам шум ливня.

Дождь ласкал моё лицо и смачивал красные волосы, что становилось всё вероятнее, что я заработаю себе простуду. Но мне было на неё совершенно наплевать. Для меня существовала только одно – надежда на спасение моего единственного сына. На секунду я потеряла контроль над своим телом, замерев прямо на месте. Доктора нигде не было, как будто тот провалился сквозь землю или растворился прямо в воздухе. Но вдруг, подняв свои глаза навстречу прохладному дождю, который попадал ко мне в рот через полуоткрытые губы, я увидела чёрный столб дыма, находившийся совсем не далеко.

Оценила ситуацию я очень скоро и уже уверенно, спотыкаясь о камни, застрявшие в грязи, бросилась туда. На месте пожара, стояло несколько пони, которые смотрели за тем, как догорает их дом на окраине, а почти в десяти метрах от него стоял он – весь в чёрном: чёрной длинный плащ, чёрные перчатки и чёрные ботинки, а так же эта острая шляпа, которых никто и нигде никогда не видел. И этот длинный белый клюв ворона, направленный прямо на пламя, пожирающее здание вместе с основанием. Удивительно, как огонь держался и продолжал разгораться при таком то дожде, но, похоже, тут не обошлось без магии, к которой я относилась, скажем, тоже скептически.

Но сейчас это волновало меня в последнюю очередь. Я бежала к нему, как бежала бы к последней надежде, последнему оставшемуся варианту, возможно готовому помочь моему горю. Она краем своего уха услышал моё приближение и, держа руки за спиной, посмотрел на меня сквозь свои прозрачные круглые стекла, в которых можно было увидеть его чуткие голубые глаза. Он был высоким, высоким возможно даже не только для меня, но и для остальных мужчин. Его рост буквально шептал о его гордости и величественности.

— Доктор! Пожалуйста, вы должны мне помочь!

— Я слушаю вас, девушка. – мужественным, изящным голосом произнес он из своей маски-клюва.

— Мне… нужна помощь… я хочу знать, как вылечить эту заразу! Хочу знать, как отчистить своих родных от хвори!

— Я могу помочь вам… облегчить страдания ваших родных…

В меня вселился новый страх. Теперь я уже боялась самого врачевателя, прямо сейчас говорящий о том самом «милосердии», какое они оказывают каждому больному, а затем сжигают. Я не хотела такой судьбы для своего малыша, я хотела его похоронить, как и всех. Но если бы вступился доктор, он бы не смог перейти в рай.

— Нет… мне нужны ваши… мази, травки, хоть что-нибудь что могло бы помочь!

— Моя прямая обязанность избавлять славную Аврелию от чумы… Я должен уничтожить бледную смерть, лишь одним путём – сжечь её и обратить в прах, чтобы она никогда более не воскресла вновь…

Я упала перед ним на колени, заливаясь горьким плачем. Никогда ещё я не была настолько отчаявшейся и убитой, что я была готова унижаться перед кем угодно, лишь бы жизнь моего ребенка была в сохранности. Вцепившись в его ноги своими руками, я жалобным голосом в последний раз попыталась достучаться до его холодного сердца. Но я не могла видеть, как изменяются эмоции на его мертвой, безжизненной и пугающей маске.

— Умоляю вас… вы последняя моя надежда… я не хочу, что бы мой единственный сын мучился…

Вдруг его рука коснулась моей головы и тот, мрачно посмотрев на меня сверху вниз, произнес:

— Лекарства нет… но есть мази, которые должны временно остановить усугубление хвори.

Он протянул мне небольшую баночку, с непонятным веществом внутри, отдалённо похожим на свиной жир. Я тут же резко выхватила банку из его рук и немедленно побежала обратно в дом, напоследок бросив счастливое:

— Спасибо, спасибо, доктор!

Прижимая банку к себе и стараясь лететь как можно быстрее, я миновала оставшиеся улицы и оказалась у раскрытой настежь двери в наш дом. Я захлопнула за собой дверь и слегка отряхнувшись, открыла банку и быстрым шагом пошла в ванную комнатку.

— Сынок, я дома! – воскликнула я, ожидая что он ответит.

Когда я открыла дверь, полная желания спасти жеребенка, то банка с мазью буквально соскользнула из моих рук. Малыш лежал в ванной, с открытыми холодными глазами и смотрел на меня, а его шерсть уже начинала белеть. Я ринулась к нему, соскребав с пола мазь и быстро намазывая его ему на щеки и нос, но тот шевелился. Не смотря на горячую ванну, он был холоден как лёд, а его сердце больше не билось.

— Нет, нет, нет! Дорогой! Посмотри на меня! – пыталась я повернуть его безжизненный взгляд на меня. – Посмотри на маму!.. пожалуйста… пожалуйста…

Он был мёртв. Я не могла удерживать фонтан слёз и душераздирающий крик, который я подняла в своём доме. Прижимая холодного ребенка к себе, я чувствовала смертельную вину за то, что, не смотря на все мои усилия, я не смогла его спасти и отреагировать вовремя. Реки солёных слёз капали на пол, а в горле прорезался больной хрип.

— Прости меня… прости… я не успела…

Теперь осталась только я одна: без ребенка, без мужа, без семьи и без смысла жизни. За что боги так жестоки со мной? Они дали мне многое, но когда забрали, те сделали всё гораздо хуже. Я не верила, что это когда-то может произойти, а теперь реальность лежит прямо у меня на моих руках, мёртвая и холодная, как одичавшая зверушка, которая не перенесла грядущие заморозки. Как же я хотела, как же я мечтала растопить этот лёд и вновь вдохнуть в него жизнь, чтобы он снова любяще обнял меня и крикнул: «мама»…

Я была готова покончить с собой, и для этого я выбрала самый быстрый способ: взять нож со стола, на котором ещё оставалась свернувшееся кровь и зарезать себя лично. Но, когда лезвие оказалось в моих дрожащих руках, я задумалась о том, что же будет со мной после смерти? Разве этого хотел мой сын? Чтобы я перерезала себе вены и вспорола свой живот, наполнив наш домов реками крови? Нет… он желал всегда мне только лучшего… он всегда любил меня.

Разъяренно бросив кухонный нож в стену, я упала на пол, сильно прижимая к лицу свои руки, в мыслях, что это всё просто ужасный сон и это вовсе не явь. Но было слишком глупо думать, что это всего лишь грёзы. Это был реальный мир… и он был куда ужаснее, чем в кошмарном сне.

Через час я выкрала тело мальчика и вынесла его до кладбища, где и с невыносимой болью в своём сердце, зарыла около своей матери и отца. Теперь он должен был спать спокойно вместе с ними, и я надеялась, что они действительно обретут покой вместе. Вместе со всей семьей, а позже, может быть, я буду лежать рядом с ними и воссоединюсь с ними. Мы снова заведем свою ферму, где мы будем выращивать кабачки, будем собирать малинку и кормить кур со свинками, как когда-то в моём детстве.

Шумит тихий ветер. Он свистит, но никто не замечает его, как будто его вовсе и нет. Дождь продолжает размывать грязь, и поливать пшеничные поля, которые потеряли свой прежний золотистый окрас. Теперь над ними сгущалась молочно-голубая синева, нагоняющая чувство сырости, гробового холода. На горизонте танцевали в безумном балу молнии, изредка ослепляя всё вокруг своим ярким светом. И гремит гром… тяжелый, разрывающий блекло-серые тучи застилающие всё небо.

Надеюсь, вы нашли свой покой… и вскоре я найду его тоже.

Вдруг, чья-то крепкая рука опустилась на моё плечо, и пожало его. Покосив свой страдающий взгляд, я увидела стоящего рядом доктора и тогда, адреналин буквально пропитал всю мою кровь, за считанные мгновения.

— Пожалуйста, не надо… — всё продолжала я умолять немого доктора.

— … Я не буду ничего с ним делать… даю тебе слово…

— …Почему… мне так больно?..

— Я тоже когда-то проходил через это… они умирают ужасной смертью… а затем становились, похожи на кукол… которые потеряли своего кукловода… забытые… никому не нужные… как будто я в чем-то провинился…

Его голос не был таким душераздирающим, как казалось мне раньше. Теперь он говорил мягко, спокойно и умиротворенно, словно крича о своих внутренних истязаниях. Он сочувствует мне?

— Я… думала, что успею его спасти… но всё произошло так быстро… я даже…

— Не пытайся винить себя в этом… никто не может победить поветрие…

— Но, я пыталась… я боролась с этим. Я изолировала нас от окружающего нас мира, что он смог выжить… и поветрие бы прошло.

— Оно никогда не исчезнет, если никто не будет лечить…

— … Это было всё, что у меня осталось… — всхлипнув тихо произнесла я. – Это был мой смысл жизни… а теперь он лежит в могилке… рядом с моими родителями… хотя он должен был прожить долгую и счастливую жизнь… пережить меня... Я не думала, что увижу его смерть так рано…

— И что теперь ты будешь делать?..

Я повернулась к нему и вновь заглянула в его глубокие голубые глаза, смотрящие прямо на меня. У меня не было точного ответа для него, ведь теперь… у меня не было ничего, ради чего можно было прожить свою жизнь. Куда мне идти, что я должна теперь делать? И когда смерть настигнет и меня?

— Ты не знаешь что ответить… я это знаю… Но у тебя возможно ещё есть одна цель… если ты согласишься принять её на себя.

— Какая цель? – изумленно спросила я.

Он посмотрел далеко вдаль, за поля.

— Когда погибла моя жена, я поклялся, что искореню чуму с наших земель и отчищу Аврелию… Я делаю это не ради денег… не ради принцессы и королевы… я делаю это для того, чтобы никто и никогда не почувствовал на своей шкуре, что такое терять близких… Я уже около двух лет ищу лекарство, но без успешно… всё уходит насмарку… Но есть ещё шанс, задавить болезнь без лекарства… Придать её пламени.

— Зачем ты всё это мне говоришь?

— Ты могла бы выполнять нашу обязанность. – вернув свой потеряй взгляд на меня, произнес он. – Могла бы… помочь нам победить чуму. Чтобы в светлом будущем о ней оставались лишь предания, да страшные сказки… Но для того, чтобы она стала сказкой… нужно её сделать всего лишь сказкой… Спалить проклятую хворь от которой погибают тысячи… Выжечь эту ошибку природы из нашего мира…. Навсегда.