Моя маленькая Твайли: искорка, изменившая мою жизнь

Глава 11 — Магия кино

---

8 декабря 2003 г.

Похоже, сегодня Твайли решила меня удивить в очередной раз.

Для начала, я проснулся явно раньше будильника с чувством, что что-то не так, а точнее, чего-то не хватает. Сонно осмотревшись, я перевернулся на другой бок и уже хотел привычно прижать к себе Твайли, однако, пощупав рукой по кровати возле себя, единорожки возле себя не обнаружил. Моргнув в недоумении пару раз и окончательно проснувшись, я первым делом подумал, что она просто выбежала в туалет. Потянулся к выключателю, включил лампу над кроватью, посмотрел на будильник. 6:47. Мда. Вроде и вставать рано, и лежать смысла уже нет, а то так и заснуть и проспать недолго. Я обречённо глубоко вдохнул… и почуял слабый запах жарящихся яиц.

«Так-с, а вот это уже интересно» — подумал я, вставая и натягивая спортивки и водолазку. — «Баба Лена пришла с утра пораньше, что ли? Хотя с чего вдруг ей так рано приходить? Как будто ей не нужно самой собираться перед уроками…» — мысли мои были прерваны раздавшимся с кухни звуком бьющейся то ли тарелки, то ли кружки, а вслед за ним — испуганный вскрик Твайлайт. Сам напугавшись того, что могло произойти, я тут же вылетел из спальни через гостиную в коридор и, пробежав его, застыл в дверях кухни.

— Твайлайт, что случи?.. — я застыл на середине фразы, повернув направо голову. Напротив меня возле кухонного стола с жалобно-виноватой моськой застыла Твайлайт, рядом с ней парили веник и совок, на полу же валялись осколки тарелки вперемешку с нарезанным хлебом, сыром, огурцом и зелёным луком, которые, похоже, должны были стать бутербродами.

— П-пап? — испуганно спросила единорожка, прижав ушки к голове и как-то сжавшись.

— Твайли, у тебя всё в порядке? Нигде не поранилась? — сделав шаг вперёд, я присел, осматривая единорожку, нет ли где порезов. А то по себе помню, как умудрился лет в 6 грохнуть стеклянную салатницу, да ещё и получить два или три мелких, но болючих и долго заживавших пореза от разлетевшихся во все стороны осколков, пара которых досталась и моей тушке. До сих пор стыдно от истерики, что я тогда закатил…

— П-пап, я… я х-хотела… — испуганный взгляд Твайли метался между моим лицом, осколками тарелки и плитой, губы задрожали, а на её больших глазах стремительно набухали слёзы. Ох, чёрт. — Хотела тебе… я… а оно…

Вы когда-нибудь успокаивали плачущего ребёнка лет 5-7? «Это легко», говорят они, «ребёнка всего лишь нужно отвлечь», говорят они, «маленькие дети быстро забывают обиды и причины для слёз», говорят они, «вы быстро научитесь успокаивать маленького ребёнка», говорили они. Ага, щаз! Так вот: не верьте всем этим жутко вумным знатокам по телевизорам, утверждающим, что знают, как себя вести с детьми. Твайлайт плакала уже… какой там — третий? четвёртый? — раз, и всё равно я успокаивал разревевшуюся единорожку больше получаса, держа её на коленках, прижимая к себе и поглаживая по гриве и спинке, говоря ей утешающие слова и слушая её малопонятные из-за рыданий бормотания. И вот по ним я смог восстановить картину произошедшего.

Как оказалось, Твайли захотела меня порадовать. Зная, что я каждый день встаю в школу и готовлю для нас двоих завтрак, она захотела сама встать пораньше и приготовить завтрак мне. Уверенная в своих силах благодаря памяти себя-восьмилетней, в которой она сама иной раз помогала маме на кухне, Твайли решила сделать простой, но хороший завтрак: яичницу с сосисками и кружочками помидора и бутерброды с сыром, огурцами, зелёным лучком и листьями салата. Ну и чай к ним.

С яичницей (которую мне пришлось снять с плиты, когда та чуть не пригорела, пока успокаивал Твайли) проблем у поняши не возникло — как я уже рассказывал ранее, последнее время она стала мне помогать готовить, при этом практически всё делала телекинезом, сидя или стоя на задних копытцах на табуретке перед столом и положив передние на стол (к плите я её не подпускал, всё же плита пятилетним детям, пусть и таким умненьким как Твайли совсем не игрушка). Так что и всё необходимое для яичницы она делала телекинезом, стоя на табуретке, только уже не возле стола, а у плиты, забыв (или проигнорировав) мой наказ к ней не подходить, чтобы не случилось беды.

Поставив жариться яичницу, Твайли взялась за бутерброды, и вот во время их приготовления и случилась та самая неприятность. Нарезав хлеб, сыр и огурцы и сложив из них бутерброды на тарелку, она спрыгнула, чтобы помыть лук — забыла сразу помыть с остальными овощами. Лук единорожка мыла тоже стоя на подтащенной к раковине табуретке. Беда случилась, когда Твайли с пучком лука в телекинезе запрыгивала на вновь перетащенную от мойки к столу табуретку. В общем, она как-то неудачно прыгнула, промахнулась задним копытом мимо табуретки и, не удержавшись, махнула передней ногой, попав ей прямо по стоящей на самом краю тарелке с почти готовыми бутербродами, только чудом не задев лежащий возле тарелки на краю стола нож. Ну и тарелка, перекувыркнувшись в воздухе, приземлилась прямо на кафельный пол и, не выдержав такого издевательства, естественно, разбилась. Испугавшись, что я буду ругаться, единорожка схватила совок и веник, чтобы побыстрее прибраться, и как раз в этот момент я и ворвался.

Честно говоря, я сначала даже и не знал, как мне на это реагировать. Вроде и похвалить нужно за её желание помочь мне, и отругать за невнимательность, ведь она же могла пораниться, и при этом не обидеть и не вызвать новую истерику. Но как-то мне всё это удалось: и похвалить за идею, и пожурить за неаккуратность, и даже договориться с единорожкой, чтобы она в следующий раз была осторожнее и не торопилась сделать сразу много всего. Когда же она, наконец, успокоилась и вновь улыбнулась, было уже двадцать минут восьмого. Так как оставлять единорожку без завтрака я не мог, как и оставлять её один на один с кухней после того, что сегодня произошло, я понял, что на первый урок я всё равно опоздаю и решил, что лучше приду к концу первого урока, зайду на перемене и извинюсь перед Сергеем Павловичем, нашим математиком, что ведёт у нас алгебру и геометрию, объяснив своё отсутствие тем, что проспал.

Решив так, я уже было хотел убрать с пола и выкинуть осколки тарелки и остатки бутербродов (кроме лука, который можно было ещё раз помыть), но внезапно взятые мной совок и веник вырвались у меня из рук, объятые сиреневым облачком телекинеза.

— Пап, я уберу, не волнуйся, — улыбнулась единорожка, подтягивая веник и совок к себе.

— Эм-м-м… Может, я сам, а? — мой вопрос прозвучал как-то немного неуверенно. — А то порежешься ещё…

— А мне не страшно, у меня магия есть! — уверенно заявила единорожка. — Вот, смотри: свип, свип, свип… — добавила она, начиная сметать разлетевшиеся мелкие осколки к большим, лежавшим на месте, где упала тарелка.

— Ладно-ладно, — поднял я руки ладонями от себя, усмехаясь. — Стой сек, я лук подниму, его ещё помыть можно. И под копытца смотри, на осколок там не наступи. Я пока доделаю завтрак.

Пока Твайли убирала с пола, я снова нарезал остатки хлеба (тот, который я хотел взять с собой в школу… ну и ладно, в столовке куплю чего-нибудь), сыр, лук и листья салата, а вместо кончившихся огурцов нарезал кружочками и разложил на бутерброды помидор. К моменту как я закончил с бутербродами, как раз закипел чайник. Да и Твайли уже успела убрать с пола и сейчас, поставив на стол вазочку с печеньем и сахарницу, сидела и ждала, пока я закончу.

Завтрак прошёл хорошо. Яичница, как оказалось, подгорела только с одной стороны, так что я отдал Твайли не подгоревшую сторону. Пока мы завтракали, расстроенное выражение на мордашке единорожки сменилось радостно-предвкушающим, и под конец она уже едва могла усидеть на месте, ответив на мой вопрос о том, отчего она так завелась, что не дождётся, чтобы попробовать те несколько заклинаний, что она узнала от себя-восьмилетней, добавив, что сама возьмёт всё, что ей нужно будет. Пришлось взять с неё обещание, что никакие механизмы, электронику, деньги, ценные и хрупкие вещи она брать не будет.

В какой-то момент, когда мы уже допивали чай, Твайли вдруг посмотрела на часы. Секунду спустя она посмотрела на меня широко распахнутыми глазами.

— Папа, уже десять минут девятого! — воскликнула она со смесью шока и возмущения в голосе. — Ты же в школу опоздал! Это же… это же из-за меня, да? — вдруг расстроенно спросила она, опустив голову, а её ушки вновь стыдливо прижались к голове.

— Не говори ерунды! — я тут же протянул руку и погладил единорожку по голове, а затем почесал за ушком, отчего она непроизвольно зажмурилась с проступившей на мордочке улыбкой. — Ничего страшного не произошло. Пропущу первый урок, ко второму приду, не смертельно же.

— Как это пропустишь?! — возмущения в голосе единорожки стало больше. — Разве можно пропускать школу?

— Ой, да ладно тебе, — махнул я рукой. — Скажу, что проспал, всё-таки меня же как бы некому будить…

— ЧТО?! — поняша аж встала на табуретке на задние копытца, поставив передние на стол, и уставилась прямо мне в глаза своими огромными лавандовыми, в которых буквально вспыхнуло пламя праведного гнева. — Папа, да как ты можешь вообще думать о том, чтобы пропускать школу?! Ведь мне сама Принцесса Селестия говорила, что школа — это очень важное место для каждого жеребёнка, ведь именно в школе нам всем ежедневно дают много знаний, которые будут нужны нам в будущем! Именно благодаря тому, что мы узнаём в школе каждый жеребёнок находит то занятие, что ему по душе, находит свой талант, свою кьютимарку и своё место в жизни! Даже величайший маг Старсвирл Бородатый, что придумал много крутых и сложных заклинаний, учился в школе! Каждый урок в школе важен, каждый урок даёт нам знания! А ты хочешь пропустить один? Да ещё и соврать? Разве тебе мама не говорила, что врать плохо, и что если будешь врать, то сама Принцесса Селестия зашьёт тебе рот, чтобы ты больше не мог врать?!..

Я сидел и обалдевал, с отвалившейся челюстью смотря на отчитывающую меня распалившуюся единорожку. Чёрт возьми, да меня даже мама так не отчитывала! Знаете, когда тебя-шестнадцатилетнего отчитывает ребёнок, на десяток лет младше тебя — это, блин, капец как стыдно.

— … так что живо собирайся и галопом в школу! — закончила свою отповедь Твайлайт, громко фыркнув в конце.

— Да-да, понял, мам, уже собираюсь, — ответил я почти на автомате, и только пару секунд спустя до меня дошло, что я ляпнул.

Я ошарашенно посмотрел на Твайли, надеясь, что она не заметила оговорки. Меня встретили не менее ошарашенные глаза. Заметила. Мы оба застыли с одинаковыми выражениями лица и мордочки. «Так, надо что-то сказать, что-то, чтобы отвлечь, разрядить ситуацию, перевести в шутку…»

— Только за плохие оценки не ругайся, ладно? — жалобно произнёс я, старательно делая глаза кота из «Шрек»-а.

Ох, что тут началось! Первой не выдержала Твайли, расхохотавшись так, что чуть не свалилась с табуретки, в итоге, чтобы удержаться, она села на круп и, уронив передние копыта на стол, уткнулась в них мордочкой, при этом вздрагивая от хохота всем телом. Я же выдержал лишь на пару секунд дольше, после чего присоединился к единорожке в этом безудержном хохоте. Я не хохотал — я ржал, причём даже сильнее, чем когда увидел Твайшистика (Твайлайт-пушистика) во время прогулки по снегу.

Кое-как мы с Твайли успокоились лишь минут десять спустя. После этого я начал убирать со стола, однако единорожка сказала, что потом сама всё сделает. Я, помня о произошедшем меньше часа назад, всё же решил всё убрать со стола, а вот посуду оставить на Твайли, только сам сполоснул нож и залил водой сковородку отмачиваться. Кинул взгляд на часы. 8:27. Так, надо быстрее собираться.

Проходя мимо ванной, вспомнил, что не умылся утром, что тут же и проделал, навёрстывая упущенное. К моменту как я закончил умываться, малышка уже закончила мыть посуду и, воодушевлённая, заскочила в комнату с магическим полигоном-«лабораторией» прежде, чем я успел что-либо сказать. Я тут же зашёл в комнату вслед за ней и, подхватив на руки прежде, чем она успела вляпаться в остатки цемента в железном тазике или в кучу мусора, раньше бывшего деревянным полом, или, не дай Бог, в обрезки и остатки металла, наваленные на ту же кучу и торчащие острыми краями, объяснил ей, чтобы она, пока в комнате не будет убрано, туда не заходила. Поняша немного загрустила, но я ей напомнил, что у неё ещё куча книг непрочитанных, да и телевизор есть, тем более ей нравились все эти познавательные передачи. Не прошло и минуты, как от грусти на её мордашке не осталось и следа. Затем я быстро собрался, попрощался с единорожкой и почти побежал в школу, примчавшись буквально за две минуты до звонка на второй урок.

В школе ничего особо интересного не происходило, разве что я пошёл после второго урока к Сергею Павловичу и сказал ему, что проспал урок. Зная мою ситуацию, он меня не ругал. А вот Елена Фёдоровна, узнавшая о моём пропуске, поругать меня собиралась, однако я ей рассказал о том, что произошло утром на самом деле. Услышав о том, как Твайли разбила тарелку, она тут же забеспокоилась, не порезалась ли поняша, однако услышав, что всё с ней в порядке, успокоилась. Когда же дошёл до эпизода, в котором меня отчитывала Твайли, она расхохоталась не меньше моего, сидя при этом за столом и утирая выступившие на глазах слёзы платочком.

Перед тем как возвращаться после уроков из школы, я зашёл к Павлу Геннадиевичу, и он позвонил своим знакомым, чтобы они подъехали и, пока у меня перерыв перед работой, забрали всё, что осталось после «ремонта». И действительно, спустя минут десять после того как я вернулся домой приехали строители и стали вытаскивать и загружать на машину сначала инвентарь, а затем и весь мусор. Одно лишь было плохо — на улице хоть и было сухо, но строители, пока всё выносили, натоптали изрядно, да и пыль с мешков сыпалась, так что пришлось после их ухода вымывать весь коридор. В комнате убираться у меня уже не было ни желания, ни времени, так что я быстро перекусил отваренными макаронами с открытой банкой салата, что закатывали мы с Еленой Фёдоровной и которыми она щедро делилась, попрощался с ещё обедавшей единорожкой и помчался на работу. На работе ничего интересного не происходило. А вот когда я вернулся домой…

— Пап, пап, смотри, смотри, у меня получилось! — не успел я снять ботинки, как прямо перед моим лицом что-то зависло, объятое сиреневым сиянием телекинеза Твайли. — Смотри, я тренировалась, прямо как в том фильме, и у меня всё получилось! Они превратились!

Моргнув пару раз, я уже внимательнее посмотрел на парящие передо мной… пяток спичек, десяток иголок и… несколько промежуточных вариантов от всего лишь заострившейся с одного конца спички до почти нормальной иголки, только квадратной на месте ушка… Чего?! Я ещё раз удивлённо моргнул и вытаращенными глазами уставился на эти спичкоиголки. Да ну не может быть, Твайли что, их…

— Правда классно у меня получилось, да, папа? — продолжала тем временем радостная единорожка. — Ведь классно же? И главное, что это было совершенно не сложно, просто я попробовала представить, как спичка сначала скругляется, заостряется, в ней появляется ушко, а потом она стаёт железной…

Я перевёл свой, не сомневаюсь, обалдевающий взгляд с экспериментальных образцов превращений на саму лавандовую единорожку. Точнее, на очень пыльно-лавандовую единорожку, скорее даже серо-лавандовую. Сейчас в ней того же цвета, который был сегодня в обед были лишь её глаза, буквально излучающие огромные объёмы позитива, радости, восторга и энтузиазма. Всё же остальное, в том числе и хвост, что дёргался из стороны в сторону почти как у собаки, и ушки, стоявшие торчком и словно в нетерпении периодически вздрагивавшие и двигавшиеся туда-сюда, были покрыты серым слоем. От её внешнего вида я лишь вздохнул.

— Твайлайт, — сказал я, глядя ей прямо в глаза. — Я тебе что говорил про ту комнату?

— Ой, — вырвалось у поньки, весь восторг и энтузиазм у которой пропал за каких-то пару секунд, сменившись виноватым выражением моськи и прижатыми к голове ушками.

— Я говорил в комнату не заходить, пока не уберусь там, — нахмурился я, выпрямляясь и вешая снятую куртку на вешалку. — Там же после стройки грязюки и пылюки дофига и больше. Посмотри на себя, ты же вся серая!

— Но я просто тренировалась…

— Так, тренировальщица, живо в ванную, пока по всему дому пыль не растащила, — сказал я. — Так, стоп! — тормознул я уже дёрнувшуюся единорожку. — Давай сюда свои кухонно-швейные эксперименты, я их сложу куда-нибудь, — добавил я, протягивая раскрытую ладонь, на которую тут же легли и спички, и получившиеся из них иголки. Решив не морочить себе голову, я их просто положил на трюмо, а затем, прежде чем Твайли успела куда-то убежать, подхватил её на вытянутые руки: — А вот теперь можно и в ванну.

Поставив Твайли в ванну, я достал Твайлин шампунь и мочалку и, полив поньку из душа, стал её намыливать. Как и всегда, когда я дошёл до боков и животика, Твайли начала хихикать и крутиться. А вот когда я уже смывал с неё пену, осматривая при этом со всех сторон, присев при этом на корточки, чтобы быть взглядом вровень с ванной, то мимоходом скользнул взглядом у неё под хвостом… потом недоумённо моргнул и посмотрел ещё раз, после чего выпучил глаза, потому как под хвостом я увидел… Да ничего я не увидел! И в этом-то вся соль! Покрытая короткой лавандовой шёрсткой кожа спины и крупа, из которого рос хвост, плавно переходила в живот, словно у плюшевой игрушки или куклы, разве что без присущих куклам и игрушкам щелей и швов. Не поверив своим глазам, я даже провёл там рукой… и с ещё большим недоумением нащупал то, что там и должно находиться согласно анатомии и чего, однако, мои глаза при этом буквально в упор не видели.

— Эм-м-м… Твайли, ты… как ты это делаешь? — спросил я с удивлением, переведя взгляд на повернувшуюся ко мне мордочку единорожки, что непроизвольно немного переступила от меня и полуповернулась ко мне боком, при этом поджав хвост словно прикрываясь.

— П-пап, это… эм-м-м… — немного замялась Твайли, слегка зарумянившись, после чего словно собралась с мыслями и объяснила: — Ты же помнишь, я рассказывала, что мы, пони, хоть и носим одежду, но не придаём ей такого большого значения?

— Кажется, ты что-то такое упоминала, но я не обратил внимания, — призадумался я, выключая воду и вешая душевую лейку на держатель, после чего взял полотенце и начал вытирать поняшу. Она вновь захихикала, и ойкнула, когда я неудачно дёрнул её за гриву.

— Ой, прости, — тут же извинился я в ответ на её обиженный взгляд и насупившуюся мордашку, затем, закончив вытирать, завернул Твайли в полотенце и понёс в комнату сушить феном.

— Твайли, ты что-то говорила про одежду, — напомнил я, пока сушил сидящую на лежащем на моих коленях полотенце, в которое Твайли была завёрнута, единорожку струёй вырывавшегося из фена горячего воздуха, отчего та довольно улыбалась и жмурилась. Не, ну точно кошка. Котёнок-переросток.

— О, точно, — она кивнула головой, смешно пряднув ушками. — Я говорила, что даже у нас в Кантерлоте многие пони ходят или вообще без одежды, или, там, в шляпе или серёжках каких. Только минотавры, как я читала… та, другая я читала. Так вот, только минотавры всегда штаны носят.

 — Стоп, у вас что, — у меня вырвался невольный смешок, — все голыми ходят? А вы что, друг друга не стесняетесь?

— Пап, ну ты же совсем меня не дослушал! — возмутилась единорожка и боднула меня в плечо, краснея при этом. — У нас же все обладают естественной магией. Как все пони могут брать вещи копытами, а пегасы — летать, так и все народы нашего мира — и пони, и грифоны, и даже драконы — умеют скрывать у себя… ну… — она смутилась, покраснев ещё сильнее, — попу и… писю.

— Да ну! — удивился я, тем временем закончив сушить шёрстку единорожки и переходя на гриву. — Ты же говорила, что у грифонов и минотавров нет магии! Получается тогда, что есть?

— Я не знаю! — единорожка подняла копытце, чтобы топнуть им, но неудачно дёрнулась и чуть не съехала с моих коленей, благо что я успел придержать её за бок, а не за гриву, которую сейчас сушил. Копытцем Твайли так и не топнула, быстро поставив его обратно мне на коленку, чтобы удержать равновесие. — У меня в книжке было написано, что нет.

— Хм-м, это, наверное, можно назвать особенностью вашего мира, — сказал я и усмехнулся. — Прямо как в мультике каком. «Бэмби», хех, — я снова усмехнулся.

— Эй, я не Бэмби! — тут же возмутилась понька. — Я великий и могучий лев Симба, агрррргх!

Нет, я с этой поняшей точно копыта отброшу! Сначала отращу, потом отброшу! На секунду подавившись воздухом, я расхохотался от того, насколько смешно и в то же время умилительно выглядело «рычание» единорожки. Я хохотал почти столько же и так же сильно, как и утром. Твайли радостно заливалась звонким смехом вместе со мной, продолжая сидеть у меня на коленях. Благо хоть я догадался фен сразу выключить.

— … лев… ха-ха-ха-ха-ха… — с трудом выдавил я сквозь смех. — … с рогом и копытами… а-ха-ха-ха-ха-ха-ха… лев… ха-ха-ха… фу-у-ух, ну ты уморила меня, как сказанёшь что-нибудь… лев, хи-хи, грифиндорский…

— Точно, пап, ты же так и не сказал! — единорожка, скатившаяся на диван, пока мы вдвоём хохотали, вскочила на копыта и затараторила: — Ты же видел? Видел, как у меня получилось? Я смогла превратить спички в иголки! И при этом даже ничего не нужно говорить! Представляешь? Нужно просто очень напрячься и представить, как спичка стаёт похожей на иголку, а потом стаёт железной! Мне сначала было очень трудно, но это так интересно, и я постаралась, и у меня всё получилось! Правда же я молодец? Да? Да?

— Ох, молодец, молодец, — потрепал я её по гриве и добавил: — Гермиона Спаркловна.

— Хи-хи-хи! — вновь захихикала единорожка, после чего явно с видимым усилием состроила сосредоточенную моську и, задрав носик, сказала, старательно копируя тон оригинала: — Так-так-так, стоп, — она подняла правое копытце, — ты сейчас выбьешь кому-нибудь глаз. И нужно произносить «Винга́-ардиум Левио́сса», а не «Левиосса́». Вот так, — Твайли повернулась к лежащей на диване подушке, затем, словно палочкой, двинула рогом справа по часовой стрелке вниз, влево и вверх и затем взмахнула им вниз, произнося при этом: «Вингардиум Левиосса», вдобавок на последнем слове её рог и подушку объяло сиреневое сияние магии Твайли, и подушка взлетела вверх.

От этой сценки мы оба вновь взорвались смехом, хоть я и успокоился в этот раз всего через минуты две.

— Ох… фу-ух… — почти простонал я, отсмеявшись. — Если те, кто утверждают, что смех продлевает жизнь, говорят правду, то я точно с тобой бессмертным стану. Так, ладно, иди сюда, досушу, — я похлопал по коленкам, и Твайли снова на них залезла, затем я вновь взял фен и, включив его, принялся досушивать единорожкин хвост. — Кстати, что-нибудь новенькое сегодня узнала?

— Ну так я же тебе показала, — с недоумением повернулась ко мне Твайли, — я научилась превращать спички в иголки…

— А кроме магии ты ещё что-нибудь делала? — прищурился я. — Ну, там, книжки почитала, телевизор смотрела, учебники…

— Э… а… эм-м-м… Упс? — прижала ушки Твайли, смотря на меня чистым, не замутнённым разумом взглядом.

— Ох, ладно, — улыбнулся я, мысленно вздохнув. — Но слишком не перенапрягайся, хорошо?

— Ага! — радостно кивнула она.

— Ну вот, — я выключил фен. — Всё, давай, беги. Стоп! В комнату не заходи, я сейчас там всё уберу.

Уборка в комнате заняла больше получаса, но в итоге комната… ну, не блестела, ибо бетон не может блестеть, но весь оставшийся мелкий мусор и пыль я веником и влажной тряпкой благополучно убрал, но сказал Твайли подождать на всякий случай до завтра, пока всё высохнет.

Следующие три дня ничего особо интересного не происходило. Ну… как «ничего»? На следующее же утро Твайли попросила у меня разрешение взять кое-какие вещи для тренировки магии, я дал добро, напомнив не трогать ничего хрупкого, ценного или что-либо из электроники. В итоге вечером я увидел, что единорожка перетащила в лабораторию (или правильнее будет называть ту комнату «полигон»?) кучу мелочи вроде карандашей, пластмассовых детских кубиков, конструкторы, кое-какие книжки, металлический ковшик с водой (при этом она ещё и попросила купить ей железный тазик, так как объёма ковшика мало), опять те же самые спички, пару катушек ниток, несколько найденных обрезков ткани, разные игрушки, мягкие и не очень, кое-что из старой одежды, которую не жалко, немного советских монет, колоду карт, какие-то бусы, горшок с чахлой и почти не растущей геранью и кучу прочей мелочёвки. Она ещё хотела взять что-то из еды, но тут уже я запретил, сказав, что с едой лучше не играться, а то отравиться результатом неудачного эксперимента как-то не очень хочется, и Твайли со мной неохотно согласилась.

После этого поняша стала чуть ли не каждый день показывать мне, а когда приходила баба Лена, и ей тоже свои успехи. Конечно, не всё у неё получалось, и Твайли мне сама говорила, что у неё-восьмилетней это всё получалось намного легче. Забегая вперёд, скажу, что первое время у единорожки многие заклинания не получались, из-за чего она стала часто злиться, обижалась, несколько раз даже прибегала в слезах, когда очередное интересное заклинание, которое могла сделать «та» она, у неё срывалось раз за разом. Но с каждым днём она покоряла всё больше и больше заклинаний, что достались ей с той памятью, и к лету поняша уже освоила всё, что знала «другая» Твайлайт.

Жалко только, что прикол с «Вингардиум Левиосса», повторенный вечером вторника, на бабу Лену не произвёл никакого впечатления кроме очередной порции умиления. Оказалось всё до обидного просто: она не смотрела и не читала Гарри Поттера. Твайлайт, услышав это, расстроилась. Очень. И, похоже, непроизвольно (а может, и специально, кто знает эту мелкую манипуляторшу?) воспользовалась запретным приёмом, сопоставимым с ударом ниже пояса: сделала глаза как у побитого щенка. Конечно, баба Лена этот обиженный взгляд выдержать не смогла и тут же кинулась её утешать, и в итоге пообещала, что обязательно завтра посмотрит фильм, а ещё сделает домашнее печенье. Естественно, при словах «домашнее печенье» Твайли тут же забыла о грусти и стала радостно подпрыгивать по комнате.

Неделя проходила спокойно, казалось, что всё в порядке. Но как всегда что-нибудь да должно было случиться. Ещё в среду Твайли вечером была не такой энергичной и немного уставшей и в итоге легла не около 11 вечера, а в 10 с копейками. Правда я на это не обратил внимания — ну мало ли, может, устала днём больше обычного, или утром не выспалась, бывает. Мне и баба Лена почти то же самое сказала перед уходом, пояснив, что даже самые энергичные дети могут уставать, да и, например, сезонные авитаминозы никто не отменял, хоть сейчас и не весна. Тем более на следующее утро четверга ни следа от вчерашней усталости я не заметил.

А вот вечером, когда я вернулся из магазина тёти Оли, то единорожка выглядела явно хуже: она была вялой, разговаривала или читала с неохотой, про новую магию, которую узнала, не рассказывала ничего и в целом казалась немного истощённой, словно целый день разгружала вагоны или ещё что подобное делала, и даже шёрстка её перестала блестеть и не то что потускнела, а словно немного посерела. Вдобавок она чуть не уснула в тарелке с ужином. Я уже перепугался, что единорожка снова заболела, во что я, с одной стороны, не верил, так как она только недавно «переболела», пусть то и не болезнь была, а что-то, связанное с магией, с другой стороны, Твайлайт попала к нам из другого мира, а я уже говорил, что микробы и вирусы в разных мирах должны сильно различаться, из-за чего наличие иммунитета к иномировым болячкам крайне маловероятно. Однако осмотр ничего не дал: носик, покрытый короткой лавандовой шёрсткой, был тёплым и не хлюпал, дыхание было чистым и спокойным, температура тела — 38.1°, что лишь чуть ниже нормы, да и не жаловалась она на то, что у неё что-то болит. Только сказала, что сильно устала и пошла спать сразу после ужина, что отнюдь не уменьшало моего беспокойства.

Проснувшейся с утра единорожке я строго-настрого приказал отдохнуть и не перенапрягаться. Твайли пообещала, что не будет. Да и выглядела она хотя бы не истощённой и посеревшей. Тем более что когда я вернулся со школы, Твайли меня приветствовала очень бодро и выглядела при этом отдохнувшей и полной энергии, да и супа вермишелевого на обед две тарелки умяла за милу душу. Я уж обрадовался, что всё прошло и опасности никакой нет. Ага, щаз.

Когда я вернулся вечером после подработки домой и открыл дверь… свет в квартире не горел. Уже одно это заставило меня забеспокоиться. Вдобавок в квартире стояла оглушительная тишина. На мой голос единорожка не отозвалась. Скинув ботинки и куртку, я тут же заглянул сначала в гостиную и спальню, включая свет везде, и, не обнаружив Твайли ни там, ни там, подбежал к двери на «полигон» и, рывком распахнув его, увидел в бившем из дверного проёма за моей спиной свете Твайли, лежащую на газете посреди разбросанных вещей прямо перед горшком с цветком. Испугавшись, что опять что-то случилось, подскочил к лежащей единорожке, осторожно поднял на руки и, вынеся из тёмной комнаты на свет, перепугался ещё больше: Твайли выглядела истощённой, дышала тяжело, шёрстка посерела, словно обесцветилась, причём точно не от пыли, а из левой ноздри тянулась струйка запёкшейся крови. Да что с ней случилось-то?!

— Твайли! — позвал я единорожку. — Твайли, очнись! Что с тобой? Твайлайт!

Однако как бы я ни звал её, единорожка никак не реагировала на мои слова, словно была в глубоком обмороке. Или в коме. От этой мысли у меня всё похолодело внутри. Нужно было что-то делать… что-то делать, но что? Мне в голову приходили десятки идей, одна безумнее другой, того, что могло с Твайлайт случиться, из-за чего она могла уснуть и не просыпаться… Ну почему растить детей так сложно?! Почему я не подумал обо всём до того, как решился растить Твайли? Она же даже не обычный ребёнок, а волшебная единорожка, откуда я могу знать, как её правильно растить? Понадеялся на то, что ничего страшного не будет, что растить её будет легко, не сложнее, чем обычного ребёнка. Думал, если пару книг о том, как растить детей, прочитаю, то всё будет чики-пуки… Да хрена с два! Она уже второй раз за месяц заболевает непонятно чем, а я даже не знаю, что с этим делать!..

Стоп! Если заболела… Туплю. Надо срочно звонить тёте Миле, может, она хоть что-то сможет придумать! Так. Телефонная книга, телефонная книга… А, всё, нашёл, я её зачем-то в трюмо убрал, на котором телефон стоит. Так, Милолика Тимуровна, тётя Мила… Да где её телефон? Вроде же записывал… Или?.. Вот блин, я её телефон на какой-то бумажке записал и, похоже, в телефонную книгу не положил… Не, ну что у меня за дырявая память, когда ненужно?!

…
Я дятел. Какого я сразу бабе Лене не позвонил? У неё точно телефон тёть Милы есть!

Набираю телефон Елены Фёдоровны. Жду. Наконец после пятого гудка раздаётся голос:

— Да, алё?

— Баб Лена, Твайли… не то! Дайте телефон тёти Милы, срочно!

— Денис? Что случилось? Телефон Милочки? Зачем он тебе? — недоумевающий голос бабы Лены вдруг стал испуганным: — С Валей опять что-то случилось? Опять заболела?

— Да! Нет… Не знаю! — воскликнул я, пытаясь не думать о плохом. — Я домой с магазина пришёл, а она на полу в той комнате лежит без сознания, вид истощённый, да ещё и вся шёрстка серая, будто весь цвет потеряла! И не просыпается!

— Ох, Господи ты Боже, да что за напасть-то! — запричитала Елена Фёдоровна. — То одна беда у бедной девочки, то другая… За что же её так наказывают?..

— Баба Лена, телефон Милолики дайте! — перебил я её, чувствуя, что начинаю нервничать всё сильнее.

— Я сама ей сейчас позвоню, — ответила баба Лена. — Пока присмотри за Валей. Буду через пять минут.

И отключилась.

Я несколько секунд постоял в ступоре, всё ещё держа возле уха пищащую гудками отбоя трубку, после чего тряхнул головой и пошёл заниматься тем, чем должен — ухаживать за лежащей без сознания поняшей. Пока разбирал диван, стелил постель, укладывал единорожку и делал холодный компресс, в голове промелькнула мысль: «А про какую Валю баба Лена говорила?»

Пришедшая через десять минут баба Лена тут же кинулась в гостиную к лежащей единорожке. Убедившись, что она хоть и выглядит плохо, но хуже ей, вроде как, не становится, она немного успокоилась и сказала, что Милолика, только услышав, что с Твайли что-то случилось, сказала, что возьмёт такси и приедет через минут 20-30. И пока мы её дожидались, я чувствовал себя не то что на иголках — на шилах, которые есть чуть ли не у каждого ребёнка в заднице как минимум в количестве одной, а то и нескольких штук. Нервы были на пределе, я боялся, что с Твайли произойдёт то же, что и с мамой и что она больше не проснётся. И чем больше проходило время, тем сильнее я себе не находил места — то сяду, то встану, пройдусь, опять сяду, опять встану, схожу на кухню попить воды…

— Сядь! — вдруг негромко, но со сталью в голосе сказала Елена Фёдоровна. Я, не успев в очередной раз подняться, так и рухнул обратно в кресло.

— Баб Лена, но Твайли…

— Сиди и не мельтеши перед глазами, — нервно выдохнула баба Лена вполголоса, перебив меня. — От того, что ты будешь бегать по комнате как наскипидаренный, Лика раньше не приедет и Валя не поправится, а вот голова у меня уже кружится. И вообще, это я тут паниковать должна! Как ты вообще за три дня довёл ребёнка до такого состояния? Она выглядит, будто голодала месяц!

— Да не знаю я! — чуть не выкрикнул я, отчего баба Лена тут же зашипела на меня, прикладывая палец к губам. Я тут же осёкся. — Не знаю, — продолжил я уже тише. — Она вчера вечером выглядела уставшей, но когда я сегодня днём со школы вернулся, была очень бодрой, будто ничего и не случилось. Откуда я знал, что всё вдруг станет хуже? Я же вон, даже книги купил, три штуки, по воспитанию детей, читал их, а толку? Они рассчитаны на обычных детей, а не на разумных волшебных единорогов! У неё другая физиология, другое строение тела, другие болезни, в конце концов! Откуда мы можем знать, чем она может заболеть? А магия? Да если это магическая болезнь, ни один врач тут не поможет. А если из-за того, что она попала сюда, она начнёт болеть постоянно? Что нам тогда делать? Нужно помочь ей… но как? И чем? Я уже просто не знаю. То она вдруг заболевает, то чудесно исцеляется… Уже и еду ей разную стараюсь готовить, и овощи-фрукты каждый день даю, чтобы витамины были. И всё равно каждый день что-нибудь да приключается. И я боюсь. Боюсь, что с ней случится, как с мамой. Боюсь, что она уснёт, прямо как сейчас, и не проснётся. Может быть, было бы лучше, если бы я не нашёл тогда Твайлайт и мне не приходилось бы…

— Денис! — вдруг перебил меня злой даже не шёпот, а буквально шипение Елены Фёдоровны. Я вздрогнул и посмотрел ей в лицо. Елена Фёдоровна была зла, очень зла, и мои слова были, видимо, всецело этому причиной. — Никогда, слышишь?! Никогда не говори, что лучше бы Вали не было! Не дай Бог ещё раз подобное услышу! Не посмотрю, что здоровый лоб, отхлещу ремнём так, что неделю сидеть не сможешь! Ясно тебе?!

От этой резкой отповеди я непроизвольно весь сжался в кресле.

— Она не дала тебе забиться в скорлупу одиночества и ненависти ко всему миру после того как Ирочка ушла, царство ей небесное, ты снова начал улыбаться и выглядишь счастливым… — продолжала баба Лена, немного успокаиваясь. — Ты вообще знаешь, сколько приходят в себя дети после того как теряют отца или мать? На это иногда годы уходят! Думаешь, ты первый такой? Знаешь, сколько я таких как ты за свои тридцать лет работы перевидала? И как они менялись после смерти их родителей? Почти все замыкались в себе, становились угрюмыми, молчаливыми, кто-то плакал часто, кто-то с кулаками на всех бросались, многие переставали разговаривать со всеми друзьями или с головой бросались в свои увлечения, бывали и те, кто школу бросали или не ходили месяцами. Были даже случаи, когда детей отдавали родственникам, что за ними не смотрели, и эти бедные дети даже начинали пить, курить и употреблять наркотики! Некоторым из этих детей в глаза смотреть страшно, столько в них боли. Твои же глаза аж светятся счастьем, когда ты на Валеньку смотришь! И после этого ты смеешь говорить «Лучше бы я её не встречал»?!

— Простите… — я с трудом смог вытолкнуть из себя одно-единственное слово, опустив глаза в пол, и только сейчас заметил у себя на щеках влагу.

— А? — переспросила баба Лена.

— Извините меня, Елена Фёдоровна, я был неправ, — сказал я, хлюпнув носом, чувствуя жгучий стыд от собственных слов, что так неосторожно выпалил ранее. Я всем нутром понимал, что Елена Фёдоровна права, отчего чувствовал себя крайне паршиво. Надеюсь, хоть Твайли этого не слышала.

— Тебе не передо мной, а перед Валей извиняться надо, — уже немного мягче негромко сказала баба Лена. — И иди в ванную умойся, не порти хорошее о себе впечатление.

— Угу, — кивнул я, поднимаясь из кресла.

Пока я был в ванной, раздался звонок, а затем послышался голос Милолики Тимуровны и почувствовал, что где-то внутри стало немного легче. Когда я вернулся в комнату, тётя Мила, сидя на кресле возле дивана, уже осматривала единорожку со смесью обеспокоенности, удивления и неверия на лице. Баба Лена же сидела на краешке дивана, на котором лежала Твайли, и явственно нервничала. Я постоял пару секунд у дивана, смотря на Твайлайт, а затем, задумавшись на пару секунд, сел на второе кресло.

— Никогда такого не видела, — полушёпотом сказала она, не отрываясь от осмотра. — Все внешние признаки указывают на сильное истощение, словно она голодала недели две, что попросту невозможно, так как всего несколько дней назад она выглядела здоровой и полной сил. Про сменившуюся пигментацию шерсти вообще молчу, я бы поверила, если бы она поседела, например, от ужаса, но чтобы посерела… Так… Хм-м… Пульс немного ниже нормы, температура… тоже, зрачок… на свет реагирует нормально, хоть и немного заторможено. Ох… Даже и не знаю, что думать. Значит, — повернулась ко мне Милолика, — она уже была в таком состоянии, когда ты пришёл домой?

— Да, — закивал я головой, — прихожу с тёть Олиного магазина, а она на полу в комнате лежит. Там ещё и темно было, я её на свет вынес — а она вот такая…

— Ты же мне только-только говорил, что она вчера устала и спать легла рано, — напомнила мне баба Лена.

— О, точно, спасибо, баб Лена, — тут же отозвался я. — Как-то вылетело из головы. Она действительно вчера была уставшей и немного вялой и легла намного раньше обычного. Она так же рано ложилась только один раз, когда мы полдня прогуляли и проиграли в снегу.

— То есть признаки истощения и усталость проявились ещё вчера? — нахмурилась тётя Мила. — И ты никому ничего не сказал и ничего даже не сделал, чтобы выяснить причину?

— Ну, я не знал… не подумал, что это что-то серьёзное, — опустил я глаза, потом посмотрел на спящую Твайли, а затем вновь перевёл взгляд на Милолику Тимуровну. — И вообще, я ей ещё сегодня утром сказал, чтобы отдыхала и ничего не делала тяжёлого. Да и когда сегодня на обеде был, она выглядела бодрой и полной сил. Откуда я знал, что она не послушается?

— Так, тс-с-с, тише, — приставила баба Лена палец к губам — оказалось, я на последней фразе невольно повысил голос. — Не шуми.

Я тут же закрыл рукой себе рот и кивнул, убрав после этого руку.

— Ага, извините, — прошептал я. Баба Лена кивнула мне в ответ.

— Так, ладно, а что последние дни? — продолжила расспрашивать Милолика Тимуровна. — Чем занималась? Что делала? Кушала она нормально?

— Да вроде всё было как обычно, — я в недоумении почесал затылок и пожал плечами. — Если не считать вчерашнего ужина, то всё остальное время она ела как обычно или, может, даже немного больше обычного. Баб Лена не даст соврать, она во вторник заходила.

— Да-да, Валенька тогда на курочку с картошечкой и на салатик с хризантемами так налегала, аж за ушами трещало, — подтвердила мои слова Елена Фёдоровна. — Я даже думала, что нам не хватить может, а ещё испугалась, что у моей маленькой Валеньки животик разболится, он у неё тогда так надулся, но вроде всё обошлось.

— Эм-м… — тётя Мила как-то замялась на секунду. — Тёть Лен, а Валя это…

— Ну конечно же, Валя — это моя маленькая милая рогатенькая внучка, — баба Лена лукаво посмотрела на Лику, затем перевела взгляд на лежащую без сознания единорожку, и её улыбка увяла. — Эх, за что же бедной девочке всё это? — с горестью выдохнула она и погладила единорожку по голове.

— Ладно, с питанием понятно, — вновь вошла в режим доктора Милолика Тимуровна. — А чем она занималась?

Мы с бабой Леной переглянулись. Я пожал плечами.

— Да вроде чем обычно — читала, рисовала, училась, смотрела телик и мульты… Да, точно! — мне вдруг вспомнилась вся эта кутерьма на прошлой неделе, из-за чего я выкинул половину заначки и устроил внеплановый ремонт. — Я же ей на прошлой неделе попросил сварить металлический контейнер в третьей комнате, чтобы она могла в нём магию тренировать. Твайли ещё так обрадовалась, когда я ей рассказал об этом. Правда, там пол цементом залит и пока сохнет, так что эту и следующую неделю я попросил Твайлайт поменьше играться с магией, а если уж так хочет, то пусть магичит в комнате возле контейнера, там всё равно всё до цемента ободрано…

И тут до меня дошло. И я в очередной раз почувствовал себя… нет, не дураком — скорее крайне ограниченным и медлительным человеком. То есть недалёким тормозом. Или, как бы сказали пацаны, полным тупнем. От досады я треснул себя по лбу, причём даже немного сильнее, чем следовало, так как лоб ощутимо заболел. Я же три дня подряд видел, как шёрстка Твайли становилась всё серее, словно выцветала, а сама она выглядела всё более уставшей. И происходить это стало после того, как я отдал ей целую комнату для её тренировок в магии. А где я её нашёл без сознания? Правильно, в комнате для магии! Пять очков Грифиндору, так его разэтак.

— Ты что-то понял? — задала вопрос Милолика Тимуровна. Баба Лена же, словно догадавшись, вдруг нахмурилась и попыталась что-то сказать, но я был быстрее.

— Ага, понял. Что я идиот, а Твайли — нетерпеливая врунишка. И, кажется, я знаю, из-за чего она такая, — добавил я, вставая.

— Ты куда Денис? — спросила Елена Фёдоровна.

— Приду через пару минут, — ответил я, покидая гостиную и заходя с взятым с тумбочки у входной двери фонарём в «полигонную».

Яркий луч фонаря тут же высветил валяющиеся у дальней стенки книжки, кубики, детали конструктора, рассыпавшиеся карты, немного монет и прочие вещи, что набрала Твайли ранее, причём вперемешку со разными конструкциями, фигурами, машинами и домами вроде тех, что Твайли собирала из конструктора ранее, только теперь многие из них явно носили следы Твайлиных экспериментов.

Так пара фигур явно были подкопчёнными и почернели, словно их в огне держали, фигура, похожая на жирафа, выглядела поплывшей, словно оплавленной, некоторые предметы и фигуры были раскрашены в цвета, совершенно не соответствующие изначальным. Колода карт вообще выглядела интересно: четыре карты были увеличены, причём на разную величину, карт шесть или семь изображали совсем не то, что на них ранее было — на одной из карт был виден белоснежный замок на скале, ещё три изображали каких-то монстров, среди которых я с удивлением опознал по описанию Твайлайт древесного волка, а на другой — тролля из Гарри Поттера, ещё пара выглядели словно фотографии. Вдобавок валет, дама и король червей находились в картах в полный рост и двигались, и, кажется, ещё и о чём-то говорили, только их голосов не было слышно. Но кроме них несколько карт просто висели в воздухе — да и не только карты, там было и несколько монет, и небольшой вертолёт из деталек Лего, вращающий лопастями будто настоящий, рядом с ним висел в воздухе, медленно вращаясь вокруг своей оси, кубик. По комнате летали три маленьких детских книжки, хлопая страницами будто птицы крыльями.

А посреди всего этого хаоса стояла ОНА. Герань. Хотя нет, не она — ОНО. Ибо с тем чахлым растением, не достающим в высоту и пятнадцати сантиметров, это растительное нечто почти метр в высоту с листьями, что имели, по меньшей мере, десяток различных форм, размеров и расцветок, общего практически ничего не имело — разве что одинаковый горшок и то, что это тоже растение. Но мало того, луч света высветил растущие на этом неведомом науке мутанте и, похоже, вполне себе спелые три апельсина, почти десяток яблок, причём разных расцветок и сортов, гроздь бананов, торчащая откуда-то из середины ствола, и три или четыре груши. Тому, что из него же росли тут и там и вполне себе цвели маргаритки, ромашки, хризантемы, лютики и даже одуванчики вперемешку с совсем уже необычными цветами, которые я видел впервые, я даже не стал удивляться, так как, кажется, на сегодня я свой лимит удивления исчерпал.

Постояв в раздумьях несколько секунд, я всё же решился на «подвиг», так что, подойдя к горшку с бывшей геранью (надеюсь, она меня схавать не попытается?), поднапрягся и поднял его. Удивительно, но растение оказалось не таким тяжёлым, каким казалось на первый взгляд, и я знаю что говорю, потому как пару раз в школе приходилось перетаскивать несколько больших горшков с какими-то кактусами почти метр высотой, и тащить его приходилось вдвоём, а то и втроём. Этого же мутанта я хоть и с усилием, но вполне себе мог держать и даже нести один, что я и сделал, направившись с цветком обратно в гостиную.

Когда я с этим «чудом природы» вошёл в дверь, в гостиной повисла тишина. Кое-как развернувшись, я поставил растение-мутанта на пол и вытер пот со словами:

— А вот, похоже, и причина. Ещё неделю назад этот фруктовый папоротник-мутант был геранью.

— Твою мензурку, — вытаращила глаза Милолика, чуть ли не с пола подбирая отпавшую челюсть. — Что?.. Как?.. Откуда?!..

— Что? — ухмыльнулся я. — Герань. Откуда? Уже третий год растёт у нас. Как? А вот это у Твайли надо спрашивать, я в этой магии…

Мою речь оборвал раздавшийся негромкий стон.

— Папа?.. — раздался слабый голос единорожки.

— Твайли! — тут же подскочил я к дивану, чуть не сбив это растущее в горшке нечто.

— Валенька! — одновременно со мной воскликнула баба Лена и тут же, наклонившись, обняла лежащую единорожку.

— Баб Лена?.. Тётя Лика?.. Ох… Кажется, я…

— Твайли, как ты себя чувствуешь? — тут же спросила Милолика Тимуровна. — Где-то болит? Может, усталость? Ты выглядишь истощённой и вся посерела. Воды принести попить?

— Нет, только рог ноет и слабость чувствую, — покачала головой пони. — И как-то думать тяжело… — она вновь посмотрела на нас, и её мордашка отразила недоумение: — А что вы такие напуганные?

— Напуганные?! Да ты в обморок грохнулась! — вдруг выпалил я. Глаза Твайли испуганно расширились.

— Ч-ш-ш, тихо, тихо ты, чего орёшь? — тут же подскочила баба Лена. — Щас как стукну в лобешник, чтобы кричалка отключилась!

— Извини, баб Лен, нервы ни к чёрту, — я глубоко вдохнул и выдохнул.

— Не ругайся при ребёнке! — грозно зыркнула она на меня, вставая. — Ладно, пойду воды принесу.

— Что ты последнее помнишь? — тем временем спросила тётя Лика.

— Я… я тренировалась в магии… вспомнила заклинание, ускоряющее рост растений…

— Ничего себе «ускорение роста», — пробормотал я себе под нос.

— Помню, я перед тем… точнее, другая я, та я тренировала его за пару ней до… до момента, как я получила её память, и оно ещё плохо получалось. Я стала пробовать… Но ничего не получалось, цветок не рос. А потом вспомнила, как вырастить яблоки или апельсины даже на траве… Ох, можно попить? — вдруг встрепенулась Твайли, когда Елена Фёдоровна вернулась с полным стаканом в руках.

— Конечно, милая, — тут же ответила бабушка, присаживаясь рядом. — Вот, давай я тебе помогу, — добавила она, приподнимая одной рукой голову единорожки, а другой поднося ей стакан, который единорожка подхватила копытцами, пока пила.

— Спасибо, баб Лен, — улыбнулась Твайли.

— Что угодно для моей миленькой внучки, — заботливо ответила баб Лена.

— Так, о чём я?.. Ах, да, — продолжила Твайли немного более твёрдым голосом, — я вспомнила заклинание, которым можно вырастить разные фрукты, и оно было похоже на заклинание роста. Помню, я попробовала сначала сделать и его тоже… кажется, не получилось, я разозлилась и использовала сразу их оба… Да, точно, когда я наколдовала их сразу два, рог ярко засветился, и цветок начал расти. А потом была какая-то вспышка и… больше ничего не помню… Папа, тот цветок, он вырос? — повернула Твайли мордашку ко мне.

— Сама посмотри, — отвечаю я и, наклонившись и напрягшись, подымаю это усыпанное фруктами и цветами творение одной фиолетовой малолетней волшебницы-гения.

У единорожки при виде цветка-мутанта открывается рот, а глаза увеличиваются чуть ли не в два раза. Затем через несколько секунд шокированное выражение на её лице сменяется радостным.

— Это… это тот цветок? — спросила Твайли с удивлением и радостью.

— Других я там не нашёл, — ответил я. — Ух, тяжёлый, зараза, — добавил я, ставя цветок на пол. — Это я ещё остальные твои «жертвы экспериментов» не выносил.

— О-ох, вот почему я чувствую такую усталость… — поняша откинулась на подушку.

— О чём ты? — спросила баба Лена мысль, посетившую и меня.

— Сил совсем нет и ничего не хочется… — сказала Твайли и вдруг замерла, широко распахнув глаза.

— Что? Что такое? — спросила баба Лена.

Твайлайт задумалась, поднеся копытце к подбородку, и вдруг забормотала:

— Сил нет, ничего не хочется, даже есть или двигаться, мысли тяжёлые, посеревшая шерсть… А если?..

Твайлайт вдруг зажгла рог… вернее, попыталась это сделать, однако вместо как обычно мерно пульсирующей и струящейся ауры вокруг рога Твайлайт вспыхнуло сияние, два раза мигнуло и погасло, а затем и вовсе лишь несколько сиреневых искорок вылетели из кончика рога, когда она попыталась зажечь рог снова.

— Твайли, ты чего делаешь? Тебе нельзя напрягаться! — тут же произнесла тётя Лика.

— Магия не работает совсем… — вновь пробормотала лежащая единорожка. — У меня магическое истощение! — вдруг просияла она.

— Что? — удивилась Милолика.

— Подожди-ка, у тебя прямо как в том фильме? — вдруг вспомнил я.

— Точно! — улыбнулась мне единорожка. — Помнишь, в «Гарри Поттере» говорили, что у детей бывают периодические выбросы? Вот у меня, похоже, что-то вроде этого случилось!

— То есть, ничего страшного не случится? — выдохнул я с облегчением, почувствовав, как напряжение, что держало меня с того момента, как я обнаружил лежащую без сознания Твайли, вдруг отпустило. Не полностью, но стало куда легче.

— О чём вы вообще говорите? — повысила голос Милолика Тимуровна.

— Тёть Мил, а вы «Гарри Поттера» не смотрели? — спросил я. — Ну или читали… Там же сейчас уже сколько… Три? Четыре книги? По первой как раз недавно фильм сняли, мы его с Твайли смотрели.

— Нет, не видела, и книг не читала, хотя слышала, — ответила Милолика и нахмурилась. — А при чём здесь фильм?

— Смотрите, фильм про волшебников, — начинаю объяснять. — Ну то есть, про мальчика, оказавшегося волшебником и поехавший в школу для волшебников… Да не важно! Важно то, что у детей-волшебников где-то до десяти-одиннадцати лет бывают так называемые магические выбросы, спонтанные всплески магии, обычно под влиянием сильных эмоций. Так вот, после такого сильного выброса скопившаяся внутри их тел магия вроде как истощается, после чего они, даже если уже научились какой-то магии, какое-то время не могут колдовать вообще. Ну и ещё иногда уставшими после этого себя чувствуют. Подожди-ка, — я перевёл взгляд на лежащую на кровати Твайлайт, чувствуя, как внутри что-то закипает, — то есть ты, несмотря на мой запрет всё равно экспериментировала с магией, так?

— Пап, я…

— Я, блин, тебе что говорил? — не дал я договорить единорожке. — Я тебе говорил пару дней отдохнуть, так? И ты пообещала, что отдохнёшь, так?

— Пап, но я же отдохнула…

— Где ты отдохнула, в обмороке? Я тут с ума схожу, не понимая, что с тобой происходит, тебе всё хуже и хуже, ты всё бледнее и бледнее, а говоришь, что всё нормально! Я уже сегодня в школе думал отпроситься, чтобы за тобой присмотреть, но придумать причину я не смог, баб Лену я тоже не могу постоянно просить, а в медкабинете меня посмотрели и отправили обратно на урок, чтобы им голову не морочил. Когда пришёл и увидел, что ты выглядишь получше, решил у тёть Оли не отпрашиваться, а зря, надо было сразу дома остаться.

— Но я не знала…

— Что ты не знала? Что тебе всего пять лет, а не восемь? Что ты слабее той себя? Что здесь магии — как ты сказала, в пять, да? — раз меньше? Или что ты можешь погибнуть? Или не ты рассказывала, что без магии вы бессильны и можете умереть? — я почувствовал слабость в ногах и, не выдержав, рухнул в стоящее рядом кресло, ощущая, как у меня по щекам потекли слёзы. — Ты знаешь, как я боюсь? Боюсь, что однажды проснусь, и ты, твоя магия, вообще всё это — окажется сном? Или ещё хуже — если ты умрёшь у меня на руках? Ты… ты хоть понимаешь… каково мне? Или… или бабушке? Я ведь… я ведь живу лишь ради тебя. Если ты пропадёшь или погибнешь, я ведь… я не знаю, не уверен, что переживу это. У меня ведь больше никого нет… Хех, забавно, — я вдруг усмехнулся сквозь слёзы, смотря перед собой, вдруг вспомнив кое-что, — то же самое мне говорила мама, когда я-третьеклассник пришёл после залаза в недостроенный и заброшенный дом, где мы с пацанами лазили по плитам, балкам и лестницам, и я свалился и разодрал куртку… или когда прыгнул с обрыва метров десять в море в шестом, кажется, классе…

— Денис… — я почувствовал руку на плече. Подняв голову, я разглядел бабу Лену, смотрящю на меня с сочувствием и пониманием. Рядом стояла Милолика Тимуровна, у неё на щеках виднелись дорожки слёз.

— Папа, — вдруг раздался голос рядом и негромкий «шмыг» носом. Я опустил взгляд и встретился глазами с Твайли, уже стоящей на краю кровати, а не лежащей в ней. В её глазах стояли слёзы, а нижняя губа дрожала, словно она вот-вот расплачется.

— Валя? — с удивлением повернулась баба Лена на голос. — Ты зачем встала? Тебе же надо…

— Прости меня, пап! — кинулась пони мне на шею. Я на секунду опешил, но затем прижал её к себе, обнимая.

Прижимая плачущую и бормочущую извинения единорожку к себе, я чувствовал себя… наверное, счастливым. Она действительно стала для меня семьёй, моей маленькой радостью. Каким же я был дураком, когда сказал, что лучше бы не встретился с ней! Всё же ради таких моментов, когда сидишь, обнявшись со своей семьёй, и чувствуешь словно единение душ, чувствуешь, что у тебя есть кто-то, кого ты любишь и кто любит тебя, кому ты нужен, кто ждёт тебя дома, стоит жить…

Не знаю, сколько мы просидели, обнявшись, и сколько успокаивалась и Твайли, и я. Я даже не заметил, в какой момент баба Лена и тётя Мила обняли нас с сидящей у меня на руках и всхлипывающей единорожкой.

— Пап, — в какой-то момент подняла Твайли заплаканные глаза, — ещё раз прости меня. Я… я больше никогда не буду так рисковать. Я буду намного осторожнее заниматься магией. Если хочешь, я могу… точно, я могу составлять план тренировок, и ты сможешь следить за ними, а ещё говорить, что считаешь слишком опасным. Пап, ты же… ты сильно злишься на меня?

— Эх, — улыбнулся я и растрепал пони гриву, отчего она умилительно фыркнула, — разве можно на такую милую и умную единорожку злиться? Но чтоб больше меня так не пугала, а то живо возьму ремень, и твоя попа станет не фиолетовой, а бордовой, так что сидеть не сможешь неделю.

На моих последних словах взгляд единорожки как-то потускнел, она прижала ушки к голове и опустила голову, а затем повернулась у меня на коленях и легла поперёк них, отставив круп прямо мне под правую руку и отведя хвост в сторону.

— Наказывай, я заслужила, — как-то слишком спокойно и даже обречённо сказала маленькая пони.

— Т-Твайли, ты ч-чего? — это мой такой неуверенный и напуганный голос?

— Ты всё правильно сказал, папа, — всё тем же спокойным голосом ответила Твайлайт. — Я сделала кое-что очень опасное и напугала и тебя, и баб Лену с тёть Милой.

— Ясно, — сказал я, затем поднял руку…

— Денис, ты чего удумал? — тут же взвилась баб Лена.

… и опустил её, лишь слегка шлёпнув Твайлайт по попе. Невольно сжавшаяся и ожидавшая удара единорожка дёрнулась от хлопка, а затем с удивлением и недоумением повернула голову и посмотрела мне в глаза.

— Глупая, — я подхватил Твайли, снова обнял и чмокнул в нос, отчего она чихнула и, улыбнувшись, хихикнула, — думаешь, у меня рука поднимется наказывать такую милую хорошую единорожку? Но это не значит, что наказания совсем не будет.

Улыбка на лице Твайли увяла.

— Пап?..

— Во-первых, так как у тебя магическое истощение, то две недели никакой магии и не поднимать телекинезом ничего тяжелее книги.

— Пап?! Что ты…

— А будешь возмущаться, запрещу на месяц и блокиратор на рог одену с замком, чтобы втихую не магичила, — я посмотрел на хотевшую было возмутиться и уже открывшую рот бабу Лену и едва заметно подмигнул ей, чтобы не мешала… как там оно называлось? А, воспитательному процессу. Кажется, поняла, потому как рот закрыла, ничего не сказав.

— Эй, это жестокое обращение с детьми! — возмутилась Милолика Тимуровна, видимо, не сообразив, для чего я это устроил. — За такое сообщают в попечительский совет, и он…

— Хех, что вы сообщите? — повернул я голову к тёте Миле. — Про то, что я жестоко издеваюсь над разумной волшебной лавандовой единорожкой? Вы серьёзно?

Она уже открыла рот, желая сказать что-то ещё, но её остановила баба Лена, похлопавшая её по плечу и что-то пробормотавшая на ухо. Милолика закрыла рот, а на лице отразилось недоумение пополам с задумчивостью, а затем и понимание.

— Ладно, признаю, с блокиратором я переборщил, хоть это и самый простой способ проконтролировать, что Твайли не нарушит запрет на магию, — сказал я. — Далее, неделю никакого телевизора, сказок и фантастики. У тебя полно учебников, да и энциклопедии есть, так что не заскучаешь.

— Но там же передачи, про животных, про природу, про изобретения… — жалобно сказала единорожка.

Я на несколько секунд нахмурился, задумавшись.

— Ладно, — всё же кивнул я, признавая, что Твайли действительно часто смотрела разные подобные передачи, — познавательные передачи можешь смотреть, но никаких мультиков, фильмов и сериалов, договорились?

— Ла-а-адно…

— А, и две недели без сладкого! — добил я единорожку последним наказанием.

— Что?! — чуть ли не в ужасе воскликнула пони. — За что?!

— Так, а вот с этим я не соглашусь, — вклинилась Милолика Тимуровна. — У неё сейчас истощение, ей нужно есть побольше, в том числе и сладкое, так что наказывать её подобным образом я как врач запрещаю.

— Хм, логично, — кивнул я, признавая её правоту как врача. — Тогда лишаешься сладкого на две недели после того, как выздоровеешь.

— Нече-е-естно! — заныла Твайли и использовала своё самое страшное оружие — сделала жалобные-прежалобные глаза.

— И не смотри на меня взглядом побитой преданной собаки, — сказал я жёстко, внутренне разрываясь от её взгляда и с трудом удерживая маску холодности, — сама сказала, что заслужила наказание. Тем более после того, как ты нас так понервничать заставила. Ты бы видела, как переживала из-за тебя баб Лена!

— Это жесто-о-око! Папа, ты злюка! — надулась Твайли и отвернулась, выглядя при этом ещё более умилительно, чем когда смотрела на меня своим взглядом.

И тут я заметил кое-что. Странно, что баб Лена и тёть Мила ничего не заметили. Или просто не стали говорить?

— Твайли, у тебя цвет возвращается! — обрадовался я. — Ты когда проснулась, была куда серее и бледнее.

— Да, я чувствую, что магия медленно возвращается ко мне, — вновь повернулась пони, притом не выказывая никакого недовольства, что демонстрировала полуминутой ранее. То есть она, получается, не обиделась, а просто разжалобить пыталась? Вот же актриса!

— Это всё, конечно, хорошо, но Вам, юная леди, всё равно стоит вернуться в постель и отдыхать, — сказала баба Лена.

— Но я уже чувствую себя лучше! — возмутилась пони.

— Это не обсуждается! — твёрдо заявила Елена Фёдоровна. — Ну-ка марш обратно в койку! И два дня из неё никуда, ясно?

— Иди, отдыхай, — я потрепал Твайли по гриве. Она посмотрела на меня, затем вдруг смутилась.

— Я только… э… в туалет можно?

— Иди давай и потом сразу в постель, — улыбнулась баб Лена.

— Что скажешь, Милочка? — спросила Елена Фёдоровна, когда Твайли выскочила из комнаты.

— Даже не знаю, — задумчиво сказала детский врач. — Тёть Лен, вы мне прямо невозможную задачу ставите. Я ж даже не знаю, насколько подобное нормально или не нормально для единорожки её возраста, комплекции, силы… Да её без исследований вообще непонятно чем, как и от чего лечить нужно и нужно ли вообще…

— Ну хоть что-то можешь сказать?

— Насколько я её сейчас обследовала, она в порядке, — сказала Милолика Тимуровна. — Кроме явных признаков истощения я у неё при таком поверхностном осмотре больше ничего не выявила. Тем более что она буквально на наших глазах за какой-то час уже начала восстанавливаться и сейчас уже не выглядит как после недельной голодовки. Я могу ей прописать и привезти витамины, что-нибудь укрепляющее… но нужно ли? Если верить словам этой девочки, то такие выбросы — для них норма и потом быстро проходят, нужно лишь усиленное питание. Ладно, я вам в любом случае завезу завтра кое-какие витамины «для своих» и напишу, что и когда давать.

— Сколько с нас за вызов и витамины? — по-деловому спросила баба Лена.

— Ой, да бросьте вы, тёть Лен, какие деньги? — рассмеялась, отнекиваясь, Милолика.

— Как это какие? — тут же спросила Елена Фёдоровна. — Ты на вызов приехала? Приехала.

— Но я…

— Цыц! — строго ответила Елена Фёдоровна. — Машины у тебя нет, значит, на такси добиралась, на маршрутке сюда трястись раза в полтора дольше, да ещё и с пересадкой. И обратно сейчас тоже на такси поедешь, я его вызову.

— Тёть Лен, ну не надо, я…

— А ещё витамины, — продолжила Елена Фёдоровна, — которые ты завтра нам привезёшь, опять же кататься туда-сюда будешь. Так что давай, не кочевряжься и бери деньги. У тебя ещё и дочка больная, которой тоже нужны лекарства, уход и хорошее питание. Так что давай мне тут не выдумывай и говори, сколько за вызов, такси и витамины…

— Витамины? Мне дадут витаминки? — раздался звонкий голос Твайли от двери в комнату. Твайли подбежала к Милолике и с улыбкой радостно посмотрела на неё. — Вы мне витаминки привезёте?

— Да, малышка, я завтра тебе привезу витаминки, чтобы ты быстрее поправлялась, — мягко сказала тётя Мила.

— Класс, мне привезут витаминки! — подпрыгнула радостная пони. — Мне мама, когда я болела или когда хорошо себя вела, тоже давала вита-а-а-ах! — зевнула она на последнем слове.

— Только если ты хочешь получить витаминки, ты должна сейчас лечь спать и хороше-енько отдохнуть, хорошо? — перехватила эстафету баба Лена.

— Хорошо! — пискнула Твайли и, запрыгнув на диван, залезла под одеяло и легла на подушку.

— Вот и молодец! Пойдём, — сказала баба Лена Милолике. — Денис, присмотри за Валенькой, хорошо? А мы с тётей Ликой пойдём, нам нужно поговорить…

— Давайте я провожу вас, — вызвался я. — Хотя бы…

— Нет-нет, не беспокойся, тебе лучше сейчас присматривать за нашей малышкой, — тут же ответила Елена Фёдоровна. Мы сами, не волнуйся, — и, выйдя вслед за Милоликой Тимуровной, закрыла дверь в коридор.

— Эх, ну и напугала же ты нас сегодня со своим нетерпением, — негромко вздохнул я.

— Прости, пап, — прижала ушки единорожка.

На полминуты повисла тишина.

— Пап, а почитаешь мне? — вдруг попросила поняша. Я аж удивился — она давно уже сама читала себе сказки перед сном, а тут вдруг просит…

— Тебе что почитать?

— Давай «Огненный бог марранов», — удивила меня во второй раз Твайли, потому как мы её вроде уже читали, а единорожка редко что-то перечитывала. — С главы «Посылка от Фреда».

— Как скажешь, Твайли, — ответил я, затем поднялся и, принеся книгу, сел обратно и, раскрыв её на нужной главе, принялся читать: — «Каникулы подходили к концу, когда почтовый фургон доставил на ферму Джона Смита два огромных ящика, привязанных к крыше…»