−102° по Цельсию
Глава 0_1: Цепь неудач
Помощь в пунктуации приветствуется :)
Лютая вьюга всё продолжала завывать из-за мощных порывов ветра, будто пытаясь сбить меня с ног на обжигающий снег. Она залазила под капюшон моей зимней куртки, окропляла лицо морозом, пронизывающим каждую клетку в теле. А тем временем солнце, которое спускала свои тусклые мёртвые лучи на белые глади бесконечных снежных дюн, отражалось прямо в мои, налитые болью и усталостью, глаза. Далеко на горизонте, за бледными тучами слышался непонятный гром, словно там буйствовали раскаты молний.
Я никогда не любила покидать свои временные логовища, выполняя длительные переходы через морозные пустоши в поисках новых подходящих жилищ и источников еды. Эти скитания меня сильно уматывали, от них мёрзли конечности, и постоянно нависала дикая апатия, обреченность. Но не это являлось моими антимотиватарами, а кое-какие другие неприятности, преследующие меня всегда, когда я снова ступала на снег.
Что-то… что-то двигается под дюнами…
Что-то огромное, невообразимых размеров и невероятной силы. Где бы я ни была, в какой части ледяного шара, я всегда чувствую «это» под собой. Как будто огромный червь, роющий подомной свои многокилометровые шахты. Он везде, он преследует меня, но не только он один.
Меня можно считать слишком фобичной, но я всячески пытаюсь не думать об этом. Смотрю на солнце, придерживая капюшон от сильного бурана, наблюдаю за тем, как красиво белый песочек планирует на воздухе над снежными горками, как раньше планировали на высоких волнах прошлого моря сёрферы. Теперь море оставалось только лишь в памяти и нигде более, а о когда-то греющем солнце можно было и вовсе забыть.
Многие были в остолбеняющим шоке перед началом нового ледникового периода. Его резкое и неожиданное наступление не предвещал никто. Замерзли океаны, погибли все растения и животные не теневого происхождения. Сейчас нет никакой власти, потому что вся власть, страны и законы уже давно похоронены под толстым десятилетним слоем снега и льда. Всего-то за какие-то десять лет всю планету охватили бураны и резкие похолодания, которые и привели к страшному катаклизму.
Никто не мог найти этому хоть какое-то объяснение, и я сама за эти долгих десять лет не смогла что-то понять. Часто из разговоров я слышала, как говорят про полюсы, где температура достигает минус 120 градусов, что наводит на спорные мысли.
Еще, будучи шестилетним жеребёнком, я в последний раз видела зелёные деревья, клумбы залитые цветами радуги цветы, яркую, приятного цвета травку, с которой так любило раньше играться тёплое, любящее солнце. Сегодня мне уже семнадцать лет и я стала достаточно самостоятельной и готовой понять великую правду жизни – всё хорошее имеет привычку заканчиваться. И теперь у меня не осталось и малейших мыслей о том, что после конца хорошего, должно быть новое начало.
Восемь лет за мной следили и ухаживали мои ныне покойные родители, они научили меня многому и никогда не тащили в мой «чердак» всякое барахло. Я знала два иностранных языка, частично разбиралась в психологии и медицине, выучила механизмы многих видов оружия и научилась выживать в этом холодном, безразличном к нам мире. Аврелию уже тяжело было назвать лучезарной. Для всех она давно носит имя «мёртвой» Аврелии.
Все припасы имеют привычку заканчивается, и когда они закончатся, в ход пойдёт любой материал, который можно переваривать, даже собственные ноги, губы, половые органы. Аутофагия — это ещё не самое мерзкое, характеризующее нынешний рацион отчаявшихся пони. Есть пони и с более пугающими пристрастиями, желаниями, странностями.
Моё дыхание продолжает становиться всё тяжелее и тяжелее, ощущая подступающую к горлу нагрузку, которая сдавливает мои гланды. Но вот моему взору открылся вид на четырёхэтажное здание прямо посреди ровного заснеженного пустыря. При более детальном рассмотрении через бинокль я убедилась, что это на самом деле не дом, а высотный небоскреб, на верхушке которого расположен четырёхэтажный пентхаус. Он проживал не лучшие свои времена: были выбиты большие стекла в главном просторном зале, внутри виднелись тонкие слои снега и относительно разломанная лестница. Помещение разграблено, а значит, что там уже кто-то до меня побывал и факт, что ещё и не уходил.
Я всегда должна быть немного параноиком, чтобы выжить в такой экстремальной среде. Для начала я хотела осмотреть, что ещё за красный флажок был рядом с пентахусом ступенчатой формы. Скажем, именно такой дом был несколько слаб перед непогодой, однако если посмотреть на самых верхних «ступенях» можно было увидеть, что стекла там непобиты. Значит, кто-то помог окнам на первых более просторных этажах разбиться.
Сам флажок был привязан к длинной арматуре, развевался на ветру, как маленький сгусток красного пламени. Меня всегда привлекали яркие цвета, в особенности из-за того, что в белом поле их легко спутать с цветами чьей-нибудь гривой и шерсткой. Как я уже говорила: «быть параноиком — залог выживания».
Чувствуя в своих копытах ужасную усталость, мне уже было всё равно, где я могла передохнуть после многочасового скитания по ледяной пустоши. Но я должна была проверить всё заранее и только потом направиться внутрь дома.
Я вытащила из кармана датчик металла, чтобы удостовериться, что красный флаг не указывает на расстилающееся минное поле. Этот самый датчик на самом деле просто усовершенствованный металлоискатель, который охватывает большие зоны. Если запищало – значит под снегом определенно что-то есть. Если же нет, и прибор не выдает никакой информации, то можно либо сомневаться в самом приборе, либо позволить себе отбросить тугие мысли и пойти дальше. Но в данном случае работает поговорка: «доверяй, но проверяй». Я не могу быть на все сто уверена в том, что мой путь действительно безопасен. Поэтому, даже сейчас, я, делая аккуратные и отрывистые шаги, приближалась к красной тряпке, привязанной к металлической арматуре.
Моя кровь обогащается холодящим адреналином, который заставляет протрезветь даже совсем убитых алкоголиков. Да, мне было страшно за свою жизнь, было страшно делать даже один малейший шаг вперед, но я старалась перебороть себя. Перебороть свои природные инстинкты. К моему счастью здесь не было минного поля; я прошла абсолютно целой и невредимой. Наверняка никто не сможет понять того чувства, когда ты счастлива, что все твои копыта на месте, а голова на плечах.
К арматуре, помимо самого самодельного флага была привязана, покрытая ледышками и блестящей на солнце коркой льда, веревка. Довольно хорошая и надёжная веревка, но на всякий случай я не стала её срезать и наматывать для себя. Её второго конца не было видно: трос спускался под снег, и уходил куда-то глубже. Однако я не собиралась отступать – боги наделили меня верхом любопытства, и я хотела посмотреть, насколько глубоко он идёт. Из его вполне можно было смастерить хорошую кошку, чтобы взбираться на высокие подъёмы и уступы. Я тогда ещё даже и не представляла, к чему она меня приведёт.
Разгребая, слой снега своими укутанными теплой тканью копытами, а не своей магией, которая была просто ущербством, я начала видеть чью-то закопанную одежду.
Я всегда боялась это признавать… Боялась признать, что на самом деле я, наверное, самый бездарный ученик из своего класса. Никто не учил зажигательное заклинание так же долго, как и я. Удивительно, что я оказалась единственным единорог в своей семье, но если бы магией владела моя мать, то она бы определенно переплюнула всех моих одноклассников. Хах, странно… она ведь лично сама пыталась учить меня новым заклинаниям и была очень терпима к моим повторяющимся неудачам. Благодаря ней, я выучила немало полезных способностей, даже которых мы не изучали в обычной школе. Я была очень признательна и до этого самого момента остаюсь верна ей.
Но постепенно раскапывая эту куртку, я начала понимать, что я очищаю от снега не просто одежду. Это была замороженная в холоде кобылка, которую привязали веревкой и похоронили под белой гладью. Я сильно испугалась, когда увидела её изувеченное, застывшее в вечной эмоции, посиневшее лицо. Её бледно-розовые глаза до сих пор были широко раскрыты и смотрели вверх, а на её желтой щеке лезвием вырезано число «6». Красная надпись еле заметна, но она точно сделана с какой-то целью.
Тело кобылки перемотано этой самой веревкой, но она этим не заканчивалось: канат шёл дальше под снег по направлению вперед от кобылы и тогда я уже почти всё осознала.
Если бы кто-то хотел захоронить своих врагов, то он бы точно не ставил флажок, чтобы запомнить место, где его враг лежит. И тогда у меня на уме была только одна мысль – каннибалы. Они оставили своих жертв под снегом, чтобы положить их, таким образом, в «морозилку», а затем, когда еда начнёт кончаться, выкопают следующую пони, отогреют и сожрут.
Я уже видела нечто подобное, и определенно знала, чего я могла ожидать от «уютного» пентхауса по среди зимней пустыни. Мне стоило быть настороже.
— Да сохранят вас Четверо и Великий дракон… — прошептала я про себя и стала закапывать жертву жестоких психов.
Отец научил меня уважать покойников, но всегда прививал мне ненависть к таким сумасшедшим, которые к концу света совсем потеряли моральные принципы. Эти животные недостойны и малейшего уважения, а в особенности хорошего отношения. Их всегда нужно опасаться, ведь они совершенно непредсказуемы. Но не сами нравоучения моего папы заставили меня получить именно такое мнение, а одна тяжелая и до сих пор терзающая меня история тоже связанная с моей семьёй.
Я никогда не славилась значительной храбростью, поэтому предпочитала находить и избавляться от проблем на расстоянии с помощью своей собственной винтовкой. Не мало пони относятся к тёмной энергетике довольно скептически, но я считаю кристаллы полезными и практичными, не смотря на их вредное излучение. Например: «Валькирия» только на нём и работает.
Нет. Нужно подойти поближе и по возможности пробраться внутрь незаметно. Мне не нужны лишние неприятности. Их у меня и так хватает.
Оказавшись у самой стены, я смогла вскарабкаться наверх по архитектурному орнаменту в виде ветвящихся роз. Я осторожно перебирала копыта по шипам каменных цветков, хваталась за хлипкие бутоны и подпрыгивала выше к уступу. Мои копыта были уже за углом, я изо всех сил потянулась выше и поглядела, есть ли кто-нибудь рядом. Две извилистые лестницы на второй этаж, пустые балконы, огражденные металлическими заборчиками, и одинокий серый столик посреди зала – ничего мистического или опасного не предстало моему неуверенному взору. Я поднялась за уступ и немного передохнула, а затем тихо пошагала к правой лестнице. От правой стороны обычно легче целиться в критическом случае. Но пока я не собиралась поднимать шум, лучше решить все дела по-тихому или, если получиться, по мирному.
— Ну и блять сколько она там будет замок этот ковырять?! – вдруг по металлу перил понеслась вибрация.
Я быстро прошмыгнула под ступеньки, чтобы спрятаться и притаилась.
— Да хер его знает! – ответил грубый голос жеребца из другой комнаты на втором этаже.– Я уже задолбался на морозе стоять, да ногами дрожать! Пусть эта гандонина уже, наконец, справиться с долбаным замком!
В следующую секунду я увидела, как с центрального балкона в зал планирует оранжевая пегаска. Она спланировала изящно, как золотой кленовый лист, но я не собиралась на этом зацикливать внимание. В её передних копытах блистал тёмный, потрепанный автомат – СУ-67 полностью автоматический. Очень бы не хотелось попасть под пули такого: они способны разорвать на куски того несчастного, кто попробовал стать на путь СУ «Расчленителя».
На левом боку её головы, из под жёлтых волос, вылазил металлический протез. Острый прямоугольник, похоже на «Анвил Индастриз» со светящейся голубым светом лампочкой посередине. Наверное, протез датчик, который улавливает волны или же звук. Чудо нейроинженерии. Она явно и не задумывалась о его цене, а если и думала, то обязательно отрезала его сама. Жаль, что у меня сейчас нет набора для извлечения нервов — так бы он был не поврежден.
Когда та оказалась у самого края и куда-то пристально посмотрела, то неожиданно она замешкала. Это был не добрый знак. Вдруг она повернулась и стала нервно оглядываться, в поисках меня. Она ведь меня не слышала – как?
Я взяла свою винтовку и немедленно направила на неё. Её левое ушко тут же дернулось, и теперь я была точно уверена — она знает, что я здесь. Мой выстрел свистом прозвучал без каких-либо предупреждений. Поток тёмной энергии моментально влетел в её весок, оторвав его полностью. Короткая вспышка и с её головы начинает литься кровь. Выронив из копыт СУ на тонкий слой снега, впитывающий красную жидкость, и, опустившись на все четыре ноги, она растерянно прижимала остатки головы левым копытом. Она двигалась назад к обрыву, а затем, оступилась и полетела в пропасть. Без крика, без возгласов, только издавая сдавленный предсмертный хрип.
— Твою мать… — озлобленная, я ударила копытом по разодранной стене.
Тот «снегирь» видела мои следы, но не знала, где я нахожусь. Возможно, она бы меня и не смогла найти, если бы я хорошо притаилась, но я перепуганная скорой расправой выстрелила в неё первой и теперь она лежит на снегу у самого входа. Проклятье, ни протеза, ни кобылы. Хорошо, что, похоже, никто даже не заметил свиста выстрела, перепутав его со свистом вьюги, однако в ледяной пустыне есть свои «мухи». Наплевать на СУ, я заберу его потом: пока он для меня бесполезен.
Я медленно стала поднимать по загнутым ступенькам лестницы, вслушивалась в каждый шорох и хруст, чувствуя опасность, приставленную у самого горла. На втором этаже никого не было; я с облегчением выдохнула и немного успокоилась, но виду не подала. Возможно, они прячутся в комнатах или ждут, пока я зайду за угол, и там размажут мне голову. Я приблизилась к одной из комнат и осторожно просунула в щелку винтовку, но никого внутри не было. Это похоже одна из комнат бандитов: грязный матрас, куча всякого электронного барахла у ржавой батареи, полупустая бутылка яблочного дурмана, разбавленного спиртом и стоящая на подоконнике полная пепельница. Но лишь одна деталь заставила мою кровь резко похолодеть – недокуренная брошенная сигарета в пепельнице. От неё к потолку воздымался тихий тонкий дымок, как бы тянущийся вверх к сокрытым небесам. Это говорило о том, что сигарету кто-то ещё не докурил.
Повернув за угол и посмотрев за шкаф, меня резко отдёрнуло, когда этот кто-то ударил по дулу винтовки. Синий жеребец буквально выбил винтовку из моей ауры и ударил мне по лицу, от чего я тут же рухнула на пол. Боль была сильной, по моей щеке почти тут же поползла кровь. Но вот, когда я думала, что обречена, он вдруг становиться надомной, прижимает копытом к полу и с усмешкой говорит:
— А ты миленькая… симпатичная. Не желаешь «немного» согреться?
— Отвали от меня, уебок! – взревела я, вцепившись в его ногу. – Не смей меня трогать!
— От ведь сучка… ненавижу трахать трупы… Но похоже по другому мы с тобой не сойдёмся…
Я начала пятиться и ползти назад, пытаясь изо всех сил спасти свою жизнь. Он смотрел на меня со злобной улыбкой, нанизывая на штыки страха. Какой же он урод: с множеством глубоких шрамов на лице, крепкий. С таким при обычных обстоятельствах я бы никогда не справилась.
— Не будь дурой! Повернись ко мне своим прелестным задком, и я тебе покажу страну чудес! – сказал он в наигранном тоне. — Тебе понравится! Вот увидишь!
— Мудак! Не подходи ко мне!
Снегирь дико рассмеялся и сделал несколько шагов в мою сторону. Вдруг он выступил своё правое копыто вперед и угрюмо произнес:
— Жаль, что тебя придется убить… я люблю, когда извиваются.
И вот, когда моей жизни оставалось совсем немного, а от волнение мне стало становиться жарко, неожиданно из его копыта вылез металлический острый клинок, вонзившийся ему прямо в предплечье. Кровь брызнула мне прямо на лицо. Тот сначала не понял, что только что произошло, но осознав ситуацию, заполнил весь пентхаус своим животным больным криком. В этот момент я решила действовать.
Я магией вытащила складной нож из кармана своей крутки, набросилась на жеребца и вдавила нож в его шею. Маньяк схватила меня за заднюю ногу, но я устояла и выдернула нож за рукоять зубами и снова его вонзила. Брызги, реки крови стекали на пол. Я продолжала держать нож в его горле, пока тот не отпустил мою ногу. Жеребец в последний раз рвано всхлипнул, завалился на землю и дернулся в предсмертной конвульсии.
Наконец он мёртв. Я выплюнула кровь и вытерла свой рот, упиваясь сильной, тяжелой отдышкой. Для меня опасно тяжело совершать и небольшие физические нагрузки: сердце сильно колит, начинаю жадно глотать воздух, а по телу бегает бешеный пульс. Сейчас всё пройдёт… Всё пройдёт…
Только я присела на матрас спиной к стене, как из зала послышались громкие возгласы, звуки выстрелов и крики:
— Трупоеды! Трупоеды здесь!
Вот ведь напасть… что за невезучий день.
Мне стоило подумать об этом раньше, эти твари чуют гниющие трупы за многие мили. Жуткие, мерзки, отвратительные чудовища, которые даже не чувствуют ни холода, ни страха. Они чувствуют себя в дюнах как рыбы в воде. Я не собиралась ждать, пока зверью доберется и до меня. И вот крики снегирей сменились диким животным рёвом. В моей защите были пробелы, о которых я должна была думать сразу. Темная энергетика не берет своих порождений, а значит мне нужно другое оружие, которого у меня не было.
Я ждала, пока закончатся эти крики, и только потом приоткрыла дверь, чтобы выглянуть наружу. Активная борьба шла на нижнем этаже, где гремело оружие, во все стороны лилась кровь и летели чьи-то конечности. Три трупоеда и четыре снегиря и обе стороны хотели уничтожить друг друга. Звери бы на самом деле не напали бы на бандитов, если они только не начали стрельбу. Их не интересуют живые существа.
Трупоеды яростно разрывали оставшихся бедолаг. Девушка, стоящая на лестнице с трёхствольным дробовиком успела выстрелить в грудь одного из них дважды, но второе чудовище стащило её с лестницы и стало обгладывать. Она жутко кричала от ужасных страданий, рыдала, молила Четверых о спасении. Последняя оставшееся из снегирей, тринадцатилетняя кобылка, набросилась на шестиногое лысое существо с энергопилой. С ревом зубчики пилы впились в шею твари, перепиливая кости, перерезая каналы, прогрызаясь глубже и глубже. Лишившись головы, трупоед потерял зрение во время бессмысленной ходьбы остановился, после столкновения со стеной, с которой он стал опускаться. Распилом шеи он размазал по стене свою отвратительную тёмную кровь, словно рисуя длинную полосу. Молодая и смелая кобылка поступила очень героично, но, к сожалению, её подруга не пережила эту бойню.
Теперь она лежала на плитке грубо перегрызанная пополам. Можно было увидеть как из переломленных костей и мяса вылезли её внутренний пищевой тракт: кишки, печень, железа, желудок. На это было невозможно смотреть без слёз. Выживший жеребенок была настолько шокирована произошедшим, что до сих пор отказывалась верить, что та погибла. Она прилегла рядом с ней и крепко обняла, пуская свои слёзы ей на плечо. Моё сердце пронизывали бесконечные иглы боли, сжимали его, прессовали в винтовом прессе.
Третий трупоед остался на снегах. Он уже жадно отрывал и глотал куски мяса с тела оранжевой кобылы, не обращая внимания на это сражение. У него свой пир, который он собирался довести до конца, если бы из неоткуда в него не влетела боевая ракета. Снаряд буквально разорвал тёмную тварь на части. Далее было ясно, что стрелял боевой «гробовщик» — парящий большой робот-скарабей, размером с машину. Один из представителей самых пугающих технологий нашего времён, от вида которого по телу бежит дрожь. Скарабей в полёте жутко перебирал своими лапками, оглядывал всё шестью сверкающими красными глазами и дёргался от пульсирующей в нём чёрной энергии. Прямой задачей «гробовщиков» являлось собирать трупы со снежных далей, чтобы затем отвозить их куда-то для неизвестных целей. Они чуют гниение, так же как и трупоеды, но в отличие от них они забирают с собой всё и не собираются ни с кем спорить на счёт своей добычи.
Летающий железный жук нанизывал трупы один за другим, а напуганный подросток наблюдал за этим ужасом со слезами на глаза. Я никогда ещё не видела гробовщиков так близко. Их вид наводит ужас на всякого, кто на них взглянет. И вот, когда он поднялся в пентхаус, и его следующей целью оказалась кобыла, которую сбросили с лестницы, оставшаяся схватилась за труп своей подруги копытами, не позволяя скарабею утянуть тело с собой.
— Умоляю! Оставьте её! Оставьте её! – из последних сил кричала та, пытаясь вырвать кобылу из лап гробовщика. – Отпустите!
Бездушная машина не собиралась тратить на неё своё время. Скарабей вытянул одну из острых лап и резко насадил жеребенка на свой бугристый штык. Она стала хватать воздух, дёргалась от неожиданного всплеска боли, но не могла никак слезть. Вскоре измученный ребенок погиб от потери крови. Она повисла на обагренном штыке, словно лишенная жизни кукла, а затем присоединилась к другим собранным машиной телам.
Произошедшее надолго засядет в моей голове, как один из самых худших кошмаров. Повсюду валялись чьи-то останки, воняло гнилью чудовищ, и грела снег горячая кровь. В этом мрачном театре ужаса застыла тишина, и только одинокий робот жадно собирал остатки, скрепя своими стальными суставами. По моим щекам ползли слёзы, а я сама прибывала в шоке от увиденного зрелища. Ведь если бы я не вошла сюда, этого ужаса могло и не быть. Из-за меня эти твари подняли взволнованных снегирей, а на запах жаренного поспешил боевой гробовщик, который добил выживших и лишил мертвецов права на справедливое захоронение. Всё из-за меня… Недоразумения… Почему, чтобы выжить нужно обязательно воевать друг с другом? Почему все считают, что на жизнь имеет право только сильнейший?
Внезапно я почувствовала сильный удар прямо мне по затылку, и я потеряла сознание.
Мои веки сомкнулись, а я канула в тёмное небытие, которое раскинуло свои чёрные объятья.
Эту пустоту можно ассоциировать с бесконечным падением. Падением в бескрайнюю бездну, в которой ни чем не пахло, не было никаких повевов и стояла вечная гробовая тишина. Но сквозь эту вечную тишину я вновь услышала биение моего сердца, звук мотора и глухой шум зимнего ветра. Мои копыта связаны, я это чувствую, всё движется. Похоже я в чьей-то машине.
Заднее сидение, ствол у веска — я ощущаю его холод под своей гривой. Расслабься и не делай резких движений. Молчи, пока не скажут говорить. Медленно открывай глаза.
— Не дергайся…
Голос принадлежал кобыле сидящей рядом со мной на соседнем сидении, а спереди за рулём сидел жеребец. Оба выглядели не особо адекватно: немые белые маски, скрывающие их мрачные лица, бешеные горящие глаза, какие-то обмотки вместо одежды. Жеребец дополнительно к своей маске носил очки, в которых мне кажется, не особо удобно рулить в такой затемненной машине. Красные глаза кобылы не говорили мне ровным сётом ничего: бесчувственные, невыразительные, слепые к чужому горю. Тут было довольно грязно. На потолке прибиты разные бумаги, но я не успеваю прочитать, что на них написано.
— На меня смотри. – снова тем же грубым голос говорит единорог и толкает меня пистолетом в щеку. – Кто есть?
Я продолжаю молчать.
— Я спросила тебя: «кто есть?» — невзрачно повторяет она, засунув дуло мне в рот.
Я ощущаю пистолет своим языком. Он очень грязный, наверняка давно не протирался. На привкус металл кислый, неприятный. Какая же это…
— Мерфость…
— Такого имени я не знаю. Говори имя.
— Да отвали ты от неё… нам-то какая разница… — отвлекает её жеребец. – Как покупатель назовёт, так и будет звать.
Работорговцы. Слишком очевидно, чтобы не понять это сразу. Значит, сбежать ещё будет шанс.
— Можете вернуть мою куртку, пожалуйста?
— Не-а, тебе она ни к чему.
Но я намеривалась вернуть её обратно, даже сквозь отказы кобылы целящейся мне в голову.
— Мне холодно, а если я заболею, вряд ли кто-то захочет меня покупать.
— А мне насрать на то, что ты себе там выдумала.
— Дай ей её куртку. Всё равно она пока нам не нужна.
— Чё ты её защищаешь? – возмутилась бандитка.
— Я её не защищаю, а думаю о нашей выгоде.
— … Тебе, то есть не кажется странным, что ОНА думает о НАШЕЙ выгоде?
— Просто закрой рот и дай ей долбанную куртку.
Куртка благополучно вернулась ко мне, и я поспешила её надеть, хоть на меня всё ещё злобно смотрела соседка по сидению. «Ничего» — думала я – «и не из таких передряг выбиралась».
Однако только я успела позволить себе такую мысль, как резко раздался железный скрежет. Посреди машины, словно гейзер, прорвался дюнной пожиратель. Огромный ледяной червь буквально прогрыз пол и насадил машину на своё членистообразное туловище, как шашлык. Пожиратели обыкновенно похожи на гигантских морозных многоножек, но со своими особенностями. Челюстей у них больше, они сильнее, перемещаются под снегом и нападают на особо шумные объекты. На меня словно вылили ведро холодной воды. Всё произошло так неожиданно, что никто даже не успел толком удивиться. Прошло совсем немного мгновений, как машина взмыла вверх и потеряла поверхность. Ещё несколько секунд и мощный удар, от которого я снова канула в небытие.
Я открываю свои измученные глаза, чувствую сильную острую боль в животе. Кругом расстилается великолепный вид на ночные снежные дюны. Повернув голову налево, я увидела остатки навороченной машины, которая теперь вряд ли уже куда-то поедет. Труп разбившейся кобылы буквально вываливался из разломанных дверей, а рядом догорали какие-то запчасти. Сколько же они хлама туда понапихали.
Опускаю глаза вниз с мыслью, почему мне так больно и меня окатывает новой волной могильного холода. Точно посередине, сквозь меня торчала железная арматура, по которой тоненькими ручейками на белый снег стекала кровь. Капельки падали и окрашивали его, словно краски белое полотно. Адские муки, вид пробившей меня арматуры заставлял пускаться в плач и отчаяние. Но я не собиралась сдаваться сейчас, я хочу ещё жить. Но боги, как же больно.
Я заорала не в силах сдержать себя, а затем попыталась отдышаться и осмотреться. Кругом валялся всякий хлам, мусор, ничего, что могло хоть как-то помочь моей ситуации. Вдалеке, над укутанной тёмной пеленой волной снега, грустно нависала Астрея – ночной спутник нашей планеты, пленяющий только своим невероятным видом. «Горящее» золотое кольцо вокруг этого светила всегда походило на красивую оправу. Жаль, что сейчас не подходящий момент, чтобы насладиться красотой Астреи.
Но вдруг на гребнях белых холмов я увидела чью-то стоящую фигуру. Её сильно выделяли два горящих в темноте изумруда, что являло собой очи неизвестного. Они смотрели прямо на меня. Когда мои глаза хорошо привыкли к темноте, я заметила, что пони-силуэт на самом деле была кобылой и почему-то не носила хоть какой-либо защиты от холода. Такое чувство, будто она просто вышла на прогулку, но совсем позабыв о температуре.
По мере того, как быстро она приближалась и её внешнему виду я стала понимать, что она вовсе не из моих личных доброжелателей. Кобыла всё ускоряла и ускоряла шаг, пока не перешла на безумный бег. Тогда я знала определенно – вампир. Холодное, мёртвое создание, не чувствующее искренних эмоций и не страшащееся холода существо. Вечно голодное и вечно злое.
Завидев её, я вдавила копыто себе в рот, как бы заткнув себя и свои крики, но та продолжала бежать. Я наблюдала за этим со слезами на глазах. Не хочу умирать. Перебирая, спотыкаясь, подобно сбежавшему психопату. Я нервно задергалась в поисках защиты и к моему невероятному счастью недалеко лежала чья-то винтовку. Не моя, но эта тоже достойно выглядела. Из последних сил своей магии я подтягивала оружие к себе, но пульсирующая боль не давала мне спокойно сконцентрироваться. Давай же… Ты же могла и из двух пушек стрелять… а тут и с одной справиться не можешь.
Вампирша была уже совсем близка, я видела её оскаленный рот, распахнутый в угрожающем виде. Винтовка медленно ползла к моим копытам, и вот, наконец, она была в них. С тяжестью я сжала её, направила на кобылу, что была совсем близко и выстрелила в неё трижды. Три попадания: лоб, нога, грудь. Проклятая завалилась на снег, и я уже подумала, что всё обошлось, как та резко продолжила ползти, тяжко подтягивая себя ко мне своими копытами.
— Да отвали ты от меня…
Гадина мерзко хрипела, глазела своим пугающим взглядом, а патроны в магазине закончились. Я более не могла выстрелить в неё, не могла подняться и убежать: мне оставалось только терпеливо дожидаться, пока она начнёт жрать меня с ног до головы.
— Там ещё два трупа, чего же ты ко мне лезешь!? – кричала я, толкая её от себя винтовкой и задними копытами. – Изыди! Изыди!
Но вот она хватается мне за ногу и перестает шевелиться. Я, снова вздыхая с облегчением, давлюсь страданиями и обдумываю свои дальнейшие действия. Звать кого-то на помощь бесполезно, в такой поздний час редко кто ездит по пустыне, хоть сейчас и нет сильных ветров. Я попыталась слезть с арматуры, но только почувствовала усилившуюся боль, от которой мне снова захотелось остановиться и вернуться на прежнее место. Не могу так, меня буквально продели насквозь. Я чувствую эту боль, жгущую мои внутренние органы, кишечник. Она разрывает меня пополам. Мне только хочется остановить её и наконец, слезть с этого грязного штыка. Но вот я вспоминаю:
Последний шанс лежит прямо у меня в правом кармане куртки – метропсин. Наркотик, придающий чувство умиротворения, который должен ещё и притупить боль. Блаженный экстаз, игра с чувствами, бесконечная искрящаяся симфония. Но… стоит ли? Ай… ладно, к черту у меня нет других вариантов. Наркотик тяжелый, но всё же привыкания быть не должно.
Я вытащила упаковку шприца и маленькую баночку с красной жидкостью. Как же стрёмно…Нервно разрываю пакетик зубами, надеваю на шприц иглу, затем опускаю его в баночку и наполняю «псами». Теперь доза анальгетика в моей слабой малиновой ауре и лишь от меня зависит, стоит ли мне вкалывать её в себя или нет. Я снова пробую слезть со штыка, но безуспешно – боль слишком сильная. И я решаю медленно нанести укол. Острие плавно влезает под кожу. Инъекция проходит быстро, и так же быстро меня окатывает волна тепла, удовольствия, спокойствия – всего много и всё сразу. Теперь боль стихла, и это было главным. Как же мне хорошо… как же блаженно вновь почувствовать тепло ласкового солнца. Ничто не гложет душу… всё легко, как белоснежный пух. Невероятно… невообразимо волшебно… Нет стресса, нет тоски, нет боли.
Я собираюсь со всеми оставшимися во мне силами и тянусь вперед к свободе. Но боль не оставляет меня полностью: ощущаю как металл медленно скользит меж ребер, сквозь мою плоть. Метропсин помог, но не так хорошо, как я себе думала. С омерзительной ломотой я поднималась, снимала себя с железного штыка и жалобно стонала от невыносимой муки.
И вот я свободна. Арматура позади, а я теперь могу идти дальше, но длиться это не долго… пытка буквально сваливает меня с ног на снег. Сопротивляться чувствам, у меня больше нет сил, и я просто не выдерживаю боль.