Продолжение стэйблриджских хроник
Глава 15. Семейная трагедия
Патримони находит подступы к знаниям не особо разговорчивого единорога...
Патримони вела себя как искренне переживающая за пациента медсестра Айдлинг. Прекрасно зная, что ей следует идти по лестнице на второй этаж, она панически побегала по комнатам первого этажа, «разыскивая» Полимата. И лишь потом, поправив на полпути сумочку, поднялась в кабинет профессора.
Светло-жёлтый единорог полулежал в кресле, обхватив передними ногами левую заднюю. При появлении кристальной пони он перестал таращиться на шкафчик с патентами и сертификатами и, морщась от боли, откинулся назад.
— Айдлинг, вы пришли, – на порядок тише обычного произнёс профессор. – Я начал думать, что стук в дверь мне послышался.
— Что с вами случилось? – Кобылка подошла поближе, попутно толкнув одну из створок окна, через которое в комнату проникал чуть покачивающий занавески лёгкий ветерок.
— Нога, – выдохнул Полимат. – Подвернулась на лестнице. Когда утром спускался. Болит жутко. Надо в госпиталь идти.
— Это вовсе не обязательно, – произнесла Айдлинг после короткой заминки. Она подтащила небольшой пуфик и села напротив. Намётанный глаз искал признаки серьёзной травмы, вроде кровоподтёков и опухания конечности, но через шерсть характерные признаки не просматривались.
— Сам не хочу, – поморщился Полимат. – Но придётся. Вы ведь поможете мне до госпиталя добраться? Ай!
Айдлинг принялась проверять ногу, надавливая на определённые точки. От кьютимарки в виде раскрытых книг она плавно двигалась в сторону копыта, ожидая особо бурной реакции.
— Если где-то почувствуете резкую боль, то непременно…
— А-а! – не по возрасту энергично перебил её Полимат. – Вот здесь вот прямо больно! Очень больно.
— О! Ага! – Медсестра обнаружила, что, поправляя сумочку, умудрилась развернуть её застёжкой к телу. – Повезло вам, профессор. Не придётся разговаривать с большим числом медработников. У вас всего-навсего лёгкий вывих коленного сустава. Эластичную повязку наложим, и можно продолжать ваше затворническое сидение.
Айдлинг осторожно подвигала ногу профессора, расположив её под необходимым углом.
— Держать так, – велела она, зарываясь в недра своей медицинской сумочки. Любой, заглянувший в неё, ужаснулся бы числу предметов, противоречивших принципу «не навреди пациенту». И определённо не сразу отыскал бы эластичный бинт, требовавшийся кристальной пони.
Уверенными движениями Айдлинг намотала несколько витков бинта вокруг колена Полимата, потом её копыта поднялись чуть выше, одев в белое часть ноги. Следующие витки пошли вниз, к верхней части голени. Рулончик быстро заканчивался, кобылка не жалея накладывала матерчатые ленты крест-накрест на коленную чашечку. При этом старого единорога успокаивала непрекращающаяся речь медсестры, завершившаяся лишь с появлением бантика на нижней части повязки.
— Травма колена – вещь очень неприятная, – делилась врачебным опытом Айдлинг. – Если говорить техническим языком, то этот сустав – весьма сложная конструкция. Две трубчатые кости, суставный хрящ, пересечные связки, движительный нерв и ещё один нервный узел в подколенной ямке, скользящая мышца спереди, подошная сзади. Много всего уязвимого в одной точке собралось. На ваше счастье, боль и проблемы у вас из-за смещения верхней кости. Она слегка растянула мышцы. Такое часто случается на лестницах с узкими ступеньками. В вашем доме, с этой точки зрения, спуск очень травмоопасный, уж поверьте жительнице страны, где лестницы были королевским фетишем... Короче, по вашим лестницам нормально спускаться невозможно, боком разве что, а если попытаться поставить все четыре ноги на одну ступеньку, то можно вообще кувыркнуться головой вперёд, что, сами понимаете…
Полимат намеревался вставить ответную реплику по поводу того, что прекрасно осведомлён о проблемах спуска по лестницам, но позволил медсестре завершить свою аккуратную работу над пострадавшей конечностью.
— Вот, – произнесла кристальная пони, чуть отстраняясь.
— Как ловко и быстро! – изумился Полимат.
— Достойные были учителя, – ответила Айдлинг. – Такие, что хочешь не хочешь, а начнёшь правильно всё делать.
— Подняться-то мне можно уже? – нетерпеливо поинтересовался единорог.
— Ага. Стоять можно, ходить можно. Повязка фиксирующая, опора на левое заднее копыто колену хуже не сделает. Но мешки вверх и вниз по лестницам я бы таскать не советовала.
— Какая жалость. Я ведь каждое утро начинал, переставляя свою библиотеку. Не вынимая книг из шкафов, – сыронизировал Полимат. – У меня вообще-то магия есть. Кстати, в последнее время весьма усилившаяся. Это от ваших снадобий, не так ли?
— Усилившаяся? В чём это проявляется? – оперативно поинтересовалась медсестра, игнорируя вопрос пациента. Старый единорог, впрочем, оставил это без внимания – ему не терпелось похвастаться новообретёнными магическими способностями.
Кресло, в котором профессор лежал до появления кристальной пони, окуталось желтоватой телекинетической аурой и поднялось в воздух. Одновременно с этим снялись со своих мест расставленные на полках книги. Кружась подобно птицам, они начали опускаться на сидение кресла, выстраиваясь в быстро растущую башенку. В итоге, когда суммарный вес вынудил Полимата всё же опустить получившуюся конструкцию на пол, стопка книг едва не достигала потолка, а на полках осталась только пыль.
— Раньше я с трудом двигал это кресло, – пояснил свою демонстрацию профессор. В знак подтверждения он указал на параллельные царапины – «годовые кольца» лакированного паркета. – Сейчас вся макулатура этого кабинета не в тягость. А тут, как вы видите, отнюдь не пара альманахов.
— Я искренне рада, что вы наблюдаете эффект от лечения, – произнесла Айдлинг, жестом показывая, что может помочь вернуть книги на место.
Вместо ответа прямо перед её мордочкой пролетело пособие в красной обложке. Кобылка даже не моргнула от едва не подстригшего ей чёлку предмета, лишь недовольно уставилась на единорога.
— Виноват, – произнёс забравшийся кресло Полимат; книжную башню он предварительно переставил на пол. Оттуда, из мягкого командного пункта, он быстро рассортировал приведённую в беспорядок библиотеку. На этот раз все печатные издания по широкой дуге облетали кристальную пони.
— И сами вы как-то веселее стали, – заметила Айдлинг. – Даже шутите.
Полимат хмыкнул именно в той тональности и с той продолжительностью, которые в Балтимэйре называли «да что вы говорите».
Кристальная пони всё же приняла участие в уборке помещения после случившегося книжно-колдовского вихря. На столе опрокинулось несколько старых кубков и рамок для фотографий. Особенно долго Айдлинг держала одну древнюю рамку с не менее древним оттиском давно ставшего историей мгновения, разглядывая троих запечатлённых на снимке пони: молодого профессора, симпатичную единорожку и маленькую кобылку, ради желания быть головами на одном уровне с которой пара склонилась почти до самой земли. Чёрно-белое, тронутое желтизной изображение счастливого семейства словно приковало к себе её взгляд.
Полимат заметил отстранённость медсестры и рассмотрел, что за фотографию она изучает. Ещё месяц назад он незамедлительно вырвал бы этот фрагмент своего прошлого из копыт чужака, но сейчас лишь перевёл погрустневший взгляд на соединяющую ножки кресла деревянную рейку.
— Когда они были рядом, – негромко произнёс единорог, – я шутил с большим усердием. Мне хотелось, чтобы они были веселы. Потом, когда Игнис не стало, я думал лишь о том, чтобы быть хорошим отцом. Стать примером для подражания. В этот момент все шуточки забылись, исчезли из памяти. Бикер стала источником хорошего настроения для нас обоих. А откуда ему взяться теперь? Не представляю…
— То, что случилось с вашей дочерью, это печально… – начала Айдлинг.
— А что с ней случилось? – дёрнулся в кресле Полимат. – Я даже не знаю. Мне никто не пожелал рассказать. Погибла. Упала с какой-то крыши в Кантерлоте. И всё! Это всё, что надлежит знать седому отцу. Это всё, что напишут в энциклопедической статейке про талантливого учёного и второго руководителя Стэйблриджа. По их мнению, это всё, чего она достойна!
Жёлтая аура всё же окутала и отняла фотографию у кристальной пони. Но только для того, чтобы поставить её на стол прямо перед Айдлинг. Мимоходом Полимат также поправил остальные сохранившиеся картинки из прошлого, выставил их все в линию, иллюстрирующую этапы его пути к одиночеству и отчаянию.
— Если бы я могла что-то сделать, – сказала Айдлинг. – Если бы я могла выяснить для вас какие-то подробности…
— Не беритесь. Не надо, – отрывисто бросил Полимат. – Эти заботы мои – не ваши.
— Но эти заботы мне очень знакомы, – вырвалось у кристальной пони. По её участившемуся дыханию и судорожно подёргивающимся губам старый единорог понял, что слова даются медсестре с громадным трудом. – Диктатор. Король Сомбра. Кто-то нашептал ему, что мои родители виновны. Что они изменники. Предатели... Ложный донос. Но с чего королю разбираться в подробностях и дополнительно удостоверяться в его истинности? Он услышал, он приказал. Моих родителей не стало… Я ничего не знаю о них с момента, как из дома их увели солдаты. Не знаю, как долго они ещё оставались живы. Не знаю, как они погибли, не знаю, где тот кусок земли, над которым мне следует лить слёзы. Они просто исчезли, а я несколько лет жила в страхе, что следующей исчезну я. И будет в Империи одним пустующим домиком больше. Одним жителем меньше.
В наступившей тишине Полимат подошёл к кристальной пони и мягко погладил её копытом по рукаву сестринской униформы. Айдлинг не шелохнулась.
— То, что произошло с вашим государством, ужасно, – тихо сказал он. – Не должно быть в мире таких, как Сомбра. Не должно быть того, что он сделал.
Профессор ощутил, как тело кобылки сотрясла дрожь, а затем она словно окаменела. Раздавшийся голос был холоден, сух и отстранён, словно принадлежал другой пони.
— Сомбра виновен во многом. Хороших дел за ним не водилось. Но есть такие плохие дела, которые можно обратить во благо. – Айдлинг покачнулась, словно переступая невидимую черту. – Профессор, что если есть одно посильное вам заклинание? Пережившее Кристальную Империю и её правителя. Тёмное, сложное, вероятно, крайне опасное. Но позволяющее сломать ту стену, за которой наши погибшие родственники спрятались от нас. Что, если мрачный король нашёл способ на потеху себе возвращать в этот мир тени тех, кого вынудил его покинуть? Дабы стращать их после смерти и сломать собственный страх перед ней. Что, если такие чары есть, и подвластны они не только лишь Сомбре? Профессор, вы согласились бы использовать их, истощив свою магию, ради секунд, которые могли бы провести с близкими вам пони?
Пожилой единорог молчал, чувствуя, как его шерсть встаёт дыбом, а кожа покрывается мурашками, словно он вдруг оказался в лаборатории, где ставили опыты с холодом и электричеством. Добрая и улыбчивая медсестра Айдлинг с невероятной быстротой преобразилась в существо, у которого даже тень стала гораздо темнее.
Вещи, о которых кристальная пони говорила… Они ужасали не меньше обрывков сведений о короле в её государстве. Не меньше, чем байки о злодеях, мечтавших уничтожить и покорить Эквестрию. Но было и нечто куда более страшное. Она предлагала Полимату самому стать таким злодеем. Уподобиться такому злодею. Смести моральные и природные барьеры ради личной выгоды. Проигнорировать нормы и правила, интересы всего мира, всех улыбчивых соседей, задумчивых коллег, деловитых работяг, видимых из окна. Она предлагала сделать нечто, способное обернуться бедой для всего Балтимэйра. Просто из желания ощутить мгновение радости.
От таких предложений, от голоса, что облёк их в слова, от существа, что их сделало – от этого следовало бежать во всю прыть, наплевав на травмированное колено и фиксирующую повязку. Ведь старому единорогу предлагали чистое зло, присыпанное сахарной пудрой. И скромная медсестра с такими подарками должна была незамедлительно покинуть его дом, его жизнь, Балтимэйр и границы обитаемых территорий… И профессору, как ответственному и порядочному обитателю культурной столицы государства, следовало незамедлительно указать Айдлинг на дверь.
Вместо этого Полимат почувствовал, что взамен страха в нём пробуждается доверие к этой кристальной пони. Взамен ненависти расцветает симпатия, зёрна которой подбросила в его разум улыбка первого знакомства. В мире двуличных гримас и подножек, когда обманом и хитростями так называемые учёные стремились разрушить его Стэйблридж и утопить в грязи карьеру его дочери, только эта пони излучала свет внутренней искренности. Только она выглядела как личность, имеющая определённую цель и не скрывающая её. Прошедшая через горнила тирании и страха кобылка казалась более достойной доверия, чем изнеженные академики, вышедшие из стен университетов.
— Вы ведь не Айдлинг, верно? – на всякий случай спросил Полимат. Ему хотелось перейти на настоящие имена прежде, чем решать, куда двигаться дальше.
— Нет, – произнесла незнакомая пони в униформе медсестры. – Настоящая Айдлинг куда скромнее и застенчивее. И она не кристальная пони. Моё имя Версиатл. Я не знаю, почему не назвалась так с самого начала. Наверное, чтобы придать себе уверенности. Ведь я в мире, где подобных мне не видели целую тысячу лет. А избыточный интерес вредит моим делам.
— Заклинание? – намекнул Полимат. Эта часть предшествующего разговора интересовала его сильнее всего.
Версиатл помедлила, вглядываясь в его морду и словно пытаясь проникнуть в мысли. Лишь когда профессор нахмурился, тихо проговорила:
— Оно существует. Его запись существует. Короля уничтожили, но дневники и кошмарные воплощения его тёмного наследия остались. Они перешли в копыта принцессы Ми Аморы Кадензы и принца Армора. – Пони произнесла эти имена так, словно они вызывали у неё отвращение. – К счастью, не все и не сразу. Какие-то секреты уничтожили подручные Сомбры, какие-то просто не сумели найти, какие-то проглядели, не поняв, с чем имеют дело. Так вышло и с тем листком, который я присвоила, когда вместе с группой пони пришла убирать и украшать дворец, готовить его к чествованию новых властителей моей родины. Мне доверили сметать пыль в маленьком закутке третьего этажа. Оказалось, что под этой пылью находилось кое-что очень и очень ценное. Кое-что, что подарило мне надежду.
— Какого рода это заклинание? – с нарастающим интересом спросил профессор. Уголки губ кристальной пони дёрнулись.
— Длинные слова на древнекристаллийском языке. Начертанные на книжной странице. Я могу принести эту страницу. Вы знакомы с древнекристаллийским?
— Не моя специальность, простите.
— Ничего, я в нём кое-что понимаю. Ведь я же определила по ремаркам автора, что делает это заклинание и как его надо применять.
Полимат, слегка прихрамывая на перевязанную ногу, обошёл кресло и подтащил его магией к столу. Секундой позже для кристальной пони была придвинута трёхногая табуретка, напоминавшая усы, склеенные с блюдцем. Дальнейший разговор профессор явно намеревался вести в деловом ключе.
— Версиатл, вы могли обратиться с этими чарами к любому магу.
— Не могла, – с досадой покачала головой та. – Это тёмные чары, нарушающие суть природных вещей и порядок Гармонии. Любой маг, узнав про такое заклинание, выдал бы меня ближайшему отряду гвардии. Только тот, кому уже нечего терять, способен мне помочь. Способен меня понять. Думаю, это объясняет, отчего кристальная пони доскакала аж до Балтимэйра, чтобы стать заштатной сиделкой... Всё ради кого-то с вашим прошлым. Вашей трагедией.
Белой птичкой рукав униформы взметнулся к гриве – пони смахнула загостившуюся слезинку, контрастирующую с образом видавшего виды мученика. Однако Полимат проигнорировал это несоответствие образу пони с железной волей – напротив, он только что увидел перед собой живое существо, одержимое страстным желанием.
— Ни один гвардейский страж от меня про вас не услышит, – пообещал светло-жёлтый единорог. – Если это заклинание работает. Если оно позволит мне увидеть их. – Он повернул голову в сторону чёрно-белой фотографии. – Если позволит рассказать им ещё одну шутку, снова услышать их смех… то меня не волнует, насколько это правильно и законно. Волнует лишь, насколько это осуществимо.
— Благодаря раствору гриба Панациса ваши магические силы возросли, – напомнила Версиатл. – Их должно хватить. Хотя бы на попытку. С первого раза может и не получиться… И да, извините, что так долго пичкала вас неведомыми лекарствами, не объясняя цели…
— Нет, всё правильно, – перебил собеседницу Полимат. – Ещё месяц назад я не стал бы вас слушать. Я слишком глубоко погрузился в собственное горе. Моя утрата должна была зацепиться за вашу, чтобы разум проснулся и осознал свою ограниченность. Я не должен принимать ваши извинения. Я должен благодарить вас.
Кристальная пони протянула вперёд ногу, повёрнутую мягкой частью копыта вверх. Суть жеста она объяснила через секунду.
— Давайте отложим окончательные благодарности. Перейдём к ним, когда решим все вопросы с древнекристаллийским заклинанием. Вместе?
— Вместе! – поддержал единорог и положил своё копыто поверх протянутого. Вытянутая нога заново знакомой кобылки не дрогнула. Профессору оставалось лишь тихо подивиться её силе и выдержке.
* * *
Ей не спалось, и она прекрасно осознавала причину. Возможно, что уже завтра она обретёт способности, которых ей недоставало все эти годы. Получит отмычку от всех дверей Кристальной Империи. Есть вероятность, что завтра она наконец-то сможет сделать ещё шаг на пути к исполнению отданного более тысячелетия назад приказа. В жизнь бывшей командующей вернётся утраченный смысл.
Рассудок напоминал, что от завышенных ожиданий толку не будет. Что профессор Полимат, при всей его уверенности в себе, при всём эффекте «грибной терапии» далёк от вершин могущества, которых сумел достичь король Сомбра. В лучшем случае, единорог завтра научится произносить первое слово заклинания. Первое из трёх с лишним десятков. Профессору и «медсестре» предстояло ещё много работы.
Так как сон всё равно не шёл, Патримони решила проверить, действительно ли заклинание настолько фонетически витиеватое. Она слезла с кровати, которую нашла для себя в самой дешёвой гостинице города, вытащила из-под лежанки медицинскую сумку, где хранила свои немногочисленные сокровища, вроде кинжалов или банки с ядом мантикоры. Эти вещи были слишком опасны и дороги ей, чтобы расстаться с ними. Единственную вещь, которая в сумку не влезала – пристяжной арбалет, – она прятала в одной из подушек, за чистотой и набитостью которых в гостинице всё равно не следили.
Кристальная пони зажала в зубах лампу, в которой старательно и умело зажгла свечу, потом разложила на голых камнях пола страницы, некогда присвоенные в Кантерлоте. Тусклый жёлтый свет упал на символы, в которых было заключено одно из секретных заклинаний её короля.
И тут Патримони снова ощутила накатывающую волну воспоминаний. Нечто вроде приступа обрушивалось на неё в моменты, когда разум пребывал в полусонном состоянии и не стремился решать повседневные задачи. На пару минут её буквально вырывало из реального мира и возвращало к не занесённым в учебники истории событиям. Патримони злилась на это явление и озлобленно шипела, но понимала, что сама создала этот хаос мыслей. Сама допустила ошибку и довела себя до приступов реминисценций. Оставалось лишь смириться и принять воспоминания...
Она вошла в дверь, на которую указал командующий Прэсенс. Сам воин поспешил куда-то «по своим делам», которые наверняка означали участие минимум одной кобылки. А неприятную работу свалил на подвернувшуюся служивую пони, с которой обещал всенепременно потребовать доклад. Ведь сам Прэсенс по поводу допроса пленных отчитывался королю.
Патримони подавила желание донести о своеобразном отношении командующего к своим обязанностям. Скорее всего, король Прэсенсу ничего не сделает, а вот Прэсенс на рядовой пони отыграется по полной программе. Так что презрение и недовольство Патримони решила сохранить для единорога, который ожидал в заветной комнате. Для лазутчика, не желавшего рассказывать о своих намерениях.
Компанию ей составлял Ризн. Это радовало – молодой зельетворец был хорошим собеседником и прекрасно скрашивал любую рутину. И, очевидно, не нашёл для себя иного занятия, чем наблюдение за пытками. Также лекарь не прочь был изучить ранения и состояние тех, кто не выдерживал усердия дознавателей. Тем самым Ризн старался раздвинуть границы медицинской науки.
Когда Патримони появилась в комнате, зельетворец поил узника каким-то эликсиром. Процедура осложнялась тем, что единорога уже успели уложить на сколоченную из трёх досок конструкцию, на которой можно было одновременно проверять на растяжение сразу шесть конечностей. В данный момент, поскольку крыльев у субъекта не имелось, использовались четыре верёвки, подведённые к массивному вороту. Патримони первым делом проверила крепление этих верёвок.
Без внимания не остались и прочие детали интерьера, например, потухшая жаровня, прогревавшая любого кристального пони до состояния «всё скажу, ничего не утаю». Патримони сдула пыль с закрытого шлема с маленькими прорезями для глаз – самого ласкового орудия пыток, открывавшего прямой доступ прямо в голову субъекта. Копыто скользнуло по деревянным ручкам молотков, на любой вкус и размерность. Какие-то с лёгкостью крушили черепа, а другие лишь скалывали эмаль зубов. Наконец Патримони оставила витиеватый узор на потемневшей поверхности ванночки, которую периодически наполняли едкой кислотой.
Обычно оказывавшимся здесь хватало одного вида наполненной ванны, а то и просто комнаты, чтобы их языки развязывались. За некоторыми не успевали даже записывать.
— Всё выпил? Ну, вот и молодец, – похвалил Ризн свой новый объект исследований, единорога с тёмно-лазурной шкурой. Гость из-за пределов Кристальной Империи, на свою беду решивший пересечь не ту границу, содрогнулся от нарочито ласкового тона голоса.
— Ты ведь не аквиту на него расходуешь? – поинтересовалась Патримони, замечая наполненный страхом, умоляющий взгляд единорога.
— О, командующий Прэсенс, вижу, вы сменили пол и звание, – в своей специфической манере ответил Ризн. – Нет, милочка, будь у меня аквита, я бы сам её выхлебал. А это особое зельице. Подействует через несколько минут. До предела усилит чувствительность нервных окончаний. Настолько, что самый маленький укол отзовётся десятикратной волной боли.
Патримони рассмотрела маленькие кристаллики, чернеющие на «костяном наросте» единорога. Они издавали слабый звон применяемой, но отказывающейся работать магии. Кристальная пони позволила себе лёгкую улыбку – защитные чары короля Сомбры против эквестрийских вторженцев работали идеально.
— Мне нравится в тебе, Ризн, твоя способность находить пути к ухудшению и без того плохой ситуации, – сказала она.
— Парню же надо объяснить, с чем он столкнётся, – невозмутимо отозвался королевский алхимик. – А то он, наверное, считает, что на курорт попал.
Уложенный на пыточный станок единорог переводил взгляд широко раскрытых от ужаса глаз с одного кристального пони на другого, словно пытаясь понять, к кому лучше обратиться с жалостливыми мольбами. Патримони не удивилась, что узник выбрал именно её: то, что она была кобылкой, заставляло многих искать в ней доброту и отзывчивость. Чувства, которые выветрились давным-давно.
— А у него милый голосок, – заметила Патримони через несколько минут, когда пленник замолчал и принялся жадно хватать ртом воздух. – Только тараторит сильно. С трудом получается его разобрать. Что он говорит?
— А что они все говорят? – издевательски спросил лекарь. – Что не виноваты ни в чём, что плохого ничего не хотели. Что вообще случайно всё так вышло.
— Н-да, конечно, случайно… – саркастично сказала Патримони.
— Разве он не прелесть? – с интонациями мурчащего кота приговаривал Ризн. Лекарь снова манипулировал своей любимой стеклянной палочкой. На этот раз попросту тыкал ею в единорога. – До чего мягкая шкура, до чего отзывчивая система нервных окончаний! И такая уязвимая.
Он ткнул особенно сильно. Усилившее восприимчивость зелье превратило это действие в болезненное. Единорог снова начал повторять фразы, которые, как думала Патримони, содержали отрицание с мольбой в равных пропорциях. Кристальная пони брезгливо смотрела на тёмно-лазурную шерсть пленника. Не видела в ней ничего красивого, не видела в ней никакой надёжной защиты.
— Нам нужно от тебя кое-что узнать, – поймала челюсть единорога Патримони, вынуждая его молчать и слушать. – Ты скажешь нам, кто твои знакомцы в Империи. С кем ты должен был встретиться? Кто из кристальных пони сотрудничает с лазутчиками вроде тебя?
После ответного лепета солдат посмотрела на лекаря. Тот, условно передавая содержание ответа, отрицательно покачал головой.
— Что ж, Ризн, давай улучшим его понимание.
— С превеликой радостью, – отозвался зельетворец, который как раз оказался поблизости от механического ворота.
— Что самое болезненное, но не смертельное, мы можем сделать?
— Будь это кристальный пони, как мы с тобой, то надели бы на него «чугунку» и получили бы результат, – после небольшого раздумья ответил Ризн. Патримони бросила взгляд на «чугунку», как обзывали угловатый шлем с узкими прорезями для глаз. – Этому же субъекту предлагаю разбить коленный сустав. Там схождение нескольких нервных узлов, подколенного и движительного. Если раздробим ему мениск, то его осколки деформируют пересечные связки, подошную и скользящую мышцы. Это вызовет нестерпимую боль при любом движении ноги.
— Мне нравится, – отозвалась Патримони, примериваясь к кривому молоту с навершием из большого куска железа.
— На нас с тобой это бы не сработало, – заметил придворный лекарь. – Не подумай, не потому, что у нас нет коленей. Конечно же, есть. И устроены схожим образом. Просто они защищены прочной природной бронёй.
— Да что ты! – восхитилась Патримони, взвешивая молот в копыте.
— Ага. Я исследовал много кристальных пони. А также пони иной породы. Даже одного яка. Исследовал снаружи и изнутри. Открыл крайне важную особенность.
— Какую же? – с искренним интересом произнесла Патримони, пропуская мимо ушей не прекращающиеся мольбы о милосердии, на которые не скупился единорог.
— Кристальные пони физически превосходят всех своих соседей, – тем временем менторским тоном продолжал Ризн. – У нас с тобой шкура прочнее. Чтобы её пробить, да и просто поцарапать, требуется существенное усилие. Таская на себе этот чудо-панцирь, наша раса также увеличила мышечную массу и получила более прочный скелет. Если говорить проще, то в противостоянии мы легко уложим любого некристального пони. Мы сильнее, выносливее, терпимее к боли, у нас мощнее удар, хотя мы и не такие ловкие, как наши южные соседи.
Ризн расходился в восхвалениях, словно позабыв, что сам является весьма худым, нездоровым на вид, маломощным представителем своей расы. Даже умудрился когда-то порезаться об осколок колбы.
— Ещё у них есть магия, – напомнила Патримони.
— Ух ты! Магия! И сильно вот ему помогла эта магия? – усмехнулся алхимик, приставляя свою палочку к покрытому чёрными кристаллами рогу пленника и слегка надавливая. – Это преимущество легко блокируется. И тогда мы получаем полное превосходство. Во всех отношениях. Как и полагается высшей расе.
Патримони на всякий случай прищурилась. Нет, Ризн не шутил. Он пребывал в полной уверенности, что его исследования правильны, а выводы однозначны.
— Так вот от кого идут эти россказни про высшую расу, – хохотнула солдат. – А то я от своих сослуживцев постоянно слышу «мы сильнее», «мы совершеннее». Это ты им так мозги пролечил?
— Но ты ведь согласна, да? Что мы в эволюционном плане стоим гораздо выше, чем все наши соседи. Кристальная Империя сильно расширила бы свои владения, если бы наш народ не сдерживал своей волей несовершенный король…
Раздался гул от движения тяжёлого предмета. Это Патримони без видимых усилий крутанула молот так, что металлической частью он дотянулся до подбородка Ризна и замер там, угрожая превратить в кашу нижнюю челюсть.
— Не смей при мне про короля… – рыкнула кобылка.
— Да, извини, я забыл, что у тебя мания тыкать мне предметами в горло, – сдавленно произнёс лекарь. – Может, прекратишь уже с молотком играться? Впечатление такое, что ты, вместо молота, кое-что другое в копытах держишь.
— Не будешь следить за языком, твоё «кое-что другое» с этим молотом встретится, – предупредила Патримони. И переключилась на связанную жертву, которая опять начала умолять и тараторить.
Молот описал дугу, но замер в нескольких сантиметрах над стоящей дыбом шерстью. Причиной стал останавливающий жест Ризна, который расслышал в словах единорога готовность к признанию.
— Страх, Ризн, – гордо заметила Патримони. – Причинять боль, наносить раны – это всё примитивно. Когда тело чувствует боль, разум понимает, что плохое уже случилось и никакие действия этого не отменят. Но страх, когда беды ещё не произошло, когда она только надвигается – вот что мотивирует на деле.
— Так себе философия, – скривился лекарь. – Но сойдёт.
— Заставь его назвать имена сообщников! – потребовала Патримони.
— Версиатл, Рефлектхуф, – выдохнул единорог без дополнительного принуждения.
— Врёшь! – сквозь зубы выпалила Патримони.
Ей потребовалась пара секунд, чтобы разобрать акцент и осознать, почему эти имена звучат так знакомо. Она выросла с этими именами под одной крышей. До того, как случайно стала солдатом короля.
— Он утверждает, что может назвать только эти имена. Встречался тайно с этими пони, но больше в Империи никого не знает, – переводил невнятное бормотание Ризн. – И, в принципе, вряд ли он их выдумал, ведь это реальные пони, которые живут парой.
— Представь себе, я в курсе, что мои родители живут парой, – огрызнулась с яростью смотрящая на вновь замолчавшего пленника кобылка. – Теперь мне надо выяснить, откуда эта скотина эквестрийская знает их имена.
— Его колени в твоём распоряжении, – ответил Ризн, отступая. – Спрашивай.
Молот взметнулся над головой Патримони и замер, готовый обрушиться на оцепеневшего от ужаса единорога, но в этот момент стена напротив двери утратила цвет и стала прозрачной. Тот, кто прошёл сквозь неё, заставил присутствующих кристальных пони отложить все дела и принять позу смиренных подданных. Пленника же заставил съёжиться ещё сильнее, а его зубы – выбивать непрерывную дробь.
— Лазутчик заговорил? – спросил Сомбра. Взглядом он исследовал камеру пыток, очевидно, желая увидеть командующего, которому отдал приказ.
— Да, ваше величество, – заговорил Ризн. – Нам известны имена его пособников в Империи. Жеребец по имени Рефлектхуф. И его жена Версиатл.
— Прекрасно. Теперь можно выставить его за пределы Империи.
— Но… – Лекарь попытался возмутиться, поскольку уже успел составить длинный список экспериментов, которым мог подвергнуть пойманного единорога. Однако взгляд Сомбры моментально этот протест подавил.
— Мне не нужна смерть эквестрийца в Империи. Это может спровоцировать сестёр-аликорнов. Поэтому наш гость уходит. А что до пони, которых он назвал… Как твоё имя? – Сомбра обратился к Патримони. Та вздрогнула.
— Патримони, мой король.
— Предатели Империи должны быть наказаны. Раз командующий Прэсенс не желает исполнять мои поручения и передаёт их тебе, то миссию по наказанию изменников выполнишь ты, Патримони.
Кобылка нервно сглотнула. Сейчас наступил очень опасный момент. Она обязана была произнести слова, которые могли стоить ей жизни.
— Ваше величество, названные пони... Это мои родители. Я считаю, что вы должны это знать. Чтобы назначить правильного исполнителя вашей воли.
— Я назначил тебя, – произнёс король. Внезапно этой одной его фразы хватило, чтобы Патримони успокоилась. Ей передалось спокойствие её короля.
Она видела пропасть, разделяющую сознания простой кобылки-солдата и величайшего из правителей. Все сентиментальные сложности и переживания растягивали её жизнь в стороны, постоянно вынуждали её принимать во внимание чьи-то интересы вместо того, чтобы чётко служить одной цели. У Сомбры не было этой проблемы. Король не отягощал свой разум чужими интересами, придерживаясь чёткого принципа: жизнь каждого пони есть линия между двумя точками. И точки эти предельно просты.
Приказ и исполнение. Лишь эти истины, лежащие в основе военной дисциплины, делали всё простым и правильным, лишь они из клубка разносторонних интересов вытягивали единственную не рвущуюся нить. Всё однозначно, предельно ясно и завершено. Всё достижимо и имеет смысл. Приказ есть смысл. Его исполнение есть смысл. В остальных вещах нет ничего, кроме цепей, сковывающих жизнь.
Величие короля Сомбры крылось в понимании этих истин, в неукоснительном следовании исполнения за приказом и нового приказа за исполнением. Патримони понимала, что ей такого величия никогда не достичь, ибо она слаба и ничтожна. Но ничто и никто не запрещал ей стремиться к этому идеалу, к спрямлению своей жизни через плеяду точек – приказов и исполнений. Начать она может сию секунду. Ведь её король отдал приказ...
Патримони вынырнула из пучины воспоминаний, заметив, что лампа покосилась и едва не упала на край бумажного листа. Она ещё раз внимательно пробежалась по строчкам, повторила про себя звучание каждой буквы, каждой фонемы. В ушах эхом прозвучал голос великого правителя, из уст которого она услышала заклинание в первый раз. Королю бы сильно не понравилось, что его заменили каким-то отжившим своё светло-жёлтым единорогом. Но командующей пришлось использовать синиц, попавшихся в копыта, потому что стая журавлей парила где-то наверху, в заоблачном небе.
Страница с чарами отправилась в медицинскую сумку, потеснив там кинжалы с чёрными кристаллами в рукоятках. Второй клочок бумаги, который Патримони вырвала из старой книги, остался лежать на камнях. Там содержалась информация, которую следовало унести из Кантерлота, но не следовало показывать Полимату. Текст на относительно понятном эквестрийцам языке рассказывал, что тёмные чары наделяют носителя возможностью проходить сквозь сделанные из кристаллов стены. Эти сведения достались на пробу пламени огрызка свечи, а пепел на следующее утро сгинул в небольшой канаве на заднем дворе дешёвой балтимэйрской гостиницы.